Сергей Прокофьев [Игорь Георгиевич Вишневецкий] (fb2) читать постранично

Игорь Вишневецкий
СЕРГЕЙ ПРОКОФЬЕВ

*

Автор глубоко признателен за консультации

Марине Рахмановой, Галине Сахаровой,

Дмитрию Бавильскому и Игорю Блажкову

© Вишневецкий И. Г., 2009

© Издательство АО «Молодая гвардия»,

художественное оформление, 2009

Часть первая
ЛИЦОМ НА ВОСТОК 1891–1927

Глава первая ДЕТСТВО НА УКРАИНЕ: СКИФ ПРОБУЖДАЕТСЯ (1891–1905)

Родившиеся в городе с раннего детства окружены звуками созданных человеком приспособлений — движением транспорта на улицах: лязгом трамваев, а в былые времена — конок, шелестом автомобильных шин, резкими звуками торможения, а прежде — скрипом колёс и осей пролёток; тяжёлым уханьем молотов, скрежетом кранов и землеройных устройств; разным по высоте, но одинаково монотонным пением мелких домашних механизмов.

Природа горожанам предстаёт присмирелой: если зверь, то кот или пёс, если птица, то прыгающий воробей, осторожный, пугливый голубь, на худой конец докучливые ворона или галка, которых легко отогнать одним взмахом руки. Деревья — в границах парка или подстриженной аллеи; четыре-пять всем известных видов. Они не тревожат ума и сердца ни своим бурным ростом, ни излишним шумом. На случай избыточного роста имеются созданные человеком пилы, от шумов защитят плотные оконные стёкла. Любой избыток атмосферных явлений, любая резкая смена погоды воспринимаются как вторжение враждебной стихии. Горожане ни мгновения не сомневаются в собственном превосходстве над негородским миром. Друг героя этой книги Сергея Прокофьева писатель Борис Демчинский называл такое состояние человека паразитизмом биологического аристократа по отношению к питающей его среде. Истинные горожане всегда хотят даже самое дикое, самое анархическое движение упорядочить, сделать придатком их мира — ну, совсем как на даче, где столкновение с природным строго дозировано и потому безопасно. Если уроженец города берётся писать стихи, то выходит это у него культурно, изощрённо и в русле традиции, по отношению к которой горожанин ведёт себя и впрямь паразитически. Незаметно высосать питательное удобрение из общего с другими, тщательно разрыхлённого поля, отличиться двумя-тремя особенными признаками, неважно, полезными для его творческой расы или нет, — вот и весь смысл роста. В открытую встать против мнения себе подобных — нет большего безумия для того, кто привык к стеснённости дыханий и движений. Если горожанин вдруг избирает себе дорогу музыкального сочинительства, то музыка его отличается деловитостью, экономностью, она переполнена ритмически чётким многоголосием, которым все горожане — все мы — окружены с самых первых дней нашей жизни, и, конечно, в музыке такой, снисходительно-умной, вся соль новаторства окажется в отграничении твоего от уже сделанного, в наборе микроскопических, но тем более значимых для поддержания «аристократической породы» различий. Спасти может только прививка дикого и ещё неокультуренного.

А вот выходцы из негородского мира не испытывают недостатка в свободном пространстве, в неокультуренном, диком приволье. Они прекрасно сознают, что уклад их собственной жизни — лишь малая частица устроенной не по человеческим законам вселенной. Соседний с домами лес по ночам бывает мёртв и абсолютно беззвучен, не то что городские парки. Ночная степь, напротив, полна выкриков птиц, животных, свиристенья невидимых насекомых. Океан и большие водные массы дышат в циклопическом ритме приливов и отливов. Горы радуют геометрией ломаных линий и резкостью красок, но предельно опасны для любого, кто слишком увлечётся их великолепием. Присутствие человека в таком пространстве скорее избыточно: окрестный мир самое большее терпит его, человеку приходится упорно бороться за своё место в существовании. Звуки механизмов здесь если и слышатся время от времени, то будят другое чувство: радость от неблизкого, но родного присутствия управляющего ими другого человека.

Стихи, которые будут сочиняться теми, кто вырос в таком разомкнутом мире, часто экстатичны и плохо вписываются в предзаданные правила. Музыка обращена ко внутреннему и одновременно ищет согласия с ритмами обстоящего мира и провевающих этот мир стихий. Она расточительна в средствах, прямолинейно напориста, бывает, что и наивна, местами груба, не стесняется общеизвестного, отличается избытком здоровья и какого-то хищного охотничьего запала. Запал же происходит оттого, что соревнуешься не с себе подобными, а с неизмеримо большим, сверхчеловеческим в