Обреченные на смерть [Джерри Остер] (fb2) читать постранично, страница - 2

его жизни. Он хотел походить на Лютера, быть таким же голубоглазым, сексуально привлекательным блондином, как этот мужик, носивший имя одного из самых известных самцов всех времен и народов, чьи поклонники не хотели верить в смерть своего кумира даже тогда, когда им показывали фотографии (фотографии не врут) их мертвого идола. Элвис Полк всю жизнь общался с чуваками (сексуально привлекательными типами), в тюрьме и на свободе. Он дружил с чуваками, разговаривал с чуваками и чувствовал себя чуваком. Беда в том, что ни в тюрьме, ни на свободе у Элвиса не было ни одного приличного друга, которому он мог бы подражать, результатом чего стало то, что он проводил большую часть своего времени или за решеткой, или в плохой компании на воле.

Элвис почти не знал Лютера, но он был тот чувак, которому хотелось бы подражать. Он восхищался им, был почти влюблен в него.

Когда они ехали из тюрьмы, Элвис ловил кайф, слушая, как Лютер рассказывает о своей молодости, которую он провел в восточном районе Нью-Йорка. Он был членом вооруженного отряда. (Только тогда, говорил Лютер, они назывались не вооруженные отряды, а просто банды.) Они без конца бились за установление контроля над разными районами города с другими бандами. Они дрались с евреями, итальянцами, ирландцами. Он крал пластинки, комиксы, прохладительные напитки, пока однажды не прозрел после беседы, которую проводил у них в школе один полицейский из отдела по борьбе с наркоманией. Он убедил Лютера в том, что лучше иметь бляху на своей груди, чем видеть ее на зануде-полицейском, арестовывающем тебя за участие в перестрелке, и что это гораздо лучше, чем валяться в морге с номерочком на ноге. Может быть, если бы Элвис встретил Лютера раньше и если бы не довелось ему родиться под несчастливой звездой, если бы у него было хоть на грамм везения в жизни, может быть, тогда Элвис и не стал бы преступником. Элвис надеялся, что Лютер не обиделся бы и даже счел это знаком уважения, будь он жив, что Элвис снял свои спортивные тапочки и надел кроссовки «Рибок» Лютера. На память об этом замечательном человеке.

А потом Элвису стало казаться, что он не должен трахать Дженни Свейл после всего того, что она сделала для него — надела ему наручники на руки не сзади, а спереди, купила ему ланч, не стала надевать наручники на руки за спиной по дороге назад в тюрьму, спрашивала Лютера и его, не возражают ли они, если она выключит радио и поставит кассету с записями рождественских песен. Элвис не мог насиловать баб, которые были так добры к нему. У него на таких просто не стоял. Баб, которые плохо к нему относились, он мог трахать до посинения.

Итак, Элвис вышел из машины, обошел ее кругом, разминая ноги, после чего сел на переднее сидение. Он толкал Лютера бедром до тех пор, пока ему не стало удобно управлять автомобилем. Он повернул ключ. Загорелся свет, заработал мотор, «Юритмикс» запели про мчащиеся сани, звенящие колокольчики, сверкающий снег и всю эту муру. Элвис больше не хотел слушать эту дурацкую песню. Он выключил магнитофон, включил радио — и как раз в тот момент, когда радиостанция ВИНС передавала пятичасовые новости.

Обычное дерьмо: какой-то самолет разбился где-то там, еще где-то произошло землетрясение, какая-то кофейная компания заявила, что слухи о том, будто они сокращают выпуск колумбийского кофе, являются чистым враньем, мэр сказал, что он не называл губернатора «размазней», губернатор сказала, что не называла мэра «ослом».

Элвис не хотел слушать это дерьмо. Он хотел бы услышать своего любимого ведущего радиопередач, Фрэнки Крокера. Фрэнки любил повторять: «Когда Фрэнки нет в эфире, то и эфира нет». Элвис настроился на станцию, которая работала в другом диапазоне, но там тоже передавали новости. Какая-то баба говорила, что бывший прославленный полицейский выразил надежду на то, что в новом году в Эмпайр Стейт ^[1]будут убивать меньше полицейских.

«Сенатор от Манхэттена, Стивен Джей Пул, — продолжала дикторша, — бывший офицер сыскного отдела нью-йоркского департамента полиции, парализованный в нижней части туловища после участия в перестрелке с поставщиками наркотиков в 1978 году, выразил оптимизм по поводу того, что смертная казнь, которая не практиковалась в штате Нью-Йорк с 1963 года, будет введена вновь. Выступая на пресс-конференции, состоявшейся на ступеньках штаб-квартиры департамента полиции, Пул предупредил любого, кто попытается напасть на представителя власти…»

Потом зазвучал мягкий голос. Не мягкий голос Фрэнки Крокера. Фрэнки каждый вечер в конце передачи говорил что-то типа: «Все было здорово, потому что с нами были наши постоянные слушатели. Живите до ста лет, а я буду жить до ста лет без одного дня, чтобы не видеть, как умирают такие замечательные люди, как вы». И еще до того, как он ставил запись с песней «Настроение», оно у вас поднималось. А этот придурок Пул говорил мягким голосом, но от этого голоса у вас мурашки бежали по телу.

… — Пожизненное