Войга. Хроники [И. Сказитель] (fb2) читать онлайн

Анка (400г. до н.э.)

Две босоногие девушки бежали по летнему лесу. Их смех разносился между деревьями и замирал где-то у их вершин. Та, что была немного постарше, бежала впереди, постоянно оборачиваясь и, словно дразня, поторапливала свою подругу. Вторая же, лет тринадцати на вид, явно была уже не в силах поддерживать заданный темп. Она то и дело спотыкалась и руками отталкивалась от коры деревьев, чтобы не врезаться в них ненароком.

– Анка! Анка! Подожди меня!

– Не отставай! – выкрикнув эти слова, Анка внезапно остановилась и подняла указательный палец вверх. Подруга последовала ее примеру и замерла чуть поодаль от нее. – Ефросинья, слышишь?

– Что? – с испугом переспросила девушка.

– Вода журчит! – Анка задорно засмеялась и еще быстрее прежнего кинулась в сторону желанного звука.

В скором времени деревья расступились. И перед ними пристал небольшой овраг, а у самого его дна весело и беззаботно шелестела быстрая вода.

– Уже темнеет, – с сомнением протянула Ефросинья, поравнявшись с подругой.

– Да брось! Мы столько сюда добирались! Я точно окунусь! – Анка резво спустилась по отвесному склону, где-то проехавшись на собственном платье, а где-то и пятившись назад, пытаясь удержаться рукой за торчавшие из земли корни.

– Не нравится мне что-то, – еще сильнее за переживала подруга, наблюдая за опасным спуском. – Духом неладное чую!

– Каким духом? – усмехнулась девушка, наспех скидывая свое платье. – Тем, что в пятках?

– Не дразни! – обиделась Ефросинья.

– Я любя! Спускайся! – Анка аккуратно дотронулась до поверхности воды ступней и на распев добавила. – Водичка теплая!

Прогнав свои сомнения, девушка принялась спускаться вниз. Она осторожно нащупывала босыми ногами земляные ступеньки и испуганно хваталась за торчавшие корни.

– Ты, видать, боишься? – усмехнулась Анка, которая уже успела зайти в воду по пояс.

– Я просто не хочу испачкаться! – огрызнулась Ефросинья и оступилась.

Она несколько раз повернулась вокруг себя, быстро скатываясь вниз.

– Ха-ха! – засмеялась подруга.

– Не смешно!

Она аккуратно поднялась на ноги, потерев ушибленную руку, на которой красовалась огромная ссадина. Видимо, это один из корней так ее наградил.

– Залезай прямо так! – крикнула ей Анка. – Заодно и постираешь!

– Нет уж! Теперь точно не полезу.

– Грязная домой пойдешь? Мамка тебя огреет!

– А мокрую не огреет? – недовольно ответила ей Ефросинья и села на один из прибрежных камней, жалостливо обняв свои колени.

– Как хочешь! – устало бросила ей Анка, подплывая ближе к берегу.

Внезапно девушка остановилась. Ее внимание что-то привлекло на дне реки.

– Ефросинья! Здесь что-то есть!

– Что? – испуганно отозвалась подруга.

– Что-то на дне.

– Выходи! Скорее! – девушка подскочила на месте, пытаясь разглядеть возможную опасность.

– Чего же ты всего боишься? – упрекнула ее Анка и скрылась под водной рябью.

– Анка? Анка?

– Чего ты голосишь? Лучше посмотри, что я нашла!

Девушка выпрямилась и продемонстрировала подруге маленький камень, который источал яркое легкое голубое сияние.

– Диковинная вещица, да? – она покрутила его перед собой, рассматривая находку со всех сторон.

– А чего он так светится?

– Не знаю.

– А вдруг это колдовское? Что если это проклятый камень? – не на шутку испугалась Ефросинья.

– Проклятые вещи смердят и выглядят отвратительно. А этот камень красивый. Может он какой хороший? Желания исполняет? – предположила Анка, продолжая любоваться диковинкой на своей ладони.

Неожиданно со стороны леса раздался громкий, басистый мужской голос:

– А чего это мы тут делаем?

– А! – вскрикнули девушки в один голос.

– А! – еще раз вскрикнула Анка, а затем повторила испуганный вопль снова и снова.

Вышедшие на край обрыва трое мужчин даже переглянулись меж собой, прекратив улыбаться наготе молодой девицы.

– Анка! Ты чего? – сквозь непрекращающиеся крики подруги спросила Ефросинья.

– Чего это с ней? – покосился самый старший из прибывших.

Он с опаской крепче сжал топор, висевший на его поясе. Вид голой девицы, машущей светящейся ладонью не вызывал в нем никакого доверия.

– Я не знаю, она нашла этот камень и вот…

Ефросинья еле сдерживала слезы. Она плотно зажала рот рукой, когда увидела, как Анка раздирает кожу на своей руке, пытаясь избавиться от злосчастной находки. Но нет, даже таким зверским способом она была не в силах разжать собственные пальцы. Камень не отпускал ее. Он мучал ее. И с каждым мгновением эта пытка становилась все сильнее и сильнее. Ее крик становился все громче и громче, а метания все беспорядочнее. Пока не дошло до того, что она просто не смогла устоять на ногах…

Она упала в воду. Разлетевшиеся от того места круги, разрезали пузыри воздуха, что порождал ее крик, не стихавший даже в такой ситуации.

– Анка! Анка! – еще громче заголосила девушка, глядя, как тонет ее подруга. – Сделайте хоть что-нибудь! – надрывным криком обратилась она к мужчинам.

– Да, что тут сделаешь? Заколдовали девку! – ответил на ее мольбу молодой парень, лет двадцати, нервно почесывая свою короткую бороду.

– Вытаскивать надо, – возразил ему старший.

– Я к ней не притронусь, – покачал головой третий, самый рослый из них.

– Сынки! Вырастил на свою голову трусов! – упрекнул их отец и быстро спустился вниз, с разбега запрыгнув в воду.

Он вынырнул на поверхность вместе с брыкающейся девушкой в руках. А Анка все продолжала кричать, а вместе с хриплыми отголосками былого вопля из ее рта вылетала и вода, которой она уже успела изрядно нахлебаться.

– Чего встали? – крикнул он сыновьям, и тут же извивающаяся девушка выскользнула из его рук. Он попытался вновь обхватить ее руками, но не смог. – Да, помогите же мне!

Поморщившись и опять проведя по бородатой скуле ногтями, один из мужчин бросился к отцу. Высокий еще с секунду перемялся с ноги на ногу, но все же последовал вслед за братом.

– Добромир, хватай за ноги, – скомандовал старший первому подоспевшему к нему из сыновей.

– Да, как же их схватить! – выкрикнул в ответ тот, когда взбесившаяся девица чуть не огрела его по уху.

– А ты уж сноровись! – со злобой процедил сквозь зубы отец. – Ждан, держи за руки!

– Я за ту руку не возьмусь! – наотрез отказался рослый.

– Хоть за какую-нибудь берись! – еще свирепее он прокричал ему в ответ.

Трое не могли никак совладать с бившейся в истерике девушкой. Они то поднимали ее из воды, то вынужденно роняли обратно. Пока отец семейства не выдержал такой неравной борьбы и не схватил девицу за ее длинную косу, и силком не потащил в сторону берега.

Благо длины ее волос хватило на то, чтобы ее руки не могли огреть спасителя. Она лишь изредка в своих беспорядочных движениях доставала ногтями до его крепко сжатого кулака. Но несмотря на это, мужчина не ослабил свою хватку.

Он бросил ее на землю, когда убедился, что они отошли достаточно далеко от края речки. Она продолжала извиваться и кричать, извергая вместе с криком и воду.

– Как она еще не задохнулась?! – громко спросил Ждан, пытаясь перекричать вновь прорезавшийся голос Анки.

– Кто ж ее знает, – ответил отец и повернулся к Ефросиньи. – Вы чьи девки будете?

– Я кузнеца дочка, а ее батька охотник. Они к нам недавно прибыли из соседней…

– Ахр-ахр! – внезапно в крике девушки прорезался гневный рык. Она принялась раздирать кожу на своей груди, кровь хлынула из ее ран.

– Держи ей руки! – скомандовал отец.

Сыновья послушно, хоть и не охотно последовали его приказу. Но лишь Добромир присел подле нее на одно колено, как Анка выхватила из его пояса топор. Парень тут же отскочил от нее в сторону. Но это было ни к чему… Не по его душу замахнулась рука девичья…

Топор с размаху вошел в ее голову. Крик стих. Еще несколько раз дернулись в конвульсиях ее ноги. Пальцы разжались и на землю из бледной ладони выкатился злополучный камень, все так же продолжая сиять, в отличии от ее потухших глаз.

– Анка! – душераздирающий вопль Ефросиньи раскатился по лесу, просачиваясь между деревьями и замирая где-то у их вершин.

Лычегда (400г. до н.э.)

Солнце украдкой прокрадывалось своими палящими лучами через ветки деревьев, досаждая и без того измотанным путникам, хаотично расположившихся возле костра и второпях доедавших свой запоздалый обед. Их было больше десяти. Больше десятка бравых мужчин с тяжелыми мечами на поясах. Их можно было бы принять за свору разбойников, если бы не довольно опрятный и чистый вид.

– Как же хорошо! – отклонившись и упершись спиной в крону соседнего дерева, сказал один из ратной компании. Тот, что явно при каких-то волнующих обстоятельствах получил особую примету, в виде повязки на правом глазу.

– Кому как, одноглазый, – недовольно протянул плечистый парень с перемотанной ладонью.

– Вот чего ты вечно всем недоволен, Ратибор?

– А чем тут быть довольным? Жара такая, что аж сдохнуть можно! – пожаловался мужчина и вытер сопревший лоб повязкой на руке.

– Да, ты посмотри вокруг! – не успокаивался приятель. – Благодать-то какая! Как солнце красиво светит…

– Я бы сказал жарит со всей своей треклятой дури! – усмехнулся Ратибор ему в ответ.

– Солнышко-то чем тебе не угодило? – вмешался в их разговор светловолосый парень, лет шестнадцати на вид. Он был самым молодым из их компании, да и самым миловидным к слову. За что частенько и получал колкие прозвища от своих собратьев…

– А тебя, красавица, вообще никто не спрашивал! – осек его Ратибор.

– Не нападай на мальца, он тебе ничего плохого не сделал, – вступился за парня тучный мужчина лет пятидесяти, что сидел напротив спорившей троицы.

– Глава, так я ж не со зла! – оправдался мужчина.

– Нет, ну правда, братцы! Ну, разве не хорошо тут? – не унимался воодушевленный одноглазый. – Все зелено, все живо! Не то что у нас пещерах! А тишина какая!

– Вот именно, – насупившись полушепотом произнес Глава, – тишина…

Все мужчины замолчали и прислушались. На их лица пала тень тревоги, а их тела сковало ожидание неминуемой беды, с которой каждый из них уже был до боли знаком.

Они свернули свой лагерь, водрузив малочисленные пожитки на, немного отдохнувших от долгой дороги, лошадей и выдвинулись в путь. На хмурых их лицах читались разные мысли: от жестокого осознания и принятия до злости и ненависти к тому, что им предстояло. Но в сердце каждого из воинов теплилась маленькая искорка надежды, что предательски не затухала, не имея даже и права на какую-либо подпитку в том мире, который был ведом только им.

На окраине поселения до них донеслись первые крики. Мужские и женские голоса сливались в один протяжный стон. Неожиданно из ближайшего к ним дома выбежала женщина в разорванной рубашке. Ее лицо было залито слезами, рот не смыкался, выпуская все новый и новый вопль отчаяния. В ее глазах на искаженном от страданий лице каждый из мужчин видел мольбу.

Она добежала до них и пала на землю. Она протянула одну руку вперед, но не смогла выдавить из себя не слова. Только крик, только боль, а теперь и отчаяние. Именно оно заставило ее кататься по зеленной траве и колотить то себя, а то и землю.

Глава первым сделал шаг вперед, приблизившись к ней и опустившись на колени. Он выставил над ней ладонь и на секунду закрыл глаза.

– Оно? – в нетерпении спросил одноглазый.

Мужчина поднялся с колен и, вытащив свой меч из пояса, всадил его в беднягу.

– Оно, – с грустью подтвердил Глава, изымая орудие из тела убитой. – И уже давно. Въелся в них по самое не хочу.

– Может, зря, – испуганным голосом спросил молодой парень. – Может, к Марьянке их свезем? Выходит?

– Кого можно будет спасти – заберем, а остальных… – он еще раз посмотрел на окровавленное лезвие своего меча. Сколько же отрицания было в этом приговоренном взгляде, – сам понимаешь.

– Когда же эта падла уже нажрется?! – с ненавистью произнес один из мужей.

– Никогда, – отрешенно ответил ему одноглазый и первым двинулся вслед за своим предводителем, навстречу истошным крикам ни в чем неповинных людей.

Картина, что предстала перед их глазами, была не нова для путников. Нет, они встречались с этим безумием уже ни раз. Но каждый раз она вызывала в них ненависть. Каждого из них она заставляла окунуться в печальные моменты собственного прошлого. Моменты, которые они рады были бы забыть.

– Все готово, всех собрали, – сообщил мужчина с перевязанной ладонью своему предводителю, который, облокотившись на забор, наблюдал, как солнце медленно исчезало в зареве багрового заката.

– Иду.

Они подошли к бревенчатому загону для скота, где были собраны оставшиеся живые жители этого поселения. Кто-то был привязан к столбам изгороди, а кто бешено метался по всему загону. Некоторые катались по грязной земле, натыкаясь друг на другу, разрывая собственную одежду вместе с кожей, а иногда в беспамятстве колотя и лежащего рядом соседа.

Глава поморщился:

– Почему не всех связали?

– Так это… Веревок не хватило, – попытался оправдаться мужчина.

– А в деревне сыскать еще не догадались?

– Так… Собрали все, что было, – он виновато потупил взор.

Предводитель вздохнул, пытаясь вместе с воздухом выпустить из своей груди и тягучую грусть.

– Их слишком много, – вымолвил он, словно пытаясь уже заранее найти себе оправдание.

– Да, – согласился Ратибор.

– А капли собрали?

К Главе подошел одноглазый и с виноватым видом протянул тряпичный небольшой узелок:

– Все, что нашли.

Он развернул его перед ним, демонстрируя малую находку в виде трех светящихся голубым сиянием камней.

– Мало, – словно приговор произнес предводитель и с угрюмым видом взглянул на истязаемых неведомыми страданиями людей.

– Разбрелись по ходу, гады, – с ненавистью прошипел Ратибор.

– Это плохо? – испуганно спросил самый молодой из них.

Глава с грустью посмотрел на светловолосого парня и, похлопав его по плечу, двинулся вперед.

– Братцы, – обратился он к своим соратникам, которые даже не подняли глаз в его сторону, словно уже знали, что именно он собирался им сообщить. – Я обещал вам, что после Лычегды мы отправимся домой. Но… Я не смогу сдержать этого слова. Сила Турофея не дремлет, вы видите, что творит этот ирод? Не в праве мы, братцы, отворачиваться от нашего боя. Надо землю спасать, людей спасать! Тех… – он сделал небольшую паузу и, словно извиняясь, добавил, – что мы еще в силах спасти.

– А этих? – спросил молодой, чей голос сейчас прозвучал подобно отрицающему писку.

– Их уже не сможем, – все с той же грустью ответил ему Глава.

– Но как же так? – не унимался тот. – Вы даже их не проверяли! Вы даже не посмотрели на них! Может кому-то еще можно помочь!

– Хватит, Степан! – оборвал его нарастающее негодование одноглазый. – Тут уже ничего не попишешь.

– Как же не попишешь?! – парень уже пыхтел от злобы. Нет, он не мог принять такого решения. Его молодая душа напрочь отказывалась верить в такой исход.

– Ты прав! – вмешался предводитель. Его голос уже звучал более властно и строго. – Может и есть кто, кому помочь можно. Может один али двое… Но! Возьмем мы их, отвезем к Марьянке, может довезем, а может и нет. А вернемся сюда, так не одну деревню хоронить придется, а две иль три! Да может и больше! Кто знает, сколько этой заразы уже разлетелось! – он выхватил из рук одноглазого один из камней и потряс им перед лицом юноши.

– Но нельзя же так! – парень повернулся к своим собратьям и словно вопрошая повторил, – нельзя же так, братцы! Мы ж не ироды какие! Не по-людски это!

– А сотни людей к смерти приговаривать по-людски? – упрекнул его Ратибор.

– А десяток?

– Так какой же здесь десяток? Тут от силы трое-четверо выходить можно, да и то не знамо, выйдет или нет! – мужчина окинул перевязанной ладонью бьющихся в конвульсиях людей. – А пока мы время потратим на журавля, синица полчища сгрызть может! Тут выбор очевиден, али я не прав?

– Прав, – поддержал соратника кто-то из мужчин.

– Прав, – завторили ему еще двое.

– Так мы же можем разделиться! – неожиданно осенило догадкой юношу, и в глазах его засияла надежда.

– Мы таким-то числом еле справляемся. А коли меньше нас станет… Что делать будем?

– Нет! – резко закричал парень. – Не приму я этого!

Вместе с этими словами он выхватил меч и направил его в сторону своих же. Мужчины опешили от такого поворота.

– Не позволю я души губить по чем зря! Хотите их крови, – он указал пальцем в сторону стонущих жителей Лычегды. – Придется вам и мою пролить! Кх…

Меч Главы мягко, но быстро прошел сквозь его шею и вышел наружу прямо перед его лицом. Он в испуганном трепете посмотрел на торчащее перед ним острие, словно пытаясь понять, что именно сейчас произошло.

– Руби, – сухо отдал свой приказ предводитель, вытаскивая клинок из парня.

Мужчины послушно достали свои орудия и перепрыгнули за забор скотного загона. Крики стихали один за другим. На землю опускалась тьма ночи. Она словно пелена скрывала следы их греха, свершенного, как они мысленно оправдывали себя, во благо всего народа будущей Руси.

Он лежал на земле. Концы его светлых волос окрасились грязью и собственной кровью. Глаза его были широко раскрыты, а голова повернута в сторону бойни. Его бездыханное тело словно наблюдало за всем, что творили его товарищи.

– Что с телами делать? – осведомился у Главы Ратибор, когда дело уже было сделано.

– Сеном закидайте и сожгите. Подожди, – предводитель остановил его прежде, чем мужчина ушел исполнять новый приказ. – В домах пошарьтесь, возьмите, что подороже. На девках, что по селу лежат, платья изорвите. Пусть все выглядит как набег.

– Понял, – ответил тот и повернулся к собратьям. – Слышали?

– Да, – тихо отозвалось несколько мужчин и тут же направились исполнять приказ.

А Глава плавно опустился на землю возле тела юнца.

– Прости, Степан, – с этими словами он сдвинул вниз веки парня, закрывая глаза хладному свидетелю. А затем поднял голову верх и задал вопрос, что одновременно послужил ему самому подобием оправдания. – Турофей, что же ты творишь?!

Веда (276г. до н.э.)

Очередное утро в избушке старой ведьмы отличалось от всех предыдущих, возможно, только яркими солнечными лучами, которые тут же обрушились на Лукерью и принялись терзать ее заспанные глаза, когда старуха широко распахнула входную дверь. В этой деревянной избе девушке отводилось свое уникальное место: в сенях на медвежьей шкуре, брошенной заботливо на пол под грудой висящего на стене барахла, прямо возле входной двери.

– Вставай! Дела не ждут, – хриплым голосом грозно сказала ей ведьма.

Девушка послушно приподнялась со своей незамысловатой постели, все еще пытаясь привести зрение в нормальное состояние под незатухающим ярким натиском.

– На, ешь.

Старуха отдернула свое замызганное дранное по подолу платье и, присев на корточки, поставила перед ней крынку молока и ломоть вчерашнего хлеба. Не смотря на свою зажиточность, Веда не стремилась к богатствам. Новые вещи она покупала весьма редко и то, когда старые уже и одевать срамно становилось. А в дом она новой утвари не приносила и подавно. Лукерья лишь могла предположить, что скорее всего вся посуда и малая мебель достались хозяйке по наследству от предшественницы, о которой, к слову, молва по деревне даже спустя пятьдесят лет после ее смерти так и не замолкала, да и вряд ли когда-нибудь стихнет. Уж больно люба она была людям. Добрая и сильная. А сколько сказок матери сказывают своим чадам перед сном о могущественной Ариаде!

Только вот Лукерье эти истории рассказывать было некому. Ее мать скончалась при первых же родах, подарив жизнь дочери, которая как две капли воды была похожа на нее. Это и убивало ее отца день за днем, который пытался утопить свое горе в огненном пойле. Он не выдержал всей этой ноши и в итоге вспорол себе брюхо, упав на вилы. Кто-то из сельчан до сих пор считает, что его падение было случайным, мол, в пьяном бреду и все такое. Но вот девочка, которая воочию наблюдала неугасающую скорбь своего отца, не могла с этим согласиться. Она знала: он просто сделал то, что уже давно задумал. Поэтому даже не вскрикнул, не позвал на помощь, а просто тихо терпел. Терпел и умирал.

После кончины второго родителя, сельчане принялись решать, что теперь делать с оставшейся сиротой. К слову, никто не горел желанием размещать под своей крышей еще один рот. Да и год тогда вышел неурожайный. Решили люди, что местной ведунье не помешает помощница. Привели девочку в ее дом, а та сначала выставила непрошенных гостей за дверь, собрав на их голову все ругательства, которыми обладал ее колдовской разум. Нет, она не проклинала их. Веда никогда никого не проклинала. Она знала силу своего слова и следила за всем, что испускала из своего рта.

Долго мялись под ее забором люди, то пытаясь воззвать к жалости друг друга, а то и надеясь, что сжалиться ведьма и приютит сиротку. Так и случилось.

Надоело Веде слушать их препинания и смотреть, как сжавшийся возле калитки ребенок осознает насколько в жизни своей боле никому не нужен. Открыла она дверь и приказала Лукерье заходить, да пошустрее, пока не передумала.

Девочке тогда было десять лет. Старуха приютила ее со словами, что мол скоро возраст ее подойдет, да и спровадит она ее жениху только бы какому. Но вот не особо она кому сдалась, ни через два года, ни через три никто свататься так и не пришел. Не нужна никому ведьмина собачонка, что спит под дверью.

К слову, Веде она особо тоже не сгодилась ни на что. Не нашлось ей в доме работы, кроме как в лес по грибы, да по травы ходить. В деревне даже поговаривать начали, что ведьма то девчушку на смену себе растит, только вот старуха эти слухи быстро пресекла: «Нет в девке силы. Пустая!». Вот с той поры все и стали ее пустой называть. Обидно первое время ей было, да и не поделаешь с этим ничего – смирилась.

– Веда! Это я, Дарина! – послышался голос со стороны двора.

– Чего приперлась? – насупившись осведомилась ведьма, высунув голову в окно. – Неужто пить не бросил?

– Бросил, свинья! Как не бросить?! Я все по указке твоей сделала. Неделю, гад не пил!

– А чего ж тогда ругаешься? – не поняла причины злобы женщины старуха.

– Так этот ирод проклятый бросил меня и к соседке убег! Сказал, мол, я на тебе по пьянке женился, а по трезвому смотреть на твою морду не могу! Да что ж не так с моей мордой?! Али не уродина! Обычная баба, будто Милка краше! Тьфу!

Женщина так сильно жестикулировала, всем своим телом добавляя рассказу большей красочности, что Веда не выдержала и засмеялась.

– Чего смеешься? Может, это твоих рук дело все? Может, какую травку напутала?

Ведьма поморщилась и махнула на женщину рукой.

– Да шут с тобой! Скажешь тоже! Ладно, заходи. Будет тебе подмога.

С этими словами она занырнула обратно в избу и покосилась на Лукерью.

– Доела? Тарелку на стол и выметайся!

Лукерья послушно подскочила и мигом метнулась к столу, дожевывая последний кусок хлеба. Она в второпях выскочила за дверь, в пороге столкнувшись с довольной Дариной. Девочка бросила быстрый взгляд на лицо женщины, пытаясь мысленно сравнить его с лицом Милки, которую тоже знавала не понаслышке. Огромный нос и узкие глаза просительницы явно уступали миловидным чертам соперницы. Но об этом говорить не стоило, можно было с легкостью огрести оплеуху от тучной бабы.

Местные жители были частыми гостями в избе старой ведьмы. Кто-то приходил хворь какую полечить, а кто-то, как Дарина, судьбу свою поправить. Но итог был один, Веда всегда выгоняла Лукерью за дверь, поэтому та никогда почти и не видела, как ворожила старуха. Только слышала, что дело свое она знала и осечек у нее не было. Вот и сейчас девочка даже не сомневалась, что получит Дарина то, за чем пожаловала.

Лукерья уже привыкла слоняться по лесу без дела. Скучные и одинаково пустые дни уже успели войти у нее за все это время в привычку. Она просто существовала в этом мире и ждала, а чего именно, не знала даже сама девочка. Правда, однажды случилось нечто, что навсегда изменило ее жизнь.

Старуха частенько уходила в лес в полнолуние, но обычно всегда возвращалась в преддверии рассвета. Лукерья ненавидела эти ночи, которые ей приходилось коротать в одиночестве в этом доме, где в каждом углу сушились колдовские травы и коренья. Она всю ночь не гасила свечи, опасаясь то прихода мертвых, а то и нечистой силы. Ее спасители всегда играли с ней злую шутку, заставляя тени мельтешить по ведьминой избе. А ее детское воображение всегда стремилось как можно ярче дорисовать и без того ужасающие картины.

Вот и сегодня, когда она вернулась домой, а старуха по привычке покинула избу с закатом, ее вновь одолели уже привычные страхи. Из одного угла торчали огромные паучьи ноги, а по дальней стене мельтешила чья-то костлявая рука с тремя пальцами. И никакая логика не могла пересилить эти образы, родившиеся в голове ребенка, которого уже столько лет окружало неведанное колдовство и незримые духи старухи.

В ту ночь дверь распахнулась за полночь, отправляя сердце Лукерьи в пятки. В лунном свете на пороге стояла она – Веда. Ее седые волосы торчали в разные стороны, дыхание было таким, словно она от кого-то убегала. В подтверждение ее догадки, старуха плотно захлопнула дверь и в бессилии скатилась по ней на пол.

– Бабушка? – испуганным голосом позвала она свою кормилицу.

– Спи! – звериным рыком отозвалась ведьма на зов ребенка.

Девочка укуталась в медвежью шкуру, повернувшись лицом в стену. Она дрожала от страха, тщетно пытаясь успокоить собственное дыхания, сделав его как можно тише.

Старуха заползла в горницу и принялась что-то нашептывать. Она то напевала, то завывала, а то и по-звериному рычала. Веда до самого рассвета металась по избе, срывая все новые и новые коренья и бросая их в большой черный котел. Она то и дело черпала зелье и с жадностью поглощала его без остатка, а не получив желаемого результата, принималась вновь и вновь добавлять в свое снадобье новые и новые травы.

Лишь по утру она остановилась и бросилась прочь из избы. Ее не было долго. Лукерья с опаской и надеждой ждала ее возвращения. Она не знала, что именно происходило со старой ведьмой, да и не уверена была, что знание ей это было надобно. Но вот в одном девочка точно не сомневалась, без Веды ей несдобровать. Кому еще будет нужна такая бесполезная обуза? Ведь, по сути, она практически ничего не умела, да и не касалась в доме старухи ни готовки, ни чего бы то ни было еще. Она была так же бесполезна для этого мира, как и каждый день, что она проводила в нем.

Поэтому Лукерья была безмерно счастлива, когда скрипнула старая калитка. Еще больше света озарило ее душу, когда ведьма вдруг стала такой же, какой была до того, как ее сразило неведомое безумие.

Только вот не все вернулось на круги своя. Стала Веда частенько из дома уходить, а Лукерью напротив – за порог не пускать. А ночами… Ночами старая ведьма принялась шептаться с кем-то: то приголубливая невидимого собеседника, а то и вопрошая в слезах сжалиться над ней. Так и минули две недели, что показались девочке вечностью. Не знала она, чего ожидать теперь, но в одно веровала точно – что-то обязательно должно произойти, только вот хорошего в этом будет мало.

Так и вышло. Когда солнце спустилось за горизонт и на землю опустилась непроглядная ночь, в дверь избы постучался взрослый мужчина. Его волосы уже изрядно просеяла седина, а на лице отражалась печаль с примесью разочарования. За последнее время он был единственны гостем, что почтил их своим визитом. Отсутствие привычных набегов местных жителей не могло не тревожить Лукерью, поэтому его приход стал для нее настоящим глотком свежего, былого воздуха из ее прежней жизни, что сейчас она начинала ценить как никогда раньше.

Веда лишь слегка отворила дверь и грозно бросила в появившуюся щель:

– Не принимаю никого!

Мужчина просунул нос сапога, мешая старухе захлопнуть дверь перед его лицом.

– А чего же так? Молва ходила, что в услуге ты на доброе дело никому не отказываешь, – с улыбкой произнес он, поглаживая выпирающий живот.

– Захворала я, – ответила ему она и с силой пнула ногу чужака, выталкивая преграду.

Мужчина оказался сноровистым, он успел убрать ногу прежде, чем атака старухи настигла его. Он ухватился рукою за дверь и настежь распахнул ее перед собой.

– А я, пожалуй, все же загляну к тебе на огонек.

Он важным шагом прошел внутрь избы, бросая удивленный взгляд на девушку, съежившуюся на полу. Лукерья не знала, с доброй али нет мыслью он пожаловал к ним в дом. Но почему-то в глубине души, она продолжала радоваться его приходу, даже не смотря на такой наглый выпад.

Мужчина прошел в горницу и принялся пристально осматривать малочисленные пожитки, окружавшие его.

– Ты чей будешь? Зачем пожаловал? – с вызовом спросила Веда.

– Так, посмотреть в глаза твои бесстыжие захотелось, – спокойным тоном ответил мужчина.

– Чего это бесстыжие? – ведьма сделала такой вид, будто слова незнакомца оскорбили ее. Но Лукерья заметила, как дрогнула ямочка на ее правой щеке, а это означало лишь одно, старуха явно занервничала.

– Знаешь, а я ведь был в селе сейчас. Мои молодцы до сих пор за тобой там подчищают, – незнакомец провел пальцем по пыльному столу, а затем поднес его к губам, сдув собранную на нем серость.

– А с чего ты решил, что я виновата в их хвори? – Веда прижалась спиной к стене в горнице и принялась ползком пробираться вдоль нее.

– Так, а кто же? – мужчина вопрошающе посмотрел на свою собеседницу.

– А мне почем знать, каких духов эти дураки потревожили?

Лукерья, которая впервые слышала о бедах на селе, не смогла сдержать своего наивного любопытства и высунула голову из-за перегородки, пытаясь разобраться, что именно произошло.

Но ответа на свой единственный вопрос ей получить так и не удалось. Добравшись до угла, Веда вытащила из корзины с травами светящийся голубой камешек и бросилась на незнакомца. Ей удалось повалить тучного мужчину на пол, и она с безумной улыбкой приложила свое оружие к его щеке.

Лицо незнакомца оставалось таким же спокойным, как и прежде. Он лишь устало вздохнул, боковым зрением приметив голубое сияние и, в один миг скинув Веду с себя, поднялся на ноги.

– Колдун? – зашипела на него ведьма и принялась крутиться вокруг себя на четвереньках.

Лукерья лишь раз лицезрела это зрелище, когда сельчане дерзнули не позвать старуху на какой-то праздник. Тогда она сильно на них осерчала. Обернулась черной кошкой и пробежала промеж ног всего скота, призывая на него невиданную болезнь. Ох, и долго они потом прощения вымаливали у ведьмы, не зная, чтобы этакого ей снести, дабы простила она им их глупость.

Вот и сейчас темная пелена уже окутывала тело Веды. Вот-вот и предстала бы она перед ними в новом обличие, но…

Незнакомец быстро подскочил к ней и, схватив за шиворот, швырнул ее в дальнюю стену. Старуха разбила спиной глиняные горшки, некоторые осколки впились в ее кожу. Она изогнулась, а затем согнулась в три погибели, издавая дикий вопль. Мужчина вновь оказался подле нее. Он опустился перед ней на колени и двумя руками вцепился в ее ладонь, что все еще сжимала злополучный камень.

Веда закричала еще сильнее, а затем еще громче.

Мужчина поморщился и схватил лежащую на полу тряпицу. Он скомкал ее и запихал старухе прямо в зубы. Но это лишь слегка приглушило ее крики.

Ведьма принялась кататься по полу, размахивая своей рукой из стороны в сторону. Она даже несколько раз ударила свой кулак о деревянный пол, разбивая его в кровь. Но толку от этого не было. Не размыкались ее проклятые пальцы от всех этих действий.

И вдруг она увидела ее. Ту самую девочку, чье заплаканное, перепуганное лицо сейчас находилось прямо напротив нее. Веда собрала последние силы в кулак и что-то грозно прорычала сквозь свой замызганный кляп. А затем бросила камень прямо в ту, что не так давно сама приютила под своей крышей.

– А! – закричала Лукерья и вновь спряталась за перегородкой.

Она посильнее поджала под себя ноги, сотрясаясь в испуге. Девочка с широко раскрытыми глазами пристально смотрела на все сильнее и сильнее разгорающийся камень перед собой. И она была не единственной, кто с удивлением наблюдал за сияющим предметом.

Незнакомец подошел к ней ближе, потеряв последний интерес к бьющейся в конвульсиях ведьме.

– Как тебя зовут? – спросил он, поднимая камень с пола и пряча его в небольшой мешочек, висящий на своем поясе.

– Лукерья, – дрожащим голосом произнесла девочка.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать… Будет…

– А ты у ведьмы в ученицах была?

– Нет, – она бросила взгляд на истязающую саму себя старуху, а затем быстро отвела его в сторону, не в силах смотреть на ее страдания. – В нахлебницах.

– Сирота?

– Да.

– Знаешь, Лукерья, – мужчина опустился перед ней на корточки и мило улыбнулся. Сейчас его лицо показалось девочке таким добрым и радушным, что она окончательно уверовала себя, что перед ней сидит хороший человек. – Веда совершила грех.

– Какой?

– Видишь, как она мучается?

Девочка быстро кивнула.

– Так она замучила всю вашу деревню. Всех до единого погубила.

Она нервно сглотнула, представляя всех, кого она знала, умирающих вот так… Так же, как и Веда…

– Ты ведь совсем одна теперь осталась? – сказал он, не обращая внимания, что последний дух старой ведьмой еще не был испущен.

Лукерья вновь кивнула головой.

– А знаешь, ты ведь особенная, – с долей восторга в голосе произнес он. И тут же эти слова отразились огоньками жизни в глазах наивного ребенка. Он улыбнулся своей маленькой победе и продолжил. – Если пойдешь со мной, то я подарю тебе новый дом. А еще… Я научу тебя настоящему волшебству. Ты сможешь спасти очень много жизней, а коли останешься… Боюсь, что еще какая-нибудь деревня может погибнуть, и скорее даже далеко не одна…

Последние слова он сказал с неимоверной грустью и печалью, которые тут же отозвались в маленьком сердце неокрепшей души. Что сказать, он знал, что делал…

– Я пойду!

Митяй (228г. до н.э.)

Нельзя сказать, что семья Митяя была уж шибко бедной, но и зажиточными их точно назвать было нельзя. Жили как все: корова, огород да кур десяток. Дела в их доме всегда водились, никто на месте не сидел. Даже самая младшая сестра Митяя, которой, к слову, было всего пять лет от роду, и та всегда была при деле: то матери помочь прибраться, то курей покормить, а то и на подхвате у мужиков подсобить.

Митяй, по местным меркам, уже перешагнул ту самую черту, когда мальчиков в его поселении начинали называть мужчинами. Хотя по внешнему его виду взрослым его точно назвать было нельзя. Не было в его плечах той силы, которой могли похвастаться его братья, а в голосе все еще звучали тонкие нотки горного ручья. Да и похож он был больше на мать, нежели чем на отца: мягкие черты лица, аккуратный нос и пухлые губы делали его внешность довольно привлекательной, но в то же время и по девичьи милой. Однако, по селу говорили, что духом наш парень был силен. Смелости мальчонке было не занимать. Если и случалось местным парням затеять что-то опасное и героическое, то Митяй всегда бежал в первых рядах.

Мало кто догадывался, что страхов у этого юного мужчины был воз да малая тележка, и что главной причиной его, порой безрассудной храбрости, служила как раз-таки его женственная внешность, за которую Митяя так любили дразнить старшие братья.

Больше всего мальчик боялся не упокоенных душ умерших. Ведь именно о них в селе было так много преданий и сказаний. В жизни, правда, никто из местных с покойниками не встречался, но вот лишний раз приврать на эту тему любили все, особенно после чьих-то похорон. Мол, приходил ко мне усопший на заре, с собой звал, а когда я отказался – кинулся за мной в погоню. Причем ноги унести или спугнуть чем всегда рассказчику удавалось.

А вот Митяя от таких историй потом пол ночи кошмары мучали, да и каждый шорох пробирал до самых костей. Но несмотря на это, мальчик всегда тщательно скрывал ото всех свою тайну, зачастую оставаясь наедине с собственными страхами и домыслами.

Вот и сейчас он в глубине души трясся как осиновый лист, пробираясь по ночной тропе к горному роднику. Его послали набрать воды, потому что Дуня, по неловкости своей, разлила последние запасы в доме, за что, к слову, и получила весьма сильный подзатыльник тяжелой рукой своей матери. Это было единственным, что немного успокаивало мальчика в выпавшей ему нелегкой доле.

– Здесь нечего бояться, – говорил он сам себе. – Тут никого кроме меня нет и быть не может. Я не трус. Это просто ветки! Просто ветер! Ничего такого…

Он причитал так всю дорогу, вздрагивая от каждого шелеста и шороха. Но не только его слух зачастую играл с ним злую шутку. Зрение мальчонки так же спешило добавить ему новых впечатлений от поздней вылазки: то костлявая рука из кустов торчит, а то и чья-то нога подножку ставит. Приглядевшись, Митяй, конечно, осознавал, что за плечо его цепанула ветка, а не какое-то чудище, да и споткнулся он о торчащий из земли корень, а не о хладный труп, лежащий на дороге. Но вот послевкусие от таких видений почему-то проходило не сразу.

Мальчик испытал легкую радость, когда добрался до берега родника. Хотя на смену приятному чувству, очень быстро пришли новые опасения. Он вспомнил, как старик Хотен рассказывал жуткую историю: будто бы пару десятков лет назад в этом роднике жених утопил неверную невесту. Только вот неверность ее была пустым наговором завистливой девицы. Жених об этом узнал, но было уже поздно. Тогда все решили, что он спятил от горя, ведь тела девы так и не нашли. Решили на селе, что просто убежала невеста, не желая замуж за него выходить, а он сам от тоски любовной умом-то и тронулся.

Только после этого дела твориться страшные начали, вот и пришлось местным вспомнить про утопленницу, да и не добрым словом ее помянуть. Лишь после третьего трупа поняли сельчане, что обратилась былая невеста в духа мстительного, что всех мужчин подле реки за рукав хватает и в воду тянет топить, не в силах глазом своим покойным истинное лицо своего душегуба признать. Иначе три смерти объяснить, по их мнению, никак было нельзя… Уж больно странно, что за один месяц сразу трое погибли, да и где? В роднике, что ребенку по пояс?

Митяй встряхнул своей кудрявой головой, пытаясь отогнать воспоминания о словах болтливого старика. Вспомнил он, как еще мать говорила, что не было такого, и дед Хотен просто выдумал все, чтобы детвору потешить. Точно, за это-то он и будет сейчас держаться: брешит старик, право, брешит!

Немного помявшись еще с минуту, Митяй все же опустился вниз и зачерпнул ведром воды. Посмотрев на содержимое, мальчик понял, что за пол ведра ему дома спасибо не скажут, а заходить глубже в ледяную воду ему совсем не хотелось. Да и ночи уже не те стали, холодно больно в мокрых штанах до дома идти, путь то не совсем близкий, минут десять ходу будет, а то и больше. Развернулся в правую сторону и в соседних кустах отрыл черпак, местными припрятанный. Запустил он его вглубь, а затем в ведро, а потом еще и еще раз. Он даже злиться начал, что долго процесс сей идет, не очень хотелось ему здесь в одиночестве задерживаться.

С этой мыслью опустил он вновь черпак в воду, да только не потонул он в ней на этот раз. «Камень?», – успокаивая самого себя подумал Митяй и отвел черпак в сторону…

Под водой на него смотрело два голубых глаза. Мальчик замер в исступлении, но быстро перевел взгляд в сторону и приметил лунный след на водной поверхности чуть поодаль от этого места.

– Померещилось, – он попытался сказать это как можно более убедительно, и кажется, у него получилось.

Не глядя Митяй опустил черпак чуть в стороне от былой преграды, но провести им не получилось, вновь он во что-то уперся. Пытаясь сохранять спокойствие, мальчик посмотрел вниз, пробуя прогнать мираж перед своими глазами. Он, стиснув зубы пытался разглядеть в этих глазах отблеск от лунного сияния, он даже пытался представить, что ее нос – это торчащий камень, а губы – лоскуток от бабского платья. Но нет. Из-под воды на Митяя, не моргая и не двигаясь, смотрело лицо молодой девицы.

«Али помер кто?», – почему-то эта мысль сейчас не казалась ему такой ужасной, она явно была куда лучше, чем встреча с не упокоенной душой, тем более той, что всем мужчинам желает смерти.

Сложно уверить себя в чем-то, если и подпитать это нечем. Лицо ее параллельно его лица лежало, а тела у головы сей было не видать, да и поместиться ему здесь негде, берег все-таки. «Может, ей голову отрубили?», – подумал Митяй, уже не зная, кого больше ему бояться, головы этой или того, кто сотворить такое с ней мог.

Внезапно девушка под водой моргнула. Митяй подскочил на месте.

– Показалось! – быстро промолвил он, слово приказывая себе не паниковать.

А она… улыбнулась.

Он отскочил назад, теряя равновесие. Митяй ногами разгребал мелкую гальку, отталкиваясь от нее так быстро, что было мочи. Нет, не могло ему такое привидится. Мерещится лишь то, что растворяется перед глазами, представая в чем-то нормальном. Но это точно не мираж!

Он продолжал отползать назад, пристально наблюдая за родником, который с виду выглядел как обычно. Как обычно?

– Померещилось, – выдохнул мальчик, прекращая свой обезумевший побег.

Хлюп, хлюп.

За спиной?

Он напрягся и попытался отыскать тень врага на земле. Но ничего не увидел. Он знал, что нужно обернуться. Все его тело сейчас напряглось, он чувствовал каждую свою мышцу, обратившуюся в камень. Но прежде, чем он отвел взгляд за свою спину, он устремил его вперед.

Хлюп, хлюп.

Она стояла в одной лишь белой рубашке. Ее длинные волосы ниспадали вниз, прикрывая часть ее лица. Того самого лица, что он только что видел в воде. Вода стекала по ее телу, разбиваясь о водную поверхность, и каждым своим падением отмеряя биение сердца мальчонки.

Хлюп, хлюп, хлюп… Хлюп.

Резко она бросилась вперед, прямо на него. Он подскочил на ноги и спотыкаясь побежал прочь от нападавшей. Нет, это была не та невеста, что привязана к роднику. Это чудовище неслось за ним по всей чаще! Он слышал ее шаги, слышал, как ее тело ломало встречные ветки. Сомнений быть не могло, это не дух. У этой твари есть плоть! И эта плоть сейчас не сулит для него ничего хорошего!

Митяй, который уже так привык скрывать свой страх, запирая его внутри, не мог даже выдавить из себя крик. Но честно пытался это сделать, пытался позвать на помощь. Хоть как-то возвестить о своей беде. Но нет, горло словно пережало в ужасе. Какой звук? Ему сейчас и дышать было тяжело.

Он выбежал из зарослей и оказался в паре метрах от соседского дома. Туда! Срочно постучать! Там живет кузнец. Он сильный. Он поможет.

Митяй бросился к двери. Он колотил в нееизо всех сил. Но никто не открывал… Неужто спят, пока он тут помирает? Со злостью он пнул ногою дверь, и она слегка отворилась, упершись во что-то. Он обернулся, чудовище уже было совсем близко. Она шла прямо на него и широко улыбалась. Нет, ему срочно нужно попасть в дом!

Он налег всем своим весом и ему удалось-таки приоткрыть проход, достаточный, чтобы просочиться внутрь. Впервые в жизни он был благодарен своей худобе. Попав в сени, он захлопнул за собой дверь и, выхватив с пола засов, плотно заперся изнутри.

Всхлип, прерывистое дыхание. Нет, не это он жаждал сейчас услышать.

Митяй медленно начал разворачиваться навстречу этим звукам. И вдруг, зацепил ту самую преграду, что мешала ему отворить эту проклятую дверь. Внизу лежало окровавленное тело кузнеца. Из дальнего угла горницы на него смотрела его молодая жена, сидевшая на полу и прижимавшая к груди их годовалого ребенка. Чуть поодаль от нее стояла еще одна девушка, одетая в такую же рубашку, что была и на том чудовище, от которого он убегал. Она посмотрела на него из-за своего плеча, ее глаза не по-человечески горели голубым свечением. Она широко улыбалась, оголяя свои угловатые зубы. А жена кузнеца все сильнее и сильнее прижимала к своей груди молчаливого ребенка.

Девушка протянула к ней руку, и та содрогнулась. Она пыталась отползти, моля:

– Нет, нет! Прошу! Не надо!

Чудовище резко сжало пальцы в кулак, а молодая супруга прогнулась назад, выпуская из рук бездыханное тело своего чада. Она кричала, громко кричала. Ее крик возвестил Митяю трепещущее осознание – бежать некуда.

Бежать было не просто некуда, бежать было бесполезно. Хладные руки его душегубки уже проникли сквозь дверь и сомкнулись на его шее.

Тихая (228г. до н.э.)

Узкая проселочная тропинка плавно поднималась на небольшой холм. По ней резво, даже вприпрыжку, взобралась светловолосая девушка. Он все время убирала пряди непослушных волос со своего лица одной рукой, а другой весьма бесстыже задирала подол белого платья, давая волю в широком шаге хрупким молодым ножкам.

Добравшись до самой высокой точки своего пути, она выгнула спину и издала усталый вздох, вглядываясь вперед.

– А вот и Тихая, – прошептала девушка себе под нос, а затем поморщившись, обернулась назад и разразилась громким упреком в ночной пустоте. – Бабка! Давай пошевеливайся! Прибыли!

– Бабка-бабка! – запыхавшись недовольно произнесла старуха, которой такой подъем дался довольно нелегко. – Бесстыжая ты все-таки девка, Тина!

– Лучше быть бесстыжей, чем тобой! – дерзко отозвалась красавица.

– Хм, ну такой случай тебе скоро предстанет, – усмехнулась старуха.

– Случай не случай, а такой как ты точно не стану! – она чуть было не топнула ногой при этих словах, пытаясь выразить свое противостояние.

– Как же не станешь? Ты же моя наследница, – еще с большим злорадством произнесла собеседница.

– Наследница, а не ты! Разные вещи.

– Да одно ж по сути. Как не крути, а все мы одинаковые.

Старуха уже успела поравняться с девушкой на вершине холма и внимательно принялась вглядываться в силуэты небольшой деревеньки, почти не обращая никакого внимания на ее последующие препинания.

– А вот и нет! Я другой стану! Лучше!

– Дай тебе боги! – отрешенно бросила она ей в ответ и поправила выбившуюся седую прядь из толстой косы. – Плохо дело. Дыма не видать.

– Так лето же, чего топить-то?

– Да я не про то, – отмахнулась она от девицы и двинулась вперед, теперь уже изрядно прибавляя шаг.

– А теперь чего несешься? – удивилась девушка.

– Не чеши языком, лучше подмоги, – прямо на ходу она сунула ей в руки свой скромный узелок, девушка было опешила, но перечить не стала. Она забрала у старухи ее поклажу и молча последовала за ней.

Когда они добрались до окраины, страху замедлила свой шаг, при этом сделав не двусмысленный жест своей спутнице, приложив указательный палец к губам. Они словно две кошки пробирались в мертвой тишине, будто старались кого-то не спугнуть.

От этой мысли по спине Тины пробежал рой мурашек. Она до ужаса не любила всю эту часть своей жизни. В такие минуты она просто раз за разом повторяла себе одно и то же: «Надо просто это пережить. Просто сделать и все». Иногда ей хотелось даже закрыть глаза и просто проспать все это, мечтая, проснувшись пропустить всю неугодную часть.

Но нет, сейчас это было невозможно. Даже несмотря на то, что девушка уже от рождения являлась бедной обладательницей злополучной метки стертого бога, она все еще находилась в опасности ничуть не меньше других при встрече с его силами.

– Зайдем? – старуха махнула головой в сторону первого дома.

– Иди, – нахально отозвалась девушка, больше прикрывая своим неуважительным тоном собственные страхи, нежели на самом деле пытаясь насолить своей спутнице.

Старуха ничего ей не ответила, лишь покачала головой, а затем направилась в сторону слегка приоткрытой двери. Она легонько толкнула ее, но та не поддалась. Тогда старуха приложила чуть больше усилий, но и это не дало особых результатов, хотя немного проем все же расширился. Теперь в эту щель с легкостью поместилась ее голова, позволяя ей оценить обстановку внутри.

– Ох уж эти твари, – брезгливо констатировала она, вытаскивая свою голову назад. – Даже детей не пожалели.

– Это наши предки, – поправила ее Тина.

– Твои, не мои, – надменно произнесла бабка, словно припоминая девчонке недавний разговор.

Тина сморщила нос, но отвечать на это не стала, да и сказать ей толком-то было и нечего.

– Пошли, – скомандовала старуха.

– В следующую деревню? – надежда девушки тут же врезалась в отрицательный жест, исполненный головой ее спутницы.

Да, она прекрасно понимала, что рано или поздно им все-таки придется встретиться с неизбежным. Но почему-то поздно прельщало ее куда больше, даже не смотря на голос здравого смысла в ее голове, что усердно твердил об обратном.

Они все так же тихо и осторожно пробирались мимо бездыханных домов поселения. С каждым шагом сердце Тины все чаще сбивалось с ровного ритма. Чем дальше они уходили вглубь деревеньки, тем отчетливее в нос бил зловонный запах смерти, и тем чаще становились причитания старухи:

– Вот ироды-то, будто сами на их месте не бывали. Всех порешили, ни одного дыхания не слыхать!

– Тише ты! – взмолилась Тина, которая уже нутром ощущала неимоверную близость с этими самыми иродами и тварями.

– А чего тише-то? Так она уж давно нас с тобой приметила, – старуха махнула головой в сторону корыта с водой, стоявшего возле соседнего дома, над которым устало склонилась красивая бледная девушка, одетая в одну лишь белую рубаху, длинною почти до самых ее пят.

Она играючи водила пальцем по водной глади и вглядывалась в собственное отражение.

– Чего пригорюнилась, милка? – с презрением осведомилась старуха.

– Тебя ждать устала, – голос хладной девы прозвучал как звон тысячи маленьких колокольчиков.

Этот звук заставил Тину содрогнуться. Сомнений не оставалось, они нашли то, из-за чего и проделали весь этот чертов путь по веренице горных троп.

– Меня? – усмехнулась спутница Тины, важно подперев бока кулаками. – Неужто вернутся решили?

Девушка зачерпнула воду из корыта в свою ладонь:

– Посмотри. Вроде бы и в моей власти, а все еще на волю просится. Сквозь маленькие щели так и норовит просочиться и ускользнуть. Вроде держу, а вроде и теряю…

– Ты это про воду или про себя?

Девушка продолжила говорить о своем, словно и не заметила вопроса старухи вовсе:

– Одно неосторожное движение, – она слегка раздвинула указательный и средний палец, образуя щель чуть побольше, – и она тут же сбежала. Осталось лишь пара капель, – она продемонстрировала собеседнице крупицы воды в изгибах своей ладони.

– К чему ты это все? – старуха насупила брови, явно не ожидая ничего хорошего от ее речей.

– Да, брось. Не обо мне тебе надо беспокоиться. Я-то как раз в числе этих самых капель, а вот они…

Из-за угла старого дома не спеша вышли еще две девушки. Они были так же одеты в длинные белые рубахи, расшитые по рукавам и горлу красными славянскими узорами. Их можно было бы принять за обычных человеческих дев, если бы не их лица…

Бледная кожа с тусклым синюшным оттенком плотно обрамляла кости их черепов. Их глаза полыхали хладным голубым пламенем, через искаженные в оскале губы виднелись угловатые зубы. Они шипели словно змеи, изгибая свои тела подобно зверям, готовившимся к нападению.

– Лукерья, – тихо позвала ее Тина и было протянула руку, чтобы одернуть старуху за рукав, но отскочила в сторону при виде истинного лица своей спутницы.

Да, она была сейчас похожа на них. Кости на ее лице обрамила кожа, пуская тень на скулы и глазницы. Глаза горели тем же проклятым светом. Только не было острых зубов, да и синего оттенка на ее плоти, но от этого облик старухи не становился менее жутким и опасным. Напротив, она была куда страшнее своих противников.

Что-то внутри Тины сжалось. Она поспешила сделать несколько шагов назад. У нее еще не было сил противостоять надвигающейся опасности. Единственное, что она могла сделать – просто наблюдать. Как раз за этим ее и притащили сюда – увидеть то, кем она станет в ближайшем будущем и то, кем ей суждено будет стать после смерти. Ни один из вариантов не внушал ей ничего, кроме отвращения, и ни один из них ей не дано будет избежать.

Одна из девушек бросилась прямо на Лукерью, другая попыталась обойти ее сбоку. Они двигались быстро, гораздо быстрее дикого зверя. Но старуха оказалась куда проворнее. Она подняла левую руку вверх с широко растопыренными пальцами, а затем с диким криком, что раздвоился в ушах Тины, крепко сжала их в кулак:

– Лежать!

Покойницы пали к ее ногам. Они силились подняться, сопротивляясь невидимым цепям, что накрепко прибили их к земле. Той самой, которой они теперь не принадлежали, но которую так желали увидеть вновь. Сейчас она уже не казалась им такой пленительной. Напротив, они пытались оттолкнуться от нее используя и ноги, и руки, и даже голову. Но хватка Лукерьи была слишком сильна. Ее власть над ними неоспорима так же, как и их давнишняя смерть.

– Пусти, – зашипела раздвоенным голосом одна из них.

– Отпущу, милка. Отпущу, – заверила ее Лукерья и посмотрела в сторону пустующего корыта.

– Убежала? – испуганно спросила ее Тина, проследовав за взглядом старухи.

– Нет, назад вернулась, – сухо ответила та, возвращая свое внимание к лежащим на земле покойницам.

– Сама? – искренне удивилась девушка.

– Сама. Это Данка. Бывшая Войга.

– Такая же, как и ты?

– Такая же, какой будешь и ты, – с усмешкой ответила старуха.

Тина невольно подняла взгляд на свою собеседницу. Она уже давно дала себе обещание никогда не смотреть в эти проклятые глаза, что отражали собой саму силу древнего бога. Того самого бога, которому ей предстоит служить до конца своих дней, и даже после своей смерти ей будет не суждено найти покоя, все еще оставаясь в объятиях Турофея…

– Пора домой, милки, – сказала Лукерья, отводя свой взгляд от встрепенувшейся наследницы.

Она не мешкала. Быстро сделала свое дело, возвращая мертвых девушек обратно в плен к забытому богу. Старуха не глядя махнула рукой Тине, чтобы та шла за ней. Им еще предстояло скрыть следы преступлений первых Забядцев. Огонь не привередлив, он поглотит все. Поглотит и не спросит, жаль только, что простить не сможет. Да и вряд ли у них когда-либо будет прощение.

Лукерья украдкой посмотрела на поникшую девушку, складывающую хворост у дверей одного из домов Тихой. Она несомненно знала, что именно ощущала сейчас Тина. Когда-то и она была на ее месте. Но ничем старуха не могла ей помочь. Ведь, древний порядок не может быть нарушен. Все будет так. Все будет повторяться из раза в раз, ибо иначе эту тварь не сдержать…

Оглавление

Анка (400г. до н.э.)

Лычегда (400г. до н.э.)

Веда (276г. до н.э.)

Митяй (228г. до н.э.)

Тихая (228г. до н.э.)