Обычная просьба (СИ) [Зойка-пересмешница] (fb2) читать онлайн

Это не реальность, а хроники неудачных дублей. Они нашинкованы до состояния китайской капусты и поданы в этом виде к столу без разрешения, потому что козлов среди присутствующих нет, и никто не станет осквернять себя травой вместо сытного ужина.

Спроси они Драко, как тот предпочитает покинуть Хогвартс, он бы живописал с сотню вариантов, но ни в одном из них не было этой быстрой прогулки по полуразрушенному мосту, идеально прямой спины матери и отца – осунувшегося и потерянного, словно из Люциуса, как из шарика, выпустили воздух.

– Думаешь, это правда конец? – Глава семейства ускорился и догнал супругу, возвышаясь перед ней. Но плечи леди Малфой всё равно казались тем единственным оплотом, на котором сейчас удерживается весь их древний и благородный род.

– Ты про Того-Кого…

– Да-да! – Голос у папаши сиплый. И, не знай Драко отца, как облупленного, подумал бы, что этот незнакомый шёпот принадлежит забулдыге из Хогсмида.

– Поттер жив.

– Я видел.

– Я видела раньше.

– Ты соврала Тёмному Лорду?! – Белая кожа Люциуса стала ещё мертвее, стоило крови отхлынуть от лица.

– Всё кончено, дражайший муж. – Нарцисса остановилась, но лишь на мгновение. В пол-оборота убедилась, что Драко следует за ними, и пошла дальше, поступью напоминая полководца, всё рассчитавшего верно. – И так оно даже к лучшему.

Пока родители заняты тихой перебранкой, Малфой-младший предпочитает не вслушиваться. Аргументы известны наперёд: они запятнали себя перед Тем-Который-Этот сильно раньше, бросит мать отцу; он в ответ выдаст что-нибудь про чистоту крови и верность службы, но Нарцисса даже не удосужится парировать – молча разрежет жутковатой улыбкой, в которой будут и дом, превратившийся в притон для Пожирателей, и лордовское безумие, дошедшее до крайностей; поэтому Люциусу останется только собирать свои останки среди всей этой каменной шелухи и пыли.

Но он справится, соберёт.

Потому что в сухом итоге важны только семья и её безопасность.

Там, во дворе школы, Драко казался себе единственным, кто ни на секунду не поверил, что Поттер погиб. Очкарик – таракан, он и после ядерного взрыва уцелеет. Он даже не человек, так – идея. Паршивая конечно, но лучше у гриффиндорцев не было. И, как ни крути, идею не убить, не замочить.

Ему стало даже смешно, когда Джинни Уизли зашлась в воплях. Хотелось кинуть в неё булыжником покрупнее и разродиться отборным матом в адрес рыжего неверия. Посмели ведь усомниться в своём великомученике с проклятьем на челе, хотя у него, у Малфоя, ни один мускул не дрогнул.

Мерлиновы копыта, да он даже под ноги себе смотреть начал, выискивая подходящий камень, а потом встретился глазами с матерью и всё понял. На секунду даже подумал, что открыл в себе блядский дар блядской Легилименции и теперь читает мысли.

Нарцисса требовательно звала его вступить в ряды «соратников», потому что знала, им придётся уходить.

И уходить спешно.

В принципе, ничего удивительного, вот такая у него семейка. И, если исключить последние пару лет, Драко не находил в ней особых недостатков. Одни предпочитают плодиться, словно кошки, не способные обуть, одеть, прокормить даже первенцев, другие – иногда топят за неверную сторону.

У каждого свои причуды.

Он порыскал в душé, надеясь обнаружить злость на родителей, но ничего не накопал. Хотя разозлиться следовало: это они, пусть и с расчётом на мнимую безопасность, втянули его в секту идолопоклонничества чуваку, который не обладал ни харизмой, ни носом.

А ведь Драко с самого детства запрещал себе общаться с некрасивыми людьми!

Уизелы ровно поэтому и попали в его личную касту неприкасаемых. Отец мог сколь угодно долго распинаться про их грязнокровные симпатии и бедность, но самому Малфою-младшему хватило вида миллиона веснушек. Такой концентрации рыжих в опасной близости он не вынесет.

Это вообще законно, быть настолько изнасилованными природой и рецессивным геном?!

Поттер не в счёт. Он – хоругвь освободителей, которой, однажды, на вокзале Кинг-Кросс, Драко протягивал руку. Не страшно. Порочит, но не слишком. В конце концов, у Очкарика имелся нос, а сам Малфой был юн и неопытен в коммуникациях.

«Хéровы книжные герои! – В середине моста блондин бросает взгляд на Хогвартс. Вряд ли прощальный. Он отдаёт себе отчёт, учёба не завершена, аттестат зрелости не вручен. – Вас как специально собирали со страниц этого маггла Диккенса… Сиротка, нищеброд и рандомная девка!».

Ладно, девка была не случайная. И он даже мог бы уважать её за мозги, но не мог бы. Грейнджер – порченный товар по мнению любого чистокровного семейства. С такой невестой не попадёшь в приличный дом…

Великанье дерьмо, почему он вообще об этом думает?!

Подглядывать нехорошо, но Драко не претендует на это звание. Битых пять минут стоит у дверей одного из залов Малфой-мэнора и слушает, как вопит лохматая заучка.

Нет, не нравится. Ему определённо не нравится, что их имение стало похоже на плацдарм.

– А теперь полежи и подумай над своим поведением, милая! – Натужно и нездорóво хохочет Беллатрикс. Ещё одна идиотка. Наглядная иллюстрация, что отсидевшие родственники хуже незваных гостей.

Он вовремя прячется за колонну, выжидая, пока тётушка покинет комнату. Двигаться тихо мадам Лестрендж не умеет, она, как старый арбалет, скрипит металлом сухожилий, скрежещет каждой костью, торопится поразить. Поэтому нет никакого труда понять, когда Белла скроется в череде коридоров, и толкнуться в зал.

– Что-то вы даже чаю не по… - у Грейнджер окровавлены губы, она сама их прикусила, выдерживая пытку. Увидев, что в помещении стоит отнюдь не Пожирательница, девчонка проглатывает окончание с шумом и, видимо, всхлипом, потому что у хорька дёргается бровь. – Только не говори мне, Драко Малфой, что тебя попросили подменить родню.

– Ты – тупая. – Это всё, на что его хватает.

Блондин различил все оттенки грязнокровной дерзости и не может думать ни о чём, кроме глупой дешевизны её героизма. Никому не нужного сейчас, в этом здании.

Гермионе следовало бы сказать всё, чего от неё жаждет услышать Беллатрикс. При необходимости – нагородить с три короба. Но у неё неуместный задор в заплаканных глазах, и даже с пола она умудряется кичиться перед ним.

– Слабый ход. – Девушка мечтает почесать руку, иссечённую магией, но скованна Связывающим заклинанием. – Попробуй ещё раз, вдруг получится.

– Твои дружки́ в подземелье. – Драко садится на стул с видом хозяина дома, хотя не чувствует себя им в Малфой-мэноре уже с год. Он не понимает, почему из всех троих Белла выбрала Грейн-Вы-Можете-Меня-Убить-Но-Не-Можете-Отчислить-А-Значит-Бояться-Нечего-Джер.

Уизел был бы сговорчивее.

– Очень ценная информация, - ей не видно хорька из позиции плашмя, и Гермиона слегка изворачивается, чтобы быть начеку. Это ошибка, боль пронзает лютая. Вынуждает не сдерживать крика, больше похожего на скулёж. – Про погод прогнозы… тьфу, про прогноз погоды тоже увéдомишь?

– Хотел убедиться, что ты жива. – Он с интересом рассматривает свои ногти. Красивые. Короткие. Ровные. Хоть что-то в их особняке неизменно.

– Пока не залила ваш паркет грязной кровью! – Фыркают в его сторону.

– Это итальянский мрамор, Грейнджер.

– Прости, не могу по достоинству оценить всё его изящество, лёжа на лопатках.

– Прощаю.

Теперь и Драко – тупой и ещё тупее. Зачем он вообще сюда притоптал? Зачем выжидал под дверью? Проверил бы краем глаза, что трупа нет, и магглокровка не завоняется, и пошёл бы «писать историю» - примерно в таких формулировках отец изъяснялся в последнее время, чтобы придать величия их пробитому дну.

– Малфой.

– Что?

– Можешь снять с меня Связывающие заклятье?

– Нет, - не стал врать Драко.

– Тогда дай попить.

– Тоже н… - хотя, Мерлин с ней, он даст. Обычная просьба узницы – почему бы и да.

Он умный, он много читал, он знает, чем всё закончится.

«Просто прикинь, Грейнджер, что этот стакан воды послужит причиной реабилитации моей семьи на заседании Визенгамота. Ты даёшь показания, как, вдруг, в голове всплывают руки, утолившие жажду…», - такая чёткость образа, что Драко готов рассказать школьнице, во что та будет одета.

– Спасибо, - ему пришлось приподнять ей голову. И пока грязнокровка цедит воду из сияющего хрусталя – ещё одна красивая стабильность их имения, - Малфой увлечённо рассматривает «шрамирование» выше запястья.

– Оно останется навсегда, если не принять меры.

– Знаю. – Гермионе всё ещё мучительно, до липкости мерзко. Она мечтает расчесать нарастающие болячки, отодрать их собственными пальцами и лишь потóм щедро смазать руку Крововосполняющим настоем. – Но я вряд ли могу рассчитывать на твою помощь.

Это верно, думает блондин, но говорит иное.

– Услуга за услугу.

– Попросишь меня убить Гарри?

– Всё в твоей жизни вертится вокруг Поттера?

– Сейчас – да, - неожиданно для себя констатирует Грейнджер. Они больше полугода скитались в поисках крестражей, и Гарри ей нынче ближе, чем любой другой. Даже Рон. Даже мать с отцом где-то там, на солнечном австралийском побережье – со стёртой памятью, не подозревающие о существовании дочери, самой большой проблемой которых являются пауки-птицееды, разоряющие сад.

– В шкафу есть нужные зелья, и я готов тебя облагодетельствовать.

– Но за это?..

– Ты выполнишь одну мою просьбу.

– Какую?

Самое забавное, он не знает.

Списать Трансфигурацию? Ему не нужно, в точных науках он толковее неё. Плюнуть в Уизли? Да слюна девчонки окажется самым чистым, что побывало на лице рыжего за последние несколько недель. Отправиться на выпускной парой? Какая пошлость!

Хотя Грейнджер пошёл бы изумрудный…

– Обычную. Не идущую в разрез с твоими моральными принципами.

– Ты и моральные принципы в одном предложении? Я бы посмеялась, да не смешно.

– Тогда смирись, что ты всегда хотела клёвую татуировку.

Он возвращает бокал на столешницу и плюхается на стул, прислушиваясь к шуму в коридорах. Тихо, как в гробу – верный признак того, что Беллатрикс отвлекли чем-то ещё, например Огневиски. С её появлением в доме их погреба зияют дырами разорения, как корабль после пиратского набега.

– Малфой… - девушка начинает вкрадчиво, но Драко тут же закатывает глаза – он знает, о чём будет спич, и спешит перебить.

– Нет, я не освобожу тебя, подставив под удар свою семью, Грейнджер. Не сменю неверный, по твоему мнению, вектор, Грейнджер. Не переобуюсь налету, Грейнджер. – И «иди ты нахер, Грейнджер!» вдовесок. – Всё, что у меня есть, я предложил.

Гермионе немного обидно, что на стороне противника слишком красивые парни. Это стало понятно курсе на пятом, когда Лаванда Браун вплыла в комнату девочек с валентинкой для Малфоя, которую зачитала вслух никак не меньше одиннадцати раз.

В неумелых стихах крылась кошмарная рифма уровня «глаза, как небеса», а сам объект воздыхания вызывал кучу вопросов и рвотные позывы, но Грейнджер всё равно не могла изображать из себя слепую – этот хорёк действительно вырос в примечательного мужика, да ещё и смел быть об этом в курсе.

По счастью, её это не касалось. Обоюдоострое чувство неприязни – удобное средство контрацепции. Самый эффективный способ не потерять голову, потому что всё это совершенно не про неё, не про Гермиону. И вот уже жилистые мышцы плеч и точная линия подбородка естественным образом меркнут на фоне академических успехов. Она как раз тогда и решила, что уютные веснушки – предел женских мечтаний, потому что они – это как залезать под плед в хмурый осенний день на террасе в Ричмонде и прорастать там всей своей лаской.

Хотя Парвати всё равно позволила себе шуточку про фригидность.

– То есть ты неизвестно когда попросишь у меня неизвестно что, если все мы выживем, но это не нанесёт мне душевной травмы с необходимостью посещать маггловского психоаналитика?

– Здóрово я придумал? – Оскалился белобрысый.

– Ужасно.

– Спасибо, старался.

– Впрочем, мне подходит.

– А ты сговорчивая.

– Крам с тобой солидарен.

– Что?

– Ничего, - теперь настал черёд Гермионы осклабиться.

Сестричка Патил, конечно, ошиблась. Опытным путём Грейнджер выяснила это на зимних каникулах шестого курса, приглашённая Виктором в Болгарию. В постели он оказался милым, нежным и ровно таким, каким должен был быть её первый раз.

А она… она оказалась в его койке, потому что Рону не следовало так живо откликаться на прозвище «Бон-бон».

– Значит по рукам? – Драко не спешит подниматься со стула, рассматривая грязнокровку с придирчивостью патологоанатома.

– Да, Малфой, - она кивает, - по рукам. Ладонь, уж извини, протянуть не могу, но ты вроде как намереваешься это исправить.

Пока он копается в секретéре, Гермиона ловит себя на странной мысли – она ему благодарна. Настолько, что без всякого зелья готова разродиться своим гриффиндорским «Спасибо», потому что хорёк уже сделал нечто большее – переключил её внимание на свою персону и сумел-таки заставить забыть, что на ледяных полáх, в имении Пожирателя Смерти, с темницей, полной близких, замученная до крови, она сейчас больше болотный слизень, нежели лучшая ученица Хогвартса.

Смог убедить, что ей что-то подконтрольно.

Всё ещё.

До сих пор.

Даже в этом положении.

Малфой совсем не в её вкусе, но она не может не признавать, что у него – чарующая внешность. Если, конечно, огромный ледяной айсберг, который ещё и болтать смеет в уничижительной форме – много и часто, - может очаровывать. Он резкий, острый, невероятно высокий, а кончик его тонкого носа всегда стремится вверх и – Гермиона поклясться готова! – от того разит высокомерием.

Именно Малфой всегда раскачивался за школьной партой с тем видом, словно его этому учили на специальных курсах – привлекая внимание до раздражения.

Но он не сказал, что узнал Гарри.

И ищет ей Крововостанавливающий настой.

А иных «союзников» к обеду не припасли.

– Будет жечь, - Драко быстр и дотошен, ему это нравится. Возможно, Грейнджер даже проставит ему мысленную галочку, он не уточнял, какое зелье должно помочь. Без неё знает. Как бы-то ни было, похвала девицы – не конечная цель. Её судьба его мало волнует, он занят делами поважнее: заранее устилает соломкой поле, которое станет выжженным после войны, от чего-то уверенный, что окажется в проигравших.

На стороне, на которую не подписывался.

– Жги, - хмыкают подсохшим от всех истязаний ртом.

Малфой вскрывает пузырёк с единственной мыслью, раньше он не замечал, что её губы такие полнокровные…

Он уверен, случись конец света, его мать скажет, что они с отцом давно прикупили на этот случай недвижимость на Марсе, а звездолёт ждёт за углом.

Но от чего же так тошно?

У родителей ровные осанки – из тех, что следует выставлять в парижской палате мер и весов. Никто не крикнет им в спины «как побитые псы», хотя ровно ими они являются. Ушедшие раньше, не дождавшиеся драки, не досидевшие до именинного пирога.

Отца, конечно, осудят, но не так, чтобы надолго. Люциус умеет крутиться и выкручиваться: рассказывать слезливые истории о заклятье Империо, предложить опустошить библиотеку Малфой-мэнора на предмет лишних, крайне редких, темномагических книг, откупиться галлеонами.

В их роду бывали личности и похуже, поэтому Драко не спешит демонизировать папашу.

Перелезая через очередной каменный завал, блондин цепляется за что-то и рвёт брюки. То ли позёрски, то ли позорно – куда отнести это сверкание оголённым бедром, он ещё не придумал, но награждает себя запасом времени вкýпе с вагоном жалости, которая рискует стать его подружкой на ближайшие дни.

Всего лишь жалость, а не красотка Паркинсон.

Реакция Панси была предсказуемой, но не сбавила пыла.

– Ты не собираешься давать объяснения? – Сокурсница стоит в пустой слизеринской комнате девочек, в которой завелись и сквозняк, и вор.

Малфой пришёл грабить её курятник, примерно так он думает на шестом курсе перед Рождественским балом, видя все поползновения Паркинсон. Впервые открывший в себе неспособность игнорировать её жадные рот и взгляд. Да и зачем? Панси – последняя отдушина перед невыполнимой миссией грохнуть директора.

Он не откажет себе в этом, а она не устоит, знают оба.

Ещё одна порция тонких, дипломатических гримас – естественно он не собирается давать объяснений:

– Даже не подумаю.

Он только что серьёзно пострадал от декрета, вывешенного Филчем. И эту рану пришлось щедро залить Огневиски. Примерно так Драко успокаивает себя, готовясь впервые вломиться к девчонке в спальню.

Свод допустимых и недопустимых действий на балу, состряпанный завхозом, провозглашал, что студентам разрешается разве что дышать и есть. Зато перечень запретов на другой стороне таблички не ведал границ. Потому что запрещалось: орать; петь; кривляться; курить; употреблять алкоголь; нарушать законы магической Британии; предаваться разврату с одноклассниками другого или такого же пола; покидать зáмок; покидать территорию зáмка в случае покидания самого зáмка; покидать Лондон в случае покидания территории зáмка; покидать эту планету в случае покидания Лондона; проносить с собой любые товары из магазина близнецов Уизли; таскаться по всей школе в поисках приключений, проблем, тайных комнат, троллей, трёхглавых псов, злобных профессоров Зельеварения, приспешников Сами-Знаете-Кого, контрацептивов, просто так «Люблю погулять, знаете ли…»; ругаться матом; устраивать магические и не магические поединки; затевать драки; летать на мётлах, крыльях, в ступах, от счастья; строить козни, интриги, рожи, козу; неожиданно появляться из неосвещённых поворотов, мрачных углов, тёмного прошлого, не своей постели; приводить к себе в комнаты своих благоверных, таинственных незнакомцев, близнецов Уизли, крупный рогатый скот; дотрагиваться до миссис Норис; наряжаться в миссис Норис; соблазнять миссис Норис, когда она против; соблазнять миссис Норис, даже если она не против; соблазнять миссис Норис, нарядившись Филчем; соблазнять Филча, нарядившись миссис Норис; добавлять в этот список что-либо от себя, от него, отниму, отойди.

Одним словом, после прочтения Малфой был воинственен, разгорячён и готов к реализации бóльшей части пунктов из числа недопустимых.

– Так и будешь орать «Раздевайся», вломившись в нашу комнату? – Брюнетка препарирует улыбкой, похожей на нож для колки льда. Снимать ей особо нечего, из одежды только шёлк сорочки – сигнальный буёк в черноте озера.

– Во-первых, я не орал «Раздевайся», а интеллигентно и с достоинством произнёс, - юноша закрыл дверь и повернул в замкé ключ, - а, во-вторых, времяпрепровождение в женской спальне вряд ли смутит моего папашу. Полагаю, он даже не узнает, что эту юдоль девичьей скромности посетил красавец-аристократ. Именно на наш специальный выпуск «Слизеринского порева» Малфой-старший до сих пор не подписан.

Паркинсон нравится его вводная перед основной программой – тактичность и скромность отнюдь не главные добродетели однокашника, а она ценит наглость. И скидывает сорочку раньше, чем Драко успевает приземлиться на постель Панси, выявляя ту среди других с хирургической точностью.

– Так лучше?

– А ты – забавная штучка, Паркинсон. – Приходится скрывать, что он решил посчитать до ста. До ста шести, если совсем буквоедствовать. – Я думал, меня уже сложно удивить.

– Не так я представляла…

– …свой первый раз?

– Малфой! – Девушка оглашает стены смехом, от чего грудь её нагло подпрыгивает – и без того порочная, сияющая в свете факелов, увенчанная крупными, бордовыми сосками, словно мишенями, - ты не станешь первым, не рассчитывай.

Так даже лучше, утешает себя Драко, потому что у него это будет впервые. И помирать в дуэли с самим Дамблдором, когда тебе даже Панси не отсосала, противоречит всем моральным принципам.

«Видишь, Грейнджер, - он поровнялся с отцом и матерью, сошедшими с моста, - у меня тоже прорва моралистских норм, как бы ты не гнала», - Малфой докопался до мысли, которая беспокойно зудела с самых ворот Хогвартса.

Грёбанная доброта, ебучая хорошесть – вот что его гложет.

Гриффиндорцы даже на бой выходили без всякой цели, не обременённые семейным долгом, обязанностями, родословной: «Вот, мол, смотрите, какие мы замечательные. Да, мы тоже убиваем, но зато подтираем за собой тряпочкой, не то, что мерзкие Пожиратели. Мы вовсе не герои и воюем дерьмово, зато хорошо притворяемся. Так хорошо, что даже несгибаемые Тёмные поверили, что проиграли. Представляете? Представляете, как смешно? Были ведь в двух шагах от победы. Но мы так хорошо изображали добреньких и хорошеньких, что даже они уверовали в сказку, где зло всегда остаётся в дураках».

Ну а кто был злом, знали все. Только добро тоже оказалось с червоточиной. И лихо открестилось от Поттера, когда того провозгласили сдохшим.

Мысль, что белые и пушистые стали седыми и волосатыми, внезапно согрела, даже утешила. Но ещё больше, чем она, успокаивало иное: теперь у Драко Малфоя была карта, припасённая в рукаве. Всего лишь девятка, десятка может быть, не дама, тем более не туз; зато козы́рной масти.

Обычная просьба в Малфой-мэноре, взятая с заживающей Грейнджер.

И он разыграет её как следует.