Горячее наследие (СИ) [Зойка-пересмешница] (fb2) читать онлайн

Бессменный преподаватель Техники Защиты с тоской посмотрел в осеннее небо. К вечеру над Озёрным краем явно собиралась разбушеваться гроза. Зависшие облака ещё оставались обманчиво-светлыми, но в тёплом, октябрьском воздухе уже повис неуловимый шлейф электричества, суливший в ночи настоящее шоу с ливнем и молниями.

Впрочем, шоу иного характера разворачивалось перед столом демона прямо сейчас. В расслабленных, вальяжных позах посетителей не было ни намёка на раскаяние.

– Что произошло с веслом? – Геральд издал мысленный стон и перевёл строгий взгляд с окна на двух почти идентичных, молодых людей в своём кабинете.

И Адам, и Яков были обладателями того типа порочной красоты, которая вдохновляет скульпторов, фотографов, живописцев, и из-за которой по ночам вздыхают все, пока ещё не обесчещенные девицы, если таковые оставались в их академии.

– А что произошло? – Выдал один.

– С каким веслом? – Сопроводил второй.

– Что бы вам ни говорили, мы ничего не делали, - припечатали брюнеты хором.

Стоило инфернальному потомству в полном составе оказаться в старшем корпусе в этом сентябре, академию окутал чёртов флёр неизбежного хаоса, с которым не справлялись никакие учителя. Так, например, на первом же занятии Крылоборства близнецы учинили драку сначала со всей командой, а потом и между собой, пока их не разнял молодой тренер Энди, тоже из бывших выпускников. Лицезрея братьев в ссадинах и крови, педагог пощёлкал пальцами перед носом каждого, посветил фонариком в глаза, попытался постучать по колену Адаму, попал в захват и ушёл в лазарет – лечить вывих.

А ситуация, когда эти двое стояли в учительской и всё отрицали, сразу приняла вид еженедельного ритуала.

Вечерами, в старом, ныне отремонтированном крыле замка, где Геральд теперь вполне официально жил с Мисселиной на самых законных основаниях, они с ностальгией вспоминали времена, когда по Школе ходил всего один Люцифер и всего одна Вики, а не трое их детей, помноженных на сумасшедший коктейль генофонда.

И если старшей адской наследнице фортели ещё сходили с рук, то с парнями демон сразу решил не церемониться, принимаясь катать жалобы их отцу в том тоне, словно адресат – не Владыка Нижнего Мира, а его бывший и порядком попортивший кровь ученик.

Верны, к слову, были оба заявления.

На пятом послании получил ответ. Короткое сухое «По поводу этих двоих пишите их матери» и не удержался от хохота, понимая, что означает фраза: навести порядок в своей семье способна лишь их хрупкая, смертная дева Уокер.

Очень живо представил, как Виктория строит трёх здоровенных мужиков и надменную дочурку, просто недобро посмотрев в сторону каждого, и рассмеялся повторно.

– Профессор, - отвлекая от мыслей, один из парней сел на стул, переставив тот задом наперёд.

– Учитель, - второй приземлился на сидение таким же способом.

Чёртовы трюкачи. Копии бати, а по характеру – одна сплошная, непризнанная территория родом из Нью-Джерси, которой не писаны ни устав, ни правила.

Другое дело, Абигаиль. Вся – от макушки до пяток – папина дочка, она задирала нос настолько высоко, что в школьной крыше рисковала образоваться течь. А по коридорам ходила с лицом Эти-Камни-Должны-Выражать-Искреннюю-Благодарность-Что-Я-По-Ним-Ступаю. Кажется, у старшекурсницы уже был свой собственный стол в столовой и диван в поезде за Апостольскими холмами, которые не рисковали занимать даже самые отбитые сокурсники.

– Мы сейчас всё расскажем. – Голос пылал притворным жаром актёра погорелого театра.

– Как на духу. – Брат не уступал.

– Во-первых, дело было не на озере. – Геральд чувствовал, двое из ларца, одинаковых с лица, опутывают его своим чёртовым обаянием из складности пустых слов.

– На озере, но на другом. – Жестом молодой человек обрисовал другое озеро, по форме напоминавшее аппетитную женскую фигуру.

– Холодало. – В принципе, иных детей у Люцифера и Вики получиться просто не могло. Констатировав это, педагог попытался примириться с итогом их очередной выходки, включавшей в себя лодку, козла и забытый леопардовый лифчик, сиротливо оставшийся на дне деревянной посудины.

– Шёл дождь. – Уверенно и с лицами, полными мальчишеского задора, они втирали дичь без единой запинки.

– Ночь стояла тёмная. – Один из братьев добавил в тон таинственности. Кажется, Яков. Но это не точно.

– Но пролетала субантра. – «В голове у вас пролетала субантра, когда ваши мамка с папкой вас делали явно не в рядовой, миссионерской позе!», - крякнул и поджал губы, но только потому, что хотелось заржать. Уже скоро Гектор перейдёт из младшего флигеля к старшеньким, и, видит Шепфа, Геральд почти уверен, что сын с его материнской склонностью организовывать шабаши на пустом месте будет также отчитываться в этой комнате.

– Пять. – И глаза такие честные-честные!

– Да, пять. – Брюнет вскинул ладонь.

– Как пальцев на руке. – Его брат тут же указал на презентованную конечность, словно преподавателю требовалось подтверждение, что у дьявольских сынов именно такое число демонстрационного материала.

– Но большие. – Не сговариваясь, оба обозначили размах субантр, которым в былые времена мог сам Мальбонте позавидовать, упокой Создатель его поломанную всеми ими душу в небытие!

– Огромные такие птицы.

– Очень неприятные.

– Мы как раз шли с Аидой. – В истории зафигурировала одна из дочек Ости, некогда тоже студентки, а ныне – наместницы Пустошей. Ничего хорошего это не сулило: наделав целых пять дочерей, две из которых уже учились в старшем корпусе и были горячéй собственной матери в её юные годы, всё почтенное семейство во главе с демоном Балтазаром не оставляло надежд однажды породниться с Чертогом.

– С урока по Крылоборству.

– Ночью?!

– Какой ночью?

– Смеркалось.

– Но не слишком. Тогда мы и встретили Вету. – На этом месте профессор изобразил трагичную физиономию: бедная девочка.

Единственная непризнанная студентка на сегодняшний день, погибшая на Земле в Объединённом Голландском Конгломерате три месяца назад, она сразу стала объектом внимания двух адских гончих.

Мисселина считала это забавным, рассуждая в романтическом контексте, что дети берут пример с родителей. Геральд считал это непрекращающимся пубертатным периодом, где Адам и Яков хотят присунуть всему, что выглядит как юная женщина, достигшая полового созревания.

А выглядело дитя викингов просто отлично. Тонкая, звонкая, с огромными зелёными глазами и копной рыжих волос, производила впечатление лесного пожара, который и не думает прогорать.

Конечно же, они не смогли её поделить. Девчонка и не желала делиться: посылала близнецов на всех известных языках, а, однажды, даже кинула в Адама ботинок, чем – ну кто бы мог подумать! – покорила окончательно. Потому что женщину, швырнувшую в тебя обувью, можно или любить, или ненавидеть, но никак не выбросить из головы.

Люди на Земле к его – Геральда, - удивлению так и не начали третью мировую, успешно пережив кризисы и коронавирус прошлого тысячелетия, делали в своём нынешнем 3009-м году какие-то невероятные успехи в освоении космического пространства и скакнули в научно-техническом прогрессе до тех высот, что Верхний и Нижний миры теперь вполне легально отправляли вниз делегации – воровать идеи.

– А тут – они! – Не унимались оба молодцá.

– И четверо вас? – Уточнил педагог.

– Нет, только я. – Адам? Яков? Скифа и Церцея, да как их различить?!

– И я.

– Но вы же шли с одной из дочек Ости и встретили непризнанную. – Будь у него в кабинете Метатронова труба, использовал бы, чтобы проорать в уши, исполняя роль Гласа Божьего, что они – два клоуна. То ли в мать, то ли в отца, то ли в обоих. Не семейка, а цирк передвижной!

– Вы запутались. – Тонко улыбнулся один из близнецов, став точным отражением Люцифера.

– Это было раньше. – За ним последовал и второй, без всякой оборотной магии превращаясь в своего красавца-батю.

– На озере?

– Но на другом! – естественно с пылом заверили одновременно.

– Вчера вечером?

– Адам, это был вечер? – Адам посмотрел на Якова, назвав того своим именем.

– Я не уверен, Яков. – Радостно завершил смену имён Яков.

Они проделывали это миллионы раз: с учителями, друзьями, с деви́цами. И последнее всегда было увлекательным аттракционом.

– Но точно холодало.

– И шёл дождь.

– Стоп! Что случилось с веслом? – Если бы глаза Геральда могли закатиться ещё выше, они бы совершили полный оборот по окружности.

– Весло было в лодке. – Безапелляционно сказал один из братьев.

– Лодка – на озере. – Закончил второй.

– Весло было в лодке, лодка – на озере, озеро – в утке, утка – в зайце, а вы – вон из моего кабинета.

– Но мы не договорили, - обольстительно хмыкнули оба.

– Вон. – Коротко прервал поток сознания профессор, и произведения искусств авторства Люцифера и Уокер как ветром сдуло.

В конце концов, не так уж и важна судьба весла, когда судьба их измерения пышет таким здоровым бунтарским духом.

Да и Геральд всегда питал слабости к тем, кто нарушает правила. Ещё со времён их предков.

Комментарий к Сказ о добром пастыре и наёмниках

Фоточки из зеркала будущего для полноты картины –> https://clck.ru/VUZRM (листаем вправо, там 2 комикса) :)

========== Сказ о деве мудрой и деве неразумной ==========

Комментарий к Сказ о деве мудрой и деве неразумной

Рождество - та пора, когда в чудеса не просто можно, в них даже нужно. Без оглядок на календари, религии, конфессии и веру в Летающего Макаронного Монстра. ;)

Посмотрим на Рождество глазами Абигаиль? С праздником всех причастных, причастившихся и не очень. ^^

– Брито!

– Стрижено!

– Брито, тебе говорю!

– Стрижено! – Для уверенности Адам прикладывает кулаком о столешницу, - инфа – сотка!

– Да где ты видел стриженые колени, крысиный нос? – Кряхтит Яков.

– Там же, где ты – Феника с бритвенным станком, ослиные уши!

– Вон. Из моей. Спальни. – В дверях застыла старшая сестра. В глазах старшей сестры застыл Девятый Круг Инферно. Примерно на этой глубине она бы с радостью погребла этих двоих, но братоубийство в Аду не поощрялось.

А жаль.

Близнецам по восемнадцать земных лет, а Абигаиль целых двадцать один. И большей пропасти между тремя наследниками Чертога, чем пропасть возраста, пока не существует.

Адам и Яков – кони педальные.

Так считает она.

Так считает весь двор.

Возможно, так гласит даже древнее пророчество.

Какое именно – девица ещё не придумала.

– Пожалуешься мамочке, Аби? – Фыркнули хором, ни на миллиметр не сдвинувшись с огромной кровати на таких монументальных столбах, что, поутру, легко фантазировать, как на них качаются висельники.

– Пожалуюсь папочке, - слишком спокойно отчеканила брюнетка. Братьев как ветром сдуло.

Впрочем, напоследок Яков не отказал себе в изысканном удовольствии:

– А Его Величество в курсе, кто сюда… - он обвёл рукой комнату.

– …и сюда… - Адам подхватил, указывая куда-то в район сестринского живота.

– Вхож?! – Вражеским воплем гаркнули оба и вылетели прочь. На опережение с огнём, запущенным из-под пальцев Абигаиль.

Зимние каникулы только вступали в ту пору, когда на разноцветных стёклах замка появляется ледяное кружево, и старшей, и по совместительству единственной дочери адского семейства было скучно до безобразия. Потому что после безобразия она скучать не привыкла. И, будь её воля, Аби осталась бы на рождественские каникулы в академии, полагая, что один белобрысый однокурсник тоже нагородит предкам с три короба, лишь бы не улетать домой.

И не дать ей заскучать.

Их знакомство было паршивым с первого же дня.

Давиду несколько месяцев, Абигаиль около полугода, и оба младенца лежат в своих люльках, которые подруги сдвинули, рассуждая, в кого там носы, и чьи пятки эффектнее сморщились.

Дамочкам есть о чём поговорить: мать девчушки – бывшая непризнанная, заставившая потечь крышу самóго сатанинского сына, а ныне Короля Ада; мамаша парня – едва ли не самая богатая демоница во всём Нижнем мире, Мими – дочь Мамона, жениться на которой был бы рад каждый дворянин и которая отдала своё сердце скромному сыну Да-Когда-Он-Уже-Откинется-Учителя-Фенцио.

Соседство в люльках Абигаиль не по вкусу. А внимание матери, поделённое на два, не нравится ещё больше. Малышка уже владеет чарами и пару раз кружила геритского кота под потолком, а потолки в Чертоге достойные. Она поджигает рюшу конверта, в который закутан Давид, не имея ни малейшего понятия, как зовут сопливый комок в опасной близости.

Ответная реакция не заставила ждать: мальчик вопит так до театральности истошно, что Мими подскакивает к сыну, уверенная – у неё только что появились первые седые волосы.

А когда выясняется, что ни одна сладкая ножка не пострадала, мысленно рукоплещет отпрыску – тот ни на миг не заткнулся, только наращивал громкость крика, привлекая взгляды, как под театральными софитами.

Именно эта, заявленная с самого начала, модель их общения задала тон на долгие столетия.

Абигаиль около трёх земных лет, и её мама ходит с огромным животом и таким недовольным выражением лица, что Викторию Уокер сторонится даже муж. Дочь, конечно, в папкиной команде поддержки, поэтому не отлипает от него, но держится на почтительном расстоянии. Гувернантки успели растолковать Аби, что значит «король» и «королева», а сам отец пригрозил посадить в башню, если та продолжит таскаться хвостиком, вызывая у всех вокруг не столько ужас при виде Владыки, сколько сплошное умиление от крадущейся следом дочки.

– Что за башня? – Оживляется крошечная копия высокопоставленного отца.

Абигаиль нарядили в чёрную парчу, украсили волосы рубиновыми заколками, обули в ботфорты лучшей выделки, но у неё высокомерный, шкодливый нос, успевший вымазаться в золе, который чихать хотел на элегантность.

«И в какую Огненную Бездну ты успела его засунуть, глазастая?».

– Башня, в которой запирают провинившихся принцесс, – Люций делает рукой жест, означающий, диалог закончен.

Как жаль, что трёхлетней девчушке до его намерений никакого дела.

– Там будет дракон, пап? Или его птенцы, пап? – Она в ужасе, что их может не оказаться. Вдруг принцесс принято запирать на потеху принцам-хлюпикам, как в сказках, рассказанных няньками? Что ж ей прикажете тогда делать?

Аби рано усвоила, корона из чёрного обсидиана и трон, утыканный черепушками, четыре из которых она отковыряла с месяц назад, однажды достанутся ей. Ведь других наследников у царской четы нет.

Но если сообщить отцу, что черепушки стали отличными, новыми головами её куклам, о крылатой твари можно забыть.

Когда, за ужином, отец тихо шепчется с каким-то адмироном, Абигаиль сидит под скатертью на другом конце стола и подслушивает.

– И как её самочувствие?

– Как у всех беременных, - вилка скрипит под пальцами Люцифера, согласная покрошиться.

– Поёт колыбельные и вышивает одеяло геральдикой?

– Хочет сжечь замок, раз у грязнокровки не вышло, - хмыкают в ответ. – Но это за завтраком. К обеду Уокер требует скальп Шепфы и ежа с запахом росы.

– Опасная человеческая дочь, я ещё в Школе не списывал государыню со счетов… Какой срок у Её Величества?

– Мать твою! – Вилка согнута и отлетает в сторону. – Да почём я знаю? Срок, на котором её злит, как я дышу!

Нахмуренный лоб Аби – лучшее свидетельство волнений. Она уже слышала незнакомое слово «беременна», поэтому догадывается, речь идёт о животе её матери. И, после успешно выцыганенного у отца обещания подарить дракона, кроха надеется, что именно там прячут Лигийского ездового.

Увы, вера Абигаиль начинает трещать по швам.

– Пожалуйста, выйди из моей комнаты.

– Это и моя комната.

– Заведёшь себе новую.

– Я себе новую жену заведу.

– Меня всё устраивает, пусть рожает эта несчастная. Не я! – Аби, сидящая в рыцарских доспехах в коридоре, не видит ни мать, ни отца, но хорошо слышит, как оба замерли в дверях спальни. – Присмотрись к Ости, она сделала уже троих, там явно тала…ах!

– Уокер, замолчи-и-и…

– Что?!.. Не подходи! Отойди от меня!

– Забыл спросить разрешения, - створки хлопают, скрывая обоих в комнате.

И Абигаиль остаётся только догадываться, почему голос отца, должный звучать грозно, льётся иначе, совсем по-особенному.

Как-то так, как бывает лишь в обществе матери.

Ужасающая правда вскрывается в ноябре, когда вместо богатого сундука с крошкой-драконом в её детскую вносят два свёртка.

– Знакомься, тучка, - у Вики спокойное, умиротворённое лицо. Щёки слегка округлились, но она знает, это ненадолго. И повторится не раньше, чем великовозрастному светочу счастья ростом в пару метров не придёт в голову, что им нужны ещё дети. Как можно больше детей. Огромная команда по Крылоборству. – Это твои братья.

– Адам и Яков, - Люций сияет. Роды вышли лёгкими, а план по числу сыновей перевыполненным. – Какóго оставим, а какóго скормим церберу? – Он ведёт себя, будто идиот. Очень довольный идиот.

– В СМЫСЛЕ БРАТЬЯ?! – Из рук Аби выпадает дедовская бритва. Она затупилась, но ещё сгодится для стрижек многочисленным куклам, которых дарит ба. Ребекку малышка любит, а фарфоровых мутантов из Цитадели нет. Поэтому сначала тех следует остричь и обрить, а уж после – обезглавить! – Вы обещали дракона!

– Не мы, а твой папа. – Виктория сужает глаза и сверкает ими в сторону супруга. Губами зло шепчет «А я говорила…» и выглядит прекрасной до критичности. Весомый повод не останавливаться на трёх наследниках, уверен Люцифер. – Хочешь их подержать, тучка?

– Хочу цербера, - мрачно отрезает черноволосая девочка.

Обиду удаётся выместить лишь через несколько недель, когда на смотрины съезжается куча знати. Среди них бегает очень толстый, очень златокудрый и очень губастый херувим Давид, который бесит побольше братьев.

Дурацкая причёска, ущербный румянец, несносная куртка – вот его визитная карточка.

– Пойдём, покажу тебе кое-что, - сумрачно выдаёт Абигаиль и, не дожидаясь ответа, решительно топает вперёд.

Приходится вести ангела малоприметными коридорами и вылетать через окно, хотя до заднего двора есть пути короче.

Она запирает его в загоне c лошадьми Апокалипсиса и с удовольствием слушает вопли сквозь ворота, пока они не сменяются выразительным чтением.

– Всё можно приобрести: и волов, и овец среброрунных,

Можно прекрасных коней обрести, золотые треноги;

Только вот душу назад возвратить невозможно; не купишь

И не поймаешь её вновь, когда улетит вдруг однажды!

Наследница Чертога слишком любопытна, папа говорит, это у неё в мать, а та вечно спорит «Конечно в отца! От меня ты унаследовала всё самое лучшее! От него – то, что досталось!».

– Что ты делаешь, дурак? – Она вламывается внутрь с видом голодного вепря и наблюдает удивительную картину: Давид влез на перевёрнутый плуг и декламирует скотине стишки.

– Обуздываю жеребцов Апокалипсиса.

В Школу их отправляют в один год, с тех самых пор они вечные сокурсники. На вступительной церемонии мальчишка совсем не похож на грузного амура, каким Абигаиль его запомнила. Он вытянулся, а белобрысые кудри стали ещё длиннее. Но характер тот же – Давид обожает гундеть и привлекать внимание.

Но она не намерена уступать ему во второй «дисциплине».

За окнами дворца, как по расписанию, включают снег. Мама любит сочельник и Рождество, отец – отчего-то нет, но ни Аби, ни братья не в курсе подробностей. Вернее, кое-что им, конечно, удаётся почерпнуть из курса новейшей истории, потому что имена родителей там встречаются через строчку, но об остальном можно только гадать на кофейной гуще.

– Это что? – У Люция дёргается глаз при виде дочери.

– Это платье на бал, на который она идёт, - отвечает за кровиночку Вики.

– Это платье на бал, на который она не идёт.

– И что тебе не нравится? – С вызовом бросает мать. У Абигаиль красивые и молодые родители, она не слепая. Шепотки за спиной отца – личное поле для проращивания ревности, они с самого детства заставляют беситься «Куда глазеете?! Это моё!».

– Она – Принцесса или потаскуха?

– Дьявол, дьявол тебя побери! Это моё хэллоувинское платье!

– Видишь, милая? Генофонд у неё тоже так себе!

– А никого не смущает, - красные радужки Аби гневно скользят от родителя к родителю, - что я тоже в этой комнате?!

– Так выйди, - раздражённо выдаёт Люцифер.

Но Абигаиль тут же стреляет в воздух идентичным тоном:

– Вообще-то я – твоя любимая дочь!

– Вообще-то ты – моя единственная дочь.

Через полчаса в Чертоге стартует приём, ради которого Овальная зала сошла с ума и сияет свечны́ми чертями и чёрной, как ночь, омелой. Но Аби до сих пор не готова. Сначала она потребовала «минуточку», потом «четверть часа минуточек», а, затем, разжилась целым «часом минуточек», мятежно страдая, что большинство её друзей сегодня празднует в академии, пока сама Принцесса вынуждена томиться в отчем доме.

У неё не тот возраст, чтобы ценить родственные посиделки в узком кругу из тысячи придворных господ. И совсем другой период.

Она прячет чарами засосы на шее, не заживающие стараниями блондинистого безобразия. Заметь их отец, её невинность точно окажется под вопросом.

Хотя вопрос был закрыт пять лет назад.

Это грёбаным близнецам можно портить всё, что имеет очертания женских фигур, пусть и отдалённо, а ей досталась нелёгкая доля имени «Какой секс?! О чём ты?! Пусть посидит хотя бы до тридцати земных лет. Лучше – до шестидесяти!».

– БАМЦ! – В витраж угождает снежок. Створка с шумом распахивается.

– Привет, Абигаиль, это твой Санта Николаус. – Давид высокий. Стройный, поджарый, будто сошедший с фресок эпохи Возрождения. Он сидит на её подоконнике и позёрски тянет длинные ноги вниз, облачённый в модный, серый костюм. – Ты была хорошей девочкой в этом году?..

Вместо ответа брюнетка фыркает и довольно гнёт бровь. Она не любит трепаться попусту и знает миллион действенных способов заставить ангела замолчать.

И как раз под звон рождественских колоколов.

========== Сказ о маленькой сковороде и большом сердце ==========

Комментарий к Сказ о маленькой сковороде и большом сердце

Дорогая Solweig1287, возможно это не тот бутерброд, который ты хочешь. Но тебе точно понравится.

С днём рождения тебя!

Люблю от звезды до прочих, до окраин. ;)

Да будет лето!

В тесных апартаментах района Мéстре, близ Цитадели, запахло жареным.

Но соседи не повели и носом. И если в прошлом году запах дымящихся, подгоревших до состояния углей оладушек ещё вызывал в ангелах ужас, а одна старая карга даже кричала, что Мальбонте воскрес и теперь испепелит их всех, то этим летом на квартал опустилось здоровое смирение – профессору Фенцио привезли внука и он просто готовит свою короночку.

– Ладушки-ладушки! – В весёлом фартуке, купленном на ярмарке в Озёрном крае, пожилой мужчина начал нараспев, но тут же осёкся, несколько раз осмотрелся по сторонам – на дверь и в окно, на дверь и в окно, - и лишь после продолжил тем голосом, каким уставшие люди способны разговаривать с внезапно появившимся смыслом жизни на их потрёпанном небосклоне, - где были? У бабушки! Нифига, нифига! Кричит Иерихонская труба!

– Афтятя. – Согласился златокудрый, как херувим, и круглый, как бочонок, Давид. В высоком стульчике, по самые уши замотанный в слюнявчик, на котором кривым, определённо неженским стежком был вышит вензель в форме буквы «Д», он отчаянно аккомпанировал деду ложкой, настукивая ею по столешнице.

– Проголодался, малец? – Фенцио оторвал горящее тесто от сковороды и посмотрел на двухлетнего внука. Невестка притащила того до кошмарности налегке – ужасные шорты, рубаха с коротким рукавом. А ведь на улице не май месяц. Всего-то разгар июля. Поэтому, смерив демоницу тем взглядом, от которого, однажды, она забилась в угол в школьных коридорах, он выпроводил Мими прочь и тут же достал из гардероба ладно пошитый балахон с золотым кантом. Эту обновку Давиду учитель лично заказал у столичного портного и находил крой идеальным – и красиво, и без простолюдинства, и – главное! – тёпленько. – Сейчас будем обедать.

– Оеать! – Если мальчугану было суждено войти в историю Империи, сказание про его жизненный путь следовало начать с отменного аппетита. По мнению Дино, Давид мог съесть даже камни, если они покажутся ему достаточно аппетитными. А они покажутся, не сомневался отец, раз сын уминает дедову стряпню. – Бу-бу-бу! – «Оеать» хотелось давно и сильно. Натруженные молочные зубы не жевали ничего сдобного целых сорок минут. Поэтому поварёшки со звоном сорвались с крючков и закрутились вокруг Фенцио.

Надо сказать, что маленькие Бессмертные – это всегда то потоп, то землетрясение. Чарами они владеют едва ли не с пелёнок, а родительское «нельзя» начинают понимать сильно позже, когда ползунки уже обращены в ежей и ужей, головы нянек зияют обожжёнными лысинами, а несущая стена комнаты не выдержала прицельного плевка сóской.

Вот и сейчас Давид применил энергию, кружа перед глазами деда всем нехитрым кухонным скарбом.

Обычный Фенцио на девяносто процентов состоит из гневного брюзжания, нацеленного на всех разом. Остальные десять процентов занимает его посох. Фенцио в сборке «Счастливый дедушка» соткан из сплошной благости.

– Ай, как красиво! Ай, какой листопад! Ай, какой ты молодец! – На каждое «ай» приходился очередной удар поварёшек по седому затылку. – Всё-всё, сдаюсь! – Последний оладушек соскользнул с маленькой, видавшей лучшие времена сковороды. Утопив стопку в меду, мужчина бросился к внуку, стараясь маневрировать в поднятом смерче. – Приятного нам с тобой аппетита, Давид.

– Афтятя? – Ребёнок с вопросом посмотрел на пустую тарелку перед собой. И его лоб разрезала такая узнаваемая морщинка недовольства, что Фенцио едва не пустил скупую слезу. Тарелка, очевидно, была призвана стать вместилищем всех тех оладий, что лежали на общем блюде, по очереди, но это никуда не годилось. Поэтому Давид поделил честь по чести: пара оладушек деду, остальную стопку себе. – Скааку!

– Сказку так сказку, - тут же закивали в ответ. С историями у старины-педагога плохо, но он умеет хитрить. Берёт свежий выпуск «Священного Писания» и читает газетные статьи самым радужным тоном. Иногда получается неплохо – и про собрание Совета, и про богатый урожай, и про крышу эдемского Санктуария, которую в кои-то веке починили, в иные разы – с душкóм криминальной хроники «Однажды, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, гражданин архангел В. украл корову у гражданина ангела Н.». Увы и ах, в эту субботу под рукой не было ни одной газеты.

– Деда-а-а-а… – зловещее чавканье обострило слух. – Скааку!

Всё понятно, до гостиной Фенцио не добраться. Давид закричит раньше, чем тот рыпнется со стула в поисках свежей прессы. А уж если мальчик завопит… Профессор вздрогнул, вспоминая, как к нему нагрянул патрульный гарда с требованием немедленно выпустить банши из своих апартаментов.

– Кушай-кушай, сказку слушай! – Учитель собрался, выдохнул и начал повествование, - давным-давно…

Давным-давно, когда не было ещё Давида на белом свете, жили-были Отец и Сын. Отец был сильным, умным и ловким, и Сын у него родился таким же. Да только, вот, дебил… в смысле, вот беда! Беда, говорю! Не слушался Сын Отца. Ну сначала слушался. Год там, два, десять, а потом как взял и как перестал слушаться! Ты так никогда не делай, Давид, понял? Хотя отца можешь не слушаться, но ко мне за советом приходи.

Значит, что там дальше? Ну дальше, конечно, девица в сказке нужна. И такая появилась. Сначала одна появилась, потом вторая. И обе – деби… неприятные такие обе были, как ни крути. Вот такой непослушный Сын, представляешь?! Только на неприятных девиц внимание обращал. Не радовал своего старика.

Вот у той девицы, которая первой была, потом друг завёлся, так тот дружок её – самый большой деб… неприятный человек на всём белом свете. Но это немудрено, потому что родился он в тёмном царстве-государстве, не то что свет очей моих, отрада заката жизни и радость предпенсионного возраста.

Фу ты, ну ты! Я к чему это всё? Да ты жуй-жуй! Стали они вчетвером везде шляться-мотаться, да всякие пакости делать. А Сын Отца своего туда же, значит-ца… испортили они паренька своими манерами. Но манер там, Давид, отродясь не было!

Наломали дров деби… всей компанией, а нам потом расхлёбывай. Что? Что «афтятя»? Что такое «расхлёбывать»? Ну это как ты сейчас мёд ложкой месишь. Отец того Сына, конечно, осерчал. То они танцульки свои пляшут, то на балконах лижутся… Испугался он за Сына, что повторит тот чужие ошибки, и тоже возьми и наломай дров. Столько поленниц, что хоть всю зимы камины топи, не перетопи, раздери его дьявол!

Нет, не повторяй это слово всуе! Нельзя, Давид! Нельзя! Ну что ты заладил? Ешь, стынет ведь!

Стыдно и совестно тогда стало этому сильному и отважному Отцу. Он ведь не деби… дурачок какой-то, ну, была пара историй по молодости, так у кого ж их нет?! А? У тебя нет? Погоди, какие твои годы!

В общем, понял Отец, что надо с Сыном поговорить, э-эм… душу ему излить, пока не стало поздно. И пришёл к нему поутру, но не один, а с мечом. Конечно у тебя тоже будет меч, Давид, какие вопросы!

Пришёл, значит, и всё выложил. И карты на стол, и клинок туда же, и не пожалел ни о чём.

А потом в той не-сказке совсем другая история началась – холодная, долгая, мрачная. О предательстве и спасении, о жизни и смерти, о любви и ненависти. Не летняя история, внук, ни разу. Но Отец с Сыном с тех пор не ругались больше. Может, и не помирились до конца, но Сын-то его по сей день тот меч носит на поясе, хотя железка совсем дешёвая, всего-ничего ли́вров стóит. Он себе давно может позволить клинок получше, а не делает этого, Давид… Давид?..

– Давид?.. – Фенцио оторвался от нетронутой еды на тарелке и посмотрел на мальчика. Тот безмятежно спал самым ангельским сном. – Вот и правильно, нечего стариковскую ересь слушать. – Ему пришлось проморгаться и снова зыркнуть по сторонам – в окно и на дверь, в окно и на дверь.

Право быть свидетелем подобной мизансцены и его мокрых глаз имелось только у сладко посапывающего Давида. А всех прочих дебилов профессор Фенцио всегда готов придушить на месте.