В темноте сцены освещается портрет Симона Боливара. Голос за кулисами произносит:
— Здравствуйте. Это Симон Боливар. Национальный герой Венесуэлы. Освободитель. Полное имя — Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар де ла Консепьсон и Понте Паласиос и Бланко. Освободил от испанского владычества Венесуэлу, Колумбию, Панаму, Эквадор, Перу, и Боливию. Отменил рабство.
А история наша повествует о том, как прекрасная Эсмира…
— Глупая корова! — перебивает другой голос.
— В общем, смотрите, и слушайте сами, — заканчивает голос за кулисами.
Портрет Боливара затемняется, освещается сцена.
За столом сидит мужчина неопределенного возраста, и несколько потрепанного вида.
Он недоволен:
— Глупая корова! Вечно ее нет дома. И ужина нет. Эсмира! Нету. Опять у мамаши своей сидит. Рассказывают друг дружке, какой я нехороший. А мне что делать? — думает. — Помолюсь — ко, я Пресвятой Деве, пусть явит чудо. Подходит к Образу, просит: — Пресвятая Дева, сделай чудо. Протягивает руку за Образ, что — то нащупывает там, торжественно объявляет: — И чудо свершилось!
Достает из — за Образа бутылку.
— Так вот, где ты ее прячешь, богохульник! — появляясь на сцене, восклицает Эсмира.
— Вечно она не вовремя, — вздрогнув от неожиданности, бормочет Мужчина.
Поворачивается, прячет бутылку за спину, и переходит в наступление:
— Женщина! Где тебя носит? Муж уже два часа как дома. Голодный, злой, трезвый, — мужчина демонстративно ставит бутылку на стол, садится, — а тебя нет! Где ты ходишь, женщина?
— А женщина ходила к соседям. Занимала денег, чтобы накормить этого лентяя! — отвечает ему Эсмира.
— Почему лентяя, — удивляется мужчина, — и, зачем занимать? Я ведь позавчера приносил деньги.
— Это те, которые ты вчера проиграл в таверне? — интересуется Эсмира. — Вот попомни мое слово, Пепе, когда — нибудь, ты проиграешь свои штаны. И будешь ходить в юбке!
— Почему в юбке? — Снова удивляется Пепе.
— А потому, что у нас нет больше штанов!
— Не говори так, — обижается Пепе, — когда — нибудь мне повезет, — вот увидишь, обязательно повезет.
— Повезет? Да тебе повезло один единственный раз в жизни. Когда я согласилась выйти за тебя замуж!
— Она согласилась! Скажите, пожалуйста. Можно подумать, у ваших ворот стояли толпы женихов.
— У меня были женихи!
— А куда же они все подевались?
— Это ты, их всех разогнал!
— Разогнал, — довольно соглашается Пепе.
— А я могла бы выйти замуж за приличного человека! Скажи спасибо, что я живу с тобой.
— А куда ты денешься?
— Ах, вот так?
— Да, вот так.
— Так, по твоему, я никому не нужна? — Эсмира возмущена, ищет, чем бы его уязвить. — Да, если хочешь знать, я давно уже наставила тебе рога! Ты рогоносец, Пепе! — кричит она в запале.
— Что? — Пепе хватает со стола нож, подскакивает к ней:
— Кто?
— Кто, что? — оробев, переспрашивает Эсмира.
— Он!
— Кто, он?
— Он! Кто?
— Он?
— Он!
— Он… Он..
— Он! Он! Он!
Прижатая к стенке Эсмира лихорадочно ищет выход, взгляд ее падает на портрет, и ее осеняет вдохновение:
— Он! — и она указывает на портрет.
— Кто? — в растерянности переспрашивает Пепе.
— Он, — торжественно повторяет Эсмира. — Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар де ла Консепьсон и Понте Паласиос и Бланко! — с каждым словом Эсмира наступает на Пепе, а портрет Боливара становится все ярче, и ярче. Когда она заканчивает, Пепе, оторопев, садится на стул.
— Врешь, — говорит он с надеждой.
— Нет.
— Да, где ты могла встретиться с ним? Он и не бывал у нас никогда.
— А помнишь, я ездила в Лиму?
— Это когда ты не могла родить мне ребеночка?
— Это когда ТЫ не мог сделать мне ребеночка!
— И ты поехала помолиться Пресвятой Деве.
— И я молилась ей! Весь день. А вечером я пошла в сад. И встретила там Его! — она указывает на портрет.
— А что он там делал?
— Гулял.
— Один?
— Со своей собакой!
— И что?
— А то, что я подошла к нему, и сказала: — «Синьор Боливар, вы подарили всем нам свободу! Так сделайте же еще одно доброе дело. Подарите мне ребеночка».
— И что?
— И он подарил!
— Врешь!
Пепе вскакивает, замахивается на нее ножом.
— Только попробуй, — предостерегает его она, и указывает на портрет.
Пепе, глядя на портрет, осторожно кладет нож на стол.
— Фернандо, мой сын, — говорит он, обращаясь к портрету.
— Нет, — обрывает его торжествующая Эсмира, — ты ничего не умеешь. Даже делать детей.
— Потаскуха! — в отчаянии кричит Пепе, и выскакивает, хлопнув дверью.
Эсмира, глядя на портрет, виновато разводит руками.
Сцена затемняется.
Голос за кулисами объявляет:
— А это латиноамериканская таверна. Сюда приходят латиноамериканские мужчины, чтобы выпить пива, поиграть в карты, обсудить последние новости, и похвастаться своими победами над латиноамериканскими женщинами.
Сцена освещается. За столом сидят несколько мужчин, играют в карты. Пепе среди них. Он немного пьян. Рассказывает соседям:
— А какая красотка у меня была в Гуаякиле! Вам такие женщины и не снились. А потом, еще в Кито, такая креолка — огонь! Эх, да что вам говорить, деревенщина! — Пепе покровительственно машет рукой. Его сосед по игре выкладывает карты на стол, насмешливо говорит ему:
— Хватит считать ворон, Пепе, ты опять проиграл.
Пепе ошеломленно смотрит в его карты, в свои, выругавшись в сердцах, бросает карты на стол, отворачивается. Сосед сгребает со стола деньги, прячет их в карман, и с довольным видом говорит, обращаясь к Пепе:
— Пепе, зачем ты садишься играть? Ты же все время проигрываешь. Тебе никогда не везет. Ты просто неудачник, Пепе.
Пепе, задетый за живое, вскакивает со стула:
— Кто? Что? Я? Да, если хотите знать, у моей жены любовником был сам Симон Боливар!
Из темноты, под потолком возникает портрет Боливара. Все молча, смотрят на портрет.
Пепе, сообразив, что ляпнул что — то не то, пытается исправить положение:
— А еще наша Бьянка двенадцать щенят принесла.
— Ты же говорил, только трех, — возражает кто — то.
— А остальных я утопил!
— Зачем?
— А, чтобы вы от зависти сдохли!
И, не дожидаясь ответа, Пепе торопливо покидает сцену.
После паузы один из мужчин говорит:
— Совсем Пепе заврался.
— Ты про сучку?
— Не могла она двенадцать щенят принести.
— От Боливара?
— Вы про Эсмиру, или про Бьянку?
— Да, про обеих врет! Совсем крыша съехала. Нашел, чем хвастаться.
— Нет, с одной стороны, быть рогоносцем, конечно позор, — после некоторого раздумья замечает один из мужчин, — но, с другой стороны, если рога тебе наставил не кто — нибудь, а сам Боливар, это делает тебя человеком причастным к истории.
Воцаряется многозначительное молчание.
Затемнение.
Сцена в полумраке. За столом сидит Эсмира. Опустив голову на руки, дремлет.
На сцену на четвереньках вползает Пепе. Что — то мычит.
Эсмира просыпается, вскакивает, подбегает к нему, наклоняется, пытается поднять.
— Пепичек! Пришел!
Пепе отталкивает ее:
— Уйди, женщина. Забодаю! — пытается ее боднуть.
— Не забодаешь, Пепичек, нечем тебе бодаться, — успокаивает его Эсмира
— Как, нечем?
— Нету у тебя рогов.
— Есть!
— Нету.
— Есть. — настаивает Пепе, снова пытается ее боднуть, потом переспрашивает:
— Как, нету?
— Так. Не изменяла я тебе, — признается Эсмира.
— Никогда, и ни с кем? — доверчиво спрашивает Пепе.
— Никогда, и ни с кем, — подтверждает Эсмира.
Пепе садиться на пол.
— И даже с самим Боливаром?
— Даже с самим Боливаром.
— А я уже всем расхвастался, — разочарованно говорит Пепе.
— Вот дурак. Зачем?
— Они назвали меня неудачником. — Пепе размазывает по лицу пьяные слезы. — Я неудачник, Эсмира?
Эсмира садиться рядом с ним, обнимает его голову, прижимает к своей груди, гладит.
— Пепе, ну какой же ты неудачник? Подумай сам, разве стала бы я жить с неудачником?
Знаешь, как я ждала тебя с войны? Я ведь ни одной ночи не спала. Я каждый день ставила за тебя свечку Пречистой Деве. И все ночи напролет молила ее, чтобы ты вернулся домой. Живой и здоровый.
— Правда?
— Конечно, правда.
— И ты каждый день ставила за меня свечку?
— Да
— А где ты их брала? — подозрительно спрашивает Пепе
— В приходской лавке, где же еще?
— По три сентаво за штуку? — поднимает голову Пепе.
— Зато, ты вернулся.
— Да, я вернулся, — успокаивается Пепе.
— А знаешь, как там было трудно? Тогда, в горах мы чуть не замерзли все до смерти. И потом, в сельве, когда нам совсем нечего было есть, мы чуть не сожрали друг — друга. Спасибо сеньору Боливару. Мы ведь тогда съели всех его лошадей. И знаешь, я никогда не изменял тебе. Ни разу, за всю войну.
— Так уж и ни разу?
— Ну, может всего пару раз, в Гуаякиле, и еще в Кито. Но я тогда был совсем пьяный, а они были страшные, как обезьяны. Если бы я был потрезвее, я бы даже близко к ним не подошел, такие они были страшные. Честное слово.
— Паскудник, — ласково говорит Эсмира.
— Ага, — соглашается Пепе.
— Но ты все равно вернулся.
— Да, я вернулся.
— Пепе, пошли спать.
— А Фернандо точно мой?
— Твой, твой.
— Ну, пошли.
Обнявшись, они уходят.
На сцене остается только портрет Боливара, освещенный загадочным лунным светом.
Появляется Эсмира. Она оглядывается на дверь, говорит, вполголоса, обращаясь к портрету:
— Синьор Боливар, не сердитесь, пожалуйста, на меня, за то, что я наврала Пепику. Знаете, он ведь совсем не виноват, что у нас никак не получался ребеночек. Просто он что — то себе там отморозил, когда вы с ним ходили по горам, и прогоняли испанцев. Но вы ведь простите меня, сеньор Боливар? У нас ведь с Пепиком только один Фернандо, а у вас так много детей. Мы все ваши дети.
За спиной у нее появляется Пепе. Смотрит на нее, качает головой, тихонько уходит. Эсмира не замечает его.
— Спокойной ночи, сеньор Боливар. — Прощается она с портретом, тоже уходит.
Спустя минуту, на цыпочках входит Пепе.
— А вы проказник, сеньор Боливар. — Шутливо грозит портрету пальцем. — Но, вы не волнуйтесь, между нами говоря, я на вас совсем не в обиде. Я ведь все понимаю. Не могли же вы в самом деле отказать женщине, да еще такой, как моя Эсмира. Это было бы даже неблагородно, с вашей стороны.
Пепе садиться за стол, достает из кармана бутылку, наливает в стакан.
. — А я все понять не мог, в кого пошел мой Фернандо. Сам — то я между нами умом никогда не отличался. А он у нас такой умница, просто диву даешься. — Пепе пьет, отваливается на спинку стула, говорит мечтательно:
— Эх, синьор Боливар, чувствую, заживем мы теперь, после победы над испанцами, как сыр в масле. Да еще у вас за пазухой. Красота.
— Пепе. Ты где? — Слышен голос Эсмиры.
— Иду, иду. Спокойной ночи, сеньор Боливар. — Торопливо говорит Пепе, уходит.
Сцена затемняется.
Сцена освещается.
Появляется Пепе. В руках у него покрывало. Он оглядывается по сторонам, говорит, обращаясь к портрету:
— Извините, сеньор Боливар, у нас переворот. Не обижайтесь, но будет лучше, если я вас укрою.
Влезает на стол, накрывает портрет покрывалом. Сквозь дыру в покрывале виднеется глаз Боливара. Пепе слезает со стола, подмигивает глазу, решает:
— Схожу — ко я в таверну.
Сцена затемняется.
Освещается сцена, теперь это таверна. За столом сидят трое или четверо мужчин, спорят. Пепе среди них. Портрет Боливара затемнен, почти не виден.
Один из мужчин заявляет:
— И ни в одной битве Боливар не участвовал! Ни в Карабобо, ни при Бояке, нигде его не было. Он только и делал всю войну, что по бабам бегал, да под юбками прятался!
Пепе возмущенно вскакивает:
— Как это прятался? Как это его нигде не было? Педро, — обращается он к одному из мужчин, — ты что молчишь? Мы же вместе там были. Ты же тоже все видел. Скажи им!
— Пепе, успокойся, — отвечает Педро.
— Как успокойся? Как это можно? Это что делается? Глазам не верю!
— Пепе!
— Что?
— Закрой глаза.
— Зачем?
— Ну, закрой.
— Ну, закрыл.
— Что ты видишь?
— Ничего.
— Вот. Так всем и говори. Ничего не видел.
— Но…
— И запомни, Пепе, чем чаще ты будешь закрывать глаза, тем меньше мерзости ты увидишь.
— Обалдеть, — не открывая глаз, говорит Пепе.
Мужчины за столом между тем продолжают осуждать Боливара.
— И перед испанцами он трусил.
— И драпал постоянно.
— А сколько денег присвоил…
Пепе открывает глаза, решительно встает:
— Нет. Не для того мы пятнадцать лет воевали, чтобы все это слушать. Педро, пойдем, выйдем. Есть дело.
Пепе и Педро уходят.
Затемнение.
Сцена освещается. Появляется радостный Пепе.
— Эсмира! У нас переворот. Мы победили.
Влезает на стол, снимает покрывало с портрета.
— Появляется Эсмира:
— Кто победил?
— Мы с Боливаром!
— Кого победили?
— Неважно. — Пепе слезает со стола, передает покрывало Эсмире.
— Убери покрывало, и принеси вина. У нас праздник.
— Эсмира берет покрывало, качает головой, уходит.
Пепе говорит, обращаясь к портрету:
— Сеньор Боливар, поздравляю, мы опять на коне. Эсмира! А, ее не дождешься, — машет рукой, — схожу лучше в таверну.
Уходит.
Затемнение.
Сцена освещается, входит Пепе, в руках у него газета. Он чем — то недоволен. Говорит, обращаясь к портрету:
— Сеньор Боливар, что — то мы за вас сражались, сражались, а пользы не видно. Что — то тут не так, сеньор Боливар. Пепе садится за стол, разворачивает газету, начинает читать. Восклицает:
— Так, вот оно что!
Начинает читать вслух:
— … и подло обманул ожидания народа. А также, намеревается путем пожизненной узурпации власти присвоить себе императорские полномочия… Ай- ай- ай.
Пепе поднимает голову на портрет:
— Так вы узурпатор, синьор Боливар. А мы — то думали… — Пепе осуждающе качает головой. Задумывается:
— Нет. Не могла моя Эсмира мне с таким тираном изменить. Нет. — Пепе оценивающе смотрит на портрет:
— Да и Фернандо на него совсем не похож.
Снова принимается за газету. Повторяет:
— Тира — ан. — , после паузы — Деспот!
Поднимает взгляд на портрет:
— И нечего тут на меня пялиться. Эсмира! Неси покрывало.
Появляется Эсмира, приносит покрывало. Пепе откладывает газету, встает, берет у нее покрывало, влезает на стол, накрывает портрет.
— В моем доме не место тиранам! — стоя на столе, объявляет он.
— Может, тогда снимем? — предлагает Эсмира.
Пепе оглядывается на портрет, смотрит на глаз Боливара, который виднеется сквозь дыру, решает:
— Нет. Пусть висит. На всякий случай. — слезает со стола.
Затемнение.
Сцена освещается.
Пепе сидит за столом, Эсмира чем — то занята по хозяйству. Входит Педро. Пепе встает:
— Ну, что, видел нашего Фернандо?
Эсмира прекращает свои занятия, ждет ответа.
— Да.
— Как он?
— Сидит. В Каракасской тюрьме. Говорят, опасный политический преступник. Далеко пойдет. Если не шлепнут.
— Типун тебе на язык, — машет на него рукой Эсмира.
— Ладно, пойду. Там у нас кое — что намечается. Пепе?
— Без меня.
Педро пожимает плечами, уходит.
Пепе сидит за столом, положив голову на руки. Эсмира рядом, протирает тряпкой пыль. Пепе тоскливо говорит Эсмире:
— Выгоню я вас из дому. И тебя, и твоего сумасшедшего президента.
— Может все перемениться? — отложив тряпку, спрашивает Эсмира с надеждой.
— А толку? Президенты меняются, а жизнь все хуже и хуже.
Эсмира снимает передник:
— Пойду, схожу на почту, узнаю, нет ли каких вестей от Фернандо. -
— уходит.
Пепе некоторое время сидит, смотрит в пустоту. Внезапно вскакивает, озлобляясь, кричит портрету:
— От тебя все наши несчастия! Да пропади ты пропадом, чертов Боливар! — вскакивает на стол, срывает портрет, бросает его в глубину сцены. Раздается звон разбитого стекла, а потом возглас Эсмиры:
— Пепе!
— Что? — спрашивает Пепе — Что?
Входит Эсмира. В руках у нее портрет Боливара. Она держит его как икону.
— Что стряслось? Опять переворот? — обеспокоенно спрашивает Пепе, слезая со стола.
— Он умер.
— Кто?
— Освободитель.
— Ерунда. Он уже сто раз умирал, и тысячу раз уходил. И каждый раз он воскресал, и возвращался.
— Нет. На этот раз он умер по — настоящему.
— Как?
— В середине декабря. В Санта — Марте. Его доконала чахотка.
— И он умер?
— Да.
— Как?
— Совсем.
— А как же мы?
— А нам надо жить. Дальше. Без него.
Пепе подходит к Эсмире, берет у нее портрет Боливара, осторожно ставит его на стол, достает из кармана свечку, ставит ее перед портретом, зажигает, отходит.
— Теперь, ты будешь на него молиться? — спрашивает Эсмира.
Пепе обнимает ее, поворачивается лицом к залу, и произносит:
— Америка капризная женщина. Но она любила тебя, Боливар. Она сражалась за тебя, и шла на тебя войной, хранила тебе верность до последнего вздоха, и изменяла тебе с первым встречным, спасала тебя от смерти, и подсылала к тебе наемных убийц, возносила тебя до самых небес, и опускала ниже плинтуса, забрасывала цветами, и обливала помоями, провозглашала тебя освободителем, и объявляла тираном, осыпала комплиментами, и поносила последними словами. Ты родился одним из богатейших ее сыновей, а ушел от нее нищим отцом. Но всегда и во всем ты оставался ей верен. Ты принес ей свободу. Ты ее сын, любовник, муж, и отец. Так спи же спокойно, Симон, свободный гражданин свободной Америки. Ибо это звание ты всегда ценил превыше всех остальных. И ты заслужил его по праву, равно как и все остальные свои титулы. Спи спокойно, Симон. Америка помнит, и любит тебя. Ты покорил ее сердце, и останешься в нем навсегда.
Виват Либертатор!
Музыка. Занавес.
Все.
Последние комментарии
18 часов 55 минут назад
19 часов 12 минут назад
19 часов 24 минут назад
19 часов 30 минут назад
22 часов 1 минута назад
22 часов 5 минут назад