Саломи [Арсен Борисович Коцоев] (fb2) читать постранично

АРСЕН КОЦОЕВ САЛОМИ РАССКАЗЫ

СЛОВО ОБ АРСЕНЕ КОЦОЕВЕ

Слову о Коцоеве мне хотелось предпослать несколько строк личных воспоминаний.

Это было в начале тридцатых годов, когда Северная Осетия строила свою знаменитую гидростанцию на реке Гизельдон. Мысль об этой станции подал бывший пастух из села Даргавс — Цыпу Байматов, чей многогранный талант в науке и практической механике был так полезен Осетии. Эту мысль Байматову подсказала сама природа родных мест, сам характер горной реки, которая берет начало в ледниках, пересекает Даргавскую долину и по уступам водопада Пурт обрушивается в ущелье. Цыпу предложил запереть реку в долине и дать ей повое русло. По мысли Байматова, этим руслом должен был явиться тоннель, прорубленный в сплошном массиве камня, а за тоннелем трубопровод, проложенный по склону горы…

Эту гидростанцию строила вся Осетия, и для осетин строительство станции в горах явилось школой профессионального умения и опыта. Из тех, кто руководит сегодня промышленностью, немало таких, кого призвал к труду Гизельдон. Памятен был Гизельдон и для меня. Двадцатилетиям юношей я поехал туда с выездной редакцией и прожил там около года. Мои очерки печатала областная газета. Рассказы о необычных судьбах переплетались для меня с рассказами об этом удивительном крае, как их сохранила народная память.

Вернувшись с Гизельдона, я нашел на своем письменном столе в редакции книжку в весьма симпатичной обложке с изображением горца, взламывающего скалы. Книжка была издана по-осетински, переводчиком моих очерков был Арсен Коцоев.

Признаться, меня это взволновало. Мне было ведомо, что значит Коцоев для осетин. Когда он появлялся в кругу своих коллег по перу, вставали все. В этом был не просто знак уважения к сединам Коцоева — ему было тогда полных шестьдесят. Я видел в этом большее: почитание мастера, чьи заслуги общепризнанны, — осетинская проза во многом начиналась с него. Коцоев принимал эти знаки внимания не без доброй иронии. Он был достаточно мудр, чтобы не дать гордыне возобладать над собой. В какой-то мере это я почувствовал и по интересу к моей книжке, и, как я уже сказал, книжке автора отнюдь не маститого. Впрочем, у Коцоева тут были свои резоны.

— А знаете, ведь Гизельдон… моя река, — сказал мне как-то Арсен Борисович.

— Река… детства? — спросил я.

— Река жизни, — ответил он.

Смею думать, что в этих словах Коцоева содержалось нечто большее, чем ответ на вопрос, который я задал…

«Гизельдон — «река жизни»? Это каким же образом? Я знал: Коцоев был великим скитальцем и горемыкой. Жестокая нужда гнала осетин из родных мест. Их пути разошлись по всей земле. Неумолимый бич нужды свистал и над головой Коцоева. «Все удивлялись тому, как я не умирал, — кожа да кости…» — вспоминал позже писатель. Коцоев, в отличие от многих своих соотечественников, не ушел за океан. Но российские тропы, ближние и дальние, были ему ведомы… Сельский учитель, интеллигент-пролетарий, обрекший себя на жизнь подвижника, Коцоев работает в школах Кадгарона, Даргавса, Унала. Потом он перебирается через хребет и учительствует в Юго-Осетии. Истинно интеллигент-пролетарий, и подобно пролетарию горькое нищенство, которое гонит человека с одного места на другое, делает его скитальцем. Судьба бросает его в Петербург, но в жизни его мало что меняется: медные пятаки, тяжелые и нещедрые, что считал и пересчитывал он в Кадгароне и Даргавсе, будто устремились за ним в Петербург, устремились и настигли. Вот она судьба интеллигента-пролетария!.. И Коцоев бежит из Петербурга в Тифлис, а оттуда опять в Петербург; истинно заколдованный круг беды!.. Нет, не только учитель и мелкий чиновник, теперь он — страждущий газетчик: «Петербургские ведомости», «Биржевые ведомости», «Новь», «Тифлисский листок», «Закавказье»… Если уж терпеть нужду, то знать, ради чего. В единоборстве с жизнью, единоборстве, столь же упорном, сколь и храбром, мужает сознание Коцоева.

«Когда четыре месяца тому назад я начал работать в «Тифлисском листке», то думал, что это газета, и газета прогрессивная. Но скоро пришлось разочароваться. Вижу — статьи мои безобидного характера печатаются охотно, выходят нередко передовицами, но статьи, сколько-нибудь затрагивающие больные вопросы наших дней, вызывают «охи» да «ахи», бракуются. Дальше — больше убеждаюсь, что «Тифлисский листок» — самая обыкновенная лавочка, к тому же торгующая с обмером и обвесом».

Нет, не только нужда, сила великая, хотя нередко и слепая, но и мечта об истинной справедливости руководит человеком и ведет его к цели… Есть некоторая закономерность в поступках ищущего человека, закономерность неодолимая: именно она и привела Коцоева в 1912 году в редакцию «Правды». Он стал сотрудником и автором газеты. Необыкновенно радостно в подшивке «Правды» тех лет обнаружить имя Коцоева, хотя и