Перфоманс
– Стой где стоишь и даже не дыши в его сторону, рта не раскрывай и держи глаза широко раскрытыми, чтобы не дай Бог не упустить момент наивысшей точки демонстрации и раскрытия его таланта,– шепчет критик, а сам удаляется на безопасное расстояние, прикрывая уши вязаной шапочкой. В своей последней колонке он назвал игру этого актера «шоковой терапией» и, к сожалению, оказался прав в своём сравнении, потому что артист исподтишка подкрался к зрителям сзади в практически кромешной темноте и взялся истошно вопить.
Доведённые до предынфарктного состояния старушки недобрым словом помянули промоутера, который всучил им бесплатные проходки, отоварили актера парой пощёчин и быстро посеменили на выход. Талант вернулся на сцену и орал им в след никак не менее минуты. Потом резко замолк, как бы смиряясь с потерей аудитории, зашёлся женским криком и со всего маху рухнул на пол без чувств. На его место пришёл новый, не такой, но похожий, траурно-чёрный с бледным лицом. Вдохнул глубоко, посмотрел на бездыханное тело, встал перед ним на одно колено и болезненно скорчился. Орать будет? Ну, точно. Орет. Первый прополз на спине несколько метров и соскользнул в секретный лючок вниз головой. Брезгливо вскрикнул где-то там под сценой, потом вроде выкарабкался, выпрямился во весь рост, отряхнул пыль и произнёс:
– На этом я хотел бы завершить наш открытый урок по актерскому мастерству. Вы можете поддержать наш театр любой суммой, опустив ее в шляпу на выходе. Спасибо.
Включился свет. Из зала вышли оставшиеся зрители и критик в шапочке. Талант посмотрел в шляпу с колесом от телеги вместо полей и обреченно вздохнул. Двадцадку кинула уборщица Аля за пять минут тишины, полтинник выдал студент Валя Овсянников, второй крикун, но он такой человек всегда занимает без задней мысли, не пьёт разве что, а так святой практически. Двадцатка от критика, пятерка от зрителя. Со всеми его деньгами наберется сотня – сотая часть от алиментов для каждой из трёх бывших жён, тысячная – от кредита для каждого из трёх банков или бутылка портвейна – чёрного, тягучего, мерзкого, похмельного и паленого – один к одному, копейка к копейке. Решил, что долги нужно гасить наибольшие в первую очередь. Ссыпал деньги в карман, натянул шляпу на голову и пошёл в ларёк за портвейном, то есть гасить долг перед совестью за очередной театральный провал – открытый урок по визуализации «Крика» Мунка. Шляпа застряла в дверях.
Шум разбудил человека. На заднем ряду театрального зала лежал поэт Сантини, известный всем лицам, вхожим в театральную жизнь, как Витька-Санька. Поэт он был неплохой, жил, как подобает неплохому поэту скудно, подряжался раз в неделю в театре на подсобные работы, ночевал в ложе на втором этаже и один день, чаще всего субботу, тратил на беспробудное, остервенелое пьянство. Проснулся Витька-Санька и практически интуитивно понял, прямо нутром почувствовал, что настала суббота. Не зря он вечером косяки на входе погнул, чтобы Таланта задержать. Человек творческий – человек практичный, наперёд думает, не задним умом силён.
Ситуация ему понятная, подумаешь шляпа в дверях застряла, поэт в разных передрягах побывал, жизнь видел со всех сторон, и не такое и не там застревало. Сам он, например, застрял в круговерти непостоянных заработков – Витька-Санька мастерски рифмовал солдатскую матершину с классическими произведениями, за что справедливо получал свою сотню в переходе у театра. Точным ударом кулака поэт освободил Таланта и переломил колесо пополам. Ругаться не стали, вынул из кармана заработанную с утра в переходе сотню и передал ее распластанному на полу страдальцу. Реквизит спрятали за портьерой, в ходе сокрытия улик родили идею близкую в своей гениальности к лучшим умам столетия – пропить деньги на студии у художника. Поддержать живопись стаканом – дело благородное.
Студия – изба через дорогу – идти без малого три минуты, но добирались час с лишним. Дверь распахнута, болтается на ветру в разные стороны, не обокрал бы кто, да вот только наш художник был настоящий, а значит, воров не боялся, потому что сам был вор по натуре. Все что можно было украсть, он уже сам у себя украл, а то, что осталось и бесплатно не заберут, придется доплачивать.
Поэт первым делом пошёл в туалет за занавеску в сенях смывать кровь с кулаков, а Талант вполз в студию слепой на оба глаза, прижимая стеклянные бутылки к зачинающимся синякам под глазами. Выбивали они по дороге долг из официанта ресторана «Курочка Ряба». Паскудец бессовестный в пылу спора ногой разбил одну бутылку, за что его и били дольше, чем требовалось, глотка никто сделать не успел, все в землю ушло, кануло, посчитай. Забрали кассу, а там набралось без малого на две бутылки, так что вышли в плюс и всего принесли три. Поэт привязал входную дверь к косяку шнурком чтобы не дуло с улицы и прошёл в студию – художник стоял на коленях в центре комнаты и молился стакану.
– Наполни его, о какой-нибудь Бог! Яви мне силу свою!
Актёр явил художнику 250, тот взял стакан зубами и выпил залпом, не проронив ни капли, после этого он встал на ноги и даже вроде как пришёл на секундочку в себя. Включите, говорит, радио, я вас прошу. Включили. Шипит конечно, но что-то слышно. Послушали кусок аудиоспектакля, прежде чем звук потерялся в помехах. Вы, конечно, подумаете, что за глупость такая – радио, в интернете же можно все посмотреть, но я вам так скажу – попробуйте продать радиостанцию которую намертво еще в конце 70-х приварили советским антивандальным плафоном к радиоточке, просто попробуйте. Телефоны с доступом к интернету покупают намного охотнее.
Художник достал из пепельницы окурок, распрямил его пальцами, поджег от спички, затянулся и швырнул в гостей пачку бумаг. Поэт наступил ногой на один из листков – рисунок железнодорожного вокзала, неплохой в принципе, уйдёт за полтинник в магазине сувениров. Прибрал по-тихому.
Динамик радиоточки перестал шипеть, заговорила девушка, практически замурлыкала, все прислушались. Художник так вообще присел на табурет и голову опустил, ну точно статуя мыслителя с пивным животом в леопардовом халате.
«Уличный художник из Англии провёл акцию, перевернувшую мир уличного искусства. Челси назвал своё выступление «Час расплаты». Сообщается, что художник украсил стены железнодорожного вокзала рисунками циферблатов в рамах и расставил перед ними зрителей. Ровно в полдень в оцепленном здании вокзала взорвалась бомба. В ходе акции погибло двенадцать человек. Английские искусствоведы сообщают, что за одну картину – часть стены, где сохранился циферблат с вонзившимися в него осколками, известный коллекционер уже предложил рекордную для современного искусства сумму – один миллиард долларов. Акция вызвала ряд протестов в арабских странах, все казнённые художником люди оказались приговорёнными к смерти террористами, которые добровольно согласились на эту оригинальную казнь».
Дама смолкла, радио зашипело, а потом и вовсе задымилось. Напряжением повисшим в комнате можно было электрифицировать город средней степени наполненности.
«Сейчас кинется», – с сожалением подумал поэт. Мысль материализовалась как это обычно и случается, когда дело доходит до драки. Художник кошкой метнулся по стене, снес лампу, аккуратно обошёл бутылки по широкой траектории и снова набрал скорость. Кулак его, нежный как кошачья лапка, вскользь коснулся подбородка поэта и прошел мимо. Поэт, как и подобает человеку уличной закалки, прошедшему сотни пьяных разборок, выждал долю секунды, пока соперник займет необходимое положение, и одним ударом пальца в солнечное сплетение отправил его в нокдаун. Хотел ещё добавить фирменный щелчок каблуком по лбу, из-за которого среди городских хулиганов преобладают личности с рисунком подковы под длинной челочкой, но не стал. Друг все-таки. Вместо этого подал руку. Художник оцарапал кулак о щетину Витьки-Саньки и сейчас был беспомощнее котенка. Встав на ноги, он прижал конечность к груди так, будто стесал и никак не меньше половины ладони. А лицо, какое сделал, актёр обзавидовался – вот это форма, вот это мимика – как-будто присел в парке за кустом со слабым кишечником, опустил голову вниз и заметил край пледа под ногами. И закричали дети пронзительным воплем прямо за спиной, не далее чем в метре и ботинок главы семейства свистит в воздухе, а срамные полушария уже уловили легкий ветерок грядущего удара. И летит человек из кустов голозадым снарядом и думает «стыд то какой», а выражение лица ну точно как вот сейчас у художника, на нем все сразу – и разрушенные планы и далеко идущие последствия. Физиономия точно тянет на грант, не меньше губернаторского, за вклад в культуру или ещё куда-нибудь, куда можно как следует вложиться.
Кстати, о грантах. В сенях появился, но пока не вошёл в студию чиновник от профильного министерства, небольшого роста человечек, настолько погрязший в откатах, что глаза у него приобрели форму юбилейных десяток. Разуваться чиновник не спешит, оценивает ситуацию, сжимая в руках папочку и глядя на все происходящее сквозь призрачное изображение двуглавого орла.
– Мое – зашипел художник, – я этот проект создал. Он тыкнул пальцем, тонким как ивовый прутик, в карман поэта, – я же его реализовывал! Реализовывал, понимаете! Там на обороте моей рукой написано «Час расплаты» и изображён вокзал!
– Но, но, хватит тоже, – успокоил приятеля поэт, хлопнув художника по спине, так, что из его леопардового халата едва не просыпались пятна.
– По своему конечно, не с таким размахом! А обо мне ни слова нигде, в газетах ни буквы, в интернете ни строчки! Тишина! А ему миллиард! Миллиард! Это я художник, а он убийца! Злодей, мерзавец! Негодяй! Да про меня только на местной страничке написали и то только то, что я придурок. А знаете, кто написал? Сам я и написал!
Художник сгоряча схватил со стола бутылку, замахнулся, но передумал и аккуратно поставил ее на стол. Его затылок до сих пор не выпрямился после случайно опрокинутого стакана, тогда поэт из другой комнаты услышал приземлившуюся на ковёр каплю и наказал его подзатыльником, но считай, что просто погладил, предупредил даже.
– Павел, ну успокойтесь, с кем не бывает, – прошептал Талант. Он, кстати, в этой истории вряд ли хоть слово проронит ещё, если только строчку в конце, все-таки охрип на сцене, чего человека попусту беспокоить, но пьёт он за троих, так что выпьет за всех и ваше здоровье тоже, уж будьте уверены.
– Этого убийцу они как Бога превозносят, дискуссии на миллионы комментариев, а я что?
– А вы вот что, – подал голос чиновник и вошёл в комнату, потрясая в воздухе каким-то неприятно серьезным документом покрытым сплошным рядом синих печатей, – нам поступила жалоба на вас от директора железнодорожного вокзала. Он пишет, что какой-то безумец, одетый в леопардовый халат на голое тело, справил большую нужду прямо в фонтан.
– Откат Мольбертович, ну вы же понимаете, что это перфоманс, художественное представление, которое призвано шокировать публику, вывести ее из зоны комфорта…
– Азат Альбертович, попрошу! – сердито произнёс чиновник, – четвёртый раз за неделю Паш, четырнадцатый за месяц, сорок третий за год!
– Сорок четвёртый, – поправил его художник.
– Сорок четвёртый раз, Паша! Как сорок четвёртый, а где еще?
Художник бегло пробежался глазами по списку в документе.
– В городском парке.
– Так, ладно, там понятное дело не считается, сам знаешь какой у нас парк. Но Паша, сорок три раза! Трамвай, автобус, остановка, колледж, школа, детский сад, общественный бассейн, магазин, отделение банка, кафе, клуб, бар, Дума Паша! Дума! Тебя забрали в полицию и что ты там сделал в участке? А?
– Да я хоть людей не убиваю, как вот этот! – дрожащим голосом парировал художник, указывая ладонью на дымящий приёмник.
– Да лучше б ты людей убивал! Челси вон прославил свой город на весь мир, туда турист косяками прет, а у нас что? Насрано, простите. В общем, все, Паш, клин клином, я другого выхода не вижу. Заходим, ребята.
За спиной чиновника появились чёрные тени в леопардовых халатах, в которых без труда узнавались все кого так или иначе коснулся «Час расплаты» – и побитый несколько часов назад официант, и начальник банка – громоздкий бандит из 90-х, и весь коллектив железнодорожного вокзала во главе с директором, и водитель автобуса и прочие, прочие, прочие. Кто-то взял с верстака набросок и растер его в руках на манер газеты. Не сговариваясь поэт и Талант начали расстегивать ремни на брюках.
– И ты Сантини?
– В переходе, на мою везучую картонку.
– И ты, Талант?
– На сцене, Паш, в секретный люк.
Чиновник вышел из избы и пригласил внутрь критика в вязаной шапочке. Вряд-ли кто-то заплатит миллиард за этот перфоманс, но Челси ведь тоже когда-то с чего-то начинал.
Последние комментарии
10 часов 26 минут назад
10 часов 45 минут назад
10 часов 53 минут назад
10 часов 55 минут назад
10 часов 57 минут назад
11 часов 15 минут назад