Российская наука к 2017 году [Михаил Викторович Фейгельман] (fb2) читать постранично, страница - 2

стране. Реальное финансирование таких лабораторий (по крайней мере в известной мне области экспериментальной физики твердого тела) примерно в 30 раз меньше, чем у их американских партнеров-конкурентов. Долго они еще смогут конкурировать? Кому в России задать этот вопрос?

Результат: нарастает ощущение безнадежности. До 2017 г. сил держаться не хватит. Задача восстановления в России адекватной ей науки не имеет в ближайшие годы решения.

Что (может быть) можно сделать?

Наиболее адекватная задача — это задача ВЫЖИВАНИЯ в надежде на появление более подходящей общественной среды в России через какое-то время. Надо попробовать удержать небольшие «научные заповедники», в которых само представление о том, что есть наука (возникшее в современной форме благодаря Фоме Аквинскому и его последователям), могло бы сохраниться «до лучших времен» — если они когда-либо наступят. Подчеркну: это могут быть только небольшие островки, не соответствующие настоящим потребностям и потенциальным возможностям страны, но даже их удержать — нетривиальная задача.

Почему это теоретически возможно?

На это есть ряд причин, отчасти иррациональных и, во всяком случае, не поддающихся измерению в любой известной валюте:

Аномальное упрямство очень малого процента «упертых» научных сотрудников, готовых драться в безнадежной обстановке и решать нерешаемые задачи (чаще всего по принципу “голь на выдумки хитра”).

Ценность российской научной школы для внешнего мира: автономия мысли и способа решения проблем, сформировавшаяся за время жизни "на острове", все еще меньшая "коммерциализация" в лучшей части фундаментальной науки, готовность рисковать.

Проблема развития науки существует далеко не только в России — но и во всех странах G8 и у прочих индустриальных лидеров^[3]. Осознание кризиса в организации науки имеется у ученых во многих государствах, при этом обычно нет шансов что-либо с этим сделать из-за могущества установившихся бюрократических структур, сросшихся с политическими кругами и традициями PR. Ситуацию в США, где успешный завлаб или профессор (физик) тратит 2/3 времени на грантописание, — нельзя считать адекватной. В этом отношении пример у них брать не надо. Их — сравнительно с нами — выручает гораздо большее общее количество денег на науку («КПД», однако, тоже невелик). Ситуация во Франции совсем другая и тоже не весьма хороша (похожа на позднесоветскую уравниловку). Однако нас сейчас загоняют в версию «обе половины худшие». Именно этому следует противопоставить "заповедники" — поскольку больше сейчас противопоставить нечего и еще потому, что такая инициатива имеет шанс быть поддержанной кое-где в «цивилизованных странах» и стать нашей общей попыткой защиты науки в ее настоящем виде, не изуродованном тотальным consumer society.

Как это можно делать?

Рассчитывать на содействие госструктур в обозримое время, к сожалению, совершенно не приходится (дай Бог, чтобы хотя бы не мешали), поэтому задачу надо пытаться решать негосударственными средствами, то есть: российский частный бизнес + иностранные деньги и экспертное содействие (отнюдь не означающее использование их «калек»). Построение этой "схемы спасения" — крайне сложная задача, и сами ученые каждой отдельной специальности с этим не справятся. Сложность задачи еще и в том, что объяснять сейчас, в 2006 г., почему надо помогать российским ученым, — куда труднее, чем в 1992. Кстати, то же самое относится и не только к науке. В целом задача стоит так: спасти ростки честного интеллекта и таланта в совершенно неподходящее для них время^[4].

Общая идея — создание "научных заповедников" вроде IHES (Bures sur Yvette, Франция) или ASI (Princeton, США) по возможности междисциплинарного характера (например, нанофизика + молекулярная биология), очень небольшого размера, вне всяких госсистем, с умеренной средней зарплатой сотрудников (несколько выше среднего реального дохода населения по месту дислокации), но с хорошим обеспечением оборудованием и прочим необходимым для научной работы. В отличие от IHES или Princeton — обязательно с преподаванием, но при небольшой нагрузке (порядка 1 лекции в неделю). Обязательный международный наблюдательный ученый совет и международное рецензирование перспективных планов. Термин «международный» понимается здесь буквально: представительство из многих разных стран, без контрольного пакета голосов у какой-либо из них. Решение по финансированию направления — на 5 лет, с минимальным объемом ежегодной формализованной бумажной отчетности. При этом максимальная прозрачность результатов текущей работы (с открытым доступом через Internet). Через 5 лет — настоящий подробный отчет, с обсуждением экспертами и затем на наблюдательном совете, также общедоступный по сети.

Идею столь явно элитарного характера очень трудно продвинуть и в России, и в любой из "цивилизованных" стран (например, по причине того, что в большинстве из