Зельда Марш [Чарльз Норрис] (fb2) читать постранично

Чарльз Норрис Зельда Марш

Часть первая

Глава первая

1

Над Сакраменто-стрит медленно поднимался сырой туман. Было около пяти часов вечера. Воскресный день заканчивался. И в угасающем его свете картина, на которую смотрела из окна столовой Зельда, казалась мрачной и унылой.

Вот уже два часа Зельда добросовестно старалась выучить все, что задано на завтра, — но дело подвигалось туго. Она терпеть не могла ни школу, ни ученье и в свои семнадцать лет была только в среднем классе Лоуэльской школы, да и то считалась одной из самых слабых учениц. На уроках была крайне невнимательна, а ее домашние работы поражали своей небрежностью. Но недавно она торжественно обещала дяде и мистеру Гортону, директору школы, «подтянуться» — и вот сегодня, пытаясь честно выполнить обещание, сидела за книгами, несмотря на выходной. Однако толку от усилий выходило мало — уж очень трудно было сосредоточиться на том, что следовало выучить.

Наступление сумерек обрадовало ее, как предлог швырнуть растрепанного Вергилия на другой конец дивана, — и высунуться в окошко. Во дворе у Годфри эвкалипты лениво роняли на землю тяжелые капли осевшей влаги. Большой белый дом Годфри окружала зеленая лужайка с каменными фигурами оленей и других животных. Дом соседей выглядел куда внушительнее, чем дом дяди Кейлеба. Впрочем и дядин — по мнению Зельды — тоже нельзя было назвать невзрачным, А когда тетя Мэри два года тому назад привезла ее сюда из Бэкерсфильда — он показался ей прямо-таки огромным: двухэтажный, с мезонином, с колоннами и портиком над главным входом. Дом, каких много появилось в Сан-Франциско за последнюю сотню лет. Вокруг был разбит довольно большой и красивый сад, предмет постоянного восхищения Зельды.

В саду, за домом, были парники и обширная лужайка, посреди которой возвышалась горка, вся поросшая настурциями, Неподалеку от горки росла гигантская ива, под ее ветвями Зельда любила укрываться с какой-нибудь книгой, особенно из тех, что тетя Мэри запрещала ей читать. Вымощенная камнем извилистая садовая дорожка была окаймлена рядом красных лилий и папоротников и заканчивалась у соседского забора пышно цветущими фуксиями. Начиналась же дорожка у пруда, как раз под тем самым окном столовой, где сейчас стояла Зельда. В пруду плавали золотые рыбки и две Зельдины любимицы — ручные черепахи, Рубин и Геркулес, Гладкая черная головка одного из этих неуклюжих животных неожиданно показалась на поверхности воды.

Листья плюша, густо покрывающие стены дома и забор, блестели от капелек тумана. Тихо плакали эвкалипты. Зельда обвела глазами всю картину, потом снова посмотрела на черепаху и лениво позавидовала ей, так мало чувствительной к перемене погоды, Ее же, Зельду, дождь, туман, тучи, даже наступающая темнота всегда ужасно угнетали. Она была весела только, когда сияло солнце, все золотя вокруг, Часто по утрам, еще не совсем проснувшись, не открыв глаза, но уже по тому настроению, в котором проснулась она безошибочно определяла, солнечный ли сегодня день или серый и дождливый.

Угрюмо поглядев на скучную и пустынную улицу, Зельда со вздохом отвернулась от окна. Она терпеть не могла воскресений. Воскресенье было выходным днем каждого из слуг по очереди, и в этот день все, по мнению Зельды, шло шиворот-навыворот. Хонг, повар-китаец, отвратительно прислуживал за столом, а Нора, бог знает сколько лет служившая у Бэрджессов горничной, не умела как следует приготовить обед. Потому-то царившая в доме атмосфера подавленности и скуки по воскресеньям казалась Зельде особенно нестерпимой. Дядя Кейлеб целый день сидел дома. После обеда к нему неизменно приходил доктор Бойльстон играть в шахматы. Вот и сейчас их голоса доносились из гостиной, где они сидели за игрой, куря так ожесточенно, что дым их сигар волнами ходил по комнате. Доктор обыкновенно оставался ужинать, а после ужина они снова возвращались к шахматной доске и играли далеко за полночь. Что касается тети Мэри, то она по воскресеньям днем «отдыхала», а это означало, что наверху надо было соблюдать полнейшую тишину.

Зельда снова вздохнула и соскользнула с подоконника. Вошла Нора и принялась раздвигать обеденный стол. Зельда, сжав губы, хмуро наблюдала за ней. Но даже это выражение не портило ее. Зельда была прехорошенькая девушка. Красота ее заключалась не столько в правильности черт, сколько в их живости и выразительности, в свежести и яркости красок. У нее были пышные рыжевато-каштановые волосы, которые она закручивала в тяжелый узел на затылке и которые красиво вились на висках. Тусклое золото этой гривы резко оттеняло черные брови и ресницы, теплую алость щек. Лицо девушки поминутно меняло выражение. Иные из этих перемен были тонки и для невнимательного глаза неуловимы. Но при всей своей живости и непосредственности, Зельда умела, когда захочет, быть непроницаемой; она в