Ангелы [Мариан Кейс] (fb2) читать онлайн

Мариан Кейс Ангелы

Посвящается Тони

1

Я всегда вела до противного безупречную жизнь. До того, как бросить мужа и сбежать в Голливуд, я почти никогда не совершала ошибок. Ну, может, и совершала, но не такие, чтобы все о них узнали. И когда ни с того ни с сего все расползлось, словно лист мокрой бумаги, я не могла избавиться от подлой мысли – давно пора. В такой чистенькой жизни есть что-то противоестественное.

Разумеется, я не просто так вскочила с утра и удрала из страны, оставив своего дурачка-супруга недоумевать, что это за конверт у него на подушке. Из моих уст это звучит намного более волнующе, чем было на самом деле. Это странно, ведь я не имею наклонности к сгущению красок. Я не имею наклонности даже к употреблению таких громких слов, как «наклонность», если уж на то пошло. Но с тех пор, как мы занялись разведением кроликов… Нет, даже до этого… Отношения с Гарвом разладились и стали просто ужасными. А потом мы пережили парочку «неудач». Мы это так называем. Но вместо того, чтобы укрепить наш брак, как это, по-моему, всегда случается с более удачливыми неудачниками, рассказами о которых пестрят женские журналы моей матушки, наши «неудачи» сделали именно то, что было заявлено в названии. Они превратили наш брак в неудачный. Вклинились между мной и Гарвом и охладили наши чувства друг к другу. Хотя Гарв ничего никогда не говорил мне, я знаю, он винил меня.

Это нормально. Я тоже себя винила.

Вообще-то его зовут Пол Гарвен. Но мы познакомились, будучи подростками, в том возрасте, когда никто никого не зовет полным именем. Наши сверстники именовались, например, Мико, Новичок, Техснаб, Глупыш. Гарва я всегда знала как Гарва, а Полом я зову его, лишь когда он меня бесит.

Точно так же и с моим полным именем Маргарет. Гарв предпочитает Мэгги, кроме тех случаев, когда я беру его машину, а возвращаю с царапиной на боку из-за того, что зацепила ограждение на многоэтажной парковке. Это происходит чаще, чем вы можете себе представить.

Мы поженились, когда мне было двадцать четыре, а ему двадцать пять. Он был моим первым парнем, о чем не устает повторять моя матушка. Она считает это доказательством того, какая я хорошая девочка, раз никогда не спала со всеми подряд. Кстати я – единственная из ее пяти дочек, кто не отличается легким поведением. Так разве можно винить ее за то, что она выставляет напоказ мою предполагаемую добродетель? Но когда она горячо хвастается, что Гарв был моим первым парнем, то с легкостью упускает одну вещь. Он был первым, но не единственным. Вот так-то.

Мы прожили в браке девять лет. Сложно точно сказать, когда я стала мечтать об окончании своей семейной жизни. Не потому, что хотела этого. Просто думала, если представлю самое плохое, то это будет своего рода страховкой, чтобы на самом деле плохой сценарий не воплотился в жизнь. Однако, вместо того чтобы уберечь нас от этого, мое воображение вызвало всю эту чертовщину к жизни. О чем я сейчас вам и поведаю.

Конец наступил абсолютно неожиданно. Минуту назад мой брак был жив, хотя я и совершала странные поступки, например: выпила свои контактные линзы. А еще через минуту – бац! – финита ла коммедиа. Я была застигнута врасплох. Всегда думала, что существует период мирного урегулирования, сопровождающийся битьем посуды и руганью, прежде чем выбрасывается белый флаг. Все рухнуло, хотя мы не обменялись ни единым оскорблением. Я просто не была к этому готова.

Господи, а мне ведь стоило быть готовой. Несколько ночей «до» я просыпалась в сильнейшем беспокойстве. Такое и раньше часто бывало. Обычно я мучилась из-за работы или из-за денег. Знаете, обычный джентльменский набор. Слишком много первого и чертовски мало второго. Но с недавних пор… Нет, на самом деле, с довольно-таки давних… Короче, я стала беспокоиться не о деньгах и работе, а о нас с Гарвом. Будет ли лучше? Или уже стало лучше, а я просто этого не вижу?

Чаще всего я не приходила ни к каким выводам и снова впадала в беспокойный сон. Но в этот раз я пришла в отчаяние из-за того, что вдруг увидела ситуацию насквозь, хоть мне и не хотелось. Я смотрела через завесу нашей обыденной жизни, через язык, понятный только нам, через все то, что мы пережили. Прямо в наши души. Смотрела на то, что произошло в последнее время. Осталась только суть. И мне пришла в голову очевидная, но ужасная мысль: «У нас все плохо».

Я похолодела в прямом смысле слова. Все волоски на моем теле встали дыбом, а где-то под ребрами поселился озноб. Я испугалась и пыталась приободрить себя путем кратковременных волнений на тему вагона работы, который ждал меня на следующий день. Бесполезно! Тогда я напомнила себе, что мои родители стареют, а я единственная, кто о них заботится, и пыталась напугать себя этим.

Через какое-то время я снова заснула. Во сне я расчесала до крови правую руку и изо всех сил поскрежетала зубами. Проснулась со знакомым ощущением, что мой рот полон крошек, и вела себя как ни в чем не бывало.

Мне пришлось вспомнить, что у нас все плохо, когда оказалось, что все и правда плохо. В тот вечер мы собирались поужинать с друзьями Гарва, Элейн и Лаймом. И кто знает… Может, если бы их новенький телевизор с плоским экраном не рухнул со стены прямо на ногу Лайму, сломав ему при этом большой палец, то мне пришлось бы тащиться к ним вместо того, чтобы остаться дома… И мы с Гарвом никогда бы не расстались.

Ирония в том, что я молила Бога, чтобы Элейн и Лайм отменили этот чертов ужин. Шансы были высоки. Последние три раза, когда мы планировали встретиться, этого не происходило. В первый раз не смогли мы с Гарвом, так как нам должны были доставить новый кухонный стол (разумеется, ни фига его не привезли). В следующий раз Элейн, важная персона в области выплат субсидий, должна была ехать в Слайго, где по сокращению штатов увольняли тьму народа. Так что она на своем новом «ягуаре» прикатила как раз вовремя! Ну, а в третий раз я выдумала какую-то идиотскую отмазку, с которой Гарв подозрительно легко согласился. И вот теперь они сами позвонили.

Не то чтобы я их не любила. Хотя нет! Я их не любила! Я уже сказала, Элейн занимается распределением социальных пособий, а Лайм – биржевой маклер. Они стильные, зарабатывают бешеные деньги и по-свински ведут себя с официантами. Они из тех людей, кто всегда на новых машинах и всегда куда-то едут в отпуск.

Большинство приятелей Гарва милейшие люди, но Лайм – совсем наоборот. Проблема в том, что Гарв во всех старается увидеть хорошее, ну, по крайней мере, в большинстве. В теории – отличное качество. Я не возражаю, если он будет видеть хорошее в тех, кто нравится мне самой. Но это ужасно, когда он настойчиво ищет хорошее и в тех, кто мне несимпатичен. Они с Лаймом дружат с младших классов. В то время Лайм был намного милее. Хотя Гарв и старался ради меня, но он не смог победить остаточную привязанность к нему.

Но даже Гарв соглашается, что Элейн – просто ходячий ужас. Онабыстроговорит. Засыпаетвопросамикакизпулеметастрочит. «Как вашаработа? Когдазарегистрируетесь?» Из-за ее бьющей через край энергии я начинаю заикаться. К тому моменту, как мне удается вымучить из себя ответ, она уже теряет интерес и движется дальше.

Но даже если бы мне нравились Элейн и Лайм, я все равно не хотела бы идти в гости в тот вечер. Просто нацепить на себя маску счастливого и довольного человека намного сложнее, если у вас есть зрители. Кроме того, дома меня ждала устрашающая стопка писем в конвертах из оберточной бумаги, с которыми нужно было разобраться. А еще два сериальчика – как раз то, что мне нужно. И диванчик, которого много не бывает. Я слишком ценю свое время, чтобы зря тратить его, развлекаясь весь вечер вне дома.

И я так ужасно устала. Моя работа, как, наверное, и у большинства людей, отнимала много сил. Полагаю, разгадка в самом слове «работа». Иначе это называлось бы «валяние в солярии» или «массаж». Я работала в юридической конторе. Мы вели много дел с Соединенными Штатами. А конкретно занимались защитой авторских прав в индустрии развлечений. После того как мы поженились, Гарва, благодаря его сказочным успехам, откомандировали в Чикаго, в отделение его компании. А я устроилась там на работу в крупную юридическую фирму. Когда через три года мы вернулись в Ирландию, я выдавала себя за крутого специалиста по законодательству в области авторского права и интеллектуальной собственности. Загвоздка в том, что хотя я и посещала в Чикаго вечерние занятия по повышению квалификации, но юристом в прямом смысле слова я не была. То есть работы у меня было до фига, но в основном она касалась всяких злоупотреблений и сводилась к денежным разборкам. Думаю, я скорее была кем-то вроде переводчика. Условия, которые значат одно в Ирландии, в Штатах могут значить совершенно другое, так что я переводила американские контракты на язык ирландского законодательства и составляла проекты контрактов, которые должны были иметь силу – надеюсь! – в обеих странах.

Меня все время терзал какой-то необъяснимый страх. Иногда мне снилось, что я упустила какой-то жизненно важный пункт в контракте и моей конторе предъявили иск на четыре триллиона баксов, а они решили вычитать их из моей зарплаты, по семь с половиной фунтов в неделю. И теперь мне придется работать здесь до скончания веков, чтобы расплатиться. Иногда в этих кошмарах у меня еще и все зубы выпадали. А еще мне снилось, что я сижу в офисе и вдруг бросаю взгляд вниз и понимаю, что я абсолютно голая, и как раз в этот момент мне нужно подняться, чтобы снять копию с какой-то бумажки.

Как бы то ни было, когда заварилась вся эта каша, я была завалена работой по самое не балуйся. Так занята, что мой здоровый образ жизни полетел коту под хвост. Я не так давно поняла, что обгрызание ногтей – это мое единственное физическое упражнение. И разработала прекрасный план: не звонить своей помощнице Сандре, чтобы она приходила за диктофонными кассетами, а проходить двадцать метров до ее кабинета и относить ей кассеты самой. Но в тот день на прекрасные планы просто не было времени. Сделка с киностудией разваливалась прямо на глазах. Если контракт не будет заключен на этой неделе, то актер, который участвовал в проекте, умывает руки.

На какой-то момент может показаться, что у меня классная работа. Но поверьте мне, она такая же классная, как герпес на губе. И даже в редких походах на деловые обеды в дорогущие рестораны не было ничего классного. Вы там ни на секунду не можете нормально расслабиться. Кто-нибудь всегда задает вопрос, требующий развернутого и подробного ответа, как раз после того, как я набила рот. И еще. Всегда, когда я смеялась, меня преследовал непреодолимый страх, что у меня между зубами застрял кусочек чего-нибудь зеленого.

Короче, сценаристу, моему клиенту, не терпелось, чтобы мы всё утрясли с контрактом. Тогда он получил бы свой гонорар, чтобы было на что содержать семью. И чтобы его отец мог наконец им гордиться, но это уже другой вопрос. Американские юристы начали работу в три часа утра по их времени, чтобы попытаться заключить сделку. Весь день мы посылали по электронной почте письма и названивали друг другу.

Ближе к вечеру мы расставили все точки над «i», и даже пару точек над «ё». И хотя я была в отключке, но чувствовала облегчение и радость.

А потом вспомнила, что мы должны пойти в гости к Элейн и Лайму, и тут же солнце зашло за тучку. Я утешала себя, что все не так уж плохо. По крайней мере, отлично поужинаю. Эта парочка обожала стильные ресторанчики. Но, Господи, я же выжата как лимон! Если бы сейчас была наша очередь отказаться!

Когда показалось, что нет ни малейшей надежды, раздался звонок.

– Лайм сломал палец, – сообщил Гарв. – Его новый телик с плоским экраном рухнул ему на ногу.

Лайм с Элейн были счастливыми обладателями всей бытовой техники, какая только известна человечеству. Нет, не человечеству, а сильнейшей его половине, мужчинам. Подчеркиваю, мужчинам (!), не женщинам. Дайте мне мобильник и щипцы для завивки волос, и я уже на седьмом небе. Но Гарв, как мужчина, будет стремиться ко всяким цифровым приблудам и навороченным аудио– и видеосистемам типа «Бэнг и Олафсен».

– Так что мы сегодня никуда не идем, – подытожил муж.

– Отлично! – воскликнула я, но потом напомнила себе, что они все-таки наши друзья. – Ну, ничего хорошего, что так вышло с его пальцем, но у меня был тяжелый день и…

– Да ладно, – сказал Гарв. – Я тоже не особо хотел идти. Чуть было не позвонил им и не сказал, что наш дом сгорел дотла или что-то в этом роде.

– Здорово! Ну, увидимся дома!

– А как насчет ужина? Мне купить что-нибудь?

– Ты же вчера покупал. Сегодня моя очередь.

И только я начала с радостью выключать компьютер и прочую технику, как кто-то сказал:

– Собираешься домой, Мэгги?

Это моя шефиня Френсис. И хотя слово «уже» она произнесла про себя, я все равно его четко услышала.

– Ага.

Пусть не обольщается. И я добавила вежливо, но твердо:

– Собираюсь домой.

При этом я старалась, чтобы в моем голосе не прозвучал страх, который выдаст меня с головой. Не могу, когда на меня давят, голос тут же начинает дрожать.

– Ты подготовила тот контракт для завтрашней встречи?

– Да, – сказала я.

Вообще-то нет. Она говорила о другом контракте, а к нему я еще и не приступала. Френсис было наплевать, что весь день я занималась в бешеном темпе очень важной сделкой. Она уже добилась просто грандиозных успехов, вот-вот станет партнером в нашей фирме, так что всеми силами пытается проявить свою суперстарательность. Она просиживает в офисе днями и ночами, и весьма популярно мнение (разумеется, сама Френсис большой популярностью не пользуется), что она спит прямо на рабочем столе, а моется, как бомжиха, в офисном туалете.

– А можно я быстренько пробегу глазами?

– Там еще не слишком подробно расписаны имущественные права, – замялась я. – Лучше покажу вам, когда он будет полностью готов.

Она пристально на меня посмотрела.

– Чтоб он был у меня на столе к девяти тридцати!

– Конечно!

Но все мое хорошее настроение из-за того, что мне не надо никуда сегодня идти и я могу делать что хочу, испарилось. Стук каблуков удалился в сторону ее кабинета. Я бросила оценивающий взгляд на монитор, который только что выключила. Может, остаться на пару часиков и поработать? Но не смогла. Не было сил. Меня оставили энтузиазм, командный дух и все остальное. Вместо сидения до полуночи я поднимусь завтра пораньше и все сделаю.

Весь день я почти ничего не ела. Во время обеда не стала делать перерыв, а принялась рыться в столе в поисках наполовину съеденного шоколадного батончика «Марс». У меня было смутное воспоминание, что я его туда засунула пару дней назад. К моему великому удовольствию, он нашелся. Я быстренько очистила его от скрепок и прилипших пушинок, и, скажу вам, это было просто объедение!

Поэтому когда я ехала домой, то была голодна как волк. И знала, что дома хоть шаром покати. Для нас с Гарвом еда всегда была большой проблемой. Мы, как и большинство моих знакомых, кормились подножным кормом в виде всяких полуфабрикатов для микроволновки, обедов «на вынос» и ужинов в ресторанах. Время от времени (по крайней мере, пока наши отношения не расшатались), когда запас обычных поводов для беспокойства был исчерпан, мы начинали волноваться, что недополучаем витаминов. Клялись вести здоровый образ жизни и даже покупали упаковку мульти-витаминов. После чего принимали их пару дней и благополучно забывали. Или же начинали швыряться деньгами в супермаркете и так набивали пакеты продуктовыми наборами для больных цингой, что у нас едва руки не отрывались. Притаскивали домой соцветия брокколи, подозрительно оранжевую морковку и столько яблок, что можно было бы кормить ими семью из восьми человек целую неделю.

«Наше здоровье – наше богатство», – говорили мы и были горды собой безмерно. Нам казалось, что просто накупить гору всяких овощей и фруктов – это уже верный путь к здоровью. Но когда становилось ясно, что все это нужно еще и съесть, начинались проблемы.

События тут же складывались так, что наши грандиозные кулинарные планы рушились на корню. Мы позже приходили с работы или же шли к кому-то на день рождения. Следующую неделю проводили обычно в полной уверенности, что фрукты и овощи взывают к нашему вниманию. Мы насилу заставляли себя зайти на кухню. Где-то в уголке сознания таились видения цветной капусты и винограда. Покоя не было. День за днем наши витаминные запасы погибали смертью храбрых, мы тайком выкидывали их, никогда не ставя друг друга в известность. Только когда самый последний экземпляр киви отскакивал от стенки мусорного ведра и превращался в грязно-черную кляксу, мы снова обретали спокойствие.

Дайте мне замороженную пиццу, намного меньше нервных клеток потратится.

Именно ее, родимую, я и купила на ужин. Я въехала прямо на тротуар, пулей промчалась в супермаркет, бросила в корзинку пару пицц и какую-то овсянку на завтрак. И тут вмешалась Судьба.

Я могу обходиться без шоколада несколько недель. Ну ладно, не недель, дней. Но стоит мне съесть кусочек, как хочется еще. Покрытый пылью батончик, съеденный во время обеда, разбудил мой шоколадный голод. Я увидела в холодильнике коробки с домашними трюфелями и решила поддаться порыву, чтобы дьявол перестал нашептывать мне на ушко «купи-купи», и приобрела одну.

Кто знает, как бы все сложилось, если бы я переборола соблазн. Неужели такая несущественная вещь, как коробка шоколадных конфет, изменила весь ход моей жизни?

* * *

Гарв был уже дома. Мы осторожно поздоровались. Ни один из нас не ожидал, что мы проведем этот вечер наедине друг с другом. Словно мы зависели от Элейн и Лайма, и они должны были разрядить эту странную атмосферу между нами.

– Только что звонила Донна, – сообщил Гарв. – Она перезвонит тебе завтра на работу.

– Какие последние известия на ее любовном фронте?

Личная жизнь Донны была беспорядочной, но захватывающей. И я на правах лучшей подруги давала ей советы. Это обязанность лучших подруг. Но часто она консультировалась и с Гарвом, чтобы услышать «мужскую точку зрения». Мой муж оказался настолько полезен, что она дала ему прозвище Доктор Любовь.

– Робби хочет, чтобы она перестала брить подмышки. Он думает, что это сексуально. Но Донна боится, что станет походить на гориллу.

– И что ты посоветовал?

– Ну, нет ничего плохого, если у женщины волосатые подмышки…

– Это точно!

– Но если ей совершенно не хочется, то ей стоит сказать: «Дорогой, я перестану брить подмышки, если ты начнешь носить женские трусики». Как говорится, что соус для гусыни, соус и для гусака.

– Ты просто гений! Правда!

– Спасибо.

Гарв стащил с себя галстук, перебросил его через спинку стула, потом взъерошил руками волосы, стирая остатки бизнес-Гарва. На работе его волосы всегда были аккуратно уложены, как у членов Лиги Плюща:^[1] коротко подстриженные на затылке и зализанные назад. Но в свободное время челка свисала на лоб.

Есть такие мужчины, при первом же взгляде на которых возникает ощущение, что вас стукнули молотком по башке. Гарв не из их числа. Он скорее относится к тем, на кого вы можете денно и нощно смотреть на протяжении лет двадцати, а потом однажды проснетесь и подумаете: «Боже мой, да он же милашка, как я раньше этого не замечала?»

Его явным преимуществом был рост. Но я и сама высокая, так что никогда не сообщала всем и каждому: «Ах, вы только посмотрите, как он возвышается надо мной!» Тем не менее я могла носить каблуки рядом с ним, а это ценно. Моя сестрица Клер вышла замуж за парня одного с ней роста, и ей приходилось носить туфли без каблуков, чтобы у муженька не развился комплекс неполноценности. А она была просто без ума от красивых туфель. Правда, потом он ей изменил и бросил ее. Все, что ни делается, все к лучшему.

– Как на работе? – спросил Гарв.

– Как обычно, все ужасно. А у тебя?

– Хуже, чем обычно. Я провел прекрасные десять минут между четырьмя пятнадцатью и четырьмя двадцати пятью, когда стоял на пожарной лестнице, притворяясь, что еще курю.

Гарв работает экспертом – статистиком страховой компании, так что он – легкая мишень для тех, кто обвиняет его в скучности. Когда вы видите его впервые, то можете по ошибке принять его спокойствие за вялость. Но, по моему мнению, нельзя ставить знак равенства и объявлять, что человек, обрабатывающий большой объем цифровой информации, однозначно зануда. Самый скучнейший человек, которого я встречала, был бойфренд Донны, писатель-тупица Джон. Большего зануды вы представить не сможете. Как-то раз мы пошли поужинать, и Джон превзошел все мыслимые границы, нагнав на нас смертельную скуку своими громогласными монологами о других авторах. Получалось, что все они – показушные ублюдки, которым платят много больше, чем они заслуживают. Потом он добрался до меня и стал расспрашивать, что я думаю о том, о другом, о третьем. Он углубился в расспросы, словно был моим гинекологом.

– Что ты чувствуешь? Тебе грустно? А с этого места чуть подробнее? У тебя разбито сердце? Ага, это уже что-то!

После этого он поспешно смылся в туалет. Я знала, что он записывает там все, что я сказала, себе в блокнот, чтобы использовать в своем романе.

– Ты не должен завидовать Лайму из-за этого телевизора с плоским экраном, – сказала я, с радостью притворившись, что списываю подавленное настроение супруга на то, что у его приятеля больше техники, чем у него. – Ведь он же свалился на Лайма! Можно было поставить его и пониже.

– Ах! – Гарв пожал плечами так, как он обычно делает, когда его что-то волнует. – Меня это не волнует.

Он с упоением обсуждает с Донной ее проблемы, но стоит вам завести речь о его чувствах, даже если они касаются всего-навсего чужого телевизора, то нежелание говорить на эту тему не укроется от ваших глаз.

– Ты хоть знаешь, сколько он стоит? – выпалил Гарв.

Разумеется. Каждый раз, когда мы выбираемся в центр вместе, мы непременно заскакиваем в торговый центр «Браун Томас», прямиком мчимся в отдел бытовой техники и стоим перед вышеупомянутым телевизором, наслаждаясь его великолепием, к которому можно приобщиться всего за каких-то двенадцать тысяч фунтов. Хотя Гарв и хорошо зарабатывает, но его зарплата не сравнится с зарплатой Лайма, в которой нулей не меньше, чем цифр в телефонном номере. Нам нужно выплачивать высокие проценты по кредиту за дом. Прибавьте к этому обслуживание двух наших машин, любовь Гарва к компакт-дискам и мою страсть к кремикам и сумочкам. Короче, денег на плоские экраны уже не хватает.

– Не вешай нос! Он же наверняка сломался, когда свалился. Кроме того, недалек тот день, когда у тебя будет такой же.

– Думаешь?

– Конечно. Вот только закончим обставлять дом.

Мои слова достигли цели. Он, подпрыгивая, подошел ко мне и помог выгрузить покупки. И тут ЭТО случилось.

Гарв достал коробку трюфелей, которую меня науськал купить сам дьявол, и воскликнул:

– Эй, смотри-ка! – Его глаза засияли. – Снова эти конфеты. Они что, преследуют нас?

Я посмотрела на него. Потом на коробку. Снова на него. Я понятия не имела, о чем это он.

– Ну же, ты знаешь, – игриво сказал Гарв, продолжая стоять на своем. – Мы ели эти же конфеты, когда….

Тут он резко замолчал. Я выгнула бровь, выказывая любопытство, и пристально посмотрела на него. Он в свою очередь вытаращил глаза на меня. И совершенно неожиданно случилось следующее. Шаловливый огонек в его глазах погас, уступив место страху. Даже нет, ужасу. И мои мысли еще не успели оформиться и улечься по полочкам, как я поняла. Он говорил о ком-то другом, о каком-то интимном моменте с другой женщиной. И это было недавно.

Я почувствовала, что падаю, и у меня было ощущение, что буду падать вечно. Но я резко заставила себя остановиться. И поняла еще кое-что. Я не могу. Не в состоянии наблюдать, как мой брак не только движется по спирали вниз, но еще и захватывает других людей, утягивая их в водоворот.

Мы не могли пошевелиться от этого шока. Наши глаза встретились, я молча умоляла его что-нибудь сказать. Больше всего на свете мне нужно было, чтобы он мне объяснил. Пусть все это кончится. Но на его лице все еще лежала печать ужаса, точно такого же, какой чувствовала и я.

– Я… – промямлил Гарв и запнулся. Внезапно сильнейшая боль пронзила меня где-то в районе зуба мудрости. Я как сомнамбула вышла из комнаты.

Гарв за мной не пошел, остался на кухне. Не слышно было ни звука. Думаю, он так и стоял там, где я его оставила. Уже этим он, казалось, признавал свою вину. Я все еще пребывала в кошмарном сне и сквозь пелену этого сна взяла в руки пульт и включила телевизор. Я ждала пробуждения.

2

До конца вечера мы не обменялись ни словом. Может, мне стоило поорать всласть – кто она, сколько времени ты мне изменяешь? Но даже в лучшие времена я не прибегала к крику. Как бы то ни было, в свете последних событий у меня не осталось сил бороться.

Ах, если бы я была как мои сестры, которые умеют выразить свое горе. Они – эксперты по хлопанью дверьми, швырянию телефонной трубки, бросанию всяких предметов об стену и визгу. Вся планета должна быть в курсе их гнева и разочарования из-за того, что их предал мужчина или шоколадный мусс испарился из холодильника. Но я родилась без этого гена Примадонны. Когда я чувствую опустошение, то держу это в себе, постоянно думаю над произошедшим в поисках смысла. Моя печаль подобна вросшему волосу, она все дальше и дальше проникает в меня. При этом обязательно происходит вот что: боль моей души проявляется в мокрой, шелушащейся экземе на правой руке. Это своего рода точный барометр моего эмоционального состояния. В ту ночь рука болела и зудела так сильно, что я расчесала ее до крови.

Я пошла спать раньше Гарва. Что удивительно – мне удалось на самом деле заснуть. Может, из-за шока? В какой-то момент я проснулась и лежала, вглядываясь в темноту. Было, наверное, где-то четыре утра. Самое мрачное время. Именно в этот час умирают больные. А кто-то мучается от того, что сердце раскололось пополам. Во рту песок. Челюсть болит. Значит, снова скрежетала зубами. То-то у меня так ноют зубы мудрости. Это их отчаянная попытка воззвать к помощи перед тем, как я провалюсь в пустоту.

Потом я сморщилась, вспомнив это кошмарное разоблачение. Неужели у Гарва и впрямь что-то было с этой Любительницей Трюфелей?

Мне было мучительно больно, но пришлось признать, что, наверное, было. Факты были налицо. Я попыталась посмотреть на ситуацию со стороны и пришла к выводу, что было не «наверное», «наверняка». Но ведь на свою жизнь всегда смотришь иначе?

Я так сильно боялась, что случится нечто подобное, что уже наполовину была подготовлена. Но когда это, кажется, случилось, подобный поворот событий выбил меня из колеи. Он просто засиял при виде «их» шоколада. Мне было неприятно это видеть. Должно быть, он по уши в нее втрескался. Но это было уж слишком, так что я предпочла не верить. Понимаете, я бы заметила, если бы он имел интрижку на стороне, да?

Ясно, что следует спросить его в лоб и положить конец своим догадкам. Но тогда ему придется солгать, и он будет врать как сивый мерин. Или, что еще хуже, он может сказать мне правду. Откуда-то в моем мозгу высветились строчки из какого-то второсортного фильма. Правда? (При этом говорящий презрительно кривит губы.) Ты не переживешь правды!

Мысли продолжали роиться в голове. Может, это кто-то с его работы? Возможно, я даже видела ее на рождественской вечеринке? Я порылась в памяти, вспоминая тот вечер. Старалась вычленить что-то странное – взгляд или фразу, сказанную по пьяни. Но вспомнила только, что Гарв танцевал хору с Джессикой Бенсон из своего офиса. Может, это она? Но она была так мила со мной. Ну да, если б я спала с чужим мужем, то тоже, наверное, была бы мила с его женой… Кроме коллег женского пола остаются подружки и жены его друзей. И мои подруги. Мне стыдно даже подумать такое, но я не могла ничего поделать. Внезапно я перестала доверять кому бы то ни было и начала подозревать всех и каждого.

Донна? Они всегда хохочут, как ненормальные, и еще эта кличка Доктор Любовь… Я похолодела, вспомнив фразу из какой-то книги: прозвища точно отражают, к каким проделкам человек морально готов.

Я беззвучно вздохнула и безвозмездно выдала Донне оправдательный документ. Она – одна из моих лучших подруг. Я действительно не верю, что она могла бы так поступить со мной. Кроме того, по причинам, лучше известным ей самой, она без ума от зануды Робби. Хотя он был так себе, ни рыба ни мясо. Но одна вещь убедила меня окончательно и бесповоротно, что у Гарва с Донной ничего нет. Она рассказала ему про свою бородавку. На самом деле она даже разулась, сняла носок и махала голой ногой перед его носом, чтоб он оценил, какая здоровая у нее бородавка. Если вы питаете к кому-то страсть и намереваетесь завести с ним близкие отношения, то вряд ли вы станете демонстрировать ему бородавки. Вы будете оставаться женщиной-загадкой, при этом носить неудобные лифчики и брить ноги круглые сутки. Так мне говорили.

Может, моя подруга Шинед? Гарв всегда к ней хорошо относился. Но прошло всего три месяца с тех пор, как ее бойфренд Дэйв дал ей от ворот поворот. Она сейчас слишком ранима, чтобы заводить роман с мужем своей подруги, да в принципе и с любым свободным мужиком тоже. Хотя Гарву нравилась именно ее ранимость. Но разве у меня ее недостаточно? Зачем далеко ходить за разбитой посудой, если дома черепков целая куча?

Я поняла, что Гарв тоже не спит. Его выдало неестественно глубокое дыхание. Так что мы могли бы поговорить. Но вряд ли. Мы пытались месяцами. Я не слышала вдоха, который обычно предшествует монологу, потому вздрогнула, когда в черной пустоте раздался голос Гарва:

– Прости.

Прости. Самое худшее, что он мог сказать. Слово повисло в темноте и не исчезало. В голове снова и снова я слышала эхо. С каждым разом оно становилось все тише. А потом я уже думала, что мне оно кажется. Шли минуты. Я не ответила, повернулась к нему спиной и, к моему великому удивлению, заснула.

Утром мы проспали. У меня под ногтями запеклась кровь оттого, что я чесала руку. Экзема снова тут как тут. Придется спать в перчатках, если так и дальше пойдет. Но что будет дальше? И снова возникло ощущение, что я проваливаюсь в пустоту.

Я начала суетиться. Пошла в душ. Срочно выпила кофе. Гарв попытался остановить меня, когда я безостановочно сновала туда-сюда, и позвал:

– Мэгги!

Я аккуратно обошла его, стараясь не встречаться с ним глазами, и буркнула:

– Буду поздно!

И ушла, унося с собой это опустошающее ощущение, которое раздавило меня в четыре часа утра.

Хотя отношения с Гарвом я выяснять не стала, но на работу все-таки опоздала. И контракт не был у Френсис к девяти тридцати. Она вздохнула:

– Ах, Мэгги, Мэгги!

Это следовало понимать так: «Я не злюсь на тебя, я просто разочарована». Такое действует даже эффективнее ругани и выговоров. Сразу становится стыдно, чувствуешь себя дерьмом. Хотя я благодарна, что на меня не орут. Это не та реакция, которую ожидала увидеть Френсис.

Я была совершенно растеряна. Но при этом неестественно спокойна. Словно я ждала катастрофы, и когда она наконец произошла, то меня настигло чудовищное чувство облегчения. Поскольку я абсолютно не представляла, как вести себя в подобных обстоятельствах, то решила быть как все и с головой погрузилась в работу. Странно, не правда ли? После такого чудовищного шока я еще могу нормально работать? А потом я заметила, что все время по ошибке кликаю мышкой два раза, потому что у меня дрожит рука.

На пару секунд мне удалось отвлечься, заплутав в дебрях контракта. Но меня не отпускала мысль: «Все очень плохо». Конечно, за эти годы мы с Гарвом не раз скандалили, но даже после самых ужасных ссор я так себя не чувствовала. Самая неприятная стычка была довольно странной. Сначала разгорелся жаркий спор, какого цвета моя новая юбка, коричневая или темно-фиолетовая. Потом он перерос в холодную войну, в ходе которой стороны обменивались обвинениями в цветовой слепоте и в гиперчувствительности.

Гарв. Ну что плохого, если она коричневая?

Я. Всё! Но она не коричневая, она темно-фиолетовая, ты, тупой дальтоник!

Гарв. Слушай, но это же просто юбка. Я просто удивился, почему ты купила коричневую.

Я. Не покупала я коричневую! Она темно-фиолетовая.

Гарв. Ты слишком остро реагируешь.

Я. Вовсе нет. Я бы никогда не купила коричневую юбку. Ты что, не знал этого?

Тогда я думала, что никогда не прощу его. Но была не права. А в этот раз все иначе. Знаю это на все сто.

В обеденный перерыв я не нашла в себе сил, чтобы подумать о той горе работы, которую мне нужно срочно сделать. И пошла погулять по фешенебельной Грэфтон-стрит. Мне нужно было утешение. И оно приняло форму швыряния деньгами направо и налево. Безо всякого энтузиазма я приобрела себе ароматическую свечу и дешевую (сравнительно) сумочку – подделку под Гуччи. Но ни то, ни другое не заполнило вакуум внутри меня. Тогда я зашла в аптеку купить болеутоляющее для своих несчастных зубов. Тут же меня перехватила дама в белом халате и с оранжевым лицом. Она сообщила мне, что если я куплю два средства от Кларен, причем одно из них должно быть по уходу за кожей, то стану счастливой обладательнице бесплатного подарка. Я безразлично пожала плечами:

– Давайте.

Она не могла поверить своему счастью, что ей удается кому-то что-то втюхать, и предложила мне самое дорогое из всего ассортимента – сыворотку во флаконе сто миллилитров. И снова я дернула плечами:

– Хорошо.

Мне понравилось, как это звучит: «бесплатный подарок», от самой идеи веяло чем-то утешительным. Но, придя на работу, я открыла упаковку, и оказалось, что все не так замечательно, как на картинке. Тени для глаз какого-то странного цвета, мини-мини-мини-тюбик с тональным кремом, четыре капельки крема для век и бутылочка с наперсток с резкими духами. Я была ужасно разочарована, а потом на смену разочарованию пришло чувство вины, как неожиданное временное облегчение. Ощущение вины становилось все сильнее и ужаснее по мере того, как подходил к концу рабочий день. Мне нужно перестать сорить деньгами. Как только мне удалось смыться из офиса под благовидным предлогом, я побежала обратно на Грэфтон-стрит попробовать вернуть сумку. Всю эту фигню от Кларен я вернуть уже не могла, поскольку опробовала уже бесплатный подарок. Но денег мне за сумку не отдали, лишь выписали кредит-ноту, которая позволяет сделать другую покупку в их магазине на ту же сумму. Не успела я сесть в машину, как заприметила в витрине обувного магазина цветастенькие шлёпки. И вот я уже внутри. Отдаю кредитную карточку, чтоб с нее сняли еще тридцатник. Да, меня опасно выпускать на улицу.

В тот вечер я сделала то, чего обычно в офисе себе не позволяю. Я напилась. Даже можно сказать, нажралась. До такой степени, что, возвращаясь в очередной раз из туалета, я встретила Стюарта Китинга и набросилась на него. Он работал в соседнем отделе и всегда хорошо ко мне относился. До сих пор помню удивление на его лице, когда я повисла на нем. Потом мы целовались, но длилось этот пару секунд, а потом я отпрянула с мыслью: «Господи, что я делаю?»

– Извини! – воскликнула я в ужасе от собственного поведения.

Я вернулась к остальным, схватила пиджак со стула и ушла, не прощаясь. Из дальнего угла комнаты за моими телодвижениями наблюдала Френсис. О чем она думает, было непонятно.

Когда я вернулась домой, Гарв ждал меня по стойке смирно, как взволнованный папаша. Он пытался что-то мне говорить, но я заплетающимся языком сказала, что хочу спать, и, пошатываясь, поковыляла в спальню. Гарв шел за мной по пятам. Я срывала с себя одежду и кидала ее прямо на пол, потом залезла в кровать и завернулась в простыню.

– Попей водички.

Я услышала звон. Это Гарв поставил стакан на тумбочку рядом с моей кроватью. Я проигнорировала его с его водой, но перед тем, как провалиться в спасительный сон и забыться, вспомнила, что не сняла контактные линзы. Слишком усталая и пьяная, чтобы встать и пойти в ванную, я сняла линзы и кинула их в стакан около кровати, пообещав, что завтра утром хорошенько почищу их в растворе.

Но пришло утро. Язык от сухости прилип к нёбу. Автоматически я протянула руку за стаканом и залпом выпила воду. И только когда последняя капля попала мне в горло, я вспомнила. Мои линзы. Я их выпила. Снова. Третий раз за полтора месяца. Конечно, это линзы ежемесячной замены, но тем не менее.

И на следующий день, как назло, я потеряла работу.

Нет, меня не увольняли в прямом смысле слова. Просто не продлили контракт. Он заключался на полгода, и с тех пор, как я вернулась в Дублин из Чикаго, его продляли уже пять раз. И я думала, что очередное продление не более чем формальность.

– Когда ты начала здесь работать, – сказала Френсис, – то произвела благоприятное впечатление. Ты много работала. На тебя можно было положиться.

Я кивнула. Это было сказано про меня. В лучшие времена.

– Но за последние месяцев шесть твое отношение к работе и к своим обязанностям резко изменилось. В худшую сторону. Ты часто опаздываешь. И рано уходишь…

Я слушала ее, испытывая нечто сродни удивлению. Разумеется, я знала, что у меня не все в порядке, но думала, что все это происходит только в моей душе. И что у меня прекрасно получается сохранять хорошую мину и убеждать окружающих в том, что я работаю как обычно.

– Тебя, очевидно, что-то гложет. Ты даже брала больничный на десять дней.

Я могла бы вскочить на ноги и произнести речь. Рассказать этой сучке Френсис, почему это я так расстроена и где пробыла десять дней, пока сидела на больничном. Но вместо этого я продолжала молчать с непроницаемым лицом. Это только мое дело, и больше ничье. Парадоксально. Я думала, она заметит, что последние месяцы со мной что-то неладно, примет мое состояние во внимание. Да уж, похоже, я была о ней слишком хорошего мнения.

– Нам нужны сотрудники, которых интересует их работа…

Я открыла было рот возразить, что меня очень даже интересует моя работа, но тут, к своему удивлению, поняла, что вообще-то мне наплевать.

– …И мы с величайшим сожалением вынуждены объявить, что не можем продлить твой контракт на работу в нашей компании.

Да, последний раз меня выгоняли с работы много лет назад. Это случилось, когда мне было семнадцать, я присматривала тогда за соседскими детьми. Я тайком пригласила своего бойфренда, когда детки пошли спать. Никого из взрослых в доме не было, и это было слишком сильное искушение. Но кошмарный сынок моих соседей, которого они весьма кстати назвали Дамианом, как маленького Антихриста из фильма «Омен», увидел, как я провожаю своего парня. Никогда не забуду: Дамиан стоит на верхней ступеньке лестницы, на его лице застыло злорадное выражение, а в моей голове сама по себе заиграла музыка из рекламы «Олд спайс»: «Ты попалась, это просто кла-а-асс!» Больше я за соседскими детьми не присматривала. Честно сказать, это можно было назвать облегчением.

Но с тех пор меня ни разу не увольняли. Я – отличный работник. Ну, не настолько отличный, чтобы мне грозило звание Лучшего сотрудника месяца, но на меня можно было положиться, и я приносила пользу компании.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – тихо спросила я.

– Да.

– Когда?

– Лучше прямо сейчас.

Как ни странно, именно из-за потери работы я наконец-то решилась уйти от Гарва. Сама не понимаю почему. Потому что, знаете ли, уйти от кого-то непросто. По крайней мере, в реальной жизни. Во всяких там романах разрыв происходит резко, без сентиментальности. Всем все ясно. Если ты понимаешь, что у вас нет будущего, то, разумеется, ты его бросаешь. Проще пареной репы. А уж если он завел роман на стороне, то ты будешь полной идиоткой, если останешься, так? Но в действительности многие вещи работают против вашего разрыва, держат вас вместе. И ты можешь думать: «Итак, кажется, мы больше не счастливы вместе, но у меня такие отличные отношения с его сестрой, его любят мои друзья, наши жизни слишком переплелись, мы не можем просто вычеркнуть друг друга из жизни». И это наш дом. Видите эти люпины в садике? Это я их посадила. Ну, не в смысле «посадила». На самом деле я не втыкала рассаду в землю, это сделал сердитый старикашка по имени Майкл, но процессом руководила я.

Да, уйти от кого-то – это не хухры-мухры. Я теряла сразу многих людей, да что там, нужно было проститься со всей прежней жизнью.

Потеря работы произвела эффект пускового механизма. Я убедилась, что все разваливается. Стоит открыть дверь одному несчастью, как жди все новых катастроф, без конца и без края. И у меня было ощущение, что мне ничего не остается, кроме как продолжать в том же духе. Выгнали с работы? Почему бы не взять быка за рога и не распрощаться и со своим браком? За последние месяцы я пережила столько сокрушительных ударов, так что мое замужество уже почило в бозе, просто мы до сих пор не назвали вещи своими именами.

Когда Гарв вернулся с работы, я предпринимала жалкие попытки запаковать свои вещи. Не понимаю, как кому-то удается поздно ночью спешно переехать из своего дома. У большинства людей (если они такие, как я) накапливается до фига всякой всячины.

Гарв стоял и смотрел на меня. Именно так я себе все и представляла.

Казалось, он удивлен. А может, и нет.

– Что происходит?

Ага, это сигнал к моей реплике, которая часто звучит из уст героинь в книгах и фильмах. «Я ухожу от тебя. Между нами все кончено». Вместо этого я смутилась и пробормотала:

– Думаю, мне лучше уйти. Мы уже сделали все, что могли…

– Да. – Он сглотнул. – Правда.

Он кивнул. Это самое ужасное. Этот кивок означал мою отставку. Он согласился со мной.

– Я сегодня потеряла работу.

– Господи. Что произошло?

– Я была рассеяна. И позволила себе пробыть на больничном целых десять дней.

– Уроды.

– Да уж, – вздохнула я. – Так что в этом месяце я не смогу внести свою долю в погашение кредита за дом. Но отдам тебе деньги из тех, что были запланированы на покупку всяких милых дамских штучек.

– Да ладно, забудь, я позабочусь об этом. Мы снова замолчали. Стало ясно, что ссуда – единственное, о чем он собирается позаботиться.

Может, мне стоило бы рассердиться на Гарва и Любительницу Трюфелей. Наверное, мне стоило бы презирать его, что он не бросается мне наперерез, не божится, что не позволит мне уйти, не клянется, что мы с этим справимся.

Но правда заключалась в том, что в тот момент я хотела уйти.

3

«Не у всех все дома». Так в двух словах я охарактеризовала бы свою семью. Ну вообще-то, я бы ее описала даже не так. Это прототип идиотской семейки Брейди.^[2] Или же можно сравнить ее с Уолтонами из одноименного сериала.^[3] Только у нас зад лижут друг другу почаще. Лучше не скажешь: «Не у всех все дома». Коротко и ясно.

У меня четыре сестрицы. Все они, кажется, живут под девизом:«Чем больше драм, тем лучше». (Объясняю на конкретных примерах. Муж Клер ушел от нее в тот самый день, когда она родила первенца. Рейчел – бывшая наркоманка. Анна вообще не от мира сего. А самая младшая сестра, Элен… Даже трудновато объяснить, что с ней не так.) Мне же никогда не нравился хаос. И я не могла понять, почему же так отличаюсь от них. Когда чувство одиночества бывало сильнее обычного, я фантазировала, что меня удочерили. Но даже в воображении не могла отделаться от правды. Слишком уж явственно моя внешность заявляла, что я одна из них.

Мы с сестрами были произведены в двух версиях: модель А и модель Б. Модель А: высокая, крупная, и если будет мести все подряд, то может растолстеть до размеров холодильника. Я – образчик модели А. Мои сестры Клер и Рейчел, которая родилась сразу после меня, тоже принадлежат к типу А. Другое дело модель Б: миниатюрная кошечка с очень эффектной внешностью. Наши младшие сестры Анна и Элен с их длинными темными волосами, раскосыми зелеными глазами, изящными руками и стройными ногами – это, без сомнения, экземпляры класса Б. Хотя Анна почти на три года старше Элен, они выглядят как близняшки. Иногда даже мама не может их различить. Но, наверное, дело не в их внешности, а в том, что мама не носит очки. Только сейчас это пришло мне в голову. Для простоты: Анна – это та, что выглядит как неохиппи, которая основательно порылась в коробке с маскарадными костюмами, а Элен – психопатка.

Женщины типа А имеют общую черту: они высокие и крепкие. Необязательно жирные. Необязательно. Известны даже стройные экземпляры. Если страдают анорексией, то они очень даже худенькие. Хоть это и звучит неправдоподобно, такое случается. Но, к сожалению, не со мной. Я никогда не страдала расстройствами аппетита ни в ту, ни в другую сторону. Элен сказала, что у меня просто нет воображения.

Ну может, с аппетитом у меня и все в порядке, но подозреваю, что страдаю легкой формой извращенного вида булимии. Покупочным обжорством и денежным недержанием. Я все время приобретаю себе всякую ерунду, а потом пытаюсь вернуть покупки. Недавно из-за этого разгорелся нешуточный спор, в котором принимала участие почти вся моя семья. Элен принялась причитать, как непросто прожить на зарплату визажиста, и вдруг набросилась на меня с обвинениями:

– Только ты у нас умеешь обращаться с деньгами!

Это уже случалось не раз. Мои родственнички считали, что я веду добродетельную жизнь и занимаюсь спортом. Невзирая на то что спортом я не занималась с тех самых пор, как вернулась из Чикаго. Образ, который они нарисовали, уже устарел на несколько лет. Где-то лет на десять. Родители целиком и полностью одобряли такую приукрашенную картинку. А мои младшие сестры подтрунивали надо мной, хотя и по-доброму. Я обычно относилась к их шуточкам с юмором. Но в тот день мне вдруг стало обидно, что меня выставляют величайшей в мире занудой, пусть и с любовью.

– Почему же это?

– Ты живешь по средствам. Несколько раз подумаешь, прежде чем сделать покупку, и все такое, – ехидно сказала Элен. – В долг не берешь и не даешь. Ха-ха!

– Я не умею обращаться с деньгами, – отрезала я.

– Умеешь! – хором закричали мои родственники-родители с восхищением, Элен – без.

– Не умеет, – встрял Гарв.

– Спасибо, – шепнула я ему.

– Очень даже умеешь! Готова поспорить, у тебя под кроватью целые залежи помятых пятифунтовых банкнот в коробках из-под печенья.

– Ну уж нет, в коробках от печенья она деньги хранить не стала бы, – встал на мою защиту папа. – Если все сложить под кроватью, то процентов не получишь. Она держит свои накопления на счете под бешеный процент!

– Какие накопления? Нет у меня никаких накоплений!

– Нет? – Мама была сбита с толку. И даже расстроена. – Разве у тебя не было сберегательной книжки почтового банка? Ты же каждую неделю вносила на счет пятьдесят пенсов!

– Да. Когда мне было девять лет.

– Но хоть пенсионный счет у тебя есть? – забеспокоился папа.

– Это совсем другое. Не накопления. Ведь ты не сможешь воспользоваться этими деньгами, пока тебе не стукнет шестьдесят. К тому же я постоянно покупаю вещи, которые мне не нужны.

– Но ты же потом их возвращаешь!

– Но мне не всегда возвращают наличными. Иногда просто дают такую бумажку, по которой можно потом купить что-то на сумму возврата. Это все равно потраченные деньги. – Я повысила голос. – Иногда срок по этой кредит-ноте истекает раньше, чем я успеваю ее отоварить.

– Да ты что? – ужаснулась мама.

– Но я уверена, ты полностью погашаешь долги по своей кредитной карте каждый месяц! – настаивала Элен.

– Ничего подобного! – От такой внезапной вспышки гнева мое семейство аж рот открыло. – Только иногда!

– Ой, чтоб мне так жить на одну зарплату! Я понимала, что немного странно, в принципе, спорить на эту тему. Да, люди ругаются из-за денег. Но обычно кого-то обвиняют в том, что он слишком много тратит, а он оправдывается, что это не так. А не наоборот. Я была настолько взвинчена, что мама даже заставила Элен извиниться. А потом прошептала мне на ушко:

– Нет ничего стыдного в том, что ты хорошо зарабатываешь и кое-что откладываешь на черный день.

В этот момент, разозлившись, что они так меня расстроили, Гарв убедил меня поехать домой. Вы уже знаете, что Гарв старается во всех людях увидеть хорошее? Но по отношению к большинству членов моей семьи он подобного альтруизма не проявляет.

По дороге домой я нервно заговорила:

– Знаю, что все относительно, и я не иду ни в какое сравнение с моей семейкой, но я ведь неврастеничка, да?

– Конечно, – твердо ответил Гарв. – Не обращай внимания!

Я подробно рассказываю о своих родственничках, чтобы вы поняли, на каком фоне будут происходить события. И этому есть причина. Я вот-вот собираюсь вернуться в родительский дом. Я могла бы переехать к Донне, но она только-только убедила этого нерешительного тупицу Робби попробовать жить вместе. Не уверена, что она будет рада моему присутствию. Или можно было бы обратиться к Шинед. Однако Дэйв пинками выкинул ее на улицу, и в настоящий момент она еще более бездомная, чем я. Есть еще Эмили, моя лучшая подруга. У нее куча свободного места. Единственная проблема в том, что она живет в Лос-Анджелесе. Не слишком-то близко.

И я смиренно вернулась в лоно семьи. Хотя для начала мне нужно во всем признаться. Я с ужасом ждала этого.

Всегда нелегко расстраивать маму с папой, но в моем случае это было сверхтрудно. Я – единственная, кто вышла замуж за своего первого парня. Родители до безумия гордились мной и тем, что галочка поставлена практически в каждом пункте контрольного списка: семья, дом, машина, работа, пенсионные накопления, здравый смысл.

– Ты никогда не заставляешь нас волноваться, – часто говорят они. – Ты одна.

После этих слов обычно следует мрачный взгляд в сторону той сестры, которая в данный момент доставляет огорчения. Теперь, после стольких лет, настала моя очередь. Злобно будут смотреть на меня.

Прежде чем войти, я постояла перед дверью. Мне просто нужно было время. Нестерпимо захотелось сбежать, уехать из страны, чтобы только не смотреть в лицо своей неудаче. Со вздохом я вставила ключ в замочную скважину. Я не могу просто так сбежать. На мне лежит ответственность. В нашей семье паршивые овцы не стесняются в средствах для достижения цели, так что быть единственной белой овечкой не особо весело.

Из гостиной доносился шум. Судя по звукам, там собрались все обитатели дома: мама с папой, Элен и Анна. Элен в свои двадцать пять все еще живет с родителями. Из-за того, что у нее то есть нормальная работа, то нет. Она несколько раз меняла профессию. Два или три года валяла дурака в университете. Побыв какое-то время без работы, она решила попробовать себя в роли стюардессы, но ей не удалось быть достаточно вежливой. «Прекратите, мать вашу, постоянно нажимать на эту долбанную кнопку вызова, я, черт побери, слышу с первого раза». Думаю, именно эта фраза положила конец ее карьере в авиации. Она осталась без работы. Затем заплатила уйму денег за курсы визажистов-гримеров. Элен надеялась, что ее с распростертыми объятиями примут в театре или на киностудии, но все закончилось тем, что она делает макияж невестам, в основном дочкам маминых и папиных друзей. Но Элен не особо ценит родительские попытки обеспечить ее клиентурой. В глубоком возмущении мама поведала мне, что Элен поклялась, что если ей еще хоть раз придется красить шестилетнюю девочку, которая понесет за невестой букет, то она выколет глаза косметическим карандашом. Не совсем ясно, про чьи глаза она говорила. Про свои или про глаза несчастной девочки?

Проблема Элен в том, что высокий уровень интеллекта сочетается у нее с неправдоподобной рассеянностью, и она пока не нашла свое истинное призвание.

В отличие от нее, Анне стоит найти хоть какое-то призвание, истинное или нет. Она отмахивается от всех уговоров начать наконец делать карьеру и перебивается, работая официанткой, барменшей и гадая на картах таро. Но нигде надолго не задерживается. Ее резюме длиннее, чем «Война и мир». До того как она разошлась со своим бойфрендом Шейном, они жили впроголодь, как перекати-поле. Оба они принадлежат к тому типу людей, которые могут выскочить на десять минут за шоколадкой, а потом позвонят сообщить, что пристроились работать на кожевенный завод в Стамбуле. Их жизнь проходит под лозунгом «Бог поможет!», но даже если Бог не помогал, помогало пособие по безработице. Я завидовала их бесшабашной жизни. Нет, это ложь. Я ненавидела ее. Ты не можешь чувствовать себя в безопасности, никогда не знаешь, сможешь ли ты поесть по-человечески, купить маску для лица и так далее.

Анна может быть шокирующе проницательной, но она далека от реальной жизни. Например, может забыть, что перед выходом из дома следует одеться. То время, когда мы считали ее милой рассеянной девушкой, совпало с периодом ее увлечения рекреационными наркотиками, но она завязала с ними года четыре назад, примерно одновременно с Рейчел. Хотя сейчас она мыслит более здраво, чем раньше, я не могу с уверенностью сказать, что с ней все в порядке.

Она переехала обратно к родителям несколько месяцев назад, когда рассталась с Шейном. Но папа с мамой не опечалились так, как, наверное, огорчатся из-за меня. Во-первых, Анна не была замужем, во-вторых, они всегда считали ее неблагонадежной.

Я осторожно открыла дверь в гостиную. Они сгрудились на диване, смотрели «Кто хочет стать миллионером?» и высмеивали участников.

– Даже тупицы знают ответ на этот вопрос, – сказала Элен, глядя на экран.

– И какой он? – спросила Анна.

– Не знаю. Но я и не должна знать. Надо мной не висит угроза вот-вот потерять девяносто три тысячи фунтов. Ну давай, ради всего святого, позвони же своему другу. Если он такой же тугодум, как ты…

Ну почему они все дома? Была бы только, скажем, Анна. Я бы могла все сказать ей, а потом, как последняя трусиха, залечь в кровать, а Анна пусть пересказывает новость остальным.

Тут мама заметила меня в дверях.

– Маргарет! – воскликнула она. Много лет я говорила ей, что меня зовут Мэгги, но она ни в какую. – Проходи. Садись.

Она ткнула локтем отца:

– Положи ей мороженого!

– Шоколадное? Клубничное? – Папа сделал паузу, перед тем как торжественно объявить главное блюдо. – Или же с шоколадным драже? Это новинка!

В доме моих родителей всегда отличный выбор сладостей. Но, в отличие от большинства семей, у нас сладости не дополняют обычную еду, а предлагаются вместо нее. Не потому, что маме не нравится готовить, а потому что нам не нравится есть ее стряпню. Так что она забросила готовку еще в начале восьмидесятых.

– А зачем, если вы, неблагодарные соплячки, ничего не едите?!

– Я ем, – промычал отец. Глас вопиющего в пустыне.

Но это не помогло. В наш обиход прочно вошли полуфабрикаты, и это меня печалило. Мне так хотелось семью, как в Италии, когда по вечерам все собираются на ужин, передают тарелки и миски с дымящейся домашней едой через отполированный сосновый стол, а мамочка-пампушка улыбается у плиты.

Тем не менее я не пренебрегла мороженым. С благодарностью получила свою порцию (разумеется, с шоколадным драже) и досмотрела конец программы. Пришлось. Ведь до окончания завладеть их вниманием было невозможно. Да я и рада была отсрочить момент, когда придется произнести: «Мы с Гарвом расстались». Я боялась, что если скажу эти слова вслух, то это будет значить, что все на самом деле случилось.

И вот настал момент.

Я вздохнула, переборола тошноту, подступившую к горлу, и начала:

– Мне нужно кое-что вам сказать.

– Отлично! – У мамы опять стало выражение лица «я скоро стану бабушкой».

– Мы с Гарвом расстались.

– Ой!

Папа с шумом исчез за своими газетами. Анна кинулась мне на шею. Даже Элен выглядела испуганной, а уж моя бедная мамочка… Ей словно на голову кирпич упал. Она была потрясена и шокирована до глубины души.

– Через минуту ты скажешь, что пошутила, – произнесла она, задыхаясь.

– Увы, не скажу, – решительно ответила я. Я ненавидела себя за то, что причиняю ей боль, особенно если учесть, что я уже вторая ее дочь, у которой развалился брак. Но ведь так важно не вводить ее в заблуждение. Ложная надежда хуже, чем никакой.

– Но… – Она пыталась перевести дыхание. – Но вы же всегда были отличной парой. Скажи же что-нибудь!

Она сердито толкнула отца. Он с неохотой выглянул из-за газетного щита.

– Семь лет желания,^[4] – робко добавил он.

– «Джентльмены предпочитают блондинок», – добавила Элен и ткнула локтем Анну.

Та задумалась на секунду и сказала:

– «Неприкаянные».

– Это про тебя, – съехидничала Элен, потом презрительно скривила губы, глядя на стену из газеты. – Видишь, папа? Мы можем назвать все фильмы с Мэрилин Монро, но что толку?

– Вообще-то я была замужем девять лет, – спокойно сказала я газете. Он же хотел как лучше.

– Это ужасный шок для меня, – снова и снова повторяла мама.

– Я думала, что вы будете рады, вы же всегда терпеть не могли Гарва.

– Да, но… – Внезапно мама опомнилась: – Не говори глупостей, мы нормально к нему относились.

Я сказала правду. Они терпеть его не могли. За исключением Клер, которая еще в подростковом возрасте крутила роман с его старшим братом (тоже известным под именем Гарв, из-за чего возникала путаница). Она всегда считала, что мой Гарв – просто душка, особенно с тех пор, как он починил ее магнитофон. Однако у вас бы завяли уши, если бы вы услышали ее высказывания на тему старшего Гарва. Но, несмотря на одобрение Клер, у остальных членов семьи Гарв почему-то (не по его вине) заслужил репутацию прижимистого и старомодного не по годам.

Голословное утверждение, что он – жадюга, появилось в первый же вечер, когда я официально пригласила его познакомиться с моими родными. Мы встречались с ним уже довольно долго. У меня были серьезные намерения, и я решила, что пора ему встретиться с моей семьей. Мы избрали паб «Фелан» по соседству. И по существу произошло вот что: Гарв не купил всем выпить.

Не купить выпивку – это смертный грех в нашей семье. У нас всегда просто соревнование, кто больше купит и всех споит. Разгорается практически рукопашный бой за право первым добежать до бара.

В тот вечер Гарв очень даже хотел купить всем выпить, но он нервничал и был слишком робок. Как только все допивали до середины, Гарв вскакивал со своего места, нащупывал кошелек и блеял:

– Еще?

Но каждый раз поднимался шум, как на бирже. Все орали, чтоб он сел и убрал деньги, что он нас обижает. Даже я сгоряча присоединялась к этим воплям, так как у меня сносило крышу. Под градом слов Гарв с неохотой опускался на свой барный стул.

В итоге в тот вечер сначала всем купил выпить папа, потом Рейчел, я, Анна и снова папа. А Гарв заработал репутацию жмота.

Следом за этой судебной ошибкой последовало происшествие с тенниской. История эта началась весело, а кончилась трагически. Однажды в субботу мы с Гарвом таскались по центру и от нечего делать заходили в магазины одежды. Гарв тогда был всего лишь практикантом и только что обзавелся машиной, так что с деньгами было туго, и мы искали, где что можно отхватить по дешевке. А еще лучше получить бесплатно. На дне корзины с уцененным товаром мы случайно откопали тенниску. К нашему удивлению, она не была как обычные вещи, которые лежат в таких корзинах: у нее не было третьего рукава, дырка для головы была на месте, никаких несмываемых пятен не было. На самом деле она была превосходна: нужный размер, подходящая цена и отличная неяркая расцветка, из-за которой глаза Гарва казались синими, хотя они вообще-то серые.

И только когда мы вернулись домой, то обнаружили малюсенький логотип над нагрудным карманом. Крошечный контур человечка, играющего в гольф, который мы пропустили, пребывая в эйфории от того, что у изделия всего два рукава. Разумеется, мы были потрясены до глубины души, но решили, что логотип такой маленький, что его и не видно. Кроме того, денег ни на что другое не было, так что пришлось ему носить эту тенниску. Ну, он ее и носил. И следующее, что я услышала от своих родственничков: Гарв носит те же футболки, что и папа. Потом откуда-то взялась сплетня, что он играет в гольф. Это было нечестно и несправедливо.

Но Гарв же не дурак. Он прекрасно знал, что моя семья его не любит. Ну, трудно было не знать, если каждый раз, только он появлялся на пороге, Элен рычала:

– Ради всего святого не пускайте его в дом!

Он никогда не отвечал хамством на ее грубость, но и не предпринимал попыток завоевать их расположение. А мог бы. Ведь большей частью он был очень милым и легким в общении человеком. С ними же он постоянно защищал меня от их нападок, что истолковывалось либо как холодность, либо как откровенная враждебность. В общем, было нелегко, особенно на всяких рождественских мероприятиях.

– У вас просто черная полоса, – осмелилась предположить мама.

Я в ужасе покачала головой. Она что, думает, я об этом не размышляла? Что я не вцеплялась в свой разрушающийся брак, стиснув зубы и надеясь, что все это неправда?

– Он что… гм… – Папа пытался сформулировать деликатный вопрос. – Он что, пустил своего дружка погулять, куда не следует?

– Нет.

Возможно, да, но это не главное. Это просто симптом того, что все идет не так.

– Ну, у вас ведь уже бывало все не так гладко, – снова начала мама. – Вы пережили пару…

– Неудач, – быстро вставила я, пока она не употребила другое слово.

– Неудач. Может, вам съездить куда-то отдохнуть?

– Мы уже ездили, ты забыла? Это был просто кошмар. Вреда было больше, чем пользы.

– А что, если обратиться к психологу?

– К психологу? – Если бы у меня были силы смеяться, сейчас был бы неплохой момент. – Если он даже со мной не хочет разговаривать, вряд ли он откроет душу абсолютно незнакомому человеку!

– Но вы ведь любите друг друга, – в отчаянии сказала мама.

– Мы делаем друг друга несчастными.

– Любовь все преодолеет, – уговаривала меня мама, словно мне пять лет.

– Нет. Не все, – сказала я на грани истерики. – Неужели ты думаешь, что я бы ушла от него, если бы все было так просто?

Она надулась и замолчала, что следовало понимать, как «с тобой невозможно разговаривать».

– И ты не собираешься рассказать нам, что происходит? – сделала вывод Элен.

– Вы и так все знаете.

Ну, хорошо, не все. Но Любительница Трюфелей не была главной причиной, она была лишь последним ударом по нашему расшатавшемуся союзу.

Элен презрительно закатила глаза.

– Снова как тогда с твоим экзаменом по вождению.

Я должна была знать, что кто-нибудь это припомнит. Но все равно было больно.

Когда мне был двадцать один год, я прошла курс по вождению автомобиля, сдала экзамен и получила права. И только тогда рассказала родным. Но вместо того чтобы порадоваться за меня, они обиделись и не могли понять, почему я так поступила. У них было ощущение, что их обошли вниманием, чего-то недодали, лишили драмы. Короче, они недоумевали, почему я их в это не посвятила.

– Я бы дала тебе медаль с изображением святого Христофора,^[5] – возмутилась мама.

– Но она мне не нужна. Я сдала и так.

– Я мог бы поездить с тобой, чтобы ты попрактиковалась на моей машине, – с тоской заметил папа. – Я видел, как Морис Килфитер помогает таким образом своей дочке Анджеле.

– И мы могли бы помахать ручкой из окна автошколы, – заметила Клер.

Именно этого я и хотела избежать. Я хотела сдать экзамен по вождению сама. Не думаю, что это еще кого-то касается. И если уж быть абсолютно честной, я ведь могла и провалиться. А уж тогда бы мне никогда не дали забыть об этом.

Наконец папа подал голос:

– А как на работе?

4

Я боялась, как пройдет моя первая ночь без Гарва (и все последующие тоже, но больше всего меня волновала именно первая). Я была уверена, что не усну, ведь люди в таком бедственном положении мучаются от бессонницы. Но не стоило беспокоиться. Я спала как мертвая. Проснулась в незнакомой кровати в незнакомой комнате. Где я? Сначала это любопытство было даже приятным, но только на мгновение, а потом меня настигла суровая реальность.

Это был самый странный день в моей жизни. На работу идти не надо, так что я в основном проводила время в спальне, стараясь не попадаться на глаза маме. Хотя она красноречиво распространялась на тему того, что все это временно и в скором времени я воссоединяюсь с Гарвом, мой рейтинг в ее глазах упал до рекордно низкой отметки.

Элен со своей стороны относилась ко мне как к члену странствующей труппы цирка уродов и заглянула ко мне, чтобы помучить перед тем, как уйти на работу. Анна тоже пришла, чтобы попытаться меня защитить.

– Господи, ты еще тут, – удивилась Элен, заходя в комнату. – Так ты и впрямь ушла от него? Это неправильно. Мэгги, ты же не совершаешь таких поступков.

Я вспомнила о разговоре, который произошел между мной и сестрами на прошлое Рождество. Мы сидели дома. И не было даже фильма с Харрисоном Фордом, чтобы отвлечься. Поэтому со скуки мы начали фантазировать, кем бы мы были, если бы были не людьми, а едой. Решили, что Клер была бы приправой карри, потому что она слишком вспыльчивая и горячая. Элен сказала, что Рейчел была бы чупой-чупс. Ее слова безмерно порадовали Рейчел:

– Потому что я сладенькая?

– Нет, потому что мне хочется откусить тебе голову.

Анна (как сказала Элен, «тут и думать нечего») была бы овсяными хлопьями. А я оказалась «простой йогурт комнатной температуры».

Ну, ладно. Я признаю, что никогда даже с натяжкой не была чем-то вроде знаменитого шоколада «После восьми» (тонкой и изысканной) или имбирного печенья с орехами (жесткой и интересной). Но не вижу ничего дурного в том, чтобы сравнить меня с пирожным, пропитанным ликером и украшенным сливками (сокровенные глубины). Вместо этого, я оказалась самой скучной вещью в мире, более безвкусного продукта не придумать. Простой йогурт комнатной температуры! Меня это сильно задело. И даже когда Клер сравнила Элен с фруктом-вонючкой дурианом, потому что она противная и ей запрещено въезжать во многие страны, это не смогло поднять мне настроение.

И вот теперь Элен продолжала насмехаться надо мной:

– Ты просто не из тех, кто бросает своих мужей.

– Да уж, простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

– Что? – Элен была сбита с толку.

– Что слышала. Простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

Она бросила на меня странный взгляд, потом пробурчала что-то про подружек невесты, которые мало чем отличаются от Человека-слона, а ей надо что-то с этим сделать, и наконец свалила.

Анна присела на кровать рядом со мной и взяла меня за руки.

– Простой йогурт тоже бывает очень вкусным, – тихо сказала она. – Особенно если заправить его карри и….

Она замолчала надолго, подыскивая слова.

– И полезен при молочнице!

Я чахла в четырех стенах, не понимая, что я тут делаю. Позволила дурацким телепрограммам промыть мне мозги. «Курить крэк – это еще не всё». «Мадам, да у вас зад больше, чем моя машина». Всякий раз, когда кончалась очередная передача, я обнаруживала, что больше не занимаюсь чикагскими проектами, а томлюсь в мещанском домике под Дублином, скрывшись от мира за цветастыми занавесками. И не просто в каком-то домике, а в родительском. Как так получилось, что я опять здесь? Что случилось?

Я чувствовала себя такой неудачницей, что боялась даже выйти на улицу. И думала о Гарве и о той женщине. Много думала. Мне даже пришлось снова воспользоваться ненавистным гормональным кремом и намазать невыносимо зудящую руку. Я мучилась над тем, кто же она. В конце концов, кто?! Сколько это длилось? И, прости Господи, это были серьезные отношения? Вопросы сыпались на меня градом. Я смотрела, как две толстые девицы молотят друг друга, а Джерри Спрингер притворяется, что он в ужасе от этого, но в это самое время другая половина моего мозга рассматривала под лупой события последних нескольких месяцев. Я искала отгадку и не находила ничего.

При этом у меня было чувство, что я не имею права думать об этой женщине. И какое это теперь имеет значение. С ней или без нее – игра проиграна.

Прошло двадцать четыре часа с момента моего возвращения в родительский дом, прежде чем мой организм среагировал на произошедшее. Я без интереса смотрела телик, и вдруг мне резко стало холодно. Хотя в комнате было тепло (даже очень), кожа на моей руке сморщилась, как полиэтилен от жары, и покрылась мурашками, а волоски встали дыбом. Я моргнула и обнаружила, что у меня болят глаза. Голова была словно в ватном колпаке. Болели кости. Не было сил даже, чтобы взять в руки пульт от телевизора. Ошалевшая, как в тумане, я продолжала тупо смотреть программу «Ветлечебница», жалея, что не могу ничего сделать, чтобы прекратить ее. Что со мной?

– Что с тобой? – В комнату зашла мама. – Господи! Что они делают с несчастной овчаркой?

– У нее геморрой. – Язык был каким-то чужим, он с трудом помещался у меня во рту. – Думаю, у меня грипп.

– Ты уверена?

– Меня знобит и всю ломает. – И это я говорю о крепкой Мэгги, которая никогда не болеет.

– Не знала, что у собак бывает геморрой. – Мама все еще не отрывалась от экрана.

– Может, она посидела на холодной лестнице. Думаю, у меня грипп, – повторила я, на этот раз громче.

Наконец она обратила на меня внимание.

– Ты выглядишь не лучшим образом, – согласилась мама. Она была обеспокоена почти так же, как пару минут назад проблемами в заднем проходе у несчастной собаки. Даже положила мне руку на лоб. – Думаю, у тебя может быть температура.

– Разумеется, она у меня есть, – прохрипела я. – У меня грипп.

Она достала градусник и энергично встряхнула его, как обычно делают перед тем, как померить кому-то температуру. Знаете, такие резкие движения, словно собираются бросить стеклянную трубочку через всю в комнату, но в последнюю минуту решают не делать этого. И хотя она сделала все по инструкции, градусник показал нормальную температуру.

– Хотя трудно сказать наверняка. – Мама с неприязнью разглядывала градусник. – Уже тридцать лет эта штуковина не работает нормально.

Я пошла спать в полдесятого и ухитрилась проспать до двух часов следующего дня. Проснулась в той же позе, в какой и уснула, словно не двигалась ни на миллиметр. Но лучше мне не стало. Наоборот, я чувствовала себя хуже: вялой и отчаявшейся. И все еще была несчастной.

Никогда не верила, что можно заболеть от тоски. Я думала, что это чушь собачья и случается исключительно в викторианских романах. Но в течение последующей недели я поняла, что со мной все в порядке. Физически. Температура у меня была нормальная. Да и как такое может быть, что, кроме меня, больше никто этот грипп не подцепил? Что-то не так было в эмоциональном плане. Моя болезнь была вызвана печалью по разбитой жизни. Тело сопротивлялось разрыву с Гарвом, как чему-то враждебному.

Я все время спала. Глубоким, как от наркотического опьянения, сном, из пелены которого мне было не вырваться. Когда приходила в себя, то едва могла заниматься самыми незначительными делами. Я знала, что нужно идти дальше. Найти новую работу. Разобраться с беспорядком в моей прошлой жизни. И в новой тоже. Но было такое ощущение, будто я гуляю под водой. Медленно двигаюсь сквозь толщу мира.

Когда я вставала под душ, то струи воды казались мне градом камней, падающих на мою чувствительную кожу. В доме было слишком шумно. Каждый раз, когда хлопала дверь, мое сердце начинало бешено колотиться. Когда папа с грохотом уронил на пол кастрюлю, я так испугалась, что чуть не заплакала. Я постоянно была подавлена, словно туча сгустилась в непосредственной близости от моей головы.

Расспросы и увещевания я выдерживала с трудом. Маму бросало из крайности в крайность. От холодного «Даже укус змеи не может ранить сердце матери сильнее неблагодарности ребенка» до сладких речей, типа «Детка, почему бы тебе не вернуться к своему муженьку с повинной?». Папа не был огорчен до такой степени, но ведь я же всегда была его любимицей. Он почти что убедил себя, что я ему как сын, после того как я пару раз сходила с ним на чемпионат по бильярду и стала играть в командные виды спорта.

Кроме своих близких, я ни с кем не разговаривала. Но другие были не прочь пообщаться со мной. Обычно телефон так раскаляется, только когда случается нечто ужасное. Звонили близкие подруги, как Донна и Шинед, но я бормотала «скажите, что я перезвоню» и не перезванивала. Звонили «стервятники» типа Элен. Мама сказала, что она милая девушка. Клер позвонила из Лондона и принялась уговаривать меня пожить у нее. Рейчел позвонила из Нью-Йорка, и разговор почти в слово в слово повторился. Но это было безнадежно. Я не поеду к ним. Единственное путешествие, которое мне по силам, – от телевизора до чайника.

Гарву я не звонила. К величайшему разочарованию и замешательству моих родителей, он тоже. В какой-то мере это было облегчением, но неприятным.

Анна тоже много времени проводила дома. Она страдала из-за Шейна. Мы болтали тайком, потому что стоило маме увидеть нас вместе, как она, поджав губы куриной гузкой, заводила старую песню: «У меня тут что, дом отдыха для падших женщин?» Насколько это было возможно, мы делились друг с другом впечатлениями о разрывах с мужчинами. У нее случилось вот что. Шейн занялся бизнесом, он писал музыку и размещал ее в Интернете. И вдруг ни с того ни с сего он начал вести себя как важная шишка.

– Он подстригся. Представляешь, в парикмахерской! И даже купил себе воск для укладки волос. Вот тогда, думаю, я и поняла, что все кончено, – вздохнула Анна. – Ему захотелось стать взрослым, а мне нет. А что у вас произошло с Гарвом?

– Ну, ты знаешь…

Я не могла рассказать ей о Любительнице Трюфелей. У меня не хватало сил открыть рот и произнести эти слова.

– Вообще-то я ничего не чувствую, – схитрила я. – Это ужасно, ничего не чувствовать… И ты понимаешь, это же неправильно. Мне ведь следует рыдать и рвать на себе волосы?

Или ворваться к этой Любительнице Трюфелей? Истоптать ее ковры и навешать всякой гадости на карнизы для занавесок? А может, пора подумать, как отрезать рукава и искромсать штанины у костюмов Гарва?

– Я даже не звоню Гарву сказать, что скучаю. А ведь приступ тоски по нему случается примерно раз в час.

– Моя жизнь разрушена, а я ничего не чувствую…

Мое будущее словно площадка, огороженная канатом. Иногда за заграждение на короткое время залетала печаль, но не задерживалась. Так, словно открывается дверь в шумную комнату, потом сразу захлопывается, а все звуки остаются за ней.

– У тебя депрессия, – сказала Анна. – Сильная депрессия. Но это неудивительно, учитывая, что тебе пришлось пережить.

Нет уж, так не пойдет.

– Вовсе нет.

Я-то знаю, ведь прошла тест в «Космополитене» под названием «У вас депрессия?».

– Не спорь. И Гарв, наверное, тоже подавлен.

Она сказала кое-что интересное, может, даже верное, но я не смогла сосредоточиться на этой мысли, слишком устала.

В отличие от меня, Анна спать не могла. По крайней мере в своей собственной постели, так что по ночам она блуждала по дому из кровати в кровать. Она часто приходила ко мне, но когда я просыпалась, ее обычно уже не было. Оставался смутный призрак кого-то часто вздыхавшего и пахнувшего пивом. Словно вас посетило доброе привидение.

Периодически она оставалась в моей постели и до утра. Как-то раз я обнаружила, что одна ее пятка покоится у меня на ухе, а вторая на лице. По причине, известной только ей, Анна решила лечь в кровать кверх ногами.

А еще помню, однажды ночью я проснулась до смешного счастливая. Мне было тепло, спокойно и уютно. Я парила в облаках и тут поняла, в чем дело. Анна прижималась ко мне, тыкалась в меня носом и бормотала: «О, Шейн!» Она крепко спала и обнимала меня во сне. А я подумала, что это Гарв.

Иногда мы ободряли друг друга. Анна разработала целую теорию, будто у нас в жизни все так ужасно из-за того, что наши ангелы-хранители взяли длительный отпуск. Теперь о нас заботились временные, а они не особо тащились от своей работы.

– Они выполняют только минимум функций. Мы, конечно, не засунем пальцы в мясорубку, но это все, что они могут сделать для нас.

– А как зовут моего постоянного ангела-хранителя?

– Бэйзил.

– Бэйзил?

– Ну, тогда Генри!

– Генри?

– А как тебе имя Клайв?

– Он мужчина?

– Нет. У них нет пола.

– А какой он?

– Он пахнет как рахат-лукум. И он… розовый.

– Розовый?

– Да, с зелеными крапинками!

– Ты что, серьезно?!

– Извини. А как зовут моего ангела?

– Пенелопа.

– А что он любит из еды?

– Тертую морковку с сельдереем.

– А что самое лучшее в работе ангела-хранителя?

– Ты всегда помогаешь людям подобрать подходящее платье и туфли к рождественской вечеринке. А у Клайва что лучше всего получается?

– Находить потерянные сережки.

Но иногда нам не удавалось приободрить друг друга.

В одно ужасное утро Анна пришла ко мне в кровать. Мы лежали на спине, с несчастным видом глядя в потолок. Через какое-то время Анна сказала:

– Мы только усугубляем состояние друг друга.

– Думаю, да, – согласилась я.

– Пойду к себе, ладно?

– Хорошо.

В отличие от меня, Анна время от времени покидала дом, но только если ее звал Шейн.

– Он сказал, что хочет поговорить.

– Ну и что тут такого?

– На самом деле он хочет заняться сексом. Последние три раза было именно так. У меня опять появляется надежда, но потом я теряю ее и чувствую себя еще хуже.

– Может быть, тебе не стоит больше с ним спать, – предположила я.

– Может быть, – пробормотала она неуверенно.

– Возможно, вам даже не стоит больше встречаться.

Но в следующий раз, когда он позвонил и сказал, что хочет увидеться, она согласилась.

– Не волнуйся, – сказала она мне. – Я не буду с ним спать.

Когда в тот вечер я пошла к себе, Анны все еще не было. Да ладно вам, было всего-то пятнадцать минут десятого, а ушла она всего полчаса назад.

Ночью я проснулась. Было темно. Я стала соображать, что же меня разбудило, и тут услышала шум, который был знаком мне еще с подросткового возраста. Кто-то скребся во входную дверь. Значит, кто-то из сестриц, в данном случае Анна, не может вставить ключ в замочную скважину. Это длилось так долго, что я собралась уже встать и пустить ее. Но тут дверь наконец распахнулась, раздался грохот. Это Анна влетела и сшибла столик в прихожей. Через несколько минут отвратительно запахло пригоревшей фасолью. Сквозь сон я подумала, что все это до ужаса напоминает старые добрые времена. Как будто я снова в прошлом…

Через какое-то время я снова проснулась и подпрыгнула на кровати. Пожарная сигнализация верещала как бешеная. Папа с безумными глазами скакал вокруг в панике.

– Как выключить эту чертову хреновину?

На кухне висели клубы сизого дыма. Бобы и кастрюлька, в которой они были, сгорели до состояния угольков. Посреди этого великолепия носом в стол сладко спала Анна.

Мы перенесли ее в кровать. Через какое-то время я обнаружила сестрицу рядом с собой. От нее так несло перегаром, что если бы я не спала, то потеряла бы сознание. Но ее алкогольный дых сработал в качестве нюхательной соли и окончательно разбудил меня.

Еще позже все обитатели дома снова проснулись. На этот раз от какого-то подозрительного грохота. Звук был такой, словно падает потолок. Но все оказалось намного более прозаично. Анна пыталась залезть в кровать Элен, а та столкнула ее на пол с воплями:

– Не хочу спать как на пивоваренном заводе.

– По крайней мере, я не спала с ним, – сообщила Анна на следующее утро, осматривая свои синяки. – Ну да, я напилась до потери сознания и чуть не спалила дом, зато я не спала с ним.

– Это прогресс, – согласилась я.

Шла вторая омерзительная неделя моего пребывания в родительском доме. В какой-то момент я поняла, что нужно что-то сделать, но выбор был не велик.

– Сходи погуляй, – предложил папа. – Подыши свежим воздухом.

Я никогда не понимала до конца, что хорошего в этих прогулках. Даже в лучшие времена, когда я вела более активный образ жизни, прогулки по пересеченной местности не особо привлекали меня. Но сейчас было так плохо, что я решила попробовать.

– Возьми пальто, – посоветовал папа. – Возможен дождь.

– Но на дворе июнь.

– Но двор-то в Ирландии!

– У меня нет пальто.

Ну, вообще-то пальто есть, но оно осталось дома, то есть дома у Гарва. Вы понимаете, о чем я. Я боялась идти туда. Вдруг он перевез свою любовницу? Может, я принимаю все слишком близко к сердцу, но инстинкты подсказывали – возможно всё.

– Возьми мое.

Папина нейлоновая куртка красного цвета была просто уродской. Но мне так важно было проявление заботы. Я не могла сопротивляться, когда папа надел ее на меня.

И пошла гулять. Не ожидая от этой прогулки ничего особенного, я преодолела пару сотен метров по рощице и уселась на обломок стены. Отсюда было видно, как местные подростки занимались тем, чем обычно в таком возрасте занимаются в парках. Тайком курили и рассказывали друг другу всякие небылицы про секс. Или что-то в этом роде. Я чувствовала себя ужасно. На небе, причем не только над моей головой, застыли свинцовые тучи. Посидев немного, я поняла, что лучше мне не стало, и решила, что можно двигаться к дому. Сейчас было самое время для реплики кого-то из моих родственничков: «Мэгги, это еще не все». Так зачем же пропускать ее?

Я тащилась по склону холма, и тут перед глазами мелькнул чей-то силуэт. Я насторожилась.

Метрах в пятидесяти от меня какой-то мужчина выгружал вещи из багажника. Я присмотрелась. О, гос-по-ди… Шэй Делани. Ну, на секунду я подумала, что это он, но потом стало ясно, что я обозналась. Просто что-то в этом мужчине напомнило мне о Шэе, но даже этого было достаточно, чтобы выбить меня из колеи.

Я продолжала рассматривать этого человека, и тут у меня закружилась голова… Это был он. Не похожий на себя, но все-таки он. Непохожесть заключалась в том, что он выглядел старше, и я даже порадовалась этому, но потом поняла, раз он выглядит старше, значит, и я тоже.

Он выгружал вещи из багажника и составлял их возле ворот дома своей матери. Почему я сразу не поняла, что это он? Он же рядом со своим домом! Ну, с тем домом, где он обитал до тех пор, пока не уехал поступать в колледж пятнадцать лет назад. Пятнадцать лет. Как такое возможно? Ведь я сейчас еще молодая, а тогда была уже не маленькая. Где же могли уместиться эти пятнадцать лет?! Снова все поплыло перед глазами.

Неужели наша встреча, о которой я столько мечтала, произойдет именно сейчас? И мы будем играть в игру: «Как ты живешь?» Неужели я не могла встретить его, когда у меня была семья, которой я гордилась? Когда я была счастлива?! Конечно, я не обязана рассказывать ему, как все ужасно. Но он ведь догадается, разве это не очевидно?

На ватных ногах я продолжала спускаться с холма, прямо к нему.

Господи, сколько лет я мечтала о том, чтобы еще раз увидеть его! Время от времени ради собственного успокоения я рисовала в деталях картину нашей встречи. Предполагалось, что я буду стройная, красивая, одетая по последней моде и накрашенная, как королева. Уравновешенная, уверенная в себе, на вершине успеха. А он, напротив, подурнел. Каким-то образом стоптался, потерял свои пепельные волосы и прибавил около центнера веса.

И что я вижу? С волосами и ростом у него все по-старому. Он слегка поправился, но, к несчастью, ему даже идет. А я? Неудачница в спортивных штанах. Странное застывшее выражение лица. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Единственное, что работало на меня, – осветленные полоски в волосах. Когда парикмахерша предложила мне сделать мелирование, я не была уверена, но теперь это был просто дар небес.

Я подходила все ближе и ближе. Он не проявлял ко мне никакого интереса. Вообще. Казалось, я могу проскользнуть мимо с моим ненакрашенным, бледным лицом, в папиной уродской куртке, в мрачном настроении после недавнего разрыва с мужем. Я была уже за его спиной, проходила мимо него, а он все еще не взглянул на меня. Вдруг меня словно черт дернул. Я решила, если он не заговорит первым, то это сделаю я.

– Шэй?

Да, скажу я вам, он был потрясен, что не может не радовать.

– Мэгги?

Он замер возле своего багажника, так и не успев достать очередной пакет.

– Мэгги Уолш?

– Гарвен, – поправила его я. – Мэгги Гарвен. Ты угадал.

– Ах, да-да, – согласился он. – Я слышал, что вы поженились. Ну, и как дела у Гарва?

– Отлично, – сказала я несколько напряженным тоном.

Атмосфера продолжала оставаться напряженной. Потом он игриво закатил глаза, демонстрируя, как сильно он удивлен.

– Господи, Мэгги Уолш! Давно не виделись! Ну…

Не успел он задать свой вопрос, как я уже знала, что именно он спросит.

– Детей завели?

– Нет. А ты?

– У меня трое. Маленькие обезьянки.

Он скорчил гримасу.

– Уж надо думать. Ха-ха-ха!

– Ты потрясающе выглядишь! – заявил Шэй. Блин, либо он слепой, либо у него не все дома.

Он воскликнул это с таким жаром, что я даже наполовину ему поверила.

– Как твоя маман? – Можно подумать, его это искренне интересует. – Все готовит?

– Нет, она забросила это занятие.

– Она просто что-то! – воскликнул Шэй. – А папа? Все еще бесится из-за того, что вас так много?

– Типа того.

– А ты чем сейчас занимаешься?

– Работаю в юридической конторе.

– Да? Здорово.

– Здорово. А ты?

– Работаю в студии «Дарк стар».

– Я слышала о ней. – Я что-то читала об этой компании в газете, но не помнила, что именно. – Да, здорово.

– Рад был повидаться!

И он протянул мне руку. Я молча уставилась на его ладонь. Только через пару секунд до меня дошло, что он ждет, чтоб я пожала ее. Как будто мы партнеры по бизнесу. Моя ладонь соприкоснулась с его, и я вспомнила, как этой самой рукой он зажимал мне рот. Чтобы заглушить мои стоны. Во время секса.

Странная штука жизнь.

Шэй уже собралсяуходить.

– Передавай привет родителям.

– И Гарву? – не смогла удержаться я.

– Конечно. Ему тоже.

По дороге к дому я пребывала в отличном настроении. Наконец-то мы встретились, я поговорила с ним, и со мной все прекрасно. Столько лет я думала о нашей возможной встрече. И все прекрасно. Я вприпрыжку, пританцовывая, устремилась к дому.

Но стоило мне зайти внутрь, как меня начало трясти. Так сильно, что я не могла даже расстегнуть молнию на куртке. Слишком поздно я вспомнила, что мне не нужно было быть такой милой с ним. Я должна была быть холодной и невежливой после всего того, что он мне сделал.

Мама вышла в прихожую.

– Видела кого-нибудь? – спросила она, ее обида на меня боролась с любопытством.

– Нет.

– Совсем никого?

– Совсем.

Ей нравился Шэй Делани. Он был мечтой любой матери. Он выглядел совсем взрослым со своими золотыми коронками. По сравнению с ним остальные парни смотрелись несформировавшимися щенками. Моя мама объясняла это тем, что их бросил отец, так что Шэю пришлось взять на себя роль главы семьи. Все остальные пацаны из нашей компании, Мико, Новичок, Техснаб и даже Гарв, стеснялись взрослых. Им казалось немыслимым смотреть в глаза кому-то, кто старше их больше чем на год. Но Шэй, единственный из сверстников, кого звали по имени, насколько я помню, всегда был приветлив и жизнерадостен. Иногда это даже граничило с кокетством. Клер, которая постарше его на пару лет, поговаривала с кривой ухмылкой: «Я – великий Шэй Делани. Всегда получаю то, что хочу».

Но сейчас у меня не было времени выслушивать мамины расспросы («У него большая машина?», «Думаю, у него прекрасная жена?», «Его отец оставил эту шлюху и вернулся в семью?»). Мне пришлось лечь в постель. Меня била дрожь, и я думала о Шэе.

Он учился вместе с Мико, Новичком, Техснабом и Гарвом, но не был по-настоящему членом их компании. Потому что сам так захотел, а вовсе не из-за того, что они не приняли его. Они-то были бы счастливы дружить с ним. Казалось, он курсирует между разными группировками, и везде ему были рады. Шэй – один из тех людей, которые обладают харизмой. Хотя в те времена я и не знала такого мудреного слова. Клер отлично сформулировала:

– Если даже Шэй Делани упадет в выгребную яму, он все равно выберется из нее, благоухая «Шанелью № 5».

И не только потому, что он был очень хорош собой. У него было хорошее качество: он не кичился своим внешним видом и не выставлял его напоказ, так что в придачу заслужил репутацию отличного парня. Разумеется, трагическая ситуация с его отцом, который бросил семью, тоже вызывала к Шэю немалое сочувствие. Он выглядел старше своих лет, был достаточно уверен в себе и обаятелен, так что мог просочиться мимо любого охранника на входе. Поэтому он побывал там, куда нам дорога была закрыта. Его жизнь отличалась от нашей, словно он пожил в другом мире. Но Шэй сделал для себя выбор и вернулся к нам. И он умудрялся без всякого бахвальства потчевать нас историями о том, как пил мятный ликер в доме для престарелых, как ездил в графство Мит на двадцатипятилетие какой-то девицы с лошадиной мордой. Разумеется, у него всегда была куча подружек, причем в большинстве случаев они уже окончили школу, работали или учились в колледже. Это производило неизгладимое впечатление на других парней.

Мы с Гарвом встречались уже шесть месяцев, мне было с ним хорошо, когда на меня обратил внимание сам великий Шэй Делани. Он тепло улыбался мне и вел со мной разговоры тет-а-тет таким тихим шепотом, что все остальные даже при желании не могли поучаствовать. Казалось, он все время наблюдает за мной. Мы тусовались у заборчика, курили, толкались. Короче, обычное времяпрепровождение подростков. И я замечала, что он смотрит на меня в упор. Будь на его месте кто-то другой, я решила бы, что это флирт, но это был Шэй Делани. Птица другого полета. Целую неделю он одаривал меня улыбками и вел задушевные беседы. А потом была вечеринка. У меня сосало под ложечкой. Что-то должно было произойти. Без сомнения. Гарва отправили за выпивкой, и, когда я выходила из кухни, Шэй загородил мне дорогу и затолкал меня в кладовку под лестницей. Я, задыхаясь, сопротивлялась, но он только рассмеялся и закрыл за нами двери. Его комплименты звучали как насмешка. Он говорил, что я свожу его с ума. А потом попытался поцеловать меня. Всем своим весом он навалился на меня в темном и тесном пространстве кладовки. Я осознала, что даже и понятия не имела о его интересе ко мне. Он приблизил свое лицо и… Я о таком и мечтать не могла.

– Я не могу, – сказала я, отворачиваясь.

– Почему?

– Из-за Гарва.

– Если бы ты не встречалась с Гарвом, то позволила бы мне поцеловать тебя?

Я не могла ответить. Неужели это так бросается в глаза?

– Но почему я? Почему я тебе нравлюсь?

– Нравишься, и все тут. Ты классная, – ответил он и провел пальцем по моим губам. У меня закружилась голова.

Я так до конца и не поняла, почему он захотел меня. Я совершенно не походила на его подружек. Не была такой же красивой и утонченной. Единственное объяснение, которое родилось у меня: его отец ушел из семьи, так что дома обстановка была несколько сумбурная, а я воплощала стабильность. Так что моя нормальность привлекла его больше всего.

И пустоголовая Мэгги порвала с Гарвом. Мы притворились, что разрыв произошел по обоюдному желанию, решили остаться друзьями, и все такое. Короче, бред, который говорят друг другу подростки. Но, по-настоящему, я бросила Гарва ради Шэя. И Гарв это знал не хуже меня. С того момента, как Шэй Делани захотел меня, у Гарва не осталось ни малейшего шанса.

Позже в тот день ко мне в комнату прокрался папа с коричневым бумажным пакетом под мышкой.

– Макдоналдс! – сообщил мне он. – То, что ты любишь.

Ага, может быть. Любила, когда мне было одиннадцать. Но я рада была его обществу.

– Чикен-нагетс! – с гордостью объявил он. – С двумя разными соусами.

– Думаешь, поможет?

– Тебе надо покушать… А мама… – Он замолчал и вздохнул, лицо его стало грустным. – Она старается изо всех сил.

С того самого вечера, как я рассталась с Гарвом, сама мысль о еде для меня стала проклятьем. Нет, меня не начинает тошнить, просто еда вызывает у меня удивление. Но сегодня я решила попробовать, потому что кроме чикен-нагетс папа принес мне еще большую порцию жареной картошки и кока-колу, а для себя – «Хэппи Мил». К его обеду прилагался в подарок робот.

– Съешь соломки, – настаивал папа.

Он считал глупым называть картошку «фри» и говорил «картофельная соломка».

Я бы с большей радостью предпочла съесть робота, но мне было жалко папу, так что пришлось попробовать. Первая же «соломка» (ну или «фри», кому как нравится) застряла у меня в горле, как инородное тело. Папа с беспокойством наблюдал, как я давлюсь несчастной картошкой.

– Хочешь выпить? – спросил он. – Бренди, водка, сидр?

Я была в шоке. Это самый странный вопрос, который мне когда-либо задавали. В барах – не считается. Мои родители пили только во время рождественского ужина. Тогда нашему взору представала бутылка тепловатого «Блю Нан». При условии, что ее не обнаружили и не выпили накануне. Да и есть ли хоть что-то из предложенного (водка, бренди, сидр) у нас в доме? Потом я поняла, что папа и не предлагал мне выпить. Просто поинтересовался, пытаясь проверить, насколько мне хреново.

Я прокачала головой.

– Не хочу.

Это было бы большой ошибкой. Когда мне плохо, то от выпивки веселее никогда не становится. На самом деле, только хуже. Я начинаю реветь и жалеть себя.

– Если я напьюсь, то, наверное, покончу с собой.

– Ну ладно. Чудесно, – просиял папа. С удовольствием съев содержимое своего пакета, он попытался поиграть с роботом. – Как работает эта ерунда?

С этими словами он удалился, но через несколько минут вернулся.

– Эмили на проводе.

5

Эмили – мой лучший друг. Сначала она была только лучшей подругой, но когда у нас с Гарвом начали портиться взаимоотношения, она стала и лучшим другом тоже.

Мы, два неуклюжих подростка, познакомились в двенадцатилетнем возрасте. Еще тогда, в средней школе, мы распознали друг в друге родственные души. Мы были аутсайдерами. Ну, не полными изгоями, но и далеко не самыми популярными девочками в классе. Частично проблема заключалась в том, что обе мы имели отличные оценки по физкультуре. По-настоящему крутые девчонки курили, как паровозы, и подделывали записки от родителей с просьбой освободить их от занятий из-за бородавок. Еще одним минусом было то, что мы не увлекались обычными для подростков экспериментами с сигаретами и спиртным. Я ужасно боялась влипнуть в историю, а Эмили считала это пустой тратой денег. И мы обе говорили, что это «тупо».

В школе она была маленькой, худенькой и походила на инопланетянина из фильма «ЕТ», только с дешевой химической завивкой. День и ночь по сравнению с тем, как она выглядит сегодня. Она все еще такая же миниатюрная и стройная, но теперь-то мы знаем, что это классно, да? Особенно быть худой! А дешевая «химия» (хотя это была вовсе и не «химия», а ее настоящие волосы) уже в прошлом. Сейчас у нее гладкие блестящие волосы. Очень впечатляет, хоть она и говорит, что с ее натуральными волосами она все еще могла бы подменять кого-то из пятерки Джексонов. Чтобы выпрямить непослушные кудри, ее парикмахеру приходится иногда упираться ногой Эмили в грудь и тянуть изо всех сил.

Эмили очень подтянутая и уверенная в себе. Когда что-то входит в моду, я обычно покупаю что-то из «новенького» и комбинирую с вещами из своего старого гардероба. Мне кажется, получается неплохо. Но у Эмили другое мнение. Помните, например, в моду вошел образ рокерши? Я купила себе футболку с розовыми блестящими буквами «Рокерша» и думала, что уже одета по моде. Эмили же предстала перед публикой в обтягивающих брючках из змеиной кожи, розовых ковбойских сапожках на шпильках и в ковбойской кожаной шляпе в тон. Но нелепо она не выглядела, хотя могла бы, шляпа была уже на грани. Напротив, я ей мысленно поаплодировала. А еще она знает толк в аксессуарах. Цветные туфли (не черные, а именно цветные), сумочки в форме цветочных горошков, замысловатая заколка в волосах, если необходимо.

Ну, я тоже не лохушка какая. Я читаю журналы, с увлечением хожу по магазинам, живо интересуюсь длиной юбок, формой каблуков и светоотражающими свойствами тональных кремов. Но вам стоит посмотреть на моих незамужних подруг, и увидите, что все они более эффектные и стройные, чем я. Их косметички – это просто рог изобилия всяких сногсшибательных чудо-новинок. Пока я читаю о чем-то, мои подруги уже это носят. Знаете, сколько понадобилось времени, чтобы до меня дошло, что голубые перламутровые тени снова в моде? Стыдно даже сказать. И хотя это только избитое выражение, но определенно это связано с тем, что у меня уже есть муж. Я не «по ту сторону».

Наши жизни различаются, да и живем мы за тысячи километров друг от друга, но наша дружба выдержала испытания временем. Мы обмениваемся письмами по электронной почте два-три раза в неделю. Она пишет мне о своих губительных страстях и расспрашивает о моей скучной замужней жизни, и мы обе возвращаемся домой счастливыми.

Мне было очень грустно из-за того, что нам никак не удается поселиться на одном континенте. Прошло всего несколько месяцев с нашей свадьбы, как мы с Гарвом уехали на пять лет в Чикаго. А за месяц до нашего возвращения в Ирландию Эмили перебралась в Лос-Анджелес.

Случилось нее вот что. Эмили всегда мечтала быть писательницей. Она пыталась писать короткие рассказы и романы, но ничего не вышло. Мне ее произведения всегда нравились. Но что я понимаю? Как говорит Элен, у меня и воображения-то нет.

Затем, лет эдак пять назад, Эмили написала сценарий короткометражного фильма под названием «Чудесный день», который был снят кинокомпанией «Айриш Продакшн» и показан по ирландскому национальному телевидению. Фильм был странный, но очаровательный в своей странности. С короткометражками обычно так: раз покажут, и фильм исчез. Считается, что это опыт начинающих кинематографистов. Но с «Чудесным днем» произошло нечто беспрецедентное. А все из-за того, что он длился четырнадцать с половиной минут. Странная цифра. Если в Ирландии происходит какой-то скандал на почве коррупции (а бывает это чуть ли не каждые две недели), то в девять идет экстренный выпуск новостей. Потом надо чем-то заполнить эфир до десяти часов, когда программы опять будут показываться по расписанию. Три раза за четыре месяца таким «заполнением» был «Чудесный день», так что он проник в самое сердце нации. Внезапно по всей Ирландии рядом с водоохладителями, ксероксами и на автобусных остановках люди стали спрашивать друг друга: «А вы видели вчера после выпуска новостей этот прелестный фильм?»

Вот так за пару вечеров имя Эмили стало известно каждой семье, по крайней мере в Ирландии. Люди не знали точно, кто она, но были уверены, что слышали о ней и точно – о ее фильме. Она могла бы неплохо устроиться и дома, если бы не зациклилась только на сценариях к фильмам, а занималась бы комедийными шоу, пьесами и рекламой, за это ведь отлично платят. Но Эмили изо всех сил стремилась к созданию киносценариев, так что она бросила свою скучную работу и отбыла в Лос-Анджелес.

Прошло какое-то время, а потом мы узнали, что ее приняло на работу какое крупное голливудское агентство. Очень скоро нам сообщили, что она продала сценарий полнометражной картины студии «Дрим Воркс». Или «Мирамакс»? Короче, какой-то крупной компании. Фильм назывался «Заложники» (или что-то типа того). В нем рассказывалось о крошечном островке в южной части Тихого океана, облюбованном молодоженами. Внезапно остров захватывают террористы, убивают пару местных жителей и нескольких молодоженов берут в заложники. Другие убегают в лес, живут там, как потерпевшие кораблекрушение, чуть ли не на ветвях деревьев, и планируют, как спасать остальных. В описании значилось «боевик с элементами комедии, в котором присутствует любовная история».

В «Санди индепендент» опубликовали статью о контракте с киностудией, по национальному каналу еще раз прокрутили «Чудесный день», а мама Эмили приобрела себе длинное темно-синее вечернее платье с блестками, чтобы красоваться в нем на премьере. Она купила его на распродаже со скидкой в сорок процентов, но цена все равно кусалась.

Прошло еще какое-то время, но ничего не происходило. Про кастинги ничего не было слышно, и когда бы я ни спросила, на какой стадии съемки, Эмили отвечала коротко:

– Мы причесываем текст.

И я перестала спрашивать.

В итоге мама Эмили позвонила спросить, может ли она надеть свое длинное темно-синее вечернее платье с блестками на рождественскую вечеринку в офисе у папы Эмили. Она купила его год назад и с большой скидкой, но все равно оно было дорогим, и ей хотелось все же попользоваться им.

Эмили сказала, что усердно работает над текстом.

И вдруг конкурирующая кинокомпания выпустила фильм. О группе из восьми пар, которые отправились поиграть в гольф на островок Фиджи. Внезапно остров захватывают террористы, убивают пару местных жителей и нескольких туристов берут в заложники. Другие убегают в лес, живут там, как потерпевшие кораблекрушение, чуть ли не на ветвях деревьев, и планируют, как спасать остальных. И это был боевик – никогда не догадаетесь, – «в котором присутствует любовная история». И вы не поверите, там даже была парочка смешных мест. Я достаточно давно работаю в области, пограничной с киношным бизнесом, так что не удивилась, когда просочились новости, что студия решила «манкировать» съемки фильма Эмили. В переводе с голливудского языка это значит «отвергнуть», «отказать», «забросить куда подальше и больше не иметь дела». Я позвонила Эмили и сказала, что мне ужасно жаль. Она плакала.

– Но я работаю над новым текстом, – всхлипнула она. – Полоса белая, полоса черная, да?

Это было полтора года назад. Вскоре после того разговора она приехала в Ирландию накануне Рождества и убедила меня пойти с ней поразвлечься. Только мы вдвоем.

Гарв умолял нас взять его с собой, но Эмили с грустью в голосе объявила ему, что это будет вечер «между нами девочками», так что ему не понравится. Она была права. И в лучшие времена с ней было опасно куда-то выбираться, а уж если она нервничала, чувствовала себя оскорбленной и отказывалась поговорить об этом, то дело принимало совсем скверный оборот.

Это как раз совпало с появлением розовой ковбойской шляпы. Мода на рокерш достигла своего апогея и вот-вот должна была рухнуть под весом своей собственной дебильности, но этого пока не произошло, так что Эмили выглядела шикарно.

Я вцепилась в нее мертвой хваткой, настолько была рада видеть ее. Однако, несмотря на то, что нам нравилась компания друг друга, вечерок выдался странным. Тогда мне казалось, что это самый клевый вечер в моей жизни, но, оглядываясь назад, я в этом уже не уверена. Эмили пила слишком много и слишком быстро. С момента нашего первого знакомства с алкоголем она здорово поднаторела в этом. Обычно я даже не пыталась угнаться за ней, но в тот день решила не отставать. Очевидно, я напилась до чертиков, но, как ни странно, не осознавала этого. Чувствовала себя трезвой как стеклышко. Правда, был один признак, что не все в порядке. С кем бы я ни общалась, все пытались меня обидеть или вывести из себя. И мне ни разу не пришло в голову, что это я что-то не так делаю.

Мы сидели в баре в отеле «Хэйман». Новомодный отель. Там все, от черепицы до пепельниц, создано каким-то прославленным нью-йоркским дизайнером. Я много слышала об этом месте, поскольку оно фигурировало в газетах, в значительной степени из-за того, что все эти «арт-объекты» можно было приобрести. Но я ни разу не была внутри, тогда как Эмили за те три дня, что прошли с момента ее возвращения, успела побывать здесь уже два раза.

Мы сели в углу и заказали бутылку вина. Эмили с жаром поведала мне историю своей жизни с момента нашей последней встречи. Она отказалась говорить о своих сценарных опытах.

– Не сыпь мне соль на рану, – простонала она.

И рассказала вместо этого о своей личной жизни. О свидании с геем, который утверждал, что он вовсе не гей. И о том, как она встречалась с нормальным мужиком, а он был уверен, что он голубой. Она – просто превосходная рассказчица. Точно воспроизводит все до мельчайших деталей. Никаких широких мазков. Ее повествование было захватывающим.

Казалось, что она говорила намного больше меня. Но у нее ведь было о чем рассказать. Не то что у меня. Когда мы наконец дошли до сегодняшнего дня ее жизни, то заканчивалась уже вторая бутылка.

– Теперь ты, – велела Эмили. – Что там за история с кроликами? – Тут она нахмурилась: – Что тут надо девушке такое сделать, чтоб ей принесли еще выпить?

Я вздохнула и завела свой печальный рассказ, и тут в толпе заметила свою сестру Клер.

– А ты что тут делаешь? – воскликнула она.

Тут она заметила Эмили и все поняла. Она немного поболтала с нами, но в этот момент подошли те, с кем у нее была назначена встреча, и Клер отчалила. Как только она оказалась вне пределов слышимости, Эмили мрачно проворчала:

– Ага! Проваливай, веселись за столиком побольше!

Она смерила меня взглядом. Или мне так показалось. Но стало ясно, что нам предстоит тусоваться в компании друг друга.

– Меня бесит твоя сестра… и… – она с чувством добавила: – Ее друзья.

Я посмотрела на тот столик, к которому направилась Клер. Когда она подошла, ее друзья сразу стали смеяться и оживленно разговаривать. Меня пронзило странное ощущение собственной ненужности.

– Мне они тоже не нравятся.

– Не «не нравятся». Разве?

Эмили откинула голову и стряхнула себе в рот последнюю капельку вина.

– Они тебя бесят!

Ну да, так и есть. Они меня бесят.

Нам удалось раздобыть еще бутылку вина. А потом мы решили пойти куда-нибудь еще. Туда, где люди не действуют на нервы. Когда мы прокладывали себе дорогу к выходу, то миновали столик Клер и K°.

– Мы уходим, – надменно объявила Эмили. – Все благодаря вам!

Весьма загадочно, знаю, но в тот момент нам все было абсолютно ясно.

Уже в вестибюле, не дойдя пару метров до выхода из отеля, мы решили, что надо чуток поплясать, перед тем как отчалим. Не помню точно, кто подал эту мысль, но обе мы согласились, что идея хороша. Мы просто-напросто бросили сумки на пол и несколько минут потанцевали вокруг них, а потом с хохотом удалились в ночь. До сих пор вижу изумление на лицах трех более трезвых мужиков, которые стояли неподалеку.

Выйдя наружу, мы остановили такси и попросили, даже скорее потребовали, чтобы нас отвезли на Грэфтон-стрит. Через пару секунд водитель уже бесил нас. Мы, два параноика, заподозрили его в том, что он везет нас самым длинным путем, дабы содрать побольше денег.

– На этом мосту нельзя поворачивать направо, – защищался он.

– Ага! – фыркнула презрительно Эмили. – Ты мне лапши на уши не вешай, я тут живу. Я тебе не туристка какая!

Ну, это она заливала.

Тут она ткнула меня в бок своим острым локотком и заржала, как конь.

– Мэгги, глянь!

Она распахнула свою сумочку. Таким жестом дантисты открывают рот несчастным пациентам, чтобы достать до зубов мудрости. Там в компании с кошельком от LV (подделка) и косметичкой от Prada (настоящая) уютно устроилась пепельница из отеля. Если мне не изменяет память, на ней висел ценник «тридцать фунтов».

– Где ты это взяла?

Риторический вопрос. Когда Эмили в депрессии, она любит что-нибудь умыкнуть. Я это ненавижу. Ну почему она не может быть такой, как я? Моя методика борьбы со стрессом – заполучить рецидив экземы на правой руке. Приятного мало, но за это хоть арестовать не могут.

– Прекрати воровать! – злобно зашипела я. – Когда-нибудь тебя поймают и ты влипнешь по самые уши!

Но она не ответила, потому что снова переругивалась с водителем.

Мы пришли в ночной клуб, среди посетителей которого смотрелись как две старые клячи. Там весело провели время. Нас бесили все новые и новые люди. Охранник в дверях, который не пропустил нас без очереди достаточно быстро. Бармен, который отвлекался на других клиентов. Посетители заведения, которые не повскакивали со своих мест и не уступили их нам сразу, как только мы показались в поле зрения.

Короче, мы ушли в отрыв. На следующий день Гарв проникся ко мне сочувствием. Он даже спешно освободил мне ванную, когда мне нужно было проблеваться, и терпеливо ждал на пороге с пеной для бритья на лице и бритвой в руках.

К шести вечера я уже оклемалась и могла ворочать языком, так что позвонила Эмили. У меня кружилась голова. Я почти гордилась тем, как круто мы себя вели вчера, но Эмили была подавлена.

– Мы что, правда, танцевали вокруг сумок в «Хэймане»? – спросила она.

– Ага!

– Знаешь, – как бы мимоходом сказала она, – меня терзает страшное подозрение, что там даже танцпола не было.

– Ну и фиг с ним! – воскликнула я. – Там и музыки не было! Разве это не здорово?! Помнишь, как нас бесили все эти люди?

Эмили издала странный звук. Стон вперемежку с хныканьем.

– Только не говори, что мне кто-то не нравился!

– Не просто не нравился, – поправила я. – Они нас бесили. Это было клёво!

– Господи!

Я взяла трубку.

– Эмили?

– С тобой все в порядке?

– Все отлично, – хриплым голосом ответила я. – Просто у меня, наверное, грипп.

– Твоя мама сказала, что вы разбежались с Гарвом.

– Ох… ну да…

– И что ты потеряла работу.

– Да, – вздохнула я. – Потеряла.

– Но… – В ее голосе слышались и удивление, и беспомощность. – Я тебе отправила электронное сообщение на твой рабочий ящик. Тот, кто откроет его вместо тебя, будет в курсе всех подробностей жизни Бретта и процедуры по увеличению его члена.

Я выдавила из себя:

– Извини. Я на самом деле никому не сообщала…

Молчание. Какие-то помехи на линии. Я знала, что Эмили умирает от любопытства и хочет засыпать меня вопросами, но она ограничилась всего лишь одним:

– Ты уверена, что с тобой все в норме?

– Да, я в порядке. Опять какие-то шумы.

– Слушай, – с расстановкой сказала она. – Если ты сейчас не работаешь и… все такое, почему бы тебе не запрыгнуть в самолет и не прилететь ко мне ненадолго.

– И что?

– Тут яркое солнце, – уговаривала Эмили. – Обезжиренные чипсы. И я.

Да, это показывает, как далеко я зашла в своей депрессии. Я думала, что это простая вежливость. И считала, что Эмили предложила мне приехать лишь из чувства долга. Ведь именно так должен поступить настоящий друг. Тем не менее это было искрой в моей беспросветной жизни. Лос-Анджелес. Город Ангелов. И мне захотелось поехать.

6

Мы подозрительно долго летели над пригородами Лос-Анджелеса. Они словно оседали внутри меня. Один за другим: одноэтажные пыльные домики, аккуратные скверики, которые изредка прерывались широкими изгибами бетонных автострад. И далеко-далеко впереди сверкающая океанская гладь.

С момента нашего телефонного разговора не прошло и недели, и мне с трудом верилось, что я уже здесь. Ну, почти здесь. Мы вот-вот приземлимся.

Моя поездка была принята в штыки. Особенно мамой.

– Лос-Анджелес? Что еще за Лос-Анджелес? – не унималась она. – Разве Рейчел не говорила, что ты можешь пожить у нее в Нью-Йорке? А Клер пригласила тебя погостить у нее в Лондоне, сколько захочешь! А что, если в этом твоем Лос-Анджелесе начнется землетрясение?!

Она повернулась к отцу:

– Ну, что ты молчишь?!

– Я взял два билета на полуфинал по херлингу,^[6] – с грустью сказал папа. – Кто же теперь пойдет со мной, если ты уедешь?

Тут мама кое-что вспомнила и снова обратилась к отцу:

– Это ведь в Лос-Анджелесе ты повредил себе шею?

Лет двадцать назад папа с группой других бухгалтеров отправился в турпоездку в Лос-Анджелес. И вернулся с перевязанной шеей после неудачного спуска на лодке по водяным горкам в Диснейленде.

– Я сам был виноват! – настаивал папа. – Там висели знаки, что вставать во весь рост нельзя. Но я не один встал. У всех семерых в нашей группе был вывих шеи.

– Боже правый! – Мама прикрыла рот рукой. – Да она же сняла обручальное кольцо!

Это был своего рода эксперимент. Хотелось почувствовать, каково это. Из-за отсутствия колец (подаренное в честь помолвки я тоже сняла) на пальцах были видны полоски белой кожи – словно непропеченное тесто. Не думаю, что за девять лет замужества я хоть раз снимала их. Без них ощущение было странное и неприятное. Но с ними тоже. По крайней мере, так честнее.

Следующим, кто выразил разочарование из-за моей поездки, был Гарв. Я позвонила сказать, что уезжаю на месяц. И вот он тут как тут, примчался. Мама затолкала его в гостиную.

– Итак?! – возликовала она.

Весь ее вид выражал следующее: «Пора прекратить всю эту ерунду, дорогая моя».

Гарв поздоровался. Мы посмотрели друг на друга чересчур пристально. Может, именно этим все и занимаются после разрыва. Пытаются вспомнить, что же вас когда-то связывало. Он был какой-то растрепанный и своим видом напоминал сборную солянку. Костюм на нем был офисный, а волосы падали на лоб, как в нерабочее время. И у него было мрачное выражение лица. Или же оно всегда было мрачным? Может, я ищу смысл там, где не следует.

На самом деле он не выглядел как человек, чахнущий от тоски. Он все еще был, говоря языком моей матери (хотя о Гарве она этого никогда и не говорила), «видным мужчиной». Я смутно осознавала, что в данных обстоятельствах нужно думать не об этом. Это несущественно. Но о другом я думать не могла. Почему? Из-за шока? Или, возможно, Анна была права, а «Космополитен» не прав, и я была в депрессии?

– Почему именно Лос-Анджелес? – сухо спросил Гарв.

– А почему бы и нет? Там Эмили!

Он посмотрел на меня, но я не поняла, что означает этот взгляд.

– У меня нет работы и… ты знаешь… – оправдывалась я. – Я вполне могу уехать. Знаю, что нам нужно многое уладить, но…

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. У меня обратный билет с открытой датой. Примерно через месяц.

– Месяц, – устало произнес Гарв. – Ладно, поговорим, когда вернешься.

– Да уж, это что-то изменит.

Не хотела я, чтобы мои слова прозвучали так желчно.

Словно ядовитое облако, по комнате поползла злоба. Потом – раз! – и она исчезла, и мы снова стали взрослыми и вежливыми.

– Нам действительно нужно поговорить, – сделал ударение Гарв.

– Если я не вернусь через месяц, можешь приехать и вытащить меня оттуда, – постаралась я пошутить. – Тогда мы найдем себе адвокатов и так далее.

– Да.

– Надеюсь, ты не бросишься искать его раньше времени, чтобы опередить меня.

Я думала, что это прозвучит беззаботно, но вышло довольно ехидно.

Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.

– Не беспокойся. Я дождусь твоего возвращения.

– Работать я не буду, так что для погашения кредита отдам тебе деньги из тех, что были запланированы на покупку «милых дамских штучек».

У нас с Гарвом был общий счет в банке, но у меня имелся и свой собственный. На него каждый месяц я клала небольшую сумму денег. Этот счет покрывал расходы на непрактичные сандалии и ненужные блески для губ. И я не чувствовала себя виноватой из-за того, что растратила деньги, предназначенные для погашения кредита. Некоторые мои подруги, например Донна, недоумевали, как мне удалось выцыганить у Гарва право на эти деньги. Но на самом деле это была его идея. Он же в шутку придумал этому счету название «милые дамские штучки».

– Да забудь ты об этом кредите! – вздохнул он. – Я сам выплачу его. Тебе понадобятся деньги со счета «милых дамских штучек» на покупку милых дамских штучек.

– Я тебе все верну. – Я испытывала облегчение, что у меня будет больше денег на поездку в Лос-Анджелес. – Можно, я приду к тебе и заберу кое-какие мои вещи?

– Почему бы и нет?

В его голосе послышались нотки вины. Он явно пытался защищаться. Гарв на все сто понимал, о чем я, но притворялся, что не понимает. А я не стала разъяснять. Между нами все было так запутано и многое было недосказано. Мои слова означали вот что: если у него кто-то есть, я не хочу об этом знать.

– Это твой дом, – сказал Гарв. – Тебе принадлежит половина.

Только тогда мне в голову пришло то, о чем следует подумать любому человеку, чей брак распался. Первая здравая мысль. Нам следует продать дом. Туман рассеялся. Я увидела свое будущее, словно мне показали фильм. Мы продаем дом. Мне негде жить. Ищу новое жилье. Пытаюсь построить новую жизнь. В одиночестве. И кем я стала бы? Мое самоощущение так прочно связано с браком. Без него я даже не знаю, кто я.

Все рушилось. Я словно парила в пустоте в каком-то безвременье. Но в тот момент я об этом думать не могла.

– Ну, как в целом твои дела? Ты в порядке? – спросил Гарв.

– Да. Относительно. А ты?

– Да. – Он натянуто улыбнулся. – Относительно. Не пропадай.

Тут он странно дернулся в моем направлении. Хотел меня обнять, но в итоге просто похлопал по плечу.

– Конечно.

Я скользнула в сторону, прочь от жара его тела и такого знакомого запаха. Мне не хотелось приближаться к нему слишком близко. Мы попрощались как чужие люди.

Я смотрела в окно, как он уходит. Это мой муж, сказала я себе и сама удивилась. Это казалось нереальным. Скоро он станет бывшим мужем. И вместе с ним уйдет целое десятилетие моей жизни. Он удалился на значительное расстояние и скрылся за изгородью. Я до чертиков разъярилась. Мне хотелось вдохнуть, насколько хватит легких, а потом заорать, что есть сил: «Вали! Мотай к своей Любительнице Трюфелей!» Но я остыла так же быстро, как и накалилась. Снова мне стало тяжело, как будто что-то во мне умерло.

Элен была единственной, кто одобрил мою поездку в Лос-Анджелес.

– Молодчина! – сказала она. – Только подумай, какие там мужики! Просто класс! Серфингисты. Загорелые тела. Выгоревшие волосы, спутанные и покрытые океанской солью. Кубики на животе. Мускулистые икры, натренированные катанием на досках.

Помолчав, она заявила:

– Господи, мне стоило бы поехать с тобой!

И тут меня задело за живое. Я одинока. Одинокая женщина за тридцать. Десять лет я провела как в коконе под защитой своего брака. И не представляла, каково это – жить самой по себе. Разумеется, я знала об одиночках, о жизни тридцати-, сорокалетних людей, не состоящих в браке. Я знакома со статистикой. У женщины за тридцать больше шансов быть похищенной преступниками (думаю), чем получить предложение руки и сердца.

Я видела, как мои незамужние сестры и подруги ищут настоящую любовь. Они кучкуются и обсуждают, куда же подевались все нормальные мужики, если ничего не выходит. Но мой интерес носил отвлеченный характер. Я тоже размышляла над тем, куда подевались все нормальные мужики, но вообще-то мне было наплевать. Нос я особо не задирала, разве что неосознанно, но, как говорится, дьявол гордился да с неба свалился.

Теперь у меня нет мужика. И я ничем не отличаюсь от Эмили, Шинед и всех остальных. Хотя, честно говоря, мне и не нужен никто. Я не хотела больше быть с Гарвом. И меня словно заклинило. У меня уже не хватало фантазии, чтобы представить себя с кем-то еще.

И тут меня посетила вторая здравая мысль. Моя жизнь кончена. Это единственное, в чем я уверена. Единственная константа в зыбком мире. Я ухватилась за эту мысль. Как ни странно, мне стало легче.

Очередь к стойке иммиграционного контроля длилась вечно. Наконец я протянула свой паспорт здоровому неприятному парню. Не важно, к какой именно стойке вы подойдете, за ней будет такой же парень. Где-то должна быть фабрика, где их строгают. Он с неприязнью посмотрел на меня. А я поймала себя на мысли, что думаю, женат он или разведен. Сразу оговорюсь: не потому, что он мне понравился. Тот же самый вопрос я задавала себе о женщине, которая сидела в самолете рядом со мной. И я уверена, что она мне не нравилась. Просто мне не хотелось быть одной в своем одиночестве.

Мои размышления были прерваны. Парень за стойкой рявкнул:

– Цель приезда в США!

– Отпуск.

– Где вы остановитесь?

– В Санта-Монике. Там живет…

– Понятно, ваш друг. Чем он занимается?

– Вообще-то это она. Подруга. Она пишет сценарии.

Могу поклясться, мистер Злюка менялся на глазах. Он сел прямо, прекратил презрительно щуриться и стал сладким, как конфетка.

– Да? И кто-то ее сценарии покупает?

– «Юниверсал».

А может, «Парамаунт»? Но потом они отвергли текст…

– А для меня не найдется роли? – пошутил он. Но я не была уверена, что он шутит.

– Не знаю, – нервно сказала я.

– Не знаете, – вздохнул он, взял в руки печать и стукнул ей по моему паспорту.

Ура!

В зале прибытия меня ждала Эмили. Она в нетерпении топала своей хорошенькой ножкой, обутой в изящную сандалию. Господи, как я рада ее видеть.

– Как ты? Психуешь из-за смены часовых поясов? – спросила она сочувственно.

– Ага, можно признать меня невменяемой. Я посмотрела три фильма в самолете, но не смогла бы пересказать содержание ни одного из них. Вроде один был про собак.

– Дай-ка! – Эмили пристроилась за штурвалом моей тележки и быстро покатила ее к автостоянке.

Снаружи полыхнуло жаром, словно Господь открыл дверцу огромной духовки.

– Боже мой. – Меня качнуло.

– Тут близко, – ободрила меня Эмили.

– Эй, посмотри!

От ужасающей жары меня отвлекла компашка каких-то сектантов в бирюзовых рубашках, расположившихся небольшими группками на траве. Они били в бубны и распевали свои гимны. Я почти не сомневалась, что они расположились здесь специально для меня. Добро пожаловать в Лос-Анджелес! Так на Гавайях вас приветствует девушка и вешает вам на шею гирлянду из цветов.

На Эмили они не произвели впечатления.

– Там, откуда они, их еще в сто крат больше. Залезай! – Она открыла дверцу машины. – Кондиционер заработает через минуту!

Я никогда не бывала в Лос-Анджелесе, но знала тут каждый уголок. Все было таким знакомым. Автострады в шестнадцать полос, высокие стройные пальмы, домики из необожженного кирпича в колониальном стиле. Казалось, линия горизонта простирается в бесконечность, и она ниже, чем обычно. Ничего похожего на Чикаго.

Каждые пару кварталов мы проезжали мимо небольших торговых центров, пестрящих рекламой собачьих парикмахеров, маникюрных салонов, оружейных лавок, приборов для видеонаблюдения, зубоврачебных кабинетов, соляриев и снова собачьих парикмахеров…

– В этом городе на каждом шагу можно постричь свою собаку, – заметила я как во сне. Ага, вот и начался сбой биоритмов. У меня слегка съехала крыша.

У Эмили для такой чепухи не было времени. Ей не терпелось услышать мою историю.

– Так что у вас случилось с Гарвом?

Меня охватило явственное желание выскочить из машины на полном ходу. Я изложила версию:

– Мы делали друг друга несчастными и в один прекрасный день просто назвали вещи своими именами.

– Угу, но… – В ее голосе прозвучал страх. – Но вы ведь не расстались по-настоящему? Просто решили отдохнуть друг от друга? Из-за всего, что было?

К чему секретность? Ну почему никто не может смириться, что между нами все кончено?

– Мы действительно расстались. – Правая рука начала зудеть. – Все кончено.

– Господи. – Эмили ужасно расстроилась. – Но ведь вы не собираетесь… разводиться?

Меня охватила волна стыда.

– А что еще прикажешь делать?

– Вы уже подали заявление?

– Еще нет. Подадим, когда вернусь, – сказала я, при этом то, что я до сих пор понимала головой, вдруг стало моим личным горем. – Я буду разведенкой!

– Гм… Если разведешься, то точно будешь. – Эмили с беспокойством посмотрела на меня. – Это шок для тебя?

– Нет… Просто задело за живое…

Что ни говорите, но это не входило в мои планы.

– Раз-ве-ден-ка. – Я попробовала слово на вкус, при этом мое, и без того постоянное, ощущение полного краха стало еще сильнее. Стремясь свести все к шутке, я сказала: – Ты знаешь, что это значит? Выкрашусь в вульгарную блондинку, буду красоваться на всяких семейных мероприятиях, напиваться в зюзю и нахально танцевать с молодыми парнями.

– Это про меня, – сказала Эмили. – Знаешь, все не так уж плохо.

Мы помолчали. Я практически слышала, как проворачиваются шестеренки в ее мозгу, обремененном слишком высокими налогами.

– Но мне все еще не верится, – прошептала она. – Что же все-таки случилось? Кто решил порвать? Гарв? Ты?

Мне не хотелось обсуждать этот вопрос. Ах, забыть бы все и развлекаться.

– Никто. То есть мы оба, – и словно метнула гранату в тихую заводь нашей беседы: – Думаю, у него кто-то есть.

– У кого? У Гарва?! – возопила она на таких высоких частотах, что ее практически могли слышать только летучие мыши.

– Он привлекательный мужчина. – Я, как ни странно, встала на его защиту.

– Да я не об этом.

Она засыпала меня градом умело поставленных вопросов и выудила историю о Любительнице Трюфелей. Эмили отнеслась к произошедшему даже хуже, чем я. Мы мчались на автомобиле. Солнце палило в лицо. Эмили заворчала:

– Я думала, что порядочность Пола Гарвена – единственное, на что я могу положиться в этом мире. Я думала, он – один из немногочисленных хороших парней. Мэгги, я подавлена!

– Да я вообще-то тоже от радости не прыгаю.

– И кто эта женщина?

– Она может быть кем угодно. Кто-то с его работы. Или… – Я заставила себя произнести это: – Или Донна. Или Шинед. У него с обеими хорошие отношения.

– Нет, это не Донна и не Шинед. Они бы так не поступили. А если бы это было правдой, то я узнала бы. Мужики, – сказала она с горечью. – Все они одинаковые. Мозгов у них немного, да и те не в голове, а в головке члена. Ты сильно его возненавидела?

– Ага. Когда у меня были силы на это.

На самом деле, даже когда меня душил гнев на Гарва, я не винила его.

Эмили пристально посмотрела на меня. Она знала меня как облупленную. Так что у меня не было от нее секретов. Я попыталась увести разговор в сторону, пока она снова не пустилась в расспросы.

– Могло бы быть и хуже, – сказала я с наигранной веселостью. – По крайней мере, все мирно… Мы уладим вопрос с деньгами и домом через мировое соглашение…

Правда, последнюю фразу я добавила менее уверенно.

– Разумеется. Что бы ни говорили, Гарв порядочный человек. Хорошо хоть, что у вас нет… – Эмили в ужасе замолчала.

– Детей, – закончила я за нее.

– Извини, – прошептала она.

– Все в порядке, – заверила я.

Это было не так, но я не собиралась об этом думать.

– А ты… – начала было она. Но тут я вскричала:

– Забудь! Кстати, где это мы едем?

Но Эмили проигнорировала мои потуги сменить тему. Вместо этого она заявила:

– Мирно у вас все там или нет, но тебе следует поговорить о вас с Гарвом.

Я с неохотой кивнула и поняла, что мне напоминает эта ситуация. Когда мне было шестнадцать, я поскользнулась на лестнице и случайно заехала коленом по стеклянной входной двери. Кончилось все тем, что в мою бедную коленку вонзились сотни осколков. И каждый пришлось вынимать пинцетом. Никакого обезболивания и в помине не было. Я собрала волю в кулак и потела от боли. Каждое слово о наших отношениях с Гарвом было таким осколком, который извлекали из моей свежей раны.

– Мы поговорим об этом, – сказала я. – Но не сейчас. Пожалуйста.

– Хорошо.

Постепенно характер местности по сторонам дороги стал меняться, и вот мы въехали в небольшой жилой поселок. Казалось, что все домики здесь в единичном экземпляре: хижины из необожженного кирпича, здания в новоанглийском стиле и в стиле «ар деко», выкрашенные в неброские, пастельные тона. Во всем была видна ухоженность. И море цветов вокруг.

– Мы почти приехали. Милое местечко, правда?

– Просто супер.

Хотя от Эмили я ожидала чего-то другого. Мне казалось, она должна была поселиться в более оживленном месте.

– Когда я переехала в Лос-Анджелес, то поселилась в прогнившей многоэтажке. В прямом смысле слова. В жаркую погоду здание гнило. Под окнами у меня без конца в кого-то стреляли и кого-то убивали.

Хм, может, оживленный район – это и не совсем хорошо.

– Но в Санта-Монике уровень преступности низкий, – убеждала меня Эмили.

Чудесно!

Мы остановились возле белого дощатого бунгало. Рядом с ним раскинулась небольшая лужайка. Поливочные машины в режиме светофора разбрызгивали воду в разных направлениях.

– Следи за этими чертовыми поливалками, – посоветовала Эмили. – Они включаются через определенное время. Но это всегда происходит неожиданно, и они портят мне прическу. И еще следи за соседями с той стороны. Из-за таких, как они, Лос-Анджелес приобрел плохую репутацию.

– Они что, серийные убийцы?

– Члены оккультной секты «Новый век». Могут с первого взгляда прочесть твою ауру. Соседи с другой стороны немногим лучше. Парни, учатся в колледже, занимаются программированием и черт-те чем еще. Они пригодятся, если ты захочешь прикупить наркоту. Ну, я не намекаю, что тебе стоит захотеть. Я знаю, что ты не употребляешь.

Я перевела дух, почувствовав облегчение. Не хотелось жить среди семейных пар. Студенты-наркоторговцы куда лучше.

Цветы нафоне белизны дома казались кричаще-розовыми. Но это было красиво. И тут я заметила на заборе перед садиком надпись «Вооруженный отпор», и чувство восторга от окружающего пейзажа как-то притупилось. Что тут, черт возьми, творится, если необходим вооруженный отпор?!

Мы отволокли мои вещи в прохладный, затененный дом. Пока я охала и ахала над паркетом из натурального дерева, белыми жалюзи и хорошеньким садиком за домом, Эмили прямиком помчалась к своему автоответчику.

– Ага-а-а-а, – простонала она. – Позвони, ублюдок!

– Мужчина? – спросила я, произнеся это с сочувствием, на какое только была способна.

– Хотелось бы.

– Гм?

– Мэгги, – Эмили шлепнулась на стул. – Официально заявляю – я на мели!

– Да? – еле слышно спросила я, внезапно поняв, что кризис не только у меня.

– Я так рада, что ты здесь.

– Да?

Как получилось, что я вдруг из утешаемой превратилась в утешительницу.

Эмили вздохнула и поведала мне свою печальную историю.

После того как киностудия «манкировала» съемки «Заложников» (или что-то типа того), агент дал ей отставку. Это была ни больше ни меньше как катастрофа. Кинокомпании никогда даже не смотрят на текст, если он не представлен агентом. А до агента, как объяснила Эмили, добраться практически невозможно. Каждый день в прямом смысле слова тысячи киносценариев приходят на адрес агентств, в специальные почтовые отделы. Там безжалостно отсеивается огромное количество. Если ваш сценарий не понравился этим соплякам в почтовом отделе, пиши пропало. В том случае, если ваше творение преодолело почтовый отдел, оно попадет на стол рецензента. Дальше, что уж совсем маловероятно, его прочтет помощник агента. Если понравится ему, то тогда уж и агент соблаговолит взглянуть на текст.

За последние полтора года Эмили написала уже несколько новых сценариев. Но каждый раз, когда она пытается достучаться до агентов, она получает от ворот поворот.

– Но ты же известна!

– Известна. Но не с хорошей стороны. Все помнят, как студия отказалась от съемок «Заложников». Я в худшем положении, чем новичок. В этом городе никому ничего не прощают.

– Почему ты не рассказывала мне?

– Не знаю. Было стыдно. Я же восходящая звезда. И надеялась, что все наладится. Ты понимаешь?

Понимаю. Такое бывает.

Только десять дней назад Эмили удалось подсунуть свой последний сценарий новому агенту. Но он работал в сравнительно маленьком агентстве, у которого не было такого влияния на киностудии.

– Его зовут Дэвид Кроу. Он поехал представлять мой сценарий. Он пытается создать ажиотаж вокруг него, чтобы спровоцировать борьбу претендентов и получить цену повыше. Но пока у меня нет новостей.

– Но он всего лишь поехал представить текст.

– Здесь все делается очень быстро или не делается вообще. Я на грани срыва. Если и в этот раз не выгорит, я пропала.

– Не сходи с ума. Оправишься и снова попытаешься.

– Нет, черт возьми, не буду, – мрачно ответила Эмили. – Я перегорела. Этот город искромсал меня. Постоянно только потери. Вот увидишь… И я – банкрот, – добавила она.

– Как же так? – Я была шокирована. Она же получила большой гонорар за «Заложников», который ей не нужно было возвращать, когда студия передумала снимать фильм.

– Мне заплатили почти три года назад. Двести тысяч долларов. Но после того как я заплатила налоги и комиссионные агенту, денег хватило ненадолго. Уж не от хорошей же жизни я пишу сценарии ко всяким второсортным фильмам, которые сразу распространяются на кассетах, минуя киноэкраны. Я даже засветилась в порно!

– Ты снималась в порно? Неужели все настолько плохо?

– Нет, всего лишь написала сценарий. Но сейчас, когда ты сказала, думаю, мне больше бы повезло, если бы я пришла туда на кастинг. Но даже они отвергли мой текст. Не могу же я сесть за долги!

– Господи!

– Это были ужасные полтора года, – призналась Эмили. – И в тот день, когда «Бим ми ап прадакшн»…

– Кто?

– Они самые. Выпускают всякие дешевки про космические экспедиции, которые снимаются в вагончиках в Пасадене. День, когда они решили, что не станут снимать четвертую часть «Уничтожители с планеты Гамма-9» по моему сценарию, был самым черным днем моей жизни.

Я была подавлена грузом ее проблем. Мне было жарко, я устала и хотела домой. Но дом больше не существовал.

– О, господи, господи, господи! – Эмили была поражена до глубины души. – Прости меня, Мэгги. Мне так жаль… Что я с тобой делаю! Тебе нужно поесть, я сейчас приготовлю.

Она быстро настрогала салат и открыла бутылку белого вина. Слава богу, кажется, она чуток развеселилась.

– Все не так уж плохо. Всегда можно вернуться в Ирландию и получить там работу, связанную с кино, у меня теперь столько контактов, – щебетала Эмили.

Она замолчала.

– Знаешь, кого я странным образом тут встретила?

Что-то в ее голосе обеспокоило меня.

– Кого?

Пауза.

– Шэя Делани.

Было ясно, что она ждала подходящего момента, чтобы сказать мне об этом.

– А где?

– Он – продюсер в «Дарк стар». Это…

– Независимая киностудия, – закончила я за нее. Внезапно я поняла, в связи с чем вспомнила это название: когда он сообщил, где работает.

– Он много времени проводит здесь. – Эмили будто защищалась.

– Немудрено. Все люди, работающие в киношном бизнесе, тусуются здесь. – Эмили была явно озадачена, а я продолжила: – Я его видела. На прошлой неделе.

– Не может быть!

Пока Эмили удивлялась, какие случаются совпадения, я склонилась над тарелкой с салатом. Для этого ли я так стремилась поехать в Лос-Анджелес?!

7

Ночью я проснулась в абсолютной темноте под звуки пулеметной очереди. Кровь пульсировала в моих жилах. Я вслушивалась, что будет дальше: крики, стоны, полицейские сирены? Ничего.

Мы больше не в Канзасе, Тотошка.

Лежа в ночи, я призналась себе в горькой правде. Я жалею, что приехала. Думала, что мне станет сразу легче, как по мановению волшебной палочки. Но как такое могло случиться, если я притащила с собой свою развалившуюся жизнь и себя неудачницу? Да и жить в чужом доме, пусть даже и у лучшей подруги, оказалось сложнее, чем я могла себе представить. Несмотря на восьмичасовую разницу с ирландским временем, я не могла уснуть, потому что Эмили врубила телик на полную громкость. Я ворочалась в своей спальне (вообще-то это был кабинет Эмили). Так хотелось, чтобы она сделала потише. Но я ничего не могла поделать. Это же не мой дом. Когда сквозь тонкую стенку донеслись раскаты хриплого пьяного хохота, я испытала жуткую тоску по прежней жизни с Гарвом. Так жить я бы не смогла. Внезапно я практически была готова признать разрыв ужасной ошибкой и снова возобновить привычные взаимоотношения. Я привыкла к гармонии. К тому, что всегда можно выключить телевизор, если он тебе мешает.

Но достаточно ли это хорошая причина, чтобы все начать сначала? С неохотой я решила: нет.

Наконец мне удалось уснуть, и вот меня снова разбудили.

Раздалась новая пулеметная очередь. Мое сердце глухо забилось где-то под ребрами. Что там, черт возьми, происходит?

Мне стало тоскливо. Ах, если бы только можно было поехать домой. Но, подозреваю, что придется поторчать тут какое-то время. Все решат, что я спятила, если получится, что я вернусь из Лос-Анджелеса, пробыв там всего один день. И это касалось не только меня. Определенно, Эмили нужен кто-то рядом. Господи, может, мы отправимся домой вместе? Парочка неудачниц. Нам придется сидеть в самолете за специальным ограждением, чтобы, не дай бог, не заразить остальных пассажиров.

Шум на улице заставил меня подпрыгнуть на кровати на целый метр. Что это такое? Ветка стукнула о стекло? Или же маньяк крадется в ожидании жертвы? Какой-нибудь девушки, чтобы помучить ее и убить? Я ставлю на маньяка. В конце концов, мы же в Лос-Анджелесе. По общему мнению, этот город просто кишит патологическими убийцами. В свое время я прочла пару романов Джеки Коллинз и почерпнула кое-какие сведения о психопатах, чьи мысли в основном печатают курсивом.

Уже осталось недолго. Скоро он отомстит. И тогда они пожалеют, что смеялись над ним и отказывались приходить к нему в гости. Он сейчас силен. Как никогда силен. И у него есть нож. Нож будет слушаться его. Сначала он отрежет ей волосы. Потом отрежет ей пальцы вместе с кольцами, сережки и разрежет ожерелье на ее шейке. Затем начнет освежевывать ее. Она будет умолять. Просить о пощаде. Чтобы кончились эти мучения. Но они не кончатся. Ведь сейчас ее очередь страдать. Ее очередь…

Я взмокла. У этих дощатых калифорнийских домиков такие тонкие стенки. И я остро ощутила, насколько легко меня можно достать на первом этаже.

Потная от страха, я зажгла лампу и начала осмотр книжного шкафа в поисках книги для чтения. Желательно какое-нибудь легкое чтиво. Чтобы как-то отвлечься от перспективы быть расчлененной на мелкие кусочки. Но я ведь была у нее в кабинете, так что удалось найти только учебники по сценарному искусству. И тут я заметила пачку бумаги на столе. «Деньги для красоты». Ее новый сценарий. Пойдет.

Прочитав пару страниц, я так увлеклась, что и думать забыла о толпах маньяков, шастающих у меня под окнами. Это была история о двух женщинах, которые ограбили ювелирный салон. Они хотели оплатить пластическую операцию своим дочерям, чтобы им больше везло с мужиками. Это была комедия, триллер, любовная история и, что самое важное для Голливуда, у нее был обязательный слезливый хэппи-энд. («Я люблю тебя, мамочка. И ну их на фиг, эти новые сиськи».)

Перед тем как провалиться в сон, я сквозь туман подумала: «А что, мне понравилось…»

* * *

Когда я проснулась в следующий раз, то перепугалась насмерть. Солнце ярко светило, заливая комнату лимонным светом. Сердце заколотилось часто-часто, как у кролика. Где я, черт возьми? Передо мной галопом промчались последние девять месяцев, самые неприятные воспоминания со свистом пронеслись перед глазами, и только тогда я вспомнила, что делаю в этой залитой светом комнате. Да уж…

Эмили на кухне кликала мышкой, сидя за ноутбуком.

– Доброе утро, – сказала я. – Работаешь?

– Ага. Новый сценарий.

– Новый-преновый?

– Да, – улыбнулась Эмили, встала из-за стола и приготовила себе, как я потом узнала, протеиновый коктейль. – Не знаю, хороший ли это текст, но нужно работать и над ним на тот случай, если пролечу с «Деньгами для красоты».

Это просто кошмар, подумала я. Чтобы развеселить нас обеих, воскликнула:

– Прекрасный день!

– Ну да, надо думать, – удивилась Эмили. – Но здесь все время так. Ты слышала вчера фейерверки?

– Фейерверки?

– Ну да, в Санта-Монике проходил фестиваль. Но ты, наверное, спала как убитая.

– Нет, я их слышала, – сказала я, а потом быстро добавила: – Только я думала, что это пулеметная очередь.

– Как тебе такое в голову пришло? Господь с тобой! – Она погрустнела, ее лицо выражало явное беспокойство. – Плохо дело!

Она встала из-за стола и обняла меня, прижавшись ко мне своим маленьким, тощим тельцем. Впервые кто-то обнимал меня с тех пор, как я ушла от Гарва. Я была так тронута, что чуть не разревелась. Во мне накопилось столько невыплаканных слез. Они застыли где-то далеко, вне пределов досягаемости. До этой самой минуты.

– Мне так грустно, – всхлипнула я. – Так грустно. Так гру-у-у-устно.

– Знаю. Знаю. Знаю. Как заведенная пластинка.

И вся печаль, которую до этого я видела лишь боковым зрением, внезапно открылась мне в полном масштабе. Я почувствовала всю тяжесть наших рухнувших надежд. Конец брака – самое грустное событие в мире. Разумеется, никто не шагает к алтарю, думая, что его семейная жизнь рухнет как карточный домик. У меня есть фотография с нашей свадьбы. Мне двадцать четыре, а Гарву – двадцать пять. И мы полны искренней веры в светлое будущее. Это меня просто убивает.

– У нас было столько надежд, и все так плохо кончилось. – Я промокнула влажное от слез лицо салфетками. – Мне нужно было уйти от него. Эмили, у меня нет выбора. Это так ужасно. Если бы я не ушла, то это сделал бы он. А теперь все ко-о-ончено-о-о.

– Знаю. Знаю. Знаю, – бормотала Эмили. – Знаю.

– Я думала, что мне уже не будет хуже, чем в прошлом феврале. – Я закашлялась от слез. – Но мне хуже. Мне сейчас грустнее, чем голодающим детям в «Прахе Анджелы».

– Грустнее, чем Мэри из «Маленького домика в прериях», когда она начала слепнуть?

– Да.

Но ей удалось испортить мой слезливый настрой. Я даже выдавила из себя улыбку. Затем Эмили вытерла мне слезы, заставила высморкаться и спросила:

– Выпьешь протеинового коктейля? Это местный деликатес!

– Давай.

Она приготовила и впрямь чрезвычайно вкусный напиток, и мы сели за домом, в крошечном, залитом солнцем садике. Я даже успокоилась чуток, пока она не решила снова разобраться в нашей с Гарвом ситуации.

– Честно сказать, мне кажется, вы поторопились. Все случилось так внезапно.

Я сидела молча. Моя рука зачесалась. Кожу начало жечь.

– Нельзя что-то закончить по команде «раз-два», – настаивала Эмили.

– Не было никаких «раз-два».

Она хитростью пыталась вывести меня на разговор.

– Вы пропустили жизненно важные стадии разрыва. Обычно события развиваются так. Сначала вы таскаетесь к психологу. А потом должны предпринять как минимум две попытки к воссоединению. Они заканчиваются полным провалом. Ты думаешь, у тебя сейчас все плохо? Это просто цветочки по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы все шло своим чередом. И только тогда можно говорить «все кончено».

– Так дальше не могло продолжаться, ведь он с… – Я не могла заставить себя произнести «спит с…» —…другой. Я не смогу больше доверять ему. И простить его.

– Понимаю, – сказала она. – Но это же из-за…

– Прошу тебя, Эмили! – В моем голосе зазвучало раздражение, которое быстро сменилось отчаянием. – Все кончено. Просто поверь мне на слово. Я не хочу снова и снова трясти наше грязное белье.

– Ладно. Извини. – Казалось, она и сама рада закончить этот разговор. Она выглядела уставшей. – Чем бы ты хотела заняться сегодня?

– Без понятия.

– Мне надо с утра встретиться с бухгалтером и обсудить мою налоговую декларацию, – сообщила Эмили. – Если хочешь, поехали вместе. Но я могу закинуть тебя на пляж!

Мне не хотелось слоняться самой по себе. Но это же идиотизм – сидеть в пыльном офисе бухгалтера, пока Эмили разбирается со своими налогами. Солнце шпарит вовсю. Да и я уже взрослая девочка.

– Пойду на пляж, – решила я.

– Как у тебя с деньгами? – спросила Эмили и быстро добавила: – Не думай, я не собираюсь просить взаймы.

– Нормально. Гарв сказал, что сам выплатит взнос по кредиту в этом месяце. У меня есть моя кредитка. Конечно, пополнить счет я не смогу, пока не найду новую работу. – Почему-то это меня беспокоило меньше обычного. – Но кое-что у меня есть.

На самом деле на моем счете «милых дамских штучек» лежала довольно-таки большая сумма. Хотя я в последнее время и швырялась деньгами направо и налево, но это были деньги с нашего общего счета. И тут мне подумалось, что я копила деньги на своем счете, интуитивно предчувствуя разрыв с Гарвом. Мне понравилась эта мысль.

– А почему ты меня спросила про деньги?

– Я подумала, что ты сможешь взять напрокат машину, пока ты тут.

– А что, на автобусе нельзя?

Странный шум заставил меня поднять голову. Это давилась от смеха Эмили.

– Что я сказала смешного?

– «На автобусе нельзя?» – передразнила она меня. – Что еще? Предложишь прогуляться пешочком? Ну, насмешила!

– Так что, на автобусе нельзя?

– Вообще-то нет. Тут никто не ездит на автобусах. Общественный транспорт тут просто дерьмо. По крайней мере, мне так говорили. Я сама никогда не ездила на нем. В этом городе тебе нужна машинка. Можно взять в аренду отличный пикап, – мечтательно протянула Эмили.

– Пикап? Ты имеешь в виду джип?!

– Нет, пикап.

– Такой, на которых ездят в деревне?

– В принципе, такой, только новый. Сверкающий и без свиней, высовывающих свои пятаки из кузова.

Но мне не хотелось пикап. Я размечталась, как буду рассекать на прикольном серебристом автомобильчике с откидным верхом. Волосы будут развеваться на ветру. А я слегка опущу солнечные очки в виде сердечек, чтобы устанавливать зрительный контакт с другими водителями (разумеется, мужчинами!) на светофорах. Хотя, конечно, это мне не светит.

– Только туристы и жители отдаленных пригородов ездят на авто с откидным верхом, – презрительно фыркнула Эмили. – Коренные жители Лос-Анджелеса – никогда. Из-за смога.

Я вспомнила, что сама Эмили встречала меня в аэропорту на здоровенной полноприводной махине типа джипа. Выглядело так, словно она управляет многоэтажкой. Мне практически понадобились веревка и альпинистские кошки, чтобы вскарабкаться в кабину.

– Пикапы – самое то, – советовала Эмили. – Если не хочешь пикап, возьми джип, как у меня.

– Мне просто нужна машина, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.

Ей-то хорошо. Жариться на солнышке круглый год. А у меня когда еще будет возможность прокатиться на авто без крыши и не промокнуть до ниточки?

– Слушай, в Лос-Анджелесе машина – это твое лицо. Машина и тело. Не важно, что ты бомжуешь и спишь в картонной коробке, если у тебя клевая тачка и ты на последней стадии анорексии.

– Ну, мне кажется, что откидной верх – это круто. Мне нравятся такие машины.

– Но…

– Мой брак развалился, – сказала я, – и мне хочется тачку с откидным верхом!

– Ладно! – Эмили поняла, что пора сдаваться. – Будет тебе откидной верх.

Только мы собрались выйти, как позвонила моя матушка.

– Все побережье вот-вот может быть затоплено Тихим океаном.

– Неужели?

– Я говорю это, потому что желаю тебе добра.

– Спасибо.

– Там солнечно?

– Очень. Мне пора.

До пляжа было рукой подать. Я вполне могла бы прогуляться. Если бы мне разрешили. Я спустилась на веревке из машины Эмили, и она помчалась дальше, сидя так высоко в своей передвижной громаде, что казалась просто микроскопической.

Передо мной раскинулся пейзаж как на открытках. Обрамление из цветов цитрусовых, тонкие силуэты высоких пальм, макушками упирающихся в ярко-синее небо. В обе стороны простирался белый рассыпчатый песок. А за кромкой песка весело блестел океан.

Все мы слышали, что в Калифорнии живут суперкрасивые люди. Это результат высокого уровня жизни, заботы о своем здоровье, солнца, высококлассных пластических операций и нарушений аппетита. В итоге они стройные, мускулистые и эффектные. Раскладывая полотенце на песке, я с подозрением оглядела других посетителей пляжа. Их было не так уж много. Вероятно, потому, что сегодня будний день. Но достаточно, чтобы подтвердились мои самые страшные опасения. Я самая жирная и тучная особь на этом участке песка. А может, и на территории всего штата Калифорния. Господи, вокруг меня были только худышки. Меня переполняла решимость (вперемешку с отчаянием), что мне придется снова заняться спортом.

Две девушки скандинавской внешности расположились неподалеку. Ближе, чем мне того хотелось. Внезапно я стала размышлять: может, одна из них в разводе. Меня интересовало семейное положение всех людей, с которыми приходилось сталкиваться…

Они сняли шортики и топы и явили миру крошечные бикини, плоские животы, загорелые стройные накачанные ножки. Вы вряд ли видели двух других женщин, которым было бы настолько комфортно в собственном теле. Мне захотелось выгнать их.

Их появление означало лишь одно. Я не смогу снять свой саронг. Прошло какое-то время. Только когда мне удалось убедить себя, что никому нет до меня дела, я разделась. Я задержала дыхание, ожидая, что спасатель начнет биться в конвульсиях от пережитого шока, а потом, как в замедленной съемке, подбежит ко мне под звуки рока с аптечкой под мышкой и скажет: «Простите, мэм, но нам придется попросить вас уйти. Это семейный пляж. Вы распугиваете посетителей!»

Однако ничего ужасного не произошло, так что я намазалась солнцезащитным кремом с фактором защиты 8 и приготовилась пожариться на солнышке. Рак кожи беспокоил меня в последнюю очередь. Господи, да я белая, как поганка! Стоило покрыть свои синюшные телеса автозагаром перед походом на пляж. Внезапно это натолкнуло меня на воспоминание о Гарве. Перед нанесением автозагара я всегда надевала хирургические перчатки, чтоб не ходить потом с шоколадными ладошками, а он любил говорить: «Что, дорогая, праздник хирургических перчаток?»

Боже мой. Я закрыла глаза. Ритмичные звуки волн, то обнимающих берег, то отступающих, убаюкивали. Как и жаркое желтое солнце, и легкие порывы океанского бриза.

Было довольно мило, пока я не перевернулась на животик и не поняла, что намазать мою спину солнцезащитным кремом некому. Это было прерогативой Гарва. Внезапно я почувствовала себя одинокой. И снова мне пришло в голову: моя жизнь кончена.

Когда я упаковывала вещи перед отъездом из Ирландии, то сказала Анне и Элен то же самое – моя жизнь кончена.

– Нет. – Видно было, что Анна расстроилась.

– Не сюсюкай с ней, – ехидно сказала Элен.

– Ты встретишь другого мужчину, ты ведь еще молода, – с сомнением сказала Анна.

– Не так уж она и молода, – опять встряла Элен. – Ей уже даже не тридцать три.

– И хороша собой, – упорствовала Анна.

– Ну, она, конечно, не уродка, – неохотно признала Элен и обратилась ко мне: – У тебя красивые волосы. И кожа хорошая. Для твоих лет.

– И ты такая положительная, – добавила Анна.

– Такая положительная, – эхом откликнулась Элен с важным видом.

Я вздохнула. Моя жизнь не была такой уж безупречной, хотя не была и такой аморальной, как у моих сестриц. А хорошей для своих лет кожи я достигла благодаря нанесению тонн дорогостоящих ночных кремов, которыми я к утру пропитывала подушку. Но не будем об этом.

– И… – задумчиво сказала Элен; я даже наклонилась к ней, чтобы лучше услышать похвалу, – …у тебя клевая сумочка.

Я отпрянула, разочарованная.

– Как странно, – удивилась Элен. – Никогда бы не сказала, что ты из тех, кто покупает дорогие сумки.

Я попробовала протестовать. Ведь я именно из тех. Почти уверена. Но не хотелось новой стычки с Элен, как тогда, когда я пыталась убедить ее, что безответственно отношусь к деньгам.

Кроме того, если уж на то пошло, ту сумку подарил мне Гарв.

– Да ладно, старушка, – заржала Элен. – Ты думаешь, я поверю, что наш мистер Скряга, который даже апельсины чистит, не вынимая их из карманов, раскошелился на дорогущую sac a main.^[7] Это по-французски. Знаешь, почему именно твоя жизнь кончилась? Тебе не понадобится больше эта сумка!

Но я не сдавалась. Тогда она с подозрением заметила:

– Значит, не так уж кончилась?

– Заткнись, ты и так будешь ездить на моей машине, – оборвала ее я.

– Всего месяц. Кроме того, мне придется делить авто с этой чучундрой. – Она кивнула в сторону Анны.

И тут я услышала кое-что, что мигом вернуло меня в настоящее.

– Мороженое с вафлями!

Я села на полотенце. Молодой парень проходил мимо, шатаясь под весом ящика с мороженым, продать которое не было никакой надежды. Не среди этой толпы анорексиков.

– Фруктовое эскимо на палочке! – безрадостно выкрикивал он. – Замороженное желе! Вишневый лед!

Я почувствовала жалость к нему. И голод.

– Эй! – окликнула я. – Мне мороженое с вафлями!

Мы быстро произвели операцию «товар – деньги», и он вновь пошел своей дорогой, которая не сулила прибылей. Интересно, кто-нибудь орал на него или бросал в него камнями, когда он нес по пляжу свой высококалорийный товар с громадным содержанием сахара:

– Вали отсюда, чучело!

Так обычно люди прогоняют из своих районов продавцов наркоты.

И снова я осталась одна. Внезапно я обрадовалась, что я в Калифорнии. Ведь можно свалить это ужасное ощущение, что я иду не в ногу с остальным человечеством, на смену часовых поясов. Это снимает с меня ответственность. Так что пару дней я смогу попытаться обмануть себя саму, что со мной все в порядке.

С завистью глядя на двух скандинавских богинь, я пожирала мороженое. На их лицах было такое очевидное выражение, что мне стало неудобно. Я еле сдержалась, чтобы не предложить им кусочек моего лакомства. Меня не покидало ощущение, что если бы дело происходило в книге, то кто-нибудь пригласил бы меня присоединиться к игре в волейбол или, по крайней мере, заговорил бы со мной. Спасатель или кто-то из отдыхающих. Но единственным, кто перекинулся со мной парой фраз за весь день, был продавец мороженого. Думаю, я тоже была единственной, кто говорил с ним.

8

После обеда Эмили забрала меня с пляжа. Мы приехали домой. Звонков от Дэвида Кроу так и не было. Отчаяние Эмили чувствовалось в каждом уголке дома.

– Отсутствие новостей – хорошая новость, – попробовала я ее утешить.

– Фигня, – возразила Эмили. – Отсутствие новостей – плохая новость. Плохие новости от тебя скрывают, а хорошие тут же вываливают, упиваясь собственной славой.

– Ну, тогда позвони ему сама. Эмили горько усмехнулась.

– Легче получить пропуск на съемочную площадку, где кипит работа над фильмом с Томом Крузом, чем поговорить с агентом, который не хочет с тобой разговаривать.

Эмили все-таки набрала его номер, но пресловутого Дэвида «не было на рабочем месте».

– Клянусь, они не сказали бы «его нет на рабочем месте», если бы звонил Рон Басс, – мрачно заметила Эмили.

Как я понимаю, Рон Басс – какой-то крутой сценарист.

– У меня странное и непреодолимое желание пойти нажраться в хлам, – заявила Эмили. —

Твои еще неустановившиеся биоритмы выдержат, если мы сходим куда-нибудь вечерком?

– Что ты задумала?

Уж не придется ли мне тащиться с толпой девушек и танцевать под «Я буду жить». По-моему, именно этим занимаются все женщины, только что расставшиеся с любимыми?

– Как насчет ужина в каком-нибудь миленьком местечке?

– Отлично.

Я испытала облегчение, что мне не придется под звуки голоса Глории Гейнор притворяться более восторженной, чем есть на самом деле.

– Хорошо. Знаешь что? – спросила она задумчиво. – Все, что тебе нужно, это отрастить самую капельку волосы.

Хотя Эмили нравился Гарв, она всегда считала, что, выскочив замуж так рано, я не успела нагуляться как следует.

– Ты можешь побезумствовать, пока ты тут!

– Поживем – увидим, – ответила я уклончиво.

Господи, я столького не знала.

– Пригласим Лару. Она любит выпить. И Конни. И Троя. И Джастина.

Она быстренько всех обзвонила, а потом за пару минут встряхнулась и привела себя в порядок. Раз-два-три. Словно это раз плюнуть. Платье, каблуки, сумочка, прическа. Волосы гладкие и блестящие-блястящие.

Она открыла чудо-косметичку и поделилась со мной своими тайными знаниями. Чуть лосьона на губы, чтоб они припухли, как от укуса пчелы. Ресницы завиты маленькой машинкой (думаю, она должна называться щипцами для завивки ресниц). Потом она достала небольшой тюбик и провозгласила:

– Сейчас мы уберем эти мешки у тебя под глазами из-за смены часовых поясов.

– Не надо, – запротестовала я самодовольно. – У меня крем для век «Радиант» с кучей всяческих эффектов.

– Радиант-фигадиант. Ты только попробуй это. – Она нанесла несколько капелек крема мне под глаза, и – о, чудо! – я реально почувствовала, как разглаживается моя кожа.

– Что это? Чье производство?

Я была готова помчаться в магазин косметики и отдать целое состояние, потому что этот чудо-крем не мог стоить меньше.

– Это «Анусол».

– Что?

– Мазь от геморроя. Пять долларов за тюбик. Эффект чудесный. Им пользуются все модели.

Теперь вы понимаете, что я имела в виду, говоря, что она готова к любой неожиданности?

Затем на пару секунд мои волосы подверглись воздействию щипцов для выпрямления. На безымянный палец нанесли крем с алоэ вера. Я сожгла на солнце нежную кожу на том месте, где было когда-то кольцо. (Да уж, звучит как слова из сентиментальной песенки в стиле кантри.)

Эмили пошла к двери, издавая разнообразные звуки. Цоканье каблучков, бряцанье застежки на сумочке, щелканье зажигалки, клацанье ногтей. Мне понравилось.

Мы собирались куда-то на Сансет, как сообщила Эмили. Трой прийти не смог, как и Конни, которая по уши была в приготовлениях к собственной свадьбе. Но Лара обещала быть как штык. И Джастин тоже.

– Кто-нибудь из них состоит в браке? – невзначай спросила я.

Эмили засмеялась.

– Господи! Нет, они одинокие.

– Одинокие одинокие?

– А что, бывают какие-то другие?

– Разведенные одинокие.

С сочувственным взглядом она сказала:

– Нет. Они одинокие одинокие.

Мы ехали по автостраде. Темные силуэты пальм выделялись на фоне неба. Солнце садилось, и небосвод переливался всеми цветами радуги. Внизу бледно-голубой. Чем выше, тем темнее. Наверху – ярко-синий, на фоне которого сверкали первые звездочки, словно булавочные отверстия на ткани.

Мы промчались мимо неоновых вывесок на автозаправке, мотелей, предлагающих водяные кровати, салонов хиромантии и домов с огромными номерами. Ведь не может же вдоль этой дороги стоять двадцать две тысячи домов, да?

– Может, их столько и есть, – заметила Эмили. – Сансет около двадцати миль длиной.

Сансет. Она имела в виду, что мы едем по знаменитому бульвару Сансет, подумалось мне. Я почувствовала себя героиней кинофильма.

На одном из перекрестков стоял мужик с плакатом из изорванной картонки. На нем большими корявыми буквами было написано «Требуется жена», и даже телефончик указан. Мужик был довольно-таки презентабельный, что самое удивительное.

– Эй, Мэгги, – Эмили показала на него. – Может, это то, что нужно?

– Я уже замужем, – на автомате сказала я.

Смешно, как легко забываешь некоторые вещи.

Мы остановились перед огромным белым зданием отеля. И сразу же около нас возникли какие-то парни. На какой-то момент у меня сорвало крышу, и я решила, что они клюнули на мои припухшие губки и завитые реснички. Но оказалось, что это всего лишь работники парковки.

– Ты просто отдаешь им ключи, они ставят машину, а потом пригоняют ее обратно, как только понадобится.

Я слышала о таком, но ни разу не видела эту услугу вживую. Для меня припарковаться равноценно стрессу, так что я пришла в дикий восторг от этой превосходной мысли.

– Но ты за это платишь. Они ничего не делают по доброте душевной, – поспешно добавила Эмили. – И еще надо дать водиле на чай. Ну, с богом!

В зале не было свободного места. Все были такие загорелые, красивые, блестящие. Однако меня уйти не попросили. Это классно.

Только мы уселись, как Эмили воскликнула:

– А вот и Лара!

Между столиками ритмичной походкой двигалась высокая блондинка. Первое, что мне пришло на ум при взгляде на нее, – поля пшеницы, по которым свободно гуляет ветер. Она вся была словно позолочена, будто ее окунули в золотистый сироп. В этом ресторане было много красивых людей, но она, вероятно, была самой привлекательной.

– Здоро-о-ово, – протянула она, когда Эмили меня представила.

– Здорово, – ответила я.

Обычно я говорю «привет» или «приятно познакомиться», но мне хотелось соответствовать местным традициям.

Подошел официант. Или стоит сказать «спектакль начался»? Мне говорили, что все официанты в Лос-Анджелесе – бывшие актеры. Этот Адонис был так хорош, что ему самое место на съемочной площадке.

– Здрасте, дамы, – ослепительно улыбнулся он. – Меня зовут Дэйян. Я буду обслуживать вас сегодня и собираюсь делать это, пока вам плохо не станет.

– Это кого вы изображаете? – Лара пристально разглядывала официанта с озадаченным видом. – Кевин Клайн во «Входе и выходе»? Или тот парень из сериала «Уилл и Грейс»?

Дэйян был встревожен и неохотно признался:

– Это моя вариация Джека из «Уилл и Грейс».

– Я так и подумала! – просияла Лара. – Знаешь что, Дэйян? Мне сегодня не особо хочется Джека. Обслуживай-ка нас в стиле…

Ее синие глаза остановились на нас с Эмили.

– Кого бы нам захотеть? Выберите актера? Арни? Ральф Файнес?

– Мне нравится Николас Кейдж, – призналась я.

– Как у тебя с Кейджем, приятель? – спросила Лара у Дайяна.

– В каком фильме? – спросил он сердито.

– «Дикие сердцем»? – попробовала предложить я. – «Город Ангелов?»

Он замер. Выражение лица какое-то отсутствующее. Я решила, что ему не по душе мое предложение. Вдруг его тело вытянулось, словно у него не было костей.

– Отличный выбор, – протянул он. Господи, он превратился в обаятельного Ника Кейджа с такими же припухшими веками.

И тут я услышала собственный смех и поняла, что уже сто лет ничто не казалось мне смешным.

– Могу я принести прекрасным дамам напитки? – медленно и с расстановкой спросил Дэйян.

– Мне коктейль «Водкатини» с водкой «Грей Гуз». Льда не надо. Четыре оливки, – сказала Лара.

– А мне яблочный мартини с водкой и колотым льдом, – объявила Эмили.

– И мне, – пробормотала я. – Яблочный.

– Будет сделано, крошки!

Надо признаться, меня поразила Лара. Когда я сначала хлопала глазами на ее пушистые волосы с прядями медового цвета, на ее крепкое тело с золотистым загаром, то сразу решила, что если вы посмотрите в словаре сочетание «пустоголовая красотка», то Лара будет фигурировать в качестве иллюстрации. Но она была столь же умна, сколь и красива. Я не совсем уверена, что это справедливо.

Подойдя к барной стойке, Дэйян внезапно остановился, слегка согнулся, словно готов упасть на одно колено, повернулся к нам, показал на нас пальцем и подмигнул. Что-то сказал. Одно из слов точно было «крошки». Мне пришлось похлопать ему. Уж очень он старался.

Потом он вернулся с напитками. Все еще пребывая в роли, он начал:

– Наше специальное предложение сегодня… И тут мой мозг переключился в «спящий режим».

Мне очень хотелось узнать, что же сегодня предлагают по специальной цене, но длительный зрительный контакт почему-то блокировал работу органов слуха. Такое всегда случается. До меня доносились лишь отрывки.

– … готовится с черничным…

– Ой, – пробормотала я с благодарностью, все еще не в силах оторвать глаза.

– …добавляется…

– Кто-нибудь слушал эту фигню? – спросила Лара, когда он ушел. – Я всегда отключаюсь, когда они заводят эту пластинку.

Я ужасно обрадовалась, что не я одна такая, и воскликнула:

– У меня то же самое, когда кто-то мне рассказывает, как проехать. Вся моя энергия уходит на то, чтобы кивать головой и изображать внимание.

Лара сказала:

– Ну, ты крута!

Это высшая похвала по-американски.

– Я тоже такая. Начало я понимаю – «сначала направо», а потом такое впечатление, что собеседник строчит, как пулемет, а я улавливаю одно слово из двадцати…

– «На втором светофоре…»– встряла я.

– «А на Догени-драйв налево». Где ты ее взяла? – Лара посмотрела на Эмили и показала на меня. – Она суперская!

Ее ярко выраженное дружелюбие плескалось через край, но меня все равно жгло чувство собственной ущербности. Кто эта Лара? Оказалось, она работает на студии.

– На киностудии?

Она бросила на меня удивленный взгляд. А что, бывают еще какие-то? Но потом просто кивнула.

– Ну да, на киностудии. Независимой.

– Это значит, – сказала Эмили, – что они делают кино «не для всех».

– И получают за него копейки, – засмеялась Лара.

– Много работы?

– Не особо. Следующие две недели я буду занята подготовкой торжественного обеда для съемочной группы фильма «Голуби», а пока простой.

– А у меня простой уже столько времени! – вздохнула Эмили.

Я внимательно слушала. Кажется, «простой» значит «период спокойствия и бездействия». Вот это мне нравится в поездке в Штаты. Можно нахвататься всяких новых сленговых словечек до того, как они дойдут до Ирландии. Для справки: я первая в районе Блэкрок стала использовать словосочетание «и ежику понятно», которое услышала в Нью-Йорке, когда навещала Рейчел. Это все равно что посмотреть фильм за полгода до того, как он пойдет в прокате у тебя дома.

– Думаю, у меня, кроме простоя, ничего уже не будет до конца жизни, – от алкоголя Эмили стала сентиментальной. – Чертов сукин сын этот агент!

– Прошло всего три дня! – напомнила Лара. – Дай парню шанс!

– Пять дней. Сценарий у него с пятницы.

– Но рабочих дней всего три. Ничего страшного. А как дела с новым текстом?

– Плохо. Отвратительно.

– Все из-за того, что ты не веришь в себя. Эй, а вот и Джастин.

Да, Джастина красавчиком назвать было сложновато. Он носил очки. Короткие кудрявые волосы. Немного пухловат. Хотя, если откровенно, лишнего весу в нем было всего килограмм-полтора. Но в Лос-Анджелесе все были такие стройные, что он казался сравнительно пузатеньким.

– Простите, что опоздал, ребята. – У него был слишком высокий голос для мужчины. – У Дезире такая депрессия. Я не хотел оставлять ее одну.

Я думала, что Дезире, должно быть, его девушка, но оказалось, что это его собака.

Эмили шепнула мне, что Джастин – актер.

– А я могла тебя видеть в какой-нибудь картине? – спросила я его.

– Возможно, – ответил он, но, кажется, отнесся к вопросу не слишком серьезно. – Я играю в эпизодических ролях. Обычно жирных парней. Знаешь, в кино часто команда приземляется на планету, и на кого-то из ее членов нападает недружелюбный пришелец. Обычно роль этого пушечного мяса играю я. Или копа, которого убивают в результате перестрелки.

– Да ладно тебе, – сказала Эмили. – У тебя больше предложений, чем ты в состоянии принять.

– В точку! В фильмах про инопланетные приключения жирдяев убивают вагонами! – воскликнул Джастин и обратился к Эмили: – Ну и как твое свидание вслепую в субботу? Ты вроде собиралась на вечеринку, где все знакомятся вслепую.

– О, – простонала Эмили. – Я пришла туда. Оказалось, что Эл, которого устроители вечеринки уготовили мне в пару, очень даже ничего.

– Это всегда плохой знак, – сухо заметила Лара.

– Он рассказал мне, что работает в сфере трансплантации органов. Я решила, что обязана в него влюбиться, ведь он спасает жизни. И попросила его рассказать о работе.

– Типичная ошибка, – сказала мне Лара. – Ты просишь кого-нибудь передать тебе графин с водой и это выливается в десятиминутный монолог о том, какой он клевый чувак.

Эмили кивнула.

– Он ездит туда, где произошли автокатастрофы, осматривать трупы, чтобы потом их органы отдать для пересадки. Так что он стал мне рассказывать про один несчастный случай. Там у мужика отрезало – господи, какой ужас! – голову. А Эл мне и говорит: «Его голова была в тридцати метрах. Ее нашли только на следующий день. Она отлетела от автострады и свалилась во двор какого-то дома, а там уже ее нашла собака».

– Брр! – Лара и Джастин вздрогнули.

– Он взахлеб рассказывал мне эту ужасную историю, – сказала Эмили. – Меня даже затошнило, и я побежала в туалет. А когда я вернулась, то услышала, как он вещает на всю комнату: «Собака нашла ее во дворике». Не смотрите на меня так. Я очень хорошо поладила с другим парнем по имени Лу. Он даже взял мой телефон. Но до сих пор не позвонил. – Внезапно она протрезвела и коротко сказала: – Я просто не могу построить нормальные отношения. И работа моя никому не нужна. Я – самая худшая неудачница из всех моих знакомых.

– Нет. – Я отчаянно пыталась успокоить ее. Сглотнув комок в горле, я заставила себя произнести вслух: – Я вот-вот разведусь. Разве может быть хуже?

– По крайней мере, ты уже побывала замужем, – мрачно возразила Эмили. – Хотя сейчас я была бы рада и просто сексу. Из-за того, что Бретту некачественно сделали операцию по увеличению пениса, у меня не было мужика уже четыре месяца. А у тебя, Мэгги?

– Ну, конечно, не так долго.

Я стеснялась обсуждать свою интимную жизнь в присутствии Лары и Джастина. Хватит уже того, что я с таким трудом призналась, что мне грозит развод.

– Ну, – ослепительно улыбнулась Лара. – У меня не было мужика уже восемь лет.

Она, должно быть, пошутила. Я все еще ждала развязки. Понимаете, это была шикарнейшая женщина, ее красота просто зашкаливала. И если она не может найти себя парня, то на что надеяться остальным?

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

Я слышала о таких женщинах. Эмили говорила, что в Лос-Анджелесе их просто полно. Красивые, умные, не истерички. Но их обижали столькие мужчины, охотящиеся за красотой, что они решили отказаться от личной жизни и не отдаваться во власть чувств.

– Но почему?

– Я гомосексуалка.

Гомосексуалка. Лара лесбиянка. До этого мне не приходилось сталкиваться с настоящими лесбиянками. По крайней мере, никто мне в этом не сознавался. Геев я знаю до фига. Но это что-то новое. Я даже не знала, что и сказать. Поздравляю? Изыди, ты слишком красивая?

– Извини, – заржала Лара. – Мне не стоило этого говорить.

– Так значит, ты не гомосексуалка? – Внезапно ко мне вернулась легкость.

– Не нет, а да.

9

На следующее утро снова было ясно и солнечно. Тенденция, однако.

– Как ты? – спросила Эмили, подавая мне коктейль.

Как я? Одурманена. Выжата как лимон. Напугана. Дезориентирована.

– У меня расстройство биоритмов, – согласилась я.

– Пройдет пара дней, и ты привыкнешь. Могу только надеяться.

После завтрака Эмили повела меня выбирать машину. К моему разочарованию, такую клевую, как в мечтах, мне арендовать не удастся, так как все клевые тачки стоили раз в десять дороже обычных.

– Возьми ее все равно, – настаивала Эмили.

– Нельзя, – сказала я. – Я же не зарабатываю.

– Да и фиг с ним.

Потом мы вдвоем поехали на пляж и провалялись там несколько часов, обсуждая всякую бредятину, типа какой козел этот Робби, с которым встречается Донна (этот разговор поднял нам настроение), и как Шинед изменилась в лучшую сторону, с тех пор как перекрасилась в блондинку в прошлом году.

– Никогда бы не подумала, что ей пойдет.

– И я. С ее-то цветом кожи и глаз.

– Да уж, с ее цветом кожи не каждая отважится стать блондинкой.

– Но она отлично выглядит.

– Просто супер.

– Если бы она сказала мне, что планирует обесцветить волосы, то я бы постаралась ее отговорить.

– И я. Никогда бы не подумала, что ей будет так классно.

– Я тоже. То есть я правда не думала, что будет так хорошо.

– Но выглядит она просто сказочно. Очень естественно.

– Совершенно естественно. И так далее, и тому подобное.

Отличная пустая болтовня, когда не надо напрягать мозги, даже логику можно засунуть куда подальше. Очень утешает.

Но когда мы вернулись с пляжа, наше сонное и ленивое настроение улетучилось, и мы попали во власть беспокойства. Первое, что Эмили сделала, зайдя в дом, – метнулась к автоответчику проверить, нет ли сообщений от Дэвида.

– Ну? – спросила я.

– Ни фига.

– Мне очень жаль, Эмили.

– Уже слишком поздно, – сказала она на следующее утро. – Если бы что-то сдвинулось с мертвой точки, то это уже случилось бы.

– Но текст превосходный!

– Какая разница?

Хотя у меня самой проблем было вагон и маленькая тележка, но безысходность Эмили не могла на меня не подействовать.

– Почему жизнь –такая несправедливая штука?

– В самую точку. Извини, что навешиваю на тебя свои проблемы, – сказала Эмили. – Уверена, ты прекрасно обошлась бы и без этого.

– Да ладно тебе. Все в порядке, – пожала я плечами.

На самом деле, хотя я в этом и никогда не признаюсь, я даже испытывала облегчение. Я присутствовала при драме, но это была не моя драма.

И снова Эмили попыталась расспросить меня о нас с Гарвом, но я сопротивлялась, а у нее не было сил упорствовать.

– Чем хотела бы заняться сегодня?

– Ну… – Я показала на окно, за которым переливался солнечный свет. – Конечно, пойду на пляж!

– Я пойду возьму бикини, – благородно предложила Эмили.

Я покачала головой.

– Не нужно. Останься и поработай, так будет лучше.

Эмили всегда была трудяжкой. Хотя она и кричала, что не продвигается с новым текстом, но я– то знала, что она испытывает чудовищное чувство вины, если не посидит над ним пару часиков. Она умудрилась даже вчера вечером что-то поделать.

Ладно, не стройте иллюзий, кроме написания сценариев, Эмили полжизни тратила на висение на телефоне. Она перепрыгивала с одной линии на другую, как жонглер, который удерживает в воздухе сразу несколько мячиков. Для нее не существовало такого понятия, как «перекинуться парой слов».

Конни, с которой мне пока так и не удалось познакомиться, казалось, отнимала у Эмили кучу времени, так как ее преследовало несчастье за несчастьем со свадебными букетами, банкетами, парикмахерами, платьями подружек невесты… Мне же было тошно только от того, что я услышала краем уха. Я не хотела, чтобы кто-то выходил замуж. Пусть лучше все разводятся, даже одинокие. Тогда моя жизнь не будет такой явной неудачей, а я не буду выглядеть белой вороной.

Самые последние неприятности Конни были связаны с ее медовым месяцем. Жизнь сделала финт ушами и воплотила злосчастный сценарий Эмили в жизнь. Конни купила путевку на какой-то курорт. И вдруг туда вторглись местные повстанцы и захватили семерых постояльцев в заложники. Турфирма отказывалась отдать Конни аванс за путевки. Хотя у Эмили не было ни грамма юридических знаний, она советовала Конни обратиться в суд.

– У тебе есть право это сделать. Ну и что, что это не прописано в контракте! Ой, повиси-ка чуток, у меня звонок по второй линии…

– Я скоро приду, – сообщила я, засовывая книжку в пляжную сумку.

– Уверена, что с тобой все в порядке?

– Да.

Ну, мне и впрямь было неплохо. Я уже провела в Лос-Анджелесе три дня и ни разу не позвонила Гарву. Пару раз я испытывала навязчивое желание, но, к счастью, приступ происходил тогда, когда в Ирландии была глухая ночь, так что я убедила себя не поддаваться порывам.

– У тебя замечательный загар, – сказала Эмили, сев нога на ногу на диван и включая ноутбук. – Будь аккуратна за рулем.

По дороге к автомобилю я видела, как соседи-сектанты куда-то направляются, очевидно на работу. Они совершенно не подходили друг другу. Она – афроамериканка, величавая и эффектная, с длинной шеей, как у лебедя, и наращенными волосами по пояс. А ее муж выглядел как писатель Билл Брайсон. Лысоватый, бородатый, в очках и немного чудаковатый. Подошли и представились: Шармэн и Майк. Они казались очень милыми и ни словом не обмолвились о моей ауре.

Я попрощалась, повернулась и увидела одного из соседей с другой стороны. Он возвращался с кофе для себя и своих друзей. Если судить по пакету с логотипом кофейной империи «Старбакс».

– Йоу! – крикнул он мне, когда проходил мимо в мешковатых шортах по колено и оборванной жилетке.

Если бы Эмили не предупредила меня, что эти парни – студенты, то, думаю, я и сама догадалась бы, что передо мной не страховые агенты. Особенно если учесть, что у них налысо побритые головы, пирсинг по всему лицу и замысловатые бороды. За время моего короткого пребывания в Лос-Анджелесе я решила, что по соседству, возможно, гостиница для Безымянных Козлиных Бородок. Казалось, там дюжина парней, хотя Эмили говорила, что их всего трое. И все они были заражены козлинобородостью. Но у некоторых на подбородке торчали жалкие пучки пушка, а остальные, у кого болезнь, очевидно, уже была в серьезной форме, отрастили мини-бороды в стиле знаменитого злодея-китайца Фу Манчу.

Около дома стоял длинный оранжевый автомобиль. Он был таким потрепанным, что сначала я решила, что его кто-то бросил. Но Эмили сказала, что это авто наших соседей-студентов. Машина обошлась им всего в двести баксов, поскольку ни одна из дверей не открывалась и пробираться внутрь приходилось через окна. Хозяева называли его ласково Герцог Рискмобилей.

– Здорово, – ответила я, вскарабкиваясь на водительское сиденье своей машинки.

Я проехалась до пляжа. Стыдно сказать, он всего-то в паре минут езды. Припарковалась. Передо мной, как всегда, открылся прекрасный вид, как на картинке. Песок, солнце, волны, золотой прозрачный свет солнца. К сожалению, мне было чертовски одиноко. Более того, даже неловко в этом признаться, но я не могла найти себе места без своего обычного режима дня и без своей работы. Не могу передать, как меня это раздражало, ведь большую часть своего рабочего времени я обычно проводила в мечтах о том, как хорошо было бы выиграть в лотерею, бросить к чертовой матери работу и жить в свое удовольствие, без конца жарясь на солнышке. И вот свершилось. А мне страшно. Разумеется, раз в несколько лет я уходила в отпуск, но эта странная лакуна в моей обыденной жизни отпуском не была. Не могу точно сказать, что это вообще такое, но знаю – не отпуск.

Я обратила внимание, что безымянный палец уже не выглядит так ужасно. Полоска непропеченного теста начала пропекаться, то есть загорать и становиться нормальной. И след от кольца тоже исчезал. Палец становился похож на все остальные. Словно море слизнуло написанное на песке.

Я расстелила полотенце и уселась в невидимой пластиковой капсуле, которая отделяла меня от всего остального мира, не считая Руди, продавца мороженого. Вчера его видно не было.

– У тебя был выходной? – спросила я.

Он ответил отрицательно и объяснил, что ходил на прослушивание.

– Что будете заказывать сегодня?

– А что ты посоветуешь? – Мне хотелось, чтобы наше общение длилось подольше.

– Может, батончик «Клондайк»?

Он вручил мне батончик «Клондайк» и был таков.

Я смотрела, как он удаляется по пляжу. Его фигурка становилась все меньше и меньше. Интересно, а где он держит мороженое ночью? Может, для мороженого есть специальное хранилище? Типа крытого автопарка. Парковка для мороженого. Или же Руди приносит его с собой домой. А потом вздрагивает по ночам от ужаса, как бы кто-то из членов его семьи не сожрал все содержимое ящика. Конечно, это нормально, если его родственники заплатят за него, тогда они облегчат Руди жизнь и ему не придется таскаться по пляжу, чтобы в него кидались камнями. Но вряд ли его родные признаются в том, что это они съели мороже… Я задремала…

Что касается меня, то я могу спать сколько угодно. Я здесь спала как убитая, так же как и дома. По крайней мере, один раз мне это удалось, когда самый громкий телик в западном полушарии был выключен. Сон был для меня благословенной разрядкой, снятием напряжения. Когда я просыпалась, то словно попадала в ад. Как только я открывала глаза, меня словно обухом ударяли по башке, реальность вызывала ужас. «Не могу поверить, что это случилось. Не могу до конца поверить, что я здесь». Но вскоре после пробуждения страх обычно рассеивался, напоминая о себе только легким трепетом.

Я вернулась около половины седьмого. Эмили уснула на диване, прямо с ноутбуком на животе. На автоответчике мигала лампочка. Единственное сообщение. И не для меня.

Мужской голос неторопливо вещал в этой обычной для Калифорнии манере произносить слова нараспев, словно это не было вопросом жизни и смерти.

– Эй, Эмили. Это Дэвид. Кроу. Твой трудолюбивый агент. – Последнюю фразу он произнес еще больше нараспев. – Мне только что звонил Морт Рассел из «Хотхауза», – снова замурлыкал Дэвид. – Позвони мне.

– Эмили! Просыпайся! – Я дернула ее за руку и попыталась поднять с дивана. – Просыпайся же! Ты должна это услышать!

На ее бледном лице ничего не отразилось, так что я прокрутила сообщение еще раз. И тут она вскочила с дивана и бросилась к телефону.

– А что это за «Хотхауз»? – спросила я. – Они крутые?

– Мне кажется, они подразделение «Тауэр», – пробормотала она, нажимая на кнопки. – Пожалуйста, только бы он был на работе, только бы никуда не ушел… Пожалуйста… Здравствуйте, я – Эмили О'Киффи, мне нужен Дэвид Кроу.

Ее соединили сразу же.

– Да, – сказала она и кивнула. – Да, правильно…

Снова энергичные кивки.

– Хорошо… Когда?.. Отлично. Пока.

Она медленно положила трубку. Потом еще медленнее стала сползать по стеночке, пока не оказалась на полу. Это не предвещало ничего хорошего, скорее катастрофу. Она повернулась ко мне. Выражение лица напряженное.

– Знаешь что?

– Что?

– Они хотят, чтобы я представила свой сценарий.

Минуту я переваривала информацию.

– Но это же классно!

– Я знаю. Знаю. Знаю.

Потом она рыдала. Таких рыданий я не видела никогда в жизни. Слезы рекой. Сопли до пояса. Конвульсии.

– Слава богу! – причитала она, спрятав лицо в ладонях. – Славабогуславабогу…

– Ты – артистическая натура, – сказала я снисходительно.

– Мне нужно поговорить с Троем, – внезапно встрепенулась она.

Быстрый телефонный звонок. Быстрый по ее стандартам, каких-то двадцать минут – и ноги в руки. Прическа, макияж, платье, каблуки. И вот в восемь тридцать мы уже встречаемся с Троем в баре «Мармонт». Оказалось, что Трой – режиссер, так что, помимо всего прочего, он может дать Эмили совет по поводу Морта Рассела, «Хотхауза», работы с текстом и научить, как не продешевить.

– Он женат? – спрашиваю я то же, что спрашивала о других.

Эмили заржала, как ненормальная.

– Трой? О да! Очень даже женат. На своей работе. А в остальном он одинокий. Одинокий одинокий, как ты говоришь. Даже одинокий в кубе. Самый одинокий из всех, с кем ты знакома.

– А какие фильмы он снял? – поинтересовалась я, когда мы мчались по автостраде.

– Ну, ты о них не слышала.

– Он что, плохой режиссер?

– Превосходный. Просто он работает в независимой кинокомпании. Он очень принципиальный, не умеет идти на компромиссы, так что в киноиндустрии ему не выжить, по крайней мере сейчас. Он ждет, когда достигнет достаточной известности, чтобы получить возможность снять масштабный блокбастер так, как ему хочется.

– Господи, ты только посмотри на них!

Мы проехали мимо спортивного зала с окнами от пола до потолка, где все, кто занимался на беговых дорожках, были видны, как на ладони. Мне бы не понравилось, если бы проезжающие автомобилисты видели мою красную потную морду.

Но это еще не все. Было полдевятого. Вечер пятницы! Им что, некуда пойти пропустить по стаканчику?

– У многих спортивных залов такие здоровенные окна, – сказала Эмили. – Всегда есть шанс, что мимо проедет Стивен Спилберг.

Бар «Мармонт» был довольно мрачным местечком в готическом стиле. Совсем не в духе Лос-Анджелеса. Со стен свисали пластиковые змеи. В зеркалах отражалась темнота.

– А вот и он! – Эмили бодрым шагом направилась к столику, где сидел одинокий мужчина.

Он поздоровался, а потом Эмили представила нас друг другу.

– Привет, – робко сказал Трой.

– Привет, – ответила я, не в силах оторвать взгляда от его лица. Я точно знаю, что вылупилась на него просто неприлично, но ничего с собой поделать не могла, в голове билась единственная мысль: «Как мужик может быть таким красивым?»

Я знаю, что есть определенные критерии. Волевой подбородок, выдающиеся скулы, длинные и густые ресницы. Всем нравится белозубая, сверкающая улыбка, а вот проникновенный щенячий взгляд по душе лишь некоторым (и я не из их числа). Нос? Нет, носы не должны бросаться в глаза. Всеобщее мнение: нос не должен занимать на лице главенствующую позицию.

Однако иногда бывает, что у человека внешность абсолютно неправильная, но он все равно потрясающе выглядит. У Троя на длинном, вытянутом лице доминировал нос. Рот был просто прямой чертой – вообще ничего из себя не представлял. Зато у него была оливковая кожа, от которой отражался свет, и коротко стриженные, как у новобранца, темные волосы. И глаза цвета лесного ореха. Когда он смотрел через зал, высматривая что-то в баре, в них мерцали зеленые искорки.

– Девочки, не хотите выпить? – тихо спросил он.

– Конечно, – сказала Эмили. – Мне – белое вино.

– А тебе, Мэгги? – Его взгляд остановился на мне. Нет, скорее глаза у него цвета хаки.

– Что-нибудь.

– Нельзя ли поконкретнее? – Губы слегка изогнулись.

– Ах. Ну, что-нибудь холодное. С алкоголем.

– Холодное и с алкоголем. Будет сделано! – Он улыбнулся. Ага, вот и они. Белоснежные, сверкающие зубы, без единого изъяна.

Я смотрела, как он идет через зал. Он был очень высок, но двигался с какой-то естественной грацией, словно ему было наплевать, как он выглядит.

– Ты в порядке?

– Гм. Да.

Она порылась в сумочке, загадочно улыбаясь. Потом вернулся Трой.

– Ледяная Маргарита, Мэгги. Лучший в городе коктейль. Что же привело тебя в Лос-Анджелес?

– Просто…

Господи, как я ненавижу этот вопрос. Не-на-ви-жу. Но тут мне пришло в голову, что ответить:

– Просто у меня сейчас небольшой простой.

Никто не посмотрел на меня как на дуру. Никто не засмеялся. Кажется, мне удалось употребить новое слово к месту.

Потом начался разбор полетов. Трой сообщил, что «Морт Рассел ненормальный, но не в плохом смысле слова», потом поправился: «не всегда в плохом смысле слова».

– И он просто без ума от моего текста, – подмигнула Эмили.

– Мне нравятся твои работы, – вполголоса сказал Трой. – Действительно нравятся. Мне они настолько нравятся, что я хотел бы заняться с ними сексом.

– А мне нравятся твои работы, – ответила Эмили. – Я прямо вся возбуждаюсь, стоит мне только подумать о них…

Потом она объяснила мне, что именно так и изъясняется Морт Рассел, и добавила:

– Думаю, этот Рассел даже не прочел еще мой сценарий.

– Они сейчас просто ведро любви на тебя выливают, а через пару дней могут не ответить на твой звонок, – добавил Трой, но потом заметил, что с Эмили такого точно не случится.

– Так что ты знаешь о «Хотхаузе»? – спросила Эмили.

– Неплохие ребята. У них масса энергии. Ты знаешь, что это они снимали «Американский путь»?

– Да ты что? – заволновалась Эмили. – Фильм вышел не очень.

– Ну да, но только потому, что они забраковывали одного режиссера за другим и увольняли их.

– А помнишь «Стеклянные цветы»? – вдруг отклонилась от темы Эмили. – Я слышала, что над ним работало шестнадцать сценаристов.

– Да, правда. Но это того стоило. А что ты думаешь про «Песок в твоих глазах»?

– Ну, не так плох, как «Подчиняясь приказам», я даже до конца умудрилась досидеть.

Пока я потягивала свою холодную Маргариту, Эмили с Троем быстро перекидывались шутливыми замечаниями о фильмах, которые недавно видели. В большинстве случаев они остались ими недовольны, но время от времени начинали петь хвалебные оды.

– Просто шедевр киноискусства.

– Превосходный сценарий!

Через некоторое время я врубилась в правила игры. Если это был фильм, о котором я что-то слышала, то он им обычно не нравился. А всякую муть, преимущественно иностранную, они начинали хвалить.

– Ну так расскажи мне о своем сценарии, Эмили, – сказал Трой.

– Ну, это «Тельма и Луиза» вперемежку со «Стальными магнолиями» и «Аферой Томаса Крауна», сдобренная эпизодами из «Карты, деньги, два ствола», – выпалила она. – Шучу. У меня еще не было времени хорошенько поработать над представлением сценария.

– Ты сможешь подготовить его до следующей среды, – сказал Трой. – Но знаешь что? Ты будешь великолепна. Ты же у нас – Резвый Язык.

При этом он показал на Эмили.

– Резвый Язык? – спросила я.

– Так это здесь называется, – объяснил Трой. – Если у кого-то хорошо подвешен язык. Эмили – замечательная рассказчица, так что она и есть – Резвый Язык. Еще чего-нибудь холодного с алкоголем?

– Теперь моя очередь угощать.

Выпив еще три коктейля, Трой взглянул на часы.

– Мне пора отчаливать. Завтра рано вставать.

– Свидание с роликами перед завтраком? – спросила Эмили.

– Нет, в семь утра занятие по рыбной ловле, – ответил он, и они вдвоем расхохотались.

– Тут все этим занимаются, – пояснил мне Трой. – Типа ты – супермачо, если собственный тренер приходит к тебе еще до рассвета.

Мы вышли к парковке и отдали свои талончики. Наверное, я была слегка под мухой, потому что без конца думала, как же классно все тут придумано с этими парковками. Я сообщила об этом всем и каждому: Эмили, Трою, работнику этой самой парковки, а также парочке, которая стояла в очереди за нами. Все они, казалось, немного удивились. Но я не видела ничего хорошего в том, чтобы неумело парковаться самой и царапать машину об оградку в многоэтажной парковке. Хотя я не миллион машин поцарапала, а только…

– А вот и моя машинка, – взгляд Троя был прикован к джипу, на котором к нам приближался работник парковки. Трой приобнял Эмили. – Детка, созвонимся.

Потом он обнял меня, коснувшись неправдоподобно узкими губами моей щеки.

– А ты, Мэгги, наслаждайся своим «простоем»! Он сунул парковщику доллар, запрыгнул в джип и уехал.

Была полночь. Когда мы ехали по бульвару Сансет, то снова миновали спортивный зал с этими ужасными окнами во всю стену. Внутри все еще были люди. Они бежали по беговым дорожкам в никуда.

10

А дальше была суббота. Крепкие узы, которыми я была привязана к своей трудовой этике, ослабли, и я испытала некоторое облегчение. Сегодня я действительно могу отправиться на пляж и на законных основаниях загорать, не ощущая себя сачком, прогуливающим работу, которого вот-вот отловят.

Звонок от Дэвида Кроу преобразил Эмили самым чудесным образом. Безнадежная летаргия растаяла без следа, ее место заняла активность. После завтрака мы вскарабкались в ее машину и проехали два квартала до супермаркета размером с самолетный ангар. Благодаря полученному в Чикаго опыту я знала, насколько сказочно выглядят супермаркеты в Америке, но все равно не думала, что в них можно обнаружить такие шеренги обезжиренных продуктов. На каждой полке упаковки подпрыгивали и приветствовали меня надписями: «О процентов жирности». Я поняла, что не поддаться влиянию этого вездесущего культа красивого тела просто невозможно. Так что я виртуозно миновала обходными путями небольшую группу случайно затесавшихся высококалорийных пончиков и мороженого и вместо этого купила свежую голубику, салат и суши. И вина, конечно. Эмили настояла.

– Мне нужно поддерживать себя в хорошей форме в этот важный момент, – сказала она, загружая в тележку несколько бутылок.

Мы катили наши покупки к машине, и вдруг я испуганно вздрогнула – кто-то заорал: «Эй вы!» Я обернулась и увидела какого-то грязного бородатого мужика в лохмотьях.

– Эй, девчонки, вы меня слушаете? – сердито крикнул он. – Около пожарного выхода лежит труп. Кавказец. Лет тридцати пяти.

– Что с ним? – нервно спросила я.

– Он всегда здесь торчит, – Эмили не проявила ни малейшего интереса. – Выкрикивает во всю глотку всякий бред. Он сумасшедший, господи прости, но абсолютно безобидный.

Только мы вернулись домой и стали распаковывать наши вкусные и здоровые покупки, как в дом ворвалась Лара и налетела на Эмили с такой силой, что они отскочили друг от друга на полкомнаты.

– Ну ты даааааешь! – вопила она. – Я так счастлива!

Оказалось, что она была по соседству, так как у нее были занятия по йогилатесу (не знаю уж, что это такое). Она выгрузила цветы, какую-то национальную американскую фигульку и открытку, чтобы поздравить Эмили с этим замечательным событием.

Потом обернулась, заметила меня и воскликнула:

– Малышка! Ты такая загорелая! Тусуешься на пляже?

– Ага, – сказала я робко, польщенная ее восторгом. Здорово было, когда похвала исходила от этого ходячего луча света.

Лара подошла поближе и задумчиво сказала:

– Слушай, у тебя та-а-акие волосы.

Я уже выучилась различать лос-анджелесские интонации. Когда употребляется прилагательное «та-а-акое», то на самом деле это критика. «Вы написали та-а-акой сценарий», а потом его не покупают. «Твоя подруга, с которой мы ходили на свидание вслепую, та-а-акая» (но она утомила меня до смерти, так что надеюсь, что больше не увижу ее).

Так что, когда Лара сказала, что у меня «та-а-акие волосы», я обрадовалась лишь на секунду, но потом радость моя поутихла.

– Та-а-акие волосы, – повторила она. – Только передок (она имела в виду челку) слишком длинный. Эй, не спать!

Она тихонько рассмеялась, отделила мою челку своими длинными ногтями и подтянула прядки к самым глазам.

– Видишь? Вот аж какая!

– Угу. – Мы были так близко друг от друга, что я различила ее контактные линзы.

– Знаешь что? – Она задумчиво подвернула мне волосы. – Отведем-ка мы тебя к моему парикмахеру. Дино. Он просто супер, лучший в своем деле. Я позвоню ему прямо сейчас.

И вот она уже на другом конце комнаты роется в сумочке. Я выдохнула. Она только что была ко мне так близко. Я даже боялась двигаться. Это все потому, что Лара – лесби. Если бы на ее месте был кто-то другой, то я спокойненько бы сделала шаг назад, но тут я боялась, что она подумает, будто рядом с ней я испытываю дискомфорт из-за ее сексуальной ориентации. Да, политкорректность – это своего рода минное поле. Лара вытащила карманный компьютер, быстро набрала номер на мобильнике и затараторила. Никакого ожидания. Здесь все делается очень быстро.

– Дино? Чмоки тебе в обе щеки! Я хочу записать к тебе свою подружку. У нее просто отпадное лицо, и ей нужна отличная стрижка. Вторник? – Она взглянула на меня своими зеленовато-голубоватыми глазами. – На вторник, на половину седьмого?

Меня переполняли эмоции. Я была в ее власти. И мне это понравилось.

– Конечно! – А почему бы, черт возьми, и нет? – Вторник мне подходит.

– У меня тоже есть повод для праздника, – сообщила Лара, грозя кому-то невидимому кулаком. – Фильм «Два трупа» наконец-то покинул десятку лучших фильмов.

– Здорово! – воскликнула Эмили, и воздух наполнился ощущением праздника.

«Два трупа» – пародия на гангстерский фильм. При чем тут Лара?

– Расскажи Мэгги все с самого начала, – сказала Эмили.

– Хочешь услышать?

– Разумеется!

– Ладно. Насколько ты знаешь, я работаю на киностудии. Среди моих многочисленных обязанностей – писать отзывы о сценариях. Я читаю их, смотрю, есть ли шанс сделать из них хорошее кино. Короче, два года назад ко мне попал один сценарий. Отстой. Я забраковала его. Знаешь, как называлось это дерьмо? «Два трупа». Самая, понимаешь ли, смешная комедия года. – Ее веселье было заразительно. – День, когда я прочла, что кинокомпания «Фокс» собирается снимать фильм по этому ужасному сценарию, был одним из худших дней моей жизни. Я изо всех сил молилась Богу, чтоб показ провалился. Но когда узнала, сколько денег он собрал за первый же уикенд, я взмокла. Я была уже на грани… – соединив большой и указательный пальцы, она показала, насколько то-о-о-о-ненькая была грань, – …увольнения.

– Но у тебя же есть право на собственное мнение, – возразила я.

– Хо-хо! – Она покачала головой. – Не в Городе Грез. Тут только вякни, мигом вылетишь.

– Я тоже видела оригинальный текст, – сказала Эмили. – Лара права, дерьмо полнейшее. Не думаю, что автор задумал его как комедию. Но из-за того, что он был настолько плох, все подумали, что это шутка.

– Но теперь все хорошо, – широко улыбнулась Лара.

И тут воздух сотряс какой-то вибрирующий глухой грохот. Я ощутила его даже до того, как услышала. Звук нарастал с угрожающей быстротой. На секунду я решила, что это землетрясение и моя мама была права. Какая досада!

– Блин! – простонала Эмили. – Опять эти козлы. Выстукивают на барабанах ритмы жизни. Придурки!

– Кто?

– Соседи. Майк и Шармэн. И с ними еще толпа всяких профи из их секты. Бьют в индейские барабаны и пытаются обрести счастье. Они это специально делают, чтобы вывести меня из себя.

– Тебе не стоило красть их табличку «Вооруженный отпор», – сказала Лара.

– А то я не знаю! Ладно, они не оставили мне выбора. Придется заняться шоппингом и присмотреть кое-что на презентацию сценария. Как вы на это смотрите?

Шоппинг! Кроме солнцезащитного крема, на который я разорилась в дьюти-фри, я уже сто лет ничего себе не покупала. С тех самых пор, как моя жизнь полетела в тартарары. Я слегка встрепенулась, почувствовала некоторое волнение, но практически все было нормально. Однако мое состояние усугубилось, когда я узнала, что Лара и Эмили хотят отправиться на Родео-драйв. Вот что мне давно надо было сделать – ведь туда отправляются все туристы, прибывающие в Лос-Анджелес. А не сидеть в одиночестве на безлюдном пляже. Ладно, может, это мне и не совсем по карману, но девушкам мечтать не вредно. И полезно пользоваться своей кредиткой.

Мы вышли из дома. Тут же из своей берлоги показались Козлиные Бородки.

– Привет, Лара! – восхищенно воскликнул один из них, бритоголовый. – Ты – секс-бомба, малышка, просто секс-бомба!

– Спасибо, Кертис.

– Не, я – Итан. Кертис – это он.

– А я – Луис. – Красивый мальчик-латиноамериканец с ресницами как у олененка Бемби и маленькой бородкой тоже помахал рукой. – Ты и правда секс-бомба.

– Я так надеялась, – с тоской сказала Эмили, – что в конце семестра они соберут свои манатки и свалят, а вместо них въедет кто-нибудь нормальный. Но что-то подсказывает мне, что мы от них не отвяжемся до конца лета.

Козлобородые начали забираться в свою оранжевую развалину. Луис оперся о крышу машины и элегантно запрыгнул внутрь через открытое окно, приземлившись точно на водительское кресло. Затем Итан так же зафиксировал свои мясистые ручищи и просочился внутрь с другой стороны. А вот для пухлого Кертиса это было не таким легким заданием, и он застрял в проеме окна, наподобие Винни-Пуха.

Друзья помогли ему протиснуться внутрь, а мы залезли в машину Лары. Сверкающий серебристый грузовик с милю длиной. Небо было голубое. Серебристые пальмы слегка покачивались от нежного океанского бриза. А я уже чуть-чуть загорела. В общем, все не так уж плохо.

Я представляла себе Родео-драйв этаким заповедником, населенным знаменитостями, чем-то вроде парка развлечений, где надо платить за вход. Но увиденное скорее напоминало лондонскую Слоун-стрит или нью-йоркскую Пятую авеню. Просто улица, вся в известных и дорогих магазинах, где вас обслуживают тощие высокомерные бабы, предоставленные отделом по подбору актеров. Я сделала все возможное, чтобы сойти за богачку. Надела на себя свой самый лучший парадами костюм и демонстрировала свою дорогущую сумку, словно бейджик-аккредитацию для свободного доступа во все зоны. Но никого обмануть мне не удалось. Уже после второго и третьего магазина я мрачно призналась Ларе:

– Ненавижу продавцов в этих бутиках. Они всегда заставляют почувствовать себя полным дерьмом.

– Нужно знать одну уловку, – сочувственно сказала она. – Надо вышагивать по таким магазинам, словно ты здесь хозяйка, напустить на себя сердитый и скучающий вид. И никогда – ни-ког-да! – не спрашивать цены.

Так что в следующем бутике – большом, с высокими потолками – я первым делом ухватилась за сумочку, так как это сразу означает, что мне понадобятся и новые туфли. Я постаралась рассматривать ее с сердитым и скучающим видом, как меня учили. Но я не была достаточно убедительна, так как тощая продавщица с великолепными волосами лишь презрительно скользнула по мне взглядом. Потом ее радар обнаружил Эмили, с ног до головы покрытую лейблами известных фирм, и она преобразилась.

– Привет, как дела?

– Отлично, – сказала Эмили. – А у тебя? Знаете, на минуту я подумала, что они знакомы, но тут девушка продолжила:

– Меня зовут Бриони. Чем могу помочь сегодня?

В редких случаях, когда эти девицы заговаривают со мной, я пугаюсь и не знаю, что ответить. Если честно, я сразу спасаюсь бегством. И что это еще за «сегодня»? Когда она еще планирует помогать? В следующий вторник?

Я поставила сумочку на место. Но очевидно, сделала это неправильно, поскольку Бриони метнулась и быстрым злым движением подвинула ее на сантиметр, в прежнее положение. Потом взяла маленькую салфеточку и стерла отпечатки моих пальцев. Это было настолько унизительно, что я чуть не расплакалась.

– Просто помни, – прошептала Лара мне в волосы. – Весь ее наряд взят напрокат. Она не смогла бы купить свитер, который на ней надет, даже если бы проработала тут год и копила только на него.

Тем временем Бриони снизошла до Эмили, которая шуршала вешалками и натренированным глазом оценивала тряпки. Ее препроводили в примерочную, где она начала мерить вещи, отбраковывая их одну за другой и выкидывая обратно высокомерной корове Бриони мятыми комками.

– Вам очень идет, – зудела Бриони.

Однако Лара постоянно хмыкала:

– Гм. Давайте попробуем другой цвет. А что, если юбку подлиннее? А у этой модели лямки только крест-накрест?

Бриони замучилась выполнять все ее пожелания.

В конце концов я осторожно спросила:

– Может, размерчик поменьше?

– Молодец, – похвалила Эмили, когда Бриони снова умчалась к вешалкам. – Схватываешь на лету.

Мы на славу постарались. Бриони приносила разные модели, размеры, даже сумочки и туфли. Это продолжалось, пока Эмили не перемерила каждую шмотку в этом магазине чуть ли не по нескольку раз. Изучив пристально все вещи, Эмили остановила свой выбор на платье рубашечного покроя и жакете, потом поманила нас в примерочную и захлопнула тяжелую деревянную дверь.

– Я – банкрот, – прошипела она. – Это же ужасно – тратить на костюм сумму, равную месячной арендной плате!

Я собралась горячо убеждать ее, что в «Банана Репаблик» можно купить превосходный прикид в десять раз дешевле. И не только потому, что мне не хотелось дать Бриони заработать свои комиссионные. Я не настолько мелочная. Просто я беспокоилась о финансовом положении Эмили. И тут Лара торжественно изрекла:

– Чтобы деньги заработались, надо их потратить. Внешний вид – половина успеха на презентации. – Извини, Мэгги, – сказала она мне. – Я бы хотела, чтобы это было как в фильме «Красотка».

– «Большая ошибка», – охотно процитировала я.

– «Ужасная ошибка». Ага. И тут до Эмили дошло.

– Ведь Бриони вела себя как сука?

– Ага, – подтвердила Лара, а потом повернулась ко мне: – Но эта презентация так важна для Эмили, и она так классно выглядит в этой одежде…

– Ну ладно.

– Ну как? – спросила Лара у Эмили.

– Допустим, костюм у меня будет, а туфли?

– В чем же дело?

– Ладно, пусть и туфли тоже. А сумочка?

– Зачем экономить на мелочах? Думаю, надо брать.

– Простите? – вернулась наша корова.

– Я беру весь комплект.

Перед тем как уйти, Лара взяла «ту самую» сумку, подтащила ее к себе, потом небрежно поставила на место. Косо и всю покрытую отпечатками пальцев.

– Спасибо, – улыбнулась она Бриони через плечо.

– Спасибо тебе, – сказала я Ларе.

Мы шли вдоль улицы. Эмили была увешана пакетами, как новогодняя елка. Я показала на мужчину, который прогулочным шагом прошел мимо нас.

– Он как две капли воды похож на Пирса Броснана. Мог бы подрабатывать его двойником.

Лара и Эмили посмотрели на него.

– Это и есть Пирс Броснан, – сообщила Лара, и они пошли дальше. Очевидно, сильного впечатления эта встреча на них не произвела.

– Куда теперь?

– «Шанель»?

Но бутик «Шанель» был закрыт, так как его содержимое скупала какая-то звезда. По сообщению толпы японских туристов, кучкующихся снаружи, это была Мадонна. Их оппоненты настаивали на кандидатуре Мэйджика Джонсона. Третья группировка не сдавалась – внутри не кто иной, как Майкл Дуглас.

– Может, это и к лучшему, что бутик закрыт, – сказала Эмили. Она ведь и так понесла серьезные убытки.

– Пять часов. Пора пропустить по стаканчику, – предложила Лара.

– В «Четыре сезона»? – спросила Эмили. – Это рядом.

– Конечно.

– Нет! – воскликнула я.

– Что?

– Не предлагайте пойти в бар «Четыре сезона» в отеле «Беверли-Хиллз», как будто это просто какая-то обыденная фигня.

– Извини, – смиренно сказала Эмили.

– Извини, – откликнулась Лара.

* * *

Бар «Четыре сезона» был оформлен в классическом стиле: огромные вазы, пушистые ковры, везде позолота. Маме бы понравилось. Пока мы шли к барной стойке, какой-то мужик привлекал к себе внимание компании за столиком криками:

– Билли Кристалл – самый крутой режиссер, черт меня подери, в целом мире!

– Просто на всякий случай, если мы не знаем, что ты работаешь в киноиндустрии, – буркнула Эмили себе под нос.

Мы сели на мягкий диванчик и заказали коктейль из разных видов мартини. Девочки купили тарелку японских рисовых крекеров. Как только нам принесли выпить, мы увлеклись беседой.

– Сейчас для тебя, Эмили, все только начинается, – обещала Лара. – Вот посмотри на Кэнди Деверо. Она же была официанткой и думала, не поехать ли ей домой, в Висконсин. И тут она написала сценарий, о котором только можно мечтать, и сейчас получает по сто тысяч долларов в месяц просто за то, что правит тексты.

– «Прада» будет присылать мне кучу всякого барахла, и я смогу оставить себе что захочу! – радостно воскликнула Эмили, вытягиваясь на диване.

Фантастика, однако… На других работах ты должен терпеливо вкалывать от зари до зари, чтобы добиться большего. Но складывается ощущение, что в этом городе все иначе. Здесь твоя судьба может круто измениться, так что перелет из грязи в князи может произойти чрезвычайно быстро. Я отвлеклась на проходившую мимо девицу. У нее были такие здоровенные сиськи, что ложбинка между ними по глубине была сравнима с Большим Каньоном. Вот уж действительно, силиконовая долина. Такие сиськи просто не могут быть настоящими.

– А мне достанется роль в твоем фильме? – спросила Лара.

– Конечно!

Эмили пояснила для меня:

– Когда Лара впервые приехала в Лос-Анджелес, она была актрисой.

– Почему же ты сейчас не снимаешься?

– Не подхожу. – Она откинула голову и стала засыпать себе в рот крекеры. – Недостаточно стройная. Недостаточно красивая.

– Но ты действительно красивая.

– Да она меня хочет! – засмеялась Лара.

Эмили сурово посмотрела на нее, но тут у Лары зазвонил мобильный. Она оживленно поболтала и закрыла крышку телефона.

– Это Керсти. Она поблизости, так что присоединится к нам ненадолго. Пропустит стаканчик.

Эмили состроила гримасу.

– Ага, безалкогольный, обезжиренный, несоленый стаканчик воды с ломтиком натурального лимона в бокале, не содержащем свинца.

– Она нормальная, – возразила Лара.

– Только слишком правильная, и с чувством юмора проблемы. А еще она считает себя суперкрасоткой.

– Но так оно и есть.

– Все равно не стоит постоянно рисоваться и кидать понты. – Эмили обернулась ко мне: – Как-то раз мы трепались и обсуждали, кто из актеров мог бы сыграть в фильме, поставленном по истории нашей жизни. Да, дело происходит в Лос-Анджелесе, понимаю, но все же. Красавица Лара выбрала Кэйти Бейтс. Я – инопланетянина ЕТ, только в африканском парике. Джастин решил, что это будет Джон Гудмэн. И даже Трой назвал американского орла Сэма из «Маппет Шоу». Кого же выбрала наша дорогая Керсти? Николь Кидман, вот кого! Она сказала, что ее все время по ошибке принимают за Николь. Ей так хочется в это верить! Ладно, пока она не пришла, я вам кое-что покажу.

Она открыла сумочку и медленно достала колечко для ключей. Я его узнала. Оно продавалось в том же магазине, где она купила одежду. Даже с логотипом, выложенным из стразов.

– Я была плохой девочкой, – сказала Эмили, едва удерживаясь от смеха.

– Господи! – простонала Лара. – Ты должна остановиться!

– Ты его украла?

– Позаимствовала. Мне так больше нравится. Просто у меня сейчас такой стресс.

– Знаю, но, может, тебе стоить послушать кассету со специальной музыкой или как-то по-другому расслабиться? – спросила я.

– Ты мне просто завидуешь, – придралась Эмили.

– Наверно, – покорно согласилась я.

Я совершила кражу в магазине всего один раз в жизни. Шоколадное мороженое в киоске. Мне оно даже не нужно было. Я всегда предпочитала «Корнетто», но у них его не было. На кражу меня спровоцировала Одрин Куигли. Как вы уже могли догадаться, меня поймали. Продавец был очень добр ко мне. Он сказал, что отпустит меня, если я пообещаю никогда больше не воровать. Это значило, что остаток своей юности я провела, с завистью глядя на сверстников, которые возвращались из центра города с карманами, набитыми добычей. Сережки, помада, блеск для ногтей, кусок гибкого электрического шнура и пригоршни болтов из хозяйственного магазина. Шнур и болты слямзила Эмили. Она воровала ради адреналина. А Одрин делала это на заказ. Мне просто плохо было от зависти. Они ведь такие смелые. Плюс мне хотелось всего этого бесплатного великолепия, кроме шнура и болтов, конечно. Но я знала наверняка, что если еще хоть раз что-то украду, то меня обязательно поймают, а заодно и всех, кто участвовал в этом со мной. Любая из моих сестер могла бы нахально выйти сухой из воды, поскольку Клер смелая, Рейчел забавная, Анна живет в мире иллюзий, а Элен бесстрашная. Но я… Мое единственное оружие для выживания – послушание.

Тут пришла Керсти и положила конец моему приступу самоанализа. Кстати, она действительно выглядела точь-в-точь как Николь Кидман. Такие же кудрявые золотистые волосы и белоснежная кожа. Кроме того, она была тощая, как палка, но вы и сами, наверное, догадались, я уверена. Как им всем удается быть такими худыми? Этим женщинам уже за тридцать. Согласитесь, не тот возраст, в котором выглядишь хрупкой, как шестнадцатилетняя девочка. Керсти была чрезвычайно оживлена. Я не могла понять причину антипатии Эмили к ней, пока к нам не подошел официант. Керсти заставила его перечислить все виды минеральной воды, которые имелись у них в наличии.

А потом я имела глупость предложить ей японский крекер. Она лишь пожала плечами.

– В штучке всего четыре калории, – сообщила Эмили. – Так сказал официант.

Керсти с видом всезнайки насмешливо выгнула брови.

– Эти крекеры валяются тут уже сто лет, их все лапают. Вы что, хотите есть чужие бактерии? Флаг вам в руки!

Настроение внезапно испортилось. Нам даже стало стыдно. После ее слов мы больше пальцем не дотронулись до чертовых крекеров и, когда официант наконец унес их, испытали облегчение.

Через зал прошла девушка в крошечной розовой футболке, натянутой до предела на огромных грудях. Она гордо несла свои буфера. Казалось, это они вывели ее погулять. Общеизвестно, что Лос-Анджелес – центр пластической хирургии, но когда вы видите собственными глазами оживших кукол Барби, в это все равно трудно поверить.

Эмили со смешком взглянула на Лару, которая с сожалением покачала головой.

– Это фальшивка. На ощупь искусственные груди совершенно не такие, как настоящие. – Она посмотрела на свою загорелую грудь. – Уж я-то знаю.

– Слишком много информации, – проворчала Керсти. – Нам совершенно не хочется это знать.

Ну, тут она, конечно, не права. Лара разве намекала, что она тоже прибегла к услугам пластического хирурга? Я была заинтригована, но расспрашивать стеснялась. Это правда, что иногда они взрываются в самолетах? И что если посветить фонариком снизу, то они становятся зелеными? А в бассейне они плавают на поверхности, как спасательный круг, и вы не можете погрузить их под воду ни за какие деньги.

– Сообщи Керсти свои новости, – сказала Лара Эмили.

Эмили вкратце рассказала о предстоящей презентации, и, честно говоря, Керсти пришла в восторг.

– Класс! – сказала она. – Как раз вовремя. А то мы уже забеспокоились, что ты торчишь в своей хибаре и превращаешься в законченную неудачницу.

– Что, прости?

– Мне нравятся твои сандалии, Керсти, – быстро сказала Лара.

– Ой, знаешь, я же купила их еще прошлым летом и специально ни разу не надевала, – сказала довольная Керсти. – А теперь все хотят себе такие же, а фигушки! Ладно, девчонки. Мне пора отчаливать. Сегодня ко мне приходит Трой.

У Эмили был такой вид, словно ее огрели сковородой.

– Что, правда? – вмешалась Лара. – У тебя с Троем?..

– Ага, так я вам и сказала, – воскликнула Керсти, пребывая в отличном настроении.

Пока Лара провожала Керсти до парковки, Эмили зло прошипела:

– Трой – мой друг. Она познакомилась с ним через Лару. Что, черт возьми, Лара в ней только находит? А Трой? Прижимистая сучка! Даже за свою минералку не заплатила! А эта фигня с сандалиями! Прятала их год в шкафу! Что за ерунда!

– Лара возвращается, – предупредила я.

Но вместо того чтобы заткнуться, Эмили сказала «ага» и накинулась на Лару, которая высказала достаточно здравое мнение. Она сказала, что Трой – не собственность Эмили и может тусоваться с кем захочет. Да, с сандалиями ситуация достаточно странная, но ведь Керсти мало зарабатывает, сидя на приеме звонков в спортивном зале.

– Давайте выпьем еще, – предложила Лара. И только еще один составной мартини смыл все следы пребывания Керсти.

– Ты собираешься к Дэну Гонсалесу на вечеринку в понедельник? – спросила Эмили.

– А я думала, ты не пойдешь!

– Ну, теперь все изменилось. Я могу пойти туда с гордо поднятой головой. Я на коне. Так ты идешь?

Лара покачала головой.

– Не-а, у меня свиданье.

Тут Эмили взвизгнула.

– Рассказывай! – велела она. – Ты ничего не говорила! Где вы познакомились?

– В клубе.

Если честно, я слегка смутилась. Не знала что сказать. Если бы девушка говорила о свидании с мужчиной, то я бы сгорала от любопытства, желая услышать все детали, но…

– Она милашка, – сказала Лара. – Раньше работала танцовщицей.

– Ух ты, танцовщицей! Классное тело?

– Ага.

И Лара начала описывать девушку так, как это обычно делают мужики. Какая она симпатичная, как отлично себя ведет и как ей, по-видимому, действительно нравится Лара…

Я отбросила свое смущение и вместе с Эмили визжала от восторга. Я – светская дама, подумалось мне.

11

Медленно-медленно я переместила правую ногу по пушистому коврику в ванной. Мягкие завитки шерсти были бальзамом для моих ноющих ног. Я подтянула левую ногу и почувствовала касание каждого волоска к своей гиперчувствительной коже. Так мягко… Так приятно… Потом снова сделала шаг правой ногой.

Сколько я тут стою? Слишком долго. Может, хватит вытираться. Кому-то еще может понадобиться ванная.

Я, спотыкаясь, пошлепала в спальню, чтобы одеться. Одно я знаю точно. Больше никогда в рот не возьму чертов составной мартини! Очевидно, это дурное влияние Эмили. Вообще-то я не отношусь к классу так называемых тусовщиц, но запоследние два дня уже дважды напивалась. Никогда раньше я не принимала душ в солнечных очках. Как это характеризует моих друзей?

Мне бы помалкивать в тряпочку, но я – единственная, кто буквально распадается на кусочки. Я проснулась в восемь с ощущением, что возвращаюсь из комы. Привычный ужас перед пробуждениями стал еще острее. И тут я обнаружила, что Лара и Эмили сидят на кухне, попивают протеиновые коктейли и болтают как ни в чем не бывало. Вот ведь выносливые твари.

– Ты в порядке? – спросила Эмили обеспокоенно.

– Ага, – ответила я. – Просто что-то глаза не открываются. Больно очень.

Эмили выдала мне очки – какие-то обезболивающие – и предложила принять душ. Душ мне не помог, но зато помог коврик в ванной, по крайней мере, мне было легче, когда я стояла на нем.

Когда я с трудом напяливала на себя одежду, очки свалились. Я нагнулась поднять их, но перед глазами закружились черные мушки, так что я плюнула и оставила очки лежать на полу. Потом пошла в гостиную. Звук моих шагов по деревянному полу был невыносим. Я поискала глазами подушку или одеяло на диване. Какой-то знак, что тут спала Лара. Но когда я заглянула в комнату Эмили, то увидела разбросанную по полу одежду Лары. Должно быть, она спала с Эмили.

Ну не в том смысле «спала», а просто спала. Ну, вы понимаете.

Я ужасно расстроилась, увидев, что, пока была в душе, приехал Трой. Я с трудом разлепила больные глаза, чтобы посмотреть на него. Все такой же невероятно красивый.

– Здорово, Мэгги, – кивнул мне Трой.

– Как дела? – сказала я.

Мне было слишком плохо, чтобы здороваться по-американски. Хотелось прилечь. Я аккуратно опустилась на диван и прислонилась к подушкам. Но даже когда я замерла, ощущение, что я лечу куда-то вниз, дальше и дальше, не проходило.

Эмили, Лара и Трой обсуждали презентацию. Откуда-то издалека до меня доносилось журчание их голосов. Тут я обнаружила, что если медленно проводить прядью волос по щеке, то боль в скулах притупляется. Снова и снова я гладила волосами от носа к уху и обратно.

– Эй, Ирландка! – Трой стоял у меня над ухом. – Что это ты такое творишь со своими волосами?

Я была не в себе, так что, ничуть не смутившись, рассказала ему свою методику. И еще поделилась впечатлением от стояния на коврике.

– Тебе нужен массаж, – сделал он вывод. – Надо поработать с твоими активными точками.

– Тебе?

– Нет. – Он тихонько засмеялся. – Это должен делать специалист. Подожди.

Через минуту входная дверь открылась, и внутрь ворвалось ослепительно яркое солнечное утро.

– Закройте, – взмолилась я.

Это был улыбающийся Джастин в желто-красной гавайской рубашке. Я, честное слово, думала, что меня стошнит.

Тут раздалось какое-то царапанье по полу, и я поняла, что пришел кто-то еще. Маленький шотландский терьер гонялся за клубком пыли. Очень милый. Я решила, что это Дезире.

– Ты как раз вовремя, дружище, – поприветствовал Трой Джастина. – Этой леди нужна помощь.

– Да? – спросил Джастин своим пронзительным голосом. – А в чем дело?

Он встал на колени рядом с диваном и театрально начал нащупывать пульс на моем запястье.

– Похмелье, – пояснила я, стараясь не смотреть на его пеструю рубашку.

– Это я виновата, – виновато сказала Эмили. Джастин сложил пальцы и начал разминать руки, как будто и впрямь собрался делать мне массаж.

– Ладно, где у нас болит?

– Везде.

– Хорошо. Будем лечить твое «везде».

Я боялась, что меня, должно быть, попросят частично раздеться. Но его интересовали только мои ноги. Это называется рефлексология.^[8] Я не слишком горжусь своими ногами. До этого на сеансах рефлексологии мне было стыдно, что у меня такая огрубевшая кожа и что второй палец длиннее большого. Это мешало мне насладиться процессом. Но сейчас мне хотелось умереть. В этом был один положительный момент – мне было наплевать на состояние своих ног.

А Трой был прав. Джастин специалист.

Он нажимал и массировал с приятной настойчивостью. Боль стала постепенно затухать, и я, к моему величайшему удивлению, пришла в себя.

Села. Птички пели. Мир был ярок, светел и вполне сносен. Солнце больше не казалось мерзким желтым гоблином, а снова стало любимым другом. И я даже смогла взглянуть на рубашку Джастина.

– Ты, – произнесла я в восторге, – ты – просто волшебник. Ты можешь зарабатывать этим на жизнь. Ты занимался этим до того, как стать актером?

– Не-а, это всего лишь хобби. Я научился этому, чтобы попытаться завести себе подружку.

– Сработало?

– Нет.

– Пока нет, хочешь сказать.

– Не-а, я уже сдался. Я не только на работе жирный парень, которого пускают в расход, но и по жизни. Теперь живу для Дезире. Хотя… – добавил он весело, – ее я тоже завел, чтобы с кем-то познакомиться. Думал, смогу шастать вокруг площадок для выгула и присматривать себе подружку, но из этого тоже ничего не вышло.

– В этом городе невозможно найти любовь, – встряла Эмили. – Все по уши в работе. И нет мест, где можно знакомиться.

– А бары? Клубы?

Я была уверена, что слышала от своих сестер и подруг в Ирландии миллион историй о том, как такая-то отправилась в клуб, а с утра проснулась в одной постели с незнакомым мужиком. Казалось, такое происходит чаще, чем не происходит, и обычно это заставляло меня задумываться, почему же некоторые люди все же одиноки.

– В Лос-Анджелесе ты обычно знакомишься с друзьями друзей, – Эмили многозначительно посмотрела на Троя. Но если она надеялась, что прольет свет на вчерашнее свидание с Керсти, то ее ждало разочарование.

Трой подошел ко мне:

– Тебе получше?

Я опять растянулась на спине и кивнула.

– Отлично. Готова пробежать десять миль.

– Я бы так шутить не стала, – прозвучал где– то вдалеке голос Эмили. – Эй, мы работать будем или как?

Они склонились над кухонным столом, как военный совет. Даже Дезире сидела на стуле и внимательно слушала. Позже я выяснила, что она снималась в паре фильмов.

Все окна и двери были открыты. Сквозь них в дом проникал новый веселый день. В полдень Эмили позвонила в ресторан по соседству и заказала поздний завтрак. Еще через полчаса нам доставили столько еды, что хватило бы на целую армию.

– Ты что-нибудь будешь? – поинтересовалась Эмили. – Или тебя вырвет?

– Думаю, я могла бы съесть пару кусочков. – Головная боль прошла, но похмелье все еще напоминало о себе легкой тошнотой.

Трой принес мне тарелку. Я попыталась сесть, но он остановил меня:

– Не надо.

И попробовал устроить тарелку у меня на груди. Но, учитывая, что там у меня имелись груди, которые трясутся, как желе, по своей природе, тарелка никак не приходила в равновесие.

– Может, ты лучше подержишь? – сказал Трой со смущенной полуулыбкой. – А?

Он сверкнул своими зеленоватыми глазами. Внезапно он перестал казаться смущенным, зато смутилась я.

Когда Трой ушел, я попробовала проглотить пару кусочков и удивилась, что они не застряли у меня в горле.

Через какое-то время вновь появился Трой:

– Ты закончила?

Не знаю почему, но я подождала чуть-чуть, вглядываясь в его лицо, и лишь потом сказала:

– Да.

Он взял тарелку с моей груди, при этом умудрился скользнуть краем тарелки по одному из сосков. Оба соска мгновенно съежились, затвердели и, стремительно увеличившись в размерах под тканью футболки, нацелились на Троя.

Он посмотрел на них, а потом на меня. Я знала, что должна рассмеяться, но не могла. Потом я наблюдала, как он ретировался и вернулся к остальным.

Лежа на диване, я стала пролистывать газетку. Я-то думала, что это газета про шоу-бизнес, типа «Дейли варайти», но вообще-то оказалось, что это «Лос-Анджелес таймс». Но все новости, казалось, были исключительно о мире кино. Ничего о войнах, жестоких преступлениях или стихийных бедствиях. Только безобидные статейки про премьеры на выходных и про кассовые сборы за неделю… Я закрыла глаза…

Эмили экспромтом излагала представление своего сценария, до меня время от времени доносились замечания.

– Эмили, – нараспев произнес Трой. – Ты меня не убедила…

– …не сравнивай свой сценарий с фильмом «Убийственные красотки»…

В какой-то момент зазвонил телефон. Надо мной нависла Эмили.

– Ты не спишь? – спросила она. – Тебе звонят из дома.

Что-то в ее голосе меня насторожило, я очень быстро села. Это ведь Гарв, да?

Но вообще-то это был не он, а папа. Я уже собралась предпринять попытку встать на ноги и пойти в другую комнату, чтобы уединиться, но потом решила не заморачиваться. Это всего лишь папа. Правда, мне следовало догадаться, что что-то не так. Папа ненавидит телефоны, он обычно ведет себя так, словно телефонная трубка испускает ядовитые газы. Так с чего бы ему мне звонить?

Он сообщил, что должен кое-что сказать. При этом он запинался и был расстроен.

– Хотя, возможно, это не будет для тебя новостью.

– Давай.

Мое сердце учащенно билось, я ожидала, что речь пойдет о Гарве.

– Сегодня вечером мы возвращались домой на машине…

– Сегодня вечером? – Ой, с Ирландией же разница во времени восемь часов. – Говори.

– И я видел Пола… то есть Гарва… Он был с молодой женщиной… Казалось, что они… – Папа замолчал. Я затаила дыхание и жалела, что не унесла телефон в спальню. Сейчас было уже слишком поздно, я оцепенела от страха. – Казалось, что они поглощены друг другом… – продолжил папа. – Мама сказала, что мы ничего не добьемся, если расскажем тебе, но я решил, что тебе надо бы знать об этом.

Он прав. Отчасти. Мне не нравится, когда меня держат за дурочку. И все равно я знала, да? Хотя подозревать – это совсем не то, что знать наверняка.

– Ты в порядке? – не к месту спросил папа. Я сказала «да», хотя сама не знала, что чувствую.

– Ты узнал эту девушку? – Сердцебиение участилось еще сильнее.

– Нет, не узнал.

Я шумно выдохнула. По крайней мере, это не кто-то из моих подруг.

– Мне очень-очень жаль, – грустно сказал папа.

Ну, ты и сволочь, Гарв. Не только меня расстроил, но и моего папу.

– Не беспокойся, это наверняка его кузина.

– Ты думаешь? – Он с готовностью ухватился за эту идею.

– Нет, – вздохнула я. – Но это не имеет никакого значения, правда.

Ошеломленная, я повесила трубку. Что, черт возьми, значит «поглощены»? Что они делали? Заглатывали языки друг друга прямо на улице?

Я повернулась и обнаружила немую сцену. Все уставились на меня. Даже Дезире склонила головку набок и с сочувствием вопросительно смотрела на меня.

– Что произошло? – спросила Эмили.

Я была слишком шокирована, чтобы притворяться и юлить. Их реакция была моментальной. Они были так добры ко мне. Лара налила мне выпить, Эмили зажгла сигаретку, Джастин провел массаж активных точек на моих висках, Трой посоветовал глубоко дышать, а Дезире лизнула в знак утешения.

– Вы уже расстались? – спросила Лара.

– Да, но…

– Знаю. «Да, но…» – понимающе повторила она. – Мы все через это проходили.

В середине дискуссии снова зазвонил телефон. Эмили сняла трубку. По лицу видно было, что ей не хочется чего-то делать.

– Это твоя мама.

Я взяла телефон и перенесла его в спальню.

– Маргарет?

– Привет, мамуль, – ответила я и закрыла за собой дверь.

– Это мама.

– Знаю.

И знаю, почему ты звонишь.

– Как там у вас? Все еще солнечно? Да, все еще. И никаких катаклизмов.

– Мне нужно кое-что сказать тебе, и я хочу сразу перейти к делу. Нет смысла ходить вокруг да около. Если кто-то хочет что-то сказать, то надо говорить…

– Мам…

– Твой муж Пол, – затараторила она. – Мы проехали мимо него сегодня в центре города. Он прогуливался по Дэйм-стрит. И был не один… а с девушкой… Они выглядели такими влюбленными.

Так, уже «влюбленные». Даже «поглощенные» звучало плохо. Я с трудом сглотнула. Сволочь, подумала я. Сволочная сволочь.

– Твой папа не хотел говорить тебе. Но ты же – моя дочь, у тебя есть гордость, ты бы предпочла знать.

Хотя это, наверное, правда, но я все равно рассердилась.

– Мне так жаль. – В ее голосе внезапно послышались слезы. – Прости, что я не поняла, когда ты сказала, что ушла от него. Если я могу что– то сделать…

Внезапно я вспомнила, что пару раз мне безумно хотелось позвонить ему. И я ужасно обрадовалась, что не стала этого делать. Можете представить, а если бы там была она? Если бы она ответила на телефонный звонок? Это было бы так унизительно.

– Ты ее узнала?

– Нет.

Когда я вышла из спальни, Трой сказал:

– Мама? Худые вести не лежат на месте. Эмили сжала мои трясущиеся руки, пытаясь унять дрожь. На меня налетел шквал успокаивающих банальностей. Я преодолею это. Боль пройдет. Сейчас я чувствую себя ужасно, но постепенно станет лучше…

Снова зазвонил телефон. Мы переглянулись. Что теперь?

– Элен, – сказала Эмили, передавая мне трубку, и объяснила остальным: – Это ее сестра.

И снова я в спальне.

– Элен?

Она запиналась, хотя это ей совершенно не свойственно.

– Тебе, наверное, интересно, с чего я вдруг тебе звоню. Отчасти я и сама не понимаю. Тут у нас кое-что произошло. Мама с папой сказали, что ни при каких обстоятельствах нельзя говорить тебе, но я считаю, что ты должна знать. Этот мерзавец, твой муж… Я знаю, что раньше болтала про него всякое, но сейчас я говорю правду.

– Продолжай.

– Мы сегодня видели его в городе. Он был с бабой и прилип к ней, как банный лист.

– Как это? – Мне действительно было любопытно, что они там такое делали.

– Он положил ей руку на талию.

– И все?

– Ну, пониже, на самом деле, – призналась она. – Типа ей на задницу. Держал за попу, а она хихикала.

Я закрыла глаза. Слишком много информации. Хотя мне хотелось еще больше.

– Какая она?

– Уродка.

– Правда?

– Вообще-то нет, но могу устроить.

– Ради всего святого, Элен, она не виновата.

– Ладно, тогда его. Могу попросить кое-кого, его отделают по полной программе. Хочешь, это будет моим подарком к твоему дню рождения? Или по бартеру отдашь мне свою сумочку.

– Не надо.

– Можно сжечь его дом.

– Не надо. Половина моя.

– Ой, да.

– Обещай ничего не делать. Я переживу, клянусь.

– Мне очень жаль, – сказала она искренне. Я была тронута. – Ты могла хотя бы попросить меня переломать ей ноги.

Через секунду после того, как я повесила трубку, телефон зазвонил опять. Анна.

Я услышала, как Эмили пояснила компании слушателей: «другая сестра». В третий раз за десять минут я заперлась в спальне.

– Привет, Анна, – весело сказала я, готовая услышать, как ей жалко и неловко. С меня хватит. – Спасибо за звонок. Но я уже знаю о Гарве и его новой подружке.

– Что?

– Знаю про Гарва и девушку. Мама, папа и Элен независимо друг от друга позвонили мне и сообщили эту новость. А ты чего столько времени тянула?

– У Гарва новая подружка?! – ужаснулась сестренка.

– Ты не знала?

– Нет.

– Ой. – Думаю, она у нас не отличается умом и сообразительностью. – А чего тогда звонишь?

Долгая пауза. Слышно было, как она сглотнула.

– Я угробила твою машину.

Еще одна пауза. Вздох.

– Ужасно?

– Что ты имеешь в виду под «ужасно»?

– Ты кого-то сбила насмерть?

– Нет. Я врезалась в стену. Больше никто не пострадал. Смяла передний бампер, но сзади ни царапинки.

Мне нужно было время переварить все это. Стоило заволноваться, но мне было плевать, это всего лишь машина.

– Но, Анна, что ты такое делала?

– М-м-м… – Она не знала, что сказать. – Ехала.

Несколько секунд недешевого молчания на обоих континентах. И я спросила:

– Ты пострадала?

Во мне зародилось почти искреннее беспокойство:

– Что-нибудь разбила?

– Да.

– Что?

– Сердце.

Ах да. Шейн. Но как бы я ни любила Анну, сейчас мне ее не утешить, так как у самой все фигово. Время сказать какую-то банальность. К счастью, у меня в запасе имелось несколько вариантов, которые говорились мне из-за вышеозначенных событий.

– Ты там держись. Все наладится, – соврала я. – А машина застрахована. Ты все уладишь?

– Да-да. Спасибо. Извини. Я больше не буду. Мне так жаль.

– Да все нормально.

Серьезная проблема, на которую следовало бы реагировать иначе, но самое большее, что я смогла из себя выдавить:

– Анна, ты уже не маленькая, тебе двадцать восемь.

– Знаю, – грустно ответила сестра. – Я знаю.

12

Новость о Гарве меня подкосила. От этого было никуда не деться. Но остальные не позволяли мне ему позвонить.

– Нет, пока ты так расстроена, – твердо сказала Эмили.

Я же была взбешена, мне нужны были ответы. Как это произошло? Когда все испортилось?

– Ты догадываешься, кто эта женщина? – поинтересовалась Лара.

– Да.

– Но ты надеешься, что все перегорит и вы снова будете вместе? – высказал свое мнение Трой.

– Нет.

Если быть стопроцентно честной, то я и раньше не хваталась за возможность воссоединения. Но подозревать и знать наверняка – две большие разницы. Теперь я знала наверняка, и это значило, что я была раздавлена, опустошена, растеряна. И начала вспоминать детали своего последнего визита в свое бывшее семейное гнездышко. Я ходила туда, чтобы забрать свои вещи перед поездкой в Лос-Анджелес. И никаких свидетельств того, что здесь происходили страстные любовные игрища, не заметила. Да ладно вам, я же предупредила Гарва о своем приходе, так что у него было время вытереть мороженое, которое они использовали в качестве интимного артефакта.

– Я сама от него ушла, вы же знаете.

Моя напускная храбрость была неубедительна. Тем более когда я добавила:

– Это просто символическое освобождение.

– А давайте куда-нибудь пойдем! – предложила Эмили, когда увидела, как жадно я смотрю на телефон.

И мы отправились в кино. Все, кроме Дезире, которая осталась дома. На ее мордочке было страдающее и мужественное выражение «так и быть, посмотрю этот фильм, когда он выйдет на видео».

В Санта-Монике кинотеатров штук сто. Почти как пабов в Ирландии. Я села между Троем и Джастином, которые стали усиленно пичкать меня всякой жрачкой. Но я покачала головой, когда Джастин протянул мне ведерко с попкорном, величиной с урну, и отказалась от бадьи с конфетами «Твиззлерс», предложенной Троем.

– Не хочешь? – с удивлением прошептал Трой.

– Нет.

– Дай мне руку.

Я протянула руку, и он аккуратно намотал мне вокруг запястья длинную красную лакричную конфету.

– На всякий случай. – Его зубы блеснули в темноте кинозала.

Никаких шансов увлечься и забыть о своих неприятностях во время просмотра фильма у меня не было. Особенно когда оказалось, что это стильный, жестокий и запутанный триллер, в котором плохие копы и хорошие злодеи надували друг друга, и не раз. Я была слишком потрясена, чтобы следить за многочисленными переменами в расстановке сил. В отличие от Троя, который, казалось, полностью погрузился в фильм. Когда кто-то изначально плохой оказывался хорошим, он так радостно восклицал «Ага!», что я аж подпрыгивала. С другой стороны от меня сидел Джастин. Его рука ритмично двигалась от ведерка с попкорном ко рту и обратно. Я находила это очень успокаивающим. Он лишь раз остановился, нарушив ритм, чтобы шепнуть мне, когда невинный (и должна признаться, довольно толстый) «бедняга Джо» погиб при перестрелке:

– На его месте должен был быть я!

И еще раз, когда плохой (впоследствии оказавшийся хорошим, но в конце фильма – все-таки плохим) отрезал собаке хорошего (впоследствии оказавшегося плохим) ухо и прислал хозяину:

– Ой, господи, как я рад, что Дезире нет с нами и она не видит этого!

Когда мы высыпали из кинотеатра, Трой спросил:

– Нам понравилось?

– Я не смогла уследить за всеми перипетиями, – призналась я.

– Да уж, – с сочувствием вздохнул Трой. – Напихано всего до чертиков.

– Не уверена, что это единственная причина, – сказала я. – Если честно, то я никогда не умела внимательно следить за всеми поворотами сюжета в подобных фильмах.

У меня всегда был Гарв, который разъяснял мне все в конце. Но этого я не сказала, только подумала.

Странно, какие глупости лезут в голову. Все кажется таким ужасным, бесповоротным и неправильным не потому, что я лишилась спутника жизни, и не потому, что у нас уже никогда не будет ребенка, а из-за того, что остаток жизни мне будут непонятны триллеры. А еще мне придется врубаться во все эти курсы обмена валют. Гарв был просто человек-калькулятор. «Три за фунт», – объяснял он мне, вручая пачку иностранных банкнот в начале отпуска.

– Ага, чтобы понять, сколько это стоит на наши деньги, мне нужно умножить на три?

– Не умножить, а разделить, – терпеливо говорил Гарв.

Ну вот, триллеры я понимать не буду, к тому же меня ожидает в будущем обнищание, поскольку меня будут обманывать все торговцы на рынках.

– Тебе нужно поговорить об этом, – настаивала Эмили, когда мы вернулись домой и наши гости удалились восвояси. – Я знаю, что тебе не хочется, но это поможет, клянусь.

Видите, когда у Эмили все наладилось, она с новыми силами сосредоточилась на мне и моих неприятностях.

– Вы, калифорнийцы, – усмехнулась я. – Говорите обо всем. Словно это помогает.

– Лучше, чем прятаться от своих проблем и пытаться похоронить их. – Эмили слишком хорошо меня знала.

– А от разговоров какая польза? – сказала я беспомощно. – Может, мне вообще не стоило выходить за него замуж?

– Может быть, – невозмутимо отозвалась Эмили.

В свое время она мне это говорила. После нашей помолвки, вместо того чтобы визжать от восторга и отпускать сальные шуточки по поводу моего кольца, она трезво заметила:

– Я боюсь, тебе нужно все взвесить, прежде чем выходить за него.

– Я думала, он тебе нравится, – сказала я обиженно.

– Мне он очень нравится. Просто я хочу, чтобы ты была уверена. Подумай об этом.

Но я не стала думать, так как мне казалось, что я знаю, чего хочу. Оглядываясь назад, я иногда думала: вдруг Эмили была права? Может, я решила, что делаю на сто процентов верный шаг. Но все было не так уж плохо…

– Мы отлично проводили время все эти годы. – Я услышала, как дрожит мой голос.

– И что случилось?

Я надолго замолчала.

– Давай вернемся в начало, и ты мне все расскажешь по порядку. Это поможет все расставить по своим местам. Начни с кроликов, – потребовала Эмили. – Давай, полностью ты мне эту историю никогда не рассказывала.

Но мне не хотелось ни о чем рассказывать. И особенно о кроликах. Потому что об этих чертовых кроликах нельзя рассказать так, чтобы не вызвать бурю смеха. А я была не в настроении смеяться над причинами, по которым распался мой брак.

Началось все вполне невинно. С пары тапочек. А случилось вот что. Как-то на Рождество кто-то подарил мне пару тапочек в виде пушистых черных кроликов. Мне они безумно понравились. Но не только потому, что они сохраняли мои ноги в тепле, но и потому, что они такие хорошенькие и миленькие и при этом не плюшевые игрушки. Если кто-то этого не понимал, то я всегда могла сказать, что вообще-то это тапочки. Я не принадлежу к числу дамочек, складирующих на подоконнике в спальне армию пушистых дельфинчиков, цветных обезьянок и мягких цыпляток, которые смотрят глазами-пуговками на гостей и пугают их до смерти. О нет. У меня была пара тапочек, и все. Они были сделаны из искусственного каракуля, который в Ирландии называют «астраханским мехом». И когда Гарв придумал им имена, то был явно под влиянием далекого города Астрахани. Оба имени были русские. Валя и Владимир. Я никогда не могла их различить. Но Гарв объяснил, что у Владимира ухо смешной формы, а у Вали нос как кусочек шоколадки «Тоблерон». Никогда не понимала, почему просто нельзя сказать «треугольный». Валя была типа роковая женщина и иногда несла всякую ерунду: «У меня быть мнёго-мнёго любофник». Иногда она давала мне советы, что надеть. Владимир, которого по голосу было практически невозможно отличить от Вали, был раньше партийным аппаратчиком, которого лишили всех привилегий. Довольно мрачный тип, хотя Валя тоже была мрачновата.

Время от времени Гарв вел беседы с помощью каракулевых тапочек. Он надевал тапок на руку, покачивал им и говорил:

– Я идти в западный сюпермаркет, я столько много дней стоять в очередь. Што я могу принести для тебя?

– А с кем я говорю? Это Владимир или Валя?

– Валя, у Владимира ухо смешной формы, а…

– У Вали нос как кусочек шоколадки «Тоблерон», я знаю. Нам нужна пицца, зубная паста, сыр…

– Водка? – с надеждой предложила Валя. У Вали были проблемы с алкоголем. По странному стечению обстоятельств, у Владимира тоже.

– Нет, водки не надо. Но можешь купить пару бутылок вина.

– Черная икра?

– Нет.

– Черный хлеб.

– На самом деле обойдемся буханкой обычного.

– Хорошо, я тебе помогать. – Валя была довольна собой.

Я не возражала. Мне казалось, это мило. До некоторого момента. Правда мне, наверное, не следовало потакать, потому что до настоящих кроликов оставался один шаг.

Как могла кратко я рассказала Эмили о тапочках. А потом, несмотря на ее жалобы «ну вот, на самом интересном месте», я вымолила разрешение пойти спать ввиду того, что снова расчесала руку до крови.

13

Меня разбудил телефонный звонок. Но я поняла это, только когда вылезла из кровати и очутилась в гостиной. После вчерашних звонков мои нервы были натянуты до предела. Я ждала, что позвонит кто-то типа моей первой учительницы или президента Ирландии, чтобы поведать мне о Гарве и его девице.

– Алло, – с подозрением сказала я.

Вежливый скрипучий голос задребезжал:

– Это из офиса Морта Рассела. Можно услышать Эмили О'Киффи?

– Секундочку, пожалуйста. – Я попыталась говорить с теми же профессиональными интонациями, что и девушка на том конце провода.

Но Эмили была в ванной. Я постучала и услышала ее стоны:

– О нет! Я им сама позвоню. Я удаляю волосы на ногах, никак не могу оторваться.

Я вернулась к телефону, но какой-то инстинкт остановил меня, так что я решила не рассказывать секретарше Морта Рассела о том, на какой стадии у Эмили находится процесс депиляции ног.

– Боюсь, ее сейчас нет на месте. Могу ли я что-то передать?

– Пусть Эмили перезвонит Морту, – попросила милая девушка скрипучим голоском.

Я записала номер и сказала:

– Спасибо.

– Спасибо вам, – жизнерадостно ответила она.

Я же, в отличие от нее, так жизнерадостна не была. Я проснулась в двадцать минут четвертого с непреодолимым желанием позвонить Гарву. Я на цыпочках прокралась в гостиную и в темноте набрала его номер. Мне просто хотелось поговорить с ним. Не до конца уверена, о чем именно. Но ведь было же время, когда он вел себя так, словно любил меня больше всех на свете. Думаю, мне нужно было знать, что даже если он и любит эту новую женщину, то меньше, чем когда-то любил меня.

В трубке раздались какие-то шумы и щелчки. На другом континенте зазвонил телефон. Я начала возбужденно грызть конфету, обмотанную вокруг моего запястья. Но дома никого не оказалось. Я неправильно решила арифметическую задачку. В Ирландии на восемь часов больше, так что Гарв на работе. К тому времени, когда я решила перезвонить ему в офис, мое отчаянное желание уже поостыло. А когда оказалось, что его нет и там и я могу оставить сообщение на его автоответчик, желание улетучилось вовсе. Оставьте свое сообщение после сигнала.

Я решила не делать этого. Я прокралась обратно в кровать, доела конфету и пожалела, что у меня нет еще несколько сот таких же. В прошлом у меня бывали черные полосы, но не уверена, что хоть когда-то раньше мне было настолько плохо. Интересно, я когда-нибудь смогу это пережить? Буду снова себя нормально чувствовать?

Я всерьез сомневалась в этом, хотя сама не раз видела, как люди приходят в себя после ужасных событий. Посмотрите на Клер. Муж бросил ее в тот самый день, когда она родила их ребенка. И она оправилась после этого удара. Другие люди женятся и разводятся, проходят через это и снова женятся. А потом спокойно и легко произносят слова «мой первый муж», словно они не пережили ни единого приступа боли с того времени, когда он реально что-то для них значил, и до сегодняшнего дня, когда он не более чем действующее лицо вашей прошлой жизни. Люди привыкают и идут дальше. Но, свернувшись клубочком в темноте, я ужасно боялась, что не смогу привыкнуть. Это так и застрянет во мне, только с годами будет все хуже и хуже. Я перестану красить волосы и перееду в отчий дом, чтобы ухаживать за престарелыми родителями, пока сама не состарюсь. Никто из соседей не будет разговаривать с нами, и даже когда ряженые ребятишки в День всех святых позвонят нам в дверь, мы притворимся, что никого нет дома. Или выльем ведро холодной воды с верхнего этажа на их маски и костюмы. А нашей машине будет уже двадцать лет, но она все еще будет в нормальном состоянии. И мы будем надевать шляпы, когда соберемся куда-то ехать. Папа будет настаивать, что поведет он, хотя к тому моменту он усохнет так, что другие водители увидят лишь верхушку его шляпы над приборной панелью. А обо мне будут говорить: «Она когда-то была замужем. Говорят, даже с головой все было в порядке. Хотя в это трудно поверить».

Снова зазвонил телефон, возвращая меня к действительности. На этот раз агент Эмили. Ну, не Дэвид Кроу собственной персоной, разумеется, а кто– то из его обслуги. Чтобы назначить встречу в обеденное время.

Наконец Эмили выплыла из ванной.

– Ни единого волоска не осталось! Где там его номер?

Я отдала ей клочок бумаги, и она поцеловала его.

– Скольких людей надо убить, чтобы получить прямой телефонный номер Морта Рассела!

Она позвонила, в ходе разговора развеселилась, улыбнулась и несколько раз повторила:

– Спасибо. Мне тоже нравится ваша работа.

Потом повесила трубку и воскликнула:

– Угадай, что он мне сказал?

– Что ему очень-очень понравился твой текст?

– Угу. – Казалось, она только что меня заметила и сказала печально: – Дорогая!

– Еще был один звонок, – сообщила я. – Из офиса Дэвида Кроу. Ты пообедаешь с ним в «Клаб-Хаузе» в час дня?

– «Клаб-Хауз»? – Она схватила меня так, словно случилось нечто ужасное. – Он сказал «Клаб-Хауз»?!

– Вообще-то это была «она», но да. А в чем дело?

– Я скажу тебе, в чем дело, – отозвалась она, уйдя и вернувшись с книгой в руках. Перелистнув несколько страниц, она прочла: – «„Клаб-Хауз". Любимое место видных политиков. Здесь обедают воротилы Голливуда. Здесь они заключают контракты. Отличные стейки и салаты…» Вкусно поесть мне всегда нравилось. Но ты же видишь, что тут написано: «Любимое место видных политиков». И я туда пойду!

Тут она разрыдалась так, как рыдала, когда впервые услышала, что «Хотхауз» хочет устроить презентацию ее текста. Когда ливень слез стих, она, к моему удивлению, спросила:

– Хочешь пойти со мной?

– Но я не могу. У вас же деловая встреча.

– Ну и что? Хочешь?

Вообще-то можно, иначе что я буду делать? Сидеть в одиночестве на пляже и стараться не думать о своем распавшемся браке?

– Ладно. Но позволит ли он тебе взять меня с собой?

– Разумеется. У меня с их конторой сейчас что– то вроде медового месяца. Они ни в чем не могут мне отказать. Надо извлечь из этого максимум пользы. В прошлый раз я была слишком невежественна и не знала, что на этом можно нажиться. Мы сделаем вид, что ты – мой ассистент.

– Он не решит, что это ужасно? Я же почти ничего не знаю о Голливуде!

– Ну, тогда просто не задавай никаких вопросов. Просто улыбайся и много кивай. Пойдем, прошу тебя!

– Ну ладно.

Быстрый телефонный звонок, и все решено.

Погода изменилась. Небо перестало быть синим. Вместо этого солнце светило сквозь густые облака, заливая мир грязно-горчичным светом. Какой контраст с первыми пятью днями в Лос-Анджелесе. И не только погода была благоприятна в эти пять дней, но и мое состояние души. Тогда я думала, что несчастна, но сегодня мне было во сто крат хуже. И что еще ужаснее, я больше не могла списывать чувство страха или одиночества на смену часовых поясов. Они были лично мои.

Мы с Эмили ехали по бульвару Санта-Моника по направлению к Голливуду, и чем дальше мы отдалялись от моря, тем темнее становилось небо. Тут до меня дошло, что это смог, и я едва не подпрыгнула от радости. Итак, вот настоящий Лос-Анджелес. Как его рисуют на картинках: пальмы и пластические хирурги.

– Он женат? – спросила я. – Дэвид Кроу?

Эмили помолчала, а потом сказала:

– Прошу, прекрати издеваться над собой. Многие люди разводятся. Ты не такое уж исключение из правил.

«Клаб-Хауз» был шумным и многолюдным. Почти все столики были заняты четверками мужчин, которые, как ни странно, ели салаты и запивали их водой «Эвиан». Нас с Эмили проводили сквозь толпу к нашему столику. Дэвид Кроу еще не приехал.

Вдруг мне срочно захотелось бокала вина. Я спросила Эмили, могу ли я его заказать, но она с сожалением покачала головой:

– Прости, Мэгги, но предполагается, что ты всего лишь мой ассистент. Хотя мне самой не помешала бы пара стаканчиков. И штук двадцать суперкрепких сигарет без фильтра.

Она нервно забарабанила ногтями по столу в диком ритме расшатанной нервной системы. Я взяла ее руки в свои. Эмили посмотрела на меня с удивлением.

– Все будет хорошо, – сказала я, притворяясь, что держу ее руки в знак утешения.

– Спасибо, – ответила Эмили, высвобождаясь и снова начиная барабанить по скатерти. – О, слава богу, вот и Дэвид!

Воистину, слава богу.

Она указала на аккуратно подстриженного молодого парня, который выглядел приветливым и уверенным в себе. Значит, он скорее всего невротик, у которого никогда не было серьезных отношений и который по пять часов в неделю проводит на сеансах у врача. Мне говорили, это в духе Голливуда. Он помахал нам и широко улыбнулся, очень широко. Наш столик был недалеко от входа, но пока он добрался до него, прошло минут десять, поскольку он то и дело останавливался у других столиков, пожимал руки, выдавая любезности.

Наконец он приблизился к нам. Взял мою ладонь двумя руками и заглянул мне в глаза:

– Я так счастлив познакомиться с тобой, Мэгги.

Улыбаясь, он уселся за столик и продемонстрировал, что он в «Клаб-Хаузе» свой человек, даже не взглянув в меню.

– Салат «Кобба», только без авокадо, заправку подайте отдельно, – быстро сориентировал он официанта.

Потом Дэвид стал с энтузиазмом делиться сплетнями и интересными фактами из жизни других посетителей ресторана. Он был как бы нашим экскурсоводом.

– Как ты знаешь, структура власти в этом городе меняется каждое утро понедельника, – сказал он мне.

– В зависимости от кассовых сборов за первый уикенд, – пояснила Эмили.

– В точку! Видишь того мужика с подтяжками. Элмор Шинто. С сегодняшнего утра его карьера окончена. Он был исполнительным продюсером «Лунного камня». Проект стоил девяносто миллионов долларов. Общественное мнение считало его провальным. Они переснимали концовку четыре раза. В эти выходные фильм вышел на экраны и… Полный провал. У студии будут огромные убытки.

Мне страшно захотелось посмотреть на этого Элмора, потому что интересно взглянуть на человека, который на публике появляется в подтяжках, как герой «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Но к своему разочарованию, я вспомнила, что «подтяжками» американцы называют зубные скобки. Элмор болтал и смеялся и вовсе не выглядел человеком, чья карьера погублена навсегда.

– Здесь всегда так, – заметила Эмили. – Всегда храбришься… Пока тебя не найдут в уголке раскачивающимся из стороны в сторону на последней стадии психоза от передозы кокаина… Вот отвезут тебя в психушку, – добавила она с улыбкой, – тогда уж и прятать будет нечего.

– Да уж, – сказал Дэвид, хотя и не очень уверенно, а потом вновь начал увлеченно делиться слухами из мира кинобизнеса: —…спас кинокомпанию от слияния… вернул на место первого продюсера… сразу три картины… сценарий отложили в долгий ящик… десять лет не давали зеленый свет…

Он продолжал сыпать комментариями, пока мы с невероятной скоростью поглощали пищу. Ни тебе первого, и уж точно никаких десертов.

С тех пор как я приехала в Лос-Анджелес, мне ни разу не предлагали после обеда ничего, кроме чашки кофе. Подозреваю, что если бы я возжелала кусочек бананово-карамельного тортика, то им пришлось бы звонить домой кондитеру и поднимать его с постели.

За обедом Дэвид и Эмили перебросились лишь несколькими фразами относительно тактики проведения презентации. Настоящая работа началась, когда мы выходили из ресторана. Дэвид остановился у нескольких столиков и представил Эмили важным шишкам с мясистыми руками.

– Эмили О'Киффи. Очень талантливая сценаристка. В среду состоится презентация ее нового сценария «Деньги для красоты» для «Хот-хауза». Если вам нужен этот сценарий, то поторопитесь!

Я болталась без дела на заднем фоне и нервно улыбалась. Реакция на Эмили была неоднозначна. Некоторые явно были недовольны, что их оторвали от салата и воды «Эвиан», другие казались по– настоящему заинтересованными. Но даже с самыми грубиянами Дэвид, соответственно, и Эмили проявляли твердость, будто они были величайшими звездами в этом городе. Было что-то увлекательное в том, как Дэвид раздувает шумиху прямо у нас перед носом. Когда наконец мы дошли до выхода, Дэвид сказал спокойно:

– Тот последний парень, Ларри Сэведж, в свое время отказался от нашего текста, но клянусь тебе, он позвонит.

– Они терпеть не могут чувствовать, что что-то пропускают. – Я постаралась произнести это с видом знатока.

– А еще они терпеть не могут, когда их задницы вылетают с работы, после того как Голливуд делает из фильма конфетку, а их кинокомпания выясняет, что в свое время они отвергли этот сценарий.

И тут я услышала собственный голос:

– О, господи!

– Что? – спросила Эмили.

– Это Шэй Делани.

– Где?

– Вон там. – Я указала на мужчину с темно-песочными волосами, который сидел за столиком с еще тремя мужиками.

– Нет, это не Шэй Делани.

– Нет, он. Ой, ты права, не он. – Мужчина только что обернулся, и я увидела его в профиль.

Но я не сдавалась.

– Очень похож. Со спины – вылитый Шэй.

14

В тот день звонили еще два раза. Вежливая девушка со скрипучим голосом из офиса Морта Рассела. В первый раз узнать, есть ли у Эмили какие-то специальные пожелания по поводу презентации в среду.

– Типа чего? – полюбопытствовала я.

– Аудио– и видеооборудование. Травяные чаи. Специальный стул.

– Ну, боюсь, Эмили сейчас не сможет вам ответить, у нее встреча.

Эмили ушла к тренеру по гиротонике (уж не знаю, что это еще за чертовщина). Кажется, в Лос-Анджелесе у всех всегда назначена какая-нибудь встреча. С бухгалтерами, диетологами, парикмахерами, тренерами по непонятным видам спорта, а на вершине списка – психоаналитики.

– Я попрошу ее созвониться с вами.

Потом эта девушка позвонила снова и оставила очень сложную инструкцию, где именно надо будет припарковаться в среду. Среди прочего ей понадобились номер и марка автомобиля Эмили.

– Она такой шум подняла из-за этой парковки, – сказала я Эмили, когда та вернулась.

– Это потому, что на киностудиях мест на парковке столько же, сколько искренности.

– Что?

– Мало, чрезвычайно мало. Кто-нибудь еще звонил?

– Только мои родители. Сказали, что волнуются за меня.

– И не только они одни.

– Я в порядке, – вздохнула я.

По крайней мере, моя полуночная паника поутихла.

– А еще я звонила Донне и Шинед.

Как только я удостоверилась, что ни одна из них не крутит роман с Гарвом за моей спиной, я нормально с ними пообщалась. Обе были рады меня наконец услышать и ничего не знали об измене Гарва. Это было определенного рода облегчением. Значит, еще не все в Дублине обсуждают эту новость.

– Что ты наденешь на сегодняшнюю вечеринку у Дэна Гонсалеса? – спросила Эмили.

– Не знаю.

Я была рада, что мы идем развлекаться. Мне хотелось все время чем-то заниматься, чтобы убежать от себя и своих новостей. Но у меня был еще вопрос:

– А Шэй Делани будет?

Пауза.

– Возможно. Если он в городе. – Снова пауза. – Тебе не хотелось бы, чтобы он там был?

– Да нет.

– Хорошо.

– Ты видела когда-нибудь его жену?

– Нет. Она не ездит с ним. Думаю, это невозможно с тремя детьми, так мне кажется.

– А он… волочится за юбками?.. Или он ей верен?

– Не знаю, – серьезно ответила Эмили. – Я его вижу не так уж часто, да и знаю не слишком хорошо. А тебе бы чего хотелось? Чтобы он был верным или неверным?

– Не знаю, ни то, ни другое.

Услышав эту нелогичную чушь, Эмили задумчиво кивнула.

– Слушай, – медленно сказала она, – он задарма жил в твоей башке так долго…

Тут она запнулась:

– Прости. Забудь, что я сказала. Не знаю… Я думаю, что просто не могу знать, что ты пережила… Прости.

– Да ничего.

Она ушла собираться, и разговор был окончен.

Через полчаса она появилась в розовых джинсах с черными пятнами, как шкура леопарда, в черных сапожках на тончайшей шпильке и в приталенном жакете. Но дело не только в одежде. Еще были браслеты, заколки и сверкающий макияж…

– Как тебе это удается? – У меня брови вверх полезли, пока я разглядывала ее прикид. – Ты прямо как Чудо-женщина из комиксов!

– Ты тоже отлично выглядишь.

Я, конечно, постаралась, но никаких нарядных тряпок я в Лос-Анджелес с собой не привезла (в основном потому, что у меня их и не было) и на фоне экзотического наряда Эмили выглядела в своем черном вечернем платьице как плакальщица на похоронах.

– Ну почему, – принялась ругать я саму себя, – почему у меня такая толстая задница? А то я одолжила бы что-то из твоей одежды! Ты завьешь мне ресницы своими чудо-щипчиками?

Эмили сделала даже больше. Она полностью накрасила меня, и я стала почти такой же блистательной, как она, а потом одолжила мне пару браслетов и заколок.

И мы пошли.

Вечеринка проходила в особняке в испанском колониальном стиле. Между прочим, в районе Бель-Эйр, облюбованном местными знаменитостями. Особняк был роскошный, и все здесь подчинялось порядку. Перед электронными воротами бесцеремонные типы проверяли вашу личность. Мексиканцы парковали вашу машину. В ветвях деревьев мерцали и перемигивались китайские фонарики. В самом доме красивые и говорливые люди циркулировали по просторным комнатам с высокими потолками, уставленным уймой огромных ваз с композициями из лилий. Мерцание света, подносы с шампанским и – к моему разочарованию – с минералкой. А ведь это была голливудская вечеринка. Я ожидала увидеть наркотики, шлюх и шумное веселье. И не готова была отказаться от картин, нарисованных моим воображением. Разумеется, та шоколадная принцесса, которая поинтересовалась местоположением туалета, на самом деле спешила понюхать кокаину. А вот та подозрительно красивая испанка просто обязана быть проституткой.

Эмили пошла засвидетельствовать свое почтение Дэну Гонсалесу, хозяину, а я стояла, потягивая шампусик и хищно высматривая признаки разврата.

– Привет. – Ко мне подошел крепкий моложавый мужчина в рубашке с воротником-стойкой, кончики которого были загнуты вниз, как крылышки. – Я – ГарриФрешер, исполнительный продюсер.

– Я – Мэгги Гар… То есть Уолш.

А тут, однако, все действительно дружелюбные!

– Чем занимаешься, Мэгги?

– Пока что у меня простой.

Потом, даже быстрее, чем я поняла, что происходит, он сказал:

– Приятно было познакомиться. Повернулся и был таков.

Что?

Я обязана была иметь работу. Ему не интересно было поболтать со мной, ведь я не могла быть полезна. Осознание этого факта повергло меня в шок. Я была подавлена. Вечеринка, черт побери. Скорее уж омерзительные неформальные переговоры с целью завести полезные знакомства. А дальше народ кинется обмениваться визитками. Ой, держите меня! Они уже ими обмениваются, и Эмили О'Киффи в том числе. Вон она в самой гуще событий, сверкающая, уверенная в себе, ведет полезные беседы и подходит к полезным людям.

Признаков Шэя Делани нигде не было. Должно быть, он не в городе.

– Привет. Я – Леон Франчетти. Изумительно красивый парень материализовался передо мной, протягивая руку.

– Мэгги Уолш.

– Чем занимаешься, Мэгги?

– Я – парикмахер для животных. – Я не могла снова рисковать и допустить, чтобы ко мне снова отнеслись пренебрежительно, а эта профессия первой пришла мне в голову. – А ты?

– Я – актер.

Признаюсь, я была под впечатлением. Не так, конечно, как если бы была в нормальном состоянии, но все же.

– Класс.

– Да, мои дела идут в гору. Очаровательная улыбка любимца женщин, – я хотела даже спросить, где он снимался, но он меня опередил:

– Я только что закончил съемки для пилотного выпуска для телекомпании «Эй-би-си». Осенью уже выйдет на экраны. Мне досталась отличная роль, есть куда расти… Я мог действительно проявить себя…

– Отли…

– А до этого я снимался в фильме «Калейдоскоп».

Снова гипнотическая улыбка.

– Да? – Я смотрела этот фильм, но его не запомнила.

– Ну, роль небольшая, но меня заметили.

Он снова сверкнул дьявольски красивой улыбкой. Как ни странно, она уже не подействовала на меня, как предыдущие.

– А еще я снимался в рекламе ресторана «Дом с пирогами». «А где та полочка, где я возьму пирожок?» – Он надул нижнюю губу, отчего вид у него стал очень печальным, а потом продолжил, широко улыбаясь: – «Разумеется, в „Доме с пирогами", тупица!»

Это, оказывается, коронная фраза из дурацкой рекламы.

– В Калифорнии эту рекламу не крутили, а вот на Среднем Западе она была очень популярна. Даже политики ее цитировали. «Где вы будете через десять лет?» – «В „Доме с пирогами", тупица».

И вот тут-то я и поняла, что мое участие в этом разговоре совершенно не нужно. Меня спасла Эмили, но через пару минут на меня напало следующее ходячее резюме, которое представило мне подробный рассказ о своей актерской карьере от истоков и до дня сегодняшнего. А мне задали лишь один-единственный вопрос: работаю ли я в киноиндустрии.

Наконец от меня отстали. Я стояла в одиночестве и осматривала комнату. Лоск как-то пообтерся. Люди двигались, говорили и улыбались, словно акулы в бассейне. Эмили сказала правду. В этом городе невозможно найти настоящую любовь. Все слишком поглощены работой. В моей душе опять зияла пустота, и уже ничто не могло отвлечь меня от мыслей о Гарве. Депрессия снова принялась кружить надо мной.

И тут мое сердце затрепетало при виде старого друга. Трой. С его длинным лицом и суровым ртом. Ну ладно, уели. Да, я его знаю только с пятницы, но по сравнению с толпой этих занудных самовлюбленных типов Трой был мне просто лучшим другом.

– Здорово! – воскликнул Трой. Он был так же рад меня видеть, как я его. – Развлекаешься?

– Не-а.

Он развернул к себе мое запястье.

– Ясно. Чрезвычайная ситуация все-таки произошла?

Я кивнула:

– Я ему позвонила. Но его не было дома. Спасибо за лакричную полоску.

– Конфетку, – поправил он меня. – Помогла?

– Абсолютно точно. Я бы и еще штучек двадцать проглотила.

– Буддисты говорят, что в мире все мимолетно. Это утешает. Но, конечно, не так, как рафинад. Так, значит, тебе тут не особо весело?

– Не особо, – с жаром подтвердила я. – Куча актеришек завалила меня монологами. Какие-то самовлюбленные кретины!

– Актер – жестокая профессия. Каждый день тебе говорят, что твой голос звучит не так. Что твое лицо уже больше никуда не годится. Твое «эго» получает столько тычков и ударов, что единственный способ выжить – раздуть его до невероятных размеров.

– Понимаю. – На секунду я смирилась, но тут напомнила о себе другая обида. – Ты только послушай, что со мной случилось, как только я пришла.

Я изложила историю про мужика, который отвалил сразу, услышав, что у меня нет работы.

– Там, откуда я родом, – усмехнулась я, – люди не интересуются тобой только из-за твоей работы.

– Нет, они интересуются тобой только из-за твоей внешности, – сухо заметил Трой.

Я помолчала.

– Ну да, это так. – Я признала поражение. – Кстати, я не видела, чтобы тут хоть кто-то нюхал кокаин. А еще голливудская вечеринка называется. Как ты думаешь, она может быть шлюхой? – Я указала на молоденькую испаночку.

– Это дочка Дэна Гонсалеса.

Я почувствовала, как на моем лице появилось выражение крайнего разочарования. Трой засмеялся тихим и мягким смехом.

– На такого рода вечеринках ты не найдешь наркотиков и всяких сомнительных развлечений. Они же здесь на работе. Но если ты хочешь, я как-нибудь ночью вывезу тебя в свет и покажу другую сторону жизни Лос-Анджелеса.

– Спасибо, – равнодушно откликнулась я. Сердце учащенно забилось, загрохотало где-то прямо у горла, а потом яркий румянец брызнул на щеки, и я разозлилась на себя за это.

Когда мы с Эмили ехали домой, меня странным образом загипнотизировало движение транспорта. Машины ехали в пять рядов, с одинаковой скоростью и сохраняя одинаковую дистанцию. С боковых магистралей на главную въезжали новички. Они занимали свое место с балетной грацией, сразу подстраиваясь под ритм. В то же время другие машины аккуратно съезжали с главной дороги и уносились по боковым, пока не исчезали из виду. Беспрестанное движение, беспрестанное изящество. Мне показалось это красивым.

Что со мной такое? Любуюсь потоком автотранспорта. И нахожу красивыми длинноносых мужиков, вытесанных из каменной глыбы.

Я пребывала в смятении. Давно уже я не находила привлекательным никого, кроме Гарва. При этом меня не мог не беспокоить мой, мягко говоря, странноватый выбор.

15

Небольшой кризис. Дэвид Кроу не сможет провести презентацию Эмили.

– Кое-что случилось, – с горечью процитировала Эмили. – Вернее, «кое-кто». Более важный, чем я.

Но «люди» Морта Рассела хотели, чтобы все шло по плану.

– И Дэвид сказал, чтобы я взяла с собой свою ассистентку.

– Какую ассистентку?

– Тебя!

– Меня?

– В этом городе ничего просто так не делается, – скорбно заметила Эмили. – Ты будешь расплачиваться за этот салат «Цезарь» в «Клаб-Хаузе» до конца дней своих.

– Но, Эмили, от меня мало будет толку. Я ничего не смыслю в презентациях.

– Тебе и не надо. Ты просто должна мне подмигивать и смеяться над смешными отрывками. Можешь для пущей важности взять в руки папочку.

– Но… Но что мне надеть? Я не привезла ни одного костюма. Мне нужно что-то купить.

– Третья стрит-бульвар всего в пяти минутах, поехали!

Я покорно согласилась, словно шоппинг был наказанием, и пару часов провела гуляя по нормальным магазинам, где продавцы рады были меня видеть, в отличие от нахальных сучек на Родео-драйв. Но общеизвестно, что первый закон шоппинга гласит: если вы срочно ищете что-то конкретное, то у вас нет никаких шансов это найти. В магазинах имелось всего несколько костюмов, которые объединяла одна общая черта – в них я была похожа на тюремную надзирательницу. Скрепя сердце я пошла на компромисс: купила вышитую джинсовую юбку и белую жилетку.

И тут я наткнулась на универмаг «Блуминдейл». Я знаю, что это немодно, но мне нравятся универмаги. Они намного лучше, чем эти крошечные супербутики, в которых, прежде чем зайти, нужно звонить в манерный звоночек. Там обычно имеется всего одиннадцать наименований товара, которые можно осмотреть и забраковать за две с половиной секунды, но вам приходится торчать со словами «Ой, очень миленько», чтобы не оскорбить лучшие чувства продавщицы. А она не отходит от вас дальше чем на двадцать пять сантиметров и чирикает о том, как шелк был вручную выделан в далеком Непале, окрашен с помощью природных красителей и так далее, и тому подобное. Это безумно мучительно, и обычно все дело кончается тем, что я покупаю что-нибудь только ради того, чтобы поскорее освободиться.

А вот что мне нравится в универмагах – вы можете ходить там свободно. Кроме случайных женщин, пытающихся опрыскать вас духами, вас никто не беспокоит. Наверное, в этом есть какой-то смысл. И уже через несколько секунд я распахнула кошелек и с радостью стала обладательницей еще одной редкости – геля для лица, который должен был сделать мою кожу сияющей. Потом произошло краткое помутнение рассудка. Я чуть было не купила Гарву какой-то набор от «Клиник», поскольку мое внимание привлек бесплатный подарок, к нему прилагавшийся. Но тут, к счастью, я вспомнила, что я его ненавижу. В смысле, Гарва.

В итоге в отделе костюмов я тоже ничего не нашла. Все остальные покупки улучшили мне настроение секунд на сорок, но когда я добралась до дома, то меня мучили чувство вины (мне нельзя транжирить деньги, пока я не нашла новую работу) и страх (настроение у Эмили менялось достаточно быстро).

Я робко рассказала ей о том, что на меня костюмов не было. Тут она принялась сопеть так, словно разминалась, перед тем как набрать полные легкие воздуха и наорать на меня. Я быстро спросила:

– А может, я возьму у кого-нибудь костюм поносить?

– У кого, мать твою?! У Джека-Потрошителя? У пасхального кролика? – В бешенстве она осмотрела меня, а потом заметно успокоилась. – Погоди-ка, а ведь у тебя такой же размер, как у Лары. Ну, кроме разве что объема груди.

– Она правда сделала операцию по увеличению бюста?

– Она же была актрисой, – сказала Эмили так, словно это все объясняло. – Ладно, не могла бы ты ей звякнуть и попросить что-нибудь тебе одолжить?

– Ну, я же с ней сегодня увижусь. Она сегодня везет меня на стрижку, забыла?

– Да? – Эмили слегка удивилась. – А когда это вы решили?

Я задумалась. Это было утром. Солнечным утром. Но это не слишком полезная информация – тут все время солнечно. Постойте, у Лары был выходной…

– В субботу, ты помнишь?

– Ой, правда, извини…

В шесть часов Лара запихнула меня в свой серебристый пикап и повезла в салон к Дино.

– О, дорогая, сделаем тебя еще красивее, чем ты сейчас.

Мы мчались по бульвару Санта-Моника, и я спросила, чтобы сделать Ларе приятно:

– Как прошло твое свидание вчера?

– Хорошо, – радостно ответила она. – Еще рано делать какие-то выводы, но она – забавная девушка, и нам хорошо вместе. Она обещала позвонить мне. И лучше ей сдержать обещание.

Лара припарковала свой грузовичок, заняв пространство, которого хватило бы на три нормальные машины, и проводила меня в белоснежный салон в греческом стиле. Много ваз и колонны, увитые плющом.

– Дино! – позвала Лара.

Дино был рослым молодым человеком с невероятных размеров бакенбардами, в обтягивающей цветастой одежде. Под кожей перекатывались налитые мускулы. Гей? Необязательно.

– Прекрасная мисс Лара!

Лара подтолкнула меня к нему со словами:

– Это Мэгги. Правда, у нее потрясное лицо?

– О да, – медленно произнес Дино с интересом.

Он протянул ладонь параллельно моей щеке, показывая, что видит во мне огромный потенциал. Во мне зашевелилась надежда. Меня изменят к лучшему.

– Эй, я еще не рассказал тебе свои новости, – сообщил Дино Ларе таким тоном, что в воздухе запахло сенсацией. Я решила, что он как минимум выиграл в государственной лотерее. Оказалось, что он приобрел скребок для языка. – Не представляю, как я до сих пор обходился без него. Теперь у меня наисвежайшее дыхание.

И тут он что было сил выдохнул Ларе прямо в лицо, чтобы продемонстрировать преимущества своей покупки.

– Свежее, – с важным видом согласилась Лара.

– Тебе тоже нужно купить такой, это изменит твою жизнь, – заверил Дино.

Когда он сказал об этом скребке, я вспомнила, что видела рекламу. Но я всегда относила его к категории всякой чепухи, типа вагинальных дезодорантов. Может, я была не права?

– Садись сюда, в кресло для особых гостей. Здесь освещение лучше, – велел мне Дино.

Потом он нахмурился и стал сосредоточенно теребить мои волосы. То приподнимал их до уровня подбородка, то разделял на прямой пробор, то зачесывал назад челку…

Рядом со мной Лара наблюдала за этими манипуляциями в зеркало.

– У нее прекрасная линия подбородка, – заметил Дино с бесстрастием профессионала. – Улет!

Но это не так. У меня посредственный подбородок, я это знаю.

– Взгляни в эти глаза, – велел Дино.

Я взглянула. Ну, мои глаза, ничего примечательного. Но они были необыкновенного цвета. По крайней мере, Лара так сказала. Слушая все комплименты, которыми осыпала меня эта парочка, вы бы поклялись, что я – красотка.

– Думаю, мы здесь сделаем довольно коротко, – решил Дино. – У тебя отличная форма головы. Ты можешь себе это позволить.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но поняла, что не должна.

Это из-за Гарва, понимаете ли.

Несмотря на распространенное мнение, он вообще-то был довольно покладистый. В большинстве случаев. Но относительно некоторых вещей он даже в переговоры не вступал.

1. Он ни в какую не соглашался купить одеяла с электроподогревом. Уж лучше умереть от холода. Он утверждал, что если лежать под таким одеялом слишком долго, то (цитирую) «поджаришься, как тост».

2. Он ненавидел, когда я ходила подравнивать волосы. Мои походы в парикмахерскую действовали на него угнетающе. Даже если я просто посушила голову феном, он осматривал меня дома и уверял, что меня обкорнали на десять сантиметров. Стрижка стала для него ночным кошмаром. Не важно, сколько раз я объясняла ему, что такое секущиеся концы и как они ужасны. Хотя его любовь к длинным волосам частенько раздражала меня, я ему потакала. Ведь у меня никогда не было времени пойти в спортзал, и мои мышцы были в отвратительной форме, но он ни разу на это не пожаловался.

Правда, когда Дино стал прикидывать разные формы причесок, я внезапно поняла, что теперь свободна и могу делать со своими волосами все, что душа пожелает. Даже налысо побриться, если захочу.

– Только не слишком коротко.

– С твоим лицом ты можешь себе это позволить.

– Но с моими волосами – не могу. Если они короче семи сантиметров, то закручиваются в отвратительные кудряшки. Я сразу становлюсь похожа на цветную капусту.

Я столько разных причесок перепробовала за эти годы: «фокстрот», «боб», «под горшок», под Рейчел из сериала «Друзья». Но я постоянно жила под гнетом страха, что у меня будет ужасный венчик из кудряшек, который в народе именуется «ирландской мамочкой».

– Слышу-слышу, – сказал Дино, щелкая такими огромными стальными ножницами, что они едва не царапали землю.

– Помой сначала ей голову, – прошептала Лара.

– Не учи ученого.

Черные клочки мокрых волос падали на белоснежный кафель, вес моей шевелюры заметно уменьшался. Это было странное ощущение. Уже десять лет я ничего не делала со своей головой, только подравнивала кончики. Время от времени меня охватывало беспокойство, потому что я забывала, как сильно изменилась моя жизнь. Гарв убил бы меня. Но тут я вспомнила, что он меня не убьет. Не сможет.

– Как твоя свиданка с танцовщицей? – спросил Дино Лару. – Изложи мне последние известия.

И они защебетали о своем, словно старушка Мэгги исчезла вовсе. Потом меня сушили, водя феном во всех направлениях. И только после этого наконец повернули лицом к зеркалу, откуда на меня смотрела новая Мэгги, с гладкими, блестящими волосами. Если сравнивать с предыдущей версией, то та Мэгги была трогательной недотепой, довольно скучной. Но это было уже так давно.

Наконец я нашла слова:

– Я совсем другая. Моложе.

– Хорошая стрижка так же хорошо омолаживает, как подтяжка, – заметил Дино.

Ага, и стоит примерно столько же. А стоила она просто до фига – сто двадцать баксов плюс двадцать на чай. Дома я бы за такие деньги подстриглась четыре раза. Еще и на коробку шоколадных конфет хватило бы, чтобы на обратной дороге полакомиться. Но если тут так принято…

Когда мы уходили, Дино сказал:

– Знаешь, у тебя превосходные брови, только надо придать им форму… Ты понимаешь, о чем я думаю? – обратился он к Ларе.

– Аннушка! – воскликнули они вместе.

– Кто?

– Мастер по бровям. Работает со звездами, – объяснил Дино.

По уже знакомому сценарию Лара держала наготове карманный компьютер и начала названивать по мобильному.

– Мадам Аннушка? У моей подруги кризис с бровями. – Она посмотрела на меня. – Это срочно, мадам Аннушка.

Почему-то я даже не смогла на нее обидеться. Лара беспокойно начала расхаживать по комнате, потом спросила:

– В субботу, в пять тридцать?

Она повернулась ко мне:

– Нормально.

Я кивнула. Почему бы и нет?

Следующая остановка в Лариной квартире в районе Венеция, выбираем одежду для презентации. Район мне очень понравился. Что-то было суровое, но очаровательное в этих маленьких дощатых домиках с облезшей краской, потайными маленькими улочками, ответвляющимися от главной дороги, нависающими над двориками пыльными деревьями, сквозь ветви которых пробивался загадочный свет, словно мы в подводном мире.

Квартира Лары занимала полностью верхний этаж большого деревянного дома. Из ее окна слышны были плеск и шорох океана.

– Шкаф у меня вон там.

Она прошла в спальню, я прямо за ней.

Я взглянула на ее кровать, и на память мне пришли названия порнофильмов. «Горячие лесбийские штучки». «Леди, которые занимались оральным сексом». «Городские лизуньи».

Я ничего не могла с собой поделать. Это была первая лесбийская спальня в моей жизни. С трудом представляю себе, что у кого-то могла быть другая реакция.

Радостная и ничего не подозревающая Лара начала вынимать из шкафа одежду и раскладывать на кровати. Никаких низкопробных хлопчатобумажных тряпок и в помине не было.

– Вот брючный костюм. А как тебе эта юбка с пиджаком? Дай-ка я тебе покажу, с какой юбкой это комплектуется. Померь вот это… – то и дело советовала она. – Или вон то.

Когда я поддалась на уговоры и решилась что– то примерить, она деликатно вышла из комнаты, дав мне спокойно переодеться.

Потом Лара доставила меня, или подбросила, если вам так больше нравится, с охапкой якобы деловых тряпок в Санта-Монику. Наступал вечер. Темнело. Когда мы ехали по авеню, усаженной пальмами, их силуэты темнели на фоне затухающего неба, и, глядя на них, я снова подумала, какие они высокие и худенькие. Иногда говорят, что люди похожи на своих собак. Ну, а жители Лос-Анджелеса похожи на свои растения.

Подбегая к дому, я заглянула в окно Майка и Шармэн. К моему величайшему изумлению, там было полно людей. Они сидели с закрытыми глазами в окружении мерцающих свечей. На самом деле, они были так неподвижны, что я даже засомневалась, дышат ли они. Меня охватила странная дрожь. Может, я присутствую на массовом ритуальном самоубийстве, какие практиковались в секте Джима Джонса «Народный храм»?

* * *

Пока меня не было, у Эмили приключились три приступа предпрезентационной истерики, и она перемерила все вещи из своего гардероба. Тряпки были разбросаны на кровати, на полу, на стульях, висели на телевизоре, а она ползала на четвереньках и в неистовстве перебирала их.

– Мне нечего завтра надеть! – Она даже не взглянула на меня.

– А те прелестные вещички, которые ты приобрела в субботу?

Она покачала головой:

– Я их ненавижу. Типичное не то.

И только тут она заметила мою стрижку.

– Господи Иисусе, да я тебя с трудом узнала. Ты такая красавица!

– Слушай. В соседнем доме происходит что– то странное.

– Полицейский рейд?

– Нет, у соседей с другой стороны. Их там куча, и все без движения. Они словно умерли. Может, вызвать девять-один-один?

– Они медитируют, – пояснила Эмили. – Каждую неделю во вторник вечером. Кстати, звонила твоя маман.

– Беспокоилась, как я тут, и настаивала, чтобы я ехала домой?

– Беспокоилась, как ты тут, и сообщила, что, если будет хоть еще один дождливый день, она свихнется и закончит свои дни в психушке.

– И ничего про мое возвращение домой?

– Ничего.

– Хорошо.

– Лара одолжила тебе костюм на завтра?

– Ага. – Я подняла блузку с пола. – Давай я помогу тебе все повесить обратно.

– Давай, – вздохнула Эмили, взяв в руки кучу вешалок. – У Лары отличная квартира, правда?

– Угу. – Я снова вспомнила названия тех порнофильмов и призналась: – Знаешь, Лара – первая лесбиянка из всех моих знакомых. По крайней мере, из тех, о чьей сексуальной ориентации я знаю.

– И моя тоже.

– Интересно… – Я запнулась и замолчала.

– Чем они занимаются в постели?

– Нет. Вообще-то да.

– Ну, думаю, всякие искусственные члены. Оральный секс. Господи, я сама никогда не смогла бы, – с отвращением сказала Эмили. – Все равно что облизывать скумбрию.

Я повесила еще пару вещичек и сказала:

– Но ведь мы все бисексуальны, так ученые говорят.

Эмили замерла с плечиками в руках и бросила на меня грозный взгляд.

– Нет, – твердо сказала она. – Даже и не думай.

16

Когда появились настоящие кролики, то Гарв даже не стал притворяться, что это подарок для меня. Я слышала, что другие мужики так делают. Покупают котеночка или щеночка, о котором сами уже давно мечтали, и дарят его своей девушке. Это ужасно оскорбительно. Мало того что бедняжке приходится жить под одной крышей с нежеланным животным, так еще нужно и кормить этот комочек меха, и убирать за ним.

Как-то вечером Гарв пришел с работы с коробкой, выстланной соломой, и водрузил ее на стол.

– Мэгги, глянь, – прошептал он, было видно, что он сейчас взорвется от восторга.

Разрываясь на части между ужасом и любопытством, я заглянула внутрь и увидела две пары красных глазок, смотрящих на меня, и пару маленьких пульсирующих носиков.

– Забавная пицца, – сказала я. Предполагалось, что он купит нам пару пицц на ужин.

– Ой, прости. – Он был полон благодушия. – Я забыл. Сейчас съезжу.

– Это же кролики, – сказала я обвиняющим тоном.

– Крольчата, – улыбнулся он и сказал, что какая-то девица с работы не смогла их никому пристроить. – Мы можем не оставлять их, если ты не хочешь, но я обещаю, что сам буду о них заботиться.

– А когда мы…

– В отъезде? За ними присмотрит Дермот. Дермот – это его младший брательник. Как большинство младших братьев, он что угодно готов сделать за пару шиллингов.

– Хм, ты уже все продумал!

Тут же его радость стала блекнуть.

– Прости, детка. Я не должен был вот так притаскивать их сюда. Завтра же унесу обратно.

И тут я почувствовала себя ужасно. Гарв любит животных. Он любил меня и потакал моим желаниям. И сказал, что вернет крольчат не для того, чтобы я сдалась. Его раскаяние было искренним.

– Погоди, – сказала я. – Давай не будем торопиться.

Так начался год Кролика.

Черный с белым был мальчик, а чисто белая – девочка.

– А как мы их назовем? – спросил Гарв, держа обоих крольчат на коленях.

– Не знаю. – Может, «ужасными неприятностями»? – Попрыгунчик? Зайчик-Побегайчик? Что делают кролики?

– Грызут морковку. Бегают кругами друг за другом.

В конце концов мы решили, что девочка будет Попрыгунья, а мальчик – Побегайчик.

Я бы предпочла, чтобы их было не двое (ну, еще лучше, чтобы вообще ни одного не было), но Гарв сказал, что жестоко держать одного кролика, ему будет одиноко. И поскольку я не хотела, чтобы они плодились, как… кролики, то настояла, чтобы они были стерилизованы. Это был первый из многочисленных визитов к ветеринару.

Прежде чем еще что-то с ними делать, нам пришлось купить им клетку.

– А нельзя ли просто держать их в саду? – спросила я.

Оказалось, нельзя. Они прорыли лаз под забором в соседский сад и убежали на ту сторону, на свободу. Так что мы купили самую большую клетку, какая только была в зоомагазине.

Чаще всего после работы Гарв выпускал их побегать по саду, чтобы они почувствовали вкус свободы. Хотя попытки поймать их и посадить обратно в клетку были равноценны попыткам запихнуть зубную пасту обратно в тюбик. Это было просто невозможно. Помню, я стояла у кухонного окна и наблюдала, как Гарв наматывает круги в своем темно-сером костюме. Каждый раз, когда ему почти удавалось схватить одного из кроликов, тот отскакивал от его вытянутых рук, и погоня начиналась заново. Не хватало только музыки из шоу Бенни Хилла и чтобы кто-то бросал в них шарики. Короче, было весело. Типа того.

Не поймите меня неправильно. По-своему кролики были милы. И когда я возвращалась с работы, они прыгали, чтобы поприветствовать меня, это было супер. Гарв носил их особым образом, так, что головка лежала на плече. Так носят детишек после еды, чтобы они поскорее срыгнули. Я смеялась до слез. Особенно если у него на руках была Попрыгунья. Она умела изображать на своей мордочке выражение крайнего изумления, при этом умильно выпучивала глазки. Это было забавно. Мы приписывали им личные качества, как тапочкам. Попрыгунья была вредина и любила пофлиртовать. А Побегайчик был ловкий бабник, у которого в арсенале имелся целый набор смешных фраз, чтобы завести разговор с девушкой.

Но во время одной из прогулок по саду эти маленькие ублюдки сожрали мои люпины. Люпины, которые я посадила сама, своими собственными руками (практически). И боюсь, они начали мало– помалу бесить меня. Я также была возмущена, что приходится что-то покупать и для кроликов. Если у нас не было возможности сходить в супермаркет, то мы просто могли заказать себе еду из индийского ресторана с доставкой на дом. Но нельзя просто заказать еще одну порцию жареных луковых колечек «баджи» для кроликов. Вместо этого приходилось совершать регулярные вояжи в Ужасное Место за мешками морковки, пучками петрушки и еще смешным кормом в виде гранул.

И вот пришел день, когда Гарв зашел, помахал чем-то перед моим носом и объявил:

– Подарок!

Я выдернула пакет у него из рук, сорвала бумагу и… вытаращила глаза:

– Это же кусок дерева!

– Ага, чтобы грызть! – сказал он, словно это все объясняет.

– Чтобы грызть, – повторила я.

Он понял, что я не врубаюсь, раньше, чем я поняла, что это за фиговина. И не мог удержаться от смеха.

– Не для тебя. Для Попрыгуньи.

Дальше – больше. Подарков. Мячик, зеркальце в клетку, синенькая сумочка (это уже для меня, чтобы не чувствовала себя обделенной). А однажды я пришла домой и обнаружила, что половина сада перекопана.

– Что происходит? Ты что, кого-то убил?

Правда оказалась не так ужасна. Гарв всего лишь делал нечто под кодовым названием «загон», поскольку считал жестоким ограничивать зверьков клеткой.

В каком-то смысле слова, было даже хорошо, что Гарв перекопал сад хотя бы ради того, чтобы соорудить «загон». По крайней мере, никогда больше не придется беспокоиться о том, что нужно косить траву. Но с другой стороны, это было совсем не хорошо. Мне казалось, что он слишком привязался к Попрыгунье и Побегайчику. Когда я рассказала об этом Донне, она велела мне подумать над своим поведением. Кто ревнует к паре кроликов?

Вскоре Попрыгунья заболела. Гарв был явно обеспокоен. С утра он отпросился с работы, чтобы отвезти ее к ветеринару. Доктор диагностировал наличие инфекции из-за – из всего списка страшных болезней! – неправильного расположения зубов. Тоже мне, большое дело. Крольчихе поставили специальные скобы и прописали курс антибиотиков. Но через несколько дней, когда мы пошли поужинать с Донной и Робби, Гарв начал рассказывать об ужасной болезни Попрыгуньи. О том, как он понял, что что-то не так, поскольку в нормальном состоянии она была проворной и активной, а тут даже не захотела погрызть новый кусок дерева. Донна и Робби издавали сочувственные вздохи, а Гарв продолжал свое повествование о высокой температуре у Попрыгуньи, о том, как Побегайчик уговаривал ее съесть пару кусочков «баджи». (В одну неделю мы были ужасно заняты, времени ходить по супермаркетам не было, и мы обнаружили, что на самом деле они тоже любят «баджи».)

Гарв не унимался. Снисходительные выражения на лицах Донны и Робби поблекли. Они напряглись. У меня в животе образовался комок, который нельзя было растворить даже вином, сколько ни пей.

– Как работа? – перебила в конце концов Гарва Донна.

– Работа? – Он не понял, о чем это она. – Моя работа? Но ты же никогда не давала мне рассказывать о ней, ведь это такая скука.

И тут его осенило, и он начал ржать.

– Ладно, я понял. Больше ни слова о кроликах. На следующий день рано утром Донна позвонила мне и сказала:

– Мэгги, ты, возможно, была права, он слишком привязан к этим тварям. Дай-ка мне его, я ему сама об этом сообщу.

Вскоре случился кризис, когда к нам в гости пришла моя сестрица Клер и заметила всякие причиндалы для ухода за зверюшками, раскиданные вокруг. Гарв упаковывал кроликов в корзинку-переноску, чтобы отвезти их к ветеринару на прививки.

– Прививки? – воскликнула Клер. – Это почти так же плохо, как иметь ребенка.

17

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Солнечный день. Белый дощатый домик с маленьким двориком. Открывается входная дверь. Появляются две женщины. Одна, высокая, несет пустую папку. На ней пиджак, который висит мешком в области грудной клетки. Вторая, маленькая и худенькая, хорошо одетая, нервно курит.

Маленькая. Мне снова нужно в ванную.

Высокая. Нет, Эмили, тебе туда не надо!

Они пересекают лужайку. Именно в этот момент поливальные машины выпустили фонтан воды от самой земли, прицельно облив маленькую женщину и потушив ее сигарету. Она визжит. Словно в результате научного эксперимента, ее гладкие блестящие волосы начинают распушаться, закручиваться бараном и стремительно увеличиваться в объеме.

Смех за кадром.

Ой, стоп!

Мне никак не перестроиться, я все время словно читаю киносценарий. Эмили упорно тренировала меня до поздней ночи и утром тоже, между встречей с парикмахером и специалистом по рэйки.^[9]

Мы обе были в гадком настроении.

У меня в прямом смысле слова было черт-те что на голове. Как обычно, я проснулась с ощущением конца света. А ведь тогда я еще не дошла до ванной и не увидела свои волосы, точнее то, что от них осталось. Я подумала о своих утраченных кудрях, о тех двадцати сантиметрах, которые упали на пол и были безжалостно сметены в мусор. И я зарыдала. Что интересно, я плакала не потому, что стрижка символизировала конец моего замужества, я искренне была уверена, что пошла на поводу у Дино из-за восторгов, и теперь буду тратить до фига денег на поддержание этой стрижки. Но было уже поздно.

Чертовы парикмахеры. Прическа всегда прикольно выглядит, когда ты только-только из салона. Ну, по правде говоря, не всегда. Не будем говорить о тех случаях, когда вы боретесь со слезами, отдавая мастеру чаевые. Возьмем тот редкий случай, когда вы реально довольны своей новой прической. Все отлично, ровно – до первого мытья волос, а потом ни за какие коврижки вы не можете воспроизвести то, что красовалось у вас на голове, когда вы только покинули салон. Несмотря на всю рекламу, это возможно только в одном случае – когда вы только что покинули салон. И даже сейчас, хотя я всего-навсего поспала со своей новой прической, я уже полностью потеряла контроль над ней. Мне потребовались вода, воск для укладки и фен на самой высокой скорости, чтобы хоть как-то заставить волосы слушаться.

Эмили приняла меры предосторожности и со своими волосами потащилась в салон. Вскоре она вернулась и слонялась по дому, бормоча: «Крупным планом – грудь, обтянутая футболкой». Потом она снова ушла.

Пока ее не было, снова звонила милая девушка со скрипучим голосом из офиса Морта Рассела.

– Боюсь, ее нет сейчас на рабочем месте. Она пошла на сеанс рэйки (теперь я хоть знаю, что это такое). Не могу ли я вам помочь?

На этот раз для установления наших личностей ей нужно было знать, как мы будем накрашены. Ну, почти что. Она попросила меня выслать по факсу копии наших водительских прав, так как ей нужно было взглянуть на наши фотографии.

– Извините, что беспокою вас по таким пустякам, но это в целях безопасности.

Охотно верю. Есть шанс, что обезумевшие сценаристы, отчаявшиеся добиться встречи, ворвутся в здание, захватят руководство студии в заложники и силой заставят их слушать свои тексты.

– Увидимся в три тридцать, – проскрипела она.

Она была со мной так мила каждый раз, что я внезапно спросила, как ее зовут.

– Тля, – ответила она.

Я тут же осознала свою ошибку. Я зашла слишком далеко в своей дружелюбности. Пересекла профессиональные границы. Уязвленная, я промямлила «до свидания» и повесила трубку. Значит, Тля! Ну давай, Тля, посмейся над бедной ирландской дурочкой, только что прибывшей в Лос-Анджелес. Как твоя фамилия, дорогая? Злаковая? Гороховая? Яблоневая?

– Крупным планом грудь… – услышала я. Это вернулась Эмили. – Мои чакры были в ужасном состоянии, – сообщила мне она. – Хорошо, что сходила. – Она начала бормотать, глядя на свое отражение в зеркале: – Вселенная будет милостива ко мне, они выберут мой сценарий. – Она чередовала эту фразу с различными утверждениями типа: – Отличная презентация – это не более двадцати пяти слов, отличная презентация…

– Я думала, что ты не веришь в чакры, – сказала я. – Ты ведь ненавидишь весь это вздор, который вешают на уши в секте «Новый век».

Ее ответ поразил меня до глубины души.

– Когда ты в отчаянии, то пробуешь все что угодно.

В конце концов я уговорила Эмили надеть тот новый наряд. Она провела щеткой по волосам миллион раз, наложила энное количество слоев блеска для губ, после чего мы расправили плечи и устремились навстречу судьбе. Именно в этот момент поливальные установки внезапно ожили и окатили Эмили с ног до головы. Ее волосы увеличились в объеме, словно пена для ванны. Она впала в истерику.

– Это ужас! – визжала она. – Мне нужно все отменить!

– Давай быстренько посушим феном, – предложила я.

– У нас нет времени, – простонала она. – Единственное, что я могу сделать – это без остановки расчесывать их, но мне же надо машину вести.

– Давай поедем на моей машине.

– Мы не можем ехать на твоей паршивой машине, взятой напрокат. Что о нас подумают?

– Вообще-то, мы не можем взять мою паршивую машину, поскольку место на парковке забронировано для твоей машины по номерному знаку, – напомнила я.

– Ладно, я поведу, а ты расчесывай мои лохмы!

Мы мчались на бешеной скорости. Эмили бормотала что-то себе под нос, я энергично расчесывала ее волосы и старалась не обращать внимания на испуганные взгляды, которые бросали на нас другие водители на светофорах.

Как и многие другие студии, та, куда мы ехали, располагалась в местечке под названием «Долина». Как я поняла, большинство местных жителей предпочло бы жить в картонной коробке в Санта-Монике, чем в особняке с пятью ванными в Долине. Оказывается, это еще более немодно, чем Эндрю Ллойд Вебер и прическа «рыбий хвост», некогда популярная среди звезд НБА, вместе взятые. Самое ужасное оскорбление, какое только можно нанести девушке, – назвать ее «девушкой из Долины».

Мы ехали где-то минут сорок пять, и тут Эмили прервала свой монолог.

– А вот и Долина.

Что бы там ни говорили, место было ничем не примечательно, честно говоря. Никто не стоял на обочине, жадно глотая водку. Никто не танцевал под «Призрак оперы» и не расхаживал с начесами высотой с одноэтажный дом, как я ожидала.

– Уже почти приехали, – сказала Эмили, выдохнув прямо от диафрагмы.

И тут мы попали в пробку.

– Ну же, ну же, ну же! О, господи! – Эмили колотила по рулю, потом протянула мне мобильный. – Позвони Тале и скажи, что мы задерживаемся на пять минут!

– Тале? Ты хочешь сказать, что это ее настоящее имя?

– Ну да, Таля, – нетерпеливо сказала Эмили.

– Не Тля? – не отставала я.

– Нет, вообще-то это сокращение от чего-то. Может, Наталья?

– Ага?

Наверняка это сокращение от Натальи, а вовсе не издевательство над бедной ирландской дурочкой!

Мы въехали в ворота, охранник проверил наши имена по списку, и мы припарковались в специально отведенном для нас месте. Это было странно, как будто происходило не со мной. Несмотря на волнение, меня охватило чувство, которого я не испытывала уже много месяцев – возбуждение. Хотя раньше оно было посильнее. Кажется, все мои положительные ощущения срабатывают только в полсилы. Я уже не могла сиять от радости или испытывать сильнейшее возбуждение.

Однако терять напрочь голову было нельзя, поскольку я знала, что в жизни Эмили это событие занимает важное место. У нее почти не было денег и шансов, так что, если не удастся пропихнуть этот сценарий, ей прямая дорога в дождливую Ирландию – работать кассиршей.

Мы прошли через стеклянные двери. На минуту мне показалось, что Эмили упадет в обморок. Затем мы пялились на постеры нашумевших картин, снятых на этой студии. Теперь уже была моя очередь падать в обморок. Потом мы представились отвратительно худой, красивой и недоброжелательной служащей, спрятавшейся за гигантским букетом, занимавшим чуть ли не всю деревянную стойку. Стоило ей услышать имя Эмили, как ее суровое лицо смягчилось.

– Здрасте, я – Тиффани. Мне понравился ваш сценарий, – тепло сказала она.

– Вы его читали? – Я была потрясена. Даже девушка на приеме звонков прочла текст Эмили.

На роскошном лице Тиффани появилось испуганное выражение, словно я застала ее за чем-то неприличным. Когда она снова заговорила, у нее был такой писклявый голос, будто она подышала гелием.

– Конечно, – нервно пропищала она. – Конечно, я сообщу мистеру Расселу, что вы тут.

Тиффани поцокала по мраморному коридору, а Эмили сказала сквозь зубы:

– Она его не читала.

– Но она же…

– Никто не читал его. Кроме человека, чья работа из ста девяноста страниц сделать три строчки текста.

– Тихо! Она возвращается!

– Мистер Рассел готов вас принять.

Мы с Эмили медленно поднялись и потащились за Тиффани по коридору, где висело еще несколько постеров в рамочках. У меня шумело в ушах. А ноги стали как ватные. Не могу себе даже представить, как же чувствовала себя Эмили. Ведь от состояния многое зависит.

Тиффани отворила дверь в обставленную со вкусом комнату, где за столом сидели три мужика и изящная блондинка (Таля?). Они встали. Один из них, загорелый и с голливудской улыбкой, протянул нам руку и представился: «Морт Рассел». Он был намного моложе, чем я ожидала, но в нем чувствовалась такая харизма, что аж страшно, такая, как бывает у влиятельных людей.

– Эмили О'Киффи! – воскликнул он одобрительно.

– Сдаюсь. – Эмили с уверенной улыбкой сделала шаг вперед. И я слегка расслабилась. Кажется, она взяла ситуацию под контроль.

После того как Морт Рассел обласкал Эмили, он представил ее всем остальным. Девушка действительно оказалось Талей. А мужики – какими-то там вице-президентами или что-то в этом роде. Но это не так впечатляет, как кажется. В Штатах вы можете разносить чай с сандвичами и называться при этом вице-президентом по подаче прохладительных напитков. Правда-правда. Я сама как-то раз была вице-президентом.

Эмили подтолкнула меня с моей пустой папочкой к ним, и они заявили, что очень счастливы со мной познакомиться. Можно было поклясться, что наше знакомство – самая приятная вещь, которая с ними только случалась.

– Приятно познакомиться, – ответила я. У меня были жесткие инструкции – больше ничего не говорить.

Нам предложили кофе, и мы согласились. К сожалению, ни тебе бисквита, ни печеньица. Но атмосфера за столом была неформальная и дружественная, приятнее и представить себе нельзя. Громко и восторженно они кричали, как им понравился сценарий «Денег для красоты».

– Это… – Морт Рассел начал размахивать руками. – Помогите мне подобрать слово, – велел он своим приспешникам.

– Смешно.

– Да. Смешно.

– Но проект может принести прибыль, – подсказал второй.

– Ага, прибыльно.

– И забавно, – снова вставил первый.

– Да. Забавно – это хорошо. Мы любим все забавное. Начинай презентацию, – внезапно велел Морт Эмили.

– Конечно. – Эмили улыбнулась сидящим за столом и отбросила назад волосы. – Мне кажется, в моем сценарии есть что-то от «Тельмы и Луизы» и от «Большого куша».

К моему ужасу я физически слышала, как пересохло у нее во рту. Каждое слово сопровождалось небольшим щелчком, будто ей приходилось рывком отклеивать язык от нёба.

Таля пододвинула ей стакан воды.

– Вода, – пояснила Эмили с глуповатой улыбкой, перед тем как отхлебнуть из стакана. Я испытала огромное облегчение, так как мерзкие звуки прекратились и она начала говорить с такой скоростью, с какой убегают зайцы, вырвавшиеся из капкана.

Практика пошла ей на пользу. Она изложила содержание менее чем в двадцати пяти словах.

А потом подробно описала, что же там все-таки произошло. Хотя я все это уже слышала, но у нее так гладко выходило, что на мгновение я забыла, где я, и почти начала наслаждаться процессом. Она завершила презентацию словами:

– Это будет замечательный фильм!

– Спасибо!

Они все зааплодировали. Интересно, я должна присоединиться или это будет выглядеть так, словно я аплодирую сама себе. Но я не успела решить, так как они перестали хлопать.

Потом заговорил Морт. Я не могла поверить тому, что он произнес.

– Это великое, великое кино.

Нервная дрожь прошла по всему моему телу, и я быстро взглянула на Эмили. Она слегка улыбалась.

Морт руками как бы очертил над своей головой экран, и все мы послушно задрали головы.

– Большой бюджет. Великие звезды. Семьдесят миллионов, минимум. В ролях я вижу Джулию Робертс и Кэмерон Диас. Я прав?

Остальные энергично закивали. Я тоже.

– А кто будет режиссером нашего фильма? – спросил Морт у своих помощников.

Они назвали парочку обладателей «Оскара». Потом стали болтать о том, как быстрее запустить этот проект, дать ему зеленый свет и показывать одновременно на трех тысячах экранах страны. Это было самое потрясающее, что когда-либо со мной происходило. Потом мы пожимали друг другу руки, а Морт клялся, что ему не терпится начать работать со мной.

Пока мы с Эмили шли обратно по коридору, я буквально не чувствовала под собой ног.

Снова жаркие прощания у стойки администрации. И мы вышли наружу. Мы понимали, что они смотрят нам в спину, так что не проронили ни слова. Я вся дрожала от невыразимого восторга. Все еще молча, мы сели в машину. Эмили зажгла сигарету и затянулась так, словно пила через соломинку густой молочныйкоктейль.

– Ну? – наконец выдавила я из себя. Я ожидала, что сейчас мы будем визжать от радости и обниматься.

– Ну-у-у, – задумчиво протянула Эмили.

– Но это же фантастика! Ты же его слышала! Джулия Робертс! Кэмерон Диас! Три тысячи кинотеатров!

– Не забывай, Мэгги, что я уже через все это проходила.

Мне показалось, что она слишком негативно настроена, и сказала:

– И что?

– Ждем-с.

– Ждем-с, – сказала я обиженно. Было ощущение, что меня обманули.

– Ладно, – уступила Эмили. – Пока ждем-с, можем выпить.

18

Эмили решила экспромтом устроить вечеринку. Так что домой она ехала, зажав между ухом и плечом мобильный, и приглашала всех своих друзей.

– Не знаю, есть ли что праздновать, – без конца повторяла она. – Но вечеринка, без сомнения, будет.

Ларе было велено явиться к шести, чтобы вместе с Эмили поехать в «Ликер Локер» и закупить там спиртное. Каждый раз, когда я видела, как Эмили швыряется деньгами, меня пронзала острая тревога, но на этот раз восприняла все спокойно. Ведь грядут хорошие времена.

Дома мы были к половине шестого. Пока не подъехала Лара, Эмили была не в себе и растерянно бродила по дому. Потом она сосредоточенно о чем-то задумалась.

– Слушай, – сказала она твердо. – Я кое-что хочу сделать. Только не смейся надо мной. Но не могла бы ты сгонять к Майку, попросить его прийти к нам и принести свою палочку.

– Я не буду смеяться, – искренне заверила я ее. – Потому что я не понимаю, о чем ты.

– Ну, Майк из соседнего дома, бородатый сектант.

– А, который на Билла Брайсона похож? И что?

– Он часто предлагает изгнать из моего дома дурную энергию. Это называется выкуриванием. Просто я тут подумала, что будет больше шансов получить хорошие новости, если в доме будет хорошая энергетика.

Я не смеялась. Вместо этого я в полной мере ощутила, в каком она состоянии. Наверное, у нее крыша поехала от волнения, раз она собирается провести в своем жилище процедуру, к которой всегда относилась с таким презрением.

– Сходишь?

Я с радостью согласилась. Постоянная деятельность позволяла мне убежать от себя. Рано или поздно, я знаю, пузырь лопнет, и я со всего размаху шмякнусь о землю. Но пока не время. Так что я пошла и позвонила в дверь соседям. Никто не открыл. Я снова звонила, но никто не откликался. Тогда я прекратила эти скромные звоночки и изо всех сил стукнула по колокольчику, висящему над крыльцом, но ко мне снова никто не вышел. На этом этапе любой здравомыслящий человек оставил бы попытки, но я-то знала, что хозяин дома. Я знала это, потому что видела его. Во входной двери было большое стекло, через которое я отчетливо видела, что Майк сидит на коврике на полу, сложив большие и средние пальцы руки в виде буквы «о». Я уже собралась уйти и пообещать Эмили, что приведу его в следующий раз, как вдруг увидела, что он встал с пола и легкой походочкой пошел к двери.

– Привет, – улыбнулся он. – Я только что закончил сеанс медитации. Заходи.

К моему удивлению, он не начал причитать «извини, что заставил тебя ждать». Может, праведные люди не извиняются.

Я зашла в темный дом, и меня поразил сладковатый запах. Розовое масло? Лаванда? Я снова услышала на заднем плане перезвон колокольчиков. Откуда-то доносилось урчание бегущей воды. В любом другом месте я приняла бы его за звук прорвавшейся трубы. Но только не в этом доме.

На окне болтались «ловцы снов»,^[10] стулья были украшены вышитыми покрывалами, на стенах – фигурки, высеченные из дерева, – в основном мужские, с глазами навыкате и непропорционально огромными членами. Каждый предмет выглядел так, словно что-то означал. Судя по странному расположению мебели, я готова были поклясться, что каждый сантиметр помещения выверен в соответствии с фэншуй.

– Привет, Билл, – сказала я.

– Майк, – поправил он меня с доброй улыбкой. Вот тебе на!

– Ой, прости, Майк. Меня прислала Эмили.

– Она хочет провести сеанс выкуривания? – Это прозвучало так, словно Майк только этого и ждал. – Пойду возьму палочку.

Дом с его запахами, звуками и даже с фигурками мужиков с огроменными членами действовал успокаивающе. Я сказала об этом Майку, когда мы уходили.

– Это спокойное место, – согласился Майк, захлопывая входную дверь с такой силой, что колокольчики на крыльце громко зазвонили от этого удара. Они начали так сильно раскачиваться, что задели меня по лицу. Я даже не успела понять, что произошло, как почувствовала удар веревки по правому глазу. Глаз мгновенно заболел, веко стало красным, и все, что я слышала, – хор нестройных звуков, словно кто-то играет на расстроенном пианино.

– Ой. Не стоило так сильно хлопать дверью. – Майк тихонько засмеялся. – Ты в порядке?

– Все отлично! – воскликнула я, размышляя, а что, если бы я ослепла. Мне пришлось вести себя так, как обычно ведешь себя, если ушибся в присутствии малознакомого человека. Даже если у вас отвалилась голова, вы должны сказать: «Да это просто царапина! Тем более что я ей мало пользовалась!»

Так что, когда я чуть не лишилась глаза, со мной все было в порядке. Глаз слегка слезился, и все. Я готова была расплакаться. Наверное, Майк это понял, поскольку вел меня за руку, пока мы преодолели короткое расстояние между нашими домами.

Эмили открыла нам дверь. Она была смущена и чувствовала себе ранимой, и объяснила, в чем дело.

– Конечно, – радостно сказал Майк. – У тебя сейчас белая полоса?

– А сколько это займет времени?

Он облизнул зубы и с сожалением покачал головой, очень похоже на прораба на стройке. Только сигаретки, заткнутой за ухо, не хватает.

– Дай угадаю: у тебя нет всего необходимого, – услышала я бормотание Эмили.

– Разумеется, у меня все с собой! – Он помахал своей палочкой. Эмили, как и положено, часто заморгала. – Но тут настолько плохая энергетика, что один сеанс очистки не поможет. Сейчас проведем двадцатиминутную обработку, и все уже будет под контролем.

Мы увлеченно наблюдали, как Майк достает свой амулет. Оказывается, выкуривание – это когда зажигаешь свечки, машешь палочкой по углам, при этом нашептываешь заклинания и подпрыгиваешь, как индейцы, выходящие на тропу войны.

– Знаешь, тебе ни к чему звать меня, ты и сама можешь это делать, – пропыхтел Майк, глядя на Эмили. Его живот подпрыгивал в такт танцу.

– У меня никогда не получится правильно исполнить танец.

– Танец не обязателен.

Когда Майк завершил эту процедуру, он по-доброму уверил Эмили:

– Обработка дает дополнительные возможности успеха. Но если они не купят твой сценарий, то это еще не конец света.

– Это именно конец света. – Эмили была непреклонна.

Майк тихо засмеялся, примерно так, как после атаки колокольчиков на меня.

– Мечтай осторожнее – твоя мечта может исполниться, – сказал он, пообещав прийти попозже вместе с Шармэн.

Вскоре приехала Лара, и Эмили пошла с ней за напитками.

– А можно и мне с вами? – спросила я, поняв, что совершенно не хочу оставаться в одиночестве.

– Но ты не такой знаток алкоголя, как мы с Ларой, – заметила Эмили. – Кроме того, нужно, чтобы кто-то остался, чтобы запускать гостей в дом.

– Женщина сидит в комнате. В одиночестве, – обиженно сказала я. – Несчастная. Ее бросили подруги.

Лара засмеялась, а Эмили ответила в тон:

– Камера показывает, как она встает, открывает пару пакетов с арахисом и высыпает его в миску, чтобы чем-то помочь.

Я была уверена, что в их отсутствие никто не придет. Но через пять минут после их ухода пришел Трой.

– Здорово, Ирландка!

– Входит молодой мужчина. Небрежно одетый.

Трой остановился в дверях. На его бесстрастном лице застыло недоумение.

– Он стоит в дверях и не понимает, в чем дело, – продолжила я.

– Он пересекает комнату, – тут же подхватил Трой. – Замечает, что девушка отстригла свои волосы и говорит: «Очень мило!»

Я засмеялась, обрадовавшись, что до него так быстро дошло.

Его прямые губы слегка изогнулись в понимающей улыбке.

– Как я уже сказал, ты очень мило выглядишь!

Он плюхнулся в кресло и забросил ногу на подлокотник, раскинувшись с комфортом.

– Как все прошло?

Я села на кушетку, вытянула ноги перед собой и рассказала все, что произошло в офисе Морта Рассела. Трой не отрывал от меня глаз и активно кивал, когда я упоминала что-то хорошее.

– Они все врали, когда говорили, что читали ее текст? – спросила я.

– Нет. Если они видели краткое изложение в двадцать строк, то они честно думают, что читали его. Правда.

– И что ты думаешь? – завершила я свой рассказ. Мне так хотелось, чтобы он, в отличие от Эмили, сказал что-то положительное.

– Может, и выгорит, – сказал он скорее задумчиво, чем обнадеживающе. – Может, и выгорит.

Он замолчал и унесся мыслями куда-то далеко. В этой тишине я спросила:

– А где ты живешь?

– В Голливуде.

Он произнес это как «Голливуууууд», растопырив при этом пальцы для пущей выразительности.

– Только название шикарное. Соседи там не самые благонадежные. Это значит, что можно снять квартиру задешево.

– А далеко отсюда? – Я понятия не имела, как далеко один район в Лос-Анджелесе расположен от другого.

– Я тебе покажу. – Он встал с кресла и уселся на кушетку. – Смотри, это океан. – Он указал на подушку. – Это Третья улица. Здесь вы живете. – Он указал на небольшую площадь на кушетке. – Вот здесь сворачиваешь налево, на бульвар Линкольна, и едешь где-то милю.

Он провел линию на ткани. Тут его палец столкнулся с моей обнаженной голенью.

– Извини. Так вот, едешь, пока не увидишь выезд на автостраду. Едешь по десятой автостраде на восток.

Его палец стремительно повернул налево. Он уже не касался моей голени, зато проехался по моей коленке. Я была слегка удивлена. Но, казалось, Трой не считает это чем-то особенным, и я последовала его примеру.

Он остановился, его палец замер на моем колене.

– Заезжаешь в деловую часть, сворачиваешь на сто десятую автостраду и едешь на север. – Теперь его палец стремительно «ехал» по направлению к моему бедру. – До Кахуэнга-пасс. Это примерно здесь.

Он помолчал. Его палец покоился на моем бедре.

– Даже нет, вот здесь.

И он передвинул палец еще выше.

– Потом, – он перевел дыхание, выражение лица абсолютно невинное, – направо.

Его палец описал дугу по мягкой, скрытой от посторонних глаз, коже внутренней стороны бедра. Мы оба посмотрели на его руку, а потом быстро – друг на друга.

– И еще пару кварталов.

Его сухой тон сбивал меня с толку. Он рассказывал, как проехать, но при этом его рука рыскала у меня между ног.

– Вот там я и живу. – Он показал мне примерное расположение своего дома, описав небольшой кружок кончиком пальца по моей белой нежной коже. – Вот здесь.

При этом он продолжал вести линию по моей ляжке.

– Спасибо. – Я уверена, что он почувствовал жар оттуда, куда двигалась его рука.

– Знаешь что? – Внезапно он улыбнулся уголком губ. – Я живу прямо рядом с Голливудским летним театром, его еще называют Голливудской Чашей, но если я покажу, где это, то ты съездишь мне по морде.

Я не сразу поняла, о чем это он.

– Наверное, – выдавила я, а моя «голливудская чаша» слегка сжалась. Так сладко.

– Еще одно легкое, как перышко, касание кончиком пальца, печальный взгляд на мои бедра, обтянутые джинсовой тканью. И вот он уже на ногах.

– Принести тебе пива? – С этими словами он удалился на кухню.

Народу пришло до хрена. Не было времени, как это обычно бывает, стоять в пустом доме, обозревая шеренги бутылок, чувствуя себя испуганно и одиноко. Ведь так обычно чувствуют себя люди, когда организуют вечеринку.

Одной из первых пришла Надя, новая подружка Лары. Красоточка. На огромной голове копна черных пушистых волос. Тонкие, как веточки, руки и ноги. Я не была удивлена, что она такая сексуальная. В конце концов, знакомство с Ларой разрушило мое подсознательное предубеждение, что все лесбиянки выглядят как Элтон Джон. Но зато меня удивило, что я сразу же прониклась к ней неприязнью. Через две секунды после того, как нас познакомили, она надула пузырь из жвачки прямо мне в лицо, а когда он лопнул, сообщила громким голосом:

– Я сегодня днем удалила всю растительность лобка! Вообще ни одной волосинки не осталось!

– Отлично, – сказала я, слегка обалдев. – Будешь арахис?

Надя покачала своей огромной головой. Едва переведя дыхание, она с жаром поведала мне, как ей пришлось вставать на четвереньки и задирать кверху задницу, чтобы косметолог смог нормально удалить ей все волосы. А потом ей пришлось лежать, подтянув колени к ушам. Они вам все расскажут в этом Лос-Анджелесе. Навязчивое недержание секретов и словесный понос – вот их диагноз.

Потом пришли Джастин и Дезире. Они привели с собой двух забавных мужичков и трех собак. Все они подружились на площадке для выгула собак, где пытались познакомиться с девушками. Следующей была подруга Эмили Конни. Низкорослая, грубоватая, с кривыми ножками американка корейского происхождения. Но сексуальная, как сексуальны люди, уверенные в себе. Она прибыла в компании своей сестры Дэбби, ее друзей Филиппа и Тремейна и своего жениха Льюиса, который практически ничего не говорил. Думаю, Конни такая болтушка, что у бедняги Льюиса способность разговаривать просто атрофировалась. Я впервые встретилась с Конни, и мне этого не особо хотелось, наверное, из-за ее предстоящей свадьбы. Эмили была у меня на свадьбе подружкой невесты, у Конни ей уготована та же роль. Так что я чувствовала себя по другую сторону свадебной черты. У Конни счастливое будущее еще впереди, а у меня – позади.

Кудряшка Керсти тоже приперлась и заставила меня поволноваться, придвинувшись слишком близко к Трою. Еще пришли Майк и Шармэн и куча всяких людей, которых я не знала. Даже Дэвид Кроу заскочил, быстренько всех очаровал и убрался восвояси.

– Что-то он не задержался, – заметила я.

– Ты что, шутишь? – Эмили увела Троя от Керсти и притащила ко мне. – Расскажи ей анекдот. Про агента.

С невозмутимым видом Трой начал рассказывать:

– К мужику приходят копы. «У нас плохие новости, сэр! Кто-то ворвался к вам в дом, убил вашу жену и ребенка». Мужик обезумел от горя: «Кто мог совершить такую ужасную вещь?» А коп ему: «Очень жаль сообщать вам это, сэр, но это сделал ваш агент». А мужик: «Мой агент приходил ко мне домой?! И вы еще говорите „плохие новости"?»

– Поняла? – спросила Эмили.

– Поняла.

Дом был набит битком, и вечеринка выплеснулась во двор. Теплая ночь, на синем небе мерцают звездочки. Почему-то вдруг оказалось, что я беседую с Троем и Керсти. Та только что вернулась со своего двухчасового занятия по динамической йоге и расписывала, как это полезно. Тут я весьма туманно сказала, что мне тоже стоит ходить в спортзал, пока я в Лос-Анджелесе. К моему величайшему изумлению, Керсти сказала:

– Отличная идея! – Она оглядела меня с ног до головы и сделала вывод: – Ты могла бы сбросить пару-тройку килограммов. – Критически взглянув на мои ноги, а потом – на предплечья, она сказала серьезно: – Тебе надо подкачаться, это того стоит. Ну, посмотри, например, на меня. Я работаю над собой и в отличнейшей форме. – С этими словами она слегка покачала своими тощими бедрышками.

Хотя большая часть представления предназначалась Трою, это была, скорее всего, правда.

Разумеется, я была бы рада проснуться рано утром и обнаружить, что чудесным образом потеряла три кило за ночь. А кто бы не обрадовался? Но я просто потеряла дар речи. Никогда раньше я не встречала женщину, которая во всеуслышание заявила бы, что она, по ее же мнению, в отличнейшей форме. Я думала, что это недопустимо. Так можно сказать о ком-то другом, правда это или нет. А себя надо поносить, обзывать бегемотом /коровой/ Джаббой Хаттом,^[11] даже если вы весь прошлый месяц сидели на виноградной диете. Хорошо, может, это и нечестно, зато не так обидно.

В эту минуту я так ненавидела Керсти, что мне хотелось ее стукнуть, и впервые за долгий срок у меня снова заболел зуб мудрости. И хотя я говорила с ней, только чтобы не дать ей остаться один на один с Троем, мне пришлось убраться. Я пробормотала какой-то предлог, почему мне нужно уйти, и тут на меня навалилась Шармэн с полезными беседами.

Она была милая, только слишком назойливая и стояла слишком близко ко мне. Когда я делала шажок назад, она надвигалась на меня снова. В конце концов моя голова полностью погрузилась в кусты сирени, только нос торчал. Но у всех свои слабости. Она вообще-то ни разу не улыбнулась, но я чувствовала, что она мне сочувствует, в итоге я рассказала ей про нас с Гарвом.

– Ты все еще любишь его? – спросила Шармэн ласково.

– Не знаю! – в отчаянии воскликнула я. – Откуда мне знать?

– А откуда ты знала, что любишь его, когда любила?

– Не знаю. Это просто незаметно снисходит на тебя, разве нет?

– То есть никакого особого события не было?

– М-м-м… – И тут я кое-что вспомнила. – Улитка!!!

– Что?

Я объяснила. Гарв как мужчина отвечал за то, чтобы уничтожать всех насекомых и прочих тварей. Пауки в ванной, мотыльки вокруг ночника, осы на подоконнике – все они были в его ведении. Я даже пальцем не шевелила, просто вопила: «Гарв, оса!» Он брал свернутую газетку, и начиналась битва. Но с улитками у него не все ладилось. Он их недолюбливал. Даже нет, панически боялся. Мы с ним встречались уже полгода. Как– то раз улитка заползла на ветровое стекло его автомобиля и расположилась там отдохнуть. Как раз со стороны водителя, на уровне глаз, так что бедняга Гарв был не в себе. Поездка на всех парах по автостраде не сдвинула мерзкую тварь с места. В конце концов я натянула резиновые перчатки, сняла улитку и выкинула ее, угодив в проезжавший микроавтобус «Нисан», набитый монашками. Мне тоже улитки не особо нравились, но я это сделала, потому что любила Гарва. С тех пор он часто просил меня избавить его от очередной скользкой гадости.

– Итак, ты сейчас убрала бы улитку с его ветрового стекла?

– Наверное нет.

– Вот и ответ на твой вопрос.

– Ну да. – Мне стало ужасно грустно.

Затем под воздействием спиртного я осмелела и вспомнила, что Шармэн умеет читать ауру человека.

– Умею, – подтвердила она.

– Правда?

– Умею, – повторила она.

– Ну и как моя?

– Ты правда хочешь знать?

После такого ответа мне правда захотелось узнать.

– Немного ядовитая, – сообщила Шармэн.

Неожиданно я расстроилась. Несмотря на то что вообще-то я не верю, что у меня или у кого бы то ни было есть аура.

– Ядовитая – это плохо?

– Плохо или хорошо – это только ярлыки. Ага, безотказная отговорка.

– Тебе стоит научиться не судить людей так строго, – наставляла она меня таким тоном, что было ясно – она меня осуждает.

Я высвободила голову из куста сирени и пошла в дом. И обнаружила, что Козлобородые тоже пронюхали про нашу вечеринку. Они экспроприировали музыкальный центр, и Мадонна сменилась грохотом тяжелого металла, в одном из углов комнаты толкался народ. Луис, миниатюрный смуглый красавчик, проявил недюжинные способности к слэму.^[12] Если все остальные просто неслись друг на друга и сталкивались животами, Луис двигался малюсенькими шажочками и слегка качал бедрами, чтобы не повредить никаких жизненно важных органов.

К моему удивлению, бородатый Майк оказался в самой гуще событий, словно это было его самым любимым времяпрепровождением. Думаю, брюхо у него как раз для этого. Когда он ударял кого-то своим пузом, жертва отлетала на средину комнаты. После одного такого ударчика малыш Луис отлетел на пару метров, и остановило его только столкновение со стулом.

Луиса подняли и установили, что серьезных увечий он не получил. Тогда они начали изображать некоторое подобие стэйдждайвинга: один из участников прыгал на поднятые руки остальных, которые передавали его дальше по комнате, словно по волнам. Правда, эта затея провалилась, когда они решили поднять Майка и не смогли.

Народ разбрелся кто куда, но тут в уголке обнаружили бритоголового Итана, который угрюмо склонился над кофейным столиком. Из-за того, что у него была самая прикольная бородка, остренькая, как у Мефистофеля, а еще длиннющие усы, как у мексиканского революционера Эмилио Сапаты, свисавшие аж на подбородок, я считала, что он – предводитель Козлобородых. При более близком изучении оказалось, что он не просто так сидит в уголке, а развлекается с перочинным ножом. Положив руку на стол, ладонью вниз, быстро стучит ножом по столу, стараясь попасть между пальцами. Иногда он попадал себе по руке, о чем свидетельствовали порезы на пальцах, но чаще не промахивался и бил точно по столику.

– Прекрати! – воскликнула я.

– Это же моя рука, блин!

– Но стол-то Эмили!

– Я сейчас раздражен, а это мне помогает снять напряжение, блин! – Он угрюмо глянул на меня.

– Но… – беспомощно пропищала я, обеспокоенная судьбой столика. И тут мне в голову пришло решение проблемы. – Если хочешь заниматься членовредительством, то, может, будешь тушить об себя сигареты?

– Курить – здоровью вредить! – Он был смертельно обижен.

Оказалось, что ему так хреново, потому что он попытался было ухлестывать за Надей, но получил от ворот поворот. Как только я просветила его по поводу ее нетрадиционной сексуальной ориентации, он просиял:

– Да? Правда? Она с Ларой? Круто, блин! Что они, интересно, делают в постели?

Я и сама иногда об этом размышляю.

– Не знаю, – ответила я со всей серьезностью. – Оставь стол в покое.

Я снова вышла в сад, проверить, как там Трой и Керсти. Они все еще болтали друг с другом. Не успела я понять, что чувствую, как на меня, плечом к плечу, набросились Лара с Надей.

– Развлекаешься? – улыбнулась Лара.

– Да… – Я осеклась, так как Надя просунула руку под мышку Ларе и начала ласкать ее грудь.

– Эй! – засмеялась Лара. – Перестань!

Надя перестала, но только для того, чтобы облизать пальцы и возобновить поглаживание. Соски Лары напряглись и проступили через влажный хлопок. Мне было ужасно неудобно присутствовать при этой любовной сцене. Если бы мужик учудил такое на вечеринке, то народ начал бы его громко ругать, мол, распутник ты этакий, маньяк и идиот. Но поскольку Надя – лесбиянка, я должна вести себя так, словно мне по барабану.

Весь вечер Керсти болтала с Троем. Точно знаю. Даже когда я их не видела, то все равно чувствовала, как они близко друг от друга, и веселее мне от этого не становилось. Так что кульминацией моего вечера был момент, когда они ушли не вместе. Она отчалила где-то в районе полуночи. Я едва сдержалась, чтобы не выйти на дорогу и не крикнуть ей в спину: «Не может быть, что ты в отличнейшей форме, да?»

Трой ушел чуть позже. Когда он засобирался, я наполовину была уверена, что со мной он попрощается как-то по-особому. Но он поцеловал Эмили со словами «услышимся, детка», потом так же дружески поцеловал меня и сказал:

– Спокойной ночи, Ирландка! Мало-помалу толпа рассосалась, и мы с Эмили остались вдвоем. Пока мы собирали бутылки, чтобы сдать их в переработку, шкуркой зачищали занозы на кофейном столике, заворачивали битые стаканы в газету, я все еще была под мухой и несла всякую чушь:

– Мне надо кое в чем признаться, я тут запала на кое-кого. – Да, именно «запала», правильное слово. – Трой. Мне он кажется привлекательным.

– Сейчас присвоим тебе номер, и вставай в очередь!

– Что, все так плохо?

Она ткнула в меня пальцем, подмигнула и сказала, передразнивая интонации Элвиса Пресли:

– «Не влюбись в меня, детка, потому что я лишь разобью тебе сердце».

– Только не говори, что это он сказал.

– Ну не совсем. – Она, казалось, развеселилась. – Просто он так себя ведет. Можно подумать, что все без ума от него. Хотя, – добавила она менее уверенно, – может, так оно и есть.

– Но у него большой нос, – возразила я.

– Однако это девушек не отталкивает.

– Каких девушек?

– Ну, вокруг Троя всегда много девушек.

– Ты про Керсти?

– Разумеется.

– Но ты знаешь наверняка, что между ними что-то есть?

– Я это знаю интуитивно. И тут до меня дошло.

– Между тобой и Троем что-то было?

– Между мной и Троем? – Она начала смеяться. Сначала это было просто хихиканье, потом оно усилилось, ей даже пришлось опереться на кухонный стол. – Извини! – Ее лицо исказилось от истерического смеха. – Сама идея, что я и Трой… Извини, – сказала она истерично. – Просто… сама идея. Я и Трой!

И она снова зашлась в хохоте. Я взяла мусорное ведро и начала швырять в него пустые банки.

Позже, уже лежа в постели, я думала о Трое. Я была удивлена. На самом деле почти смущена, когда он дотронулся до моей ноги. Но теперь я рассматривала эту ситуацию иначе. Я смаковала воспоминание, проигрывала его снова и снова. Жар его руки, двигающейся по моей обнаженной коже, вожделение, когда его пальцы добрались до самого верха моих бедер и устремились внутрь. И снова. Его пальцы добрались до самого верха моих бедер и устремились внутрь. Его пальцы добрались до самого верха моих бедер и устремились внутрь…

Слабость постепенно овладевала мной. Я не упущу эту возможность. Слишком долго я слушалась свою голову и принимала взвешенные решения. Я влюблюсь в него, и пусть он разобьет мне сердце.

В этом состоянии, между сном и бодрствованием, мои защитные механизмы ослабли, и я вспомнила о Гарве и Любительнице Трюфелей, о публичном проявлении их привязанности.

И тут же подумала о Трое.

– Ха! – бросила я. В полусне это «ха» получилось довольно пренебрежительным.

19

Наверное, все из-за этих разговоров о любви, но в ту ночь мне приснился Сон. Этот сон мне снился снова и снова, лет с восемнадцати, примерно раз в год, а может, реже, и всегда он был практически одинаков. Я вижу на оживленной улице Шэя Делани. Начинаю бежать, расталкивая всех локтями, чтобы догнать его. В давке жаждущих попасть на январскую распродажу я вижу его спину. Он все удаляется от меня. Я пытаюсь идти быстрее, но все больше людей преграждают мне дорогу, путаются под ногами, ставят подножки, становятся у меня на пути. До тех пор пока Шэй не теряется из виду.

Обычно я просыпалась от распиравшего меня желания, мечтая о былой любви, и злилась на Гарва. Весь следующий день эти ощущения окутывали меня, как похмелье. И только когда они таяли, я начинала волноваться. Я и думать не думала о Шэе целый год, но эти сны… Значат ли они, что я все еще люблю его? И что не люблю Гарва?

Утешение пришло неожиданным образом, когда лет восемь-девять назад я смотрела какую-то научно-популярную программу. Она была посвящена взаимодействию Солнца и Земли. Там говорилось, что даже в середине зимы, когда наша половина Земли отвернута от Солнца, притяжение все равно очень сильное, мы тянемся к Солнцу. И иногда холодная половина Земли слегка изменяет свое положение, поэтому в середине февраля может быть безумно тепло и солнечно.

Может, я что-то не так поняла, потому что, когда я хорошенько над этим подумала, все равно решила, что объяснение выглядело довольно бессмысленным. Но мне оно послужило утешением. Камень свалился с моих плеч, и я поняла, что, разумеется, я люблю Гарва. Просто меня иногда тянет к Шэю, но это ровным счетом ничего не значит.

В ту ночь мне приснился другой сон. Вначале был Шэй, и я бежала за ним, но в какой-то момент он превратился в Гарва. И я мчалась за Гарвом так же, как раньше за Шэем. И так важно было догнать его. Я просто умирала от нежности и любви. Это было чудесное ощущение, у меня кружилась голова и как будто выросли крылья. Так я чувствовала себя, когда мы только-только влюбились друг в друга. Я помнила это так четко. Но он ускользал в этой толпе, а ноги не слушались меня, так что я потеряла его из виду. И проснулась в слезах. Я оплакивала все потери прошедших лет.

На кухоньке, залитой солнечным светом, я обнаружила проснувшуюся и энергичную Эмили.

– Я не сплю с шести часов, – заявила она. – Все жду, когда же зазвонит этот чертов телефон!

Ах да, новости после презентации. Мой сон еще был со мной, поэтому мне было трудновато ориентироваться в действительности. Я была как плохо настроенное радио, которое ловит сразу две частоты. Одна звучит громко и ясно, вторая, более душевная, едва слышна на заднем фоне.

– Но сейчас только девять. – Я решила, что правильно будет сказать именно это. – Вряд ли они уже на работе.

– Бездельники, ленивые ублюдки! Как бы то ни было, у Морта есть домашний телефон Дэвида, так что если бы он хотел, то мог бы позвонить ему вчера вечером или сегодня утром. Каждая секунда без новостей – еще один гвоздь в крышку гроба.

– Ты излишне драматизируешь! А кофе есть?

Две кружки крепкого кофе уничтожили призраков, летавших вокруг моей души, и мне удалось лучше сфокусироваться на происходящем.

– Дом выглядит прекрасно, если учесть, что вчера вечером тут тридцать человек напивались до поросячьего визга. Так и не скажешь.

– Ага, – согласилась Эмили. – Если не считать сувенирчика на нашем диване.

Господи? Неужели прожгли-таки сигаретой? Или кого-то вырвало? Неужели кто-то был настолько пьян. Хотя, позвольте, не могло ли это быть результатом булимии?

– Хуже, – прервала мои размышления Эмили. – Это Итан. Не могу понять, как мы не заметили его вчера. Я уже попыталась разбудить его, но он нарычал на меня, как бешеная собака. Козел!

Так и есть. На диване свернулся калачиком Итан. В руках зажат перочинный нож, на черепе проступила утренняя щетина. Во сне его козлинобородое, украшенное пирсингом лицо казалось милым.

– Парню пора домой, побрить башку. Пни его! – потребовала Эмили.

– Может, мы просто потрясем его за плечо?

– Пнуть прикольнее!

– Ладно. – Я слегка ударила его по голени, но он только перевернулся и пробормотал, что сейчас прибьет мою гребаную голову к столу.

Я вопросительно взглянула на Эмили.

– Лучше пока не будем его трогать, – решили мы. – Пареньку надо выспаться. А мы выпьем еще кофейку.

И поперлись обратно на кухню.

На холодильнике стояла початая бутылка белого вина, которую мы проглядели вчера во время ночной уборки. Я заметила, что пробка все еще насажена на штопор. Можно снова заткнуть бутылку.

– Дай-ка мне масло!

Эмили пристально посмотрела на меня, а потом приволокла бутылку с маслом. Я посмотрела на нее и поняла свою промашку. И тут Эмили подвергла меня опросу с целью выяснить, все ли у меня дома.

– Так зачем тебе нужно было масло? Хотела поджарить себе мюсли?

– Нет, вообще-то я хотела попросить тебя дать мне штопор.

– Но ты же не это сказала. Ты сказала «масло». Хотя крыша у меня реально поехала, но обсуждать это настроения не было.

Я хотела соврать. Было бы несложно убедить ее, она уже и так практически поверила, но это было бы невежливо.

– Это просто слово. Мы с Гарвом так говорили, – объяснила я смущенно. – Когда мы открывали бутылку с вином, то называли это «открыть как по маслу», соответственно штопор именовался «масло». Извини, я забыла.

– Так вот почему ты каждый вечер выдавливаешь пасту на мою зубную щетку? Это тоже ваша с Гарвом традиция?

– Чт-т-т-о? – Я аж заикаться начала.

– Каждый божий день с тех пор, как ты приехала, – терпеливо сказала Эмили. – После того как ты ложишься спать, я иду в ванную, и там меня ждет щетка с пастой на ней. Если это не ты делаешь, то кто же?

Пришлось признаться.

– Я. Но я даже не понимала, что делаю это. Невероятно.

– Это ваша с Гарвом традиция?

– Ага. Тот, кто первым шел спать, выдавливал пасту на щетку другого.

– Это самое трогательное, что я когда-либо слышала, – просияла Эмили, но, увидев выражение моего лица, тут же прикусила язык.

Печаль, которую я испытала проснувшись, вернулась ко мне. На мне лежало тяжким бременем то, что больше мне не с кем говорить на нашем секретном языке, и все наши ритуалы для других – пустое место, хотя это когда-то связывало нас с Гарвом. А таких ритуалов было множество. Например, он готовил ужин и накрывал на стол, а я должна была вбежать в комнату и объявить: «Пришла, как только услышала». Если я забывала, то он не давал мне есть и требовал:

– Ну, давай, скажи же. Пришла, как только услышала.

Объяснить, почему это было так мило и забавно, – все равно что описывать цвета слепому.

Но мне уже и не придется, потому что все осталось в прошлом. Вся моя привычная жизнь.

Очевидно, от меня исходили волны такого сожаления, что Эмили потребовала:

– Ну, скажи же.

– Что сказать?

– Что ты по нему скучаешь. Даже я по нему скучаю!

– Ладно, – вздохнула я. – Я по нему скучаю. Но я скучала не только по нему. Я скучала по самой себе. По той себе, какой я была, когда мне не нужно было притворяться и можно было просто быть собой. Теперь вокруг были все эти люди, и я устала «вести себя». Даже с Эмили я была не до конца собой, как это было с Гарвом. Это проявлялось даже в мелочах, как, например, громкий телевизор. На Гарва стоило всего лишь рявкнуть, и он сразу бы уменьшил звук, но с Эмили мне приходилось держать язык за зубами и наживать себе от злости язву.

– Мне приснился сон, – сказала я. Прозвучало это похоже на проповедь Мартина Лютера Кинга.

– Расскажи, – велела Эмили, подумала и добавила: – Марти.

– Ну, содержание ты уже знаешь.

– Это сон про Шэя Делани?

– Да, сначала я бежала за Шэем. Но потом он превратился в Гарва.

Я описала, как бежала, что есть сил, и как мне нужно было его догнать, мой ужас из-за того, что он ускользает все дальше, и печаль утраты, когда он исчез.

– Так что продолжай оказывать мне психологическую помощь, – закончила я свое повествование. – Подними мне настроение.

В этом Эмили просто дока.

– Во сне мы поступаем так, как не можем в реальности, – разъяснила она. – Вы были женаты девять лет. И конец ваших отношений заставляет тебя страдать. Понимаешь, даже если я расстаюсь с кем-то после трехмесячного романчика, я все равно расстраиваюсь так, что хоть вешайся. Но потом выкидываю их из головы. И снова на седьмом небе.

Мне уже становилось лучше, но тут Эмили все испортила:

– Есть ли хоть какой-то шанс, что вы с Гарвом могли бы все начать сначала?

Мне показалось, что в комнате потемнело.

– Я знаю, что у него была любовница, – сказала Эмили.

– Не была, а есть, – поправила я. – У него есть любовница.

– Но ведь он мог бы порвать с ней, к твоему сведению.

– Мне плевать. Он уже все испортил. Я никогда не смогу снова доверять ему.

– Но доверие можно вернуть. У других получается.

– А я не хочу даже пробовать. С февраля… Эмили, я даже не могу описать тебе… Мы словно были заперты в багажнике…

– Господи! – Она испугалась, услышав такое сравнение. Я и сама была напугана. Хотя обычно такое воображение мне не свойственно.

– И этот багажник был плотно закрыт. – Я превзошла саму себя.

Эмили начала задыхаться, схватилась руками за горло:

– Не могу дышать!

– Именно это я и чувствовала, – задумчиво произнесла я. – Ладно, у меня просто плохой день. Еще один…

– Да забей, блин! – перебил меня чей-то голос. Это был Итан. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и увлеченно слушал наш разговор. – Если это не вернется, значит, это не твое. А если вернется – держи крепко!

– Пошел вон! – Эмили протянула руку и указала ему на дверь. – У нас тут до хрена любителей пофилософствовать, лежа на кресле!

Пока Итан вприпрыжку мчался к двери, Эмили снова посмотрела на часы:

– Ну, сейчас-то Дэвид просто обязан быть на своем рабочем месте!

Он там был. Но сказать ей ничегошеньки не смог. Как обычно, он издавал лишь положительные восклицания:

– Им все так понравилось!

Но ей хотелось объективной информации. Да или нет. Приняли или не приняли? А Дэвид этого сказать не мог.

– Он боится, – догадалась Эмили, повесив трубку.

– Чего? – выдавила я из себя улыбку.

– Весь этот город живет в страхе. Если «Хот-хауз» не возьмет сценарий, то это плохо отразится на его дальнейшей карьере, и никто ни в грош не будет ставить его никчемные суждения, так как он – неудачник. Он просто будет ассоциироваться с провалом.

Пища для размышления. Я-то всегда думала, что агенты – это нечто бесстрастное, типа ускорителя химической реакции. Посредники, которые сводят людей друг с другом, но их самих процесс не касается. Я была не права.

– А Морт Рассел наверняка боится, что, если он купит сценарий, тот может не понравиться директору студии, а если не купит, то его может приобрести другая студия и сделать их него хит. А я тем временем чертовски боюсь, что текст не купит никто! А что ты чувствуешь, Мэгги?

Я проверила свой уровень тревожности. Все как обычно.

– Боюсь до чертиков.

– Добро пожаловать в Голливуд!

Тут раздался звонок в дверь, и мы вопросительно посмотрели друг на друга. Эмили чуть не сломала себе шею, когда неслась к двери по скользкому полу. В ее воображении за дверью стоял не кто иной, как сам Морт Рассел с чеком, который означал «все твои тревоги позади».

Но был не Морт Рассел, а всего лишь Луис, один из наших козлобородых друзей. До сих пор они для меня были лишь расплывчатым образом (некий парень с бородкой), но после вчерашней вечеринки я начала их различать. Их и в самом деле было трое. Итан – здоровый, плотный, с голым черепом. Кертис – лысоватый блондинистый толстячок с самой невыразительной бородкой из всех троих. Легкая, как пух, она разлеталась во все стороны. Будто он ползал под кроватью и к его подбородку прилипли клоки пыли. Он казался мне слегка странным. Может, из-за того, что Итан поведал мне, будто в старших классах школы Кертис считался учеником, «который, вероятнее всего, начнет палить по невинным жертвам в общественных местах».

А сейчас передо мной стоял Луис. Аккуратненький красавчик и самый вежливый! Он пришел поблагодарить нас за прекрасную вечеринку и пригласить как-нибудь зайти к ним отобедать. Луис сказал, что великолепно готовит, вероятно, это связано с его колумбийским происхождением.

– Заходите, всегда будем вам рады! – пригласил он.

– Конечно, зайдем. – Эмили бесцеремонно захлопнула дверь перед его носом.

– Ты не хочешь зайти к ним в гости? – спросила я.

Она закатила глаза.

– Господи!

Ворча себе под нос, что ей уже тридцать три, а не пятнадцать, она схватила телефон и провисела на нем семь часов без перерыва, переключаясь с одного звонка на другой. Она обсуждала презентацию. Разговор повторялся слово в слово снова и снова. Она горячо рассуждала на тему своей презентации, но, по сути, переливала из пустого в порожнее. Разговор ни о чем.

Можно было пойти на пляж или совершить акт антишоппинга. Я решила вернуть вышитую джинсовую юбку, поскольку, померив ее дома, обнаружила, что в ней у меня смешные коленки. Но вместо этого я апатично смотрела по телику выступление какого-то евангелиста. И снова ощутила всю тяжесть вернувшегося ко мне сожаления. Я думала о Гарве. У него было много положительных качеств. Но, кстати, и плохих немало.

Они попеременно мелькали у меня в голове. В конце концов я схватила желтенький блокнотик Эмили и выписала их все.

СПИСОК ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ГАРВА

1. Хорошо разбирается в курсах обмена валют и в содержании триллеров.

2. У него симпатичные маленькие ягодицы (особенно в армейских брюках).

3. Считает меня самой красивой женщиной в мире (хотя сейчас, скорее всего, он уже так не думает).

4. Видит хорошее в каждом (кроме членов моей семьи).

5. Посмеивается над собой.

6. Водит меня на джазовые концерты и т. д., чтобы повысить уровень моего культурного развития.

СПИСОК ОТРИЦАТЕЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ГАРВА

1. Водит меня на джазовые концерты и т. д., чтобы повысить уровень моего культурного развития.

2. Любит футбол и гордится мной, потому что думает, что я понимаю правило офсайда.

3. Категорически против одеял с электроподогревом.

4. Не дает мне стричься.

5. Не говорит со мной о Чувствах. (Я знаю, что все мужчины отказываются говорить о Чувствах, пожимая плечами, «ой, да я уверен, что у нас все классно», даже когда брак разваливается после девяти лет совместной жизни, но это все равно меня угнетает.)

6. Спит с другой женщиной.

Этот ребяческий список нисколько не подействовал на мою депрессию. Я все еще нервничала. Мне было горько. Ужасное, безнадежное ощущение, что я неудачница. В душе у меня царил беспорядок, и в жизни тоже. Определенно, беспорядок наблюдался и в моем прошлом. Поняв, что этот день можно смело вычеркнуть из жизни, я взяла полотенце и побрела на задний дворик, чтобы слегка позагорать. Через пару секунд я провалилась в благодатный сон.

Я проснулась от брызг воды, так как заработали поливальные машины. Вернувшись в дом, я обнаружила Эмили все еще болтающей по телефону. Кто-то диктовал ей, как проехать куда-то.

– Да, знаю. Тот квартал, где центр пластической хирургии? Ага.

Она повесила трубку и повернулась ко мне:

– Пойдем сегодня поужинаем?

– А кто будет? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал обыденно.

– Лара, Надя, Джастин, Дезире и мы с тобой. А Трой?

– Трой работает, – сказала Эмили ласково, поняв мой немой вопрос. – Он сегодня встречается с каким-то продюсером. Ты же знаешь, как он относится к своей работе.

Вообще-то я не знала, но это не имеет значения. Я была расстроена. И от Морта Рассела все еще ни слова. Хотя, пока я спала, звонила Элен. Я была тронута ее беспокойством. Пока не узнала, что беспокойства никакого не было и в помине. Она всего лишь обсудила с Эмили сексуальных серфингистов.

– Она мне не поверила, когда я сказала, что у меня нет ни одного знакомого серфингиста.

Мы ехали по ярко освещенным улицам вечернего Беверли-Хиллз. И около небольшого торгового центра заметили суматоху. Арестовывали двух парней. Их руки лежали на черно-белой полицейской машине. Один коп обыскивал их, а второй размахивал готовыми к употреблению наручниками. Раньше я никогда не видела, чтобы кого-то арестовывали. Меня охватила дрожь от того, что мы все время живем на острие, но я тотчас же устыдилась.

Большую часть ресторана составляла открытая терраса. Столики расположились под симпатичным бело-зеленым тентом, а от проезжей части их отделяла белоснежная решетка. Надя и Лара уже были там, ожидая нас за столиком «с видом на дорогу». Пока мы с Эмили пробирались к ним мимо других посетителей, я почувствовала, что место немного странное, но никак не могла въехать, в чем дело, пока не пришел Джастин с Дезире.

– Спасибо, девочки, – Джастин, скривив тонкие губы, распекал пронзительным голосом Надю и Лару. – Вы пригласили меня в ресторан для лесбиянок. Меня же тут могут растерзать без суда и без следствия.

И тут я поняла, что именно мне странно. Все клиенты – женщины. Джастин в прямом смысле слова был единственной особью мужского пола. Все встало на свои места. Я поняла, что это были за пристальные взгляды, почему мне пару раз подмигнули, а один раз широко улыбнулись. Я заволновалась. Правильно ли я поступила, чтоподмигнула в ответ? Легкомысленная Надя призналась, что прийти сюда было ее идеей.

– Мне нравится этот ресторан, разве тут не здорово?

– Здорово, – буркнул обиженный Джастин. – Давайте уже есть, что ли.

Он внимательно изучил меню. Время от времени он оглядывался вокруг, словно говорил: «Я всего лишь жирдяй, которого убивают в первую же минуту, так что вам нечего меня бояться». Но расслабиться не мог.

Мы сделали заказ. Причем все, кроме меня, заказали либо то, чего не было в меню, либо блюдо, которое готовят в соответствии с пожеланиями клиента. Кажется, это лос-анджелесский метод чувствовать себе неловко в ресторане, насколько это возможно. Только я собиралась накинуться на свой ужин, как вилка замерла в моей руке, потому что я увидела кое-что, что не лезло ни в какие ворота. Женщину с полностью забинтованной головой вела под руку молодая девица с великолепной копной волос. Когда они подошли ближе, мы услышали, как девушка ласково шепчет:

– Ладно, мамуля. Аккуратно, ступенька. Еще две. Теперь шагаем вниз. Ага, вот и наша машина.

Они подошли к полноприводному автомобилю, припаркованному в паре метров от нашего столика. Молча мы наблюдали, как ничего не видящая женщина стояла без движения в ожидании, пока ей откроют дверцу машины.

– Что с ней случилось? – пробормотала я. – Она выглядит как жертва пожара.

Все тут же снисходительно заулыбались. Даже Дезире ласково и удивленно посматривала на меня своими блестящими влажными глазками.

– Скорее жертва пластической хирургии, – тихонько сказала Лара. – Выглядит так, словно ей сделали полную подтяжку лица.

– Правда?

– Разумеется.

Почему бы и нет? Лос-Анджелес – просто храм красоты. В какую газету ни загляни, везде уговаривают запросто при помощи липосакции удалить галифе на бедрах, с помощью лазера избавиться от всей растительности на теле и сделать скулы более четко выраженными с помощью инъекций коллагена. И всем, черт побери, плевать, что через полгода весь этот чудо-коллаген переместится в область подбородка, и вы будете похожи на Человека-Слона, и придется делать липосакцию уже этого чертова коллагена!

– Не торопись, мамочка.

Женщину аккуратно препроводили на пассажирское сиденье. Но она недостаточно нагнула голову и умудрилась стукнуться лицом о потолок. Женщина вскрикнула от боли, и все в ресторане вздрогнули, даже есть перестали.

И вот она в машине. Дочка поскакала к водительскому месту. Все это напоминало «Возвращение мумии». Да, надо быть поаккуратнее в обсуждении пластической хирургии. Ну ладно Ларины фальшивые сиськи. Но что же должно быть под этими бинтами? Живое мясо? Я не смогла сдержаться и поморщилась:

– Это просто варварство какое-то.

– Эй! – Лара игриво стукнула меня по руке. – Нечего тут падать в обморок! Она же счастлива. Ну, проведет пару дней в кроватке, зато потом организует вечеринку в честь своего нового лица!

– А как же дочь? – Сама не знаю, что я хотела этим сказать. Просто подумала, что, должно быть, ужасно видеть маму в таком состоянии.

– Не беспокойся о ней, – утешила меня Лара. – В Беверли-Хиллз девочкам на шестнадцатилетие дарят пластическую операцию по исправлению носа.

– Я тоже сделала такую, – с гордостью заявила Надя. – И не только ради себя. Хочу, чтобы мой ребенок тоже родился с красивым носиком!

Мы все застыли с вилками в руках и замолчали. А Дезире вообще слезла со стула и потрусила куда-то. Лара улыбнулась мне, но видно было, что ей не по себе.

– Что? Что? – Надя уловила атмосферу за столом и теперь переводила взгляд с одного на другого. – Что я такого сказала?

Пауза.

– А, понятно. Это потому что я лесбиянка. Вы думаете, что у лесбиянок детей не бывает. Да ладно вам.

– А доноры спермы на что! – воскликнула Эмили, и разговор возобновился даже с большим жаром, чем требовалось.

20

Что-то я все-таки забыла добавить в список плохих качеств Гарва. Что же это? Кладет пустые коробки из-под апельсинового сока обратно в холодильник? Вместо «конечно» говорит «канешна»?

Нет, ни то, ни другое.

7. Хочет детей, хотя я этого боюсь.

Клер попала в самую точку, сказав, что от кроликов беспокойства не меньше, чем от детей. Разумеется, привязанность Гарва к Попрыгунье и Побегайчику была связана с тем, что он очень хотел деток. Даже психолог-любитель, который провалился на экзамене по психологии, смог бы понять это. Я и сама это знала, хотя делала все возможное, чтобы не знать.

Еще до свадьбы мы с Гарвом все обсудили и решили, что мы оба хотим детей, но сначала несколько лет поживем для себя. Это мне отлично подходило, потому что в двадцать четыре я еще не готова была стать матерью. Хотя и знала, что другие в двадцать четыре уже имеют по нескольку детей. Единственное объяснение, которое я смогла придумать, – я не созрела.

Но на самом деле, и я вынуждена признать это, проблема в том, что мне становилось страшно от одной мысли, что у меня будет ребенок. И не только мне. Большинство моих подруг придерживалось такого же мнения. Много часов мы провели, недоумевая, как же можно рожать естественным путем. Время от времени рассказывали какую-нибудь душераздирающую историю об одной девушке. Какая-то дальняя родственница или чья-то коллега. Не такая, как мы, если вы понимаете, о чем я. Короче, она недавно родила ребенка. Без обезболивания! Или же мы делились историями о нормальных женщинах, которые за несколько месяцев записались на эпидуральную анестезию, но приехали в роддом слишком поздно, так что им приходилось рожать четырехкилограммового ребеночка, приняв лишь таблетку детского аспирина, чтобы хоть как-то ослабить мучения. Обычно этот разговор внезапно прерывался, потому что кто-нибудь восклицал:

– Прекратите, прошу, я сейчас упаду в обморок!

Но едва высохли чернила на нашем свидетельстве о браке, как наши с Гарвом родители организовали круглосуточное Ожидание Беременности. Прямо у меня из-под носа выхватывали мягкий сыр, так как там могут содержаться опасные бактерии. Если, не дай бог, я переедала и умудрялась рыгнуть (хотя в присутствии его мамы с папой я ни разу не осмелилась), то присутствующие за столом сразу же с радостью начинали один за другим понимающе приподнимать брови. Если я съедала какую-нибудь несвежую мидию и потом проводила два ужасных дня, лежа в обнимку с унитазом, мои родственнички уже начинали вязать детские башмачки. Из-за их ожиданий я ощущала панику и возмущение. Я никогда не выходила из себя, пока не стало понятно: они останутся довольны, только если я буду производить потомство, словно пироги печь, – одного за другим.

– Они не могут ничего с собой поделать, – сказал Гарв. – И ты, и я создали семью раньше остальных детей в наших семьях. Относись к этому с юмором.

– И все будет нормально? – спросила я взволнованно, представив, как мои дорогие свекор и свекровь держат меня силой и пипеткой впрыскивают мне сперму своего сыночка.

– Все будет нормально, – заверил он меня.

– Все-все?

– Все-все.

– Все-превсе?

Знаете, иногда надо правильно задать вопрос.

– Все-превсе.

Я ему поверила. И была уверена, что дети – это нечто из моего далекого будущего. Тебе хочется внезапно присесть в общественном месте, а изнутри тебя пинает и толкает твой дорогой малыш. Все эти перемены, связанные с беременностью, были мне приятны, я ими реально наслаждалась все эти годы. Только вот беременности были не мои. Я смотрела, как это происходит с другими женщинами, но не видела причин, почему этого не может произойти со мной.

Вскоре после свадьбы мы переехали в Чикаго. Внезапно мне пришлось учиться по вечерам, мы много, подолгу пропадали на работе, пытаясь зацепиться и начать подниматься по карьерной лестнице. О детях не могло быть и речи. У нас едва хватило бы времени и сил зачать несчастного малыша, не говоря уж о том, чтобы о нем заботиться.

Потом из Лондона до нас дошли ошеломительные вести. Клер беременна! С одной стороны, это было благословение, так как мама обретет долгожданного внука и перестанет давить на меня. Но я чувствовала, что меня это задевает. Получалось, что Клер протягивает родителям руку, чтобы вытянуть их из болота отчаяния. Но ведь это я должна была пролить бальзам на их души. И вот вдруг сестрицу начинает тошнить день и ночь, и она сбрасывает меня с моего пьедестала, лишив звания «Самой лучшей доченьки»

Клер в нашей семье была самой заядлой тусовщицей и завсегдатаем ночных клубов. Как же она решилась завести ребенка? Я задала ей этот вопрос и надеялась услышать в ответ, что ее муж Джеймс решил таким образом получить налоговые льготы. Он такой козел, скажу я вам. Это было крупной удачей, что он завел интрижку на стороне и бросил сестру. Но она смогла придумать лишь одно объяснение: «Я чувствую, что так надо». Мне понравилось, как это звучало. Если уж «так надо» для Клер, никогда не отличавшейся высокой нравственностью, то определенно придет и время, когда для меня это тоже будет «надо».

За несколько дней до родов Клер я оказалась на один день в Лондоне по делам фирмы. Я не видела ее уже несколько месяцев, пока жила в Чикаго. Когда мы встретились в метро, я едва узнала ее. У нее был просто ненормально огромный живот. Бесспорно, Клер была самая беременная женщина, которую я только знала. И она гордилась своим положением, была возбуждена и хотела вовлечь меня в процесс. Как только мы оказались у нее дома, она радостно велела мне:

– Посмотри, какие мы огромные!

Я была в восторге, что она счастлива. Но, глядя на ее большущий живот, покрытый сеточкой голубых вен, я чувствовала тошноту от мысли, что внутри нее сидит маленький человечек. Но еще хуже мне стало, когда я подумала, что ему еще и наружу выбраться надо, причем через отверстие, которое для него слишком мало.

Я поняла, что размышляю, о чем только думала Мать-Природа. Беременность и роды, без сомнения – самая плохая ее идея. Биологический эквивалент безвыходного положения.

Однако один из плюсов в совместном времяпрепровождении с беременной женщиной – то, что у нее квартира забита съестным. Полна сладостей. Старые жестяные коробки из-под бисквитов оказались просто пещерой Али-Бабы, набитой шоколадными батончиками, а в морозилке были тонны мороженого.

Устроившись рядом с жестяной коробкой, мы наелись до упаду (это заняло какое-то время). После этого мы уже были готовы разлечься на ее кровати и посмотреть телик. Но прежде Клер сняла майку. Почему бы и нет? Ведь она же у себя дома. Почему она должна стесняться раздеться в моем присутствии? Ну, вы понимаете, я же ее сестра. И мне пришлось тянуть шею, чтобы посмотреть на экран, потому что она загораживала его своим животом. Более того, если бы это была передача с субтитрами, то я вообще не понимала бы, что там происходит. Я старалась не смотреть на ее огромный живот, который вырастал из тела сестры, как священная австралийская гора Айерс-Рок.

– Не стоило мне есть предпоследний батончик «Баунти». У малышки икота, – ласково сказала Клер. И правда. Ее живот стал подергиваться в ритмичных судорогах. – Хочешь потрогать? – спросила сестра.

Если бы она спросила, не хочу ли я засунуть руку в блендер, то я, наверное, отнеслась бы к вопросу с тем же – нет, вру, – с большим энтузиазмом. Но я не могла придумать, как отказаться, не обидев ее.

Я дала ей руку и позволила производить с ней манипуляции. Клер устроила мою ладонь у себя на животе. Рука задрожала, и эта дрожь отдалась куда-то в голову. Я ничего не могла с собой поделать. Уж лучше бы мне дали индюшачьи потроха.

Клер передвинула мою руку, и она легла на что-то твердое.

– Чувствуешь? Это ее головка, – сказала она. Я с трудом сдержала рыдания.

Потом, словно мне и без того не было так плохо, Клер заметила невзначай:

– Она может появиться в любую минуту.

На лбу у меня выступила испарина. «Господи, – молилась я, – только не сегодня, пожалуйста, Боженька, пусть она родится не сегодня!»

Клер всегда считала себя страшно «неудачливой» (это ее слова) и всегда утверждала, что, как только отойдут воды, ей сразу придется колоть героин в качестве анестезии. Но когда я робко спросила, сколько линий обороны она предусмотрела, чтобы справиться с родовой болью, – петидин? эпидуралка? героин? – она только покачала головой и сказала:

– Ничего.

Должно быть, ужас отпечатался на моем лице, поскольку она залилась смехом и объяснила:

– Рождение этого ребенка – самое волнующее, что было в моей жизни. Так что я хочу участвовать от и до.

Мне стало ясно, что она избрала самый ужасный путь. Но это странным образом меня утешило. Если уж кто-то типа Клер намеревается рожать естественным путем, без обезболивания, то есть надежда и для трусишек вроде меня.

Тем не менее на следующее утро я проснулась и оделась за час до того, как мне нужно было выходить. И даже вся прелесть жестянок с бисквитами не могла заставить меня остаться. Клер бродила по квартире, зевая и ворча себе под нос:

– Господи, да я сейчас лопну.

В конце концов она неуклюже плюхнулась на сиденье машины, чтобы отвезти меня к метро. Из-за облегчения у меня поехала крыша. Задолго до того, как машина остановилась, я распахнула дверцу и ногой дотронулась до дороги, аж искры из-под каблуков полетели.

Пулей вылетев наружу, я выпалила:

– Спасибо тебе за шоколад и удачно справиться с мучительными болями во время родов!

Вообще-то это у меня случайно вылетело. Попробовала снова:

– М-м-м, удачных родов!

Через два дня Клер родила. Как я ее ни пытала, она не признавалась, что было уж так больно. Примерно тогда я поняла, что существует некая конспирация. Всякий раз, когда я пыталась выведать у какой-нибудь мамаши подробности о родах и о купировании боли, они на контакт не шли. Вместо этого мечтательно сообщали:

– Ну, больновато было, я думаю. Но потом появляется ребенок, я имею в виду, ТВОЙ ребенок. Ты даешь миру новую жизнь, это чудесно!

Я ожидала, что с течением времени мои страхи поутихнут и я перерасту их. Поэтому сказала себе, что заведу ребенка, когда мне исполнится тридцать. Подозреваю, отчасти это связано вот с чем: мне казалось, тридцать лет – это еще очень не скоро и никогда не наступит.

21

– Кризис в Санта-Монике продолжается вот уже два дня…

Я проснулась как обычно, резко дернувшись, от звуков голоса Эмили, говорившей с собой.

– Условия жизни в домике ужасны. Боевой дух заложников упал…

Как я понимаю, Морт Рассел с контрактом под мышкой ночью все-таки не приезжал.

Но вскоре после моего пробуждения кто-то позвонил. И этот кто-то рассмешил Эмили. Она хихикала и накручивала волосы на палец весь разговор. Оказалось, это Лу, с которым она познакомилась на вечеринке свиданий вслепую, где ей в пару сначала подобрали парня, собирающего органы для трансплантации.

– Сегодня вечером пойду с ним на свидание, – сказала она, повесив наконец трубку. – Целых две недели он не звонил и не давал о себе знать, но мне плевать! Я встречусь с ним, пересплю и больше никогда о нем не услышу. И это, – произнесла она с удовлетворением, – поможет мне отвлечься от того, что Морт Рассел не звонит, собака!

Я выглянула в окно.

– На что ты уставилась? – спросила Эмили.

– На Кертиса. Он опять застрял. – Я не отрывала глаз от окна. – Они зовут нас на помощь.

– Господи боже мой!

После того как мы помогли вытащить Кертиса (на этот раз он вылезал из машины, а не наоборот), мы вернулись домой. Я уже практически спланировала, что проведу утро шляясь по торговым центрам Санта-Моники. Мои коленки все еще смешно выглядели в сочетании с джинсовой юбкой. И тут я заметила, что Эмили выгребла из-под раковины охапку чистящих средств и натянула резиновые перчатки. Уборка! Раз уж я живу тут бесплатно, придется помогать. Или, по крайней мере, я должна предложить помощь в надежде на отрицательный ответ с ее стороны. Но, к моему разочарованию, Эмили сказала:

– Если ты не возражаешь, то неплохо было бы помыть полы!

Ладно, это будет для меня хорошей зарядкой. Я наполнила ведро водой, налила туда чистящее средство. Эмили вздохнула:

– Какое счастье, что Кончита придет в понедельник! Хочу перед ее приходом чуток прибраться.

– А кто такая Кончита?

– Моя домработница. Приходит раз в две недели. И ужасно бесится, если тут грязно.

Не стоит ломать голову над этим кажущимся алогизмом. Я не знаю ни одного человека, который не убирал бы перед приходом домработницы. Я начала возить шваброй по деревянному полу и даже вспотела, что меня порадовало. И тут входная дверь открылась и вошел Трой.

– Прямо на мой чистый пол, – заворчала я.

– Ой! Извини! – Он тихонько засмеялся, видно было, что у него срочное дело. – Угадай, что я тебе скажу!

– Что? – выглянула из кухни Эмили.

– Кэмерон Майерс!

Для справки: Кэмерон Майерс – популярный сердцеед. Молодой и красивый.

– И что с ним?

– Как вы знаете, я вчера встречался с продюсером по имени Рики. Ну, сижу я у него дома, и тут приходит Кэмерон Майерс! Оказалось, что Рики – его старый друг. Дальше – лучше. Я сказал Кэмерону, как меня зовут, а он и говорит: «А не ты ли снимал „Свободное падение"?» – Трой пояснил для меня: – А это, Ирландка, мой первый фильм! И он назвал его обалденным!

Эмили обезумела от радости, и я постаралась не отстать от нее, но Трой утихомирил нас:

– Это еще не все. Сегодня у него день рождения. Он снимает пентхаус в отеле «Фримэн», чтобы вечерком потусоваться со своими родными. А вот и действительно хорошая новость: он пригласил меня прийти. И я могу привести с собой пару!

Я замерла от предвкушения. Почувствовала, как мои плечи напряглись, и все тело устремилось навстречу Трою…

– Ну что, Эмили! Ты могла бы познакомиться там с нужными людьми. Извини, Ирландка. – Он беспомощно пожал плечами. – Я могу взять с собой только одну девушку.

Ощущение провала было очень острым. Но неожиданно удача повернулась ко мне лицом. Эмили покачала головой:

– Я не могу пойти. У меня свидание.

– Свидание? – Трой уставился на нее, а потом обнажил свои великолепные зубы в удивительной улыбке. – И кто же этот парень, ради которого ты отвергла приглашение пойти на вечеринку к самому Кэмерону Майерсу?

– Да так, ничего особенного. Просто я устала от всего этого киношного мира.

Трой вопросительно посмотрел на нее, а Эмили опустила уголки губ, словно извиняясь за свой отказ.

– Может, я не достаточно упорная, чтобы жить в этом городе.

Пару секунд мы молчали, а потом Трой сказал:

– Возможно, тебе просто надо денек отдохнуть.

– Спасибо, – устало сказала она, но в голосе слышалось облегчение. – Почему бы тебе не взять с собой Мэгги?

– А ты пошла бы со мной? – спросил он удивленно, даже робко, чем в свою очередь удивил и тронул меня.

– Да.

– То есть ты пойдешь со мной один на один?

Если ты снова будешь водить пальцем по моим ногам, то да. Хотя, конечно, вслух я этого не сказала.

– Эмили не предупредила тебя обо мне? – теперь он шутил и флиртовал. – Я – очень противный мальчик.

– Я рискну.

Господи, ну почему я так напряжена?

– Отлично.

– А какой он, Кэмерон Майерс? – спросила я.

– М-м-м… – Трой задумался. Его взгляд блуждал по потолку, пока он обдумывал, что же ответить. – Дай-ка подумать. Какой же из себя Кэмерон Майерс?

Он еще помолчал, подыскивая подходящее слово, а потом решился:

– Коротенький! Я заеду за тобой в восемь часов!

Как только дверь за ним закрылась, все мои надежды и страхи уместились в одной фразе:

– Мне нужно привести в порядок голову!

Но я не знаю адрес салона Дино. Да и позволить себе поход туда не могу.

– Иди к Резе. У нее салон на углу, – посоветовала Эмили. – Она тупа, как пробка, но в безвыходном положении и она сгодится.

Я помчалась на другой конец улицы, где между кофейней «Старбакс» и магазином техники для видеонаблюдения примостилась маленькая парикмахерская. Салон был пуст. В нем находилась лишь роскошная дама экзотической внешности и неопределенного возраста. Тупица Реза? Ее иссиня-черные волосы падали облаком до лопаток. Куча золотых цепочек свисала на ее полную, но обвисшую грудь. Когда я спросила, можно ли к ней на стрижку, она взглянула на меня, словно я нанесла ей смертельную обиду:

– Ну…

– Нет? – Я ослышалась?

– Не «нет», а «ну»!

– Гм… Отлично…

– Я – Реза, – заявила она.

– А я – Мэгги.

Я объяснила, что мне хочется гладкие, пышные и блестящие волосы. Реза поджала свои черничные губы и заметила (с необычным акцентом):

– У тебя плохие волосы. Толстые…

Она начала размахивать руками, пытаясь вспомнить нужное слово.

– Густые? – предложила я.

– Конечно! – издала она победный вопль. – Очень плохо. Самый плохой тип. Очень тяжело сделать такой плохой волос блестящим. Но я сильная!

Отлично.

Она так тщательно вымыла мне волосы, что даже удивительно, как не разодрала своими ногтями голову в кровь.

– Сильные руки, – зловеще улыбнулась она и продолжила калечить меня, энергично орудуя полотенцем.

Когда она на полную скорость включила фен, то почему-то у меня возникли ассоциации с лесорубом, который собирается спилить дерево бензопилой. Тем временем Реза спросила, где же я родилась, что у меня такие отвратные волосы.

– В Ирландии.

– Иллинойс?

– Нет, Ирландия. Это такая страна в Европе.

– Европа, – протянула она пренебрежительно. С тем же успехом она могла сказать «тьфу!».

– А ты откуда?

– Из Ирана. Только я не какая-то чертова персиянка. Мы – бахаи. Мы не лезем в чертову политику. И всех любим. Нет! – заорала она на появившуюся в дверях девицу. – Сегодня не принимаем! Все занято!

Обиженная девушка удалилась, а Реза как ни в чем не бывало повернулась ко мне:

– Мы тут ко всем относимся с уважением. Богатые ли, бедные, черные, белые. Держи прямо свою дурацкую башку. Какие же у тебя отвратные волосы.

В течение следующих тридцати минут мне приходилось несколько раз прижимать ухо вплотную к плечу, пока Реза тянула и рывками дергала мои несчастные кудри. В конце концов у меня возникло ощущение, словно мне по шее съездили бейсбольной битой. Тут Реза выключила фен и развернула меня к зеркалу:

– Смотри! – Она не могла скрыть гордости. – Хорошо. Я сильная!

Волосы лежали прекрасно. Кроме челки. Не знаю, как ей это удалось, но челка была абсолютно круглой, словно ее накрутили на сосиску в тесте. Но я решила, что не имеет смысла говорить об этом, Реза во всем обвинила бы мои отвратительные, толстые волосы…

– Хорошо, – вздохнула я, протягивая кредитную карточку «Виза», от которой Реза с презрением отказалась.

– Чертовы кредитки, – заворчала она. – Только наличка.

Затем она что-то пробурчала про «чертовых налоговых инспекторов». Я протянула ей несколько банкнот и ушла.

Всю дорогу домой я прижимала челку ко лбу. И тут, к несчастью, меня заметил Итан, который высунулся из окна и завопил:

– Эй, Мэгги, какая у тебя странная челочка! Через несколько секунд они втроем уже выскочили на улицу и осматривали меня.

– Ты похожа на Джоан Кроуфорд! – постановил Кертис.

– А твоя борода напоминает сахарную вату, только я из вежливости тебе об этом не сообщаю, – ответила я.

Я даже не успела ужаснуться своей глупости, как они заржали, как кони. А у Луиса уже родился план, как мне помочь.

– Надо разгладить тебе волосы и зафиксировать. Пойдем в дом.

Одна из особенностей моей жизни после Гарва: я, казалось, не в силах была противостоять чему-то, что мне не хотелось делать. Так что я поняла, что иду вместе с ними в их темную вонючую берлогу. И позволяю Луису натянуть мне на башку колготки таким образом, чтобы пояс зафиксировал мою челку. Единственный положительный момент – колготки были новые, только что из упаковки. Итан объяснил мне, что они хранят дома колготки на случай, если кому-то из них повезет подцепить девушку.

– Не снимай их до самого выхода из дома, – посоветовал Луис.

Я поблагодарила эту троицу. А что еще мне оставалось делать? И пошла в таком виде домой. Колготки, как уши, мотались у меня за спиной. Когда я вошла, Эмили оторвалась от ноутбука и заметила:

– Господи, да у Резы совсем крыша поехала!

От Морта Рассела все еще ни слова. Эмили поставила крест на свой новый сценарий. Она тихонько бормотала что-то себе под нос, слонялась по дому, полировала зеркала, делала маникюр. Время от времени она кружила вокруг телефона и визжала:

– Звони, чертов ублюдок! Звони! Звони! Звони! И снова начинала что-то бормотать себе под нос. Тем временем я мучилась, прикидывая, что же мне надеть на вечеринку, и размышляла, не пробежаться ли рысью по Санта-Монике и не попробовать ли что-то найти. Но я слишком хорошо знала первый закон шоппинга, поэтому надежд не было.

– Может, новую вышитую джинсовую юбку? – предложила Эмили.

– Не могу, у меня в ней смешные коленки.

– Нет.

– Да.

– Померь и покажись мне.

– Идем в мою комнату.

Через двадцать девять секунд озадаченная Эмили вынуждена была согласиться:

– И правда. Не пойму, в чем дело. Обычно у тебя отличные коленки.

Она принялась копаться в моем чемодане. Рассматривала мою одежду и комментировала.

– Какая миленькая юбочка. У меня как раз есть розовенькая футболочка, – тут она замолчала и охнула: – Господи, какая прелесть!

Я посмотрела, о чем это она. Эмили обнаружила бирюзовые сандалии и вытащила их из-под груды носочков.

– Великолепные. И новенькие. Даже ценник не снят. Почему же ты ни разу их не надевала?

– Просто ждала подходящего момента.

– Думаю, это может быть сегодняшний вечер.

– О нет! – Я сглотнула. – Только не сегодня.

Она пристально посмотрела на меня. Пришлось объяснить:

– Каблук высокий и колодка неудобная. А я сегодня вечером хочу расслабиться.

Не уверена, что Эмили мне поверила, но она отстала.

Вопреки законам физики, этот день тянулся бесконечно и в то же время пролетел стрелой. Каждая секунда длилась долго, но вдруг оказалось, что уже половина шестого. Слишком поздно, чтобы ждать новостей. Эмили пообщалась с Дэвидом. Он сообщил, что «Хотхауз», очевидно, отнесся к сценарию со всей серьезностью, так что задержка означает лишь, что Морт обсуждает текст со своим начальством. Но Эмили это не убедило.

– Он не проявляет должной активности, – с горечью сказала она. – Я видела, что происходит, когда агент раскручивает сценарий. Он звонит исполнительному директору и так распаляет его, что тот уже к обеду раскошеливается на два лимона баксов, даже не видя текста.

– Не верю.

– Богом клянусь. Я могу привести тебе целых четыре примера, когда киностудия платила огромные деньги, не прочтя ни слова. Агент давал им час на размышление под видом упреждающего предложения. И они соглашаются на любую цену в ужасе, что возможность уплывет к кому-то другому.

– Но что, если это плохой сценарий.

– Часто так и бывает. Но когда кинокомпания обнаруживает, что за пару миллионов долларов приобрела фигню на постном масле, уже поздно. Сценарист уже жарится на солнышке где-нибудь на Карибах и обдумывает новый проект.

– Это абсурд.

– Мы живем в городе абсурда. Как бы то ни было, можно попытаться хорошо провести выходные, – благоразумно заметила Эмили. Потом спрятала лицо в ладонях и хрипло выкрикнула: – Черт возьми, я не могу этого вынести!!!

Она посмотрела на меня с легкой улыбкой.

– Извини, расслабилась на минутку. Где там моя косметичка? Иди-ка сюда, я тебя накрашу!

– Но тебе же нужно подготовиться к своему свиданию!

– Да ладно, накрасить два лица не сложнее, чем одно. Ты же не каждый день ходишь на дни рождения к кинозвездам в пентхаус самого потрясающего отеля Лос-Анджелеса.

Когда она так сказала…

– Слушай, ты уверена, что не хочешь сама пойти?

– Абсолютно. У меня отличный шанс заняться сексом сегодня ночью. Лучше синица в руках. А ты-то уверена, что хочешь пойти? Что-то ты не очень взволнована.

Она была права. Поход на вечеринку к Кэмеронy – это просто воплощение мечты. Но я не ликовала так, как должна была бы. Как ликовала бы раньше. Мне было стыдно. За последнее время я всего лишь раз испытала почти настоящий восторг. Во время презентации Эмили. И теперь начала сомневаться, не ошиблась ли я тогда.

– Просто думаю, сейчас я не способна веселиться. Любые, даже самые блестящие идеи кажутся мне скучными.

– Ты в депрессии. Вся эта ситуация тяжело ударила по тебе. Это неудивительно.

– Я с нетерпением ожидаю лишь одного – отправиться на свидание с Троем, – призналась я.

– Хорошо, что он тебя пригласил, – согласилась Эмили. – А то ведь мог попросить и Керсти.

– Эту сучку! – воскликнула я. – Не успела рассказать тебе, что она ляпнула на вечеринке…

Я пересказала наш разговор с Керсти, пока Эмили проделывала свои обычные фокусы с косметикой, заколками и прочей ерундой. В конце концов я напялила то же черное платье, которое надевала уже на вечеринку к Дэну Гонсалесу. Больше у меня ничего приличного не было. Эмили добавила в качестве аксессуара шифоновый шарфик на шею и сказала, что я выгляжу в духе моделей Роя Халстона. Наступил момент истины. Мы наконец сняли у меня с башки колготки. Челка была плоской, как полотно. Я в долгу перед этими парнями.

В половине восьмого с треском распахнулась дверь. Благоухающая и сияющая, она задержалась на выходе и повернулась ко мне:

– Только на случай, если ты думаешь… о Трое. Дам тебе один совет. Всего одно слово. Он человек-тефлон.

– Это уже три слова.

– С ним хорошо проводить время, но к нему не приклеишься. Так что развлекайся, но ни на что не надейся. Обещаешь?

Я пообещала, но тут же забыла об этом. Надо извлекать удовольствие из всего, из чего только возможно.

22

«Фримэн» – новый отель. Самый роскошный в городе, напичканном роскошными отелями. Мы с трудом прошли в шумный вестибюль. В нем раздавался гул голосов тех, кто зашел пропустить по стаканчику, кто ждал ужина, и тех, кто уже напился так, что спотыкался о скульптуры. Все были изумительно красивы. Но в основном это был обслуживающий персонал. Довольно долго на нас никто не обращал внимания. Трой проворчал, что на работу их взяли не потому, что они хорошо работают. Наконец нас проводили к специальному лифту, где дежурили двое громил. Они обыскали нас с Троем на предмет фотокамер и диктофонов.

Лифт с бешеной скоростью вознес нас прямо на последний этаж. Это губительно сказалось на моем желудке, который внезапно ринулся вниз. Когда двери лифта распахнулись и мы очутились прямо в пентхаусе, у меня чуть было не начался приступ снежной слепоты. Все было белоснежным. Белые стены, белый ковер, белые столы и огромные диваны, обтянутые белой кожей. С ужасом я увидела, как над одним из диванов в воздухе парит белокурая голова без тела. Но потом поняла, что на девушке белый кожаный костюм в обтяжку, который слился с кожей обивки.

Мы с Троем молча вышли из лифта и обменялись нервными улыбками.

– Где же Кэмерон? – пробормотал Трой.

Я огляделась. В комнате было всего человек десять, но никогда я не видела такой квинтэссенции великолепия. Словно мы попали в один из эпизодов сериала «Беверли-Хиллз 90210». Девочки выставляли напоказ красивое полуобнаженное тело. У всех парней великолепные ровные зубы и отличные стрижки. Все смеялись и держали стаканы с мартини в руках. Ради всего святого, я-то что тут делаю?

Впечатление усилилось, когда мой взгляд уперся в Кэмерона Майерса. Вынуждена сообщить, что, несмотря на то что мои способности к восторгам не работают на полную мощь, у меня слегка закружилась голова и полетели мушки перед глазами, словно в паре сантиметров над головой пронесся самолет. Он стоял на коленях перед белой дырой в стене. Это ультрасовременный камин.

– Здорово! – Увидев Троя, он вскочил на ноги. Должна признаться, что выглядел он намного меньше ростом и привлекательнее, чем на экране. – Ты пришел!

– С днем рождения, дружище! Спасибо, что пригласил нас. Познакомься, это Мэгги.

– Привет!

Мое лицо было почти вровень с абсолютно правильным лицом Кэмерона. У него были белокурые волосы, пронзительно-голубые глаза и гладкая, равномерно загорелая кожа. Лицо было таким знакомым, будто он – член моей семьи…

Не могу дождаться, когда расскажу об этом своим. Они ни за что не поверят.

До меня дошло, что я пялюсь на него самым неприличным образом, и я протянула ему четыре оранжевые орхидеи.

– Это тебе.

Казалось, он искренне растроган.

– Ты принесла мне цветы!

– Но у тебя же день рождения. – Я жестом указала в глубь комнаты. – Извини, что не белые.

Он засмеялся так мило. Внезапно мне захотелось схватить его под мышку и убежать. И не останавливаться, пока не запру его в клетке. Он был очарователен, как щенок.

– На кухне охлажденные напитки. Угощайтесь.

– Я принесу, – вызвался Трой и устремился на кухню, оставив меня наедине с Кэмероном.

– Ты не знаешь случайно, что с этим делать? – Кэмерон беспомощно кивнул на брикеты для розжига камина.

– М-м-м… Это просто…

– Мне нравится настоящий огонь. Сразу как дома. Поможешь мне?

Что я могла ответить? На дворе июль. Мы в Лос-Анджелесе. На улице плюс двадцать семь. Но ведь это Кэмерон Майерс. И ему хочется настоящий огонь.

– Хорошо.

Когда огонь ярко разгорелся и начал потрескивать, Кэмерон позвонил, чтобы нам принесли маршмеллоу. Трой протянул мне мартини и прошептал:

– Давай-ка пройдемся.

И мы пошли осматривать пентхаус. Гостиная (как они ее назвали) – восемнадцать метров длиной. Две громадные спальни, набитые ослепительно белым хлопком, аж смотреть больно. Кухня, кабинет, бесчисленные ванные и даже, если вы можете в это поверить, мини-кинозал. Повсюду виднелись мягкие белоснежные кашемировые покрывала, белые замшевые подушки, белые фарфоровые вазы. Может, и хорошо, что Эмили не пошла. А то был бы большой соблазн стибрить что-нибудь.

– А кто все эти люди? – прошептала я. – Среди них есть знаменитости?

– Не думаю. Жаждущие стать звездами. МАРы.

– МАРы?

– Модели – актрисы – разные. Еще их называют «мафициантками» (модели – актрисы – официантки). А теперь вдохни полной грудью. – С этими словами он распахнул дверь, ведущую в садик на крыше. – Ух ты!

Мы вышли наружу. Стояла душная ночь. Воздух был намного горячее, чем в комнатах с кондиционером. Плотный и наполненный ароматом цветов. Бассейн с горячей водой, от которого в ночное небо поднимался пар. Но самым потрясающим был вид.

– Сегодня нет смога, – заметил Трой, когда мы перегнулись через перила балкона и посмотрели вниз, испытывая трепет. Далеко внизу виднелись старинные особнячки в стиле испанских гасиенд, аккуратно припаркованные машинки, упругие верхушки пальм и бирюзовые пятна подсвеченных бассейнов. Словно звезды. Сначала я заметила один, потом второй, и тут из ниоткуда их появилось бессчетное множество. Разбросанные на расстоянии друг от друга, по мере удаления они превращались в едва различимые точки. За близлежащими улицами сиял огнями Лос-Анджелес, словно гирлянда лампочек на новогодней елке. Город будущего раскинулся на мили вокруг. Приближаясь к линии горизонта, огни постепенно размывались, становились электрическим свечением.

Странно, но я не видела ни одного человека. А люди были. Множество «подающих надежды талантов», попавших в сети этого города, как мотыльки в бесконечные паучьи сети. Я всем сердцем ощущала груз мечтаний людей, попавших в эту ловушку. Хорошенькие официантки в надежде прорваться на большой экран. Потенциальные актеры, сценаристы и режиссеры, приехавшие в эту окультуренную пустыню со всех концов света. Сотни тысяч людей, которые надеются стать одними из тех немногих, кто смог тут чего-то добиться. Такая жажда, такая упорная решимость. Мне показалось, что я вижу, как она поднимается в ночное небо, подобно пару.

– Страшно? – прямые губы Троя слегка изогнулись.

– Ужасно.

– Гм. Давай присядем.

У нас был широкий выбор плетеных стульев и превосходных шезлонгов (стоявших под двадцатью разными углами к поверхности).

– А вот это специально для нас.

Трою, казалось, понравился мягкий гамак, подвешенный на веревках, свисавших с балки над головой.

Преодолев страх, что веревки не выдержат наш вес, я все-таки вскарабкалась в гамак с ногами. Вообще-то я боялась, что он не выдержит мой вес. Прикиньте, я сажусь в гамак, крюки не выдерживают, и вся конструкция летит на пол! Мы сели с разных концов, уютно устроившись на подушках. Наши ноги почти соприкасались.

Только взгляните на меня, подумалось мне. Я качаюсь в гамаке теплой ночью высоко над городом, потягиваю мартини рядом с очень сексуальным мужчиной.

Кстати о сексуальных мужчинах. Говорят, что сложно оценить, насколько вам было плохо, пока вы снова не ощутите себя счастливыми. Точно так же вы не осознаете, насколько вам кто-то понравился, пока не увидите его снова. Неяркая привлекательность Троя, его зеленоватые глаза, его близость пробудили во мне ощущение, которое можно охарактеризовать как готовность.

– А мне здесь даже нравится, – тихо сказал Трой.

Судя по его тону и по взгляду, брошенному искоса, он говорил не только о том, как классно сидеть в гамаке, попивать охлажденные напитки и любоваться открывающимся видом. Может, я и живу как цветочек, но не настолько же я пустоголовая.

– Мне тоже, – сказала я нейтральным тоном.

– Ты уверена? Ты и правда в норме? Ну, после всех тех звонков о твоем муже?

– Со мной все отлично.

Со мной все отлично в эту секунду. Он кивнул.

– Классно.

– Расскажи мне о своей встрече вчера вечером.

Эмили намекнула, что встреча имела большое значение для работы Троя, поэтому мне хотелось знать.

Трой рассказал мне о трех проектах, которые он пытается в настоящий момент реализовать. О различных препятствиях. О том, как трудно выбить финансирование. Где было нужно, я вставляла ободрительные реплики или выражала сочувствие. Но все наши слова были закодированы.

Если бы он только дотронулся до меня… Кожа на ноге зудела, так мне нужны были его руки…

– А Мэгги тут? – Чья-то голова высунулась в дверной проем. – Тебя зовет Кэмерон. Камин погас.

Атмосфера была нарушена. Трой помрачнел и сказал:

– Лучше тебе пойти.

Я вошла в помещение. Народу прибавилось, но было все еще не более тридцати человек. Кэмерон сделал мне знак пересечь эту «промозглую тундру» и хриплым голосом проорал слова из песни:

– Давай же, детка, разожги мой огонь!

– Господи, – пробормотала я. – Что мы пропустили?

Выглядело так, словно веселье набрало обороты, пока мы отсутствовали. Как только я уладила проблему с огнем, мы с Троем экспроприировали один из белоснежных кожаных диванчиков, и я поняла, как жестоко ошибалась. Кэмерон вел себя так же, как и все остальные. Эта вечеринка была очень цивилизованная. А учитывая, что это день рождения звезды, то разочарование было сильнейшим.

– Никому не врезали по морде. Никто не занимается сексом в бассейне с подогревом. Ни одного телика не выкинули в бассейн, – с горечью отметила я.

Если не считать двух косяков, то с наркотиками тут тоже было не очень.

– Ирландка, да у тебя крышу снесло! Я пожала плечами.

– Я пытаюсь наверстать упущенное. Около камина в тесный клубок переплелась вся компашка из «Беверли-Хиллз 90210». Казалось, они все отлично знакомы. Хотя к нам с Троем они отнеслись радушно, исключительного дружелюбия я не заметила. Но сейчас мне было наплевать. Я хотела общаться только с Троем. Он продолжил рассказ о своей работе. Я широко распахнула глаза, облизывала губы и посматривала на него из-под ресниц. А потом до меня дошло, что я пью из пустого стакана. И занимаюсь этим уже какое-то время.

Трой указал на стакан:

– Еще?

– Я сама.

Я пересекла белоснежную пустыню по направлению к кухне, но стоило мне подойти, как дверь захлопнулась прямо у меня перед носом и из-за двери раздался сдавленный женский голос:

– Ты что, хочешь, чтобы все видели? Где ты это взял?

Я замерла. Рука застыла на дверной ручке. Тут раздался второй голос, мужской. Он уговаривал:

– Попробуй?

– Не могу! Даже не предлагай.

– Если чуть-чуть, то вреда не будет.

– Господи, ты только себя послушай!

Мне было страшно заходить. Что там за нелегальные психотропные вещества он ей предлагает? Кокаин? Ангельскую пыль? Героин? Но любопытство взяло верх. Я отворила дверь и обнаружила парочку, склонившуюся с виноватым видом над ведерком мороженого «Чанки Манки». Девушка сказала:

– Это не то, что ты думаешь.

Я в веселом настроении понеслась к Трою. Интимно приблизила губы к его уху и поведала, что случилось.

– Да, не похоже на рок-н-ролл? – Я захихикала и не могла остановиться.

– Да уж! – засмеялся он. – Не прикольная тут вечеринка, да? Давай допивай, и я отвезу тебя домой.

Я еще не поняла, что собираюсь это сказать, как с моего языка слетело:

– К кому домой?

Тут же я опустила глаза, боясь взглянуть на него. Меня трясло от надежды, от собственной смелости, от ужаса…

– Мэ-э-э-эгги, – прошептал Трой. Я осторожно посмотрела на него.

Он выглядел недоуменным. Размышлял, правильно ли он меня понял, а потом увидел, что понял правильно. И засмеялся. Забавным смехом, словно раскаивается.

– Господи.

Прозвучало это почти устало. Мое сердце чуть не выскочило из груди, когда он встал и протянул мне руку:

– Поехали.

23

Когда мы оказались в его джипе, я отвернулась и стала смотреть в окошко, так как я не могла выдержать этого – смотреть на Троя, но не дотрагиваться. Мы молчали. Он вел на предельной скорости. Зажегся красный свет. Мы остановились. Тут я сделала ошибку. Я повернулась и посмотрела на него. Его губы тут же завладели моими. Я не знала, каким будет этот поцелуй, ведь у него такие твердые губы, но Трой был нежен. Когда мы целовались, я была потрясена, как хорошо он это делает. И не только из-за отсутствия практики я решила, что он – эксперт в области поцелуев. Поцелуй был дразнящим, мучительным и немножко непристойным.

Пока мы целовались, светофор успел смениться на зеленый три раза. Тогда я даже не понимала, что это так, но потом поняла, что этот шум, который звучит где-то далеко, едва касаясь моего сознания, – не что иное, как неистовое бибиканье: ведь зажегся зеленый, а мы не сдвинулись с места. Рев мотора. Это нас обгоняют. Новая порция бибиканья, когда за нами сформировалась новая очередь, пока горел красный, а потом снова зажегся зеленый.

Каким-то образом мы снова поехали. Даже быстрее, чем прежде. Паркуемся на какой-то захламленной улочке. Он открывает металлическую дверь, разрисованную граффити. Мы поднимаемся по бетонным ступенькам. У него крошечная, грязная квартирка. Кругом книги и горы сценариев. И вот мы лежим на кровати лицом друг к другу.

– Ты уверена, что хочешь этого? – промурлыкал он, проводя большим пальцем по линии волос, отчего я слегка вздрогнула.

Всю мою жизнь я была аккуратна и делала что– то, только когда была уверена в правильности своего поступка. Но ведь это такдолго…

– Я уверена.

– Ты же только что рассталась с мужем…

Мне неинтересно было играть в игры, притворяться недотрогой, надеясь свести его с ума. Мне хотелось, и хотелось прямо сейчас.

– Прошло уже полтора месяца. А кончилось все еще раньше. – Я затаила дыхание. Не от желания, а из страха, что Трой меня отвергнет.

– Но я ведь противный тип, – мягко сказал он.

– Ты уже мне это говорил. Хочешь, чтобы я дала расписку, что снимаю с тебя всю ответственность?

Он засмеялся. А я взяла его руку и положила себе на голень.

– Покажи мне еще раз, как добраться до твоего дома из Санта-Моники.

– У меня есть кое-что получше.

Он стянул футболку и обнажил свою гладкую грудь, без единого волоса. Вслед за футболкой полетела и остальная одежда, открывая моему обозрению его тело. Узкие бедра. Мускулы. И прекрасная оливковая кожа. Если я скажу вам, что это самый красивый мужчина, которого я видела в жизни, я, скорее всего, преувеличу, но представление вы имеете.

Потом он помогал мне раздеться и шептал, как хочет меня.

Клер рассказывала мне, что когда впервые занималась сексом после разрыва с Джеймсом, то очень нервничала в присутствии нового партнера. После расставания с Гарвом я даже представить не могла, что буду спать с другим мужчиной. Это в прямом смысле было для меня невозможно. Но сейчас было намного легче, чем я ожидала.

– Ты красивая, – прошептал Трой, нежно развязывая мой шарфик от Халстона. Он снял его с шеи, завязал на моем запястье, а второй конец привязал к изголовью. Господи!

– Не двигайся, – приказал он.

Исчез и вернулся – господи Иисусе! – с тонкими веревками.

– Не туго? – спросил он, привязывая второе запястье к изголовью с другой стороны.

– Не знаю. Я раньше никогда этого не делала.

– Пришло время попробовать, – засмеялся он, потом взял мою ногу и закрепил веревку на лодыжке. Вскоре и руки и ноги были привязаны – я была распята на кровати.

И тут мне стало страшно. А что, если он серийный убийца? Если он собирается меня мучить, а потом убьет?

Он медленно начал двигаться языком по моей ноге вверх, растягивая удовольствие, и задержался на моей коленке. Когда он добрался до бедер, то я решила, что мне наплевать, даже если он и правда маньяк. Он двигался выше и выше, но все еще недостаточно высоко. Еще чуть-чуть.

Еще. Я почти задыхалась. И наконец он прибыл туда, куда я хотела.

Я и забыла, каким сказочным может быть секс. Если уж на то пошло, то с того времени, как мы с Гарвом занимались любовью на кухонном столе, много воды утекло. Это было чисто эгоистическое удовольствие. Все только мне. По телу стали расходиться круги тепла. Наслаждение усиливалось и усиливалось, мне становилось невыносимо сладко, пока наконец я не достигла вершины блаженства. Меня колотила дрожь, пока вспышка удовольствия не рассеялась и я не пришла в себя, жадно глотая ртом воздух.

– У тебя отлично получается. – Я раздвинула губы в полуулубке.

Он широко улыбнулся и медленно сказал:

– Я много практиковался.

Потом он встал на колени между моих ног. Его эрекция была впечатляющей. Он слегка качнул бедрами. Потом снова вышел из меня. Опять вошел на сантиметр. Потом чуть глубже. А мне хотелось одного – чтобы он пронзил меня насквозь и утолил мою жажду. Но в середине процесса меня беспокоило только одно – контрацепция. Меньше всего мне хотелось забеременеть от Троя.

Трой вытащил из ящика блестящий квадратик, одним быстрым движением надел презерватив, затем снова погрузился в меня. И это было круто. Хотя мои руки и ноги были привязаны, я металась от страсти под тяжестью его тела. Потом он начал бормотать: «О, господи, господи!» Глаза закрыты. Голова откинута назад. В момент оргазма его тело дернулось и затихло. Он лежал без движения, лишь семя струйками билось внутри моего тела.

Внезапно руки и ноги ослабели. Трой навалился на меня всем своим весом. Мы тяжело дышали, грудные клетки двигались в такт. Потом он приподнялся на локтях и посмотрел на меня с удивлением.

– Господи, – тихо сказал он. – Тебе же понравилось!

Он развязал меня. И мы повторили все сначала. Только медленнее. Намного медленнее. Мы едва двигались, тесно прижавшись друг к дружке бедрами. И еще сильнее вдавливаясь друг в друга, продвигаясь буквально по миллиметру. Я заглянула в его глаза и забыла, кто я.

Мы легли спать, когда солнце уже показало свой краешек из-за горизонта. Внезапно я проснулась. Комната была залита желтым светом. Утро полностью вступило в свои права. Я в панике повернула голову. Трой лежал рядом. Не спал. Смотрел на меня. Он пододвинулся поближе, внимательно посмотрел на меня сонными зелеными глазами и сказал:

– Наше первое утро вместе.

Он лениво растягивал слова, так что они прозвучали как шутка, я даже засмеялась. Спрятав руки под простыню, я нашла, что искала, – бархатистая кожа вкупе с твердостью железа. Я плавно передвинулась по кровати к моей находке.

– Твоя очередь.

Потом Трой настоял на ответной «любезности», после чего сказал со вздохом сожаления:

– Я бы хотел заниматься этим весь день, но мне нужно работать. Давай я отвезу тебя домой.

Выйдя из его квартиры, мы наткнулись на группу туристов, нагруженных картами и фотоаппаратами, которые с вытаращенными глазами блуждали по загаженным улочкам. Разве Голливуд не должен быть роскошным? Пока мы садились в джип Троя, эти туристы уставились на нас с нескрываемой надеждой. Им так хотелось, чтобы мы были знаменитостями. Мы рванули вперед, а они все смотрели нам вслед.

По дороге в Санта-Монику никто из нас не проронил и слова. Я сидела с закрытыми глазами, наслаждаясь своим состоянием. Потом раздался голос Троя:

– Проснись, Ирландка, мы приехали.

Я открыла глаза. Мы остановились около дома Эмили. Ритмы жизни струились из дома Майка и Шармэн и мягко обтекали припаркованные «мерсы» и «лексусы».

Я приподнялась.

– Спасибо, что подвез. И за то, что взял на вечеринку. И… ну ты понимаешь… за все.

– Не за что. – Он скользнул рукой по моему затылку и коснулся моих губ легким поцелуем.

– Позвони мне, – пискнула я, выпрыгивая из джипа.

– Конечно, – широко улыбнулся он. – Я даже буду писать тебе каждый день.

24

В залитом солнцем доме было неожиданно тихо. Эмили еще не было. Очевидно, ей тоже повезло. Но я была не против побыть в одиночестве, совсем не против. Я была возбуждена. Запястья и лодыжки слегка побаливали, приятное напряжение ощущалось с внутренней стороны бедер. Я никогда не чувствовала так сильно полноту жизни. После душа, где я с ужасом заметила следы укуса на животе, я поехала на пляж позагорать. Мне нравилось, как я выгляжу со стороны. Независимая женщина, которой нравится проводить время в компании с собой, несется на авто с откидным верхом.

Через пару минут после того, как я улеглась на песке, подошел Руди, нагруженный мороженым.

– Где ты была? Я о тебе беспокоился, – сказал он.

– Безумная неделя, – объяснила я. – Есть трехцветные батончики «Клондайк»?

Я устроилась со своим мороженым под палящим солнцем. Меня охватило заманчивое видение – я начинаю все с нуля. Здесь есть все: отличная погода, фантастическое местоположение, милые люди. Всю мою неудавшуюся жизнь можно было бы оставить в прошлом, в Ирландии. Начать все заново. И в этот раз все сделать правильно. Я же работала в Чикаго, не сомневаюсь, что кто-нибудь мог бы взять меня на работу и оформить мне «зеленую карту».^[13] Для людей с опытом работы в юридической сфере на студиях должны быть тысячи мест.

Тут я позволила открыться дверце в секретную и волнующую мечту. Что, если и Трой станет частью моей новой жизни? Я бы наслаждалась идиллией наших взаимоотношений. Я и он. Весело смеемся вместе. Бродим среди лотков с овощами и фруктами на рынке. В фильмах пары, которые только что начали встречаться, проводят много времени гуляя среди свежих продуктов. И всегда можно соблазнительно провести пальчиком по продолговатому баклажану, и торговец не начнет орать: «Руками не трогать!» А мужчина всегда может взять сочную спелую клубничку с прилавка и скормить ее женщине, а его за это никто не арестует.

Большую часть дня я развлекалась, рисуя себе подобные картинки. И перестала, только когда смертельно захотела в туалет и пришлось бежать домой.

Вернувшись, я рысью помчалась в ванную. Почему-то внутри все жгло огнем. Странно… И тут я вспомнила, в чем причина, и жжение стало даже приятным… Да, да, конечно…

Все еще не было следов Эмили, но на автоответчике было сообщение от нее. Она провела весь день с Лу, а сегодняшний вечер они собираются снова провести вместе, так что ее можно не ждать.

– Позвони мне на мобильный, если будут проблемы. – И словно ей только что пришло это в голову, она добавила: – Может, ты тоже еще не вернулась. Я попробую застать тебя у Троя.

Это было единственное послание. По крайней мере, для меня. А для Эмили – около десяти тысяч. Джастин, Конни, какая-то Ламурна и некий парень по имени Дирк.

И только тут мне стало понятно, что означало послание Эмили. Я проведу вечер в одиночестве. Ничего страшного. Можно позвонить Клер. Потом я вспомнила, что позвонить нельзя из-за разницы во времени. Ну и ладно, могу позвонить Рейчел в Нью-Йорк. А потом я решила, что должна подтвердить мой статус независимой и счастливой женщины и пойти в кино. Одна. Я с сомнением подумала, что смогу это сделать. И я позволила родиться той мысли, которая так и стучалась в голову: «Если только Трой не позвонит». Должно быть, есть шанс повторить фантастический секс, как вчера ночью и сегодня утром… Внезапно я испытала сильнейшее возбуждение.

За дверью раздался какой-то шум. Неужели это я своими молитвами вызвала Троя? С пистолетом в кармане?

Это был не совсем Трой. Даже совсем не он, а Лара.

– Готова? – просияла она. – Едем к мадам Аннушке?

Я замерла.

– Господи, я совершенно забыла!

Мадам Аннушка, которая должна спасти мои уродские брови. Я записана к ней на пять тридцать.

– Дай мне десять минут, – взмолилась я и стрелой метнулась в ванную, чтобы смыть с себя песок.

Через три минуты я вытерлась полотенцем, и, пока искала одежду. Лара зашла поболтать со мной. Когда я обнаружила лифчик, то на минуту запаниковала, как мне его надеть, не показав ей свою грудь. Но беспокоиться не было времени. Пусть смотрит. Вряд ли увидит что-то новое. Ведь меня всегда так бесили мужики-гомофобы, которые ведут себя так, словно любой встреченный ими гей готов на них броситься. А я сейчас разве не так же себя веду?

В любом случае я ни на секунду не сомневалась, что Лара на меня бросаться не собирается. Думаю, мне просто было интересно, что я отвечу, если она скажет, что у меня красивая грудь.

Я оделась меньше, чем за девять минут.

– Я под впечатлением, – воскликнула Лара. Мы снова уселись в ее серебристый пикап и вновь понеслись по Беверли-Хиллз. Разумеется, я чувствовала себя уже как рыба в воде. По пути Лара расспросила меня о вечеринке у Камерона Майерса. Я рассказала ей про его апартаменты, про вид с крыши, про камин. Но вопроса о том, что было между нами с Троем, не последовало. И я не совсем понимала, как завести разговор на эту тему.

Мадам Аннушка оказалась холодноватой бледной русской. Она была шокирована тем, как ужасно выщипаны мои брови.

– Плёхо, – сказала она. – Ошень плёхо.

Было настолько «плёхо», что ей пришлось сесть на минутку, чтобы издать глубокий прочувствованный вздох. Затем она поднялась и решилась бросить вызов моим ужасным бровям.

– Мы сделаем фсё возможное, – сказала она, заливая мне на веко горячий воск.

Ее акцент мне кого-то напомнил, вызвал приступ ностальгии. Я вспомнила, кого именно – Валю и Владимира. Гарва и его списки покупок. Словно я открыла дверь в промозглую комнату в своей душе. Затем, к счастью, Аннушка, рванула полоску воска, и острая боль затмила все воспоминания.

Процесс был ужасно неприятным. Когда мадам Аннушка дергала, то казалось, что меня атакует тысяча малюсеньких стрел. Глаза слезились. И очень хотелось чихать. И все время она отдавала мне приказания с Валиным акцентом.

– Пинцет, – пробасила она, как хирург в «Скорой помощи». – Еще фоск.

Я подавила в себе порыв и не спросила, есть ли у нее «мнёго-мнёго любофник». Но я бы и так сказала, что есть, потому что выглядела она отлично.

Через какое-то время (которое показалось мне бесконечностью) ужасное вырывание волосков продолжилось над вторым глазом. Пожалуй, было даже больнее, чем над первым. Я молилась, чтобы все скорее кончилось.

Наконец все стихло. Воцарилась тишина, какая бывает, когда отстреляло последнее зернышко попкорна в кастрюле. Я открыла глаза и попыталась подняться на ноги. Но меня тут же остановил настойчивый Аннушкин вопль:

– Нет!

Я послушно легла обратно и закрыла глаза. Ничего не происходило. Я осторожно приоткрыла глаз и увидела, что Аннушка сосредоточенно изучает меня.

– Самое трудное – понять, все или не все, – сказала Лара с восхищением. – Все знаменитые актеры так говорят.

В течение следующих десяти минут из правой брови вырвали одну волосинку, из левой – ни одной, и только тогда Аннушка сочла нужным объявить:

– Готово!

Я села и посмотрела на себя в зеркало. Нос красный. Глаза слезятся. Словно я ревела неделю подряд. Я напомнила себе кого-то. Кого? А, меня. В прошлом феврале. Но брови выглядели отлично, спору нет.

– Лучше, чем подтяжка лица, – сказала Аннушка.

Где я уже это слышала? И опять-таки почти так же дорого.

Когда мы сели обратно в Ларин джип, ситуация изменилась. Лара внезапно почувствовала себя не в своей тарелке, и это ощущение заполнило небольшое пространство салона.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – сказала Лара и взяла меня за руку.

Я с тревогой посмотрела в ее голубые глаза. Господи, началось! Ухаживания со стороны лесбиянки! Тотчас мои чувства обострились. Я заметила, что от Лары пахнет клубникой и что у нее такие длиннющие ноги, что сиденье машины отодвинуто назад, насколько возможно… Она поднесла мою ладонь к лицу. Собирается поцеловать? А потом в губы?

– Мне ужасно неудобно тебе это говорить, – вздохнула она. – Но у тебя ужасные ногти. Тебе надо сделать маникюр.

Сначала я даже не поняла, что она отпустила мою руку. Никаких ухаживаний. Просто еще одна задача Лариной миссии по приведению меня в божеский вид. Чтобы соответствовать лос-анджелесским стандартам.

– Ты когда-нибудь делала маникюр?

– Разумеется.

Когда выходила замуж. И потом еще один раз.

– Но довольно давно, да? Ладно. В Санта-Монике, на углу Аризоны и Третьей, есть отличное местечко. «Рай для ногтей». Там работают девчонки из Тайваня. Просто супер! Скажи, что это я тебя прислала.

Я ждала, когда она схватит карманный компьютер и запишет меня на маникюр, но этого не произошло.

– Ты не… – Я постаралась сказать это нормальным тоном. – Не запишешь меня?

– Не надо. На маникюр не надо. Это же цивилизованная страна! Эй, ты не сердишься на меня?

– Нет.

– Ну и ну! Что сейчас будем делать? Выпьем? Или поужинаем? Или..

Мы еще не успели принять решение, как зазвонил мобильный.

– Да, – Ларины глаза скользнули по мне. – Она со мной.

Это Трой! Отыскал меня! Жаждет заняться со мной сексом.

Но это был не он, а Джастин. Эмили позвонила ему и велела развлечь меня сегодня вечером.

– Можно я тоже поеду с вами?

– Сегодня без Нади?

– Без.

Она почему-то погрустнела. Повернула ключ в замке зажигания, и мы поехали к дому Джастина. Небольшая гасиенда с красной крышей, множеством арок в испанском стиле и коваными ставнями на окнах. На Джастине была бело-зеленая гавайская рубашка, которую я раньше не видела. Должно быть, у него таких рубашек тысячи.

– Привет, как ты? – спросила я.

– Страдаю, – ответил он еще более визгливым голосом, чем прежде.

– Что такое, дорогой? – обеспокоенно спросила Лара.

– Мою роль отдали другому парню. Посмотри на него! – Он стукнул по газете тыльной стороной ладони, а потом показал нам маленькую фотку «другого парня». Это было опрометчиво. Тот был похож на Джастина, как брат. Только слегка полнее и посимпатичнее, а лицо проще и открытее.

– Все, что я умею делать, – быть толстым и позволять себя убивать, – сказал раздавленный горем Джастин. – Если я не смогу этого, то останусь без работы. Я – полный неудачник.

Мы с Ларой энергично принялись утешать его. Напомнили, что он прекрасно массирует ступни и вкусно готовит (по словам Лары). Наконец он оживился.

– Простите, девочки. Так что мы будем делать? Можно сходить в кино.

– Это мне подходит.

Поход в кино – это возможность под покровом темноты сожрать кучу всяких сладостей.

– Как насчет «Летающих свиней»? – предложила Лара.

– Не, прошлый фильм этого режиссера мне совершенно не понравился, – поморщился Джастин.

– Какой именно? «Самоанализ»?

– Нет, «Свежий блюз».

– Что, и это он снял?

Пока они обсуждали родословную разных фильмов, идущих сейчас на экранах Лос-Анджелеса, я отключилась. Это единственный минус общения с людьми из мира кино – они слишком много знают. Включилась я, лишь когда они наконец обозначили фильм, на который мы пойдем. «На семь футов вниз».

– Черная комедия, – прокомментировал Джастин. – Ее снял парень, который…

– Короче, фильм хороший. – Меня больше интересовал пакетик драже «M&M's», которыми я буду наслаждаться во время просмотра.

Когда мы вышли из дома, я заметила фамилию на почтовом ящике Джастина – Тайм.

– Джастин Тайм? Отличное имя, оно…

– Нет, – опередил он меня. – Это не настоящая моя фамилия. Я взял ее, чтобы выделяться из тысяч других толстяков.

Утром в воскресенье мне очень захотелось, чтобы Эмили вернулась. И чтобы Трой позвонил.

Когда он вероятнее всего должен позвонить? Какие правила? Может быть, еще слишком рано, суток не прошло. Я посмотрела на часы. Ну, чуть больше суток. Ничего, это тоже немного. Я могла бы позвонить ему сама. Так поступают нормальные люди. Я должна начать вести себя как нормальная. Но у меня не было его номера телефона.

Я бесцельно открыла несколько ящиков в буфете, но не нашла ничего интересного, затем принялась разглядывать пол. Так хотелось, чтобы Эмили вернулась домой после своего секс-марафона с Лу. Это воскресный синдром. Он одинаков во всех странах.

Когда зазвонил телефон, выброс адреналина был так силен, словно у меня случился сердечный приступ. Нервы натянуты как струны. Через секунду я схватила трубку. Но это был не Трой, а мама.

– Ты в порядке? – спросила она.

Я кивнула в знак согласия. Из-за разочарования даже говорить не могла.

– Там хорошо?

Я быстро взяла себя в руки.

– Прекрасно! Просто прекрасно!

Мне не хотелось нотаций по поводу возвращения домой.

– Милые люди, отличная погода…

– Солнечно? – перебила она.

– Солнечно? Не то слово! Стены плавятся!

– Мне тоже хотелось бы капельку солнца, – с тоской сказала она.

У меня зародилось небольшое сомнение, так что я пошла на попятный.

– Ну, иногда смог закрывает солнце. Сплошная облачность. И всегда есть шанс, что произойдет землетрясение.

– Здесь дождь не перестает со дня твоего отъезда. Лучше уж землетрясение.

– Ха-ха, – нервно рассмеялась я, поменяла тему, потом попрощалась и снова уставилась в пол.

Около двух часов пришла Эмили. Все выходные Лу оказывал ей всяческие знаки внимания. Он возил ее в прекрасные рестораны, практиковал на ней свое искусство японского массажа. А вчера вечером отвез на Малхолланд-драйв полюбоваться огнями города. И сказал, что об этом они еще будут рассказывать своим внукам.

– Классический случай боязни ответственности, – весело прокомментировала Эмили.

– А что это?

– Это когда человек способен только на сиюминутную интимность. Только воду баламутит, а потом вы его и не увидите.

– Ты говоришь об этом с таким счастливым видом.

– Это здорово знать, что ты можешь на что-то рассчитывать… Только если он не всерьез говорил про внуков… Это было бы хуже, – добавила она насмешливо.

Не нужно говорить, что Морт Рассел так и не позвонил. Она проверила автоответчик несколько раз.

– Ну, как ты? – спросила Эмили.

Как я? Трой не звонит, из-за чего беспокойство свилось клубочком где-то в животе. Но ведь мне всегда приходится дожидаться удовольствия. А когда он наконец объявится, мои ожидания оправдаются.

– Ты какая-то… другая. Господи, неужели там заметно?

Она задумчиво изучила мой внешний вид.

– Брови!

– Ой, да, Лара отвезла меня к мадам Аннушке.

– Расскажи мне о вечеринке у Кэмерона Майерса.

– Ну-у-у-у, – сказала я, не сумев скрыть восторг на лице. – Было здорово.

– Что именно? Расскажи мне в деталях. – Тут выражение се лица изменилось. – Блин! – Она была на удивление шокирована. – Ты переспала с Троем.

– А что такого?

– Ничего, – ответила она, но потом призналась: – Мне это немного дико. Понимаешь, ты девять лет была замужем за Гарвом. А здесь ты сколько? Меньше двух недель. А уже спишь с другим мужчиной. Ты никогда не была распутной. Просто, знаешь, тяжело привыкнуть, вот и все.

– Я уже привыкла.

– Отлично. – Она сделала явное усилие, чтобы быть вежливой и, широко улыбнувшись, спросила: – Было хорошо?

– Хорошо – не то слово.

– Везет тебе.

На секунду мне показалось, что Эмили хочет еще что-то сказать, но она промолчала.

25

Три года назад случились две вещи, о которых я думала, что они никогда не произойдут. Мне стукнуло тридцать, и после пяти лет пребывания в Чикаго Гарву предложили повышение по службе в дублинском офисе. Так что мы решили переехать обратно в Ирландию. Гарв приспосабливался к своему новому директорскому креслу, а мне предложили контракт на полгода с «Макдоннел Свиндел». И внезапно наступило время становиться мамой.

Но, к несчастью, я все еще не ощущала себя готовой. Классно было вернуться в Ирландию, но я скучала по Чикаго. Кроме того, моя новая работа была постоянным источником стресса. Я ненавижу нестабильность краткосрочных контрактов, но мне предлагали только это. И нам было негде жить. Мы-то думали, что наше возвращение на Изумрудный остров пройдет по традиционной схеме. Ирландцы едут в Америку, зарабатывают там кучу денег, возвращаются и швыряются деньгами направо и налево, как в старые добрые времена. Так что мы были шокированы, обнаружив, что пока мы были в отъезде, у Ирландии хватило смелости развивать собственную экономику.

Дублин рос с огромной скоростью. Цены на недвижимость подскочили до небес. Дома передавали новым владельцам за несколько миллионов фунтов. И если здание было достаточно длинным, то кто-нибудь подавал заявку на его перепланировку, чтобы соорудить внутри шестнадцать квартир. В результате денег, вырученных за квартиру в Чикаго, на дом в центре города не хватило. Вместо этого, мы потратили пять месяцев, чтобы купить домик в пригороде в нескольких милях от города.

До нас он принадлежал одной старушке. Так что ванная и кухня были музейными экспонатами. А маленькие мрачные комнатки как раз в духе времени. Мы лелеяли мечты, как мы все тут модернизируем: новая кухня, новая ванная, перепланировка комнат, верхний свет и так далее. Пришли специалисты из строительной фирмы, разрушили чуть ли не весь дом и быстренько срулили. И пока куча мешков с цементом стояла в «саду» нетронутой, мне не нужно было приниматься за производство потомства.

Но петля все затягивалась. Незадолго до нашего отъезда из Чикаго почти все наши знакомые обзавелись детьми. Едва мы приземлились в Ирландии, как я заметила, что и тут та же фигня. Через неделю после нашего возвращения сестра Гарва Шелли родила сына. Мальчишку назвали Ронаном. Мы с Гарвом пошли навестить ее в роддоме с пакетом винограда под мышкой. И встретили гражданского мужа Шелли Питера. В обнимку с бутылкой он праздновал рождение первенца.

– Гарв! – заорал он, увидев нас в коридоре. – Иди же посмотри на моего наследника. На продукт, так сказать, моих чресел!

Он начал так энергично качать тазом, что чуть не свалился. Затем, ударяясь о блестящие зеленые стены, он приблизился к нам, схватил Гарва и потащил его к детской кроватке.

– Згадка новой жзни, – заплетающимся языком сообщил Питер. – Згадка!

Я была расстроена из-за него, особенно когда его попросили уйти, так как он расстраивал других папаш, у которых родились девчонки. Но Гарв был в восторге.

Я не могла не заметить, что Гарв очень хочет ребенка. Он любил детей, и они его любили. Им особенно нравилось лохматить его волосы, стаскивать с него очки и тыкать ими в глаз. Когда они плакали, Гарв брал их на ручки, нашептывал всякие нежности. Дети переставали реветь и смотрели на него с таким удивлением. И все (кроме моих родственничков) говорили:

– Из него получится хороший отец.

Разумеется, Гарв заводил разговоры о потомстве. Я проклинала свою невезучесть. В других парах, кажется, обычно женщины хотели детей, а мужчины всячески пытались избежать этого. На самом деле, согласно популярному фольклору и женским журналам, эти детофобы рассеяны по свету, как мины. Каждый раз, когда Гарв поднимал эту тему, мне всегда удавалось найти какое-то оправдание, почему именно сейчас не время. До Гарва дошло, что мое нежелание иметь детей – не временное явление, когда мы в выходные остались присматривать за Ронаном. Ну, я сказала «выходные», хотя вообще-то это была ночь с субботы на воскресенье, когда Шелли и Питер осмелились оставить сына на наше попечение. И звонили раз восемьдесят за сутки.

Впервые нам пришлось присматривать за малышом больше пары часов. Мы вполне справились с кормлением, отрыжками, сменой подгузников и рассказыванием сказок. Это было довольно забавно. Понимаете, я ведь не против детей по существу. Лишь против идеи рожать их самой. Когда Ронан пару раз заревел ночью, Гарв вставал к нему, ни разу не пожаловавшись. Утром он притащил его к нам в кровать и посадил к себе на коленки лицом к нам. Ронан хохотал, а когда Гарв взял его за пухленькие запястья и начал фырчать, малыш визжал как сумасшедший. Гарв тоже смеялся. С обнаженным торсом и растрепанными волосами он был похож на красавчика с портрета «Папа и малыш». Мне стало настолько не по себе, что я почти ощущала эту боль физически.

В конце этого замечательного дня Шелли с Питером пришли забрать сынишку и спросили:

– Он хорошо себя вел?

– Хорошо? – переспросил Гарв. – Да он вел себя просто отлично, мы даже отдавать его не хотим!

– Тогда надо начать работать над тем, чтобы у него появилась маленькая сестричка, – сказала Шелли.

Быстро, как молния, я указала на голые стены и сказала:

– Как можно заводить ребенка на стройплощадке?

Они засмеялись, мы с Гарвом тоже, но Гарв смеялся не так громко, как мы. Я понимала, что эта отмазка уже не катит. Вскоре после этого он и притащил кроликов.

Шло время. А я все еще не была готова. Некоторые из моих страхов уменьшились, например страх родовой боли. Я знала достаточно женщин с детьми, чтобы понять – роды пережить все-таки можно. Но когда я слышала истории о дамах, родивших в тридцать девять, это улучшало мне настроение. В газетах появилась заметка о шестидесятилетней женщине, которая родила ребенка каким-то искусственным способом. Тоже хорошая новость. Однако мой тридцать первый день рождения наступил скорее, чем я ожидала, и я запаниковала. Я же говорила, что рожу ребенка в тридцать, а сейчас мне уже на год больше! Когда же созреет мой материнский инстинкт? Мое время истекает. Если он не поторопится, то прибудет точно к менопаузе!

Я уже говорила, Гарв дураком не был. Наконец он усадил меня нежно, но твердо. Он может проявлять твердость, когда захочет. И заставил поговорить об этом. По-настоящему поговорить, а не вешать ему лапшу на уши, как я делала весь год.

– Просто я не готова, – призналась я. – И не только из-за боли, с этим я уже как-то смирилась.

– Дорогая, мы закажем тебе лучшую эпидуральную анестезию, какую только можно купить. Что еще?

– Ну, моя работа.

Когда я произнесла это вслух, я поняла, в чем проблема. Больше пяти лет, и в Чикаго, и в Ирландии, я много работала, двигалась против течения и ждала, когда же все утрясется и я получу должность, где буду чувствовать себя «в безопасности».

И тогда я буду знать, что после декрета меня снова возьмут на мое место, и не беспокоиться, что во время моего отсутствия меня подсидят коллеги.

– Уйдешь в отпуск по уходу за новорожденным…

– Но легко ли мне будет восстановиться? И что делать с продвижением по службе? Если меня не будет несколько месяцев, то как я займу место Френсис?

– Ты собираешься спать прямо на рабочем столе и мыться в офисном туалете, как ваша бомжиха Френсис? Как бы то ни было, твои работодатели не могут ущемить твои права, это незаконно.

Легко говорить. Он просто не слышал об одном из партнеров в нашей фирме (разумеется, мужчине), который жаловался, когда какая-нибудь несчастная уходила в декрет:

– Если бы я взял отпуск на несколько месяцев для путешествия по Средиземноморью и требовал бы оплаты, они бы рассмеялись мне в лицо.

Вот почему я была против. Если сравнивать меня и Гарва, то моя карьера и не карьера вовсе. Но она важна для меня. Хотя работа угнетала меня и отбирала много сил, но в определенном отношении она формировала мою самооценку.

– Хорошо, что-нибудь еще?

– Да. А что, если родится ребенок, похожий на моих сестер? Рейчел принимала наркотики. У Анны съехала крыша. А Клер никого не слушает. Я никогда не могла их контролировать. И это всегда доставляло мне мучения. – Я запнулась. – Вот, слышишь, я уже говорю, как моя мама. Короче, я слишком безответственная, чтобы иметь ребенка.

Эти слова рассмешили Гарва.

– Ты не безответственная!

– Безответственная! – настаивала я. – Мы с тобой хорошо проводим время. Можем сорваться и поехать куда-то на выходные. А ты только подумай о Хантере и Синди.

Это наши друзья в Чикаго. Они завели ребенка, и за один день их жизнь перевернулась с ног на голову. Раньше мы ездили путешествовать вчетвером, но после рождения ребенка они сидели дома как привязанные рядом с орущим младенцем, а мы с Гарвом по выходным ездили на озера, чувствуя облегчение и вину.

– Мы не можем оставить ребенка на Дермота, как Попрыгунью и Побегайчика. Быть родителями – это навсегда, – сказала я. – Пока дети не подрастут. А может, и дольше.

– Понятно. То есть рождение ребенка принесет тебе физическую боль во время родов, душевное беспокойство, положит конец твоей карьере и аннулирует твою общественную жизнь на следующие двадцать лет. Кроме этого другие возражения есть?

– Есть.

– Скажи.

– Это звучит глупо.

– Все равно скажи.

И я заставила себя озвучить их.

– Ну… А что если с ребенком что-то случится? Если над ним будут издеваться в школе? Если он умрет? Заболеет менингитом? Или его собьет машина? Мы же будем его любить, как мы это вынесем? Извини за эти глупости, – быстро добавила я.

Я не встречала людей, кто чувствовал бы то же. Подруги, которые беременели, высказывали небольшие сожаления, но все это было как бы между строк. «Это наш последний романтический уикенд за последние три года». «Я теперь читаю меньше, чем раньше, так как первые два года вы просто не можете сосредоточиться на книге. Мысли разбегаются». Таких нездоровых опасений, как я, никто из них не высказывал. Самое большее, что можно было от них услышать: «Неважно, мальчик или девочка, главное, чтобы здоровенький».

Но Гарв сказал:

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Я знала, что это так.

– Но если бы мы всегда так думали, то нельзя было бы любить кого-то.

На секунду я испугалась, что он предложит походить к психотерапевту. Но, разумеется, этого не случилось, он же ирландец.

В отличие от многих моих друзей, я никогда не обращалась к психотерапевту. Эмили говорила, что причина в моем страхе. По ее словам, я боялась обнаружить что-то не то. Я соглашалась. Я действительно боялась обнаружить, что каждую неделю трачу сорок фунтов, чтобы развлекать абсолютно незнакомого человека историями из своей жизни.

– А что-нибудь положительное ты в беременности видишь? – спросил Гарв.

Я долго думала и придумала.

– Да.

– Да? – в его голосе прозвучало столько надежды, что мне стало стыдно.

– Шоколад.

– Шоколад?

– Ну, еда вообще. Я могу есть, сколько захочу, и не чувствовать себя виноватой.

– Гм. – Он тяжело вздохнул. – Это уже что– то, я думаю.

Прошел еще год. Мне исполнилось тридцать два, а я все еще не была готова. Ну, больше готова, чем раньше, нельзя этого не признать, но все еще не совсем. И вот однажды после всех этих лет я сдалась. Я знала, что должна это сделать. Молчаливая борьба утомила меня, и подозреваю, что наши с Гарвом отношения дали трещину после появления Попрыгуньи и Побегайчика. Я любила Гарва и не хотела все усугублять.

Когда я решилась, то Гарв от радости чуть не взорвался.

– Что изменило твое мнение?

– Не хочу стать одной из теток, которые воруют младенцев возле супермаркетов, – ответила я.

– Ты не пожалеешь, я обещаю, – подбодрил он меня.

Пока что я подозревала, что еще как пожалею. Но мое негодование было сглажено тем, что Гарв действительно не понимал, какие сомнения меня мучают. Гарв искренне полагал, что как только я залечу, то все мои тревоги смоет поток эстрогена.

– Мне купить термометр для измерения базальной температуры?

Гарв испугался.

– Нет, может, мы просто… И мы просто…

Когда мы первый раз занимались сексом без предохранения, у меня было чувство, что я прыгаю с самолета без парашюта. И хотя нам сказали, что результата можно ждать через полгода-год, я постоянно прислушивалась к своему телу.

Но, несмотря на риск, мои месячные приходили, и даже менструальные боли не могли притупить чувство облегчения. Я немного расслабилась. Забеременею в следующем месяце. Может, я как раз из тех женщин, кому на это требуется год.

Безнадежно. Я убедилась в этом уже в следующем месяце. Уже через несколько минут я знала. Я не начала тут же требовать арахисового масла и сандвичей с васаби, но что-то внутри было не так. А потом я резко возненавидела бутерброды с беконом, салатом и помидорами, которые продаются в крупных супермаркетах. И я поняла.

Да ладно вам, в прошлом месяце я тоже была уверена, хотя беременности не было и в помине. Но в этот раз через пару дней стало ясно, что это не мое больное воображение разыгралось. Я залетела. Почему я была так уверена? Возможно, отчасти потому, что до восьми вечера мне все время хотелось плакать. А если кто-то проходил в метре от моей груди, мне хотелось убить его. И еще я была бледная, как мел. Кроме тех моментов, когда лицо было зеленым, как листик мяты. Все не так. Когда Шелли была на пятой неделе беременности, она поехала в поход в Пиренеи. Зачем? В сущности, я знаю не больше, чем вы. Но она проходила по десять миль по пересеченной местности и никогда не жалела о своем легкомысленном поступке. А Клер первый месяц даже не догадывалась о беременности, и клубилась дни и ночи напролет, и ни разу даже не обнялась с унитазом.

Но меня тошнило больше, чем кого бы то ни было. Выносить это мне было особенно трудно, потому что в принципе меня тошнило не часто. Даже на моем мозге это сказалось негативно. Я не могла собраться с мыслями. Для официального подтверждения мы сделали тест на беременность. Когда на нем показалась вторая голубая полосочка, Гарв заплакал. Как обычно плачут мужчины, притворяясь, будто им в глаз попала ресничка. Я тоже зарыдала, но по другой причине.

Хотя меня все время тошнило, я все же продолжала работать. Не знаю, была ли от меня хоть какая-то польза. Единственное, что меня поддерживало, – образ кровати, которая ждет меня после рабочего дня. Когда я наконец приезжала домой, то чуть не плакала от облегчения и сразу бежала в спальню. Если Гарв добирался до дома раньше меня, он уже отгибал покрывало, и мне нужно было только заползти и улечься под прекрасной прохладной простынкой. Тогда Гарв ложился рядом, а я хватала его за руку и шипела, что ненавижу его.

– Я знаю, – вполголоса отвечал он мне. – Я тебя не виню. Но обещаю, что скоро, всего через несколько неделек, тебе станет легче.

– Да, – с благодарностью шептала я. – Спасибо тебе. И тогда я тебя убью.

Рано или поздно я с трудом принимала сидячее положение, у Гарва уже срабатывал рефлекс.

– Тазик? – заботливо спрашивал он, так как это было сигналом «будь готов к позыву на рвоту!».

– «Картошка – это круто», – бормотал Гарв фразу из навязчивой рекламы, пока я делала свое «вау» в розовенький тазик, купленный специально для этого случая.

По прошествии первого месяца внутри меня что-то начало пульсировать. Это ощущение было таким необычным, что я даже не могла определить его.

– Нарушение пищеварения? – предложил Гарв. – Газы?

– Нет, – в изумлении ответила я. – Я думаю, это может быть… восторг.

И Гарв снова заплакал.

Можете назвать это гормональными перестройками или природными инстинктами, как вам больше нравится, но, к моему величайшему удивлению, я вдруг очень захотела этого ребенка. В семь недель мы пошли делать первый раз УЗИ, и моя любовь прорвалась, как плотина. На неровной серой поверхности было видно маленькую капельку, которая была темнее всех остальных капелек. Это был наш малыш. Маленький человечек, новый и уникальный. Наше создание. И это я его вынашивала.

– Это чудо, – прошептала я, пока Гарв изучал Капельку.

– Загадка новой жизни, – торжественно согласился он.

Настроение у нас скакнуло резко вверх, захотелось отпраздновать. И мы не пошли на работу, а отправились пообедать в ресторан, где я раньше бывала с клиентами, отчего не могла насладиться трапезой как следует. В этот раз мне даже удалось съесть куриную грудку, и не сблевать. Потом мы гуляли по городу. Он уговорил меня позволить ему купить сумочку от JP Tod (ту самую, которую клянчила Элен). Она была такой дорогой, что я сама никогда бы ее не купила, даже учитывая наличие счета на покупку «милых дамских штучек».

– В последний раз мы тратим деньги на такую вещь, – кокетливо объявил Гарв.

Тогда я купила ему диск с записью саксофониста, о котором я ровным счетом ничего не знала, но которого любил Гарв.

– В последний раз ты сможешь послушать музыку, – не менее озорно заявила я.

Это был один из самых лучших дней в моей жизни.

Тогда-то мы и решили отдать Попрыгунью и Побегайчика Дермоту. Он к ним очень привязался. Хотя нам было жалко с ними расставаться, но мы решили, что их придется отдать, когда родится малыш. Мы слышали достаточно ужасов о ревнивых питомцах, которые нападали на младенцев. Хотя наши крольчата не проявляли признаков злости, но мы понимали, что рисковать нельзя. Со слезами на глазах мы отдали их Дермоту и пообещали часто навещать.

Примерно тогда же изменилось и еще кое-что. Я никогда не была в восторге от собственного тела. Ну, я не ненавидела его настолько, чтобы сесть на голодную диету или отрезать лишний кусок, но праздновать было нечего. Однако беременность принесла кардинальные изменения. Я чувствовала себя зрелой, прекрасной, могущественной, и, как ни смешно это звучит, полезной. До этого я воспринимала свою матку как кольцо для ключей внутри дамской сумочки. Ни пользы, ни красоты, но оно входит в комплект, так что приходится брать.

Другим сопутствующим результатом беременности было ощущение нормальности. Я так долго чувствовала себя чуть ли не моральным уродом из-за отсутствия материнского инстинкта. И вот в первый раз за длительный срок я двигалась синхронно с остальным миром.

Предполагается, что до двенадцатой недели нужно держаться, и лишь потом можно рассказать другим. Обычно я – могила. Но только не в этом случае. Так что на восьмой неделе мы сообщили ошеломительную новость нашим семьям, которые были рады (ну, большинство родственников, по крайней мере).

– А я-то думала, что ты – яффа, – холодно сообщила Элен Гарву.

– А что такое яффа?

– Апельсин, у которого нет семян.

Он все еще не понимал. Так что Элен развила тему.

– Я думала, ты стреляешь холостыми патронами. – А потом добавила: – Когда я вообще могла вынести размышления по этому поводу.

Потом я позвонила Эмили. Одной из тех, кто знал, насколько я не хочу беременеть, поскольку она была того же склада. Эмили относилась к тем людям, которые на вопрос «Любите ли вы детей?» отвечают: «Люблю! Но на расстоянии!». Я сообщила ей новость. Она спросила:

– Ты счастлива?

И тут я поняла, что говорю:

– Никогда не была так счастлива. Ну я и дура, что так долго ждала.

Молчание. Затем всхлип.

– Ты плачешь? – с подозрением спросила я.

– Я так за тебя рада, – сквозь слезы сказала Эмили. – Это отличная новость.

Как-то в субботу во время обычного визита в туалет я увидела это. Вовсе не капельки крови, как рассказывают. А кровавые полосы. Везде.

– Гарв, – позвала я на удивление нормальным голосом. – Гарв! Думаю, нам лучше поехать в больницу.

Когда мы выскочили к машине, я решила, что поведу сама. И настаивала, наверное, мне хотелось контролировать ситуацию. Гарв, который редко выходит из себя, прямо на улице завопил:

– Черт подери, я сам поведу!

Я помню все детали этой поездки. Сверхотчетливо. Все было таким резким и ясным. Ехать нужно было на другой конец города. Люди отправились за покупками, так что по переполненным улицам едва можно было пробраться. Чем больше было людей, тем явственнее ощущала я собственное одиночество в этом мире.

Мы припарковались около отделения «Скорой помощи». Я до сих пор могу рассказать, как выглядела женщина в приемном покое. Она пообещала, что меня осмотрят как можно скорее. Мы с Гарвом сели в оранжевые пластиковые кресла, привинченные к полу, и стали ждать. Молча.

Когда ко мне подошла сестра, Гарв пообещал:

– Все будет хорошо. Но все было плохо.

Это был девятинедельный плод, но ощущение было, словно кто-то умер. Еще было слишком рано для определения пола, но от этого мне было только хуже.

Вместе переживать потерю сложнее. Я могла справиться с собственной болью, но со страданиями Гарва – нет. И мне нужно было кое-что сказать ему, пока муки совести не доконали меня.

– Это все из-за меня. Потому, что я не хотела малыша. И мальчик или девочка, догадались, что их не хотят.

– Но ты же хотела этого ребенка.

– Но не с самого начала.

Ему было нечего возразить. Он знал, что это правда.

26

В воскресенье вечером зашла Лара.

– Что, вы с Надей никуда не пошли? – поинтересовалась Эмили.

– Ну, она отбелила себе анальное отверстие, и теперь не может сидеть.

– Что? – залопотала я. – Анальное отверстие? Отбелила?

– Это новинка в области пластической хирургии, – объяснила Лара. – Многие девушки прибегают к этой процедуре. Чтобы попа смотрелась лучше.

– Это как зубы отбелить, – встряла Эмили. – Только вместо зубов – попа.

– И вы такое делаете?!

– Мы – нет!

– Но кто увидит… когда… – Язапнулась. Лучше мне не знать.

– А я сделала себе подарок. – Лара протянула нам коробку. – Это суперсовременный мобильный. У него такой умный дисплей, что можно практически узнать все, о чем он думает. Вы только послушайте, сколько тут функций!

Когда Лара перечисляла все, что может «умный дисплей», она напомнила мне Гарва. Мальчики и их игрушки. Интересно, есть ли связь между любовью к железкам и влечением к девушкам.

Мы взяли бутылку вина и растянулись на шезлонгах в благоухающем садике за домом. Лара попыталась расколоть Эмили по поводу ее свидания с Лу, длившегося тридцать шесть часов. Но Эмили раздраженно отмахнулась:

– Мы хорошо провели время, но он мне не позвонит.

Ей намного интереснее было проанализировать ситуацию на работе.

– Запасного текста у меня нет. Так что, если Морт Рассел не примет «Деньги для красоты», то это всё. Конец игры. – Она побледнела и хлопнула в ладоши. – У меня нет выбора. Придется действительно вернуться в Ирландию.

Лара покачала головой.

– Я много об этом думала. Ты могла бы заняться чем-то другим.

– Да, я слышала, кофейня «Старбакс» набирает персонал.

– Нет, другой работой с текстами. Редактированием, например.

– А что это значит? – спросила я Эмили.

– Берется фиговый сценарий, который вот-вот будет запущен в производство. Я его делаю логически последовательным, добавляю шутки, делаю образы главных героев более выпуклыми и все такое. Мне за это платят небольшой гонорар, а кто-то другой получает кучу денег, – вздохнула Эмили. – Мне бы понравилось такое, но в этом городе полно сценаристов, и мы боремся за одни и те же тексты. Дэвид сказал, что попробует что-нибудь раздобыть для меня.

– Агент – придурагент. Пришло время выбраться из своей конуры и самой себя разрекламировать.

– Я и рекламирую!

– Тебе нужно быть просто конфеткой, раздавать свои карточки на вечеринках. Ты должна донимать людей. Если, конечно, ты не хочешь домой в Ирландию.

– Совсем не хочу.

– Ладно. Я посмотрю, может, я что-нибудь смогу замутить. И Трой посмотрит. А этот ирландский парень? Ну, который работает в «Дарк стар»? Какой-то Шэй? Шэй Махони?

– Шэй Делани. – Я спиной ощутила, как Эмили неудобно произносить его имя при мне.

– Ага. Он самый. Интересно, может, у него полно дерьмовых ирландских сценариев, которые надо редактировать.

– Я уверена, что дерьмовых ирландских сценариев у него хоть пруд пруди, и все их надо редактировать, – сказала Эмили. – Но нет денег, чтобы платить за это.

– Кто знает? – задумчиво сказала Лара. – Позвони ему. Убеди его.

Эмили уклончиво что-то буркнула. Я испытала облегчение. Мне не хотелось, чтобы она ему звонила.

– Хватит лить слезы и сидеть с мрачными мордами! – воскликнула Эмили. – Нам надо развеселиться. Лара, расскажи нам оптимистическую историю.

Она уютно устроилась в шезлонге, как ребенок в ожидании сказки на ночь.

– Ну же, – ободрительно сказала Эмили тоном человека, который слышал эту историю уже много-много раз. – Я уже семь лет говорила, что мне девятнадцать, но уже стало видно мой истинный возраст…

Лара глубоко вздохнула и завела рассказ:

– Я уже семь лет говорила, что мне девятнадцать, но уже стало видно мой истинный возраст. В старших классах школы я была самой красивой девочкой, так что за семь лет до этих событий я приехала в Лос-Анджелес в надежде стать второй Джулией Робертс.

Эмили с радостью беззвучно проговаривала слова вместе с ней.

– Но в Лос-Анджелесе оказалось полно цыпочек, которые были самыми красивыми девочками в школе, так что я ничем не выделялась.

Я начала возражать, что Лара еще как выделяется, но она остановила меня.

– Не смеши мои тапочки. Оглядись, в этом городе полно красоток. Они повсюду. И каждый день приезжают тысячи новых. Ты только себе представь! Но тогда я этого не знала. Я начала искать работу, пытаясь пробить стену из толстого кирпича. В конце концов пришлось сниматься за деньги.

– Как это?

– Ты платишь, чтобы тебе дали малюсенькую роль.

– Ты платила им?

– Ну да. Но всегда был шанс, что какой-нибудь крутой режиссер заметит тебя. Кроме того, надо было что-то писать в резюме. Во всяком случае, я получила парочку ролей без слов, когда уже платили мне, и решила, что я на пути к цели. Между съемками я работала официанткой и сделала себе новые груди и губы.

– Увеличила их, – пояснила Эмили. – И один директор по кастингу велел ей сбросить четыре кило.

– Его звали не Керсти случаем? – спросила я саркастически.

Тут история жизни Лары была приостановлена, поскольку Эмили вкратце рассказала, как Керсти посоветовала мне сбросить четыре килограмма. Я преувеличила, чтобы сучка Керсти выглядела еще хуже. Лара пыталась как-то сгладить конфликт. А потом Эмили продолжила Ларин рассказ:

– Итак! Один директор по кастингу велел ей сбросить четыре килограмма, хотя она уже и так была худющая – на просвет видать. И Лара стала заниматься спортом по четыре часа в день и изнурять себя голодом. Она ела только двенадцать виноградинок в день и пять рисовых крекеров.

Я не могла поверить. Никто не смог бы выжить на таком пайке.

– Это правда, – подтвердила Лара. – Мне постоянно хотелось есть.

– Хотя ты глотала таблетки, – напомнила ей Эмили.

– Это так. Я познакомилась с доктором, который выписывал левые рецепты. Я глотала пилюли с бешеной скоростью, из-за них у меня все время было сухо во рту, а сердце билось, как бешеное.

– И мне все время хотелось покончить с собой, – вместе с Ларой произнесла последнюю фразу Эмили.

– У меня не было денег, и я была так несчастна. Шесть дней в неделю мне удавалось придерживаться своей диеты. Но в один из дней я нарушала мыслимые и немыслимые правила. Это было как русская рулетка, никогда не знаешь, где патрон. Я сжирала полтора кило мороженого, полкило шоколада и четыре пакета печенья… А потом два пальца в рот…

– Булимия, – со всей серьезностью провозгласила Эмили, обращаясь ко мне. – И хоть бы какая польза.

– В самую точку. Вместо того чтобы дорасти до ролей со словами, я перестала получать даже немые роли. Они сказали, что я выгляжу уж слишком вызывающе. Здоровенные белобрысые арийки вышли из моды, их сменили большеглазые девочки-беспризорницы, у которых был вид обиженных детей.

Лара замолчала, а Эмили поторопила ее:

– Я прошла двадцать три прослушивания, но мне ни разу не позвонили.

– Да, я прошла двадцать три прослушивания, но мне ни разу не позвонили. Так что более двух лет актерская деятельность не приносила мне ни гроша. Я была без средств к существованию. Каждый день я делалась старше, попа у меня отвисала, на лице появлялись морщинки. И каждую неделю настоящие девятнадцатилетние тысячами сходили с автобусов и торговали своими юными свежими телами. Я просто не могла вернуться к работе официанткой, и решилась переспать с режиссером (мужчиной!), который обещал мне роль. Но этого не произошло. В отчаянии я переспала со сценаристом.

– Почему со сценаристом хуже переспать, чем с режиссером?

Эмили с Ларой заржали.

– Потому что в Голливуде сценаристы не имеют власти, – объяснила Эмили. – Они – амебы в пищевой цепочке Голливуда, на площадке занимают место даже ниже по рангу, чем поставщики провизии.

– Потом, – Лара закусила губу, – когда я подумала, что хуже уже не будет, меня бросила моя подружка. Она узнала о моей измене с режиссером. У меня не было работы, не было денег, не было девушки, не было самоуважения, даже рисовых крекеров, и тех не было. Широкая и длинная черная полоса. – Она улыбнулась и добавила: – Это было так ужасно, что даже не передать. Моя мечта разбилась. Я знала, что проиграла, и сердце разрывалось на кусочки. Я представляла, как мне придется ехать домой в Портленд на автобусе. И ощущение было, что я – величайшая неудачница в истории человечества. Итак, перед вами ужасная история Лары-актрисы.

– По крайней мере, ты никогда не снималась в порнухе, – утешила я.

– Ой, еще как снималась, – сказала она с удивлением. – Я даже вписывала это в резюме. Недолго правда.

– Это еще не мораль истории, – поторопила Эмили. – Не будем отвлекаться.

– Мораль истории в том, что я думала, что никогда больше не буду счастлива, – сказала Лара. – Мне было двадцать шесть. Я выдохлась. И даже легла под нож пластического хирурга. Я пожертвовала годами жизни. Использовала до капли свою надежду, и мне было нечем похвастаться. Я ненавидела себя и хотела собственной смерти.

– Она даже пыталась перерезать вены, – сообщила Эмили.

– Но даже это я сделала неправильно. Ты знаешь, что резать надо вдоль, а не поперек?

– Да.

– Умнее, чем я. Но вот в чем самое важное. Моя жизнь реально стала налаживаться. Я решила распрощаться со своими мечтами, так как они убивали меня. И перестала требовать от себя невозможного. Изменила свою позицию и решила сфокусироваться на том, что у меня было, а не на том, чего не было. Самое главное – я решила, что больше не стану страдать.

– И ты решила продолжить образование, – подсказала Эмили.

– И я решила продолжить образование. А через два дня после того, как я получила степень, меня наняла на работу кинокомпания. Так что я получила место в киноиндустрии. Мне хотелось работать перед камерой, а не за сценой. Стать актрисой не вышло, зато теперь я работаю с проектом полностью. Да, иногда я вижу какую-нибудь девушку на голубом экране, и мне хочется оказаться на ее месте, – сказала Лара. – Но большую часть времени я не мечтаю о карьере актрисы. Я люблю свою работу, за исключением того момента, когда мне чуть пинка не дали за то, что упустила кошмарный сценарий «Двух трупов». Мне нравятся фильмы, в создании которых я участвую. И у меня есть подружка. Вот так-то.

– Мне нравится эта история, – вздохнула Эмили. – Она заставляет верить, что у меня все будет в порядке несмотря ни на что. И у тебя, Мэгги.

Мы несколько минут молча грелись в зареве надежды. И впервые услышали, что за изгородью кто-то разговаривает. Козлобородые тоже коротали вечерок на заднем дворике.

Один из них сообщил:

– … слегка твердые и зеленоватые. Остальные застонали и начали охать «вот, блин!».

– И ссать больно, как будто бритвой режут, – добавил первый голос, чем вызвал новые стоны.

– Венерическое заболевание, – прошептала Эмили, ее лицо выражало отвращение. – Тихо, послушаем. У одного из них ЗППП.

Ну да, дальше разговор зашел о жжении во время мочеиспускания и визите к врачу.

– Который? – спросила Лара. – Итан? Кертис?

– Держу пари, это Итан.

– По голосу не похож.

– Кертис – конкретный урод, кто с ним спать-то будет?

– Ты бы удивилась, но с уродами тоже кто– то спит.

Мы еще чуток послушали. Кто бы это ни был, у него был не пенис, а просто зона военных действий, а доктор только усугубил его страдания, так как просунул бедняжке что-то типа зонтика и открыл его внутри. За забором вопли ужаса пронзили ночное небо. Да я и сама ощутила первый позыв к рвоте.

– Это не Луис, – настаивала я. – Он такой душка.

– А кто же тогда?

– Нужно выяснить, – заявила Эмили, подтащила свой шезлонг к забору, встала на него и высунула голову. – У кого из вас это? У тебя, Луис? Я удивлена.

Она повернулась к нам, не слезая с шезлонга:

– У Луиса! Они приглашают нас зайти. Пьют там текилу. Девчонки, это же супер!

Несмотря на ее сарказм, казалось, что она не прочь пропустить стаканчик. Лара тоже. Ну а мне вообще было море по колено. Почти все, что я делала в Лос-Анджелесе, было необычным и новым, и здесь исключения не наблюдалось. Мы шли по их темному дому, и тут я чуть не умерла от страха, увидев в углу двухметровую фигуру. Оказалось, это картонное изображение Дарта Вэйдера. Самое ценное имущество Кертиса.

– У меня еще есть С3РО и костюм Чубакки, – похвастался он. – И три оригинальных постера.

Господи, какой эксцентричный тип. Чтобы рассмешить его, я сказала весело:

– Так ты у нас трекки.

– Так это же герои «Звездных войн», – ужаснулся он. – А трекки – поклонники «Звездного пути».

Я услышала, как он тихонько буркнул с презрением:

– Ох уж эти бабы. И то правда.

Они вытащили старый цветастый диван на задний двор, где устроился Луис. Вокруг него витал дух его нехорошего заболевания. Он прикрыл дрожащими руками пах. А может, просто хотел отразить надоедливые взгляды. И Эмили, и Лара, и я пристально и долго пялились на «нездоровую область».

– Вы, девочки, смотрите так, будто у вас глаза-рентгены, – нервно заметил он.

– Тебе лучше в это поверить, – грозно подмигнула ему Лара.

Итан раздал маленькие стопки для текилы. Около меня он задержался.

– Ты какая-то другая, – задумчиво сказал он.

– Ага, без колготок на голове, – отозвался Луис.

– Нет, еще что-то, – Итан замолчал, пихнул Кертиса и зашикал на него, как мамочка: – Вали с дивана, пусть дамы сядут.

Согнав Кертиса с дивана, он возобновил изучение моего лица.

– Ты случайно не сбрила усы?

– Она брови выщипала, – подсказала Лара.

– А, точно!

На нас спустилась теплая нежная ночь. Все было прекрасно, пока не разразился спор, кому достанется червяк со дна бутылки.

– Стоп, – ругала я Лару и Эмили, пока они дрались за гусеницу. – Это же бутылка Итана. Он и должен ее съесть.

Потом мы пошли домой и спали крепким сном.

27

Когда я проснулась, то обнаружила маленькую женщину ростом метр двадцать, которая возила тряпкой по полу в моей комнате. Кончита, как я понимаю.

– Прости, что я тебя разбудила, – просияла она.

– Я уже не спала, – соврала я, хватая какую– то одежду.

На кухне Эмили второпях надевала сандалии.

– Я забыла купить булочку для Кончиты, так что придется бежать в «Старбакс». Она отказывается и пальцем пошевелить в нашей ванной, пока мы не повысим ей уровень сахара в крови.

– Давай я схожу, – предложила я, все еще желая направить свою энергию в полезное русло.

– Ты уверена? Спасибо. Только запомни, что она не ест ничего с бананами и черникой! – крикнула она мне вслед.

На улице моему вниманию предстал новый прекрасный день. Хотя это было утро понедельника, мир был заполнен ликующе-желтым цветом, и все было красивым, как на картинке. Хорошенькие домики, ровные газончики, бархатные лепестки ярко-розовых цветов.

В «Старбакс» я купила нам всем по шоколадному пончику, хотя знала, что Эмили раскрошит свой на кусочки, а потом будет охать, как она объелась. Потом я отправилась домой, по дороге миновав салон Резы. Она была там, безжалостно терзала волосы какой-то несчастной. Я помахала ей, а она в ответ ослепительно улыбнулась. Как будто так и надо. Бог есть, а жизнь прекрасна!

Но в ту секунду, как я вошла в дом, я поняла: случилось нечто ужасное. Эмили раскачивалась на уголке дивана, а над ней хлопотала Кончита.

– Провалили, – объявила Эмили.

На мгновение я не поняла и решила, что она говорит о чьем-то экзамене или о получении водительских прав.

– Кто и что провалил?

– Морт Рассел. «Хотхауз» провалил мой текст. Только что звонил Дэвид.

От шока я не могла сдвинуться с места. Не может быть. А как же Джулия и Кэмерон? Как же три тысячи кинотеатров? Мне потребовалось какое-то время, чтобы надежды растаяли, и я поняла, что всего вышеперечисленного не произойдет. Эти козлы все наврали!

Эмили дышала как рыба, вытащенная из воды. И дрожала, словно вот-вот заплачет. Но глаза были сухие.

– Что мне делать? Меня послали на три буквы. На три буквы, понимаете? У меня нет денег, ни цента. О господи! Господи!

Из кармана передника Кончита достала маленький пузырек и пояснила:

– Это ксанакс. Чтобы она успокоилась.

Я махнула обеими руками, мол, давай, нечего тут разглагольствовать.

– Можно мне две таблетки?

– Конечно.

Но когда Кончита потрясла пузырек, выпало сразу несколько, и я не успела даже ничего сообразить, как Эмили схватила четыре, а не две штуки и запихала их в рот.

– Извините, – пробормотала она, но уже после того, как проглотила лекарство.

Мы с Кончитой переглянулись. Да кто мы такие, чтобы запрещать ей?

Меня снова одолел приступ неверия.

– Но они же были в восторге! – сказала я. – Все выглядело, как решенный вопрос.

– Так они ведут дела.

– Они объяснили свой отказ?

– Сказали, что сейчас им нужно не совсем это, – задыхаясь, сказала Эмили. – Но почему на самом деле это произошло, я не знаю. Наверное, им просто не понравился мой сценарий.

– Тихо-тихо, – успокаивала ее Кончита, прижав к груди и поглаживая ее волосы.

– Но… – снова начала я, в голове роились тысячи возмущенных вопросов, однако Кончита сурово покачала головой, пресекая их на корню.

Мы сидели в тишине, пока часы отстукивали ход этого безнадежного дня. Я совершенно потерялась. Вся наша жизнь вертелась вокруг их согласия, и хотя я беспокоилась о чем-то своем, но никогда не думала, что студия не даст положительного ответа. Что теперь будет делать Эмили? Вернется вместе со мной в Ирландию? Но мне не хотелось в Ирландию. Особенно сейчас. Потому что Трой… И только тут до меня дошло, что он до сих пор не звонил. Хотя, возможно, он звонил, пока я ходила за пончиками, но сейчас не самое подходящее время спрашивать…

– Может, в кроватку? – предложила Кончита, и Эмили послушно кивнула.

– Четыре таблетки ксанакса. Она проспит до среды.

Я чуть было не попросила пару таблеточек для себя, но тут зазвонил телефон. Я тут же подумала о Трое, но на другом конце женский голос сказал:

– Это из приемной Дэвида Кроу. Можно услышать Эмили О'Киффи?

– Она сейчас занята, – ага, у нее нервный срыв. – Я – ее ассистент. Чем могу помочь?

Но женщина уже испарилась, в трубке что-то пару раз щелкнуло, и я услышала голос Дэвида.

– Привет, Эмили! – весело воскликнул он.

– Это Мэгги. Эмили слегка расстроена.

– Разумеется. Но у меня хорошая новость. Ларри Сэведж из «Империи» ознакомился с ее текстом. Он хочет с ней встретиться.

– Да? Отлично! Когда?

– Прямо сейчас.

– Очень досадно, – сказала я с сожалением. – Но прямо сейчас она никуда пойти не может. Она только что выпила четыре таблетки ксанакса.

Пауза. Не предвещающая ничего хорошего.

– А теперь послушай меня, – сказал Дэвид, всю его вежливость как корова языком слизнула. – Ей нужно сейчас же прийти в себя и припереться в «Империю». Мы не можем перенести эту чертову встречу. Ей нужно притащить свой зад туда до того, как Ларри выяснит, что «Хотхауз» забил болт на ее сценарий. Так что насрать мне, что она там приняла, ксанакс или что еще. Кофе, кокаин. Мне плевать, как именно она приведет себя в норму, но лучше ей постараться. А если она не сможет, то придется идти тебе. Надеюсь, я понятно высказался.

У меня пересохло во рту. Слизистая стала сухой, как дорожное покрытие. Что случилось с Дэвидом, этим льстивым дьяволом? Он меня напугал, действительно напугал. Он говорил так зловеще, понятно было, что этот человек не потерпит отказа.

Но я уловила суть происходящего. Путем каких– то коварных интриг Дэвиду удалось убедить Ларри, что Морт Рассел все еще заинтересован в сценарии. И есть крохотная возможность втюхать ему текст до того, как он узнает, что Рассел отказал Эмили. Если Ларри это обнаружит, то Дэвид по уши в дерьме. И последний шанс Эмили будет потерян. Так что необходимо провести презентацию прямо сегодня.

Я заглянула в спальню Эмили. Она лежала на кровати с закрытыми глазами. Кончита поглаживала ее лоб. Так что бесполезно спрашивать Эмили, что нам делать. А сама я представления не имею. Я вспомнила о Ларе. Вот кто мог бы помочь, но она по горло погрязла в организации обеда для какого– то фильма «Голуби». Может, попросить Троя?

– Не могли бы вы дать мне пару часов? – я посмотрела на свои часы, было двадцать минут одиннадцатого. – Например, до полудня?

Этого должно хватить, чтобы приехал Трой или Лара, они смогут взять проблему на себя, они знают, что делать.

– Нет. Могу дать тебе, черт побери, пять минут, – оборвал меня Дэвид. – Часы идут, а хорошие вести не лежат на месте в этом городе. Или прямо утром, или никогда. К обеду все будет кончено.

В отчаянии я попыталась сосредоточиться и мыслить логически. Господи!

– Ладно. Что вы можете рассказать мне о Ларри Сэведже?

– Ларри, Ларри, Ларри… что сказать? – Раздался треск, словно Дэвид стукнул ручкой по зубам. – Ну-у-у-у, по слухам он занимается сексом с животными. Но это только сплетни!

Я справилась с разочарованием и спросила:

– А что-нибудь о его профессиональной деятельности?

– Пару лет назад он снял фильм «Фред». Про овчарку, которая спасла цирк от закрытия.

Да, я помнила этот фильм.

– Смотрела?

– Нет. Я тогда уже была постарше пяти лет.

– Мило, – нелюбезно буркнул Дэвид. – Ну солги. Скажи, что ты в восторге.

– Ладно. Теперь расскажите мне, как добраться до «Империи».

Дэвид раздраженно объяснил мне, как проехать. И чувствуя, что я вот-вот успокоюсь, он словно решил все испортить и закончил разговор так:

– Это последний шанс Эмили. Убедись, что она его не профукает.

– Хорошо.

Сердце бешено колотилось. Я бросила трубку и поспешила к Эмили.

Она уже уплывала на розовом облачке ксанакса и слышать ни о чем не хотела.

– Все завтра, – пробормотала она сквозь сон.

– Завтра будет поздно! – В моем голосе послышались нотки истерики, пока я объясняла всю тяжесть ситуации.

К счастью, Кончита быстро поняла все хитросплетения сложившегося положения.

– Когда один узнает, что другой не принял текст, то он не очень рад!

Она начала стаскивать испуганную Эмили с постели.

– Эмили, надо, чтобы тебя вырвало, – быстро сказала я.

– Что?

– Засунь два пальца в рот и пусть тебя вырвет. Надо избавиться от таблеток.

Несмотря на бессознательное состояние, эта идея показалась ей отвратительной.

– Извини. Безвыходная ситуация требует крайних мер.

Мы с Кончитой отволокли Эмили в ванную. Несмотря на ужасающие звуки, исходящие из ее горла, вызволить ксанакс из желудка Эмили не удалось.

– Нкда не страдала булмией, – заплетающимся языком сказала она, наклоняясь над унитазом. На лбу от напряжения аж испарина выступила.

– Еще разик, – ободрительно воскликнула я. – Попытайся еще разик.

– Хршо.

Она напряглась так, что лицо покраснело, потекли слезы, но похвастаться все еще было нечем. Что же мне с ней делать?

Кончита взяла все под контроль.

– Эмили, тебе нужен душ! А ты, – она ткнула к меня, – свари кофе! Крепкий!

Вынув Эмили из душа, мы одели ее и попытались продраться расческой сквозь ее шевелюру.

– Ты отлично выглядишь, – ободрила Кончита.

Эмили покачала головой и сказала:

– Все плохо.

– Что плохо?

– Мой дорогой кстюм в хмчистке, я не схдила на сеанс рэйки, а на глве прича как у Джексона в детстве.

– Ну и плевать, – возразила Кончита, силой вливая в нее чашку приторного кофе. – У тебя презентация, дорогая!

Когда мы уже собирались выходить, Кончита выхватила бутылек со святой водой и щедро побрызгала на нас. Когда капелька попала Эмили на лицо, она в замешательстве повернулась ко мне:

– Мэгги, это все на самом деле или мне только снится?

– На самом деле, – сурово сказала я и поволокла ее к своей машине, размышляя, как мне добраться до этой чертовой Долины.

Поездка была ужасна. Сердце у меня колотилось где-то под ребрами, а дыхание никак не хотело прийти в норму. Нет ничего хуже, чем автострады Лос-Анджелеса, особенно если не знаешь, куда ехать. По обеим сторонам от тебя ряды агрессивно настроенных водителей. Моя правая рука умоляла, чтобы я ее почесала. Я пыталась заставить Эмили отрепетировать презентацию.

– Камера крупным планом – грудь…

– Хорошо, – попробовала я ободрить ее. – Хорошо.

Я увидела ответвление дороги и стала озираться вокруг в поисках знака.

– Мы здесь должны повернуть?

И как же мне пересечь три полосы, чтобы это сделать?

К тому времени, как я поняла, что это не наш поворот, Эмили замолчала. Я умудрилась оторвать глаза от полотна дороги, как раз чтобы увидеть, что подбородок Эмили упирается в грудь и слюна тонкой струйкой стекает вниз на второй дорогой костюм. Господи! Только этого нам и не хватало. Она заснула посреди презентации.

Я начала трясти ее и умолять:

– Выпей джолт-колы^[14] и попытайся не спать. Прошу тебя!

– Господи, Мэгги, – пробормотала она. – Мне снится кошмар.

Я ей посочувствовала. Бедняжка понимала всю серьезность ситуации, но просто не могла себя контролировать.

– Я не смогу, – сказала она.

– Сможешь.

– Я не смогу.

Пауза. Я уже знала, что будет дальше.

– Ты сделаешь это за меня?

– Что? Презентацию?

– Угу.

Что я могла ответить? Покорившись судьбе и холодея от ужаса, я ответила:

– Ты мне лучше напомни, что там за чем.

Так что я пыталась запоминать текст и одновременно следить за дорогой. Мои ладони так взмокли, что соскальзывали с руля. И казалось, что все еще не хватает воздуха.

Я сказала себе: рано или поздно этот день закончится. В недалеком будущем этому кошмарному дню придет конец. Потом я перефразировала: и один прекрасный день я умру и буду покоиться с миром, и все мне будет по барабану.

Скорее благодаря удаче, чем здравому смыслу, мы добрались до киностудии «Империя». Не замерить ее невозможно. По обе стороны от ворот висели четырехметровые плакаты с изображением Фреда.

Я опустила окно и назвала наши имена служащему с папочкой, который проверил, есть ли мы в списке.

– Добро пожаловать на киностудию «Империя».

– Милые песики. – Я кивнула на Фредов.

– Да? – Он засмеялся. – Дело в том, что парень, который рисовал эти плакаты, имел зуб на киностудию. Когда идет дождь, то кажется, что собаки писают.

И он радостно махнул рукой, чтобы мы проезжали.

«Империя» сильно отличалась от «Хотхауза». «Хотхауз» – высотка из стекла и стали. А эта студия выглядела так, словно ее построили в тридцатые годы. Ряды скромных белых двухэтажных домиков. Мне это напомнило туристический лагерь.

Но это вовсе не значит, что «Империя» была менее влиятельна или успешна, чем «Хотхауз». Просто она существовала дольше. Приемная была увешана плакатами сверхприбыльных фильмов, как и в «Хотхаузе». Но здесь, в отличие от «Хотхауза», трепета я не испытывала. Все мне казалось грязным обманом. Коленки у меня хоть и дрожали, как в прошлый раз, но скорее от страха, чем от волнения.

– Присядьте, – сказала нам образцово-красивая девушка.

– Ты в порядке? – спросила я Эмили, когда мы сели.

– Да, но ощущение, словно я сплю.

– Постарайся не заснуть на самом деле, – в отчаянии попыталась поддержать ее я.

– Попытаюсь.

Через несколько минут к нам вышла ассистентка Ларри, миловидная женщина по имени Мишель.

– Мне понравился ваш текст, – тепло сказала она. – Правда, понравился.

С трудом мне удалось не скривить губы.

– Сюда, пожалуйста, – сказала она, провожая нас по жаркой улице к домику, где располагалась приемная Ларри.

Я видела Ларри краем глаза тогда в «Клаб-Хаузе». Он выглядел в точности, как я его запомнила. Собирательный образ типичного голливудского режиссера. Загорелый. Великолепные зубы. Хорошая стрижка. Отличный светлый костюм. И без сомнения, мастер по навешиванию лапши на уши. Да, быстро же я стала циником.

Когда нас проводили внутрь, он висел на телефоне.

– Мне по фигу! – орал он. – Мы уже сделали пробный показ, черт возьми. Если никому не понравится, тогда этому «шедевру» дорога только на видео! – Он сердито помолчал, а потом завопил: – Нет, это ты туда иди!

Ларри швырнул трубку на рычаг и повернулся к нам.

– Ох уж эти актеры, – сказал он с грустной улыбкой.

– Да уж. – Я льстиво закатила глаза. Затем нас представили.

– Ладно. Я прочел ваш текст, – начал он.

Я чуть было руку не подняла, чтобы загородиться от лавины неискренних комплиментов. Забавный. Остроумный. Отличные диалоги. Где я это слышала?

– Мне он совершенно не понравился! – воскликнул Ларри.

Ой, такого я не ожидала. Интересно, за этим последует «настолько не понравилось, что я готов выложить тебе три лимона баксов»?

К несчастью, ничего подобного не последовало.

– Мне не понравилось, – повторил Ларри. – Я люблю животных!

– Да уж, это мы слышали, – невнятно пискнула за моей спиной Эмили.

Я легонько заехала ей локтем.

– «Фред», «Бэйб», «Бетховен» – вот это настоящее кино, – задумчиво произнес Ларри. – Но студия гонится за модой.

Он яростно стукнул по папке с текстом, лежащей перед ним.

– Это по-настоящему модно, – эти слова он умудрился произнести мрачно. – Дерзкий, остроумный, динамичный сюжет. Но у меня есть одна идейка. Слушайте сюда!

Мы кивнули. Хотя какая разница, он и так нацелился высказаться.

– Ваши героини пускаются в бега. А что, если их песик сбегает с ними вместе и прячется в багажнике? Они его обнаруживают, но уже слишком поздно, чтобы везти его обратно, и девушки по-настоящему счастливы. Потом он предупреждает их, когда приближается полиция. Ну, вы понимаете, будит их, стаскивая одеяло зубами. – Тут Ларри заговорил фальцетом. – «Что такое, Йок? Нашему мальчику плохой сон приснился? Иди спать? Не пойдешь? Думаешь, полиция рядом? Проснись, Джесси!» – Он вернулся к нормальному тембру голоса. – Короче, собачка спасла положение! Есть какие-то проблемы? – рявкнул он на Эмили (очень к месту, прямо скажем).

Она молча покачала головой.

– Отлично. – Внезапно он расплылся в улыбке. – Жду с нетерпением, когда же мы начнем работать. Вам позвонят мои сотрудники.

Затем, взяв нас за плечи, он проводил нас обратно на улицу, где сияло ярчайшее солнце.

Эмили, шатаясь, добрела до машины и пробормотала:

– Это мне приснилось?

– Про собаку, которая спасает от полиции?

– Нет. Про то, что его сотрудники созвонятся с моими.

– Он это действительно сказал.

– Но никто такого не говорит в реальной жизни.

– А это и не реальная жизнь.

И только когда мы залезли в машину, то заметили, что никто из нас так презентацию и не провел.

– После всех наших тренировок, – рассмеялась я. – Но, наверное, это и к лучшему.

– Как ты думаешь, как все прошло? – спросила обалдевшая Эмили. – Есть шанс, что он купит сценарий и спасет мне жизнь?

Я задумалась. Не было речи о том, чтобы «быстрее запустить проект, дать ему зеленый свет и показывать одновременно на трех тысячах экранах». Морт Рассел все это обещал, но его обещания ничего не значили. Так что кто знает? И неужели Эмили реально захотела переписать свой остроумный сценарий и сделать из него сказочку про козявочку, простите, про собачку? «Йок – чудо-пес»! Но не успела я ничего сказать, как Эмили завалилась на меня и уснула. Она проспала весь кошмарный путь домой и так и не узнала, что я не там свернула на боковое шоссе и в итоге оказалась на полпути к Тихуане. Я вихляла по всяким дорожкам в запутанных соседних районах, пока мне не удалось развернуться.

Когда мы добрались до Санта-Моники, Эмили все еще спала. Пришлось позвать Козлобородых и попросить Итана помочь выгрузить Эмили из машины. Вреда от этого было больше, чем пользы. Он заставил меня взять ее за руки, а сам настоял, что будет нести за ноги. Я знала, знала и все тут, что он это сделал, чтобы беспрепятственно смотреть ей под юбку. Когда мы уложили ее на кровать, Итан с надеждой предложил:

– Давай лучше ее разденем, а то вдруг она начнет задыхаться и все такое.

– Нет! Спасибо, Итан. До свидания!!!

Мне хотелось поскорее избавиться от него, так как, когда мы зашли в дом, я заметила, что на автоответчике мигает новое сообщение. Оно просто обязано быть от Троя. Так и есть, когда я нажала кнопку «прослушать», мужской голос тепло сказал: «Привет, малыш». Я выдохнула с облегчением. Но через секунду облегчение сменилось жестоким разочарованием. Это был не Трой. Это был Лу, который, по словам Эмили, так боялся обязательств. Тогда какого черта он ей названивает? По ее прогнозам, она больше никогда не должна была услышать от него ни полслова. И вот он звонит своему «кукленочку» и приглашает завтра сходить в кино!

Внезапно моя надежда улетучилась, как воздух из сдувшегося волейбольного мячика. Последние два дня я подпитывала себя верой и не допускала сомнений. И внезапно осталась без защиты. Почему Трой не позвонил мне? Уже понедельник, практически вечер. А я его последний раз видела в субботу утром, и он сказал, что позвонит. Ну, это я его попросила позвонить, но он же не сказал «нет». Но я ни слова от него не слышала. В чем дело?

И тут мои наихудшие подозрения начали размножаться, как бактерии в чашке Петри. У меня отвратительное тело? Я скучна? Я плоха в постели? Ну я же не практиковалась так долго, в конце концов. Может, я была ужасна и сама того не знала. Правда, мне показалось, что он наслаждался. Хотя мне ведь тоже казалось, что Морт Рассел в восторге от сценария Эмили. Неужели этот город – как комната кривых зеркал, где все не так, как кажется?

Я оцепенела от отчаяния. Передо мной открывалось лишь пустое и безнадежное будущее. И тут я вспомнила, какой ужасный день я пережила. После такого любой ощущал бы упадок сил. Я пыталась изо всех сил найти хоть каплю позитива. Наверняка Трой был очень занят. Эмили же говорила, как фанатично относится он к своей работе. А в ту ночь, когда мы были вместе, казалось, что я ему действительно нравлюсь. Нам было хорошо. Он бы мне позвонил.

Я почти убедила себя в этом и переключила внимание на телевизор. Несколько часов я сидела перед ним без движения. Я так устала, что не было сил даже поесть. Часов около одиннадцати я услышала шум в комнате Эмили. Должно быть, она в конце концов проснулась. Когда я вошла, она сидела на постели, словно принцесса.

– Знаешь что, Мэгги? – Она нервно улыбнулась. – Мне приснился очень странный сон.

28

Во сне в моей душе произошли удивительные изменения. Меня посетили хорошие мысли. Трой позвонит мне сегодня. Я просто знаю, вот и все.

На этот раз мое настроение соответствовало погоде. Чаще всего с самого моего приезда в Лос-Анджелес по утрам я просыпалась с дурными предчувствиями. Ежедневно меня ждал шок от того, как сильно изменилась моя жизнь. Но сегодня мои ожидания были солнечными, как день за окном.

На кухне Эмили держала громадный букет в шуршащем полиэтилене.

– Глянь, – сказала Эмили. – Это мне Лу прислал. Что с ним? – Она искренне недоумевала. – Это какая-то новая мутация синдрома боязни ответственности. Мужики понимают, что у нас уже вырабатывается иммунитет к Одному Чудесному Вечеру, и понимают, что мы и не ждем от них никакого звонка, поэтому продолжают гнуть свою линию. Он сегодня снова приглашает меня на свидание. Ну, – она улыбнулась, – должно быть, этот Лу думает, что я глупее, чем кажусь!

– Ты ни на секунду не допускаешь, что он может быть искренним?

Эмили твердо покачала головой.

– Нет, и еще раз нет. Если он искренне говорил всю эту чушь про внуков, то все еще хуже. Чтобы иметь внуков, надо для начала родить детей, а ты же знаешь мое отношение к… Ой, Мэгги, прости!

– Все нормально.

– Я просто не подумала…

И тут зазвонил телефон. Я подскочила к трубке в полной уверенности, что это Трой, – я верила в это так же твердо, как в то, что дважды два – четыре.

Но оказалось, что это Дэвид. Да, особых способностей к телепатии у меня никогда не было, природа одарила ими Анну.

Дэвид снова был сладок и весел. Ни слова о вчерашнем припадке бешенства. И уж конечно, никаких извинений.

– Здорово! А вы понравились Ларри!

– Забавно, – сухо заметила я. – Мы практически не открывали рта. Он уже знает, что Морт Рассел дал нам от ворот поворот?

– Фиг его знает. Да и кому теперь какое дело? Вы, девочки, зацепили его.

– А он сообщил, что хочет сделать фильм про зверюшек?

– Это детали. Детали, – с легкостью подытожил Дэвид. – У меня отличное предчувствие. Ждите хороших новостей!

Когда телефон зазвонил снова, я позволила снять трубку Эмили. И очень об этом пожалела, так как на этот раз действительно звонил Трой.

Мое сердце болезненно ухнуло. Предчувствие разговора нарастало и нарастало, так как Эмили болтала целую вечность, посвящая Троя во все подробности поразительных событий вчерашнего дня.

– Это дежа вю, – воскликнула Эмили. – Я все еще жду звонка. То же дерьмо, но в другой киностудии.

Я топталась рядом с ней, ждала, когда Трой прекратит свои вежливые беседы с Эмили и перейдет к истинной цели своего звонка. Но они все говорили и говорили, сил у меня уже не было, так что я перестала кружить вокруг нее и шлепнулась в ближайшее кресло. Наконец по ее репликам стало понятно, что их разговор подходит к концу. Я привстала, рука потянулась за трубкой. И тут Эмили сделала нечто невероятное. Она положила трубку! Все происходило, как в замедленной съемке. Ее пальцы нависают над красной кнопкой «отбой» и нажимают на нее до упора. В совершенном замешательстве я таращила глаза на нее и на телефон. На другом конце провода все еще должен быть Трой, но по непонятной причине связь была разорвана.

– Что? – Эмили была сбита с толку.

– Он не попросил?.. Он не захотел поговорить со мной?

– Нет, – ответила она, а потом, все еще не сводя с меня глаз, воскликнула: – Ой, блин!

«Ой, блин!» было очень к месту. Самое понятное послание Троя ко мне.

– Мэгги, я не… – смутилась Эмили. Она явно испытывала муки совести, мне это было унизительно. Она жалела меня. И хотя Эмили так же выражала соболезнования по поводу кончины моего брака, в этот раз, по необъяснимой причине, ее жалость уколола меня сильнее.

– Мэгги, я не думала, что ты чего-то… чего-то ждешь от него.

– Я ничего и не ждала, – сказала я едва слышно.

Эмили терзал мучительный выбор. С оскорбительной мягкостью она произнесла:

– Есть кое-что, о чем тебе стоит знать. Когда я звонила ему в субботу, трубку взяла Керсти.

– Ты не можешь с уверенностью утверждать, что между ними что-то есть, – взволнованно заявила я. – А если даже и есть, он ведь может предпочесть меня!

– Ты права.

Это было последней каплей.

– Думаю, мне хочется пойти полежать.

– Нет, Мэгги, прошу…

Но я закрыла за собой дверь и задернула занавески, которые меньше часа назад распахнула с предвкушением радости. После этого я, не раздеваясь, легла в постель и натянула на голову простыню. Я понимаю, что это такое. Это значит, что я одинока и все плохо. Не поймите неправильно. Я не думала, что мы с Троем будем вместе, и я останусь в Лос-Анджелесе и буду жить долго и счастливо. Ну, думала, но не более пяти секунд. Но и быть развлечением на одну ночь я тоже не хотела. Это называется жить на грани. Только это совсем не так здорово, как некоторые думают. Хотя, возможно, надо просто выработать вкус к такой жизни. Как к оливкам. Наверное, мне нужно упорно продолжать вести такое существование, пока я не научусь получать от него удовольствие.

Через какое-то время на цыпочках вошла Эмили.

– Мне очень жаль, – прошептала она. – Что ты чувствуешь?

– Не знаю.

– Ты унижена?

– Угу.

– Отвергнута?

– Угу.

– Обманута?

– Угу.

– Все не очень хорошо?

– Угу.

– Одиноко?

– Угу.

– Стыдно, что ты лежишь тут и так легко сдаешься?

Я прикрыла глаза. Господи, ну зачем она так.

– Не стыдно, что ты лежишь и так легко сдаешься? – Она была озадачена.

– Стыдно.

– Так я и думала. А еще ты не думала, что все так сильно изменится? Что-нибудь еще забыла?

«А как насчет „скучаешь по мужу"?» – подумала я, но вслух не сказала. Обе потери переплелись в моей душе, я была придавлена их общим весом. Когда я была с Троем, то танцевала на облаке мечты. Но звезды покинули небосвод, и снова все вокруг серое и мрачное. Будучи с Троем, я играла в какую-то другую жизнь и сама была кем-то другим.

И вот я снова стала собой. Мне вновь хотелось спрятаться в безопасном раю своего брака, чтобы это унижение исчезло. Но я даже не могла позвонить Гарву. Пока я не узнала наверняка про Любительницу Трюфелей, у меня всегда была возможность выбора, если уж совсем заскучаю по нему. А сейчас дверь была закрыта. В любом случае вернуться к мужу из-за того, что тебя оскорбил другой мужчина, – не совсем нормально.

– Ты не знаешь, – спросила я Эмили, – почему Трой мог так поступить со мной?

– Просто он такой, – разъяснила она. – Ему нравятся женщины, но он слишком погружен в свою работу. Ему не интересно строить отношения.

Она не стала говорить, что предупреждала меня. Мило с ее стороны. Он ведь тоже меня предупреждал: «Я – противный парень». Но всегда со смехом. И Мэгги-дура думала, что смех означал, что все это шутка.

– Ему не стоило тебя трогать, – сказала Эмили. – Ты сейчас слишком ранима.

– И слишком глупа – ты это хочешь сказать? – пробормотала я.

Я ненавидела себя за наивность, неопытность и неискушенность. Я попалась на классический крючок – мужик был со мной мил, а я возомнила черти что.

– Не кори себя. Это нормально. Ты в депрессии. Впервые за многие годы ты осталась в одиночестве. Ты немного растеряна. Разве можно тебя винить, что ты ищешь новую любовь?

Неожиданно я разозлилась на Троя. На него, на его участие, на его чертовы конфеты, на комплименты по поводу моих волос, на то, что называл меня Ирландкой. А ведь я подумала, что он урод. Вытянутые черты лица. Сжатый в полоску рот. У мужика с таким громадным носом просто нет права разбивать сердца!

Неудивительно, что в сексе он так искушен и ничего не стесняется. У него просто черный пояс по траханию. Господи, у него даже веревки были специальные для упражнений садо-мазо! Разве можно после этого ждать от него верности?

Я сжалась, вспомнив самое неприятное. Я сама попросила его позвонить… Столько лет выслушивала жалобы одиноких подружек и ничему не научилась?! Никогда нельзя сознаваться, что хочешь, чтобы тебе позвонили. Если мужик говорит, что позвонит, надо буркнуть «как хочешь», словно тебе плевать. А вот чего не надо делать: не надо подбрасывать в воздух шляпу с криками «Ах, как я счастлива!». Забавно. Мы знаем все правила, но никогда не думаем, что они применимы и к нам!

Я неправильно переживаю разрыв с Гарвом. Обычная практика: сначала тебе отвратительно, потом получше, затем еще чуть-чуть, и еще чуток. И чем дальше, тем лучше. Но мне становилось все хуже с тех пор, как мы разошлись с Гарвом. Сколько еще я буду пребывать в этой темноте, прежде чем выйду к свету?

Как там Гарв поживает без меня? Лучше, чем я? Или тоже несчастен? Наверное нет. Он ведь мужчина, а мужчины легче переносят такие вещи. Кто же эта его любовница? Насколько у них все серьезно? Мучительные мысли, оставившие меня на какое-то время в покое, стали терзать меня с новой силой.

– Я отчаялась построить отношения с мужчинами, – с горечью сказала я. – Знаешь, кем я стану?

– О, нет, – тихо простонала Эмили. – Не произноси этого вслух. Так как на тебе сразу поставят клеймо. Как бы то ни было, лесбиянки ничуть не лучше мужиков, насколько я могу судить. Они тоже говорят «я позвоню» и не звонят. Они спят с тобой, а потом бросают тебя…

– Вообще-то я не собиралась становитьсялесбиянкой, – прервала ее я. – Но это идея.

– Нет. – Она прикрыла глаза.

– Я хотела сказать, что стану одной из этих потрясающих одиноких женщин, которые постоянно твердят, что у них есть выбор. – Я с грустью притворилась, что меня это вполне устраивает и я даже хочу этого.

Ведь всегда говорят: «Это же так здорово быть одной! Всегда можно выбрать, на какой половине кровати тебе спать! И можно самой решить, с кем хочется проводить время, а с кем – нет. Не нужно тратить попусту время, из вежливости встречаясь с занудными родственничками своего партнера или его коллегами. Никаких переговоров. Никаких компромиссов».

– Это будет круто, – продолжила я. – У меня будут сотни друзей. Гигантская эксклюзивная сумка от Coach. Льняные брюки на кулиске. Отличная и практичная стрижка.

Ага, ни дать, ни взять – Шэрон Стоун.

– А может, все будет и не так, – со вздохом закончила я.

Может, все закончится тем, что я перееду к родителям, и мы станем местным вариантом семейки Аддамс. Я отращу усы. И в финале меня ждет парикмахерская, где на моей голове соорудят эти ужасные кудряшки а-ля «ирландская мамочка».

Мне захотелось домой. Было очень плохо из-за того, что Трой отверг меня, поэтому нужно было уехать от него как можно дальше. Поначалу ослепительное калифорнийское солнце слегка размыло контуры моей боли, но сейчас глаза привыкли к свету, и я поняла, что мучаюсь так же, как и в Ирландии. Если долго принимать обезболивающее, то эффект уменьшается. Точно так же уменьшилось и действие Лос-Анджелеса на меня. Я подозревала, что так оно и будет, но не ожидала, что все произойдет так скоро. Прошло всего две недели, а ведь я планировала остаться на месяц. Ну что ж…

Я остро ощущала, что здесь мне не место. Хотя где мне место, сами посудите? У меня больше не было дома. Рано или поздно придется стиснуть зубы и вернуться в Ирландию и тогда вкусить все сполна. После того как Трой меня так унизил, хотелось сразу же помчаться в аэропорт. Я поискала свой чемодан. Он не был даже до конца распакован, в основном потому, что у меня не было собственной полки в шкафу. Так что я могу собрать свои манатки меньше чем за десять минут и свалить отсюда. Я представила себя в самолете. Ощущение было приятным, как пластырь на мозоли.

Но как же Эмили? Я буду последней эгоисткой, если брошу ее на грани нервного срыва! Скрепя сердце я решила, что придется подождать, пока не будет новостей от Ларри. Если он купит ее сценарий, то с ней все будет хорошо. А если даст от ворот поворот, то ее приключения в городе грез окончены. Что бы ни случилось, мы скоро узнаем.

Приняв такое решения, я набрала номер родителей сказать, что скоро приеду. Даже просто звонок заставил меня почувствовать, словно я уже на пути домой.

Снял трубку папа. В привычной для себя манере он в ужасе воскликнул:

– Кто это? Ах, Маргарет!

Я ждала, когда на него подействуют ядовитые пары из трубки, но, к моему удивлению, он продолжил:

– Ты уже была в Диснейленде?

– Нет.

– Надо съездить. Это удивительное место! И другие парки тоже супер! Есть такой парк «Сикс Флэгс». Так вот, говорят, там самые высокие американские горки в мире!

– Пожалей свою шею, – твердо сказала я. – Ладно, а ты-то как узнал про «Сикс Флэгс»?

– Прочитал в Сети!

– В какой еще сети?

– В сети Интернет!

– А что ты делал в сети Интернет?! – Я не могла скрыть удивления. Удивления, граничившего с негодованием.

– Элен установила модем.

– И теперь он там днюет и ночует, – раздался мамин голос на заднем фоне. – Рыскает по чертову Интернету в поисках порнухи.

– Не смотрю я никакую порнуху!

– Не надо орать! Я-то знаю, что там в этом Интернете.

– Я не ору. Просто громко говорю, потому что ты на лестнице. А кроме порнухи, в Интернете еще много всего.

– Что, например?

– Турпоездки.

Пауза, затем мамин голос с подозрением спросил:

– И авиабилеты?

– И авиабилеты.

– На солнечные курорты?

Я очень ясно поняла, к чему мы движемся, так что решила пресечь идею в зародыше.

– Я скоро приеду. Через пару-тройку дней.

– Да?! – возмущенные пронзительные крики в унисон.

Так я и думала. Хотели притащиться сюда. Хорошо, что я их опередила.

Позже я сказала об этом Эмили.

– У меня есть дурное предчувствие, что мама с папой, возможно, планируют навестить меня здесь.

– Не глупи, – ответила Эмили.

– Я серьезно.

– И я. Они не могут сюда приехать, поскольку не запланировали эту поездку в прошлом ноябре. Твои предки не особо любят спонтанные поступки. Они спонтанно и экспромтом могут запланировать только поездку на выходные следующей весной.

Я успокоилась и выкинула свои страхи из головы. Но я не учла, что есть еще Элен с ее маниакальной любовью к серфингистам. Так что через каких-то три часа все это очень плохо кончилось.

– …мы забронировали билеты через Интернет, – сказала мама. – И не надо обращаться в турфирму, вписываешь все данные, и тебе предлагают рейсы на выбор. Интернет – великое изобретение!

– Но я хочу вернуться домой!

– Не получится, – сказала она елейным голоском. – Ты должна показать нам достопримечательности. Уверена, пара дней погоды не сделают!

Ради всего святого! Мне пришлось укусить себя за палец, чтобы не заорать от разочарования.

– А где вы остановитесь? – быстро добавила я. – Тут нет места.

– Мы и не собирались навязываться, – сжалилась матушка. – Я поговорила с мамой Эмили. И она назвала мне отель, где останавливалась, когда навещала дочку. Рядом с домом Эмили. Там очень мило, как она говорит, отличные завтраки, а еще бесплатно дают всякие штучки…

– Какие еще штучки? – устало спросила я.

– Шапочки для душа, ниточки, иголочки. Можно зонтик напрокат взять. Но зонтик мне будет не нужен, – внезапно в ее голосе послышался испуг. – Ведь я хочу уехать от этого мерзкого дождя. Если в Лос-Анджелесе начнется дождь, я сразу лягу в психушку, и баста.

– Ну, знаешь, что тут говорят?

Мама недоверчиво замолчала.

– Что нельзя мазать солнечные ожоги маслом?

– Нет. Что в Калифорнии дождей не бывает.

– Вот и хорошо, – твердо заявила мама.

– Только ливни!

Но и это ее не отпугнуло.

– Они приедут во вторник, – доложила я испуганной Эмили.

– Ой, батюшки!

29

Я заснула благодатным сном, уцепившись за него, как за скалу. С неохотой я приходила в себя, пока не осталась лишь тоненькая завеса сна, но все равно я отказывалась показаться на поверхность. Но звук телефонного звонка наконец заставил меня повернуться к новому дню лицом.

Господи, как я пожалела, что проснулась. Первая моя мысль была о Трое. О том, что он меня бросил, и как это унизительно и ужасно. Дальше я вспомнила, что ко мне приезжают родственники, так что я в Лос-Анджелесе, как в ловушке.

Если только… если только они не напутают со своим бронированием билетов по Интернету. Но чем больше я об этом думала, тем понятнее становилось, что очень мало шансов, что моя родня а) забронировала билеты на реально существующий рейс; б) забронировала билеты именно в Лос-Анджелес, а не, скажем, в Пномпень или на Огненную Землю.

Я приободрилась. Когда Эмили тихонько заглянула ко мне в комнату, я даже смогла улыбнуться ей. Пока она не протянула мне телефон со словами: «Мамочка Уолш».

Через несколько секунд подтвердились мои худшие опасения. Самый что ни на есть прямой рейс из Дублина до аэропорта Лос-Анджелеса. Авиакомпания «Америкэн эйрлайнз». И они точно забронировали билеты именно на этот самолет.

– Сегодня утром я звонила, и мне дали подтверждение, – весело сообщила мама. И даже назвала номер рейса. Более того, она даже (!) зарезервировала определенные места и заказала вегетарианский обед для Анны! Тогда-то я впервые и услышала, что Анна тоже прилетает.

– А сколько вы планируете тут пробыть?

– Элен надо успеть на свадьбу к Мэри Фицсимонс. У нее там все шикарно. Семь подружек невесты, три девочки с цветами, сама невеста, мамуля невесты и мамуля жениха. И всем надо морды накрасить. Так что мы даже двух неделек не пробудем.

– Две недели! – Мне придется торчать тут еще две недели и любоваться физиономией Троя. Господи!

– …всего-то двенадцать дней. Теперь скажи пару слов своему отцу. Он интересуется, надо ли везти шорты.

Как только я положила трубку, все стало еще хуже. Эмили захотелось сказать мне «кое-что».

– Как ты знаешь, – начала она смущенно, – я до сих пор не слышала ничего от Ларри. Надежд особых я не питаю. Недавно Лара предложила мне…

Я уже знала, что дальше.

– … поискать себе место редактора сценариев. Я не могла этого больше выносить.

– Звони ему.

– И она выдвинула несколько кандидатур, и один из них… Ой, я не ослышалась? Ты не будешь возражать, если я позвоню Шэю Делани?

– А почему я должна возражать? Разве у меня есть причины?

– Мэгги, прошу, скажи честно. Одно твое слово, и я близко к нему не подойду.

– Звони давай.

Эмили взволнованно спросила:

– Ты уверена?

– На все сто.

– Спасибо. Спасибо тебе. Просто мне так нужна работа. И я знаю, что роман у вас был сто лет назад. Но знаешь, как говорится, первая любовь самая сильная. И я боялась, что ты на меня рассердишься, и…

– Все нормально, – бесцеремонно перебила я Эмили. – Нор-маль-но.

Она быстро выпалила:

– Я не стану ему звонить. Извини, что я вообще спросила. Мне не стоило этого делать.

– Позвони ему. Я не возражаю!

Мой крик застыл в воздухе. Мы обе были шокированы. Я перевела дух и с трудом вернулась к более мягкому тону.

– Я не возражаю. Клянусь. Не заставляй меня повторять это снова и снова.

– Но…

– Не-е-ет!

– Ты уверена?

– Да.

– Хорошо.

Я надеялась, что Эмили займется этим через пару дней, но она позвонила ему немедленно. Я прокралась в свою комнату, чтобы она не видела, как жадно я вслушиваюсь в их разговор. Эмили не удалось побеседовать с самим Шэем, но она сказала:

– Так он сейчас в городе?

И я увидела, что у меня задрожали пальцы, хотя и не так сильно, как в день нашей встречи, когда я даже папину куртку не могла потом расстегнуть.

Эмили по буквам произнесла своему собеседнику имя:

– О'Киффи. О-К-И-Ф-Ф-И. Да, все правильно. О'Киффи. Это ирландская фамилия. Ирландская. Если бы вы попросили его перезвонить мне, было бы здорово. Пока!

Затем она зашла ко мне.

– Мэгги, его не было на месте.

– Не было? – спросила я спокойно, будто и не стояла за дверью не дыша, не подслушивала, медленно заливаясь румянцем.

– Нет, не было. Чем сегодня хочешь заняться? – заботливо поинтересовалась она. – Можно пойти на пляж. Или проехаться по окрестностям. Или пойдем пообедаем?

– Тебе нужно работать!

– Плевать.

Я не удержалась и улыбнулась:

– Я в порядке.

– Но…

– Не-е-ет!

Ясно было, что она не хочет так это оставлять, но спорить со мной не стала.

– Поработай, – настойчиво повторила я.

– Ладно.

Она включила ноутбук и с головой погрузилась в свой сценарий. Я включила телевизор тоже в надежде убежать от реальности. Так начался еще один день, когда никто не спешил покупать сценарий Эмили. Внезапно меня посетила сюрреальная мысль. Будто я нахожусь внутри одной из пьес Беккета, и мне придется до конца дней торчать в этом доме с Эмили и ждать хороших вестей, а они никогда не придут.

После тридцати минут бестолкового перепрыгивания с канала на канал, мои нервы не выдержали. Я решила, что надо подкрепиться, и побрела в супермаркет.

Бродяга, пугающий прохожих своими криками, был на своем месте. В этот раз он орал что-то про перестрелку полиции с бандитами и героев, погибших от пуль. Наверное, мой вид говорил «пните меня, мне и так плохо», так как этот псих помчался прямиком ко мне через парковку и крикнул мне прямо в лицо:

– Крупный план!

У меня сердце ушло в пятки. Хотя Эмили и сказала, что он безвреден, он казался неконтролируемым психопатом. Я обошла этого дурнопахнущего идиота с глазами маньяка и быстрым шагом направилась к магазину, стараясь не переходить на бег. Когда я добралась до райской прохлады супермаркета, то готова была расплакаться.

Потом я начала волноваться, как вернуться к машине, миновав этого бомжа. Купив все необходимое, я попросила одного из ребят, упаковывавших покупки, проводить меня. Мне было стыдно, что я такая слабачка. Но хорошо, что я все-таки обратилась за помощью, поскольку стоило нам пройти через раздвижные двери, как безумец злобно закричал на меня:

– Ты должна была быть одна!!!

– Он, правда, безобидный, – попытался убедить меня мой сопровождающий, пока мы, опустив головы, на всех скоростях катили тележку по парковке.

– М-м-м.

Но меня волновала не столько безопасность. Этот ненормальный сказал «Ты должна быть одна!», это прозвучало как пророчество, отчего я впала в неописуемую депрессию.

– У нас гость, – сообщила Эмили, когда я, спотыкаясь, ввалилась, увешанная пакетами. Я решила, что это Итан. С тех пор как он заночевал на нашем диване, он регулярно заходил в гости, наивно полагая, что ему тут рады. Он заваливался к нам поболтать и посмотреть телевизор.

Но это был не Итан, а Майк. Он скакал по комнате козликом, вооруженный своей волшебной палочкой.

– Здорово, Мэгги, – улыбнулся он. – Хочу слегка очистить ваш дом от ядовитой энергии.

– Давай, – поторопила Эмили. – Избавь от нее, чтобы я получила хорошие вести с киностудии.

– Это не так работает, – Майкл слегка задыхался от напряжения. – Подразумевается, что случиться то, что должно. То, что правильно.

– Правильно, чтобы мой сценарий купили за миллион долларов.

– Я еще раз тебе говорю – будь аккуратнее со своими мечтами, – улыбнулся Майк.

Когда он остановился перевести дух, то обратился ко мне:

– А ты как, Мэгги?

– Нормально, – сказала я без особого энтузиазма.

– Да?

– М-м-м…

Он просиял, растянув в улыбке рот от уха до уха.

– Знаешь, что нужно делать, когда ты в темноте?

– Что? – пожала я плечами.

– Обратить лицо к свету.

Я понятия не имела, о чем это он. Я вообще не понимала всех этих чудных разговоров о сверхъестественном. Но уже второй раз за день готова была расплакаться.

– Будь добрее к себе, – посоветовал Майк.

– Как?

– Заботься о себе. Найди время вдохнуть аромат цветов и послушать шепот океанских волн.

– Гм.

– И ты поймешь, что для тебя правильно. Может, стоит слегка помедитировать и прислушаться к себе в состоянии покоя?

– Ладно.

– Девочки, если вы сегодня вечером не заняты, то почему бы вам не прийти к нам? Сегодня у нас вечер захватывающих историй.

– М-м-м, а что происходит на вечере захватывающих историй?

– Приходят прекрасные люди и рассказывают истории о разных культурах и обычаях.

– Под «прекрасными людьми», – сказала Эмили, – ты ведь не понимаешь красавчиков в солнечных очках от Гуччи с мелированием, у которых есть собственная яхта.

Майк засмеялся:

– Я имел в виду красоту души.

– Этого я и боялась. Короче, пригласить меня на вечер захватывающих историй—все равно, что пригласить дантиста на ужин, а потом попросить его в перерыве между едой поставить парочку пломб. Я рассказываю истории с утра до ночи. Это моя работа.

Майк спокойно пожал плечами:

– Понятно.

Я сунула ноги в шлепки.

– Я почапала.

– Куда?

– Поверну лицо к свету и займусь шоппингом. Не понимаю, как я раньше не додумалась.

– Отлично, – сказала Эмили. – Это пойдет тебе на пользу.

Я отправилась в центр Санта-Моники и неожиданно прекрасно провела время, блуждая вдоль Третьей стрит, заходя то в одну, то в другую сказочную пещеру Али-Бабы.

Произошло сразу столько всего, что я снова обрадовалась, что я в Лос-Анджелесе. Какой-то мужик с папочкой дал мне два билета на пробный показ нового фильма. Я видела парня, который вполне мог оказаться Шоном Пенном, покупающим пакетик леденцов «Лайфсэйверс». Молодой человек, покрытый с ног до головы серебряной краской, жонглировал серебряными мячиками. Вокруг него собралась небольшая толпа, кто-то снимал его на камеру. Солнце светило все время. А в магазине, торгующем джинсовыми юбками, из-за которых коленки смотрятся смешно, меня приняли благожелательно.

– Почему вы хотите вернуть изделие? – спросила меня девушка, ручка застыла над документом. И правда, ведь надо заполнять форму, когда возвращаешь товар.

– В ней у меня смешные коленки.

– В ней у вас смешные коленки, – повторила она, записывая за мной слово в слово.

Затем она пошла к менеджеру узнать, достаточно ли это серьезная причина, чтобы отдать мне наличные или можно ограничиться кредит-нотой. Он был близок к решению о выдаче наличных, как сообщила мне милая девушка, но в последний момент решил, что изделие все-таки нельзя признать дефектным, так что мне причиталась лишь кредит-нота.

Остальную часть дня я даже не занялась своим любимым делом – покупкой множества ненужных вещей. Только один раз я распрощалась с деньгами, когда купила две маленькие футболки с надписями. На футболке Эмили было написано «Хочу, хочу, хочу», а на моей – «Все мужики – козлы».

Мне стало в сто крат лучше, и я поехала домой. Эмили безумно понравилась ее футболка:

– Я надену ее прямо сегодня. Ты пойдешь с нами куда-нибудь пропустить по стаканчику?

– И испортить вам с Лу вечер?

– Лу? – презрительно хмыкнула она. – Он может убираться ко всем чертям со своими цветочками и звонками. Он что, меня за дуру держит?

– А кто тогда «мы»?

– Я и Трой.

Я сумела произнести лишь короткое «Ой!».

– Прошу, не принимай все близко к сердцу. Трой со всеми спит, а потом со всеми остается друзьями.

– Очевидно, я слишком старомодна в этом отношении, – фыркнула я.

– Пожалуйста, пойдем с нами! – Эмили очень волновалась. Просто комок нервов.

– А кто меня приглашает? Ты? Или он? Только честно!

– Мы оба.

– Он что-нибудь говорил обо мне…

– М-м-м…

– Не лги!

– Мне кажется, нет.

Хотя мне было больно, я видела в этом и хорошее. Если он собирается избегать меня до конца моего пребывания в Лос-Анджелесе, то это уменьшит мои шансы вновь почувствовать себя униженной.

– Иди одна, – сказала я. – Развлекайся, ты же работала весь день. И предвижу твой вопрос – Я В ПОРЯДКЕ!

Эмили ушла. Хотя мне поступило несколько предложений (прийти на вечер захватывающих историй к Майку или посмотреть «Ребенка Розмари» в цифровой обработке у Козлобородых), я устроилась перед телевизором, вызывающе надев на себя футболку «Все мужики – козлы». Чтобы скоротать время, я стала придумывать, как наказать Троя. Но не могла сделать выбор между гордым молчанием и громкой руганью, что он кобель. Было очень весело.

На каком-то этапе моих размышлений по телику стали показывать новости. Один из эпизодов был посвящен мирному урегулированию в Ирландии. И я ужасно перепугалась, решив, что телевизор сломался и начал демонстрировать лишь черно-белое изображение. Все было таким сереньким. А ирландские политики были бледными с синевой, будто на их кожу никогда не попадало ни единого лучика солнца. А видели бы вы их зубы…

Господи! Я перешла невидимую грань! Теперь я считаю нормой загар и отличные зубы. Со вздохом я вернулась к воображаемому диалогу с Троем.

Через некоторое время снаружи раздался визг тормозов. Хлопнула дверца. И по асфальту зацокали каблучки. Я прислушалась. Интересно, куда эти каблучки пойдут? В ответ на этот вопрос они ворвались в комнату вместе со своей обладательницей. Это была Лара. Растрепанная и рассерженная.

– Где Эмили?

– Ушла с Троем. А что случилось?

– Господи!

– Бокал вина? – предложила я.

Она кивнула и пошла за мной на кухню.

– Что случилось? – снова спросила я. Может, ее ограбили? Или она попала в аварию?

– Это все из-за Нади. Она мне сегодня звонила. А на моем новом телефоне есть функция определения номера. И ее номер высветился как «Мистер и Миссис Хиндел»! Ты можешь в это поверить?! Мистер и Миссис Хиндел! Она замужем! Эта сука замужем!

Я быстро налила вина и сказала:

– Может, это ошибка. Она, возможно, была раньше замужем, но сейчас развелась.

– Нет, эта коза во всем призналась. – Лара увидела свое отражение в зеркале и простонала: – Я выгляжу как драная кошка.

Честно сказать, мне показалось, что она выглядит лучше обычного. Ее отличный загар приобрел необычный оттенок.

– Она мне так прямо и сказала: «Это просто сексуальное приключение, не больше!» – После нескольких минут мучительного молчания Лара выдавила из себя: – Она просто меня использовала, – и тихонько заплакала.

У меня к горлу тоже подкатил комок.

– Мне она действительно нравилась, – причитала Лара. Так обычно женщины плачут из-за мужчин. – Это так же больно, как если тебя предал мужчина.

– Знаю. Знаю.

Теперь я знала это, правда?

– Я думала, что она особенная.

– Ты встретишь кого-то другого. – Я погладила ее по волосам.

– Нет!

– Ну же, тихо. Тихо. Разумеется встретишь. Ты же красавица.

– Мне так плохо.

– Сейчас – да. Но ты справишься. Она просто – не твоя единственная.

– Да, ты права. – Лара улыбнулась мне сквозь слезы. – Даю себе недельку пострадать из-за Нади, и потом живу дальше.

– Вот это сила духа, – похвалила я.

– Спасибо.

Наши лбы почти соприкасались. Мы обменялись взглядами «и с ней/ним плохо, и без нее/него никак». И вдруг Лара взяла мое лицо в ладони и нежно поцеловала меня в губы. Я испугалась, но страх не помешал мне отметить, что неприятно не было.

И, разумеется, в этот самый момент домой заявилась Эмили. Я почувствовала ее шок еще до того, как увидела ее лицо. Бледное и испуганное. Она смотрела на нас из окна. Быстрее, чем обычно, она влетела в дом и стала в замешательстве переводить взгляд с меня на Лару и наоборот.

– Что здесь происходит? – спросила она.

– Ты просто не поверишь… – И Лара вновь начала свой скорбный рассказ.

Мы с Эмили внимательно ее слушали, но старались не встречаться друг с другом глазами. Ну не совсем, конечно. Мы даже не обменялись ни единым словом, пока наконец я не сказала:

– Пойду-ка я спать. Мне нужно четырнадцать часов сна.

Эмили крикнула мне вслед:

– Трой передавал привет.

– Да что ты?

– Спокойной ночи.

Я легла в кровать. Закрыла глаза. На этот раз я думала не о Гарве. И даже не о Трое. Я думала о Ларе.

30

На следующее утро, когда я уже порезала бананы, но еще не успела сложить в блендер для приготовления коктейля, который первым делом пила по утрам, нам сообщили, что Эмили спасена. Ларри купил ее сценарий!

Как и следовало ожидать, от восторга она визжала на весь дом. И ничто не могло помешать ее радости. Даже условие, что ей придется переделать текст и включить в него чудо-пса по кличке Йок.

– Да я вообще всех действующих лиц могу поменять на орангутангов, если он захочет! – заявила Эмили. – Если уж он платит!

– А сколько ты получишь? – спросила я, тоже пребывая в приподнятом настроении.

– Минимальную ставку, определенную профсоюзом сценаристов, скупой козел! – весело сказала она. – Это почти что оскорбительно!

Но и это оскорбление измерялось шестизначной цифрой. Они пообещали полмиллиона, если кино будет снято!

Но вопрос в том, а будет ли оно снято? Из своего небогатого опыта я знала, что предугадать сложно. Зависит от того, насколько увлечется проектом продюсер, ведь нужно еще все согласовать с руководством студии и самой крутой шишкой, которая дает зеленый свет. Только тогда будет принято решение снимать фильм по этому сценарию или нет. Легче сказать, чем сделать. Но сегодня мы об этом беспокоиться не будем…

Эмили приклеилась к телефону и начала обзвон. Вечером намечалась еще одна вечеринка, уже нормальная, нам было что праздновать. Тем временем хорошая новость из уст в уста передавалась среди ее друзей. И те, кому она еще не позвонила, звонили сами, так что режим «ожидания вызова» работал постоянно.

– Повиси, у меня еще один звонок, – то и дело слышала я.

Одним из звонящих оказался Шэй Делани. Я поняла это сразу же. Казалось, молекулы воздуха вокруг Эмили сложились в какую-то новую структуру, пропитанную чувством вины. Как жаль, что он не позвонил вчера вечером и не оставил сообщения, я могла бы его стереть и Эмили никогда бы не узнала. А что еще хуже – у меня кишка тонка такое делать.

Когда безумные телефонные трели наконец замолкли, Эмили пришла ко мне. Я как раз рылась в чемодане в поисках чистой футболки.

– Я пригласила сегодня Шэя прийти к нам, – сообщила Эмили извиняющимся тоном. – С языка сорвалось сгоряча. Ты не возражаешь?

– Поздно уже возражать, – энергично ответила я, продолжая копаться в чемодане.

– Я могла бы отменить приглашение. Если бы да кабы.

– Давай прямо сейчас позвоню.

– Не надо, все в порядке.

Сегодня у Эмили был долгожданный праздник, и я не имела права портить его. А Шэй Делани – это дела давно минувших дней.

Эмили решила, что хочет закупить на вечеринку еды. Я засомневалась. Мой единственный опыт общения с поставщиками провизии свелся к тому, что я выбрала шесть меню, полтора месяца размышляла над ними, а в конечном итоге решила, что дешевле будет заплатить маме, чтобы она сделала сандвичи с ветчиной и пироги с яблоками. Но в Лос-Анджелесе вам нужно всего лишь взять в руки трубку и сказать:

– Мне нужна вьетнамская еда, чтобы можно было есть руками. Всякие миниатюрные пирожные. И розовое шампанское. На сорок человек.

И через четыре часа три безработных актера-азиата сделают из вашего дома мерцающее пространство, обитое белой тканью, заваленное вьетнамскими закусками, миниатюрными пирожными и розовым шампанским. С той же скоростью и ловкостью, с какой механики «Формулы один» меняют колеса. И как только последний бокал будет поставлен на вершину треугольника, а последняя веточка кинзы будет уложена поверх горки блинчиков, фаршированных прозрачной лапшой, эти кудесники уже снова куда-то бегут.

– Спешите спасти еще чью-то вечеринку? – спросила Эмили.

– Верно.

– Спасибо вам, «Суперкухня», как мы можем отблагодарить вас?

– Это наша работа, мэм.

– А счет пришлите по почте.

– Да, мы знаем, где вы живете. За бокалами и посудой мы придем завтра утром. Хорошего праздника!

Как только они ушли, Эмили решила, что нам надо попробовать розовое шампанское.

– Просто, чтобы убедиться, что оно не отравлено.

Мы чокнулись, и Эмили сказала:

– У меня ничего бы не получилось без тебя. За мою замечательную ассистентку Мэгги!

– За превосходный сценарий!

– За Ларри!

– За Йока, чудо-пса!

– За звездный состав орангутангов!

Затем воцарилось мечтательное и счастливое молчание, и я поняла, что с моих губ слетели слова:

– А он знает, что я живу у тебя?

– Кто?

– Шэй Делани.

– Нет. Я никогда не упоминала.

И тут лопнул пузырь, в котором находилась моя душа. И я оказалась во власти дурацкого чувства, какое бывает, если кто-то был твоей единственной отрадой, а теперь тебе нет места в его жизни. Тебе холодно. Ты лишняя.

Если говорить о ненужности…

– А Трой придет?

– Да, – Эмили было неудобно. – Я знаю, что тебе не хочется его видеть, но мы с ним давно дружим, и он мне столько помогал со сценарием. Я не могла не позвать его.

Я понимала. Но это поставило крест на моих надеждах, что Трой до конца моего пребывания будет меня избегать, так что избавит меня от еще большего расстройства. Оскорбительно! Я недостаточно хороша, даже чтобы меня избегать!

– Ну, раз придет Трой… – Я стянула с себя футболку с надписью «Все мужики – козлы». – Мне лучше надеть что-то другое.

– Почему?

– Как там в песне поется: «Он так тщеславен!» Клянусь, он подумает, что это про него.

Сразу после семи начал стекаться народ. Первыми показались Джастин и Дезире. Дальше притащился наш гамофоб^[15] Лу с бутылкой шампанского. Он оказался смуглым, сексуальным и чрезвычайно приятным. Я шепнула на ушко Эмили, что он очень мил, на что она ответила:

– Да, эти парни умны, разве я спорю?

Тут я увидела, что на другой стороне дороги припарковался джип Троя. И к своему стыду, тут же размечталась, что он, возможно, отведет меня в сторонку, и прошепчет мне, что был так занят, что не мог мне позвонить, и извинится. Хотя я знала наверняка, ничего подобного не будет!

И как же я была права! Как только он вышел из машины, то мне словно дали под дых. Я увидела, что он с Керсти. Они перешли дорогу и вошли в дом. Не успела я поразмышлять над тем, как Трой себя поведет, как он ринулся ко мне. Сердце сжалось от переполняющей меня надежды. Он запечатлел братский поцелуй у меня на щеке и сказал глуповато, но дружелюбно, безо всяких намеков, как я ожидала:

– Ну что, Ирландка, это ты вела машину, когда вы с Эмили удирали с места преступления?

– Что ты несешь? – сварливо спросила я. Забавно, предполагалось, что я буду холодна и остроумна.

– Ты же спасла положение в понедельник? Отвезла Эмили в «Империю»? И даже предложила сделать презентацию? Если бы не ты, кто знает… Спасибо. – Он взял стакан у Джастина. – Эй, ребята, давайте поднимем стаканы за Ирландку!

Джастин и Лу послушно подняли свои стаканы за Троем и хором воскликнули:

– За Ирландку!

Как интересно. Стакан Керсти с низкокалорийной водой даже не пошевелился, а ее губы остались плотно сомкнутыми.

– Здорово. Мы не знакомы. Я – Трой, друг Эмили. – Трой протянул Лу руку.

– Лу, – невозмутимо отозвался Лу. – Бой-френд Эмили.

– Ой, – сказал Трой. – Ой, да.

Он смотрел на Лу, а Лу – на него. Я бы назвала эти гляделки борьбой за лидерство в стае. Если бы они были львами, то ходили бы кругами друг вокруг друга, меряясь силами.

– И где же она? – Трой огляделся в поисках Эмили.

– Вот и я! – воскликнула Эмили, выплывая из спальни.

Оба, и Трой, и Лу, сделали шаг вперед. Трой был первым, и он распростер объятия, выражая почтение.

– История успеха! Режиссер не нужен?

– Сначала съешь мои шорты!

– В чем же загвоздка?

– Почему должна быть загвоздка?

– Да ладно тебе, Эмили, ты же знаешь этих козлов, всегда есть загвоздка. Все очень плохо?

– Одну из ролей сыграет собака Йок.

– Ты рада?

– Если он рад дать мне денег.

– А как же искусство? – поддразнил ее Трой. – А как же принципы?

– Ты себе представить не можешь, как легко пойти на компромисс, когда у тебя ни гроша и ты перепуган до смерти, – улыбнулась Эмили.

– Знаю, – улыбнулся Трой в ответ. – Поздравляю, детка. Я счастлив за тебя.

В этот момент Керсти решила, что хватит уже Трою с Эмили улыбаться друг другу и проявлять свою дружбу, так что она начала жаловаться Трою, что в минеральной воде пузырьки не того размера или что-то в этом роде.

Потом группами прибыли: Лара, Дэвид Кроу, Майк с Шармэн, Конни со свитой, два друга Джастина с площадки для собак, партия сценаристов с курсов, на которые ходила Эмили, и группа товарищей с занятий по гиротонике. Было похоже на повторный показ веселья, преждевременно состоявшегося на прошлой неделе, поэтому, обнаружив, что Козлобородые опять колбасятся в гостиной, я простонала:

– День Сурка!

Все купили подарки. Студия прислала целую лужайку цветов. Дэвид пришел тоже с букетиком, только намного меньше. Это был счастливый вечер. Вечер празднования. Большинство гостей было так или иначе связано с миром кино. Поэтому факт, что Эмили продала сценарий, всем поднял настроение. Победа одного была победой для всех.

Но я не была счастлива, праздновать не хотелось. Ни капли. Я злилась, что Трой так обошелся со мной. Мало того, что он мной попользовался для одноразового перепихона, так я и вообще, оказывается, ничего не значу. Он даже не пытается скрыть свои шашни с Керсти. По крайней мере, ее он достаточно уважает, раз соврал ей. А я должна унижаться и участвовать в этом. Я помалкивала, соглашаясь с его ложью, чем облегчала ему задачу.

Все шло не так, но я не видела способа это исправить. Чего я добьюсь, если признаюсь Керсти, что переспала с Троем, а потом побью ее, как в шоу Джерри Спрингера? Кроме того что получу моральное удовлетворение?

Так что я ненавидела не только Троя (и Керсти), но и себя. И хотя мне и неприятно в этом сознаваться, я сердилась на Эмили за то, что она пригласила Шэя Делани. Неудивительно, что я ненавидела всех и вся. Единственное утешение – я возненавидела Керсти не только потому, что Трой ходит перед ней на задних лапках. Я успела возненавидеть ее до этого.

Я бродила по комнате, нелюбезно пихая поднос с едой под нос людям, которые возмущались, что их заподозрили даже в случайном потреблении пищи. Если бы не Джастин, то с моего подноса вообще никто бы ничего не взял.

– Я об этом позабочусь, – сказал он, потряхивая животом и отправляя в рот королевскую креветку. – Мне надо подумать о работе. А ты не хочешь, принцесса?

– Уверена, еще три-четыре штучки не повредят, – сказала я, беря креветок.

Но он обращался к Дезире, угощая ее фаршированным блинчиком, от которого она пренебрежительно воротила морду.

– Видишь? – взволнованно спросил Джастин. – А раньше ей нравились морепродукты!

– Может, она приболела. Почему бы тебе не сводить ее к ветеринару.

– Она не приболела. Все намного хуже.

– Что ты имеешь в виду?

– Боюсь, у нее анорексия!

– Анорексия, но она же… собака!

– У собак бывает анорексия, – с грустью сказал Джастин. – Я читал о таком в «Лос-Анджелес таймс».

– Прошу, скажи, что ты шутишь!

– Мэгги, – печально сказал он. – Хотел бы я, чтобы это была только шутка.

Я взяла поднос и сделала еще один круг, размышляя по дороге, что же это за город, если даже собаки страдают здесь расстройствами аппетита?

– Жду тебя у пирожных через пять минут, – крикнул мне вслед Джастин.

Мы с Джастином столкнулись в саду около подноса с пирожными. Они так соблазнительно посматривали на меня время от времени, что я начала смущаться, и, разумеется, вскоре мы с Джастином оказались поблизости.

– Надо положить конец таким встречам, – сказала я в надежде, что если я их не буду видеть, то не захочу и съесть. Поэтому я отвернулась и столкнулась нос к носу с Троем и Керсти. Блин.

– Веселишься? – спросил Трой.

– Да. – Я оглянулась, заметила шоколадный эклер размером с большой палец и запихнула его в рот. Ну не смогла я сдержаться.

– Отличная новость для Эмили, правда?

– Ага…

Мной завладел сахарный бес, и я схватила малюсенький пончик размером с монету. Когда в Лос-Анджелесе вы заказываете что-то «миниатюрное», то получаете именно миниатюрное. Керсти внимательно следила за тем, как пирожные перемещаются с подноса в мой рот. А затем спросила с притворным сочувствием:

– По крайней мере, уже седьмое. У тебя что, скоро месячные?

Приторный вкус сахара испарился из моего рта, вместо этого я ощутила вкус ненависти.

– Знаешь, что нужно делать? – щебетала она. – Попробуй цинк. И покончишь с этим сахарным голодом! Забудь о глюкозе и о конфетах! Есть кое-что получше!

Подобное заявление не могло не привлечь в Лос-Анджелесе всеобщего внимания. Несколько голов повернулись в ее сторону. Керсти была довольна, что слушатели ловят каждое ее слово, и продолжила:

– Лучше всего замороженный виноград. Просто купи виноград в супермаркете и положи в морозилку. Когда нестерпимо захочется чего-нибудь сладенького, просто ешь замороженный виноград. Очень сладко и ноль – читайте по губам – ноль калорий!

Я смогла сказать только:

– В винограде больше чем ноль калорий. Жалкая попытка, но лучше, чем ничего.

– Она права. – Джастин озорно посмотрел на меня. – В винограде много фруктозы. Так что с каждой виноградинкой ты потребляешь пятнадцать, а то и двадцать калорий!

– Даже больше, – наврала я, хотя и понятия не имела сколько именно. – Все зависит от размера винограда. Если виноградинка большая и содержит особенно много сахара, то речь может идти о… – Для пущего эффекта я выдержала паузу, – …пятидесяти калориях!

– Мне кажется, тебе лучше покушать пирожных, – в завершение сказал Джастин, взяв малюсенькое пирожное с заварным кремом. – Лучше для тебя!

Мы с Джастином обменялись взглядами, которые означали «дай пять, дружище!», и удалились, оставив Керсти с ее пострадавшей репутацией гуру в вопросах питания.

Только я решила, что худшее уже позади, как приехал Шэй Делани.

Весь вечер я была напряженной, как целая аудитория студентов на экзамене. Думала, придет ли он. Но чем дальше, тем меньше было шансов, что он появится. Неудивительно, что, как только я решила, что он не придет, я увидела в саду какого-то мужчину с пепельными волосами. Это мог быть…

Это он и был.

Каждый мой мускул напрягся, пока я ждала, когда же он меня заметит. Ждала… Ждала…

Казалось, он знал здесь почти всех. Люди откидывали головы и начинали смеяться. Смех доносился до меня, пока он шел по саду, почесав языки с Дэвидом, Конни и другом Эмили Дирком. Говорят же, что мир кино тесен.

Наконец мне стало невмоготу от этой неизвестности, и я преградила ему путь.

Как и в прошлый раз, он был приятно удивлен:

– Мэгги Гарвен?

– Уолш, – с вызовом поправила я его.

В прошлую нашу встречу мне не терпелось узнать, слышал ли он о крахе моего брака, а в этот раз я решила, что ему стоит узнать об этом.

– Уолш?

– Да, Уолш.

– Ой. А что ты тут делаешь?

– Так. Небольшой простой.

– Остановилась у Эмили.

– Да.

Затем, как и в прошлый раз, он сказал:

– Рад тебя видеть.

И протянул руку. А затем свалил, оставив меня барахтаться в луже разочарования. Мне хотелось заорать ему вслед: «Ты не хочешь узнать, что случилось? Почему я – Уолш, а не Гарвен?»

Я еще больше помрачнела. Не очень-то прикольно находиться на вечеринке, где тебя отвергли уже два мужика. Надо было еще Гарва привезти для полного комплекта. И хотя я прикололась над Керсти, под боком у нее был Трой. А Шэй Делани пошел дальше курсировать по вечеринке, засыпая присутствующих фразами «как я рад тебя видеть» и тому подобное. Но ко мне ближе чем на милю он больше не подходил.

Я решила, что это знак. Может, он чувствует себя виноватым. И, возможно, ему стоит так себя чувствовать.

Без предупреждения на меня налетел Кертис, встряхнув содержимое моего стакана, и всем своим весом наступив мне на ноги. Шампанское расплескалось, во мне закипела ярость. В тот момент у меня хватило бы сил задушить его голыми руками.

Может, Керсти права и у меня скоро месячные?

Я с раздражением вытерла мокрую руку. И внезапно появилось покалывающее ощущение, словно волоски на коже встали дыбом, какое бывает, если кто-то на тебя пристально смотрит. Я осмотрелась, и мой взгляд уперся в Лару. Она наблюдала за мной. Увидев, что я заметила ее, она поменялась в лице, потом игриво закатила глаза, кивнув в сторону Кертиса, и одарила меня своей ослепительной улыбкой. Даже более ослепительной, чем обычно. Я улыбнулась в ответ, испытывая легкое головокружение. Я слегка потеряла равновесие. А где-то в глубине моего живота затрепетало странное предвкушение чего-то.

Большинство гостей ушло около полуночи. Большинство, но не те, чьи удаляющиеся спины я действительно хотела бы увидеть. Трой, Керсти и Шэй устроились на кухне вокруг Эмили. Они возбужденно беседовали и гоготали. Я в крайнем негодовании мерила шагами сад туда и обратно, унося стаканы, бутылки и недоеденные закуски. Вокруг меня суетились Лара и Итан. Лара складывала посуду в посудомойку, а Итан допивал из бокалов остатки шампанского. Каждый по-своему был полезен.

– Извини, – сказала я, проталкиваясь мимо Троя к мусорному баку и специально нечаянно тыкая ему вилкой в ляжку.

– Ай!

– Прости, – сказала я, изо всех сил стараясь не выдать себя голосом.

Пока я заталкивала в мусорку бумажные тарелки, они строили планы на следующий вечер. Трой, Шэй и Эмили поняли, что могли бы быть полезны друг другу в смысле работы, и собрались поужинать вместе, чтобы обсудить это.

– Ты пойдешь с нами, Мэгги, да? – пригласила меня Эмили.

– Тебе, возможно, будет скучновато, – сказал Трой, на мой взгляд, слишком быстро.

– Наверное. – Я устремилась к мусорному бачку, сурово взглянув на него и попытавшись придать голосу нотки недовольства.

Но ситуация не успела усугубиться, так как вмешалась Лара. Она весело сказала:

– Мэгги, лучше потусуйся со мной завтра вечером. Они будут говорить о работе, а мы с тобой можем поразвлечься!

Она кокетливо подмигнула мне. От смущения я остановилась, как обухом ударенная. Такого поворота событий я вообразить не могла. Или?

Нет, не могла. Дальше Лара обняла меня за талию.

– Не беспокойтесь, ребята. Я позабочусь о Мэгги. Хорошо позабочусь. Да, Мэгги?

Она слегка ущипнула меня за талию. Я повернулась и взглянула в ее зеленовато-голубые глаза. Как это часто бывало, я почувствовала давление с ее стороны. И мне это понравилось.

– Да, Лара, – сказала я, расплывшись в счастливой улыбке, а потом нахально подалась вперед и поцеловала ее.

Поцелуй был невинным (никаких языков), но долгий и сладкий. И когда мы открыли глаза и вернулись к остальным, то внезапно оказались в эпицентре «немой сцены». Трой, Керсти, Эмили и Шэй застыли в замешательстве, не веря своим глазам.

– Блин, – простонал Итан, поправляя ширинку.

Когда все разошлись по домам, Эмили набросилась на меня:

– Что у тебя с Ларой?

– Не знаю. Ничего. – Но честность заставила меня добавить: – Пока ничего.

– Пока? Мэгги? Ты хочешь сказать, что планируешь…

Я кивнула.

– Да, наверное. Скорее всего.

– Но ты же гетеросексуалка! Помолчав чуток, я заставила себя сказать:

– Не уверена, знаешь ли.

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Ну… – Мне было сложно произнести это вслух. Очень сложно. – Ты знаешь… – Я с трудом сглотнула. – Если смотришь порнуху.

У Эмили на лице было написано все, что она думает по этому поводу. Хотя мы обсуждали почти все, что с нами происходило, порнография была закрытой темой.

– Не смотри на меня так, пожалуйста, – умоляла я. – Это не то, что ты думаешь. Я не держу в тумбочке кассеты с порнухой, но если мы с Гарвом останавливались в отеле и там предлагали такие фильмы, то…

– М-м-м…

– Я никогда раньше в этом не признавалась, но мне неинтересно было смотреть на порноактеров-мужчин. – Я посмотрела на подругу, надеясь найти поддержку, но теперь ее лицо ничего не выражало. – Они хорошо двигались. У них были суперкрасивые тела. Но, честно сказать, мне они казались отталкивающими.

– Потому что они и правда отталкивающие со своими прилизанными волосами и густыми усами.

– Откуда ты знаешь, что они так выглядели?

– Они все так выглядят.

– Правда? Ну да. Я раньше никому не говорила об этом, кроме Гарва… но… – Я замолчала. Не было уверенности, что я смогу продолжать. Я задыхалась и стала красной как рак. – Эмили, мне хотелось разглядывать девушек. Мне нравились девушки.

– Тебе они не нравились, – в отчаянии сказала Эмили. – Просто тебе хотелось быть на их месте. Все так чувствуют. Это нормально.

Я покачала головой.

– Не думаю. Возможно, я – лесбиянка. По крайней мере, бисексуалка.

Выражение гнева испарилось слица подруги, уступив место обеспокоенности.

– Мэгги, я за тебя волнуюсь. Да-да. Подумай на минуту, сколько всего ты потеряла в последнее время. Ничего удивительного, что ты ищешь любви, близости и все такое. Особенно после того, как Трой отверг тебя.

– Он меня не отвергал.

– Извини, неправильно подобрала слова… Когда он не… Когда он решил не…

– Он меня не отвергал, поскольку быть отвергнутым можно, только если ты позволишь себя отвергнуть. – Я что-то такое недавно слышала, и мне понравилось. Проблема в том, что я не совсем верно трактовала эти слова. Трой на самом деле отверг меня.

– Да, но речь не об этом, Мэгги. Просто после всего, что ты пережила, неудивительно не знать, чего хочешь. На прошлой неделе это был Трой…

– Это было ошибкой.

– А теперь ты думаешь, что хочешь Лару. Но ты ее не хочешь.

– А вот тут ты не права.

– Права. Это ты запуталась!

– Ничего я не запуталась. Послушай, Эмили. Сегодня Лара улыбнулась мне, и у меня стало так хорошо на душе. В первый раз за долгое время я почувствовала… – Я задумалась, как бы это сказать. – Отлично. И это было правильно. Мне жаль, что это тебя так травмирует, но я понимаю почему. Ты всегда считала меня гетеросексуальной, и поскольку в тебе проявляется легкая склонность к гомофобии…

– Минуточку!

– Да-да! Ты сказала, что ненавидишь лизать скумбрию.

– Лара – одна из моих лучших подруг, я ее ужасно люблю. И если я не хочу делать то, чем она занимается в постели, это не значит, что я осуждаю. Понимаешь, я не люблю анальный секс, но если кто-то им занимается – флаг в руки! – Эмили спрятала лицо в ладони. – Это моя вина. Это ведь я сказала, что тебе нужно подстричься.

– Я рада, что ты это сделала. Я слишком долго не совершала безумных поступков.

– Притормози, – взмолилась Эмили. – Пока ты не сделала себе еще хуже, притормози!

– Нет.

– Сегодня четверг. Твои прилетают во вторник, – прошептала Эмили себе под нос.

Она укусила себя за палец и захныкала:

– Она меня убьет. Мамаша Уолш убьет меня.

31

Ларри Сэведж на правах купившего сценарий продолжил требовать от Эмили все, что ему причиталось. Только-только ее настигло постпраздничное похмелье, как Ларри уже вызвал ее на ковер в свой домик, чтобы заставить внести изменения в текст.

– Сегодня утром не самое подходящее время, – услышала я голос Эмили.

Она закрыла рукой трубку и в отчаянии одними губами произнесла:

– Дай мне «Алка Зельцер», пожалуйста!

Затем, после небольшой паузы, сказала:

– Да, сэр, я поняла. В одиннадцать часов. Я приеду.

Эмили повесила трубку и бросилась ко мне:

– Мэгги, ты хорошо умеешь стенографировать?

– Вообще не умею.

– А быстро писать умеешь?

– Умею. Достаточно неплохо.

– Одевайся. Мы едем в Долину. Предстать пред ясны очи мистера Сэведжа.

Моей первой неприятной обязанностью было сходить в темную берлогу Козлобородых и поднять одного из них с постели, чтобы попросить постеречь служащих «Суперкухни», которые придут за своими причиндалами. Я боялась увидеть кого-нибудь из Козлобородых голым. Особенно Кертиса.

К счастью, единственным, кто проявил признаки жизни, был полуодетый Итан. Он натянул рубашку и сообщил мне, что думает о новом витке в карьере.

– Но ведь сначала надо начать карьеру, – мягко сказала я. – А потом уже можно подумывать о новых витках.

Итана мое замечание совершенно не взволновало. Он поделился со мной своей замечательной идеей – основать новую религию.

– Давай. – Я поманила его. – Пойдем быстрее.

– Моя мама говорит, что ей по барабану, лишь бы я выбрал что-нибудь и плотно этим занялся. Она говорит, что мне нужно прекратить скакать с одного факультета на другой. Вот я и подумал, что основать новую религию – это неплохой карьерный рост.

Я не была так уверена. Все ведь может кончиться на кресте или еще что похуже. Но кто я, чтобы портить ему настроение?

– И во что ты будешь веровать? – поинтересовалась я, открывая входную дверь и впуская Итана в дом. – Или об этом ты еще не думал?

– Разумеется, думал!

И Итан обрисовал в общих чертах главные истины новой религии. Последователи должны были много заниматься с Итаном сексом.

– О, господи, – пробормотала Эмили, крася перед зеркалом губы.

– Вы вскоре будете говорить «О, Итан», – радостно поправил ее Итан.

– Я так не думаю, – возразила Эмили с каменным лицом. – Эти ребята из «Суперкухни» будут тут в пределах часа. Потом можешь идти домой. И для справки, в моем ящике для белья все разложено особым образом. Я узнаю, если кто-то там рылся. Ферштейн?

– Ферштейн. Эй, Мэгги, а у тебя правда свиданка с Ларой сегодня?

– Да.

– Круто. Лесбиянки рулят!

Эмили вздохнула, но ничего не сказала.

В «Империи» нас тепло поприветствовала ассистентка Ларри Мишель.

– Мои поздравления, – сказала она, обнимая нас по очереди. – Сценарий великолепен. Мы, правда, все в восторге.

Дверь в офис Ларри была закрыта, но его было отчетливо слышно. Он орал на кого-то:

– Ну так подай в суд! Подай, черт побери, на меня в суд!

– Ларри разговаривает со своей мамой, – улыбнулась Мишель. – Это ненадолго.

И правда. Короткое прощание, дверь офиса распахнулась, и появился наш энергичный Ларри.

– Мы заключили сделку или сделку заключили мы? – широко улыбнулся он Эмили. – Поздравления, детка.

– Спасибо, что вы купили мой текст, – улыбнулась в ответ Эмили. – И спасибо за цветы.

Ларри махнул рукой – мол, не надо благодарностей.

– Не стоит об этом. Студия всегда посылает цветы. Стандартная процедура.

Ларри обнял нас, и мы втроем вышли на улицу, где сияло солнце.

– Сегодня мы встречаемся с двумя директорами студии. Нужно привлечь их на нашу сторону, если мы хотим, чтобы картина увидела свет. Понятно?

Мы энергично закивали. Очень даже понятно.

В зале заседаний нас встретили двое директоров. Тоненькая, как щепочка, блондинка Максина. И мужик с резко очерченным квадратным подбородком по имени Чендлер. Оба излили на Эмили поток комплиментов, верещали про то, как им понравились «Деньги для красоты» и какое замечательное кино получится. На одну триллионную долю секунды я разволновалась, но тут же одернула себя.

Мы собрались вокруг стола. Ларри достал копию текста. Когда он открывал какие-то из страниц, то видно было, что толстыми красными линиями подчеркнуты целые абзацы, иногда несколько абзацев подряд, а порой линия простиралась и на всю страницу. Я не могу описать свои чувства. Я не писала этот текст и не была к нему привязана, как Эмили, но даже мне стало плохо. Почему-то возникло ощущение, что я навещаю кого-то в тюрьме и вижу на его теле четкие следы побоев.

Мишель раздала остальным ксерокопии «Денег для красоты», и Ларри призвал собравшихся к порядку.

– Хорошо. Давайте попытаемся придать этому тексту нормальный вид. Перво-наперво надо убрать всю эту чушь про пластическую хирургию. Это просто ужасно. Слишком грубо.

– Но, если рассматривать текст целиком, – спокойно объяснила Эмили, – он демонстрирует, что наше общество столь большое значение придает красоте тела, это подчеркивает приоритеты нашей системы ценностей…

– Хорошо, но нам это не нравится. Убери это. Всё!

Я была настолько шокирована, что подбородок у меня затрясся, как вывеска на ветру. Я слышала о киностудиях, которые покупают сценарии, а потом безжалостно их потрошат. Но я всегда думала, что это преувеличение, чтобы вызвать у слушающих сочувствие или смех. Оказывается, никакого преувеличения нет.

Эмили с трудом сглотнула и спросила:

– А какие у них тогда мотивы грабить банк? Ларри наклонился через стол и нараспев произнес:

– Этого я не знаю. Я же не сценарист!

Эмили побледнела.

– Может, слепой девушке нужна операция, чтобы вернуть зрение? – предложил Чендлер.

Ларри щелкнул пальцами:

– Мне нравится!

– Или у неимущих детишек огромная корпорация хочет отнять стадион для бейсбола, чтобы построить там двухквартирные дома, – предложила Максина. – И им нужны деньги, чтобы выкупить участок.

– Да, – задумчиво сказал Ларри. – Могло бы сработать.

– Если не будет пластической хирургии, то придется сменить название, – немного резко сказала Эмили. – «Деньги для красоты» при таком раскладе звучит бессмысленно.

– Да, ты права. Назовем картину «Йок». Эмили еще больше расстроилась, а я пришла в ужас. Я-то надеялась, что Ларри намеревается посвятить этой псине лишь один отрывок, а не дать ей главную роль.

– Если мы назовем фильм «Йок», то не подумают ли зрители, не поняв название на слух, что фильм о йоге? – спросила Максина.

– Они так подумают?

– А помнишь, как было с фильмом «Шоколад»?

– Тогда назовем «Пес Йок», – сказал Ларри.

– Это великолепно, – воскликнул Чендлер. – Просто здорово! Но вы не забыли про борцов за права животных? Они увидят такое название и могут обвинить нас в антигуманном призыве, мол, псу – йок!

– Если только мы не поменяем имя собаке, – сказала Максина.

– Мне нравится имя Йок.

– И мне.

– А может, собаку будут звать Кок?

– «Пес Кок»? Так же ужасно, как «Пес Йок»!

– А может, назовем его Торк?

– У нас, что, кино про наркотики?

Разгорелось жаркое обсуждение. Эмили хранила молчание. Мне было запрещено открывать рот, я бы и без этого не проронила ни слова. Заткнулась бы, испив сильнодействующего коктейля из уныния и скуки.

Ларри объявил, что мы проработаем этот вопрос за обедом, поэтому в двенадцать тридцать в домик принесли определенное количество еды, и красиво (и быстро!) накрыли стол в углу.

Я умирала с голода, но все остальные положили на свои тарелки крошечные порции: одну макаронину, половинку малюсенького помидора, парочку спагетти, листочек салата. Хорошо, значит, берем помалу, подходим часто. Ладно, я тоже так сделаю…

Мы снова сели за стол уже с тарелками. Ларри продолжил требовать, чтобы мы генерировали идеи. Вскоре я заметила, что только я очистила тарелку, а остальные не собираются нанести повторный визит к буфету. Я заставила себя быть терпеливой. Наверное, они просто медленно едят… Но потом они и вовсе отставили тарелки в сторону, и стали записывать идеи на полях ксерокопий. Обед окончен. Я была еще голоднее, чем до его начала.

Интересно, а можно просто пойти к буфету? Но мы все сидели, полностью погрузившись в работу. Можно я просто встану, положу себе еще поесть, а потом отправлю еду себе в рот? Что они обо мне подумают?

Я с тоской посмотрела на столик. Его ножки чуть ли не гнулись под тяжестью нетронутой еды. Целый пирог с заварным кремом. Нетронутый! Пицца в глубокой тарелке. Ее идеальная окружность не нарушена. Во всем виновата пицца. Неожиданно я отодвинула стул и начала подниматься с него.

Ларри посмотрел на меня с удивлением:

– Ты куда это намылилась?

Моя решимость резко покинула меня.

– Никуда, – сказала я, устраиваясь обратно на свой стул и изучая свой текст.

Мое сожаление не имело границ. Если бы я только знала, что есть хоть один шанс, я бы извлекла из него максимум пользы.

Это внезапно показалось мне очень мудрым высказыванием.

Мы прорабатывали текст до половины третьего, затем Ларри закончил наше совещание словами:

– Время вышло, друзья мои. Сейчас придет мой иглотерапевт.

Склонив голову, Эмили начала раскладывать бумаги перед собой.

– Я все исправлю.

– Да уж. Нам нужно все переписать побыстрее.

– К какому сроку?

– Скажем, к пятнице?

– К следующей пятнице? Или к пятнице через полтора месяца?

– Ха-ха-ха. К следующей пятнице.

– Нет, пятница не годится.

– Тогда четверг. Или среда?

– Ой, ладно, тогда пусть будет пятница.

Выжатые как лимон, мы сели в машину. Лицо Эмили приобрело землистый оттенок.

– Ты в порядке? – прошептала я. Ее лицо перекосилось.

– Зачем он купил сценарий, если хочет его испортить?

– Не знаю.

– Помнишь, что говорит наш сосед-идиот?

– «Следуй за мной, и я сделаю тебя счастливой, детка».

– Нет, я говорю о соседе-идиоте с другой стороны. О Майке. «Мечтай осторожнее». Он был прав.

Я мечтала, чтобы кто-нибудь купил мой сценарий, а теперь жалею о том, что они его купили.

– Может, получится отличный фильм. Ты не можешь знать наверняка.

– Нет, это будет кусок дерьма, – ответила Эмили, и по ее лицу потекли слезы. – Мой дорогой текстик, над которым я столько трудилась, пока не довела его до совершенства. До совершенства, слышишь! Я так им гордилась. А теперь он никогда не выйдет! Никто никогда его не увидит! Семь месяцев я корячилась над ним, сделав его чудесным, а теперь он хочет, чтобы я переписала все от корки до корки за неделю. Это невозможно! Он выкинул все мои шутки, все смешные места, а в любой из трогательных моментов теперь включена эта чертова псина!

Я порылась в сумке в поисках бумажного носового платка, пока она ревела, как маленькая.

– Мне будет так стыдно. Мэгги. Так стыдно, что мое имя будет упомянуто в титрах этого убогого, сентиментального, поучительного бреда про собаку, – она попыталась перевести дыхание, – по имени Йок.

– А ты можешь отказаться? – предложила я. – Просто сказать, чтобы он забирал свои чертовы деньги, а ты найдешь кого-нибудь получше делать фильм по твоему сценарию. Всем, типа, спасибо, все свободны!

– Не могу. Потому что больше никто не хочет покупать мой сценарий. Я это знаю. И мне нужно на что-то жить. Здесь на всем есть ярлыки с ценой.

– Просто откажись вносить изменения, – настаивала я. – Скажи ему, что он купил этот сценарий, так что придется снимать фильм по нему.

– Тогда он меня уволит. И почти ничего не заплатит, но у них все еще будут права на мой текст. Они просто наймут другого сценариста, и тот внесет изменения.

– Они не могут этого сделать!

Но я знала, что очень даже могут. В свое время я работала с разными контрактами и поняла, что огромные киностудии обладают немалой властью. Просто раньше я не видела этого в действии.

– Они не просто покупают твой сценарий. Они покупают твою душу. Трой был прав, когда попытался работать в этой системе, а потом решил все свои работы производить независимо от киностудий. – Всхлипывания Эмили стали тише, она печально улыбнулась. – Ты совершаешь сделку с дьяволом. Так что нечего жаловаться, если тебя ткнули вилами в задницу.

И снова покатились слезы.

– Но этот сценарий для меня, как ребенок. Я любила его, я хотела ему самого лучшего, и меня просто убивает, когда я вижу, как они разрывают его тельце – моего бедного малыша. – В ужасе она замолчала. – Ой, Мэгги, я опять. Прости, я не хотела.

32

Когда у вас случается выкидыш, вас заваливают всяческой информацией, но вы мало чего на самом деле узнаёте. Люди из лучших побуждений надавали мне кучу советов, которые для удобства кардинально отличались друг от друга. Кто-то говорил, что нужно немедленно попытаться снова забеременеть, другие настаивали, что жизненно важно вволю поубиваться, а потом уже двигаться дальше.

Но никто не сказал того, что я хотела знать. Почему это случилось? Самое большее, что мог сообщить мой гинеколог доктор Коллинз: пятнадцать-двадцать процентов беременностей обычно заканчиваются выкидышами.

– Но почему? – не унималась я.

– Так задумано природой, – ответил он. – Должно быть, с плодом что-то не так, поэтому он не смог бы выжить.

Я уверена, он сказал так, чтобы меня утешить, но вместо этого я разъярилась. В моем понимании мое дитя, кто бы это ни был, было совершенным.

– Но этого не может произойти еще раз? – спросил Гарв.

– Может. Наверное, этого не произойдет, но я бы солгал, если бы сказал, что этого не может произойти.

– Но ведь это уже с нами произошло, – упорствовал Гарв, подразумевая, что мы исчерпали положенное нам несчастье.

– То, что это было однажды, не гарантирует, что этого не будет во второй раз.

– Спасибо на добром слове, – с горечью сказала я.

– Еще кое-что, – осторожно сказал доктор.

– Что? – раздраженно спросила я.

– Да. Что еще? – эхом отозвался Гарв.

– Перепады настроения.

– И что с ними делать?

– Ожидать их.

Следующие девять недель я прожила, прочесывая свою жизнь расческой с частыми зубьями в поисках того, что я сделала неправильно. Поднимала тяжести? Время от времени каталась на американских горках и делала мертвую петлю? Заразилась краснухой? Или же (хотя я и не могла этого представить) я просто не хотела этого малыша, и он(а) узнал(а) об этом?

Для меня пригласили даму, нечто среднее между сиделкой и психотерапевтом, которая убеждала меня, что ребенок никоим образом не может знать, что ему не совсем рады.

– Эти малявки довольно толстокожи, – сообщила она мне. – Но это естественно винить себя. Обычно в такой ситуации все чувствуют вину.

– А еще что?

– Ну гнев, печаль, потерю, крушение надежд, страх, облегчение…

– Облегчение? – Я уставилась на нее.

– Не все это испытывают. Я уже упомянула необоснованные вспышки ярости?

Поскольку мы мало кому сказали о моей беременности, то почти никто и не знал, что у меня случился выкидыш. Так что нам практически не делали поблажек, когда мы пытались заполнить пустоту в своей жизни.

А пустота была. Мы уже придумали имена. Если мальчик, то Патрик, а девочка – Аойфе.

Ребенок должен был родиться двадцать девятого апреля. И мы уже стали присматривать одежку для малыша и планировать, как украсить детскую. И вот из-за событий всего одного вечера нам уже не нужны были обои с мишутками и вращающиеся лампы, свет которых превращался в звезды на стенах. К этому было очень сложно привыкнуть.

Еще больнее было от другого. Я так радовалась, что буду постепенно узнавать своего малыша. Мне хотелось всю свою жизнь провести с этим новым человечком, который был частью меня и частью Гарва. И внезапно этому пришел конец.

Вы знаете, каково это, когда тебя бросает парень. Как гром среди ясного неба. Оказывается вдруг, что мир полон влюбленных парочек, которые держатся за руки, целуются, чокаются бокалами с шампанским и кормят друг друга устрицами. Точно так же я ощущала себя, когда потеряла ребенка. Мир вдруг продемонстрировал мне полные автобусы беременных женщин. Они были уже готовы к рождению малыша и выглядели просто великолепно. И несли с гордостью огромные животы. Еще хуже, куда бы я ни пошла, везде было полно детей. В супермаркете, на улице, на берегу моря, в кабинете у офтальмолога. Совершенные маленькие существа улыбались своими крошечными ротиками так, как умеют улыбаться только дельфины. Их кожица блестела и пахла свежестью. Они махали своими толстенькими ручонками, хлопали липкими ладошками, стягивали носочки и издавали тоненький, протяжный и мелодичный визг, словно перед вами была мини-Бьорк, только без волос.

Иногда смотреть на них было слишком больно, но в другое время – слишком больно не смотреть. И мы с Гарвом смотрели жадными глазами, думая «мы чуть было не завели себе такого пупсика». Потом Гарв обычно шептал мне:

– Лучше перестать так на них пялиться, мы ведем себя ужасно, мамаша сейчас натравит на нас копов.

Мой инстинкт велел мне снова забеременеть, и немедленно. Тогда можно было бы притвориться, что первой потери никогда и не было. А Гарв сказал, что сделает все, лишь бы я была счастлива. Так что я побежала и купила специальный термометр, чтобы определять дни овуляции. Я не хотела ничего оставлять на волю случая. Моя жизнь отныне была посвящена лишь одному всепоглощающему желанию. Меня терзал ужасный страх. А что, если на это уйдет год? А что, если (немыслимо!) у нас вообще никогда не получится? Но нам повезло. Выкидыш произошел в начале октября, а уже в середине ноября я снова была беременна. Сложно описать ту головокружительную смесь облегчения и счастья, которую я испытала при виде второй голубой полоски на тесте. Нам был дан второй шанс. Мы, затаив дыхание, сжимали друг друга в объятьях и плакали. И от горя, что потеряли первого ребенка, и от радости, что внутри меня – второй.

Но почти сразу же на смену радости пришло беспокойство. Даже не беспокойство, а безотчетный, слепой ужас. А что, если я потеряю и этого ребенка?

– Молния дважды в одно место не ударяет, – сказал Гарв, хотя вообще-то еще как ударяет, да тут у нас и не в молнии дело.

Я стала вести себя очень, очень осторожно. Прекратила ходить по пабам, так как боялась вдохнуть сигаретный дым. Водила машину со скоростью четырнадцать миль в час (хотя для Дублина это быстро на самом деле), чтобы исключить опасность экстренного торможения. Отказывалась даже держать дома сливочный сыр. Даже не позволяла себе рыгнуть. Вполне понятно, если вы примете во внимание, что я боялась даже слишком часто дышать, а то вдруг плод сместится.

Меня мучили кошмары. Однажды мне приснилось, что ребенок умер и все еще был внутри меня. В другой раз сон был про то, что я родила цыпленка. В этот раз мы не сбегали с работы и не покупали сумочек от JP Tod. В прошлый раз нас так сурово наказали за наше счастье, что теперь было страшно сделать хоть что-то, отдающее праздником. Однако во второй раз такого сильного токсикоза не было, меня тошнило, лишь если что-то смешило (а этого почти никогда не было). Смех плавно переходил в сухую рвоту. Я была просто образцовым гостем на званых вечеринках, хе-хе.

Мы осторожно решили, что уменьшившийся токсикоз – это хороший знак. Хотя с медицинской точки зрения оснований не было, я сказала Гарву, что в первый раз ужасная тошнота, наверное, была признаком того, что что-то не так. Он сказал мне то же самое, так что мы попытались уверить в этом и себя, и друг друга.

Любой приступ боли я воспринимала как начало беды. Как-то ночью у меня действительно сильно заболела подмышка, и я была абсолютно убеждена, что это оно. Гарв попытался успокоить меня, подчеркнув, что подмышки находятся в миле от матки. Но я не сдавалась:

– Когда у людей сердечный приступ, у них боль отдает в руку, – ответила я и увидела, что мой страх передался и ему.

Но мы пережили эту ночь. На седьмой неделе мы отправились в первый раз делать УЗИ. Беспокойство уменьшило ту радость от этого события, какую мы испытали с первым малышом. Я постоянно спрашивала, нормально ли выглядит плод, а врач постоянно отвечала «да».

Но что еще она могла сказать? Если быть совсем уж честной, картинка была скорее похожа на размытую черно-белую фотокопию с холста Ван Гога «Звездная ночь».

Мы добрались до девятой недели. Напряжение все росло и росло. В течение девятой недели время замедлилось настолько, что мы ощущали каждую секунду. Мы даже дышали так, словно воздух подавали нам порциями. А потом (невероятно!) эта неделя закончилась без происшествий, и мы нырнули в прозрачные, голубые воды десятой недели. Тучи рассеялись. Мы ловили ртами воздух, словно он был со вкусом шоколада. Вы могли бы невооруженным взглядом заметить в нас перемены. Я помню, как я улыбалась Гарву, а он мне, и мы были шокированы этим незнакомым ощущением.

Прошла десятая неделя. Наступила одиннадцатая. Мы пошли на второе УЗИ. Теперь мы были более мечтательны и веселы, чем во время первого. И произошло нечто, обострившее наши чувства настолько, что я не могла и представить. Я лежала на столе. Врач попросила нас не шуметь, она нажала на кнопку, и кабинет заполнился звуком сердцебиения нашего малыша. Легкое и частое постукивание. Такое частое, что оно казалось непрерывным. Я не могу передать всю глубину моего удивления и радости. Я была в восторге. Как вы могли ожидать, мы оба зарыдали, потом немного посмеялись, и снова покатились слезы. Мы испытали благоговейный трепет. Но пришло и замечательное ощущение облегчения. У малыша билось сердце. Все может быть хорошо.

Когда мы подошли вплотную к двенадцатой неделе, то на самом деле перестали ждать плохого.

– Еще два денечка, – сказала я в ту ночь, и мы взялись за руки, перед тем как уснуть.

Меня разбудила боль. В прошлый раз боли не было, поэтому я сразу не заволновалась. А потом я поняла, что это, и стала убеждать себя, что это сон. Я не могу поверить, что это происходит с нами.

Когда случается что-то плохое, я всегда оказываюсь застигнутой врасплох. Есть люди, которые реагируют на несчастье суетой и криками: «Я знал! Мать твою, я знал, что это случится!» Но я не из их числа. Предполагается, что все плохое происходит с мифическими «другими людьми», и для меня всегда шок обнаружить, что я и есть одна из этих «других».

Мы побежали к машине. Я посмотрела в ночное небо, беззвучно моля Бога, чтобы он не позволил этому случиться. Но я заметила кое-что, что казалось дурным знаком.

– Сегодня нет ни одной звезды, – сказала я. – Это знак.

– Нет, малышка, ничего подобного, – Гарв обхватил меня руками. – Звезды есть всегда, даже днем, просто иногда мы их не видим.

Ощущение дежа вю, пока мы ехали в больницу, превратило реальность в ночной кошмар. Вот мы снова сидим на оранжевых стульях, и кто-то говорит, что все будет хорошо. И снова все хорошо не было.

Срок был еще маленький для определения пола, хотя вообще-то это меня не заботило. Меня волновало одно – во второй раз я потеряла ребенка, новый член нашей семьи умер, еще не родившись.

В этот раз было намного, намного хуже. Один раз я могла это пережить, но не дважды. Потому что в прошлый раз у нас было кое-что, чего не было сейчас, – надежда. Я ненавидела себя и свое дефектное тело, которое так ужасно подвело нас.

Знакомые рассказывали истории, которые должны были меня утешить. Моя мама знала одну женщину, у которой было пять выкидышей, а теперь у нее четверо детей: два мальчишки и две девочки. А мама Гарва рассказала даже историю покруче:

– Одна моя знакомая пережила восемь выкидышей, а потом родила двойню. Отличная пара мальчиков. Однако, – с сомнением добавила она, – один из них попал в тюрьму. За растрату денег. Какой-то пенсионный фонд. Он еще себе виллу в Испании отгрохал…

Все старались вновь вселить оптимизм в нас с Гарвом, но я на это не купилась. Надежда оставила меня. Зато пышным цветом расцвела уверенность, что это полностью моя вина. И я попала в клещи этого чувства. Я не склонна рассуждать про всякую мудреную чепуху, типа сглаза, проклятий и так далее (вы правильно подумали об Анне), но я не могла избавиться от убеждения, что сама навлекла на себя это.

33

Я открыла входную дверь. Эмили сидела на кушетке, склонившись над ноутбуком, и усердно трудилась.

– Привет, – осторожно поздоровалась я.

– Привет, – так же осторожно отозвалась Эмили. – Хорошо провела вечер?

– Да. А ты?

– Тоже.

– Как Трой и Шэй?

– Отлично. Помогли мне. Оба передавали тебе привет.

Я кивнула на компьютер.

– Как поживает наш чудо-пес Йок?

– Просто кошмарно. У меня спазмы в желудке начинаются, когда я пишу эту фигню. Ты с ней переспала?

Пауза.

– Да. Извини.

– Да ладно, если тебе от этого хорошо. Как кстати это было?

– Гм… по-другому.

– Словно скумбрию облизываешь?

– Это же было только первое свидание, – сказала я. – За кого ты меня принимаешь?

– Господи, – слабым голосом сказала Эмили. – А что вы тогда делали? – Она стукнула себя по лбу. – Лучше не говори!

– Мы ходили в кино. Слушай, мне нужно принять душ и отдохнуть.

– Конечно, ты, должно быть, выжата как лимон. Ну, я имею в виду… Я не говорю… О, господи! – Она бешено закликала мышкой. – Увидимся.

Я зашла в свою спальню, закрыла за собой дверь, села за стол Эмили, и устало начала перебирать какие-то непроданные сценарии, надеясь отвлечься.

Я не была выжата как лимон. Я была в ужасе. Совершенно потеряла почву под ногами. Вся эта ситуация с Ларой… О чем я только думала?

Я не лесбиянка. И даже не бисексуалка.

Весь вечер, от и до, был сплошным кошмаром. Началось все с того, что Лара выглядела просто ослепительно. Волосы пышные и блестящие. Платье джерси в обтяжку. Ничего плохого в этом не было, пока я не поняла внезапно, что она постаралась специально. Специально для меня. Я была польщена, но только на минуту, а потом разволновалась.

Мы поехали в Санта-Монику в кино. Но никто из нас не понял содержания фильма. Когда мы вышли из кинотеатра в знойную ночь, оказалось, что мы обе надеялись, что вторая сможет объяснить, про что же он был. Это не предвещало ничего хорошего. У меня возникло сильнейшее желание спросить Лару, что она знает о курсах обмена валют, но я боялась обнаружить, что она не знает ровным счетом ничего, как и я.

– Что теперь? – спросила я. – Пойдем выпьем?

Вокруг нас были сотни привлекательных баров и ресторанчиков. Но Лара решительно покачала головой с многозначительной улыбкой:

– Не-а. Идем ко мне.

Мне показалось, что у меня в животе выпустили на свободу целую клетку бабочек. Это просто нервы, попыталась убедить я себя. Не ужас. Нервы. Все понятно, если принять во внимание мою робость и неопытность. Но Лара достаточно поднаторела в этом деле, так что она возьмет все под контроль и облегчит мою задачу.

Когда мы пришли к ней, она открыла бутылку вина, поставила диск с какой-то джазовой музыкой и зажгла ароматические свечи. Именно из-за ароматических свечей я и осознала весь масштаб своей ошибки. Она определенно намекала на секс. Место бабочек в моем животе занял свинцовый шар. Теперь в моих ощущениях не было никакой двойственности. Мне хотелось домой, хотелось убежать отсюда как можно быстрее. Но вместо этого я должна была устроиться клубочком на диванчике, попивать «шардоне» и обмениваться с ней озорными взглядами среди мерцающих свечей.

Я набралась храбрости и попробовала. Мне удавалось выдавить кисленькую улыбочку каждый раз, когда Лара бросала на меня жаркий взгляд. Но, по мере того как она пододвигалась ко мне, моя паника усиливалась.

В отчаянии я пыталась поддерживать беседу, но была так напряжена, что казалось, будто я провожу с ней интервью перед приемом на работу.

– На скольких экранах пустят «Голубей»? Интересно было организовывать вечеринку для съемочной группы? Кошмарно? О, дорогая…

Мне так хотелось уйти, но я не могла придумать, как выйти из этого затруднительного положения. Слова, которые могли бы меня освободить, все еще хотели вырваться на свободу, но оказались запертыми в моем горле. Меня останавливало то, что я сама пошла на это, понимая все последствия. Как только Лара предложила мне свидание, я могла бы сразу послать ее подальше, но вместо этого всем своим видом демонстрировала симпатию. Поскольку тогда так оно и было. И хотя сейчас все было иначе, у меня не было права сказать ей, что я передумала.

Когда мы выпили по полтора бокала «шардоне», Лара внезапно склонилась надо мной. Практически легла на меня. Началось! Непроизвольно я сжалась и отпрянула. Какое облегчение я испытала, поняв, что она всего лишь хотела наполнить мой бокал. Трясущейся рукой я приняла бокал и с благодарностью в один присест выпила почти все его содержимое.

– Эй, смотри у меня, не напивайся! – ласково проворчала Лара.

– Нет, что ты.

И снова мною овладело беспокойство. Я даже молилась, предлагая Богу сделку. Если Он меня вызволит отсюда, то я больше никогда не совершу ничего рискованного. Но, должно быть, Боженька отвечал на другой звонок, поскольку в следующий момент Лара присела еще ближе и убрала с моего лица волосы. Потом поцеловала меня, и это не было очень уж неприятно. Потом она залезла мне под топик и стала ласкать мне грудь. Это тоже не было неприятно. В тот момент я поняла, что теперь моя очередь что-то сделать. Я сделала вид, что дергаю за бретельки платья, демонстрируя тем самым желание. Кто же знал, что она возьмет и спустит платье до пояса, а потом снимет лифчик и начнет сжимать собственные груди. Как только она дотронулась до себя, ее соски напряглись и смотрели теперь прямо на меня. При других обстоятельствах это было бы сексуально, но меня сковало ощущение неприемлемости всего происходящего.

– Не трусь, – подбодрила меня Лара.

Я сделала глубокий вдох и осторожно начала гладить ее грудь. Отчасти, чтобы ответить на ее любезность, отчасти из интереса, на что же похожи имплантанты. Но поскольку кроме своей собственной груди я больше ничью не трогала, то сравнивать было не с чем.

За этим последовали новые ласки. И раздевание. Лара была прекрасна, без сомнения. У нее была нежная кожа, покрытая едва заметным пушком, и от нее божественно пахло чем-то сладким. Однако когда наши бедра соприкоснулись, ощущение было не то, ведь мы обе были плоские. И я поняла, как же мне нравятся мужские тела.

Сначала я отвечала на Ларины ласки под воздействием то ли напускной храбрости, то ли любопытства, то ли ее желания. Но что бы это ни было, ощущение прошло, и я ясно осознала, что откусила кусок больше, чем могу прожевать. Хотя я ничего не жевала, не думайте. Господи, ничто на земле не смогло бы заставить меня облизывать скумбрию.

Говорят, что только женщина по-настоящему понимает желания другой женщины. И Лара, бесспорно, старалась изо всех сил. Но я не могла заглушить голос разума и слушать лишь тело, чтобы попробовать получить от этого опыта все возможное удовольствие. Я чувствовала себя законченной обманщицей и, что еще хуже, дурой.

К счастью, казалось, Лара наслаждалась и так. Когда я начинала особенно сильно зажиматься, она отмахивалась со словами «Ты же в первый раз».

– Спасибо, – робко сказала я.

– Ничего, – отозвалась она. – Скоро войдешь во вкус и будешь развлекаться с тридцатисантиметровыми фаллоимитаторами!

Господи Иисусе!

В ту ночь я почти не спала. Наутро она довезла меня до дому по дороге на занятия по йогилатесу. Любители ритмов жизни только начали подъезжать. Один или два даже поздоровались со мной. Они, очевидно, уже привыкли, что в субботу утром можно увидеть, как я приезжаю домой в той же одежде, в которой была в пятницу вечером.

– Я позвоню тебе завтра, – сказала Лара. – Сходим куда-нибудь. Передавай привет Эмили.

И вот я сидела и рылась в старых сценариях Эмили, не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Что же мне делать? Я не могу порвать с Ларой. Не только потому, что, кажется, я ей правда нравлюсь. Но и потому, что мне придется признаться, что «это просто сексуальное приключение, и не больше». После предательства Нади это будет для бедной Лары таким ударом! Я просто не могла так с ней поступить.

Как бы то ни было, у меня нет ни одной светлой мысли, как надо расставаться. Я так давно ни с кем не разрывала отношения. Что говорят в таких случаях? «У наших отношений не было будущего»? «Мне нужно личное пространство»? «Давай останемся друзьями»?

Но если я не порву с ней…

Я очень ясно увидела перед собой картину своего будущего. Мне придется остаться в Америке на веки вечные и стать лесбиянкой. Другого выхода я не видела. Придется играть во все эти лесбийские игры, которые кажутся соблазнительными, если мечтаешь о них время от времени, но в реальной жизни не особо привлекают. И я измучаюсь следить за собой по расписанию, ведь мои волосы и брови требуют похода в салон раз в две недели. Она снова поднимала вопрос о моих ужасных ногтях. Еще заставит съездить на эпиляцию и, бог знает, на что еще.

Как я в это вляпалась? Занималась сексом с девушкой! Это не я. Я так себя не веду. Кто-то, должно быть, сбил меня с пути истинного. Но как бы мне ни хотелось, винить я могла только себя. Я заставила себя признаться в одной из причин, почему я так бесстыдно флиртовала (именно флиртовала!) с Ларой. Я рисовалась в присутствии Троя и Шэя. В надежде шокировать их и сделать им больно, поскольку оба, каждый по-своему, обидели меня.

В кого я превратилась? До Лары был Трой. И хотя сам секс был потрясающим, от этого опыта у меня осталось негативное мнение о самой себе.

«По крайней мере, одно было совершенно ясно», – подумала я с кривой ухмылкой. Все подозрения, которые я когда-либо испытывала, что я – плохая девчонка, запертая по ошибке в теле хорошей девочки, можно отбросить. Я часто твердила себе, что стыдно выходить замуж в двадцать четыре года. Стыдно в фантазиях заниматься сексом с загадочными незнакомцами. В глубине души я чувствовала, что если бы мне предоставили возможность продемонстрировать дикую штучку, спящую во мне, я бы разошлась и вела себя хуже некуда.

Но я ошибалась. Я не годилась для случайных связей. В отличие от девушек типа Эмили или Донны, меня не возбуждал случайный секс. Он подавлял меня. Господи, это ужасно, но я соответствую своему привычному поведению. Стопроцентная сторонница единобрачия. Ну, кто же знал?! У Эмили были все основания беспокоиться обо мне. Я вышла из-под контроля.

В отчаянии я довольно долго просидела за столом. А потом подумала об Эмили, которая безнадежно пытается выполнить труд семи месяцев за одну неделю. Я встала и пошла к ней. Она все еще сидела в обнимку с ноутбуком, печатая на бешеной скорости.

– Эмили, чем я могу тебе помочь?

Она остановилась. Плечи сгорбились. А воспаленные красные глаза сделали ее похожей на енота.

– Я могу приготовить тебе поесть. Или помассировать тебе шею. Но безо всяких лесбийских намеков, – добавила я, чтобы она не подумала чего дурного.

Эмили медленно опустила плечи.

– Знаешь, ты могла бы кое-что сделать. Мне нужно вырваться куда-нибудь на пару часов сегодня вечером. Мне все равно, что мы будем делать, лишь бы мы делали что-то, кроме написания галиматьи про собак. Ты решай.

– Хорошо. – Я задумалась. Я точно знала, чего хочется мне. – Я хотела бы потусоваться с девчонками, напиться и танцевать вокруг сумочек под «Я буду жить».

– Сказочно, – выдохнула Эмили. – Кого мы пригласим? Лару?

– Нет, она занята! Может, Конни?

– Конни? Не думала, что она тебе нравится!

– Ну… – Я пожала плечами.

– Это все из-за ее подготовки к свадьбе?

– Теперь это уже не имеет такого значения.

– И ты перестала без конца спрашивать меня, состоит ли тот или иной человек в браке. Мэгги, я наконец могу сказать, что ты на пути выздоровления. И как только ты перестанешь спать со всеми…

– Перестану. Обещаю. Больше никого не будет…

Конни была двумя руками «за» и захватила еще свою сестрицу Дебби. Мы расфуфырились, надели короткие юбки, высокие каблуки, сделали сногсшибательный макияж и отправились в «Бильдерберг-Рум», местечко, внезапно ставшее популярным благодаря своей старомодности. Мужчины здесь были вызывающе дерзкими, и все они были одеты в стиле знаменитого сериала семидесятых «Полицейская легенда». Только мы вошли, как один заявил мне:

– А вот и я! Теперь говори остальные два желания!

Я отпихнула его. Через пару минут, когда я провела руками по волосам, то натолкнулась на чью-то руку. Ее владелец по имени Декстер предложил мне поехать к нему.

Но мы пришли танцевать, а не мужиков цеплять. А потому уворачивались от этих козлов, как Супермен от пуль. Но это только добавляло нам популярности. Нам без конца покупали коктейли из мартини, которые мы выпивали, но не удосуживались сказать спасибо. И хотя наши сумочки были настолько малы, что могли раскачиваться на плече, не покалечив публику, ради соблюдения традиции мы поставили их на пол прямо под зеркальным шаром и танцевали вокруг них. Рюкзачок Эмили от Диора, перламутровая сумочка Конни от Фенди, продолговатая сумочка Дебби от LV и моя сумка для особых случаев от JP Tod.

Когда Конни решила, что хочет подкрасить губки, мы гордо удалились в дамскую комнату, игнорируя предложения выпить и/или заняться сексом. Весь туалет был отделан плиткой из пробкового дерева. Даже стены. Плетеные стулья из ивовых прутьев совсем как в порножурнальчике «Жены читателей». А зеркала из дымчатого стекла напомнили мне фильм «Последние дни диско». Суперстильные, но в них не очень-то разглядишь, попала на зубы помада или нет.

В туалете, кроме нас, была всего одна девушка, рассматривавшая свое отражение в дымчатом стекле и пытавшаяся подкрасить ресницы. На умывальнике рядом с сумочкой лежал какой-то странноватый предмет. Пара пластиковых ручек, которые обычно крепятся на пакеты подороже. Они сделаны из твердого пластика и защелкиваются друг в друга по всей длине. Сами по себе они не были странными, странно было, что пакета к ним не прилагалось. Но сначала я отметила это только уголком своего сознания. Женщина бросила тушь в сумочку, взяла ее под мышку. А потом (я думала, у меня глюк) она подхватила эти ручки и стала раскачивать ими, словно имелся некий невидимый пакет. «Новый пакет короля», который никто не видит.

Мы молча проводили ее глазами. Как только дверь за ней закрылась, Эмили, Конни и Дебби возбужденно затараторили:

– Это они, да?

– Наверное!

– Кто они? Или что? – спросила я, поняв, что девушка не была несчастной жертвой психического расстройства.

– Ручки доктора Хоук!

Глаза у них так и сверкали. Было ясно, что я чего-то не знаю. Я медленно покачала головой, и Эмили объяснила мне.

– Как ты знаешь, мы носим с собой наше прошлое.

Пришлось признать, что это так. На самом деле только сейчас я стала осознавать, сколько всего таскаю.

– И вот доктор Лидия Хоук, психиатр, применила впервые этот подход. Она переводит эмоциональный багаж в вещественный. В первый месяц ваших занятий тебе придется таскать чемодан соответствующего размера.

– И не какой-нибудь там на колесиках, – уточнила Дебби. – В нем будет полно всего. Доктор Хоук специально упаковывает его потяжелее, и тебе реально нужно таскать его. Везде. В аптеку, на работу, на свидания…

– По мере того как тебе станет лучше, сумки станут меньше. Пока твой эмоциональный багаж не уменьшится настолько, что тебе вручат ручки от доктора Хоук. И тебе придется носить их с собой год как напоминание.

– А стоят они тысячу долларов.

– Десять тысяч, – поправила Конни.

– Это безумие, – сказала я. – Это всего-навсего пластиковые ручки. Их можно оторвать от любого пакета и получить бесплатно.

Они со мной не согласились, три головы с пышными волосами решительно закачались из стороны в сторону, выражая протест.

– Не-е-е. Должны быть специальные ручки от доктора Хоук, иначе не сработает.

– Во всем мире существует только двадцать пар, – восхищенно заметила Конни. – Это самая прикольная вещь в мире.

Иногда я думала, что почти раскусила, как у них тут все устроено, в Стране Грез. Но в другие моменты, как сейчас, я осознавала, что ничего не понимаю, как и в день приезда.

Ну и черт с ним! Вернемся и еще потанцуем! Играла старая добрая классика. Диско семидесятых. Чудесные мелодии, которые я помнила с детства. Апофеозом вечера был момент, когда Эмили перекинулась с диджеем парой слов и он поставил нам «Я буду жить». Музыка эхом отразилась от зеркальных стен. Один отважный молодец попытался прорваться в наш круг, когда раздались слова припева «Давай же, давай». Но мы орали на него, пока он не попятился назад. А потом мы плясали так, словно «завтра» не существовало.

34

Я поняла, что определенно желаю, чтобы это «завтра» все-таки наступило, когда Эмили объявила:

– Лара скоро приедет.

– Повидать тебя? – с надеждой спросила я. Она странно посмотрела на меня.

– Нет. Повидать тебя, – онапроизносила слова с такими паузами, словно я – даун. – Свою. Подружку.

Господи!

День начался очень здорово. Лу отвез нас позавтракать. Он приехал еще вчера ночью, когда в два часа Эмили под действием нескольких мартини-коктейлей, выпитых на халяву, позвонила ему и пригласила приехать. Он примчался в течение двадцати минут и заявил, что весь вечер смотрел бейсбол и молил Бога, чтобы Эмили позвонила.

– Звездец, – прошептала Эмили, показывая, насколько отвратительна была ей неискренность Лу.

Утром он отвез нас в прикольное местечко под названием «Свингеры», где было полно народу. Обстановка тут была приятная и игривая, даже в десять утра. Официанты посылали нам долгие и страстные взгляды поверх черничных пирогов. А Лу был очень забавным, развлекал нас, а со мной вел себя так же мило, как с Эмили, ни в коем случае не переходя грань дозволенного. Он настоял, что заплатит за нас обеих, по дороге домой остановился у аптеки, купил Эмили сигареты и конфеты, дал три ценных идеи насчет нового сценария с участием пса и велел звонить, если ей что-то понадобится.

– Все что угодно, – сделал он ударение. Ошибиться было невозможно.

Когда он уехал, я сказала Эмили, что считаю Лу действительно милым.

– Только потому, что ты вне игры так долго, – фыркнула она, включая ноутбук и устраиваясь за кухонным столом с пепельницей, чашкой кофе и пачкой ментоловых конфет. – В действительности он – само зло.

– Зло? Ты говоришь такие ужасные вещи!

– А не ужасно ли хладнокровно влюблять в себя девушку, а потом смываться?

– Ты уверена, что он именно это сделает?

– Разумеется, я уверена. – Она прокрутила текст на экране ноутбука и пробормотала: – Где я остановилась? Ага, вот. Паршивый кобель по кличке Йок только что покусал представителя застройщика!

Она закрыла лицо ладонями и захныкала.

– Не могу поверить, что пишу такую ахинею.

– Думай о деньгах, – посоветовала я, как она когда-то говорила мне. – Обо всем прекрасном, что тебя ждет. Тебе будет чем заплатить за еду, за дом, за бензин для твоего автомобиля.

– Спасибо, спасибо. – Она начала печатать, и все было здорово до тех пор, пока не позвонила Лара сообщить, что она уже на подходе.

* * *

Через полчаса Лара ворвалась в комнату, как всегда золотая и великолепная, но теперь это зрелище наполнило меня не восхищением, а ужасом. Она замерла около Эмили, глядя через ее плечо на экран.

– Привет, дорогая, как дела?

– Я всякий стыд потеряла, Лара, я – голливудская шлюха.

– А кто не голливудская шлюха, скажи мне? Эмили, не возражаешь, если я побуду с Мэгги наедине пару минут?

Эмили заморгала, но справилась с собой:

– Давайте.

– Я знаю, что это немного странно, – мягко сказала Лара.

Эмили только плечами пожала. В ужасе я повела Лару в свою спальню, закрыла дверь и приготовилась к страстным поцелуям.

– Ну, что делали вчера вечером? – спросила Лара, обойдя стол и устроившись на рабочем стуле Эмили.

– Ходили в «Бильдерберг-Рум» с Конни и Дебби.

– Классно!

– Да, неплохо. Там отличная музыка.

– Какая?

Я перечислила некоторые песни, а сама все время думала: «Когда же мы начнем целоваться?»

– А я ужинала в «Шэйкерс», – сообщила Лара. – Это по дороге к Клируотер-Каньон. Там отлично кормят. Тебе стоит сходить как-нибудь.

– Схожу.

Ожидание стало невыносимым. Я встала (пришлось, ведь Лара была далеко от меня), заставила ее подняться со стула и притянула к себе. Но не успела я запечатлеть на ее губах поцелуй, как она положила ладонь мне на грудь и выпрямила руку, отодвигая меня.

– Нет.

– Нет?

– Мне очень жаль. Мэгги, но я не думаю, что нам стоит это делать.

– Потому что снаружи Эмили?

– Нет, нам не стоит этого делать, и точка. Вообще не стоит.

Я проговорила ее слова, повторяла их про себя, пока до меня не дошел их смысл.

– Ты хочешь порвать со мной?

– Да. Ты меня правильно поняла.

– Но почему? Что со мной не так? Почему меня постоянно отвергают?

Она остановила на мне свой взгляд, похожий на лазерный луч и сказала прямо:

– Мне было больно из-за Нади и было интересно попробовать с тобой. Мне тогда показалось, что это хорошая идея, понимаешь… Прости…

– Я тебе совсем не нравилась?

– Разумеется, нравилась!

– С каких пор?

– С того самого вечера, когда я узнала правду о Наде, а ты была так добра ко мне…

– Но не со дня моего приезда в Лос-Анджелес? – Я не понимала почему, но это было важно для меня.

– Нет, не сразу… Ты немножечко растеряна из-за своего разлада с мужем, из-за Троя… Мне очень жаль, но мне кажется, что я воспользовалась твоим состоянием…

– Гм…

– Но ты замечательная, просто замечательная.

– Но недостаточно замечательная?

– Не из-за этого, просто… Я не знаю, как это сказать…

– Я – не твой тип?

– Не злись на меня, – грустно сказала Лара. Мне было обидно. Я с трудом сглотнула комок в горле.

– А кто твой тип? Девицы типа Нади?

– Думаю, да.

– А почему? Потому что у нее отличная фигура?

Ларе было неловко, но она признала это.

Я такого поворота событий не ожидала. Я думала, это мужики делают свой выбор, руководствуясь лишь физической привлекательностью, но не ожидала, что и девушки такие же поверхностные. Неужели быть хорошим человеком больше ничего не значит? Я с грустью размышляла над этим.

– У тебя тоже красивое тело, – деликатно заметила Лара, и это стерло часть моих обид. – Но она – танцовщица. И она… Ну, она за собой следит…

– Это из-за моих ногтей, да?

– Нет, это тоже не помогло бы, – призналась Лара.

– И… – выдавила я из себя, – мой… ты знаешь… ну, цвет моей по… Ну, короче, неправильный цвет моей попы.

Она пожала плечами.

– Я вообще-то и не видела. Но, Мэгги, дело не в этом. Я совершенно уверена, что для тебя неестественно встречаться с девушками…

Вот она это и сказала.

– … и клянусь, что если бы я не бросила тебя, то ты очень скоро бросила бы меня сама.

Я молчала, размышляя, сыграть на жалость или же выбрать гордость. Гордость победила.

– Вообще-то я хотела сделать это сегодня, но не знала как.

– Что? – резко вскрикнула Лара. – А я тут себя чувствую последней сволочью?

– Ага.

Внезапно я осознала весь идиотизм ситуации и начала смеяться.

– Скажи мне, Лара, только честно, я была ужасна?

Она пристально посмотрела на меня, и ее губы расплылись в улыбке. Она развеселилась:

– Нет, но надо сказать, могло бы быть и лучше.

– Угу.

Мы неожиданно заржали как лошади, просто надрывались от хохота. От облегчения, свободы и глупости происходящего.

Когда мы наконец успокоились, я спросила:

– Но мы ведь останемся друзьями?

Этого было достаточно, чтобы снова начать хохотать.

– Ничего не планируй на вечер среды, – сказала Лара перед уходом. – Состоится премьера «Голубей».

Когда дверь за ней закрылась, я повернулась к Эмили:

– У меня отличные новости. Между мной и Ларой все кончено.

Она прекратила бешеный стук по клавишам.

– Что произошло?

– Она порвала со мной. Говорит, я – не ее типаж.

– И что? Ты теперь ненавидишь Лару так же, как Троя, и будешь втыкать ей в ляжку вилку всякий раз, стоит ей тут появиться?

От ужаса, что она все видела, у меня глухо стукнуло сердце.

– Нет, мы остались друзьями.

– Какое облегчение!

– Эмили, прости меня!

– За что?

– За то, что я сплю со всеми твоими друзьями. Больше так не буду.

– Можешь спать с кем хочешь. Мне не нравится обстановка после того, как у тебя с кем-то не заладилось.

– Я больше ни с кем не буду спать. Просто я была выбита из колеи. И перестала себя контролировать. Но теперь все в порядке. Прости. Я снова стану хорошей девочкой Мэгги. Другого мне на роду и не написано. Может, даже в монастырь уйду.

Эмили покачала головой.

– Было бы неплохо найти золотую середину, – сказала она и добавила: – Но, слава богу, что ты выкинула весь этот лесбийский вздор из башки до приезда мамаши Уолш. А то попали бы в конкретный переплет.

35

После второго выкидыша я плакала целых четыре дня. Я знаю, что люди часто говорят «я плакал всю неделю», что означает, что они несколько дней периодически начинали плакать, а потом прекращали. Но я по-настоящему плакала четыре дня без остановки. Даже во сне. Я смутно помню: какие-то люди на цыпочках сновали туда-сюда и шепотом спрашивали Гарва:

– Как она?

Когда я прекратила плакать, мои глаза заплыли и превратились в щелочки, словно меня избили. Кожа на лице покрылась белой пленкой, как высохшие соляные озера в пустыне.

Раньше я слышала о выкидышах у женщин, но не могла представить всю их печаль. Наверное, потому что не знала, каково это, потерять то, чего у тебя не было. Я могла вообразить другие потери. Например, мою подругу бросал парень, а я чувствовала себя одинокой, отвергнутой и униженной за компанию. Если умирал родственник кого-то из моих друзей, то я могла понять потрясение, горе и ужас, хотя из близких у меня умерли только бабушка с дедушкой.

Но я представить себе не могла горя матери, потерявшей ребенка. Пока это не случилось со мной. Пока это не случилось со мной дважды.

И, как ни странно, это оказалось похоже на остальные потери. Я чувствовала себя такой же одинокой, отвергнутой и униженной, как если бы меня бросил мужчина. Одинокой, потому что я так и не узнала своего ребенка. Отвергнутой, потому что мое дитя не захотело остаться внутри меня. И униженной из-за осознания своей физической неполноценности. А еще я чувствовала потрясение, горе и ужас, словно кто-то умер. Но у моей печали была и еще одна причина, связанная с самой сутью человеческой. Мне хотелось ребенка. И это желание было необъяснимо и пожирало меня изнутри, как чувство голода.

Меня словно отделяла от остального мира стеклянная завеса – настолько я была одинока. Мне казалось, что никто не может понять природу моей боли. Разве что те, у кого уже случались выкидыши (хотя среди моих знакомых таких не было), или кто безуспешно пытался завести малыша. Возможно, некоторые люди, уже имевшие детей, тоже поняли бы. Но большинство – нет. Я чувствовала это каким-то внутренним чутьем, ведь долгое время я думала так же, как это пресловутое «большинство».

Единственный, кто действительно разделял мою потерю, был Гарв, и лишь ему мне стыдно было смотреть в глаза. То, что мы прошли через это вместе, лишь усугубляло ситуацию. Я не знала почему. Пока не поняла, что не перестаю думать об одном событии, произошедшем, когда мне было двенадцать лет. Соседский ребенок выбежал между двумя парковавшимися машинами. Одна из машин сбила его насмерть, так как водитель не имел никакой возможности остановиться вовремя. Родители мальчика были раздавлены горем, что неудивительно. Но многие сочувствовали и водителю. Я нечаянно подслушала, как кто-то говорил:

– Мне безмерно жаль водителя. Бедняга, что ему, должно быть, пришлось пережить.

Короче, я была как тот водитель. Я была ответственна за горе Гарва. Это моя вина. И было ужасно жить, осознавая это.

Но Гарв держался молодцом, в отличие от меня. Все две недели после выкидыша он вел все хозяйство, контролировал моих посетителей, заменил все имеющиеся в доме номера «Матери и дитя» на журнал «Ярмарка тщеславия» и следил за тем, чтобы я ела. Я болталась по дому, безуспешно притворяясь, что все нормально, и отказывалась обсуждать случившееся. Я не могла себя заставить употреблять слово «выкидыш» и называла это «неудачей». Когда собеседник соглашался с формулировкой «неудача» и пытался продолжить разговор, я прерывала его:

– Я не хочу говорить на эту тему.

И сопротивлялась так сильно, что даже самые преданные друзья оставили тщетные попытки.

И тут кому-то в голову пришла идея отправить нас с Гарвом в отпуск. Внезапно все согласились, что мысль прекрасная. Казалось, что везде, куда бы мы ни приходили, появляется призрак и начинает подвывать: «Это пойдет тебе на пользу-у-у» или «Парочку-у-у дней полежишь у-у-у бассейна, почитаешь жвачку-у-у для мозгов и не у-у-узнаешь себя». Как в фильме ужасов.

– Ты и сама была зачата во время отпуска, Маргарет, – сообщила мама, подмигивая и смущая нас.

– Не надо подробностей, мама, – взмолилась Элен.

В конце концов нам с Гарвом просто не оставили выбора. У нас не было сил противостоять всеобщим уговорам. Да и сама идея на неделю вырваться из обыденной жизни была слишком привлекательна, чтобы кочевряжиться.

Мы поехали на Сент-Люсию.^[16] Нас поразили фотографии серебристых пальм, белоснежного рассыпчатого песка, обжигающего желтого солнца и коктейлей в бадейках размером с добрый аквариум. Но мы проделали этот путь лишь для того, чтобы обнаружить, что за три дня до нашего приезда налетел сильный ураган. Хотя сейчас был и не сезон ураганов. Пляж ушел под воду вместе с пальмами. Но это еще не все. Моя сумка, набитая роскошными новенькими пляжными костюмами так и не соизволила показаться на транспортере для багажа. Весь кайф портили экскаваторы, которые начинали заново сооружать пляж с семи утра прямо у нас под окнами. Дополнительным «плюсом» был дождь, хотя в это время и дождей быть не должно.

Но выше всяческих похвал была позиция сотрудников отеля по поводу пропажи моей сумки. Как я ни старалась убедить их, что хочу получить свои вещи немедленно, они и ухом не вели. Каждое утро и каждый вечер мы с Гарвом с пристрастием допрашивали их, где же моя разнесчастная сумка. Но никто и никогда ничего толком сказать не мог.

– Они тут ползают как сонные мухи, – пожаловалась я.

– Сонные мухи? – мрачно переспросил Гарв. – Они считают, что мы, ирландцы, вкалываем так же, как японцы.

На пятый день, когда мы вновь показались у стойки администратора, ситуация достигла пика. Хотя мы рассказывали о пропаже сумки Флойду каждое утро вот уже четыре дня, Гарву пришлось объяснять все заново.

Флойд вяло нажал пару кнопочек на компьютере и уставился на экран. Я выгнула шею, чтобы тоже взглянуть на монитор, так как меня терзали смутные сомнения, что компьютер даже не включен.

– Завтра, – медленно сказал Флойд.

– Но вы это говорили вчера, – сказала я сквозь зубы. – И позавчера.

Я подумала о бедном Гарве, которому вечером снова придется стирать мою футболку и шорты в раковине, а мне – надевать их прямо влажными. При этом все местные модницы будут хихикать надо мной. А потом я вспомнила свою сумку, полную роскошных разноцветных бикини, цветастых сарафанчиков. Еще ужаснее – там были мои новые, ни разу не надеванные сандалии. Меня практически охватила истерика. Даже сейчас при мысли об этих сандалиях у меня сводит от обиды живот. Не потому, что я туфлеманка (моя первая и единственная любовь – сумочки), а потому, что Гарв с таким трудом добыл их для меня. Я увидела их в каком-то магазине в центре города за неделю до отъезда. И даже примерила и готова была купить. Но тут в магазин зашла девушка с малышом.

Совсем маленький ребенок, новорожденный. Он хотел спать, и его нежные реснички время от времени смыкались, а крошечные белоснежные ручонки сжимались в кулачки.

Мне пришлось ретироваться. Я не преувеличиваю, мне пришлось уйти, иначе я потеряла бы самообладание и снова разрыдалась, а потом было бы сложно остановиться.

Уже дома я поплакалась Гарву.

– Это не только из-за ребенка. Я знаю, это глупо, но я и из-за сандалий расстроилась. Они были превосходны. И я потеряла их тоже. Я упустила их…

Я была на краю сильнейшей истерики.

– Я достану тебе их, – предложил Гарв, желваки ритмично задвигались. – Где они продавались?

– Не надо, все в порядке.

Все равно я не могла вспомнить, в каком именно магазине я их видела, помнила только, что на Грэфтон-стрит. Следующее, что я увидела – Гарв кладет передо мной блокнотик:

– Нарисуй их. Напиши цвет, размер, все, что знаешь про них.

Я попыталась отговорить его от этой затеи, но он не сдался. И мне стало только хуже. Это был знак, что все очень плохо, и мы уже переступили грань, раз Гарв прибегает к таким экстремальным мерам, чтобы попытаться порадовать меня.

Словно частный детектив, мой муж рыскал по центру Дублина, вооружившись только схематическим изображением сандалий. Он заходил в один обувной за другим со свернутым листочком бумаги и спрашивал всех:

– Вы видели эти туфли?

Он попробовал «Цепер», там их не было, но продавцы посоветовали зайти в «Фицпатрик». Там тоже сандалий не видели и отправили Гарва в «Кларкс». Но он возразил, что я бы не пошла туда, так как там обувь слишком практичная. Тогда ему порекомендовали отправиться в «Джеззи», где продавцы пытались всучить ему пару сандалий, у которых был слишком низкий каблук и отсутствовала рифленая подошва. Своим умом Гарв додумался осмотреть «Коркис». Хотя тамошний персонал не смог ему помочь, зато их клиентка, обувная маньячка, краем уха услышала разговор и заявила, что такие сандалии есть в «Карл Скарпа». И, разумеется, там желанные сандалии и были найдены.

– Надеюсь, что они подойдут, – сказал Гарв, добравшись до дома и открывая сумку.

– Конечно подойдут. – Я готова была при необходимости отрезать пальцы ног, если размерчик не тот.

Я ужаснулась, сколько беспокойства доставили ему мои сандалии, особенно, если учесть, что я этого не заслуживаю. Поэтому просто невозможно было признаться, что что-то не так.

Он продемонстрировал мне свою добычу.

– Они?

Я кивнула.

– Твои волшебные красные башмачки. – Гарв отдал мне сандалии.

И хотя они не были ни красными (скорее голубыми), ни башмачками, я надела их и стукнула каблучками друг о друга три раза, как Дороти в «Волшебнике страны Оз», и сказала:

– В гостях хорошо, а дома лучше. Правда. Тотошка?

Мы крепко обнялись. И я подумала на секунду, что все может наладиться. Как странно, не правда ли, что хорошие воспоминания могут причинить больше боли, чем память о нанесенных обидах?

Тем временем Флойду было плевать, куда делась сумка с моими сандалиями и всем остальным.

– Ну, где же она? – взмолилась я. – Она потерялась уже почти неделю назад.

Флойд одарил меня ослепительной улыбкой. Такой широкой, что ему в рот можно было запихать целую дыню.

– Расслабьтесь, мадам!

Может, при других обстоятельствах я бы и расслабилась. Если бы нормально спала предыдущие месяцы. Если бы мои нервы не были натянуты как струны. Если бы я не возлагала столько надежд на эту поездку. И я услышала собственный крик:

– Нет, я, мать твою, не собираюсь расслабляться!

Гарв взял меня за плечи и силой отвел к симпатичной беленькой скамейке.

– Сиди здесь, – велел он мне.

Я рассерженно уселась, а Гарв облокотился на стойку и наклонился к Флойду:

– А теперь послушайте. – В его голосе зазвучала угроза. – Это моя жена. Она себя не очень хорошо чувствовала. И приехала сюда, чтобы ей стало легче. Но здесь нет пляжа. Погода—дерьмо. Так что вы, по крайней мере, могли бы отыскать ее сумку.

Однако, несмотря на его мужской поступок, сумка нашлась только в самый последний день, поэтому настроение у нас так и не улучшилось.

Когда мы приземлились в аэропорту Дублина, облако депрессии над нами практически можно было сфотографировать. Мы-то думали, что отпуск исцелит нас, но эта поездка лишь четче обозначила барьер между нами. Мало того, что я не была беременна, так мы еще и стали далеки, как никогда.

Вспоминая весь этот ужас с погодой, с сумкой и отравлением (да-да, желудочный грипп, один переполненный сортир, давайте не будем об этом), я размышляла, уж не сглазили ли нас. Тут меня неожиданно охватил ужас. Самыми лучшими моментами нашего отпуска были именно неприятности. Только благодаря неприятностям у нас с Гарвом были темы для разговоров. Мы оживлялись и приходили к единому мнению лишь в нескольких случаях. Когда хаяли отель или планировали различные пытки водителям экскаваторов, сволочи Флойду и шеф-повару, подсунувшему нам рыбу-меч не первой свежести.

Впервые, насколько я помнила, нам было не о чем поговорить.

36

Выход из зала прибытия международного аэропорта Лос-Анджелеса, откуда появлялись только что прилетевшие пассажиры, был забит встречающими. Кроме самолета из Дублина, приземлились еще два – из Манилы и Боготы. Казалось, что пассажиров встречали тысячи родственников. Я уже сорок минут стояла вытянув шею, со всех сторон этой спрессованной толпы меня пихали и отталкивали. Каждый раз, когда отъезжали стеклянные двери и появлялось еще одно семейство, откуда-нибудь раздавался радостный вопль и меня сносило новой волной. Я спотыкалась обо всех соседей, пока кто-то пытался протиснуться к своим приехавшим родственникам.

Время шло, а мои все не появлялись. Чем дальше, тем легче становилось у меня на сердце. Они, должно быть, опоздали на самолет. Отлично, теперь я могу вернуться в Ирландию! Жаль, что я не захватила свой багаж. А то можно было бы отправляться сию секунду. Но именно в тот момент, когда я решила, что они точно не приехали, мои чувства обострились, а надежды испарились. Я еще не видела их, но уже знала, что они вот-вот покажутся. Не благодаря шестому чувству, просто я слышала их голоса. Они на повышенных тонах спорили о чем-то.

И вот они появились. Мама с загадочно-оранжевым лицом. Загадка разрешилась позже, когда я увидела ее ладошки оранжево-коричневого цвета. Она снова переусердствовала с автозагаром. Сколько бы мы ей ни говорили, что она не умеет им пользоваться, она не слушала.

Я мельком заметила папу. Его почти не было видно из-за перегруженной тележки. На нем были шорты цвета хаки. Очаровательно в сочетании с варикозным расширением вен, носочками в ромбик и черными ботинками на шнуровке. Следом за папой вышла Анна. Я была удивлена, даже нет, шокирована, увидев ее. Она подстригла свои волосы. Очень стильно. Выглядела отлично. Дальше шла Элен. Темные волосы блестели. Зеленые глаза сверкали. А рот скривился в презрительной улыбке, пока она изучала толпу встречающих. Даже на таком расстоянии я видела, как она говорит:

– Где же она, черт побери?

Со вздохом я выдвинула локти вперед, словно собиралась танцевать «Танец маленьких утят», и приготовилась к рывку.

Почему они так задержались? Просто потерялся один из Анниных чемоданов. Они заполнили все необходимые документы, и только после этого увидели, что он ездит по кругу на багажном транспортере, обслуживающем рейс из Боготы. Кроме того, от тележки было мало толку. Она была капризна и непредсказуема, ободрала всем коленки и наставила синяков. Если бы она была собакой, то на нее надо было бы надеть намордник.

Но я была счастлива видеть их. Счастливее, чем ожидала. На минуту появилось ощущение защищенности. Мамочка с папочкой тут, они обо мне позаботятся. Правда, глядя на папины тоненькие бледные с синевой ножки, я поняла – несправедливо ждать, что будут заботиться обо мне. Наоборот, ведь это я прожила в Лос-Анджелесе почти три недели, так что мне и отвечать за их времяпрепровождение. Хотя на данный момент я с трудом могла позаботиться о самой себе, не говоря уж о них четверых.

Ободрав себе все руки, я засунула их непомерный багаж в громадный джип Эмили. И под куполом голубого неба мы помчались по автостраде в Санта-Монику. По дороге они обсуждали мой новый имидж.

– У тебя никогда не было таких коротких волос.

– Но когда она только родилась, волосы должны были быть короткими, – возразила Элен.

– Но не были.

– А ты-то откуда знаешь? Тебя тогда и в помине не было. Должна признаться, Мэгги, – задумчиво протянула Элен, – ты отлично выглядишь. Тебе идет такая длина волос. И у тебя шикарный загар.

Я ждала подвоха, но оказалось, что ловушка не для меня, а для мамы.

– Шикарный загар, – повторила Элен. – Почти такой же шикарный, как у нашей мамы. Замечательный оттенок, не правда ли? – грубо спросила она.

– Да, симпатично.

– Я загорала дома в саду, – сказала мама.

– В промежутках между проливными дождями. – Элен решила не просто нанести удар, но и провернуть нож в ране.

– Солнце в Ирландии бывает очень жарким, – упорствовала мама.

– Должно быть, раз она сумела приобрести такой колер, загорая на закате.

Пикировка продолжалась, пока мы не приехали к отелю «Океанский вид». Всего в шести кварталах от дома Эмили. К моему удивлению, отель соответствовал своему имени, из его окон на самом деле открывался вид на океан. От блестящей широкой глади океана его отделяли только шоссе, ряд пальм и велосипедная дорожка.

– Смотри! – воскликнула восторженная Анна, когда мимо проехали два красавчика блондина. Под два метра ростом. Загар карамельного цвета. Волосы забраны в хвостик. – Добро пожаловать в Калифорнию!

Внутри отель оказался миленьким и светлым. Вокруг бассейна торчали зонтики с рекламными логотипами. Но мама, казалось, была раздражена и расстроена. Она бродила по своему номеру, выдвигала ящики, все трогала. И расслабилась, только когда обнаружила, что под кроватью не пропылесошено. Она сама – плохая хозяйка и ненавидит стерильную чистоту.

– Тут довольно мило, – сдалась она наконец. На Элен отель произвел меньшее впечатление.

– Оставалось чуть-чуть, – она показала, сколько именно, большим и указательным пальцем, – и мы бы решились жить в «Шато Мармонт».

– Она сказала мне, что это монастырь, – возмутилась мама. – Если бы не Нуала Фримэн, то я бы так и не узнала, что на самом деле это место…

– Роскошное, – перебила ее Элен. – Полное звезд экрана и сцены. Это было бы здорово.

Одна из причин, по которой они (по крайней мере, мама с папой) приехали в Лос-Анджелес, – беспокойство за меня. Они даже вещей распаковывать не стали, а призвали меня рассказать о своем эмоциональном состоянии. Не знаю как, но мама приперла меня к стенке. Ее оранжевое лицо выражало обеспокоенность. Она мягко спросила:

– Как ты прожила эти несколько недель после… ну, ты знаешь?

Она подошла еще ближе. Хорошо были видны складки на шее. А глаза добрые-добрые. Интересно, с чего начать?.. «Я обнаружила, что у моего мужа кто-то есть. Потом меня связывал большеносый мужик, который не удосужился мне позвонить. Я снова столкнулась с Шэем Делани, своей первой любовью, который изо всех сил меня игнорировал, хотя мы всегда были близки, по крайней мере, в моих мыслях. А потом я занималась сексом с женщиной, у которой силиконовая грудь. И она тоже отвергла меня. Я пережила такие темные полосы и совершала настолько нехарактерные для себя поступки, что сама испугалась. Но я так и не разобралась, что будет со мной и с моей жизнью, что будет со мной и что было». Так что же рассказать ей сначала? Я задумалась. Про секс с женщиной? Или про то, как Трой привязал меня к изголовью?

– Я в порядке, мама, – слабо сказала я. Она продолжала смотреть на меня с любовью, и я заметила, что она не нанесла автозагар на участок кожи за ухом. Почему-то мою грудь сдавило от сумасшедшей нежности.

– Ты уверена?

– Ага.

– Слава богу, – вздохнула она. – Я боялась, что ты можешь… что у тебя слегка поедет крыша…

– Что новенького дома? – Мне хотелось сменить тему.

– Ну, ты уже слышала, что к нам залез вор?

– Нет? Что произошло?

Мама приблизила свое оранжевое лицо еще ближе к моему и рассказала все от и до. Оказалось, что как-то утром папа спустился вниз заварить для мамы чашечку чаю и на лестнице столкнулся с незнакомым молодчиком.

«Доброе утро», – сказал папа. Сам факт присутствия в доме постороннего молодого человека не был чем-то необычным. Наличие пяти дочерей в доме повышает шансы на подобную встречу с утра пораньше.

Но тут папа заметил, что под мышкой парень тащит два его кубка по гольфу. А микроволновка уже отнесена к входной двери. В компании с телевизором.

«Что это ты делаешь с моими кубками?» – спросил с подозрением папа.

Парень чертыхнулся и бросил кубки на пол, мигом сбежал по лестнице и покинул дом, умчавшись в прекрасное далеко. И тут папа увидел, что ключ так и торчит в замке входной двери. Его накануне вечером забыла Элен. Так что парень оказался не поклонником одной из его дочек, а вором-авантюристом, рискнувшим пойти на дело с утра.

– Это просто божье благословение, что отец проснулся, – сказала мама. – А то и кровать прямо из-под нас бы стибрили. А еще Анна как-то вечером притащилась, поставила фасоль на плиту и уснула.

– Это еще при мне было!

– Да? Мы могли все заживо сгореть прямо в постелях. Ладно, – задумчиво добавила она. – Я думаю, мы можем считать себя счастливчиками, раз у нас есть кровать, в которой можно сгореть. А то с такими делами… А скажи-ка мне, – мама резко поменяла тему и понизила голос до шепота, – я переборщила с цветом лица?

– Нет, мамочка, ты замечательно выглядишь.

– Но это автозагар. Я его нанесла. Но ничего не произошло. И я нанесла еще целую пригоршню. А когда посмотрела на себя в зеркало сегодня утром, то увидела вот это.

– Ты же знаешь, что цвет проявляется не сразу, мама, мы же тебе все время говорили, нужно подождать.

– Знаю. Но мне всегда страшно – вдруг я нанесла слишком мало. Короче, я решила, что будет чудесно, если я приеду с легким загаром. Но Элен все время издевается надо мной и делает из меня посмешище. – Мама замолчала, сглотнула комок и заставила себя продолжить: – Она называла меня Апельсином. Постоянно говорила стюардессе «Апельсин не может разобраться со своими наушниками», «Апельсину нужно еще одно одеяло». Она даже сказала мужику на паспортном контроле, что это мое настоящее имя, а не то, что в паспорте. И это было не смешно. Ты же знаешь, эти парни не понимают шуток.

– Может, Элен просто тебе завидует.

– Завидует? – Внезапно мама все поняла. – Разумеется, завидует! Вот что с ней! Но ты сама-то в порядке? Ты скоро собираешься обратно домой?

Затем папа задал по списку те же вопросы про жизнь в общем. Но разумеется, поскольку он мужчина и, что еще хуже – ирландец, – он ходил вокруг да около и избегал смотреть в глаза.

– Ты выглядишь… цветущей.

– Я в порядке, пап.

– Ты нормально… кушала и все такое?

– Да, папочка. Все хорошо. И не волнуйся из-за того, что ты рассказал мне про Гарва.

– Так это была его двоюродная сестра?

– Нет. Но не волнуйся, все равно ничего страшного. И я собираюсь домой. Я уверена, что вы с ног падаете, так что я приду к вам завтра.

Они так шумно начали протестовать, что стало ясно – говорить этого не стоило.

– Но в Ирландии уже полночь, – возразила я. – Как же ваши биологические часы?

– Самое лучшее в этом случае – постараться не спать, а потом лечь в нормальное время, – заметила мама со знанием дела. Я взглянула на нее с удивлением. Когда это она стала такой опытной путешественницей? – Так сказала Нуала Фримэн.

– Ну, раз так сказала Нуала Фримэн, то это наверняка правда, – печально отозвалась Элен. Я не могла с ней не согласится. Кажется, эта Наула ужасная зануда.

– И нам нужно поужинать, – напомнила мама. – Как можно ложиться спать, не поужинав.

Да, мои родители живут по графику.

– Уже поздно идти в Диснейленд? – спросил папа.

– Уже полпятого, дуралей, – прошипела Элен.

– Но я слышала, что они работают до полуночи, – вставила мама. – От Нуалы Фримэн.

Пока Элен не мобилизовала окружающих на расправу с Нуалой Фримэн, я быстро сообщила, что до Диснейленда два часа езды, и лучше поехать туда в другой день. Я предложила им распаковать вещи, потом посидеть какое-то время у бассейна, а затем сходить и поужинать пораньше.

– А вы? – спросила я Анну и Элен. Разумеется, им захочется потусоваться где-нибудь, напиться и поискать себе красавчиков-серфингистов. Но они решили пойти с родителями. Кушать хотелось, а папа угощает.

– А Эмили? – спросила мама. – Я пообещала ее матери, что навещу ее и удостоверюсь, что она нормально питается и следит за собой.

– Эмили очень занята, – сказала я, но мамин взгляд не сулил ничего хорошего.

– Ладно, – сдалась я. – Но мне стоит вернуть ей машину, вдруг она понадобится. И скажу, что мы все зайдем попозже.

– И сразу же вернешься?

– Да.

Я пулей понеслась домой и сообщила замученной Эмили, что мои зайдут к ней выпить по стаканчику перед ужином. Затем я вернулась в «Океанский вид». После чего мы пару часов провели за интереснейшим занятием – распаковывали вещи и ссорились.

В шесть часов мы прошли шесть кварталов от отеля до дома Эмили. Дело было в Санта-Монике, где иногда можно увидеть человека, передвигающегося из точки А в точку Б пешком. Но зрелище сразу пяти пешеходов вызвало почти тот же переполох, какой, должно быть, вызвали доисторические обезьяны, обитавшие на деревьях, когда они слезли на землю и решили попробовать ходить. Машины замедляли ход. Водители пялились на нас, словно у всех нас по две головы.

– Что это с ними? – спросила мама, когда нам просигналил очередной автомобиль. – Элен, что ты делаешь?

– Ничего!

Она рявкнула это отнюдь не невинным тоном, и я успокоилась. Вот когда она изображает невинного агнца, тогда по-настоящему нужно беспокоиться.

Мы дошли до улицы, на которой жила Эмили, и Элен заметила магазин, торгующий системами видеонаблюдения. Она заставила нас зайти, и задала продавцу тысячу вопросов о назначении этой техники.

– В большинстве случаев ее покупают для дома, – объяснил он. – У нас есть скрытые камеры и крошечные подслушивающие устройства на тот случай, если вы подозреваете мужа в неверности и хотите зафиксировать на пленку его… развлечения…

По его шутливому тону было ясно, что он и мысли не допускает, что муж Элен когда-либо будет изменять ей и что это надо будет записывать на пленку. Но внезапно наша небольшая компания помрачнела. Все избегали встречаться со мной глазами.

– Я также поставляю все необходимое нескольким частным детективам.

– Частные детективы! – лицо Элен, и без того сияющее от радости, засветилось еще ярче. – Я бы не возражала поработать частным детективом.

– Хорошо, только мы в этом участвовать не будем.

В голосе папы звучал страх. Не думаю, что он выдержит, если Элен снова сменит призвание.

Мы вновь очутились на улице и прошли мимо дома Майка и Шармэн. Майк стоял у окна и вылупился на нас совершенно неподобающим благочестивому человеку образом. Пока Анна и Элен шли к дому Эмили кратчайшим путем, драная грязная рубаха, служившая Козлобородым занавеской, резко задернулась. Рывком.

Эмили (Господи, храни ее!) все еще работала над сценарием. Она выглядела выжатой как лимон.

– Здравствуйте, миссис Уолш! У вас отличный загар.

Мама помедлила чуток, а потом все-таки выдала прежнюю версию:

– Я хорошо загораю.

Мы все разместились в гостиной, где уже сидели Джастин и Дезире. Они пришли помочь Эмили с описанием собачьих повадок в сценарии.

– Как анорексия у Дезире? – спросила я, втянув щеки, чтобы изобразить дистрофика.

– Получше, – весело сказал Джастин и добавил: – С тех пор как она начала принимать «прозак».

Господи. А я-то, идиотка, решила, что он заговорил как нормальный человек. Как я была неправа!

Мы откупорили бутылочку вина. Началась церемония знакомства.

– Чем ты занимаешься? – спросил папа Джастина. Отец мог расслабиться в присутствии кого-то, только когда знал, кем этот человек работает. Комфортнее всего он чувствовал себя с местными чиновниками.

– Я актер, но…

– Точно! – воскликнула мама, оглядывая его с ног до головы. – Я тебя видела.

– Правда? – Ясно, что раньше Джастину такого не говорили.

– Ага. В «Космических свиньях», да? Тебя высадили на ту планету, и это чешуйчатое растение тебя сожрало.

– Да! Да! – Круглое, как тарелка, лицо Джастина засияло от радости. – Это был я!

– Ты отлично сыграл. Но, если честно, я думаю, это идиотизм—высадить тебя и этого второго космического бойца. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понял бы, что вам не протянуть и пяти минут в присутствии этой чешуйчатой штуки.

– Ну да! Абсолютно верно! Но это связано с…

Пока Джастин рассказывал маме об амплуа «толстого парня, которого быстро убивают», я с удивлением увидела, что пришли Майк с Шармэн. Они утверждали, что решили проведать, как Эмили живется в доме после выкуривания. Если бы я не знала их хорошо, то подумала бы, что они притащились только из любопытства.

Папе понравилось, что Майк работает в области медицинского страхования. Гм, а я и не знала. Я думала, что у него какая-нибудь причудливая халявная работа, на которой нужно только языком трепать. Затем Эмили повела Майка знакомиться с мамой.

– Это, – торжественно сказала Эмили, – наша мамочка Уолш. А это…

Она повернулась к Майку, но мама перебила ее и с очаровательной улыбкой промурлыкала:

– Я знаю, кто это.

– Да?

– У тебя столько известных друзей, – сделала мама комплимент Эмили, и снова обратилась к Майку: – Вы написали все эти книги о путешествиях. И у вас ведь был собственный сериал по телевидению? Господи, как же вас зовут-то?

– Майк Харт, – вежливо сказал Майк.

– Нет-нет. Начинается на букву «П». Боже, вертится прямо на кончике языка. Как же?

– Майк Харт, – также вежливо сказал Майк.

– Нет! Вспомнила! Билл Брайсон, да?

– Нет, миссис Уолш, нет.

– Вы… вы уверены?

– Разумеется.

Все в замешательстве замолчали. Мамино лицо приобрело странный пурпурный оттенок. Могу лишь предположить, что под загаром она залилась румянцем.

– Извините, вы так на него похожи.

– Эй, все в порядке, – сказал Майк очень мягко.

– У меня новости! – Эмили попробовала резко сменить тему. – Звонила Лара!

Непроизвольно я вздрогнула. Я была уверена, что даже просто упоминание Лариного имени дарует маме телепатические способности. И она поймет, что я спала с ней.

– Завтра вечером премьера фильма «Голуби», над которым она работала. И вы все приглашены!

Вполне естественно, это сообщение вызвало бурный восторг и несколько сгладило мамину оплошность.

– А там будут знаменитости? – поинтересовалась Элен.

– Возможно. Но знаете, кто там точно будет? – взвизгнула Эмили, по-прежнему изображая радушную хозяйку. – Шэй Делани! Вы помните Шэя Делани, миссис Уолш, да?

– Конечно! – К маме вернулась уверенность в себе. – Он был очень милым мальчиком, я буду рада снова встретиться с ним!

Я сглотнула комок в горле. Я ничего не буду чувствовать, какие бы чувства ни предполагались. Я справлюсь с этим.

В два счета мама стала королевой вечера. Хотя это был дом Эмили, именно мама наполняла бокалы гостям, проверяла, все ли в порядке. Короче, во всем проявляла ирландский матриархат. Но когда она попыталась подлить вина в бокал Шармэн, та запротестовала:

– У меня полный бокал.

– Давайте я дам вам еще один, – настаивала мама в обычной манере ирландских мамочек. – Птице не летать с одним крылом.

Шармэн наклонила голову и медленно повторила:

– Птице не летать с одним крылом. Красиво сказано. И мудро.

Мне стало интересно – это было произнесено с сарказмом или нет. Но в Шармэн не было ни капли злости.

– Простите, – сказала она. – Мне нужно повторить эту фразу Майку.

– Эта дама просто сама любезность и доброта, – недоверчиво заметила мама, глядя на стройную фигурку Шармэн и ее роскошные косы.

– Она очень одухотворенный человек, – сообщила я.

– Ага. Так она католичка? – оживилась матушка.

– Нет, Мэгги сказала, что эта баба одухотворенная, – поправила Элен, которая следила за разговором от начала и до конца.

После всего этого мама, ясное дело, очень заинтересовала Майка и Шармэн, и они не переставали следить за ней. Когда Анна начала клевать носом, как того требовали ее биологические часы, мама растолкала ее:

– Ну-ка не спи! А то клонишь голову, как деревце у святого источника!

Майк толкнул Шармэн локтем, и они произнесли, глядя друг на друга:

– Деревце у святого источника!

Они о чем-то воодушевленно переговорили, а потом Шармэн слегка подтолкнула Майка:

– Попроси ее.

– Сама попроси.

Они снова наклонились друг к другу и о чем-то зашушукались. После чего Майк взял маму за локоток:

– Нам пора, сегодня у нас вечер медитации. – Судя по голосу, он был расстроен. – Но нам было так приятно познакомиться с вами, миссис Уолш. И мы тут подумали: может, пока вы в Лос-Анджелесе, вы придете на один из наших вечер захватывающих историй?

Разумеется, матушка разволновалась. Она была в восторге. Но притворилась, что это не так. Это обычная манера поведения в ее маленьком мирке.

– Я буду так занята. Завтра я иду на премьеру фильма. А еще мой муж просил меня в четверг составить ему компанию… – До сих пор ей неплохо удавалось звучать важно и утонченно, но тут она добавила: – В Диснейленд.

– Мы можем подстроиться под ваше расписание.

– Может, вечерком в четверг, когда вы вернетесь из Диснейленда? – предложила Шармэн.

– Не могу обещать, – торжественно изрекла мама. – Но постараюсь.

– Мы будем ждать с нетерпением.

37

– Чем будете заниматься сегодня?

Эмили все еще была в пижаме. Она потягивала джолт-колу с повышенным содержанием кофеина и курила первую из шестидесяти сигарет за день.

– Сначала прочешем Беверли-Хиллз с картой домов кинозвезд, а потом пойдем к Китайскому театру посмотреть на отпечатки ладоней знаменитостей.

Эмили содрогнулась от убогости нашей культурной программы.

– Впервые я подумала, что вся эта идея написать сценарий к чудовищному фильму «Пес Йок» не кажется мне такой уж плохой. В нем будет показано, что всегда найдется сволочь, которой хуже, чем тебе. – Эмили слабо улыбнулась. Она так измучилась, что кожа под глазами приобрела синюшный оттенок.

– Мне бы так хотелось помочь тебе! – с жаром воскликнула я.

Она покачала головой.

– Это напоминает мне зубрежку перед экзаменом. Никто не может этого сделать за меня. И грех жаловаться – за это хорошо платят. – У нее был такой печальный вид, что я посочувствовала ей всем сердцем. – Этого позора мне не вынести. После каждого слова той сентиментальной фигни, которую я вынуждена писать, внутри у меня все сжимается. Это так действует на нервы! Даже конференц-связь не помогает…

Она зло посмотрела на телефонный аппарат. Ларри без конца трезвонил в надежде услышать, как продвигается сценарий. И заставлял ее разговаривать по селектору с ним и Чендлером, диктуя, что убрать, а что добавить.

– Если бы они просто дали мне спокойно написать эту лабуду, это бы еще куда ни шло. Но только я закончу какую-то сцену, как они заставляют изменять ее. У меня впечатление, что я топчусь на месте.

– Как думаешь – ты сможешь пойти сегодня на премьеру?

– Ага, мне нужно сделать перерыв. – Она внезапно о чем-то вспомнила. – Слушай, извини, что я вчера таким макаром про Шэя сказала. Я была в панике из-за этой путаницы с Биллом Брайсоном и ляпнула не подумав.

– Да ладно, не велико дело, – быстро сказала я. Не хотелось подробно останавливаться на этом вопросе. – А кто еще будет на премьере?

– Ты имеешь в виду Троя?

Я вздрогнула.

– Допустим.

– Он придет. Как ты сейчас к нему относишься?

– Ой, ну ты же знаешь, – весело ответила я. – Я расстроена. И смущена.

– Ты все еще хочешьспать с ним?

– Ты что с дуба рухнула? Даже если он будет последним мужиком на этой планете и все в таком духе.

– Отлично. У тебя с головой еще все в порядке, и ты не будешь ходить хвостиком за отвергнувшим тебя мужиком!

– Это сеанс популярной психологии?

– Понимаешь, бывает, чем больше он тебя отталкивает, тем сильнее ты его хочешь.

– Да, это было бы хуже, не сомневаюсь. Но сейчас я чувствую себя дурой. И только.

– Ты не первая женщина, обманутая мужчиной, и не последняя, так что смотри на это проще. С тобой все в порядке, просто ты долго не практиковалась, – добавила Эмили с улыбкой. – Потом тебя оставит с носом еще куча мужиков, так что образ Троя постепенно погаснет, а потом и вовсе исчезнет.

– Если уж речь зашла об обманщиках, как там Лу?

– Умен, этого у него не отнять. Притворяется мистером Совершенство. Но я на несколько шагов впереди него. – И Эмили хладнокровно выпустила колечко дыма.

В гостинице мои домочадцы не спали с четырех часов утра. И жаждали развлечений. В приподнятом настроении мы под безоблачным небом отправились в Беверли-Хиллз, где стали счастливыми обладателями карты расположения «звездных домов». Все знали, что эти карты дают неточную и устаревшую информацию, но кто я такая, чтобы ломать им кайф?

Первой остановкой был особняк Джулии Робертс, где мы проторчали битых двадцать минут, припарковавшись на пустынной ухоженной дорожке и пытаясь разглядеть хоть что-то через сплошные металлические ворота.

– Ну должна же она когда-нибудь выйти на улицу, – резонно заметил папа. – Чтобы купить газету, пачку молока или еще что-то.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – презрительно фыркнула Элен. – У нее для этого есть слуги. Наверное, имеется даже специально обученный персонал, чтобы за нее читать эту самую газету и пить молоко!

Мы продолжили наше дежурство в полном молчании.

– Это ужасно скучно, – заныла Элен. – Хотя это хорошая практика перед тем, как я открою собственное детективное агентство. Тогда мне придется много следить.

– Ты не станешь частным детективом, – твердо сказала матушка. – В понедельник тебя ждет свадьба Мэри Фицсимонс. И ты сделаешь так, что эта чучундра пойдет к алтарю настоящей принцессой, а не то я с тобой разберусь.

– Разве не нужно специальных навыков, чтобы быть частным детективом? – поинтересовалась Анна.

Элен уже об этом подумала.

– Ага. Для начала мне нужно выработать в себе алкогольную зависимость, но тут не должно быть проблем, учитывая мою наследственность. А во-вторых, у меня должна быть чокнутая семейка. – Она одобрительно посмотрела на нашу компанию: мама с пятнистым лицом, папа в носках с ромбиками, и Анна, которая явно одевалась в темноте. – И нам в очередной раз повезло, дамы и господа!

– Кто-то вышел! Кто-то вышел!

– Успокойся, папа.

Но это был садовник-мексиканец, собиравшийся убирать специальной машинкой опавшую листву.

Папа опустил стекло и заорал:

– А Джулия дома?

– Хулия?

– Джулия Робертс.

– Это не есть дом мисс Робертс.

– Ой, – испугался папа. – А ты знаешь, где она живет?

– Да, но если я сказать вам, мне придется вас убивать.

– Спасибо за помощь, – пробормотал папа, снова поднимая стекло. – Кто там следующий?

Таким же образом мы побывали «дома» у Тома Круза. Сандры Баллок, Тима Алена и Мадонны. Но ничего не увидели, лишь полюбовались электронными воротами и табличками «Вооруженный отпор». Тогда мы оставили тщетные попытки и поехали к Китайскому театру. Вокруг толпились туристы, которые искали отпечатки ладоней любимых актеров, потом прислоняли к ним свои собственные и так фотографировались. Папа отдал должное Джону Уэйну. Мама не могла оторваться от крошечных отпечатков туфелек Дорис Дэйз, а Анну очень тронули следы лап Лэсси. Однако на Элен это такого впечатления не произвело.

– Скука, – громко сказала она и обратилась к проходившему мимо служащему: – Простите, сэр, где я могу увидеть ягодицы Бреда Питта.

– Ягодицы Бреда Питта?

– Да, я слушала, что здесь их можно увидеть.

– Правда? Хорошо. Эй, Рики, где эта леди может найти ягодицы Бреда Питта?

– Что еще за ягодицы?

– Задницу, – услужливо перевела Элен. – Попу, если вам так больше нравится.

– А у нас есть попа Бреда Питта? Эй, Лаванда, где у нас попа Бреда Питта?

Но Лаванда не была такой кретинкой, как остальные.

– У нас нет тут этой попы, – резко сказала она.

– Что, кто-то украл? – посочувствовала Элен. Лаванда сердито глянула на Элен:

– Вы ненормальная!

– Потому что хочу увидеть отпечаток задницы Бреда Питта? Я была бы ненормальная, если бы не хотела этого.

– Бред Питт не собирается сюда приходить, снимать штаны и садиться голым задом на мягкий бетон, он же звезда! – к этому моменту Лаванда уже вытянула руки и начала слегка подергивать головой из стороны в сторону, как обычно делают участники шоу Джерри Спрингера. Я знала, что за этим обычно следует. И пока из Элен не выбили всю дурь, я увела ее прочь.

Позже я привезла их в «Океанский вид» и велела привести себя в порядок для похода на премьеру, а потом прийти к Эмили.

– Мы должны принарядиться? – спросил папа, надеясь, что ответ будет отрицательным.

– Это же премьера фильма, – проворчала мама. – Конечно да!

– Да? – переспросил он.

– Да, было бы неплохо.

«Голуби» – независимый проект. Это значит, что в нем не снимался никто из звезд. Да и в Ирландии особо не похвастаешься, так как о фильме никто не слышал. Но, несмотря на это, выглядеть наилучшим образом все-таки стоит.

Не знаю, какая муха меня укусила, но я решила отправиться на угол Аризоны и Третьей стрит и привести в порядок свои ногти.

Я нашла «Рай для ногтей» очень легко. Не только потому, что он располагался точно на углу вышеупомянутых улиц, как и сказала Лара. На окошке красовалась розовая неоновая рука и неоновая вывеска синего цвета, гласившая «Ногти, ногти, ногти». Вот только буква «т» не горела в полную силу, поэтому на самом деле на табличке было написано «Ноги, ноги, ноги», но что тут плохого? Я сделала несколько шагов по ступенькам вниз и вошла внутрь.

Лара говорила, что в этом салоне работают девочки с Тайваня. Самые лучшие. За стойкой сидела очаровательная куколка, судя по бэйджику, ее звали Лиан. Пока я объясняла, в чем моя проблема, и извинялась, что не записалась заранее, я не могла оторвать взгляда от ее ногтей. Каждый сантиметров пять в длину, и все украшены рисунком из звезд и полос, навеянным американским флагом. Внезапно я поняла, какие широкие возможности открываются передо мной, ведь и с моими ногтями можно экспериментировать. Что, если и мне сделать такие же.

– К нам не надо записываться, – сказала Лиан. Ага, Лара меня предупреждала.

Она схватила мою руку, склонилась к ней и начала изучать, с чем же придется работать.

– Ох, – выдохнула она. Похоже, бедняжка была шокирована до глубины души.

Внезапно я увидела то, что лицезрела она: неровные, кривые ногти, неухоженные кутикулы. В общем, видно было, что я о руках не особо забочусь. Как же я была неправа!

На тот случай, если я до сих пор не устыдилась, Лиан засмеялась, звонко, как маленькая девочка: хи-хи-хи! Потом подняла голову и возбужденно созвала коллег, чтобы они тоже взглянули на этот кошмар. За несколько секунд вокруг меня собралась толпа худеньких девушек в белых халатах. Они изучали мои руки, при этом щебетали что-то писклявыми голосками и много смеялись. Словно это была не моя рука, а какой-то странный предмет, найденный на улице.

– На отдыхе? – спросила одна.

– Да. Из Ирландии.

– А, – кивнула она. – Иллинойс.

Они начали быстро обмениваться вопросами, и в их репликах постоянно мелькало слово «Мона». Наконец, когда они пришли к какому-то выводу. Лиан сказала:

– Тобой займется Мона.

– А кто из вас Мона? – спросила я, переводя взгляд от одного лица к другому. Все личики напоминали лепестки. Почему-то мой вопрос вызвал новый приступ смеха. Я поняла, в чем дело, когда появилась сама Мона – грузная женщина намного старше всех остальных.

– Она холосая, – уважительно шепнула мне одна из молоденьких.

– Волсебница, – прошептала другая. Мона осмотрела мои ногти.

– Ноги тоже? – Она наклонилась посмотреть на пальцы моих ног, которые торчали из сандалий, и содрогнулась всем телом.

– Я не уверена, что у меня достаточно времени, чтобы сделать и маникюр, и педикюр.

– Будем делать одновременно. Одна занимается руками, а другая – ногами, – презрительно фыркнула она.

– Тогда ладно.

Она крикнула одну из девочек, и вот уже мои ноги и руки погружены в мыльный раствор.

– Тебе нужен горячий воск, холосо для кожи, – авторитетно заявила Мона.

– Хорошо.

Если уж делать, то делать, как следует, правильно?

И тут в салон ворвалась ухоженная дама. На ней был отлично скроенный брючный костюм, на лице – выражение паники. Она перекинулась парой слов с Лиан, которая издала несколько воплей, звучавших как брань. В мгновение ока все девушки поднялись с рабочих мест и устремились к стойке регистрации. Чувствовалось, что случилось что-то важное. Девочки играли заранее отрепетированные роли. И это напомнило мне о том, как много лет назад я растянула ногу, и пришлось обращаться к врачу. Боль была ужасающая. Ногу раздуло до размеров футбольного мяча. По лицу у меня катились слезы. И тут мимо меня провезли каталки, на которых лежали раненые, у которых были отсечены кисти. Они истекали кровью. За ними бежали врачи с неотложки, поддерживали капельницы и выкрикивали фразы, типа: «Он все еще дышит». Оказывается, произошла ужасная автокатастрофа на магистрали с двухсторонним движением. Моя вывихнутая коленка, хотя она и болела ужасно, внезапно (и абсолютно правильно) перестала быть делом первой важности.

Когда хорошо одетая незнакомка ворвалась в «Рай для ногтей», отношение к ней было таким же. Чувствовалось, что ситуация требует по-настоящему безотлагательных мер. Дама поведала леденящую душу историю о своем прекрасном ноготке и о том, как сломала его, меняя картридж в принтере. Мона вскочила на ноги, за ней последовала и ее помощница. Остальные расступились, пропуская их к пострадавшей.

– О, Мона! Слава богу! – женщина сунула покалеченный ноготь под нос Моне. – Его можно спасти?

Мона осмотрела его критически и сказала:

– Очень плохо, но я сделаю все возможное. Я ожидала, что сейчас они начнут намывать руки до локтей, как хирурги перед операцией, и наденут зеленые маски и халаты.

Пока более уважаемой клиентке на всех скоростях восстанавливали целостность ее ногтей, я сидела всеми забытая и покинутая. Мои ноги и руки покоились в ванночках с мыльным раствором. Какая-то добрая душа положила мне на коленки журнальчик. Но руки у меня отмокали в мыле, так что переворачивать страницы было нечем. И тут я слегка переместила ногу, и журнал плюхнулся в ванночку, где находились мои ступни.

– Простите, – пробормотала я. Все та же добрая девушка вытащила журнал и отряхнула его мокрые страницы, покрытые мыльными пузырями. Интересно, а новый она мне принесет?

Но нового журнала мне не дали. Я посмотрела на двух других женщин, которым приводили в порядок руки и ноги. Ни у одной из них журнал в мыльный раствор не падал. Что со мной не так? Почему иногда мне кажется, что при рождении мне позабыли дать путеводитель по жизни?

Когда наконец прекрасный ноготок был спасен, Мона и ее помощница вернулись ко мне и принялись за работу. Подпиливали, полировали, отодвигали кутикулы, снимали пемзой загрубевшую кожу. А затем пришло время и для горячего воска. Передо мной поставили ванночку с обжигающим воском и велели опустить туда ступни. Но едва дотронувшись до горячей жижи, я отдернула ноги и воскликнула:

– Горячо же!

– Но это холосо для твоей кожи, – завопила Мона, сжала мою коленку, как тисками, и пыталась силой водворить мою ногу в ванночку.

– Но миссис… Мона, воск слишком горячий.

Мы несколько секунд боролись, я дергала колено вверх, а она – вниз. И тут Мона смошенничала. Она встала в полный рост, теперь у нее было преимущество в весе. Моментально моя нога нырнула в горячий воск.

– Больно! – взмолилась я.

– Это холосо для твой кожи, – повторила Мона, не отрывая руку от моего дрожащего колена.

Все остальные девочки давились от смеха, закрывая губки ухоженными ручками.

После короткого, но болезненного ожидания мне разрешили поднять ногу. Как только слой воска застыл на коже белой пленкой, Мона снова запихнула мою ногу в ванночку. Снова по салону прокатился смешок. Эту пытку повторили несколько раз. Четыре, а то и пять. Каждый раз было так же больно, как и в первый.

Несколько лет назад по телевизору показывали фильм под названием «Сёгун». В нем какого-то мужика без остановки макали в кипяток, пока он не умер. Почему-то я вспомнила об этом. И как ни странно, та же мысль посетила меня, когда экзекуции подверглась вторая нога.

Затем мои «восковые» ноги завернули в полиэтиленовые пакеты и завязали их на лодыжках красными ленточками. Если бы я не видела эту процедуру раньше, то стала бы искать глазами скрытую камеру.

Через десять минут с меня сняли корочку воска. К моему удивлению, немедленная пересадка кожи моим ногам не потребовалась, напротив, ступни стали нежными, как лепестки. Потом все двадцать ногтей покрыли симпатичным кремовым лаком. Я сначала попросила полоски и звезды, как у Лиан, но мастерицы снисходительно улыбнулись и покачали головами. После чего меня отпустили на свободу. К этому моменту я уже перешла в их веру и пообещала себе, что с этого дня буду обязательно посещать салон раз в неделю. Так же, как все нормальные люди.

А дома Эмили прятала свою бледность под маской макияжа. Не знаю, как ей удалось, но когда она закончила, то выглядела просто потрясающе.

Она сияла и светилась, будто и не провела несколько ночей без сна, в депрессии, работая без остановки и поддерживая свою жизнеспособность только сигаретами и мюслями.

Мои должны были зайти за нами с Эмили в семь, но когда в семь двадцать пять они так и не появились, я ужасно заволновалась.

– Они заблудились!

– Как можно заблудиться? Тут всего шесть кварталов, и те по прямой!

– Ты же их хорошо знаешь. Они наверняка уже забрели в Южный Централ, и натолкнулись на уличную банду. Золотые цепи в палец толщиной, стволы и банданы.

– Ты можешь представить своего папу в бандане? – Эмили отошла от главной темы.

– А ты можешь представить мою маму в бандане?

Внезапно мы заржали и не могли остановиться.

– В оранжевой!

– Она выглядела бы как оранжевый Колобок! Мы опять затряслись от хохота. Это было классно.

– Господи, – довольно выдохнула Эмили, с видом знатока она ноготком провела по ресницам и сняла излишек туши. – Это чудесно! Оп-па! – Она навострила уши. – Я их слышу!

Моя семейка ворвалась в дом, захватив с собой и свое плохое настроение.

– Это из-за нее мы опоздали, – мама сердито глянула на Элен.

– Но мы уже пришли, и это главное. – Папа попытался потушить конфликт.

– И вы отлично выглядите, – отметила Эмили.

Они и впрямь замечательно смотрелись. Все сияли и сильно пахли духами (кроме папы), так что неудивительно, что практически мгновенно в дверях материализовались Козлобородые.

– Мы уже уходим, – резко сказала Эмили и попыталась загородить им вход.

– Здорово, я – Итан. – Он пытался вынырнуть из-за Эмили и посмотреть прямо в глазе красоткам Элен и Анне.

– Ладно уж, пусти их на секунду, – сжалилась я.

– Так и быть, – Эмили с недобрым видом наблюдала за происходящим, а Козлобородые уже стояли смущенно перед моими сестрицами. Я представила их друг другу и на пару минут оставила эту компашку в покое, чтобы они смогли обнюхать друг друга, как собаки. А потом нам и правда пора было идти.

– Чем занимаются эти парни? – спросил папа, вскарабкиваясь в джип Эмили.

– Лечатся от трепака, – пробормотала Эмили.

– Они студенты, – громко сказала я.

– Ага, – подтвердила Анна. – Но Итан (это тот, у которого бритая голова) собирается стать новым мессией.

Мама поджала губы:

– Да ты что!

38

Премьера фильма «Голуби» проходила в чудесном старомодном кинотеатре на Догени. Красные бархатные стулья, зеркальные стены в стиле «ар деко» и другие отсылки к более элегантной эпохе. Я рада, что мы постарались выглядеть получше, так как остальные посетители были одеты по последней моде. Даже несколько фотографов шлялись вокруг.

– Думаю, они скорее из какой-нибудь газеты про шоу-бизнес, типа «Дэйли Вэраети», чем из «Пипл», – заметила Элен. Но это не важно.

Эмили пошла пообщаться с коллегами. «Просто переброшусь парой слов перед премьерой». А я отвела своих подопечных на наши места. Устраиваясь поудобнее, я заметила впереди, через пару рядов, Троя с Керсти, и поежилась. Встреча с Троем, да еще и с Керсти в придачу, напомнила мне о том, какая же я дура. Но я подумала о словах Эмили. Я не первая женщина, которую облапошил мужчина, и не последняя. И внезапно мне стало легче, свободнее. Возможно, я всегда буду бороться с желанием воткнуть ему вилку в ляжку, но это не самое плохое, что можно чувствовать к человеку.

Трой повернулся и осмотрел зал в поисках знакомых. Я опустила глаза, но было слишком поздно.

Он холодно кивнул мне, а я ответила ему еще более сдержанным кивком. Мне хотелось бы думать, что моя голова не двигалась вовсе, лишь слегка качнулись прядки волос. Затем взгляд Троя скользнул по мне и остановился на Элен, остановился с любопытством. Элен дерзко подмигнула ему, а он широко улыбнулся. Керсти каким-то шестым чувством почувствовала угрозу, встревожилась и тоже повернулась всем телом. Когда она увидела, на кого же уставился Трой, то начала ныть, чтобы как-то отвлечь его. Мне подумалось, что я, по крайней мере, не такая, как Керсти. Я больше не хочу Троя.

Эмили заняла свое место. Огни погасли, и началось кино.

– А что это за фильм? – с надеждой прошептал папа. – Про ковбоев?

– С Гаррисоном Фордом? – спросила мама в другое ухо.

Гаррисон Форд пользуется любовью у всех поколений нашей семьи. Мама обожает его не меньше нашего. И даже моя маленькая племяшка Кэйт перестает плакать, когда Клер включает ей по видику отрывок из «Деловой девушки», в котором Форд стягивает с себя рубашку. Возможно, это его лучшая роль.

Однако в «Голубях» не было ни ковбоев, ни Гаррисона Форда. Я вообще не могу сказать, к какому жанру следует отнести эту картину. История любви? Но герой убивал одну за другой всех своих подружек. Комедия? Но было не смешно. Сгодился бы и ярлык «порнуха», но все сексуальные сцены были сняты в черно-белом варианте, чтобы зритель догадался, что это не просто перепихон, а неотъемлемая часть содержания. Ужасно неудобно смотреть на живописные сцены полового акта, сидя между своими родителями.

Этот фильм относится к тем картинам, после которых мне становится совершенно не по себе. Я вспоминаю, что не училась в университете, не прочла ни одной книги Симоны де Бовуар, считала фильм Кшиштофа Кешьлевского «Три цвета: красный» просто бредятиной (я пошла на него только потому, что билетов на «Когда мужчина любит женщину» уже не было). Большую часть фильма я а) мечтала, чтобы закончились эротические сцены; б) пыталась придумать, что сказать Ларе после показа, кроме фразы «полное дерьмо». После ста двадцати минут размышлений, я решила, что для нейтрального высказывания годится слово «интересно». Через два ужасных часа, казалось бы в середине сцены, по экрану побежали титры, свет зажегся и все стали хлопать и кричать. Мама повернулась ко мне и с радостной улыбкой сказала:

– Изумительно! – а потом добавила себе под нос: – Это самый странный фильм, какой я только видела. Я думала, что «Английский пациент» – плохое кино, но по сравнению с этой белибердой это еще цветочки.

Все повскакивали с мест и зааплодировали режиссеру. Папа остался сидеть, глядя перед собой.

– Но ведь еще не кончилось, разве нет? Неужели люди платят деньги, чтобы пойти в кино на это? – спросил он умоляющим голосом. – Может, нам показали только кадры, не вошедшие в окончательный вариант? А все комедийные эпизоды попали в сериал «Этой ночью все будет классно»?

– А где здесь наливают? – требовательно спросила Элен.

– Мне нужно в туалет, заодно схожу на разведку. – Я с извинениями протолкнулась через толпу и попала в фойе, по дороге услышав, как кто-то назвал фильм «очень европейским».

Раздались голоса:

– Смело!

– Многообещающе!

Я запомнила все это. На тот случай, если в следующий раз не смогу придумать эвфемизм для фразы «полное дерьмо».

– Мэгги! Мэгги! – меня поманила блистательная Лара в медно-красном облегающем платье до пола, расшитом блестками. На голове у нее возвышалась прическа а-ля Барбарелла. – Спасибо, что пришла. Что ты думаешь о фильме?

– Хм, замечательный фильм. Очень интересный. Очень по-европейски.

– Ты думаешь? Да он же тебе не понравился! – Она залилась восторженным смехом.

– Нет, я… Ну да… Это не совсем для меня. Я слишком легкомысленная для такого кино…

– Ничего страшного, – уверила она и заметила. – Ой, отличный маникюр. «Рай для ногтей»? Кто его тебе сделал?

– Мона.

– Мона? Ух ты!

– Почему «ух ты»?

– Она работает в салоне практически дольше всех, и наполовину вышла на пенсию. Так что делает маникюр лишь в особых случаях. Пойду пообщаюсь с прессой. Увидимся позже!

Лара откланялась. Я была рада. По крайней мере, между мной и Ларой все в порядке. Я все еще не хотела, чтобы она приближалась к моим родителям, но наш короткий романчик не оставил неприятного осадка.

Когда я вышла из дамской комнаты, то обнаружила, что в фойе полным разгаром идет вечеринка, столы ломятся от блестящих подносов с шампанским и закусок. Я взяла бокал и начала проталкиваться через это скопление роскошных загорелых людей к Эмили. Вокруг нее образовался небольшой кружок. Анна, Керсти, Трой и (как неожиданно!) Элен.

– На этих старых бархатных креслах разве что мох не рос, правда? – сказала Керсти.

– А мне понравилось, отличный кинотеатр, – заявила Эмили, и все мы издали возгласы одобрения.

– Фу! – с отвращением воскликнула Керсти. – Ужас! Вы только представьте, сколько задниц сидело на этих креслах до вас…

Я отвлеклась от ее монолога. Не потому что ненавидела Керсти. Просто что-то странное творилось с едой. Она испарялась с огромной скоростью. Каждый раз, стоило мне отвернуться, а потом повернуться обратно, количество закусок становилось еще меньше. Но как я ни пыталась, я не заметила, чтобы кто-то отправлял пищу себе в рот. Не заметно было, чтобы кто-то ел, кроме моего папы, склонившегося к столу и набивавшего себе брюхо, но это не он все съел. Я стала крутить головой во все стороны, но разгадки не нашла, зато публика пару раз наградила меня странными взглядами. Словно люди для поглощения пищи пользовались какими-то сверхъестественными способностями, как вулканцы – касательные телепаты из фильма «Стар трек», которые с помощью прикосновений к особым точкам на лице устанавливали контакт своего разума с чужим.

– Ну, и как тебе понравилось кино, Дюймовочка? – спросил Трой у Элен, многозначительно глядя на нее из-под опущенных ресниц.

Господи, да он ей уже и прозвище придумал. Мне жалко Керсти.

Я забеспокоилась, уж не ревную ли я. Чертовски не хотелось. Я делала успехи в эмоциональном плане, так что жаль было бы потерять выигранные позиции. Поэтому я хорошенько прошерстила свои ощущения и нашла только легкий интерес, а что же будет дальше? Возможно, мне стоило оградить Элен, но уверена, она сможет о себе позаботиться. Я решила, что это Трою нужно быть начеку.

Гордость от того, что я отлично справляюсь со своими эмоциями, слегка пошатнулась, когда я увидела, что матушка увлеченно беседует ни с кем-нибудь, а с Шэем Делани. Она быстро завладела его вниманием. И вот он уже склонил свою пепельную голову, чтобы ее рот был на уровне его уха, а его темные глаза, не отрываясь, глядят на маму. Почему-то меня охватило странное желание – захотелось рассмеяться.

Он словно почувствовал мой взгляд, внезапно поднял глаза и пристально посмотрел на меня. Его взгляд пробрал меня до самого нутра. Мама вытянула шею, проверить, на кого это Шэй вылупился, и увидела меня. Она поманила меня присоединиться к ним, и я, разумеется, пошла. Что мной руководило? Покорность? Вежливость? Любопытство? Кто знает. Я осознала, что уже стою рядом с ним. Высокий, непричесанный, улыбающийся и очаровательный. Душка Шэй Делани.

– Посмотри, кого я обнаружила! – кокетливо сказала моя матушка. Она была в полном восторге. – Мы вспоминали старые добрые времена. Кажется, только вчера Шэй сидел у нас на кухне и ел… что ты ел, Шэй?

– Пирожки с ягодами! – хором воскликнули они.

– Ты был единственным, кто их ел. Мои даже не притрагивались.

– Не понимаю, почему. – Глаза Шэя заблестели. – Пирожки были восхитительные.

Он говорил бы то же самое, если бы по возвращении домой лег и умер от отравления. Шэй всегда был таким. Он сыпал комплиментами направо и налево, чтобы все радовались, какие они молодцы. Но только не я. Мой взгляд задержался на его золотисто-пепельных волосах. Я еле сдержала вздох.

– Ты ведь женат? – поинтересовалась мама.

– Да, уже шесть лет. На девушке по имени Донна Хиггинс.

– Это те Хиггинсы, которые живут на Рокуэлл-парк?

– Нет, они с Йорк-роуд.

– Малаки Хиггинс или Бернард Хиггинс?

– Ни тот, ни другой, хотя у нее действительно есть дядя по имени Бернард.

Они слегка отвлеклись, пытаясь точно установить, к какой же ветви семейства Хиггинс принадлежит жена Шэя, а потом мама снова заговорила.

– А брак Маргарет распался, но я-то знаю, такое случается. В наши дни ты никто, если была замужем только раз. Надо соответствовать духу времени, правильно? Зачем вообще нужна процедура развода, если ею не пользоваться? Как говорится, или используй, или потеряешь!

С каждым предложением во мне поднималась волна удивления, пока она не превратилась в сильный шок. Моя мама плакала, когда эта самая процедура развода прижилась в Ирландии, и считала ее концом цивилизации. Мы все это знаем. И как мило с ее стороны было вытрясти все мое грязное белье прямо перед носом у Шэя, особенно, учитывая наш прошлый опыт.

– А твоя жена? – спросила мама. – Она сейчас здесь или дома? Дома, в Ирландии. Понятно. А ты здесь часто бываешь по работе? Должно быть, сложно так редко видеть друг друга? Да, кто знает, может и ты пойдешь на поводу у моды и женишься несколько раз, если не будешь осторожен!!

Я решила, что я уже не девочка, чтобы меня смущала собственная мать. Какая неожиданность!

– Кажется, сто лет уже прошло с тех пор, как вы были детьми, – задумчиво сказала мама. – Как быстро летит время!

Мы с Шэем молча посмотрели друг на друга. Внезапно я унеслась мыслями в прошлое, вспомнив один особенный день. Он усадил меня на солнечное пятно, разлившееся по ковру в его спальне. Жар и свет солнца, редкие прикосновения его обнаженной кожи к моей. Это было непереносимое удовольствие.

Он вспомнил этот же момент или какой-то похожий, поскольку воздух вокруг нас заметно сгустился.

Свои подростковые влюбленности я старалась держать в секрете от своих родителей. Естественно, они заподозрили неладное, когда я начала встречаться с Гарвом в семнадцать лет. Они не знали и про то, что я встречаюсь с Шэем, разве что догадывались. Хотя мы с Шэем не встречались, только занимались любовью. Я вспоминаю то время как постоянное ожидание, когда же его мама уйдет куда-нибудь, чтобы я могла проскользнуть к нему домой и выскользнуть из одежды. Я постоянно испытывала возбуждение. И даже когда его мать и младшие сестрички были дома, мы все равно занимались сексом, только втихаря. Притворялись, что смотрим телик. Одна моя рука в его джинсах, одним глазом смотрю на дверную ручку, а трусики под подушкой. Иногда его нервная бдительная мамаша уступала нашим мольбам и позволяла нам пойти в комнату Шэя «послушать музыку». А там мы занимались сексом в одежде: я задирала юбку, а Шэй спускал джинсы. Мы в ужасе ждали топота на лестнице, когда нам приходилось вскакивать на ноги и прикрывать покрасневшую кожу. Даже придя на вечеринку, мы подыскивали благовидный предлог, запирались в спальне и Шэй трахал меня на куче пальто.

– Ну, дети, оставляю вас наверстывать упущенное, – сказала мама с теплой улыбкой, быстро развернулась на каблуках и начала проталкиваться через толпу. Не думала, что доживу до того дня, когда родная мать будет подкладывать меня под кого-то.

– Когда это она стала так прогрессивно относиться к идее разводов? – спросил Шэй.

– Десять минут назад.

Мне неприятна была пауза, возникшая после моих слов. Но я не могла придумать, что сказать. Мое умение поддерживать беседу покинуло меня. Стыдно, ведь мне хотелось о многом с ним поговорить.

– Ага, – сказал он, и я знала, что будет дальше.

– Тебе пора? Да?

– Что?

– Ты уже поговорил со мной тет-а-тет больше пяти секунд, так что самое время протянуть мне руку и сказать: «Ну, рад был снова встретить тебя!» Так?

Ему не понравились мои слова. Он испугался, так как я поймала его на том, что он несовершенен. Сама я испугалась еще сильнее. Обычно я не так прямолинейна. Но мы некогда были так близки, поэтому я все еще чувствую себя вправе говорить ему то, что мне хочется.

– Ты не права, – сказал он, запинаясь. – Я… хотел…

Он был взволнован, словно умолял, чтобы я поняла его правильно.

Но мы не успели продолжить наш захватывающий диалог, так как Шэя заметил папа и радостно подбежал к нам.

– Шэй Делани, как пить дать! Как здорово встретить соотечественника!

Я подавила еще один вздох. Папа покинул Ирландию всего два дня назад. Что за фигня творится с ирландцами? Еще моя сестрица Клер говаривала, что мы не можем даже на сутки уехать на остров Холихэд, до которого от Дублина рукой подать, чтобы не начать тут же стенать, что нас силой заставили покинуть Изумрудный остров и как хочется домой. Может, в нас говорит голос предков? И когда мы покидаем Ирландию, то это напоминает нам о том, как в стародавние времена наших соотечественников ссылали на Тасманию за кражу овец.

– Мы сейчас идем в отель, так как у нас сбой биологических часов, но в пятницу я приглашаю всех на ужин, – сказал папа Шэю. – И ты, дружище, меня обидишь до глубины души, если откажешься к нам присоединиться.

39

В четверг вечером мама, папа, Анна и Элен внезапно завалились к Эмили. Они ездили в Диснейленд на весь день, так что я думала, что раньше полуночи они не появятся. Уже потом я поняла, что это неспроста, так как на маме был ее лучший кардиган, а губы подкрашены особым, «парадным» образом (это когда колечко помады шире, чем губы). Она выглядела как респектабельный клоун.

– Заходите, заходите, – сказала я. – Как Диснейленд?

Мама молча отошла в сторону, открывая нашему взору папу в ортопедическом воротнике.

– Ой.

– Вот ответ на твой вопрос, – проворчала мама. – Он снова встал на этих водных горках. Он никого не слушает. Никогда. Твой отец должен все проверить на себе.

– Оно того стоило, – возразил папа. Ему пришлось повернуться всем телом, чтобы посмотреть на маму.

– Пап, а когда ты сюда приезжал с другими бухгалтерами, вы были в костюмах?

– Костюмы? – Папа был шокирован. – Мы же представляли Ирландию. Разумеется, мы были в костюмах.

– Хорошо провели время в Диснейленде? – спросила я Элен.

– Ага. Потому что мы не ездили. Мы отправились в Малибу искать себе красавчиков – серфингистов.

– Но у вас же нет машины, – поинтересовалась Эмили у Анны. – Как же вы добрались до Малибу? Господи, надеюсь, вы не… вы не ездили на автобусе?

Анна покачала головой.

– Нет, Итан и его приятели из соседнего дома были очень любезны и отвезли нас на своем «рискмобиле».

– Но вы же познакомились только вчера вечером!

– Tempus fugit.^[17] – сказала Анна с видом знатока. – Живи настоящим!

Все в комнате замолкли и уставились на Анну, ведь ее девизом всегда было «Не делай сегодня то, что можно отложить на послезавтра. А еще лучше – на следующий год».

– Анна втюрилась в Итана, – сказала Элен.

– Нет, не втюрилась.

– Втюрилась.

– Нет.

– Да.

– Правда, что ли? – Эмили сгорала от любопытства.

– Нет!

– Да! – настаивала Элен. – Просто надо помучить ее, чтобы она призналась. Что тут у тебя может сойти за электрошок?

– Котенок, может, просто скажешь и все? – спросила мама. – Электрический шок это очень больно.

– Я в него не втюрилась.

Из кухни донесся грохот. Элен выдвигала ящики и рылась в них.

– Эмили, я нашла только электрический нож, – крикнула Элен. – Можно отрезать от нее по кусочку.

– Если вы будете меня мучить, то я поеду домой, – сказала Анна.

– Оставь нож на месте. Притащи лучше вина.

– А ты чем сегодня занималась? – спросила мама у меня.

У меня был странный день. Меня мучила ностальгия. Я вспоминала себя в семнадцать лет, когда у нас только-только завязались отношения с Шэем. Нахлынуло столько воспоминаний, которые отозвались во мне сладкой болью.

Но мои мысли прервал голос мамы, вернув меня в сегодняшний день, в солнечный Лос-Анджелес.

– Я что, со стеной разговариваю? – резко воскликнула она. – Что ты сегодня делала?

– Ой, извини. Я стирала. Ходила в супермаркет.

На меня снова наорал этот бомж. Что-то про автомобильную гонку и про какую-то Лалу, которой пуля попала в бедро. Но в этот раз я не приняла это на свой счет. Я набрала гору прекрасной еды. А потом долго думала, почему же – неважно, находится ли супермаркет в Ирландии или за шесть тысяч миль в Лос-Анджелесе, – почему я всегда стою в очереди за кем-то, кто удивлен, что за это еще и платить надо. Покупки уже запакованы, уложены в тележку, чтобы отвезти ее к машине. Кассир говорит сумму по чеку, тут этот чудак или чудачка удивляются до глубины души, и начинают шарить по карманам или рыться в сумочке в поисках кошелька. В конце концов эти горе-покупатели расплачиваются кредиткой, которая не читается или отсчитывают мелочь по три часа.

Затем я зашла в аптеку по соседству и купила себе скребок для языка. Теперь буду ждать, когда же моя жизнь наладится.

– А потом я пришла домой и помогала Эмили.

Я приготовила ей черничный коктейль, подобрала синоним к слову «блестящий», ответила на звонок Ларри Сэведжа и сказала ему, что к ней пришел специалист по глубокой очистке кишечника, хотя Эмили лежала на диване с сигаретой в зубах и плакала.

– Прошлый вечер был чудесен, – сказала мама. – Если не считать фильма. А Шэй Делани ни чуточки не изменился. Встреча с ним на меня благотворно повлияла. И он собирается прийти завтра к нам на ужин. Папа сказал.

– Он не придет, – сказала я. – Это было сказано из вежливости.

– Придет, – настаивала мама. – Он же сказал, что придет.

Папа практически приставил ему нож к горлу, разумеется, ничего не оставалось сделать, как наобещать с три короба.

– Шэй – козел, – сказала Элен. – Он так смотрел на тебя, Мэгги.

– Он на всех нас смотрел, – отрезала мама.

– Нет, я имею в виду, он по-особому на нее смотрел. Глазами.

– А чем он еще должен был смотреть? Ногами? – фыркнула мама.

Но не успела я разобраться в том запутанном клубке чувств, которые вызвали во мне ее слова, как Анна сказала удивительную вещь:

– Он хочет всем понравиться.

– А что в этом плохого? – спросила мама. – Его и впрямь все любят.

– Я – нет, – сказала Элен.

– Ты говоришь это лишь из чувства противоречия.

– Иди домой, старушка. Я устала, и ты меня выводишь из себя.

– Я пойду, но только когда сама захочу. Эй ты! – Мама окликнула отца, словно он был послушным песиком. – Пора заканчивать с этим!

– Куда это вы намылились?

– К соседям на вечер увлекательных историй! Когда мы закончили смеяться, я сказала:

– Зачем ты идешь, если не хотела?

– Разумеется не хотела, а что делать? – возмутилась мама. – Просто Майк поставил меня в неловкое положение.

– Ну и не ходи, – предложила Элен. – Пусть идет на три буквы.

– Нет! – Внезапно мама задрала нос. – Если уж я пообещала что-то, то сделаю. Я не из тех свистушек, которые берут свое слово назад. Мы пойдем на часок из вежливости, а потом откланяемся под предлогом, что у нас другая встреча.

– Скажи, что ты сегодня идешь в знаменитый ночной клуб «Вайпер-Рум», – предложила Элен. – Там вечеринка для пожилых.

– «Вайпер-Рум», – повторила мама. – Правильно. Если мы сами не выберемся оттуда через полтора часа, приходите на помощь.

Как только родители свалили, Элен деловито поинтересовалась:

– Расскажите мне про этого парня со здоровенным шнобелем. Его Трой зовут? Как ни странно, он кажется мне привлекательным.

– Сейчас присвоим тебе номер, и вставай в очередь! – сказала ей Эмили те же слова, что и мне когда-то. – «Не влюбись в меня, детка, потому что я лишь разобью твое сердце».

– Влюбиться? – удивленно усмехнулась Элен. – Хорошая мысль. А кто-то спал с ним? – Она взглянула на Эмили. – Ты, разумеется!

– Спроси лучше Мэгги.

– Хорошо. Так кто спал с ним?

Я пожала плечами, а Элен бросила на меня пронзительный взгляд.

– Ты?

– Да, я.

– Но ты же у нас хорошая девочка.

– Да?

Она с недоверием рассматривала меня, а потом решила разузнать все поточнее.

– Но ведь ты и этот Трой, вы ведь не пара?

– Не пара.

– Тогда ты не будешь возражать, если я с ним потусуюсь?

– Мне до этого нет дела.

– Ты, должно быть, хочешь иметь дело с его подружкой? – неожиданно резко спросила Эмили.

– С кем? С этой кучерявой мымрой? – Элен тихонько рассмеялась. – Не думаю, что с ней будут какие-то проблемы. Лучше расскажите мне о Ларе. Соседские парни сказали мне, что она – лесбиянка. Интересно, на что похож секс с девушкой, – произнесла она мечтательным тоном, но лишь потому, что хотела вызвать фурор своим свободомыслием. – Чем же они занимаются в постели?!

– Спроси у Мэгги, – снова порекомендовала Эмили.

– Ха-ха-ха! – заржала Элен, а потом резко остановилась, будто врезалась в гранитную стену. Ее лицо стало бледным, все краски исчезли. – Я тебе не верю.

Я снова пожала плечами.

– Как хочешь.

Вся эта ситуация меня забавляла.

– Когда?

– На прошлой неделе.

– Я тебе не верю. Я спрошу у Лары.

– Валяй, – спокойно сказала я.

Следующий час Элен разглядывала меня, как будто видела в первый раз. Она качала головой и едва слышно бормотала:

– Господи, госпо-о-оди.

Остановилась сестрица, только когда Эмили взглянула на часы и воскликнула:

– Кстати о ваших родителях! Они там уже почти полтора часа. Не пора ли их спасать?

– Да, давайте.

Мы вышли из дома и с улицы посмотрели через стеклянную входную дверь в гостиную Майка и Шармэн. Мама величественно восседала на стуле, а остальные скучковались у ее ног. Она что-то рассказывала и улыбалась. Папа неестественно неподвижно стоял, опершись на диван, в своем ортопедическом воротнике. Он тоже улыбался.

Я постучала в стекло. Какой-то тощий бородатый тип подошел к двери и прижал палец к губам:

– Это история про знаменитого Симуса. Про то, как он добился любви дочери врача.

Мы с Эмили, Анной и Элен обменялись озадаченными взглядами. Потом прошли за бородачом и заняли место на полу. И тут я забеспокоилась. У мамы был сильный ирландский акцент, я такого даже и не слышала ни у кого. А количество столь любимых ирландцами слов «охохошеньки» и «ойойошеньки» опасно зашкаливало.

– Охохошеньки, да этот Симус был мастер на все руки. Мог трактор перевернуть, и деньжата у него водились, а как он танцевал! Ойойошеньки, да это был самый лучший танцор, какого вы только знали. Он даже на блюдце смог бы станцевать!

Я была в ужасе, что она выставляет себя посмешищем. Но я посмотрела на лица собравшихся, и промелькнула мысль: да они же ловят каждое ее слово, как завороженные! Все наклонились вперед, словно мама была магнитом, а они – железными опилками. Можно было услышать, как муха пролетает, такая стояла тишина.

– Он умел просто танцевать под джаз, как обычно, вести партнершу по одной линии. А мог раскрутить ее на восемь оборотов. А какие у него были мозги, охохошеньки, просто супермозг! Он столько книжек перелопатил…

– Перелопатил книжки? – прошептала Эмили. – О чем это она?

– Тихо! – свирепо шикнула на нее девица, которая могла бы быть моделью для рекламы батиков.

– … Он разбил сердца всех женщин Ирландии. Все матери в городе не спускали с него глаз. – Она профессионально держала слушателей в напряжении. – И не только из-за своих дочек!

Это замечание вызвало смех, которым я поспешила воспользоваться, и жестами показала ей, что пора закругляться. Она поняла. Но выглядела расстроенной.

– Дамы и господа! – прервала она смех. – Дамы и господа! Как вы заметили, пришли мои дочки. Они хотят отвезти меня в клуб «Вайпер-Рум».

Тут же несколько человек начали сердито протестовать.

– Так что мне пора покинуть досточтимую публику.

– Досточтимую публику? – спросила Элен. – Где она этого набралась.

– Неужели нельзя подождать пять минуток? – злобно спросил здоровяк с конским хвостом, повернувшись к нам. – Нам хочется услышать конец истории!

– Да! – воскликнул кто-то еще. – Пусть Джонни Депп подождет!^[18]

Ну и что нам оставалось делать?

– Хорошо, – сказала я. – Не имеет значения.

– Ойойошеньки! – застеснялась мама. – Я и не знала, что вам так понравилось. Ну, если вы настаиваете…

– Мы настаиваем! – взорвалась комната. Кто-то из ее поклонников в первом ряду нежно дотронулся до нее и попросил:

– Продолжайте, мама Уолш!

И мама Уолш продолжила и рассказывала свои байки еще весьма продолжительное время. Когда слушатели наконец отпустили ее, то чуть ли не на руках вынесли на улицу. И папу тоже. К несчастью, все слегка усложнилось, когда выяснилось, что ни в какой клуб она не идет. Это была лишь уловка, чтобы вызволить ее оттуда, которую она сама же и одобрила.

– Я хочу в «Вайпер-Рум», – сказала мама голосом капризного ребенка.

– Ты не можешь, ты слишком старая, – отрезала Элен.

– Ты сама сказала, что там вечер для пожилых.

– Это была шутка. Мы сегодня вымотались. Да еще эта смена часовых поясов. Так что мы идем спать.

Мама повернулась к нам с Эмили. На ее лице было написано «и ты, Брут?».

– Мне нужно дописать сценарий, – нервно сказала Эмили. – Надо поспать.

– А я ей помогаю. Всем спокойной ночи, увидимся завтра!

Мы с Эмили помчались домой, заперли за собой дверь, но несмотря на это с улицы еще какое-то время доносился жалобный мамин голос:

– Но я же на каникулах! А с вами никакого веселья.

40

Отпуск должен был пойти нам с Гарвом на пользу, но получилось наоборот. Мы вернулись измученные. Нас терзали сомнения, что все, что мы делали вместе, неправильно. Словно у нас был билет в одну сторону в страну подназванием Катастрофа. Чем сильнее мы пытались выпутаться из сложившейся ситуации, тем глубже она нас затягивала.

Когда мы вернулись, атмосфера оставалась натянутой. Пару раз я замечала, что Гарв смотрит на меня, и в его глазах застыло обвинение. Примерно дней через десять после возвращения из «отпуска» у нас была назначена встреча с гинекологом доктором Коллинзом, где мы вновь пытались выяснить причину двух выкидышей подряд. Именно в его кабинете и рухнула последняя подпорка под нашим браком. Так что я точно могу сказать, когда, мой брак потерял равновесие и скончался.

Однако, когда происходит нечто фатальное, в тот самый момент вы можете не понять, что это «нечто» имеет именно фатальный характер. Вы подозреваете, что произошло что-то нехорошее и губительное, но только с течением времени открывается весь ужас ситуации.

Я во всем виню рутину. Рутина скрывает от вашего взора беду. И вы думаете, что если встаете с утра, надеваете чистую одежду, ходите на работу, время от времени едите и смотрите сериалы по телику, то все под контролем. Мы тоже жили по такому расписанию, но каждую минуту нам приходилось таскать с собой всю тяжесть наших умирающих отношений.

После первого выкидыша мы оба хотели попробовать еще раз и немедленно. Мы очень надеялись, что новая беременность смоет нашу печаль. В этот раз все было иначе. Думаю, я боялась снова забеременеть, боялась нового выкидыша. Тем не менее я следила за своей базальной температурой ежедневно, и мы с Гарвом занимались сексом, правильно сказать, выполняли супружеский долг, если день был благоприятным. Пока не произошло кое-что, чего раньше не случалось. Мы были в постели, Гарв уже собирался войти в меня, но тут я заметила, что у него проблемы. Его эрекция уменьшилась, стала менее твердой.

– Что такое? – спросила я.

– Просто слегка… – замялся он, пытаясь все-таки попасть в цель.

Но надежды не было. Прямо на глазах его член начал опадать, опадать, опадать, и за какие-то секунды из твердого жезла превратился в дряблую сосиску.

– Прости, – сказал Гарв, отодвинувшись от меня и уставившись в никуда. – Это, наверное, из-за алкоголя.

– Ты же выпил всего литр пива. Это из-за меня. Ты меня больше не хочешь.

– Нет, что ты. Я тебя хочу, как и раньше. Он снова лег рядом, и мы лежали, обняв друг друга, но каждый – внутри своей печали.

В следующий раз, когда мы попробовали заняться сексом, это случилось опять. Гарв был подавлен. Из статей в «Космополитен» и от своих подружек я знала, что это самое ужасное, что только может произойти с мужчиной, так как он чувствует, что его оставила мужская сила. Но я не могла утешить его. Я и сама была ранена в самое сердце. Мне было тяжело от того, что он отверг меня. Я сердилась на его бесполезность. Если так пойдет и дальше, как же мы заведем ребенка?

Мы предприняли еще одну попытку, еще более провальную, чем остальные. А потом молча пришли к обоюдному решению, что больше не будем. С тех пор мы практически друг до друга не дотрагивались.

Однажды субботним вечером мы смотрели видео. Кажется, «Люди в черном». Короче, какая-то туфта про то, что мир вот-вот рухнет, если кто-то немедленно не совершит героический поступок. Мы досмотрели фильм почти до конца. Заиграла быстрая музыка. Обстановка в кадре накалялась. И вдруг Гарв сказал:

– А кому какое дело?

– Что, прости?

– Кому какое дело? Пусть рушится этот чертов мир! Всем будет лучше.

Это было так непохоже на Гарва. что я пристально на него посмотрела. Шутит или нет? Но, разумеется, он не шутил. Передо мной был человек, неуклюже развалившийся на диване, волосы растрепались над почерневшим от горя, непокорным лицом. Кто это?

На следующее утро я проснулась, приняла душ, выпила кофе, оделась, а Гарв все еще лежал в постели.

– Вставай, ты опоздаешь, – сказала я.

– Я не буду вставать, останусь в кровати. Раньше он себе такого не позволял.

– Почему?

Он не ответил, я спросила снова:

– Почему?

– Из-за налогообложения, – пробормотал он, повернувшись лицом к стене.

Несколько минут я просто стояла и смотрела на этот неподвижный холм, укрытый пуховым одеялом. Потом вышла из комнаты и отправилась на работу. Он не хотел со мной разговаривать, а я почти и не расстроилась. Новые огорчения больше не наполняли мою душу тяжелым отчаянием, они просто спокойно ложились поверх других огорчений. Наверное, потому, что там уже места для них не было. Мое настроение и так было хуже некуда.

Кроме тех редких дней, когда мы пропускали работу (но только по очереди), наша обыденная жизнь заставляла нас бежать по кругу, как белки в колесе. Мы думали, что двигаемся вперед, но топтались на месте, ничего не изменялось. Примерно тогда я и начала пить свои контактные линзы.

Раз-два-три. Пролетали дни. Мы выплачивали проценты по закладной, удивлялись, какие большие пришли телефонные счета, обсуждали любовную жизнь Донны. Это были знакомые темы. Неотъемлемая часть нормальной жизни. Мы ходили на работу, иногда выбирались куда-то с друзьями, где пускали всем пыль в глаза, потом шли в спальню и, не дотрагиваясь друг до друга, засыпали на несколько часов, чтобы проснуться в четыре утра и начать беспокоиться. Не буду скрывать, я ждала, когда же все нормализуется. Я все еще была уверена, что это ужасное состояние лишь временное. Пока не наступила та самая ночь. Незадолго до того, как предметы потеряли свои очертания, я вдруг увидела ситуацию насквозь. Я смотрела через завесу нашей обыденной жизни, через язык, понятный только нам, через все то, что мы пережили. Прямо в наши души. Смотрела на то, что произошло в последнее время. Осталась только суть. И мне пришла в голову очевидная, но ужасная мысль: «У нас все плохо».

Не знаю как, но после нашей поездки в Сент-Люсию прошло несколько месяцев.

Тот день, когда мы должны были пойти в гости к Элейн и Лайму, ничем не отличался от остальных. Никто не мог предвидеть, что именно тогда вся хрупкая структура нашего брака развалится окончательно. И вот вступает в действие неумолимая цепочка событий: телик с плоским экраном падает на ногу Лайма, во время телефонного разговора я говорю, что куплю что-нибудь на ужин, и коробка шоколадных трюфелей в холодильнике попадается мне на глаза. А заканчивается все неожиданно и неприятно. Картина следующая: Гарв вынимает трюфели из пакета с покупками и восклицает:

– Эй, смотри-ка! Снова эти конфеты. Они что, преследуют нас?

Я посмотрела на него. Потом на коробку. Снова на него. Недоуменно.

– Ну же, ты знаешь, – игриво сказал Гарв, продолжая стоять на своем. – Мы ели эти же конфеты, когда….

И тут все стало очевидным, и я поняла. Он говорил о ком-то другом, о каком-то интимном моменте с другой женщиной. И это было недавно.

Я почувствовала, что падаю, и было ощущение, что буду падать вечно. Но я резко заставила себя остановиться. Вот оно, финита ля комедия. Но я не могу. Не в состоянии наблюдать, как мой брак не только движется по спирали вниз, но еще и захватывает других людей, утягивая их в водоворот.

41

В пятницу папа пошел к хиропрактику вправлять шею, а мама с Элен и Анной отправились на Родео-драйв. Мама настояла, что тоже хочет поехать, хотя мы и предупреждали, что цены там кусаются. Без сомнения, она насладилась прогулкой. По крайней мере, по возвращении она с удовольствием поворчала по поводу высоких цен.

Я не смогла пойти с ними, так как Эмили сказала, что я должна помочь ей заколотить пару последних гвоздей в крышку гроба ее переписанного сценария. Ларри Сэведж хотел увидеть текст на своем столе к обеду, поэтому мы работали в режиме аврала. Все утро мы читали вслух, искали непоследовательности, проверяли причинно-следственные связи. В полдень, как говорит Эмили, «в двенадцать ноль-ноль», мы распечатали сценарий. Пришел курьер. Эмили поцеловала пачку листов и попрощалась со своим детищем:

– Удачи, мой бедный ублюдочек!

И сразу после сцены прощания измученная Эмили отправилась в постель. С Лу. Я неожиданно поняла, что мне делать нечего. Было слишком жарко, чтобы загорать, по телику ничего интересного, а по магазинам идти страшно – еще куплю чего-нибудь.

Мои мысли вернулись к сегодняшнему ужину. Я могла зуб дать, что Шэй не придет. Вы бы видели его лицо, когда папа пристал к нему с приглашением. Неохотно он сказал «да», просто чтобы не обидеть отца. Ничего удивительного, если мы получим сообщение, что он никак не может уйти со встречи или что-то в этом духе.

Но что, если он придет? Что тогда?

И сразу же я решила сделать укладку. Единственным возможным выбором была Реза. Она странноватая и неуравновешенная, но до ее салона всего две минуты по прямой. Если отвлечься от того, что Реза в прошлый раз сотворила с моей челкой, она поработала на славу. Просто придется пару часиков поносить на башке колготки, когда вернусь домой, и все будет великолепно.

Я записалась на укладку по телефону. Когда я пришла в парикмахерскую, нелюбезность Резы меня не удивила, к тому же в этот раз она была не так груба. Несколько раз, намыливая мою шевелюру, она устало вздохнула. Потом она начала дергать мои волосы щеткой, и раздался еще более глубокий горестный вздох.

Через пару секунд еще один. Он прошел через все ее тело и обдал меня, словно ураган. И еще один! Наконец я решилась спросить:

– С тобой все в порядке?

– Нет, – ответила Реза.

– Что случилось?

Еще один вздох был на подходе. Я почувствовала его приближение. Он собирается где-то внизу, поднимается вверх по телу, распирает ей грудь и вырывается наружу. Она так долго не отвечала, что я решила – ответа не последует. Но Реза подыскала нужные слова:

– Мой муж обманывает меня. Господи, зачем я только спросила?!

– Обманывает? Не все деньги отдает? – спросила я с надеждой.

– Нет!

Господи, я так и думала, но мне просто невыносимы дискуссии на тему неверных мужей.

– Он нашел другую любовь.

К моему ужасу, по ее щеке покатилась слеза. И еще одна. И еще.

– Мне очень жаль.

– Но он все еще спит в моем доме, ест мою еду и звонит этой шлюхе с моего телефона, а счета оплачиваю я!

– Это просто ужасно!

– Да, мне очень грустно. Но я сильная!

– Молодец.

Казалось, она впервые за сегодняшний день обратила внимание на мои волосы.

– У тебя слишком длинная челка.

– Нет, у меня отличная челка.

Но было слишком поздно. Она уже достала ножницы, и начала стричь мне челку. Слезы наполнили ее глаза, ослепляя ее. Ослепляя.

Хватило каких-то двух-трех секунд, чтобы моей голове был нанесен непоправимый ущерб. Секунду назад у меня была нормальная челка, и вот уже она стала абсолютно кривой, как у неоромантиков. В самом коротком месте она не достигала и двух сантиметров. В ужасе я смотрела в зеркало. Хорошо еще, что Реза не довела свое черное дело до конца и не сделала из меня индейца. Но что я могла сказать? Я не могла ругаться с женщиной в таком состоянии. Хотя я и в другой день не стала бы этого делать. Вы же знаете, что высказать парикмахеру правду-матку труднее, чем заставить верблюда пройти сквозь игольное ушко и так далее.

Меня подташнивало. Я расплатилась. Прикрыла рукой лоб и побежала домой. Когда я мчалась мимо дома Козлобородых, Итан открыл окно и заорал:

– Эй. Мэгги, какая у тебя странная челочка! В два счета все трое оказались на улице, как и после прошлого моего визита к Резе, и начали изучать мой новый облик.

– Думаю, это круто, – сказал Луис.

– А я так не думаю. Я слишком стара для экстравагантных новых причесок. У вас есть какие-нибудь идеи, как привести челку в порядок.

Луис задумчиво рассматривал меня.

– Да.

– Отлично. Поделись.

– Пусть отрастет.

По крайней мере, стоны в спальне Эмили утихли. Должно быть, парочка уснула. Небо заволокло тучами. Жара стояла невыносимая. Я включила кондиционер на полную мощность, смотрела телик и мечтала, чтобы скорее волосы отросли. Это было знаком свыше. Мне никогда не произвести впечатления на Шэя. Этого не будет.

Около пяти часов из спальни выплыла Эмили в халате, позевывая, она расхаживала по комнате и курила, потом увидела меня и от ужаса споткнулась.

– Что у тебя с волосами?!

– Реза.

– Зачем ты снова пошла к ней после того, что она сделала с тобой прошлый раз?

– Потому что я набитая дура, – сказала я несчастным голосом. – Ты можешь что-нибудь сделать?

Эмили попыталась приподнять самую короткую прядку.

– Гм. – Она внимательно рассмотрела меня. – Посмотрим. У меня кое-что есть.

Через пару минут она вышла из ванной с охапкой всяких причиндалов для укрощения непокорных волос – гели, воски, лаки – и принялась рыться во всех этих флакончиках и баночках.

– Думаю, нам понадобится воск сверхсильной фиксации. Класса А. Убойная штука. – Она продемонстрировала мне баночку. – Этим воском гривы лошадям укладывают.

Пока она намазывала «лошадиным» воском, похожим на сало, мою обкорнанную челочку, зазвонил телефон.

Эмили торопливо велела мне:

– Не снимай трубку. Пусть оставят сообщение. А то вдруг это скотина Ларри Сэведж хочет заставить меня переписать этот чертов сценарий. Я сойду с ума!

Мы прислушались. Но звонивший повесил трубку.

– Опять, – нахмурилась Эмили. – Сегодня уже несколько раз так звонили и вешали трубку. Только не говори мне, что у меня появился навязчивый поклонник вдобавок к остальным моим проблемам. Итак, как тебе?

Я посмотрела в зеркало. Эмили проделала отличную работу, она зачесала челку на один бок и придала ей почти нормальный вид.

– Отлично. Спасибо.

– Тебе нужно много воска и лака, чтобы закреплять ее на одном месте, но это поможет. И прошу тебя не ходи больше к этой женщине.

– Не пойду. Извини. Спасибо еще раз.

Ужин проходил в ресторанчике на открытом воздухе в Топанга-Каньон. Действующие лица: я, Эмили, Элен, Анна, мама и папа. Папа с гордостью демонстрировал свою шею, которую вправили на место. «Я думал, что выстрелили из ружья, а оказалось, это моя шея так хрустнула!»

Мы все втиснулись в джип Эмили. Ресторан был просто прекрасен. Фонарики свисали прямо с деревьев, шум прибоя выдавал близость океана, и здесь было прохладнее, чем в низине.

Никаких следов Шэя. Мы всей толпой засели в баре, чтобы подождать его. Я нервно удалилась в дамскую комнату осмотреть свою челку. Не стоило этого делать. Когда я вернулась, то Эмили с папой ощетинились друг на друга. Атмосфера накалилась.

– Мистер Уолш, – сказала Эмили. – Я не хочу даже ссориться по этому поводу.

– У меня тоже есть гордость, – не уступал папа.

– Давайте я объясню еще раз, – продолжила Эмили. – Сначала я покупаю всем выпить. Я здесь живу. Вы – мои гости. Соответственно, сначала покупать выпивку должна я.

Папа мрачно спросил:

– А потом?

– А потом кто-то из вас.

– Кто именно?

– Не знаю. Разберитесь между собой.

Но случилось так, что сначала выпивку всем купил Шэй. Он прогулочным шагом зашел в бар, такой привлекательный со своими светлыми волосами. Показал бармену какую-то золотую карточку, а потом с улыбкой поздоровался по очереди со всеми нами.

– Привет, Мэгги, ты отлично выглядишь. И ты тоже, Эмили. А вот и Клер. Ой, простите, миссис Уолш, мне на секунду показалось, что это не вы, а Клер.

Затем он подошел к Элен, которая была красивее, чем все мы вместе взятые. Но она оскалила зубы, и он позабыл все, что хотел сказать. До Анны он так и не добрался. Вместо этого, папа втянул его в беседу и поведал, как громко хрустнула его шея, когда вправляли позвонки. «Я думал, что это из ружья выстрелили, правда-правда».

Мы выпили и пошли к нашему столику. Под куполом звездного неба, в окружении шелеста благоухающих деревьев. Официант уже полным ходом демонстрировал свое умение.

– Откуда вы, ребята? – воскликнул он.

– Из Ирландии.

– Иллинойс? Понятно.

– Нет, мы… Хотя ладно, проехали…

После чего перед нами разыграли целое представление, рассказав о специальном предложении на сегодня, о вегетарианских блюдах, о всякой всячине без лактозы и жира. В основном официант обращался к Шэю, который бормотал что-то одобрительное, пока этот парень не убрался восвояси. Тогда Шэй сказал:

– Господи, он, наверное, утомил вас. Почему всегда так сложно просто принять заказ без этих штучек-дрючек? Полагаю, потому что мы в Лос-Анджелесе.

– Тебе здесь нравится? – спросила мама.

– Да, – задумчиво ответил он. – Надо только уяснить себе, что этот город живет только кино, а все остальное не имеет значения. Помните, американских заложников освободили в Ираке?

Все кивнули, хотя я не уверена, что они действительно помнили.

– Я в тот день обедал в «Гриль-Рум» с двумя агентами. А один и говорит: «Вы слышали, что заложников выпустили?» А второй отвечает: «Выпустили „Заложников"? Я даже не знал, что этот фильм начали снимать!» Вот такие здесь нравы. Эй, мистер Уолш, – попросил Шэй. – Расскажите историю о снукере.

– Рассказать? – робко спросил папа: он вел себя так, словно втюрился в Шэя.

– Давай, – подбодрили мы.

И папа рассказал о том, как единственный раз в жизни он убедил меня сделать что-то неправильное, а именно, под предлогом болезни прогулять школу. Дело в том, что он купил билеты на финал по снукеру, а пойти было не с кем. Закончилось же все тем, что меня показали по телевизору в вечерних новостях. Правда-правда. Будущий чемпион делает решающий удар. А позади него очень четко видно, как я хлопаю в ладоши, как ненормальная. Камера была больше сфокусирована на мне, а не на спортсмене. Этот сюжет показали в шестичасовых новостях, потом в новостях спорта, и более подробно – в девятичасовом выпуске. И хотя я сама не видела, мне сказали, что в ночной программе новостей тоже. И на следующий день в обед. А потом в выходные, когда подводили итоги недели. И даже в конце года, мою физиономию можно было наблюдать в рассказе о самых значимых спортивных событиях. Более того, примерно через год этот спортсмен объявил, что решил уйти на пенсию, и опять показали меня годичной давности. Пятнадцатилетняя Мэгги с ужасной прической смеется и хлопает в ладоши. Все жители страны видели меня как минимум дважды, в их числе были и мои учителя. Некоторые язвили: «Ну, что, Мэгги, тебе уже получше?» Но большинство было сбито с толку: «Ты меня удивила, – сказали мне сразу несколько человек. – Обычно ты такая хорошая девочка».

Папа так здорово рассказал эту байку, что в конце мы все плакали от смеха.

– У меня плохо получается быть плохой, – согласилась я, вытирая слезы. – Каждый раз, когда я совершаю рискованный поступок, меня ловят.

Я ничего не могла с собой поделать. Я смотрела на Шэя, он – на меня, улыбки, казалось, сползали с наших лиц. Я посмотрела вдаль и тут же увидела какую-то суету. Бригада охранников окружала какую-то женщину. Они двигались между столиками, как хорошо отлаженная машина.

– Осторожно – звезда! – сказала Эмили. Все посетители ресторана пытались рассмотреть получше, но так, чтобы было незаметно.

Зазвучало эхом какое-то слово, словно его принес ветер.

– Ли… Лиз… Лизх… ЛизХерли.

– Это Лиз Херли, – прошипела Эмили, и как по команде мы повернули головы, чтобы посмотреть. Сделать это через стену громил было сложновато, но тут один из них слегка сдвинулся в сторону, свет фонаря упал на ее лицо. Это была она! Лиз Херли!

– Может, кто-нибудь спровоцирует меня, чтобы я пошла и попросила автограф? – спросила Элен.

– Или меня, чтобы я пошла и посоветовала ей надевать побольше одежды, – игриво спросила мамуля.

Шэй обеспокоено покачал головой.

– Я не буду, потому что знаю, вам не слабо, миссис Уолш. Вы у нас дама эксцентричная.

– Да ты нахал! Я респектабельная замужняя католичка.

– Эксцентричная.

Пока мама перемигивалась с Шэем, я наблюдала за ними со сладостно-горьким удивлением. Папа с мамой без ума от Шэя. Какой была бы моя жизнь, если бы я вышла за него, а не за Гарва? Моя семья восприняла бы это легче, это точно. Но кажется, Элен любит его ни чуть не больше, чем Гарва.

– Итак, ребята, – вернулся официант, чтобы объяснить нам, что к чему, в списке десертов. – Кто будет обезжиренное мороженое?

– Будешь мороженое? – тихонько спросил Шэй у меня.

Я молча покачала головой.

– В другой раз, – сказал он. Звучит, как обещание.

Вечер прошел очень мило, если не считать стычки из-за того, кто будет платить по счету. Шэй пытался заплатить за нас, папа почти что впал в депрессию, а тут еще Эмили подлила масла в огонь, настаивая, что за всех будет платить она. Мы все же достигли какого-то компромисса и после этого направились к парковке.

Сначала работники парковки пригнали машину Шэя, и тут мама пропищала:

– Мы в джипе Эмили как селедки в бочке. Не мог бы ты отвезти кого-то одного домой?

– Разумеется, – сказал Шэй и подал ей руку. – Поедемте.

– Я лучше поеду с ним. – Мама кивнула на отца. – Почему бы тебе не прихватить Мэгги?

– Нет, я… – начала было я.

– Хорошо.

Я была смущена до глубины души. А тут еще Элен возьми да и брякни во весь голос:

– Я читала в газете статью про какую-то страну, где матери торгуют своими дочерьми. Что же это за страна была? Какая-то на букву «и».

– Индия? – подсказала Анна.

– Да! Или Ирландия?

Я вся взмокла. Хотелось провалиться сквозь землю. Но тут Шэй улыбнулся мне, в его улыбке смешались сочувствие, понимание и веселье. Он прекрасно понимал, что все это значит, но, казалось, не возражал.

– Ладно, – сдалась я. – Поеду.

Когда мы ехали, я сказала:

– Извини маму.

– Ничего.

Но больше он ничего не сказал, и я спросила сама:

– Как долго ты пробудешь в Лос-Анджелесе?

– До вторника.

– Долго. Ты, должно быть, скучаешь по жене?

– Ну… – Он слегка пожал плечами. – Привыкаешь.

Я не знала, что говорить дальше, и мы ехали молча. Было не совсем комфортно. И вот он подъехал к дому Эмили, остановился, но мотор не заглушил.

– Спасибо, что подвез. – Я потянулась к дверной ручке.

– Не за что.

Я уже открыла дверь, и тут, как гром среди ясного неба, раздался голос Шэя:

– Ты меня ненавидишь?

Я была настолько шокирована, что даже нервно хихикнула.

– Нет. – Я попыталась прийти в себя. – Не ненавижу.

Я не смогла бы сказать, что я чувствую, но это точно была не ненависть.

Но раз мы уж начали задавать «главные» вопросы, то у меня тоже был один в запасе, я хотела задать его все эти годы.

– Ты когда-нибудь думал о нашем ребенке? Шэй долго молчал. Я решила, что он не будет отвечать.

– Иногда.

– Ему сейчас было бы четырнадцать.

– Да.

– Почти столько же, сколько нам, когда мы впервые встретились.

– Да. Слушай, Мэгги. – Он коротко улыбнулся. – Мне пора. Рано вставать с утра.

– Даже в субботу? Напряженный у тебя график. Он протянул мне свою визитку.

– Я остановился в отеле «Мондриан». Так что в нерабочее время, – он быстро накарябал что-то на карточке, – ты можешь найти меня по этому телефону. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Я вышла из машины и какое-то время стояла, окутанная влажным ночным воздухом, благоухающим цветами. И слышала, как скрипнули колеса, когда Шэй отъехал.

42

Я набрала его номер утром, как только стало прилично звонить. Я не спала с шести утра. Рука чесалась, как ненормальная. Но я заставила себя дождаться до пяти минут десятого и только потом позвонила. Шэй ответил сонным голосом.

– Это Мэгги. Молчание.

– Гарв… Уолш, – уточнила я.

– Ой, привет, – засмеялся он. – Извини, я не успел еще выпить кофе, мозги плохо работают. Вчера вечером мы отлично повеселились.

– Да. Слушай, Шэй, – произнесла я одновременно с его словами «Слушай, Мэгги».

Мы напряженно рассмеялись, и он сказал:

– Говори ты первая.

– Хорошо. – У меня застучало в ушах, и я произнесла то, что должна была сказать: – Я тут размышляла… Могу ли я с тобой встретиться? Ну, всего на часик…

– Сегодня нет. И вечером тоже не могу.

– А завтра? Завтра вечером?

– Ладно, давай завтра вечером. Приходи где-нибудь в семь.

– Увидимся. Спасибо. А что ты хотел сказать мне?

– Ничего. Это не имеет значения.

Мое беспокойство улеглось. Завтра мы увидимся.

Когда проснулась Эмили, мы отправились в супермаркет за покупками (в основном за вином). Как обычно, бомжеватый мужик торчал на парковке. Когда мы спустились на веревке из джипа Эмили, он проорал:

– Комната. Ночь. Джилл вынимает коробку из-под кровати и открывает ее. Камера задерживается на содержимом коробки. Это пистолет!

– Господи. Мэгги, – Эмили схватила меня за плечо. – Ты только послушай его!

– Что?

– Неужели ты не слышишь?

– Чего?

– Он же делает презентацию. Презентацию сценария, – Эмили пошла к нему, а я поспешила за ней.

– Эмили О'Киффи. – Она протянула бродяге руку.

– Рэймонд Джэнсон. – Он тоже протянул свою грязную руку с длинными черными ногтями и крепко пожал худенькую ручку моей подруги. Даже за метр я чувствовала, как от него воняет.

– Вы ведь пересказываете сценарий фильма?

– Да. «Звездная, звездная ночь». – Его глаза на перепачканном лице просияли.

– Кто-нибудь купил этот сценарий?

– Да. «Парамаунт», но продюсера уволили, потом «Юниверсал», но студия закрыла весь отдел, который занимался сценарием, тогда за дело взялась английская киностудия «УоркингТайтл», но они не смогли найти денег на съемки. – Он вовсе не казался таким безумным, пока не сказал: – Но у меня назначены кое-какие встречи, так что скоро я заключу новый контракт.

– Удачи, – сказала Эмили, беря меня за руку и уводя прочь.

– Господи, – пробормотала она. Слезы навернулись не ее глаза и потекли по щекам. – Это ужасный город. Со мной произойдет то же самое? Сойти с ума от разочарования и выкрикивать фразы из своего сценария под открытым небом? Бедняга! Несчастный, несчастный человек.

Она все плакала, пока мы шли между рядов с овощами и фруктами, мимо полок с овсяными хлопьями, выпечкой, макаронами. Пока не добрались до острых закусок.

Мы вернулись домой и распаковывали покупки (в основном вино), когда зазвонил телефон.

Я на автомате дернулась ответить на звонок. Дальнейшее напомнило отрывок фильма, когда малыша вот-вот задавит машина, а герой бросается наперерез в замедленном движении, и эхом звучит крик «Не-е-е-е-е-е-е-т!». Эмили рванула через комнату с воплем:

– Не-е-ет! Не поднимай трубку! Я жду, что сейчас наступит час расплаты и позвонит Ларри, а я хочу отдохнуть на этих выходных!

Но на том конце провода снова повесили трубку.

– Это точно поклонник-маньяк. Теперь я уже настоящая жительница Лос-Анджелеса, – весело сказала Эмили.

* * *

– Мы просто засохли от этой жары, – с трудом пропыхтела мама, падая на диван Эмили и обмахиваясь ладонью.

Анна, Элен и папа стадом вошли за ней. За время пятиминутной прогулки от отеля их лица стали красными.

– Очень душно, – согласилась Эмили. – Думаю, может быть гроза.

– Дождь? – встревожилась мама. – Господи, только не это!

– Иногда в Лос-Анджелесе бывают грозы без дождей, – встряла Элен.

– Точно? – спросила мама.

– Нет.

На повестке дня стояли поход по магазинам в торговом центре «Беверли».

– Идемте. – Эмили позвенела ключами от джипа.

– Я практиковалась красиво подписываться, – сообщила Элен, вытягивая руки. – Чтобы расписаться на всех чеках по кредитной карте.

– Эй ты, поосторожнее! – рявкнул папа. – И так в долгу, как в шелку.

– Я не понимаю, зачем ты идешь с нами за покупками, – сказала мама отцу. – Тебе ужасно не понравится таскаться по магазинам.

– Вовсе нет.

– Да-да-да, – пообещала Элен. – Знаете, о чем я думаю? – спросила она мечтательно. – О белье. Много эротичного кружевного белья. Лифчики с большим вырезом и тонга…

– Отец не знает, что такое тонга, – сообщила мама и призналась: – Если честно, то и я тоже.

– Давайте объясню, – сказала Элен и с жаром принялась объяснять. – Это такие трусики, которые не видно через одежду, и хотя некоторые говорят, что это веревка в заднице…

– Ах, эти, – кисло отозвалась мама. – Да я стирала гору таких трусов. А когда они перестали называться стрингами?

Однако в торговом центре «Беверли» мы вышли из лифта не рядом с отделом нижнего белья, а около магазинчика получше – купальников! Всей толпой мы побежали туда. Элен впереди. А папа неохотно замыкал шествие.

Там было классно. Продавались не только купальники, но и всякие накидки, парео, рубашки, панамки, сумки, сандалии, солнечные очки… Недешево, конечно. Бикини стоили дороже, чем поездка на море, ради которой их приобретали. Примерочные были больше моей спальни, а продавщицы вцеплялись в вас мертвой хваткой, словно терьеры, – от таких не отвяжешься, буркнув: «Я просто смотрю». Услышав такое, они, не задумываясь, откликались: «Что смотрите? Слитные купальники? У нас есть замечательные модели, как у пловчихи Лизы Брюс. Они отлично будут смотреться на вашей фигуре». Вы ахнуть не успеете, как вас уже запихнут в примерочную и притащат шестнадцать вешалок с шестнадцатью разными купальниками. Эти девушки были из особой породы продавцов, которые протискиваются в примерочную, чтобы лицезреть вас. Заманивая вас в ловушку, они сначала говорят, что такой-то из купальников вам не идет (и вы думаете, что они действительно так считают), но только для того, чтобы сообщить, что второй сидит чудесно. И если они видят, что не совсем убедили вас, то призовут на помощь еще пять-шесть тощих, как спички, коллег, чтобы промыть вам мозги.

Я испытала это на своей шкуре. Есть в Дублине один бутик, в котором мне пришлось купить дорогущую шифоновую юбку, которую я так ни разу и не надела, только чтобы выйти оттуда. Все было бы не так страшно, но ведь я зашла туда лишь потому, что начался дождь. У меня не было зонта/капюшона/шляпы/отличных волос, которые выглядят еще лучше, если слегка вымокнут под дождем. Лучше бы я пошла в маленькую аптеку по соседству и купила бы себе гель от молочницы или что-то еще, о чем можно задать массу вопросов и потянуть время.

Однако, несмотря ни на что, я испытала выброс адреналина, когда мы зашли в этот магазин купальников. Все было так красиво. Элен, Анна, Эмили, мама и я разделились и разбрелись по залу. Мы застряли у своих любимых расцветок, как пчелки на цветах. Только папа топтался у входа, глядя себе под ноги.

Через пару секунд я уже собиралась уговорить себя на комплект из купальника и парео, но тут мое внимание было приковано к примерочной, оформленной как хижина. Несколько продавщиц метались туда-сюда, куча бикини была уже отбракована. Очевидно, внутри была привередливая покупательница.

– Марла, – окликнула кого-то за соломенной дверью продавщица, нагруженная ворохом купальников. – Купальник от DKNY вам подошел?

– Просто отлично, – ответил бесплотный голос неведомой Марлы. – Но у меня все еще слишком высокая грудь.

Слишком высокая? Мы все начали обмениваться непонимающими взглядами. Что она имела в виду? Что грудь слишком большая?

Мы все, включая папу, сгрудились в центре зала, а Элен пошла к кабинке посмотреть, что же там такое.

– Слишком высокая, – подтвердила она, вернувшись. – Настолько поднята, что соски почти что на плечах. Ее единственная надежда – воротник-хомутик.

– Хм, – пробормотал папа, посматривая куда-то на пол, мимо своих ботинок. – Думаю, пойду в паб, выпью кружечку и почитаю газетку.

– Тут нет пабов, – сказала Эмили. – Только стрип-клубы.

– Не давай девушкам садиться с тобой, – посоветовала Анна. – А то придется за это платить.

– Нет уж, – твердо сказала мама. – Найди себе кофейню, и хватит с тебя.

– Сегодня субботний вечер. Мне хотелось бы отхватить кусок роскошной жизни, – вздохнула мама. – Куда можно пойти?

– В «Бильдерберг-Рум», – с сомнением сказала Эмили, но я покачала головой. Я знала, куда отвести мамулю. Я поняла, что это место для нее, в первый же раз (он же последний), как пришла туда. «Четыре сезона» в Беверли-Хиллз.

Папа пойти отказался.

– Я сыт этим по горло. Устал я тут везде шататься. Хочу посмотреть спортивную программу и поесть арахиса.

– Ну и сиди тогда дома, нам плевать.

* * *

Мне понадобился воск для укладки лошадиной гривы, чтобы закрепить свою челку перед походом в «Четыре сезона», и я отправилась в спальную Эмили, скорее напоминавшую театр военных действий.

– Воск на туалетном столике, – сказала она. Там было полно всего, и когда я взяла баночку с воском, то задела пачку фотографий, которые рассыпались по полу.

– Извини.

Я стала собирать снимки и поняла, что они были сделаны полтора года назад на вечеринке, когда Эмили была дома, в Ирландии. Мне стало интересно, я всегда любила смотреть фотки, и начала перебирать снимки, где была запечатлена Эмили с друзьями во всяких беспорядочных позах. Вот Эмили подмигивает, а вот мы с ней посылаем воздушный поцелуй фотоаппарату.

– Глянь на нас. – Я протянула ей фотографию. – А ведь мы думали, что мы великолепны.

Эмили и Донна, Эмили и Шинед. И снова я. размахиваю бутылкой коктейля «Smirnoff ice», мое розовое блестящее лицо и красные, как у чертенка, глаза сияют от счастья и беззаботности. Еще раз я, чуть потрезвее. А дальше фото Эмили с суперкрасивым мужиком. У него замечательные скулы, на лоб падают черные блестящие волосы, он озорно улыбается, глядя в объектив.

– Господи, а это кто? – спросила я в восторге. – Он такой душка!

– Ха-ха-ха! – С каменным лицом произнесла Эмили.

Но не успела она закончить, как я узнала этого мужчину. Разумеется узнала. Меня аж затрясло. Эмили внимательно посмотрела на меня.

– Ты, правда, не узнала, кто это? Или пошутила?

– Пошутила. Конечно, я знаю, кто это. Это был Гарв.

Я почти боялась смотреть на следующий снимок, поскольку подозревала, что там будет. Так и есть. Мы с Гарвом. Голова к голове, мы вместе и счастливы. И на секунду я вспомнила, что чувствовала тогда.

– Ладно, – сказала я, мой пульс приходил в норму. – Уложи мне волосы.

Маме в «Четырех сезонах» понравилось. Она потрогала занавески и сказала с уважением:

– Я бы сказала, что они обошлись недешево. Следующим предметом восхищения стал диван.

– Разве не прекрасный оттенок?

Потом она спросила:

– Как вы думаете, это античные статуи?

– Довольно старые, – ответила Элен. – Ну, не такие старые, как ты, но достаточно старые, и красивые.

Когда подошел официант, Эмили, Элен, Анна и я заказали составной мартини и уговаривали маму тоже попробовать.

– Да? – В маминых глазах засияла отвага. – Ладно! Господи помоги!

Тут ее внимание привлекла пара огромных грудей на детском тельце, которая прошла мимо нашего столика.

– Какая развитая девушка!

Может, из-за того, что был субботний вечер, но девушки с силиконовыми сиськами сновали тут и там.

– Тут не хуже, чем в кабаре, – сказала мама, когда мимо продефилировала еще одна дама с ненормально большой грудью. – Хорошо, что отец не пошел с нами, а то вывернул бы снова шею.

– Вы только посмотрите на нее, – прошептала Эмили, показав на женщину в огромных солнечных очках.

Кто это? Какая-то знаменитость?

– Нет, сейчас большие очки в стиле Джекки-О не в моде. Просто эта дама сделала себе операцию на веках. Каждый раз, когда видите кого-то в таких очках в помещении, знайте, что они всего лишь сделали подтяжку кожи век. Выпьем еще?

И только мы пригубили второй составной мартини, как я увидела на другом конце зала человека, которого сразу узнала.

– О, господи!

– Что? Кто? – спросила Эмили.

– Смотри! – Я толкнула ее локтем. На соседнем диване, всего метрах в трех от нас, уселся Морт Рассел. Он был один, нарочито внимательно читал сценарий, чтобы все окружающие видели, что он – крутая шишка в кинематографическом бизнесе. Скотина. Даже не заметил нас.

– Кто это? – всполошились мама, Элен и Анна. Может, нам и не следовало ничего объяснять, но, как я уже сказала, наши языки развязались под воздействием полутора бокалов коктейля из мартини. Так что мы с Эмили рассказали все, от и до: как мы ездили на презентацию, с каким энтузиазмом нас принял Морт и его приспешники, весь его треп про Кэмерон Диас и Джулию Робертс, про возможность показа фильма сразу на трех тысячах экранов Америки, и как это окончилось ничем.

– Но почему?

– Не знаю. Должно быть, он с самого начала был настроен именно на отказ.

– А может, он просто жестокая тварь. Обманул вас, как… – высказала свое мнение Элен, задумчиво прищурив глаза.

– Так себя вести нельзя, – проворчала мама. – Да еще и твоя бедная мама приобрела себе темно-синее платье с блестками, надеясь на то, чему не суждено было случиться. А стоило оно, как крыло от самолета, хотя…

– …и было с сорокапроцентной скидкой, – закончили мы за нее.

Все попытки объяснить, что Морт Рассел не имеет никакого отношения к покупке миссис О'Киффи и что тогда вина лежала на директоре совершенно другой студии, которая к Морту никак не относится, были бесплодны. Маму заботило только одно: из-за какого-то мошенника миссис О'Киффи купила себе платье, чтобы красоваться на премьере фильма, а фильм так и не состоялся.

– Ей пришлось идти в нем на рождественскую вечеринку, и еще на барбекю с благотворительным уклоном, чтобы хоть где-то в нем покрасоваться. Она раздавала там сосиски. – Мама поджала губы и покачала головой, демонстрируя всю несправедливость и унизительность этой ситуации. – И забрызгала платье каким-то медовым соусом и всякой прочей ерундой. Мне очень хочется пойти и объяснить этому типу, что к чему.

– А нам что не хочется?

И мы впятером уставились на Морта – даже удивительно, что он ничего не почувствовал. Возможно, он просто привык. А может, решил, что мы смотрим на него с восхищением.

– Знаете, что? Я пойду к нему!

Мы попытались отговорить ее от этой затеи.

– Нет, мамуля, не надо. Это только все усложнит для Эмили.

– Как можно все еще больше усложнить для Эмили? – С точки зрения логики вопрос был абсолютно справедлив. – Он заставил ее зря потратить время, вознес наверх к ложным надеждам, а потом скинул на грешную землю! Разве она не заключила контракт с другой студией?

В ее словах был смысл.

– Слушайте, – сказала Эмили, – только не унижайте его прилюдно!

Я повернулась к Эмили. Она дала маме свое благословение!!!

– Они могут пережить унижение, только если об этом не узнают те, на кого они хотят произвести впечатление, – объяснила Эмили маме. – Постарайтесь выяснить, почему он отверг мой сценарий. И, миссис Уолш, если вы заставите его плакать, я вас отблагодарю.

– Ловлю на слове!

Мамуля не стала долго думать – просто встала и пошла. Мы в ужасе смотрели ей вслед.

– Это все из-за мартини, – пробормотала Анна. – Многовато для нее. Вы же знаете нашу маму, ей достаточно на пробке потоптаться.

Мама у нас дама отнюдь не миниатюрная, так что я почти пожалела Морта Рассела, когда на него стала надвигаться эта ирландская бой-баба, распираемая праведным гневом.

– Мистер Рассел? – Я видела, как движутся ее губы.

Морт кивнул, его лицо выражало доброжелательность. Потом, должно быть, матушка объяснила, кто она, поскольку бедняга повернулся и посмотрел на нас. Когда он заметил Эмили, его загорелое лицо побледнело. Эмили слегка покачала пальцами, пародируя приветствие. И тут началась перебранка: мама тыкала в него пальцем и ругала, голос ее от негодования переходил на визг.

– О, боже, – прошептала я.

Мы внимательно следили за происходящим, и постепенно волнение уступило место ликованию. Лицо Морта стало мрачным и злым. Я уверена, что подобные типы, эти голливудские козлы, никогда не сталкивались с последствиями своих ложных обещаний.

Большую часть того, что сказала мама, мы расслышали.

– Есть название для таких людей, как вы, – поносила мама Морта. Тут она внезапно запнулась. – Хотя так обычно называют девушек. Ну и что! – Она снова была на коне и продолжила его бранить. – «Динамо» – вот вы кто! Вам должно быть стыдно! Давать бедным девушкам ложные надежды!

И тут она поведала ему о новом темно-синем платье миссис О'Киффи, уже не упомянув о скидке в сорок процентов.

Морт что-то пробормотал, мама сказала:

– Да, так и нужно.

И вернулась к нашему столику.

– Ну что он? – загудели мы. – Почему он наобещал с три короба и ничего не выполнил?

– Это его метода, он мне так сказал. Но он сказал, что сожалеет и больше не будет.

– Он плакал?

– Глаза у него были влажные.

До конца я ей не поверила, но что с того?

– Это заслуживает еще одного коктейля из мартини! – весело прощебетала Эмили.

43

В субботу в половину девятого, когда в дверь позвонили, я уже не спала. Я пошла открывать, но меня опередила Эмили, которая натягивала на ходу пижаму и ворчала по поводу столь раннего часа.

– А с чего это мы обе уже на ногах?

– Беспокоимся? – предложила я.

– Сознаем свою вину? Я ничего не ответила.

На пороге стояли мама с папой.

– Мы собираемся в церковь, – радостно сообщили они хором. – Вот пришли узнать, не пойдете ли вы с нами?

Я ждала, что Эмили быстро придумает какую-нибудь отговорку. Но вместо этого она подтянула повыше пижамные штаны, отчего стала похожа на пятидесятилетнего психопата, который живет с мамочкой и носит брюки до подмышек, и сказала:

– В церковь? Почему бы и нет? А ты, Мэгги? Я тоже подумала: почему бы и нет?

Я уже сто лет не была в церкви. Даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Возможно, когда Клер выходила замуж. А молилась я, только когда чего-то боялась или отчаянно чего-то хотела. Эмили тоже. Кажется, мы обе были напуганы или отчаянно хотели чего-то. Так что мы натянули какую-то одежду, вышли из дома навстречу солнечному дню цвета сливочного масла и прошли четыре квартала до церкви.

Месса в лос-анджелесском варианте отличалась от того, что я помнила по своему опыту в Ирландии. Молодой красивый священник стоял у церкви и заставлял всех входящих пожимать ему руку. Симпатичная прохладная церквушка была набита привлекательными и, как это ни странно, молодыми прихожанами. Мы протиснулись к отполированной скамье. Кто-то произнес «раз, раз!» в микрофон, и какая-то неуравновешенная дама завопила:

– Доброе утро! Добро пожаловать на наш праздник!

Зазвонил колокол, и по проходу медленно двинулась молодая девица с превосходными волосами и в туфлях от Миу Миу. Она держала над головой массивную Библию, словно собиралась изгонять нечистую силу. За ней шел священник и группа самых красивых служек, каких я только видела. Они взошли по мраморным ступеням, и внезапно ШОУ началось.

– Есть ли среди присутствующих гости, приехавшие в Санта-Монику, или те, кто был вдали? – спросил священник.

Слово «вдали» было произнесено с особым смыслом, не думаю, что имелось в виду географическое местоположение. Кто-то поднялся со скамьи, и все начали аплодировать, после чего со своих мест встали еще несколько человек.

– Безработные актеры, – пробормотала Эмили. – Единственный шанс услышать аплодисменты в свой адрес.

Мама, которая вытянула шею, как кобра, посмотрела на стоящих и повернулась ко мне. Ядумала, она сейчас толкнет меня, чтобы я высказалась, но вместо этого матушка прошептала:

– Парень, который встал последним, снимался в сериале «Джамп-стрит, 21». Сейчас его растерзает толпа.

Еще несколько человек поднялись со своих мест и получили свою долю аплодисментов. Я почувствовала, как мама рядом чуть дернулась.

– Нет, – взмолилась я. – Нет.

– Мы же приезжие, – прошипела она. – Почему бы и нет?

– Нет, – повторила я.

Но она встала, увлекая за собой меня и папу, и благосклонно улыбнулась окружающим.

– Мы из Ирландии, – сообщила она прихожанам (читай: «мы – настоящие католики»).

Все соединили ладони поприветствовать ирландских католиков. После этого мне разрешили сесть. Лицо у меня полыхало.

Дальше мы должны были поприветствовать сидящего справа. Папа повернулся к маме, мама – ко мне, я – к Эмили, а Эмили, сидевшая на краю скамьи, отказалась смотреть через проход.

И тут началось. Я очень ясно помню, как проходили службы в Ирландии. Жалкий священник зудел в церкви, заполненной лишь на четверть.

– Ля-ля-ля грешники, ля-ля-ля, чьи души черны от грехов, ля-ля-ля, будут гореть в аду…

Здесь происходящее скорее напоминало мюзикл Леонарда Бернстайна. Много песен, театральные представления в перерывах между проповедями. А вдруг среди зрителей, то есть среди прихожан, окажется какой-нибудь известный продюсер?

Мне было не совсем комфортно из-за того, что такое разнузданное действо развернулось в церкви. Мы с Эмили толкали друг друга локтями и хихикали, словно нам было по девять лет. Оптимистичное и праздничное настроение достигло апогея, когда все начали молиться Господу, при этом в каждом ряду прихожане поднимали руки и пели. Эмили самоуверенно улыбалась, свободно опустив руку. Но тут ее самодовольство сработало против нее, так как сидевший через проход мужчина вдруг протянул руку и схватил руку Эмили, сдернув ее с места, и меня вместе с ней. На скамье передо мной худенький молодой человек с непропорционально большой задницей спел всю молитву, глядя в глаза своей подружки. У меня мурашки побежали по телу.

В какой-то момент (насколько я помню, это была фраза «не введи нас во искушение») мы все должны были взяться за руки, и поднять их над головами. Но я не могла избавиться от мысли, что, если снимать сверху, это был бы отличный кадр, как у знаменитого создателя киномюзиклов Басби Беркли. Возможно.

Как только молитва закончилась, священник произнес то, отчего я испытала новый приступ страха.

– Давайте же, братья и сестры, пожелаем друг другу мира!

Внезапно я вспомнила, что это и стало основной причиной того, почему в Ирландии я перестала ходить в церковь. Ужасно заставлять людей любить друг друга, особенно в воскресенье утром. В Ирландии мы обходимся минимумом: дотрагиваемся до руки, бормочем «Мир с тобой» и упорно отказываемся смотреть в глаза. Но, подозреваю, здесь так легко не отделаться. Боюсь, что все кончится чуть ли не сексом с соседями по скамье. Все вокруг повскакивали со своих мест, устремились через проход и обнимались так, что кости хрустели. Это был кошмар. Меня задушил в объятьях парень с большой задницей, который только что пел для своей подружки.

Но тут священник призвал всех нас склонить головы и помолиться, чтобы воплотились наши «особые замыслы». Смешливое настроение внезапно покинуло нас с Эмили. Она спрятала лицо в ладонях. Нетрудно догадаться, о чем она молилась. А я? Я знала, чего хочу, но молиться об этом боялась.

Успокоение, за которым я отправилась в церковь, ускользнуло от меня, остаток дня я провела в нервном возбуждении. Когда Козлобородые пригласили нас вечером на барбекю, мне пришлось оттащить Эмили в сторонку.

– Это барбекю сегодня вечером… – сказала я, обеспокоенная тем, что мои планы могут быть нарушены. – Я не смогу пойти, извини.

– А что ты будешь делать? – настороженно спросила взволнованная Эмили.

– Я встречаюсь с Шэем.

– Один на один? Я кивнула.

– Но, Мэгги, он же женат! Во что ты влезаешь?!

– Просто хочу поговорить с ним. Мне нужно… – Я подобрала словосочетание, которое слышала в каком-то ток-шоу. – Закрыть вопрос.

Эмили в гневе бросила мне:

– У всех нас есть бывшие! Это называется «жизнь». Но нельзя всех их разыскивать и с каждым «закрывать вопрос». Мы просто живем с этим. Если бы в свое время у тебя было больше парней, то ты бы это знала.

– Он не просто бывший бойфренд, – заметила я. – И ты знаешь это.

Она кивнула. Возразить было нечего.

– И все равно я не думаю, что тебе надо с ним встречаться, – добавила Эмили. – Это не поможет.

– Посмотрим. – С этими словами я вернулась в свою комнату и по несколько раз перемерила всю одежду, которая имелась у меня в наличии.

В отеле «Мондриан» у вас тоже может случиться приступ снежной слепоты, так как все там исключительно белого цвета. В вестибюле толпились мужчины в костюмах от Армани с точеными лицами и бронзовым загаром. Это был всего лишь обслуживающий персонал. Наверное, помощники на кухне. Я протолкнулась мимо них к стойке администратора и попросила его позвонить в номер Шэя.

– Как вас представить, мадам?

– Мэгги…гм…Уолш.

– У меня для вас сообщение, – он передал мне конверт.

Я разорвала бумагу. Внутри оказался листок бумаги с напечатанным текстом: «Пришлось уйти. Прости. Шэй».

Его не было в номере. Чертов сукин сын. Напряженное предвкушение этой встречи превратилось в опустошение и разочарование. Я так расстроилась, что хотелось что-нибудь пнуть. Я тщательно одевалась, столько времени укрощала свои волосы. У меня было такое хорошее настроение, я была полна надежд. И все ради чего?

Но чего собственно ты ожидала? – спросила я себя с горечью. Чего ты ожидала после того, что он сделал в прошлый раз?

Я не умею быть плохой. Не просто не умею, я совершенна бездарна в этом. Когда я попробовала стибрить мороженое, меня поймали. Единственный раз, когда я тайком привела Шэя в дом своих соседей, где присматривала за их сыном Дамианом, меня поймали. В тот день, когда я продинамила школу и пошла на снукер с папой, меня поймали. Когда я выкинула улитку в «нисан-микра», набитый монашками, они все вывалили из машины и отчитали меня. И вы думаете, это научило меня не переступать черту? Как бы не так. Единственный раз я позволила себе заниматься с Шэем сексом, не предохраняясь, – и залетела.

На самом деле это был не единственный случай незащищенного секса. Мы часто занимались любовью второпях, рискуя, что нас вот-вот поймают. Всегда была вероятность, что сперма вытечет. Но лишь в одном случае у нас не оказалось презерватива, и мы не смогли сдержаться. Шэй пообещал, что не будет кончать в меня, но у него не получилось. И я кое-как убедила его, что все будет хорошо, мол, моя любовь к нему так могущественна, что я заставлю свое тело подчиниться.

Подошло время критических дней, но ничего не происходило. Я сказала себе, что задержка связана со стрессами в школе. Меньше, чем через три месяца, мне предстояло сдавать выпускные экзамены. Потом я попыталась сама себя обмануть, что месячные не придут, пока я не перестану волноваться из-за их отсутствия. Но перестать беспокоиться я не могла. Через каждые двадцать минут я бегала в туалет проверять, не началось ли. Я анализировала, что мне хочется съесть, и размышляла, можно ли мое чувство голода охарактеризовать, как «страстное желание мести все подряд», как это бывает накануне критических дней. Но то, что я могу оказаться беременной, было просто не вообразимо. В прямом смысле слова.

Я не могла вынести неизвестность. Мне нужно было удостовериться, что я не беременна, поэтому с трехнедельной задержкой я отправилась в центр города и анонимно (надеюсь) купила себе тест на беременность. И пока мамаша Шэя где-то ходила, мы проделали все, что надо, у него в ванной.

Мы схватили друг друга за потные ладошки и смотрели на полоску, страстно желая, чтобы она оставалась белой. Когда на ее конце показалась розовая линия, я испытала сильнейший шок. Обычно людей в таком состоянии отправляют в больницу и дают им успокоительное. Я не могла говорить и едва дышала. Когда я взглянула на Шэя, то увидела, что он так же плох. Мы были парой испуганных детей. На лбу у меня выступила испарина, перед глазами замелькали темные круги.

– Я сделаю все, что ты захочешь, – промямлил Шэй, но я знала, что он лишь играет роль. Он просто окаменел, когда увидел, что яркая звезда его будущего взорвалась и поблекла. Стать отцом в восемнадцать лет?!

– Ты можешь на меня рассчитывать, – сказал он, словно читал по бумажке какой-то дрянной текст.

– Я не думаю, что могу иметь ребенка, – услышала я свой голос.

– Что ты имеешь в виду? – он попытался скрыть свое облегчение, но оно уже отразилось на его лице и преобразило его.

– Я имею в виду, что не могу сейчас рожать ребенка.

Я думала лишь о том, что такие ужасные вещи не происходят с хорошими девочками типа меня. Сейчас я знаю, что незапланированные беременности бывают у многих женщин, да и тогда я знала это. И была уверена: большинство сходят при этом с ума и хотят, чтобы этого не было. Но я чувствовала (может, и все так чувствуют), что в моем случае все гораздо хуже.

Я подозревала, что, если какая-то ветреная и легкомысленная девица, типа Клер, залетит в семнадцать, все только слегка вздохнут и покачают головой со словами «О, Клер», поскольку подобного поворота событий можно было ожидать.

Но я-то хорошая девочка, мамино и папино утешение, единственная дочка, на которую они могут смотреть без мысли: «Что я сделал(а) не так?». Я просто не могла представить, как пойду и сообщу маме это шокирующее известие. Тут я представила, что придется рассказать и отцу, и вся съежилась от страха. Эта новость убьет его, я знаю.

Меня охватила паника. Залететь – это самая ужасная вещь, которая только могла случиться. Внутри нашего мирка, населенного людьми среднего класса, хуже подростковой беременности не придумаешь. Я металась, словно зверь, попавший в капкан, сердце разрывалось на части, еще хуже становилось от понимания, что какой бы выбор я ни сделала, это повлечет ужасные последствия, с которыми придется жить до конца дней. Выхода не было. Все варианты были кошмаром. Как я смогу родить ребенка и отдать его в чужие руки? Моя душа будет болеть, когда я стану думать, как он там растет, счастлив ли он, заботятся ли о нем новые родители, и сильную ли травму я нанесла ему, отвергнув. Но мне страшно было подумать о том, чтобы родить ребенка и воспитывать самой. Как я буду заботиться о нем? Я ведь школьница, я молода и ничего не могу, недостаточно зрелая, даже чтобы позаботиться о себе, не говоря уже о беспомощном маленьком человечке. Как и Шэй, я почувствовала, что в этом случае моя жизнь закончится. Все меня осудят: соседи, одноклассники, вся моя большая семья. Они будут обсуждать меня и насмехаться над моей глупостью. И скажут, что я получила по заслугам.

Через пятнадцать лет это не кажется мне такой уж катастрофой. Все это можно было бы пережить. Я могла бы родить ребеночка, заботиться о нем и в конце концов худо-бедно продвинуться и по карьерной лестнице. И мои родители смирились бы с этим событием и свыклись бы с этой мыслью. Более того, они полюбили бы малыша, своего первого внука. На самом деле, по прошествии лет я видела, что люди могут пережить и более ужасные события, чем незаконнорожденный ребенок у своей самой примерной дочки. Кейрон Бойлэн, паренек с нашей улицы на пару лет младше меня, разбился на мотоцикле, когда ему было восемнадцать. Я была на его похоронах. Его родителей было не узнать. Отец буквально обезумел от горя.

Но тогда мне было всего семнадцать, и я не знала ничего из этого. У меня не было жизненного опыта, я не умела отстаивать свое мнение и идти наперекор чужим ожиданиям. Я не могла рационально мыслить. Меня обуял страх, от которого по ночам я просыпалась каждый час. Он превратил мою жизнь в ночной кошмар.

Мне снились младенцы. В одном из снов я несла малыша, но он был из чего-то, типа свинца, поэтому нести было тяжело, но я пыталась. В другом сне у меня был ребенок, но у него была голова взрослого. Он разговаривал со мной, обвинял меня, подавлял меня силой своей личности. Меня постоянно тошнило, но я не была уверена, от беременности ли это или от страха, ее сопровождавшего.

Шэй продолжал талдычить, что я могу на него положиться, что бы я ни решила, но я-то знала, чего он хочет. Он ни разу не сказал прямо, и хотя я не могла облечь это в слова, но ненавидела ощущение, что я одна ответственна за чудовищное решение. Я бы предпочла, чтобы он кричал на меня, чтобы я быстро поехала в Англию и все уладила, вместо того чтобы вести себя заботливо и по-взрослому. Хотя он выглядел как мужчина и был главой семьи Делани, мне стало ясно, что он, возможно, не настолько зрелый, как кажется. Он просто играл такую роль. И хотя мы были не разлей вода, у меня возникло странное ощущение, что Шэй от меня отказался.

Через три дня, после того как я сделала тест, я сообщила новость Эмили и Шинед. Они были в ужасе.

– Я знала, что с тобой что-то происходит, – сказала мне бледная Эмили. – Но я думала, что ты просто волнуешься из-за экзаменов.

Они без конца качали головами и восклицали «Господи!» и «Не могу поверить!», пока я не попросила их заткнуться и посоветовать, что делать. Ни одна из них не стала убеждать меня оставить ребенка. Обе считали, что избавиться от него – самое лучшее (или, по крайней мере, не самое плохое) решение. Их глаза были полны жалости и облегчения, что это происходит не с ними, и я снова захотела, чтобы это был всего лишь страшный сон, чтобы проснуться и дрожать от радости, что все это мне лишь приснилось.

Они решили, что лучше всего пойти к Клер, которая училась на последнем курсе в университете и во весь голос кричала о правах женщин и о том, что все священники – ублюдки. И правда, она так распиналась о правах женщин, что мама часто вздыхала:

– Клер забеременеет и сделает аборт, только чтобы доказать свою правоту.

Я рассказала сестре о своем состоянии. Она была поражена. В других обстоятельствах это могло бы меня позабавить, но тогда было не до шуток. Клер плакала, и кончилось все тем, что я сама утешала ее.

– Как печально, – рыдала она. – Ты же совсем молоденькая.

Через своего куратора из службы социального обеспечения Клер раздобыла для нас с Шэем информацию, и неожиданно легко мы все организовали. Тяжкий груз свалился с моих плеч. Мне не придется рожать этого ребенка и сталкиваться со всеми последствиями. Но меня обуяла куча новых ужасных тревог. Я была воспитана как католичка, но каким-то образом умудрилась избежать всех тех страхов и чувства вины, которые сопровождают нашу религию. Я всегда думала, что Боженька – добрый, и испытывала лишь легкие уколы совести из-за того, что занимаюсь сексом с Шэем, поскольку решила, что Бог не даровал бы нам потребность в сексе, если бы не хотел, чтобы мы этим пользовались. Я уже давно поверила в существование ада, но именно в тот момент внезапно начала размышлять над этим, и во мне это вызвало незнакомую реакцию.

– Я совершаю что-то ужасное? – спросила я Клер, боясь ее ответа. – Я – убийца?

– Нет, – уверила она меня. – Это еще не ребенок. Лишь скопление клеток.

Я беспокойно уцепилась за эту мысль, тем временем мы вместе с Шэем раздобыли денег. Мне это было не сложно, поскольку я всегда была экономна. А для него это было несложно, потому что он был очарователен. И вот вечером в пятницу (дело было в апреле), когда родители думали, что я уехала на выходные с Эмили, мы с Шэем поехали в Лондон.

Мы не могли себе позволить полет на самолете, пришлось отправиться на пароме. Это было долгое путешествие. Четыре часа на пароме и шесть – на автобусе. Большую часть пути я сидела прямо, словно линейку проглотила, уверенная, что не усну. Но где-то в районе Бирмингема я задремала на плече у Шэя и проснулась, только когда автобус проезжал по пригороду Лондона мимо домов из красного кирпича. Была весна. На деревьях пробивались первые зеленые листочки. Распускались тюльпаны. До сих пор стараюсь не ездить в Лондон. Всякий раз я снова переживаю чувства, которые испытала, первый раз увидев это место. Домов из красного кирпича там хоть пруд пруди, но я всегда думаю, а вдруг тогда я видела именно эти?

Я пришла в себя, словно вынырнула на поверхность. И услышала собственный плач. Я раньше никогда не плакала так. Звук поднимался изнутри. Я была ошеломлена и частично находилась под воздействием наркоза. Лежала и слушала себя. Я скоро перестану.

Боль. Было больно? Я проверила. Да, низ живота сводила судорога. Когда я прекратила издавать это повизгивание, мне нужно было что-то сделать с болью. Или, может, кто-то придет в палату? В этой больнице, которая не была на самом деле больницей, меня услышит медсестра, которая вовсе и не была медсестрой, и придет.

Но никто не пришел. И в каком-то забытьи, словно и не я издаю все эти звуки, я лежала и слушала. Должно быть, я снова уснула. В следующий раз, когда я проснулась, я молчала. Как ни странно, я чувствовала себя почти нормально.

В субботу вечером Шэй забрал меня и отвез в мотель, где мы провели ночь. Он был ужасно нежен. Я ощущала облегчение, и хотя и плакала, то лишь потому, что все уже позади и теперь можно позволить себе погоревать из-за своего ребенка. Почему-то я решила, что это был мальчик. Когда я размышляла вслух, на кого он был бы похож, на меня или на него, Шэй испытывал явный дискомфорт.

Мы выехали в Ирландию в воскресенье утром и вечером уже были дома. Невероятно, прошло меньше двух дней, а я снова была в своей комнате, где все выглядело обманчиво, даже непостижимо нормальным. Стол был завален учебниками, которые требовали моего немедленного внимания. Это было мое будущее, оно никуда не исчезло. Все, что мне нужно было делать, – вновь включиться в прежнюю жизнь. Немедленно, прямо в тот же вечер, я засела за книги. До экзаменов оставалось всего полтора месяца. Но уже через пару дней стали происходить странные вещи. Мне везде слышался детский плач. В душе, когда я мылась, в автобусе по дороге в школу. Но когда я выключала воду или когда останавливался автобус, плач прекращался.

Я попробовала рассказать Шэю, но он не хотел знать.

– Забудь, – отмахнулся он. – Ты чувствуешь вину, но не позволяй ей победить себя. Подумай лучше об экзаменах. Осталось всего несколько недель.

И я подавила в себе необходимость выговориться, убедила себя, что поступила правильно. Вместо этого заставила себя посвятить урокам столько времени, сколько было возможно, по максимуму. Когда желание поговорить о нашем ребенке становилось нестерпимым, я спрашивала Шэя что-нибудь о Гамлете, или о поэзии Уильяма Йетса и он с готовностью разъяснял мне, в основном пересказывая учебники.

Каким-то образом я пережила экзаменационную горячку. И вот все было позади. Я окончила школу. Я была взрослая, передо мной открывалась новая жизнь. Ожидая результатов экзаменов, мы с Шэем практически не разлучались. Мы много времени проводили вместе перед телевизором. И даже в теплые солнечные дни, когда было просто позорно сидеть на вельветовом диване или коричневом ковре, когда за окном такое праздничное солнце, мы все равно оставались дома и смотрели телик.

Сексом мы больше не занимались никогда.

В середине лета мы получили оценки за наши выпускные экзамены. Шэй справился отлично, а я сдала плохо. Не смертельно, но ведь я так упорно занималась, и все возлагали на меня большие надежды. Мои родители были сбиты с толку. Они тут же сделали вид, что мои плохие оценки совершенно неважны. Откуда им было знать, что я провела полтора месяца до экзаменов сидя в своей комнате и пытаясь расслышать воображаемый детский плач за ревом охранной сигнализации.

Последствия эхом отзывались еще долгое время. Почти сразу после того, как я избавилась от малыша, меня одолели вина и сожаление. Я стала думать, что иметь ребенка было бы не так уж плохо. В то же время я понимала, что если бы сейчас была беременна, то желала бы, чтобы беременности не было.

И так, и эдак меня раздирали противоречия. Я чувствовала, что имела право на этот аборт, но все равно мне было не по себе. Неважно, насколько праведно я проживу остаток жизни, все равно это будет со мной до конца. Я не могла подобрать правильное слово. «Грех» не подходит, поскольку он означал, что я нарушила чей-то закон. Но часть меня была сломлена. Я всегда буду женщиной, сделавшей аборт.

Меня охватило ощущение необратимости, я даже задумалась о самоубийстве. Только на несколько секунд, но в течение этого короткого времени я искренне хотела умереть. Как будто на веки вечные ко мне приковали какой-то стыдный и болезненный проступок. Это вам не прокол в водительских правах или запись о правонарушении, когда срок давности истекает через пять или десять лет. Здесь уже ничего нельзя исправить. Никогда.

И все же… Я чувствовала облегчение от того, что мне не нужно было воспитывать ребенка. Чего мне действительно хотелось, так это избежать всего, что предшествовало принятию ужасного решения. Это была моя вина. Перво-наперво мне вообще не следовало раздвигать ноги, но жизнь устроена не так, я понимала это и тогда. Мы становимся умнее, лишь когда все уже свершилось.

Время от времени по улицам Дублина маршировали противники абортов, выступая за то, чтобы аборт в Ирландии стал еще более незаконным, чем сейчас. Они несли обязательный атрибут католика – четки – и плакаты с изображением зародышей, которым не суждено было родиться. Мне приходилось отводить глаза. Но когда я слышала, как горячо они порицают аборты, мне хотелось спросить, был ли кто-то из них в ситуации, аналогичной моей. Держу пари, не были. Если бы они испытали все, что пережила я, то их возвышенные принципы, наверное, пошатнулись бы.

Что меня взволновало больше всего – против абортов протестовали мужчины! Мужчины! Да что они знают? Им никогда не понять того ужаса, через который я прошла. Они не могут забеременеть. Но в кругу домашних я ни разу не высказывала своих мыслей. Мне не хотелось привлекать внимание к этой теме. И, по крайней мере в моем присутствии, Клер тоже помалкивала.

В конце сентября Шэй уехал в Лондон поступать на журналистский факультет. Это всегда входило в его планы, поскольку ирландские университеты не предлагали обучение по выбранной им специальности.

– Это ничего не меняет, – пообещал он мне, когда мы прощались в порту, откуда отправлялся паром. – Я буду часто писать, а на Рождество увидимся.

Но он не написал ни одного письма. У меня было предчувствие, что такое возможно. Мне даже стало сниться, как я пытаюсь остановить его, чтобы он не уезжал. Но когда это случилось, я отказывалась верить. Каждый день я проверяла почтовый ящик. После ужасных семи недель ожидания, я зажала свою гордость в кулак, навестила его мамашу и отдала ей письмо для Шэя.

– Может, я посылаю письма не на тот адрес, – сказала я.

Но она проверила адрес, и он оказался правильным.

– А вам он писал? – спросила я и вздрогнула при ее словах, что, разумеется, он писал и у него там все хорошо.

Я пересмотрела свои надежды, и решила, что буду ждать, когда же он приедет на Рождество. С двенадцатого декабря я превратилась в ходячую адреналиновую бомбу. Постоянно ждала, что раздастся звонок телефона или в дверь позвонят. Но ничего не происходило. Я начала прогуливаться возле его дома на холме в надежде увидеть его. Меня трясло от холода и нервов. Как-то я заметила одну из его сестер, Фи, подловила ее и спросила срывающимся, дрожащим голосом, притворяясь равнодушной:

– А когда приезжает Шэй?

Она была сбита с толку и сообщила мне пренеприятнейшее известие. Он не приедет. Устроился работать на каникулах.

– Я думала, ты знаешь, – сказала она.

– Ну, просто я думала, вдруг все-таки есть шанс, что он выберется сюда на пару дней.

Я даже начала заикаться, настолько была унижена.

Пасха. Я подумала, что он приедет на Пасху. Но он не приехал. И летом тоже. Я ждала его намного дольше, чем обычно люди кого-то ждут. Обычно надежда умирает раньше.

Тем временем я нашла себе работу и завела новую подругу, Донну. Как и мои подружки Шинед и Эмили, она любила развлекаться, охотиться за мужчинами и хорошо проводить время. Иногда я увязывалась с подругами, и они убеждали меня ответить согласием, если какой-нибудь добрый малый приглашал меня на свидание. На большее они меня не подстрекали. Был один молодой человек по имени Колм, он подарил мне на день рождения зажигалку с выгравированной надписью, хотя я и не курила. Потом в течение полутора месяцев я встречалась с одним социальным работником, который без конца обходил все пабы, где работали его подопечные, и брал меня с собой. Он дал мне от ворот поворот, когда я отказалась переспать с ним. После него я встречалась с симпатягой по имени Антон. Странное имя с учетом того, что он не был иностранцем. Я была выше него на шесть сантиметров, и он постоянно хотел гулять со мной по улицам. С ним я даже легла в постель. Позже меня мучили подозрения, что я сделала это лишь потому, что мне некомфортно было стоять рядом.

Но как бы я ни пыталась, у меня ни с кем из них ничего не выходило.

Поток жизни пытался нести меня вперед, но я сопротивлялась. Я предпочитала прошлое, все еще не уверенная, что у этого прошлого нет будущего. И никогда не поверила бы, прощаясь тогда в порту с Шэем, что в следующий раз увижу его через пятнадцать лет.

44

Из «Мондриана» я поехала к Эмили. Из садика за берлогой Козлобородых доносился хохот и пахло горелым. Но я прошла мимо, прямо в дом, слава богу, пустой, и улеглась на диван. Даже свет не стала включать. Так и лежала в темноте, чувствуя себя подавленной, вялой и потерянной.

После отъезда Шэя в Лондон время от времени до меня доходили новости о нем. Летом он работал где-то в Кейп-Код, окончил университет, ему предложили работу в Сиэтле. В какой-то момент я поняла, что все кончено, он никогда не вернется ко мне. Я изо всех сил пыталась построить отношения с другими мужчинами, но продвижения не было. Однажды вечером в одном из пабов в центре города я неожиданно встретила Гарва. Мне тогда был двадцать один год. Больше трех лет прошло с нашей последней встречи. Как и Шэй. он уехал и поступил в колледж. В его случае это был Эдинбург. Но он вернулся, нашел работу в Дублине. Пока мы делились новостями, я ощутила приступ вины за то, как обошлась с ним. И не могла даже посмотреть ему в глаза. В ходе разговора обо всяких пустяках я робко извинилась и, к моему облегчению, он рассмеялся:

– Все в порядке. Мэгги, забудь. Это было сто лет назад.

Он был таким милым, что впервые за долгое-долгое время во мне шевельнулось чувство.

К моему большому удивлению, я снова стала встречаться с Гарвом, моим самым первым бой-френдом, с которым я встречалась в семнадцать. Меня очень забавлял наш новый роман, как, впрочем, и всех остальных. Но в тот день, когда я сняла улитку с лобового стекла его автомобиля и бросила ее в микроавтобус с монашками, это перестало казаться таким смешным. Я поняла, что влюбилась в него.

Я очень любила Гарва. Он такой хороший человек. Хотя у него и не было такого яркого обаяния, как у Шэя, он тоже сумел очаровать меня. И я считала его замечательным. Гарв не был таким красавчиком, как Шэй, но его привлекательность была более изысканной, и она запала мне в самое сердце. Всякий раз при взгляде на него моя кровь начинала бурлить. Мне безумно нравилось в нем все: глаза, шелковистые волосы, рост, большие руки, его запах, напоминающий отутюженный хлопок. Более того, мы были еще и лучшими друзьями. Я обо всем могла рассказать ему. Я даже поведала ему все подробности моих отношений с Шэем и увидела с его стороны искреннее сочувствие. Он ни капельки не осуждал меня.

– Я ведь не убийца, которой предстоит гореть в аду? – взволнованно спрашивала я.

– Разумеется, нет. Никто не может сказать, что тебе легко далось это решение.

Я чувствовала облегчение, что мне посчастливилось встретить такого великодушного человека, как Гарв.

Однако, когда мы объявили о своей помолвке, некоторые повели себя странно. В частности, Эмили.

– Я боюсь, тебе нужно все взвесить, прежде чем выйти за него.

– Я думала, он тебе нравится, – обиделась я.

– Я его обожаю. Но ты так сохла по Делани, а Гарв от тебя без ума… Слушай, я просто хочу, чтобы ты была уверена, что хочешь создать семью именно с ним. Подумай над этим.

Я обещала подумать, но не стала, так как знала, чего хочу.

Мы поженились. Переехали в Чикаго. Вернулись в Дублин. Завели кроликов. Попытались завести ребенка, пережили один выкидыш, потом второй, и видели, что мое прошлое не отпускает меня.

Долгое время я была единственной, кто делал аборт. Потом, в двадцать пять, аборт сделала Донна, а сестра Шинед избавилась от ребенка, когда ей был тридцать один год. Оба раза меня просили рассказать, как это было со мной. И я честно говорила им, что думала: это их тело и у них есть право выбора. Не нужно верить тому, что кричат противники абортов. Но, по крайней мере, им, как и мне, не стоит рассчитывать, что этот опыт никак на них не скажется, необходимо подготовиться к последствиям. Нужно будет пройти весь путь: от вины до любопытства, от шока до сожаления, от ненависти к себе до облегчения.

Хотя я была рада, что теперь я не одна такая, эти аборты снова всколыхнули мои воспоминания. Я чувствовала себя так, словно мне пришлось снова пройти через это. Но шло время. И я жила дальше с памятью об этом аборте. С каждым годом я думала о нем все меньше. Только в годовщины мне было тяжело, я даже не понимала почему, по крайней мере, не сразу понимала. А потом вспоминала, какой сегодня день, и начинала думать, как сейчас выглядел бы мой малыш в три, шесть, восемь, одиннадцать лет…

Правда, я надеялась, что это растворится в моем прошлом, пока во время последнего визита к доктору Коллинзу, в тот судный день, я не поделилась своей тревогой, терзавшей меня.

– А могли ли быть выкидыши связаны с тем, что я что-то повредила?

– В каком смысле повредили?

– Я делала операцию.

– Какую? Прерывание беременности?

Я поморщилась от его тупости и пробормотала:

– Да.

– Вероятность мала. Очень мала. Мы можем проверить, но это маловероятно.

Но я ему не верила. И знала, что Гарв не верит тоже. И хотя мы никогда не обсуждали это, именно в тот момент наш брак потерял равновесие и рухнул.

Через какое-то время, не знаю точно когда, в гостиной зазвонил телефон. Я не собиралась брать трубку. Пусть звонит. Я ждала, когда же включится автоответчик, но кто-то выключил его, и, ругаясь, я потащилась к телефону.

В ту секунду, когда я подняла трубку, я вспомнила запрет Эмили и молча помолилась, чтобы это был не Ларри. Но это был Шэй.

– О, привет, – он удивился. – А я думал, сейчас сработает автоответчик.

– Нет, сегодня вместо автоответчика я.

– Мне очень жаль, что все так получилось сегодня вечером. – В его голосе звучало такое раскаяние, что моя обида начала таять. – Мне срочно пришлось уйти по работе.

– Ты мог бы позвонить мне.

– Было слишком поздно, – быстро нашелся он. – Ты уже должна была выехать.

– Ты возвращаешься во вторник?

– Да, так что у нас нет времени.

– Но еще есть завтра. Как насчет завтрашнего вечера?

– Но…

– Всего на час.

Шэй молчал. Я задержала дыхание.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Завтра. В то же время.

Я положила трубку. Мне стало чуть-чуть получше. И я даже решила сходить к Козлобородым. посмотреть, как там барбекю. К моему удовольствию, меня приветствовали как героиню, словно я отсутствовала несколько лет, а не пару часов. А потом я поняла, что они просто набухались. Морды у всех были красные. Они буянили, как буянят обычно, напившись текилы на голодный желудок. Тлеющий гриль был брошен без присмотра. На решетке лежали сморщенные угольки, которые, возможно, в прошлом были котлетами для гамбургеров. Когда ко мне робко подошел папа и спросил, не завалялась ли у меня в сумке шоколадка, стало ясно, что их тут не кормили.

Трой и Элен уютно устроились на цветастом диванчике. Следов Керсти не наблюдалось. Или Трой ее не взял с собой, или же она отказалась зайти в этот дом, поскольку это было риском для здоровья. Анна, Лара, Кертис и Эмили участвовали в непонятном споре почему завтрак лучше телевизора. Я бы с радостью присоединилась к ним, но я не была пьяна в зюзю, как остальные, так что мы существовали в разных диапазонах, и говорить с ними было бессмысленно.

– На завтрак ты пьешь свежевыжатый апельсиновый сок, – горячо отстаивала свою точку зрения Лара. – Твой телик когда-нибудь делал для тебя то же?

– Зато по нему можно позырить мультик про Симпсонов. Это тебе на гренки никто не намажет, – возразил Кертис.

Я пошла туда, где стояли мама с Итаном, но у них была схватка один на один.

– Кто умер за наши грехи? – пронзительно спросила мама.

– Но…

– Кто умер за наши грехи, я спрашиваю?

– А…

– Говори же, давай. Кто умер за наши грехи? Просто назови мне имя.

Ощущение было, как в камере для допросов.

– Имя, я жду!

Итан опустил голову и буркнул:

– Иисус.

– Кто? Громче, я не слышу.

– Иисус, – огрызнулся Итан.

– Правильно. Иисус. – Мама даже причмокнула от удовлетворения. – А ты умирал за чужие грехи? А?

– Нет, но…

– Так что вряд ли тебя можно считать новым мессией, да?

Возникла пауза, потом Итан признался:

– Да, думаю, нельзя.

– Правильно думаешь. Так что изучай свои компьютеры, как хороший мальчик, и поменьше богохульствуй, если можно. – Тут она повернулась и накинулась на меня: – Где Шэй?

– Работает.

– Блин, – мрачно буркнула она и, пошатываясь, пошагала куда-то.

Я пошла и села к остальным. Только тут мы заметили, что Трой и Элен исчезли.

– Где они? – пристала ко мне Эмили.

– Не знаю. Похоже, уехали.

– Уехали, – простонала она и прикрыла рот ладонью. – Уехали! Он же в нее влюбится!

Внезапно по ее лицу потекли пьяные слезы, она всхлипывала и кашляла от плача. Когда через пять минут рыдания стихли, я сказала:

– Пошли, я отведу тебя домой.

Я подхватила Эмили. Пока мы шли домой, она согнулась пополам от безудержных рыданий.

– Просто я так устала! – без конца повторяла Эмили. – Я столько работала и так устала.

Я уложила ее в постель. Но не успела выключить свет в ее комнате, как Эмили сказала:

– Постой, Мэгги, я хочу поговорить с тобой.

– Ну что еще? – резко спросила я. Она собирается отговорить меня от встречи с Шэем. но я не в настроении обсуждать это.

– Я хочу сделать предложение Лу, попросить его жениться на мне и завести детей.

– Ой. Почему?

– Потому что не хочу его больше видеть.

45

В понедельник утром должна была прийти Кончита. Поэтому, проснувшись, я тут же принялась торопливо наводить порядок. Однако она позвонила сказать, что приболела и не придет. Я тут же забросила работу по дому, но уже через час возобновила уборку, так как мне было скучно. Эмили все еще дрыхла. Мои тоже не приходили и не звонили. Поэтому, когда в пять минут первого в дверь кто-то постучал, я чуть не сорвала ее с петель. Настолько обрадовалась, что у меня будет компания. Это была Анна.

– Заходи, заходи, – сказала я. – Скажи, а Элен вернулась?

– Да, часа полтора назад.

– Господи, должно быть, она переспала с Троем.

– Ага. Тебе это неприятно?

– Нет, ни капельки.

А вот Эмили будет неприятно. Что же такое между ними произошло?

– Сядь, – велела я. – Что она тебе рассказала?

– Он ее привязывал, это было классно. Слушай, я пришла поговорить с тобой.

– Ой. – У меня появилось нехорошее предчувствие.

– Ты должна пообещать, что не убьешь меня.

– Обещаю.

Это я просто так сказала, чтобы она мне рассказала то, что хотела. Но на самом деле ничего не обещала.

– Я нашла работу.

– И?

– В Дублине.

– Рада за тебя.

– В компании у Гарва. Ой.

– Ну, Дублин – город небольшой, совпадения случаются.

– Это не было совпадением, – сказала она тихо. – Он сам подыскал для меня место.

– Что? Когда?

– После того, как я разбила твою машину. Прости, прости меня! Я не нашла у тебя в комнате документов на страховку и позвонила Гарву. Он велел прийти и забрать у него эти бумаги. – Она смотрела на меня почти вопрошающе. – Он спросил, как мои дела, как я живу без Шейна. А я рассказала, как все ужасно, что я чувствую себя хуже всех. Он был так добр ко мне.

– Да? – Я поджала губы. Неужели Гарв смог слезть с Любительницы Трюфелей и побыть добрым с Анной?

– Очень добр. Он сказал, если я хочу найти нормальную работу, то он попробует помочь мне. Говорю тебе, он не собирался манипулировать мной и все такое. Ты же знаешь, Гарв не такой. Он просто хотел помочь. Так что я подстриглась, а он организовал для меня собеседование.

– Очень мило с его стороны, – пробормотала я. Внезапно мне стало очень обидно.

– Ага, – тихонько подтвердила Анна. – Именно мило. И мне предложили работу в почтовом отделе.

То, что Гарв проявил доброту к моей сестре, но при этом подложил мне такую свинью, наполнило меня яростью. Мне пришлось подождать, пока гнев утихнет, прежде чем я смогла говорить.

– Поздравляю.

– Спасибо, – с достоинством откликнулась Анна. – Мне очень жаль.

– Да ладно, все в порядке, – сказала я. Ядовитая злоба начала покидать меня. – Если уж тебе так жаль, то я попрошу кое-что сделать для меня.

– Что?

– Сказать, нравится ли тебе Итан?

Она задумалась.

– Наверное. Но я не пойду на поводу у этих чувств. Он молодой и странноватый. У нас нет будущего.

– Раньше это тебя никогда не останавливало.

– Знаю. Но теперь я другая.

– Господи.

– Люди меняются, – сказала Анна с не свойственным ей вызовом в голосе.

– Я правильно расслышала? – из спальни выплыла Эмили – тушь с ресниц осыпалась, волосы, как клубок меха. – Ей нравится Итан? Господи, это уже слишком.

Она с грохотом двигалась по кухне, заваривала себе кофе и бормотала что-то типа:

– Приезжают – бум! – отнимают у нас работу – бац! – крадут наших мужчин – бум!

Затем она закашлялась и глубоко затянулась сигаретой.

– Мне больше нет места в этом мире. Слава богу.

Не успела я разобраться с ее плохим настроением, которое, несомненно, было связано с Троем, как пришли мама и Элен. Мне не терпелось расспросить Элен о Трое, но я не могла этого сделать в присутствии мамы. Так что пришлось сочувственно охать, когда они сравнивали симптомы похмелья.

Атмосфера была напряженной. Эмили курила как паровоз, почти не раскрывала рта и время от времени, прищурившись, поглядывала на Элен.

– Ладно. – Она со вздохом поднялась с дивана. – Пойду позвоню Лу.

– Ты что, правда, хочешь предложить ему пожениться и завести детей?

– Да, – отрезала она. – Если и это не отпугнет его, то не знаю, что и делать.

Она пошла в спальню и стукнула дверью чуть громче, чем обычно, чтобы выпустить пар.

– Что это с ней? – разозлилась Элен. – Неуравновешенная стерва! Господи! – Она внезапно что-то вспомнила. – Ты никогда не догадаешься, кто тебе вчера звонил?

– Кто?

– Этот козел вонючий. Гад. Ублюдок года, – выкрикнула она в мое озадаченное лицо. – Гарв! Мне что тебе по буквам произнести?

– Гарв звонил? Сюда? – Я знала, что это звучит глупо, но ничего не могла поделать.

– Да. Я сказала, что ты ушла на свидание с милашкой Шэем. Хотя я и не считаю его милашкой, разумеется, но Гарву этого знать не нужно. Он очень расстроился, – с удовольствием сообщила Элен. – В Ирландии было три часа ночи, когда этот гад звонил. Очевидно, не мог заснуть. Так ему и надо!

– Ты что, отвечала на телефон? Разве Эмили не просила не делать этого?

– Запрет для меня, как красная тряпка для быка, – с сожалением сказала Элен.

Эмили вернулась из спальни.

– Ну?

– Он ответил «да», – еле слышно промолвила она. – Господи, что же мне теперь делать?

– В мое время, – сообщила мама, – если ты расторгала помолвку, то на тебя могли подать в суд за нарушение обещания.

– Спасибо на добром слове.

Невысказанная враждебность заполнила комнату. Когда мамуля вышла в туалет, она выплеснулась наружу. Ни с того ни с сего Элен и Эмили наклонились друг к другу и начали вяло пикироваться на тему Троя.

– Если он так тебе нравится, то почему ты ничего не предпримешь? – фыркнула Элен. – Сама не застолбила участок, так что теперь грех жаловаться, что кто-то им пользуется!

– Слишком поздно, – проворчала Эмили. – Он встретил тебя.

– Не будь дурой. Я уезжаю через неделю.

– Держу пари, ты решишь остаться с ним. Элен заржала.

– Ты шутишь? Я собираюсь вернуться в Ирландию и открыть собственное детективное агентство. С чего это я тут останусь?

– Из-за Троя.

– Он не настолько особенный.

– Эмили, – вмешалась я. – Что ты так печешься о Трое? Вы же всего лишь друзья! Да?

Она угрюмо пожала плечами. Я поняла ответ на свой собственный вопрос. Она влюблена в него. Я заподозрила это еще вчера вечером, а теперь знала наверняка.

Мне было ужасно стыдно. Я была так поглощена собственными проблемами и не увидела, что творится буквально у меня под носом. Ах я тупица! Хуже того, я – эгоистка!

– Но почему ты не сказала этого раньше? – взмолилась я. – Тогда мы, наверное, не стали бы с ним спать.

– А я и так не спала, – заметила Анна.

– Не зря я торопилась, – заметила Элен.

Мама вернулась из туалета, но спор был в самом разгаре, и положить ему конец не представлялось возможным. Мамуля тотчас поняла, что что-то произошло.

– Что я пропустила?

Мы все замолчали, поджав губы.

– Маргарет! – потребовала разъяснений мама. – Что происходит?

– Гм…

– Это из-за Троя, – объяснила Элен. – Эмили от него без ума.

– А он без ума от нее, – сказала мама. – Так в чем проблема?

– Ты что, сбрендила? – воскликнула Элен. – Трой без ума от меня.

– Трой? – уточнила мама. – Тот с большим носом? Да? Да он влюблен в Эмили по уши.

– Нет, – повторила Элен. – Если эти психи по соседству считают тебя мудрым гуру, то это еще не значит, что ты и впрямь такая.

– Элен, ты была просто сиюминутным развлечением. Полагаю, он думал, что невредно будет заставить Эмили ревновать.

– Но…

– Я права, Эмили? – спросила мама. – Он на тебя глаз положил?

– Да, – призналась она и робко продолжила: – Он признался мне в любви.

– Когда?

– Примерно год назад.

– А ты тогда была без ума от него?

– Наверное, да.

– И что? – недовольно воскликнула мама. – Во имя святого, что же тебя остановило?

– Он слишком много работал, – пробормотала Эмили. – Я всегда была на втором плане. Я решила, что если так и дальше будет продолжаться, то мы не сможем даже быть друзьями.

– А теперь?

Эмили склонила голову и тихо сказала:

– Теперь я передумала.

– Но тем временем он начал пользоваться успехом – ты понимаешь, о чем я? – у всех твоих подруг.

– Да. Кроме Лары.

– А что такое с Ларой?

– Я вам в другой раз скажу.

– И ты ревновала ко всем этим девушкам?

– Конечно.

Яприкрыла глаза и вспомнила тот день, когда Эмили поняла, что я переспала с Троем. Как она сжалась, когда я спросила, было ли что-то между ними. Господи, она, должно быть, ужасно себя чувствовала!

– Но я не особо возражала, поскольку знала, что нравлюсь ему больше всех, а самой большой любовью для него была и остается работа. Но… Но я беспокоюсь из-за Элен…

– Не надо, – сказала Элен не очень любезным тоном. – Можешь забирать его себе.

– Но, может быть, он больше не хочет меня.

– Есть только один способ это выяснить, – сказала мама.

– Вы имеете в виду позвонить ему и спросить?

– Нет! – Мама пришла в ужас. – Я никогда никому не звонила и не признавалась в любви, а мужики вокруг вились как мухи. Просто пококетничай с ним, подушись соблазнительными духами, можешь приготовить его любимое блюдо…

– Позвони ему и спроси, – хором сказали я, Элен и Анна.

– Ладно, – задумчиво сказала Эмили, зажигая еще одну сигарету. – Позвоню.

Она взяла телефон и пепельницу, пошла в спальню и закрыла дверь. Через десять минут вернулась.

– Мы сейчас с ним встретимся, – сообщила она.

– Сразу на шею не бросайся, – посоветовала мама.

– Веди себя как обычно, – настаивала я.

– Сама бы вела себя как обычно, Мэгги, – пошутила Элен, намекая на мою связь с Ларой.

Мама с подозрением посмотрела на меня.

– А мы что будем делать? – спросила мама, когда Эмили отчалила на своей махине. – Расскажите анекдот, что ли.

Мы слишком болезненно воспринимали действительность, поэтому больше ничего делать и не хотелось. Элен рассказала анекдот, Анна тоже, но напутала с концовкой, я всех рассмешила, вытянув свою челку под прямым углом к голове. И тут в дверь постучали.

– Думаю, это Козлобородые, – сказала я. – Пришли извиниться, что вчера не накормили вас.

Я открыла дверь. За ней стоял некто, кого я сразу узнала, хотя он и не принадлежал этому месту. Гарв.

У меня не было слов.

– Привет, – сказал он.

– Какого черта ты тут делаешь?

– Ты же сказала, что если не вернешься через месяц, то я смогу приехать и забрать тебя. Уже месяц прошел.

На самом деле всего четыре недели, а не календарный месяц. Но я знала настоящую причину его приезда. Он услышал, что я ушла с Шэем. Нагло с его стороны, особенно, если учесть интрижку с Любительницей Трюфелей.

Гарв выглядел так, словно какое-то время провел на необитаемом острове. Волосы у него были длиннее, чем когда-либо, они торчали какими-то пучками, на подбородке и щеках чернела трехдневная щетина, при ярком солнечном свете его глаза казались голубыми, по крайней мере, там, где они не были налиты кровью. А джинсы и футболка мятые, словно он спал прямо в них, но, учитывая, что он только что прилетел из Ирландии, думаю, так оно и было.

– Кто там? – спросила Элен.

– Изменник коварный, – услышала я мамин голос.

– Пока они не закидали меня камнями, – сказал Гарв, – мы можем поговорить?

– Давай, – устало кивнула я. – Пойдем, прогуляемся по пляжу.

46

Я ждала от этой встречи с Гарвом того самого ощущения, как тогда, в шестнадцать лет, когда из моей коленки извлекали сотню стеклянных осколков. Тем не менее нам удалось поддерживать светскую беседу все шесть кварталов, пока мы шли до пляжа.

– Ты подстриглась, – сказал Гарв. – Очень мило.

– Признайся, что на самом деле тебе не нравится.

– Нет, нравится. Очень… классно. Особенно челка.

– Пожалуйста, ни слова о челке. Ты нашел, где остановиться?

– Да. Здесь недалеко. Я позвонил маме Эмили, и она порекомендовала мне…

Я перебила его:

– «Океанский вид». Мои тоже там остановились.

– Ладно. Значит, мне лучше завтракать в номере, если не хочу, чтобы меня забросали тухлыми яйцами.

– Это было бы неплохо. Теперь скажи, почему ты приехал, вместо того чтобы просто позвонить?

– Я звонил тысячу раз. Но всегда включался автоответчик. Мне казалось странным оставлять тебе сообщение…

– Ах, так вот кто, оказывается, поклонник Эмили, который дышит в трубку.

– Да? Господи, а я и не знал об этой тайной стороне своей жизни. Короче, я решил, что кое-что лучше сказать в лицо.

До сих пор я считала, что появление Гарва связано с тем, что Элен ляпнула ему о моем свидании с Шэем. Но внезапно мне стало интересно, что же Гарв такое хочет сказать, что лучше говорить в лицо? Ждут ли меня еще какие-то неприятные открытия? Да, вполне возможно. Может быть, его новая пассия беременна. Эта мысль была настолько шокирующей, что на подходе к пляжу, я запнулась.

– Ты все еще встречаешься с той девушкой? Надо отдать ему должное, он не стал делать большие глаза со словами «С какой еще девушкой?». Помолчал немного, очевидно подбирая слова, а потом прошептал.

– Нет.

Первым делом я испытала облегчение, но затем меня накрыло волной ревности. Итак, это было. Действительно было. Из моей головы стерлись те два романа, которые я сама успела закрутить в течение прошедшего месяца. Я чувствовала себя обманутой и преданной. Вся ситуация казалась какой-то нереальной.

– Кто она?

– Коллега по работе.

– Как ее звали?

– Карен.

– А фамилия?

– Парсонс.

Меня одолело какое-то мазохистское желание причинить себе боль, поэтому хотелось знать о сопернице все. Как она выглядит? Моложе меня? Где они этим занимались? Сколько раз? Какое белье она предпочитает?

– Это было серьезно?

– Ничуть. Быстро прошло, – каждое его слово пронзало меня, словно дротик.

– Ты спал с ней? – Мне отчаянно хотелось, чтобы он сказал «нет». Может, они всего лишь флиртовали и держались за ручки! Но после напряженного молчания, когда я даже не дышала, он сказал:

– Да. Дважды. Мне так жаль. Так жаль. Я так хотел бы, чтобы этого не было, но у меня просто крышу сорвало.

– Но почему? – сухо спросила я. Где-то в животе ревность превращалась в желчь.

– Я был в депрессии. Это ведь были и мои дети. Но мои чувства никого не интересовали. Я знаю, что тебе было тяжелее, но меня это убивало тоже. Потом мы перестали разговаривать. Одиночество было невыносимо. А потом… – Его голос стал таким тихим, что я едва его слышала. – Когда у меня перестало получаться с тобой, я почувствовал себя таким неудачником.

– С любовницей у тебя все отлично получалось, я думаю. Посмотри, в кого ты меня превратил! – воскликнула я. – Я спокойно произношу слово «любовница»!

– Прости, – прошептал он.

– Когда это началось?

– Уже после того, как ты уехала в Лос-Анджелес!

Я фыркнула.

– Но ведь задолго до этого между вами что-то было!

– Мы были просто… друзьями. Богом клянусь.

– «Просто друзьями». Могу себе представить. Заигрывали и кормили друг друга проклятыми трюфелями! Чтобы изменить, необязательно спать с кем-то, понимаешь?! Можно изменить просто эмоционально, не физически!

Он наклонил голову.

– Ты в первый раз так поступил со мной?

– Разумеется! – Он был шокирован.

– Это твоя единственная любовница?

– Да, это моя единственная любовница.

– Но и одна – это уже слишком много.

– Знаю, знаю, мне так жаль, что я так поступил. Я бы отдал левую руку, только чтобы вернуть все назад и все исправить, – возбужденно забормотал он.

– Ты ведь винил меня, да? За выкидыши?

– С чего? Вряд ли это твоя вина.

– Это моя вина. Возможно, я… что-то нарушила, когда… сделала аборт. В тот день, в кабинете доктора Коллинза, я знаю, ты меня винил. Ничего страшного, я тоже себя винила.

– Я не винил тебя. Это ты на меня сердилась.

– Нет.

– Ты чувствовала, что я силой заставляю тебя завести ребенка. А если бы мы не стали пытаться, то никогда не пережили бы весь этот ужас с выкидышами.

Я сжала губы, не желая признаваться, но чувства переполняли меня.

– Хорошо, я и правда сердилась на тебя.

И до сих пор сержусь. Более того, я просто в бешенстве. Я только что поняла это. Наша жизнь шла своим чередом, пока он не разбудил спящую собаку.

– Но ведь это не я тебе изменила, – сказала я с горечью.

– Ты же сбежала в Лос-Анджелес ради Шэя Делани.

– Что? Да нет же, черт побери! – От возмущения я начала заикаться.

– Да. Ты могла бы уехать в Лондон к Клер или в Нью-Йорк к Рейчел, или вообще остаться дома. Но ты приехала сюда!

– К Эмили!

– Нет, не к Эмили! Не только к Эмили. В газетах написали про киностудию «Дарк Стар», о том, что они активно сотрудничают с Голливудом. Ты могла бы догадаться, что он тут. Я был с тобой честен, почему бы и тебе не признаться мне во всем?

Мы шли и сердито молчали. Как дерзко он решил возложить всю вину за свою измену на меня! Где-то в уголке сознания у меня зародилась мысль, она поплыла наверх, чтобы выбраться на поверхность. Пока этого не произошло, я успела повернуться к Гарву и спросить:

– Почему ты все еще так сильно ненавидишь Шэя?

Он остановился, присел на камень, подперев подбородок ладонями, и несколько раз глубоко вздохнул.

– Неужели непонятно?

– Скажи мне.

– Хорошо. Вот почему. Ты – самый дорогой мне человек в этом мире. А Шэй обращался с тобой, как с дерьмом. Когда ты рассказала мне про аборт, мне хотелось убить его. Потом мы поженились, переехали в Чикаго, вернулись домой… Но каждый раз при звуке его имени ты вся бледнела…

Правда? Я не знала, что это так заметно.

– Правда, – ответил Гарв на мой непроизнесенный вопрос. – Каждый раз, когда мы проезжали мимо дома его матери, ты поворачивала голову и смотрела.

Да? А я и не осознавала. Ну, раз Гарв так говорит, наверное, так оно и было. Не каждый раз, но иногда – точно.

– Я обычно делал большой круг, чтобы мы не проезжали мимо. У меня было ощущение, что мы никогда не освободимся от этого подонка. Постарайся встать на мое место. Представь, что каждый раз при упоминании имени моей бывшей девушки, я бы забывал о тебе напрочь и у меня ехала бы крыша. Тебе понравилось бы?

– Прекрати винить меня!

– Потом появляется эта статья в газете, а еще через четыре дня ты меня бросаешь. В следующий раз, когда я тебя вижу, ты уже собираешься в Лос-Анджелес.

– Я бросила тебя не потому, что прочла что-то про «Дарк Стар», – сказала я в бешенстве. – Я ушла от тебя, потому что ты, черт возьми, завел любовницу! И ты даже не попытался остановить меня…

– Я сейчас пытаюсь остановить тебя, – мрачно сказал он.

– Ты сказал только, что выплатишь проценты по закладной, а потому помог мне запаковать мои вещи!!! Ради всего святого!

– Я пытался!!! Несколько дней я пытался поговорить с тобой, но ты игнорировала меня или приходила домой такой пьяной, что обсуждать что-то было бесполезно. В тот день, когда ты ушла, я не стал сопротивляться, потому что решил – ты меня все равно бросишь.

– И как же ты пришел к такому выводу?

– Я думаю, мы слишком долго пребывали в безысходности. И ты бы не стала говорить со мной.

– Это ты со мной не поговорил! Это твоя вина!

– Я надеялся, что ты попытаешься как-то преодолеть это. Можно сказать, что никто из нас не совершенен…

– Говори за себя! Я не сделала ничего плохого! – Меня трясло от злости. – Если подытожить все, что ты мне сказал, – ты изменил мне, но в этом нет ничего плохого, потому что это полностью моя вина.

И тут Гарв сделал кое-что ему несвойственное. Он потерял самообладание. Казалось, его распирает. Его мышцы напряглись, а голубые глаза засверкали от ярости, когда он приблизил свое лицо к моему.

– Это не то, что я сказал. – Он выплевывал слова. – Ты знаешь, что я сказал, но не хочешь слышать, да?

Я посмотрела на часы и холодно сказала:

– Мне пора.

– Куда?

– Мне нужно кое с кем встретиться.

– С кем? С Шэем Делани?

– Да!

Лицо Гарва стало мертвенно-бледным, и моя злость испарилась. На место ярости пришла апатия, которую я испытывала в первые недели после расставания.

– Гарв, зачем ты приехал?

– Попытаться убедить тебя вернуться домой в надежде, что мы можем все исправить. – Он слегка ухмыльнулся. – Но видимо, я зря проделал этот путь.

– Ты изменил мне. Как я смогу тебя простить? Как смогу снова поверить тебе?

– Господи! – Он потер глаза. На секунду я решила, что он сейчас заплачет.

– Скажи мне одну вещь, – велела я. – Она красивая, эта Карен?

– Мэгги, это не имеет значения… Не из-за этого… – Ему было невыносимо плохо.

– Просто да или нет, – прервала я. – Она красива?

– Полагаю, ее можно назвать привлекательной, – признался он несчастным голосом.

– Ах вот как! – Я улыбнулась, Гарв настороженно посмотрел на меня. – Но клянусь, она не была так красива, как девушка, с которой спала я!

Я сказала это за секунду. Я практически видела слова, срывающиеся с моего языка, видела, как Гарв переваривает сказанное, а потом он улыбнулся:

– Правда?

Он был единственным человеком, кроме Эмили, который знал, что меня привлекают в порнофильмах именно девушки.

– Молодец! – сказал он, а потом добавил чуть печальнее: – Молодец!

Жестом из нашей прошлой жизни он дотронулся до моей головы и заправил волосы за уши. Сначала за одно, потом за другое. И тут он заметил мою красную, покрытую струпьями руку.

– Господи, бедная твоя рука, – грустно сказал он.

К моему удивлению, это было естественно обнять друг друга. Я уткнулась ему в плечо. От него пахло чем-то знакомым, но я не могла идентифицировать этот запах. Во мне поднялась печаль, наполняя меня так, что я не могла дышать.

– Мы и правда все испортили, – выдохнула я в его футболку.

– Нет, – сказал он. – Просто нам не повезло.

47

В этот раз Шэй ждал меня. Он медленно улыбнулся ленивой улыбочкой, когда заметил меня в фойе. Я увидела его, и какая-то мысль промелькнула почти на поверхности сознания, но я отогнала ее и улыбнулась в ответ.

– Давай посидим в баре, – предложил он.

Но бар в «Мондриане» не был обычным баром в отеле, лишенным характера и особенной атмосферы. Это был знаменитый «Скай-бар», излюбленное место знаменитостей и просто красивых людей. Частично он располагался прямо под теплым ночным небом вокруг подсвеченного бирюзового бассейна. Огромные шелковые подушки и низкие кушетки создавали атмосферу декаданса и сексуальности. Единственным источником света были свечи, отбрасывавшие таинственные блики, в свете которых все казались чертовски красивыми.

Какие-то агенты ФБР в затемненных очках, а за стойкой администрации несколько типов с рациями. Наверное, даже в Форт-Ноксе^[19] охраны меньше. И только когда Шэй продемонстрировал ключ от номера, перламутровые ворота распахнулись перед нами.

Мы бродили между огромных, под два метра, растений в горшках в поисках свободного места, но все, что осталось, – огромный матрас из белого атласа. Мы осторожно уселись на него. Самая красивая девушка из всех, кого я видела, приняла у нас заказ.

И вот мы с Шэем остались одни. Мы сидели на белоснежном матрасе и смотрели друг на друга.

– Я боялась, что сегодня ты снова отменишь встречу, – ляпнула я, потому что нужно было что-то сказать.

– Слушай, ну я же объяснил, что вчера уехал по работе, – сказал он так резко, что я впервые задумалась, а не врет ли он. Он пытался избежать и сегодняшней встречи. Когда позвонил, то надеялся, что включится автоответчик.

– Тебе некомфортно в моем обществе, – грустно сказала я.

– Вовсе нет. – Слова сопровождались роскошной улыбкой.

– Да, – поддразнила я его. – Настолько, что ты можешь только быстро пожать мне руку и сбежать.

Он слегка улыбнулся.

– Может, я чувствую себя виноватым.

– За что?

– Ты знаешь за что. За то, что было между нами, когда мы были подростками. Но все это в прошлом. Ты ведь не ненавидишь меня?

– Нет.

Он улыбнулся с облегчением.

– Но когда ты уехал и ни разу не написал мне, – я сама удивилась, что говорю это, – я чуть с ума не сошла.

Он выглядел так, словно я дала ему пощечину.

– Прости. Я хотел как лучше. Решил, что так будет менее болезненно. Просто дать нашим отношениям угаснуть.

– Но это не было менее болезненно. По крайней мере для меня. Я несколько лет ждала тебя.

– Прости, Мэгги. Мне было всего восемнадцать. Молодой и глупый. Я понятия не имел, что тебе будет настолько плохо. Чем я могу искупить свою вину? – Он потянулся, оперся на локоть и положил руку мне на талию. Мы сидели молча.

– Шэй, скажи мне, ты счастлив в браке? Ты любишь свою жену?

– Да, и еще раз да.

– Ты ей верен?

– Да, – сказал он и добавил через мгновение. – В основном.

– В основном? Что это значит?

– Когда я в Ирландии. – Ему было неловко. – Но когда… когда я работаю здесь.

– Поня-я-ятно, – протянула я, и звук повис в воздухе.

– Мэгги, я хочу кое-что сказать тебе.

Что он всегда любил меня? Что с того самого дня, когда мы попрощались в порту, он тосковал по мне?

– Мэгги, я никогда не брошу свою жену.

– Гм.

– Мой отец бросил нас, и я видел, что стало с моей семьей.

– Ах…

– Но мы с тобой… Я часто бываю в Лос-Анджелесе… Если ты будешь тут, то мы могли бы…

И тут я поняла, что происходит. Мне предлагают частичное владение Шэем. Утешительный приз. Приносим свои извинения, что ваша, жизнь была разрушена внезапным исчезновением Шэя Делами. Пожалуйста, примите этот ваучер, который вы можете отоварить у Шэя Делани по вашему желанию.

Неожиданно я начала смеяться.

– Ты – хороший парень, Шэй?

– Стараюсь. Это важно.

– Твоей жене просто повезло иметь такого мужа, который навсегда останется с ней.

Он кивнул.

– Хотя он и трахается во время своих командировок с другими бабами.

Его лицо потемнело, и он приподнялся на матрасе.

– Ну зачем ты так, я ведь пытаюсь…

– Что? Всем понравиться?

Я снова рассмеялась.

– Стараюсь быть справедливым.

– По справедливости разделить себя между разными женщинами? Как будто ты – приз?

Шэй уставился на меня. Он был удивлен. И тут я осознала: я очень рада, что не я за ним замужем. Мне не надо ждать его в шести тысячах миль отсюда, следить за тремя детьми и волноваться, чем же там занят мой очаровательный красавец муж. И еще кое-что я поняла. Я не стала бы снимать улитку с ветрового стекла его машины!

– Ты пытаешься быть всем и для всех. Ты не можешь сказать «нет». Ты не устал?

Он больше не радовался. Ни капельки.

– Я думал, ты именно этого и хочешь. – Шэй был сбит с толку. – Знаешь, ты же мне звонила, настаивала на встрече, но ведь знала, что я женат…

Господи, вот он как заговорил. Он прав. Я практически выслеживала его эти два дня.

– Зачем ты пришла сюда? – спросил он. – Чего ты от меня хочешь?

Хороший вопрос. Очень хороший. Быть рядом с ним – все равно что слишком долго смотреть на солнце. На какое-то время он ослепил меня. Я устремилась к нему, как мотылек на свет. Но весьма смутно представляла, что же мне от него нужно.

– Мне хотелось знать, почему ты не писал мне. Но я уже знала ответ. Не велика премудрость. Он просто вырос из наших отношений, но ему не хватало храбрости сказать мне это. Ничего ужасного, это случается сплошь и рядом, особенно в этом возрасте.

– И все?

– Да.

– Уверен, – сказал он с легкой издевкой, – что тебе хотелось большего.

Нет. Я не знала, чего хотела, зато теперь была уверена, чего не хотела. Я не хотела никаких отношений с Шэем, ни на пару с его женой, ни каких бы то ни было.

– Богом клянусь, я просто хотела закрыть этот вопрос.

– Теперь закрыла, – отрезал он.

– А разве нет? – Я улыбнулась.

– Как ни странно, ты в отличной форме.

– Ага.

Я почувствовала легкость и свободу. Шэй Делани был просто персонажем из моей прошлой жизни, вместилищем надежд, которые устарели на годы и годы.

Внезапно мне подумалось о людях, которые проникают в пирамиды в поисках сокровищ, но, оказавшись внутри, обнаруживают, что гробницы уже пусты – кто-то давным-давно опередил их.

– Ты видел фильм «Расхитители гробниц»? – пробормотала я.

Он посмотрел на меня, словно у меня совсем крыша поехала.

– Конечно видел.

И та мысль, которая долго умоляла, чтобы ее озвучили, вырвалась на поверхность, чтобы во всеуслышание заявить: Гарв был прав, – Шэй был одной из причин, по которой я приехала в Лос-Анджелес. Это не было осознанным решением. Его приняли какие-то глубинные слои моего мозга. И когда в первый мой вечер в Лос-Анджелесе Эмили сообщила мне, что Шэй часто и подолгу здесь бывает, я уже наполовину знала это. Уже тогда я задумалась, не потому ли так легко приняла приглашение Эмили пожить у нее.

Чтобы изменить, необязательно спать с кем-то, понимаешь?! Можно изменить просто эмоционально, не физически! Это я сама сказала.

Бедный Гарв. А как же сны о Шэе, которые время от времени мне снились? Гарв не мог знать о них, но он знал. Он всегда был на несколько шагов впереди меня.

Бедный Гарв, снова подумалось мне. Каково это знать, что твоя жена все еще питает чувства к другому мужчине? Как одиноко ему, должно быть, было после выкидышей. Он молча сносил свою печаль и все силы сосредоточил на заботе обо мне. Какое унижение он испытал, став импотентом. Ужасное разочарование постигло его, когда я отказалась с ним поговорить. Гарв был прав, поэтому я перестала с ним разговаривать.

И тут я подумала о нем и о Любительнице Трюфелей, и снова злость лизнула сердце. Я твердо верила, что никогда не прощу его. Но что важнее? Мое лицемерие или правда? Мне пришлось признать, что я тоже не совершенна.

Я поняла, что так строятся любые отношения. Это не значит, что мы никогда не должны обижать друг друга – ведь иногда не получается сдержаться, мы же только люди! Но если вы любите кого-то, то обиду можно простить. И самому заслужить прощение. Гарв приехал простить меня, а я вышвырнула его вон.

Я перевернулась на спину и уставилась в лиловое ночное небо. И тут поняла, чем же пахло от Гарва, когда я его обнимала. Домом.

– Сегодня нет звезд, – сказала я.

Но звезды есть всегда, даже днем. Просто иногда их не видно. Я вскочила:

– Мне пора!

48

Я ехала быстро, но светофоры были против меня. Мне понадобился почти час, чтобы доехать до отеля «Океанский вид». Я припарковалась на тротуаре, причем умудрилась сделать это хуже, чем обычно, и бегом побежала в вестибюль с кафельным полом. И кого же я встретила? Маму, папу, Элен и Анну! Как я позднее выяснила, они шли из кино.

– Я думала, у тебя свидание с Шэем Делани, – с удивлением сказала мама.

– Да, свидание было.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Ищу Гарва.

– Зачем? – На ее лице появилось выражение недовольства.

Я промолчала. Тогда мама с жаром воскликнула:

– Если он изменил тебе один раз, то изменит и второй!

Администратор за стойкой с интересом наблюдал за нашим диалогом.

– Привет, – сказала я. – Не могли бы вы оказать мне любезность и позвонить в номер Пола Гарвена.

– Он выехал.

Мое сердце бешено заколотилось.

– Когда?

– Около часа назад.

– А куда он уехал.

– Домой в Иллинойс.

– Ах да, спасибо. Я догоню его в аэропорту. Но когда я повернулась, мама преградила мне путь. Она выпрямилась в полный рост.

– Ты не побежишь за ним!

– Не делай этого, доченька, ради меня! – умолял папа.

– Маргарет, ты никуда не поедешь!

Я озадаченно уставилась на них и долго не отводила глаз. А потом сказала:

– Меня зовут Мэгги. Не вмешивайтесь, пожалуйста.

Когда я неслась к машине, то услышала топот бегущих за мной ног. Это была Анна.

– Я поеду с тобой, – сказала она, запыхавшись, запрыгнула вперед меня в машину, захлопнула дверцу и пристегнула ремень безопасности.

– Поехали быстрее!

Казалось, мы добирались до аэропорта вечность. Несмотря на поздний час, на улицах было полно машин. И хотя Анна нашептывала всякие заклинания, светофоры все равно были против меня.

– Как ты думаешь, какой авиакомпанией он полетит? – спросила я Анну, надеясь на ее шестое чувство.

– Америкэн Эйрлайнз?

– Возможно. Если только он не сделал пересадку в Лондоне, как я.

– Мэгги, а как же та другая девушка?

– Исчезла.

– Но сможешь ли ты простить его?

– Думаю, да. Я ведь тоже не без греха.

– Это все облегчает?

– Да. Я люблю его, мы справимся с этим, – сказала я и добавила: – Но если он хоть раз еще изменит мне, то я убью его собственными руками.

– Хорошо. Я всегда думала, что вы с ним созданы друг для друга.

– Правда?

– А ты разве не согласна?

– Я должна признаться, – сказала я, – что иногда меня одолевали сомнения. Время от времени я задумывалась, а что, если я – дикая штучка, не приспособленная для тихой гавани брака.

Анна захихикала. Я вопросительно глянула на нее.

– Прости, – сказала она. – Просто про тебя сказать «дикая штучка»… Прости.

Помолчав пару секунд, я сказала:

– Да ладно. Приехав сюда, я попробовала совершать безумные поступки, но мне это было не в кайф.

– Ты что, и правда переспала с Ларой или только хотела подразнить Элен?

– Правда переспала.

– Господь Всемогущий!

– Но, несмотря на мой склад характера, замуж за Гарва я вышла не потому, что нужно было прибиться к тихому бережку. Просто я такая, какая есть!

– Простой йогурт комнатной температуры?

– Гм…

– Простой йогурт комнатной температуры, который гордится собой?

Я задумалась.

– Может, простой йогурт с клубничным джемом на донышке? На такое определение я согласна.

– То есть ты интереснее, чем кажется на первый взгляд?

– Точно.

– И в тебе есть скрытые глубины.

– Ага! Я, возможно, даже куплю себе футболку, на которой будет красоваться соответствующая надпись.

– Лучше две. Одну – для Гарва.

– Если мы найдем его, – сказала я. Мой желудок сжался от страха. – И если он не пошлет меня на три буквы.

Наконец мы добрались до международного аэропорта Лос-Анджелеса и после акта вандализма (читай: «парковки»), побежали в зал отправления. Но когда я спросила девушку, регистрирующую пассажиров «Америкэн Эйрлайнз», есть ли в списке некто по имени Пол Гарвен, она отрезала:

– Я не могу предоставить вам эту информацию.

– Но я его жена, – взмолилась я.

– Да хоть сам далай-лама, мне плевать.

– Это срочно.

– А мне тоже срочно надо в туалет, но и с этим я ничего не могу поделать.

– Пошли, – Анна потянула меня за руку. – Может, мы сможем отловить его перед воротами.

Лос-анджелесский аэропорт огромен. В нем всегда толпы народу в любое время дня и ночи. Тяжело дыша, мы с Анной бежали по залам, отскакивая от других пассажиров, как мячики в пинболе. На несколько минут мы запутались в шествии кришнаитов, и вынуждены были перейти на медленный шаг, пока они скакали и пели свои гимны. Один даже пытался сунуть мне в руки бубен, но мы освободились и рванули вперед.

– В чем одет Гарв? – задыхаясь, спросила меня Анна.

– В джинсах и футболке. По крайней мере, в этом он был одет, хотя ведь мог и переодеться.

– Это не он? – спросила Анна, и мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, но человек, на которого она показала, был афроамериканцем.

– Прости, – прошептала сестра. – Я просто увидела джинсы и футболку и сделала поспешные выводы.

Мы обежали все магазинчики и бары в зале отправления, но Гарва нигде не было видно. Нам оставалось проверить только непосредственно выход на посадку, но без посадочных талонов мы не могли пройти за ограждение, а женщину-офицера не очень-то интересовала наша история.

– Не могу пропустить вас по соображениям безопасности. Вы можете оказаться террористами.

– Мы похожи на террористов? – взмолилась я, надеясь, что она заметит мое отчаяние.

Она несколько раз похлопала по своему пистолету и медленно сказала:

– Да, похожи.

Я уставилась на нее в попытке загипнотизировать, чтобы она уступила. Она смотрела на меня, вежливо, но бесстрастно. Моя надежда таяла с каждой секундой. Но я не сдамся!

– Давай еще раз проверим все магазины и бары!

Но следов Гарва не было. Меня прошиб пот, сердце бешено колотилось, в крови пульсировала надежда, я носилась туда-сюда, как безумная. Анна изо всех сил старалась поспеть за мной. Я остановилась, только когда выбилась из сил. Но все равно не хотела уходить.

– Давай поторчим тут еще чуток, а вдруг он придет.

– Ладно, – сказала Анна. Она вытянула шею и начала обозревать окрестности, как мангуст на охоте.

Но время шло, и меня охватило отчаяние.

– Ладно, – наконец сказала я. – Пойдем, нам его не найти.

Я ехала домой с ощущением, что это не я, а моя восковая фигура. Дома и улицы Лос-Анджелеса исчезли. Я двигалась в пустоте.

– Ты можешь позвонить ему, – утешала меня Анна. – Как только он доберется до Ирландии.

– Да, – пробормотала я, но внутри меня свился клубком ледяной ужас. Я знала, что слишком поздно поехала за ним. Гарв приехал ко мне, а я выбрала Шэя. и он покинул меня. У меня был шанс, но я его упустила. Осознание было похоже на ощущения в самолете, когда уши уже не закладывает, и вы снова все слышите.

– Глупо было думать, что я догоню его в аэропорту, – сказала я несчастным голосом. – Такое случается только в кино.

– С Мэг Райн в главной роли, – мрачно кивнула Анна.

– Он бы перепрыгнул через заграждение.

– А все хлопали бы и радовались. Мы обе вздохнули и продолжили наш путь в никуда.

Долгое время я считала, что мой брак – это ужасное, темное место, в котором я не хочу находиться. Я не могла вспомнить ничего хорошего о своей семейной жизни. Но сейчас внезапно мне в голову пришла масса достоинств. Например, те моменты, когда мы собирались, чтобы вечером куда-нибудь пойти. Гарв появлялся в джинсах от Кельвина Кляйна и в какой-то доисторической паре ковбойских сапог. «Я готов!» Я хмурилась и говорила: «Ты не можешь так пойти, на улице холодно, тебе нужна куртка!» Потом я точками наносила тональный крем, но не распределяла его по всему лицу, и Гарв говорил: «Изумительно, дорогая, ты похожа на цветок. Но я бы посоветовал еще добавить пару мазков помады». И я прочерчивала красные лини на подбородке и лбу, тогда он восклицал: «Беллиссимо!». И протягивал мне вату, чтобы стереть все это безобразие.

А какие отличные были вечера в пятницу! Мы брали в прокате кассету, заказывали обед на дом (тут все без изменений), валялись на диване и расслаблялись после напряженной трудовой недели. И до второго выкидыша ночь пятницы была еще и ночью любви. Это не значит, что мы иногда не занимались сексом и в другие дни. Утром в воскресенье секс тоже очень неплох, но вечер пятницы – это святое. И хотя с тех пор, как мы занимались любовью на кухонном столе, прошло много времени, я не жаловалась. Так чудесно быть с человеком, который знает мое тело почти так же хорошо, как я сама.

Тут я вспомнила, как мы выдавливали друг для друга пасту на щетку. И когда мы шли в мексиканский ресторан, то всегда заказывали куриные крылышки – сначала как закуску, потом в качестве главного блюда, а потом и на десерт. А еще…

Воспоминания, одно счастливее другого, обрушились на меня со всей силой. Мне даже пришлось прикусить кулак, чтобы не заорать в голос от ощущения потери. Я часто слышала одну пословицу, но не думала, что ее можно применить ко мне: что имеем – не храним, потерявши – плачем.

Мы добрались до Санта-Моники. Ума не приложу, как я нас довезла.

– Хочешь, я высажу тебя у «Океанского вида»?

– Нет, я зайду с тобой к Эмили.

Я вставила ключ в замок и уже наполовину отворила дверь в гостиную Эмили. Внутри в тишине сидела куча народу. Первая моя мысль – «Кто-то умер?». За секунду я увидела Эмили, Троя, Майка, Шармэн, Луиса, Кертиса и Итана.

– У тебя гость, блин, – холодно сказал Итан и показал на кого-то позади себя. Этот кто-то оказался Гарвом.

– Я думала, что ты уехал домой в Иллинойс? – От удивления я начала нести всякие глупости.

– Не смог сесть на самолет. У меня билет с открытой датой, надо было заранее подтверждать полет. Как твое свидание?

– Быстрое и смешное. Я ездила в аэропорт, чтобы догнать тебя.

Мое лицо полыхало от охвативших меня чувств, и все смотрели на меня. Просто сверлили глазами. Может, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что они загородили собой Гарва, защищая его, и посылали мне враждебные сигналы.

Эмили встала.

– Может, оставим их наедине?

И после небольшой паузы все с неохотой покорились и стадом проследовали за Эмили к входной двери. Когда Кертис проходил мимо, он сердито воскликнул:

– Этот чувак намного лучше того пижонистого хмыря на тачке с тонированными стеклами, который подвозил тебя в пятницу вечером.

– Откуда ты знаешь? – спросила Эмили.

– У него есть подзорная труба, – сказал Луис.

– Бли-и-и-ин! – простонала Эмили.

– Чертова любовь это тебе не стрижка, – Луис наклонился ко мне, прежде чем уйти. – Если, блин, отрежешь ее, обратно не вырастет! Да?

– Да.

– Если она к тебе не вернется, значит, она не твоя, – внес свой вклад Итан. – А если вернется – держи крепче!

– Мечтай аккуратнее, – задумчиво кивнул Майк. Он был прав. Я ведь мечтала о Шэе.

– Подумай про улитку, – добавила Шармэн.

– Что? – воскликнули остальные.

– Про улитку? – услышала я голос Эмили. – Что еще за улитка?

Все ушли, и мы остались вдвоем.

– Ну, как дела? – устало спросил Гарв.

– Ты был прав. Прости.

– В чем я был прав?

– В своих взглядах на ситуацию с Шэем Делани. Я до сих пор питала к нему какие-то чувства, но не знала об этом, клянусь. Не знала.

Гарв потер глаза. Он выглядел измученным.

– Это единственный случай, когда я был бы счастлив ошибиться.

– Прости, мне очень, очень жаль.

– И ты прости.

Он сказал это таким тоном, что простое «и ты прости» прозвучало как тревожный сигнал. Как будто это конец. Как будто он проиграл.

– За что? – спросила я слишком быстро.

– За все. За Карен. За те ужасные месяцы, когда мы толком не разговаривали. За то, что молчал про Шэя в надежде, что это пройдет.

– Это прошло, – задохнулась я. – Клянусь.

– Почему ты поехала в аэропорт?

– Потому что…

Что ответить? Как выразить все то, что изменилось в моей душе, когда я сфокусировалась на своей жизни, и в центре оказался Гарв.

– Я решила, что между нами все кончено. Я, правда, думала, что ничего нельзя вернуть. Но когда я снова увидела тебя сегодня, то чувства вспыхнули с новой силой. И я знаю, что всегда готова снять улитку с твоего ветрового стекла. И больше ни с какого другого, только с твоего.

Я закончила, и мне стало трудно дышать. Гарв молчал. Нервы натянуты до предела. Словно я – арестант, который ждет вердикта присяжных.

– Другими словами, – снова попыталась объяснить я, – я люблю тебя.

– Да?

– Да, честно-честно. Ты понимаешь, что иначе я не помчалась бы в аэропорт и не пыталась быть, как Мэг Райн?

Меня удивили его слова:

– В самолете были свободные места. Я соврал, чтобы сохранить хоть каплю самоуважения. Я приехал в аэропорт и подумал: глупо так быстро сдаваться, проделав такой путь. – Он пожал плечами. – И я вернулся еще раз попытаться все наладить.

– О, Гарв. Но почему?

Он задумался, глядя куда-то в сторону, а потом тихонько засмеялся и посмотрел мне в лицо.

– Потому, что ты – моя любовь.

– А ты – моя!

– Что за плагиат? Придумай свое признание!

– Прости. Ладно. Я люблю тебя.

– А я тебя.

– Теперь ты плагиатор!

– Это из-за недостатка воображения.

– Это у нас обоих. У нас столько общего.

– Ага.

– А что бы ты сделал, – осторожно спросила я, – если бы я не вернулась домой? Если бы я… знаешь… осталась с Шэем?

– Не знаю. Сошел бы с ума. Начал бы есть электрические лампочки.

– Хорошо, что этого не произошло. И лампочки остались в целости и сохранности.

– Ага.

– Ага. – Я сглотнула, внезапно оробев, и занервничала, заметив, как он на меня смотрит. – И… что теперь?

– Ну, мы же в Голливуде, – сказал он, делая шаг ко мне. – Мы можем ехать на машине по краю пропасти?

– Или в замедленном кадре бежать с холма вниз? – Я придвинулась настолько близко, что могла ощущать его восхитительный запах.

– А может, я заключу тебя в объятия и буду целовать, до тех пор пока комната не поплывет перед глазами?

– Мне нравится идея насчет поцелуев, – почти прошептала я.

– И мне.

Так мы и сделали.

Эпилог

Через неделю Ларри Сэведжа выгнали из «Империи». Просто в одно прекрасное утро без объяснений попросили очистить рабочий стол и выпроводили с территории киностудии. Говорят, с кинопродюсерами это случается сплошь и рядом. Сценарий Эмили пылится на полках «Империи». Похоже, история чудо-пса по имени Йок так и не будет рассказана. Это было просто божьим благословением, как сказала Эмили. Правда, это означало, что ей заплатили только половину гонорара. Она так боялась стать похожей на бомжа, орущего рядом с супермаркетом, что решила вообще бросить написание сценариев. Но Трой положил конец этим мыслям, когда нашел деньги для съемок фильма по ее новому сценарию. Оказалось, текст превосходен, только очень мрачен. Эмили объяснила это тем, что работала над ним в состоянии страха и депрессии. Продюсер какой-то небольшой кинокомпании заинтересовался ее «Заложниками». Короче, так или иначе, денег она себе подзаработает. И хотя у мамы Эмили нет возможности покрасоваться в своем темно-синем платье с блестками на премьере, но, может быть, скоро ей все– таки представится шанс надеть его. Не на премьеру, правда, а на свадьбу Эмили и Троя. Признаюсь, я слегка сомневалась в верности Троя, но с тех пор как Эмили стала с ним встречаться, он стал просто образцом добропорядочности.

Лу вяленько попреследовал Эмили пару недель и отстал. Зато, когда о романе Троя и Эмили услышала Керсти, она с горя накинулась на еду. И набрала пятнадцать фунтов за такое же количество дней. Я бы рассмеялась, но она того не стоила.

Лара продолжает быть прекрасной золотой девушкой-праздником. Она еще не нашла девушку своей мечты, но отлично проводит время.

Джастин по-прежнему живет затворнической жизнью со своей дорогой Дезире, но недавно судьба повернулась к нему лицом. Его соперник из числа толстых парней подхватил ангину и потерял тонну веса.

Реза вышвырнула своего муженька, велев ему убираться к своей «шлюхе». Но через неделю он приполз обратно, раскаиваясь в содеянном.

Бедный сценарист все так же шатается вокруг супермаркета и выкрикивает фразы из своего сценария людям, покупающим продукты.

Маленькая деликатная проблема Луиса разрешилась после второго курса антибиотиков. Он, Кертис и Итан окончили колледж, сбрили бородки, отрастили волосы (те, у кого была привычка брить башку налысо) и стали респектабельными молодыми людьми. «Рискмобиль» отправился на станцию техобслуживания.

Шармэн и Майк все такие же. Перед моим отъездом Шармэн сообщила мне, что моя аура уже не такая ядовитая, как раньше. Иногда любители захватывающих историй позванивают маме и просят ее вернуться. Она послала им книгу ирландского фольклора «Легенды о Финне Маккуле» и надеется, что теперь они оставят ее в покое.

Конни вышла замуж. И ее даже не взяли в заложники во время медового месяца.

Элен, ко всеобщему удивлению, после возвращения в Ирландию действительно открыла свое детективное агентство. Она специализируется на «бытовухе» (выслеживает неверных супругов), и у нее полно работы.

Анна так хорошо проявила себя на новой работе, что ее повысили. Из недр почтового отделения сестрицу перевели на всеобщее обозрение, посадив за стойку администратора. Она больше не упоминает имени Шейна и время от времени получает письма от Итана. Иногда, чтобы позлить мамулю, Анна даже говорит, что Итан собирается в гости, как только у него будет свободное время.

Папина шея намного лучше. Как и мои отношения с ним. Нормализация отношений заняла какое-то время. С мамой процесс был сложнее и дольше.

Кинокомпания «Дарк стар» обанкротилась, но Шэй уже нашел себе новое место лучше прежнего в другой киностудии. Когда Клер услышала эту новость, то сказала почти восхищенно:

– Он снова в своем репертуаре. Свалится в выгребную яму, а потом вылезет, благоухая ароматом от Паломы Пикассо.

Однажды я смотрела телик и увидела анонс новомодного драматического сериала, снятого в Штатах. На экране мелькнуло знакомое лицо. Я не сразу узнала его. Он стал более гладким и ухоженным, чем во время нашей последней встречи.

– Это Руди! – завопила я. – Продавец мороженого из Санта-Моники! Я обычно покупала у него батончики «Клондайк»!

Но, разумеется, мне никто не поверил.

Я обо всех рассказала? Ах да, про себя забыла. Я в кровати. Лежу без движения. На восьмом месяце беременности. Я стала такой огромной, что неделями не вижу пальцы на ногах. Если лягу на спину, то не могу ни встать, ни перевернуться без помощи Гарва. Он просовывает под меня рычаг и с силой нажимает на него. Я пообещала Элен, что расскажу ей про все мучения во время родов и не буду вешать лапшу про загадку новой жизни.

У нас с Гарвом все хорошо. Не всегда все идет гладко. Одно время мы здорово орали друг на друга, пока улаживали наши проблемы. Но теперь мы уверены, что наши узы достаточно прочны, чтобы выдержать мелкие неприятности. И хотя мы были в разлуке и злились друг на друга, все равно мы были связаны.

Как говорит сам Гарв, звезды есть всегда, просто иногда их не видно.

Примечания

1

Лига Плюща – группа самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

«Семейка Брейди» – популярная в Америке комедия.

(обратно)

3

Слащавый сериал «Уолтоны» о семействе, единственным позором которого был Дедуля Зеб с его любовью к домашним настойкам.

(обратно)

4

«Семь лет желания» – название фильма с участием Мэрилин Монро.

(обратно)

5

Святой Христофор считается покровителем всех, кто находится в дороге.

(обратно)

6

Ирландский хоккей на траве.

(обратно)

7

Дамская сумочка (фр.).

(обратно)

8

Метод лечения, основанный на массаже стоп.

(обратно)

9

Японское искусство естественного исцеления посредством наложения рук, в последнее время приобрело популярность на Западе.

(обратно)

10

Так индейцы называли специальный обруч из прутьев, на который натягивали сетку. Они верили, что хорошие сны беспрепятственно проходили через этот обруч и спускались к спящему, а кошмары запутывались в сетке и погибали с первым лучом солнца.

(обратно)

11

Персонаж «Звездных войн», большой и мерзкий слизняк, покровитель контрабандистов.

(обратно)

12

Клубное развлечение, обычно во время концертов энергичной музыки возле сцены некоторое количество людей начинает с разбегу толкаться плечами и грудью, ронять друг друга и выражать дикий восторг.

(обратно)class='book'> 13 Документ, разрешающий человеку, не являющемуся гражданином США, жить и работать в этой стране.

(обратно)

14

Кола с большим количеством кофеина.

(обратно)

15

Гамофобия – боязнь вступать в брак.

(обратно)

16

Сент-Люсия – государство и остров в Карибском море, входящий в состав Малых Антильских островов.

(обратно)

17

Время летит (лат.).

(обратно)

18

Ночной клуб «Вайпер-Рум» принадлежит Джонни Деппу.

(обратно)

19

Военная база в штате Кентукки южнее г. Луисвилла: В 1935 году Министерство финансов США основало там хранилище золотого запаса.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

Эпилог

*** Примечания ***