Ангел мой, храни меня (СИ) [Людмила Васильевна Мацкевич] (fb2) читать постранично

<p>

 </p>

   Ангел мой, храни меня

   Ей было сорок два, и она была несчастна. Откуда и почему появилось еще и чувство обреченности, она не знала, потому что всю сознательную жизнь считала себя женщиной, твердо стоящей на ногах. Своему теперешнему состоянию она могла бы подобрать множество названий, но делать этого не захотела, просто погрузилась в него с головой и уже довольно продолжительное время даже не пыталась вынырнуть. Положение усугублялось еще и тем, что она, стараясь как можно реже выходить из дому, проводила дни в одиночестве. В результате каждый выход за порог стал казаться делом, требующим каких-то неимоверных усилий, и она, как могла, оттягивала его, а ее неприхотливость и умение довольствоваться самым малым были лишь ей на руку.

   Женщина уже забыла, когда готовила для себя какую-то еду, и обходилась несколькими бутербродами, да и то только когда чувство голода становилось уж совсем невыносимым. Дни плавно перетекали из одного в другой, не оставляя после себя ни радости, ни сожаления, и она даже не шевелила пальцем, чтобы попытаться как-то изменить этот поток, хотя, может быть, требовалось для начала всего лишь немного его разнообразить, однако ей было неплохо в этом полузабытье, она не хотела ни о чем думать, да и мысли почему-то не задерживались в голове. Все время она помнила лишь о том, что ей сорок два и она несчастна.

   Единственное, что женщина могла делать без видимого усилия над собой, так только следить за качающимися ветками дерева, растущего за окном. В этой стране ветерок ощущался почти всегда, но солнце, особенно зимой, было таким редким гостем, что первое время пребывания здесь она каждое утро с надеждой смотрела на небо, затянутое облаками, и ждала, что они разойдутся хоть на несколько минут. Теперь она не делала и этого, потому что приняла правила нынешней жизни. Приняла, но не привыкла к ним.

   Трудности начинались с утра пятницы. Ей надо было заставить себя привести в порядок квартиру и настроиться для выхода на улицу, потому что требовалось закупить продукты на два дня, которые они с мужем проводили вместе. Он руководил бригадой рабочих, занимающихся ремонтом дорог в целом крае, и не мог ежедневно бывать дома. Сначала это тяготило его, но потом он успокоился, потому что тоже принял правила нынешней жизни. Казалось бы, вынужденная разлука должна была заставить супругов тосковать в ожидании встреч, привести к сближению, но произошло обратное.

   Все когда-либо кончается, кончилась и ее семейная жизнь, и, хотя она давно ждала такого развития событий, однако все-таки удивилась, увидев в момент объяснения с ней лицо мужа: оно было совершенно чужим и не выражало ничего кроме досады и скуки. Насте стало горько и обидно, что он не сказал даже обязательных, как ей казалось, слов сожаления о том, что они расстаются, но эти чувства вскоре притупились, потому что они ничего не добавили к существующей реальности и ничего не убавили от нее.

   Супруги почти не разговаривали с тех пор, как дочь, то самое связующее звено, вышла замуж и ушла из родительского дома, а место сосредоточия любви заняли его безразличие и ее отчаяние. А может быть, и не так, может, они давно присутствовали в их жизни, просто до поры до времени затаились, а после переезда дочери всплыли наружу. И, конечно же, а в этом она нисколько не сомневалась, не обошлось без другой женщины, более красивой, молодой и удачливой, иными словами, любимой, желанной для Ивана Цветкова.

   Настя и Иван поженились, когда ей едва исполнилось двадцать. Он был ее соседом и лучшим другом, первым, с кем она делилась всем, что было на душе. Они не были влюблены друг в друга, имели разных друзей, и часто случалось, что он, проводив подругу и возвращаясь домой, видел ее стоящей в подъезде с очередным воздыхателем, но это его не трогало, а становилось лишь поводом для шуток. Возможно, что так бы и разошлись их пути, если бы не случай.

   Его родители, любители поездок за город и рыбалки, возвращались домой на машине в воскресенье вечером, когда на них налетел мчавшийся на огромной скорости самосвал. Они погибли мгновенно, так, вероятно, и не поняв, что же случилось.

   Мать Цветкова, Александра, появилась в Городке в конце сорок пятого. Она была сослана на поселение за то, что больше года провела в Германии, работая вместе с другими угнанными, а так же за то, что почти полтора месяца служила переводчицей, так как неплохо знала язык от матери, преподавательницы немецкого, пока не нашли более подходящую кандидатуру. Когда пришли русские, у нее не было сомнений в том, что надо возвращаться, она свято верила, что родина всегда остается родиной, что бы ни случилось, поэтому постаралась поскорее оказаться