Второй день над Турфаном мечутся раскаленные, как в гончарной печи, пыльные вихри. Они проносятся над посевами, воют в покосившихся мазарах, свищут вдоль улочек, взвивая на перекрестках столбы песка и пыли. Порой ветер стихает, словно для того, чтобы прислушаться к человеческим шагам, а потом с новой злобной силой начинает мести и кружить, свистеть и выть, как будто в насмешку над тем, кто обманулся мимолетной тишиной. Бессильно гнутся и ропщут деревья, скрипят ворота, глухо стонут высокие минареты. На базарной улице, где всегда простор и людно, где снуют арбакеши с двуколками, сейчас пусто. Лишь один упрямый арбакеш терпеливо ждет возле кузницы случайного пассажира. Лошаденка понуро опустила голову, тщетно стремясь укрыться от колючей пыли, ветер треплет ее гриву и хвост, покрывает лошадиные бока густой рябью. Не видно солнца, не видно неба, не увидишь и людской тени. И только в одном из дворов, перед тяжелой, плотно запертой калиткой жмется к высокой глинобитной стене худенькая девушка. Ветер бьется оземь, рвет тонко заплетенные косички Захиды и, как бешеная собака, треплет легкое ситцевое платье. Девушка одной рукой придерживает подол, а другой тщетно пытается собрать разлетающиеся косички и прижать их к чуть выступающей груди. Ветер ее не страшит, она продолжает стоять у калитки и жадно смотреть в щель.
На улице никого и ничего, кроме пыльных вихрей. Только один-единственный раз из соседнего двора показался торговец Зордунбай, подошел к калитке, где стояла девушка, заглянул в щель и, многозначительно покрутив свой длинный черный ус, ушел обратно. После него долго никто не показывался, однако девушка терпеливо продолжала высматривать. Она не слышала, как отворилась дверь, не видела, как из дома вышла мачеха.
— Кого ты там выглядываешь? — прокричала Нурхан-ача, протирая заспанные глаза.
Девушка от неожиданности вздрогнула.
— Мама, я боюсь, как бы папа не попал в беду.
— Козу подоила?
— Подоила, мама.
— А ужин приготовила?
— Мне показалось, что еще рано, мама… Но хорошо, я сейчас приготовлю.
Девушка с такой кротостью посмотрела на мачеху, что у той шевельнулась совесть: пожалуй, не стоит слишком грубо обращаться с девчонкой… Но когда Захида легким шагом проходила мимо, мачеха, увидев ее острые груди, не удержалась:
— Только о мужиках и думаешь!
— Боюсь за папу, — повторила Захида, чувствуя, как влажнеют ресницы. — Посмотрите, какая буря, мама!
Захида вошла в дом, закрыла за собой дверь. Две слезинки медленно скатились по ее щекам и остановились в уголках губ…
* * *
После ужина Нурхан-ача взяла полотенце и медленным движением пухлых рук стала вытирать лицо, излишне полное, но все еще не утратившее миловидности. Нурхан-ача никогда не слыла злой и сварливой женщиной, но в этом доме она почему-то с каждым днем становилась все раздражительнее и все больше испытывала неприязнь к своей падчерице и ее стареющему отцу.
Тщательно протерев лицо, Нурхан-ача повернула голову направо. Захиде показалось, будто она прислушивалась к свисту ветра за стеной. Но Захида ошиблась: мачеха повернулась направо для того, чтобы, помедлив мгновение, достать из ниши зеркало. Она слегка подвила у виска локон, чуть оттопырила сочные губы, улыбнулась, обнаружив привлекательные ямочки на пухлых щеках.
— Пропала моя жизнь в этих проклятых стенах, — проговорила она.
Девушка сначала не поняла ее слов, но когда взглянула на мачеху, то увидела на ее лице выражение мучительной тоски и скуки.
— Мама, а не лучше ли нам положить манты в казан? Вдруг папа приедет ночью, а ужин холодный.
— Отдадим собаке!
— По дороге могла случиться беда, мама…
— У твоего отца есть деньги, и он еще в состоянии погонять ишака. Не пропадет!
Девушка обиженно промолчала и стала убирать чашки со стола.
— Ты лучше разбей эти чашки о мою голову, чем так стучать ими, негодница! Не можешь как следует собрать посуду!
Нурхан-ача оглядела комнату, словно стремясь найти предмет, на который можно было излить свое раздражение.
— Да постели постель! Все мое тело разламывается в этих стенах…
Захида безмолвно постелила мачехе постель и потихоньку достала из-под кошмы книжку.
— Погаси светильник! Не то твоя книжка сейчас же полетит в печку! Надоела мне твоя грамотность. — Нурхан-ача с ненавистью посмотрела на книгу в руках Захиды. — Ни одного священного зята не знает, а сидит целыми днями над какой-то безбожной книжкой. Про любовь, наверно?
* * *
Захида молча погасила светильник и легла в постель. Она долго не
Последние комментарии
11 часов 52 минут назад
16 часов 56 минут назад
1 день 45 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
2 дней 14 часов назад