Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие [Дар Амурский] (fb2) читать онлайн

Дар Амурский Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие

Прибытие

Утром погожего дня, в начале лета, монорельсовый поезд уносит меня прочь от опостылевшей квартиры. Проснулся еще до рассвета, как всегда, чтобы все успеть. Еще вечером рассчитал время, идеальное для поездки в соседний город. Бодрящая прохлада воздуха, оранжевая полоса горизонта, мягкий гул магнитной подушки и такое же мягкое кресло. Наверное, мир временно прощался со мной, по-доброму провожая в далекий путь. Мысли привычно обращаются внутрь. С усмешкой понимаю, что за все свои невеликие годы лучшего собеседника, кроме внутреннего голоса, пока не нашел. Ясно понимаю, такова была одна из причин, влекущих в странствия как по земле, так и в космосе, но об этом пока лучше не думать, дабы не сглазить.

— Вы прибыли на Четвертую орбиту, следующая станция Институт общественного управления, — звучит голос по громкой связи, возвращая меня к реальности.

Станция пригородного поселка, маленького туристического рая, символических ворот во множество уголков мира, встречает меня незыблемой тишиной. С сожалением покидаю пустой вагон. В столь ранний час мало кто поездами пользуется, еще и пяти нет. Что-то неуловимое щемит душу. С запозданием понимаю, вновь случилось нормальное явление перед дорогой, давно пора привыкнуть. Осматриваюсь. Судя по влажным плитам перрона, ночью здесь прошел дождь. Омытые камни и огромные витражи станции отдают холодом, с листьев густо насаженных деревьев падают редкие капли от легких прикосновений ветра. Несмотря на приличный запас времени ноги сами несут меня в сторону здания компании «Восхождение». Широкие скаты его крыш проглядывают между стволами деревьев. На ходу думаю, что не заблужусь, да и бывал там уже.

— Тьфу ты, — невольно вырывается у меня, когда на тротуаре возникает с детства знакомый силуэт.

— Ух ты. Надо же, какие люди, — говорит мой старый приятель Арсений, пожимая руку, с таким безмятежным видом, словно вчера виделись, его стиль. — Опять спозаранку тебя куда-то несет. Понимаю, ты же у нас человек-действие.

— Не куда-то, а к вершине, — спокойно отвечаю давнему другу. — А ты, надо думать, еще не ложился, человек-антирежим. Неужто в путешествие ходил?

— Просто гуляю. Одного знакомого даду провожали, вместе с Леночкой и ее подружками. Классный мужик, скажу тебе, — Арсений взъерошил волнистые волосы и безцеремонно потянулся зевая. — Мне в парке одного раза хватило, больше не хочу.

— Ты мне не рассказывал. Хотя нечему тут удивляться. Давно уже не виделись, — приятель утвердительно кивает, покачиваясь на пятках. — Не понравилось, или сорвал свой куш?

— Шутишь? Меня бы тут тогда не было, да и загадал так, от балды. Сразу путешествие не заладилось. Уже в первый час ноги до мозолей натер, почти все припасы на стоянке сожрали, альпинизму не пойми зачем пять дней учился, — он с сожалением машет рукой. — Эх, дурак был, но потом поход заладился. Со знакомыми ходил, даже связь с ними не потерял после погружения. Добрались до Нового озера, здоровенное, знаешь ли, да там и остались, классное место.

— В смысле? И все, про вершину забыли? Ну, вы даете. Правда, у меня первый поход не лучше был.

— Типа того, сам наверно знаешь, там быстро все забывается, хоть на лбу записывай, или на носу зарубай, да кто бы подсказал, а потом вспоминается, как сон, — мой старый и заброшенный друг вновь потягивается, неприкрыто зевая, дает понять, что до сих пор свой в доску. — А где твоя лютня?

Вопрос приятеля меня смущает. Говорить о самом болезненном не хочется. Но, такой уж это особый человек, ему можно и нужно высказывать все, ибо сразу отпускает, поэтому говорю:

— Считай, судьбу решил поменять, завязал с музыкой и группу покинул. Ты же знаешь мою мечту, ради нее и иду. Просто не хочу долгую пси-подготовку проходить, и экзамены там жуткие. А так предъявил победу в одном из проектов с погружением и все, железный аргумент. Там ведь требуются люди со сверхустойчивой психикой и осознанностью, стойкие к ментальному воздействию, да еще с чистыми помыслами, — Арсений внимательно слушает, продолжая терзать каблуки своих туфель. — А ты, стало быть, свою мечту лелеял про сотворение миров.

— Да ну, ты брось, — усмехается друг. — Это такая мечта, которая не должна сбыться, иначе смысл потеряет. И требования там запредельные, и работы море. А мне лень, сам понимаешь. Хотя в анкете именно это и указал в качестве цели. Глупо, да?

— Нормально, но не мне судить. Во всяком случае, некоторые доходят до конца. Мне былая жизнь совсем не мила — скукотища: концерты, репетиции и ночевки дома, все, краткая биография, — невольно вспоминается вчерашний вечер, сборы, настроение омрачилось, и захотелось это компенсировать. — Целый год готовился, на тренингах разных дух закалял. Либо выиграю, либо откажусь от идеи, а что дальше — не знаю, выдумаю новый смысл, попроще.

Слова закончились. Но с Арсением нам всегда было о чем помолчать. Помнится про таких говорят: «на одной волне», что правда. Неловкую паузу нарушает девичий восторженный вопль:

— Сеня. Где ты там шарахаешься?. Помоги банку открыть, а то зубами грызть будем.

— Похоже тебя зовут, — мне приходится одернуть зависшего приятеля. — Никак походных рационов по случаю прикупил?

— Ага, люблю иногда что-нибудь эдакое. Погоди, ты что, опять один идешь, как рак отшельник? Не боишься? Это же такой риск.

— Странное сравнение. Раки медленно ползают, а мне охота быстро к цели добежать, нигде не задерживаясь. Думаю, ты понимаешь, что попутчики часто замедляют поход. А за себя не волнуюсь, ибо за последнее время отлично свое ложное эго стер. Теперь словно со стороны на себя гляжу, поэтому меня больше ничего не напрягает.

— Лихо. Ладно, без меня там сейчас черт знает что сделают. Бывай, — Арсений с видом серьезного академика трясет мою руку, — все, пока.

— Сеня, мы уже открыли, сейчас без тебя все съедим.

Старый, но незабываемый друг потрусил к своим спутницам. У меня вырывается непроизвольный смешок. Вспоминаются вечно меняющиеся знакомые этого рассеянного, благодушного и несказанно ленивого парня, настоящего тюфяка, как его называют за спиной. Умом понимаю, что Сеня — общительный человек, в отличие от меня, правда постоянных друзей мы с ним больше не нашли. Вздыхаю, гоня прочь ностальгию, и шагаю к парадному входу «Восхождения». Роскошное деревянное крыльцо предваряет самый настоящий замок, или огромный постоялый двор. Веет духом приключений, дальних странствий. Меня неудержимо манит внутрь открытая дверь.

Бывший смотритель

В главном зале уже сидят посетители. Однако, не удивляюсь. Знаю, что такие заведения круглые сутки открыты, как минимум в качестве гостиницы для ожидания, всякое случается. Вглубь заходить не спешу, стою и вспоминаю, думаю. Когда-то это была обычная туристическая компания, а теперь многие занялись технологией глубокого погружения — и доход, и польза. Удачливым туристам открываются двери в мир новых возможностей, а прочее население развлекается прямыми трансляциями, за немалые деньги. Сам с собой соглашаюсь, что лучше заплатить за проверку себя в диких условиях, да еще с шорами на сознании, как говорят люди между собой. Стоять на пороге быстро надоедает. Подхожу к распорядителю, чтобы записаться и встать в очередь.

Издали замечаю место на скамейках из настоящего дерева, сделанных в том же стиле, как весь чертог, иначе и не скажешь. Остаюсь доволен предельной удаленностью от окружающих. Собираюсь предаться раздумьям, но какой-то человек, похожий на старинный шкаф, тяжелый, затертый, но солидный, нарушает мой священный покой. Пышные усы в форме щетки, идеально завершают его харизматичный облик. Невольно улыбаюсь этому истинному авторитету, способному завить о себе в любом обществе.

— Доброго дня, — прогудел он басом, и присаживается рядом. — Приятно видеть, что молодежь к развитию тянется. Похоже, не просто погулять собрался? Можешь не отвечать, на лице написано.

— Угу, — мне не хочется сейчас болтать, ибо наговорился за прошлую жизнь дальше некуда. — Доброе утро, — поправляю амбала, надеясь отделаться.

— Молодец, уважаю. А мне уже не интересно. Все познал, хочу просто отдохнуть, от всего, и от себя такого умного тоже. Орбитальный смотритель та еще служба, — он умолкает, буравя меня взглядом усталых глаз. — Речь не об этой Орбите, не о поселке, а о той, — человек указывает вверх.

Его заявление резко меняет мое настроение и отношение к нежданному соседу. Как ни крути, собрат по желанному делу. Вежливость и уважение к бывшему служителю космоса, вынуждают ответить:

— Стало быть мы коллеги, почти, за тем и иду. А что, разве приятно временно забываться?

— Не то, чтобы приятно, скорее бодрит, и время растягивает, как обычная поездка, только намного сильнее. Словно дополнительную жизнь проживаешь, и новую дома начинаешь, — бывший смотритель приосанился, обретя вид экзаменатора. — На пилота поди собрался? А как с подготовкой? Много вас нынче, да скольких отчисляют в первый год. Понимаю, после удачного похода тебя сразу вперед пропустят.

— Да, так и есть. Причем на две ступени вверх продвигают. За прошлый год успел вводный курс удаленно пройти, и работал, и тренировался, в общем, пришлось напрячься. Знаю, мне в очередной раз прикроют память и осознание. Останется полагаться на прошитое в подкорку мозга и доведено до автоматизма. У меня хорошая стратегия, и снаряжение продумал и поведение, надеюсь, не забуду.

— Все мы надеемся, а потом ударяемся там, кто во что горазд, — неожиданно расхохотался незнакомец. — Поэтому и хочу, честно расслабиться, знаю, что на вершину сразу наплюю. Но с меня пример не бери. С таким серьезным подходом и до вершины доберешься, и до звезд дотянешься.

Разговор утихает, сидеть без дела мне не интересно. Ноги просят движения, хотя бы зал обойти. Красочные плакаты, более уместные здесь, нежели электронные экраны сообщают о гарантии полной безопасности со стороны компании и технологии эвакуации участников. Пока брожу, выясняю, что парк путешествий технически обновили, изменили правила для участников и многое другое. Но прекращаю чтиво, решив узнать все на месте, и не забивать сейчас голову. Остается скоротать какой-то час до начала. Мысленно радуюсь, что ранний подъем, как одно из моих полезных качеств, обеспечил третье место в очереди.

Подготовка

Спустя положенное время, проведённое в размышлениях и скитаниях по доступной части этого уютного и добротного здания, настало время для собеседования с освободившимся оператором. Молодая девушка нордической внешности и в фирменном облачении, язык не поворачивался назвать его костюмом, вежливо поприветствовала меня и начала задавать стандартные вопросы. Ее мастерски поставленная речь могла занять уйму драгоценного времени и выудить из моих карманов все ресурсы, в ходе убедительных предложений совершенно необходимых вещей и других приложений, но со мной номер не прошел. Половина анкеты и полезные советы разом сократились, после моих слов о повторном восхождении. Вскоре мы перешли к практичным темам.

— Какое снаряжение будете брать на этот раз, — спросила она. Напоминаю, мы предоставляем только традиционные предметы без современной механики и электроники, за редким исключением.

— Стандартный набор, но в упрощенном варианте. Если быть точным: палатка, спальный мешок, смена белья, паек на неделю, миска с ложкой, да, не надо удивляться, котелок не нужен, у меня нестандартный взгляд на жизнь. Продолжим: нож, зубная щетка и аптечка, и почти все, — девушка растеряно моргнула, выражая недоумение. — Эх, проще самому вычеркнуть лишнее, да, меня можно считать аскетом. Пойду налегке и один, ибо не желаю задерживаться, да и не понравится моя манера путешествовать нормальным людям. В качестве одежды предпочту легкий тактический костюм прошлого поколения и широкополую шляпу.

— Опасное и любопытное решение. Наверно богатый опыт за плечами. По-моему, минимализм — отличная идея. Как говорится, все ради вершины, — она перелистнула заполненные страницы. — Таким образом, остается еще приличная сумма монет путешественника. Есть желание установить подсознательную закладку или что-то другое?

— Да. Поставлю закладку отстраненности. Каталог можно не показывать, давно определился. А самое главное, мне нужна карта, — девушка с недоумением смотрит на меня, поэтому спешно продолжаю. — Вот результаты теста личности. У меня четвертая категория сознания, поэтому имею право получить сию бесценную бумажку, — договорив, вежливо отодвигаю несколько цветных буклетов и откидываюсь на спинку стула.

— Принято, мое дело только предлагать, но четвертая категория, это да… Однако люди редко берут отстраненность. Надеюсь, это осознанный выбор. При таком раскладе от путешествия большое удовольствие получить трудно и общий уровень комфорта окажется низким.

— Это меня волнует меньше всего. Кстати, судя по отзывам, наслаждения останавливают путешествие через один-два дня, что мне без надобности. Три недели потерплю, а может и меньше, на этот раз ума набрался. Мне задерживаться незачем, — ответил оператору, вновь вспоминая глупости из предыдущего похода, когда утратил полный комплект новичка и пытался вернуть назад, не говоря уже никудышней подготовке. — Кстати, совсем забыл. Хочу взять одну личную вещь, вот этот брелок, — достаю свою талисман, в виде человечка, держащегося за звезду, который напоминает мне о космической мечте. — Знаю, это платно, но у меня еще хватает монет.

Пока оператор завершала бумажные работы, отрешаюсь и задумываюсь. На память приходят сцены физических тренировок, и психологических практик, прошедшего года. Они вкупе с опытом других людей, достигших вершины, давали приличные гарантии успеха. Отлично знаю, что полное погружение все-таки сильно изменяет восприятие. Из внутреннего диалога меня выводит голос уже знакомого потертого здоровяка, сидящего у соседнего столика.

— А ты брат отчаянный. В космосе такие простых путей не ищут, и правильно. Только в глубоком погружении все иначе, изменишься, зуб даю. Думаешь на одной прыти молодецкой вершину взять? Или считаешь, что с чужих слов всему научиться можно?

Этот человек вновь вызывает у меня странную симпатию. Наверно действует авторитет возраста и профессии. Мне искренне захотелось ответить, дабы еще раз увериться в своей правоте:

— Конечно не надеюсь. Понимаю, что панацеи, не существует. Все мы разные. Читал, что каждый из дошедших имел уникальный набор качеств и снаряжения. Особенно понравилась идея быстрого путешествия, без привязанности к чему угодно, к людям, вещам, и даже к потребностям. Тогда пси-закладка желания дойти, достичь цели, разворачивается во всю силу.

— Ишь ты, а мне недосуг читать, да и своя голова на плечах. Что, много интересного народ пишет?

— Всякое встречается, выбирал положительный опыт. Еще, зацепила идея обходных путей. При желании можно дойти до вершины без профессионально снаряжения и навыков по не самым популярным тропам. Подробности там опустили, ибо все равно участники их забудут. Надеюсь, моя тактика сама собой уведет со сложных или слишком людных дорог.

— Надейся, надейся, — задумчиво бормочет амбал. — Глубокое погружение все наши темные стороны наружу вывернет, хотя тебе это можно не рассказывать, — он задумался, подперев голову, и заговорил мрачным тоном. — Один темный кусочек уже у тебя выделился. Плохо о людях думаешь, коли один вершину решил взять.

— У меня мало положительного опыта в любых отношениях с обществом. Теперь только себе доверяю. За последние годы так измотался, что хочу одиночества. Кроме того, без попутчиков проще, и волнений меньше, — в ответ на мои слова амбал пожал плечами, не найдя что сказать.

Спустя некоторое время сотрудница «Восхождения» наконец заполнила бланки моими данными. Мы перешли к завершающей стадии регистрации. Девушка предложила коротко объяснить новшества парка, дабы не утруждать меня долгим чтением, да еще на долг службы сослалась.

— Условием победы по-прежнему остается восхождение на вершину. Допустимы любые методы и приемы, однако причинение физического и ментального вреда другим участникам записывается в общем отчете и обесценивает путешествие. Контролирующая система вдохновляет и иногда чинит препятствия путешественникам, для сохранения равновесия и повышения общего интереса. В случае истечения отпущенного времени сознание участника погружается в сон, а сам человек безопасно переносится в центр реабилитации, — она протянула мне последний, красочный бланк. — Подпись этого документа означает согласие со всеми правилами, мы же несем полную ответственность за сохранность каждого искателя своей мечты. Далее можно пройти в кассу и желаю удачи.

Погружение

Выражаю благодарность оператору и распрощавшись, выхожу в общий зал. Настало время оплачивать свою затею и вперед, на погружение. Благо, что есть возможность часть суммы заменить монетами, сэкономленными в предыдущем походе. Мысленно смеюсь над этим двояким бонусом, дающим преимущество некоторым скупердяям. Он тонко намекает на множество предстоящих попыток восхождения. Невольно вспоминаю как заработал в прошлый поход полсотни монет, довольно дурацким образом, но не успел потратить. Соглашаюсь сам с собой, что внутри парка это не великое состояние, однако в переводе на обычные средства, получается доход за несколько месяцев. Поэтому за материальное благополучие теперь не волнуюсь, обычно-то люди все подчистую спускают, и начинают путь с почти пустыми карманами, а у меня запас есть.

Перед кассой мое внимание привлекает человек среднего возраста, одетый в необычную одежду светлых тонов. Вежливо поприветствовав, он пристально вглядывается мне в глаза, подобно гипнотизеру или заправскому продавцу-консультанту. Но начинает говорить как по-писанному:

— Приятно встретить такого славного и самоотверженно путника, прошу прощения, краем уха слышал твой разговор с оператором, позволь кое-что предложить, достойное дело для всеобщего блага.

Лесть и ложь нагло сквозить в его речи, без особой маскировки, меня не проведешь. Думается мне, парк уже совсем нет тот, каким был раньше. Будучи уверенным, что его предложение меня не заинтересует, решаю послушать ради любопытства.

— И что же можно предложить такому самозабвенному туристу?

— Вступай в круг Светлых Пилигримов. Мы несем мир и благо людям, в том числе на земли «Парка Восхождение». Вместо рискового покорения вершины наши сторонники приносят реальную пользу и получают щедрое вознаграждение, в том числе личный, образно говоря, билет на желанную высоту. Мы ищем неординарные личности, вроде тебя. Ну как, заинтересовал? Пси-закладка за наш счет, между прочим.

— У тебя слишком высокое мнение о моем благочестии. На самом деле, имею весьма прагматичные цели, а доходов мне хватает. Извини, предложение правда хорошее, уверен в успехе ваших светлых начинаний, но без меня, — с нотой сожаления в голосе завершаю свою короткую тираду и не дав этому рекруту продолжить вербовку. Обхожу его по дуге справа, сразу заворачивая в кабинку кассы.

Кассира озадачила моя просьба двойного платежа, видимо редкая операция. Пока она морщит лоб и грызет ручку, мои мысли возвращаются к странному предложению Пилигрима. Пытаюсь вспомнить, но нет, в жизни-то с подобными людьми не сталкивался, знаю только в теории. На мой взгляд появление идейных групп в среде путешественников говорит, что парк меняется совсем не в лучшую сторону. Видать нашлись силы, недовольные возможностью людей самостоятельно путешествовать. По себе знаю, чем меньше вмешательства, тем лучше, а теперь нам всем грозит усложнение, и поди еще официальное. Мысленно успокаиваюсь, ибо мне в любом случае нет до них дела, да и вряд ли пересечемся.

Больше меня не отвлекали задушевными беседами и сомнительными сделками. Подготовка к путешествию идет полным ходом. Обхожу по очереди несколько кабинетов. Специалисты проверяют состояние моего физического и психического здоровья, дабы не допустить в парк больных или неадекватных, которые потом будут предъявлять претензии и создавать неудобства. В зале контроля пространства мне предоставляют выбор точки старта, их стало больше прежнего, хоть что-то приятное в обновлении.

Мое перемещение по коридорам сопровождается приятным голосом громкой связи, повествующем о чудесах предстоящего странствия:

— Еще одной технической новинкой, обеспечивающей комфорт и полное погружение в природу, стала глобальная голографическая камера. Она снимает любые потаенные уголки дикого мира. Забудьте про назойливых дронов-насекомых, докучающих своим вечным присутствием, наслаждайтесь полной естественностью.

— Да уж, такое трудно забыть, — невольно вырвалось у меня вслух, а про себя подумал. — Как только мой ум не изощрялся в тот поход, подгоняя логику под существование более чем подозрительных мух и жуков.

— Мы также рады сообщить об исключении участия персонала во внутреннем парке, — продолжает вещать голос. — Его задачи переданы операторам силового поля. Еще одним приятным моментом… — дальнейшие сведения проходят мимо моего слуха, после прохождения шлюза, делящего здание на две логические зоны.

Остается совершить последний шаг. В кабинете изменения сознания меня просят сдать на хранение все личные вещи, включая одежду. Младший научный сотрудник требует скорее перебираться в капсулу погружения. Молчу, слушаюсь, но, признаться честно, ощущаю слабый мандраж. Делаю это второй раз, и все равно приятного мало, когда временно лишаешься части своей памяти и сильно меняется восприятие реальности. Залезаю в не самое уютное устройство, пусть теплое, но далекое от совершенства, и невольно вспоминаю технологии военных. Лампы Гарвиша все-таки чудная вещь, жаль не для всех. Вспоминаю видеоролики, как клановые бойцы с космодесантниками заходят в облако света и готово, а надо мной сейчас закрывается крышка, навевая мрачные образы.

Окружающий мир временно сменяется темнотой. Радуюсь, что ждать долго не пришлось, ибо процедура, правда, упростилась. Лежу и думаю, пока могу. Скоро все это не будет иметь решительно никакого значения, все забудется. Вновь придет странное чувство, словно прошлое размыто и находится где-то за гранью, а сейчас существует только этот огромный парк. Отлично помню, как в голове некоторое время держится намерение добраться до вершины горы, что в двух неделях нормального хода. И тут же вспоминаю, как быстро гаснет яркость намерения, уже к вечеру второго дня, делая из человека щепку, попавшую в горный ручей. Вот тогда и выяснится, на что теперь гожусь, сколь велика поднятая за прошедший год сознательность.

Сбой

Несколько томительных секунд раздаются звуки работающего оборудования, после чего капсула внутри вспыхивает неприятным красным светом и прежде, чем мое сознание померкло в голове, начинает мелькать ряд воспоминаний. Лежу в оцепенении. Не представляю, как это работает, но результат ошеломителен, в буквальном смысле. Почему-то вспоминаются люди из прошлого похода. Вижу, как наяву, они находятся в полной растерянности первые минуты, пока не отошли ото сна. Понимание к нам тогда приходило довольно быстро, правда в урезанном варианте. Однако вложенные пси-закладки так или иначе заставляли шевелиться и идти, во всяком случае в первый день все работало. Невольно кривлюсь от неприятной мысли, что самому предстоит стать таким же Иваном, не помнящим родства. Немного обидно, но бывает и хуже.

Красный свет меркнет и все стихает. Ожидания шокирующего ментального воздействия не оправдались. Отлично знаю, по-хорошему, мне надо, отключиться, а сознание придет позже, в отправном лагере, в одном из его домиков. Ведь для удобства путешественники просыпаются в койках, будто приехали прошлым вечером. Вокруг меня же до сих пор стенки капсулы. Мне подумалось, что обновление коснулось и технологии погружения. Но додумать эту мысль не удалось. Раздается шипящий звук, и воздух наполняется газом, щекочущим ноздри.

Открываю глаза, но изображения нет. Вижу, лишь темнота и трогаю стенки неудобной капсулы. Тело слушается и мне кажется, что началось стремительное движение куда-то вперед. Со всех сторон доносятся повторяющиеся механические звуки, в которых легко узнается работа подушки монорельса. Не понимаю куда потерялась моя извечная инициативность и жажда действий, даже думать не хочется, остается лишь задремать. Сквозь сон, больше похожий на бред, вновь прорезаются металлические поскрипывания гидравлических приводов. Крышка капсулы плавно отходит в сторону, пропуская в уютную темноту яркий свет. Двое людей в спецодежде сноровисто вытаскивают меня наружу и перекладывают в одну из тех самых коек. Желание шевелиться, а тем более говорить так и не приходит.

— Кто это у нас такой умный, а может быть хитрый, — гудящим голосом произносит старый и мускулистый человек с усами-щеткой. — Решил поиграть? Ну давай, будет весело, — он напоминает сумасшедшего, и кого-то очень знакомого. — Ты какой-то серьезный, расслабься, — сказал он, меняясь в лице, чередуя разные облики, словно не мог выбрать себе приятную внешность.

Меня передергивает, и сон пропадает, на удивление сохраняясь в памяти. Понимание ситуации приходит постепенно, капля за каплей просачиваясь в разум. Поверх воспоминаний бредового сна, в голове крутятся разговоры из только что покинутого здания компании «Восхождение». Происходящее кажется недопустимым и невозможным. Вопреки всему понимаю, что моя память осталась не заблокированной, вместе с сознанием. Первая мысль, мелькнувшая в обескураженной голове, предлагает обратиться к персоналу. На мое счастье в отправных пунктах их достаточно. Решаю обязательно сообщить о проблеме погружения, ибо не знаю, как отнесутся к сбою, если его утаить. Может все аннулируют, и привет, испортят мои большие планы.

Пока есть время, оцениваю ситуацию. Если шоры восприятия на меня не подействовали, то усыпляющий газ, уж не знаю, чем именно путешественников угощают, сработал исправно. Такой вялости не помню даже после больших концертов или экзаменов. Лежу теперь, как катком раскатанный. Ум заходит за разум, мешая решительным действиям. Мысленно жалею вложенные средства и время, лишь странный сон оставляет надежду на гибкость здешней политики, кто их знает. Пытаюсь сообразить кто предложил мне игру, он открыто намекнул оставить все как есть. Недолго думая, решаю пока сыграть роль обычного, зачарованного и беспамятного путешественника, а дальше, как повезет. Даже, интересно действовать с полным осознанием ситуации, не то что прочие, словно котята слепые.

Спустя пару часов дремы, силы вернулись ко мне, даже осмотрелся. Лежал, оказывается, в простой бревенчатой комнате, с тремя другими участниками. Собираюсь вставать, но замечаю вошедшего сотрудника. Обнаружив мнимое пробуждение нового путешественника, он тут же принимается за свою работу. Человек ведет меня, придерживая за плечи, судя по указателям, сразу в помещение с экипировкой. Подразумевается, что мое сознание уже верно оценивает обстановку. Прибыл якобы ночью в дикий край, покорять местную вершину, отдохнул с дороги, и все, большего знать не положено. Тихо посмеиваюсь этой мысли, ибо наивная легенда, но работает. Гляжу на еще нескольких примороженных путников, и вспоминаю, что часть навыков и понятий остается, часть забывается. Пока не могу понять, как обстоят дела сегодня, но год назад именно так и случилось.

Снаряжение

Проснувшихся вместе со мной оказалось мало. Около семи человек ждало своей очереди в просторной комнате, похожей не то на бар, не то на магазин. Всюду дерево, кованные светильники и привлекательная небрежность в исполнении каждой детали. Непередаваемый дух жилища лесника, или даже лесного хранителя, могущественного и древнего. Крепкий дядька затасканного вида, иначе и не скажешь, на хранителя походил мало, зато исправно выдавал вещи. Сейчас он обслуживал неправдоподобно тощего человека, водрузив на стойку рюкзак и пакет одежды. Мысленно усмехаюсь, сравнивая его с таким же худым собой, зато нам легко шагать, лишь бы не перегружаться. А этот человечек, судя по горе предметов, явно предусмотрел все беды, или комфорт любит, кто его знает.

Искатель пути остался доволен своим имуществом, и молча отправился в кабинку, для переодевания. Люди проводили его оценивающими взглядами, думая каждый о своем, если они вообще соображали после тяжелого для организма погружения. Встаю последним в очередь и остается лишь ждать, впрочем, как всегда, это практически мое хобби, ждать, правда, терпеть его не могу. Смотрю и понимаю, что фантазия вместе с пониманием у людей сильно разнятся, о чем прямо говорит выбранное снаряжение. Один из путников походит на авантюриста, со своей легкой поклаже, определенно специфического назначения, если судить по металлическому лязгу внутри. Следующий показался мне новичком. Парень взял универсальный набор, не имеющий как явных преимуществ, так и недостатков. Сколько людей, столько и мнений, оно и к лучшему, иначе скучно.

Как это часто бывает, начался спор, перерастающий в ссору. Молодой человек, с острыми чертами лица, стоящий передо мной, завелся с пол-оборота. Он обрушил на кладовщика потоки брани, возмущаясь выданными ему вещами:

— Безобразие, кто подсунул мне эту ерунду?. Какого дьявола рюкзак наполнен алкоголем и где элементарные вещи.? — он нервно разодрал пакет с экипировкой, бросив его ошметки за спину. — А в такой одежде только на пикник выйти можно. Прошу замены.

— Все строго по списку, внизу подпись и имя. Вот, пожалуйста, — усталый человек протянул бунтарю лист. — Извиняюсь, но выбор уже сделан, мое дело выдать, а проблемы с памятью придется решать самостоятельно. Бери, чего стоишь, это лучше, чем ничего. Не устраивает, можно поменяться с кем-нибудь, желающие найдутся, — кладовщик сделал хитрое выражение лица и подмигнул.

В помещение ворвался настоящий вихрь, с центром в виде восторженного и всклокоченного человека. Он видел впереди только цель, игнорировал препятствия вроде порога, скамейки и даже меня. Мне сразу вспомнились образы счастливых псов, при встрече с хозяевами, или разыгравшихся детей — сплошной позитив и самозабвенность. Вдохновенный и громкий голос, полагающийся телеведущему или поэту, идеально завершил его образ. У меня даже возмущения не возникло от продлившегося ожидания.

— О. Доброго дня, — торопливо заговорил он. — Вот мои бумаги, меня зовут Валентин, мне нужно спешить. Где мои благословенные вещи? Прошу скорее, солнце еще высоко, мне надо все успеть.

— Все успеют, попрошу не суетиться и соблюдать очередь, — кладовщик, не изменив флегматичного выражения лица, выложил на стол требуемое. — Надеюсь, такой энтузиазм заменит палатку и все остальное.

— Ах, палатка, какая ерунда, — всплеснул руками Валентин. — Крышей будет небо голубое, а сосны стенами. Все суета сует, все не важно, когда речь идет о восхождении. И вообще, у меня спальник теплый, непромокаемый, — проговорил он, моментально заглянув в рюкзак, и сразу извлек наружу большой струнный инструмент.

— Надо полагать, горные ботинки придутся в тягость? — вопрос сам собой вырвался из моих уст.

— Верно. Не стоит утруждать себя лишней тяжестью. Моя обувь тоже хороша, и красива, — человек начал одеваться, не сходя с места. — Зато в пути мне поможет моя мандолина, а на вершине можно будет откупорить этот напиток богов, — из недр маленького рюкзака показалась изящная бутылка.

— Смело. Могу только пожелать удачи, — говорю ему вслух, а про себя думаю другое. — Как же тебя смешно погружение вывернуло, или с пси-установкой перемудрил.

Из крайней кабинки вышел подтянутый мужчина с лопатообразной бородой. Выразительно крякнул, глядя на романтика, лишенного всяческих комплексов, и пробормотал:

— В глазах огонь, на устах славная песня, сердце ведет вперед. В голове ветер, майка от колючек не спасла, а кишка кишке стучит по башке. Извини, экспромт, — он вежливо откашлялся. — Мое дело предложить, твое отказаться, но купи пачек двадцать рационов, вряд ли святым духом наешься, то наука не простая.

— Эх, люди-люди, — с сожалением сказал Валентин в спину удаляющемуся бородачу. — Куда же делись благородные мечты, один сухой прагматизм. Планирование маршрутов, тактики, техники, навыки, запасы, — он с сожалением надел поверх рюкзака ремень необычно большой мандолины. — Дорога всех рассудит, и еще мир любит оптимистов. А рационы у меня рационы. Никуда от тщетности бытия не деться.

Валентин развернулся на каблуках, и звонко чеканя шаг удалился на встречу чудесному миру приключений, а у меня непроизвольно вырвалось:

— Может он и прав, — умолкаю, и мысленно продолжать развивать мысль. — Какие же все дураки в погружении, но у каждого что-то светлое остается, хоть и преувеличивается.

Кладовщик выразительно приподнял брови. Парень с девушкой, стоящие позади меня тоже промолчали, видимо не стали закачивать в себя столь рисковые пси-установки, к тому же не все после пробуждения внятно воспринимают реальность. Мне стало интересно узнать название той причудливой программы, одевающей на разум не розовые очки, а скорее радужный пузырь, красивый и зыбкий, хотя мне такое не нужно. Наконец выдача снаряжения возобновилась. Кладовщик сноровисто выставил на стол мою поклажу, получив свернутый в трубочку лист. Случайно замечаю, что мои руки живут отдельной жизнью, потому что нервно теребят край рубашки. Как ни как, собрата по искусству встретил, наверно огорчился за своих, кто меня знает.

— Вот вещи, можно расписаться. Надеюсь, все устраивает. Лучше экономить мое время и вообще любое, оно тут не резиновое, — сказал человек за стойкой, давая тонкий намек всем присутствующим, о предстоящих испытаниях.

Возражений у меня не было. Подумал, что нечего тут спорить, что заказывал, то и получил. Даже без памяти выражать протест и скандалить нет смысла. Вещи отличные и характер у меня мирный, правда начал портиться последнее время. Расписываюсь, и думаю, что выгоды пока от полного восприятия нет. Разве что понимаю, для какой цели совершен тот или иной выбор, и как важно дойти до цели, а главное не забуду в пути. Мои вещи никто оценивать и порицать не стал, все внутри рюкзака, никаких навесных котелков, ковриков и мандолин, и в кабинку зайти мне не лень. Спокойно одеваюсь и выхожу, посчитав свой минимализм, скупой и практичный, вполне приемлемым, на фоне массовых причуд. Вспоминаю свою старую идею о высшей рациональности ради достижения вершины, ничего лишнего, верно оператор вчера подметила.

Первые шаги

Отпущенное время, по совету кладовщика и моему разумению, следовало сразу расходовать разумно. Поэтому спешу покинуть точку отправления. Просторный коридор главного здания, выстроенного все в том же стиле охотничьего дома, выводит меня на круглую площадку, отсыпанную щебнем. Сооружение оказалось копией канторы из поселка «Четвертая Орбита». Наверно, у особо проницательных, это вызывает ощущение дежавю. На ходу посматриваю по сторонам из-под полей новенькой шляпы. Всюду ходят, стоят и даже лежат горе-путешественники. Да, именно так, ибо большинство из них, а может быть и все, вряд ли получат желаемое по разным причинам, разве только новое понимание получат. Люди еще отходили от сумрачного состояния, и лишь единицы устремлялись в путь, по тропе, пересекающей зеленый луг.

Совершаю несколько шагов, замечаю внутри себя навязчивое ощущение или желание. Оно зовет и тянет к далекой вершине, спрятанной где-то за горизонтом, не позволяя оставаться на месте. Понимаю, что в работу вступила стандартная пси-установка, загруженная каждому участнику. Без нее не каждый бы пошел к вершине, таково уж полное погружение. На мой взгляд трудно тем путникам, у кого восхождение не становится главной ценностью, забыл, считай, проиграл. Перед глазами возникли картинки былого похода, когда сотни таких бедолаг, сидят сутками в палаточных городках, вдоль маршрутов, и просто в лесу, или блуждают по парку. Помнится, они занимались чем угодно, только не шли к цели. Сам такой был, тяжело без полноценной осознанности.

Даже шагу сделать не получилось, потому что на моем пути возник молодой человек, интеллигентного вида, на удивление, идущий к крыльцу, а не в парк. Он закричал еще издалека:

— Помоги, помоги. — парень шел дерганой походкой, словно не владел собственным телом. — Что здесь происходит, это какой-то розыгрыш, да?. — он судорожно схватил меня за руку.

— Тьфу ты, — мне пришлось отшатнуться. — У меня, что, на шее табличка «Справочное бюро»? — паникер разжал пальцы и смутился. — Расслабься, все в порядке. Здесь происходит путешествие, и ты идешь к вершине, как и все, — отвечаю рассудительным тоном, а про себя подумаю. — Видать погрузился ты, молодец, слишком глубоко или неправильно. Всякое бывает.

— Тоже решил издеваться, как та семейка.? Все сумасшедшие. Мне хочется домой. Кто меня сюда притащил? — уняв волнение в голосе, продолжил свое излияние. — Уведи меня отсюда, из этого непонятного места.

— Могу только позвать дальше, за собой. Пойдешь?

Заблудившийся в пространстве разума, и раскинувшегося перед лагерем луга, развернулся, потрусив куда-то прямо по траве. Мне показалось, что он обиделся, пошел соболезнующих искать. Однако даже в мыслях не критикую, хоть и крепко у него заклинило в голове, остается лишь удачи пожелать, вдруг оклемается, если вершину не возьмет, хоть погуляет. Он странным образом напомнил мне некоторых знакомых людей, со времен школы, только в чрезвычайно сжатом варианте. Если верить недавно прочитанным статьям, до сих пор во внешнем мире встречаются заблудшие и заброшенные личности, начисто отрицающие реальность и себя в ее контексте. А ведь столько лет прошло после эпохи перемен.

Мне захотелось как можно скорее отстраниться от суеты этого детского сада, заодно проверить пси-закладку. Концентрируюсь, расслабляюсь, и молча радуюсь, что мне все равно, ибо подобного балагана впереди еще хватит. С обретенным внутренним покоем добираюсь до края ровной площадки, и замечаю знакомое лицо. Похоже Валентину не удалось на всех парах помчаться к вершине. Мечтатель не смог пройти мимо еще более причудливо экипированного путника. Его вид сразу напомнил мне хиппи, удивительно живучую субкультуру, хотя сам одно время был вхож в подобную компанию. Помимо цветастого балахона, широченных штанов и распущенных волос, к его поклаже был приторочен брутального вида барабан, явно этнический. Еще один собрат, к счастью, не на мою голову. Эти оригиналы эмоционально спорили, невольно став центром всеобщего внимания.

— Чего думать, надо идти, бежать, лететь, — не унимался Валентин. — Эшли, хватит дурить.

— Мне надо подумать, а ты слишком беспечен, даже в моем понимании, — хиппи был непреклонен, продолжая сидеть, подогнув колени. — Пойду только тогда, когда явственно пойму куда, как, и с какой целью надо двигаться.

— Как же так?. Ну скажи, что мне сделать, дабы сподвигнуть тебя? Могу спеть, сыграть, или дать пинка, — взъерошенный романтик плюхнулся рядом на траву. — Предложи сам, если не нравится, но только подумай, какого дуэта лишится мир, если ты здесь пустишь корни.

— По-моему ты сам не знаешь точного направления, как и все прочие, уже спрашивал. Мне же нравится определенность. Лучше подождать хорошего случая, или знака. Ты умеешь читать знаки мира?

— Пожалуй нет, — пожал плечами Валентин, успокоился, а затем скорчил коварное выражение лица. — Зато случай сам предоставлю.

Неугомонный парень одним движением выхватил барабан, побежал с дикими воплями по главной дорожке. Эшли не стерпел пропажу любимого инструмента, и устремился за новоиспеченным приятелем. Их сумасшедший забег сопровождался гулкими, почти рычащими ударами в мриданг и шепотом путников, толпившихся перед зданием. Смотрю им вслед, улыбаюсь как своей памяти, неожиданно подсказавшей название инструмента, и идеальной мотивации, видать затронул Валентин главную ценность приятеля. Мне подумалось, как забавно устроена система равновесия. Эти двое могут идеально дополнить друг друга, если не подерутся, что мало вероятно. Хиппи все-таки народ мирный. Больше в лагере меня ничто не задержало, зато поднявшееся в зенит солнце, советовало поспешить.

Своим привычным широким шагом двигаюсь по ровной тропинке, пока что свободной от огромных камней, разлившихся ручьев, завалов леса и прочих прелестей, ожидающих каждого впереди. Меня окружают благоухающие дикие цветы, по сторонам луга тянется кромка светлого леса, приятно шелестящего на ветру. Сверху плывут облака, похожие на летающие острова, ровные снизу и пышные, с невесомыми холмами сверху, почти как в родной степи. Они то и дело укрывают солнце, скользя тенями по океану трав. Вдохновленные этой чудной картиной меня обгоняют несколько молодых людей, объединившихся в группу, почти бегут, брякая поклажей. Судя по искренней радости в голосах, они уже достигли взаимопонимания. Должно быть пример двух затейников-музыкантов пошел впрок.

Меряться с ними силой и брать на обгон не стал. Разгоняюсь до привычного мне быстрого шага, надеюсь на свою выносливость, не зря же тренировался. Стараюсь не напрягаться, прислушиваюсь к ощущениям, как будто новую вещь купил и теперь осторожничаю. Дышу носом, ровно ставлю стопы, ибо научен уже горьким опытом, натоптышами и прочей радостью. Отлично помню, что золотая середина предпочтительнее, потому как если тихо ехать, то дальше не будешь. Что наглядно демонстрируют сейчас несколько тучных товарищей, плетущихся впереди. Мысленно представляю их принцип и оправдание: «хорошего человека должно быть много». Но тут же прерываю осуждение, может именно они сберегут желание достичь цели на протяжении всего путешествия и добьются своего, здесь многое возможно. Деликатно обгоняю их, не тревожа словом и делом, начисто отстраняюсь от любых оценок. Шагаю один, как всегда, вполне счастливый.

Семейка

Дорога вела прямо на одиноко стоящий холм с несколькими вершинками. Иногда бывает досадно после легкого марша по равнине преодолевать подъем, но обходить все равно дольше, к тому же по густой траве. Подле одной из возвышенностей замечаю людей и палатки. На мой взгляд странно устраивать стоянку через час пешего хода, да еще одиночную. Обычно народ собираются наконтрольных точках, но кто их знает. Приближаюсь, прохожу мимо. Не поворачивая шеи, одними глазами смотрю на искателей счастья.

Резво бегают дети в одних шортах, вооруженные прутиками. Хотя нет, уже ловят насекомых и сразу пытаются помочь сгорбившемуся мужчине закрепить палатку. Младший норовит удрать в даль, к горизонту, его ловят, визг и радостные крики. Внятного плана, забав и шалостей нет — анархия. Детвора забывает о прежних потехах, когда одна из женщин открывает сверток с припасами. Руки тянутся к еде, глаза замечают бабочек, а ноги уже несут в погоню за убегающим младшим. Переполох на секунду сменяется криком отчаяния. Босоногий отпрыск в большой панаме скачет на правой ноге, видимо наступив левой на колючку. Вспоминая себя такого же, и проникаюсь моментом, первая кровь, почти посвящение.

— Мама посмотри кого мы поймали, — доносится до меня радостный голос.

— Выброси эту дрянь. — кричит невидимая мне женщина. — И сейчас же вымой руки. Не тяни в рот. Не вздумай, — раздается шлепок и крик.

— Дядя Сережа, можно мне эту штуку взять? — рыжий малец с головой забирается в рюкзак, заваливаясь в сторону костра. — А что это такое?

— Нет-нет-нет, не сейчас, — дядя Сережа в последний миг ловит газовый балончик, подпалив край ярких шорт.

Тихо посмеиваюсь, ибо в моем детстве подобного бедлама не было, и с интересом наблюдаю бесплатное представление, сбавив шаг. Пара мужчин с городским загаром пытаются восстановить костер, пока погорелец роется в разбросанных вещах, ища что-нибудь новое. Сложенные рядом съестные припасы незаметно расхищаются, в том числе его собственными руками. На память приходят отзывы людей, рискнувших достичь вершины всем семейством. Хихикаю в кулак над задумкой тащить за собой столь неуклюжий обоз. Здесь даже опытные группы временно с ума сходят. Поэтому и отправился сам по себе, чтоб никто на шее не висел и под ногами не путался. Отворачиваюсь, ускоряю шаг, надеясь скорее удалиться. В такие моменты считаю, что своим присутствием смущаю людей. Однако останавливаюсь, услышав плохо различимый оклик.

— Товарищ, извини, позволь обратиться, — прокричал мне загорелый толстяк, неуклюже встал, почесывая живот, от вида которого думалось, что дядя проглотил целый арбуз. — Минуточку, минуточку, просьба пустяковая, — он проворно засеменил от своей палатки.

— Добрый день, — отвечаю ему с вежливостью, которая обостряется у меня в неясных ситуациях, — можно не извинять, ты уже обратился. Могу чем-то помочь?

— Скажи, друг, средство от мозолей найдется, чтобы быстро помогло? Все взяли, а аптечку забыли, выручай, беда, — но просительно уставился на меня, надеясь на чудесное исцеление.

— Из быстрых только нож. Нет пальца или пятки, нет и мозоли. Полагаю тебе не понравится, — шутка не удалась, пришлось ответить серьезно. — Могу предложить только лейкопластырь, из тех, которые не отклеиваются, — договорив, стягиваю рюкзак, и быстро расстегиваю клапан.

Толстяк расплылся в улыбке, пылая алыми от жары щеками, и махнув рукой, проговорил:

— Только это не мне надо. Жена, Валя, ногу натерла, так вперед рвалась, с непривычки видимо, или обувка узкая. Мы поначалу хотели до следующей стоянки дойти, там помощи спросить, а то больно жадные путники здесь встречались.

Из-за пестрого шатра, скрывавшего от нас вторую половину стоянки, раздался ворчливый голос:

— Никаких следующих стоянок, и думать забудь, мне и тут хорошо, если бы не нога. Где там пластырь, целые сутки маюсь, давайте скорее.

В тени шатра замечаю сидящую вторую половину, а точнее половинище, краснощекого Толика, имя которого выяснилось из коротких реплик супругов, больше похожих на перебранку. Даже без личного опыта медицинских курсов, беглый взгляд на травму успокаивает моего внутреннего спасателя всех вся, действительно пустяковая проблема, зато кричит как белуга, правда слышать, как эта белуга кричит мне не доводилось. По мне можно многое стерпеть, однако Валя проявила капризный нрав, что не самое худшее в глубоком погружении. Вручаю ей рулон пластыря, и отхожу в сторону, осматривая окрестности, и чтобы наверняка не смущать. Пришлось порядочно удалиться, избегая столкновений с разрезвившимися детьми, эдаких малых и средних кабанчиков.

Тем временем заботливый Толик успокаивал жену, и в пронзительной полуденной тишине его слова не остались тайной:

— Теперь точно заживет, ты потерпи с недельку. И вообще, можно дальше к вершине не идти. Да-да, дорогая. Брехня это восхождение, брехня. Мы уже и так на вершине, разве нет, чего еще желать то? Пусть другие, у кого свербит в одном месте, по лесам носится. Мы и так вон на какую гору залезли.

— Ох, наконец-то понял, что тебе говорила. Поди те два лося с шилом в одном месте надоумили, чуть лагерь нем не снесли, — она тяжело отдышалась, размахивая импровизированным веером. — Мне тут правда хорошо, и детишкам весело, гляди как разыгрались. Ладно, хватит, на сто рядов уже замотал. Давай, устраивай нормальный лагерь, а то, как бедные родственники притулились.

Толстяк вернул мне коробочку и, поблагодарив, распрощался, задорно хлопнув по плечу, расплывшись в белозубой улыбке. Удаляюсь по дороге вниз, а ветер доносит до меня, наконец, слова развязавшегося языка Вали. Она в самых изысканных выражениях дает указания по созданию уюта. Тихо посмеиваюсь и думаю, что все-таки она воспитанная, при посторонних почти сдерживалась. Они показались мне смешными люди, внешне большие, а по целям и восприятию от детей своих в одном шаге. Рады синице в руках, хотя на восхождение идут стяжающие журавля в небесах, ибо будущие возможности воистину велики. Хотя, кто знает какие у них цели.

Увиденное отказывается выходить из головы. Мне было ясно, что сознание Толика сдалось моментально. Поддался человек еще совсем слабому, тормозящему воздействию следящей системы. Все мы у нее на крючке, хорошо, что сам пока свободен от этого влияния. Зато отлично понимаю, что логический аппарат толстяка постарался на славу. Возможно, мне показалось, но отец семейства ловко нашел утешающее оправдание временной остановке. И все же они не вызывали у меня негативной реакции, не зря отстраненность заказал, с другой стороны их следует уважать за попытку. Понимаю, что большинство людей в мире вообще довольствуются прямыми трансляциями, сидя на диванах.

Широко шагаю по пыльной грунтовой дороге, заросшей по краям такими же пыльными подорожниками, и на ходу припоминаю слова лидера нашей группы, лучшего солиста, из всех, кого знал. Он часто говорил после фестивалей на юге, что некоторые исполнители выходят на сцену только в качестве наглядного примера другим, как не надо делать. Наш солист долго объяснял, что они остаются внизу всех рейтингов, зато отражают твои недоработки, или подсказывают, чего следует избегать. Помню, мы тогда многому научились, правда и сами, скорее всего, тоже исполнили аналогичную роль для более умелых музыкантов.

Ныряю то вверх, то вниз, минуя три холма подряд. Дорога, наконец, выравнивается и выводит меня на обзорную точку. Моему взгляду открывается впечатляющий вид первого большого перехода. Холмистая долина с перелесками окружена высокими горами и пересечена на всем протяжении тонкой ниткой тропы. При хорошем ходе такое расстояние покрою за два-три часа. А карта сообщает, что на краю этого умиротворяющего места каждого ждет первая большая стоянка. Вспоминаю, что там можно многому научиться, обменять снаряжение или надолго зависнуть. К счастью, уроков на этот раз мне не требуется, ибо сохранил помимо памяти еще и навыки, в отличие от остальных погруженных. Разогретые ноги и пси-закладка на желание путешествия, пополам с собственным настроем увлекают меня вперед, к горизонту.

Ясли

С расчетом времени у меня вышла промашка, переоценил свои силы. Несмотря на это, спустя четыре часа, за очередным холмом показался лагерь, сулящий отдых и халявные удобства. Продолжаю идти по дороге и одновременно думаю, что лучше остановиться вдали от людей, но прирожденное любопытство влечет поглядеть на перемены в среде путешественников, мало ли что полезного узнать можно. Вспоминаю свое старое правило, не упускать возможность заметить отражения своих темных сторон в окружающих. Солнце уже достигает зенита и начинает припекать, благо, что шляпу взял. Рядом вижу редкий лес с небольшими скальными выступами, меж ними петляет извилистое русло ручья. Даже на мой не искушенный взгляд, местечко во всех отношениях превосходное для отработки любых навыков. И мое счастье, что могу игнорировать эти ясли.

По обеим сторонам дороги, тянутся заросли дикой малины с ежевикой; и пища, и ограда. Дальше выглядывают цветные тенты и навесы. Выбираюсь из ягодных кустов, и, наконец, вижу многочисленные палатки, составленные в самые разнообразные композиции. Вокруг центральной поляны выделяются свободные площадки для обучения, многие уже заполнены слушателями. Со всех сторон до меня доносится нескончаемый говор и даже шум, создаваемый сотнями людей. Видимо все ищут знаний, как могут, в меру своего понимания. Замечаю, что народ сидит на своих ковриках, постелив их прямо на земле, даже стволов не натаскали.

Мой не затуманенный погружением взгляд сразу выделил из общей массы учителей. Прекрасно понимаю, что свои навыки они впечатали в память годами повторения, сам в прошлый поход помнил, как звуки из струн извлекать. Неожиданно меня посещает откровение, что здесь могло не обойтись без особых пси-закладок, меняющих выбор главной цели. Вспоминаю, читал как-то раз статью о способе заработка парковых монет, на забывчивых и неопытных путешественниках, с последующим вложением в себя. Но такой долгий путь не для меня, бегай на погружение несколько лет, напрягайся, а успешное восхождение даже сотня программ в голове не обеспечит. Однако, прекращаю критику, подумав, что может им просто нравится заниматься любимым делом, ради самого процесса, хотя кто их знает.

Выкидываю из мыслей странных учителей и доверчивых учеников, и начинаю выискивать взглядом свободное местечко, ради недолгого привала. Подойдет любое, ведь задерживаться нет надобности, только бы уши чуть-чуть развесить. Хождение кругами снова выводит меня на край центральной поляны. Останавливаюсь, гляжу на главную причину длительной задержки новичков. Молодой человек, опрятной внешности и с хорошо поставленным голосом представляет свой обучающий курс.

— Экстремальная медицина для настоящих героев. Помоги себе и выручи товарищей на пути к цели. Не умеешь перевязывать раны, лечить отравления или растяжения? Наши мастера медицины поделятся с тобой знаниями. Мы гарантируем практичность полученных навыков. Они могу спасти тебе жизнь. Люди заблуждаются, надеясь пройти весь путь без травм и ранений, которые способны поставить жирную точку в вашем приключении. Будь благоразумен и не упусти свой шанс. Набор новой группы до вечера, скидки за курс двадцать пять процентов. Всего два дня и двести монет помогут тебе уцелеть в пути.

— Запишемся? — сказала девушка, стоящая рядом, своему спутнику. — Рану, может, и забинтую, а остальное вряд ли, особенно переломы. Ну, ты чего такой кислый?

— Не знаю, не знаю, — качает головой сухопарый парень в камуфляже. — Дорого, хоть и полезно.

Мне подумалось, что равновесие парка не рухнет, если подскажу погруженному правду:

— Верно сомневаешься. Типичный маркетинг в действии. Сначала запугай народ, потом помощь предложил, не самая благородная технология.

— Но ведь он прав, без медицинских навыков пропасть можно, — возмущается девушка.

— Да, все правы. Одни в знаниях нуждаются, другие их дают. И никогда не узнаешь, что в пути пригодится, ведь опасностей много, от банальных драк и ядовитых растений, до удара молнии или ледяной воды горных рек. Можно пройти все курсы и не успеть дойти, а можно рискнуть, положившись на удачу.

— Ты так говоришь, как будто уже до вершины сходил и вернулся, — сказал молодой человек.

— Может и сходил, ты ведь не видел, откуда меня принесло, — понимаю, что мой язык развязался, но продолжаю. — Как-то раз научился нескольким мелочам. Трое суток потратил. Теперь умею узлы плести, минералы различаю, воздушную переправу могу устроить. Уже не верю, что пригодится, а ресурсы ушли, — сказал почти чистую правду, слегка приврав, все-таки они погруженные.

— Теперь точно ничего не понимаю, — сухопарый откровенно растерялся. — Надо хоть какой-то курс пройти. Что мы, зря сюда заглянули? Может, что подешевле подыщем?

Продолжение их терзаний решил не узнавать, пусть сами разбираются, а мое дело сделано, посеял зерно сомнения. Собрался идти дальше, но замечаю странное чувство неловкости, будто мне стыдно и немного страшно уходить, не пройдя ни единого курса. Тут же соглашаюсь, но не понимаю, для чего это мне, свободному от погружения, словно на ухо шепчут, за руку держат, лишь бы остался. Полностью отрешаюсь, наваждение пропадает, двигаюсь вглубь лагеря, игнорируя вывески и объявления, мало ли как они воздействуют. Понимаю, что меня здесь ничего не держит, а со слухами обойдусь, пора выбираться. Перед выходом, среди хаоса лагеря, замечаю настоящий дворик. Здесь тоже учат. Два десятка палаток составлены в круг. Внутри идет лекция. Двое людей, скорее всего супруги, говорят о местной флоре и фауне. Их речь полна научными терминами, звучат практические советы, а наглядные пособия подтверждают сказанное, действительно завлекает.

Обхожу стороной маленький островок порядка. С детства в лесу, как у себя дома, хоть в чем-то преуспел. Внутренне усмехаюсь над возможностью забыть или вовсе не знать такие элементарные вещи. Хорошо помню, как богат парк съедобными растениями. Было бы больше времени, с радостью перешел на подножный корм, и польза, и выгода. Думаю, это стоит суммы, заявленной на плакате при входе. Только слушатели на задних рядах не ведают, что упускают, хоть и заплатили. Откровенно скучают, ведут свои беседы, кто-то даже жует. Впрочем, как всегда, хорошо, если один из десяти запомнит и применит. Невольно горжусь собой, ибо никогда от готовых знаний не отказываюсь, жадно впитываю, но здесь глубокое погружение, нечего сказать, и мой багаж знаний достаточно наполнен. Напоследок оглядываюсь, замечая отличников. Сидят пятеро в первом ряду, слушают, вопросы задают. А по глазам видно, и по своему опыту знаю, теория останется теорией.

— Не проходите мимо, присоединяйтесь к нашему познавательному курсу по добыче воды в тяжелых условиях, кроме того, сегодня вечером и весь завтрашний день пройдут еще шесть занятий, жизненно необходимых путешественнику, — выпалил, как на одном дыхании, шустрый малый, встав на моем пути.

— Благодарю за предложение, но нет, у меня хорошая подготовка, — отвечаю ему, мягко отходя в сторону, и думаю уже без цензуры. — Знаем мы таких ребят, в конце занятия поставят провокационный вопрос о выживаемости, и заставят доверчивых посетить следующий урок и так надолго.

— Но у нас самые новые и передовые методики, мир меняется и только наша учебная программа поспевает за ним, мы сделаем из тебя настоящего ходока в диких условиях, — сказал истовым голосом человек.

Не стал ему отвечать. Улыбаюсь, и шагаю за условную границу этого балагана. Как говорится, всех денег не заработаешь, всех знаний не выучишь. Собрался с духом, прибавляю скорость, и вспоминаю о самом насущном, ради чего и хотел остановиться. Хлопаю себя по голове, почти роняю шляпу, и без долгих раздумий меняю давешний план обеда. Располагаюсь в стороне от шума и суеты на теплом камне, и так достаточно услышал. Громких голосов и впечатлений от увиденного хватило с избытком. Раскрываю один рацион, сразу решаю съесть содержимое только одного блока, остальное на вечер. Вспоминаю упреки знакомых за мои двойные стандарты в отношении пищи. Во всем тороплюсь, но еду вкушаю с наслаждением.

Собираю все в рюкзак, поправляю одежду, но идти не решаюсь. Ловлю знакомое чувство, которое возникает перед выходом из дома. Ум панически мечется в такие моменты, вспоминая все ли выключено, взяты ли нужные вещи, и что-то важное, неуловимое всегда ускользает. Так и уходишь, обуреваемый хмурыми мыслями. На этот раз вместо внутренней болтовни в сознании возникает образ старого смотрителя станции, который начинает что-то говорить наставительным тоном, хотя слышу слова, будто за спиной.

— А прав ли ты, со своей самонадеянностью? Былая память, она такая штука зыбкая, сегодня есть, завтра нет, а так хоть что-то знать будешь.

— Меня не сбить с толку такими простенькими угрозами, — сам не знаю, зачем говорю вслух. — Это ведь ты, Система? — ответом мне стала тишина, зато возникло давление в голове.

Оглядываюсь, опасаясь свидетелей внезапного моего помешательства. Успокаиваюсь. Прислушиваюсь к внутреннему миру, богатому и противоречивому. Рядом с моими мыслями различаю чужое бормотание, как будто по телефону собеседника слышу, только без звука. Сосредотачиваюсь. Новых слов нет, зато возникает образ усатого мужика, увиденный не то во сне, не то в бреду. Расстройства психики у меня не случалось, поэтому списываю галлюцинацию все на туже следящую Систему, видимо не понравился ей мой ответ. Наваждение продолжается, и меня удивляет выбор именно такого облика. В ту же секунду лицо человека плывет, сменяясь на утонченное женское. Перед внутренним взором улыбалась дриада, такая, какими их рисуют фантасты. Наверное сработал стереотип леса и его хранителя, помноженные на женский пол слова «Система».

Сажусь и зажмуриваюсь. Бред продолжался. Мне подумалось, что вездесущая программа не должна иметь человеческого или любого другого облика. Дриада сначала оборачивается громадным волком, окончательно меня напугав, и исчезает. Внутренне радуюсь, что хоть имя не дал, ибо опытный в подобных делах. Иначе бред зафиксировать можно. Трясу головой, окончательно разгоняя морок. Массирую тяжелые виски, представляю, как подобные выходки системы воспринимают погруженные, если вообще их видят. Прихожу в нормальное состояние, быстро встаю и пускаюсь в путь, стараясь больше не думать.

Удалось пройти добрых три сотни метров, чтобы остановился, перед вполне нормальным, природным препятствием. Горная речка или большой ручей отделяет лагерь от густого хвойного леса. Ледяная вода с шумом уносится вперед, щедро брызгая о прибрежные камни, то и дело покрывая мою куртку пятнышками. От ручья приятно тянет прохладой, столь желанной в разгар солнечного дня. По берегам растут настоящие джунгли: папоротники, лопухи с болиголовом, и все выше человеческого роста, хоть просеку прокладывай. Поднимаюсь выше по течению, и не упускаю возможность попить и смыть с лица дорожную пыль. Вкус оказывается приятен, несмотря на легкую ломоту в зубах. Вовремя вспоминаю о фляге, наполняю ее и оглядываюсь в поисках переправы.

Мнимое помешательство

Ручей омывает серые глыбы шумными потоками ледяной воды. Ширина не шуточная и течение быстрое. Ищу взглядом мостик или поваленные стволы, ибо вброд идти не желаю, но ничего нет. Сразу смекаю, что такова задумка руководителей парка. У них хватает инструментов влияния на ситуацию без личного участия, дабы народ сразу погружался в череду ощутимых испытаний. Вижу только валуны, торчащие из воды, для наиболее ловких. На моих глазах трое людей, не уверенные в своих способностях, медленно переходят ручей вброд, сняв обувь и подвернув штанины. Наверно для оставшихся позади Толика и его семейства эта переправа оказалась бы серьезным препятствием, ибо слабеем мы в погружении, и хорошо, что это не про меня.

Цепкая подошва обуви и хорошее чувство равновесия, позволяют мне играючи совершить пару десятков шагов по камням и длинный прыжок на мелкий щебень другого берега. Однако радость любого новичка, одолевшего первое препятствие, дальше развеивается. Впереди ждет однообразный труд путешественника, а именно долгий переход через несколько перевалов, не самых крутых, но утомительных. Меня подобные вещи не страшат, не радуют, ибо отстраненность помогает, и она же позволяет безразлично относиться к пользе самой себя. Пока не требуется неустанно смотреть под ноги, с интересом гляжу на окрестности.

Высокий сосновый лес долго скрывал от меня гору с каменистыми выступами, а точнее целый хребет. Теперь он открылся мне во всем своем великолепии. Поросшая островками деревьев гора тянется в две стороны на десятки километров. Прямо по курсу движения видна просека в седловине. Единственное место, где можно пройти дальше, не переломав ноги на коварных камнях. Лучше не думать о бедах, вообще не думать. И вот уже полчаса упорно шагаю вверх по перевалу. Пот намочил шляпу над бровями и теперь струился по лицу, спина и задняя стенка рюкзака уже мокрые насквозь. Послеполуденное пекло высушивало меня как сухофрукт, заставляя то и дело прикладываться к фляге с водой, хотя знаю, что лучше терпеть. С каждым метром подъем становится круче, и вместе с ним учащается мой пульс.

Уперши взгляд вниз креплюсь и обхожу выпирающие вверх камни. В такие моменты лучше не останавливаться, а вытерпеть этап от начала до конца без передышки. В голове начинается неуместный внутренний диалог, то ли мой, то ли опять чужое вмешательство:

— Привал на полпути к цели заберет должный запал, расслабишься, а дальше станет тяжелее и есть риск совсем передумать стараться. Не всем такое по вкусу. Но для меня, самые трудные участки пути лучше проходить быстро, ускоряться как при первой поездке на двухколесном велосипеде. До сих пор помню. Удержишься, если ехать быстрее. На большой скорости обходишь неторопливых, оставляя всех позади, знакомая картина. А встреча равных себе попутчиков, как и более сильных, оказывается небывалой редкостью.

Поток чужого или моего сознания завершается после достижения верхней отметки. От напряжения в теле не хочется думать об его источнике, но похоже это мое. Стою на гребне горы, успокаиваю биение сердца. Вспоминаю, что у меня часто, в минуты высшего накала сил, хаотичные мысли сменяются чем-то иным, ясным и простым, будто пришедшем извне в готовом виде. Перевожу взгляд на пройденный путь, вниз перевала. Там суетится пестрая группа людей, мелкими перебежками штурмующая первые метры. Как всегда, двое длинноногих бегут впереди, пятеро теснятся и натыкаются друг на друга в середине, один увалень ползет сзади, раздражая всех своей медлительностью. Их явно не беспокоит внутренний диалог, так громко ругаются, даже здесь слышно.

Отстранившись от страха и доверившись своей сноровке, совершаю частые и быстрые шажки, буквально сбегаю вниз с перевала, туго затянув ремешок шляпы. Вхожу в раж, и не замечаю, как пробегаю середину спуска, щедро отправляя вниз камни из-под ног. На мое счастье подножие горы свободно от людей. Еще немного неприятной тряски и меня ждет приятная прогулка по равнинному лесу. Можно было бы степенно спускаться, проверяя надежность каждого шага, но это не про меня. Сразу вспоминаю некоторых аккуратистов, из былого похода, которые на моих глазах все равно скользили вниз, падали, спотыкались. Правда и шустрые ходоки, каких меньшинство, тоже летали вверх тормашками, даже кувырком, но мне пока везло. Вопреки мрачным воспоминанием, через минуту мой бег успешно завершается на уютной поляне. Видимо ее расчистили специально для путешественников. Сделали своеобразное крыльцо, а может и сени, если счесть пушистые ели за стены перед стоящим впереди лесом-домом или дворцом.

Взор радуют яркие краски насыщенного жизнью пространства. На фоне сочной зелени, приметными пятнами красуются алые ягоды малины, мерцает манящей чернотой ежевика, а самом низу подлеска иногда выглядывает земляника, скромно прячась от моего взгляда. Можно спокойно пройти мимо, голода пока нет, кроме того, работает пси-закладка отстраненности. Прислушиваюсь к себе, понимаю, что желания и капризы мне почти безразличны. Только и жажду, что дойти до вершины. А вкусовые пристрастия, ради удовольствия, а не подпитки сил, меня не должны останавливать.

Снова знакомое ощущение, и опять неясное, размытое. В голове зудит настырная мысль:

— В этом году ягод не пробовал, упущение. Надо бы наверстать, ненадолго свернуть с дороги, хоть на четверть часа.

— Ох, какая банальность, — сам себе отвечаю вслух. — Система, если это твои проделки, то зря стараешься и мелко берешь, — шагаю еще, терзаясь сомнениями, и нахожу ловкое обоснование заминке. — Кстати, самое время передохнуть, пять минут, у меня все под контролем.

Руки привычными с детства движениями собирают лесные лакомства. Коплю полную горсть, чтобы почувствовать всю полноту вкуса сочных ягод. Пальцы уже красные, наверно и лицо испачкал, но удовлетворение пока не приходит. На самом деле так можно питаться все путешествие, было бы время собирать. Ведь съедобные растения здесь на каждом шагу, а генетическая коррекция, которую прошел еще мой дед, позволяет обходиться минимумом. У меня же хватило ума решиться на процедуру совершенствования еще в двенадцать лет. Очень уж впечатлился тогда рассказами о тяжелой участи наших недавних предков, которым приходилось готовить и есть в невероятных объемах. Правда и сейчас чудаков хватает. Тем не менее, в моем рюкзаке лежат походные рационы, ради экономии времени, но и твердеющие пакеты на всякий случай взял. По-моему, глупо надеяться на милость природы, и рисковать остаться голодным в горах.

Дивные заросли остаются далеко позади, напоминая о себе сладостью во рту. День близился к завершению, безмолвно советуя подумать об отдыхе. Голода и усталости нет, поэтому решаю смело шагать до вечера. Сверяюсь с картой, прикидываю расстояние до одной из контрольных точек, их пока много. Везде можно уединиться, просто у меня своя философия невмешательства и отстраненности. В меру своих сил стараюсь заботиться о природе. Предпочитаю пользоваться старыми кострищами и палаточными площадками, мелочь, но самому приятно.

Тропа петляет среди деревьев. Сквозь кроны проникают лучи заходящего солнца, ярко высвечивая светлые стволы. Приходится высоко поднимать ноги, ступая между могучими корнями сосен и кедров, выступающих из земли. При полном безветрии хор тысяч насекомых, заполняет мой слух, как лучшая вечерняя мелодия. Запах нагретой хвои смешивается со сладковатым ароматом смолы. Вскоре выхожу к широкой развилке. Путь расходится в противоположные стороны, предлагая совершить выбор. Ступаю на более хоженую тропу, через десять минут нахожу подходящее место ночлега. Посреди леса, рядом с одиноко стоящей скалой светится огнями костров очередной лагерь.

Скалолазы

Прохожу мимо палаток, высматривая свободное место. Людей не считаю, но замечаю, что народу здесь на порядок меньше, нежели в давешних яслях. На лицах людей уже нет растерянности, смятения и прочих последствий глубокого погружения, обвыклись уже. Стою, осматриваюсь. Заходящее светило рисует на скалах несколько вытянутых фигур альпинистов. Всюду закреплены тросы, один человек кричит прочим сверху, в движениях большинства заметна неловкость. С прошлого похода место не помню, может в другую сторону свернул. Однако догадываюсь, что попал на тренировочную базу скалолазов, причем высокого уровня. Вместе с окончанием дня мастера торопят подопечных спускаться. Большинство уже давно расселись вокруг четырех костров. Со ствола одинокого древа на меня смотрит смешной человечек с плаката. В облачке над его головой типичное объявление. Невольно улыбаюсь, читая о стоимости и необходимом времени.

Ко мне подходит веселая компания будущих альпинистов. Зазывают к вечернему застолью. С трудом разбираю слова только одного весельчака:

— Не стой как столб, расслабься, здесь все свои. Сегодня же выпуск, гуляем, а завтра в путь. Такое дело надо отметить, — он указывает в сторону ближайшего костра. — Оставайся, не пожалеешь.

Сначала думаю уйти с предстоящего шумного праздника, ибо у меня четкий режим сна. Устал от подобного в бытность музыкантом. Понимаю, что уединенных мест и покоя здесь в принципе не предполагается. Решаю нарушить формальное правило и устроиться в лесу, но проскочившая хитрая мысль о халявной трапезе и уже горящем огне, подсказывает принять предложение этих счастливых людей.

— Ладно, останусь. Только палатку поставлю. Кстати, где можно? — говорю всем сразу и оборачиваюсь в указанном направлении.

Мой неугомонный ум, подстегнутый пси-закладкой на скорое достижение вершины, наконец успокаивается. Теперь можно с чистой совестью расслабиться, почти как в общественном транспорте, сел, и жди пока приедешь, а в нашем случае, когда рассветет. Одержимости у меня нет, и идти по восемнадцать часов в сутки, а тем более по темноте не стану. Правда раньше, по молодости, и не такое мог.

Сажусь у края собранных в подобие большой скатерти ковриков. Похоже, выпускники собрались перегрузить свои утробы и головы, да так, что хорошо бы им через сутки выйти. На мой взгляд необъявленный экзамен здравомыслия они уже завалили. Пир начинается спонтанно. Походные припаса и дары леса стремительно поглощаются. Не стесняясь, вношу свой посильный вклад в общее дело, совесть все-таки имею. Звучат одиночные поздравления, все говорят без умолку, восторженными и громкими голосами. Мне в очередной раз предлагают стакан с сомнительным содержимым. Но после череды отказов попытки прекращаются. Мне дорога чистота разума с желудком, и крепость ног завтра утром. Отдаю предпочтение тарелочке с земляникой.

— Ты новенький? — обращается ко мне миниатюрная девушка с неожиданно хищными глазами на идеальном, мультяшном лице. — Этот выпуск не про меня, — продолжила она, не дожидаясь ответа. — Еще учиться и учиниться. Чего молчишь? Ну не хочешь говорить, не буду пытать.

— Извини. Еду пережевывал. Не то чтобы новенький, скорее прохожий. Иду сам по себе, нигде не задерживаюсь, и от массовых мероприятий и обучения заранее отстраняюсь, мне оно без надобности.

— Странный ты, — она пожимает плечами. — По-моему, без хорошей учебы себя и путешественником полноценным нельзя считать, — девушка разворачивается ко мне, привстав на руках, как это делают маленькие дети. — Знаешь скольким штукам уже научилась? Целую неделю умных людей слушала. Еще альпинизмом овладею, а дальше даже не знаю, надо еще куда-нибудь пойти. Может подскажешь интересные места, и поучусь, и погуляю немного.

Прикрываю глаза, сохраняю спокойствие, нарушенное ее торопливой речью. Всем эмоциям предпочитаю улыбку, чтобы не огорчать глубоко погруженную, несмотря на внутреннее недоумение. Отвечаю ей:

— Вообще, большинство к главной вершине идут. Разве не слышала о такой? С таким затяжным усердием в науках рискуешь не попасть туда.

— Слышала, только не видела. Говорят, до нее очень далеко. А мне хочется просто путешествовать. Знаешь, буквально куда глаза глядят, — она мечтательно запрокинул голову, наивно рассмеявшись. — Здесь столько всего интересного рассказывают, даже не знаю, что мне больше хочется.

— Наверно всего и сразу, — отвечаю саркастическим тоном, оценив очередную причуду сжатого погружением сознания. — Досадно потом не будет? В смысле остаться недовольной всеми этими, как ты говоришь, интересными вещами. Кто знает, что там в действительности.

— Но ведь главное — получить удовольствие? Мы же ради него путешествуем? — личико моей собеседницы сменило выражение на трагическое.

— И да, и нет. Мне интересна вершина, а не абстрактные странствия в поисках новой учебы, ради хорошего времяпрепровождения. Уж не знаю, как ты себе это объясняешь. Думаю, в каждом лагере можно найти опытных людей, готовых обучать или водить по местным красотам, только что в итоге?

— Ты точно странный. Не представляю, как можно так халатно относиться к путешествию, если быть самому себе на уме. Тебе определенно следует поучиться чему-нибудь, эм… даже не знаю, что больше полезно. А вершина, — девушка замялась. — это как-то не оригинально. Мне хочется чего-то другого. Вот еще недельку поучусь и может быть придумаю, а ты иди, рискуй.

— У меня четкий план. Лишнего не беру, ни в рюкзак, ни в голову. Даже попутчиков не ищу.

— Скажу по секрету, можно спокойно пройти весь парк без преодоления избыточных препятствий в виде гор, и даже на вершину главную подняться без снаряжения и лишнего риска, правда чуть дольше. Учеба ведь не обязательная часть наших странствий. Не понимаю для чего на ней залипать.

— Так не интересно, а скорее не честно. Мне нужны трудности, поэтому буду готовиться ко всему. И успею еще погулять.

— Мое дело посоветовать, а своим временем каждый сам волен распоряжаться.

Хищные глаза собеседницы стали иронично-расстроенными. Она потеряла интерес к странному путнику. Мало того, что ягодки молча уплетает, так еще против общепринятых правил, хоть и неписанных, идет. У меня не имелось привычки быть для всех положительным персонажем. Поэтому остаюсь вполне довольным при своем мнении, а переубедить погруженных также тяжело, как заставить меня задержаться хотя бы на одной из стоянок. Тем временем в мое мисочке показалось дно, а желудок довольно заурчал.

Лютня

Совсем стемнело. Собираюсь покинуть это веселое мероприятие по борьбе с припасами и чистотой разума, но рыжий парень, наделенный благородным профилем, извлекает настоящую лютню и начинает наигрывать один и тот же простой аккорд. Профессиональный интерес и страсть всей моей жизни к музыке и вокалу, пусть и отмененная нынче, заставляю повременить с отдыхом. Сочинитель из меня посредственный, зато талант исполнения кормил и радовал. Меня порядочно удивило это совпадение. Мой избранный инструмент, именно лютня, а не гитара, куда более популярная, встретился в лесной глуши, напоминая о прошлом.

Менестрель, сидящий в кругу слушателей, определенно имел проблемы с восприятием. Понимаю, что он использовал возможность пронести в парк любой личный предмет, у меня самого брелок на цепочке. Для меня-то важна практичность, вот и взял то, что поменьше. Мой опыт подсказывает, что рыжий парень забыл о непредсказуемости блокады памяти, и временно утратил дар, хоть и сохранил тягу к искусству. Мне было неловко за очередного собрата, и захотелось исправить ситуацию. Решаю немного потешить народ виртуозной игрой, исполнив что-либо подобающее нашему путешествию, тем самым отблагодарить за ужин, и с чистой совестью предаться отдыху.

Подсаживаюсь к музыканту, страдающему локальной амнезией, обращаюсь с просьбой:

— Приятно встретить ценителя благородных инструментов. У большинства гитары, а у тебя такая редкость, сам на подобной играю, играл, не важно, — поняв, что заговорился, сажусь рядом и решаю не спешить с просьбой. — Разминаешься или вспомнить мелодию не можешь?

Парень перестает мучать струны, и смотрит на меня с недоверием. Его лицо изображает обиду от бессилия, смешанную с желанием показать себя с лучшей стороны. Однако отвечает:

— Черт его знает, вроде бы играл, просто так, для себя, а сейчас не идет. То ли пальцы за неделю огрубели. То ли об скалу вчера приложился с последствиями. А ты, правда умеешь? — киваю на его вопрос, с видом безмятежного дзен-мастера. — И какой репертуар?

Вместо ответа, неуместного для ушей погруженного, протягиваю руку, жестом прося на деле доказать свое умение. Но, вижу не покидающее сомнение горе-менестреля, и говорю:

— Если когда-то научился, обязательно снова сможешь, не сегодня, так завтра или чуть позже. Инструмент, руки и голова есть, остальное припомнишь. А репертуар у меня самый разный, в основном современный фольклор, — на его задумчивый взгляд решаю бесхитростно дать обещание. — Народу нравится.

Мне удалось получить доверие менестреля вместе с лютней. На память сразу приходит одна песня, способная тонко намекнуть погруженным путешественникам о самом важном. Хорошо помню, как лидер нашей молодой группы, поэт и певец в одном лице, назвал ее «Не предавай себя». Он не страдал избыточным романтизмом и идеалистом не был. Произведение несло иную, обобщенную и высокую идею. На мой взгляд она окажется неожиданным сюрпризом для юного поколения, с которым меня связывает только внешняя молодость. Проверяю натяжение струн, тешу себя надеждой, что знакомые строки, вкупе с хорошей игрой и моим своеобразным голосом, вдохновят слушателей на достижение истинных целей, ради своего будущего.

Уже первые переборы струн привлекают всеобщее внимание. Голоса становятся тише, а с началом вступительного куплета воцаряется полная тишина. Похоже, способные музыканты редкость среди путников, истосковался народ по живому исполнению и песням так таковым. Между куплетами успеваю подумать, что хоть и расстался со своей лютней, а все равно приятно отвлечься и разнообразить походные будни чем-то прекрасным, но не надолго. Мое выступление приводит путешественников в полный восторг. Незамедлительно следуют просьбы сыграть еще и другие произведения, на самую важную сейчас тему. Однако у меня получается деликатно отказаться, вручив замечательный инструмент хозяину. Дай им волю, так до рассвета продержат, по своему опыту знаю.

Голова неожиданно начинает гудеть. Сначала думаю это с непривычки, ибо давно не играл, но через мгновение различаю второй слой мыслей, на этот раз со своими не путаю, и образов перед глазами нет. В моей голове само собой думается, что недурно бы еще остаться и поиграть, разве можно людей лишать такого счастья. Молча сижу, терплю, жду пока отпустит, наивный. Бред продолжается. Уже реально хочу потянуться к этой прекрасной лютне, да еще так хорошо настроенной, приподнимаюсь. Прикусываю с силой губу. Все стихает. Наваливается усталость. Все-таки у меня режим, и привыкший к нему организм требует сна. Облегченно выдыхаю, сочтя, что легко отделался, или отстраненность помогла, кто его знает, а то до рассвета играл бы.

Тренер

Возвращаюсь к оставленным вещам, и довожу палатку до нормального состояния. Присаживаюсь перед входом, чтобы скинуть обувь и замечаю в стороне от костров затейливую конструкцию. Решаю посмотреть, дабы удовлетворить любопытство и мирно уснуть. На каменистой возвышенности устроен настоящий информационный центр. Несколько стендов, тускло подсвечиваются светом костров. Бегло читаю и посмеиваюсь над очередным предложением с двойным дном. Здесь действительно преподают настоящие мастера. Можно закрыть глаза на большие траты финансов и нескольких дней. Однако меня удивила система повышения мастерства, пройдя которую человек становился инструктором. Разумеется, ни о каком восхождении и речи не могло быть, ибо времени не оставалось. Зато последнюю неделю можно самому потренировать желающих, вернув хотя бы часть потраченных средств, смешно и немного обидно.

Со стороны костров подходит мужчина с обветренным лицом, и жилистыми руками. Заправский альпинист, облик которого говорит о колоссальном опыте. Верно оценив мой ироничный взгляд, во время чтения информации, он заговорил:

— Как видишь сейчас мест нет, все время в расписании занято. Что бы ты ни думал, но дело наше полезное, только пользу мало кто извлекает. Одни боятся потом самостоятельно подниматься, другие здесь просто время хорошо проводят, хотя потом новичков тренируют, правда все на одной и той же скале. Ну, а самым смелым либо везет потом, либо нет, сам понимаешь, о чем речь.

Меня удивила его откровенность. Всегда интересно послушать самокритичного человека, поэтому спрашиваю:

— Хочешь сказать, бездарей много или проблема в чем-то другом? Может просто ума или духа не хватает, ради трезвой оценки своих возможностей и, как бы это сказать… ради готовности бросить вызов?

— Видал пару часов назад моих обезьянок на скале? — альпинист указал могучей рукой в темноту. — Многие из них просто выучили ее, а новых гор боятся, или не понимают, да и вообще, дольше учиться надо, но не получается. Хотя лучше так, чем остановиться у подножия той самой вершины.

Мы помолчали. Веселье продолжается, и до нас долетают возбужденные выкрики с веселым гомоном. Не хотел заострять внимание на своей личности, но почему-то сказал:

— А мне ни того, ни другого не надо. В смысле записываться к вам не хочу, и всю ночь кутить тоже, — киваю в направлении костров. — Недавно выяснил, что можно без очень много обойтись, даже себя сократить, если образно выражаться, в смысле свои желания и некоторые бесполезные дела.

— Это как-то слишком, — мой собеседник переходит в роль занудного учителя. — Так многое упустить можно. Спишь ты наверно каждую ночь, а с компанией посидеть редко удается. Да не гримасничай. Знаю, что посиделки и люди разные бывают, и эти не самые худшие. В любом случае новый опыт, эмоции, впечатления или знакомства в конце концов, — жилистый человек сделал широкий жест, словно обнимая нечто большое. — С горами также. Новые возможности, пути. Сам понимаешь.

— Не стану спорить, но для себя на ближайший день уже все решил. И так уже задерживаюсь в яви дольше положенного, — и непроизвольно зевнул.

— Да, вижу-вижу, тебя ко сну клонит. Ладно, не стану задерживать, сам на покой собирался. Приятных сновидений, — он кивнул головой, и мы разошлись в разные стороны.

Выпускники-неудачники

Пробуждение было таким внезапным, словно с кровати сбросили. Усталость прошла, несмотря на пройденные вчера километры, но спина дает о себе знать. Солнце еще скрывалось за горизонтом, светлеющим с каждой минутой. В столь ранний час лагерь глубоко спал. Роса обильно покрывала травы и листья, а воздух оказался сырым и прохладным. Слышались голоса еще не уснувших ночных птиц, вместе с неотъемлемым для лагеря храпом и посвистыванием. Это несколько нарушало безмятежную картину, и радость собственного уединения. Прохожусь вдоль опушки леса, вспоминаю с детства знакомый запах влажной коры и мха. Чудное состояние природы, несмотря на комаров и быстро намокающую обувь. После разминки ног, ко мне приходит бодрость, даже спину отпускает. Времени на созерцание рассвета не было, требуется собираться и выступать. На обратном пути от ручья, после утренних процедур, замечаю в лагере нового человека. Думается, что мог вчера упустить его из внимания.

Сухощавый мужчина неопределённого возраста сидит, скрестив ноги, на плоском камне и занимается довольно интересными упражнениями. Первая мысль подсказывает, что он йог, ибо мои познания в восточных практиках довольно скромны. Над козырьком его палатки висит полотно с очередным объявлением. Заинтересовавшись, приближаюсь и читаю несколько фраз про персональный тренинг, быстрыйи доступный по цене. Гляжу на самозабвенную тренировку йога, убеждаюсь, что он правда может научить устойчивости к холоду, быстрому расслаблению и другим обещанным премудростям. Припоминаю давешний разговор с альпинистом, и сразу думаю, что передо мной очередной «кот в мешке». Повторить, не значить достичь нужного результата. Собираюсь уйти, привычно отстранившись, и слышу чуждую мысль, тихонько одобряющую мое решение. Недолго думая, решаю пойти против системы, к тому же ритмы дыхания силы и выносливости меня правда заинтересовали.

— Доброе утро, можно ли мне получить персональный урок? Пятый, шестой, и, пожалуй, еще седьмой пункты интересуют. Как раз то, что нужно. Думаю, это не займет много времени, и у меня хватит таланта.

Человек передвинулся на край своего коврика, уступая мне место, коротко сказав:

— Нос у тебя есть, осилишь. А времени это займет всю жизнь, — йог добродушно улыбнулся. — Если не забросишь через пять минут, оценишь, а потом только удивляться будешь, как прежде существовал.

Молча наблюдаю за мастером, дышу, не дышу, замираю, расслабляюсь, считаю секунды. Остаюсь довольным и немного замученным. Наконец говорю:

— Так просто, — мое удивление вполне искренно. — Думал подобные вещи только для избранных. А оно вон как хорошо получается.

— Будь внимателен, и не пренебрегай счетом поначалу. Все, меня ждет дорога, да и ты, как вижу, в путь собрался, с утра пораньше.

— Да, с юности режим такой выбрал, — отвечаю ему, и смущаюсь, упомянув жизнь, находящуюся за пределами внятного восприятия времени, но обошлось. — По-моему глупо бдеть до полуночи, чтобы потерять бесценные утренние часы, и разбить весь день.

— А ты не так прост, — улыбается йог. — В биоритмах разбираешься. Только не думай, что совершенства достиг, не паханное поле, считай, но и бурьяна уже мало.

Это был самый короткий урок в моей жизни и, надеюсь, полезный. Потратив всего тридцать монет, познал три довольно простые системы вдохов и выдохов. После практики сразу же прояснилась голова и буквально проветрились легкие. Стою на месте, еще раз повторяю упражнения, и непроизвольно думаю, что дорога покажет, стоило оно того или нет, хотя первый результат впечатляет. О деньгах не жалею, ибо редко такое предложение встретишь. Прощаюсь с собирающимся мастером, и двигаюсь паковать свое снаряжение. Однако торможу посреди центрального прохода, заметив любопытное зрелище.

Вчерашние выпускники видимо еще не ложились, и прогуляв ночь неведомо где, вернулись в лагерь. Сейчас эти удальцы показывали полную потерю своего и так сокращенного сознания. Два парня, еще не обретшие контроль над равновесием, после ночных посиделок, поднимаются одинокую скалу. Поправ наставления мастеров о безопасности, без страховки и снаряжения в целом, сорвиголовы рвутся вверх. Мне показалось неуместным окликать их, помочь или вмешаться, все равно толку не будет, только зря шум подниму. Парни оказались равными по силе, но не по везению. Еще непослушная рука одного из них дрогнула, и над лагерем разлетается отчаянный вопль.

Падение с высоты четырехэтажного дома было бы смертельно, но наша туристическая компания позаботилась о здоровье неловких людей и дураков. Срабатывает интеллектуальная система защиты, распознав угрозу жизни. Тело горе-скалолаза окутывает мерцающее поле, а падение останавливается в нескольких сантиметрах над землей. Однако, правила парка суровы. Ошибки здесь не прощаются, особенно смертельные. Замечаю у себя ощущение грусти, от мысли что чье-то путешествие оборвалось, хоть можно и повторить. К сожалению, поучительную сцену никто не наблюдал. А для меня это полезный урок, напоминание о личной уязвимости. Усмехаюсь собственным умозаключениям. Ведь условно пострадавший в следующий раз вряд ли исправится, такова людская натура, помноженная на стирание былой памяти при каждой новой попытке.

Под причитания уцелевшего товарища, сверху спускается тихо гудящий силовой луч. Следящая система уносит парня за горизонт, в сторону ближайшей точки входа, в таком же спящем состоянии, в котором нас доставляют в парк.

— Человеческая бестолковость не знает границ, — произносит знакомый голос моего тренера. Он уже собрал вещи и теперь стоит, затягивая пояс рюкзака.

— Ну да, — машинально отвечаю ему. — По-моему, абсурдно обрывать путешествие, толком его не начав. С другой стороны, сорваться у порога главной цели еще обиднее.

— Эмоции правили им, — говорит йог. — Сиюминутное желание доказать свое превосходство, поставило ложное самоуважение выше любых целей, о чем бы ты не говорил. Смотри, сам не оплошай. Доброго пути и ровного дыхания.

Мой наставник уходит, а мне остается только перекусить и дальше следовать по лесным тропам. Спустя четверть часа тело разогревается от ходьбы, а опыты с новым способом дыхания позволяют прибавить ходу, несмотря на приличный подъем тропы. На густо поросшем соснами склоне, с востока пробиваются солнечные лучи, и тянутся через хвою к самой земле. Игра света и тени придает лесу оттенок волшебства, особенно вместе с маревом, зависшим над могучими кронами. Мысленно подмечаю, что создатели парка на славу постарались, и, скорее всего, воплощали свои детские фантазии, ибо преувеличили рост трав и деревьев раза в три точно, и над выразительностью поработали. Вспоминаю кадры из более далеких мест, и понимаю, что это еще цветочки, в смысле мелочи, но кедровые орехи величиной с большой палец это здорово.

За очередным поворотом выхожу на большой перекресток. Все пути ведут в одном направлении, но мой опыт подсказывает, что уже через сотню шагов тропы разойдутся, повинуясь изменчивому рельефу. Карта не радует меня особыми подробностями. На ней значился только один путь прямо. Остается надеяться, что средняя тропинка будет верным выбором. Растерявшийся ум успокаивается, когда нахожу простой ориентир. Достаточно все время не сворачивать со склона. На ходу прячу бесценную карту, прикидывая, какое расстояние можно пройти за пять часов, ведь идя сам по себе, обычно привалов не устраиваю.

— Какая самонадеянность, — громко прозвучала в голове неприятная мысль, сопровождаясь тягостным чувством. — Вот отмахаю сейчас с десяток километров и назад по петле вернусь. Еще не поздно другую тропу выбрать. Врут поди, когда говорят о правильности первого выбора.

— Уймись, — говорю вслух, шлепнув ладонью по лбу, а про себя думаю. — Может это и моя мысль, но суетиться и отступать, точно не мой стиль.

Жертвы неуверенности

Долгое время мой путь проходил в одиночестве, что необычно для начала путешествия, но естественно для раннего времени. Оно и не удивительно. По моим наблюдениям люди отлично сохраняют городские привычки долгого сна в любых условиях, в отличие от более полезных для похода умений. Таков причудливый выверт сознания, стремящегося к бездействию, если ежедневно не подстегивать его новыми задачами и целями. Но и мой разум продолжает свою увлекательную игру. Волнуюсь из-за выбранного поворота, бессовестно расходуя душевные и физические силы. Мне думается, что другая тропа окажется проще, короче или принесет какую-либо приятную неожиданность. А идя здесь, все это будет упущено.

Параллельно зудит мысль оправдания:

— Радуйся малому, неизвестно что ждет тебя на иных дорогах, заведут они в болото и будешь выбираться, если не утопнешь.

Концентрируюсь на своем дыхании, и мне почти удается развеять этот переполох в голове. Нет сомнений, что снова попал под влияние следящей системы, к счастью, обойдясь без визуальных образов. Мысленно проклинаю ее назойливость, пошел называется в самостоятельное путешествие. Когда все стихает, удивляюсь всеобщему неведению об источнике таких наваждений, вряд ли меня одного такие галлюцинации посещают. Но тут же мысленно извиняюсь перед глубоко погруженными, ибо сам в прошлый раз принимал все за чистую монету. Так задумался, что слегка подворачиваю ногу на камнях, и сбавив ход, присматриваюсь к дороге.

Слева, ниже по пологому склону, то и дело мелькает другая тропа, по которой двигается пара путешественников. Вполне заурядный типаж. Не герои горных дорог, но и не рафинированные горожане. Улавливаю в их движениях некую растерянность или нервозность. По себе знаю, как неестественно начинаешь вести себя, когда план похода сбивается, безжалостно нагружая голову мрачными прогнозами, а ноги неосторожной ходьбой. Мне не хочется выдавать свое присутствие. Явной беды у них не случилось, поэтому молча продолжаю движение, допуская вероятность скорой встречи.

Вскоре наши пути действительно пересекаются. После приветствия выясняю, что передо мной супружеская пара среднего возраста. Женщина, представившая Людмилой, обращается ко мне с вопросом:

— Мы с Васей попали в неловкую ситуацию, вы не могли бы нам помочь?

— Нет. Могу, — мне почему-то захотелось сострить, оперируя принципами логики, что иногда сбивает толку собеседника. — И можно на «ты», даже нужно. Что за старые причуды прошлого века, — договорив, понимаю оплошность, ведь для погруженных нет никах веков и истории.

Людмила шепотом извиняется. Она теребит лямки рюкзака, чуть губы не кусает, и уняв волнение, торопливо начинает говорить:

— Мы недавно договорились с молодым человеком, который предложил пойти с ним к вершине самой короткой дорогой. Вы не представляете, с какой радостью мы согласились, потому что совершенно не представляем как туда попасть. Путь продолжался четыре дня, пока не кончилась еда, а вчера он куда-то исчез, и теперь совершенно не понятно, где мы и что дальше делать, — она заканчивает на высокой и трагической ноте, начисто пропустив мои слова мимо ушей.

Молчаливый супруг, с выражением праведного гнева и негодования на лице добавляет:

— Этот проходимец взял все наши монеты и даже газовую горелку унес, просто мне тяжело нести было, — мужчина обиженно кривится, понимания свою оплошность. — Думаю, он и не собирался нас никуда вести, а мог бы еще больше ограбить, если не убить. Иду теперь и думаю, что бы случилось будь у меня крепкий сон, а сегодня вовсе на каждый шорох оглядываюсь.

— Надеюсь, ты не из таких, и мы можем тебе доверять? — вступает в разговор супруга. — Сами по себе только заблудились и кругами ходим. Уже решили, что так и останемся в тех холмах, пока нас волки не съедят, или медведи. Ой, — ее голос предательски дрогнул, отдавая слезливыми интонациями.

— Четыре дня, обалдеть, это еще умудриться надо, — невольно вырывается у меня. — Прошу прощения.

— Не смейся. У него на лбу не написано было, — пытается оправдаться Вася. — Думал, так лучше будет.

Мне не очень хотелось с кем-либо связываться, тем более вступать в деловые отношения. Такова уж мое философия невмешательства, не только леса касается. Эта парочка будет только тормозить движение. Однако между умом и разумом просыпается совесть, или вовсе чужая воля, а язык повинуется этому порыву альтруизма:

— Вы просто можете пойти за мной, оплаты не нужно. Дорогу знаю и опыта хватает. Постарайтесь приноровиться к моему шагу. Так мы сможем добраться до ближайшего лагеря, а дальше сами решайте.

Людмила с недоумением во взгляде и сомнением сказала:

— Может нам все-таки заплатить? Монеты на самом деле еще остались, но совсем мало.

— Считай это компенсацией от судьбы. Все, идем, и не отставать, — промолвив это, обнаруживаю возникшее чувство удовлетворения от банального доброго дела. Немного смущаюсь, подумав, что только самолюбования мне не хватало.

Непутевые супруги, вопреки моим опасениям, шествуют позади, глубоко дыша и покряхтывая, но темп держат хорошо. Все-таки ход приходится сбавить, на тропе выступают толстые корни сосен и елей, и разбросано множество шишек, которые приходится отбрасывать. До конца дня нам предстоит идти по холмам, местами поросших хвойным лесом. Частая смена высоты, плавные повороты тропинки, неожиданные овраги, выступающие из земли камни и редкие ручьи, не дают мне затосковать, а скорее наоборот. Они превращают обычную ходьбу в увлекательное приключение. Любопытство бежит впереди меня, зовя скорее узнать, что скрыто за поворотом, или какой вид откроется с обрыва, одновременно вступая в борьбу с отстраненностью, но меня это не напрягает, ибо двуличен отчасти. На ходу подмечаю разлапистые папоротники, хвощи и густой мох на валунах. В воображении простой лес превращается в зачарованный из прочитанных в детстве книг.

— Прошу прощения, — сказала за моей спиной Людмила. — Хочется чуть-чуть помедленнее. А то эта кошмарная дорога, с корнями, совсем лишила меня сил. Что если поутру встать не смогу, или суставы заноют. Тогда без врачебной помощи не обойтись.

— Разве что самую малость сбавим, — коротко отвечаю ей. — Желательно до заката дойти.

— А если не успеем? — заволновался Вася. — Волки-то здесь определенно есть. Ты их уже видел? Мы таких звуков наслушались прошлой ночью, что теперь понимаем, отчего народ вместе держится, а еще парк назвали.

Супруга не дала мне ответить, быстро перехватив инициативу:

— Да бес с этими волками. Меня больше волнуют люди на стоянках. Может, здесь на каждом шагу аферисты, а у меня с собой вещи очень ценные. Ограбят и замерзай потом ночью.

— Слушай парень, — сказал Василий, перебивая жену. — Может мы свой лагерь сделаем, или лучше на дереве. Тогда точно никто не достанет. У тебя веревки есть?

— Медведи достанут, они по стволам лазить умеют, — язвительно заметила Людмила. — А может ты еще и с хищниками справляться умеешь, если ходишь так хорошо? — этот вопрос уже был адресован мне.

Моя попытка откашляться и прочистить горло, заставляет их притихнуть. Пора было заканчивать пустые волнения:

— Давайте для начала успокоимся. Вы, наверное, привыкли иметь умного и способного начальника, который скажет, что делать и спасет при необходимости. Но со мной этот номер не прокатит. В таком-то возрасте пора независимости достичь, — пришлось обернуться и приложить палец к губам, пресекая новые реплики. — Меня удивляет как легко вы доверяете свои судьбы незнакомым людям. Порядочных хватает, но у всех свои пути, цели и манера движения, поэтому даже надежный попутчик может прийтись не по вкусу своими особенностями.

— Да, понимаю-понимаю, развели нас, — говорит Вася. — Сам не пойму, будто на ухо шепнул кто-то, вроде в здравом уме. Помутнение рассудка, перегрелся поди.

— Здесь и не такое бывает. Меня тоже пару раз накрыло, — отвечаю Василию. — Не всякая мыль в голове своя. Никакой мистики, но это отдельная тема.

— И что же делать? — огорченно спрашивает Людмила.

— Уже говорил. Больше самостоятельности, меньше страха и жалоб, и отличайте свои мысли от…, от чужих. Вас уже двое, а надежнее кровного родства пока в природе ничего не придумали. Так положитесь друг на друга. Не могу, как дети малые, — договорил и одергиваю себя за неуместную критику погруженных.

— Но ведь здесь правда столько проблем оказалось. Как же смолчать, когда у меня спина мокрая, комары грызут, ноги натерты…

— Стоп-стоп. Мы все в одних условиях. Разумнее молча терпеть, отвлекаться и находить нечто хорошее. На мой взгляд, этот лес не так уж плох, присмотрись. Волки в столь людных местах не охотятся, а кому суждено, того и белочка бешенная загрызет, — на мою последнюю фразу Вася прыснул сдержанным смешком, но затихает, заметив трагическое лицо своей спутницы. — Кстати, бесконечный поток претензий, и нескончаемые волнения о не случившимся, и депрессивное настроение, воруют ваши силы похлеще всяких проходимцев.

Целый час тишину леса нарушали только голоса птиц. Моя отповедь пошла впрок. Супруги вряд ли смогли усладить взор живописными окрестностями, зато усердно пыхтят позади меня и не отстают. Рельеф начал меняться. Вместо холмов мы движемся вдоль высохшего ручья, между двумя длинными склонами. Впереди виднеется пара незначительных перевалов. К счастью, у меня еще оставался запас воды, а пополнить его можно на краю гор. Судя по карте, через полтора десятка километров мы должны выйти на равнину, к маленькому озеру. Своей ценной бумагой мне светить не хотелось, поэтому промолчал о предстоящем расстоянии, и о лагере, стоящем на границе гор и равнины.

Меня радует темень хвойного леса, надежно скрывающая нас от жаркого солнца. Здесь, в узком логу, деревья растут на удивление густо, так щедро осыпая землю своими иголками, что редкая травинка пробивается через пепельно-желтый ковер. Тем временем светило достигло зенита. Василий с Людмилой не нашли в себе сил радоваться привалу на обед, но их лица расслабились, а в глазах появляется довольство совершенным подвигом. Догадываюсь, что вряд ли сбежавший проходимец гнал их с такой скоростью. Мне, как всегда, лень разводить огонь, совершенно не нужный для стандартного рациона сублимированных проростков. Но у супружеской пары имеется свое представление об отдыхе. Мы вполне укладываемся в неписанный график движения, поэтому позволяю им расслабиться.

Курьер

Моя трапеза закончилась через четверть часа. Пока Василий еще возился с костром, а Людмила копалась в добром десятке разномастных коробочек, решаю пройтись налегке. Иду по спирали вокруг нашей стоянки, в надежде найти грибы или ягоды. Они уже встречались по пути, но собирать было некогда. Через несколько минут неудачного поиска, вновь выхожу на тропу, весьма извилистую в этом месте. Навстречу мне движется крупный человек с редким модульным рюкзаком героических размеров и пропорционально замученным внешним видом. До меня не сразу доходит, что парень шагает в обратном направлении. Внутренний голос моментально предполагает, что это очередная жертва местных проходимцев.

— Приятель. Здорово, наконец хоть кто-то нормальный, — сказал уставший путник, переводя дыхание, сбившееся от быстрой ходьбы или даже бега.

— И ты будь здоров. А кого здесь ненормальными принято называть? Должно быть, насолили тебе изрядно, если в обратную сторону повернул, — меня серьезно обеспокоили нежданные проблемы, далеко не природного характера.

— Здесь недалеко есть расщелина, которую заботливо перекрыли Синие, а там единственная дорога проходит, чтобы крюки не закладывать. Ты еще с ними поди не встречался, — в меру упитанный парень садится на поваленное дерево, и продолжает. — Это какой-то клан или братство, не знаю. Бандиты, если по чесноку говорить. Без монеток или вербовки дальше не пускают, — он неожиданно умолкает, подтягивая фиксаторы и безуспешно щелкает каким-то переключателем.

— Глупость какая, заняться народу нечем. Ладно деньги, но на службу идти это полный бред.

— Сумма приличная, и мне бы хватило. Но вчера почти все спустил, — он с досадой машет рукой. — Эх, чего теперь вспоминать.

— А может быть их можно обойти ближе? Видимо мне туда же надо, — говорю, а сам ловлю себя на сомнении, заранее опасаясь связываться с незнакомым человеком, но сразу списываю эти идеи на посылы следящей системы, и решаю сыграть в благородство. — И кстати, тебя как звать?

Вернувшись к оставленным спутникам, по пути выяснил много любопытных вещей от Ивана. Он сразу попросил называть его как угодно, только не полным именем. Не стал выяснять, по мне так нормальное имя. А вот внешний вид заставлял сдерживать улыбку. Широченные майка и балахон, контрастируют с узкими штанами, чуть ли не трико. Меняя вымокшую от пота одежду, Ванек явил нашим взглядам фигуру, словно бы лишенную костей. Он казался цельным или литым, напоминая мягкую детскую игрушку. Картину дополняло невинное лицо, на выбритой голове, плавно переходящей в плечи. Тем не менее в Ване мне была очевидна его сила и внутренняя уверенность, скрывает парень свою натуру за маской грубоватого дельца.

После рассказа Вани мне стало ясно, сколь сильные изменения произошли в парке за последний год. Большую часть местности поделили два сообщества: Синие и Красные, не имеющие никаких связей с любыми прототипами. Считается, что они следят за порядком и помогают путникам. Польза вроде была, хотя бы для вида, зато поборы чинятся исправно. Недовольных отправляют восвояси, а к самым рьяным стяжателям независимости применяют дубинки, тяжелые посохи и другие увесистые аргументы, вызывающие включение защитной системы. В результате недовольный порядком улетает к выходу, как любой подвергшийся смертельной опасности. Ведь штрафы и отчеты следящей системы погруженным неведомы. Но это уже моя интерпретация, для погруженных полет на силовом луче смерти подобен.

Молчаливый Василий, внимательно выслушал рассказ о суровых реалиях, сделал задумчивое лицо, и подперев голову рукой начинает говорить:

— Сразу видна налаженная схема вербовки и откровенное паразитирование на слабых. Сомневаюсь, что у новобранцев остается возможность свободно путешествовать, тем более к вершине. Так наверно и сидят на одном месте, народ стращают.

— Мы долго трепались, — говорит Ваня. — Они до вершины группы доводят, за отдельную плату, но сами, понятное дело, дальше не идут.

— Странные. И зачем в парк явились, — случайно вырывается у меня, но заметив, что Василий недоговорил, даю ему слово.

— Вкус власти многих с ума сводит, даже если она незаконная. И никто слова поперек не говорит, беспредел. Хотя чему тут удивляться. Если зло не останавливать, из слабых сразу вся чернуха наружу лезет. А когда, на почве дурного воспитания и ложных ценностей люди не понимают, что в управлении важна ответственность и искренняя забота, получаются такие недоразумения.

— Ну ты выдал, — удивляется Ваня. — У тебя точно с воспитанием и ценностями порядок.

— Да-да, мой Васечка и не такое иногда говорит, — улыбнувшаяся Людмила гладит супруга по седеющей голове.

Мне не хочется болтать в пустую и терять время, поэтому перехожу к практике:

— Досадно, конечно, но их варианты нам не подходят. Независимость также нужна, как и монеты. Думаю, вы отлично знаете, ради чего сюда пришли, поэтому пойдем в обход, уже Ване предлагал. Здесь отвесных скал нету, а любой косогор можно преодолеть, уж поверьте опыту. Всех вытяну, — договорив, расцениваю всеобщее молчание знаком согласия.

Отхожу за деревья, попросив заканчивать отдых. Задумавшись, гляжу на карту. Впереди располагается горный хребет, с запада упирающийся в реку, которую вброд не преодолеть. В восточном же направлении преграда встречается с иным горным массивом, играющим роль границы парковой зоны. На первый взгляд не обойти, хотя в дневном переходе есть лазейка, и не одна, но время жалко. На самом деле в моих словах лишь доля правды. Не на всякую кручь можно подняться, тайные же подгорные походы бывают только в фильмах. А если таковые и существуют в реальности, то недоступны простым людям. Зато одна седловина, видимая сейчас между деревьями, и отмеченная резким изгибом горизонталей, вселяет надежду.

— Все не так плохо, прорвемся, — мои слова взывают мимолетные улыбки у спутников, уже затянувших пояса рюкзаков. — До заката еще полно времени. Переберемся и снова на маршрут. Кто не согласен, может идти назад или поступать на бессрочную службу.

— Веди, чего уж там говорить, — соглашается за всех Вася. — Лучшего плана все равно нет. И вообще, хватит уже с меня всяких прохиндеев.

Мне пришлось встать позади всех, пока подъем был пологим, ради страховки и ускорения двух наших тихоходов. Отлично знаю, что сильный ходок за спиной придает спокойствие, и не позволяет отставать. Самостоятельно перемахнул бы гору в разы быстрее. Только совесть потом будет напоминать о брошенных попутчиках, портя настроение. Поэтому, смирившись со всем, молчу и упорно поднимаюсь, отыскивая подошвой ботинок надежную опору. Место нашего восхождения оказалось на диво удобным, и напоминает грубую складку в крутых скалах, позволяющую карабкаться без веревок. Однако хлебаем горечи мы сполна. То и дело приходится продираться сквозь колючий кустарник, огибать каменные выступы и перешагивать поваленные стволы деревьев, чудом зацепившиеся на склоне.

Через каждый шаг поглядываю на прямоугольную ношу нашего тяжеловоза Ивана, хотя вернее говорить Вани или Ивашки. В любой миг готовлюсь ловить его, надеясь сберечь лицо не только от веток, но и от металлического ранца, объемом равным мне самому. Супружеская пара держится на одной злости ко всему на свете. Брани в мой адрес не слышно, скорее всего, из-за натуги. Спустя вечность природа сжаливается над нами. Ближе к вершине удается подняться с четверенек и перестать цепляться руками и зубами за каждую травинку. Только теперь до меня доходит, что весь путь сосредоточенно следил за дыханием. Прочие же пыхтели как паровозы, и теперь на верхней площадке седловины просто валятся пластом, безмолвно объявив привал.

Падать наземь показалось мне ниже своего достоинства, да и не утомился. Забираюсь чуть выше по изогнутому хребту, желая осмотреть окрестности. Цепи гор у горизонта, под ногами расстилается равнинный лес, переходящий в холмы, изрезанный ручьями и украшенный частыми полянами. Глаза разбегались от такого разнообразия. Справа выступают скалы причудливой, покатой формы. Глянув на карту, читаю лирическое название «Хризолитовые ванны». Вспоминаю фантастические фотографии с каскадами водопадов и многоярусными запрудами из камня зеленого цвета. Улыбаюсь шальной мысли. Пройди мы по хребту пару километров, хотя можно и вниз спуститься, и можно выйти на тропу, ведущую к этому чуду парка. Но там не свернешь, и маршрут опять удлиняется на полтора дня, и вообще, не за развлечениями сюда явился.

Пока Василий с Людмилой лежат в изнеможении, Ваня обращается ко мне:

— Кажись зря мы это затеяли. Если Синие проход стерегут, значит и ближайший лагерь заняли, и по тропам ходят. Не шариться же нам теперь по кустам с утра до вечера. Дело дрянь.

— Думаю у них нет системы пропусков или бирок, и грамоты на туалетной бумаге тоже не рисуют. Если идешь по территории, значит уже заплатил. А чем дальше в лес, тем меньше народу, и синего в том числе, извиняюсь за вольную трактовку. Так что идем смело. Наглецам везет.

Ваня понурил голову, но спорить не стал. Глядя на мое намерение двигаться дальше, наш малый отряд зашевелился, правда с неохотой. Но перспектива остаться на горе одним, оказалась хорошим стимулом. Спуск, как часто это бывает, был равен подъему по напряженности, радует только наличие узкой полки посередине, где можно передохнуть. Кусты цепляются за одежду, скрытые травой ветви, поваленных деревьев, норовят поставить подножку, а каждый шаг по опавшим листьям может отправить в долгое скольжение. Не перестаю удивляться одержимому Ване, самоотверженно несущему свой огромный груз, и стараюсь не думать о его весе. Кто знает какие ценности он несет, если терпит все невзгоды на пределе возможного.

Когда мы спустились на долгожданную полку, мое любопытство берет верх, вынудив поинтересоваться у Ванька его холодильником за плечами:

— Слушай, что за чудо ты несешь, первый раз такую штуковину вживую вижу.

Ваня ухмыляется, еще раз щелкая переключателем на поясе, и со скрытой гордостью сказал:

— Модульный ранец с антигравом на каждом блоке. Он только с виду неподъемный, на деле вес почти нулевой должен быть. Но, как видишь, половина отключилась, так что твоя правда, от «холодоса» он сейчас мало отличается, сам его так назвал как увидел. Не спрашивай, как такой получить, все равно не скажу, — договорив, он решительно поднимается, демонстрируя готовность продолжить спуск.

Синяя ловушка

Спуск был также опасен, как путь вверх, но задом наперед, а тем более на четырех конечностях никто не пятился, наверно с меня, впереди идущего, пример брали. Наше сомнительное мероприятие все-таки завершилось, согласно традициям жанра, в зарослях крапивы и чертополоха. Последняя неприятность, вкупе с замученными ногами, вынудила меня вновь объявить привал. До вечера еще оставалось достаточно времени, чтобы достичь лагеря, если мы вообще решимся в него заглянуть. Рассудив таким образом, сам присаживаюсь отдохнуть в тени старой сосны, даже шляпу на лицо сдвигаю.

Однако задуманный мной план рассыпается на мелкие осколки под внезапным ударом судьбы. Треск ломающихся веток прерывает мою дрему, и заставляет участиться пульс. Сквозь редкую поросль багульника к нам пробираются четыре рослых человека с синими повязками на головах. Общей реакцией было оцепенение, только сидящий на земле Ванек обреченно роняет голову на колени, а у меня внутри поселяется жгучая досада, за упущенную возможность обойти опасное место, хотя еще надеюсь, что обойдется.

Немую сцену нарушает саркастический голос одного из гостей:

— Здравствуйте, люди добрые. А тебе, недотепа, второй раз привет. Думаете, самые умные? Это наша территория, и мы здесь все места знаем. Молодцы, нечего сказать, десять метров без спросу прошли. Только теперь придется вам отвечать, как нарушителям. Поэтому пройдемте на стоянку для выяснения.

Ваня с грустью, в невинных глазах, смотрит на меня, безмолвно укоряя. Мне становится неловко, поэтому шепчу:

— Глупая ситуация. Это все моя самонадеянность. Похоже, от некоторых препятствий нельзя уйти. Их нужно прочувствовать в полной мере. Бросить вас и бежать не благородно, подкуп тоже не по мне, а драка чревата поражением, — пока говорю, мысленно зарекаюсь от насилия, ибо не хочу портить отчет путешествия.

— Да уж, теперь даже не заплатить, хотя нас даже больше, — сказал Ваня, переходя на еле различимый шепот. — Может давай рискнем? Василий еще крепкий, и сам за себя ручаюсь, наваляем им.

Мне не хотелось объяснять систему штрафов, и уверенности в ее прямоте не было. У меня уже нашлись слова, способные воззвать к здравому смыслу, но вмешался Василий:

— Товарищи, ну нельзя же так категорично. Здесь же не зона военных действий. И что плохого в самостоятельном путешествии? Почему надо куда-то вступать и безропотно соглашаться?

Товарищ, который нам совсем не товарищ, стремительно приближается, и хватает Васю за ухо, бормоча, с прищуром во взгляде:

— Все исключительно для вашей пользы и безопасности. Слишком самостоятельные, вроде тебя, то с пути сбиваются, то сорят направо и налево, а бывает с концами пропадают, не в скалах, так в болоте, — он отпускает покрасневшего и перепуганного вусмерть Василия. — Вот нам и приходится порядок поддерживать, а каждый труд оплаты требует. Вяжите их и двигаем на базу, — он строго глядит на Людмилу, кинувшуюся к своему мужу, и отходит в сторону, пропуская дюжих молодцев с мотком троса.

— Ошибочка у вас выходит, — мне все-таки удается сказать свое. — Не даете возможности на своих ошибках учиться и личный опыт получать. Какое же это путешествие под конвоем? И кстати, что, если мы просто не пойдем, а добровольно вернемся?

— Засохни гербарий. Думаешь если в шляпе, тебе рот без разрешения открывать можно? И вообще, давай ее сюда, — он нахально вырывает мой головной убор из рук. — Конфисковано.

Мы неспешно бредем по равнинному лесу, но мои глаза смотрят вниз, а внутренний говорун занимается самобичеванием. Обидно, только не за себя, ибо все стерплю, а за промах, и попрание личных принципов. Ведь зарекся попутчиков брать. На меня положилось трое людей, доверили, а зря. Знаю, не собирался далеко их вести, а тем более спасать. Думал быстро отделаться, а тут такой промах. Остается лишь гадать, что с нами сделают. В любом случае цветные тряпочки на голову вязать не стану, и уйду при первой же возможности, попробуй меня останови. Внутренний диалог грубо нарушается толчком в спину, видимо конвой заметил мое нежелание спешить.

— Давай шустрее. О чем ты там думаешь? Шагать надо быстрее, — говорит загорелый атлет в одной камуфляжной жилетке.

— О политике думаю, — меня не смущает его устрашающий вид. — Забавно, что руководство парка не против вашего существования. Наверно, для них появление идейных сообществ кажется хорошим дополнением, эдаким очередным усложнением путешествия, — меня почему-то не спешат убивать за дерзость, поэтому продолжаю. — Может быть, они и сами основу заложили, решив, что слишком скучно в здешних лесах.

— Что за чушь ты несешь? Какое руководство? Где оно? Мы для людей стараемся, а в ответ такое.

— А для чего вы вообще это делаете? — спрашиваю, и задним умом понимаю, что погруженные почти не осознают существование руководства. — Сами-то от личного восхождения отказываетесь, и смысл путешествия теряется. Вы же не за этим сюда явились. Ты наверно тоже на вершину желал подняться.

— Эгоист, — отрывисто говорит атлет, словно сплевывает. — Мы о такой ерунде не думаем. Идеальный порядок важнее собственных желаний.

У меня не находится слов для ответа погруженному человеку, да еще с промытыми мозгами. Кроме того, ощущать себя пленником, и спокойно говорить с личным угнетателем оказалось неприятно. Целый час мы двигаемся по перелескам, друг за другом, связанные в одну цепочку. Мои ноги запинаются, а трос натирает ссадины на руках. Вместо бесполезной попытки сиюминутного побега, обдумываю поведение в лагере. Думаю, что на крайний случай можно пойти к вершине с сопровождением. Если продать карту, денег хватит. При худшем раскладе надо бежать, если реальность окажется хуже желаемого, правда это снова риск, ибо жалко бездарно потерять эту попутку восхождения.

В моей голове, мутной от мрачных раздумий, звучит яркая мысль, или снова мерещится невидимый собеседник за спиной:

— Если смотреть на путешествие «здесь и сейчас», не думая о будущем, то все замечательно, ведь расстояние до вершины сокращается, и не важно как, главное идем, — сознание сразу проясняется, настроение улучшается. — Средства не важны, главное цель, пора бы отбросить свои принципы, — в этот момент отрешаюсь от внутренней болтовни, заподозрив влияние следящей системы, но продолжаю идти.

Вольные странники

День перевалили за вторую половину, солнце давно заволокли мрачные облака, сулящие длинный, но несерьезный дождь. Мои спутники, понурив головы, обреченно шагают навстречу неизвестности, смирились с поражением. В отличии от них, мое сознание не заперто в рамки глубокого погружения, и все неурядицы кажутся детской возней в песочнице, не способными причинить серьезный ущерб. Самым худшим итогом для меня будет вылет из парка. Однако за время позорной прогулки со связанными руками, решаю сам для себя, что незамедлительно возьму еще один билет, пусть и потрачу на него последние накопления. Космос стоит гораздо большего, зря что ли готовился.

Мой слух привлекает крик совы, видеть которых здесь еще не доводилось. Через мгновение шедший слева конвоир оседает на землю, свернувшись в позу эмбриона. Вокруг него уже мерцает пелена защиты. Мне удается заметить срикошетивший камень, который пробивает себе путь через листву кустов. В воздухе свистит еще несколько камней. Одно попадание прерывает сомнительную службу самого дерзкого из Синих, поле чего оставшиеся попытаются укрыться за деревьями. Мои спутники, снова следуют моему примеру, вовремя присаживаются, вжимаясь в землю. Не в самом удобном положении мы наблюдаем за неравным боем. Десяток человек в разномастных дождевиках с пращами и дубинками высыпают на тропу. Двумя ударами они завершают службу своих противников, ненадолго украсив лес светящимися коконами. Через минуту, силовые лучи поднимают не пострадавшие тела, впавшие в анабиоз, плавно унося их вверх.

— Приветствую путник, — обращается ко мне мужчина в лиловом дождевике, вооруженный посохом и пращой, являя собой форменного анархиста с хорошими манерами. — Никак вольной дороги искали? Уважаю. Мы, как видишь, тоже против навязанной воли, — он помогает мне освободить затекшие руки. — Как попались-то?

Мне наконец удается снять рюкзак, неудобно съехавший набок и ответить:

— Добрый день. Вовремя вы подоспели, так что искренне благодарю. Боюсь представить, что нас ждало бы в лагере. А если говорить о причинах, мы просто обошли пункт досмотра. Перелезли гору, где седловина приметная, там и попались, — говорю ему, а внутри возникает новая тревога, породившая закономерный вопрос. — Собственно, вы кто?

— Мы — Вольные странники. Боремся с засильем этих паразитов. Не сомневаюсь, что они пытались склонить вас к сотрудничеству, впрочем, безуспешно, и это здорово, — лидер отряда прохаживается по месту, где сразили главного забияку, шурша листвой в поисках оброненных вещей. — За наше благочестие не волнуйся, мы…

— Вот она, — моя реплика перебила рассказ странника. — Извини, просто шляпу нашел. Так что там дальше?

— Просто с предателями вольных дорог, у нас разговор короткий, — он оглянулся на своих парней, разбирающих один трофейный рюкзак, пригрозил им, и снова вернулся ко мне. — Вы можете идти своей дорогой или присоединиться к нам. Наша база в трех часах хода, а большего пока не скажу, только после согласия.

Мне не хочется увязать в местных распрях, и сворачивать с пути. Ваня и измученные супруги молчат. Пришлось сказать за всех:

— Наши маршруты, как и цели сильно расходятся. Может впереди и опасно, но мы постараемся быть осторожнее. Поэтому еще раз благодарю за помощь и, позволь откланяться.

Тем временем Вольные странники успевают снять путы с бывших пленников. Аккуратно скручивают добытый в бою трос, хозяйственные. К моему удивлению нас не задерживают, нашлась в мире справедливость. Супружеская пара жалуется друг другу и всем окружающим на творящийся беспредел и насилие. Ваня туже затягивает лямки своего чудовищного рюкзака, смещая нагрузку на пояс. По словам Вольных странников, нам не следует идти открыто, оставаясь на оспариваемой территории. Зато в людных местах проблемы нам не грозят, ибо тут странные, но все-таки устойчивые правила. Новость успокаивает, поэтому нахожу ближайший лагерь на карте и прикидываю маршрут. Мы еще успеваем туда до полуночи, правда контачить с людьми мне больше не хочется, поэтому оставляю вопрос ночевки открытым.

Уставшая от передряг Людмила, закончив с причитаниями, обращается к лидеру Странников:

— Мы с мужем хотим пойти вместе с вами. Путешествие как-то сразу не заладилось, хочется мира и покоя. Для рейдов мы не годимся, но в хозяйстве поможем, — женщина наиграно улыбается. — Надеюсь у вас там красивые окрестности и все тихо?

— Покоя сейчас нет нигде, но приют дадим, и посильную помощь, как оплату, возьмем. Хорошо себя покажите, дадим все необходимое. Красивые виды и радиальные выходы за водой или дровами прилагаются, — вдохновенно отвечает ей главный Странник. Ему определенно нравится роль борца за свободу.

— Интересно знать, на что они надеялись, — шепчет мне Ванек. — Наверно на развлекательную прогулку не сложнее придорожного пикника, а теперь оттянулся, — он хихикнул.

— Не буду осуждать. Просто бывают люди, пасующие перед первыми трудностями. Только они к большому путешествию совсем не готовы, путь расслабятся, может снизойдет озарение. А ты, если верно понимаю, не из трусливых. Дальше сам пойдешь?

— Может вместе? Все равно в одну сторону, и надежнее будет. Не считай меня прям за героя безбашенного. Тоже тушуюсь, хоть и вида не подаю.

Лидер странников, уводит свое внезапное пополнение, замыкая колонну. Но неожиданно оборачивается и весело говорит:

— Эй, бродяга, классная шляпа. Нет, правда, себе такую хочу. Береги ее, вместе со своей буйной головой. Надо же таким отчаянным быть, чтоб с этой кручи спуститься. Счастливо тебе.

Мы покидаем место происшествия и широким шагом сокращаем расстояние до вероятной ночной стоянки. Лес надвое делит узкая речка, по высокому берегу которой пролегает единственная тропа, с зарослями каких-то колючих кустов по краям. Часто встречаются кряжистые кедры, и еще чаще их неизменное приложение в виде белок, отважно скачущих по веткам и стволам, совсем не пуганные, даже странно. Ваня предлагает хотя бы проверить общий лагерь, посмотрев со стороны, говоря, что нуждается в мастере для ремонта антигравов. У меня начинается настоящая паранойя, и подвохи мерещатся на каждому шагу. Видимо реальность, а может и следящая система, уловила мое состояние и решила преподнести еще один сюрприз, к счастью, в качестве зрелища.

По противоположному берегу реки движется процессия из шести обычных путешественников и четырех, тех самых Красных. Их повязки на головах не оставляют сомнений в принадлежности ко второму идейному сообществу. Судя по всему, они честно сопровождают не верящих в свои силы, или просто доверчивых и трусоватых людей по маршруту. Отсутствие пут на руках подсказывает о заключенной сделке, к тому же все выглядят вполне довольными, в своем неведении истинного положения дел.

— Может оно и не плохо? — тихо спрашивает Ванек. — Довели бы и нас до вершины. Зря наверное погорячились, идем теперь как преступники.

— Кто знает куда их на самом деле отводят, и что потом делают. А еще непременно очередь для желающих сопровождения есть. Не жалей о сделанном, считай, что больших бед избежали, чтобы там ни было.

Плен

Когда мне уже во второй раз показалось, что тропа с рекой уводят нас в неверном направлении, за очередным поворотом появились огни костров, разгоняющие вечерние сумерки. Солнце клонится к горизонту, воздух становится ощутимо прохладным и сырым. Ваня продолжает твердить об услугах электронщика, которого надеется найти в лагере, ибо «рюкзак-холодос», придумал же словечко, действительно оказался равен мне по весу. Наши мнения, по поводу контакта с людьми пока что расходятся. Битых полчаса мы топчемся вокруг стоянки, отгоняя тучи комаров. У меня нет уверенности в разумности своей предосторожности, но идея уходить в темноте дальше, и ставить палатку прямо в кустах, не сулила ничего доброго.

— Слушай, хорош менжеваться, — упрекает меня тяжеловоз. — Ты же видишь, синих повязок на головах у народа нет, дубья тоже не видно. Может, Синие где-то в другом месте тусуются, или проблемы только на условном кордоне чинят.

— Что, надоело кровопийц летучих кормить? Мне тоже что-то подсказывает, зря мы палку перегибаем. Может, правы Вольные, и тотального засилья на каждом шагу нет. Как ни крути, а мы в парке, — последний раз присматриваюсь к палаткам, выпрямляюсь и подвожу итог. — Ладно, твоя взяла, только давай с тропы зайдем, как нормальные люди.

Расслабленной походкой мы приближаемся к некой имитации входной арки, сделанной из стволов тонких деревьев, но тут же оказываемся остановленными двумя молодчиками:

— Куда спешишь приятель, где сопровождающий, где пропуск? — он оценивающе окинул нас взглядом. — Мы тебя незнаем, поэтому нужно все установить и проверить, твоего дружка это тоже касается, — молодчик свистит своим помощникам. — Братцы, помогите двум заблудившимся со статусом определиться.

— Все-таки мы наивны как дети, повелись на отсутствие атрибутов, — подумалось мне, когда от ближайшей палатки отходят парни с цепкими взглядами и крепкими руками. Вслух же говорю другое. — Мы здесь недавно, шли целый день с юга, и надеемся на отдых. Ни о каком сопровождении не слышал, и вообще люди почти не встречались, — грубо вру, но продолжаю. — Разве сюда нельзя так просто войти? — замечаю, что уставившиеся на нас парни молчат, то ли от удивления наглостью, то ли от презрения. — Если что, не станем вас смущать своим присутствием, пойдем дальше.

— Нет, так дела не делаются, пришел, так отвечай по полной. Снимайте поклажу, показывайте, чего несете, выкладывайте все из карманов, — его тон был категоричен, лишая возможности избежать проблем, особенно ввиду отсутствия не только сопровождающего, но всего кордона, потеря которого скоро может раскрыться.

Возражать нам не позволили. Главный охранник лагеря, не хотел возиться с двумя непутевыми туристами, и приказал подручным отвести нас на дознание. Пришлось повиноваться, им и кулаков хватит, чтобы прервать мой неудачно развивающийся поход, даже бить не надо, а рядом махнуть. Судя по Ваниному лицу и взволнованному голосу, он был обескуражен от развития событий. Мой попутчик что-то шепчет, пытаясь оправдаться, но слова проходят мимо моих ушей. Сам понимаю, что обидно наступить на одни и те же грабли второй раз за день. И сейчас, идя в кольце блюстителей навязчивого порядка, жалею об измене собственных принципов, не связываться с людьми, как сразу планировал.

— Они не могут знать о той драке на тропе и наших птичьих правах, — мне захотелось обнадежить Ваню и убедить самого себя, пока нас вели вглубь лагеря. — Попробуем выкрутиться.

— Выкрутишься тут, — недовольно бурчит Ваня. — Ты на рожи их глянь, как обкуренные.

Рядом с четырехместной палаткой замечаю натянутый тент, разумеется, синего цвета, жаль, что издалека мы его проглядели. Солидный человек, с внешностью и манерами казака, осматривает наши вещи. К моему скромному грузу нареканий не возникает. Зато диковинный рюкзак Вани порождает бурную реакцию. Открывается только один блок, со стандартным набором вещей, остальные же заперты кодовыми замками. Заподозрив особую ценность содержимого, ибо такими контейнерами пользуются больше всего военные, Ваню начинают допрашивать с особым пристрастием.

Поняв, что Ваня темнит, казак, назвавшийся Ставром, переключается на долго молчавшего меня:

— Теперь ты мне объяснишь, как вы незаконно заперлись на нашу территорию, не встретив наших ратников. И не заливай о пустых дорогах. Говори всю правду.

— Да тут и рассказывать нечего, — в моей голове наскоро складывается странная легенда, способная отвести хотя бы полбеды. — Мы наверно сразу с главной тропы восточнее свернули, и на второй день пути в горную гряду уперлись. Шагали вдоль, до реки, хоть и долго, но по берегу преграду обошли, — гляжу ему прямо в глаза, пожимаю плечами. — Так в лес и попали. А чтобы с направления не сбиться опять на запад двинули.

— Врет и не краснеет, — усмехается Ставр. — Вы на него только поглядите. А как по отвесным утесам прыгали, которые берег подпирают? Или у вас еще крылышки за спиной? Или ракетный ранец припрятан? Там даже мы не ходим, не то, что всякие простаки. Если бы вы с Хризолитовых ванн шли, еще могу поверить, а так нет.

— Может быть мы о разных реках говорим. Скалы там были, но вдоль берега маленькая отмель тянулась, по ней и прошли, — мое лицо уже предательски пылает, а сердце собирается проломить ребра, чтобы закончить это позорище.

Мы препираемся еще четверть часа, но прозорливый казак окончательно загоняет меня в логический угол. В какой-то момент моя голова сама собой сникает, а он поучительно говорит:

— Ну что парень, окончательно запутался? Не то что смысл вранья, так сам себя терять начал. Уж поверь знающему человеку, постоянная ложь слишком много сил отнимает. Глянь, во что превратился, — он неожиданно сует мне маленькое зеркало. — Страшно посмотреть. Как все просто было бы, выдай ты правду. Мы все люди, договорились бы. Что, язык проглотил.

— Правды в мире нет, — вырывается у меня строчка из одного лирического произведения. — В вашем мире точно.

— Обыскать нарушителей с ног до головы, все конфисковать вместе с обувью. Пусть ждут решения руководства. А мне пора пойти доложиться.

Ваня начинает возмущаться, но его быстро прерывают коротким ударом в грудь, перехватившим дыхание. Сказать было нечего, ситуация глупая, так влипнуть в самом начале. В худшем случае мне грозит провести три недели в роли пленника. Пока меня обыскивают, и вытаскивают карту, словно живую плоть отрывают, соображаю новый план действий. Сидеть сложа руки, не по мне. Безвыходных ситуаций, как известно не бывает. Пока что в голове зудит мысль о банальном побеге, но в моем нынешнем состоянии, да еще ночью, в неизвестном лесу, это равноценно досрочному завершению путешествия. За спиной, где никого не должно быть, снова слышится знакомый голос, похожий на бред, и невольно прислушиваюсь к нему.

— Не тупи, у тебя же есть отстраненность. Отойди в сторону от собственной гордости и принципов, примкни с Синим, ведь нет разницы как добираться, и Ставр говорит, что все люди. Ты хотя бы оглянись вокруг, — молчу в ответ, но осматриваюсь.

Кроме одержимых стражников замечаю простых путников, сидящих у крайних палаток. На их лицах то самое выражение, когда жертва радуется, что мучают не ее. Однако не обижаюсь, ибо понимаю, что не хочу пятнать свою честь в неблагородных делишках. Закрываю глаза, молчу, жду пока в голове прекратиться гул. Система все-таки отпускает меня, но радоваться нечему, конфискация достигает своего пика.

— Шляпу-то оставьте, вдруг мне голову напечет, — мне показывают кукиш. — Сатрапы, — кукиш превращается в кулак.

— Здесь мы музыку заказываем, — шутливо сказал один из моих мучителей. — Сейчас ночь, а завтра в тенечке посидишь. Целее будешь. Нечего по лесам в одну каску бегать, еще поди насорить успел.

— Мне и сорить нечем, — зачем-то оправдываюсь, а про себя подумаю о другом. — Как же вам повезло, паскудники, что меня сдерживают штрафы, отчеты системы и вероятность вылета из парка. Может бока не намял, но хотя бы словом уязвил.

Когда Синие добродетели унесли конфискованное, мы с Ваней пристроились у одного из костров, и просто глядели на пламя. Иногда приятно смотреть как языки огня медленно пожирают дерево, обращая его сначала в уголь, а затем в пепел. Святящиеся искры разлетаются во все стороны и слышится треск с пощелкиванием, приносящие умиротворение. Продолжаем сидеть и наблюдать за здешним населением. Ощущаю нездоровую атмосферу, словно в эпоху перемен попал. На память приходит старый подлый прием: некто объединяет людей сильной идеей, создает раскол и противостояние меж ними, а прочих пугают опасностями дальнего пути и другими выдуманными угрозами, не давая права на самостоятельность. На выходе идеальная модель паразитизма. У фанатиков абстрактная цель и верная борьба с прилагающимися наградами, у руководства обслуга и источник дохода. А все шишки на слабых духом падают, в том числе и на меня. Может рано еще в космос?

Из раздумий меня выводит Ванин голос:

— Однако, какая система у них ловкая, все в плоть до обуви забрали, равно что в тюрьму посадили, Босиком-то и с пустым брюхом далеко не уйдешь.

— Так и есть. Полная зависимость. Заточение без запоров, скажи кто подобное, в стартовом пункте, ни за что бы не поверил.

— Слушай, свой груз терять никак нельзя, лучше сдохнуть. Рассказать всего не могу, знаю мало, только по части доставки. Считай, что ноша бесценная, и моя судьба на кон поставлена. Уже мозг сломал, пока гадал как с холодосом свалить. Идеи есть, только все шумные. Может ты чего предложишь?

— У меня сейчас в голове первозданный хаос и раздрай. Гениальных мыслей не выдам, одна банальщина, — отвечаю Ване, и оглядываюсь в поисках лишних ушей, но нас сторонятся. — Лучше бы ты не уточнял о ранце своем, у меня он сразу сомнения вызвал. Не хочется в мутную историю влипнуть, только ты…

— Не волнуйся, все честно, — Ваня перебивает меня. — Но сказать мне, правда, нечего. Знаю одно, дотащить надо в одно местечко, ну и так, по мелочам указания есть. Выпутаться бы только, а холодос хоть силой отнимай, — договорив Ваня подсаживается ближе к огню, спасаясь от ночного холода.

Спать, согласно моему режиму, было еще рано, да и негде. Обчистили и оставили на произвол судьбы, с ощущением мнимой свободы. Практичное любопытство берет меня за руку и ведет осматривать лагерь. Замечаю попытку во всем навести порядок, особенно в сравнительно ровных рядах палаток. Но задачу выполнили спустя рукава. Об этом говорят внезапные изгибы улочки, выступающие тенты и разбросанные бревна. Типичный бардак в условиях принудительной системы. Посреди этой пародии на военный городок, замечаю шатер, сделанный из четырех тентов, жердей и веревок. Вокруг него толпятся люди, словно перед с кафе или закусочной. Оказывается, мои предположения попали почти в цель. Приблизившись, читаю надпись «Бар» на растянутом тросами полотне. За стойкой, сделанной из расщепленных бревен, стоит уже известный мне тип, встреченный на раздаче снаряжения.

— О, знакомое лицо. Помню тебя, молчун. Не мнись в стороне, подходи. Тебе чего налить, выбирай, хотя вариантов не много, — веселым голосом говорит парень, выставляя кружку на стойку.

Иногда бывает трудно ответить отказом, не обидев человека, особенно такого эмоционального, впрочем, у меня имеются причины, поэтому говорю:

— Здорово. Попробуй тебя забудь, контрабандист. Вижу, быстро устроился и, хм, грузу применение нашел. Мне разве что чаю или воды, если есть, и не уговаривай на другое, у меня самодисциплина.

Трюк сработал. Бармен пожимает плечами, тихо изумляясь моим причудам. Воды налил, выгонять не стал, позволив сесть на деревянную чурку и послушать разговоры, предсказуемо пустые. Мне думается, что таков и был его изначальный план, этого ушлого парня. Разумеется, он все забыл, однако недвусмысленный характер ноши и подходящая пси-закладка сделали свое дело. Много уже слышал о подобных затейниках, заявившихся в путешествие со своими странными целями. Некоторые пари заключают, другие деньги зарабатывают. Читал мнение, что такие люди на туристическую фирму работают, или вообще третьей силой являются. Знаю заранее, что правы все, но мотивацию нового бармена выяснять не хочу, ведь лишнего не беру, даже знаний.

— Так ты у нас босяк. — восклицает контрабандист из-за стойки, глядя на мои ноги. — Что натворил-то?

— Слишком самостоятельный. Хотел без чужой указки до вершины дойти. Оказывается нельзя.

— А-а, денег пожалел, нагрубил поди, — улыбаясь говорит бармен. — Им такое не нравится. С Синими лучше сотрудничать. Они парк хорошо знают. Кого водили, никто не жаловался, не то что у Красных.

— Ну-ну, потому что не возвращались. Верно? — мой собеседник иронично пожал плечами. — Мне в чужие игры играть без надобности, свои ноги и голова есть, разберусь уж с вершиной.

Ко мне подсаживается помятого вида субъект, иначе и не скажешь. Из его невнятного бормотания стало ясно, что индивид ищет компанию и помощника, чтобы общими усилиями одолеть горючее зелье. Молча мотаю головой, зная о важности не вступать в разговор. Мысленно усмехаюсь, и думаю, если подобные подвиги духа продолжатся и дальше, следящая система выдаст мне великолепный отчет. Как ни крути, а в состоянии глубокого погружения, большинство людей, нашего добродетельно общества, свободного от вредных пристрастий, падают здесь ниже некуда. Лишь единицы имеют внутренний стержень, правда нет гарантий, что в моем отчете не будет отметки «сбой погружения». Однако для объяснения такого положение дел, своему незваному соседу по столику, у меня не хватало ни красноречия, ни желания.

На обратном пути к одиноко скучающему Ване, случайно сворачиваю не в тот проулок между палатками. Решаю пройти насквозь, чтобы не возвращаться, да и земля здесь помягче, ноги-то обувью избалованы. Почти сразу до моего слуха доносятся знакомые голоса, один рассудительный, другой возбужденный, эмоциональный, как популярного певца. Впрочем, это и был певец. Возле скромного костерка сидят тот самый Валентин и Эшли. Мое появление окончательно превращает Валентина в словесный ураган, правда позитивный. Выясняю, что парни оказались здесь не по своей воле, тоже против порядков пошли, на какой-то час меня опередили. Они больше жалуются и возмущаются своим положением, нежели строят планы спасения. Меня слушать не стали, так на личной драме зациклились, особенно отнятая мандолина печалила вдохновенного менестреля. В конце концов у меня заканчиваются силы и терпение. Коротко прощаюсь и ухожу спать, точнее имитировать отдых.

Томление духа

Ночь мы с Ваньком скоротали под каким-то навесом, вблизи одного из костров. Съежившись на боку, мне удалось ненадолго задремать, чтобы сразу попасть в бредовую галлюцинацию, которую и сном не назовешь. Рассудок оказался достаточно крепким, чтобы признать в облике сотрудницы «Восхождения» следящую систему. Просто люди не умеют говорить подобным образом, давя железной логикой, как машина. Она призывала меня к активности, ждала решительных действий. Девушка не делала разницы между принятием присяги у Синих, безрассудным побегом, выводом из строя стражи ради снаряжения и повязок. Неимоверных усилий мне стоило выбраться из липкого кошмара, чтобы просидеть остаток ночи с открытыми глазами. Необходимость активности мне самому была ясна, но без подготовки или случая результат будет печальным.

Приступ гостеприимства так и не случился среди любителей синего цвета и лесного порядка. Ночью о нас никто не вспомнил, а весь новый день мы безуспешно пытались вступить в переговоры с местным лидером, ибо рядовые представители Синих глядели на нас, как на пустое место, статус, мол, не определен. Давно ушедшая в прошлое бюрократическая система процветала здесь пышным цветом. В очередной раз мне пришлось заметить, как у погруженных людей проявляется темная сторона, начисто подавляющая нравственность и разумность. Нас просили ожидать неопределенное время, пока идет «разбирательство», причем без участия главных лиц.

После очередного отказа решаю поделиться мыслями с Ваней:

— На мой взгляд, здесь применяется традиционный прием выдерживания в очереди, ради создания важности, демонстрации власти и еще невесть чего. И все обыски, допросы, принуждения, такая мерзость, поубивал бы всех, но это верх безрассудства, да и рука не поднимется.

Приятель согласно кивает, и осматривается, не желая провоцировать Синих нечаянным словом и говорит:

— Просто на мозги давят, чтоб не зарывались. Наверно лучше мне и не выходить отсюда, даже не знаю что хуже. Опоздаю, если еще денек балду пинать будем. А если бегом добираться, то умру уставшим, как говорится. Дрянь дело, — он глубоко вздыхает, нервно переступая босыми ногами. — Похоже здесь все сделано, чтобы тормозить нормальных людей.

— Считаешь себя нормальным? С их точки зрения ты бандит, разделавшийся с патрулем, да еще с подозрительным грузом за спиной, — на Ванино возмущение поднимаю ладонь. — Нет, сам так не считаю.

— Что, тоже подслушал? Или тебе открыто сказали.

— Ты о чем? Не улавливаю.

— Если вчера Синие сомневались, то теперь разбитый патруль, а точнее заставу, на нас списали. Будем теперь отвечать по полной. Не представляю как. Короче приплыли, хоть босиком удирай. Но они, как ты заметил, тормоза еще те. Пара дней у нас может и есть, хотя толку с того…

Вечером мы снова сидим у костра, грея чай и думая каждый о своем. Ситуация напоминает мне работу незримой, иной системы равновесия, стоящей выше местной, следящей за всеми, и лезущей без спроса в голову. На фоне успехов прочих путников, мой стремительный марш, без задержек на учебу и другие вещи, ломает устоявшийся порядок, превышая допустимое. Сейчас понимаю, что получил компенсацию, щедро заплатив самым дорогим, то есть временем странствия. Ноги тоже заплатили совой налог, хоть почти и не ходил. Пришлось сесть на голени, не самым удобным образом, но насладиться чаем помешал неожиданный ступор.

То самое равновесие или собственный внутренний голос ехидно начинает бормотать в голове:

— Вот видишь, сам все понимаешь. Негоже впереди всех бежать, будь добр, сбавь скорость. Людей сторонился, вот теперь и сиди в тесном кругу, постигай тонкости общения.

— Тьфу ты, сгинь, — вырывается у меня вслух, а мысленно продолжаю. — Интересно, здесь всех так накрывает, или это все-таки побочный эффект для не погруженных? Спасибо, что без зрительных галлюцинаций, — ступор прерывается, а Ваня недоуменно глядит на меня, не отрываясь от кружки.

— План созрел? — спросил мой друг по несчастью.

— План есть, подходящего момента нет. Или это просто плохой план, не знаю. Выберемся, но не сейчас, а пока можно спокойно еще посидеть у огня, подумать, — мой взор обращается на завораживающую игру опасной стихии.

— Притомило мне здесь штаны протирать и ноги камнями колоть. Как ты только можешь так спокойно рассуждать.

Чтобы разрядить обстановку обращаю внимание Вани на окружающее пространство, широко поведя рукой:

— Ты заметил, что люди в лагере, оплатившие проход, мало говорят, неохотно идут на контакт и вообще замыкаются? Понятно, что многие удручены после больших поборов. Все честно ждут своей очереди на сопровождение. Верят в помощь и одновременно презирают обладателей силы и власти. Про отрабатывающих сомнительную услугу, вообще молчу. Там совсем депресняк. И ни одного бунтаря в их рядах. Другими словами, помощи ждать неоткуда.

Ванек ерзает на бревне, внимательно слушая, и подбросив охапку веток в огонь, внезапно изрекает, в несвойственной для него манере:

— Да чего с них взять, эгоисты. Надеются урвать свой кусок, хотя и мы не лучше. Правда объединились вроде как… Бредово получается. Синих здесь десяток, не больше, а в страхе такую толпу держат, даже не считал, — мой попутчик громко чешет лысую голову, словно ускользнувшую мысль пытается достать. — Может так и должно быть. Спасайся сам, а остальные подтянутся, если захотят.

Погреться и понаблюдать за вечерней жизнью лагеря нам помешали. Меня зовут к лидеру Синих двое подошедших охранников. Все под тем же синим тентом сидит никто иной, как Ставр. Мне кое-как удается сдержать смех, от здешней системы секретности. Правда мог бы и раньше догадаться, вряд ли тайный лидер способен безвылазно сидеть в палатке. Вместо избитой темы проникновения и канувших в небытие патрульных, он начинает выпытывать у меня сведения о ранце-холодосе. Проблема кроется в сложности вскрытия контейнеров. Лидер почему-то считает меня более сговорчивым, и сначала подкупает, потом объясняет, а под конец начинает угрожать. Наивный, как в глупом кино, думал, что соучастник странной акции посвящен во все тонкости.

— Либо ты чокнутый псих, либо в правду ничего не знаешь, — говорит лидер Синих, устало присаживаясь в самодельное кресло. — Если бы чушь тогда не нёс, мы бы нашли нормальный выход, отправили бы утром с одной группой. А так нет. Мы эти контейнеры все равно откроем, не с тобой, так с дружком твоим, или еще как, — он тянется в мою сторону и начинает вкрадчиво говорить, до мурашек по коже. — Но сможешь ли потом с этим жить?

— Стоп, — мне надоел этот спектакль. — Ставр, по-моему, ты заигрался. Тебе так не кажется?

— Э-э, не дерзи. Мы тут не в бирюльки играем, а серьезными вещами занимаемся. Жизненно важными.

— Ладно, пусть так, — мне стало интересно понять логику глубоко погруженного. — Просто скажи, ради чего тебе это надо? Неужели нравится? Уверен, что пару недель назад ты шел к вершине, и не собирался вовлекаться во все эти расследования, допросы, конвои и другие избыточные занятия. Избыточные перед главным, от чего отказался.

На лице моего собеседника и тюремщика отображается великая скорбь, словно ему сообщили о зря прожитой жизни, однако он заглушает это чувство:

— Что бы ты понимал, малец. Считаешь, у наших парней нет возможности во время сопровождения группы взять уйти на вершину? Просто им это не нужно. Опасно, рискованно, и вообще, говорят наверху ничего нет. А здесь есть, и за это надо держаться, сея всеобщее благо, чем бы оно тебе не казалось. Понял?

— Понял, но немного другое хотел. В чем причина такого выбора? Может мне самому захочется.

— Молодежь… Не видишь еще все изъяны мира и людей, а мне они очевидны. За людским стадом должен кто-то присматривать, направлять и наказывать, куда ж без этого. Прутся, не зная дороги, кругами ходят, делают что хотят, рискуют без пользы, а мы во всем порядок устанавливаем. Нравится мне наверно, реальное благо приносить, даже если народ того не разумеет.

— Да уж, спорить не стану. Но по мне, вы отнимаете у путников возможность получать уникальный опыт, и свободу выбора сокращаете. Большинство слишком узко смотрит, чтобы найти лазейку в вашей системе, но таковые есть. И просто боятся, им бы поблажек больше.

— Опасные речи ведешь, малец.

— Уже закончил, а слова при себе оставлю. Кто чокнутому поверит. Ладно, подумаю до утра над порядком, и над грузом моего приятеля. На ночь такие важные дела не делаются.

Врать и играть с огнем мне решительно не хотелось, урок пошел впрок. Просьба отсрочки до утра, на удивление срабатывает. Ставр соглашается, ибо условно зависит от меня. Его искаженное глубоким погружением восприятие мира порядочно озадачило меня. Такая дикая философия кажется мне признаком новых методов воздействия следящей системы на умы путников, ведь год назад подобного не наблюдалось. Возвращаюсь к приятелю, думаю о последней возможности выкрутиться, ибо обман раскроют, а дальше… Лучше даже не предполагать.

Потребность перемен

Навязанный мне судьбой напарник не скучал у огня в одиночестве. Непонятно почему, он уступил наше местечко Валентину с Эшли. Сам же Ванек сейчас скромно ютится под тентом, молча наблюдал за жаркой дискуссией. Наверно она согревает не меньше оставшегося в стороне костра, и мне кажется неуместным разрушать творящуюся сценку. Ум моментально отвлекается от тягостных мыслей, с любопытством вникает в суть беседы. Ваня понимает мое странное поведение, и шепотом рассказывает предысторию. Неумолкающие чудаки, один другого краше, игнорируют мое поведение, разве что Валентин напор речи сбавляет, переходя на новую тему.

— Как же ты не понимаешь? — снова вспылил музыкант. — Каждое странствие необходимо правильно завершить, покинуть дикий мир и вернуться туда, откуда явился, а избежать этого возвращения невозможно, пусть оно и имеет разную форму. Поэтому незачем заморачиваться с иными, конкретными целями. Важнее сам процесс.

— Твоя логика мне понятна, только все равно не могу разделять идею абстрактных странствий, — отвечает хиппи, меланхолично распутывая колтун в прическе.

— Ее не надо сразу разделять. Попробуй примерить и пожить иначе. Нет жесткой цели, значит нет пустой важности, и нет проблем, как у нас сейчас. Разве плохо?

— По-твоему, нам был лучше развернуться перед Синими, и последовать в любое иное место, лишь бы продолжать идти? А как же та гора? Ее тату на моем плече каждое утро станет напоминать о несбывшемся.

— Кто сказал, что каждому непременно нужна именно та вершина? — не унимается Валентин. — Если новая цель возникнет сама собой, так даже интереснее. Ведь мы не как все. Можно, и даже нужно быть оригинальным во всем. По-моему, так можно найти нечто действительно новое, получить уникальный опыт, открыть в себе новые качества, если с радостью пойти куда глаза глядят, доверившись наитию. Шире смотри на мир, а с другой стороны может быть и иные пути приведут на вершину. В любом случае надо менять что-то прямо сейчас, ведь мы в западне.

— Слова красивые, только на практике можно и в тупик прийти. Разочароваться, заблудиться, выбиться из сил, и в итоге остаться ни с чем. Знаю, что ты скажешь, нужно якобы рисковать.

— Не обязательно подвергать себя смертельной опасности. Для интересного и необычного путешествия требуются перемены, шаг в сторону от обыденности. Посмотри на несчастных в этом лагере. Они идут в одну и туже сторону, надеются на чудо, но даже не догадываются о возможности перемен, чтобы порадоваться иному пути, новым впечатлениям. Упертые.

— Согласен. Прогресс требует изменений. Сам себя всегда переделываю. Только вся эта философия разбивается в пыль под всеобщей косностью. Думаешь многие, даже в этом лагере, болтают вечерами на схожие темы? Одни сплетни, да перемывание костей, ты уж извини за прямоту.

— А нам и не надо за собой массы вести. Каждый сам себе властелин или холоп. И черт с ними, если хорошему примеру не последуют. Мне и одного единомышленника хватит, а куча последователей ни к чему, с ложным эго у меня полный порядок. Ну, убедил?

— В чем? — на внезапный вопрос Эшли, музыкант хватается за голову в исступленном жесте. — Не важничай, сам же говорил. Ясно мне все. Сейчас пойду, что-нибудь поменяю. Ты со мной?

Они дружно покидают наш, почти догоревший костер, оставив на душе противоречивые чувства, а в голове призрачные сомнения в разумности собственного путешествия. Вопреки раздирающим меня сомнениям, остается уверенность в железной логике следящей системы. Ее заложенные программы с условиями победы просто не могут быть гибкими, изменчивыми, как человеческий разум. Поэтому победы на личном фронте, в областях смены стереотипов и поисков неведомого, как в парке, так и внутри себя, не считая сопротивления чужим порядкам, вряд ли обеспечат выигрыш во всем путешествии. Решив, что парни заблуждаются, по меньшей мере в контексте парка, мне удается привести мысли в порядок, ибо отстраненность начала реально мешать, и сесть обдумывать свой собственный план. С запозданием думаю, что последние полдня мне была совершенно безразлична своя судьба, но о таких вывертах не думал, когда пси-закладку ставил.

— Эй, тсс… — шепотом подзывает меня Ваня, с видом шпиона, да еще из-за дерева выглядывает. — Подтягивайся сюда, тут шанс наклевывается.

Ничего не понимаю, но поднимаюсь и следую за скрывшемся в кустах попутчиком. Долго не могу нагнать Ванька, а он ломится через заросли как танк, и лишь через три сотни метров, когда мои ноги уже стенают от болезненных уколов шишек и камней, наконец замирает. Сразу замечаю пламя костра, слышу непринужденный разговор, хотя смыслы его не ясен. Обчищенный владелец холодоса хватает меня за плечи, вынуждая пригнуться, и будто залечь в засаде.

— Гляди, они сами по себе, а может заплатили, не знаю, да и не важно. Видишь какие у них палатки? — спрашивает Ванек, и сам тут же отвечает. — С этими, как их, предбанниками короче. Ты же понимаешь, что не видать нам своей поклажи. Припашут завтра и привет.

— К чему ты клонишь? Все в кучу собрал. Но кажется догадываюсь…

— Правильно догадываешься, — Ваня перебивает меня. — Это еще те лопухи. Как заснут, берем их обувь, рюкзаки и чешем как можно дальше. Видишь, они все вещи в тех предбанниках оставили, даже застежками жужжать не надо, — неудачливый тяжеловоз что-то еще бормочет, но мне его уже не слышно, ибо задумываюсь о жутком выборе.

— Остановись, — говорю Ване, почти неслышно, и тычу его в бок. — Ты не думал, что из-за нас они сами дальше пойти не смогут? Не думаю, что наша зыбкая свобода стоит неприкрытого ограбления. Мы не можем опуститься до уровня Синих. Это все равно что псу в ответ лаять, причем на кого-нибудь другого, кто послабее.

— Это ты не понимаешь. Здесь такие порядки, что либо ты, либо тебя, или ждешь пока нас в расход пустят? Не сомневаюсь, тому усатому стремно не будет. А эти разгильдяи в следующий раз умнее будут, и вообще, мы же их не того, ведь не злодеи же мы с тобой.

— Нет и нет, — отвечаю Ване, понимая, что принцип оскверненного отчета о путешествии ему бесполезно объяснять. — Меня наизнанку вывернет, если чужим добром пользоваться буду без спроса, да еще понимая, что незнамо кого пути лишил, — вижу нездоровый блеск в глазах попутчика, содрогаюсь от мысли, что он может быть под контролем системы, поэтому соображаю, как бы спасти положение. — У меня есть более гуманный и практически идеальный план, — вру и не краснею, да и в темноте не видно. — Кстати, ничего, если ты донесешь только половину груза?

— В смысле? Лучше весь, но в инструкции вроде есть такая пометка. Что-то мне это не нравится.

— Не волнуйся. Твой план еще хуже, ибо ты только нас спасаешь. Ладно, возвращаемся, и посиди пока у нашего костра.

Заговор

Ночь уже давно началась, все-таки задержались мы с Ваньком, и хорошо, что дров не наломали. Лагерь наполнен звуками, вернувшихся с людей, которые смирно отрабатывали путевку к вершине или просто балдели в ожидании. Не знаю что именно меня вдохновило, наверно все разом под соусом страха о будущем, но в уме родился достойный замысел. За прошедшее время мне удалось выяснить, что наши вещи держат в капитальном сооружении. Еще в день прибытия мы с Ваней заметили несколько землянок, одна из которых всегда охранялась. Простая импровизация на ходу показалась наилучшей идеей, и опорой ее должны были стать людские слабости, помноженные на помутнение разума в погружении. И если Синие уже предали идею покорения вершины, то и нынешнюю игру способны оставить. Додумываю план по пути к землянкам, стараюсь не думать о последствиях, наблюдая себя со стороны, отстраненность мне в помощь.

Охранник с уставшим лицом замечает мое неспешное приближение и резко говорит:

— Чего шатаешься, тебе здесь делать нечего. Возвращайся на свое место, а то еще и штаны отберу.

Перехожу в роль лихого проныры, тихим голосом отвечаю стойкому стражу:

— Знали бы ты, какое богатство стережешь, и ладно бы для себя. Когда ваше руководство с замками справится, мало никому не покажется, могущество, понимаешь ли, вещь коварная, даже игра в ваш военный театр скучной покажется.

Из-за соседней землянки выходит второй сторож, и грубо меня одергивает:

— Надеешься нам головы задурить, на допросе таким разговорчивым был бы. Станешь тут крутиться в яму посадим, — он опирается обеими руками на боевой шест, буквально испепеляя меня взглядом. — Да-да, не зыркай, без штанов посадим, и муравьев подселим.

— Прежде чем сажать выслушайте предложение, — говорю, обращаясь сразу к обоим охранникам. — Вы просто даете нам наши вещи, половину контейнеров и мы вместе покидаем лагерь, — мне понадобилось поднять ладони, прося не перебивать. — Мы, в свою очередь, отпираем контейнеры, но у нас только половина пароля, в этом и загвоздка, до второй его части нужно еще дойти. Два комплекта военных экзоскелетов из гибридного волокна ваши. Понимаете, какая это сила? Отдать ее любому начальству, непростительная глупость. Равно что выкинуть.

Парни явно нервничают, во взглядах появляется сомнение и отблеск желания обладать. Мне отлично известно, из множества книг и фильмов как сила и могущество манят людей, увлекая с верного пути, отвращая от любых целей. Прием грязный, но злого умысла у меня нет, также как и паролей, а содержимое пришлось из головы выдумать. Импровизация — мой конек, как оказывается не только на концертах. Думаю, главное выйти на простор, а там видно будет. Истинный груз для меня загадка, и приходится надеяться, что его можно трясти, в случае быстрого бега. С запозданием понимаю, что в идеале нужно вернуть контейнеры Ване, но загадывать преждевременно.

Охранники прекращают шептаться, и видимо придя к обоюдному согласию, выбираются на освещенное пространство. Наиболее разговорчивый обращается ко мне:

— Через десять минут ждем здесь, уходить будем сейчас, но груз понесем мы, — он не дает мне возразить, погрозив увесистой тростью. — Ботинки потом отдам, все, не мешайте собираться.

Ваня, с виноватым видом, сидит у костра, похоже совсем скис после своего то ли помешательства, то ли проявления настоящего характера. Мне остается прийти с ним к взаимопониманию, так как мы теперь повязаны одним делом и одной целью. Прежде чем посвятить его в подробности авантюры, подбираю подходящие слова, ибо считаю нечестным распоряжаться чужим имуществом, ценой в судьбу или жизнь, если верить Ваниным словам. Но дело сделано. Мое предложение вызывает на его лице бурю эмоций, прибил бы на месте, не будь мы знакомы, хотя четверть часа назад уже предупреждал его, видать не поверил.

Сначала он молчит, хватая ртом воздух, от возмущения, но потом торопливо шепчет:

— Ненормальный, как ты можешь так вещами разбрасываться?. Мне казалось, ты не всерьез говорил. Они же прихлопнут, когда ящики вскроют. Ты просто псих. Мне тогда точно не рассчитаться с долгами. Хотя нет, что-то меня занесло. Пароли-то мне не известны, — Ванек истерически начинает хохотать.

— Вот видишь, все ты верно понял. Для чего тебе контейнеры, если завтра с нами невесть что собираются сделать. И поверь, все останутся целы, у меня всегда так, по жизни, — после моих слов Ванек успокаивается, приходя в свое нормальное состояние. — Это хоть какой-то шанс, чем просто ждать или грабить невинных человечков. Кстати, прав Валентин, хоть и чудак, каких мало.

Побег

В условленное время мы подошли к землянке, где топчутся от нетерпения уже бывшие охранники, нынешние дезертиры. Они успели поделить груз между собой, сняв верхние модули ранца. Все мои вещи, включая обувь и даже шляпу, лежат рядом неопрятной кучей. Низкий, коренастый человек назвался позывным «Жук», после чего торопит нас с выходом. Ваня остается без ноши. Мне кажется это неразумным. Напарник, повинуется моему жесту, по-хозяйски заглядывает в землянку. Спустя считанные секунды, он выскакивает наружу, с первым попавшимся рюкзаком, чем-то прогрохотав внутри. Жук шипит на нас за неловкость, и через пару мгновений мы уже крадемся вдоль одиночного холма по условной границе. Продравшись через молодой ельник, мы покидаем изрядно надоевшее местечко.

— Эй, слышишь? — тихо окликает меня Ваня. Какой-то звук сзади, и он приближается.

— Все в стороны, лицом в землю и не дышать, — мгновенно реагирует Жук.

Припаю к земле, ощущаю себя озорным подростком, ограбившим соседский сад, и теперь удирающим вместе с сообщниками, но коленки не трясутся, ибо стараюсь смотреть на все со стороны. Просто трудно всерьез воспринимать приключения в парке. Совсем рядом шуршит трава, раздается хруст шишек под ногами, короткий «Ой.» и звук падения. Дезертиры выбираются из кустов, давая понять, что опасность миновала. В темноте, рассекаемой тремя лучами фонарей, трудно что-либо понять, только слышится сдавленный смех Вани.

— Какого лешего вы здесь делаете, олухи?. — громкой шипит неизвестный мне дезертир. — Валите назад в лагерь или куда угодно, — он нагло светит фонарем прямо в лицо Валентина.

— Ага, и поднимайте тревогу, — умная мысль вовремя посещает меня. — Следили за нами?

— Мы не нарочно, и никто не заметил. Эшли предложил сделать нечто необычное, поэтому вместо бара позвал меня на холм. А там мы решили постоять на голове. Он парень ловкий, а мне оставалось только лежать. Увидели ваш побег сверху, и решили, не упускать шанс.

Эшли перестает чистить свой невообразимо цветастый наряд, и нерешительно говорит:

— Тревогу поднимать не станем. На мой взгляд нет ничего плохого, если мы пойдем за вами, — в ответ на его слова Жук нервно разворачивается, уходя в чащу и призывно машет нам рукой.

Через час непрерывного бега рысцой, по пересеченной местности, мне уже трудно определить наше местоположение, особенно в темноте хвойного леса. Лучи фонарей кое-как освещают узкую тропу, позволяя не спотыкаться на каждом шагу. Но остальное пространство остается скрытым от наших взоров. Начинает сказываться усталость от отсутствия сна. Привычка к режиму впервые играет против меня. Приходится сосредоточенно дышать, благо что научился. Одновременно отгоняю шальную мысль, призывающую меня тюкнуть этих изменников по головам, хотя и понимаю, что они сами на все способны, поэтому на ходу всё-таки подбираю крепкую палку.

Мрачный лес заканчивается, и наша разномастная группа выбегает на простор бескрайней долины. Яркие звезды в безоблачном небе, с половинкой луны освещают силуэты лысых холмов слабым, призрачным светом. Под ногами теперь шелестит густая трава, а разгоряченную голову обдувает легкий ветерок. Мне становится гораздо легче, к тому же Жук сбавляет скорость. Улучшив момент, подтягиваю пояс рюкзака и лямки, соображаю, что его вес не изменился. Значит все вещи остались на месте. Только карту жаль, что усложняло дальнейший поход, вряд ли ее на место вернули.

Все шло по плану, пока мы не выбежали к броду через широкий ручей. Жук заявляет, что у нас нет времени искать иную переправу, а двигаться вдоль небезопасно. С горем пополам мы переходим на противоположный берег, по пояс в ледяной воде. Спазм мышц в ногах наконец унимается и меня посещает неприятное сомнение. Во-первых, мы с Ваней не задали собственный маршрут, и кто знает, куда нас ведут. Во-вторых, здесь может начаться территория Вольных странников или Красных. Вряд ли поблизости есть бесхозные земли. Выныриваю из внутренней болтовни и ускоряюсь, дабы догнать предводителя.

Выразив свое беспокойство Жуку, получаю пренебрежительный ответ:

— Не боись, все под контролем. Ночью нормальные люди спят, а не по лесам шастают, — он вытирает пот со лба, шевелит половиной ранца за плечами, поправляет одежду и совершает еще массу движений, наверно сбивает волнение и пытался перевести дух. — Сейчас еще чуток пробежим, а дальше покажешь куда надо.

Наш нескончаемый марш-бросок, среди низких холмов, разбросанных по странной степи, продолжается уже обычным шагом. Валентин с приятелем плетутся сзади, почему-то не решаясь уйти в неведомые края, как хотели вечером. Тем временем горизонт начинает едва заметно светлеть. Внутренний голос просто кричит о необходимости отделиться, но тогда Ване с долгами не расчитаться, одно это и сдерживает, ибо понимаю, что это мои мысли. Невольно вспоминаю свой первый поход. Все было просто и мирно, и в тех райских условиях все равно умудрился сойти с пути, а теперь, приключений полные штаны. Остается тешить себя давешней мыслью, что любой шаг, даже самый странный, приближает меня к вершине.

Светлые

Жук, как одержимый, продолжает уводить нас к востоку. Тропы уже давно нет под ногами, и мы неспешно бредем след в след вдоль леса, стоящего на краю долины. До моего слуха доносится звук явно не природного происхождения. Это замечают и все остальные, начинается тихий ропот голосов. Ведущий подает знак тревоги, и выключает фонарь. Наша группа скрывается в густом ельнике, правда не вся. Эшли с Валентином устали играть по неведомым им правилам, невесть во что. Приятели дают деру, лишь звук брякающей мандолины остается нам на прощание, да еще какой-то мешок отрывается от рюкзака, но Эшли уже не возвращается за ним. Мне сразу думается, что они поступили верно, но сам сижу как приклеенный и не могу понять, что теперь делать.

Ваня с дезертирами игнорируют бегство попутчиков, не желая выдать себя в непонятной и от того еще более опасной ситуации. Мне тоже пришлось юркнуть под пышные ветви раскидистой ели и обратиться в слух, затаив дыхание. Звук походит на писк электронного датчика. Частота его сигналов становится интенсивнее с каждым мигом. Сквозь колючие ветви мне становятся видны шесть рослых фигур, одетых в свободные светлые одежды, отчетливо выделяющиеся на фоне алеющего востока. В голове зудит странное воспоминание, словно нам доводилось встречаться, не в жизни, так в прошлом путешествии, но сосредоточиться не получается. Тем временем незнакомцы направляются прямиком в нашу сторону уверенным шагом.

— Сидим тихо, авось пронесет. Не шевелиться, кажись это Светлые засранцы, — шепчет Жук, вжимаясь в землю. — Дешевле спрятаться. Говорят, что они начисто отмороженные.

Не пронесло. Шесть силуэтов встают прямо перед нами. Один из них, наконец, выключает сигнал датчика-пеленгатора, надрывно пищащего все последнее время. Мне тут же становится ясна простая истина, что источник сигнала для перехвата оказался у кого-то из нас. Но искать подставного игрока или жертву обстоятельств уже поздно.

Один из пришедших начинает говорить громким и насмешливым голосом, как по писанному:

— Выходи курьер, мы тебя все равно нашли. Отдай посылку по своей воле и будь свободен. Волос с твоей головы не упадет, мы свой устав чтим, будь уверен.

Жук неуверенно тянет хорошо выстроганную дубинку из-за пояса, но его напарник останавливает этот бесполезный жест отчаяния. Мне обидно за очередной прокол, ведь снова подставил Иванушку-дурачка и собственное путешествие висит на волоске. К моему удивлению Ваня спокоен, в отличие от наших стяжателей могущества, да и меня самого, если честно. Он первый поднимается на ноги, видимо признав своих заказчиков, ведь он действительно курьер. Тяжеловоз манит нас за собой, уверяя, что со всем разберется.

Стоящий впереди всех человек в светлых одеждах восклицает:

— О. Так ты себе подручных нанял, ну даешь. Мы тебя одного искали. Чего улыбаешься? Рассчитываться с тобой нам приказа не давали.

Немного помявшись и обернувшись в мою сторону, словно ища поддержки, Ваня произносит:

— Брехливые вести не лежат на месте, — и выразительно глядит на человека в просторном костюме.

— Это что, пароль, что ли? Ну, ты брат шутник. Мы такой ерундой не маемся. В принципе можешь прямо отсюда топать. А твои грузчики-помощники пусть свой долг дальше исполняют. В поднебесье отправлять их не станем, считай это жестом доброй воли, — он разводит руки в стороны, демонстрируя широту своей светлой души. — Причинять добро — наша главная цель и задача, — он откашливается и говорит в мою сторону. — Пройдемте с нами, голубки.

Попытку Жука что-то ответить в свое оправдание прерывает рослый Светлый засранец, перекинув из одной руки в другую самодельный боевой посох с мощным наконечником. Мою персону тоже собираются увести за компанию. Видимо они не хотят разбираться, кто что несет и вообще наши личности с судьбами мало интересовали сильных мира сего. Ваня в замешательстве хватает меня за локоть, не пуская вперед, и с силой тянет на себя, едва не ломая руку.

— А как же долг? —хрипя от натуги бормочет мой попутчик. — Он теперь закрыт, если вы меня отпускаете? И оставьте моего приятеля, у него нет контейнеров, все у этих двух.

— Какой еще долг, мы только делаем свою работу, — Светлый резко разомкнул захват, позволив нам неуклюже завалиться в траву. — А ладно, можете быть свободны. Эй, вы плебеи, — кричит Старший мародер, обращаясь к бывшим Синим служакам. — Прекращаем шептаться, шагаем вперед, — ловко крутанув посохом он поворачивается ко мне с Ваней, давая понять конечность своего мирного настроя.

Жук подчиняется превосходящей силе, в отличии от своего товарища. Бывший охранник припускает в сумрачную даль, раскачивая два модуля холодоса, закрепленные тросом. Ему и десяти шагов не позволяют сделать. Низкорослый Светлый спутывает ноги двойного дезертира метко брошенной веревкой с грузиками. Падение выходит болезненным, и сопровождается непонятным хрустом, но система безопасности не активируется. Пока он стонет и извивается, ему уже вяжут руки, оставив в статусе грузовика. Прикидываю как бы самому сбежать без последствий, и наконец вспоминаю, что видел собрата этих лиходеев в здании «Восхождения», но толку от моего знания сейчас нет.

— Ты все еще здесь? — предводитель Светлых глядит на Ваню, уперев руки в бока. — Если не знаешь чем заняться, мы тебе легко поможем.

Обманутый курьер стоит в ступоре, с выражением краха всех надежд на лице. Приходится взять инициативу в свои руки. Разворачиваю Ваню на месте, и схватившись за сцепленные спереди лямки, буквально силком увожу его за собой. Для меня недопустимо упускать мимолетный шанс продолжить путешествие, хорошо, что сам не растерялся. Через десяток шагов Ванек нагибается и на ходу хватает потерянный Эшли туго набитый чехол, видимо из желания возместить отобранный груз, а мне приходится подогнать своего приятеля, чтобы не мешкал. Мой торопливый шаг переходит в бег. За спиной, вопреки здравому смыслу, мерещится погоня, заставляющая ускоряться не оборачиваясь. Ночной переход истощил силы, но адреналин еще бурлит в крови, подстегивая нас двигаться дальше. Спустя четверть часа мы валимся на землю, как спиленные деревья.

— Все, довольно, — говорю Ване хриплым голосом. — Не будем изображать из себя одержимых. Им правда нет до нас никакого дела.

— Ага. Только давай уберемся из этого местечка стремного, — мой приятель расслабляется, не решаясь пока вставать. — Похоже, труба мне. Не свали те обормоты, можно было бы силами потягаться.

— Сомневаюсь. Мы тут все обормоты, а у Светлых выучка что надо. Забудь про свой долг. Пока что ты цел, а дальше поглядим, — лежать на траве оказывается холодно и мокро, поэтому встаю чтобы осмотреться. — Давай до тех трех деревьев доберемся, там и передохнем, а то здесь правда неуютно, и давай эту штуку тебе над клапаном верхним привяжу, чтоб в руках не тащить.

Воля

Когда мои глаза открылись, солнце стояло в зените, отбрасывая пятнистую тень от листвы, на тонкие стенки нашей палатки. Как мы ее установили вспоминалось с трудом, и ведь нашлись еще силы. Зато на спальный мешок энтузиазма не хватило, потому что он так и лежит свернутым у ног. Ваня еще громко посапывает, беззаботно развалившись во всю ширь моей маленькой палатки. Сломанный режим выбил меня из колеи, даже умываться не хочется. Выбираюсь наружу, и усевшись перед входом пытаюсь собраться с мыслями. Сразу приходит радостное озарение. Несмотря на неприятности мы в пути и не зависим от чужой воли, только потеря холодоса грозит Ване, но в будущем, до него еще далеко. Сам себе улыбаюсь, вдыхаю свежий, уже горячий дневной воздух и встаю во весь рост, дабы осмотреть место стоянки.

Смешанный лес в распадке между двумя плавными холмами успокаивает тихим шелестом листвы. От земли, почти лишенной трав, исходит приятное тепло. На память приходят образы из детства, проведенного в знойных степях, где также пахнет пылью и сухой растительностью, а стрекот кузнечиков порой оглушает, особенно в полдень. Ни одной тропы в обозримом пространстве, также как и намека на ручей. Все обстоятельства вынуждают меня идти дальше, взяв условный ориентир на вершину, по сторонам света. Карты нет, но мне все равно, ибо это не самое худшее. Остается только разбудить Ваню и вперед.

— Подъем приятель. Хватит мять мою палатку. Ты уже на второй круг сновидений пошел.

— М-м-м, — бурчит упитанный лежебока. — Закрой, закрой, светишь, — он прячет лицо в ладонях и отворачивается как домашний кот.

— Ваня, мы заблудились, не воды, нет дороги, враги на хвосте, — мне уже смешно, но приятель не отзывается.

— Здесь нельзя заблудиться, — неожиданно выдает он и начинает храпеть.

Озадаченно замираю в смятении. Мне хочется выволочь Ванька наружу и расспросить, но жалею человека, явно вымотанного неправильным дыханием. Как ни странно, весь ночной забег помнил о новом навыке и сберег энергию. На самом деле волноваться излишне. В худшем случае, роль ориентира выполнит граница парка. Мой свободный от оков разум напоминает, зона путешествий заключена в кольцо отвесных скал, таких же рукотворных как все здесь. Его размеры не так уж велики. Хороший ходок за две недели диаметр одолеет. В любом случае, если долго и упорно двигаться в одном направлении, упремся в границу, и относительно сторон света, попадем в центр, к вершине. Но такая стратегия сразу кажется мне нерациональной, поэтому пока не спешу с решениями.

К тому моменту, когда уже горел костер, была добыта вода и готов обед, Ваня покинул страну грез. Несмотря на заплывшее лицо и пожеванный вид, он отдохнул, и сейчас направляет все свое намерение в сторону еды. Неудачливый курьер даже не понял, что ест мой паек, ибо в прежнее время не одобрял его вкус. Это добрый знак. Мне думается, что парень принял ситуацию и не печалится о вчерашнем, а то некоторые от мрачных мыслей не только аппетит теряют, вовсе места себе не находят. Решаю позволить своему другу по несчастью спокойно насытиться, отложив вопросы на потом.

Ваня первым заводит беседу, полностью опустошив емкость с обедом:

— Какая же лабуда вчера получилась. Мне иначе сделка представлялась. Опять грабеж какой-то вышел, — он неожиданно горбится, благостное настроение испаряется, и начинается поток возмущения. — Если контейнеры налево уйдут, в чем не сомневаюсь, мне лучше руки на себя наложить. На груз так-то наплевать, пусть хоть кому достается. Лишь бы долг закрылся, ох… Говорили, что меня по пути к точке назначения встретить могут, но не так же. — Ванек утыкается лицом в колени. — Хоть ложись и помирай.

Приятель снова меня удивляет своим восприятием реальности, несмотря на глубокое погружение. Возникает желание ободрить его и переключить внимание на текущие задачи. Подозреваю, что Ваня загрузил себе пси-закладку, вроде одержимости или чего похуже, ради своего странного дела. Страшно подумать, какую легенду додумал его логический аппарат, выстраивая последовательную цепочку в голове и ради объяснения событий. Не будь наш мозг так хитро устроен, мы бы здесь тихо сходили с ума, путаясь в искаженном восприятии, задвинув восхождение в пыльный угол разума, впрочем, этим здесь многие страдают.

После неловкой паузы, и лихорадочных соображений, нужные слова находятся сами собой:

— Нет смысла волноваться по поводу уже случившегося. Ты живой, здоровый и даже сытый. Выкрутимся. Лучше не трать силы на эмоции, все равно сейчас ничего не исправишь.

— Хотелось бы верить, только все равно стремно. Хочется забиться в какую-нибудь щелочку, чтобы никто не достал, и не возвращаться никуда.

— Ты слишком привязан сам к себе, вот и жалеешь. Отстранись от ситуации и себя, — меня внезапно прорывает на откровения, ведь серьезно готовился. — Когда проходишь сквозь ад, продолжай идти до конца, ибо обратный путь ведет на повторный заход. Надо оно тебе?

— Знаешь, у меня и хорошие новости есть. Мы когда из лагеря Синих драпали, ты меня в землянку отправил что-нибудь взять. Чтобы порожняком значит не идти. В горячке не посмотрел, а вчера перед сном залез в рюкзак, очень уж он плотным показался. Короче говоря, там портативный репликатор из универсального ремкомплекта. Вещь потрясная, но сложная. А в чехле, который те балагуры потеряли отличный спальник, прям для меня.

Приятель не на шутку меня удивляет. Пока мои руки наводят порядок на импровизированном столе, в уме возникает логичный вопрос:

— Это безусловно здорово, но какой от него прок? Ему расходники нужны, и без инструкции не разберешься. Разве только обменять в лагере. Но сомневаюсь, что найдутся желающие, и вообще, у меня теперь к большим стоянкам стойкое неприятие.

Ваня прижимает реквизированный рюкзак к себе, поглаживая верхний клапан, и отвечает мне вдохновенно-сладким голосом:

— Все равно заберем, трофей однако. Кажется мне удастся с ним поладить. А ты все стоянки под одну гребенку не греби. Меня поучаешь, а сам…

— Ладно, поглядим. Сегодня никуда не пойдем, нам много мелочей предстоит сделать. Собирайся, двинем в лес промышлять. — мои слова звучат убедительно, потому что Ваня деловито поднимается, являя собой образец бескорыстного помощника.

Бытовые хлопоты

После мирного сна на воле, моя голова была полна отличных идей для дальнейшего путешествия. Сытый Ваня оказался сговорчивым и соглашался на все, ибо не видел дальнейшего пути без груза, то ли утраченного, то ли врученного по адресу. За сбором ежевики, без лишних споров, мы решили обходить ближайшие стоянки, в случае малейшего подозрения о контроле над ними одного из враждующих сообществ. Мой приятель согласился сохранить оставшиеся рационы, в пользу даров леса. Кто знает, когда в следующий раз удастся пополнить запас, а ягоды, грибы и дикоросы, можно набрать прямо сейчас, чем мы и занялись до вечера. Мысленно радуюсь, что взял достаточно гибкой тары, способной к твердению, так что за сохранность продуктов можно не волноваться.

Собирательство, как всегда, пробуждает скрытые инстинкты и азарт, который уводят все дальше и дальше в чащу. В светлом лесу было сложно заблудиться, а чтобы вернуться, достаточно пойти вниз, по пологому склону. На мягком ковре из мха и опавших листьев то и дело выглядывают шляпки белых грибов, лисичек и подберезовиков. Они ловко прячутся, укрываясь ветвями кустов или листьями папоротника, но это только умножает интерес. В какой-то момент ноги выводят меня к зарослям спелой малины. Аккуратно избегаю шипов. Медленно двигаюсь вдоль кустарника. Развернутый пакет постепенно наполняется, согласно старому доброму правилу — одну ягодку собираю две съедаю сам. Вспоминается беззаботное детство, когда меня не напрягали сложные цели и обстоятельства, а просто удавалось радовались жизни. В размышлениях и увлекательном сборе, время проходит незаметно.

Перед заходом солнца тешу себя малиновым ужином, иного не хотелось. Видимо отстраненность установилась криво, ибо ум жаждал вкусного разнообразия, поэтому не отказываю себе в собранной ежевике и сочных яблочках, которые посадили в парке на манер пригородных лесов во внешнем мире, и ради поддержки прожорливых путников. Собранной добычи уже хватает с избытком, и о голоде можно забыть. Ванек наконец оставляет никчемные волнения о своем холодосе. Он расслабленно валяется на собственноручно сделанной лежанке перед костром, дым которого, на редкость идет вверх. Приятель напевает что-то под нос, и тянется к трофею, с видом беззаботного отдыхающего, который ищет способ скрасить досуг. Мое нутро подсказывает, что напарник больше никуда не спешит, и меня это не устраивает. Приходится прояснить ситуацию.

— Долго засиживаться не станем. Ваня, слышишь меня? — приятель оставляет в покое репликатор, отставляет в сторону миску с грибами и черемшой. — Мне хочется вернуться к прежнему раннему режиму, так что пора ложиться, и зря ты так объедаешься.

— Знаешь, как вкусно. Не то что у Синих. Может еще здесь поторчим? Ни людей, ни преследований, обалденное место, хоть и до воды далеко таскаться.

— Ты же знаешь, мне нужно успеть к вершине. Отлично понимаю, что ты свою задачу выполнил, а если провалил, то в любом случае больше ничем не отягощен, можешь делать что угодно. Вот и предлагаю новую активность, чтобы скучно не было. И так долго отдыхали, хоть и в плену. По-моему, здесь все настолько непредсказуемо и зыбко, что ни одно место нельзя считать безопасным. Везде кто-нибудь да шастает, только мы не видим. Лучше всегда идти.

— Да у тебя, дружище, одержимость разыгралась, — усмехается Ваня. — Под каждым кустом поди синие повязки видишь, и белые балахоны за стволами… Успеем, если так надо. Но и о простых радостях не забывай, — он снова принимается уписывать грибы, теребя манипулятор репликатора.

— Время-то еще позволяет, просто слишком много непредсказуемых проблем. Вот и перестраховываюсь, идя с опережением. А недостаток радости меня не напрягает. Только не считай меня бездушным. Иногда могу отрешиться от чего угодно, ради цели. Наверно для меня сам путь потеха.

— Тебе надо было больше у костра сидеть, когда Валентин, в лагере Синих, свою философию разводил. Мощные споры устраивали бы. Он романтик еще тот, начисто отмороженный, и речи такие же. Ничего не понятно, зато интересно, — Ваня тихо посмеивается. — Да не хмурься, ты не такой псих. Если хочешь, то ложись, мне еще чуток повозиться с этой штукой хочется.

Улегшись в палатке, задумываюсь над истинной судьбой своего приятеля, над той, которая ждет его за пределами парка. Остается надеяться, что во внешнем мире, у него все наладится. Понимаю, что при всем желании глубоко погруженному здесь не помочь, пока он без памяти. Можно только поддержать в пути. Вопреки моему нежеланию иметь попутчиков, сейчас кажется предательством оставить Ваню в беде и одиночестве. Все-таки он похож на меня, в своей одержимости, пусть и другой, отработать неведомый долг. Может он один из тех, кому претят соблазны и искушения иллюзиями.

Разворачиваю спальник и ложу флягу с водой ближе к голове, вспоминаю что хотел сказать, и выглядываю наружу:

— Слушай Ваня, не знаю, какие у тебя были дела и долги, но пойдя со мной до конца, сможешь разделаться с любыми проблемами. Это редкая возможность. Расставаться с жизнью, или отдыхать сейчас, неуместно, а первое вообще невозможно. Хм… — понимаю, что сказал лишнее, но Ваня не заметил. — Поверь, после этого путешествия меня ждет большое будущее, давно о нем мечтаю. Вместо долгов перед тобой может появиться много открытых дверей к удивительным возможностям. Мне трудно все объяснить, но вряд ли с кем-то другим у тебя есть большие шансы на успех.

Озадаченный моими словами Ивашка, иначе и не сказать, ибо он напоминает сейчас ребенка, смотрит на меня с надеждой и сомнением одновременно:

— Слишком выгодное у тебя предложение. Подозрительным кажется. Откуда мне знать, что там впереди. Может лучше навсегда в здешних лесах остаться, на ягодно-грибной диете и подстилке из мха, — Ваня ерзает на своей лежанке. — Между прочим, не так уж и плохо. Но понимаю, скучно скоро станет, наверно уже завтра, — он тянется, неприкрыто зевая. — Ладно, сходим, поглядим на твое будущее.

— Никто тебе не говорит о выгоде. Впереди много труда и риска. Только оправданных, и ради благого дела, если коротко говорить. Выгоды вообще нет, есть лишь путь. И вопрос в том, нравится тебе по нему идти или нет. Ладно, до завтра.

Мне не хотелось тревожить заблокированное сознание человека представлением о внешнем мире и нагружать своим миропониманием. Ведь в восприятии Ивана существует только поход и ускользающее знание о своем прошлом, вместе с целью. Укутавшись в спальник, думаю о собственном будущем. Для меня-то восхождение даст быстрый старт в новой космической программе. Там требуются люди со сверхустойчивой психикой, не поддающиеся ментальному воздействию, стойкие и целостные как личность. Победа в путешествии просто подтвердит мои превосходные качества, в коих пока не сомневаюсь. Это куда выгоднее, нежели официальная учеба и тесты. Дошел, значит, годен.

Перед сном в голове роятся тысячи мыслей, в отличии от комаров, которых впервые удалось разогнать дымом костра. Силясь забыться, напоминаю себе правило: «Раньше встанешь — больше успеешь», поэтому будь добр, заткни внутреннего говоруна. На удивление врата сновидений оказываются заперты для меня, наверно из-за позднего пробуждения. Выбираюсь наружу, надеясь нагулять усталость. Ваня не спешит на боковую. Он запустил какой-то непонятный процесс в репликаторе, и сосредоточенно рисует на стволе дерева, не пойми откуда взявшимся маркером.

— Чего это ты? — спрашивает приятель, искренне удивляясь. — У тебя же всегда четкий режим.

— Сбой системы, бывает. Перенервничал за прошлые дни, а вчера вообще, сам помнишь. Раньше жил себе мирно, а тут такой водоворот. Зато не скучно. А иначе шел бы себе изо дня в день, как белка в колесе.

Ваня прерывает свое занятие, подняв взгляд в звездное небо, словно ища там вдохновение, и вернувшись к творчеству, неспешно говорит:

— Как по мне, в путешествии главное не нудные переходы и перевалы, а болтовня на стоянках, посиделки у костра, ночевки и пробуждения. Так во всем. Самое интересное, оно между рутиной. Наверно мне просто общения хочется. Так-то не скажешь, да? Ты меня мало знаешь пока, а в лагере Синих настроение было ни к черту, — мой приятель умолкает, уставившись на огонь, но не спешит заканчивать. — Топтание ног по лесам сразу подразумевается. Наверно для меня это повод, чтобы скоротать время в хорошей компании, — он усмехается. — Эк меня разобрало. Эх, надо правда с долгом успокоиться.

Меня приятно удивляет Ванино восприятие реальности, ранее не выдававшего столь занятные мысли. Внутренне согласившись с ним, хоть и не во всем, отвечаю:

— Возможно, ты прав, запоминается и радует не обыденное, а переменчивое. Но попробуй этих хороших людей найти, мне вот не удалось пока. А в одиночку только быстрые забеги устраивать. Впрочем, мне так и хотелось это путешествие провести. Даже не знаю теперь, прав ли, — зеваю и бормочу. — Похоже, Морфей зовет меня вернуться к теплому спальнику. Не забудь дверцу застегнуть, когда ляжешь.

Репликатор

Лекция по высшей математике казалась мне бесконечной. Внимание расплывается, не давая писать конспект. Внутренний голос вопил от ужаса, что знания проходят мимо ушей, а потом на экзамене все вылезет боком. Заметив среди одногруппников, знакомых из школы, и даже из музыкальной группы, понимаю, что сплю. Оказаться дома, за обеденным столом, после кошмара про университет, было приятно. Рука, сама собой тянется к ложке. Зачерпываю полную ложку борща, глотаю, замираю и выплевываю все назад, чуть ли не наизнанку выворачиваясь. Вспоминаю свой истинный тип питания, и понимаю, что продолжаю спать. Ехидный смех, возникшей на противоположной стороне стола девушки оператора, окончательно выводит меня из равновесия.

— Ты был так близок к правде, кода оценил умозаключения своего спутника, — говорит она.

— Тебя нет, исчезни, — отвечаю ей, но проснуться мне сходу не удается. — Отпусти, зараза, некогда этот бред смотреть, — слова с трудом выговариваются, и настроение у меня непривычно скверное.

— Как невежливо, а еще музыкант, и в космос стремишься. Что ты там вообще забыл? Холод, мрак, черные дыры, незыблемые и суровые правила всеобщего равновесия? Отдался бы течению. С таким-то попутчиком, рубахой-парнем, ты можешь найти в этом парке столько маленьких радостей и дивных даров, что захочешь сюда возвращаться снова и снова.

— Не вешай лапшу на уши. Космос не такой, он прекрасен. И вообще, какого лешего мне с тобой разговариваем. Просыпаться пора, — желания опять оказывается недостаточно, у меня только картинка перед глазами перемешалась.

— Ха-ха, каков герой. Вот и все твои качества. Пшик, не более. Не прыгай выше головы. Не забывай, победителям сюда путь заказан, не пожалеть бы потом. Лучше наслаждайся природой и невинными приключениями. Когда еще выберешься. Всегда хотел быть оригинальным, а тут к вершине идешь, как все. Теряешь форму…

Возвращение в явь оказалось сродни борьбе против сетей гигантского паука. Кошмары задержали пробуждение на час, так как ночная тьма уже рассеивалась. Мой слух различает необычные механические звуки, раздающиеся снаружи. Паникующий ум выдает массу вариантов их источника. Сказываются впечатления давешних приключений. Но прятаться под подушкой не по мне. В утреннем свете, на хорошо расчищенной площадке, светится яркий экран включенного репликатора. На рабочей поверхности вращается самая настоящая чашка. Вокруг разбросаны уже готовые предметы, видимо сдвинутые в сторону, после завершения. Вслед за мной выбирается Ваня, и скорее идет к своей машине, с интересом присматривается к движениям сопла.

— Вот это вещь. Лучше бы мне такую отработку поручили, а не ходить по долинам и холмам, со всякими холодосами за плечами, будь он неладен.

От увиденного, в моей голове складывается целостная картина. Ясно, что приятель изготовил себе набор бытовых предметов, начиная от тарелки с ложкой и заканчивая флягой. Теперь не будет у меня посуду просить, ведь его снаряжение ушло к Светлым. Понятно, для чего он вечером собрал древесину. Моих познаний в техники хватает, чтобы представить, как репликатор превращает сырье в углеродную массу и выращивает из нее любые вещи. На самом деле сырьем может быть что угодно, но мы сейчас, мягко говоря, находимся в стесненных обстоятельствах. Остается один вопрос, откуда Ване известно трехмерное моделирование, а точнее, как он смог сохранить столь особенный навык, но спрашивать это бессмысленно.

Приятель продолжает крутиться вокруг трофея, весело бормоча:

— Знаешь, мне уже не хочется его продавать, и с изделий можно прилично монет срубить. Если меня все-таки достанут, из-за груза, попробую откупиться. Так что теперь это моя страховка, на всякий пожарный, — приятель с благоговением гладит верхнюю панель.

— М-да, Ваня, это здорово, но радоваться личному производству будем на ходу или в обед, — ответив своему другу, начинаю сворачивать палатку и поясняю свои решительные действия. — Пора собираться и выступать, у меня созрел новый план. Не смотри на меня зверем. Разумеется, мы позавтракаем.

Бодро шагаем в утренней прохладе, по низкой травке холмов, свободные и немного потерянные. Мой разум силится вспомнить карту. В общих чертах воспроизвожу перед внутренним взором главные ориентиры и приличную область окрестностей. Если долго держать путь в западном направлении, рано или поздно мы выйдем к длинной цепи гор, упирающихся подножием в степь. Отлично помню, что этот огромный хребет делит парк почти пополам, мимо не пройдешь. Там есть несколько путей, ведущих к перевалам, и центру парка, хоть один найдем. Воодушевившись вероятно светлым будущем, прибавляю ходу, вспоминаю о дыхании и надеваю шляпу, укрываясь от взошедшего солнца.

На самом деле, внутри меня таится радость с уверенностью, вызванные талантами Вани, пускай и мало практичными. Сам по себе спутник, вопреки принятому правилу отстраненности, кроме бытовых выгод, наполняет мой поход особым смыслом, препятствуя унынию, а то на меня накатывает порой. Но главное другое. Теперь постыжусь давать слабину, ибо понимаю нашу разницу, между погруженным и осознанным человеком.

Глубокой уйдя внутрь себя, и засмотревшись на горизонт, пропускаю мимо ушей Ванины слова:

— Кхе-кхе, — мой приятель прочищает горло, и говорит громче. — Здорово, что мы вместе пошли, а то помню твои разговоры об отстраненности. Придумал же.

— Мысли читаешь что ли? Оно как-то само сложилось. Внутреннюю революцию не устраивал, даже думать некогда было, — отвечаю, и понимаю, что безобразно вру, ибо уже пару раз за день ловил себя на намерении скорее расстаться с Ваней, вопреки здравому смыслу.

— Ты меня плохо знаешь. Остался бы один, точно пропал. Мог даже на тех шестерых кинутся сгоряча, и поминай как звали. С тобой как-то присмирел, даже странно, — Ваня умолкает, смутившись от своей откровенности. — А мы точно верным путем идем?

— Нет, только примерно. Но идти, гораздо лучше, чем лежать головой в направлении цели, есть такая шутка. Главное на дорогу выбраться, а они все, куда-нибудь да ведут. Надеюсь, назад случайно не вернемся.

Между тем встающее солнце разгоняет ранние облака, похожие на тысячи комочков ваты. Теплые лучи окрашивают травы и стволы деревьев призрачной позолотой. Даже в безлесных холмах мы слышим, как птицы приветствуют новый день. Еще не испарившаяся роса блистает на кончиках трав и листьев россыпями самоцветов, правда и ноги вымокли по колено. А если быть честным до конца, к птичьим песням добавляют свои рулады комары, нахально зудящие перед лицом. Однако, идется легко. Холмы напоминают неспокойное море, и радуют ноги плавными склонами. С гребня очередной земляной волны, украшенной голубоватыми травами, нашему взору предстает небольшая долина, с редкой порослью молодых деревьев и нитью ручья. Рядом с руслом просматривается долгожданная тропа, на горизонте выступают полупрозрачные горы, больше похожие на мираж.

Это больше походило на рутину или размеренную работу ремесленника, повторяющего заученное движение. Долго, мирно и немного скучно. Шествовать среди перелесков было интереснее, чем по степи, которая еще ждет нас впереди, но лес мне всегда нравился больше. В душе воцаряется покой от тропы под ногами, и отсутствия навязчивых проводников, с их насильственной помощью. Ваня молча теребит меня за рукав и указывает на следы путников. Все они направлены туда же, куда и мы. Тихо радуюсь маленькому успеху. Будь со мной моя лютня, сыграл бы целый альбом, столь вдохновенное настроение поселяется внутри, после давешних злоключений. Однако в этом походе у меня нет и не будет ни одного лишнего предмета или килограмма, ибо сил куда меньше, нежели выносливости и упёртости.

— Вроде весело, но как-то нудно, — замечает Ваня. — Ты бы спел что ли, а то у меня ни одной строки в голове нет.

— Ты точно мысли читать научился, — у меня вырывается искренний смешок. — Нет, мои песни на ходу не поются. А насчет занудства, по своему опыту знаю, что на вечернем привале, память об этом однообразном пути сожмется в точку, как бы исчезнет. Также сокращаются числа в дробях. Все кратное или похожее растворяется, оставляя сухой остаток.

— Как-то стремно. Такие пространные мысли на меня грусть нагоняют. Непонятная это штука — стихия времени.

— Его не столько понимать надо, сколько подружиться, дабы не огорчаться от смены скоростей, и других его причуд. Просто радоваться всегда надо, в любых обстоятельствах, и у меня когда-то получалось. Тогда все нипочём. Кстати, кто тебе сказал о моих вокальных способностях? Вроде при тебе не пел ни разу.

— Никто не сказал. Просто ляпнул не думая, что в голову первое взбрело, — отвечает приятель, а у меня уже разыгрывается паранойя, ибо подозреваю следящую систему в нашептывании мыслей.

Видимо нам удалось подружиться со временем в этот день, и сохранить добрые отношения на следующие сутки. Даже наваждения во сне меня с Ваней не тревожили, а благоприятная погода позволила преодолеть немыслимое для обычных путников расстояние. Вечером же нам открылась гладь степи такая пустынная, что будь на моем месте художник, обязательно подрисовал бы в углу караван или табун лошадей. Мы не стали покидать равнину, с ее частыми перелесками, на деле оказавшейся подобием плоскогорья, ибо к степи следовало спускаться по крутому косогору. Близко сдружиться и познать внутренний мир друг друга нам пока не удалось, но больше у меня не было сомнений в благонадежности своего спутника. Хоть и зарекся идти с кем-либо, но разойтись в разные стороны без повода с бесхитростным Ваней кажется теперь неразумным.

Аскет

На рассветном марше нового дня, мои ноги отчаянно жалуются на ходьбу по бездорожью. Косогор мы одолеваем на одном дыхании, сбежав вниз, как малые дети, тем самым окончательно привожу мышцы в состояние шока. Видимо, непринужденная болтовня с Ваней вернула мне толику малолетней безмятежности, вот и сорвалось. Радуюсь, что обходить контрольные точки не пришлось, за отсутствием таковых. Еды вдоволь, нет врагов, и даже погода на нашей стороне. Не на что жаловаться, лишь бы не расслабиться. Так мне думается, пока мы плывем над волнами ковыли, растущей на краю степи. Ванёк точно вернулся в младенчество, если вспомнить, чего стоило вытащить его из сладких объятий Морфея. Мой приятель, в мирных условиях, оказался знатным любителем спать подольше. Только моя сила воли и заботливая безжалостность позволяет не терять темп.

Завтрак мы устроили спустя добрых три часа ходьбы, на причудливой каменистой полянке, поросшей чабрецом, которую окружает трепещущая на ветру ковыль. Утомленный Ваня обращается ко мне:

— Когда уже на большую дорогу свернем? Мы же видели вчера со склона, чуть южнее. Здесь, конечно, ровно, не поспоришь, но эти мелкие кочки мне такой массаж делают, хоть на стену лезь. И не важно, что в степи нет стен. А в горы без тропы и не думай соваться. Неужели ты до сих пор хочешь избегать большие стоянки? Мне бы прикупить кое-чего надо. — Ванёк еще несколько раз гремит ложкой по тарелке, подчищая остатки и добавляет жуя. — Все время прятаться не получится.

— Самому надоело ноги мучать, просто потерпи еще немного. Рано или поздно пересечём общий маршрут. Насчет лагерей же, мне думается Синие, Красные и прочая палитра жаждущих власти, далеко не забираются, а кормятся, где народа больше. Поэтому можно аккуратно проверить, случись на нашем пути лагерь, не бывает же абсолютного контроля, — договорив, смущаюсь, поняв, что просто сам себя убеждаю.

Простор степи захватывает дух и кружит голову. Кажется, что купол небес расширился и поднялся ввысь, нависая своей громадой над океаном диких трав. С удовольствием свободно вышагиваю вперед, не глядя под ноги, как это часто приходится делать в лесу. При подобном занятии окружающий мир словно бы пропадает, и только ждешь окончания мучений. Зато здесь, милое дело. А острые холмики, величиной со сливу, кончились сами собой, вместе с морем ковыли. Вскоре, без суеты мы выходим на столь желанную дорогу. На память приходит одна странность, замеченная на карте, еще в первый день. Нарушается незыблемое правило. Далеко не все дороги ведут в «Рим», а в нашем случае к Вершине. Мне стало страшно ошибиться, несмотря на отсутствие явных тупиков и ловушек в обозримом пространстве, хотя пока что путь один и прямой.

— Слушай, а мы-то здесь не одни. Глянь, человек идет. Шустро у него получается, — с легкой завистью говорит Ваня, указывая рукой в сторону. — Уже давно точку вдали заметил, только понять не мог, что это.

Смотрю в указанную сторону, приподнимая край шляпы. Различаю фигуру человека, и отвечаю:

— Одиночка. Вреда не причинит, как и благие порядки наводить не станет. Он точно не из «этих», — поманив Ванька за собой, говорю, — Пойдем пока, он с такой скоростью все равно нас нагонит.

Мы продолжаем свой поход в обычном темпе. Горный хребет становится чуть ближе, и безмолвно намекает всеми своими складками, гребнями и откосами о предстоящем развлечении для себя, и испытании для нас. Спустя пять минут созерцания каменного аттракциона, путник наконец, равняется с нами. На обгоне он поворачивается задом наперед, продолжая движение, легко кланяется головой, совершая символический жест руками. Мы невольно повторяем его движение. Мой ум впадает в трансовое состояние от беглого взгляда на смелого скитальца.

Раньше личное снаряжение и отношение к путешествию казались мне аскетизмом. Сейчас же этот стереотип начисто разрушился. Молчаливый незнакомец предпочел легкий походный костюм защитного цвета, дополнив его средней длины плащом. Малый размер сумы, даже не рюкзака, сообщает, что это вся его одежда. Кто знает, что он нес, но точно не палатку. О недельном запасе еды, воде и прочих полезных тяжестях, даже речи нет. В памяти отпечатывается умиротворенное лицо, выражавшее абсолютную самодостаточность. Образ истинного подвижника, закаленного для вольных путешествий, целостный и беспристрастный, завершают две косы, на затылке и в бороде. Становится ясно, что нам до него расти и расти. Трудно сказать кто он в жизни, явно незаурядная личность. В его уверенной походке читаются сила и осознание полной свободы. Мы сбавляем шаг, глядя в спину незнакомца, так и не проронившего ни слова.

— Раньше ты мне казался самой неприхотливостью, а теперь хочется пару тонн груза сбросить. Не ожидал, что хапугой себя почувствую, — нарушает тишину Ваня. — Мне за него страшно немного.

— Такой точно дойдет до вершины, еще и на облака залезет, если надо будет.

Ваня продолжал смотреть ему вслед, в его сознании, видимо, случилась революция, и новое правительство еще только приступает к работе. Мне приходится пуститься в абстрактное объяснение, надеясь объяснить безграничность человеческого совершенства. В памяти возникает сравнительный пример для понимания как великого потенциала развития, так и деградации, где мы находились примерно в середине. Это выводит моего напарника из ступора. Видимо равнодушие аскета к комфорту и провизии, было для него немыслимым. Мой ум тоже принимается за ревизию собственных представлений о возможном. Сразу открываются иллюзорные достижения на почве минимализма и отстраненности, но на большее пока не способен.

Эпическое пространство выжженой солнцем степи, способствует глубоким размышлениям, только варгана не хватает. Оно странным образом искажает восприятие времени и пройденного пути. Наверно, глазу зацепиться не за что. Постепенно внутренний диалог пропадает. Мысли разлетаются по ветру, пытаясь объять завораживающий простор. Порывы горячего воздуха, заставляют меня затянуть ремешок шляпы. Обзор сверху сокращается, и мне остается наблюдать, как тени косматых облаков заскользят над пепельно — желтой гладью. Они ведут причудливую игру, видимую даже с высоты моего роста. Мы окончательно теряемся во времени, и полагаемся на высоту солнца, которое почти достигло зенита. Отстраняюсь от жары и мятежного ума, продолжая следовать по пыльной тропе, за почти истаявшей фигуркой безымянного аскета.

Г

орный хребет

Во второй половине дня дорога вывела нас к подножию гор, долго стращавших своим величием. Их склоны густо поросли смешанным лесом и непроходимой гущей кипрея. В воздухе ощущается влага после степного иссушающего зноя. Удивительный контраст всего за десяток шагов. Тропа уходит вглубь тонкой ниточкой по узкому логу. Совсем рядом звонко шумит ручей, часто пересекая наш путь. Но мы не сетуем, ибо давно желаем пополнить запас воды и умыться от пыли, которой щедро одарил нас степной ветер. Граница двух миров оказывается удивительно четкой, разделяя не только пространство, но и время. Мне думается, что задержка в этом месте нежелательна, и бодрости еще хватает, поэтому тороплю приятеля идти вверх.

— Стой, здесь что-то есть, — говорит Ваня у меня за спиной, едва мы набираем темп. — Похоже на площадку для лагеря. Тут и поворот вытоптан. Ты его уже проморгал.

— Нарочно прошел. Отдыхать вечером будем. Кто-кто, а мы горьким опытом по горло сыты, чтобы останавливаться в открытых и популярных местах. Откуда нам знать, какие еще хитрые ловушки разные товарищи с повязками на головах выдумали, может здесь тоже караулят. Это не паранойя, а желание успеть пройти больше, — отвечаю, и понимаю, что сам себя обманываю.

— Так мы ненадолго. Только заглянем. Вдруг чего интересное найдем.

Ваня проявляет небывалое любопытство и быстро находит себе потеху. В ручье устроена большая запруда. На берегу, как и полагается, стоит грубая печь из булыжников, для походной бани. Жара и огня мы с избытком получи в раскаленной степи, поэтому Ваня пропускает ритуал парения. Без долгих раздумий прыгает в ледяной бассейн, как авиационная бомба, со страшным криком и мощной волной брызг. Мне не хочется разделять его бесхитростные радости, из-за странной неприязни к любым водоемам, особенно холодным. Думаю, что невежливо выгонять Ваню на сушу и торопить с выходом. Чтобы скоротать время, осмотрел поляну.

— Присоединяйся, — кричит мне приятель. — Ни разу не помню, чтобы ты мылся.

— Мне и не нужно. Не пачкаюсь, и запаха у меня нет, — говорю в ответ, думая, что незачем объяснять Ване особенности своего организма, существенно улучшенные за последнее время. — Мне там холодно будет, смотри сам не околей.

Обычно такие укромные места не пустуют, а здесь даже сажа в кострищах была размыта дождем. Со всех сторон растут дубы и липы, укрывая лагерь от ветра, и такие широкие, что два ряда стволов вполне сойдут за приличную стену, хоть стоят далеко друг от друга. Мысленно улыбаюсь биологам-затейникам, вырастившим такие чудеса, но тут же возвращаюсь к осмотру. Все удобства под боком, как тропа с ручьем, так и щедрый на хворост с сухостоем лес. Прохожусь по ровной, лишенной камней земле красного цвета, густо поросшей какой-то жесткой травой. Настораживаюсь. Разум находится в смятении, ибо невидимые ловушки, подставы и неприятные розыгрыши куда страшнее очевидных. Памятуя о конфликтах здешних объединений, можно допустить любую подлость. Может, здесь регулярно урожай незадачливых путников собирают те же Красные, кто их знает.

Тем временем Ваня закончил охлаждаться, и выбрался в центр стоянки. Греется на солнце около очага, как ящерица, точнее варан, ибо ящериц давно перерос. Беспокойство гонит меня в заросли, дабы подтвердить или опровергнуть свои опасения. Рыскаю по кругу, среди стволов и понимаю, что у меня нет внятного плана, на случай столкновения с неприятелем, разве только бежать со всех ног. Со второго захода замечаю недавно сломанные ветки кустов, а потом и примятую траву. Прохожусь вдоль ольховника, замечаю еще несколько заломов. Проверяю обзор лагеря, из этого укрытия. Место очага отлично просматривается. Затаив дыхание спешу назад, каждый миг ожидая нападения со спины. Замираю на краю поляны, прислушиваюсь. Невидимый чужак либо ушел, либо затаился. Только надежда на то, что следы старые, не позволяет открыто поднимать тревогу.

Ваня лениво одевается, напевая под нос ритмичный мотив. Будучи далеким от мрачных предчувствий, он глядит на нервного меня, оценивающим взглядом и говорит:

— Что-то потерял? У тебя репьи на штанах, а еще говорит, что не пачкается. Слышал, как ты шуршал.

— Давай просто не будем здесь задерживаться, — мне едва хватает духу, чтобы не пугать приятеля своими находками, решаю смягчить ситуацию. — Обед уже прошел. Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, ведь нам предстоит во всех отношениях жаркий подъем. Раньше выйдем, больше успеем. Давай, собирайся…

— Не юли. У тебя беспокойство на морде нарисовано, уж извиняй. Даже гадать не буду. Засаду искал, и сейчас стремаешься. Зря ты так. Сам наших знакомых супругов за волнение журил.

— На самом деле доверяю миру, и с избытком. Только за последнее время это до добра не доводило. Перестраховываюсь. В любом случае это не повод рассиживаться.

— Пять минут погоду не делают. А от каждой тени под кустом шарахаться не дело, — Ваня принимает позу древнего мыслителя, неожиданно взяв на себя мою роль искателя здравого смысла, да еще улыбается с довольным видом. — Раз подъем жаркий, тем более отдохнуть надо.

Решаю воспользоваться своим собственным советом, не тратить зря силы на пустую болтовню. Оправляю одежду, одеваю рюкзак и седлаю поваленное бревно на выходе со стоянки, всем своим видом показывая ожидание. Ваня соглашается на игру и испытывает меня на прочность, продолжая нежиться под солнцем. Бездеятельное промедление всегда действовало на меня угнетающе, даже в очередях стараюсь не стоять, равнодушно ухожу до следующего раза. Но здесь не уйдешь. Концентрация ни на одном из двух ритмов дыхания не помогает, как и наблюдение за лесной жизнью, которая наполнена звуками, и мне не удается различить в них что-либо опасное, словно противник затаился или ушел давно. Приходится терпеть так долго, что местные белки и бурундуки начинают считать меня частью пейзажа, и беззаботно суетятся рядом. Но мне не до них. Все-таки волнуюсь за расслабившегося Ваню, поэтому всматриваюсь в лесную глушь, готовый в любой миг сорваться с места, да еще с двумя рюкзаками, ибо не хочу приятеля в беде оставлять.

— Ну как, на тебя еще никто не покусился, — спрашивает Ваня, спустя пару вечностей. — Сейчас покажу тебе главного шпиона и разбойника, — с этими словами он запускает камень в гущу деревьев справа от нас.

На тропу выскакивает молодой олень, с шумом проламывая кустарник ольхи. Он взволнованно глядит на возбудителя спокойствия пару мгновений, и скрывается среди дубов. Мое лицо кривится в понимающей улыбке. Появление зверя не стало неожиданностью, ведь в парке людей они не боятся, зато собственная мнительность оказывается досадным сюрпризом. Утешаю себя мыслью, что лучше быть посмешищем, чем жертвой или пленником.

— Понятно теперь, кто ветки ломал, точнее грыз, — говорю Ваньку, ждущему моего оправдания.

— Да ладно тебе. Деру без меня не дал, уже молодец. А зверя этого еще полчаса назад приметил… Ничего, меня в день побега еще не так накрывало. Такая гадость мерещилась порой, страшно сказать. Хоть по воздуху улетай, или головой в землю зарывайся, лишь бы не думать, не слышать и не знать.

Меня отпускает, но чувство стыда все равно сохраняется. Понимаю, что лучше промолчать, чем оправдываться, поднимаюсь и маню Ваню за собой. Наверно он действительно перенял часть моего прежнего состояния, когда путешествие кажется игрой, где нет места реальной опасности, события проходят фоном, и остается только желание хладнокровно дойти до финала. Спустя сотню метров самоанализ прерывается, потому что ноги начинают чуять крутизну подъема. Гляжу вперед, и посмеиваюсь над впечатляющим перевалом через бугристую гору, с частыми скалистыми отрогами. Сетовать на дорогу не в моем стиле, поэтому самовыражаюсь, как могу.

— Крепись Ванёк, теперь будем твои ноги испытывать и мое чутье верной дороги. Гляди, какая прелесть, — говорю приятелю, пока хватает дыхания, и указал на затяжной подъем все того же красного оттенка. — Пролетел бы по воздуху, ибо не вижу большого смысла в тяжком труде, но с чудесами у нас не густо, и последние из них в контейнерах унесли, и пёс с ними.

— У меня уже не те ноги, как пять дней назад, накачался что ли. А причём тут чутье?

— Надеюсь, что впереди нет перекрестков и развилок, с непростым выбором.Просто это мое персональное наказание в горах. Бывает, сверну не туда и наматываю круги по склонам, бегаю вверх-вниз, как заполошный. Обидно, знаешь ли, зря на месте топтаться, глядя как день проходит. А здесь рельеф сильно изрезанный, настоящий лабиринт впереди.

Приятель привычным жестом чешет бритую голову с отросшим ежиком волос, затем говорит:

— Мне давно понятно, ты опытнее меня, поэтому доверюсь. Сколько не менжуйся, а идти надо. Даже у меня по сторонам света уже получается ориентироваться. Выберемся общими усилиями. Мы такое пережили, чего теперь жаловаться. Никто не гонится, монеты не клянчит.

— Хочется верить. Однако, мы пока потеряли больше, чем получили, у тебя груз, у меня карта… Просто некоторые говорят: «Мы получаем то, что выбираем». Так вот судя по бедам, нам выпавшим, либо выбираем неосознанно, либо в голове изъян, а может вовсе кто-то другой всем руководит, — мне хочется окольным путем спросить про следящую систему, о которой он упомянул, рассказывая про наваждения во время побега.

— Кто другой? Леший что ли, — мой приятель заливисто хохочет. — Не дрейфь. Пользы от тех потерь с гулькин нос. Холодос на замках, и без карты обойтись можно. Откуда мне знать, что туда спрятали, может алмазы или оружие. Все равно ножками топать надо.

Мы поднимаемся на несколько сотен метров, по неприлично крутой дороге. Мне приходит идея зайти к интересной теме с другой стороны. И любопытство удовлетворю, и от дороги отвлекусь:

— Да Ванёк, нам бы сейчас твой груз пригодился, как-то самое чудо, с которым не густо. Думаю, в тех контейнерах вещицы с темой перемещения связаны, уже фантазировал на эту тему, причём вслух и при свидетелях. Может штаны с псевдо-мышцами или еще какая штука, не для простых людей. Жаль, что упустили, сейчас бы рванули, только пятки сверкали.

Ваня с подозрением глядит на меня, тяжело сопя и утирая вымокшее лицо, говорит:

— Может и штаны, да хоть телепорт портативный. Все равно под замком. А будь груз со мной, работу бы до конца выполнил, доставив по адресу своими силами. Пойми меня правильно, — он вырывается вперед, давая понять, что устал от пустой беседы.

— У тебя даже шальной мысли ни разу не возникало? И внутренний голос себя прилично вел?

— Возникало, еще как. Первый день такие мысли в голове бурлили. Думал, у меня раздвоение личности приключилось. Пришлось сыграть психа, пока никто не подглядывал, — Ваня притормаживает, чтобы отдышаться. — Сел напротив холодоса, и надавал себе по рукам, сказал, что пальцами и щепками его не открыть, и лучше умереть, чем не донести, — на мой невысказанный вопрос приятель отвечает. — Полегчало. Правда, второго себя иногда ловлю на безумных идеях.

Тропа на перевале безжалостно размыта дождями, и чем выше мы поднимаемся, тем глубже становятся овраги, и все чаще обнажаются огромные глыбы базальта. Внутренние часы дают сбой, зато ощущение высоты подсказывает, что мы забрались по меньшей мере на полкилометра. Мне часто приходится смещаться по тропе в стороны, стараясь идти по верхней кромке, или совершать широкие шаги, по вымытым из земли камням. Однако уклон меняется, став приятно пологим, даже за лямки рюкзака прекращаю держаться. Заунывная прямая тропа заканчивается, и обещает крутые повороты на частых складках рельефа.

Слева по-прежнему шумит ручей, иногда скрываясь в лесу, справа высится стена леса, создавая надежную тень, и будоражит мой ум шириной стволов не самых высоких деревьев. Мы не нарушаем вечернюю тишину, даже шагаем легко, успокаивая возросший на подъеме пульс. Дубы с липами уступают место дремучему кедровому лесу, смешанному с острыми иглами елей. Он неподвижно наблюдает за нами глазами сотен птиц, белок и другой живности. Но давешний приступ страха окончательно развеивается, и среди живых звуков больше не слышатся людские шаги, голоса рачительных стражей или оклики нарушителей. Иногда даже возникает желание срезать путь, на участках серпантина, где виднеется следующий уровень тропы. К счастью, опыт и здравый смысл подсказывают наивность таких ухищрений. А опасения насчет перекрестков так и не оправдываются. Даже в глубине гор путь оставался единственным, хоть и извивается так, что порой кажется, что поворачивает вспять.

Лагерь в горах

Ваня целый час просит меня о привале, сетуя на ранний закат в горах. Мне кажется неправильным устраиваться на ближайшей обочине, или лезть в дебри, поэтому жду, что явит нам очередной поворот. Проходя мимо небольшого распадка, Ваня удерживает меня за лямку рюкзака, попросив не искать лучшего. Картинно думаю, но соглашаюсь с разумным предложением, ведь безопаснее переночевать в стороне от тропы, без лишних свидетелей. Мысль об отдыхе прибавляет моему приятелю сил. Он рвется вперед, желая скорее сбросить рюкзак с репликатором и прочим скарбом. Скоро лес редеет и сменяется высокогорным лугом. Мой взгляд уже ищет место для палатки, но внезапно раздаются веселые голоса людей. Догнав Ваню, вижу группу молодых людей, основательно устроившихся на круглой площадке, с естественным бортиком из скального выступа. Думаю, что судьба продолжает свою игру, выдавая нам то, чего мне больше всего не хочется.

— Здорово мужики. Если ночевку ищите, давайте к нам, сегодня намечается отличный вечер. — радостно кричит нам парень с самодельной ракеткой для бадминтона в руке, временно прервав игру. — Меня Сережка зовут, а вы кто будете?

Его радостный облик, улыбчивые лица других людей, а также царившая здесь атмосфера расслабления и безделья, подсказывают мне, что подвоха нет, однако решаю пока быть настороже. Но реальность утверждает, что перед нами обычные путешественники, не страдающие жаждой контроля, порядка и власти над другими. Отстраняюсь от роли параноика, чтобы одобрительно кивнуть Ване, в глазах которого уже блестят задорные искры, ну точно рубаха-парень.

Поднявшись к отдыхающим, мне приходится представиться из вежливости, и пожать руку Сережки:

— И ты здравствуй. Вижу, хорошо устроились, даже на игры время нашли. Считай, мы с вами, только палатку поставим, и поболтать можно, — мне действительно хочется расспросить этих людей о местности, за неимением карты, и выяснить обстановку, которую пока считаю боевой.

На каменистой площадке, почти незаметной с тропы, стоят восемь палаток. Ставим свою рядом. Несколько крупных валунов и два дерева разделяют стоянку пополам, что меня несказанно обрадует. Значит, можно будет заснуть в тишине, сбежав с ночных посиделок. Натягиваем верхний тент, а Ваня поглядывает через плечо за резвой игрой незнакомых людей. Блуждающая улыбка приятеля подсказывает, что сомнительностью и недоверием он не страдает. В глубине души согласен с ним, сам радуюсь мирным путникам, но вида не подаю, зато решаю, на всякий случай пройтись по окрестностям, для успокоения. Светило уже почти закатилось, когда мы заканчиваем свои бытовые дела, в том числе и осмотр ближайших зарослей, впрочем, безрезультатно. Ваня тащит меня к костру, и хорошо, что с добрыми намерениями. Вокруг нас кружится неугомонный Сережка, осыпает вопросами и выказывает гостеприимство. Мы не противимся.

Вместо привычного нам вечернего перекуса, жители горного лагеря учиняют вечеринку, с песнями под гитару, шутками, задушевными разговорами, и разумеется, неразумным количеством еды. Вместо походных пайков и запаянных пакетов, скатерть занята только свежими продуктами. Мне кажется это странным, ведь на ходу столько не соберешь, и на убежденных натуропатов компания не похожа. От моего внимания не скрывается износ твердеющих пакетов. В этих мелочах ощущается какая-то неправильность, однако с прямыми вопросами не спешу, но снова настораживаюсь. Ваня, вполне предсказуемо, вливается в компанию. Он пытается подпевать общей песне, редко попадая в лад, смеется, ест все, что дают, и рассказывает небылицы о нашем походе.

Ко мне подсаживается человек в красной толстовке с большим капюшоном и заводит разговор:

— Меня Максим зовут, а это, как ты понял, мои раздолбаи, четыре брата с сестрой и приятели. Мы несколько дней назад здесь встали, когда батя ногу повредил. Завязли порядочно, зато место хорошее, а потом подумали: чего еще надо?. — он не глядя берет ближайшую коробочку с ягодами. — Как у вас путешествие складывается?

— Полагаю, Ваниным байкам ты не веришь, — у меня выходит неловкая заминка. — По-разному, как у всех. То углы по бездорожью режем, то целыми днями по перелескам скучным топаем. От оленей шарахаемся, и ночные пробежки в холмах устраиваем, зато все вперед и вперед, — мне не хочется делиться с незнакомцем подробностями наших сомнительных приключений, поэтому обобщаю.

— Везет, интересно наверно. Мы почти все время по равнинному лесу шли с севра, вместе с провожатыми, ничего особенного… Немного жаль, что сидим, но народу вроде понравилось, — бормочет Максим, задумчиво раскачиваясь.

— Надеюсь, у бати вашего без перелома обошлось? — спрашиваю, отпивая остывающий чай, вроде бы из бадана. — Могу помочь. Кое-что в полевой медицине смыслю, даже аптечка малая с собой. Кости или связки вряд ли сращу, но участь облегчу.

Максим прерывает трапезу и ведет меня к палатке с пострадавшим, продолжая рассказывать о том, как тяжело нести на себе взрослого человека. Навстречу нам выходит раздраженная девушка с тарелкой в руках, и обращается к формальному лидеру:

— Он опять есть не может, что ни дай, все во вред, только продукты переводим, — резко повернувшись, она нервно удаляется к остальным, и выкрикивает напоследок. — Напомни ему, что он мужчина.

В большой палатке, под желтым светом карманного фонарика, лежит пожилой человек, устроив левую ногу на рюкзаке. Он выглядит явно моложе своего возраста, которого может достичь отец стольких детей, даже будучи пострадавшим. Максим представляет меня как медика, и попросит прислушаться к словам мастера. Его слова не к месту смешат меня, но смена роли кажется интересным опытом, особенно повышение в ранге.

Пациент поднимается на локтях и протягивает мне широкую ладонь, с сильными пальцами:

— Игорь, будем знакомы, — он ерзает на месте, сминая спальник. — Чего тебе мой старший наплел не ведаю, но тут, правда, оплошал. Кости наружу не торчат и то ладно, а все остальное дрянь, — он хочет сесть вертикально, но возникшая боль вынуждает скривиться и улечься обратно. — Мне предлагали на носилках ехать. Отказался. Боюсь, уронят на где-нибудь на перевалах, сюда-то с трудом дотащили. Головой-то об камень, знаю своих отроков.

— Позволь взглянуть. С такими вещами лучше не шутить. Может быть, придется лубки соорудить, — у меня нет уверенности в своем мастерстве, поэтому говорю, что думаю. — Придется нам обоим потерпеть. Причинять пусть вынужденную, но все же боль другому человеку тяжело, в отличие от самолечения. Да, с собой не церемонюсь, хотя и не болею совсем.

— Это Красные бандиты виноваты, ободрали нас как липку, под видом заботы, только проку с того чуть. Потом они со своими конкурентами сцепились. Нам приказали скрыться, но и всех там… А мы хорошего деру дали, под вечер и оступился, — Игорь с сожалением вздыхает, покачивая головой. — Жаль немного проводников. Дурацкие у них распри… В общем, доковыляли сюда, как сироты и все. Привет вершине.

— Вот так дела, — говорю в замешательстве, глядя на опухшую ногу, и думая об одержимости Красных. — А твои отроки еще на отсутствие приключений жалуются, и мне таких страстей не рассказывали. Ладно, ногу мы просто затянем. Не тревожь пока. Полагаю, что это не все проблемы? — задаю свой вопрос, вспоминая слова вышедшей из палатки девушки.

— Да, беда не приходит одна, — соглашается Игорь. — За добровольно-принудительное сопровождение нашей большой компании, нам такую цену заломили. Пришлось почти все отдать и еще припасами доплачивать. Понимали, самим не пройти, заблудились бы. Без рационов молодежь с радостью за лесную снедь взялась. А у меня все назад просится. Уж не знаю почему. Хочется чего-то другого, сам не знаю чего.

Игорь отлично отвлекся собственным разговором, чем помог мне грамотно наложить повязку. За его здоровье беспокойства у меня нет, во внешнем мире медики что угодно поправят. Зато смущает странная ситуация, точнее неестественное поведение путников. Вроде целеустремленности и памяти у них хватает. Думаю, что они совсем недавно рвались к вершине, Игорь до сих пор помнит, но продолжать путь будто бы не торопится. В моей голове сразу возникает разумная идея, на которую и сам бы согласился, и поделиться хочу, дабы хоть чем-то насолить следящей системе, которую впору называть «тормозящей».

— Вот что Игорь. Нога заживет, но пойдешь еще не скоро, и желудок к новой еде долго приучаться будет, хотя… не важно. Это не постельный режим, но где-то рядом, — мой ум тормозит, ища подходящие слова. — Может быть, отпустишь часть группы дальше? Они же в парк ради вершины явились. Если завтра выйдут, в самый раз будет. А за тобой пара человек присмотрит. Всегда найдутся желающие остаться.

Лицо Игоря выражает недоумение и крайнюю озабоченность, поэтому он чуть ли не вскрикивает:

— Да ты что. Как можно их одних, да в такую даль, а если мне совсем худо станет?. Знаю, подвел отроков. Правда, хотел их до вершины довести, но видать не судьба. Только пойми правильно, очень уж за них волнуюсь всегда. В таком возрасте у всех головы буйные.

— Если молодым волю не дать, они так и не повзрослеют, избитая истина, подумай еще, и сам не раскисай. Движение — жизнь, извини, что цитатами сыплю. Может у тебя регенерация сильная, и уже завтра побежишь. Вершина куда большего стоит, — говорю, и думаю, ради чего стараюсь, то ли народ жалко, их заветные мечты, то ли опять следящей системе свой кукиш показываю.

— В другой раз, и не в таких условиях, — категорично заявляет пострадавший. — После всех этих бед не хочу рисковать ни собой, ни молодежью. Нам с бандитскими распрями, да подлыми горами, выжить бы вообще. Куда там идти…

— Дело твое. Как по мне, лучше двигаться, чем ждать, когда Красные нагрянут или град пойдет. Но здесь другой вопрос. Ради чего выживать, и что будет после этого выживания? — оставляю Игоря озадаченным и расстегиваю молнию дверцы.

На выходе из палатки, сталкиваюсь с Ваней. От неожиданности он отшатывается и говорит:

— Мы тебя уже потеряли. Заштопал этого, как его, хромого?

— Где-то заштопал, где-то природа постарается, но есть и неисправимые вещи. Этот батя, на мой взгляд, упертый консерватор, с запредельным чувством важности, самолюбия и еще целым стадом тараканов в голове, да простят меня за поток критики эти добрые люди. Он дальше никого пускать не желает. Упертый.

— Может, с этой братвой поговорить? Пусть сами разбираются со своим папашей.

— Попробую. Надеюсь, среди них есть светлые головы, без страхов и предрассудков. Просто жалко и обидно, если из-за одного столько человек до вершины не дойдут, — отвечаю Ване, а сам задумываюсь. — Знали бы, какие средства в поход вложили. Это сейчас им на пикнике весело. А назад вернутся, память включат, точно отношения выяснять начнут, упреками сыпля. Хотя идея благородная. Видимо Игорь хотел подарить младшему поколению билет в славное будущее, и себе что-то выгадать, да не срослось.

— Ты чего завис? Але, — одернул меня Ваня.

— Все в порядке. Просто некоторые мысли высказать не могу. Опасно, да и не поймет никто. Кстати, Игорь говорит, они от любителей красных повязок убегали, так что местечко не спокойное.

— Не парься. Мне братаны уже объяснили. В общем, в горах свои порядки, здесь никого не прессуют.

К шумной компании мы возвращаемся уже в полной темноте. На отрытом воздухе зябко, по мышцам пробегают судороги, и ноги сами собой ускоряются, приближая меня к жаркому костру. Сижу, греюсь, тихо радуюсь хоть каким-то гарантиям безопасности, ибо неписанные правила чаще сильнее обычных. Однако, обескураженный разум суетливо выстраивает логические цепочки, надеясь помочь глубоко погруженной компании. Видимо, реальность решает мне подыграть. Уже знакомый Сережка откладывает гитару и нацеливается идти к палаткам.

— Постой. Можно тебя на пару слов, — окликаю его, собираясь проверить уровень благоразумия, начиная с младшего. — Ваня, можешь с нами за компанию не мерзнуть. Сам разберусь, — на мои слова приятель пожимает плечами, но не спешит возвращать к теплому костру.

— Что там с папой, когда идти сможет? От нас что-нибудь требуется? — быстро говорит парень, ежась от холода, грея руки в переднем кармане.

— Жить будет и ходить тоже, но позже. А желудок его к другой пище приучен, которую диетологи не одобряют, зато вкусной, за уши не оттащишь. Ладно, не о том речь… Объясни, чего вы все засели здесь. Можно разделиться. Одни за батей присмотрят, другие к вершине пойдут. Что же это за путешествие, одна еда с играми. Такую возможность упускать нельзя, когда еще сюда попадете. Правда еще договориться придется, но это уже без меня.

Сзади подходит Максим. Видимо он все слышал и отвечает за двоих:

— Нехорошо так поступать. Вместе начали, так вместе до конца идти должны. Батя обидится, если оставим его, долго вспоминать будет, себе дороже, — парень замечает озадаченность Сережки, и покровительственно приобнимает за плечи. — Собственно, что плохого? Нам здесь нравится. Прошли уже не мало, и почему обязательно к главной вершине нужно идти. Что там, медом намазано? Тут по окрестностям погулять можно. Потрясающие места, и народ не ропщет.

— Все с вами понятно. Отдыхайте. Мы же не Красные, чтобы свою волю навязывать. Но подумайте, еще не поздно, можете все переиграть.

— Лентяи, не то что мы с тобой, — говорит Ваня, когда братья оставляют нас наедине.

— Просто они довольны малым. Этот случай стал отличным поводом зависнуть в уютном местечке. Думаю, они договорились бы, но праздность привлекательнее. Батя всех удерживает, а они и рады. Все довольны в своем самообмане.

— Забудь. Пошли, посидим, побухтим. Ты же на гитаре играешь, то есть на лютне. Порадуй компанию. Если в их дрязги не вникать, нормальные люди.

— Поздно уже. Выспаться хочу. И не смотри на меня, как на маменькиного сынка. Десять минут так и быть, пожертвую, но играть не буду, руки онемели и с гитарами не дружу.

Ваня сразу находит себе забаву, разрисовывает чью-то чашку, своими заковыристыми буквами, под взглядами пары человек. Надеюсь, он помнит о раннем подъеме, у меня все по-прежнему строго. А мне, правда, пора на боковую. Знаю свой недостаток. Пристрастие к режиму снова лишает меня общества, хаотичного и эмоционального. Еще немного задерживаюсь, но поняв, что молчащего меня никто не замечает, удаляюсь на покой. Засыпая на спине, обращаю взор в прозрачное окошко на крыше, наблюдаю редкий вид звездного неба, который бывает только в горах. Как в счастливом детстве, мне снова кажется, что далекие светила наблюдают за мной, за моим путешествием, также пристально и беспристрастно, как следящая система этого огромного парка.

Прошедшая ночь кажется мне самой лучшей за все путешествие. Скорее всего, сказывается особенный воздух и ровная поверхность земли. Не обнаружив храпящей начинки Ваниного спальника, понимаю, что сном он побрезговал. Мой друг обнаруживается возле тлеющего костра, сидящим с дымящейся чашкой чая в руках. Он громко шепчется, сдавленно хохоча, чуть ли не покрикивая, с одним из младших отроков Игоря. Видимо боятся будить спящих, но громкости обычного шепота явно не хватает для выражения эмоций. Мне вручают еще одну кружку чая, налив из черного от копоти котелка.

Ваня, ухватывает меня за локоть, начинает торопливо говорить, то и дело срываясь на смех:

— Прикинь, к ним вчера Вольные странники заглянули. Им, торопыгам, некогда лагерь ставить, марш-бросок понимаешь ли. Парней угостили, спросили автоматическую аптечку, у меня самого такая была, но облом вышел. Зато новость недели узнали: якобы Красные Синих обчистили, да не просто по мелочам, а детали ракетного ранца унесли, в четырех ящиках с замками кодовыми. — Ванёк срывается на хрипящий смех, и едва подавив его, продолжает. — Никаких подробностей Странники не говорят, только невесомые контейнеры у всех спрашивают. По слухам Синие претензию выдвинули, Красные отпираются, якобы нет у них ничего. На одиночек беззаконных или на Вольных стрелки переводят. А сами тоже давай землю носом рыть. Дальше этой «золотой ракетно-ранцевой лихорадкой» все заразились. Носятся по лесам, вынюхивают, себе урвать желают.

Мне кажется правильным сохранить тайну, и разыграть удивление при постороннем человеке:

— Хе-хе, вот чудаки, заняться людям больше нечем. Может байка это все, кто-то ляпнул чушь, не подумав, а другие поверили. Пусть роют, ищут, лишь бы народ меньше тиранили, — пробую чай, грею руки горячей посудиной, и решаю завершить мысль шуткой. — А ведь это страшное дело, если Ставр за нарушителями порядка по воздуху гонятся будет, как мышь летучая, на ракетном ранце-то. Все трепещут и на поклон к проводнику идут.

Отпиваю чай, под затянувшийся хохот Вани, вкуса не понимаю, но задумываюсь. Натворили мы дел, как бы в будущем не аукнулось. Нас в лицо мало кто знает, но лучше рот на замке держать, и Ваню-балагура одергивать. Окончательно решаю на месте не задерживаться. Собираю свою посуду, и иду паковать вещи. Ваня улавливает мои мысли, тоже следует к палатке. Скручивая тент, с небольшой завистью смотрит на больничный пикник юных туристов. Остается надеяться, что их больше не потревожат, а нам пора спешить к вершине, подальше от нарастающего конфликта. Спустя десять минут мы покидаем все еще спящий лагерь, будто санаторий какой. Прощаемся только с одним отроком, просидевшим до утра, и резво уходим, в утренних сумерках, даже странно, что Ванёк не стал просить задержаться, кто его поймет.

Блуждание в лабиринте

В середине дня, после преодоления, самого высокого перевала, нашим глазам открылась величественная и пугающая панорама горного массива. Нагромождение хребтов и одиноких пиков занимает все видимое пространство. Только небо и горы, чем-то похожие на кости древнего гиганта. Ум не преминул возможностью запаниковать от грядущих подъемов и спусков, но мне удается отстранится, и принять тяготы как должное. Вспоминаю, что на карте все выглядело скромнее, но, самое главное, она помогла бы разобраться в паутине дорог, которые сплетаются здесь в причудливые рисунки. Понимаю, что мы не раз отступим с обрывов, будем обходить отвесные склоны и непролазный лес. Заранее смиряюсь с поражением, одновременно надеюсь на лучшее, и застываю, не в силах справиться с внутренними противоречиями.

— Что встал? Идем дальше. Не заморачивайся ты с этими перекрестками. Сколько уже их миновали, до сих пор в стену не уперлись, и назад не вернулись, — говорит Ваня, подталкивая меня в спину.

— Очень уж не хочется ошибаться, и потом лезть напролом, как тогда, в начале. Тебе хорошо, как ведомому, а мне выбирать приходится. Вроде не вопрос жизни и смерти, но все едино.

На наше счастье южный ветер пригоняет полчища кучевых облаков, скрывающих палящее солнце. Спустя час, после спуска с обзорной точки и долгого раздумья на большом перекрестке, мы понимаем, что крутые подъемы пока закончились. Теперь тропа пролегает между склонами, почему-то сухими, без единого ручья или водопада. Широколиственный лес, из незнакомых мне деревьев, с тонкими и изогнутыми стволами, кажется одинаковым и безликим, особенно на фоне скалистых выступов, которые действительно похожи на ребра и позвонки. Вид за очередным поворотом мало отличается от пройденного пути, и навевает тоску. Время и пространство растворяются, создавая ощущение топтания на месте. Мы продолжаем придерживаться запада, и молча ожидаем хоть какого-то разнообразия. День сам собой завершается, но пейзаж неизменен.

Утро мрачно от грозовых туч на небе, а поросшие лесом горы, только добавляют темень. Сновидения были пустыми, лишенными подсказок, и просыпаться в ранней темноте совсем не хотелось. Радует только отсутствие навязчивого бреда от следящей системы. Пасмурная погода поддерживает наше вялое состояние, а темные облака грозят оросить влагой это сухое, однообразное место, но так и не решаются, продолжая то ли дразниться, то ли стращать. Остается надежда найти крупный ручей, и следовать вдоль него. Ведь с обратной стороны гор течет река, и все воды попадают в ее русло.

Почти полностью свернув лагерь, Ваня сообщает еще одну новость, вполне предсказуемую:

— У меня закончилась вода, и здесь ничего не растет. Если так пойдет и дальше, придется вскрыть последние рационы.

— Ага, или начать сухой пост, — язвлю ему в ответ. — Кстати, для меня это не вопрос, и тебе полезно будет.

— Да ну тебя. Глянь на меня, похудел дальше некуда, скоро сидеть не на чем будет, — он продолжает возиться с навесным мешком, полученным от Валентина. — Не должно таких бесплодных земель быть, хоть листья жри, или умирать ложись.

— Все бы тебе умереть. Выберемся, не волнуйся, — пытаюсь хоть как-то ободрить приятеля, борясь с трагическими нотками в голосе. — Надо сегодня перестать скромничать и жалеть себя, как вчера, а то плелись как сонные мухи, под пасмурное настроение. Надеюсь, желание вкусно поесть будет для тебя отличным стимулом к ускорению.

— Судя по голосу и кислой морде, у тебя настроение такое же, как… — Ваня ненадолго задумывается, тихо мыча. — Никакое, нет его совсем. Прогресса в пути тоже нет, не ощущаю. Наверно это все из-за дороги.

— Возможно. Меня она не воодушевляет. Хотя считается, что за всякое дело нужно с радостью браться. Натягивать фальшивую улыбку сейчас не могу, а настоящая куда-то подевалась. На самом деле замкнутый круг. Нет радости от пути — нет прогресса, нет прогресса — нет радости. Надо его разрывать.

— Если ты музыкант, — Ванёк начинает рассуждать вслух, — тогда должен играть любые мелодии, и лирические, и грустные. Есть в них тоже что-то кайфовое. Скажешь, нет?

— Ловко ты меня… А что, есть такое дело. Задумку понял, но здесь можно вдвоем постараться. Вот иди и наслаждайся этими сонными лесами, зачарованной дорогой и застывшей природой. Не волнуйся, отлынивать не буду, помогу, — договорив глубоко вдыхаю, стараясь очароваться мрачной красотой.

Вновь все повторялось. Тонкие стволы деревьев, сизая хмарь над головой, чахлый подлесок, белесая земля. Глаз останавливается только на извилистых, длинных корнях, оплетающих и дробящих светлые камни; многолетний бессмысленный труд, почти как наш переход. Ожидаемый постоянный спуск не находится, как и вода. Скорее всего, до выхода из горного массива еще очень далеко. Мне приходится гнать от себя мысль, будто мы движемся параллельно хребту, как убегающий от катящегося камня болван из какого-нибудь старого фильма, не думающий о возможности свернуть в сторону.

— Слышь, — обращается ко мне приятель. — Ты на следы смотришь? Их тут полно.

— Да, видел. И что с того? — нехотя отзываюсь, скорее из вежливости, а то мог бы только кивнуть.

— Они расходятся по всем тропам. Понимаешь, вообще по всем. То есть на твоих любимых перекрестках, если считать, что только один путь правильный, большая половина народа ошибается, и прется не туда.

— Ты прирожденный аналитик, — говорю усмехнувшись. — По-моему, так всегда и везде. Имею ввиду мир или жизнь так устроены. Все люди вроде бы идут, что-то делают, хотя бы притворяются, а сквозь тернии мало кто продирается. Так и кружат в лабиринтах.

— На тебя опять депресняк напал. Мне вот полегчало. Иду, и сам не знаю, чему радуюсь. Наверно, потому что не в гору, да еще на воле, — Ваня дурашливо хихикнул. — Не так уж тут скверно.

— Мне разные люди вспоминаются. Хотя нет… А, ладно, — вовремя понимаю, что не стоит упоминать о внешнем мире, но нехорошо мысль обрывать, и решаю опереться на примеры из парка. — Наверно помнишь первые два лагеря, где народ учится. Так вот. Скольких неудачников мы уже встретили, а ведь все они готовились, надеялись. И куда не пойди, что ни делай, везде препятствия.

— К чему ты это клонишь?

— Просто нельзя однозначно говорить о правильных и неправильных путях. Слишком уж много дополнительных условий влияет, будь то погода, попутчики, время, события, да все что угодно, — почувствовав, что повысил голос, умолкаю, дабы остыть. — В общем надо идти куда идется. Не пользоваться умом, а отдаться течению, только в редких случаях легко маневрировать. Если заранее принять любой результат, обидно не будет, и не устанем от тяжких дум. Хотя ты для себя этот вопрос уже решил.

— Хорош болтать, теперь моя очередь тебя подгонять, — говорит Ваня, и впервые ускоряется раньше меня, наверно поняв нечто новое из моей спонтанной речи.

Постепенно в пейзаже возникает разнообразие. Мы точно не ходили кругами. Стволы деревьев теперь украшает плющ, свешиваясь пышными гроздьями над тропой. Тропа напоминает американские горки, так часты ее повороты, перепады высоты, и есть самые настоящие виражи, видимо подчиненные причудливому рельефу. Наш путь сворачивает в странную глушь, будто истерзанную ураганом и сильными дождями. От постоянных прыжков с валунов, вымытых из дороги, преодоления лежачих стволов и игру в равновесие на краю глубоких оврагов, скука развеивается, словно ее и не было. Внутри загорается давно дремавший азарт, а в мыслях вертится старая пословица: «Чем дальше в лес, тем больше дров», и ее шуточный вариант: «Чем дальше влез, тем ближе вылез». Ум зацепляется за логическую цепочку и начинает выдавать странные идеи, которыми хочется поделиться с Ваней.

— Слушай, приятель, если эти тропы запутаны умышленно, то в них заложен некий смысл, как в полосу препятствий или в игру, чем дальше, тем сложнее. Просто иного объяснения у меня нет, — Ваня заинтересовано глядит на меня. — Наверно мы ошибаемся, всякий раз выбирая легкий путь, вниз или по прямой. Может быть, надо выбирать сложные тропы, с подъемами или виляющие в сторону. Хотя бы попробуем.

Ваня молчит. Наверно считает меня сумасшедшим, верящим в некую теорию заговора. Вспоминаю, что в прошлый поход мне не удалось добрать до хребта, зато читал и слушал истории о самых странных способах его прохождения, для тех, кто идет без проводников. Хотя есть и простые пути, но мы на них уже не попали. У нас же с проводниками все сложно, полная самостоятельность перед неизвестностью, почти как после университета, иди куда хочешь, и будь что будет. Однако воплощение задумки пришлось отложить. За спиной слышался торопливый топот нескольких ног, заставляющий нас скрыться в зарослях. Горького опыта мы имеем с избытком, и лучше выглядеть глупым и изваляться в пыльной листве, чем объяснять очередному умнику почему идешь сам по себе, и куда вздумается.

Антагонисты

— Эй, мужики. Чего прячетесь, мы вас все равно давно заметили, — добродушный и немного картавый голос сопровождает хохот нескольких человек. — Не волнуйтесь, у нас с головой все в порядке, к цветастым служакам не относимся, — шорох листьев приближается, и лысая голова забавного на вид мужичка, заглядывает в наше убежище. — Здорово.

— По звуку мы цветастых от простых путников не отличаем, лучше перебдеть. А Синие, правда, нам сполна насолили. Вы из Вольных странников будете? — говорит Ванёк, смахивая с колен землю и поправляя куртку.

— Не… Вольные такие же дурни, как все тут. Зато почти безвредные. Мы всего-навсего здравомыслящие люди, со своими взглядами и целями. Забыл представиться, Павлик, — он протягивает Ване руку, пристально глядя в лицо, словно опытный физиономист.

После формального знакомства настает моя очередь задавать вопросы. Оценив внешнюю уверенность новых знакомых, рассчитываю получить помощь или совет для выхода из лабиринта. Решаю не хитрить, и спрашиваю Павлика прямо:

— Если вы мыслите здраво, и помощи у нас не просите, стало быть, этот хребет проблемой не считаете? А то мы каких только теорий не навыдумывали.

— За себя говори, — бурчит Ваня. — Мне уже почти нравится, только с водой у нас совсем туго.

— Ага, еще одни спящие, впрочем, предсказуемо, тут все такие, — отвечает Павлик, загадочно улыбаясь, одновременно снимая рюкзак. — Идея выбраться хороша, если знать, откуда выбираться и куда. Но мне негоже давать традиционные советы, они ввергнут вас в одну из типичных иллюзий. Все сложно, — он умолкает, соображая. Эх, была ни была, придется вас в курс дела ввести, время позволяет.

Ваня бегло глядит на меня, сдерживая вопрос, и явно беспокоится. Во мне тоже появляется внутренняя настороженность, ибо уже знаю, как людям погружение мозги выкручивает. Однако Павлик и его спутники не походят на отъявленных борцов за порядок и даже суковатых палок не имеют. Здесь и физиогномистом не надо быть, чтобы отличить идейных фанатиков от самостоятельных личностей. Решаю послушать, если само в руки пришло. Лысый мужичок просит отряд отдыхать и усаживается на траву рядом с нами.

— Здесь все не то, чем кажется. Вы когда-нибудь задумывались, отчего люди так уперто стремятся к вершине? Почему они взмывают в небеса, окутавшись сиянием? По-вашему, это нормально? Почему персонал сидит на стартовых точках и не вмешивается в конфликты? О нормальных гидах, схемах, картах, и маркированных маршрутах вообще молчу. А о границе задумывались? Были там? Что скрывают за этими непреодолимыми горами? — он с сочувствием глядит на незадачливых нас, и продолжает. — Короче говоря, мы находимся в огромной лаборатории, где над людьми проводят эксперименты. Здесь работают психические генераторы, ведь люди ведут себя как ненормальные. Замечали? Хотя, что такое нормальность — это отдельный вопрос. Можно много рассказать о сём местечке, но гораздо важнее сбежать. Сломать систему. Сокрушить запоры и препятствия.

Понимаю, что передо мной сидит еще один продукт, обработанный системой наблюдения, только особо изощренным образом. Едва сдерживаю улыбку от осознания, как причудливо Павлику заморочили голову, приоткрыв некий вариант правды. Будучи опытным, понимаю, что спорить с этим человеком бессмысленно. Он свято верит в свою теорию, на фоне полной амнезии, хотя прав в общих чертах. Разубеждать борца с системой сразу отказываюсь, ибо мне нет до него дела, зато решаю подыграть, надеясь получить временного проводника, или совет.

После продолжительной паузы, за время которой изображал культурный шок, смущенно говорю:

— Осмелюсь предположить, для победы над системой у тебя есть план и отличная подготовка, включающая знание местности, если правда к границе ходил, — до меня доходит, что наши цели сильно разнятся. — Подожди, куда же ты собрался, если вершиной не интересуешься, а граница неодолима?

— Хе-хе, поди представил, как мои люди скалы с обратным уклоном штурмуют? До нас сотни уже вверх улетели, пытаясь дернуть отсюда. Но мы не дураки, собираем опыт, друг другу пересказываем, ведь каждый день может стать последним, — Павлик переходит на таинственный шепот. — Внешнее кольцо скал не перелезть, трещин и проходов под ними нет, все реки замкнуты внутри. Очевидные способы побега бредовы и уже испробованы. Наша задача — найти скрытый центр управления, — лысый переходит на деловой тон и приосанивается. — Для этого мы принимаем всех, кто готов бороться за свою свободу. Мы почти во всем разобрались, осталась самая малость. Сейчас моя группа прочесывает данный участок хребта, продвигаясь вдоль. Присоединитесь?

— Эм… Честно говоря, у нас немного другие планы. Павлик, твой рассказ, переворачивает все в голове, и надо это обдумать. Однако, в твоей теории есть слабое место. Ведь управление может быть удаленным, за кольцом гор, хотя в целом звучит правдоподобно. И даже если выберетесь, вряд ли будете рады содеянному. Может снаружи мертвый мир, открытый космос или пустота? По мне риск сомнительный.

Ванёк сидит с выпученными глазами, то ли испугавшись массового безумия, то ли переваривая революционную информацию. У меня нет сомнений по поводу тяжести осознания подобных сведений глубоко погруженным, поэтому сам стараюсь выглядеть ошарашенным.

— Ты такую ересь не говори, не сбивай нам настрой. Хочешь, наверное, разделить общую участь и грациозно улететь в голубую высь? — неожиданно спрашивает искатель правды.

— Честно говоря, не планировал. Надеюсь на чудо и собственную упёртость, но это — мое дело, — во мне разгорается любопытство, ибо встретить человека с расширенным, но погруженным сознанием большая редкость, поэтому решаю спросить. — Считаешь, что улетевшие путники пропадают в никуда? Знаю, выглядит это странно, но так уж устроено.

— Вот именно. Сам на вопрос ответил. Так нам устроили. Зуб даю, там народу мозги прочищают, что-нибудь выкачивают, может, списывают в расход, а остальных назад, в ловушку эту. Надо же было додуматься, вознесение такое выдумать. Да-да, мы так и говорим, вознесение. А, черт с ним. Меня больше заботит, как ум человеческий здесь меняется.

— Но людям в принципе свойственно меняться…

— Так, да не так, — Павлик перебивает меня. Нас буквально ломают с помощью суровой природы, разделенного общества и психических генераторов, скрытых от глаз. Они создают ложные желания, сумбурные идеи, подавляют или будоражат, даже пугают всяким бредом. К счастью, их работа избирательна и непостоянна.

Слова Павлика напоминают мне о сравнительно недавней эпохе перемен, когда мир действительно освобождался от оков лжи и обмана. Мне посчастливилось родиться уже после, но человечество надежно сохранило тот болезненный опыт. Понимаю, что наш парк подобен детскому, шуточному аттракциону, по сравнению с суровой реальностью прошлого. Видать, именно память о тех технологиях управления массами людей пробудилась в сознании этого путника. Мне думается, что верными словами можно затронуть и другие фрагменты его памяти, касаемые желания победить в восхождении.

— Некоторые говорят, если пройти эти испытания, то перейдешь на принципиально новый уровень бытия и возможностей. Кстати, откуда вы все это берете? Может пси-генераторы вас вдвойне обманывают, если они вообще есть, — на память приходят предыдущие восхождения, и вновь становится ясно, сколь тяжела участь погруженных, не стоит их критиковать за ошибки на пути к цели, когда в голове шоры и бардак, разной степени тяжести.

— Оттуда и знаем, — мой собеседник неопределенно крутит пальцем в воздухе. — Да здесь же оно все, вот здесь. — Павлик стучит себя по голове.

— В этом, пожалуй, соглашусь, — говорю ему вслух, а сам думаю. — Как ни странно, но ты почти во всем прав, вот только мы добровольно приходим, и все ради пользы.

— Парни, подождите, у меня сейчас крыша поедет, — встревает в затянувшийся разговор Ваня. — Нам просто про дорогу хотелось узнать, а то идем наобум.

— Эх, ничего вы не поняли. Ну что ж, как всегда, — Павлик иронично вздыхает. — Вы мужики, не в свою игру играете, как мыши лабораторные. Куда путь вам проложили, туда и трусите. Могу только рукой указать, но без толку. Или за мной идите, но мы к вершине ни ногой.

— А может пройтись? Вдруг всё не так? Вдруг, это — правда ловушка, а все воспоминания гроша ломанного не стоят, — гаденько пищит в моем сознании пугающая мысль.

На сей раз посмеяться в лицо следящей системе не получилось. Даже несмотря на отсутствие лица. В висках набухает тяжесть, голова склоняется ниже, в глазах на миг темнеет. Некоторое время, мне кажется, будто мир застыл и остался только бешенный пульс крови, отдающийся в ушах. Уже собираюсь поверить в теорию страшной лаборатории и отсутствие своей воли, но прикосновение Вани возвращает меня к реальности. Приходится протереть внезапно намокшие глаза и извиниться. Мысленно желаю следящей системе успехов на поприще моего оболванивания и собираюсь с силами, дабы закончить бесполезный разговор, с самого начала зашедший в тупик.

— Накрыло, мужик? — сочувствует мне искатель выхода. — Вижу, не по-детски тебя скукожило. Вот так нас за ниточки и дергают. Меня порой и сильнее к стенке прижимает, однако держусь. Неужели до сих пор к вершине хочешь?

— Сомневаюсь, что ты найдешь нечто скрытое. Проводи ты сам эксперименты, точно позаботился бы о недосягаемости элементов управления. Ты же здравомыслящий. Но не это хотел сказать, — Павлик изображает ироничный интерес. — Уверен, вы кое-чему научились в тренировочных лагерях, прежде чем тайны пошли искать. Так представь, что посреди зачетного занятия ученик вскакивает, мечется среди палаток, обвиняет тренера, и надеется удрать, наплевав на получение, образно говоря, плода учебы, — лысый молчал, ждет продолжения. — Мне нужен плод. И это место сродни полигону, нами же избранному, таково мое понимание. Просто надо уметь отличать озарения от наваждений, чего тебе желаю. Не обижайся.

Разрушитель системы разочарованно разводит руками. Вербовка новых сторонников провалилась. Отряд искателей правды, верно расценивает движение лидера, заканчивая привал. Уже через минуту их спины скрываются за поворотом тропы. Наверно меня с Ваньком пожалели, наивных подопытных.

— Бред какой-то. А вдруг он правду говорил? — задумчиво бормочет Ваня, шумно почесывая затылок.

— Забудь, конечно, бред, ну или почти. Нам как угодно не по пути. Пусть развлекаются, как хотят, лишь бы народ не тиранили. Ты главное выкинь все из головы, миры внешние, внутренние, эксперименты. Не это сейчас главное. Мне подыграть пришлось. Хотел его на чистую воду вывести, но нет… Пойдем дальше, своими силами управляться надо.

— Погоди, пока мы в кустах прятались, мне какое-то журчание было слышно. Нет не то, о котором ты думаешь, не улыбайся так. Дохловатый, но ручей. Как хочешь, а мне и лужа сгодится.

— На счет луж не знаю, не пробовал, и не прижимало еще до такой степени, но пойдем, поглядим. Должно же хоть немного нам повезти.

Путешествие возобновляется. Фляги и даже пара пакетов наполнены вполне сносной водой, что радует, но мы молчали, каждый думая о своем. Мне кажется напрасным тревожить рассудок своего приятеля объяснениями и вообще любыми словами. У него и так временная картина мира расплылась и потекла на пол походной обыденности. Меня же восхищает тонкая подмена истинных понятий ложными. Замени идею лаборатории на полигон, и все встанет на место. Однако, эти парни нашли или выдумали внешнего врага, давшего иную, обманную цель. По себе знаю, что пасть в борьбе с системой проще, чем преодолеть собственное несовершенство. После беседы у меня остался странный осадок. Он заставляет нервничать, оборачиваться, словно на каждом шагу за нами следит система, и собирается устроить внеочередную пакость. Умом понимаю, следит, но злого умысла не имеет, машина все-таки.

Голодный край

Встреча с Павликом и его спутниками, вопреки всему, внесла разнообразие и странным образом подняла тонус. Тем не менее, мы снова блуждаем по тропам, на этот раз ища разумных трудностей, потому безрассудно ломиться через заросли, по кручам, камням и бурелому себе дороже. На ближайшей развилке решаем разойтись в разные стороны, договорившись вернуться назад через пять минут. Ваня сразу сталкивается с желанными препятствиями. Его путь преграждает разлившийся ручей, мелочь, но уже что-то. Воодушевившись, мы еще пару раз повторяем этот прием на развилках, со схожим итогом. Тропа часто уходит в сторону, но мы все равно держимся западного направление. Мой приятель предлагает больше не разделяться, надеясь на удачу, которая не заставляет себя ждать.

Дорога исчезает. Ее буквально стер, загромоздил оползень. Широкую расщелину между почти отвесными склонами укрывают огромные валуны, пополам с глиной. Былой опыт подсказывает, что карабкаться по камням проще, нежели продираться сквозь кусты. Для моей легкой комплекции и скромного груза это оказывается гимнастической игрой. Крепкому Ване с его тяжелым и хрупким репликатором, задача представляется не из легких. Широко шагаю и прыгаю по вершинам глыб, изредка прибегая к помощи рук. Приятель же выверяет каждое движение, сопит, приседает, и наверно сожалеет об отсутствии хвоста. Мне иногда хочется оставить его и уйти вдаль, дав волю отстраненности, но всякий раз обращаюсь к своей совести и терплю. Изредка приходится возвращаться и страховать его или вовсе забирать ношу, позволяя перебраться налегке. Так или иначе, во второй половине дня, отбив пятки и поцарапав ладони острыми гранями камней, мы вновь выходим на обычную тропу, и сразу устраиваем привал.

— Все идет не по плану, уже столько поправок в поход внести пришлось, просто жуть, — говорю Ване, сбросив рюкзак и опершись на ствол тонкого, незнакомого дерева. — От режима уже спокойно отстранился, но, по-моему, мы излишне мучаемся и все равно идем не туда.

— Если ты о дороге, то это мелочи, — Ваня успевает отдышаться, и сейчас просто лежит на спине. — Тут жратвы нет. Разве так бывает? Лес, и совсем пустой.

— Меня уже первые километры после стоянки вечноотдыхающих смутили. Когда идешь в неверном направлении, то и потенциала в пути нет, — приятель хмурится мне в ответ. — Ладно, скажу проще. Если на твоей дороге пусто, голо, темно и холодно, значит, ты ошибаешься. А продолжи двигаться тем же путем, сгинешь, от того же голода. Для меня это ориентир, но порой трудно отличить его от допустимых сложностей.

— Пока сполна не огребешь, не додумаешься, — подводит итог Ваня. — Тогда мы дураки, каких много.

— Конечно, дураки. Как мы Синим попались, с тех пор у меня уверенности вообще ни в чем нету.

— Из-за карты? — приятель не стал дожидаться ответа. — Чего ты к ней прилип. Сотни людей ходят как получится, и нормально. Если ты у нас такой отстраненный и равнодушный к проблемам, вот и забей на точность маршрута. Можешь мне довериться, у меня все просто. Иду по следам. Либо сам цель увижу, либо спрошу у кого.

— Раньше ты такого не говорил. Хотя и вопроса не было… Ладно, пора отвлечься на маленькие радости привала.

Скромный обед, мы растягиваем на целый час, очень уж вымотались. Ваня не жалуется только из-за привязанности к своему бесценному трофею, который весит куда больше моей поклажи. Таскать подобную тяжесть не по мне, но приятель был уверен в будущей выгоде. Взаимными упреками мы заниматься не стали, зато отказались от всех выдуманных методов движения сквозь лабиринт, даже от первой идеи, интуитивного толка. Мне действительно удается отстраниться от желания выйти из замороченного хребта. Теперь мы просто гуляем, избегая раздумий, сомнений и неподвижности.

Дальнейшие блуждания окончательно разрушаю все теории о логике устройства троп, возможно, ее и нет. Мы пробираемся по козьим тропкам на косогорах, идем высохшими руслами ручьев, минуем десятки логов и еще больше грив, и уверяемся в бессмысленности своих странствий. Не будь со мной Вани, перед которым стыдно сдаваться и показывать слабину, устраивать вечную стоянку бы не стал, но ругался бы в голос, вымещая негодование на сухостое и всем, что под руку подвернется. Однако, наш непредусмотренный моим планом союз, помогает брести дальше, не рассчитывая на удачу, а просто, так, ради самоуспокоения. Так проходит день и наступает следующий. Мы готовы уже поверить в теорию заговора здешних леших, водящих самонадеянных путников, или уловки следящей системы, которую впору называть манипулирующей. Ваня теперь то и дело вспоминает слова Павлика и докучает мне бредовыми разговорами о коварстве наших незримых угнетателей, хотя и не уверен в их злом намерении. Стараюсь не отвечать и не слушать, мне почти все равно.

Иногда попадаешь в такие ситуации, когда возникает желание развернуться и уйти навсегда, унося обиду на собственное бессилие, это был тот самый случай. Наш путь упирается в абсолютный тупик. Решаем воспользоваться случаем, передохнуть и задуматься над вечными вопросами. Вчера уже перебирались через ущелье, по подвесному мостику. Он явно существует изначально, причем с перилами по одной стороне. Но непримиримый народ, используя альпинистские тросы, связал, в несколько приемов второе ограждение, за что мы были безмерно благодарны. Тем не менее, мало приятного идти над бездной, прилично раскачиваясь, но шаткая переправа лучше ее отсутствия.

Теперь же тропа просто оборвалась на краю обрыва, с весьма крутыми склонами. Ущельем это не назовешь, но преграда уходит в обе стороны, не оставляя надежды на обход. Гляжу на устрашающие скалы, до сих пор напоминающие ребра, такие же белые и гладкие. Кажется, что ущелье стало местом гибели очередного древнего колосса, и нам уготована та же участь. Отстраняюсь от фатализма, и прагматично прикидываю, как воспользоваться этими скалами, но здравых идей нет, все равно вижу вероятную гибель, дешевле не связываться.

— Все что ли, пришли? Только давай не будем, валить дерево на краю, и лезть по нему. Про более экзотические способы самоубийства вовсе молчу, — бормочет Ваня, глядя вниз.

— Здесь и деревьев таких нет, и к безрассудному риску склонности не имею. Назад точно не пойдем, там тропа в восточном направлении, совсем не туда. Вдоль по чащобе не продерёмся, крылышки тоже не вырастим, даже выдуманного ракетного ранца не имеем. Глупо получается.

— Знаешь, это не тупик. Больше на обзорную точку смахивает, — бодрым голосом говорит Ванёк. — Ты заметил, что вдалеке больше нет гор? Может мы почти выбрались?

— Может быть, — равнодушно отвечаю приятелю. — Тогда еще досаднее, но волком выть не буду.

Грубое решение

Растительность за последний день не изменилась. Нас по-прежнему окружают худосочные и высокие деревья, щедро засыпавшие своей листвой землю, в том числе и склоны исполинского оврага. Трава наотрез отказывалась расти на белесой, каменистой земле, и толстый слой листьев, копившийся годами, не желал перегнивать, превращаясь в сухое и скользкое подобие снега. Мой приятель успел побывать в роли естествоиспытателя. Час назад он соскользнул с края тропы, усеянного этими самыми листьями, по пояс увязнув в собравшейся внизу шуршащей куче. Этого хватило для отказа от спуска на дно пропасти. Мои мысли цепляются за все подряд, судорожно ища решение.

Ваньку надоедает осматривать ближайшие заросли с гастрономическими целями. Он садится рядом со мной, демонстративно громко молчит и ждет. Мне приходится ответить:

— Могу предложить только задний ход. Извини, на большее вдохновения нет, а иные идеи тебе не понравятся, как и большинству нормальных людей.

— Памяти у тебя нет, и дури в голове маловато, — поучительно отвечает приятель.

— Как раз с памятью у меня лучше, чем у всех вместе взятых, хотя не будем об этом. А дурь-то причём? Не понимаю, куда ты клонишь?

— Может та братва авантюристов доверия у тебя не вызвала, но Павлик верно сказал. Не помню, как точно. Короче говоря, зря мы прёмся по проложенным кем-то тропам. Не добиться так ничего.

— Мачете у меня нет, чтобы новые дороги в кустах прокладывать. Могу только вниз съехать, положившись на стальную крепость штанов, и того, чем храбрость измеряют.

Ваня прыскает со смеху, видимо он в ударе, или давно был напряжен. Угомонившись, он отвечает:

— Если не выберемся, то на своей шее тебя везти буду, пока это лощина не кончится. Что-то не узнаю тебя. Вспомни, как в первый день мы лихо через тот крутой перевал махнули. То же самое. Может не так скользко, — Ванек скрещивает руки на груди и требовательно сверлит меня взглядом. — Давай в свою игру сыграем, к черту правила. Иначе столкну и спрашивать не буду. Во мне веса еще двоих как ты хватит. Заканчивай менжеваться.

— Не понимаю, для чего спрашиваешь. Уже давно бы пенделя дал, — отвечаю своему спутнику, и тут же уворачиваюсь от его захвата. — Погоди, сам пойду, и рюкзак одену. Ты молодец, что выбор предоставляешь. Это называется идти вперед, как можешь, лишь бы на месте не стоять, — подхожу к более заросшему молодняком участку склона, и решаю предупредить Ванька. — Цепляйся за все, до чего дотянешься, и не находись со мной на одной линии. Такую лавину не переживу.

Наверно, у меня включилась пси-закладка, потому что жгучее желание заставляет действовать, вопреки здравому смыслу и страху. Моя нога просто ступает вниз, а руки инстинктивно хватаются за ветви кустарников, тормозя скольжение. Меня неумолимо несет вниз, но аккуратно съезжаю по скользкой листве до ближайшего деревца или хилых зарослей, неведомо как растущих на таком коварном склоне, и мне удается не разгоняться. Дело пошло. Ваня следует позади и чуть сбоку. Мы уже с минуту создаем перед собой маленькую сухую лавину. Мой приятель иногда превращается в снаряд, снося все на своем пути, опасно тормозит о стволы деревьев. Каждое скольжение кажется последним, тем не менее, нам везёт до самого низа.

Подъем по противоположному склону приходится устроить, вспоминая приемы военных, правда в нашем исполнении смотрятся они не так эффектно. Один раз подсадить равного весом товарища это совсем не то, как быть живой лестницей для Ванька. Мои руки часто хотят оторваться, под весом карабкающегося приятеля, пусть он и щадит меня, подтягиваясь за ветви и стволы. Иногда даже приходится использовать собственные плечи в качестве ступеней. О будущих синяках стараюсь не думать, и все больше отрешаюсь от состояния своей плоти. Каждая ошибка стоит нам скатывания в низ, ибо сухая, как порох земля осыпается не хуже листьев. На последних метрах самостоятельно выбираюсь наверх и, сбросив свой груз, возвращаюсь за Ваней. На самом деле ему требуется помощь ментальная, нежели физическая, хотя приходится попотеть напоследок. В конце он вручает мне свой рюкзак и сам вызывается на роль лесенки. Мне кажется это излишним, но решаю удовлетворить его желание в самоутверждении.

Выбираюсь на ровную поверхность, и, подав руку Ване, говорю:

— Честно признаться, лезть даже по крепкому человеку боязно. Не знаю как ты, а мне страшновато, как бы вреда не нанести, — приятель отмахивается, демонстрируя свою удаль и несерьезность проблемы.

Подъем обошелся нам всего в две ошибки, да и то, скользили мы до ближайших деревьев. Несмотря на безнадежно пыльную одежду, измученные плечи и конечности это безумное мероприятие завершается, вместе с нашими силам. Пожалуй, первый раз за путешествие мы выдохлись в равной степени, даже про ритм дыхания забыл, а зря. Поэтому лежу пластом, глядя пасмурное небо, внутренне посмеиваюсь над своим безрассудством. Пульс быстро восстанавливается. До меня доходит, что поднявшись без Вани, не обратил внимание на другую строну, так сильно сосредоточился на подъеме. На ноги приходится вставать медленно, дабы не потемнело в глазах.

Мы стоим на площадке перед пологим и длинным спуском. Змейка тропы ведет к круглому озеру, лежащему в равнинном лесу. Остается загадкой, где эта дорожка берет начало, но ответ на неё опытным путем получать некогда. Мысленно отмечаю, что здесь посадили скорые деревья, те самые, которые за пару лет вырастают до размеров древних секвой, стараниями наших генетиков и биологов. Во мне сразу поселяется тайная надежда встретить там и стойкие фруктовые деревья, но сразу решаю не тешить себя пустыми мечтами. Некоторое время мы разглядываем фантастический пейзаж, насыщаясь разнообразием форм и красок, после безликих, заколдованных гор. Вспоминаю в голове карту, и невольно удивляюсь. Река не подпирает горы, а изгибается огромной петлёй, далеко за озером, и вообще, на моем запланированном маршруте нет озёр. Решаю не огорчать Ваню, ибо мы отклонились на юг, пройдя лишний день пути, хотя могло быть и хуже.

— Таких отмороженных, как мы еще поискать надо, — замечает Ваня. — Очень сомневаюсь, что кто-то решится на такое безумство. Скорее, по тропам будут кружить, до потери пульса и смысла.

— Меня другое смешит, — говорю приятелю, указывая на дорожку перед нами. — Стало быть, имеется обходной путь. Мы — дураки или неудачники, но дело уже сделано. Что не запрещено, то разрешено. Верно?

Ваня соглашается и с моими рассуждениями, и просит еще отдыха, наверно новой панорамой налюбоваться не может. Соглашаюсь с ним. Сам не прочь расслабиться, а лучше принять горячую ванну с солями и маслами. Мечтать не вредно. Пока сижу, прикидываю, что до вечера нужно достичь столь желанного источника нескончаемой влаги и пищи, и при хорошем темпе еще успеваем. Только одна особенность озер не дает мне покоя. Из карты хорошо помню, что всякий берег занят, по меньшей мере, одним лагерем, и Ваню непременно потянет к людям, да и мне самому нужно, ибо скормил свой запас приятелю, а на стоянках рационы продают, и вроде даже делают. Заранее содрогаюсь от будущих проблем, но утешаю себя намерением тщательной разведки перед контактом, а подумав о богатых пищей краях, вовсе успокаиваюсь.

Ванёк задумчиво глядит вдаль, честно допивая последние глотки воды. Осушив флягу, говорит:

— Что-то во мне досада разыгралась. Как с холодосом своим. Инструкцию не прочел, тащил его, спину рвал, бранился про себя. Когда плечи совсем отвалились, присел, понимаешь, на пенек, пошарил в верхнем отсеке, инструкцию нашел, чтоб ей пусто было. Короче говоря, гравитацию обнулил, дальше летел, а не шел. В тот же день парочку совсем непутевую встретил. У них простые рюкзаки были, но про пояса, видать, им никто не подсказал. Тоже мучались. Помог, ведь не злодей же.

— Да все мне ясно, можешь не продолжать, — говорю приятелю, собираясь идти.

— Погоди, мне может выговориться надо. В том-то и соль. Сам берешься за дело, не спросив, не узнав, мучаешься, косячишь не по-детски, а потом узнаешь простейшее решение, которое под носом лежало. Так вот, если узнаешь о нормальной дороге потом, можешь себя не корить, все мы одинаковые дураки бываем.

— Сдалась мне эта верная дорога. Дело уже прошлое. А на собственные ошибки сквозь пальцы смотрю. Хотя такими приемами лучше не злоупотреблять. Как минимум, это для путешествия опасно, когда насильно прорываешься там, где не положено. Равновесие как бы нарушаешь, но не будем в такие дебри философии лезть, — возвращаю на голову шляпу, и, осушив свою флягу, пускаюсь в путь, в очередную неизвестность.

Золотое дно

Юношеская удаль не растратилась с годами, поэтому вопреки логике мы пустились к озеру рысцой, иногда переходящей в бег, благо, что дорожка позволяла. Было радостно от стремительного движения к видимой глазу цели. На бегу мне вспомнилось детство, когда ощущал себя самолетом, берущим разбег, окрыленный неистовой тягой вверх и вперед. Мне даже под ноги глядеть не приходилось, как по взлетной полосе бежал, и смотрел скрывающуюся вместе с высотой спуска даль. Озеро манит плавными очертаниями своих зеленых берегов. Лиственный лес обещает множество диких вкусностей вместе со спокойным сном, под раскидистыми деревьями. Уже в мыслях представляю заслуженный отдых, после изнурительного топтания ног, больше похожего на самоистязание, ибо большой радости в тех лабиринтах мы не получили.

До моего слуха долетает окрик Ванька:

— Куда несешься.? Забил что ли на свое правило? Давай тихо подберемся, — он догоняет меня, и, переходя на шаг, спокойно говорит. — Ты уже лагерь-то заметил? У меня фобия пока не развилась, но все к тому идет. Хотя к народу тянет, и не только из выгоды.

Соглашаюсь с его доводами, сбавляю шаг, начинаю присматриваться к лесу, в котором скрывается тропа. Сомневаюсь в существовании суровой стражи, патрулей на периметре и сети доносчиков, но за сотню метров до контрольной точки в кусты мы сворачиваем и разделяемся. Наверно со стороны выглядим смешно, со своей дилетантской разведкой, однако внутренний покой приходит. Цветных тряпочек на головах не замечаю, как и светлых балахонов. Людей никто не тиранит, и в вечерних сумерках они ведут себя вольно, даже расслабленно. Темнота сгущается и пора явить себя маленькому островку, если не культуры, то хотя бы общества.

Поднявшись с колен, спокойно направляюсь к главной тропе. Сбоку слышится шорох, и выходит завершивший свою часть разведки Ваня. Он сразу отчитывается:

— Супостатов и фанатиков не обнаружил. Подловил человека возле ручья, выяснил обстановку. Хмурый, но разговорчивый. Говорит здесь у них золотое дно, хочешь трать, хочешь зарабатывай. Вот и все.

— Вольно, солдат, — отвечаю, посмеиваясь. — Меня тоже все устраивает, но надолго залегать на этом дне не будем. Просто мне от этого мира почти ничего не нужно, если говорить грубо, поэтому не вижу смысла надолго зависать.

Стоянка представляется мне чем-то средним, между старым рынком и замороженной стройкой беженцев, по нелепой случайности забредших в живописное место. С востока видна озерная гладь, поросшая вдоль берега лотосами, с севера наступают исполинские деревья, а с запада открывается свободный вид на перетекающие друг в друга поляны, и целые луга, с перелесками из тех же гигантских кленов и ясеней. И посреди этого торжества дикой красоты притулилось рукотворное недоразумение, которое рукотворным называть слишком громко. От внешней неприглядности мне отстраниться куда сложнее, чем от своих потребностей, ибо непривычно видеть такой бардак в нашем переродившимся мире.

Мы свободно шагаем по центральному проходу, не вызывая интереса. Местные имеют озабоченный вид, куда-то спешат и обходят нас как мебель. В мыслях зудит желание устроиться за пределами бардака, и никто слова поперек не скажет. Однако собственный голос разума твердит, что так мы выкажем слабость, пусть и на одну ночь. Ванёк продолжает кружить в мешанине палаток, самодельных навесов, каких-то убежищ из веток и просто настилов, с заинтересованным видом ища место. Утешает лишь отсутствие охотников за чужими грузами и секретами. Впрочем, ни того, ни другого мы не имеем, ну почти, а моя открытая память и восприятие не в счет. Приятель находит ровную пустую площадку, как наиболее заинтересованный в контакте с людьми. Снимает ношу, обозначая свой выбор рядом с невозможных размеров грибом, который мне сперва показался деревом. Осматриваю чудо не природы, а современной биологии, и смеюсь над нашими соседями, притулившими дырявую палатку под широчайшей шляпкой грандиозного боровика.

К нам тут же подбегает щуплый человек в шортах, с двумя громилами за спиной. Мы и опомниться не успеваем, как на нас осыпают вопросами:

— Место уже оплатили? С Демидычем договорились? Что-то не помню вас. Да-да, добрый вечер, — он нервничает, это слышалось в интонациях, и заметно по ужимкам неопытного распорядителя. — Все понял, новенькие, давайте оформляться.

Меня удивляет такой напор, слишком деловых людей с юности не переношу, поэтому плачу той же монетой:

— Во-первых, добрая ночь. Во-вторых, когда это земля платной стала. Мы только что прибыли, устали и даже опомниться не успели. Оставь нас до утра, там разберемся.

— Или платите, или покиньте территорию. Мы будем вынуждены принять меры. Цена одного места десять монет, — человечек непреклонен, он явно наслаждается моментом маленького триумфа.

Можно встать в позу, выяснять отношения, драться, гордо уйти, но мне не до того. Пусть подобными вещами занимаются гордецы и самодуры. Пользы мало, только эго потешить. Вручив поборнику монеты, мы сноровисто ставим палатку, насыщаемся последними рационами и отправляемся к ручью, впадающему в озеро, ибо давно нуждаемся в близких отношениях с водой. Помытая голова сразу наполняется мыслями, умными и разными. С запозданием радуюсь, что мы воздержались от костра. Уверен, за него пришлось бы заплатить отдельно. Становится ясно, что местное золотое дно, в первую очередь, умножает свой блеск из карманов путников, но никак не из природных кладовых.

Нас больше не беспокоят, и даже внимания не обращают. Ваня чует уверенность и тянет меня к одному из костров на маленькой площади, некогда бывшей поляной. Несмотря на поздний час, люди двигаются во всех направлениях, несут какие-то мешки, коробки, тюки. Напротив нас пара флегматичных мужчин занимается нехитрой кухонной работой. У проема большого шалаша стоят еще несколько крепких ребят, откровенно тоскующих. Они время от времени отпускают шуточки в сторону проходящих мимо. Понимаю, что относительно местных нравов, попасть к начальству можно только с деловым предложением. Таковое у меня есть, но завтра, все завтра. Всегда придерживаюсь правила: «утро вечера мудренее».

Опускаю голову на свернутую в рулон куртку, и сразу осознаю преимущество одиноких странствий в тихих горах. Два балагура, сидящих под козырьком соседней палатки, оказываются слишком близко. Их бормотание мешает расслабиться, и заставляет невольно слушать.

— Да брехня это все, — говорит сиплый голос, с каркающими нотками. — Могли бы поинтереснее чего выдумать. Не верится мне ни в экзоскелеты, ни в силовую броню, ни в штаны с псевдомышцами… Говорю же, брехня, чтобы народ от труда отвлекать.

— Ты слишком скучный, Тимоха, — отвечает тенором собеседник. — Такой куш разом сорвать, обогатиться можно, даже лавку Демидыча выкупить. Его с метлой поставить, а самим что угодно делать, хоть на вершину прогуляться. Разве не кайф?

— Что бы ты в кайфе понимал. Согласись, лентяй ты, каких много. От того и бредишь фантазиями о том, чего вообще нет. А кому-то выгодна такая ситуация. Пока народ в облаках витает, умные люди свои дела творят. Ты бы поменьше на грибы налегал, может в башке просветлело.

— И много ты дел натворил? Как-то не замечаю у тебя полных карманов. Только грязь под ногтями, да пятна новые на костюм исправно садишь. Да еще устаешь поболе меня. При этом заметь, Тимоха, едим мы оба досыта, а для большего дохода надо или две пары рук отрастить, или часов в сутках добавить. И грибочки мои не трожь, они для отдохновения. Ты только подумай, ведь в экзоскелете все дороги нипочем, хоть по скале вертикально шагай, даже продавать бы не стал.

— А-а, ты еще уйти надеешься. Точно фантазер. Ну, будь у тебя монет много, купил бы снарягу, или в скелет этот упаковался бы, пошел к вершине, и что? По пути все потратишь, износишь, съешь, и опять с пустыми карманами, зато на горе. Фантазёр.

— Понимаю, что не заработаю, и не пойду. Будь у меня хотя бы штаны с псевдомышцами, побежал бы хоть на край мира, чтобы один шаг вместо десяти. А так нет, конечно, останусь. Знаю, что фантазёр, зря ты на меня все время прёшь, — слышится визг молнии на дверце, и возня со спальником, после чего наступает сравнительная тишина.

Утренние сделки

День для меня начался как всегда до восхода, когда большинство людей еще давят подушки и наслаждаются утренними, самыми яркими снами. Прогулка до озера, по опустевшему и храпящему лагерю, дала возможность разглядеть невидимые прежде мелочи. По мне этот лагерь следовало бы назвать торговой базой, ибо в центре обнаружились плакаты с названиями трав, ягод, даже фруктов и уже готовых продуктов. Сразу подмечаю необходимые мне рационы, и довольный новой информацией отправляюсь в ближайшие заросли, ибо всегда ищу возможность получить что-нибудь бесплатно. Спустя несколько минут хаотичных блужданий, выхожу к деревьям, знакомым еще с юности. Хотел одно, нашел другое, но всё равно доволен. Возвращаюсь к палатке, изрядно обобрав клубничное дерево, благо сейчас его сезон.

Жизнь в озерном лагере закипает раньше обычного, одновременно с моим завтраком, который хотелось провести в тишине и молчании. Снова становлюсь невольным слушателем прагматичного Тимохи, и безымянного фантазёра. Начало спора пропустил, пока ходил на промысел, поэтому вкушаю красные плоды, с ощущением, будто к друзьям на кухню явился.

— Говорю же тебе, они хлябают. Если долго идти, вообще мозоли натрут. Поэтому и коплю на новые, даже размер свой присмотрел, — язвительно напирает Тимофей. — Сейчас бы взял, так Демидыч мне на них персональную надбавку сделал, вместо скидки, и Любава так не вовремя сгинула. Не ожидал от нее, до сих пор из сердца не выходит.

— Давай, придумай еще десять проблем, чтобы стрелки перевести, — насмешливо говорит его друг. — Возьми пару носков, портянки, в конце концов. Всегда можно выкрутиться.

— Ну, возьму эти твои портянки, а как же Оксана? Она мне еще долг не выплатила. А еще Димка с побратимом держат, обещали альпинизму научить, а без него никак. О провизии недельной сам знаешь, ее тоже собрать надо, да так, чтобы из рук не вырвали.

— Стрелочник и обвинитель, — категорично заключает фантазёр. — Мир плох, все негодяи, один ты молодец, точнее жертва обстоятельств, на цепь метафорическую посаженная.

— Дошутишься. Отхожу по ребрам тростью вполне материальной, и без метафор обойдусь.

— Ты, Тимоха, как всегда, отказываешься простую штуку понять. Путешествие от тебя зависит. Как пожелаешь, так и будет. Захотел бы по-настоящему, уже сегодня вышел бы.

— Раз такой умный, от чего сам сидишь, или лежишь. С грибами расстаться не можешь, большими и малыми?

— А мне лень-матушка мешает, — смеется мечтатель. — Видишь, у меня честности хватает, в отличие от грибов. Может и не лень это вовсе. Сам видишь, какая погода переменчивая, и настроение иногда не походное…

Дослушивать их вяло текущую перепалку не стал. Оставил Ване двойную порцию сочной вкуснятины, но будить не стал. Решаю не откладывать самое важное на потом, и направляюсь к Демидычу, занявшему центральное сооружение, из не пойми чего под тентовой крышей. Вижу, что начальник устроился основательно, пусть и весьма временно, вряд ли ему больше двух недель сделки проворачивать. В очередной раз кривлюсь от нелепости торговой канторы. Более чем уверен, что хибару из тонких стволов, коры и ветвей соорудили задолго до появления пока незнакомого мне Демидыча.

Внутри этого архитектурного недоразумения меня встречает человек средних лет, с клочковатой бородой, в засаленной куртке, однако наделенный цепким и сильным взглядом. Бегло пробежав глазами по разномастным полкам, оцениваю разнообразие полезных вещей, и сразу догадываюсь о природе их появления. Ум легко строит логическую цепочку, вспомнив оплату услуг разноцветных проводников. Предполагаю, что здешний лидер получает походное снаряжение и другими способами, в любом случае мне это добро без надобности. Свое бы сбросил, но уже нечего.

Мне некогда вести долгие беседы, поэтому сразу перехожу к делу после приветствия:

— Хочу приобрести стандартные рационы, и кое-что по мелочам. Может, еще вести интересные есть? — мне неожиданно вспоминается продолжение, созданного мной слуха. — Буду рад послушать.

Лидер лагеря и торговец в одном лице, изучает меня взглядом, и поддерживает игру в магазин:

— За твои деньги все, что угодно. А если не хватит, можно подработать, заказов всегда полно. Рационы по десятке, за вестями на улицу иди, а у меня только полезные сведения, за отдельную плату, — он упирается руками в бревенчатый стол, и застывает в ожидании.

Ответ Демидыча отбивает желание спрашивать дальше. Отсчитываю монеты, и сразу решаю определить наши будущие отношения:

— Возьму пока шестнадцать порций, место стоянки продлять не буду, сегодня выступаем дальше, от вестей воздержусь, — думаю, что байки лучше бесплатно слушать возле костра и еще раз ночевать в столь «злачном» месте не будем. Торговец как будто зависает от моих слов, и приходится ему намекнуть о своей просьбе. — Надеюсь, рационы-то есть? Просто мы с напарником к вечеру уйдем.

— Экий ты шустряк, а потребности скромные, но как знаешь. И все же о предложении подработки подумай. Могу предоставить особые условия. Накопишь на приличное снаряжение, а то у тебя совсем, хм… — торговец наиграно смущается, и молча выкладывает все шестнадцать упаковок.

Моя рука сама собой сгребает припасы в мешок, а в голове возникает совершенно неуместная, и одновременно любопытная мысль. Решаю не держать вопрос в себе:

— Демидыч, а откуда вы рационы берете? — еще раз гляжу на содержимое последней пачки. — Судя по начинке, сами делаете, но основной наполнитель-то, неужели сами не выращиваете?

— Откуда, откуда, со склада беру, — недовольно говорит торговец.

— Логично. Но на склад сырье как-то попадает?

— Ох, неугомонный. Вот так и попадает, — с этими словами он отдергивает шторку, являя мему взору компактную версию межпространственного переносчика. — Любопытный какой. Еще никто до тебя такими вопросами не задавался, — шторка возвращается на место, оставив меня в растерянном удивлении от затейливой политики руководства парка.

— А может у тебя карты местности водятся? — спрашиваю бородача, решив, что попал в лавку чудес.

— Почему нет. Сколько угодно, на любой вкус и кошелек. Тебе какую? — Демидыч кладет перед собой пачку бумаг.

Недоумение и разочарование скрываю за ироничной улыбкой. Передо мной лежат абрисы, кроки, художественные зарисовки отдельных районов парка и даже вольные фантазии на тему всего пространства путешествий, но до утраченной ранее карты им далеко. Только на двух схемах угадываются окрестности доходного лагеря. Мне кажется верхом безумия доверять свой поход неизвестно кем и как составленной карте, чья область охвата достигает вершины, поэтому сразу отказываюсь. Понимаю, что неточности, ошибки и умышленные искажения могут насолить не меньше одержимых идеями порядка и контроля.

— Нет, такие не годятся, — цены решаю даже не спрашивать. — Полагаю настоящих, правильных карт нет?

А эти, по-твоему, неправильные, — Демидыч неожиданно громко хохочет. — Да понимаю, о чем речь ведешь, понимаю, не дурак. Такие штуки за монеты не продают. Это же ценность немыслимая, а в плане хранения опасная. Считай халявный пропуск к успеху. Все хотят, понимаю. Идешь себе верной дорогой, только ноги не ленись переставлять, и никаких блужданий. Даже в компанию ни к кому напрашиваться не надо, когда все наперед зришь.

Приходится без сожалений отбросить эту идею, хотя прежде не думал о карте, как об аналоге книги собственной судьбы, зато соглашаюсь, что за деньги такие карты не покупают, ибо свою без оплаты получил. После длинной тирады торговца молчать и думать мне кажется невежливо:

— В таком случае у меня все. Не буду больше смущать опасными вопросами…

— Да куда там, опасные. После того пустозвона с гитаркой за плечом, и его провокационными песнями с рисковой болтовней, мне даже к своим смутьянам придираться неловко.

— Пустозвон? Может у него в попутчиках еще и верзила с барабаном был? — спрашиваю у Демидыча, стоя на пороге, и уже знаю ответ.

— Еще как был. Добро хоть помалкивал, только с пустозвоном трепался. Странные парни. Им даже Шурик мухоморы свои навязать пытался. Видать родственную душу признал, но у парней и без грибов крыша давно набекрень съехала, — у бородача неожиданно развязывается язык, и он продолжает держать меня в дверях. — Работать не согласились, монеты им, видите ли, ни к чему. Зато честным людям по ушам ездили. Все о вольных странствиях, да мечтах пели. Кое — как выпроводил.

Кивнув на последнем слове, козыряю торговцу двумя пальцами и выхожу вон. Суеты на площади прибавилось. Мои ноги сами собой останавливаются. Глядя на хлопоты здешних дельцов, ненадолго задумываюсь. Удивляюсь тому, как сильно люди пропитываются делами из внешнего мира, неосознанно возвращаясь к ним в путешествии, так или иначе, забывая о главном. Одни тотальным контролем захвачены, другие товарами, а меня бы, при очень глубоком погружении, вообще могло в какой-нибудь бар занести. И играл бы на лютне, до позеленения и конца третьей недели. С грустью гляжу сквозь людей, но тут же утешаю себя мыслью, что такой жесткий отбор, через ловушки ненужных увлечений, действительно позволяет самым достойным, сильным духом, получать желаемое.

Алина

На вытоптанной поляне, которая до площади все-таки не дотягивает, происходит утренний разбор заданий. Во всяком случае, так мне видится. Среди двух десятков людей выделяются две фигуры, напыщенного вида, которые повелительными жестами сопровождают свои распоряжения. Сразу представляю себя на месте одного из батраков, и понимаю, что уже мысленно увольняюсь. Скорее бы с пустыми карманами к вершине пошел, чем добровольно терпеть унижение от заблудших в глубоком погружении, даже отстраненность не поможет. Один из таких погруженных на самую глубину золотого дна устраивает спор из-за качества сырья. Седой мужичок сбивает цену за пучки трав, которые вчера вечером не успела сдать девушка, весьма замученного вида. Собранные в хвост волосы, цвета спелой соломы запутались, тонки плечи сутулятся, и точеные руки судорожно сжимают неимоверных размеров тюк с растениями.

Мужичок, потрясает кулаками с зажатыми травами, бешено вращает глазами, и говорит:

— Этот лук только уже третьего сорта. Четверть цены дам. Надо было раньше успевать. Алина, не надо на жалость давить, хочешь жить по-людски, так больше работай. Знаем вас, лентяев, а еще на что-то надеются.

— Но мне хватит только на оплату палатки. Ты не можешь так со мной обойтись, добавь хоть самую малость. За неделю все отработаю, да еще и вдвое больше. А вчера день не мой был, — продолжает отчаянно увещевать его девушка, без особого результата.

Скупщик вручает ей несколько монет, сгребает пучки лука, и скрывается в хибаре Демидыча. Смысл организованного сбора съедобных растений пока мне был непонятен, особенно в таких больших количествах. Глядя на понурившуюся Алину, думаю, до каких глупостей довело ее беспамятство вкупе с нашептыванием следящей системы, и как здорово, что мне удалось избежать подобной участи. Девушка медленно усаживается на землю, поигрывая монетками. Она уже не спешит в поля, подперла голову руками, искренне выражая безысходность. Видимо намерение отработать, осталось только словами. Обычно стараюсь не вмешиваться в чужие проблемы, ибо люди часто неблагодарны и принимают помощь, как должное. Но, повинуясь странному порыву, снова нарушаю личный кодекс, наверно под воздействием все той же следящей системы, хотя надеюсь, что действую по своей воле.

Сажусь рядом с жертвой дикого капитализма и усилием воли временно глушу программу отстраненности. Мне кажется уместным и правильным пробудить в Алине здравомыслие, чтобы в очередной раз сыграть против следящей системы.

— Привет. Что за беспредел здесь происходит? Не понимаю, куда вся эта еда девается, и почему цены за ваше же бывшее снаряжения такие грабительские? — она молчит, обидевшись на весь мир. — Неужели никто не понимает, что обстоятельства против вас? Если просто горбатиться сутками, так здесь и останетесь, без вершины и вообще всего. Кстати, вам везет, даже обувь имеете, но речь о другом.

Девушка смотрит на меня, как на сумасбродного вольнодумца. Ее широкое, веснушчатое лицо изображает презрительную издевку и удивление. Алина скороговоркой парирует мой посыл:

— Еще один идеалист на мою голову. Такие вопросы может контуженный задавать, или пришелец из другого мира… Если бы доблестные проводники всех до нитки не обирали бы, больно им нужно наше барахло, эх, даже вспоминать не хочу… До вершины-то меня совсем не хватило. Хорошо, что через хребет провели по Светлому распадку. Их правда, мне в жизнь той дороги не найти, но толку-то. — Алина сбавляет обороты, и заканчивает более мирным тоном. — Ничего, у меня все равно получится, всем еще покажу.

Знание людской натуры, дает мне терпение выслушать не перебивая. Во мне теперь достаточно снисхождения к погруженным, чтобы не поучать их, и хватает отстраненности, дабы не ввязываться в никчемные игры. Но какая-то малая часть меня жаждет сломать угнетающие принципы, хотя бы в одном человеке. Если быть честным до конца, меня привлекает нечто неуловимое и таинственное в образе обездоленной девушки, всё-таки живой человек.

— Алина, как тебе идея оставить всё как есть, ведь идея выкупа снаряжения совершенно утопична. Можно просто пойти со мной, точнее с нами. Мы с напарником можем поделиться всем необходимым, а недостающее прикупим. По себе знаю, если возможность упустить, потом долго горевать придется, — говорю, и тут же жалею, ибо женщинам труднее довериться так быстро.

Ее взгляд застывает на месте. Видимо Алина в тайне уже дошла до края терпения, но до безрассудного побега не хватало последней капли или смелости. У меня нет сомнений, что она знает о недостатке личного намерения. Ленится и боится, как все погруженные, бросить вызов обстоятельствам. В моих глазах она добровольная жертва, которая нашла способ оправдывать бездействие. Вспомнив свои приключения, внутренне соглашаюсь, что самому трудно противиться обстоятельствам и разуму. Зато не дроблю камни, как предпочитает большинство. Алина, конечно, камни не дробит, в буквальном смысле, но собирать травы проще, чем идти в неведомую даль, на штурм запредельной высоты.

Девушка неожиданно встает во весь свой невеликий рост, и выводит меня из раздумий:

— Не сочти меня легкомысленной, но предложение приму, пока что. Хотя до утра подумаю. Достала не столько работа и Демидыч, сколько его приближенные. Хорошо, что провожатых уже забыла.

— Если тебя они просто по маршруту вели, причём, по светлому, то повезло куда больше моего. Мы с приятелем думали Синие нас вообще в расход пустят, но там отдельная история.

— Думаешь, красные лучше? Они даже до вершины иногда не доводят, а бросают на полдороге, так говорят. Нет, не хочу о них думать. Ладно, лучше нам к завтрашнему выходу подготовиться.

— Почему не сегодня? — справедливо удивляюсь. — Нам задерживаться совсем невыгодно.

— Дело в том, эм… Не хочу быть нахлебницей, а один человек должен долг вернуть. Его как раз на рюкзак хватит, — она грозит мне пальцем, сделав умилительно строгое выражение лица. — Да, не смейся, мне пришлось отдать все, кроме этой одежды.

— Сомнительная идея. С вашей системой, как погляжу, народ звезд с неба не хватает, и лопатой по одной монете за раз гребет. Лучше отдохнуть, а мы с Ваньком еще ваши кусты пощиплем.

— Какие кусты?. — Алина едва удерживается от крика. — Спятил? Никому не говори. Они все учтены, и урожай весь на склад идет. Если покупать не хочешь, придётся далеко уйти.

— М-да. Иногда жалею, что злодеем не уродился. Так бы без сожалений склад подпалил.

— У меня есть идея получше. Можно еще чуть-чуть подработать, если собрать две нормы трав, какой-никакой доход, — Алина порывисто направляется в сторону леса, и грациозно обернувшись, манит меня. — Если ты такой герой-защитник и совсем не злодей, поработаешь немного?

— Немного, а ты пока расскажи, чего тут интересного творится, — отвечаю уже на ходу, и, догоняя проворную девушку, кое-как нацепляю шляпу.

Сборы трав

Мой внутренний голос молчит, не выражая протеста насчёт непредвиденной задержки. Возможно, этому голосу прищемила язык следящая система, которую очень трудно игнорировать, или она здесь не участвует, но сомнений у меня нет. Следую за осмелевшей Алиной, и не зря. Девушка осыпает меня сплетнями, компенсируя безмолвие и тишину прошедших дней. Самой популярной новостью оказывается поиск партии робо-костюмов, похищенных уже у Красных проводников, неизвестными злоумышленниками, предположительно для борьбы с Вольными странниками.

Первые минуты после череды откровений мне было не до смеху. Думаю, что такими темпами несколько контейнеров скоро превратятся в орбитальный грузовой модуль со свёртывателем пространства, и выяснится, что притащили его любители светлых балахонов через временну́ю аномалию. Вспоминаю приключения юности. Чего тогда только не ляпал сгоряча, но сейчас превзошел все былые достижения на поприще распространения хаоса. Задним умом понимаю, промолчи тогда, может, забыли бы контейнер, и закинули в дальний угол склада. Все-таки мне удается успокоиться после мысли о том, как сейчас народ развлекается, и в парке, и перед галовизорами. Страшно подумать, с каким восторгом смотрят онлайн-трансляции нашего шоу, хоть там и не все показывают.

Алина, за какие-то полчаса, завела меня в зеленые дебри, вплотную к исполинским ясеням, где не слышатся голоса усердных собирателей. Изобилию плодовых кустов и деревьев удивляюсь не меньше, чем стволам лесных великанов, рядом с которыми баобабы, казались бы молодой порослью. Редкие абрикосы и ранний виноград, кажутся вполне обычным явлением для леса, по сравнению с деревьями инжира и хурмы, впрочем, она еще совсем зеленая. На мой взгляд, коррекции планетарного климата и отмены зимы здесь не хватило бы. Наверно пару тепловых транслятора в горах спрятали. Но Алина не дает мне возможность отведать запретных, в ее понимании, плодов. Вручает мешок с ножом и мотком нитей, повелев следовать ее примеру. С одной стороны, мне не хочется, но отстраненность вовремя приходит на помощь.

Осознаю очередную иллюзию погруженных, но поучать горе-травницу сразу отказываюсь. Догоняю девушку, протягиваю сорванный абрикос, и мысленно прошу себя быть предельно лояльным:

— Алина, тебе приходилось задумываться о двойственности этого щедрого на дары леса? — она прерывает свою работу и молча ждет продолжения. — Забавно видеть со стороны, как одни люди легко прикасаются к живому миру, беря только самое нужное для себя и своих спутников, ведь при разумном образе жизни здесь можно без лишних усилий иметь все. Другие же вовлекаются в не самую выгодную работу на более умелых, обогащая их в ущерб себе. И каждый сам выбирает роль, в меру своего понимания.

Девушка задумчиво проходит несколько шагов, глядя под ноги, и с сомнением в голосе говорит:

— Понять понимаю, но какой у нас выбор. Откуда у меня одной хватит сил быть независимой? Думаешь, так легко выпутаться из ситуации, которая каждый день нарастает как снежный ком? Только сейчас это поняла.

— Ну да, все сложно. Удивляюсь, что ты сама по себе идешь, а выручает здесь не столько сила, сколько знания. И опять же, не у всех они есть. Думаю, помнишь, как в первых контрольных точках народ к учебе относиться, правда, там далеко не всё рассказывают.

Смутившись от своей наставительной речи, комкаю конец разговора, поняв неуместность нотаций. Опять у меня красивая речь не сложилась, а еще лирик-музыкант. Некоторые время мы молча идем в сени абрикос, окруживших громадный клен, думая каждый о своем. У меня хватило бы красноречия долго объяснять ей философию независимых и походов на самообеспечении, особенности женского пути достижения целей, однако кратко сложить слова сейчас не получается. Мне кажется более верным помолчать и дать ей душевную поддержку, а завтра вполне физическую помощь, буквально путь. Остается надеяться, что Алина не утратила исходное стремление к вершине, и не залипла на ложных ценностях.

Мы движемся по лесу, словно по улице живого города, залитого лучами утреннего солнца. Величественные стволы ясеней видятся мне домами-башнями, сгрудившиеся кустарники напоминают маленькие павильоны и магазины, а широкие берега ручья в центре, поросшие клевером, выглядят ничуть не хуже центрального проспекта. Утренняя роса блестит на травах и еще не раскрывшихся цветах. В высоких кронах уже давно кипит бурная жизнь неутомимых птах, то и дело садящихся на лианы плюща, орошая наши головы холодными каплями. Мы не хотим нарушать эту обитель безмятежности словами. Однако, следящая система не выпускает меня из внимания. Приходится закрыть глаза, сосредоточиться на щебете птиц, дабы выгнать из головы абсурдно-панические мысли об опасности, таящейся в зачарованном лесу, богатым на пищу, воду и тень. Через минуту концентрации приходит волна отдохновения.

Видимо мое состояние передается Алине, потому что она, наконец, выпускает мешок с луком, проворно устремляется к поляне с розовыми пятнами, и зовет меня за собой. Ее привлекла душица, хорошо знакомая мне, хоть давно и не собирал. Девушка не хочет возвращать с пустыми руками, и просит присоединиться. Дело движется медленно, мы неспешно болтаем на разные темы, типичные для почти незнакомых людей. Непринуждённая беседа с глубоко погруженным человеком кажется мне странной и приятной одновременно, ведь Алина совсем не затрагивает свое прошлое, что на мой взгляд не стоит делать в любых обстоятельствах.

Сбор цветов неожиданно увлекает меня, а может так действуют пьянящие запахи пыльцы и тепло погожего дня. Девушка уже давно забросила свое занятие, и сейчас сидит на изогнутом корне дерева, далеко выступающем из земли, как щупальце гигантского спрута. Она зовет меня отдохнуть, укрыться от дневного зноя. Алина говорит что-то непонятное о сегодняшнем сне своим звенящим серебром голосом. Неожиданно отвечаю ей знакомой рифмой, напеваю пару строк, и невольно раскрываю свой старый талант. Алина в восторге. Мой ум поддается сладостному дурману этого дня, и мысленно откладываю все важные дела на потом, решив, что все можно успеть, если идти чуть быстрее.

Работа заброшена. Мы лакомимся абрикосами, больше похожими на персики, ибо на обед в лагерь уже не успеваем. Алина увлекает меня вглубь просторного и светлого леса, с маленькими островками молодых деревьев подле грандиозных кленов. Наша прогулка превращается в некую, наивную, но веселую игру. Мы дурачимся, бегая друг за другом, ловко петляя в зарослях. Мне вспоминаются народные забавы, приносящие мне несказанное счастье в детстве. День кажется бесконечным. Тем не менее, вечер подкрадывается незаметно, и охлаждает наши разгоряченные головы. Приходит время спускаться с небес на землю и возвращаться назад. Идя по сумрачному лесу, осознаю, что придется позаботиться о крове для своей внезапно обретенной подруги, ведь мы толком ничего не собрали.

— Добрый вечер, Демидыч. Хочу продлить свое место на ночь, и еще одно с палаткой взять, — сказав это нахально-радостным тоном, кладу монеты начальнику на стол, и продолжаю разговор в мыслях. — Мне с Ваней в одной палатке тесновато, но привычно, а Алина сама по себе, что бы там в наших головах не творилось.

Видимо торговец читает по лицам, потому что расплывается в саркастической улыбке:

— Что молодой, попался уже, купился? Уже думал, настоящий герой к нам заглянул, ан нет. И не разыгрывай оскорбление. Здесь даже уши на стенах выращивать незачем, и так все видно. Да черт с тобой, развлекайся, как хочешь, только плати исправно, — он сгребает деньги и выдает мне странного вида бирку, дающую право на ночлег.

— А что со мной не так? И причем здесь героизм?

— Эх, салага, ума еще не набрался, — растянуто говорит Демидыч. — Вот что ты сегодня сделал ради своей цели? Девке по ушам ездил, да наши абрикосы по-тихому хрумкал? Черт с ней, и с абрикосами тоже. Феромоны из башки выветрятся, тогда одумаешься. Хорохорился вначале, к вершине рвался, спешил, а сейчас что? — он сочувственно качает головой. — Вот то-то и оно парень. Иди уже, чего вылупился.

Ремесленник

Перед сном, Ваня с плохо скраваемой гордостью рассказывает мне о своих успехах на почве производства и ремонта. Репликатор стал центром всеобщего внимания, и теперь мой спутник засыпан заказами по уши. Продолжая хвастаться, Ваня аккуратно раскладывает по пакетам дерево, пластик и даже металлолом. Мне остаётся только молча наблюдать за его усердной работой. Новое ремесло доставляет приятелю несказанное наслаждение. Стоящие в ряд новенькие изделия красноречиво говорят о нужности трофея. Репликатор до сих пор продолжает гудеть и светиться. В рабочем пространстве крутится горный ботинок со сломанной подошвой, трещину на котором сращивает подвижный манипулятор.

Ваня оставляет в покое сортировку сырья, заметив мой блуждающий взгляд по открытой мастерской, и достает пакет из палатки:

— Гляди, сколько всего наклепать успел, сам от себя не ожидал. Монетами не все платят, но обмен выгодный предлагают. Мне столько добра не нужно, продавать буду. Еще так немного посидеть, пару дней, всем себя обеспечим, — он снова возвращается к своему занятию.

— Да, ловко у тебя выходит. Только не расчитывай на долгое время, по-хорошему завтра выступать надо. Ладно, не буду мешать, пойду на боковую.

Заснуть долго не получается, меня захватывает ураган мыслей и эмоций этого удивительного дня, отличного от привычных будней, даже походных, и на много лет назад. Лежу поверх спальника, ибо ночь обещает быть теплой, пытаюсь разобраться в своих действиях. Обычно мне не свойственно заботиться о других, просто поводов прежде не было. Но сегодня все так странно сложилось. Мне кажется забавным и приятным принести пользу, почти ничего не стоящими действиями, тем самым внести сумятицу в эксплуататорскую систему. Но обратная сторона медали, в виде задержки и попрания личных планов, вызывает легкое смятение. Лежу и мысленно представлю отношение остатка пути и времени, ведь надо успеть, да еще и втроем. Параллельно зудит мысль, пришедшая явно извне, хотя честная. Голос системы вызывает желание не зависеть от общества и отношений, вернуться к своему привычному существованию. Формально соглашаюсь с этим, чтобы скорее отвязаться, и незаметно погружаюсь в сон.

Новый день не отличается от прежнего. Люди вновь тащат тюки и твердые пакеты, сдают лесные дары за смехотворную, но вожделенную награду. Большинство искренне надеются вернуть свое снаряжение, не видя истинного положения дел. На мой взгляд, нерядовые трудяги могут вырваться, только на восхождение у них уже не останется времени. Но мне не жаль этих людей, и обвинять в бестолковости нет смысла. Без минимального снаряжения даже самые рисковые, похлеще меня, своеобразного везунчика, вряд ли смогут осилить остаток пути. С сожалением понимаю, что окажись сам на их месте, тоже пытался бы вернуть утраченное, и точно без насильственных методов. За завтраком утешаю себя мыслью, что с приближением к вершине подобных ловушек должно быть меньше, ибо путь сам по себе народ отсеивает.

Ваня разделывается со своей порцией, которой хватило бы мне на день. Не найдя поблизости тряпочки, вытирает руки о бревно, затем о штаны и садится напротив меня:

— Вчера столько всего наслушался… С ума сойти можно, какую схему здесь устроили. Короче говоря, слушай, — он откашливается и по старой привычке оглядывается. — Красные на своей базе народ подставными неудачниками стращают. Якобы горный хребет одолеть нереально, и они теперь назад приперлись. Лупят с людей неподъемную плату, и не один раз. Хотя честно проводят по Светлому пути, распадок такой в горах. У кого монет не хватает, снарягу отдают или отрабатывают.

— Светлый путь, красиво назвали, — невольно перебиваю Ваню. — Как же нам его не хватало, хотя Алина про него уже говорила. Извини, продолжай.

— Нечего продолжать. Бунтарей здесь не густо. Мало кто хочет с теми верзилами силой меряться, — Ванёк кивает в направлении площади. — Некоторые отчаянные убегают, но назад, разумеется, не возвращаются. Только атмосферу накаляют.

— Да, так и есть, успел сам разобраться. Или ты зарабатываешь на дураках, или на тебе едут. Сдается мне Ванёк, ты из первых, только без злого намерения, благодетельный созидатель, — на мои слова приятель хмурится. — Не обижайся, все нормально, должен же кто-то реальную пользу приносить, а всякий труд оплаты требует. Ладно, трудись. Мне-то думалось сегодня уйти. Но похоже еще на день задержимся, не больше.

Уединение

Долг Алине пока не возвращали. Пришлось продлить незапланированный отдых, правда меня это уже мало смущало, ибо по расчетам времени, пара запасных дней еще есть. Если быть честным и говорить обобщенно, очень уж леса понравились. На этот раз меня не нужно было приглашать в мир зеленых великанов и богатых на плоды беспорядочных садов. Сам предлагаю подруге прогуляться в неизвестные мне места. Наверно о нас невесть что думают, во всяком случае смотрят так косо, что рискуют после путешествия отправиться к окулисту в массовом порядке. Меня вполне устраивают наши отношения, в отличие от неразлучных Феликса и Киры. Они снова устроили прилюдный разбор полетов. Меня увлекло их представление, ибо Алина очень собирается на прогулку, а заняться чем-то нужно.

— Перестань навязывать мне свою долю, — шипит Кира, отворачиваясь от протянутой руки своего друга. — Сам заработал, на себя и трать.

Феликс безвольно отступает, прячет монеты в карман, но уходить не собирается:

— О тебе же пекусь, неужели не понимаешь? Думаешь, мне не ясно, что вместе нам не выбраться? Так пусть хотя бы тебе повезет.

— Обалденное везение отправиться без твоей поддержки в неведомую даль. И завалиться где-нибудь в каменном лесу или берегах той реки от солнечного удара свалиться. Уж не помню, какие там еще радости впереди.

— Хочу как лучше. Знаю, как тебе нужна вершина, — Феликс несколько раз глубоко вдыхает, силясь найти нужные слова. — Пойми, мне для тебя ничего не жалко, все бы в жертву принес, и себя тоже, если так вопрос встанет. А прозябать здесь никакого смысла не вижу. Понимаю, как тебе самой всё опостылело.

— Ох, Елечка, неверно ты понимаешь. Мне не веришь, Тимоха тебе сколько говорил, всё как горохом об стену. Ну, незачем мне одной идти, а здесь не так уж и плохо, — Кира с нескрываемым недовольством на лице ждет ответа, но так и не дожидается, потому что приходит мой сосед. — Тим, ну скажи ему что-нибудь веское, а то исподтишка монеты подложит.

— Чего ему говорить, если вместо мозгов кисель розовый, — Тимоха опять не в духе. — Молодой еще, чтобы понимать. Любящий человек никогда собой жертвовать не станет. На то он и половинка целого. Вот отруби себе пару конечностей, да десяток ребер, и живи, радуйся. Если уж на то пошло, это ты Киру ведешь. Либо выкручивайся, как знаешь, либо сиди здесь и радуйся малому.

Мне надоедают их препирательства, но никуда не денешься, стою, жду. Мысленно радуюсь, что сам в такие игры не играю, во всяком случае теперь, ибо и знаний набрался и опыта, и до того пресытился, что теперь в космос стопы направил. Понимаю, что непроизвольно тереблю свой старый брелок, и ощущаю острые лучики звезды. Присаживаюсь и закрываю уши, сделав вид, будто подпер голову, правда, все равно слышу даже шуршание бывшей травницы в палатке.

— Похоже, он неисправим, — шепчет сзади Алина. — Все, пойдем. Пусть без нас разбираются.

Нам вновь нравится вместе гулять в этом заповедном лесу, где всегда тепло и тихо. Девушка приятно удивила меня почти профессиональным певчим голосом. Сразу предполагаю, какая у нее роль, профессия, или увлечение во внешнем мире, хотя это не важно. Она понятия не имеет о своем «даре», и от такой забывчивости немного фальшивит, но за полдня из нас складывается достойный дуэт. Даже отсутствие подходящего аккомпанемента не становится препятствием, а песни лидера моей бывшей группы, с их возвышенным стилем не вступают в противоречия с ограниченной памятью о прошлом. Напевая, Алина легко подхватывает одну строку за другой, внося нечто новое, свежее, в старые слова. Мы прогуливаемся от одной поляны к другой, переполненные радостной, дурманящей силой, и совершенно не думаем о пути, который сам ложится под ноги. Однако эти и другие наивные забавы приходится отложить, когда тропа приводит нас к еще одному малому озерцу, удаленному от лагеря на приличное расстояние.

— Это же настоящий рай, как здорово. Посмотри вокруг. Мне даже хочется остаться навсегда на этом золотом берегу, словно из моего сновидения. Может быть, задержимся здесь, хотя бы до утра, — говорит Алина звенящим от восторга голосом, кружа меня, ухватившись за руки.

— Вообще-то мне не должно так самозабвенно потакать своим желаниям кроме одного, но…, — отвечаю ей, и понимаю, что она не слышит, зато нечто другое во мне соглашается, хочет остаться, и у меня нет сил противиться. — Здесь, правда, хорошо, — говорю вслух, и решаю, что на ночь глядя все равно никуда не пойду.

Мы остаемся. Обступивший озеро лес, кажется мне нереальным, словно его нарисовал вдохновенный художник-сюрреалист. По берегам растут плакучие ивы, чьи ветви тревожат зеркальную гладь. Стволы и выступающие из земли корни трех громадных ясеней ограждают заповедный уголок от прочего леса. Замечаю те самые небывалых размеров грибы, в три человеческих роста, которые прежде видел тишь на картинках и один у палатки Тимохи, а здесь они толпятся неровными рядами, наклонив широкие шляпы в разные стороны. С сумерками пробуждаются светляки. Они таинственно мерцают своими огнями в прибрежных зарослях. В то же время раскрываются лиловые цветы, на пышных прибрежных кустах. Они источают сладкий аромат, который реет в воздухе вместе с полупрозрачными пушинками. Внутри меня давно пробудился природный инстинкт. Поэтому целый час занимаюсь созданием жилища, чего-то среднего между навесом или шалашом. Хочется неведомо куда бежать, добыть пищу, которой здесь и так достаточно, и что-то еще, почти неуловимое логическим умом.

Мечты

Ночь приносит покой моим голове и рукам, увлекшимся творчеством и бытовыми заботами. Шалаш на диво хорошо получился, и меня неумолимо тянет внутрь, дабы предаться заслуженному отдыху, хотя приятная усталость совсем не валит с ног. Лежа на тонком пологе, поверх собранной мягкой травы, Алина не умолкает ни на миг, плавно переходя от одной темы к другой, силясь постичь мою картину мира. В какой-то момент случается недопустимое противоречие. С моей подачи, девушка затрагивает вопрос, выходящий за границы, которые воздвигла следящая система вкупе с погружением. Мне приходится ненадолго покинуть наше пристанище, в надежде, что подруга отвлечется и забудет.

При моем появлении Алина садится, и снова возвращается к оборванному разговору:

— Поделись со мной, если не секрет, каковы твои планы на будущее. Можешь не все говорить. Ради чего ты сейчас живешь? Такой талантливый музыкант обязан иметь особую цель.

— Ты права, стараюсь не просто так, — мне приходится соображать на ходу, стараясь соврать по минимуму. — Только не преувеличивай мои способности. Быть только исполнителем недостаточно. Честно говоря, меня утомила музыка, толпы людей, суета, зато проснулась детская мечта о космосе. Да, не удивляйся. Меня, правда, влечет черная бездна, с ее бесконечными звездами, далекими туманностями и контактами, с дружественными разумными, — рассказывать все подробности мне кажется излишним, хочется свернуть на более романтическую тему.

Девушка молча подбирается к выходу, где еще горит костер, и, глядя на небо, настороженно спрашивает:

— Значит, ты всю жизнь хочешь провести в пустоте, летая между системами? Неужели этот мир тебе тесен. А как же люди, семья и друзья, в конце концов?

С сожалением понимаю, что беседа идет совсем не туда, ибо логика юной особы, в крови которой сейчас бурлят гормоны, способна перевернуть любую информацию с ног на голову, и превратить меня во врага. Приходится сгладить ситуацию:

— Не буду зарекаться о всей жизни, просто желаю новых впечатлений, к тому же на земле меня почти ничего не держит.

— Ты меня пугаешь. Так может говорить только прирожденный бродяга. Ну, не бездомный, конечно.

— Какой из меня бродяга. Видел недавно людей куда более радикальных. А уютный дом, где-нибудь в тихом месте, вписан в будущую картину, а люди еще найдутся, может, даже в этом путешествии, — договорив, проникновенно смотрю на Алину, самую малость покривил душой, и осознаю, что диссонанса в погруженном разуме не возникло.

— Но ты все равно хочешь добиться своего, — Алину неожиданно взволновало мое будущее. — Если так упорно следовать детской мечте, и идти вперед, рано или поздно можно потерять покой и стать одержимым. Насмотрелась здесь на таких.

— Покой быстро можно получить. А вот если мне на месте остаться, тогда точно себя потеряю. Ибо прошлой жизни условно уже нет, новую же нужно срочно создавать. Думаю, ты понимаешь, как важно мужчине иметь мечту и всеми силами к ней стремиться. Только так, во внутренней борьбе мы узнаем себя, а в музыке мне не удалось это сделать.

— В космосе, по-твоему, проще?

— Еще бы. Там все трудности очевидны. Вот ты, вот корабль и множество путей, приключений, открытий. Все это здорово, но меня пока там нет, потому что сейчас мы отдыхаем на берегу затерянного в колдовском лесу озера.

Судя по смягчившемуся взгляду, девушку удовлетворяет такой ответ. Мое предположение о ее высокой проницательности, или способности превозмочь пси-блокаду оказываются ошибочными. Когда опасный момент минует, до меня доходит, что сработал простой женский инстинкт, из раздела семейного будущего. Видимо уже примеряла меня на роль супруга. Однако слова Алины, глубинный смысл которых вряд ли она сама уловила, заставляют меня задуматься над внезапно возникшей дилеммой своего будущего в космосе.

Девушка ненадолго оставляет меня одного, сказав, что сейчас ее очередь собирать хворост, хотя топлива для костра хватает. Отпускаю ее без лишнего беспокойства, ибо местечко совершенно мирное, даже странно. Гляжу на огонь, и почти сразу чую нахально влезший в голову голос, который подражает моему внутреннему диалогу, и как будто слышен еще и ушами.

— Будет ли честна моя победа в восхождении, если погружение не сработало? Ведь технология полезна и реально работает. Ведь она выявляет целеустремленность, преданность мечте, способность превзойти искушения с иллюзиями. Может быть, из-за этого сбоя системы мне будет трудно на будущей службе. Вдруг у меня нет должных качеств? Зря смухлевал, грубо говоря.

— Может быть, мне очевидны здешние испытания, но участь такое знание не облегчает, — ответ сам вырывается вслух, сначала вызвав панику, но собираюсь с духом, дабы выгнать все лишнее из головы. — У меня достаточно веры самому себе, и ничто не заставит меня повернуть.

— Аналитический отчет о моем путешествии, заменит «Тест Высшей разумности», и сдать его можно раз в двенадцать лет. А если в сбое виноват мой собственный разум, меня вовсе не пустят в пространство, и даже парк на замке окажется, — система и не думает сдаваться.

— Мой разум в порядке, а в космосе каких только аномальных людей нет. Отлично знаю, там нужны преданные своему делу, с высокой сознательностью и другими качествами. Знаю, в меня вложат колоссальные объемы знаний, улучшат геном, предоставят корабль. И у меня хватает мужества взять на себя ответственность не отступиться.

В голове неожиданно наступает тишина, а во рту ощущается сухость. Понимаю, что языком, прилипшим сейчас к небу, мне пользоваться не пришлось, зато сам себя убедил в личной правоте. После приступа бреда удивляюсь новой уловке от системы, которая не устает сеять зерна сомнений в моем разуме. С удовольствием потягиваюсь, ощущая маленькую, но победу, а мой противник не на того нарвался, ведь мне не трудно отстраниться не только от ложных посулов, но и от самого себя. Справа слышится шорох травы. Алина возвращается, так ничего и не собрав.

— О чем задумался, уже летишь к звездам или мысленно стоишь дом? Оставь пока всё, пойдем смотреть на луну, — она ловко вытаскивает меня наружу и ведет за собой на берег озера, на глади которого уже возникла серебристая дорожка от ночного светила.

Неприятное озарение

Алина блаженствовала от происходящего, искренне радуясь нашему беззаботному бытию. Уверен, в прежней жизни она, подобно мне, редко могла так славно проводить время, слившись с живым миром, да еще в компании родного по духу человека. Теплая летняя ночь, озаренная полной луной, которая меня на самом деле напрягает, прошла за приятными разговорами, почти не утомив нас. А потом прошел еще один день, исполненный неги и томления. На второе утро мое пробуждение было неожиданно резким. Голова трещит, собираясь расколоться надвое. В воздухе чуется неясная тревога. Разум вопит об упущении чего-то важного. Алина еще спит, раскинув тонкие руки на мягкой подстилке. Дабы унять боль, отправляюсь к озерцу остудить и помыть голову или вовсе окунуться.

Вода еще не успела согреться, лучи солнца нового дня пока скрыты за горизонтом, мир свеж и прохладен. После нескольких погружений в пучину сознание проясняется. Исцеление сопровождается неприятными толчками крови где-то в глубине мозга. Память медленно вращает калейдоскоп воспоминаний прошедших дней, не оставляя надежды узреть внятную картинку. Из транса меня выводит боль на правой ладони. Случайно содрал коросту со шрама, который остался на память после безрассудного спуска и подъема с Ваней. Смотрю на кровь, и с запозданием понимаю, что отстраненность на месте, ибо спокоен, хотя несколько минут назад подсознательно опасался, будто пси-закладка сломалась.

Вода расходится кругами от моих ног. Некоторое время стою, стараясь различить свое отражение, и понимаю, что впал в странную иллюзию. Она заставила усомниться в реальности всего путешествия, навязав сладостную негу маленького рая, в котором мы скрылись от жуткого механизма промыслового лагеря. Мой насыщенный приключениями путь, пройденный с напарником, кажется фильмом, выдумкой, так же, как и желание восхождения. Подозреваю, что следящая система все же добралась до меня, жестоко пошутив с восприятием. Если раньше она нашептывала идеи, сбивая мое намерение, то сейчас устроила форменную амнезию. Логический ум подсказывает, понимает, что Алина вряд ли пойдет за мной в космос, и лучше оставить ее, пока мы не сблизились, ибо сказка закончится, а мечта останется мечтой, и жить мне долгие годы с грузом сожаления.

Тем временем от поляны, где стоит шалаш, доносится голос Алины, встречающей утреннее солнце. Мой ум панически мечется, не решаясь на радикальный шаг вперед или назад. Думаю, что можно попытаться вразумить свою подругу, дабы в будущем не жалеть об упущенной возможности. Однако мои слова не приносят желанных плодов, и вообще пролетают мимо ее ушей. Девушка продолжала грезить, а мне остаётся молча смеяться над собой, решившим, что погруженных можно исправить.

— Зачем нам куда-то лезть и бежать, сдалась тебе эта вершина? Ты же счастлив сейчас, как никогда прежде. Гляди, в этом лесу можно жить вечно, только мы и все. Мне казалось, ты одумаешься… Прошу, ради нас, забудь о своих заботах…

Молча выслушиваю, разубеждать уже и не думаю, мысленно отстраняюсь. Отлично понимаю, что сейчас Алиной правят чувства, и часть личности сокрыта. Кто знает, какой она окажется, выйдя из погружения. Подозреваю, что она идеализирует меня и ситуацию, находясь под воздействием гормонов и прочей внутренней химии. Общего языка мы так и не находим. Мне остается только вернуться в лагерь, самому по себе. Раздрай в голове возобновляется, когда торопливо иду сквозь лес, чуть ли не переходя на бег. Втайне надеюсь, что Алина опомнится и последует за мной до конца, до вершины. Но вера тает с каждым шагом, а внутренний антагонист обвиняет меня в слабоволии и сентиментальности. Усмехаюсь над своей наивностью, ведь с юности знаю, что спорить с девушками бесполезно, проиграешь при любом раскладе, вместе с этим раскол ума незаметно завершается.

Потери

Лагерь дельцов и их обреченных слуг продолжает свою нудную игру в капитализм. Но мне уже не до классовой борьбы и справедливости. Стремительно вхожу на территорию стоянки, не глядя на лица, даже руки зачем-то в карманы штанов спрятал. Наверно нервы начали сдавать. Все-таки оглядываю свою одежду, на предмет репьев и колючек, ведь ломился через заросли. На ходу отрываю несколько семян, впившихся в рукава. Выворачиваю карманы куртки, полные листьев и веточек. Останавливаюсь в смятении. На мне нет брелка, того самого, с человечком, ухватившимся за звезду. Почти сразу осознаю, что на полу шалаша именно он блеснул в свете восходящего солнца. Мысленно сплевываю, и решаю оставить его Алине на память, да и то, если заметит.

Мой приятель обнаруживается на привычном месте, с усталым лицом, ссутулившейся спиной и скромной партией новый изделий. Экономического чуда не произошло. Мне ясно, что заказы быстро закончились, а новых людей особо не прибавилось. Однако дело теплится, о чем говорит тихо жужжащий репликатор. Мой напарник ведет какие-то записи, понятные только ему. Докучливые соседи успели разойтись. Оставалось свернуть палатку и выступать, ибо нас теперь точно ничего не держит, и Ваня исчерпал основной потенциал этого лагеря.

Меня еще обуревает беспокойство, из-за своего прокола, и голос едва дрожит, после первых слов, обращенных к приятелю:

— Привет Ваня… Кхе-кхе. Не держи обиду за мое исчезновение, знаю, сам дурак. Засиделись мы с тобой. Давай собираться, нечего здесь больше делать.

— Эээ, друже, за такие дела не винят, а поздравляют. Не менжуйся. Тут все знают, где ты гуляешь, точнее вы оба. И с какой стати надо собираться. Мало что ли приключений было? Мне как-то не охота опять ноги по горам бить, тем более от Синих и других обормотов бегать, — неспешно говорит Ваня, потягиваясь и широко зевая.

— Но ведь ты хотел со всеми своими проблемами раз и навсегда покончить. Нам только до вершины дойти и дело в шляпе, — мне уже все ясно, но из упрямства продолжаю гнуть свою линию.

— А где гарантия успеха, может, там ничего нет? Это же кот в мешке. А здесь все так хорошо складывается, на голову не капает, и дубиной никто не грозит. Ты же сам тогда мне о благе для людей говорил, вот и делаю по мере сил. Если постараюсь как следует, то столько заработаю, что откуплюсь, если нагрянет кто за мной. А рисковать стрёмно.

Ноги непроизвольно подкашиваются, но картинно падать мне не к лицу. Молча усаживаюсь перед кострищем, прокручивая в голове новое потрясение. Бывают такие дни, когда происходит сразу все, когда судьба сначала бьет по лицу, потом валит на пол подсечкой и долго пинает. Бывает жаль расставаться с людьми, к которым привык, но если пути разошлись, то нужно скрипя зубами и стиснув кулаки остаться при своих интересах. Иначе потеряю себя, поддавшись влиянию, и отказываясь от заветного ради малого, но понятного.

— Что случилось? Расстроился? — спрашивает Ваня.

— Внутренний конфликт случился. Видишь ли, приятель, маленькие войны в мирной жизни, не идут ни в какое сравнение с настоящими кровавыми битвами. Большинство людей оказываются сраженными наповал именно в бытовых мелочах…

— Тебя точно не бытовые мелочи сразили. Ты от них благополучно удрал.

— Не о себе говорю, а о тех, кто хочет стабильности и покоя. Такие люди надолго зависают в привычном и уютном мирке, до которого осмелились дойти, иногда по вечерам сожалея о брошенном пути к заветной цели, — мне передается Ванино замешательство, и решаю разрядить обстановку. — Пусть меня сочтут местные трудяги сумасшедшим изгоем или одержимым фанатиком, но такое будущее мне без надобности.

День только начинается, и мне кажется неразумным терять драгоценное время. Забираюсь в палатку и пакую рюкзак. Вещей внутри прибавилось, но свой скарб легко отличаю. Понимаю, что ситуация не из лучших. Пока мы шли вместе, то, не задумываясь, считали снаряжение общим. Сейчас же придется все поделить. Чувство будущего одиночества не гнобит меня, просто возникает неприятный осадок. Сосредоточившись на сборах, улавливаю внезапную мысль. Мое странное поведение объясняется только двойным вмешательством следящей системы. Видимо она подменила чувство отстраненности на привязанность, доселе почти незнакомую, но все же приятную. Стараюсь выбросить это из головы, и так проблем хватает.

Ваня растерянно смотрит на мои скорые сборы, не зная чем помочь, и тихо говорит:

— Ты это, палатку-то забирай. У меня монет хватит на десяток новых. И еще, не спеши, вот, тебе пригодится, — и бывший напарник вручает десяток рационов, вместе с флягой для воды собственного изготовления.

Мне неловко. Следует уйти красиво, избежав роли обиженной жертвы. Поэтому стараюсь правильно и лаконично ответить:

— Полагаю, отказа моего не примешь. Так и быть, возьму. Ванёк, ты не думай, что зло на тебя держу или обиду затаил. Каждый сам себе хозяин. Мне, правда, на месте сидеть невыносимо, когда восхождение еще впереди.

Мою маленькую драму разрушает Тимоха, пулей вылетевший из свое палатки. Он что-то невнятно причитает, жалуясь, что проспал работу, а Шурик все-таки доигрался с мухоморами. Под его комичный лепет в палатку упирается силовой луч. Он бесцеремонно разваливает легкое укрытие и выволакивает кокон с любителем грибов наружу, незамедлительно унося его вверх. Тимоха хаотично мечется, не зная, что теперь делать. В конце концов, подбегает к нам, как к единственным, не занятым работой людям.

— Как же так парни? Ведь мы с Шуриком на самом деле старались, зарабатывали, и мне дальше идти хотелось. А теперь, что теперь? Его нет, а мне как быть?

— Можешь здесь остаться, можешь дальше идти, или назад, — равнодушно говорит Ваня. — Больше вариантов нет.

— Как без снаряги-то? Мы же не успели до конца комплекты собрать. Меня Демидыч теперь по горло заданиями завалит. Привык, что нам двоим можно много поручать.

Мне немного жаль этого погруженного, человека, скорого на оправдания, но не забывшего пока о цели путешествия, поэтому решаю подсказать:

— Не занимался бы ты дурной работой. Иди с чем есть. Если повезет, остальное в пути найдешь. Хотя бы потом жалеть не станешь, — он согласно кивает на мои слова, машинально собирая вещи, хотя вряд ли осознает свои действия. — Вот и правильно, — ободряю его. — Мне тоже пора.

Долгие расставания не по мне, как и показные эмоции, поэтому застегиваю пояс рюкзака, надеваю шляпу, и без промедления иду к западному выходу. Ухожу почти без угрызений совести, то ли подсознательно со всем согласен, то ли отстраненность подыграла, и пусть. Утешаю себя мыслью, что Ваня занят приятным ему делом, Алине в душу не успел запасть, а самое главное, что мой уровень нравственности не запятнал ничьей репутации. Мысленно корю себя за удар старыми, заслуженными граблями, ведь зарекся недавно с людьми близкие отношения строить, вот и получил. Задним умом сейчас осознаю, что зря отстраненность подавил, при первой встрече с Алиной. Позволил, тем самым, следящей системе свою игру затеять. Понимаю, что идеальной внутренней тишины не добился, вместо нее сплошной пофигизм выходит, и тот слабый.

Самоустранение

Мне сравнительно везет, потому что покидаю лагерь без неожиданных сложностей и препятствий в виде охраны или поздно спохватившихся знакомых. Только в старых фильмах героя могут окликнуть или встать на его пути, а еще, чего хуже, остановить. Реальность проще и тривиальнее, если не сказать, скучнее. Дальнейший маршрут мне очевиден, по крайней мере, на сегодняшний день. Вопреки подозрениям, душевные терзания больше не приходят. Вместо них появляется легкость и ощущение свободы. Считаю их маленьким даром за принятия болезненного, но верного решения.

Единственная тропа ведет на запад, пронзая каменистую долину с редкими скалками. Видимо это и есть тот самый каменный лес, о котором уже пришлось слышать. Гигантские ясени остаются позади, и теперь меня окружают бескрайние россыпи валунов, величиной с карьерный самосвал. Кажется, что неведомый великан раздробил скалы, и разровнял их осколки по земле. Вместо прямой дороги мне приходится ориентироваться на содранные мох и лишайник на камнях, иногда прыгая по верхам, иногда огибая их по земле. Скучать некогда. Здесь текут сотни ручьев, создавая маленькие заводи, которые всякий раз преодолеваю, забравшись на ближайший валун.

Сегодня впервые небо заволокло облаками, после сомнительных наслаждений в фантастическом лесу. До меня с запозданием доходит, что можно снять шляпу и реже прикладывать к фляге с водой. Бодрящая свежесть каменных джунглей приходится мне по нраву, поэтому прибавляю шаг, не опасаясь вспотеть. Местность оказывается безлюдной, а непривычная для дикой природы тишина и отсутствие ветра еще больше добавляют таинственности в общую картину. Остается надеяться, что впереди, как и в других уголках парка, меньше преград с ловушками, вольно или невольно устроенных самими путниками. Если мне не изменяет память, многие путешественники проходят в центр парка, иначе откуда победителям браться. С другой стороны, пройти можно где угодно, у меня же получилось.

Реальность подслушала мои размышления и услужливо подсказывает, что народ действительно не сидит на месте, и даже золотым дном их не остановить. Пятеро человек стоят впереди, на распутье дорог, которое взывает у меня невольное чувство смятения. Они выразительно жестикулируют и что-то восклицают. Обойти не получается.

— Говорю же, давайте двинем к озеру Гахана, оно в тысячу раз лучше той бесконечной реки. И вообще, говорят у нее берега хуже всех адских кругов, — отстаивает свою позицию маленькая, но бойкая женщина с суровым и благородным лицом.

— Да и не нужна нам та река. Как же ее, забыл название, — перехватывает слово жилистый мужичок в героических сапожищах и смешной панамке. — Можно ближе остановиться, у берегов Уссы. Про нее ничего не слышал, просто название нравится.

— Ладно-ладно, не пойму, о чем спор, — вмешивается упитанный здоровяк. — Можно зайти и к Уссе, и к Гахане, а потом на север свернуть, как вначале и планировали.

— Как же вы меня достали со своими спорами. Либо назад пойду, либо здесь останусь, — заключает парень, наблюдающий препирательства со стороны. — Эй, здорово, — он первым замечает меня. — Помоги вопрос разрешить, а то мы скоро подеремся. Похоже, нужна незаинтересованная сторона.

— Так вы жребий тяните, — слова сами собой срываются с моего языка. — Добрый день всем. Кстати, не слышал таких названий, и почему вы к вершине не желаете прогуляться? Вроде туда все идут.

— А мы сами по себе, — заявляет бойкая женщина. — И вершина слишком не оригинальная цель, к ней любой дурак идет, извиняюсь, конечно. Нам важнее побывать в самых необычных местах, где мало кто ходил, вот и спорим.

На миг озадачиваюсь. Не знаю, что сказать, и уходить молча не вежливо. Решаю ответить абстрактно:

— Честно говоря, первый раз вижу таких своеобразных энтузиастов. Обычно народ на стоянках зависает, а вы молодцы, — в ответ на мои слова благородная дама подбоченивается, но не перебивает. — Наверное, вы идете уже давно, и, если вам действительно важно попасть в уникальные места, придется сосредоточиться на чем-то одном, иначе… — мне приходится умолкнуть, дабы не объяснять погруженным строгие ограничения по времени.

— А иначе не успеем, как за теми зайцами, — продолжает за меня владелец роскошных сапог. — Вот, слышали? Что вам вчера говорил? Нет пророка в своем отечестве, вот как это называется.

— Ладно, — мне не хочется становиться невольным вершителем их судьбы, поэтому снова влезаю в разговор. — Тяните жребий, гадайте по облакам или листьям, что угодно делайте, но вершину все-таки включите в список ваших Важных целей, а мне пора. На красоты отвлекаться некогда, протянул время уже, теперь когти рвать надо, пока солнце еще высоко.

— Прям-таки когти рвать? — удивляется мужичок. — И даже на Гхану посмотреть не хочешь? — он изображает трагедию на лице, в ответ на мой жест отрицания. — Ну…, молодой человек, с таким странным, считай поверхностям отношением к жизни мало чего добиться можно, если всё по верхам скакать, с языком на плече.

— Может, тебе одному скучно чудеса природы смотреть? — интересуется бойкая женщина. — Можешь к нам присоединиться. Мы только рады будем. Что же это за путешествие, будто спринт бежишь.

— Меня это не напрягает. К тому же, никто не заставляет, сам так хочу. Уверен, у меня еще вся жизнь впереди, насмотрюсь еще. Благодарю за предложение, но мне, правда, пора. Всего хорошего.

— Бывай, — говорит внимательный парень, пока остальная компания хлопала удивленными глазами.

У меня не получается определить пройденное расстояние, а тем более время, в беспросветно пасмурную погоду. Приходится устраивать привал ради перекуса, прислушавшись к ощущениям организма. Покопавшись в рюкзаке, в поисках пачки рационов, натыкаюсь на что-то тонкое и твердое. Извлекаю на свет замотанный лентой цилиндр. Снимаю пластиковую пленку и, раскрутив рулон толстой бумаги, обнаруживаю маркер красного цвета. Помнится, Ванек иногда рисовал им хитрого вида надписи во время привалов. Мое недоумение от подарка пропадает, когда разворачиваю, скрученный рулон бумаги. На нем изображена карта, отличная от купленной мной, но скорее в лучшую сторону. Сразу замечаю пометку рядом с вершиной, а ниже поясняющая картинка, в виде забавной рожицы.

Мне сразу думается, что Ваня либо отблагодарил меня, либо подсказал о цели своего похода. В голове возникают десятки вопросов. Кто его знает, почему приятель скрывал карту, пока мы шли через горы, на что надеялся, передав ее мне, и кто на самом деле ждет груз, содержимое которого будоражит умы обличенных маленькой властью и силой людей. Вглядываюсь в рисунок. Примитивный, но характерный портрет старичка с бородой, заплетенной в косичку, такого легко узнать. Может быть это несерьезная шалость, а может опасные игры военных, с их бесконечными секретами, и штучками вроде холодоса. Однако, это меня мало волнует, карта сама по себе бесценный дар. Остается надеяться, что Ванёк решил упростить мой путь. Настроение само собой улучшается, зато опустевший желудок не дает разглядывать новый билет к вершине. Он напоминает, что одних эмоций для питания недостаточно.

Битва

Ванина карта, свобода от ловушек и тихоходных спутников мало ускоряют мое продвижение к вершине, но меня это не огорчает. Оценив расстояние, пройденное за последние два дня по прямой, ужасаюсь от извивов предстоящего пути, и понимаю, что путешествию еще дней пять длиться, не меньше. Горы и реки создают на подступах к вершине сложный рисунок коридоров. Справедливо считаю, что лезть напрямик глупо. Просто нет желания зря карабкаться по скалам. Несколько раз прикидываю по карте места удобных перевалов, дабы резать углы, но всякий раз отказываюсь от никчемного риска. Отлично знаю, что просто убеждаю самого себя в правильности длинного, но надежного маршрута.

Погожий день, перевалил за вторую половину. Черная грунтовая дорога ведет через березовый лес, не лишенный маленьких чудес. Если вечную золотую окраску листьев можно назвать маленьким чудом, то встреченные мегалоцеросы в первый миг меня нешуточно пугают. Однако четырехметровые в холке древние олени, возрожденные из небытия, принимают меня за своего, или просто игнорируют. Гляжу, не в силах оторвать взгляд, третий раз запинаюсь о корень, вылезший из тропы, но даже мои судорожные взмахи руками и громкие удары ботинок, лишь бы не упасть, не нарушают покоя рогатых гигантов. Глядя на их горделиво поднятые головы, завидую совершенной невозмутимости и осознания личной силы. Мне до такого еще расти и расти.

Второй раз за день мне приходится обгонять группу путников, каким-то чудом прошедшую все былые препоны. Мы лишь обмениваемся приветствиями, и сразу расстаемся, что меня полностью устраивает, со всеми бы так легко расходиться, идеальные отношения. Лес постепенно густеет, погружаясь в собственную тень, и мегалоцеросы уже не отваживаются заходить в такую чащу. Обычные травы подлеска сменяются зарослями папоротника, усеянного множеством ярких, огненных пятен цветущих жарков, или, как их еще называют, купальница. Кажется, будто невидимый художник, не глядя, набрызгал оранжевой краской на зеленое полотно. Отвлекаюсь на огоньки цветов, и упускаю из внимания шорох за спиной, переходящий в торопливые шаги.

— Эй, бродяга. Вот так встреча. Вижу, шляпа на месте и голова тоже, молодец. А где твой друган, со своим сейфом за спиной? — раздается знакомый голос лидера Вольных странников, которых совсем не ожидал встретить.

— Здравствуй, добрый разбойник. Остался приятель в лагере Демидыча, нашел себе занятие. А вы давно за мной крадетесь? — останавливаюсь, окидываю взглядом его отряд, напоминающий карикатурных повстанцев, своей разнородной экипировкой и лихими выражениями лиц.

— Забыл тогда представиться, Лис. Да, коротко и просто запомнить, имена остались в прошлом. Но речь о другом. У нас здесь наклевывается одно дельце. Может, поучаствуешь? Мы тебя тогда выручили, а сейчас от ассистента не отказались бы. Ну, согласен? — быстро говорит Лис на одномдыхании, протягивая руку.

— Мне казалось, вы на бескорыстных началах народу помогаете. Просто стараюсь не рисковать. Очень уж до вершины добраться хочу, а у вашего брата все дела на одну тему. Давно уже понял, — Лис продолжает сверлить меня вопросительным взглядом. — А если откажусь?

Лидер странников сплетает руки на груди, и с иронией бормочет:

— Альтернатива тебе мало понравиться. С минуты на минуту здесь пройдет конвой. Мы называем их «Воины света», настоящим названием не интересовался. Или они тебя заметут, или ты в нашем составе, восстановишь справедливость. Даже не надейся в кустах отсидеться.

— Обалденный выбор. Не сомневаюсь, эти парни из-под земли достанут. Кстати, они себя называют Светлыми пилигримами, если мы об одном говорим, — лидер странников тут же кивает, и опять посылает мне безмолвный вопрос. — Ладно, присоединюсь, но только на время этой акции, — нехотя говорю, и, занервничав, привычно поправляю поля шляпы.

— Вот и правильно. А по названию не суди. Злодеям и тиранам всегда нравится что-нибудь светлое на себя напялить. Чего скис-то?

— Восхищаюсь добровольно-принудительными условиями, но не в этом дело. Думал, что от проблем ушел, наивный. А они за мной по пятам следуют.

Лидер отправляет двух подчиненных разведать ситуацию и вновь обращается ко мне:

— Боец из тебя аховый, по глазам вижу и по первой встрече помню. Живцом будешь, только не волнуйся, поверь, гладко сработаем. Твоя задача проста: ложись слева от дороги, где папоротника нет. Ползи тихонько, якобы ногу повредил. Заметишь светлые плащи, помаши им, а дальше наш ход. Сейчас весело будет, отомстим за вчерашнее.

— По-моему, месть обидчикам довольно глупая затея. Ничего никому не докажешь, только время и силы потратишь, но это ваше дело. Все равно согласился, и для меня это совершенно не важно.

Лис скрывается за деревьями, раздав короткие указания прочим Вольным, и торопит меня действовать. Пока искал подходящее место для пантомимы, думаю только о том, как уцелеть, в ущерб всему остальному. Припоминаю, как Лис владеет пращой, и мысли о побеге улетучиваются. Нехотя ложусь на землю, прикинувшись жертвой обстоятельств. Не жду, а сразу ползу навстречу гостям. Наверно у меня хорошо получается, но о карьере актера подумать не успеваю. Среди стволов вижу движение. Семь человек в светлых плащах, уверенно шествуют друг за другом, окружив крупного парня, несущего старый знакомый холодос. Неприятное совпадение вызывает волну мурашек и ускоряет пульс. Но отступать поздно. Машу им и издаю сдавленный стон. Разумеется, меня замечают.

Отряд синхронно останавливается по сигналу предводителя. Высокий человек в белом капюшоне отделяется от группы, и, подойдя ко мне, говорит:

— Доброго дня путник, вижу у тебя проблемы. Мы могли бы помочь.

Хотел сказать, ради шутки, что проблемы сейчас будут у него. Просто страх переходит какую-то грань, и теперь не получается всерьез воспринимать эту комедию. Еле смех сдерживаю, глядя на серьезные и одновременно благостные лица Светлых. Неловкая пауза оказывается короткой. Слышу крик совы, затем на тропу вылетает какой-то сверток. Ослепительную вспышку, сопровождает взрыв. Моему затуманенному взору предстает начало атаки, без звукового сопровождения. Только и хватает сил отползти к ближайшим деревьям, чтобы случайно не зацепили, ибо контужен не на шутку.

Двух Пилигримов сражают на месте, даже на ноги подняться не дали. Остальные принимают ближний бой, сразу перейдя в оборону. Глядя на их мастерское владение посохами, на какой-то момент сомневаюсь в успехе Лиса и его людей. Однако, уже трое Светлых оборачиваются коконами, а Вольные странники успешно теснят их, не неся потерь. Бой смещается в мою сторону, вынуждая уже открыто ползти в лес. Выглядывая из-за старой березы, невольно радуюсь, что в парке не предусмотрено любое оружие, по сравнению с другими проектами глубокого погружения. Поэтому драка выглядит со стороны как массовый спарринг восточных единоборств.

Лидер Светлых остается один, и уже не может переломить исход сражения. Он неожиданно бросается в мою сторону, скорее всего решив насолить нам единственно возможным способом, то есть прихлопнуть меня. В два прыжка он оказывается передо мной, и ударом ноги валит на землю. Через миг вскинутый посох, опустился на мою голову, точнее место, где она была. Лишь чудом, или от страха, откатываюсь в сторону. Перестарался, ибо совершаю три оборота, и упираюсь в поросль молодых деревьев. Второго удара не последовало. В воздухе повисла внезапная тишина, сменившаяся победным кличем. У меня, наконец, получилось подняться с земли, отыскать и поднять шляпу. С запозданием понимаю, что система защиты у меня дала сбой или вообще не работает, ибо посох был в опасной близости от головы, и быть мне коконом, но такое везение двояко.

— Молодец бродяга. — ко мне подбегает Лис. — Уже проститься с тобой успел, а ты вон как крутиться умеешь. Знаю, бывает, жить захочешь, еще не такое сделаешь. Только не злись. Нормально же получилось, а за сигнальную ракету с примочкой прости, иначе никак. Не убегай, сейчас добычу делить будем.

Голова еще кружится, болят ребра, хочется выругаться, но молчу, все уже случилось. Бреду к отряду победителей. Мысленно соглашаюсь с Лисом. Боец из меня никудышный, только в тире и умею стрелять, а в открытом бою растерялся. Тем временем Странники делят добычу, с видом героев-победителей, вызывая у меня улыбку. К счастью, моей отстраненности и здравомыслия хватает, чтобы не вовлекаться в здешние игры и не воспринимать их за чистую монету. Остается радоваться отсутствию такой дикости во внешнем мире, а в погружении вся чернуха наружу лезет.

— Всю мелочь в общее хранилище, ее не делим, — распоряжается Лис, глядя на добычу, не улетевшую вместе с проигравшими. — А вот это чудо мы лучше разберем, очень уж здоровый черт, — глава Странников подходит к лежащему на боку «холодосу», и берется отсоединять модули.

Про меня временно забывают. Вольные перекладывали свое снаряжение, один из них помогает Лису со злополучными контейнерами, переходящими из рук в руки. К своему удивлению замечаю, что все индикаторы антигравов светятся зеленым цветом, стало быть, нашелся мастер наладчик. Сейчас можно встать и уйти, вряд ли удержат. Обещанная доля мне безразлична, все равно такой груз из парка не вынесешь. Одно только чувство вежливости препятствует идее тихо скрыться, не прощаясь. Размышления прерывает Лис, подозвавший меня.

— Помнится, эти ящики твой приятель тащил. Но сам понимаешь, мы их заслужили, что с боя взято, то свято. Все же слово сдержу, один тебе полагается. Зачехли его и пристегни под своим рюкзаком. Общий вес обнулиться должен, у нас, во всяком случае, сработало, — он картинно сердится, видя мои колебания. — Бери, пока дают, потом продашь, что хочешь с ним делай.

К нам подходит боец, радостно подпрыгивающий с невесомым рюкзаком. Внешним видом и повадками он напоминает заправского жулика или проныру, но вызывает симпатию. Лис просит его помочь растерявшемуся мне с креплением добычи. Пока парень возился с ремешками и чехлом, мне хватает глупости озвучить давно вынашиваемую мысль.

— Не знаю, как тебе нравится избранное занятие, но по мне большинство людей здесь занимаются полной ерундой, заигрались не пойми во что. Носятся с какими-то ящиками. Бросить бы их прямо здесь, ибо неприятности к ним как к магниту тянутся, — помощник молчит, и продолжает свое дело. — Думаю, если сбросить со всех маски и собрать на одной поляне, отменив статусы с клановой принадлежностью, нормальные люди окажутся, и у каждого своя высокая мечта. А сейчас кичатся, дерутся в забвении, и главное упускают. Потом жалеют, но поздно, — умолкаю, и мысленно продолжаю другое. — Может быть все верно, и путешествие объясняет людям, что они еще не готовы, и должны вновь и вновь повторить свой путь, пока не достигнут высшего уровня разумности. Еще неизвестно, что со мной получится.

— Да ты, гляжу, такой же, как Светлые, — с сожалением в голосе говорит проныра. — Да-да, не удивляйся. Они же у нас правильные, о благе и порядке всеобщем заботятся. Равновесие, понимаешь, поддерживают, а эти коробочки его только так рушат.

— Они что, за мир во всем мире? И силой другим враждовать запрещают, отбирая при этом вожделенные игрушки?

— Мир во всем мире, ха-ха. Все проще. В паре десятков километров отсюда есть славное местечко, озером Гахана называется, неимоверной глубины. А в него, низвергает свои воды Усса, хотя это не важно. Вот наши фанатики и хотели контейнеры затопить. Видать замок не по зубам пришелся, и боялись, что мастер взлома найдется. Мы же против столь расточительного отношения к ценностям.

Вернувшийся Лис прерывает этот словесный поток, и добавляет:

— Мы следуем принципу свободной воли, везде и во всем, предметов это тоже касается. Наверно мы нелогичны в чужих глазах, так что не удивляюсь твоей реакции. А, что ты там о всеобщей ерунде говорил?

— Да так, до сих пор удивляюсь, с какой охотой многие от вершины отказываются. Что вы интересного в своих потасовках находите? У меня наоборот, ничего лишнего, ни дел, ни вещей. Просто знаю, как много может дать безукоризненное путешествие.

— Как мне видится, вершина — это конец, — рассудительно говорит Лис. — Так не интересно. У меня душа азартная, но добрая, вот и нашел себе забаву. Да ты и так знаешь. Может быть и залез на самый верх, но пока не хочется, ведь приятен вкус таких побед, — он взмахом руки указал на место сражения. — Но мы все-таки вольные, поэтому оставайся при своем мнении… А может, хочешь с нами, ведь не случайно второй раз встречаемся.

Мне кажется, что сама система говорит его устами, но давлю приступ паранойи, и отвечаю:

— Извини, но забавы мне совсем не нужны. Развлекся уже на свою голову, так что теперь в строгости себя надо держать. Не пойми неправильно, больше в принципе не вовлекаюсь куда-либо.

— Значит так, не вовлеченный ты наш, держи, — Лис кидает мне невесомый рюкзак. — Ты так договоришься, что всех людей распугаешь, но мне твоя натура видна, поэтому не сержусь.

— Не знаю, уместна ли здесь благодарность, подарок щедрый, и головой за него чуть не поплатился, — одеваю свою ношу, под одобрительную улыбку лидера Странников. — Просто чувствую себя не то грабителем, не то диверсантом, заблуждаюсь наверно. Однако возьму, кривиться и ломаться не мое… Все-таки благодарю Лис, ты честный, другие иначе бы обошлись, — жму парню руку. — Удачи.

Наши пути расходятся. Вольные странники пускаются в обратный путь, к своему скрытому лагерю, где наверно устроились Людмила с Василием, а мне предстоит шагать дальше, имея забавный бонус, в виде нулевого веса за плечами. Судьбу контейнера решаю определить позже, в тайне надеясь, что охота за ним временно угаснет, особенно ближе к центру парка, куда мало кто добирается. Мне безразлично содержимое груза. Оно явно не стоит моей мечты, поэтому готов избавиться без сожаления. В голове мелькает тревожная и немного радостная мысль. Кажется, что мне выпал шанс выполнить работу Вани. Кто знает, как обойдутся с ним заказчики. Возможно, моя помощь будет для приятеля спасением.

Спорт

Теперь каждое утро, после того помешательства на берегу лесного озерка, решаю напоминать себе о важности путешествия, буквально заниматься самовнушением. Система контроля сознания продолжает давить на мозги, навевая разную чушь и уводя внимание в сторону. Если судить по силе и частоте подобных приступов, с приближением к центру давление растет. Даже думать не хочу, что случится при восхождении. К счастью, сегодняшнее помешательство уже прошло без тяжелых последствий, всего-то поговорил с собой, как душевнобольной. Сейчас же мой путь пролегает через луга, раскинувшиеся в невероятно широкой горной долине. Они еще вчера пришли на смену царству вечной осени, с ее большерогими обитателями.

Дорога под ногами на редкость ровная, поэтому беззаботно разглядываю карту на ходу. После обеда мне предстоит выйти к не самому приятному участку пути. За долиной начинается природный коридор, эдакая змейка с десятком извивов, многократно увеличивающих расстояние. Наверное, первый раз в жизни завидую птицам, но отрешаюсь от будущих тягот, глядя на горизонт. По волнистому простору, поросшему невероятно густой и зеленой травой, идется легко и приятно, всегда бы так. С двух сторон поднимаются острые пики гор, словно зубы дракона, впрочем, они так и называются на карте. На них приятно смотреть, но приближаться или карабкаться вверх даже не думаю, продолжая своеобразный отдых, шагая по лугу.

Царящую вокруг благодать, нарушают неясные возгласы и шум. На первый взгляд никого не вижу и сразу думаю о силе эха в здешней пустоте и тишине. Здесь и за тысячу шагов голос различить можно. Нарушители спокойствия обнаруживаются через полчаса, когда тропа неожиданно виляет к подножию гор, поросших островерхими старыми елями. Представшее моим глазам зрелище, на миг вынуждает остановиться, хорошо, что рот от удивления не открыл. Много чудачеств в парке видеть приходилось, но только не спортивные состязания. Перед стеной леса вытоптана и обустроена вполне основательная площадка для бега с препятствиями.

С десяток людей, в роли заправских спортсменов, носятся по кругу, скользя по траве, разбрызгивая грязь и ловко преодолевая очередной барьер, обычно перепрыгивая его. В скорости и проворстве участников заметна отличная подготовка, годы тренировок и неудержимое желание победы. Трудно предположить, чем они занимаются во внешнем мире, вряд ли по грязи бегают и через пни сигают. Может здесь и олимпийцы затесались, всем славное будущее хочется. Разумеется, не обошлось без зрителей. Шумят именно они. Так стараются, будто работу оплачиваемую выполняют.

Один из болельщиков, замечает мое приближение, перестает исступленно кричать слова поддержки и, не меняя громкости, орет мне:

— Эй, давай к нам иди, тут финал состязания, такое нельзя упускать, — и он снова возвращается к своему занятию, принявшись хлопать в ладоши, истошно голося.

Не отказываюсь, ноги сами собой останавливаются и просят пощады, ибо, как всегда, вышел с первыми лучами солнца, и двигался до сих пор без привала. Чувствую себя не в свое тарелке, потому что с детства наблюдать состязания не люблю, и не понимаю, что в них другие находят. Снимаю невесомый рюкзак, решаю просто на людей поглядеть, ради разнообразия. Счет мне неизвестен, а разобрать что-либо внятное в нескончаемом шуме оказывается невозможным, хотя народ и выкрикивает какие-то числа. Решаю взглянуть на состязание с другой стороны, с возвышенности. К счастью, мы находимся не на стадионе, и можно свободно ходить вокруг площадки. Обойдя самую большую толпу, замечаю отдыхающую команду участников.

Во мне сразу опознают новичка, и приветливо машут. Думаю, что из вежливости стоит перекинуться парой ничего не значащих слов. Обращаюсь к тощему и длинному парню:

— Привет. Давно состязание идет? И в чем смысл? Только что на вас наткнулся.

— Здорово. Ты сегодня уже не первый, вон еще парочка подтянулась, уже с час как. Мы-то пятый день бегаем, сейчас последний тур и награждение. Правда, наша команда выбыла, но все равно весело, — он умолкает, усаживаясь на траву, и приглашает меня расположиться рядом.

— Площадка — ваших рук дело? Тут, гляжу, на славу потрудились, столько деревьев перетаскали.

— Нет, мы точно в этом не участвовали. Когда сюда добрались, здесь уже другие люди бегали. Одни ушли, другие пришли, только Санёк со своими дружками и подругами давно сидят, правда сами не бегают. Можно у них спросить, — длинный оглядывается, ища взглядом видимо того самого Санька. — Только они сейчас не отвлекутся, крикуны. Но куда без поддержки, иногда помогает.

Легкоатлет вновь сосредоточивается на соревнованиях, что-то мне поясняя в последние решающие минуты. Не хочу вникать в суть происходящего. Внутренне посмеиваюсь над старой знакомой картиной. Вспоминается юность, когда за компанию с друзьями посещал городской стадион. Разница сейчас лишь в антураже. Как всегда забавно следить не только за спортсменами, но и за зрителями, за их усердными эмоциональными порывами. Наверное, устают не меньше бегунов. Вот уж где абсолютное погружение, и хорошо, что сам не разделяю такие развлечения.

— Ты, наверное, не в настроении? — спрашивает тощий парень. — Сидишь тут, как медитируешь.

— Просто не вливаюсь в общую волну. Под конец будешь уставший и мокрый, а зачем мне оно.

— Откалываешься от коллектива, — журит меня собеседник. — Разве не весело?

— Мне больше самому участвовать нравится. Только не всерьез. Ладно эти крикуны, пошумели, чувства излили и разошлись, а профессионально тренироваться, выжимать из себя больше возможного… Не знаю, мне просто здоровье поддерживать нравится.

— Глядя на твои руки и вообще всего, не сказал бы, что ты несерьезный, особенно если один идешь.

— Ну да, тренируюсь немного, но без фанатизма. А если соревноваться, то на интерес готов, да и то в домашней атмосфере. Для меня это, скорее приятное приложение к жизни, чтобы не скучать.

Парень отворачивается от площадки с бегунами. Видимо, мои слова пошатнули какие-то основы его временно урезанного восприятия. С нескрываемым сожалением спрашивает:

— Не обидно свой потенциал в землю зарывать? Что может быть важнее своего совершенства? А на соревнованиях-то можно не только имя себе сделать, а вообще все…

— Не трудись, у меня другие приоритеты, правда, пересмотрел их недавно. А совершенствоваться можно разными способами, и каждый сам выбирает, на что время тратить, по-моему, очевидная вещь. Кстати, ты сейчас в абстракцию лезешь. За что хоть соревнуются?

— Кубок победителя. Чего же еще? Мы его все вместе два вечера мастерили…

Меня непроизвольно пробрало на тихий смех. Про себя подумаю, что площадку могли сотрудники туристической фирмы организовать, и потеха и очередной фильтр для истинных победителей в глобальной игре. А эти погруженные, видимо вспомнили былые занятия, здесь совершенно не лишние. Но вслух говорю мягче:

— Не знаю, на что вам этот кубок сдался, но в восхождении он точно не поможет, если вообще успеете. Хотя у вас ноги сильные, бежали бы они в нужную сторону. А то, как белки…

Разговор прерывается, неожиданно резким воплем отчаяния, со стороны болельщиков. Один из них лежит на земле, а кричит видимо девушка. Она безуспешно пытается привести упавшего в чувство. Мой опытный глаз различает постепенно возникающую рябь, вдоль спины лежачего. Соревнование продолжается, видимо событие сочли нормой. В следующие мгновения бесчувственное тело плотно покрывается защитным полем и с нарастающей скоростью направляется в восточном направлении, уносимое светящимся лучом. Большинство болельщиков проводят его взглядом, и вновь возвращаются к состязанию. Девушка с еще одним человеком так и остаются сидеть не земле, шокированные внезапной потерей товарища.

Сцена окончания временного цикла этого путешественника нагоняет на меня легкую грусть. В голове противно зудит чужая мысль, но голос худого спортсмена выводит меня из транса:

— Ты в порядке? Первый раз что ли видишь, как у людей срок выходит? Не парься. Такая участь всех ждет. Поэтому к вершине и не спешим. Прямо здесь призы срываем.

— Ну-ну, призы. Понимаю, у всех путешествие закончится. Вопрос лишь в когда. Один может по скале лезть, в часе от вершины, вот ему особо обидно. Другой в войнушку играть с местными фракциями, третий в лагере дурью маяться. А это так чужой игрой увлекся, что про себя забыл. Всего-то и пользы, что другим урок преподал, — мне перехотелось развивать длинную мысль, но ум сам продолжил ее мысленно. — Сам-то хорош, особенно во внешнем мире. На что только время не транжирил, хоть и одумался. И благо, что здесь такие ошибки не смертельны.

Забег, тем временем, заканчивается. Счастливая команда в черных банданах, почти потерявших свой цвет под слоем грязи, выражает дикий восторг от долгожданной победы. Болельщики ликуют, находясь на пике накала страстей, вновь оглашают окружающие луга визгами и гиканьем. Больше всего смешен самодельный приз, ввиду отсутствия спонсоров, хотя мне мало что известно. Может им и зачтут состязание после путешествия каким-то особым образом. Но этих чумазых людей подобные мысли не тревожат. Они обнимаются и качают друг друга, как после победы над вселенским злом, повторяя типичные жесты триумфа.

Рядом со мной слышится голос уже знакомого спортсмена из выбывшей команды:

— Ничего, ничего, мы еще свое отыграем, — он обращался к своим приятелям. — Вот увидите, новички заявятся, уговорим их. Нельзя же так уходить просто, — он поворачивается ко мне и собирается что-то произнести.

— Дай-ка угадаю, ты сейчас предложишь мне составить вам компанию, и совместными усилиями утереть нос кому-нибудь менее ловкому?

— С чего бы вдруг? Много о себе думаешь. Иди уже, куда шел. Не интересно с тобой.

Мне больше нечего было смотреть, да и передохнуть успел, а на резкие слова не обиделся, ибо мне все равно, что люди говорят. Подбираю рюкзак, вовремя соображаю, что для вида надо разыграть ощущения тяжести. На ходу прокручиваю в голове увиденное. Складывается целая теория о циклическом механизме. Мысленно представляю как, рядом работает специфический транслятор, навевающий азарт и борьбу. Благо, что под раздачу попадают люди с подходящими интересами и ценностями. Снова убеждаюсь в слабости воли и способности людей легко отвлекаться от главного, даже в такие невинные ловушки попадают и радуются. Мой внутренний монолог, обрывает чей-то оклик. Невысокая женщина в сером камуфляже машет моей шляпой. Не ожидал от себя такой рассеянности. Пришлось вернуться.

Наваждения

Путь по зеленым лугам завершился ближе к вечеру. Мое одиночное странствие продолжается в широком ущелье, которое образуют все те же две гряды гор. На самом деле для ущелья довольно просторно, хоть и мрачновато. Глубокая и быстрая река несется со стороны далекой вершины, зажатая почти отвесными скалами, и лишь один берег годится для пешей ходьбы. Мой привал напротив одиночного лога, устроенный ради ужина, несколько затягивается. Удивительно, но даже в это суровом и неприветливом месте мне не дают побыть наедине со своими мыслями. На ветвь кряжистого кедра садится старый и крупный ворон. Видимо преклонный возраст не позволяет ему опускаться до никчемного карканья, поэтому он молча глядит на меня то левым, то правым глазом.

Ум мучают сомнений в выборе пути. Мне сейчас не хватает Вани, дабы унять свою редкую нерешительность, а так стыдиться некого, вот и терзаюсь теперь. Покончив с едой, думаю, что ворон сойдет за собеседника, ведь гадают некоторые самыми причудливыми способами, поэтому обращаюсь к птице, решив, что ее или его «кар» обозначит наилучшее решение, глупо наверное.

— Пернатый, слышишь меня, — говорю и тут же смеюсь, сочтя себя окончательно спятившим, но продолжаю уже серьезнее. — У меня классическая дилемма. Выбор между короткой дорогой направо по болоту, за которым меня ждет непонятный горный массив, или размашистый зигзаг по реке, о которой уже наслушался всякого.

Птица молчала, втягивает голову, только левый глаз моргает с равными промежутками. Приходится продолжить свою речь, надеясь на дурацкую подсказку:

— Видишь ли, друг, мне ясно, что сидя здесь, не узнать где хуже, где лучше. Может все оказаться одинаково невыгодным, и в итоге разницы нет. Медленно идти и утонуть в трясине также обидно, как долго шествовать по берегу быстрым шагом, и опоздать. Риск, разумеется, не по мне, тонуть не готов, просто из-за кучи недоразумений уже столько дней потерял, что хочу углы резать, но боюсь. Ну, так что, болото? — специально делаю паузу, ожидая реакции. — Или долгая река?

— Идиот, какой тебе из меня друг. Что же ты, отстраненный, ответственность на других перекладываешь, — раздается хриплый и скрипучий голос, вынуждая меня осмотреться. — Не делай вид, будто не понял, кого слушаешь, — говорит ворон, и мне даже удается заметить синхронно открывающийся клюв.

— Сам такой, — не пойми зачем огрызаюсь на птицу, продолжая думать, что мне мерещится. — Может это потребность у меня такая, в дополнительном мнении, чтобы в своем утвердиться.

— Вспомни себя, свою независимость. Плюй на сложности и тяготы, главное идти, не отвлекаясь на жалобы с сомнениями. Подумаешь болото, подумаешь скалы, тьфу. Если суждено сгинуть, ты прямо здесь шею свернешь, на корнях запнувшись. Между прочим, в срезании невозможных углов у тебя уже есть удачный опыт, — ворон топчется на ветке, будто собираясь с мыслями. — Тебе же безразличны комфорт в дороге, за пейзажами не охотишься, все принимаешь, так экономь свое время, сокращай путь, если со счету еще не сбился. Ну как, доволен?

Пока он вещает, у меня задерживается дыхание, то ли от ужаса, то ли от крайнего удивления. Но все же нахожу в себе силы, отстранился от подозрений в личном безумии, и отвечаю:

— Хитришь друг. Хочешь меня тем же путем послать, куда все идут, чтобы снова с человеческую ловушку вляпаться, или надеешься в болоте из меня, тонущего, глаза добыть? Только здесь они тебе не достанутся, где бы мой путь не оборвался. Неудачная попытка. Мне не только от людей отстраниться не сложно, но и от твоего трепа, или клекота, уж не знаю, как назвать. Обойдусь без гаданий и подсказок. Лети-ка отсюда, — договорив, закрываю глаза, начав считать до шестнадцати, как с молодости привык, ради избавления от дурных снов.

Медленно размыкаю веки. Ворона нет. Хотя шума его огромных крыльев не слышал. Во рту становится сладко, колет в подмышках, и волна мурашек марширует по груди. По всем признакам мой организм испытывает ужас. Не паникую. Складываю рюкзак дрожащими руками, и решаю для себя, что в очередной раз столкнулся с наваждением от следящей системы, ибо нынешняя техника еще и не такое может. Некоторые время стою на перекрестке трех дорог и силюсь вспомнить куда собрался и что, вообще, происходит. Спустя пару минут память проясняется, но события этого дня, как и всего похода, воспринимаются так же тяжело и смутно, как утренний сон.

Краем сознания вспоминаю то ли слова Ворона, то ли галлюцинации собственного, неудачно погруженного разума. Решительно начинаю идти вдоль берега, выкинув из головы короткие пути, ибо второй раз вместе с углом можно срезать под корень все путешествие. В мыслях царит полный бардак, но разбираться с ним сейчас нет желания. Сейчас важнее пройти побольше, до заката, и избежать скуки, вместе с новыми забвениями. Отлично знаю, сколь умиротворяюще на меня действует быстрая ходьба, и вместе с тем, на память приходит благое состояние после давешней игры на лютне, еще в начале пути, но этого средства отдохновения сейчас нет, а жаль. Пока иду по каменистой тропе, ежась от холодного ветра, завывающего среди серых и безжизненных скал, думаю только о том, чтобы не спятить в ближайшее время, и не пойти вспять, забыв о цели и смысле путешествия, как большинство погруженных.

Зарубка на память

Место привала начинаю искать задолго до заката в нескончаемом коридоре ущелья. Чем ниже садится солнце, тем больше прибавляю шаг. Уже практически бегу. С двух сторон равнодушно холодные скалы, внизу такая же холодная река, и ей нет дела до жаркого лета. Только узкая полоска леса из вязов и тополей, напоминает, что тропа проходит все ещё в живом мире. Когда светило скрывается за верхушками скал, замечаю группу, неспешно бредущих людей. Молча беру на обгон. Краем глаза замечаю красные повязки. Игнорирую их. Меня тоже не замечают. Сильно оторвавшись вперед, решаю устроиться где попало, но пройдя еще сотню шагов, нахожу неожиданно широкий участок берега. Приходится пару минут переждать, опасаясь совместной ночевки с Красными провожатыми. Обошлось. Пока ждал, неожиданно разжился призовым завтраком, обнаружив знакомый ствол инжирного дерева. В спальный мешок, спустя четверть часа, забираюсь из последних сил, и мгновенно проваливаюсь в темноту.

Будильник почему-то не сработал, а вместо привычной темноты уже светает. Понимаю, что проспал, зато чувствую себя на редкость хорошо отдохнувшим. Тяну руку в поисках коммуникатора, дабы разобраться с причиной выключенного сигнала. Столика рядом нет, и куда-то пропал ночной светильник. Резко поворачиваюсь набок, понимаю, что рискую упасть с кровати, и судорожно вцепляюсь в матрас. Ощутив в руках что-то тонкое и упругое, прихожу в замешательство. Лишь спустя пару минут бездумного разглядывания маленького пространства палатки, до меня доходит, что нахожусь вдали от дома, и уже больше недели иду к вершине. Нежданный приступ забвения, превосходит все былые наваждения и заставляет крепко задуматься над опасностью своего положения. На ум приходит неприятная мысль о некой негативной компенсации от следящей системы, за сохранение полного восприятия и памяти, если не считать отсутствие защитного кокона.

Завтрак из собранного в прибрежных деревьях инжира, провожу в раздумьях. Перебираю идеи спасения собственных памяти и рассудка, отбрасывая одну за другой, ввиду их абсурдности или бесполезности. Отказ от сна без элементарных стимуляторов для меня вещь запредельная, на такое редко какой модифицированный боец способен. Метафизическими практиками за день не овладеть. Записку сочту за бред. Разве только на себе писать, а лучше вырезать, без лишней жестокости. По своему опыту знаю, что болезненные моменты отлично запоминаются.

Лезвие ножа чистое, но для порядка мою его и беру как карандаш. Подавляю страх с брезгливостью, представляю себя тату-мастером, и на всякий случай закусываю губу. Спустя несколько минут самоистязания, на моей руке красуется изображение горы с подписью: «Помни и дойди». Наверно любой путешественник покрутит у виска и назовет меня сумасшедшим, но мне нет дела до чужих слов. Пока сворачивал ночную стоянку, ворочаю в голове новую идею. После похода можно легко вылечить руку, а можно и на память оставить. Решения так и не принял, зато рану напряг, и пришлось повязку накладывать.

Беспощадный берег

Полуденное солнце, нещадно печет мою голову, начисто игнорируя шляпу. Равнодушно переставляю ноги по выжженной добела дорожной пыли. Мрачная, и одновременно спасительная тень ущелья осталась позади, и уже сутки мне приходится довольствоваться редкими передышками под одиночными деревьями. Здесь почти нет теней, лишь безжизненный широкий берег, белая почва, белые скалы, и невозможно белое солнце. Зато позади все время маячит черная клякса, не то ворон, не то иллюзия, но стараюсь не обращать внимания. Глядя на непреодолимые стенки жёлоба, в который вчера превратились горы, иногда жалею об отсутствии принадлежностей для альпинизма. В голове зудит дурацкая мысль, о том, что болото было бы лучшим выбором, но гоню ее прочь.

Светило уже давно высушило меня до состояния изюма, ибо воду стараюсь не пить, все равно она испарится, только мокрый буду. Тихо смеюсь над персональным катарсисом. Бодрю себя, растирая уши, ибо не спал ночью, из-за неуловимого комара, подло проникшего в палатку. Сначала отмахивался, потом устроил охоту, потом смирился, и теперь иду с квадратной головой, да еще с зудящими укусами на шее. Видать под утро задремал. Погода снова меняется, третий раз за последний час, словно капризная модница перед зеркалом, не знающая, что надеть. Два раза выпадает дождь, тут же высыхает, устраивая парилку, и сейчас снова налетели непонятные тучи. Мне кажется, будто парк свалил на меня все возможные беды разом, за отрицание уловок следящей системы и вообще отрешение от чего бы то ни было.

Солнце неподвижно стоит в зените. Дохожу до ближайшего вяза, снимаю вымокшую шляпу, открываю твердый пакет, с плодами инжира. В таком пекле нет аппетита, но обедаю по привычке, и с целью отвлечься, а может, ищу хоть какую-то радость. На всякий случай кручу в сознании намерение дойти, напоминаю себе о цели и самом себе, то и дело бросая взгляд на гравированную вчера руку. Отдых проясняет мысли, и дает надежду, что временное помешательство пройдет вместе жаркой дорогой, уже совсем скоро. Десятый раз на дню сверяюсь с картой, глядя на предстоящий остаток пути. Ощущаю знакомое томительное ожидание, как в момент загрузки важного файла, продвижения в очереди или честного просмотра неинтересного фильма. Хочется сказать: «Ну когда же это кончится», но молчу, а то поболтал уже с одной птицей.

Налетевшие облака зависают над выжженым берегом и раскаленными скалами, подарив мне душную темень. Обед завершается необычно быстро, ведь Ванёк остался далеко позади, некому меня тормозить. На миг жалею о его отсутствии, ведь глядя на погруженного, мне было легче встречать новые трудности, являя приятелю пример для подражания, да и галлюцинации тогда не приходили. Собираюсь, выхожу, ускоряюсь, ощутив легкую прохладу в тени. Однако дышать тяжело, даже в правильном ритме. Сразу радуюсь, что иду один, ибо выбором такого пути уморил бы любого спутника. Потом начнут припоминать, претензии предъявлять, а мне трудности не обидны, все готов стерпеть ради вершины.

— Бесхитростный мечтатель, — слышится за спиной странно знакомый, клокочущий голос. — Ему сама судьба руками глупых людей редкостный дар вручила, а он все о вершине думает, хотя ключи от настоящего счастья в кармане несет.

Медленно оборачиваюсь. Сзади сидит давешний ворон. Падальщик перелетает ближе, словно ожидая моей реакции. Нехотя бормочу в ответ:

— Не знаю, какие ты ключи выдумал, ибо здесь замок с шифром, но такими смешными соблазнами можешь только самых последних слепцов стращать, а у меня и глаза и ум на месте.

— Зря думаешь, что люди непроходимые тупицы, — перебивает меня ворон. — Чутье на ценности у них не отнимешь. Избавишься от груза, вовек себе не простишь. Сел бы вечерком, подумал бы над замком. Не огорчай меня. Иногда нужно отступать от своих правил. Отвлекись немного, ради здравого рассудка. Думаешь, просто так парк погодой тебя испытает? Подсказывает, что ошибаешься в своем упорстве. От людей хватило ума избавиться, так еще немного мозгами раскинь.

— Твоими мозгами раскину, только камень хороший подберу, — тихо огрызаюсь навязчивой галлюцинации. — Титаном духа меня не назвать, и до того аскета из степей мне далеко, но пока хватает разума отличать ловушки от ступеней. Уж не знаю, может подготовка меня выручает, или везение. Как ни крути, ты меня не одурачишь. Сгинь уже.

Ворон еще некоторое время преследует меня, прыгая за спиной. Но видит мою демонстративную отстраненность, и взмывает ввысь, улетая вперед, и словно тает в воздухе, как мираж. Даже вглядываться не хочу, дабы проверить наличие следов. Включить это наваждение в привычную картину мира и иду дальше. Настроение безнадежно испорчено, зато ощущается некое злорадство, из-за повторного избавления от чернобокого вещуна. Через час бездумной ходьбы река перестает извиваться, а еще через два желоб раскрывается, выпуская меня на простор. В дымке горизонта виднеется та самая вершина, перед ней расстилаются многоярусные предгорья. Они, как всегда, меняют свой цвет, от прозрачно-голубого, к пепельно-зеленому на ближайших покатых склонах. Исполнившись благодарности неизвестно к кому, замираю на месте, глядя вдаль. Цель далека, но уже обозрима, и это придает сил.

Неизбежность потерь

Лес на покатых горах в центре парка целый день пьянит мою голову. Проблем в пути не убавилось, зато разнообразие пространства и событий не дает скучать. После затяжного дождя под ногами чавкает неприятное хрючево, смешанное из земли, глины и вездесущей шелковицы, чей запах мне хочется забыть чуть меньше, чем клятого ворона. Этот стервец больше не открывает клюва, ради озвучки новых соблазнов, но все равно кружит у меня на виду. Зато благодатная тень каштанов и акаций спасает от полуденного зноя, также хорошо, как прохлада одиноких останцев. Они, словно стрелы, усеяли всю округу своими невообразимо прямыми и высокими столбами из гранита. Умом понимаю, что природе такое не сделать, руководство парка постаралось, тем не менее, всякий раз восхищаюсь и трепещу, проходя у подножия очередного монолита.

Продолжаю наращивать слой грязи на подошвах. Впереди у одной из вертикальных глыб, притулился маленький лагерь. Прохожу мимо, машинально стирая налипшую землю об траву, и поднимаю руку в ответ на приветствие. Вспоминаю, что это уже третий лагерь в предгорьях вершины. Для чего-то сосчитал их, в отличие от дней пути. Случайно сбился, записей не вел, тем не менее, вполне доволен. Не придется паниковать, и все равно двигаюсь на пределе сил, даже пятки по вечерам ныть стали. Прохожу под ненавистной шелковицей, на автомате срывая десяток плодов, которые еще не пахнут прокисшей сладостью. Оказываюсь в начале крутого спуска. Тропа уходит вниз, по лихой дуге, а впереди большой лагерь, один из немногих, для настоящих героев, забравшихся в самое сердце парка.

Стою, думаю, неясно для чего. Равнодушно ведь обходил стоянки мимо. Припасов и подножного корма хватает, со мной все в порядке, а с галлюцинациями сам разберусь, то есть нужды являть себя миру нет. Придя к такому выводу, схожу с тропы, в сторону небольшой поляны ради обеда. Ненадолго замираю на обзорной точке. Окидываю взглядом местность и сравниваю ее с картой, в поисках удобного обходного пути, все-таки стоянка большая. Вариантов находится множество. Успокаиваюсь, скидываю рюкзак и усаживаюсь рядом, прямо на траву, мне везде удобно.

Идеальный обед срывается. Измятый до безобразия пакет, который снова собирается стать мягким, неловко накреняется. Собранная ежевика, крупная как приличная слива и черная как смоль, просыпается на мои вещи, сразу устремляясь в угол и на дно. Не сокрушаюсь из-за алых пятен. Расстилаю коврик, вытаскиваю вещи, вылавливаю потерянный ужин, а может и завтрак. На дне оказалась куча непонятной трухи и пыли. Отхожу в сторону, выбиваю рюкзак как старый ковер. За спиной слышится хруст веток. Воображение рисует в голове оленя, серну и даже дикого кота. Реальность куда прозаичнее. Обернувшись, замечаю щуплого мальца. Он резво убегает в сторону лагеря, зажав что-то светлое в руке. Удивляюсь мелочности и подлости погруженных. Беглый взгляд на коврик подтверждает самое худшее. Карта вновь покинула меня.

Кричать и ломиться по колючим кустам не решаюсь, рассудив, что ребенок вернется к родителям. Тем не менее, обед приходится отменить, к моему величайшему сожалению, ибо так рад был последние дни жить в привычном режиме. Возвращаю вещи в рюкзак, на всякий случай отстегиваю контейнер, и прячу его в густых зарослях под приметным деревом. Былые уроки пошли впрок. Скорым шагом спускаюсь к лагерю, который успел доставить мне неприятности на расстоянии, просто немыслимый бред. В душе смятение, ум подбирает сильные слова для родителей проворного мальчугана, сердце учащает ритм от волнения. Меня даже сторонники разных сообществ не волнуют, ибо встречались уже, равнодушно проходя мимо. Только волнуюсь о сговорчивости погруженных, все-таки бесценную вещь заполучили.

На подходе к палаткам понимаю, что сверху видел, в лучшем случае, четверть лагеря. Он оказался необычайно велик и представляет собой сборную солянку всего, что есть в парке. В одном месте ровные ряды разноцветных тентов, как в военном городке, рядом хаос, истинный супрематизм все из тех же палаток, и разложенных ковриков. Углубляюсь между рядами, хмурюсь от неприятных воспоминаний, глядя на землянки и пару шалашей. В условном центре этого винегрета замечаю аляпистую конструкцию, эдакую гроздью сросшихся хижин. Видимо их строили из всего, что под руку попалось, причем ночью, и с завязанными глазами.

Высматриваю вороватого мальчугана, невольно отмечая каждое лицо. Отмечаю разнообразие типажей и возрастов. Хоть и понимаю, что весь парк пройти может как ребенок, так и пожилой, но все равно задумываюсь над причудливостью нашего устройства, ибо в начале путешествия никогда не угадаешь, у кого хватит духа, разумности и сил добраться хотя бы до подножия вершины. Неожиданно мне на глаза попадается старый знакомец. Эшли меланхолично развалился у самого основания гранитного останца. Рядом его палатка, барабан и мандолина, зато красноречивого менестреля нет. Мысленно восхищаюсь не то везением, не то тайной силой этого неформала с его своенравным приятелем. Делаю вид, что не признал парня, и прохожу мимо, под его внезапно пробудившимся вниманием.

Неприятные откровения

Искать и ловить воришку долго не пришлось. Он уже попался в руки трем молодцам сурового вида, которые явно не случайно стоят около местного дворца. Парни шутливо допрашивают сорванца, отвечающего им в издательском тоне, с нескрываемой яростью в голосе. Мне ясно, что с таким буйным нравом попался он не случайно. Видимо вел себя подозрительно, эмоций не сдержал. Карту уже нашли. Моя драгоценность находится в руках одного из удальцов. Останавливаюсь в десяти шагах от этой дружной компании. Смущаюсь и одновременно взвешиваю риски. С неприятным чувством на душе решаюсь вмешаться.

— Уважаемые, добрый день, — вежливо обращаюсь к неофициальным лицам при исполнении долга. — Благодарю за восстановление справедливости, только не судите строго ребенка. Он просто по глупости утащил мою вещь.

Молодец, державший малолетнего нарушителя за руку, окидывает меня оценивающим взглядом:

— А ты кто такой? Чем докажешь, что карта твоя? Может, нахаляву чужое добро при оказии решил захапать?

— Пацана отпустить, — говорит второй блюститель порядка. — Эта рыбка покрупнее будет. Вроде все сходится, — он подмигивает своим товарищам и начинает двигаться ко мне.

Все произошло в один миг. Меня крепко хватают под локти, вогнав тем самым в оцепенение, как человека миролюбивого. Главный из троицы нахально снимает мою шляпу и оценивающе вглядевшись в лицо, командует:

— Отведите нашего гостя к Увальню, порадуйте старика. Только руки вниз опустите, нечего народ смущать, а то подумают, что у нас тут разборки, — с ехидцей во взгляде он вращает шляпу на пальце и следует вместе с нами.

Терять лицо, поднимать шум, а тем более драться не хочу. Прикидываюсь старым знакомым своих новых недоброжелателей. Наша нарочито неразлучная компания стремительно движется к центру лагеря. Умом понимаю, что мне и навредить могут, без защиты-то, но больше обидно, что ведут как жертву на заклание. Успеваю подумать, то ли слухи о моих с Ваней похождениях впереди бегут, то ли перепутали. О целях даже не гадаю. Благословенныеконтейнеры всем покоя не дают. Тем временем наша крепко спаянная цепочка без стука и остановки у порога входит в заднюю дверь нелепого и огромного сарая. Сопровождающие бросают мои вещи на стол и удаляются, все кроме одного. Третьим в помещении является грузный и седой человек. Он сидит, сгорбившись на широкой чурке, подперев голову руками. Через несколько секунд мое появление выводит его из транса.

— Ого, вот так дела, — говорит седовласый. — Ну, здравствуй, хитрец или ловкач, не знаю даже как тебя теперь называть. Уже искать собирались, а ты молодец, сам пожаловал. Может, по своей воле все расскажешь, о приятеле, о посылке? — его маленькие бегающие глазки, уравновешенные массивным двойным подбородком, испытующе смотрят на меня.

Говорить всю правду не хочу, ибо наглое поведение здешнего царька вызывает чувство протеста. Решаю сыграть простачка, выдав часть информации:

— Посылки у меня нет, как и у Вани, ее за широкими штанами не утаишь. Она сейчас по всему парку гуляет с тех пор, как нас ограбили.

Увалень вздыхает с показным сожалением, и обращается к оставшемуся помощнику:

— Обыщи-ка по полной этого лопуха. Он у нас недогадливый совсем, — встает с чурки, довольно уставившись на злополучного меня. — Темнишь ты парень, ой темнишь.

Подручный бесцеремонно сдирает с меня куртку, чуть руки не выломал. Обшаривает все карманы, заставляет разуться и снять футболку. Вываливает мой идеально уложенный скарб из рюкзака. Остается недоволен, пожимает плечами и выходит, повинуясь жесту своего начальника. Увалень некоторое время бездумно глядит на кучу вещей, а затем резко хватает меня за левую руку, тыльную сторону которой мне хочется скрыть, дабы не вызывать лишних вопросов. Видимо перестарался, проколовшись третий раз за один день. Моя кисть моментально немеет в железном захвате старого крепыша, а рисунок краснеет.

— Ну, ты даешь, и как умудрился систему обмануть? Второй раз подобное вижу. Погруженные на такое не способны, — моего ответа он не ждет, и почему-то радуется. — Коли ты при памяти, иначе говорить будем. Хоть один контейнер вскрыл? Пытался? Отвечай честно, тебе ведь не нужны проблемы во время и после путешествия.

Мне думается, что этот человек связан с руководством парка, и так хитер, что простому ответу не поверит. Решаю слегка приврать:

— Пытались, пять минут. Пустое дело, кодовый замок пальцами взламывать. И какой тебе толк от меня и моих сведений, если груз уже растащили? Здесь и не всякий мастер взлома справился бы, не то, что мы.

Увалень ухмыляется моим словами, подходит к столу с разложенными вещами и предсказуемо берет карту. Изучает обе стороны и наставительным тоном говорит:

— Зря тебя хитрецом назвал, ты — наивный дурак. Собирался сам до точки назначения дойти, думал там поиметь чего, или любопытство одолело? Коли приключений ищешь, сыграем с тобой в одну игру… Меня недавно один смешной человек обмануть хотел, за немыслимые деньги мое же добро продать.

С этими словами Увалень бросает мне в руки отобранную футболку. Вернувшись к своему рабочему месту, деловито вытаскивает из непромокаемого мешка до боли знакомый контейнер. Водружает на стол, заботливо протирает, расплывшись в улыбке. Сейчас можно разыграть скандал, заявить о своем благородстве, но это только усугубит ситуацию. Мне представляется более верным пройти сквозь событие, дабы покончить с ним, раз и навсегда. Даже любопытство просыпается.

— Говоришь без мастера не вскрыть, ну-ну, — сказав это, Увалень достает из кармана штанов фонарик, с врезанной микросхемой и металлическим стержнем на месте лампочки.

Он щелкает кнопкой питания, вызывая разряд тока, который скользит со стального наконечника в замок. Индикатор контейнера тухнет, после чего этот неприятный человек поднимает крышку, приглашая меня посмотреть внутрь. Кирпич, лежащий на антиударном материале, не стоит бурного выражения эмоций. Молчу и в тайне надеюсь, что моя безразличная усмешка хоть немного задела Увальня. На самом деле мой разум находится в смятении, ибо такой розыгрыш было трудно представить. Смысл остается непонятен, но старый плут решает не тянуть с объяснениями.

— Купил свою же пустышку, за тысячу монет, вот как теперь легенды оценивают. Наша затея в целом удалась. Забросили в парк коробочки с неведомой, но желанной начинкой, а ты еще слух пустить помог. Народ повелся, самые азартные все дела побросали, и такие интриги с потасовками ведут, любо дорого глядеть. Сами не скучают, и зрителям потеха, и нам доля полагается, хоть и маленькая. Только это забавы для романтиков, а у меня свои планы, более практичные, и дохода от них несравненно больше. Поможешь, возьму в долю, только это надолго, до конца.

Все эти откровения мало меня удивляют, смущает только раскол внутри организаторов. Мне уже хочется скорее сбежать из тесного и темного сарая, поэтому приходится хоть что-то ответить, дабы не выглядеть марионеткой:

— С чего бы вдруг такое доверие? Здесь полно прохиндеев, готовых отказаться и от вершины, и от всего на свете, лишь бы заработать или потешить ложное эго.

— У тебя сознание свободно. Можешь наперед смотреть и разумные решения принимать, — говорит Увалень, переходя в роль настоящего торгового представителя. — Только такому можно серьезное дело поручить.

— Кстати, ради чего ты все это затеял? Деньги ради денег? Судя по всему, ты еще с эпохи перемен живешь, со старыми ценностями.

— Много ты понимаешь в жизни. У вашего поколения головы одними только мечтами и заняты, никакой заботы о благополучии реальном, — Увалень сочувственно кивает, но не спешит отступать. — Забудь про эту вершину, ее еще покорить надо. На меня поработаешь, по своим связям награду обеспечу, сделаем отчет об успешном восхождении, причем с гарантией и без риска. Побегаешь немного, поможешь бизнес наладить, там все просто.

Медлить даже не думаю, сразу говорю, что на языке вертится:

— Нет уж, извини, окольных путей не ищу. Потом всю жизнь буду знать цену успеха, если ты меня вообще не обманываешь. Лучше честно пойду, ибо знаю, что не только результат важен, но и средства, отчет, по-моему. Не подделать, — договорив, начинаю складывать вещи в рюкзак.

— Тебя глюки уже навещали? — неожиданно спрашивает увалень. — Ага, вздрогнул, то-то. Следящая система не дура, все видит. Пойдешь дальше, она такое устроит, мало не покажется. Последний раз предлагаю, либо ты со мной мечту осуществишь, либо сам по себе, по уши в неприятностях, — Увалень недовольно сопит, глядя на мои молчаливые сборы. — Ну, иди-иди, найду другого, более умного.

Стою, не решаюсь повернуться, ибо вижу в руках Увальня, спрятанных под столешницей, маленький, но смертоносный арбалет. Понимаю, что он колеблется, и любое мое действие может спровоцировать непоправимое. Тяну паузу, сколько могу, в намерениях этого афериста разбираться не хочу и не могу, потому как желаю просто выжить. Увалень замечает направление моего взгляда, открыто достает свое оружие, и, ухмыльнувшись, продолжает держать меня под прицелом.

— Тебе, по-моему, все до лампочки, — говорит старый тиран.

— Да, есть немного. У меня иногда такое ощущение, что меня здесь как бы нет, стою в стороне и наблюдаю, удобно, когда сам себе не важен, иначе не дошел бы так далеко.

— Такие тайны уносить нельзя. Знаю, что тебя парк не спасет, и как честный человек, ты молчать не будешь, поэтому нет у тебя иного пути.

— Целься лучше, чтобы в позвоночник попасть, иначе ноги не отнимутся, и у меня будут шансы выскочить наружу, а там люди, съемки на глобальную камеру, и вряд ли эти кадры вырежут и замнут. А рассказывать про твои дела темные, себе дороже, ибо некогда с судами и расследованиями носиться. Мечта привлекательнее мести.

— Конченый псих. Да ты сам голову сложишь. Ему помочь пытаешься, а он нос воротит. Думаешь, система тебя такого разумного до конца за ручку доведет? Эх, что с дурака взять. Надеюсь, что живой останешься, — он опускает свою опасную игрушку, и, сделав вид, будто меня нет, начинает возиться со своими вещицами.

Выхожу наружу, напоследок козырнув двумя пальцами. Усмехаюсь над выдержкой и уверенностью в собственной непогрешимости старого плута. Нашел кого искушать и запугивать. Пси-программа отстраненности сработала идеально, отбив желание менять планы, подчиняться и искать сомнительную выгоду. Прохожу мимо караульных, с грустью смотрящих на упущенную жертву. Смело шагаю по улочке, низко натянув шляпу. Искать маленького воришку уже передумал, а тем более наказывать, даже благодарен ему, за то, что привел туда, где глаза на некоторые вещи открывают. Оставалось только без проблем покинуть лагерь и забрать окаянный контейнер.

Потерянный

Ощущалась странная недосказанность, будто меня все равно обманули, только что угрожали бедами и расправой, но отпустили как обреченного на поражение. Покидая лагерь, с интересом смотрю по сторонам. Вокруг царят противоречия и контрасты. Одни путники готовятся к выходу, другие что-то возбужденно обсуждают, третьи возятся со снаряжением. Мне известно, что эта стоянка последняя перед решающим восхождением. Нечему удивлять, народ нервничает. Подхожу к каменному останцу, вижу уставшую группу в испачканной одежде. По хмурым лицам догадываюсь, что вершину они не осилили, откатились, и то ли отдыхают, то ли крепятся перед новым рывком.

Эшли так и лежит рядом с палаткой. Замечает меня, поднимается на локтях, с видом смертельно больного, будто намекая, что не прочь поговорить, но не настаивает. Выглядит он уже не как рассудительный философ, а скорее, как жертва. Из уважения к барабанщику, останавливаюсь, решив поинтересоваться его небывалыми успехами и странным состоянием. Все-таки обогнал меня. Мы постепенно разговорились. Эшли долго делится своими переживаниями в пути, как попал в лагерь Увальня и другие мелочи, но до сути так и не доходит, особенно на вопросы о Валентине отвечает пространно. В конце концов, мне надоедает его абстрактная речь.

— Ладно, пусть это останется твоим секретом, а мне пора, — говорю бывалому хиппи, и поднимаюсь, чтобы идти.

— Постой, не нужны мне теперь секреты. Вообще ничего не нужно. Все тлен и суета. А Валик, он… Повздорили мы немного, во взглядах не сошлись. Оказывается, нам разной свободы хотелось. Остановились в прекрасном лагере, там, на плато, столько добрых людей, даже уходить не хотелось. А он, певчая душа. Улетел Валентин, хотел показать мне, что ему нет покоя в одном месте. Так расчувствовался, в такое состояние вошел… Оступился на краю, только Мандолина и осталась. А дальше ты уже знаешь. Мне там задерживаться уже не невыносимо было…

— Будешь теперь здесь время коротать? Сомневаюсь, что бездействие тебе приносит покой и удовлетворение. Мы в один день вышли, еще можешь успеть на вершину.

Эшли хмурится, изображает неподдельную скорбь на лице, годную для самых душещипательных сцен в мелодрамах и трагедиях. Произносит, глядя в пустоту:

— Годы уже не те, старый совсем стал. Вот гляди, уже седина пробивается, — он снимает пеструю шапку, являя моему взору действительно белую прядь. — Мне уже поздно высоты покорять, и смысла в этом больше не стало, вместе с Валиком.

— Какой же ты старый. Может лет на десять меня раньше родился, — говорю, и невольно кривлюсь от оплошности, вспомнив, что с погруженными лучше о прошлом молчать.

— Ошибаешься, — шепчет Эшли, снова ложась. — Уже настолько стар, что на пороге стою. И за мной черный проводник три дня назад явился, даже сейчас вверху кружит, — хиппи указывает куда-то вверх, хотя лично мне ничего не видно. — Вон он, ждет, когда меня можно будет унести туда, за грань, где Валик…

— По-моему ты драматизируешь. Прекращай это представление, — не желаю заниматься спасением душ, но ощущаю своеобразный долг перед собратом по искусству, пусть и барабанщиком. — Если ты о вороне, так за мной тоже один увязался. Стараюсь игнорировать.

— Это моя вина. Нет дальше дороги без менестреля. Точнее есть путь, но последний. Сам за мной явится. Валентин был прав, говоря о необходимости перемен, чего мы только не повидали, и уже видели вершину, к которой, на самом деле, не собирались, но теперь уже поздно локти кусать.

У меня, в прямом смысле, опускаются руки от бессилия. Жалко бросать заблудшего человека. Собирался поступить грубо, но вспоминаю хорошую фразу, услышанную в юности:

— Слишком много людей ломаются, даже не подозревая о том, насколько близко к успеху они были в тот момент, когда упали духом, — Эшли замирает, потом садится вертикально, и мне хочется продолжить. — Видимо ты нуждаешься в ведущем. Пойми, ты сам себя ограничиваешь, а потерянные спутники, смыслы, время, вера в собственное бессилие, все это самооправдания. Лично спасать тебя не буду, ибо моим попутчикам как-то не везет со мной, что-нибудь придумаю.

Сам не знаю, что на меня нашло. Прохожусь по лагерю, замечаю группу людей с более-менее ясными взорами. Объясняю ситуацию. Они соглашаются принять пополнение, если чудачить не станет. Внутренне восхищаюсь великодушию глубоко погруженных, но виду не подаю. Возвращаюсь к Эшли, которому поздно. Он соглашается, даже благодарность выражает, а потом вновь начинает грустить, и спешно лезет в криво поставленную палатку. Выкатывается спиной вперед с мандолиной в руках.

— Сделай последнюю милость, — говорит не старый хиппи. — Купи инструмент, — в ответ на мое недоумение он продолжает. — Если отдам так, ты ее ценить не будешь. Дело в том, что у Синих на стоянке сплетни про тебя послушал, знаю, ты играешь. Нести мне тяжело, выбросить жалко, отдать, значит равновесие нарушить. А так у меня монеты на пайки появятся. Уже давно все растратил, и будет на что Валика помянуть.

— Помянуть, гм… — решаю не объяснять барабанщику техническую сторону местного бытия, но с предложением соглашаюсь. — Возьму. На самом деле мне недавно хотелось. Музыку оставил, но игра до сих пор душу тешит, успокаивает, — протягиваю Эшли весь мешочек с монетами. — Мне на вершине уже не понадобятся. Глупо их до конца с собой нести, а так на пользу пойдут.

Лицо хиппи проясняется, возникает живость во взгляде, даже спина выпрямляется. Мне думается, что он так бы и долежал до самого отлета в форме кокона, не случись у меня недоразумение с картой. Наверно без контраста эмоций и событий мои слова не дошли бы до его сжатого сознания, но сейчас этот уставший от самобичевания человек действительно воспрял духом. Мне пора подумать о своем собственном восхождении. Коротко прощаюсь, беру необычно большую мандолину с затейливой росписью, привычно перебираю струны, остаюсь доволен. Думаю, что хоть время и потерял, ввязавшись разом в три события, едва отстраненность сохранив, зато внутри хорошо, и ворона поблизости не видать.

Замысел победы

Два сыгранных аккорда моментально привлекают внимание отдыхающих путников. Мысленно ругаюсь за несдержанность, ибо мог бы потерпеть, позже с инструментом разобраться, а теперь будь добр, исполняй долг менестреля, который у нашего брата в подкорку записан. Решаю немного порадовать народ игрой высокого класса, но не долго, пару произведений, не более. Время наверстаю, если идти быстрее и до темноты. Сажусь в круг молодых путешественников, на отполированное сотнями штанами бревно вместо скамьи. Слышу привычные просьбы неопытных в настоящем искусстве людей, и молча начинаю одну из лирических, но ярких мелодий. Меня с упоением слушают, даже глаза прикрыли. Перехожу ко второй и третьей, вводя людей в состояние эйфории, и вовремя спохватываюсь, завершаю концерт.

Собираюсь, в буквальном смысле, откланяться и уйти, но девушка с толстой косой и классическим профилем лица, которая первой позвала меня, удерживает за руку. Даже не удивляюсь заслуженному угощению. Режим сбился, но хоть какая-то компенсация. Мне вручают сразу две тарелки с пророщенной кашей, щедро засыпанной ягодами. Мысленно смеюсь над вездесущей шелковицей и радуюсь сладкой вишне, непроизвольно спрашивая, где такое чудо нашли. На краю сознания тихо зудит мысль об оставленном контейнере, но гоню ее прочь. Ненадолго забываюсь. Тем временем мои благодарные слушатели неустанно говорят, вспомнив о самом насущном.

Загорелый и сухощавый мужчина, просит тишины, и начинает выкладывать свои соображения:

— Еще раз говорю. Выходим этой ночью с фонарями, если лениться не будем, вечером окажемся у восточной стены, а на следующий день подниматься будем. Нельзя время разбивать. По полной выложимся, даром что ли, лучшее снаряжение взяли, зато подняться до средней полки успеем. Вы же не хотите прямо на стене ночевать.

Его речь подхватывает молодая особа, одетая в ярко-оранжевый костюм, явно дорогой:

— Согласна, нечего в палатках вылеживать. Еще предлагаю взять только энергетики и стимуляторы. Помните, группа Даньки с полными рюкзаками ушла, и толку-то. Все сожрали, вернулись и дыры на одежде теперь латают, — она поворачивается к загорелому человеку. — Мишаня, мы ведь за два дня управимся? Мне хочется быстро.

В разговор вступает паренек, который без стеснения задремал под мои мелодии:

— Опрометчиво друзья мои, опрометчиво. Второй день одно и то же мелете. Мало ли как другие пролетают, и где гарантии, что нам повезет. Может, три дня карабкаться будем, всякое бывает, тем более на восточной стене. Чего только про нее не наслушался.

— По тем же слухам, надо на западный склон двигать, — отвечает загорелый. — Но это дохлый номер, там неделю лазить можно, зато пешком, обалденная выгода, — он принимает серьезный вид, и нагибается с сомневающемуся. — Ты, Олли, наши планы не рушь. Мы команда или как? Вот увидишь. Как птицы взлетим…

— Павианы, — неожиданно поправляет его торопливая девушка. — Все-таки лапками придется работать, много и усердно. Олли, а тебе пора прекращать сомневаться. Мы всем покажем, как вершины покорять. Верно, Мишаня?

— Куда такая спешка-то, — говорит Олли. — Можно подняться в два этапа, сделать маленький лагерь с припасами у самой вершины, да все что угодно. Вы хоть помните, почему мы пару недель назад эту гонку решили устроить? Мне вот с трудом вспоминается. Тогда все понятно было, а теперь без ясной цели, которая там, за порогом, как-то мотивации не хватает…

Группа разделяется во мнениях. Одни рвут когти наверх, другие предостерегают их от неминуемых проблем, а у меня нет желания влезать со своими поучениями, хотя мог бы. Слова о долгом пути по западному склону не взвывают у меня тревоги, ибо карта обещает точный путь, до границы растительности, и уверенности в своем выборе мне хватает. В любом случае от альпинизма сразу отказался, поэтому и выбирать нечего. Доев угощение, тихо благодарю не вовлеченных в словесную баталию и ухожу, мысленно улыбаясь стяжателям громких и быстрых побед, и желаю удачи Олли, который немыслимым образом сохранил крупицу смысла.

Лагерь остается позади. Прохожу некоторое время по тропе, круто берущей вверх. Сворачиваю в заросли и через несколько минут блужданий оказываюсь рядом со знакомым деревом, где спрятан контейнер. Все на месте, беды закончились. Пристегиваю скандальный груз к рюкзаку, вновь радуюсь легкости за плечами, даже мандолина теперь ничего не весит. Остается лишь обогнуть стоянку с другой стороны, дабы лишний раз не светиться, ибо и так задержался.

Последний лес

Обходной путь оказывается малоприятным. Потратил целых полчаса, чуть не заблудился, собрал три десятка репьев и колючек. Иду, и по воле разумной природы, сею семена, впившиеся даже в шляпу. Ощущаю себя не то лесником, не то начинающим лешим. Настроение сразу улучшается. Вдобавок, мой черный спутник так и не появился, будто сгинул после маленького катарсиса от Увальня, а может таков дар за помощь барабанщику Эшли. Пока поднимался в гору, догнал четверку путников. Обхожу сбоку, кошу взгляд, вижу знакомого воришку. Непроизвольно улыбаюсь, но улыбка выходит страшная, навевающая ужас скорой расправы. Малец с выпученными глазами кидается ближе к родителям, но молчит о своей шалости. Они не спешат, в отличие от друзей Мишани. Идут, как могут, наверное положившись на удачу, и мне ясна их философия, сам почти такой.

Скоро встречаюсь с еще одной группой, почти столкнувшись лоб в лоб. Очень уж разогнался, пока обходил гранитный мегалит по узкой тропе. Налетаю на запачканного и уставшего предводителя скалолазов, хотя остальные выглядели не лучше. Смотрю на них с пониманием, видать не осилили восточную стенку, только странно, что назад пошли, поди все рационы умяли. Они смотрят на меня как на отчаянного безумца, или закаленного профессионала, хотя мне не нравится ни одно, ни другое. Мне ясно, что одиночки здесь редкость. Наверно многих еще озадачу своей самоотверженностью.

Вспоминаю о верном дыхании, прибавляю шаг. Сколько пройду — все мое, без рекордов и четкого расписания, ибо путь непредсказуем. Предгорья вершины уже не радуют меня редкими спусками, только вперед и вверх. Выхожу к расщелине, такой длинной, что край теряется за стволами каштанов. Вспоминаю борьбу против страшного оврага, которую чудом одержал вместе с Ваньком. Но здесь все проще и красивее. Двадцатиметровый камень, картинно завалившийся на бок, служит мостом в крайнюю часть пути. Мегалит довольно широк, но иду, не глядя вниз, ибо знаю за собой безумное желание прыгнуть. На полпути замечаю, что впереди больше нет этих каменных стрел, вонзившихся в субтропический лес, зато редкие скальные отроги уже начинают разделять зеленую чащу.

Перехожу расщелину, улавливаю тревожную и одновременно радостную мысль, что уже не вернусь назад. Знакомое чувство. Так часто было при переездах, больших гастролях, во всех поворотных моментах. Никогда не откатывался, чем вполне доволен, иначе не шел бы сейчас к вершине. Главный пик уже давно скрылся за ближайшими склонами и густыми кронами могучих деревьев. Иду не то по сухому руслу ручья, не то по сильно протоптанной тропе, заранее предвидя легкую тоску от монотонной работы ног. Стараюсь отвлечься. Глаза сами собой пробегают по подлеску, кустам и малым деревцам. Подмечаю изобилие дармовой еды, даже сладкую вишню, наконец, вижу, но брать не спешу. На память приходят голодные скитания в горном лабиринте. Замираю, прислушиваюсь. Где-то справа шумит ручей, значит, совсем хорошо. Думаю, что над последним участком пути специально постарались. То ли из желания облегчить участь героев, то ли соблазняют чревоугодников, ибо погруженный человек на многие глупости способен.

Уже под вечер, останавливаюсь на смотровой площадке, забравшись на приличную высоту. Впереди, на скальном парапете, горит несколько огней, в просвете между деревьями на самом краю обрыва. Включаю фонарь, сверяюсь с картой. Лагеря там нет, зато метка, оставленная Ваней, находится прямо на моем месте, хотя точка весьма жирная. Искать приключений в темноте не жажду, как и нарушать режим, да и усталость дает о себе знать. Ноги предательски гудят после затяжного подъема. Удаляюсь от тропы, дабы скорее поставить палатку, и уснуть, но только не трогать струн, ибо могу увлечься. Место долго не искал. Самому себе много не надо. Если сухо и тепло, вполне доволен. Прежде чем смежить веки, с неким сожалением вспоминаю о Ване. Вроде бы случайный попутчик, но путь тогда ощущался иначе, словно мы все тяготы и волнения пополам делили. Правда, и подстраиваться под него приходилось. Алина тоже приходит на память, только в качестве несбывшейся мечты, ибо слишком многого хотел и сразу.

Забвение

— Подождите, подождите, — слова с надрывом врываются из моего горла. — Не уходите без меня.

Ваня с Алиной на миг оборачиваются, но не сбавляют шаг. Они равнодушно продолжают путь, держась вместе. Сил и желания вставать с камня нет. Тяжелый рюкзак тянет вниз, в голове туман, ноги устали идти по каменистой тропе. Всюду камни, серые в крапинку глыбы, пласты ледника, уходящие под углом в маленькие озерца талой, голубой воды. Солнце печет неприкрытую голову, но все это неважно. Мои старые добрые спутники уходят, а мне не удается сдвинуться с места.

— Не оставляйте меня одного, ведь пропаду же, — кричу им вслед, но безуспешно.

Наклоняюсь вперед, силюсь раскачаться и хотя бы упасть ничком, лишь бы сдвинуться. Все тщетно. Слова о помощи вновь вылетают из моих уст, а потом замечаю свои ноги. Они укутаны в спальный мешок. За спиной больше нет груза, а на смену царства камней и льда приходят стенки палатки. Еще раз дергаюсь. В застегнутом спальнике действительно встать невозможно. Некоторое время бессмысленно смотрю по сторонам. Мысли текут подобно смоле, собираясь застыть навсегда. Протираю глаза и, наконец, различаю сон с явью. На всякий случай вспоминаю, кем являюсь и что здесь делаю. Выглядываю наружу, но не узнаю место и даже не помню, как здесь оказался.

На щеку сразу садиться комар, воскрешая в памяти прошлый день. Вспоминаю, как ловил его собрата в палатке, не выспался. Сутками ранее бесславно покинул лагерь Демидыча, расставшись с верным приятелем и Алиной, чей звонкий голос до сих пор звучит в голове строчками знакомых песен. Выныриваю из воспоминаний. Солнце еще скрыто за горизонтом, но уже светло. Провожу руками по росе, умываюсь, желая чистоты и ясности мысли. Мой взгляд касается багровой отметины на руке. Голову пронзает резкая боль. Она отступает, обнажив явный провал в памяти, ибо мне не удается понять, куда завели меня ноги, и откуда взялась эта чудовищная шпаргалка.

Не грущу об упущенной памяти, ибо первые дни путешествия все еще осознаю. О вершине вспомнил, тому и рад. Забытых дней с километрами пути уже не счесть, память разлетелась на мелкие клочки, даже начало перепутано. Решаю, что сильная амнезия не может отменить дальнейший поход, даже по карте удается сориентироваться, поэтому как лунатику бродить не придется. Сворачиваю палатку, и замечаю следы недавних событий. Ночью прошел сильный ливень, земля до сих пор хлюпает. Гляжу на три канавки, выкопанные вокруг палатки для отвода воды. Лопаты у меня нет, и вряд ли стал подобное делать, хотя попробуй вспомни. Грязи под ногтями не замечаю, и бросаю на этом расследование. Удивляюсь невесомости рюкзака, но остаюсь доволен таким положением дел. Понимаю, что ответы мне никто не выдаст.

Мокнуть в сырой траве долго не пришлось. Прохожу по спирали от своей стоянки и попадаю на тропу. По ней, разумеется, течет маленький и грязный ручеек, то разливаясь во всю ширь, то ныряя в свежую канаву. Лес начинает парить, под первыми лучами солнца. Дышится тяжело, будто в настоящих джунглях. Выбираюсь на отрытую площадку и долго рассматриваю карту. Понимаю, что нахожусь рядом со странной пометкой, которую, скорее всего, собирался посетить, но мешанина воспоминаний не дает подсказок. Продолжаю подъем, на ходу вспоминая о завтраке, пакет с которым заметил еще перед выходом.

Еду пришлось отложить на потом. В тенистой ложбине, вижу на пятерых человек, долго скрываемых деревьями. Они возятся в широком ручье, который разлился больше положенного. Понимаю, что люди заняты благородным делом. Энтузиасты восстанавливают переправу, кидая крупные камни в одну линию. Меня замечают, и приветствую, но работы своей не оставляют. По внешнему виду понимаю, что люди остановились неподалеку, ибо легко и немного странно одеты. В меру упитанный человек с курткой, завязанной на поясе, бросает очередной булыжник в воду, и шагает мне навстречу.

— Здравствуй, брат. Спокоен ли был твой сон? Не часто вижу здесь одиночек, или ты отстал? — он передает складную лопатку одному из трудяг, тем самым отвечая на мой давешний вопрос.

— Доброе утро. Мне уже все понятно, поэтому благодарю за заботу. Вижу, вы добрыми делами занимаетесь, и даже по ночам, — в ответ на мои слова кругленький человек улыбается, но молчит, видать скромняга. — Полагаю у вас лагерь рядом?

— Старший Анд отправил еще ночью, порядок поддержать. А твоя палатка приметная, издали увидали. Мы с мостом уже закончили, так что пойдем, будь нашим гостем. По такой росе даже на тропе вымокнешь, к тому же здесь недалеко, — он жестом торопит своих товарищей, и указывает, куда нам следовать. — Не сомневайся, у нас мир и гармония, в отличие от иных мест. Сам увидишь.

Обитель покоя

Меня приводят на удивительно ровный уступ скалы, напоминающий маленькое плато. По самому краю, теснятся заросли молодых деревьев. Посреди этой живой изгороди вижу явно рукотворный проем, с вытоптанной площадкой. Подхожу, осматриваюсь, ибо мои новые знакомые попросили ждать. Под ногами расстилаются поросшие лесом склоны. Они плавно уходят вниз и вдаль, где заметны причудливые каменные столбы, или даже стрелы, настолько они тонки, и стоят почти вертикально. А дальше, в утренней туманной дымке, прячутся цепи гор, проглядывают равнины и блестит змейка широкой реки. С севера замечаю озеро, наполовину окруженное скалами, и немного сожалею, что совершенно не помню где шел последние дни, и что видел. Хотя, зная себя, подозреваю, что прошел мимо, ибо везде не успеешь, если к вершине спешишь.

Через пару минут понимаю, что ожидание затягивается, поэтому, без лишнего стеснения, сажусь завтракать, всего-то и надо из пакета в миску инжир переложить. Любуюсь чистой и как будто подстриженной площадкой, без единой палатки, только одно кострище в центре. Сначала не разобрался, а сейчас разглядел десятки людей, сидящих в длинном гроте, почти пещере, под скалой, которая опирается на это плато. Оттуда доносится приятный, хорошо поставленный голос, но смысл речи уловить не могу. В памяти всплывают образы разных стоянок, сумбурных и часто неопрятных, поэтому мысленно выражаю почтение здешним аккуратистам, скорее всего стремящихся к простоте и пустоте.

Мой ночной спаситель, наконец, выбирается из грота и приглашает внутрь. Решаю заглянуть, но ненадолго, собственно, пошел сюда, только в надежде узнать о странной пометке на моей карте, только удобного момента надо дождаться. Пещера показалась мне мечтой фанатичного натуропата или монаха-отшельника. Плавные изгибы стен и потолка, ровный пол, приятный песчаный оттенок камня, самодельные гирлянды из растений и плетеные коврики. Почти никаких предметов из выданных в начале пути. Скоро убеждаюсь в верности своей догадки. Лагерь действительно является подобием монастыря в восточном стиле, или скорее ашрама. Слушаю речь старшего, а сам озадаченно размышляю над причудливыми вывертами сознания погруженных.

— Придумали же себе уютное гнездышко на пороге вершины, — думаю про себя, а вслух спрашиваю одного из братьев, как сам для себя определил местных обитателей. — Долго еще? Зашел-то по делу, на несколько минут только.

— Прояви уважение. Зашел, значит терпи и жди. Заполошный, сколько же вас таких.

Молча соглашаюсь, сижу, правда, секунды не считаю, ибо нечем и бессмысленное это занятие, только к народу приглядываюсь. Два десятка братьев и сестер, внимают речи человека, сидящего на плоском камне. Внешне он кажется мне не примечательным, только взор устремлен в бесконечность, или просто внутрь себя. На лицах послушников улыбки, у всех одинаково завязаны куртки на поясе, тишина и покой. Оборачиваюсь и, наконец, замечаю трудяг, восстановивших переправу. Сидят в заднем ряду кто как может, но все пытаются заплести ноги в лотос, подражая старшему. Понимаю, что гибкостью здесь мало кто отличается, совсем не йоги и не монахи, но стараются, отыгрывают новую роль. Мне подумалось, что достаточно уже вертеться. Можно ради приличия прислушаться.

— Поэтому каждый из вас должен слушать голос внутри себя, он ведет к истинной цели. Разгадывайте свои видения, они укажут путь и могут явить будущее, — Старший Анд прерывается, завершая долгую речь, большая половина которой прошла мимо меня, а за тем продолжает. — Но собрались мы сейчас для другого. Недавно явилось мне откровение о грядущем. Мой срок завершается, знаком тому будет черная птица, которая уже кружит над нашей обителью, — некоторые братья и сестры начинают оборачиваться, ища взглядом знак, но Анд еще не закончил. — Не будем вести долгие речи, ибо горы любят молчание. Пойдемте на церемонию вознесения. Чувствую, время пришло, а точнее закончилось.

Люди следуют за духовным лидером, бросая вверх и на меня тревожные взгляды. Человеческий поток устремляется к смотровой площадке, над обрывом. Они садятся рядами, всматриваясь в горизонт. Некоторые складывают пальцы рук хитрым образом. Мне вспоминается, что это называется мудры. Учитель коротко представляет своего приемника, вызвав из первого ряда низкого мужчину с лысеющей головой. На некоторое время погружаюсь в себя, силясь понять, сколько у меня самого осталось дней. С иронией усмехаюсь, понимая, что новый наставник занимает почетное место на неделю или дней десять, да и то, если шел к вершине без остановок. Воображаю, как им удается пополнять свои ряды из числа немногих добравшихся, ведь не всякий согласится, хотя глубоко погруженные еще и не на такое способны.

— Все брат, — говорит Анд. — Небесная дорога уже ждет меня, и черная птица давно сидит на скале. Вознесение нельзя отложить.

Стою позади всех собравшихся, просто наблюдаю, и невольно шепчу:

— Вознесение, ну-ну. Посмотрим на тебя, когда на сборочном пункте при памяти будешь, сокрушаться из-за проваленного восхождения, ведь почти все ловушки обошел.

— Обитель вечного камня теперь в твоих руках брат Дим, да будет дух твой как гранит, — красноречиво завершает свою последнюю фразу мудрейший и уступает свое место новому старшему.

Закрытие долгов

Коллективная медитация затянулась. Мне хочется скоротать время, поэтому разворачиваю карту, без какой-либо конкретной цели. Смутно начинаю соображать, что нарисованная рожица похожа на приемника Анда. Логический ум попытается выстроить цепочку событий, способную привести его сюда в нужное время, но приходится отвлечься на кульминацию массового ритуала. Сознание сидящего на краю старшего переходит в стазис, о чем намекает поникшая голова. Фигуру окутывает защитное поле, в виде мягкого сияния, практически чудо, если не знать механизмы парка. Еще через мгновение сверху спускается луч, возносящий праведника в иные планы бытия, как наверно представляется братьям и сестрам.

Когда повисшая пауза становится невыносимой, испытывая мое терпение, Дим первым поднимается на ноги и оглядывает своих единомышленников. Мне подумалось, что нельзя упускать подходящий момент. Подхожу быстрым, но спокойным шагом, привлекая внимание Старшего жестом руки. С запозданием понимаю, что такое обращение здесь недопустимо, но свежеиспеченный духовный лидер еще не оторвался от земного мира и был снисходителен. Осознаю, что мне почти нечего рассказать, только показать карту могу, да вопросами засыпать, но отступать поздно.

— Приветствую, Дим. У меня к тебе особое дело. Отойдем? — мне кажется излишним посвящать всех присутствующих в непонятную историю, осколки которой до сих пор не сложились в моей голове. — Мне почти ничего неизвестно, есть лишь карта, невесомый ящик и то ли просьба курьера, то ли мое собственное желание помочь, не помню. Полагаю, ты уже все понял, — с этими словами протягиваю Старшему Диму контейнер, предусмотрительно завернутый в чехол.

— М-м… Благодарю путник. Давно жду, но здесь должно быть намного больше, — Дим растерялся, глядит то на карту, то на контейнер. — А может, все верно… Меня предупреждали, что посылку могут не донести.

— Если мне не изменяет память, то нас ограбили, причем не один раз. Видимо контейнеры во все стороны разошлись. Не знаю для чего они, но вес отлично обнуляют.

— Тогда считай работу выполненной. Так даже лучше, и нам хлопот меньше. Жаль, что курьера с тобой нет. Награду вручить не получится, — мудрейший направился к гроту, неся контейнер с довольной улыбкой.

— Помнится у Вани, так зовут курьера, был долг. Теперь он закрыт? — спрашиваю, не отставая от Старшего.

— Да, — коротко отвечает Дим. — Подожди, не уходи. Не знаю, почему ты взялся за это опасное дело, но согласись, что и ты заслуживаешь награды.

— У меня имеется все необходимое, а чего нет, то планирую получить на вершине. Вряд ли у тебя есть что-нибудь более ценное.

— У нас особые ценности… Оставайся в Обители вечного камня, можешь стать мои помощником, и возможно приемником, — он обводит руками свое маленькое плато. — Посмотри, как безмятежно это место, сколь смиренны и добры наши братья и сестры. Оставайся, ты достиг всего, чего только можно желать, послужи вечности.

— Это большая честь, хм, — мне хочется подобрать выражение помягче. — Думаю, не дорос еще до таких высот духа. Наверно мне нужно еще шишек набить, да на граблях сплясать, может, тогда прозрею. Не обижайся за отказ.

— Твои решения также поспешны и категоричны, как и беспокоен ум, да, мне видно. Тебе хотя бы на день остаться, расслабиться. Подскажу, научу, удерживать не буду. Пойдешь в здравом уме и светлой памяти. Сейчас-то совсем плох…

— Целый день не могу отдать. Считай, у меня уже подгорает, хоть бегом беги.

— Эх… Не доверяешь значит подозрительному местечку, — он переходит на шепот. — Думаешь, у меня в голове ветер, и не понимаю ничего? Да, послушники здесь почти зря штаны протирают, но так надо. А ты — другое дело. Тебе наши практики реальную пользу принесут.

— Все-таки нет. У меня давно такое ощущение, что реальность меня на каждом шагу за ноги и руки хватает, лишь бы вперед не пустить.

— Будь по-твоему. Если передумаешь, может быть уже поздно, но там, за гранью не конец пути. Мы все здесь гости, приходим и уходим. Думаю, еще вернешься к нам. Ведь ты прикоснулся к нашему таинству и теперь не исчезнешь в пустоте, как заблудшие странники, а вновь придешь в этот благодатный край, — договорив, брат Дим вновь с надеждой смотрит в глаза еще одного безнадежного невежды.

Мне ясно, что новый Старший не разделяет идею братства о безмолвии, и может плести кружева своих речей до личного вознесения, хотя он явно знает больше, чем должен. Еретик в моем лице не позволил Диму преступить неписаный кодекс излишнем пустословием. Делаю шаг назад, пользуясь паузой в разговоре и, коротко попрощавшись, ухожу. Утешаю себя мыслью, что задачу свою выполнил, а остальное не важно. Возвращаясь к тропе, немного жалею о единственном мирном месте, которое тоже пришлось оставить позади. Из головы не выходит увиденное, как и красивые речи этих отшельников. Однако отстраненность и твердое намерение вновь делают свое дело, освободив меня от возвышенного тупика в путешествии.

Западное подножие вершины представляется мне бесконечным, даже перестаю верить в существование цели, скрытой за деревьями и ближайшими горами. Иду, почти не отрывая взгляда от карты, которая выручает на каждом перекрестке. Вместе с подъемом лес постепенно меняется, плодовых деревьев становится меньше, а сосен и черемухи больше. Чувствую себя муравьем, который забрался на древний пень, и теперь ползет по выпуклым складкам, переходящим в корни. Троп так много, что даже с идеальной картой кое-как продвигаюсь вперед, то забираясь вверх, то спускаясь, а иногда поворачивая назад, столь сильно петляет путь по сложному рельефу.

Отрешенно иду вверх, снова слышу назойливое карканье за спиной. Ворон почему-то увязался за мной, и словно пытается предупредить или просто смеется над моим примитивным способом передвижения, кто его знает. Стараюсь игнорировать его, дабы не пропустить важную развилку. На ходу думаю о редких путниках, которые решаются на пешее восхождение, и плутают в этих горах, положившись на чутье или удачу, ибо здесь и с картой тяжело. Замечаю, что солнце клонится к горизонту, еще можно идти пару часов, но останавливаюсь. Впереди россыпь огромных камней, давно поросшая лесом. Между глыбами и стройными соснами, чья кора отливает золотом на закате, тропа круто берет вверх, да еще расходится в разные стороны.

Разбиваю лагерь и думаю, что разумнее начать новый этап на свежую голову, с ней и так не пойми что случилось, все-таки прав брат Дим. Остается еще много времени на неспешный ужин, и даже игру на мандолине. Смутно помню ее в руках одного менестреля, и силюсь понять, как инструмент оказался у меня. Сознания молчит. Перебираю струны, честно доходя до конца каждой мелодии, и вижу то ли мираж, то ли галлюцинацию в виде грузного человека, испытующе глядящего своими маленькими глазками.

Он долго сидит напротив, оперев руки на колени, а потом внезапно произносит:

— Ну, ты даешь, и как умудрился систему обмануть? Второй раз подобное вижу. Погруженные на такое не способны, — моего ответа он не дождался, и почему-то обрадовался. — Коли ты при памяти, иначе говорить будем. Хоть один контейнер вскрыл? Пытался? Отвечай честно, тебе ведь не нужны проблемы во время и после путешествия.

Отгоняю этот бред зажмурившись, и закрыв уши, протираю глаза. Толстяка нет. С облегчением выдыхаю, с опаской оглядываясь по сторонам. Наверное впервые за все путешествие ощущаю животный ужас, от одиночной ночевки глубоко в горах, где надеется можно только на себя, а когда начинает съезжать крыша… Дальше стараюсь не думать, а просто расстилаю спальник в палатке и ложусь поверх него. Радуюсь, что ночь будет теплой, и на темнеющем небе совсем нет облаков, хотя на звезды еще рано смотреть. Невольно вспоминаю о коварной следящей системе. Странно, что знание о ней сохранилось. Видимо она затеяла новое развлечение, если подбрасывает такие правдоподобные наваждения. Наверно не желает моей победы, или испытывает, кто ее знает.

Коварство путей

С самого утра день не заладился. Добрых полчаса пришлось разглядывать напоминание на руке, дабы объяснить себе кем являюсь и что делаю. Вездесущий ворон уже раздражал и вызывал чувство тревоги, особенно она усилилась после слов Анда, который прямо назвал птицу знаком конца пути. Решаю, что конец не может так долго следовать по пятам, поэтому смело выступаю в последний переход по лесам. Уже завтра карта потеряет свою ценность, ибо на ней не обозначены тропы выше полутора тысяч метров, в мире гранита и сланца.

Беспокойный ум просит меня вновь обернуться. Чуть сбавляю ход, бросаю взгляд за спину. Панорама раскрылась еще больше, чем была четверть часа назад, успокаиваюсь, ощутив прогресс. Стараюсь отвлекаться на дыхание, дабы избежать глупых мыслей о неприятностях, но обстоятельства сами помогают мне заглушить внутренний монолог. На очередном перекрестке слышу шаги. Из-за старых сосен показывается группа путников. Маски недовольства на лицах, судорожные порывы в походке. Прошли молча, даже не поздоровавшись. С недоумениемпровожаю их взглядом, ибо отряд двигается вдоль склона, будто уходит от вершины. Всем своим нутром ощущаю тяжелый след, оставшийся на тропе, и мой пернатый спутник садится на поваленное дерево рядом, и будто прислушивается, вытянув шею. Видимо тоже ощущает нечто недоброе, но ему оно нравится.

На обеденном привале решаю проверить, куда вел тот путь, найдя его на карте. Выясняю, что в южном направлении, вниз и вдаль от вершины. Может, передумали восходить, может устали, или просто забыли, кто их знает. Любопытство заставляет меня проверить иные направления, идти по которым уже отказался. Горизонтали на карте подсказывают, что одни тропы уходят на смотровые точки, другие к обрывам, но большинство просто спускаются вниз, и чем больше высота, тем меньше становится путей к вершине, что хорошо, ибо уже можно не пользоваться картой, и идти сегодня по прямой.

Переход по россыпи камней становится для меня настоящим аттракционом, хотя и надоедает, с самого утра не заканчивается. Благо, что условная тропа заметна, по стертому лишайнику, уложенным камням и сломанным или вырубленным кустам. Стараюсь всякий раз быстро пробегать по верхушкам глыб, ловя равновесие, и иногда остаюсь на одной точке опоры, когда от падения спасает только сильный выпад с широким шагом вперед. Ум работает сам по себе, на автопилоте выбирая подходящие поверхности, часто за миг до ошибки. Но мне везет, колени до сих пор целы, только руками иногда хватаюсь за черный лишайник и белый мох, напоминающий кораллы. Вокруг меня один лишь багульник, и редкие сосны. Ощущаю приятный пряный запах горной тайги. Под камнями все время журчит вода, из расщелин тянет холодом, зато верхушки камней нагреты так, что долго и не усидишь. Достигаю границы низколетящих облаков. На этой высоте совсем нет ветра. Тишина, лишь шорох моих подошв по лишайнику разносится во все стороны.

Скоро каменная круча заканчивается, тропа опять идет по земле, последний легкий отрезок перед настоящей битвой со скалами. Мне, наконец, раскрывается вершина и долгий, запутанный, но все же преодолимый путь к ней. Сколько раз ее видел на фотографиях, а все равно удивляюсь, до чего главная гора похожа на огромный конический пень с могучими корнями. Кто его знает, может так оно и есть, ведь никто нам не покажет, как создавался парк. Под ногами больше нет корней, поэтому иду, спокойно глядя вперед. День переваливает за вторую половину, поэтому вершина освещена с моей стороны золотым светом, и явно видны сотни теней от длинных каменных борозд на отвесных участках. Кажется, что гора то ли выточена вертикальными взмахами огромного инструмента, то ли выращена из окаменелых волокон. С восторгом и ужасом представляю, как мне в ближайшие пару дней по всей этой красоте лезть, но это будет завтра.

Семья

Жаркие солнечные лучи, затяжной подъем и маниакальное желание успеть делают свое дело, то есть вынуждают меня остановиться. С неохотой присаживаюсь на ближайший камень, изменив, тем самым своему правилу двух привалов в сутки. В глазах начинают бегать мелкие искры, в ушах стучит кровь, но эта забастовка перенапряженного организма не мешает мне услышать звук, совершенно здесь неуместный. Несколько детских голосов кажутся галлюцинацией в высокогорье, еще более странной, чем вчерашний толстяк возле костра и докучливый ворон. Мне думается, что редкий взрослый добирается до вершины, хотя все возможно и ограничений нет. Рассудок оказывается в порядке. Перед моим взором появляются мальчик с девочкой, лет двенадцати. Они беззаботно шагают вперед, продолжая свой щебет.

— Ну, зачем ты лезешь в овраг?. Иди рядом и лучше дай руку, а то упадешь. Видишь же какая дорога размытая, — говорит мальчик серьезным голосом. — Папа сказал за тобой присматривать, поэтому не подводи меня.

Девочка нехотя возвращается на ровную поверхность, но находит что ответить:

— А меня мама просила следить за тобой, так что ты тоже должен слушаться. Сам-то через каждый шаг спотыкаешься.

— Все равно у меня лучше получается. Сто раз в день тебя ловить приходилось, чтоб не шлепнулась. И вообще ты младше, и не можешь мне помогать или рюкзак нести. Понимаешь?.

— Так не интересно… Ну ладно, тогда буду давать тебе орешки из бокового кармана, чтобы ты каждый раз рюкзак не снимал. И вообще, подтяни штаны, скоро свалятся. — голосом строгой учительницы прощебетала девчушка.

Слова юных путешественников скоро подтверждаются, когда из-за поворота показываются фигуры родителей. Шустрая парочка тормозит, дожидаясь остальных, а может, меня увидели и испугались. Решаю не дергаться, а спокойно посидеть, дав большому семейству пройти вперед. Замечаю совсем юного отрока, лет семи, шустро перебирающего ногами рядом с родителями. Но удивляет не столько детская выносливость, ибо в таком возрасте сила фонтаном бьет, а ощущение цельности, словно ко мне приближается не то одно цельное существо, не то стая, подчиненная общей воле. В памяти возникает воспоминание о помощи барышне, с мозолью на ноге. Забираю свои не озвученные слова назад, будто семья является обузой, что нельзя сказать по этим счастливым и сильным людям.

Брат с сестрой снова пробегают немного вперед. Останавливаются, заметив моего черного спутника, и с интересом разглядывают его. С нетерпением топчутся на месте, ибо нагружены куда меньше, по сравнению с главой семейства. Гляжу на героических размеров рюкзак, и смутно вспоминаю Ванин холодос, объемом равный крупному человеку, но условно невесомый, а у этого человека явно сил как у троих меня, не меньше. Наконец дружные путники замечают мое присутствие.

— Здравствуйте, — хором произносят супруги и их чада, с небольшим запозданием.

Мужчина приостанавливается, упирается руками в походную трость, и даже панаму снимает:

— Как восхождение, все в порядке? — просто киваю ему в ответ, якобы все хорошо. — Говорят, эта сторона горы не так проста, как кажется, с наскока не заберешься. А мы вот, почти осилили, не спеша. Семнадцатый день топаем, без заминок. С погодой очень уж повезло.

Неприкрыто расплываюсь в улыбке, радуясь встрече с людьми, не вовлеченными ни в одну иллюзию. Совсем забываю об усталости и отвечаю бодрым голосом:

— Если для вас только погода могла стать преградой, выражаю свое восхищение. Меня эта гора как-то притомила, наверно спешу излишне, — понимаю, что мои нежданные попутчики ровно дышат, поэтому решаю спросить. — Полагаю, вы через каменную россыпь меня не догоняли, но где тогда прошли так легко?

— Так прямо через лес, — говорит глава семи. — Сначала с юга зашли, через два перевала, а потом свернули с дороги, когда кустов и травы меньше стало. Гора-то понятная, или чутье работает. Шел, куда больше нравится, и выбрались сами, не заметили как. Если бы на ягоды не отвлекались, еще больше могли успеть.

Супруга беззаботного и одновременно ответственного ходока, перехватывает право голоса:

— Это все Сергея заслуга, он у нас как медведь через лес пробирается, а мы только и успеваем по следам бежать. Без него не дошли бы вовек, к тому же Сережа шатер тащит, такой же замечательный, как и тяжелый, — она толкает супруга головой, намекая, что пора следовать дальше. — Ну, мы пойдем. Рекорды не ставим, но и не филоним, хотя пейзажами полюбоваться успеваем.

— Нам рассказывали, здесь прямой путь наверх есть, — говорит Сергей, обернувшись. — Может, посчастливится найти, а если нет, все равно потихоньку заберемся, не зря же такой путь проделали, — он козыряет на прощание. — Счастливо тебе.

Дети уже давно успели сбегать вверх и вниз, перестав меня опасаться, даже окаянного ворона спугнули, да так, что птица не стала возвращаться. Они совсем осмелели, еще раз рвутся в мою сторону, прощаются, и, подняв облако пыли, берут родителей на обгон, к моему удивлению совсем не крича, как большинство в их возрасте. Мысленно оцениваю достойное воспитание, и задумываюсь над эффектом погружения, который совершенно незаметен ни в ком из семьи. Жду, пока они удалятся, и продолжаю поход, снова возвращаясь к причудам, творящимся с путешественниками. Решительно не понимаю, как им удалось так легко пройти через весь парк, разве только чудом, например в параллельной реальности.

Мои мысли сами собой возвращаются в собственное детство, проведенное в родительском доме, как в маленькой провинции рая. Сразу понимаю, что действительно жил в параллельном мире, совершенно не сталкиваясь с проблемами внешнего пространства, и сами родители тоже довольствовались собственноручно сотворенной вселенной, причем прекрасной, иначе не вышел бы из меня музыкант и мечтатель. Искренне завидую Сергею и его семье, что им удалось стать действительно единым целым, независимой частицей в этом непростом краю. Видимо они полагались на нечто большее, нежели пси-установки и разнообразные тренировки, на которые у меня была сделана главная ставка. Непроизвольно гляжу вверх, с силой вдыхаю и выдыхаю, дабы не увлекаться самокритикой и ностальгией.

Спустя несколько минут замечаю, как дети с родителями неожиданно сходят с тропы, и начинают подъем на каменистую гриву горы. К моему счастью наши пути расходятся, ибо мне не нравится догонять тех, с кем уже успел попрощаться. Пробегаю взглядом по тропе, струящейся наискосок по склону. Привычно хватаюсь за лямки, чтобы попусту не болтать руками, и молча переношу дневной зной, изредка отвлекаясь на лес, который остался внизу. Здесь еще много диких трав, слышны голоса птиц, но ощущается порог перед безжизненным пространством, где уже нельзя будет задерживаться. Отлично понимаю, что времени, как и провизии остается все меньше, и меньше.

Художник

Второе отступление за час вместе с клекотом ненавистного черного летуна беспощадно портят мое настроение. Десятый раз жалею, что не последовал за дружным семейством, пока спускался назад по тропе, которой нет и никогда не было на карте. Все мои предположения разбиваются о гранитную реальность вершины. Гора оказывается волнистым месивом, вместо большого, но понятного подъема, а троп хоть и становится меньше, но участь это не облегчает, просто громадные отроги становится обходить гораздо дольше. Снова спешу, еле контролируя дыхание, надеясь к закату выбраться на новый рубеж, но заранее понимаю, что все дороги действительно ведут в Рим, а не на вершину.

Если первый раз тропа привела меня в конический колодец, с сыпучими стенками, то сейчас убегаю с перевала, лишенного пути для порядочного пешехода. От быстрого спуска ноют колени, безжалостно отбиты пятки, правая рука просит пощады, потому что ей приходится часто касаться скалы, как единственного подобия перил. На ходу мысленно ругаю авторов парка, чьи изощренные умы придумали такие хитросплетения вместо нормальных путей, хотя в природе многое бывает. Мысли иногда возвращаются к опасному приему, провернутому вместе с Ваней, но одного взгляда на безнадежно серые, круты откосы хватает, дабы выбросить дурь из головы. Попутно приходится прогонять невесть откуда взявшиеся наваждения. Мне снова мерещатся сцены и ощущения собственных падений кубарем. Мысленно переживаю удары слабой плоти об острые грани камней, заранее чувствую боль разбитой челюсти, вижу потеки крови и разодранную пыльную одежду. На миг останавливаюсь, чтобы посмотреть на солнце. Еще золотой, дневной свет выжигает из сознания жуткий бред от следящей системы.

После третьего тупика, выглядящего как сходящая на нет полка вдоль склона, обреченно сажусь на землю, и некоторое время созерцаю близкую и совершенно недоступную вершину. Впереди идеальный, удобный в отношении подъема распадок, но дороги там нет. Нехотя возвращаюсь к идее сильного и довольного жизнью Сергея, о вольном путешествии по бездорожью. Всегда знал, что опасно играть по чужим, навязанным правилам, хотя и первопроходцем быть также рисково. Передо мной громада скалы, чем-то похожая на половину разбитой миски, и мое место на самом дне. К счастью, она напоминает растрескавшуюся глину, нежели гладкий фарфор, есть за что зацепиться. Показываю кукиш вверх, адресуя его следящей системе, потом вспоминаю о ее пернатом представителе, и кручу скрученными пальцами перед ним. Сжимаю зубы и иду прямо на скалы.

Титанические усилия завершаются успехом, в который почти не верю, а воспоминания о трудном подъеме стираются, как день, проведенный в рутинной работе. На широкой каменной гриве обнаруживаю оазис, почти невозможный для такой высоты. Десяток кряжистых кедров, выросших в суровых условиях, море непонятных кустов и маленькое озерцо, то ли дождевое, то ли ледниковое, но меня устраивает любой вариант. На недостаток воды жаловаться рано, и припасов хватает, просто приятное разнообразие. Не задумываясь, пью и умываюсь, прохожу насквозь вознесенный в поднебесье лес, и направляюсь к краю уступа, дабы оценить пройденный путь. Вздрагиваю от неожиданности. На свисающем над пропастью камне сидит человек, беззаботно свесив ноги вниз, еще и повернулся в мою сторону, аж дыхание перехватывает.

— Доброго денечка, не стесняйся, подходи, — говорит он тихо, но эхо разносит голос на километры. — Прикоснись к прекрасному. Такого больше нигде не увидишь.

Приветствую незнакомца. Подхожу с опаской, присаживаюсь в двух шагах от бездны. Человек с косматой бородой и грубо зачесанными назад волосами, оказывается художником, и не абы каким, а судя по наполовину завершенному акварельному рисунку, профессиональным. Одна кисть невесомо порхает над кюветами с краской, другая подбирает лишние капли воды с бумаги, кажется, он так увлечен творчеством, что ощущает себя сидящим на стуле в мастерской, а не на высокой скале. Из-за плеча рассматриваю картинку. Мастер наносит последние штрихи на панораму заката, добавляет личную фантазию, в виде несуществующего небесного корабля с парусами, хотя кто его знает, какие художникам галлюцинации система не навевает.

— Здорово у тебя получается, наверно каждый вечер рисуешь, — говорю бородачу, глядя на толстую папку с рисунками.

— А разве можно иначе? Для меня это, считай, долг перед миром и людьми. Не всякий человек прелесть земной жизни может разглядеть, вот и помогаю. Но самому просто глазами смотреть мало, а иначе рассказать пространству как оно мне дорого пока не умею. Вот и подмечаю в нем самое лучшее. Запутанно сказал, да? — спрашивает мастер акварели, и показывает готовую работу.

— Вполне понятно. Потрясающе получилось, лучше фотографии. Ты, наверное, как ураган по маршруту пронесся, если столько всего успел. Дай-ка угадаю, уже двадцатый день идешь?

— Девятнадцатый. И вовсе не спешу. Зашел к хризолитовым ваннам, там порисовал, на широком плесе бирюзовой реки посидел, где прозрачные камни прямо из воды выступают. На светлом пути пару работ сотворил и в лесу том, где деревья выше облаков. Про озеро Гахана и не говорю, словно в вышний мир заглянул. Много всего было, так этим благословенным местом проникся, хоть местным духом-хранителем становись, — художник с довольным видом косится на меня. — Удивлен? Да у меня же быстро рисовать получается, на то она и акварель, чтобы саму суть успеть ухватить.

— Ты либо везунчик, каких мало, либо действительно дух-хранитель, а человеком только прикидываешься. У меня как-то совсем странно путь сложился. Сплошные горы с лесом и без, да еще то ущелье с рекой. Как вспомню, так вздрогну. А прорыв через горы напрямик даже и вспоминать не стану.

— Чудной ты, — бородач, наконец, отодвигается от края, и зачем-то достает новый лист бумаги. — Если твоим словам верить, ты мимо всех чудес пробежал, как ошпаренный. Надо же так умудриться.

— Ну, в лесу-то с исполинскими деревами побывал…

— Попробуй его обойди. Совсем ошалевшим надо быть. Но ты все равно столько всего упустил. И зачем так спешил? Небось, проблемы были, — молча киваю ему. — Оттого они и возникли, что живешь как на черновик. Вот, глянь сюда, — с этими словами мастер буквально тремя росчерками угольного карандаша изображает все тот же пейзаж, уловив линию гор и обозначив передний план. — Вроде картина готова, и сдать можно, но пусто, скучновато, ни смысла, ни радости.

— Что же мне теперь делать, такому бессмысленному? — мне становится не на шутку тревожно, ибо потерю радости уже давно ощущаю, только вида стараюсь не подавать, и кто знает, каков окажется отчет.

— Изюминку добывать, чего же еще. Будет тогда приличный минимализм, — бородач сначала пристально смотрит мне в глаза, а потом начинает рисовать что-то маленькое на листе справа.

— Подожди, подожди, — пытаюсь остановить мастера, потому что улавливаю задумку. — Пусть это будет ястреб или сокол, ведь вороны на такой высоте не водятся, — художник молча превращает набросок в удивительно правдоподобного сокола. — Как живой получился, — невольно хвалю старания бородача. — Только как мне на самом деле эту изюминку теперь добавить? Ведь правда, что-то не то со мной делается.

— Оставайся до утра здесь, ведь темнеет уже. На восход посмотришь, мне еще и его запечатлеть надо. Потом на каменную дугу сходим, видел уже издалека, там видом насладишься, — с сожалением отрицательно кручу головой ему в ответ. — Коли нет, тогда даже не знаю. Хотя… Ты гитарку свою, наверное, не для красоты несешь. Вот и играй почаще, хоть на каждом привале, и до тех пор, пока мир сам тебе подпевать не начнёт, сам нужный момент почуешь.

— Хм… Попробую, уже пытался однажды. Кстати, это мандолина. Мне привычнее для людей играть, но чем выше забираюсь, тем их все меньше и меньше. Знаю, всегда так, особенно когда над собой работаешь, однажды понимаешь, что остаешься почти в одиночестве…

— Да ты еще неопытный. Невозможно остаться в одиночестве, потому что мир всегда с нами. Только нужно полюбить его, проникнуться, тогда почуешь связь со всем и каждым. Пробуй, учись…

— Подожди, а ты на саму вершину-то собираешься? Время-то не резиновое, а у тебя такие планы.

— Можно и туда зайти. Вдруг увижу чего интересного, — задумчиво говорит художник. — Меня эта гора приняла, и сама несет куда следует, так что не волнуюсь, — он одобрительно выдает, гладя рукой серый камень. — Поделишься своим искусством? Пока еще светло. Понимаю, что долго тебя не удержу. Поэтому меняю рисунок на мелодию, — договорил, и молча протянул исправленный черновик.

Каменная дуга

Одна моя половина невесомо взмывает вверх, по почти монолитной, но все же одолимой скале, подобной завалившемуся стволу дерева, с грубой корой. Другая половина еще сидит между оазисом, обрывом и мастером, подарившем мне вдохновение, вместе с зарядом новых сил. Не только сыграл, выложившись по полной, но и спел, только не песню, целую балладу, чтобы задержаться повод был. Но оставаться не стал, хоть и ночь приближается. Просто подумал, что завтрашний день для меня может быть одним из последних и надо спешить. Почти бегу по горе, желая догнать солнце, успеть до заката на ближайшую полку. Ног не чую, лишь руки хватаются и вовремя подтягивают меня на новую высоту, ибо о набитых тропах даже не думаю.

В лесу вряд ли смог напрямик рвануть без заминок. Отлично знаю, как растения противятся слишком шустрым. Ветвями по лицу хлещут, корнями ноги хватают, и сучками норовят в глаз ткнуть, а здесь почти лестница в небо. Только на полке останавливаюсь и перевожу дух, а точнее на гребне, который будто вырастает из главной вершины. Можно идти по нему, больше не волнуясь сбиться с дороги, но закатное солнце выделяет контрастными тенями пару страшных трещин и будто каменных наростов у них по краям. Заранее смиряюсь, что запросто не пробраться, но и так хорошо, ибо вижу цель и день не зря потратил. Ставлю палатку в маленьком углублении, чтобы ветром не сдуло, ведь колышки уже некуда вбивать. На мандолину сил не хватает. Ложусь, мысленно отмечая, что черного спутника больше нет.

Просыпаюсь в предрассветной темноте, и некоторые время лежу, пытаясь собрать в голове пеструю мозаику воспоминаний, хоть там и нет нескольких фрагментов, зато о внешнем мире все помню. Мысленно улыбаюсь, поняв, что путешествие сложилось совершенно не так, как планировал. Бежал неведомо где, спотыкался, падал, был на грани провала и все равно уцелел, наверно счастливчик, или предварительный расчет был верен. Сворачиваю лагерь, собираюсь выступать, вместе с первыми лучами, и с запозданием вспоминаю про мандолину, но уже лень снимать поклажу.

— Ладно, не нервничай, — говорю сам себе вслух. — Добавишь свою изюминку в обед. Уже знаю, что вкуснее будет.

— Дурак. Сошел с тропы, куда теперь пойдешь? Дурной пример заразителен, — слышится клокочущий голос где-то позади справа. — Был порядочным человеком, на карту всегда смотрел, а теперь как с цепи сорвался. Пропадешь на каменных кручах, разобьешься или ногой в щели застрянешь.

— Пошел прочь, — говорю невидимому собеседнику, заранее представив ворона.

— Ищи дорогу, пока не поздно, своеволие до добра не доведет. Еще можно назад вернуться. Человек, думаешь, тебе дано новые пути торить? Пожалеешь, когда силы иссякнут…

— Тебя нет, даже на глаза показаться не хочешь. И вообще, ты и пылинки здесь с места не сдвинешь, и на меня не повлияешь, так что не трудись.

Умолкаю и чувствую, что гул в голове стих, а неприятное чувство в груди отступило. Выворачиваю руку назад, глажу корпус мандолины, надеясь не забыть о ней, и резко срываюсь с места, в надежде на чутье верного направления. По гребню, разумеется, не иду, а спускаюсь ниже, и крадусь по склону больше вперед, чем вверх. Приходится подчиняться игре уклона, то забираясь, то спускаясь. Даже по бездорожью так не ходят, но мне уже все равно, лишь бы выбраться. Безжалостно напрягаю носы ботинок, впиваясь ими в любую зацепку, стараюсь не использовать руки, знаю, что быстро устану. Миную вторую трещину у самого ее низа. На миг заглядываю внутрь, но там завал, поэтому без сожалений ползу выше, уже на пределе возможностей пешехода без тросов и крючьев.

Обедаю на новой высоте, с гордостью и благоговением взирая вниз, на бессмысленно тяжелый и опасный путь. Мысленно подмечаю, что западная сторона оказалась вовсе не такой пологой, как писали бывалые путники в сети. Кроме давешнего склона гляжу на неприступные стены, годные для фантастического замка или цитадели, да такие суровые, что внутри живут явно не люди, а орки или горные гоблины. Замечаю несколько ярких точек на этой самой стене. Воображение навевает образ отряда рыцарей, штурмующих твердыню противника, но умом понимаю, что над бездной висят простые скалолазы. Восхищаюсь их смелостью, и радуюсь за себя, отказавшегося от вертикальных подъемов, с учетом моих странных отношений с высотой, ведь до сих пор глаза закрываю, дабы вниз сигануть не хотелось.

Рацион съеден, пора идти, а отчаянные альпинисты долго не двигаются. Неожиданно нижний стремительно спустился вниз, но зависает, пустив волну по всей связке. С такого расстояния подробностей не понять, поэтому только догадываюсь об их проблемах. Через пару мгновений его падение продолжается, вместе с остальными. Подозреваю, что среди них не нашлось хладнокровных и сильных духом, дабы срезать товарища. Летящая цепочка напоминала флажки, правда недолго. Через несколько секунд их коконы, далеко разбросанные по склону, уносятся вдаль силовыми лучами.

Молча сижу, не решаясь сдвинуться с места, видимо нахожусь под впечатлением. Вовремя спохватываюсь, вспоминая утреннее обещание. Касаюсь струн, целиком отдавшись мелодии, и мысленно посвящаю её не дошедшим до вершины и мечты, хотя и понимаю, что ничего необратимого не случилось. Думаю, если захотят, могут повторить, ведь опыт не отнимешь. Мандолина придает знакомым мелодиям совсем иное звучание, не хватает еще нескольких инструментов, которые были в нашей группе, но остаюсь вполне довольным. Усилием воли отстраняюсь от наваждений, слабости и страха перед дальнейшим путем. Выступаю.

Время больше не считаю, как и расстояние. Смеюсь над своим талантом находить самые неудобные и тяжелые маршруты. Вместо более-менее нормального склона или гривы под моими ногами ледник. Еще час назад казалось, что пройти вверх по насту будет легче, чем бить ноги на камнях, так и получалось, правда, недолго. Природа любит разнообразие, поэтому ледник не однороден. Полосы плотного, покрытого ледяной коркой снега, с которых часто приходится соскальзывать, чередуются вполне удобным для ходьбы настом. Штаны вымокают по колено, руки коченеют, пара ногтей безобразно сломаны наполовину, и уже обидно спускаться назад, а до перевала слишком далеко.

Воображаю рядом с собой шепотом ругающегося Ваню, или измученную Алину, ибо мало кто может равнодушно принимать неудачно выбранные направления. В очередной раз убеждаюсь, что всякий раз поступал верно, отходя от людей, но в этот раз переоценил свои возможности. Природа парка окончательно ставит точку в моих мучениях. Толстый ледяной язык, наплывший на ледник передо мной, наверно принадлежит снежному троллю героических пропорций. Не залезть на него. Путь дальше заказан. С сожалением крадусь параллельно склону, к северной кромке горы, надеясь дать крюк, но не сдаваться, хотя времени все меньше и меньше.

Ноги кажутся навсегда стоптанными набок, тем не менее, оказываюсь на маленькой площадке, оставив злосчастный ледник за спиной. По обе стороны от меня раскрывались две грандиозные панорамы, с высоты более трех тысяч метров. В невообразимой дали, на месте горизонта, небеса сливаются с землей воедино. Уже трудно отличить горы от облаков, а озера и реки кажутся текущими где-то на уровне вторых или третьих небес. Нет облаков, слепящее солнце заставляет ниже натянуть шляпу, а из-за ветра, пальцы сами застегивают куртку, хотя и не нравится мне это. Если не смотреть влево, можно подумать, что уже пришел, но до вершины еще добрых тысяча метров вверх. Воображаю огромную стремянку на всю оставшуюся высоту, с длинным мостом до вершины, висящим в пустоте. Усмехаюсь мечтам о сомнительной халяве.

Продолжаю смеяться, потому что пути вверх больше нет. Гребень горы, на край которого меня занесло, плавно уходит вниз, и вновь взлетает ввысь, напоминая график параболы. Сдерживаю новую обиду. На память приходят тяготы юности, когда точно также приходилось сознательно спускаться, относительно устроенности и достижений, чтобы на новом месте или в новых условиях получить нечто большее, и ведь получал. Вдохновляющих мыслей хватает для первого шага на острый и немилосердный гранит. Сначала приходится пятиться задом наперед, радуясь, что нет свидетелей маленького позора, но спустя три сотни метров дуга смягчается. Удивляюсь желанию скорее достичь условного нуля, дабы скорее начать восхождение на страшную высоту, ибо меня, как всегда, подгоняет солнце, и поужинать не помешает, но на полный желудок никакие подвиги не вершатся.

Время подъема в очередной раз сворачивается в точку, когда дрожащие от натуги нижние конечности останавливаются на противоположном краю функции, существенно выше на шкале «Y». Смотрю на стертые пальцы, пыльные рукава, и думаю, что, наверное, альпинистам иногда легче приходится, но все равно доволен. Ваня или любой другой погруженный, назвали бы меня фанатиком, потому что череда широчайших уступов, уходящих к центральному пику горы, манят и влекут меня дальше, несмотря на усталость, ибо солнце еще не село, а аппетит пропал. Новый этап и победа над символом непостижимой для меня алгебры придают сил. Забираюсь по лестнице великанов, ощущая себя не просто коротышкой, скорее муравьем. Здесь уже откровенно холодно. Приевшийся глазу гранит скрыт снежными наносами, а местами надежно скован голубоватым льдом.

Вместо меня уже шагает автопилот, а сознания хватает, чтобы следить за растущей длиной тени и смене красок этого твердого и холодного мира. Однако температура в парке всегда положительная, таков уж глобальный контроль климата, ибо замороженные путники для прямых трансляций не годятся, и в принципе человечество отвыкло от зимы. Тем временем мне достается редкий опыт, пока бреду по белой шапке, выровнявшей каменную россыпь. Ищу глазами годное место для последней ночевки, тайно надеясь уже завтра получить желаемое. Впереди ничего горизонтального нет. Невольно щурюсь, в наступивших сумерках, и замечаю каменное гнездо, тремя метрами ниже. Решаю назад не сдавать, а прыгнуть на нижнюю ступень, ибо снег здесь достаточно мягкий, а ноги хоть и устали, но крепки от природы и генной модификации. Сначала думаю, что три метра ерунда, но фатальность ошибки осознаю позже.

Падение

Удара не последовало. Мои ноги насквозь пробивают снежную корку. В затянувшемся времени успеваю ощутить себя выбитой колонной, неумолимо проламывающей этаж здания. Под снегом оказывается пустота, но мои ноги все-таки встречаются с твердой поверхностью. Случайно прикусываю щеку, но боли почти не чую, находясь под воздействием адреналина. Зато приходит запоздалая обида на собственную глупость, будто никогда не знал, что в горах нет ничего надежного. Приходит мысль, что бессознательно последовал примеру давешних альпинистов, но поскромничал с высотой.

Фонарик следовало достать полчаса назад, но сейчас выбора нет. Луч подсвечивает две вертикальные стены, сходящиеся сверху, как будто проломил конек крыши с крутыми скатами. Позади темнота, свет фонаря мерцает в мелких кристалликах гранитной породы. Замечаю треугольник темно-синего неба впереди, но выбираться уже нет ни сил, ни желания, даже палатку лень ставить. Расстилаю спальник прямо на условном полу, под каменной крышей, радуясь, что он достаточно теплый и непромокаемый. Прежде чем провалиться, на этот раз, в спасительную темноту сна, слышу не то бред, не то, правда, вороний крик, причем торжествующий. Засыпаю.

Яркий луч восходящего солнца игриво светит в лицо, пробуждая к жизни. Удивляюсь, что изменил собственному правилу, проспав рассвет на добрую четверть часа. Решаю не медлить, и скорее наверстать упущенное время, благо выход наружу имеется. Сворачиваю спальник, с запозданием улыбаюсь уцелевшей мандолине, и иду к треугольному проему. Прирожденная стройность позволяет как протиснуться между камней, так и удержаться на крохотном уступе, который выступает из вертикальной гранитной стенки, треснувшей надвое. Подо мной, пятью метрами ниже, вьется горная тропка. Вверх уходит почти ровная каменная поверхность.

Саркастически смеюсь, понимая, что злобная шутка судьбы удалась, свободу вижу, а выбраться никак. Прикидываю свою возможности спрыгнуть или залезть, но все тщетно и ведет к условной гибели. Задним умом понимаю, что при первом падении должна была сработать система безопасности, чего не случилось, а это означает мою абсолютную уязвимость. Большая цена за осознанность, вкупе с ловушкой для излишне целеустремленных личностей приводит меня в уныние. В голове возникает один из осколков памяти об излишней спешке с перевалом, через который тащил троих людей. Гору одолел, но спешка сыграла против меня, как и сейчас.

Ум рад собственному неведению о числе оставшихся дней. Отстраненность позволяет не впасть в истерику, а память услужливо подбрасывает сюжет из недалекого прошлого. Гляжу сквозь светлеющее небо и заново переживаю двойную неудачу. Спешил тогда изо всех сил на встречу с новым заказчиком. Перегрузил машину и серьезно сломал, да так, что на трассе не починить. Прилично потратился на такси, лишь бы успеть, а в итоге получил отказ. На этом месте останавливаюсь. С ужасом думаю об окончательной гибели моей мечты, во всяком случае, при этой попытке. Смиренно принимаю поражение. Успокаиваюсь, осматриваюсь и замечаю своего черного спутника. Видимо следящая система до сих пор старается задурить мне голову, несмотря на свершившуюся неудачу.

Самоедством решаю не заниматься. Вспоминаю счастливого художника, сроднившегося с землями парка. Живу и наслаждаюсь маленьким бытием. Может быть и проедаю оставшиеся рационы впустую, зато второй день кряду созерцаю грандиозный вид на предгорья и туманные дали, наверстывая упущенное в пути. Мандолина приятно разбавляет бесконечный досуг. По очередному кругу играю все мелодии, какие помню, даже подпеваю тихо, остерегаясь вызвать обвал, мало ли. Настроение граничит между счастливым безумием и высшим уровнем просветления, хотя не знаю каково оно. Изредка посмеиваюсь засевшей в голове мысли, что получил то, что желал весь поход, то есть абсолютное отстраненное одиночество, дабы никто не мог помешать моему путешествию.

Обедаю на полюбившемся мне скальном выступе, размышляю о своих ошибках. Слышу звук скорого шага, раздающийся снизу. Вскоре, на недосягаемой для меня тропе, показывается смутно знакомый человек. Жду его приближения и признаю своего лучшего в жизни наставника, чьим методом дыхания пользовался до сих пор. Бурного восторга не выражаю, а доедаю последнюю ложку и односложно окликаю нежданного спасителя. Он резко останавливается, молча смотрит на меня, то ли с недоумением, то ли с презрением, поэтому приходится коротко обрисовать свое положение.

Мой бывший учитель крутит головой, что-то прикидывает, пройдясь вперед, и говорит:

— Собирайся и жди прямо здесь, — после удаляется легкой, почти невесомой походкой.

— Мне и собирать нечего, — говорю ему в спину, а мысленно продолжаю. — Мне бы так в гору ходить, неделей раньше на вершине оказался.

Скоро сверху слышится шуршание подошв по предательскому снегу. Спускается трос, с карабином на конце. Все ясно без слов. Пристегиваю крюк с защелкой к поясу и немного кривлюсь, осознав себя пассивным грузом. Однако спаситель не торопиться вытягивать меня как мешок на лебедке, поэтому с радостью взбираюсь своими силами, используя универсальный карабин и упираясь ногами в скалу, благо трос где-то надежно закреплен. Спустя пару минут встречаюсь лицом к лицу с посланником удачи, и ощущаю неловкость, сродни той, которая возникает перед родителем, если оплошал при попытке самостоятельной жизни. Отстраненность вовремя позволяет мне взять себя в руки.

Непостижимый наставник понимает мое замешательство, усаживается, скрестив ноги, и говорит:

— Вижу собственных сил тебе не хватило, и милости гор тоже не получил. Однако, упёртости тебе не занимать, если без особого снаряжения на такую высоту забрался, к тому же один.

— В этом-то и ошибка, — извиняющимся тоном говорю в ответ. — Мог бы с одним художником подняться, если не считать других неслучившихся попутчиков, но передумал, вот и попался.

— Что сделано, то сделано, однако не забывай, — он глядит на вершину, щурясь от солнца. — Выше нас ждет иная среда, все иное, и к ней ты тоже не готов, поэтому запоминай.

Он начинает выполнять очередное упражнение, чередуя вдохи, выдохи и задержки, видимо контроль дыхания его инструмент на все случаи. Приходится настроиться и повторять в такт наставнику, во второй раз выручающему меня. Сразу понимаю, что предупреждение касается горной болезни, которую вовсе не брал в расчет. В пользе практики не сомневаюсь, ибо успел оценить пользу других приемов. Пока дышу, пытаюсь понять, либо этот человек находится вне власти следящей системы, ведь она меня как бы списала в расход, либо действует с ней заодно, что сомнительно, всё-таки дал шанс на победу.

— В твоем уме такой же бардак, как в палаточных стоянках, — говорит совершенный мастер. — Не знаю, о чем ты думаешь, но практика показывает твои заблуждения. Но это был прием физический, а тебе нужен и другой. Дыши на восходе и закате, до предела растягивая вдох и выдох, расслабляйся, когда мысли приходят в смятение и душа не спокойна. Это всем свойственно.

— Наверно у меня вообще сплошные ошибки и заблуждения, начиная от жесткого режима с отказом от всех возможных излишеств, и заканчивая пренебрежением попутчиками, хоть революцию в сознании устраивай.

— Перестань, режим не является грехом. Можешь уже начинать второе упражнение, уже разнервничался. На самом деле все неважно и существенно одновременно. Проще на жизнь смотри, не уклоняйся и не втягивайся. Дыши, радуйся и иди легко. Удачи, — договорив, несравненный мастер плавно встает со своего места, и поднимает обе руки вверх, на прощание.

Скользящей походкой он обходит опасный нанос снега и возвращается на тропу, оставив меня одного. Понимаю, что он неосознанно выполнил условие моей закладки на отстраненность, но в целом прав, ибо у каждого свой путь наверх. Разум шепчет мне, что можно последовать за ним попятам, и упростить свою задачу, но больше препятствий впереди не замечаю, а только длинный и крутой подъем. Продолжаю дышать по-новому и силюсь понять, за какие заслуги в моей жизни вновь возник этот мастер. У меня нет сомнений, что он точно докажет свою высокую сознательность и получит желаемое, ведь такой свободы от иллюзий и предрассудков мне прежде видеть не доводилось. А космос, видимо, не против принять меня, и он явно могущественнее системы слежения. Остается еще раз продышаться, чтобы совершить финальный переход.

Восхождение

Пронзительная тишина, яркое солнце и разрежённый воздух создают ощущение иного мира или измерения. Ощущаю себя новорожденным и непривычно медленно ступаю вверх, прислушиваясь к каждому шагу и наслаждаясь каждым вдохом. Умышленно не смотрю на остаток пути до вершины, дабы не смущать лишний раз свой беспокойный разум. На ходу пытаюсь разложить по полочкам метафизической библиотеки в собственной голове, наставления давно скрывшегося из виду мастера. Радуюсь движению и стараюсь легко выбирать маршрут. Ноги еще не скрипят от натуги, значит, все получается.

Больше нет ничего, кроме неба и светло-серого гранита, постепенно переходящего в белый. Время тоже исчезает, поэтому подъем больше не кажется рутиной. Так хорошо разгоняюсь, что решаю не останавливаться до конца или самого вечера. Мне то и дело приходится останавливаться ради выученного упражнения, ведь забыл спросить о том, как часто его повторять. Зато восполняю недополученное наслаждение панорамой гор и облаков, плещущихся где-то внизу, в богатой, на разнообразные формы жизни, пучине мира страстей и приключений. Однако мне не скучно, потому что разум все еще впечатлен перерисованной картиной мира, или заново сложенной мелодией.

Очередной привал, во время которого не только вдоволь удается надышаться, но и потревожить тишину звучанием мандолины, приводит меня в неожиданное замешательство. Мысленно начинаю спрашивать себя, кем являюсь, куда и для чего иду. Тут же думаю, что пора прекращать заниматься ерундой, скорее спускаться и идти домой, или вовсе просыпаться. Одна половина сознания молчит, другая считает восхождение бесполезным и абсурдным, напоминая мне об оставленной музыкальной группе. Снова начинаю дышать в том самом медленном темпе, и различаю тонкий голос следящей системы. Мысленно смеюсь, что ворона больше нет, будто у системы с ростом высоты надо мной заканчивается власть.

Начинаю идти, но останавливаюсь, слыша вполне отчетливый голос:

— С чего ты взял, будто впереди тебя ждет успех? Там может быть что угодно, потому что вершина является концом, завершением, пределом, как не назови.

— Всякий конец — это начало чего-то нового, — отвечаю вслух, сам не знаю зачем, вспомнив старую цитату. — Зря стараешься, займись кем-нибудь другим.

— Ты не думал, отчего в трансляциях отсутствуют кадры с самой вершины? — следящая система идет на крайние меры, затронув внешний мир, и вызывает у меня удивление с улыбкой. — Никто и никогда не выигрывает. Неужели ты хочешь разделить судьбу этих несчастных? Ты наивен, если веришь кадрам и статьям от имени победителей, все ложь, а твое случайное спасение является лишь маленькой отсрочкой неминуемого. Возвращайся, пока можешь. Алгоритм безопасности не распространяется на твою персону. Чем ты думаешь?

Решаю ничего не отвечать, ибо знаю, что опасно вовлекаться в дискуссии с искусственными интеллектами. Стараюсь даже не думать, и у меня получается. Медленно дышу. Напряжение в мозге исчезает. Впервые мирным путем разрешаю опостылевшую проблему, но продолжаю сохранять спокойствие, и вкладывать все внимание в каждый шаг. Путешествие к вершине теперь кажется замкнутым циклом, но меня он не напрягает. Замечаю, как меняется цвет скалы сначала на розовый, за тем на оранжевый. Медленно останавливаюсь, дабы случайно не взглянуть вверх. Закат над ясным горизонтом подсказывает, что пора совершить привал, сколько бы еще не осталось, ибо помню результаты фанатичной спешки. Гора проявляет ко мне милость. Понимаю, что замер на идеальной полке, с подобием маленького грота. С удовольствием ставлю палатку, тщательно разглаживая складки на тенте, и ныряю в теплое нутро спальника.

Я

Утро начинается с неземной неги. Лежу, свернувшись клубочком, с одной стороны мягкий ком спальника, с другой нагретый спиной рюкзак, и коврик будто в перину превратился. Вижу, что уже светает, но солнце прячется с обратной стороны вершины, и мне решительно не хочется вставать. Мысленно представляю себя вечно дремлющим котом, и с запозданием радуюсь, что путешествие еще продолжается. Иначе в одной из стартовых точек очнулся бы. На память приходит правило точного времени. В какой час путь начал, тогда и закончишь, то есть до полудня нужно успеть. Эта мысль наконец выгоняет меня наружу, в холод и океан зыбкого света. Вижу лишь бескрайнюю дымку, подсвеченную сзади лучами светила нового дня. Машинально тянусь в палатку за мандолиной. Решаю, что такой момент упускать нельзя, а следует устроить маленький концерт, и себя потешить, и может кто-нибудь про меня трансляцию смотрит.

С последними аккордами приходит простая мысль, кажущаяся откровением. Год назад мне казалось, что космос и подготовка к нему, должны начисто заменить собой музыку, вытеснив ее и жизни, и даже смирился, хоть и зубами иногда скрипел. Сейчас же вижу иначе. Можно играть для себя, просто так, и для мира, если вспомнить того безмятежного художника. Убираю инструмент в опустевший рюкзак, ибо со вчерашнего дня там нет рационов и пакетов с лесными дарами. Прежде чем выступить, сажусь на холодный камень, настраиваю легкие. Ощущаю прилив сил и ясности сознания, поэтому больше не медлю.

Видимость не более двадцати метров, но меня хватает, ведь здесь уже нет внезапных расщелин или обрывов. Через десять минут неожиданно натыкаюсь на тропу, с удивлением поняв, что весь вчерашний день карабкался рядом с ней, будто забыл о существовании готовых путей. Однако долго наслаждаться тропой не получается, просто подъем подходит к концу. Макушка вершины оказывается стесанной, но абсолютная высота еще не здесь. Покраям выступают громадные камни и острые грани цельной скалы, а на восточном краю, где пробиваются белые солнечные лучи, видна еще одна возвышенность. Тихо посмеиваюсь на собой, ибо еще вчера мог бы попасть наверх, ведь полчаса всего поднимался, но все уже позади.

Взбираюсь на последнюю площадку, на этот раз по массивной каменной лестнице, удивляясь виду добротного рукотворного сооружения. На высшей точке ощущаю свободу от былых тягот. Здесь уже нет алчущих власти и большого достатка, нет лесных тупиков и человеческих ловушек, и контроль системы тоже отсутствует. В центре стоит огромное зеркало, высотой в три человеческих роста, удивительным образом обрамленное массивной каменной рамой, как будто вырастающей из скалы. Вопреки подозрениям, окончание странствия не сопровождается волнением. Воспринимаю все как данность, желанный и неизбежный итог. Понимаю, что причина душевного покоя в полном осознании и сохраненной памяти. Представляю на своем месте погруженных путников, и их мысли, при взгляде на активное окно прямого перехода.

Не решаюсь сразу уходить, потому что в уме зудит озорная мысль, на почве обрывочных воспоминаний и видений забытого участка путешествия. Перед внутренним взором пробегают картинки вскрытого контейнера, какого-то грузного мужика, моей расцарапанной руки и ворона, которого, к счастью, еще вчера след простыл. Решаю снизить остроту момента, и старательно вырисовываю Ваниным маркером рожицу с бусинками глаз, и массивным подбородком, на гладкой поверхности ограждающего площадку камня. Подумав, дополняю изображение контейнером характерного вида, и символическим ключиком. Пока рисовал, почти все вспомнил, и пустую интригу, и охоту за таинственным содержимым холодоса. Тихо смеюсь, потому что заранее предвижу, что некоторые могут искуситься подобным знанием. Внес свою лепту в грядущие приключения как смог, чтоб не скучно народу жилось. Будет забавно, если алчущие силы и слабые духом, повернут назад в последний момент, ради выгоды, более очевидной, нежели неведомое благо там, за гранью, за порогом. Думаю, что интрига хороша и пусть процветает, будоража умы путников и теша наблюдателей.

Неспешно приближаюсь к блестящему полотну зеркала. Замираю перед отражением, впервые поняв, как жизнь может пролететь перед глазами за мгновение. Ощущаю свободу от всех пси-закладок. В очередной раз убеждаюсь, что мне несказанно везло вопреки всем обстоятельствам. Сила, большая чем искусственный интеллект, буквально провела меня за ручку, сурово испытала, и все-таки наградила. Былые сомнения в справедливости моего успеха развеиваются. Сейчас уже не понимаю, помогли ли мне открытая память с осознанностью, или закаленное намерение. Перед внутренним взором проносятся образы моих спутников, которые так и не дошли, и через миг понимаю, что вижу их на самом деле, уже в зеркале перехода. Немного жалею, что не разделил с ними победу.

Прикасаюсь с не материальному отражению и чувствую, как отстраненность покидает мою личность. Осознаю себя истинного. Вспоминаю, как легко избегал уловок в простых лагерях, понимая, что можно быть независимым и следовать своим путем. Гляжу на свою скромную одежду и исхудавший рюкзак, с понимаем пользы отстраненности от личных потребностей. Меня действительно удовлетворял аскетичный быт, даже мыслей пожаловаться не было. Невольно опускаю плечи, поняв, что всё та же отстраненность привела меня к одиночеству. Остался бы с носом, без помощи мастера восточных практик; самонадеянный фанатик.

Теперь в глубине зеркальной бездны возникают другие картинки, видимо устройство считывает мою память, воспроизводя главное. Глядя в лицо Алины почему-то говорю вслух:

— Согласен, поспешил. А ведь мог проявить свое красноречие, и увлечь тебя за собой. Понимаю, что ты тоже искала своей награды, и нет ничего плохого, чтобы подниматься вместе.

Теперь на меня глядит Ваня, еще в той, исходной форме, объемом в два меня. Говорю ему:

— Да приятель, ты был прав, подмечая мое поверхностное отношение к людям. Перегнул палку, согласен, зато у других лень и небрежение к цели подмечал. Плохой из меня вышел одиночка, а с тобой здорово сработались. Наверное, только умудренные опытом наставники могут странствовать сами по себе… Хотя бы долг твой закрыл, и то дело.

Полупрозрачные картинки тают. Их сменяет мой собственный облик. В этот момент приходит самое сильное озарение, которое уже подсказывали мне многие. Становится ясно, что отстраненность не только помешала мне погрузиться в живой мир этого парка и с наслаждением посетить все доступные на пути красоты, ибо торопился, но самое главное, отстранился сам от своей собственной личности, чуть не утратил себя в забвениях и наваждениях. Вновь мысленно вижу ворона, ждущего апогея моей отстраненности, осознаю смысл беспамятства, ибо зачем такому человеку помнить о себе и событиях, важность которых отменил своим желанием. Так далеко убежал от себя ради цели, что чуть не потерял смысл восхождения в последний момент, даже почти забыл и вовсе обезличено к себе обращался, оправ свое Я.

— Страшно подумать, чтобы я делал без страстного желания попасть в космос, — говорю, разглядывая свой потрепанный внешний вид. — Быть мне непутевым болванчиком, как почти все здесь. Лежал бы сейчас на берегу озера с Алиной или весело пел песни с какой-нибудь задорной компанией.

Я погружаю руку в зыбкую поверхность врат прямого перехода. Зеркало подергивается рябью, и начинает ослепительно сиять, отражая восходящее солнце, моего вечного спутника. Раздается знакомый гул искажающегося пространства, какой всегда бывает на вокзалах коротких и дальних переходов. Напоследок думаю, что это красиво придумано, и хорошо, что дошедшие избавлены от необходимости спускаться вниз, или бессознательно лететь на силовом луче. Я шагаю в мерцающий проем, забрав мандолину и исправленного, перерожденного себя, навстречу новой главе моей жизни. Я знаю, что впереди меня ждет космос.

Оглавление

Прибытие

Бывший смотритель

Подготовка

Погружение

Сбой

Снаряжение

Первые шаги

Семейка

Ясли

Мнимое помешательство

Скалолазы

Лютня

Тренер

Выпускники-неудачники

Жертвы неуверенности

Курьер

Синяя ловушка

Вольные странники

Плен

Томление духа

Потребность перемен

Заговор

Побег

Светлые

Воля

Бытовые хлопоты

Репликатор

Аскет

Г

Лагерь в горах

Блуждание в лабиринте

Антагонисты

Голодный край

Грубое решение

Золотое дно

Утренние сделки

Алина

Сборы трав

Ремесленник

Уединение

Мечты

Неприятное озарение

Потери

Самоустранение

Битва

Спорт

Наваждения

Зарубка на память

Беспощадный берег

Неизбежность потерь

Неприятные откровения

Потерянный

Замысел победы

Последний лес

Забвение

Обитель покоя

Закрытие долгов

Коварство путей

Семья

Художник

Каменная дуга

Падение

Восхождение

Я