Устройство [Василий Егорович Афонин] (fb2) читать постранично

Василий Афонин Устройство

На сто какой-то версте буксовавший грузовик поломался — Коржавин, толкавший его, помыл в канаве руки и, подвернув забрызганные штаны, жалея ботинки, пошел по раскисшей дороге к поселку, до которого оставалось всего полчаса езды.

Поселок стоял на супесчаном взгорье, дождь по улицам большой грязи не наделал, только там, где часто проходили машины, в выбоинах держалась вода.

Коржавин бывал здесь, поэтому без расспросов разыскал столовую — выехал он рано, без завтрака, и теперь хотел есть. В столовой снял сырой плащ и долго сидел возле окна, грелся чаем, глядя на мокрые деревья, прохожих, одетых по — осеннему, — август держался холодный, с частыми дождями. Потом он вышел, подобранной возле крыльца щепкой соскреб со штанин подсохшую грязь, постоял, вспоминая, где центральная улица, и направился по делам. Коржавину нужно было найти районо — он приехал устраиваться на работу.

Год Коржавин прожил с матерью в далекой деревне в северной стороне района. Деревня разъезжалась, осталось несколько дворов; в начале лета, посуху, Коржавин спустился километров на сорок вниз но речке Шегарке, на которой родился, побывал в нескольких деревнях, одна из них, Еловка, понравилась ему — сюда они и решили с матерью переехать. Они бы сразу и перебрались, да огород удерживал — договорились дождаться осени. В Еловке была школа — восьмилетка, требовался туда на новый учебный год историк — на это место Коржавин и рассчитывал.

— Ты мне подпиши заявление, — просил он директора школы, с которым виделся несколько раз и разговаривал, — подпиши, а то пришлют кого-нибудь но распределению, останусь я ни с чем.

— Я бы подписал, — упирался директор, — а что в районо скажут? Они скажут — что же ты, голубчик, с нами не посоветовавшись, на работу принимаешь. Ты поезжай, поговори там. Если они будут не против, я от своих слов не откажусь.

И Коржавин поехал в поселок.

Поселок — в прошлом небольшой купеческий городок — давно, когда через него проходил центральный тракт, был славен торговыми рядами, ежегодными конными ярмарками, на которые приезжали издалека. Осталась от тех времен обезображенная слишком усердными борцами с религией каменная церковь да двухэтажные под железом, деревянные на фундаментах особняки. В одном из таких особняков с высоким крыльцом, резьбой по карнизам и наличникам помещался районный отдел народного образования. Возле крыльца Коржавин вытер о траву ботинки, застегнул плащ и поднялся на второй этаж. В приемной беспрерывно стучала машинка, пожилая секретарша печатала быстро, скосив глаза в текст, возле дверей с табличкой «Заврайоно тов. Луптева» томилась очередь — человек около десяти, Коржавин встал в хвосте ее и, простояв не более часу, попал в кабинет. Заведующая, и строгом черном жакете, в белой с отложным воротничком кофточке, гладко причесанная, сидела возле окна под большим портретом Макаренко, положив руки на стол. Она не писала, не разговаривала по телефону, она принимала посетителей.

— Слушаю вас, — сказала Луптева, когда Коржавин сел по ее приглашению. Лицо заврайоно понравилось Коржавину. «Хорошее лицо, — подумал он, — добрая она, видно».

— Я в отношении работы, — начал Коржавин. — Мне известно, что в Еловскую школу требуется историк.

— Вы что же, живете в Еловке? — Луптева приветливо улыбнулась. Посетитель ей тоже понравился — спокойный, прическа аккуратная, и одет без вольностей. Угрюм, правда, несколько.

— Нет, я живу в другом месте, — пояснил Коржавин. — Но я был в Еловке и разговаривал с директором.

— С Волковым?

— Да.

— И что же он?

— Он не возражает. Как вы?

— Нам действительно нужен историк в Еловку. А вам раньше приходилось работать преподавателем?

— Я работал год в средней школе. Читал историю.

— Где вы работали?

— За Уралом.

— Простите… а как вы оказались у нас?

— Здесь моя родина.

— Хорошо, — голос Лунтевой был ровный, шел изнутри. — Документы при вас?

— При мне, — полез Коржавин во внутренний карман, сразу теряя интерес к делу. До университета он пожил в нескольких городах, работал на различных предприятиях не более года на каждом, и вся трудовая книжка его была уставлена печатями: «принят» — «уволен». Последнее время перед университетом его уже и грузчиком не хотели никуда брать, да и на учебу приняли только потому, что на вступительных экзаменах Коржавин получил самые высокие баллы.

Все еще улыбаясь сомкнутыми губами, Луптева взяла трудовую книжку, стала листать, вчитываясь в записи. Губы ее раздвинулись, сгоняя улыбку, бровь изумленно вскинулась вверх, опустилась и опять взлетела. Луптева дошла до вкладыша, отогнула два листка — там стояли такие же печати — и отложила трудовую. Минуту она молчала, не зная, что говорить.

— Последнее время вы жили… — Луптева подняла на Коржавина несколько изменившееся лицо, — жили в нашем районе?

— В Сусловке, — подсказал Коржавин. — Мне нужно