Летучие мыши появляются ночью. Та, которой не стало. Табакерка императора [Джон Диксон Карр] (fb2) читать постранично, страница - 5

вышло.

— Совсем ничего?

— Да, ничего. Следствие велось совершенно правильно, но никаких результатов не дало. Мать прослушала через закрытую дверь голоса примерно двух десятков людей, но ни в одном из них не признала того, который позвал отца той ночью. Перерыли все село и окрестности и ничего не нашли.

— А допрашивали бывших богачей? Тех, кто мог дать взятку?

— Разумеется, нет. Следствие не исходило из подобной гипотезы. Но я сам расспрашивал людей. Все, кто мог бы что–то сказать, молчат. Слова из них не вытянешь. Так упорно молчать могут только напуганные люди.

— Да, это неспроста, — согласился капитан.

— Существует что–то, чего я не в силах преодолеть. Словно бьешься головой о стену.

Шопов замолчал, весь его вид говорил о том, что этот разговор ему неприятен.

— Послушай, ты когда уезжаешь в Н.? — спросил он подавленно.

— Собирался завтра…

— Если хочешь, могу подбросить тебя на своем «Запорожце». Мне по пути, я еду в Кюстендил.

— Хорошо, — коротко ответил Димов.

Они расстались на углу, капитан направился к троллейбусной остановке. И вовремя — красный жук неуклюже выполз из–за угла, уныло мигая круглыми глазами. Димов неохотно опустился на провисшее сиденье, от соседа пахнуло на него кислым вином и салом. Нет, он был недоволен вечером. Все давешние разговоры казались ему глупыми и излишними. Может, лучше было бы, если бы он вообще молчал.

2

Они отправились в путь на рассвете. Шопов заботливо уложил два чемодана на заднее сиденье «Запорожца», нажал на педаль, и маленькая машина бодро понеслась по пустынным улицам.

— Это весь твой багаж? — спросил Шопов.

— Да как тебе сказать, если не считать книг…

— Вот так, пожалуй, мы и проведем всю свою жизнь, — заметил старший лейтенант. — С несколькими чемоданами…

Но по его тону не чувствовалось, что он жалеет о своей судьбе. Все же, наверное, так жить ему будет гораздо легче, чем жить под тяжелым взглядом своего дяди.

После вчерашнего тягостного разговора настроение теперь неожиданно изменилось. В конце концов, каждое незнакомое место — своего рода лотерейный билет: не исключено, что и на их долю что–нибудь выпадет.

Машина вскоре выехала из города и быстро понеслась по Валдайской низменности.

Здесь утро было еще более свежим, по обеим сторонам дороги круто уходили ввысь ржавые бока гор, золотились верхушки тополей. Но когда они спустились к Перникской котловине, краски дня померкли. Небо стало серым, словно свинец, и в нем уныло мерцало бледно–розовое солнце. «Запорожец» несколько раз сердито фыркнул и закашлялся, в бодром ходе начались сбои.

Вскоре показались первые трубы и башни, прихлопнутые тяжелыми клубами дыма.

— Кажется, здесь производят один дым, — сказал капитан, мрачно глядя на трубы. — Иначе его не было бы так много.

— Там, куда ты едешь, гораздо лучше, — отозвался Шопов. — Я хочу сказать, что там, по крайней мере, воздух хороший. А вообще–то скука смертная; пока не привыкнешь, будет трудно…

— Ну я не так–то легко отчаиваюсь, — шутливо сказал Димов. — Мой дед из Кукуша, большего упрямца, чем он, не сыщешь.

Он улыбнулся какому–то своему воспоминанию, потом продолжал:

— Он был продавцом пышек, пек пышки в нашем квартале. Однажды, когда он ездил за покупками в город, у него украли кошелек. Он привязывал его к штанам кожаным ремешком, так что уж не знаю, как его удалось украсть. «Ноги моей больше там не будет!» — сказал дед. И не ездил в город до конца жизни.

Завтракали в Пернике. К большому удовольствию капитана, они отыскали неподалеку от автостоянки лавчонку, где продавались пышки.

Димов бросился к лавчонке, взял полдюжины пышек, но съел только три.

— Что это за пышки, — разочарованно сказал он. — Позор, а не пышки. — И снова вернулся к биографии деда.

В первые же годы войны он сам, по своей воле перестал заниматься своим ремеслом, только чтобы не срамить его.

В комиссариате им начали выдавать затхлую муку, прогорклое масло. Они стали покупать продукты на черном рынке. Но их тут же оштрафовали. «Больше я печь не буду! — сказал дед. — Ремесло, которое я унаследовал от отца, позорить не могу».

Он высох от горя, так и не дождавшись конца войны…

В Н. они приехали часам к девяти. Городок действительно выглядел приветливым и чистым. Двухэтажные дома, свежевыкрашенные, с хорошо вымытыми стеклами, выглядели очень аккуратно. И все–таки какая–то провинциальность и леность чувствовались даже в замедленных движениях редких прохожих. Никто никуда не спешил, никто ни из–за чего не поднимал шума. В ясной прозрачности воздуха все краски казались и яркими, и в то же время унылыми. Это впечатление усиливалось общим безлюдьем и неподвижностью — на улицах почти не было людей, совсем не чувствовалось привычного горожанину ритма. Только группа пионеров в белых рубашках и ярко–красных галстуках, шумно пересекающая главную улицу,