Страницы прошлого [Ванда Львовна Василевская] (fb2) читать постранично

Ванда Василевская СТРАНИЦЫ ПРОШЛОГО

I

Это был большой трехэтажный дом в предместье Кракова — первый дом, который я помню.

Он вырос среди маленьких, прижавшихся к земле домишек рабочей бедноты, высоко возносился над ними башней своих четырех этажей. Вокруг этого большого дома тонули в грязи узкие немощеные улички; единственной мостовой была дорожка через двор, выложенная каменными плитами.

Мы жили в третьем этаже. В первом занимал квартиру сам домовладелец. Сейчас я не помню, как он выглядел на самом деле: глазам трех-четырехлетней девочки он казался огромным, как гора, и круглым, как полная луна.

Рядом с хозяином дома я неизменно вижу собаку, большого лягавого пса Париса.

Парис властвовал во дворе. Он испытывал непреодолимое отвращение к бедно одетым людям, к уличным торговцам, к нищим. Здесь, в грязном предместье, он зорко сторожил двор этого выделяющегося на общем фоне доходного дома. Его мрачный глубокий бас повергал в страх проходивших мимо детей. Страх перед Парисом охватывал и нас, обитателей третьего этажа. Моя маленькая сестричка, лежа в коляске на балконе, заливалась плачем, когда его лай раздавался внизу.

Парис умел стеречь двор, умел стеречь лестницу, ведущую в квартиру господина Чапутовича на первом этаже, но не сумел устеречь меня. А дело-то было в том, что мои симпатии были прямо противоположны симпатиям пятнистого тирана.

В семье нас было три сестры. Одна была старше меня на шесть лет и не обращала внимания на такого сопляка, как я. Младшая лежала в конвертике — тоже невелика радость!

Но там, за стенами четырехэтажного дома, роилось множество детей. Они бегали по узким уличкам, возились в грязи, лезли на крыши сараев, гоняли голубей, пели песенки, ссорились, дрались, наполняли шумом таинственные закоулки между домишками.

Из окна третьего этажа можно было наблюдать их изумительно интересную жизнь. Им все разрешалось: им разрешалось щеголять босиком, когда уже седой иней лежал по утрам на лугу, разрешалось лепить пироги из глины, разрешалось ходить в мороз без пальто, разрешалось скользить по замерзшим канавам, разрешалось оставаться на улице по вечерам, когда мутные стеклышки газовых фонарей загорались сонным светом.

Сначала трудно было различить в этой толпе отдельных мальчиков и девочек. Их всегда бывала целая стая, и всегда они одинаково шумели. Но понемногу из толпы стали выделяться отдельные фигуры: какая-то девочка с торчащими косичками, другая, шлепающая по грязи не по росту огромными башмаками, башмаками взрослого человека, рыжий любитель голубей, который мог свистать им целыми часами, и, наконец, Антек.

Впоследствии, когда я уже знала, как его зовут, я так и не могла понять, как это случилось, что я его сразу не заметила. Ведь это же бросалось в глаза: здесь было множество, бесчисленное множество мальчиков и девочек, но самым главным был Антек.

И так думала не только я; с этим соглашались все дети там, внизу, куда я смотрела из окна комнаты третьего этажа. Именно он управлял всей толпой, он отдавал приказания, командовал во время игр, разрешал споры и являлся предводителем великих походов, которые с криком направлялись в тесные улички. По его свистку безлюдный закоулок вмиг наполнялся уймой ребятишек. Словно из-под земли вырастали юркие фигурки и без оглядки мчались на место сбора. Антек имел право ругать их, и это не приводило к драке. Антек имел право разнимать дерущихся, и никто не давал ему тумака, чтоб не вмешивался не в свое дело. То и дело слышалось склоняемое во всех падежах имя «Антек». Да, безусловно, именно он правил детьми предместья.

Грязная уличка с высоты моего третьего этажа казалась мне раем, обителью счастья, Антек — каким-то сверхъестественным существом! И мне уже было мало только выглядывать в окно, что, впрочем, тоже было строго запрещено, так как я обнаруживала постоянное стремление к тому, чтобы большая часть моей особы находилась снаружи, по ту сторону окна, за которым утопал в грязи детский рай.

Нужно было придумать что-то другое. О том, чтобы попасть на уличку, не могло быть и речи. Фасад и ворота дома выходили на другую сторону, и я понятия не имела, как попасть туда. Зато оказалось, что окно лестницы в первом этаже очень доступно: можно усесться на подоконнике, и тогда не только все чудесно видно, но даже можно вести переговоры.

Не помню, как это началось, знаю только, что с того дня, как я перенесла наблюдательный пункт на лестницу, я погибла.

Да, Антек правил всеми, но все же не возгордился настолько, чтобы не снизойти до разговоров со мной. Ах, как он чудесно выглядел в обтрепанных коротких штанах, с замурзанным лицом, с жесткой щетиной коротко остриженных волос! Никто не умел ловчее его перескакивать через огромные лужи, никто так метко не попадал комьями грязи в стену нашего дома. К этому дому все дети испытывали одинаковую ненависть, к дому и к его владельцу — господину Чапутовичу. Разумеется, эта