Милорад Павич_Пьяный Хлеб_…истории любви_019-20 (глас А) [Милорад Павич] (pdf) читать постранично, страница - 3

пристани
на своем судне, если оно у меня имеется. Когда она ушла, я с трудом осознал, что дукат
остался у меня во рту.

На следующий день она пришла не одна. С ней была женщина, которая занималась тем
же ремеслом и была одного с ней возраста или, может, чуть помоложе. А я уже не мог, как
раньше, держать свой одиннадцатый палец за подвязкой, вместо этого я поместил его на
то место, где он находится и сейчас, когда я пишу вам эти строки, под широким поясом
вместе с пистолетом, кинжалом, чернильницей и зашитыми в пояс дукатами. Когда мы
встретились, Ерисена Ризнич (так звали женщину с галеры) подала знак своей подружке, и
та расстегнула на себе безрукавку, а мне размотала кушак. Я смотрел на девушку,
девушка смотрела на меня. Я видел её маленькие груди, на которых были нарисованы два
больших глаза того же фиолетового цвета, что и глаза на её лице. В ушах у неё вместо
сережек висели колокольчики, иногда они тихо позванивали на ветру. Глаза её грудей
были кривыми, один глаз смотрел на северо-восток, другой – на юго-запад, они как будто
молились, обратившись ввысь, в небо, туда, где птицы, облака и свет, а её настоящие глаза
смотрели вниз, на мой кушак, где между чернильницами и кошёльками, прямой, как
рукоятка ножа, стоял мой одиннадцатый палец, ощущая все четыре стороны света. И
тогда девушка, обращаясь не ко мне, а к Ерисене Ризнич, спокойно и решительно сказала
одно-единственное слово:
– Нет.
– Хорошо, – согласилась Ерисена, – ты не обязана, но останься с нами, ты мне
поможешь.
И все трое мы поднялись на борт. Обе они смеялись, говоря о том, что под палубой нет
ни одной кровати, поставленной поперек судна, потому что они привыкли заниматься
любовью качаясь на волнах, и это гораздо удобнее, чем на суше, и что если бы я сейчас
сделал ребенка, то наряду с моей заслугой в этом была бы и заслуга моря. А дальше они
приступили к тому, чем мы потом не раз занимались втроем и о чем я не стану говорить
Вашей светлости, а то вы подумаете, что я всё это рассказываю из-за своего бесстыдства и
что мой рот полон ветра, а под шапкой у меня глупый камень. Но одно я должен сказать,
потому что это имеет отношение к нашему делу. Мне было позволено обладать только
Ерисеной, хотя при этом никогда не мог прикоснуться к её красивой груди, потому что
между нами всегда ложилась её товарка, так как иначе я мог повредить Ерисену своим
одиннадцатым пальцем, который, как я уже стал понимать, был для женщин хуже, чем
сабля, а для меня – опаснее, чем огонь. Таким образом, ниже пояса у меня была та,
которую я имел, а выше пояса та, которую я не имел никогда, но которую, как я со
временем понял, желал больше, чем Ерисену. С тех пор я больше не смеюсь, даже тайком,
потому что ни один год моей жизни не стоил мне так дорого, как тот, о котором я
рассказываю сейчас. Но теперь всё это почти забыто, и, обращаясь к Вашей светлости, я
не стал бы ворошить прошлое, если бы, как выяснилось, Ерисена на следующий год не
родила в Коринфе ребенка, мальчика, и я, предполагая, что это мог быть мой сын, каждые
три месяца высылал ей деньги, то есть часть той платы, которую получал от Вашей
светлости в награду за мои письма с турецкой границы. Взамен я потребовал от Ерисены
только одно: научить мальчика грамоте. Время сейчас трудное: с левой ноги пойдешь –
бьют тебя турки, с правой ноги пойдешь – бьют венецианцы, и никто не ослабит удила на
твоем языке и не переоденет в чистое белье твое имя, кроме вас, светлые и славные
господа, и вы, Ваша светлость.

Тем временем я продолжал жить один, словно тень в доме, и утолял свою жажду, как
дикий зверь – каждый раз на новом водопое, причем чаще всего с беженками, которых я
поджидал и выбирал на причале, потому что это стало для меня страстью. К моему
большому удивлению, они обычно отказывались принимать от меня плату, это было
непонятно, потому что даже самым искусным из них было со мной нелегко. Однажды,
года четыре назад, я получил из Коринфа обмотанный шерстяной тканью сверток, а в нем
была написанная красивым почерком рукопись. К рукописи прилагалось письмо,
продиктованное Ерисеной Ризнич, в котором она сообщала, что выполнила мое
условие и посылает мне то, что написал её сын Вид. С неизъяснимым волнением я взял
листы бумаги и начал читать. Я удивился разборчивости почерка и красоте букв
угловатой кириллицы. А ещё больше – содержанию написанного. Вот первое, что я
прочитал, развернув лист:

ГАЛЕРА НА ДЕСЯТЬ ВЕСЕЛ КАПИТАНА ВИЦКА УСТАЛИЧА ИЗ ПЕРАСТА. Год
1666.
Василия Филактос. Не гречанка. Цена – двенадцать грошей. Около семнадцати лет.
Может завязывать свои волосы вокруг пояса. Можно налить ей между грудями и выпить
стакан вина, при этом ни капли не прольется. Живот целиком помещается в одной горсти.
Легко достигает удовольствия, легко может и расплакаться. Больше всего подходит
мужчине среднего роста, с узкими бедрами, широкими ладонями, у которого не слишком
много семени и