Дичок. Сказки дедушки Корая [Наталья Гимон] (fb2) читать постранично, страница - 2

зажмурилась, сдерживая слёзы.

– Вот оно что! – протянул старец задумчиво. Старшую сестру Кайры он знал. Красивая девушка, заневестившаяся в эту весну, может и была немного себе на уме, но чтобы на столько!.. Не водилось за ней такого раньше. – А за что ж она так на тебя налетела?

– Я её сарафан порвала, самый красивый, – опустив голову, призналась маленькая и вдруг заревела. Пришлось забрать у неё кружку и отставить в сторону от беды подальше. – Дедушка Корай! Я… не нарочно! – глотая слёзы вместе со словами и прижимая кулачки к груди, она вскинула на мужчину горестный взгляд удивительных янтарных глаз. – Ирсэ – она… на вышивку мастерица редкая! У неё… сарафан словно волшебной иглой расшит! Мне… ни в жизнь не… научиться! Я его из сундука доставала… изредка полюбоваться. И в этот раз… тоже, как она на посиделки ушла…, достала, а она возьми и воротись. Я бегом… к сундуку бросилась да… споткнувшись, упала. А сарафан… за лавку зацепился и треснул. На самой… вышивке прореха… в ладо-о-онь!

И неудержимые слёзы в три ручья побежали по покрасневшему личику.

Корай, обнял девочку, прижал к себе, проводя сухими пальцами по спутанным пепельным прядям.

– И что, из-за этого ты из дома о́тчего убежала?

Но малышка вдруг затрясла головой и с отчаяньем посмотрела в лицо старому травнику:

– Ирсэ сказала, что, чем иметь такую сестру безрукую да непутёвую, к тому же ещё и в Великого Отца не верящую, она лучше из дому уйдёт. А я верю, дедушка, верю! Просто тот знак, он ведь мне от мамы достался. Вот я через него иногда с ней и разговариваю. А у Ирсэ такие глаза были страшные, что я испугалась, что она и вправду уйдёт. И подумала: лучше уж я сама… – И опять горько заплакала.

Старец снова обнял девочку, осторожно поглаживая по голове и тихонько нашёптывая: «Ну-ну… что ты… ничего… пройдёт…» В голове же его печальной метелью кружились невесёлые мысли.

Севан был воином когда-то, служил в дружине у князя и во многих походах ходил вместе с ним. Здесь его всегда ждала жена и тёплый дом. Воином Севал был суровым, но жену и троих своих детей любил безоглядно. Потому смолкали на улице разговоры, а люди недоумевая провожали его взглядом, когда девять вёсен назад вернулся он из своего последнего похода, награждённый войной рваным шрамом чрез всю грудь и к груди той маленький пищащий свёрток прижимающий. Что сказал Севал жене, как поведал, откуда взялась на его руках крошечная девочка, никто не узнал. Ибо ни звука не донеслось с их двора ни в тот день, ни в другие. Женщина приняла малышку и воспитывала, как свою родную. И детям своим – старшей дочери и двум младшим сыновьям – заповедовала заботиться о ней как о равной им сестре. И когда три года спустя отправилась она к Великому Отцу в верховья Вечной Реки, так и остались в их доме жить отец да четверо его детей, которые друг за дружку горой вставали и, хоть разные были, а слова худого друг другу ни разу и не сказали…

– Дедушка, – вдруг негромко попросила уже только вздрагивающая малышка, вырвав Корая из раздумий. – Дедушка, расскажи мне сказку. Волшебную. Такую, чтобы больно больше не было.

– А у тебя болит что? – сразу же насторожился травник, внимательно вглядевшись в глаза тёплого южного солнца.

– Болит. – И маленькая ладошка прижалась к груди. – Здесь болит. И холодно, словно сердце стынет.

Старец чуть слышно выдохнул с облегчением.

– Ну, это не страшно. Ты взвар-то мой выпей, и теплее сразу станет. Я тебе в него травок тоже волшебных положил. Вот так… – придерживая кружку, мужчина помог девочке выпить остывший и оттого не обжигающий, а тёплый напиток. – А сказку… Ну, что ж, – усмехнулся он, устраивая поудобнее маленькую гостью, – слушай свою сказку. Было это давно, да, наверное, всё же неочень…

_______________

Росло в лесу деревце – яблонька дикая, молоденькая, всего-то четыре весны от роду. Да и не совсем в лесу она стояла, а так, на самой опушке. Никто и вспомнить не мог, откуда она здесь взялась. То ли зверушка лесная когда-то из близкого селения спелый плод в своё жилище несла да потеряла, то ли птица семена посеяла, а может и человек какой перехожий шёл да душистым даром лакомился и огрызочек с семечками земле родительнице вернул. А те взяли да и проросли.

Но как бы там не случилось, росло теперь дикое деревце, – низенькое, корявенькое, невзрачное, – и от леса особняком, и от жилья человеческого в стороне.

А селение стояло недалеко – зажиточное, красивое. Ухоженные сады – яблоневые, грушевые, вишнёвые – за невысокими тынами каждую весну словно пеной морской вскипали и будто светились изнутри нежно-розовым, золотисто-медовым, снежно-белым светом, небеса радуя да друг с другом перешёптываясь.

Смотрела на них яблонька и налюбоваться не могла. У неё самой-то всех друзей было – только пичуги певчие случайные. Да ещё брат-ветер изредка прилетал, ска́зами забавляя. Потому и печалилось очень маленькое деревце.

Вот примчался как-то к ней ветер и спрашивает:

– Что грустишь, сестрица?

А яблонька