Несчастный случай (СИ) [Deiko] (fb2) читать онлайн

— Давай, ты сможешь, — шепчет себе Сережа. Он делает глубокий вдох, а затем ногой стучит в дверь, замирая, уже рисуя в голове живописную картину того, что сейчас произойдет. Комната Олега находится за стеной, так что тот наверняка слышал его крики, поэтому к комментариям о его внешнем виде скорее всего добавятся вопросы о том, кто сейчас пытался убить Сережу в его спальне. Если бы этих вопросов и ситуации в целом можно было бы избежать, Сережа сделал бы это с радостью, потому что сама мысль о том, что Олег увидит его таким — слабым и потерянным — ему неприятна. Но просить никого из остальных наемников он не станет, а справиться самому с осколками в руках проблематично.

В тишине коридора Сережа слышит тяжелые шаги Олега по комнате, а затем дверь распахивается и Олег замирает на пороге, когда видит бледного Сережу с протянутыми окровавленными руками, из которых торчат куски стекла. Вид у Сережи потерянный, лицо бледное, сливающееся со светло-бежевым свитером, на котором виднеются капли крови.

— Ты мне не поможешь? — спрашивает Сережа, демонстративно поднимая руки чуть выше, встречаясь с удивленным взглядом Олега. Слишком напряжено и дискомфортно, что Сережа на секунду отводит глаза в пол, замечая, что пока, решаясь постучать, стоял у двери, кровь успела накапать на пол: — Вот черт.

Олег отходит в сторону, пропуская и захлопывает за ним дверь. Быстро идет к прикроватной тумбочке, доставая аптечку, пока Сережа садится на край кровати, все так же держа израненные ладони перед собой.

— Что произошло? — спрашивает Олег, шагая обратно с коробкой, ставит ее на пол, сам опускается перед Сережей на колени, аккуратно взяв его за руки, едва касаясь, боясь сделать еще больнее. Он жестом заставляет чуть повернуть руки, рассматривая. Нет, это не стекло, как показалось изначально, а зеркало. Осколки торчат в основном из ребра ладони, из чего Олег делает вывод, что Сережа ударил руками по зеркалу. Судя по крикам, даже не один раз. И он сейчас в мыслях ругает себя последними словами, что, услышав шум, не сорвался, решив, что Сережа с кем-то просто ссорится по телефону.

Сережа молчит на вопрос, ожидая, когда Олег начнет уже разбираться с его ранами, но тот не выпускает руки, ожидает ответа, смотря в глаза.

— Сереж, что произошло? — повторяет Олег с нажимом, и у без того уставшего, измотанного Сережи с расшатанными нервами, этот вопрос вызывает ту же реакцию как звук какой-нибудь железки по школьной доске.

— О бумагу порезался, — язвительно хмыкает Сережа. Но потом все же добавляет: — Это случайно вышло.

Олег смотрит на него долгим взглядом, качает головой, хмурясь, а затем принимается вынимать мелкие осколки один за другим. Стоит замереть чуть дольше и можно заметить свое отражение через красные подтеки.

«Случайно, как же», — хмыкает про себя Олег. По ранам легко можно прочитать произошедшее и перед глазами слишком отчетливо вырисовывается картинка: зеркало трещит под ударами Сережи, осколки сыпятся на пол и врезаются в ладони, пока боль не отрезвляет, заставляя остановиться. Олегу вспоминается все: и постоянные перемены настроения Сережи, и таблетки, и взгляд, который меняется от беспомощного до беспощадно холодного за пару часов.

Его Сережа болен. Болен очень сильно, может навредить как окружающим, так и себе. Когда-то острому уму нельзя доверять безоговорочно, и спорить открыто с ним тоже нельзя. Олег с момента их приезда в Венецию не понимает, что ему делать с этим. Сережа не пускает за ту стену, что выстроил между собой и окружающим миром. И все, что Олег может предпринять сейчас, это обрабатывать пальцы и стараться не задавать лишних вопросов.

— Сможешь перебинтовать? — спрашивает Сережа, морщась.

— А я по-твоему чем занимаюсь? Крестиком вышиваю? — кинув последний осколок на пол, Олег поднимается, идет в ванную, откуда возвращается с влажным полотенцем, стирая кровь. А потом открывает одну из банок, принимаясь промывать царапины перекисью.

— Вроде неглубоко, — заключает он, вытирая руки.

— Не так страшно, как выглядит, крови больше натекло.

— Пальцы гнутся?

Сережа аккуратно шевелит руками, кивает:

— Вроде да.

Олег боялся, что осколки задели сухожильные мышцы, но вроде пронесло. Хотя вряд ли в ближайшее время Сережа все равно сможет рисовать.

Он обводит взглядом комнату, натыкаясь на полупустую бутылку виски на прикроватном столике, к которой Олег явно прикладывался чаще, чем стоило бы в последнее время. Но нервы с Сережей были ни к черту.

— Нальешь мне? — кивает в сторону бутылки Сережа.

— Когда закончу.

Олег последний раз осматривает израненные кисти, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. У Сережи всегда были очень красивые руки. Узкая ладонь, длинные пальцы, всегда аккуратные ногти и мягкая кожа. Он часто замечал за собой, что засматривался на то, как Сережа выполнял самые простые вещи. Видеть эти руки исчерканные ранами было невыносимо больно.

Повинуясь порыву, Олег наклоняется, прижимается губами к кончикам пальцев, а затем и к ладони.

— Мне так жаль, — произносит он, чувствуя иррациональную вину за случившееся. Надо было понять, что зеркало вызывает у Сережи неприятные чувства и убрать его сразу. Не стоило оставлять его одного. Зря он решил не вмешиваться в прием таблеток, может, если бы лучше следил за тем, что Сережа принимает, то приступа бы не случилось. Умом Олег осознает, что его вины нет, но сердце считает иначе, заставляя с особой бережностью бинтовать ладони.

— Что? — Сережа, который молча сидел весь в своих мыслях, поднимает на Олега непонимающий взгляд. Жаль за что? — Все в порядке, — отвечает он совсем неуместно, потому что ничего не в порядке. Сережа неловко обводит взглядом комнату, натыкается на аптечку Олега, скользит взглядом по ее содержимому, хмурясь. — Зачем тебе столько успокоительных?

— Это еще не много, — невесело усмехается Олег. Большую часть вещей ему прописал психотерапевт после армии. Подобные врачи не вызывали у Олега симпатий, но таблетки

помогали уснуть, успокаивали иногда лучше алкоголя, и Олег научился ходить к врачам, говорить заготовленные фразы, чтобы те выписывали необходимые рецепты. — Считай, работа нервная. Ничего такого.

А вот у Сережи было именно «такое».

— Тебе принести твои таблетки? Где они лежат?

Почему-то про таблетки Олега Сереже слушать как-то больнее. Потому что к своим привык, со своими проблемами он знает, как справляться, а вот с чужими уже сложнее. Он оглядывает быстрым взглядом Олега, переводит взгляд на руки, аккуратно двигает пальцами, недовольно морщась. Красивые ладони теперь покрывает плотный слой бинта. Олег не сомневается, что через несколько часов он еще успеет пропитаться кровью и повязку нужно будет сменить, но пока, этого достаточно.

— Нет, не нужно таблеток. Я уже все выпил перед приходом к тебе.

Поднявшись на ноги, Олег наливает в стакан пару глотков виски и подносит его к губам Сережи, не отдавая в дрожащие руки. Не хватало еще, чтобы разбился и стакан. Сережа подается вперед, держа руки на весу, выпивает до дна, морщась.

— Уже лучше, спасибо.

Ситуация, кажется, безумно напряженной. Уйти, оставшись вновь наедине со своими кошмарами жутко. Остаться с Олегом — значит чувствовать себя и дальше ужасно неловко. Но Сережа колеблется, не спешит вставать и уходить, потому что ему кажется, что как только он выйдет за пределы комнаты, то он сам рассыпится на тысячи мелких осколков. Сережа задумчиво проводит кончиками пальцев по бинтам, рассматривая свои руки, а затем добавляет, смотря Олегу в глаза.

— Это правда несчастный случай.

Сережа врет, заглядывая в глаза. Ложь звучит очень твердо, ни один мускул на лице не дергается, и можно было бы поверить, но не в такой ситуации. Не когда Сережа уже не в первый раз стучится к нему в дверь в разбитом состоянии: то физически, то морально. Он не в порядке, и все, что может Олег, на самом деле не отличающийся особой чуткостью, это быть рядом и не задавать лишних вопросов.

Сережа понимает, что его заявление звучит совсем неправдоподобно, но это лучше, чем признаваться «слушай, кажется, я сошел с ума». Сережа задумчиво хмурится, пытаясь придумать, что ему делать, а затем он кивает на аптечку Олега:

— Дай мне снотворное. Самое сильное. И ты поможешь мне завтра убрать осколки?

— Могу убрать сейчас. Если хочешь, — Олег еще не видел, как выглядит чужая спальня сейчас, но подмести осколки — дело не сложное. Да и перетащить остатки зеркала в соседнюю, так и оставшуюся пустой комнату — тоже. Чем быстрее с этим разобраться, тем лучше, считает Олег, но не озвучивает свою мысль, не желая уходить, если Сережа сам не скажет это сделать.

Он наклоняется, роясь в аптечке. Снотворных у Олега предостаточно. Он быстро перебирает несколько пачек, находит то, от которого можно спать, даже не слыша окружающих звуков, кладет его на тумбочку.

— Ты можешь остаться здесь на ночь.

Разрешение, в котором, конечно, Сережа не нуждался. Черт, возьми, оно было нужно самому Олегу, только попросить не хватало духу. Стоило сказать совсем иное:

«Я хочу остаться с тобой».

«Зачем нам вообще разные спальни?»

«Я боюсь за тебя».

Сережа поднимает голову и по его лицу видно, что он сомневается. Сережа Разумовский, который привык все держать в себе, привык не показывать слабость, привык преодолевать все сам, чувствует сейчас себя абсолютно потеряно. Меньше всего ему бы хотелось, чтобы Олег видел его разбитым и выливать на него все, что внутри. С другой стороны, разве уже не видно, что Сережа рассыпается и не может уже собрать себя сам?

Желание встать и уйти, закинувшись таблетками, с каждой секундой блекнет, как и решимость Сережи держать все в себе и, кажется, самообладание вот-вот треснет. Олег его не гонит. Но это принятие и доброта отдаются ноющим неприятным чувством в груди, только подчеркивая накопившуюся боль и одиночество.

— Ты все еще тут со мной? Что у тебя сегодня случилось?

Голос Олега выдергивает из мыслей, возвращая реальность.

— Что? — переспрашивает он. — Нет, ничего не случилось, — Сережа закусывает губу. Олег спрашивает, есть ли у него проблемы и Сережа не знает, что на это ответить. Вроде да, а вроде нет. Он сбежал, вроде все идет хорошо и по плану, но в то же время вся его жизнь сплошная гребанная проблема: бесконечная борьба, боль, невыносимое, разрывающее изнутри одиночество и бесконечная усталость, конца которой вообще не видна. Сережа думает над ответом, а затем отвечает: — Просто посиди со мной еще немного, — просит он, поднимая голову. Олег молча кивает, усаживаясь на колени перед Сережей, а желание сохранить лицо и не изливать душу трещит по швам. Он изначально пришел сюда залатать раны физические, а не душевные, но в какой-то момент кажется, что если не высказать хоть что-то из того, что кипит внутри, это просто добьет окончательно.

Нет, говорить о галлюцинациях он не будет. Как и том, что на самом деле произошло с зеркалом. Но помимо его ситуации с таблетками и психикой, на душе столько невыраженной тяжести, которую хочется куда-то деть, что Сережа решает, что если он здесь все же поделится, возможно, не так уж это и страшно.

Олег так близко, готовый предложить всего себя, свою поддержку словом и делом, что вечно сильный и независимый Сережа позволяет себе слабость. Завтра он наверняка будет жалеть об этом, но сегодня эмоций и переживаний слишком много для него одного. А Олег, кажется, готов разделить его боль на двоих.

— Я посижу, — кивает Олег, опускаясь обратно перед Сережей на колени, аккуратно взяв перебинтованные ладони в свои руки и негромко спрашивает: — Как ты?

И этот вопрос совсем не о царапинах.

— Я не помню, когда в последний раз изливал душу кому-то. Кажется, тебе же в общаге, напившись под новый год из-за твоего ухода.

— Значит ты помнишь, что я готов тебя слушать до утра, что бы ты не говорил.

Сережа делает глубокий вдох, все еще решаясь, и в конце концов нервы, усталость и виски делают свое дело, подталкивая, развязывая язык.

— Мне как-то в последнее время… Я даже не знаю. Странно? Тревожно? Тебе знакомо это чувство, когда внутри кавардак, кажется, мысли носятся как сумасшедшие, что сейчас просто голова взорвется, и ты чувствуешь это невыносимое давление, — Сережа сжимает виски, морщась, и продолжает после паузы.Олег слушает внимательно, смотря в глаза, лишь кратко кивая. — И ты с виду в порядке, но внутри тебя всего распирает. Давит, ломает, собирается мерзким комком в груди и животу, сжимая, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев, — он поднимает руки перед собой, рассматривая. — Тебе кажется, что тебя трясет, но руки в порядке, не дрожат. И ты чувствуешь себя самым уставшим человеком, который просто не может идти дальше и готов сдаться, а потом подходишь к зеркалу и видишь спокойное, улыбающееся отражение с язвительной улыбкой словно маской и… — Сережа осекается, поправляя волосы, вспоминая жуткое отражение в зеркале, из-за которого у него сейчас разбиты руки. — И как-то жутко и неприятно осознавать, сколько на самом деле боли и отчаяния скрывается за всем этим и никогда не показывается, — Сережа неуютно ерзает, стараясь сесть поудобнее. Выглядит он сейчас совсем разбитым, потому что слова о чувствах и эмоциях даются с трудом.

Олег не перебивает, слушая, лишь изредка кивая, всматриваясь в тусклом свете ламп в лицо Сережи, кажется, будто он стал младше лет на десять. Растерянный и грустный, он даже не сразу отвечает, а даже когда это делает, то кажется выжимает всего себя. Олегу знакомо все, о чем говорит Сережа, только облечь в слова он это не может. Он говорит очень складно, живописно, как и всегда, и от того на душе еще более тоскливо, потому что кажется, что Сережа описывает его собственные чувства. Маски спали, осыпались, словно засохшая листва от сильного порыва ветра. И теперь Сережа, казалось обнажается намного сильней, чем когда просто сбрасывает с себя одежду. Может поэтому он и разбил стекло? Боль как способ хоть что-то почувствовать?

— Я понимаю, — коротко, но со всей искренностью произносит он, заглядывает в лицо, заправляя рыжие пряди за ухо.

— Иногда у меня ощущение, что я не справлюсь один, — негромко произносит Сережа, закусывая губу сильнее.

— Я всегда рядом. Если тебе нужна помощь — только скажи. Мы вытащили тебя из тюрьмы и только посмотри, где ты, — Олег зарывается пальцами в длинные волосы и массирует кожу головы, стараясь за приятными ощущениями отвлечь Сережу от тяжелых мыслей. — Венеция. Город искусства. Да еще и в каком доме. Ты справляешься. Мы справляемся.

Вторая рука ложится на тыльную сторону ладони.

Олег не смотрит на него косо, не смеется над его ощущениями или эмоциями. Сережа привык, что стоит показать эту сторону себя, как сразу же находится тот, кто этой слабостью пользуется. Но не Олег. Олег мягко касается, укутывая понимающими нотками в голосе и заботой и Сережа чувствует, как этот вечный давящий комок в груди немного ослабевает. На время, конечно, но это временное облегчение все равно приятно.

— Этот груз эмоций и воспоминаний однажды просто раздавит меня.

— Не раздавит, — мотает головой Олег. Ты можешь на меня положиться. Чтобы ни случилось, чтобы не потребовалось, я сделаю все.

Олег не заканчивает «все, что в моих силах», потому что слишком хорошо знает — он сделает больше. Ради Сережи он готов сделать даже невозможное.

Сережа смотрит на него потерянным взглядом, Олег и уже забыл, когда видел Сережу таким. Сережу подростка, который исчез давным-давно, уступив место успешному, всегда собранному бизнесмену.

Олег сейчас так мягко прикасается к нему, аккуратно держит за руку и от доброты и понимания встает ком в горле. Потому что он не привык. Потому что привык бороться, преодолевать и всегда скрываться за маской: в детстве и юношестве за смелой улыбкой, а потом за маской чумного доктора. Кажется, без маски его настоящего видел только Олег — и это приятно, но одновременно и как-то грустно. Олег говорит, что будет рядом, и Сережа не хочет отпускать его от себя, больше никогда и ни за что.

— Я очень устал, — выдыхает он. А затем Олег мягко сжимает его плечо, серьезно смотря в глаза.

— Я рядом.

Сережа медлит с пару секунд, переваривая ситуацию, а затем благодарно кивает.

— Вместе? — спрашивает он с улыбкой, какой-то мальчишеской, немного печальной, напоминая сейчас больше того самого ребенка, которого знал Олег в детдоме, чем успешного миллионера. Олег говорит столько приятного, Олег обещает быть рядом, и это настолько отдается в душе, затрагивая болезненные воспоминания и мысли, что Сережа чувствует, что, кажется, у него глаза на мокром месте, и это уже слишком.

— Вместе, — кивает Олег, мягко касаясь губами перебинтованных костяшек.

— Налей мне еще виски, к черту снотворное, — просит Сережа. И когда Олег поднимается за бутылкой, отворачиваясь, Сережа быстро рукавом ловит сбегающую по щеке каплю, а затем проводит по глазам, приводя себя в порядок. Он делает глубокий вдох, затем все так же болезненно сжимает губу и выдыхает искренне, как когда-то в детстве смотря в глаза: — Спасибо, — шепчет он едва слышно. И это спасибо не за стакан с виски. Это спасибо за все, в которое Сережа вкладывает все, что копилось в душе за эти годы.

— Не за что.

Действительно не за что, ведь все, что он делает — естественно для него. Защищать, помогать, быть рядом. Только теперь, вернувшись к Сереже, Олег остро чувствует, как ему не хватало этого раньше.

— Так что, останешься на ночь?

Сережа знает, что будет жалеть об этом моменте слабости завтра. Знает, что будет корить себя, и за то что вывалил свои эмоции. И за то, что не сказал все-таки правду о том, что произошло. Но сейчас он кивает, залезает на кровать, укладываясь так, чтобы не мешали руки, ожидая, пока Олег устроится рядом. Он выключает ночник, накрывая их обоим одеялом и обхватывает Сережу за талию, готовый защищать от любых кошмаров. Завтра наверняка будут вновь американские горки с перепадами настроения, бинты, стекло в спальне Сережи, но Олег гонит эти мысли прочь. Он медленно поглаживает Сережу по волосам, засматриваясь на такой знакомый профиль, словно с любимых сережиных картин Ренессанса. Убедившись, что Сережа под виски быстро и спокойно засыпает, несколько минут спустя Олег сам проваливается в глубокий сон до утра.