Вагон из прошлых лет. Сборник стихов [Михаил Гавлин] (fb2) читать онлайн

Михаил Гавлин Вагон из прошлых лет. Сборник стихов

Михаил Гавлин начал писать стихи с конца 1950-х годов.

Был участником литературных студий Москвы:

лит. студии под рук. Ольги Высоцкой, лит. студии Московского

университета «Луч», под рук. Игоря Волгина, лит. студии «Сокольники» и др.

Впервые его стихи были опубликованы в газете «Пионерская правда» (1959), позднее он публиковался в газете Московского университета, в журнале «Студенческий меридиан»,. К числу последних относятся публикации в журнале «Смена» (2002), поэтической антологии «Душа России» (2004), в сборниках «Нездешний день» (2004), «Созвучие» вып.4. (2006), альманахах «Муза» (2009), «Золотая строфа. Лучшее» вып.3 (2012) и других изданиях. В своих стихах тяготеет к пейзажной и камерной лирике. Кандидат исторических наук, автор ряда книг и очерков.

1. Открытие земли

* * *

Не книжный зал, а бригантина…

Сосновой мачты скрип,

Букинистические вина

И ветхий манускрипт.

И стеллажи вокруг, как соты,

И только в книгах суть.

Пусть за кормой свершают годы

Свой кругосветный путь.

В пергаментов, рескриптов будни,

Как в ссылку, как в мечту

Уйду, как парусное судно,

И в далях пропаду.

Где мачты распускают флаги

И в горле острый бриз,

И райские архипелаги,

Как облачный каприз.

Где я купец с лицом орлиным,

Схоласт, посольский дьяк.

Со мной, с печатями, старинный,

Сургучный арманьяк.

Где исчезают все границы,

И океан в глаза…

А рядом ворошил страницы

Старинный книжный зал.

* * *

Есть комната, где книги и ковер,

И за окном сырые мостовые…

Из тесноты выводят на простор

Забытые часы ночные.

Я слепну от сияющего дня,

Где в голубой мелодии просторов

Открылась незнакомая страна,

Поднялся несказанный город.

О юное открытие земли!

И паруса… И гордый крик восторга…

Так страны открывали корабли

И ветры перехватывали горло…

Есть комната, где книги и ковер,

И за окном сырые мостовые…

Из тесноты выводят на простор

Уснувшие часы ночные.

* * *

И ты пройдешь, пройдешь одна

К дорогам утренней земли.

И цепь лесов блеснет вдали.

В озерах встанет тишина.

Ты, из каких краев пришла

Не знают люди и не ждут;

Но у России ты взяла

Одежд лесную простоту.

С копной рассыпанных волос,

Пройдешь, расступятся леса,

Пахнет в лицо далекий плес,

Большие встанут города.

И будет день и ты дойдешь.

Ты, взглянешь в чистые глаза,

Улыбкой счастья полыхнешь.

И вдруг оглянешься назад…

И я пойму всю муку слез

В тот давний утренний восход,

Когда вокруг был чист и прост

С зарею вставший горизонт.

Дымилась древностью земля,

Ночные отразив дожди.

И ты навстречу солнцу шла

И все лежало впереди.

* * *

Я в гигантском, земном планетарии,

Где закатное солнце

Повисло над морем, речною долиной,

Над тишиной лесных просек.

А я, потерявший свое названье,

Стою у подножья забытого мира

И мне объясняет учитель

В мантии средневековой

Как движется солнце

По хрустальному своду.

* * *

Усталый, к вечеру я вышел

В незнакомые поляны.

Поляны были замкнуты лесами,

Упавшим небом, слитым с тишиною.

Был край земли и вся земля за мной.

Сегодня было мне дано услышать

Великую симфонию молчанья.

Молчание земли гремело голосами.

Звучали речи умерших поэтов

И вымерших зверей глухие ревы

Тревожно сотрясали сумрак.

И как виденье светлое Эллады

Мелькали люди в эллинских одеждах.

И это поле было полем битвы…

* * *

Просторы над Россиею

Все в дымчатом разливе.

Дымятся реки синие.

Весны тугие взрывы

Взлетают к небу облаком

И тают в тихой лени…

Земля – просторный колокол,

А я – звонарь весенний!

* * *

Июнь. И тополиный пух

Летит по улицам шарами.

Горячий, пыльный воздух сух

И не колеблем облаками.

Скорее за город. Вдыхай

Озон лесного Подмосковья,

Где серебристой речки рай

И церковь с кладбищем на взгорье.

В лесах затерянный перрон,

Калитка подмосковной дачи,

Где к вам опять, под сосен звон,

Приходит счастье и удача.

И только там, и только там

К вам возвращаются основы:

Тоска по дальним поездам,

Грибной азарт в бору сосновом.

И жизнь, в первичной простоте,

С работой, книгами, купаньем.

И неотступная везде

Опять тоска по странам дальним.

* * *

А в городе весна Моне и Ренуара

И воздуха, и зелени полна.

И звуками старинного рояля

Вас на холсте волнует тишина.

Тревожат чернотой стволы деревьев

. Сквозь нежной зелени мерцающий призыв.

Летит с холста порыв воображенья –

Весны зеленый и неслышный взрыв.

И нежность лиц, и звонкость платьев женских,

Чья ткань изменчива, воздушна и легка,

Глядят на вас в упор с улыбкой детской

С картин Тулуз-Лотрека и Дега.

* * *

Опять золотые туманы

Тревожат меня по весне.

И чудятся дальние страны,

В мерцающей голубизне.

Так, первая юность туманна,

И, чистые дети земли,

Пускаем мы в дальние страны

Бумажные корабли.

Так, первое счастье туманно.

И хрупко и зыбко оно,

Капризно и непостоянно…

И ветром пахнуло в окно.

Под солнцем растают туманы

И детства уйдут корабли.

Окажутся мыльным обманом

Воздушные замки земли.

И будет так горько, нежданно

Прозренье жестоких основ,

Когда без прикрас из тумана

Судьбы проступает остов.

2. Времена года

Весенние премьеры

* * *

Стоят пустынные леса,

Как-будто, замерли в предвестье

Весны и смотрят в небеса,

И ждут какой-то близкой вести.

Земля нагретая парит,

Деревьев натянулись струны.

И в небесах уже трубит,

Крылатый вестник юный.

* * *

Апрельский лес еще сквозил,

Лишь нежно зеленел подлесок.

И первых трав, лишенных веса,

Газон едва – едва всходил.

Чернели мокрые стволы,

Вдруг обретя скульптурность формы,

Застыв во сне, под хлороформом,

Пока придут тепла послы.

Они, как грубые скульптуры

Нагих и мокнущих наяд.

И листьев не прикрыл наряд

Их отрешенные фигуры.

И руки к небу вознесли

Деревьев глиняные слепки.

То занялся Всевышний лепкой

Сырой, оттаявшей земли.

* * *

Леса восходят облаками.

Как облака плывут сады.

Евангельская синь над нами

Предощущеньем высоты.

Деревья – будто на бегу,

И кроны их округлы, ровны,

Вытягиваясь ввысь в струну

И в глубину пуская корни.

Еще немного и пойдут

По веткам тонкие побеги,

И словно в облаке вздохнут

Деревья в теплой, тихой неге.

* * *

Облака плывут, как тени

Далью золотой.

И леса внизу весенней

Дышат новизной.

И растопленный лучами

Зимних далей круг

Почернел, ожил ручьями,

Раскололся вдруг.

И задул тревожный ветер,

Ливни снизошли.

Будто настежь двери с петель

Близкой той поры,

Где давно уже просторно

Лес зазеленел,

Грузный жук над полем черным

Низко пролетел.

Тишина тяжелой ношей.

В окна через край

Бьет черемухой роскошной

Подмосковный май.

* * *

Зеленый дым и ветер пряный,

Прозрачность юности во всем.

Как мир души непостоянен,

А мир телесный невесом!

Как пересвисты птичьи нежны.

И в озарении весны

Как наши помыслы безбрежны

И чувства все обострены.

Какой сиреной нас поманит,

В какие дали уведет,

Кого заманит и обманет,

Чью жизнь, как чашку, разобьет.

Чьи силы спящие разбудит,

Как зимний город, ото сна…

Так, пусть да здравствует, да будет,

Да вечно славится весна!

Буйство лета

* * *

Июнь. Прозрачные пруды

В полях средь радужного цвета.

Осока в зелени воды

И травяное буйство лета.

Как серебристые мечты

В закате тают самолеты.

И пахнут к вечеру цветы

И звездами горят без счета.

И первый на лугах покос

С холма спускается к оврагу.

Вода в прудах прозрачней слез.

Цветы пьянят медовой влагой.

В траве, у ног, снуют шмели.

Стрижи купаются в закате.

И изобилием земли

Дарит июнь, как чудо-скатерть.

* * *

Мосты над плесами речными.

В лесах дремучих берега.

Пустынный мир, принявший схиму,

И перепутавший века.

Лишь теплоход – речной красавец –

Как белый лебедь проплывет.

Да церкви безымянный палец

Сверкнет средь топей и болот.

* * *

Прохладный плес течет меж берегами

Крутой дугой.

В нем облака, в нем храмы с куполами

Вниз головой.

И теплоходы на широкой глади,

Как легкие жуки,

Косые оставляют пряди

На зеркале реки.

Могучий плес одет в лесные чащи

И до краев налит.

И жизнь такой же полной чашей

На берегах кипит.

* * *

Под зеленым лиственным навесом,

В колдовском березовом лесу

Я теряю ощущенье веса,

Будто свет в самом себе несу.

И вокруг прозрачное свеченье,

Тихий свет березовой глуши.

Сброшено земное притяженье.

Плоть ушла, дав место для души.

* * *

Лес, как просторный, светлый храм.

В высоких сводах птичье пенье.

Уходят ввысь стволы деревьев,

Колоннами, к лесным шатрам.

Маслята стайкой, в редколесье,

Слышны ребячьи голоса.

Вдруг самолета гром небесный –

То ангел взмыл под небеса

Туда, где тишина просторно

Ждет знака Божьего перста

И в мир нездешний, мир нагорный

Открыты тайные врата.

И вновь молчанье наступило

И звонче птичьи голоса.

И небо глубину открыло,

Где туч умчалась полоса.

* * *

Невыразимые цветы

В душе моей растут

И солнце светит,

И глаза живые стерегут.

В моей душе покой страны

Прозрачной и лесной,

Где бродит ветер тишины

И запах теплых хвой.

Уйду из города в луга,

В них упаду лицом.

В глуши откроется река

И выйдет дряхлый гном.

Он скажет древние слова

И тотчас я усну.

Сквозь тело прорастет трава,

Вонзаясь в тишину.

Во мне умолкнут голоса

И шорох облаков.

Теперь я – даль, я – тишина

Озер, полей, лесов.

* * *

Грибной дождь

Тучи синие, как сливы,

Потемневшие внизу,

Тяжело, неторопливо

Над окраиной ползут.

Вот на дальний лес сквозь тучи

Хлынул солнца луч косой.

В стороне грибной, летучий

Дождь проходит полосой.

Следом молнии гурьбою,

Словно лезвия острот.

Между небом и землею

Золотой круговорот.

И над всей лесной страною,

Через реки и луга,

Семицветною зарею

Встала радуги дуга.

Осенние мотивы

* * *

В осеннем мареве молчат

Деревни на пригорках.

Весь край изрезан и покат:

Поля, овраги, горки.

И позолоченный сентябрь –

Глубокий, чистый омут,

В который падает янтарь,

От синевы отколот.

И безмятежно дремлет даль

В тончайшей паутине…

Но кем-то вписана печаль

В счастливую картину.

* * *

Тропарево

Где городских окраин

Проходит полоса,

К кварталам подступают

Овраги и леса.

Тропинками пройди к ним,

На косогор взойди

И вдруг бескрайний город

Оставишь позади…

Здесь птичья вьется стая

Над убранным жнивьем

И церковь расписная

Парит над сентябрем.

И плавны перекаты

Пустеющих полей,

И лето на закате

Дремотней и нежней.

* * *

Лесов пожар, осенних рощ костер

И неба океан над головами,

И ветер осени холоден и остер,

И облака, как флот под парусами.

Леса стоят, прозрачны и светлы

И, будто в час предсмертный свой поэты,

Свет источают жаркие стволы,

Вас, возвышая тем прощальным светом.

* * *

И осень в воздухе сыром.

И сыплются на землю листья.

В их круговерти золотистой

И ты – единственным листом.

Единственным, неразличимым,

В круженье плавном, в темноте.

Но путь паденья к немоте,

Его изгиб – неповторимы.

* * *

Сквозит высокая аллея.

На землю падают листы

Как-будто, скорбно пламенея,

Слетают души с высоты.

А что остались рвутся к свету,

Даря последний жар и взрыв,

И перед тем, как кануть в лету,

Предсмертный обретя порыв.

Стволы морщинисты и крепки,

Уходят корни вглубь веков,

Как старики, как наши предки –.

И жизни и семьи остов.

Природа внемлет мирозданью

И, осыпая лист с берез,

Готовит нас к соборованью

Под золотистый пух волос.

Шампанский снег

* * *

А в комнате жила

И пахла лесом елка.

Волшебною была,

Душистою и колкой.

И уходил в леса

Последний отблеск года.

Стихали города,

В гармонии с природой.

Спадало, как вода,

На улицах движенье

И слышалось тогда

Неслышное паденье.

Шел новогодний снег

Шампанский, звездный, пышный.

Шин прекращался бег,

Сияли звезды выше.

Дням подводя итог,

Куранты полночь били.

Кончался жизни год,

Скрываясь в снежной пыли.

И в блеске женских чар

Мы, юные невежды,

Встречали звоном чаш

Свой Новый год надежды

* * *

Шампанский снег, шампанские глаза

В сиянии любви и счастья…

И женщины, как гибкая лоза,

В меха закутаны от всех ненастий.

Шампанский снег. Лукавый женский взор.

Из-под мехов смеющиеся очи.

И бег саней в искрящийся простор

Волшебной новогодней ночи.

* * *

Уютная зима в заснеженных домах

И в огоньках, мерцающих из окон.

И каждое окно семейный кокон,

Теплом и светом, дышащий впотьмах.

А снег укрыл деревья и машины

И тайну подарил под Рождество.

Весь мир объемлет Божье торжество,

Явленье в мир первопричины.

* * *

И снег идет, смягчая звуки,

Всю землю умиротворя,

Оттанцевав балет сторукий,

Без сил ложится на поля.

И равновесья не нарушив,

Все погрузив в сверх чуткий сон,

Успокоеньем сходит в душу,

Свеченьем высшим просветлен.

Он – свет, он – не материален.

Он вам пригрезился, когда

Вы ночью шторы открывали

И сон окутал города.

Он высших сфер немой посланец,

Он тихий ангел и не прочь

Всю землю в белоснежный глянец

Одеть в рождественскую ночь.

* * *

Пейзаж раскрыт, как по заданью,

Спит на ладони снеговой.

И небо, тайной мирозданья,

Плывет над самой головой.

Вдали березовые рощи

Дымятся в воздухе морозном.

Как черные бомбардировщики

Летят вороньи стаи грозно.

И за листвою редкой, ржавой

Где виден город молодой,

Дома, как мощные державы,

Теснятся в дымке золотой.

* * *

За полосой березового леса

Откроется студеное пространство

Без дна, без очертания, без веса.

Извечное безмолвье, постоянство.

Заворожат ковровыми снегами

Холмистые широкие раздолья:

Изрезанные лыжными следами

Поляны, перелески, плоскогорья.

А дальше вновь леса до горизонта

И лезвие шоссейной автострады.

По ней ползут прицепы – мастодонты,

Как – будто растянувшееся стадо.

И, кажется, вся сторона лесная,

Нетронутая тлением от века,

Испещрена от края и до края

Великими следами человека.

3. Городская мозаика

* * *

Вошел апрельский вечер в города,

Как синяя весенняя вода.

И сумерки прозрачные плывут

Средь улиц затонувших и кают,

И опускаются дома на дно реки,

И город обретает плавники.

* * *

Бульвар

Тоннель зеленый на бульваре

Кропилом солнечным прошит.

Как анфилад дворцовых залы

Он весь распахнут и раскрыт.

И из листвы, как вспышки блицев

От солнца, и на всем пути

Трава пятниста, и на лицах

Оранжевое конфетти.

* * *

Над вечным покоем.

На выставке тесно и оживленно,

К знаменитым картинам не протолкаться:

Кто-то доказывает возбужденно,

Кто-то в ответ начинает смеяться.

Черепахой пробираюсь от картины к картине,

Возвращаюсь, всматриваюсь снова и снова,

Размышляю, задерживаюсь у этюдов в витрине,

Но, в общем, не чувствую озноба…

Но, кто это глядит на меня потрясенно?

Почему расплываются люди, залы?…

Меркнет свет и объятья Вселенной

Наваливаются черным, слепящим провалом…

Рассвет… Я стою на высокой вершине.

Подо мною река лебединым покоем.

Темные сосны в прибрежной долине

Гудят на ветру с рыданьем и воем.

Далеко внизу колокольня, кладбище.

Веет поверьями, древнею силой…

Не так ли родное объяв пепелище,

Стояли солдаты над горькой Россией.

Стояли солдаты, темнея от горя,

И бабы бились с рыданьем и воем,

И даль дымилась от моря до моря

Над прахом войны, над вечным покоем.

* * *

Студеная фантазия

Весь в белой испарине, заиндевелый

Такой фантастический город:

Ажурный, фарфоровый, оледенелый

И, словно, укутанный в холод.

Деревья стеклянными кружевами

Влекут в лабиринт свой в тумане.

Проходишь библейскими псевдо садами,

Где плод с мерзлых яблонь обманет.

И страшно вокруг снежно-стылое царство,

Где все заморожены чувства.

Так часто бывает странно прекрасно

Фантазии мертвой искусство.

* * *

Вид с Воробьевых гор

Как-будто, макет развернули

На круглом столе предо мной.

Где лентой река обогнула

Открывшийся город земной.

На местность от края до края,

Как ангел, смотрю с высоты.

Собор куполами сверкает,

Висят паутиной мосты.

И нитка железной дороги

Живет на том странном столе.

Какие веселые боги

Играют на этой земле?

Высоток растут сталагмиты

Над морем бескрайним домов.

Стою, как над книгой раскрытой.

И солнце сверкает в зените

Над миром, иль шуткой богов.

* * *

Панорама Москвы

Армады облаков над городом

Плывут в полдневной синеве

И над мостами, и над золотом

Глав Новодевичьих церквей.

Плывет река, качаясь медленно,

Как круглобокая баржа,

Плывет степенно и размеренно,

Весь день по городу кружа.

А по реке снуют, как ходики,

Речные баржи, катера.

Летят с небес грибные дождики

Вперегонки, как детвора.

Внизу, рассыпаны, как кубики,

Теснятся за рекой дома,

Снуют автомобили… Сутолока

Земли… И неба тишина.

* * *

Серый карандашный день.

Осень в рыжеватых бликах.

Сквер. Решетка, как плетень.

И людей не лица – лики.

И стада машин, гуртом,

Мимо арок и пролетов.

Я глотаю жадно ртом

Рябь прудов, качанье лодок.

Вот литой чугун перил

Стал оградою канала,

И завлек, и закружил

Вязью темного металла.

Осеняя даль крестом

Колокольный звон струится…

Век минувший под мостом

Дремлет, будто бомж, в столице.

* * *

Возвращение

Гроза, свинцовою примочкой,

Багряный погасила день.

Внизу зажглись огнями строчки

От городов и деревень.

И небо сдвинуло пространство

В распластанный аэродром.

Так, возвращаешься из странствий

Под черным проливным дождем.

Огни разбросаны ночные

На потревоженной земле.

И капли скачут, как живые,

По мостовым и на стекле.

Вновь чемоданы, встречи, лица,

Гром самолетов, всплеск огня…

Так, возвращаешься в столицу,

Так, начинается земля.

* * *

Шел теплый, ливневый июнь.

В Москве шумели грозы.

Был город безмятежно юн,

Не ведал скучной прозы.

И зрим был трав неслышный рост

В его старинных парках,

И город был по-детски прост,

С прохладной мглой под аркой.

Прохладой веяли с лотков

Пломбир и газировка.

И весь столичный мир торгов

Вас поражал сноровкой.

И на бульварах, во дворах,

И в толчее вокзала

Повсюду летняя пора

Людьми повелевала.

* * *

Москву в июльскую жару

Не освежают грозы.

И птиц не слышно поутру,

Лишь воронья угрозы.

В воскресный день весь город спит,

Или спешит на дачи.

В квартире духота стоит,

Ребенок где-то плачет.

Доносит ветер из окон

Обрывки модных песен

Обломовский нисходит сон

Средь пожелтевших кресел.

И снова духота кругом.

В асфальте никнут травы.

Но проворчавший дальний гром

Шлет весть о свежести дубравы.

* * *

Москва. Юго-Западная.

За городской чертой поля,

Лесов темнеющих дыханье,

И на шоссе огней мельканье,

И пахнет мятою земля.

И по тропинке в даль уйдешь…

От трав ночных исходит свежесть.

И в небе, и в полях безбрежность,

И тихий звездопад, как дождь.

А, возвратившись, входишь в город,

Залитый светом, неживой.

Поля, задернутые шторой,

Остались за его чертой.

Здесь, в спящем городе пустом

Свой мир, свои ночные были.

И спят стада автомобилей,

Как табуны коней, в ночном.

* * *

Курортный мотив

Как-будто, занавес раздвинулся неслышно,

И моря даль открылась с высоты.

Вдоль побережья кипарисов пышных

На фоне неба темные следы.

Спит море в окаймленье кипарисов,

Как чаша, налитая до краев,

И корабли качаются у пирсов,

Приплывшие от дальних берегов.

И города вечернего у моря

Гигантское открылось полотно,

Где, с греческими статуями споря,

Пьют юноши понтийское вино.

Где ожила, как карта побережья,

Вся панорама неба и воды:

Морские пляжи, горы в шапках снежных,

И виноградники в долинах, и сады.

Здесь знаки для судьбы благоприятны,

Морскую гладь чуть морщит легкий бриз,

И кажется вся жизнь, весь мир театром,

Ожившей декорацией кулис.

* * *

Адлер

Сверкает огнями курорт,

Гремит, поет, зазывает.

Безумствует праздный народ

И деньги на ветер швыряет.

Здесь бешеный ритм дискотек,

И медленный блюз ресторанов,

И бал правят власть и успех,

И слава курортных романов.

И море, и горы кругом,

И пальмы, и звонкий Каррерас.

Сверкает огнем и рублем,

Бушует кавказский Лас-Вегас.

4. «Боровские стансы»

* * *

В глуши, за Боровском старинным,

В забытых Господом местах

Живут как в песне заунывной:

То ль наяву, то ль в полуснах.

Здесь редко пропылит машина

И пешеход здесь редкий гость.

А с поездами и поныне

Столетие не прижилось.

Лишь на заре и на закате

Вдоль леса стадо пробредет

И дождь, как из ведра окатит,

И по грибы сосед пойдет.

И вновь трехъярусное небо,

Все в величавых облаках,

Откроет сонных далей негу.

И стрелки встанут на часах.

* * *

Зеленино

Дорога в лужах, мелкий дождик

И на полях вокруг туман.

В лесу грибы растут, как дрожжи,

И трав некошеных бурьян.

Живем мы в доме, под горою,

У неглубокого ручья,

Где мало изб, живут порою

Два-три семейства старичья.

И склон, заросший буреломом,

Сжимает дом большой дугой.

За покосившимся забором

В мой рост крапива с лебедой.

Гигантские, как дирижабли.

Здесь зреют тыквы, кабачки,

И греются на грядках жабы

А на скамейках пауки.

Здесь радуга встает, горя

Над домом дачным, над полями,

И мокрая в ответ земля

Блестит в просветах под лучами.

* * *

Лежу я в зарослях крапивы

На берегу ручья,

Где надо мной склонились ивы

У самого плеча.

Летают над водой стрекозы,

Улитки проползли.

Вдали посверкивают грозы

Аж на краю земли,

И тишина, как в день творенья

Лишь слышен рыбы плеск,

Тяжелого шмеля гуденье,

Да мотоцикла треск,

Да петухи поют в деревне…

И вновь объемлет слух

Покой морщинистый и древний

Деревьев и старух.

* * *

После грозы деревня спит,

Живой воды напившись.

И край весь ливнями омыт,

Как заново родившись.

И освеженные луга,

Пьянят медовой влагой.

Вновь петухи издалека

Поют, полны отваги.

И в воздухе разлит озон

И горнее сиянье.

Вас пробирает вдруг озноб

От чуда мирозданья.

Вслед сумрак вкрадчивый грядет,

Иссиня – розоватый.

Белесую кудель прядет

С реки туман лохматый.

Ночь зажигает, наконец,

Лампад небесных грозди

И в мир нисходит Бог – Творец

В своей одежде звездной.

* * *

В зарослях черемухи душистой,

Над ручьем, у дремлющего леса

Соловей защелкал голосистый,

Загулял, как молодой повеса.

Кружит голову настой медовый,

Между пальцев лунный свет струится,

И все громче соловей бедовый

Щелкает, заходится, резвится.

И все ближе тайная минута.

Ты теряешь голову, хмелея.

Пал рассудок, в сердце бродит смута,

И пожар в душе бушует злее.

И манят глаза твои, как угли,

Спелою черешней рдеют губы.

Они сладки, сочны и округлы

И пьянят, когда их чуть пригубишь.

Вся гремит волшебная округа.

Ночь в сиянье звездном, в сонной неге.

Мы вдвоем остались в центре круга

В океане, в Ноевом ковчеге…

* * *

А птицы будят пением поля,

И тенькают, и щелкают, трещат,

И пробуют лады на голоса,

И в зарослях беспечно верещат.

Их пеньем беззаботным полон сад,

Заполнены окрестные леса,

И каждый горлом свой выводит лад,

А хором гимны шлют на небеса.

Гудит вся деревенская округа

Под гомон ошалевших птиц.

И парня, загулявшего с подругой,

После напитков крепко клонит ниц,

Где одуванчики, как млечный путь в траве,

И лезет в рост крапива из земли,

И муравьи ползут по мураве,

Не зная, что их ждет в конце пути.

В каком-то вдохновении земля,

И будто ввысь восходит вся природа,

И пеньем птиц полны вокруг поля,

И всем предощущением полета.

* * *

В могучих облачных просторах

Среди холмов деревня спит.

Здесь в небеса открыты шторы

И вечный сон внизу царит.

Здесь все живут под небесами

С природою наедине

И спят с открытыми глазами,

Работают словно во сне.

И в очарованной дремоте

Живут, не ведая забот,

То ли в трудах, то ли в полете,

Пока Господь не призовет.

* * *

Прозрачен воздух деревенский по утрам,

Не замутнен капризной непогодой.

И дышится легко, и дальний стук и гам

Здесь не тревожат спящую природу.

И царствует в деревне первобытный рай.

Роса сверкает на кочнах капусты,

Петух горланит и скрипит сарай,

Крапиву косы подрезают с хрустом.

И у колодца женщина звенит ведром,

Ей ветер вдруг обтягивает платье.

И ставят мужики вопрос ребром

Перед хозяйкой о бутылке и зарплате.

Отходит утро в первобытной простоте,

Приходят вновь хозяйские заботы.

И день приходит в строгой маяте

И начинаются осенние работы.

5. История с географией

* * *

Усадьба

Кипит черемуха вокруг

Большой помещичьей усадьбы.

И за рекой леса и луг

Сжимают дом кольцом осадным.

Гудят медовые шмели

Над душным, пряным запустеньем,

Здесь парк смело с лица земли

Столетним паводком цветенья.

Давно когда-то под горой

Ютилась барская деревня.

И отделенная рекой,

Усадьба властвовала с гребня.

И на прогулках вдоль аллей

Вдруг усмирял смешливых княжон

Открывшийся простор полей

С далекой церковью на страже.

И золотились облака,

Сирень кустилась за рекою…

И все тревожило слегка,

Сомненьем первым беспокоя.

Мир детства делался судьбой.

Глаза подергивались грустью.

И возвышало над собой

Тревожное большое чувство.

И зрел в том перелом судьбы.

От громкой знатности фамилий

В народ, в подвижничество, в быль

И в ссылку сестры уходили.

Сжигая к прошлому мосты,

Живя с народом общей болью,

Они хранили те черты,

Что с детства приняли с любовью,

Тот отсвет детства золотой,

Усадьбу с липовой аллеей…

Кончался век, гремел другой,

Аэропланом в небе реял…

* * *

Град Китеж, вставший из воды

Среди лугов, лесов равнинных,

На круг окрестных мест старинных

Глядящий оком с высоты.

Плывут соборы средь лесов,

Как облака над водной ширью,

Суровой обрастая былью

И изменив закон весов.

Как маяки для кораблей.

Плывущих по речной стремнине,

Разбросанные на равнине

Вздымаются персты церквей.

Плывут над плесом звонниц звоны,

Зовут, не ведая преград,

Там, где поднялся Китеж-град

Над Ильмень-озером студеным.

* * *

Осень, осень моя отрада.

Будто мне под прикрытием век

Снизошедшая в душу награда:

Золотой девятнадцатый век.

День осенний вконец растаял,

Снится парков дворцовых листва.

Словно Грозный в своих горностаях

В своих барских усадьбах Москва.

Золотой нескончаемый ливень

Риз и кружев московских церквей.

Их малиновый звон заунывен

И блистает парчой иерей.

И летят купола над столицей.

День осенний свеж и остер.

Словно жаром пера жар-птицы

Вспыхнул разом московский костер.

* * *

Дряхлеющие сны монастырей

Над тишиной пейзажей Подмосковья,

Как память прежних невозвратных дней,

Доныне сохраненная с любовью.

Войдешь… . За истлевающей стеной

Встречает монастырская аллея,

Столетьями взращенной тишиной,

Руина голым черепом белеет.

В забытьи краеведческий музей.

Мерцание прославленных реликвий.

И все, как обещание друзей:

Русь где-то рядом. Выйдет, только кликни.

И встанет силуэтами теней,

Кольчугами героев за спиною.

История! А ты был рядом с ней,

Ее касался трепетной рукою.

И снова далеко уводит глаз,

И словно слышишь в бесконечной сини

Столетьями овеянный рассказ,

Что сохранен нам в имени России.

* * *

Сибирь

В тайге старинные заводы,

Да избяные города.

Над забайкальскою природой,

В горах грохочут поезда.

О забайкальские пустыни,

С таежной ключевой водой.

Молчат лесистые долины,

Храня тяжелый, хвойный зной.

Молчание – судьба Сибири,

Ее проклятье и беда.

Молчат дворянские могилы

В старинных ссыльных городах.

Вдали от всех столиц, от света,

В сибирских избах, в теремах

Угас тому назад столетье

Народовольчества размах.

И мы той боли не забыли,

Как молча строились в полки.

Спасать Москву со всей Сибири

Шли лагерные сибиряки.

И сколько кануло их в Лету,

В таежных этих городках,

В косоворотках, в эполетах

И просто в русских мужиках.

Молчанье – вечный знак Сибири,

Ее величье, не вина.

И надо всей таежной ширью

Царит поныне тишина.

* * *

Санкт – Петербург

Жемчужных раковин волшебней

Поднялся город из воды.

Петра апофеоз победный,

Творенье духа и мечты.

Невы простором окрыленный,

Он ветром полнит паруса.

И статуй бронзово-зеленых

Глядят незрячие глаза

Туда, за далью моря пенной,

На неизведанный простор.

Плывет российскою сиреной,

Куда десницу Петр простер.

* * *

Вена

Вена: вальса круженье,

Европейская ось,

Судеб круговращенье,

И истории гвоздь.

Вена: век триумфальный,

Поступь императриц,

Век дворцовый и бальный,

Бонапартовский блиц.

Выгиб венского стула,

Грациозней богинь:

Его бедра округлы,

Плечи эрцгерцогинь.

Бархатистые ложи

В старом венском балете,

Как атласная кожа

Антуанетты.

Вена пышно нарядна,

В окруженье веков,

И ажурно-парадный

Облик старых дворцов.

Здесь ампир по соседству

С уютным кафе.

Кофе верное средство,

Когда ты под шафе.

Когда жизнь потускнела,

И не в глаз все, а в бровь,

Вена гонит по телу

Горячую кровь.

* * *

У стен шекспировской Вероны

Брожу я, словно в чутком сне,

И лишь Джульетты дворик скромный

Дух драмы пробудил во мне.

На узкой улице Мадзини,

Одетой в мрамор, как в паркет,

Слепят роскошные витрины,

Но ни следа Ромео нет.

И нынче молодые снобы

Не заберутся на балкон

И не поставят в страсти ль, в злобе

Судьбу и жизнь свою на кон.

Страсть утолит пивная пена,

Любовь – тугие кошельки.

На гладиаторской арене

Давно уж не звенят клинки.

Гид с бронзовой Джульеттой замер,

Обняв на счастье, быстр, как ртуть,

Ее, под вспышки фотокамер,

Отполированную грудь.

Шумит блестящая Верона

У древних стен, у входа в бар,

И дней Шекспира отблеск темный

Лишь туристический пиар.

* * *

Венеция

Вся в золоте роскошная столица дожей.

Под маской прячет лик патрицианка.

Играет жемчуг на атласной коже

Прекраснейшей венецианки.

Владычица морей и островов,

Дитя любви Европы и Востока.

Меж смуглых, резвых скакунов

Редчайший, золотистый локон.

Глядит на вас прекрасная, как сон,

Великой кистью на века согрета,

Глядит из прошлого, из мглы времен,

Из глубины старинного портрета.

Все в прошлом. Обмелел канал

И зданья ветхи на картине.

Собора потемнел портал

И в воду рушится лепнина.

* * *

Средиземное море

У подножья Европы.

Омывало оно

Ступни ног Пенелопы.

Флорентиец жестокий

Здесь натягивал вожжи

После страстных утех

С Лукрецией Борджа.

Здесь ступив на корабль,

Словно сгинула, канула

В просторах морских

Княжна Тараканова.

Где рыбак поднимал

Сети с бьющейся сайрой,

К морю с греческих круч

Апеллировал Байрон.

И лазурное море

С прибрежных куртин

Безмятежно писал

Сильвестр Щедрин

На закате тревожил

Тайной сладкого груза

Над вечерним Сорренто

Страстный голос Карузо

Ввысь стремился над морем,

Синим, словно атлас,

Голос чистого жемчуга

Марии Каллас.

Средиземное море –

Облик тих и обманчив:

Как последний романтик –

Дон Кихот из Ламанчи.

* * *

В Париж перенестись без визы,

Где спят над Сеною мосты.

С бульваров мокрых на карнизы

Летят осенние листы.

Монмартр, не на холсте, не в раме,

Дождливой дымкою обвит,

И Шербурская мелодрама

В холодном воздухе звучит.

А здесь рябин осенних гроздья

Средь подмосковных дач рябят.

Со станций рыночные розы

Несут в осенний листопад

И скоро уж подступят сроки,

Когда не кинешься в бега,

Когда бессильны будут строки,

Как одинаковы снега.

Тогда опять, всех ближних ближе,

Прихлынет давняя мечта

В объятья кинуться к Парижу

Вдруг, безрассудно, очертя.

6. Пушкинский венок

* * *

Царскосельская сирень

Сирень цветет на островах,

Средь царскосельской тишины.

В озерах, словно в зеркалах,

Ступни богинь отражены.

Ночами, с мраморных ступень

Они спускаются к воде,

И кружит голову сирень,

И ветки клонятся к звезде.

И по ночам, на берегах,

3вучат здесь возгласы и смех.

С венками нимфы на лугах

Резвятся, полные утех.

В кустах акаций промелькнет

Нагой девичий силуэт.

И кто-то в воду соскользнет,

Промчит лесной кордебалет.

Но только луч скользнет едва,

И день проступит над водой,

Безмолвны стынут острова,

Умолкнет разговор ночной.

И где застиг их свет звезды

С земли свой не подняв наряд

Совсем продрогнув у воды

Нагие статуи стоят.

* * *

Пушкин в Тавриде

Мне крымский является Пушкин.

Он видит с горы Аю-Даг

Приземистую Алушту,

Скалистый и желтый Судак.

Он ветрен, горяч, саркастичен,

Прощается с морем, грустит.

Он мальчик еще романтичный,

Но скоро свой ямб остудит.

И старый Гурзуф, кипарисы,

И теплое море в ночи,

Тавриды скалистые мысы –

Все южной поэмой звучит.

И может прощание с морем

В нем было прощаньем с собой,

С друзьями, с востоком, с Босфором,

С безоблачной детства судьбой.

И верно сквозь пенные бурки

На море и тающий дым

Декабрьский мятеж в Петербурге

Уже вырастал перед ним.

* * *

Полотняный завод

Затерянное в глухих местах калужских,

Стоит имение Натальи Гончаровой.

К ней в этот дом он приезжал,

Входил, смеясь: морозный, шумный, в русской шубе

И в комнатах вдыхал тончайший запах

Ее духов любимых.

И говорил себе, что здесь он муж,

Ее, Наташин, и вспоминал,

Как был он женихом-ревнивцем,

И вздыхал: Наташа,

Ну, наконец, мы снова вместе, женка.

Она же, вся сияя,

По-французски говорила: Alexander,

А ночью называла только Сашей

И сплетались руки, и шептали губы…

* * *

Двойная дуэль

Срываются с веток снежные хлопья

Под Санкт-Петербургом в лесу.

От выстрелов падает снег, словно хлопок,

На мертвую полосу.

Здесь так ослепительны белые снеги,

Где Черной речки прорез.

И в Пушкина холодно целит Онегин,

И в Ленского метит Дантес.

Далекими шпилями город темнеет

За дымкою зимних полей,

Где легкой поземкою снежною веет,

Но здесь тишина средь ветвей.

Душевных сомнений не знает обузы

Жалкое племя повес.

И это в поэзию – в юную музу

Стреляют Онегин – Дантес.

Как денди воспитаны, в холе и в неге,

Талантов не берегут.

В саму поэзию целит Онегин

И рифмы судьбу предрекут.

Вы оба под пулями, Пушкин и Ленский.

Убийц ваших участь жалка.

В поэтов с наивной душой геттингенской

Бьют с лету, наверняка.

Века не растопят белые снеги,

Где Черной речки прорез.

В поэзию холодно целит Онегин

В поэта стреляет Дантес.

7. Ветер странностей любви

* * *

Про юных чаровниц Шекспира -

Пажей прелестных и блудниц,

Божественных, как юность мира,

В любви не знающих границ,

И вдохновенных и пьянящих,

На сцене и в любви – актрис,

Про юных ветрениц, разящих

Сердца клинком из-за кулис.

Про них, средь бурь, под парусами

К нам по волнам летящих фей,

Зовущих дерзкими глазами

С бортов пиратских кораблей,

В глухую ночь и в непогоду,

И в полдень, когда ветер стих,

Их юной дерзости в угоду

Слагаю этот быстрый стих.

В них тайны все, открытья мира,

Бродяги, братья по крови.

И треплет волосы ревниво

Им ветер странностей любви.

Глаза их в блеске ночи лунной,

Заглянешь, словно сгинешь прочь,

Венецианскою лагуной

Манят в Двенадцатую ночь.

Где невозможное возможно,

Пусть бой, пусть пир среди чумы…

И тщетна вся предосторожность

Пред юным натиском любви.

* * *

О, это золото волос

Твоих, влюбленная Джульетта!

Ты говорила о любви

С Ромео пылким до рассвета.

Но от тебя бегу я прочь,

Где моря вольная картина.

Царит «Двенадцатая ночь»

В покоях герцога Орсино.

И золотом озарены

Морей неведомых просторы,

Где все друг в друга влюблены

И вянет яблоко раздора,

Где дышит синева в глазах

Блистательной венецианки,

Что смуглою рукой в перстнях

Зовет с подушек оттоманки.

Закатом вся освещена

Венецианская лагуна,

И кораблей теснится тьма,

И сыплют золото со шхуны.

* * *

Боттичелли – юность и грация,

И порывистость и любовь.

Как изломы южной акации

Средиземной красавицы бровь

И жгуты из волос вокруг шеи

Парусами бьют на ветру

У летящей солнечной феи

В мир явившейся поутру.

И художник крылатой богине

На картине вздымает персты.

Цвет зеленый и красный, и синий

Вместе с золотом льет на холсты.

* * *

Эта женщина, как гроза,

Всем вокруг себя угрожала.

И сверкали ее глаза,

Словно молнии и кинжалы.

Эта женщина, словно шквал,

Что неистовствует и лютует,

Всех вокруг себя раскидав,

То затопчет в грязь, то милует.

Но влечет ее темная мгла.

Словно кони промчались лихие,

Буря, краем коснувшись, прошла:

То ли женщина, то ли стихия.

8. Часы идут

* * *

Ты жив. Ты в окруженье жизни

И солнцем ласковым согрет.

В душе живут простор отчизны,

Твоей любимой силуэт.

Ты ощутил дыханье неба

В орбитах золотых стрекоз,

Связал в единстве быль и небыль,

Природы солнечный хаос.

И век весь суждено метаться,

То ненавидя, то любя,

Пока, в том сможешь ли признаться,

Смерть упорядочит тебя.

* * *

Простор

Я выхожу в раздолье,

К обрыву на реке.

Вдали на ровном поле

Встал город, как макет.

Лесной простор прозрачен,

Невозмущен, волнист.

В нем каждый стебель значим

И вечен каждый лист.

И полон мир значенья,

Любви и глубины.

И мне предназначенье

Стать частью тишины.

* * *

Черно-белый мир весною

Стал ожившим и цветным.

Дышит он голубизною,

И одет в зеленый дым.

Засияли медью трубы,

Солнца хлынули лучи.

Мир холодный, черствый, грубый

Теплым стал, как калачи.

Платья женщин заиграли

Всеми красками палитр.

И закаты запылали

Жаром огненных селитр.

Открывает мир богатства

Словно в лавке ювелир,

Райских грез цветное царство

Как кино цветного мир.

Восхищен я, но не скрою:

Мне дороже все равно

Чуть наивное, родное,

Черно-белое кино.

* * *

Огни, огни – как шифр Вселенной,

Ночные солнца городов.

Часы идут, но неизменно

Нам дарит жизнь еду и кров.

И время властно верховодит

Пустынным городом ночным.

С лица земли часы уходят:

Один уходят за другим.

Так, все друзья твои уходят.

Ушли… . Один остался ты.

Тебе в оставшиеся годы

Свои оставили черты.

Ты все их в памяти распутай,

Посол среди племен чужих,

О прошлой жизни их и судьбах

Другому веку расскажи.

* * *

Осенний ветер листья гонит

Как будто гонит чьи-то судьбы.

Зачем спасаться от погони?

Не лучше ль вечно скалить зубы

И душу подменив апломбом

От бед общественных и личных,

И даже водородной бомбы

Искать убежища в шашлычных.

А там, там в «Жигулевских» просинь

Глядеть как в дуло пистолета.

Так благороднейшая осень

Становится пивного цвета.

И музыки вся бесконечность –

К осетрам соус и приправа.

Так на вселенную, на вечность

Мы с каждым днем теряем право.

И университеты к черту.

Заменят их универмаги.

Они в фаворе и почете.

Они волшебники и маги.

И с шумом выползают вещи.

И заслоняет смысл реклама.

В нас исчезает кто-то вещий,

Руководивший в детстве нами.

Так даже ты, любви богиня,

Всего лишь пышная блондинка,

Не госпожа и не рабыня,

А «девочка» на вечеринке.

И ничего уж нам не в радость.

Глядим жестокими глазами.

И в двадцать в каждом скептик – Фауст,

А в тридцать – все мы «стариканы».

И вечная за всем погоня.

Себя в себе мы вечно губим…

Смотрите – ветер листья гонит,

Как будто гонит наши судьбы.

9. Вагон из прошлых лет

* * *

Сокольники

Осенние Сокольники:

Толпа, аттракционы,

Жаровни, пиво, столики

И золотые клены.

И новости газетные,

Призывней чем афиши,

Средь увяданья светлого

Чернеют, как кладбища:

Чилийская трагедия,

Переворот в Афинах

Жгут черной интермедией

И выстрелами в спины.

Сокольники, Сокольники.

Здесь в годы довоенные

Входили также новости,

Как «молнии» газетные.

И с черною тревогою

В глазах Пассионарии

Входила в души строгая

Республика Испания.

* * *

Старая фотография

В какой дали все это было.

В бинокль не видно той страны.

Страны той нет и с ней пол-мира

Удачею обделены.

И век другой глядит со снимка,

Где я, мальчишка озорной,

С ребятами стою в обнимку

И шлейф истории за мной…

* * *

Пришелец я из прошлого столетья

И в этом веке, видно, я чужой.

Дитя войны, тревог и лихолетья,

На перепутье вместе со страной.

Возьму с собой из прошлого приметы:

Машинки старой перестук

И патефона у настенного портрета

Негромкий и шипящий звук.

* * *

Памяти командарма

Да, пусть другие рубежи.

Устаревают и вожди.

Другое время, другой настрой

И танковый, не конный строй.

Но снова память про вихрь атак,

И снова конники летят.

Да пусть легенда, не человек,

Пускай лишь тактик, а не стратег

Сорвите шапки, склонить штандарты.

Ушел последний из командармов.

Ушла эпоха, чей стиль – порыв,

Чьи эскадроны идут в прорыв

И все другое совсем не в счет:

Ведь стиль – атака, а не расчет.

* * *

Близ города я на холме стою,

И ощущаю кривизну пространства.

Как будто возвратился я из странствий

И вдаль смотрю в подзорную трубу.

Вот церковь, что родительским перстом

Благословляет путника прибытье.

Я совершаю важное открытье:

Свой город открываю, отчий дом.

Земли так поворачивают ось

И будто протекли уже столетья,

И в мир явились новые созвездья

И все живое бурно разрослось.

Мир, словно, новым зреньем обновлен,

Как мальчик, обернувшийся Атлантом

И новойперекроенною картой

Многоэтажный город вознесен.

Так из глубин земли леса и города

Растут и воспаряют над землею,

И плещет животворная вода,

Полна святых небес голубизною.

* * *

Два коршуна парят высоко,

Высматривая зорким оком

На высоте аэроплана

Чужую жизнь, чужие планы.

Ты перед ними словно раздетый.

От них не скрыть свои секреты,

Как от жены свои романы,

Свои измены, грехи, карманы.

Ты перед ними весь наг до срока,

Как перед тем, пред Божьим оком.

И никуда тебе не скрыться,

Будь человек, ты, зверь, иль птица.

* * *

Город сонный занесен снегами.

Утренние улицы пусты.

Черной кошкой Новый год прошел меж нами.

В старом навсегда осталась ты.

Старый год весь сморщен, худ и шаток.

Тронь, как божий одуванчик улетит.

Выпал он, как жизнь моя, в сухой остаток:

В мишуру, в бумажный конфетти.

И в метро не убраны вагоны,

Во дворах не счищен старый снег.

Новый год. Но к старому перрону

Подкатил вагон из прошлых лет.

Новых встреч он мне не обещает.

С прошлым расстаюсь без жалоб я.

Новый год и новый день встречаю,

И в тоннель уходит колея.