Великодержавные политические нации [Сергей Городников] (fb2) читать онлайн

(толчком к написанию книги послужили тезисы доклада на конференции "Русские: народ и нация", 30 мая 1998г.)

Глава первая. ЧТО ТАКОЕ НАЦИЯ?

В результате необратимого развития в России буржуазно-капиталистических преобразований, зарождения средних имущественных слоёв горожан последнее время множатся представители русского населения, кто начали бессознательно чувствовать, – народ и нация не одно и то же, – и некоторые из них всё настоятельнее требуют понятного и исчерпывающего ответа – в чём заключено принципиальное отличие нации от народа? Однако в стране до сих пор повсеместно и без исключения в понимании этих слов царят полный сумбур.

Для русского же революционного национализма понятие нация есть базовое понятие, основополагающее понятие. Без определения его сути рассуждения о национализме и национальной революции политически наивны, похожи на рассуждения девственницы о семейной жизни.

Так что же такое есть нация? Зачем понадобилось вводить это понятие в политический лексикон?

Для ответа на данный вопрос надо взглянуть на историческое становление первого после эпохи античности собственно буржуазно-капиталистического общества, а именно английского. Оно, это становление, представляется тем более наглядным, показательным и поучительным, что получило очень образное теоретическое обоснование участниками трагически напряжённого творческого осмысления последствий английской буржуазной революции 1640 года, современниками зарождения и развития новых экономических и общественных отношений, ещё не знающими, что из этого получится.

Становление английской буржуазного общества, английского буржуазного государства происходило не по накатанной колее, а эмпирически, через тяжёлый опыт, пробами и ошибками, огромной кровью и неисчислимыми жертвами – в течение почти полутора столетия. И было прямым следствием великих географических открытий и вызванных ими – как глубочайшего мировоззренческого кризиса католицизма, так и быстрого изменения структуры хозяйствования в приморских государствах Западной Европы. Однако сами великие географические открытия подготавливались в предыдущих, средних веках западноевропейской истории, что предопределило характер и размах вызванных ими потрясений в укладе жизни целого ряда стран, потрясений, как раз и приведших к буржуазным революциям сначала в Нидерландах, а затем в Англии.

В Западной Европе с конца первого тысячелетия от рождества Христова обострилась проблема обезземеливания. Первый Крестовый Поход был самым непосредственным образом обусловлен этой проблемой, а его практической целью были освоение и колонизация ближневосточных земель и переселение туда избытка католического христианского населения для укрепления влияния пап в этом регионе. Несмотря на предпринимаемые несколько столетий совместные усилия папства и феодальных государств Западной Европы программа эта провалилась, а проблема перенаселения осталась. Решалась она главным образом эпидемиями и неурожаями, голодом и мором. Однако Крестовые Походы в течение нескольких веков укоренили в сознании феодальных сословий католического мира, в простом крестьянском населении идею заморской экспансии и колонизации, сделали её неотъемлемой и традиционной в культуре, в мифах, в мечтаниях и проектах мыслителей. Они же вызвали создание материальных средств для обслуживания переброски кораблями больших масс войск, переселенцев и животных на большие расстояния.

Крестовые походы накопили опыт тактики ведения жестоких войн небольшими отрядами, которые выживали только с истреблением противника и жестоким порабощением туземцев, тактики недоверия к коренному населению и вытеснения его с земель для освобождения её поселенцам. Они же породили по-военному дисциплинированные монашеские ордена, укоренили в них традиции наступательной и предприимчивой миссионерской деятельности, которая часто сочеталась со сбором разведывательных данных о противниках, с изучением их быта и нравов ради дальнейшего практического использования в дипломатических и иных целях.

Поэтому первые географические открытия Колумба упали на подготовленную почву. Они лишь повернули идею заморской экспансии и колонизации от Ближнего Востока к Новым Индиям, то есть к Северному и Южному американским континентам. И действительно, экспансия западноевропейцев из приморских стран на другие континенты, жестокая и эффективная колонизация новых земель происходила подобно разжимающейся пружине, с энергией, до сих пор изумляющей историков, однако не удивительной для современников.

В прибрежных странах Западной Европы после великих географических открытий стали быстро разрастаться старые и возникать новые портовые города для обслуживания кораблестроения и бурного роста товарного обмена с новыми и новыми колониями по всему свету. Толпы бывших крестьян, ненужных феодалам из-за обезземеливания и обречённых на голодную смерть в прежних условиях феодального хозяйствования, стали перемещаться в эти города и становились как дешёвой наёмной силой, так и переселенцами в колонии, способствуя быстрой урбанизации приморских стран Западной Европы.

Возникновение мануфактурного производства сначала в Англии, а затем и в других европейских странах ускорило урбанизацию. А необходимость вести в деловых операциях непрерывно увеличивавшийся учёт самым разнообразным производимым, отправляемым и привозимым товарам, денежным доходам и расходам поднимала в глазах городского населения ценность и престиж образования и грамотности. Через торговлю и описания путешественников оно узнавало о множестве диковин, какие не упоминались библией. А из портовых городов в среду западноевропейцев широко распространялись рассказы и сказки о неизвестных прежде католической христианской культуре государствах и народах, целых континентах с дикими племенами. Такие быстрые изменения в знаниях, образе жизни и интересах привели к рационализации мировоззрения горожан, нанесли серьёзный удар по влиянию религии на их мировосприятие и мораль, как ржа сталь, подточили последние опоры авторитета церкви.

Авторитет этот к тому времени уже переживал кризис, что было следствием Крестовых походов и превращением нескольких городов Италии в центры Средиземноморской торговли. Торговля обогащала обслуживающие её города, подтолкнула в них рост свободомыслия, увлечения античными историей, культурой, философией – и в конечном итоге привела к эпохе итальянского Возрождения. Расшатывание средневекового, выстроенного на непререкаемых догмах католического мировоззрения, а так же уменьшение роли и значения доходов от земледелия в сравнении с торговой и ростовщической спекуляцией при столкновении с духом Возрождения переросло в кризис морали и нравственности в самой церкви, символом чего стала торговля индульгенциями и скандальная аморальность поведения ряда пап. Великие географические открытия в таких обстоятельствах столкнули с духовного пьедестала средневековый абсолютный авторитет католической церкви окончательно и бесповоротно.

Христианское мировоззрение освящало господство феодальных земледельческих отношений собственности, которые сложились в средние века и стали традиционными, повлияли на устройство государственной власти и общественных отношений. Постепенно накапливающийся в приморских городах западноевропейских стран кризис веры в христианскую догматику порождал кризис доверия в разумность и справедливость таких отношений, основанных на наследственных привилегиях немногих вершить суд и изменять закон в своих интересах и наследственной покорности и смирении с этим подавляющего большинства податного населения. Западноевропейская история уже с заката Средних веков пестрит событиями, связанными с восстаниями то в одном городе, то в другом всё более многочисленных горожан, постоянно раздражаемых такими отношениями. Но с кризисом католического мировоззрения восстания стали происходить чаще и чаще, характер противостояния горожан произволу феодалов неуклонно ожесточался. Восстающие требовали частичной или полной отмены феодальных привилегий и норм права, установления новых отношений, справедливых по их мнению, которое становилось сословно буржуазным по своей сути вследствие всё более осознаваемых и укореняющихся в новых поколениях горожан буржуазных интересов. Поскольку католицизм безусловно защищал привилегии феодалов и церкви, в среде буржуазии началась его рациональная ревизия, – сначала гуманитарными мыслителями и философами, к примеру, Эразмом Роттердамским, потом богословами. В первой четверти 16 века богословы Мартин Лютер и Жан Кальвин решительно переписали Библию, приспосабливая её под требования широких масс буржуазии и, тем самым, дали горожанам религиозную идеологию протестантской Реформации, призванную способствовать объединению их совместных усилий для борьбы со средневековым феодализмом.

Появление протестантизма завершило идеологическое обеспечение мировоззренческого узаконивания моральных прав буржуазии на свержение средневековых феодальных отношений. Но формы новых, не феодальных общественных отношений, как отношений юридических, в то время отсутствовали. В сознании буржуазии это привело к кризису идеи государства как такового, вытесняемой идеей публично избираемой представительной власти, которая была привычной для горожан, ибо такая власть давно, со времён римского права существовала в городских коммунах Западной Европы, как пережиток древнегреческого и древнеримского городского самоуправления. Протестантизм, таким образом, идеологически разделил государство и буржуазию, выделил представительную буржуазную власть из ведения государства, превратив её во власть самодовлеющую.

Из идеи представительной буржуазной власти естественным образом вытекала и возрождалась греко-римская идея борьбы за публичную власть посредством политики, ораторского искусства и пропаганды. И буржуазия стала быстро усваивать эти методы борьбы за власть и собственную самоорганизацию. Наконец, сначала в Нидерландах сразу большинство городов этой провинции испанской империи восстали против королевского абсолютизма и феодального права как такового, по которому короли и феодалы в соответствии со своими законами решали, кому и где будут переданы права на владение территориями без учёта мнения городского населения составляющих эти территории земель. Затем всеохватное буржуазное восстание произошло в Англии.

Особенности данной борьбы проявились в том, что буржуазия на том этапе не имела идеи собственного государства. Она решительно выступила против средневекового государственного устройства, в котором видела лишь монархический абсолютизм и тесно связанную с ним католическую церковь, и за идею государства боролись только феодалы и церковь. Там, где феодалы и католическая церковь проиграли гражданскую войну, что и имело место в наиболее отчётливом виде в островной Англии, а восставшая буржуазия распространила свою представительную власть на территорию страны, феодальное государство было уничтожено de jure и de facto. При этом гражданская война между феодалами и буржуазией оказывалась войной за и против, pro et contra государства, как особого сословно-иерархического устройства власти. Вследствие этого объективного процесса происходил распад системы духовно-религиозной и прежней правовой организации народно-феодальных земледельческих общественных отношений. Ибо общество тогда и только тогда становится обществом, когда его члены объединяются системными отношениями для производства ресурсов жизнеобеспечения, как главной цели своего существования, – то есть, когда население определённой земли организуется системой власти для развития производительных сил и социально-производственных отношений.

После вызванной гражданской войной публичной казни английского короля Карла I – освящённого церковью символа феодализма и его божественного, никому неподотчётного права на абсолютную и наследственную государственную власть, – буржуазия Англии стала рассматривать страну в качестве огромного города и устраивать жизнь в нём соответственно своим представлениям. Она уже разрушила народно-феодальное, нацеленное на производство сельскохозяйственных, земледельческих ресурсов жизнеобеспечения общественное устройство, а буржуазного общества ещё не создала. То есть она не создала в недрах феодализма, и больше того, не могла создать в недрах прежней системы феодальной государственной власти буржуазных общественных отношений, нацеленных на развитие городских производительных сил в качестве своей главной экономической и политической цели. Представительный парламент этой цели не ставил и не мог поставить по своей сути совещательного учреждения при королевской власти. Однако его палата общин оказалось единственным легитимным, признаваемым буржуазией учреждением и вынуждена была брать на себя законодательное и исполнительное управление страной, которая ускоренно, прогрессивно распадалась и в государственном строе и в строе общественной жизни.

Чтобы распространить представительную парламентскую власть столицы на все области, нужно было искать новые средства принуждения и подчинения, которые бы воздействовали на рациональный эгоизм горожан. И представительная буржуазная власть палаты общин вынуждена была признать деньги и частную собственность в качестве главного средства упорядочения новых буржуазно-политических отношений и создавать учреждения исполнительной защиты владельцев денег и частной собственности. Она пришла к такому выводу тем легче, что в организации городской жизни при прежнем, феодальном строе чаще всего количество денег и размер собственности определяли авторитет и положение горожанина, а городское самоуправление защищало такое положение вещей, – что так же имело корни в римском праве и вследствие этого получало некую правовую легитимность.

Несмотря на пропаганду представительным парламентом новой этики протестантского равенства в раннехристианском понимании и узаконивание свободы личности, жизнь не становилась лучше и упорядоченной. Наоборот. После ликвидации священных авторитетов прежнего государства суровая действительность разгула анархии и хаоса «войны всех против всех» заставляла искать действенные рычаги управления людьми. Власть авторитета денег и частной собственности, посредством которых можно было воздействовать на городское население, на «новое дворянство», стала постепенно и неуклонно укрепляться. У кого же скапливались капиталы в обстановке хаоса, неустойчивости политических настроений, разрушения традиций средневековой этики и морали, распада производства? У спекулянтов, ростовщиков, грабителей, коррумпированных чиновников, приватизаторов государственной королевской собственности. В их руках стала сосредотачиваться подлинная власть, потому что за деньги они могли купить всё, что угодно, – как то, депутатов представительных собраний и убийц, отряды головорезов и судей, поддержку масс черни, – тем самым и таким способом организуя сторонников и оказывая давление на врагов и противников.

В результате, месяц за месяцем, год за годом стал быстро складываться соответствующий таким условиям бытия господствующий класс. Этот господствующий класс из жадных спекулянтов, безжалостных ростовщиков, воров и грабителей получил прозвание "гнилого" класса. Он превратил буржуазную представительную и создаваемую ею исполнительную власть в агрессивную диктатуру выразителей спекулятивно-посреднического коммерческого интереса, который оказался главным организующим такую власть буржуазным интересом. А на самом верху этой власти вследствие естественного отбора оказывались самые беспринципные и преступные натуры, не брезгующие ничем при сколачивании крупных состояний. Именно у них, у этой новоявленной денежной олигархии, сосредотачивались нити контроля над политикой новой власти, потому что только крупные капиталы заставляли провинциальные города и посёлки подчиняться столице и сохранять страну от политического распада.

Когда "гнилой" класс разворовал всю имеющую рыночную ценность собственность, он начал пожирать сам себя, производя непрерывный передел капиталов и собственности. Гражданская война переросла в войну за собственность, и она продолжалась и продолжалась. Самые влиятельные и близкие к власти обуржуазившиеся аристократы и богачи олигархи могли вложить деньги в акции Ост-Индской кампании и таким образом обезопасить их, больше того, пустить в оборот и заставить приносить устойчивый доход в высоких дивидендах. Но недвижимость, земельную собственность нельзя было вывезти и спрятать, она оставалась в стране и была предметом вожделённых устремлений обделённых или недовольных. Наглая сила, коварство, подлость, способность невозмутимо перешагивать через прежнюю христианскую мораль, не моргнув глазом совершать преступления, в конечном итоге, стали главными и необходимыми качествами для достижения успеха в переделах собственности, в том числе недвижимости. Нормальная жизнь в таких обстоятельствах исключалась, а производительные силы разрушались, резко сокращая производство продовольствия и товаров первой необходимости.

Если крупная спекулятивно-ростовщическая буржуазия, олигархия, слабо зависела от общего разрушения производительных сил страны, то мелкая и средняя буржуазия, обуржуазившееся "новое", то есть переходящее на рыночные товарообменные отношения, а потому признающее представительную буржуазную власть дворянство, зависели от этого самым непосредственным образом. В их среде начинали накапливаться раздражение, недовольство и требования активных действий для изменения положения дел, для наведения в стране некоего порядка, который позволил бы восстанавливаться товарному производству. Когда такие требования стали в этой среде массовыми, они приобрели политический характер и привели к появлению движения индепендентов.

Организующей индепендентов в собственно политическое движение идеологией был радикальный пуританизм, крайнее выражение реформаторского кальвинизма. Особенностью кальвинизма в общем течении буржуазного протестантизма было то, что в идейной борьбе с феодализмом он доводил идеологическое разрушение мировоззрения католического христианства до конца, до фактического отрицания не только священных деяний, святых, ценности их мощей, но и некоторых из основных положений Нового Завета, который собственно и обосновал христианские феодальные отношения как таковые. В частности, им отрицались ключевые в Новом Завете представления о спасительной миссии Христа, о бренности земного бытия и существовании царства божьего только на небесах, о возможности личным искуплением, добрыми делами изменить судьбу. В результате, в кальвинизме умалялось значение Нового Завета и резко возрастало значение Ветхого Завета, и преобразуемое в буржуазные мифы ветхозаветное еврейское государство становилось идеалом государственного устройства, а отношения внутри ветхозаветного еврейского общества – идеалом общественных отношений. Непосредственная, минуя церковь связь с богом каждого члена общества и всего общества, государственной власти, идея священства верующих и избранности народа, который верно служит богу, не столько Христу, сколько его первопричине, Абсолютной Идее, вырывала личное и общественное сознание из церковных представлений об имперском пространстве равных перед Христом, богом народов, народностей и племён, поворачивала его к поискам этнического, расового самопознания и жёсткой конкуренции с другими людьми, народами, народностями, племенами за право быть избранным в рыночной товарообменной конкуренции, тем самым получить право на «рай на земле». Особенно ярко это проявилось именно в пуританстве и у индепендентов, буржуазно нацеленных на утверждение господства этики корпоративного производительного труда среди городских общин, на распространении такой этики в цеховых общинах для усложнения цехового производства с последующим преобразованием его в конкурирующее на рынке производство с углубляемым разделением труда. Общинная трудовая этика и личная, но подчинённая общине трудовая этика и мораль объявлялась ими признаком предопределения, богоизбранности, права на «рай на земле». На таком основании зарождалась и объявлялась необходимой божьему служению двойная этика и мораль, свойственная иудаизму. А общество с такой, буржуазной двойной этикой и моралью уже коренным образом отличалось от христианского земледельческого народа, позднее получало новое наименование – нация. Однако на тот момент индепенденты ещё не продвинулись настолько далеко в представлениях о двойной этике и морали, и выступали с идеей народа.

Главной опорой английских индепендентов стала революционная армия, вооружённая сила, где среда большинства офицерства из средней и мелкой буржуазии, из «новых» дворян, а так же солдат из крестьян и беднейших слоёв городских жителей была массово организована на принципах патриотического служения стране. Для этой среды индепенденты обосновали ветхозаветное право воинов на особую роль в спасении власти и превращении её в государственную власть. С Кромвелем во главе они осуществили захват столицы и насильственно отстранили от исполнительной власти весь "гнилой" класс. После чего принялись из своих представителей и сторонников создавать новый господствующий класс на идеологической основе индепендентства, изобретая и развивая на основаниях кальвинизма юридическую правовую систему для узаконивания своего властного положения. Поскольку они должны были удерживать власть с помощью военной силы, постольку вынуждены были считаться с усилением в армии влияния английской военной феодальной традиции следования сословно-корпоративным долгу, чести, без которых нельзя было обеспечить действенного управления и армией и страной. То есть, отрицая феодальные сословия, они предприняли попытку ассимилировать их традиции и выступить вместе с военными управленцами в качестве первого партийно-политического и второго военно-управленческого буржуазных сословий, как необходимого условия для становления новой системы власти собственно буржуазного государства и общества.

Такая система власти оказалась необходимой для наведения социального порядка в стране и возрождения производительных сил и новых общественно-производственных отношений. С опорой на идеологическое и военное насилие она должна была поощрять и защищать самые эффективные, конкурирующие производственные отношения в городе и на селе ради достижения наивысшей производительности труда и, тем самым, ради быстрого насыщения рынка товарной продукцией и снижения политической неустойчивости. Идеология пуританства оказалась самой подходящей для осуществления такой задачи. Однако её внутренним стратегическим противоречием было то, что она ставила конечной целью воплотить в Англии свой протестантский библейский идеал, ветхозаветное еврейское, в своей сути земледельческое государство, грубо насилуя традиции английской государственности, традиции исторического развития английских государственных и общественных отношений и, больше того, буржуазный, городской образ жизни.

Индепенденты заставили Кромвеля опираться на свою политическую организацию, которая, будучи буржуазной, изолировала военных и Кромвеля от непосредственной политической опоры на крестьянство и не позволила им восстановить феодальную систему власти, но без феодальных привилегий, что было бы близким и понятным крестьянству. В частности, индепенденты успешно противодействовали намерениям Кромвеля объявить себя английским королём, то есть пойти по пути, которым пошёл через полтора столетия Бонапарт во Франции. Это было следствием того, что Реформация расшатала в Англии католическую церковь и католическую идеологию, дезорганизовав тем самым общинное крестьянство и ослабив общинное крестьянское влияние на политические процессы – чего не было во Франции накануне Великой французской революции. Говоря иначе, индепенденты, с одной стороны, вынуждено учитывали экономические интересы крестьянства, которое питало армию солдатами, но с другой стороны, не позволяли им превратиться во влиятельных соучастников политической борьбы, способных существенно изменить характер военно-политического режима в сторону уступок феодальной форме государственности. В идеологически контролируемом ими режиме партийно-политическая составляющая власти хотя и подчинялась военной управленческой, но военная управленческая власть вытекала из партийно-политической, только ею и обосновывалась. (Эта особенность отношений партийно-политической и военно-управленческой составляющих буржуазной власти получила дальнейшее развитие в созданных пуританами США.)

По своей цели установления диктата политических интересов, которые должны были восстанавливать производительные силы страны, режим индепендентов и Кромвеля был генеральной репетицией Национальных революций в других странах, которые переживали буржуазные революции в последующие эпохи. Почему же он не стал собственно Национальной революцией? Потому что индепендентами не ставилась политическая цель создания английской буржуазной нации, как английского городского этнократического общества, ибо такой цели не было в их идеологии. Идеальное общество пуритан было еврейским ветхозаветным обществом, а потому такой идеал подталкивал их к идее воспитания английского общественного сознания в ветхозаветном духе. Поскольку этот идеал был раннеземледельческим библейским обществом с очень сильным влиянием местных общинных отношений, постольку он идеологически уводил пуритан вообще и индепендентов в частности от идеи собственно унитарной буржуазной нации в сторону идеи политического объединения любых самоуправляемых общин, конгрегаций страны в некую большую английскую народную общину. Такая идеология не позволяла военно-политическому режиму преобразоваться в режим осуществления Национальной революции, она мешала полному завершению буржуазной революции, политически консервировала пережитки народно-феодального общественного мировосприятия. Что и стало одной из причин из политического поражения и вытеснения англиканской церковью, а их режима режимом реставрации феодальной монархии, ограничиваемой конституционным буржуазным правом.

Первая Национальная революция как таковая произошла при режиме Наполеона I во Франции. Ко времени Великой французской революции городская экономика Франции объединяла уже все области страны во взаимозависимый рынок; и военно-политический режим Бонапарта, сметая Директорию, то есть диктатуру наиболее одиозных выразителей коммерческого интереса, ради экономического и политического спасения страны должен был осуществлять спасение основных производительных сил, для чего ему пришлось проводить политику жёсткой диктатуры поддержки выразителей промышленного интереса. А промышленный интерес требовал соответствующих производственных отношений, которые возникали лишь при становлении единого социально-политического национального общественного сознания, то есть в результате французской Национальной революции.

Этого не могло быть в эпоху Кромвеля, когда городское производство было в основном местным, редко мануфактурным, а часто цеховым ремесленным. Но режим индепендентов, режим военно-политической диктатуры Кромвеля нанёс сокрушительный удар по традиции разделения Англии на привилегированную столицу и податные провинции, которое возникло и укоренилось в эпоху становления английского феодализма. Не задаваясь целью создавать английскую нацию, он запустил процесс её формирования и заложил первые кирпичи в основании новой буржуазной традиции государственной власти, как власти общенациональной, для последующего строительства которой потребовалось почти два столетия.

Главной проблемой режима индепендентов и Кромвеля стала проблема удержания политической устойчивости в стране. Мелкая и средняя буржуазия всё активнее и организованнее вторгалась в политику, требуя от военно-политического режима удовлетворения своих требований по улучшению своих материальных запросов или созданию условий для успешного, приносящего прибыль рыночного хозяйствования. Это давление среды главной своей политической опоры подталкивало режим к усилению полицейского аппарата власти, к созданию тайной политической полиции, одной из главных задач которой стало подавление сопротивления спекулятивно-ростовщической среды и крупной обуржуазившейся аристократии. Но это же давление заставляло режим поворачиваться к внешней экспансии ради откровенного грабежа и захвата земель для раздачи солдатам из крестьян, чтобы увеличить фермерское производство продовольствия и сырья для мануфактур и ремесленников. Агрессивный характер экспансии укоренялся во всё время диктата военно-политического режима и постепенно стал представляться естественным, свидетельствуя о зарождении новой морали, двойной морали хищников, как отличительной черты морали буржуазной. И первой испытала её на себе соседняя Ирландия. С данного времени началась длительная эпоха английской буржуазной экспансии по всем континентам, которая привела к появлению первой великой буржуазной империи.

Смерть Кромвеля показала, что сама по себе военно-политическая буржуазная власть неустойчива. Она раздражала спекулятивную и ростовщическую буржуазию, в особенности крупную, потому что не позволяла ей распоряжаться собственностью и капиталами свободно и по своему усмотрению, излишне мешаясь в её частные дела и препятствуя ей делать ту прибыль, какую она рассчитывала иметь при широких свободах. Генерал Монк, наследуя верховную исполнительную власть в качестве преемника умершего диктатора, вынужден был признать это. Волей или неволей он способствовал осуществлению требования крупной буржуазии и обуржуазившейся аристократии восстановить широкие свободы, а для защиты производительных сил вернуться к английской традиции государственности в форме монархического государства, но в которой монарх становился бы лишь одним из участников политического процесса выстраивания государственной власти. Такой политический переворот оказывалось возможным осуществить только через взаимные компромиссы всех участников политической борьбы: крупной буржуазии, обуржуазившейся аристократии, обуржуазившегося дворянства, мелкой и средней буржуазией, – и осуществить в виде Общественного договора. А в качестве гаранта договора начать создавать правовую систему нового буржуазно-конституционного государства, в котором конституционно и юридически утверждались условия для сдержек и противовесов противоборствующих сил и интересов.

Такой выход из политического тупика представлялся единственным способом бороться за политическую устойчивость государственных отношений в пережившей революционные потрясения стране без военной диктатуры и без неусыпного надзора тайной полиции. Однако долгое время устойчивость власти в условиях Реставрации монархии в виде конституционной монархии оставалась шаткой. Удержание сложного баланса интересов политическими средствами было не простым делом, культура компромиссов накапливалась мучительно, кровавыми уроками. Коммерческая буржуазия в союзе с аристократией укрепила позиции и восстановила свою диктатуру с началом Реставрации, которую она проводила после возвращения генералом Монком на престол сына казнённого в эпоху революции короля Карла I, подвергнув мелкую и среднюю производительную буржуазию, сторонников индепендентов, преследованиям, вынудив многих покидать страну, а официальным идеологическим насилием своей власти объявила формально возглавляемое королём англиканство. Для навязывания стране англиканства она восстановила централизованную церковную иерархию и феодально-конституционную исполнительную власть, усиленную посредством укрепления значения палаты лордов в принятии законов и политических решений.

Если пуритане и их самое радикальное крыло, индепенденты, были наиболее последовательными сторонниками буржуазного протестантизма, отрицающими иерархию в церкви и пышную католическую обрядность как таковую, то англиканская церковь, тоже возникнув в период Реформации, сохранила многое от католической церковной обрядности и строгой иерархии. Вместо папы Римского, главой этой церкви объявлялся король, который назначал епископов, и значительная их часть становились членами палаты лордов. Высшие иерархи англиканской церкви были тесно связаны с финансово-спекулятивной олигархией и земельной аристократией, которые присосались к Ост-Индской торговой компании и стремились проводить политический курс государства таким образом, чтобы утверждать английское олигархическое посредничество в мировой морской торговле и вытеснять из неё торговые компании Нидерландов. Они были чужды интересам основной массы связанной с производительными силами буржуазии.

Стремление одних участников компромиссов обмануть, перехитрить других, преследовать инакомыслие подтолкнула хрупкий мир в послереволюционной Англии к новому витку гражданского политического противостояния, в течение которого разные социальные слои всеми способами отстаивали и утверждали свои интересы, добивались соответствующего своей организованности и своим силам права на участие в Общественном договоре. То есть, они добивались права на присутствие в представительной власти и соучастие в законотворчестве, в развитии юридической системы буржуазного общества и государства в своих интересах. Однако потребовалась целая историческая эпоха Национальной Реформации, чтобы в результате вовлечения в Общественный договор всё новых слоёв стало появляться собственно устройство нового буржуазно-общественного бытия.

Эпоха становления нового общества в Англии ещё продолжалась в последней трети ХVIII века, когда постепенно окрепшая промышленная буржуазия добилась реформ политической избирательной системы в сторону её демократизации и впервые из падчерицы политической жизни страны прорвалась к законодательной и исполнительной власти. Она коренным образом изменила расстановку политических сил и государственную политику, произвела поворот государства к целенаправленному развитию буржуазно-промышленных производительных сил. Этот поворот происходил тем более решительно и необратимо, чем тревожнее становилось положение дел в Европе после Великой французской революции, которая идеологически оказалась радикально буржуазной, и с началом целенаправленно вытесняющих Британию из европейской торговли наполеоновских войн. Завоевательные войны императора Наполеона Бонапарта на европейском континенте привели к вытеснению коммерческой английской буржуазии с главного потребительского рынка того времени, поставили под вопрос её существование как таковой. Волей-неволей она вынуждена была уступать власть промышленной буржуазии, которая мобилизовала все резервы Англии на проведение Промышленной революции ради широкомасштабного и высокопроизводительного изготовления вооружения и прочих средств ведения изнурительных военных компаний.

Значение Промышленной революции, как для самой Англии, так и для мировой истории, чрезвычайно велико. Ибо Промышленная революция стала диалектически отрицать всю предыдущую историю цивилизационного развития человечества, историю земледельческих в той или иной мере цивилизаций. Она утвердила приоритет политических интересов буржуазных производительных сил в политике британского государства, качественно изменяя само это государство, постепенно преобразуя его систему власти из феодально-конституционной в буржуазно-конституционную. Мучительно возникающее в результате Промышленной революции английское буржуазное производительное общество и стало принципиально новым в истории обществом, а именно, национально-буржуазным обществом коммерческо-промышленной капиталистической цивилизации. То есть, через полтора столетия после английской буржуазной революции, к началу ХIХ века феодально-конституционная монархия, как государственная система власти, сросшаяся с парламентской буржуазной властью диктата коммерческого космополитизма, который толкал государство к становлению мировой торгово-посреднической державы, – эта феодально-конституционная монархия стала преобразовываться в собственно буржуазно-конституционную монархию, в качественно новую систему власти. Но такое преобразование конституционной монархии стало следствием возрастающего давления выразителей промышленного политического интереса на власть, давления необходимых его развитию промышленных общественно-производственных отношений на характер Общественного договора, которые привели к становлению принципиально нового производительного общества.

Самые первые буржуазные теории о власти и государстве стали возникать в Англии из задачи объяснить происходящие исторические потрясения и найти пути выхода из разрушительной круговерти неустойчивости государственных отношений, начало которой положила западноевропейская протестантская Реформация и затем английская революция 1640 года. Спустя три-четыре десятилетия после возникновения первых идей подобного рода, предложенных Бэконом ещё до английской революции и под влиянием кровопролитнейших потрясений Западной и Центральной Европы вследствие протестантской Реформации, в наиболее ясном и собственно буржуазном виде их подытожил и развил Томас Гоббс в изданном в 1651 году знаменитом труде "Левиафан". Взгляды Гоббса отразили протестантское видение сущности человека, как изначально греховного, лишённого способности к добру. Суть их сводилась к следующему. В естественном состоянии "человек человеку волк" – это определение стало не просто фразой, а принципом его теории становления буржуазного общества и буржуазного государства. Получив абсолютную свободу, люди становятся, как волки, они беспощадно борются за добычу и готовы ради этого уничтожать себе подобных. Между ними идёт ожесточённая "война всех против всех". Если их не остановить, нормальное развитие окажется невозможным, и, в конце концов, согласно мрачному выводу, сделанному ещё Бэконом, в живых останется лишь один из них.

Чтобы такого не произошло, чтобы выжить, люди должны признать необходимость Общественного политического договора, как единственного средства корпоративного спасения, – по сути политически разрушающего средневековое феодальное деление страны на привилегированную столицу и податную провинцию. А в качестве гаранта договора, гаранта спасения им нужно создать государство с сильной исполнительной властью и с системой неусыпных юридических и административных учреждений поощрения и жёсткого наказания любого человека. Учреждений не произвольных, а законодательно создаваемых новых буржуазным обществом "волков" через представительную власть, через неё же согласующих меры поощрений и наказаний. Такое, собственно буржуазное, государство Гоббс и назвал Левиафаном, то есть всемогущим библейским чудовищем.

Возникающее в результате Общественного политического договора буржуазное общество и получило позже наименование нации. Членом или гражданином такого общества признавался лишь тот, кто доказывал способность отстаивать свои личные интересы через экономическую и политическую борьбу, беспощадную, но ведущуюся по определённым законам, которые могли меняться при изменении расстановки политических сил или обстоятельств.

Что нацию коренным образом отличает от народа?

Нация есть высокоорганизованное городское общество "волков", вынужденных признавать некие законы и нормы двойной морали соединённого общественного поведения перед угрозой рационально юридического наказания от всемогущего Левиафана, буржуазного государства с их же представительной властью. Чтобы стать членом национального общества, получить гражданские и политические права в нём, человек обязан выбрать определённое место в структуре общества (в "стае") через выбор жизненного призвания (в том высшем, религиозно-духовном смысле, какое ему придал М.Лютер) и проявлять готовность к активной общественно-практической деятельности и к политической борьбе своего социального слоя, своего округа или своей общины за материальные и политические интересы этих слоя, округа или общины.

Тогда как возникавшее при земледельческом феодализме не политическое народное общественное бытиё по существу создавало общественные отношения пастырей и "овец", произвольно, вне юридически наказуемых и награждаемых как в сеясторонней, так и в потусторонней, загробной жизни Высшим Авторитетом, то есть Богом. В церковной христианской догматике, средневековом монотеистическом мировоззрении европейских народов, было прямо указано именно на подобную форму общественных отношений, как на объявленный Иисусом Христом идеал общественного бытия, единственно приводящий к совместному, коммунному спасению от хаоса и самоизничтожения. Пастырь должен был смирять свой эгоизм и получать десятину подати от стада "овец", которым он управлял по божьему соизволению, избираемый на эту роль по иррациональному провидению, а "овцы" в свою очередь должны были проявлять смирение и послушание, полностью доверяться пастырю и уповать на его доброе и справедливое расположение, на его угодный богу суд.

И пастырь и "овцы" обязаны были развивать в себе с помощью церкви и священников, как посредников между мирянами и богом, чувство ответственности за устойчивость таких общественных отношений, воспитываемое через культ особого этического проявления монотеистической морали – а именно, культ совести и наследственной вины за грехопадение первых созданных богом людей. Следующих христианским правилам поведения ожидала главная награда: умиротворение совести в этой жизни и попадание в Рай в потусторонней. А отказ от следования им наказывался душевными муками сознания своего отчуждения от общества за антиобщественное, нехристианское поведение в этой жизни и ещёбольшими муками в Аду после смерти. При этом феодальное государство было лишь особой формой поддержания таких народно-феодальных отношений, оно легитимировалось божьей волей, ею же наказывалось и поощрялось, будучи только ей подотчётным во всех деяниях.

Таким образом, идеальный феодально-монотеистический народ и идеальная буржуазно-рациональная нация оказывались совершенно разными формами общественного устройства, антагонистичными уже по обосновывающему каждое из них мировоззрению. Их примирение в едином историческом самосознании оказывалось возможным только у государствообразующего этноса. И совершалось оно через непрерывную урбанизацию государствообразующего этноса, через смену поколений и постепенное исторически объективное вытеснение народных общественных отношений национальными. Оно сопровождалось диалектическим противоборством народно-феодальных культуры, морали, этики, нравственности с национально-гражданскими культурой, моралью, этикой, нравственностью, при неумолимом вытеснении первых последними, – а так же соответствующим диалектическим противоборством отмирающих пережитков монотеистического народно-феодального государства и укрепляющегося рационального буржуазно-национального государства.

Глава вторая. ЦЕЛИ И ЭТАПЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕФОРМАЦИИ

Уникальность опыта Англии в становлении буржуазной нации проявилась в том, что это становление происходило без явного участия государства, ступенчато эволюционируя из-за гражданских войн и непрерывной политической борьбы, при симбиозе сосуществования буржуазно-представительной власти и феодально-конституционного государства. Поэтому английская Национальная Реформация растянулась на два столетия, вплоть до середины ХIХ века, и завершение её было обусловлено Промышленной революцией. Сама Промышленная революция началась после захвата представительной власти связанной с промышленным производством буржуазией и окончательно утвердила в Великобритании политический диктат интересов развития производительных сил. Она стала следствием эволюционно складывающихся городских национально-производственных отношений, которые потребовалось лишь организовать посредством буржуазного государства, преобразуемого представительной властью в таковое через решительное системное укрепление феодально-конституционных учреждений и постепенное преобразование их в буржуазно-конституционные учреждения.

Два столетия постепенно шло формирование самобытной английской буржуазно-общественной двойной морали, этики и нравственности "волков" и соответствующей им культуры. Волей или неволей английские буржуа вынуждены были объединяться в общество и распределять обязанности, подобно волкам в стае, согласуя с его требованиями своё индивидуальное поведение перед угрозой наказания от английской общественной власти и системы власти английского государства. Соответственно, кодификация норм права разделилась на частное и общественное право с приоритетом последнего, что и закреплялось в культуре, морали и воспитывалось в личностном поведении.

Эволюционное становление предопределило характерные черты английской нации, как нации раннебуржуазной, которая духовно инициировалась при значительном влиянии диктата коммерческого космополитизма, христианского протестантизма и пережитков средневекового феодализма. К тому же её развитие было обусловлено сравнительно низким уровнем социально-производственной культуры на мануфактурном и фабричном производстве, которое было определяющим в то время на потребительском рынке, что способствовало укоренению этики индивидуального рационализма в производственных и общественных отношениях. Политическая борьба при таких условиях самым естественным образом закрепила двухпартийную систему выборов представительной власти.

Система эта была рационально диалектической. Она подразумевала необходимость противоборства двух политических сил для политического развития общества и его единства и отразила глубокую диалектичность протестантского сознания. Ибо заявленная в протестантизме диалектически непримиримая борьба Добра и Зла, которая происходит в каждом человеке и является главной причиной развития ответственной перед богом личности, в условиях государственных отношений преобразовалась в буржуазно мировоззренческое требование непрерывно бороться со Злом в себе ради развития в общественно ответственную личность.

Следующие буржуазные революции, а вернее сказать, со времени Великой французской революции уже буржуазно-демократические по форме и сути революции, которые вдохновлялись идеализированными представлениями об античном демократизме в полисах Древней Греции и Древнем Риме, происходили в совершенно иных обстоятельствах, что существенно влияло на становление новых наций и политических путей осуществления такого становления. Что же это были за обстоятельства, которые предопределяли характер и протекание буржуазно-демократических революций и превратили именно революцию во Франции в классический пример кровопролитной, мучительной замены отживающих феодальных государственных отношений молодыми и полными энергии буржуазно-капиталистическими государственными отношениями, а средневекового народного общества деятельной буржуазной нацией?

Во-первых. Во второй половине ХVIII века в Нидерландах, а особенно в Англии уже проявились особые черты буржуазных обществ, как обществ "волков" с протестантской самодисциплиной, деловой железной хваткой, высокими предприимчивостью и организованностью. Эти общества быстро накапливали капиталы, изобретали новые, прибыльные способы колониального хозяйствования, в них нарастало могущество торговых компаний и банков, давлению которых было всё труднее и труднее противостоять феодальным державам Европы и Азии. К тому времени становление этих обществ получило теоретическое обоснование, как внутри Англии, так и в феодальной Франции, что позволяло сторонникам новых буржуазных революций теоретически искать меры и пути ускоренного появления подобных же обществ.

Во-вторых. К концу ХVIII века промышленное производство в ряде европейских стран достигло такого уровня, что вполне проявились его самодовлеющие требования к виду и качеству производственных отношений, как отношений социологизированных, вовлекающих в производство передовую естественную науку и подстёгивающих изобретательство и поиск новых рынков сбыта товарной продукции. Городское промышленное производство становилось основой производительных сил, повышая в шкале общественных ценностей значение естественного, материалистического образования и профессионализма, практических знаний. Одновременно, из-за успехов налаживания Нидерландами и Англией высокодоходной мировой морской торговли, как раз и подталкивающей развитие европейского промышленного производства, разрабатывались идеи, которые обосновывали требования полного раскрепощения коммерческого капитализма, оправдывали насильственное снятие феодальных препятствий для распространения товаров и капиталов по всем континентам, по всем странам. В эпоху французского Просвещения такие идеи о необходимости повсеместных буржуазных свобод были разработаны до уровня всечеловеческого либерального мировоззрения и породили либеральную идеологию новых буржуазных революций, как главную идеологию таких революций, призванных расчищать препятствия для рождения некоего всечеловеческого буржуазного общества. Материалистический либерализм отрывал сознание горожан от буржуазного протестантизма к атеизму и научному рационализму, решительно подрывал интерес к абсолютному божественному предопределению кальвинизма и к проповеди раннехристианского братства, взамен призывая к борьбе за чисто буржуазные свободы и Права Человека как таковые, провозглашая из Франции обращённый ко всему человечеству знаменитый лозунг – свобода, равенство, братство.

Как и английская буржуазная революция, французская буржуазно-демократическая революция была вызвана недовольством городской буржуазии бесконтрольными привилегиями первого и второго феодальных сословий, а именно дворянства, аристократии и духовенства. Созыв королём Людовиком ХV Генеральных Штатов с намерением сгладить напряжение между привилегированными сословиями и буржуазией, сблизить их интересы в условиях быстрого нарастания хозяйственного кризиса, роста государственного долга и падения доходов государственной казны, привёл к прямо противоположному результату. Противостояние сословных интересов на первых же заседаниях Генеральных Штатов оказалось непримиримым.

Заседания заставили депутатов от всех провинций увидеть, что это противостояние не местное, не случайное, не зависящее от хороших или плохих властей на местах, а принципиальное и одинаковое для всей страны, это противостояние третьего сословия феодальному праву, оправдывающему паразитические привилегии церкви и аристократии, дворянства. Известия о нарастающем конфликте депутатов стремительно распространялись от Парижа во все уголки Франции и противостояние сословий приняло повсеместный размах. Во время обсуждений мер по выходу из экономического, финансового кризиса депутаты Генеральных Штатов стали быстро организовываться идеологически, создавать некие общегосударственные штабы политического управления своими сторонниками.

Как это было и в Англии, буржуазия быстро создала свою ассамблею, которая выбрала представительную власть, а первое и второе сословия встали на защиту феодального государства и попытались посредством государства подавить нарождающуюся политическую власть буржуазии. Конфликт между представительной властью буржуазии, между Конвентом и феодальным государством стал разгораться. Его вдохновило либеральное мировоззрение, которое давало низам оправдание свержению феодальной государственной власти не просто во Франции, но как таковой. Страну захлестнула вооружённая вражда, переросшая в гражданскую войну, которая оказалась фатальной для системы переживающих глубокий кризис феодальных общественных и государственных отношений. В ожесточённой борьбе с феодальным государством буржуазия прибегла к мощи либеральных идей, с их помощью она подняла к активной политической борьбе всё городское население столицы и провинций и одержала кровавую победу, показав пример всей остальной буржуазии Европы. Против «заразы» либеральных идей революционной представительной власти французской буржуазии выступили все окружающие монархии, и вскоре со всех сторон началось их военное и дипломатическое наступление. Поэтому представительная власть французской буржуазии оказалась перед необходимостью срочно искать средства воздействия на массы в задаче их хозяйственной и политической организации по всей стране и создавать вооружённые силы для отпора контрреволюционной интервенции.

В отсутствии государства и его системы управления социальными и производственными отношениями, производительные силы городов и сёл Франции начали распадаться, что привело к острой нехватке товаров первой необходимости. Спекуляция и ростовщичество в такой обстановке набирали размах, как зараза, как эпидемия, порождая целый слой занимающихся этим дельцов, которые подобно нашествию саранчи, пожирающей всё на своём пути, стремились всё превратить в товар, в способ и средство сиюминутного обогащения. Деньги, ценности, собственность страны перемещались именно к ним. С быстрым сосредоточением денег и собственности в руках спекулянтов, ростовщиков, казнокрадов, грабителей, началось их наступление на власть. Согласно либеральному мировоззрению надо было воспринимать это, как безусловное право нуворишей использовать всеобщие свободы по своему усмотрению, тем более что только власть денег в руках немногих давала средства какого-то влияния на остальное население страны.

Однако быстрое расслоение населения на безмерно богатых и очень бедных взорвало хрупкую политическую устойчивость первых лет революции. Робеспьер и его единомышленники якобинцы при поддержке Парижской Коммуны, в которой наибольшее влияние имели представители столичного плебса, стали укреплять значение учреждений исполнительной власти, придавать им право самостоятельно вести расследования, судить и наказывать виновных в спекуляции, в расхищениях бывшей государственной собственности, ценностей. То есть они делали данные учреждения неподотчётными перед породившим их буржуазно-представительным Конвентом, и так пытались остановить рост внутренней напряжённости перед лицом внешней угрозы, перед опасностью интервенции. Это привело их к политическому террору против одиозных спекулянтов и казнокрадов, в том числе депутатов Конвента. Террор ослабил возможность контролировать страну посредством чисто буржуазного самоуправления, а именно, посредством представительного собрания буржуазии и капиталов, что заставляло особо уполномоченные на репрессивные меры учреждения власти усиливать и ужесточать террор против существа буржуазной власти, загоняя власть в замкнутый круг самоуничтожения. Это было первым сигналом, что представления либерализма об общественных и государственных отношениях идеализированные, надуманные, оторваны от действительной природы вещей и порождают господство ростовщиков и спекулянтов, которое направлено против остального населения, вызывая в нём политическую ненависть.

Ответом на террор Робеспьера стал политический переворот выразителей интересов нуворишей. Посредством термидорианского переворота спекулянты, ростовщики, казнокрады под лозунгами возврата к идеалам революции и либерализма вернули себе власть. А чтобы удержать её, воспользовались созданными Робеспьером и его соратниками якобинцами силовыми учреждениями исполнительной власти и установили собственную диктатуру, как диктатуру выразителей коммерческого политического интереса, диктатуру Директории. Директория направила все свои усилия на поощрение расхищения собственности, отмывания её через коммерческие сделки, на поддержку роста и концентрации коммерческого капитала, какими бы способами такой капитал ни создавался. Проведённая ею через очищенный от якобинцев Конвент новая конституция узаконила разделение представительной власти на исполнительную ветвь и по существу зависимую от неё законодательную ветвь, ввела имущественный ценз на участие в политике, таким образом закрепив доступ к власти только за равнодушными к развитию производительных сил нуворишами, за казнокрадами от новой правительственной и провинциальной бюрократии.

Вырвавшись из объятий представительной власти, исполнительная власть Директории предстала практически неподотчётной обеим палатам буржуазно-представительного законодательного собрания, считаясь с ними лишь постольку, поскольку они обеспечивали ей политическую легитимность. Особенностью политической эволюции Директории было откровенное и всё более тесное сближение бюрократии правительства с крупными ростовщиками-банкирами, казнокрадами и негоциантами, которые в условиях начала революции нажили огромные состояния, не гнушаясь никакими средствами и преступлениями. Исполнительная власть постепенно превращалась во власть олигархии, тесно связанной с крупной бюрократией режима. Она неуклонно отчуждалась от идей и идеалов либерализма, не стеснялась насиловать собственную конституцию и всё откровеннее использовала для борьбы с противниками войска и полицейско-чиновный произвол.

Коррупция и моральный кризис власти разъедали термидорианский режим и его либеральное идеологическое насилие, от которого к концу правления Директории остались жалкие лохмотья. Потеря доверия в либерализм, полное вырождение общественных идеалов заражали население политической апатией, неверием в политические методы выбора достойной власти, а обнищание большинства при непрерывном распаде производительных сил довело их до отчаяния, до потери веры в возможности буржуазной власти решать проблемы страны и выстраивать справедливые общественные и государственные отношения.

На волне кризиса доверия в буржуазную власть, как власть представительную, и произошёл государственный переворот, главным действующим лицом в котором оказался генерал Наполеон Бонапарт. Волей обстоятельств Бонапарт был вовлечён в круг заговорщиков, возглавляемых вторым человеком в Директории, Сьейесом. Сьейес в полной мере выражал настроения олигархических кругов и высшей бюрократии правительства, которые хотели окончательно узаконить олигархическое правление, повернуть власть к чиновно-полицейскому обеспечению условий для ничем не сдерживаемой спекулятивно-коммерческой эксплуатации страны и её населения. Примером для них служили молодые Североамериканские Штаты, в которых складывалось и узаконивалось именно такое олигархическое правление. Генерал Бонапарт, будучи образованным военным, человеком с высокой культурой исторического мышления, больше связанный с желающими первоочередного развития городских и сельских производительных сил офицерами и солдатами армии, чем с олигархическими кругами, наитием лучше остальных сообщников по заговору прочувствовал существенное отличие политических настроений во Франции от политических настроений в США. К этому его подтолкнуло следующее событие. Заговорщики сначала намеревались использовать войска и генерала Бонапарта на второстепенных ролях, но, когда Совет Пятисот, являясь нижней палатой законодательной власти, отказался поддержать смену режима, они вынуждены были обратиться к войскам для осуществления насильственного переворота, – что сразу же определило особую значимость армии в организации нового режима.

Оказалось, что режим спасения страны невозможно создать на принципах либерализма и господства коммерческого интереса. Это проявилось уже при первых же обсуждениях новой конституции, которая должна была узаконить чрезвычайное правление трёх консулов. Сьейес, имея репутацию одного из самых неоспоримых авторитетов в вопросах конституционного права, не смог предложить целостный свод положений об устройстве новой власти, ибо пытался только усовершенствовать, подправить власть Директории. И генерал Бонапарт вырвал у него инициативу. Под угрозой использования войск он продиктовал свою конституцию с существенно иным подходом к организации власти, неосознанно определив данный подход как создание системы власти французского национально-буржуазного государства, призванной выстраивать национальные общественные отношения.

Система выстраиваемой первым консулом Бонапартом буржуазно-государственной власти опиралась на силу армии, на её волю утверждать свои особые корпоративные интересы. Это прямо подразумевало восстановление сословного содержания общественного устройства, то есть, подразумевало необходимость ускоренного становления нового общества через восстановление сословных отношений, но уже буржуазных по духу. Новый вид общественного устройства, как устройства национально-общественного, отрицал либерализм и Права Человека естественным биологическим правом государствообразующего этноса на общественную власть, необходимую для становления государства и спасения производительных сил через общественную организацию производственных отношений в условиях исторического развития конкретной страны. Иначе говоря, Наполеон Бонапарт в идеологическом и практическом плане совершил коренный поворот в истории французской буржуазно-демократической революции. Решительно отринув идеализированные представления о либеральной буржуазной власти, которая неизбежно оказывалась диктатурой коммерческого космополитизма, и её идеологическое насилие – гуманитарный либерализм, он принялся революционно выстраивать буржуазно-государственную власть на основе совершенно нового идеологического насилия – государственнического национализма.

Бонапарт отказался в своей политике от либерального всечеловеческого мировоззрения ради срочного создания французского буржуазного государства и соответствующего ему национального общества не по прихоти, а под влиянием тяжелейших обстоятельств. Только система власти национального государства могла дать перспективу устойчивому выходу страны из глубочайшего политического и экономического кризиса, позволяла добиться спасения производительных сил Франции, главным образом, через диктатуру промышленного производительного интереса. Отражение в политике приоритетной нацеленности на утверждение господства данного интереса имело первостепенное значение, так как производительность труда в промышленном производстве была самой высокой в сравнении с другими отраслями хозяйства и позволяла быстро создать значительную товарную массу для внутреннего рынка и для торговли с другими странами, обеспечить армию необходимым оружием. Такой поворот был в интересах связанных с производительными силами предпринимателей, учёных и промышленников, наёмных рабочих, крестьян. Но он оказался и в интересах значительной части мелких и средних торговцев, части негоциантов, напуганных неспособностью предыдущего режима управлять экономикой страны и её внешними отношениями, в том числе в вопросах организации производства необходимой им товарной продукции для внутренней и внешней торговли. Ибо торговцы Франции не имели доступа к иной товарной продукции, к дорогому сырью, как торговцы Североамериканских Штатов, не могли стать торговыми посредниками в мировой торговле, захваченной торговой буржуазией Нидерландов и Англии. Это обеспечило предложенной Наполеоном политической линии самую широкую поддержку подавляющего большинства собственно французов и, главное, большинства городской буржуазии и земледельческого крестьянства.

Таким образом, Наполеон совершил и возглавил первую в мировой истории Национальную революцию. Её главным лозунгом стало выражение: «Vive la nation!» – «Да здравствует нация!». Используя военно-чиновничье государственное насилие, которое опиралось на идеологическое насилие радикального государственнического национализма, он стал ускоренно создавать французскую буржуазную нацию, как новый субъект права и особых материальных и политических интересов в мировой структуре капиталистического хозяйствования. Вся его внутренняя и внешняя политика была направлена на осуществление этой сверхзадачи.

Для ускоренного создания буржуазно-капиталистической нации потребовалось раскрепощать индивидуальный эгоизм французов, как эгоизм "волков", и одновременно воспитывать в них двойную этику и мораль, а именно корпоративно-национальную этику и мораль подчинения личных интересов и поведения предлагаемому и навязываемому государством Общественному договору. Таким Общественным договором стал разработанный под непосредственным надзором Бонапарта «кодекс Наполеона», который сам Бонапарт считал главным делом своей жизни. В этом было основное качественное отличие исторического становления французской нации от английской.

Становление английской нации шло эволюционно. Сначала раскрепощался индивидуальный буржуазный эгоизм "волков". Затем кровавый опыт и обстоятельства вынуждали «волков» осознать, что для них единственный путь спасения видится в социально-общественном объединении в "стаю", а социальная организация "стаи" должна закрепляться в Общественном договоре и в появлении учреждений буржуазного государства в качестве гарантов такого договора. То есть английская нация зарождалась и приобретала вид особого общества от de facto к de jure, от прецедента к праву.

Тогда как французская нация создавалась буржуазным государством, которое появилось в результате Национальной революции. Сначала она заявлялась, как нация, de jure, в кодексе Наполеона, – иначе говоря, Общественным договором и его конституционно-юридическим обеспечением, – а затем уже осуществлялся процесс её становления в течение определённой исторической эпохи Национальной Реформации, в конце которой она оказывалась национальным обществом de facto. То есть она была объявлена и начала создаваться военно-политическим режимом государственного авторитаризма Наполеона Бонапарта под интеллектуально или наитием осознанные конкретные политические задачи и цели преодоления острейшего и глубочайшего кризиса страны. А эти цели и задачи были объективными, возникли в жёстко определённых внутренних и внешних условиях существования и при определённом исторически обусловленном требовании к качеству производственных отношений для раскрепощения самых передовых производительных сил, каковыми на то время являлись уже промышленные производительные силы.

Чрезвычайно важно то, что режиму Наполеона и всем последующим режимам французской буржуазно-государственной власти приходилось учитывать определённые требования передовой, самой высокопроизводительной промышленности к качеству производственных отношений и тем самым к видению буржуазных общественных отношений. Передовое промышленное производство было достаточно сложным, начинало привлекать к изготовлению средств производства и товаров инженерию и естественную науку. Поэтому для восстановления и конкурентоспособности французского промышленного производства в сравнении с английским промышленным производством необходимы были самые передовые социальные производственные отношения. Так в числе первых и непосредственных задач французской государственной политики оказалась задача определённого контроля государственной власти над индивидуализмом для осуществления социологизации общественного сознания и производственных отношений. Под воздействием государственной власти французские национальные общественные отношения с самого начала приобретали черты более высокой социально-политической культуры, большей социальной организованности и большего социального взаимодействия, чем эволюционирующие английские буржуазные общественные отношения. Это непосредственно отразилось в развитии французской политической борьбы, главным следствием которой стало непрерывное укрепление учреждений государственной власти для их использования в развитии производственной экономики и социологизации общественного сознания. Борьба эта постепенно приобретала характер диалектического дуализма, неумолимо разделяя партии и движения на левых и правых, однако перешагнула через манихейский дуализм земледельческой христианской протестантской традиции, рационально признав больший спектр политических идей, идеологий и социальных интересов. На неё огромное воздействие оказали левые идеи социализма. Под воздействием развития промышленного производства и провала либеральных идей в условиях начала Великой французской революции у выдающегося мыслителя того времени Сен-Симона зародилось представление о том, что будущее передовое общество будет иметь совершенно новый, неизвестный в мировой истории вид. А именно, оно будет обществом социалистическим, то есть обществом с отталкивающейся от христианской этики и морали социальной культурой буржуазно-общественных отношений, необходимой для развития крупного промышленного производства и практической науки. Его соответствующее учение получило широкое распространение и породило в первой половине XIX века всяческие теории политического социализма и коммунизма, которые почти два столетия оказывают серьёзное воздействие на весь ход политической борьбы не только во Франции, но и в Европе, остальном мире.

Другая непосредственная задача французской Национальной Реформации и французского буржуазного государства определилась необходимостью радикального изменения массового сознания, главным образом, молодёжи, в самосознание национально-корпоративной "волчьей стаи". Без этого невозможно было обеспечить всеохватного воспитания у французов буржуазной гражданственности и широкого участия в Общественном договоре, в становлении французского национально-гражданского общества, способного в исторически короткие сроки догнать и даже перегнать в капиталистическом развитии, в отстаивании национально-буржуазных интересов английскую нацию, добиваясь успехов при самых широких свободах рыночного хозяйствования и соперничества. Задача эта решалась посредством коренного отрицания государством лозунгов и идей буржуазно-демократической революции и идеологического либерализма, бескомпромиссным подавлением его сторонников, при одновременном непрерывном наращивании пропаганды французского национального превосходства и права на мировое господство, на мировую буржуазно-капиталистическую экспансию и рыночную эксплуатацию других стран и мировых ресурсов. Крайним проявлением такой политической линии французского государства стал национальный шовинизм, который зародился при Наполеоне I.

Первый консул, потом император Наполеон Бонапарт положил начало националистической политике не столько сознательно (ибо ему негде было найти теоретически целостного обоснования своим решениям "государственного деятеля" или "homme d`etat", как он себя называл), сколько следуя зову выдающейся политической интуиции и гениальному здравому смыслу. Его многогранные таланты и способности проявились в обстоятельствах острейшей нехватки времени для философского осмысления происходящего, когда на практике приходилось ежечасно учитывать то раскрепощение массового сознания от суеверий, от религии, какое подготовила эпоха Просвещения и буржуазно-демократическая революция. Поэтому проводимая им политика была не насильственной, не противоестественной, не выдуманной в кабинетной тиши, не произволом одного человека. Наоборот, она вытекала из практики. Она отражала внутренние закономерности объективного процесса зарождения и появления национального вида общественных отношений в новых исторических условиях, а именно, когда буржуазно-демократическая революция самим ходом событий перерастала в национал-демократическую революцию или в революцию Национальную из внутренней потребности страны в поиске политической устойчивости при широких буржуазных экономических и политических свободах. Его политика лишь выразила необходимость ускоренного становления нового вида государственной власти и быстрого созидания ею жизнеспособного общества для выживания в окружении многочисленных врагов революционной Франции, как феодальных государств, оказывающим непрерывное и бескомпромиссное военно-экономическое и дипломатическое давление по всем границам, так и богатой буржуазной Англии.

"Je suis le serviteur de la nature des choses" – "Я всего лишь слуга природы вещей". Так объяснял Наполеон I причину своих изумительных успехов в качестве политического и государственного деятеля. Можно сказать, он лучше всех современников осознал дух времени, его подводные рифы, и подставил парус своей судьбы под единственно возможный ветер спасения страны, увлекая за собой и всю Францию. В результате, французская нация, именно как нация, и французское буржуазное государство, именно как национальное государство, идеологически и политически оформились даже раньше, чем английские нация и национальное государство, что и сделало французскую буржуазно-демократическую революцию и правление Наполеона целой эпохой, одним из величайших прогрессивных событий всемирной истории.

Однако при собственно режиме Наполеона I большинство взрослого населения оказались носителями народного мировосприятия, не готовыми к участию в буржуазном Общественном договоре как таковом, не умели отстаивать свои политические интересы по "волчьи". Потребовались несколько переходных режимов, при каждом из которых число стремящихся к участию в Общественном договоре «волков» непрерывно возрастало, эволюционно подготавливая революционные изменения своим стремлением к гражданскому соучастию в политической борьбе. Переходными режимами были. Реставрация в форме конституционной монархии с частичным возрождением феодальных пережитков. Затем, вследствие новой буржуазно-демократической революции, установился обновлённый режим конституционной монархии, который стал обслуживать выразителей спекулятивно-коммерческого интереса, окончательно обуржуазил аристократию связями с олигархами и разложил феодально-бюрократическую систему власти коррупцией и упадком морали. Потом королевскую монархию свалила новая национальная революция и опять появилась националистическая империя во главе с Наполеоном III, которая возродила буржуазную систему власти первой империи. И с каждым революционным потрясением в стране обязательно изменялась Конституция, раз за разом приближаясь к кодексу Наполеона, ибо каждый раз происходило постепенное отвоевание разными буржуазно-экономическими слоями «волков» прав на представительное соучастие в выработке совместной национальной политики государства, отражая процесс поэтапного становления французской буржуазной нации.

Это становление французского буржуазно-национального государства и соответствующего ему общества, сопровождаемое то затихающей, то ожесточающейся войной феодальных пережитков с наступающими буржуазными отношениями, протянулось до поражения империи Наполеона III в войне с Германией и уничтожения её Парижской Коммуной. Парижская Коммуна 1870 года оказалась кровавой, но последней отрыжкой народно-феодальной контрреволюции, направленной против окончательной победы буржуазных общественных отношений, общественных отношений "волков". Все последующие политические кризисы и революции во Франции носили уже не характер противоборства национально-буржуазных и народно-феодальных мировоззрений, а структурный характер изменения системы буржуазно-национальных государственных и общественных отношений в сторону их социологизации для совершенствования общественно-производственного социального взаимодействия ради приведения такого взаимодействия в соответствие с требованиями непрерывно развивающихся производительных сил.

Таким образом, возникновение французского буржуазно-национального общества и государства происходило не сразу, не вдруг, а заняло целую историческую эпоху Национальной Реформации. Французская Национальная революция Наполеона I была лишь началом этой эпохи. Но она обозначила её стратегические цели и задачи, как они понимались в то время и в тех обстоятельствах. Национальная Реформация последующих десятилетий постепенно сформировала французскую нацию, придала ей исторически конкретное самосознание и культурное выражение. Ибо именно тогда начиналось зарождение и превращение в национальную традицию французских буржуазных культуры и морали, этики и права, национально-государственных интересов, которые впоследствии совершенствовались и обогащались, не изменяясь в своей сущности. Эта традиция несёт на себе неизгладимый отпечаток XIX века, так же, как традиции английских национальных отношений несут в своей основе неискоренимые черты эпохи и обстоятельств, когда англичане проходили через свою Национальную Реформацию. В этих национальных традициях непосредственно отражено то, что французская Национальная Реформация, благодаря активному воздействию государственной власти, намного сократилась по историческому времени её протекания в сравнении с английской Национальной Реформацией и оказалась существенно более социально направленной, более соответствующей переходу от мануфактурных производительных сил к индустриальным производительным силам, от рационального буржуазного протестантизма эпохи мануфактурного производства и Промышленной революции к материалистическому социалистическому идеализму индустриальной промышленной цивилизации.

Глава третья. ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ НАЦИИ

а) американская нация

Появление следующих буржуазных наций происходило уже в историческую эпоху индустриализации производительных сил, которая потребовала качественно иной, всеохватной социологизации производственных и общественно-государственных отношений. Индустриализация объединяла страны или регионы взаимозависимыми производственными связями, для устойчивой работы которых необходима была социальная политика правительств в областях образования, воспитания общественного сознания, а большие вложения в подготовку рабочих и служащих вынуждали развивать врачебные государственные учреждения, условия для определённого уровня жизни граждан и так далее.

Однако индустриальное промышленное производство со второй трети девятнадцатого столетия развивалось настолько быстро, что вызвало массовое раскрестьянивание и образование огромного слоя пролетариата в переживающих индустриализацию странах. В производственных отношениях складывались разные социальные слои, у каждого слоя укоренялись собственные представления о своих интересах, и между всеми участниками производства не успевали отлаживаться корпоративно осознаваемые компромиссы. Ибо оказывалось, что наряду с получающими высокие доходы и зарплаты "волками": предпринимателями и квалифицированными мелкобуржуазными слоями инженеров, учёных, управленцев, рабочей аристократии, – в производстве был в большом числе задействован малоквалифицированный и мало оплачиваемый пролетариата. А пролетариат являлся первым поколением крестьян, которые по христианскому народному мировосприятию были "овцами", то есть не были готовы к буржуазно-капиталистическим отношениям, озлоблялись против хозяев, занятых лишь проблемами получения максимальной прибыли и не исполняющих роль ответственных "пастырей". Вследствие такого положения дел интересы каждого слоя превращались в самодовлеющие политические интересы, и возникал внутренний антагонизм этих интересов внутри производственных связей, производственных отношений. Суть антагонизма была мировоззренческой, между народным феодальным мировоззрением и буржуазным мировоззрением в том или ином виде. Антагонизм мог сниматься только при смене поколений, когда родившиеся у пролетариата и воспитанные в условиях городских буржуазных ценностей дети получали доступ к образованию и обретению высокой квалификации на рынке наёмного труда или становились предпринимателями. Иначе говоря, когда родившиеся у пролетариата дети отрывались от народного мировоззрения родителей, проникались буржуазным мировоззрением и превращались в «волков», добиваясь участия в буржуазном Общественном договоре через участие в политической борьбе за продвижение своих представителей в конституционно-представительные учреждения государственной власти. Завершалось же снятие антагонистических противоречий внутри индустриального производства при рыночном капитализме единственно после Национальной революции государствообразующего этноса, в течение эпохи Национальной Реформации, эпохи отмирания пролетариата как такового, его идеологий, политических организаций, эпохи завершения процесса превращения народа в индустриальную нацию. Однако Национальные революции происходили вследствие успешных буржуазно-демократических революций, в странах, государствообразующий этнос которых исторически вызревал к буржуазно-демократическим революциям. То есть в странах исключительных, отдельных, а потому являлись важнейшими событиями мировой истории, определяли дальнейшее направление хода истории.

Первой индустриальной нацией стала американская, та, которая возникла и развилась в США.

К середине ХIХ века сложившиеся политические отношения привели эту страну к глубокому кризису власти. Причина его была заложена ещё в существе войны за независимость от Британской империи. Война за Независимость для ряда штатов имела в себе черты прогрессивной на то время буржуазно-демократической революции против государственного устройства Британского королевства, в котором укоренились пережитки конституционного феодализма, и происходила в условиях вызревания Великой французской революции. Отрицая монархическую форму государства, как не отвечающую требованиям эпохи французского Просвещения, либеральных учений и задачам политического объединения разбросанного по большим малоосвоенным землям вооружённого населения, добившиеся независимости колонии стали создавать буржуазную власть заново. Это была именно совместная власть буржуазной федерации штатов, очень рыхлая, которая позволяла сосуществовать в одном конституционном поле как северо-восточным штатам Новой Англии, в которых буржуазные отношения собственности и интересы достигли высокого развития, так и юго-восточным сельскохозяйственным штатам с узаконенным рабовладением. Такая власть неизбежно оказывалась преимущественно представительной, а под влиянием сосуществования и борьбы с индейскими племенами в значительно мере догосударственной, с господством местного общинного самоуправления.

Проблема поиска средств и способов укрепления исполнительной власти Федерации подталкивала её сторонников федералистов к опоре на способность денег и собственности упорядочивать и выстраивать хозяйственные отношения между людьми и штатами. Культ денег, сосредоточения богатств и собственности у частных лиц стали поддерживаться и пропагандироваться федералистами во всех штатах. Тогда и проявились непримиримые противоречия между северо-восточными и юго-восточными штатами.

Северо-восточные штаты, где главным образом селились выходцы из Англии и Нидерландов, перенесли из бывшей метрополии в Америку определённые традиции буржуазных общественно-политических отношений. В данных штатах местная власть создавалась, как власть со значительных влиянием на её задачи и возможности британского Общественного договора "волков". Это позволяло северо-восточным штатам несколько десятилетий осуществлять определённое мануфактурное и металлургическое индустриальное развитие, которое опиралось на унаследованные от Англии относительно развитые общественно-производственные отношения. Юго-восточные же штаты, которые до того, как стали Британскими владениями, долгое время были французскими и испанскими колониями, унаследовали от Франции и Испании сильноевоздействие средневековой традиции феодальных отношений, и в них развивалось в основном сельскохозяйственное производство. Война за независимость от Британии для юго-восточных штатов не сопровождалась буржуазной революцией, и господствующие круги этих штатов не ставили целью уничтожение феодальных традиций хозяйствования. Наоборот, они стремились распространить эти традиции на новые земельные приобретения, отторгаемые от Мексики или купленные у Франции, у других держав.

Малая заселённость больших земель всех штатов и огромные сырьевые запасы недр и растительной, животной природы привлекали в молодую страну европейские капиталы, главным образом английские. Шли капиталы исключительно в развитие отраслей добычи и первичной, в том числе металлургической переработки сырья, чтобы продавать его в нуждающуюся в таком сырье Европу. Тем самым создавались условия для местного населения получать такие доходы, которые влекли в Новый Свет множество европейских иммигрантов, вообще чуждых представлениям об американских общественных отношениях, об американском Общественном договоре. Поэтому в США диктатура коммерческого интереса установилась надолго и в 20-е годы XIX века переросла в нацеленное на торговлю сырьём олигархическое правление крупных торговцев и банкиров, плантаторов юга, выращивающих хлопок, самое дорогое сырьё того времени.

Пока шло сырьевое освоение северо-восточных штатов, промышленное развитие было подчинено целям торговли сырьём, главным потребителем которого являлась Европа. Причина тому была простой. Большие коммерческие прибыли позволяли крупнейшим выразителям коммерческого интереса, олигархам от торговли и банковского ростовщичества оказывать сильную поддержку сторонникам либерализма, именно их продвигать в буржуазно-представительные учреждения власти, чтобы ставленники ростовщиков и спекулянтов препятствовали преобразованию данных учреждений в государственную власть, способную ограничить коммерческий произвол жёсткими законами и мерами государственного насилия. Но к середине ХIХ века индустриальное развитие в Западной Европе и в штатах Новой Англии создало значительные слои участников производственных отношений, сильные капиталистические производительные интересы, которые стали всё отчётливее выступать именно как индустриальные политические интересы. В США их развитие сковывалось из-за низкого уровня государственных и общественных отношений, из-за условий, при которых часто господствовали индивидуалистические волчьи нравы, не считающиеся с представлениями об Общественном договоре, либо замкнутые, освящаемые протестантизмом общинные отношения. В обстоятельствах мирового экономического кризиса второй половины 50-х годов девятнадцатого столетия индустриальное производство северо-восточных штатов оказалось в тяжелейшем положении вследствие отсутствия какой-либо поддержки со стороны государственных и социальных общественных отношений, то есть из-за несоответствия производственных отношений достигнутым производительным силам. Вывести индустриальное производство из критического положения, из состояния банкротств, разорений и спасти массы горожан от безработицы, а тем более дать индустрии простор для дальнейшего развития могла только революционная замена либеральной буржуазно-представительной власти на буржуазно-государственную власть, а буржуазных отношений на национально-общественные политические отношения. Такая замена не могла произойти безболезненно, и она неизбежно подталкивала страну к непримиримому столкновению между северо-восточными и юго-восточными хозяйственными и политическими интересами.

Говоря иначе, в США того времени к Национальной революции вызрели только ряд северо-восточных штатов. Они должны были либо отделиться и создать собственную государственную власть, либо навязать национальную революцию всем штатам, но в таком случае им пришлось бы навязать её южным регионам с добуржуазными хозяйственными отношениями и навязать силой, государственным насилием. Они пошли вторым путём. Сначала создали свою националистическую республиканскую партию и выиграли президентские выборы. Затем захватили контроль над исполнительной властью столицы и осуществили установление режима национальной революции, наделив своего президента А.Линкольна диктаторскими полномочиями. Удалось им это потому, что они быстро создали государственную власть с выделением второго военно-буржуазного сословия, как национального второго сословия, вследствие чего получили возможность подавить либеральную представительную власть и сената, и палаты представителей, отстранив обе палаты от принятия исполнительной властью всех политических решений. А потом начали военно-политическое давление на юго-восточные штаты с целью их радикального реформирования и искоренения в них полуфеодальных хозяйственных отношений, пойдя ради этого и на военную конфронтацию. (Как показали последующие события, такая политическая линия имела успех и заложила основания традиции внешней политики по отношению к отсталым странам Латинской Америки и остального мира.)

Национальная революция в США имела иной характер, чем во Франции. Она приняла вид сначала Гражданской войны между Северными и Южными штатами, которая на самом деле была Гражданской войной зарождающегося буржуазного государства с мятежниками, – войной за насильственное уничтожение традиций феодальных отношений. А потом переросла в длящуюся десятилетиями Гражданскую войну с индейскими племенами, вызванную необходимостью подавить и искоренить внутреннее сопротивление индейских дофеодальных, догосударственных родоплеменных отношений. Проявилась она именно, как установление господства англосаксонской "стаи волков" и ради формирования "волчьих" общественных отношений, необходимых для становления национально-общественного договора или нации и самых современных тогда общественно-производственных отношений.

Американская Национальная революция после гибели Линкольна и установления сословного влияния военных завершилась. Вследствие сословного влияния военных восстановление представительной власти, но уже в качестве буржуазно-государственной представительной власти, перевёло её на рельсы Национальной Реформации, при которой опыт либеральной буржуазной власти преобразовывался в новую традицию национально-общественной власти. Национально-общественная власть возникает из разбуженных в глубинах бессознательного умозрения традиций этнической родоплеменной общественной власти, которая в природе служила цели этнического стайного выживания. Поэтому американская Национальная Реформация постепенно стала приобретать черты влияния расового и этнического национализма и шовинизма государствообразующего этноса, то есть англосаксов северо-восточных штатов. Расово и этнически родственные англосаксам выходцы из Европы быстро поглощались в англо-саксонскую американскую нацию, а представители других рас отторгались ею на положение пришлых чужаков второго сорта.

Цивилизационную индивидуальность американской нации придало то объективное обстоятельство, что Национальная Реформация, то есть субъектное становление национально-общественной власти, происходила в США в условиях начала эпохи индустриализации. В эту эпоху промышленное производство принимало размах сложных индустриальных производств, образующих крупные индустриальные города и индустриальную городскую культуру, как культуру качественного нового вида, а этика труда в нём всё определённее приобретала черты социально-корпоративной, социологизированной. На индустриальную этику непрерывно возрастало влияние социально-корпоративных идей, что превращало их в идеи политические, самым непосредственным образом воздействующие на американскую буржуазно-государственную власть. Главный смысл государственной власти США в то время был в организации передовых и самых прибыльных индустриальных производительных сил, необходимых для решения острейших проблем освоения и материального обустройства огромных территорий.

Эпоха американской Национальной Реформации продолжалась вплоть до Первой мировой войны. Она завершилась появлением в мировой истории раннеиндустриальной американскую нации, которая просуществовала до конца шестидесятых годов двадцатого столетия. Во время Вьетнамской войны эта нация была надорвана расовыми революциями негров и последние десятилетия переживала неуклонный упадок, – что проявилось в падении способности к развитию англосаксонских общественно-производственных отношений, в вытеснении белых из производства иммигрантами иных рас и в ухудшающейся конкурентоспособности американской товарной продукции.

Однако причина начала упадка была не в проигранной вьетнамской войне и обусловленной этим моральным кризисом белых, которым воспользовались другие расы. Характерной особенностью духовного развития американской нации, как нации раннеиндустриальной, было внутреннее диалектическое противоборство двух способов выстраивания социальных связей. С одной стороны, для осуществления индустриализации необходим был высокий социально-корпоративный рационализм и идеализм всего общества, без которого нельзя было добиться сложного экономического и политического взаимодействия разных слоёв населения. С другой стороны, в США господствовала упрощённая английская традиция двухпартийной политической борьбы, традиция раннебуржуазная и доиндустриальная, пронизанная значительным влиянием пережитков мировоззренческого дуализма пуританства, который культивировал смиряемый лишь религиозным фанатизмом индивидуализм. Она способствовала воспитанию коллективной этики и морали у членов сплочённой протестантской общины, но выпускала из бутылки джина асоциально беспредельного индивидуализма и эгоизма при её разрушении. Индустриализация и урбанизация привела к распаду традицию пуританского протестантского общинного сознания, а с ним начало размываться, слабеть англосаксонское общественное сознание как таковое, исчезать стремление англосаксов к участию в общественно-производственных отношениях. Эпоха научно-технической революции довела религиозное сознание до окончательного отмирания, из-за чего у англосаксов неуклонно ускорился рост интереса к спекулятивно-коммерческим, посредническим способам личного обогащения, к индивидуализму и потребительскому паразитизму.

Упадок общественного сознания среди англосаксонского ядра американской нации уже с 70-х годов ведёт к непомерному усилению чиновно-полицейских и военных учреждений государственной власти, отныне призванных стать главным средством удержания распада производительных сил страны. Он стал причиной роста зависимости США от внешних займов и от контроля над мировой торговлей, милитаризации американской культуры и резкого поворота государственных учреждений к расточительной великодержавной политике с позиции силы. Но начавшийся глобальный финансово-экономический кризис, который перерастёт в новую Великую Депрессию, надорвёт США, так же как прошлая Великая Депрессия тридцатых годов надорвала Британскую и Французскую буржуазные империи. На первые места в прогрессе мирового цивилизационного развития выйдут те державные нации, которые зарождались с двадцатых-тридцатых годов этого столетия и стали собственно индустриальными нациями. А именно, Италия, но в особенности Германия и Япония. Их буржуазные общественные отношения более приспособлены к требованиям современного наукоёмкого производства, потому что религиозный дуализм уже не играл серьёзной роли при разработках идеологических обоснований их Национальных революций и реформаций. Главное влияние на становление в них национальных обществ начинала оказывать набирающая силу рациональная диалектическая борьба национально-промышленного политического интереса и глобального коммерческого космополитизма. Из-за этой борьбы порождённые индустриальными интересами национальные партии государствообразующих этносов данных стран направляли буржуазную государственную власть на создание более рациональных и совершенных социальных отношений национального общества «волков», в настоящее время готовых противостоять потребительскому индивидуализму даже в условиях широчайшей пропаганды такого индивидуализма силами обслуживания глобального коммерческого интереса.

б) итальянская нация

На примере Италии отчётливо проявилось то своеобразие в протекании буржуазно-демократических революций, какое внесло в ХХ веке в такие революции самодовлеющие индустриальное развитие производительных сил. Производительные силы становились преимущественно индустриальными в течение второй половины девятнадцатого столетия, как в трёх буржуазно-национальных государствах: Великобритании, Франции и США, так и в ряде феодально-бюрократических государств, которые появились на европейском континенте после революционных потрясений 1848 года, то есть в Прусской Германии, в Австро-венгерской империи и в Италии. Однако первопричины индустриализации в буржуазно-национальных и феодально-бюрократических государствах были в корне разными.

В буржуазно-национальных государствах индустриализация осуществлялась на основе развитых рыночных отношений, из потребностей рынка в новых товарах, она подталкивалась деятельностью изобретателей, инженеров, которые создавали необычные изделия технической мысли и порождали потребительский спрос на них. Иное дело феодально-бюрократические государства. Индустриализация в промышленном производстве навязывалась в них государственным насилием, посредством правительственных заказов и правительственной поддержки из целей традиционной государственной политики феодальной монархической бюрократии. Она подготавливалась и направлялась абсолютистской феодально-бюрократической властью, которая жёстко перестраивала ментальность и культуру государствообразующего народа под задачи достижения таких производственных отношений, какие соответствовали требованиям стратегической государственной политики, – даже идя на их социологизацию и на культурную революцию, если в этом возникала необходимость. Способная на проведение соответствующей внутренней политики феодально-бюрократическая власть появились в ряде крупных европейских стран, которые пережили буржуазно-демократические революции в 1848-49 годах. Все буржуазно-демократические революции 1848-49 годов были подавлены контрреволюцией, но лишь вследствие того, что контрреволюция произвела коренное усовершенствование государственных отношений и полное или частичное освобождение крестьян от крепостной зависимости посредством усиления их зависимости от государственной власти, от обновляемой государственной политики, в том числе политики раскрестьянивания, пролетаризации крестьян. В чём же была суть усовершенствований, позволивших феодально-бюрократической власти удержаться и проводить индустриализацию?

Прежний феодально-бюрократический абсолютизм германских, итальянских государств и Австро-венгерской империи экономически основывался на наследственной земельной собственности феодальных землевладельцев и на том или ином крепостном праве, на доходах феодальной знати от сельскохозяйственного производства так или иначе прикреплённых ею к земельным наделам крестьян. Экономическое господство феодальных отношений было закреплено в средневековом праве, которое слабо учитывало интересы буржуазии, рассматривало её только в виде цеховой и торговой буржуазии и, тем самым, мешало развитию индустриальных производительных сил города. Поэтому городское производство феодальных государств Европы с начала ХIХ века не могло поспевать за неуклонным ростом производительности труда в промышленном производстве буржуазных капиталистических государств, а именно, островной Великобритании и Франции, в меньшей мере Нидерландов и США, за быстрым возрастанием в них предназначенной для внешней торговли товарной продукции

Такое положение дел приводило к устойчивому перетеканию европейских капиталов в буржуазные государства и растущему разрыву в уровнях и характере жизни между ними и феодальными странами. Нарастали различия не только в экономике, но и в духовной культуре. Быстро становились на собственные ноги английская, но, в особенности, французская буржуазные культуры, разрабатывающие рыночные подходы своего распространения на основе потребительских запросов имущественных слоёв горожан. В этих культурах разрабатывались и предлагались новые деятельные, предприимчивые герои, через которых привлекалось внимание к буржуазным общественным и экономическим идеалам широких слоёв городского населения во всей Европе, в Америке, в Азии. Под воздействием буржуазных культур идеи о необходимости новых буржуазно-демократических революций распространялись в связанных общей духовной историей европейских странах естественно и неудержимо. Ибо многим в Европе становилось понятным, что только буржуазно-демократические революции могли устранить углубляющиеся с каждым десятилетием противоречия между буржуазными и феодально-бюрократическими государствами,

Однако у старших поколений европейцев того времени ещё были свежи воспоминания о разрушительных потрясениях на всём континенте, которые происходили после Великой французской революции, о четверти столетия непрерывных революционных, а потом и наполеоновских войн. Воспоминания эти тревожили господствующие классы Западной Европы, откровенно напугали их при первых же порывах шторма буржуазно-демократической революции 1848 года, которая разразилась в Австро-венгерской империи и в ряде государств Германии, северной Италии. Поэтому ответная феодально-бюрократическая контрреволюция была поддержана всеми державами Европы. Контрреволюция победила. Но победила не столько благодаря штыкам, сколько уступками крестьянству в вопросах земельной собственности и политической смычке с его народным патриотическим традиционализмом для совместного противостояния буржуазии, с одной стороны, и согласию на узаконивание представительного парламентаризма, чего добивалась буржуазия, – с другой.

Для противовеса политическому давлению буржуазии юридически признавался произошедший подъём народного общественного самосознания, и народной среде крестьян и индустриального пролетариата тоже предоставлялись права на участие в избираемом представительном собрании. А для ослабления самой представительной власти, превращении её в формальный придаток монархических правительств, потребовалось решительно усилить государственную власть посредством укрепления роли и значения дворянства в её феодально-бюрократических учреждениях за счёт ограничения прав и возможностей знати. Существенно обновлённая конституционным парламентаризмом феодально-бюрократическая государственная власть помогла сохраниться господствующим классам крупных землевладельцев, их наследственным правам на земельную собственность и определённым привилегиям. Но единственно за счёт уступок знати резкому укреплению позиций государственной бюрократии, которая взялась направлять экономическое развитие в сторону государственного капитализма, обуржуазивания хозяйственной деятельности и индустриализации под своим жёстким руководством и неусыпным контролем.

Именно разрастающееся правительственное чиновничество занялось осуществлением ускоренной индустриализации в Прусской империи, в меньшей мере в Австро-венгерской империи. И такое же чиновничество продвигало индустриализацию в добившейся независимости вследствие народно-освободительной революции объединённой Италии. После объединения народных государств Апеннинского полуострова, несколько столетий бывших независимыми и самостоятельными, Италия стала королевством со слабой королевской властью и сильным феодально-бюрократическим управлением. Королевский двор вынужден был считаться с узаконенной в интересах либерального дворянства и буржуазии северных областей относительно самостоятельной представительной властью, которая сама выбирала правительство, предлагая его на согласование и утверждение королю. Это способствовало быстрому промышленному подъёму в северных областях, где успели распространиться и укорениться французские идеалы буржуазных свобод и происходило обуржуазивание хозяйственных отношений.

В Италии индустриализация происходила главным образом на северной половине страны, где была наиболее подготовленная к промышленному развитию этика корпоративного труда, так как население исторически тяготело к французской и среднеевропейской буржуазной морали и культуре, поскольку со времён античной римской империи имело общие с коренным населением Франции галльские этнические корни. Индустриализация северных областей объединённой Италии была столь быстрой, социологизация мировоззрения индустриального пролетариата и мелкой буржуазии, их политическая организованность там достигли такого уровня, что уже к началу ХХ века в стране вызрел острый политический кризис, перерастающий в общегосударственный кризис.

Во многом он был обусловлен неразрешёнными феодально-бюрократическим государством противоречиями индустриального Севера с остающимся средневековым, очень отсталым сельскохозяйственным Югом страны. Феодально-бюрократическая власть оказывалась не в состоянии развивать дальнейшее усложнение индустриальных производственных отношений. Это обуславливало остановку роста производительности труда и затягивало экономику в болото стагнации и инфляции, порождало взрывы недовольства пролетариата и зарождающегося под влиянием социалистической партии рабочего класса, мелкой и средней буржуазии против привилегий на доступ к распределению доходов страны, как знати, так и правительственного чиновничества.

Демократизация избирательной системы, которую стал упорно проводить премьер-министр Джолитти, привела к тому же, к чему в своё время привёл созыв Генеральных Штатов в королевской Франции. Мелкая и средняя буржуазия стала быстро объединяться под лозунгами гуманитарного либерализма. Она ускоренно училась осознавать себя особой и влиятельной политической силой, организовываться по всей территории страны и выступать с радикально либеральных позиций борьбы за Права Человека, за отмену всяческих феодальных привилегий. На выборах в представительные собрания её поддержали большинство городского населения, вследствие чего она предстала главной политической силой в парламенте страны, революционно меняя его значение. Так в Италии началась ползучая буржуазно-демократическая революция. Однако происходила она в хозяйственно-экономических и политических обстоятельствах первых десятилетий двадцатого столетия, что наложило свой исторически самобытный отпечаток на ход её развития.

Одним из таких обстоятельств было то, что предшествующая индустриализация обеспечивалась сильной бюрократической властью, и аппарат этой власти стал разрушаться постепенно, не позволил взорвать и смести отжившие государство и правящий класс разом, как было сто двадцать лет до этого во Франции. Правящий класс и король Италии признали реальности, стали под них подстраиваться, пытаясь обуржуазиться. В то же время пролетариат и рабочий класс, как значительный социальный слой горожан, выступили самостоятельной политической силой, со своей социалистической партией и собственной марксистской идеологией, во многом чуждой либерализму, и буржуазия не смогла их произвольно использовать в собственных целях и интересах.

Поэтому буржуазно-демократическая революция в Италии проходила гораздо мягче, чем Великая французская революция. Становление буржуазной власти в ней вынужденно сочеталось с непрерывным отмиранием феодально-бюрократического государства, – и смена правящего класса и форм собственности растянулась на исторический этап в несколько десятилетий. С одной стороны, символы прежнего государства, как то, чиновничья машина и армия, удерживали индустриальные производственные отношения от быстрого обвала. Но, с другой стороны, они оставались по своей сути феодально-бюрократическими и не в состоянии были организовывать производительные силы страны в новых условиях хаотического и анархического подъёма как народно-патриотической, в том числе религиозной, так и буржуазной политической активности.

Производительные силы при таком мучительном вырождении старой государственной власти год от года деградировали, выпускали недостаточно потребительских товаров. Это создавало благодатную среду для ничем не сдерживаемой спекуляции и ростовщичества, казнокрадства и коррупции. Буржуазная власть укреплялась только по мере роста спекулятивных капиталов в торговле и в банковской сфере, постепенно преобразуясь в диктат коммерческого политического интереса, который приводил к неумолимому вовлечению экономики Италии в единый капиталистический рынок с четырьмя буржуазно-национальными государствами Европы и Северной Америки. Хозяйственная интеграция в мировой капиталистический рынок показывала неспособность итальянской товарной продукции конкурировать с американской, английской, французской, голландской. Это наносило дополнительный удар по внутреннему производству и упрочивало буржуазный характер власти, как власти выразителей настроений коммерческого космополитизма и вне общественного эгоистического индивидуализма «волков». Влияние коммерческого капитала утверждалось в парламенте и в правительстве, в среде знати через вовлечение знати, бюрократии и части депутатов в спекулятивные банковско-торговые операции и в казнокрадство, в отмывание незаконных, преступных доходов посредством коммерции.

Первая мировая война, в которую Италия после колебаний правительства и основных парламентских партий вступила на стороне Антанты, создавала возможности для огромных злоупотреблений чиновничества, она окончательно разложила их мораль, парализуя исполнительную власть как таковую. В стране воцарялись хаос и анархия. Они только усиливались после происшедшей в России в октябре 1917 года большевистской и левоэсеровской народно-патриотической контрреволюции, в течение которой постепенно утверждалась диктатура партии пролетариата, поворачивающая события в русло великой социальной революции. Русская большевистская партия в полной мере выразила настроения особо зависимого от экономических неурядиц социального слоя низкооплачиваемых рабочих, состоящего из первого поколения втянутых в промышленное производство крестьян, – социального слоя, который на десятилетия стал самым массовым в городах ряда стран Европы и других континентов, переживающих индустриальное раскрестьянивание и промышленную урбанизацию. Военные невзгоды Первой мировой войны ухудшили материальное положение главным образом именно пролетариата, чрезвычайно ожесточили его, и при появлении в России его собственной мировоззренческой идеологии для политической самоорганизации, названной коммунистической идеологией, этот слой во всех странах стал создавать такие же партии и преобразовываться в чрезвычайно организованную, энергичную и самоотверженную силу, нацеленную на собственную борьбу за политическую власть.

Прежние социалистические и социал-демократические идеологии и партии возникали при господстве феодально-религиозных, буржуазно-протестантских и буржуазно-либеральных идеологических насилий, опирающихся на философские мировоззрения соответственно средневекового монотеизма, протестантизма и гуманитарного либерализма. Идеологи и вожди социалистов и социал-демократов первоначально ставили целью вовлечение пролетариата в самостоятельную политическую борьбу за участие в представительном парламенте, делая его лишь соучастником феодально-бюрократических или буржуазных государственных отношений. Созданная же русским большевизмом коммунистическая идеология и партия пролетариата опиралась на собственную мировоззренческую философию глобального саморазвития, позволяющую выстраивать собственные пролетарские государственные отношения с собственным коммунистическим идеологическим насилием.

В условиях Италии, в которой во время Первой мировой войны ускорялся распад феодально-бюрократических государственных отношений, а буржуазная власть либералов вырождалась во власть спекулятивно-ростовщической олигархии, итальянская социалистическая партия оказалась в позорном положении. Она не в силах была предложить квалифицированным рабочим и пролетариату своего видения выхода из общегосударственного кризиса, показывая, что является лишь соучастником политической борьбы чужих государственных отношений, в которых индустриальные рабочие обречёны на политически второсортное, несамостоятельное положение. Она стала терять сторонников в рабочем движении, многие представители которого перебегали к коммунистам. Вырвать квалифицированных и хорошо оплачиваемых, по своей сути уже захваченных мелкобуржуазными интересами, рабочих из влияния идей пролетарского коммунизма могла только новая индустриальная идеология, способная стать идеологическим насилием национально-буржуазной государственной власти. Такой идеологией и стал итальянский фашизм. Его сутью являлось намерение выстраивать национально-буржуазное индустриальное общество «волков» с рациональным обоснованием необходимости в социально-синдикалистском Общественном договоре, в котором учитывается первостепенное значение индустриальных производственных отношений с позиции мелкобуржуазного синдикализма с примесью анархизма.

Принципиальная слабость фашизма была в том, что он появился не на основаниях целостного философского мировоззрения, как протестантизм, либерализм или коммунизм, а на основе слабо связанных между собой теоретических концепций национального государства, в котором господствуют "воины и производители", то есть второе буржуазно-государственное сословие и выразители промышленного интереса. Фашизм возник не сам по себе, из внутренней логики философского развития нового мировоззрения в результате цивилизационных мировоззренческих кризисов, а стал реакцией, вынужденным ответом на наступление мировоззренческих идей большевизма и коммунизма. На концепциях фашизма оказалось возможным создать идеологическое насилие Национальной революции и первых десятилетий Национальной Реформации, утверждающих буржуазно-государственную власть и национальный Общественный договор в эпоху индустриализации. Но фашистский режим оказался устойчивым только на конкретно-исторический срок авторитарного преодоления общегосударственного кризиса.

Итальянский фашизм отрицал коммунизм идеологией Национальной революции, призванной создавать буржуазное национальное государство и социально-синдикалистское национальное общество «волков», которым спасались и в котором получали возможность рыночного капиталистического развития индустриальные производительные силы. Он был идеологией мелкобуржуазной, но подчёркивающей, что его главная опора в рабочем классе, в понятных этому классу синдикалистских социалистических идеалах. Отнюдь не случайно вождём фашистов стал Бенито Муссолини: бывший социалистический анархист и синдикалист, член руководства социалистической партии и главный редактор её партийной газеты "Аванти", в конце концов изгнанный из этой партии за поворот к национал-патриотическим воззрениям.

В фашизме ясно выражалась двойная мораль национально-буржуазного общества «волков», особенно отчётливо проявившаяся в эпоху индустриализации. Сен-Симон видел идеал социализма, как общечеловеческий, с христианской этикой и моралью. В фашизме социалистический идеал наполнился совершенно другим общемировым содержанием, откровенной двойной этикой и моралью. В теории и на практике человечество разделялось на общества «волчьих стай», с одной стороны, и общества «пастырей и овец» и дикарей, – с другой. Согласно фашизму в национальном обществе должна господствовать одна этика и мораль, этика и мораль «своих», а по отношению к остальному человечеству нужна другая этика и мораль, этика и мораль волчьей стаи к соперничающим стаям и к добыче. С уже существующими национальными обществами «волчьих стай» итальянское национальное общество должно было вести непримиримую конкурентную борьбу, вынужденно признавая некоторые законы такой борьбы. Прочие же общества, как народные, так и дикие, следовало безжалостно эксплуатировать ради процветания своей стаи и наибольшего снятия в ней внутренних противоречий. В эпоху индустриализации осуществить такие задачи можно было лишь превращением своих национальных производительных сил в самые конкурентоспособные в мире. Это императивно требовало от вовлечённой в мировой капиталистический рынок Италии революционного прорыва к самой высокой на то время социологизации национально-общественного сознания ради достижения общественно-производственными отношениями качества самых передовых социальных отношений между всеми участниками производства. То есть, таких производственных отношений, которые оказались бы способны разрешать сверхзадачу экономического спасения, а затем устойчивого буржуазно-капиталистического развития страны.

Сначала на этом политического пути понадобилось обеспечить быстрый подъём производительности труда и насытить внутренний рынок товарами потребления. Чего нельзя было добиться без авторитарного фашистского государства, беспощадно подавляющего спекулятивные устремления выразителей коммерческого интереса и наращивающего внутренний долг для инвестирования самой высокопроизводительной промышленности, готовой расплачиваться за кредиты из прибыли. Затем, отладив механизм прибыльной деятельности в промышленном производстве, уже в процессе Национальной Реформации и постепенного отхода от диктатуры промышленного политического интереса пришлось наращивать внешний долг и обеспечить такое производство товарной продукции, какое стало бы конкурентоспособным на мировых рынках, теснило там продукцию уже сложившихся буржуазных наций. А получая прибыль на внешних ранках расплачиваться за внешние кредитные заимствования.

Осуществление такой сверхзадачи было бы невозможным без учёта коренных, социалистически направленных интересов самого многочисленного, многомиллионного участника индустриальных производственных отношений, а именно, индустриального рабочего класса, который становился массово грамотным и политически идеологизированным. Поэтому фашистская идеология подчёркивала свою непосредственную связь с социалистической идеологией рабочего движения.

В развитии политических процессов в Италии проявилась ещё одна характерная особенность индустриальной эпохи, эпохи империалистической. В эту эпоху к началу ХХ века произошёл раздел мира между великими державами, и борьба между ними за передел сфер влияния достигла такой организованности, что переживающая буржуазно-демократическую революцию страна не могла оставаться без какой бы то ни было государственной власти.

Великая французская революция отличалась яростным радикализмом отрицания феодально-бюрократических государственных отношений. Церковь, феодальный господствующий класс землевладельцев, чиновничий аппарат и важнейший институт государства, королевская армия, беспощадно уничтожались либеральной буржуазно-демократической революцией и террором. Буржуазная власть принялась создавать свои исполнительные учреждения и свои вооружённые силы из новых людей. Она раскрыла дорогу к военной и управленческой карьерам множеству ярких талантов, но в условиях отсутствия государственной власти. Такое положение вещей продолжалось до Национальной революции, то есть до установления военно-политической диктатуры консулата Наполеона.

Тогда как в Италии стареющий, вырождающийся и деградирующий аппарат чиновничьей власти и армии прежнего, феодально-бюрократического государства протянул своё существование до фашистской Национальной революции и был сметён ею, чтобы сразу же быть заменённым буржуазно-государственной властью. Итальянские фашисты произвели Национальную революцию в результате быстрой Гражданской войны малой интенсивности, завоевав власть вооружённой силой военно-политических отрядов прямого действия. Гражданская война позволила им создать собственную символику государственности и выявить буржуазное второе сословие, готовое бороться насмерть за новое государство и управлять становлением общества на основе национального Общественного договора. Последующие буржуазно-демократические революции доказали, что такой ход событий стал правилом, закономерностью в политической борьбе.

в) немецкая нация

Первая мировая война потрясла Европу до основания, коренным образом изменила её, вызвала в ней глубокий мировоззренческий кризис и породила политические поиски революционных выходов из этого кризиса. Война показала, что столкновение государственных интересов разных стран стало принимать глобальный и цепной характер и Европа теряет геополитический контроль над мировыми делами. Появление в индустриальных государствах паровозов и пароходов, грузовых автомобилей создавало возможности быстро перебрасывать целые армии и их вооружения на огромные расстояния, а с помощью электрических средств связи и самолётов упрощалась задача тут же налаживать их оперативно-тактическое взаимодействие. Такое положение вещей потенциально превращало любое военное столкновение двух государств в общемировое явление. А при военном столкновении преимущества получали срединные по геополитическому положению державы, которые из-за их расположения могли лучше, дешевле и действеннее использовать экономические и военные средства, осуществлять управление и продвигать свои интересы сразу в нескольких направлениях. Удачное геополитическое положение державного государства превращалось в важнейшее условие проведения им успешной внешней политики, способствовало его торговой, военной и политической победе над конкурентами и противниками через меньшее хозяйственное напряжение страны. В то же время неудачное геополитическое положение обуславливало постоянное перенапряжение экономических и организационных усилий державы и, как следствие, заранее указывало на её предрасположенность к поражению. И большинство европейских держав в течение войны получили ясные подтверждения, что у них-то как раз неудачное геополитическое положение.

Вследствие Первой мировой войны экономическая и финансовая власть в мировом капиталистическом хозяйстве переместилась от буржуазно-национальных империй Западной Европы, от Великобритании и Франции к молодой американской буржуазно-национальной державе, расположенной между тремя океанами. Положение на пересечениях главных морских торговых потоков делало из неё ключевую геополитическую державу всего капиталистического Запада, и глобальная политика буржуазных наций, так или иначе, начинала обслуживать интересы США, что позже отразилось в появлении блока НАТО.

В то же время проявилось и особое геополитическое положение экономически отсталой, феодально-бюрократической самодержавной России, которая оказывалась посреди всех цивилизаций огромного сверхматерика Евразии в качестве главного посредника их сухопутного торгового, культурного и политического обмена. Но стать действительным посредником и в полной мере использовать своё геополитическое преимущество Россия была не в состоянии на господствующих феодально-хозяйственных отношениях, которые мешали развитию промышленных производительных сил, производству индустриальных товаров и средств налаживания всеохватной торговли. Господство пережитков феодальных отношений в России обосновывались православной мировоззренческой традицией, которую всё труднее было использовать в качестве идеологического насилия. Ибо необходимость осуществлять подготовку современных специалистов в условиях расширения торговли и культурного обмена с индустриальными державами Западной Европы, расчищать препятствия для собственной индустриализации требовала перехода к светскому образованию населения, вытеснению естественнонаучными знаниями православной иррациональной догматики. Но к такому повороту не были готовы подавляющее большинство русского населения: деревенское народное крестьянство, – а тем более, этнические меньшинства совсем отсталых окраин империи, где господствовали раннесредневековые исламские или даже родоплеменные представления о мире. Поскольку значение сухопутного геополитического положения непрерывно возрастало с бурным строительством железных дорог в конце ХIХ-го века и начале века ХХ-го, постольку Россия очутилась у исторического распутья. Она либо должна была так или иначе оказаться захваченной развитой индустриальной державой, способной налаживать геополитические отношения в Евразии, в лучшем случае превратиться в колонию такой державы. Либо ей надо было пройти через революционное усовершенствование русского общественного мировоззрения, городских социальных и производственных отношений, которое позволило бы в кратчайшие сроки совершить ускоренную индустриализацию и необходимое для индустриализации раскрестьянивание русского народа.

Революционно ускоренная индустриализация России в тех условиях была возможной единственно при возникновении реформаторского по отношению к православию мировоззрения, мировоззрения с самыми передовыми социальными идеалами, позволяющими быстро развивать городские производственные отношения, и необходимой для его воплощения чрезвычайно деятельной и целеустремлённой феодально-бюрократической государственной власти. Из этих внутренних требований государственного выживания Российской империи в качестве субъекта исторического процесса и родилось большевистское коммунистическое мировоззрение. Оно предполагало рационально-материалистическую реформацию православного мировоззрения русского народа, обосновывало народную антибуржуазную контрреволюцию иодновременную социалистическую революцию, как ответ на вызревающую в столице буржуазно-демократическую революцию, которая неизбежно разрушала огромное государство на множество частей взрывом неуправляемых противоречий буржуазных, феодальных и дофеодальных этнических, религиозных и обусловленных местным укладом существования интересов. Главный разработчик реформационного русского большевизма и его вождь В.Ленин смог осуществить такую антибуржуазную контрреволюцию и великую социальную революцию после февральской буржуазно-демократической революции 1917 года, которая во многом была вызвана последствиями Первой мировой войны.

Успех большевизма основывался на том, что большевизм учитывал народное мировосприятие и оказывался способным воздействовать на него, изменять его в направлении осуществления народно-коллективистской социологизации, требуемой для развития городских производственных отношений. Он обосновывал воспитание пролетарской этики труда и социальную культурную революцию, чрезвычайно действенно вовлекал многомиллионные массы крестьян в процесс ускоренной индустриализации без участия буржуазии. Коммунистическое большевистское мировоззрение указывало путь разрешения главных социально-политических противоречий эпохи индустриализации, а потому быстро распространялось не только в России, но и по всему миру, оказывая огромное влияние на страны, которые вступали или уже вступили на путь индустриализации и переживали раскрестьянивание. Организуя пролетариат других стран, повсюду вдохновляя его на борьбу за понятную ему социал-феодальную государственную власть, призванную стать переходной в создании всемирного коммунистического общежития, большевистский коммунизм превращался в мощнейшее идеологическое оружие России, нацеливал её на борьбу за геополитическую власть в мировых делах.

Идущие из России идеи коммунизма в обстановке роста массового недовольства многомиллионными жертвами и бедствиями трёхлетней Первой мировой войны распространялись, как эпидемия, потрясая самые разные государства, в том числе и индустриально наиболее развитые державы в Европе. Не прошло и года, как они взорвали Прусскую и Австро-венгерскую феодально-бюрократические империи, подтолкнули их к буржуазно-демократическим революциям. А в Баварии и в Венгрии, в важнейших составных частях этих империй, где только ещё начиналось раскрестьянивание и пролетариат был значительным в прослойке индустриальных рабочих, были провозглашены народно-большевистские социалистические республики. Продержались данные республики недолго, но во многом определили дальнейшую политическую судьбу европейского континента.

Размах участия рабочего движения в буржуазно-демократической революции в Германии, чрезвычайное влияние на него большевистского опыта вооружённого захвата политической власти в обход намерений буржуазии установить свою власть ускорили развитие событий, напугали и заставили объединиться все враждебные мировоззренческому большевизму силы. Конституция Веймарской республики была разработана второпях, стала поспешным компромиссом между бюрократией и чиновничеством прежней империи, с одной стороны, и либеральной буржуазной властью выразителей коммерческого интереса – с другой. По сути именно либеральная спекулятивно-коммерческая буржуазия проявила заинтересованность в максимально возможном восстановлении феодально-бюрократических учреждений власти ради спасения буржуазно-представительной власти. Компромиссы были найдены без особых затруднений, потому что предпосылки такому вынужденному союзу, такому браку по расчёту сложились в предыдущие десятилетия, в самой истории превращения за полстолетия малозначительных в европейских делах германских государств в Прусскую имперскую державу с мировыми устремлениями.

Что же это были за предпосылки?

Первую буржуазно-демократическую революцию большинство германских государств пережили в 1848-49 годах. Во всех из них победила контрреволюция, но посредством существенного укрепления чиновных и полицейских учреждений феодально-бюрократической власти и за счёт узаконивания парламентов с избираемыми представителями от всех слоёв населения. Появление парламентов с определённым влиянием на феодально-бюрократическую власть привело к тому, что в германских государствах того времени усилилось значение выразителей либеральных интересов и настроений, которые выступали за объединение Германии под властью одной монархической династии. Наилучшим образом такими либеральными настроениями и интересами воспользовалась Пруссия во главе с Бисмарком, который ловкой политикой кнута и пряника, не избегая использования прусской военной силы, в борьбе с Австро-венгерской империей принялся создавать Прусскую германскую империю. Пруссия была самым сильным королевством среди лютеранских германских государств, а Австро-венгерская империя самой могущественной державой среди католических германских государств. Война между ними и победа Пруссии Бисмарка привела к тому, что Прусская империя поглотила часть католических государств Германии, на которые претендовала Вена, в том числе крупное королевство Баварию, и стала могущественной державой, изменившей европейскую и мировую политику.

Созданная гением Бисмарка феодально-бюрократическая Прусская империя ради примирения Прусской государственной власти с другими насильственно объединёнными ею германскими государствами, ради удержания устойчивости в сложных внутренних обстоятельствах, должна была доказать способность решать задачи индустриального развития. Опираясь на традиции лютеранского народно-патриотического сознания, которое обосновывало компромисс феодально-бюрократической власти с городской буржуазией при признании последней своего податного положения, Бисмарк принялся целенаправленно проводить политику ускоренной капиталистической индустриализации, мобилизуя на это все возможности страны и господствующего класса. Ради этого он разработал государственную программу Культурной революции, нацеленную на ликвидацию безграмотности, и пошёл на компромиссы с пролетарским рабочим движением, позволил встать на ноги социал-демократической рабочей партии после согласия её вождей отказаться от революционных методов борьбы и соучаствовать в выборах в буржуазно-представительный парламент. Вследствие такой политики правительства Бисмарка и его приемников, поддерживаемые высокоорганизованным феодально-бюрократическим государством социологизация производственных отношений и индустриализация, главным заказчиком которой выступало именно правительство, оказались такими успешными, что Германия добилась самых высоких темпов роста индустриального производства в Европе. Уже к началу ХХ века Прусская империя превратилась в мощную экономическую державу, во вторую индустриальную державу в мире, уступая первенство только США.

Всеохватная экстенсивная индустриализация Германии была бы немыслимой без разрастания вышколенного слоя чиновников, объединяемых сознанием служения государству. В индустриализации Германии приняли участие и ряд представителей аристократии, юнкерского дворянства, они вкладывали доходы от феодальной собственности или деньги от продажи такой собственности в промышленность, создавали крупные предприятия и концерны, что поощрялось и поддерживалось правительством. В то же время участие аристократии и дворянства в торговле считалось позорным и недопустимым, опираясь в этом на античные традиции Древнего Рима. Это привело к подчинённому и политически бесправному положению либералов и выразителей коммерческого интереса, что вызывало их скрытое недовольство, стремление изменить положение дел в свою пользу.

Быстрый рост межгосударственной торговли Германии производимыми промышленностью товарами и закупки сырья по всему миру накануне войны, а в особенности сама война с её непрерывными заказами на вооружения и средства обслуживания многомиллионных войск, способствовали не только концентрации промышленных капиталов, но и концентрации финансов спекулятивно-ростовщического происхождения. Война усложнила прусскому правительству работу по надзору за разрушительной асоциальной деятельностью выразителей коммерческого интереса, что особенно откровенно проявлялась там, где были возможности почти бесконтрольного воровства и спекуляции при снабжении армии, – чем не преминули воспользоваться многие, главным образом евреи, создавая крупные банковские и коммерческие капиталы ещё до второй немецкой буржуазно-демократической революции.

Вторая немецкая буржуазно-демократическая революция 1918 года сокрушила Прусскую монархию и сняла все препятствия для превращения коммерческих капиталов в средство поддержки либералов и выстраивания буржуазной власти, без промедления подталкиваемой либералами к диктатуре выразителей коммерческого космополитизма. Однако германская буржуазно-демократическая революция 1918 года не уничтожала кровно связанные с прежней феодально-бюрократической властью силы, потому что отрезвила коммерческую и ростовщическую буржуазию массовым участием в борьбе за власть вооружённых рабочих, в особенности озлобленного лишениями пролетариата. Ход событий заставил либеральную буржуазную власть пойти на скорое восстановление учреждений управления феодально-бюрократического государства, на сговор с вождями социал-демократической партии, делая им уступки перед угрозой вызвать коллапс промышленного производства и политический хаос, который мог привести к установлению режима немецких коммунистов.

Так в Веймарской республике сложилось особое проявление буржуазной власти. Власть эта превращалась в режим диктата выразителей коммерческого космополитизма при сохранении у дворянского юнкерства и аристократии их собственности и восстановлении в среднем и нижнем звене исполнительной власти, в полиции и армии значительного влияния чиновников и офицеров прежнего государства. Буржуазная власть подчиняла пережитки прежней, феодально-бюрократической власти и укрепляла своё положение постольку, поскольку после революции господствовало идеологическое насилие мировоззренческого либерализма, всяческих свобод и прав человека, а парламентская оппозиция не имела альтернативного буржуазного мировоззрения, то есть идеологического насилия как такового, и волей-неволей вынуждена была смиряться с господством либерализма. Оппозиция волей или неволей подстраивалась под задаваемые либералами правила денежно-кредитной политики и частного обогащения любыми средствами, вовлечения страны в мировой капиталистический рынок, которые раскрепощали нравы в духе «человек человеку волк».

По мере разрастания "войны всех против всех", сопровождаемой разложением учреждений исполнительной власти коррупцией и соучастием чиновников в спекулятивно-коммерческих сделках, шло неуклонное вырождение идеалов либерализма о свободе, равенстве, братстве и буржуазной власти. Исполнительная и представительная власть откровенно преобразовывалась во власть обслуживания спекулятивно-коммерческих интересов вообще и олигархических кланов в особенности. Олигархия посредством денег подчиняла средства массовой информации страны, массовую культуру, использовала их в политической цели усилить свою финансовую власть над всеми автономными землями Веймарской республики для их сверхприбыльной коммерческой эксплуатации. Рост недовольства в стране привёл в 1926 году к конституционному расширению полномочий центрального правительства и парламента и внеконституционному упрочнению связей выразителей крупного коммерческого капитала с бюрократией республики, отражая общую тенденцию неуклонного обуржуазивания аппарата исполнительной власти.

Аппарат власти постепенно разъедался ржой деморализации постольку, поскольку он терял опору в народно-патриотических традициях феодально-бюрократического государства. Год за годом он выказывал всё меньше способностей поддерживать индустриальные производительные силы, так как отчуждался диктатом коммерческого интереса от производственных отношений как таковых. Разразившийся в октябре 1929 года мировой финансовый и экономический кризис, который вскоре потребовал от правительства Германии решительного вмешательства в экономику и финансы, доказал полную беспомощность центральной исполнительной власти выполнить эту насущную задачу и остановить сползание страны к хозяйственному и политическому краху, к неуправляемой гиперинфляции и политической гражданской войне.

Уже с 1931 года стали шириться националистические настроения в среде немецкой молодёжи, в других поколениях самой здоровой части государствообразующего этноса, что отражало рост политически самостоятельного общественного сознания мелкой и средней немецкой буржуазии, мелких и средних немецких собственников. Буржуазный национализм государствообразующего этноса оказывался единственным течением в политике, которое предложило альтернативную либерализму идею организации буржуазной власти для корпоративного спасения населения от хаоса и страны от экономического и политического распада. А национал-социалистическая партия была единственной политической партией, которая ясно выразила буржуазно-националистические настроения, провозгласив задачу спасения производительных сил страны через революционное отрицание либерализма и либерального космополитизма. Её вожди предложили программу замены либеральной буржуазной власти устройством власти нового буржуазно-национального государства с национальными общественными отношениями, как отношениями эгоцентрического «общества волков», объединяемого нацистским Общественным договором с двойной этикой и моралью. Национал-социалисты провозгласили целью своей политики построение общества национального социализма и объявили рабочий класс главной социальной средой, кровно заинтересованной в осуществлении такой политики, беря в пример итальянских фашистов и успешную деятельность фашистского режима Муссолини. На них работал одновременный подъём немецкого коммунистического движения, вдохновляемого изумительной индустриализаций в Советском Союзе, которая совершалась в условиях экономической депрессии капиталистического мира, тем самым вынуждая крупный индустриальный капитал делать выбор в пользу нацистов.

Для подъёма коммунистического движения в Германии были благодатные предпосылки, которые позволяли говорить о возможности его политической победы. Из-за Великой депрессии экономическая и политическая неустойчивость нарастала во всём капиталистическом мире. Но в Германии, потерпевшей в Первой мировой войне сокрушительное поражение, их усугубили условия Версальского мирного договора по демилитаризации германской промышленности и особый цинизм асоциального эгоизма буржуазной власти и диктата коммерческого капитала, откровенно связанного с иностранным. Рост безработицы рабочих и инженеров, учёных и учителей сближал их с подверженным воздействию традиций народного патриотизма пролетариатом и связанной с немецкой культурой интеллигенцией. Влияние коммунистической идеологии, коммунистических лозунгов через пролетариат и немецкую интеллигенцию распространялось и укоренялось в этой среде, постепенно заражая её антибуржуазными воззрениями. Дореволюционная экономика Германии была гораздо больше индустриализированной, чем экономика Италии, слой наёмных рабочих был многочисленнее относительно общего населения, гораздо организованнее, гораздо идеологизированнее, поэтому коммунистическая партия образной пропагандой завоёвывала широкую поддержку, и коммунисты откровенно устремлялись к захвату власти посредством победы на конституционном поле Веймарской республики. Противостоять этому могла только политическая сила, которая оказалась бы в состоянии бороться за влияние в среде рабочих и мелких служащих с позиций борьбы за установление режима не коммунистического социализма.

Ни социал-демократы, никакие иные буржуазно-либеральные и патриотические партии для этого не годились. Они не предлагали рабочим и служащим альтернативного режима, они лишь приспособились к парламентаризму буржуазной власти для отстаивания социальных программ в бюджете правительства и не могли скрыть своей растерянности в обстоятельствах разрушающей бюджет гиперинфляции. Поддерживаемая ими либеральная буржуазная власть в Германии уже не в состоянии была решать и малой части из лавины хозяйственных и политических проблем, все попытки укрепить правительство, чтобы сделать его дееспособным в условиях депрессии, ни к чему не приводили. Власть распадалась, и наконец приблизился момент, когда остановить распад уже было нельзя без замены либеральной буржуазной власти другим устройством власти.

С одной стороны, свой вариант советских государственных отношений, проверенных на практике в России, предлагали коммунисты. Но для перехода к германской советской государственной власти нужна была народно-патриотическая контрреволюция в отношении буржуазно-демократической революции, то есть новая, коммунистическая редакция того режима феодально-бюрократической власти, через которую страна уже прошла со второй половины предыдущего столетия до Первой мировой войны. С другой стороны, опыт фашистского режима в Италии способствовал становлению идеологии немецкого национального социализма, как идеологии социалистической Национальной революции. Она привлекала квалифицированные, уже не пролетарские слои рабочего класса и мелкую буржуазию для активного участия в созидании военно-политического режима диктатуры промышленного интереса и в революционном становлении национально-буржуазного общества.

Главный вызов национал-социалистам заключался в том, что в Германии были глубокими традиции теоретического обоснования мировоззренческих идеологий. Так, Мартин Лютер первым в Европе теоретически обосновал протестантизм именно как новое буржуазно-христианское мировоззрение. А Карл Маркс первым в Европе создал теорию научного социализма, которая легла в основание идеологий всех социалистических и социал-демократических рабочих движений. Чтобы добиться права быть серьёзной политической организацией и вести действенную пропаганду против коммунистов, немецким национал-социалистам потребовалось разработать некую мировоззрением философию, способную стать идеологическим насилием государственной власти как таковой, а не только Германии. Поэтому вожди немецкого национал-социализма впервые взглянули на Национальную революцию, как на проявление исторической антагонистической борьбы разных мировоззрений.

Пытаясь подняться до уровня мировоззрения, теоретики национал-социализма занялись разработкой идеологического насилия государственной власти, нацеленной на создание национального общества «волков», отталкивались при этом от философии Шопенгауэра и Ницше. Им не удалось изложить идеологию в виде собственно научной теории, поскольку они не смогли открыть соответствующего метода анализа исторических процессов. Но они наитием пришли к важнейшему заключению, что либеральная буржуазная власть, гуманитарный либерализм, как и коммунизм, в корне своих учений враждебны идее национального государства, а потому приближаются к непримиримому столкновению с национальным государством и к историческому поражению от него, к своему "концу истории". Однако только сейчас, с помощью русской теории Национальной Реформации, наконец-то можно строго обосновать суть этих выводов. Обобщённо она выглядит следующим образом.

В конечном итоге из-за промышленного развития Национальные революции произойдут во всех тех странах, народы которых по расовым причинам смогли воспринять и воплотить идею промышленной цивилизации и встраиваться в неё, соучаствовать в её созидании. Повсюду в таких странах возникнет национально-буржуазная власть, которая будет создавать из отмирающих народов нации. Когда это произойдёт, тогда совершится переворот в общечеловеческом развитии. Тогда передовое человечество выйдет в новый уровень промышленной цивилизации, где начнётся отмирание коммерческого интереса и его политического мировоззрения, то есть гуманитарного либерализма и самой идеи космополитической буржуазной представительной власти.

Отмирание это не будет мирным и гладким. Ибо склонность к коммерческой деятельности имеет под собой как расовые, так и дегенеративные причины. Поэтому склонная к коммерческой спекуляции часть человечества во главе с евреями императивно подталкивается своими генетическими побуждениями к непримиримому противостоянию с национально-буржуазной властью северных рас. А приобретающее в ХХ веке характер глобального противостояния противоречие между мировым коммерческим политическим интересом и национально-буржуазными государствами, организующими промышленные производительные силы, с течением времени будет неумолимо становиться полярно непримиримым.

По существу именно такими были основанные на наитии выводы идеологов нацизма, и они приближались к мировоззренческим. Они обосновали необходимость становления сильной буржуазной, антисемитской и антикоммунистической, Германии в виде военно-политической диктатуры, защищающей и продвигающей национальные индустриальные производительные интересы и радикально ускоренное социально-корпоративное обуржуазивание массового сознания немецкой молодёжи. Чтобы быстро подготовить из генетически самой здоровой молодёжи членов Общественного договора национально-буржуазного государства, опять же наитием ставилась задача воспитывать немецкую молодёжь в духе ницшеанского Сверхчеловека, который по сути являлся тем же "волком" в англо-саксонской терминологии Гоббса. А то, что Сверхчеловек Ницше и "волк" Гоббса в сущности одно и то же метафизическое понятие, подтверждает известный и часто повторявшийся призыв Гитлера: "Я хочу видеть в глазах моей молодёжи блеск зверя!"

Для управления политическим пробуждением духа и культуры немецкого Сверхчеловека, арийского «волка» и воспитанием высоко социологизированного национально-общественного сознания у каждого Сверхчеловека был создан знаменитый исследовательский центр "Аненербо". Однако задачи этому центру были поставлены некорректно, потому что у национал-социалистов не появилось ясной политической философии стратегического саморазвития. Ни Гитлер, ни остальные руководители партии и страны не осознали политэкономического смысла Национальной революции, её объективной краткосрочности, неизбежности смены Национальной революции эпохой Национальной Реформации, вследствие чего они неизбежно превратили политику из области деятельности расчётливого холодного ума в вид мистериального действа, опирающегося главным образом на бессознательное наитие. Блестяще раскрепостив архетипическую психофизическую энергию немцев, вырвав молодёжь в совершенно новое состояние мировосприятия, мировосприятия «волков», они не смогли направить эту энергию в созидательное русло выстраивания социального взаимодействия производительного общества, способного на конкуренцию с любым другим национальным обществом, и превратили Национальную революцию в перманентную, в тысячелетнюю цель развития Третьего Рейха. Подобная цель постепенно отрывала молодёжь, и не только молодёжь, от производства, от задачи воспитания корпоративной этики труда и общественно-производственного сознания, превращая всю молодёжь в сословие воинов, вынужденных вести непрерывные войны ради грабежа чужих ресурсов жизнеобеспечения и захвата рабов.

Но именно пленённые, завозимые миллионами рабы оказывались неспособными к высокой социально-корпоративной этике труда. Пока их использовали на работах, не требующих квалификации, их труд способствовал экономическому подъёму Германии. Но когда из-за мобилизации немцев на фронт пришлось насильственно завозить на заводы рабочих завоёванных стран, они, эти пленные рабочие, делали неэффективными и неразвитыми производственные отношения и вели к деградации совокупные производительные силы Германии, в особенности в крупной промышленности, – тем самым, подтачивая изнутри всю экономику. Вместо прорыва к высочайшей производительности труда и социально-корпоративной культуре немецкого национального производства, за счёт чего только и возможно было пробиваться к экономическому и политическому могуществу, Германия скатилась к непрерывной войне по всем фронтам и деградации промышленного производства. Великая страна надорвалась, потерпела сокрушительное поражение и попала под беспримерно позорную в современной истории оккупацию.

Получилось так, что в западной зоне оккупации, которая контролировалась после 1945 года буржуазно-национальными государствами, как раз и осуществилось перерастание немецкой Национальной революции в Национальную Реформацию, то есть возвращение страны на объективно единственный путь развития, путь становления национально-буржуазного общества и государства. Тогда как в восточной, советской зоне оккупации началось упорное искоренение зачатков национально-общественного сознания «волков», возвращения немцев к народному общественному сознанию «пастырей и овец».

Потребности экономического выживания в тяжелейших моральных и материальных обстоятельствах при вовлечённости Западной Германии в мировую капиталистическую систему рыночного хозяйствования с её жестокими законами конкурентной борьбы заставили западных немцев бороться за высочайшую производительность общественного труда. Ими вырабатывались действенные организационные меры и социальные мероприятия для быстрого вовлечения передовых технологий в крупное, высокопроизводительное индустриальное производство. Отталкиваясь от достижений нацистов в изменении массового сознания молодёжи, они добились изумительных успехов в производстве конкурентоспособной продукции и модернизации производительных сил. Благодаря чему немецкая нация сначала отработала американские кредиты на восстановление производительных сил, затем стала накапливать собственные инвестиционные капиталы и превратила свои компании в транснациональные. И с 60-х годов неуклонно расширяет гегемонию над Европой экономическими средствами, поднимаясь до такого политического могущества, какого она никогда не достигала в результате войн.

г) японская нация

Когда в феврале 1854 года американский коммодор Перри силой вырвал Японию из экономической и государственной самоизоляции, оказалось, что внутри страны уже вызрели острейшие противоречия между господствующими феодальными кланами и торговой и ремесленной буржуазией крупных городов. Торговая буржуазия созрела до осознания своих особых интересов, до широкого недовольства характером не узаконенных отношений с государственной властью, которая посредством мировоззренческого буддизма защищала произвол и поборы феодальных правителей в столице и на местах. Под влиянием завозимых из Европы и Америки идей либеральных буржуазных свобод и прав человека в 1868 году в стране разразилась первая буржуазно-демократическая революция. Она сбросила трёхсотлетнее правление сегунов из династии Токугавы, этого символа феодального абсолютизма.

Как и в ряде стран Европы середины прошлого столетия, революция столкнулась с рифами глубоких народных традиций крестьянской страны и была подавлена контрреволюцией благодаря подъёму крестьянского самосознания, оказавшегося на стороне императора, и ликвидации одиозных проявлений средневекового крепостничества. Как и в ряде стран Европы, контрреволюция для выживания господствующего класса феодальных землевладельцев осуществила решительное преобразование государственных отношений, замену отживших своё средневековых феодальных отношений на усовершенствованные феодально-бюрократические отношения, в которых возрастало значение самурайского дворянства. Новые государственные отношения укреплялись с помощью религиозной мировоззренческой реформации, которую требовали осуществить буржуазия и часть дворянства, ибо в их сознании имеющий местные языческие корни синтоизм теснил и вытеснял буддизм, поскольку больше буддизма отвечал их интересам.

Правительство обновлённого государства поставило стратегическую цель изучения достижений европейской промышленной цивилизации и ускоренной модернизации страны через её мануфактурное развитие и культурную революцию, необходимую такому развитию. Первые полтора-два десятилетия осуществления выбранной стратегической линии все средства бросались на создание и поддержку лёгкой промышленности и системы образования, воспитания соответствующих городских производственных отношений. А с восьмидесятых годов ХIХ века началась бурная индустриализация Японии, которая уже к концу столетия превратила её в мощную военно-региональную державу на Дальнем Востоке с растущими устремлениями к колониальной экспансии в сопредельной Азии.

Япония избежала участия в Первой мировой войне и сохранила колониальные владения в Манчжурии и Корее, завоёванные в начале века. Однако в 20-х годах в ней проявился экономический и политический кризис, обусловленный исчерпанием возможностей экстенсивного развития городского и сельского производства. Этот кризис неуклонно обострялся и перерастал в общегосударственный кризис, так как экстенсивное развитие основывалось на феодально-бюрократическом управлении, осуществляемом бюрократией без учёта рыночной рентабельности производства. При таком экономическом управлении не было стимулов к росту производительности труда и культуре производства, неоправданные издержки покрывались за счёт использования очень дешёвого труда крестьян и пролетариата, – а в 20-х годах приток пролетариата на рынок труда стал устойчиво сокращаться. Как следствие, верхи пришли к параличу воли, они больше не в состоянии были управлять экономикой и населением Японии по старому. Проведённая сверху демократизация общественной жизни, укрепление значения представительного парламента в выборе исполнительной власти, как это было раньше в Италии в результате политических реформ Джолитти, выпустила пар недовольства широких слоёв мелкой и средней буржуазии теми привилегиями, которые были у феодальной бюрократии. Но одновременно закономерно привела к нарастанию политической неустойчивости, к упадку производства и росту спекулятивных и ростовщических капиталов, переделу собственности, повсеместному разбою, что указывало на то, что демократизация вызвала в стране вторую буржуазно-демократическую революцию. В Японии стала постепенно складываться буржуазная власть диктата коммерческого политического интереса, с подозрительным недоверием сосуществующая с угасающей феодально-бюрократической государственной властью, наступающая на неё и теснящая её при всяком удобном случае. Война всех против всех за превращение в товар того, что было создано прежде, а так же самих людей, такая война в густонаселённой островной стране с острой нехваткой всяческих ресурсов приняла особо жестокий характер. Нарастало и усиливалось господство городских «волчьих» отношений, безжалостных к слабым и непредприимчивым «овцам», в особенности к крестьянам и пролетариату.

Годы мировой Великой Депрессии нанесли сокрушительный удар по японской промышленности. В ряде отраслей крупной индустрии производство упало на 40-50%, свидетельствуя, что феодально-бюрократические учреждения буржуазной власти больше не в состоянии защищать развитие производительных сил страны и требуется революционная замена этих учреждений совершенно новыми государственными и общественными отношениями в условиях поддерживаемой крестьянами монархии. Настроения революционного недовольства проникали в среду армейского офицерства, связи которого с кругами промышленников были очень сильными из-за заказов у них оружия. А экономика Японии зависела от рынка ресурсов и сырья колониальных территорий на континенте, в Корее и Северном Китае, контроль над которыми осуществляла только армия, что обеспечивало ей самостоятельное влияние на внутреннюю политику. Уже к середине 30-х годов, когда укреплялось господство диктатуры коммерческого политического интереса, сопровождаемое непрерывным ростом социальной напряжённости, военные круги стали осознавать свою особую миссию в становлении нового государственного устройства власти.

Путь выполнения этой миссии они увидели в военно-политическом перевороте и выстраивании государственной власти, способной спасать индустриальные производительные силы через революционное изменение качества индустриальных производственных отношений, немыслимых без решительного посвящения японского народа в национально-корпоративное общество «волков» с высокой этикой социальной ответственности каждого перед всеми. То есть, не столько идеологически осознанно, сколько из перебора способов спасения страны и исторической традиции государственности, они признали необходимость революционной национализации экономических, юридических и политических отношений, как единственного выхода из исторического тупика глубочайшего общегосударственного кризиса. Военные и осуществили государственный переворот. Они установили в 1937 году военно-политическую диктатуру военной демократии, выступив в качестве корпоративного собственника всей Японии, то есть в качестве второго буржуазного сословия.

Грандиозные войны в Восточной Азии и на Тихом океане, которые развернул режим ради доступа к сырьевым ресурсам и рынкам сбыта товарной промышленной продукции, сопровождались посвящением молодых поколений в корпоративное сообщество "волков", в зарождающуюся японскую нацию с двойной этикой и моралью и самосознанием сверхлюдей, создающих ведущую индустриальную державу Азии. От японцев потребовалось особое духовное напряжение для буржуазной социологизации производственных отношений, для осознания необходимости своего корпоративного общественного единства. Только так они могли вести жёсткую, беспощадную борьбу за мировые рынки сбыта товаров промышленного производства при господстве на них европейских и североамериканской наций.

Посвящение в представления о национальном Общественном договоре было настолько глубоким, что после военного поражения страны, за которым последовала американская оккупация, попытки наделённого чрезвычайными полномочиями американского генерала Макартура разрушить японские индустриальные монополии на мелкие производственные предприятия показали полную бесперспективность такой политики. Городское население уже было социально, культурно выстроено для работы на сложных предприятиях и проявило низкую способность к участию в развитии мелкого предпринимательства, что доказал гигантский обвал производительных сил Японии и начавшийся настоящий голод с угрозой неуправляемого социального взрыва. Американцам поневоле пришлось сначала содержать густозаселённую и бедную сырьевыми ресурсами страну, не имеющую других возможностей капиталистического развития в мировом рыночном разделении труда, а потом, с 1947 года срочно пересматривать и менять политический курс в отношении Японии и восстанавливать монопольную индустриализацию экономики.

Японская монопольная индустрия могла стать прибыльной и конкурентоспособной на мировых рынках лишь при осуществлении Национальной Реформации. А без развития монопольной индустрии нельзя было рассчитывать на усиление действующей власти в обнищавшей стране с влиятельными партиями наёмных рабочих: коммунистической пролетарской и социалистической мелкобуржуазной. Поэтому американским оккупационным властям пришлось на многое закрыть глаза. Им пришлось смириться и с культурным, политическим возрождением японского национализма, и с реабилитацией всех осуждённых за активную поддержку милитаристскому режиму военно-политической диктатуры Национальной революции, и с широким вовлечением их в активную государственную, экономическую и политическую деятельность. Уже третий послевоенный премьер-министр Нобосуку Киси был активнейшим высокопоставленным членом прежнего военно-политического режима. Он отличался крайними националистическими взглядами, после поражения страны три года провёл в тюрьме в ожидании суда и был освобождён в 1948 году, то есть, когда обозначилась новая политика американского правительства в отношении допустимых путей японского экономического развития.

Откровенный национализм во внутренней политике поддерживал мобилизационное напряжение японского населения и укоренял высокую этику корпоративного труда и общественных отношений в крупной промышленности, в условиях рынка труда и жёсткой внутренней конкуренции быстро развивая общественно-производственные отношения до самого высокого в мире уровня социального взаимодействия всех участников производства. Соответственно развивались и производительные силы. С середины пятидесятых Япония стала рекордсменом по темпам промышленного и экономического роста. Не случайно это происходило именно в то время, когда набирала размах научно-техническая революция, которая объективно потребовала нового качества корпоративной общественной солидарности участников производственных отношений, нового качества социально-политического корпоративизма национального общества «волков».

Научно-техническая революция подготавливала закат эпохи индустриализации, и Япония приняла в этом самое деятельное участие. Благодаря чрезвычайно эффективному использованию достижений научно-технической революции она захватила новую нишу в мировом товарном производстве, где у неё не оказалось серьёзных конкурентов. По скорости модернизации передового производства и темпам перехода на новую высокотехнологичную продукцию, по темпам роста производительности национального труда Япония пока не знает равных, потому что пока нет более высокоорганизованной, более корпоративной нации «волков».

Жёстко направляемое национальным государством становление японской нации совпало с последней волной индустриализации и захватило начало эпохи информационно-технологической революции и зарождения глобальной постиндустриальной экономики. Поэтому японская буржуазная нация стала последней индустриальной нацией среди великодержавных наций, определяющих ход мирового развития промышленной цивилизации. Но она же оказалась уже и не вполне индустриальной, показывая, каким путём пойдёт зарождение и становление следующей великой промышленной нации, – а именно, русской постиндустриальной нации.

Глава четвёртая. ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ ГЕНЕЗИСА НАЦИЙ

Судьбы английской и французской наций в ХХ веке показали, что национальные общества, как и всякие общества вообще, после времён рождения и последующего расцвета постепенно стареют и движутся к упадку. Наиболее явно признаки упадка обозначились у английской нации, они нарастали с мировой индустриализацией, в подготовке которой она, английская нация, приняла самое непосредственное участие. (Толчком к мировой индустриализации, её началом была Промышленная революция в Англии.) Это указывает на исторически объективный генезис наций, что позволяет поставить задачу теоретически обобщить причинно-следственные связи в становлении, расцвете и упадке национального общества и обнаружить закономерности такого исторического процесса, а так же закономерности преемственности лидерства одних наций у других в непрерывном поступательном развитии промышленной цивилизации как таковой.

Предпосылки к зарождению всякой конкретной буржуазно-капиталистической нации возникали до настоящего времени вследствие кризиса традиции господства феодальных способов хозяйствования. Такой кризис оказывался мировоззренческим и потрясал все основания общественных, государственных, идеологических отношений. Выход из него не вписывался в традицию прежнего почвеннического существования населения, за счёт почвеннических, земледельческих производственных отношений, требовал её отмирания и одновременного прорастания из этнического ядра государствообразующего народа совершенно новой традиции общественного бытия, городского национально-общественного бытия. Новая традиция общественного бытия зарождалась и складывалась революционным отрицанием старой земледельческой традиции и, чтобы стать политически устойчивой и способной к развитию, должна была непременно соответствовать требованиям к нему качественно новых производительных сил совершенно новой цивилизации, а именно европейской промышленной цивилизации.

Что же подтолкнуло возникновение европейской промышленной цивилизации и первых буржуазно-капиталистических наций?

До появления в Средней полосе Европы мануфактурного производства продукция земледелия повсеместно давала главные средства жизнеобеспечения, главные товары для обмена, а город являлся лишь местом торгового и денежного обмена и малопродуктивного ремесленного производства, которое обслуживало такой обмен. Крупные собственники плодородных земель, пастбищ для выпаса скота являлись организаторами основных производительных сил всякой страны. Они являлись владельцами наибольшей доли добываемых при сельскохозяйственной деятельности средств жизнеобеспечения и естественным правом становились главными управителями осёдлого населения, создавая такую государственную власть, которая обеспечивала защиту и продвижение именно их интересов. Соответствующие общественные отношения, необходимые для самого доходного земледельческого хозяйствования, непрерывно развивались, отлаживались, в результате длительного исторического опыта прошли через разные ступени общественно-экономических и государственных отношений. Наконец в Европе достигли наивысшего совершенствования, превратились в течение Средних веков в отношения христианских сословно-феодальных народов. Сословия церковных священнослужителей и феодальных землевладельцев христианских народов имели узаконенные привилегии, но одновременно горожане получали право развивать городское самоуправление,позволяющее создавать орудия труда для наилучшего землепользования.

Коренное отличие европейского цивилизационного хозяйственного развития от развития земледельческих цивилизаций других континентов было именно в его опоре на совершенствование городского производства, что обуславливалось возникновением соответствующих общественно-производственных и государственных отношений. Европейское цивилизационное развитие изначально совершалось белой расой в сложной природно-климатической среде с сезонными зимами, и преодолевать природно-климатические сложности оказывалось возможным, только отталкиваясь от традиции общественных и государственных отношений языческой полисной цивилизации, которая зародилась и достигла расцвета в Древней Греции. В ней, в этой традиции, значение городского хозяйствования для землепользования стало очень высоким, едва ли не определяющим. Она была унаследована у греков Древним Римом, а во времена Римской империи силой и законами распространялась от средиземноморских побережий в варварский, лесной мир белой расы на Севере, Западе и Востоке европейского континента через burgus, укреплённый колониальный город. Лесные чащи и малоблагоприятный земледелию климат оказывали сопротивление хозяйственному освоению земель и расселению крестьянства в средней и северной полосе Европы. Цивилизационная хозяйственная деятельность, как правило, начиналась со строительства римлянами колониального города на судоходной реке, налаживания в городе обмена с туземцами привозимыми с южных мест сложными в выращивании или изготовлении товарами на пушнину, лесные плоды и ягоды, местное сырьё. Затем налаживалось ремесленное производство оружия, орудий распилки, вырубки и выкорчёвывания деревьев, и потом уже внедрялся в окрестностях города средиземноморский опыт распашки, засева зерна. Но даже после осваивания посевного земледелия крестьяне не в состоянии были жить только урожаем, вынуждены были разводить живность, скот, заниматься охотой и собирательством лесных плодов и ягод.

В Европе земледелие оказалось существенно зависящим от достижений хозяйственной деятельности города и его жителей, буржуа, то есть от того, что город мог дать для отвоевания у леса, болот необходимой земли и улучшения её обработки. Поэтому в европейском сознании укоренилась особая роль города, роль населяющих его буржуа, ремесленников, их чрезвычайное значение в хозяйственном освоении и цивилизационном развитии. Чем севернее складывалось европейское общественное сознание, тем более значимым для него становился город, как источник цивилизационного развития. Так что привнесённое с юга греческое христианство, которое зародилось в Египте и Палестине, в самых благоприятных для круглогодичного земледелия местах Средиземноморья, не стало естественным для европейских племён, особенно для племён средней и северной полосы континента, наиболее трудной для освоения.

С одной стороны, греческое церковное христианство помогло очень быстро добиться земледельческого развития Европы, особенно Западной Европы, где климат был относительно мягче, чем в Восточной Европе. А с другой стороны, по мере становления в Средние века христианских земледельческих государств и народно-феодальных обществ, феодалы, как основные собственники земли, вынуждены были считаться с особым положением городских жителей. Ведь именно горожане производили орудия земледелия, расширения посевных и пастбищных земель, строительства и обустройства замков, оружие, предметы роскоши, и они же создавали условия для быстрого торгового обмена урожая на свои и привозные изделия.

И всё же в средневековой феодальной Европе владение обрабатываемой землёй и крепостными работниками позволяло получать доход от продажи в городе урожая и плодов леса, с каким не мог сравниться ничей доход, кроме купца посредника. Сложившееся при становлении средневековой государственной власти и освящаемое церковью божественное право крупных феодалов, правителей на привилегии и вооружённое насилие, позволяло им злоупотреблять своей властью ради произвола в навязывании своих интересов, а порой откровенного грабежа горожан и купцов при любых денежных затруднениях своей казны. Подобные отношения заставляли городских семейных собственников, буржуа, создавать собственную власть, власть представительную, которая могла организовывать вооружённое сопротивление горожан и вести переговоры с феодалом о взаимных обязательствах. Для буржуа это было тем более естественным, что от римских колоний они унаследовали традицию древнегреческого полисного политического самоуправления и римского городского права.

По мере земледельческого освоения Европы возрастали доходы феодалов, их власть, ибо сельское хозяйство увеличивало производство средств жизнеобеспечения, укрепляя зависимость города от владельцев урожая. Сокращение значения браконьерской охоты в общем объёме получаемых средств жизнеобеспечения уменьшало возможности горожан отстаивать свои требования, и город постепенно подпадал под полное господство феодальных государственных отношений, до поры смирялся с таким положением. Первые Крестовые походы, в которые римские папы вовлекли феодалов Западной Европы, коренным образом изменили положение вещей, подняв роль и значение приморских городов Франции и Северной Италии, через которые непрерывно возрастали торговые и иные связи Западной Европы и Ближнего Востока.

Крестовые походы вырывали его участников из местных общинных и общественных связей и субконтинентального католического мировосприятия, вносили в их поведение авантюризм, стремление к личному успеху и грабительскому или коммерческому обогащению. У многих из них менялось мировосприятие, распространялись представления о космополитизме, а вместо отношений сеньоров и вассалов, обусловленных феодальным землевладением и господством значения сельскохозяйственного производства, укоренялись отношения наёмников и нанимателей. Нанимателями же военных отрядов, в том числе из представителей феодальной знати, стали всё чаще выступать богатые средиземноморские купцы или приморские портовые города. Прежде законы о наследовании земельных владений старшими сыновьями феодала не оставляли младшим сыновьям иного выбора, кроме церковной карьеры или бедности. Крестовые походы позволяли им становиться наёмниками, дали возможности иных способов обогащения, как личного, так и в составе папских орденов, которые научились корпоративному коммерческому посредничеству, ростовщичеству, приобретая собственное могущество за счёт предоставления денежных займов крупным феодалам и даже королям. Золото, серебро, сокровища, художественные изделия хлынули в Западную Европу, в которой до этого они были редкими явлениями, вызвали подъём товарно-денежного обмена, превращения именно коммерческого богатства в основу подлинной власти. Пример герцогов Медичи и других обладателей знатных титулов, которые своё могущество основывали на обогащении за счёт ростовщичества и посредничества в торговле, показывал, что получение феодалами доходов от оброков, сборов податей крестьян не может сравниться с прибылями от посреднической спекуляции. В такую спекуляцию втягивались все, кто мог, в том числе церковь, которая превратила торговлю обрядами и индульгенциями в один из важнейших источников наполнения папской казны.

В Западной Европе под воздействием таких изменений нарастали рациональный индивидуализм и расчётливый цинизм, падал интерес к производственной деятельности, начиналось расслоение населения на меньшинство богатых соучастников коммерческого посредничества, олигархов и их наёмной обслуги и на подавляющее большинство бедных и нищих, которые в городах становились люмпенами. Упадок феодальных производственных отношений сопровождался упадком сельскохозяйственных производительных сил, падением веры в догматы церкви, ужесточением индивидуальной борьбы за существование. Так зарождались и получали развитие «война всех против всех» и нравы «волков». В городах Северной Италии, которые больше других городов Европы обогатились на посредничестве в Крестовых походах и при налаживании Средиземноморской торговли, война всех против всех и нравы волков, расслоение населения по денежному богатству, городское люмпенство распространились шире и откровеннее, чем в остальной Западной Европе. Но растущий индивидуализм, стремление к личному обогащению, личному успеху, упадок христианской этики и морали смягчались благодатным климатом и общим высоким уровнем доходов горожан, из-за чего в их среде складывался значительный слой средних и мелких семейных собственников, ремесленников. На некоторое время подъём коммерческих, потребительских настроений, ещё сдерживаемых традициями христианского вероучения, привёл в городах Северной Италии к взлёту индивидуальной творческой деятельности, вызвал интерес к достижениям Древнего Рима эпохи поздней античности, к оправдывающему индивидуализм античному гуманизму. Воздействие на художественное творчество античного гуманизма в сочетании с христианскими традициями католической церкви породило эпоху северо-итальянского Возрождения и европейский гуманизм, из идей которого выразители интересов коммерческой буржуазии стали взращивать мировоззренческий либерализм. Толчком же к разработкам мировоззренческого либерализма, постепенно вытеснившего гуманизм, оказались Великие географические открытия.

Великие географические открытия, появление в Англии мануфактурного производства и расширение мировой колониальной торговли за короткий исторический срок окончательно подорвали в приморских государствах Западной Европы всевластие феодальной знати. Мануфактурное производство посредством роста производительности труда и использования станков наращивало изготовление относительно дешёвых товаров для обмена в заморских странах и колониях на новые виды продовольствия, изделий, драгоценных камней и металлов, и значение хозяйственной деятельности европейского города стало неуклонно возрастать.

В обстоятельствах быстрой урбанизации ряда западноевропейских государств и рационализации буржуазной деятельности углублялась скептическая критика католицизма с позиций естественного знания и географических открытий, которая породила буржуазное свободомыслие. Христианство было идеологическим насилием феодальных государственных отношений, оно было на стороне феодального права, поскольку именно оно религиозным мировоззрением обосновало возникновение феодального права как такового. Пока горожане не имели какого-либо собственного мировоззрения, собственного идеологического насилия, они были обречены проигрывать в борьбе за свои интересы. Для организованных и целенаправленных действий жителей разных городов против объединений феодальных властителей им жизненно нужны были свои идеологии. И они начали зарождаться ещё после Крестовых походов, под влиянием знакомства с еретическими учениями в Византийской империи. С одной стороны, в Западной Европе появились идеи о гуманизме, космополитизме и индивидуальных свободах, которые выражали интересы спекулятивно-коммерческой буржуазии. С другой стороны, для защиты интересов участников производственных отношений, собственников орудий труда и обрабатываемой земли разрабатывались непримиримые к гуманизму и индивидуализму учения в виде самых разных ересей христианских богословов. Горожане-богословы переосмысливали и переписывали Библию таким образом, чтобы внести изменения в средневековый монотеизм, через эти изменения добиться идеологического обоснования буржуазной власти и моральных, божественных прав буржуазии на переустройство каждого конкретного феодального государства, каждых конкретных общественных отношений, развитие которых обуславливалось конкретными географическими, климатическими и историческими причинами. Наконец, протестантизм начала XVI века, отталкивающийся от опыта успехов и неудач прежних еретических учений, стал таким мировоззрением, которое смогло внести раскол в среду феодалов, вызвать поддержку тех из них, кто желали ограничить возможности католической церкви вывозить из их земель огромные денежные доходы и были заинтересованы в развитии внутреннего производства. Привлечение части феодалов на сторону буржуазии оказалось возможным потому, что к данному времени моральное разложение священства самой католической церкви начало подрывать устои феодальных отношений, расшатывать власть и папской церкви и феодалов.

Протестантизм предложил бороться с индивидуализмом и гуманизмом с помощью представлений о непосредственной личной ответственности каждого перед Богом, признав угодным богу и дающим право на личное духовное спасение только социальное, общественное поведение. При этом опыт крестьянских общинных отношений переносился в городскую среду существования, а личная ответственность перед Богом доказывалась участием в общинном самоуправлении и следовании этическим заповедям Христа. В протестантизме личная ответственность и общинные отношения оказывались важнее народно-земледельческих сословно-общественных отношений, тогда как в католическом христианстве идеал народных сословно-общественных отношений был важнее общинных земледельческих отношений. Это создавало предпосылки для размывания в условиях города самого идеала народных земледельческих отношений, для последующей замены этого идеала уже городскими общественно-производственными отношениями, вытекающими из народных отношений через их революционное отрицание.

Революционная сущность протестантизма доказывалась тем потрясением всех основ бытия, которое пережила Западная Европа с его появлением, кровопролитными религиозными войнами и противостояниями, которые продолжались поколениями, в выделении из прежнего католического мира нового мира протестантских государств. В новоявленных протестантских государствах снимались препятствия для перехода к мануфактурному и промышленному производству, как производству капиталистическому, обусловленному городскими рыночными отношениями. Однако степень снятия препятствий развитию городского капиталистического производства и соответствующему подъёму влияния городской буржуазии на государственные отношения была разной в разных протестантских государствах, зависела от того течения в протестантизме, которое объявлялось феодалами государственным мировоззрением или становилось таковым под давлением буржуазии. Самым буржуазным из протестантских течений являлся кальвинизм, в нём требования буржуазии дать ей право соучаствовать в государственной власти на основе её опыта выстраивания городской представительной власти нашли самое полное выражение. Идеологическое господство кальвинизма установилось там, где городское рыночное хозяйство, вообще, и мануфактурное, судостроительное, оружейное производство, в частности, получило наибольшее развитие. А идеологическое господство кальвинизма, в свою очередь, ускоряло такое развитие.

При быстром усложнении городского рыночного хозяйствования и товарообмена кальвинистские протестантские общины оставались объединёнными социальными, производственными связями постольку, поскольку они наследовали общинные традиции крестьянства. Такие традиции у второго-третьего поколения горожан слабели. Их ещё могли поддерживать цеховые сообщества в относительно небольших городах. Но при развитии сложных мануфактурных и промышленных производственных отношений, росте населения в городах, где происходило подобное развитие, и расслоении жителей крупных городов по доходам и интересам исчезали условия для поддержания устойчивых общинных связей. К тому же принцип спасения личной верой оправдывал ослабление подобных связей, поощрял стремление к личному успеху, что оказывалось внутренним противоречием протестантизма, подрывающим его основы. Сосредоточение капиталов у небольшой прослойки крупной буржуазии выделяло её из общины более сложными связями и интересами, чем общинные, и крупная буржуазия начинала проявлять намерения использовать общины в своих целях. Посредством протестантских общин она стремилась сбросить все феодальные ограничения на обращение капитала, все препятствия для получения наивысшей капиталистической прибыли. Так подготавливались настроения и интересы, которые привели к буржуазной революции в Нидерландах, а затем в Англии.

Данные буржуазные революции показали, что протестантские общинные связи при появлении крупных буржуазно-капиталистических интересов неуклонно ослабевали, протестантские общины теряли контроль над крупной буржуазией, а желания крупной буржуазии вырваться из оков жёстких норм протестантской этики и морали, её стоицизма и воздержанности становились неудержимыми. Обе буржуазные революции начинались требованиями крупной протестантской буржуазией к феодальной государственной власти ограничить привилегии и произвол феодалов, поборы военщины, но затем те силы и слои средней и мелкой буржуазии, которые она использовала для своей поддержки, вырывались из её контроля и придавали революциям новое направление. Революции разрушали у горожан во втором-третьем поколении протестантское общинное мировосприятие. Ибо в ходе революций обнажались острые противоречия между разными уровнями социальных и имущественных интересов: интересами крупной буржуазии, с одной стороны, и интересами средней и мелкой буржуазии, нового дворянства, с другой стороны. Социальные и имущественные противоречия оказывались несравненно более важными и значительными, чем между общинами, то есть, они оказывались противоречиями политическими. Крупная буржуазия понимала протестантизм, как умеренное религиозное мировоззрение, готова была идти на компромиссы с феодальным государством в рамках конституционной монархии, а средняя и мелкая буржуазия, новое дворянство и свободные крестьяне потянулись к самым радикальным течениям внутри кальвинизма.

Распад общинных связей под воздействием политических настроений слабо проявился в Нидерландской революции, ибо она сопровождалась и упрощалась освободительной войной против могущественной испанской монархии. Но во время Английской революции, начавшейся в 1640 году, он обнажился в полной мере. Как раз распад общинных связей привёл к тому, что основное влияние на ход начальных событий стал оказывать хищнический индивидуализм, который вызвал необходимость в поисках ответных идей и мер со стороны носителей производственных интересов. Поэтому английская буржуазная революция предстала в истории классической, показала её сущностные особенности и политическую борьбу за становление новых общественных и государственных отношений с такой полнотой противоречий и отражающих эти противоречия движений, с какой их не смогла показать революция в Нидерландах.

При непрерывном ослаблении власти английского короля, которое происходило с началом буржуазной революции в Англии, и разрушении феодальных государственных отношений протестантские общины не смогли противостоять росту индивидуализма и циничного стремления многих горожан и дворян к личному сиюминутному обогащению за счёт захватов и переделов бывшей государственной собственности или посредством коммерческой спекуляции, ростовщичества. В конечном итоге они не нашли способов помешать установлению диктатуры выразителей спекулятивно-посреднических коммерческих интересов. Бросить вызов такой диктатуре и свергнуть её оказались в состоянии только индепенденты: пуритане, которые преобразовали кальвинизм в религиозно-политическую идеологию мелкой и средней буржуазии, нового дворянства, то есть, по сути, в ещё не оторвавшуюся от народно-земледельческого христианского мировосприятия идеологию английского классового национализма, идеологию народно-национального среднего класса. Индепенденты попытались протестантские общинные отношения распространить на всю страну, преобразовать их в общественные отношения, жёстко защищающие интересы собственников производства внутри таких отношений. Войне всех против всех и гибельному для страны волчьему индивидуализму они противопоставили военно-политическую диктатуру, которая начала закладывать новые общественно-государственные отношения волчьего корпоративизма мелких и средних капиталистических собственников земли и средств производства в городе и на селе.

Англия того времени была страной с подавляющим большинством крестьянского населения, носителя пережитков средневековых феодально-земледельческих отношений и идеала народно-патриотического церковно-христианского общественного сознания, которое нуждалось в организующем его сословии церковных священников. В таких условиях индепенденты не смогли найти путь отхода от авторитарной военно-политической диктатуры к восстановлению буржуазно-представительной власти ради расширения политических и экономических свобод, необходимых раскрепощению капиталистического предпринимательства и рыночного товарно-денежного обмена. Когда живущий за границей наследник королевского престола признал право обуржуазившейся аристократии и крупной буржуазии на конституционные ограничения его привилегий и на долю государственной власти, их предали и свергли временные политические союзники, как представители крупной производственной буржуазии, так и выразители интересов крупной земельной собственности. Во времена Реставрации монархии и главенствующего положения королевской англиканской церкви индепенденты и другие пуритане подверглись чисткам и преследованиям, вынуждены были бежать в Нидерланды, а затем в американские колонии. Именно в североамериканских штатах их потомки совершили то, что им самим не удалось сделать в Англии. Сначала победили в войне за независимость от монархической Великобритании и создали конституционную республику, а в середине восемнадцатого столетия объединились в националистическую республиканскую партию янки и вследствие победы в Гражданской войне с Конфедерацией южных штатов повернули огромную страну к выстраиванию национальных государственных и общественных отношений с политическим господством национального среднего класса.

Национальные государственные и общественные отношения «волчьей стаи» всегда и везде складывались из-за противодействия разрушительному для капиталистического производства индивидуализму, как вынужденный ответ на гибельные последствия индивидуализма, которые наглядно проявлялись в обстоятельствах буржуазной революции. Но они ограничивали индивидуализм лишь в том объёме, который был необходимым для налаживания прибыльного на данный момент производства. Ибо в основе национальных отношений лежало представление кальвинизма о том, что преуспевание в делах за счёт личных свойств, предопределённого мирского призвания является признаком предызбранности к спасению, – то есть главным для человека является личный материальный успех, а это при рационализации капиталистического общественного сознания вело к преобразованию положений кальвинизма в философский прагматизм. С одной стороны, представления кальвинизма о предопределении судьбы каждого, о мирском призвании и мирском аскетизме, как изначальном условии для преуспевания в созидательных делах, отражали конкретные этнические традиции родоплеменных отношений, которые выстраивались на основаниях природной предрасположенности каждого биологически здорового члена родоплеменного сообщества к выполнению вполне определённых обязанностей ради общего выживания. То есть они позволяли возникать, зарождаться национальному обществу только в виде предрасположенного к развитию производственных отношений этнократического общества. С другой стороны, они поощряли и оправдывали личную предприимчивость, которая от поколения к поколению вырывала личность из традиций семейно-родовых и этнических связей, способствуя неуклонному укоренению и углублению рационального прагматического индивидуализма, разрывающего зависимость материального успеха от созидательной производственной деятельности. Ограничение же индивидуализма в национальном обществе, в отличие от народного общества, утверждалось единственно выраженным в Конституции Общественным договором, который имел текущее ситуационное значение, мог подвергаться изменениям при изменении обстоятельств, в том числе делать законодательные уступки индивидуализму, если сторонников индивидуализма оказывалось большинство в избираемых собраниях представительной власти.

Первоначальный Общественный договор каждой пережившей буржуазную революцию страны появлялся в чрезвычайных обстоятельствах ожесточённой и гибельной борьбы за существование, которая непрерывно нарастала при раскрепощении интересов частной собственности. Он призван был ограничить интересы частной собственности, подчинить их задаче создания наилучших условий для быстрого развития социальных производственных связей, гарантом чего выступал чудовищный «Левиафан», несущее на себе «печать проклятия» государство. А поскольку национальные социальные производственные связи являлись следствием предельного напряжения действий государственной власти, вынужденной ограничивать личные свободы «волков». Постольку традиции социальных отношений закладывались в каждой нации поневоле и лишь на том уровне, какой был необходимым налаживанию прибыльного городского производства в исторической действительности, в какой происходила Национальная Реформация в конкретном государстве. Такое положение вещей способствовало постепенному наступлению индивидуализма на социальные отношения, поощряло стремления личности вырваться из социальных производственных отношений, если у неё были иные возможности добиться личного успеха. Оно предопределило наступление спекулятивно-посреднических коммерческих интересов внутри национальных общественных и государственных отношений, а тем самым предопределило генезис данных отношений: вслед за их становлением во время Национальной Реформации – расцвет, а затем и упадок.

К примеру, в Нидерландах и в Англии с началом развития в условиях конституционных монархий народно-национальных общественных и государственных отношений сельское хозяйство оставалось важнейшей частью экономического капиталистического хозяйствования. А прибыльность сельского хозяйства, рост в нём производительности труда достигались через разрушение общинных социальных связей крестьян и становление семейных и личных фермерских хозяйств, семейного и личного арендаторства, непосредственно выходящего на посредников товарно-денежного обмена, на рынок. Таким образом, капиталистическое сельское хозяйство способствовало развитию индивидуализма в общественных производственных отношениях. В то же время в городе самым прибыльным оказывалось капиталистическое мануфактурное производство, которое постепенно вытесняло ремесленное цеховое производство. А для развития мануфактурного производства нужно было углубление социального взаимодействия его участников. Оно достигалось посредством упорядочения конституционно-монархической государственной властью рынка труда и особого образа жизни капиталистического города. Такое упорядочение было ограничено слабой заинтересованностью данной власти в развитии промышленного капитализма, ибо аристократия вместе с иерархами англиканской церкви не занимались промышленным производством, они либо сдавали свои земельные владения в аренду, либо получали доходы от соучастия в олигархических торговых и банковско-ростовщических сделках, от акций в крупных банках и торговых компаниях. К тому же нидерландской и английской мануфактурной товарной продукции долгое время не было конкурентов ни на внутреннем рынке, ни на внешних мировых рынках. Поэтому социальное взаимодействие участников городского производства в этих странах развивалось медленно, через становление профессиональных союзов наёмных работников на предприятиях и в отраслях, и испытывало значительное влияние индивидуализма и меркантильного мировосприятия. Этого социального взаимодействия оказывалось достаточно для Промышленной революции и начала индустриализации, но, как показала история девятнадцатого и двадцатого столетий, не для того, чтобы соревноваться в индустриальном развитии с молодыми национальными капиталистическими государствами или усовершенствованными контрреволюциями феодально-бюрократическими державами.

Великая французская буржуазно-демократическая революция совершалась в иных обстоятельствах, в начале эпохи индустриализации. Чтобы создавать собственное капиталистическое промышленное производство, способное конкурировать с английскими индустриальными товарами, французские социальные отношения должны были превзойти английские. Именно на решение этой задачи и был направлен Кодекс Наполеона, Общественный договор французского национального общества. Однако сам генерал Бонапарт успел только создать государственную власть, призванную воплощать данный Общественный договор, и ему пришлось бороться за спасение французского промышленного капитализма не на поле рыночных свобод, а непрерывными войнами с Англией, вытесняя её более конкурентоспособную продукцию с Европейского континента континентальной блокадой. После гибели его империи гегемония английских капиталистических производителей в Европе была восстановлена, и буржуазной Франции потребовалось полвека для создания таких национальных социально-общественных отношений, которые позволили французскому промышленному производству успешно развиваться и наступать на соперников в условиях открытой рыночной конкуренции.

Каждая держава, которая следующей после Франции проходила через буржуазно-демократическую революцию, в общих чертах повторяла путь, каким шло развитие французских национальных социально-общественных отношений. С той разницей, что традиции социально-производственных отношений в них должны были становиться более глубокими, более сложными, чем соответствующие традиции у всех капиталистических держав, уже завоевавших право на свою долю мирового рынка сбыта промышленных товаров. Иначе говоря, у новой капиталистической державы государственное управление становлением национальных общественных отношений, управление Национальной Реформацией, призванной осуществить Общественный договор, должно было стать ещё совершеннее, чем у всех сложившихся национальных держав, ещё более целеустремлённо воздействовать на становление национальных общественных отношений во время своей Национальной Реформации.

Всякое новое национальное государство вынуждалось обстоятельствами ускорять процесс появления своей капиталистической нации. Для этого оно должно было налаживать самое совершенное государственное насилие, чтобы с наименьшими издержками и потерями времени внедрять в мировосприятие государствообразующего этноса двойную этику, мораль, культуру, социальную психологию самого высокоорганизованного «общества волков», способного конкурировать в капиталистической экономике с любым из уже существующих подобных обществ. Появление же национального государства происходило в Национальной революции, в которой закладывались договорные отношения "волков", после чего это государство и начинало осуществлять фактическую Национальную Реформацию, целенаправленно воспитывать "волков" из молодёжи государствообразующего этноса и одновременно подавлять отрицательное влияние на неё старших поколений, носителей народно-патриотического сознания средневекового монотеистического общества «пастырей и овец».

Всякая Национальная революция инициативна. Совершающая её политическая сила решает задачи инициации конкретного национально-общественного сознания в конкретно-исторических обстоятельствах, сообразуясь с объективными требованиями достижения общественно-производственными отношениями самого социологизированного, самого передового на данный момент истории состояния. То есть такого состояния, при котором зарождается и укореняется самая передовая этика социально-корпоративного национального поведения, этика социально направленного мирского аскетизма, как у предпринимателей производства, так и у всевозможных наёмных работников и служащих, которые выходят на рынок труда.

В условиях капиталистических отношений «волков» самая передовая этика корпоративного труда молодой нации, которая подразумевает осознанный мирской аскетизм, позволяет переходить к непрерывному росту производительности общественного труда и добиваться наименьших издержек при изготовлении товарной продукции, чтобы теснить других мировых производителей подобной продукции, завоёвывать мировые рынки. Она же даёт возможность переходить к прибыльному развитию самых сложных производств и их непрерывному усовершенствованию, что подталкивает появление таких производств и их капиталистическое развитие ради завоевания тех ниш мирового рынка, в которых мало конкуренции этим производствам и производимой ими товарной продукции. Однако по мере завоевания мировых рынков и наращивания капиталистического товарного производства в национальном государстве увеличивается число участников коммерческого посредничества при сбыте национальной товарной продукции. Соответственно увеличивается значение коммерческого посредничества для устойчивой работы производства и политической стабильности общества, которая обусловлена ростом благосостояния подавляющего большинства его членов. Растущее влияние на жизнь нации участников коммерческого посредничества в торговле и в банковском ростовщичестве, в расширении услуг и способов внутреннего потребления поддерживается их опорой на ширящиеся глобальные коммерческие связи и идеологию либерализма.

Постепенно, поколение за поколением либерализм и коммерческий интерес заражают национальное общество индивидуализмом и культом потребления, которые теснят мирской аскетизм, расшатывают социально-корпоративную этику труда и национальное общественное сознание. Под воздействием подобных изменений общественного сознания и уменьшения относительной численности участников национальных производственных отношений совокупные издержки производства растут, себестоимость товарной продукции дорожает и её конкурентоспособность падает, и производство теряет средства для непрерывного усовершенствования и способность к усложнению, к быстрому переходу на самые передовые изобретения орудий труда и товаров. Единственным условием поддержания промышленного развития становится привлечение на внутренний рынок труда дешёвой иностранной рабочей силы, дешёвых иностранных специалистов. Однако вовлечение иностранных наёмных работников в национальные общественные отношения разрушает этнократическое содержание этих отношений, ослабляет отталкивающийся от бессознательного архетипического умозрения социальный корпоративизм производственного взаимодействия и в конечном итоге подрывает их, поворачивает на путь постепенного упадка. Упадка тем большего, чем отчётливее представители государствообразующего этноса разлагаются либерализмом и индивидуализмом, стремятся вырваться из производственных отношений в сферы быстрого обогащения и эгоистического потребления, а именно в сферы коммерческой посреднической деятельности, в том числе в растущую нишу капиталистических услуг и развлечений, или же становятся откровенными рантье. Как раз по этой причине в первой половине ХХ века обозначился упадок старых западноевропейских наций, которые создали свои колониальные империи.

Упадок английской, французской и нидерландской наций в начале двадцатого столетия выразился в том, что созданные ими в предшествующем веке колониальные империи стали отставать в индустриальном развитии, как от молодого североамериканского национального государства, так и от феодально-бюрократических держав Европы – Германии и России. Данное отставание привело к мировым войнам и переделам мира, которые разрушили прежнее могущество трёх старых наций Западной Европы, вызвали распад их колониальных империй и уничтожили условия для их мировой коммерческой и ростовщической деятельности, для существования в них значительного слоя рантье. Вследствие таких болезненных потрясений во второй половине ХХ века в них возродилось политическое и капиталистическое господство сил, связанных с производственными интересами, с промышленным капитализмом, оздоровились национальные общественные и государственные отношения. Однако социальные двойные этика и мораль участников индустриального производства, которые собственно и оздоровили данные отношения, отталкивались от традиций, заложенных в эпохи Национальных Реформаций. Так, в Англии их выразителем стала лейбористская партия, которая возникла на основе тред-юнионизма первой половины и середины девятнадцатого столетия, а во Франции – социалистическая партия с её идеологической программой конца того же девятнадцатого столетия, в основу которой заложены идеалы из учений Сен-Симона и Прудона.

Наглядный исторический опыт развития этих наций как раз и доказывает, что социальные производственные отношения нации, её общественные отношений «стаи волков», принципы её Общественного договора не могут быть вырваны из мировоззренческих, идеологических и политических традиций, которые были заложены в неё государственной властью в эпоху Национальной Реформации. Поэтому упадок данных наций нельзя преодолеть, его можно только отсрочить, ибо рано или поздно их социальные отношения потеряют способность соответствовать передовым производительным силам. А именно производительным силам постиндустриальной цивилизации, в которой не будет места для индустриальных рабочих и служащих, носителей тред-юнионистской и социалистической идеологических и политических традиций.

Глава пятая. РУССКАЯ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНАЯ НАЦИЯ

а) особенность европейского цивилизационного развития

«Развитие общественных отношений в России не укладывается в общую закономерность становления национальных капиталистических обществ». Примерно так говорят или сказали бы духовные авторитеты русских народных патриотов, большинство пропагандистов русских коммунистов и национал-патриотов. О том же твердят идейные кумиры евро-американского Запада. Но к подобным заключениям можно прийти, только если рассматривать указанную закономерность, как некое прокрустово ложе «чисто западной модели» цивилизационного развития, забывая, что сама «западная модель» есть лишь определённая ступень в историческом развитии древнегреческой модели полисной цивилизации. Именно древнегреческая модель полисной цивилизации породила особый европейский путь цивилизационного развития, на её основаниях выстраивалась древнеримская республика, которая затем распространяла данную модель на западе Европы до её средней полосы. «Вторичность Рима» по отношению к Элладе была очевидной для граждан самого Древнего Рима, легендарные основатели которого считались расовыми сородичами древних греков и сотворцами их культуры, прибывшими на италийский полуостров после гибели Трои. Вследствие таких воззрений римляне в эпоху величия считали законными и морально оправданными свои завоевания эллинистического мира, рассматривая эти завоевания, как реванш потомков троянцев и возращение своего древнего наследства на востоке средиземноморья. Отчасти этими же воззрениями объяснялось и обосновывалось решение императора Константина перенести столицу империи из Рима в древнегреческий город Византий, расположенный неподалёку от некогда разрушенной Трои. Но античный мир стал далёкой историей и не может защитить сам себя. А потому множество «просвещённых» представителей Западной Европы, США и России упорно культивируют невежественное мнение, будто Древний Рим явился некоей особой самостоятельной цивилизационной моделью, и от неё Западная Европа, де, и ведёт своё цивилизационное происхождение. Мнение это столетиями упорно навязывается всему миру, оно укоренилось, обросло мифами, и с ним очень сложно бороться даже здравому смыслу.

В чём же заключалась особенность древнегреческой полисной цивилизации, чем эта цивилизация отличилась от других, так называемых, восточных земледельческих цивилизаций Древнего Мира? Почему от неё оттолкнулся Древний Рим? По какой причине она легко внедрялась в остальной Европе, но не смогла пустить корни даже в азиатских и африканских владениях эллинистических держав и древнеримской империи? Без ответа на данные вопросы нельзя до конца убедительно рассуждать о сущности нынешнего кризиса русских общественных отношений и делать логически обоснованные выводы о пути его преодоления.

Как таковые, государственные отношения зарождались во времена неолитической революции, когда племена пастухов-кочевников некоторых ветвей белой расы останавливались возле определённых рек и переходили к осёдлому земледелию. Осёдлое земледелие, для которого оказывалось достаточным использования простейших каменных орудий труда, было возможным всего в нескольких равнинных местах Азии и Африки. А именно там, где был тёплый климат с множеством солнечных дней, а сезонные разливы рек удобряли плодородным илом береговые пространства, на которых произрастала легко удаляемая вручную или с помощью огня дикая растительность. Наиболее же благоприятными для простейшего осёдлого земледелия являлись равнины в Междуречье в Передней Азии и равнина вдоль реки Нил в северо-восточной Африке. На них и появились самые первые осёдлые поселения земледельцев. Земледельцы быстро научились выращивать зерно, получать по два-три урожая в год, и благодаря избытку зерновых средств жизнеобеспечения, собираемых для себя и для прирученных животных, пережили демографический взрыв и наладили товарообмен излишков продуктов труда на особых рынках. Для управления противоречиями быстро возрастающих в численности соседних этнически родственных осёдлых племён, а так же для совместной защиты земли и урожая от многочисленных внешних врагов, дляупорядочения товарообмена из среды земледельцев выделилась надплеменная власть жрецов-судей и вождей с воинами. Надплеменная власть постепенно развилась в этническую государственную власть, заменяющую господство родоплеменных отношений господством государственных отношений, полностью подчиняющую вождям и жрецам родоплеменные отношения с их традицией общинной и общественной власти. Для обслуживания государственной власти жрецов и вождей и обоснования их права отбирать часть излишков урожая на свои нужды, на нужды воинов создавались новые религиозные культы и разрабатывался учёт имущества, урожая, скота, обрабатываемой и пастбищной земли, появились занимающиеся этим чиновники. Начали строиться городские особо укреплённые поселения с внушительными религиозно-культовыми сооружениями и строениями для хранения имущества и урожая, для проживания тех, кто олицетворял и осуществлял государственную власть, правил и управлял многочисленными земледельческими общинами и селениями. В таких поселениях сосредоточились рынки товарообмена и связанное с изготовлением орудий труда, войны и строительства ремесло, и при поддержке государственной власти, с помощью её заказов ремесло выделялось в особый вид собственно городской деятельности. У каждого государства были свои противоречия и способы их разрешения, возникали и усложнялись свои этнические культы для достижения устойчивости отношений между общинами земледельцев и их властителями. Так рождались разные этнократические земледельческие цивилизации, их традиции особого образа существования земледельческих сообществ. В этих цивилизациях изобретались письменность, как способ накопления и передачи сведений, новые орудия труда и военных действий, которые привели к изобретению бронзы. А изготавливаемые из бронзы орудия труда позволили осваивать те земли, которые были недоступны при использовании каменных орудий, что и создало предпосылки для зарождения на юго-востоке Европы, на Балканах особой древнегреческой полисной цивилизации.

В те далёкие времена почти весь европейский континент от Атлантики до Каменного пояса, за исключением степей Причерноморья, покрывали сплошные леса с болотами. А суровый климат с сезонами зим создавал дополнительные сложности в борьбе за существование для кочующих в лесах немногочисленных племён людей, представителей северной ветви белой расы. Эти племена занимались охотой и развивали кочевое животноводство, собирали в лесах и на болотах съедобные ягоды и коренья. У них раньше других человеческих рас появились осёдлые поселения с жилищами, что позволяло им в таких поселениях делать запасы продовольствия на зиму и обогреваться зимой с помощью огня, разводимого в замкнутых помещениях. Но они не привязывались к таким поселениям, при необходимости легко оставляли их и переселялись в другие места. Густые леса и болота, сезонные зимы препятствовали возникновению европейского осёдлого земледелия в эпоху неолита, ибо при каменных орудиях труда осваивать Европу для земледелия и цивилизационного развития было невозможно. Но бронзовые орудия труда меняли положение дел. На юге Европы, на омываемых средиземным морем Балканах и на островах Эгейского моря, близких к земледельческим цивилизациям, в которых научились плавить бронзу и изготавливать такие орудия, с помощью этих орудий удалось начать освоение земель под осёдлое земледелие.

Появление на островах Эгейского моря и на южном побережье Балкан осёдлых поселений, осёдлого земледелия и государств происходило в эпоху ранней бронзы, около 3 тысяч лет до нашей эры. Вовсе не случайно, что это имело место во времена развития торговли между земледельческими цивилизациями и лишь в тёплых местах побережий, там, где было достаточно одних бронзовых орудий труда для вырубки леса, для обработки леса под нужды жилищного строительства и простейшего кораблестроения. Без бронзы и её изделий, то есть без товаров достаточно развитой городской ремесленной деятельности, земледельческое освоение даже юго-востока европейского континента было невозможным. А бронза вначале распространялась на островах Эгейского моря и на Балканах только из земледельческих цивилизаций. Она попадала на острова и на Балканы либо посредством морского торгового обмена между земледельческими цивилизациями и местным варварским населением, либо вследствие грабежей морских разбойников из местных поселений на море, через которое шла корабельная торговля между цивилизациями Передней Азии и Египта, и их набегов на прибрежные города и селения данных цивилизаций.

Для работы с жизненно важной бронзой, для обработки бронзовых изделий местному европейскому населению пришлось захватывать в земледельческих цивилизациях, обращать в рабов ремесленников, самим учиться у них осваивать ремесло и строить крепостные городские строения с ремесленными мастерскими. А уже вокруг крепостных стен с помощью бронзовых орудий труда начиналось освоение лесов, освобождение от них земли под посевное земледелие и пастбища, под расселение общин земледельцев. Такую задачу решала позаимствованная у земледельческих цивилизаций дворцовая государственная власть с обожествлением царя-жреца, и решала сверху, в ожесточённом противоборстве с традициями родоплеменных отношений, родоплеменной общественной власти. Это задало определяющее значение городу и государственной власти, чего не было в восточных земледельческих государствах, и непосредственную связь города и государственной власти. Местные цари и аристократия сначала обособлялись с воинами в крепостных сооружениях, в которых налаживали городское ремесло и складирование царского имущества, рациональное управление им, а затем навязывали соплеменникам развитие общинного земледелия, непосредственно зависящего от бронзовых орудий, то есть от морской торговли и морского разбоя, дополняемого рыбным промыслом и охотой. Подобные города-государства были небольшими, и военное объединение их под властью одного царя становилось возможным только после столетий освоения замкнутых территорий. Первое объединение таких городов-государств совершилось в XVI веке до нашей эры на острове Крит, после чего там сложилась городская минойская цивилизация, прародительница древнегреческой полисной цивилизации. В этой цивилизации уже проявились особые традиции образа жизни и хозяйствования, культов и культуры, которые существенно отличали её от восточных земледельческих цивилизаций.

Минойская цивилизация Крита процветала полтора столетия и была разрушена землетрясением, а затем завоёвана и разграблена племенными сообществами греков-ахейцев. Эти варварские племенные сообщества вторглись на Крит с юга Балканского полуострова, где у них в разных местах началось образование надплеменной аристократической государственной власти. Завоеватели уничтожили минойскую цивилизацию, её города и дворцы, но затем оттолкнулись от важнейших достижений этой цивилизации, без которых нельзя было начать земледельческое освоение юга Балканского полуострова, где были более суровые природные условия, чем на Крите. Аристократия и цари ахейцев принялись создавать приморские крепости-государства с помощью позаимствованных на Крите чиновничьих учреждений и письменности, а главное, приспособленных для рубки лесов и обработки древесины орудий из бронзы. Ахейской царской властью налаживалось крепостное городское ремесло, разворачивалось изготовление бронзовых орудий труда, необходимых для освоения земли под сельское хозяйство, для кораблестроения, и с помощью чиновников упорядочивалось общинное землепользование. Освоение земли и землепользование на Балканах существенно больше зависели от бронзы, чем на Крите. Необходимость добывать и закупать основную часть бронзы и изделий из неё за пределами Балкан, главным образом в земледельческих цивилизациях, определяла воинственность ахейских царей, их склонность к заморским грабительским набегам. Они создали микенскую цивилизацию, которая достигла могущества и процветания вследствие их жестокой воинственности. И на вершине процветания они начали Троянскую войну, причиной которой вероятнее всего были противоречия, связанные с тем, что Троя выступала посредником в закупках бронзы между ними и земледельческими цивилизациями Передней Азии. Всё более нуждаясь в бронзе, они объединились, чтобы устранить этот богатый, наживающийся на посредничестве город-государство. Однако цена победы над Троей оказалась очень высокой, надорвала их военное могущество и способности увеличивать приток бронзы, чтобы расширять освоение лесов и болот, развивать земледелие на основе бронзовых орудий труда.

Слабеющие микенские крепости-государства пали, были уничтожены при нашествии с севера новой волны варварских греческих племён, дорийцев. Гибель микенских государств вызвала резкое сокращение притока на Балканы бронзы, удорожание бронзовых орудий труда, переплавку орудий труда на оружие, и города, сельское хозяйство, кораблестроение пришли в полный упадок. Даже уцелевшие города были заброшены, везде прекратилось строительство каменных жилищ и сооружений. Наступление лесов на пашни и пастбища вызвали в общинах ахейских земледельцев борьбу за существование, естественный отбор, вследствие которого выживали лишь общинники, способные возрождать этнические родоплеменные отношения и варварский полукочевой образ жизни. Скот стал главным источником средств жизнеобеспечения, основной мерой богатства родовой семьи, а пастбища в представлениях родоплеменного общества приобрели наивысшую ценность среди всех его земельных владений. Тем не менее, некоторые жизненно важные навыки у остатков ацейского населения сохранились. Опыт обработки бронзы имел определяющее значение для его выживания, а потому был унаследован родоплеменными общинами ахейцев у ремесленников прежних крепостей-государств. Этот опыт с течением столетий позволил общинам научиться работать с железосодержащими рудами, изготавливать из железа оружие, а позднее и орудия труда. Новый металл оказался дешёвым и широко доступным. Месторождения железа встречались в природе много чаще, чем меди и олова, которые необходимы для получения бронзы, и такие месторождения были на Балканах. К тому же железо отличалось от бронзы существенно большей прочностью, а потому орудия и оружие из него можно было делать тонкими и лёгкими в сравнении с бронзовыми.

Чтобы наладить широкое производство железа и оружия, орудий из него, надо было создать условия для раскрепощения труда многих ремесленников, и такое раскрепощение совершилось в полисах, городских укреплённых поселениях, которые создавались родоплеменными общинами в самых пригодных для осёдлого существования местах. Полисные ремесленники освоили сыродутный способ получения железа, разработали технологию его обработки, научились закаливать железо для придания ему особой твёрдости, изобрели некоторые виды стали, технологию соединения разных кусков железа посредством сварки и спайки. Успехи в получении железа, стали и изделий из них основывались на успехах в получении новых видов энергии и улучшении использования старых. Обилие леса, освоение использования древесного угля дали полисным ремесленникам преимущества для развития производства, которых не было в восточных земледельческих цивилизациях.

Широкое производство нового металла и изделий из него вызвало настоящий переворот в способах и размахе земледельческого освоения европейского континента, стало толчком к возникновению древнегреческой полисной цивилизации. Вдохновляемые и подстёгиваемые практической задачей самого действенного освоения юга Балканского полуострова древние греки полисов наладили производство железа и изделий из него самостоятельно. Они впервые продвигались в техническом развитии не только независимо от восточных земледельческих цивилизаций, но и намного опережая их, творчески разрабатывая разные виды железа и стали, кузнечного оборудования, различные способы обработки металлов.

Полисные города-государства появлялись в VIII веке до нашей эры, как государства с царской властью. Однако полисная царская власть потеряла связь с традицией военно-чиновного деспотизма, которая сложилась в цивилизациях Крита и Микен под влиянием восточных земледельческих цивилизаций. В полисных городах-государствах не царская власть оказалась основным заказчиком и организатором развития производства железа и изделий из него, а сами родовые общины, которые сохранили навыки обработки бронзы, выделили из своей среды ремесленников, способных творчески оттолкнуться от этих навыков. Отсутствие учреждений военно-чиновного управления делало полисную царскую власть неустойчивой. Её подпирали советы родовой аристократии. А противостояли ей и аристократии общинники, основные носители традиции родоплеменной общественной власти, связанные с ремесленниками общими интересами, так как у ремесленников оставались наделы земли, главное условие наличия прав на участие в государственных отношениях, ибо отношения эти являлись земледельческими. Выделение из среды общин ремесленников, от которых зависело и освоение земельного пространства полиса, и получение средств жизнеобеспечения, и выживание всех участников полисных государственных отношений, повышало значение носителей традиции родоплеменной общественной власти. Повышало тем существеннее, чем больше в полисе хозяйствовало ремесленников, чем значительнее был сам полис, чем он удачнее располагался для участия в развитии морской торговли. Именно с развитием ремесленного производства железа и изделий из него в полисах появился товарообмен, возникли рынок и первые деньги, которые преобразовали товарообмен в товарно-денежный обмен. А товарно-денежный обмен постепенно вовлёк в рыночные сделки земельные наделы, что предельно обострило враждебность общинников к родовой аристократии, ибо родовая аристократия начинала относиться к сородичам, как источнику своего беспредельного обогащения, закабаляла их долговыми обязательствами, отбирала за долги их наделы, а самих обращала в бесправных рабов. Иначе говоря, родовая аристократия преобразовывалась в эгоистических хищников, в «волков», навязывая соплеменникам отношения «человек человеку волк».

Единственным выходом из гибельного противоборства общинных интересов и интересов царской аристократии было совершенствование государственных отношений посредством появления кодифицированных законов и представительной полисной власти, то есть городских собраний избираемых представителей родовых общин, на которых обсуждались и принимались обязательные для всех законы. Рождение представительной законодательной власти ставило вопрос о том, что участники избрания представителей в полисные собрания должны быть законодательно наделены особыми наследственными правами и обязанностями, правами и обязанностями гражданства. Поэтому новые государственные отношения полисов порождали новые, неизвестные в земледельческих цивилизациях этнократические общественные отношения, как гражданские отношения полисного «общества волков». Они же подтолкнули ускоренное развитие рыночных отношений, при которых зарождался торгово-производственный капитализм с растущими противоречиями между выразителями ремесленно-производственных и спекулятивно-торговых интересов. Данные противоречия постепенно становились главными противоречиями полисов, определяющими борьбу за политику государственной власти, превращающимися в борьбу между олигархами и демократами.

Олигархами становились самые крупные торговцы, ростовщики и вкладывающая средства в большие коммерческие сделки, в ростовщические займы, чтобы получать крупные проценты от этих сделок и займов, землевладельческая родовая аристократия. Демократами же оказывались слои мелких и средних земельных собственников, каковыми являлись, как городские ремесленники, так и земледельцы. В ответ на стремления олигархов подчинить учреждения государственной власти своим эгоистическим интересам, в быстро развивающихся полисах средние слои семейных собственников начинали объединяться для борьбы за своё определяющее влияние в представительных собраниях, за собственную политическую власть. Ибо такая власть давала им возможность подавлять спекулятивный беспредел олигархов, принимать законы и избирать руководство учреждений власти для создания самых выгодных условий своей хозяйственной деятельности и развития подчинённой ей, политически поднадзорной мелкой и средней торговли.

Там, где были условия для победы демократов, начиналось быстрое развитие городского хозяйства, полисной общественной власти, при которой личные интересы подчинялись общественным. Ибо там совершался обусловленный задачами ускорения земледельческого освоения территории государства переход от экстенсивного развития к интенсивному развитию, основанному на предпринимательском производственном интересе, на вызываемом им росте производительности личного и общественного труда за счёт изобретения новых и улучшения старых орудий труда. Интенсивное развитие требовало наступления рациональных знаний на религиозное сознание, подталкивало зарождение и развитие естественной науки, рациональной философии, соответствующей им культуры. Всё вместе это превратило полисные государства в особую полисную цивилизацию, коренным образом отличающуюся от восточных земледельческих цивилизаций, которые не знали ни представительной власти, ни демократии, ни интенсивного хозяйственного, социального, духовного развития. Рациональная философия полисной цивилизации позволила ей подняться до уровня осмысления и изучения наиболее общих законов природы, мышления и человеческих общественных отношений, что имело огромное значение для дальнейшего освоения лесной и болотной Европы. Однако совершила дальнейшее цивилизационное преобразование европейского континента уже не полисная Древняя Греция, а Римская империя.

Гибельный упадок и исчезновение полисной цивилизации Эллады были предопределены тем, что философская и политическая мысль в полисах ни разу не поставила задачу развития этой цивилизации за счёт освоения северных земель Европы, довольствуясь лишь колониальной экспансией в Причерноморье, на берегах Передней Азии и на западноевропейских побережьях Средиземного моря. Полисные греки не задумывались о том, что только продвижение городских поселений на север от средиземноморья потребовало бы развития и совершенствования энергетики и орудий труда, городских общественных и государственных отношений на основе демократического самоуправления. При своём расцвете полисная Греция потеряла интерес к северному направлению вообще, большинство греков вдохновились мечтами и помыслами о непримиримой борьбе с Персидской державой, стремлением установить военное господство над восточными земледельческими цивилизациями для коммерческой, посреднической эксплуатации их населения ради удовлетворения своего растущего потребительского индивидуализма. Под влиянием таких настроений в полисах зародилась и нашла широкий отклик философия космополитизма и личного потребительского эгоизма. Она расшатала общественную власть полисов, помогла царю Македонии Филиппу II подчинить Элладу, заставить признать свою гегемонию, а его сыну Александру Македонскому вовлечь греков в военный поход против Персии, осуществить свои великие завоевания, которые коренным образом изменили Древний Мир. Эта же философия легла в основание мировосприятия эллинистических держав, которые складывались после распада огромной империи Александра Македонского как царские военно-чиновные государства, опирающиеся на традиции государственных отношений восточных земледельческих цивилизаций. В эллинистическом мире полисные государства и демократическое самоуправление, сама полисная цивилизация разлагались и подавлялись, а с ними переживало упадок ремесленное производство. Хотя дух греческого полисного творчества проявлялся в этом мире с изумительным величием в научных изысканиях, в изобретательстве, в философии, в архитектуре, в культуре, но он не находил выхода в широкой ремесленной деятельности, в освоении северных земель, обслуживал одну только царскую военно-чиновную власть.

Подлинными наследниками и продолжателями традиции полисной цивилизации Древней Греции выступили города-государства италийского полуострова, самым могущественным из которых оказался республиканский Рим.

Первые цивилизации европейского континента, минойская на Крите и микенская на юге Балканского полуострова, появились под влиянием восточных земледельческих цивилизаций. Отделённые от древних земледельческих цивилизаций морем, они получали бронзу и изделия из неё, идеи военно-чиновничьих государственных отношений и способы земледельческого хозяйствования, зерновые культуры посредством мореплавания, морской торговли, морского разбоя. Минойская и Микенская цивилизации складывались, как приморские цивилизации, для которых жизненно важными путями сообщения и торговли были морские пути, а основным средством передвижения и перемещения товаров являлись морские суда. Греки последующей эпохи полисных государств научились работать с железом и перестали зависеть от восточных земледельческих цивилизаций, начали осваивать сухопутные средства торговли и сообщения, однако они унаследовали от греков-ахейцев микенской цивилизации приморское цивилизационное мировосприятие. Унаследовать такое мировосприятие им было легко, ибо морские способы сообщения и торговли оставались для них самыми удобными и дешёвыми, а наилучшие условия для хозяйственного, ремесленного развития получали приморские полисы. Именно в приморских полисах накапливались главные богатства и достижения полисной цивилизации, такие полисы осуществляли самое действенное сельскохозяйственное освоение своей территории, а так же земель вокруг своих городских приморских колоний на Чёрном море, в Передней Азии и на европейских берегах западного Средиземноморья.

Европейское побережье западного Средиземноморья мало интересовало восточные земледельческие цивилизации и финикийцев, и в отсутствии внешних препятствий колониальное освоение греками побережий Сицилии, юга италийского полуострова получило такой размах, что данная часть Европы получила название Великой Греции. Перед самым началом греческой колонизации италийского полуострова в его северо-западных землях уже стали появляться города-крепости этрусков. Племена этрусков пришли с востока Европы, и в этих городах-крепостях с дворцовой царской властью отразилось влияние микенской цивилизации. Но под воздействием зарождающихся торговых связей с полисами Эллады и растущим значением железа в освоении природы, города-крепости стали преобразовываться в аристократические города-государства с ширящейся прослойкой ремесленников и торговцев, напоминающие греческие полисы. Этрусские города-государства оттеснялись греческими колониями от моря, от морской торговли вглубь лесных и заболоченных территорий и ради выживания и развития вынуждались совершенствовать заимствованные у греков орудия труда, способы освоения удалённых от моря лесных и болотных земель под земледелие, налаживать сухопутные средства перемещения и торговли. Они ещё больше зависели от городского ремесленного хозяйствования и городской организации социальных государственных отношений, чем греческие полисы, что предопределило цели и направление их развития, дало им новую историческую перспективу усовершенствования полисной цивилизации.

К тому времени на юге италийского полуострова тоже стали зарождаться местные города-государства, которые так же оттеснялись от моря полисами греков. Из подобных городов-государств выделился Рим.

Этруски жили в существенно более сложных природно-климатических условиях, чем римляне, и они основательнее, предельно творчески совершенствовали городское хозяйствование, железные орудия труда, способы их изготовления и применения. У них получило дальнейшее развитие полисное инженерное мышление, призванное планировать и организовывать труд многих ремесленников, находить наилучшие и самые дешёвые технические решения проблем освоения территорий для налаживания сельскохозяйственного производства и созидательного улучшения условий жизни города и села в холодные зимы. Этрусский союз городов-государств постепенно захватывал земли Средней Италии, выходил к югу изнутри полуострова, и римляне изначально вынуждены были вести жестокую вооружённую борьбу и с ними, и с греческими приморскими полисами, которые использовали греческий опыт дипломатии для борьбы с противниками, для сколачивания против своих противников враждебных союзов их противников. В обстоятельствах, в каких оказались римляне, выжить мог только город-государство, который совмещал задачи поиска способов освоения окружающего жизненного пространства с задачами налаживания государственных и общественных отношений, способных обеспечивать победу над любыми врагами. Рим и стал таким городом-государством. Для долгосрочного существования ему мало было побеждать врагов, – чего не удавалось добиться без предельной жестокости, и он научился такой жестокости «общества волков», – надо было их завоёвывать, полностью подчинять, включать в обслуживание своих государственных отношений и хозяйственных задач. Отталкиваясь от высших политических достижений, как полисной цивилизации греков, так и государств этрусков, наглядно доказавших возможность сухопутного цивилизационного развития, римляне создали чрезвычайно устойчивые к потрясениям и очень действенные республиканские государственные и общественные отношения. Они превзошли греков в их искусстве дипломатии и военного строительства, и в конечном итоге покорили и подчинили не только окружающие племена, но и другие города-государства и даже приморские полисы, колонии греков на юге полуострова, а позже и на Сицилии.

Завоёвывая юг полуострова, римляне направили свою военную мощь и на север. Когда им удалось покорить, разграбить и подчинить этрусские города-государства, они воспользовались их достижениями в развитии городского хозяйствования и инженерного мышления для совершенствования своих городских производительных сил. Огромные ресурсы, множество рабов позволили римлянам не только существенно развить достижения этрусков, но придать им такой размах применения, о каком не могли помыслить сами этруски. После чего Рим и стал превращаться в особую Римскую цивилизацию. Если греческая полисная цивилизация была приморской по своему существу и духу, то Римская цивилизация стала сухопутной, использующей иные, более сложные и энергоёмкие способы освоения Европы. Римляне первыми вдохновились целью прокладывать через европейские болота, леса и горы надёжные каменные дороги, покрывать сетью таких дорог завоёванные земли для налаживания широкой и надёжной сухопутной торговли. Они провозгласили клич, который пробудил весь европейский континент к цивилизационному развитию: «Via est vita!» – «Дорога это жизнь!»

Для повышения производительности труда, для ведения войн и улучшения городской жизни греки придумали и изобрели разнообразные механические приборы и сложное оборудование, стали разрабатывать средства городского производства. Этруски открыли цемент и научились использовать его в строительстве, создавать из него бетон и железобетон, с его помощью возводить каменные арки, строить арочные водопроводы и мосты. Римляне же усовершенствовали данные открытия, нашли для них самое широкое применение, что стало важнейшей предпосылкой рождения качественно нового уровня цивилизационного градостроительства и хозяйственного освоения италийского полуострова. К эпохе накануне римских гражданских войн освоение италийского полуострова приближалось к завершению, и Юлий Цезарь поставил переломную в мировой истории цель – начать планомерное освоение средней полосы Запада европейского континента посредством связываемых надёжными дорогами городских крепостных поселений или бургусов. Бургусы явились сухопутным подобием морских полисных колоний греков, призванных привлечь ремесленников и мелких торговцев, узаконить их самоуправление посредством представительных магистратур и начать освоение окружающего пространства, как с помощью железных орудий труда, дополняемых техническими приборами и оборудованием для наиболее действенного изготовления и использования таких орудий, так и посредством налаживания прибыльной торговли.

Упадок Римской цивилизации был вызван теми же причинами, какие определили упадок греческой полисной цивилизации. Он начался тогда, когда общественные отношения стали разъедаться индивидуализмом, а интересы общественного производства вытесняться интересами разнообразия индивидуального потребления и посреднического спекулятивно-коммерческого и ростовщического обогащения. По мере успешного завоевания эллинистического мира вместе с вовлечёнными в него восточными земледельческими цивилизациями в Риме нарастал кризис республиканского общественного сознания, вызвавший эпоху гражданских войн. Эта эпоха завершилась лишь с победой Цезаря над своими противниками и установления императорской военно-чиновничьей диктатуры. При приемнике Цезаря императоре Августе диктатура превратилась в наследственную военно-чиновничью монархическую власть над огромной империей, в которой ускорилось разложение общественных отношений и городских производительных сил, а ремесленников в городах стали теснить люмпены, крупные торговцы и ростовщики. Отражением разложения общественных отношений и производительных сил было распространение философии космополитизма, в Риме названной гуманизмом, которая оправдывала индивидуализм и потребительский паразитизм, право каждого римлянина на бесплатные «хлеб и зрелища». Хотя после гибели Цезаря освоение средней полосы западной Европы продолжилось, однако неуклонно ослабевало и в конечном итоге ограничилось определённым пространством, которое римские императоры считали нужным для империи постольку, поскольку оно сдерживало наступательное давление и хищные набеги воинственных варварских племён севера и северо-востока европейского континента.

Спасти римскую империю от катастрофического распада смогло единственно религиозное христианство, решительно отвергшее коммерческий космополитизм и потребительский гуманизм. Но спасение оно предложило на основе выраженной в еврейской Библии традиции государственных отношений восточных земледельческих цивилизаций, преобразованной в традицию государственных отношений имперского пространства, населённого осёдлыми земледельческими народами, объединяемыми и организуемыми в этнические общества сословием церковных священников и военно-чиновничьей императорской властью. Чтобы стать приемлемой грекам, римлянам и другим этносам европейской расы, эта земледельческая традиция приспосабливалась богословами христианства через её обоснование той греческой мировоззренческой философией, которая сложилась в эллинистическом и римском имперском мире.

Поддержка императорской властью христианства не предотвратила гибели Западной и Восточной римских империй, ибо полностью излечить от болезни индивидуализма оказалось невозможным ни римлян, ни греков, на которых держались данные империи. Но христианство приняли вожди германских завоевателей в Западной Европе и русские князья огромной Киевской Руси на Востоке Европы, унаследовав права на выстраивание новых имперских пространств, которые поделили весь Европейский континент на две части. Христианство привнесло в Среднюю и Северную полосу лесной и болотной Европы идею земледельческого цивилизационного развития, библейской мифологией ставя в пример восточные земледельческие цивилизации Египта, Междуречья, Персидской державы и историю становления и хозяйствования еврейского земледельческого государства. Эта идея, опираясь на яркую и образную мифологии Библии, на художественно выразительную трагедию Евангелия, изменяла сознание европейских племён и народностей, заставила их искать средства и способы осуществления земледельческого развития всей Европы вопреки тяжёлым и сложным природно-климатическим условиям, несмотря на сезонные зимы.

Проблема греческого церковного христианства, как православного, так и католического, была в том, что оно само не предлагало средств и способов земледельческого развития там, где ещё не произошло освоения, окультуривания земель. По сути, христианский проект имперского монархического пространства, объединяющего сословные народно-земледельческие общества, был воплощаем лишь на юге Европы и отчасти на западе её средней полосы, там, где первоначальное освоение уже совершили древние греки и римляне. А поскольку христианство изначально боролось с разрушительными для земледельческих цивилизаций традициями представительно-демократических и республиканских государственных и общественных отношений полисной и римской цивилизации, таким путём преодолевало изначальный антагонизм восточных земледельческих и полисной цивилизаций, который проявился при возникновении древнегреческой полисной цивилизации. Постольку церковь вынуждалась бороться и с рациональной предприимчивостью, научным свободомыслием, то есть с достижениями полисной и римской цивилизации в естественнонаучном и техническом развитии, тем самым, отдавать лесам и болотам даже долю того, что было освоено римлянами в Северной Италии и Западной Европе. Она объявляла ересью все учения в христианстве, которые пытались как-то выразить и защитить интересы средних имущественных слоёв города и зависимого от него села. А потому, являясь руководящей духовной силой Средних Веков, церковь не восстанавливала и не развивала достижения европейской языческой античности и всячески препятствовала доступу к ним, не останавливаясь перед уничтожением памяти о них в книгах, в изделиях культуры. Она заразила все европейские племена и народности стремлением к земледельческому цивилизационному развитию. Но выступила с позиции восточной земледельческой цивилизации, не признавая особую роль города в освоении трудных для земледелия мест, уничтожая материальные и рациональные предпосылки, подавляя и преследуя слои горожан, которые только и могли обеспечить собственно земледельческое развитие Европы. Освоение европейского континента происходило вопреки христианству, через городские производительные силы, ускоряясь там, где укоренялся городской рационализм, который требовал реформации средневекового христианства и церкви.

Новой исторической ступенью земледельческого освоения Европы явилось начало возрождения городского хозяйствования в некогда этрусской Северной Италии, на юге Франции и Англии, то есть на северо-западной окраине бывшей римской цивилизации. Во времена папских Крестовых походов эти города обогатились посредничеством в налаживаемой средиземноморской торговле и орудиями ремесленного труда, знаниями и техническими навыками, которые сохранились от античности в Византийской империи. Из Византии были позаимствованы и еретические христианские учения, отражающие интересы горожан, в определённой мере наследующие городскую философию древнегреческой полисной цивилизации, её сущностный дух. С развитием городов и сухопутной торговли в Западной Европе совершались собственные технические и технологические открытия, изобретались орудия труда, позволяющие начать освоение тех территорий, до которых не дошли римляне. Растущее значение горожан для развития земледелия в средней и северной полосе Западной и Центральной Европы выразилось в появлении на исходе Средних веков протестантских вероучений и поддержке их частью крупных и мелких феодалов.

Протестантские вероучения выражали дух древнегреческой полисной цивилизации. А протестантская революция, направленная против католической церкви и средневековой имперской государственной власти, отразила в новых исторических обстоятельствах непримиримость борьбы полисной цивилизации Древних Греков с восточными земледельческими цивилизациями Древнего Мира, глубинный антагонизм этих цивилизаций. Протестантская Реформация подготовила буржуазные революции, с них и началось становление национально-государственной и промышленной буржуазно-капиталистической цивилизации, как прямой наследницы древнегреческой полисной цивилизации.

Европейские народно-феодальные государственные отношения стали высшим проявлением, верхней точкой развития традиции земледельческих цивилизаций на европейском континенте, традиции, которая зародилась вне Европы в эпоху неолитической революции. Достигнув своего расцвета в Средние века на основе религиозного христианского мировоззрения, они подготовили собственного могильщика: городские политические отношения, рациональное капиталистическое сознание, промышленные производственные отношения и, в конечном итоге, европейскую промышленную цивилизацию. После буржуазных революций в Нидерландах и в Англии, а особенно после английской Промышленной революции и начала индустриализации, освоение Европы приобрело совершенно новое содержание и всеохватный размах, оно стало полностью зависеть от развития промышленного производства. Традиция земледельческой цивилизации в жесточайшем, кровавом и непримиримом противоборстве столетие за столетием уступала промышленной цивилизации право на преемственность в историческом цивилизационном развитии. Войны эпохи протестантской Реформации, Наполеоновские континентальные войны, потрясения мира русской большевистской революцией, Первая и Вторая мировые войны, глобальная Холодная война между двумя Сверхдержавами, советской и американской, были вызваны именно этим противостоянием.

Каждый раз держава, которая с позиций усовершенствованного народно-феодального мировоззрения и военно-чиновного феодально-абсолютистского управления бралась возглавить противостояние промышленным буржуазно-капиталистическим нациям, вынуждена была создавать передовую военную индустрию, проводить раскрестьянивание государствообразующего этноса и социологизировать народные производственные отношения в городе и деревне ради быстрого развития такой индустрии. В XIX и ХХ веках соответствующие изменения претерпевала Германия, Япония, затем Советская Россия. Этим державам удавалось мобилизовать наличные ресурсы с помощью опоры на традиции сильной феодально-абсолютистской государственной власти и осуществлять ускоренную экстенсивную индустриализацию. Но на гребне подъёма индустриализации они надрывались экономически и, так или иначе, терпели сокрушительное поражение. Созданными для обслуживания промышленности городскими социальными слоями они вырывались из средневековых традиций феодального прошлого и, тем самым, становились восприимчивыми к идеалам буржуазно-демократических преобразований. Через буржуазно-демократическую революцию, которая создавала противоречия, выход из коих был только в Национальной революции и Национальной Реформации, они мучительно перерождались в новое качество государственного существования, а именно, в качество национального государства с демократической общественной властью. После чего становилась продолжателями дальнейшего развития промышленной цивилизации, способствуя непрерывному возрастанию её могущества.

На исходе эпохи индустриального производства, в 1989 году уже в Советской России началась буржуазно-демократическая революция и сейчас приближается её перерастание в национал-демократическую революцию, которая обозначит перспективу преобразования великорусского и ряда расово, культурно родственных народов и народностей в русскую городскую нацию. Теперь роль антагонистически противостоящих наступлению промышленной цивилизации традиционно-почвеннических, традиционно земледельческих держав переходит к Китаю, к Индии и ряду государств исламского мира. Их противостояние наступлению капиталистической постиндустриальной цивилизации будет во многом определять характер мировой политики в первом столетии третьего тысячелетия.

б) борьба цивилизационных традиций в русской истории

Протяжённый восток европейского континента отличался самыми тяжёлыми природно-климатическими условиями, особенно продолжительными и холодными зимами. За исключением северного Причерноморья, на котором древние греки основали свои колонии, он нигде не осваивался ни древними греками, ни римлянами, ни Византийцами. Его освоение началось только во второй половине первого тысячелетия нашей эры, когда к местным восточнославянским племенам стали постоянно попадать из Византии и Западной Европы железные и стальные орудия труда, а среди племён выделились те, кто усваивал навыки кузнечной работы с железом и сталью. Освоение начиналось у рек и происходило через городские поселения славян, но его целью долгое время было не земледелие, а создание возможностей для пастбищного скотоводства и разделения труда ремесленников, скотоводов, рыбаков и охотников, налаживания товарного обмена между ними, ибо от этого зависело облегчение борьбы за существование. Под влиянием таких жизненных интересов у восточных славян появлялась надплеменная власть вождей, то есть ранняя государственная власть. В Новгороде Великом эта власть развилась настолько, что создала предпосылки для образования княжеской власти. Чтобы укрепить государственные отношения, княжеская власть не должна была иметь родовые связи ни с одним из образующих такие отношения племён, но обязана была в равной степени зависеть от поддержки родовых вождей всех племён, совещаться с ними при принятии любых решений. Либо один из вождей своими заслугами должен был выделиться из родоплеменных отношений и стать признанным героем для нескольких племён, либо подходящего вождя надо было приглашать со стороны. В отсутствии признанного всеми героя первым князем новгородские вожди выбрали родовитого предводителя наёмных варягов, Рюрика. Однако сам образ жизни новгородских племён, в большинстве охотников, рыболовов и ушкуйников вынуждалразвивать вечевое самоуправление, подобие самоуправления демоса в полисах Эллады, которое ограничивало княжескую власть, делало её неустойчивой. Поэтому преемник Рюрик князь Олег с помощью новгородских военных отрядов захватил расположенный на Днепре Киев и перенёс свой престол туда, навязав местным славянским племенам более централизованную княжескую власть, связанную с Новогородом Великим особыми договорными отношениями. Это вполне устроило вольнолюбивых новгородцев.

Киевская Русь объединила государственными отношениями всех восточных славян на обширном пространстве Восточной Европы, наладила речную торговлю между балтийскими, северными племенами и государствами Европы и южной Византией и благодаря посредничеству в ней выстроила несколько больших городов на торговом пути «из варяг в греки». В этих городах быстро расширялась использующая достижения Византии хозяйственная ремесленная деятельность, способствующая росту товарно-денежных обменов и торговли. А заимствованное у Византии и самое развитое для того времени умение работать с металлом позволило заняться освоением лесостепных земель под осёдлое общинное земледелие. Христианское Крещение Руси князем Владимиром сделало идею становления в русских землях земледельческой цивилизации господствующей, всячески поддерживаемой греческой православной церковью, задающей княжеской власти долгосрочную цель развития древнерусских государственных и общественных отношений.

Захват в 1204 году и полувековое разграбление византийского Константинополя крестоносцами и нашествие на Русь татаро-монгольских орд, гибель Киевской Руси и многих русских городов привели к необратимому исчезновению торгового пути «из варяг в греки». На Руси произошёл катастрофический упадок ремесленной деятельности, которая частично сохранилась лишь в землях Новгорода Великого, ибо только Новгород Великий избежал нашествия хищных орд Батыя и остался независимым. Как следствие, земледельческое освоение Восточной Европы было прервано, а уже освоенные земли нечем и некому стало обрабатывать, они зарастали и заболачивались. Восстановление княжеской государственной власти происходило в Восточной Руси, которая находилась в зависимости от татаро-монгольских ханов, подвергалась грабительским набегам и выплачивала непомерную дань, которая надрывала и ремесло, и земледелие. Московскому Великому князю Ивану Калите удалось убедить ордынских ханов, что прекращение набегов создаст условиях для роста производства и соответственно увеличения размеров дани. Сорок лет передышки позволили Москве с помощью Новгородской республики восстановить ремесленную деятельность и освоение, увеличивать земледелие и численность русского земледельческого населения. Это стало основой превращения Москвы в самое сильное из Великих восточно-русских княжеств, и позволило ей начать их объединение под властью одного московского князя. Военно-чиновничий способ объединения обосновывался и поддерживался православной церковью, и её значение в устроительстве новых государственных отношений неуклонно возрастало.

Сбросив иго татарских ханов при Великом князе Иване III, Москва преобразовалась в город-столицу крупного государства с земледельческим цивилизационным мировоззрением правящих кругов боярского чиновничества и воевод. Бегство в Москву многих греческих священников после захвата Константинополя турками-сельджуками и окончательного падения Византийской империи, женитьба Ивана III на племяннице последнего византийского императора укрепили церковную и военно-чиновничью централизацию княжеской власти, которая вырвалась из традиций русского княжеского управления, начала создавать традицию имперской царской власти. В раннем Московском государстве ремесленное развитие осуществлялось почти исключительно в республиканском по духу Новгороде Великом и в Москве, что предопределяло растущие противоречия между ними, часто переходящие в военное противоборство. Опираясь на поддержку церкви, объявивший себя наследником византийских императоров в православном мире Иван III отказался признавать древние особые права Новгорода, после военной победы запретил вечевое самоуправление, вывез многих ремесленников в Москву и подчинил Новгород непосредственному управлению московских бояр-чиновников, уподобил других подвластным ему княжествам восточной Руси. Тем самым было закреплено земледельческое цивилизационное направление развития огромного пространства Восточной Европы, но в условиях слабых городских производительных сил, сосредоточенных главным образом в Москве.

В Московской Руси попыткой разработать идейные принципы городской реформации православия была новгородско-московская ересь, к которой тяготели связанные с ремесленными, купеческими интересами слои и отражающие их интересы священники двух самых богатых торговых городов государства в ХV веке, Москвы и Новгорода. Московские и новгородские горожане, а так же представители знати столицы напрямую вели совместные дела с балтийскими европейскими купцами, которые распространяли настроения вызревающей протестантской Реформации. Однако из новгородско-московской ереси не взросла реформация православия, так как значение феодального хозяйствования в Московском государстве, в отличие от ряда стран той же средней полосы европейского континента, возрастала из-за продолжающегося освоения юго-восточных, лесостепных порубежных земель под сельскохозяйственное производство и обусловленного этим укрепления самодержавного характера централизованной царской власти. Московский царь превращался в богатейшего феодального правителя, способного за счёт раздачи множества земельных наделов служилому дворянству иметь многочисленные войска для подавления инакомыслия представителей столичного боярства, новгородской и московской среды ремесленников и купцов. Так в Московском государстве складывалось и усиливалось противоречие между задачами освоения северо-восточных, покрытых лесами и болотами малозаселённых пространств, и отсутствием необходимого для их освоения уровня развития городских производительных сил. После завоевания Казанского и Астраханского Ханств Поволжья и присоединения Ермаком холодной Сибири это противоречие стало главным, и оно надорвало Московскую военно-чиновничью царскую власть, подтолкнуло страну к Великой Смуте.

Великая Смута конца ХVI – начала ХVII веков провела Московское государство, всё его население от боярства до низов по краю пропасти и под воздействием сословия священников православной церкви была преодолена выстраданным осознанием единственного пути к спасению тех, кто остался в живых, – коллективному спасению через Народную революцию, призванную начать воплощение на русских землях библейского идеала еврейских народных земледельческих отношений. Основы коллективного спасения были определены в Соборном договоре 1613 года, который узаконил инициатическое рождение великорусского народа на основаниях всеобщего подчинения принципам христианской православной, то есть земледельческой, этики и морали «пастырей и овец». В последующих поколениях происходила Народная Реформация государствообразующего этноса России, и к середине ХVII века на низком, иррациональном уровне теологического развития русского Православия стали закладываться и укореняться самобытные народное общественное сознание, его этика, мораль, культура, закрепив чисто земледельческий и по западноевропейским меркам цивилизационно отсталый характер великорусского народного мировоззрения.

В полной мере земледельческое народное русское мировоззрение оказывалось неспособным к развитию городских производительных сил. Оно доводило противоречие между невозможностью развития городских производительных сил и необходимостью их ускоренного развития для выживания царской государственной власти, всецело зависящей от освоения колоссальных земельных пространств европейского северо-востока и Сибири, до предельного антагонизма. Пётри Великий родился и вырос в обстоятельствах, когда данный антагонизм стал взрывоопасным из-за растущего экономического и военного могущества соседних протестантских государств западной и прибалтийской Европы, когда напрямую встал вопрос – быть или не быть Русскому государству.

Поскольку православие в общественном сознании русского народа обосновывало самодержавную царскую военно-чиновничью власть земледельческого государства. Постольку Пётр Великий посредством приглашаемых на царскую службу иностранцев из западноевропейских протестантских стран укрепил военно-чиновничьи учреждения и самодержавной волей сверху осуществил революционные Преобразования, которые отстранили русский народ и православную церковь от влияния на царскую власть. Военно-бюрократическим насилием он начал внедрять в стране городские промышленно-производственные отношения, отталкиваясь от достижений протестантских стран, в первую очередь буржуазно-капиталистических Нидерландов. Но в Нидерландах развитие городских производственных отношений было рыночным, определялось становлением рынка труда, спросом на труд и его предложением. Пётр Великий же принялся развивать городское производство на основе строительства государственных заводов и городских поселений подневольным трудом русских крепостных крестьян и военнопленных шведов, закрепляя крестьян за заводами для крепостной работы на них. Иначе налаживать промышленное производство в России не получалось. В созидаемой им империи военно-чиновничьи учреждения текущего управления оказывались главной опорой царской власти в её задаче совершать развитие городских производительных сил для освоения земельных пространств северо-восточной Евразии. И они за короткий срок, уже ко второй половине XVIII века смогли добиться поразительных успехов в промышленном развитии страны и её освоении, изменив ход русской и мировой истории. Найденный Петром Великим способ промышленного развития в условиях земледельческого мировоззрения государствообразующего этноса на века определил господствующую роль военно-чиновничьих учреждений управления в судьбе государства и оправдывал их произвол, когда ставилась задача создать условия для подъёма промышленного производства.

Служилое русское дворянство, являясь военно-управленческим сословием, подчиняясь воле царя Петра, его завещанию, вырывалось из земледельческих русских народных общественных отношений, получало рациональное протестантское образование и воспитание и ставилось над народными общественными отношениями. Но, отрываясь от православного мировоззрения, русские дворяне не превращались в протестантов, а разрывали связь своего сознания с религиозным мировоззрением вообще. От поколения к поколению они превращались в атеистов, отчуждающихся от православного мировоззрения остальных сословий русского народа. От них требовалось наилучшее управление развитием городского промышленного производства и освоением территории страны под земледелие, что предполагало первостепенное значение естественнонаучного образования, и наиболее образованная прослойка русского дворянства заражалась естественнонаучным материализмом. Ломоносов же подтолкнул русское дворянство к диалектическому мировосприятию, которое в сочетании с естественнонаучным материализмом только и позволяло рационально объяснять то, что происходило в России и с Россией. Пользуясь своим растущим значением в государственных отношениях, под влиянием рационализации сознания русское дворянство к началу правления Екатерины Второй добилось наследственных прав на земельную собственность, которой оно награждалось за царскую службу. У дворянства появлялись классовые интересы мелких и средних семейных собственников земли, и при отходе от православного мировоззрения складывались представления о представительном самоуправлении, как средстве защиты своих интересов. При Екатерине Второй в России быстро выстраивалась дворянская демократия, которая ярко выразилась в росте интереса дворянства к истории и мифологии Древней Греции и Древнего Рима, а в культуре породила великий русский классицизм.

Именно русское дворянство явилось передовым отрядом возрождения полисной цивилизации в имперской земледельческой России, заложило краеугольные камни русского полисного цивилизационного мировосприятия, отрицающего господство деспотических восточно-земледельческих цивилизационных отношений. Не случайно в дворянской среде нашла широкий отклик Великая французская революция, возникло движение декабристов. Однако православное церковное сословие и многочисленное русское крестьянство, казачество оставались непоколебимой опорой военно-чиновничьего царского самодержавия, земледельческого цивилизационного мировосприятия. В ответ на попытку декабристов вооружённым восстанием установить в России узаконенное представительное самоуправление, подчинить дворянской демократии царскую власть, царская власть укрепила военно-чиновничьи учреждения управления полицейскими учреждениями и обратилась за поддержкой к не дворянским сословиям, носителям реакционного духа земледельческого народного патриотизма. После подавления восстания декабристов это отразилось в содержании внутренней и внешней политики императора Николая Первого, который вознамерился оправдываемыми народным патриотизмом жёстко централизованными мерами на основе крепостного труда осуществить Промышленную революцию в России. Следствием такой политики стало неуклонное отставание империи в промышленном развитии от держав Западной Европы и моральное разложение военного руководства и чиновничества, а затем поражение России в Крымской войне, первое поражение, обусловленное внутренним кризисом государственных отношений созданной Петром Великим империи.

Поражение царской власти Российской империи в войне с буржуазно-капиталистическими державами, Британией и Францией, было не просто поражением одной страны от союза других стран. В Крымской войне возрождающаяся в Западной Европе на новом историческом витке мирового развития полисная цивилизация сокрушила военно-чиновничью земледельческую цивилизацию Российской империи. Молодой царь Александр II вынужден был признать, что крепостное право больше нельзя использовать для промышленного развития. Им были проведены всеохватные городские реформы, начатые в 1861 году освобождением русского крестьянства от крепостной зависимости ради появления в стране рынка наёмного труда и городского капиталистического производства. Раскрепощение рыночного товарно-денежного обмена зависело от быстрого становления коммерческого и ростовщического капитализма, который обосновывался либеральными представлениями о потребительском индивидуализме. Поэтому срочно проводимые царём и его правительством городские реформы делали большие уступки гуманитарному либерализму и потребительскому индивидуализму. Они признали либеральное требование лишить государство права вмешиваться в рыночный товарно-денежный обмен, ограничивать космополитизм коммерческого капитала, коммерческой буржуазии, её стремление подчинить производительные силы, производственные отношения своим спекулятивно-коммерческим интересам.

На первых порах либеральные реформы, обеспечивая условия для ничем не сдерживаемой коммерческой спекуляции, вызвали в России экономический хаос, обвал прежнего, регулируемого военно-чиновничьими учреждениями производства, развратили военно-чиновничьи учреждения эгоистическим аморализмом, взяточничеством. При стремительном росте спекулятивно-коммерческих и ростовщических капиталов производство оказалось в полной зависимости от коммерческих спекулянтов и ростовщиков, от получающих взятки всевозможных чиновников. Государственные отношения в стране быстро менялись, приспосабливались для обслуживания самых прибыльных коммерческих сделок, связанных с вывозом сырья в западноевропейские, переживающие капиталистическую индустриализацию страны. Это привело к резкому ухудшению уровня жизни подавляющего большинства русского крестьянства и городских наёмных рабочих и служащих, студентов, что порождало в их среде рост недовольства существующим положением вещей, внутренней политикой императорской власти.

Для борьбы с либерализмом и поддерживающим его царским самодержавием в России возникло первое политическое движение защиты интересов участников производственных отношений, движение русских народников. Народники были образованными людьми, студентами и разночинской интеллигенцией, и их мировосприятие отталкивалось от высших достижений культуры русского дворянства, основывалось на естественнонаучном материализме, классицизме и дворянском демократизме. По культуре они были чужды податным слоям русского народа и, болезненно сознавая это, стремились преодолеть культурную, а по существу цивилизационную пропасть добровольной и безвозмездной просветительской деятельностью, хождением в народ. В идеологических обоснованиях своей деятельности они пытались на основе полисного цивилизационного мировосприятия, на основе западноевропейского буржуазного рационализма выразить интересы общинного крестьянства и обновить традицию земледельческой цивилизации, унаследовав у иррационального религиозного православия враждебное отрицание либерализма. Тем самым они заложили основания собственно русской традиции политической и идеологической борьбы участников производственных отношений, разворачивающейся под влиянием внешнего наступления западноевропейского цивилизационного капитализма.

В течение второго десятилетия либеральных реформ в стране быстро нарастала коммерческая эксплуатация трудовых ресурсов, рынка труда, и главным образом в центральной России. Под воздействием городских капиталистических преобразований в русской деревне постепенно налаживалось мелкое семейное производство того, что потреблял городской рынок, что можно было вывозить на экспорт в Европу. А в самом городе непрерывно увеличивалось число городских капиталистических предприятий лёгкой промышленности, производящих имеющие на рынке спрос потребительские товары. Вследствие существенного изменения и усложнения состава участников русских производственных отношений движение народников «Земля и воля» в 1879 году раскололось на два течения. Одно стало выражать интересы мелкого производителя на земле, другое – пролетариата, первого поколения крестьян, вытесняемых обезземеливанием и обнищанием на городской рынок труда. Оба течения подхватили рождённую в западной Европе идею социализма, идею социалистической Реформации религиозного христианского сознания для коренного преобразования традиции земледельческой цивилизации, которая сложилась в Европе при средневековом феодализме, с целью приспособить её для выстраивания государственных и общественных отношений в обстоятельствах Промышленной революции, наступления промышленного капитализма и индустриализации промышленного производства. К этому времени социалистические учения стали в континентальной Европе главными противостоящими либерализму городскими политическими течениями, только из их последователей возникали способные вести политическую борьбу за власть, за влияние на власть политические партии участников городского производства. В условиях России данные учения были переработаны в соответствии с русской православной традицией земледельческой цивилизации, с собственным путём развития городского хозяйства и освоения территорий.

Поворот народников к социалистическим учениям окончательно сложился в России в начале русской индустриализации, которую осуществлял сверху царь Александр III. При его отце либеральные реформы и господство коммерческих интересов мешали появлению индустриальных предприятий, коммерсантам было выгодно превращать страну в сырьевой придаток западноевропейской капиталистической промышленности, на вывозе из России сырья и на ввозе изделий английской, французской и немецкой индустрии получать высокую посредническую прибыль. Такое положение вещей делало освоение огромных девственных пространств страны делом дорогим и невыгодным. К тому же в 70-е годы в Европе нарастала межгосударственная напряжённость, и зависимость России от закупок за границей индустриальных товаров, в том числе оружия превращалась в угрозу независимости и целостности государства. Эти обстоятельства вынудили Александра III после восшествия на престол решительно менять внутреннюю политику, начать наступление на либерализм через подъём значения православного народного патриотизма, отменять либеральные реформы и восстанавливать традиционное правительственное военно-чиновничье управление экономикой, чтобы использовать все внутренние средства и доходы от внешней торговли для ускоренной индустриализации. Обоснованное цивилизационно земледельческим по духу народным патриотизмом жёсткое военно-чиновничье управление экономикой, подчинение коммерческих интересов задаче развития индустриальных производства на основе рынка труда быстро принесло свои плоды. С каждым годом расширялась добыча угля, нефти, газа, которые по энергетическим свойствам намного превосходили дерево, что имело для России с её климатом огромное значение. При поддержке правительства нарастало внутреннее производство чугуна и стали, новых технических орудий труда и средств производства, паровозов и теплоходов, индустриальных товаров, что позволило многократно расширить строительство железных дорог и средств обеспечения железнодорожного и речного сообщения. Благодаря новым видам энергии и индустриализации в стране началось массовое переселение русских крестьян на целинные степные земли юга и юго-востока страны, там создавались города с промышленным производством, необходимым для освоения этих земель. А когда был построен Транссиб, железная дорога через Сибирь до побережья Тихого океана, стало возможным возле его станций возводить первые города в северной Азии, от них перейти к освоению огромного пространства востока России. Русские землепроходцы создавали в Сибири крепостные поселения, остроги с конца XVI века. Но огромные расстояния, дикая природа с долгими холодными зимами мешали налаживанию торговли и городского, а тем более, земледельческого хозяйствования. Только с индустриализацией и появлением Транссиба возникли условия для строительства городов с развивающимися производительными силами и начала широкого освоения и заселения Севера Евразии.

Отражением изменения судьбы русских и России при наступлении эпохи индустриализации стал быстрый рост численности русского населения. Но из-за высокой рождаемости среди крестьянства происходило относительное увеличение их доли среди всего населения, из их среды в город шёл основной приток наёмных рабочих, мелких торговцев, в связи с чем в стране, в городах усиливалось влияние среды носителей земледельческого цивилизационного общественного сознания, чуждого полисному, буржуазному мировосприятию.

В таких условиях выражающее интересы крестьянства течение народников «Народная воля» разработало учение социал-революционного действия и создало партию социал-революционеров или эсеров. А другое, возглавленное Плехановым течение, «Чёрный передел», вознамерилось разработать учение, которое выразило бы, привлекло в политическую борьбу городской наёмный пролетариат. Плеханов и его соратники обнаружили, что Маркс и Энгельс уже создали учение, выражающее интересы немецкого пролетариата, и охотно подхватили его, стали теоретически приспосабливать для использования в России. Условия для превращения западноевропейских социалистических учений в русские политические идеологии сложились, когда осуществляемая военно-чиновничьим насилием и управлением индустриализация привела к острому финансовому кризису. Сын Александра III Николай Второй поневоле поддержал новую волну либерализации политики и экономики, которая вновь подчинила интересы производства интересам коммерческим спекулянтам, ростовщикам, оправдала и обосновала всеохватный культ индивидуализма и потребительского паразитизма, развращая им весь слой правительственных чиновников. Положение участников производственных отношений в городе и деревне резко ухудшилось, в особенности тяжёлой борьба за существование стала у наёмных рабочих, что вынуждало их искать пути совместного отстаивания своих жизненных интересов, вступать в кружки изучения социалистических учений.

На рубеже ХХ века последователями Плеханова по немецкому образцу была создана социал-демократическая рабочая партия, в которой сразу выделились большевики и меньшевики. Меньшевики старались полностью воспроизвести в России немецкое социал-демократическое движение, становящееся в Германии очень влиятельным, добивающееся своих программных целей через парламентскую борьбу, приспосабливающееся к полисному цивилизационному мировосприятию и отказывающееся от положения марксизма о диктатуре пролетариата. Большевики же во главе с Лениным принялись приспосабливать марксизм к русской истории, осуществлять подготовку социалистической революции и Реформации, отталкиваясь от понятной пролетариату традиции русского православного земледельческого мировоззрения.

Большевики не только не скрывали, а наоборот, всячески подчёркивали враждебный по отношению к буржуазии характер своей коммунистической философии и идеологии. В той ожесточённой борьбе политических концепций стратегии развития России, которая нарастала с начала двадцатого столетия, они сделали ставку на политизацию социального слоя быстро растущего промышленного пролетариата, то есть первого поколения крестьян в городе, стали обосновывать навязывание городской среде феодально-земледельческих традиций народного общественного сознания посредством диктатуры индустриального пролетариата. Поэтому большевистский коммунизм вне зависимости от политической риторики его идеологов исторически выступил в качестве коренной Реформации традиционной военно-чиновничьей власти российской самодержавной империи. Он обосновал создание привилегированного номенклатурного "церковно-партийного" сословия, номенклатурной "аристократии" и номенклатурного "дворянства" для бескомпромиссного противостояния становлению буржуазного общественного сознания, буржуазного парламентского самоуправления в обстоятельствах вынужденной индустриальной урбанизации империи. И поставил цель использовать индустриализацию для борьбы за выстраивание мировой коммунистической империи.

Первая мировая война стала непосильным испытанием для царской власти. То, что творилось в столице, в верхах правительства и в окружении царской семьи побуждало остальные слои населения делать вполне определённые выводы. Даже в обстоятельствах тяжелейших военных лишений и жертв царское самодержавие больше не способно противодействовать разложению власти олигархическими спекулятивно-коммерческими интересами, наступлению либерального индивидуализма и потребительского паразитизма, всеохватному упадку этики и морали у аристократии и чиновничества. Царизм был опрокинут и низложен буржуазно-демократической революцией в феврале 1917 года. Однако буржуазно-демократическую представительную власть поддержали только в нескольких крупных городах Европейской части страны, и главным образом средние имущественные слои горожан. Подавляющее большинство русского крестьянства и городского пролетариата не восприняли буржуазно-демократические преобразования, направленные на внедрение в России полисных цивилизационных отношений. В октябре 1917 года большевики и эсеры совершили народно-патриотическую контрреволюцию, которая отвергла буржуазно-представительные преобразования. Но когда выражающие интересы индустриального пролетариата большевики в политической борьбе победили эсеров, они изменили направление контрреволюции Великой социальной революцией. Большевистская Великая социалистическая революция должна была совершить ускоренное раскрестьянивание и всеохватную индустриализацию империи, добиваясь этого посредством реформационного изменения традиции земледельческих цивилизационных государственных и народных общественных отношений на основе привязки христианской этики к коммунистической мировоззренческой морали. Из-за того, что индустриализация происходила в городских условиях, уже в привязке христианской этики к коммунистической морали было заложено внутреннее противоречие, так как коммунистическое мировоззрение опиралось на философию диалектического материализма, которая была следствием полисного цивилизационного мышления, каким оно становилось в Европе в эпоху начала индустриализации.

С первых пятилеток советской индустриализации и индустриальной электрификации в России повсеместно ухудшались условия материального и морального существования русского крестьянства, что вызывало растущий год от года отток русской молодёжи в города, где происходила пролетаризация её сознания и культуры с помощью большевистской коммунистической идеологии. К шестидесятым годам вследствие такой политики в России появилось и стало нарастать в численности рационально образованное второе поколение горожан, то есть становящихся мало зависящими от религиозного православия и земледельческих традиций деревни детей тех, кто в тридцатые годы осуществлял поворот к великой, всеохватной индустриализации и электрификации страны. Их образование и воспитание строилось на основаниях философии диалектического материализма и напрямую унаследованной большевиками у русского дворянства культуры, в которой было укоренено материалистическое мировосприятие. Поэтому их сознание необратимо отрывалось от традиций народно-земледельческих государственных и общественных отношений и постепенно заполнялось мифами воображаемого западного национально-буржуазного общества. Осознанно или нет, они потребовали создания условий становлению буржуазных политических отношений за счёт революционного изменения коммунистической, принципиально антибуржуазной государственной власти.

Политическим авангардом сторонников революционных преобразований коммунистического военно-чиновничьего режима предстали столичные интеллигенты, так называемые, "шестидесятники", а вдохновляющей их на противоборство с советским коммунизмом идеологией оказался буржуазный либерализм, просто и доходчиво призывающий к полной свободе личности и беспрепятственному удовлетворению потребительских настроений. Предпринятые Хрущёвым и его единомышленниками попытки расширить коммунистическое мировоззрение буржуазным либерализмом, чтобы достичь политического согласия поколений в условиях антибуржуазной военно-чиновничьей государственной власти, с треском провалились. Провал этих попыток наглядно показал – противоречие коммунистической социал-феодальной государственной власти и буржуазного политического сознания антагонистично, непримиримо, а их ожесточённое столкновение неизбежно. Ибо в основе данного противоречия заложено непримиримое противоречие государственных и общественных отношений земледельческой и полисной цивилизаций.

в) русская постиндустриальная цивилизация

Древнегреческая полисная цивилизация оттолкнулась от высших достижений восточных земледельческих цивилизаций, революционно изменив само понимание цивилизации, причин её появления, существо цивилизационных государственных и общественных отношений. Её коренное отличие от земледельческих цивилизаций проявилось в том, что в полисах Древней Греции стало осуществляться интенсивное развитие городских и поставленных в зависимость от них сельских производительных сил. А переход к интенсивному развитию происходил через выделение слоёв мелких и средних семейных собственников производства и орудий труда, выстраивание ими этнократического городского политического и социального взаимодействия граждан, которое позволяло установить своё демократическое политическое влияние на государственные отношения или даже утвердить господство в таких отношениях. Благодаря демократическому самоуправлению этими слоями творчески совершенствовались городские производственные отношения и производительные силы ради земледельческого освоения окружающего природно-климатического пространства. В разных полисах складывались разные степени влияния данных слоёв на государственные отношения, но чем выше было такое влияние в отдельно взятом полисе, тем большим оказывалось в нём развитие производительных сил, тем основательнее совершалось освоение принадлежащего полису пространства.

Развитие городских производительных сил зависело от развития энергетики, строительных материалов и средств производства. При этом необходимое для освоения окружающего пространства производство орудий труда, товаров и средств жизнеобеспечения достигалось за счёт непрерывного уменьшения в их себестоимости доли затрат на получение энергии. Уменьшить затраты на получение энергии получалось только с помощью накопления и углубления рациональных знаний о законах природы и использования полученных знаний для совершенствования средств производства, то есть посредством инженерно-технических изобретений, увеличивающих производительность труда участников производства. Если инженерное изобретение многократно увеличивало производительность труда при незначительном изменении расходов на отопление помещений, в которых происходила трудовая деятельность, то в себестоимости товарной продукции кратно уменьшалась доля затрат на отопление и на сам труд. И себестоимость товара, произведённого в сложных природно-климатических условиях, в условиях зимы, могла оказаться дешевле себестоимости товара, произведённого в благоприятных природно-климатических условиях, в которых нет зим. Поэтому в полисной цивилизации укоренялось, превращалось в особый культ духовное стремление к рациональному познанию окружающего мира, к изобретательской и научной деятельности, получало величайшую общественную признательность научно-техническое творчество. Вызываемые ростом научно-технических знаний скачкообразные технологические перевороты становились внутренними причинами скачкообразного перемещения сущностного центра полисного цивилизационного развития всё дальше и дальше на север евразийского континента. А каждый новый сущностный центр возникал в наиболее сложной по природно-климатическим условиям существования окраине старого сущностного центра, отталкиваясь от его высших достижений, от его традиций.

Происходило это следующим образом. Пережив расцвет, старый центр полисной цивилизации терял внутренние побуждения к технологическому совершенствованию производительных сил и соответствующему усложнению социальных производственных отношений, что проявлялось тогда, когда им завершалось освоение определённого пространства, создавались предпосылки для роста значения потребительского индивидуализма, спекулятивно-коммерческих интересов и политического влияния сторонников космополитизма. После чего следовал распад демократического общественного сознания. И для поддержания государственных отношений необходимо было ослаблять влияние представительного самоуправления, непрерывно укреплять военно-чиновничьи учреждения централизованного управления, а вследствие привлечения для обслуживания потребительских настроений всевозможных инородцев, в том числе носителей традиций земледельческих цивилизаций, постепенно переходить к обоснованию военно-чиновничьей централизации государственной власти земледельческой цивилизационной традицией. С течением времени связь с традицией полисной цивилизации постепенно разрывалась, оставалось лишь паразитирование на её прошлых достижениях, которое вызывало упадок городских производительных сил. Этот упадок городских производительных сил тяжелее всего переживался на природно-климатической окраине старого центра полисной цивилизации, что создавало там предпосылки для зарождения нового центра полисного цивилизационного развития, центра самостоятельного творческого поиска способов качественного усовершенствования, как средств осуществления дальнейшего освоения северных территорий, так и необходимых для этого социально-производственных, общественных и государственных отношений.

Например, древнеримская полисная цивилизация появилась на краю древнегреческой полисной цивилизации. Западноевропейская полисная цивилизация возникла на краю римской цивилизации. А со времени Преобразований Петра Великого рождается новый центр полисного цивилизационного развития на краю западноевропейской цивилизации, а именно в России.

Завершение преобразования России в новый центр полисного цивилизационного развития было подготовлено советским коммунистическим режимом и происходящим в мире переходом от индустриального промышленного производства к постиндустриальному промышленному производству. Окончательное же рождение новой полисной цивилизации, как русской постиндустриальной цивилизации, оказывается непосредственно связанным с предстоящим возникновением русской нации, обусловлено её возникновением, которое подготавливается происходящей в России с 1989 года буржуазно-демократической революцией.

Индустриального способа производства, который появился в Англии и получил наибольшее развитие в США, стал главной причиной превращения англосаксонского мира в организационное ядро западноевропейской цивилизации, было достаточно для полного освоения Западной и Центральной Европы, части Восточной Европы и Северной Америки. Но его оказалось недостаточно для освоения сравнимого с континентом русского Северо-востока Евразии, – несмотря на то, что советский коммунистический режим совершил беспримерную в истории мобилизационную индустриализации России, за короткий срок превратил страну во вторую индустриальную державу мира. Великая советская индустриализация лишь подготовила условия для цивилизационного освоения Северо-востока Евразии, используя при этом не рыночные, экстенсивные и обусловленные огромными жертвами, перенапряжением и демографическим надрывом русского народа способы развития. Эти способы были полностью исчерпаны с завершением раскрестьянивания русской деревни и вызванным данным обстоятельством распадом русского земледельческого бытия. Уже Перестройка, попытка перейти на свободный рыночной товарно-денежный обмен, которую вынужден был начать последний руководитель советского коммунистического режима М.Горбачёв, показала полную энергетическую и технологическую нерентабельность, неконкурентоспособность товарного индустриального производства именно в северо-восточной России. В особенности за Уралом, где индустриальное производство создавалось почти исключительно в узкой южной полосе Сибири и Дальнего Востока, в крупных городах вдоль железной дороги Транссиба, – хотя там оно основывалось на высочайшем научном и геологоразведочном обосновании, вблизи лёгких для добычи месторождений сырья. Строительство Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, которое потребовало от советской сверхдержавы в расцвете её индустриального могущества огромных моральных усилий и материальных расходов, никак не улучшающих уровень жизни населения и показателей экономики, окончательно подорвало веру в возможность дальнейшей индустриализации России и у экономистов, и у руководства коммунистической партии, и в правительстве. Чем не преминули воспользоваться либералы и всевозможные сепаратисты в союзных и прочих республиках, которые уверовали, что их эксплуатируют ради освоения собственно России. Сложившиеся обстоятельства предопределили казавшийся невероятным столь быстрый крах и распад мировой советской империи и самого Советского Союза.

Распад мировой советской империи и Советского Союза был благом и спасением в первую очередь для России и русских. Чтобы завершать освоение территорий западных советских республик, в том числе Украины и Белоруссии, а так же Кавказа и Средней Азии, Казахстана, надо только использовать западноевропейскую, американскую или японскую индустриально-рыночную модель цивилизационного развития. Главная проблема для этих республик, способно ли их не русское население перенять одну из данных моделей и есть ли у них историческое время перенять её. Для России же любая индустриально-рыночная модель капиталистического хозяйствования не приемлема ни в каком виде, и ближайшие годы покажут это с угрожающей наглядностью. В условиях вовлечённости в мировой рынок товарно-денежных обменов индустриальное производство России не конкурентоспособно, обречено приходить в упадок, вызывая упадок и распад инфраструктуры жизнеобеспечения и трудовой деятельности, условий жизнеобеспечения подавляющего большинства русского населения, в первую очередь на Дальнем Востоке и в Сибири. Спасение и цивилизационное развитие русских и России предопределено единственно на пути ускоренного перехода к постиндустриальному промышленному производству. Резко сократить влияние энергетической составляющей в себестоимости товарной продукции, сделать товарную продукцию России конкурентоспособной можно только через революционный, прорывный переход на информационно-технологические и био-технологические средства производства и на предельное использование научных знаний. Чрезвычайно дорогостоящие постиндустриальные средства производства и интеллектуальные исследования, использующие робототехнику, биотехнику, способны уменьшать относительные энергетические расходы, энергетические издержки до долей процента, то есть делать их влияние на ценообразование, на конкурентоспособность товаров незначительным. В известном смысле Россия не могла рыночно и цивилизационно развиваться до появления постиндустриального производства, которое только и позволит осваивать северо-восточные территории.

В современном мире только для России, только для русских переход к постиндустриальному развитию, к превращению этогоразвития в самостоятельное социально-политическое, духовное полисное цивилизационное развитие связан с вопросом о жизни и смерти. Единственно через выстраивание постиндустриальной полисной цивилизации можно создать условия для комфортного образа жизни подавляющего большинства участников производственных отношений и их семей, для значительного повышения рождаемости русского государствообразующего этноса, для возрождения представлений об исторической перспективе, веры в своё великое историческое будущее. Именно это самодовлеющее обстоятельство, пока незаметно, непонятно для всех в самой России и в остальном мире, определяет весь ход идейной и политической борьбы в нашей стране после начала в 1989 году русской буржуазно-демократической революции.

С 1989 года Россия объективно проходит через последовательные ступени непрерывного нарастания углубления кризиса русского народно-земледельческого, народно-феодального общественного сознания земледельческой цивилизации и зарождения русского национально-городского общественного сознания полисной цивилизации.

На первой ступени мировоззренческая философия либерализма захватила влияние на умы руководства страны, гуманитарной интеллигенции и других слоёв образованных горожан. Появление представительного городского самоуправления должно было служить задаче быстрого выявления и преодоления различных противоречий в условиях кризиса индустриальных производственных отношений и производительных сил Советского Союза. Но сторонники либерализма воспользовались им для навязывания политики всяческого поощрения индивидуализма и потребительского паразитизма, для распространения взглядов на рынок, как на средство удовлетворения индивидуализма и потребительского паразитизма. Представительное городское самоуправление из потребностей бескомпромиссной борьбы с всеохватным плановым регламентированием коммунистического режима, борьбы ради раскрепощения рыночного товарно-денежного обмена, принялось сокрушать прежнее военно-чиновничье советское государство, а под влиянием либерализма выступило против государственных отношений как таковых, против народно-патриотического общества, производительные силы и производственные отношения которого и призвана была выстраивать прежняя военно-чиновничья государственная власть. Либералы способствовали тому, что городская представительная власть России, чтобы проявить себя таковой, разрушила не только советское социал-феодальное государство, но и советскую империю, саму традицию православной имперской земледельческой цивилизации. И это стало благом для России и русских.

Необходимость распада империи вызывалась не в последнюю очередь тем, что переживающие демографический взрыв южные республики всё определённее и откровеннее оказывались главной опорой советской социал-феодальной военно-чиновничьей власти. Они постепенно превращали советскую власть в чуждую русскому населению средневековую азиатскую деспотическую власть, которая разрушала достигнутую в России промышленную социологизацию производственных отношений, жизненно необходимую для освоения именно России. Эти южные республики поддерживали реакционные, антибуржуазные и не приемлющие полисную цивилизацию силы в самой России, в обмен требуя у таких сил увеличения помощи за счёт труда русских горожан. Их господствующие круги были заинтересованы в усилении влияния на внутреннюю и внешнюю политику своего цивализационно отсталого, чуждого промышленным производственным интересам населения для укоренения и углубления антибуржуазного характера советской власти, а это обессмысливало многомиллионные жертвы русского народа, которыми были заработаны достижения индустриализации и урбанизации. Представительная власть горожан, к которой логически привела политическая линия Перестройки, разрушила с помощью либералов советскую империю не вопреки коренным историческим интересам России и русских, а следуя императивным требованиям этих интересов.

Добившись победы в борьбе с прежним режимом, посредством буржуазно-демократической революции осуществив разрушение средневековой земледельческой традиции государственных и общественных отношений, представительная городская власть России оказалась перед острейшей проблемой налаживания управления страной. Надо было срочно искать способы упорядочения разрастающейся, вроде снежного кома, хаотически разрозненной политической борьбы через выявление и развитие главных материальных интересов, влияющих на поведение множества людей в условиях кризиса религиозного и коммунистического идеологических насилий и роста значения рыночного товарно-денежного обмена. Такими интересами оказались интересы собственности и накопления капиталов. Волей-неволей представительная власть пошла на поводу у либералов, смирилась с единственными условиями получения рычагов управления Россией; она вынужденно поощрила настроения потребительского индивидуализма, на основаниях данных настроений подтолкнула всеохватную коммерциализацию и приватизацию собственности страны, ибо противопоставить этому ничего не могла.

У кого же начали скапливаться капиталы и собственность в обстоятельствах разрушения советских государственных отношений, советских военно-чиновничьих учреждений власти и вызванного разрушением советской власти катастрофического распада планового индустриального производства, науки, энергетики? У спекулянтов, ростовщиков, казнокрадов, бандитов и прочих асоциальных элементов. Эти поражённые индивидуализмом и посредническим паразитизмом дельцы постепенно установили финансовые связи с представительной властью, и главным образом с её исполнительными учреждениями. А когда у них появился опыт понимания своих обусловленных капиталистической деятельностью экономических и политических интересов, оказалось, что все эти интересы так или иначе завязаны на коммерческий интерес захвата имеющего потребительскую ценность товара и его спекулятивной перепродажи. Влияние скоробогатеев на избирательные учреждения, на средства массовой информации постоянно укреплялось, оно всё определённее становилось диктатурой коммерческого экономического и политического интереса. Именно такую диктатуру коммерческого экономического и политического интереса окончательно узаконил кровавый политический переворот 3-4 октября 1993 года, который сопровождался разгоном противодействующего этому парламента, а завершился конституционным разделением представительной власти на две ветви, законодательную и исполнительную. Данный переворот стал очередным важным событием в мучительном, кровавом, страшно болезненном, но неизбежном процессе распада в России традиции земледельческой цивилизации, первой вехой на пути к рождению традиции русской полисной цивилизации. Он показал, что земледельческое народно-патриотическое общественное сознание России больше не в силах противостоять наступлению потребительского индивидуализма и городских свобод выбора, а потому обречено на отмирание.

Тем не менее, диктатура коммерческого интереса не стала в России абсолютной и не могла стать таковой. В России с её тяжёлыми природно-климатическими условиями для существования человека и слабо освоенными территориями подавляющее большинство людей зависели в выживании от промышленного производства, и он него же зависело поддержание в работоспособном состоянии всей инфраструктуры, в том числе связанной с добычей и экспортом сырья, главного источника наращивания крупных коммерческих капиталов. Однако индустриальные производительные силы страны с их неконкурентоспособным товарным производством не давали прибыли, их капитализация была очень низкой. Удерживать их от полного упадка могла лишь прежняя, реформированная коммунизмом земледельческая традиция военно-чиновничьей государственной власти, раздающая предприятиям сметные правительственные заказы, и новому режиму пришлось её частично восстанавливать и с ней сосуществовать, ведя неустанную, бдительную борьбу за главные рычаги исполнительной власти с выразителями интересов участников индустриальных производственных отношений. Это привело к воссозданию коммунистической партии, допущению участия её представителей в законодательной ветви власти, но при беспощадной политической борьбе с ней и её попытками прорваться к исполнительной власти.

В середине 90-х годов буржуазно-демократическая революция в России выродилась в либеральный реформизм и отбросила страну на задворки мирового развития. Всё, что имело рыночную ценность, превращалось в товар и захватывалось в собственность. Даже само прежнее могущество государства стало особым спекулятивно доходным товаром, предметом торговли с западными правительствами, средством получения неограниченных кредитов и взяток. Поскольку новых прибыльных товаров спекулянтами, ростовщиками и казнокрадами не производилось и не могло производиться, новая дающая спекулятивную прибыль собственность не созидалась, то естественным правом начала разворачиваться война "всех против всех", а отношения между людьми превращались в аморальные, с нарастающим беспределом криминально-волчьего эгоизма. "Человек человеку волк" – вот существо отношений, которые с того времени господствуют в России. Ежегодно десятки миллионы человек становятся жертвами этих отношений, сотни тысяч гибнут вследствие войн за собственность и её переделы. И если старшие поколения горожан и крестьяне, носители пережитков русского народно-патриотического мировосприятия, не могут вырваться из православных традиций общественных отношений «пастырей и овец», а потому становятся жертвами чужого хищнического эгоизма, то новые поколения уже воспитываются в обстановке волчьих воззрений на окружающий мир. Страна оказалась перед классической дилеммой. Либо волчьи отношения приведут к тому, что все перегрызут друг другу глотки и Россия исторически прекратит своё существование, либо мы успеем созреть до понимания необходимости Общественного договора русских горожан ради нашего корпоративного спасения.

Но Общественный договор согласия объединения в эгоистическую "волчью стаю" и есть философски рациональный договор о создании юридических и системно-организационных предпосылок совместному созиданию принципиально нового для страны общества, с его совершенно новой моралью, этикой, культурой, – общества национально-городского! А для обеспечения гарантий выполнения Общественного договора и нужным оказывается совершенно новое государство, как государство национально-конституционное, этнократическое, заставляющее всех подчиняться принимаемым представительным законодательным собранием «волков» законам.

Национальный Общественный договор в нынешних конкретно-исторических обстоятельствах невозможен в России без первоочередного отражения в нём коренных интересов огромного большинства тех, кто связан с городским промышленным производством, с городскими производительными силами, кто создаёт условия для освоения огромных территорий. Поэтому жизнеспособность Общественного договора, призванного осуществить корпоративное спасение русских горожан при вовлечённости страны в мировой рынок, зависит от осуществления политики мобилизационно ускоренного выведения промышленных производительных сил России до уровня наивысшей в мире конкурентоспособности, а это немыслимо без предварительного революционного прорыва к наивысшему уровню социально-производственных отношений. Иначе говоря, его жизнеспособность определяется тем, происходит ли в стране преобразование «волчьих отношений» в социально-производственные отношения, необходимые для развития конкурентоспособных производительных сил. Получается замкнутый круг противоречия. С одной стороны, новое русское государство должно возникнуть в качестве гаранта Общественного договора «волков», стать его следствием. Так было в истории Англии, где традиция феодального монархического государственного управления сотни лет менялась конституцией, использовалась буржуазно-представительным самоуправлением для постепенного создания национальных государственных и общественных отношений, соответствующих самостоятельному развитию капиталистических производственных интересов и обслуживающих их производственных отношений. А с другой стороны, осуществить в России революционный прорыв к новому качеству промышленных производственных отношений в обстоятельствах краха плановой, регламентируемой советской военно-чиновничьей властью городской экономики может только чрезвычайно сильное и имеющее ясную долгосрочную стратегию экономического и общественного развития национальное капиталистическое государство. То есть национальное государство в России должно появиться прежде оформления и воплощения Общественного договора.

Впервые с этим противоречием столкнулась Франция во время Великой французской революции. Его разрешение оказалось возможным единственно через перерастание буржуазно-демократической революции в Национальную революцию, через свержение режима диктатуры коммерческого интереса, режима Директории революционным отрядом военных и политических деятелей, способных выстроить националистический режим спасения городских и сельских производительных сил. Главной же политической целью националистического режима Франции того времени стало мобилизационно ускоренное воспитание новой этики городских и сельских общественно-производственных отношений в соответствии с рационально разработанным Общественным договором, – каковым и стал знаменитый "кодекс Наполеона". Таким образом, в результате захвата власти генералом Бонапартом и его сподвижниками, сначала с опорой на армию, были созданы учреждения национальной государственной власти и разработан Общественный договор французского национального общества, а затем, в соответствии с этим умозрительным договором, авторитарная военно-чиновничья государственная власть принялась за создание французской нации. Сначала выстраивались авторитарные национальные государственные отношения, а затем ими создавались национальные общественные отношения. Однако успех на подобном пути возможен лишь тогда, когда философски осознаны перспективы стратегического развития мира и конкретно создаваемого общества, когда есть понятная связанным с промышленным производством горожанам идеология обеспечения политической победы социальной Национальной революции, её идеологическая легитимация. Как раз такая самодовлеющая задача философского осмысления сущности постиндустриальных общественно-производственных отношений и стратегии их достижения и встала сейчас перед революционно-национальной мыслью России.

Особенностью индустриальных производственных отношений было и остаётся подавляющее господство среди их участников пролетариата и рабочих, инженерных служащих, ручным трудом обслуживающих механические и электромеханические средства производства. Коренным отличием постиндустриальных производственных отношений будет являться то, что его участники, в основном, образованные, квалифицированные горожане или земледельцы с городской культурой, и они участвуют в производстве через посредство информационно-технологических, био-технологических усовершенствований механических и электромеханических средств производства. А многие из них задействованы в научных исследованиях и изобретательской деятельности, сразу переводящей научные открытия в производство новых средств производства и рыночных товаров. Благодаря использованию информационных и биологических технологий производительность труда участников постиндустриальных отношений на порядки выше производительности труда индустриальных рабочих. Но у них на порядки выше и ответственность за свой участок работы перед другими участниками того же производства и всего общества, то есть на порядки выше культура социального взаимодействия, выражающаяся в деятельном соучастии в политической борьбе за представительное самоуправление на основе ясного понимания своих личных и общественных интересов. Для выполнения своих обязанностей, позволяющих предприятиям выпускать конкурентоспособную продукцию, а обществу процветать, они должны получить дорогостоящее и длительное образование и социальное воспитание, которое могут позволить себе лишь достаточно обеспеченные семьи и государство с высоким уровнем городской культуры у большинства населения. Вследствие высокой оплаты труда и личной предприимчивости, они становятся мелкими и средними семейными собственниками участков земли, домов, акций, то есть прямыми наследниками традиции полисной цивилизации. Для перехода же к постиндустриальному цивилизационному развитию необходимо, чтобы данные слои стали самыми многочисленными среди всего населения, а их общая и относительная численность постоянно возрастала.

В современном мире дальше всех к постиндустриальному производству продвинулись американцы в Соединённых Штатах Америки. Но это продвижение происходит в обстоятельствах завершения освоения территории страны, – за исключением Аляски, которую у них нет желания осваивать. В США уже в 1970-х годах обозначился, а под влиянием либерализма, превращённого президентом Картером в главную идеологию страны, нарастает распад городского общественного сознания у государствообразующего англосаксонского ядра американской нации. Общественно-производственные интересы у американских англосаксов и остальных белых европейского происхождения вытесняются индивидуализмом и потребительским паразитизмом, стремлением получать быструю коммерческо-посредническую прибыль, как внутри страны, так и за счёт захвата контроля над мировой торговлей товарами, услугами и финансами. Развитие постиндустриального производства в США совершается не столько ради освоения территории, сколько ради достижения военно-стратегического превосходства на всей планете, которое необходимо для продолжения коммерческо-посреднической эксплуатации остальных стран, их сырья и населения.

Устремления американских олигархических кругов и политических элит добиться полного глобального господства с помощью постиндустриального оружия вынуждают их переходить к имперской политике и военному столкновению с развивающимися государствами третьего мира, в которых сильны традиции земледельческих цивилизаций, никогда не было традиций полисных цивилизаций и не происходит раскрестьянивания экономического и общественного сознания. США влезают сами и втягивают блок НАТО в военно-стратегическое столкновение западноевропейской полисной цивилизации с традициями земледельческих цивилизаций Азии, Африки и Южной Америки, не понимая, что это столкновение цивилизационное. Они не осознают, – невозможно навязать служащую задачам сложного освоения территорий европейскую полисную цивилизационную традицию странам с укоренённой южной земледельческой цивилизационной традицией, странам, которым нет нужды осваивать природно-климатическую среду обитания. Навязать полисную цивилизационную традицию земледельческим цивилизациям не удалось грекам в эллинистическом мире, не удалось римлянам в эпоху их средиземноморского могущества. В конечном итоге, не имея препятствия, каким являлась Советская Россия, США по своей воле втянутся в войну с религиозным исламским земледельческим фундаментализмом, намереваясь установить свой полный контроль над энергетическим сырьём Ближнего Востока, и надорвутся в непримиримом цивилизационном противоборстве. Тем самым они повторят судьбу Великобритании, которая в 20-30-х годах двадцатого столетия вдохновлялась схожими побуждениями и надорвалась в столкновении с коммунистической Советской Россией. После надрыва моральных и материальных сил США потеряют смысл в дальнейшем постиндустриальном развитии и в освоении космоса, начнут погружаться в болото нарастающего разложения индивидуализмом и потребительским паразитизмом, удовлетворяемого за счёт неуклонного сокращения военных и научно-исследовательских расходов. Поэтому США не могут стать для России тем примером, подражание которому помогло бы перейти к постиндустриальному развитию. Наоборот, подражание только остановит переход к такому развитию.

Неудачей для России закончатся и попытки подлаживаться под требования Западной Европы, внедрять у себя политические институты и идеологические ценности Европейского Союза. Ибо у ЕС ещё меньше побуждений к собственно постиндустриальному развитию, чем у США. Западная и Центральная Европа, её Северо-запад полностью освоены на волне индустриализации. Индустриальные производственные отношения господствуют в странах ЕС, они укоренились как социально-политические цивилизационные отношения. Неотъемлемой частью западноевропейского цивилизационного мировосприятия стали лейбористские, социалистические и социал-демократические идеологии и партии, они захватили право выражать интересы всех участников производственных отношений, а возникли они и достигли политических успехов как политические идеологии и организации индустриальных рабочих и служащих, идеологии и партии социалистической и социал-демократической Реформации католического земледельческого христианства. В России коммунистическая Реформация русского православия основательнее оторвала русских горожан от традиции христианского земледельческого мировоззрения, чем лейбористские, социалистические и социал-демократические Реформации в Западной Европе. А потому западноевропейские идеологии и партии не пустят корней, не приживутся на русской почве. По причине того, что русская индустриализация осуществлялась в обстоятельствах коммунистической Реформации с её мировоззренческой философией диалектического материализма, в России созданы предпосылки для самостоятельного перехода к постиндустриальному научно-технологическому развитию. И не просто для поворота к развёртыванию дополняющего индустриальные производительные силы постиндустриального производства, как происходит в промышленно развитых странах, а к особому полисному цивилизационному развитию.

Окончательный политический разворот к подготовке условий для самостоятельного постиндустриального развития совершился в России после дефолта августа 1998 года.

В ряде держав Западной и Центральной Европы в первой четверти ХХ века тоже происходили буржуазно-демократические революции. Но когда наступал глубокий кризис либеральных режимов диктатуры коммерческого космополитизма, подобный тому, который обнажился после дефолта в России, в них начинался непрерывный подъём влияния национал-патриотических партий, выражающих интересы участников индустриальных производственных отношений, среди которых подавляющим большинством были индустриальные рабочие. В России же, какой она стала после дефолта, партии, выражающие интересы индустриальных производственных отношений, в первую очередь самая многочисленная в Государственной Думе коммунистическая партия, проявили растерянность, боязнь бороться за власть и стали быстро терять политическую перспективу. Их принялись теснить силы, которые представляли интересы владельцев самых крупных спекулятивно-коммерческих капиталов, близких к правительству олигархических кланов. В жёсткой борьбе данные силы осуществили ползучий политический переворот, долженствующий преобразовывать режим в военно-чиновничью диктатуру обслуживания крупных спекулятивно-коммерческих, олигархических интересов.

Переворот удался им потому, что из побуждений любой ценой сохранить капиталы и собственность они цинично отказались от либерального космополитизма, стали искать поддержки у населения с народно-патриотическим мировосприятием. Они согласились возрождать приемлемые данной части населения символы коммунистического прошлого и поддерживать православную церковь, главную защитницу традиции военно-чиновничьей государственной власти. Но тем самым вынуждены были согласиться на выстраивание народно-патриотических государственных отношений, посредством военно-чиновничьих учреждений ограничивающих индивидуализм и рыночные свободы. Выдвинутый ими в президенты страны, при их поддержке избранный главным руководителем исполнительной власти В.Путин провозгласил защищающий их интересы поворот к либеральному патриотизму. Вокруг него сплотились круги внутри режима, которые признали исчерпанность возможностей роста частных и корпоративных состояний за счёт расхищения, продажи и перепродажи бывшей советской государственной собственности. Круги эти начали выстраивать такие военно-чиновничьи государственные отношения, которые позволяли продолжить рост коммерческих капиталов и собственности через налаживание коммерческой эксплуатации страны, её населения, достижений советской индустриализации.

Обновлённый режим диктатуры коммерческих интересов, режим олигархического правления и военно-чиновничьего управления оказался на данный момент прогрессивным, не имеющим альтернативы. Это проявилось на последних в ХХ веке выборах в Государственную Думу. В обстановке напряжённого ожесточения политической борьбы победила коррумпированная и чуждая идеологическим принципам военно-чиновничья партия власти, «Единая Россия», созданная, профинансированная и разрекламированная в СМИ при самом деятельном участии олигархов. Хотя либералы потерпели сокрушительное поражение, совсем потерялись в нижней палате законодательного собрания среди прочих гласных, однако и партия коммунистов впервые оказалась в ней в меньшинстве. Так в политике, в массовых настроениях отразился неуклонный упадок значения русского индустриального производства, отсутствие в России у такого производства и индустриальных политических партий исторического будущего. Поэтому стал исторически необходимым переходный режим олигархического правления, который вопреки своим целям, поневоле будет порождать слои мелких и средних городских семейных собственников, восприимчивых к идеям национализма и постиндустриальному мировосприятию.

Налаживание, упорядочение спекулятивно-коммерческой эксплуатации России затронет, быстро оживит строительство, металлургию и некоторые отрасли производства, способные сразу и без каких-либо инвестиций изготавливать дешёвые потребительские товары, оборудование для обслуживания добычи сырья. Спасёт оно ряд предприятий военно-промышленного комплекса, изготавливающих оружие на коммерческий экспорт в страны Азии, Африки, Латинской Америки. Но оно необратимо уничтожит почти всё, что связано с изготовлением не дающих сиюминутной прибыли средств производства, то есть естественную науку, приборостроение, станкостроение, машиностроение, то, что обслуживало советскую плановую индустриализацию и глобальную военную политику и требовало больших долгосрочных вложений, непрерывного совершенствования, многолетней подготовки специалистов. Иначе говоря, оно обеспечит укоренение в России коммерческого капитализма, который только ускорит деиндустриализацию экономики.

Всеохватная коммерческая эксплуатация страны невозможна без запуска рынка труда и без создания условий для появления мелкого и среднего предпринимательства, которое должно обеспечивать субподрядное производство, обслуживающее крупные компании на коммерческой основе. Поскольку рост капиталов и состояний окажется связанным с посреднической торговлей и её обслуживанием, с расширением внешней торговли, дающей прибыль в западных валютах. Постольку для получения наибольшей прибыли посреднические компании будут внедрять у себя самые передовые информационно-технические устройства и способы работы, использующие такие устройства с наивысшей отдачей, и им понадобятся соответствующие высокооплачиваемые специалисты и управленцы. Господство коммерческих интересов будет поощрять рыночное потребление, развитие всевозможных коммерческих услуг мирового уровня, и возникнет рыночный спрос на дорогостоящих профессионалов в этих областях деятельности. Так в России начнёт возникать значительный слой горожан, способных и желающих превращаться в мелких и средних собственников и проникающихся информационно-технологическим мировосприятием. В основном такими горожанами будут становиться представители молодых и средних поколений, и в их среде зародятся и наберут влияние настроения национализма буржуазных собственников. Индустриальное производство станет для русской молодёжи совсем малопривлекательным и даже чуждым; призывам работать на индустриальном производстве, в условиях России обречённом на неуклонный упадок она предпочтёт получать высшее образование, идти в коммерцию, в предприятия услуг или числиться на бирже труда. Борьба за самый престижный и высокооплачиваемый труд, за удовлетворение желаний стать собственниками будет ужесточаться, питая и распространяя националистические настроения, которые вскоре окажутся господствующими у целых поколений русских горожан, и с такими настроениями режиму придётся начинать считаться, под них подстраиваться.

По мере исчерпания возможностей наращивания коммерческой эксплуатации того, что было создано советским государством, в России проявится неспособность выразителей коммерческих интересов, олигархов, владельцев крупных коммерческих капиталов заниматься развитием производства, созиданием новой собственности. Постепенно страна войдёт в состояние экономической депрессии, переходящей в социально-политический кризис, который усугубится опасным износом инфраструктуры энергетики, транспорта, основ жизнеобеспечения во многих городах, особенно в городах Сибири и Дальнего Востока. Из этого кризиса уже нельзя будет выйти никаким усовершенствованием режима. Его военно-чиновничьи учреждения управления держатся исключительно на поколениях, которые получили воспитание, навыки служения государственным отношениям при советской власти, при господстве индустриального коммунистического мировоззрения. Не прекращающиеся попытки кремлёвской бюрократии оправдать военно-чиновничью государственную власть традицией иррационального православного христианства ускоряют разложение сознания этих поколений цинизмом, оправдывающим взяточничество и казнокрадство индивидуализмом, коммерческими интересами, чуждыми социальным производственным отношениям.

В обстоятельствах неизбежной экономической депрессии и социально-политического кризиса обнажится идейная агония сторонников навязывания христианского имперского земледельческого мировоззрения, их неспособность обосновать жизненную необходимость нового витка промышленного освоения России, после чего начнётся окончательный распад традиции военно-чиновничьей государственной власти, унаследованной у земледельческих цивилизаций. Идейно обосновать поворот страны к промышленному развитию станет возможным единственно посредством научно-методологического мировоззрения на основаниях революционной постиндустриальной философии, которая на новом уровне научного познания мира наследует диалектическому материализму. В политической действительности такой поворот совершается только через социальную Национальную революцию. Русская социальная Национальная революция должна будет целенаправленно и быстро заменить имперскую земледельческую цивилизационную традицию полисной цивилизационной традицией, понятной новым поколениям русских горожан, для чего свергнуть военно-чиновничью государственную власть политической диктатурой, ставящей целью выстраивать национальную общественную власть на основе развития этнократического демократического самоуправления.

Четвёртая ступень развития европейской цивилизации уже зарождается именно в России. Проблему освоения Сибири невозможно разрешить без достижения уровня постиндустриального, научно-промышленного цивилизационного мировидения. А научно-промышленное мировидение отрицает христианское мировоззрение, то есть увлекает к необратимому распаду народные общественные отношения, в основе которых лежали христианские этика и мораль общинного взаимодействия. Поэтому освоение Сибири станет возможным только с появлением научно-промышленного цивилизационного мировоззрения, необходимого для становления совершенно нового общества с собственной этикой и моралью, определяющей поведение участников общественных отношений. И таким обществом должны будут стать русские горожане вследствие Национальной социальной революции.

Говоря иначе, ради воплощения философски и идеологически обоснованного корпоративного спасения русского городского населения и самой России, необходимо будет революционными мерами создать национальное государство государствообразующего этноса. А затем, этим государством осуществить воспитание в новых поколениях таких этики, морали, социальной культуры, какие окажутся рационально обязательными для ускоренного создания национального общества и самых передовых рыночных производственных отношений, отвечающих требованиям к ним постиндустриального производства. Русская Национальная социальная революция перво-наперво создаст национальную государственную власть, а уже национальная государственная власть посредством идеологического, юридического, политического насилия примется за выполнение стратегической программы Национальной Реформации, программы создания русского национального общества в соответствии с теоретически разработанным Общественным договором постиндустриального «общества волков".

Мировоззрение русского национального государства и общества, единственно позволяющее успешно совершить Национальную революцию и Национальную Реформацию, будет только постиндустриальным по духу и смыслу. Однако на пути к принятию такого мировоззрения русским горожанам предстоит пройти через чрезвычайно болезненный разрыв с традиционным для русской истории имперским мировосприятием. Для того чтобы русское национальное государство повернулось к постиндустриальному мировоззрению, а тем самым вернулось в идеологические и политические лидеры прогресса глобальной промышленной цивилизации в ХХI веке, русским горожанам предстоит решительным образом искоренить в себе имперское земледельческое сознание. Это сознание заложило в русских народных патриотов комплекс боязни остаться в одиночестве с мировыми проблемами и противоречиями. Русскому патриотическому мировосприятию кажется невозможным, немыслимым удержать за Россией положение великой мировой державы без всяческих уступок отсталым этносам и культурам, в частности исламским этносам и культурам, а так же братским народам, украинцам и белорусам. И русские патриоты в этом не являются исключением. Буржуазно-демократические преобразования и вовлечение в мировой рынок, переход к полисному цивилизационному развитию ужасают народно-патриотическое мировосприятие всякого имперского народа. Но сами происходящие сейчас в России события неизбежно разрушают основы имперских государственных отношений. Чтобы не цепляться за то, что вернуть и остановить нельзя, и стать великой нацией при вовлечении в мировой рынок товарно-денежного обмена, необходимо научиться: не бояться выступать своим «обществом волков» против остального мира. Только выдержав жестокое противоборство со всеми врагами и противниками, с союзниками, можно заслужить право на мировое лидерство в полисном цивилизационном развитии. Именно таким путём англосаксы добились господства среди западноевропейских стран и возглавили западноевропейское полисное цивилизационное развитие.

Когда русские горожане созреют до мужества отчаяния и объединятся вокруг выразителей постиндустриального цивилизационного мировоззрения, под их руководством осуществят свою собственную Национальную революцию, тогда их русское национальное государство начнёт превращаться в обновлённую мировую державу. И не просто в мировую державу, а в лидера полисного цивилизационного развития, подлинного защитника и главного выразителя созидательных интересов полисной общественной демократии. На Западе индустриальное полисное цивилизационное развитие завершило освоение земель, и постепенно нарастающие коммерческие потребительские интересы ведут западные страны к постепенному отказу от демократического самоуправления, от полисного цивилизационного мировосприятия, готовя упадок общественных отношений и переход к имперской военно-чиновничьей централизации власти и управления ради превращения коммерческих интересов в господствующие интересы. Наглядным примером такому ходу событий является становление Европейского Союза. Западноевропейская полисная цивилизация завершает свою историю. Россия же стоит на пороге развития постиндустриальной полисной общественной демократии, которая только и позволит осуществить цивилизационное освоение страны. А общественная демократия может держаться только на самодовлеющей общественной этике и морали созидательных социальных отношений.

В основе морали русской нации предметно окажется, с одной стороны, мировоззренческое неприятие либерализма, потребительского паразитизма и господства коммерческого интереса, а с другой стороны, нацеленность на воспитание рыночного экономического эгоцентризма национального общества, разделяющего человечество на «своих» и «чужих». Этика же, которая вытекает из морали, ею обуславливается, отразит идеал национальных общественных отношений, необходимых для постиндустриального цивилизационного развития при вовлечённости страны в мировой рынок товарно-денежного обмена. Русская национальная этика будет, во-первых, двойной этикой, на основе двойной морали, как это имеет место у других наций. Во-вторых, она должна быть направлена на мобилизационное постиндустриальное капиталистическое развитие, воспитывать постиндустриальные производственные отношения, – для чего необходимо и достаточно творчески переработать этику кальвинизма, научно-методологическим обоснованием избавив её от религиозного мистицизма.

Главные принципы кальвинизма, то есть принципы божественного предопределения, мирского аскетизма и мирского призвания, избавленные от религиозного мистицизма научно-методологическим обоснованием, преобразятся в принципы биологического, в том числе расового, предопределения, разумного аскетизма и архетипического призвания, которые способны стать и должны стать краеугольными камнями этики русского национализма. А дополнят их отталкивающиеся от евангелической этики разумные правила ответственного перед обществом поведения. Неспособность следовать такой этике, должно будет рассматривать, как проявление биологической неполноценности, носителей которой необходимо урезать в политических, экономических, юридических правах. Тогда и возникнут предпосылки для развития общественного постиндустриального производства, капиталистическая прибыльность которого достигается за счёт интенсификации вооружённого информационными и биологическими технологиями труда участников производственных отношений при наивысшем демократическом самоуправлении, позволяющем предельно уменьшить численность чиновников, военных и полиции всех надзирающих и управляющих государственных учреждений.

Выстраиваемая на такой морали и этике русская постиндустриальная цивилизация неизбежно станет высшим достижением полисного цивилизационного развития на Земле, последней ступенью земной полисной цивилизации, с которой цивилизационное развитие шагнёт в космос. Ибо космическое пространство может осваиваться единственно тем же путём, каким шло освоение Северного полушария Земли. Поскольку русской постиндустриальной цивилизации социально, политически и хозяйственно предстоит развиваться в самых тяжёлых природно-климатических условиях на Земле, постольку она создаст такие производительные силы и общественные производственные отношения, которые позволят распространить их в ещё более сложные природно-климатические условия ближайших планет, основать там первые городские поселения с собственными производительными силами. И уже на этих планетах, как на окраинах русской полисной цивилизации, вследствие задач налаживания самостоятельного хозяйственного освоения начнёт складываться собственная полисная цивилизация, как цивилизация белой расы вне Земли. От неё оттолкнётся следующая полисная цивилизация, создаваемая в ещё более тяжёлых природно-климатических условиях, за неё другая, третья. И подобным ступенчатым усложнением необходимых для освоения космического пространства производительных сил и социально-производственных отношений полисная цивилизационная традиция станет распространяться в глубь вселенной.

08.11.99 – 07.10.00

Оглавление

Глава первая. ЧТО ТАКОЕ НАЦИЯ?

Глава вторая. ЦЕЛИ И ЭТАПЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕФОРМАЦИИ

Глава третья. ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ НАЦИИ

  а) американская нация

  б) итальянская нация

  в) немецкая нация

  г) японская нация

Глава четвёртая. ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ ГЕНЕЗИСА НАЦИЙ

Глава пятая. РУССКАЯ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНАЯ НАЦИЯ

  а) особенность европейского цивилизационного развития

  б) борьба цивилизационных традиций в русской истории

  в) русская постиндустриальная цивилизация