Лёжа вниз животом на второй полке, положив подбородок на смятую подушку, глядя с тревогой и любопытством на всё, что проносилось за вагонным окном, Вовка ехал в своё будущее…
До будущего было уже рукой подать: папа сказал, что часов в девять утра они приедут в Кандалакшу, что ехать осталось совсем немного, всего одну ночь. Только почему-то ночь всё не наступала, хотя папа с мамой уже улеглись «насовсем», улёгся и сосед в полосатой куртке и таких же полосатых штанах. Он тоже долго смотрел в окно, лёжа на другой, второй, полке, а потом неожиданно заснул. Расспрашивал, расспрашивал Вовку про белых полярных медведей, смеялся, смеялся и вдруг легонько захрапел. Вовка даже обиделся: только он стал рассказывать о том, как белые медведи подстерегают в кромешной темноте всех, кто попадает на Север, а сосед взял да и захрапел…
…А прошлое осталось позади.
Оно осталось на перроне Армавирского вокзала вместе с дедушкой Макарычем, тётей Валей, Колен и Таней, которые были не простыми Колей и Таней, а двоюродными.
В прошлом был теперь и родной Вовкин город. Он начинался сразу же за здоровенным новым зданием вокзала, со всеми его длиннющими улицами, бульварами, площадями, новыми и старыми домами, магазинами и базарами. Вовка очень любил ходить с тётей Валей по магазинам, а особенно по базарам. Маленький Сенной базар был почти рядом с домом, на своей же улице, но Вовка больше любил ходить на привоз, хоть он и был чуть ли не на краю света, за центром города, за парком. На привозе всегда было людно и шумно. На этот базар съезжались колхозники со всех окрестных и даже из дальних станиц, съезжались на подводах, запряжённых медлительными круторогими быками или лошадями разных мастей — от гнедых и вороных до пёстрых «цыганских». Но чаще колхозники привозили свой товар на машинах. Тут были и тракторы с прицепами, и грузовики всех марок, и легковушки, были мотоциклы с колясками, а то и просто велосипеды с корзинами на багажнике.
Какой только снеди и живности не предлагали тебе с подвод и кузовов машин! Яблоки, груши, капуста, огурцы, помидоры красные до черноты, сливы синие до красноты, лакированные баклажаны, тыквы в два обхвата, дыни с таким запахом, что других запахов уже и не унюхаешь, полосатые арбузы, тяжёлые, что вёдра с водой.
Фрукты и овощи лежали тихо, зазывая покупателей яркостью своей да ароматом. Только лишь арбузы стонали и трещали, когда дотошные покупатели тискали их, стараясь определить — спелые они или не спелые.
— Чего вы, дамочка, его тискаете, как дитё любимое после разлуки? — выкрикивал дядька в кубанке на стриженой макушке. — Да вы ему только ножик покажите, и он сам треснет по всем швам! А то дыньку купите, «колхозницу». Она такая сладкая, что ей заместо сахара можно пользоваться к чаю…
А вот живность сама себя предлагала, сама себя нахваливала.
Гуси на смех тебя поднимали, если ты мимо проходил.
«Ро…го…го…» — гоготали гусаки.
«Чщщщто? Кошелёк топщщий… Дешёвку ищешь?..» — шипели гусыни.
«Зря! Зря! Зря не покупаете…» — крякали вслед Вовке и тёте Вале утки.
А куры спрашивали недоуменно::
«Кут-куда же вы? Кут-куда?»
«Купиииите! Купиииите!» — вопили на весь привоз поросята.
…В прошлом остался привоз.
В прошлом осталась и зелёная улица Ефремова, по которой если пойти налево из калитки дома, то можно попасть на Кубань и Армавирское море. Туда Вовка ходил с двоюродными Колей и Таней купаться и ловить усачков и сазанчиков. А если пойти из калитки направо, то за Сенным базаром можно было перейти по новому виадуку над железной дорогой в другую часть города — Туапсинку — со станцией Армавир-2. По этой вот железной дороге, что пересекала улицу Ефремова, и уехал Вовка в своё будущее, на далёкий Север, в Заполярье…
Перед тем как выкатить за ворота возик — двухколёсную тачку на рессорах, нагруженную чемоданами и узлами, — дедушка Макарыч сказал:
— Присядем на дорожку…
Все уселись под тутовником кто на чём попал® и молча просидели целую минуту. Потом все сразу поднялись и двинулись на улицу. Здесь у Вовки было ещё одно прощание, прощание с закадычным дружком Сенькой-тюбетейкой.
…Теперь Сенька был уже в прошлом.
При одном воспоминании о нём Вовка тяжело вздохнул. Ведь Сенька при прощании у калитки, не стесняясь девчонок, разревелся, лишь только мать сказала ему:
— Ну, сынок, помаши своему дружку ручкой. Кто знает — увидитесь ли когда-нибудь снова?
Только для Сеньки разлука с другом была так тяжела, что он ни слёз не мог унять, ни ручкой помахать…
Когда за Вовкой приехал папа, чтобы забрать его вместе с мамой и увезти к «новому месту прохождения службы», на границу в Заполярье, Сенька давай доказывать, что Вовке следует проявить самостоятельность и никуда из Армавира не
Лёжа вниз животом на второй полке, положив подбородок на смятую подушку, глядя с тревогой и любопытством на всё, что проносилось за вагонным окном, Вовка ехал в своё будущее…
До будущего было уже рукой подать: папа сказал, что часов в девять утра они приедут в Кандалакшу, что ехать осталось совсем немного, всего одну ночь. Только почему-то ночь всё не наступала, хотя папа с мамой уже улеглись «насовсем», улёгся и сосед в полосатой куртке и таких же полосатых штанах. Он тоже долго смотрел в окно, лёжа на другой, второй, полке, а потом неожиданно заснул. Расспрашивал, расспрашивал Вовку про белых полярных медведей, смеялся, смеялся и вдруг легонько захрапел. Вовка даже обиделся: только он стал рассказывать о том, как белые медведи подстерегают в кромешной темноте всех, кто попадает на Север, а сосед взял да и захрапел…
…А прошлое осталось позади.
Оно осталось на перроне Армавирского вокзала вместе с дедушкой Макарычем, тётей Валей, Колен и Таней, которые были не простыми Колей и Таней, а двоюродными.
В прошлом был теперь и родной Вовкин город. Он начинался сразу же за здоровенным новым зданием вокзала, со всеми его длиннющими улицами, бульварами, площадями, новыми и старыми домами, магазинами и базарами. Вовка очень любил ходить с тётей Валей по магазинам, а особенно по базарам. Маленький Сенной базар был почти рядом с домом, на своей же улице, но Вовка больше любил ходить на привоз, хоть он и был чуть ли не на краю света, за центром города, за парком. На привозе всегда было людно и шумно. На этот базар съезжались колхозники со всех окрестных и даже из дальних станиц, съезжались на подводах, запряжённых медлительными круторогими быками или лошадями разных мастей — от гнедых и вороных до пёстрых «цыганских». Но чаще колхозники привозили свой товар на машинах. Тут были и тракторы с прицепами, и грузовики всех марок, и легковушки, были мотоциклы с колясками, а то и просто велосипеды с корзинами на багажнике.
Какой только снеди и живности не предлагали тебе с подвод и кузовов машин! Яблоки, груши, капуста, огурцы, помидоры красные до черноты, сливы синие до красноты, лакированные баклажаны, тыквы в два обхвата, дыни с таким запахом, что других запахов уже и не унюхаешь, полосатые арбузы, тяжёлые, что вёдра с водой.
Фрукты и овощи лежали тихо, зазывая покупателей яркостью своей да ароматом. Только лишь арбузы стонали и трещали, когда дотошные покупатели тискали их, стараясь определить — спелые они или не спелые.
— Чего вы, дамочка, его тискаете, как дитё любимое после разлуки? — выкрикивал дядька в кубанке на стриженой макушке. — Да вы ему только ножик покажите, и он сам треснет по всем швам! А то дыньку купите, «колхозницу». Она такая сладкая, что ей заместо сахара можно пользоваться к чаю…
А вот живность сама себя предлагала, сама себя нахваливала.
Гуси на смех тебя поднимали, если ты мимо проходил.
«Ро…го…го…» — гоготали гусаки.
«Чщщщто? Кошелёк топщщий… Дешёвку ищешь?..» — шипели гусыни.
«Зря! Зря! Зря не покупаете…» — крякали вслед Вовке и тёте Вале утки.
А куры спрашивали недоуменно::
«Кут-куда же вы? Кут-куда?»
«Купиииите! Купиииите!» — вопили на весь привоз поросята.
…В прошлом остался привоз.
В прошлом осталась и зелёная улица Ефремова, по которой если пойти налево из калитки дома, то можно попасть на Кубань и Армавирское море. Туда Вовка ходил с двоюродными Колей и Таней купаться и ловить усачков и сазанчиков. А если пойти из калитки направо, то за Сенным базаром можно было перейти по новому виадуку над железной дорогой в другую часть города — Туапсинку — со станцией Армавир-2. По этой вот железной дороге, что пересекала улицу Ефремова, и уехал Вовка в своё будущее, на далёкий Север, в Заполярье…
Перед тем как выкатить за ворота возик — двухколёсную тачку на рессорах, нагруженную чемоданами и узлами, — дедушка Макарыч сказал:
— Присядем на дорожку…
Все уселись под тутовником кто на чём попал® и молча просидели целую минуту. Потом все сразу поднялись и двинулись на улицу. Здесь у Вовки было ещё одно прощание, прощание с закадычным дружком Сенькой-тюбетейкой.
…Теперь Сенька был уже в прошлом.
При одном воспоминании о нём Вовка тяжело вздохнул. Ведь Сенька при прощании у калитки, не стесняясь девчонок, разревелся, лишь только мать сказала ему:
— Ну, сынок, помаши своему дружку ручкой. Кто знает — увидитесь ли когда-нибудь снова?
Только для Сеньки разлука с другом была так тяжела, что он ни слёз не мог унять, ни ручкой помахать…
Когда за Вовкой приехал папа, чтобы забрать его вместе с мамой и увезти к «новому месту прохождения службы», на границу в Заполярье, Сенька давай доказывать, что Вовке следует проявить самостоятельность и никуда из Армавира не
Последние комментарии
1 день 20 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 23 часов назад
1 день 23 часов назад