Внимание, мины! [Иван Андреевич Величко] (fb2) читать онлайн

- Внимание, мины! 170 Кб, 89с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Иван Андреевич Величко

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Внимание, мины!

Готовь себя к боям

Здравствуй, служба флотская!

Кто в юности не мечтает о службе на флоте! А я с морем был знаком несколько лет: рыбачил на Азовском. Знаю, как обращаться с веслами, с парусом. Да и дружок мой — Миша Надточий, работавший грузчиком в порту, часто рассказывал о военных моряках. Правда, у Миши попасть на флот шансов было больше — ростом высок, фигура плотнее. Но не терял надежды и я.

В двадцатые годы не каждому призывнику приходилось служить в армии или на флоте. Многие из них осваивали военное дело «без отрыва от дома», в так называемых территориальных частях. В течение нескольких лет их собирали ежегодно месяца на два и на этих сборах они изучали боевую технику и оружие.

Как сейчас помню этот день, день призыва. Опускаю руку в барабан. Беру плотно скатанную бумажную трубочку, разворачиваю, громко называю номер:

— Тысяча сорок первый! — И сам себя определил в территориальную часть. Все, прощай мечта о службе на флоте. Получи военный билет и возвращайся домой. Как это тяжело.

Не повезло и моему товарищу Михаилу Надточию. Уныло шли мы по улицам Мариуполя.

— Может, вернемся в военкомат, — как-то нерешительно предложил Михаил, поправляя рыжеватые волосы. — Неужели не уговорим?

— Попробуем.

Вернулись в военкомат. Обратились к первому попавшемуся командиру:

— Желаем служить, а жребий выпал не тот.

— Комсомольцы?

— Кандидат партии! — отвечаю четко, по-военному.

— Ну, что же, направление на медкомиссию я вам, пожалуй, дам...

Медицинскую комиссию прошли быстро.

— Здоров, как стакан! — осмотрев меня, заявил врач.

Что он хотел этим сказать — не пойму до сих пор. Но от его записи: «Годен для службы на флоте» у меня голова пошла кругом.

А вот моему другу на флот попасть не посчастливилось. Его назначили в полковую школу.

На сборы дали три дня.

В конце сентября под вечер поезд с новобранцами подходил к Севастополю. Военный оркестр встретил нас торжественным маршем. Правда, вскоре поняли, что приехали не к теще на блины.

Первые дни службы. На флоте курс молодого бойца проходили за два месяца. Но до настоящих занятий недели две пришлось как следует поработать. Наводили порядок на территории, в жилых помещениях, разгружали дрова из железнодорожных вагонов. Расчищали завалы — в Севастополе еще были заметны следы землетрясения 1927 года.

Потом начались строевые занятия.

В городе бывали редко, только по воскресеньям и не в увольнении, а на прогулке. Строевые занятия проходили на площади в районе Малахова кургана.

Строевое обучение закончилось стрельбой из винтовки. Тир был оборудован за Малаховым курганом, там, где сейчас раскинулись дома улицы Горпищенко.

Но вот пройден курс молодого бойца. Теперь предстояло решить, кого в какую школу направить — флоту требовались машинисты и кочегары, электрики и дизелисты, мотористы и связисты, комендоры, минеры и другие специалисты.

Первый флотский экзамен. Сели за столы. Перед каждым — большой лист бумаги с отпечатанными предметами. Там были изображены колесо, топор, метла, лопата, фонарь и т. д. Объяснили задачу: взять карандаш, заточенный с обеих сторон, и руку держать поднятой вверх. После того как преподаватель назовет один из предметов, нужно быстро найти его на бумаге и зачеркнуть.

— Колесо...

— Топор... Руки, руки держать вверху, — делает преподаватель замечание тем, кто долго не может отыскать топор.

— Лампа...

— Пила...

Вот таким образом проверяли внимательность новобранцев, их умение быстро соображать и не теряться. Не понял я всех тонкостей этого своеобразного экзамена, но в результате проведенной проверки меня определили в школу минеров.

Заниматься было нелегко. Хотя многим казалось, ну что там сложного в мине.

Когда же стали изучать это грозное подводное оружие, убедились, что в нем есть и хитрые приборы, и точные механизмы.

Одним из преподавателей школы был Федор Федорович Томилко. Когда он впервые появился в классе, все удивились; он оказался старше учеников всего года на два. Но лейтенант уже на первой вводной лекции очаровал всех знанием предмета, умением заинтересовать слушателей. Он и привил нам любовь к специальности минера.

Запомнился Оскард Юлиус Реенталь. Он служил минером на крейсере «Червона Украина», а у нас был преподавателем. Мы его побаивались за строгость, а любили за справедливость.

Обычно Реенталь начинал лекцию словами:

— Сегодня я вам покажу все на свете и топор.

Это необычное словосочетание нравилось краснофлотцам, хотя вряд ли кто вдумывался в его смысл. Но прошло много лет с тех пор, а эта фраза не забывается, напоминает о любимом преподавателе.

Теоретический курс читали с утра, а после обеда — практические занятия. Их проводили старшины. Они и помогли нам освоить сложное устройство мин, научили разбирать и собирать приборы, готовить мины к постановке, умело пользоваться подрывными машинками и патронами.

Занятия по специальности заполняли в основном весь учебный день. Но продолжалась и строевая подготовка. Ведь на военной службе все передвижение — из класса в класс, из кубрика в столовую, на прогулку или экскурсию — только строем, да еще и с песней. Между ротами шло негласное соревнование — кто лучше поет. И знали мы, что за этим соревнованием следит и командир учебного отряда Николай Иванович Гневышев.

Кабинет командира находился на втором этаже. У него была своеобразная манера оценивать строевую подготовку роты или школы. Если равнение, четкий шаг, звучная песня не вызывали недовольства, то Николай Иванович Гневышев, казалось, смотрел на подчиненных безучастно. Но стоило кому-то сбиться с шага, как сразу же поднималась рука Гневышева.

— Плохо, товарищи!

Выше среднего роста, брюнет, стройный, с уверенной походкой, он всегда был аккуратно одет, все старались подражать ему.

Каждая рота в школе пела свою любимую. Одна — «Мы кузнецы, и дух наш молод», другая — «По долинам и по взгорьям», наша рота — «Ой там, за горами». Запевалой был краснофлотец Николай Баранников.

Новичок на флоте, хоть и форму матросскую носит, — еще не моряк, ему даже ленточку на бескозырку не выдают. Этой чести удостаиваются только после того, как принял присягу.

Торжественный день принятия присяги запомнился на всю жизнь. Это было в канун Первомайского праздника. Построили на Куликовом поле, там, где сейчас воздвигнуты дома по улице Музыки. Погода, как по заказу, — солнечная. Клятву на верность Родине в те дни военнослужащие давали не отдельно каждый, а в строю, хором повторяя священные слова...

И вот на бескозырках краснофлотцев — ленточки с золотыми буквами.

Знаний, полученных нами в школе, было недостаточно для самостоятельной работы по специальности. Поэтому учеников-минеров отправили на корабли для приобретения практических навыков в обслуживании минного оружия.

Большинство проходило практику на канонерской лодке «Красная Абхазия». В то время командовал ею капитан 2 ранга Николай Афанасьевич Крат. Но мы, молодые матросы, в первые дни имели дело в основном с боцманом.

Эти дни незабываемы. Все рвались на корабли, мечтали о выходе в море. И повезло. Только поднялись на палубу, «Красная Абхазия» снялась с якоря. Но первый поход был кратковременный. «Красная Абхазия» быстро вернулась в бухту. С первых же дней на корабле мы столкнулись с трудностями.

— Для корабля самое главное — это чистота, — начал объяснять нам боцман Пономарев, когда мы поступили в его распоряжение. — А раз так, то и ваша первая работа — наведение порядка. Вот голики и швабры, Приступить к приборке!

Нашим объектом приборки оказалась палуба. Начали скатывать ее водой, швабрить. Было нас, новичков, человек сорок.

После приборки боцман собрал всех на беседу.

— Вы, конечно, знаете, — объяснил он, — что перин и пружинных матрацев на корабле для вас не заготовили. Да и вообще на канлодке не найдешь столько места, чтобы каждый мог спать на кровати. Для этого существуют подвесные койки.

Я стоял и удивлялся. Вот этот сверток и есть койка? А спать где? Стал рассматривать брезентовый рулон. Как к нему подступиться? Но Пономарев предупредил:

— Научиться спать в подвесной койке — дело нелегкое. Пока привыкнете, немало шишек набьете. Поэтому сразу слушайте внимательно, как пользоваться этой койкой.

Мне вместе с другими молодыми матросами предстояло жить в кормовом трюме. Старшиной у нас был Николай Шевченко.

И вот начались тренировки по освоению подвесной койки. Узнали мы, что она имеет пробковый матрац и крепится к тросам вдоль трюма.

Подается команда: «Койки брать!» Лежали они уже готовыми на рундуках. Простыни мы принесли с собой. И началось мучение. Как ни объясняли нам, а сразу подвязать койку к тросам не удавалось. Плохо обтянешь — можешь вывалиться из «люльки». В этом мы убедились в первый же день.

Пономарев растолковал все серьезно и подробно. Правда, и смеялся вместе с нами, когда кто-нибудь вываливался из подвесной койки.

Отработали мы и команду «Койки вязать!» Казалось, дело простое, но и здесь пришлось попотеть, пока не научились сворачивать рулон, обтягивать его специальными кольцами.

В общем, ушло несколько дней, пока мы научились пользоваться подвесными койками.

На канлодках, эсминцах, тральщиках в то время катеров не было, связь с берегом, все передвижения по бухте осуществлялись на шлюпках. Если корабль стоял на рейде, назначалась команда дежурных гребцов, обычно из числа учеников и первогодков. Можно себе представить, сколько раз в сутки — с утра и до отбоя отходили шлюпки от корабля и подходили к нему. А в дни увольнения спускалась вторая шестерка, барказ или вельбот. Для гребцов это был тяжелый труд.

В настоящее время личный состав кораблей всего этого не знает. Конечно, на флоте любят шлюпки, но сейчас чаще всего используются катера.

Приходишь, бывало, в базу. Тут бы отдохнуть, сойти на берег, почувствовать под ногами твердую почву, а не зыбкую палубу. Но видишь, как боцман готовит угольные мешки, и знаешь, что часа два уйдет на авральную работу.

За время плавания на канлодке «Красная Абхазия» ученики-минеры получили хорошую физическую закалку, ознакомились с устройством корабля, приобрели некоторые навыки в обслуживании минного оружия.

Участвовать в постановке мин вместе с опытными специалистами приходилось часто. Бывало всякое — и печальное, и смешное: ведь постановки были учебные.

Как-то канонерская лодка приняла на борт очередную партию мин. Их надо было выставить в районе Бельбека.

Все шло хорошо. После постановки мины начали выбирать на плотик. Руководил работой главный старшина Иван Трофимович Колесников, человек опытный и отважный. Нас, учеников-минеров, он не баловал, был строгим и требовательным.

Оставалось выбрать еще четыре мины. Но тут обнаружили, что одной из них не было на своем месте — не видно буйка-обозначителя.

— Вызвать водолаза! — приказал командир.

Водолазный бот ошвартовался у плотика. Под воду спустили водолаза, чтобы он отыскал «пропавшую» мину и определил, что с ней произошло. Через несколько минут на поверхности моря появился буек-обозначитель.

Мы ожидали, что водолаз быстро поднимется на бот и можно будет выбрать последнюю мину. А тот, как говорят моряки, начал откалывать номера: то появится на поверхности, то вновь погрузится в воду.

На водолазном боте продолжают качать воздух — человек все еще под водой. Подают ему сигнал, чтобы он поднимался на палубу. А водолаз на сигналы не отвечает и продолжает вести себя странно — то всплывет, то вновь нырнет.

Посмотришь со стороны — как будто смешно, а до смеха ли, если человек, возможно, попал в беду. А тут и Иван Трофимович заволновался:

— С водолазом-то, братцы, творится что-то неладное...

Телефонной связи с водолазами тогда не было. Вся связь держалась на сигнальном конце. И с помощью этого конца не узнаешь, что произошло там, в воде. Нельзя и выбрать водолаза на поверхность — чувствуем, он зацепился за что-то.

И тут видим, что главный старшина Колесников снимает китель, брюки, ботинки, прыгает за борт. Нырнул. Водолаз всплыл. Иван Трофимович появился на поверхности, а водолаз ушел под воду...

Так длилось минут семь. Колесников устал, продрог (погода была холодная), но дело довел до конца. Когда он поднялся на бот, сказал:

— Водолаз запутался. Помог ему. Сейчас как будто все нормально.

* * *
Действительно, в этот момент появилась слабина воздушного шланга и водолазного конца. Водолаз поднялся на бот.

Там, в воде, пока он освобождал зацепившийся буек-обозначитель, сигнальный конец запутался где-то у якоря мин. А тут еще, на беду, оборвался ремень-подпруга. Шлем получил возможность несколько приподняться над головой, и водолаз не доставал затылком до клапана стравливания воздуха.

Это уже ЧП.

А воздух продолжали качать, он наполнял костюм, и водолаз всплывал на поверхность. Там ему удавалось руками прижать шлем, стравить через клапан воздух. Начиналось погружение. Но на глубине опять невозможно было дотянуться до клапана...

Командир поблагодарил Колесникова за находчивость и выручку товарища. А старшине водолазного бота крепко досталось за небрежно подготовленное снаряжение.

* * *
В период летнего обучения вся эскадра Черноморского флота стояла на рейде в районе Тендры. Здесь и отрабатывались задачи боевой подготовки: торпедные и артиллерийские стрельбы, постановка мин. Погода в этот период была в основном хорошей — море спокойное, ветер слабый.

Целью для торпедистов и артиллеристов обычно служил поставленный на мертвый якорь старый военный корабль. По нему и стреляли.

Приходилось стрелять и мне, правда, не из пушек или торпедных аппаратов, а из личного оружия.

Командир «Абхазии» потребовал, чтобы каждый из его подчиненных сдал стрелковое упражнение. Нелегкое это было дело, ведь находились мы не на берегу, а на корабле, стоящем на якоре у Тендровской косы. Даже в тихую погоду раскачивало и канлодку, и мишень — металлический щит, закрепленный на плотике, который плавал в пятидесяти метрах от борта.

Практика на «Красной Абхазии» подошла к концу. Нам хотелось попасть служить на крейсер «Червона Украина». Но мечте не суждено было сбыться — я получил назначение на тральщик «Джалита». Вместе с тральщиками «Доротея», «Язон» и «София» она входила в дивизион, которым командовал капитан 1 ранга Даймитов.

«Джалита» была хорошим для того времени кораблем. Командовал им старший лейтенант Михаил Федорович Романов, очень культурный, тактичный офицер.

В 1929 году «Джалита» вышла в самостоятельное плавание. Вот когда пришлось по-настоящему узнать, что такое флотская служба. Часто выходили в море. Постепенно закрепляли знания специалиста-минера.

На тральщике, правда, не было минных рельсов и скатов. Поэтому постановка мин не производилась. Но зато подрывное дело отрабатывалось в должной мере. Много занимались и приготовлением мин, для чего входили в минную партию.

Коллектив на тральщике был дружным. Корабль отличался хорошей организацией службы, высокой дисциплиной.

Что касается боевой и политической подготовки, то как и у нас, так и на других кораблях делали все для того, чтобы служить еще лучше.

В походах мужает моряк

После возвращения в Севастополь вновь пришлось засесть за учебу. Меня направили в школу старшин-минеров. По окончании ее получил назначение на канонерскую лодку «Красная Грузия». Мы много плавали и больше находились в море, чем в портах. Служба стала разнообразнее, интереснее, чем на тральщиках, — побывали во всех причерноморских городах, немало полезного повидали, но немало и трудностей встречалось на пути: погрузка угля, тревоги и учения, тренировки на боевых постах и вахты...

Командовал «Красной Грузией» Федор Леонтьевич Юрковский, бывший рулевой рыболовецкого судна. По комсомольскому набору он пришел на флот. Уважение подчиненных завоевал высокой морской культурой. Особенно всем нам нравилось, как он швартовался — лихо, быстро.

Однажды командир канлодки собрал нас, разъяснил задачу:

— У нас на борту сорок мин. Нам предстоит перебросить их в Одессу. В субботу будем там. По пути следования будем ставить мины. Проверим их состояние, выберем на палубу — с таким хорошим настроением, уверен, с задачей справимся быстро и — в Одессу!

Замысел командира был понятен. В этом походе мы, как говорится, убьем трех зайцев: перебросим в Одессу боезапас, займемся отработкой ответственной задачи и одновременно проверим исправность боевых мин.

Придя в заданный район, ночью поставили мины. Утром начали выбирать их с помощью стрелы на палубу.

Работа шла быстро. Спущенная на воду шлюпка подходила к буйку, обозначающему место постановки мины, я выбирал буек на шлюпку, буйреп крепил к гаку, и мину поднимали на палубу канлодки.

В Одессу мы пришли вовремя.

Вышли из Одессы всем дивизионом. Нам приказали идти на Кавказ. Канонерские лодки носили названия кавказских республик: «Красная Грузия», «Красная Абхазия», «Красный Аджаристан», и когда они приходили в Сухуми или Батуми, военных моряков там очень тепло и сердечно встречали.

В кавказских портах бывали довольно часто. Особенно запомнился один из походов в Батуми в 1931 году.

Дивизион канлодок, стоявший в Севастополе, снялся с якоря еще до рассвета. Вышли в открытое море. Погода была по-осеннему пасмурной. Из покрывших небо туч моросил дождь. Ветер, хотя и слабый, поднял довольно сильную волну.

Побудку произвели в открытом море. Матросы не знали, куда мы идем, очень удивились тому, что, судя по удалявшимся Крымским горам, наш курс лежал к турецким берегам. Вскоре по радиотрансляции объявили, что нам предстоит переход в Батуми.

И раньше мы бывали в этом южном портовом городе. Но шли туда обычно вдоль родных берегов. Сейчас же наш маршрут изменился. Похоже было, что мы сперва направлялись к Босфорскому проливу. На вторые сутки похода перед нами открылся Синопский маяк. У территориальных вод Турции развернулись и взяли курс на Батуми.

Шли вдоль турецкого берега. В бинокли хорошо были видны горы, над вершинами которых бушевали снежные бураны, а внизу хлестал дождь.

В Батуми прибыли ночью. Командир дивизиона Пуга держал свой брейд-вымпел на «Красном Аджаристане». В республике, гостями которой мы оказались, был юбилей — десятилетие Советской Аджарии. Прибытие наше в Батуми совпало с периодом массового сбора мандаринов, урожай которых в том году выдался отменным. Убирать эти фрукты помогали и наши матросы.

Но в основном мы в Батуми отрабатывали постановку мин, трудились на боевых постах. В час ночи снялись с якоря и пошли в Новороссийск.

* * *
Из кавказского порта мы пришли с подарком — медвежонком. Какое имя ему дать — над этим долго не думали, называли его просто Мишкой.

Медведь стал любимцем матросов. С ним все играли, кормили сладостями: сахаром, конфетами, фруктами. Мишка был умным, понятливым зверем. Его легко удалось научить бороться. Но он оказался самолюбивым. Поборет кого — торжествует победу, а окажется сам на лопатках, свирепо рычит на «обидчика».

Был у Мишки и большой недостаток — не разбирался в чинах. Если никто не хотел с ним бороться, медведь сам отправлялся искать себе противника. Подкрадывался к кому-нибудь сзади и пускал в ход лапы. Матросы смеются, а «партнеру» Мишки не до смеху — брюки или китель нередко оказывались испачканными.

Как-то несу я бачок с супом. Медведю захотелось поиграть, и он схватил мою ногу. Упасть я не упал, а суп разлил.

— Что же это ты наделал? Всех оставил без обеда, — закричал я на Мишку и хлопнул его ладонью по спине.

А он решил, что с ним буду бороться. Мишка подскочил ко мне сзади, облапил и уложил на палубу. Победа далась ему легко, так как руки у меня были заняты бачком. Мишка доволен, а мне из-за него пришлось вновь идти к коку.

Был и второй случай. Некоторое время мин на корабле не держали, и палуба была свободна от них. Для медведя — раздолье, есть где поиграть, покувыркаться через голову. А тут появились неизвестные предметы. Сперва Мишка обходил мины стороной. Потом осмелел и даже залез лапой в одну из вскрытых горловин.

Когда я это увидел, было уже поздно — Мишка вытянул из корпуса мины несколько проводов и порвал их. Обозленный, я ударил его по спине. «Сейчас, — думаю, — убежит». Но он так рванул за провода, что мина сошла с рельсов. Ударил его. Медведь убежал, а мне еще долго пришлось работать, чтобы ликвидировать последствия медвежьей «шутки».

Мишка рос, и его забавы становились опасными для личного состава. И мы с грустью проводили его в Николаевский зоопарк.

* * *
Бак корабля был нашим своеобразным клубом, местом перекуров, бесед. Здесь можно было услышать рассказ отпускника или задушевную песню. А петь у нас любили. Среди запевал особенно отличались Михаил Тараненко и Иван Николаенко.

Лучше, чем на нашем корабле, пожалуй, нигде не пели. Даже боцман Василий Иванович Пономарев, голос у него был зычный, и тот иногда подтягивал.

* * *
В 1931 году создалась напряженная обстановка на Дальнем Востоке. Японские милитаристы без объявления войны начали оккупацию Маньчжурии. Их цель была ясна всем — подготовка плацдарма для захвата Северного Китая и нападения на Советский Союз. Наше правительство приняло меры по укреплению дальневосточных границ. В частности, в 1932 году был создан Тихоокеанский флот.

* * *
В конце марта 1932 года меня вызвал к себе в каюту комиссар корабля, спросил, давно ли служу.

— По четвертому году, — ответил ему.

— Вот и хорошо. Вы коммунист, и в вашем согласии поехать на Дальний Восток я не сомневался. Зайдите в канцелярию корабля, там оформят документы.

В этот же день я уже был в учебном отряде, где собралось много воинов-черноморцев, отъезжающих на Дальний Восток.

— Завтра отправляетесь в Москву, — сказал командир Учебного отряда Гневышев, — где к вам присоединятся моряки Балтийского флота.

* * *
Из Москвы до Хабаровска в теплушках добирались почти двадцать суток. По тем временам — это еще быстро. Там от поезда отцепили два вагона и в числе шестидесяти человек меня определили в минную партию. Остальные поехали во Владивосток.

Апрель. На Черном море весна в разгаре, а в Хабаровске еще зима. Много снега. Амур скован льдом. Корабли Амурской флотилии стоят в затоне в ожидании вскрытия реки.

Разместили нас в казармах на берегу. Первое время чувствовали себя как в гостях. Странно было, что койки не качаются, за бортом не плещется волна, ни штормов, ни тревог, ни экстренных приготовлений к походу. Все спокойно, тихо, не то что на корабле. Постепенно привыкли, втянулись в работу.

По прибытии в минную партию нам бросилось в глаза, что здесь еще не приступили к отработке тех задач, которые мы хорошо освоили на Черноморском флоте. Плохо было и с минами: все устаревших образцов.

Трудно поверить, что в 1932 году на Амурском плесе мы стреляли торпедами из деревянных торпедных аппаратов. Да их и нельзя было назвать аппаратами. Просто обыкновенная торпеда устанавливалась между двух бревен, стянутых металлической дугой. Примитивным был и прицел.

Стреляли по Заячьему острову. Выстреленные торпеды, пройдя два-три километра, выскакивали на пологий берег.

Моряки на шлюпке шли за ними. Руководил этой стрельбой старшина-торпедист Маркин.

Группа минеров занималась подрывным делом и постановкой мин на речных просторах, кроме этого, часто приходилось выделять матросов-минеров и торпедистов на всевозможные работы, которые проводились в связи с напряженной обстановкой на Дальнем Востоке.

Коллектив минной партии был небольшой. Командовал ею капитан 3 ранга Белов. Обязанности политрука выполнял капитан-лейтенант Мучнов. Но пробыл он у нас недолго, так как вскоре уехал учиться в академию. Остался за него старшина Мишин. Нелегко ему было, не хватало политических знаний, но своей добротой, чутким отношением — отнюдь не панибратством — он завоевал наше уважение и любовь.

Строевым старшиной был Галкин — требовательный командир, человек, любящий во всем четкость и пунктуальность. С минером Порфирием Полосухиным мы не только сблизились, но и крепко подружились.

Порфирий Порфирьевич Полосухин раньше служил на канонерской лодке «Красная Грузия». Общие знакомые, воспоминания о Черноморском флоте и помогли нашему сближению. Часто вместе бывали в увольнении.

* * *
Из самых значительных событий этого периода вспоминается митинг по поводу побед на трудовом фронте. На торжества приехал командующий Дальневосточным районом Василий Константинович Блюхер. Он тепло поздравил амурцев с трудовой победой, сказал, что наши мероприятия по укреплению обороны на Дальнем Востоке отрезвляют головы японских милитаристов. Если бы мы, подчеркивал Блюхер, не готовились к отражению возможной агрессии, враги давно бы ворвались в наш советский дом.

Мы видели, что правительство уделяет серьезное внимание укреплению флота на Дальнем Востоке. С Черного и Балтийского морей во Владивосток было направлено много военных моряков, высококвалифицированных рабочих, началась переброска новых образцов оружия, в том числе и минно-торпедного. На побережье Тихого океана сосредоточивалась авиация. Именно в эти годы на Амуре возник город Комсомольск. От Комсомольска до Советской Гавани прокладывалась железная дорога.

Таким образом на Дальнем Востоке создавался флот, укреплялись сухопутные войска и авиация. Эти меры были своевременными, о чем свидетельствовали события на Хасане. Японские милитаристы получили там хороший урок.

Командир минной партии капитан 3 ранга Белов много интересного рассказывал нам о Дальневосточном крае. Мы и сами видели, какими богатствами обладает этот замечательный район нашей страны. Появилась даже мысль: а не остаться ли здесь работать после демобилизации? Тем более что срок службы подходил к концу. Но тут возникла новая мечта, которая увлекла в просторы воздушного океана.

Учиться — всегда пригодится

Как-то осенью мы с Полосухиным просматривали газеты. В «Известиях» наше внимание привлек снимок дирижабля. С интересом прочитали заметку о полетах воздухоплавателей.

— Вот бы полетать! — размечтался Порфирий. — Открою тебе секрет. Я ведь давно думаю о полетах. Особенно хочется прыгнуть с парашютом.

Полосухин рассказал, что побывать в воздухе ему довелось еще в 1927 году. Когда он жил в Свердловске, на его долю выпала удача выиграть по лотерейному билету десятиминутный полет над городом. Прыжок с парашютом он видел в 1929 году на Черноморском флоте. Тогда у него и появилось желание, как он выразился, проверить крепость своих нервов, бросившись с аэроплана вниз и потом, раскрыв над собой огромный зонт парашюта, медленно спускаться на землю.

Своими мечтами Полосухин увлек и меня. Но, казалось, эти мечты так и останутся мечтами. И каково же было наше удивление, когда через несколько дней в газете мы прочли объявление. В нем сообщалось, что в Москве открывается Высшая воздухоплавательная школа Гражданского воздушного флота. Сразу написали заявления и отправили их начальнику школы.

Через месяц пришел ответ. Нам предлагалось выслать документы. А через два месяца я и Порфирий Порфирьевич Полосухин были в Москве.

Но учиться долго не пришлось. Воздухоплавательная школа была расформирована, и я решил вновь вернуться на службу в Военно-Морской Флот.

Этому решению способствовала встреча с Федором Федоровичем Томилко, бывшим преподавателем школы минеров. Когда я высказал свое пожелание поехать на Черное море, Томилко предложил остаться в Москве, так как нашлась для меня подходящая работа. Предложение это понравилось, и я согласился.

* * *
Шел 1937 год. Мне присвоили воинское звание «воентехник 2 ранга», но Федор Федорович предупреждал:

— Коль решил стать военным, надо иметь высшее образование. У тебя все впереди. Продолжай учебу в вечерней школе, а окончишь ее, готовься к поступлению в высшее учебное заведение.

Это был добрый совет, и я последовал ему.

* * *
Весной 1938 года я окончил вечернюю школу. Как и советовал Федор Федорович Томилко, решил поступить в Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского на электротехнический факультет. Поехал в Ленинград. Преподавательский состав в училище был подобран опытный. Программу мы, слушатели, проходили ту же самую, что и курсанты. Однако знали больше, чем они, так как многие из нас послужили на флоте, знакомы были с техникой и оружием.

Стать инженером флота мне очень хотелось. Но, видно, — не судьба. В 1940 году уже на третьем курсе училища я заболел. Пролежал два месяца в госпитале. Врачи порекомендовали сменить климат. Меня перевели в Баку и назначили начальником минно-торпедных кабинетов Каспийского военно-морского училища. Вчерашний слушатель, я сам стал проводить практические занятия с курсантами.

Как-то я рассказывал им об устройстве мины. Занятия проходили в вестибюле. Смотрю, по коридору идет большая группа командиров, а впереди генерал-майор Татаринов. Ну, думаю, быть беде.

Генерала Татаринова я знал по Ленинграду. Был он одно время начальником Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, но его боялись курсанты всех ленинградских училищ. Отличался он высокой требовательностью, терпеть не мог недисциплинированности.

Встретил однажды генерал Татаринов курсанта в городе не по форме одетым, остановил его. Тот докладывает: «Курсант Высшего военно-морского училища имени Фрунзе...» — «А кто у вас начальник училища?» — спрашивает Татаринов. — «Вы, товарищ генерал». — «Не может быть. У меня нет таких курсантов».

Генерал сажает курсанта в свою машину, везет в училищем передает его дежурному, приказав: «Разберитесь, пожалуйста, чей это курсант, а завтра мне доложите!»

После доклада генералу дежурного по училищу досталось и курсанту, и командиру роты, в которой он служил.

И вот теперь генерал-майор Татаринов как инспектор военно-морских учебных заведений появился в нашем училище. Я подал команду «Смирно!» и доложил, что провожу занятия по устройству мин.

— А неконтактные мины вы изучаете? — спрашивает генерал.

Я ответил, что по неконтактным минам у нас имелись только материалы, опубликованные в журналах. Их мы использовали и кое-что рассказывали курсантам.

На другой день Татаринов собрал весь руководящий состав училища, чтобы подвести итоги произведенного им смотра.

После его отъезда наметились некоторые изменения в обучении курсантов — больше стали уделять внимания выработке практических навыков по обслуживанию техники и оружия.

* * *
На третьем курсе будущие командиры флота занимались практическим приготовлением мин в классе, а на четвертом — отрабатывали минные постановки в море.

Мне приходилось выходить с курсантами на минные постановки. Было это связано с определенными трудностями. Своих плавсредств, годных для отработки таких задач, училище не имело. Его «флотилия» состояла из буксира, двух катеров и четырех парусных шхун. Чаще всего приходилось через командование договариваться о выделении в распоряжение курсантов канонерской лодки «Бакинский рабочий».

Однажды начальник одной из кафедр капитан 1 ранга Белов, старый мой знакомый по Амурской флотилии, сказал:

— А нельзя ли нам обходиться своими средствами? Что если использовать для постановок мин обыкновенный минный плотик, конечно, вместе с буксиром.

Заместитель Белова капитан 3 ранга Кожин и начальник кафедры навигации капитан 1 ранга Павлов поддержали это предложение:

— С нашим минным плотиком мы сможем в любое время отрабатывать задачу.

— Сколько можно погрузить на плотик мин? — поинтересовался Белов.

— В трюм помещается восемь мин типа «КБ», — ответил я, — да на палубу плотика можно взять шесть — всего четырнадцать мин.

— Значит, в один заход можно брать с собой полкласса курсантов?

— Да. А если брать мины образца 1908 года, то и больше — их можно разместить двадцать две штуки.

— Очень хорошо. Выгода прямая.

Получать мины приходилось на складе. Погрузка их на плотик, следование в район, постановка, выборка, разоружение и сдача на склад — на все это уходил почти весь день. Но для плотика больших глубин не требуется — хватит шести метров. Значит, можно использовать Бакинскую бухту.

Этот район нас вполне устраивал. Там была небольшая бухточка глубиной до полутора метров. Находящиеся в ней катера хорошо защищал мол, сложенный из камней.

Минные постановки были спланированы. В конце мая 1941 года половина одного класса четвертой роты строем прибыла на мыс Султан. В бухте уже находился плотик с минами и буксир.

Вскоре мины были приготовлены для постановки, и буксир отвел плотик на глубины до шести метров. Погода была прекрасная — полный штиль. Встали на якорь, и курсанты приступили к работе.

После того как группа курсантов поставила шесть мин, я пошел на шлюпке проверить точность заданного углубления. Все было нормально.

Начали готовить к постановке остальные мины. Капитан буксира обратился к старшему группы лейтенанту Костикову с просьбой разрешить ему сходить в порт.

— До обеда еще часа два, — говорил он. — Пока вы ставите мины, да выбираете их, я успею возвратиться.

Костиков согласился, и буксир ушел в порт.

Погода в Баку обычно устойчивая, особенно летом. Но порой дуют сильные ветры. Кораблям они не страшны. Совсем другое дело небольшой минный плотик, не имеющий своего хода. Именно это обстоятельство и не было учтено.

Ветер обрушился неожиданно. Через пять минут он усилился до того, что стал раскачивать плотик. Мины не успели закрепить, да в этом раньше и не было необходимости, и они начали угрожающе перекатываться по палубе. Курсанты с трудом удерживали их.

— Срочно крепить мины! — приказал Костиков курсантам.

Я с двумя курсантами спустился в трюм и стал крепить мины.

А плотик раскачивало все сильней и сильней. Он удерживался на месте якорем. Чтобы уменьшить на некоторое время качку, Костиков решил вытравить якорь-цепь — пока плотик двигался по ветру, его не так болтало.

— Стоп травить! — скомандовал лейтенант, когда якорь-цепь была вытравлена на тридцать метров.

Плотик замер на месте. Но крутая волна заливала его водой.

Берег был близко. Плотику угрожала авария. Что делать? Решили выбрать якорь и отдаться воле волн.

Но и выбрать якорь — дело непростое. Сильный ветер так натянул якорь-цепь, что она вот-вот лопнет. Пустить в ход лебедку было опасно — якорь-цепь могла не выдержать.

— Выбирать якорь вручную! — распорядился Костиков.

— Есть! — послышался ответ.

Пятнадцать курсантов стали подтягивать плотик к якорю. Все промокли до нитки, но работали молча.

И вот якорь оторвался от грунта. Ничем не удерживаемый плотик с большой скоростью понесло прямо к берегу.

— Не волноваться! — крикнул лейтенант. — Как подойдем к берегу — отдадим якорь.

До берега оставалось метров триста. Отдали якорь. Плотик вновь начало трепать из стороны в сторону. На трехметровой глубине якорь-цепь следовало бы вытравить на десять метров, а ее вытравили на все сорок. Оставалось ждать буксира.

Курсанты видели, что в бухте у причала стоит какой-то катер. Стали подавать сигналы, но никто на них не обращал внимания.

Наконец катер вышел из бухты. Подошел поближе к плотику. Договориться не удалось. Старшина катера заявил, что на буксир взять не может — в такой ветер ему не вытянуть тяжелый плотик.

Ветер усиливался. Якорь уже не держал, и плотик дрейфовал. Нас понесло мимо бухты на камни.

Катер, хотя ничем не мог помочь, от нас не отходил. Тогда Костиков попросил старшину завести с плотика буксир на мол. Старшина согласился.

Два курсанта бросились с тросом в воду и передали его на катер. Хотя и с большим трудом, но буксир удалось закрепить за кнехт на молу.

Теперь у нас стало уже две точки опоры — якорь и кнехт. За трос курсанты начали подтягивать плотик к молу. Все вздохнули с облегчением, когда под ногами почувствовали землю.

Время было два часа дня. Давно прошел обед, а курсанты, мокрые уставшие, еще долго возились, пока с помощью буксирного конца не завели плотик в бухту.

В этот же день мы собрались на разбор минной постановки. Сейчас, когда вспоминаешь учебу и работу по ликвидации минной опасности, невольно приходят на память стихи замечательного поэта-подводника Алексея Лебедева, погибшего в ноябре 1941 года во время боевого похода. Подводная лодка, на которой он плавал штурманом, подорвалась на вражеской мине. Поэт писал о нас, минерах:

Нам отданы карты не всех заграждений,
И мины стоят еще на глубине,
Подобны бутонам зловещих растений.
Удар — и они расцветают в огне.
И тральщикам тут выпадает работа —
Выпалывать черные всходы войны,
Очистить для плаваний нашего флота
Морские дороги Советской страны.
И в порт возвращаться из схватки с штормами,
Сигналов морских языком говоря:
«Фарватеры всюду протралены нами,
Подорваны мины, и чисты моря».
Но тогда мы, конечно, не знали этих стихов, да и было не до лирики. Мы все прекрасно понимали, что нам нужно еще учиться и учиться этому сложному делу. На разборе в основном отчитывали лейтенанта Костикова за то, что отпустил буксир. Нельзя было этого делать, ведь плотик неуправляемый и без мотора. А без руля и ветрил его могло унести куда угодно. Указали и на ошибку, когда на трехметровой глубине вытравили якорь-цепь на сорок метров, а положено не более трех глубин, да к тому же вообще снялись с якоря.

Но вот поднялся начальник кафедры навигации капитан 1 ранга Павлов. Его выступление немного приободрило.

— Нет худа без добра, — начал он. — Во время этого «плавания» курсанты получили хорошую закалку, померялись силами с морской стихией и, что отрадно, — вышли из этой схватки победителями. Ну, а урок, я думаю, запомнится на всю жизнь. Сегодня многие поняли, что с морем шутки плохи. Недаром и в песне поется: «Только смелым покоряются моря». Какой же вы, товарищи курсанты, обязаны сделать вывод? — спросил Павлов и сам же ответил: — А вывод один: будущие командиры должны многое знать, не забывать о кажущихся мелочах. До сих пор, возможно, некоторые считали, что якорь — это просто игрушка, с ним можно обращаться на «ты». Но надо запомнить на всю жизнь, что ни один корабль не выходит в море без якоря.

Все курсанты согласно закивали головами.

— Якорь — это спасение. Так говорили старые моряки. — Павлов улыбнулся, вспомнил подходящий для данной ситуации эпизод и решил его рассказать: — Раз уж речь зашла о якоре, послушайте одну историю. Еще до революции девятьсот пятого я плавал гардемарином на броненосце «Ростислав». И вот в Севастополь прибыл сам император со свитой, чтобы произвести смотр эскадре, и на одном из кораблей отправился в Ялту. О прибытии царя всем было известно заранее. На кораблях драились медяшки, палубы, наводились блеск и чистота. После осмотра царем пяти броненосцев и крейсера почти вся эскадра вышла в Ялту. В районе Ливадии ход уменьшили до тринадцати узлов, а затем до восьми. С мостика броненосца старпом приказал:

«Левый якорь к отдаче приготовить!»

Боцман Шинкаренко повторил приказание и скомандовал:

«Прочь от левого каната!»

Один из матросов услышал зычный голос боцмана, не разобрал команду и громко крикнул:

«Отдать левый якорь!»

Боцман Шинкаренко, думая, что это командует старпом, отдал якорь. И что же, вы думаете, произошло? Догадаться не трудно, если учесть, что скорость броненосца была около восьми узлов. Якорь-цепь вылетела из клюза со страшным грохотом, с дымом и пламенем. Броненосец, идущий в кильватер другим кораблям, резко повело в сторону. Пришлось срочно стопорить ход. Чтобы избежать столкновения, броненосец «Три святителя» рыскнул вправо. Как говорится, дров не наломали, а перед императором оскандалились, потеряли якорь. Шинкаренко сурово наказали — разжаловали в боцманматы, а виновного матроса так и не нашли... Вот что значит якорь. К нему надо относиться с уважением, знать, как и когда им пользоваться...

* * *
Хотя на разборе претензий к минной постановке не было, но сам случай еще долго вспоминали на различных собраниях и совещаниях.

В дни суровых испытаний

Мины — это опасно

Обучая курсантов, учился сам. Хотелось сдать экзамены за Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского. К этим экзаменам я готовился и, видимо, сумел бы выдержать их, но грянула война.

В училище был сформирован отряд. В его составе мне предстояло отправиться на фронт. Но поступил новый приказ.

Противник на море стал активно применять неконтактные магнитные мины. На флотах нужны были специалисты по этим минам. Меня направили на курсы, чтобы более глубоко изучить современное минное оружие.

Курсы находились в Астрахани. Зачислили в группу минеров. Казалось сперва, что слушатели напрасно тратят время на изучение уже знакомой техники и оружия. Но скоро убедились, что многое нам неизвестно.

Мы хорошо знали старое оружие. На курсах же начали изучать мины нового образца, и не только отечественные, но и иностранные — английские, немецкие, американские.

Поближе ознакомились и с обстановкой на наших флотах. Меня, естественно, больше всего интересовало Черноморье.

Еще в начале мая 1941 года начальник минно-торпедного управления Черноморского флота Григорий Лаврович Румянцев получил задание особой важности: весь минный боезапас, находящийся в обычных складах и на открытых площадках, срочно укрыть в подземные хранилища.

Григорий Лаврович понимал, что на плечи личного состава склада и минной партии ложится нелегкая задача.

Но он надеялся, что Константин Иванович Сулоев, которому поручалась эта ответственная задача, с ней справится. Человек исполнительный, трудолюбивый, требовательный до придирчивости, Сулоев был хорошим организатором, умеющим повести людей за собой, мобилизовать их на самоотверженный труд.

В эти напряженные днинастоящими помощниками Сулоева были начальник корпусного цеха Поликарп Евсеевич Биланов, начальник приборного цеха Борис Иванович Мишаткин, мастер цеха Матвей Иванович Облогин, старшина катера Константин Иванович Галушкин. Работали они без выходных, часто оставались на ночь, чтобы как можно быстрее укрыть боезапас в надежное место.

Через сорок дней, 21 июня, Румянцев доложил в штаб флота о выполнении задания. Сулоев тепло поблагодарил рабочих и разрешил всем отдыхать.

— Три дня можете не выходить на работу, — сказал он и, обратившись к старшине катера Галушкину, попросил его сейчас же доставить всех на пристань.

Последний рейс Галушкина был к Минной пристани. Здесь он у стенки оставил катер и направился к своему дому. Брезжил рассвет. Галушкин устало шел по дороге. В этот момент в небе появились самолеты. Зенитная артиллерия открыла по ним огонь.

Галушкин остановился. Подумал, что на флоте проводится очередное учение. Но взрыв огромной силы, раздавшийся неподалеку от его дома, заставил подумать о другом — война. Константин Иванович побежал на свой катер. Там уже находились мичман Ряднов, инженер-нормировщик Егоров и другие.

— Вот так отдохнули, — сказал Ряднов и замолчал.

Когда военнослужащие и рабочие прибыли на склад, Румянцев поблагодарил их за многодневный и самоотверженный труд и заметил:

— Один день задержки, и мы бы опоздали. А теперь наши мины в надежном укрытии.

С началом войны минно-торпедному управлению флота работы прибавилось. Противник, стараясь блокировать наши военно-морские базы, усиленно ставил мины. Из них самыми опасными для кораблей были неконтактные. Первое время наши специалисты не знали, как с ними бороться.

Командование флота было обеспокоено отсутствием эффективных средств борьбы с магнитными минами. Предложенный неконтактный трал мог решить задачу, но нужно было знать определенные данные по устройству вражеских мин. Возникла необходимость разоружить хотя бы одну из них.

* * *
...Начальник минно-торпедного управления Румянцев долго ломал голову над сложным вопросом. Из штаба флота приказали выделить опытного специалиста, способного разоружить мину, обнаруженную в районе Очакова. Кого послать? Кому поручить сделать первый шаг к разгадке секрета вражеского оружия? Ведь нет ни инструкции, ни простого описания немецких неконтактных мин. Англичане, правда, уже несколько лет воюют с гитлеровской Германией, кое-какими сведениями располагают, но эти сведения не спешат сообщить нам.

«Больше всего для такого дела подходит минер Михаил Иванович Иванов, — размышлял Григорий Лаврович Румянцев. — В работе безупречный, энергичен, свое дело знает. Но приказать ему разоружить мину не могу. Нужен доброволец». И сначала решил побеседовать с Ивановым.

Когда прибыл Иванов, Румянцев спросил:

— Михаил Иванович, есть распоряжение штаба флота. Нужно разоружить неконтактную мину, обнаруженную в районе Очакова. Задание очень ответственное. Кого бы вы могли порекомендовать? Дело это сложное и опасное. Нужен опытный специалист с крепкими нервами.

Иванов, давно работавший в минно-торпедном управлении и хорошо знавший своего начальника, сразу догадался, в чем дело... Он понял тонкий намек Григория Лавровича: мол, берись-ка, дорогой товарищ, за это ответственное задание. А Румянцев испытывающе смотрел на Иванова и ждал, что тот ответит.

— Да, — сказал Иванов, — дело действительно сложное и ответственное, и вряд ли я смогу кого-либо порекомендовать для выполнения такого поручения. Вот если бы предложили мне... Я бы посчитал это за честь.

— Разоружение неизвестных мин противника — дело рискованное...

Иванов перебил:

— Рискованное, но необходимое. А раз надо — с опасностью считаться не приходится. Я готов выехать в Очаков.

— Действуйте, но будьте осторожны. Мина есть мина, тем более неизвестного образца...

— Постараюсь, — заверил Иванов и вышел из кабинета начальника.

* * *
В распоряжение Иванова был выделен катер, чтобы он мог побыстрее добраться в Очаков и без особой задержки доставить аппаратуру разоруженной мины в Севастополь.

О разоружении магнитной мины ныне капитан 1 ранга в отставке Николай Дмитриевич Квасов рассказывал:

— В первые дни войны я служил флагманским минером Одесской военно-морской базы. Очаковский район входил в зону нашей деятельности. Повсюду на побережье были созданы посты, организовано наблюдение за минными постановками, которые производили вражеские самолеты.

В последних числах июня был очередной налет авиации противника на Очаковский рейд и фарватер Днепро-Бугского лимана. Гитлеровские летчики бросили и авиабомбы, и мины. Одна из мин упала на сушу и взорвалась, вторая скрылась в воде метрах в тридцати от берега. Место ее падения было засечено.

Мне, как флагманскому специалисту, пришлось обследовать место падения мины. Лежала она на полуметровой глубине, зарывшись носовой частью в песчаный грунт лимана. Позвонил в Севастополь, сообщил о своем решении разоружить эту мину. Но мне предложили подождать, а потом передали, что в Очаков прибудет Михаил Иванович Иванов, и мы должны вместе подумать, как поступить, с чего начать разоружение опасной находки. А подумать было над чем...

Николай Дмитриевич еще до приезда Михаила Ивановича кое-что подготовил для разоружения мины: оборудовал укрытие для людей, подобрал диамагнитные (бронзовые) отвертку и плоскогубцы. Специальных ключей и другого инструмента не было. Пришлось работать с тем, что имели.

Встретил прибывшего в Очаков Иванова, и вдвоем направились к обнаруженной мине. Трактором ее выбуксировали на берег, зацепив пеньковым тросом длиною около двухсот метров. Два часа минеры не подходили к ней, выжидали...

Мы представляли, какую опасную работу надо выполнить. Любое неосторожное движение могло вызвать взрыв. И вот склонились над выбуксированной миной. Сразу определили — корпус, выкрашенный в серый цвет, алюминиевый. С чего начать?

— Произведем сначала внешний осмотр, снимем размеры мины и отдельных ее деталей, — предложил Иванов. — Внимательнее всего надо отнестись вот к этим горловинам и крышкам.

— Да, чтобы проникнуть внутрь через горловины, придется отворачивать гайки и снимать крышки, — согласился я.

Действовали осторожно, расчетливо. Произвели осмотр и обмер мины. Данные записали и отнесли в укрытие, где находились обеспечивающие нас люди.

— Сам знаешь, — говорил Иванов, — всякое может произойти. Поэтому надо делать так, чтобы о каждом нашем шаге, а не исключено, что любой из них окажется последним, знали товарищи. Снимем крышку — отнесем. Извлечем какую-то деталь или прибор — сразу в укрытие.

На этом и порешили. Начали отдавать нажимное кольцо одной из горловин.

— Как мы узнали позже, это была горловина инерционного взрывателя — очень чувствительного и опасного прибора. Извлекли его, и я с ним сразу отправился в укрытие. Там прибор сфотографировали, а я вновь отправился к месту разоружения.

Каждый прибор после извлечения его один из нас относил в укрытие. Для чего это делалось? Мина могла взорваться в любое мгновение, и наши труды пропали бы. А принятые меры позволяли сохранить хотя бы то, что уже вынуто из мины...

Очень мешал начавшийся вдруг проливной дождь. Пришлось раздеться до трусов, а снятую одежду использовать для того, чтобы как-то прикрыть аппаратуру мины. Приборы заворачивали в китель или брюки и отправляли в укрытие.

Так постепенно были вскрыты горловины, извлечены первичный и вторичный детонаторы, прибор срочности, гидростат, запальный стакан. Добрались и до часового механизма.

В аппаратной камере обнаружили замыкатель. Он оказался магнитным, то есть замыкал цепь на взрыв под воздействием магнитного поля проходящего поблизости корабля.

Работали часа три. В полной мере мы тогда не представляли всю опасность, какую хранила в себе разоружаемая мина. Больше волновала погода. Дождь не прекращался. Заботливо укрывали от влаги каждую деталь, каждый прибор. Помнили только об одном: действовать осторожно, не спешить. Это и позволило одержать победу.

* * *
Первая магнитная мина была разоружена. Это произошло 5 июля 1941 года. Все приборы и аппаратуру сложили в ящик, и Иванов отправился с ним в Севастополь.

Подвиг минеров Родина по достоинству оценила. Михаил Иванович Иванов и Николай Дмитриевич Квасов были награждены орденами Красного Знамени.

Когда изучили все приборы и принцип их действия, то сделали неутешительный вывод: только случайность спасла разоружающих от гибели. Видимо, взрыв не произошел потому, что мина лежала на малой глубине, гидростат ее не сработал и не привел схему в боевое положение. Оказался неисправным и инерционный взрыватель. Кроме того, противник еще не начал применять различные «ловушки» и ликвидаторы, которые при разоружении уничтожали мину. Так что, прямо скажем, нашим товарищам крепко повезло.

Все это определили специалисты, занимающиеся изучением неконтактных магнитных мин противника.

До войны в Севастополе изучением мин занималась минно-торпедная испытательная партия. Начальником ее был капитан-лейтенант Михаил Александрович Яковлев. Он, как и многие другие, полного представления о неконтактном минном оружии не имел, а может, и не предполагал о существовании такого оружия.

* * *
С началом войны партия и правительство приняли срочные меры по разработке отечественных магнитных мин и изучению вражеских неконтактных. На Черноморский флот направили крупных ученых и специалистов-минеров. Они и создали лабораторию по исследованию этого грозного оружия.

Лабораторию возглавил капитан 2 ранга Мещерский, помощником его назначили майора Верещагина. Располагалась лаборатория на территории Охраны водного района (ОВРа).

Но пока ученые и специалисты изучали неконтактные мины и вырабатывали рекомендации, как бороться с ними, на флоте начали применять некоторые меры по уничтожению таких мин. Магнитные мины подрывали фугасами, глубинными бомбами, использовали простейшие тральные средства — железные баржи, груженные металлическим ломом, примитивные электромагнитные тралы.

Немало интересного о минах узнали и слушатели на курсах. Стало известно, что противник в своих минах применяет различные приборы и постоянно совершенствует их.

Вскоре и противник убедился, что донные мины довольно уязвимы. После их постановки стоило пройти над ними быстроходному катеру и сбросить в это место глубинные бомбы, как они взрывались или выходили из строя и уже не были опасными для кораблей.

Тогда противник начал применять различные новшества. Прибор срочности приводил мину в боевое положение не сразу после постановки, а через определенное время. Это затрудняло их траление.

Хитроумным был и прибор кратности. Он вступал в действие после отработки гидростата и приводил схему мины в холостое срабатывание. И получалось, что, скажем, пятнадцать судов или тралов пройдет, а шестнадцатый будет взорван.

А как затруднено было траление! Ведь тральщикам требовалось десятки раз пройти одним и тем же галсом, чтобы добиться безопасности плавания кораблей.

Работа ответственная.

Когда фашисты узнали, что их мины советские минеры разоружают, они стали применять ликвидаторы и «ловушки», взрывающие их при подъеме на поверхность или при разоружении на берегу.

При изучении мин на курсах мы пользовались уже готовыми данными об их устройстве. Эти данные ценой огромного риска добывались нашими минерами.

* * *
Первый трагический случай на Черном море, связанный с разоружением мин, произошел 14 сентября 1941 года в Новороссийске. Погибли флагманский минер Новороссийской военно-морской базы старший лейтенант Семен Ильич Богачек и инженер-конструктор Борис Товьевич Лишневский, а капитан 3 ранга Александр Иванович Малов был контужен и долго пролежал в госпитале.

Специалисты столкнулись с таким фактом, что, несмотря на точное определение места падения мины и многократное прохождение над этим местом катера с тралом, все же мина не взрывалась. Надо было определить, почему так происходит. Минер капитан-лейтенант Иван Васильевич Щепаченко решил разгадать этот секрет. На тральщике он подошел к месту падения одной из вражеских мин.

Разоружить эту мину ему поручили с Иосифом Александровичем Ефременко.

Готовились к операции тщательно. Ефременко и Щепаченко побеспокоились об охране места разоружения, проинструктировали весь личный состав, участвующий в этом опасном мероприятии.

Водолазы остропили мину. Ее отбуксировали к берегу, вытащили на сушу.

Помня о случае в Новороссийске, Ефременко и Щепаченко выждали минут тридцать, а потом подошли к мине, чтобы решить, как начать ее разоружение.

Мина лежала горизонтально, горловиной вторичного детонатора вверх. Горловина инерционного взрывателя оказалась внизу. К ней было трудно подобраться еще потому, что под нее попал буксирный конец.

Первым один на один с миной остался Ефременко. Он должен был извлечь электрический запал. При вывинчивании пробки этого запала Ефременко услышал сильное шипение и поспешил в укрытие. Потом вместе с Щепаченко они определили причину этого шипения. Мина лежала в воде, была холодная, а когда оказалась на берег, то ее нагрело солнце. Находящийся в ней воздух расширился, давление его увеличилось, вот он и вырвался наружу с таким шумом.

Ефременко вновь подошел к мине. Он извлек из горловины электрический запал, а затем медным ножом перерезал идущие к нему провода. Первая часть опасной работы была завершена. Ефременко облегченно вздохнул и вернулся в укрытие.

К мине подошел Щепаченко. Ему предстояло сделать подкоп, чтобы получить доступ к горловине инерционного взрывателя. Много времени заняло и освобождение горловины от буксирного конца.

Отдохнув немного, он начал отворачивать кольцеобразную гайку, придерживая при этом инерционный взрыватель, чтобы он не проворачивался, ибо от малейшего неосторожного движения мог произойти взрыв.

Легко представить, как волновался Щепаченко, когда стал извлекать инерционный взрыватель вместе с запалом и двумя шашками вторичного детонатора. Как только он вынул все это «хозяйство», сразу же бросил его в сторону и замер в ожидании. Секунд через восемнадцать последовал взрыв, но он был слабым и никакого вреда не причинил.

Щепаченко подошел к Ефременко, обсудили, что предпринять дальше. Оба вернулись к мине и тщательно ее осмотрели. Решили, что детонаторов больше нет, и начали отворачивать гайки на крышке, закрывающей отсек с аппаратурой.

К этому времени из минно-торпедного управления флота к месту разоружения мины прибыл инженер-капитан 3 ранга Иван Иванович Иванов. С разрешения Ефременко он стал помогать отворачивать гайки.

Когда предстояло отвернуть последние пять гаек, Иванов и Ефременко отошли в сторону метров на двадцать пять, чтобы перекурить. У мины остался один Щепаченко. Через некоторое время он крикнул им:

— Осталось отвернуть последнюю гайку...

Как только Щепаченко отвернул ее на несколько оборотов, крышка аппаратной камеры отошла от корпуса мины, благодаря чему под действием пружины замкнулись контакты специального заряда, предназначенного для уничтожения аппаратуры.

Произошел взрыв. На беду Иванов и Ефременко в это время приближались к мине. Недалеко от нее находился и краснофлотец Щерба, который был убит наповал.

Иванова, Ефременко, Щепаченко санитары уложили на носилки и отнесли в машину скорой помощи. Матросы советовали доставить раненых в госпиталь на шлюпках. Так они и поступили с Щепаченко. А Иванова и Ефременко, которые были в тяжелом состоянии, врачи брать не разрешили и повезли в объезд вокруг Инкермана.

Иван Иванович Иванов скончался в машине. Не долго прожил и Иосиф Александрович Ефременко. Он умер в госпитале. В живых остался только Иван Васильевич Щепаченко... Это случилось 4 октября 1941 года.

С каждым днем работать с минами становилось все опаснее и опаснее.

Представьте, что на грунте лежит мина неизвестного образца. Нужно ее разоружить и изучить, чтобы разработать методы борьбы с нею. Поднять ее на поверхность воды или выбуксировать на берег нельзя: специальный прибор — гидростат — взорвет ее, как только давление водяного столба уменьшится до определенных величин. Опасно разоружать мину и на дне: установленная «ловушке» может взорвать ее, если станешь снимать какую-нибудь крышку или прибор. Где же выход?

Помощник флагманского минера капитан-лейтенант Григорий Николаевич Охрименко предложил обезвреживать мины прямо под водой. Спустившись на дно, специалист должен сделать мину неопасной при дальнейшем разоружении ее на берегу. Для этого нужно было уже на глубине извлечь те приборы, которые обеспечивают взрыв.

Охрименко прибыл к водолазам ОВРа. В беседе на причале со специалистами он рассказал о минах, подчеркнул, как опасна работа с ними.

— К сожалению, точного устройства мин мы не знаем, — говорил Охрименко. — Нам известны лишь некоторые характеристики отдельных приборов. И точно сказать, какую снимать крышку или какой болт отворачивать безопасно, мы не можем.

Водолазы поняли, как опасна работа с минами на грунте. Жадно затягиваясь папиросами, каждый сосредоточенно думал, взвешивал свои способности, шансы на благополучный исход дела. Воинский долг повелевал — кому-то надо идти. Первым заговорил Леонид Викулов.

— Прошу послать меня. — Старшина 1 статьи Викулов посмотрел на своих товарищей и улыбнулся: — Тут все женатые собрались, у каждого детишки, а я холостой. Разрешите мне.

Все смотрели на Леню Викулова. Кто-кто, а водолазы знали, какое это ответственное задание.

Вместе с Викуловым работать вызвался мичман Болгов.

Григорий Николаевич Охрименко долго беседовал с Леонидом Викуловым, рассказывал ему, что нужно сделать во время первого спуска под воду.

После инструктажа Викулов надел водолазный костюм. Улыбнулся товарищам, мол, все будет в порядке. Настала минута спуска под воду. Мищенко начал задраивать иллюминатор шлема, тихо говорил другу:

— Будь осторожен, только посмотри на мину — и назад. Важно определить, какой это образец. Минеры подскажут, что с ней делать дальше.

— Качай воздух! — подал команду мичман Болгов.

Викулов начал спускаться под воду. Шланг и подъемные концы у него были длиннее обычных — метров до 250. К месту, где лежала мина, обозначенная буйком, Викулов шел минут пятнадцать — путь его был отмечен легкими пузырями воздуха.

Наконец водолаз остановился. Личный состав, находившийся на боте, замер в ожидании. Настал тот ответственный момент, когда в любое мгновение может произойти взрыв.

Но взрыва не было.

Прошло минут двадцать, а Викулов не возвращался. Старшина водолазов Болгов подал ему сигнал: «Как себя чувствуешь?» Но вряд ли этот сигнал понял Леонид — расстояние до него было слишком велико.

Но вот пузырьки стравливаемого воздуха стали приближаться. Викулова вскоре подняли на водолазный бот. Как только сняли с него шлем, со всех сторон посыпались вопросы:

— Ну как?

— Видел мину?

Викулов молчит.

— Что-нибудь делал с нею?

— Все в порядке, — отвечал Викулов и, немного отдохнув, стал рассказывать, чаще всего обращаясь к Охрименко: — Сперва я обнаружил зеленый парашют. Когда подошел к нему, увидел то, что так долго искал. Мина лежала на грунте в горизонтальном положении. Рядом шевелились, словно щупальца осьминога, водоросли. Обошел вокруг мины, осмотрел ее со всех сторон. «С чего начать?» — задал себе вопрос. Часть мины была прикрыта парашютом. Попробовал отсоединить его, но потом решил ничего не трогать, а выйти на поверхность и доложить обо всем, что увидел.

Викулов стал рассказывать Охрименко о форме и размерах мины, о том, как она выглядит, в каком положении лежит. Григорий Николаевич задумался, а потом решил:

— Одевайте меня, я сам схожу под воду, посмотрю на мину.

Сняв с себя снаряжение, Викулов помог Охрименко надеть водолазный костюм и спуститься на грунт. Через несколько минут Охрименко подал сигнал, чтобы подняли его на поверхность.

— Да, Леня, это она, — сообщил Охрименко. — Надо ее разоружить. Тут нужен специальный инструмент, его, я думаю, нам изготовят быстро.

Договорились, что Викулов спустится еще раз под воду, снимет с гаек и головок болтов мины слепки, отсоединит парашют и выйдет на поверхность.

По снятым слепкам срочно изготовили инструмент, и на другой день Охрименко и Викулов решили начать разоружение мины.

Водолазный бот встал метрах в двухстах от опасной находки. Викулов, расспросив Охрименко, с чего начинать разоружение, на шлюпке отправился к буйку, обозначающему место нахождения мины, и пошел на грунт.

И вот перед ним лежит мина, готовая от неосторожного прикосновения взорваться. Викулов начал отдавать нажимное кольцо горловины. Работал не торопясь, зная, что каждое неверное движение приведет к гибели. Когда отдавал крышку вторичного детонатора, стоял на коленях у мины. Вокруг царила тишина. Слышалось только легкое постукивание ключей. И вдруг что-то сильно ударило в грудь. В голове мелькнуло: «Ну, все... конец».

Каким бы не был отважным моряк, даже такой как Леонид Павлович Викулов, но работа по разоружению, где всегда поджидает опасность, стоит большого нервного напряжения. А что эта за опасность — каждому прекрасно известно.

Но нет, он остался жив. Взглянув на мину, Викулов увидел, что из горловины торчит пружина, а у его ног валяется крышка. Она под действием этой пружины сорвалась с места, как только водолаз отдал нажимное кольцо, и ударила его в грудь.

Викулов успокоился, заглянул в отверстие, которое прикрывала раньше крышка, и увидел большой стакан. Осторожно начал извлекать его из горловины...

Все, что было положено, он сделал. Забрав инструмент и извлеченный прибор, Викулов поднялся наверх. Там он рассказал Охрименко, в какой последовательности разоружал мину.

Григорий Николаевич осмотрел извлеченный из мины прибор и сказал, указывая на стакан:

— Это вторичный детонатор. Теперь мина не столь опасна. Ее можно поднять и отбуксировать на берег.

На следующий день Викулов вновь спустился к мине и начал готовить ее к поднятию. Водолазу пришлось сделать подкоп под нее, завести строп, присоединить к понтону...

Вскоре мина лежала на берегу. Охрименко сказал Викулову:

— Ну, Леня, твоя миссия окончена. Теперь за мину возьмусь я.

Через некоторое время мина была полностью разоружена. За разоружение мины на грунте Леонид Павлович Викулов был награжден орденом Красной Звезды.

Снова на Черном море

Летом 1942 года, после окончания курсов, я прибыл на Черноморский флот и был назначен командиром минной партии, которая находилась на Кавказе.

Меня поразили тишина и спокойствие в городке. «Вот и попал на фронт», — размышлял я, Как-то невольно вспомнил о том, что в свое время учился в воздухоплавательной школе и теперь очень сожалел, что не удалось ее окончить. Ведь тогда судьба сложилась бы иначе, и я мог бы служить в авиационных частях или быть хотя бы парашютистом-десантником.

Воздушная стихия... Кто хоть раз побывал в ней, тот на всю жизнь запомнит эти волнующие минуты. В памяти вставал первый полет.

...Занятия в Высшей воздухоплавательной школе начались с января 1933 года, Порфирий Полосухин попал в группу командиров дирижаблей, а я в группу пилотов.

В группе собрались в основном бывшие моряки, те, кто имел четырех-пятиклассное образование. Поэтому нам приходилось много учиться в вечернее время, чтобы окончить семь классов.

С лета 1934 года начались практические занятия. Стали готовиться к полетам на воздушном шаре — аэростатах. Сперва нам показали, как заполнять его газом.

В те годы пользовались водородом. Доставляли его в больших, объемом свыше ста кубических метров, прорезиненных мешках — газгольдерах. При помощи шлангов газ из них перекачивали в оболочку аэростата. Вернее не перекачивали, а «выдавливали» — курсанты залезали на газгольдеры и выжимали водород. Когда мешки пустели, их скатывали в рулон.

И вот настал день, когда я отправился в первый полет. Старшим назначили опытного пилота Андрея Игнатьевича Скрябина. Вместе со мной сел в корзину аэростата и Николай Юдин, тоже курсант. Стоявшие на земле люди удерживали за веревки воздушный шар. И вот прозвучала команда Скрябина:

— Дать свободу!

Гондола аэростата оторвалась от земли. Довольно свежий ветер подхватил воздушный шар и понес его от Москвы на север. Стрелка вариометра, показывающего скорость подъема или спуска, замерла на нуле. Летели на высоте около 400 метров.

Потом аэростат стал снижаться. В гондоле находился балласт — двадцатикилограммовые мешки с песком. Чтобы прекратить снижение воздушного шара, песок через специальный фартук металлическим совком сбрасывали за борт.

Настало время приземления. Я посмотрел вверх. Там находился короткий рукав — аппендикс, как называли его. Специальным устройством через этот аппендикс можно было выпустить из оболочки аэростата газ. Потянув за веревку, открыл клапан и начал стравливать водород.

Аэростат стал медленно снижаться. Из гондолы выпустили гайдроп — толстый канат длиной около 80 метров. Он коснулся земли и потащился по полю. Настал момент, когда нужно было быстро вскрыть «разрывное» — большой треугольный вырез в верхней части оболочки, заклеенный специальным полотнищем.

Воздушный шар почти касался земли. Через «разрывное» водород вырвался наружу, и мы плавно опустились на колхозное поле в Ярославской области...

Таких полетов курсантам предстояло совершить несколько, прежде чем пересесть на дирижабль.

Учеба продолжалась. Уже многое было усвоено. Совершил несколько полетов на аэростате и Порфирий Полосухин. Но его больше увлекало другое. Он поступил в Высшую парашютную школу и все свободное время отдавал прыжкам. Из школы приходил возбужденным, делился своими впечатлениями, рассказывал о достижениях парашютистов-спортсменов.

Специальной инструкцией воздухоплавателям запрещено было летать без парашютов, и в программу школы включили прыжки.

...Самолет По-2 поднялся на высоту 700 метров. Как учили, по команде «Пошел!» ринулся вниз головой навстречу неизвестности. Да, неизвестности! Ибо нельзя представить по рассказам других, что происходит с человеком в тот миг, когда он отделяется от самолета. В короткие мгновения, пока раскрывается парашют, кажется, что вся жизнь промелькнула в памяти. И только резкий рывок, переход в нормальное положение — ногами вниз, да постепенное замедление падения возвращает к действительности. Чувствуешь ты не просто в небе, — седьмом небе: хочется кричать от радости. Вырастаешь в своих глазах...

А ты в это время смотришь вниз и рассчитываешь, как бы лучше приземлиться, не попасть в огород или не сесть на крышу какого-либо дома. Но вот земля приняла тебя (никогда раньше не думал, что она такая твердая), а парашют протащил за собой метров пять-семь. И все. Прыжок совершен, а с тобой ничего не произошло...

* * *
Размышляя о прошлом, я осматривал районный центр. «Да, здесь и войной не пахнет», — подумал я. Но первое впечатление было ошибочным. Мирные жители этого районного центра вносили свой посильный вклад в оборону Родины; они самоотверженно трудились на ферросплавном заводе, давая стране высококачественную сталь. Малолюдно было потому, что рабочие большую часть суток находились у станков, на производстве. Но об этом я узнал значительно позднее. А находясь под первым впечатлением и видя, что здесь о войне напоминает лишь светомаскировка, я подумал, что личный состав склада и минной партии живет здесь, как у бога за пазухой.

Минная партия занимала помещение опытной станции виноделия. Вокруг сады и виноградники. Яблоки, груши, персики — всего было в изобилии.

Мичман, который был здесь старшим, ознакомив меня с обстановкой, подал газету и, показав пальцем на корреспонденцию, набранную крупным шрифтом, сказал:

— Прочитайте. Хотя и коротенькая статейка, но в ней описано все очень хорошо.

Я начал читать:

«Двадцатый день боев был в самом разгаре. Свыше ста немецких самолетов одновременно находились в воздухе, и непрерывно пикируя, один за другим обрушивали тонны взрывчатого вещества на наши передовые позиции.

И вслед за бомбовыми ударами снова и снова шла в атаку немецкая пехота, но обескровленная нашим огнем неизменно откатывалась обратно.

К вечеру ценой огромных потерь немцам все же удалось вклиниться в линию нашей обороны. Они окружили один из важных военных объектов и, теряя убитых и раненых, прорывались к цели, стараясь захватить ценные трофеи.

Командование приказало комсомольцу кладовщику Александру Чикаренко взорвать объект.

Громадная штольня таяла в полумраке. У стены, рядом со штабелями взрывчатого вещества, было слышно равномерное тиканье часового механизма взрывателя, установленного на заранее назначенный час. Боец должен был проследить за работой часового механизма и в последний момент перед взрывом быстро покинуть штольню.

Стрельба разгоралась, приближалась и затем стихла. Обеспокоенный Чикаренко выглянул из штольни. К объекту бежали немецкие солдаты, слышались лающие команды гитлеровского офицера.

Еще несколько минут, и все будет кончено — взрыв запоздает. Чикаренко бросился обратно к штольне.

В полутьме он нащупал часовой механизм взрывателя и, помедлив последние секунды, в которые явственно услышал биение собственного сердца и вражеские голоса у входа, оглянулся и, заметив бегущих гитлеровцев, резким движением соединил контакты.

Грянул взрыв, от которого зашаталась земля, вздрогнули прибрежные скалы. А Северная бухта вспенилась от посыпавшихся в нее камней. Сила взрыва была настолько огромной, что осколками и камнями было ранено несколько краснофлотцев, находившихся на другой стороне широкой бухты.

Геройски погиб верный сын Родины двадцатидвухлетний комсомолец Александр Чикаренко, свято выполнив свой воинский долг. От взрыва погибло около двухсот ненавистных фашистских захватчиков...»

Об этом подвиге писала газета «Красный черноморец» 5 июля 1942 года в корреспонденции «Бессмертный подвиг краснофлотца Александра Чикаренко». Речь в ней шла о складах в Сухарной балке.

Долго мы беседовали с Бригадиным о героическом Севастополе, его славных защитниках.

На следующий день, вступив в должность, я сразу же поехал к начальнику минно-торпедного управления флота капитану 3 ранга Дубровину и стал требовать винтовки, пулеметы, гранаты.

— Дорогой мой, — ответил Дубровин. — Все это вы правильно требуете. Но на фронте это сейчас нужнее.

Да, положение с оружием было трудным. Его не хватало.

А гитлеровские войска уже подошли к Новороссийску. Началась эвакуация боезапаса из этого города к нам. Кончилась, как говорили матросы склада и минной партии, для них райская жизнь. Днем и ночью мы принимали торпеды, мины, глубинные бомбы. Из Новороссийска прибыли минеры. Были у них и винтовки, и пулеметы. Они уже «понюхали пороху», и службу на складе считали отдыхом.

Организация службы наладилась, Воины ходили в караулы, наряды, несли дежурство, занимались по специальности.

* * *
На флот стало поступать новое оружие — отечественные неконтактные мины. Командование учло, что их устройство я изучал на курсах, и направило меня на минный склад в распоряжение капитана 2 ранга Константина Ивановича Сулоева. Передав дела и обязанности капитан-лейтенанту Алексею Петровичу Пастухову, выехал на место.

Управление склада размещалось в центре города. Хранилища минно-торпедного оружия были оборудованы в нескольких местах, куда и начали поступать неконтактные мины.

Уже в ходе боевых действий советские конструкторы успешно разрабатывали отечественные образцы неконтактных мин. Была изготовлена мина АМД-500 (авиационная мина донная весом 500 кг).

Это была хорошая мина, надежная. Правда, взрывчатого вещества она имела всего 300 кг. Но и у противника крупных кораблей на Черном море было немного. Так что АМД-500 нас удовлетворяла, а потом появились и мины АМД-1000, но это уже в конце войны.

Мины АМД-500 мы принимали у капитана 1 ранга Владимира Иосифовича Мещерского, потомственного моряка. Он любил море, хорошо знал минное оружие, много работал, испытывая это оружие в условиях боевых действий.

Готовить эти мины нас обучал их конструктор. Была сформирована специальная запальная команда, в которую входили мастера Козинец, Галушкин, инженер-гидроакустик Зайцев.

Потребность в минах была небольшая. Авиация их использовала редко, и мы успевали подготовить для нее нужное количество всегда вовремя.

Авиационные мины ставились не только с самолетов, но и с кораблей. Мы же их готовили всегда в авиационном варианте — с парашютом. При необходимости использовать их с подводной лодки нам требовалось затратить немного труда — в основном отсоединить парашют.

Работа простая.

Приготовленные мины мы сами доставляли на аэродромы. Перед подвеской на самолеты эти мины готовили окончательно, то есть вставляли первичные детонаторы и устанавливали необходимый режим работы приборов.

Гораздо большая потребность была в контактных якорных минах. Их много ставили надводные корабли, а также и подводные лодки. Они подновляли минные заграждения, поставленные еще в первые дни войны, минировали прибрежные районы и фарватеры противника.

Контактных мин хотя и ставили много, но с ними работать было легче. Готовили их в хорошо оборудованных складах и по рельсам подавали к кораблям.

Но с контактными минами были другие трудности. Корабли для постановки минных заграждений выходили ночью. Погрузить мины — дело нетрудное, но хлопотливое. Этим занимался весь личный состав склада и минной партии. А порой случалось, что корабли возвращались с минами обратно.

Такой случай произошел, например, летом 1943 года. Эсминцы вышли в море для постановки мин и взяли курс к берегам Румынии. При подходе к заданному району их обнаружили самолеты противника. Никакого разговора о скрытности постановки минного заграждения не могло быть. Решили вернуться на базу.

Это был жаркий денек. Моряки только прибыли с аэродрома, и им тут же пришлось готовить неконтактные мины. Когда погрузили их на подводные лодки, возвратились эсминцы. Начали принимать обратно приготовленные мины, разоружать их и доставлять на склад.

Матросы запальных команд, руководимые майором Жуковым, и подчиненные капитан-лейтенанта Безрукова работали дружно, самоотверженно и, как всегда, с заданием справились своевременно.

Что касается авиации, то случаев возвращения самолетов с минами не было.

С появлением неконтактных отечественных мин их стали использовать и с подводных кораблей. В основном этим занимались подводные лодки типа «Л» («Ленинец»).

Дни тяжелые, но радостные

События на фронтах разворачивались быстро. Враг был выброшен с Северного Кавказа. В сентябре 1943 года освобожден Новороссийск.

Весной 1944 года с группой матросов мне пришлось уехать в Новороссийск. Там я доложил о нашем прибытии оперативному дежурному базы. Нас направили в распоряжение капитана 2 ранга Корнилова, представителя минно-торпедного управления флота.

Разместились минеры в селе, расположенном километрах в семи от Новороссийска.

Дня два устраивались на новом месте.

Потом начали знакомиться с обстановкой. В селе все дома были целы. А вот город и порт оказались сильно разрушенными. Бросалось в глаза большое количество невзорвавшихся противотанковых мин и артиллерийских снарядов. На Мысхако такие снаряды встречались через каждые пять метров. В чем дело? Мне ответили:

— Эти артиллерийские снаряды — бронебойные.

А ими стреляли по суше. Снаряды приспособлены для поражения брони. Если они не встречают серьезного препятствия, то не взрываются.

По Новороссийску разгуливали не долго; пришлось работать на тральном складе.

Цемесская бухта и фарватеры, ведущие в Новороссийск, были сильно засорены минами. Работы по тралению предстояло много, и мы занялись подготовкой тральных средств. И начальство, и рядовые матросы постоянно искали пути, чтобы побыстрее очистить район от мин самых различных типов. В результате этих поисков и появились «подводные наездники», о которых хочется рассказать.

* * *
...Командир нашего отряда капитан 2 ранга Михаил Федорович Чеков, ушедший в то утро в штаб бригады, вернулся оттуда быстро. Был он явно не в духе. Подчиненные старались не попадаться ему на глаза, хотя знали, что командир отряда — человек тактичный, обладает высокой выдержкой, и его личное настроение никогда не сказывается на служебных взаимоотношениях с людьми. От Чекова доставалось лишь тем, кто пренебрегал уставными требованиями, нарушал дисциплину или относился к исполнению своих прямых служебных обязанностей спустя рукава.

Чеков считал, что командир бригады напрасно обвинил личный состав его отряда в медлительности, нерасторопности при обследовании фарватера и причалов Новороссийска. Люди работали без устали, уже забыли, когда сходили на берег. Они знали: идет война, фашистские самолеты сбрасывают мины, и, чтобы обеспечить безопасное плавание кораблей и транспортных судов, приходится трудиться и днем и ночью. Материальная часть поизносилась, требует замены, не выдерживает нагрузки, а военные моряки порой без сна и отдыха выполняют боевую задачу.

— Ничего знать не хочу, — говорил командир бригады, — Обеспечить безопасный проход кораблей и судов в районе базы — наша наиглавнейшая задача. Надо выжать все, на что способны техника и люди.

Командир отряда созвал старшин-водолазов. Подчиненные знали: раз Чеков не в духе, совещание будет коротким. Так оно и получилось.

— Я знаю, что вы работаете много и устали, — сказал командир. — Но идет война, отдыхать некогда. Завтра из Новороссийска выходит большой караван. Задача — к утру доложить в штаб бригады, что фарватер чист. Все! Можете разойтись.

Водолазы расходились неохотно. Почему их не выслушали, не спросили мнение каждого?

Первым вышел из каюты командира водолаз Терещенко.

— Пойдемте, хлопцы, покурим, — предложил он.

Все потянулись за ним. Пошел и боцман Василий Петрович Царев, который не курил.

— Совещание считаем продолженным. Выкладывайте, какие мысли созрели в голове. — Терещенко испытующим взглядом окинул своих товарищей.

«Совещание» проходило бурно. Терещенко сказал:

— Не пора ли нам прекратить топтать ил и мутить воду? На своих двоих далеко не уедешь. Кавалерия куда подвижнее матушки-пехоты.

— Это известно каждому, — вставил боцман Царев. — Но еще никто не придумал для водолаза подводного коня. А ногами по дну действительно много не нашагаешь.

— Говоришь, никто не придумал подводного коня? — Терещенко лукаво сверкнул глазами. — Я придумал. Оседлаем мы обыкновенную беседку, с помощью которой красят борт корабля. С кормы спустим ее в воду. Посадим на нее водолаза, и пусть тянут его на буксире. И ноги не устают, и скорость, как у кавалериста. Посматривай вперед да по сторонам.

— А заметил мину — стоп «лошадка», — оживился Царев. — Слез, остропил находку и дальше в путь.

— Конечно. Главное — обнаружить мину, а там уж ею займутся другие; остропят, отбуксируют в сторону от фарватера и, если надо, уничтожат.

Царев заметил:

— Постой, постой. Ведь на каждую остановку затрачивается время. Предлагаю вот что. Пусть каждый водолаз берет с собой простенькие буи — деревянную чурку с намотанным на нее пеньковым линем, к которому подвязан булыжник. Мчится водолаз на своем «коне», видит мину. Бросил рядом с ней булыжник, буек всплыл и обозначил опасное место. А водолаз продолжает путешествие на своей беседке...

Командир отряда, случайно проходивший мимо куривших, остановился, услышав этот разговор. «Ну, и молодцы! Ведь надо такое придумать — скоростной метод обследования фарватера. Скоростной и вполне надежный. Время не терпит. Предложением подчиненных надо воспользоваться немедленно».

Чеков подошел ближе.

— Очень ценные мысли вы здесь высказывали. Вам, Василий Петрович, — обратился командир к боцману Цареву, — поручаю всю организационную работу — подготовить беседку, придуманные вами буи, прочный буксир, проинструктировать водолазов.

Через полчаса все было готово. Два катера вышли на фарватер. Погода стояла ясная, солнечная. Водолазов спустили под воду и начали буксировать на малой скорости в полутора метрах от грунта. Надежная полоса обследуемого дна была шириной до 6 метров.

Дело продвигалось быстро. Водолаз, сидя на беседке, не уставал, мог дольше пробыть под водой, что тоже экономило время. В общем, скорость обследования увеличилась раз в десять.

Сзади следовал еще один катер. Находящийся на нем водолаз был полностью подготовлен к спуску под воду, только сидел без шлема. При обнаружении мины всплывал буек, и этот водолаз, надев шлем, отправлялся на грунт, чтобы быстро остропить мину и отбуксировать в сторону от фарватера. А там уже ее обезвреживали.

К вечеру Михаил Федорович Чеков доложил командиру бригады, что фарватер чист, обнаруженные четыре фашистские неконтактные мины обезврежены.

— Вот и хорошо, — ответил командир бригады. — А вы говорили, что задание невыполнимое. Матросы подсказали? Я и рассчитывал на смекалку моряков.

В начале мая 1944 года меня вызвал капитан 2 ранга Корнилов и приказал:

— Срочно выезжайте в Керчь и организуйте переправу боезапаса через пролив.

Задание было серьезным. На автомашинах и паромом предстояло перебросить с косы Чушка до станции Керчь-1 большое количество боезапаса. А транспорт — одна полуторка.

Я прибыл в Керчь, но Гурский не мог выделить мне ни одной машины; ничем не смог помочь и оперативный дежурный базы. Пришлось идти к начальнику тыла Приморской армии полковнику Алексееву. Тот обрадовал:

— Ладно, машин семь выделю, только не надолго. Нужны самому. Знаешь, наверное, что уже начались бои за Севастополь.

Выделили восемь автомобилей. С таким количеством машин можно было бы перебросить боезапас в Керчь за день, если бы не пролив. Ходили через него всего два парома небольшой грузоподъемности. Но в решении этой трудной задачи подбадривала волнующаявесть: «Севастополь освобожден!»

В этот радостный день со своим громоздким хозяйством мы находились на таманском берегу Керченского пролива — на косе Чушка. То, что называлось «паромами», было обыкновенными спаренными баркасами. На них настлали палубу из досок, и переправа готова.

Два таких «парома» курсировали через пролив от зари до зари. На каждый из них брали две, а иногда лишь одну автомашину. Людей же и автомобилей было так много, что трудно себе представить, когда все это окажется на крымском берегу. А войска, жители Крыма, возвращающиеся в родные места, все прибывали и прибывали.

Чтобы обеспечить переправу, был создан специальный пропускной пункт. Он и установил очередность переброски грузов и людей на другой берег пролива.

Настала и наша очередь. Несколько сот глубинных бомб прошли через руки воинов нашей группы. Мы устанавливали их на автомашины, переправлялись на противоположный берег пролива, везли до железнодорожной станции Керчь-1. Там сгружали боезапас около вагонов и возвращались за следующей партией.

Когда все бомбы были перевезены на станцию, подчиненные Гурского погрузили их в вагон. Поездом боезапас был доставлен до станции Сирень, а там опять потребовалось перегружать его в автомашины, так как Камышловский железнодорожный мост был взорван.

В Севастополь мы прибыли через несколько дней после его освобождения — 13 мая 1944 года. До боли сжалось сердце в груди — так было жутко смотреть на этот когда-то цветущий красивый город.

По бухтам — никакого движения. Из воды торчало несколько матч потопленных кораблей. Причалы разрушены и многие из них заминированы. Но люди были жизнерадостны, несмотря на то, что еле-еле ходили от переутомления.

Места, где нам предстояло хранить боезапас, были взорваны. До прибытия основной массы людей, обслуживающих склады, требовалось многое сделать по благоустройству территории.

Под жилье использовали угол сарая, сильно разрушенного взрывом бомбы. Установили койки, одеял не было, но они и не понадобились — стояла хорошая, теплая погода. Кое-как устроившись с бытом, стали обследовать причалы.

* * *
Мы знали, что причалы заминированы. Опыта по разоружению фугасов у нас не было, неизвестно было, где они спрятаны, от чего могут взорваться.

С мичманом Николаем Иосифовичем Рядновым решили, что причалы заминированы так, чтобы их нельзя было использовать для стоянки кораблей. Исходя из этого и начали поиски. И действительно, вскоре обнаружили в четырех местах поврежденный битум. Ясно просматривался плохо замаскированный прямоугольник длиною около метра и шириною полметра.

— Вот здесь и будем копать, — решили мы.

На следующее утро со старшиной-минером Николаем Тумановым подробно обсудили, с чего начать разминирование, каким инструментом пользоваться. Раз фугасы заложены против кораблей, они могли иметь взрыватели с магнитным замыкателем. Поэтому решили использовать не металлические удобные лопаты, а деревянные, наскоро изготовленные из досок. И во время работы больше приходилось пользоваться руками, а не лопатами. Вынимали камни, выбрасывали песок, не зная, на какой глубине заложен фугас, да и заложен ли он вообще.

Фашисты шли на всякие уловки.

Работа продвигалась быстро, так как земля была рыхлой. Углубились приблизительно на метр, но ничего не обнаружили. В чем дело? Решили все же продолжать копать и сразу натолкнулись на какой-то бумажный пакет. Стали действовать осторожно. Наконец добрались до основного заряда. На дне траншеи лежало около двухсот килограммов взрывчатки.

Разобравшись в его устройстве, поняли, что фугас должен был взорваться при швартовке корабля от удара его о пирс.

Таких фугасов оказалось четыре.

Николая Туманова за выполнение опасной работы представили к правительственной награде и вскоре ему вручили орден Красной Звезды.

* * *
С освобождением Севастополя сюда должны были возвратиться многие флотские организации, эвакуированные в начале войны на Кавказ. Возвращалось и минно-торпедное управление с его хлопотным хозяйством. Все лето минеры готовились к приему боезапаса.

Вся сложная работа по подготовке к приему боезапаса была поручена небольшой группе, в которую входили мичман Ряднов и пять матросов. Двоим из них с утра приходилось добираться на шлюпке-шестерке в бухту, где стояли на довольствии, чтобы там получить продукты, один оставался на камбузе и готовил пищу, а остальные занимались расчисткой территории.

Так продолжалось до октября.

К этому времени строительное управление успело подремонтировать некоторые помещения, восстановить причалы, подготовить места для приемки боезапаса.

Трудно было с жильем. Возвратившиеся к новому году рабочие ютились где попало. Они поселились в подвалах разрушенных и полуразрушенных домов, отыскали пригодные для жилья помещения.

В эти дни минерам приходилось выполнять самые различные задания, порой даже неожиданные. Как-то минпартии поручили осмотреть районы Мекензиевых гор, Инкермана, Бельбека, и если там обнаружится боезапас врага, то уничтожить его. Особое внимание предлагалось обратить на железные и шоссейные дороги, сделать все, чтобы движение по ним было безопасным.

* * *
На мою долю выпал Инкерман. И здесь, в метрах трехстах от железнодорожной линии, мы обнаружили четырнадцать глубинных бомб. Долго ломали голову, как они сюда попали.

Но так или иначе, а пришлось уничтожать эти бомбы. Задание было срочным. А к утру следующего дня мы должны доложить, что порученный нам район очищен от боезапаса, случайно оставшегося после боев. Поэтому приходилось торопиться.

В один из воскресных дней меня срочно вызвали на водолазное судно «Скалистый». Командир капитан 3 ранге Ефремов встретил неласково.

— Сколько можно ждать? Мы уже на три часа задержались, — сказал он и приказал: — Отдать концы! — и только потом уже спокойно объяснил, зачем я понадобился.

В одном из районов обнаружили мину. Ее надо было уничтожить. Задача усложнялась тем, что мина лежала на большой глубине.

«Шестьдесят восемь метров, — размышлял я. — Это редкий случай, и на такой глубине водолазам работать не приходилось».

Потребовался водолаз-глубоководник. И вскоре в мое распоряжение на специальном катере прибыл старший матрос Саянов.

— Спускайтесь на грунт, обследуйте мину. Сколько можете работать на глубине? — спросил я.

Саянов ответил:

— Не больше пяти минут.

Проинструктировав водолаза, я попросил его в первую очередь определить тип мины.

Спуск водолаза продолжался долго. Когда Саянов оказался на грунте, он доложил, что мина без колпаков, стоит на якоре. «Значит, она ударно-механического действия и находится в опасном состоянии», — подумал я.

— Что ж, придется уничтожать на месте.

А тут на беду стала портиться погода. Водолаз пробыл на грунте уже около пяти минут. Начали его подъем.

Подняли.

С разрешения врача и согласия Саянова пришлось вновь опустить его на грунт на две минуты. Ему было поручено присоединить к мине прочный конец.

После того как Саянов выполнил поручение, его подняли и поместили в барокамеру, чтобы исключить возможность кессонной болезни, так как водолаз находился на большой глубине свыше положенного времени.

Над миной остался катер со шлюпкой, на которой находилась подрывная команда. Стали думать, как уничтожить мину.

— Попробуем поднять ее вручную до глубины пяти-восьми метров, — предложил Сотников, один из матросов подрывной команды, — кто-нибудь поднырнет под нее и закрепит на мине заряд.

Предложение было дельным, и все с ним согласились. Основная трудность — это оторвать мину от грунта и не оборвать конец — тогда бы все пришлось начинать сначала.

На транцевую доску катера положили мат и стали выбирать конец. Но оторвать мину от грунта не удалось. Старшина Сотников предложил подорвать ее прямо на дне.

— Спустим подрывной патрон и по стальному концу прямо на мину.

Эта мысль понравилась. Правда, возникло сомнение: а сработает ли электрический запал на такой глубине. Решили попробовать.

Сотников стравил с вьюшки метров семьдесят кабеля и опустил заряд по стальному концу.

— Порядок, заряд на мине, — доложил он.

Я дал команду вытравить весь кабель, а шлюпке отойти под ветер.

Солнце уже скрылось за горизонт, но увлеченные работой моряки не заметили наступления темноты.

Шлюпка отошла на столько, на сколько позволяла длина кабеля. Катер находился в двухстах метрах, на его мачте полоскался сигнал, означающий: «Произвожу опасные работы», то есть уничтожаю мину.

— Весла на воду! — скомандовал я и вставил ключ в гнездо подрывной машинки.

Поворот ключа. А в голове: «Взорвется ли мина, не откажет ли электрозаряд, не оборвется ли кабель?» В этот момент сильный глухой взрыв тяжелым молотом ударил о дно шлюпки. Минуты через две на поверхности моря появились пузыри и небольшая шапка взрыва.

Подрывное устройство сработало безотказно. Мина была уничтожена на большой глубине, что редко случалось в нашей практике.

Старшина-минер Сотников выбрал кабель, и шлюпка подошла к борту катера.

— Доложите в базу, что мина уничтожена, — сказал я командиру катера мичману Шевченко.

Победа близка

С возвращением минно-торпедного управления флота в Севастополь я был назначен начальником ОТК. Часто приходилось ездить в командировки, бывать на складах военно-морских баз.

Незадолго до окончания войны встретил Виктора Петренко.

Около трех лет он плавал на кораблях Черноморского флота. Служил и на крейсере «Коминтерн». Оттуда Петренко направили в минную партию. Там в 1943 году с ним и познакомились.

Петренко был опытным специалистом, его назначили разоружать мины.

С тех пор я его долго не видел. Петренко уже имел на своем счету около пятнадцати разоруженных и уничтоженных мин противника. Сослуживцы уважали его за прямоту, трудолюбие, веселый нрав.

Как-то его вызвал к себе командир части капитан 3 ранга Павел Николаевич Жуков. Виктор постучал в дверь и, получив разрешение войти, переступил порог. Докладывая о своем прибытии, он увидел сидящего в кабинете лейтенанта Колотухина.

— Товарищ Петренко, — сразу приступил к деловому разговору командир. — Есть боевое задание. Оно очень ответственное, и я считаю, что с ним справитесь только вы. На косе обнаружена немецкая неконтактная мина. Ее нужно разоружить и уничтожить.

— Есть разоружить и уничтожить, — четко ответил Петренко.

— Старшим по выполнению задания назначен лейтенант Колотухин.

— Разрешите мне одному выполнить это задание, — начал было Виктор и хотел объяснить, что в таком деле лучше работать одному.

Павел Николаевич, однако, настоял на своем.

Естественно, что молодой лейтенант волновался больше, чем Петренко. Идти впервые на такое ответственное задание — дело не шуточное...

Старшина шлюпки принял на борт минеров и сразу же отошел от причала, взяв курс на косу. Рабочие рыбкомбината и рыбаки были уже выведены отсюда в безопасное место — на восточную часть косы.

Подошли к косе. Петренко быстрыми шагами направился к мине. Колотухин последовал за ним.

Мина лежала у самой береговой черты, и ее носовую часть облизывали волны.

Петренко бросил сумку с ключами на песок и осмотрел мину. За его действиями внимательно наблюдал лейтенант. Виктор проверил расположение горловины и сказал:

— Мина магнитно-акустического действия, ставилась с самолета.

— Как вы определили? — спросил тихо Колотухин.

— По инерционному взрывателю, — Виктор рукой показал на горловину, из которой виднелась торцовая часть этого взрывателя.

Еще в училище Колотухин слышал, что мины с инерционным взрывателем очень опасны. Он присел и стал внимательно рассматривать ее.

— Товарищ лейтенант, — тихо сказал Петренко. — Мину мы осмотрели, определили ее тип. Теперь здесь двоим делать нечего. Как разоружать такие мины — знаю. Эту работу должен выполнять один. Попрошу вас отойти подальше и проследить, чтобы никто не приближался сюда.

Колотухин понимал, что решение Петренко правильное. Но оставить его одного не мог. Подумав, он тронул за плечо Петренко, мол, доверяю, и нехотя пошел в укрытие.

Петренко закурил и не торопясь начал готовить ключи.

Колотухину не было видно, что делает Петренко. Томительно долго тянулось время. Прошло около двух часов, и все это время лейтенант пристально всматривался в ту сторону, где работал Петренко. Вот он наконец встал и помахал рукой. Лейтенант сразу же вскочил и побежал к мине. Первое, что бросилось ему в глаза, — какие-то приборы. Колотухин присмотрелся. Это были приборы срочности, кратности, запальный стакан. Он изучал их в училище.

Петренко объяснил офицеру, что мина обезврежена, но еще требуется отсоединить крышку аппаратной камеры и извлечь аппаратуру. Показал, где она находится.

— Вы, наверное, знаете, — сказал Виктор, — что аппаратуру вот так просто — руками — не отсоединить. Все может быть... Чаще всего пользуются длинным тросом, привязанным к автомашине. С помощью троса и срывают крышку. Нам поможет катер...

Солнце клонилось к закату, когда мина была разоружена, а аппаратура доставлена в шлюпку. Затем мину подорвали.

* * *
Война заканчивалась. Бои шли на вражеской территории. На Черноморском флоте наступило затишье. Только личный состав соединений тральщиков чувствовал себя еще как на войне. Наступал период интенсивной борьбы с минной опасностью.

И в мирные дни, как на войне

Траление — боевая задача

В начале июля 1945 года меня назначили минером 1-го Бургасского дивизиона тральщиков, входящего в 1-ю бригаду траления. Командир дивизиона капитан 3 ранга Владимир Михайлович Гернгрос принял меня радушно.

— Очень хорошо, что прибыли, — сказал он. — Минеры нам очень нужны. Только учтите. Назначены вы в наш дивизион, а придется бывать на всех тральщиках бригады.

Я уже знал, что дивизион состоит из базовых тральщиков — БТШ. Корабли эти мореходные, с небольшой осадкой, позволяющей плавать вблизи берега со скоростью до 18 узлов. Коротко разъяснив круг обязанностей, Гернгрос предложил:

— А теперь побывайте у флагманского минера бригады и принимайте дела. Надеюсь, по вашей части на кораблях будет порядок.

Флагманским минером бригады был капитан 3 ранга Иван Васильевич Щепаченко. Человек трудолюбивый, добродушный, внимательный к людям, прекрасный специалист.

Разговорились. Узнав, что я работал на складе, а до этого окончил специальные курсы, он обрадовался:

— Очень хорошо, что знаете и мины, и тралы, — и поинтересовался: — А с неконтактными знакомы?

— Изучал, готовил к постановке.

— Значит, порядок. Идемте, представлю вас командиру бригады.

Капитан 1 ранга Алексей Петрович Иванов принял меня довольно сухо. Когда же узнал, что я прибыл со склада, еще больше нахмурился:

— Ладно, знакомьтесь с обстановкой...

Щепаченко, заметив, что командир бригады не особенно доволен назначенным к нему минером, поспешил доложить, что я изучал и знаю современные мины.

Командир бригады несколько смягчился.

Когда вышли из кабинета Иванова, Щепаченко успокоил:

— Вы не волнуйтесь, Алексей Петрович — человек хороший. Просто забот у него во, — и показал рукой, мол, выше головы.

Начальник штаба бригады капитан 2 ранга Владимир Георгиевич Дубровин, напротив, разговаривал вежливо, с улыбкой, расспросил меня, где работал, поинтересовался, как устроился.

— Ну, что ж, принимайте дела. Желаю вам успеха, — сказал он.

Тральщики стояли у пристани. Здесь же на пароходе «Очаков» размещались офицеры. С Иваном Васильевичем обошли корабли дивизиона, который состоял из трех БТЩ: «Якорь», «Щит» и «Гарпун». Каждый из них имел на вооружении самые новые, довольно мощные, предназначенные для якорных мин тралы.

* * *
Началась служба на новом месте. Война закончилась, но для личного состава тральщиков она продолжалась. Грозные мины, подстерегавшие наши корабли на фарватерах и в бухтах, эхом взрывов постоянно напоминали, что и в мирные дни минеры ведут бой с коварным врагом.

Всю работу бригады нужно было хорошо скоординировать. И незаменимыми помощниками капитана 1 ранга Иванова были начальник штаба капитан 2 ранга Дубровин, оператор капитан-лейтенант Горбунов и минер капитан 3 ранга Щепаченко. Рабочий день у них никогда не заканчивался раньше одиннадцати часов вечера.

Больше всего доставалось, пожалуй, Горбунову и Щепаченко. Горбунову, как оператору, нужно было все организовать, обеспечить выход кораблей, составить сводку боевого траления за день, которая отнимала очень много времени, разработать план выхода кораблей в море на завтра. А в распоряжении Щепаченко находилось все хлопотное тральное хозяйство. Он отвечал за его безотказное действие, обязан был тщательно проверять технику, держать ее в постоянной готовности к использованию. В эти дни мне в основном приходилось плавать на тральщике «Якорь», которым командовал старший лейтенант Александр Петрович Довгаленко. Я готовил личный состав к выполнению стоящих перед кораблями задач, проводил занятия и тренировки, сдавал в ремонт и принимал материальную часть, руководил постановкой тралов...

* * *
Траление якорных мин производилось довольно быстро.

Совсем другое дело донные мины. С ними приходилось возиться долго. Тральщики «Якорь» и «Гарпун» вооружили электромагнитными тралами. Первое траление ими произвели в Феодосии. Около трех недель корабли ходили по фарватеру Феодосийского порта. Работа эта очень утомительная, и вот почему.

При тралении Феодосийского фарватера БТЩ пришлось сделать 960 галсов, но ни одной неконтактной мины так и не подорвали. Это говорит о том, что очень много труда, сил и средств надо было затратить, чтобы гарантировать безопасность плавания кораблей.

* * *
Еще более напряженным было траление в Керченском проливе. Тралением в основном занимались днем. Бывали случаи, когда в базу не возвращались, а оставались на ночь в море.

Трудности бывают разные...

С приходом на траление в Керченский пролив меня перевели в другой дивизион, имеющий на вооружении так называемые «стотонники» — деревянные тральщики с малой осадкой и скоростью хода около семи узлов. Эти корабли хорошо использовать на небольших глубинах Азовского моря, в узкостях и протоках.

Некоторые из «стотонников» были оснащены неконтактными тралами. К тому же нужно было тралить с определенным перекрытием, то есть во избежание пропуска требовалось, чтобы ширина захвата трала последующего галса частично перекрывала ширину захвата предыдущего галса.

* * *
А работы в Азовском море тральщикам предстояло много. Все спешили до наступления зимы справиться с трудной задачей: протралить Таганрогский залив, районы у Ейска, Мариуполя, Бердянска. Плавание было настолько напряженным, что увольнение личного состава на берег производилось только во время планово-предупредительного ремонта кораблей.

* * *
Траление начали с Таганрогского залива, где, как предполагалось, было выставлено самое большое на всем Азовском море минное поле. Казалось, что дело пойдет быстро, но обстановка изменила расчеты.

Глубины здесь небольшие — до пяти метров. А вот грунт настолько твердый, что тралчасти волочились по нему, скручивались и выходили из строя или просто обрывались.

Во время траления командир дивизиона старший лейтенант Василий Пантелеевич Наталичев обычно находился на головном катере. Там же был и штурман, который занимался расчетами и прокладкой курса. Мне, как минеру, отводилось место на замыкающем корабле. Я следил за соблюдением строя, за точной шириной захвата и за перекрытием.

Замыкающий катер чаще всего был без трала и являлся своего рода кораблем обеспечения. Именно ему и приходилось заниматься уничтожением вытраленных мин.

* * *
Вспоминается один из дней боевого траления. Строй тральщиков растянулся на целую милю. Наблюдая за ним, я заметил метрах в ста пятидесяти справа плавающий предмет. Показав на него командиру катера Ивану Шмуратко, попросил подойти к этому предмету.

Когда до предмета осталось метров десять, определили, что это мина. Впереди идущие катера затралили ее, но минреп оказался непрочным и оборвался. Вот мина и вырвалась на свободу.

На катере шлюпки не было, она находилась на ведущем тральщике, который шел далеко впереди. Застопорили ход, стали думать, что делать с миной?

Выход один — добраться до нее вплавь, подвесить подрывной патрон и уничтожить. Послать кого-либо на это рискованное дело я не имел права и решил сам выполнить эту задачу.

Старшине-минеру Юрченко приказал приготовить подрывной патрон и спустился за борт. Подплыл к мине, но оказалось не так-то просто осуществить задуманное. Только прикоснешься к ней — она опрокидывается или отходит дальше. А ведь нужно было прикрепить взрывчатку. К тому же приходилось держаться на воде с помощью одной руки — во второй был патрон.

Как я ни старался, но прикрепить патрон так и не смог. Тогда подплыл к мине сзади, а была она не шарообразной, а продолговатой формы, и «оседлал» ее. Она встала вертикально, носовой частью вверх. Я крепко держался за нее ногами. Руки оказались свободными.

Пока прикреплял подрывной патрон к свинцовому колпаку, изрезал ноги и грудь об острые ракушки, которыми обросла мина. Теперь нужно было поджечь бикфордов шнур. Вернулся на катер, отдохнул и вновь спустился в воду. Юрченко поджег пеньковый фитиль и сунул мне в зубы.

— Осторожно плывите, не замочите, — предупредил он.

Я подплыл к мине и стал поджигать бикфордов шнур, но он, как назло, не загорался. Наконец появился сизый дымок. Порядок. Теперь — быстрее уходить, до взрыва несколько минут.

У борта катера меня подхватили матросские руки. Тут же взревели моторы, и корабль на полном ходу начал удаляться от мины.

Шли дни. Метр за метром, район за районом очищали мы от мин.

Но вот обстановка ухудшилась. В тот день дивизион шел, как обычно, строем уступа. Легли на второй галс.

И тут сразу заметили, что у одной пары катеров трал изменил форму.

— На катере поднят сигнал «Затралил мину», — доложил сигнальщик.

На следующем галсе затралили еще одну мину. Катер семафором запросил у командира дивизиона разрешения выйти из строя. Получил «добро».

Мины находились на определенной глубине. На заданном расстоянии от поверхности воды они удерживались специальным тросом — минрепом, который крепится к якорю, лежащему на дне. При затраливании такую мину отбуксировывали на мелководье, там она всплывала, и ее подрывали.

В этом же случае оказалось, что вокруг большие глубины — около сорока метров, а до мелководья нужно идти не менее двух часов. Получается, что на уничтожение каждой затраленной мины два катера потеряют часов пять. Нужно было найти какой-то другой выход.

Комсомолец Василий Буряк высказал предположение: а нельзя ли мину подорвать прямо в трале. Мичман Денисов возразил:

— При каждом подрыве мины мы уничтожим и трал-часть.

— Попробуем сделать так, чтобы сохранить трал-часть, — не унимался Буряк. — Мину освободим от трала и уничтожим прямо на месте.

— А как это сделать?

— Нужно подумать... Выход, конечно же, есть... Ну?

— Со шлюпки.

Предложение понравилось. Сообщили о нем командиру дивизиона. Тот согласился и выслал шлюпку. На ней к катерам пришел и минер Островский.

Василий Буряк тем временем все подготовил к уничтожению мины. Когда шлюпка подошла, он спустился в нее.

— Дельное предложение, — одобрительно заметил Островский. — Надо теперь подумать, как лучше осуществить его.

— Осуществим!

Затраленную мину Островский и Буряк обнаружили сразу.

Это была большая корабельная мина с зарядом взрывчатого вещества в двести сорок килограммов.

— Взрывать надо подальше от тральщиков, — сказал Островский.

— Длины кабеля в сто двадцать метров достаточно? — спросил Буряк.

— Вполне, — ответил Островский. — Подрывной патрон надо закрепить на мине. После этого тральщики должны удалиться, а мы останемся на шлюпке.

Буряк снял робу, прыгнул в воду и, нырнув, оказался около мины. Подвесил на ее «рога» подрывной патрон и — обратно.

— Порядок! — крикнул он, хватаясь обеими руками за транцевую доску шлюпки.

Островский дал команду тральщикам, чтобы отходили.

Начала удаляться и шлюпка, только в другую сторону. Сзади нее тянулся электрический провод, соединенный с подрывным патроном.

— Стоп! Достаточно! — приказал Островский.

Поворот ключа подрывной машинки — и там, где находилась мина, в воздух поднялся огромный водяной столб.

Только разделались с одной миной, как два катера затралили другую.

— Попали на минное поле, — определил командир дивизиона.

Теперь уже знали, что делать с миной, не затрачивая на ее подрыв много времени. Предложение Василия Буряка оправдало себя и позволило сэкономить много драгоценных часов.

День клонился к вечеру. Но моряки продолжали тралить. После обнаружения мин, а их в этот день подорвали шесть штук, район положено было протралить еще несколько раз.

Пришлось заночевать в море. С утра вновь приступили к работе.

Всего в этом районе было подорвано шестнадцать мин.

* * *
Немало бывало трудностей при тралении. Катера очень маленькие. На каждом из них команда в пять человек. В хорошую погоду прекрасно. А как заштормит, то личный состав промокал до нитки, да и качка изматывала изрядно.

Особенно много неприятностей стало у моряков, когда отряд, которым командовал Василий Спиридонович Новик, послали тралить район Железного мыса на Черном море.

Сперва все шло хорошо. Июльские дни у Таманского полуострова были погожими — полный штиль, а на небе — ни облачка. Правда, изматывала жара.

Около недели находились тральщики в этом районе. Море было гладким, словно огромное зеркало. На его чистой поверхности строем клина шел отряд катеров. Позади катеров легкий белый бурун, за которым видны буйки, выстроившиеся по дуге.

Командир отряда и штурман зорко следят за строем, строго выдерживают скорость движения, интервалы между кораблями.

Но вскоре погода испортилась. Над морем появились тучи. Ветер усилился. Море покрылось рябью.

— Александр Николаевич, — обратился командир отряда к штурману Самсонову, — как думаешь, позволит погода закончить траление района? Обидно, если заштормит.

Самсонов ответил не сразу. Штурман посмотрел на барометр и покачал головой.

— Давление падает. Ветер заметно крепчает. Кажется, пора выбирать тралы. Места эти коварные. Укрыться негде. До Керчи далеко.

— Хорошо, — отозвался старший лейтенант Новик. — Закончим галс и кончаем работу.

Когда, выбрав тралы, легли курсом домой, ветер усилился до пяти, а в районе Железного мыса и до семи баллов. Волны, набегавшие сзади, накрывали маленькие катера. Хотя на них все люки были задраены, вода проникала через створчатые кормовые двери.

Мостик заливало. Катер клало то на левый, то на правый борт. Качка особенно затрудняла действия людей в моторном помещении. В нем, наглухо задраенном, было душно. Мотористы с трудом стояли на ногах, удерживаясь за рычаги механизмов.

Рулевым на катере командира был опытный моряк старшина Анатолий Димченко. Раньше он плавал на «Коминтерне», а потом перешел в бригаду траления. Много испытавший за годы службы на флоте, Димченко удивленно воскликнул:

— Свежий ветерок. Давненько с таким не встречался.

— Да, — заметил командир, — «каэмки» не крейсер.

До гавани было еще далеко. Посоветовавшись с Самсоновым, Новик решил идти в сторону Керченского пролива. Волны бешено заколотили в правый борт катера, а некоторые перекатывались через «каэмку». Казалось, что маленькое суденышко не выберется из воды. Но, стряхнув с себя каскады брызг, оно упорно шло вперед.

— Вот пройдем Керченский пролив, — кричал командир, — и скроемся за таманским берегом.

Однако предстояло еще преодолеть мили три. В кубрике полно воды, и матросы, мокрые до последней нитки, откачивали ее за борт.

Но вот катера «спрятались» за таманский берег. Ветер здесь был послабее, и все с облегчением вздохнули. Решили добраться до Камыш-Буруна и там отстояться до улучшения погоды.

— Ну как, Толя, плавание на нашем «крейсере»? — услышал Димченко.

— Терпимо, — ответил он.

— Это тебе не «Коминтерн». Здесь нужны настоящие мореходы.

— Мореходы нужны везде, — отозвался Димченко. — Но таких трепок, как сегодня, я еще не получал.

— Но такое у нас случается часто. Привыкай.

На следующий день тральщики пришли в Керчь.

Приближалась зима. Работа по боевому тралению в Азовском море прекращалась до весны.

Навсегда запомнился морякам этот город. Он был сильно разрушен. Да и не удивительно. Важное место занимал он в транспортных связях Крыма и Таманского полуострова. Здесь когда-то шли упорные бои. Но город возрождался. Он был многолюдным, по-южному шумным и жизнерадостным, как и подобает столице рыбаков.

Здесь тральщики простояли несколько месяцев. Занимались пока теорией и немного отдохнули.

Но как сошел лед, траление в Азовском море было продолжено.

Летом тральщики начали работу в районе Арабатской стрелки.

Солнце. Вдали видны Крымские горы. Жара. Погода тихая, спокойная. Ничто не шелохнется, только небольшие белые буруны за кормой тральщиков напоминали, что они не стоят, а идут, выполняя боевую задачу.

Настроение личного состава приподнятое. Было сообщено, что завтра объявлен день отдыха. Всем хотелось побыстрее закончить траление и вернуться в базу.

Игнатьев распорядился передать семафором всем парторгам и комсоргам, чтобы они подготовили заметки для стенгазеты, которую в дивизионе обычно выпускали во время стоянки в базе.

Весть о том, что тральщики делают последний галс, облетела все корабли. Матросы обрадовались.

Но вот на катере, идущем в третьей паре, подняли сигнал, означающий, что затралена мина.

— Товарищ командир, на тральщике поднят сигнал: «Прошу выйти из строя для очистки трала», — доложил сигнальщик старшина 2 статьи Коляда.

Командир направил бинокль в сторону третьей пары и увидел, что трал изменил форму, а буй был притоплен.

И тут же подняли сигнал на четвертой паре катеров. В их трале тоже оказалась мина.

«Вот тебе и последний галс», — подумал Новик. Он приказал сигнальщику передать командирам всех тральщиков, чтобы они повысили бдительность, так как катера находятся на минном поле.

— Будем тралить до последнего чистого галса.

Выходной был отменен. Катера ходили в этом районе еще три дня и вытралили шесть мин.

Только после этого дивизион встал на планово-предупредительный ремонт.

Инструкция — закон

Спустя три года после окончания войны траление в Черном и Азовском морях в основном было закончено. Но оставались не очищенными от мин прибрежные воды Румынии и Болгарии. В это время меня перевели на берег начальником минного кабинета.

Служба на берегу значительно отличалась от службы на кораблях. Точно выдержанный распорядок дня — приходил к 8.00, а к 18.00 был свободен; строгое соблюдение уставных требований, никаких тебе авралов. В своем подчинении имел трех старшин. Вместе с ними организовывали занятия в кабинете, обучали минеров практическому приготовлению контактных и неконтактных мин к постановке.

Немало было и свободного времени. Поэтому чаще всего находился в распоряжении офицера штаба капитана 2 ранга Муравьева.

Муравьева постоянно беспокоили вопросы повышения воинского мастерства личного состава боевых частей, имеющих в своем распоряжении минное оружие. Между кораблями было организовано соревнование. Каждый боролся за первое место на флоте, особенно в период проведения состязательных минных постановок. Все, конечно, мечтали стать победителями.

Несколько лет подряд первенство завоевывал минный заградитель «Дон». И это вполне естественно. «Дон» — корабль специального назначения. Личный состав постоянно тренировался в отработке основных задач — минных постановок.

На этот раз результаты минной постановки «Доном» поручили определить мне.

«Дон» стоял на якоре. К причалу подойти ему не разрешалось, так как верхняя палуба и трюмы корабля были забиты минами. Их и предстояло выставить ночью в море.

Когда я катером прибыл на корабль, запальные команды трудились возле мин. Специалисты тщательно проверяли каждую гайку, каждый винтик, особое внимание уделяли горловинам, смотрели, чтобы они были хорошо зажаты.

Офицер-специалист лично контролировал работу минеров. Он подходил то к одной, то к другой запальной команде и проверял правильность подготовки мин к постановке. Старшины тоже не отставали от своего начальника, они очень придирчиво следили за действиями подчиненных.

Да иначе и быть не могло. Через несколько часов корабль должен выйти в море и произвести постановку учебного минного заграждения, состоящего из мин различных типов. И эта постановка не простая, а состязательная — на первенство флота. Поэтому все трудились с полным напряжением сил, с чувством высокой ответственности.

Понаблюдав за работой специалистов, я зашел в каюту командира корабля. Командир вызвал минера и спросил, что уже сделано.

— Все в порядке, товарищ капитан второго ранга, — быстро ответил офицер. — К назначенному времени все мины предварительно будут приготовлены.

В восемь часов вечера приготовление мин было закончено. Командир разрешил всем свободным от вахты отдыхать.

Через час минзаг снялся с якоря и вышел в море. Когда капитан 2 ранга Муравьев посылал меня на «Дон», коротко проинструктировал, как и что надо проверять. Он еще напомнил, что при постановке якорных мин буйков должно быть вдвое больше, чем самих мин. Такую нехитрую «арифметику» трудно забыть, и я знал о ней.

После маневрирования в море «Дон» к двум часам ночи пришел в заданный район и произвел постановку мин. Я отметил про себя, что операция произведена образцово, никаких отклонений от наставлений не наблюдалось. Хотел пересчитать буйки, но в темноте их не было видно. Решил отложить до утра.

Как только забрезжил рассвет, минер поднялся на мостик и, глядя в бинокль, пересчитал буйки. Их было больше, чем мин, но не в два раза, однако это его не смутило.

После чая на мостик пригласили меня. Командир корабля подал мне сильный бинокль и попросил оценить работу минеров. Он надеялся, что проверяющий, увидев четкую линию контрольных буйков, этим и ограничится. Но я заметил, что нескольких буйков не хватает.

— Прошу спустить катер, — обратился я к командиру. — Надо проверить каждую мину на месте.

Улыбки исчезли с лиц командира и минера. Они стали доказывать, что в этом нет необходимости, «никогда так не делалось», ведь хорошо видно: мины встали нормально.

Но я настаивал на своем.

— Ну что ж, — сказал командир, — раз вам так хочется, то, пожалуйста, проверяйте.

Катер пошел вдоль линии выставленных мин, которые обозначались контрольными и подъемными буйками. Я недосчитал пяти буйков.

Когда же проверил точность постановки каждой мины, то оказалось, что половина из них не встала на заданное углубление...

Начали искать причину неудачи. А она была простая. Мины эти — учебные. Если каждую из них хорошо приготовить, они действуют безупречно. Но когда их используют многократно, то на минрепах и штертах грузов образуются колышки, которые очень влияют на точность постановки. А запальные команды «Дона» увлеклись внешней стороной дела и не обращали внимания на эти, как им казалось, мелочи.

Внешне постановка мин «Доном» выглядела эффектно. Все действовали четко, быстро. Но мало кого интересовало — а как встанут эти мины.

И результат оказался печальным. Минзаг «Дон» был снят с состязатальной постановки мин. Командующий флотом приказал его экипажу заново отрабатывать эту задачу.

* * *
Совершил я поездку и в Одессу. Мне было поручено проверить организацию учебы на тральщиках.

В то время некоторые районы близ Одессы еще не были окончательно очищены от мин, и траление здесь продолжалось.

Ознакомившись с состоянием дел, я зашел к капитан-лейтенанту Тимченко, чтобы доложить свои замечания. Только начали беседу, раздался телефонный звонок.

— Говорит дежурный, — прикрыв трубку рукой, отозвался Тимченко. По тому, как изменилось лицо Алексея Яковлевича, я понял: произошло непредвиденное.

Закончив разговор, Тимченко сказал:

— Обнаружена плавающая мина — в трех милях от порта. Надо срочно выезжать. А то занесет куда-нибудь и потом не найдешь ее.

Тимченко быстро распорядился по телефону, чтобы приготовили катер и шлюпку-двойку. По инструкции положена шестерка, но ее не оказалось на месте, терять же время было нельзя. Взяв с собой минера и двух гребцов, Тимченко вышел в море.

* * *
Как Тимченко не спешил, а с момента обнаружения мины прошло часа два, и ее успело далеко отнести. Осмотрели водную поверхность в бинокль — ничего не увидели. Катер сделал два круга, и только после этого сигнальщик доложил:

— Вижу плавающий предмет!

Тимченко посмотрел в сторону, куда показал сигнальщик, и в бинокль увидел мину. До нее было метров пятьсот.

Солнце клонилось к закату, и нужно было спешить. Тимченко проинструктировал старшину-минера Ковригу, подготовил подрывной патрон. Подошли к мине. Старшина 2 статьи Коврига прикрепил подрывной патрон к ее колпаку и стал поджигать бикфордов шнур. Капитан-лейтенант Тимченко с катера внимательно наблюдал за шлюпкой. Он видел, что там произошла какая-то заминка. Гребцы, осторожно действуя веслами, все время старались удержать шлюпку около мины.

Когда фитиль загорелся, гребцы навалились на весла, но действовали несогласованно, и от неосторожного рывка маленькая шлюпка перевернулась. Трое моряков оказались за бортом в воде, рядом с миной, которая через несколько минут должна взорваться.

Положение трагическое. Сизый дымок тонкой струйкой подбирался уже к середине бикфордова шнура, а люди барахтались рядом в воде и никак не могли взобраться в шлюпку.

Катер подошел к мине и остановился. Тимченко снял шинель, китель и прыгнул в воду. Он еще успел крикнуть старшине катера:

— Уходи подальше и побыстрее!

Тимченко поплыл к мине. Он спешил. Горящий шнур становился все короче и короче...

Тимченко успел вырвать его из подрывного патрона. Потом ухватился за мину руками — теперь уже не опасную — и только тогда почувствовал, как устал.

Увидев, что Тимченко держится за мину, старшина катера мичман Евтушенко дал полный ход и приблизился к опрокинутой шлюпке. Люди были подняты из воды.

Тимченко переоделся в сухое, немного согрелся и сам спустился в шлюпку.

На этот раз мина была уничтожена.

После выполнения задания Тимченко доложил дежурному о случившемся.

— Вот что значит нарушить инструкцию! — строго сказал дежурный. — Хорошо что целы остались.

О том, как важно соблюдать инструкции, напоминает и такой случай.

При обследовании причалов бухты, где базировались рыболовецкие суда, водолазы обнаружили какую-то мину. Требовалось ее уничтожить — в то время разоружением уже не занимались.

Капитан 2 ранга Сергей Ефимович Голяс на уничтожение мины послал меня. Обеспечение поручили старшему лейтенанту Сергею Алексеевичу Бутову.

Прибыли на место часов в десять утра. Определили, что это мина с фотоэлементом. Уничтожить ее путем подрыва нельзя, так как она находилась недалеко от причала. Не решались мы и буксировать. Под воздействием дневного света она могла взорваться.

Доложили в штаб флота. Оттуда приказали мину не уничтожать, а затопить на большой глубине.

Погода была хорошая, и мы с Бутовым решили отбуксировать мину подальше в море и там затопить, чтобы она не была опасной для кораблей.

В нашем распоряжении был водолазный бот. Им и воспользовались для выполнения задания.

— Будем действовать так, — сказал я. — Пусть водолазы остропят мину. Закрепим ее к понтону, а потом решим, куда буксировать.

Завести понтон для водолазов дело привычное. С ним они справились быстро. Начали буксировать мину в открытое море. Благодаря спокойной погоде шли со скоростью три узла.

Прошло часа два. Глубоко здесь или нет? Как измерить? Требовалось, чтобы глубина была не менее ста метров.

Наконец открылся маяк. От берега мы находились довольно далеко. Решили затопить мину здесь.

Но оказалось, что это не простое дело. Мина висит под понтоном на толстых стропах. Как освободиться от нее?

— Очень просто, — говорят водолазы, — стравить воздух из понтона и мина утонет.

— Вместе с понтоном? — Нет, это не годится.

Пришли к выводу, что выход один: перерезать строп — он пеньковый. Нашли подходящий нож.

Сергей Алексеевич нырнул под понтон и начал резать строп. Но не тут-то было. С одного раза тридцатимиллиметровый строп, сложенный вдвое, не перережешь.

Трижды пришлось нырять Сергею Алексеевичу, пока не «перепилил» толстый строп. Мина ушла на дно. Подняли понтон на катер и возвратились назад, довольные, что задание выполнили быстро.

Когда работники минно-торпедного управления узнали, каким путем мы отделались от мины, они возмутились:

— Как вы могли допустить такой промах? Мина имеет гидростат, который при изменении давления переключает боевые контакты с запала на ликвидатор, и происходит взрыв.

— А почему же мина не взорвалась? — спросил я.

Каждая мина — это загадка! Загадкой осталось для всех и то обстоятельство, почему не взорвалась та мина. Вскоре эту мину нашли и уничтожили.

Задание будет выполнено!

С поступлением новых образцов оружия работать все больше и больше приходилось не в кабинетах, а на кораблях в море. Мины и торпеды, а также тральное оборудование требовалось проверять в обстановке, приближенной к боевой.

Велась и теоретическая работа. При испытаниях минно-торпедного оружия выявлялись какие-то недостатки. В лаборатории эти недостатки тщательно изучались, предлагались пути их устранения.

Основная тяжесть этого опасного труда легла на плечи офицеров П. П. Жеребко, К. К, Гавемана, а также мичмана Б. А.Титова, старшины 1 статьи А. М. Еремеева и других товарищей.

* * *
Как-то корабль находился на выполнении задания. День был солнечным. Море спокойное.

Просвистела знакомая боцманская дудка — команде обедать. И тут же сигнальщик доложил дежурному офицеру, что к борту подходит штабной катер.

— Принять концы с правого борта! — распорядился дежурный.

Старшина катера передал пакет для командира корабля и сразу же отошел от борта.

На корабль с катера сошел старшина 1 статьи Еремеев. Он разыскал меня и сообщил, что предстоит выполнить ответственное задание.

Еремеева я знал давно. Получалось так, что при разоружении мин чаще всего мы работали вместе. Еремеев гордился своей профессией и, чего греха таить, у него появились элементы зазнайства. Комсомольцы однажды «с песочком» продраили его за это на собрании (а Еремеев был секретарем комсомольской организации). Теперь он старался серьезно относиться к выполнению своих обязанностей, и всегда после этого был образцом для других.

Пока мы разговаривали с Еремеевым, командир тральщика вскрыл переданный ему пакет, ознакомился с его содержанием и пригласил меня к себе.

Николай Антонович Непляха был опытным командиром. Плавал он на многих кораблях, был на различных должностях и всегда пользовался уважением личного состава и начальства. Как только вошел к нему в каюту, он безо всяких вступлений сказал коротко и четко:

— Получен приказ. Нужно срочно идти в Черноморское. Там на фарватере обнаружена донная мина. Ее сегодня же надо уничтожить, так как завтра в эту бухту должен прийти транспорт. У вас все есть, что необходимо для разоружения? — поинтересовался Непляха.

— Да, — коротко ответил я.

— Тогда порядок. Водолазам дано указание обеспечить вашу работу.

Корабль быстро снялся с якоря и взял курс на Черноморское.

На переходе мы думали о том, какой могла быть мина. Если с фотоэлементом — этот тип очень опасный. Достаточно слабого света, попавшего на чувствительный фотоэлемент, и произойдет взрыв.

— Придется разоружать ночью и при слабом зеленом свете, — сказал я Еремееву. — А впрочем, что тебя учить, сам не раз имел дело с минами и не хуже меня знаешь, как с ними обращаться.

* * *
В Черноморское корабль прибыл в половине шестого вечера. До захода солнца оставалось около трех часов. Надо было спешить, чтобы закончить трудоемкую часть работы — обследование мины и подготовку к ее буксировке — до наступления темноты.

Обнаруженная мина оказалась без фотоэлемента. Это до некоторой степени упрощало работу. Но, как выяснилось, эта мина была ящичного типа. С подобными минами ни мне, ни Еремееву встречаться не приходилось. Значит, придется разоружать новый для нас образец. Кроме того, мы не имели мягкого понтона для подъема мины.

Времени на подготовку и переброску понтона из другого района не было. Решили обойтись теми средствами, которые имелись. Проинструктировали водолаза, дали ему задание, чтобы он остропил мину и вставил чеку в гидростат прибора срочности.

На грунте водолаз пробыл долго. Время тянулось медленно, а солнце быстро катилось к горизонту.

Наконец водолаз поднялся.

— Мина остроплена, — доложил он. — Но чеку вставить не сумел — все обросло ракушками.

Посоветовались, решили буксировать мину по грунту без чеки. Конечно, это опасно, но другого выхода не было. Нужно было срочно очистить фарватер.

Мина находилась на тринадцатиметровой глубине, точно на оси фарватера. Буксирный конец завели на катер и осторожно начали приближаться к берегу, до которого было немногим меньше километра.

Когда мину отбуксировали к берегу, сразу же приступили к ее разоружению.

Еремеев начал отдавать нажимное кольцо. Это ему удалось после больших усилий. Я специальным ключом быстро извлек запальный стакан из горловины. Но это только первая операция. Хотя она и очень важная, но не главная, так как различного рода «ловушки» и ликвидаторы находятся в аппаратной камере.

После этой операции мина была полностью выбуксирована на берег.

* * *
При разоружении у минера обычно большое нервное напряжение. Малейший шорох или шипение выходящего воздуха из камеры очень сильно действует на психику. Слух и внимание обострены до предела. Ведь каждый поединок с миной — это испытание.

Крышка аппаратной камеры сильно обросла ракушками. Нажимное кольцо плохо поддавалось. Еремеев начинал нервничать.

При отдаче нажимного кольца прибора срочности внутри вдруг раздался слабый щелчок, и из отверстия с большим шумом вырвалась мутная струйка воды. Казалось, сейчас произойдет взрыв. Мы, не произнеся ни слова, несколько секунд смотрели друг на друга. Но все обошлось благополучно. Позднее выяснилось, что сработал гидростат прибора срочности. На наше счастье, в этой мине не было ликвидатора, и взрыва не последовало.

Снова приступили к разоружению. Был извлечен гидростат с прибором срочности. Теперь она была обезврежена. Оставалось извлечь аппаратуру, и все — работа окончена.

Конечно, не всегда работа по разоружению мин заканчивалась благополучно. В ноябре 1953 года произошел трагический случай.

В тот день я получил приказание выехать в Новороссийск с группой специалистов и командой охраны для разоружения обнаруженных мин. К тому времени на Черном море еще кое-где обнаруживали неконтактные донные мины. Чаще всего их уничтожали на месте. Но некоторые приходилось разоружать.

В Новороссийск прибыли 27 ноября. Погода неблагоприятствовала. Дул сильный норд-ост, что затрудняло подъем мины. Пока не утихнет ветер, решил подготовить личный состав к выполнению предстоящего задания. На следующий день побеседовал со старшим лейтенантом Глазковым, главным старшиной Овсянниковым и старшиной-минером Курбаткиным.

Надо еще отметить, что на этот раз мне предстояло провести показательное разоружение с целью обучить этому делу команду в составе Глазкова, Овсянникова и Курбаткина. Подробно разъяснил им требования инструкции при выполнении этого задания.

29 ноября погода несколько улучшилась, и можно было приступать к работе. Мина находилась на двадцатичетырехметровой глубине, была сильно заилена, что затрудняло ее подъем. Опытному водолазу пришлось затратить на остропку мины шесть часов, хотя обычно на это уходило около двух часов.

Но вот мина на берегу. Мы с Овсянниковым начали ее разоружать.

Опыт опытом, но когда минер подходит к мине, он всегда чувствует какую-то неопределенность: какие она таит в себе неприятности, что за «сюрпризы» заключены в ней? Еще раз повторяю: каждая мина — это каверзная загадка.

Лежащая перед нами мина была выставлена лет двенадцать назад. Приготовлена в авиационном варианте — мы увидели инерционный взрыватель и парашютный замок на стабилизаторе. Мина от долгого нахождения в воде покрылась ракушками, болты и гайки окислились, и отвернуть их было делом нелегким. Бронзовые ключи часто выходили из строя.

За час работы удалось отдать крышки двух горловин, извлечь инерционный взрыватель и прибор срочности. Через тридцать минут рядом с нами лежали уже и запальный стакан, и запальный патрон. Можно считать, что мина обезврежена. Но торжествовать победу, мы знали, пока что еще рано.

В любой мине могут быть замаскированы различные «ловушки».

Начало темнеть. А надо было показать Глазкову и Курбаткину приборы, их расположение, рассказать, как следует действовать. Пригласил Глазкова и Курбаткина к мине.

Теперь нас было четверо. Овсянников после того как Глазков и Курбаткин осмотрели все, что их могло интересовать, стал отдавать гайки, крепящие крышку аппаратной камеры.

Когда больше половины гаек было отдано, из аппаратной камеры потекла мутная вода.

— Наверное, внутри все приборы разрушены, — сказал он.

Со спокойной совестью можно было снять крышку аппаратной камеры вручную, не пользоваться пеньковым тросом и автомашиной, так как эта операция занимает много времени. Но разоружение было показательным, и я предложил делать все так, как требовала этого инструкция.

Дал команду Овсянникову, чтобы тот присоединил к гаку крышки пеньковый буксир. В это время к нам задним ходом начала подходить автомашина. Крикнул шоферу, чтобы он не подъезжал близко, и тот отъехал.

— А теперь все в укрытие, — приказал Овсянникову, Глазкову и Курбаткину.

Увлеченные работой, мы не заметили, что к нам подходило несколько матросов из охранения. Оказалось, что Глазков, обеспечивавший операцию, подойдя к месту разоружения, никого не оставил за старшего.

Пока я отчитывал матросов, пока те расходились по своим местам, произошло непоправимое. Главный старшина не стал присоединять пеньковый трос к гаку крышки, хотя был предупрежден об этом. Он решил, что мина уже безопасна и можно сорвать крышку аппаратной камеры отверткой. Такая попытка дорого обошлась: произошел взрыв патрона «ловушки».

Взрыва я не слышал, а только увидел большой огненный шар и сразу почувствовал резь в глазах. Упал. Пришел в себя, когда матросы тащили меня к машине. Хватило еще сил распорядиться, чтобы оказали помощь остальным пострадавшим.

Четверых привезли в госпиталь. У меня оказались побитые обе ноги и несколько других мелких ранений. Глазков три месяца пролежал в гипсе, ему ампутировали левую ногу. Получил ранения и Курбаткин.

Взрыв «ловушки», конечно, не был результатом оплошности. Просто произошло то, на что рассчитывал противник. Можно обвинить главного старшину Овсянникова за то, что он нарушил инструкцию — отверткой пытался отсоединить крышку от мины. Но я, как участник этой трагедии, считаю, что на месте Овсянникова мог бы поступить так же. И вот почему.

Всех ввело в заблуждение то, что из аппаратной камеры пошла вода. Мы решили, что аппаратура выведена из строя. Кроме того, мы не знали, что в немецких минах существуют «ловушки» ударного действия. К тому же мину полностью разоружили, и те приборы, которые представляли опасность, были уже извлечены. Сказалась и спешка. Наступали сумерки, мы торопились, и поэтому Овсянников постарался ускорить разоружение. Вместо того, чтобы присоединить конец, лежащий рядом, к гаку крышки аппаратной камеры, он пытался эту крышку отсоединить отверткой, в результате чего освободился предохранитель бойка и произошел взрыв патрона «ловушки».

Этот случай еще раз показал, что при разоружении мин необходимо строжайше выполнять все пункты инструкции. Все! И в любых условиях!

Не все, что на дне, — мина

Меня вызвали в штаб. Дежурный сообщил, что нужно разоружить обнаруженную мину.

Я, уже оправившийся после госпиталя, быстро собрался, захватил с собой необходимые инструменты и пошел на теплоход. В Новороссийске сошел на берег и заспешил на водолазный бот, который прибыл сюда ранее.

Договорились, что к работе приступим завтра.

Вечером я вновь побывал на водолазном боте, который выделили для уничтожения мины. Узнал, что основная работа на дне поручена Николаю Морозову. Познакомился с ним, рассказал, что и как нужно делать.

* * *
Николай служил по второму году. Раньше он работал трактористом в колхозе. Дело свое любил. Трудился добросовестно. Он был среднего роста, коренастый, смуглый. Морозов был в хорошем настроении. Чувствовалось, что он гордится ответственным поручением. Еще бы! Ему, молодому водолазу, предстоит спуститься к опасной мине, с которой он завтра встретится впервые в жизни.

Николай ясно представлял, как он спустится под воду и, остропив мину, подаст команду: «Все готово, можно поднимать!» А сам выйдет наверх. Тогда и ему можно будет рассказать своим товарищам, как он выполнял настоящее боевое задание.

Возникли и сомнения. Как поведет себя мина? Но Морозов об этом не думал, знал, все будет хорошо.

* * *
На следующий день Морозов проснулся раньше обычного и стал обдумывать, как лучше выполнить боевое задание.

После завтрака водолаз пошел к катеру. Его еще раз проинструктировали старшина катера и я. Боцман напомнил, как нужно стропить мину под водой.

Морозов каждого слушал внимательно, отвечал односложно: «Ясно, учту».

В бухте было тихо. На небе — ни облачка.

Послышались команды старшины катера.

— Заводи мотор!.. Отдать концы!

Катер быстро пошел к месту обнаружения мины. Морозов стоял на корме, и по его лицу трудно было угадать, что он думает.

Застопорили ход. Катер стал на якорь.

— Команде на ют одевать водолаза! — услышал Морозов. На нем уже были шерстяные рейтузы, чулки и свитер, и он ждал, пока ему помогут облачиться в водолазный костюм.

И вот он под водой.

— На грунте, — доложил Морозов.

— Видите мину? — спрашиваем его.

— Нет, ищу, — последовал ответ.

Минут через десять водолаз доложил:

— Вижу мину!

Я взял в руки микрофон и спросил Морозова, что она из себя представляет. Судя по его описанию, это была донная неконтактная магнитная мина, поставленная в годы войны.

— Приступайте к работе, — отдал я распоряжение.

На первый взгляд, подъем мины кажется довольно простым делом, но в действительности работа эта сложная, кропотливая и опасная. На нее порой уходит до десяти часов, а иногда и за сутки не управишься.

Много времени занимает подкоп под мину, чтобы можно было завести строп. Водолазу приходится несколько раз подниматься на поверхность, чтобы отдохнуть.

Но на этот раз Морозов, на удивление всем, быстро справился с работой. Не прошло и трех часов, как мина была остроплена.

— Мина остроплена, и можно ее поднимать, — доложил старший водолаз.

Морозов поднялся наверх.

— Ну как, Николай, себя чувствуешь? — спрашивали водолазы. — Что-то ты очень быстро управился.

— Ничего, все в порядке. — Николай дышал тяжело, глотая свежий воздух.

Старшина катера дал команду выбирать якорь. После продувки понтона, который был прикреплен к мине, и осмотра его дали малый ход. На мачте подняли флажный сигнал, означавший, что за кормой буксируется мина.

Катер вышел из бухты, взял курс к месту разоружения мины. Николай Морозов, хотя и устал, был весел и разговорчив. Он гордился своей работой. Вот прибуксируют мину к берегу, разоружат ее и подорвут. И не будет угрозы плаванию нашим судам, в чем немалая заслуга принадлежит и ему, молодому водолазу Николаю Морозову.

На берегу катер поджидал прибывший сюда минер капитан 2 ранга Кузин. Ему не терпелось взглянуть на мину, определить ее тип.

И вот катер передал буксир на автомашину.

— Трогай потихоньку, — отдал распоряжение шоферу Кузин.

Автомобиль тронулся, но сразу же все заметили, что буксирный конец идет без натяжения. Вот уже и понтон на берегу, а мины... нет. Все переглянулись. Куда она исчезла? Морозов, ожидавший ее появления с большим нетерпением и увидевший пустой строп, побледнел, как-то сгорбился и не мог произнести ни слова.

— Где же мина? — громко спросил Кузин.

Но Морозов только пожал плечами.

— Вы ее остропили?

Николай кивнул головой.

— Так где же она?

Наступило томительное молчание. Наконец кто-то высказал предположение:

— Всего скорее мина утонула во время буксировки к берегу.

Капитан 2 ранга Кузин повернулся к старшине катера и коротко приказал:

— Мину найти! Ищите хоть до утра.

Кузин сел в машину и уехал.

Я готов был провалиться сквозь землю, так как немалая часть вины ложилась и на меня. Я отвечал за эти работы. Ничего не оставалось делать, как искать утерянную мину.

Катер полным ходом ушел в порт к месту подъема мины. Под воду спустились два водолаза. До самой темноты они бродили по грунту, но ничего обнаружить не смогли.

* * *
Утром вызвали еще один катер с двумя водолазами. Поиск продолжался до позднего вечера, и опять никаких результатов.

Решили не прекращать работы и ночью. Ведь с потерей мины в порту создалась опасная обстановка для плавания. Рейд был закрыт.

Командующий Черноморским флотом приказал в кратчайший срок ликвидировать минную опасность. Но пятидневные усиленные поиски не дали никаких результатов.

И только на шестые сутки в половине девятого вечера поиски увенчались успехом. То, что искали столько времени, обнаружили у самых ворот порта.

Трудно описать радость всех, кто услышал эту новость. Была передана команда на другие катера, чтобы прекратили работу. Водолазов подняли наверх. Несмотря на поздний час, вновь найденную мину остропили и отбуксировали на мелкое место, чтобы утром уничтожить.

И надо же было так случиться, что мину потеряли примерно на расстоянии почти в милю от места ее обнаружения. Если бы начали поиск сразу от ворот порта, ее бы обнаружили в первый же день и не было бы столько шума и переживаний.

Долго спорили, почему утеряли мину. Но к согласованному мнению так и не пришли. Все выяснилось утром. Когда мы прибыли, чтобы уничтожить опасную находку, оказалось, что на том месте, где ее оставили, лежит... авиационная бомба крупного калибра.

Винить водолаза было нельзя. Николай Морозов энергичный, но малоопытный специалист. Мины на грунте ему ни разу не приходилось видеть, вот он и принял за нее бомбу. По форме они действительно немного схожи. Морозову было нетрудно ошибиться в определении находки.

Ну, а вся работа строилась из расчета на подъем мины весом в тысячу килограммов. Был взят и соответствующий трехдюймовый конец, к тому же новый, пеньковый, а для авиабомбы достаточно было и дюймового, помягче. Такой грубый строп не смог хорошо затянуться вокруг легкой бомбы. Она и выпала при буксировке, когда понтон начало подбрасывать на волне.

Инструктирующие товарищи, в том числе и я, не учли всего этого. В результате четыре водолазные станции шесть дней искали утерянную авиабомбу, в течение недели в порту существовала ложная минная опасность. Этот случай был для нас хорошим уроком. Ведь минеры учатся не на ошибках. Им нельзя ошибаться.

И это не единичный случай, когда вместо донных мин с грунта поднимались довольно безопасные предметы — авиабомбы, крупнокалиберные артиллерийские снаряды и даже... обыкновенные камни.

* * *
Как-то в штаб флота пришло сообщение, что в районе Судака обнаружена мина. Мне приказали выехать туда, поднять эту мину, разоружить и уничтожить. Погрузив на автомашину мягкий понтон, выехал в Судак. Когда прибыл на место, на боте подняли белый флаг с черным шаром. Спустили под воду водолаза и по его докладу поняли: обнаружена немецкая магнитная мина. Чтобы поднять ее, потребуется около суток.

— А чтобы уничтожить на грунте, достаточно и часа, — заметил Юрий Николаевич Савенков.

Решили подорвать мину на грунте. Но мне пришлось возразить:

— Мину необходимо сперва разоружить, а потом уже уничтожать.

Началась длительная подготовка к разоружению мины. И вот ее остропили, оторвали с помощью надувного понтона от грунта и так, подвешенной к понтону, отбуксировали к берегу.

* * *
Вызвали автомашину. Шофер очень осторожно с помощью длинного буксира выволок понтон и мину на берег. Я направился к мине.

Подошел и удивился, кричу всем:

— Идите сюда!

Послышались не очень понятные голоса.

Не все рискнули выйти из укрытий. А потом один за другим — водолазы и люди, обеспечивающие минера, стали медленно приближаться.

Перед нами лежал обыкновенный двенадцатидюймовый артиллерийский снаряд.

Старшина водолазного бота растерянно спросил:

— Как же это, товарищ Трофимов, получилось? Разве вы никогда не видели снаряда?

Водолаз Трофимов растерянно ответил:

— Да черт его знает. Перепутал. На дне, известно, темновато, видно плохо. Смотрю: лежит что-то продолговатое. Ну, думаю, мина.

Доложили о находке. Обрадовался, что не подорвали «мину» на грунте. Ведь если бы произвели взрыв прямо на грунте, то считали бы, что уничтожена магнитная мина. Значит, этот район опасен в минном отношении. Его следовало бы тщательным образом протралить специальным тралом, предназначенным для данного типа мин. А на это ушло бы несколько дней.

Не так страшен...

Мины находили не только на дне моря. Порой они появлялись в самых неожиданных местах.

Представьте такую картину.

Солнце, улыбки, цветы. Теплоход медленно отходит от причала.

Брашпиль трудится вовсю. Вот уже показался из воды якорь. Но вместо того, чтобы сообщить на мостик: «Якорь чист!», боцман медлит. И вдруг тревожным, хриплым голосом докладывает:

— На якоре мина!

Случай захвата лапами якоря мины был настолько необычным, что капитан не сразу нашелся, какую отдать команду. С бака всех как ветром сдуло. Каждую секунду ждали взрыва.

Теплоход по инерции отходил от стенки. Капитан крикнул:

— Стравить левый якорь!

Именно «стравить», а не «отдать». Нужно поменьше толчков. Боцман с опаской приблизился к брашпилю и осторожно стал стравливать якорь-цепь.

На мачте взвился сигнальный флаг, обозначающий, что судно видит мину. А между тем теплоход «не видел», а держал ее на лапах якоря.

Вызвали минеров. Первым на теплоход поднялся мичман Подель.

— Вот так сюрпризик, — сказал он старшине Чеботареву, осматривая с высоты борта засевшую на лапах якоря донную немецкую мину. — Впервые в жизни такое вижу. Как же ее снять?

Мичман пересел в шлюпку. Подошел к якорю. Потом приподнялся, осторожно коснулся чуткими пальцами холодного бока мины, приложил к корпусу ухо: не слышно ли работы часового механизма? Но, кроме стука своего сердца, не услышал ничего.

Подель стал внимательно осматривать находку... Мина магнитно-акустического действия, поставлена с самолета. Значит, достаточно резкого толчка, чтобы сработал взрыватель или запустился механизм срочности.

* * *
Положение было довольно опасным. Все взвесив, Подель решил пойти на риск, но риск обдуманный. План операции выглядел так: мину остропить, прикрепить строп к резиновому понтону и осторожно стравить якорь до грунта. Тогда мина повиснет под понтоном, и ее можно будет отбуксировать к месту подрыва.

Начальник порта предлагал вывести теплоход из гавани. Но мичман решительно отказался от такого варианта: якорь может удариться о борт, и тогда взрыв неминуем.

Подель и Чеботарев взялись стропить мину. Одно неточное движение могло привести к печальному концу. Поэтому от минеров требовались осторожность и большое мужество.

Когда мина была остроплена, Чеботарев отошел на шлюпке к водолазному боту, а Подель поднялся на палубу теплохода. Боцман включил брашпиль. Якорь потихоньку стал опускаться в воду.

Мучительно медленно тянулось время. Тихо, пустынно вокруг, только крикливые чайки вьются над водной гладью. Спокойно лицо мичмана, но напряжена до предела каждая жилка, крупные капли пота усыпали лоб...

* * *
Прошло уже более получаса. Наконец мина повисла на понтоне. Тихо заработали винты за кормой водолазного катера, трос натянулся.

— Пошел, пошел! — радостно крикнул начальник порта, наблюдавший в бинокль за действиями минеров и увидевший, что понтон сдвинулся с места.

Снова томительное ожидание. Но вот отдаленное эхо взрыва известило о том, что фашистская мина уничтожена.

Теплоход готов к отплытию. Капитан сердечно пожимает руку Поделю и говорит:

— Завидное у вас мужество. Ведь мина боевая, но почему она не взорвалась раньше, под воздействием магнитного поля корабля?

Подель объяснил капитану, что система замыкателя была выведена из строя, вероятно, взрывами глубинных бомб. Инерционный взрыватель не сработал потому, что якорь выбирался медленно, резких толчков не было. Для взрыва же достаточно было одного чувствительного удара о корпус мины...

* * *
А в другой раз мину обнаружили в ковше землечерпалки.

Подрагивая корпусом, землечерпалка «Октябрь» неутомимо углубляла дно. Но вот, заскрежетав, машина остановилась. «В чем дело? — забеспокоился багермейстер. Навстречу ему бежал вахтенный.

— Что случилось?

Матрос перевел дух, показал рукой на корму:

— Там... Там...

— Что там? — переспросил багермейстер.

— Там в ковше мина.

— Мина? Может, показалось?

— Нет, мина, — ответил матрос.

Действительно, в ковше стояла почти вертикально прижатая к раме донная немецкая мина. Сжатие было настолько сильным, что корпус мины лопнул.

Смертельная опасность угрожала и землечерпалке, и ее экипажу. Полетела тревожная радиограмма к минерам. К месту происшествия срочно отправилась группа специалистов во главе с Павлом Петровичем Жеребко.

И вот минеры осматривают опасную находку. Мина заилена. А тут еще дождь начал моросить. Работать очень неудобно. Но все это не так уж страшно. Не давало покоя другое: когда Жеребко приложил к корпусу мины ухо, он услышал еле уловимое тиканье часового механизма. Значит, каждую минуту может произойти взрыв!

Да, положение незавидное. Даже такой смелый и мужественный человек, как Павел Петрович, почувствовал в сердце холодок.

На какой срок установлены часы? Для минера это было загадкой. Известно другое — нельзя терять даром времени, нужно как можно скорее добраться до прибора срочности и остановить его.

Горловину освободили от ила. Начали отворачивать нажимное кольцо, но оно словно прикипело и не поддавалось. А часы в мине все тикают и тикают.

Павел Петрович склонился над миной. С новой силой нажимает на ключ. Тот срывается, выскальзывает из гнезд нажимного кольца.

Еще одно усилие — и нажимное кольцо горловины медленно сдвинулось с места.

Минер снял кольцо, вынул гидростат и с силой рванул проводники. Их было шесть. Не до того, чтобы разобраться, какой куда идет: время поджимало.

Только сейчас Жеребко почувствовал большую усталость. Павел Петрович подозвал старшину Климова:

— Продолжайте разоружение, — А сам присел на мокрую от дождя палубу.

Старшина осторожно вынул запальный стакан. Мина была обезврежена. Ее уложили на плотик, отбуксировали в безопасное место и там подорвали.

...Багермейстер склонился над вахтенным журналом и записал: «...Мина обезврежена и извлечена из ковша землечерпалки». Разве такие слова ему хотелось записать! Но документ есть документ. Зато в сердце старого моряка навсегда осталось чувство благодарности отважным флотским минерам.

* * *
Да, у минеров флота и после войны было много работы. Не раз приходилось заниматься минами, обнаруженными в самых необычных местах. И не только в будни, но и в праздники.

Характерен в этом отношении ноябрь 1956 года, когда мне пришлось дважды отправляться в Николаев, а потом остаться там на небольшой срок.

Однажды пришел я после праздничного парада домой. Вдруг появляется рассыльный и вручает записку дежурного штаба флота.

— Приказано явиться в штаб флота, — говорю жене. — Наверное, придется заступить дежурным.

Но я ошибся. В штабе приказали срочно отправиться в Николаев. Там обнаружена мина, из-за которой приостановлены работы в порту.

Утром 8 ноября был в Николаеве. Явился к капитану порта. Он сообщил, что вчера днем ковшом землечерпалки «Советская Грузия» поднята с грунта донная мина. С офицером минной специальности из штаба флота капитан-лейтенантом Свиридовым отправились в порт. День праздничный, поэтому там кроме охраны никого не было. Метрах в тридцати от причала, на котором громоздился элеватор, стояла землечерпалка. В одном из ее ковшов торчала мина. Сразу определил — немецкая, магнитная.

На землечерпалку перебрался на шлюпке. С палубы увидел, что мина зажата между стенкой ковша и коромыслом подъемника рамы.

— Ну что ж, — сказал я, — дело ясное. Надо обезвреживать.

— К горловине первичного детонатора трудно подобраться, — заметил Свиридов. — Как бы ее развернуть?

— Трудно, — ответил я. — Для этого потребуется опустить раму с ковшом в воду. А мину лучше не трогать. Магнитное поле землечерпалки может вызвать взрыв.

Пришлось разоружать мину в том положении, в каком она находилась. Вдвоем в ковше было тесно, и Свиридов находился в шлюпке.

Погода была плохая: моросил мелкий дождь, с моря дул довольно свежий ветер. Стало холодно, а отогреться негде да и некогда. Мина стояла в ковше, заполненном илом, вертикально, с небольшим наклоном. Работать очень неудобно, и я с трудом отдал крышку запального стакана. Еще сложнее было извлечь сам запальный стакан.

Наконец мина обезврежена. Ее можно развернуть, чтобы добраться до прибора срочности. Но вдвоем это сделать не под силу. Поднялись на палубу землечерпалки, и Свиридов отправился на берег, чтобы разыскать кого-нибудь из членов команды, который бы опустил раму с ковшом.

Я тем временем прошелся по судну. И тут обнаружил, что на камбузе кто-то есть. Открыл дверь и увидел повариху. Ни о чем не подозревая, она спокойно готовила обед.

— Не могу же я оставить людей без обеда в праздничный день, — отмахнулась повариха, когда я сказал, что на судне находиться опасно.

Мина была обезврежена, и я не настаивал, чтобы женщина покинула судно.

Вскоре вернулся Свиридов. Члены команды землечерпалки начали перебираться на судно. Я отправил всех на бак, кроме механика и машиниста. Они опустили раму, и через полчаса мина была окончательно разоружена. Инерционного взрывателя в ней не было, поэтому она не наделала бед, когда ее зацепил ковш землечерпалки.

Предстояло мину погрузить на плотик, отбуксировать в безопасное место и подорвать. Но багермейстер попросил временно прекратить работу и дать возможность команде пообедать. Нас тоже пригласили к столу.

Во время обеда багермейстер рассказал, как была обнаружена мина в ковше.

Землечерпалка углубляла дно у элеваторной пристани. В предпраздничные дни команда старалась выполнить высокие социалистические обязательства, взятые к годовщине Великого Октября.

Багермейстер проверял работу механизмов, несение вахтенной службы. Когда он зашел к себе в каюту, почувствовал, что машина остановилась.

«В чем дело? Ведь до конца работы еще часа два», — размышлял багермейстер, выходя из каюты и направляясь к машинисту. Тот заверил, что у него все в порядке и задержка произошла не из-за машинного отделения.

Но машина-то остановилась.

И когда багермейстер с матросом прошли на корму, стало ясно, что произошло. В ковше торчал серый цилиндрический предмет. Его так зажало коромыслом подъемника рамы, что машина остановилась. Принесли ломы, чтобы как-то освободиться от этого предмета. Но тут поняли, что перед ними мина! О случившемся доложили начальству. Пришло распоряжение работу прекратить, всей команде покинуть судно.

— Хорошо, что это распоряжение не слыхала наша повариха, а то бы сидели сейчас без обеда, — сказал, смеясь, кто-то из матросов, когда багермейстер закончил свой рассказ.

После обеда в безопасном месте мы со Свиридовым изъяли из мины всю аппаратуру, а корпус, начиненный взрывчаткой, уничтожили.

* * *
Но не успел я приехать домой в Севастополь, как снова был вызван в штаб. Думал, что для доклада о произведенной работе. Но ошибся.

— Начальник штаба флота приказал немедленно отправиться в Николаев, — сообщил мне дежурный.

— Я ведь только оттуда.

— Срочно вызвали опять. И даже самолет готов к вылету.

Пришлось лететь в Николаев. На аэродроме уже стояла машина капитана порта, и меня быстро привезли в порт. Землечерпалка «Советская Грузия» стояла на прежнем месте. Механизмы ее не работали, на палубе не было ни одного человека. А в ковше опять торчала немецкая магнитная мина.

На этот раз мы со Свиридовым действовали смелее. И все же пришлось затратить целый день на обезвреживание мины.

В Николаеве произвели водолазное обследование всей акватории порта в районе элеватора. И такие меры были приняты своевременно. На следующий день магнитную мину обнаружили под килем теплохода «Декабрист».

* * *
Картина прояснилась. Перед оставлением Николаева фашисты заминировали места стоянки кораблей и судов. Мины хотя и были авиационные, но не имели ни парашютных замков, ни инерционных взрывателей. Значит, их сбрасывали с катеров.

Минеры изучили аппаратуру этих мин. Электрические батареи у них были разряжены, поэтому приборы не реагировали на магнитное поле кораблей и судов. Но мины могли взорваться при ударе по их корпусу якорем или гребным винтом, так как глубины здесь небольшие — у элеватора около десяти метров, а осадка теплохода девять метров.

После окончания этих работ в Николаеве выехал в Севастополь.

Такие командировки носили эпизодический характер. В основном же работать приходилось в море. Там минеры испытывали оружие, производили учебные минные постановки, торпедные стрельбы, траление, занимались подготовкой запальных команд.

Работа была интересной. На глазах осуществлялся известный принцип: «Против всякого яда есть противоядие». Совершенствовались мины, совершенствовались и средства борьбы с ними, улучшался метод защиты кораблей от неконтактных мин. И мины изготавливали с учетом всех этих более современных средств.

Взять хотя бы такой пример: с появлением мин появились тралы как средство борьбы с ними. Затем были сконструированы минные защитники как средство борьбы с тралами. Сперва они были эффективными. Но средства траления снабдили специальными устройствами, и эффект применения минных защитников резко снизился.

И все это выяснилось в результате длительной и тщательной исследовательской работы.

Мина, как оружие, имеет свои особенности. Выставленная в воду, она может длительное время находиться там, готовая произвести разрушение, нанести ущерб. Нередко мина лежит на дне или стоит на якоре мертвой болванкой долгие годы и, не причинив вреда, выходит из строя.

И все же мина — грозное оружие. Взрываясь неожиданно, она поражает корабли и суда в наименее защищенную их часть — днище.

Таким образом, мины представляют большую опасность и очень широко используются воюющими государствами.

Естественно, с минами приходится вести серьезную борьбу.

Во время второй мировой войны появились неконтактные мины. И специалисты задумались: что делать, чтобы снизить их опасность? Потребовалось хорошо изучить эти новые мины, что было связано с риском.

* * *
В годы войны на Черноморском флоте разоружением мин занимались М. И. Иванов, И. И. Иванов, Г. Н. Охрименко, И. В. Щепаченко, Б. Т. Лишневский, С. И. Богачек, И. А. Ефременко, П. П. Новиков, И. А. Малов, И. П. Ткач, П. З. Иевлев, Б. А. Титов. Большую помощь им оказывали специалисты-водолазы, среди которых особенно отличились Л. П. Викулов, А. Г. Романенко, Н. С. Мищенко. Но проникновение в тайну устройства немецких неконтактных мин дорого нам обходилось. При исполнении своего долга погибли многие отважные боевые товарищи.

После войны также производилось разоружение неконтактных мин (П. П. Жеребко обезвредил 50 штук, К. К. Гавеман — около 30, Б. А. Титов — 25). Мне удалось разоружить 36 неконтактных мин. В этой опасной работе участвовали также А. М. Еремеев, В. С. Овсянников и Н. А. Глазков. Всего на Черноморском флоте с 1949 по 1956 годы разоружено около 150 мин.

* * *
После окончания второй мировой войны минная опасность существовала еще долгие годы. Каким бы ни было тщательным траление, все же, хотя и небольшая, часть мин может остаться необнаруженной.

Какие мины долгое время представляют опасность?

Якорная мина может стоять несколько лет и быть опасной, если ее не вытралить. Но постепенно она обрастает ракушками, тяжелеет и ложится на грунт, становясь донной.

Может быть такой случай. При постановке мина не отделилась от якоря и лежит на грунте. Если ее «потревожить», а это может произойти спустя длительное время, то она становится на заданное углубление, и уже будет опасной.

В корпус мины в момент сбрасывания может попасть вода, и мина потонет, превратившись в донную.

Во всех этих случаях мина может взорваться, если ее, скажем, корабль зацепил своим якорем.

Известно, что последний случай подрыва судна на мине, оставшейся с первой мировой войны, произошел в 1928 году.

Много непредвиденного может произойти с неконтактными минами. Одни из них зарываются глубоко в ил, и их трудно обнаружить. Другие вследствие разрядки батареи, повреждения аппаратуры при постановке, при боевом тралении или контрвзрывах могут выйти из строя и лежать на грунте. А у некоторых происходит заклинивание механизмов. Однако они вполне исправны и боеспособны, только не чувствительны к воздействию на них магнитного или акустического поля корабля. И стоит такую мину слегка «потревожить», как запустятся часы, и она через определенный срок придет в боевое положение.

Такая мина была обнаружена спустя много лет после окончания войны в одной из бухт Севастополя. Когда ее стали разоружать, то минеры услышали, что часовой механизм срочности начал работать. Специалисты проявили максимум осторожности, мужества, умения и мину обезвредили.

У извлеченной аппаратуры прибор срочности был установлен на двое суток. С момента подъема мины прошло 12 часов. Через 36 часов она бы пришла в боевое положение. Все механизмы этой мины, источники питания были исправны. И только один механизм срочности во время постановки от удара заклинило, и мина лежала нечувствительной.

* * *
Некоторые попадали в трубу земснаряда, в ковш землечерпалки и даже на якорь судна. Встреча же с такой миной в море — довольно редкое явление, и опасности для корабля не представляет, так как взрыватели этих мин не чувствительны к воздействию на них магнитного поля.

Вытралены и якорные мины. Правда, те, что обросли ракушками и лежат на грунте, во время шторма могут быть сорваны. Порой рыбаки вытаскивают их в своих сетях. И очень плохо поступают, когда обрезают эти сети и мина продолжает путешествовать по волнам до встречи с другими мореплавателями.

При обнаружении плавающей мины с нею легко справляются даже моряки невоенных судов. Остропив ее за рым, поднимают осторожно на палубу, укладывают на мат и закрепляют. С таким грузом можно идти в базу или вызвать минера для уничтожения опасной находки.

Но неконтактные мины опасны. При обнаружении такой мины без специалиста не обойтись. Ну а минер обезвредит ее, на то он и минер!


Оглавление

  • Готовь себя к боям
  •   Здравствуй, служба флотская!
  •   В походах мужает моряк
  •   Учиться — всегда пригодится
  • В дни суровых испытаний
  •   Мины — это опасно
  •   Снова на Черном море
  •   Дни тяжелые, но радостные
  •   Победа близка
  • И в мирные дни, как на войне
  •   Траление — боевая задача
  •   Трудности бывают разные...
  •   Инструкция — закон
  •   Задание будет выполнено!
  •   Не все, что на дне, — мина
  •   Не так страшен...