Мой капитан [Жанна Раскита] (fb2) читать онлайн

Жанна Раскита Мой капитан

1

Для начала стоит сказать, что я всю свою  жизнь  сознательно держалась в стороне от всех семейных проблем. Маменька – Наталья Сергеевна в девичестве Матвеева, воспитала меня как истинную барышню, сторонящуюся каких-либо политических разглагольствований и размышлений. Вольнодумные речи часто звучали в нашем доме. Я знала об этом, но специально ничего не замечала вокруг, поглощенная внезапно вспыхнувшими чувствами к одному из моих кавалеров. Мой братец – Николай Петрович Боткин, только что окончивший обучение в Академии, часто шутил на эту тему, специально наводя на мои щеки румянец. Папенька – Петр Николаевич, вообще предпочитал не замечать меня, захваченный новыми интригами, благодаря своему таинственному сообщнику. Мог ли он знать, что так все обернется?

Каждый раз, когда являлся человек, со словами: «У меня весть для хозяина от друга», папенька мило улыбался, и мне казалось, что он специально пытался сказать всем своим видом, какой он важный человек, как все это серьезно, и какое счастье, что все это известно только ему. Я в тайне посмеивалась над добродушным, и таким казалось, глупым, отцом. Но брат не разделял моего веселья. Он посылал Боткину испепеляющий взгляд черных глаз, и злобно сжимал кулаки. На его бледных щеках появлялся слабый румянец. Он нервно проводил сухой жилистой рукой по коротким темным волосам, ероша прическу, и через короткое время скрывался у себя. Вскоре он переселился в город. Но я и это предпочла не заметить.

Мой возлюбленный – Антон Сергеевич Фомин, офицер, двадцати семи лет от роду, обладал лихими каштановыми кудрями, и озорными карими глазами, в которых вспыхивал огонь, едва я появлялась.  Одним словом, молодой офицер полностью завладел моим сердцем, и являлся мне во снах.

Но однажды, холодным зимним утром все пошло не так. Этот день навсегда отпечатался в моей памяти. Меня разбудила моя горничная – Маша. И кинулась причитать, что маменька моя – Наталья Сергеевна, слегла. А Петра Николаевича нет дома. Что же делать?

Я тяжело поднялась, тихо злясь, что посмели потревожить мой сон. Я догадывалась, что маменька предприняла очередную фальсификацию, лишь батюшка наш вернулся побыстрее. Так случалось не раз, поэтому я не скрывала раздражения.

Но странное, не доброе предчувствие сжимало мою душу все утро. Ощущение беды, что вот-вот нагрянет, не давало покоя.

Я заглянула к маменьке, и поняла, на этот раз все серьезно. Наталья Сергеевна была бледна, ее темные волосы выделялись темным пятном на фоне белоснежных подушек, а глаза казались огромными и безумными.

– Аннушка, доченька, – слабо начала она, – ты должна… – она смолкла на секунду, – надо предостеречь твоего батюшку… езжай… езжай прямо сейчас в город…останови его… Маша! – обратилась Наталья к двери.

В ту же минуту в комнату маменьки вбежала моя помощница.

– Вели Макару запрягать, барышня едет в город, – властным, не естественным для умирающего человека, голосом, приказала Наталья.

– Но… маменька…

Наталья Сергеевна метнула на меня  строгий, серьезный взгляд. Я его заметила, хотя это заняло всего долю секунды, потом чернота ее глаз вновь смягчилась.

– Ступай, Аннушка. Поговори с папенькой. Скажи, что я  больна. Пусть приезжает. Поторопись, – и маменька прикрыла глаза, всем видом давая понять, что разговор закончен.

Я вышла за дверь и едва слышно топнула ногой, ведь мне совершенно некуда было девать обуявшую меня злость и раздражение от собственного бессилия. По малейшей прихоти маменьки я должна ехать этим морозным ранним утром в Город! Я взглянула за окно. Мелкий снег сыпал с темного неба, покрывая землю тонким слоем сырого снега. Меня передернуло от одной только мысли, что мне предстоит такая, отнюдь не уютная поездка.

– Барышня, извольте переодеться? – послышался голосок Маши.

Я молча последовала за ней. И уже через час моя карета мчалась сквозь сумрачное утро, навстречу промозглому ветру, и никакие меха не могли смягчить того озноба  и дискомфорта, что я испытывала. А если прибавить к этому мою уязвленную гордость, то, в общем, я чувствовала себя более чем отвратительно.

Но на этом мои злоключения не окончились.

К моему величайшему удивлению, папеньки в нашем городском доме не оказалось, не смотря на ранний час. Николай тоже отсутствовал и я, в расстроенных чувствах уже готова была вернуться, как вдруг, недалеко от Главной городской площади я увидела карету отца. А на козлах узнала Павла, батюшкиного возницу. Я выбралась из своего экипажа и направилась к слуге.

– Павлуша, а где же мой папенька? – стараясь быть вежливой, спросила я, кутаясь на промозглом ветру.

– Там, – отозвался возница, махнув в сторону площади.

Я проследила за его рукой и увидела огромную толпу людей, которая все возрастала на площади.

Резкий порыв ветра сорвал мой капюшон, растрепал наскоро собранные волосы.

Но во всей этой суматохе мне удалось разглядеть в толпе знакомое, родное лицо. Там стоял Николай. Я двинулась, было к нему, в надежде выяснить, что происходит здесь, и что здесь делают они оба.

Но к моему величайшему удивлению, Павлуша сорвался с кареты, и довольно грубо затащил меня в папенькин экипаж. Я боялась привлекать внимание, и спокойно села.

– Простите, барышня, – извинился Павел,  – но Петр Николаевич не велел…

Я небрежно отмахнулась, откинулась на мягкие подушки экипажа, и сама не заметила, как заснула. Мой сладкий сон нарушил устрашающий грохот. Я испуганно приникла к окну кареты. Вечерело. Толпа на площади заметно прибавилась, появились царские войска и пушки. И именно ее залп меня разбудил. И тут, к своему ужасу среди военных я узнала Антона. У него на руках, весь в крови… лежал папенька!

Я рванула ручку кареты, что та откроется. Но Павел запер ее снаружи. Я принялась тарабанить по стеклу, в надежде привлечь его внимание. Но никто не спешил мне на помощь. Я вновь взглянула на площадь, в надежде узнать судьбу Николая, как вдруг, к моему ужасу, карета рванулась с места с такой силой, что я невольно откинулась на подушки.

– Паша.. Павлуша! Выпусти меня!

Но, казалось, возницу подменили. Он несся стремглав, я приникла к окну, в надежде увидеть хоть что-то, хоть какой-нибудь намек на то, что Николай жив! Но, должно быть, не суждено было мне успокоиться. Потому что, вслед за каретой, чьей пленницей я оказалась, бежал Павлуша. Я в панике осознала, что возница кто-то чужой и неизвестный.

После часа бешеной скачки, карета резко остановилась. Я испуганно вжалась в сидение, но меня никто не спешил выпускать. Ночь сгустилась над городом, небо затянуло.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверца кареты неожиданно распахнулась. Я затаила дыхание. Темный силуэт замер, все еще сжимая ручку кареты своей рукой. Человек казался огромных размеров, и закрывал собой скудный свет, пробивающийся с улицы в экипаж.

– Выходите, барышня, – послышался мужской голос в темноте.

У меня засосало под ложечкой. Казалось, я приросла к месту. Но темная рука довольно властно, но не грубо вытянула меня на улицу. Я задрожала от холода и ужаса, сковавшего меня. Что же происходит? Как могло все так обернуться? Почему? Что меня ожидает? Здесь, в темноте, каких-то пригородных трущоб, с этим темным силуэтом?

– К…кто вы? – заикнувшись, все же вымолвила я.

Силуэт не ответил. А лишь молча сжал мою руку и буквально поволок куда-то.

– Что вы делаете? Куда вы тащите меня?!

Но мои вопли не произвели на силуэт ни малейшего впечатления. Он шел вперед, в узкий проулок, в конце которого светился проем распахнутой двери. Мои ноги беспомощно скользили по сырому снегу, а от бессилия и отчаяния, слезы наворачивались на глаза. Но я проглотила комок в горле и завизжала во всю силу своих легких. Силуэт даже ухом не повел. На помощь мне никто не пришел, только ставни на окнах захлопнулись по – плотнее.

Я потеряла всякую надежду на спасение, в смятении осознавая, что положение мое замечательное пока, по сравнению с батюшкой моим, Боткиным Петром Николаевичем.

Меж тем мой мучитель втолкнул меня в освещенную и теплую комнату, плотно захлопнув за собой дверь.

Обладая невероятной сдержанностью от природы, я все же была в гневе. Глаза мне застилала пелена, руки тряслись, и даже страх не мог остановить меня. Как дикая кошка, я накинулась на силуэт, чье лицо теперь было ясно освещено. Я успела расцарапать ему правую щеку и шею, прежде чем он оторвал мои руки от своего лица. И только сейчас я пораженно замерла, рассмотрев его мундир. Царский военный, взирал на меня своими холодными, голубыми глазами. Казалось, его кровоточащая щека совсем не доставляла ему неудобств. Он сложил тонкие губы в ледяной улыбке, и заложил руки за спину. Его длинные каштановые волосы были гладко зачесаны назад, и туго стянуты черным кожаным шнурком, а белоснежная рубашка под сюртуком обхватывала могучую шею. Вообще, я едва доставала ему до лица руками, стоя на цыпочках. Надо отметить, что я отнюдь не коротышка!

Невольно, я отступила от ледяного великана, едва сдерживаясь, что бы с жуткой истерикой не упасть к его ногам, и молить о пощаде. Но вместо этого я нашла в себе силы произнести:

– С кем имею честь быть представленной, сударь?

Великан вновь улыбнулся, и повернулся ко мне спиной. Я была уязвлена. Но капитан (как я уже догадалась по форме), отвернулся всего на секунду, взял какую-то бумагу со стола и вновь повернулся ко мне.

– Барышня, – начал он спокойным, не предвещающим бури, голосом, – к сожалению, вы, невольно стали частью интриги, которую заварил ваш отец. Никогда не думал, что встречусь с Анной Боткиной!

Я высокомерно хмыкнула, на что он лишь улыбнулся и пригласил меня присесть на грубо отесанную скамью. Вообще, должна заметить, что обстановка комнаты оказалась очень убогой, поэтому я не удостоила ее чести моего тщательного изучения. На предложенную скамью я не села. Мужчина снова улыбнулся, и облокотился о стену, скрестив руки на груди. Он явно ожидал ответа. Я упрямо молчала.

– Дело в том, – вновь вступил он в разговор, догадываясь, должно быть, что я не отвечаю намеренно, – что вы оказались у меня не  случайно. Вы не хотите узнать причину?

– Я хочу уйти, – я хочу уйти, ледяным тоном ответила я, почти подражая его тону.

Капитан хмыкнул. Он откровенно насмехался над моим безвыходным положением.

– Ваш отец, Анна Петровна, участвовал сегодня в восстании.

Я картинно молчала.

– Его участь предопределена. Но мне нужны остальные. Наверняка к вам в дом приходили сообщники вашего батюшки. Вы видели кого-нибудь из них?

Я высокомерно вскинула бровь.

– И это все, что вам нужно? Чтобы узнать все это, достаточно было проследить за нашим домом! К чему все это, капитан?

Мужчина передернул плечами, совсем как Николай, и усмехнулся.

– Отвечайте, пожалуйста, Анна, не заставляйте меня ждать, – почти взмолился он.

Я помолчала секунду, испытывая его терпение. Заметив, что он хочет что-то сказать, я раскрыла рот, в надежде опередить его. Но не успела. Впрочем, это оказалось мне на руку.

– На вашем месте, Анна Петровна, я бы не упрямился. Царь нынче не в настроении, может и казнить всю вашу семью.

– А я, – вступила я тем же высокомерным, совершенно не похожим на меня тоном, – не стала бы перебивать свидетеля своими глупыми и пустыми угрозами, капитан.

Мужчина усмехнулся опять. Я снова начала нервничать, пелена медленно покрывала глаза. Еще одно слово, и он лишится глаз, решила я. Но мужчина молчал. Тогда я произнесла:

– Нет, я никого и никогда не видела и не запоминала.

Капитан то ли разочарованно, то ли с облегчением вздохнул, пытаясь просверлить меня взглядом. Но не тут то было! Бесстрастное выражение лица – одно из наук в каждом институте благородных девиц!

– Я вам не верю, – наконец, сказал он.

Я буквально ощутила, как гневный румянец выступил у меня на щеках.

– И что это должно означать? Вообще, по какому праву вы чините мне допрос??!

Неожиданно тень в темном углу зашевелилась. Я испуганно отшатнулась. Все это время в комнате был третий человек!

Он вышел в свет. Я рассмотрела его и не узнала. Вряд ли я видела его прежде. Человек был невысокого роста, полный, приземистый, с короткой, курчавой каштановой бородой.

– Ее необходимо спрятать, – сказал человек, так словно меня здесь не было.

– Ты думаешь? – отозвался капитан, продолжая сверлить меня, ясным, как зимнее небо, взглядом.

– Угу, – буркнул в ответ второй.

В ту же секунду капитан подхватил меня под локоть, и весьма галантно подтолкнул в предварительно распахнутую, темную пасть подвала. Меня окутала темнота.

2

Не знаю, как долго я просидела  там, но мне казалось, что целую вечность. Подвал казался сухим, и пахло там свежей хвоей, возможно, там хранили что-то такое…

Когда дверь в мою темницу распахнулась, у меня на языке вертелось пара язвительных высказываний. Но сказать я ничего не успела. Капитан со своим карикатурным дружком выкинули меня на улицу, словно приблудившегося котенка.

Небо медленно светлело. Неминуемо приближался рассвет. Я осмотрелась. Не далеко, у тротуара стояла моя карета, та самая, в которой меня увезли с главной площади. Я побрела к ней. В общем-то, ни на что особо не надеясь. Моя одежда была в ужасном состоянии, меха совсем не грели. И страх поселился в моей душе. Куда мне деваться? Как я могу маменьке показаться с такими новостями?

Меж тем, я подошла к карете, и открыла дверцу. Внутри спал Павлуша, крепко обнимая плетеную корзину.

– Паша, – позвала я, касаясь плеча возницы.

Мужчина встрепенулся и тут же проснулся. Паша был достаточно крупным, и на удивление проворным.

– Барышня! – воскликнул он почти радостно.

Я невольно улыбнулась его реакции.

– Поедем домой, Павлуша, – произнесла я, усаживаясь в экипаж.

– Анна Петровна, там, в корзине кое-какая еда… – буркнул он, и уселся на козлы.

Карета тронулась. К еде не притронулась, есть мне не хотелось.

Что все это значит? Кто все эти люди? Почему они продержали меня у себя и отпустили? Что стало с папенькой и Николаем? Почему они были на площади? Спас ли их Антон?

Все эти мысли кружились в моей голове, не давая покоя, пока я не задремала.

Павлуша, неожиданно резко осадил коней. Я ударилась головой спросонья о дверку экипажа, когда услышала голоса.

Я выглянула в окно. До дома оставалась не менее пары верст. Уже были видны белые очертания колон на склоне. Но нашу карету окружили люди в царской форме. Цвет их обмундирования указывал на принадлежность не известную мне прежде. Люди в такой форме расстреляли восстание не площади!

Один из гостей, офицер, подошел к карете и распахнул дверцу.

– Анна Петровна Боткина? – спросил он.

Я быстро кивнула, с опаской на него взглянув. Я не представляла, чего от него ожидать.

– Вам придется последовать с нами, сударыня, – только и сказал он, подавая мне руку.

– А в чем дело, офицер? – я проигнорировала его галантный жест.

– Моя фамилия Кропоткин, Анна Петровна. Необходимо, что бы вы проследовали с нами.

Я не могла, открыто противиться войскам царя, поэтому все же покинула свой экипаж. Единственное, о чем я мечтала, это быстрее добраться до дома. Но судьба распоряжалась иначе.

Меня усадили на лошадь, и обратно, в Город, я возвращалась уже верхом. Место, к которому меня подвезли, заставило меня испуганно оглянуться на Кропоткина. Это была контора дознавателей, с прилегающими к ней камерами для преступников. Одним словом – тюрьма.

Офицер не заметил моего взгляда, или сделал вид? Он помог мне спустится с лошади, и повел к зданию. Потом через какой-то коридор, вниз по лестнице, и снова коридор…

Через два поворота я окончательно перестала ориентироваться. Казалось, Кропоткин этого и ждал. Неожиданно он остановился, и отпер дверь.

– Сюда, Анна Петровна, – сказал он, и втолкнул меня в темное, сырое помещение.

– Но… – когда я оглянулась, дверь за мной тщательно  запиралась. Сквозь зарешеченное оконце я увидела сосредоточенное лицо Кропоткина.

Меня посадили в камеру, как какую-то преступницу!

– Что происходит?! Почему вы запираете меня?! – приникнув к двери, спросила я.

– Завтра за вами придут. Отдыхайте.

Он развернулся и ушел.

Тишина и сумрак обступили меня. Мне стало страшно. Сырой, затхлый воздух помещения пробирал до костей. Я поежилась и обхватила себя руками. Слезы покатились по лицу. Я всхлипнула, и услышала, как где-то в углу пискнула мышка. Так же тихо и жалобно, как я.

Не буду описывать эту ночь. Ведь эта оказалась самая жуткая ночь в моей прежней жизни. Как оказалось, помимо мышей, там были еще и пауки, камера продувалась всеми ветрами, а стены источали сырость. Ужас, сковавший меня, заставил забиться в дальний угол камеры, как какую-то нищенку, и просидеть там безмолвно, и без движения почти до рассвета. Только моя муфта и накидка спасали меня от воспаления легких или обморожения.

Когда первые лучи солнечного морозного утра проникли в мою камеру, входная дверь распахнулась, и вошел Кропоткин.

Я тяжело поднялась на затекшие ноги, не позволяя офицеру помогать мне.

– Александр Сергеевич желает принять вас, – произнес Кропоткин, широким жестом приглашая меня в темный узкий коридор.

Я сдержанно кивнула, и направилась за Кропоткиным. Хотя все мое негодование было готов обрушиться на голову того самого Александра Сергеевича.

Кропоткин вывел меня в наиболее освещенную часть этого проклятого здания, и моему ужасу не было предела, когда я увидела, что весь подол моего платья пропитан грязью и водой. Мех на муфте и накидке скатался, и потерял всю свою прелесть. Если мне придется вернуться в камеру, я наверняка, замерзну там…

Наконец, передо мной  распахнули входную дверь. И я оказалась в светлом, и главное, теплом помещении. В центре стоял стол, за ним сидел человек. Его грузная фигура, с тяжелым вздохом поднялась со стула, и тот облегченно скрипнул. Мундир, едва сдерживаемый золотыми пуговицами, казалось, вот-вот треснет. Мужчина, если этого толстяка так можно было назвать, изъял из жировых складок своего необъятного тела носовой платок, и обтер свой взмокший лоб. Его редкие  темные волосы, едва прикрывали лысину. А толстое, с тройным подбородком лицо, приобрело лиловый оттенок.

– Наконец-то, – начал он, указывая мне на стул, – вы Анна Петровна, решили наградить меня своим обществом!

Я села на стул и тут же пожалела об этом, пропустив мимо ушей его  колкую реплику. Нестерпимый, жуткий запах пота заставил меня молчать. И каждый раз, когда Александр Сергеевич  делал движение, новая волна зловония  накатывала на меня. Помимо всего прочего, в комнате оказалось невыносимо душно.

Инстинктивно, я прикрыло лицо рукой, но это не помогло. Господи, помоги мне! Я вспомнила о причине моего пребывания здесь, и уже ничто не смогло остановить меня. Резко, насколько это возможно, я поднялась со стула. Александр Сергеевич и Кропоткин удивленно на меня уставились.

– Для начала, – сказала я, про себя отмечая, что стоя запах, почти терпим, – мне  очень хотелось бы знать, уважаемый Александр Сергеевич, по какому праву вы держите меня в тюрьме, как какую-то преступницу?! Разве я совершила преступление?

– Сядьте, барышня, – небрежно кинул толстяк, – и дождитесь вопроса. Только я здесь задаю вопросы.

В его голосе послышалась угроза, которую, как он думал, я не могла проигнорировать.

Стул снова жалобно скрипнул, когда Александр Сергеевич сел.

– Вы ответите за такое отношение ко мне, – холодно отозвалась я, всем видом своим, оказывая пренебрежение.

Толстяк усмехнулся.

– Если что, моя фамилия Белов, – не скрывая насмешки, произнес он.

– Не думаю, что таким непосильным трудом было бы узнать фамилию человека, подобного вам, –  ответила я, сдерживая себя невероятным усилием, и высокомерно улыбнувшись, села.

Лицо Белова приобрело еще более не естественный оттенок.

– Что вы хотите сказать этим, барышня?

– Кажется, только вы здесь имеете право голоса? Вот и спрашивайте.

На этот раз его лицо побелело.

– Право, не встречал таких дерзких молодых особ прежде, – натянуто усмехнулся он, и разложил перед собой бумаги, – Итак, Анна Петровна Боткина, – начал он, – задержали мы вас  по одной простой причине, нам очень хотелось бы знать, где ваш батюшка, Петр Николаевич?

Я уже поняла, что папенька ввязался в какое-то очень не хорошее дело. И в последние дни  именно моя фамилия становится причиной всех моих бед.

– Я не знаю. Я не видела его давно, – спокойно ответила я.

Я искренне верила, что если я скажу все, что знаю (а я, в принципе, не знала ничего такого, что могло бы сказаться на моем папеньке и Николае, честно признаться, я не знала ничего), возможно, они отпустят меня, как те двое?

– А когда вы видели его в последний раз?

– Несколько дней назад.

– Точнее, Анна Петровна.

– Шестнадцатого декабря сего года.

– И где же?

– На главной городской площади.

Белов довольно прищелкнул пальцами, Кропоткин заулыбался.

– Могу я узнать, что происходит?

– А что было потом? Где вы были все это время?

– Я не знаю… какие-то двое держали меня в своем подвале, и все спрашивали, спрашивали…

– Что спрашивали?

– То же, что и вы.

– Искали Боткина?

Я промолчала.

– Обратно ее, Вань, – обратился Белов к Кропоткину, – Пусть знает свое место! Покушаться на власть императора! Это немыслимо!

Эти его слова напугали меня. Я вдруг все поняла. Папенька всегда был добр к нашим слугам. Он говорил, что единая власть монарха – это пережиток. Он утверждал, что знал, как должна развиваться Россия. И эти его таинственные друзья! И сборище на площади, и пушки, из которых стреляли по людям, и войска!

Отец всегда подспудно намекал на то, что он борец за справедливость, а я не слушала, не видела, не знала…не хотела знать.

Я похолодела, при виде двери моей камеры. Я знала, еще одной ночи я в ней не переживу.

Я с силой оттолкнула от себя Кропоткина и кинулась бежать по петляющим коридорам. Но мой побег был обречен. Не зная карты этого помещения, я очень быстро заблудилась и угодила в комнату, полную людей в форме. Они выпивали, (это в такую-то рань!) громко смеялись, приговаривались о чем-то. Когда я ворвалась в комнату, резко воцарилась тишина. Все удивленно меня разглядывали, так неделикатно нарушившую их веселье. И среди десятков пар глаз, я узнала одну. Ледяную пару, небесно-голубых глаз. Улыбка голубоглазого капитана сползла с лица, и ей на смену, казалось, пришел испуг. Впрочем, он быстро собой овладел, и двинулся мне на встречу.

– Кажется, барышня  решила разбавить нашу компанию?! – громко сказал, приближаясь.

Я попятилась, совершенно не готовая к встречи с ним. Что я могла ожидать от него?

Не привлекая внимания своих собутыльников, капитан оттеснил меня обратно во мрак коридора.

– Какого черта вы делаете здесь, Анна? – спросил он.

Я недоуменно уставилась на капитана. Царапина на его щеке еще не зажила, а волосы не были такими уж длинными, доходили едва до скул.

– Я здесь исключительно по вашей вине! Вы, мерзавец! – прошипела я в тишине.

– Тихо, тихо, – усмехнулся капитан, и мне захотелось снова расцарапать его лицо, чтобы эта наглая улыбка сбежала с губ, – Вас держат здесь? Задержали?

– Да, черт возьми! А что, по-вашему, я могу бегать по коридорам тюрьмы ради развлечения?! – с этими словами, я собралась, было бежать, но капитан обхватил меня за руку.

– Эй, Кропоткин! Ты кое-кого потерял! – крикнул он.

Вот тогда-то мой гнев достиг своего апогея. Я развернулась, и с силой ударила мужчину по лицу.

– Отпусти меня, ты подлец! Отпусти немедленно! Сын собаки! Подлый проходимец! Ты позоришь мундир!

– Угомонись, ласточка, – почти нежно произнес он, и с легкостью пресек все мои попытки вырваться.

Из моих уст сыпались неимоверные ругательства, которые я слышала разве что от Павлуши, и то, только тогда, когда думал, что один. Моя воинственность переросла в истерику, и когда силы иссякли, я обмякла и заплакала.

Кропоткин подошел ко мне.

– Я хочу домой… – по – детски сообщила я, и лишилась чувств.

3

Я не знаю, когда и как я оказалась опять в своей камере. Но пришла в себя я глубокой ночью, на соломенном топчане в углу. Я продрогла. Когда попыталась сесть, слабые руки едва не подвели меня. Сесть мне все-таки удалось. Я подтянула колени к своему измученному телу, и задумалась. Как там маменька моя? Хорошо ли себя чувствует? Наверняка, страшная весть из города достигла ее ушей. Вернулся ли Николай? Выжил папенька? Где Антон? Что с ним? Может быть…

Мои мысли прервали странные шумы из коридора у двери моей камеры. Я осторожно поднялась и едва слышно подошла к двери, в надежде разглядеть через зарешеченное окошко своего позднего визитера. Но, в той беспросветной мгле, рассмотреть мне, конечно же, ничего не удалось. Поняла я только одно, что через мгновение ночной гость окажется в моей камере.

Замок щелкнул. Дверь распахнулась.

Я хотела, было отступить, но визитер схватил меня прежде, крепко зажал мне рот. Я не успела даже пискнуть.

– Спокойно, Аня, это я.

Для меня послужило не очень веским аргументом успокоение, в виде: «Это я». Но все же,  я узнала капитана.

Он убрал руку с моего лица.

– Зачем вы пришли? – спросила я.

– Не могу смотреть, когда дамы плачут. Как истинный джентльмен, пришел на помощь.

– Вы уже спасли меня раз.  Теперь я не знаю, что стало с моим отцом и братом. Теперь вы хотите сделать меня преступницей?

– Вы хотите бежать, или нет? – строго спросил он.

Хорошо, что было темно. Он, наверняка, ехидно улыбался. Знал, что отказаться я не смогу. Если бы было светло, гордость не позволила бы мне принять такое заманчивое предложение, из-за его ехидной улыбочки.

– Что я должна сделать? – благоразумие взяло верх.

– Во всем слушаться меня. Справитесь?

Он опять ехидно усмехнулся. Я почувствовала, и одарила его силуэт ледяным взглядом. Жаль, что так темно!

– Идемте, – тихо произнес он, –  я выведу вас. Там, где я вас оставлю, стоит экипаж. Возницу зовут Иван. Он доставит вас, куда прикажете. Вам все понятно?

– Должно быть, вы считаете меня совсем пустоголовой девицей, – пробормотала я.

Капитан хмуро вел меня по лабиринтам коридоров. Тюрьма спала. Нигде не было ни одного охранника. Я искренне удивлялась. Должно быть, сказалась  дневная выпивка.

Неожиданно мой провожатый остановился.

– В следующем крыле, которое нам предстоит миновать, очень много охраны. Делайте только то, что я вам буду говорить. Ясно?

Зачем я доверилась ему? А точнее, почему?

– Надеюсь, оно того стоит, – пробормотала я.

– Разумеется, я делаю все это не бесплатно, – сообщил капитан, решивший, что я обращаюсь к нему.

– И что вы желаете получить? – спохватилась я.

Капитан медленно повернулся, окинув меня насмешливым взглядом.

– Вы хотите выяснить это прямо сейчас?

– Конечно. Может мне вообще стоит вернуться? Я не знаю, что ждет меня в конце этого пути, что происходит дома. Последняя моя одежда пришла в негодность. У меня ничего нет. Так что же вы желаете получить? Предупреждаю, – спохватилась я, осознав, что намеками подвела его к простому для него, и невероятно опасному для меня, решению, – оплату вы можете получить от меня лишь финансовую, и никакую другую…

– Не беспокойтесь, барышня. Я без оплаты не останусь. Может, все же решим этот вопрос позже, хорошо?

Я передернула плечами. Не нравилось мне все это. А капитан, меж тем, уже двинулся дальше. Я остановила его, схватив за рукав.

– Капитан, – начала я.

– Зовите меня Кирилл.

– Я не могу вам ничего предложить, а делать в долги не в моих правилах…

– Оставим это до лучших времен, прошу вас. Я решу это позже. С вашим батюшкой.

Сердце мое сжалось. А что, если я больше никогда не увижу папеньку? Что если его убили там, на площади, вместе с Николаем и Антоном? Что если…

– Обнимите меня, Анна Петровна, изобразим представление, – прервал мои мысли капитан.

– Зачем? – испугалась я.

– Мы, кажется, все решили, разве нет? Вы слушаетесь меня и выходите из тюрьмы, ясно?

Я небрежно приобняла капитана за талию. И почувствовала крепкую спину под тканью мундира. Он усмехнулся, и взглянул на меня.

– Нет, – сморщился он, – на падшую женщину вы не похожи…

Я испуганно следила за его резкими движениями. Он откинул в сторону мою накидку, и муфту, расстегнул пуговицы на вороте платья, обнажив слегка грудь, растрепал волосы.

– Ну, с богом? – рассмеялся он, и извлек из-за пазухи фляжку.

– Дайте мне, – прошептала я.

Кирилл молча протянул мне плетеный сосуд. Я приложилась к горлышку, и сделала большой глоток. Так, я впервые познакомилась с водкой. Напиток огнем растекся по моему телу, обжигая рот и пищевод. Жар ударил в лицо, страх куда-то исчез.

– Смейтесь, – шепнул на ухо Кирилл.

Я засмеялась, крепко сжимая в руке фляжку.

Мы вышли в свет комнаты. Солдаты, капитаны и офицеры, все наравне, пировали. Водка лилась рекой. Так что мы довольно легко миновали первую комнату, не привлекая внимания. То же повторилось и в  остальных помещениях. Все смотрели на пьяного капитана и гулящую девку, как на нечто обыденное, и привычное.

Наконец, капитан распахнул передо мной дверь, и холодный морозный ветер обжег мое лицо и полуобнаженную грудь. Хмель как рукой сняло. Я содрогнулась, и сунула фляжку обратно капитану.

– Бегите, – произнес он.

Я осмотрелась, и заметила в ночном сумраке очертания кареты.

– Спасибо вам, капитан, – прошептала я, ежась на холодном ветру.

Он расстегнул мундир и накинул мне его на плечи, сам остался в одной белой рубашке. Тут же тепло его тела согрело меня.

– Спасибо, – повторила я, и бросилась бежать к карете.

– Я найду вас, Анна, – услышала я в след.

– Зачем? – обернулась я.

Но капитан уже скрылся за дверью.

Не долго думая, я забралась в карету и тихо произнесла вознице:

– Отвезите меня домой…

Я сказала не подумав. Откуда не знакомый мне человек, по имени Иван может знать, где я живу?

Но возница тронул лошадей, и экипаж помчался прочь из города.

На рассвете мы миновали редкий лес, и показались очертания  дома. Мои самые страшные опасения оказались верны.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, экипаж остановился на подъездной аллее. Я выбралась из кареты, не в силах поверить увиденному.  Второго этажа нашей белокаменной усадьбы не было вообще. От первого осталось лишь черное, опаленное огнем пепелище. На месте сада – выжженное поле. Вся аллея усыпана поломанной и обугленной мебелью, каким-то тряпьем и прочим хламом.

Я оглянулась на возницу. Тот уже покидал границы нашего имения. Топот лошадей постепенно отдалялся, пока окончательно не затих в дали.

Я вновь взглянула на останки своего дома, и жуткая, ни с чем не сравнимая боль внутри пронзила меня.

Послышались чьи-то шаги. Я оглянулась. Ко мне шла моя горничная – Маша. Ее побитое лицо было перемазано сажей, платье изодрано.

Из моей груди вырвался всхлип, слезы хлынули по щекам.

– Маша! – вырвалось у меня, и я из последних сил кинулась девушке на шею.

Мария ответила на мое бурное приветствие крепким пожатием в своих объятиях.

– Машенька, где мама? С ней все в порядке?

Девушка отвела взор.

– Маша! Отвечай!

Горничная испуганно отшатнулась от меня, и я поняла, по выражению ее лица, по не желанию говорить, что что-то ужасное случилось с моей горячо любимой маменькой.

– Мама! – позвала я.

– Анна Петровна! – крикнул Маша, – Аня!

Я не слышала ее, метаясь по пепелищу своего когда-то прекрасного дома.

Крепкие руки неожиданно поймали меня и встряхнули. Это был Павлуша. Я взглянула в его глаза, и прочитала в них такое глубокое чувство вины, что мне стало еще хуже.

– Паша, – всхлипнула я, – где мама?

Наш возница, крепко, будто ободряюще сжал мои плечи, и тяжело вздохнув, повел куда-то. Когда мы обошли пепелище моего дома, я поняла. Домик конюхов уцелел.

Я ускорила шаг, и почти бегом ворвалась в постройку.

На узкой койке, в углу, со смертельным спокойствием на лице, лежала мама. Ее черные волосы были тщательно заплетены в тугую косу, она была одета  в черное, непримечательное платье, но единственное, по всей видимости, из уцелевших. Я коснулась маминой руки. Она была холодной.

В ту секунду такая усталость и отчаяние навалилось на меня!

Мои ноги подкосились. Я упала на колени, рядом со смертным ложе маменьки. Глаза больше не источали слез, сухой ком перехватил горло. И такое жуткое безразличие ко всему охватило меня, что  стало невероятно хорошо…

– Когда это случилось? – чужим голосом спросила я.

– Еще когда вы уезжали, Наталье Сергеевне не здоровилось. Она жаловалась, что грудь будто сжимает. А потом, когда вашу карету задержали, а вас в тюрьму посадили, у нее приступ случился. Она во всем себя винила. Потом приехал князь Белов и сказал, что якобы вашего батюшку казнили вчера, а братца то в ссылку отправили. Как только князь уехал, Наталья Сергеевна легла отдохнуть здесь вот. Утром я ей завтрак принесла, а она уже холодная была. Вот так, барышня. Как она рыдала-то, когда солдаты усадьбу жгли! Я пыталась их прогнать, да ударил меня один так, что я уж и не помню ничего после…

Я слушала ее, и не понимала. Отца казнили? Колю в ссылку? Мама умерла,… и дома нет. Я одна…совсем одна.

Я положила голову на мамину грудь, как когда-то делала в детстве. Но не мерное дыхание, ни стук ее сердца не могли больше успокоить меня. Я осталась совсем одна в таком огромном мире…

Маша нежно погладила мои волосы. Я не плакала. Меня сковал холод.

– Если желаете, барышня, – вторгся в нашу скорбную тишину громкий бас Павлуши, – можно маменьку вашу прямо сейчас схоронить. Я могилку то выкопал…

Я взглянула на уставшего Павлушу, и поднялась на ноги.

– Да, так будет лучше… – отозвалась, стараясь преодолеть озноб.

Маша взглянула на меня, быстро отыскала Павлушин тулуп, и накинула его мне на плечи, поверх мундира капитана.

Мы втроем переложили маму в сколоченный Павлом гроб, и вынесли на улицу. Там, и правда уже была готова могила. Мое сердце, казалось, замерло, когда я увидела ее.

– Стойте, а священник? Мама не простит мне, если я предам ее земле без молитв…

Паша оглянулся на деревенскую церковь, что стояла всего в версте от дома, на окраине деревни. Мы с Машей проследили за его взглядом, и поразились. Из деревни шли люди. Кто на телегах, кто пешком. Среди них был и отец Онисий. Уважаемый батюшка, настоятель деревенской церкви. Хорошо, что деревня уцелела, и людей не тронули…

Жители деревни собрались почтить память моей матушки, и предать ее земле. Некоторые подбадривали меня, другие приносили еду и теплую одежду. Весть о моем возвращении достигла всех.

В тот мрачный день снега не было, выглянуло солнце. И нас окружала только грязь. И от этой теплой и солнечной погоды мне было только хуже.

Между тем, отец Онисий прочитал молитвы над телом моей мамы, и деревенские мужчины осторожно заколотили гроб, и опустили его в могилу. Я простояла до конца, не смотря на то, что ноги подкашивались, и меня бросало то в жар, то в холод. Вот уже все разошлись, скорбно поглядывая в мое бледное лицо.

Потом ушли и Маша с Пашей, позволяя мне побыть с мамой наедине. Я не знаю, как долго я простояла над могилой, но когда я оторвала взгляд от холма сырой земли, небо затянуло и дул резкий, порывистый ветер.

Я развернулась на ватных, затекших ногах и направилась к домику возницы. С каждым шагом я чувствовала, что силы покидают меня. Мир помутнел перед глазами, ветер швырнул в лицо мелкий мокрый снег. И, казалось, от этого порыва, я упала на землю. Больше я ничего не чувствовала, не понимала и не видела. Пришла горячка, а вместе с ней и бред.

4

Я пришла в себя в теплом домике возницы. Маша и Павлуша занесли меня. Как только я раскрыла глаза, надо мной появилась моя верная помощница.

Маша была моей сверстницей, ей минул двадцать один год, и ее огромные карие глаза, должно быть, свели не одного мужчину с ума, но не это было ее главным достоинством. Среди всех барышень мира, благовоспитанных дам, я не смогла бы  найти более верную подругу, готовую всегда поддержать меня. Но даже безвозмездная забота не помогла вернуть меня прежнюю. Как известно, человек рождается сам, и умирает сам. И никто не может мне помочь.

Я взглянула на Машу и улыбнулась.

– Мне не здоровится… – прохрипела я, неожиданно тихо.

– У вас был жар, барышня. Аж неделю не спадал! Я уж решила, что вы не выкарабкаетесь. Но вы молодец, справились.

– Лучше бы я умерла, – ответила я и снова прикрыла глаза.

Маша сменилась в лице.

– Что вы, что вы барышня! Ходят слухи, что батюшка ваш жив. Что, якобы никакого Боткина не казнили, а отправили его в ссылку, вместе с вашим братцем, Николаем Петровичем!

Я взглянула на Машу.

Мысль, о том, что, возможно, они живы, вернула меня к жизни.

– А Антон? Про него ничего не слышно?

– Нет, к сожалению, Анна Петровна. Но я могу Павлушу в город послать, разузнать…

– Будь добра, Машенька, пошли, как время будет.

– Кончено, барышня, конечно.

Я облегченно вздохнула.

– А тут, – начала Маша вновь, – к нам наведывается уже третий раз некий царский капитан Ессенский.

Я испуганно взглянула на девушку.

– Меня спрашивает?

– Угу.

– Наверняка он от Белова…

– Не знаю, барышня. Но он так настойчив! Знаю точно, его не было, когда усадьбу разоряли… – Мария задумчиво взглянула в окно, и тут же спохватилась, – ну, ладно, пойду. А то я Пашку одного там бросила…

И Маша поспешно покинула комнату.

Я закрыла глаза, и впервые со дня восстания, просто заснула, нормальным, здоровым сном.

Прошло три дня. Я уже свободно ходила и даже занималась некоторыми делами по дому. Маша запрещала мне, но когда ее не было, я то и дело, мыла полы, или скребла плошки. Хотя те и были чистыми. Аккуратности у Маши не занимать…

У меня из головы ни как не выходил этот самый Ессенский. Кто такой? Может он быть от Белова? Нет, толстяк пригнал бы целую армию за мной. Этот кто-то другой? Может это тот капитан, что спас меня?

Я задумчиво скребла дощатый пол  сырой тряпкой. Маша ушла в деревню, купить еды, а Паша уехал в город разузнать про Антона. И я, наслаждалась уединением и возможностью все хорошенько обдумать. Не придумала, чем руки занять, решила протереть полы.

Тяжела серая тряпка, с хлюпающим звуком упала на доски. Я стала на колени, подкатила рукава, заправила за пояс подол юбки и принялась елозить ледяной мокрой тряпкой по полу. От этих, полусгнивших досок исходил такой жуткий запах!  Но думала я не об этом.

Мои не веселые мысли не давали покоя, я отложила тряпку и села.

В этот момент дверь в домик с жалобным скрипом открылась. Я оглянулась, сырые волосы облепили шею и лицо.

На пороге стоял капитан. Голубоглазый великан улыбнулся, вскинув бровь. В этой улыбке не было не ехидства, ни холодности, а неожиданная теплота.

Осознав, в каком я сейчас виде, я быстро поднялась, оправила юбку. Впрочем, мои обнаженные ноги не ускользнули от его внимательных глаз. Огромные мокрые пятна по мятому подолу и заледеневшие руки. Я ощутила себя настоящей замарашкой!

– Добрый день, Анна Петровна, – произнес капитан.

Я кивнула, не в силах издать ни звука. Это было настоящим унижением… мне хотелось сбежать, скрыться от этого пронзительного взгляда.

К счастью, моя выдержка и высокомерие вернули мне дар речи. Я взяла себя в руки.

– Так вы и есть тот самый Ессенский?

– Да, сударыня, Кирилл Александрович Ессенский, – с этими словами он снял шляпу, и отвесил мне галантный поклон.

– Наконец-то я узнала ваша имя, сударь. Это большая честь для меня.

– Не надо, Анна. Я пришел с миром.

Я смутилась. Не стоило нападать на него так сразу. В конце концов, нужно быть бесконечно ему благодарной, он вытащил меня из тюрьмы!

– Спасибо вам, Кирилл Александрович, за то, что вы помогли мне тогда, – произнесла я, – хотя я не знаю, зачем вы сделали это?.. – сменив тональность, заговорила во мне подозрительность.

– Могу я, наконец, войти? – ответил он.

Я опять выругала себя, и предложила гостю стул.

– Вы чрезвычайно любезны, барышня, – усмехнулся он, усаживаясь.

– В прилично обществе о своих визитах сообщают заранее… – сказала я, присаживаясь напротив.

Он хмыкнул. Что ж, он прав. Я больше к тому обществу не отношусь.

– Ваша строгая смотрительница в очень грубой форме запретила мне являться. Слышал, вы похоронили матушку. Мне очень жаль.

Я взглянула на капитана, ком сковал горло. Но слезам навернуться я не позволила.

Кирилл встретил мой взгляд и как-то ободряюще кивнул.

– Зачем вы приехали?

Мне натерпелось, чтобы он ушел. С ним рядом я чувствовала себя еще более слабой и беззащитной.

– Ну, в первую очередь, я бы хотел вернуть свой мундир.

Я вспыхнула, и проворно подала капитану его вещь.

Тот удивленно вскинул брови.

– Вообще-то я пошутил.

Я молча положила сюртук перед ним.

– Вы значит такая, да? Принципиальная?

Я посмотрела на Ессенского долгим серьезным взглядом.

– Что вам нужно, капитан? Как видите, я занята.

– Не очень-то любезно, Анна Петровна. Вам так не кажется? В любом случае ваша принципиальность мне на руку. Я пришел поговорить о возврате долга. Услуга за услугу, так сказать.

Мой взгляд красноречиво холодел. Но я молча слушала его излияния.

– Вы, я вижу, сегодня настроены более спокойно, чем обычно. Что ж, это к лучшему…

Дверь в домик вновь распахнулась, и вбежала Маша. Она тяжело дышала, явно сделала приличную пробежку.

– Что вы делаете здесь, капитан?! – воскликнула она, испепеляя Кирилла взглядом, – я же сказала вам, что барышня только переболели, и не принимают гостей!

Капитан смущенно поднялся.

– Как вы смели нарушить уединение барышни?! Они перенесли жуткую трагедию!  А вы явились со своими обвинениями! Убирайтесь! Немедля!

Капитан усмехнулся и оглянулся на меня. Я молчала. Я не знала, что сказать.

На Машин крик явился Паша. Прямиком с лошади, он прибежал в домик. В этот момент со стороны деревни послышался топот нескольких десятков ног. Я оглянулась в окно, и увидела разъяренную толпу крестьян, что спешила к домику.

– Кирилл, прошу вас, идите, – поспешно прошептала я, оттесняя его к двери, – вы знаете, где я, приезжайте в другой раз, иначе толпаразорвет вас на куски…

– Я не боюсь, – сообщил он.

Крик Маши, и бас Павлуши заглушили его дальнейшую речь.

– Н будьте глупцом, капитан, и выслушайте меня хоть раз!

Капитан кинул быстрый взгляд в оконце, кивнул, и, водрузив на голову шляпу, вышел на улицу. Я не стала провожать его, но слышала, как он пришпорил своего коня и тот рванулся с места.

После этой неожиданной атаки не капитана, я по-другому смотрела на крестьян, да и на Машу с Павлушей. Они полностью взяли на себя заботу обо мне. И это мне казалось очень странным. Они по собственному желанию помогали мне.

Однажды вечером, когда Маша уже испекла хлеб и накрывала на стол, я попыталась, было, ей помочь. Но она, довольно однозначно обратила все мои попытки в пыль.

– Маша! – удивилась я, – Почему  ты все еще прислуживаешь мне? Я ведь не настаиваю на этом. Ты свободна, как ветер.

Девушка кинула на меня обиженный взгляд.

– Слышь, Пашка, чего барышня то говорит?

Сонный мужчина протер глаза.

– Нет…

– Она отпускает нас! – при этих словах Маша рассмеялась, – Вы не можете отпустить нас, Анна Петровна. Теперь мы ваша семья, пока ваш папенька с братцем не найдутся.

Я взглянула на Машу, и удивилась ее уверенности, что мои родственники сами собой возникнут из неоткуда. Я должна найти их сама!

– А ведь ты права, Машенька, – сказала я.

– Что это вы задумали, барышня? Не нравится мне этот ваш взгляд…

Но я уже Машу не слышала. Надо узнать, куда именно сослал их царь. Я найду их, найду.

На следующее утро, когда Маша с Пашей готовились к завтраку, я ускользнула из дома. В надежде постирать кое-что из одежды в лесном озере. Стояла теплая, ясная погода. Кое-где виднелись проталины.

Я стыдилась просить Машу стирать мои вещи. Ее руки и так были в жутком состоянии, из-за того, что она то и дело что-то мыла, стирала на морозе. И еще так часто у нее болела спина. Я видела, как она морщится от боли. Но Маша ни разу не пожаловалась.

Я тщательно обмоталась пуховым платком на крестьянский манер, покрыла волосы, а концы платка, скрестив на груди, завязала на спине. Теплая, шерстяная юбка от холода не спасает, зато валенки свою службу держат. Я побрела в сторону пролеска, прижимая к себе узелок с пожитками. Периодически оглядывалась, не преследует ли меня Мария.

Когда меня скрыл собой лесок, я позволила себе расслабиться, и предаться грустным мыслям. Горькая обида овладела мной. Ведь уже месяц как от Антона нет ни весточки. И мне вдруг показалось, что мой возлюбленный позарился на мое наследство, а не на меня. Мне, конечно, было обидно, но большого значения этому я не предавала. В конце концов, Антон – последний человек, которого я бы хотела видеть сейчас. По всей видимости, он был посвящен в планы папеньки и не сказал мне ни слова.

Спустя  некоторое время, я достигла озера, и остановилась отдышаться. Ясное небо блестело и переливалось, будто умывшись недавними слезами – сильным снегопадом. Я тщательно осмотрела все вокруг, будто в последний раз. Мокрые, голые деревья. Комья талого снега устало стекали по их стволам и ветвям. Сосны, красавицы, раскинув свои вечно зеленые юбки, предстали во всей красе. И озеро. Его блестящая поверхность уже успела растаять, и весело переливалось на солнце.

Я опустила свой узелок на пенек, быстро развязала его и извлекла все содержимое.

Неожиданно, у меня за спиной послышался странный шум, похожий на шелест или треск.

Я оглянулась, но никого в округе не оказалось. Тогда я продолжила заниматься своим делом. Опустилась на колени у кромки воды, намочила белье и щелочное мыло, принялась тереть и поласкать. Руки мгновенно заледенели.  Белая пена медленно скользнула по глади воды.

Вновь шелест за спиной. Я оглянулась,  и снова ничего. Природа, будто смеялась над моей трусостью. Но я ведь совершенно не умела делать ничего в опасных ситуациях. Меня вечно кто-то спасал.

Антон не появляется. Что ж, его пылающий взгляд навсегда останется в моем сердце. Он казался таким нежным, галантным, учтивым. Антон всегда, ВСЕГДА, делал, как хочу я. Я по нему скучала, и очень его любила. А он даже не приехал утешить меня, вести он нашем падении, о моем заключении, и деревенской жизни давно достигли города.

Неожиданно кто-то с силой рванул меня  вверх за узел платка на спине. Я испуганно подалась, боясь задохнуться. Нападающий приставил пистолет к моему виску. Я испуганно озиралась, стараясь разглядеть человека, что так подло подкрался сзади. Но все оказалось тщетно.

– Выходи, Ессенский, я знаю, что ты здесь! – заорал за моей спиной человек.

Я увидела клубы пара, что вырвались из его рта, вместе со словами.

Через мгновение, лапы пушистой сосны, той, которой я любовалась, зашевелились, и на бережку показался капитан Ессенский.

Как глупо было верить в свое уединение!

– Клянусь честью, Кирилл, я пристрелю эту девку, если ты не оставишь свой  проклятый пистолет и шпагу, конечно. Быстро! – бандит захихикал, и неприлично прижал мен к себе, – Люблю деревенских девочек! – сообщил он.

И вдруг я поняла, что нападающий понятия не имеет, кто я такая. Может это к лучшему?

Меж тем, капитан сложил свое оружие.

– Ты же знаешь, что девочка ни при чем, мы должны выяснить это друг с другом. Как мужчина с мужчиной.

– Ты подлый мерин, Ессенский! Клянусь святой Марией, я найду эту сучку Боткину и убью ее! Посмотрим, как ты тогда заговоришь! Убью просто так, чтобы ты навсегда потерял надежду найти ее отца! И ты, на вечно, останешься с этим чудовищным пятном на репутации. Ты слышишь?!

Капитан хочет найти моего папеньку и брата!

Я, как будто, обрела крылья. Такая радость овладела мной, что я уже забыла о пистолете у своего виска, и погрузилась в мечты.

Между тем мой пленитель занервничал, словно уловив мою не здоровую эйфорию. Я улыбалась. Кирилл, не скрывая недоумения, уставился на меня. Обескураженный бандит, ослабил хватку, желая заглянуть мне в лицо и увидеть самому то, что так удивило капитана. Он убрал пистолет, попытался меня развернуть. Я с силой его толкнула, и сама по инерции салилась в воду. Кирилл подхватил пистолет, грохнул выстрел…

Ледяная вода обняла меня, и обожгла кожу. Через секунду Кирилл поспешно помог мне выбраться из воды. Бандита не было видно. Ледяная вода потоками стекала по моей одежде. Ессенский быстро высвободил меня из платка, и накинул прямо мне на голову свое пальто. Я дрожала все телом, то ли от холода, то ли от пережитого страха. Ноги подкашивались.

– Клянусь шпагой, мне пора приобретать одежду в двух экземплярах, – пошутил он.

Я бы тоже посмеялась, если бы зубы так отчаянно не стучали.

– К…кто ..эт..то ..б..был?

– Да, так. Старый враг. Лучше бы нам поскорее вернуться в ваш домик, иначе вы опять заболеете. Да и я тоже… заболею…

Я суетливо собрала свои вещи, капитан придерживал меня.

– П..почему вы следили з…за мной? – спросила я.

– Я вернулся поговорить, увидел, как вы уходите, и пошел следом. Я не следил, просто хотел вас догнать. Был уверен, что здесь нам удастся поговорить без посторонних…

Неожиданно мои ноги подкосились. Силы оставили меня, все же я едва окрепла после болезни.

Капитан издал нечленораздельный звук, подхватывая меня. Но мое тело отказывалось подчиняться, и безвольно оседало на землю.

Ессенскому ничего не оставалось, как поднять меня на руки.

– Ну что же, вы, Анна Петровна! Ну, мне везет! – бормотал он, решив, что я сознание потеряла.

– Я могу сама, – отозвалась я, упираясь в его грудь коленями  и руками со всех сил. Капитан даже мышцы не напряг, зато мои руки вдруг стали свинцовыми.

– Я не сомневаюсь, Аннушка, что вы у нас самостоятельная, – приговаривал капитан, шествуя со своей ношей по узкой тропинке, сквозь пролесок, – а вот скажите мне Аня, на кого из своих родственников вы похожи? Ведь Николай, и матушка ваша оба темноволосые. Батюшка вообще лысый. А у вас глаза  голубые, волосы белокурые…

– Это от бабушки все, – сквозь дрему отозвалась я, не в силах век разомкнуть, – и характер тоже ее. Дедушка в порыве ревности убил ее, такая она была красавица. А я всего лишь жалкая копия…

– Ну почему же жалкая?

– Не спорьте…

– Царство небесное…

– Фионе Николаевне Матвеевой.

5

Закутанная в несколько одеял, с кружкой, полной горячего отвара в руках, я, наконец, приготовилась выслушать историю капитана.

– Должен признаться, что увез вас тогда с Главной площади не зря, – начал он, – дело в том, что я с вашим папенькой был в дружеских отношениях, как и с братцем вашем, Николаем. И когда их схватили, я должен удостовериться, что вы меня не узнаете, ведь допроса у Белова вам было не избежать. Ваш батюшка намекал, что вам угрожает опасность. Но настоящая  опасность угрожает вам теперь, когда мой брат узнал, что только вы способны помочь мне узнать, где ваш отец.

– А зачем он вам?

– Мне нужен и Петр Николаевич, и Николай. Только они смогут доказать мою невиновность в жутком преступлении, в котором меня обвиняют.

– В каком?

– Я не могу сказать вам всего, Анна Петровна. Это поставит вас в еще большее опасное положение. Как вы думаете, почему только ваш папенька, да брат исчезли?

– Вы, правда,  думаете, что папа жив?

– Безусловно. Он передал мне кое-что, для  вас, прежде чем исчез с моего поля зрения, – с этими словами Кирилл передал мне конверт.

При виде мятого, затертого конверта, со следами крови давно высохшей, все события того жуткого дня  навалились на меня.

Руки слегка дрожали, но письмо я вскрыла довольно проворно. Наконец, освободив бумагу от конверта, я узнала размашистый почерк отца.

«Аннушка, солнышко мое. Я не знаю, ценой, каких бед это письмо добралось до тебя и что тебе пришлось пережить. Но, надеюсь, ты найдешь в себе силы приехать ко мне, подальше от этого безумия, что творится в столице. Мне сообщили о том, что усадьбу нашу сожгли, и моя горячо любимая Наталья Сергеевна, наверняка недомогает. Но ты постарайся внушить ей, что вам здесь, со мной и Николаем будет безопаснее. Я искренне надеюсь, что царь не тронет вас.

Придется  объяснять все намеками. В нашей усадьбе, той самой, от которой осталось пепелище, есть подвал. За кладовой, налево. Остальное поймешь, забравшись туда. Не спеши, дочка, не привлекай к себе внимание. Делай все спокойно, один не верный шаг и тебя могут посадить в тюрьму. На долго.

И последнее, ничего не говори Фомину. Ни в коем случае не доверяй Фомину!

Прощаюсь с тобой, дочка. Надеюсь, все у тебя получится, и податель сего письма, уважаемый капитан Ессенский, поможет тебе.

Да благословит тебя бог»

Я подняла на капитана полный слез взгляд.

– Давно это у вас?

– Достаточно давно, что бы измучиться желанием встретиться с вами, – тепло улыбнулся он.

Я физически ощутила, как вспыхнули мои щеки. Отчего? Чувства были настолько смешанными! Во-первых, конечно, он меня смутил своим неожиданным признанием. Во-вторых неожиданное появление батюшки моего, которого я уж не чаяла увидеть. И это упоминание о маме… Он все еще думает, что маменька жива…

Слезы окончательно затуманили мой взор.

Я встрепенулась. Поздно слезы лить. Надо отыскать тайник отца,  и скорее ехать к нему, поделиться горем, снять боль с сердца, прижаться к родному человеку! Скорее!

Я вспомнила о присутствии капитана.

– Значит, я могу доверять вам? – пробормотала я, скорее для себя, чем для него.

– Вы еще не убедились в этом?

Но выражение его глаз, губ, да и всего лица внушали мне непонятную панику, и уж никак не доверие. Я свернула письмо, и спрятала под кофту, едва заметно отвернувшись. Но от пронзительного взгляда капитана, казалось, ничто не способно ускользнуть. Я покраснела еще сильнее. Самое ужасное, что он это заметил.

– Ну что ж, Кирилл Александрович, – намеренно холодно и высокомерно начала я, – вы можете ехать. Я пошлю за вами,… когда… посчитаю нужным.

Ессенский криво усмехнулся, поднимаясь. Его слегка отрезвил мой тон. Капитан небрежно водрузил шляпу на голову, накинул на плечи пальто…

И тут я в панике осознала, что не хочу, что бы он уходил! Ведь вместе с ним уйдет и чувство защищенности и покоя. Я окликнула его.

Мужчина небрежно обернулся.

– В чем дело, Анна Петровна?

– Скажите, а тот ужасный человек с озера больше не вернется?

Ессенский по отечески тепло улыбнулся, и слегка коснувшись пальцами моего подбородка, произнес:

– Я буду рядом, – и покинул домик.

С прискорбием замечу, что мне стало легче от этих слов.

Рассветало, я подобно фарфоровой кукле, пялилась в медленно светлеющий потолок пустыми глазами. Холодный голубоватый свет, падающий из окна, словно ласкал простыни моего ложе.

Я поняла, мне необходимо, прямо сейчас  найти то место, что указал папенька в своем письме. Меня словно раздирало любопытство.

Я скинула одеяло, и села на постели. Маша крепко спала, и даже посапывала  в предрассветной тишине. Паша громко храпел, впрочем, это никогда не мешало Марии видеть свои сладкие сны.

Оба спали беспробудным сном уставших, измотанных людей. Должно быть, я никогда не смогу спать так, как спала до трагедии. Теперь уж ничего не изменишь…

Я осторожно ступила на холодный сырой пол моего жалкого жилища, и совершенно машинально сунула ноги в валенки. Я укуталась в большой пуховый платок, и взяла со стола остаток свечки. Она может мне пригодиться, ведь в подвале, наверняка, темно.

Я двинулась к руинам моего когда-то прекрасного дома. На улице светлело на глазах. А мое проклятое малодушие делало ноги ватными. Мне казалось, что еще шаг, и я рухну в обморок.

Но шаг за шагом, я неумолимо двигалась к усадьбе. Вот уже моих ноздрей коснулся  едкий запах  гари. В груди все сжалось, при виде  опаленных березок на подъездной аллее. Сколько чудесных дней я провела, играя под их сенью!

Я осторожно миновала проломленные ступени, и завернула за остаток стены. Белокаменные стены, были грязно-черными и сырыми.

Я шла по съежившимся от огня коврам, и старалась обходить изуродованные предметы мебели, что попадались на моем пути. Я не чувствовала холода морозного раннего утра, забыла, что валенки обуты на босы ноги, и пальцы начали медленно замерзать.

Подвал находился за просторной кухней. Кухни не было, как и кладовой. Остатки стен, едва доходящие мне до колен, будто в насмешку возвышались здесь, среди сгоревшего хлама и остатков штор.

И только тогда до меня дошло, что я прогуливаюсь по пепелищу своей семьи. И больше так не будет, как было прежде.

Оттолкнув в сторону онемевшей ногой кусок вазы, я увидела ручку крышки подвала, потянула. Та с жалобным треском подалась. Я была права, в подвале было очень темно, хоть глаз выколи. Я забралась в подвал и зажгла свечу. Мягкий желтый свет разлился по пыльному убежищу. Низкий потолок, темнота и теснота давили на меня. Мне казалось, что задохнусь здесь, среди всего этого хлама.

Я подняла свечу повыше, что бы изгнать тени из углов. На первый взгляд, это был самый обыкновенный подвал, каких сотни. Забитый предметами достаточно ценными, что жалко выкинуть, и достаточно не нужными, что бы хранить их в доме.

Мое внимание привлек сюртук моего отца, что висел на ржавом гвозде, в дальнем углу подвала. Любимый сюртук Петра Николаевича, из грязно-серого бархата покрывала толстым слоем пыли, а украшения и тесьма были оторваны. Я двинулась  к нему, и скользнула в карман. Я оказалась права. Меня ждало еще одно послание.

Я поставила свечу на запыленный трехногий столик, и развернула письмо.

«Дорогие мои, если это письмо попало к вам в руки, значит свершилось. Я в опале. Наша власть бесчеловечна. Я давно понимал это, поэтому ради нашей безопасности, безопасности нашей семьи я купил несколько лет назад небольшой клочок земли на Кавказе. Да, я знаю, это дикий край. Но только там нас вряд ли сумеют найти. Я не знаю, кто из моей дорогой семьи найдет это письмо, Николай, Анечка или же зазноба моя Наталья Сергеевна. Но как бы там не было, если вы нашли его, значит вы в опасности.   Бегите, спасайтесь, родные мои. На курортах кавказских, как въезжаешь, первая станция Кумская именуется или же станция Минеральные Воды. Вот там и сойти вам придется, дорогие мои. Дилижансы там справно ходят. Так вот, найдите станционного смотрителя, Ипполита Макаровича Пасова, и у него справитесь, где проживает Бульбин. Никому не называйтесь. Имен не открывайте. Как вы могли понять, Бульбин там, это я. Хоть край и далекий, да руки врагов наших длинны. Будьте осторожны, дорогие мои. Надеюсь, свидимся,

батюшка ваш,

Боткин П.Н.»

Итак, батюшка мой жив и скрылся на Водах. Сейчас, промозглой зимой там не так красиво, как летом. Но ничего…

Послышался легкий скрип. Я вздрогнула и испуганно оглянулась. Небольшое, пушистое и слегка запыленное существо выбралось испод старого рояля. Я присмотрелась.

– Мари! – моей радости не было предела, мой крошечный йоркширский терьер выжил после пожара!

Должно быть, кто-то из слуг закинул его сюда, когда пришли солдаты.

Я осторожно взяла Мари на руки, затушила свечу, и направилась, было к свету, что падал из люка, как в подвал впрыгнул кто-то третий. Я инстинктивно попятилась от света и темного силуэта, чьи тяжелые шаги  раздавались в тишине раннего утра. Мари, почувствовав моё настроение, задрожала. Бедное животное исхудало, за время своего  заключения.

Я оглянулась в поисках оружия. Мой взгляд упал на тяжелый запыленный подсвечник. Это подойдет.

Как папенька был прав, все время, повторяя, в какой я опасности!

Я поставила Мари на пол и взяла подсвечник. Мои пальцы в мертвой хватке стиснули тяжелое  орудие.

Звук шагов приближался. Я спряталась за роялем. Шаги совсем рядом. Я замахнулась и затаила дыхание. Длинная тень упала на рояль. А потом показался силуэт. Я с размаху опустила подсвечник на голову вошедшему. Но голову тот уберег, и удар пришелся на лечо. С оглушающим тявканьем, на вошедшего накинулась Мари и вцепилась в блестящий сапог… капитана Ессенского!

– Господи! – только и выдохнула я, когда оглушенный внезапным нападением, и визгом испуганных дам, капитан поднял на меня свой невероятно голубоглазый взор и передернул ушибленным плечом.

– Доброе утро, Анна Петровна,– сдержанно молвил он, отпихивая приставучую шавку от начищенных сапог.

Я, едва сдерживая виноватый смех, взяла Мари на руки.

– Доброе утро, капитан.

– Вы, я вижу, можете за себя постоять…

Я молчала.  И сама себя не узнавала. Почему-то мне было стыдно. Словно мама отчитывала меня!

– Впрочем, как и ваше… хм… животное. Честно говоря, я был уверен, что вы позовете меня с собой, если соберетесь куда-то.

Я снова промолчала. Да и что тут скажешь? Я не собиралась перед ним оправдываться. На каком основании?

– Не узнаю вас, сегодня. Вы невероятно молчаливы и агрессивны. Чем вызвана ваша ярость по отношению ко мне?

Я поняла, надо извиниться. Боже, как трудно!

– Простите, Бога ради, капитан. Я не ожидала увидеть вас здесь.

– Я же предупреждал, что буду рядом.

Кажется, он пытается сказать, что я забывчивая дура!

– Я же не думала, что ваши слова окажутся на столько буквальными!

Ессенский смолк. И, как мне показалось, успокоился. Мари пронзительно и монотонно тявкала.

– Ну, наконец-то, – сказал он, тронув рукоять своего пистолета, – а то я уж решил, что вы заболели.

Мари вдруг замолчала.

– Я не поняла, вас, Ессенский. Что вы хотите этим сказать? – неожиданная тишина вернула мне покой.

Капитан насмешливо повел бровью, и криво усмехнулся. До меня  дошло. Я разозлилась, и вновь, было, потянулась к подсвечнику, как в подвале появился кто-то третий, а за ним и четвертый. Пара гостей с трудом вглядывалась во мрак подвала. Я сжала пасть Мари рукой, Ессенский достал пистолет.

– Анна Петровна, мы знаем, что вы здесь, – раздался не знакомый голос, – выходите, пожалуйста, Маша заждалась вас к завтраку.

Я насторожилась. Маша никогда не подает завтрак так рано. Сейчас ведь и семи нет!

Кирилл оглянулся на меня. Я и не  заметила, как испуганно вцепилась в его плечо, и  отрицательно мотнула головой. Знала я, что Маша вряд ли догадается где я, да и кого она пошлет за мной?

Ессенский молча отвернулся, и взвел курок.

– Анна Петровна, выходите, глупо прятаться. Мы знаем, что вы здесь, – заискивающе говорил незнакомец.

Я дрожала всем телом. Мари заскулила. Как по команде, двое чужаков двинулись к роялю. Кирилл вскинул оружие и ранил первого. Я испуганно вскрикнула от выстрела, и упустила Мари. Бесстрашное животное, заливаясь, лаем, накинулось на раненного.

Тем временем, между капитаном  и вторым гостем завязалась драка. Я жалась в темном углу, боясь даже пошевелиться. Бандит выбил пистолет из рук Кирилла, и тот с глухим стуком упал на пол. Раненный достал нож. Он хочет убить мою собачку! Я схватила подсвечник, и опустила на его голову.

Оглянулась. Кирилл и бандит тянулись к пистолету, который лежал почти у моих ног. Я наклонилась, и, подхватив оружие, уткнула его дулом в голову преступника. Тот на секунду замер. Не долго думая, Ессенский сбросил с себя руки нападающего, поднялся. Я с удовольствием передала пистолет капитану.

– Кто ты, и кто тебя послал? – холодно спросил Кирилл.

Я осторожно взяла на руки Мари, прислушиваясь к словам мужчин.

Бандит молчал. Ессенский многозначительно взвел курок.

– Вопрос повторить?

Бандит повел плечами.

– Убивай. Плевать. Мне не жаль своей жизни. Жаль только, я не смогу отомстить за Калугину… – капитан не дал договорить бандит, и лишил  его сознания одним ударом.

– Идемте, – хмуро обратился он ко мне, – нам ничего не узнать здесь, – и довольно грубо подхватив меня под локоть, капитан  двинулся к выходу из подвала.

Я вырвалась, и очень разозлилась подобному обращению.

– Что вы себе позволяете! Не смейте обращаться со мной подобным образом! И извольте объясниться, сударь! О чем это говорил тот человек? Кто такая Калугина?

– Не будьте дурой, Анна Петровна. Сейчас не время и не место. Отсюда надо выбираться, пока не появился кто-то еще, – проговорил Ессенский, и зарядил пистолет.

Я покраснела. Он назвал меня дурой! Это невыносимо!

– Ну, вот вы и показали своё истинное лицо, капитан,  – высокомерно заявила я и двинулась к выходу.

Он, по-прежнему чернее тучи,  пытался, было помочь мне выбраться. Я кинула на него уничтожающий взгляд. Это не помогло, Ессенский в довольно фривольной форме попытался подсадить меня, подхватив за талию. Дьявол, я столько раз в детстве лазила в этот подвал, что как-нибудь выберусь сама!

– Уберите от меня свои руки! – словно гадюка, прошипела я.

Ессенский отступил. Я легко выбралась на поверхность. Солнце уже поднялось. Расправив платок, и придерживая Мари, я двинулась к хижине Маши и Павлуши. Сзади послышались быстрые шаги капитана. Я не стала оглядываться, слишком великая честь для него! И наоборот, ускорила шаг. Судя по всему, капитану мое поведение не понравилось, так как он довольно грубо схватил меня за плечо, и развернул к себе. Мари выскользнула из моих рук. Ессенский даже бровью не повел. Я окончательно пришла в ярость, Резким движением, скинула его руку со своего плеча, и выкрикнула:

– Что вы себе позволяете! Не смейте прикасаться ко мне своими грязными руками, вы мерзкий лгун!

Ессенский вновь попытался поймать меня, и крепко сжав мои плечи, встряхнул.

– Успокойтесь ради всего святого! Мы должны немедленно покинуть имение!

– Никуда я с вами не поеду! Отпустите меня! – выкрикнула я.

Должна признаться, я была на грани истерики. Но он стойко держался, владел собой потрясающе. Это и бесило.

Я рванулась в сторону. Клок рукава моей рубашки остался в его руке. Я оглянулась, и не долго думая, влепила капитану увесистую пощечину.

Тот, наконец, замер. Впрочем, как и я. Он медленно поднял на меня хмурый взгляд. Меня трясло нервной дрожью, рукав рубашки собрался у запястья, оголив руку, волосы в беспорядке свисали вокруг лица, платок вовсе валялся у ног. Мари возмущенно лаяла, Ессенский, с краснеющей пятерней на щеке, глубоко вздохнул. Я подобрала платок и быстро укуталась им.

– Я не желаю больше видеть вас, капитан, – наконец произнесла я. Мой голос предательски дрожал. Подобрав Мари, я вновь двинулась к домику.

Кирилл молча последовал за мной.

– Я прошу у вас извиненья, – послышался за спиной его холодный голос.

– Извинения не принимаются, – ответила я не, оборачиваясь.

– Нам необходимо объясниться, Анна Петровна, – не отступал Ессенский.

Я не отвечала, молча шла к домику, по утоптанной тропинке над леском. Я дрожала,  и боялась расплакаться. Мне было так себя жалко!

Шаги капитана ускорились, по скрипучему снегу. Я попыталась сбежать, но он поймал меня прежде, уже не так грубо, но по-прежнему твердо. На этот раз я сопротивляться не стала, и легко сдалась. Сердце бешено колотилось. Я подняла на него полный слез взгляд.

– Как вы не понимаете, что вам грозит опасность, – тихо, почти нежно прошептал он, отодвину волосы с моего лба.

– Оставьте меня, – упрямо отозвалась я.

Его, такой странный взгляд изучал мое лицо. Я поняла, он не слышал меня. Кирилл задержал свой взгляд на моих губах. Казалось, мое сердце замерло. Он явно собрался меня поцеловать, мелькнула мысль. Я следила за его лицом, и губами, неумолимо приближающимся к моим.

Неожиданный треск и грохот заставил нас обоих оглянуться. Ужас охватил меня. Хижина, в которой я жила, вспыхнула, словно куча соломы! Я кинулась к огню, до хижины оставалось метров пятьдесят, не больше. Я почти добежала, у самого входа меня в охапку схватил Кирилл, и оттащил на пару метров. Почерневшее, горящее бревно обрушилось туда, где я была всего секунду назад. Я ощущала жар пожарища. Огонь лизал сырые бревна деревянного сруба.

– Паша! Маша! – позвала я.

И словно дожидаясь моего призыва, хижина обрушилась, обдав меня снопом искр.

Мари испуганно жалась в кустах. Я снова рванулась к хижине, но Кирилл не пускал.

– Отпустите меня! Они горят! Они спят там! Пожалуйста! Их надо вытащить! Спасти! Нет… – я захлебнулась слезами, и обмякла.

Капитан поднял меня,  и двинулся к своему коню.

Из деревни бежали люди с ведрами, полными воды. Но было поздно, слишком поздно.

Кирилл усадил меня на своего коня на дамский манер, сел сам. Попытался прижать меня к своей груди, но я не подалась. Тогда он попытался вновь и вновь, до тех пор, пока я не сдалась. Привалившись к его груди, и покачиваясь на ходу коня, я впала в забытье, похожее на сон.

6

 Я медленно открыла глаза. Длинные квадраты  солнца  пресекали мое ложе. Окна, в которые бил розовый свет заката, плотно закрыты, но не зашторены. Я укрыта  теплым одеялом, кровать узкая и немного жесткая. Простая комната казалась чистой и опрятной. В углу стояло деревянное кресло с темно-зеленой обивкой. На его спинке валялся мой платок. Рядом стояли валенки. В противоположном углу стоял комод.

Комнату я изучала от нечего делать. На самом деле, мне было абсолютно все равно, где я нахожусь. Мои глаза безжизненно  скользили по облупившемуся потолку и бледно-желтым стенам этого сомнительного жилища. А всего месяц назад меня окружала роскошь и красота. Теперь все это так далеко от меня! Я повернулась на бок и закрыла глаза. Мне не хотелось ничего видеть. Мне хотелось лишь умереть.

Входная дверь, тихо скрипнув, отворилась. Тяжелые шаги возвестили о госте. Я не пошевелилась. Если это убийца – я готова принять смерть. Если Ессенский… совершенно плевать, что тогда!

Едва не на носочках, крупных размеров мужчина, уложил сверток на кресло, осторожно поднял Мари и собрался, было, выйти.

Я резко оглянулась.

– Куда вы уносите мою собаку?

Ессенский не скрывая удивления, оглянулся.

– Ей бы поесть не мешало.

Я молча смотрела на него. Капитан не двигался с места. Потом, тяжело вздохнув, протянул:

– Как бы вы меня не умоляли, Анна Петровна, всей правды я вам сказать не могу.

Я отвернулась, и снова легла. Мне хотелось вступать в ненужную полемику. Тем более, я никогда не пыталась «умалять» его.

– Я не могу допустить, что бы вам угрожала опасность… – добавил он.

Я горько усмехнулась. Ничего глупее я в своей жизни еще не слышала. Какие могут быть еще опасности, по сравнению с тем, что мне пришлось пережить?

– Надеюсь, я могу уйти? – спросила я.

Признаться, мысль о том, куда я пойду, не возникала в моей голове. Можно, конечно, отправиться к дяде. Но я боялась, что после всего в приюте у Матвеевых мне откажут.

Между тем, Ессенский, снова вздохнув, произнес:

– Вы не моя пленница, Анна Петровна, – он сказал эти простые слова таким тоном, будто разъяснял что-то ужасно надоедливому ребенку.

Я оглянулась, и недоверчиво усмехнулась.

– Неужели?

Он нахмурился, почувствовав мое настроение.

– Так уж и быть, я скажу вам все. Вы победили. Но это исключительно ради вашей безопасности… – сдался он.

– Вы действительно считаете, что в вашем обществе, и под вашей защитой мне ничего не угрожает?

Он криво усмехнулся каким-то своим мыслям и, опустив Мари, присел на край моей кровати, я поспешно, о чем тут же пожалела, натянула одеяло до самого подбородка. Что ни говори, но до этого случая, мне не приходилось принимать кавалеров, лежа в постели. Я смущалась, словно пятилетняя. И уж очень не по вкусу пришелся моему самолюбию этот самый факт.

– Ну, так кто такая Калугина? – желая отвлечь его ищущий взгляд от своей персоны, спросила я.

Ессенский поднялся и отошел в угол комнаты, повернувшись ко мне спиной, он начал:

– Калугина Надежда состояла в партии вашего отца. Во время восстания ее убили. Есть предположения, что она столкнулась с предателем, и тот ее убил… Это мои предположения. Остальные считают, что в ее смерти повинен я. Только ваш батюшка сможет очистить мое имя, и доказать, мою невиновность…

– Но кто же убил бедную девушку?

– Не имею представления… – отозвался капитан, оборачиваясь.

Мне вдруг показалось, что он что-то темнит. Не хочет говорить? Что ж, рано или поздно, я все выясню!

– Вот, значит, что за люди  толпились у нас дома, – протянула я, – эти самые партийцы… Я и не догадывалась.

– Вы не могли догадаться. Боткин все держал в строгой тайне. Просто друзья, – он заложил руки за спину, его взгляд потеплел, – кроме того, юная барышня, увлеченная своими туалетами и подготовкой к свадьбе, вряд ли заметит даже пожар… – Ессенский оборвал сам себя, но было поздно.

Слово не воробей…

При  слове «пожар» меня окатила горячая волна, глаза тут же наполнились слезами. Маша… Паша… Господи, почему все мои близкие люди исчезают? Мамочка, как мне тебя не хватает!

Заметив свою оплошность, Ессенский шагнул, было к двери. Но, вспомнив что-то, резко оглянулся.

– Вам необходимо поесть. Я принес одежду для вас, – он небрежно указал на сверток в кресле, – я жду вас в коридоре. Поторопитесь, иначе мест нам не останется.

Я опустила все язвительные высказывания на счет «мест», которые «нам не достанутся» и обратила холодный взгляд на капитана. Слава богу, мой характер, не способны сломать ни заключения, ни пожары, ни снисхождение и искренняя забота Ессенского.

– Мне от вас подачки не нужны, Кирилл Сергеевич, – сообщила я.

– Это не подачка, – отозвался он сдержанно, – Я вел себя с вами непростительно грубо, там, у хижины. И эта одежда, так сказать, взамен той…

Он красноречиво взглянул на оторванный рукав моей сорочки.

Сохраняя остатки собственного достоинства, я одобрительно кивнула. Признаться, роль высокомерной стервы порядком приелась мне. Но эта маска служила отличной защитой на неожиданные выпады капитана, будь то ярость или безграничная доброта. Тем более это казалось глупым, учитывая мои прежние встречи с капитаном, которые я не могла вспомнить без содрогания.  В тюрьме, например, когда я кидалась в его объятия, изображая женщину легкого поведения, или же когда была поломойкой…

– Хорошо, – наконец, произнесла я, – сейчас оденусь. Но надеюсь, вы  объясните, с чего вдруг вам так непременно захотелось поужинать…

Ессенский таинственно улыбнулся и вышел.

Я выбралась испод одеяла и развернула сверток.

Голубым каскадом передо мной раскинулось платье. К нему прилагался широкий пояс с вышивкой,  белье, и чулки. Что ж, мой капитан проявил прозорливость… Я уже не стеснялась называть его «мой капитан». Ведь в последнее время он своей персоной, вытеснил из моей головы других мужчин. Скорее одного мужчину – Фомина Антона Сергеевича, который повел себя весьма безответственно, и исчез из моего поля зрения на неопределенный срок.

Прошло не менее получаса, прежде чем мне удалось одеться самой, без Маши… Я всхлипнула, и принялась за волосы. Да, мои локоны никогда прежде не были в таком состоянии, но так или иначе, я придала им удовлетворительную форму, и вышла в полутемный коридор.

Я поискала глазами своего спутника. Расслышав шелест моей юбки, он вынырнул из темноты и галантно подал мне руку.

– Здесь за углом есть одно чудное местечко, именуется «У Петра». Там довольно мило, на сколько мне известно…

Я окинула Ессенского недоверчивым взглядом.

– Неужели вы считаете, что я выйду отсюда в подобном виде? Должно быть, вы лишились разума. Даже если это ваше хваленое заведение за углом, я не намерена мерзнуть.

Выражение его лицо вдруг стало каменным. И как он меня терпит? Обиделся. Я попыталась сгладить свою эгоистичную речь словами:

– Лучше уж скажите сразу, что срывается за вашей вежливой заботой? Неужели вам так нужен мой отец, что вы готовы терпеть меня?

Он молча прошествовал к гардеробщику, принял свое пальто, и ответил:

– Не хочется забивать вашу очаровательную головку подробностями, ласточка моя, – Ессенский обернулся, и накинул мне на плечи… мою накидку!

Я оторопело замерла. Признаться, думала, что эта вещица безвозвратно канула в тюремных застенках.

– И да, я готов терпеть вас, дорогая, – слегка сжав мои плечи, жарко прошептал он мне на ухо.

Мурашки скользнули по шее и ключице.

– Моя накидка, – выдохнула я, и, желая скрыть жаркий румянец на щеках, потерлась об опушку капюшона.

Ессенский, тщательно застегнув своё пальто, улыбнулся, взглянув на меня.

– Оказывается, не такое уж я и чудовище, верно, Анна Петровна?

Я вновь взглянула на капитана, он явно пытался меня взбодрить, и мог рассчитывать на мою благодарность. От злости за инцидент у пылающей хижины не осталось и следа. Я улыбнулась, и, подхватив мужчину под руку, произнесла:

– Если вы хотите загладить свою вину передо мной, капитан, то поторопитесь. Иначе я умру от голода.

Мы вышли из гостиницы, и действительно, прямо за углом, оказалось заведение с вывеской «У Петра». Маленькие круглые столы, застеленные белыми скатертями, стояли в шахматном порядке. Почти все столики были заняты юными барышнями и их спутниками. Их дорогие элегантные наряды совершенно не вписывались в обстановку глухой деревни, что царила здесь. То тут, то там потолок подпирали тонкие колонны, расписанные  под березки. Стены, раскрашенные красотами глубинки, визуально увеличивали помещение, и мне вдруг стало так уютно! Как будто я всю жизнь провела здесь.

Ессенский повел меня к пустующему столику, и помог сесть. Капитан, как заправский любитель ресторанной кухни, быстро назвал блюда, которые нам хотелось бы отведать, огромному детине в косоворотке, и устремил на меня внимательный взгляд.

– Итак, Анна Петровна, – начал он.

– Я слушаю вас, Кирилл Сергеевич, – более чем ехидно отозвалась Анна Петровна.

– Вы невыносимы, – устало выдохнул он.

– Я это знаю. Это все, что вы хотели мне сказать? Очень жаль. Мне бы хотелось понять, что происходит у нас с вами … – я смутилась, и тут же поправилась, – то есть, я хочу сказать… вам заведомо известно, что вы сильнее меня, капитан, поэтому каждый раз намериваясь помериться силами, не забывайте, что имеете дело с дамой. В конце концов, я теперь не так богата, что бы менять одежду так часто…

– По-моему, я уже извинился, – хмуро напомнил он.

– По-моему, ваши извинения не были приняты.

Он криво усмехнулся.

– Вы коварны, Анна Петровна, ни за что бы, ни подумал…

Я сложила губы в ледяной улыбке. Все-таки он мерзавец! И я позволяла ему оскорблять себя снова и снова!

– Говорите, наконец, капитан, по существу. И закончим на этом.

Принесли блюда. Мы вежливо улыбались слуге и друг другу, но едва он отошел, от вежливости не осталось и следа.

– Боюсь, Анна Петровна, я не смогу отпустить вас от себя.

Я не на шутку разозлилась. До чего же он упрям! Ну что ж,  я еще более упряма!

– А  я, боюсь, Кирилл Сергеевич, вы не можете удерживать меня, – передразнила я.

– Если речь идет о силе, то затруднений возникнуть не может, ведь я имею дело с дамой,  – ехидно отозвался он.

Краска бросилась мне в лицо, я буквально ощутила горячую волну негодования, что окутала меня.

– Вы забываетесь, сударь! Пускай я слабая женщина, но постоять за себя могу! Надеюсь, вы мне не угрожаете… – я крепко сжала вилку в руке, прерывая себя, которой минуту назад ковыряла отварной картофель со свежей зеленью и сметаной.

– Нет, нет, что вы, Анна Петровна, это не угроза, – быстро сказал он, – это предупреждение. На будущее.

Я вскинула на капитана испепеляющий взгляд.

– Говорите, наконец, что вам нужно! – прошипела я, не отводя от него глаз.

Как бы мне хотелось, что бы в один миг, от моего взгляда, этот человек обернулся грудой огарков! Но, увы и ах, он остался сидеть на прежнем месте, самодовольно ухмыляясь.

– В подвале своего сгоревшего дома вы что-то искали? Что?

Ба! Да у меня на руках козырь! Я, не скрывая своей неприличной радости по поводу открытия, небрежно промокнула губы салфеткой, и скрестила на коленях руки.

– Боюсь, не чем не могу помочь вам, сударь, – торжествуя внутри, сообщила я.

Ессенский был готов к подобному моему ответу. На его лице не дернулся ни один мускул.

Проклятье! Так хотелось его помучить…

– Вы отказываетесь помогать нам в нашем же общем деле? – попытался он схитрить.

– Нет, капитан. Я отказываюсь помогать вам, в вашем деле, – ответила я, и потянулась к кружке с чаем, сделав маленький глоток, я взглянула на собеседника поверх кружки и добавила, – Несмотря на то, что цель у нас одна, средства у нас разные. Я не хочу иметь с вами ничего общего.

Прозвучало это довольно грубо. Он терпеливо вздохнул, и открыл, было, рот, что бы что-то сказать…

– Боже мой, Аня!

Я вздрогнула и оглянулась. Передо мной стояла моя кузина – Матвеева Татьяна Анатольевна, белокурая, зеленоглазая красавица, облаченная в розовый бархат. Ее спутником оказался Михайлов Алексей Владимирович. Граф в третьем поколении, темноволосый красавец, облаченный в черный, подчеркивающий его стройность, фрак.

– Никак не ожидала встретить тебя здесь, дорогая, после всего… – Татьяна потупилась и смолкла.

Я с холодной вежливостью поприветствовала пару.  Казалось, я больше никого не смогу впустить в свое сердце. Заприметив, что свободных столов не оказалось, я пригласила пару за наш столик. Ессенский нахмурился. Так ему и надо. Горечь обиды еще обжигала все внутри меня. Еще секунда, и я бы просто вцепилась в его лицо.

– Ах, да, – ехидно поглядывая на Кирилла,  спохватилась я, – Едва не забыла! Позвольте представить вам капитана Ессенского.

Мужчина кивнул, встречая приветствия.

Я быстро представила кузину и ее жениха. Они сделали заказ.

Воцарилось неловкое молчание.

Если капитан и был огорчен окончанием важных для него переговоров, то виду не подал.

– Простите меня, Анна Петровна, – начал обаятельный граф, –  но по городу ходят жуткие слухи, якобы вас арестовали, и вы бежали. Отца вашего и братца обвиняют в измене, а ваша маменька скончалась. Это все, правда? Простите мне мою бестактность, но если это не вымысел досужих сплетниц, я готов оказать вам посильную помощь…я к вашим услугам.

Я благодарно кивнула.

– К глубочайшему моему сожалению, Алексей Владимирович,  все это чистая, правда, – слегка понурив плечи, сказала я. Как вдруг  мне в голову закралась жуткая мысль. Что если граф и кузина предадут? Расскажут, где я?

– Я всегда поддерживал взгляды вашего папеньки, да вот духа подключиться не хватило…

Мне удалось уловить в тоне графа странные нотки, то ли стыда, то ли недовольства.

– Как бы то ни было, Алексей Владимирович, – вступила Татьяна, – я не считаю уместным обсуждать эту тему здесь,… кроме того, все это, наверняка ранит сестрицу…

Граф Михайлов учтиво кивнул и смолк. Ессенский потягивал терпкий ароматный кофе. Мне говорить ничего не хотелось, а вот Татьяну прямо распирало от любопытства.

– Дорогая, а где ты  все это время жила? – наконец произнесла княжна Матвеева, кидая косые взгляды на Кирилла.

– Я жила в домике нашего конюха, со своей горничной Машей. Ты должна помнить…

– А как ты оказалась в городе? – сантименты мою кузину не интересовали.

– Вчера утром я вышла на прогулку, а когда вернулась хижина полыхала… вместе с… –  я часто заморгала, стараясь скрыть предательские слезы.

– …Со слугами, – закончил за меня капитан.

Княжна и граф разом оглянулись на Ессенского, словно только его заметили.

– А как вы познакомились? – продолжала допрос с пристрастием Татьяна.

– Я…

– Капитан Ессенский спас меня, – перебила я Кирилла.

Глаза княжны Матвеевой напомнили два блюдца.

– Ой, как романтично! – и тут же добавила, – А где Антон? Что-то я давно его в городе не видела…

Я взглянула на капитана, тот лишь криво усмехнулся.

– Мне бы тоже очень хотелось знать, в какие бездны канул мой нареченный, – едва сохраняя хладнокровие, произнесла я, сцепив руки, – Ведь это он должен был спасать меня!

Мое плохое расположение духа не смутило присутствующих.

– Не стоит так переживать, Анна Петровна, – дерзко заметил Ессенский, красноречиво скользнув взглядом по моим формам, – Я ведь не требую ничего взамен.

Граф возмущенно нахмурился, Татьяна принялась обмахиваться платочком, скрывая румянец негодования.

Я одарила Ессенского уничтожающим взглядом, но который раз заметила, что он никак не отражается на обидчике.

– Боюсь, капитан, вы не имеете права ничего требовать взамен, – холодно начала я, – вы нужны мне, так же как и я вам. На вашей стороне, разве что… грубая сила?

Очередной укол, о той его позорной вспышке ярости. Чем чаще напоминать, тем дольше будет чувствовать себя виноватым передо мной.

Глазакапитана полыхнули  скрытой угрозой, я лишь холодно вежливо улыбнулась.

Граф нахмурился, и хотел, было что-то сказать, но Татьяна опередила его.

– Насколько я поняла, дорогая, жить тебе негде. Ведь так? – не дожидаясь моего ответа, сестра продолжила, – Стало быть, выбор у тебя не богат. Моя семья готова предложить тебе кров…

Я благодарно кивнула, слегка сжав руку кузины в своей, а потом зачем-то добавила:

– Надеюсь, я пробуду у вас не долго, – едва мои слова совались с уст, я о них пожалела.

Граф Михайлов нахмурился еще сильнее, Татьяна округлила глаза, а Ессенский делал вид, что вообще не слушает, хотя выглядел сосредоточенным. Его обманчиво блуждающий, бесцельный взгляд не мог ввести меня в заблуждение.

– Ты куда-то собралась? – осведомилась Татьяна.

– Да, я… –  мне было страшно довериться сестре! Я не знала, что говорить, а чего не стоит.

– Боюсь, Анна Петровна не может сказать вам всего, – вдруг вступил Ессенский, – впрочем, как и я. Видите ли, на жизнь княжны Боткиной покушались, и уже не раз. Мы не можем никому доверять. И, боюсь, не окажись меня рядом, – Кирилл взглянул на Татьяну, –  вам бы больше не довелось встретиться с сестрой.

– Невероятно! – выдохнула белокурая княжна и сложила перед собой тонкие   ручки, обтянутые белым кружевом перчаток.

– Именно по этому я следую за Анной Петровной по пятам. Я в ответе перед ее батюшкой. Обещался Петру Николаевичу, что дочь его будет в целости и сохранности в эти неспокойные для нас дни.

Граф окинул задумчивым взглядом капитана.

– Вижу, вы преследуете благородную цель, капитан, я готов помочь вам, – вдруг сообщил он.

Я кинула на Ессенского быстрый  взгляд, что ж, он прекрасно играл роль рыцаря в сияющих доспехах! Знал бы благородный граф, что юркий капитан всего лишь старается спасти свою шкуру из лап правосудия!

– Уверена, моя матушка не будет против, оказать гостеприимство таким благородным и почтенным господам, – лучезарно улыбнулась  Татьяна.

На том и  остановились. Внезапное появление Татьяны и графа Михайлова, спасло меня от весьма сомнительной перспективы провести  ночь в одной комнате с «моим капитаном».

7

Моя тетушка, Юлия Александровна Матвеева встретила меня сдержанно, и я ее не виню. Опасно в наше время прятать под своей крышей предателей короны. А именно таковой я и оказалась.

Горничная – Груня,  проводила меня в комнату, где мне предстояло провести ночь.

Едва дверь она распахнула дверь в комнату,  я замерла, вдыхая запах роскоши. Как давно я не видела подобных покоев! Я оставила свою комнату в спешке, той промозглой ночью. Откуда мне было знать, что я больше не увижу ее никогда? А от дома останутся руины? И матушку мою предадут земле… и я останусь совсем одна отвергнутая родиной…

Эти мысли тихо, и коварно проникали в мою голову, едва я позволяла себе забыться. Нет, все будет хорошо! Мой дядя принял меня в своем доме, а где-то на Кавказе меня ждет папенька и Николай.

Я опрокинулась на благоухающую постель с белоснежными простынями и взбитыми перинами, и жизнь в тот момент показалась сказкой. Из-за какой-то пуховой перины! Удивительно!

Груня помогла мне раздеться и искупаться. Впервые за последний месяц я принимала  настоящую, благоухающую ванну. А потом я забралась под одело, и, не дожидаясь, пока горничная потушит лампу, уснула.

Мне снился сон. Словно я, папенька мой, маменька и Коляша, расположились под березками, что росли не так давно на подъездной аллее к нашей усадьбе. Светило солнце. Пели птицы. Ярко-зеленая листва колыхалась на ветру. Цветная бабочка вспорхнула с розового куста. Заприметив красавицу, я кинулась за ней, пытаясь схватить, поймать, пока вдруг не поняла, что забежала я далеко. Лес обступил меня, и березовой рощи не видно давно. Темно вокруг.

– Аня! – позвал знакомый голос. Это был Николай.

Я оглянулась, и губы мои онемели от ужаса. В сумраке леса возвышалась надо мной мужская фигура, с ножом. Я вновь была взрослой, одинокой, подверженной опасности. Крик вырвался из моей груди, сон оставил меня. Я очнулась в холодном поту, села в постели, три раза моргнула. Мужской силуэт в изножье моей кровати не исчезал. Он стоял спиной к окну. Я все ждала, что кошмар сейчас раствориться. Но фигура была реально. Во рту пересохло от ужаса.

– Аня, – вдруг шепнул силуэт.

Я узнала этот голос.

– Антоша! Боже праведный, куда ты запропастился?! Я уж решила, что тебя убили там, на площади!

Фомин как безумный, метнулся ко мне, и сжал в объятиях. Его горячие губы нашли мой рот, и принялись целовать, потом шею, грудь, плечи… Я превратилась в ледяное изваяние. До меня не доходило, что происходит, но когда Фомин скользнул рукой под мою ночную рубашку, я возмущенного оттолкнула его.

– Что ты делаешь? – выбравшись из постели, и закутавшись в халат, воскликнула я.

Антон шагнул ко мне, и притянул к себе за талию.

– Аня, ну, сколько можно держать меня на расстоянии? Я ведь твой жених! Твои родители благословили наш союз, кроме того… – он вновь припал к моим губам.

А я меж тем думала, что значит это его «кроме того»? Неужели он намекает  на то, что я теперь бесправная преступница? Без рода, без племени? Что теперь ему можно все? Я полностью зависима от него?

Я попыталась оттолкнуть Антона, но тот еще крепче прижал меня к себе, причиняя боль.

Неожиданно, дверь в мою комнату с грохотом распахнулась, и сильная рука резким рывком откинула Фомина в сторону. Безусловно, Антон подобного не ожидал, поэтому так легко подался на властный рывок. Приземлился мой жених в противоположном углу комнаты на пятую точку.

Я между тем, наблюдала, как мой «отважный» капитан навел пистолет на ночного визави.

– Стойте! – поспешила я остановить Кирилла, – Это мой жених.

Ессенский обернулся ко мне. В темноте его лица я рассмотреть не смогла. Он, наверняка, обескуражен.

В коридоре послышались частые шаги. Через секунду в моей комнате  показался граф, в брюках, ночной рубашке и с ружьем. Из-за его спины выглядывала перепуганная Татьяна, крепко сжимая лампу.

– Что здесь происходит? – властно осведомился подоспевший князь Матвеев, мой родной дядя, Анатолий Сергеевич.

Ессенский хмуро запихал оружие за пояс брюк, и принялся бурить меня взглядом. Фомин, меж тем, поспешно поднялся и оправил одежду.

– Почему вы кричали? – наконец,  произнес Кирилл.

– Я испугалась… – стыдливо  стягивая края халата на груди, произнесла я, потом, водрузив маску гордячки, вызывающе взглянула на Ессенского.

– Испугались?! Чего? Или может быть – кого? Жениха своего, что ли? – с нескрываемой иронией говорил капитан, с каждым словом наступая на меня, уничтожая холодностью своего взгляда.

– Это не ваше дело, черт вас раздери! – злобно прошептала я в лицо Ессенскому.

Татьяна, что стояла в непосредственной близости, расслышала мой ответ, и испуганно взглянула на  отца. Но тот, казалось, ничего не расслышал. Все присутствующие следили за перепалкой, но никто не решался вступить.

– Будьте любезны, сударь, – холодно произнесла я, испепеляя капитана взглядом, – стучать, прежде чем врываться ко мне.

– Пока я буду стучаться в ваши девственные покои, Анна Петровна, вас могут зарезать как поросенка, или чего доброго – придушить! Вас устраивает подобная участь?

Князь Матвеев покраснел от возмущения.

– Что вы себе позволяете, капитан?! – возопил он.

– Дуэль, – небрежно объявил Фомин, улучив момент.

Что я натворила!

– Нет. Если хоть  один из вас совершит подобное мероприятие, я исчезну навсегда. Надеюсь, моя персона что-то значит для вас, господа? – спросила я, пристально взглянув на Ессенского.

Тот, оценив мой намек, медленно кивнул. Потом я добилась такого же небрежного кивка от Антона.

– На мой взгляд, господа, инцидент исчерпан… – начал, было, князь Матвеев.

– Позвольте, Анатолий Сергеевич, – вступил в разговор граф, –  но мне очень бы хотелось знать, – Михайлов обратил взгляд на Фомина, – почему вы явились в этот дом под покровом ночи, словно вор, сударь?

– Я пришел навестить невесту…

Мне почему-то показалось, что Антон врет. Что-то в его глазах, тоне, поведении заставило меня насторожиться. А его выходка до появления капитана, признаться, совершенно меня сбила с толку.

– Ночью?

– Но ведь капитан Ессенский сам только что сказал, что Ане угрожает опасность. Я же не могу явиться в ваш дом днем, без благовидного предлога, который, как вы понимаете, очень трудно придумать… – Фомин многозначительно вскинул брови.

Уж не знаю, что он такое пытался сказать графу, но эта странная манера держаться, вдруг стала меня раздражать.

Подобное объяснение, тем не менее, успокоило мужчин.

– Ну что ж, любезнейший, – улыбнулся князь Матвеев, (кажется, его благодушие вновь вернулось), – с этих пор вы можете являться в этот дом без какого-либо предлога. А теперь, я считаю, пора бы нам всем вернуться в кровати и немного поспать, ведь до рассвета остались считанные часы.

Первыми ушли Татьяна и ее отец, за ними граф. Капитан покинул мою комнату, кинув на Фомина уничтожающий взгляд.

Антон снова остался со мной наедине.

– Меня поразило твое поведение, сегодня, – строго начала я, – ты вел себя непозволительно грубо и бесстыдно. Я считаю, тебе стоит просить прощения. Я не потерплю подобного обращения!

Заметив насмешливый взгляд солнечно-карих глаз, я не на шутку, разозлилась. Он смеется надо мной! Я была права! Он считает, что я полностью в его власти! Ведь теперь никому не нужна жена-преступница!

– Я надеюсь, ты понимаешь… даже если бы я была сейчас заключенной, то не позволила никому вести себя со мной подобным образом.

– Признаюсь, дорогая, я ни сколько не сомневался в твоей порядочности. До тех пор, пока ты не завела тесное знакомство с капитаном Ессенским…

– Как это понимать?! – возмутилась я.

– Ты ведь с ним спишь?

Я ударила Антона. Жар опалил мое лицо, а рука вдруг стала невероятно легкой.

– Оставьте меня, –  холодно произнесла я.

Антон кинул на меня почти злобный взгляд, и медленно вышел. Я бессильно опустилась на кровать.

Это невероятно! Как он посмел подумать такое? Неужели он считает меня?…

Я закрыла лицо руками. Только сейчас до меня дошло, что моя репутация растоптана. Страшно подумать, что обо мне судачат сплетники!

Мой отец. Когда я его найду, все изменится. Мы очистим наше имя, и все снова будет как прежде…

Я проснулась утром невероятно бодрой, и, не смотря на проблемы с одеждой и прической, и даже вспоминая унизительную встречу с женихом, я была полна решимости, отыскать отца, и отправиться на его поиски как можно скорее.

Только неожиданное появление Антона заставило меня задуматься. Я даже  не много испугалась. Где он пропадал все это время? Откуда узнал, что я буду у Матвеевых? Как прознал, что я не так давно познакомилась с капитаном? Я строила самые невероятные догадки.

Я, наконец, справилась со своим туалетом, и вышла из комнаты.

У моей двери сидел Ессенский. При виде меня он поднялся, и хмуро поприветствовал меня. Я заметила в его руке пистолет.

– Доброе утро, капитан, – улыбнулась я, – на нас ожидается нападение?

Забота капитана о моей безопасности, и солнечное утро добавило мне веселого расположения духа этим утром.

– Вообще-то уже полдень, – ответил он, убирая пистолет за пояс.

Я смутилась. Да, поспать любила всегда.

– Долго не могла заснуть, – попыталась оправдаться я.

Капитан криво усмехнулся своим мыслям, и надел сюртук.

– Ну что, вы скажите мне, наконец, что вы нашли в том подвале?

Я небрежно передернула плечами.

– Может и скажу,  – игриво начала я, – если вы не будете врываться в мою комнату так бесцеремонно впредь.

Ессенский заулыбался, заметив мое настроение, и подставил локоть. Я учтиво приняла его руку, и мы двинулись в гостинную.

– Позвольте напомнить, сударыня, вы кричали, – невозмутимо пояснил он.

– Неужели? – я изобразила непонимание, – Ах, так это мой страшный сон  так напугал вас, уважаемый…

Ессенский кинул на меня небрежный взгляд.

– Не хочу на вас давить, Анна Петровна. Но нам надо торопиться.  Вы ведь не хотите отправиться на каторгу? Да и дороги еще не успели  размокнуть толком. Так что у нас с вами есть не плохой шанс без проблем достигнуть места, где прячется ваш батюшка. Вы же знаете наши дороги…

Я лишь повела бровью.

Мы зашли в гостиную, где нас ждали все домочадцы. Татьяна, разодетая по последней моде, восседала на кресле, с темно-красной обивкой. Граф Михайлов стоял у каминной плиты, небрежно на нее облокотившись. Князь Матвеев перечитывал утреннюю газету, расположившись у окна. Юлия Александровна, супруга моего дядюшки, с утра пораньше принялась за вышивание.

– Доброго всем утречка, – улыбнулась я, не желая скрывать своего расположения духа.

Все взоры тут же обратились к нам.

Анатолий Сергеевич откинул газету и резко поднялся ко мне на встречу.

– Аннушка, дитя мое! Татьяна рассказала обо всех твоих злоключениях, это невероятно! – он крепко сжал меня в отцовских объятиях, – Я горжусь тобой, дочка! Только истинная Матвеева могла пройти столько испытаний, и вновь появиться, блестящая и неотразимая. Признаться, ты нас всех напугала этой ночью….

Я ничего вокруг не видела, принимая похвалы дядюшки. Уж больно  лестно было слышать подобные высказывания. А вот Ессенский все заметил. И ревнивы взгляды Татьяны, и немного злые – Юлии Александровны. Один только граф согласно кивал.

Анатолий Сергеевич  выпустил меня из объятий, и, посерьезнев, продолжил:

– А вот с Фоминым, детка, тебе стоит разорвать помолвку, он вел себя недостойно, – кидая косые взгляды на Ессенского, продолжил, – подобного отношения к своей дочери я не потерплю. Думаю, теперь ты останешься у нас. Жить ведь теперь тебе у себя нельзя?

Юлия Александровна позабыла вышивание, и удивленно взирала на мужа.

– Нет, дядя, нет, – поспешно ответила я, желая успокоить тетушку.

– Но почему, дочка?

– Я поеду искать отца. Он оставил мне подробное письмо со своим местоположением.

Ессенский не смог скрыть довольства неожиданным признанием, князь Матвеев вскинул брови:

– Анечка, не стоит употреблять слова длиннее пяти букв в присутствии моих дам. Уверен, им  никогда бы и в голову не пришли подобные мысли. Присядь и одумайся…

Оскорбленная Юлия Александровна поспешно отложила шитье,  и покинула комнату. Татьяна густо покраснела.

– Папенька, что вы такое говорите? Да еще и при гостях?

Дядя мой, как обычно, вел себя непредсказуемо. Не зря в обществе он обладал репутацией острослова. Признаться, я никогда прежде не слышала, что бы он высказывался так в адрес своей семьи.

– Это чтоб тебе стыдно стало, – добродушно улыбнулся Анатолий Сергеевич, – Аннушка, моя душенька дочь, не желает читать!

Я мягко улыбнулась. Ессенский деликатно отошел к графу. Можно подумать, что там, у камина, ничего не было слышно.

Нас пригласили к столу.

– И где ваш папенька сейчас? – уже за обедом спросил граф Михайлов.

Я сдержала красноречивую паузу, наблюдая за тем, как Ессенский медленно теряет над собой контроль. Признаюсь, мелкие издевательства над этим терпеливым человеком весьма меня развлекали.

Поймав его взгляд, я улыбнулась.

Он разгадал мою игру, и занялся супом. Только тогда я начала:

– Все присутствующие здесь, должны понимать, что от этого  письма зависит безопасность моя, моего батюшки, братца, и собственно говоря, семьи Матвеевых, – я осмотрела каждого присутствующего внимательным взглядом, –  вы ведь понимаете всю важность этого письма?

– Думаю, Аннушка, своей семье ты можешь доверять, – вдруг сказала Юлия Александровна, – Граф Михайлов стал частью нашей семьи почти полноправно, – она взглянула на капитана, – главное, что бы ты сама не доверилась врагу.

Ессенский взглянул на мою тетушку, улыбнулся и слегка кивнул, словно принимая комплимент. Женщина отвела от него взгляд.

– Хорошо, тогда я могу сказать? – сказала я.

Все устремили на меня свои внимательные взоры. Уж больно интересовала их моя дальнейшая судьба.

– Мой папенька ожидает меня на Кавказе, на станции Кумская.

Женщины изумленно выдохнули.

– Я так и знал, – устало сообщил Кирилл, и погрузился в свои мысли.

Граф Михайлов, подумав минуту, в общей тишине, произнес:

– Я могу сопровождать вас, сударыня, в целях защиты?

– Ну что вы, граф, не стоит. Для этого у  меня есть капитан Ессенский.

Все взоры обратились на Кирилла, который в этот момент задумчиво ковырял вилкой яблочный пирог.

– Капитан Ессенский? – обратился к нему граф.

Тот, смущенный своей задумчивостью, вскинулся.

– Я изъявил желание  присоединиться к вашей поездке. Вы не будете возражать? Думаю, двое мужчин, лучше, чем один…

Князь Матвеев одобрительно кивнул. Юлия Александровна неодобрительно покачала головой.

– Но, дорогая… для подобной поездки тебе просто необходима компаньонка… – начала, было, она.

Не смотря на тот факт, что мне не хватало смелости состричь косу, как того требует мода, я считала себя дамой современной, пренебрегающей  предрассудками.

– Ну что вы, тетя. К чему подобные излишества? У меня нет денег на служанку, да она мне и ни к чему. Не хочу привлекать к себе лишнее внимание… моя репутация погублена, после всего того, что написали про нашу семью в «Ведомостях».

Князь Матвеев понурил голову. Похоже, его тоже задела эта пакостная клевета.

– Как бы то ни было… – гнула свое тетя.

– Я поеду, – вдруг сообщила Татьяна.

– Это исключено, – в один голос заявили граф и князь.

Таня удивленно вскинула брови.

– Но почему? Я буду компаньонкой, если угодно. Я так давно не выбиралась из города! Ну, папенька!

– Это опасно, – спокойно сообщил князь Матвеев.

Граф Михайлов взглянул на свою невесту недоверчиво.

– Ты удивляешь меня, Татьяна. Ты терпеть не можешь поездок. Тем более в такую глушь.

Таня густо покраснела.

– Я просто… не хочу отпускать тебя одного! Без меня! Вдруг ты там встретишь какую-нибудь «Беллу» и меня забудешь? Нет! Это исключено.

– Таня, из-за тебя нам приходится краснеть, – одёрнула дочь, Юлия Александровна.

Князь Матвеев вопросительно взглянул на графа. Тот в свою очередь перевел вопросительный взгляд на Ессенского. Я к своему ужасу заметила, как быстро и легко, все признали в Кирилле главного. Ну, спорить с ними мне не хотелось.

Тот, все еще измываясь над неудавшимся пирогом, отложил вилку, и произнес:

– Думаю, поездка может оказаться не такой опасной, какой может показаться на первый взгляд…

Я удивилась. Зачем Ессенский позволил Татьяне ехать с ее вечными капризами? Граф Михайлов скрыл радость, под маской ледяного безразличия. Ему казалось, что их с Татьяной ожидает настоящее романтическое путешествие. Князь Матвеев пожал плечами со словами: «Ох, уж эта молодежь!» и принялся за пирог. Недовольными исходом переговоров остались только я, да Юлия Александровна.

– Одумайся, дочка! – сказал она, – Тебе нельзя в эту глушь! Там живут страшные люди, они режут головы и не знают что такое честь!

– Успокойтесь, Юлия Александровна, и не позорьте меня. Как раз на Кавказе чести уделяют больше внимания, чем у нас. Кроме того, в наш век, цивилизация добралась и туда. Тем более, станция Кумская, не в горах, а на въезде, так что все весьма безопасно…

Да, князь Матвеевн ничего не знает об убийстве… что ж, это и к лучшему. Спокойней ему спать будет, подумала я и тут же одернула себя. Ни в коем случае  нельзя втягивать в это графа и сестру! Но для начала, стоило выяснить, с чего это вдруг Кирилл согласился взять их с собой.

– Капитан? Можно вас на пару слов?

Кирилл быстро кивнул, попросил у всех извинения, поднялся, помог подняться мне, и мы вышли из столовой в гостиную.

– Я слушаю вас, сударыня.

– К чему нам столько посторонних людей, капитан? Вам не кажется опасным брать с собой мою сестру? Да и граф нам  ни к чему.

Ессенский молча кивнул, и произнес:

– А мне кажется, что четверо путешественников привлекут к себе меньше внимания, чем двое. Наши враги будут искать девицу Боткину и капитана Ессенского, но ни как не графа со спутницей, в компании родственников, верно? Как вам?

Я молча оценила прозорливость капитана. Хотя и немного сомневалась в убедительности его плана. Меня настораживала задумчивость Кирилла, и его постоянно нахмуренные брови.

– Рад, Анна Петровна, что вы не стали противиться прилюдно. Похвально.

Я вспыхнула, готовая сказать гадость. Но, встретив его насмешливый взгляд, поняла, что он меня провоцирует.

– Благодарю вас капитан. Разве не послушанию учит нас вера?

– Вы верите в меня, сударыня?

Я смело, почти вызывающе взглянула на капитана. Но промолчала. Как же он хорош! Подумалось мне, и  тут же разозлилась на себя.

– Верю, сударь лишь в то,  что вы не позволите  вашим врагам убить меня, только и всего…

Капитан улыбнулся, и подал мне руку. И уже на входе в столовую, шепнул мне на ухо:

– Не позволю.

Я улыбнулась про себя. И снова восхитилась им, неосознанно, конечно.

Мы вернулись за стол.

– Капитан, – начала Татьяна, кокетливо хлопая ресницами, – расскажите нам о себе?

Ессенский вежливо, но натянуто улыбнулся, и произнес:

– Это долгая и скучная история, Татьяна Анатольевна. И, конечно же, не для дамских ушей, – отговорился он.

Мне не понравился его туманный ответ. Он слишком много о себе скрывает, я совсем не знаю моего капитана.

Что ж, хочется надеяться, что когда я найду папеньку, все станет на свои места.

8

Паровоз, как средство передвижения отпал первым. Там очень легко быть замеченным, и потом, вокзал, это последнее место, куда мне следовало бы соваться. Было решено путешествовать своим ходом, на лошадях и в карете. Отправились на рассвете.

Я забилась в угол кареты, и в тысячный раз перечитала письмо отца. Татьяна, что сидела напротив, внимательно за мной наблюдала. Граф и капитан сопровождали карету верхом. Пожилой возница молча подхлестывал лошадей. Наше путешествие началось довольно мирно. Мерное покачивание усыпляло, мои глаза слипались, я поддалась, когда солнце было в зените. Уснула я не очень крепким сном, потому что  почувствовала, как  кто-то шарит у меня в карманах плаща. Не раскрывая глаз, я поймала руку вора, и открыла глаза. На меня испуганно взирала Татьяна.

– Что ты делаешь? – ледяным тоном произнесла я.

– Аня, отпусти, у меня останется синяк, – взмолилась сестра.

Я выпустила руку девушки, продолжая пристально на нее смотреть. Что она себе позволяет?!

– Что ты пыталась найти? – к ней  нет доверия, вдруг осознала я.

– Я просто хотела взглянуть, что это за письмо, что ты перечитываешь, снова и снова? Это от капитана? Любовное, да?

Я окинула сестру  насмешливым взглядом и откинулась на сидении.

– Нет, это письмо от отца. Могла бы попросить, я бы дала тебе его сама. Будь осторожнее Таня, предательству нет прощения, – сказала я.

Татьяна округлила свои кукольные глаза.

– Ты меня пугаешь, Аня. Что ты такое говоришь?

Я только многозначительно взглянула на сестру, и решила не расслабляться.

К вечеру мы достигли нашей первой запланированной остановки. Это была небольшая гостиница, в городке к югу от столицы. Мы расположились на ночлег, и пережили первый день нашего путешествия без приключений. За тем минул второй и третий день. Монотонное путешествие лишилось своего очарования для Татьяны, она уже потеряла интерес к проплывающим мимо пейзажам. Ессенский немного просчитался, и карета пару раз увязла в грязи.

Когда, казалось, бездорожью пришел конец, лошадь подвернула ногу, и мы вынуждены были остановиться на ночлег раньше запланированного.

Признаться, я невероятно устала от постоянных капризов Татьяны. И, похоже, не только я. Пару раз мне приходилось слышать, как граф обещал оставить сестрицу на очередной станции, а сам поедет дальше.  Татьяна тогда впадала в буйство, а потом в депрессию. Это давало мне пару часов покоя. Зато ее поведение лишний раз указало мне, как не стоит себя вести.

Пока меняли лошадей, мы зашли на ранний обед. Было решено сегодня все же добраться до нашего запланированного пункта назначения, тем более городок находился всего в четырех часах езды, от места, где мы остановились.

Мы решили поесть в таверне, чья облезлая вывеска гласила: «Золотой Як». Странное придорожное заведение отличалось чистотой и вкусной стряпней, хотя и было довольно облезлым.

Когда обед достиг своего апогея, и мы уже запросили десерт, сзади, к Ессенскому подошел лихой гусар, с залихватскими, кручеными, рыжими усами.

– Итак, поручик Ессенский! – выкрикнул он, отчего капитан подскочил как на углях и оглянулся.

– Юрка! – почти счастливо выкрикнул капитан, и сжал знакомца в медвежьих объятиях.

– Кирюха! А ты, какими судьбами здесь? Что, поручика отрабатываешь?

– Да не поручик я, боле. Капитан, – наиграно высокомерно сообщил Ессенский.

Я внимательно наблюдала за беседой мужчин и не узнавала Кирилла. Он вдруг превратился в смешливого мальчугана.

– Дослужился таки! – отозвался рыжеусый гусар, что неустанно тряс Ессенского за плечи.

– А ты как? Что? – спросил капитан, пригласив гусара к нам за стол.

– А я, брат, блуждаю в поисках счастья, – он неприлично громко захохотал, и, оправившись, наконец, заметил нас с сестрицей, – Представишь? – шепнул гусар капитану, достаточно громко, что бы мы его услышали.

Ессенский криво усмехнулся.

– Дамы, граф Мартынов, – представил гусара капитан, – Юрий Васильевич, а это княжна Боткина, и княжна Матвеева, невеста графа Михайлова.

Мартынов поцеловал дамам руки, пожал руку жениху. Присел за стол и принялся травить байки, небрежно заказывая хмельное пиво, бокал за бокалом.

Чем быстрее темнело, тем быстрее наши мужчины напивались. Даже граф Михайлов уже смотрел мутным взглядом в никуда.

Я настороженно оглядывалась по сторонам. Как они могли позволить  себе упиться до такого состояния в нашем присутствии?

– Эй, барышня, может, составишь мне компанию?! – обратились к Татьяне из-за соседнего столика.

Граф Михайлов резко встал на нетвердые ноги и враждебно выкрикнул:

– Сударь! Прошу вас обращаться к моей даме более почтительно!

Ответом ему послужил вульгарный хохот.

Мартынов достал кинжал.

– Немедленно извинитесь перед дамами, сударь! – угрожающе произнес он.

Но жалкий «ик» в конце фразы испортил все впечатление.

Я поняла. Назревает драка, так как компания за соседним столом снова громко засмеялась над нами.

Граф Михайлов и Мартынов, словно рыцари смерти набросились на обидчиков. Причем Алексей едва не снес Татьяну. Та испуганно отшатнулась  в сторону, опрокинув стул  под ноги моему капитану. Ессенский использовал его как оружие, и опустил на голову одному из веселой компании. Завязалась настоящая потасовка. Пьяные солдаты, «графья» и мужичье  смешались в единую кучу, мало похожую на человеческую.

Я следила за происходящим, панически осознавая свою абсолютную беспомощность.

Моё внимание привлек мужчина в шляпе, что показался из дальнего угла зала таверны. Он был дорого одет, и хорошо сложен. Тень испод полей шляпы скрывала его лицо. Мужчина скользнул в карман своего плаща.

Меня хватило плохое предчувствие. Я схватила со стола пустую бутылку испод вина и двинулась к мужчине. Он стоял вполоборота ко мне, и мог заметить мое приближение. Но я все же шла, где в тайне желая быть замеченной.

Он достал пистолет. Я ускорила шаг, легко перепрыгнула через графа, что пытался задушить хлипкого пьяницу, валяясь в пыли. Мужчина с пистолетом направил свое оружие на Мартынова, что самозабвенно пересчитывал  зубы своему обидчику.

Я ударила бандита бутылкой по затылку. Грохнул выстрел.

Все тут же замерли и обратили свои взоры в мою сторону, как раз в тот момент тело мужчины без сознания осело к моим ногам.

Крепкое словечко, которое любил Паша, выскользнуло из уст Мартынова, нарушив гробовую тишину.

– Простите дамы, – спохватился он, улыбаясь разбитыми губами, – но кажется, меня подстрелили… – гусар убрал руку с плеча, что отчаянно сжимал. На белой рубашке растеклось кровавое пятно.

– Благодарю вас, сударыня, – продолжил он скрипучим от боли, голосом, – кажется, вы спасли мне жизнь…

Я не слушала его благодарностей, мое внимание было поглощено мужчиной, что валялся у моих ног. Шляпа слетела с его головы, а длинные каштановые волосы слиплись от крови. Неужели я проломила ему череп пустой бутылкой?!

Татьяна испуганно выглянула из-за моей спины и тоже взглянула на тело.

– Ты его убила? – спросила она.

Кирилл перевернул мужчину, поискал пульс.

– Нет, – протянул Ессенский, – он жив…

Капитан взглянул на меня, и прервал сам себя.

– Вы знакомы? – удивился он.

– Это же Женька… – выдохнула я.

Кирилл нахмурился.

– Это сокурсник моего брата, Женька Смирнов. Но зачем он стрелял в графа Мартынова?!

Ессенский нахмурился еще больше. Казалось, хмель, и драка не выбили его из колеи.

– Надо убираться отсюда к чертовой матери!!! – неожиданно произнес он, и, подхватив меня под локоть, двинулся к выходу из таверны.

Таня, словно верная собачонка, кинулась следом. Граф Михайлов, которого кидало из стороны в сторону, с трудом помог встать раненному Мартынову, который был настолько пьян, что едва ощущал боль.

Мы молниеносно погрузились в наш экипаж. Ессенский сел на козлы, а поскольку я не горела желанием  дышать перегаром, то самовольно присоединилась к капитану.

Он кинул на меня косой взгляд, но ничего не сказал.

Кирилл тронул вожжи, и лошади весело зашагали по выбитой колее.

Я молчала, силясь сообразить, что Женя делал в этой глуши?

– Расскажите мне про этого Смирнова. Кто такой? Где жил?

Я пожала плечами.

– Женя учился вместе с моим братом в Академии. Жил с бабушкой. Родители его живут во Франции. Ходят слухи, что, они разорены, а Антонина Максимовна, его бабушка, отреклась от сына с его женой. Но внука она любила, даже баловала. Несколько месяцев назад у Жени была помолвка. Его избраннице стала Лизавета Николаевна Твардовская. Как он оказался здесь, я не понимаю. И почему он целился в графа Мартынова?

Кирилл лишь хмурился.

– Вы мне расскажите о нем?

– О Юрке? – капитан удивился.

– Да, о Юрке.

– Да что сказать? Он очень умный и веселый, хороший друг. Дружим со школы. Только очень расточителен.

– И что же случилось? Почему вы расстались?

– Он спас мою жизнь! – послышалось из кареты, – Я трижды должен Ессенскому, потому что если бы не он…

Мартынов смолк так же внезапно, как и подал голос.

Я подождала продолжения, прислушалась. Оказалось, Татьяна затеяла перевязку раны гусара, и тому стало не до разговоров.

Хотя, я и так готова была поверить во все, что мне расскажут хорошего про капитана. Но сам он сохранял ледяное молчание.

– Это правда? – все же спросила я.

– Да, – ответил он, глядя строго вперед.

Я поплотнее укуталась в плащ, с неба посыпала то ли морось, то ли мелкий снег.

– Может вам лучше перебраться под крышу?

– Не выношу запах перегара…

Ессенский хмыкнул, и подхлестнул лошадей.

В карете все стихло, и сквозь цокот копыт можно было расслышать похрапывание мужчин.

– Капитан? – уже засыпая, позвала я.

– Да, Анна Петровна.

– У вас есть семья? – кончено же я хотела услышать о жене и троих детишках.

– Есть.

Моё сердце упало. Я хотела узнать о нем побольше, но он навсегда останется для меня загадкой.

– И где они?

– Мой отец и мать уехали заграницу, едва все это началось. А сестра учится в Европе, и, я надеюсь, не имеет ни малейшего представления о моих злоключениях…

– Я тоже надеюсь…

Он снова смолк.

– Это все? – не унималась я.

– Вы намекаете на жену, должно быть?

Я покраснела в темноте. От этого человека ничего не скроешь!

– Нет, жены у меня нет. Как-то не сложилось… У меня были другие…дела.

– Как печально, – выдохнула я, притворяясь засыпающей, – вы, наверное, очень одинокий человек…

Кирилл ничего не ответил.

Мерное покачивание кареты, и скудное тепло плаща, все же убаюкали меня. Я заснула.

9

Через два дня мы прибыли на станцию Кумскую. Раненный и Татьяна вели себя сносно, Кирилл был по-прежнему задумчив. Поэтому мне приходилось довольствоваться скромным обществом графа Михайлова.

Станционный смотритель – Ипполит Макарович Пасов разыскался не сразу.

Признаться, я ожидала, что он сам явиться, словно чертик из коробочки, стоило мне только оказаться на этой земле. Но Пасов не появился. Ни в день нашего приезда, ни на следующий. Нам выделили комнаты в красных двухэтажных домах, прямо у железнодорожных путей, якобы переждать непогоду. Лил непроглядный дождь, который день.

Ессенский и Михайлов уходили рано утром и возвращались поздно вечером, но никаких новостей не приносили. Я уже потеряла надежду, и на третий день пребывания на станции напросилась с мужчинами.

Сегодня они решили отправиться на почту в скромной надежде на то, что может, там им подскажут, где найти Пасова.

Ессенский бодро вышагивал впереди, не взирая на холодный дождь, и отсутствие какой-либо зацепки.

На почте было тепло, сухо и тихо. Миловидная девушка за стойкой принимала посетителей, а за ее спиной царила страшная суета. Свертки и конверты сновали в быстрых работников почтамта.

– Добро пожаловать в Минераловодский главпочтамт, господа. Чем могу помочь?

Я присела на грубую скамеечку, отодвинув забытое кем-то местное издание «Ведомостей». «Убийство!» – кричал заголовок.

Я не желала прислушиваться к не доброму предчувствию, и все же развернула газету.

– Мы ищем одного человека… – начал капитан между тем.

«Таинственное убийство произошло на прошлой неделе в здании станции. И.М.Пасова нашли зарезанным в кровати…»

Внутри все сжалось, сердце замерло, голова пошла кругом. Ноги стали ватными.

– Анна, что с вами, дорогая? Вам не хорошо? – испугался Михайлов, взглянув на меня.

– Его зовут Пасов Ипполит Макарович, – как ни в чем не бывало продолжал Ессенский.

– Кирилл, – позвала я, и потом поняла, что очень тихо. Он ни за что не услышит меня.

Девушка за конторкой сменилась в лице.

– В чем дело? – Кирилл не заметил изменений в собеседнице, так как к моему удивлению услышал меня.

Я подала ему газету. Капитан пробежал глазами по статье, и на его щеках заиграли желваки.

– А вы, собственно, кто такие будете? – неожиданно властно спросила девушка из-за стойки.

Кирилл удивленно взглянул на юное создание.

– Простите?

Девушка поднялась со стула, и уперла руки в бока.

– Зачем он вам?! Вы ему не друзья, не родственники, и уж точно не знакомые! У Ипполита Макаровича в друзьях не было царских войск, да и графов, поди, я тоже прежде не видала.

– Вы его знавали? – подала я голос.

– Батюшка он мой, ясно вам? И чего все углядели необычного в его убийстве? И ходят и выспрашивают! – глаза девушки вдруг наполнились слезами.

Я подошла к ней, и тронула ее руку.

– Мой отец велел мне отыскать вашего батюшку, когда я буду здесь, – тихо призналась я.

Девушка взглянула на меня в упор, и ответила:

– Считайте, что вы его нашли. А теперь уходите.

Я хотела что-то сказать. Как-то ее успокоить. Но что тут скажешь?

Мы вышли на улицу. Дождь временно стих.

– Ну, зато теперь мы точно знаем, где Пасов, – хмыкнул Ессенский.

– Вы невыносимы! Как мы теперь узнаем, где искать отца? – неожиданно все стало таким бессмысленным.

– Может, стоит сходить на могилу? – предложил Михайлов.

– Не говорите глупостей, граф. Зачем? – возмутилась я.

– А что если там есть послание? Ведь нас здесь, очевидно ожидали…

– Вы действительно считаете, что его убили из-за нас? – спросила я.

– В этом я уверен, Анна Петровна, – сухо ответил капитан, – поэтому могилу навестить стоит, даже если отдать последние почести человеку, отдавшему свою жизнь из-за нас…

Мы наняли повозку, и болтливый кучер доставил нас на местное кладбище.

Через час леденящих душу поисков нужного нам надгробия, мы, наконец, обнаружили, то, что искали. Свежая могила с множеством цветов и венков. Я тяжело вздохнула. Что если в конечном итоге я приеду вот так, к очередной могиле? А папочка, где вы?

Начался дождь. Он скрыл мои слезы и испортил платье. Грязь облепила ботиночки, и утяжелила ноги. Я снова почувствовала себя бродяжкой.

Никакого послания, естественно на могиле не было. Мы постояли, задумчиво глядя на деревянный крест, и отправились обратно, к повозке.

Мужчины задумчиво молчали. Я смотрела в окно. Мимо проносился городок. То тут, то там что-то строилось. Из-за дождя недостроенные дома казались одинокими и брошенными. Я взглянула на своих мужчин. Что бы я делала без них? Что бы со мной стало?

О Фомине теперь можно было забыть с чистой совестью.

Я сжала руку Кирилла в немой благодарности. Это чувство к нему переполняло меня. Хотя я, конечно, понимала, что он заинтересован в поисках не меньше моего.

Ессенский оглянулся. Я вспомнила, что все еще сжимаю его руку. Бровь капитана вопросительно поползла вверх.

– Просто хотела вас поблагодарить… за то… что вы со мной…

Граф Михайлов, казалось, смутился. Должно быть, мое признание показалось ему, несколько, интимным.

– Ну что вы, Анна Петровна. Вам лучше меня известно, что для меня найти Петра Николаевича так же значимо, как и вам. А вот графу нижайший поклон. Он вызвался совершенно добровольно.

Михайлов смутился еще больше.

Возница остановил повозку у деревянного настила, что служил переходом через железнодорожные пути к нашему временному жилищу.

Ессенский помог мне выбраться из повозки, и пока мужчины рассчитывались с кучером, я направилась к дому.

Смеркалось. От темных туч, вечер приобретал зловещую темноту.

Моя одежда медленно пропитывалась влагой весеннего дождя.

Я перешла пути и остановилась в желтом свете фонаря, ожидая мужчин.

– Боткина? – послышалось со стороны кустов.

Я испуганно отпрыгнула в сторону.

В этот момент приблизился капитан с графом. Первый потянулся за оружием.

Из тени  кустарника  выбрался старик. Сухой и горбатый. Он ростом два доставал до моей груди. Зато главной его выдающейся чертой можно было смело назвать орлиный  нос. То, что он кавказец можно было не сомневаться. Старик являлся обладателем густых седых усов, и бороды. Его голову венчала размокшая от дождя кепка.

Дед вскинул сухой, кривой палец.

– Боткина, да?

– Да, – прошептала я. И тут же испугалась.

Старик шагнул ко мне вплотную и шепнул:

– Отец передал… – с этими словами он сжал мое запястье в своей сухой, но твердой руке, и вложил мне в ладонь клочок бумаги.

Я удивленно взглянула на старика, тот мне улыбнулся, и выпустил мою руку.

Разжала пальцы и взглянула на послание.

Кусок бумаги, кем-то неаккуратно смятый, изуродовал текста, но слава господу, буквы были различимы.

Я взглянула на старика. Его силуэт медленно удалялся в сумерках.

Ессенский подтолкнул меня к двери дома.

В квартире царила идиллия. Татьяна читала Мартынову стихи, а тот потягивал коньяк, играя своим кинжалом с граненой ручкой.

Я на ходу скинула мокрую накидку, и ботинки.

– Что-то нашли? – в один голос спросили Таня и Юра.

Я села на стул и развернула записку.

«Дорогие мои, я вынужден бежать. Меня нашли, Ипполита убили. Дагиров приведет вас ко мне. Он человек чести. Живет на конюшне у Купцовых. Я жду вас. Бульбин»

Мне показалось, что злой рок преследует меня. На каждую мою находку возникало десять вопросов, и ни одного ответа. Меня охватила усталость и чувство бессилия.

Присутствующие в комнате не сводили с меня глаз.

– Ну что? – спросила Татьяна.

– Ему снова пришлось бежать, – сказал я, – отец просит, что бы мы доверились некоему Дагирову…

– Кому? – вскинула брови сестра.

– Но это же опасно! – не сдержался граф.

– Завтра мы все выясним, – произнес капитан, пристально глядя мне в глаза, – Анна Петровна, можно вас на пару слов? Прошу простить нас, господа, – спохватился он, вспомнив о приличиях.

Я позволила вывести себя под локоток в соседнюю комнату.

– Вы позволите взглянуть на письмо?

Я безропотно протянула ему послание. Кирилл пробежался глазами по короткому тексту. Потом еще раз.

– Похоже, это писал и, правда, ваш отец, – наконец, сказал он.

Я приняла послание из его рук.

– Подозреваю, – продолжал Ессенский,  – что Дагиров это тот самый старик, что передал вам письмо.

– Возможно…

– Не теряйте надежду, Аня, – вдруг сказал он, – только она спасает в самых безвыходных ситуациях…

Мне вдруг показалось, что он видит меня насквозь, читает, как книгу.

– С чего вы взяли, что я потеряла надежду?

– У вас слишком грустные глаза.

Я смутилась и отвела взгляд.

– Печально осознавать свою зависимость и беспомощность…

– Отчего же… я всегда буду рядом, – с этими словами он сжал мои руки в своих.

Я взглянула на него. Меня одолевали сомнения. Он пытается лишить меня воли, все время, повторяя, что будет рядом? Или окончательно лишить сил? Чего он пытается добиться?

– И что же должны означать ваши слова, капитан?

Он склонился ко мне. Угрожающе близко. И самое ужасное, я почувствовала себя бесконечно счастливой. С Антоном такого никогда не было.

Когда капитан почти коснулся моих губ своими, в комнату ворвалась Татьяна. Я отшатнулась от Кирилла и покраснела. Он кивнул моей кузине, и покинул комнату.

Я подошла к окну, и прижала холодные ладони к пылающим щекам, все еще ощущая его дыхание на своих губах. Меня била мелкая дрожь, а в душе поселилось разочарование.

– Аня? – тихо позвала Татьяна.

Ее голос вернул меня к реальности.

– Что случилось, дорогая? – обернулась я, с приклеенной к губам, вежливой улыбкой.

– Ты же говорила, что любовные письма не от Ессенского!

– Да, верно. Капитан не писал мне любовных писем.

– Тогда почему вы целовались?

– Мы не целовались, – зачем-то оправдалась  я.

– Значит, все эти слухи – правда?

– Ты меня не слушаешь…

– Позор покрыл нашу семью, всю нашу семью, ты понимаешь?! И меня тоже!

– Дорогая, – как можно более сдержанно, начала я, – о каком позоре ты можешь говорить?Скажи спасибо, что у тебя есть дом и семья.  Поверь, когда тебя выкидывают из дома, как собачонку,  гоняют по всей стране, убивают близких тебе людей, о репутации и позоре думаешь в последнюю очередь. Потому что тебя и так искупали в грязи так, что головы не видно! – сдержанно не получилось, я перешла почти на крик, – Таня, вот скажи, будь ты на моем месте, как бы ты поступила?! Этот человек трижды спас мою жизнь, и сейчас помогает мне, как никто. Я ему очень благодарна, и не надо обвинять меня в том, чего я еще не сделала! Позволь мне жить своей жизнью, и поступать, так как я того захочу!

Таня удивленно смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Но… мне… казалось, ты любишь… Антона, – протянула она.

– Боюсь, я ошибалась в нем.

Татьяна шагнула ко мне, и крепко обняла.

– Прости меня, Аннушка, – сказала она, – капитан действительно достойный мужчина. И не печалься, скоро все будет хорошо. Твое имя невозможно испачкать, ты ведь княжна Боткина.

10

На рассвете мы отправились на конюшни. Ессенский держался особняком, словно жалел о вчерашнем. Я тоже тщательно делала вид, что не было момента, когда мне отчаянно захотелось ощутить его поцелуй. Одна Татьяна внимательно наблюдала за нами своими прекрасными очами, ожидая, видимо продолжения.

– Так, я чувствую характерный запах. Мы близко, – прикрывая нос платочком, сообщил граф Михайлов.

Он не ошибся, за следующим поворотом оказались конюшни.

Перед входом, на хилой скамеечке сидел тот самый старик. Голову его венчала сегодня папаха, вся в блестящих серых завитках. Казалось, он дремал, пригретый солнышком.

Я целенаправленно двинулась к нему.

– Доброе утро.

– А, – протянул старик, не размыкая век, – Боткина, ты все же пришла… мой сын и внуки  давно готовы, – дед тяжело поднялся, опираясь на корявую палку, – идем.

Я оглянулась на капитана. Тот кивнул и последовал за мной. Граф, Татьяна и гусар не торопились покидать повозку.

Старик обогнул конюшню, и мы оказались у саманного сарайчика.

– Динислам! – позвал старик.

Трухлявая дверь постройки распахнулась, и, щурясь от солнечного утра, на свет вышел  седой, смуглый поджарый черноглазый мужчина, он был опрятно одет, и причесан. Чему я, признаться, удивилась. Он ведь живет не конюшне…

Меня немного насторожила двустволка, что болталась на его плече. Но когда вслед за ним вышли еще двое парней, я попятилась к капитану. Тот усмехнулся.

Молодые горцы переглянулись, заметив меня, и улыбнулись.

– Это мой сын, Динислам, – представил  старик старшего, – и мои внуки – Руслан и Умар. Они покажут дорогу, и заодно завезут домой кое-какой груз…

– Мне казалось, нас поведете вы, – жалко пролопотала я, снова взглянув на мужчин.

– Не переживай, сладенькая, – усмехнулся старик, – им вы можете доверять так же, как и мне. А я слишком стар, для поездки в горы.

Я взглянула на капитана, в надежде, что он восстановит порядок, но тот лишь пожал плечами.

– Анна Петровна, раздумывать некогда, – сказал Ессенский.

– Да, – согласился с ним Динислам, – мы будем готовы к отъезду через час.

– Отлично, тогда мы поспешим собрать вещи. Вы знаете, где нас найти, – с этими словами Кирилл целенаправленно  двинулся к остальным, прихватив меня за руку.

– Отец писал, что мы можем доверять только старику, – забираясь в повозку, прошептала я.

– Аня – это Кавказ. Слово старшего здесь закон. Думаю, мы в безопасности.

В его устах эти слова прозвучали как нечто не реальное. Как он может говорить об этом, когда мы в такой глуши? За тысячи верст от цивилизации?!

Собрались мы быстро, если не считать небольшого скандала с Татьяной, которая на отрез отказывалась оставить один из своих пяти (!!!) сундуков. Я отправилась почти налегке, так как на мой сундук в повозке места не хватило.

В полдень мы покинули станцию Кумскую, и отправились в южном направлении. На этот раз я носа из повозки не показывала, благо мужчины натянули тент. Меня дико смущали пристальные взгляды сыновей Динислама. Они, словно волчата, зыркали глазами, скалились во время смеха, и о чем-то громко переговаривались на своем наречии.

– Мне они не нравятся, эти проводники, – по секрету сообщила мне Таня, – они на меня так странно смотрят!

– Они впервые в жизни видят такую прелестную барышню, – улыбнулся граф Михайлов, и обнял Татьяну за плечи.

Мартынов неприлично захихикал. Он всю дорогу не выпускал из рук фляжки. Таня смерила его взглядом. Похоже, ей и дерзкий гусар не нравился.

– Однажды, – начал он, – когда я только служил первый год, меня отправили сюда, на Кавказ, по службе, – Мартынов приложился к фляжке.

Он казался невероятно бледным, должно быть раненное плечо его жутко беспокоило.

Между тем мимо нас проплывала первая гора, которую было видно еще на станции. Местные называли ее Змейкой.

Я впервые видела в своей жизни горы, и она произвела на меня неизгладимое впечатление. Гордая красавица возвышалась на равнине, а за ней уже видна Машука, Бештаю, дальше, в лучах солнца мерцает могучий Эльбрус, а левее можно рассмотреть заснеженные вершины всего Кавказского хребта..

– Так вот, – продолжал Мартынов, – Служила при нашем штабе поварихой девица одна, Оксаной назвалась. В подругах у нее  была дочка одного уважаемого старца – Фатима…

– История будет долгой? – ехидно осведомилась Татьяна.

Гусар ей широко улыбнулся.

– Вы должны понимать, куда едите, барышня, – отозвался он, – ну так вот, не перебивайте. Обычай у них тут такой, странный.  Невест похищать. Схватили Ксанку, вместе с Фатимой, перекинули через коней и увезли… в горы. А по обычаю, если в течение  трех дней в дом отца сваты не явились, дочь считается погибшей…

– Какая дикость! – вставила Татьяна.

– Вопрос чести, – усмехнулся Мартынов, обдавая нас жуткими испарениями алкоголя, – вернулись они сами, через неделю. Едва живые. Опозоренные… Фатиму зарезал  ее отец  в воротах родного дома…

– А Оксана? – спросила я.

– А Оксана рассказала мне эту историю, как-то…ночью, – гусар мерзко усмехнулся.

Я все поняла и покраснела.

– Да как вы смеете рассказывать подобные вещи в моем присутствии? – возмутилась Татьяна.

– Я о вас беспокоюсь, барышни, – неожиданно серьезно сообщил гусар, – Никуда сами не ходите, и держитесь нас. Тогда вы в безопасности. Юные волчата что-то задумали.

– Вам тоже так показалось? – встрепенулся граф.

– Уверен. Уж очень часто они говорят о блондинке.

Татьяна сменилась в лице.

Я задумалась. Вот что значит позор, здесь, на Кавказе. Лучше убить дочь, чем терпеть позор.

Капитан ехал рядом с Динисламом верхом, и о чем-то с ним переговаривался.

Повозка мерно покачивалась, показывая нам прекрасные пейзажи, один, за другим. Припорошенные снегом вершины, а у обочины уже зеленеющая трава, кое-где виднеются желтые и фиолетовые цветочки.

Я прикрыла веки, и забылась не надолго.

Проснулась, когда повозка дернулась и остановилась. Уже стемнело. Вокруг стояла пугающая тишина, и прямо над нами возвышалась гора, местами покрытая деревьями и кустарником.

Граф Михайлов помог выбраться Татьяне, и подал руку мне.

– В чем дело?

– Дальше идем пешком, – сообщил капитан, и снял меня с повозки, прежде, чем я успела возмутиться.

Граф Михайлов поспешно ретировался.

Мои ноги коснулись земли, но Кирилл меня не выпускал.  Я замерла и взглянула на него, не желая отступать, и панически желая сбежать.

Ессенский взял мою руку в свою.

– Аня, – выдохнул он, и вложил нечто холодное и тяжелое  в мою руку,  – будьте осторожны. И держитесь рядом.

Я раскрыла ладонь. У меня в руке оказался нож. Впервые, за минувший день, я реально ощутила масштаб нашей беззащитности. Мне вспомнилась мама. Ее могила осталась за много верст от меня. А я, только сейчас, кажется, осознала, что мамы больше нет. Сжимая в руке оружие.

Кирилл кивнул мне, и отошел. Я поспешно спрятала нож за пояс своей грубой юбки. Удивительно, как быстро я привыкла к этой серой, безликой одежде и тугой косе. Когда Татьяна смотрела на меня, я отчетливо могла прочесть жалость в ее глазах. Но мне себя было, совсем не жаль. Однажды образ простолюдинки спас мне жизнь.

Ессенский подал мне руку. Я, с его помощью, ступила на первый выступ. И мы начали свое восхождение. Таня, то и дело оглядывалась на повозку, которой правил Динислам. Ехать в ней проводник строго запретили.  Если вам дороги лошади, сказал сын Дагирова,  нужно облегчить груз в повозке.

Я кожей ощущала страх Татьяны, и от этого мне становилось еще хуже. Некий озноб животной паники то и дело пробегал по позвоночнику. Мартынов насвистывал какую-то песенку находу, то  и дело оглядываясь на Кирилла.

Ессенский, казалось, этого не замечал. Он крепко сжимал мою руку, благодаря чему я двигалась достаточно быстро.

Ни звука вокруг, ни проблеска света. Кромешная темнота, и гул ветра в ушах. Лошади беспокоились, Динислам приговаривал им что-то.

Дыхание прерывалось, выступал пот, от кожи исходил жар. Но устала не я одна, мой капитан тоже тяжело дышал.

Наконец, мы остановились передохнуть. Я рухнула на землю, перетруженные ноги подогнулись сами собой.

Волчата громко засмеялись, и продолжили свою бесконечную беседу.

Капитан отвернулся от них, и наблюдал за Мартыновым. Оба напряженно вслушивались в их дикую речь.

Я, в свою очередь, старалась понять, что его тревожит, по лицу. От моего взгляда не скрылось, как капитан и Мартынов, то  и дело, многозначительно переглядывались.

Граф Михайлов обмахивал кружевным платочком запыхавшуюся Татьяну, и казался полностью поглощенным своим делом.

– Ну что, идем дальше? – бодро спросил Динислам.

– А еще далеко? – подала голос Таня.

– Деревня сразу за тем перевалом. Идемте.

И наша делегация снова двинулась в путь.

Я всегда ощущала незримое присутствие капитана рядом с собой. Едва я оступалась, он подхватывал меня, хотя, казалось, шел далеко впереди.

Ночь была невероятно ясная, и таких звёзд я никогда в городе не видела.

Мы забрались на вершину горы и увидели тусклые огни, что пробивались сквозь кроны деревьев.

– Вы же сказали, что сразу за перевалом! – возмутилась Татьяна.

– Это ближе, чем кажется. Если поторопиться, то успеем поспать этой ночью, – успокоил Динислам.

При мысли о скором отдыхе, энтузиазма у меня прибавилось.

Спускаться оказалось гораздо проще, хотя скользкая, сырая земля так и норовила лишить равновесия. Я сама того, не осознавая, крепко вцепилась в руку капитана.

Менее, чем через четверть часа  мы оказались у изгороди. Выглядело это сооружение не важно, словно слабая женщина со скуки собрала хворост и сплела нечто, что теперь огораживало населенный пункт.

Четыре домика, в центре – высокий костер, в стороне длинное сооружение, похожее на коровник. И все.

Это место трудно поселком назвать, не то что, деревней.

Мартынов снова кинул быстрый взгляд на Ессенского. Казалось, что кроме меня никто больше не замечает их немого диалога.

Динислам, по-хозяйски распахнул калитку. На него тут же накинулась огромная косматая собака, оглушая всю округу диким лаем. Мужчина успокоил ее на своем родном наречии, и та, признав хозяина, радостно лизнула его руку.

– Отличный кавказец, – произнес Мартынов, – чем вы их здесь кормите? Клянусь, в городе они такими не вырастают!

Нам на встречу вышли двое мужчин. Одни совсем сухой старик, другой – уже начинающий седеть, но достаточно бодрый. Выглядели они, как подобает настоящим горцам, держались достойно. Признаться, я уже начала привыкать к этим людям.

Динислам переговорил о чем-то со старцами на своем языке. Единственное, что я понимала в этом наречии, это приветствие.

Старцы согласно кивали, потом развернулись и ушли, так же чинно и с достоинством, как и пришли.

Динислам обернулся к нам.

– Сейчас нам организуют ночлег. Надеюсь, городские барышни оценят по достоинству  местное гостеприимство, и не будут чрезмерно требовательны… – старший проводник почтительно поклонился.

Татьяна медленно заливалась  ярким румянцем. Я поняла, сцены не избежать, и поспешила сказать что-то вежливое, прежде чем моя кузина все испортит.

– Ну что вы, – я улыбнулась так дружелюбно, как только могла, – о вашем гостеприимстве ходят легенды. Тем более, сегодня мы будем рады любому теплому местечку, что бы перевести дух.

Таня высокомерно хмыкнула.

Позади Динислама замаячил мальчишка.

Мужчина обернулся и кивнул.

– Барышни могут проследовать за Зурабчиком, он покажет, где вы сможете отдохнуть.

Мне не требовалось второе приглашение. Ноги устали так, что казалось, дрожала каждая жилка.

Мальчишка завел нас в домик, в котором оказался земляной пол. Резкий запах гниющих досок резко ударил в нос. Признаться, я надеялась, что нас пустят в дом из камня, что возвышался в стороне. Но тот лишь мрачно взирал на нас черными глазницами своих окон.

Сквозь сумрак вокруг, я разглядела, как мальчишка двинулся к небольшому углублению в центре помещения, и разжег там костер.

Желтые языки пламени медленно набирали силу, и сумрак отступал. Когда огонь полностью осветил  комнату, я разглядела странное сооружение над очагом (а это был именно очаг, потому что дно ямы, оказалось выложенным камнем), это сооружение походило на гигантскую воронку, что узкой своей частью уходила под потолок. Там, по всей видимости, было отверстие наружу, куда и уходил весь дым.

У стен, напротив очага, стояли узкие лавки. У дальней стены, я рассмотрела невероятных размеров кастрюлю, без ручек, из которой исходил пар.

Татьяна настороженно заглянула под крышку.

– Боже, кажется, это варево – наш ужин, –  скорбно произнесла она.

В дверях снова показался мальчишка, груженный двумя одеялами и подушками.

Уложив все на лавку, он взглянул на нас и улыбнулся, показывая редкие зубы.

– Там в казане – шулюм.  Моя мать сготовила, – гордо сообщил он и скрылся за дверью.

Есть мне совершенно не хотелось. А Татьяна снова с опаской заглянула в казан.

– И как это есть? – сказала она.

– Это дикий край, сестрица. Руками.

Татьяна снова взглянула на варево. Она походила на хищницу, что замерла у водоема, полного добычи.

Я присела на лавку у окна, и выглянула на улицу. К моему удивлению, вид мне представился интересный.

 Вокруг огромного костра сидели наши мужчины, в компании Динислама с сыновьями, пары старцев, что нас встречали, и не знакомый мне мужчина, с короткой черной бородой.

 Они говорили в пол голоса, поэтому слов было не разобрать.

 Сзади послышался всплеск. Я оглянулась.  Татьяна, повизгивая, старалась удержать выловленный из кипятка огромный кусок бараньего мяса. Судя по всему, она не на шутку проголодалась.

На улице послышался странный звук. Я вновь взглянула в окно.

Черноволосый бородач тянул к костру на веревке барана. Следом шел тот самый мальчишка, что угостил шулюмом, с большой глиняной пиалой. Ее бока украшали цветные узоры.

Признаться, я была заинтригована происходящим.

Бородач  подвел барана к мужчинам. Граф Михайлов недоуменно отшатнулся, чем вызвал улыбки окружающих. Мартынов что-то сказал, Кирилл улыбнулся еще шире.

Когда я краем глаза заметила, как бородач достал кинжал, из украшенных камнями, ножен, хотела, было кинуться на выручку мужчинам, когда моему взору представилась следующая картина.

Бородач задрал голову барана и медленно, почти с удовольствием перерезал ему горло. Алая струя ударила прямо в пиалу, что предусмотрительно подставил мальчик.

Я сидела у окна, чувствуя, как тошнота  подкатывает к горлу, но не в силах оторвать глаз от происходящего. Бородач, словно бесновался в каком-то диком экстазе.

 Когда кровь перестала бить, как из фонтана, бородач  поднял пиалу над головой, и издал устрашающий вопль.

– Что там происходит? – испуганно притихла Татьяна.

– Ничего, просто разговаривают…

– Странно, – хмыкнула сестра, и вернулась к мясу.

Я же наблюдала, за разворачивающимся на моих глазах спектаклем.

Бородач перестал ликовать и передал пиалу старцу. Тот, не долго думая, приложился к краю и сделал два больших глотка. Моё горло сжалось. Они пьют кровь?! Старец передал пиалу соседу, и тот последовал его примеру. Сосед отдал пиалу Динисламу. Я вздохнула с облегчением. Сейчас он прекратит это безумие.

– Теперь ваша очередь, – разборчиво произнес Дагиров, и протянул пиалу Ессенскому.

Тот, едва скрывая удивление, взял сосуд в руки.

– Это очень древний обычай, который нарушать нельзя, капитан. Для настоящих мужчин.

 Кирилл заглянул в пиалу, потом посмотрел на Мартынова. Тот едва заметно кивнул. К моей неожиданности, Ессенский кинул косой взгляд в сторону моего окна, словно ощутив мое присутствие, и с видом человека, бросающегося в морскую пучину, сделал два быстрых глотка.

Я зажала рот рукой, поражаясь силе духа своего капитана.

Между тем, подошла очередь графа Михайлова. Тот пригубил, позеленел, и кинулся в кусты. Мартынов же, напротив, выпил крови так, словно делал это каждый день.

 Горцы допили остатки, когда вновь вернулся мальчишка с высоким кувшином в одной, и изогнутым рогом в другой руке.

– Что это? – едва оправившись, спросил граф.

 Мартынов уже потянулся за рогом.

– Лучшая выдумка человечества, – под эти слова, мальчик наполнил рог, бравый гусар опрокинул его в себя,  и издал дикий вопль.

Бородач одобрительно захлопал в ладоши, выкрикнув не знакомые мне слова.

Михайлов осторожно принюхался и тоже с радостью осушил рог, отчего его лицо обрело малиновый оттенок.

Ессенский, уже с меньшей опаской, дождался своей очереди.

Когда хлопки бородача переросли в стройный хор всех присутствующих, он выпрямился и начал танцевать. Такого танца я никогда прежде не видела. Его руки, словно крылья, вздымались. Ноги двигались, как у некоего горного животного, едва касаясь земли. Окружающие, словно в горячке, принялись издавать гортанные звуки, от которых у меня мурашки разбежались по телу.

– Они что, танцуют? – тихо спросила Татьяна.

Я поднялась, не желая больше на это смотреть.

– Давай спать. Им завтра будет стыдно, за этот жуткий шабаш… – сказала я, расстелила одеяло на лавке, укуталась в него, и попыталась уснуть.

Татьяна последовала моему примеру, и уже через мгновение, мы забылись крепким сном.

11

Я задыхалась. Испуганно распахнула глаза, дернулась. Мои руки и ноги связаны, во рту кляп. На голову поспешно  накинули мешок. В противоположном углу испуганно мычала Татьяна. Похоже, ее тоже связали, как какого-то барана!

Я в панике и извивалась, пыталась кричать, но меня, словно какой-то мешок, перекинули через спину лошади, и та понеслась куда-то. Абсолютно было непонятно – в гору меня везут или с горы, я не слышала шелеста деревьев, не могла понять, скоро ли начнется рассвет, долго ли  спала. Лошадь неслась, выбивая из меня дух. Дыхание то и дело сбивалось, лошадь корпусом, при каждом скачке била под дых…

Меня похитили из дома, прямо из постели, спящей…

И кажется, мой капитан  пока об этом не подозревает!

Через несколько минут бешеной скачки лошадь неожиданно остановилась. Тяжело дыша, мой похититель  спешился, стянул меня с лошади и перекинул через плечо.

Я снова принялась брыкаться. Похититель слегка хлопнул меня пониже спины, и захихикал. Это походило на кошмарный сон. Меня опрокинули на что-то колючее и принялись закручивать, я испуганно кричала в кляп, они смеялись. Окружающий мир сжался до пределов моей жуткой тюрьмы.

Меня подняли, теперь уже вдвоем. Я остро ощущала запах шерсти и пыли.  Должно быть, меня замотали в ковер или одеяло. Кто-то третий обмотал мой кокон туго веревкой. Мне показалось, что пространство сжимается, еще секунда – и я задохнусь.

Они погрузили меня  в скрипучую тележку. И я снова почувствовала движение. Эта жуткая пытка продолжалась час, а может и еще больше. Я периодически теряла счет времени, чувствуя, как крупицы воздуха ускользают от меня, а мешок на голове липнет к носу, перекрывая дыхательные пути…

Телега остановилась, меня снова понесли.

Мой похититель разговаривал с кем-то в полголоса на ходу. Их шаги стали гулкими – вошли в помещение. Скрипнула дверь – вошли в комнату. Меня положили на пол, и тут я вспомнила о ноже Ессенского, что так и остался за поясом моей юбки. Я даже могла его нащупать связанными руками у себя за спиной. Руки вспотели и скользили, у меня получалось, буквально распиливать веревку на запястьях.  По рукам потекла теплая влага, пот выступил на висках.

Кто-то стал ногой на мой живот, нож вонзился в мою руку, веревка, связывающая запястья – лопнула.

Мой кокон стал вдруг свободнее, разрезали веревку, и небрежно ее сорвали.

Руки свободны!  Мертвой хваткой сжала нож.

Сквозь кокон глухо раздавались голоса, иногда смех.

Меня больно ткнули в бок.

Кокон начал медленно разворачиваться.

Нож вселял надежду на спасение.

Я ощутила свежий прохладный воздух, мотнула головой, оставляя мешок в ковре. Догадалась, что сейчас встречу человека, который велел похитить меня. Кому это могло понадобиться?

Наконец, ковер распахнулся. Я выкатилась прямо к ногам высокого, черноволосого горца. Его ноги, прямо перед моим  лицом, оказались обутыми в сапоги из невероятно мягкой кожи.

Я сорвала с лица кляп.

Горец смотрел на меня и улыбался.

– Ну же сударыня, – произнес без акцента, на чистом русском, – поднимайтесь, будем знакомиться.

С этими словами он схватил меня за предплечье, и попытался поднять. Я изобразила слабость, заставив тем самым горца приложить максимум усилий. Его увлеченность моим спасением  дала мне время собраться с духом и приставить нож к его горлу.

Он удивленно вскинул голову, и взглянул мне в глаза испод длинных черных ресниц.

Сзади услышала возню, но отступать было не куда.

– Спокойно, Рашид, – произнес горец кому-то, не сводя с меня глаз, – давайте барышня. Перережьте мне горло, и вы свободны. Клянусь, никто из моих людей не тронет вас.

Мои руки, залитые собственной кровью, с множеством порезов слегка скользили, но я не дрожала.

– Бросьте, сударь, – неожиданно спокойно сказала я, – даже ребенок знает на сколько мстительны жители этих мест…

– Тогда зачем это оружие, если вы не собираетесь меня убивать?

– Я требую, что бы вы отвезли меня обратно.

– Это не возможно, – улыбнулся он мне, – ну давайте, сударыня, не тяните. Я смерти не боюсь, так что можете смело… –  с этими словами его рука скользнула по моей спине, все выше и выше, вот его пальцы коснулись волос.

Я понимала, что все глупо и зря. Я ни за что не смогу перерезать ему горло, и от своего бессилия хотелось взвыть.

Он больно дернул мои волосы, голова резко откинулась, он выхватил нож Кирилла.

Горец тихо засмеялся, и, ухватив мои спутанные волосы покрепче, еще сильнее запрокинул мою голову. Моя шея, словно деликатес на блюдце, была подана ему.

Холодное лезвие ножа коснулось моей кожи.

– У вас такая нежная кожа, – сказал горец, и коснулся моей шеи горячими губами, затем скользнул лезвием.

Я зажмурила глаза. Сейчас он чуть-чуть нажмет, и моя кровь брызнет фонтаном, зальет комнату и всех бандитов. А красивый горец  будет победоносно  вопить, хватая ртом алую струю, словно вампир… меня убьют, как того барана…

– У вас светлые волосы, идеальная осанка и фигура, – говорил он, – полная грудь, крутые бедра…

Называя каждую часть моего тела, он исследовал ее ножом, едва не царапая.

– И что вы делаете в этих диких краях?

Он уткнулся лицом в изгиб моей шеи, и сладостно вдохнул.

Я стояла, не в силах пошевелиться от ужаса, что охватил меня. Ноги дрожали, руки онемели.

Нож стал оставлять тонкую дорожку царапин на моем теле, легко пропарывая одежду. Та, лохмотьями опадала на пол, к моим ногам.

От полной наготы меня спасало белье, да нижняя рубашка, что держалась на одной бретельке…

– Прежде чем пускать в ход нож, – говорил горец, – убедитесь, что можете довести дело до конца.

Он вернул нож к моему горлу.

– Как думаешь, что я сейчас сделаю?

Я сглотнула, вдохнула, выдохнула и ответила:

– Отпустите меня.

Горец удивленно вскинул брови.

– Почему вы так решили?

– Вы наверняка, не малую сумму заплатили, чтобы меня сюда привезли. Вы меня убьете? Очень не разумно, сударь…

Он расхохотался так неожиданно, что я вздрогнула.

– Надеюсь, мои затраты окупятся, – он грубо оттолкнул меня от себя, повернулся к немому наблюдателю – Рашиду, и принялся что-то внятно растолковывать на своем наречии.

Я подняла и прижала к себе остатки своей одежды.

Рашид шагнул ко мне, когда горец закончил. Я попятилась. Тот лишь усмехнулся, довольно проворно поймал меня, перекинул через плечо, и понес верх по лестнице.

Ногой распахнул одну из дверей на третьем этаже, и небрежно швырнул меня на кровать, что стояла на возвышении. Я испуганно зажмурилась, ожидая насилия.

Но услышала только звук захлопывающейся двери. Щелкнул замок, загремел засов.

Я осторожно открыла глаза.

Комната была пуста. Я осталась одна. Села. Яркий солнечный полуденный свет лился через зарешеченное окно.

Осмотрелась. Кровать, на которой сидела, была покрыта черной блестящей шкурой. В углу стоял умывальник, рядом – ночной горшок. В дальнем углу – высокий дубовый шкаф, совершенно пустой, одна дверка небрежно приоткрыта.

В коридоре послышались шаги. Я настороженно замерла, просидела с пол часа. Никто так и не появился. Перевела дыхание. Мне, было, страшно пошевелится, вздрагивала от каждого шороха за дверью.

На закате, наконец, осмелилась сползти с кровати. Внимательно осмотрела дверь и окно. Третий этаж, дверь закрыта наглухо.

Мне было очень холодно. Обнаженной кожи касался холодный воздух, что сочился сквозь деревянное окно.

Я взглянула на свои руки, темные от запекшейся крови, поспешила тщательно их вымыть, замотала раны обрезками своей юбки.

Никто так и не показался. И чем быстрее темнело, тем страшнее мне становилось.

Когда в комнате воцарилась кромешная темнота, волосы мои, казалось, шевелились от охватившего меня напряжения. Паника овладела мной до такой степени, что я не могла дышать.

Я молила бога только об одном – чтобы Кирилл не пожалел времени найти меня.

Когда страх стал невыносим, я стала ходить по комнате из угла в угол, как животное, пойманное в клетку.

Мои губы непроизвольно шептали слова молитвы, выученной еще в детстве. Мама тихо и терпеливо повторяла эти слова, пока они не врезались мне в память.

На улице завывали какие-то животные. Чем глубже была ночь, тем отчетливее я понимала, что сегодня я в безопасности.

Спать боялась. Но совсем скоро поняла, что засыпаю сидя. Прилегла и тут же провалилась в сон.

Проснулась по-прежнему одна в пустой комнате. Солнце стояло высоко, должно быть уже давно миновал полдень.

Я села. Закружилась голова, ничего не ела уже трое суток. Осмотрелась. В комнате ничего не изменилось. И мне стало страшно. Что если никто так и не придет, и я умру тут одна, медленно и мучительно?

Я грубо отругала себя за глупость. Это ведь не логично. Наверняка, мой пленитель знает, что делает. Дает мне понять, кто здесь хозяин. Пытается доказать, что кроме как уступить ему, другого выхода у меня нет.

Снова осмотрелась. Наверное, с другими это срабатывало. Но со мной ничего  не выйдет. Я надежды не потеряю. Ессенский меня найдет  и спасет. Он меня найдет.

Я три раза пересчитала шагами длину и ширину комнаты. Поискала оружие, но естественно здесь ничего не было.

Потом спела песню про Генриха Восьмого и его двести жен. Оценив ее достоинства, задумалась об отце и детстве.

На закате снова помолилась. Опять страх змеей заполз в мою душу. Но на этот раз я старалась его не замечать из-за острого чувства голода.

Укутавшись в меховое покрывало, я ходила по комнате, напевая под нос глупые песенки.

Села на кровать, пропустила момент, когда уснула.

Чудом для меня явилось следующее утро. Проснулась на рассвете, но подниматься не торопилась.

Да, сегодня Кирилл меня найдет, раз вчера ему это не удалось. Три дня – это огромный срок. Раньше  я об этом не подозревала.

Сползла с кровати к полудню. Попила воды, умылась и вернулась в постель. Странная слабость овладела мной, глаза слиплись. Снова уснула.

Проснулась от грохота. Резко села. В комнату, с диким шумом  втащили алюминиевую ванну. Через мгновение два парня опрокинули в нее по два ведра воды, и скрылись за дверью. В комнате остались две девушки.

– Просим вас, барышня. Пока вода не остыла, – сказала одна с диким акцентом.

Я неуклюже высвободилась из покрывала, подошла к ванной. Впервые в жизни ощутила от себя неприятный запах. Безропотно скинула остатки своей одежды, забралась в теплую воду.

Девушки, словно по команде начали меня мыть. Мне не нужно было даже шевелиться.

Служанки тщательно промыли мои волосы. Чем дольше длилось мое купание, тем больший прилив сил я ощущала.

Девушки укутали меня в мягкое полотенце и покинули комнату.

Едва они вышли, вернулись парни, опорожнили и вынесли ванну. Я огляделась и обнаружила, что вместе с ними исчезли и мои лохмотья.

Вода еще сочилась из моих волос, когда в комнату вошел человек, который меня похитил, в безупречно-черных одеждах.

– Мое почтение, сударыня, – улыбнулся он, – довожу до вашего сведения, что намерен отужинать в вашем обществе сегодня.

Я, молча на него взирала. Он не спешил нарушать неловкую паузу, из чего я сделала вывод, что он ожидал от меня хоть какой-то реакции.

Он шагнул ко мне и швырнул на кровать белый сверток.

– Здесь кое-какая одежда к ужину для вас, – сообщил он, развернулся и покинул комнату.

Итак, сегодня тот самый день, когда я могу проверить крепость своих бастионов. Я буду драться до конца.

Из любопытства распаковала сверток. Там было, как я и догадывалась, чудесное платье, нежно – персикового цвета, с вышивкой по лифу, и блестящим атласным поясом. Этот наряд, словно призрак прошлой жизни, лежал передо мной.

 Я едва коснулась пальцами его ткани. Сердце сжала тоска. Моя жизнь никогда не будет такой, как прежде. Никогда…

Мне пришлось одеться. Встречать горца обнаженной мне казалось не самой хорошей идеей. Будь я одета, или раздета, степень опасности, окружающей мне не менялась. И если Кирилл не поторопиться…

Мне даже думать не хотелось, что будет тогда.

Я подошла к зеркалу. Платье сидело идеально. После серых одежд, что мне приходилось носить в последнее время, я показалась себе королевой.

Сырые волосы поспешно заплела в косу, и заколола на затылке.

Я села и сложила руки на коленях. Ткань платья нежно обняла мое тело.

Просидеть  так мне пришлось  не долго. Едва я подумала, что мой пленитель передумал, как  в комнату внесли небольшой столик со всевозможными яствами.

Я сдержанно окинула стол взглядом. Желудок, который раз свела голодная судорога. Горец стоял в дверях и наблюдал за мной.

– Вы не хотите, есть? – спросил он.

– Нет, отчего же. Очень хочу, – ответила я.

Он усмехнулся.

– Ну, так ешьте.

Я посмотрела прямо на него, долгим пристальным взглядом.

– Не желаю быть должной людям вроде вас.

– А как же платье?

– Вы испортили мою одежду. Я благосклонно приняла этот наряд, взамен моего.

Горец оглянулся на кого-то за спиной. Я настороженно поднялась, и отошла в дальний угол комнаты.

Из темноты коридора горцу вручили небольшую плетеную корзину. Он запустил в нее руку, и швырнул что-то на пол.

– А что вы скажите на это? – самодовольно произнес он.

Крупный жемчуг и другие драгоценные камни с грохотом рассыпались по всей комнате, и замерли у моих ног.

Признаться, ничего подобного я не ожидала.

Мужчина грубо сорвал  со своего пояса мешок, и вытряхнул его так же, на пол. Водопад золотых монет смешался с озером драгоценностей на полу.

Я смотрела на него по-прежнему без выражения, в тайне стараясь понять, чего он пытается этим  добиться? Неужели, это  нелепые попытки завоевать мое расположение?

Слуга внес толстый сверток меха. Горец подхватил его за край и встряхнул.  Роскошный черный мех развернулся и опал между мной и  моим пленителем переливающимся комом.

Слуга поспешно покинул комнату.

– Вы пытаетесь меня купить? – догадалась я.

– Меня зовут Казбек. А вас?

– Не вижу необходимости представляться вам, сударь.  Вы швыряете к моим ногам меха, золото и драгоценности с недостойной целью. Я вас презираю. Учтите, ваши жалкие поступки на заставят меня поступиться своей гордостью и честью.

– У женщин нет чести, – сообщил он, – и мне плевать, как тебя зовут… – зарычал он, и шагнул ко мне. Его глаза пылали. Ужас сковал меня, – Ты княжна Боткина, и сейчас ты, княжна, ляжешь под  меня! Дикаря! – с этими словами он опрокинул меня на мех.

Я закричала, запуталась в черной шерсти.

– Я хотел по хорошему, – говорил он, сдирая с меня платье.

Когда с одеждой было кончено, Казбек отодвинулся и на секунду замер, разглядывая меня. Мои глаза наполнились слезами, но плакать перед ним я не собиралась. Ужас сменился злостью. Я была больше, чем уверена, что если сделаю, то, что задумала, меня непременно убьют.

Тяжело дыша, Казбек потянулся к моему бедру. Я с силой оттолкнула его ногой от себя, ткнув между ног.

Он взвыл как зверь. Я кинулась к красиво сервированному столику  и схватила красивую вилку с двумя зубцами.

Казбек оправился от боли, поднялся на ноги и последовал за мной. Я обернулась и полоснула его по лицу.

Он вздрогнул. Две белые полоски  на его лице медленно краснели, наполняясь кровью.

Казбек  коснулся щеки рукой, и взглянул на пальцы, запачканные кровью, потер их друг об друга, и поднял на меня тяжелый взгляд. Что ж, ему не требовалось ничего говорить.

Он замахнулся  и ударил меня тыльной стороной ладони, так неожиданно, что я сразу не поняла, отчего вдруг у меня  вспышки перед глазами, а земля резко пошатнулась.

Казбек подошел ко мне. Я лежала на полу, не подавая признаков жизни.

– Сука, – сказал он в тишине, и вышел из комнаты, скрипнув дверью.

Я осторожно приоткрыла глаза. Села. Комната слегка кружилась, а левый глаз, казалось, лопался.

Мне удалось собрать одежду, и кое-как прикрыть наготу. На секунду я почувствовала радость оттого, что отсрочила миг расплаты.

Ах, Кирилл! Ну, где же ты? Почему, почему  я так и не ощутила твой поцелуй? Поцелуй человека, которого действительно люблю.

Я закрыла лицо руками и заплакала.

Когда слез не осталось, я вспомнила о сервированном столе, который остался стоять в центре комнаты.

Быстро  поела, не желая ни о чем думать. Потом, ощутив ужасную слабость, упала на кровать, и укутавшись мехом, заснула.

12

 Я закричала, чувствуя, как могильный холод  обволакивает меня, выставила руки, и неожиданно для себя ухватилась за что-то.

Страшно было открыть глаза. Я бы хотела уже оказаться мертвой. Голова раскалывалась, а руки адски медленно слабели, со страшными  болями. Я была жива.

Медленно разомкнула веки. Ярко-голубое небо  заглядывало в черный вертикальный тоннель над головой.

Спасение было меньше чем в метре от меня. Я держалась за скользкий выступ в грубой стене могильника.

В глубине души понимала, что долго не продержусь, и для ног опоры не было. Мне казалось, что я слышу крики из глубины колодца. Просьбы о помощи, злобные проклятья.

Солнце. Вот он, совсем близко, но темнота тянет меня вниз.

Неожиданно солнце померкло. Я посмотрела вверх и увидела протянутую руку.

– Аня, хватайся, – раздалось эхом вокруг.

Все происходящее казалось нереальным. Но самое ужасное было в том, что я не могла ухватиться за руку помощи. Не могла разомкнуть пальцев, даже если бы хотела.

Мой спаситель обхватил мои запястья и рывком вытянул из ямы.

Мой спаситель – мой капитан.

Кирилл прижал меня к себе. Ноги меня совсем не держали. Он гладил мои волосы.

– Анечка, ласточка моя, все позади, все кончено, ты в безопасности, – приговаривал он.

Ветер трепал нашу одежду и волосы. Меня била дрожь. Небо стало серым, почти черным, в ожидании бури.

Я подняла лицо к Кириллу, желая что-то сказать. Но он опередил мои слова.

Его горячие губы коснулись моих.

С неба сорвались первые капли дождя.

Он целовал меня нежно, успокаивающе, будто ласкал.

Хлынул дождь.

Мои ноги подогнулись.

Ессенский подхватил меня на руки. Я уткнулась лицом в его грудь, не желая замечать окровавленные трупы вокруг, на земле.

Кирилл взобрался на лошадь, не выпуская меня из объятий. Страшная усталость завладела мной, я позволила себе расслабиться, почти лишится сознания.

Он пришпорил коня.

Испод едва прикрытых век я наблюдала за ним. Обеспокоенное лицо, щетина, усталые глаза.

Моё сердце готово было разорваться от счастья. Он жив! Мой капитан боялся меня потерять, и теперь сжимает в своих объятиях…

Я не знаю, как долго мы ехали, потому что периодически впадала в дрему. К реальности меня вернул голос графа Михайлова.

– Господи, Анна Петровна, мы уже потеряли надежду найти вас.

Граф взглянул на меня, и в его глазах промелькнул легко узнаваемый ужас.

– Что эти звери сделали с вами? – выдохнул он.

Я попыталась улыбнуться Михайлову.

– Уверяю вас, сударь, эти раны всего лишь расплата за непослушание.

Алексей оглянулся на Мартынова, который деловито очищал свой кинжал от крови.

– Полагаю, теперь мы можем возвращаться, – сказал он.

И к моему удовольствию, всю обратную дорогу я провела в уютном коконе из объятий моего капитана.

Граф Михайлов не отставал.

– Где Татьяна? – задала я, так долго мучающий меня вопрос.

– О, вам не стоит беспокоиться. Ее похитителей мы нагнали еще до рассвета. Все это время она с ума сходила, угадывая вашу участь, дорогая сестра. Она будет невероятно рада видеть вас.

– Стоит ли говорить, что я тоже весьма рада, что капитан подоспел вовремя. Неизвестно, как долго я бы продержалась там… Казбек сказал, что убил вас… – я взглянула на Кирилла, – вас всех.

– Он соврал, – ответил Мартынова, погарцевав, на коне справа, – Динислам предал Казбека, – Юрий захохотал неприлично громко, – а может, просто не успел убить нас? И мы с ним покончили раньше?

Мне не хотелось выслушивать все это.

– Есть новости об отце?

– Место, куда вел нас Динислам, нашли. Но вот подсказок там от вашего папеньки не, оказалось, – уныло отозвался граф.

– Куда мы едим?

– Как раз туда и едим.

Через несколько часов пути, в самой чаще лесной глуши, моему взору предстал просторный деревянный сруб.

– Здесь нас должен был ждать отец?

Ессенский едва заметно кивнул, и спешился. Мне вдруг стало холодно и одиноко. Кирилл спустил меня с коня  и поставил  на ноги.

Из дома, мне на встречу выбежала Татьяна, и крепко сжала в объятиях.

– Ах, Аннушка, – причитала она, – я уж и не надеялась…

Таня повела меня к дому, крепко сжимая мои руки. Завела в убогую комнатку, где стояло две узкие кровати. Судя по всему, это была единственная отдельная комната в доме, и предназначалась она нам с сестрицей.

– Мне было так страшно! – сообщила Татьяна, и стянула с меня мокрый после дождя платок, в который меня укутал Кирилл.

При виде моего изодранного платья, синяков, ссадин и следов побоев, Татьяна изменилась в лице.

– Что он сделал с тобой? – тихо спросила она.

– Он купил меня для своих утех. И желал получить то, за что заплатил.

– И у него это получилось? – осторожно спросила Татьяна.

– Он вряд ли стал бить меня, если бы у него что-то получилось.

Дрожащими, стесанными пальцами, я принялась расстегивать платье.

Понаблюдав за мной секунду, Татьяна взялась мне помогать. Принесла лохань с водой, помогла мне вымыться и переодеться в сухое. Затем, учтиво расстелила постель.

– Я ждала тебя, – сказала она, взглянув на свежую постель.

Я благодарно обняла сестрицу, и прилегла.

Не знаю, как долго я проспала. Проснулась от приятного запаха еды.

Встала, умылась, причесалась.

Татьяны в комнате не  было, ее кровать оказалась аккуратно застеленной.

Взглянула на свой сундук, открыла. Достала голубое платье, то самое, что купил мне капитан после пожара, и надела его.

Я не могла избавиться от головной боли, внутри глаза что-то дергало, щека с внутренней стороны неустанно кровоточила, мышцы рук и пальцы изнуряла сухая боль. Но, тем не менее, я поднялась. Мне казалось, что Казбек победит меня, если я останусь в постели.

Я вышла из комнаты, и встретила четыре пары взволнованных глаз. Мои попутчики завтракали за столом у окна.

– Доброе утро, – улыбнулась я, чувствуя, как боль с новой силой охватывает лицо и голову.

Мужчины поспешно поднялись, уступая мне стул.

– Со мной все хорошо, я сяду туда, это ни к чему, – попыталась я их успокоить.

На секунду мне показалось, что все они стали другими людьми. Или изменилась я?

Граф подставил мне стул, я присела за стол. Таня подвинула мне порцию каши.

– Какие у нас планы? – взглянув на нехитрое блюдо, спросила я.

– Дагиров указал нам именно на этот дом,  – отозвался Мартынова, подкрутив ус, казалось, он гордился тем, что убил Динислама, – поэтому будем просто ждать.

– Ждать?

Это было нескончаемой пыткой – ожидание. Ожидание перемен, ожидание смерти….

– Ждать? – снова сказала я, и ложка с грохотом выскользнула из моих рук.

– Возможно, ваш папенька будет здесь уже завтра… – успокаивающе сказал граф.

Его слова показались мне не реальными. Но писем больше не было, а последнюю зацепку – Дагирова, Мартынов убил.

Я снова взялась за кашу. Татьяна начала неуверенный разговор. Мне вдруг показалось, что она стала относиться ко мне несколько настороженно. Стало смешно. Что их всех так напугало? Мое обезображенное лицо, или фантазии на тему того, что мог делать со мной дикарь.

Кирилл меня игнорировал. Он освежился, побрился, но все время хмурился и молчал, словно хотел стереть из памяти волшебный миг моего спасения, и его последствия.  Что ж,  он расслабился, а я вообще ничего не соображала.

Пугающая холодность Ессенского обескураживала меньше, чем неожиданное внимание Мартынова.

Он не упускал возможности  сделать мне комплимент, подать руку, коснуться меня, поймать мой взгляд. Было что-то пугающе звериное в его янтарных глазах.

Хотя гусар неустанно сыпал непристойнымишутками, и казался балагуром, я старалась не бывать с ним наедине. Мое приключение, должно быть, сделало меня более доступной в его глазах.

Каждое утро мы с Татьяной  ходили к горному ручью, за водой. Потом  готовили еде. Я готовила, а Таню всякий раз тошнило при виде окровавленной  тушки, что приносили из лесу мужчины.

Минула неделя. От отца вестей не было. С каждым днем надежда на его внезапное появление становилась все призрачней.

Я, как обычно утром, взяла ведра и двинулась к ручью, Татьяна осталась в постели, сославшись на головную боль.

Мне пришлось отправиться самой. Лесная тропа вилась все дальше от домика, к ручью. Немыми стражами ей служили голубоглазые «пролески», солнечные «баранчики» и первая зелень, что не смело, пробивалась на тонких ветвях деревьев.

Я вышла к ручью. Снова столкнулась со своим отражением на воде. Отекший нос и глаза. Вся правая сторона лица приобрела зеленовато-желтый оттенок. На щеке медленно затягивалась ссадина.

– Вы по-прежнему прекрасны, Анна Петровна.

Я оглянулась и тяжело вздохнула.

Под сенью дерева стоял Мартынов.

– Прекратите меня преследовать, Юрий Васильевич, – устало отозвалась я, зачерпывая ведром воду.

– Вам не понять всю силу моей привязанности к вам…

Он приблизился. Я выпрямилась. Мартынов добродушно улыбался, но его глаза! Глаза одержимого – полыхали.

Мне вдруг стало страшно, от осознания того, что настолько опасный человек был рядом так долго. И никто ничего не понял, не догадался…

– Ну же, Анна  Петровна, – он потянул меня за руку, в которой я сжимала ведро, – вы не представляете, как тяжело военному в глуши, без женщины… – гусар настойчиво тянул меня к себе.

– Я закричу, – предупредила я.

– Нас никто не услышит, Анечка. Давай, не сопротивляйся.  Покажи, чему научил тебя Казбек за три дня…

Я отпустила ведро прямо под ноги Мартынову. Ледяная вода окатила его. Тот от неожиданности вздрогнул, и отскочил.

Я бросилась в лес, к тропе, к домику, к остальным.

Мое неожиданное открытие истинного лица Мартынова  сбивало меня с толку. Я отчетливо ощущала свою беспомощность, и что самое ужасное, мне даже некого было винить во всем происходящем! Я сама спасла этого мерзавца от пули!

Он хохотал. Гусар бежал за мной по лесу, и громко смеялся. Словно мы играли в неизвестную мне игру.

Я выскочила из леса на опушку. Домик  стоял всего в нескольких метрах от меня, когда Мартынов обхватил меня сзади за талию.

Мне была видна повозка и конь Ессенского.  Хотела закричать, гусар больно прижал меня к себе, и приподнял над землей. Я стала сопротивляться, и настойчиво требовать освобождения.

– Да бросьте, Анечка, – говорил он, поглядывая в сторону дома, – после вашего похищения ни один порядочный мужчина не жениться на вас. Даже Кирилл, и тот потерял к вам интерес.

Он развернул меня к себе, и снова вжался в мое тело. Я, рыча, вцепилась в его лицо ногтями.

Мартынов легко отнял мои запястья от своей физиономии, но я успела пустить мерзавцу кровь.

Улыбчивость гусара, как рукой сняло. Он схватил мое лицо, и волосы, притянул к себе и грубо поцеловал.

Мои едва зажившие раны разболелись с новой силой.

Я услышала приближающиеся шаги.

Мартынов оглянулся, получил удар, пошатнулся, и упал в траву.

Мой капитан, как всегда подоспел вовремя.

Я взглянула на него, и вспомнила слова гусар. Слезы тут же наполнили мои глаза.

Ессенский перешагнул через тело Мартынова, и взял мою руку в свою.

Я поспешно опустила глаза, что бы, он не видел моих слез.

– Ты станешь моей женой? – услышала я.

Мое сердце замерло, а душа ушла в пятки, слезы скатились по щекам.

Я взглянула на Кирилла.

– Что?

Он покрепче сжал мою руку, и прежде чем я успела что-либо сказать, он повел меня к повозке. Усадил справа от возницы, сам взял вожжи и тронул коня.

Повозка покатилась по узкой дороге в сторону от дома. Мы миновали лес и выехали на широкую дорогу, которую с одной стороны зажимала отвесная скала, а с другой – обрыв.

Чтобы Кирилл не задумывал, я ему полностью доверилась. Даже если он везет меня в глушь, чтобы убить или продать (хотя я очень надеюсь, что этого не может быть), я приму свою участь безропотно.

– Куда ты меня везешь? – наконец, спросила я.

– В ближайший городок. Там мы найдем батюшку, и тот нас обвенчает. Так больше продолжаться не может,  – он хмурился, глядя строго вперед.

На меня даже не взглянул. Так же я не услышала ни слова романтики, ни любви.

И что значит это его: «Так больше продолжаться не может?».

– Почему ты хочешь жениться на мне?

Вместо ответа, Кирилл натянул вожжи.

Повозка остановилась.

Я вопросительно за ним наблюдала.

Капитан обернулся ко мне, слегка обнял и склонился над моим лицом. На секунду замер, ожидая, должно быть, сопротивления.

Я не шевелилась, лишь прикрыла веки. Наши губы встретились. Сначала нежно и легко, потом, с каждой секундой  его губы становились все требовательней, а поцелуй все жарче. Сердце принялось отбивать чечетку, меня бросило в жар. Кирилл все сильнее прижимал меня к себе.

Дыхание сбивалось, и мир вокруг перестал существовать. Я льнула к нему, ничего не соображая, только желая задержать этот миг навечно.

Я не знаю, сколько длилось это безумие. Когда он, наконец, отстранился. Разжал объятия. Мне стало холодно и одиноко.

Ессенский подобрал поводья, и хлестнул коня. Его взгляд стал мутным, мое лицо горело. Это казалось каким-то волшебством. Едва он касался меня, я таяла. И в то же время, этот поцелуй вдруг открыл для меня новый мир – мир его души, сознания. И в этом мире он показался мне невероятно уязвимым, словно Кирилл показывал мне свою открытую рану, и ждал участи.

Он весьма своеобразно ответил на мой вопрос. Впрочем, его поступок многое объяснял. Мой капитан не требовал ответа на свой вопрос. Кирилл поступал  так, как считал нужным.

Я краем глаза следила за ним. Он, казалось, злился. От чего?

Кирилл, как и Казбек, и Мартынов, да что уж там, и Фомин, желал меня. Не требуя взамен близости душевной. Я понимала это, и не питала надежд. Но  была рада, что капитан предложил мне альтернативу. Законный брак. Быть замужем – значит быть в относительной безопасности для меня.

Все эти мысли роились в моей голове, когда повозка с моим хмурым женихом стремительно бежала вперед.

Я мысленно взглянула на себя. Серая одежда, растрепанные волосы, следы побоев. Вряд ли это образ счастливой невесты. Но впрочем, как часто бывало в последнее время, выбирать мне не приходилось.

13

После полудня мы въехали в крупный поселок. Здесь даже была школа и мечеть.

Кирилл размеренно правил повозкой, огибал дома и прохожих, потом неожиданно остановился. Я проследила за его взглядом. Здесь даже была лавка готовой одежды!

Ессенский достал свой кошель, изъял несколько монет, и протянул  его мне.

– Я пойду, найду человека, который сможет нас обвенчать, а ты пока купи себе… что там нужно для невесты?

Невестой я была впервые, поэтому с трудом представляла себе, что для этого нужно, помимо белого платья, разумеется, поэтому неуверенно кивнула.

Кирилл подождал, пока я войду, и только потом тронулся с места. Я проводила его взглядом, и обернулась.

В центре крошечной комнаты меня встретил хмурый и низкорослый мужичек.

– Что вам угодно? – спросил он, на ломанном русском, безошибочно угадав мою национальность.

– Мне нужно платье, – ответила я.

Мужичек хмуро меня оглядел, с ног до головы. От его взгляда, казалось, ничего не ускользнуло. Ни растрепанные волосы, ни следы побоев на лице, ни синяки на руках. Мужичек хмыкнул. Он мне не верил.

Я показала ему мешочек с деньгами Кирилла. В лице продавца произошла неожиданная перемена. Мужчина добродушно улыбнулся, назвал меня: «Сладенькая», и предложил стул.

– И какое именно платье сударыня желать… купить? – запнувшись на слове «желает», улыбнулся мужичек.

– Видите ли… сегодня я выхожу замуж.

Продавец  снова недоверчиво меня осмотрел.

– Мне нужно что-то скромное, элегантное и недорогое.

– Есть у нас в наличии, сладенькая,  пара европейских… платья. Брат привез  накануне. Желать взглянуть?

С этими словами мужичек скрылся в подсобке и вернулся с двумя свертками.

Проворными движениями, он высвободил первое платье. При виде наряда меня слегка передернуло.

Платье оказалось точной копией того, что мне приносил Казбек.

Продавец, едва взглянув в мое лицо, поспешно спрятал персиковое чудо обратно в серую бумагу.

Но настроение уже было испорчено. Какая разница, в каком я буду платье, если он желает видеть меня голой? Какой смысл в свадьбе здесь, в диких краях? Или он делает это просто для того, что бы я, не устраивала истерик?

Плевать на все. Он получит, то, чего хочет. Потому что я тоже этого хочу.

– Ну, как тебе?

Голос продавца вернул меня к реальности. Я взглянула на наряд. Молочно-кремовое платье, розовое кружево, атласный поясок. Это чудо словно светилось. Я коснулась его. Оно было таким же воздушным и на ощупь.

Слезы навернулись на глаза. Раньше мой шкаф был забит такими нарядами. Я ничего не ценила. Ничего…

– Оно подходит. Я его возьму.

Продавец озвучил цену, я отсчитала из кошелька Кирилла.

– Сударыня желать взглянуть на аксессуары?

Мужичек лихо выставил передо мной туфли, кружевные шали, ленты, сумки, зонты и шляпки.

– Там вы можете подобрать остальное, – подмигнул мне продавец, – моя жена может помочь…

Я медленно кивнула. Через полчаса я купила все, что мне было необходимо.

Семейная пара любезно позволила мне переодеться прямо в их магазине.

На двери звякнул колокольчик.

Я оглянулась.

В пыльном коридоре стоял Кирилл, и смотрел на меня, облаченную в розовое чудо.

Он слегка улыбнулся.

– Ты прекрасна, – наконец произнес мой капитан.

Я смутилась и оглянулась на зеркало.

Жена коротышки накинула мне на голову кружевную бледно-розовую шаль, и едва слышно шепнула на ухо:

– Не бойтесь. Он вас любит.

Я смутилась еще сильнее, ноги стали ватными. Страх окутал меня, как мое свадебное платье.

Ессенский протянул мне свою руку, и я шагнула на встречу моему капитану. Наши руки сомкнулись, и страх ушел.

Кирилл привел меня в крошечный домик старичка, чья седая борода скрывала почти пол лица. Он был облачен в длинную черную рясу.

Мои синяки несколько смутили его, но оплаченные Кириллом деньги заставили все стерпеть. И потом, в этих краях довольно часто случались тайные браки с побитыми невестами.

Свидетелями пригласили не знакомых мне людей, да мне и было все равно.

Старец провел нас в комнату, уставленную иконами, в центре которой стоял алтарь. Батюшка надел праздничную белую ризу, вручил нам свечи, взял молитвенник.

Его венчальная молитва нараспев наполнила комнату. Желтый свет свечей отбрасывал тени,  я не осмеливалась смотреть по сторонам. Мне всегда было неловко в церквях и среди икон. А венчальный обряд вверг меня в некий ступор. Я едва не пропустила момент, когда от меня требовалось одно единственное слово, которое изменит мою жизнь навсегда.

Батюшка связал наши руки и три раза обвел вокруг алтаря. Я едва не споткнулась, но Кирилл меня поддержал. Батюшка принял кольца от Ессенского, (он позаботился даже об этом!), прочитал над ними молитву.  Подал серебряную плошку с красным вином. По очередности мы отпили из нее. Сладкая тягучая жидкость скользнула по пищеводу, и замерла где-то внутри. Томное тепло растеклось по моему телу.

Старец странными вариациями надел нам кольца, и попросил свидетелей удалиться. Некоторое время еще батюшка что-то нам объяснял. Я ничего не соображала.

Очнулась я лишь тогда, когда Кирилл погладил мои губы первым брачным поцелуем. Батюшка с нами попрощался, и мы покинули его домик.

Все произошедшее не казалось странным, или необычным. Мне вдруг стало очень спокойно.

Кирилл помог мне взобраться в повозку, и, тронув коня, произнес:

– Темнеет. Сегодня заночуем здесь. Думаю, возвращаться по лесной дороге опасно…

Я послушно кивнула. Но мне стало немного обидно. Все происходящее напоминала постановку, под названием: «Как затащить ее в постель без проблем».

Самое забавное, что моему капитану совершенно ни к чему было прикладывать столько усилий. Я бы все равно пошла за ним на край света…

Наверное, за это я его и люблю, и ценю его труды.

Кирилл договорился с одним мужичком, и тот сдал нам свой домик на окраине поселка.

Мы приехали туда в сумерках. Капитан помог мне выбраться из повозки. Я глубоко вздохнула полной грудью вечерний воздух, запах цветущих деревьев и свежей травы. Стояла умиротворяющая тишина, а в небе зажигались первые звезды.

Кирилл подошел сзади, нежно обнял мои плечи, и слегка коснулся губами изгиба моей шеи.

Дрожь скользнула по моему телу. Я обернулась, положила руки на его плечи. Кирилл принял мое приглашение, и наши губы встретились. Жаркий танец губ и языка перерастал в нечто большее. Его руки неустанно скользили по моему телу, лаская грудь, бедра, спину…

Капитан легко подхватил меня на руки  и внес в домик. Кружевная шаль соскользнула с моих плеч и осела воздушной грудой у порога.

Кирилл бережно уложил меня на кровать.

Я погладила его щеку, не в силах поверить в происходящее. Я жена человека, которого люблю. Он мой единственный – мой  капитан.

– Анечка, ласточка моя, – шептал он, покрывая меня поцелуями.

Я отвечала на его ласки, но не могла ни о чем думать. Меня мучил один вопрос. И что же будет дальше?

Ессенский осторожно развязал мой поясок, затем медленно расстегнул пуговки платья.

Я осталась в одной кружевной комбинации.

Он потянул ленту, стягивающую мои волосы, и те рассыпались по плечам.

Кирилл сдвинул бретельку моей комбинации и поцеловал ключицу.

Кружева в его руке казались такими крошечными!

– Аннушка, – шептал он, как молитву.

Я, разомлев от его ласк, позабыла страх, гордость и неуверенность. Сама потянулась к его рубашке, расстегнула ее, оголив торс мужа.

Муж. Более прекрасного слова я не знала.

Я провела пальчиками по его груди. Он посмотрел на меня темным, мутным взглядом, и впился в мои губы поцелуем. Мы упали на простыни.

Дальше все было как в тумане. Интимные ласки, быстрая боль, его неожиданный выкрик в темноте…

Он звал меня.

Ему нравилось повторять мое имя. Кирилл затих. Я лежала в его объятиях.

– Кирилл? – прошептала я.

– Да, – отозвался он.

– Я хочу, что бы ты знал…

– Я знаю и так, не думай не о чем, – перебил он.

Капитан угадал мое желание поговорить о Казбеке.

– Нет, – настаивала я, – ты не понимаешь, для меня это важно…

– Аня, теперь это не имеет значения. Ты – моя жена, я – твой муж. Больше никто не осмелиться тронуть тебя, я буду рядом. Забудь все, что тебе говорили…

Я смотрела в потолок, чувствуя, как Кирилл медленно засыпает. Его дыхание выравнивается, становится легким и поверхностным. Мне же, напротив, это совсем не удавалось. Тело побаливало от новых ощущений, в голове блуждали беспокойные мысли.

Я выбралась из постели, подобрала свою комбинацию и надела ее.

Осмотрелась. На столе стояла корзина с продуктами. Кирилл все продумал. Это меня и пугало. Неужели я настолько предсказуема?

Раньше мне казалось, что любовь должна ослеплять. Но меня не ослепляла. Наоборот, я, не смотря на нежные чувства к Кириллу, вышла за него почти по расчету…

Из корзины на меня смотрело яблоко. Красное, большое. Сочная мякоть просвечивалась сквозь кожуру. Я взяла его и надкусила.

Интересно, что скажет папенька? Одобрит ли он мое замужество?

Голубой свет луны падал на мое оголенное колено, и кожа, казалось, светилась.

Я ощутила взгляд Кирилла прежде, чем заметила.

Меня охватило смущение, при одном только воспоминании о том, что было.

– Не спится? – спросил он.

Мякоть яблока неожиданно застряла в горле, но я справилась с ней, и произнесла:

– Ты можешь мне сказать, откинув все лишнее. По какой причине ты женился на мне? – я хотела услышать одну короткую фразу, от которой мое сердце окончательно растает, и я смогу расслабиться, и не думать ни о чем.

Но он ответил иначе.

– Когда я увидел, как ты вцепилась в лицо Юрки, вспомнил нашу первую встречу, – он говорил это, не сводя с меня глаз.

Мне тоже вспомнилась наша первая встреча. Это был день крушения – моей прошлой жизни, моей семьи, моей судьбы.

– Ты тогда, – продолжал он, усаживаясь, – мне, так же, как и ему, исцарапала лицо… и, мне все стало ясно.

– Что ясно? – не унималась я.

– А почему ты вышла за меня? – вдруг спросил Кирилл.

Я многозначительно взглянула на мужа и произнесла:

– Когда расцарапала лицо Мартынову, все поняла…

Кирилл усмехнулся. Я тоже улыбнулась в ответ. Его глаза, объятия, поцелуи, кричали о любви. Но в слух он об этом ни сказал, ни разу.

– Как ты оказался тогда на площади?

Ессенский внимательно на меня взглянул.

– Мы долго готовили этот митинг.

– Мы?

– Да, мы с твоим отцом. Это должна была быть мирная демонстрация. О выводе войск я узнал слишком поздно, всех предупредить не успел. Да что там, я подоспел, когда дали первый залп. Знал, что твоему отцу грозит опасность, но Петр Николаевич был непреклонен, а когда заметил твой экипаж, потребовал, чтобы я увез тебя немедленно, иначе… одним словом, я сделал, как он велел. И потерял его из виду.

– Зачем ты разыскиваешь его? Это ведь опасно? Неужели твоя репутация стоит жизни?

Кирилл устало вздохнул и взъерошил волосы.

– В тот день в нашем штабе был убит человек, я ведь говорил? Калугина Надежда Андреевна. Все уверены, что это сделал я…

– Почему?

Мой простой вопрос, казалось, загнал его в тупик. Кирилл взглянул на меня, и ответил.

– Должно быть, потому что меня не было на площади?

Я снова откусила забытое яблоко. В общем все сходилось, но я очень сомневалась, что отец сможет доказать невиновность Кирилла. И моему мужу могла грозить смертная казнь.

– Скорее всего, среди наших есть шпион, – сказал капитан, – я хочу найти твоего отца, чтобы вычислить его. Накануне митинга, он казалось, догадывался о чем-то…

Все же в моей голове не укладывалось, как мой отец, раненный, смог бежать в такую даль, на Кавказ? Даже при помощи брата?

– Перестань мучить себя,  – тихо сказал Кирилл, – мы близко. Я чувствую…

Мне был чужд его оптимизм.

Ессенский выбрался из постели и шагнул ко мне.

– Могу я поцеловать свою супругу, сударыня?

– Можете, сударь, – улыбнулась я, подставив ему губы.

Из домика мы не выходили три дня. А когда кончилась еда, пришлось покинуть наше уютное убежище, и вернуться к остальным.

Я снова была одетой, но теперь более счастливой. Кирилл каждые десять километров останавливал повозку, и мы целовались.

Мы свернули на лесную тропу, что вела к домику, когда землю сотряс страшной силы взрыв.

14

– Татьяна! Таня! Танечка!

Граф Михайлов, весь в саже, бился в истерике  вокруг полыхающих бревен, что всего полчаса назад были домом.

Я спрыгнула с повозки и кинулась к графу, тот оказался совершенно невменяемым.

– Таня, там Таня, – повторял он.

У его ног лежала тушка зайца, в паре метров – карабин. Взрыв заставил его поспешно вернуться с охоты.

– Она сказала, что у нее болит голова…осталась дома… на речку не пошла…

Я взглянула на останки дома. Который раз огонь забирал моих близких. Он снова безжалостно и равнодушно слизывал все следы жизни вокруг.

Еще одна смерть из-за меня. Пока я предавалась любви, моей кузине и графу каждую минуту угрожала опасность.

– Где Мартынов? – крикнул Кирилл, выплеснув ведро воды  в пламя, что уже принес с речки.

Но огонь, словно от масла, взмыл в небо.

– Я не знаю, не видел его три дня… когда вы уехали, он исчез… даже не попрощался с нами…а теперь и Танечка ушла…

Кто мог взорвать дом? Зачем? И куда пропал Мартынов? Его исчезновение пугало меня куда больше, чем взрыв. Он слишком много знает…

Когда я, почти насильно уложила графа в повозку, опоив коньяком. Дом окончательно погас. Теперь это была всего лишь груда черных балок.

Я подошла к Кириллу, который хмуро изучал последствия пожара.

– Что это значит, как думаешь? – осторожно спросила я.

– Думаю, наши враги знают больше, чем мы ожидаем. Поэтому твой отец не появляется.

– А Мартынов?

– Его исчезновение очень кстати, не находишь?  Как и неожиданная страсть к тебе… ох, не нравится мне все это, Аня, не нравится…

Я проследила за его взглядом.

На поляне, в метре от дома валялся осмоленный клок белокурых волос. Локон Татьяны.

Эта картина неожиданно отрезвила меня. Я вдруг осознала, что моя кузина погибла. Из-за меня. Что я теперь скажу ее матери? Как взгляну в глаза ее семье?

Кирилл посмотрел на меня и обнял.

Я была ему благодарна. Чувство близкой опасности вернулось ко мне. Мне стало страшно.

Ессенский повел меня к повозке, и мы вернулись в деревню. Всю дорогу по моим щекам катились слезы, и я ничего не могла с этим поделать. Кирилл не мешал мне оплакивать сестру.

Мы снова отыскали хозяина нашего домика, и тот с радостью позволил нам снова его арендовать.

Кирилл и я уложили убитого горем графа на постель, а сами двинулись за продуктами.  Все наше имущество, кроме того, что было у нас с Кириллом, взлетело на воздух. Мы с капитаном ходили между рыночных рядов и тихо переговаривались, разглядывая овощи и фрукты.

Когда я отчетливо ощутила на себе чей-то взгляд.

Осмотрелась. Все были заняты своими делами. Торговые ряды походили на жужжащий улей.

Я взглянула на Ессенского. Он внимательно за мной наблюдал, потом приобнял и тихо спросил:

– В чем дело?

– Не знаю. Показалось, наверное…

Мои слова его не успокоили. Я ощутила, как он весь подобрался.

Должно быть, он тоже ощутил что-то.

Мы быстро взяли все необходимое, и покинули рынок.

Граф по-прежнему пребывал в забытьи. Я принялась чистить картофель, кожей ощущая беспокойство мужа. Где-то в глубине души я понимала, что мы достигли той опасной черты, когда обратного пути нет. Совсем скоро все разрешится. Хотелось надеяться, что смерть Татьяны не останется глупым недоразумением. Я не смогу жить с мыслью, что на ее месте должна была быть я.

Стараясь не шуметь, я отварила картофель на керосинке. Мы с Кириллом поужинали в полной тишине.

Он поцеловал меня в лоб, в знак благодарности и вышел на улицу. На улице уже мерцали первые звезды.

Я убрала со стола и вышла вслед за мужем. Он сидел в паре  метров от леса, на поваленном бревне. Кирилл, при виде меня, улыбнулся. Я подошла к нему, муж подал руку, и усадил меня рядом, крепко обнимая за плечи.

Прохладный весенний ветерок окутывал меня, но теплые руки Ессенского не давали мне замерзнуть. Это было так странно – быть чьей-то женой. Совсем иначе…

Мой капитан был подавлен. Я это чувствовала, словно ощущала его печаль. Смерть Татьяны шокировала и его.

Я погладила его лицо. Мне очень хотелось облегчить его боль.

– Ты мой спаситель, – прошептала я, – мой капитан…

Кирилл завладел моими губами.

Стояла пугающая тишина. И когда наши губы разомкнулись, я произнесла:

– Я люблю тебя…

Кирилл улыбнулся, тронул мои волосы…

Я испуганно подскочила. Со стороны леса, со спины капитана, приближался темный мужской силуэт.

Ессенский проворно закрыл меня собой, и поднял на гостя пистолет.

– Дочка… – человек шагнул ближе, и лунный свет озарил его лицо.

Я едва не потеряла сознание.

Кирилл опустил пистолет.

– Петр Николаевич,– не скрывая облегчения, произнес он.

– Аннушка, доченька! – отец обошел капитана, даже не взглянув на него, и крепко меня обнял.

Я прижалась к отцу, с трудом соображая, что происходит. Чувство эйфории охватило меня. Отец найден, мытарства окончены…

Я расплакалась, не стесняясь своих чувств.

Отец гладил мои волосы, терпеливо ожидая, когда поток иссякнет. Я взяла себя в руки.

Лицо. Родное лицо ввергло меня в состояние ошибочного счастья и мнимой победы. Но реальность была такова, что мы по-прежнему на краю света, нас все еще преследуют, и Татьяну не вернуть…

– Папа,… где ты был все это время? И твоя рана… ты себя хорошо чувствуешь?

Отец кинул острый взгляд в сторону Кирилла, и не посчитал нужным ответить на мой вопрос.

– Объясни-ка мне дочка, – обманчиво тихо начал он.

– Да, папа?

– Что ты делаешь здесь, с этим убийцей? Наедине? В кромешной темноте?!

Я удивленно взглянула на Ессенского, потом на отца.

– Папа, Кирилл никого не убивал, ты же знаешь…

– Этот подлый предатель… наша жизнь сломана из-за него!  Думаешь, он имеет право тискать тебя,  у всех на глазах?!

Я не узнавала своего отца. Что он такое говорит?

– Папа…

– Этот сукин сын предал меня!

– Ты же писал, что я могу ему довериться!

– Я тогда не знал, что он способен на хладнокровное убийство и предательство! И конечно же, я не думал, что он подкупит какого-то жалкого лицедея, чтобы изобразить венчание и затащить тебя в постель!

– Папа!

Я оглянулась на Кирилла, чувствуя, как почва ускользает от моих ног.

– Петр Николаевич… – вступил капитан.

– Заткнись! Я тебе доверял! А ты? Ты и Анну собирался убить, когда она приведет меня к тебе? Не выйдет!

В руках отца мелькнул пистолет. Я поспешно стала между мужчинами.

– Папа, что ты делаешь?!

Отец грубо отпихнул меня в сторону. Я упала в траву.

– Глупая баба! Думаешь, он уважает тебя? Он просто воспользовался твоей доверчивостью, играл комедию, пудрил мозги! Только ради того, чтобы найти меня! Императорский доносчик! Он такой же подлый мерин, как и его брат – Фомин!

Я сидела в траве, медленно осознавая, что в словах отца проскальзывает такая страшная, и неожиданная правда. Медленно перевела глаза на Ессенского.

– Почему ты молчишь? Все это правда?

Кирилл взглянул мне в глаза.

– Да, я служу царю. И Фомин – мой брат, по матери…

Молния взорвалась перед глазами. Я медленно поднялась.

– А венчание? Оно тоже не настоящее?

Кирилл не спешил отвечать.

– И еще, дочка, – злобно вступил отец, – благодаря его стараниям мы с тобой сейчас здесь. Это по его вине мы загнанны в угол.  Клянусь всем святым, что есть в этом мире, Ессенский, я уничтожу тебя! И если узнаю, что моя дочь отяжелела от тебя, убью поганого выродка, слышишь?!

От не скрываемой злости, ярости слов отца мне вдруг стало страшно. Его слова пугали меня. А каждое пренебрежительное слова в мой адрес, словно пощечина, отдавались в сознании.

Капитан молча стоял в стороне. Он не пытался оправдаться, или попросить у меня прощения. Выглядел по-прежнему подавленным, но теперь мне на это было плевать. Я верила ему, а он предал меня. И моего отца.

Все внутри меня будто умерло. Не осталось ничего живого…

– Зачем ты искал папу? – спросила я, глядя на него.

– Он хотел убить меня, дочка. Так как знал, что я один свидетель того, что у него с Калугиной были шашни. Капитан получал всю информацию о наших планах от нее, а о митинге ты тоже узнал от нее? И убил, когда она пыталась не пустить тебя, так? Когда я увидел, как твой, дочка, экипаж скрывается из виду, а правит им Ессенский, я насторожился…

Кирилл молча выслушивал жуткие обвинения, не желая себя защищать.

Глядя на него, мне вдруг показалось, что  отец говорит правду. Я доверилась предателю и убийце…

В домике послышался странный звук, потом крик и выстрел.

Мы все оглянулись, потом я увидела, как Кирилл кинулся к домику.

Я, хотела, было последовать за ним, но отец схватил меня за руку и побежал к лесу.

Мы долго неслись сквозь лесную чащу в кромешной темноте, пока не вышли к дороге.  К дереву, неподалеку были привязаны две лошади.

– Садись, дочка, – молвил папа в прежней своей манере.

И на сердце стало немного легче. Мы мчались молча по лесной дороге, казалось, без особого курса. Периодически останавливались передохнуть. В одну из таких остановок, отец подошел ко мне, и крепко обнял.

– Ах, папенька, – выдохнула я, – рада, что вы живы и здоровы…

На его глазах навернулись слезы.

– Прости, дочка, за то, что я наговорил тебе там. Этот человек опасен. Я не позволю отобрать у меня дочь…

– Объясни мне, пожалуйста… объясни мне все… – попросила я, не в силах сдержать слез.

– Мы планировали мелкую демонстрацию. Но Ессенский  оказался предателем. Донес царским войскам, на площади нас встретили и расстреляли. Я никогда не прощу себе этого. Столько людей погибло…

– А Антон?

– Фомин шел напрямую ко мне, напал в толпе, пригрозил арестом. Мы дрались. Он меня ранил. Но верные люди помогли мне, и мы бежали из города. Купленный мною участок здесь, как оказалось, не безопасен. Царь о нем знал. Все мои люди здесь убиты, с вашим появлением…

Отец намекал на Кирилла, но мне все еще не хотелось верить.

– А где Николай?

– Он ждет нас в Минеральных Водах. Все готово к отъезду.

– Куда мы поедим?

– Домой, дочка. Царь обещал помиловать меня, если я явлюсь в течении недели в столицу.

Его слова казались не реальными. Все мои беды в миг канули в прошлое. Казалось, я должна радоваться неожиданному избавлению, и радоваться возвращению в прежнюю жизнь. Но прежней мне уже никогда не быть.

Мы вскочили на лошадей, и двинулись в сторону Минеральных вод.

Рассвет окрасил небо в розовые и сиреневые цвета. Величественные горы серебрились снегом. Ветер свистел в ушах.

Всю дорогу я вспоминала каждый час моего знакомства с Кириллом. Я не могла поверить в его подлую натуру.  Но боль обиды заслоняла собой разум.

Зачем он врал? Что пытался скрыть? Ведь понимал, что встреча с моим отцом неминуема, и тот наверняка начнет изобличать его? Зачем?

Все это казалось мне странным и подозрительным. Кто-то из них, мой отец, или Кирилл, что-то недоговаривают. А может и оба.

 Может, это уловка? Часть продуманного плана? Он не разу не пытался признаться мне… ни разу…

Одинокая слезинка скользнула по щеке, и ветер тут же смахнул ее со щеки.

Я буду счастливой, не смотря ни на что! Мой отец и брат нашлись! Они живы, и я еду домой!

К вечеру мы с отцом прибыли в Минеральные Воды. Николай был сдержан в приветствиях, и как обычно, молчалив и бледен.

Мы освежились, передохнули, и, не задерживаясь надолго, двинулись в дальний путь. Ехать нам представлялось на поезде до столицы. Ни папа, ни Николай не спешили с откровениями. Наоборот, держались в стороне от меня, как от прокаженной.

Я старалась этого не замечать, но странный голос в душе не замолкал.

Мои приключения еще не окончены. И неожиданная милость царя, после таких гонений – что-то совершенное сказочное, и маловероятное. Без какого-то смягчающего обстоятельства.

15

Мимо моих окон прошествовала пара дам, и, заметив меня, поспешно отвернулись. Я задернула занавеску. Вот уже неделя, как мы вернулись, и поселились в городском доме.

Здесь сохранилось кое-что из моего гардероба, и принадлежностей. Отец нанял новую прислугу.

Все было так, словно минувшие три месяца всего лишь жуткий ночной кошмар. Но сны мои были гораздо ужаснее реальности. Каждую ночь, я соскальзывала в темноту бездонного колодца, а Кирилл не появлялся. Я звала его до хрипоты во сне, но руки неминуемо соскальзывали… просыпалась, подходила к окну.

Пустынный проспект, темные кроны деревьев. Ничего не изменилось, кроме меня…

Отец запрещал мне покидать дом. Не знаю, в целях безопасности, или просто меня стыдился. Сам же, вместе с Николаем, пропадал целыми днями.

Единственным моим развлечением стало разглядывание людей за окном, хотя отец и на это наложил табу. Думаю, он старался скрыть мое присутствие в городе. Может из-за жутких сплетен, что ходят здесь обо мне?

Я, аккуратно причесанная, и красиво одетая, сижу совсем одна в четырех стенах. На коленях – забытое шитье. А мысли все с ним – моим капитаном. Почему он врал мне? Зачем? Неужели не доверял? Что случилось тогда в домике? Что  графом? Сообщил ли он Матвеевым о смерти Татьяны? Почему они поспешно покинули город?

– Анна Петровна! Слава господу, вы в порядке!

Я вздрогнула и оглянулась.

В дверях стоял граф Михайлов. Как всегда, безупречно одет, но следы ожогов  и ссадины на лице еще не успели зажить.

– Ах, Алексей Владимирович, – я поднялась ему на встречу, протянула руки.

Его появление произвело на меня неожиданное впечатление. Я заплакала. Граф учтиво сжал мои руки.

– Простите меня,  – пробормотала я, – за то,  что бросила вас там, за смерть Татьяны, за то, что вообще втянула вас во все это…

Михайлов подал мне свой носовой платок, и произнес:

– Вы меня не втягивали, сударыня. Помнится, я сам напросился в провожатые. Слышал, ваш отец всеми силами старается вернуть расположение императора. Весьма похвально, хотя и неожиданно…

– Признаться, Алексей Владимирович, я узница своей семьи. И ничего не знаю, что творится вокруг… и, при очередном перевороте снова паду жертвой…

– Не говорите так. Впрочем, у меня есть для вас новости, сударыня.

Я изобразила удивление,  ожидая новостей о Кирилле.

– В город, с официальным визитом явился ваш старый знакомый – Казбек Амиров. Будьте осторожны.

Признаться, такой вести я не ожидала.

– И к кому он совершает свой визит?

Михайлов многозначительно помолчал, и только потом ответил:

– Он прибыл к нашему императору. Цель визита держится в строжайшем секрете. Но сплетники утверждают, что горец решает какой-то финансовый вопрос.

– Я была уверена, что вы убили его тогда…

– Действительно, он был на волоске. Капитан, когда увидел, как вас столкнули в ту жуткую яму, будто озверел. Мы погнали Казбека и его людей в лес. Мартынов говорил, что почти настиг его, когда тот скрылся в каком-то горном ущелье.

– А о нем есть вести?

– Да, через день после вашего отъезда, капитан Ессенский обнаружил бравого гусара в сточной канаве. Он впал в жуткий запой.

– Невероятно… он признался в убийстве кузины?

– Он был абсолютно невменяем. И местные жители утверждали, что пьет он уже три дня…

В моей голове все это не укладывалось. Признаться, я была уверена, что во всем виноват Мартынов, что именно он, а  не Кирилл, был предателем, и убийцей.

Воспользовавшись моей задумчивость, граф  склонился к моей руке, и нежно ее поцеловал. Я удивилась его неожиданной ласке, и несколько поспешно высвободила руки.

– Что случилось, в тот вечер, когда я вас покинула? – спросила я, прежде чем граф осознал мое бегство.

Он лениво расположился в кресле напротив.

– На меня спящего напали. Я в темноте не сразу сообразил, что происходит, но пустить в ход пистолет догадался. Когда подоспел капитан, дом уже опустел.

– Вы подозреваете кого-то?

– Боюсь, Анна Петровна, наш враг нам  неизвестен.

Я уныло кивнула, и коснулась щекотливой темы.

– Вы застали Матвеевых до отъезда?

Граф сник, кивнул.

– Они во всем винят меня? Впрочем, я и в самом деле кругом виновата…

– Анна Петровна, не смейте себя истязать. Матвеевы сами отпустили Таню с вами, они виноваты больше, чем вы.

Я взглянула на свои руки. Могла ведь предвидеть, достаточно вспомнить Машу с Пашей…

– Мой дядюшка понятия не имел, что все настолько серьезно…

Михайлов молчал. Да и что  он мог ответить?

– Вчера император возжелал встретиться со мной, – вдруг сказал мой гость.

Я насторожилась.

– Вы были у царя?

– Да. И сегодня ваша очередь, моя дорогая сестрица.  Вас и вашего папеньку просят явиться во дворец, на аудиенцию. Но все это, конечно, строго секретно. Официально, вас пригласили на празднование дня рождения принцессы Александры.

– Царь желает видеть нас?

– Он фактически потребовал…

– Но это опасно!

– Не спорю. Но противоречить самодержцу еще опаснее.

– Вы сообщили отцу?

– Конечно, Анна Петровна. И он позволил известить вас об этом лично.

Отправиться ко двору? Более унизительного для меня мероприятие даже трудно придумать. Заядлые сплетники вдоволь натешат свое самолюбие, разглядывая меня, и хихикая в спину о моих злоключениях. Начиная со скандального исчезновения с капитаном Ессенским, и заканчивая моим похищением на Кавказе, моя репутация была испорчена.

– Я буду, счастлив, сопроводить вас ко двору, сударыня, – нарушил тишину граф.

– Вы очень любезны. Вынуждена напомнить, что дружба с нашей семьей бросает тень на ваше имя…

Михайлов взглянул на меня грустными глазами.

– Анна Петровна, вы единственная девушка на этой земле, после Татьяны, которая поймет меня. Потому что вы видели то же, что и я. И пережили все мы с вами вместе… я не смогу стать прежним…  общение с другим дамами только раздражает меня, и ничего больше…

Он говорил это так искренне, что мне даже стало его жаль.

– Почему вы покинули нас в тот вечер? – вдруг спросил граф.

– Отец мне открыл истинное лицо капитана.

– Извините?

– Оказывается, он служил царю, и доносил ему о наших передвижениях…

– Невероятно!

– Кроме того, отец уверен, что именно  капитан убил…

– Анна!

Я резко оглянулась на строгий оклик. В дверях стоял отец, нахмурив брови. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Да, папа?

– Тебе пора в свою комнату.

Я взглянула на часы. Минуло только два часа пополудни.

Но я послушно поднялась. С недавних пор, отец стал мне чужим человеком. А может, всегда и был? Моё беспрекословное послушание иногда сбивало его с толку, но на споры у меня просто не было душевных сил. Я кивнула на прощание графу, и покинула гостиную.

16

Мы приехали во дворец, когда сумерки сгустились над городом.

Слуги в ливреях поспешили помочь нам выбраться из экипажа.

Дворец был ярко освещен. Я скинула капюшон накидки и оглядела здание, восхитившись его величественной красотой

Отец властно повел к входу.  Мне так и не удалось еще раз порадовать глаз безупречной архитектурой.

Мы вошли.

Белоснежный холл, мраморные колонны, красные ковры на лестницах, блестящий паркет, все было именно так, как я помнила. Слезы умиления замерли на ресницах.

Мимо прошествовали две княжны, и окинули меня взглядом, весьма пренебрежительным. Я подобралась, девушки неожиданно развернулись, будто случайно заметив меня, и одна произнесла:

– Боткина? Анна Петровна? Боже мой, какая встреча!

– Я слышала, – вступила вторая, – вас похитил горец? Долго вы пробыли в его плену? Вам понравилось?

Княжны переглянулись, и захихикали.

– Как вам не стыдно, барышни! – заступился за меня граф, явившейся из неоткуда, – Анна Петровна лишилась на Кавказе сестры!

Он галантно подхватил меня под руку, и отвел в сторону.

– И еще кое-чего лишилась! – услышала я в след едкое замечание.

Граф стал свидетелем моего унижения, покраснел и ускорил шаг.

– Желаете выпить? Сегодня дают чудесное вино…

– Не надо, Алексей Владимирович… – выдохнула я.

– Не понял, – смутился он, – что вы имеете в виду?

– Не стойте рядом. Это только мой позор.

Михайлов молча взял с подноса два бокала красного вина и подал мне один.

– Я готов поддержать вас, сударыня. Как и обещал еще до начала нашего путешествия…

Я благодарно улыбнулась ему, и поискала глазами отца.

Трудно было не заметить, как от него откровенно шарахались бывшие друзья. Меня просто сторонились, графа едва замечали. Мы были явными изгоями, и уверена, я была не одинока в своем мнении.

Целенаправленно, к нам, огибая притихшую публику, павлином шел министр. Он учтиво поклонился графу, мне и подошедшему отцу, сообщил, что монарх нас ждет.

Мы чинно последовали за министром. Присутствующие любопытно вытягивали шеи, провожая нас глазами.

Но только один взгляд обжег меня. Я не смогла его проигнорировать, оглянулась. Ноги едва не подкосились, инстинктивно сжала руку графа. Тот проследил за моим взглядом, и сдержанно констатировал:

– Он здесь.

Я старалась вести себя естественно, но ужас заползал в мою душу. Мне показалось, что в зале стало холодно и темно, а где-то кричит Наири…

Казбек пристально наблюдал за мной.

Двери за нами закрылись. Я, наконец, выдохнула. Мне действительно казалось, что все позади…

Мы миновали длинный коридор, и вошли в малый тронный зал.

Император сидел на возвышении, в кресле с позолоченными ножками. Он казался уставшим и сутулым.

Царь взглянул на нас, и я разглядела в его глазах странную печаль.

Мы почтительно склонились.

Самодержец не сводил с нас глаз.

– Ну, здравствуй, Петр Николаевич… – протянул он.

Отец почтительно отозвался.

– И чего это тебе не по душе мое правление, а, Боткин? Не уж-то князю дурно живется? – скучно сказал император.

– Нет, ваше высочество.

– А чего ж тебя потянуло? Ладно, не говори. А то чего лишнего скажешь, казнить придется…

Моё сердце сжалось. Он говорил так безразлично, что я почти поверила в его слова.

– А это дочь твоя, стало быть?

Я порывисто присела в реверансе.

– Наслышан. Белов  рассказывал… какова… сколько тебе лет, барышня?

– Двадцать два, ваше высочество.

– Замуж пора, – безапелляционно заявил император,  – больно характер твой… неспокоен. Впрочем, Ессенский  отозвался о тебе положительно, отправилась за батькой в дикий край! Похвально.

Я понурила голову. Значит все правда. Кирилл действительно все доносил царю. Интересно, а о фальшивой свадьбе тоже рассказал?

– Кстати, о капитане Ессенском. Слышал, Петр Николаевич, что обвиняешь ты моего вояку в убийстве своей активистки – Калугиной… эй, Петр, позови-ка сюда Кирилла Сергеевича.

Сердце мое упало. Я устремила глаза в пол. В зале воцарилась тишина. Скрипнула дверь, потом шаги по блестящему паркету.

– Ваше высочество, – произнес любимый голос.

Я не могла взглянуть на него, словно все тело мое было обездвижено. Душа рвалась на части. Мне казались невероятными все те подлости, что мой отец приписывал Кириллу. Но пока, все подтверждалось.

– Ну, так вот, – меж тем, продолжал царь, – твои обвинения, князь, необоснованны… у меня, как минимум два свидетеля того, что капитан невиноват в страшном преступлении.

Отец посмел вопросительно вскинуть бровь.

Монарх оглянулся куда-то себе за спину. Из полумрака, за троном, показался низкорослый бородач.

Я взглянула на него, судорожно соображая, где могла его видеть. Такой знакомый человек…

– А кто второй? – подал голос папенька.

Ну, кто жеэто? Очень знакомый…

– Второй – твоя дочь.

Я удивленно взглянула на царя и тут же узнала в коротышке карикатурного сподручного Ессенского, в день восстания.

Отец оглянулся на меня.

– Это правда? Я не могла поверить, что отец осмелился проверять слова императора.

– Что именно вас интересует? Да, капитан в день восстания увез меня с площади и запер в каком-то подвале…

– И в какое время это происходило? – уклончиво осведомился монарх.

– Не могу сказать…

– Примерно.

– На закате, часов в шесть – семь. Заперли меня еще позже…

– Ваше высочество, эти показания настолько приблизительны, – перебил отец, – кроме того, не требуется доказательств того, что капитан скрыл от меня службу у вас. И именно по его вине мирный митинг был расстрелян!

Кирилл молчал. Он ни словом, ни жестом не пытался защититься. Словно считал это ниже своего достоинства. Ну почему ты молчишь? Почему не скажешь, что не виновен? Я бы тогда не стояла здесь, и не пересчитывала узоры на подоле своего платья.

– Успокойся, князь, – холодно произнес император, – не ты, не я ни хотели, что бы все кончилось столь плачевно. Но капитан здесь ни при чем.

Почему царь его так защищает?

– Я требую, чтобы ты, Петр Николаевич, пожал руку капитану, и не смел боле, обливать его грязью за спиной, слышишь?

Отец кивнул, и обернулся к Кириллу. Мне стало не по себе, когда их глаза встретились.  Я кожей ощутила ненависть родителя.

Скрепя зубами, папа пожал руку капитану.

Царь довольно кивнул.

– Что ж, славно, а теперь, Петр, давай обсудим кое-что с тобой наедине…

Монарх сделал знак министру, и тот красноречивым жестом, предложил нам удалиться.

Граф повел меня под руку, спиной я ощущала присутствие Кирилла.

Гости вновь внимательно изучали нас, должно быть, ожидая немедленного оглашения нашей судьбы. Их любопытство никто не поощрил. Граф подвел меня к небольшой кушетке, я присела. Повисло ледяное молчание.

Кирилл смотрел поверх меня, словно меня и не было здесь, с ним рядом.

– Граф, мне бы хотелось на воздух… – неожиданно нашлась я, желая побыстрее скрыться от сотен любопытных глаз.

Михайлов извинительно кивнул Кириллу, и повел меня в сторону террасы.

Только сейчас я краем глаза заметила предмет интереса капитана. Он сверлил взглядом Казбека. Между ними ощущалось напряжение, словно между двумя хищниками, что случайно нашли  обездвиженную жертву.

Я поспешила покинуть зал. Граф шел рядом, бережно поддерживая мою руку.  Мы вышли на террасу, от которой вели каменные ступени в небольшой парк.

Мои щеки горели, я приложила холодные пальцы к лицу.

– Так значит, капитан действительно шпионил, – выдохнул граф, – признаться, я был уверен, что он помогает вам исключительно ради того, что бы заслужить ваше расположение…

– Не все так благородны, Алексей Владимирович, – грустно отозвалась я.

Михайлов промолчал.

– Алексей?

– Да.

– Вы не могли бы взглянуть, освободился ли отец? Мне очень хочется домой…

Граф кивнул, нежно погладил мою руку, и двинулся в зал.

Я наслаждалась наступившей тишиной. Безусловно, я понимала, что долго одна не останусь здесь. Один из преследующих меня хищников отметит появление графа в зале, и явится сюда. Мне хотелось верить, что Кирилл опередит Казбека.

Я медленно пошла по аллее, усаженной декоративным кустарником. И когда успела прийти весна? На дворе стоял конец апреля.  Воздух был наполнен ароматом цветов.

Позади послышались шаги.

Я оглянулась.

Меня преследовал Кирилл. Мой хищник.

– Это не разумно, Аня, гулять здесь одной, – едва настигнув меня, сказал он.

– Я не одна. Сейчас прейдет Алексей.

– Вижу, вы с ним стали очень близки?

– Верно.

Подул резкий ветер, я обхватила себя руками, желая скрыть дрожь. Зачем он пришел? Почему молчит? Почему не скажет, что не пытался меня использовать?

– Наш общий враг еще не остановился, – начал Кирилл, – тот, кто виновен в смерти Татьяны, и Калугиной, еще появиться. Ты должна быть очень осторожна…

Я горько усмехнулась. Он больше не обещает быть рядом?

– Мне не нравится, что Казбек здесь…

– Зачем ты врал мне?

Кирилл замолчал.

– Тебе нечего мне сказать?! Почему ты молчишь? Скажи, что ни будь!

– Аня, я не имею права говорить тебе правду… это не моя тайна.

– Очень удобно, правда? А эта Калугина – правда, была твоей любовницей?

– Я был в нее влюблен.

Словно пощечина.

– Влюблен?

– Но она любила моего брата – Антона. И рассказывала ему многое, чего не следовало…

– Не надо втягивать сюда Фомина! Он не способен на то, к чему ты ведешь! Антон не мог ее убить!

– Тебе проще поверить в то, что я ее убил? – вспылил он.

– Теперь я могу поверить во все, что мне скажут о тебе… –  на удивление, я держалась. Ни слезинки, ни истерик.

Он стоял на расстоянии вытянутой руки, и не пытался приблизиться.

– Ты меня предал, единственный человек, которому я доверяла…

– Так было нужно, – просто сказал Кирилл.

Мой капитан сказал больше, чем я могла вынести. Боль разочарования медленно наполняла мою душу. Он выполнил свое задание и забыл обо мне.

– Я больше никогда не хочу тебя видеть, – сказала я.

– Аня, – выдохнул Кирилл и попытался меня обнять.

Я не позволила.

– Анна Петровна! – послышался голос Михайлова.

– Иду, Алексей Владимирович, – отозвалась я, еще раз взглянула на Кирилла, и покинула темную аллею.

Граф Михайлов стоял на ступеньках, вглядываясь в сумрачную аллею. Он улыбнулся, при виде меня.

– Ваш батюшка освободился, и готов ехать домой.

Я кивнула и облокотилась о руку графа.

Мы миновали зал, и вышли на улицу. Нас уже ждал экипаж.

Граф помог расположиться мне, попрощался с папенькой.

Экипаж двинулся с места. Я взглянула на отца. Тот, казалось, избегал моего взгляда.

– Папа? – позвала я.

– Да? – отозвался он, не отрываясь от окна.

– Почему Николай не поехал с нами?

– Я отправил его к моей матери.

Признаться, такой новости я не ожидала.

– К бабушке? Когда?

– Его поезд ушел сегодня утром.

– Зачем ты его туда отослал?

– Там он будет в безопасности….

Все внутри меня болезненно сжалось. «А как же я?» хотелось мне спросить. Мой отец совершенно меня не любит…

Он взглянул не меня впервые, с момента нашей встречи на Кавказе. Я увидела его глаза.

– Дочка, – он сжал мои руки в своих, – я должен был сказать тебе раньше… но теперь уже не важно… одним словом, мы разорены.

– Это неудивительно, папа. Император уничтожил нашу усадьбу, у нас отобрали почти все…

– Нет, Аня. Он  забрал по праву. Уже как два года я обещался выплатить ему долг. За месяц до восстания, наша усадьба отошла кредиторам. Я все боялся сказать… у нас ничего нет. Ты осталась  здесь по одной причине. Только брак с богатым человек может нас спасти.  Император благословил  твой союз с графом Михайловым.

17

На улице лил дождь. Гроза пронзала небо, гром сотрясал окна моей спальни.

Я лежала в постели, глядя на тени, пляшущие на потолке. Спать не могла. Узнанные мною новости ввергли меня в состояние, близкое к шоку.

У отца нет ни копейки, на какие тогда деньги он устраивал свои собрания? Почему я должна рассчитываться за его проступки?

Странная злость поднималась во мне. Я скинула одело, поднялась. В комнате было невыносимо душно.

Я распахнула двери балкона. Белые занавески тут же парусами выдуло под дождь.

Мелькнула молния и выхватила мужскую тень под высоким тополем, на той стороне улицы. Мне показалось, что это был Кирилл.

Я еще больше разозлилась на себя. Он мне мерещился повсюду, но я точно знаю, что он не придет. Выполнил свое дело.

Ветер бросил в лицо горсть холодных капель, тонкая сорочка облепила тело.

Я мечтала о спасении отца, но никогда не думала, что мне придется заплатить за это своей свободой. Неужели он не мог предпринять, что ни будь?

Я вернулась в комнату и села на кровать, склонив голову. Волосы окутали меня, и в полной темноте мне стало спокойно.

– Аня?

Я увидела Кирилла. Он стоял в дверях моего балкона. Вода стекала по его одежде и волосам. Мой капитан закрыл собой весь дверной проем, и голубой свет молнии едва проглядывал.

Неожиданная радость охватила меня. Сама того, не осознавая, я соскочила с кровати и кинулась в его объятия. Прижалась к нему, чувствуя, как моя рубашка медленно пропитывается дождевой водой

Капитан поймал мои губы в сладостный плен, и не выпускал, пока не насладился. Он шептал мое имя. Его горячие поцелуи вернули мне силы, а вместе с тем и память. Иногда хочется, что бы у тебя была частичная амнезия.

Я уперлась в его грудь руками, желая освободиться. Но Кирилл не отпускал, старалась увернуться от его поцелуев, но он целовал. Моя сорочка медленно соскользнула на пол, и я не попыталась ее остановить. Помогла Ессенскому освободиться от его одежды. Мы упали на кровать.

Я ненавидела себя, в который раз отдаваясь  единственному в этом свете мужчине – моему мужу. Только Кирилла я всегда буду считать своим законным мужем.

Потом все ушло. Остались только тела между простыней, и яркие вспышки за окном.

Постепенно бури за окном стихли, а вместе с ней и страсти в моей постели. В тишине, что окутывала дом, раздался бой часов. Старинный экспонат в гостиной напомнил, что уже три часа утра.

Мы с Кириллом лежали рядом, он касался моих волос.

– Я выхожу замуж за графа, – прошептала я.

Ессенский вздохнул.

– Император велел мне отправиться в Сибирь, – отозвался он.

Меня оглушили его слова, и безразличие, с которым он отреагировал на мою новость. Он уезжает, почти на край света. Ему все равно, что я стану женой другого мужчины…

И чего так расстраиваться? Ты для него слишком доступна, вот он и не считает нужным изображать расстройство…

Он прижал меня к себе, я бессильно подалась.

– Аня, и еще одно.

Я слушала вполуха, поглощенная самобичеванием.

– Я люблю тебя.

Эти, такие долгожданные слова обескуражили меня. Зачем он это говорит? Пытается смягчить меня? Постель по обоюдной любви, ничего греховного? Или может, он это сказал, потому что надеется остаться моим любовником после свадьбы?

Я взглянула на Кирилла.

– Потому что я выхожу замуж?

Он хмыкнул и улыбнулся.

– Это брак по расчету.

– Какой может быть расчет?

– Твой  отец давно разорен.

– Откуда тебе это известно?

Кирилл медленно сел, я последовала его примеру. Он оглянулся и коснулся моего лица.

– Тебе не понравиться, то, что я расскажу, – предупредил он.

– Я готова это услышать.

Ессенский улыбнулся мне.

– Нисколько в этом не сомневался, – Кирилл потянулся за своей одеждой, надел штаны, подошел к дверям балкона, осмотрелся, и вернулся ко мне, – восстание на площади – это всего лишь отвлекающий маневр…

Я удивленно на него взглянула.

– Отвлекающий от чего?

– Твой отец вздумал обокрасть казну императора…

– Этого не может быть!

– Он знал, что разорен.

– Это так на него не похоже…

– После встречи с Калугиной, он действительно изменился.

– Ты хочешь сказать…

– Да, я  тоже удивился. Она не казалась такой уж красавицей, но было в ней что-то притягательное. Не смотря на столь юный возраст. Ей было примерно столько же лет, сколько тебе, – с этими словами Кирилл снова обошел комнату, и положил на мой туалетный столик свой пистолет, – как и было, запланировано, – продолжил он, – Калугина, во время восстания  выкрала приличную сумму – золотом, и королевские драгоценности. Как ей это удалось – ума не приложу. Потом ее нашли мертвой, на тайной квартире твоего отца, где обычно проходили собрания его общества. Украденного при ней не было.

Я пораженно молчала. У моего отца была любовница! Он обманывал маму!

– Я полагал, что драгоценности у твоего отца. Думал, что он убил ее и сбежал на Кавказ, но оказалось, нет… потом, думал на Антона…

– Они оба были на площади в тот день,  – вспомнила я.

– Есть кто-то еще, кто знал о готовящейся краже…

– А откуда тебе все это известно?

Кирилл шагнул ко мне. Легкий озноб недоверия пронзил меня. Он слишком много сказал мне, и я, ослепленная своей любовью, могла не заметить, что именно капитан может быть реальным убийцей…

Ессенский присел на кровать, и нежно меня поцеловал.

– Это очень смешная история, – сказал он, и улыбнулся.

Я отозвалась на его улыбку, впрочем, особого веселья не испытывая.

– Я как-то купил цветов и направился к Калугиной, в надежде открыть ей свои чувства. Она была такой веселой девушкой, и превращала в шутку любые ухаживания. Откуда я мог знать, что она давно симпатизирует моему брату? Я застал их голыми, у нее дома. Они шептались. Надежда как раз исповедовалась о предстоящем ограблении Антону…

Улыбка сползла с моего лица. От мысли, что Кирилл мог любить кого-то еще, кроме меня, мне стало не по себе.

– Поэтому ты ненавидишь его?

Кирилл снова обратил свой замутненный воспоминаниями взор на меня.

– Не только. Едва Фомин прознал, что твой отец скоро снова станет богатым, стал активно ухаживать за тобой. Я посмеялся ему в лицо, когда узнал о его планах. О твоем высокомерии и жутком характере я слышал достаточно, что бы понять – ты не дашь ему даже пыль с твоих туфель сдувать…

Мне стало грустно и страшно.  Я была слепа и глуха. Ничего не замечала. Мой эгоизм и уверенность в собственной неотразимости застлали глаза.

Кирилл взглянул на меня, и мягко добавил:

– Не думаю, что мой брат способен любить кого-то, кроме себя… –  он взглянул в окно.

Я прильнула к капитану и поцеловала его затылок. Мне не хотелось больше обсуждать это. Все осталось в прошлом, а впереди просвета не видно. Для счастья – только эта ночь.

– Не думай ни о чем. До рассвета осталось всего чуть-чуть, – прошептала я, разворачивая его к себе, – когда тебе уезжать?

– После обеда, – отозвался он, привалившись на постель.

– Тогда давай не будем терять время, – развязно сообщила я, прикусив его ухо.

Я всегда была жуткой эгоисткой.

Еще один раз ничего не изменит…

18

Меня разбудил громкий стук в дверь. Я едва успела прикрыть наготу, когда в комнату ворвался отец. Кирилл покинул меня на рассвете, но его помнила примятая подушка, и мое тело.

– Ах ты дрянь! Маленькая шлюха! – выкрикнул отец, подобрал мою сорочку, и швырнул ею в меня, – Он был у тебя?! Этот проклятый доносчик?

Я поспешно натянула сорочку и потянулась за халатом. Отец схватил меня за руку  и буквально выволок из постели.

– Отвечай! – он встряхнул меня.

Я не узнавала своего родителя. В его глазах была только злоба. Когда он вел себя так, в правоте Кирилла сомневаться не приходилось. Я разозлилась, когда он снова встряхнул меня, обзывая страшными словами.

– Да, он был у меня, – отозвалась я, стряхивая руки отца.

Его глаза наполнились яростью. Он замахнулся и ударил меня по лицу.

– Шлюха! – процедил он, и снова дал мне оплеуху.

Мои зубы повредили внутреннюю сторону щеки, кровь медленно засочилась на язык, и выступила на разбитой губе.

Отец испуганно замер. При виде его обескураженного лица, я рассмеялась, утирая кровь. Невероятно, но в этом месяце я получила оплеух больше, чем за всю свою жизнь!

– Если он появиться еще раз… – угрожающе начал отец.

Я взглянула на него, и папа прервал сам себя.

– Он не появиться, – улыбаясь, сказала я, – он уехал в Сибирь!

– Это к лучшему, дочка, – в его лице и тоне произошла невероятная перемена. Он шагнул ко мне.

Я же, напротив, не спешила мериться.

– Наверное, так же хорошо и удобно, как убийство твоей любовницы?

Отец замер, в метре от меня.

– Что? – неожиданно охрипнув, промычал родитель.

– То, папочка! – истерично хохоча, выкрикнула я, – Ты не расслышал?! Да, я такая же шлюха, как твоя любовница – Калугина! Удивлен?! Я была с Фоминым, с Ессенским…

Отец приближался ко мне, с отчетливым выражением на лице. Он желал убийства, желал моей крови.

Я оглянулась на туалетный столик. Там так и остался лежать пистолет Кирилла. Я схватил оружие, и направила на отца.

– Только тронь меня еще раз, – прошипела я не своим голосом, – клянусь, я пущу его в ход…

По лицу отца пронеслась такая буря эмоций, что мне на секунду стало его жалко. Но только на секунду.

– Убирайся из моей спальни.  И не смей никогда больше сюда врываться, – произнесла я, глядя прямо в его глаза.

Он выдержал мой взгляд, потом медленно развернулся к двери.

– Я рада, что мама умерла, – родитель замер, но головы не повернул, – она не узнала, в кого ты превратился…

Папа слегка понурил плечи, едва, почти незаметно. Потом выпрямился, оглянулся, и покинул комнату. Но чувство вины, что на секунду вспыхнуло в его глазах, когда он взглянул на меня, заставило  меня вдруг ослабнуть. Захотелось расплакаться, вернуть его, попросить прощения…

Дверь за отцом закрылась.

Я опустила пистолет и медленно осела на пол. За окном снова пошел мелкий весенний дождь. Мои руки нервно подрагивали, а по щекам катились слезы.

Ах, мама… как бы ты поступила? Где мне взять силы?

Мои синяки почти сошли, когда служанка сообщила мне, что сегодня за ужином к нам присоединиться граф. Я подозреваю, что отец специально запрещал ему приходить, пока не сойдут следы нашей с ним ссоры.

Мы с отцом хранили ледяное молчание.

Я долго принимала ванну, в тайне желая, чтобы Кирилл снова оказался на моем балконе. Но он, наверное, уже далеко…

Горничная подала мне пушистое полотенце, я поднялась из воды, и укуталась. Села за туалетный столик.  В последнее время я чувствовала себя неважно. Должно быть, постоянная уверенность в угрожающей мне опасности привели к паранойе. Мне везде мерещились косые взгляды, казалось, что за мной наблюдают, или даже следят.  Сидя в четырех стенах – это очень странно. Я не доверяла новым слугам, а если учесть, что отец набрал  полностью новый штат, меня держали за сумасшедшую. Даже к столу я ходила с пистолетом Кирилла.

И сейчас, глядя на оружие, мне вдруг стало смешно. Как это глупо, ходить с оружием в своем собственном доме! В родном городе. Но присутствие здесь Казбека настораживало меня. Подсознательно, я ожидала его появления. И хотела быть к этому готовой.

Но сегодня за ужином, с отцом и графом, мне вряд ли удастся защититься при помощи пистолета. Я решила оставить его здесь, среди флаконов духов и баночек с кремом.

Горничная помогла мне одеться – я выбрала ярко-красный, вызывающий наряд. Он мне совсем не шел, за то, наверняка, разозлит отца. Девушка помогла мне причесаться. Я не знала имени своей горничной, да и знать не хотела.

Часы в гостиной пробили семь, когда я спустилась. Здесь еще было пусто, и я с облегчением вздохнула. Странная слабость одолевала меня весь день. Виной тому может единственный стакан сока за весь день? Есть мне не хотелось, постоянный страх забивал все мои потребности и нужды.

Через некоторое время я услышала шаги. Оглянулась.

В дверном проеме в гостиную стоял граф Михайлов.

– Анна Петровна, – он поспешно шагнул ко мне, сжал мои руки, – ваш батюшка… все рассказал… не думайте, я все понимаю… я догадывался о вашей привязанности к капитану… но, учитывая обстоятельства…я имею в виду его отъезд, для вас, да и для меня, что уж скрывать, этот брак весьма выгоден… Уверяю вас, уважения и доброты с вашей стороны мне будет достаточно.

Я, молча, слушала, вглядываясь в его лицо. Граф мне всегда нравился. Он добрый, смелый, благородный, богатый, красивый…но он меня не любит, а я не люблю его.

– Алексей Владимирович, – начала я, Михайлов почтительно смолк, – мне очень льстит ваше постоянное, неутомимое желание помочь мне. Поверьте, я это очень ценю. Вы самый верный друг, о котором только можно мечтать…

– Граф! – восторженный оклик из холла прервал мою речь.

Отец поспешно направился к Михайлову, крепко пожал его руку.

– Рад снова видеть вас в своем доме. Идемте, идемте ужинать!

Я взглянула на родителя, меня испугала его горячность и неестественная радость. Мой папенька, окинув меня недобрым взглядом, прошествовал в столовую.

Мне нравился античный интерьер столовой в нашем городском доме. Белые колонны, мрамор, стулья с парчовой обивкой…

Длинный дубовый стол сервирован на троих. Во главе стола место для отца, по правую руку от него – графа Михайлова. Слева  для меня.

Едва мы сели, вокруг засуетились слуги. Снова не знакомые мне. Еще вчера, казалось, их не было.

Они разлили в бокалы красное вино, подали холодные закуски. Я удивилась роскоши сегодняшнего стола – красная рыба, икра, окорок. Обычно мы обходились одним блюдом на ужин.

Должно быть, отец хотел произвести впечатление на графа. Зачем? Весь город давно знает, что у отца ни копейки за душой.

Я потягивала вино. Есть совсем не хотелось, странный ком сжимал горло.

Отец болтал без умолку, не  глядя на меня. Изредка требовал однозначного ответа от графа.

Меж тем, слуги подали первое  горячее блюдо, и откупорили еще бутылку вина.

Первую тарелку поставили отцу, вторую графу, третью мне. К супу я не притронулась, моим ужином было сегодня вино.

Отец, напротив, довольно проворно опустошил тарелку.

Граф слабо ковырялся ложкой в своем блюде.

Отцу сменили блюдо. Тот отрезал кусок отварной оленины, и вдруг выронил вилку. Я удивленно взглянула на него, моя голова отчаянно кружилась. Папа снова дернулся и запрокинул голову, из его горла вырвался странный, булькающий звук.

– Отец! – выкрикнула я, мой язык оказался не способен произнести это простое слово. Попыталась подняться, но ноги меня не слушались. Рук я не чувствовала. Снова попыталась позвать графа, но мой язык окончательно отказался мне повиноваться. Мое тело  оказалось полностью парализованным.

Изо рта отца стекла белая пена, и упала куском на черный бархатный сюртук. Его лицо начало медленно синеть.

Граф вскочил со стула, кинулся звать слуг. Но на его зов никто не явился. Тогда мужчина бросился к дверям столовой. Двери распахнулись прежде, чем он их достиг. В столовую вошел кто-то, чью фигуру скрывала старинная колонна.

Михайлов испуганно попятился, схватился за грудь, и осел на пол.

Я, в сознании, но совершенно обездвиженная, осталась наедине с гостем.

Гость обошел стол, сзади меня, так и не явив свой облик. Я слышала только легкие шаги, и шелест платья.  Мой враг – женщина? Но какой женщине понадобилось травить папу? И какую женщину мог узнать граф? И почему я все еще жива?

– Здравствуй, сестрица, –  справа от меня показалась девушка, Татьяна. Она склонилась надо мной, и улыбнулась, – Удивлена? Недолго же вы горевали! Как ты проворно окрутила Михайлова! Поразительно.

Эхом раздались чьи-то шаги. Татьяна оглянулась.

– Свяжи его, – обратилась  она к пришедшему.

Бессознательно тело графа оттащили в сторону стола, усадили на стул…

Желтый свет светильника  на секунду выхватил лицо мужчины, его рыжие усы и веселую ухмылку.

Мартынов!

Мужчина спокойно привязал графа к стулу.

Татьяна стояла около меня, и внимательно следила за происходящим. Даже отдавала четкие указания. Ее образ, к которому я привыкла, исчез куда-то. И это меня испугало. Я просто не верила глазам. Зачем Таня делает все это? Почему ей помогает Мартынов? Совершенно очевидно, что помогает он ей, а не наоборот.

Татьяна взглянула на меня.

– Ты еще с нами, сестрица? Ничего, ненадолго. Не жалей своего папочку. Он был сволочью, и собирался  сбежать со своей любовницей, как только та ограбит казну.

В комнате показался Мартынов,  в руках он сжимал небольшой сверток, в коричневой бумаге, обвязанный бечевкой.

– Положи ее на стол, –  обратилась к нему Татьяна.

Юра уложил сверток в центр стола.

– Ну, кажется все, – устало сказала моя сестра, потирая руки.

Я старалась сосредоточиться. Античная столовая перед глазами плясала и кружилась, звуки слышались как из бункера…

– Таня! Ты жива?! Это невероятно… – послышался голос Михайлова. Он пришел в себя!

Татьяна подошла к нему, и нежно коснулась его лица.

Граф хотел ответить на ее ласку, но вдруг обнаружил, что связан.

– Танечка, почему я связан?

– Потому что решил жениться на ней, – нежно сказала Татьяна, и неожиданно дала пощечину графу.

Тот удивлено вскинулся.

– Таня!

Граф озирался по сторонам, заметил моего отца. Что по-прежнему сидел за столом, далеко запрокинув голову, и смотрел мертвыми глазами на фреску на потолке. Потом вгляделся в мое обездвиженное лицо. Он так и не смог понять, жива ли я.

– Зачем ты их убила? – ужаснулся граф.

– Я для тебя тоже кое-что припасла, дорогой, – улыбнулась Татьяна, явив Михайлову любимые ямочки на щечках.

– Почему ты так жестока? Я люблю тебя. Зачем ты подстроила свою гибель? Я не мог себя простить…

– Я вижу. После моей гибели ты кинулся в ножки моей сестрице, и та тебя учтиво подобрала. Хотя ты ей и не нужен. Она давно любовница Ессенского. Ты это знал?

Граф едва заметно кивнул.

– Знал?! – Татьяна возмущенно выпрямилась и снова влепила графу пощечину, – Ты – тряпка! Как хорошо, что ты оказался здесь, и сдохнешь вместе с Боткиным!

– Таня…

– Зажигай фитиль, – скомандовала Матвеева.

Мартынов изъял из свертка на столе длинный фитиль, поджег его.

– Татьяна, остановись, умоляю! – закричал граф.

Юра поднял меня на руки, и последовал за сестрой, которая скрылась за дверями кухни. Они предполагали уйти через ход для слуг.

Реальность ускользала от меня. Мир вокруг смешался в одну неразличимую массу, я едва различала силуэт графа Мартынова, что нес меня. Его дыхание сбивалось.

Мои веки медленно сомкнулись.

Грохнул страшной силы взрыв.

Мартынов упал и меня выронил. Но боли я не почувствовала.

Окружающий мир окончательно исчез для меня. Не было ни света, ни звуков. Только умиротворяющая тишина вокруг.

19

Сначала я услышала скрип колес, топот копыт, приглушенный смех и разговор. Я чувствовала, как руку припекает солнце, но в целом было прохладно.

Сквозь сомкнутые веки  пробивался яркий солнечный свет. Пели птицы, шумел ветер.

Острая боль пронзила плечо  и колено. Я все еще жива…

– Что-то она долго в себя не приходит, – послышался голос Мартынова.

– Ну и хорошо, – отозвалась Татьяна, – значит, доставим без проблем. Он будет ждать нас на той стороне реки?

– Да.

– Иди, договорись на переправе.

Топот ног по дереву, все закачалось, спрыгнул на землю. Под его ногами зашуршала щебенка.

Я  осторожно приоткрыла глаза. Как и догадывалась – лежу на дне повозки, в тени тента. Одна рука выглядывает под самое солнце. Ко мне спиной сидит Татьяна и держит вожжи. Одета сестра просто и не броско. На голове повязан платок, совсем как у женщин Кавказа.

– Нет проблем, – вернулся Мартынов, я закрыла глаза.

Они так самоуверенны, что не удосужились меня связать. Господи, они убили моего отца! Он умер, не простив меня. Его больше нет, а я не успела выяснить, понять, зачем он пустился в эту авантюру? Папа действительно хотел сбежать с Калугиной? Или просто использовал ее?

Телега покатилась вперед, заехала на качающийся, на воде плот, служивший переправой. Я слышала голоса, но различить слов не могла. Попыталась пошевелиться – тело снова слушалось меня.

Можно попытаться сбежать…

Мартынов подошел к Татьяне.

– Он отдаст тебе половину? Точно? Ему можно доверять?

– У меня нет другого выхода, – выдохнула Татьяна, – даже половина – это очень большая сумма, успокойся. Хватит до конца твоей жалкой жизни…

– Не смей так говорить со мной, – возмутился Мартынов.

Плот начал мерное движение.

– Если бы не я, – тихо начала Татьяна, – ты бы гнил сейчас в какой-нибудь вонючей канаве. Пьяный!

– А ты бы осталась в любовницах того извращенца, если бы не я, – отозвался Юра, – так что успокойся, дорогая. Это равное партнерство.

Я вслушивалась в их слова, но понимала с трудом. Да, и размышлять особенно было некогда. Таня и Юра стояли ко мне спиной. Мартынов придерживал лошадей. Татьяна  следила блуждающим взглядом за противоположным берегом.

Я осторожно выглянула из телеги. Позади никого не было, а до берега было не так уж далеко.

Очень медленно и максимально бесшумно я выбралась из телеги, и зашла за нее. Ни моя сестра, ни ее собеседник не обратили на меня никакого внимания.

Я стала пробираться к  краю плота. Мои ноги предательски дрожали. Я села, спустила ступни в воду, потом медленно погрузилась в воду, чтобы незатейливый всплеск не выдал меня.

Река обхватила меня своими ледяными объятиями. Бушующее течение тут же подхватило меня и понесло вверх по реке. Зеленовато-коричневая вода пенилась и билась о камни.

Я старалась плыть, но течение было сильнее меня.

– Найди ее! – услышала визг Татьяны с плота, – Скорее! Черт!

– Вон! Там кто-то есть! – выкрикнул переправщик.

Я оглянулась. Меня уже отнесло достаточно далеко от плота.

Мартынов потерял еще несколько минут, вглядываясь в бурлящую воду.

Я перестала сопротивляться течению, и подалась ему. Потеряла туфли, содрала колено и бок, периодически проваливаясь на самое дно. Впереди замаячил поворот. Я снова оглянулась. Мартынов прыгнул в воду.

На повороте скорость стала еще больше. Мне было невероятно холодно, мышцы покалывало, а зубы стучали.

Изгиб реки привел меня в более спокойные воды, но берегов не было. С двух сторон отвесные скалы.

Вода приобрела странный серный запах и молочный цвет.

Я старалась плыть быстрее, вдали виднелась отмель. Мне приходилось периодически оглядываться, но Мартынова видно не было.

Когда до отмели оставалось совсем чуть-чуть, меня с неожиданной силой закрутил ледяной поток. Я испуганно закричала, ушла под воду, всплыла.  Меня кидало из стороны в сторону легко, словно щепку. Наглоталась воды, отплевывалась… край моей юбки, зацепился  за что-то. Я рванулась в сторону, но не тут-то было. Всмотрелась в воду, огромная коряга на дне, своими ветвями поймала меня в ловушку. Шансов на спасение оставалось все меньше, мне все сложнее найти силы, чтобы всплыть.

Когда вода снова столкнула меня своей толщей, я опрокинулась и увидела над своей головой дерево, чьи ветви нависали всего в метре от меня. Коряга послужила мне трамплином, я ухватилась за ветви. Клок моего платья остался на коряге, и просвечивался сквозь воду алым пятном. Ветки треснули и обломились. Я упала обратно в воду, едва снова не угодив в поток.

Судьба была ко мне благосклонна, и уже через несколько минут я ощутила землю под босыми ногами. Только сейчас поняла, что потеряла туфли где-то в воде.

Тяжело дыша и кашляя, я выбралась на берег, усыпанный буреломом. Меня била дрожь, ледяная вода стекала по одежде и волосам. Конечности стали тяжелыми…

Меня окружали горы и лес. Кажется, я снова на Кавказе.

Со стороны реки послышались крики.  Крики не воинственные, а просьбы о помощи. Я подошла к кромке воды, и заглянула в узкий горный лабиринт, из которого мне удалось спастись чудом.

В страшный водоворот угодил Мартынов. Он бил руками по воде, захлебывался, уходил в пучину и снова возвращался.  Старался дотянуться до деревца, благодаря которому спаслась я, но его ветки уже были обломаны мною.

Мартынов меня увидел.

– Аня! – испуганно выкрикнул он, – Помоги мне! Помоги!

Я поспешно схватила первую попавшуюся палку, осторожно вошла в воду по пояс, и протянула ему спасительную корягу.

Мартынов ухватился за нее, рванулся. Ветка переломилась, он ушел под воду.

Я прижалась к скале и сделала шаг ближе. Юра снова появился над водой. На его лице был написан такой панический ужас, что я тут же позабыла о прошлом, и протянула ему свою руку. Мартынов шагнул ко мне, вскинув свою пятерню, едва коснулся моих пальцев, поскользнулся обо что-то, упал в воду, его замотало, и с силой ударило о скалу.  Я поспешно закрыла лицо руками, но успела заметить, как клок от моего платья на дне постепенно слился с кровавой водой. Мне стало дурно, поспешила на сушу.

Тело Мартынова еще покрутило в пучине, и выбросила дальше по течению.

Я бессильно упала на берегу. Пригрело солнце, слезы потекли по моему лицу. Я ничего не могла с собой поделать, но признак моей слабости не помог стереть из памяти страшной смерти Юры.

Когда на другой стороне послышался лай собак, я поспешила скрыться в лесной чаще.  Кого именно искали, мне знать не хотелось, но показываться лишний раз я тоже не собиралась.

Отошла от реки на достаточное расстояние, чтобы моего яркого наряда не было видно с берега, и побрела, прислушиваясь к шуму воды, вдоль реки.  Босые ступни тонули в холодной, сырой земле, едва тронутой первой зеленью.

Мой план был прост – дойти до ближайшего населенного пункта, и попросить помощи, пообещать денег, что угодно, только бы помогли. А может не стоит лишний раз показываться? Может попытаться украсть лошадь?

Ах, Кирилл. Как мне его не хватает. Он там, в своей Сибири и не подозревает, что дело приобрело неожиданный оборот… и Татьяна, как она посмела? И главное, зачем?

Почему она вернула меня на Кавказ? Неужели она заодно с Казбеком?  И о каких деньгах шла речь? Уж, не о казне ли императора? А если так, то как  сокровища оказалась у Татьяны?

Я уже ненавидела себя за то, что надела красное платье. Будь оно серым или зеленым, было бы гораздо проще затеряться в зарослях. Не знаю, как долго я шла, когда вышла к небольшой, мелководной речушке. Присела у нее, попила воды, перевела дух и пошла снова, вдоль нее.

Речушка вывела меня к холму. Обогнув его, я оказалась у красивого озера.  Там решила, и остановиться на ночлег. Я дрожала всем телом от холода и усталости, и мысль о сне под открытым небом в лесу не напугала меня. Привалилась к дереву у самой кромки воды, прикрыла глаза.  Несколько минут я настороженно вслушивалась в тишину, окружающую меня, а потом реальность потеряла свою актуальность. Морфей принял меня  в свои объятия.

Проснулась от всплеска воды. Открыла глаза. Мне показалось, что я все еще сплю.

Над ярко-синей гладью озера нависал белый туман. Могучие деревья спускали  свои кроны прямо к воде, а горы высокомерно пронзали темно-розовое, рассветное небо.  По блестящей поверхности воды плавали два белоснежных лебедя.

Я впитывала окружающую красоту, желая навечно захватить этот миг в своей памяти. Вдохнула полной грудью. Ощущение нереальности происходящего не оставляло меня.

Но мне нельзя было расслабляться, я медленно поднялась. Все тело болело, а кожа покрылась мурашками от холода. Я склонилась к воде чуда-озера. Казалось, его дно выложено сапфирами, отчего вода светиться синевой.

Ледяными пальцами я коснулась воды – та обожгла меня своей холодностью. Мне удалось обрызгать себе лицо, чтобы как-то вернуть силы. Хотя все мое существо протестовала, мне было очень холодно.

Но когда я двинулась дальше в путь, кровь забурлила, и кода солнце поднялось, согрелась. Обогнула озеро, и к своему удивлению вышла на проселочную дорогу.

Побрела по ней, периодически оглядываясь, на случай погони.

До полудня мне никто не встретился.

Скалистые горы сменялись живописными  холмами, а дорога спускалась куда-то вниз.

Я старательно отгоняла все депрессивные настроения, убеждая себя в благоприятном исходе путешествия. Ни мне было страшно не идти, мне было страшно прийти. Впервые, я осознала, что идти мне не куда. Теперь я действительно совсем одна. Кирилл, пускай он и подлец, в далекой Сибири. Брат – в Европе. Дом взлетел на воздух, и меня преследует собственная сестра.

Когда я взобралась на очередной холм, впереди показалась деревня.

20

Все-таки я решила спасаться самостоятельно, и не показываться местным жителям. Зашла в редкий лесок, нашла местечко посуше, и принялась ждать вечера.

Когда луна стояла уже высоко, я покинула сове убежище. Мое внимание привлекла бельевая веревка на окраине деревни, с которой я поживилась кое-какой одеждой. Цвет и размер был не важен, главное – она была почти сухой и чистой.

Я огляделась. В паре метров стоял  домик, под крышей которого висели куски вяленого мяса.  Меня даже не стошнило, а, наоборот, при виде, пусть сырой, еды, у меня даже настроение приподнялось. Стараясь не шуметь, я отвязала один небольшой кусок, и тщательно завернула в сворованный платок. Потом двинулась к загону, где жители держали своих лошадей. У меня было достаточно времени понаблюдать за всем из кустов. Жаль только, я не сразу заметила огромного кавказца, что был привязан к забору загона.

Собака подняла лай, я кинулась прочь. Впервые в жизни я улепетывала быстрее ветра. Из домов высыпали мужчины с оружием. Мною овладела паника, но это мне лишь предало ускорения.

Я бежала долго, глубоко в лес, спотыкалась, падала, поднималась, снова бежала.  Позволила себе остановиться, когда не могла дышать. Хватала воздух ртом как рыба. Села на завалинку, отдышалась.

Немного успокоившись, изучила свое богатство. Переоделась, покрыла голову платком. Отломила крошечный кусочек соленого мяса, пожевала. Не заметила, как заснула, прямо так, сидя.

Проснулась от громкого ржания. Оглянулась.

Позади меня, на холме, паслись не менее десятка  лошадей. Одна из них стояла в метре от моей завалинки, и спокойно жевала траву. Я не могла поверить, что мне так повезло. Поблизости пастуха видно не было.

Мне удалось на носочках подобраться к серой лошадке и погладить ее морду. Та взглянула на меня темными, влажными глазами. Я принялась поглаживать ее бархатные бока. Признаться, сесть на нее так сразу не решалась, без седла ездила довольно давно, еще в детстве. Но собралась с духом и вскарабкалась  на лошадь.

Та восприняла мое хамство спокойно, и даже послушно поскакала вперед.

Когда пастух поднял крик, догнать нас уже было невозможно.

Я решила добраться до ближайшего города, а по моим подсчетам это должен был быть Кисловодск, продать там лошадь, купить билет на паровоз, и вернуться в столицу.

Оглядываясь назад, я несколько поражалась своей предприимчивости. Еще год назад я бы не осмелилась из дому одна выйти. А теперь? Ночь в глухом лесу, бурная река, воровство…

Мне просто хотелось выжить.

На закате я остановилась у речушки, передохнуть и напоить лошадь.

Не на секунду я не переставала думать о Кирилле, желая где-то в глубине души найти ему оправдание. Но никакой достаточно уважительной причины не придумывалось. Зачем он мучает меня? Говорит одно, а делает совсем другое? Предает – преданно глядя в глаза.

Я присела на бережок и снова отломила самый сухой кусочек мяса. Говядина была очень соленой, но особого значения я этому не предавала. Мои мысли то и дело возвращались к нашей жизни «до». Мне казалось, что папа любит маму, а Антон – меня. Ну почему я ничего не видела? Где найти оправдание себе?

У отца – любовница, с которой он собирался бежать. И это воровство? Он погубил столько людей на площади ради наживы? Похоже, я его совсем не знала… и теперь никогда не узнаю.

Чувство всепоглощающей беспомощности охватило меня. Если бы я могла повернуть время вспять, вернуть хоть чуть-чуть…

После встречи с Казбеком, я была уверена, что он предпримет что-нибудь. Но появление Татьяны лишило меня  возможности вообще что-то понимать. Я по-прежнему в опасности, пока не доберусь до императора. Надо спешить.

Я взобралась на лошадь, и мы помчались навстречу сгущающимся сумеркам. Несколько раз меня охватывал жуткий кашель, но я не позволяла себе останавливаться.

Ночь была звездной. Пару раз я едва не упала с лошади, засыпая. Когда небо начало светлеть, я увидела первые пригородные деревни.

Редкие жители  поглядывали на меня настороженно. Но приметив мужчину верхом, что подгонял табун лошадей, я направилась к нему.

– Доброе утро.

Мужчина хмуро  на меня взглянул.

– Чего надо?

– Лошадь нужна? – без проволочек спросила я.

Мужчина  оценивающе оглядел мою лошадку, потом перевел такой же взгляд на меня.

– Что, краденная? – вдруг угадал он.

– Нет, – соврала я, –  моя.

Мужчина хмыкнул, еще раз изучив пару странниц.

– А чего без седла?

– Тебе лошадь нужна или нет?

Мужчина снова усмехнулся, и, помолчав, назвал цену. Я согласно кивнула. Эта цена меня вполне устраивала.

Пастух оглянулся.

– Пашка!

Со двора выскочил мальчишка и удивленно на меня уставился.

– Чего смотришь? Скажи матери, чтоб денег отсчитала ей, понял? За лошадь эту… и пусть накормит девчонку… в ней жизни то нет…

Теперь пришла моя очередь удивляться.

Я спешилась, и оставила лошадь в табуне. Сама последовала за мальчиком, в дом пастуха.

Как он и говорил, на пороге меня встретила его жена. Женщина средних лет и крупной комплекции. Когда Паша изложил цель моего прихода, мать семейства настороженно меня изучила, и скрылась в глубине дома.

Я осталась в низкой прихожей. Пока матери не было, мальчишка поспешно собрал мне еды в узелок и вручил, прежде, чем она заметила.

Женщина вернулась и сунула мне несколько монет.

Я их тщательно пересчитала и покинула дом. Не знаю, как я покажусь в городе босой. Необходимо при первой же возможности купить себе обувь.

Я побрела в сторону города, на ходу пожевывая хлеб.

По пути моего следования пару раз проносились телеги, в которых крестьяне везли в город продукты.

Когда я в очередной раз заслышала топот копыт, поспешно обернулась и попросила помощи. Крестьянин с радостью согласился подвезти меня бесплатно (!).

Я забралась в телегу, где уныло лежала свинья, источая жуткий запах. Пренебрегая всей своей брезгливостью, мне пришлось присесть рядом с животным, и поделиться с ним моей едой.

Через час телега въехала в Кисловодск. Добрый крестьянин пояснил мне, как добраться до вокзала. Я направилась туда, строго следуя его указаниям.

Стояло солнечное майское утро, и улицы курортного городка были пусты.

Каждой клеточкой своих ступней я ощущала грубую землю. Мечтательно замерла у витрины с модными ботинками на шнуровке. Дождалась открытия, и вместо них, взяла самые дешевые тапочки, чуть ли не на картонной подошве.

Когда я, уже обутая, двинулась вдоль красивой аллеи пирамидальных тополей в сторону вокзала, порывом ветра к моим ногам швырнуло газету. Крупный заголовок местного издания гласил: «Император на Водах!». Я поспешно подняла  газету и внимательно изучила статью.

Мне крупно повезло, потому что царь сам приехал вКисловодск.

Газета датировалась вчерашним числом. Сказано, что император остановился в самом центре городе, в только что отстроенной гостинице  М*.

Я не верила в свою удачу.

Мне оставалось только миновать Смирновский источник, благодаря которому вырос город, и буду у гостиницы!

Я поспешно двинулась вдоль аллеи, не желая столкнуться с разодетыми отдыхающими.

Когда достигла источника, и заглянула в высокие окна, все внутри меня, буквально перевернулось. Там стоял Кирилл. Я его легко узнала по белой форме. Он стоял позади императора, потягивал нарзан из стаканчика  и о чем-то переговаривался с шикарной дамой.

Мои ноги одеревенели, а сердце остановилось.

Значит, нет никакой Сибири? Всего лишь небольшое путешествие на Воды?

Царь и капитан заметили меня одновременно. А я совершенно растерялась,  не знала, то ли бежать от Кирилла, то ли пасть в ноги императора.

Вся свита, во главе  с монархом двинулась к выходу из здания источника, прямиком ко мне.

Я стояла на улице, жалко сжимая свой узелок.

– Не могу поверить! – произнес монарх, оглядываясь на своих  собеседников, когда я поспешно почтительно склонилась, – девица Боткина! Живая. А мы уже думал, что вы погибли вместе с вашим папенькой!

Я выпрямилась, и взглянула на императора, не желая замечать Ессенского.

– Нет, я жива, ваше императорское величество, и прошу вас  защитить меня от  преследования вашего недавнего гостя – Казбека Амирова, и моей кузины – Татьяны Матвеевой.

Царь удивленно переглянулся с Кириллом.

– Мы полагали, что она мертва, – наконец сказал император, – впрочем, обсудим это позже, барышня… а пока следуйте за мной. Я не дам вас в обиду…

Тяжелый груз свалился с души. Царь обещал помощь.

Не в силах скрыть облегчения, побрела за свитой.

Я видела стройную фигуру моего капитана впереди. При виде него, все моё тело пронзила сладостная дрожь.  Но на этот раз я не намерена прощать его грязной лжи. Предатель! Он уже дважды унизил меня, и на этот раз я не стану делать себе поблажку. В конце концов, мне удалось сохранить остатки своей гордости!

Меня расположили в небольшой  комнате в конце коридора. Первым делом я вымылась, и подлечила раны. Потом оглядела свою одежду, и поняла, что в таком виде показываться императору просто неприлично. Я взглянула на горсть монет, что лежали на комоде. Выручка за коня.  Что купить? Платье или какое-нибудь оружие?

Моя дилемма решилась сама собой, когда горничная императрицы принесла мне два платья. Я была польщена подобной честью, и едва не расплакалась.

Впрочем, возможность отблагодарить царицу выдалась мне очень скоро.

Император пригласил меня на аудиенцию.

Я поспешила явиться, потому что он был моим единственный лучом света в темноте. Как император скажет, так и будет. Я не могу никому доверять, и ни на кого положиться.

Царь благосклонно принял меня, предложил стул. Императрица притихла за мольбертом.

 Я рассыпалась в благодарностях. Женщина по-матерински тепло улыбнулась, и взялась за кисти.

Царь поинтересовался, как я оказалась в Кисловодске. Я с удовольствием поведала обо всех своих злоключениях.

– И что вы теперь собираетесь предпринять?

Я осторожно пожала плечами.

– Боюсь, после гибели графа, мне не к кому обратиться за помощью, кроме вас.

– Смерти графа? – Царь вскинул кустистые брови, – Боюсь, душенька, вы что-то путаете. Михайлов жив и здоров. Я послал за ним в обед. Через пару дней он будет здесь.

– Постойте… граф жив? Но…

– Он очень переживал, когда узнал, что ваш дом взорвали, и все сокрушался, что не принял приглашение вашего отца на ужин, и откушал в гостях у графа Апраксина. Впрочем, все это к лучшему. Он жив. И когда он приедет, мы сыграем свадебку, я  сниму обязательства, данные вашему папеньке…

– Я не совсем понимаю…

– Теперь не ваше дело думать и понимать, барышня.

– За что убили моего отца?

– Думаю, вы знаете, – мягко улыбнулся царь.

– И все же…

– Ваш папенька совершил преступление против короны. Но покаялся только тогда, когда понял, что его план не удался.  Обещал вернуть мне свой долг, с одним условием, что присмотрю за вами. Ваш батюшка был уверен, что ему угрожает опасность… теперь, когда его не стало, долг вашего отца стал вашим. Как впрочем, и опасность, что угрожала ему, нависла и над вами. Так что самым верным вашим поступком станет замужество. И более подходящей кандидатуры для вас трудно подыскать. Граф Михайлов – благородный и главное, состоятельный человек. Он возжелал погасить долг вашего отца. Но  я не мог принять от него деньги, хотя это будет очень легко сделать, если он станет зятем моего должника…

Я тяжело вздохнула. Похоже, женитьбы не избежать. Отец все заранее рассчитал. Что же делать? Может самой пуститься на поиски драгоценностей?

Император за мной внимательно наблюдал, потом сказал:

– Анна Петровна, не женское это дело, под пули лезть. Я не могу позволить пролить кровь столь юной особы.  Ваше дело – следить за домом и рожать детей. Удел мужчин – решать все остальные проблемы. Именно для этих целей у вас и есть жених. Осталось его просто дождаться. Погуляйте, попейте нарзану, подышите свежим воздухом. Вам нужно выглядеть отдохнувшей перед свадьбой.

Он словно ожидал моих грандиозных планов и сразу осадил меня.

– У вашей двери будет охрана, – продолжил император, –  на прогулках вас будут сопровождать двое  сотрудников отдела императорской правильной охраны. Вы в безопасности, сударыня. Так что спите спокойно.

Я поняла, что разговор окончен. Монарх поднялся, я последовала его примеру, и двинулась к двери. Тронув ее ручку, оглянулась.

– Ваше высочество?

– Да?

– Могу я попросить, чтобы в числе охраны не было капитана Ессенского?

Император усмехнулся.

– Вы все еще вините его? Не переживайте, у капитана есть более важные дела, чем преследовать вас, сударыня.

Он гадко усмехнулся, я покраснела и вышла.

За дверью императора меня ждали двое в белых мундирах. Сильно похожие на форму Кирилла. Они проводили меня до комнаты, и я осталась наедине со своими невеселыми мыслями.

21

Минуло три дня после моего появления в Кисловодске. Я вела скучную и размеренную жизнь затворницы. Единственной радостью в моей жизни оказалась послеобеденная прогулка.

Я сидела на лавочке, и лениво кидала голубям семечки подсолнечника.  Те слетались со всей округи, на приятный звон зерен о землю.

Мои мысли были очень далеко от окружающего меня умиротворения. Я не понимала  странной холодности и безразличия Кирилла. Так еще со мной никто не обходился. И с каждым днем мне становилось все горше.

Прямо напротив меня встретились и остановились две барышни.  Судя по всему, они давно не виделись, и радостно приветствовали друг друга. Присели на лавочку, и я невольно стала свидетельницей их легкой беседы. Из разговора я поняла, что девушки учились вместе в некоем учебном заведении.

– Ты слышала эту жуткую историю про Таню Матвееву? – вдруг сказала одна.

Я насторожилась.

– Нет. А что случилось? Когда мы встречались в последний раз, она собиралась замуж за графа…

– Дорогая, это ведь было еще зимой! Таня отправилась со своей кузиной на Кавказ!

– Это та грязная история с Боткиной?

– Да, бедная Татьяна погибла. Кто-то взорвал домик, в котором она спала…

– Не может быть!

– Да…

– И граф так неприлично скоро решил жениться на  Боткиной? Это отвратительно….

Мне очень захотелось уйти. Я и так в последнее время была в центре сплетен, но разговор  двух девушек приобрел неожиданный для меня оборот.

– Таня уже вторая с нашего курса?

– Да… – протянула собеседница, – Про Калугину вообще рассказывают жуткие вещи. Якобы она была  одной из общества князя Боткина. Я признаться, до сих пор уверена, что это он убил ее в приступе ревности, и поэтому бежал.

– Нет! Она была любовницей князя?! – прикрывая рот ладошкой, изумилась девушка.

– Только не говори, что ты забыла, какой была Надя. У нее всегда было неприлично много кавалеров.

Потом девушки принялись обсуждать мужчин Калугиной, потом балы, моду, погоду, распрощались и разошлись в разные стороны.

А я так и осталась сидеть, словно пригвоздили меня к этой проклятой лавочке.

Напротив, переливаясь на солнце, стекала знаменитая стеклянная струя. В витражной беседке, обмахиваясь легким веером, смеялись две барышни, наблюдая, как по поверхности зеркального озера скачут солнечные зайчики.

В глубине, окружающего  парк, леса, по стволу ели, пронеслась рыжая белка, изучив крошечными глазками всех присутствующих…

Я замечала все это бездумно. Мною овладело беспокойство. Я вдруг все поняла. Вероятно, Татьяна дружила с Калугиной. И та поведала подруге о готовящейся краже. Но зачем? Учитывая вероломство моей сестрицы, могу легко предположить, что именно она убила Надежду, и украла награбленное. Потом, под видом компаньонки, отправилась с нами на Кавказ, желая вывезти и спрятать сокровища.

Мне тут же вспомнились те пять ее жутких сундуков.

Потом похищение. Здесь появляется Казбек. Мог ли он знать о деньгах сестры? Почему ее нашли так подозрительно быстро? Уж не откупилась ли она сокровищами от горца?

С Мартыновым, на переправе, речь шла о половине суммы. Неужели Казбек обещал отдать часть сокровищ за то, что Татьяна вернет меня ему? Невероятно!

Эти выводы казались фантастическими, и вместе с тем, самыми вероятными.

Я тяжело поднялась с  лавки.  По обе стороны от меня возникли мои провожатые – румяные, белозубые молодые люди в белых мундирах.

Только одного я не могла понять. Зачем Татьяне эти деньги? Ее отец очень богат, семья – уважаема. Ей прочили брак с графом, а она променяла все это на краденое добро. Что-то здесь не то.

Я вошла в здание гостиницы, и прошла по длинному коридору к своей двери. Вошла, и удивленно замерла. Мои охранники любопытно вытягивали шеи, желая разглядеть моего визитера из-за спины. Я несдержанно захлопнула дверь, и взглянула на Кирилла.

Тот сидел в кресле у окна, закинув ногу на ногу.

На моей кровати лежала подозрительно большая коробка.

– Что ты здесь делаешь?

– Принес подарок от графа, – кивнув на коробку, отозвался капитан, без тени улыбки.

– Он приехал? – я шагнула к посылке и откинула крышку.

– Да, вчера.

– Что это? – удивленно ощупывая белоснежные кружева и серебряную парчу, осведомилась я. Хотя уже и догадалась сама.

– Это твое подвенечное платье. Свадьба завтра.

– Почему он не сообщил об этом лично?

– Жениху нельзя видеться с невестой перед свадьбой.

– А любовнику невесты можно? – спросила я, и оглянулась.

Кирилл тяжело поднялся.

– Аня… я…

– Ты не можешь мне всего сказать. Это не твоя тайна. Все верно? Ты это хотел сказать?

Ессенский молча на меня взирал.

– Почему ты не в Сибири?

– Царь вернул меня, на полпути. Когда дом твоего отца взорвали…

– Почему граф не сказал, что был у нас в тот вечер?

Я подошла к зеркалу, и осторожно сняла шляпку и перчатки. Кирилл не мог не заметить моих исцарапанных рук.

– Потому что тогда ему бы пришлось рассказывать, как я его отвязал от стула. А это означает, что ни в какую Сибирь я не поехал и ослушался императора.

Я удивленно оглянулась. Мне очень хотелось верить ему, но пока не увижу графа, не смогу просить Кирилла.

– Так ты знал?..

– Я ожидал…

– Ты позволил отравить отца?! Ты знал, что Татьяна жива?

– Нет…

– Тогда как?

– Я каждый вечер был около вашего дома, и ждал… я заприметил  Мартынова в день взрыва.

Я испепеляла капитана взглядом. Он снова что-то юлил, врал, выдумывал.  Мне стало противно и обидно.

– Уходи, – сказала я.

Капитан взглянул на меня своими бездонными глазами, и я едва не лишилась выдержки. Зачем он мучает меня?

– Аня, ничего не бойся, – вдруг сказал он и двинулся к двери, приоткрыв ее, оглянулся и добавил, – и ничему не удивляйся.

Мой капитан снова покинул меня. Я осталась наедине со своим вторым подвенечным платьем, и беспокойными мыслями. Только сейчас я поняла, что не рассказала Кириллу о Калугиной и Татьяне.

22

Моё второе  свадебное платье было гораздо менее скромным, чем первое. Мою голову венчала настоящая фата, а на голове была красивая прическа.  Но я была в панике. Вдруг стало страшно. Что будет дальше? Я выйду за Михайлова, и больше никогда не увижу Кирилла? И потом? Буду жить с ним всю жизнь, коротать безрадостные, холодные ночи в одиночестве. Без надежды на светлое будущее. Неужели я никогда не смогу быть хозяйкой своей судьбы?

Дверь в мою комнату скрипнула. Я оглянулась, в тайне ожидая Кирилла. Но это был один из моих охранников.

– Вы входите без стука?

– За вами прислали… экипаж, – смущенно опустил глаза парень.

Я кивнула.

Мои родители должны сопровождать меня к алтарю. Но уже второй раз я выхожу замуж второпях, без соблюдения традиций и правил приличия.

Зачем ты все это сделал, папа?

Я прошествовала за охранником, он проводил меня до экипажа, и мы медленно тронулись по улицам Кисловодска.

Мы остановились перед собором. Золотые купола переливались на солнце, белоснежные стены, казалось, светились и ослепляли. Собор поражал своим великолепием.

Передо мной распахнули дверь. Я подала руку, незнакомец помог мне выбраться.

– Добро пожаловать в Свято-Никольский Собор, сударыня, – проговорил мужчина.

Я видела его пару раз в свите императора, но на этом наше знакомство ограничивалось, поэтому была несколько удивлена его присутствием.

– Благодарю.

Мужчина проворно  повел меня к Собору.

– Вам выпала великая честь, сударыня. Это Собор расписывал сам Нестеров. впрочем, он и обвенчался здесь, славная была свадьба. Обратите внимание, что Свято-Никольский Собор – пятиглавый, отстроенный по старинным технологиям…

Я бы с удовольствием выслушала  познавательную лекцию об этом месте в другой раз, но не сегодня. Меня раздирали противоречия.

– Граф приехал? – перебила я.

Меня смущал тот факт, что так и не увиделась с ним.

Мужчина поспешно кивнул, и снова принялся что-то тараторить.

Мне не нравилась его нервозность, но я следовала за ним, не желая отступать.

Мы вошли в Собор. Как обычно, меня охватил почтенный страх, при виде икон и мягкого света свечей.

Мой провожатый вел меня вглубь Собора, миновав алтарь. Молодой батюшка открыл нам дверь  в дальнем углу зала, и моим глазам представилась винтовая лестница, ведущая далеко вниз, в темноту.

Мне вдруг стало страшно. Я взглянула на своего провожатого, словно в первый раз.

– Куда вы меня ведете?

– Там вас ждет граф…

– В подвале?

– Там зал для венчаний… – взглянув поверх моей головы, сообщил мужчина.

Я оглянулась, за мной никого не было. Мой провожатый сдержанно улыбнулся.

– Ну что вы, сударыня. К чему эти опасения. Вон послушник, спросите у него.

Молодой человек в черной рясе прошествовал мимо, даже не взглянув в нашу сторону. Я не осмелилась спросить его, хотя мной овладело нехорошее предчувствие.

Мужчина шагнул на ступеньки, и подал мне руку. Я шагнула за ними, принимая помощь.

Мы миновали два пролета, когда оказались в малом зале. Здесь царил полумрак, горело только несколько свечей, в центре стояла купель.

– Это зал для крещения, сударь, – сообщила я, оглядываясь на своего провожатого.

Но тот, отчего-то отступил в тень, к лестнице.

Я вдруг все поняла. Меня обманули, заманили сюда. Оглянулась, встретиться со своим хитроумным врагом. Татьяна, Казбек – мне теперь стало все равно. Хватит бояться, пора встретиться с опасностью лицом к лицу.

От стены, за купелью, отделилась тень, я затаила дыхание. Неужели Казбек?

Прозрачные, холодные голубые глаза взглянули на меня из темноты. Широкоплечая фигура возвышалась надо мной, так привычно. Но на этот раз его присутствие не внушило покоя.

– Кирилл?

Мой капитан взглянул на меня.

– Где граф? –  спросила я, когда поняла, что он мне ничего не скажет.

– Он погиб, когда взорвался твой дом.

Я ничего не понимала, глядя на него.  Что он такое говорит?

– Зачем ты сказал императору, что он жив?

– Потому что знал, что он расскажет тебе.

– Я ничего не понимаю, Кирилл.  Почему я здесь? Что происходит?

– Пора в этой истории ставить точку, тебе так не кажется?

Мурашки скользнули по телу, пальцы похолодели от одного его взгляда. Мне казалось, или я видела за его спиной еще один силуэт?

– Кто там, у тебя за спиной?

Я попятилась к лестнице, когда из-за спины Кирилла вышел Казбек. Он мне улыбнулся.

Моё подвенечное платье шелестело и переливалось, фата оттягивала волосы, ноги вдруг стали ватными.  Человек у лестницы подхватил меня, сжал мои руки. Я не хотела кричать, не желала спасаться.

Мои руки связали за спиной.

Показалась Татьяна. Наконец, все в сборе.

– Теперь ты доволен? – обратилась она к Казбеку.

– Доволен, – отозвался он, не отрывая от меня глаз.

Кирилл отошел в сторону, и затих в углу.

– Я могу получить свою часть денег? – спросила Татьяна.

Казбек лениво кивнул, сделал жест рукой. Распахнулась потайная дверь, и человек внес небольшой мешочек. Его вручили Татьяне. Сестра поспешно развязала его, зачерпнула рукой содержимое.

– Зачем вы дважды платите за меня, сударь? –  спросила я, желая стереть с лица Татьяны откровенное довольство собой.

Казбек взглянул на меня, но ответом не удостоил. Оглянулся на Кирилла.

– Ты тоже желаешь получить свою плату сейчас? – спросил он.

Мой капитан медленно кивнул и взглянул на меня. Я все поняла.

Он продал меня за царя. Его стремления угодить монарху лишало меня надежды на светлое будущее. Кирилл готов и душу продать за царя.

А меня ждет судьба Наири. Ведь Казбек всегда достигает задуманного.

Мои враги покинули помещение, я осталась наедине со своим провожатым.  Он туго связал мои руки и те начали затекать.

– Шуметь будете, барышня? – спросил он, склонившись к моему уху.

– Я убью вас, сударь, поверьте.

Мужчина хмыкнул, и накинул на мой рот платок. Подтолкнул к потайной двери. Мы шли долго  тёмными тоннелям. Всю дорогу я мучительно размышляла – есть ли смысл продолжать весь этот фарс? Стоит ли бороться, или просто плыть по течению?  Мой провожатый подвел меня к двери, выглянул. Должно быть его удовлетворило то, что он увидел, потому что он вывел меня на улицу. Мы вышли далеко в стороне от собора, во внутренний дворик какой-то постройки. Здесь уже стояла телега, которую плотно обтягивал брезент. Похоже, очередного путешествия мне не избежать.

Мне было все равно.  Шок, который я испытала, прибил все чувства.  Я не боялась, не злилась, не впадала в истерику, не страдала от разочарования.  Мне было безразлично. Просто  любимый человек меня жестоко предал. Потому что я никто теперь.

Во дворике появился Казбек, при виде связанной меня (должно быть его порадовал кляп), он кивнул, и подтолкнул меня к телеге, усадил рядом с возницей, сам взял вожжи.

Открыли ворота, и голая степь, с далекими очертаниями гор и скал открылась моему взору.

Как смешно. Все вокруг остались довольны. Царь вернул свое золото, Кирилл теперь наверняка получит повышение. Казбек заполучил почти законно – меня, а Татьяна – свое золото.

Телега неслась по бездорожью. Пару раз, я едва не вылетела из нее. Но Казбек оказался хорошим возницей.

Мы все быстрее приближались к серовато-желтой скале.

23

Солнце медленно клонилось к горизонту. Яркий оранжевый свет  слепил меня. Но когда мы достигли скалы, я вдруг увидела нечто для меня неожиданное. Место, куда меня привез Казбек, было весьма занятным.

С одной стороны – самая обычная гора. Но с другой –  зияла огромная дыра. Оранжевое солнце заглядывало в свою импровизированную лупу и подсматривало за нами.

Казбек осадил лошадей.

– Как тебе место? – спросил он, оглядываясь, – Со мной ты познаешь много интересного, – двусмысленно добавил горец.

Я бы поддержала беседу, и испортила ему благодушное настроение, если бы не платок.

Казбек сошел с телеги, и обошел ее с другой стороны.

– Тебе придется пойти со мной, не хочу сюрпризов, – сообщил он и стащил меня с телеги.

Мы двинулись в гору.

– Про это место есть одна старинная легенда, – вдруг сообщил мой пленитель.

Я ничего больше ни хотела слышать, ни про Кавказ, ни про соборы, ни про легенды. Но Казбек увлеченно повествовал на ходу душещипательную историю, о великане, который влюбился в девушку, но ее отец был против. И отправил возлюбленного дочери на войну. Великан погиб.

– Убитая горем дочь скинулась с этой скалы, с ее руки скатилась кольцо, которое ей подарил возлюбленный. Оно  и окаменело здесь, – широким жестом Казбек предоставил мне пейзаж, – гора Кольцо!

Я пустым взглядом изучала таинственное место.

Мужчина завел меня под скалистые своды и прошептал:

– Двинешься с места, изобью так, что ты навсегда запомнишь, ясно?

Я поверила ему, да проверять мне не хотелось. А может мне тоже спрыгнуть с этой горы? Лучшей участи мне уже не придумать.

Казбек зашел в пещеру.

Гулкий ветер проносился сквозь отверстие в горе, с невероятным шумом. Мои белоснежные одежды рвались из стороны в сторону.

Я шагнула к краю. Мелкие камешки посыпались вниз, отскакивая от пологого склона. Еще шаг – и в моей жизни наступит вечный покой. Только шаг…

Грохнул выстрел. Я вздрогнула, оглянулась, запуталась в одежде. Порыв ветра накинул на лицо фату и лишил равновесия. Земля опрокинулась, больно меня ударила в бок, я замычала от боли, и повисла на выступе, накрепко зацепившись платьем.

Послышались быстрые шаги, меня вернули на землю, усадили. Убрали с лица фату. Я увидела человека, что спас меня.

Это был мой капитан. Он смотрел на меня, и нежно улыбнулся. В этот самый момент я его возненавидела. Ессенский не давал мне жить, а теперь помешал умереть.

Зачем он пришел?

Кирилл стянул с моего лица платок.

– Аня…

– Предатель! Иуда! Ненавижу… развяжи меня!

Жар бросился мне в лицо. Негодование переполняло меня. Как он может так легко играть моей жизнью?

Он не торопился выполнять мое требование, просто сидел и наблюдал за мной.

– Ты слышишь? Я тебя ненавижу! Подлый, продажный пес! Ненавижу!

– Очень жаль…

– Если бы граф не погиб, я бы назло тебе, вышла за него! Он достойный мужчина! А ты – жалкий, продажный… наемник!

– Неужели ты такого мнения обо мне?

– Представь себе!

– Жаль… очень жаль…

– Сомневаюсь!

– Ты бы не вышла за графа.

– Зря ты так думаешь! Глазом бы не успел моргнуть!

– Дело в том, – мой капитан забрался рукой в нагрудный карман, и достал оттуда какую-то бумажку, – что ты моя жена. А иметь несколько мужей – это грех.

Я смолкла на секунду, изучая выписку из церковной книги, что Кирилл изъял из кармана, потом перевела на него глаза.

– Развяжи меня, – сказала я тихо, опустошенная этой новостью.

Капитан склонился надо мной, и я на секунду оказалась в его объятиях. Он высвободил одну мою руку. Мне пришлось сильно постараться, что бы дать ему хорошую  пощечину. Меня трясло от злости. Я снова замахнулась, но Кирилл поймал мою руку, и снова привязал.

– Сукин сын! Обманщик! Интриган…

Мой капитан схватил меня в охапку, и впился в мои губы поцелуем. Я дернулась, не желая иметь с ним ничего общего.

Он позволил мне поверить, что я обманута.  Врал мне каждую минуту, начиная с нашей первой встречи. Как можно его любить?! Ненавижу! Ненавижу. Ненавижу.

Кирилл на секунду отстранился и взглянул в моё лицо.

– Ненавижу тебя… – задыхаясь, сообщила я.

– Теперь это не имеет значения. Ты – моя жена.

– Ты продал меня в рабство Казбеку.

– А теперь забрал обратно.

– Я тебе не вещь, которую можно передавать друзьям.

– Своим друзьям я бы тебя не доверил, –  усмехнулся он.

– Анна Петровна! Рад видеть вас!

Я оглянулась на неожиданного гостя, и злобно взглянула на Кирилла.

– Алексей Владимирович! Вы живы! Может, вы меня развяжете?

Граф Михайлов перевел вопросительный взгляд на Ессенского.

– Будьте осторожны, Алексей, она дерется, – шутливо отозвался капитан.

Я с силой пихнула его головой в грудь, едва не рыча.

Кирилл засмеялся, и развязал мои руки.

Я быстро поднялась на ноги, и пошла прочь от мужа и графа. Но тут же остановилась.

На серо-желтом каменистом выступе лежало тело Казбека, в лужи крови. Вокруг него валялись золотые  украшения, камни, монеты. Сокровища императора?

Я оглянулась на мужчин.

– Это оно? – перекрикивая ветер, спросила я.

Капитан шагнул ко мне, и тоже взглянул на окружающие богатства в крови.

– Да.

– Из-за этого я потеряла всю семью и дом? – не поверила я.

Драгоценности переливались в лучах заходящего солнца. Но для меня это были всего лишь железки, которые приносят несчастья.

Подошедший граф медленно кивнул на мой вопрос.

Заключение

Татьяну не нашли, и часть сокровищ так и осталась считаться пропавшей. Хотя граф собирался отправиться вслед за Таней. После событий на Кавказе ни его, ни мою сестрицу я больше не видела. Долгое время после всех этих событий, войска пытались отыскать хоть какие-нибудь следы пропавших.

Когда пришла революция, об утерянных богатствах забыли. И эта тайна навсегда останется нашей с Кириллом семейной реликвией.

Капитан оставил службу при царе, когда император узнал о нашей женитьбе. Монарх благосклонно перевел его в Кисловодск, где мы и остались жить.

Через месяц я поняла, что беременна. И прогуливаясь по аллеям Кисловодска, мимо пирамидальных тополей, беседок, «Стеклянной струи» и мостика, что именуют «Дамский каприз», я вынашивала своего малыша, крепко сжимая руку моего мужа, моего спасителя, моего интригана, моего капитана…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23