Молодость [Андре Жид] (fb2) читать постранично

Жид Андре Молодость

В прошлом году, гостя у Жана Шлюмберже, соседа моего по имению в те времена, когда я был «помещиком» в Кальвадосе, я вновь посетил Лярок, где — об этом я рассказываю в ином месте — я провел столь прекрасные и долгие годы детства. Владение огорожено теперь со всех сторон колючей проволокой. Глядя на это, я чувствую себя в душе коммунистом. Душой я никогда не был собственником. Самое слово «владелец» кажется мне и смешным и гадким. Я мучился тем, что знаю точные границы поместья, которое получил в наследство — совсем молодым — от матери, или скорей — отказывался признать эти границы, не для того, чтобы вообразить, будто обладаю большим, наоборот, чтобы удержать себя от мысли, что хотя бы малейшая часть того, что я здесь любил, была лично и исключительно моей. Когда вечерами я садился на склоне холма, откуда открывается вид на лесистую местность, — пригорки, рощицы, вырубки, маленькая речка, прячущаяся подчас меж высокими стреблями кипрея, ольхой и орешником, нисколько не потеряли бы для меня привлекательности, перестань они быть моими. Я погружался в созерцание и чувствовал за собой не больше обязанностей перед родным краем, чем родной край передо мною.

В 1896 году, в один прекрасный день каникул, на меня свалилась, как катастрофа, новость, которую сообщил мне с победоносным видом Робидэ. Благодаря его усердным проискам меня выбрали мэром. Он давно подстраивал это, без моего ведома, разумеется. Но сперва нужно было дождаться, чтобы я достиг законного возраста и чтобы мэр, чье место я должен был занять, уступил мне его. Он умер, когда мне шел двадцать пятый год. Робидэ совмещал уже должности стражника и управляющего, но домогался и должности помощника мэра, на которую естественным образом выдвигали его громадные услуги, которые он оказывал коммуне и своему хозяину. Он основывал свои расчеты на моей нелюбви к начальствованию и думал не без основания, что при моей молодости и мягком характере вся власть окажется в его руках. Робидэ владычествовал уже при жизни матери, и я получил его в наследство вместе с имением; он мало думал, много говорил и о каждом судил по себе. Поведение его определялось единственно выгодой и уважением к приличиям. «О сударь, это не принято!» — говорил он мне, когда я хотел, бывало, подвезти по пути на рынок в Лизье калеку, с трудом тащившегося по дороге; и он, чтобы обогнать его поскорей, похлестывал лошадь. К тому же — честности весьма относительной, но знал меру и ловко укрывался за «обычаями», когда мне случалось взяться за проверку его книг. Он искусно умел — за мой счет — ладить со всеми. Только тем и можно объяснить, что шесть ферм и леса, составлявшие мое имение в Ляроке и расположенные в нескольких коммунах, никогда не приносили мне ничего, кроме хлопот.

Я тогда только что женился. Я прогуливался, помнится мне, по аллеям сада с женой и Эженом Руаром, и мой друг, увлекавшийся политикой и человек современный в той же мере, в какой я был несовременен, объяснял мне выгоды моего избрания. Из мэров — один шаг до генерального совета, оттуда — один шаг до депутата… Моя карьера была намечена. И Робидэ, дивясь на то, что я хмурю лоб, поддакивал ему. М. молчала, лучше понимая причину моей внезапной грусти: вся природа теряла для меня очарование. Сложные отношения практического порядка препятствовали отныне моей бескорыстной созерцательности. Мой роман с родимым краем переставал быть платоническим. Я уже чувствовал на себе гнет новых обязанностей. Кончено с грезами, с созерцательными прогулками. Однако и сама М. считала, что мне нельзя отказываться. Дело шло об общем благе, — подчеркивала она. Ибо она достаточно хорошо меня знала, чтобы видеть, что я не смогу быть мэром наполовину и относиться ко всему легко. Итак, я согласился. И те, кто считал меня необщественным человеком, не представляют себе, конечно, с каким гражданским рвением я нес тяжелое бремя власти.

Одним из первых моих мероприятий было помещение алкоголички в каэнскую богадельню. Алкоголь исподтишка опустошал округу, в гораздо большей степени, чем это устанавливали статистические данные; они основывались на официальных цифрах потребления в выбирающих патент заведениях. А наряду с этим — не поддающаяся учету подпольная торговля у всех фермеров-самогонщиков. С тех пор, как заводы ежедневно снимали сливки с области, вытесняя частные молочные, даже женщины стали пить больше. Алкоголиком был в той или иной мере каждый житель моей коммуны. Мое обличье, скорее тщедушное по сравнению с этими здоровенными на вид фермерами, подчас настоящими колоссами, служило плохим примером в пользу трезвости. Но я могу похвалиться излечением Горэ, мужа богаделки. Я провожал его в Каэн, он собирался навестить жену, заболевшую белой горячкой; я взялся напугать его. Я велел ему высунуть язык, вывернул губы и веки с самым компетентным видом, проверил его рефлексы и сгибание большого пальца, которое признал симптоматическим и внушающим большие опасения.