Владимир Николаевич Корнилов (1928-2002).
"Каменщик, каменщик..."
Роман
На семьдесят втором году Челышев жалостно напоминал мальчишку. Тощий, невысокий, он даже обижался невзросло, от чего седой хохолок петушился на темени.
- Ты, Пашет, злиться не умеешь и не пробуй, - смеялась Женя, вторая жена старика. Она была много моложе Павла Родионовича, он ее обожал, но вбил себе в голову, что Женя непременно его бросит. Не сегодня-завтра заскочит к некоему удачливому сослуживцу и останется навечно. Женя очаровательна, Женя умница. Он же, Челышев, и раньше-то считался заурядсубъектом, а теперь и вовсе нуль пенсионер с Бог знает каким стажем.
Каждое утро, едва за женой захлопывалась дверь, старика душил страх неминуемого сиротства. Под вечер предчувствие обращалось в уверенность: все кончено, жена не вернется, жить незачем...
Проходил час, другой, третий. Старик, словно наказанный ребенок, упоенно воображал себя покинутым, тяжелобольным, даже мертвым, и Женя потом долго выволакивала его из этого печального запределья.
- Ну что ты?.. Ну, задержалась... Я ведь советская замотанная женщина. Москвичка. Утром не хочу идти на работу, а вечером - домой.
- Не смешно, - морщился Челышев, но как-то стихал до утра.
Сегодня была суббота. Женя осталась дома, но старик все равно ожидал подвоха. И впрямь - после завтрака она, раскрыв на секретере пишущую машинку и распухшие, неопрятного вида тетради, сказала, как отсекла:
- До двух не надоедай.
"Гришку перепечатывать будет", - догадался старик.
Гришка, Григорий Яковлевич Токарев, его зять, был писатель, точнее критик.
Но машинки и тетрадей Жене показалось мало. Бережно, словно хотела украсить комнату, она поставила на верх секретера стопку книг в мягких и жестких обложках.
"Их-то зачем?.." - помрачнел старик и побрел в кухню, надеясь отвлечься по хозяйству, но все - от мойки до белых полок сияло, как в день въезда. С домашней работой Женя расправлялась мгновенно.
- Пашет, займись чем-нибудь и не изображай страдальца, - сказала жена. Челышев притворился было, что не слышит, но, не выдержав одиночества, вернулся в комнату и спросил:
- Что, машинистки найти не мог твой Токарев?
- Это нельзя отдавать на сторону, - улыбнулась Женя и, несмотря на седину и дымчатые очки, показалась Челышеву такой же, какой он встретил ее в год Победы. Обидевшись, что улыбка жены обращена не к нему, а к зятю, старик сокрушенно махнул рукой и стопка книг полетела на пол.
- Сядь. Не мельтешись. Ну вот, помял...
Опередив мужа, Женя подняла книги.
- Я их собрала для Надюхи.
Надька, сестра челышевского зятя, подруга Жени, жила в Нью-Йорке.
- Но это макулатура для утильной палатки! - сказал старик.
- Так считаем ты и я, - неохотно согласилась Женя. - А Надюхе приятно прочесть на супере "Гр. Токарев".
- Сам пусть доставляет ей такую приятность!
- Пашет, перестань. Отлично знаешь: он тридцать лет скрывал, где сестра. У него, помимо Надьки, куча неприятностей: все статьи отвергают. А начнет переписку с Америкой, сразу смекнут: решил уехать...
"Себя бы поберегла, - подумал Челышев. - Гришке-то чего спасаться? Вольная птица... А ты, как пришитая, сидишь в лаборатории. Вот вышвырнут оттуда за Надюху и уж точно никуда не возьмут. Биография подпорченная и все-таки возраст..." Но вслух он сказал:
- Нечего Токареву тебя эксплуатировать.
- Никакой эксплуатации! Сама вызвалась.
- И напрасно. Лупишь без роздыха. Сердце поберегла б.
- Печатаю, как привыкла. А сердце в порядке.
Женя ждала, что старик напомнит ей о стенокардии, и тогда она возразит, что до пенсии все равно должна работать. Но он промолчал, и Евгения Сергеевна примиряюще улыбнулась:
- Я, Пашет, в полном здравии. И потом - это хорошие мемуары. Ты бы тоже прочел. Он, кстати, тебя упоминает и Варвару Алексеевну...
Варвара Алексеевна, первая жена Челышева, нынче умирала от рака.
- Уж тещу свою мог бы оставить в покое... - рассердился старик и принялся ходить по комнате, надеясь отвлечь жену от машинки.
- Пашет, я просила: чем-нибудь займись, - не выдержала Женя.
- Занят. Смотрю, как размножаешь сплетни и пакости.
Женины пальцы повисли на клавишах, глаза за дымчатыми стеклами замигали.
- Прежде чем обижать, прочел бы...
- Читал твоего Гришку. Ничего, кроме благоглупостей, не выудил.
- Но это совсем другое: не критика, а воспоминания. Талантливые воспоминания.
- Расхваливаешь так, словно сама их написала. Вы что - сиамские близнецы?
- Не стыдно, Пашет? Он муж твоей дочери...
- И твой любовник! - вспылил старик и тут же перепугался.
- Нет, это невыносимо. Отлично знаешь: ничего между мной и Токаревым не было. Бедный Пашет... Тебе надо было жениться на настоящей, на естественной женщине. Она всю жизнь посвятила бы тебе. А я себя не переделаю.
- И любишь Гришку!
- Опомнись. Я лишь похвалила его рукопись. За что мучаешь? Тебе ведь столько меня не надо...
Павел Родионович похолодел, решив, что жена намекает на его стариковскую немощь.
Последние комментарии
5 часов 20 минут назад
5 часов 38 минут назад
5 часов 47 минут назад
5 часов 49 минут назад
5 часов 51 минут назад
6 часов 9 минут назад