Встреча в Вальядолиде [Энтони Берджесс] (fb2) читать постранично

Энтони Берджесс Встреча в Вальядолиде

Британская делегация сошла на берег в Сантандере. До Вальядолида предстояло добираться верхами или в наемных экипажах. Погода была неприветлива, штормило, однако же на причале делегацию встретили посланцы испанского королевского двора и переводчик по имени Дон Мануэль де Пульгер Гарганта. Британские милорды с графьями интересовали его куда меньше, чем актеры, хотя те имели вид весьма жалкий и растерянный. В ужасе глядели они на лодчонку, влекомую к берегу смуглыми гребцами: в лодке уложены костюмы и реквизит, а ее швыряет как щепку… Было объявлено, что лошадей придется нанимать самим — в городе, на конюшне, где остались одни доходяги. Послать решили клоуна Роберта Армина, поскольку он все-таки сын конюха. Дон Мануэль вызвался в провожатые.

— Там сплошь росинанты, — усмехнулся он. — Лучших лошадей застолбили за милордом Вашеством да графом Нашеством. Но господина Армина я помню по театру Глобус. Как он играл! А как пел! Восхитительно! Со мной его хотя бы не обдерут как липку.

— Ого, да вы говорите по-британски — так, кажется, мы должны называть наш язык, раз уж королевство наше отныне именуется Британией. Бойко лопочете, чисто! — похвалил переводчика Дик Бёрбедж. — Мы этому рады, поскольку никто из нас не знает больше трех слов по-испански, да и те — си, но и маньяна. Негоже учить язык врага, впрочем, времена изменились, и мы больше не должны называть вас врагами. Вот погодите! Пас — четвертое слово, новое. Мир. Нам сказали, что в Вальядолиде пройдут мирные переговоры. Они будут долгими, и мы, королевская труппа, призваны подсластить пилюлю, смазать медом черствую горбушку ежедневных трудов во имя вечного мира. Простите, сеньор…

— Дон Мануэль, к вашим услугам.

— Что ж, дон так дон. А я Бёрбедж, будем знакомы. Кажется, я слишком много болтаю? Целый месяц молчал, некогда было — то рвота, то понос. А вон, глядите-ка, за той швартовой тумбой одного из наших опять наизнанку выворачивает, никак остановиться не может. У него брюхо уж больно нежное.

— Так это же господин Шекспир!

— Клянусь Богом, вы знаете нас наперечет! Да вы, верно, испанский шпион, не в обиду будь сказано! Живали в Лондоне, в военное-то время… Но теперь всё это позади, точнее, будет позади, когда мы отыграем весь наш репертуар.

— Может и шпион, не стану отнекиваться. Да и как иначе? Ведь моя мать — англичанка, преданная Риму и, следовательно, отнюдь не патриотка собственной родины. Она всегда говорила: государи лес рубят, а щепки летят в простой люд. Увы, матушка скончалась от лихорадки в Авиле, и мой бедный отец покинул сей мир следом за нею. Похоже, господин Шекспир очень страдает. Могу я предложить ему и вам поссет, напиток из кислого козьего молока и доброго хереса? Лучшее средство от слабого брюха.

— Шекспир не рискнет. Да и сам я предпочитаю херес, который не воняет козлиной. Намекаете вон на ту таверну?

— Именно. Отдохнете там, пока уладится вопрос с лошадьми. А благородные лорды, ваши с нашими, как я слышу, отлично объясняются без моей помощи, на тосканском наречии великого Данта.

Бёрбедж, Поп, Дикки Робинсон и Уилл Шекспир уселись в таверне и принялись за херес, а остальная часть труппы блаженствовала на солнышке — после долгих дней жестокого шторма — за столами под платанами, уплетая за обе щеки хуэвос, яичницу, и хамон с остатками свиной щетины. Уилла передернуло.

— Эх, молодежь, молодые желудки, — сказал он. — Я слишком стар для морских путешествий да и вообще — стар. Ей-богу, хочется скинуть с себя королевскую ливрею и шепнуть королю, куда ее сунуть… Человеку моих лет пора лелеять тело и душу в тихой гавани.

— Тебе едва сорок стукнуло. Разве это старость?

— Сорок один. Ну и дрянь этот херес — кислятина, горлодёр! Знал бы я как спросить по-испански ячменного отвара…

— Дрянь? Да ты сделал для хереса больше, чем солнце, под которым зреет виноград! Ты его воспел! Значит, про Фальстафа всё вранье?

— А я и не говорил, что правда.

И застучали копыта по Кантабрийским горам — мерно и утомительно — а потом была ночь с хороводом блох на вонючем постоялом дворе в Рейносо. Потом добрались до Корриона, где пришлось спать на голом полу, по которому сновали крысы. Оттуда двинулись в Паленсию и, наконец, достигли Вальядолида, прекрасного города в долине Дуэро. На протяжении долгого пути испанцы не особо привечали гостей и обзывали их инглесес. У распятия, что высилось при въезде в город, британцев встретил хмурый епископ и прочитал им проповедь на латыни.

— Что он говорит? — спросил Бёрбедж.

— Если не ошибаюсь — что от нас разит ересью, — отозвался Уилл. — И что лживый договор не примирит истинно верующих испанцев с нашими кальвинистскими извращениями. Что-то в этом роде. Папские бредни.

— Надо ему объяснить, что мы тоже против Кальвина и всей душой за папские бредни. Кальвинизм — значит пуританство, а пуританство — значит театрам крышка!

— Погоди-ка.