Похождения Вани Житного, или Волшебный мел [Вероника Юрьевна Кунгурцева] (fb2) читать постранично

ПОХОЖДЕНИЯ ВАНИ ЖИТНОГО, или ВОЛШЕБНЫЙ МЕЛ

Глава 1. Больница

Детей находят в капусте, аисты своими длинными клювами вытаскивают ребятишек из колодцев и приносят родителям, говорят даже, что ребёночка можно купить, если, конечно, заплатишь хорошие деньги.

Ваню Житного однажды ранним утром тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года нашли на вокзальной скамейке одного из городков средней полосы.

Людей в зале ожидания было немного, кое‑кто провёл тут ночь на мешках, баулах и чемоданах. Среди прочих была пассажирка с двумя детьми, приехавшая из района загодя, с вечера, чтоб поспеть на ранний поезд, следующий куда‑то на юг, не то в Курск, не то в Ростов. Она и обнаружила на соседней лавке свёрток с младенцем.

Ребёнок разбудил её, наладившись издавать звуки, свойственные всем голодным младенцам такого возраста. Пассажирка поохала, посмотрела в одну сторону, в другую — нет, матери нигде не видать. Подошла, взяла на руки, потетёшкала — ребёнок примолк. Положила сверток туда, откуда взяла, поглядела на часы, на своих двух свернувшихся калачиком дочек, ещё раз оглядела зал ожидания — матери по–прежнему не было, а младенец вновь принялся кричать. Пассажирка, вздохнув, вновь взяла свёрток на руки, откинула покрывало и увидела щекастого младенца в замызганном байковом чепчике, из‑под которого дыбился треугольный чубчик белобрысых волос.

Уставив на неё сердитый взгляд — глаза у него были, как отметила пассажирка, цвета прояснившегося неба за вокзальным окном, — младенец выпростал ручонки, с досады затолкал в рот целый кулак и с причмоком принялся сосать его, ясно давая понять, что не прочь бы отведать чего‑нибудь более существенного. Решительно разворошив пелёнки, пассажирка по некоторым известным ей признакам обнаружила, что это мальчик, а не девочка. Тут старшая дочка пассажирки, не успев продрать глаза, не умывшись и не расчесавшись, настоятельно стала требовать взять кагоньку^[1] к себе, мотивируя свои требования тем, что у неё нет братика и папа сколько раз уже заводил речь о наследнике…

И вдруг трубный голос объявил, что ожидаемый ими скорый поезд прибывает на второй путь. Пассажирка, с орущим и яростно выгибающимся свёртком в одной руке и чемоданом в другой, заметалась по залу. По пятам за ней с пузатыми мешками в руках неслись уже обе дочки и в два голоса умоляли взять в поезд ничейного ребёночка. Неизвестно, чем бы дело кончилось, — вполне возможно, что дочкам удалось бы уговорить мать, которая и сама уже склонялась к тому, чтобы взять мальчика с такими же, как у её девочек, волосами, — но тут откуда ни возьмись, словно перст судьбы, вывернулся дежурный милиционер, которому женщина, не раздумывая больше ни минуты, и сдала младенца с рук на руки. Семья второпях погрузилась в свой поезд дальнего следования и исчезла в южной дали. Там мы их и оставим вместе с напрасными уже сожалениями и вечными вопросами, что было бы, если бы… и как бы оно повернулось, кабы…

И вернёмся к милиционеру, который, как положено, отнёс свёрток с орущим младенцем в дежурную часть вокзала, где он извивался некоторое время на милицейском столе, как на горячей сковороде, обмочив несколько протоколов, а оттуда его доставили в инфекционную больницу, на карантин. Там‑то и обнаружили записку, на живульку пришитую к изнанке покрывала, из которой стало известно имя мальчика, далее следовала приписка, дескать, я от ребёнка ни в коем случае не отказываюсь и скоро за ним вернусь. Никакой подписи не было. Когда мальчика раздели, вокруг запревшей шейки увидели ожерелье из сушёных змеиных головок, ожерелье, чтоб не разводить антисанитарию, с приличествующими случаю плевками немедленно выкинули в помойный бак.

Так‑то вот Ваня Житный и оказался в инфекционной больнице, где и прожил без малого девять лет. Ни дома ребёнка, где брошенные младенцы обретаются до трёхлетнего возраста, ни детского дома, где в дальнейшем протекает их сиротская жизнь, в городке не было. Поскольку неизвестная корреспондентка, не оставившая адреса, от Вани не отказалась, а, напротив, грозилась вернуться, то отдать его на усыновление не имели никакого права. Поэтому в больнице здраво рассудили: что в лоб, что по лбу — всё одно, то есть, что в детском доме жить, что здесь — для Вани разницы никакой.

Лежал Ваня как кум королю, в отдельном боксе. Первое время к нему частенько наведывались любопытные молоденькие медсестрички, пытавшиеся освоить науку пеленания, кормленья из бутылочки и тому подобное, каковая могла им пригодиться, как они надеялись, в недалёком замужнем будущем. Но довольно скоро эта наука навязла у них в зубах, и они уже гораздо реже появлялись в Ванином боксе. Обязанность кормить и обихаживать Ваню легла в основном на санитарку Нюру, которую он стал отличать от всего остального человечества. Уже через несколько месяцев, едва завидев за