Ведьма и воин [Карин Монк] (fb2) читать онлайн

- Ведьма и воин (пер. Юрий Яковлевич Гольдберг) (и.с. Откровение) 1.15 Мб, 348с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Карин Монк

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Карин Монк Ведьма и воин

Глава 1

Горы Шотландии, лето 1209 года

Гвендолин поднялась на ноги. Из-за боли в спине – ей довольно долго пришлось сидеть, прислонившись к твердой каменной стене – движения были медленными и неуверенными.

Прищурившись, она разглядела в тусклом свете факела массивную фигуру своего тюремщика Сима. Сзади него маячили еще двое, но их лица были скрыты темнотой. Несколько секунд она пристально вглядывалась в них, а затем ее пальцы, крепко сжимавшие маленький заостренный камень, расслабились.

Роберта с ними не было.

– Они готовы, – объявил Сим, и черный провал его смердящего рта искривился в злорадной усмешке. – Вечер самый подходящий, – добавил он. В его тоне сквозило удовольствие. – И ветер что надо.

Борясь с желанием ударить кулаком в это ухмыляющееся лицо, Гвендолин сделала шаг вперед.

– Давай сюда руки, – приказал он, размахивая куском грубой веревки.

Когда веревка врезалась в запястья, она сжала пальцы в кулак, пряча свое жалкое оружие. Она не понимала, чего боялся Роберт. Да и что она могла сделать, идя на смерть в сопровождении этих огромных воинов? Закрепив путы, двое мужчин схватили ее под руки и вытолкнули в темный коридор. В нос ударил запах немытых тел, гниющих объедков и человеческих испражнений. Гвендолин быстро шла по покрытому грязью проходу, шлепая босыми ногами по мутным лужам. Под ноги ей метнулся серый комочек. Она вскрикнула и остановилась.

Воины рассмеялись.

– Ведьма боится маленькой крысы! – фыркнул один из них. – Разве ты не откусываешь им головы, чтобы добавить их кровь в свое зелье?

– Почему бы тебе не попробовать на ней заклинание вроде того, которым ты погубила своего бедного отца? – с издевкой произнес другой.

– Я приберегаю свои чары для вас, – ответила Гвендолин, испытывая какое-то горькое удовлетворение при виде промелькнувшего на их лицах испуга.

Они поднялись по лестнице на жилые уровни замка. Здесь тошнотворные запахи темницы сменились густым ароматом пролитого эля и жареного мяса. Готовилось грандиозное пиршество, чтобы отпраздновать ее смерть. По этому торжественному поводу в гости к лэрду Максуину и его семье был приглашен весь клан. От густого смрада, исходившего от обуглившегося мяса животных, желудок Гвендолин сжали спазмы. Она быстро прошла мимо ухмыляющихся охранников у двери и вышла наружу. Ее окутал теплый вечерний воздух.

– Вот она! – раздался чей-то истерический крик.

– Ведьма! – прошипела молодая женщина, прижимавшая к груди младенца. – Ты наслала лихорадку на моего малютку!

– Проклятая убийца! – закричал костлявый подросток, которому на вид было не больше тринадцати. – Это ведь ты убила в прошлом месяце мою мать!

– Ты сделала так, чтобы дерево упало и раздробило ногу моему сыну! – выкрикнула изможденная женщина с тронутыми сединой волосами. – Ты сделала его инвалидом, прислужница сатаны!

Толпа принялась осыпать ее оскорблениями и проклятиями. Их лица исказились от ненависти, руки жаждали насилия. Гвендолин в испуге остановилась.

– Давай, ведьма, – прорычал один из стражей. – Шевелись!.. – Он толкнул девушку, и она споткнулась.

Толпа мгновенно бросилась вперед. Они хватали ее за лицо, за волосы, за платье.

– Дьявольское отродье!

– Дочь сатаны!

– Грязная шлюха!

Гвендолин была в ужасе. Она подняла связанные руки в слабой попытке защитить лицо. Удары ее соплеменников теперь приходились по спине и плечам. Силы оставили ее, и она упала на колени.

– Хватит! – раздался позади толпы гневный голос. – Прекратите или я вырву ваши сердца!

Набросившиеся на девушку люди остановились в нерешительности, не понимая, чей это голос. Они вопросительно смотрели на украшенный пурпуром и золотом помост, на котором расположился лэрд Максуин с женой, сыном и братом Робертом.

– Похоже, у нашего гостя, лэрда Макдана, не хватает мужества смотреть на торжество справедливости, – сухо заметил Роберт и вздохнул. – Впрочем, не важно. Нас ждет эффектное зрелище – костер. Пусть ведьма пройдет к столбу.

– Да, – добавил лэрд Максуин, не желая, чтобы у присутствующих создалось впечатление, что брат отдает распоряжение без его согласия. – Дайте ведьме пройти.

Кольцо нападавших рассеялось, и Гвендолин грубым рывком поставили на ноги. Она не поворачивалась в сторону возвышения, откуда Роберт, торжествуя, смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда от грубо сколоченного помоста с тонким столбом посередине.

Сооружение было довольно высоким, чтобы все члены клана могли наблюдать за ее смертью, и намеренно построено в дальнем конце двора у самой стены, окружавшей замок. Роберт сообщил ей, что это было сделано по просьбе жены и дочери лэрда Максуина, которые боялись, что запах сожженной плоти Гвендолин будет еще несколько дней оскорблять их нежные чувства. Время казни выбирал сам Роберт. Он решил, что лучше всего для зрелища подойдет ранний вечер: в сгущающихся сумерках костер будет ярко гореть, и в то же время темнота еще не успеет скрыть хорошенького личика ведьмы.

Двигаясь вперед в угасающем свете дня, Гвендолин почувствовала теплое дыхание ветерка, ласкавшего ее кожу. Ее тюремщик был прав, бесстрастно отметила она.

Стоял чудесный вечер.

На помосте и вокруг него были сложены сухие ветки и торф. Достаточно одной искры, и костер запылает. Гвендолин медленно поднялась по ступенькам, стараясь не думать о жаре такого костра. Ее пугала не сама смерть, а способ, который избрали для нее палачи. Лучше бы ее утопили или даже перерезали горло. Но тех, кого обвиняли в колдовстве, принято было сжигать на костре.

Роберт надеялся, что страх перед такой мучительной смертью сломит ее волю, и она в конце концов откроет ему местонахождение камня.

Однако он переоценил ее жажду жизни.

Гвендолин заняла место на помосте и протянула руки стражу, чтобы тот разрезал веревки на запястьях. Ее руки завели за столб и снова связали. Другой веревкой ее тело было накрепко прикручено к столбу. Это будет долго поддерживать ее в вертикальном положении, и она не сразу упадет в огонь. Эта мысль несколько успокоила девушку. Почему-то ей казалось, что умереть стоя более благородно.

Сопровождавшие ее охранники ушли, по ступенькам помоста торопливо поднялся довольно тучный отец Томас.

– Ну, Гвендолин, ты наконец готова признаться в своих грехах и попросить у Господа прощения за тот путь зла, который ты избрала? – громко спросил он, стараясь, чтобы аудитория услышала его.

Она отвернулась от его пропитанного элем дыхания.

– Я не повинна ни в каких грехах, отче.

Отец Томас нахмурился.

– Давай, девушка. Скоро ты предстанешь перед Господом. Если сейчас ты не будешь молить его о прощении, он отправит тебя прямо в преисподнюю, где твоя душа будет вечно гореть в адском пламени.

– Тебе не поможет даже священник, исчадие ада, – раздался дрожащий от ярости мужской голос.

– Даже сам дьявол! – добавил кто-то другой.

Гвендолин пристально посмотрела на отца Томаса:

– А если я признаюсь, то получу прощение у людей моего клана?

– Ты обвиняешься в убийстве и колдовстве, – напомнил он, качая головой. Затем он повернулся к зрителям, воздел руки к небу и величественно закончил: – Ни одна женщина, виновная в таких ужасных преступлениях, не сможет избежать вечных адских мук. Господь отвергнет их в своем гневе, и огонь преисподней поглотит их.

Толпа одобрительно загудела.

Гвендолин на мгновение задумалась.

– Если у меня все равно нет надежды избежать смерти, тогда я не вижу причины, чтобы лгать вам, отец мой.

Отец Томас казался озадаченным, но ему удалось взять себя в руки. Священник глубокомысленно кивнул и сложил руки на своем огромном животе.

– Господь все слышит, – заверил он девушку.

– Я невиновна. Вспомни об этом сегодня вечером, когда ты, одетый в лучшие одежды, будешь сидеть за столом и запихивать в себя столько еды, сколько ребенку хватило бы на целый месяц. Подумай о том, что ты виновен в моей смерти, и молись, чтобы кусок не застрял у тебя в горле.

Его круглое лицо побагровело от гнева.

– Как смеешь ты так разговаривать со слугой Господа?

– Если бы ты действительно был слугой Господа, то постарался бы защитить, а не уничтожить меня.

– Твоими устами говорит дьявол. Ты была еще ребенком, когда сожгли твою мать, но она, наверное, успела передать дочери гнездившееся в ней зло.

– Моя мать не больше виновна в колдовстве, чем я.

– Тебя сожгут, Гвендолин Максуин, и твоя черная душа попадет прямо в ад, которому она принадлежит. – Он быстро перекрестился и стал деловито спускаться по ступеням.

– Господь свидетель, я не сделала ничего плохого, – возразила она. – И когда Он поймет, что меня просто убили, то именно ты отправишься в преисподнюю.

– Сожгите ее, сожгите ее, сожгите ее!

Лэрд Седрик Максуин поднялся со своего места и осторожно развернул свиток.

– Гвендолин Максуин, ты признана виновной в убийстве и колдовстве. Свидетели говорят, что доказательства твоих дьявольских способностей появились еще двенадцать лет назад. Несколько детей, находившихся рядом с тобой, видели, как ты заколдовала камень, заставив его подняться в воздух, где он летал, пока в конце концов не превратился в птицу. Это случилось в то самое лето, когда четверо членов нашего клана умерли по неизвестным причинам. Теперь ясно, что их смерть явилась результатом твоего колдовства…

Роберт наблюдал за Гвендолин со своего места позади брата. На лице его застыло выражение покорности, пальцы барабанили по подлокотнику украшенного богатой резьбой кресла. Они оба понимали, что уже поздно останавливать эту пародию на правосудие. На мгновение поддавшись панике, он обвинил ее в колдовстве и тем самым лишился надежды завладеть вещью, о которой так страстно мечтал. С ее смертью возможность получить драгоценный камень будет утрачена для него навсегда. Она насмешливо улыбнулась ему. В ее улыбке сквозило торжество, как будто именно она вышла победителем из их схватки. Затем, не в силах больше выносить его вида, Гвендолин отвела взгляд.

Если каким-то чудом ее душа будет присутствовать в этом мире и после смерти, то она не даст Роберту покоя до самой могилы.

Ее внимание привлек человек, которого она раньше никогда не видела. Внушительного вида незнакомец на сером коне располагался на почетном месте около возвышения для лэрдов. Скорее всего это Безумный Макдан, решила она. Когда утром Роберт в последний раз навещал ее в темнице, он сказал, что Безумный Алекс Макдан приехал за ней. Узнав, что она приговорена к смерти, он предложил выкуп. Естественно, его предложение не было принято. Но поскольку Макдан и его люди совершили долгое путешествие, лэрд Максуин милостиво предложил им остаться, чтобы присутствовать при ее сожжении, а затем насладиться роскошным пиром. Именно этот человек приказал прекратить избивать ее. Наверное, ему не терпелось увидеть горящий костер.

Это был внушительный мужчина, высокий и широкий в кости, с мощной грудью, могучими плечами и мускулистыми руками, которые, вероятно, без труда справлялись с огромным мечом, поблескивавшим у него на боку. Его длинные, до плеч, волосы цвета спелой пшеницы были густы и так блестели, что им позавидовала бы любая женщина. Они не совсем гармонировали с его грубоватым и мужественным обликом. Гвендолин не видела лица воина, поскольку в эти ужасные мгновения, когда ее вот-вот должны были сжечь живьем, он был, казалось, полностью поглощен тем, что поправлял и так тщательно уложенные складки своего пледа.

Не сознавая, что за ним наблюдают, Макдан аккуратно разглаживал желто-зеленую ткань и поправлял кожаный ремень. Приведя в порядок одежду, он взглянул на серебряную застежку, схватывающую плед на плече, нахмурился и стал быстрыми движениями начищать рукавом и без того ярко блестевший металл.

Когда он поднял голову, взгляду Гвендолин открылось красиво вылепленное лицо с сильным, твердым подбородком и широкими скулами. Похоже, он старался заставить свою пряжку сверкать как можно ярче и был полностью поглощен этим занятием.

И только тогда, когда мальчик-слуга приблизился к нему с подносом, на котором располагались закуски, он с явной неохотой оторвался от пряжки. Изучив предложенные ему фрукты и напитки, он вытащил из-за пояса тяжелый, украшенный драгоценными камнями кинжал и осторожно наколол большое красное яблоко. Внимательно рассмотрев его и, видимо, найдя какой-то изъян, он вернул его на поднос и выбрал другое. Прежде чем надкусить, Макдан тщательно вытер яблоко полой пледа. В этот момент он, наверное, почувствовал, что за ним наблюдают. Подняв голову, он посмотрел на девушку. Выражение его лица было оскорбительно безразличным: так выглядит человек, обремененный множеством забот, который не может позволить такой незначительной вещи, как смерть ведьмы, отвлекать его от приведения в порядок одежды или принятия пищи.

– …Принимая во внимание твое безбожное поведение, печать дьявола, которую ты носишь на себе, а также подлое убийство собственного отца, преступление такое ужасное, что оно могло быть совершено только омерзительной шлюхой, которая отдалась дьяволу… – почти декламировал лэрд Максуин, стараясь для большего эффекта помедленнее растягивать слова.

Макдан несколько секунд испытующе смотрел на нее, лениво поворачивая на сверкающем кинжале надкушенное яблоко. Вне всякого сомнения, он размышлял, действительно ли она была способна совершить все то, в чем ее обвиняют. Гвендолин не отрывала от него взгляда, стараясь понять, почему он собирался выкупить ее. Лицо его оставалось спокойным, но во взгляде чувствовалась напряженность. Его изучающий взгляд раздражал ее. У нее возникло чувство, что он хочет проникнуть за защитный барьер ее ярости. Волна жара захлестнула ее, дыхание стало прерывистым. Макдан рассматривал ее еще несколько секунд, а затем внезапно опустил взгляд на яблоко и принялся есть его, как будто девушка больше не представляла для него интереса.

Потрясенная и оскорбленная, Гвендолин отвела взгляд.

Максуин продолжал оглашать список выдвинутых против нее обвинений. Остальные слушали, шумно выражая свое одобрение и время от времени прерывая лэрда, чтобы выкрикнуть новое ужасное обвинение. Похоже, все члены ее клана, от грудных младенцев до глубоких стариков, собрались во дворе замка, чтобы присутствовать при ее смерти. Судя по радостному возбуждению, написанному на их лицах, они верили, что в этот день исполняют волю Господа. Гвендолин скользнула взглядом по этим лицам, тщетно ища хотя бы искорку жалости или сострадания. Сколько Гвендолин себя помнила, Максуины боялись и избегали ее. Здесь не было ни одного человека, которого она могла бы назвать другом и кто испытывал бы симпатию к ней. Она заметила еще одного незнакомца. Вероятно, это воин Макдана, поскольку он в таком же желто-зеленом пледе. Он был огромным, похожим на медведя, с длинными огненно-рыжими волосами и густой рыжей бородой. Его могучие плечи помогли ему проложить дорогу в толпе, и теперь он стоял прямо перед помостом, пьяно покачиваясь, продолжая попивать из кубка с элем. Темная жидкость стекала по его лицу и груди, пропитывая рубаху и плед и проливаясь на землю. Наконец – похоже, его огромное тело больше не могло вместить ни капли эля – он опустил кубок, вытер ладонью рот и рыгнул. Такой громкой отрыжки Гвендолин никогда в жизни не слышала.

Толпа взорвалась от смеха, вынудив лэрда Максуина умолкнуть и в замешательстве поднять глаза от свитка.

– Прошу прощения, Максуин, – грубым голосом извинился воин, – превосходный эль.

С этими словами он снова поднял кубок и прижал к губам.

Гвендолин с отвращением отвела от него глаза и заметила еще одного воина Макдана в окне второго этажа замка. Он свесил свои тонкие ноги, свободно раскачивая ими. По сравнению со своим огромным товарищем этот худощавый парень выглядел эльфом, и только редкая каштановая растительность на щеках свидетельствовала о том, что это не мальчик, а мужчина. Несмотря на то что ему удалось занять довольно удобное место для наблюдения, он увлеченно строгал деревянную палочку и, казалось, совсем не интересовался разворачивающейся во дворе замка драмой.

Еще один воин Макдана, красивый мужчина с темными волосами и аккуратно подстриженной бородой, небрежно прислонившись к окружавшей замок стене, откровенно флиртовал с дочерью лэрда Максуина Изабеллой. Вне всякого сомнения, Изабелла была очарована им. Он непозволительно близко наклонился к ней и, почти касаясь губами волос девушки, что-то шептал ей на ухо. Она в притворном ужасе подносила ладони к щекам и довольно хихикала. Гвендолин с раздражением наблюдала за ней. Единственной дочери лэрда Максуина всю свою жизнь приходилось беспокоиться лишь о том, какое платье надеть и которого из множества претендентов на ее руку выбрать.

Пока Безумный Макдан и его воины были заняты тем, что украдкой флиртовали, строгали палочки или напивались до беспамятства, привязанная к столбу Гвендолин ожидала мучительной смерти в пламени костра.

– …Таким образом, гнездящийся внутри нее дьявол должен быть возвращен назад, в пламя преисподней, чтобы она больше не могла сеять болезни и смерть среди людей нашего клана, – закончил лэрд Максуин.

– Сжечь кровожадную суку!

– Быстрее, пока она не успела еще натворить зла!

– Сжечь ее, сжечь ее, сжечь ее… – Крики усиливались, становились похожими на заклинания, и скоро уже весь клан требовал ее смерти.

Вглядываясь в их искаженные лица, Гвендолин поняла всю глубину отчаяния, которое испытала ее мать в тот день, когда ее сожгли на костре. Но мать страдала сильнее, поскольку, умирая, оставляла убитого горем мужа и крошечную дочь. У Гвендолин по крайней мере никого не было. Ее отец умер, избежав тем самым ужасных мук, если бы ему пришлось смотреть, как его ребенок умирает, повторяя судьбу собственной матери. Она пыталась найти утешение хотя бы в этом, борясь со слезами, застилавшими ей глаза.

– Зажгите костер! – громко скомандовал лэрд Максуин, стараясь, чтобы его голос перекрыл шум толпы.

Весь клан воздел руки к небу и разразился радостными криками.

Двое мужчин с факелами выступили вперед. Дыхание Гвендолин стало прерывистым. Она прислонилась к столбу, ища в нем опору: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я потеряла сознание еще до того, как огонь начнет пожирать мою плоть».

Она бросила еще один, полный ненависти взгляд на Роберта. Тот откинулся на спинку своего кресла и наблюдал за ней. На лице его застыло выражение, похожее на торжество, но Гвендолин-то знала, что победа Роберта была мнимой: «Теперь ты никогда не получишь бриллиант, подонок».

Первый факел склонился к земле. Ужас охватил Гвендолин, но она заставила себя сдержать крик.

Один из стражников улыбнулся, приближая факел к сухой траве и веткам.

– Тебе конец, ведьма! – прорычал он. – Отправляйся в огонь…

Она ждала, когда он скажет «преисподней», но из его уст вырвался лишь сдавленный стон. Гвендолин в замешательстве смотрела, как его глаза сначала широко раскрылись, а затем закатились. Стражник со вздохом тяжело опустился на землю и застыл. Из его спины торчала украшенная драгоценными камнями рукоятка кинжала. Факел выпал из его рук.

Второй факельщик с изумлением уставился на своего мертвого товарища, а затем попытался попасть факелом в сухое птичье гнездо у самых ног Гвендолин.

Рыжеволосый пьяный воин слева от нее опрокинул свой кубок с элем, погасив огонь. Затем он с силой опустил пустой сосуд на голову факельщика, повернул его обмякшее тело и мощным толчком в спину отправил в толпу изумленных Максуинов.

– Что такое? – взвился лэрд Максуин, пытаясь разглядеть, что происходит в толпе. – Неужели этот рыжий парень настолько пьян…

– Остановите его! – прорычал Роберт, увидев, что Безумный Макдан поскакал к столбу. Он вскочил на ноги, опрокинув кресло. – Остановите Макдана!

Пламя от первого факела жадно пожирало ветки, на которые не попал эль, и начало лизать подол платья Гвендолин. Похожий на медведя воин вскочил на помост и разрубил веревки, привязывавшие ее к столбу, а Безумный Макдан во весь опор скакал к ним, занеся над головой свой огромный палаш в знак предупреждения тем глупцам, которые осмелятся преградить ему дорогу. Изумленные Максуины послушно расступались перед ним, полагая, что либо он действительно безумен, либо на него действуют колдовские чары Гвендолин. Когда Макдан достиг горящего помоста, девушка почувствовала, что разрезана последняя веревка. Она начала падать, но огромный воин без труда поставил ее на ноги, а затем забросил прямо на лошадь Макдана.

– Держись за меня! – скомандовал Макдан.

Один из людей Роберта бежал к ним, его меч был направлен на лошадь Макдана.

– Тебе не удастся так легко уйти, Макдан, – прорычал он, занося клинок над животным.

В воздухе мелькнула стрела и вонзилась ему в спину. Гвендолин подняла голову и увидела, что похожий на эльфа воин в окне второго этажа прилаживает к тетиве лука еще одну острую стрелу.

– Окружайте их! – крикнул Роберт, спрыгивая с возвышения и бегом направляясь к своей лошади. – Не дайте им уйти!

Макдан принялся яростно размахивать мечом, заставляя людей расступиться и пропустить его лошадь к воротам. Гвендолин прижалась к нему, обхватив руками за талию. Она чувствовала, какая сила исходит от его перекатывающихся под ее ладонями мускулов. Ткань его пледа мягко касалась ее кожи, но тело Макдана под одеждой было твердым, как скала, и девушка придвинулась ближе, черпая мужество в его силе.

Кто-то ухватил ее за ногу и стал стаскивать с лошади.

Макдан повернулся и вонзил меч в нападавшего на нее человека, а затем с силой выдернул клинок, с которого закапала кровь, и обрушился на другого Максуина, нацелившегося секирой ему под ребра.

Тот рухнул под ноги лошади Макдана, заставив животное попятиться. Гвендолин стала сползать назад. Макдан удержал ее, больно сжав пальцами предплечье девушки. Другой рукой он продолжал отбиваться от тех, кто осмеливался подойти к ним.

– Назад! – яростно кричал он.

В этот момент Гвендолин увидела еще одного воина Роберта, который натягивал тетиву лука, целясь в Макдана. Внезапно вспомнив о зажатом в кулаке осколке камня, она метнула его в врага. Воин вскрикнул и выронил оружие и быстро зажал пальцами рваную рану прямо под глазом, из которой текла кровь.

– Господи Иисусе, – пробормотал Макдан.

Гвендолин почувствовала, что ее поступок произвел на него впечатление, но он не стал терять времени на выражение благодарности, поскольку они были уже у самых ворот.

– Ворота! – раздался крик Роберта, который уже вскочил на лошадь и во весь опор мчался к ним. – Закройте эти проклятые ворота!

Максуины ринулись к воротам. Каждый стремился быть первым. Это привело к толкотне, ругани и чуть ли не драке между своими. Краем глаза Гвендолин заметила, что «медведь» и «эльф» тоже вскочили на коней и направились к проему в стене.

Она склонилась к Макдану и прижала лицо к пушистой ткани его пледа: «Благодарю тебя, Господи».

Решетка крепостных ворот замка с грохотом опустилась.

Достигнув конца двора, Макдан был вынужден резко остановить лошадь, которая тревожно фыркнула и попятилась.

– Ты, наверное, на самом деле сумасшедший, Макдан, – презрительно крикнул Роберт, приближаясь к ним. – Твоя попытка похищения смехотворна!

Все кончено, поняла Гвендолин. По какой-то причине эти люди рисковали своими жизнями, чтобы спасти ее, но они потерпели поражение. Теперь их тоже поведут на костер.

– Мне очень жаль, – дрожащим голосом произнесла она, обращаясь к Макдану. – Не стоило даже и пытаться. Теперь мы все умрем.

Она разомкнула руки, собираясь соскользнуть с лошади и покориться судьбе.

Его пальцы крепко сжали запястья девушки, удержав ее на месте.

– Мне кажется, тебе следует открыть ворота и выпустить нас, Максуин, – вежливо произнес он, не обращая внимания на Роберта.

Лэрд Максуин, так и не покинувший своего почетного места на возвышении, неуверенно посмотрел на брата.

– Сдается мне, что ты не совсем понимаешь, в каком положении оказался, Макдан, – насмешливо протянул Роберт. – Позволь мне просветить тебя. Ты окружен моими воинами.

– Прошу прощения, – удивленно вскинул бровь Макдан. – Но у меня создалось впечатление, что титул лэрда носит твой брат.

– Совершенно верно, – холодно ответил Роберт. – Но я командую армией клана Максуинов. И по моим подсчетам, вас здесь трое против нескольких сотен. – Он обвел рукой своих воинов.

– Ты прав, – согласился Макдан, но в голосе его не слышалось ни тени беспокойства. – Но если вы не позволите нам уйти, боюсь, у нас не останется выбора, кроме как убить ее.

Гвендолин, задохнувшись, попыталась освободить хотя бы одну руку, но он еще крепче сжал свои пальцы, удерживая ее.

Роберт недоверчиво смотрел на него. Затем он откинул голову назад и рассмеялся.

– И этим ты мне угрожаешь? – Он сплюнул. – Господь свидетель, у тебя действительно мозги набекрень. Убей ее, Макдан, если это доставит тебе удовольствие. Тем самым ты избавишь меня от забот.

– Неужели? – бросил Макдан. Он казался совершенно сбитым с толку. – Я думал, что ты гораздо больше любишь ее.

Удивление Роберта все росло.

– Меня она совершенно не волнует, – заверил он Макдана. – Делай что хочешь.

Макдан задумался на мгновение, а затем пожал плечами:

– Очень хорошо. Убей ее, Бродик.

Гвендолин дернулась, чтобы соскочить с коня, но Макдан не разжал железной хватки.

– Папа!

Все повернулись на крик и остолбенели. Изабелла сидела на лошади впереди того самого воина Макдана, который всего несколько секунд назад заставлял ее задыхаться от смеха. Теперь она еще больше нуждалась в глотке свежего воздуха, но совсем по другой причине: к ее горлу был приставлен кинжал.

Жена лэрда Максуина вскочила и, вскрикнув, упала без чувств.

– Ты действительно хочешь, чтобы она умерла, Макдан? – спросил Бродик. – Она довольно хорошенькая.

– Мне совсем не хочется ее убивать, – заверил его Макдан. – Это Роберт хочет. Она ему совершенно безразлична.

– Отпусти ее! – закричал Роберт.

– Послушай, Роберт, тебе нужно собраться с мыслями, – сказал Макдан. – Только что ты сказал мне, что я могу убить ее.

– Ты прекрасно знаешь, черт побери, что я имел в виду не Изабеллу!

– Тогда кого же ты хотел, чтобы я убил? – спросил Макдан, стараясь оставаться спокойным.

– Папа, сделай же что-нибудь, – молила Изабелла.

Лэрд Максуин открыл рот, силясь что-то сказать, но был прерван братом.

– Что тебе может быть нужно от этой ведьмы? – Роберт сдерживал свои чувства, но Гвендолин знала, что он боится, не прознал ли Макдан что-нибудь о камне. Помолчав, он добавил как можно убедительнее: – Ты же должен понимать, что похищение члена клана может привести к войне.

– Я же сумасшедший, – ответил Макдан, пожимая плечами, – безумные люди совершают безумные поступки. Кроме того, – добавил он, кивнув головой в сторону пламени, бушевавшего вокруг столба, – я думал, что ты с ней закончил.

– Она воплощение зла, – мрачно настаивал Роберт. – И убийца. Ты не можешь увезти ее, Макдан. Она должна умереть, иначе она убьет тебя и твоих людей.

Макдан улыбнулся:

– Спасибо за заботу, Роберт. Я глубоко тронут. А теперь подними решетку или Бродик перережет горло прекрасной Изабелле.

Роберт колебался.

– Папа, заставь их открыть ворота! – завопила Изабелла.

Лэрд Максуин наконец поднялся со своего кресла.

– Ты ведь не настолько бессердечен, лэрд Макдан, чтобы убить беззащитную молодую женщину.

Макдан несколько мгновений рассматривал искаженное страданием лицо отца, а затем вздохнул.

– Ты прав, Максуин, – согласился он. – Я не настолько бессердечен.

Роберт улыбнулся, сообразив, что его противник попал в ловушку.

– Но Бродик – совсем другое дело, – вежливо заверил его Макдан. – Правда, Бродик?

– Угу, – ответил Бродик и слегка прижал Изабеллу.

Изабелла всхлипнула.

– Поднимите решетки, – приказал лэрд Максуин. – Позвольте им уйти.

Гвендолин наблюдала, как Роберт борется с разочарованием. Он нехотя опустил меч.

– А вот это решение мудрого человека, – с одобрением заметил Макдан. – Ценю. Все твои люди, Максуин, отойдут назад и позволят нам проехать. Если кто-нибудь попытается напасть на нас или твои доблестные воины сегодня отправятся в погоню за нами, Бродик перережет горло твоей красивой дочери. Если же ты проявишь терпение и выдержку, завтра утром прекрасная Изабелла будет отпущена целой и невредимой. Я не сомневаюсь, что Роберт и его люди с их необыкновенными способностями без труда разыщут ее и доставят домой в полной сохранности.

– Я хотел бы получить твое слово, Макдан, что ей не причинят вреда, – сказал лэрд Максуин.

Макдан серьезно посмотрел на него.

– Даю тебе слово.

Удовлетворенный лэрд Максуин подал сигнал поднять решетку. Выбора у него все равно не было.

– Его слово ничего не стоит, – яростно запротестовал Роберт. – Он сумасшедший!

– Ходят такие слухи, – весело согласился Макдан, поправляя плед. Его воины в это время проезжали сквозь открытые ворота. – Знаешь, Роберт, ты был абсолютно прав, – добавил он, бросив последний взгляд на пылающий столб. – Это действительно замечательный костер.

Он подмигнул ему, затем повернулся и исчез в сгущающейся темноте, оставив растерянных и сбитых с толку Максуинов.

Глава 2

Она опять была пленницей.

Макдан и его воины скакали во весь опор несколько часов подряд. За все долгое путешествие они не обменялись ни словом. Для Гвендолин эта бешеная скачка казалась утомительной, но усталость ничего не значила по сравнению с радостным возбуждением от того, что она наконец свободна. Она подставила лицо ветру, ощущая, как он ласково гладит ее, унося прочь запахи дыма, смерти и ненависти, очищая ее кожу даже от грязи подземной темницы замка. Ее окружали только теплая летняя ночь и свобода, простиравшаяся на много миль вокруг. Она прильнула к Макдану и еще крепче ухватилась за него, поклявшись когда-нибудь отплатить добром этому безумному величественному лэрду, который рисковал всем ради спасения ее жизни.

Так было до того момента, пока он не снял ее с лошади, стянул веревкой запястья и привязал к дереву рядом с Изабеллой.

– Ты не имеешь права так обращаться со мной! – громко причитала Изабелла, пытаясь освободиться от пут. – Я дочь лэрда Максуина! Ты не посмеешь оставить меня здесь, привязанной к этой злой ведьме!

– Ради всего святого, Бродик, ты не можешь заставить ее замолчать? – прорычал Макдан.

Бродик достал из седельной сумки овсяную лепешку и предложил ее пленнице.

– Вы, должно быть, устали, миледи, – доброжелательным тоном заметил он. – И, наверное, проголодались.

– Как ты смеешь обращаться ко мне, грубое животное? – вспыхнула Изабелла. – Я ненавижу тебя!

– Ты обижаешь меня, Белла. – Бродик выглядел расстроенным. – Я никогда бы не смог причинить тебе вреда.

– Лжец, – прошипела она. – Одно слово твоего сумасшедшего лэрда – и ты, не колеблясь, перерезал бы мне горло.

– Ни за что, – запротестовал он, пытаясь успокоить ее. – Твоя шея слишком красива, чтобы портить ее. Смотри, я принес тебе поесть.

Он протянул ей овсяную лепешку.

– Я скорее проглочу самый сильный яд, чем приму что-нибудь из рук такого мерзкого обманщика, как ты, – высокомерно заявила она. – А когда сюда придут люди моего отца, они с огромным удовольствием вспорют тебе брюхо, и ты будешь наблюдать, как твои кровавые дымящиеся внутренности будут постепенно вываливаться на холодную землю!

– Заманчивая картина, – с удивлением произнес Бродик. – Ты уже видела, как они делают это?

– Десятки раз! – огрызнулась она. – А потом они сдерут с тебя кожу, разрубят на куски и скормят волкам!

– Но это же бессмысленно, моя милая Белла, – заметил Бродик, качая головой. – Зачем им трудиться, снимая с меня кожу, если они все равно собираются разрубить меня на куски?

– Они сделают это ради моего удовольствия! – взвизгнула она.

Ее крики отдавались в голове Алекса подобно ударам топора.

– Бродик, – напряженным голосом сказал он. – Я больше не могу этого вынести.

– Попробуйте лепешки, миледи, – предложил Бродик, пытаясь соблазнить ее едой. – Если вы перекусите немного, то почувствуете себя гораздо лучше.

– Я уже сказала тебе, – бушевала Изабелла. – Скорее я проглочу…

– …яд, – закончил за нее Бродик, затыкая ей рот, как кляпом, огромным куском лепешки.

– Жаль, что у нас нет яда, – пробормотал Алекс.

– Ну вот, – сказал Бродик, наблюдая, как Изабелла силится проглотить сухую лепешку. – Это займет ее по крайней мере на несколько минут. А как насчет тебя, прекрасная Гвендолин? – продолжал он, обогнув дерево. – Хочешь немного подкрепиться?

Она бросила на него свирепый взгляд.

– Ты должна что-нибудь поесть, – настаивал он, поднося кусок лепешки к ее губам. – Здесь немного, но это все же лучше, чем спазмы в пустом желудке.

– Отойди от меня, – тихо предупредила она, – или я произнесу заклинание, от которого твоя драгоценная мужская плоть сморщится и отпадет.

Глаза Бродика широко раскрылись. Он неуверенно потоптался на месте, а затем вернулся к Макдану и остальным воинам.

– Боже милосердный, Бродик, – рассмеялся похожий на медведя Камерон и дружески похлопал товарища по плечу. – Не могу припомнить, когда в последний раз тебя отвергала женщина. Но видеть, как за один вечер тебе отказали сразу две, – это больше, чем я мог надеяться.

– Веревки делают их сварливыми, – попытался оправдаться Бродик. Он взглянул на Макдана. – Правда, Алекс, разве так уж необходимо…

– Они пленницы, – резко оборвал его Макдан. – Мне совсем не хочется всю ночь рыскать по лесу, если им вздумается убежать. Все останется так, как есть.

Бродик не стал спорить. Очевидно, слово Макдана было решающим.

Возможно, лэрд был сумасшедшим, но Гвендолин видела, что воины уважают своего вожака и доверяют ему. Попытка похищения, несмотря на ее очевидное безумство, удалась. А за время их долгого путешествия по горам и дремучим лесам он ни разу не сбился с пути, ориентируясь в темноте по звездам. Он искусно обращался с лошадьми, заставляя их бежать с такой скоростью, что Гвендолин казалось, животные этого не выдержат.

Макдан наконец приказал своим людям остановиться и разбить лагерь. Ночь была холодной и сырой, но он отказался от костра и горячей пищи, опасаясь, что Роберт и его воины могут увидеть огонь или учуять принесенный ветром запах дыма. Вместо этого путники перекусили сухими лепешками, запивая их терпким элем. Гвендолин была голодна, но сильно рассержена. Остатки гордости не позволили ей есть с руки своего тюремщика, подобно пойманному в ловушку зверю.

– Камерон, ты с Недом будешь дежурить первым, – распорядился Алекс, снимая с пояса меч и опускаясь на плед, расстеленный на земле. – Будем надеяться, что страх Максуина за жизнь дочери заставит его соблюдать уговор и он не пошлет за нами своих воинов раньше утра.

– Он не станет так долго ждать, – заверила его Гвендолин.

– Конечно, не станет, – с жаром подхватила Изабелла, которая проглотила наконец последний кусок ячменной лепешки и принялась за старое, – а когда они придут сюда, то сдерут мясо с ваших костей, разрубят на мелкие кусочки, набьют ими ваши кишки, а затем поджарят на огне.

– Господи, что за кровожадная женщина! – воскликнул Камерон, забавляясь от души. – И откуда только у такого тряпки-отца могла взяться дочь с таким острым язычком?

– Как ты смеешь оскорблять моего отца! Он лэрд Максуинов…

– Господи Иисусе, кажется, я скоро начну считать секунды до ее освобождения. Когда завтра Максуины найдут ее, я сомневаюсь, что Роберт будет продолжать преследовать нас. Вряд ли он станет рисковать своими людьми ради ведьмы, которая все равно должна умереть.

– Роберт придет, – возразила Гвендолин. – И он не удовлетворится освобождением Изабеллы.

Алекс с удивлением посмотрел на нее.

– Ты думаешь, он придет за тобой?

Она молчала.

– Почему? – настаивал он. – Тебя все равно должны были сжечь. Зачем ему рисковать своими людьми только лишь для того, чтобы снова захватить тебя?

– Роберт решил уничтожить меня, – ответила она, решив открыть ему часть правды. – И он не успокоится, пока не добьется своего.

«Значит, Макдан ничего не знает о камне», – с облегчением подумала Гвендолин. Какова бы ни была причина, чтобы спасти ее от смерти, но его действиями руководило вовсе не желание завладеть его волшебной силой.

– Она ведьма, – со страхом добавила Изабелла. – Вы же слышали, какие ужасные вещи она сделала с людьми нашего клана. А кроме того, она злодейски убила своего отца.

– Каким образом? – спросил Бродик.

– Наслала на него злые чары. – Лицо Изабеллы помрачнело.

– Какие чары? – спросил Макдан, пристально разглядывая Гвендолин. Он казался скорее заинтригованным, чем напуганным тем обстоятельством, что она и с ним может поступить точно так же.

– Смертельные, – раздраженно ответила Изабелла, как будто ответ был очевиден.

– Как это? – спросил Бродик. – Никакой разлагающейся плоти, ужасной болезни, без видимой причины отказывающихся слушаться рук и ног? Просто смертельное заклинание?

Он выглядел разочарованным.

– Он умер в страшных мучениях, – заверила его Изабелла, почувствовав, что ее рассказ не произвел должного впечатления. – Роберт говорил, что он извивался в агонии и умолял дочь прекратить его страдания, пока она медленно вынимала душу из его тела.

– А Роберт откуда знает? – поинтересовался Макдан, не отрывая взгляда от Гвендолин.

– Он был там, – объяснила Изабелла. – И слава Богу, иначе мы никогда бы не узнали, кто виновен в этом ужасном злодеянии.

Гвендолин изо всех сил старалась сдержать ярость и отчаяние, слушая эту лживую версию смерти отца. Она спокойно встретила испытующий взгляд Макдана, не подтверждая и не опровергая ужасного обвинения. Она не знала, зачем он похитил ее, но стягивающие ее руки веревки говорили о том, что им руководили совсем не жалость и сострадание. Что ж, пусть лучше он боится ее, или по крайней мере опасается.

Внезапно с дерева спрыгнул Нед, похожий на эльфа воин, зашептал что-то на ухо Макдану, а затем повернулся и исчез в темноте. Алекс быстро подал какой-то сигнал Неду, а Камерон с Бродиком, обнажив мечи, скрылись за деревьями. Макдан поспешил к Гвендолин и Изабелле.

– Похоже, мы здесь не одни, – тихим голосом объявил он, разрезая веревки, которыми девушки были привязаны к дереву. – Это могут быть доблестные Максуины, пришедшие освободить тебя, Изабелла… – Лицо Изабеллы просветлело. – …или пьяные разбойники, которые будут по очереди насиловать вас, прежде чем перерезать вам горло. А поскольку я не хочу ни того ни другого, – продолжал он, связывая вместе их запястья, – вы спрячетесь вон за теми деревьями и будете сидеть тихо, пока я не скажу, что можно возвращаться. А если какая-то из вас окажется настолько глупа, что попытается бежать, предупреждаю – если волки вас не найдут, то я найду обязательно.

По его тону можно было сделать вывод, что быть съеденным волками – меньшее из зол.

Гвендолин смотрела, как он растворился в темноте.

– Мы не можем оставаться здесь, – нервно запротестовала Изабелла. – Нам нужно попытаться…

Ее прервал сдавленный стон.

– Черт бы тебя побрал, Макдан, – загремел полный ярости голос Роберта. – Выходи и сражайся, как настоящий воин!

– Роберт! – пронзительно вскрикнула Изабелла. – Я…

– Только попробуй еще раз крикнуть, и я превращу тебя в крысу, – прошипела Гвендолин. – Поняла?

Изабелла всхлипнула и кивнула.


Алекс быстро выдернул меч из груди Максуина и повернулся, чтобы отразить удар другого воина. Клинок противника заставил его отскочить назад. Острие разорвало его рубаху, и он почувствовал легкое жжение в плече. Алекс поднял меч и вонзил его в живот нападавшего.

– Будь ты проклят, Макдан, – выругался воин, опускаясь на колени. – Тебе помогает сам дьявол.

Он застонал и упал лицом вниз.

Теплая кровь пропитала рубашку Алекса, но он не обращал внимания на боль. Звон и скрежет металла сказали ему, что Камерон и Бродик тоже вступили в схватку с врагом. Он осторожно двинулся вперед, внимательно оглядывая заросли в поисках Максуинов.

Внезапно из-за дерева выскочил огромный, похожий на зверя воин, намереваясь секирой раскроить череп Алексу. Но прежде чем его оружие успело опуститься, воин застыл на месте, неуверенно шагнул вперед, а затем рухнул на землю. Из спины его торчала стрела. Алекс поднял голову и увидел среди ветвей маленькую фигурку Неда, который уже натягивал тетиву лука с новой стрелой. Макдан взглянул в том направлении, куда была направлена стрела, и заметил вынырнувшего из темноты Роберта, не подозревавшего, что он спешит навстречу своей смерти.

Алекс поднял руку, приказывая Неду подождать.

– Добрый вечер, Роберт, – вежливо окликнул он Максуина. – Должен признаться, я не ждал тебя так рано.

– Я был в этом уверен, – ухмыльнулся Роберт. – Мне нравится удивлять своих врагов.

– Врагов? – повторил Алекс. В его голосе сквозило удивление. – Что за печальный поворот событий – ведь всего несколько часов назад ты любезно пригласил меня именно в качестве друга присутствовать при удивительном зрелище – сожжении ведьмы. Знаешь, – задумчиво продолжил он, воткнув острие меча в землю и опираясь на него. – Я действительно ждал этого развлечения.

– Тебе следовало держаться подальше от этого дела, Макдан, – посоветовал Роберт, подвигаясь ближе. – Глупо было думать, что я не стану преследовать тебя.

– Да, но я знал, что ты идешь вслед за мной, – заверил его Алекс. – Гвендолин сказала, что ты непременно бросишься в погоню. У нее есть дар предсказания.

По лицу Роберта пробежала тень тревоги, но он справился с собой.

– Что еще она рассказала тебе? – спросил он, сокращая дистанцию между ними.

– Все, – намеренно солгал Алекс. – Мы долго беседовали.

Он лениво расправил складки пледа и добавил:

– Она – любопытное создание, правда? Я могу понять, почему ты хочешь получить ее обратно.

– Я хочу получить ее, чтобы свершилось правосудие, – коротко ответил Роберт. – Она ведьма и убийца.

– О, да, этот жуткий случай с ее отцом. К счастью, ты оказался там и все видел, правда, Роберт?

– Где она? – спросил Роберт, делая еще шаг вперед.

– Точно не знаю, – ответил Алекс, пожимая плечами. Затем он сделал широкий жест рукой и добавил: – Прячется где-то здесь. Только я никогда не поверю, что она сгорает от желания встретиться с тобой.

– Приведи ее ко мне, – потребовал Роберт,поднимая меч. – Или ты превратишься в груду окровавленных обрубков, Макдан.

– Знаешь, Роберт, мне кажется немного странным, что ты до сих пор не поинтересовался своей дорогой племянницей. Изабелла – очаровательная девушка, несмотря на склонность к довольно мрачным угрозам. Вне всякого сомнения, она научилась этому от тебя? – предположил он, стараясь, чтобы его слова звучали как комплимент.

– Приведи Гвендолин ко мне, сумасшедший идиот! – рявкнул Роберт. – Или я выпотрошу тебя, как рыбу, и выпущу тебе…

– Вот как ты понимаешь меня? – прервал его Алекс.

– Бог свидетель, Макдан, у тебя был шанс, – прорычал Роберт, занося для удара меч.

– А вот это неразумно, – заявил Алекс; его собственное оружие по-прежнему служило ему удобной опорой. – Правда, Нед?

– Правда, – согласился Нед со своего нашеста среди ветвей.

Удивленный Роберт поднял голову.

– Знаешь, я не думаю, что ты будешь рад получить стрелу в грудь, – заметил Алекс.

– Или удар мечом в живот, – сказал Камерон, появляясь из-за деревьев.

– Или кинжал в глаз, – добавил Бродик, становясь рядом с ним.

Роберт колебался. Поняв, что у него нет выбора, он швырнул меч на землю.

– Думаю, мне понадобится и твой кинжал, – сказал Алекс. – Если мне не изменяет память, я оставил свой в спине одного из твоих воинов.

Роберт нахмурился, затем вытащил из-за пояса кинжал и воткнул его в землю рядом с мечом.

– Превосходно. Теперь, поскольку ты безоружен и нам пришлось убить воинов, которых ты привел с собой…

– Вы не могли убить всех, – возразил Роберт.

– Ну, я точно помню, что убил по крайней мере двоих, – сказал Алекс. – А ты, Бродик?

– Тоже двоих, – ответил Бродик.

– А я прикончил троих, – добавил Камерон, становясь позади Роберта. – А ты, Нед?

– Троих.

Алекс загибал пальцы.

– Всего получается десять. Сколько воинов ты привел с собой, Роберт? – с любопытством спросил он.

Лицо Роберта побагровело от гнева.

– Будь ты проклят, Макдан! Это означает войну!

– Не стоит винить себя в этом, – успокоил его Алекс. – В конце концов, вас было одиннадцать, а одиннадцать против четверых – это неплохие шансы. Послушай, у тебя был трудный день, и, похоже, ничего хорошего тебя сегодня уже не ждет. Советую тебе как следует отдохнуть ночью, и утром ты почувствуешь себя гораздо лучше.

– Я не собираюсь отдыхать, тупица безмозглая! – взвыл Роберт. – Я могу быть твоим пленником, но не намерен…

Камерон ударил рукояткой меча по голове Роберта. Тот охнул и опустился на землю.

– Он будет спать сном младенца, – заверил Алекса Камерон.

– Отлично. Привяжи его к дереву на тот случай, если он проснется слишком рано, – распорядился Алекс, направляясь назад к лагерю. – Возможно, и нам наконец удастся немного поспать.


Гвендолин вглядывалась в темноту, размышляя, стоит ли ей попытаться бежать вместе с Изабеллой. Битва, кажется, подошла к концу, но она не знала, кто одержал победу. Среди деревьев показался высокий силуэт. Когда воин вышел на залитую лунным светом поляну, у девушки не осталось сомнений, что перед ней был сам Макдан.

Его рубаха была пропитана кровью.

– Ты ранен, – выдохнула она, появляясь из укрытия и таща за собой Изабеллу.

– Я же говорила, что люди моего отца вспорют тебе брюхо, – с мрачным удовлетворением сказала Изабелла. – Я говорила тебе, что они искромсают твое тело…

– Бродик, освободи Изабеллу от веревок и приведи сюда, – отрывисто приказал Алекс.

– Зачем? – с беспокойством в голосе спросила девушка.

– Ты будешь лечить раны, которые нанесли нам люди твоего отца, – сообщил ей Бродик.

– Я не буду, – протестовала Изабелла, пока Бродик разрезал веревки, связывавшие ее с Гвендолин.

– Прошу прощения, милая Белла, но разумнее было бы делать то, что говорит Макдан, – сказал Бродик, ведя Изабеллу через поляну. – А после того как ты закончишь, займешься моей рукой: там тоже есть царапина, которую нужно обработать.

– А у меня рана на голове, – добавил Камерон.

– Я не буду помогать вам, – взвилась Изабелла. – Надеюсь, вы истечете кровью и умрете, подлые, бесчестные, кровожадные подонки!

Алекс снял рубаху, открыв широкую пульсирующую рану в верхней части груди.

– Ты займешься этим, – скомандовал он. – Немедленно.

Изабелла только взглянула на кровь и тут же потеряла сознание.

– Похоже, язык у этой девицы крепче всего остального, – захохотал Камерон.

– Она устала, – возразил Бродик, довольно бережно поднимая обмякшее тело Изабеллы. – У нее был утомительный день.

Он перенес ее на другой край поляны и опустил на мягкий мох.

Алекс с осуждением покачал головой.

– Очень хорошо, тогда твоя очередь, ведьма, – произнес он, глядя на Гвендолин. – У тебя есть шанс продемонстрировать искусство врачевания.

Гвендолин выступила вперед. Мысли ее лихорадочно метались. Откуда Макдан взял, что она умеет врачевать? Ее мать была искусной знахаркой, но отец запретил Гвендолин заниматься лечением людей, опасаясь, что это привлечет внимание к девушке и даст кому-нибудь повод обвинить ее в колдовстве. Понимая беспокойство отца, Гвендолин все же тайно провела много часов за изучением записей матери. Наука врачевания восхищала ее, но девушке никогда не приходилось применять приемов матери на практике. Как же она сможет вылечить полученные в бою раны?

– Если ты будешь двигаться так же медленно, то я успею умереть прежде, чем ты приблизишься ко мне, – сухо бросил Макдан, опускаясь на землю.

– Прости меня, – сказала Гвендолин, ускоряя шаг.

Она опустилась на колени рядом с ним и прикусила губу. Глубокая рана длиной в ладонь пересекала крепкие мускулы верхней части груди. Из нее обильно сочилась кровь, стекая вниз и создавая впечатление, что его чуть ли не разрубили пополам.

– Думаю, рана выглядит страшнее, чем это есть на самом деле, – пробормотала Гвендолин, стараясь успокоить скорее себя, чем его.

Затем она осторожно коснулась рваного края раны, пытаясь определить, насколько она глубока. Брызнула кровь, и Гвендолин невольно отдернула руку.

– Ее нужно зашить, – сказал Макдан.

Она кивнула.

Алекс выжидающе смотрел на нее.

– Начинай.

Гвендолин лихорадочно пыталась вспомнить записи матери о том, как зашивать раны. Сама она никогда ничего не шила, кроме одежды, но принцип здесь тот же. За исключением, естественно, того, что работа будет более грязной.

– Мне нужно больше света, – решила она, пытаясь протереть рану разорванной рубашкой Макдана. – Думаешь, теперь безопасно разжечь костер?

– Воины, которых привел с собой Роберт, мертвы, – ответил Макдан. – Теперь огонь нам не помешает.

Он махнул рукой Неду, который тут же принялся складывать пирамиду из веток.

– Роберт тоже мертв?

Ее голос звучал ровно, но за внешним спокойствием Алекс различил нотку отчаяния.

– Нет, – ответил он, испытывая странное ощущение, как будто не оправдал ее ожиданий. – Роберт жив, но больше не сможет причинить тебе вреда. Ты теперь принадлежишь мне, – добавил он, стараясь успокоить ее. – А я всегда защищаю свою собственность.

Выражение его лица было абсолютно серьезным. Гвендолин на мгновение задержала на нем взгляд, удивляясь, какая сила исходит от него даже сейчас, когда он лежит на земле, истекая кровью. Она не сомневалась: он верит в то, что сказал. Но запах костра все еще будоражил ее чувства, напоминая о том, что сегодня она была на волосок от смерти. Гвендолин твердо знала: она никогда не будет чувствовать себя в безопасности. Она могла быть пленницей Макдана, но отнюдь не его собственностью.

– Я никому не принадлежу, Макдан, – холодно ответила она.

– Ты ошибаешься.

Она перевела взгляд на рану.

– Мне понадобятся иголка, нитка и немного воды, – сказала девушка, меняя тему разговора.

– Поищи, Камерон, – приказал Макдан.

Гвендолин разорвала рубашку Макдана на полосы и плотно прижала к ране, стараясь остановить кровотечение. Горячая алая кровь пропитала ткань и коснулась ее ладоней. Ее очень беспокоило такое количество крови, но она стала смутно вспоминать записи матери, где говорилось, что иногда относительно безопасные раны поначалу могут ужасно кровоточить. Вероятно, необходимо было еще сильнее зажать рану. Она нажала изо всех сил, так что твердые мускулы Макдана дрогнули под ее руками.

– Боже милосердный, – вырвалось у него. Рука Алекса с неистовой силой сжала ее запястье. – Что, черт побери, ты пытаешься сделать?

– П-прости меня, – запинаясь, пробормотала она, испуганная тем, что причинила ему боль. – Я не хотела.

Алекс с удивлением смотрел на нее. В ее широко раскрытых глазах читалось сочувствие, которое никак не вязалось с ведьмой, обвиняемой в убийстве и других мерзких преступлениях. Запястье, которое сжимали его пальцы, было тонким и хрупким, и он вдруг остро ощутил прикосновение бархатистой кожи девушки к своей ладони.

Внезапно он отпустил ее.

– Вот то, что ты просила, – сказал Камерон, протягивая ей кожаный мешочек, из которого капала вода, и тонкую иголку.

– А где нитка? – спросила Гвендолин.

– Я не смог ничего найти, – ответил Камерон. – А ты не можешь воспользоваться чем-нибудь другим?

Гвендолин на мгновение задумалась. В заметках матери упоминалось, что нитки иногда можно заменить волосами, если ничего другого нет под рукой. Она запустила пальцы себе в волосы и вырвала несколько длинных темных прядей.

– Это должно подойти, – сказала она Макдану.

Кровотечение уменьшилось, и она промыла рану водой, а затем насухо промокнула. Удовлетворенная тем, что рана стала достаточно чистой, чтобы можно было зашить ее, Гвендолин при свете костра вдела волос в ушко иголки. Затем она наклонила голову, сглотнула и… замерла.

– Что-то не так? – спросил ее Макдан после секундного молчания.

– Я… я просто размышляла, как лучше зашить ее.

Сообразив, что ее нерешительность показалась ему странной, она собрала все свое мужество и осторожно вонзила иглу в кожу Макдана, ожидая, что он скорчится от боли.

Он даже не вздрогнул.

Немного успокоенная этим, она проткнула иглой другой край раны и бросила на Макдана быстрый извиняющийся взгляд. Он с необыкновенным спокойствием наблюдал за ней. Взгляд его голубых глаз был сосредоточен, как будто он оценивал ее работу. Он совсем не был похож на человека, терпящего невыносимую боль. Довольная тем, что не очень сильно мучает его, она с облегчением вздохнула и продолжила свою работу.

Алекс смотрел, как края раны постепенно стягиваются. Блики огня играли на бледных щеках девушки, не тронутых ни болезнью, ни временем. Ее лицо было воплощением печальной красоты, с высокими, красиво вылепленными скулами, узким, нежным лбом и изящными яркими губами, которые она кусала от напряжения. Ее огромные серые глаза были необыкновенно серьезны, и Алекс поймал себя на том, что пытается представить себе, как они будут выглядеть, когда в них промелькнут веселые искорки. Волосы девушки, черные и блестящие, как вороново крыло, окутывали ее, подобно тяжелому покрывалу. Она совсем не походила на старую каргу, которую он рассчитывал увидеть во владениях Максуинов. Он лишь искал ведьму Максуинов, а по его представлениям, все они были отвратительными сморщенными старухами с длинными желтыми клыками и скрюченными пальцами. С первого взгляда на эту бледную стройную девушку, которую вели к столбу, он оценил ее неземную красоту. Ее лицо было слишком прекрасно, цвет кожи слишком необычен, а стройное гибкое тело слишком соблазнительным, чтобы не сомневаться – это работа дьявола. Она была способна вызвать в мужчине желание лишь одним взглядом или движением руки, отбрасывающей прядь темных волос со щеки. Даже сейчас он был ошеломлен ощущениями от прикосновения ее прохладных рук к его израненной, горящей груди, от ее нежного дыхания, касавшегося его, в то время как она втыкала в него иголку со своими волосами, от исходившего от девушки острого сладковатого запаха вереска, смешавшегося с запахом дыма, пропитавшим ее платье. Уже много лет за ним не ухаживала женщина. Он отличался превосходным здоровьем и редко получал раны в бою. Вероятно, именно поэтому она так сильно действует на него, будоража чувства, волнуя кровь и возбуждая желание. В конце концов ему захотелось запустить пальцы в черную массу ее волос и опрокинуть на себя.

– Вот и все, – выдохнула Гвендолин, затягивая последний стежок. – Думаю, шов не разойдется, если ты будешь осторожен и постараешься поменьше двигаться. А теперь нужно наложить повязку.

– У меня есть только рубашка, – сказал Алекс, слегка разочарованный тем, что она так быстро закончила.

– Не подойдет, – решила Гвендолин, критически оглядев его разорванную одежду. – Она вся пропиталась кровью.

Она задумалась на мгновение, а затем ухватила ткань своего платья у самого плеча и резко дернула вниз, оторвав рукав. Потом она проделала то же самое с другим рукавом.

– Ты сама шила это платье? – спросил Алекс, наблюдая, как она разрывает ткань на полосы и связывает их поочередно.

– Да… но почему ты спросил?

– Я просто подумал, что швы разошлись слишком легко.

Она бросила на него быстрый взгляд, пытаясь понять, не издевается ли он. Выражение его лица оставалось невозмутимым, но ей показалось, что в его глазах промелькнули веселые искорки.

– Твой шов достаточно крепок, при условии, конечно, что ты будешь соблюдать осторожность, – сказала она, защищаясь. – Тем не менее мне кажется, несколько дней тебе лучше не размахивать мечом.

– Тогда остается надеяться, что некоторое время больше никто не явится за тобой.

– Роберт приходил прежде всего за Изабеллой, – поправила его Гвендолин. – Если ты не отпустишь ее, лэрд Максуин обязательно пришлет людей, чтобы освободить свою единственную дочь.

– Изабелла будет отпущена, и ей не причинят вреда, – ответил Алекс. – Я дал слово Максуину. Кроме того, она мне не нужна. Иди сюда, Бродик! – позвал он, прежде чем Гвендолин успела спросить, как он собирается использовать ее саму. – Пусть ведьма зашьет твою руку.

Бродик недоверчиво посмотрел на нее.

– Моя рука в порядке, Макдан. С этим можно подождать.

– Если не обработать ее, она может загноиться, – возразил Алекс. – Пусть посмотрит.

– Рана не такая серьезная, как мне казалось. – Бродик одернул рукав, чтобы скрыть рану. – Она меня совсем не беспокоит.

– Клянусь Богом, он испугался, когда она пригрозила с помощью колдовства лишить его мужской силы! – выпалил Камерон и расхохотался.

Алекс предостерегающе взглянул на Гвендолин.

– Ты только обработаешь его руку, и все. Понятно?

Она кивнула.

– Иди сюда, Бродик, – скомандовал Алекс.

Бродик неохотно приблизился к Гвендолин.

– Будь осторожен, не серди ее, – насмешливо произнес Камерон. – А то очень многие девушки будут сильно разочарованы.

– Твоя очередь следующая, – объявил Алекс. – От этой раны на голове твои волосы стали еще краснее, если это возможно.

Лицо Камерона вытянулось.

– Это просто царапина, Макдан. Нет никакой необходимости, чтобы ведьма…

– Боишься разочаровать жену, Камерон? – протянул Бродик, в то время как Гвендолин осматривала его руку.

Камерон нахмурился.

– Почему бы тебе не вылечить его рану с помощью магии? – поинтересовался Алекс, наблюдая, как Гвендолин осторожно промывает руку Бродика.

Она в смятении подняла на него глаза.

– Ты обладаешь особым даром, – пояснил он. – Я хочу посмотреть, как ты это делаешь.

От его испытующего взгляда ей стало не по себе. В глубине его голубых глаз бушевали чувства, которые он старательно скрывал и смысл которых она сразу не смогла определить.

– Если тебе все равно, Макдан, – нервно произнес Бродик, – то я бы предпочел, чтобы она ничего не пробовала на мне.

– Но у тебя ведь есть этот дар? – настаивал Алекс.

Вот оно. Всплеск чувств, такой короткий, что она чуть не пропустила его. Но теперь она безошибочно определила, что это за чувство: страстное желание.

Вот почему Макдан спас ее. Он ничего не знал о камне, но, вероятно, верил, что она ведьма и обладает сверхъестественными способностями. И когда попытка выкупить ее провалилась, он решил украсть ее. Вот каким сильным было его желание получить контроль над ней и ее возможностями.

«Он оказался не лучше Роберта», – с горечью подумала Гвендолин.

– Конечно, я обладаю большой властью, – солгала она. Теперь стало ясно, что ее жизнь зависит от этой лжи. Если Макдан узнает, что она не колдунья, то или собственноручно убьет ее, или отошлет обратно. – Ведь я ведьма в конце концов.

Он удовлетворенно кивнул:

– Хорошо. Мне была бы неприятна мысль, что я только что убил столько людей и спровоцировал войну с Максуинами ради женщины, которая мне абсолютно не нужна.

– А тебя не беспокоит то, что меня должны были сжечь?

– Тебя признали виновной в серьезных преступлениях, – ответил он. – И не мое дело мешать правосудию другого клана. Такой поступок может привести к войне, и повод для нее, на мой взгляд, будет совершенно незначительным. Я должен думать о благополучии своих людей.

– Звучит очень благоразумно, – заключила Гвендолин. – Но меня все же удивляет то, что сегодня ты пошел на такой огромный риск.

– Я рассчитываю извлечь пользу из твоих способностей, – объяснил он. – Награда, которую ты дашь мне, окупит любой риск.

Она с трудом удержалась, чтобы не ударить его по лицу. Он собирается использовать ее, в точности как Роберт. Вне всякого сомнения, он хочет, чтобы она принесла ему победу в войне, сделала его непобедимым, а затем наполнила его кладовые несметными богатствами. Что заставило ее думать, пусть всего на одно мгновение, что этот безумный воин далек от подобных эгоистичных и мелких желаний?

– Ты можешь использовать свои способности для исцеления больных? – опять спросил он, и в тоне его сквозило беспокойство.

– Могу, но только в определенных случаях, – солгала она, понимая, что следует соблюдать осторожность, рассказывая о своих возможностях. – Не в моей власти произнести заклинание, чтобы закрылись ваши раны, или что-либо подобное.

Гвендолин выдернула еще несколько волосков из головы и вдела в иголку.

– Но после того как ваши раны будут зашиты, я могу снять боль, – добавила она.

– Правда? – Макдан был явно заинтригован.

– В этом нет необходимости, – заявил Бродик, вставая. – Мне кажется, я вообще не буду испытывать никакой боли. Моя рука уже гораздо…

– Продемонстрируешь это на моих людях, – перебил Макдан, твердой рукой заставляя его сесть на место.

– А как насчет тебя? – поинтересовалась Гвендолин.

– Я предпочитаю смотреть, как ты будешь ворожить.

– Может ничего и не получиться, – предупредила она, подыскивая веское оправдание, если ее «заклинание» не подействует. – Мне потребуется немало вещей, которых у меня с собой нет.

– Скажи Неду, что тебе нужно, и он добудет все необходимое, пока ты будешь зашивать Бродика и Камерона.

Гвендолин на мгновение задумалась.

– Мне потребуется пять гладких одинаковых камней размером не больше моей ладони, – начала перечислять она. – А также мне нужно одно целое перо из крыла ястреба-перепелятника, горсть свежего ярко-зеленого мха, полоска сосновой коры, двенадцать истолченных сосновых иголок, шесть капель крови, свежепойманная рыба, горсть земли…

– Ради всего святого, ведь уже глубокая ночь! – воскликнул Алекс. – Как, черт побери, он сможет поймать рыбу?

– Я перечислила то, что мне нужно, Макдан, – невозмутимо ответила Гвендолин. – Если ты не сможешь достать все это, я не смогу ворожить.

Затем она спокойно принялась зашивать руку Бродика.

– Прекрасно! – кивнул он. – Что-нибудь еще?

– Нет, – ответила она. – Это все.

Маленький воин перекинул лук через плечо и исчез среди деревьев.

Зашить руку Бродика оказалось гораздо легче, чем грудь Макдана. Когда пришло время заняться головой Камерона, Гвендолин почувствовала уверенность в своей способности зашивать раны.

– Ну вот и все, – сказала она, завязывая последний узелок. – Береги от грязи, и все быстро заживет.

– Благодарю вас, миледи, – сказал Камерон, вставая. – Моя жена сильно расстроилась бы, если бы я вернулся домой с дыркой в голове. Она прямо-таки приходит в неистовство, когда дело касается моих ран.

Его голос звучал грубо, но Гвендолин почувствовала, как сильно воин любит свою жену.

– Не думаю, что Нед сумеет найти все, что мне нужно для колдовства, – задумчиво произнесла она, испытывая от этой мысли явное облегчение. – Вероятно, мы просто…

В этот момент среди деревьев показалась хрупкая фигура Неда. Он подошел прямо к Гвендолин и опустил к ее ногам завязанный мешок, в котором что-то трепыхалось.

– Тебе лучше поторопиться, – посоветовал он. – Эта рыба долго не протянет.

Гвендолин неохотно развязала мешок и выложила на землю его содержимое. Она внимательно исследовала каждый предмет, пытаясь к чему-нибудь придраться.

– А как насчет шести капель крови? – спросила она, ища спасения в отсутствии одного из ингредиентов.

Нед протянул руку:

– Сделаешь надрез, когда понадобится.

– Впрочем, мне вряд ли понадобится кровь для этого заклинания, – быстро поправилась она, ужаснувшись мысли, что ради ее маленькой хитрости придется резать руку Неду. – Я справлюсь и без нее.

Она разыграла целое представление, располагая камни вокруг костра и время от времени поглядывая на луну и звезды, чтобы создать впечатление, что она руководствуется сложными небесными законами. Когда все камни наконец оказались на своих местах, она разорвала мох, положила кусочек под каждый камень и бросила сверху немного земли. Затем она стала позади одного из камней, опустила успевшую издохнуть рыбу к своим ногам и положила рядом полоску коры и перо, придав им форму креста.

– Теперь каждый из твоих воинов должен взять ровно по четыре сосновые иголки и занять место за оставшимися камнями, – распорядилась она низким мрачным голосом.

Бродик, Камерон и Нед в нерешительности переглянулись.

– Но я не ранен, – запротестовал Нед.

– Это не имеет значения, мне нужно, чтобы вы все приняли участие, – сказала Гвендолин. – Только Макдан может смотреть.

Три воина неохотно заняли свои места.

– У тебя один лишний камень, – указал Бродик, наклоняясь, чтобы поднять его.

– Это для духов, – на ходу придумала Гвендолин. – А теперь медленно разомните иголки между большим и указательным пальцами, чтобы освободить древнего духа лесов, поднесите их к самому носу, закройте глаза и сделайте глубокий вдох.

Три воина скептически смотрели на нее.

– Вы должны делать то, что я говорю, – настаивала Гвендолин. – Иначе заклинание не подействует.

Чувствуя себя довольно глупо, они тем не менее выполнили ее указания.

– Хорошо. Теперь нужно подождать, – сказала она, закрыла глаза и простерла над костром свои обнаженные руки. – Духи должны заговорить.

В этот момент зашевелилась очнувшаяся от обморока Изабелла. Взглянув на них, она вскрикнула и снова свалилась без чувств. От ее громкого вопля в воздух прямо над их головами взвилась, пронзительно вереща, стая летучих мышей.

– Господи, – прошептал Камерон, отмахиваясь от летучей мыши. – Что, черт возьми, происходит с этой девицей?

– Это духи заговорили, – мрачно произнесла Гвендолин, не открывая глаз.

Бродик приоткрыл один глаз.

– Закрой глаза, Бродик, – сделала ему выговор Гвендолин.

Он послушался, недоумевая, откуда она узнала, если ее собственные глаза были крепко зажмурены.

– О, великие духи тьмы, – протяжно произнесла Гвендолин, разводя руками над огнем. – Заклинаю вас уменьшить страдания этих слабых, неразумных, невежественных, маленьких смертных.

– Эта девица назвала нас маленькими? – переспросил Камерон, обиженный таким определением.

– Наверное, она имела в виду Неда, – предположил Бродик.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Нед, открывая глаза.

– Но не обо мне же она говорила, Недди, – усмехнулся Камерон. – Думаю, это совершенно ясно.

– И не обо мне, – добавил Бродик.

– Тогда, наверное, вы неразумные и невежественные смертные, – насмешливо предположил Нед.

Гвендолин открыла глаза и рассерженно уперла руки в бока.

– Так вы хотите, чтобы я ворожила, или нет?

Воины еще раз обменялись угрюмыми взглядами и закрыли глаза.

– Прекрасно, – пробормотала она. – Будем надеяться, что вы не потревожили духов и они не ушли.

Она закрыла глаза и опять стала медленно водить руками над огнем.

– О, могучие духи, я заклинаю освободить слабые тела этих воинов от ядов, болезней, боли и наполнить их силой, – продолжала она, и голос ее постепенно креп. – Снимите оболочку страданий с их чувствительных смертных тел, чтобы они смогли как следует отдохнуть ночью и с восходом солнца почувствовать себя лучше.

Внезапно ночную тьму прорезал серебристый зигзаг молнии, и тишину нарушил глухой удар грома. Зловещие темные тучи закрыли чистый небосвод, и лес зашумел от порывов сильного ветра.

– Боже милосердный, девушка, – удивился Камерон; длинные рыжие волосы неистово развевались вокруг его головы. – Похоже, ты действительно разбудила этих духов.

Бродик с опаской посмотрел на небо.

– Думаешь, она их рассердила?

– Может, они всегда так реагируют, – предположил Нед.

Небо прорезал еще один огненный зигзаг, сопровождаемый ударом грома.

– Так и должно быть, девушка? – крикнул Камерон; шум ветра заглушал его голос.

Гвендолин в замешательстве посмотрела на небо. Она никогда в жизни не видела такой резкой перемены погоды.

– Все прекрасно, – громко заявила она. – Духи услышали мою молитву.

Они остались стоять в кругу, наблюдая, как небо вспыхивает и раскалывается на кусочки. Холодный ветер трепал их волосы и одежду. А потом буря кончилась, так же внезапно, как и началась. Ветер утих, облака растворились в темноте, и с неба опять полился мягкий и спокойный свет луны и звезд.

– Бог мой, вот это да! – воскликнул Камерон, дружески хлопнув Бродика по спине. – Ты видел когда-нибудь что-то подобное?

– А ты видел, Алекс? – спросил Бродик своего командира; вид у него был обеспокоенный.

– Да, – кивнул Алекс. – Видел.

Бродик поднял руку и осторожно согнул ее в локте.

– Кажется, моя рука получше. – Он выглядел скорее встревоженным, чем обрадованным.

– А я точно знаю, что голова у меня болит меньше! – радостно воскликнул Камерон. – А как насчет тебя, Недди?

– У меня нет ран, которые нужно было бы лечить, – нахмурился Нед и пожал плечами. – Но вот что странно, – добавил он, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. – Последние несколько недель у меня ныла шея. А теперь я вдруг перестал чувствовать боль.

Гвендолин сложила руки на груди и торжествующе посмотрела на них, скрывая свое облегчение. Как она и надеялась, внушение, что они должны почувствовать себя лучше, возымело действие. К счастью, погода помогла ее маленькому представлению.

– Твое колдовство действует на всех? – поинтересовался Камерон, все еще взволнованный произошедшим.

– Не на всех, – осторожно ответила она. – И мои заклинания не всегда помогают.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Алекс.

– Успех ворожбы зависит от многих вещей, – уклончиво ответила она. Хотя Макдан, вне всякого сомнения, верил в ее могущество, ей не хотелось, чтобы он думал, будто она может произнести несколько слов и сокрушить целую армию. – Моя сила действует не на всех.

– Мне и не нужно, чтобы она действовала на всех, черт побери, – проворчал он. – Достаточно, если только она подействует на одного человека. Камерон будет караулить первым, – резко добавил он. – Остальные могут немного поспать. С рассветом мы тронемся в путь.

Бродик взял еще один плед и укрыл им неподвижное тело Изабеллы. Затем он лег на землю всего в нескольких футах от нее, чтобы иметь возможность ночью присматривать за девушкой. Нед и Макдан тоже растянулись на земле, завернувшись в свои пледы поплотнее.

– Ты что, спишь стоя? – раздраженно спросил Макдан.

– Нет, – ответила Гвендолин.

– Тогда ложись. Впереди у нас долгое путешествие.

Она предполагала, что они намерены привязать ее к дереву. Но под бдительным оком Камерона ей все равно бы не удалось уйти далеко, если попробовать бежать ночью. Очевидно, точно так же думал и Макдан. Обрадованная, что ее не свяжут, она устало опустилась на землю. Завтра будет достаточно времени, чтобы найти возможность сбежать.

Маленький лагерь затих; слышалось только редкое потрескивание костра. Скоро в воздухе разнеслось тихое посапывание. Гвендолин недоумевала, как им удалось быстро заснуть в таких суровых условиях. Огонь потух, земля была сырой и холодной, и Гвендолин свернулась клубком, крепко обхватив себя обнаженными руками. Это не помогло. С каждой секундой она замерзала все сильнее, и вскоре все ее тело сотрясалось от озноба.

– Гвендолин, – тихо позвал Макдан, – иди сюда.

Девушка привстала, пристально вглядываясь в темноту.

– Зачем? – с подозрением спросила она.

– Ты так стучишь зубами, что не даешь мне спать, – проворчал он. – Ляжешь рядом и укроешься моим пледом.

Гвендолин в ужасе посмотрела на него.

– Со мной все в порядке, Макдан, – торопливо заверила она его. – Тебе нечего беспокоиться о…

– Иди сюда.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Я могу быть твоей пленницей, но не лягу с тобой в постель…

Она ожидала, что он начнет спорить. Вместо этого он что-то невнятно пробормотал, поправил сползший с груди плед и снова закрыл глаза. Довольная, что одержала победу в этой небольшой, но очень важной битве, она энергично растерла руки и свернулась на земле.

Ее зубы начали стучать так громко, что ей пришлось изо всех сил сжать челюсти, чтобы хоть как-то унять дрожь.

– Ради Бога, – простонал Макдан.

В следующую секунду он уже лежал рядом с ней, укрывая их обоих своим пледом.

– Как ты смеешь прикасаться ко мне! – прошипела Гвендолин и откатилась в сторону.

Макдан схватил ее за запястье и подтащил назад, обхватив своим огромным, теплым, едва прикрытым телом.

– Успокойся! – нетерпеливо приказал он.

– Я не успокоюсь, отвратительный сумасшедший насильник! – Она изо всех сил ударила его по ноге.

– Господи Иисусе, – застонал он и слегка ослабил хватку.

Гвендолин попыталась вырваться. Но он тут же сжал ее еще сильнее. Осознав свою беспомощность, она открыла рот, чтобы закричать.

Ладонь Макдана грубо накрыла ее губы.

– Послушай меня! – приказал он, каким-то образом ухитряясь говорить довольно тихо. – У меня и в мыслях не было насиловать тебя, понимаешь?

Гвендолин, не отрываясь, смотрела на него; ее груди быстро и часто вздымались и опускались, задевая его перебинтованную грудь.

– Возможно, меня считают сумасшедшим, – продолжал он. – Но, насколько мне известно, я еще не заработал репутацию насильника, ты меня слышишь?

Его голубые глаза смотрели прямо на нее. Она попыталась найти в них хотя бы намек на обман, но не могла. Она различала лишь смешанный с усталостью гнев.

– Я уже и так рисковал больше, чем имел право, чтобы спасти твою жизнь и привезти к себе домой, Гвендолин Максуин. И я не позволю, чтобы все кончилось тем, что ты заболеешь и умрешь, простудившись сегодня ночью. – Он выждал несколько секунд, пока его слова помогут ей преодолеть страх, а затем осторожно убрал ладонь с ее губ. – Лежи тихо, – хриплым голосом приказал он. – Я согрею тебя, и ничего больше. Даю тебе слово.

Она с недоверием смотрела на него.

– Ты клянешься, что не оскорбишь меня, Макдан? Честью клянешься?

– Клянусь.

Она неохотно легла рядом с ним. Макдан накрыл ее своим пледом и обнял. Его рука обвила талию девушки, и она оказалась внутри теплой колыбели, какою стало его сильное тело. Гвендолин замерла, не смея пошевелиться или вздохнуть. Она ждала, что он нарушит клятву.

Вместо этого он принялся тихо похрапывать.

Казалось, он излучает тепло, которое медленно проникает в ее продрогшее тело. «Оно согревает даже мягкую ткань накидки», – подумала Гвендолин, еще плотнее заворачиваясь в плед. Ее окутывал приятный мужской запах – запах лошадей, кожи и леса. Мало-помалу ощущение от лежащего рядом сильного тела Макдана из пугающего превратилось в успокаивающее, особенно по мере того, как похрапывание становилось громче.

До этого момента она практически ничего не знала о физической близости. Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, а отец, хотя и любил ее, но никогда открыто не проявлял свои чувства. Незнакомые ощущения от теплого и сильного тела Макдана, обнимавшего и защищавшего ее, были непохожи на то, что она когда-либо могла вообразить. Она была его пленницей, и он спас ей жизнь только из-за алчного желания использовать ту силу, которой, как он ошибочно полагал, она обладала. Тем не менее она испытывала странное чувство безопасности. «Ты принадлежишь мне, – заявил он ей. – Я всегда защищаю свое имущество». Она никому не принадлежит, в полусне размышляла Гвендолин, и никто не сможет защитить ее от людей, подобных Роберту, или от ненависти и страха, которые обязательно вспыхнут среди людей в клане Макдана, как только они увидят ее. Она должна убежать до того, как они достигнут его владений. Завтра она ускользнет от этих воинов, чтобы получить возможность забрать камень, вернуться в свой клан и убить Роберта. Роберт должен умереть – это важнее всего. Она заставит его заплатить за то, что он убил отца и разрушил ее жизнь.

Все это становилось далеким и туманным, по мере того как она погружалась в сон, защищенная сильным телом этого смелого и безумного воина, ощущая спиной ровное биение его сердца.

Глава 3

Отец сидел у костра, довольно улыбаясь, а Гвендолин читала ему вслух.

Джон Максуин гордился, что научил дочь читать, хотя вынужден был держать ее способности в глубокой тайне. Никому из женщин клана Максуинов не разрешалось учиться этому искусству. Это делалось не из-за гнусного желания унизить их или поставить в подчиненное положение. Просто Максуины не считали, что женщине необходимо уметь читать, поскольку только мужчины имели дело с важными бумагами, заключали договоры и сделки. Зачем молоденькой девушке тратить драгоценное время, разбирая чьи-то закорючки, когда она может заняться чем-нибудь полезным, например, потрошить рыбу, чесать шерсть или ощипывать птицу? Но отец Гвендолин происходил из южного клана, а они не так строго придерживались обычаев, как Максуины. Он научил читать и писать сначала жену, а потом и дочь. Гвендолин обучалась тайно, по ночам, под прикрытием тишины и стен их маленького домика. Отец не хотел давать Максуинам еще один повод, чтобы они сторонились и еще больше боялись его любимого ребенка.

– Когда я уйду, у тебя останутся друзья среди книг, моя милая Гвен, – сказал он ей.

Гвендолин взглянула на него поверх книги и нахмурилась.

– Куда бы ты ни отправился, папа, я пойду с тобой.

Печальная улыбка скользнула по ласковому лицу отца. А затем он начал исчезать.

Холод пронизывал тело Гвендолин. Она свернулась еще сильнее, стараясь удержать отца. Но его изображение исчезло. Вся дрожа, она потянулась к тому утешительному теплу, которое окружало ее всю ночь. Но тепло куда-то исчезло: прислониться было не к кому.

Ощущая себя брошенной, она открыла глаза. Отец мертв, с болью вспомнила она. Больше не будет ночей, когда она читает ему у огня или слушает чудесные сказки, которые он любил рассказывать ей.

Макдан и его воины уже встали и готовились к дневному переходу. Бродик жарил на небольшом костре нехитрый завтрак: овсяные лепешки и рыбу, а Макдан, Нед и Камерон занимались лошадьми. Гвендолин села и принялась растирать обнаженные руки. Она заметила, что Изабелла по-прежнему лежит, свернувшись, под вторым пледом Бродика и, похоже, спит.

– Доброе утро, миледи, – весело приветствовал ее Камерон. – Чудесный день, правда? Должен признаться, что благодаря твоим знакомым духам моей голове сегодня гораздо лучше.

– Это хорошо, – пробормотала она.

– Хочешь перекусить овсяными лепешками и рыбой? Ее Нед только что поймал, и она должна быть вкусной.

Гвендолин покачала головой. Душевная боль от воспоминания о потере отца лишила ее аппетита.

– Я не голодна.

– Нет, ты поешь, – приказал Макдан, не глядя на нее. Он поправлял подпругу седла.

– Я не голодна, – упрямо повторила Гвендолин.

– Тебе необходимо подкрепиться, – возразил он. – Вчера у тебя не было во рту ни крошки, и готов поклясться, что в темнице ты тоже ничего не ела. Ты похудела и ослабла.

Он окинул ее с головы до ног критическим взглядом.

– Я не чувствую слабости, – запротестовала она. Хотя, откровенно говоря, за четыре дня, прошедшие после смерти отца, она понимала, что заметно похудела.

– Полная сил женщина не мерзла бы так этой ночью. Считай, что тебе повезло, если к полудню ты не свалишься в лихорадке и не умрешь до завтрашнего утра.

Гвендолин растерянно смотрела на него. Что за странная забота о ее здоровье?

– Я не собираюсь подхватить лихорадку…

– Твоя жизнь принадлежит мне, – перебил он девушку. – А я решил, что ты должна поесть.

Она хотела возразить, что ее жизнь не принадлежит ни ему, ни кому-либо другому, но в этот момент к ней осторожно приблизился Бродик с едой.

– Попробуйте, миледи, – предложил он. – Даже если вы сейчас не голодны, пройдет несколько часов, прежде чем мы сделаем остановку и сможем поесть.

Аромат только что пожаренной рыбы заставил ее ощутить пустоту в желудке.

– Возможно, я съем кусочек, – согласилась она. – Но я делаю это не потому, что ты так приказал, Макдан.

Макдан пожал могучими плечами.

– Мне абсолютно все равно, лишь бы ты поела.

– Я голодна, – сонным голосом заявила Изабелла, потянувшись из-под пледов.

– Доброе утро, Белла, – обратился к ней Бродик. – Хорошо спала?

– Конечно, нет, – холодно ответила она. – Я вся в синяках, оттого что пришлось лежать на твердой земле, а этот мерзкий грубый плед исцарапал мне кожу. Я совсем не могла спать.

– Мне кажется, ты отлично отдохнула ночью после того, как Макдан показал тебе свою рану, – насмешливо заметил Камерон.

– О! – воскликнула Изабелла. – Это было ужасно. Как вы могли подумать, что я способна вынести такое зрелище?

– После всех твоих жутких угроз я подумал, что тебе доставит удовольствие воткнуть в меня иголку.

– Не думай больше об этом, – успокоил девушку Бродик, подавая ей что-то вроде салфетки, на которой была разложена еда.

– Пахнет горелым, – сморщила носик Изабелла.

– Прошу прощения, – извинился он. – Больше ничего нет.

Сообразив, что ничего другого ей не дадут, она с жадностью набросилась на еду.

– Вам сегодня лучше ехать побыстрее, – сообщила она с набитым ртом. – Роберт обязательно будет преследовать вас. Он не успокоится, пока я целой и невредимой не вернусь к отцу.

– Роберта можно не принимать в расчет, – сказал Макдан. – Если твой отец не пошлет нам вдогонку еще людей, вряд ли мы будем иметь удовольствие увидеть Роберта сегодня.

– Значит, он появится завтра, – пророчествовала Изабелла. – И тогда он привяжет тебя за руки и за ноги к двум лучшим лошадям и пустит их галопом в противоположные стороны. Они разорвут тебя на части, а затем протащат твои окровавленные останки по всем горам.

– Господь свидетель, – рассмеялся Камерон, – кажется, я буду скучать по ее угрозам.

– А я нет, – пробормотал Алекс, вскакивая на лошадь. – Пора в путь. Нед, сегодня ты посадишь ведьму к себе. Вы оба легкие, так что твоя лошадь сможет развить хорошую скорость.

Очень логичное объяснение, уговаривал он себя, наблюдая, как Гвендолин устраивается позади Неда. Ему показалось, что у нее недовольное лицо, но Нед не подал вида, что считает его приказание необычным. Откровенно говоря, Алекс просто не выдержал бы близости ее стройного нежного тела. Он не спал всю ночь, согревая ее своим теплом. Сначала ему казалось, что это ничего не значит, что он просто ляжет рядом с ней и заснет. Вместо этого он следил за каждым ее вздохом, каждым движением и поворотом ее нежного девичьего тела, которое было слишком прекрасным и хрупким, чтобы переносить суровые условия жизни в горах. Он чувствовал ее скованность и притворился спящим, зная, что она не верит его клятве и боится, что он набросится на нее. Задолго до того, как первые лучи солнца стали пробиваться сквозь остроконечные верхушки нависших над ними сосен, он стал сомневаться в своей способности сдержать данное слово. Каким-то образом эта бледная хрупкая девушка смогла вызвать в нем жар желания, которое, как он полагал, ему больше не суждено было испытать. Тело его горело огнем, налившиеся тяжестью чресла болели.

Он был почти испуган.

– Я еще не готова к отъезду, – заявила Изабелла, нисколько не смущенная тем, что все уже сидели верхом и намеревались тронуться в путь. – Мне необходимо закончить завтрак, а затем немного умыться в ручье.

С этими словами она принялась за вторую лепешку.

Бродик заставил свою лошадь приблизиться к девушке.

– Увы, милая Изабелла, здесь нам придется с тобой распрощаться. – Он наклонился, сдернул плед с ее плеч и сложил его в суму, притороченную к седлу.

Она недоверчиво посмотрела на него.

– Вы меня оставляете?

– Я дал твоему отцу слово, что утром отпущу тебя, – напомнил ей Алекс. – И хотя он не выполнил моих условий, я намерен придерживаться своей части соглашения. У тебя достаточно пищи и воды, и ты в состоянии поддерживать огонь. Роберта развязали. Он скоро очнется и непременно найдет тебя в этом лесу. Можешь отправиться с ним домой верхом или подождать, пока появятся люди твоего отца, чтобы забрать тебя.

– Но я должна ехать с вами, – неожиданно запротестовала она. – Поскольку мой отец не выполнил ваших условий, вы обязаны взять меня с собой.

Бродик вопросительно взглянул на Алекса.

– Она нам не нужна, – резко ответил Алекс. – Я уже и так сделал достаточно, чтобы навлечь на себя ярость Максуинов. Не хватало еще украсть дочь их лэрда. Она останется здесь.

Он повернул лошадь и пустился вскачь.

– Нет! – воскликнула Изабелла, становясь перед Бродиком. – Ты не можешь покинуть меня здесь. Не посмеешь!

– Прошу прощения, миледи, – извинился Бродик. – Так уж получилось.

– Ты не можешь бросить меня!

– Прощай, милая Белла, – пропел он. – Я никогда не забуду тебя.

Он склонил голову, повернул лошадь и поскакал вдогонку за Камероном и Недом.

– Это еще не конец! – в ярости крикнула Изабелла. – Я позабочусь, чтобы люди моего отца поймали тебя и переломали тебе все кости, подлый похититель беззащитных женщин! Они вырвут твои глаза и сотрут их в порошок…

– Бедная девушка, кажется, ты разбил ей сердце, – сказал Камерон, слушая страшные угрозы Изабеллы, которыенеслись им вслед.

– …они разрубят твое тело на мелкие кусочки…

– Если это всего лишь разбитое сердце, то я не хотел бы видеть ее разозленной, – заметил Нед.

– …бесчестный, грязный, отвратительный подонок!

– Ничего, она переживет, – заверил их Бродик.

– Точно, – смеясь, согласился Камерон. – Обычное дело.


Воздух был наполнен запахом нагретой солнцем влажной земли и нежным ароматом вереска, заросли которого расстилались вокруг. Но Гвендолин была так поглощена размышлениями над ситуацией, в которой она оказалась, что радоваться красоте проносящихся мимо лесов и долин не было сил. С каждой милей она удалялась от Роберта и от заветного камня. И с каждой милей росла ее решимость бежать.

Она не сомневалась, что Макдан намерен использовать ее, чтобы сокрушить врагов или наполнить золотом кладовые, а возможно, одновременно для того и другого. Прошлой ночью, когда она с помощью нехитрого притворства доказала свои сверхъестественные способности, ей просто повезло. Но у нее не было шансов вызвать чью-либо смерть или внезапное появление сокровищ. Когда Макдан узнает, что его обманули, гнев его будет ужасен. Он сначала подвергнет ее жестокому наказанию, а затем отдаст Роберту, чтобы предотвратить войну. Ее заключат в тюрьму и сожгут, а злодеяния Роберта останутся безнаказанными.

Она не могла допустить, чтобы подобное случилось.

– Лошадям нужно отдохнуть, – внезапно объявил Макдан. – Мы сделаем небольшой привал около этого ручья.

Измученная Гвендолин разомкнула руки, отстраняясь от Неда. Хотя Макдан сказал, что сегодня Максуины вряд ли появятся, он гнал лошадей как одержимый. Вне всякого сомнения, он хотел поскорее вернуться домой с добычей. Руки девушки онемели, спина и ягодицы болели. Она соскользнула с коня Неда и без сил опустилась на землю.

– Ты больна? – спросил Макдан, подбегая к ней. Он опустился на одно колено и прижал свою сильную ладонь к ее лбу. – Ты чувствуешь жар?

– Со мной все в порядке, Макдан. Просто мои ноги онемели от долгого сидения на лошади, вот и все. Я не привыкла к таким длинным путешествиям.

Его рука скользнула со лба девушки и коснулась ее щек, как будто он не поверил ей. Убедившись, что она не горит, Алекс сурово посмотрел на Гвендолин.

– Ты должна была сказать, что путешествие слишком утомило тебя.

Гвендолин не знала, что и думать. Ведь она считала себя пленницей и полагала, что ее самочувствие никого не волнует.

– Вы, очевидно, очень спешите, и…

– Твое здоровье очень важно для меня, – перебил ее Макдан. – Так что в будущем ты должна говорить мне, если устанешь или почувствуешь себя плохо. Понятно?

Она опять подумала, что его беспокойство вызвано жадностью, а не заботой о ее здоровье. Он говорил, что она будет ему не нужна, если заболеет. Тем не менее она почувствовала нежность его прикосновения, когда он обхватил ее руками и помог подняться на ноги.

– Ты должна немного пройтись, чтобы восстановить кровообращение в ногах, – поучал он ее, ведя по лужайке. – Лучше?

– Д-да, – запинаясь, произнесла она, взволнованная близостью сильного тела, поддерживавшего ее. – Теперь я в порядке, Макдан.

Она отпустила его и пошла сама.

Он несколько мгновений смотрел на девушку, как будто для того, чтобы убедиться в ее способности идти самостоятельно. Затем он повернулся и повел лошадь к ручью. Камерон и Нед со своими лошадьми последовали за ним.

– Он всегда так озабочен тем, чтобы кто-то не заболел? – поинтересовалась Гвендолин, подходя к Бродику, который выкладывал из сумки провизию.

– Нет, – ответил воин. – Но так было лишь до того, как он узнал, каким страшным врагом может быть болезнь.

– Он болел? – Гвендолин не могла себе представить ослабленного недугом Макдана.

– Макдан всегда отличался превосходным здоровьем, – покачал головой Бродик.

– Тогда кто?

– Я не имею права рассказывать тебе о Макдане, Гвендолин. Он сам сообщит тебе то, что посчитает нужным.

Она напомнила себе, что ей все равно. Проблемы Макдана ее не интересовали. Ее единственной заботой был побег. Теперь, когда Макдан, Нед и Камерон спустились к ручью, случай представлялся самый благоприятный. Они остановились на опушке густого леса. Если ей удастся углубиться в чащу, то она найдет укромное место, где можно спрятаться. Она нарочито потянулась и невозмутимо двинулась в сторону деревьев.

– Ты куда собралась? – спросил Бродик.

– Мне нужно уединиться на несколько минут, – бросила Гвендолин через плечо.

– Ты должна подождать, пока вернется Макдан. Он запрещает тебе уходить одной.

– К сожалению, я не могу ждать, – ответила Гвендолин, не замедляя шага. – Не волнуйся, Бродик, я не уйду далеко.

С этими словами она вошла в лес и быстро спряталась за деревом, а затем оглянулась, чтобы проверить, не последовал ли Бродик за ней. Несколько секунд он смотрел в ее сторону, как бы размышляя, стоит ли пойти за девушкой, а затем продолжил выкладывать еду из седельной сумки.

На счету была каждая секунда. Гвендолин подобрала юбку и стала быстро углубляться в чащу. Убегая от похитителей, она старалась осторожно ступать по ковру из сосновых игл и веток, прислушиваясь к каждому шороху и треску. Пройдет несколько секунд, и Бродик решит, что она отсутствует слишком долго. Ей нужно пройти как можно большее расстояние, прежде чем воины бросятся в погоню. Сердце ее бешено колотилось, и она отчаянно хватала ртом воздух. Она продолжала бежать, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, и забираясь все дальше в тихую спасительную зелень леса. Теперь она далеко оторвалась от преследователей. Лес был таким густым и темным, что им не под силу будет найти ее тут.

– Гвендолин? Где ты? – позвал Бродик. Его голос звучал ближе, чем ей хотелось бы.

Она не останавливалась, несмотря на ощущение, что грудь ее сдавило железным обручем.

– Гвендолин! – послышался резкий голос Макдана. – Выходи немедленно!

Усталость вынудила ее на секунду остановиться. Прислонившись к дереву, она жадно хватала ртом воздух. Теперь они ее никогда не найдут: лес был громадным, а они не могли знать, в каком направлении она побежала. С другой стороны, их было четверо, и они могли перекрыть практически все направления. Звук ломающихся веток и треск сухих сучьев свидетельствовали о том, что погоня началась. Она оглянулась в поисках места, где можно спрятаться. Вокруг не было ничего, кроме бесконечного количества вздымавшихся вверх стволов деревьев. Она подумала, что можно вскарабкаться на дерево, но побоялась, что у нее не хватит сил залезть достаточно высоко и что таким образом она только обнаружит себя.

– Выходите, миледи, – позвал Камерон, стараясь говорить как можно более убедительно. – Не думаете же вы провести ночь одна в этих лесах.

Она подхватила юбку и вновь бросилась бежать, ободренная тем, что его голос звучал приглушенно. Очевидно, они избрали неверное направление. Ее дыхание опять сбилось, сердце выскакивало из груди. Но она не останавливалась, сосредоточившись на одной мысли – бежать, освободиться от Макдана и его эгоистичных желаний, а затем найти Роберта и вонзить кинжал ему в сердце.

Земля позади нее задрожала. Гвендолин побежала еще быстрее, но теперь она явственно слышала треск ломающихся веток, говорящий о приближении всадника. Отчаяние охватило ее. Поняв, что ей не уйти, она остановилась и оглянулась.

Макдан мчался прямо на нее, натягивая тетиву лука. Ярость исказила черты его лица, превратив его в жуткую маску беспощадной решимости. Гвендолин в ужасе смотрела на него; сердце ее замерло. Приблизившись, он, вместо того чтобы опустить оружие, направил стрелу прямо в нее.

В это мгновение Гвендолин поняла, что он действительно безумен.

Когда он выпустил стрелу, она открыла рот, чтобы закричать, но смогла выдавить из себя лишь сдавленный всхлип. Воздух прорезал ужасающий рев.

Она в недоумении оглянулась.

На земле лежал огромный медведь со стрелой в боку. Могучее животное пыталось подняться; из раны хлестала кровь. В воздухе рядом с ней мелькнула еще одна стрела и вонзилась прямо в грудь зверя, добив его. Гвендолин в шоке смотрела на медведя. «Зверь мог разорвать меня», – потрясенно подумала она.

Затем она медленно повернулась к Макдану.

Он соскочил с коня и подошел к девушке.

– Ты хоть понимаешь, что была на волосок от смерти? – тихо спросил он.

– Макдан, я…

Он схватил ее за худые обнаженные плечи, как бы желая убедиться, что она цела и невредима.

– Ты чуть не погибла, – резко бросил он. – Этот медведь повалил бы тебя на землю и топтал до тех пор, пока не переломал тебе все кости. – Он больно стиснул ее, но Гвендолин не смела пожаловаться. Она не хотела еще больше сердить его. – И я был бы бессилен спасти тебя, – с жаром продолжал он. – Появись я секундой позже, мне уже ничего не удалось бы сделать.

Это обстоятельство, похоже, больше всего волновало его. Он поклялся защищать ее, а глупость Гвендолин чуть не привела ее к гибели. А теперь она стояла перед ним, дрожащая, но не покорившаяся. Он хотел потрясти и испугать ее, заставить понять, что она не имеет права рисковать своей жизнью.

Затем он наклонил голову и прижался губами к ее губам.

Ощутив прикосновение его губ, Гвендолин застыла, парализованная. Ее раньше никогда никто не целовал, поскольку ни один парень из ее клана не осмеливался ухаживать за девушкой, которую с детства считали ведьмой. Но несмотря на всю свою неопытность, она почувствовала его едва сдерживаемое желание. Она ощутила жар внизу своего живота, кровь ее вскипела, щеки порозовели. Никогда в жизни она не испытывала такого. Язык Макдана требовательно скользил вдоль нежного изгиба ее губ. Ощущение было таким приятным, что Гвендолин слегка приоткрыла рот. Его жаждущий язык мгновенно проник внутрь. Гвендолин, прижавшись к мускулистому телу Макдана и обхватив руками его шею, с жаром ответила на поцелуй. Он застонал, обнял ее, прижимая к себе еще сильнее, целуя еще крепче, пока не осталось ничего, кроме могучего тела Макдана и яростного огня, охватившего их обоих. Необыкновенная сила исходила от его рук, скользивших по ее спине, обхватывающих бедра и прижимавших девушку прямо к его твердой восставшей плоти. Волна наслаждения пробежала по ее телу, и она тихо вскрикнула, еще теснее прижимаясь к нему.

Губы Алекса продолжали прижиматься ко рту Гвендолин, его руки начали гладить узкую спину девушки, ее обнаженные плечи, кожу, сквозь которую проступали тонкие ребра. Затем он прижал ладонь к ее высокой груди и застонал от наслаждения – он не мог припомнить, когда его рука касалась чего-либо более нежного. Прошло четыре года, с тех пор как его охватывало такое безудержное желание. Он хотел овладеть этой ведьмой прямо сейчас, здесь, в лесу, опустить ее на ароматный ковер из сосновых игл и погрузить свою плоть в ее жаркое и нежное лоно, не тратя времени и на то, чтобы снять платье. Всепоглощающее желание лишило его способности думать, осталось лишь пожиравшее его пламя страсти, и погасить его могла лишь эта загадочная, пахнущая дымом и вереском женщина. Он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь он был так одержим, даже с Флорой, хотя не раз расстилал свой плед на постель из папоротника и любил ее под золотистым и теплым солнечным светом. Казалось, прошла целая вечность, с тех пор когда ее лицо светилось любовью и счастьем, а он прижимался лицом к ее мягкой белоснежной груди и клялся, что никогда в жизни не полюбит другую.

Внезапно его охватило чувство вины, мгновенно погасив желание.

Он отпустил Гвендолин и отступил на шаг, ужаснувшись тому, что делает.

– Прости меня, – хрипло пробормотал он, сам не понимая, у кого он просит прощения – у Гвендолин или у Флоры.

Гвендолин удивленно посмотрела на него, обескураженная резкой сменой его поведения. Несколько мгновений назад он был сильным, страстным, могучим лэрдом, обладавшим огромной властью и использовавшим эту власть, чтобы окутать ее туманом наслаждения. Теперь же он казался отстраненным, почти печальным. Мрачная гримаса на его губах свидетельствовала о том, что он все еще сердится. Но она чувствовала, что гнев его больше не направлен на нее.

– Макдан! – послышался издалека голос Бродика. – Ты нашел ее?

– Да. – Алекс не отрывал взгляда от Гвендолин. – Мы здесь. Скажи Неду, чтобы ехал сюда и забрал ее.

Гвендолин смущенно смотрела на него. Пятна света и тени пробегали по ней, заставляя блестеть спутанную массу ее темных волос. Серые глаза девушки были широко раскрыты, в них застыло задумчивое выражение. Щеки и губы ее пылали от его жарких поцелуев. Сейчас, стоя среди пронизанной золотистыми солнечными лучами зелени леса, она казалась скорее сказочным существом, чем женщиной из плоти и крови.

– Ты должна прекратить эти бессмысленные попытки бежать, – сдержанно приказал он, борясь с желанием коснуться рукой ее нежной щеки. Затем он повернулся и двинулся к лошади, стремясь держаться как можно дальше от девушки.

– В следующий раз, – продолжал он, вскочив в седло, – я могу просто оставить тебя Роберту или диким медведям.

С этими словами он пустил свою лошадь галопом, оставив Гвендолин наедине с убитым зверем.


«Прости меня».

Он лежал на спине, устремив взгляд на усыпанный звездами ночной купол неба, практически не чувствуя, что земля сырая, а воздух не по сезону холодный. Он никогда не придавал особого значения физическим неудобствам, которые испытывало его тело, а сегодня, поглощенный своими мыслями, он совсем не обращал на них внимания. Звезда Флоры этим вечером казалась меньше, свет ее был тусклым и печальным. Сначала Алекс даже с трудом отыскал ее среди других звезд. Он подумал, что она была так оскорблена его предательством, что больше никогда не появится. Если так случится, ему не в чем будет упрекнуть ее. Прошло уже много времени с тех пор, как их маленький лагерь погрузился в сон, когда он наконец увидел ее бледное мерцание в дальнем углу небосвода. Конечно, он понимал, что душа Флоры не может находиться внутри этой мерцающей серебристой точки.

Ее душа была рядом с ним, наблюдая, как он пытается без нее дожить эту проклятую разбитую жизнь.

В ночь, когда умерла его жена, Алекс в ярости, не замечая ничего вокруг, выбежал во двор замка и обрушился с проклятиями на Господа за то, что тот отнял у него женщину, которой он дорожил больше жизни. Он кричал во весь голос, пытаясь избавиться от боли, заполнившей все его существо. Сквозь ярость и отчаяние он внезапно заметил на небе яркую звезду, которой раньше на этом месте не было. Он был так поражен, что тут же отправился к Мораг, ясновидящей их клана, и спросил, что это значит. Мудрая старая женщина объяснила ему, что это знак того, что Флора наблюдает за ним.

С той самой ночи Алекс никогда не засыпал, не отыскав на небе звезду Флоры.

«Прости, любовь моя. Это ничего не значит».


Он сцепил руки на затылке и вздохнул. Алекс не сомневался: она поверила ему. Его Флора была мягкосердечной женщиной и не могла представить, что он способен обмануть ее. Но от этого признания чувство стыда не исчезло. Он предал любимую жену и не знал, как искупить эту непростительную ошибку.

Четыре года. Если подумать, не так уж много. Всего капля в океане времени, слишком маленькая, чтобы притупить его страдания. Сначала он был чересчур разгневан на Господа, чтобы выполнять свои обязанности лэрда и отца. Что это за Бог, который дал ему неиссякаемый запас сил и здоровья и одновременно отнял жизнь его невинной жены? Флора была красивой и нежной, как цветок. Когда Алекс встретил ее во владениях Маклинов, она еще не знала, что он лэрд клана Макдан. Живая, цветущая девушка с волосами цвета пламени отвергала его настойчивые ухаживания со свойственными ей находчивостью и остроумием. Алекс, привыкший, что женщины сами бросаются ему в объятия, был очарован ею. Он ухаживал за Флорой с терпением и настойчивостью, которых сам от себя не ожидал. В конце концов она подарила ему свою любовь. Он с гордостью представил клану свою невесту, и еще через год у них родился сын, наполнив его жизнь особым смыслом.

Но после рождения Дэвида Флора потеряла следующего ребенка, затем еще одного, и с каждым разом силы и здоровье ее убывали. Она начала жаловаться на слабость и внутренние боли и с трудом находила силы, чтобы встать с кровати. Сильно обеспокоенный, Алекс послал за лучшими лекарями Шотландии, которые потратили уйму сил и денег, пуская ей кровь, давая слабительное и заставляя глотать множество отвратительных зелий. Бедная Флора мужественно переносила страдания, но Алекс знал: она часто тайком плачет по ночам, думая, что он спит. Временами ему начинало казаться, что любовь к ней сделала его жестоким, – заставлять ее выдерживать столь ужасные процедуры было просто бесчеловечно. Но он продолжал цепляться за надежду, что болезнь жены не более чем темное облачко в его счастливой жизни. В конце концов они найдут нужное лекарство, и однажды утром Флора проснется здоровой, с улыбкой на лице.

Но вместо этого его прекрасная жена таяла на глазах, превратившись в бледную тень той цветущей девушки, которую он когда-то представил своим людям.

Ее болезнь длилась почти год. Когда она поняла, что умрет, то больше всего переживала за Алекса. Она все время умоляла его не горевать слишком сильно, заставляла обещать, что он женится снова и будет продолжать жить.

– Как ты можешь говорить такое? – вопрошал он, прижимая к щеке ее тонкую холодную руку. – Клянусь, я никогда не полюблю другую.

Он снова и снова повторял свою клятву, как будто таким образом привязывал ее к себе, заставлял понять, что она не имеет права оставить его. Но однажды ночью душа Флоры покинула наконец ее измученное тело. Хотя Алекс знал, что его жена обрела вечный покой, он чувствовал пустоту и одиночество. Флора умерла, и огонь, освещавший его жизнь, погас.

А теперь Господь намерен отобрать у него еще и сына.

Он не мог понять, за какие тяжкие грехи Бог так безжалостно карает его. Господь хочет ему сурового наказания. Его жизнь не была жизнью праведника, но каковы бы ни были его грехи, он сомневался, что заслужил эти новые, непереносимые страдания. Алекс точно знал, что не заслужил их и Дэвид. Мальчику едва исполнилось десять, и ему судьбой была дарована гораздо более длинная жизнь. Но Дэвид унаследовал хрупкое телосложение и слабое здоровье матери. Несмотря на то что Алекс делал все от него зависящее, чтобы огородить сына от трудностей суровой жизни в горах Шотландии, он не мог защитить мальчика от болезней, гнездящихся в его собственном теле. Это было выше его сил.

Но, возможно, с этим могли справиться силы тьмы.

Он взглянул на свернувшуюся на земле Гвендолин, которая дрожала под плащом Бродика. Его последней надеждой оставалось то, что эта ведьма сумеет спасти его сына. От этой абсурдной мысли он чуть не рассмеялся. Ее обвиняли в убийстве, и выглядела она такой хилой, что, казалось, слабый порыв ветра может свалить ее с ног. Тем не менее он должен вручить этой женщине жизнь Дэвида. Он привозил к Дэвиду лекарей, которые с важным видом давали ему слабительное и пускали кровь, но мальчик слабел с каждым днем. Поскольку ни Бог, ни наука не могли помочь ему, Алекс решил прибегнуть к помощи колдовства. Если Гвендолин Максуин посредством магии не вылечит Дэвида, тогда он не знает, что делать.

Эта мысль наполнила его душу отчаянием.

Именно Мораг убедила его пуститься на поиски Гвендолин. В горах давно ходили слухи о ведьме из клана Максуинов, но невероятные истории про магию и колдовство никогда особенно не интересовали Алекса. Однако состояние Дэвида вдруг резко ухудшилось, и Алекс испугался, что он может умереть. Он пошел к Мораг и стал умолять ее, чтобы она посоветовала, что еще он может сделать для своего сына. И Мораг велела ему найти ведьму Максуинов и привезти к себе в замок.

Поначалу он думал, что просто предложит ведьме заплатить за ее услуги. Но когда Алекс обнаружил, что Гвендолин приговорили к смерти за убийство отца, то попытался выкупить ее, полагая, что этот безвольный тупица, лэрд Максуин, будет только счастлив нажиться на страданиях ближнего. Чего он никак не ожидал, так это почти лихорадочного стремления ее клана увидеть девушку на костре. И тогда он решил выкрасть ее, даже если его четверым людям придется сражаться против всего клана, против сотен воинов.

Неудивительно, что люди считали его безумцем.

Он не мог забыть потрясения, когда впервые увидел ее, выходящую из подвалов замка Максуинов. Неужели эта хрупкая молодая женщина могла быть убийцей и ведьмой, о которой с такой ненавистью говорили люди ее клана? Когда толпа накинулась на нее с кулаками, он был готов убить всех этих негодяев. А затем Гвендолин встала и, не дрогнув, гордо и торжественно двинулась навстречу своей смерти. В это мгновение он забыл обо всех преступлениях, в которых ее обвиняли, забыл даже, что она оставалась его единственной надеждой. Алекс понимал только одно: ни за что на свете он не позволит причинить ей вред.

Сегодня он испытал точно такие же сильные чувства.

Алекс пытался убедить себя, что в ужасе, который он ощутил, когда увидел готового наброситься на нее медведя, нет ничего особенного. В конце концов она была его последней надеждой вылечить сына. Именно поэтому у него перехватило дыхание, когда он на лошади преследовал ее. И конечно, не любовь, а слепая ярость заставила его стиснуть девушку в объятиях и поцеловать. Он прижал ее к себе и гладил руками стройное тело потому, что хотел наказать ее за попытку побега. Более того, он хотел, чтобы она боялась его. Страх поможет ему подчинить ее себе.

– Макдан!

Он взглянул на нее сквозь тьму, удивленный, что она не спит. Гвендолин дрожала от холода, и это беспокоило его.

– Что? – отозвался он, поднимаясь, чтобы разжечь костер.

– Сколько дней нам еще ехать до твоих земель?

– Зачем тебе знать? – сухо спросил он. – Хочешь предпринять новую попытку сбежать от меня?

Гвендолин покачала головой. Она не оставляла мысли о побеге, но понимала, что Макдан и его воины не дадут ей такой возможности. Ей следует выждать время.

– Я просто интересуюсь, насколько твои владения удалены от земель Максуинов.

– Считаешь, что они опять явятся за тобой?

Она не ответила.

– Лэрд Максуин производит впечатление разумного человека, Гвендолин, и он прекрасно знает, что у меня грозная армия, – сказал Алекс, кладя несколько сухих веток на остывающие угли. – Сомневаюсь, что он, вернув свою любимую дочь, станет жертвовать воинами в схватке за осужденную на смерть ведьму, особенно учитывая тот факт, что ее украл сумасшедший.

– Ты оскорбил его, – возразила Гвендолин, – задел честь клана.

Алекс наклонился к самым углям и подул на них, вызвав к жизни маленькие язычки пламени.

– Я собираюсь послать лэрду Максуину письмо с официальными извинениями за свое необычное поведение у него в гостях. К письму будет приложен кошелек с золотом. Извинения вылечат его уязвленную гордость, а золото возместит те убытки, которые я ему нанес.

– Твое предложение может удовлетворить лэрда Максуина, – подтвердила она. – Но Роберта не так легко умиротворить.

– Похоже, он просто одержим желанием вернуть тебя, – заметил Алекс, бросая в огонь еще несколько веток. – Отчего это?

– Я же ведьма, – пожала плечами Гвендолин. – Роберт считает, что меня нужно уничтожить.

Это было логичное объяснение, но что-то в нем прозвучало не совсем искренне. Алекс стал вспоминать их с Робертом встречу в лесу, когда тот с непонятной одержимостью спрашивал о Гвендолин и почти совсем не интересовался Изабеллой. По какой-то причине Роберт отчаянно хотел вернуть Гвендолин, и Алекс чувствовал, что его мотивы не имеют ничего общего с торжеством правосудия или восстановлением чести клана.

– Если Роберт придет снова, я сумею защитить тебя, – решительно заявил он. – От него и от остальных Максуинов тоже.

– Ты не можешь рассчитывать, что твои люди захотят рисковать жизнью ради ведьмы, – возразила она.

– Мои люди будут делать то, что я прикажу им, – ответил Алекс, кладя в костер огромные сучья. Яркие языки пламени стали жадно лизать сухое дерево. – Ведьма ты или убийца – это не имеет никакого отношения к их преданности мне. А теперь иди сюда и согрейся, – приказал он, – пока не свалилась в лихорадке.

Он отошел от костра и опять растянулся на земле.

Только теперь Гвендолин поняла, что он разжег костер специально для нее. Она встала и поспешила к огню, от которого шло приятное тепло. Согрев над костром ладони и предплечья, она свернулась под запасным пледом Бродика и устало закрыла глаза. Макдан заботится о ней только потому, что хочет использовать ее, снова и снова напоминала она себе.

Как только он узнает, что у нее нет никаких особых способностей, его перестанет волновать, замерзла ли она, голодна ли, или вообще мертва.

Глава 4

– Господь свидетель, во всей Шотландии нет места краше! – радостно воскликнул Камерон, набирая полную грудь воздуха.

Алекс безучастно смотрел на белоснежные домики, аккуратно расставленные на вздымавшемся прямо перед ними пурпурно-зеленом склоне горы. По полям бродили тучные коровы и жирные гуси, а розовощекие босоногие ребятишки бежали поприветствовать своего лэрда, оглашая окрестности веселым визгом. Он поднял глаза на темный замок, примостившийся на гребне горы. В тот день, когда он впервые привез Флору к себе, Алекс с гордостью хвастался невесте великолепием громадной каменной крепости, называя ее воплощением простоты, порядка и последних достижений военного искусства. Теперь, глядя на замок, он мог думать только об одном: «Там лежит мой умирающий сын».

– Макдан! Макдан! – звенели чистые детские голоса. – Ты вернулся!

– Они выглядят веселыми, – заметил Бродик. – Это добрый знак.

Алекс кивнул. Если бы Дэвид умер за время его отсутствия, весь клан был бы в трауре, со страхом ожидая возвращения лэрда. Но люди собирались группами, приветственно махали ему руками, и их лица светились надеждой. Очевидно, они думали, что Алекс нашел ведьму и она сможет вылечить его сына.

– Пойдем, – сказал он, сгорая от нетерпения увидеть Дэвида. – Нужно торопиться.

Когда они проезжали мимо машущих руками людей Макдана, Гвендолин прильнула к Неду. Взоры их обращались на нее без улыбки. На их лицах были написаны недоверие и страх. Такие лица ей были хорошо знакомы. Не обращая внимания на их взгляды, она смотрела на нависавший над ней громадный замок, сложенный из грубых черных каменных плит, с четырьмя грозными башнями и толстой стеной, вздымавшейся вверх на высоту около шестидесяти футов. Цитадель построили исключительно для того, чтобы защищать ее обитателей. Она была начисто лишена теплоты и привлекательности и походила скорее на тюрьму, чем на дом. Подъехав ближе, Гвендолин увидела, что все окна замка плотно закрыты, и это выглядело довольно странно, поскольку день был теплым и ярким.

Макдан и его воины с грохотом проскакали сквозь разверзнутые железные челюсти ворот и оказались во дворе крепости. Мужчины и женщины выходили из мрачного замка и, торопливо поправляя пледы и платья, бросались приветствовать своего лэрда. Попадая на яркий солнечный свет, они щурились и прикрывали глаза ладонями, как будто сияние солнца ослепляло их. Некоторые мужчины принимались делать глубокие жадные вдохи, что заставило Гвендолин задуматься о чистоте воздуха внутри замка.

– С возвращением, Макдан! – крикнул стройный паренек с каштановыми волосами, беря под уздцы лошадь Алекса.

– Спасибо, Эрик, – ответил Макдан, спешиваясь. – Хорошенько позаботься о лошадях сегодня. Путешествие было долгим и трудным.

– Ладно, Макдан, – важно сказал юноша. – Я присмотрю за ними.

Он с любопытством посмотрел на Гвендолин, а затем вернулся к своим обязанностям.

Гвендолин соскользнула с коня Неда, остро ощущая, что все взгляды прикованы к ней. На лицах людей отражалась широкая гамма чувств: от недоверия до откровенного страха. Мужчины старались заслонить собой женщин, женщины – детей, и каждый пытался защитить другого от злых чар Гвендолин. С ледяным спокойствием она отвечала на испуганные взгляды Макданов, ничем не выдавая бушевавших внутри нее чувств. Долгие годы, когда все считали ее нечистой и опасной, не притупили ее чувств, но научили прятать собственные страх и обиду. Во время путешествия она на какой-то миг поверила, что, поскольку Макдан сам отправился на поиски ведьмы, с ней будут обращаться иначе, чем обращались люди ее клана.

Она ошиблась.

Макдан решительным шагом направился в замок, очевидно, не замечая холодного приема, оказанного Гвендолин его людьми. Почувствовав, что девушка не последовала за ним, он остановился и обернулся.

– Ты идешь? – нетерпеливо спросил он.

Гвендолин бросила на Макданов враждебный взгляд и медленно пошла навстречу их лэрду. Толпа мгновенно расступилась, освободив ей широкий проход. Бродик и Камерон встали по обе стороны от нее, а Нед занял позицию сзади. Очевидно, воины хотели убедить людей, что она является пленницей и им нечего бояться. Высоко вскинув голову и придав лицу безмятежное выражение, она с неторопливой величественностью двинулась к замку, излучая, как она надеялась, ореол силы. Главное – нельзя позволять этим людям думать, что ей небезразлично их мнение о ней. Иначе она обнаружит свою слабость, а слабость вызывает презрение и ненависть.

Она присоединилась к Макдану у массивной дубовой двери главной башни. Каменная арка над дверью была украшена гирляндами из веток и ягод рябины, а к поцарапанным доскам был прибит маленький туго набитый мешочек, перевязанный красной шерстяной ниткой.

– Что это? – спросил Алекс. Нахмурившись, он оторвал матерчатый мешочек от двери. В ноздри ударил тошнотворный запах. – Боже всемогущий, – пробормотал он, отбрасывая мешочек. – Что это все значит?

Он повернулся к своему клану.

Макданы с тревогой смотрели друг на друга. Никто не решался заговорить.

– Смесь в этой сумке предназначена для того, чтобы отгонять злых духов, – спокойно пояснила Гвендолин. – Гвоздь и красная шерстяная нитка – это амулеты против ведьм, а гирлянда из рябины должна снимать проклятия и не давать войти внутрь людям с дурными намерениями.

Алекс с удивлением посмотрел на нее.

– Ты уже видела все эти вещи раньше?

– Конечно. Максуины были очень искусны в подобных делах.

Голос ее звучал ровно, выражение лица оставалось бесстрастным, как будто она ожидала эту попытку прогнать ее. И только пальцы девушки крепко стиснули серую ткань платья. Именно этот беспомощный жест вызвал ярость Алекса. Он протянул руку и одним резким движением сорвал с двери ветки рябины, а затем бросил их к порогу.

– Я прошу вас оказать гостеприимство Гвендолин из клана Максуинов, пока она будет находиться в моих владениях. Я рассчитываю, что ей будет оказано уважение, как всякому почетному гостю. Понятно? – твердо заявил он.

Макданы нерешительно переглянулись.

– Понятно, – с неохотой отозвался один из мужчин. – Добро пожаловать, миледи.

Раздалось еще несколько хмурых приветствий.

Сделав вид, что удовлетворен их послушанием, Алекс распахнул дверь и вошел в замок.

– Господи Иисусе!

На языке у него вертелись и более крепкие выражения, но он вынужден был довольствоваться этим, поскольку окутавшее его облако зловонного дыма вызвало приступ неудержимого кашля.

– Совершенно верно, выгони его, парень, выгони его, – раздался бодрый голос.

Гвендолин нерешительно вошла внутрь вслед за Алексом и принялась моргать, пока глаза ее не привыкли к заполненному дымом помещению. Комната, куда они попали, была погружена во тьму: солнечный свет проникал в нее только сквозь открытую позади них дверь, а несколько смоляных факелов скорее дымили, чем горели. Поток свежего воздуха немного разогнал плотную завесу дыма, скрывавшую помещение, и, когда пелена рассеялась, девушка разглядела огромных размеров зал.

В противоположных концах его горели два очага, над которыми висели многочисленные котелки. Из каждого поднимался едкий черный дым. Расположенные вдоль стен зала массивные деревянные столы были уставлены горшками, чашами и кувшинами всевозможных форм и размеров, наполненных различными резко пахнущими жидкостями. Стены и потолок были увешаны высушенными травами, замысловатыми амулетами и гроздьями рябины, придававшими помещению необычный и фантастический вид, а каменный пол покрывал слой гниющего тростника. Жара, вонь и дым – все это делало атмосферу почти невыносимой, но неожиданно появившийся из тумана старик с белыми как снег волосами, казалось, ничего не замечал.

– Не волнуйся парень, через минуту и ты привыкнешь, – сказал он, похлопывая Алекса по спине. – Давай, сделай еще один вдох… вот так… видишь?

– Ради всего святого, что здесь происходит, Оуэн? – хриплым голосом спросил Алекс.

– Готовимся к встрече ведьмы, разумеется, – ответил Оуэн тоном, как будто ответ был очевиден. – Должен тебе сказать, это чертовски неприятное занятие. Просто ужасное, если хочешь знать. О, прошу прощения, миледи, – извинился он, заметив Гвендолин. – Иногда старый вояка забывает придержать язык в присутствии дамы. Еще раз простите. Оуэн Макдан, к вашим услугам.

Он медленно и с трудом поклонился, а затем галантно поцеловал руку девушки.

– Она очень красивая, Макдан, – заметил старик, улыбаясь, и оглядел Гвендолин с головы до ног. – Подружка Бродика?

– Нет, – сказал Бродик, входя в зал в сопровождении Камерона и Неда. – Господи, Оуэн, что это за отвратительная вонь?

– Попридержи язык, – шикнул на него Оуэн и погрозил ему узловатым пальцем. – Здесь присутствует дама, и я попросил бы вести себя соответственно, юный невежа. Пора бы тебе уже бросить свои распутства и остепениться.

– Наш Бродик разбил сердца многих красивых девушек, – доверительно сообщил он Гвендолин. – Слишком красив, и это не принесет ему пользы, вот что я тебе скажу. Значит, так, – продолжал он, поглаживая свою белую бороду. – Ты не можешь быть подружкой Камерона, иначе Кларинда сказала бы ему пару ласковых слов. Точно, она бы ему такое устроила!..

Старик хихикнул, развеселившись от этого предположения. Затем его голубые глаза вдруг широко раскрылись.

– Боже мой, – выдохнул он, пораженный. – Ты же не…

Гвендолин сжалась.

– …не подружка Неда, правда? Потому что это было бы удивительно! – воскликнул он. – Просто удивительно.

Девушка беспомощно взглянула на Алекса.

– Она не с Недом, – сказал Алекс раздраженным тоном. – Может, мы вернемся к тому, что здесь происходит?

– Ну, я же тебе сказал, парень. Мы готовимся к встрече ведьмы, – напомнил ему Оуэн и извинился перед Гвендолин, похлопав ее по руке. – Противное занятие, а запах абсолютно невыносим. Но мы должны быть уверены, что старая карга не сможет наслать на всех нас злые чары, правда? Мы, Макданы, обязаны показать ей, что не собираемся поддаваться ее колдовству. Помню, когда я был еще ребенком, сюда приходила одна ведьма, которая пыталась превратить нашего лэрда в козла. Заклинание не подействовало в полную силу, но в течение многих лет после этого бедный старый Макдан не мог избавиться от привычки грызть стол во время еды. За год он почти полностью уничтожил прекрасный стол. Ты помнишь это, Макдан?

– Меня тогда еще на свете не было.

Оуэн нахмурился, размышляя.

– Да, конечно, не было. – Он скользнул оценивающим взглядом по остальным присутствующим и добавил: – Никого из вас не было. Впрочем, это не важно.

– Я прекрасно помню те времена!

Гвендолин повернулась и увидела, что в зал вошел худой маленький человечек с суровым лицом. В руках он держал серебряную чашу с бурлящей жидкостью. Он был так же стар, как Оуэн. Редкие и тонкие седые волосы венчиком окружали его почти полностью лысую голову, а на изрезанном глубокими морщинами лице, казалось, навсегда застыло выражение подозрительности.

– Ну вот, Макдан, мы должны заставить ведьму сразу же выпить вот это, – заявил он, указывая на темно-зеленую пенистую жидкость, плескавшуюся в чаше.

– Зачем, Лахлан?

Лахлан подозрительно посмотрел на Гвендолин, вероятно, размышляя, можно ли ей доверять. Решив, что можно, он понизил голос и пустился в объяснения:

– Этот эликсир, который я изобрел, поможет выяснить, действительно ли ведьма является ведьмой. Если да, то злые силы нейтрализуют действие яда. Таким образом, мы точно будем знать, кто она! – победоносно заключил он.

– А что будет, если она не ведьма?

Лахлан в замешательстве посмотрел на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, что будет, если ты дашь это отвратительного вида зелье тому, кто не защищен злыми силами?

Лахлан растерянно почесал свою лысую голову.

– Ты же утверждал, что собираешься привезти ведьму, Макдан, – напомнил он, пытаясь защититься. – Ты никогда ничего не говорил о том, что привезешь того, кто только может быть ведьмой. Это совершенно разные вещи.

– Он прав, парень, – кивнув, согласился Оуэн.

– Черт бы их всех побрал! – донеслось из коридора гневное восклицание. – Это больше, чем может вынести смертный!

Гвендолин обернулась и увидела, что в зал вбежал еще один седовласый старик.

– Слава Богу, Макдан, ты вернулся. Ты должен сделать что-нибудь с этим жутким кавардаком, который они устроили в замке, – сказал он, взглянув на Оуэна и Лахлана. – Нельзя никуда пойти, чтобы не наткнуться на хлам, здесь нет света и еще меньше воздуха, и даже в собственной комнате нельзя чувствовать себя в безопасности. Утром дым у меня в комнате был таким густым, что я подумал, что заснул голым в чертовой коптильне!

– Ты преувеличиваешь, Реджинальд, – возразила улыбающаяся женщина с пышной грудью и аккуратно причесанными седыми волосами, которая появилась в зале вслед за ним.

– Клянусь Богом, Марджори, я нисколько не преувеличиваю, – не сдавался Реджинальд. – Это самый черный день в жизни мужчины, когда собственная жена пытается задушить его дымом во время сна!

Марджори, похоже, нисколько не обеспокоенная его яростью, торопливо прошмыгнула мимо них с пучком сушеных трав в руке, который она тут же бросила в огонь. Густой дым повалил в комнату.

– Вот видите! – воскликнул Реджинальд. – Они проделывали это днем и ночью. Жгли, развешивали и варили, пока замок и все, что в нем находится, не стало вонять, как протухшая селедка. Говорю вам, этого достаточно, чтобы довести человека до полного безумия!

Глаза Оуэна и Лахлана широко раскрылись.

– Прошу прощения, Макдан, – поспешил извиниться Реджинальд. – Это было просто образное сравнение.

– Знаю, – ответил Алекс.

– Ну вот, теперь все готово. Где же ведьма? – бодро спросил Оуэн, нетерпеливо потирая узловатые руки. Он обвел взглядом комнату и нахмурился. – Ты же не забыл привезти ее, правда, парень?

– Нет, – заверил его Алекс. – Я не забыл.

– Слава Богу, – подал голос Реджинальд. – А то мне противно думать, что я напрасно терпел все это.

– Приведите старую каргу, – приказал Лахлан, который внимательно следил, чтобы жидкость из чаши не попала ему на руку. – Напиток действует лучше, пока свежий.

– Она уже здесь, – объявил тихий надтреснутый голос.

В зале воцарилось молчание, а из скрытого в дыму дальнего конца помещения показалась призрачная фигура. Когда призрак приблизился, Гвендолин увидела древнюю старуху с белыми как снег волосами, которые, казалось, плыли в воздухе вокруг ее головы, образуя венец. Она была одета в роскошное платье из алого шелка, расшитое золотом, а при ходьбе опиралась на украшенный искусной резьбой черный посох. Несмотря на то что тело ее высохло и согнулось, от нее исходила удивительная сила, которая, казалось, рассеивала дым. Ее кожа, бледная и покрытая тонкой паутиной морщин, по-прежнему сохраняла мягкость и блеск, которых Гвендолин никогда не видела у женщин столь преклонного возраста.

Подойдя к Гвендолин, она остановилась, облокотилась на посох и долго молча смотрела на девушку. Гвендолин с нарочитым спокойствием встретила ее испытующий взгляд. В темно-зеленых глазах старухи мерцало загадочное сочетание мудрости, веселья и чего-то еще, как будто она видела в жизни больше, чем хотела бы, но тем не менее сумела остаться непобежденной.

– Ты все сделал правильно, Алекс, – наконец объявила старуха. – В ее душе заключена огромная сила. Но ты должен обращаться с ней осторожно, – добавила она, по-прежнему не отрывая взгляда от Гвендолин. – Она сильна, но ей нанесли глубокую рану. И рана эта еще не зажила.

Гвендолин едва сдержала улыбку. Интересно, сколько лет эта эксцентричная старая женщина придумывала для Макданов фантастические истории и предсказания? Хорошо, что эта колдунья признала в ней ведьму. По выражению лица Макдана девушка поняла: он считается с мнением безумной старухи.

– Боюсь, у меня нет никаких ран, – сказала она.

Старая женщина спокойно взглянула на нее.

– Душевные раны иногда бывают гораздо глубже, чем телесные, моя дорогая.

Оуэн, Лахлан и Реджинальд, приоткрыв рты, изумленно смотрели на Гвендолин.

– Боже милосердный, ты хочешь сказать, что эта хорошенькая девушка ведьма? – испуганно воскликнул Оуэн. – Она же еще совсем ребенок!

– Думаю, ты ошибаешься, Мораг, – заключил Реджинальд. – Вне всякого сомнения. В этом густом дыму ты даже не могла как следует рассмотреть ее! – раздраженно добавил он.

– Ну, девушка, – улыбаясь, сказал Лахлан, – тебя, наверное, мучит жажда после такого долгого путешествия. Почему бы тебе не сделать большой глоток чудесного эликсира, который я приготовил для тебя.

Он поднес к ее лицу пузырящийся напиток.

Алекс вырвал чашу из рук Лахлана и вылил ее содержимое в огонь. Пламя вспыхнуло ослепительным огненным шаром, заставив всех прикрыть глаза рукой и отступить.

– Правда, Лахлан, лучше бы ты оставил зелье мне, – недовольно проворчала Мораг. – Ты сам не соображаешь, что делаешь.

Гвендолин беспомощно смотрела на толстые поленья в очаге, которые быстро исчезали под дымящими остатками эликсира Лахлана.

– Если она настоящая ведьма, зелье не причинило бы ей вреда! – запротестовал старик.

– Не знаю, Лахлан, – задумчиво произнес Оуэн. – Этот напиток производит впечатление очень сильного.

– Мне кажется, девушка каким-то образом околдовала нас, – сказал Реджинальд. – Чары заставляют нас считать, что она выглядит именно так, когда на самом деле она похожа на старую уродливую летучую мышь. – Он взглянул на Мораг и торопливо поправился: – Это не означает, что все старые женщины уродливы, Мораг.

– Почему ты говоришь это мне? – Мораг была явно оскорблена. – Я не старуха.

Алекс посмотрел на Гвендолин. Похоже, она удивительно спокойно выдерживала все это, учитывая то обстоятельство, что, едва избежавсмерти на костре, столкнулась с твердым намерением людей его клана извести ее любым способом. С невозмутимым выражением лица она наблюдала, как старики яростно спорили, в каком возрасте человека можно действительно считать старым. На мгновение ему показалось, что она даже видит нечто смешное в этой нелепой встрече.

Затем он заметил, что пальцы девушки вновь стиснули ткань платья, как будто искали, за что ухватиться.

Он подошел к ней и стал рядом, так близко, что почти касался ее обнаженной руки.

– Это Гвендолин из клана Максуинов, – объявил он. – Она ведьма, которую я искал. Когда мы достигли владений Максуинов, то узнали, что клан обвинил ее в колдовстве и приговорил к сожжению на костре. – Он намеренно умолчал о том, что ее обвиняли еще и в убийстве. Макдан не видел смысла тревожить своих людей без особой необходимости. – Когда мое предложение выкупить ведьму было отвергнуто, – продолжал Алекс, – я решил спасти ее, вызвав тем самым гнев клана Максуинов. Боюсь, в будущем нас ожидают от них неприятности.

– Ты хочешь сказать, парень, что мы с Максуинами находимся в состоянии войны? – недоверчиво спросил Оуэн.

– Из-за этой хорошенькой ведьмы? – добавил Лахлан, с возмущением глядя на Гвендолин.

Алекс кивнул.

Старики потрясенно замолчали.

– Ну, я сказал бы, что это просто замечательно, – внезапно заявил Оуэн. Лицо его сияло. – Прошло много лет с тех пор, как Макданы серьезно воевали с другим кланом.

– Не вижу здесь ничего замечательного, – мрачно проворчал Лахлан. – Похоже, мы и глазом не успеем моргнуть, как нам выпустят кишки.

– Мне нужно найти свой меч и щит, – сказал Реджинальд. – Эти коварные дьяволы Максуины могут появиться в любую минуту.

– Не думаю, что стоит ожидать нападения сегодня, – возразил Алекс. – По пути домой мы вступили в бой с несколькими Максуинами и уничтожили их. Пройдет некоторое время, прежде чем сюда доберется новый отряд – если только лэрд Максуин не откажется от своего намерения.

– О, он ни за что не откажется, парень, – заверил его Оуэн. – Это дело чести. Кроме всего прочего, ты украл его ведьму.

– Ты уверена, что она ведьма, Мораг? – спросил Лахлан, недоверчиво разглядывая Гвендолин. – Кажется, на нее совсем не подействовал этот дым.

– Камерон, Бродик и Нед могут подтвердить ее могущество, – ответила Мораг. – Правда?

– Угу, – кивнул Камерон. – Однажды ночью на обратном пути она привела духов в настоящее неистовство, клянусь Богом.

– Я никогда не видел ничего подобного, – поддержал его Бродик. – Представьте: только что бушевала буря, а через минуту ночь стала такой тихой, какую только можно себе представить.

– Правда? – На Оуэна их слова явно произвели впечатление. – А ты можешь, девушка, сделать это здесь прямо сейчас?

– Не вижу, какая нам всем от этого будет польза, – заметил Лахлан, нахмурившись. – Зачем вызывать бурю в ясный день.

– Но это будет так забавно, – прозвучал вкрадчивый голос.

Вошедшая в зал женщина улыбалась, но как только ее взгляд упал на Гвендолин, губы ее скривились, как будто в рот ей попало что-то горькое. Однако она быстро взяла себя в руки и продолжила путь. Женщина была необыкновенно привлекательна, с густыми волосами цвета меда, которые потоком струились по ее роскошному, с пышными формами телу. Ее движения создавали впечатление неторопливой грации, но Гвендолин почувствовала, что такая походка вызвана скорее тем, что все глаза обращены на нее и что женщина получает удовольствие от всеобщего внимания.

– С возвращением, Алекс, – промурлыкала она, останавливаясь напротив него. – Мы скучали по тебе.

Она нахмурилась, заметив изорванную повязку на его обнаженной груди.

– Ты серьезно ранен?

– Нет, Ровена, – заверил он ее. – Это всего лишь царапина.

Гвендолин отметила, что платье женщины было коротким и так плотно облегало ее фигуру, что ткань, казалось, трещит под напором пышной белой груди. Поскольку одежда не была ни грязной, ни поношенной, можно было предположить, что это сделано специально. По непонятной причине Гвендолин почувствовала раздражение. Она боролась с непреодолимым желанием схватить плед и прикрыть женщину.

– Значит, это и есть ведьма, – сказала Ровена, поворачиваясь к Гвендолин.

Она улыбалась, но только губами, а не глазами. Взглянув на обнаженные руки Гвендолин, она поняла, что повязка Макдана сделана из ткани разорванного платья девушки. Теперь, когда женщина подошла ближе, Гвендолин заметила у нее вокруг глаз тонкую сеть морщинок, свидетельствовавших о том, что ей больше лет, чем Гвендолин показалось вначале.

– Бедняжечка, – проворковала Ровена, осматривая взъерошенную девушку. – Ты выглядишь полуголодной. Алекс, разве на обратном пути ты не кормил этого ребенка?

Тон Ровены был игриво-строгим, но Гвендолин почувствовала, что ее присутствие чем-то не нравится женщине.

– Теперь она будет питаться как следует, – ответил Алекс. – Как мой сын?

Атмосфера в комнате стала напряженной. Все члены клана в нерешительности переглядывались, не зная, как ответить на его вопрос. Только лицо Мораг сохраняло безмятежное выражение.

– Его состояние не изменилось, Алекс, – наконец набралась храбрости Ровена. Ее тихий голос был полон сочувствия. – Вчера вечером я попыталась немного покормить его, но его организм отверг пищу. Элспет сказала, что это результат скопившихся в его теле ядов, и пустила ему кровь сначала вечером, а затем сегодня утром. Теперь он отдыхает в своей комнате.

Алекс молча выслушал сообщение. Что-то подобное он и ожидал услышать. Именно поэтому он привез сюда ведьму. Новости могли быть куда хуже. Ему могли сказать, что его сын мертв.

– Я навещу его сейчас, – заявил он, направляясь к лестнице в дальнем конце зала. – Остальные пусть позаботятся о том, чтобы как-нибудь убрать все это безобразие. Мне не нравится, когда в моем замке пахнет, как в выгребной яме.

Ровена, подхватив юбки, бросилась вслед за ним. Внезапно Алекс остановился и выжидательно посмотрел на Гвендолин.

– Ты идешь? – нетерпеливо спросил он.

Все трое поднялись по ступенькам и двинулись вдоль мрачного, освещенного факелами коридора. Чем дальше, тем более тяжелым и спертым становился воздух, и к тому времени, когда они остановились перед дубовой дверью, Гвендолин почувствовала, что едва может дышать. Даже Ровена вытащила из рукава изящный льняной платок и поднесла к носу, чтобы меньше чувствовать удушливый дым. Алекс на мгновение застыл в нерешительности, положив могучую руку на железную задвижку, как будто ему нужно было время приготовиться к тому, что ждет его за дверью. Наконец он отодвинул засов, распахнул дверь и вошел внутрь.

Комната оказалась темной, жаркой и душной, поскольку окна были плотно закрыты, а в камине, несмотря на то что на улице стоял теплый погожий день, пылал огонь. Едкий туман, поднимавшийся от бесчисленного количества горшочков с травами, был таким густым, что по сравнению с этой комнатой воздух в зале внизу казался почти свежим. Но в помещении присутствовал еще один запах: густой, кислый запах болезни. Две оплывшие свечи, отбрасывающие тусклый мерцающий свет, позволили Гвендолин разглядеть кровать с грудой одеял и звериных шкур. Над кроватью наклонилась худая тонкорукая женщина, проворно пристраивая еще одно одеяло. Увидев Алекса, женщина выпрямилась и почтительно присела.

– С возвращением, Макдан, – сказала она, а затем бросила на Гвендолин недоуменный взгляд. – Это и есть ведьма? – Алекс кивнул. Лицо женщины помрачнело. – Прошу прощения, милорд, – начала она тоном гораздо более покорным, чем можно было предположить по напряженному выражению ее сурового лица, – но ваш сын сейчас очень слаб, и я действительно считаю, что…

– Она посмотрит его сейчас, Элспет, – твердым голосом перебил ее Алекс.

Элспет поджала губы, пытаясь сдержать готовые вырваться возражения. Осознав, что у нее нет выбора, она молча отошла от кровати.

Алекс шагнул вперед с таким видом, как будто приближался к гробу. Собрав все свое мужество, он взглянул в худое, пепельно-бледное лицо сына. Если бы не уверения Элспет, что мальчик спит, можно было подумать, что он мертв. Кожа Дэвида был белой и бескровной, щеки ввалились, тонкие полупрозрачные веки напоминали бумагу. Алекс с усилием сглотнул, борясь с охватившим его отчаянием. Сначала горячо любимая Флора, а теперь единственный сын. За какие грехи Господь проклял его? Потрясенный видом сына, который лежал неподвижно, как труп, он поднял глаза на Гвендолин, без слов моля о помощи.

Гвендолин смотрела на Макдана, как будто видела его впервые. Вместо властного бесстрашного лэрда, который сам ничего не боялся и испытывал удовольствие оттого, что внушал страх окружающим, она внезапно увидела глубоко страдающего человека.

Она перевела взгляд на бледное, покрытое потом лицо, неподвижно застывшее на влажной подушке. Ей показалось, что сыну Макдана не больше девяти лет, хотя болезнь могла замедлить рост мальчика. У него были нежные черты лица, и Гвендолин внезапно подумала о тонкой, белой и гладкой яичной скорлупе. Она боялась, что, если положит руку на этот хрупкий лоб, он может расколоться под ее ладонью. Его дыхание было слабым, почти неслышным. «И неудивительно!» – внезапно рассердившись, подумала она. Ужасная жара и вонь не могли пойти на пользу больному.

– Он с трудом может дышать – разве нельзя открыть окно? – предложила она, с надеждой глядя на Макдана.

– Нет, – вмешалась Ровена. – Мальчик слаб и боится сквозняков.

– Его следует держать в тепле, – твердо добавила Элспет. – Резкое охлаждение может убить его.

Гвендолин с трудом сдержалась, чтобы не возразить, что рядом с жарким пламенем очага и под грудой одеял и меховых шкур мальчик никак не может замерзнуть. Вместо этого она приложила ладонь к его горячей щеке, а затем ко лбу, пытаясь определить, вызван ли его жар лихорадкой или немилосердной жарой в комнате. Веки мальчика затрепетали, и глаза медленно открылись. Несколько мгновений он удивленно смотрел на девушку, как будто знал, кто она такая, но никак не мог вспомнить ее. Затем его глаза широко раскрылись, и он задрожал, но не от холода, как поняла Гвендолин, а от страха.

– Ты ведьма? – послышался его слабый испуганный голос.

– Меня зовут Гвендолин, – ласково ответила она.

Он воспринял ее слова как подтверждение.

– Элспет говорит, что ты злая.

– Элспет никогда раньше меня не видела, – ответила Гвендолин. – Поэтому я не понимаю, откуда она это взяла.

Мальчик на мгновение задумался, а затем посмотрел на Алекса и всхлипнул:

– Я не хочу, чтобы рядом со мной была ведьма.

– Тебе придется потерпеть, – приказал Алекс.

Глаза мальчика закрылись, как будто усилие, которое требовалось на этот короткий разговор, полностью истощило его силы.

Гвендолин бросила на Алекса осуждающий взгляд. Совершенно очевидно, что мальчик был очень болен и ужасно напуган. Она могла прекрасно себе представить, какие жуткие истории рассказывали Элспет и другие женщины о ведьмах и о том, что они делают с маленькими детьми. Совершенно ненужная грубость Макдана только еще больше испугала его сына. Когда она, нахмурившись, смотрела на Алекса, то вдруг заметила необыкновенное сходство между Макданом и Дэвидом. Скулы и подбородок мальчика были очерчены мягче, чем у отца, даже красивее, цвет лица был совсем другим, влажные волосы разметались по подушке. Однако нос мальчика был точной копией отцовского, естественно, меньшим по размеру, но таким же тонким и прямым, а на подбородке просматривалась характерная ямочка.

– Ты вылечишь его, – приказал Алекс.

Его голос был ровным и бесстрастным, как будто он приказывал ей сделать что-то очень простое и незначительное. Но его хладнокровный вид не обманул Гвендолин. Страдание, мелькнувшее в его глазах секундой раньше, уже открыло ей, как глубоко он переживает за сына. Она поняла: именно поэтому Макдан привез ее сюда, а вовсе не потому, что хотел получить от нее богатство и могущество или чтобы она сделала его невидимым и уничтожила другие кланы, как ей казалось раньше. Макдан отправился на ее поиски, а затем вырвал из рук палачей потому, что верил в ее способность совершить чудо и спасти его умирающего сына.

Подыгрывая ему и изображая из себя ведьму, она еще больше укрепила его веру в то, что ей по силам такая задача.

Она опустила глаза.

– Ты ведь можешь вылечить его, – настаивал Алекс, обеспокоенный молчанием девушки. – Правда?

– Она погубит его, – предупредила Элспет, бросая на Гвендолин полный ненависти взгляд. – Она воплощение зла и может выполнять лишь волю дьявола. Душа Дэвида юна и чиста, и она заберет ее себе, как, несомненно, забрала несметное число других невинных…

– Прекрати, Элспет, – приказал Алекс.

Элспет поджала губы, они превратились в тонкую линию, а затем подошла к очагу и принялась подкладывать туда еще поленья.

Пот струился по лицу Гвендолин, заставляя еще острее чувствовать невыносимую жару в комнате. Голова ее стала кружиться, а дыхание участилось – ей явно не хватало свежего воздуха. Оставалось только догадываться, как эта невыносимая обстановка действовала на сына Макдана.

– Мы обсудим это в другое время и в другом месте, – резко бросил Алекс. Он пересек комнату, распахнул дверь и вышел в коридор.

Поток чуть более прохладного воздуха ворвался в помещение.

– Помни о сквозняках, – сказала Ровена, хмуро посмотрев на Гвендолин.

Обрадованная, что может покинуть душную комнату, Гвендолин торопливо последовала за Макданом, ощущая при этом странное чувство вины за то, что оставляет Дэвида на попечение этих двух женщин.


– Ты можешь его вылечить?

Задавая вопрос, он держался абсолютно спокойно. Если бы несколько минут назад Гвендолин не видела, с какой болью он смотрел на мальчика, то подумала бы, что его почти не интересует ее ответ.

Комната, в которую он привел ее, располагалась на самом верху одной из башен замка. Здесь она будет изолирована от остальных членов клана. Она не могла понять, кого защищал Макдан: их или ее. Как и остальные помещения этой крепости, комната оказалась темной, душной и наполненной дымом из двух сосудов с курящимися в них травами. Чувствуя головокружение и тошноту, Гвендолин подошла к закрытым окнам, широко распахнула их, а затем сделала несколько глубоких жадных вдохов свежего воздуха. Почувствовав, что очистила легкие от вони, дыма и запаха болезни, она повернулась лицом к Макдану.

– Это будет моя комната? – спросила она, игнорируя его вопрос.

Он кивнул.

Увидев это, она подошла к столу, схватила два курящихся сосуда и выкинула их в окно.

– Совершенно ясно, что твой клан презирает меня, – начала она, вновь поворачиваясь к нему, – но если я сумею завоевать их доверие…

– Проклятие! – послышался снизу разъяренный голос. – Вы что там, черт возьми, хотели убить меня?

Гвендолин охнула и выглянула из окна. На нее снизу смотрел толстый маленький человечек, сердито потирая ушибленную голову.

– Прошу прощения, – с жаром принялась извиняться она.

Хмурое выражение на лице коротышки сменилось ужасом.

– Ведьма! Ведьма! – закричал он и бросился прочь. – Она пыталась убить меня! Она послала мне знак смерти! Помогите! Помогите!

Гвендолин с отчаянием смотрела, как толстяк, вопя во все горло, убегал от нее.

– Полагаю, тебе следует оставить всякую надежду завоевать доверие клана, – сухо посоветовал Алекс. – Они крайне суеверны и никогда не смогут доверять ведьме. Кроме того, меня нисколько не волнует, подружишься ты с остальными членами клана или нет. Я привез тебя сюда только из-за того, что ты обладаешь силой. Теперь я хочу знать: ты можешь вылечить моего сына?

Гвендолин молча смотрела на него. Она не сомневалась, что мальчик смертельно болен и что его пытались лечить гораздо более искусные лекари, чем она.

– Как долго он уже болеет, Макдан?

Алекс устало пожал плечами.

– Точно не знаю. Он никогда не был здоровым ребенком, с самого рождения. Дэвид очень похож на свою мать, и лицом, и хрупким телосложением. Его мать умерла от этого, – мрачно закончил он.

– Но он же не всегда находился в таком состоянии, – возразила Гвендолин.

– Нет, – согласился он. – Мальчик стал чувствовать себя хуже, чем обычно, четыре месяца назад. Поначалу это казалось просто каким-то желудочным недомоганием. Организм отвергал поступавшую в него пищу. Когда он пытался есть, то испытывал ужасную боль. Постепенно аппетит у него совсем пропал. Он похудел, а затем ослаб. Элспет очень хороший лекарь, но она, похоже, не в состоянии помочь ему. Тогда я послал за лекарями из Сконы. Они жили здесь почти месяц, мучая бедного парня отвратительными зельями и жестокими процедурами: пускали ему кровь, давали рвотное и слабительное. Временами мне казалось, что они намерены уничтожить болезнь, разрушив его тело, но мой сын не очень-то подходил для их жестоких пыток. В конце концов я не выдержал его криков и отправил их восвояси. Его здоровьем опять занялась Элспет, ей помогала Ровена. Я молился, чтобы он поправился, но Дэвиду становилось все хуже. Тогда меня окончательно покинула надежда. Однажды до меня дошли слухи, что среди Максуинов живет ведьма. Мне сказали, она обладает огромной силой, хотя часто использует ее, чтобы творить зло. Мораг посоветовала мне найти тебя и привезти в замок. А теперь я хочу знать: ты можешь вылечить моего сына?

Гвендолин колебалась. Она не обладала волшебной силой и опытом врачевания, а помнила лишь кое-что из записок матери. По всем признакам мальчик должен был умереть и, возможно, еще до наступления утра. Но если она заявит это Макдану, тот поймет, что напрасно рисковал благополучием своего клана, и перестанет защищать ее.

– Болезнь мальчика очень серьезна, – начала она, – и он перенес процедуры, которые скорее ослабили его, чем принесли пользу. Я не могу с уверенностью утверждать, что вылечу его, – осторожно добавила Гвендолин. – Но я попытаюсь, Макдан.

Она не увидела на его лице проблеска надежды. Возможно, он уже пережил подобное и знал, как это больно. Поэтому он просто кивнул:

– Тогда я поручаю сына твоим заботам. Пока ты находишься здесь, можешь свободно передвигаться по всему замку, но тебе не разрешается выходить за его пределы без моего разрешения и без сопровождающих. Я вверил тебе его жизнь, и если состояние мальчика ухудшится, или он умрет, или ты попытаешься сбежать, пеняй на себя. Понятно?

– А если мальчик поправится?

– Если мой сын выздоровеет, тебе будет сохранена жизнь.

– И я буду свободна?

– Нет. Ты останешься здесь, чтобы лечить других, если они заболеют.

– Это нельзя назвать справедливой сделкой, Макдан, – запротестовала Гвендолин. – Если я спасу жизнь твоего сына, то хочу получить свободу.

– Я уже три раза спасал тебя от смерти, – напомнил он. – Дважды от Максуинов и один раз от разъяренного медведя. Твоя жизнь принадлежит мне, и если ты заслужишь, то получишь ее в качестве награды.

– Тогда убей меня, и покончим с этим, – сердито ответила она и отвернулась. – Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме.

Он почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается волна гнева. Неужели она не понимает, что у нее нет выбора? Он грубо схватил Гвендолин за руку и повернул к себе. Она оскорбленно вскрикнула и попыталась вырваться, но Алекс все сильнее сжимал ее, пока не почувствовал, что ее плоть может лопнуть под его пальцами, как спелая ягода. Другой рукой он взял ее за подбородок и заставил смотреть себе в глаза, давая понять, что не намерен терпеть ее дерзость.

– У тебя нет выбора, Гвендолин, – грубо сказал он.

– Это у тебя нет выбора, Макдан, – возразила она, и в ее серых глазах полыхнул огонь. – Если ты не согласишься освободить меня, то твой сын умрет.

Он знал, что его пальцы причиняют ей боль, но гнев Гвендолин, похоже, помогал ей справиться с ней. Внезапно он понял, какая она маленькая и слабая. Ее подбородок мог легко сломаться под его пальцами. Нежная кожа согревала ладонь, которой он сдавил руку девушки. Она часто и неглубоко дышала, щеки ее немного раскраснелись – то ли от невыносимой жары в комнате мальчика, то ли от гнева. Мягкие выпуклости ее грудей вздымались и опускались при дыхании, касаясь его обнаженной груди. Их тела разделяла лишь ветхая ткань ее платья.

Внезапно его охватило желание, слепое, всепоглощающее и непреодолимое. Не в силах справиться с собой, он отпустил подбородок девушки, запустил пальцы в ее волосы, а другой рукой обнял ее и крепко прижал к себе, впившись губами в ее губы. Она застонала и попыталась оттолкнуть его, но охватившее Алекса вожделение ошеломило его, лишило способности логично мыслить. Конечно, она сопротивлялась, но он не мог понять, не мог поверить, что клокотавшее в нем желание не воспламенило и ее. Его язык раздвинул сладкие девичьи губы и проник ей в рот, пробуя ее на вкус, овладевая ею, моля уступить. Она застыла на мгновение, как будто в шоке, а возможно, ее тело вспоминало его предыдущий поцелуй и то, как она ответила на него. Он застонал и еще более страстно поцеловал ее, обнимая все крепче, пока ее стройное нежное тело не оказалось плотно прижатым к нему.

Ее нерешительность вдруг исчезла, и она прильнула к нему и ответила на поцелуй с безрассудством, не уступавшим его собственному. Он хорошо понимал, что это было неправильно, неразумно, но продолжал сжимать ее в объятиях, гладить и целовать, как тонущий человек, который наконец нашел, за что ухватиться. Он был почти уверен, что скоро разум вернется к нему, но до этого момента он с радостью погрузился в это восхитительное безумие, в это украденное наслаждение, которое, как он думал, ему уже никогда не придется испытать вновь. Когда Флора была здорова, она тоже воспламеняла его, но не так, чтобы он лишался способности мыслить, с трудом мог дышать и забывал о том, кто он и где находится.

Он был мужем Флоры.

Испуганный собственной необузданностью, Алекс внезапно отпустил Гвендолин и отступил на шаг. Он недоверчиво смотрел на нее, размышляя, не околдовала ли она его. Эта мысль несколько успокоила его, поскольку если и не извиняла, то по крайней мере объясняла его непреодолимое влечение к девушке. Но она поднесла кончики пальцев к губам и в растерянности смотрела на него, как будто не могла понять, что с ними происходит.

– Хорошо, – произнес он необычно глухим голосом. – Вылечи моего сына, и я подарю тебе свободу.

Гвендолин ничего не ответила. Он расценил ее молчание как согласие.

– Вечером ты будешь ужинать в большом зале вместе с остальными членами клана, – распорядился он, направляясь к двери. Комната почему-то показалась ему очень тесной, и ему нужно было оказаться как можно дальше от девушки. – Я предупрежу своих людей, чтобы не пытались отравить тебя.

– Я не хочу обедать с твоим кланом, – заявила Гвендолин, все еще потрясенная тем, что произошло между ними. – Поскольку я пленница, то буду есть в своей комнате.

– Ты будешь есть тогда и там, где я скажу, – нетерпеливо возразил Алекс. – И я приказываю присоединиться ко всем в большом зале.

– Я не спущусь вниз, – покачала головой Гвендолин.

Он рывком распахнул дверь.

– Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы тебя силой привели туда.

Гвендолин пристально смотрела на него. Солнечный свет, проникавший в комнату сквозь открытые окна, сияющим нимбом окружал ее хрупкую фигуру. Он сверкал в черном шелке ее волос и золотом обводил изящные контуры ее стройного тела, заставляя Алекса с болью почувствовать ее красоту и женственность даже в этом оборванном и пропахшем дымом платье. Желание вновь охватило его, необыкновенно сильное, почти болезненное.

– Тебе понадобится другое платье, – хрипло пробормотал он. – Я распоряжусь насчет этого.

Уходя, он захлопнул за собой дверь.


– …Горшок сделал большой круг, затем остановился и повис в воздухе, как будто его удерживали чьи-то жуткие нечистые руки, – продолжал Мунро, для большей убедительности сложив ковшиком свои собственные пухлые ладони.

По огромному залу прокатился ропот.

– И что же ты делал? – поинтересовался Реджинальд.

– Ну, я просто стоял и смотрел на него, не в силах сдвинуться с места, потому что мои ноги превратились в камень, а когда я открыл рот, чтобы закричать, то не смог произнести ни звука. Вот тогда я понял, что ведьма заколдовала меня и что мне остается только молить Господа о спасении.

– А что было дальше? – спросил Лахлан.

– Ну, сосуд повисел там секунду, отбрасывая на меня огромную черную тень, – продолжил Мунро, взмахнув руками, чтобы произвести большее впечатление на слушателей. – Я почувствовал, как холод пробирает меня до самых костей. А когда мне стало казаться, что я больше этого не выдержу, горшок внезапно ринулся ко мне, подобно тому как сокол бросается на зайца. Я испустил громкий и протяжный крик ужаса, прежде чем он со всей силой ударил меня по голове, сбив с ног.

Он наклонил голову и показал на шишку размером с яйцо, красовавшуюся у него на макушке.

Женщины клана вскрикнули от ужаса.

– Прошу прощения, Мунро, но как тебе удалось закричать? – полюбопытствовал Оуэн. – Мне послышалось, ты сказал, что не мог издать ни звука.

– Это был беззвучный крик, – поправился Мунро. Прищурившись, он тихо закончил: – Самый ужасный из всех, что могут быть.

– Но почему эта ведьма выбрала именно тебя? – спросил Реджинальд. – Ты же не сделал ей ничего плохого.

– Не стоит даже надеяться, что Мунро будет единственным, кто пострадает от ее чар, – мрачно предупредила Элспет. – Ведьмам не нужна причина, чтобы творить зло. Они приносят несчастья другим людям просто так, ради собственного удовольствия!

– Надо же, – сказал Оуэн, качая головой. – Казалось бы, такая чудесная девушка.

– Я так не думаю, – раздраженно возразил Лахлан. – Чудесная девушка попробовала бы эликсир хотя бы из вежливости.

– Боже милосердный, Лахлан, приготовленное тобой зелье способно растворить сталь! – заметил Реджинальд. – Макдан здорово разозлился бы, если бы ты отравил его гостью, как только она вошла сюда.

– Возможно, напиток получился чересчур сильным, – согласился Лахлан. – Но я приготовил другой, и на этот раз мне кажется, что это как раз то, что нужно.

Он похлопал ладонью по маленькому кувшину, стоящему рядом с его кубком.

– Если она действительно ведьма, ее сила должна быть очень велика, поскольку на нее не подействовали развешанные в зале травы и амулеты, – с тревогой сказала Марджори, ставя на стол блюдо с жареным мясом. – Мне бы хотелось, чтобы Макдан позволил оставить их здесь еще ненадолго.

– А мне нет, – сказал Реджинальд. – У зала жуткий вид, а пахнет здесь еще хуже.

– Ведьма почувствовала их действие, – заверила Элспет Марджори. – Просто она использует свои чары, чтобы скрыть это. В комнате мальчика она выглядела совсем не так хорошо. Я видела, что дым беспокоит ее.

– И что, черт побери, это доказывает? – нетерпеливо спросил Реджинальд. – Этот вонючий дым, который вашими стараниями заполнил все комнаты, раздражает и меня, но я ведь точно не ведьма.

– Это совсем другое дело, – раздраженно ответила Элспет.

– Что же нам теперь делать? – растерянно произнесла Ровена. – Бедный Дэвид ужасно боится ее, но Макдан настаивает, чтобы мы поручили мальчика ее заботам.

– Она точно убьет его, – пророчествовала Элспет. – Если не с помощью колдовства, то из-за своего невежества. Сегодня она порывалась открыть окно в его комнате.

– Разве девушка не понимает, как это может быть опасно? – в ужасе воскликнул Оуэн, брызгая слюной.

– Похоже, что нет. – Тон Элспет стал задумчивым. – В следующий раз она обязательно сделает это.

– Это ужасно, – бросила Марджори. – Кто-то должен поговорить с Макданом.

– Макдан не хочет слушать никаких доводов, – сказал Лахлан. – Особенно когда это касается его сына.

– Да, это правда, – согласился Оуэн. – Бедняга находится в таком же состоянии, как после смерти Флоры.

– Макдану лучше, чем тогда, – заметила Ровена. – Если бы нам удалось убедить его, что ведьма будет использовать свои чары, чтобы сеять боль и страдания…

– Добрый вечер, девушка! – радостно воскликнул Оуэн и помахал рукой. – Мы как раз говорили о тебе.

Все в зале умолкли и со страхом повернулись к Гвендолин, которая стояла на верхних ступеньках лестницы.

«Не следовало мне приходить», – с отчаянием подумала она. Да она и не пошла бы, и только угроза Макдана, что он пошлет кого-нибудь, чтобы стащить ее вниз, заставила ее покинуть свою комнату. А также острый восхитительный аромат жареного мяса и свежеиспеченного хлеба. Внезапная и ужасная смерть отца так ошеломила ее, что последнее время Гвендолин и не вспоминала о потребностях собственного тела. Но, сидя в своей комнате и с грустью наблюдая за угасающими пурпурными лучами летнего солнца, проникающими к ней сквозь открытое окно, она вдруг ощутила ужасающую, почти болезненную пустоту в желудке. Дразнящие запахи, поднимавшиеся к ней из кухни и большого зала, еще больше усиливали это чувство, пока желудок ее не стали сжимать спазмы голода. В этот момент в дверях появились двое мужчин с большой ванной для купания. Макдан предположил, что она может захотеть искупаться, объяснили они, торопливо устанавливая ванну. За ними последовала вереница людей с ведрами воды. Они быстро выливали их в ванну и опрометью бросались из комнаты вон.

Когда Гвендолин уже собралась окунуться в воду, в дверь опять постучали. Она открыла и обнаружила на пороге насмерть перепуганную служанку, державшую в руках платье из алой шерсти. «Подарок от Макдана», – запинаясь, пробормотала она, нервно сунула одежду в руки Гвендолин и убежала. Сначала Гвендолин хотела позвать девушку и сказать, что не может принять такой подарок. Но шерстяная ткань, как теплое вино, струилась по обнаженной коже ее рук. Она была очарована ее мягкостью. Это было так непохоже на грубый материал ее собственного платья. Она приложила обновку к своему телу, удивляясь искусной золотой вышивке, украшавшей горловину и рукава. Она всегда шила себе одежду сама, но в отсутствие матери или другой женщины, которая могла бы дать ей совет, изделия получались не очень совершенными. Внезапно ее собственное разорванное платье показалось ей уродливым и грубо скроенным. Возможно, не будет особого вреда, если она примет подарок. В конце концов ей предстоит обедать в большом зале в присутствии всего клана, и она не может появиться в одежде, которая лишь слегка отличается от старой тряпки.

Но теперь, стоя на верхних ступеньках лестницы и глядя вниз на лица Макданов, Гвендолин жалела о том, что пришла. С видом холодного безразличия, который она научилась напускать на себя еще в детстве, Гвендолин выдержала их молчаливые, враждебные взгляды. Напомнив себе, что Макдан приказал ей присоединиться к остальным членам клана за вечерней трапезой, она стала медленно спускаться по лестнице.

По залу опять пробежал глухой ропот. Ступив в зал, Гвендолин сообразила, что понятия не имеет, где ей следует сесть. Оуэн, Лахлан, Реджинальд и Мораг сидели за столом лэрда, который располагался на возвышении в центре зала. Оуэн принялся радостно махать ей рукой, но остановился, получив от Лахлана тычок под ребра. Остальные члены клана сидели на скамьях, расставленных вокруг длинных, покрытых скатертями столов. Увидев свободное место, Гвендолин направилась к нему. Как только Макданы разгадали ее намерения, они тут же сдвинулись, и свободное место исчезло. Гвендолин остановилась, гордо выпрямилась и уверенно двинулась к другому столу. Сидевшие там люди тоже сомкнули ряды, не давая ей сесть. Она замешкалась на секунду, а затем пошла к третьему столу. Когда она приблизилась, Макданы встретили ее ледяными взглядами, давая понять, что считают ее компанию неподходящей.

Потрясенная и обиженная, забыв про голод, Гвендолин торопливо направилась к проходу, ведущему в коридор, и налетела прямо на Макдана, появившегося из-за поворота в сопровождении Бродика и Камерона.

– Куда это ты направляешься? – поинтересовался он.

– Я… я возвращаюсь к себе в комнату, – промямлила Гвендолин.

– В таком случае ты заблудилась, – весело заметил Камерон. – Лестница, ведущая в твою комнату, находится в другом конце зала.

Алекс несколько секунд пристально рассматривал ее. Платье, которое он прислал ей, пурпурно-золотым потоком струилось вдоль стройного тела, и его яркий цвет выгодно оттенял светлую кожу и иссиня-черную копну волос девушки. Вот только ткань слишком свободно спадала на ее узкую талию и бедра, подчеркивая ее хрупкость. Он обнаружил, что размышляет, всегда ли она была такой худой, или смерть отца и суровые дни пребывания в сырой темнице истощили ее плоть.

– Ты что-нибудь ела? – спросил он.

– Я поняла, что не голодна.

– Ты больна? – не унимался он, обеспокоенный отсутствием у нее аппетита.

Опустив глаза, Гвендолин покачала головой.

– Тогда ты останешься и съешь что-нибудь, – приказал он. – Я не позволю тебе уморить себя голодом.

– Пожалуйста, Макдан, – еле слышно взмолилась Гвендолин. – Я хочу вернуться к себе в комнату.

Ее прерывающийся голос звучал тихо и напряженно. Алекс нахмурился. И хотя он поклялся, что больше никогда не прикоснется к ней, его пальцы непроизвольно сжали ее подбородок и осторожно приподняли голову девушки. В ее огромных серых глазах читалась боль, выражение лица было умоляющим. Она явно страдала. Изумленный, он вопросительно взглянул на остальных членов клана. По их виноватым лицам он тут же понял, что это они довели Гвендолин до такого состояния. Внутри него все кипело от гнева. Одновременно он испытывал странное чувство – потребность защитить ее. Ему хотелось обнять девушку и ласковыми словами успокоить ее расстроенные чувства. Вместо этого он отвесил ей легкий поклон и предложил руку.

– Прошу меня извинить, миледи, за опоздание, – произнес он намеренно виноватым тоном, как будто у нее действительно была причина сердиться на него. – Но теперь, когда я здесь, надеюсь, вы измените свое решение и согласитесь присоединиться ко мне за столом.

Гвендолин растерянно смотрела на него. В его тоне не слышалось и намека на насмешку. Наоборот, он выглядел по-настоящему раскаивающимся, как будто ее внезапное бегство из зала было вызвано его непростительным невниманием к ней. Она поняла, что он пытается спасти ее оскорбленное достоинство, извинившись перед ней в присутствии всего клана и предоставляя ей право принять или отвергнуть его извинения.

Тронутая вниманием, она подошла к нему и положила ладонь на его мускулистую руку.

Алекс провел Гвендолин по застывшему в молчании залу к столу лэрда, отодвинул стул и посадил ее. Затем он занял место рядом с ней и строго обратился к членам клана.

– Гвендолин Максуин – наша гостья, – заявил он. – И пока она будет здесь, я хочу, чтобы вы обращались с ней с уважением, с которым мы всегда относимся к гостям, а также оказывали ей всяческую помощь в лечении моего сына.

Клан по-прежнему хранил молчание. Довольный тем, что прояснил свою позицию, Алекс повернулся и стал накладывать еду на поднос Гвендолин.

Гвендолин, хотя и приободрилась от поддержки Макдана, не питала никаких иллюзий относительно витавшего в помещении духа враждебности. Краем глаза она заметила, что Элспет и Ровена наблюдают за ней. И они были не одиноки. Макданы боялись ее и были оскорблены ее присутствием. Приказ их лэрда никак не мог изменить их отношение к ней.

– Ну вот, девушка, – нарушил трусливое молчание Оуэн. – Интересно, ты знала ведьму по имени Фенелла?

Гвендолин отрицательно покачала головой.

– Но ты по крайней мере должна была слышать о ней, – настаивал он. – Это была уродливая старуха с необыкновенно скверным характером, что было очень неприятно, потому что она была могущественной волшебницей.

Он захихикал:

– Когда я был ребенком, один мой друг исподтишка насмехался над ней. Глупый мальчишка не хотел ей вреда, но Фенелла наказала его, сделав огромными его уши и нос, чтобы он на себе почувствовал, что значит быть жертвой насмешек. Неужели ты не знакома с ней?

– Откуда она может ее знать? – раздраженно спросил Лахлан. – Во времена нашего детства Фенелла уже была стара, как эти горы. Она умерла задолго до появления на свет этой девушки.

– Мы не можем судить, сколько лет этой ведьме, – заметил Оуэн. – Возможно, она использует свои чары, чтобы сохранять юность. Посмотрите, к примеру, на Мораг. Ей скоро стукнет восемьдесят, а на вид не дашь и шестидесяти девяти.

Щеки Мораг слегка раскраснелись.

– Спасибо, Оуэн, – сказала она. – Но мою молодость сохраняет не волшебство, а особый крем, который я сама придумала.

Реджинальд вопросительно взглянул на Гвендолин:

– Ты используешь магию, чтобы сохранить молодость?

Гвендолин покачала головой.

Оуэн выглядел разочарованным.

– Тогда, я думаю, ты слишком молода, чтобы знать Фенеллу. Впрочем, это не имеет особого значения.

– Вот, возьми, девушка, – предложил Лахлан, протягивая ей стоящий рядом с его кубком кувшин. – Ты должна попробовать это чудесное вино.

Алекс, вскинув бровь, сурово посмотрел на него.

Лахлан разочарованно фыркнул и опустил кувшин.

– Макдан упоминал, что тебя приговорили к сожжению на костре, – добродушно начал Реджинальд.

Гвендолин кивнула.

– Жуткое дело, – заметил Реджинальд. – Как воин, я предпочел бы, чтобы меня проткнули мечом. Чисто и просто, – добавил он, накалывая кусок мяса на вилку.

– Не вижу, что здесь чистого, когда из тебя вываливаются внутренности, – возразил Лахлан, скривив от отвращения свои тонкие губы. – На мой взгляд, это просто омерзительно.

– Прошу прощения, Лахлан, но мне кажется, что это все-таки лучше, чем стоять привязанным к столбу и ждать, пока тебя сожгут, – ответил Оуэн, протягивая руку за куском рыбы. Его локоть случайно задел кувшин Лахлана и опрокинул его. Из кувшина вылилась густая коричневая жидкость. Все, сидящие за столом, с напряжением смотрели, как жидкость начала дымиться, а затем быстро прожгла огромную дыру в скатерти, которой был накрыт стол.

– Откровенно говоря, Лахлан, ты сам не знаешь, что творишь, когда дело касается волшебных напитков, – нахмурилась Мораг. – Ты должен перестать заниматься их изготовлением.

– Я всего лишь хотел попробовать. – Он бросил робкий взгляд на Алекса. – Я был уверен, что на этот раз сделал все правильно.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Алекс, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Но я бы предпочел, Лахлан, чтобы ты прекратил варить свои зелья для Гвендолин.

Лахлан опустил глаза. Он выглядел таким смущенным и потерянным, что Гвендолин даже почувствовала, как в ее душе шевельнулась жалость к старику.

Трапеза продолжалась в неловком молчании. Гвендолин попыталась немного уменьшить ту гору еды, которую Макдан положил ей на поднос, но кусок не лез ей в горло. Наконец, не в силах больше выносить напряженную атмосферу в зале, она встала из-за стола.

– Я устала, – пробормотала она. – Пожалуйста, извините меня.

Не дожидаясь разрешения Макдана, она повернулась и с видом холодной уверенности, за которой скрывалось переполнившее ее душу страдание, медленно пошла к лестнице.


Она должна убежать, пока мальчик еще жив.

Не было никаких сомнений, что он приговорен к смерти, размышляла Гвендолин, глядя из окна на черное ночное небо. Похоже, никто не знал причину его болезни, а поскольку Гвендолин не была ни врачевателем, ни ведьмой, она не видела способа помочь ему. Кроме того, она боялась, что ее собственная неопытность только ускорит его смерть. Макдан предупредил, что сурово накажет ее, если мальчику станет хуже или если он умрет. И хотя он не уточнил, какого рода наказание ее ждет, у нее не было никакого желания выяснять это. Учитывая враждебность, с которой встретили ее в большом зале Макданы, они вполне могут принять решение сжечь ее.

Она вздрогнула от ужаса, вспомнив, как пламя костра лизало подол ее платья.

Следующей ночью, когда все заснут, она выскользнет из замка и убежит в окружавший крепость лес. Затем она вернется во владения Максуинов и заберет камень. А потом она разыщет Роберта и убьет его. Эта мысль несколько приободрила ее, и она принялась обдумывать способы уничтожения врага. Неплохим вариантом был яд, но тогда нужно найти очень сильное зелье, которое причинило бы ему невыносимую боль, сжигая изнутри его тело. Возможно, ей удастся выведать у Лахлана некоторые из его рецептов. Заколоть кинжалом негодяя тоже неплохо. Гвендолин представила себе изумленное лицо Роберта, когда она по самую рукоятку вонзит клинок ему в грудь. Сладостно будет смотреть, как жизнь уходит из него, и знать, что он больше никогда не будет угрожать ей.

Отомстив за смерть отца, она покинет владения Максуинов и найдет место, где сможет мирно и спокойно жить. Мысль о том, что она будет сама себе хозяйка, что никто не станет бояться ее или издеваться над ней, показалась Гвендолин необыкновенно привлекательной. Она отыщет клочок земли и наймет кого-нибудь, чтобы ей построили маленький домик, где она будет жить, заведет корову, коз, кур. За это, естественно, нужно будет заплатить. За обедом она заметила на столе лэрда несколько серебряных кубков, некоторые были украшены драгоценными камнями. Направляясь от окна к кровати, она решила, что возьмет несколько ценных вещей, прежде чем покинет замок.

Но при воспоминании о своем обещании Макдану, что она попытается вылечить его сына, ее охватило смутное чувство вины. Было бы настоящим предательством не сдержать слово, данное человеку, который трижды спас ей жизнь. Но еще хуже было остаться и делать вид, что ей по силам вылечить мальчика, когда на самом деле она может лишь подвергнуть еще большей опасности его и без того слабое здоровье. Она не желала быть причиной смерти Дэвида. Если она убежит, то Макдан вновь поручит сына заботам лекарей клана, и они сделают все, что могут, убеждала она себя, задувая расставленные вокруг кровати свечи.

Но когда Гвендолин легла на прохладные простыни и закрыла глаза, перед ее внутренним взором всплыло бледное, мокрое от пота, погребенное под бесчисленными одеялами тельце Дэвида, который с трудом мог дышать в невыносимой жаре и вони своей комнаты. Только глубокой ночью ей удалось наконец погрузиться в объятия сна, так и не избавившись от мучительных мыслей о страданиях мальчика.

Глава 5

Золотистая волна света врывалась в комнату сквозь раскрытые окна. Потоки солнечных лучей достигли ее кровати, проникая под скомканные одеяла, согревавшие ее ночью. Гвендолин вздохнула и закрыла глаза, убеждая себя, что не может быть так поздно, как она подумала, взглянув на яркое солнце. Зарывшись поглубже в одеяло, она попыталась ещераз погрузиться в сладкое забытье сна. Еще несколько минут, и она встанет, чтобы приготовить завтрак отцу.

В комнату проник запах свежего хлеба. Нахмурившись, она открыла глаза.

Отчаяние холодной черной волной нахлынуло на нее, смыв последние остатки сна. Ее отец мертв. Он лежит глубоко под землей, навечно погруженный во тьму. Она никогда больше не услышит его надтреснутый голос, не поцелует небритую щеку, никогда не ощутит его молчаливой поддержки. Она одна в этом мире, пленница и отверженная, которую боятся и презирают, потому что на ней лежит клеймо ведьмы и убийцы. На мгновение боль стала почти невыносимой. Она крепко зажмурилась и свернулась клубком, ощущая себя маленькой и испуганной, как беспомощный младенец. Ей хотелось опять заснуть и, проснувшись, обнаружить, что эти жуткие события в ее жизни не более чем ночной кошмар.

Но ее мозг работал четко, а тело было возбуждено, что делало сон невозможным. Звуки, которые производили занимавшиеся своими обычными делами Макданы, медленно проникали сквозь скорлупу ее отчаяния. Она напомнила себе, что должна быть сильной. Она никогда не сможет убежать отсюда и отомстить Роберту, если позволит себе раскиснуть. Это помогло ей справиться с душевной болью. Она откинула одеяло и, шлепая босыми ногами по холодному каменному полу, подошла к окну. Солнце прорывалось сквозь остатки покрывавшего горы тумана, сообщая ей о том, что наступило утро и что день обещает быть чудесным.

Гвендолин наполнила холодной водой из кувшина, который был оставлен в ее комнате, каменную чашу, выдолбленную в стене башни, и быстро вымыла лицо и руки. Затем она надела свое убогое серое платье, решив, что красное слишком роскошно, чтобы использовать его в качестве повседневной одежды. Вплоть до бегства следующей ночью она должна вести себя так, как будто смирилась со своим положением, а значит, приступить к обязанностям лекаря при Дэвиде. Обгорелое и лишенное рукавов, ее платье все же было вполне пригодно для носки и как нельзя лучше подходило для работы по уходу за тяжело больным ребенком. Порывшись в сундучке, стоявшем в ногах кровати, она извлекла оттуда гребень и нетерпеливыми движениями расчесала спутанные пряди. У нее не было ни ленточки, ни хотя бы кусочка веревки, чтобы завязать волосы сзади, и поэтому она свободно рассыпала их по плечам, не особенно беспокоясь по поводу своего внешнего вида.

Спустившись по узкой лестнице башни, она направилась прямо в комнату Дэвида, от всей души надеясь, что ее немощный подопечный не умер сегодня ночью. Когда она подошла ближе, в ноздри ей ударило зловоние курящихся трав. Воздух постепенно становился все более горячим и спертым. У самой двери она приостановилась, готовясь к сопротивлению, которое она непременно встретит, если Элспет по-прежнему находится рядом с мальчиком. Напомнив себе, что она будет ухаживать за ребенком по указанию Макдана, Гвендолин решительно постучала в дверь. Никто не ответил, но до нее донесся приглушенный кашель. Ободренная мыслью, что Дэвид, может быть, один, она приоткрыла дверь и вошла в темную комнату.

Огонь ярко горел, а сосуды с травами дымили еще сильнее, чем раньше, делая горячий и сырой воздух почти нестерпимым. Очевидно, кто-то уже заходил в комнату рано утром, чтобы проделать необходимые процедуры, но сейчас Дэвид в одиночестве лежал, вытянувшись под прессом тяжелых одеял и звериных шкур. Он хрипел и кашлял, уткнувшись лицом в подушку, и казалось, что каждый его судорожный вздох может стать последним. Гнев захлестнул Гвендолин, и от ее меланхолии не осталось и следа. Возможно, ей и не хватает практического опыта, но уж определить, что ребенок мучается, она в состоянии. Моргая от щиплющего глаза дыма, она заставила себя улыбнуться.

– Доброе утро, Дэвид, – бодро поздоровалась она, направляясь к окнам. – Боже мой, в твоей комнате такой густой дым, что можно подумать, будто начался пожар. Давай посмотрим, нельзя ли разогнать его.

Она распахнула деревянные ставни всех трех окон, и мрачная комната наполнилась светом. Свежий воздух легким ветерком ворвался внутрь, рассеивая дым и вытесняя его из комнаты.

Дэвид со страхом наблюдал за ней.

– Элспет и Ровене это не понравится.

– Вероятно, нет, – согласилась Гвендолин. – Но разве тебе не надоело все время лежать в темноте и дышать этим ужасным воздухом? Мне бы точно надоело.

Он помялся, как будто подыскивал правильный ответ:

– Элспет говорит, что это полезно для меня, а мой папа говорит, что я должен слушаться Элспет. – Он опять закашлялся.

– Все это надо изменить. – Она взяла лежащую рядом с очагом кочергу и стала разбирать поленья, чтобы уменьшить жар. – Если Элспет делает все правильно, почему же ты так сильно болеешь?

– Господь наградил меня слабым здоровьем, – ответил мальчик. – Как у моей мамы.

Он произнес это совершенно бесстрастно, без гнева или жалости к самому себе. Гвендолин подумала, что такое объяснение его ухудшающегося здоровья ребенку вдалбливали с самого раннего детства.

– И это все? – фыркнула она. – А мне уже начинало казаться, что с тобой происходит что-то серьезное. Если тебя мучает только слабость, мы должны сделать тебя сильным. Но я не знаю, каким образом ты можешь почувствовать себя лучше, лежа в темноте и вдыхая спертый воздух, который способен свалить с ног даже самого сильного воина.

Она стала выносить сосуды с курящимися травами в коридор. К тому времени когда последний оказался за порогом комнаты мальчика, теплый ветерок из раскрытых окон почти очистил помещение. Кашель Дэвида значительно уменьшился.

– Элспет рассердится, когда увидит, что ты сделала, – участливо предупредил он.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласилась Гвендолин, заговорщически подмигивая ему. – Но твой папа попросил меня помочь тебе выздороветь, а мои методы отличаются от методов Элспет.

Лицо мальчика застыло.

– Ты собираешься заколдовать меня?

– Что за глупая мысль, – упрекнула она его. Поскольку ей придется ухаживать за мальчиком, даже если это продлится всего лишь один день, очень важно завоевать его доверие. – Я не собираюсь делать ничего такого, Дэвид. Мне просто хочется, чтобы ты почувствовал себя лучше.

Он внимательно смотрел на приближавшуюся к нему Гвендолин, как будто размышлял, верить ей или нет. В комнате стало гораздо прохладнее, но лицо Дэвида было по-прежнему покрыто потом, а наволочка подушки оставалась влажной. Гвендолин приложила ладонь к его лбу и нахмурилась, взглянув на груду одеял и шкур, придавивших его к матрасу.

– А ты бы не хотел снять часть этих одеял?

Дэвид не сводил с нее недоверчивого взгляда.

– Мне очень жарко, – пожаловался он. – Но Ровена говорит, мне запрещено трогать одеяла.

– Я поговорю с Ровеной, – успокоила его Гвендолин, отбрасывая в сторону тяжелые шерстяные пледы и меховые шкуры.

Она предположила, что их не проветривали несколько недель – так сильно все вещи пропитались запахами дыма, пота и болезни. Добравшись до простыни, Гвендолин выбрала два относительно свежих одеяла и заботливо укрыла мальчика. Кладя его худые руки поверх мягкого шерстяного одеяла, она заметила, что одна из них была перевязана полоской пропитанной кровью ткани, а вторая испещрена небольшими уродливыми шрамами, оставшимися от предыдущих процедур. Она поняла, что эти надрезы были сделаны Элспет и другими лекарями, пускавшими мальчику кровь. Затем ей пришли на память слова Ровены, сообщавшей Макдану, что Дэвиду отворяли кровь и вчера, и позавчера, чтобы изгнать скопившиеся в его теле яды. Она нахмурилась, глядя на шрамы, и подумала, что неразумно так часто подвергать ребенка подобной экзекуции.

– Ну вот, – сказала она, подоткнув со всех сторон легкое одеяло. – Тебе достаточно тепло?

Он кивнул.

– Хорошо. Ты сегодня что-нибудь ел?

– Я не голоден.

Осунувшееся лицо мальчика и его исхудавшее тело свидетельствовали о том, что недуг уже давно лишил его аппетита. Гвендолин вспомнила: Макдан говорил ей, что болезнь Дэвида началась с желудочного недомогания. Макдан также говорил, что пища не удерживается в его организме и что ребенок практически не может есть.

– Ты не поправишься, если не будешь есть, – заметила Гвендолин, придвигая стул к кровати и усаживаясь на него. – Твое тело нуждается в пище, чтобы стать сильным.

Мальчик смотрел на нее с усталым безразличием. Вне всякого сомнения, он уже много раз слышал это раньше.

– У меня нет сил, чтобы есть.

– У тебя болит живот?

– Иногда.

– А сейчас болит? – настаивала она, стараясь определить симптомы болезни.

– Нет.

– А еще где-нибудь болит?

– Иногда.

– Где?

Он пожал плечами:

– Везде.

Гвендолин задумалась над его словами.

– Резкая внутренняя боль, как будто тебя пронзила стрела, или внешняя?

– Внешняя.

– А сейчас болит?

Он кивнул.

– А ты чувствуешь себя лучше после того, как Элспет отворяет тебе кровь? – с любопытством спросила она.

Голубые глаза мальчика широко раскрылись.

– Я не хочу, чтобы мне сегодня пускали кровь, – всхлипнул он.

– Я не собираюсь делать тебе кровопускание, – поспешила успокоить его Гвендолин. – Мне просто интересно, становится ли тебе от этого лучше.

Он отрицательно покачал головой.

– Мне очень больно, когда она разрезает мне руку, а потом я всегда чувствую сильную слабость. Но Элспет говорит, что пользу от кровопускания нельзя почувствовать сразу. И лучше пусть мне режут руку, чем прочищают желудок. Прочищение желудка – это ужасно. – Он с отвращением сморщил нос.

Гвендолин на мгновение задумалась. Откровенно говоря, ей не приходилось раньше иметь дело с кровопусканием и прочищением желудка, хотя она знала, что эти процедуры широко использовались лекарями. Но шрамы на руке Дэвида свидетельствовали о том, что это делалось слишком часто. Если его состояние тем не менее не улучшалось, а наоборот, бедный мальчик все больше слабел, зачем продолжать мучительные процедуры?

– Мне кажется, некоторое время тебе не нужно отворять кровь, – решила она. – Но твое тело не станет здоровым и сильным, если ты будешь отказываться от пищи. Так что ты должен попытаться что-нибудь съесть, независимо от того, голоден ты или нет.

– От еды мне становится хуже, – запротестовал он.

– Но со временем тебе должно стать лучше, – возразила она. – Поэтому во время еды ты должен думать о тех вещах, которые ты любил, когда был здоров: о плавании, катании на лошадях, прогулках по горам.

– Мне не позволяли делать все это.

– Не позволяли? – изумилась она. – Почему?

– Потому что у меня слабый организм, – повторил он. – Как у моей мамы.

– Понимаю, – сказала Гвендолин. Хотя на самом деле ей все это казалось странным. С самого раннего детства отец учил ее радоваться запахам хвойного леса, дующему с гор бодрящему холодному ветру. Отец любил величественную красоту природы и учил Гвендолин понимать ее, дружить с ней. Возможно, он предвидел, что, когда девочка вырастет, у нее не будет друзей среди членов их клана. – Ну а что ты любишь делать больше всего?

Дэвид на мгновение задумался.

– Мне нравится слушать сказки.

– Мне тоже, – с воодушевлением согласилась с ним Гвендолин, довольная, что у них нашлось общее увлечение. – Мой отец был прекрасным рассказчиком. Когда я была маленькой девочкой, мы сидели вместе у огня, и он рассказывал мне сказки о страшных драконах и свирепых воинах. А твой отец рассказывал тебе сказки?

– Мой отец – лэрд.

Гвендолин с недоумением посмотрела на него.

– У лэрда очень много обязанностей, – пояснил он. – У него нет времени на сказки.

Вероятно, так оно и было на самом деле.

– Тогда кто же их тебе рассказывал?

– Обычно моя мама. До того как она заболела и отправилась жить на небеса. А теперь иногда Элспет рассказывает, – добавил он. – Но ее сказки совсем другие.

«Точно, – ядовито подумала Гвендолин. – В этом я совершенно уверена».

– Если хочешь, я буду рассказывать тебе сказки, пока я здесь, – предложила она.

– Правда? – В глазах мальчика промелькнули искорки радости.

– Только большинство известных мне сказок страшные, – сообщила она, чувствуя, что это понравится ему.

– Я люблю страшные сказки, – с жаром заверил он ее.

Гвендолин бросила на него недоверчивый взгляд.

– Ты уверен? Не знаю, может, тебе рассказать что-нибудь о прекрасной принцессе, которая живет в огромном розовом цветке с мягкими, как пух, лепестками…

– Эта сказка для девчонок, – перебил ее Дэвид, с негодованием закатив глаза.

– Ты не можешь этого знать, – возразила Гвендолин, притворяясь обиженной. – Может, принцессу проглотила гигантская крыса, разорвав ее тело на маленькие кровавые кусочки.

– Правда? – Эта мысль, похоже, понравилась мальчику.

– Конечно, нет. Принцесс никогда не убивают. Таково правило.

– Вот поэтому эта сказка для девчонок, – проворчал Дэвид. – Или для малышей.

– Я вижу, тебе нелегко угодить, – вздыхая, заметила Гвендолин. – А какую сказку ты хотел бы послушать?

– Расскажи мне сказку, в которой есть чудовище, – попросил он.

– Очень хорошо. – Она на секунду задумалась. – Мой отец часто рассказывал мне историю об огромном черном чудовище размером больше этого замка. Его зубы были длинными и острыми, как тысяча отточенных мечей…

– Ты что, – раздался совсем рядом разгневанный голос, – хочешь убить мальчика?

Гвендолин испуганно подняла голову и увидела стоявшую в дверях Элспет с подносом в руках. Лицо ее было искажено яростью.

– Как ты посмела открыть окна – неужели не понимаешь, что сквозняк может убить его? Закрой немедленно! – грубо приказала она.

Гвендолин осталась сидеть, холодно глядя на Элспет.

– Лэрд Макдан поручил мне заботу о своем сыне, Элспет, – тихим, но твердым голосом заявила она. – Спасибо, что принесла еду. Можешь оставить ее на столе.

Элспет, лишившись дара речи, несколько мгновений изумленно смотрела на нее. Но способность говорить достаточно быстро вернулась к ней.

– Я не позволю тебе делать этого, – бросила она, с грохотом опустила поднос на стол и направилась к окнам. – Тебе же сказали: мальчика нужно держать в тепле…

– Ты не смогла вылечить его, Элспет, – возразила Гвендолин, становясь у нее на пути.

Хотя у нее не было практического опыта врачевания, Гвендолин внимательно изучила записки матери. Та была искусным лекарем, и она никогда не предписывала помещать больного в жаркое помещение со спертым воздухом.

– С этого момента в комнате Дэвида будут свет и чистый воздух, – сказала Гвендолин. – И больше никаких сосудов с курящимися травами.

Если бы она предложила бросить Дэвида обнаженного в ледяную воду, вряд ли Элспет испугалась бы больше.

– Я расскажу об этом Макдану, – дрожащим голосом пообещала Элспет. – Я не позволю тебе убить парня ради твоих дьявольских целей…

– Иди и расскажи Макдану, – прервала ее Гвендолин. – И он ответит тебе, что теперь я отвечаю за Дэвида и что ты должна выполнять мои распоряжения.

Откровенно говоря, она была не очень в этом уверена. Макдан мог посчитать ее методы неприемлемыми и принять решение заменить ее Элспет. Но теперь не время выказывать слабость или сомнения.

Маленькие темные глаза Элспет прищурились.

– Посмотрим, – угрожающе заявила она и выскочила из комнаты.

Гвендолин выдавила из себя улыбку и повернулась к Дэвиду, который со страхом смотрел на нее.

– Я никогда не видел Элспет такой рассерженной, – пробормотал он.

– Она не будет долго злиться, – беспечно ответила Гвендолин, пытаясь рассеять тревогу мальчика. Сама она давно привыкла к тому, что люди презирают ее, и не позволила себе расстроиться из-за враждебности Элспет. – А теперь давай посмотрим, не сможешь ли ты немного поесть, пока я буду рассказывать сказку, – сказала она, взяв в руки поднос с едой.

– Я не голоден, – покачал головой Дэвид и закрыл глаза.

Гвендолин опустила поднос на стол и подошла к постели. Вид у мальчика был по-прежнему бледный и болезненный, но теперь, похоже, он чувствовал себя лучше, перестав исходить потом под грудой одеял и кашлять от удушливого дыма. Она протянула руку и ласковым движением убрала с его лба влажную прядь волос. Лоб мальчика был теплым, но тело его не горело в лихорадке, как ей показалось вчера, когда она прикоснулась к нему.

Воодушевленная этим обстоятельством, она села на стул и приготовилась понаблюдать за ним во время сна, испытывая странное чувство – потребность защитить своего беспомощного подопечного.


– Она намерена убить его!

– Она порождение дьявола!

– Ты должен остановить ее, Макдан, пока еще не слишком поздно!

Алекс крепко сжал пальцами пульсирующие болью виски и вздохнул.

Почти весь день он занимался обучением своих воинов и проверкой защитных сооружений замка. Максуины могли появиться в любую минуту, и его обязанностью было обеспечить безопасность дома и людей. Максуины представляли собой грозную силу, но, подобно всякой атакующей армии, они были из плоти и крови и поэтому смертны. В отличие от болезни или смерти их нападение можно предвидеть и благодаря своевременно принятым мерам отразить. Ему доставляло удовольствие полностью сосредоточиться на сложном искусстве ведения боя и защиты крепости. Задача укрепления замка полностью завладела его вниманием, заслонив хотя бы на время мучительные мысли об умирающем сыне.

После изнурительных военных упражнений вместе со своими воинами Алекс несколько часов скакал во весь опор по своим владениям, пытаясь избавиться от мыслей о Дэвиде и особенно от невыносимого чувства беспомощности, которое его охватывало всякий раз, когда он видел своего страдающего ребенка. Он забрался на самый верх покрытой вереском горы, любимое место Флоры. Оказавшись на вершине, он соскочил с коня и упал на колени. Он тяжело дышал; отчаяние душило его.

Справившись в конце концов со своими чувствами, он лег на спину и устремил взгляд в небо, испытывая некоторое облегчение от мысли, что Флора видит его. Он немного побеседовал с ней и, хотя она не отвечала, почувствовал себя спокойнее от ее молчаливого присутствия. Когда голубое небо над ним стало розоветь, он вскочил на лошадь и помчался к чернеющему вдали силуэту крепости – к дому. Он чувствовал, что спокойствие его непрочно, и поэтому скакал во весь опор, стараясь так изнурить свое тело, чтобы по возвращении домой у него остались силы лишь подняться к себе в комнату и провалиться в глубокий, без сновидений, сон.

Вместо этого, войдя в замок, он увидел необыкновенно взволнованную толпу домочадцев, с нетерпением ожидавшую его с сообщением, что Гвендолин убивает его сына.

– Она взмахнула руками, и все окна распахнулись, отчего комната наполнилась холодным воздухом, – продолжала Элспет, описывая круг своими тощими руками, чтобы охваченная благоговейным страхом аудитория живее представила себе эту картину. – А затем она тихонько дунула в очаг, вот так, – она сложила свои тонкие губы трубочкой, так что рот превратился в черное отверстие, – и полыхавшее там сильное пламя мгновенно погасло. – Для большего эффекта Элспет громко щелкнула пальцами, испугав слушателей.

– Боже милосердный, – пробормотала Ровена, с беспокойством глядя на Алекса.

– Я упала на колени и умоляла ее остановиться, – продолжала Элспет; ее голос постепенно переходил в крик. Она не стала опускаться на колени в подтверждение своих слов, но молитвенно сложила свои костлявые ладони, чтобы продемонстрировать, как она унизилась перед ведьмой. – Я сказала ей, что бедный мальчик непременно умрет на таком холоде, и просила, чтобы она сжалилась над его невинной душой. Но ведьма только рассмеялась в ответ своим жутким злым смехом и приказала мне убираться, а иначе она убьет и меня тоже. – Элспет резким движением провела ладонью по горлу.

Алекс откинулся на спинку стула, продолжая массировать виски и тупо размышляя, неужели его головная боль может усилиться. У него было такое ощущение, что голова раскалывается под ударами топора.

– Не забывай и то, что она еще сняла с бедного Дэвида все одеяла, оставила его голым и дрожащим от холода на пустой кровати, – напомнила Ровена.

– А еще она произнесла заклинание, заставив сосуды с курящимися травами вылететь в окно, чтобы ничто не могло помешать ее нечистым планам! – добавила Марджори.

Алекс скептически вскинул бровь.

– Узнав о ее дьявольских проделках, я поднялся наверх, чтобы самому сразиться с ведьмой, – начал Лахлан, перехватывая инициативу в разговоре. – Но когда я подошел к двери комнаты, то услышал жуткий стон, как будто это кричали в агонии сотни терзаемых душ.

Оуэн нахмурился.

– Прошу прощения, Лахлан, но мне ты об этом не говорил, – заметил он. – Ты просто сказал, что слышал какой-то звук, но не понял, что это было.

– Я просто не хотел пугать тебя, – огрызнулся Лахлан, раздосадованный тем, что его слова подвергают сомнениям. – Если бы я рассказал тебе все, то ты выскочил бы из замка, гонимый таким страхом, что больше никогда бы не вернулся сюда.

– Вот уж нет! – с негодованием воскликнул Оуэн. – Чтобы испугать такого старого воина, как я, требуется нечто большее, чем несколько жутких воплей! Я бы обнажил меч и приказал ведьме немедленно прекратить все эти безобразия, а иначе я изрубил бы ее на мелкие кусочки.

– Ты не можешь разрубить ни одну ведьму на кусочки, – заметил Реджинальд. – У них тело твердое, как железо.

– Если проткнуть их иголкой, то даже кровь не пойдет, – добавила Марджори. – Они вообще не чувствуют боли…

– Это только в том случае, если ты точно попадешь в место, где дьявол оставил свою печать, – поправил ее Гаррик, один из молодых воинов Макдана. – Но иногда эта метка невидима, – добавил он, понизив голос до прерывающегося шепота, – и тогда приходится протыкать их во многих местах.

– Единственный способ уничтожить их – это сжечь, – заявил Эван.

– Стыдно сжигать девушку, – печально ответил Оуэн. – Она очень красива.

– Может, нам следует отослать ее обратно к Максуинам? И пусть они сжигают ее, – предложил Реджинальд.

– Я еще не закончил свой рассказ, – пожаловался Лахлан.

Алекс вздохнул.

– Ну вот… значит. Стон тысячи истязаемых душ… – пробормотал Лахлан, силясь вспомнить, на чем он остановился. – Да, а затем ведьма низким противным голосом, совсем непохожим на ее собственный, начала читать заклинания. И тогда я понял, что в ее тело вселился сам сатана и что мне лучше уйти, пока он не принялся за меня самого.

Слушатели сочувственно закивали головами, явно согласные, что Лахлан сделал все, что мог.

– Это все? – мягко спросил Алекс, размышляя, чему из всей этой чепухи он должен был поверить.

– Не совсем, – сказала Ровена, нервно комкая в руке платок. – Вскоре Гвендолин спустилась вниз и приказала принести в комнату Дэвида ванну для купания и наполнить ее водой. Гаррик и Эван побоялись ослушаться ее и поэтому сделали так, как она просила.

Алекс выпрямился. Его охватила внезапная тревога:

– Разве она не понимает, насколько это может быть опасным для мальчика?

– Я говорила ей, что, окуная парня в ледяную воду, она убьет его, – сказала Элспет. – Но она только рассмеялась и заявила, что ты дал ей власть делать с ним все, что она найдет нужным.

Алекс вихрем пронесся по залу, забыв о головной боли. Он хотел скорее увидеть, что эта ведьма делает с его сыном.


– «…О, могущественный повелитель тьмы, я предлагаю тебе в качестве жертвы эту невинную душу, если в награду ты наделишь меня твоей сверхъестественной силой…»

Алекс зарычал от ярости и ворвался в комнату, угрожающе сжимая рукоятку меча.

Гвендолин и Дэвид испуганно и растерянно смотрели на него.

– Добрый вечер, Макдан, – выдавила из себя Гвендолин, стараясь унять бешеный стук сердца. – Что-то случилось?

Алекс беспомощно смотрел на нее.

Она стояла на коленях рядом с металлической ванной. Ее руки были в хлопьях пены и нежно мыли волосы Дэвида. Щеки сына раскраснелись от горячей воды, а взгляд мальчика был необычно ясным и живым. Теплый летний воздух проникал в комнату из раскрытого окна, но ванна была предусмотрительно расположена рядом с потрескивающим огнем очага, чтобы Дэвида не продуло. На каменном полу сверкали серебром лужицы воды, а черные распущенные волосы ведьмы были влажными: незадолго до прихода Алекса Гвендолин и Дэвид баловались, брызгая друг на друга водой. В воздухе комнаты не осталось и намека на страдания и болезнь. Здесь пахло чистотой и свежестью, мылом и цветами. Пыль была тщательно вытерта, по всей комнате расставлены маленькие вазы с яркими цветами. Кровать передвинули из дальнего угла комнаты к окну, чтобы ночью Дэвид мог смотреть на звезды, а утром чувствовать, как солнце гладит его лицо.

– Я… я пришел посмотреть, все ли в порядке, – споткнулся Алекс, чувствуя себя полным идиотом.

– Гвендолин рассказывала мне сказку о злом волшебнике, который превратился в дракона и пытался сжечь королевство, – сообщил Дэвид, глядя на отца поверх края ванны.

– Правда? – Алекс снял руку с меча и бросил виноватый взгляд на Гвендолин. Ее лицо напряглось, и он понял, что девушка догадалась, почему он ворвался сюда.

– Может, ты хочешь остаться и послушать конец сказки? – вежливо предложила она.

Алекс колебался. Атмосфера в комнате ощутимо изменилась. Как будто Гвендолин и Дэвид нашли безопасное убежище в своем собственном маленьком мирке, а он разбил его оболочку, впустив внутрь струю ледяного воздуха. На короткое мгновение его захлестнуло желание остаться и стать частью их мира. Но затем Алекс вдруг отчетливо понял, что он здесь посторонний. Алекс почти не принимал участия в уходе за сыном. Он никогда не присутствовал при такой интимной процедуре, как его купание. А сочинение сказок – это развлечение для женщин и детей, раздраженно напомнил он себе, а не занятие для лэрда, на плечах которого лежит груз ответственности за благополучие всего клана.

– Меня ждет еще масса важных дел, – заверил он их, хотя, откровенно говоря, не мог бы назвать ни одного. – Я просто хотел взглянуть, как дела у моего сына.

Гвендолин кивнула. Она была уверена, что внизу собрался весь клан и что они забили голову Макдана жуткими историями о том, как она издевается над мальчиком. Удивленное выражение, появившееся на лице Макдана, когда он ворвался в комнату, говорило о том, что он ожидал увидеть Дэвида почти мертвым.

– Гвендолин говорит, что со своей кровати я смогу наблюдать за звездами, – защебетал Дэвид, нарушив неловкое молчание. – Она говорит, что звезды обладают особой целебной силой, которая поможет мне выздороветь. А еще она говорит, что моя мама здесь и что она смотрит на меня, когда я сплю.

Алекс взглянул на Гвендолин с тревогой и удивлением. Неужели она знает, что каждую ночь он смотрит на небо, отыскивая звезду Флоры? Что он отчаянно цепляется за мысль, что душа его жены все время находится рядом, охраняя его? Неужели она догадалась о причине его безумия?

Она стойко выдержала его взгляд. Серые глаза Гвендолин были непроницаемы, ничем не выдавая ее мыслей.

– Он не должен оставаться в ванне слишком долго, – хриплым голосом распорядился Алекс, испытывая неловкость.

– Ты готов вылезать, Дэвид? – спросила Гвендолин.

– Наверное.

– Тогда ложись мне на руки, – сказала она, наклоняя его назад, – чтобы я могла ополоснуть тебе волосы.

Алекс смотрел, как его сын откинулся на подставленные руки Гвендолин и позволил ей вылить себе на голову кувшин чистой воды. Она нежно поддерживала мальчика, следя, чтобы мыло не попало ему в глаза, и тщательно промывала его густые рыжие волосы, а затем помогла ему выбраться из ванны. Худой и тонкий, как прутик, Дэвид стал на пол, позволив Гвендолин обернуть себя теплым полотенцем. Он был настолько слаб, что не мог стоять без ее поддержки.

Сердце Алекса сжалось.

– Я хочу, чтобы позже ты пришла в мою комнату поговорить, – приказал он девушке, – после того как ты вытрешь парня и уложишь его в постель.

– Очень хорошо, – ответила Гвендолин. Она шутливо обернула второе полотенце вокруг головы Дэвида, так что его лицо оказалось полностью закрытым. – Ой… куда же он подевался? – с наигранным беспокойством воскликнула она. – Это очень странно. Я точно знаю, что он только что был здесь… ты видишь его, Макдан?

Алекс нахмурился. Он совершенно отвык от детских игр и понятия не имел, что нужно отвечать.

– Ты совсем расшалился, Дэвид, – с притворной серьезностью выговаривала Гвендолин. – Немедленно перестань быть невидимым.

Стоявшая рядом с ней похожая на привидение маленькая фигурка издала сдавленное хихиканье.

Этот неожиданный звенящий звук вызвал такую бурю чувств в душе Алекса, что он повернулся и выскочил из комнаты. Он уже забыл, когда слышал смех сына, и не надеялся услышать его вновь.


Гвендолин нерешительно постучала в покрытую царапинами дверь.

– Входи.

Набрав полную грудь воздуха, она толкнула створки двери и вошла внутрь.

Комната Макдана оказалась большой, как и было положено лэрду, но слабо освещенной и скудно обставленной. Ее обитатель либо был сторонником аскетического образа жизни, либо просто не обращал особого внимания на окружающую его обстановку.

В одном из углов комнаты стояла массивная кровать из темного дерева, вероятно, изготовленная специально, чтобы выдерживать значительный вес Макдана. Рядом стояли прикроватный столик с подсвечником и грубо сколоченный сундук с личными вещами Макдана. Середину комнаты занимал стол побольше и массивный стул. На столе горели несколько свечей.

Сам Макдан стоял у огромного очага, сложенного из грубо обтесанных камней, и задумчиво смотрел на несильный огонь, освещавший комнату золотистым светом. В комнате не было гобеленов, которые могли бы украсить помещение или приглушить холод каменных стен, но из нескольких больших окон открывался вид на освещенный серебристым светом луны ночной пейзаж.

Возможно, подумала Гвендолин, днем горы и небо несколько смягчают мрачную и гнетущую атмосферу комнаты.

– Ты хотел поговорить со мной?

– Я желаю услышать, как ты оцениваешь состояние моего сына, – пробормотал Алекс, не отрывая взгляда от огня. – Как ты уже могла догадаться, некоторые члены клана имеют, – он замялся, подыскивая подходящее слово, – сомнения в правильности твоих действий.

– А ты сам что думаешь, Макдан? – с вызовом ответила Гвендолин. – Ты веришь, что я намеренно стараюсь повредить твоему сыну, впуская в комнату свет и чистый воздух?

– Разумеется, нет, – ответил Алекс. – Твоя судьба зависит от того, поправится ли мой сын, и поэтому тебе нет никакой пользы от его страданий. Но Дэвид очень слаб. Лекари, которые занимались им раньше, бдительно следили, чтобы защитить мальчика от холода и сквозняков. Они убеждали меня, что его легкие и грудь не выдержат простуды.

– Но ведь эти лекари не вылечили Дэвида, правда?

– Нет, – согласился он. – Но они сумели поддержать его во время ужасных обострений болезни, когда все признаки указывали на то, что он должен умереть.

– Возможно, – допустила Гвендолин. – А возможно, Дэвид выжил вопреки их усилиям.

Алекс резко повернулся и удивленно посмотрел на нее:

– Ты действительно так считаешь?

Эта мысль уже давно беспокоила его, но он первый раз решился высказать ее вслух.

– Не знаю, – ответила Гвендолин. – Воздух в комнате Дэвида был жарким, тяжелым и наполнен дымом. Я не могу понять, как можно пролежать несколько недель в такой атмосфере и окончательно не заболеть. Мне также непонятно, какая польза здоровью ребенка от того, что его на долгое время лишают свежего воздуха и солнечного света.

– Его прежние врачи утверждали, что мальчик слишком слаб, чтобы выдержать содержащиеся в свежем воздухе вредные вещества, – объяснил Алекс. – Наглухо закрыв его комнату и сжигая различные травы, они сохраняли воздух теплым и чистым, а темнота помогала ребенку отдыхать.

Гвендолин презрительно фыркнула:

– Воздух был тяжелым и затхлым. Даже я с трудом переносила его, а сил у меня побольше, чем у Дэвида. Проведя некоторое время в подземелье, я убедилась, что длительное пребывание в темноте ослабляет как тело, так и дух.

Алекс молча смотрел на нее. Он не видел ни малейшего признака, что стоявшая перед ним женщина страдала от чего-либо, похожего на слабость духа. Ее рваное серое платье плотно облегало стройное тело, и мокрая ткань подчеркивала женственные формы девушки и ее необыкновенную хрупкость. Волосы иссиня-черными, влажными прядями разметались по худым плечам и бледным рукам. Он поймал себя на том, что вспоминает, как решительно она оторвала рукава платья, чтобы перевязать ему грудь, после того как зашила рану при помощи собственных волос. Он видел, что у нее плохой аппетит и сильно исхудавшее тело. Алекс не знал, всегда ли она была такой, или травма, вызванная смертью отца, и последовавшее за этим заточение так повлияли на нее. Какова бы ни была причина, но у нее был такой вид, как будто ее может свалить с ног любой порыв ветра. Но в то же время от стоящей перед ним девушки исходила какая-то необыкновенная сила. Сила уверенности в себе и мужество, которые восхищали и одновременно возбуждали его.

Страсть, охватившая его, затуманила сознание, оборвала мысли. Ему захотелось протянуть руку, коснуться ее, обнять, прижаться к девушке и, крепко стиснув ее хрупкое тело, жадно целовать ее сладкие губы, нежную кожу щек, манящую ямочку у основания шеи. Он мог без труда овладеть ею. Она была пленницей и осталась жива лишь потому, что он вырвал ее из когтей смерти. Никто не усомнится в его праве переспать с ней, если он того пожелает. Он прекрасно сознавал, что она может пробудить в нем желание, поскольку им овладели такие же чувства, как в прошлый раз, когда он целовал ее. Он вспомнил, как она обнимала и нежно поддерживала его сына, промывая его волосы теплой водой, как поток мыльной воды бежал по ее скользким рукам. Внезапно Алекс ощутил желание погладить белую бархатистую кожу ее рук, провести по ней своими загрубевшими ладонями, почувствовать языком ее мягкую чистую плоть.

Гвендолин с беспокойством наблюдала за Макданом, взволнованная его пристальным взглядом. Она уже видела этот взгляд, и при воспоминании об этом кровь у нее вскипела, дыхание участилось. Она смутно понимала, что должна заговорить, пошевелиться – сделать что-то, чтобы нарушить напряженное молчание, но горло у нее пересохло, тело налилось свинцом, и она ничего не могла с собой поделать. Макдан медленно и уверенно двинулся к ней. Гвендолин задрожала, не потому, что испугалась, а потому что вспомнила, что чувствовала, прижимаясь к его мускулистому телу. Макдан протянул руки и положил ладони на ее обнаженные плечи, и его прикосновение, казалось, обожгло ее прохладную кожу. Гвендолин беспомощно смотрела на него, зачарованная болезненной страстью, светившейся в его взгляде. Он медленно провел ладонями вдоль ее тонких рук и сомкнул сильные пальцы на тонких запястьях девушки, как бы приковав ее к себе. Вокруг него плясали янтарные блики пламени, придавая золотистый оттенок его волосам, а смена света и тени делала еще более жесткими черты его сурового лица. В эти минуты он казался Гвендолин неотразимо прекрасным, как могучий языческий бог, неизвестно как оказавшийся на земле. Он сжимал ее руки почти до синяков, как будто боялся, что она внезапно может попытаться убежать, но Гвендолин не вырывалась, а пристально смотрела на него, не обнаруживая никаких признаков страха.

Тогда он наклонил свою золотоволосую голову и, сделав глубокий вдох, коснулся ее кожи языком.

В ответ на это горячее и влажное прикосновение из горла Гвендолин вырвалось тихое «кошачье» шипение. Он провел языком вверх, вдоль всей руки, а затем приподнял ее волосы, чтобы иметь возможность покрыть жадными поцелуями нежную округлость ее шеи и подбородка. Теперь, когда ее запястья освободились, Гвендолин обхватила руками мощные плечи Алекса и прильнула к нему, как бы ища опоры, а он тем временем грубо взял ее губы в свои. Он целовал ее со страстной настойчивостью, не давая дышать, проникая языком в самые дальние уголки ее рта. Его руки принялись гладить ее спину, плечи, бедра, лаская и узнавая ее, еще сильнее притягивая к себе, пока она не оказалась крепко прижатой к сильному телу Алекса, отделенная от него лишь тонкой тканью одежды.

Где-то в глубине ее сознания пульсировала слабая мысль, что все это неправильно, что она здесь пленница, а он сумасшедший лэрд, но всепоглощающая страсть затуманила ее сознание, так что ничего больше не имело значения, кроме его терпких, как вино, губ, кроме твердого подбородка, царапавшего ее щеку, и подрагивания мускулистой спины под ее пальцами. Да, она была его пленницей, но в это короткое мгновение он принадлежал ей – она чувствовала отчаяние и тоску в его прикосновениях и знала, что он почему-то сопротивляется своему влечению к ней. Это делало их запретный поцелуй еще более горячим и страстным, потому что чем глубже становился поцелуй, тем сильнее Гвендолин хотела его, пока наконец она не запустила пальцы в его волосы и их не потянуло в мягкие объятия кровати. Макдан застонал от наслаждения, когда она жадно ответила на его поцелуй. Затем он слегка отвернулся и принялся покрывать поцелуями ее подбородок, шею, хрупкие ключицы. Опустив голову к пышным выпуклостям в вырезе ее платья, он провел по ним языком, отчего по телу Гвендолин пробежала дрожь.

Внезапный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Макдан, ты должен немедленно прийти! – дрожащим голосом позвала Элспет.

Алекс сделал глубокий вдох, оставшись лежать на Гвендолин и пытаясь успокоить свои чувства.

– В чем дело, Элспет?

– Дэвид, милорд, – взволнованно сообщила Элспет. – Мальчику очень плохо. Эта ведьма наслала злые чары на бедняжку, и я не знаю, как помочь ему!

Томная дымка исчезла из голубых глаз Алекса. Не говоря ни слова, он скатился с Гвендолин и бросился к двери.


Вслед за Макданом и Элспет Гвендолин поспешила в комнату Дэвида. Бедного ребенка неудержимо рвало в ночной горшок, который держала перед ним Марджори. Он испачкал чистую постель, а поднос с едой был опрокинут на пол, что наводило на предположение о внезапности приступа. Ровена деловито закрывала ставни, и неприятный запах болезни быстро пропитывал воздух комнаты.

– Видишь, что ты с ним сделала, ведьма? – прошипела Элспет. – Я же предупреждала: от твоих колдовских чар ему станет хуже!

Гвендолин, потрясенная и растерянная, смотрела на Дэвида. Когда она уходила от него несколько минут назад, он выглядел слабым и усталым, но чувствовал себя относительно неплохо. Теперь он скорчился на кровати, жалобно всхлипывая и пытаясь отдышаться. Чем мог быть вызван этот приступ? Неужели прохладный воздух и теплая ванна так подействовали на слабый организм, вызвав столь бурную реакцию? От этой мысли ее охватило чувство вины. Если ее неумелые действия привели Дэвида в такое ужасное состояние, тогда она должна немедленно признаться в своем невежестве и отказаться от ответственности за здоровье мальчика. И не из-за страха перед тем, что Макдан накажет ее, если его сын умрет – она не сомневалась, что лэрд выполнит свою угрозу, – а потому, что ей была невыносима мысль, что это она виновата в страданиях Дэвида.

– Один Господь ведает, каким ядовитым зельем она отравила его, – не унималась Элспет. Она наклонилась и извлекла из-под кровати Дэвида небольшую деревянную шкатулку, поверхность которой была потертой и сильно исцарапанной, что свидетельствовало о том, что ларцом пользовались в течение многих лет. – Коварство дьявола сравнимо лишь с его могуществом.

Элспет поставила шкатулку на столик рядом с кроватью Дэвида и открыла ее.

– Но я не боюсь тебя, – заверила она Гвендолин, доставая маленький, испачканный чем-то черным нож. – Я не позволю тебе украсть невинную душу этого парня.

Гвендолин беспомощно смотрела, как Элспет наклонилась над рукой Дэвида и принялась разрезать свежую повязку, которую Гвендолин аккуратно наложила после купания. Она не хотела, чтобы Элспет пустила кровь ребенку, но не знала, как остановить ее. Несомненно, все присутствующие были убеждены, что Гвендолин намеренно вызвала у Дэвида это обострение. Но ведь мальчик страдал от подобных ужасных приступов болезни еще задолго до ее появления здесь, с отчаянием напомнила она себе. Стойкая неспособность его организма удерживать пищу была причиной его угасания. Вполне вероятно, что его состояние вызвано просто течением болезни и не имеет прямого отношения к ее действиям. Какова бы ни была причина его внезапной рвоты, она никоим образом не связана со злыми чарами и ядом, в чем, по-видимому, была убеждена Элспет. Поэтому Гвендолин не могла понять, чем кровопускание может помочь и так ослабленному ребенку. Дэвид говорил ей, что ненавидит, когда ему отворяют кровь, и что после этого он всегда чувствует слабость. Полная решимости защитить ребенка от ненужных страданий, она шагнула вперед и тихим, но твердым голосом заявила:

– Я не позволю тебе отворить ему кровь, Элспет.

Элспет замерла над наполовину разрезанной повязкой и изумленно посмотрела на нее.

– Как ты смеешь отдавать мне приказания? Ты думаешь, я буду молча стоять рядом и смотреть, как он умирает?

Собрав остатки мужества, Гвендолин подошла к ванне, смочила полоску ткани в теплой воде и решительным шагом направилась к кровати.

– Спасибо, что присмотрели за Дэвидом в мое отсутствие, Марджори, – сдержанно сказала она. – Теперь я сама буду за ним ухаживать.

Марджори стиснула горшок, который она держала перед Дэвидом, и бросила неуверенный взгляд на Элспет.

– Ты больше не подойдешь к нему, ведьма! – взвизгнула Элспет. – Ты и так уже натворила достаточно бед!

– Возможно, будет лучше, если ты уйдешь, Гвендолин, – предложила Ровена, холодно глядя на нее со своего места у окна.

Не давая себя запугать, Гвендолин проигнорировала Ровену и смело встретила полный ненависти взгляд Элспет.

– Макдан, – сказала она необыкновенно спокойным голосом, – разве ты не затем привез меня сюда, чтобы я попробовала вылечить твоего сына?

В комнате воцарилась напряженная тишина, прерываемая только тихими всхлипываниями Дэвида.

– Да, – согласился Алекс.

– Тогда прикажи этим женщинам не вмешиваться, – холодно потребовала Гвендолин. – И тогда я смогу продолжить свою работу.

В течение нескольких долгих, томительных секунд Элспет, Ровена и Марджори выжидающе смотрели на Макдана. По выражению их лиц нетрудно было догадаться, что они полагали, что он разрешит спор, приказав Гвендолин уйти. Алекс вынужден был признать, что сначала именно так он и намеревался поступить.

Войдя сюда и увидев сына в таком состоянии, он пришел в ужас. В то первое мгновениемысль о том, что вина за состояние Дэвида может лежать на Гвендолин, наполнила его слепой яростью. Но затем Алекс взглянул на нее и увидел страх в широко раскрытых серых глазах девушки, не отрывавшихся от Дэвида. Совсем не такой он ожидал увидеть ведьму, которая намеренно пыталась повредить его сыну. Он понял, что если Гвендолин и спровоцировала этот приступ, то сделала это не специально. Размышляя дальше, он вспомнил, что подобные случаи, какими бы ужасными они ни казались, в последние несколько месяцев были обычным явлением. Об этом свидетельствовали уродливые шрамы на маленьких худых руках мальчика. Поэтому вполне возможно, что причиной такого состояния его сына были совсем не странные методы лечения Гвендолин.

Но что если все-таки дело в них?

– Лэрда Макдана не введет в заблуждение твоя ложь, ведьма, – заявила Элспет, расценивая молчание Алекса как собственную победу. Она извлекла из шкатулки маленькую грязную мисочку и поставила ее рядом с рукой Дэвида.

Слабое протестующее хныканье, вырвавшееся из груди его сына, положило конец колебаниям Алекса.

– Меня радует твоя забота о здоровье моего сына, Элспет, – заговорил он. – Я знаю, что единственное твое желание, чтобы Дэвид был здоров и крепок…

Элспет бросила на Гвендолин торжествующий взгляд и занесла над рукой мальчика свой тусклый нож.

– …вот поэтому я прошу тебя не вмешиваться.

На изумленном лице Элспет застыло выражение недоверия.

– О чем ты говоришь, Алекс? – запротестовала Ровена. – Ты только посмотри на парня!

Рвота Дэвида на время утихла, и он обессиленно откинулся на подушку. Легкий румянец, который Алекс видел на щеках сына, когда Гвендолин купала его, исчез, и впалые щеки мальчика сделались бледнее наволочки подушки, на которой покоилась его взмокшая от пота голова. Дыхание стало слабым и поверхностным, как будто ему было больно вдыхать больше воздуха, чем необходимо для жизни. Глядя на него, трудно было поверить, что он сможет дожить до утра.

«Если он умрет, – подумал Алекс, – я не переживу этого».

Он поднял взгляд на Гвендолин, которая пристально смотрела на него. Выражение ее лица оставалось непроницаемым, но Алекс понимал, что она просто решила не показывать своих чувств в присутствии остальных. У двери комнаты собралась небольшая толпа домочадцев. Они с молчаливым страхом смотрели на Макдана, несомненно, считая его распоряжение верным признаком того, что их лэрд действительно безумен.

«Она – ведьма, приговоренная к смерти, и убийца, – сурово напомнил себе Алекс. – Жизнь моего сына ничего не значит для нее. Если его смерть каким-либо образом способна принести ей пользу, она без колебаний убьет его».

Но затем он поймал себя на том, что вспоминает, какими нежными были прикосновения Гвендолин, когда она держала его сына, как ласково звучал ее голос, когда она шутливо разговаривала с ним, вспоминал тревогу и сострадание, которыми, казалось, тогда было пронизано все ее существо. Алекс смотрел на лезвие ножа, занесенного над бледной рукой сына, и не в силах был принять какое-либо решение. Он воин, лэрд, а не лекарь. Он не может судить о пользе или вреде свежего воздуха и купаний, а также дурно пахнущих снадобий, спертого горячего воздуха и непрерывных кровопусканий.

Единственное, в чем он был уверен, – его сын умирает, и никто не в силах спасти его.

– Не вмешивайтесь, женщины, – приказал он, моля Господа, чтобы помог ему сделать правильный выбор, – и предоставьте Гвендолин ту помощь, которая ей может потребоваться.

Все ошеломленно посмотрели на него. Даже Гвендолин была удивлена.

– Заклинаю тебя, лэрд Макдан! – взмолилась Элспет. – Ты не должен оставлять эту помощницу дьявола рядом с ним.

– Ты получила приказ, Элспет.

Крепко зажав в кулаке маленький нож, она беспомощно смотрела на него.

– Алекс, ты должен прислушаться к голосу разума, – запротестовала Ровена.

– Я не привык, чтобы мои указания подвергались сомнению, Ровена. Если ты не хочешь помогать Гвендолин, то можешь уйти. – Его голос был угрожающе тих.

Ровена открыла рот, а затем закрыла его, как будто сначала хотела продолжить спор, но, очевидно, подумав немного, отказалась от этой затеи.

– Я не останусь и не буду принимать во всем этом участия, – дрожащим голосом заявила Элспет. Она бросила испачканный кровью нож и мисочку обратно в шкатулку и торопливо пошла к двери. – Да сжалится Господь над душой бедного мальчика.

– А как насчет тебя, Ровена? – поинтересовался Алекс. – Ты предпочтешь остаться и помогать Гвендолин или уйти?

Ровена не колебалась. Обиженная резкостью, с которой Алекс обращался к ней в присутствии всего клана, она подхватила юбки и вышла из комнаты.

– Ты тоже можешь быть свободна, Марджори, – предложил Алекс.

– Если мне будет позволено, Макдан, – заговорила Марджори, все еще державшая в руках ночной горшок Дэвида, – я бы хотела остаться и помочь.

Толпа собравшихся у двери членов клана удивленно охнула.

Алекс кивнул:

– Гвендолин, скажи Марджори, что тебе нужно, и она принесет.

Гвендолин лихорадочно размышляла.

– Свежую постель и ночную рубашку, – сказала она, торопясь сделать так, чтобы Дэвид снова лежал в чистоте и чтобы ему было удобно. – Этот горшок тоже нужно опорожнить и тщательно вымыть. Кроме того, мне нужен кувшин с чистой питьевой водой и чашка, а также лоскут материи, чтобы перевязать ему руку.

Алекс смотрел, как Гвендолин подошла к его сыну и принялась вытирать его лицо теплой влажной тканью.

– Ну вот, Дэвид, – тихим голосом успокаивала его она, – теперь мне нужно, чтобы ты немного привстал и я могла снять с тебя ночную рубашку.

С этими словами она откинула в сторону испачканные простыни.

Дэвид слабо застонал. Гвендолин осторожно приподняла мальчика и, ласково поддерживая, принялась снимать с него рубашку. Внезапно она в нерешительности остановилась.

– Мне кажется, твой сын имеет право на то, чтобы на него не глазели, Макдан, – сказала она, бросив взгляд на собравшуюся у дверей толпу.

Ее забота о гордости мальчика удивила его. Никто из прежних лекарей Дэвида не задумывался, прежде чем раздеть его в присутствии посторонних, считая его слишком больным, чтобы волноваться по этому поводу. Но Дэвиду уже исполнилось десять, и если даже он слишком слаб, чтобы протестовать, то он определенно был достаточно взрослым, чтобы смущаться в присутствии такого количества зрителей.

– Возвращайтесь к своим делам, – приказал Алекс, подходя к двери. – Вам сообщат, если произойдут изменения в состоянии моего сына.

Домочадцы расходились с явной неохотой. Макдан бросил взгляд на Гвендолин, которая снимала с Дэвида рубашку. Плечи и ребра мальчика обтягивала молочно-белая кожа. Если болезнь в самое ближайшее время не убьет ребенка, он просто умрет от голода. Не в силах вынести этой мысли, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Через несколько минут вернулась Марджори и помогла Гвендолин снять грязное постельное белье, а затем унесла его. Когда Дэвид был удобно уложен на чистое белье, Гвендолин дала ему воды, чтобы прополоскать рот, и наложила свежую повязку на руку. Затем она подбросила дров в огонь и открыла окна, опять впустив в комнату чистый воздух.

– Как ты себя чувствуешь, Дэвид? – ласково спросила она, подходя к кровати.

Мальчик не отвечал. Его изнуренное болезнью лицо уткнулось в подушку, но дыхание было глубоким и размеренным, и Гвендолин поняла, что он уснул. Какова бы ни была причина этого ужасного приступа рвоты, но он, кажется, утих. По крайней мере на время. Гвендолин убрала прядь шелковистых рыжих волос со лба мальчика. Его лоб был прохладным и сухим. Значит, не лихорадка довела его до такого жалкого состояния. Она подумала, что должна попытаться заставить его выпить немного воды, чтобы восполнить потерянную организмом жидкость, но затем решила подождать, пока он проснется. Вспомнив, что приступ начался неожиданно, Гвендолин подумала, что лучше будет остаться рядом с ребенком на случай, если ему снова станет плохо. Кроме того, она боялась, что Элспет может посчитать, что лучше своего лэрда разбирается в медицине, и вернуться, чтобы тайно, без ведома Макдана, пустить кровь мальчику. Не желая допустить подобного насилия, Гвендолин придвинула стул ближе к кровати, села и накрыла своей теплой ладонью тонкие пальцы Дэвида, приготовившись всю ночь не спускать глаз со своего подопечного.


Когда Алекс пробирался по коридору в комнату сына, тьма совсем сгустилась. Мрачный проход был освещен единственным факелом, дымный мерцающий огонь которого отбрасывал пятно оранжево-красного света на каменный пол. Он не удивился, что коридор был пуст. Макдан отдал приказ членам своего клана, и они, несмотря на то что могли сомневаться в его способности контролировать свои чувства, все же сохранили достаточно уважения к своему лэрду, чтобы повиноваться ему.

Если Дэвид умрет, разум совсем покинет его, как, впрочем, и уважение клана.

Он остановился перед дверью комнаты, пытаясь собрать остатки мужества, необходимые для того, чтобы посмотреть на умирающего сына. Алекс с болью вспоминал, что точно так же было с Флорой. Каждый раз, когда он шел навестить ее, то застывал на пороге, моля Господа сотворить чудо и дать ей силы превозмочь болезнь во время его отсутствия. Он не считал свою просьбу эгоистичной. Ведь Флора была для него воплощением чистоты, добра и красоты. И если почему-то необходимо пожертвовать жизнью обитателя этого замка, тогда это должна быть его жизнь. Жизнь Алекса, мужчины и воина, нельзя было назвать добродетельной, и в агонии любви и битвы он совсем не думал о спасении своей души. Разумеется, клан нуждался в нем, но если он умрет, найдется кому исполнять обязанности лэрда, пока его любимая жена вырастит сына. Флора должна жить, потому что из всех женщин, что он знал, она одна умела любить так безоглядно, без вопросов и оговорок, и он хотел, чтобы его сын узнал такую любовь. Но Господь не обращал внимания на его мольбы. Каждый раз, входя в комнату Флоры, он находил ее все более слабой. Она ускользала от него, как тень, исчезающая под последними, слабыми лучами солнца.

Какая ирония заключалась в том, что ему нужны были эти секунды, чтобы собраться с силами, в то время как его сын мужественно переносил непрекращающиеся страдания. Иногда ему хотелось сказать мальчику, как он гордится им. Но он знал, что если позволит себе в разговоре с сыном дать волю своей нежности, то сердце его разорвется, и слезы неудержимым потоком хлынут у него из глаз.

Лучше хранить молчание и по крайней мере сохранять видимость самообладания.

Он приподнял засов и осторожно приоткрыл дверь. Запах болезни исчез, вытесненный прохладным дуновением освеженного дождем воздуха, попадавшего в комнату через открытое окно. Горела одна свеча, а от пылавших в очаге дров осталась лишь кучка оранжевых и серых углей, которые давали немного тепла, но не могли рассеять окутавшие комнату сумерки. Алекс, преодолевая себя, пробирался сквозь тьму. Вид сына испугал его. Маленькая фигурка ребенка неподвижно лежала под аккуратно заправленными одеялами, бледная и застывшая. Крошечный, красивый трупик, предназначенный для погребения. Дэвид не стонал и не шевелился, и даже одеяло не вздымалось в такт его слабому дыханию.

Потому что он был мертв.

Острое горе пронзило Алекса, поднявшись откуда-то изнутри. Такие же невыносимые муки испытывал он в ту ночь, когда умерла Флора, и он чувствовал, что голова его раскалывается, как сухой орех. С трудом волоча налившиеся свинцом ноги по каменному полу, он понял, что не сможет этого вынести. Потерять единственное существо, которое он любил, своего болезненного ребенка, единственную ниточку, связывающую его с Флорой! Он понимал, что его слабость жалка и недостойна мужчины. Жизнь – это поле битвы, и множество мужчин понесли гораздо более ужасные потери, но все же сумели преодолеть страшные обстоятельства своей жизни. Но они не знали, что значит связать свою жизнь с такой женщиной, как Флора, и не могли представить, какую незаживающую рану нанесла ему ее смерть. А теперь это рана стала еще глубже, потому что не осталось ничего, ради чего стоило бы собирать остатки своего распадающегося разума.

Гвендолин заснула на стуле рядом с Дэвидом; ее тонкая рука сжимала его пальцы, не ведая, что подопечный уже ускользнул из ее земных объятий. Алекс растерянно смотрел на нее, не ощущая ни гнева, ни чувства вины, которые, как он полагал, должны были охватить его, если сын умрет за то время, когда она будет ухаживать за ним. Она сделала все, что могла. Возможно, если бы времени оставалось больше, ее необычные методы лечения помогли бы мальчику. Если кого-то и нужно винить, отчетливо понял Алекс, то только себя за то, что так долго ждал, прежде чем найти эту ведьму и привезти сюда.

Со стороны кровати донесся слабый вздох. Испуганный Алекс перевел взгляд на покоившееся на подушке белое как мел лицо мальчика. Сын смотрел на него тусклыми, все еще затуманенными болезнью, но, несомненно, живыми глазами.

– Дэвид? – прошептал Алекс.

Дэвид растерянно смотрел на него, как будто пытался вспомнить, где находится, а возможно, понять, откуда глубокой ночью у его постели взялся отец. В конечном счете усталость взяла верх над беспокойством. Веки его, затрепетав, закрылись, и он отвернул голову, по-прежнему не выпуская руки Гвендолин.

Надежда, подобно стреле, пронзила сердце Алекса, развеяв печаль. Его сын был жив! Он сделал глубокий вдох, прогоняя почти парализовавший его страх. Пока Дэвид жив, будет жить и он. Алекс обвел беспокойным взглядом комнату, чувствуя, что должен что-то сделать, чтобы помочь выздоровлению сына, но не зная, что именно. Огонь в очаге слишком слаб, решил он, осторожно положил на угли несколько поленьев и дождался, пока их не охватит яркое пламя. Довольный тем, что теперь остаток ночи в комнате будет тепло, он вернулся к кровати, чтобы перед уходом еще раз бросить взгляд на спящего сына. Но когда он приблизился, его внимание привлекла Гвендолин.

Она сжалась в комок, протянув одну обнаженную руку Дэвиду, а другой обхватив грудь, как будто старалась таким образом сохранить тепло. Ее шелковистые иссиня-черные волосы рассыпались по плечам и волнами спускались на спину, но это была слабая защита от сырого ночного воздуха, проникавшего через открытое окно. Свернувшаяся на стуле девушка выглядела маленькой и беззащитной; ее кожа была почти такой же пепельно-серой, как у Дэвида, а бледный лоб прорезала глубокая тревожная складка. Даже во сне она не позволяет себе расслабиться, понял Алекс, ощущая непрошеную симпатию к девушке.

Он взял лежавший в ногах кровати Дэвида сложенный плед, развернул его и осторожно накрыл Гвендолин, закутав ее в теплую мягкую ткань. Когда он склонился над ней и вдохнул ее чистый, сладкий, пахнущий летом аромат, то почувствовал, как желание вновь охватывает его. Он страстно хотел обнять ее, опустить на пол, вытянуться рядом и крепко прижать ее к себе, как в ту первую ночь, когда она, дрожа, лежала на земле. Он весь напрягся, вспоминая о том, как ее нежное хрупкое тело льнуло к нему, вкус сладких и теплых губ под его языком, чудесный вибрирующий звук, сорвавшийся с ее уст, когда он коснулся губами ее груди.

Испуганный тем, что в присутствии умирающего сына ему в голову могут приходить подобные мысли, он резко повернулся и вышел из комнаты, размышляя о том, что его способность контролировать себя оказалась слабее, чем он думал.

Глава 6

Кто-то сжимал ее руку.

Гвендолин открыла глаза. Дэвид мирно спал; дыхание его было ровным, лоб и щеки бледными, но сухими. Она торопливо возблагодарила Господа, поскольку понимала, что улучшение состояния мальчика никак не связано с ее действиями.

Ей не давала покоя мысль, что она могла каким-либо образом вызвать вчерашний приступ, в чем, похоже, не сомневался весь клан.

Она распрямила затекшую спину и нежно погладила тонкие пальцы мальчика. Возможно, предположила Гвендолин, купание чересчур утомило и без того ослабшего ребенка или явилось слишком сильным потрясением для его истощенного организма. С другой стороны, она предприняла все меры, чтобы он не замерз, и когда укладывала его в кровать перед тем, как отправиться к Макдану, мальчик выглядел усталым, но бодрым. Что же вызвало эти ужасные спазмы? Она терялась в догадках. Затем Гвендолин вспомнила, как перед уходом сказала ему, что он должен попытаться немного поесть из того, что она оставила ему от обеда. Вероятно, приступ начался во время еды, поскольку, когда она вернулась, поднос был опрокинут на пол. Возможно, некий таинственный яд вырабатывается его организмом, заставляя отвергать пищу? Если это действительно так, то что она сможет сделать, чтобы вылечить мальчика?

Слабый утренний свет проникал в комнату сквозь открытое окно. Снаружи шел дождь, отмывая все вокруг и наполняя воздух запахом травы и влажной земли. Забеспокоившись, что в комнате станет сыро, Гвендолин встала, а затем с недоумением посмотрела на теплый плед, соскользнувший с ее тела и упавший к ее ногам на пол. Она поняла, что это один из пледов с кровати Дэвида, но не помнила, что заворачивалась в него, прежде чем заснуть. Решив, что была слишком утомлена и сделала это непроизвольно, Гвендолин подняла плед и осторожно накрыла им Дэвида, стараясь не разбудить его. Затем она подошла к очагу и положила туда еще несколько поленьев. Когда пламя ярко запылало, она бросила взгляд на своего подопечного и, убедившись, что он спокойно спит, тихо выскользнула из комнаты.

В замке стояла неестественная и даже жутковатая тишина. Гвендолин быстро миновала коридор и поднялась по лестнице к себе в комнату, довольная тем, что встала так рано, поскольку ей не хотелось ни с кем встречаться, пока ей не представится возможность привести себя в порядок и переодеться. Спутанные черные пряди, спадавшие ей на плечи, не оставляли сомнений в том, что голова ее выглядит просто ужасно, а ее и так грязное и изодранное платье теперь еще помялось и покрылось пятнами от брызг мыльной воды, попавших на него во время купания Дэвида. Переодеться можно было только в алое платье, которое Гвендолин считала слишком красивым, чтобы ухаживать в нем за Дэвидом, но поскольку другой одежды у нее все равно нет, придется надеть его.

Когда Гвендолин подошла к двери своей комнаты, в нос ей ударил едкий запах гари. Она толчком распахнула дверь и обнаружила, что помещение заполнено серым дымом. Разозлившись, она бросилась к окнам, широко раскрыла их, а затем обвела взглядом комнату в поисках сосудов с курящимися травами. Но столб дыма поднимался от очага. Гвендолин в замешательстве подошла ближе, недоумевая, кто это такой заботливый не поленился подняться в такую рань и разжечь огонь в ее комнате, хотя бы и с дымом. Остановившись у очага, она увидела на поленьях тлеющую груду ткани. Она обгорела до неузнаваемости; сохранился только маленький кусочек, чудом избежавший огня, – клочок алой шерсти с золотой каймой.

Ярость охватила Гвендолин. Как посмели Макданы войти в ее комнату и уничтожить одну из ее самых ценных вещей, более того, ту самую, что ей подарил их лэрд? Низость такого поступка вызывала отвращение. Девушка повернулась к двери, намереваясь разыскать Макдана и сообщить ему об оскорбительном поведении его домочадцев.

Но увидев приколотую к подушке записку, Гвендолин застыла на месте.

Осторожно она двинулась в сторону кровати; гнев ее уступил место осмотрительности. Вытащив маленькую деревянную спицу, которой была пришпилена записка, она взяла в руки измятый лист бумаги, на котором корявым почерком невежды было написано:

Поторопись убраться отсюда, ведьма, иначе тебя ждет та же судьба, что и платье.

Гвендолин с трудом справилась с захлестнувшей ее волной паники. Она знала, что это не пустая угроза. Она провела здесь достаточно времени, чтобы понять, что нежелание Макданов терпеть у себя ведьму еще сильнее, чем у Максуинов. Если благополучие их настоящего и будущего лэрдов подвергнется опасности, эти люди без колебаний привяжут ее к столбу и сожгут, подобно тому как Максуины поступили с ее матерью и собирались поступить с ней самой.

Удивительно только, что сначала они предупреждают ее.

Записка упала на пол, а вслед за ней и остро заточенная спица, казавшаяся теперь зловещей. Она должна бежать прямо сейчас, утром, пока эти ужасные люди не успели причинить ей вред. Макдан обещал защищать ее, но даже он не в состоянии справиться со страхами глупых людей. В замке ее не охраняли, и поэтому не представляет никакого труда незамеченным проникнуть к ней в комнату, поймать ее в темном коридоре или по дороге из кухни всыпать яд в пищу. Можно найти бесконечное число способов, чтобы избавиться от нее. Она не останется здесь и не даст Макданам возможности совершить то, что не удалось людям ее клана.

– О, ты колдуешь? – вдруг раздался робкий голос.

Гвендолин сделала глубокий вдох, пытаясь унять бешеный стук сердца. В дверях стояла молодая женщина с темными волосами. Она с трудом удерживала поднос перед своим огромным животом. Судя по тонким рукам, женщина была маленькой и хрупкой, а необыкновенных размеров живот указывал на то, что она либо носит в себе не одного ребенка, либо роды должны были наступить совсем скоро.

– Я подумала, что ты, наверное, проголодалась, – сказала женщина.

– Нет, – натянуто ответила Гвендолин.

Неужели это попытка отравить ее? Или Макданы собираются усыпить ее при помощи какого-нибудь зелья, а затем умертвить во сне?

– Ну, тогда я просто оставлю его здесь, – сказала женщина, вперевалку пересекая комнату и ставя поднос на стол. – Еще рано, но потом голод напомнит о себе.

Она вздохнула и прижала руку к пояснице, разминая затекшие мышцы.

– Зачем ты сожгла свое красивое платье? – спросила она, удивленно разглядывая очаг. – Это часть какого-то обряда?

– Не стоит притворяться, что тебе ничего не известно, – коротко бросила Гвендолин.

Женщина растерянно посмотрела на нее. Затем она заметила лежащий на каменном полу лист бумаги, с явным усилием нагнулась и подняла его.

– О, – пробормотала она, прочитав записку.

– Макданы совершенно ясно дают понять, что не намерены терпеть меня здесь, – холодно заметила Гвендолин. – Очевидно, вы ни перед чем не остановитесь, лишь бы избавиться от меня.

– Это справедливо в отношении большинства членов клана, – согласилась женщина. Похоже, ее не очень взволновало замечание Гвендолин. – Макданы боятся, что ты намерена причинить вред маленькому Дэвиду, а они, как ты уже могла убедиться, не такие люди, которые будут молча стоять рядом и смотреть на это. Но я не думаю, что ты хочешь, чтобы мальчик страдал.

– Неужели? – Гвендолин ни на секунду не поверила ей.

– Поначалу мне тоже так казалось, – призналась женщина, не обращая внимания на резкость Гвендолин. – Но только до того момента, пока вчера вечером я не увидела, как ты ухаживаешь за ним. Я знаю, женщина не может с такой нежностью относиться к ребенку, желая ему смерти.

– Весь клан уверен, что я виновата во вчерашнем приступе.

– Не весь, – поправила женщина, опуская свое грузное тело на стул. Ее натянутое платье слегка приподнялось, открыв сильно распухшие ступни и лодыжки. Она сцепила отекшие пальцы на животе и спокойно посмотрела на Гвендолин. – Макдан точно в это не верит: иначе он не позволил бы тебе остаться около сына. И я не верю. У Дэвида все время случаются такие приступы. Прошло уже столько времени с тех пор, как он серьезно заболел.

Гвендолин колебалась. Казалось, женщина говорит искренне, но Гвендолин не была уверена, можно ли верить ей. Возможно, ее послали сюда остальные, чтобы втереться в доверие, а затем воспользоваться им.

– Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь перечил Элспет так, как ты, – заметила женщина, и ее прелестные губки изогнулись в улыбке. – У меня никогда не хватало на это смелости, хотя очень часто хотелось.

– Правда? – Несмотря на твердое решение не терять бдительности, Гвендолин почувствовала, что ей начинает нравиться посетительница.

– Ага, – кивнула молодая женщина. – Больше всего Элспет любит командовать, особенно когда люди больны и беспомощны. Она считает болезнь либо кознями дьявола, либо Божьим наказанием. Но в любом случае, по ее мнению, поправиться можно лишь через страдания и искупление. А также при помощи огромного количества кровопусканий, которые изгоняют дьявола и очищают тело.

– Если посмотреть, сколько шрамов на руке Дэвида, то можно предположить, что к настоящему моменту мальчик безупречно чист.

– Я знаю много случаев, когда это помогало, – заметила молодая женщина. – Но когда яды и дьявол проникают слишком глубоко, даже хорошее кровопускание не в состоянии спасти пропащую душу.

Она задумчиво погладила свой огромный живот, как будто стараясь унять какую-то неясную боль. Гвендолин не сомневалась, что собеседница узнала все это на собственном опыте. Она с удивлением поняла, что гадает, какая болезнь заставила молодую женщину выдержать жестокие процедуры Элспет.

– Мой Камерон говорит, что ты обладаешь способностью снимать боль, – оживленно продолжала женщина. – Он рассказывал, что по дороге домой ты вызывала духов и просила их вылечить рану на его большой и крепкой башке. Это правда?

Гвендолин бросила на нее изумленный взгляд.

– Ты жена Камерона?

– Да, – ответила молодая женщина, забавляясь удивлением Гвендолин. – Я – Кларинда. Большинство людей считают, что такой огромный мужчина, как он, должен был жениться на великанше.

Она усмехнулась и покачала головой.

– Может, я и не вышла ростом, но у меня есть характер и воля, чтобы справиться с любым мужчиной, большим или маленьким. Кроме того, мой Камерон, возможно, в бою и похож на льва, но с женой он кроток как ягненок.

Гвендолин вспомнила, как Камерон прокладывал себе дорогу среди воинов Максуина, чтобы освободить ее. В тот момент он напоминал свирепого медведя. Но, кажется, Кларинда права: огромная грива огненно-рыжих волос делала его скорее похожим на льва.

– Так это правда? – настаивала Кларинда, явно заинтригованная. – Ты можешь снимать боль?

Гвендолин колебалась. Ей казалось, что молодая женщина беспокоится о том, как пройдут роды. Гвендолин не хотела вводить ее в заблуждение и заставлять думать, что она может избавить ее от мук, неизбежно сопутствующих родам.

– Иногда, – осторожно ответила она. – Это зависит от того, насколько сильна боль… и, кроме того, мои заклинания не всегда действуют.

Кларинда задумалась, рассеянно поглаживая свой огромный живот.

– Какой чудесный дар – способность облегчать страдания, – сказала она. – Особенно если учесть, что некоторые лекари могут только усиливать их. Хотя мне кажется, что все в руках Господа. Если он решит, что пришло твое время, то просто заберет тебя к себе.

Голос ее звучал ровно, но Гвендолин уловила в нем нотку печали.

– Часто именно так и бывает, – согласилась Гвендолин, проникаясь сочувствием к страхам молодой женщины. – Но иногда, если ты действительно борешься изо всех сил, Он может переменить решение и позволить тебе остаться.

Кларинда сидела молча, устремив взгляд в пространство. Затем она внезапно заморгала и передернула плечами, отбросив грустные мысли.

– Ты еще не проголодалась?

Гвендолин с подозрением взглянула на поднос. Вид ломтиков холодного мяса, черного хлеба, сыра и искусно уложенных в виде цветка долек яблока внезапно напомнил ей о том, как она голодна.

– У Лахлана не было возможности подмешать туда одно из своих зелий, – насмешливо заверила ее Кларинда. – Вот, – добавила она, отламывая себе большой кусок сыра, – я сама откушу.

– Подожди!

Кларинда с удивлением смотрела на нее.

– Кто-нибудь мог незаметно отравить пищу, – взволнованно объяснила Гвендолин. – Ты не должна ее есть.

– Не думаю, что ведьма, желающая нанести вред клану, позволит умереть тому, кто пробует для нее пищу, – улыбаясь, заметила она. – Но я собирала этот поднос сама, Гвендолин, и знаю, что все в порядке.

С этими словами она отправила кусок сыра в рот.

Гвендолин несколько секунд с беспокойством наблюдала за Клариндой, размышляя, что следует делать, если Кларинде внезапно станет плохо. Но Кларинда проглотила сыр, затем взяла еще кусок сыра и толстый ломоть мяса, что свидетельствовало о неплохом аппетите беременной женщины и о том, что пища не отравлена.

– Я очень проголодалась, – призналась Гвендолин. Она присела на край кровати и принялась грызть яблоко. – Прости, если я была груба с тобой, когда ты вошла. Просто я была потрясена, обнаружив платье в очаге. Ты не знаешь, кто мог оставить мне записку?

– Это могли сделать многие, – ответила Кларинда, пожимая плечами. – Макданы издавна боятся ведьм, волшебниц, водяных и всяких злых духов. А с тех пор как умерла жена Макдана, мы, естественно, особенно заботимся о том, чтобы держаться подальше от сил зла.

Упоминание о жене Макдана заставило девушку задуматься. Возможно, узнав о ней побольше, Гвендолин сможет выяснить причину того, что происходит с Дэвидом.

– Отчего умерла жена Макдана?

– Говорят, у нее был слабый организм, – ответила Кларинда. – Но когда Макдан впервые привез свою невесту сюда, она выглядела совершенно здоровой. И только после рождения Дэвида Флора начала слабеть. Еще дважды после этого она носила в себе ребенка, но оба младенца умерли, появившись на свет слишком рано, чтобы выжить. – Она положила руки на свой большой живот, как бы пытаясь защитить его. – После второго случая она жаловалась на ужасную боль и была настолько слаба, что не могла встать с постели. Макдан сильно встревожился и послал за лучшими лекарями страны, которые приехали даже из Сконы. Эти самонадеянные негодяи уверяли Макдана, что им известны все болезни на свете. Они отворяли ей кровь, давали слабительное, ставили пиявки, заставляли пить всевозможные отвратительно пахнущие снадобья. Но Флора слабела все больше и больше.

Гвендолин ощутила жалость к бедной женщине. Без сомнения, Флора сильно страдала.

– Естественно, Элспет тоже лечила ее, – продолжала Кларинда. – Она была твердо убеждена, что силы зла отнимают здоровье Флоры, и сказала, что все мы должны помочь прогнать их. Бедная Флора проболела почти год. А потом все-таки умерла. Некоторые считают, что ее убила печаль из-за потери двух младенцев. – Молодая женщина провела ладонью по своему животу. – Это вполне возможно, – согласилась она. – Но Флора обожала Макдана и своего сына. Никогда не поверю, что женщина, у которой есть маленький ребенок, позволит себе умереть, если у нее будет выбор. Кроме того, Флора очень беспокоилась, что станет с Макданом, если она умрет.

– Что ты имеешь в виду?

– На свете много мужчин, которые хорошо относятся к своим женам, – принялась объяснять Кларинда, – но они не станут очень долго страдать, если потеряют жену и будут вынуждены искать себе другую. Жизнь женщины бывает коротка, ведь на нас лежит обязанность рожать детей. Мне кажется, многие мужчины понимают это и соответственно не дают воли своим чувствам.

Гвендолин задумалась над ее словами. Много женщин из клана Максуинов умерли во время родов или вскоре после них. Не было ничего необычного в том, что их скорбящие мужья через несколько месяцев женились вновь, особенно если ребенок оставался жив. Причиной таких поспешных браков была не любовь, а практические соображения. Младенцу нужна мать, а мужчине жена.

– Чувства Макдана к Флоре были гораздо глубже, – продолжала Кларинда. – Чем дольше длилась ее болезнь, тем больше времени он посвящал ей, пока наконец почти перестал выполнять свои обязанности лэрда. А когда Флора умерла, душа Макдана была совсем пуста. И вот в этот момент его охватило безумие.

– Что произошло? – спросила Гвендолин.

– Он долго бушевал. Во весь голос проклинал Бога и дьявола, осыпая их самыми ужасными оскорблениями и всевозможными страшными угрозами. Понимаешь, он насмехался над ними, потому что хотел, чтобы они взяли и его.

Вот, значит, какая боль пряталась внутри Макдана. Несколько раз Гвендолин замечала в его глазах искры безудержной ярости, но не могла определить ее причину. Любимый сын, единственная ниточка, связывавшая его с памятью жены, теперь тоже умирает. Жестокость такого поворота судьбы была почти невыносима.

Неудивительно, что он рисковал собой, своими лучшими воинами и благополучием всего клана, чтобы выкрасть Гвендолин и привезти сюда.

– И сколько длилась его ярость?

– Она никогда не покидала его, – ответила Кларинда. – Он просто научился лучше контролировать себя, чтобы скрыть ее от нас. Но затем он начал странно себя вести, мы поняли, что наш лэрд изменился.

– И что же он делал? – нахмурилась Гвендолин.

– Почти целый год он каждый вечер напивался до бесчувственного состояния. Само по себе это не было необычным, но раньше никто из нас не видел Макдана пьяным. Он был гордым человеком и никогда не пренебрегал своими обязанностями. А пьяница не может быть хорошим воином, отцом или лэрдом. Макдан понимал это. Он запирался в своей комнате или вскакивал на лошадь и исчезал на несколько дней, напиваясь и забывая об обязанностях по отношению к клану, не говоря уже о сыне. А кроме того, – тихо добавила она, – люди слышали, как он разговаривал с Флорой.

– Со своей умершей женой?

Молодая женщина кивнула.

– Он долго беседовал с ней, часами, днем и ночью. Мы надеялись, что таким образом он дает выход своей скорби и что со временем это пройдет. Но мы ошибались. Каждый раз, когда кто-нибудь приходил к нему, чтобы посоветоваться по какому-либо делу, он отсылал их, говоря, что его нельзя беспокоить во время разговора с женой. – Ее голос дрогнул. – Мы знали, что его охватывает безумие. Скоро об этом стало известно и другим кланам, и они стали называть его Безумным Макданом.

– Клан по-прежнему считает его сумасшедшим? – спросила Гвендолин.

Кларинда некоторое время колебалась, но потом произнесла:

– Примерно через год после смерти Флоры что-то произошло с ним, и Макдан перестал напиваться до бесчувствия. Он продолжал беседовать с Флорой, но поскольку в остальном он был почти нормален, мы перестали обращать на это внимание. В конце концов, может, она находится рядом и отвечает ему. Некоторое время нам казалось, что Макдан выздоровел. Но потом заболел Дэвид. И опять лэрд послал за лучшими лекарями, и опять они не смогли вылечить мальчика. Наконец он отослал их всех прочь. Мы все боимся, что, если Дэвид умрет, этого Макдан может просто не перенести.

– А теперь Макдан привез сюда ведьму, чтобы она вылечила его сына, – продолжила Гвендолин. – И это заставляет клан еще больше сомневаться, в здравом ли он уме?

– Потому что люди боятся того, чего они не понимают, – раздался чей-то бодрый голос. – Только знание рассеивает тревогу. Но этот урок ты еще не усвоила, правда, милая?

Гвендолин повернулась и увидела стоящую в дверях Мораг. Старая колдунья была одета в пышное платье из светло-зеленого бархата. Ее длинные волосы серебристым потоком спускались на мягкую ткань. Одна ее рука сжимала украшенный богатой резьбой посох, а через другую была перекинута груда одежды из изумрудной, золотистой и темно-пурпурной ткани.

– Похоже, тебе нужно платье, – заявила Мораг, входя в комнату; в ее глазах цвета морской волны сверкали искорки. – Когда я была в твоем возрасте, это были мои любимые. Мне будет приятно, если их снова станут носить.

Брови Гвендолин от удивления поползли вверх.

– Откуда ты знаешь, что мне понадобится другое платье?

– Просто мне так показалось, – беззаботно ответила Мораг, опуская свои подарки на кровать. – Тебе они нравятся?

Гвендолин протянула руку и неуверенно потрогала мягкие складки ткани.

– Они прекрасны, – согласилась она, проводя пальцем по искусной вышивке одного из нарядов. Если Мораг действительно носила их в молодости, значит, им уже больше пятидесяти лет. Но ткань и нитки казались почти новыми, цвета сохранили яркость, и с трудом верилось, что платьям может быть столько лет.

– Я всегда тщательно ухаживала за своей одеждой, – объяснила Мораг, как будто прочитав ее мысли. – Как ты можешь заметить, классический фасон переходит из поколения в поколение.

– Я тоже всегда так считала, – заметила Кларинда, поднимаясь со стула и становясь у кровати рядом с Гвендолин. – Что очень удобно, когда в семье девять братьев и сестер, – с кривой улыбкой добавила она.

– Я не могу принять этого, – сказала Гвендолин, проводя ладонью по шелестящему шелку золотистого платья.

– Конечно, можешь. – Мораг взмахнула испещренной голубыми венами рукой. – Времена, когда я носила такую одежду, уверяю тебя, давно миновали. Эти платья ждали тебя.

Гвендолин замерла, борясь с соблазном, а затем покачала головой.

– Это слишком щедрый подарок. И я не переживу, если с ними что-нибудь случится, – добавила она, бросив взгляд на обгоревшую черную груду ткани в очаге.

– Какой позор! – заметила Мораг, даже не посмотрев в ту сторону. – Мне кажется, тебе очень идет алый цвет. Может, я найду что-нибудь похожее в одном из своих сундуков. Но до той поры, думаю, эти платья прекрасно послужат тебе.

Гвендолин колебалась. Она понимала, что неправильно было бы принять этот подарок. Она не беспокоилась по поводу платья, что подарил ей Макдан, поскольку он украл ее и был виноват в том, что ее собственная одежда превратилась в лохмотья. Но Мораг преподносила ей дар в знак дружбы. Гвендолин не привыкла к подобной щедрости и не имела никакого желания оказаться в долгу у старой колдуньи.

– Настоящий подарок вручается без намерения получить что-либо взамен, – прозорливо заметила Мораг.

Гвендолин удивленно взглянула на нее, смущенная тем, что Мораг как будто прочла ее мысли.

– Сегодня ты наденешь изумрудное платье, – решила Мораг. – Оно шерстяное и прекрасно защитит тебя, когда ты выйдешь во двор.

– Гвендолин сегодня не сможет выйти, – запротестовала Кларинда. – На улице проливной дождь. Он не прекращается со вчерашнего вечера.

Мораг весело взглянула на Гвендолин.

– Это потому, что дождь соответствует ее настроению. Если ведьме не нравится погода, она может изменить ее.

Гвендолин едва удержалась от улыбки. Очевидно, рассказы Бродика и Камерона о буре, которую она якобы вызвала во время их возвращения домой, убедили весь клан, что погода находится в ее власти.

– Я люблю дождь, – заявила она, как будто действительно была его творцом.

– Я тоже, – весело прощебетала Мораг. – Отмывает все вокруг и предоставляет возможность многое начать заново. – Она повернулась и направилась к двери. – Тем не менее, мне кажется, ты скоро обнаружишь, что остальные Макданы не испытывают такой любви к нему.

Уходя, Мораг рассмеялась звонким мелодичным смехом, заполнившим всю комнату.


– Ужасное зло проникло в наш клан.

Макданы угрюмо кивнули, соглашаясь с мрачным заявлением Лахлана.

– Я предупреждал Макдана, чтобы он не привозил ее, – сказал Реджинальд. – Я говорил ему, что ведьма среди нас принесет только неприятности.

– Неприятности я бы пережил, – заверил собравшихся Гаррик. – Меня бы не беспокоил даже странный летающий горшок, если бы дело ограничилось только этим.

– Тебе легко говорить, – проворчал Мунро. – Это не за тобой проклятая штуковина гонялась по всему двору, прежде чем ринуться вниз и треснуть прямо по твоей дурацкой голове! Мне еще повезло, что я остался жив и могу рассказывать об этом!

– Прошу прощения, Мунро, но сбросить горшок на голову человеку – очень странный способ убийства для ведьмы, – заметил Оуэн. – Может, она просто подшутила над тобой?

Лицо Мунро побагровело от гнева.

– Она превратила мои ноги в камень, чтобы я не мог убежать! – взревел он. – Вне всякого сомнения, это была попытка убить меня!

– Зачем ей убивать тебя? – спросил Реджинальд.

– Потому что ей известно, что я способен видеть ее суть под красивой внешностью, – с угрозой в голосе объяснил Мунро.

Глаза Оуэна широко раскрылись.

– Ты хочешь сказать, что внешность девушки ненастоящая?

– Она старая и уродливая, как сморщенный башмак, – ответил Мунро. – С отвратительными шишковатыми наростами на лице.

– Я знал это! – воскликнул Лахлан, радостно потирая свои костлявые руки. – Вечером я начну составлять новое зелье, которое откроет всем ее настоящую сущность. – Он упрямо сдвинул белые брови и добавил: – Говоришь, она выглядит, как старый башмак?

– Если она действительно хотела тебя убить, почему же ты еще жив? – настаивал все еще сомневающийся Реджинальд.

– Чтобы справиться с Макданом, недостаточно одной тощей ведьмы, – хвастливо заявил Мунро. – Кроме того, моя голова тверда, как скала.

Он ударил себя по макушке пухлым кулаком и нахмурился.

– Не могу поверить, что Макдан рискнул ввязаться в войну с Максуинами, чтобы просто привезти ее сюда! – раздраженно воскликнул Лахлан. – Вероятно, целая армия уже направляется сюда, чтобы истребить нас, пока мы спим! Неужели вы думаете, что я могу спокойно спать ночью?

– Эти трусливые Максуины для нас не противник, – фыркнул Реджинальд. – Лэрд Максуин – безвольный дурак. Пусть только явятся, – громко заявил он, потянувшись за мечом, – и вот что они встретят! – Он ухватил пальцами пустой ремень, затем нахмурился и опустил глаза, как будто собирался отыскать оружие в складках пледа. – Вот странно… я был уверен, что надел его.

– Сейчас наша главная забота – Дэвид, – перебила его Элспет. – Случившийся вчера вечером приступ не оставляет сомнений: ведьма пришла сюда для того, чтобы убить его.

– Странная погода установилась у нас после ее появления, – заметил Оуэн, с внезапным удивлением глядя на блестевшие от дождя окна. – До этого стояли погожие деньки. – Он почесал свою седую голову и добавил: – Или это было прошлым летом?

– Случилось много странных вещей с тех пор, как у нас появилась ведьма, – сказала Летиция, хорошенькая девушка с темными, вьющимися волосами. – Прошлой ночью мой малютка Гарет плакал, не переставая, а обычно он спит тихо как мышь.

– Ради бога, Летти, ведь на прошлой неделе он кричал всю ночь, до самого рассвета, – возразил ее муж Эван. – Чуть не свел меня с ума.

– Тогда у него резался зубик, – не сдавалась Летти. – А теперь все в порядке. У него не было никакой причины плакать этой ночью.

– Если не считать необходимости разбудить соседей, – проворчал Квентин, живший в соседнем домике.

– Я слышал жуткий вой этой ночью, – сказал Гаррик, меняя тему разговора.

– Это был ребенок Летти, – пошутил Квентин, заставив всех рассмеяться.

– Крик был какой-то нечеловеческий, – возразил Гаррик. – Я искал свою собаку Лэдди во время бури, но от этого кровь застыла уменя в жилах, и я побежал домой, запер дверь на засов, моля Господа о милосердии.

– А что потом? – полюбопытствовал Реджинальд, оставивший наконец попытки нащупать свой меч.

Гаррик пожал плечами, смущенно признаваясь:

– Я выпил кувшин эля и заснул.

– Интересно, сколько кувшинов ты выпил до того, как услышал этот вой? – с подозрением спросил Лахлан.

– Два или три, – честно ответил Гаррик.

– Ты нашел собаку? – поинтересовался Оуэн.

Гаррик покачал головой, живописуя свои подозрения:

– Ее забрала ведьма для своих черных обрядов.

Все сочувственно вздохнули.

Внезапно кто-то громко рыгнул и стукнул пустой кружкой о столешницу.

– Эль выдохся, – сообщил Фаркар, вытирая рукавом мокрый рот. – Я с трудом пью его.

Нетвердой рукой он взял кувшин и снова наполнил до краев свою кружку.

– Я тоже заметил это, – согласился Квентин, – с тех пор как приехала ведьма. И мясо подгорает каждый вечер.

– Вот уж неправда! – вспыхнула кухарка Алиса.

– Я же не говорю, что это твоя вина, Алиса, – торопливо стал успокаивать ее Квентин. – Просто после появления ведьмы все стало немного подгорать. Вне всякого сомнения, это ее проделки, – смиренно добавил он, – а не твои.

– Если еда была такой ужасной, почему ты вчера вечером набивал свое брюхо, как будто это пустой мешок? – с издевкой спросила кухарка.

– Думаю, мы все согласимся, что после приезда ведьмы здесь случилось много необычного, – прервал их перебранку Лахлан.

– Даже Макдан ведет себя странно, – вставила Ровена.

– Ведьма каким-то образом сумела околдовать его, – сделала вывод Элспет. – Вот почему он разрешил вчера вечером ей остаться с Дэвидом, когда ему следовало запереть это дьявольское отродье в темнице!

– Макдан всегда ведет себя странно, – заметил Реджинальд. – Не стоит придавать этому особого значения.

– Да, это правда, – согласился Лахлан. – С тех пор как умерла Флора, он немного не в себе.

– Бедняга, – вздохнул Оуэн. – Это разбило его сердце. И вдобавок повредило разум.

– Неужели он снова разговаривал с ней? – с беспокойством спросила Марджори.

– Нет, – послышался низкий грозный голос. – Я не разговаривал.

Алекс вошел в зал, и в зале повисло неловкое молчание. За лэрдом следовали Камерон, Бродик и Нед; на их напряженных лицах было написано неодобрение.

– Если у кого-нибудь из вас возникло беспокойство относительно благополучия клана, – заговорил Алекс, обводя взглядом испытывающих неловкость собравшихся, – то я предпочел бы, чтобы вы открыто высказали его мне.

– Правильно, парень, правильно, – согласился Оуэн, кивая седой головой. – Совершенно верно. Мы так и собирались поступить.

– Поэтому мы и собрались здесь, – с невинным видом добавил Лахлан. – Чтобы поговорить с тобой.

– И вот теперь ты пришел, – закончил Реджинальд. – Чертовски вовремя, должен заметить.

Алекс скрестил руки на груди.

– Ну?

– Понимаешь, парень, – нерешительно заговорил Оуэн, – у нас тут состоялся небольшой разговор по поводу красивой ведьмы, которую ты привез в замок.

– Мунро утверждает, что на самом деле она выглядит, как сморщенный старый башмак, – сообщил Лахлан.

– Ради бога, Лахлан, – проворчал Реджинальд. – Макдану это совершенно безразлично!

– Почему это? – спросил Лахлан. – На его месте я предпочел бы знать правду, пока ее фальшивая красота не ввела и меня в заблуждение.

– Если ее внешность действительно так безобразна, – ответил Алекс, стараясь сохранять спокойствие, – то я благодарен ей, что она скрывает это от меня. Что еще?

– Она собирается убить твоего сына, Макдан, – предупредила Элспет. – Именно поэтому она здесь.

– Ты ошибаешься, Элспет, – покачал головой Алекс. – Гвендолин Максуин находится здесь потому, что я пригласил ее приехать, после того как спас от костра, и она великодушно согласилась.

Это было явным преувеличением. Но Алекс подумал, что, рассказав клану, как он притащил Гвендолин в замок против ее воли, только усугубит опасения своих людей.

– Она здесь, чтобы помочь Дэвиду, – заверил он женщину, – а не навредить ему.

– Ты не можешь в это верить, Алекс, – возразила Ровена. – Ведьме нельзя доверять. Она была приговорена к сожжению на костре собственным кланом. Должно быть, она совершила что-то ужасное, чтобы заслужить такое наказание. Вне всякого сомнения, она убила еще кого-то!

– Ее осудили за колдовство, – ответил Алекс, делая вид, что это ее единственное преступление, и не очень серьезное. Он не любил обманывать своих людей и чувствовал особую вину перед Ровеной, чья дружба на протяжении многих лет оставалась неизменной. Но его сын умирал, и способности Гвендолин, откуда бы они ни взялись и какова бы ни была их природа, остались его единственной надеждой. Он должен заставить клан смириться с ее присутствием, пока Дэвид опять не будет здоров.

– Не могу представить себе, что такая хорошенькая девушка кого-нибудь убивает, – заметил Оуэн. – Во всяком случае, намеренно.

– Это потому, что ты не видишь ее настоящей наружности, – возразил Лахлан. – Глоток моего зелья – и один взгляд на эту покрытую бородавками старую каргу заставит твой завтрак выскочить обратно!

– Почему это я должен пить подобный напиток? – смущенно нахмурился Оуэн.

– Не ты! – нетерпеливо воскликнул Лахлан. – Она!

– Если она не желает зла Дэвиду, то почему впускает в комнату мальчика холодный воздух и заставляет его принимать ледяные ванны? – не отступала Элспет. – Зачем она выбросила из комнаты все горшки с благовониями и заставила его лежать в постели почти голым, едва прикрыв одним пледом? И почему она не дала мне пустить ему кровь вчера вечером, когда его тело было пропитано ядами, которые нужно было удалить?

– Потому что ее методы лечения отличаются от тех, к которым ты привыкла, – ответил Алекс. – Как я понял, вы боитесь ее. С этим я ничего не могу поделать. Но Гвендолин Максуин – опытный и искусный лекарь, и она использовала свои способности, чтобы вылечить десятки людей, считавшихся почти мертвыми. А кроме того, – мрачно добавил он, – она поклялась спасением своей души, что вылечит моего сына.

Конечно, это была абсолютная ложь. Он понятия не имел, сколько людей действительно вылечила Гвендолин. Став его пленницей, она была вынуждена согласиться попытаться вылечить его сына, и ничего больше. Но никто из клана не стал спорить с ним. Вместо этого они с неожиданным интересом, но молча смотрели на него. Воспользовавшись этой переменой настроения, Алекс смело продолжил свою речь:

– Это не произойдет за один день и не будет результатом одного-единственного заклинания. Поэтому я прошу вас проявить терпение и всячески помогать ей. Возможно, Гвендолин Максуин и ведьма, но сверхъестественные способности сделали ее превосходным лекарем. Более того, – заключил он, – она моя единственная надежда вновь увидеть сына здоровым и сильным.

– Это тяжелая роль, Макдан, – произнес тихий голос, – быть чьей-то последней надеждой.

Макдан медленно повернулся и увидел стоящую позади него Гвендолин. Выражение лица девушки оставалось сдержанным, и по нему нельзя было определить ее настроение. Ее серые глаза пристально смотрели на него, говоря о том, что она слышала все его измышления и знала, что он обманывает своих людей. В этот момент Алекс испугался, что Гвендолин опровергнет его фальшивые заявления и опозорит перед лицом всего клана. Она отчаянно хотела уехать, а его люди, в свою очередь, жаждали избавиться от нее. Ей нужно только сказать, что она не может вылечить Дэвида, и клан с радостью отошлет ее обратно. Они усомнятся в здравом уме лэрда и освободят его от исполнения своих обязанностей в полной уверенности, что действуют в интересах его сына и всего клана. И тогда разум окончательно покинет Алекса.

Он смотрел в неподвижном молчании, ожидая, что она очернит его перед лицом всего клана. «Я был глупцом, – холодно подумал Алекс. – Только глупец способен надеяться, что Господь смилостивится и сохранит моего сына».

Бог проклял его и твердо решил разрушить последнее, что связывало его с жизнью.

– Макдан, сегодня утром твой сын чувствует себя лучше, – сообщила Гвендолин. – Сейчас он спит, а когда проснется, то будет готов выпить немного бульона. Нам нужно подождать и посмотреть, что будет дальше.

Алекс пристально смотрел на девушку, не вполне уверенный, что правильно ее понял. Неужели она хочет сказать, что остается?

Гвендолин чувствовала смущение Макдана, но вряд ли оно могло сравниться с ее собственным. Никто, кроме отца, никогда не вставал на ее защиту, не удостаивал даже нежного и ласкового слова. Ни один человек не верил, что она способна совершить что-нибудь доброе и бескорыстное, например, спасти жизнь беспомощному ребенку. С самого раннего детства ее винили во всех бедах и неприятностях, которые обрушивались на клан, пока наконец она сама не начала задумываться: нет ли в этих гадких обвинениях доли правды? Только любовь к отцу и забота о нем давали ей возможность проявить способность к состраданию. Откровенно говоря, Максуины не вызывали у нее нежных чувств, да и Макданы тоже, за исключением Дэвида.

До этого момента.

– Это… хорошие новости. – Глядя на девушку, Алекс ощущал себя странно уязвимым, как будто нечаянно открыл ей какую-то личную тайну, о которой ей не следовало знать. Смущенный, он отвел взгляд, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом: изящной линии щеки, водопаде иссиня-черных волос, на неглубоком вырезе ее изумрудного платья.

Макдан нахмурился.

– Это не то платье, что я тебе подарил.

По рядам собравшихся пробежал нервный ропот, который не остался незамеченным для Гвендолин. Она спустилась сюда с намерением рассказать Макдану о недостойном поведении его людей. Гвендолин не собиралась терпеть издевательства и искренне надеялась, что Макдан призовет их к порядку. Но, глядя на их испуганные лица, она внезапно почувствовала, что не хочет сообщать об их трусливом поступке. Макдан придет в ярость, когда узнает, что они сделали. Несомненно, он захочет покарать виновных, а если они добровольно не признаются, то даже может решить, что нужно наказать весь клан.

– Гвендолин, – настаивал Алекс, подозрения которого все усиливались, – что случилось с твоим платьем?

Несколько человек закашлялись. Другие почему-то сильно заинтересовались своими ногами. Почувствовав их смущение, Алекс вопросительно обвел взглядом собравшихся в зале людей.

– Ну?

– Макдан, – нерешительно начал Гаррик, – боюсь, что мы должны тебе кое в чем признаться…

– Я сожгла его, – выпалила Гвендолин.

Алекс ошеломленно посмотрел на нее.

– Что ты сделала?

– Случайно, разумеется, – поспешно пояснила она. – Я подошла слишком близко к огню и не заметила, как оттуда вылетел горячий уголек и поджег платье. Когда я поняла, что произошло, платье уже было окончательно испорчено. Мораг была настолько добра, что отдала мне несколько платьев, которые она больше не носит. Вот откуда у меня это.

Она нервно провела рукой по ткани, смахивая несуществующие пылинки.

– Тебе оно нравится?

Алекс скептически посмотрел на нее, а затем повернулся к членам клана. Страх на их лицах подсказал ему, что услышанная история о судьбе платья Гвендолин далека от истины.

– Может, кто-нибудь расскажет, что произошло на самом деле?

– Я сожгла его, – настаивала Гвендолин, надеясь, что он оставит эту тему. – Больше здесь не о чем говорить.

– Понятно, – произнес Алекс. – Ну, будем надеяться, что больше ничего не случится ни с тобой, ни с твоими платьями. В противном случае я буду очень недоволен. – Он строго взглянул на своих людей.

– Тебе очень идет новое платье, – заметил Оуэн, нарушая напряженное молчание. – Мне всегда особенно нравился зеленый цвет.

– Или по крайней мере ты выглядишь в нем очень красивой, – уточнил Лахлан и прищурился, как будто старался получше разглядеть ее.

Гвендолин не знала, как понять это странное замечание.

– Я собиралась пойти в лес сегодня утром, чтобы собрать травы и коренья и сделать из них лекарство для Дэвида, – сказала она, поворачиваясь к Алексу. – Поскольку ты не разрешил мне одной покидать замок, то я прошу у тебя провожатого.

Алекс обвел неуверенным взглядом зал. Принимая во внимание всеобщую враждебность к Гвендолин, он сомневался, что кто-нибудь захочет оказаться наедине с ней.

– Камерон проводит тебя, – объявила Кларинда. – Правда, милый?

– Угу, – сказал Камерон и, тяжело ступая, подошел к Гвендолин.

Нед молча встал с другой стороны девушки.

– Ты не можешь пойти прямо сейчас, – запротестовал Оуэн.

– Почему же? – спросила Гвендолин.

– Там сильный дождь, – объяснил Реджинальд. – Льет как из ведра.

– Но ты, конечно, знаешь об этом, – вставил Лахлан, и в голосе его слышалось обвинение.

– Дождь сейчас прекратится, – сказала Гвендолин и показала на окна. – Смотрите – уже выглядывает солнце.

Весь клан в изумлении смотрел, как потоки льющейся с неба воды внезапно иссякли, небо очистилось и засверкали солнечные лучи.

– Боже милосердный, – с благоговейным ужасом пробормотал Оуэн. – Вы видели, что сделала эта девушка?

– Просто потрясающе! – с воодушевлением воскликнул Реджинальд. – А ты не могла бы сделать следующую зиму потеплее? От холода у меня болят суставы.

– Откуда мы знаем, что погода действительно изменилась? – таинственно произнес Лахлан. – Может быть, она всех околдовала, и нам только кажется, что дождь прекратился.

– Солнце греет, Лахлан, – сказал Оуэн, поворачивая свою морщинистую щеку к свету. – Если мне это просто кажется, тогда это чертовски искусный трюк!

– Это не трюк, – заверила их Гвендолин и в сопровождении Камерона и Неда направилась в коридор.

Камерон распахнул тяжелую дверь и с опаской вышел наружу, как будто до конца не поверил, что небо на самом деле прояснилось. Гвендолин заморгала, ступив в полосу яркого золотистого света. Она недоумевала, почему никто не заметил, что погода явно менялась к лучшему. Очевидно, внимание Макданов было сосредоточено на чем-то другом. Она вспомнила внезапно налетевшую бурю, когда она в лесу делала вид, что колдует, и едва сдержала улыбку.

Просто удивительно, как погода помогает ей.

Глава 7

– «…И с этими смелыми словами Могучий Торвальд вонзил свой меч в шею Мунго и закрыл глаза от горячей струи крови, фонтаном брызнувшей ему в лицо. Голова Мунго покатилась прочь от его извивающегося в конвульсиях тела».

– А что было дальше? – спросил увлеченный рассказом Дэвид. – Наверное, Мунго встал и продолжал сражаться без головы?

– Он попытался, – ответила Гвендолин. – Но пока он слепо шарил в поисках выпавшего меча, Могучий Торвальд вонзил в него меч и одним мощным движением вспорол ему живот, как гнилую зловонную дыню.

– О Боже, Гвендолин, – обеспокоенно сказала Кларинда. – Какая страшная сказка!

– Это еще ерунда, – фыркнул Дэвид. – Ты бы послушала, как она рассказывает о чудовище, которое живет в озере. Оно проглатывает людей, и они остаются живыми в его темном скользком желудке, пока чудовище медленно переваривает их. Иногда они проводят там несколько лет, их тело начинает разлагаться…

– Мне кажется, Кларинде сейчас не хочется слушать об этом, – прервала его Гвендолин. – Может, в другой раз.

– Это всего лишь сказка, – успокоил он Кларинду, решив, что она воспринимает все слишком всерьез.

– Боюсь, мне никогда не привыкнуть к таким ужасным сказкам, – вздохнула Кларинда и вновь переключила внимание на крошечную рубашку, которую она шила. – Может быть, когда родится ребенок, мне перестанет казаться, что это я проглотила кого-то живьем, и ты попытаешься рассказать мне эту сказку еще раз.

– Как это выглядит? – внезапно заинтересовавшись, спросил Дэвид. – Ты представляешь себя чудовищем, а ребенок – это беспомощное существо, которое ты только что проглотила?

Кларинда рассмеялась:

– Думаю, можно описать мои ощущения и так. Но чаще мне кажется, что ребенок ест меня, становясь все больше и больше. И я не знаю, смогу ли удовлетворить его аппетит и дальше!

– Как долго тебе еще носить его, Кларинда? – спросила Гвендолин.

– Точно не знаю. – Она нежно погладила свой выпирающий живот. – Думаю, еще несколько недель. Никогда нельзя сказать заранее: иногда они очень торопятся появиться на свет, а иногда им так нравится там, что, кажется, они вообще не выйдут оттуда.

– Это больно? – спросил Дэвид. – Когда становишься такой толстой?

– Нет. Это так приятно. Вот смотри. – Она поднялась со стула и вразвалку подошла к нему. – Положи руку вот сюда и почувствуешь, как ребенок шевелится.

Она села рядом с мальчиком, взяла его маленькую руку и крепко прижала к своему животу.

Дэвид нахмурился:

– Я ничего не чувствую.

– Немного терпения. Подожди.

– Твой живот ужасно твердый, – неуверенно сказал он. – Я думал, он будет мягким и хлюпающим, как у Алисы.

– Алиса не носит в себе ребенка, – объяснила Гвендолин, улыбаясь. – Она просто любит поесть.

Внезапно Дэвид испуганно охнул и отдернул руку:

– Там что-то шевелится!

– Это ребенок, – объяснила Кларинда, сдерживая смех. – Все в порядке. Подожди, может, он еще раз пошевелится.

Она взяла его руку и вновь прижала к своему животу.

– Вот, сейчас… он толкается… чувствуешь?

Дэвид ошеломленно трогал ее пульсирующий живот.

– Это не больно? – с тревогой спросил он.

– Нет, только немного необычно. Гвендолин, иди посмотри.

Гвендолин с удивлением взглянула на Кларинду. Ей никогда раньше не приходилось щупать живот беременной женщины. Откровенно говоря, она вообще не могла вспомнить, когда в последний раз касалась другой женщины. Вероятно, ее обнимала и держала на руках мать, но ее сожгли на костре, когда Гвендолин исполнилось всего четыре годика, и девушка почти не помнила родное лицо. С того дня о ней заботился отец, который благодаря все усиливающейся ненависти Максуинов стал ее единственным другом. Никому из детей Максуинов не разрешалось играть с ней, и у нее не было подруги, с которой бы она могла смеяться или делиться своими секретами. Но иногда, лежа ночью без сна, она чувствовала себя одинокой и отверженной и размышляла о том, почему ей суждено прожить всю свою жизнь, испытывая презрение других людей. Именно поэтому предложение Кларинды так смутило ее. Всю жизнь ее боялись и отвергали, и теперь ей казалось непостижимым, что женщина может предложить положить ей руку себе на живот, чтобы почувствовать биение жизни внутри нее.

Кларинда засмеялась:

– Поторопись, Гвендолин. Ребенок дерется, как сумасшедший.

Преодолев смущение, Гвендолин подошла к кровати и села рядом с Клариндой.

– Вот здесь, – сказала молодая женщина, беря ее руку и прижимая к выпуклому животу.

Дэвид был прав, подумала Гвендолин. Живот Кларинды оказался гораздо тверже, чем она ожидала. Он казался большим гладким сводом, не из мышц, а плотным и упругим, как будто что-то раздувало его изнутри.

– О, – выдохнула она, удивленная внезапным толчком под своей ладонью. – Что это?

– Думаю, ножка, – сказала Кларинда и опять засмеялась. – А может, кулачок. Трудно сказать.

– Он очень сильный, – умилилась Гвендолин, опять осторожно прижимая ладонь к животу Кларинды.

– Точно. Такой же сильный, как и его отец. Только боюсь, это будет нелегкая работа – произвести его на свет.

– Я уверена, все будет хорошо, Кларинда, – ободряюще сказала Гвендолин.

– Да, я тоже надеюсь.

– А как ребенок там дышит? – нахмурившись, спросил Дэвид. – Там есть отверстие для воздуха?

– Пока ребенок не родится, он дышит, как рыба в воде – ему не нужен воздух, – объяснила Кларинда.

Дэвид зевнул.

– У него есть жабры?

– Надеюсь, нет! – воскликнула Кларинда. – Иначе Камерон может сказать пару ласковых слов по этому поводу.

Все трое захихикали.

– Думаю, теперь тебе нужно отдохнуть, Дэвид, – сказала Гвендолин, поправляя одеяла. – На обед я собираюсь дать тебе особый бульон.

– Я не устал, – запротестовал мальчик, сдерживая еще один зевок.

– Очень хорошо. – Гвендолин вернулась к своему стулу. – Ты полежи тихонько, а я расскажу тебе еще сказку.

– Я ухожу, – объявила Кларинда. – Так что можете выбирать самую страшную.

– Расскажи мне о громадной двухголовой змее, – попросил Дэвид, устало прикрывая глаза, – которая одновременно проглотила двух девушек, и они застряли у нее в глотке.

– Чудесно, – сказала Гвендолин, не сомневаясь, что мальчик заснет, не дослушав и до середины. – «Давным-давно в дальних краях жила гигантская змея, у которой была не одна, а две ужасные головы. Это громадное чудовище было покрыто толстой зеленой чешуей, твердой, как панцирь. У него были четыре горящих огнем желтых глаза и два скользких раздвоенных языка, которые могли схватить человека за ноги и голову и разорвать его на две…»

По мере того как она рассказывала свою мрачную сказку, голос ее постепенно становился тише, убаюкивая Дэвида если не словами, то интонацией. Гвендолин с удивлением наблюдала, как мальчик боролся со сном, время от времени поднимая отяжелевшие веки, чтобы посмотреть на нее. Он как будто демонстрировал, что по-прежнему слушает ее. Но к тому моменту, когда змея обвила своим скользким языком одну из кричащих девушек, усталость одолела Дэвида. Гвендолин продолжала рассказывать еще минуту, пока ровное дыхание ребенка не убедило ее, что он крепко заснул. Она ласковым движением убрала с его щеки рыжую прядь волос, а затем уселась на стул, чтобы некоторое время понаблюдать за ним.

Прошло уже больше недели с тех пор, как Макданы сожгли ее платье. Все свои силы она отдавала уходу за Дэвидом. Если она не сидела рядом с мальчиком, то в сопровождении Камерона и Неда шла в лес, где искала травы, корни, кору и листья растений, о которых читала в записках матери. Потом она возвращалась к себе в комнату и часами сушила, размалывала, смешивала и настаивала собранные растения, превращая их в порошки и снадобья, описанные матерью. Она попробовала несколько этих эликсиров на Дэвиде, но результат оказался далек от ее ожиданий. Он мог чувствовать себя лучше в течение нескольких часов или даже целого дня, но в конце концов болезнь опять побеждала, и его худенькое тельце снова сотрясалось в конвульсиях от неудержимой рвоты.

Дважды его кожа покрывалась красной зудящей сыпью, причинявшей ему сильные страдания. Когда Гвендолин в первый раз увидела появляющиеся прыщики, ее охватила паника. Она подумала, что это результат действия ее снадобий. Но Марджори и Кларинда заверили ее, что Дэвид и раньше страдал от этой странной кожной болезни, которая хоть и была очень неприятной, но через день или два проходила. Гвендолин искупала Дэвида в прохладной воде и смазала его кожу подсушивающей мазью из мелко помолотого толокна, которая уменьшила зуд и, похоже, залечила болячки.

Ей казалось, что мальчик чувствует себя немного лучше, потому что дышит свежим, чистым воздухом и ему перестали непрерывно давать слабительное и пускать кровь. Но он по-прежнему был пугающе худ и слаб, и каждый новый день, когда его организм отказывался удерживать пищу, все больше усиливал ее тревогу. Мать в своих записях подчеркивала, что тело не может оставаться сильным, если не получает достаточное количество здоровой пищи, и поэтому Гвендолин старалась поддержать силы Дэвида, давая ему молоко, яйца, сыр, мясо и рыбу. И хотя у мальчика совсем не было аппетита, он мужественно пытался есть все это, чтобы сделать приятное Гвендолин. Иногда пища усваивалась, но гораздо чаще Дэвиду становилось так плохо, что девушка начинала сомневаться, помогает она ему или вредит, заставляя есть.

Возможно, члены клана по-прежнему верили, что Гвендолин была причиной страданий ребенка, но никто открыто не осмеливался обвинять ее в этом. Просто большинство Макданов избегали ее. Совершенно очевидно, что они все еще боялись ее, поскольку, завидев девушку, поспешно выходили из комнаты или быстро перебирались в другой конец зала, особенно если на улице было темно или бушевала непогода – это приписывалось ее плохому настроению. Большая часть подданных Макдана, похоже, расценивали ее пребывание в замке как необходимое зло. Только Кларинда, Марджори и Мораг, казалось, не беспокоились, что она может повредить им своими злыми чарами.

Мораг, разумеется, считала себя колдуньей и, вероятно, думала, что поскольку не предвидит никакого вреда от Гвендолин, то общение с ней не представляет никакой опасности. Марджори была предана Дэвиду и хотя сомневалась насчет Гвендолин, но давала ясно понять, что хочет помочь ей ухаживать за мальчиком. В отличие от них Кларинда была загадкой. Она единственная не только не боялась ее, но, похоже, искренне радовалась, когда могла поговорить с ней. Каждый день Кларинда вразвалку входила в комнату Дэвида и непринужденно болтала с ними. При этом молодая женщина шила крошечные рубашонки или вязала маленькие носочки для младенца. Несмотря на то что Гвендолин нравилось разговаривать с ней, она была не настолько простодушна, чтобы думать, будто Кларинда на самом деле считает ее подругой. Люди не заводят дружбу с ведьмами, потому что ведьмы по природе своей злы и им никогда нельзя верить. Но присутствие мягкой и ласковой Кларинды было подобно лучу света в мрачном и темном замке, и Гвендолин с радостью ожидала ее прихода в комнату Дэвида.

Другое дело Макдан.

Она почти не видела его с того дня, когда он в большом зале обращался к клану. Она испытывала облегчение от того, что их пути не пересекались. По ее телу до сих пор пробегала дрожь при воспоминании о том, как он крепко прижимал ее к себе, как его губы касались ее губ, как она обвивала свои руки вокруг него. Она не могла объяснить свое непристойное поведение, когда оставалась наедине с ним в лесу или в комнате. До этого ни один мужчина не осмеливался прикоснуться к ней, страшась, что она может внезапно превратить его в жабу или сделать так, что его мужское достоинство сморщится и отсохнет, как она однажды храбро пообещала это Бродику.

Изоляция, в которой она находилась с детства, полностью разрушила иллюзии, что она когда-нибудь может выйти замуж и иметь семью. Ни один мужчина не захотел бы взять ее в жены. Кроме того, ей была невыносима мысль, что она обречет невинного ребенка на существование, подобное ее собственному, когда его будут считать дьявольским отродьем. Отсутствие мужского внимания очень устраивало ее. Лучше жить одинокой и целомудренной, когда ни о ком не нужно беспокоиться, кроме себя самой. Раньше она мучилась мыслью, какая судьба ждет отца, если с ней что-нибудь случится. Теперь некому будет оплакать ее смерть, и никто не проронит и слезинки на ее могиле. Как ни горько было это сознавать, но в этом заключалась какая-то свобода.

Она ни за кого не отвечала.

В отличие от нее обязанности Макдана по отношению к своему клану не знали границ. Он был постоянно занят со своими людьми: разрешал споры, осматривал посевы и скот, наблюдал за строительством новых укреплений, руководил изготовлением оружия, следил за запасами продовольствия и, конечно, обучал воинскому искусству. Его воины регулярно отрабатывали нападение на замок, анализируя возможные слабые места в оборонительных сооружениях крепости и изыскивая способы их укрепления. Сначала Гвендолин считала эти упражнения частью обычных тренировок клана. Но однажды она случайно подслушала, как два воина жаловались на новый суровый режим, установленный Макданом, и говорили, что виновато во всем ее присутствие.

Это было безжалостным напоминанием, что Роберт непременно придет за ней.

Вначале она думала, что тяжелый груз обязанностей по поддержанию благополучия клана не дает Макдану проводить время с сыном. Он виделся с Дэвидом один раз в день; визит его был краток и странно формален. Макдан спокойно спрашивал Гвендолин, как себя чувствует его сын, а потом несколько секунд пристально смотрел на мальчика, будто не вполне доверяя ее словам. Убедившись, что в данный момент жизни сына ничего не угрожает, он резко поворачивался и уходил, подчеркивая, что его вниманием владели более важные дела. Ни разу Гвендолин не слышала, чтобы он сказал хоть одно ласковое слово сыну, нежно провел ладонью по его щеке или наклонился и поцеловал его гладкий лоб. Такое суровое обращение с сыном вызывало у Гвендолин недоумение. Она вспоминала мелькнувшую в его взгляде боль, когда он впервые показал ей своего больного ребенка. Тогда она верила в его необыкновенную привязанность к Дэвиду. Но дни шли, и визиты Макдана становились все более краткими и сдержанными. Она начинала думать, что твердая решимость Макдана спасти сына была вызвана не любовью, а прагматическими соображениями необходимости сохранить жизнь следующему лэрду.

– Добрый день, Гвендолин, – поздоровалась Ровена, входя в комнату с подносом в руках. – Я пришла проведать Дэвида.

Подобно Макдану, у Ровены тоже вошло в привычку один раз в день навещать Дэвида. Казалось, она очень любит мальчика и беспокоится о его здоровье. Несмотря на то что Ровена с самого начала объявила о несогласии с методами Гвендолин, она, похоже, примирилась с приказом Макдана возложить заботу о Дэвиде на Гвендолин и была неизменно вежлива с ней.

– Он спит, – тихо сказала Гвендолин Ровене, которая опустила поднос на стол.

– Как он?

– В данный момент все в порядке, – осторожно ответила Гвендолин. – Я хочу, чтобы он еще немного отдохнул, а затем попытаюсь уговорить его что-нибудь съесть.

Ровена подошла к кровати и внимательно оглядела мальчика.

– Он выглядит ужасно бледным.

– Он болеет уже много месяцев, а на улицу не выходил с ранней весны, – заметила Гвендолин. – Неудивительно, что у него такой цвет лица.

– Возможно, – согласилась Ровена. Она поправила одеяло, подтянув его к самому носу Дэвида, а затем подошла к подносу. – Кларинда сказала мне, что ты ничего не ела с раннего утра. Я принесла немного хлеба и фруктов.

Гвендолин с удивлением смотрела на нее. Ровена не имела обыкновения заботиться о ней.

– Хлеб испекли сегодня утром, так что он еще мягкий, – продолжала она, наполняя кубок вином.

– Спасибо за заботу.

Ровена улыбнулась и протянула ей кубок.

– Вот, возьми.

Но прежде чем Гвендолин успела взять в руку сосуд, он выскользнул и упал ей на колени, облив вином.

– О! – вскрикнула Ровена. – Прости меня, Гвендолин.

Гвендолин встала и печально уставилась на огромное алое пятно на золотистой ткани платья.

– Если ты сразу же снимешь платье и прополощешь его в холодной воде, вино не успеет впитаться, – дала полезный совет Ровена. – Жаль, если платье будет испорчено, особенно после того как Мораг берегла его столько лет. Наверное, оно было у нее одним из самых любимых.

«Вероятно, она права», – виновато подумала Гвендолин. Мораг бережно хранила его с самой юности, и, очевидно, оно ей очень дорого. Гвендолин боялась даже представить, что нужно будет рассказать старухе об испорченном платье.

– Почему бы тебе не подняться в свою комнату и не переодеться, а пока ты будешь заниматься платьем, я присмотрю за Дэвидом.

Гвендолин колебалась, беспокоясь, что ей придется оставить мальчика с Ровеной.

– Но если он проснется…

– Если он проснется и ему что-нибудь понадобится, я пошлю за тобой. А пока ты можешь переодеть мокрое платье и попытаться привести его в порядок.

– Очень хорошо, – неохотно ответила Гвендолин. Она подошла к кровати и отвернула одеяло, которое Ровена накинула на лицо мальчика. Теперь он снова мог дышать свежим воздухом. Затем она повернулась и направилась к двери. – Спасибо, Ровена. Я быстро вернусь.

– Можешь не торопиться, – дружелюбно ответила Ровена, усаживаясь на стул, – я побуду здесь, пока ты не вернешься.

Гвендолин поспешно миновала коридор и поднялась по узкой лестнице к себе в комнату, торопясь снять залитое вином платье. Открыв тяжелую дверь, она заметила лежащий на полу листок. Девушка с некоторым трепетом подняла его, вспомнив угрожающее содержание предыдущей записки.

Дорогая Гвендолин, ты должна немедленно прийти ко мне в комнату. У меня было видение, и я должна предупредить тебя.

Мораг.

Гвендолин улыбнулась. Когда она впервые встретилась с Мораг, то подумала, что пожилая женщина просто делает вид, что ее посещают мистические видения. Это казалось безвредной выдумкой, и поскольку Мораг все время убеждала Макданов, что Гвендолин необыкновенно могущественная ведьма, девушка не видела необходимости подвергать сомнению мнимый дар старухи. Но постепенно стало ясно, что Мораг действительно верит в свою способность видеть вещи, скрытые от других людей.

Гвендолин положила записку на стол и быстро сняла платье. Она положила его в каменную раковину и осторожно стала лить воду из кувшина на пятно, наблюдая, как вода окрашивается в алый цвет и стекает вниз. Когда большая часть пятна исчезла, она заткнула раковину и прополоскала подол платья в чистой воде. Похоже, Ровена была права, сделала вывод Гвендолин, зажав ткань в кулаках и энергично потерев ее. Если платье ненадолго замочить, пятно сойдет. Вернувшись от Мораг, нужно будет принести свежей воды и еще раз прополоскать его, решила она, надевая зеленое платье.

Воздух был пропитан острым пряным ароматом жареного мяса и вареных овощей, напомнившим Гвендолин о том, как она голодна. Торопясь вернуться к Дэвиду и к подносу с едой, который Ровена любезно принесла ей, девушка быстро шла вдоль темных коридоров. Факел на верхних ступеньках лестницы, ведущей на нижний этаж замка, погас, и узкие ступеньки исчезали в пустом темном провале. Подобрав юбки, она поспешила вниз, лениво размышляя, что за глупость собирается сообщить ей Мораг.

Внезапно Гвендолин провалилась куда-то в темноту. Издав сдавленный крик, она смолкла, ударившись головой о твердый каменный пол.


Ее окружала тьма, сквозь которую пробивался слабый свет.

Пульсирующие нити сознания медленно вытягивали ее из объятий сна, глубокого, но такого, что не приносит облегчения. Боль начала распространяться по ее телу, сначала медленно, а затем все быстрее, обхватывая своими щупальцами голову, шею, плечи, спускаясь ниже и опутывая всю ее плотным коконом. Она повернулась на бок. Новая волна боли, резкой и пронизывающей, прокатилась по телу. О сне не могло быть и речи. Сделав над собой невероятное усилие, она открыла глаза и часто заморгала, вглядываясь в полумрак.

На стуле рядом с ее кроватью сидел, вытянув свои длинные мускулистые ноги, Макдан и, казалось, спал. Тусклый огонек свечи резче обозначил черты сурового лица, делая его старше. Волосы спутанными золотистыми прядями падали на измятую рубашку, испачканную чем-то красным. Гвендолин в замешательстве взглянула на эти пятна, подумав, что его рана разошлась и теперь кровоточит. Может быть, ей следовало еще раз зашить рану обычной ниткой, когда они вернулись в замок. Она с удивлением перевела взгляд на окно. Неужели так быстро наступила ночь? Дэвид, наверное, давно уже проснулся и теперь теряется в догадках, куда она запропастилась.

Она села и закрыла глаза, не понимая, почему это стоило ей таких усилий. Когда Гвендолин снова открыла их, то увидела, что Макдан пристально смотрит на нее. Его суровое лицо чуть-чуть смягчилось, и можно было прочесть что-то похожее на облегчение.

– Дэвид, – хриплым шепотом произнесла она. – С ним все в порядке?

– С Дэвидом все хорошо, Гвендолин.

Она с сомнением взглянула на него, пытаясь понять, лжет он ей или нет. Гнев, проступивший на его лице, не помог рассеять ее тревогу.

– Я должна увидеть его. – Она откинула одеяла. – Немедленно.

Слабость и головокружение, сопровождавшие любое движение, заставили ее застыть на месте, прижав пальцы к вискам.

Сильные руки Макдана сжали ее плечи и осторожно уложили на кровать.

– Он спит. Ты увидишь его утром.

– Я хотела приготовить ему специальный бульон.

– Приготовишь позже, когда будешь чувствовать себя лучше.

Он поднес к ее губам чашку с холодной водой. Когда Гвендолин напилась, Макдан извлек из таза, что стоял рядом, влажную тряпицу и приложил ко лбу девушки.

– Я не больна, – сказала ему Гвендолин, недоумевая, почему он с такой непривычной заботой обращается с ней. – Я никогда не болею.

– Нет, ты не больна, – согласился он.

Она кивнула. Голова ее прямо-таки раскалывалась от ужасной боли. Гвендолин подняла руку к ней в попытке хотя бы немного унять ее. Волосы были спутанными и липкими, кожу черепа покрывала корка засохшей крови.

– Я нашел тебя у подножия лестницы на нижнем этаже, – объяснил Алекс, заметив ее недоумение. – Падая, ты ударилась головой. На полу была такая лужа крови…

Это объясняло, откуда взялась боль. Гвендолин провела пальцами по голове и поморщилась.

– Раны на голове обычно сильно кровоточат, – пробормотала она, вспоминая ночь, когда зашивала кожу на голове Камерона.

– Точно. И поэтому трудно определить, насколько серьезна рана. Особенно если пострадавший отказывается приходить в себя.

– У тебя нет оснований обвинять меня в том, что я отдыхаю, – обороняясь, проворчала Гвендолин.

– Возможно, – согласился Алекс. – Но когда человек, разбивший себе голову, лежит без движения, начинаешь немного…

Он умолк, силясь подобрать нужное слово: «беспокоиться?», «испытывать ужас?», «сходить с ума?». Все это он пережил, но изо всех сил старался не показывать своих чувств клану, чтобы они не подумали, что безумие вновь овладевает им. Он не позволил, чтобы кто-нибудь другой выхаживал ее, даже Бродик, Нед или Камерон, которым он без колебаний доверил бы свою жизнь. Он же сказал своим людям, что ведьма хранит секрет выздоровления его сына и поэтому он сам присмотрит за ней.

Произнося эти слова, он твердо знал, что это неправда.

– …волноваться, – наконец подыскал он. Это слово показалось ему достаточно безобидным.


Обнаружив, что девушка исчезла, он пришел в неописуемую ярость. Он считал, что Гвендолин убежала, и ее измена была непростительной не только оттого, что она нарушила данное ему слово, но и потому, что бессовестно бросила его сына. Алекс приказал осмотреть замок и его окрестности и сам принял участие в поисках, полный решимости найти и вернуть ее.

Когда он увидел ее, неподвижно лежащую в темном проходе, с растекшейся у бледной щеки лужей крови, то был парализован страхом и с трудом сумел заставить себя нащупать пульс у нее на шее.

– Ты погрузилась в глубокий сон вчера после полудня. А сейчас уже почти утро, – сказал он Гвендолин, поворачиваясь к окну.

Неяркий желтоватый свет падал на его заросшую золотистой щетиной щеку. Гвендолин растерянно смотрела на него. Макдан был чрезвычайно загружен делами. Он с трудом находил свободную минутку, чтобы навестить больного сына. Почему же он сидит здесь и ухаживает за ней, как обыкновенная сиделка?

– Что ты делала внизу, Гвендолин?

Мозг Гвендолин был затуманен сильной болью, и она с трудом могла сосредоточиться.

– Кажется, я собиралась повидаться с Мораг. – Она закрыла глаза, припоминая. – Она оставила записку в моей комнате, где написала, что хочет о чем-то предупредить меня.

Брови Алекса поползли вверх.

– Возможно, она хотела предупредить меня об этих ступеньках, – сухо заметила Гвендолин.

– Куда ты положила записку?

Она подумала несколько секунд, а затем слабо пожала плечами.

– Кажется, я оставила ее на столе.

Алекс поднялся, чтобы взять записку. Он проверил стол, комод и внимательно осмотрел пол.

– Ее здесь нет.

– Может быть, я захватила ее с собой и выронила в коридоре, – высказала предположение Гвендолин, не особенно беспокоясь на этот счет.

– Ты была одна, когда спускалась по ступенькам?

Гвендолин закрыла глаза.

– Думаю, да. Помню, было очень темно… кажется, факел над лестницей погас. – Она зевнула. – Наверное, поэтому я оступилась.

Алекс несколько мгновений молча смотрел на нее.

– Теперь тебе нужно отдохнуть, – сказал он, поднимаясь со стула.

– Я должна идти к Дэвиду, – слабым и сонным голосом запротестовала Гвендолин.

– Ты увидишься с ним позже. Когда отдохнешь.

Слишком измученная, чтобы спорить, Гвендолин вздохнула и вновь зарылась лицом в подушку. Алекс смотрел, как сон быстро сморил ее. Она устала, была измучена болью и потеряла много крови, но он убеждал себя, что всегда сможет разбудить ее, если пожелает. Он откинул прядь черных волос с разбитой щеки девушки и легко провел пальцами по ее нежному подбородку. На своем веку он видел много полученных в сражении ран и знал, что травма Гвендолин не опасна. Но вид лежащей девушки, хрупкой, слабой и беспомощной, вызвал в его памяти образ Флоры. Но ведь это не болезнь, резко оборвал себя он. Это травма, и он намерен выяснить, кто или что послужило этому причиной.


Факел над лестницей, ведущей в подвалы замка, горел, отбрасывая маслянистый мерцающий свет на влажные каменные ступени. Алекс стоял на самом верху, пытаясь понять, достаточно ли здесь света. За последние четыре года он привык к темноте, лежа по ночам в своей комнате без сна или бродя по пустым коридорам и беседуя с Флорой. Многие ступеньки были покрыты слоем грязи, что делало их опасными. Если факел не горел и кто-то торопился спуститься по незнакомой лестнице, то легко можно было предположить, что он поскользнулся. Если бы не страх клана перед Гвендолин и не записка от Мораг, о которой вспомнила девушка, Алекс просто приказал бы отскрести ступеньки от многолетней грязи и прикрепить еще один факел к стене. Вместо этого он медленно спустился по лестнице, а затем вновь поднялся, тщательно осматривая каждую ступеньку, покрытую зеленовато-черным налетом.

На пятой сверху ступеньке он обнаружил то, что искал, – упрятанный в грязь тонкий черный шнурок. Алекс выудил его из мерзкой слизи и обнаружил, что он привязан к маленькому гвоздю, вбитому в щель между камнями в стене. Шнурок был сплетен из крепких нитей, и хотя и был тонким, но удивительно прочным. Его, кстати, не хватало на всю ступеньку, но обтрепанный конец указывал на то, что он просто разорван. Алекс нагнулся и осмотрел противоположную стену. Там он обнаружил второй гвоздь, с которого свисал кусок шнурка. Гвозди были вбиты примерно на уровне лодыжки прямо у края ступеньки. Ничего не подозревающая жертва не могла наступить на темный шнурок, натянутый от стены до стены, но непременно зацепилась бы за него ступней. Тот, кто это подстроил, не дал себе труда убрать шнурок и гвозди после падения Гвендолин. Либо он проявил непростительное легкомыслие, либо хотел, чтобы все узнали, что падение Гвендолин не было несчастным случаем.

Алекс сердито вырвал гвозди из стены и поспешно сбежал вниз, не обращая внимания на скользкие ступени. Он быстрым шагом миновал коридор и рывкомраспахнул дверь в комнату Мораг.

– Добрый вечер, Алекс, – приветливо поздоровалась Мораг, нисколько не обеспокоенная его неожиданным вторжением. – Или правильнее сказать «доброе утро»?

Она стояла у длинного обшарпанного стола, уставленного потрескавшимися кувшинами и горшками всевозможных форм и размеров, и процеживала густую коричневую жидкость через зеленоватую ткань, натянутую на горлышко кувшина. Нахмурив серебристые брови, она не отрывала сосредоточенного взгляда от своего зелья, которое из темно-коричневого становилось кремовым. Алекс ждал.

– Да, – наконец произнесла она, не поворачиваясь к нему, – я знаю о шнурке.

– Кто это сделал? – спросил он.

Мораг поставила бутыль с коричневой жидкостью и вздохнула.

– Видение было нечетким, как и многие другие в последнее время. Я не могла разглядеть, кто натянул его там.

– Поэтому ты оставила записку Гвендолин в ее комнате? Хотела предупредить ее об опасности?

– Ты прекрасно знаешь, что я не оставляла никакой записки, Алекс. Я не умею писать.

Он кивнул.

– Я подумал, что ты могла попросить кого-нибудь написать ее.

– Нет.

Взволнованный, он запустил пальцы в волосы.

– Кто-то из членов клана хочет избавиться от нее.

– Очень многие хотят избавиться от нее, – поправила его Мораг. Она взяла кувшин, крепко обхватила его и подошла к огню. – Вряд ли это может удивить тебя.

– Я надеялся, что, несмотря на страх, они научатся терпеть ее присутствие здесь. Ради моего сына.

– Только ли ради Дэвида?

– Я привез ее сюда, чтобы вылечить сына. Вот и все.

Мораг наклонилась и стала лить кремовую жидкость из кувшина в котел, от которого шел пар. Над котлом поднялась пышная густая пена, и в воздухе распространился резкий пряный аромат. Она взяла деревянную ложку и медленно помешала варево.

– Возможно, ты привез ее сюда из-за Дэвида, – согласилась она, – но вовсе не мальчик является причиной того, что ты хочешь оставить ее.

– Я пообещал ей, что она может уйти, когда вылечит Дэвида.

– Потому что у тебя не оставалось выбора. Но, даже говоря это, ты не был уверен, что сдержишь слово.

– Я хочу знать, кто пытается убить Гвендолин, Мораг, – сурово заявил Алекс.

– Тогда ты должен присматривать за ней. Сила ведьмы велика. Найдется много людей, которые захотят избавиться от нее, и еще больше тех, кто пожелает использовать ее в своих интересах.

Еще в одном предупреждении Алекс не нуждался. Он решительным шагом направился к двери, кляня себя за то, что оставил Гвендолин в комнате одну. Открыв дверь, он застыл в нерешительности.

– Если ее сила так велика, то почему она не исцелила Дэвида?

Мораг улыбнулась:

– Некоторые вещи происходят не так быстро, как хотелось бы. Для выздоровления нужно время.

– И для смерти тоже, – ответил Алекс, не уверенный, кого он имеет в виду: сына или себя самого?


Он тихонько приоткрыл дверь, как привык делать, входя в комнату Флоры, когда боялся разбудить ее, если она спит.

Гвендолин исчезла.

Волна паники захлестнула его. Он резко повернулся и бросился вниз по лестнице, перескакивая через ступеньку и пытаясь на ходу обдумать создавшееся положение. Она могла сама выйти и от слабости снова упасть. Или тот, кто желал ее смерти, совсем осмелел и решился похитить девушку прямо из ее комнаты. Алекс проклинал себя за то, что так легкомысленно оставил ее одну. Он поклялся защищать ее, но не может обеспечить ее безопасность даже внутри собственного замка.

– Камерон! Бродик! Нед! – крикнул он, вихрем пересекая зал.

Откуда-то из темноты молча возник Нед. Неяркий утренний свет освещал его фигуру.

– Гвендолин опять исчезла, – сказал Алекс, пряча за резкостью тона свой страх.

– Она с Дэвидом. Я проводил ее туда.

Алекс подавил возглас удивления и коротко кивнул, как будто именно это и ожидал услышать.

– Вот ты где, Алекс! – крикнул Бродик, быстрым шагом идя по коридору по направлению к ним. Его сопровождал Камерон. – Мы с ног сбились, разыскивая тебя.

– В чем дело?

– Послание от лэрда Максуина, – сказал Камерон, протягивая Алексу плотно свернутый свиток. – Гонец прибыл только что и ожидает ответа.

Алекс нетерпеливо сломал алую печать и развернул письмо.


«Макдан!

Твои дары очень щедры, но я не могу тебе позволить удерживать Гвендолин. За ее свободу была заплачена слишком высокая цена, не говоря уже о том, какое оскорбление ты нанес моему клану. Заклинаю тебя: отошли ее назад, или я буду вынужден объявить тебе войну.

Максуин».


По мягкости слога нетрудно было догадаться, что лэрд Максуин написал письмо сам. Если бы его составлял Роберт, тон послания был бы гораздо более угрожающим. Хотя Алекс надеялся, что посланные щедрые подарки и письмо с извинениями укротят ярость Максуинов, он вынужден был признать справедливость ультиматума, выдвинутого их лэрдом. Алекс украл одного из членов клана, воспрепятствовал приведению в исполнение вынесенного судом приговора и убил нескольких воинов. И все это – будучи гостем клана. Лэрд Максуин мог считать, что Алекс безумен и не отвечает за свои поступки, но это не означало, что его действия могут остаться безнаказанными.

– Он благодарит тебя за подарки? – бесстрастно спросил Бродик, предчувствуя надвигающуюся беду.

– Он считает добрым знаком, что я послал их, – ответил Алекс, – но все равно хочет получить ее обратно.

Лицо Камерона просветлело:

– Значит, война, так?

– Если только нам не удастся оттянуть ее, – размышлял Алекс. – Клан раздражен присутствием Гвендолин, даже не предполагая, что она может стать причиной войны. Ее вчерашнее падение говорит о том, что кое-кто будет несказанно рад собственноручно передать ее в руки Максуинов.

Бродик недоверчиво взглянул на него:

– Ты действительно считаешь, что кто-либо из членов клана намеренно причинил ей вред?

– Кто-то заставил ее прийти на эту лестницу и позаботился о том, чтобы она упала.

– Клянусь Богом, – воскликнул Камерон, – когда я найду этого трусливого пса, то разорву его на куски!

– Что мы должны делать? – спросил Бродик.

– Ее ни на минуту нельзя оставлять одну, – распорядился Алекс. – Нед, ты будешь первым охранять ее, затем Камерон, а затем Бродик. Тот, кто старается избавиться от нее, непременно предпримет еще одну попытку. Я хочу быть уверен, черт побери, что им больше не представится такой возможности.

– Ей это не понравится, – сказал Нед, – все время находиться под наблюдением.

– Она ничего не будет знать, – возразил Алекс. – Вы должны соблюдать максимальную осторожность. Таким образом, тот, кто хочет прогнать ее, невольно обнаружит себя.

– А как насчет Максуинов? – спросил Камерон. – Ты собираешься посылать ответное письмо?

Алекс на мгновение задумался.

– Не сейчас. Бродик, скажи гонцу, что я нездоров и не могу ответить немедленно. Намекни, что у меня временное помешательство и что неизвестно, когда наступит просветление. Попроси его подождать и пригласи разделить с тобой трапезу. Затем напои его и отправь на конюшню проспаться. Мы будем оттягивать его отъезд как можно дольше, а затем передадим ему письмо, прочитав которое Максуин подумает, что мы любой ценой стремимся избежать войны и намерены отослать Гвендолин обратно.

– Ты боишься, что мы не одержим верх в битве с Максуинами? – спросил Бродик.

– У меня нет сомнений, что весь клан будет сражаться, чтобы защитить наши владения, но я не уверен, что они захотят жертвовать жизнью ради ведьмы. Лучше как можно дольше оттягивать столкновение.

– Значит, этот гонец никуда не уедет ни сегодня, – улыбаясь, объявил Бродик, – ни завтра, ни послезавтра.

– Хорошо, – кивнул Алекс. – Камерон, ты проверишь наши запасы оружия. Распорядись, чтобы изготовили достаточное количество новых стрел, наточили все мечи, кинжалы и дротики, и предупреди мужчин, чтобы собирались на утренние учения. Скоро я присоединюсь к вам.

Бродик и Камерон отправились выполнять его распоряжения, а Нед снова исчез в темной нише коридора.

Алекс набрал полную грудь воздуха, собираясь с силами, чтобы увидеться с Дэвидом, в каком бы состоянии он ни был, а затем тихо открыл дверь в комнату сына.

– …и я покатилась вниз по лестнице, как голова Мунго, – говорила Гвендолин, осторожно протирая лицо Дэвида влажной тканью. – Нужно было смотреть под ноги!

– А кровь была?

– Много. Я даже думала, что умру от потери крови.

Голубые глаза мальчика расширились от неподдельного ужаса.

– На самом деле не так уж много, – поспешно поправилась она, сообразив, что Дэвид не такой уж большой любитель крови, когда это касается реальной жизни. – Я просто поцарапала себе голову.

Дэвид с сомнением посмотрел на нее.

– А что это такое ужасное у тебя в волосах?

Гвендолин смущенно подняла руку к слипшимся у раны волосам.

– Ну… там было так много липкой грязи на полу, и, боюсь, я скатилась прямо в нее. Когда твой отец нашел меня, то не знал, что делать: отнести в мою комнату или бросить прямо в колодец!

– Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что колодец был бы правильным выбором.

При звуке голоса Макдана Гвендолин вздрогнула и, торопливо подняв спустившийся ей на талию плед, обернула им плечи. Она виновато смотрела на Алекса, как непослушный ребенок, которого застали на месте преступления.

– Я почувствовала себя лучше, – оправдываясь, сказала она, – и решила навестить Дэвида.

Ее смущение доставило удовольствие Алексу. Он разглядывал сидевшую на краю кровати Дэвида девушку. Видны были ее голые ноги из-под подола тонкой рубашки, а неплотно обмотанный вокруг нее черно-красный плед все время сползал, открывая шелковистые плечи. В утреннем свете кровоподтек на ее щеке выглядел еще страшнее, но, возможно, так казалось из-за того, что необыкновенно бледная кожа Гвендолин только сильнее оттеняла ссадину. Она опустила тряпицу, которой протирала лицо мальчика, и ласково поправила непослушную прядь его волос, как будто хотела, чтобы Дэвид выглядел прилично в присутствии отца. Этот ее жест глубоко тронул Алекса, как и то, что первой мыслью девушки, как только она смогла подняться с кровати, была мысль о его сыне. Он вспомнил, что точно так же вела себя Флора в первые дни болезни, пока постепенно слабеющее тело не приковало ее к постели.

Он оттеснил мучительные воспоминания в дальний уголок своей памяти.

– Ты простудишься, если будешь бегать в таком виде, – резко сказал он. – Немедленно возвращайся в свою комнату и ложись в постель.

– Но я не больна, – запротестовала Гвендолин, застенчиво стягивая плед на груди. – И я чувствую себя гораздо лучше.

– Ты сильно ударилась. Тебе нужно отдохнуть.

– Это кровь? – спросил Дэвид, с любопытством глядя на покрытую красными пятнами рубашку Алекса.

– Нет, это вино, – торопливо заверила она мальчика и повернулась к Алексу, недовольная, что с ней обращаются, как с больной. – Я больше не хочу отдыхать. Кроме того, я нужна Дэвиду.

– Ему от тебя будет не много пользы, если ты подхватишь лихорадку или внезапно упадешь в обморок. Сегодня ты должна отдыхать, а завтра, если будешь себя хорошо чувствовать, вернешься к своим обязанностям по уходу за Дэвидом.

– Правда, Макдан, я совсем не такая слабая, как ты думаешь. Единственное, что мне нужно, это горячая ванна, – сказала она, вставая с кровати Дэвида, – и я буду прекрасно себя чувствовать…

Острая боль пронзила ее голову. Сдержав стон, она опустилась обратно на кровать и сжала ладонями виски.

Два быстрых шага – и Алекс оказался на коленях возле нее.

– Что случилось? – Он взял ее за подбородок. – С тобой все в порядке?

– Все отлично, – выдавила Гвендолин, хотя совсем не была в этом уверена. – Просто голова немного побаливает.

Она закрыла глаза, стараясь побороть боль.

– Нед! – отрывисто позвал Алекс.

В ту же секунду в дверях появился Нед.

– Помоги Гвендолин подняться в свою комнату и проследи, чтобы она легла в постель и не вставала.

– Мне не нужна помощь, – упрямо возразила Гвендолин.

– Либо ты позволишь Неду проводить тебя, либо мне самому придется взвалить тебя на плечо и отнести в твою комнату. Выбор за тобой.

Гвендолин бросила на него сердитый взгляд. Осознав, что спорить бесполезно, она повернулась к Дэвиду и слабо улыбнулась:

– Днем я еще загляну к тебе. А пока попрошу Кларинду прийти и посидеть с тобой.

Дэвид со страхом смотрел на нее:

– С тобой все будет хорошо?

– Конечно, со мной все будет в порядке, – заверила его Гвендолин и погладила по щеке. – Просто я немного устала.

– Когда ты вернешься, я расскажу тебе сказку про великана, который вырывал глаза у воинов, чтобы намазывать себе на овсяные лепешки, – предложил Дэвид. – От нее мне всегда становится лучше.

– Что за страшные истории ты рассказываешь парню? – спросил Алекс.

Гвендолин с усилием поднялась с кровати и оперлась на руку Неда.

– Просто глупые сказки, – невинно ответила она. – Как тебе должно быть известно, Дэвид любит истории, где кровь льется рекой.

Алекс нахмурился. Он понятия не имел, какие сказки любит его сын.

– Может, ты посидишь с ним, пока не придет Кларинда, и он расскажет тебе одну из них, – предложила Гвендолин.

– Я расскажу тебе о Могучем Торвальде, – с воодушевлением сказал Дэвид. – Это такой же сильный воин, как ты. Он живет далеко отсюда, в стране, которая называется…

– У меня нет времени на сказки, – нетерпеливо прервал его Алекс. – Мне нужно проследить за обучением воинов.

– Разумеется, – согласилась Гвендолин. – Может, в другой раз. Когда ты улучишь минутку на менее важные дела.

Ее голос звучал сухо и неодобрительно.

Убедившись, что на данный момент и Гвендолин, и сын в безопасности, Алекс вышел из комнаты, и мысли его переключились на необходимость отразить неминуемое нападение Максуинов.

Тем не менее все утро он не мог отделаться от странного чувства, что разочаровал девушку, хотя никак не мог понять, как или почему это должно касаться его.


– Кто мог додуматься до такой глупости?

Собравшиеся в домике Эвана и Летти тревожно переглянулись, обеспокоенные вопросом Оуэна.

– Одно дело – сжечь платье, – заявил Реджинальд, – поскольку никто не пострадал. Но если кто-то намеренно решил причинить вред девушке, то это совершенно меняет дело.

– Мы не знаем, может, это несчастный случай, – возразил Лахлан. – Ведьма могла в это время творить какое-нибудь злое заклинание, сосредоточив все свои дьявольские способности на том, чтобы умертвить нас во время сна, и сама споткнуться.

– Зачем такой милой девушке желать нашей смерти? – спросил Оуэн.

– Она вовсе не милая, – не согласился Лахлан. – И не красивая, и не молодая. Мунро же сказал нам, что она выглядит, как сморщенный старый башмак.

Оуэн в задумчивости поскреб седую голову.

– Как это Мунро способен видеть то, что недоступно остальным?

– Я обладаю особым даром, – хвастливо заявил Мунро.

– Это больше похоже на проклятие, – заметил Гаррик. – Если у нее действительно такой ужасный вид!

Все рассмеялись.

– Возможно, она упала, потому что была пьяна, – высказал предположение Фаркар. Он сделал большой глоток эля и вытер рот рукавом. – Знаете, она пьет.

– Я провела в ее обществе гораздо больше времени, чем ты, но никогда не видела, чтобы она выпила хотя бы бокал вина, – раздраженно возразила Кларинда.

– Лестница в подвал очень скользкая, – заметила Ровена. – Нет ничего удивительного, что кто-то упал со ступенек, особенно если учесть, что факел не горел.

– Он не мог просто погаснуть, – запротестовал Квентин. – Я как раз вчера проверял их все и убедился, что масла везде хватает, а фитили достаточно длинные. Тот факел мог гореть еще много часов.

– Может, виноват внезапный порыв ветра, – предположила Ровена.

– Откуда? – удивился Эван. – В том коридоре нет окон.

– Ведьма могла сама по пути вызвать ветер, – решила Летти. – Разве вы не заметили, какая странная погода установилась с тех пор, как она здесь появилась?

– Когда она в плохом настроении, всегда идет дождь, – проворчал Лахлан.

– А откуда ты знаешь, какое у нее настроение? – удивился Оуэн.

– Одно дело небольшой дождь, но я никогда не видел, чтобы факел гас только оттого, что она прошла мимо, – заявил Реджинальд.

– Вы видели, как расстроился Макдан, когда нашел ее? – спросила Марджори. – Он сидел рядом с ней, как влюбленный, и никому не разрешал приближаться к ней.

– Возможно, он действительно влюбился, – сказал Лахлан. – Вне всякого сомнения, это часть ее дьявольского плана.

– Это приступ безумия. – Кларинда вздохнула и покачала головой. – Бедняга. Вероятно, вид неподвижно лежащей беспомощной девушки напомнил ему Флору.

– Эта ведьма совсем не похожа на Флору, – резко возразила Ровена.

– Но разве Макдан не видит этого? – удивился Гаррик. – Или разум опять сыграл с ним злую шутку?

– Макдан прекрасно понимает разницу между ведьмой и своей умершей женой, – вступила с ним в спор Марджори. – Он расстроился только потому, что ведьма – его последняя надежда вылечить бедняжку Дэвида.

– Но если он в здравом уме, то должен понимать, что она убивает мальчика, – сказала Элспет. – Окунает слабого ребенка в ледяную ванну, выставляет его на сквозняки и позволяет ядам заполнять его тело. Вы видели ужасные красные прыщи, которыми он покрылся позавчера?

– Так с ним бывало и раньше, – напомнила ей Марджори, – когда он был на твоем попечении.

– В этом случае ему надо было немедленно пустить кровь, – отрывисто бросила Элспет. – Ему не делали кровопускания с тех пор, как она приехала. Страшно подумать, насколько сильно отравлен его организм.

– Временами он выглядит гораздо здоровее, чем раньше, – заметила Кларинда. – Мне кажется, что уход Гвендолин приносит ему пользу.

– Если она и укрепляет его тело, то только для того, чтобы принести его в жертву дьяволу, – ответила Элспет. – Это тоже часть плана.

– А что насчет парня, который прибыл сегодня от Максуинов? – спросил Оуэн. – Кто-нибудь знает, какое сообщение он привез?

– Когда я видел его в последний раз, он все еще сидел в зале и пил с Бродиком, – сообщил Квентин. – Понятия не имею, куда он делся после этого.

– Максуины, несомненно, послали его, чтобы объявить нам войну, – разволновался Лахлан. – А завтра утром мы проснемся и обнаружим, что нас изрубили на куски во время сна!

– Прошу прощения, Лахлан, но если нас разрубят на куски, как мы тогда сможем проснуться? – спросил Оуэн.

– Я разыщу подлого мошенника и подам ему к завтраку его собственные кишки! – горячо воскликнул Реджинальд. – Посмотрим, что на это скажут Максуины!

Он потянулся за мечом, затем нахмурился и посмотрел вниз, на свои тощие ноги, как будто оружие могло затеряться где-нибудь там.

– Странно, я был уверен, что захватил его с собой.

– Сомневаюсь, что Бродик будет пьянствовать с тем, кто собирается напасть на нас, – рассудительно заметила Элспет. – Скорее всего Максуины послали гонца, чтобы поблагодарить Макдана за подарки. Иначе зачем Бродику обращаться к ним, как с гостем?

– Если он гость, то почему его не представили остальным? – удивился Гаррик.

– Наверное, Макдан забыл о нем, – предположила Летти. – Он весь день был очень занят.

– Он полностью поглощен подготовкой клана к сражению, – сказал Лахлан, – потому что знает, что скоро мы подвергнемся нападению!

– Макдан всегда выглядит несколько озабоченным, – отметила Кларинда. – Это потому, что он слушает Флору.

– Если Максуины нападут, мы будем сражаться с ними. Тут нечего рассуждать, – заявил Реджинальд.

– А я говорю, что нужно отдать им ведьму, и делу конец, – возразил Лахлан. – Нет никакого смысла жертвовать жизнью ради ведьмы, которая все равно собирается убить нас.

– Макдан ни за что не позволит нам так поступить, – запротестовала Марджори. – Он по-прежнему верит, что ей удастся вылечить его сына.

– А может, и удастся, – добавила Кларинда. – Иногда мне кажется, что Дэвиду действительно становится лучше.

– Это просто замечательно! – с воодушевлением воскликнул Оуэн.

– А иногда становится совершенно ясно, что он умирает, – сказала Элспет.

– Думаю, нам нужно проявить терпение, – предложил Реджинальд. – Если девушка все же сможет излечить Дэвида, тогда, возможно, Макдан очнется от меланхолии, которая охватила его с тех пор, как мальчик заболел.

– Его тоска длится уже четыре года, – возразила Кларинда. – С того дня, как умерла Флора.

– Были моменты, когда он был счастлив, – не согласилась с ней Ровена.

– Счастлив? – повторил Оуэн. Он нахмурился, размышляя. – Ему удалось относительно успешно взять себя в руки и быть усердным лэрдом, посвятив себя общему благу клана. Но я знаю парня с самого детства и не стал бы утверждать, что он был счастлив.

– Его разум поврежден, – добавил Реджинальд. – Если Дэвид умрет, он окончательно сойдет с ума. Мы потеряем его навсегда.

– Значит, мы должны позволить Гвендолин сделать все, что в ее силах, чтобы вылечить мальчика, – твердо заявила Кларинда. – И давайте позаботимся, чтобы больше ничего не случилось ни с ней самой, ни с ее платьями.

– Девушка права, – решил Оуэн. – Нам следует немного подождать. Ради Макдана и его парня.

– А если в результате ее лечения Дэвид умрет? – поинтересовалась Элспет.

– Тогда мы отошлем ее назад, к Максуинам, – твердо произнес Лахлан, – и они сожгут ее.

Глава 8

– Мне больно.

Гвендолин прервала рассказ и с беспокойством посмотрела на Дэвида.

– Что ты имеешь в виду?

Он сел на постели, а затем снова обессиленно рухнул на подушку.

– Я хочу сказать, что мне больно.

– Где? – настаивала она, пытаясь понять мальчика.

Его маленький лоб раздраженно нахмурился.

– Везде, – коротко бросил он, как будто считал, что это и так понятно. – Спина, ноги, руки – везде болит.

Гвендолин откинула укрывавшие Дэвида плед и простыню и осторожно подняла его руки.

– Так больно? – спросила она, медленно двигая похожую на стебелек руку из стороны в сторону.

– Нет.

Она согнула его руку в локте, а затем снова выпрямила.

– А так?

– Нет.

Она перевернула мальчика на живот, положила ладони ему на спину и принялась легонько массировать худенькое тельце.

– Тебе больно, когда я растираю спину?

– Нет, – пробормотал он, вздохнув в подушку. – Так мне даже легче.

Гвендолин усилила нажим, уверенными круговыми движениями разминая худенькую спину ребенка. На его ребрах не было ни унции лишней плоти, и каждая косточка выпирала из-под натянутой кожи, сопротивляясь успокаивающему движению ее ладоней. Постепенно она передвинулась к плечам Дэвида, затем принялась за шею, руки и наконец ноги, сильными, но одновременно нежными движениями разминая его измученное тело и возвращая подвижность мускулам. Дэвид не жаловался на боль от ее прикосновений. Наоборот, его тело постепенно расслаблялось, указывая на то, что ее манипуляции приносят мальчику облегчение.

Ее не удивило, что тело Дэвида болело. Он так много месяцев не вставал с постели, что мышцы неизбежно ослабели и стали причинять ему боль. В своих записках ее мать указывала, что телу необходим свежий воздух, солнечный свет и, если больной достаточно хорошо себя чувствовал, разумные физические нагрузки. Отсутствие движения, предупреждала мать, так же губительно для организма, как отсутствие пищи.

– Как ты себя сегодня чувствуешь, Дэвид? – спросила Гвендолин, проводя руками вдоль его икр. – Если не считать, что у тебя болит все тело.

Он пожал плечами.

– Живот тебя беспокоит?

– Нет.

– Грудь болит?

– Нет.

– Ты ощущаешь усталость?

– Я устал лежать в постели, – пожаловался он. – Я устал ничего не делать.

Гвендолин подумала, что это хороший признак. Она помолчала, продолжая делать ему массаж.

– Ты бы не хотел сегодня выйти прогуляться? – наконец спросила она.

Он перевернулся на спину и растерянно посмотрел на нее.

– Выйти из этой комнаты или из замка?

– Конечно, из замка. На улице чудесный яркий день, и даже я устала от того, что с момента своего падения не выходила во двор. Мы наденем теплую и красивую одежду, и я попрошу Камерона вынести тебя на улицу. Я даже захвачу с собой корзинку с едой, и мы сможем позавтракать, сидя прямо на траве. Немного солнца и свежего воздуха пойдут на пользу нам обоим.

Глаза Дэвида засияли от удовольствия, но он по-прежнему с сомнением смотрел на нее.

– Моему отцу это не понравится, – предупредил он.

– Отец поручил заботу о твоем здоровье мне, – ответила Гвендолин. – А я считаю, что небольшая прогулка на свежем воздухе принесет тебе пользу. Если мы повстречаемся с ним, я сумею убедить его в этом.

Она принялась разбирать одежду мальчика, аккуратно сложенную в сундучок у его кровати, раздумывая, во что бы его одеть. Гвендолин не была уверена, что Макдан поддержит ее решение вынести ребенка на свежий воздух, но если Дэвид будет себя хорошо чувствовать, то вряд ли отец лишит его удовольствия побыть на улице.

Через полчаса Дэвид, полностью одетый и завернутый в толстый шерстяной плед, уютно устроился на сильных руках Камерона. Гвендолин спускалась по лестнице вслед за рослым воином, несшим ее питомца. В руке она держала корзинку, куда положила кувшинчик со свежим молоком, несколько ломтиков сыра, немного холодного мяса и рыбы, вареные яйца. Она надеялась, что свежий воздух и умеренная физическая нагрузка помогут улучшить плохой аппетит Дэвида.

– Боже всемогущий! – воскликнул Оуэн, изумленно глядя на возникшую перед ним троицу. – Прошу прощения, милая, но что ты намереваешься делать со слабым ребенком?

– Мы собираемся выйти из дома, чтобы глотнуть немного свежего воздуха, Оуэн, – ответила Гвендолин. – Не хочешь составить нам компанию?

– Ты не посмеешь! – в неподдельном ужасе запротестовал Реджинальд. – Макдан никогда бы не разрешил такое!

– Но он разрешил! – Она лишь немного преувеличила: Макдан позволил ей делать с мальчиком все, что она посчитает нужным. Сегодня она посчитала нужным вынести Дэвида на прогулку.

– Какая тяжелая корзинка, – заметил Лахлан, с подозрением разглядывая ее. – Что за гнусности ты собираешься делать с мальчиком?

– Я намеревалась покормить его, Лахлан.

– Думаю, лучше всего будет подождать, пока Макдан не вернется с южных границ, – взволнованно сказал Оуэн, потирая руки с узловатыми пальцами. – Да, я абсолютно уверен, что это наилучший выход.

– Но мы не знаем, когда он вернется, а солнце светит ярко именно сейчас, – заметила Гвендолин. Она пинком распахнула входную дверь, и в темный коридор ворвались ослепительные лучи света.

Три старика вскрикнули от неожиданности и закрыли глаза руками.

– Ей-богу, она ослепила меня! – завопил Лахлан. – Ведьма сожгла мои глаза!

– И мои тоже! – вторил ему Реджинальд. – Они расплавились прямо в глазницах!

– Это всего лишь солнечный свет, – заверила их Гвендолин, размышляя, как давно они не выходили из темного замка. – Он не может причинить вам вреда.

Старейшины клана, поколебавшись, опустили руки и заморгали.

– Она права, – пришел к выводу Реджинальд, подумав немного. В его голосе слышалось явное облегчение. – Я опять могу видеть!

– Но все покрыто пятнами, – сказал Оуэн, удивленно озираясь вокруг. – Как большие разноцветные шары.

Он взмахнул руками, пытаясь поймать один из них.

– Ведьма заколдовала нас, – настаивал Лахлан. Он потер кулаками глаза. – Я точно знаю!

– С тобой все будет в порядке, Лахлан, – пообещала Гвендолин. – Совсем скоро пятна исчезнут.

Она вышла из замка. Камерон с Дэвидом на руках последовал за ней.

Из пекарни поднимался столб едкого дыма. Кроме того, двор был наполнен кислым неприятным запахом, источник которого стал понятен Гвендолин, когда она увидела, как из конюшни вышел юный Эрик и швырнул на огромную тлеющую кучу охапку пропитанной свежим навозом и мочой соломы.

– Так не пойдет, – сказала она Камерону. – Давай поднимемся на вершину того холма, где мы сможем спокойно сесть среди травы и цветов и насладиться завтраком.

Камерон покачал головой:

– Макдану не понравится, что мы выносим парня за стены замка.

– Я не могу здесь больше оставаться, – запротестовал Дэвид. – Пахнет, как протухшие кишки дракона.

– Ты абсолютно прав, – согласилась с ним Гвендолин, направляясь к воротам. – Мы запомним этот отвратительный запах для одной из наших сказок, Дэвид. Пойдем, Камерон. Обещаю, мы не уйдем далеко.

Камерон с неохотой последовал за девушкой. Работавшие во дворе Макданы, замерев, с удивлением смотрели на них.

– Остановите ее! Остановите ведьму!

Гвендолин обернулась и увидела бегущую к ним Элспет. Ее суровое лицо было искажено яростью.

– Немедленно верни парня в дом! – приказала она. – Он слишком болен, чтобы гулять!

– Камерон, ты не мог бы вынести Дэвида за ворота и подождать меня там? – попросила Гвендолин.

Убедившись, что Камерон и Дэвид удалились, девушка повернулась и холодно взглянула на Элспет.

– Теперь я отвечаю за Дэвида, Элспет, – твердо заявила она. – Макдан тебе уже говорил об этом.

– Ты убьешь его, – прошипела Элспет. – Ты этого добиваешься?

– Конечно, нет. Может, это и противоречит твоим взглядам, но я пытаюсь вылечить его. Немного солнечного света и свежего воздуха пойдут ему на пользу.

– Он подхватит лихорадку и умрет, как его мать.

– Дэвид и его мать – совсем разные вещи. Она заболела после того, как умерли двое ее детей. Ее убил совсем не тот недуг, что мучает Дэвида.

– Не важно. Он унаследовал хрупкое здоровье матери.

– Откуда ты знаешь?

– Достаточно только взглянуть на него. Но этого тебе, конечно, не понять. Он точная ее копия!

– То обстоятельство, что он очень похож на мать, вовсе не означает, что он унаследовал ее болезни, – заметила Гвендолин. – Дэвид плоть от плоти и кровь от крови Макдана, а Макдан могучий и сильный человек.

– Своими речами, ведьма, ты можешь ввести в заблуждение Макдана, но меня обмануть тебе не удастся. Зло окружает тебя, как ужасное облако.

Гвендолин внутренне содрогнулась. Было совершенно ясно: Элспет ненавидит ее, и девушка понимала, что ничего не сможет с этим поделать. Много лет члены ее собственного клана боялись и отвергали Гвендолин, и она знала: подобную глубоко укоренившуюся враждебность нельзя преодолеть.

– Верь во что хочешь, Элспет, – спокойно сказала она. – Но я приехала сюда вылечить Дэвида, а не погубить его.

С этими словами она повернулась и вышла за ворота, стараясь, чтобы грубые слова Элспет не нарушили ее и так хрупкое самообладание.


– …А то облако прямо над нами похоже на толстого человечка с огромным животом, – продолжала Гвендолин, глядя на небо и прикрыв от солнца глаза рукой. – И правда, оно слегка напоминает Мунро. Видишь его, Дэвид?

Мальчик не отвечал. Гвендолин посмотрела на него и увидела, что он заснул.

– Я вижу, – сказал Камерон. – Но мне кажется, что оно больше похоже на мою кругленькую жену.

– Очень лестное сравнение, – с кривой улыбкой заметила Гвендолин. – Уверена, Кларинда согласилась бы со мной.

– Ей все равно, – сказал Камерон, подпирая голову своими огромными ладонями. – Она так счастлива, что у нее наконец опять будет ребенок, что совершенно не обращает внимания на свою внешность.

Гвендолин растерянно посмотрела на него. Кларинда никогда не говорила, что у нее были еще дети.

– Опять?

Он кивнул.

– Больше двух лет назад у нас уже был ребенок – маленькая девочка. Она умерла, когда Кларинда рожала ее: задохнулась, запутавшись в пуповине.

Вот почему Кларинда часто с такой тревогой гладила свой живот, поняла Гвендолин. «Я надеюсь, что смогу произвести его на свет», – говорила она. Гвендолин полагала, что Кларинда просто боится, как всякая молодая женщина перед рождением первенца. Но Кларинда уже один раз была беременна: она уже прикладывала ладонь к своему огромному твердому животу, смеялась тому, как ребенок шевелится внутри нее, и с волнением ждала дня, когда сможет взять на руки любимое дитя.

Вместо этого она родила мертвого младенца.

– Какой ужас ей пришлось пережить, – пробормотала Гвендолин.

– Да, – печально согласился Камерон. – Она умоляла показать ей ребенка. Вероятно, после стольких месяцев, когда она чувствовала, как ребенок растет и шевелится внутри нее, она не могла поверить, что он мертв. Но Элспет сказала, что желание матери увидеть своего мертворожденного младенца греховно, потому что он принял смерть за ее земные прегрешения.

Он презрительно скривил губы.

– В это время я был наверху, в главной башне замка, с Алексом и Бродиком, ожидая известий о рождении ребенка. Все советовали мне, что так будет лучше. Наверное, это было проявлением трусости с моей стороны, но я не мог вынести душераздирающих криков моей милой Кларинды. Она и сама просила меня побыть где-нибудь, пока все не закончится. Но поскольку меня не было рядом, я не мог сказать, чтобы Элспет закрыла свой ханжеский рот и дала моей жене подержать мертвого ребенка. – Он мрачно взглянул на небо и покачал головой. – А может, это и к лучшему. От его вида бедняжке Кларинде стало бы еще хуже.

Гвендолин ничего не ответила. Она не была уверена, хватило бы ей мужества или нет, окажись она на месте Кларинды, взять на руки своего мертвого ребенка.

– К тому времени как я пришел туда, они уже забрали младенца, а Кларинда едва не тронулась от горя. Неизвестно, что для нее было бы лучше. Много месяцев после этого она плакала, что ей не разрешили увидеть и подержать малютку. Она даже придумала ей имя: Каталина. Она говорила, что девочке понадобится имя, когда та встретится с другими некрещеными младенцами, которым не суждено попасть в рай, и надеялась, что ее дочь не будет чувствовать себя обделенной любовью, потому что мать не поцеловала ее на прощание.

Он на секунду умолк и потер глаза.

– Для нас это были трудные времена, можешь не сомневаться. Иногда она плакала в моих объятиях целую ночь. Я думал, мое сердце разорвется. И хотя я знал, что смерть нашей маленькой девочки случилась по воле Божьей, я все равно чувствовал себя виноватым, что не был рядом с Клариндой, когда это случилось.

– В этом нет твоей вины, Камерон, – тихо сказала Гвендолин. – Кларинда знает это.

Он молча смотрел на небо.

– На этот раз все будет по-другому, – хриплым голосом поклялся он. – Говорят, что роды – женское дело и мужчинам лучше в это не вмешиваться. Может, оно и так, но на этот раз, клянусь Богом, я не останусь в стороне.

В этот момент Дэвид вдруг открыл глаза.

– Гвендолин, – заговорил он тихим дрожащим голосом, – мне плохо.

Это было все, что он успел сказать, прежде чем началась рвота.


«Ты не умрешь», – снова и снова, как заклинание, произносила она эти слова, ухаживая за лежащим перед ней слабым и измученным ребенком. Она повторяла их, поддерживая голову Дэвида, когда его рвало на траву на вершине холма, а затем, взволнованно следуя за Камероном, который нес корчившегося в судорогах ребенка. Они прошли сквозь осуждающие взгляды Макданов, работавших во дворе замка, миновали огромный зал с застывшими от ужаса стариками и самодовольными Элспет и Ровеной, поднялись по ступенькам наверх и прошли по коридору в комнату мальчика. Там Камерон осторожно положил задыхающегося Дэвида на кровать, а затем беспомощно посмотрел на Гвендолин, как бы спрашивая, что делать дальше.

В этот момент содержимое желудка Дэвида изверглось наружу.

Когда приступ рвоты закончился, Гвендолин вымыла мальчика, с особой осторожностью проводя влажной губкой по его горячему, покрытому красными пятнами лицу. С помощью Кларинды она переодела его в чистую ночную рубашку и накрыла дрожащее тельце несколькими толстыми пледами. Затем Гвендолин развела огонь в очаге и заставила Дэвида выпить немного воды, беспокоясь, что он потерял слишком много жидкости. Все это время стоящая в коридоре Элспет громко рассуждала о том, что мальчику нужно пустить кровь, прежде чем яды, скопившиеся в больном теле ребенка, не убили его.

В минуту отчаяния Гвендолин была уже готова позволить ей сделать это – так сильно она хотела облегчить его страдания.

– Он умрет?

Голос был низким и странно отрешенным. Не выпуская руки Дэвида, Гвендолин поднялась со стула и взглянула в лицо Макдану:

– Нет, Макдан. Я не позволю ему умереть.

Он продолжал стоять в дверях; его красивое лицо застыло, превратившись в суровую, изрезанную глубокими морщинами маску. Наконец он медленно подошел к кровати, крепко сжав свои огромные кулаки, как человек, заставляющий себя взглянуть на то, что он вряд ли сможет вынести. Алекс окинул сына потерянным взглядом, отмечая бледную как мел кожу, уродливые красные пятна, покрывавшие его лицо, темные круги под глазами, глубоко ввалившиеся щеки. Дыхание Дэвида было слабым и поверхностным.

Несколько долгих мучительных секунд Алекс смотрел на сына, с трудом сдерживаясь, чтобы, рыдая, не броситься к нему на кровать. Если он позволит отчаянию завладеть им, то разум его рассыплется на кусочки, и на этот раз ему не удастся снова склеить эти осколки. Он сделал глубокий вдох, стараясь сдержать свои чувства и отвлечься от болезненного страха, сжимавшего его сердце. И среди душевных страданий ему удалось обнаружить искры ярости. Это чувство было темным и горьким, но давало ему что-то вроде опоры, и он ухватился за него, как тонущий за соломинку. Предыдущее погружение в бездну отчаяния научило его, что, направляя свой гнев на недоступный его власти объект, он не получит облегчения. Но в этот раз все было по-другому. Дэвид чуть не умер, потому что его опрометчиво извлекли из тепла и безопасности его комнаты и подвергли губительному воздействию свежего воздуха. За это ужасное преступление Гвендолин должна быть наказана.

– Ты пойдешь сейчас в мою комнату, – отрывисто приказал он. – Немедленно.

– Я… я не могу оставить Дэвида, – пробормотала Гвендолин, расстроенная внезапной переменой его поведения.

– Полагаю, сегодня ты уже достаточно сделала для моего сына, – с холодной насмешкой заметил Алекс. – С этого момента ты освобождаешься от своих обязанностей.

Элспет вошла в комнату. Через ее руку была небрежно перекинута покрытая пятнами крови тряпица, пальцы женщины сжимали потемневший нож и миску.

– Нет, – запротестовала Гвендолин, не отпуская худенькую руку Дэвида. – Ему нельзя пускать кровь, Элспет. Он и так потерял почти всю жидкость, которая была у него в организме. Кровопусканиями ты еще больше ослабишь его.

– Его тело хочет избавиться от переполняющих его ядов, – сказала Элспет. – Я должна очистить его, иначе мальчик умрет.

Решительным шагом она направилась к кровати.

– Нет! – Гвендолин с отчаянием посмотрела на Макдана. – Пожалуйста, Макдан… я знаю, что ты сердишься и что ты боишься за сына. С моей стороны было крайне неосторожно выносить его на улицу, и я ужасно сожалею об этом. Накажи меня так, как считаешь нужным, но, умоляю тебя, не позволяй Элспет отворять ему кровь! Это только повредит ему!

– Она лжет! – огрызнулась Элспет. – Она говорит все это, чтобы Дэвид продолжал мучиться.

– Ты не можешь в это верить, Макдан, – взмолилась Гвендолин дрожащим от волнения голосом. – Независимо от того, что ты и твои люди думаете обо мне, ты не можешь верить, что я намеренно причиню вред этому чудесному ребенку.

Алекс колебался. Он опять оказался в ужасном положении, когда нужно было принять решение: что лучше для стремительно ухудшающегося здоровья сына? Такое же решение он вынужден был принимать, когда умирала Флора. И в конечном счете он потерял ее. Изменилось бы что-нибудь, думал Алекс, отдай он предпочтение другим методам лечения? Если бы он остановил тех, кто разбирался в медицине лучше, чем он, и не позволил им непрерывно пускать Флоре кровь и поить самыми отвратительными зельями, которые только можно себе представить, заставлявшими ее тело корчиться от боли и спазмов рвоты и приводившими ее в полубессознательное состояние, когда она не узнавала своего собственного ребенка и человека, который любил ее больше жизни?

Он сглотнул, подавив рвущиеся наружу рыдания.

Гвендолин и Элспет в волнении смотрели на него, ожидая, какое он примет решение. Алекс закрыл глаза, отчаянно желая убежать от этого мгновения, от этой комнаты, от этой жизни, от этой страшной и невыносимой ответственности.

«Я не знаю, что делать. Как бы ты поступила на моем месте, Флора?» – мысленно попросил он совета у матери Дэвида.

На мгновение Алексу показалось, что он может не выдержать груза своей ответственности. Тем не менее, когда он открыл глаза и заговорил, голос его звучал удивительно спокойно.

– Элспет, – медленно начал он. – Я поручаю тебе заботиться о моем сыне…

Гвендолин испуганно вскрикнула и пододвинулась ближе к Дэвиду. Элспет бросила на нее торжествующий взгляд.

– …но ты не будешь пускать ему кровь, пока я не обдумаю ситуацию и не приму окончательного решения.

На лице Элспет появилось выражение недоверия.

– Внутри его скопились яды…

– Ты не будешь пускать ему кровь, – твердо повторил Алекс и протянул руку. – Это приказ.

Элспет колебалась.

– Дай его мне, Элспет.

Она неохотно шагнула вперед и вложила нож в его руку. Металл холодил кожу ладони. Он сомкнул пальцы вокруг покрытого темными пятнами клинка, стараясь не думать, сколько раз им терзали плоть его жены и сына.

– Идем со мной в мою комнату, – приказал он Гвендолин, направляясь к двери. Не оглядываясь на девушку, он исчез в коридоре.

– Не воображай, что ты одержала победу, ведьма, – усмехнулась Элспет с застывшим от ненависти лицом. – Макдан разгадал твой обман и вновь поручил своего сына мне. Теперь ты понесешь наказание за зло, которое причинила. А потом Макдан отдаст то, что останется от тебя, в руки твоего клана, и тогда тебя наконец поглотит адское пламя. А я освобожу невинную душу мальчика от твоих злых чар, чтобы его дух чистым и непорочным попал на небеса.

Когда Гвендолин вышла из комнаты, в коридоре ее ожидали Камерон, Бродик и Нед; лица их были мрачными. Она догадалась, что они должны были участвовать в ее наказании. Гвендолин прекрасно понимала, что их преданность Макдану требует выполнять все его распоряжения. Высоко подняв голову, она последовала за Макданом. Ей не хотелось, чтобы воины видели ее отчаяние.

– На одно слово, Алекс, – заговорил Камерон, шагнув вперед. – Я хотел бы объяснить…

– Позже, – оборвал его Алекс. – После того как я закончу с Гвендолин.

Камерон загородил ему дорогу.

– Но это я отвечаю за то, что Дэвид оказался на улице. Я сам вынес парня. Это меня нужно наказать.

– Без помощи Камерона Гвендолин никогда бы не смогла сдвинуть мальчика с места, – добавил Бродик, становясь рядом стоварищем. – Она не может нести ответственность за то, что случилось.

К Бродику присоединился Нед:

– Вместо нее ты должен наказать Камерона.

Алекс в изумлении уставился на своих воинов. Неужели они пытаются защитить ее?

– Если ты так хочешь, чтобы тебя наказали, Камерон, то я уверен, что смогу помочь тебе, – сухо ответил он. – Но твои действия не могут служить оправданием Гвендолин, которая подвергла сегодня моего сына такому риску. А теперь отойдите.

Трое воинов с тревогой посмотрели на Гвендолин и нехотя уступили дорогу своему лэрду. Несмотря на охватившее ее волнение, она была тронута их неожиданной поддержкой.

– Все будет в порядке, – прошептала она, стараясь утешить их. – Не стоит беспокоиться.

Но угрюмые лица воинов не помогли рассеять ее страх.

Алекс толчком распахнул дверь своей комнаты и отшвырнул от себя покрытый темными пятнами нож. Он ударился о стену с такой силой, что отколол кусочек камня, а затем со звоном упал на пол.

– Закрой дверь, – напряженным голосом приказал он вошедшей вслед за ним Гвендолин.

Подойдя к столу, он налил себе кубок вина. Залпом осушив сосуд, он наполнил его еще раз, а затем снова быстро выпил вино. С трудом сдерживая бурлящие внутри чувства, он снова налил вино, крепко сжал кубок пальцами и посмотрел на Гвендолин.

– Зачем, Бога ради, ты вывела моего умирающего сына за стены замка? – Его голос был похож на удары хлыста.

– Я… я считала, что это пойдет ему на пользу, – промямлила Гвендолин. – Утром он выглядел совсем неплохо. Я подумала, что немного свежего воздуха и движения могут укрепить его силы.

– Тебе хорошо известно о его чрезвычайной хрупкости… О том, что мальчик может выглядеть почти здоровым, а через минуту у него начинается рвота и приступы удушья. Как ты могла рисковать жизнью моего сына, вынося его наружу?

– Он жаловался, что устал все время лежать в комнате, – пустилась в объяснения Гвендолин; слова вырывались из ее горла хриплым дрожащим шепотом. – Последние несколько дней мне самой пришлось провести внутри этих мрачных стен, и я знаю, как ужасно чувствует себя человек, лишенный прикосновений солнечных лучей к щеке, запаха земли, травы и цветов. Ты ощущаешь все это каждый день и не представляешь, что значит лишиться этого. А Дэвид действительно хорошо себя чувствовал. Ему стало плохо только после еды…

Внезапная догадка заставила ее умолкнуть. Может быть, болезнь Дэвида вызвана отравленной пищей? Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, что положила к себе в корзину. Перебрав все, она поняла, что они с Камероном ели то же самое, что Дэвид, но никто из них не почувствовал недомогания. Тем не менее ее беспокоила мысль о возможной связи между тем, что Дэвид ел, и бурной реакцией его организма.

– Какими бы невинными ни были твои намерения, я не могу игнорировать факт, что сегодня мой сын чуть не умер, – с горечью заключил Алекс. – Мой сын, если выживет, будет следующим лэрдом клана. Я не могу позволить тебе еще раз подвергнуть его жизнь опасности. И поэтому я освобождаю тебя от обязанности лечить Дэвида.

Он откинул голову и осушил кубок с вином.

«Макдан отсылает меня назад», – беспомощно подумала Гвендолин. Ее попытка вылечить Дэвида не удалась, и поэтому он отправляет ее к Максуинам. Она испугалась не только того, что ее тут же сожгут на костре. Она боялась оставить Дэвида на попечение Элспет, которая пообещала: «Я освобожу невинную душу мальчика от твоих злых чар, чтобы его дух чистым и непорочным попал на небеса». Когда Гвендолин не будет, ничто не помешает Элспет отнять жизнь Дэвида в своей бессмысленной попытке очистить душу ребенка от зла. Дэвида опять запрут в темной душной комнате, где ему будут непрерывно давать слабительное, делать кровопускание, где он станет задыхаться от спертого воздуха и невыносимой жары.

И в конце концов он умрет.

– Ты не можешь так поступить, – с храбростью, которую придало ей отчаяние, возразила она. – Ты не имеешь права поручать Дэвида заботам этой ужасной женщины.

Алекс прищурился.

– Как ты смеешь указывать мне, что я должен делать со своим сыном?

В его тихом голосе слышалась угроза.

– Элспет исполнена такой решимости очистить его душу, что не станет волноваться, если при этом убьет его! – резко ответила Гвендолин. – Я не позволю тебе так жестоко обращаться с ним. Мне все равно, что ты сделаешь со мной, Макдан. Можешь наказать меня за то, что случилось сегодня. Но если ты попытаешься отослать меня назад к моему клану, я убегу и вернусь сюда. Я нужна Дэвиду.

Алекс молчал, ошеломленно разглядывая ее. У него не было намерения возвращать ее Максуинам. Он просто отстранял ее от обязанностей по уходу за сыном, вот и все. Он не думал о том, что будет дальше, но ему и в голову не приходило, что девушка может уехать. Как только она покинет его земли, то сразу же попадет в руки Роберта и его воинов; ее привезут домой и сожгут. Алекс был разочарован, что она оказалась неспособной вылечить его сына, но он не собирался обрекать ее на смерть.


Удивительная сила исходила от стоящей перед ним девушки с бледным, но решительным лицом и упертыми в бока крепко сжатыми кулаками. Эта сила ошеломила его. Гвендолин была гораздо более хрупкой и нежной, чем Флора, по крайней мере до ее ужасной болезни. Бледность кожи Гвендолин явно указывала на малокровие и слабый организм. Кроме того, она перенесла заточение в темнице, ее чуть было не сожгли на костре. Три дня она выдерживала бешеную скачку на пути в замок и ни разу не пожаловалась и не попросила об отдыхе. Она разбила голову о злополучные ступеньки и потеряла много крови, а потом еще и весело рассказывала об этом случае его сыну, не желая его расстраивать.

Откуда у этой хрупкой девушки такая невероятная способность восстанавливать физические и душевные силы?

Она угрюмо и с вызовом смотрела на него, ожидая ответа. Иссиня-черные волосы выбились из-под стягивавшей их ленты и волнами спадали на ее плечи. Рукава ее изумрудного платья были небрежно подвернуты до локтей, а само платье испачкано и помято. Странно, но в таком растрепанном виде она показалась Алексу необыкновенно милой. Он не сомневался, что Гвендолин совсем не думает о себе, а заботится только о его сыне – в отличие от Ровены, которая всегда выходила из комнаты Дэвида такой же безукоризненно аккуратной, как и входила. Легкая шерстяная ткань платья Гвендолин мягкими волнами струилась по телу, волнующе обтягивая выпуклости ее груди. Алекс вспомнил ощущение необыкновенной нежности, когда он обхватывал ее грудь ладонью, вспомнил сладковато-соленый вкус ее кожи на языке.

Желание пронзило его.

Испуганный, он попытался подавить его. Он не может позволить, чтобы им руководили плотские желания. Он привел ведьму к себе в комнату, чтобы наказать ее, сурово напомнил он себе. Но вместо того чтобы, как он предполагал, плакать и молить о прощении, Гвендолин бросила ему вызов, холодно заявив, что не собирается подчиняться, и предоставив ему поступать с ней так, как он посчитает нужным. Ее очевидное бесстрашие было непостижимо. Женщины всегда испытывали страх от одного его присутствия. Помимо того, что он обладал грозной внешностью, Алекс Макдан был лэрдом могущественного клана, что делало его непохожим на других мужчин и женщин. Любая разумная женщина затрепетала бы, столкнувшись с его гневом. Тем не менее эта ведьма казалась совершенно невозмутимой. Она с вызовом смотрела на него, дерзко отказываясь подчиниться его приказу. Неужели припадки безумия настолько разрушили его облик, что даже хрупкие девушки перестали бояться его? От этой мысли он пришел в ярость.

В этот момент его переполняло желание заставить девушку испугаться. Хотя бы немного…

Когда Макдан двинулся к ней, Гвендолин приказала себе оставаться на месте. В его глазах застыло странное выражение. Какая-то часть ее существа стремилась обратиться в бегство, но твердая решимость не покидать Дэвида не позволила ей проявить трусость. Всю жизнь ей угрожали и пытались запугать, твердо напомнила она себе. Ее осыпали самыми грубыми оскорблениями и обвиняли во всех смертных грехах. Над ней издевались, ее толкали, а камни в нее бросали так часто, что она научилась улавливать, как они свистят в воздухе, прежде чем они успевали ударить ее. В довершение всего ее отца убили, а она сама была брошена в ужаснейшую из тюрем, избита толпой, привязана к столбу и чуть было не сожжена на костре. Макдан не может сделать с ней ничего такого, что бы ей уже не пришлось вынести, решила Гвендолин, когда руки Алекса крепко сжали ее плечи. Ничего. Она смотрела на него с уверенным спокойствием, стремясь показать Макдану, что нисколько не боится его.

Алекс, застыв, долго не отрывал от нее взгляда. Его руки с такой силой стискивали плечи девушки, что хрупкие кости, казалось, могут сломаться под его пальцами. Ему хотелось потрясти ее, испугать, чтобы, заглянув в эти ясные серые глаза, увидеть в них страх, а не это ледяное, насмешливое спокойствие. Ярость, бушевавшая внутри него, была опасна, потому что гнев всегда разрушал его и без того непрочную власть над своим разумом. Но Флора была мертва, его сын умирал, а эта ведьма, которая была его единственной надеждой, обманула последние ожидания. Его ребенок скоро умрет, оборвав последнюю нить, связывавшую его с Флорой. Перенести это иссушающее душу горе было выше его сил. Оно лишало способности мыслить, ввергало в пучину страданий. Ему хотелось обрушиться на весь мир, разрушить все, что только попадется ему под руку… или лечь, закрыть глаза и разразиться безутешными рыданиями. Он не сделал ни того, ни другого. Он просто стоял, стискивая плечи Гвендолин, ощущая себя разгневанным, потерянным и беспомощным, как будто больше ни секунды не мог вынести груза этой жизни.

Внезапно он наклонил голову и грубо прижал свои губы к ее губам.

Вскрикнув, Гвендолин попыталась отстраниться, но руки Макдана плотно сомкнулись вокруг нее, лишив возможности двигаться. Она ударила кулаками ему в грудь, но лишь для того, чтобы обнаружить, что его тело защищено мощной броней мускулов и что от ее атаки она сама пострадала больше, чем он. Взбешенная, она ногой изо всех сил ударила его по голени. Макдан поморщился и ослабил хватку, совсем немного, но достаточно, чтобы она сумела оттолкнуть его. Это было все равно что пытаться сдвинуть гору. Отказавшись от такой тактики, она приготовилась атаковать его вторую голень.

А затем она почувствовала, как ее ноги отрываются от пола – Макдан легко, как ребенка, подхватил ее на руки.

Гвендолин вырывалась и пыталась протестовать, но звуки приглушались безжалостной печатью его губ. Крепко прижимая ее к себе и проникнув языком в ее рот, Макдан пересек комнату. Гвендолин была твердо уверена, что хочет, чтобы он остановился, но когда она погрузилась в мягкие объятия перины и почувствовала, как Макдан распростерся над ней, опираясь на мускулистые руки и держа ее в плену под собой, ее охватила непонятная покорность. Как будто какая-то часть ее всегда знала, что такой момент в их отношениях должен наступить, и теперь у нее больше не было сил сопротивляться. Макдан оторвался от ее рта, поцеловал щеку, жадно провел губами по ее подбородку, белой шелковистой шее. Легкие прикосновения его горячего языка становились все более настойчивыми; голова его склонилась ниже, а руки принялись раздвигать измятую ткань ее платья. Она почувствовала прикосновение прохладного воздуха к своей коже, а затем Макдан жадно приник ртом к ее соску.

Волна наслаждения прокатилась по телу Гвендолин, будоража кровь и лишая ее руки и ноги способности двигаться. Она запустила пальцы в светлое золото его волос и прижала голову Алекса к себе, с незнакомым и запретным волнением наблюдая, как его губы ласкают розовый бутон ее груди, и чувствуя, что ее тело застывает от прикосновений его влажного горячего языка. Он провел своей щетинистой щекой по нежной выпуклости, затем по неглубокой ложбинке между грудями и принялся за вторую грудь, лаская, целуя и посасывая ее, пока сосок не стал твердым. Где-то глубоко внутри нее возникло незнакомое ощущение пустоты, странное и настойчивое, и она почувствовала влажное тепло между ног. Ладонь Макдана скользила вверх по ее ноге, приподняла платье и сорочку и принялась ласкать нежную кожу внутренней поверхности бедра. Прежде чем она успела запротестовать, его палец погрузился в ее горячее влажное лоно. С губ Гвендолин сорвался хриплый стон, затем его губы приникли к ее губам, язык проник глубоко в ее рот, а палец продолжал легко скользить по гладким шелковистым изгибам ее лона.

Гвендолин обняла его за плечи и с жаром ответила на поцелуй; ей хотелось, чтобы он еще и еще ласкал и целовал ее, хотелось ощущать прикосновения его мускулистой груди, его рук и ног, прижимавшихся к ней, в то время как его пальцы продолжали ласкать ее, то быстрее, то медленнее, то усиливая, то ослабляя движение и с каждым из них все сильнее связывая ее с Макданом, пока ее наконец не поглотил безумный вихрь наслаждения. Она начала двигаться под его рукой, поднимаясь и опускаясь, подчиняясь упоительному ритму его движений, жадно целуя и все больше раскрываясь навстречу ему. Внезапно ее наслаждение начало разрастаться, быстрее и быстрее, становясь все острее и проникая глубже, пока вокруг не осталось ничего, кроме Макдана, его ласк и поцелуев, тепла его твердого как гранит тела, к которому она прижималась изо всех сил. А затем она вдруг застыла, и каждая клеточка ее тела безумно жаждала продолжения этой невероятной, восхитительной пытки. Сильнее, глубже, быстрее, до тех пор пока она не почувствовала, что не может двигаться, не может дышать, а способна только впиться в губы Макдана, стиснув пальцами его покрытые выпуклыми мускулами плечи. Потом у нее возникло ощущение, что она распадается на части, как летняя звезда на бархатном покрывале ночи. Она вскрикнула от удивления и радости и почувствовала, как он еще крепче, как будто защищая, обнял ее.

Целуя Гвендолин и прижимаясь к шелковистой влаге ее лона, он старался не потерять над собой контроль. В родном клане ее называли шлюхой, но он знал, что они лгали. Он боролся с всепоглощающим желанием немедленно пронзить ее своей плотью, понимая, что должен быть осторожен. Алекс медленно вошел в нее, давая ей время раскрыться ему навстречу. Веки Гвендолин, затрепетав, раскрылись, и она пристально посмотрела на него своими серыми огромными глазами, затуманенными наслаждением. Он искал в ее неясном взоре следы отвращения, поклявшись остановиться, если заметит их. Он медленно оторвался от нее, а затем снова погрузил свою плоть в ее лоно, на этот раз чуть глубже, потом собрал остатки самообладания и опять отстранился, чувствуя, что сейчас умрет от этой сладкой, невыносимой муки.

И тогда Гвендолин обвила его руками и притянула к себе, и ее шелковистое влажное лоно плотно обхватило его естество.

Алекс застонал. Он хотел замедлить движения, чтобы продлить это необыкновенное мгновение. Но он не ложился с женщиной уже несколько лет и поэтому не смог справиться с захлестнувшей его жаркой волной желания. Поддавшись напору страсти, он принялся двигаться внутри нее, заполняя ее всю, растворяясь в ней. Он не переставал целовать уголки рта Гвендолин, нежные щеки девушки, черные шелковистые волны ее волос. Вновь и вновь он погружался в нее, теряясь от ее пылкости и красоты, от невообразимой хрупкости ее тела, от едва сдерживаемой страсти, проявлявшейся в том, как она приподнималась навстречу каждому его движению. Глубоко вонзив ногти ему в спину, она лихорадочно целовала его, и ласки ее языка прерывались лишь вырывавшимися у нее короткими тихими вздохами. Его движения становились все более мощными и быстрыми; он крепко прижимал девушку к себе, чувствуя каждый ее вздох, каждое прикосновение. Страсть довела его до грани безумия, и он почувствовал, что его разум готов распасться на части под напором всепоглощающего наслаждения.

С ним никогда такого не было, даже с Флорой, и это ошеломило и испугало его. Он вошел в нее так глубоко, насколько мог, чувствуя себя растерянным и испуганным. А затем его поглотила бездна наслаждения. Он вскрикнул и уткнулся лицом ей в шею. Она обвила его руками, как будто стараясь защитить, и сильно сжала внутренними мышцами его плоть.

В это мгновение ему хотелось остаться так навсегда, соединившись с Гвендолин, вдыхая исходящий от нее аромат солнца и луговых трав, и забыть про запахи болезни и смерти.

Гвендолин лежала совершенно неподвижно, ощущая равномерные удары сердца Макдана, которое билось у самой ее груди. Она была совсем не готова к тому, что произошло. Ей казалось, он хочет наказать ее и отослать назад, к своему клану. Вместо этого он пробудил в ней целую бурю чувств, о существовании которых она не подозревала. Она с силой прикусила нижнюю губу, стараясь не расплакаться. У нее было такое чувство, что Макдан поймал ее в ловушку, связав узами, гораздо более крепкими, чем цепи. Она с отчаянием говорила себе, что не может полюбить его. Она никого не может полюбить, даже Дэвида, – для этого у нее нет времени. Она должна уйти отсюда, забрать принадлежавший матери камень и заставить Роберта заплатить за смерть отца. Ничто не могло изменить этот план. Она почувствовала, что больше не в силах выносить твердую плоть Макдана внутри себя и давящую тяжесть его тела. Потрясенная, она оттолкнула его, встала с кровати и принялась лихорадочно поправлять испачканное платье.

При взгляде на искаженное мукой лицо Гвендолин к Алексу вернулась способность логически мыслить. Что он наделал? После смерти Флоры он поклялся больше не прикасаться ни к одной женщине. Но он не только нарушил данный обет, но еще и изнасиловал слабую девушку, которую обещал защищать. Его поведение было настолько же трусливым, насколько необъяснимым. Неужели он до такой степени утратил контроль над собой, что больше не может справиться с плотскими желаниями?

Алекс встал с кровати и закутался в плед. Он испытывал потребность что-то сказать девушке, объяснить, но ничего не смог произнести. Поэтому он принялся сосредоточенно расправлять складки пледа, ожидая, что Гвендолин заговорит первой. Однако она молчала. Наконец, когда его плед был приведен в относительный порядок, он поднял на нее взгляд.

Она пристально смотрела на него; ее серые глаза блестели от слез, а поднесенные ко рту пальцы пытались унять дрожь распухших губ. В этот момент она казалась ему почти ребенком. Терзавшее его чувство вины многократно усилилось.

– Я не думал, что это случится, Гвендолин, – бесцветным голосом сказал он. – Я больше никогда не прикоснусь к тебе.

Дрожь пробежала по ее телу. Она опустила руки и зажала в кулаках ткань платья, как будто искала, за что ухватиться. Алекс с отчаянием смотрел, как побелели суставы ее пальцев.

Ему хотелось взять ее на руки, обнять, прижать к себе и, уткнувшись лицом в черный шелк ее волос, шептать слова утешения. Но его плоть уже напряглась от желания, и он боялся, что как только он коснется девушки, то сорвет с нее платье и вновь овладеет ею.

А что касается слов утешения… он не мог найти их.

– Ты вернешься к своим обязанностям в качестве лекаря моего сына, – сказал он, и его официальный тон звучал крайне нелепо после бурных минут любви.

Гвендолин в замешательстве смотрела на него.

– Это все. – Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Я… я не хочу ничего – только чтобы Дэвид поправился, – произнесла она тихим, дрожащим голосом.

Он не ответил, по-прежнему стоя спиной к ней и вглядываясь в тьму за окном.

Наконец, не зная, что еще сказать, Гвендолин подняла засов и вышла из комнаты Макдана.

Убедившись, что она ушла, Алекс упал на колени и поднял умоляющий взгляд на небо, где в свой час показывалась мерцающая звезда Флоры, мысленно моля ее о прощении.

Глава 9

Кто-то бил его по голове деревянной колотушкой.

Алекс застонал и перевернулся на бок. Удары в его мозгу не прекратились, тяжелые и раздражающе неумолимые. Он выругался и накрыл голову подушкой, пытаясь снова погрузиться в сон.

– Макдан! – раздался пронзительный женский голос. – Макдан!

Оглушительный визг наконец разогнал густую пелену его усталости. Рассерженный, он сбросил подушку на пол и с трудом открыл один глаз. Полутемную комнату освещали лишь угли очага, и Алекс понял, что до рассвета еще далеко. Он медленно сел, прижимая руку ко лбу, за которым пульсировала боль.

– Макдан! – послышался из коридора крик Элспет. – Вставай!

Стук в дверь все усиливался, пока Алексу не стало казаться, что его голова вот-вот расколется на части.

– Ради Бога, прекратите этот шум! – потребовал он.

Отбросив одеяло, он сердито зашагал по комнате и ударился ногой о пустой кувшин из-под вина. Чертыхнувшись, он с силой пнул сосуд, а затем открыл дверь своей комнаты.

– Какого черта?

Вероятно, лицо его было страшным, поскольку ни Элспет, ни Алиса не в силах были вымолвить ни слова. Глаза их были широко раскрыты, а железный черпак, которым Алиса стучала в дверь, застыл в воздухе.

– Говорите!

– М… мальчик, – промямлила Элспет, обретя наконец дар речи.

– Что с ним?

– Ведьма… морит его голодом, – выдавила из себя Алиса.

– Каким образом, черт возьми, она может морить его голодом? – резко бросил Алекс. – Ведь сейчас глубокая ночь!

– В чем дело, парень? – сонным голосом спросил Оуэн, выходя из своей комнаты. Он несколько секунд пристально разглядывал Алекса, затем потер глаза кулаками и снова взглянул на него.

– Так было в тот раз, когда она расплавила их, – пробормотал он.

– Клянусь Богом, я готов! – Дверь в комнату Реджинальда распахнулась, и на пороге появился он сам, таща за собой меч. Увидев Алекса, он остановился и в ужасе уставился на него. – Боже милосердный, не можешь же ты в таком виде вступать в битву!

– Единственное мое желание – вернуться обратно в постель.

– Но мы же подверглись нападению! – Реджинальд поднял меч, а затем смущенно оглянулся на собравшуюся в коридоре группу людей. – Разве нет?

– Я же говорила тебе, что ничего не случилось, – проворчала завернутая в плед Марджори, выходя из комнаты. – А теперь возвращайся к себе, пока не…

Она внезапно умолкла, удивленно глядя на Алекса.

– Что это за ужасный шум, черт возьми? – раздраженно спросил Лахлан. – Человеку нужно хотя бы немного спать, и я не понимаю, как это возможно, когда вы все собрались здесь и галдите, как будто… Погоди… Макдан, ты не замерз, разгуливая тут в голом виде?

– Он не голый, – поправил Лахлана Оуэн. – Все дело в твоих глазах.

Алекс опустил глаза, беззвучно выругался и отступил к себе в комнату.

– Рассказывайте, что случилось, – приказал он, оборачивая вокруг талии плед.

– Ведьма спустилась в кухню и сказала Алисе, что Дэвид теперь не будет ничего есть, кроме хлеба и воды, – объяснила Элспет. – И больше ничего.

– Ни яиц, ни кусочка мяса, ни крошки сыра, – продолжила кухарка, – и даже ни капли молока или эля, ни кусочка свежей рыбы, ни одной сладкой ягоды…

– Я понял, – перебил ее Алекс. – Она сказала, почему?

– Потому что она хочет уморить его голодом! – воскликнула Элспет. – И это будет совсем несложно – мальчик ужасно истощен. Он умрет через день – от силы через два! Я умоляла ее передумать и дать ему немного чудесного тушеного кролика, что я приготовила вчера, – сказала женщина. – А она ответила мне, чтобы я вообще ему ничего не давала, если не хочу навлечь на себя твой гнев.

– Мой гнев?

– Она сказала, что ты снова поручил ей лечить Дэвида и поклялся, что если кто-либо ослушается ее, ты проследишь, чтобы эти люди были сурово наказаны.

Алекс тщетно пытался вспомнить, когда давал такое обещание. Мысли его заполнила Гвендолин: ее тонкие пальцы, вплетенные в его волосы, белоснежная кожа груди, неистовые движения тела, беззвучные крики, рвущиеся из ее горла…

– …Алекс? – позвал Оуэн, на этот раз чуть громче.

Алекс сделал резкий вдох, пытаясь погасить захлестнувшую его тело волну желания.

– Да?

– Ты действительно так сказал?

Все мрачно смотрели на него. Болезненные пульсации в его голове усилились. Неужели он действительно сказал это Гвендолин? Он не мог вспомнить. Единственное, что он знал: он привел девушку к себе в комнату и набросился на нее, как дикий зверь. А потом он выпил несколько кувшинов вина, напившись вдрызг, о чем свидетельствовала эта ужасная головная боль. Он почесал макушку, пытаясь сосредоточиться.

«Если ты попытаешься отослать меня назад к моему клану, я убегу и вернусь сюда. Я нужна Дэвиду».

Произнося эти слова, она стояла прямо перед ним, и решимость девушки почти поборола ее страх. В тот момент она хотела остаться только затем, чтобы ухаживать за его сыном. Но после того, что Алекс сделал с ней вчера вечером, он не стал бы винить ее, если бы она решилась на побег. Вместо этого она еще до зари спустилась вниз, чтобы объявить о новом, странном способе лечения. Алекс не мог себе представить, чего она намеревалась достичь, переведя его сына на хлеб и воду. Возможно, это какой-то обряд очищения перед заклинаниями. Он понимал только, что девушка не лгала ему.

Несмотря на то, как он поступил с ней, она не бросила его сына.

– Ты должна выполнять распоряжения Гвендолин, – приказал он, надеясь, что принимает верное решение. – Если она говорит, что парень не должен ничего есть, кроме хлеба и воды, пусть так и будет. Никто не должен вмешиваться и кормить моего сына другой пищей. Понятно?

– Он умрет от голода! – в ужасе запротестовала Элспет.

– Или ему станет лучше, – возразил Алекс, хотя, откровенно говоря, сам не знал, как это может быть. – Немного терпения – и мы все сами увидим.


– «…А затем ужасный великан стал жевать воинов, пока их плоть и кости не превратились в жидкую, пропитанную кровью массу».

Дэвид критически разглядывал деревянное блюдо с неуклюжими фигурками из хлеба.

– Слишком толстые для воинов.

– Они немного раздулись, пока пеклись, – признала Гвендолин. – Но великан предпочитает красивых и упитанных воинов, а не маленьких и костлявых.

Она протянула мальчику одну из фигурок.

– Почему они без одежды? – спросил он, отрывая ногу воину и отправляя ее в рот.

– Я пыталась одеть первую партию в пледы, но после печи их одежда так вздулась, что они сделались похожими на черепах.

– Можно мне на них посмотреть?

– А еще они немного подгорели, – призналась она, – и поэтому мне пришлось выбросить их. Но посмотри, вот тебе целое блюдо чудесной рыбы.

Его голубые глаза широко раскрылись в ожидании лакомства.

– Настоящая рыба?

– Нет, хлебная.

Нос Дэвида сморщился.

– Мне надоел хлеб, – пожаловался он, отрывая голову воину и расплющивая ее большим пальцем.

– Если завтра ты по-прежнему будешь себя хорошо чувствовать, мы попробуем дать тебе немного бульона.

Дэвид закатил глаза.

– Бульон не еда, – сообщил он ей. – Я хочу то, что можно жевать.

– Очень хорошо, – смягчилась Гвендолин, обрадованная тем, что у него начинает появляться аппетит. – Я положу в бульон что-нибудь такое, что ты сможешь жевать. А теперь доедай.

Она наблюдала, как он жестоко искалечил оставшиеся фигурки воинов, а затем съел их. Она не могла винить его за то, что он чувствовал себя обманутым. Уже пять дней она не давала ему ничего, кроме хлеба и воды. В первый день Дэвид был слишком слаб, чтобы обратить на это внимание, но на второй день он почувствовал себя лучше и сразу стал жаловаться. Гвендолин попыталась сделать его пищу более привлекательной, выпекая хлебцы различных форм. Каждый день рано утром кухарка снабжала ее тестом, из которого она лепила различные фигурки, которые могли бы позабавить мальчика. К сожалению, после выпечки результат получался непредсказуемым.

В первый день вылепленный Гвендолин чудесный табун лошадей раздулся в печи гораздо сильнее, чем она предполагала: их животы вспухли, а ноги стали похожи на маленькие бревнышки. Она сказала Дэвиду, что это дикие медведи, но он возразил, что у них слишком длинные хвосты. На следующий день она попыталась соорудить целый замок с фигурками живших в нем лэрда и других членов клана. Детально вылепленный замок вышел из печи огромным пузырем, а его обитатели превратились в шарики поменьше. Гвендолин пришла к выводу, что ей следует упростить задачу, и принялась лепить звезды, месяц и различные цветы. Однако оказалось непросто сочинить по-настоящему кровожадную историю о таких невинных предметах. Тогда Дэвид предложил ей заняться созданием чудовищ. Из печи выходили глыбообразные тела с длинными шеями, а острые клыки и загнутые растопыренные когти, которые она с таким трудом лепила, спекались вместе, формируя перепончатые лапы и смешные головы. Когда Гвендолин рассказала Дэвиду, какими она их задумывала, он разразился смехом, а затем, почувствовав, что она расстроена, вежливо стал убеждать ее, что они на самом деле выглядят как ужасные чудовища.

Несмотря на то что кулинарные усилия Гвендолин явно не увенчались успехом, ограничения в питании Дэвида стали приносить плоды. Красные пятна на лице и шее мальчика исчезли, его перестали мучить приступы тошноты, рвоты, понос прекратился. Естественно, Элспет говорила, что все это оттого, что в желудке у мальчика пусто и что он непременно умрет на следующий день, если ему не дать какой-нибудь настоящей пищи. Гвендолин же была уверена: Дэвид получает достаточное количество хлеба и воды и его организм вполне может не принять и их. Удивительно, но этого не происходило. Несмотря на то что ребенок оставался бледным и слабым, пять дней прошли без приступов. Если это и не доказывало, что болезнь мальчика вызвана пищевым отравлением, то могло свидетельствовать, что его организму почему-то подходит не любая пища. Значит, рассуждала Гвендолин, если тщательно следить за его питанием, у него появится шанс отдохнуть и набраться сил. Если завтра он по-прежнему будет себя хорошо чувствовать, она попробует дать ему новое блюдо – яйцо или кусочек сыра, а затем посмотрит, как его организм отреагирует на это.

– Когда я смогу снова выйти на улицу? – спросил он, неохотно откусывая раздувшуюся руку хлебного воина.

– Не так быстро, – ответила Гвендолин. – Нам нужно подождать, пока тебе не станет лучше.

– Мне уже лучше. И я устал все время лежать в постели.

– Я знаю. Но твой отец приказал без его разрешения не покидать замок. Если ты хочешь погулять, то должен спросить его позволения.

– Он не приходил ко мне уже несколько дней, – пожаловался Дэвид. – Он куда-нибудь уехал?

– Нет.

Мальчик нахмурился.

– Тогда почему он не приходит навестить меня?

– Наверное, очень занят. Возможно, он придет к тебе сегодня, тогда ты спросишь разрешения выйти на улицу.

– А если он не придет, ты поищешь его и попросишь за меня?

– Нет.

– Почему?

«Потому что у меня нет сил взглянуть ему в лицо», – беспомощно подумала Гвендолин.

Она не видела Макдана с того самого вечера, когда он привел ее к себе в комнату. Он хотел наказать ее, и ему это удалось, правда, таким способом, который она себе и представить не могла. Вместо того чтобы ударить ее, он окутал ее темными чарами вожделения, заставив ее страстно желать его. Каждое нежное прикосновение к ее коже, каждый поцелуй, запечатленный на ее груди, ощущение прижавшегося к ней теплого и сильного тела, крепкие объятия, дарившие ей чувство безопасности, – все это привязывало ее к Макдану сильнее, чем самые крепкие цепи. Той ночью внутри нее зажегся яркий огонь, и теперь каждый раз, когда она думала об Алексе, это пламя вновь охватывало все ее существо. Он пытался взять ее силой, но на самом деле силы не понадобилось. Она сама легла с ним, раскрылась ему навстречу, предложила ему себя, она сама хотела его. Потом, когда все закончилось, она свернулась клубком в своей постели, и стыд жег ее, подобно иссушающей лихорадке.

Ее клан был прав, с отчаянием думала Гвендолин. Она шлюха.

Несмотря на то что она намеренно избегала Макдана, Гвендолин не сомневалась, что как только лэрд узнает об избранном ею необычном методе лечения его сына, он тут же устроит ей допрос. Ее уверенность подкреплялась тем, что остальные члены клана считали, что Гвендолин намерена уморить мальчика голодом. Но Макдан не искал встречи с ней. Стало совершенно ясно, что он приказал остальным не вмешиваться, поскольку с того первого утра, когда Элспет и Алиса заявили, что заставят Макдана остановить ее, никто не оспаривал ее права ухаживать за Дэвидом. Алекс не проявлял желания увидеть ее или сына, но, видимо, хотел дать ей еще одну возможность вылечить Дэвида.

– Если мне нельзя выйти, то могу я хотя бы сесть у окна и смотреть, что происходит во дворе? – спросил Дэвид, заставляя ее отвлечься от тревожных мыслей. – Там так шумят.

Гвендолин поднялась со стула и подошла к окну. Толпа Макданов с изумлением наблюдала за въезжающими в ворота Гарриком и Квентином, за которыми следовала молодая женщина верхом на великолепной белой лошади. Каштановые волосы женщины толстыми спутанными прядями спадали ей на плечи, а ее элегантная алая накидка для верховой езды была изорвана и заляпана грязью. Несмотря на неопрятный внешний вид, женщина с царственной холодностью взирала на сгрудившихся вокруг нее Макданов.

– Боже милосердный, – воскликнула Гвендолин, – это Изабелла!

Дэвид мгновенно откинул одеяло и приник к окну.

– Это твоя подруга? – спросил он, выглядывая во двор.

– Она дочь лэрда Максуина.

Ради всего святого, что здесь делает Изабелла?

– У нее всегда такой недовольный вид?

– Боюсь, что да.

– Смотри, Лахлан предлагает ей что-то выпить, – заметил Дэвид. – От этого ее настроение должно улучшиться.

Гвендолин вскрикнула и выскочила из комнаты.


– Убери от меня свои руки, грязное лохматое животное! – приказала Изабелла, ударив Гаррика по руке.

– Я всего лишь хочу помочь вам спешиться, – проворчал он.

– Еще одна ведьма, – заявил Мунро, со страхом разглядывая ее. – Приехала, чтобы навлечь на нас новые беды.

– Никакая я не ведьма, – возмущенно ответила Изабелла. – Я дочь лэрда Максуина.

– Что за глупые сказки, девочка, – сказал Эван, качая головой. – Ни один лэрд не позволит своей дочери путешествовать в одиночку.

– Где же твоя пышная свита? – спросила Летти.

– И почему ты такая грязная? – добавил Фаркар.

– Ну вот, девушка, – произнес Лахлан, протискивающийся сквозь толпу с кубком в руках, – ты, наверное, испытываешь сильную жажду. Сделай глоточек, и ты сразу же почувствуешь себя лучше.

– Наконец-то нашелся хоть один, кто знает, как встречать высоких гостей, – фыркнула Изабелла и надменным жестом протянула руку за кубком.

– Изабелла… нет!

Все с удивлением посмотрели на Гвендолин.

– Гвендолин! – вскрикнула Изабелла. – Ты жива!

Ее глаза округлились от изумления, и было невозможно определить, обрадовалась она или расстроилась от этого открытия.

– Лахлан, – заговорила Гвендолин неодобрительным тоном. – Тебе не следовало предлагать гостье такой крепкий напиток.

– Это всего лишь вино, – невинно ответил он, щурясь от яркого солнца.

Гвендолин сурово посмотрела на него.

– Я не хотел причинить ей вреда, – заверил он девушку. – Кроме того, она же ведьма.

– Нет. Она дочь лэрда Максуина.

Лахлан бросил недоверчивый взгляд на Изабеллу.

Откровенно говоря, Гвендолин не могла винить Макданов за их скептицизм. Волосы Изабеллы жирными спутанными прядями спадали на покрытую пятнами накидку, а щеки и лоб девушки были измазаны грязью. Солнце сожгло ее нос, который стал ярко-красным, резко выделяясь на фоне темно-лиловых синяков вокруг глаз. Она старалась держаться с обычным высокомерием, но Гвендолин уловила оттенок отчаяния в ее взгляде.

– Ты уверена, что она не ведьма? – спросил Лахлан.

– Абсолютно.

– Гвендолин, ты должна немедленно отвести меня к Макдану, – приказала Изабелла.

Гвендолин изо всех сил старалась скрыть беспокойство. Зачем Изабелла приехала сюда?

– Макдана нет, – сказал Нед, становясь рядом с Гвендолин. – Он уехал на охоту вместе с несколькими воинами.

– Когда они вернутся? – спросила Гвендолин.

– Возможно, поздно вечером, – ответил Нед.

– А может, и раньше, – заметил Гаррик.

– Или завтра утром, – добавил Лахлан. – С этим Макданом ничего нельзя знать наверняка.

– Почему бы тебе не войти в дом и не отдохнуть до его приезда, Изабелла, – предложила Гвендолин. – Ты, должно быть, устала от такого долгого путешествия.

– Я должна немедленно принять горячую ванну, – сказала Изабелла Лахлану, слезая с лошади. – Добавьте в воду четыре ложки самого лучшего розового масла – не больше – и поставьте рядом два котелка с горячей водой, чтобы ванна не остыла. Мне также понадобится новое платье… желательно красное… с красивой вышивкой на воротнике, рукавах и подоле. И убедитесь, что ткань мягкая, – добавила она, – иначе я не надену его.

Лахлан ошеломленно смотрел на нее.

– Ты хочешь, чтобы я все это тебе принес?

– Конечно, нет. Я вижу, что ты слишком дряхл, чтобы поднять тяжелую ванну. Пусть эти два молодых грубияна помогут тебе. – Она указала на Гаррика и Квентина. – Гвендолин покажет вам мою комнату. А еще принесите мне жареных цыплят, свежий, слегка теплый хлеб, очищенное и нарезанное яблоко и тарелку спелых ягод со сливками.

Она критическим взглядом окинула вспененную жидкость в кубке Лахлана.

– А это вино слишком молодо, чтобы его можно было подавать на стол.

Накинув на плечи свой заляпанный грязью плащ, она величественно прошествовала сквозь толпу Макданов мимо застывшего от изумления Лахлана.


– Ты убежала? – ошеломленно переспросила Гвендолин. – Но почему?

– Потому что моя жизнь кончена! – театрально рыдала Изабелла, распростершись на кровати Гвендолин. – Я никогда не вернусь к своему клану!

– Что случилось?

– Через некоторое время после того, как Макдан так жестоко бросил меня в лесу, появился Роберт.

– Макдан не бросил тебя, – поправила ее Гвендолин, – а освободил, как и обещал твоему отцу. Он знал, что Роберт отправится на поиски и скоро найдет тебя.

– Этот безумец оставил меня! – взорвалась Изабелла. – Бросил одну в дремучем лесу! Я могла умереть от голода или замерзнуть ночью!

Гвендолин с трудом удержалась, чтобы не напомнить Изабелле, что Макдан оставил ей достаточно пищи и воды, а также разведенный костер.

– Роберт пребывал в отвратительнейшем настроении, потому что Макдан убил всех его людей, – продолжала Изабелла. – Он совсем не хотел слушать, что мне пришлось перенести! Всю дорогу домой он повторял, будто это я виновата в том, что ты сбежала… разве у меня был выбор, когда этот мерзавец Бродик приставил кинжал к моему горлу?! Его нисколько не волновало, что меня могли убить – или еще хуже!

Она высморкалась в небольшой платочек.

Нет, подумала Гвендолин, Роберту было не до мучений своей племянницы. Он полностью поглощен желанием найти Гвендолин и завладеть камнем.

– Когда мы приехали домой, – вновь заговорила Изабелла, – отец очень обрадовался, что я вернулась целой и невредимой, и решил, что этого достаточно. Но Роберт сказал ему, что моя жизнь погублена, поскольку меня силой заставили провести ночь с Макданом и его воинами. Я клялась им, что не была изнасилована, но Роберт заявил, что я лгу. Он убедил отца, что теперь ни один мужчина не захочет взять меня в жены и что если я ношу в себе семя Макдана, меня нужно немедленно спрятать. В этом случае можно будет тайно умертвить младенца. Отец отказался отсылать меня куда-либо и сказал, что предложит мешок золота тому, кто женится на мне и восстановит мою честь. И тогда Роберт выбрал для меня самого глупого и жестокого из своих воинов, Дерека, чтобы тот поделился с ним полученной за меня наградой.

– Твой отец, конечно, отверг его?

Изабелла разразилась рыданиями.

– Я умоляла его. Я говорила, что скорее умру, чем выйду замуж за Дерека. Но отец сказал, что ему очень больно видеть меня в таком состоянии, но если бы я была старше, то все поняла бы. Это единственный способ спасти мою жизнь. Роберт поклялся, что, как только мы с Дереком поженимся, он приведет сюда войско, уничтожит Макданов и отомстит за мою поруганную честь.

Вот, значит, в чем дело, подумала Гвендолин. Роберт использовал мнимое бесчестие Изабеллы как предлог, чтобы напасть на Макданов и вновь захватить Гвендолин.

А когда она станет его пленницей, он использует все средства, чтобы отобрать у нее камень.

– И поскольку мне легче умереть, чем выйти замуж за Дерека, то я решила убежать, – заливаясь слезами, закончила Изабелла.

– Но почему ты приехала сюда? Ты же должна ненавидеть Макдана и его воинов за то, что они нанесли оскорбление твоему клану.

– Я предпочла бы видеть, как этих негодяев разрубят на мелкие кусочки, а их кровавые дымящиеся внутренности оставят гнить на солнце! – в гневе воскликнула Изабелла. Затем она опять вытерла нос измятым платочком и вздохнула. – Но они единственные, кто знает, что моя честь не запятнана. И кроме того, куда еще я могла пойти?

– Но как ты нашла дорогу?

– Я запомнила, в какую сторону мы направились, когда Макдан выкрал меня. Проехав через лес, я продолжала двигаться в том же направлении. Конечно, я ужасно боялась, что на меня нападут волки, но все время напоминала себе, что лучше умереть, чем выйти замуж за Дерека. Наконец сегодня утром меня нашли эти три ужасных грубияна. Я сказала им, что ищу Макдана, и они ответили, что принадлежат к его клану, и согласились проводить меня сюда.

– А после того как ты отдохнешь, те же самые ужасные грубияны доставят тебя домой, – послышался суровый голос.

Сердце замерло в груди Гвендолин: в комнату в сопровождении Камерона и Бродика вошел Макдан.

– Белла, – озабоченно произнес Бродик. – Ты выглядишь ужасно испуганной. Что случилось?

– Не приближайся ко мне, грубое животное! Я ненавижу тебя!

Она упала на подушку Гвендолин и разразилась новым потоком слез.

– Похоже, девушка не пережила бы этого, Бродик, – насмешливо заметил Камерон.

– Какого дьявола она здесь делает? – спросил Алекс, не отрывая взгляда от Гвендолин.

– Изабелла убежала из дома, – спокойно объяснила Гвендолин. – А теперь ищет у тебя убежища.

– Она что, рехнулась? – Вид у Алекса был недоверчивый.

– Не плачь, милая Белла, – успокаивал девушку Бродик, присев на кровать рядом с Изабеллой. – Если что-то не так, мы все исправим.

– Ничего уже нельзя исправить, – жалобно всхлипывала Изабелла. – Ты погубил мою жизнь, ты – трусливый похититель прекрасных и невинных женщин!

Она приподнялась и ударила его подушкой, а затем снова упала на кровать и заплакала.

– Похоже, ты ей все еще нравишься, Бродик, – заметил Нед.

– Может, кто-нибудь потрудится объяснить мне, чтопроисходит? – спросил Алекс, поморщившись от производимого Изабеллой шума.

– Кажется, Роберт убедил лэрда Максуина, что вы изнасиловали его дочь, – сказала Гвендолин.

– Но это же бред! – фыркнул Камерон. – Никто и пальцем не тронул девушку.

– Чтобы спасти ее запятнанную репутацию, Роберт любезно предложил одному из своих самых жестоких воинов взять Изабеллу в жены, получив в качестве компенсации мешок золота.

Алекс недоверчиво смотрел на Гвендолин.

– Несомненно, Максуин отказал этому воину…

– Нет, – ответила Гвендолин. – Максуин дал согласие на этот брак. Поэтому Изабелла убежала.

Стенания Изабеллы усилились.

– Ш… ш… успокойся, милая Белла, – утешал девушку Бродик, гладя ее по спине. – Все будет хорошо. Теперь ты в безопасности.

– Она не может здесь оставаться, – сказал Алекс. – Роберт жаждал войны с той самой минуты, как мы выкрали Гвендолин, но Максуин сдерживал его. Мы только что отослали назад его гонца с еще одним письмом с извинениями и мешком золота, но если мы без его согласия примем у себя его дочь, то у него не останется выбора, кроме как послать сюда войско. Необходимо вернуть ее домой.

– Нет! – вскрикнула Изабелла.

– Правда, Алекс, ты не можешь так поступить, – запротестовал Бродик.

– У меня нет выбора, Бродик. Я не имею права рисковать благополучием клана из-за того, что Изабелле не нравится тот, кого отец выбрал ей в мужья.

– Но ты несешь ответственность за то, что она оказалась в таком положении, – напомнила Гвендолин.

– Не моя вина, что у нее безвольный отец и подонок дядя, – возразил Алекс.

– Изабелла не просила красть ее, – не сдавалась Гвендолин. Она встала и посмотрела прямо в лицо Макдану. – Ты использовал ее как заложницу, чтобы уйти вместе со мной и своими людьми. Нравится это тебе или нет, но этим похищением ты запятнал ее честь, и теперь она страдает из-за тебя. Она пришла сюда просить защиты, и ты должен отвечать за последствия своих поступков и помочь ей чем можешь.

– Она права, Алекс, – согласился Камерон. – Мы плохо обошлись с этой девушкой.

– Господи, ведь речь идет о войне! – громовым голосом воскликнул Макдан.

– Мы сознательно пошли на риск, когда решили выкрасть Гвендолин, – заметил Бродик. – Какая разница – сражаться из-за одной женщины или из-за двух?

– Кража Гвендолин – совсем другое дело.

– Почему?

«Потому что мне нужна была ведьма, чтобы вылечить сына, и ради этого я готов был рискнуть всем», – мрачно подумал Алекс.

Внезапно до него дошло, каким эгоистичным был его поступок. Он рисковал ввязаться в войну не потому, что обязанностью лэрда было сохранить жизнь следующему Макдану. Он сделал это, потому что был не в силах вынести страданий и смерти сына.

А еще потому, что в ту же секунду, как увидел Гвендолин, он понял, что не сможет стоять и смотреть, как пламя костра будет пожирать ее.

Все молча и неодобрительно смотрели на него.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Она может остаться.

Изабелла заморгала, как будто не могла поверить его словам.

А затем она разразилась пронзительными истерическими рыданиями.

– Я рад, что мое решение пришлось тебе по душе, – сухо бросил Алекс.

– Она немного шумновата, правда? – поморщившись, заметил Камерон.

– Мне кажется, что нужно немедленно осмотреть внешнюю стену, – объявил Алекс. – Ты идешь со мной, Камерон? Нед?

– Я с вами, – предложил Бродик.

– В этом нет необходимости. Похоже, что Изабелле нравится твое общество, Бродик. Я настаиваю, чтобы ты остался с ней.

– Не думаю, что это так уж необходимо… – запротестовал Бродик.

– Совершенно очевидно, что твое присутствие утешит ее, – поддел его Камерон, направляясь вслед за Алексом к двери.

Стенания Изабеллы достигли новых высот, и голову Алекса пронзила резкая боль. Когда сюда явится Роберт с женихом Изабеллы, Алекс поймает его, свяжет и заставит слушать ее визг.

Несколько часов – и у этого негодяя пропадет всякое желание жениться на ней.


– Целься ему в горло! Вот так… а теперь направь острие меча ему в живот, который он открыл!

Бродик послушно сделал выпад мечом.

– Берегись, Бродик! – взвизгнула Изабелла.

Отвлекшись, Бродик отпрыгнул назад на долю секунды позже, и растянулся на земле.

– Какой-то ты сегодня вялый, дружок, – насмешливо произнес Камерон, приставив острие меча к животу Бродика. – Тебя что-то беспокоит?

– Твоя красавица жена, – сказал Бродик. – Есть что-то необыкновенное в прелестной женщине, которая носит в себе новую жизнь.

Гордо улыбаясь, Камерон повернул голову, чтобы взглянуть на Кларинду. Меч Бродика описал быструю широкую дугу, и оружие Камерона вылетело из его рук.

– Камерон! – рявкнул Алекс. – Следи за противником!

– Я подумал, что бой окончен, – пробормотал Камерон, бросая на Бродика сердитый взгляд.

– Имей сострадание, Алекс, – сказал Бродик, вставая. – Бедняга влюблен в свою жену. Ей не принесет особой радости, если ему распорют живот.

– Никто не сможет подойти ко мне так близко, чтобы что-нибудь распороть, – фыркнул Камерон, подмигивая Кларинде. – Они умрут задолго до того, как получат возможность даже поцарапать меня.

Гвендолин наблюдала, как Кларинда ответила ему ласковой улыбкой, а затем опустила голову и занялась стрелой, к которой она прикрепляла оперение. Это мгновение было кратким, но Гвендолин была тронута нежностью отношений между супругами.

– Может, ты перестанешь рисоваться перед собственной женой, Камерон, и мы продолжим занятия? – поинтересовался Алекс.

– Конечно, – ответил Камерон, продолжая улыбаться.

– Прекрасно. Бродик, возьми отряд из семидесяти пяти человек, отведи к западной стене и займитесь там упражнениями с дротиками. Ты, Камерон, со своими людьми продолжайте заниматься с мечами. Нед, бери сотню воинов и отправляйся к мишеням по ту сторону крепостной стены – пусть упражняются в стрельбе из лука. С остальными я сам займусь рукопашным боем.

Изабелла добавила стрелу с неровным оперением, над которой она трудилась, к небольшой кучке остальных и вздохнула.

– У меня руки сводит от этой работы, – пожаловалась она. – Думаю, мне нужно сделать перерыв и немного пройтись.

– Ты должна остаться здесь и посмотреть, как мой отец учит воинов сражаться без оружия, – сказал Дэвид. – В этом искусстве моему отцу нет равных.

– Я в этом не сомневаюсь, – вежливо согласилась Изабелла. – Но метание дротиков мне нравится гораздо больше.

С этими словами она вслед за отрядом Бродика направилась к западной стене.

– Похоже, она всерьез увлеклась Бродиком, бедняжка, – заметила Кларинда, качая головой. – Вне всякого сомнения, он очаровал ее с первого взгляда.

– Разумеется, ведь он приставил кинжал к ее горлу и угрожал убить ее, – сказала Гвендолин, удаляя измятое оперение одной из стрел Изабеллы и заменяя его новым.

– Правда? – воскликнул Дэвид, явно заинтригованный. Он посмотрел, как Изабелла элегантно прокладывала себе дорогу среди сбившихся в кучу воинов, чтобы оказаться поближе к Бродику. – И как только Изабелла может после этого любить его?

– Это очень странная вещь – отдать свое сердце мужчине, – задумчиво произнесла Кларинда и улыбнулась. – Иногда это происходит, когда ты абсолютно уверена, что не выносишь его.

– Изабелла, ради Бога, будь осторожна! – Бродик кинулся в самую гущу схватки, чтобы вытащить оттуда девушку. – Ты не должна подходить так близко к воинам во время занятий.

– Моя жизнь все равно разрушена, и я не вижу причины беспокоиться, что меня искалечит один из этих дротиков, – фыркнула Изабелла. – Думаю, ты получишь удовольствие от созерцания того, как я буду лежать на земле, истекая кровью, а эти здоровенные мужланы изрубят меня на куски.

– Как у тебя язык поворачивается произносить такие ужасные вещи, Белла? – спросил Бродик, беря ее под руку и уводя подальше от воинов. – Ты же знаешь, что я все для тебя сделаю…

Гвендолин покачала головой, отказываясь понимать, почему Бродик проявляет такое внимание к Изабелле.

– Ты не замерз, Дэвид? – спросила она, поправляя пледы, в которые был закутан мальчик. – Ветер усиливается.

– Я в порядке.

– Нам нельзя здесь больше оставаться. Отец разрешил тебе посмотреть, как он тренирует своих людей, но только совсем недолго.

– Взгляни! – воскликнул Дэвид, взмахнув рукой. – Они сейчас начнут. Можно нам остаться и посмотреть?

Голубые глаза мальчика сияли и с мольбой смотрели на нее, его впалые щеки немного раскраснелись от прохладного ветра, овевающего бледную кожу. Прошло шесть долгих суток с того ужасного полудня, когда Гвендолин в последний раз брала его на прогулку. Все это время она держала Дэвида в комнате, наблюдая, как он медленно восстанавливает силы после страшного приступа болезни. Но после вчерашнего прибытия Изабеллы весь замок был охвачен лихорадочной активностью в ожидании неминуемого нападения Максуинов, и, казалось, всеобщее возбуждение передалось Дэвиду. Не желая больше оставаться в постели, он умолял отца разрешить ему посмотреть, как воины тренируются в боевом искусстве во дворе замка. Макдан ответил мальчику, что он может наблюдать за ними из окна своей комнаты, но Дэвид проявил удивительную настойчивость. Он убеждал отца, что небольшая прогулка пойдет ему на пользу, и обещал сразу же сказать Гвендолин, как только замерзнет или устанет.

В конце концов Макдан смягчился.

– Ну а мне холодно. – Гвендолин растерла замерзшие руки. – Если мы собираемся побыть здесь еще немного, то я схожу и принесу плед. Кларинда, ты присмотришь за Дэвидом, пока я сбегаю к себе в комнату?

– Конечно. Видишь, Дэвид, как здорово твой отец дерется на кулаках!

– Совсем как Могучий Торвальд, – гордо сказал мальчик. – Гвендолин рассказывала мне сказку, как он сражался со свирепым морским чудовищем…


Большой зал был пуст, и Гвендолин торопливо пересекла его и стала подниматься по ступенькам, ведущим в башню. Угроза появления Роберта с войском заставила Макданов заняться подготовкой к отражению атаки. Алекс распределил обязанности среди всех членов клана в соответствии с возможностями каждого. Самые сильные мужчины упражнялись в воинском искусстве, а те, кто постарше, занимались укреплением замка и подготовкой оружия. Юношам, которым было еще рано принимать участие в битве, поручили собирать в окрестностях замка тяжелые камни и складывать их у стены, откуда их можно будет сбросить на Максуинов, если те попытаются взобраться на стену. Женщины клана занимались приготовлением запасов продовольствия на случай длительной осады, а также помогали изготавливать тысячи стрел. Даже юные девушки были заняты тяжелой работой, таская бесчисленное количество ведер воды, чтобы наполнить расположенные над воротами огромные котлы. Вода в них будет поддерживаться в кипящем состоянии и выльется на Максуинов, если они предпримут попытку разбить ворота. Когда появится Роберт, Макданы будут готовы отразить его нападение.

Другое дело – захотят ли они пожертвовать собой ради ненавистной ведьмы и беглой дочери лэрда?

Распахнув дверь своей комнаты, Гвендолин нахмурилась и заморгала при виде окутавшей комнату тьмы. Кто-то закрыл ставни на окнах, и дневной свет не попадал внутрь помещения. Сначала она подумала, что это сделано для того, чтобы сохранить запах курящихся трав, предназначенных для отпугивания темных сил, но воздух в помещении был относительно свежим. Не в силах понять, зачем кому-то понадобилось лишать ее комнату света, она подошла к окну и попыталась открыть ставни. Они не поддавались. Гвендолин передвинулась к другому окну и обнаружила, что и оно крепко заперто. Затем она нагнулась и принялась осматривать запоры, пытаясь определить, что не дает ставням открыться. Услышав какой-то шорох позади, она хотела повернуться.

Ослепительная вспышка взорвалась у нее в голове, поглотив и парализовав ее. Она упала на пол, не в состоянии вздохнуть, но все еще пытаясь сопротивляться заполнявшей все ее существо боли.

А затем она провалилась в небытие.


– Бродик на самом деле приставил кинжал к твоему горлу? – спросил Дэвид.

– Этот мерзавец именно так и сделал, – ответила Изабелла, все еще раздраженная тем, что ей приказали вернуться на свое место в противоположном от Бродика конце двора. – А еще он сказал, что стоит мне только пикнуть, он отрежет мне голову и бросит прямо под измазанные навозом ноги его лошади.

Дэвид задумался над ее словами.

– Это непростое дело – отрезать голову кинжалом. В сказках Гвендолин воины используют для этого меч или топор.

– Думаю, он прибегнул бы к помощи меча, после того как я оказалась на земле, – предположила Изабелла. – Но сначала он заставил бы меня страдать от ужасной боли, наблюдая за потоком алой крови, и последнее, что уловил бы мой угасающий взор, это его склонившееся надо мной лицо с искривленным дьявольской улыбкой ртом!

– Вот это здорово! – воскликнул Дэвид. – Ты умеешь рассказывать сказки?

– Вообще-то нет, – виновато ответила она.

– Но у тебя здорово получается! Совсем как у Гвендолин.

Изабелла в нерешительности несколько секунд смотрела на него, прежде чем поняла, что мальчик действительно хвалит ее.

– Ты правда так считаешь?

– Ты очень красочно все описываешь, – заметила Кларинда, кладя стрелу с аккуратным оперением поверх большой кучи, скопившейся рядом с ее стулом.

Изабелла была польщена.

– Спасибо, Кларинда. Ты очень добра.

– Может, ты вечером придешь ко мне в комнату и расскажешь сказку? – предложил Дэвид. – Я уверен, Гвендолин не будет возражать – ведь ты ее подруга из родного клана.

– Тебе это Гвендолин сказала? – удивленно спросила Изабелла.

– Конечно, – ответил Дэвид, хотя на самом деле точно не помнил ее слов. – Мы видели, как ты приехала, из окна моей комнаты, и она сказала мне, кто ты. Мне, конечно, не разрешили спуститься вниз и поздороваться с тобой, потому что я болею.

– Похоже, сегодня ты неплохо себя чувствуешь, – заметила Изабелла.

– Мне стало лучше после того, как Гвендолин перестала кормить меня.

– Она перестала кормить тебя?

– Это часть колдовства, – объяснил Дэвид. – Чтобы помочь мне поправиться.

– Она кормит его, – вмешалась в разговор Кларинда, – но только особой пищей и понемногу.

– А разве ты не испытываешь голода? – спросила Изабелла.

– Иногда, – согласился он. – Но сегодня она разрешила мне съесть, кроме хлеба, небольшую чашку каши, а завтра, если я буду чувствовать себя хорошо, мне дадут кусочек яблока.

– Боюсь, такое колдовство не для меня, – хихикнув, заметила Кларинда. – Ребенок уже стал таким большим, что я ем больше, чем Камерон!

– Я сама немного проголодалась. – Изабелла потянула носом воздух и нахмурилась. – Макдану следует дать нагоняй своим пекарям. Они сожгли хлеб.

– Пожар! – внезапно крикнул Камерон, указывая своим мечом в сторону замка. – В западной башне!

Алекс в ужасе смотрел на черное облако, поднимающееся из закрытых окон комнаты Гвендолин. Он перевел взгляд на место рядом с Дэвидом, где она только что сидела, ожидая увидеть ее там.

Затем он бросился к замку.


Дым вырывался из-под двери в комнату Гвендолин. С замирающим от страха сердцем Алекс резко навалился на тяжелую дверь. Она не поддалась. Тогда он с разбегу стал биться о дверь снова и снова. Когда дверь открылась, из комнаты вырвалось удушливое облако, и он закашлялся. В комнате было темно, и только яркое пламя плясало на кровати, жадно пожирая лежащий на ней неподвижный холмик. Страх парализовал его. Хриплым от отчаяния голосом Алекс позвал Гвендолин. Сжав кулаки, он беспомощно смотрел на этот ярко горящий погребальный костер, часто моргая от едкого дыма. Он обманул ее. В прошлый раз ему удалось спасти девушку от костра, но огонь в конечном счете нашел ее. Он опустился на колени и застонал, отчаянно стараясь сохранить целостность своего разума, который был готов рассыпаться на части при виде пожирающего девушку огня.

Внезапно послышался сдавленный кашель.

Алекс испуганно вскочил.

– Гвендолин! – крикнул он, вглядываясь в дымную тьму.

Опять раздался кашель – слабый, похожий на стон. Но этого было достаточно, чтобы понять, где девушка.

Со слезящимися от густого дыма глазами он пробрался мимо горящей кровати и нашел скорчившуюся на полу фигурку. Он поднял Гвендолин на руки, крепко прижал к груди и выбежал вместе со своей ношей из этой огненной могилы.

– Господи, Алекс! – вскрикнул Бродик. Он бросился к Макдану, чтобы взять у него девушку, а десяток мужчин уже тащили в комнату ведра с водой, чтобы залить огонь.

– Я сам понесу ее, – прохрипел Алекс, еще крепче прижимая Гвендолин к груди.

– Освободите лестницу! – скомандовал Камерон, махнув рукой заполнившим ее людям. – Дайте дорогу!

Алекс быстро спустился со своей драгоценной ношей вниз, остро ощущая, насколько мала и хрупка девушка, которую он держал на руках. Она не умрет, снова и снова повторял он себе, бегом преодолевая коридор. Она не может умереть.

– Боже мой, Алекс, она умерла? – вскрикнула внезапно появившаяся в проходе Ровена. Ее потрясенное лицо было бледным.

– Нет, – резко бросил он. – Она жива.

Ровена с молчаливым сочувствием посмотрела на него, как будто решила, что только безумие мешает ему увидеть правду.

А затем Гвендолин опять закашлялась.

– Отнеси ее ко мне в комнату, – предложила Ровена, быстро взяв себя в руки. – Я присмотрю за ней.

Алекс, не останавливаясь, продолжал идти по коридору в сторону своей комнаты.

– Алекс, ты не можешь поместить ее у себя, – запротестовала Ровена. – Это неприлично!

Ударом ноги Макдан распахнул дверь своей комнаты.

– А мне наплевать, прилично это или нет! – вскричал он. – Она моя, и я буду чертовски хорошо ухаживать за ней!

Войдя внутрь, он осторожно положил Гвендолин на кровать. Она вся сотрясалась в ужасном кашле, пытаясь очистить свои легкие от дыма.

– Полегче, – успокаивал ее Алекс, помогая ей сесть. – Дыши медленно, Гвендолин. Полегче.

Гвендолин не могла ответить ему; ее горло и грудь сжимали спазмы, так что почти невозможно было сделать даже слабый вдох. Она кашляла и давилась, уверенная, что вот-вот захлебнется в отвратительной жгучей жидкости, поднимавшейся к ее горлу.

Внезапно она упала на кровать, и ее вырвало.

– Элспет должна пустить ей кровь, – сказала Ровена, когда в дверях появилась знахарка.

– Ее тело должно быть очищено, – согласилась Элспет.

– Не смей к ней прикасаться, Элспет! – яростно крикнула Кларинда, приковылявшая вслед за ними. – Ты хочешь одного – навредить ей!

– Как ты смеешь! – В глазах Элспет бушевала злоба. – Как у тебя поворачивается язык говорить такое, после того как я ухаживала за тобой, когда ты произвела на свет своего мертвого ребенка!

– О, да, – язвительно ответила Кларинда. – Все время, когда я кричала от боли, в муках рожая ее, ты повторяла, что это Бог наказывает меня и что я должна покорно переносить страдания, а когда мой бедный ребенок задохнулся, ты сказала, что я прогневала Господа своими грехами и своей похотью и поэтому он в качестве наказания забрал мою малютку! Прекрасная забота, нечего сказать!

– Я присмотрю за ней, Кларинда, – объявила Марджори, входя в комнату. – Нам не нужна твоя помощь, Элспет.

– Макдан, – твердо произнесла Элспет, – ты не можешь позволить…

– Убирайтесь! – крикнул Алекс. – Все!

Женщины испуганно посмотрели на него.

– Вон! – потребовал он, угрожающе повернувшись к ним.

Они повернулись и поспешно покинули комнату.

Алекс захлопнул дверь, отгородившись от любопытных взглядов собравшихся в коридоре Макданов. Они были потрясены его поведением. Вне всякого сомнения, весь остаток дня они будут обсуждать, сходит он с ума опять или нет.

Возможно, сходит.

Рвота у Гвендолин прекратилась, и теперь она без сил лежала на кровати и кашляла. Алекс намочил полотенце, присел рядом с девушкой и стал осторожно вытирать ей лицо.

– Сделай глубокий вдох, Гвендолин, – тихо приказал он, омывая прохладной водой испачканные щеки и губы девушки. – Вот так… медленно… теперь выдыхай. Очень хорошо. Теперь опять вдохни.

Он продолжал ласково подбадривать Гвендолин, и ее дыхание постепенно выровнялось. Теперь, когда ее грудь вздымалась и опускалась без видимых усилий, он налил ей чашку воды.

– Прополощи рот и сплюнь в таз. – Он опять приподнял ее и отвел назад ее волосы, чтобы ни одна из черных шелковистых прядей не запачкалась.

Гвендолин обессиленно оперлась на его руку, взяла чашку и прополоскала рот.

– А теперь сделай несколько маленьких глотков воды. Это уменьшит жжение в горле. Очень хорошо, – успокаивал ее Алекс. – Твое платье совсем почернело от дыма. Давай я помогу тебе снять его.

Слишком измученная, чтобы думать о приличиях, Гвендолин подняла руки, позволив Алексу распустить шнуровку на платье и стянуть его через голову, оставив ее в одной сорочке. Он бросил платье на пол, быстро снял с нее башмаки и чулки, откинул покрывало кровати и уложил ее на чистые простыни.

– Тебе лучше? – спросил он, осторожно накрывая ее пледом.

Она кивнула и поморщилась от боли.

Алекс медленно провел пальцами по ее голове. Гвендолин вздрогнула, когда он коснулся огромной шишки на ее макушке. Помрачнев, он смотрел на свои измазанные кровью пальцы. Если Гвендолин потеряла сознание, наглотавшись дыма, то она никак не могла удариться макушкой.

Ему было совершенно ясно: кто-то ударил ее и оставил умирать в огне.

Он наклонился и принялся убирать с пола рвоту, изо всех сил стараясь сдержать ярость. За долгие месяцы болезни Флоры он хорошо научился ухаживать за больными. В самом начале он приводил к ней лекарей, каких только мог найти, но потом, когда стало ясно, что она умирает, Алекс никого не подпускал к жене, предпочитая самостоятельно ухаживать за ней. Очистка грязных каменных плит помогла ему привести в порядок мысли. Господь не наградил Флору и Дэвида крепким здоровьем, и Алекс, несмотря на всю свою яростную решимость, почти ничего не мог сделать, чтобы защитить их. Но это не Бог запер Гвендолин в комнате и поджег кровать.

Это сделал кто-то из членов клана.

– Ты мне можешь сказать, что случилось, Гвендолин? – спросил он, отодвигая таз и тряпку.

– Я… точно не знаю, – прошептала она.

Он пододвинул к кровати стул и сел.

– В твоей комнате уже был пожар, когда ты вошла?

– Нет. Я помню, что было очень темно, потому что ставни оказались закрыты. Это показалось мне странным, ведь я никогда не закрываю их.

Значит, те, кто поджег кровать, сначала закрыли их, понял Алекс. Либо они хотели, чтобы дым остался в комнате, сделавшись еще гуще, либо старались сделать так, чтобы никто не заметил пожар в башне, пока не станет слишком поздно. Ярость вскипела в нем с новой силой.

– А что случилось потом?

– Я подошла к окну и попыталась открыть ставни, но это оказалось трудно. Тогда я перешла к другому окну, но тоже не смогла открыть его. А потом… – Она умолкла, вспоминая.

– Что потом?

Гвендолин колебалась. Она знала, что Макданы боялись и презирали ее. Они и не скрывали этого. Но несмотря на то что она была здесь нежеланным гостем, за последнюю неделю ей удалось убедить себя, что они по крайней мере примирились с ее присутствием. Она поняла, что ошибалась. Макданы хотели уничтожить ее, точно так же как и ее собственный клан.

– Кто тебя ударил, Гвендолин?

Она удивленно посмотрела на него.

– У тебя на самой макушке большая кровоточащая ссадина, – объяснил Алекс. – Ты не могла получить ее, упав на пол. А в прошлый раз, когда ты упала с лестницы, – неохотно добавил он, – тебе «помогли» это сделать, предусмотрительно натянув поперек ступенек шнурок.

Лицо Гвендолин, потрясенной услышанным, еще больше побледнело.

– Мораг не посылала тебе записки, – мрачно продолжал он. – Она даже не умеет писать.

Девушка задумалась на секунду, а затем тихо спросила:

– Почему ты раньше ничего не сказал мне?

– Я боялся, что ты можешь убежать, – извиняющимся тоном объяснил он. – А мне нужно было, чтобы ты осталась – ради Дэвида. Поэтому я приказал Камерону, Неду и Бродику охранять тебя.

Вот почему один из них всегда был рядом. Гвендолин считала, что воины наблюдают за ней, чтобы предотвратить побег. На самом деле они пытались защитить ее.

– К несчастью, сегодня ты ускользнула со двора, когда все трое были заняты тренировкой, – добавил Алекс. – Мы не заметили, что тебя нет, пока не увидели дым.

– Ты должен был обо всем рассказать мне, Макдан.

Алекс подумал, что она права. Возможно, зная об опасности, она была бы более осторожна.

– Ты видела, кто тебя ударил, Гвендолин?

Она покачала головой.

– Было темно, а тот, кто это сделал, находился сзади. Когда я очнулась, комната горела, а ты нес меня на руках.

Она закрыла глаза, борясь с охватившим ее отчаянием. Огонь костра, пожар в комнате или падение со ступенек – за этим всегда стоял кто-то, кто хотел убить ее. Этого нельзя было избежать, поскольку люди поверили, что она ведьма. И ей никогда не удастся убедить Макданов, что это не так. Странная ирония – ей пришлось войти в эту роль, чтобы спасти себе жизнь. Она ощущала растерянность и страх.

Алекс смотрел на побелевшие от напряжения пальцы девушки, стиснувшие зеленый плед.

– Я найду, кто это сделал, Гвендолин. И тогда я убью его.

– А что ты будешь делать, Макдан, если обнаружишь, что весь твой клан желает моей смерти? – тихо спросила она. – Убьешь их всех?

– Это не может быть весь клан.

– Ты не можешь знать наверняка. Каждый раз, когда Дэвиду становится хуже, люди верят, что я врежу ему. Похоже, они забывают, что он заболел задолго до моего появления.

– Они боятся тебя, и их пугают твои методы лечения. Но это не значит, что они все сговорились убить тебя. Если бы это было правдой, ты давно уже была бы мертва.

– Так бы и случилось, выпей я один из напитков Лахлана.

– Правильно. Но ты заметила, что он перестал предлагать их тебе?

– Потому что боится твоего гнева.

– Возможно. А может, потому, что ты начинаешь ему нравиться.

Гвендолин с сомнением взглянула на него:

– Лахлан никого не любит.

– Конечно, любит. – Алекс поднялся. – Просто он не очень хорошо умеет показать это. – Он плотнее подоткнул одеяло вокруг девушки. – Отдохни немного, Гвендолин, – пробормотал он, убирая прядь блестящих черных волос с ее щеки. – Я останусь здесь и присмотрю за тобой, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Попытайся выбросить все это из головы и поспать.

Она здесь не в безопасности, с отчаянием подумала Гвендолин, и никогда не будет. Но ласковые слова Алекса обволакивали ее, как струи теплой воды, напоминая о низком голосе отца и о том, как он укладывал ее спать, когда она была маленькой. Гвендолин поддалась усталости и закрыла глаза. Она слышала, как Алекс вновь опустился на стул, собираясь охранять ее всю ночь.

Начиная погружаться в призрачный туман сна, она почувствовала, что он накрыл своей сильной ладонью ее руку, и на одно короткое мгновение ощутила себя в безопасности.

Глава 10

Дождь хлестал по стенам огромного темного замка, и он блестел, как черный бриллиант, на фоне свинцового неба.

У этого мрачного оборонительного сооружения был скорее устрашающий, чем привлекательный вид. Строители не предприняли никаких усилий, чтобы хоть немного украсить его. Замок представлял собой неприступную крепость с шестидесятифутовой стеной, увенчанной мощными зубцами, и четырьмя массивными закругленными башнями с узкими бойницами для стрельбы из лука. На стене были устроены искусные деревянные платформы, на которых воины могли занять удобную позицию, чтобы сбрасывать тяжелые камни и лить кипящие смолу и воду на карабкающегося на стену врага. Основание стены расширялось почти до двадцати футов, делая бессмысленными попытки подорвать ее. Сидящий на своем боевом коне Роберт внимательно изучал укрепление, не обращая внимания на хлещущие по лицу струи дождя. В замок Макдана будет нелегко проникнуть. Но даже самая грозная крепость имеет слабое место.

Он улыбнулся.

Как удачно, что племянница решила искать убежище у того самого человека, что выкрал ее. Когда Изабелла вернулась домой после похищения, его брат – законченный идиот – не позволил Роберту вторгнуться с войском во владения Макдана. Изабелла вернулась целой и невредимой, как и обещал Макдан, а сам Макдан прислал щедрое вознаграждение и странное письмо с извинениями, в котором объяснял, что ему нужна ведьма, чтобы общаться с живущими у него дома птицами, чье общество ему гораздо приятнее, чем людское. Это окончательно убедило Седрика, что лэрд Макдан действительно сошел с ума и не может отвечать за свои странные поступки. Придя к такому выводу, Седрик посчитал инцидент исчерпанным. Он обвинял Роберта, что тот погубил людей. Если бы Роберт послушался его и не пустился бы в погоню за беглецами, Макдан не убил бы их. А что касается Гвендолин, Седрика не очень волновало то, что ее пленили. Разве Максуины не собирались ее сжечь?

Роберт пришел в ярость и попытался заставить своего безвольного брата понять, что его прямой обязанностью лэрда было отомстить Макданам. И только после того, как ему удалось убедить Седрика, что его любимая дочь была жестоко изнасилована и носит ребенка Макдана, брат начал прислушиваться к его словам. Придя в ужас от перспективы появления незаконнорожденного внука, Седрик пообещал огромное приданое мужчине, который согласится немедленно жениться на его обесчещенной дочери. Роберт немедленно предложил одному из своих воинов взять в жены Изабеллу, тайно договорившись с ним, что все приданое перейдет к нему. Ему без труда удалось убедить Дерека, что женитьба на его племяннице – достаточная награда. Девушка была безнадежно глупа и испорчена, но красива, а спесь из нее можно выбить – не такая уж сложная задача для сильного и жестокого воина. Изабелла была почти ребенком, которого всю жизнь баловали, и сломить ее будет легко. Одна ночь в постели с грубым и необузданным Дереком – и она, рыдая, будет просить о милосердии.

К несчастью, согласившись с предложением Роберта, Седрик по-прежнему отказывался отдать приказ о наступлении. Что должно произойти, спрашивал брат, чтобы имело смысл посылать стольких воинов на битву с сумасшедшим лэрдом? Неужели потеря приговоренной к смерти ведьмы – достаточная причина для войны? Как Роберт ни старался, он не мог убедить Седрика в обратном.

А затем Изабелла убежала.

Хотя Седрик терялся в догадках, почему дочь вернулась к человеку, который изнасиловал ее, не подлежало сомнению, что Изабеллу следует вернуть домой. Поэтому Роберт получил войско и приказ привезти свою племянницу. Седрик, правда, надеялся, что применять силу не понадобится. Но теперь, получив в свое распоряжение воинов, решение принимал Роберт. Откровенно говоря, ему было абсолютно все равно, вернется с ним Изабелла или нет.

Он только хотел получить Гвендолин и камень.

Когда к ним впервые приехал Макдан и сказал, что разыскивает ее, Роберт испугался, что тот каким-то образом узнал о камне и хочет завладеть им. То, что Макдан осмелился похитить Гвендолин прямо с места казни, только укрепило его подозрения. Но после встречи с ним в ночном лесу Роберт не был так уверен, что Макдану известно о могущественном талисмане, который оставила Гвендолин ее мать. Гвендолин и ее отец в течение многих лет бдительно охраняли свою тайну.

Последний год Роберт все время наблюдал за Гвендолин и знал, что странная молчаливая девочка, которую все считали ведьмой, внезапно превратилась в прелестную женщину. Поначалу он следил за ней издали и никак не мог понять, что так влечет его к ней. Всю жизнь он предпочитал пышноволосых пухленьких девушек с круглыми ягодицами и розовыми, смеющимися губками. Было приятно видеть, как страх затуманивает их оленьи глаза, и наблюдать, как милый румянец невинности сменяется неподдельным ужасом, когда он валил их на землю и силой овладевал ими. Пройдя через его руки, ни одна девушка не сохранила свою невинность. Он ни одну не пощадил.

Но Гвендолин, с ее копной иссиня-черных волос, оттенявших бледность кожи, с хрупким телом, которое, казалось, можно легко сломать, если сжать посильнее, не принадлежала к тому типу девушек, которые привлекали его. Тем не менее он не мог избавиться от мыслей о ней. Каждую ночь он представлял ее себе – распластанную под ним, видел, как его плоть погружается в нее, как его руки мнут маленькие белые груди, как его ноги прижимаются к ее стройным ногам. Эта картина преследовала его, пока он окончательно не потерял интерес к другим женщинам. Наконец он понял, что этого не избежать. Он овладеет ею хотя бы для того, чтобы избавиться от неотвязного желания и доказать, что она совсем не такая соблазнительная, как ему казалось.

Чтобы сблизиться с девушкой, он стал приходить к ней в домик и делал вид, что подружился с ее отцом. Отец Гвендолин из-за дочери вел уединенную жизнь и с огромным воодушевлением относился к знакам внимания брата лэрда. Но Гвендолин оставалась холодна, удаляясь в свою комнату или вообще уходя из дома во время его визитов. То обстоятельство, что она не испытывала ни страха перед ним, ни влечения к нему, странным образом еще больше усиливало его желание. Роберт приносил огромное количество вина и эля отцу Гвендолин, надеясь, что того в конце концов сморит глубокий сон и он останется наедине со своей жертвой. Как-то вечером после нескольких кувшинов особенно крепкого эля Джон Максуин пьяно уронил голову на руки и заплакал. Он жаловался на жестокую судьбу, лишившую его жены, на то, как трудно воспитывать без матери ребенка, который унаследовал великую силу. Посчитав, что он имеет в виду слухи о занятиях колдовством, Роберт осушил свой кубок и, усмехнувшись, сказал, что дочь Джона такая же ведьма, как он, Роберт. Тогда отец Гвендолин зарыдал еще сильнее и рассказал ему о могущественном камне, который перешел к Гвендолин от матери.

Он клялся, что этот необыкновенной чистоты и красоты драгоценный камень принадлежал королю Кеннету Макальпину, жившему триста лет назад. Говорили, что Кеннет украл его у волшебника и использовал его силу, чтобы выиграть жизненно важное сражение. Но когда Кеннет в следующий раз попросил камень, чтобы уничтожить врагов, ничего не вышло, потому что талисман мог исполнять желание лишь один раз в столетие. Каким-то образом камень попал в семью матери Гвендолин и передавался из поколения в поколение, от матери к дочери, и обладательница его была обязана хранить драгоценность до тех пор, пока не придет время вновь воспользоваться силой камня. А это, клялся Джон, было во власти Гвендолин, поскольку талисман вновь накопил волшебную силу.

Заинтересовавшись, Роберт попросил показать камень, но отец Гвендолин отказался, утверждая, что это очень опасно. Роберт рассердился и приказал принести ему камень, говоря, что собственность членов клана по праву принадлежит их лэрду и что он преподнесет камень в дар брату. Джон обвинил его в том, что он хочет присвоить сокровище. Разъяренный его сопротивлением, Роберт в поисках талисмана перевернул вверх дном весь домик. Отец Гвендолин пытался остановить его, но пьяный простофиля не мог быть ему достойным противником. В завязавшейся борьбе Роберт сжал руками шею старика и резко дернул вверх, сломав ее. У него не было намерения убивать Джона, но эль затуманил его сознание, и он не отдавал себе отчета в своей силе. Джон Максуин упал замертво, и в этот момент в комнату вошла Гвендолин.

Роберту ничего не оставалось делать, кроме как обвинить ее в убийстве.


– Похоже, здесь сегодня довольно спокойно, – заметил черноволосый воин с уродливым шрамом под глазом.

Дерек остановил своего коня рядом с Робертом.

– Очевидно, они боятся промокнуть, – презрительно фыркнул он.

– Может, они и не упражняются, но на стене Макдан расставил воинов через каждые десять футов, – ответил Роберт. – Их трудно разглядеть из-за дождя. И я готов поспорить, что у каждой бойницы этих башен стоит стрелок с луком на изготовку.

– Если ему известно о нашем приближении, почему мы не атакуем? – спросил Хэмиш, сердито глядя на потоки дождя. – Мы стоим здесь лагерем уже три дня. Люди начинают уставать.

– Неужели ты думаешь, что у нас есть преимущество в такую непогоду, в то время как Макданы надежно укрыты стенами от холода и дождя? – спросил Роберт. – Только глупец пошлет в бой промокших людей, наполовину ослепленных туманом и дождем.

– Нам следовало напасть на них вчера, когда в башне начался пожар, – задумчиво произнес Гилз, беспокойно ерзая на лошади. – Пока замок горел, можно было легко внести растерянность в их ряды.

– А все их годные к службе мужчины были вооружены и готовы к битве, – сардонически протянул Роберт. – Я предпочитаю не нападать, когда все войско Макдана собралось во дворе замка для военной подготовки. Кроме того, мы не знали, насколько силен пожар. Судя по тому, как быстро его погасили, это был всего лишь забившийся дымоход.

– Так когда же мы будем атаковать их? – нетерпеливо спросил Дерек.

– Когда я отдам приказ, – резко бросил Роберт. – А теперь возвращайтесь на свои позиции.

Трое воинов обменялись мрачными взглядами, повернули коней и направились в сторону лагеря. Дерек сгорал от нетерпения заполучить назад свою невесту, а остальные испытывали ненависть к Макдану за то, что тот выкрал ведьму и убил их соплеменников. Они жаждали мщения и вознаграждения за поруганную честь Максуинов. Роберт прямо сказал им: они могут делать все, что угодно, с женщинами Макданов, но запретил прикасаться к ведьме. Гвендолин и Изабелла должны быть доставлены к нему, чтобы он смог вернуть их домой. Завладев камнем, он станет правителем всей Шотландии.

А что касается Гвендолин, ему доставит удовольствие помучить ее перед смертью.


– Это очень мрачная комната, – сказала Гвендолин, тщетно пытаясь согреть руки у огня. – Я чувствую это.

– Ты так считаешь? – Мораг откинулась на стуле и обвела взглядом помещение. – Мне всегда казалось, что комната очень мила. В погожий день через эти стрельчатые окна сюда проникает много света. Тебе, конечно, это трудно представить из-за ужасной бури, которая бушует снаружи.

Она многозначительно посмотрела на Гвендолин.

– Я не вызывала этой бури, Мораг.

– А я никогда и не говорила, что это ты, правда?

– Ты же знаешь, я не умею управлять погодой.

– Конечно, не умеешь.

Гвендолин вздохнула. Сильная буря бушевала уже два дня, и Макданы были уверены, что именно Гвендолин была причиной ненастья. Холодная и мрачная погода ей нравилась не больше, чем им, хотя она как нельзя лучше соответствовала настроению девушки. До пожара в ее комнате она не понимала, насколько сильно Макданы ненавидят ее. Она знала, что они боятся ее, но ей и в голову не приходило, что они действительно могут предпринять попытку убить ее. Глубина их ненависти больно ранила ее, поскольку она легкомысленно позволила себе думать, что они начали постепенно привыкать к ней. Она ошибалась. Макданы принимали ее не лучше, чем ее собственный клан.

Теперь, когда Гвендолин поняла, насколько сильно желание Макданов избавиться от нее, она чувствовала, что должна уйти. Но кто будет ухаживать за Дэвидом после ее отъезда, с отчаянием спрашивала себя она. А если ему вдруг опять станет совсем плохо? Элспет присосется к нему, как гигантская пиявка, мучая его своими жестокими процедурами, пытаясь изгнать злые чары Гвендолин из его хрупкого тела. А если он умрет, что будет с Макданом? Она знала, что Алекс прекрасно понимает, что со смертью сына силы покинут его. Он вновь погрузится в пучину безумия, и, возможно, навсегда. Как она может уйти, зная это? Она плотнее укутала плечи пледом, ощущая себя одинокой и потерянной.

– Возможно, печаль, которую ты чувствуешь, идет изнутри тебя, – тихим голосом высказала предположение Мораг.

Гвендолин задумалась на мгновение, а затем покачала головой.

– Я почувствовала, что комната наполнена печалью, как только вошла сюда. Она прямо-таки излучает несчастье – стены, потолок, пол, сам воздух. И здесь, похоже, никогда не бывает тепло, даже когда горит огонь. – Она потерла замерзшие ладони. – Кто живет в этой комнате?

– Никто. Когда-то ее занимала жена Макдана, Флора. Здесь она и умерла.

Вот, значит, какое несчастье чувствовала Гвендолин. Тут лежала жена Макдана и мучилась от ужасной боли, зная, что скоро умрет и оставит мужа и ребенка. Неудивительно, что даже каменные стены пропитались ее страданиями.

– Разве Флора не жила в одной комнате с Макданом? – спросила Гвендолин.

– До тех пор, пока болезнь не приковала ее к постели. После этого лекари сказали, что комната больной должна быть освобождена от пагубного влияния света и чистого воздуха и наполнена целительным дымом. Флора не хотела, чтобы Алексу пришлось страдать от постоянной жары и дыма, и попросила, чтобы ее положили в отдельное помещение рядом с комнатой мужа. Но, несмотря на ее протесты, Алекс все ночи проводил здесь вместе с ней. Он говорил, что не может спать без нее, и представлял дело так, будто она помогает ему, разрешая остаться. Думаю, ему становилось лучше, когда он ночью держал Флору в своих объятиях, пытаясь защитить ее, – тихим голосом рассказывала Мораг. – Флоре тоже так было лучше. Ближе к концу, когда стало ясно, что ей ничем уже не поможешь, Алекс ухаживал за ней и днем. Он понимал, что Флора может в любой момент покинуть его, и хотел быть рядом в это последнее мгновение.

Гвендолин молча размышляла над рассказом старухи. Поскольку Алекс никогда не помогал ухаживать за Дэвидом, поначалу она думала, что он не привык иметь дело со страданиями и болезнью и мог лишь играть роль беспомощного и испытывающего душевные муки наблюдателя. Но после пожара, когда он спокойно и умело убирал за ней, она поняла, что ошибалась. Макдан великолепно справлялся с обязанностями по уходу за больным.

Он научился искусству сиделки в этой самой комнате.

– Это та самая кровать, на которой умерла Флора? – спросила Гвендолин, рассматривая украшенное изящной резьбой ложе в центре комнаты.

– Нет, – ответила Мораг. – Кровать Флоры была под чудесным желтым балдахином, который Макдан заказал специально для нее. На его внутренней поверхности были вышиты горы, полевые цветы и маленький водопад, который, казалось, низвергается прямо с края балдахина. Он хотел, чтобы, лежа в кровати, она смотрела на что-нибудь приятное. Но благодаря лекарям в ее комнате было так темно и дымно, что ей с трудом удавалось хоть что-то рассмотреть. Как бы то ни было, Флора никогда не признавалась в этом Макдану. Она говорила ему, что помнит каждый цветок, каждую травинку и может видеть их даже с закрытыми глазами. Она была чудеснойдевочкой, наша Флора. Весь клан обожал ее.

На лицо старухи постепенно возвращалось бесстрастное выражение.

И ее, совершенно очевидно, очень любил Алекс, подумала Гвендолин.

– Почему Макдан не сохранил здесь ее кровать, Мораг?

– После того как Флора умерла, Макдан приказал сжечь ее.

Гвендолин удивленно подняла на нее глаза.

– Почему? Он боялся, что в ней затаилась болезнь?

– Нет, он сказал, что не в силах смотреть на нее. Она заставляла его вспоминать о страданиях Флоры.

Гвендолин надолго погрузилась в размышления.

– Он ее сильно любил, правда? – наконец спросила она.

– Да. Сильно. И Флора любила его. Поэтому им так трудно было расстаться.

– Ты хочешь сказать, что поэтому Макдан до сих пор разговаривает с ней?

Мораг колебалась.

– Да, – согласилась она и перевела взгляд на огонь. – Именно это я и имела в виду.

– Рада видеть тебя на ногах, Гвендолин, – сказала Кларинда, вперевалку входя в комнату с огромным подносом в руках. – Смотри, я принесла тебе немного перекусить.

– Ради Бога, Кларинда, тебе нельзя таскать такие тяжести, – заворчала Гвендолин. Она встала, взяла поднос из рук молодой женщины и изумленно посмотрела на груду еды. – Кто-то еще собирается обедать со мной?

Кларинда села.

– Только я. Мораг тоже может составить нам компанию.

– Боюсь, что нет, – сказала Мораг и протянула руку за посохом. – Я занята приготовлением нового крема для разглаживания морщин, и теперь как раз пора добавить в него немного рыбьего жира. Если он получится, я дам и вам немного. Никогда не рано начать ухаживать за своей кожей.

С этими словами она исчезла за дверью.

– Здесь столько еды, что можно накормить небольшую армию! – воскликнула Гвендолин.

– Или одну очень беременную женщину, – рассмеялась Кларинда, беря жирную цыплячью ножку. – Не знаю почему, но в последние несколько дней я испытываю ужасный голод. Камерон говорит, что если я не перестану так много есть, в моем животе совсем не останется места для ребенка!

– Ты очень хорошо выглядишь. Наверное, тебе уже скоро рожать.

Кларинда с наслаждением облизывала пальцы.

– Надеюсь. Вот поэтому я рада, что тебе сегодня лучше. Я надеялась, что ты поможешь мне, когда младенец наконец решит, что пришло время появиться на свет.

– Я… я не могу, Кларинда, – замялась Гвендолин. Она понятия не имела, как нужно оказывать помощь роженице, и не собиралась убеждать молодую женщину в обратном. Кроме того, она приняла решение покинуть Макданов как можно скорее – возможно, даже завтра. – Элспет не разрешит мне присутствовать. Она считает – я в этом уверена, – что присутствие ведьмы при родах может принести одни несчастья.

– Не важно, что считает Элспет. Ее при этом не будет.

– Но Элспет – лекарь клана. Она помогала появиться на свет почти всем детям Макданов, ведь так?

– Так. Но не этому. Ты должна это сделать.

Гвендолин смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Важность того, о чем просила ее Кларинда, ошеломила ее. Одно дело – ухаживать за умирающим ребенком, которому больше никто не мог помочь, другое – помогать появиться на свет младенцу. Она не может сделать вид, что разбирается в таком сложном деле, когда от этого зависит жизнь и Кларинды, и ребенка.

– Я не могу этого сделать, Кларинда, – извиняющимся тоном сказала она. – Я никогда раньше не принимала роды.

– Ничего страшного, – ответила Кларинда, кусая огромный ломоть хлеба. – Рожать я буду сама. Просто нужно, чтобы ты немного помогла мне. Может, ты произнесешь заклинание, чтобы снять боль или немного ускорить роды.

Гвендолин покачала головой.

– Кто-нибудь другой из членов клана должен помочь тебе.

– Я не хочу никого другого. Я хочу, чтобы это была ты.

– Но я не могу…

– Я не смогу сделать это сама, Гвендолин. А никто другой не осмелится мне помочь. Они боятся, что прогневают Элспет и она откажется лечить их самих и их семьи. Если меня оставят без помощи, то Элспет воспользуется моментом, когда я потеряю сознание от боли и не смогу прогнать ее. Понимаешь? – Она положила ладони на живот, как бы пытаясь защитить его. – Я не вынесу, если она будет сидеть рядом и говорить, что Господь болью наказывает меня за грехи. А если с ребенком что-нибудь случится и она не позволит мне увидеть его… – Внезапно она умолкла и всхлипнула.

Гвендолин потупила взгляд. Ей было больно смотреть на страдания Кларинды.

– Я прошу тебя помочь мне, Гвендолин, – сказала Кларинда, вытирая застилавшие ей глаза слезы. – Нужно, чтобы ты была рядом в тот момент, когда я буду не в состоянии сама помочь себе. Если ты действительно мне подруга, то не сможешь отказать мне. Я бы никогда не бросила тебя, если бы ты нуждалась в моей помощи.

«Если ты действительно мне подруга», – ее слова звучали странно для Гвендолин, у которой никогда не было друзей. Никто из членов клана не хотел знаться с ней. После стольких лет изоляции она примирилась с мыслью, что в ее жизни никогда не будет никого, кроме отца, кто станет заботиться о ней. И вот теперь Кларинда, которая всегда проявляла по отношению к ней доброту и участие, просит ее о помощи. Внезапно жаркая волна прокатилась по ее телу, прогнав холод, терзавший ее последние два дня. Увидев, что Кларинда начала дрожать, Гвендолин молча поднялась со стула и накинула на подругу свой плед.

– Мы вместе поможем этому ребенку появиться на свет, Кларинда, – сказала она молодой женщине, опускаясь на колени и обнимая ее. – Клянусь, что не отойду от тебя ни на шаг.

Кларинда недоверчиво смотрела на нее:

– Правда?

Гвендолин прижалась щекой к мягким, золотисто-каштановым волосам Кларинды, как мать, успокаивающая ребенка.

– Правда, – ласково прошептала она.


– Буря наконец утихла, – с облегчением объявил Оуэн. – Наверное, ведьме стало лучше.

– Ужасный шторм, – сказал Лахлан, осторожно наливая в чашку порцию своего нового зелья. – Клянусь всеми святыми, она была в ярости. – Он осторожно понюхал напиток и сморщил от отвращения нос.

– Думаю, я тоже пришла бы в ярость, – сказала Марджори, – если бы кто-то попытался сжечь меня в собственной комнате!

– Это был черный день для нашего клана, – раздраженно бросил Реджинальд, начищая меч огромной тряпкой. – Как неблагородно – запереть женщину в горящей комнате. Довольно гадкий способ убить кого-нибудь – даже ведьму.

– Ты хочешь сказать, что благороднее привязать ее к столбу и сжечь? – возразила Кларинда. – Чтобы все могли посмотреть?

– Боже мой, конечно, нет, – с ужасом заверил ее Оуэн. – Ведьма она или нет, но я никогда не одобрял тех, кто делает такие страшные вещи.

– И Макдан тоже, – добавила Мораг. – Поэтому он вырвал Гвендолин из рук Максуинов.

– Интересно, кто мог ударить ее по голове и поджечь комнату? – удивился Мунро.

– Почему бы тебе не рассказать нам об этом, Мунро? – спросила Ровена. – Ты ненавидел ее с того самого дня, как она уронила горшок тебе на голову.

– Я никогда не сделал бы этого. – Мунро вытаращил глаза. – У меня не было причин желать ее смерти.

– Ты говорил, что она выглядит как старый башмак, – напомнил ему Лахлан. – Любой может устать, когда ему постоянно приходится видеть такое.

– Она вовсе не такая уродливая, как мне раньше казалось, – торопливо стал оправдываться Мунро. – В некоторые моменты ее даже можно назвать почти красивой.

– Я всегда так считал, – радостно согласился Оуэн.

– Разумеется, она не такая красивая, как ты, Мораг, – быстро поправился он. – Никто не может сравниться с тобой.

– Будет тебе, Оуэн, – взволнованно ответила Мораг. – Что за глупости ты говоришь!

– Макдан рассвирепел, когда это случилось, – сказал Фаркар. – Он поклялся найти преступника, который совершил это. – Он сделал большой глоток эля и закончил: – Не хотел бы я в этот момент оказаться рядом.

– А еще он сказал, что мы все должны присматривать за ней и сделать так, чтобы больше не было никаких несчастных случаев, – добавил Эван.

– Какая великолепная идея! – воскликнул Оуэн, потирая руки. – Я буду счастлив присматривать за девушкой. Начну прямо сейчас.

Он сделал несколько шагов, затем остановился и обернулся:

– Кстати, где она сейчас?

– Она во дворе, вместе с Дэвидом, – сказала Летти.

– Во дворе? – переспросил Оуэн. – Боже мой! Похоже, мне совсем не хочется выходить на улицу. Этот яркий солнечный свет…

– Во дворе? – громко вскрикнул Реджинальд; в голосе его слышался испуг. – Боже мой, в любую минуту могут нагрянуть Максуины!

Он отбросил тряпку и бросился к двери, волоча за собой меч.

* * *
– С тобой все в порядке, Дэвид? – спросила Гвендолин.

– Я прекрасно себя чувствую, Гвендолин, – заверил он девушку. – Пожалуйста, давай сделаем еще круг.

Он наклонился вперед и похлопал лошадь по шее; щеки его раскраснелись, глаза сверкали. Сначала Гвендолин беспокоилась, что нагрузка слишком велика для него, но свежий воздух и волнение от того, что он впервые сидит верхом на лошади, наполнили Дэвида мальчишеской энергией, которой раньше она в нем не замечала.

– Ладно, – смягчилась она. – Но только в последний раз. После этого мы устроимся вместе с Недом на траве и позавтракаем.

Она медленно повела маленькую лошадку вокруг заднего двора, не видного с того места, где Макдан занимался с остальными мужчинами.

– Я с трудом могу поверить, что ты раньше никогда не садился на лошадь, Дэвид. Ты прирожденный наездник.

– Ты правда так думаешь? – Его лицо светилось гордостью.

– Конечно. Ты со мной согласен, Нед?

– Он смотрится великолепно, – ответил Нед, обстругивавший длинную палочку.

– Нам нужно попросить твоего отца, чтобы он давал тебе уроки верховой езды, – сказала Гвендолин. – Если ты будешь по-прежнему себя хорошо чувствовать, то можешь начать прямо завтра.

Лицо Дэвида вытянулось.

– Отец не разрешит.

– Почему?

– Он не хочет, чтобы я ездил верхом.

– Так было раньше, потому что ты сильно болел. А поскольку сейчас ты чувствуешь себя лучше, он будет с радостью учить тебя. Всякий отец хочет, чтобы его ребенок научился ездить верхом.

– Мой отец никогда не разрешал мне садиться на лошадь, даже когда я был здоров, – покачал головой Дэвид. – Он говорил, что я могу упасть и разбиться.

– Конечно, ты будешь падать. Падения – это неизбежно при обучении верховой езде. Ты израсходуешь все свои падения, пока учишься, а потом больше никогда не будешь падать.

– Но отец не хочет, чтобы я падал. Он говорит, что я слабый и могу сломать свои хрупкие кости.

– Не думаю, что у тебя не все в порядке с костями, – сказала Гвендолин, немного раздраженная тем, что Макдан заставляет мальчика считать себя больным. – А что касается всего остального…

– Беги сюда, девушка! – крикнул Реджинальд, внезапно появляясь из-за угла замка. – Я иду!

Он прикрыл глаза ладонью и уверенно направился к ней, сопровождаемый группой взволнованных Макданов.

– В чем дело, Реджинальд? – тревожно спросила она. – Что-то не так?

– Конечно, что-то не так, – ответил Реджинальд; его глаза с нависшими седыми бровями превратились в узкие щелочки. – Это солнце такое яркое, что я почти не вижу тебя! Как я могу защищать тебя, если мои глаза вот-вот расплавятся?

– Ну, девушка, приятно видеть, что тебе лучше, – добавил Оуэн, глядя на нее из-под ладоней. – Только не можешь ли ты чуть-чуть ослабить свет? Он очень ярок для старика, который редко выходит на улицу.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Лахлан, присоединяясь к ним. – Ты вообще никогда не выходишь из замка. – Внезапно он заметил Дэвида на лошадке. – Боже милосердный, посадить парня на этого громадного зверя! Он же упадет и размозжит себе голову!

– С Дэвидом все в порядке, Лахлан, – заверила Гвендолин. – Он не собирается падать, а если даже это случится, лошадь такая маленькая, что он лишь слегка поцарапается.

– Слегка поцарапается?! – брызгая слюной, недоверчиво воскликнул Реджинальд. – Парень настолько слаб, что его шея переломится, как сухая ветка.

– Даже высоты этого животного достаточно, чтобы у мальчика закружилась голова! – поддержал его Оуэн.

– Дэвид сегодня хорошо себя чувствует, – сообщила старикам Гвендолин. – И ему доставляет удовольствие сидеть на лошади. Правда, Дэвид?

– Угу, – кивнул Дэвид и улыбнулся собравшимся вокруг него домочадцам. – Я чувствую себя прекрасно. Хотите посмотреть, как я объеду вокруг двора?

– Нет! – хором воскликнули все.

Улыбка медленно сползла с лица Дэвида.

– Ну, ладно, – вздохнула Гвендолин и подошла к мальчику, чтобы помочь ему спешиться.

– Разумеется, мы хотим посмотреть, как ты ездишь верхом, – внезапно сказала Кларинда. – Покажи, чему ты сегодня научился.

Дэвид бросил неуверенный взгляд на Гвендолин. Она кивнула.

Мальчик повернулся к зрителям и выпрямился в седле.

– Когда сидишь на лошади, следует держать спину прямо, – сообщил он им; взгляд его голубых глаз был серьезен. – Нужно обхватить лошадь ногами и следить за ее движением, чтобы научиться двигаться вместе с ней. А еще нужно ласково похлопывать и хвалить ее, чтобы она знала, что ты ее друг, что не заставляешь ее идти силой туда, куда тебе надо, – убежденно добавил он, – а вы просто скачете вместе.

Макданы смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Очень хорошо, Дэвид, – похвалила Гвендолин. – Теперь давай покажем, как хорошо ты умеешь ездить верхом.

Она повела его лошадь по траве.

– Боже мой, вы когда-нибудь слышали, чтобы парень так много говорил? – удивленно вскричал Оуэн.

– Никогда, – ответил Лахлан, изумленный не менее приятеля. – Я всегда думал, что он слишком робок, чтобы произнести больше одного-двух слов.

– Так с чего это он вдруг затрещал, как болтливая старуха? – спросил Реджинальд, опираясь на меч.

– А почему он ездит здесь верхом, когда лишь несколько дней назад лежал при смерти? – поинтересовался Эван.

– Мне казалось, его хотят уморить голодом, – добавил Мунро, почесывая голову. – Но он совсем не выглядит истощенным.

– Это колдовство, – сердито заявила Ровена. – Она заколдовала его, чтобы он выглядел здоровым, в то время как на самом деле он умирает.

– Я в это не верю, Ровена, – вступила в разговор Марджори. – Если Гвендолин может при помощи волшебных чар придать ему здоровый вид, тогда почему она не сделала это в день приезда – и дело с концом?

– Марджори права, – признал Реджинальд.

– Тогда как объяснить то, что она четыре дня морила его голодом, а у него еще остались силы кататься верхом? – не сдавалась Ровена.

– Она вовсе не морила его голодом, – возразила Марджори, – а просто кормила его по-другому.

– Она провела с мальчиком много часов, беседуя с ним и рассказывая чудесные сказки, – сказала Кларинда, наблюдая, как Гвендолин с Дэвидом медленно описывали круг. – Вот почему Дэвид стал лучше выражать свои мысли.

Небольшая группа Макданов молча смотрела, как счастливый Дэвид ехал на лошади, сопровождаемый Гвендолин.

– Ну, я бы сказал, что это замечательно, – внезапно заявил Оуэн. – Совершенно замечательно!

– Девочка! – крикнул он и бросился к ней. – Как ты думаешь, тебе удастся вылечить мои руки?

Гвендолин остановилась и в растерянности посмотрела на старика.

– Прошу прощения?

– Мои руки, – громко повторил Оуэн, протягивая к ней узловатые пальцы. – Они ужасно болят последнее время, особенно при плохой погоде… Я не могу тебя в этом винить, – поспешно заверил он девушку. – Ты имела полное право сердиться. Жуткое дело – они прямо огнем горят. Просто невыносимо. Я рад, что тебе стало лучше и засияло солнце. Ты можешь вылечить их?

– Я… я не знаю, – пробормотала она. Неужели Оуэн действительно просит ее помочь?

– Ты только что сотворила такое чудо с парнем, и я подумал, что пару стариковских рук совсем нетрудно привести в порядок. – Он несколько секунд разглядывал свои ладони, а затем вздохнул. – Ладно, милая. Я уже почти привык к боли. Наверное, так всегда бывает, когда становишься старым и никому не нужным. Прошу прощения.

Он медленно отступил от нее.

– Оуэн.

Он остановился.

– Если хочешь, я приготовлю для тебя жидкую мазь, – предложила Гвендолин. – Ее нужно будет втирать в суставы три раза в день. – Она взглянула на его негнущиеся, в голубых прожилках вен пальцы и добавила: – Если пожелаешь, я буду сама втирать мазь, чтобы твои руки не болели от дополнительных усилий.

– Мазь, говоришь? – Он казался разочарованным. – А ты не хочешь очистить мои кишки? Или произнести заклинание?

– Могу произнести заклинание, если тебе так больше нравится, – сказала Гвендолин, чувствуя, что ему требуется нечто более серьезное, чем простая мазь. – Но ты все равно должен пользоваться мазью, чтобы заклинание подействовало.

– А как насчет моих кишок?

– Давай подождем и посмотрим, как подействует мазь, – предложила Гвендолин.

– И заклинание, – напомнил ей Оуэн.

– И заклинание.

– Превосходно! – воскликнул он и, вернувшись к остальным, взволнованно закричал: – Ведьма собирается заколдовать меня, чтобы вылечить мои руки!

По рядам Макданов пробежал благоговейный трепет.

А затем они бросились к девушке и окружили ее.

– У меня в животе громко урчит после каждой еды, – пожаловался Реджинальд. – Ты не можешь произнести заклинание, которое изгонит этот звук?

Гвендолин беспомощно смотрела на них. Макданы никогда не скрывали, что испытывают перед ней страх и хотят избавиться от нее. Так почему же эти старики вдруг поверили, что она с помощью колдовства сможет вылечить их?

– Если ты можешь заколдовать Оуэна, не вижу причины, почему бы тебе не заколдовать меня, – добавил Реджинальд, слегка обиженный ее нерешительностью.

– Я могу попробовать, – ответила Гвендолин.

Внезапно она вспомнила, что в заметках матери встречала описание специального напитка, рекомендуемого при болезнях желудка.

– Но я приготовлю лекарство, которое тебе нужно будет пить, – добавила она.

– Если только оно не похоже на отвратительные отвары, которые делает Лахлан, – ответил Реджинальд. – Мне не хочется прожечь дыру в желудке.

– В моих снадобьях нет ничего вредного, – обиженно огрызнулся Лахлан.

– Ничего вредного, если ты уже мертв, – пробормотал Реджинальд.

Их спор был прерван ужасным кашлем.

– Этот проклятый кашель мучает меня неделями, – сказал Эван, ударяя себя по груди. – А от этой болезни у тебя есть заклинание?

– Возможно, – сказала Гвендолин, вспоминая о напитке из меда, которым ее мать лечила кашель. – С этим справляется горячий напиток.

– К концу дня я так ослабеваю, что с трудом держусь на ногах, – пожаловался Фаркар. Он умолк, чтобы сделать изрядный глоток эля, а затем вытер рот рукавом. – Против этого у тебя есть заклинание?

– Давайте не будем заставлять девушку стоять и держать лошадь, – сказал Оуэн. – Почему бы нам всем не присесть на траву?

– Что там у тебя в корзине? – спросил Мунро. – Я проголодался.

– Боюсь, ничего существенного, – ответила Гвендолин. – Дэвид ест только самую простую пищу. Сегодня у нас хлеб с медом и яблоки.

– Это просто восхитительно! – воскликнула Кларинда. – Я умираю от голода.

Она направилась к корзине, и за ней потянулись остальные.

* * *
– Цельтесь выше! – крикнул Алекс. – А теперь отпускайте одновременно… Пли!

Облако стрел с наконечниками, обмотанными войлоком, взметнулось высоко в воздух, описало медленную величавую дугу и обрушилось на стоявших внизу воинов.

– Черт побери! – воскликнул Камерон, опуская меч и потирая голову. – Эти штуковины довольно твердые!

– Вот одна из опасностей, подстерегающих человека с большой головой, – принялся поддразнивать его Бродик. – Наверное, нам придется подыскать ведро, чтобы надеть тебе на голову.

– Тебе самому шлем нужен больше, чем мне, – фыркнул Камерон. – Мне было бы неприятно видеть, как изуродуют твое красивое лицо.

– А я думаю, Бродик был бы не против получить пару шрамов на щеке, – пошутил Гаррик. – Может, если бы он не был так красив, Изабелла перестала бы ходить за ним по пятам.

– Скорее, она будет все время оплакивать его увечье, – усмехнулся Квентин. – Девица обожает хорошенько поплакать.

– А мне кажется, она, как обычно, придет в ярость и поклянется выпотрошить того беднягу, который осмелится прикоснуться к Бродику, – высказал предположение Камерон. – Она так цветисто выражается, как никто другой.

– Правда? – Брови Бродика удивленно поползли вверх. – Я этого не заметил.

Воины рассмеялись.

– Я рад, что вас так забавляет подготовка к сражению, – резко оборвал их Алекс. – Может, вы позволите мне ненадолго овладеть вашим вниманием, или мы сядем и будем развлекать друг друга, пока не нападут Максуины?

Воины изумленно посмотрели на него.

– Прошу прощения, Макдан, – натянуто сказал Бродик. – Мы больше не произнесем ни слова.

Непривычно официальный тон друга заставил Алекса понять, что его вспышка была беспричинной. Он тут же пожалел о своих язвительных словах, но уже не мог взять их обратно. Поступить так – значит выказать слабость, а он не мог позволить себе этого. Войско Максуинов вот-вот нападет на них, чтобы отбить Гвендолин и Изабеллу. Несмотря на преданность членов клана своему лэрду, он не мог представить себе, насколько храбро они будут сражаться за двух непрошеных гостей. Учитывая то, как сильно они жаждали избавиться от Гвендолин, он не рассчитывал, что они окажут серьезное сопротивление врагу. Алекс поклялся обеспечить безопасность девушки, но в одиночку он не мог защитить ее от целой армии.

Эта мысль не давала ему покоя.

Отбросив тревоги, он принялся давать распоряжения:

– Мы возобновим видимость атаки на южную стену. Принимая во внимание, что Роберт придет как минимум с двумя сотнями воинов, мы должны расположить на бастионе лучников через каждые восемь футов. Они смогут сдерживать Максуинов в течение нескольких минут, но если Максуинам удастся установить лестницы…

Внезапно громкий взрыв смеха сотряс воздух.

– Я требую вашего абсолютного внимания! – отрывисто бросил Алекс.

– Это не воины, – сказал Камерон. – Смех доносится откуда-то с заднего двора.

Алекс прислушался. Смех сменился криками воодушевления. Как, черт побери, ему продолжать занятия в таком шуме?

– Займитесь своими мечами, – приказал он и сердито зашагал к воротам.

Войдя во двор, Макдан с удивлением увидел, что он почти пуст. Он пошел на звук голосов, завернул за угол замка и увидел в дальнем конце двора огромную толпу Макданов, которые расселись на траве и с жадностью слушали Гвендолин, которая рассказывала им сказку:

«– Бросай оружие, – приказал Могучий Торвальд, и его собственный меч серебряной молнией сверкнул перед носом врага, – или умрешь!..

– Я никогда не сдамся тебе, – отвечал Ужасный Макрой. – Сам готовься к смерти. Ты уже еле держишься на ногах – столько крови из тебя вытекло.

– Может, я и умру, – согласился Торвальд, – но ты будешь первым.

Ужасный Макрой опустил меч и рассмеялся.

– Ха! Я разрублю тебя на куски и скормлю их волкам, – пообещал он. – А затем предам мучительной смерти твою жену и детей.

– Никогда! – зарычал Торвальд.

С этими словами он бросился на Макроя; кровь фонтаном била из шеи воина, его левая рука была перерублена и держалась лишь на тонкой полоске плоти.

– Умри же, грязный мошенник! – воскликнул он.

Собрав последние силы, Могучий Торвальд погрузил свое оружие глубоко в живот Макроя, нанизав его на меч, как кролика на вертел».

Макданы зачарованно смотрели на девушку.

– А что было дальше? – нарушил молчание Лахлан. – Могучий Торвальд остался жив?

– Разумеется, он выжил, – вступил в разговор Реджинальд. – Что за дурацкая была бы сказка, если бы он умер?

– Не понимаю, как можно выжить с такими ужасными ранами, – задумчиво произнес Оуэн. – Он непременно должен был истечь кровью.

– Он не умер от потери крови, – возразила Марджори. – Вероятно, потом он сполз вниз и добрался до хижины старухи, которая лечила его и ухаживала за ним.

– Как ему удалось спуститься с горы с перерезанным горлом и почти отрубленной рукой? – спросил Эван.

– Может, старуха как раз в это время бродила в горах. Она нашла его и притащила в свою хижину, – предположила Летти.

– Он умер бы задолго до того, как попал туда, – фыркнул Лахлан.

– Нет, не умер бы, – возразил Мунро. – Ведь он, в конце концов, Могучий Торвальд. Ему по силам выдержать и не такое.

– Он не мог остаться живым с перерезанной шеей и отрубленной рукой, – запротестовал Фаркар.

– Нет, мог, если помощь пришла достаточно быстро, – не сдавалась Кларинда.

– Никакая старуха не может в своей хижине вылечить человека с такими ранами! – Лахлан почти кричал.

– Если только она не ведьма, – спокойно заметил Нед.

Все мгновенно умолкли, задумавшись над его предположением.

– Ну, – наконец произнес Оуэн, довольный тем, что Нед нашел выход из положения, – если она была ведьмой, то могла.

Алекс с изумлением смотрел на членов своего клана. Все они, за небольшим исключением, презирали Гвендолин. Происшествия на ступеньках и в башне доказывали, что их единственное желание – избавиться от девушки. Так какого черта они собрались вокруг нее и с детским восхищением слушают эти нелепые истории?

– Папа! – позвал Дэвид, вдруг заметив его. – Гвендолин разрешила мне покататься на лошади!

Алекс заморгал.

– Она… что?

– Я катался на лошади, – повторил Дэвид, и в его тихом голосе сквозила гордость. – Сам.

– У него отлично получалось, – сказал Оуэн. – Он напомнил мне тебя в детстве. Мне даже стало казаться, что это и есть ты.

– Парень прекрасно смотрится верхом, Макдан, – добавил Реджинальд. – Прямой как стрела.

– Ты сажала его на лошадь? – спросил Алекс. От взгляда, который он бросил на Гвендолин, кровь стыла в жилах.

– Дэвид хорошо себя чувствовал, – сказала она. – Поэтому я подумала, что для него будет неплохо…

– Что? – резко оборвал ее Алекс. – Упасть и сломать себе шею?

– Он не собирался падать, Макдан. – Гвендолин поднялась и взглянула ему в лицо. – Я вела лошадь, а Дэвид только…

– Он слишком слаб, чтобы ездить верхом! – яростно обрушился на нее Алекс. – Он может внезапно лишиться сил, упасть, разбить себе голову или оказаться под копытами лошади! Или чрезмерные усилия вызовут новый приступ болезни, как в тот день, когда ты опрометчиво вывела его на улицу! Ради Бога, неужели ты хочешь убить моего сына?

Гвендолин безжизненным взглядом смотрела на него, полная решимости не показывать, как глубоко ранило ее это обвинение, брошенное ей в лицо в присутствии всего клана. На какое-то короткое мгновение, когда Макданы сгрудились вокруг нее на теплой от солнца траве и слушали ее сказки, ей показалось, что они начинают примиряться с ее присутствием. Странно было видеть, сколько людей жаждали ее общества, – странно, необычно и очень приятно. Теперь Макданы никогда не примут ее, тупо подумала она. Их лэрд дал ясно понять, что сам не верит ей.

– Пойдем, Дэвид, – тихо сказала она, протягивая ему руку. – Твой отец хочет, чтобы ты отдохнул.

Дэвид вложил свою руку в ее ладонь и крепко сжал. Гвендолин почувствовала, что этот молчаливый жест приободрил ее. Избегая встречаться взглядом с Макданами, она повернулась и быстро повела Дэвида в замок.


В тот вечер в большом зале было необычно тихо.

Алекс не отрывал взгляда от разложенных перед ним планов сражения, стараясь не замечать безмолвных взглядов, которые украдкой бросали на него Макданы. Он знал, что они считают неблагоразумным его поведение сегодня днем. Для него также не был секретом их страх, что безумие опять запускает в него свои когти. Вне всякого сомнения, они размышляли, насколько сильно вцепилось в него чудовище и надолго ли.

Ему и самому хотелось бы это знать.

Он почувствовал, что безумие охватывает его, когда выносил Гвендолин из огня. Нельзя сказать, что болезнь когда-нибудь вообще покидала его, – он был достаточно честен с самим собой, чтобы признать это. Но какое-то время ему удавалось держать ее под контролем, как загнанного в угол рычащего волка. После пожара он ощутил, что волк начинает наступать. Головные боли участились, а и без того неглубокий сон сделался еще более поверхностным и беспокойным.

Но хуже всего, что он больше не мог разговаривать с Флорой.

После того как он привез сюда Гвендолин, его беседы с женой становились все более редкими. Он пытался убедить себя, что виной всему усталость, но это была ложь, поскольку сон все равно не шел к нему. Но после того, как он набросился на Гвендолин и грубо овладел ею на той же самой кровати, на которой провел столько нежных ночей с любимой женой, стыд так переполнил его, что он вообще не мог заставить себя поговорить с Флорой. «Что я могу ей сказать? – с горечью вопрошал он. – Какое слабое и безвольное оправдание привести? Я предал свою жену, которой клялся в вечной верности…»

– Я слышала, Дэвид сегодня катался верхом, – заметила Мораг, нарушая повисшее в зале тяжелое молчание. – Как у него получалось?

Все молчали.

– Очень хорошо, – сказал Оуэн после небольшой паузы. – Он держался на лошади, как храбрый воин.

– Он, несомненно, похож на отца, – улыбнулась Мораг. – Он не падал?

– Лошадь двигалась не так быстро, чтобы он мог свалиться с нее, – фыркнул Реджинальд, многозначительно глядя на Алекса. – Гвендолин предусмотрительно посадила парня на старушку Дафф. Это животное не пускалось рысью с тех пор, как родился Дэвид. Кроме того, Гвендолин для безопасности вела лошадь на поводу.

– Он все равно мог упасть, – возразила Ровена, – и убиться.

– Даже если бы он упал, то нисколько не поранился бы, – усмехнулся Лахлан. – Может, заработал бы небольшой синяк, и все.

– Без падений не научишься ездить верхом, – добавил Нед, повторяя слова Гвендолин. – Это всем известно.

– Это было очень опасно, – заявила Ровена. – Ведьма не имела права подвергать Дэвида такому риску.

– Она пытается убить его, – поддержала ее Элспет. – Я всегда говорила это.

– Довольно странный способ убить парня – посадить его на глазах у всех на лошадь, – заметил Оуэн.

– Это значит, что нас всех едва не убили собственные родители, – пошутил Камерон.

Алекс молчал, не поднимая взгляда от военных планов. Что, черт возьми, происходит сегодня с его кланом? Его сын слишком слаб, чтобы садиться на лошадь, и дело с концом. Он отказывается принимать участие в этом разговоре.

В зале опять повисла тишина.

– О! Как здесь тихо, – внезапно защебетала Изабелла, вероятно, не поняв причины напряженного молчания, повисшего в огромном зале. Она повернулась к сидящему рядом Бродику. – Почему в вашем клане нет музыкантов, которые играли бы во время обеда?

– Макдан этого не любит, – коротко ответил он.

– У нас когда-то была музыка, – задумчиво произнес Оуэн. – Несколько лет назад в этом самом зале пели и танцевали почти каждый вечер. – Он самодовольно улыбнулся, вспоминая. – В те времена я был неплохим танцором.

– Ужасное зрелище, – вставил Лахлан. – Ты был похож на барсука, скачущего по раскаленным углям.

– Это такой танец, – ответил обиженный Оуэн. – В нем нужно довольно быстро поднимать и опускать ноги. Разумеется, ты не можешь об этом знать, Лахлан, поскольку сам не танцуешь.

– Мне бы понравилось, – сказала Изабелла.

– Нет, ни капельки, – заверил ее Лахлан.

– Если бы у нас была музыка, я с радостью показал бы тебе этот танец, девочка, – сказал Оуэн, не обращая на него внимания.

– Слава Богу, ее нет, – пробормотал Лахлан.

– В моем клане во время обеда всегда играли музыканты, – принялась вспоминать Изабелла. – Это делало вечера приятнее. Разве ты не согласен, Бродик, что музыка помогла бы скоротать вечер?

– Хуже бы она его точно не сделала, – проворчал он.

– Точно, – согласилась Изабелла, не заметив в его словах сарказма. Она встала и постучала по столу своим кубком, чтобы привлечь внимание клана. – У кого-нибудь есть инструмент, на котором можно играть?

– Увы, прошло уже больше девяти лет, как я забросил свою волынку, – вздохнул Эван. – Сомневаюсь, что мне удастся извлечь из нее что-нибудь, кроме скрипа.

– Как будто мы слышали что-либо другое, когда ты играл на ней, – поддела его Летти.

– Кто-нибудь еще? – спросила Изабелла. Все смущенно молчали. – Ну тогда, пожалуй, я могу спеть, – решила она. – Без сопровождения будет не совсем то, но я постараюсь. – Она на мгновение задумалась. – Это песня про воина, который страдает, потеряв свою единственную большую любовь…

– Звучит мрачновато, – перебил ее Реджинальд. – А ты не знаешь чего-нибудь повеселее?

– Прошу прощения, девочка, но я не могу танцевать под песню о несчастном воине, – сказал Оуэн. – Мне нужна мелодия, под которую можно топать ногой.

– Очень хорошо, – ответила Изабелла и опять задумалась. – Вспомнила! – вскоре заявила она. – Я спою про девушку, которая убила себя, когда узнала, что возлюбленный изменил ей.

– Ты уверена, что это очень весело? – спросил Оуэн, и на лице его отразилось сомнение.

– Сначала мелодия довольно медленная, – согласилась Изабелла. – Но убыстряется к концу, когда ее хоронят.

– Тогда давай, – сказал Реджинальд. – Пой, девушка.

Изабелла набрала полную грудь воздуха, и зал наполнился ужасающими звуками. Алекс поморщился, стиснув зубы, а затем, собрав бумаги, поднялся со стула, решив, что больше не в силах выносить этих жутких завываний.

В этот момент на верхней ступеньке лестницы появилась Гвендолин. Гордо вскинув голову, она сверху обвела взглядом зал. Рядом нервно переминался с ноги на ногу Дэвид.

Она была в черном платье, украшенном изысканной серебряной вышивкой. Декольте обрамляло округлые груди, еще сильнее оттеняя молочную белизну ее кожи, а узкие рукава плотно облегали тонкие руки, подчеркивая хрупкость девушки. Иссиня-черные волосы разметались по ее нежным белым плечам и блестели в свете факелов, напоминая шелковые волны. Стоящая у лестницы девушка казалась почти нереальным, хрупким видением из другого мира, и Алекс, завороженный ее красотой, боялся, что она может внезапно исчезнуть. Он смотрел, как Гвендолин ободряюще улыбнулась Дэвиду и взяла мальчика за руку, предлагая его сыну свою помощь и поддержку перед лицом такого большого собрания.

Этот едва заметный жест, на который Алекс не обратил бы внимания, если бы так внимательно не наблюдал за ними, глубоко тронул его. Когда Дэвид был совсем маленьким, Флора любила держать его за руки, восхищаясь каждым миниатюрным пальчиком с крошечными ноготками, смеялась над маленькими морщинками на суставах. Она прикладывала крохотную ладошку сына к руке Алекса. Отец тогда испытывал ощущение, как будто на его мозолистой ладони лежит нежный цветок, и он любовался ручкой сына, удивляясь, как такая крошечная и нежная ладошка вырастает позже в твердую руку с огрубевшей кожей.

Уже много лет он не брал сына за руку.

Завывания Изабеллы наконец стихли, и Гвендолин с Дэвидом подошли к столу лэрда. Гвендолин чувствовала, что все смотрят на нее, удивляясь, как она осмелилась предстать перед Макданом после его вспышки гнева во дворе замка. Она выдержала их испытующие взгляды с привычным спокойствием. Никто не поднялся на ее защиту, когда гнев Макдана обрушился на нее. Макданы делали вид, что верят ей, когда просили помощи, но когда их лэрд несправедливо обвинил ее, они промолчали. Ничего другого от них и нельзя было ожидать, с горечью подумала она. Для них она оставалась ведьмой, а ведьма не заслуживает того, чтобы за нее заступались. Она усвоила этот урок, когда собственный клан приговорил ее к сожжению на костре, обвинив в убийстве отца.

Если бы не Дэвид, она уже сегодня убежала бы отсюда.

Мальчик не хотел обедать в большом зале с отцом, потому что Макдан днем так испугал сына, что тот дрожал при одной мысли о встрече с ним. Но Гвендолин продолжала мягко настаивать, и Дэвид в конце концов уступил. Пришла пора Макдану понять, что мальчик, которого он произвел на свет, сделан не из стекла. И не из камня.

Когда они приблизились, выражение лица Макдана осталось суровым, и на мгновение Гвендолин испугалась, что он прикажет им немедленно покинуть зал. Она положила ладони на худенькие плечи Дэвида, помогая ему почувствовать себя увереннее.

– Добрый вечер, Макдан, – невозмутимо поздоровалась она. – Сегодня Дэвид чувствует себя хорошо, и я подумала, что ты будешь рад его обществу. Я сказала ему, что он может побыть здесь, пока не устанет, и съесть то, что я разрешу ему. Надеюсь, ты не будешь возражать.

Алекс удивленно разглядывал сына. Мальчика только что вымыли, и его огненно-рыжие волосы, еще не успевшие высохнуть, завивались колечками на лбу и шее – совсем как у Флоры. Солнечные лучи тронули щеки и нос Дэвида, рассыпав по его обычно бледной коже пригоршню веснушек, которых Алекс раньше никогда у него не видел. Гвендолин нарядила мальчика в красивую шафрановую рубашку и желто-зеленый плед – уменьшенную копию его собственного, а также повесила ему на пояс маленький кинжал. Его сын вовсе не напоминал ребенка, за угасанием которого он наблюдал последние несколько месяцев.

В сердце Алекса зажегся слабый огонек радости.

– Садись рядом, – хрипло сказал Алекс. Увидев колебания Дэвида, он понял, что мальчик его побаивается. Тогда он пододвинул к себе свободный стул поближе и похлопал по нему. – Вот сюда.

Дэвид вопросительно взглянул на Гвендолин. Она одобрительно кивнула. Убрав руки с его плеч, она смотрела, как мальчик нерешительно взобрался на обитое алой тканью сиденье рядом с отцом.

– Я бы сказал, что это просто замечательно! – воскликнул Оуэн. – Как приятно видеть, что парень сидит рядом с отцом. Ты со мной согласен, Лахлан?

– Угу, – с необычным для него одобрением сказал Лахлан. – Очень приятно.

– Парень выглядит полуголодным, – заметил Реджинальд и поспешно добавил: – Прошу прощения, Гвендолин. Я не имел в виду, что ты моришь его голодом. Нет, конечно. Всем в этом зале ясно, что ты сотворила с мальчиком чудо. Настоящее чудо. Когда у него нарастет немного мяса на костях, он сможет упражняться вместе с воинами. Тебе это должно понравиться, правда, парень?

– Да, сэр, – ответил Дэвид; его голубые глаза сияли от удовольствия.

– Тогда ешь. – Реджинальд подвинул ему блюдо с сильно зажаренным мясом.

– Нет, Дэвид, – сказала Гвендолин. – Ты же не хочешь вечером заболеть, правда?

Дэвид покачал головой.

– Тогда мы будем продолжать есть хлеб, яблоки и бульон. Завтра мы попробуем что-нибудь новое.

Алекс ожидал, что сын будет протестовать.

Вместо этого мальчик послушно протянул руку за куском хлеба.

Гвендолин с трудом сдержала улыбку. Она знала, какими соблазнительными кажутся мальчику вид и запах разнообразных блюд, но понимала, что больше всего Дэвида волновал сам факт обеда в большом зале вместе с отцом.

– Тогда я покину тебя, Дэвид, – сказала Гвендолин. – Я вернусь позже, чтобы отвести тебя спать.

– Куда ты собралась? – спросил Алекс.

– В свою комнату.

– Ты сегодня обедала?

– Я не голодна.

– Ты должна поесть, – приказал он, раздосадованный тем, что она намерена уйти. – Ты заболеешь, если не будешь есть.

– Я не голодна, Макдан, – твердо повторила она.

– Тем не менее ты поешь.

– Нет, Макдан, – возразила она. – Я не твоя пленница и не член клана. Ты не можешь против моей воли приказать мне есть или остаться в этом зале. Понимаешь? Ты можешь приказывать мне, если это имеет отношение к твоему сыну, но за себя решаю только я сама. И если я заболею, то это мое дело, а не твое.

Она повернулась и пошла прочь.

– Гвендолин…

Умоляющие нотки в его голосе заставили ее остановиться. Она повернулась и вопросительно взглянула на него:

– Да, Макдан?

Алекс колебался. Он знал, что она сердится на него. До сегодняшнего дня он всегда защищал ее, по крайней мере перед своими людьми. Но сегодня он предал ее. Он обвинил ее в том, что она не бережет сына лэрда, а ей хотелось всего лишь помочь мальчику. Он испытывал желание извиниться перед девушкой, но не мог этого сделать в присутствии всего клана. Такой поступок только усилит их убеждение в том, что его вспышка гнева была несправедлива и что он не в состоянии контролировать свои эмоции.

И это соответствовало действительности.

– Останься, девочка, и выпей по крайней мере бокал вина, – сказал Оуэн. – Я как раз собрался немного потанцевать.

– Да, останься, Гвендолин, – поддержала его Изабелла. – Ты могла бы спеть со мной.

– Я не пою, – пробормотала Гвендолин, не отводя взгляда от Алекса.

Он пристально смотрел на нее. «Прости меня», – светилось в его глазах.

Она застыла на мгновение, глядя ему прямо в глаза и забыв об остальных людях в зале.

Затем она опустилась на стул, который он предложил ей.


Алекс стоял в тени, прислушиваясь.

Он ощутил странную пустоту, когда Гвендолин с Дэвидом, крепко взявшись за руки, покинули большой зал. Обязанности требовали, чтобы он остался и продолжил обсуждение ожидаемой атаки Максуинов. Он почувствовал странную обиду, оттого что не может последовать за ними. Как только ему представился случай выйти, он пробрался в коридор к двери Дэвида. Здесь он обнаружил расположившегося у порога Неда, который строгал палочку и прислушивался к доносившемуся из-за двери голосу Гвендолин, рассказывающей очередную страшную сказку Дэвиду. Алекс предложил Неду отдохнуть, сказав, что сам будет охранять Гвендолин. Нед принялся уверять его, что в этом нет никакой необходимости. Тогда Алекс просто приказал своему воину уйти.

Наконец Нед сдался, но взял с Алекса обещание, что тот будет внимательно слушать и доскажет ему, чем закончилась сказка.

– «…и тогда Могучий Торвальд поднял свой сверкающий на солнце меч, ослепив гигантского змея, а другой рукой метнул в него кинжал. Кинжал глубоко вонзился в отвратительный желтый глаз чудовища, и змей закричал от боли. Кипящая кровь рекой текла из раны, опаляя траву, по которой, извиваясь, каталось чудовище…»

Гвендолин замечательно сочиняет сказки, подумал Алекс. Он задумался, какие истории рассказывала Флора сыну до своей болезни. Почему-то ему трудно было представить, что его нежная жена придумывала такие же страшные сказки, как Гвендолин. Разумеется, тогда Дэвид был младше, и вряд ли ему нравились леденящие душу истории. И откуда в нем взялась любовь к крови и жестокостям? После смерти Флоры у самого Алекса, погрузившегося в пучину безумия, не было времени обращать внимание на изменившиеся пристрастия мальчика…

– «…И с этими словами Могучий Торвальд бросил черное сморщенное сердце зверя в море, где оно камнем опустилось на дно и навсегда осталось лежать в иле, слишком твердое и горькое, чтобы егозахотела попробовать даже самая голодная рыба».

Затем последовали несколько приглушенных слов, которых Алекс не расслышал, и тихий смех. Он прижался ухом к двери, пытаясь представить себе, что там происходит. Ему хотелось войти, но он не мог заставить себя сделать это, понимая, что при его появлении доверительная атмосфера в комнате сразу же разрушится. Алексу никогда не приходилось испытывать радости от подобных теплых отношений, какие установились между Гвендолин и его сыном.

К нему вернулись воспоминания о крохотной ручонке сына, прижимающейся к его ладони, приятные и грустные одновременно. Каким образом тот беспомощный младенец превратился в красивого, уверенного в себе мальчика, сегодня вечером гордо восседавшего рядом с ним в большом зале?

Дверь открылась, и появилась Гвендолин со свечой в руке.

– Ой! – сначала испуганно вскрикнула она и с облегчением выдохнула: – Ты пришел пожелать Дэвиду спокойной ночи?

Ее бледная кожа приобрела теплый желтоватый оттенок от пламени свечи, которую девушка держала в руках, и от этого у нее был необычно сияющий вид.

– Мой сын спит? – с трудом выдавил из себя Алекс.

– Почти. – Она шире приоткрыла дверь, чтобы он мог заглянуть внутрь.

Три мерцающие свечи у кровати окутывали комнату золотистой дымкой. В воздухе совсем не чувствовалось запаха болезни, а вместо этого в комнату сквозь открытые окна проникали ароматы вереска и сосны, смешиваясь со слабым запахом душистого мыла. Дэвид глубоко и ровно дышал, свернувшись калачиком на кровати; его рыжие волосы подрагивали на белоснежной подушке. Алекс осторожно приблизился, боясь разбудить сына. Мальчик сонно потер глаза и положил сжатую в кулак руку рядом со щекой. Она лишь отдаленно напоминала крохотную ладошку, которую Флора когда-то прикладывала к его руке, но оставалась маленькой и нежной ручкой ребенка. Если бы Алекс взял ее в свою руку, то вновь удивился бы тому, что когда-нибудь она вырастет, став такой же большой и жесткой, как и его собственная.

Почему-то эта мысль успокоила его.

Он повернулся и подал знак Гвендолин, что готов уйти.

– Где Нед? – спросила она, оглядывая коридор в поисках своего телохранителя.

– Сегодня вечером я сменю его.

Она удивленно взглянула на него.

– Он устал, – отрывисто бросил Алекс.

Она никак не отреагировала. В полном молчании они шли по коридору.

Оказавшись перед дверью ее комнаты, Алекс в нерешительности остановился. Он не входил сюда с той самой ночи, когда умерла Флора. За этой дверью притаились тысячи мучительных воспоминаний, от которых он жаждал избавиться. Его сердце учащенно забилось, грудь сжалась так, что стало трудно дышать.

«Открой ее, – мысленно приказал он себе. – Немедленно». Но руки его налились свинцом, безвольно повиснув вдоль тела.

Трус, отрешенно подумал он. Только трус может испытывать такой ужас перед пустой комнатой. Бесчисленное количество мужчин потеряли жену, а некоторые и не одну, но никто из-за этого не стал разговаривать сам с собой или бояться войти в комнату собственного замка.

Ему хотелось убежать, забиться в темный угол и напиться до такой степени, пока его сознание не затуманится и не пройдет страх. Тогда, возможно, он сможет снова войти в эту дверь. Но он не мог позволить Гвендолин одной войти в комнату, поскольку внутри девушку может поджидать опасность.

Алекс размышлял, не попросить ли Гвендолин подождать, пока он найдет кого-либо, кто смог бы сопровождать ее.

«Открой ее, черт возьми, – строго приказал он себе. – Это всего лишь комната».

Собравшись с духом, он резко откинул задвижку и нырнул в гнетущую темноту. Затем он осторожно втянул в себя воздух, как бы проверяя, остались ли в нем следы несчастья, которое – он был уверен – притаилось здесь. В ноздри ему ударил аромат вереска и трав, такой же, как в комнате Дэвида. Но его не обмануло это благоухание. Страдания Флоры впитались в сами стены, и в комнате будет ощущаться запах мучений и смерти до тех пор, пока не разрушатся сами камни, из которых сложен замок.

Но он будет мертв задолго до того, как это случится.

Гвендолин вошла в комнату и принялась зажигать свечи. Постепенно тьма рассеялась, и помещение наполнилось золотистым светом. Мебель здесь другая, с удивлением понял он. Ну конечно, так и должно было быть. После смерти Флоры он приказал все убрать и спрятать подальше в подвалы замка. Кроме кровати. Этот проклятый одр он приказал сжечь в тщетной попытке избавиться от воспоминаний, как его жена лежала здесь, прикованная к ней.

К несчастью, память осталась.

Он повернулся, чтобы взглянуть на незамысловатое сооружение из полированного дуба, располагавшееся в центре комнаты. Кровать была аккуратно застелена пледом в красную и синюю клетку, а на подушке что-то белело. Заинтересовавшись, он подошел ближе. На мягкой шерсти лежала тяжелая гладкая кость более двух пядей длиной.

– Что это? – спросил он, поднимая ее. – Амулет для одного из твоих заклинаний?

Гвендолин медленно приблизилась к нему, не отрывая взгляда от кости. Девушка взяла ее из рук Алекса и легко пробежала пальцами по сухой поверхности.

– Это кость из ноги лошади, – тихо сказала она. – Используется в качестве талисмана против сил зла.

Алекс нахмурился:

– Она тебе нужна для того, чтобы лечить моего сына?

Она покачала головой.

– Кто-то оставил ее здесь, надеясь испугать меня. – Она повернула кость, внимательно рассматривая ее. – Говорят, лошади находятся в родстве с кельтской богиней Эпоной и поэтому обладают волшебной силой…

– Как ты можешь так спокойно относиться к этому? – спросил Алекс глухим от ярости голосом. – Ведь кто-то вошел к тебе в комнату и оставил это, чтобы испугать тебя!

– А что, по-твоему, я должна делать, Макдан? – возразила она, теряя свое притворное спокойствие. – Всю жизнь мне подбрасывали подобные предметы. С самого детства люди из моего клана оставляли их на пороге отцовского дома, кидали в окно или привязывали к палке и бросали в меня, когда я гуляла. Когда мне было одиннадцать, мальчишка швырнул в меня камнем и разбил мне голову. – С этими словами она откинула назад свои черные густые волосы и показала белый шрам прямо у границы волос. – Плача, я прибежала домой к отцу, – продолжала Гвендолин. – Кровь заливала мне лицо и платье. Я сказала ему, что ненавижу всех людей, кроме него, и хотела бы, чтобы они умерли. И знаешь, что он сделал?

Алекс покачал головой. Но он твердо знал, как поступил бы на месте отца Гвендолин. Он нашел бы маленького негодяя, ударившего ее, и так выдрал, что тот месяц не смог бы сидеть.

– Отец промыл и перевязал мне рану, а затем сел и обнял меня. Я плакала и бушевала от ярости, а он говорил мне, что правильнее любить своих врагов, а не ненавидеть их, и они в конце концов устыдятся своей жестокости и перестанут так себя вести.

– Но они не перестали, – тихим голосом предположил Алекс.

Горькая усмешка скривила губы девушки.

– Вероятно, до них наконец дошло, что эти амулеты никак не действуют на меня, потому что я не исчезаю. Но они не прекращали попыток избавиться от меня при помощи всяческих святых мощей, благочестивых молитв и мешочков с вонючими травами, веточками рябины, костями, железными опилками и кусочками красной шерсти.

Внезапно Гвендолин повернулась и изо всех сил швырнула кость в очаг. Борясь с заполнившими глаза слезами, она положила ладони на теплый камень очага и прикусила дрожащую губу.

– Я ненавижу все это, Макдан, – судорожно вздохнув, призналась она. – Я ненавижу все это, и я ненавижу свое одиночество. Но я с детства так привыкла к страху и ненависти людей, что не представляю себе, что значит жить, не зная этого. – Ее голос упал до еле слышного хриплого шепота. – И никогда не узнаю, – закончила она.

Глубина ее отчаяния поразила его. Переполненный желанием утешить девушку, он положил ладони на ее худенькие плечи и повернул к себе. Она не оттолкнула Алекса, а лишь смотрела на него широко раскрытыми, наполненными болью глазами, как раненый олень, который не может понять, почему его заставляют так страдать. Алексу хотелось облегчить ее муки, стереть следы одиночества и жестокости, которые ей пришлось пережить, заставить ее поверить, что на земле есть по крайней мере один человек, который не боится и не отвергает ее. Да, она ведьма, но он видел, что она использует свои чары только для того, чтобы вылечить его сына. Разве это делает ее воплощением зла? Максуины обвинили ее в убийстве собственного отца, но Алекс давно уже понял, что это ложь. Гвендолин любила отца и с его смертью осталась совсем одна в этом мире, который был полон решимости уничтожить ее. Если бы Алекс не выкрал ее, чтобы спасти умирающего сына, Максуины добились бы своего. А Дэвид сегодня был бы уже мертв, вместо того чтобы спокойно спать, положив маленькую ладошку под свою щеку, забрызганную веснушками.

– Гвендолин, – прошептал он, поднял руку и провел по подбородку девушки. – Ты не одинока.

Она покачала головой:

– Одинока, Макдан. И всегда буду одинокой.

– Нет, – пробормотал он и наклонил голову, пока не почувствовал губами ее дыхание. – Пока я жив, ты не будешь одинокой.

Произнеся эту торжественную клятву, Алекс прижался губами к ее губам, обнял и крепко поцеловал, пытаясь полностью отдаться наслаждению от того, что касается Гвендолин, обнимает и целует ее. Губы Гвендолин были мягкими, теплыми, сладкими, как вино, похожими на спелый, напоенный солнцем плод, и вся она пахла солнцем и луговыми травами. Этот запах сводил его с ума с того первого раза, когда он впервые заключил ее в объятия. Она совсем не сопротивлялась, как это бывало раньше, а, всхлипнув, обвила его руками, ища защиты и прижимаясь к сильному телу. Алекс еще сильнее обнял девушку, ощущая, как от ее хрупкой фигуры исходит нежное пламя, которое охватывает каждую клеточку его тела, пока плоть его не стала пульсировать, а колени ослабели. Он взял ее руку, просунул под плащ и положил на свое мускулистое бедро. Она застыла на мгновение, неуверенно прижав свою мягкую ладонь к его телу. Затем она нерешительно принялась гладить его, с любопытством пробегая пальцами вверх-вниз по его горячей коже. Вверх, затем вниз, еще немного дальше вверх, пока ему не стало казаться, что он сойдет с ума от желания, чтобы она обхватила рукой его плоть. Он проник языком глубоко к ней в рот, и его рука скользнула под черное платье Гвендолин, прикоснувшись к ее груди. Оторвавшись от ее губ, он зубами стянул вниз вышитую серебром ткань с ее плеча, так что лиф платья, сморщившись, собрался на талии девушки. Затем Алекс наклонил голову и принялся посасывать сладкую ягоду соска, пока он не набух и отвердел под его дразнящим языком.

Гвендолин застонала от наслаждения и запрокинула голову, еще больше раскрывшись ему навстречу и продолжая гладить его крепкие ягодицы, совершенной формы бедра, стальные выпуклости мускулов, пересекавшие живот. Ей казалось, что его тело высечено из гранита, но только теплое и подвижное. Он стонал и изгибался от ее ласковых прикосновений. Его рука торопливо приподнимала платье девушки, но она не замечала этого, пока его пальцы не коснулись ее горячего и влажного лона. Одновременно он сжал зубами ее грудь. Жаркая волна наслаждения пробежала по ее телу, заставив вскрикнуть. Отбросив стыдливость, она обхватила ладонью его твердую бархатистую плоть. Алекс застонал и уткнулся лицом в мягкую ложбинку между ее грудей, продолжая ласкать ее пальцами. Его плоть пульсировала в ее руке. Она раскрыла бедра ему навстречу, подставляя себя его ласкам, и он с жаром откликнулся на ее движение, все глубже погружая пальцы в ее лоно с каждым сильным толчком своей напряженной плоти в ладони девушки.

Пальцы Алекса купались в сладкой влаге ее лона, нежные складки которого набухали, свидетельствуя о том, как сильно ее тело жаждет разрядки. Не в силах больше выдерживать ее ласки, он опустился на колени, приподнял ее платье и прижался лицом к шелковистой молочно-белой коже ее бедер и принялся лизать горячие розовые лепестки ее лона. Она вскрикнула и вцепилась ему в плечи, изо всех сил стараясь не упасть, а затем вздохнула и еще шире раздвинула бедра, подставляя его ласкам самые потаенные уголки своего тела. Одной рукой Алекс придерживал платье на талии девушки, а другой обхватил ее ягодицы, крепче прижимая ее к себе, лаская языком ее нежное лоно, вдыхая неповторимый женский аромат и доводя ее до вершины наслаждения.

Гвендолин застыла в неподвижности, беспомощно вцепившись в мощные плечи Алекса, в то время как его язык погружался в нее. Ее дыхание стало бурным, сердце, казалось, готово было выскочить из груди, и она ощущала, как кровь толчками продвигается по ее напрягшемуся телу. Она еще больше раскрывалась перед ним, бесстыдно прижимаясь к его губам, к ласкавшему ее языку, испытывая желание, чтобы его движения стали быстрее, глубже, чтобы это никогда не кончалось, и одновременно чувствуя, что она не в силах больше терпеть эту сладкую пытку. Гвендолин провела руками по его твердому подбородку и запустила пальцы в густое золото его волос, прижимая его к себе, и какая-то исступленная, трепетная дрожь пробегала по коже при виде Алекса, ласкающего языком самую сокровенную часть ее тела. Испытываемое ею наслаждение стало еще острее. Алекс глубоко погрузил пальцы в лоно, заполнив все ее естество горячим желанием. Пальцами и языком, лаская и целуя ее, Алекс довел ее до такого состояния, когда она больше не могла дышать, не могла думать, а только бессознательно все теснее прижималась к нему. Наслаждение ее продолжало расти, захватывая с головы до ног. Движения Алекса становились все сильнее и быстрее, пока наконец сладкая волна экстаза не накрыла Гвендолин, и она не закричала, погрузившись в бурлящий поток радости, захлестнувший ее. И обессиленно опустилась на пол рядом с ним…

Алекс крепко прижимал к себе Гвендолин, гладя ее шелковистые волосы. Горячее дыхание девушки пробивалось сквозь измятую ткань рубашки и согревало ему грудь. Его собственная плоть была напряжена и жаждала разрядки, но прильнувшая к нему девушка была такой чудесной и хрупкой, что он не решался потревожить ее. Он остался стоять коленями на холодном каменном полу, обняв ее и положив ладони под ее макушку. Так он слушал, как постепенно выравнивается ее дыхание.

Чем эта маленькая ведьма очаровала его, удивлялся Алекс. Почему он так неистово жаждал ее? Как ей удалось возбудить в нем такие сильные чувства, тогда как после смерти Флоры ни одна женщина не могла зажечь в нем даже слабой искорки желания? Он желал ее с силой, пугавшей его самого, и ему было почти все равно, когда и где это произойдет. Тот факт, что он овладел ею здесь, в комнате, где так ужасно и так долго страдала Флора, служил лучшим подтверждением неистовой силы его страсти.

Он закрыл глаза, борясь с чувством вины, готовым вот-вот захлестнуть его.

Внезапный стук в дверь отвлек его от мрачных мыслей.

– Алекс! – позвал Бродик. – Ради Бога, открой дверь! Нас атаковали!

Алекс отодвинулся от Гвендолин и вскочил на ноги.

– Прикройся, – хрипло сказал он и, едва дав ей время оправить платье, распахнул дверь. – Что случилось? – спросил он.

Бродик и Камерон удивленно посмотрели на него, продолжая колотить ногами в его собственную дверь, расположенную несколько дальше по коридору. Они быстро оценили его взлохмаченные волосы и растрепанную одежду.

– Это Максуины, – объяснил, опомнившись, Камерон. – Появился Роберт со своей армией. Они окружают замок.

– Сколько их? – Алекс торопливо поправлял свой плащ.

– Похоже, около двух сотен, – ответил Бродик. – Но в лесу могут прятаться и другие.

– Кто-нибудь остался там в домах?

– Нет, – заверил его Камерон. – Гаррик разыскивал свою любимую собаку и заметил людей Роберта, когда они собирались на восточном холме. Прибежав назад, он предупредил остальных, и они потихоньку вошли в замок через ворота.

– Камерон, скажи Ровене и Марджори, пусть соберут всех женщин и детей и ведут в кладовые подвалов замка, – приказал Алекс. – Выдели воинов для их охраны. Бродик, проверь, все ли необходимое есть в башнях, и построй во дворе три линии воинов по тридцать человек в каждой, чтобы они ждали Роберта, если ему удастся прорваться в ворота. Затем вы оба присоединитесь ко мне. Я буду на стене. Мы начнем эту битву с верхнего уровня и закончим ее, прежде чем Роберт со своими людьми получит возможность войти в замок. Вперед!

Двое воинов немедленно бросились выполнять его указания.

Алекс вернулся в комнату и обнаружил, что Гвендолин стоит перед очагом, рассматривая наполовину засыпанную углями кость.

– Ну вот, – пробормотала она. – Он наконец пришел за мной.

– Возьми Дэвида и отведи в кладовые вместе с остальными женщинами и детьми, – сказал ей Алекс. – Там ты будешь в безопасности.

– В безопасности? – иронично повторила девушка и повернулась к нему. – Твои люди презирают меня, Макдан. Они хотят, чтобы я ушла или умерла, а Роберт появился как раз вовремя, чтобы исполнить оба эти желания. Неужели ты действительно думаешь, что члены твоего клана будут сражаться, чтобы удержать меня здесь?

– Они сделают то, что я прикажу, – заверил ее Алекс. – Я же их лэрд.

– Они думают, ты сошел с ума. Они считают, что ты безумен, потому что привез меня сюда и доверил мне своего сына, потому что заставляешь их рисковать жизнью, чтобы защитить меня. Они видят, что Дэвиду стало лучше, и я им больше не нужна. Зачем им жертвовать собой ради ведьмы?

– У меня нет времени на разговоры, – раздраженно произнес Алекс. – Бери моего сына и веди вниз!

Гвендолин покачала головой:

– Я не буду прятаться и не стану просить твоих людей защищать меня против их воли. Они ничего не сделали, чтобы спровоцировать нападение Максуинов. Это моя битва, а не их, Макдан.

Она направилась к двери.

Алекс схватил ее за плечи и стиснул изо всех сил.

– Послушай меня, Гвендолин, – скрипнул он зубами, – ты отведешь моего сына вниз и останешься там, понятно?

– Разве ты не видишь, что это сражение нельзя выиграть? Роберт не успокоится, пока я опять не стану его пленницей. Зачем заставлять своих людей мучиться и умирать ради меня?

– Потому что я защищаю то, что принадлежит мне.

– Но я не твоя собственность, Макдан. – Серые глаза Гвендолин вспыхнули огнем. – Я не принадлежу никому!

Алекс чувствовал, как она дрожит под его руками, но он не мог понять: от страха или от гнева? В это мгновение она показалась ему необыкновенно прекрасной, с этими иссиня-черными волосами, широко разметавшимися по белым шелковистым плечам, с легким румянцем наслаждения, оставшимся на ее красиво очерченных щеках.

– Ты не права, Гвендолин. – Он отпустил ее плечо и провел пальцем по изящной линии ее подбородка, а затем прижался губами к ее губам, заглушив возможные возражения. Потом он отстранился и сурово взглянул на нее. – Поклянись, что отведешь моего сына вниз и останешься с женщинами и детьми.

– Твои люди не хотят сражаться, а Роберт не пощадит их. – Она опустила глаза, не в силах смотреть ему в лицо, и добавила прерывающимся от слез шепотом: – Их всех убьют…

Алекс взял девушку за подбородок и поднял ее голову, заставив посмотреть себе прямо в глаза.

– Верь мне, Гвендолин. Мои люди способны выстоять против Роберта. – Он отпустил ее и шагнул к двери. – Я сам обучил их многому.

Макдан на мгновение задержал внимательный взгляд на Гвендолин и исчез в темноте коридора.

Гвендолин осталась одна, прислушиваясь к разорвавшим тишину ночи первым звукам сражения.

А затем она выбежала из комнаты, чтобы увести Дэвида.

Глава 11

– Алекс! – взволнованно окликнула его Ровена, торопливо пробираясь по слабо освещенному коридору. – Что ты собираешься делать?

– Я намерен сражаться с ним, Ровена, – ответил Алекс, направляясь к лестнице, которая вела на бруствер. – Он не оставил мне выбора.

– Это безумие! – запротестовала она. – Ты не можешь заставить своих людей умирать ради шлюхи!

Алекс остановился.

– Что ты сказала? – Его голос звучал обманывающе мягко.

Сообразив, что зашла слишком далеко, Ровена осторожно отступила.

– Я только хотела сказать, что она ведьма, Алекс. – Смяв в кулаке льняной платок, она продолжала: – Ты привез ее сюда, чтобы помочь сыну, но теперь, похоже, он поправляется. Она нам больше не нужна. Будет лучше для всех, если ты вернешь ее Максуинам.

– Чтобы они убили ее?

– Как они с ней поступят, их дело, а не наше. Она одна из них, и они имеют право наказать ее за совершенные ею ужасные преступления. Ты не обязан защищать ее.

– Ты не права, Ровена. С того момента, как я спас Гвендолин от сожжения на костре, я отвечаю за нее. И я буду защищать ее, как защищал бы любого члена своего клана.

– Но она здесь чужая, – упорствовала женщина. – Разве ты этого не видишь?

– Чужая она или нет, девушка получит защиту.

Ровена прищурилась и высказала догадку:

– Элспет говорила, что ведьма принесет клану несчастья и смерть, и она оказалась права. Ведьма опутала тебя своими грязными чарами, и ты стал настолько слеп, что не можешь видеть правду!

Алекс пристально смотрел на нее, пораженный внезапной переменой в ее поведении. Красивый платок в ее руке превратился в измятый комок, а страх, блестевший в ее глазах минутой раньше, уступил место жгучей ненависти.

– Ты разочаровываешь меня, Ровена, – натянуто произнес он. – Мне казалось, что у тебя, у всех вас, осталось больше веры в меня.

С этими словами он отвернулся от нее.

– Но, Алекс… – начала она, умоляюще положив ладонь ему на плечо.

– Отправляйся вниз. Меня ждет битва.

Он сбросил ее руку и принялся взбираться по ступеням, глубоко расстроенный от сознания того, что Ровена, очевидно, не одинока в своем предубеждении.


– Убирайтесь от нашей стены, вшивые кучи шерсти! – крикнул Мунро, с усилием сбрасывая с бастиона тяжелый камень.

Фаркар, перегнувшись через стену, затуманенным взором смотрел, как огромный булыжник ударился о землю в добрых шести футах от группы воинов Максуина.

– Промазал, – сообщил он, сделал большой глоток эля и громко рыгнул.

– Черт возьми, эти негодяи слишком проворны, – пожаловался Мунро и вытер рукавом пот со лба.

– Теперь они поднимаются по лестнице, – довольно беззаботно сообщил Фаркар. – Почему бы тебе снова не попробовать?

– Сколько их там? – спросил Мунро, окидывая критическим взглядом предоставленную в его распоряжение огромную груду камней.

– Три… нет… четыре… нет… одного подстрелили… но появился другой… и еще один… всего пять… или, скорее, четыре с половиной – последний парень выглядит довольно хилым… – Он умолк и сделал еще один глоток эля.

– Ради Бога, Фаркар, – взмолился Мунро. – Сколько?

Фаркар рыгнул.

– Точно пять.

– Вот этот как раз на пятерых, – решил Мунро, выбирая из кучи огромный булыжник. Громко пыхтя, он взвалил его на стену и сбросил вниз.

– Чистая работа! – похвалил его Фаркар, наблюдая, как пятерых Максуинов смело со стены.

– Это вам хороший урок, вонючие кучи дерьма! – торжествующе воскликнул Мунро. – О-хо! – сказал он, заметив еще одну группу воинов, приближавшихся к стене с лестницей. – Вы хотите того же? Я не разочарую вас!

– Отойди назад, чтобы я мог выстрелить, – приказал Нед, проскальзывая между ними. В руках он держал натянутый лук.

– Послушай, Недди, мы с Фаркаром успешно удерживаем этот небольшой участок, – запротестовал Мунро. – Почему бы тебе не вернуться на свое место?

– Там слишком тесно, – проворчал Нед.

Мунро вздохнул:

– Ладно. Становись здесь. Только целься в тех Максуинов, что находятся дальше, и оставь нам тех, кто карабкается по стене.

Нед послушно прицелился в лучника, собиравшегося пустить в них горящую стрелу.

– Что за глупец, – заметил Камерон, подходя к ним сзади. – Разве он не понимает, что горящая стрела превращает его в прекрасную мишень?

Нед отпустил тетиву, и стрела взвилась в воздух. Воин Максуинов вскрикнул от боли, когда острый наконечник вонзился ему в грудь.

– Держу пари, теперь понимает, – ответил Нед.

– Рассредоточьтесь! – скомандовал Алекс, втыкая свой меч в живот очередного Максуина, который вскарабкался почти на самую верхушку лестницы. – Они поднимаются с восточной стороны!

Макданы мгновенно растянули строй, закрыв опасные места.

– Мы здесь, парень! – возвестил Оуэн, появляясь на самой верхушке стены. Он прищурился, вглядываясь в темноту, и стал неуклюже пробираться вдоль парапета. Внезапно он споткнулся и ухватился за плед Камерона, спустив его на мощные лодыжки воина. – Прошу прощения, парень, – поспешно извинился он. – Здесь не очень-то светло, правда?

– Если не принимать в расчет лунный свет, отражающийся от задницы Камерона, – пошутил Бродик, который только что сшиб одного из Максуинов со стены.

– Стой там, Камерон. Ты помогаешь мне лучше разглядеть эти камни, – захохотал Мунро, согнувшись пополам от смеха.

– Ей-богу, этим Максуинам сейчас достанется! – крикнул Реджинальд, появляясь среди воинов с мечом в дрожащей руке. – Я вспорю им брюхо и скормлю их гнилые вонючие кишки лягушкам!

– Что за выражения! – фыркнул Лахлан, следуя за ним с кувшином в руках, из которого поднимался пар. – Ты слишком много времени провел с Изабеллой.

– Изабелла тут ни при чем, – запротестовал Реджинальд; его руки, державшие меч, дрожали от напряжения. – Это сказал Могучий Торвальд, отправляясь на битву.

– Прошу прощения, Реджинальд, – вставил Оуэн, – но, кажется, это были собаки, а не лягушки.

Реджинальд опустил меч и почесал седую голову.

– Ты уверен? – растерянно спросил он.

– Ради всего святого, как ты думаешь, сколько времени потребуется, чтобы скормить одного-единственного человека лягушкам? – раздраженно поинтересовался Лахлан. – Несколько лет!

– Именно это и делает угрозу такой страшной, – объяснил Реджинальд. – Все эти скользкие зеленые твари прыгают туда-сюда…

– Ложись! – крикнул Алекс, подбегая к престарелой троице. – Быстро!

Нед, Камерон и Бродик мгновенно бросились на старейшин, сбили их с ног и прикрыли своими телами. Туча горящих стрел взмыла в воздух и опустилась рядом с ними.

– Черт, чуть не попали! – выругался Камерон, отталкивая ногой одну из пылающих стрел.

– Выливайте первый котел, – скомандовал Алекс, наблюдавший за группой Максуинов, которые приблизились к воротам с огромным бревном.

– Подождите! – крикнул Лахлан, все еще державший в руках кувшин. Он с трудом поднялся на ноги, нетвердой походкой подошел к котлу с кипящей водой и вылил в него жидкость из сосуда. – Еще рано, – сказал он, отмахиваясь от Гаррика, Эвана и Квентина. – Оно должно настояться.

– Ради всего святого, Лахлан, не путайся под ногами! – крикнул Алекс.

– Очень хорошо. Пусть будет так, – сдался старик. – Но не обвиняйте меня, если оно не подействует.

Макданы опрокинули огромный котел набок. Когда кипящая вода полилась на них, испуганные Максуины отпустили бревно и бросились врассыпную. Послышался болезненный вой и изощренные ругательства, но никто, похоже, не был серьезно ранен. С опаской поглядывая на стену, Максуины возвращались, чтобы вновь поднять бревно.

– Смотрите, – сказал Лахлан, осторожно выглядывая из-за бруствера.

За несколько ярдов до бревна Максуины закашлялись.

– Боже всемогущий, – пожаловался один из них. – Что это за отвратительный запах?

– Скоро узнаешь! – весело крикнул Лахлан. – Только подойди поближе!

– Тараньте ворота, идиоты! – раздался откуда-то из темноты раздраженный голос Роберта. – Скорее!

Давясь дымом и кашляя, Максуины мужественно продолжали двигаться к цели.

– Приготовьтесь вылить следующий котел! – приказал Алекс.

– Нет, нет, – запротестовал Лахлан. – Давайте подождем и посмотрим, как подействует мое зелье.

– Лахлан, – начал Алекс, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, – теперь не время…

– Это займет всего секунду, – заверил его Лахлан. – Мы только взглянем.

– Прекрасно, – пробормотал доведенный до белого каления Алекс.

Зажав носы пальцами, Максуины подошли к бревну. Но как только они опустили руки, чтобы поднять бревно, половина из них перегнулась пополам, терзаемая приступами рвоты.

– Яд! – простонал один из них, опускаясь на колени. – Ей-богу, они нас отравили!

– Сработало! – вскрикнул Лахлан, приплясывая от радости, и храбро перегнулся через стену.

– Испортили ваше любимое бревно, правда? – захихикал он. – Теперь вам лучше поискать ручей, чтобы отмыться, пока эта слизь не загорелась, пожирая плоть с ваших несчастных костей!

Максуины, давясь кашлем, с ужасом посмотрели на него.

Затем они развернулись и, толкая друг друга, бросились бежать, чтобы поскорее оказаться у ручья.

– Боже мой, Лахлан, неужели эта гадость действительно загорится? – недоверчиво спросил Алекс.

– Нет, – лукаво признался старик. – Но им не повредит, если они будут считать, что так и будет, правда?

– Какая досада! – пожаловался Реджинальд, опираясь на меч. – Если ты проделаешь этот трюк со всеми, то кто останется мне, чтобы скормить лягушкам?

– Он хотел сказать – собакам, – заверил Алекса Оуэн.

– Макдан! – послышался низкий, полный ярости голос.

Алекс увидел, как из укрытия выехал Роберт в сопровождении всадников с горящими факелами в руках. Он поднял меч, подавая сигнал своим воинам прекратить наступление и выстроиться перед ним в линию, образовав заслон. Всадники двигались с осмотрительностью и ловкой слаженностью хорошо тренированного войска; их мечи и щиты сверкали в желтом колеблющемся свете факелов. Уловив запах зелья Лахлана, Роберт остановился, не доехав тридцати ярдов до стены. Воины с факелами быстро перегруппировались, окружив его для безопасности кольцом лошадьми и огнем.

– Добрый вечер, Роберт, – приветливо поздоровался Алекс. – Как чудесно, что ты решил присоединиться к нам. Я уже начал скучать без твоего приятного общества.

– Отдай ее мне, Макдан! – холодно потребовал Роберт. – У тебя нет на нее прав.

– Верно, – согласился Макдан и вздохнул: – Никаких. Но проблема в том, что она не желает идти с тобой.

– Наплевать мне на ее желания! – огрызнулся Роберт. – Она должна быть возвращена мне, чтобы ее могли сжечь.

– Боже милосердный, – удивленно произнес Алекс. – Ты не думаешь, что это слишком жестоко?

– Она должна быть наказана.

– Пожалуй, я не могу с этим согласиться, – задумчиво произнес Алекс и прищелкнул языком. – Я хочу сказать, если мы будем сжигать каждую девушку, которая отвергла своего ухажера…

– Я имею в виду не Изабеллу! – резко оборвал его Роберт.

Алекс растерянно смотрел на него.

– Разве?

– Отдай мне ведьму, Макдан, или я не успокоюсь, пока все мужчины, женщины и дети твоего клана не превратятся в кровавое месиво.

– Это означает, что тебе не нужна Изабелла? – нахмурился Алекс.

– Забудь про Изабеллу!

– Боюсь, что это легче сказать, чем сделать, – ответил ему Алекс. – Ты, наверное, мог заметить, что девушка любит быть в центре внимания – и она, похоже, получит его от меня…

– Послушайте меня, Макданы! – крикнул Роберт, решив обратиться непосредственно к клану. – Ваш безумный лэрд подвергает всех вас ужасной опасности, приведя в замок злую ведьму и убийцу…

– Чушь! – крикнул в ответ Оуэн, грозя ему узловатым пальцем. – Девочка и мухи не обидит!

– …которая безжалостно умертвила собственного отца, – продолжал Роберт, – с помощью черной магии, высосав его душу и отправив прямо в ад.

– Неужели? – фыркнул Реджинальд. – Тогда, может, нам попросить, чтобы она проделала то же самое с тобой?

Роберт в замешательстве смотрел на ухмыляющегося старика. Почему, черт побери, эта тупая деревенщина не боится Гвендолин, как боялись члены ее собственного клана?

– Ведьма наслала ужасные бедствия на наш народ и наши земли, – с пафосом произнес он, – чтобы наказать нас за попытку положить конец ее злым делам. С того дня, когда ваш сумасшедший лэрд украл ее, многие Максуины умерли в страшных мучениях: зловонные черные язвы пожирали их тела. Наш урожай погиб от сильных бурь, невиданной силы ветер поднимал в воздух дома, деревья, животных и с силой бросал на землю. Она пыталась уничтожить нас…

– Лжец! – раздался дрожащий от ярости женский голос. – Как тебе не стыдно стоять здесь и произносить эту гадкую ложь!

Макданы и Максуины повернулись и изумленно посмотрели на Изабеллу, высунувшуюся из окна замка.

– Изабелла! – крикнул Бродик, пытаясь за гневом скрыть свою тревогу. – Спрячься немедленно!

– Ни за что! – возразила Изабелла. – Пока мой дядя стоит здесь и предлагает вам эти нелепые россказни. – Она высунулась еще дальше, чтобы все могли видеть ее. – Сказать им правду, дорогой дядюшка?

– Затащи ее назад, Бродик, – стиснув зубы, приказал Алекс, – пока она не упала и не сломала себе шею.

– Я сам ее сломаю, когда доберусь до нее, – пробормотал Бродик, быстро удаляясь.

– Изабелла, дитя мое, – ласковым голосом произнес Роберт. – Как я рад видеть, что с тобой все в порядке. Твой отец места себе не находит от беспокойства. Иди ко мне, милая, я заберу тебя домой.

– Ты хочешь отвезти меня туда, где голодающие Максуины умирают от ужасной болезни, а безжалостные ветры уничтожают дома и леса? – саркастически спросила Изабелла. – Какая трогательная забота о моем благополучии!

– Все это звучит несколько странно, – заметил Оуэн, сдвигая седые брови.

– Не было никаких ужасных болезней после бегства Гвендолин, – крикнула Изабелла, – никаких бурь, ветров или других необычных явлений! Он говорит все это, чтобы вы считали ее воплощением дьявола, а на самом деле дьявол сидит в человеке, которого вы видите перед…

Ее тирада внезапно оборвалась. Бродик схватил девушку за талию и втянул в окно.

– Что ты делаешь? – взвизгнула Изабелла, пытаясь высвободиться из его рук. – Я не закончила!

– Нет, закончила, – заверил Бродик, продолжая удерживать ее. – И если я еще раз увижу, что ты, Изабелла, совершаешь такие глупые и опасные поступки, то, клянусь, позабочусь о том, чтобы ты месяц не могла сесть!

– Как ты смеешь! – взорвалась она, не прекращая попыток вырваться. – Я пытаюсь помочь Гвендолин! Роберт забивает им головы ложью!

– Ты уже помогла ей. Ты показала, что обвинения Роберта против нее фальшивы. Тебе больше не нужно подвергать себя опасности выпасть из окна или быть убитой воинами Роберта.

– Нет! – крикнула она, изо всех сил борясь с ним. – Я должна еще помочь ей!

– Остановись, Изабелла! – Он сильно встряхнул ее. – Хватит!

Испуганная его сердитым голосом, она вдруг застыла неподвижно, и ее глаза заблестели от слез.

– Прости меня, Белла, – извинился он, мгновенно ослабив хватку. – Я не хотел причинить тебе боль.

Изабелла с усилием сглотнула и покачала головой.

– Нет, – тихим голосом ответила она. – Не в этом дело.

– Тогда в чем?

Она поколебалась несколько мгновений, затем прерывисто вздохнула и с отчаянием прошептала:

– Я не знаю.

– Что не знаешь? – ласково спросил Бродик, вытирая серебристую каплю, катившуюся по щеке девушки. – Расскажи мне.

– Они были так жестоки с ней, – сказала она прерывающимся голосом. – Все… потому, что они… мы… думали, что она – воплощение зла. Это распространенное мнение, и никому из нас в голову не приходило сомневаться в нем. Когда кто-нибудь из нас заболевал, умирал, когда случался плохой урожай, скисало молоко, не поднимался хлеб – во всех грехах мы обвиняли Гвендолин.

Бродик мрачно смотрел на нее, ничего не говоря.

– Но когда они сказали, что она убила собственного отца… я знала, что это не может быть правдой. – Она прикусила дрожащую губу. – Знаешь, я видела, как они бродили по холмам. Когда мне хотелось побыть одной, я убегала и пряталась в высокой траве. А они гуляли только вдвоем, потому что больше никто не пошел бы с ней. Они держались за руки, и он рассказывал ей чудесные сказки о великом воине по имени Могучий Торвальд. А затем они усаживались на землю, и он рассказывал ей про птиц, облака. Или про целый мир, который открывается тебе, когда перевернешь большой камень… – Ее голос задрожал. – А Гвендолин смотрела на него с такой любовью…

Ее рассказ прервался потоком слез.

– Ш-ш, Белла, – принялся утешать девушку Бродик, обняв ее. – Все в порядке.

– Нет. Я знала: там что-то не так, но, когда Роберт обвинил ее в убийстве отца, я ничего не сделала. Я позволила им признать ее виновной. Разве могла Гвендолин убить единственного родного во всем мире человека, которого любила?

– Конечно, не могла, – согласился Бродик.

– Я верила, что она ведьма, и говорила себе, что все остальное не имеет значения, – призналась она, и в голосе ее сквозило презрение к себе. – Я думала: даже если Гвендолин не убивала отца, то все равно несет ответственность за другие ужасные вещи и заслуживает смерти. А потом я просто выбросила все это из головы. Я надела красивое платье, смеялась, флиртовала с тобой, а они тем временем привязывали ее к этому ужасному столбу… зажигали огонь…

Она опять начала всхлипывать.

– Ш-ш, Белла, – успокаивал ее Бродик, ласково гладя по голове. – Ты не могла спасти ее. Ваши люди много лет испытывали перед ней страх и были полны решимости сжечь ее. Ты ничего не могла сделать, чтобы изменить это.

– И все же я должна была попытаться. Я обязана была что-нибудь сказать в ее защиту. Но я промолчала. – Изабелла уткнулась лицом в мягкие складки его плаща и разразилась безудержными рыданиями.

– Зато сегодня ты высунулась из башни в самый разгар битвы и опровергла лживые обвинения Роберта. – Бродик взял ее за подбородок, приподнял ей голову и заглянул в глаза. – Ты понимаешь, что Роберт мог подстрелить тебя только ради того, чтобы заставить замолчать.

– Мне все равно, – с жаром ответила она. – По крайней мере Макданы узнали бы правду о Гвендолин.

Бродик изумленно взглянул на Изабеллу, ошеломленный ее неожиданной смелостью.

А затем он наклонился и прижался губами к ее губам.

* * *
– …и тогда я буду вынужден уничтожить этот замок вместе со всеми находящимися в нем людьми, – угрожающе закончил Роберт.

Наступило долгое молчание.

– Ты слышишь меня, Макдан? – громовым голосом крикнул он.

Алекс глянул вниз, вежливо сдерживая зевок.

– Прошу меня простить, Роберт, – извинился он, потягиваясь. – Но ты так долго говорил, что я немного отвлекся. Что ты сказал?

Лицо Роберта исказилось от ярости:

– Убейте их!

Туча горящих стрел взвилась в воздух, описала красивую дугу на фоне черного бархатистого неба, а затем устремилась вниз и обрушилась на зубчатые стены замка.

– Господи Иисусе! – вскрикнул Мунро, схватившись за вспыхнувшее плечо. – В меня попали!

Камерон быстро сорвал с себя плед и набросил на плечо Мунро, погасив огонь.

– Боже, Камерон, – сказал Мунро сквозь крепко стиснутые зубы. – Как это благородно с твоей стороны – снова обнажить ради меня свою белую задницу.

– Скажи спасибо, что ночь теплая, – пошутил Камерон. – А то я дважды подумал бы, прежде чем сделать это. А теперь успокойся, – скомандовал он, осторожно укладывая Мунро на каменные плиты. – Дыши глубже. Мы не скоро сможем извлечь стрелу.

– Ты собираешься отдать мне Гвендолин, Макдан? – крикнул Роберт.

Алекс сжал рукоять меча, устремив взгляд на его блестящую сталь, зажатую в разгоряченной ладони.

– Никогда, – поклялся он. – Я собираюсь убить тебя, ублюдок.

– Тогда готовься к смерти! – крикнул Роберт. Он поднял меч, подавая сигнал выпустить новую порцию стрел.

– Остановитесь! – выкрикнул высокий отчаянный голос.

Алекс в раздражении оторвал взгляд от Роберта, удивляясь, почему Бродик все еще не справился с Изабеллой.

Сердце его замерло.

Это была Гвендолин, с трудом балансировавшая на одном из зубцов башни. Несколько Макданов в волнении бросились к ней.

– Назад! Еще один шаг, и я прыгну!

– Никому не двигаться! – приказал Алекс, придя в ужас от того, что она может поскользнуться и упасть, если они испугают ее. Он сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с волнением. – Гвендолин, – заговорил он нарочито беспечным тоном, скрывавшим его тревогу. – Что, по-твоему, ты сейчас делаешь?

– Я этого не могу вынести, – ответила Гвендолин дрожащим голосом. – Я не вынесу, если кто-нибудь из твоих людей погибнет.

– Мы будем рады сделать это, – важно ответил Оуэн. – Этим негодяям Максуинам следует преподнести урок, какой мог бы им дать Могучий Торвальд!

– Я собираюсь вылить на них еще одну порцию своего зелья, – добавил Лахлан, – только на этот раз я сделаю его таким сильным, что у них кишки полезут из глаз!

– А потом мы скормим их лягушкам! – с воодушевлением закончил Реджинальд.

– Спускайся, Гвендолин, – вставил Алекс. – Нам лучше обсудить это, когда ты будешь здесь, внизу.

– Ты не понимаешь, – возразила она, качая головой. – Он никогда не отступит.

– Может, и не понимаю. – Алекс медленно двигался вдоль стены по направлению к башне. – Но я не отдам тебя ему.

– А сколько из-за меня прольется крови? – Она с грустью смотрела на него, и ее глаза серебристыми озерами блестели на бледном лице.

– Я знал, что рисковал, когда выкрал тебя, Гвендолин.

– Нет, Макдан, – с болью в голосе ответила она. – Ты не знал.

Внезапно она отвернулась, и сердце Алекса сжалось от ужаса.

– Стреляй в меня, Роберт, – крикнула она и широко раскинула руки. – Давай покончим с этим!

– Стойте! – вскричал Роберт, увидев, что его воины прицелились в нее. – Я убью первого, кто осмелится выстрелить!

Туго натянув луки, воины изумленно смотрели на него.

– Что, черт побери, с тобой происходит? – спросил Дерек. – Мы пришли сюда, чтобы убить ведьму, или нет?

– Заткнись! – рявкнул Роберт.

– Почему ты не позволяешь им убить меня, Роберт? – с издевкой поинтересовалась Гвендолин. – Ты ведь за этим сюда пришел, правда? Чтобы покончить с моими злыми чарами? Тебе предоставляется шанс избавить Максуинов от всех бед, которые я наслала на них, и одновременно наказать меня за убийство отца. Почему ты медлишь?

– Тебя следует сжечь, ведьма, – ответил Роберт, подыскивая хоть какое-нибудь разумное объяснение своему поведению. – Твоя проклятая плоть должна быть поглощена огнем.

– Тогда прикажи одному из своих храбрых воинов пронзить меня горящей стрелой. Думаю, этого будет достаточно. Когда я упаду, вы можете собрать сухие ветки и сложить вокруг меня, чтобы быть уверенными, что я сгорю дотла. – Она еще выше подняла руки, покачнувшись на крошечной площадке.

Алекс застыл на месте, боясь, что, если он двинется с места, Гвендолин соскользнет вниз, навстречу своей смерти. Подул холодный ветер, и черные шелковистые волосы девушки взметнулисьза ее спиной, подобно огромным крыльям. Она выглядела невообразимо прекрасной, ее маленькая стройная фигурка, балансировавшая на зубце, черной тенью выделялась на фоне освещенного серебристым лунным светом неба. Его люди хотели защитить ее, но она предпочла в одиночку противостоять армии Роберта, храбро жертвуя своей жизнью в обмен на безопасность клана, который с самого первого дня проявлял к ней враждебность. Она была великолепна – храбрая и гордая, как самый лучший из всех известных ему воинов. Алекс с трудом сглотнул, покоренный ее величием.

Он был полон решимости снять ее с бастиона.

– Ты заблуждаешься, Гвендолин, – сказал Роберт, и уголки его рта растянулись в хищной улыбке. – Ты только что показала свою слабость.

– Мне нечего терять, Роберт, – возразила Гвендолин. – Ты и так отнял у меня все.

– Неужели? – протянул он. – Тогда тебя не должно беспокоить то, что я намерен сделать.

С этими словами он поднял меч и указал им в сторону рассыпанных по склону холма маленьких ветхих домиков.

– Сожгите их! – отрывисто приказал он. – Уничтожьте поля и сады. И убейте все живое, будь то человек или животное.

Окружавшие его воины с факелами мгновенно бросились выполнять приказ.

– Боже мой! – в ужасе пробормотал Камерон. – Он собирается сжечь наши дома и зарезать скот.

– Трусы! – крикнул Оуэн и погрозил им своим шишковатым кулаком. – Вернитесь и сражайтесь, как подобает воинам!

– Мой дом построил еще дед, – произнес Эван дрожащим от отчаяния голосом. – И я, и мой сын родились в нем.

– Все будет в порядке, – сказал Квентин, положив руку на плечо друга. – Мы снова отстроим его.

Крик ужаса вырвался из груди Гвендолин, когда она увидела, как люди Роберта подносят факелы к крышам домов Макданов. Пламя жадно набросилось на пышные соломенные крыши и принялось с ненасытной алчностью пожирать сладкую, сухую солому. В мгновение ока запылал десяток домов, и оранжево-желтый огонь выглядел неестественно прекрасным на фоне угольно-черного купола неба. Она закрыла глаза, не в силах наблюдать эту ужасную картину. Откуда-то из темноты истерически залаяла собака.

– Это моя Лэдди, – сказал Гаррик. – Она, наверное, думает, что я заперт в своем доме.

– Убейте эту проклятую собаку! – приказал Роберт, разворачивая коня.

– Беги, Лэдди! – крикнул Гаррик, перегнувшись через стену. – Беги!

Лай стих. Затем собака залаяла снова, на этот раз ближе.

– Нет, Лэдди! – хриплым от волнения голосом возразил Гаррик. – Убегай! Беги, черт бы тебя побрал, беги!

– Я вижу ее! – воскликнул Роберт. – Она поднимается на холм. Стреляйте в это проклятое животное!

Гвендолин, не открывая глаз, вскинула руки к черному небу. В уши ей ударил громоподобный рев, в котором утонули собачий лай, треск горящих домов и отчаянные крики Макданов, наблюдавших, как гибнут их родные дома.

«Ты этого не сделаешь, Роберт. Я не позволю тебе».

Безоблачное небо вдруг прорезала ослепительная огненная лента, расколов небесный свод и открыв дорогу сплошному дождевому потоку. Он устремился вниз, разя всех и вся ледяными иглами, заливая пылающие домики, загасив горящие стрелы и факелы в руках Максуинов. Вода с такой силой обрушилась на атакующих воинов, что они с трудом разлепили глаза. В ночи сверкнул еще один зигзаг молнии, затем еще и еще, и эти вспышки ослепляли так же, как дождь. Над горами прокатились оглушительные раскаты грома, от которых лошади Максуинов заржали и в страхе попятились, так что всадники вынуждены были прикрикнуть на них, чтобы удержать на месте. От лившего с неба непрерывного потока на земле образовались лужи, а твердый, поросший травой склон мгновенно превратился в скользкую грязь.

– Будь ты проклят, Макдан! – взвыл Роберт, как будто почувствовал, что Алекс имеет какое-то отношение к этому внезапному шквалу. – Все равно это будет моим!

Он поднял голову и несколько долгих мгновений пристально смотрел на Алекса; струи дождя хлестали его по искаженному яростью лицу.

Затем он резко развернул своего коня и умчался в громыхающую тьму.

Воины Максуинов поспешили вслед за своим командиром, низко пригнув головы, тщетно пытаясь укрыться от бьющего прямо в лицо дождя.

Макданы вскинули свое оружие и разразились торжествующими криками.

– Это было просто блестяще! – воскликнул Оуэн, вытирая с лица влагу промокшей насквозь накидкой. – За всю свою жизнь я не помню такого дикого шторма.

– Девочка отлично управляется с погодой! – громко крикнул Реджинальд, стараясь перекричать раскаты грома. – Вызвала бурю как раз вовремя.

– Немного перестаралась, на мой взгляд, – так же громко ответил Лахлан, беспокойно щурясь от вспышек. – Хватило бы и половины этой мощи.

Алекс почти не слышал их замечаний, осторожно пробираясь к Гвендолин. Ее фигурка возвышалась на стене подобно величественной каменной статуе. Она простерла руки к небу, покачиваясь над гибельной пропастью, и, очевидно, не замечала, что Максуины отступили. Проливной дождь превратил ее платье в мокрый черный чехол, плотно облепивший округлости ее грудей и бедер и сделавший ее похожей на зыбкую тень, выделявшуюся на фоне сверкающих вокруг зигзагов молний. Алекс приближался к ней, не отрывая взгляда от девушки и молясь, чтобы она не упала.

– Гвендолин. – Он потянулся к ней. – Дай мне руку.

Ее веки, затрепетав, открылись. Даже сквозь плотную пелену дождя он видел, что ее серые глаза затуманены, как у человека, только что очнувшегося от долгого сна. Она с удивлением смотрела на него, как будто не понимала, кто он такой и как сюда попал.

А затем она вздохнула и провалилась в непроглядную тьму.

Алекс закричал и, вытянув руки, рванулся вперед. В этот краткий миг, показавшийся ему вечностью, он не ощущал ничего, кроме дождя, темноты и смерти, и его разум стал распадаться на части, как в ту ночь, когда Флора навсегда покинула его.

«Нет, ради Бога, нет».

Он бросился вперед, в ночь, вытянувшись так, что кожа его, казалось, лопнет под напором мышц, костей и сухожилий. И он поймал Гвендолин, целую и невредимую: хрупкое тело девушки беспомощно повисло на его ноющих от боли руках. Он зарычал, как дикий зверь, поднял ее и перетащил в безопасное место, от волнения забыв об осторожности. Крепко прижав ее к себе, он опустился на колени, борясь с раскалывавшей голову болью, которая паутиной опутывала его череп.

«С ней все в порядке, – снова и снова говорил он себе. – Она не умрет».

Жалящие струи дождя пропитывали влагой их волосы, кожу, одежду, и он наклонился над девушкой, тщетно пытаясь защитить ее от потоков воды и холода, от ночи и темных сил, которые могут погубить Гвендолин, отняв ее у него.

Он не знал, как долго оставался в таком положении, склонившись над ней. Когда наконец голос Бродика проник сквозь пелену боли, застилавшую его мозг, на крепостной стене уже почти никого не было.

– Давай внесем ее внутрь, Алекс, – сказал Камерон, кладя руку на его плечо. – Пойдем.

– Сражение, – пробормотал Алекс.

– Бой закончен, – сообщил Бродик. – Все целы и невредимы, включая собаку Гаррика. Я расставил людей на башнях, чтобы они следили за возможным нападением, хотя Роберт вряд ли что-нибудь сможет сделать, пока бушует шторм. Для большей безопасности весь клан проведет ночь под защитой стен замка. Сегодня больше ничего нельзя предпринять, Алекс. Пойдем.

Алекс поднялся на ноги, по-прежнему крепко прижимая к себе драгоценную ношу. Голова его кружилась, и он с трудом понимал, где находится. Глаза Гвендолин были закрыты, а тело безвольно обмякло.

– Она жива, – словно в прострации произнес он.

– Думаю, она без сознания. Ты слишком долго держал ее там.

– Да, – согласилась Гвендолин, с трудом шевеля побелевшими губами. – Я ужасно замерзла, Макдан. – Ее серые глаза открылись, и взгляд их был осмысленным и ясным – совсем не таким, как раньше, перед самым падением. – Теперь нам можно войти внутрь?

Еще крепче прижав девушку к груди, он прошел с ней вдоль стены, спустился по лестнице и двинулся по коридору. Ни Камерон, ни Бродик не проронили ни слова, следуя за ним по освещенному факелами проходу. Слышно было только хлюпанье воды, стекавшей с их промокшей насквозь одежды на каменный пол. Алекс не остановился у двери комнаты, где раньше лежала больная Флора, а двинулся дальше, прямо к себе. Он внес Гвендолин внутрь и захлопнул дверь прямо перед смущенными лицами Камерона и Бродика. Ему наплевать, что они подумают, увидев, что он принес Гвендолин к себе в спальню. Ему наплевать, что подумают все остальные.

Она стала частью этого дома и частью его самого, Алекса Макдана.

Он посадил ее на стул возле очага, затем быстро сложил пирамиду из сухих веток и поленьев, поджег ее при помощи мерцающей свечи и с нетерпением устремил взгляд на издававший шипение и треск огонь. Когда пламя разгорелось, он добавил еще несколько поленьев, чтобы тепла хватило на несколько часов. И только после этого он повернулся к Гвендолин.

– Тебе нужно снять мокрое платье, пока не подхватила простуду.

Гвендолин послушно встала и принялась снимать платье. Алекс подошел к кровати, сдернул плед и завернул в него девушку, когда мокрое черное платье и сорочка упали к ее босым ногам.

– Ну вот. – Он стал растирать ее через мягкую ткань, стараясь восстановить кровообращение и согреть ее окоченевшее тело. – Так лучше?

Она в оцепенении смотрела на него, не произнося ни слова. Мерцающий огонь камина сделал более резкими черты его красивого лица, и он казался старше своих лет. Светлые волосы, подобно влажному шелку, рассыпались по его плечам, и он, казалось, не замечал, что его собственные рубашка и плащ, мокрые и холодные, прилипли к телу. Прикосновения его рук, пытавшихся согреть ее, были необыкновенно нежными – уверенные движения человека, хорошо знавшего, как обращаться со слабыми и больными. Она вспомнила о Флоре. О том, как Флора лежала, запертая в темной душной комнате, но в чистой постели, заботливо украшенной пологом с цветами, солнцем и водопадами. В кровати, куда Алекс каждую ночь ложился рядом с умирающей женой, чтобы ей не было так одиноко. В кровати, которую он приказал сжечь после ее смерти, чтобы избавиться от мучений, которые он испытывал, когда смотрел на нее и вспоминал о Флоре.

Жалость пронзила сердце Гвендолин. Она поняла, что сегодня ночью Макдан ради нее рисковал всем, и была ошеломлена невероятной самоотверженностью его поступков. Он был готов пожертвовать своими людьми, замком, даже собственной жизнью – и это все ради того, чтобы спасти ее. А она точно так же была готова умереть, чтобы его клан мог избежать зверств Роберта. В те мгновения на бруствере, когда она, дрожа, застыла в предчувствии темных объятий смерти, она внезапно осознала всю глубину своих чувств к этому безумному, исстрадавшемуся лэрду.

Ей стало страшно.

Негромко вскрикнув, она обвила его руками, в отчаянии прильнула к нему и прижала дрожащие губы к его губам. Ей хотелось завернуться в него, как в плед, раствориться в его необыкновенной силе и мужестве, отбросить все мысли о Дэвиде и Кларинде, о Камероне, Бродике и Неде, даже о глупой, испорченной Изабелле, которая с такой неожиданной смелостью высунулась из окна и во весь голос возвестила о невиновности Гвендолин. Хотелось выбросить из головы их всех и даже тот неумолимый и жестокий факт, что своим присутствием здесь она подвергает опасности всех и каждого. Она прижималась к сильному телу Алекса, к его мокрой от дождя одежде и страстно целовала его. Плед, который он обернул вокруг нее, соскользнул и измятым комком опустился к ее ногам.

Алекс застонал, и его язык глубоко проник в ее рот. Одновременно он приподнял ее и подхватил на руки. У него и в мыслях этого не было, убеждал он себя, пересекая комнату и опуская Гвендолин на кровать. Но он не мог справиться с охватившим его чувством, как не мог успокоить все еще бушевавший снаружи шторм. Желание было настолько сильным, что ноги его подкосились. Несколько недель она внушала ему страх. И не потому, что обладала сверхъестественными способностями, постичь которые он был не в состоянии, а из-за физической хрупкости, которая делала эту девушку похожей на нежный цветок, который непременно завянет под палящими лучами солнца или будет сметен даже слабым порывом ветра.

Страдания Флоры были еще свежи в его памяти, и он стал бояться за Гвендолин с той самой минуты, когда увидел ее у столба, полагая, что такая хрупкая девушка не вынесет даже тягостей обычной жизни. Но он ошибался. Она выдержала злобу его соплеменников с упрямой решимостью, которая сделала бы честь самому закаленному воину. Она выдержала костер, ненависть, коварные нападения, поджог и даже горькое сознание того, что все вокруг презирают или боятся ее. Тем не менее она осталась, окружив его сына заботой и нежностью, отбросив все свои чувства, чтобы только помочь умирающему мальчику. А потом, когда ее миссия была почти закончена, она взобралась на бруствер и предложила обменять свою жизнь на жизни тех, кто так жаждал избавиться от нее.

В этой маленькой груди билось благородное сердце.

Он сбросил мокрую одежду и лег на Гвендолин, укрыв ее своим теплым, сильным телом. Он хотел обладать ею, крепко прижать ее к себе, погрузиться в нее, чтобы их тела, мысли и души соединились навек, чтобы она никогда не покидала его, чтобы не знала прикосновений другого мужчины и, главное, чтобы ей больше никогда не пришлось рисковать жизнью, как сегодня. Гвендолин принадлежала ему, и он хотел дать ей понять это не на словах, а тяжестью прижатых к ней бедер, резким ударом языка по ее отвердевшему соску, движением бронзовой от загара ладони, сжавшей ее молочно-белое бедро. Хрипло застонав, он погрузил свою плоть в ее влажное бархатистое лоно. С губ Гвендолин слетел испуганный вскрик, и он почувствовал, как она впилась ногтями ему в спину, еще крепче прижимая его к своему маленькому, шелковистому телу. Войдя в нее, он жадно прильнул к ее рту, губами и зубами ощущая вибрирующие крики наслаждения, вырывавшиеся из ее груди.

Вновь и вновь он погружался в нее, пил ее красоту, силу и смелость, с каждым проникновением все больше ощущая себя частью ее, наполняя ее своим неудержимым желанием, пока наконец не перестал понимать, где кончается он и начинается она. В голове у него все закружилось, и он обрушился на нее, гладя и целуя, сжимая ее в объятиях, остро ощущая ее влажное горячее лоно, плотно сомкнувшееся вокруг его плоти, трепет ее сердца у своей груди, прикосновение ее стройных ног, обвивших его бедра, сладкую боль, когда он проникал в нее, пытаясь привязать к себе, но чувствуя, что вместо этого сам становится ее пленником. Он не мог дышать, не мог думать, не мог остановиться, а был способен лишь снова и снова погружаться в нее, все быстрее и сильнее, и его напряженное тело жаждало наконец избавиться от этой сладкой муки. А затем он внезапно провалился в темноту, в отчаянии повторяя ее имя. Он хотел, чтобы это никогда не кончалось, но его тело больше не могло вынести этого, и он вонзил в нее свою плоть так глубоко, как только мог, отдавая ей свое тело и свою душу, а затем обессиленно застыл.

Гвендолин лежала совершенно неподвижно, прислушиваясь, как бьется сердце Макдана рядом с ее грудью, ощущая ласку его теплого дыхания на шее. Она обхватила руками его плечи, на короткое мгновение почувствовав себя в абсолютной безопасности, как будто мускулистый щит его тела и непреклонная воля могли защитить ее от любой беды. Снаружи по-прежнему яростно завывала буря, делая невозможной новую атаку на замок. Недолговечные, украденные секунды, которые никогда не вернутся, подумала она, еще крепче обнимая Макдана.

* * *
«Это будет моим», – поклялся Роберт. Роберт не успокоится, пока не заставит Гвендолин отдать ему камень. А этого она никогда не сделает. Не потому, что он обязательно убьет ее, как только возьмет в руки могущественный талисман. Ее беспокоило то, что он использует камень, чтобы получить власть, которой он так жаждал, и волшебная сила талисмана позволит ему победить всех, кто поднимется против него. Пока она остается в замке, Алекс и его люди подвергаются смертельной опасности. Роберт дал ясно понять, что, не задумываясь, жестоко расправится с ними и уничтожит их дома. И хотя Макданы храбро противостояли Максуинам в бою, она чувствовала их страдания, как свои собственные, когда смотрела, как они наблюдают за огнем, пожиравшим их родные дома. Она не сомневалась, что Алекс будет сражаться до последнего, чтобы защитить ее. В отчаянной попытке спасти жизнь сыну он невольно принес страдания и смерть своим людям.

И все из-за нее.

Она проглотила подступивший к горлу ком и тщетно попыталась обрести чувство холодной отстраненности, которое так хорошо помогало ей в прошлом. Но сейчас оно почему-то покинуло ее, и Гвендолин чувствовала себя потрясенной и испуганной.

Не подлежало сомнению, что она должна немедленно уйти. Как только буря утихнет, Роберт вновь приведет сюда войско. А до той поры Макданы будут пленниками в собственном замке. Только уведя отсюда Роберта, она сможет восстановить мир, в котором пребывали Макданы до ее появления, и защитить людей, которые теперь стали так дороги ей. Когда Роберт обнаружит, что она исчезла, то не станет терять времени и выжидать. Жажда получить камень вынудит его тут же броситься на ее поиски.

А когда он найдет ее, она его убьет.

Она заморгала, чтобы прогнать застилающие глаза слезы, и слегка удивилась, почему эта мысль не приносит ей мрачного удовлетворения, как бывало раньше. Почему-то она могла думать с удовольствием только о юном Дэвиде, который восхищенно таращился на нее, когда она рассказывала ему одну из своих сказок, или о мило улыбающейся Кларинде, прижимающей ее руку к своему большому пульсирующему животу, и, конечно, о суровом старом Лахлане с его страстными клятвами приготовить зелье, чтобы у Максуинов кишки полезли из глаз. И всех их она должна покинуть? Тяжелее всего будет оставить Макдана, пробудившего в ней чувства, которых она никогда ранее не испытывала. Он по-прежнему лежал сверху, соединившись с ней, и его колючая щека царапала нежный изгиб ее шеи. Она судорожно вздохнула, не в силах справиться с пронзившей ее сердце мукой.

Алекс приподнялся на локтях и нахмурился. Гвендолин отвернулась от него, стараясь не встречаться с ним взглядом. Он обхватил пальцами изящный подбородок девушки и повернул ее голову, заставив посмотреть прямо на него. В ее серых глазах притаилась абсолютная безнадежность, а одинокая слеза стекала по бледной щеке и терялась в темном водопаде волос. Он считал себя закаленным воином, который видел в жизни много страданий, как в глазах Флоры, так и в своих собственных. Тем не менее мучения Гвендолин терзали его, добавив новые раны к тем, которые никогда уже не заживут.

– Не бойся, Гвендолин, – пробормотал он, снимая пальцем слезу, блестевшую на ее щеке. – Я позабочусь о твоей безопасности.

Она сглотнула и печально покачала головой.

– Нет, – прошептала она; ее слабый голос был еле слышен из-за дождя и ветра. – Ты не сможешь.

– Смогу, – резко ответил он. – Я сделаю это. Ты моя.

Он с силой впился в губы Гвендолин, заглушив возражения.

Язык Алекса проник глубоко ей в рот, исследуя самые потаенные уголки, и она почувствовала, как его естество внутри нее стало твердым. Его бедра ритмично задвигались, и его могучая плоть с намеренной медлительностью принялась заполнять ее. Гвендолин обвила его руками и ногами, с безумством отчаяния отвечая на его поцелуи и почти захлебываясь горячими слезами, которые текли по ее щекам.

«Я люблю тебя, – беззвучно шептала она, и сердце ее разрывалось от этого мучительного признания. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».

Она стонала и двигалась в одном ритме с ним, зная, что больше никогда не ощутит его внутри своего пылающего жаром тела.

«Я люблю тебя», – всхлипывала она, запуская пальцы в золотистые пряди его волос.

Он погружался в нее со страстной нежностью, не переставая целовать ее, пытаясь овладеть и телом, и душой девушки. Его руки в непрерывной ласке скользили по ее телу. Затем его пальцы принялись гладить ее горячее влажное лоно, и она почувствовала, как сама начала изгибаться под его рукой, слезы ее высохли, и она уже не чувствовала ничего, кроме безмерного счастья от его прикосновений, поцелуев, от ощущения его плоти внутри себя. «Я люблю тебя». Она не осмеливалась произнести свое признание вслух, боясь, что Алекс отвергнет его. Тихий мучительный стон вырвался откуда-то из глубин его груди как ответ на ее собственные приглушенные вздохи.

Внезапно она закричала, ощутив, будто распадается на тысячу сверкающих осколков: Алекс глубоко погрузился в нее, снова издав хриплый стон. Волны экстаза накатывали одна за другой, а его мускулистое тело все глубже вдавливало ее в постельный матрас. Она снова пережила мгновение абсолютного, всепоглощающего счастья.

Но это мгновение миновало так же быстро, как и пришло, и радость опять сменилась наводящим страх чувством утраты. Алекс скатился с нее, обнял, крепко прижал к себе и ласково поправил прядь ее влажных волос.

– Ты останешься со мной, – тихим голосом приказал он. – И я позабочусь о твоей безопасности, Гвендолин. – Он провел пальцами вдоль тонкой руки девушки, затем взял ее ладонь и прижал к своему сердцу. – Клянусь!

Несколько мгновений Гвендолин пристально смотрела в его пронизывающие голубые глаза. Затем она прислонилась щекой к теплому мрамору его груди и сощурила веки, борясь со слезами, готовыми вновь дождем хлынуть из самой ее груди. Под ее ладонью ровно билось его сердце. Она молчала. Ей нечего было сказать.

Она любит его.

Но завтра она покинет его навсегда.

Глава 12

Гвендолин открыла глаза и увидела Дэвида, который смотрел на нее, растерянно сморщив маленькое веснушчатое лицо.

– Разве тебе не холодно? – удивленно спросил он.

Она опустила глаза и увидела, что едва прикрыта небрежно накинутым мягким пледом. Гвендолин вскрикнула и поспешно натянула плед до подбородка, а затем оглянулась, ожидая увидеть лежащего рядом Макдана. Слава Богу, его не было. Собрав остатки достоинства, она посмотрела на Дэвида, как будто нет ничего необычного в том, что он обнаружил ее совершенно обнаженной в постели отца, и заинтересованно спросила:

– У тебя все в порядке?

– О тебе говорит весь клан.

Глаза Гвендолин расширились от ужаса. Очевидно, все знают, что она провела ночь с Макданом. Униженная до глубины души, она прикрыла глаза и смиренно полюбопытствовала:

– Ты, наверное, ужасно расстроен.

Он покачал головой.

– Нет? – смущенно переспросила она.

– Твой спор с Робертом – самый смелый поступок, о котором я когда-нибудь слышал… Так мог поступить только Могучий Торвальд!

Его слова несколько рассеяли ее замешательство.

– И это все, о чем говорят?

– А о чем еще они могут говорить?

– Ни о чем, – торопливо ответила она, все еще сжимая руками одеяло. – И что именно они говорят?

Он присел рядом, вынудив ее немного подвинуться.

– Оуэн сказал, что ты самая могущественная из всех известных ему ведьм, – взволнованно сообщил Дэвид. – Тогда Лахлан спросил, сколько ведьм он знал, а Оуэн смог назвать только тебя и еще одну, и Лахлан сказал, что этого недостаточно для сравнения. Потом Реджинальд пожаловался, что ему не представилось возможности отрубить уродливую голову Роберта и преподнести ее тебе, окровавленную, со стекающими на копье мозгами, чтобы ты могла хранить ее как напоминание о твоей храбрости. А Лахлан фыркнул и сказал, что это отвратительно и что он вместо этого весь день потратит на приготовление нового вина, чтобы выпить его вечером в твою честь.

Гвендолин в замешательстве смотрела на него.

– Ты правда взобралась на стену и крикнула Роберту, чтобы он пронзил тебя горящей стрелой? – нетерпеливо спросил Дэвид.

Она кивнула.

– Камерон сказал, что ты, стоя на стене, была похожа на черного ангела, а когда Роберт поджег дома, ты вскинула руки вверх и вызвала бурю, чтобы погасить пламя!

Разумеется, они вполне могут так считать, подумала Гвендолин. Ведь Макданы убеждены, что она умеет управлять погодой.

– Нед говорит, что пока продолжается такая буря, Максуины не смогут снова напасть на нас. Но ты не позволишь ей длиться вечно, правда? Сегодня я отлично себя чувствую и подумал, что скоро смогу попробовать опять покататься верхом.

– Дождь не будет идти вечно, – заверила его Гвендолин, хотя буря, похоже, не утихала всю ночь. – Ты что-нибудь ел?

– Я проголодался, пока ждал, что ты принесешь мне завтрак, а потом спустился в кухню и попросил Марджори дать мне немного хлеба и овсяных лепешек. Я не пил молока, не ел сыра, яиц и даже копченых сельдей, которых она подала на стол остальным.

– Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами:

– Прекрасно.

Он действительно прекрасно выглядит, подумала она. Голубые глаза мальчика были чистыми и блестящими, и хотя кожа его оставалась бледной из-за недостатка солнечного света, на веснушчатых щеках появился легкий румянец. Лицо его сияло чистотой, и он не поленился причесать свои ярко-рыжие волосы: они относительно аккуратными завитками спускались на воротник его шафрановой рубашки.

Гвендолин вспомнила, каким он был, когда она впервые увидела Дэвида в этой вонючей комнате с обтянутым бледной прозрачной кожей изможденным лицом, со слипшимися от пота и грязи волосами. Тогда она была уверена, что он находится на пороге смерти и что она ничего не сможет сделать, чтобы спасти его. В этом чистом, отмытом мальчике, который сидел сейчас рядом с ней и нетерпеливо постукивал ногой по раме кровати, ничто не напоминало о том умирающем ребенке, каким он был. Он надел тот же плед, что и вчера вечером, завязав старательно, но неумело. Он бесформенной тряпкой свисал с его худых бедер и волочился по полу. Радуясь здоровому виду Дэвида, она подумала, что это дело Макдана – научить сына завязывать плед.

Господь много раз испытывал ее, но при этом сделал ей невероятный подарок. Он помог ей, сделав так, что Дэвид выжил. И за это она будет вечно благодарна.

– Отец сказал, что ты устала, вызывая бурю, – с сочувствием произнес Дэвид. – Поэтому ты еще в постели?

Она кивнула.

– А где твой отец?

– Он взял с собой нескольких воинов и вышел из замка, чтобы осмотреть повреждения внешней стены и собрать камни, которые были сброшены с бастиона. А еще он приказал сдвинуть к стенам зала все столы и стулья, чтобы мужчины могли упражняться там во время дождя.

Значит, он понимает, что Роберт скоро вернется, подумала Гвендолин. «Я позабочусь о твоей безопасности». Она не сомневалась, что Макдан действительно верит в свою способность совершить этот подвиг. Но он не знает силу безжалостной решимости Роберта вновь захватить ее. Роберт ни перед чем не остановится, чтобы заставить ее отдать ему камень. Стоя вчера перед ним и предлагая отнять у нее жизнь, Гвендолин совершила смертельную, непоправимую ошибку. Она открыла Роберту тайну тайн: она готова умереть ради Макданов. Все, что ему нужно сделать, обладая этим открытием, просто напасть на беззащитные домики или захватить хотя бы одного пленника, будь то Камерон, Нед или даже сварливый старый Лахлан. Тогда у Гвендолин не останется выбора, кроме одного – сдаться ему. И тогда Роберт уничтожит всех Макданов, чтобы воспользоваться силой камня в своих низких целях.

Она должна выманить Роберта отсюда и убить его первой.

– Дэвид, найди, пожалуйста, Кларинду и скажи ей, что мне нужно с ней поговорить, – сказала Гвендолин.

– Ты собираешься рассказать мне, что произошло вчера ночью? – спросил Дэвид, и его глаза возбужденно заблестели. – Я уверен, у тебя это получится лучше, чем у Оуэна или Камерона.

– Не сейчас. Я спешу.

Дэвид послушно бросился к двери, неловко поддерживая на бегу волочащийся за ним плед.

Она с волнением смотрела на мальчика, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. До встречи с Дэвидом ее знакомство с детьми ограничивалось только юными Максуинами, которые обзывали ее, кидались камнями и убегали при ее приближении. Она считала, что дети либо глупы, либо жестоки, а чаще и то, и другое вместе. Но Дэвид изменил ее взгляды. Проведя столько времени рядом с ним, она поняла, что дети быстро освобождаются от страха и ненависти, внушенных им взрослыми, и начинают ценить людей по их достоинствам, как это произошло между ней и Дэвидом. Сын Макдана был милым и ласковым мальчиком, и, ухаживая за ним, она поняла, что значит любить ребенка больше самой себя.

Она не позволит причинить ему вреда.

Она обещала Кларинде, что останется и поможет ей родить ребенка, но теперь это невозможно. Ей нужно уйти сегодня же, чтобы избавить клан от новых атак. Сознание того, что она нарушает обещание, данное самой близкой подруге, угнетало ее, но она была уверена, что Кларинда поймет: и Марджори в состоянии оказать ей помощь при родах, а возможно, к ней присоединится и Летиция. Эти две женщины гораздо больше понимают в этом, чем Гвендолин, поскольку сами рожали детей.

– Неужели необходимо проткнуть себя мечом, чтобы понять, как нужно лечить раны? – загадочно спросила Мораг, появляясь в дверях. – Я принесла тебе чистое платье, – продолжила она, не дожидаясь ответа на свой вопрос, и не без грациозности переступила через лежащую на полу груду мокрой одежды. – Я не могу позволить тебе разгуливать по коридору в одном пледе, хотя ты и выглядишь в нем весьма соблазнительно.

Она положила на измятую кровать чистую сорочку и аметистового цвета платье, которое еще раньше подарила Гвендолин.

– Спасибо, – сказала Гвендолин, пытаясь побороть смущение, что ее застали голой в спальне лэрда.

– Не за что, – ответила Мораг и опустилась на стул возле очага. – Я, конечно, стара, но прекрасно помню, что значит быть молодой и полной страсти.

– Я вовсе не полна страсти, – сказала Гвендолин, надевая сорочку через голову.

– Ошибаешься, моя милая. В тебе ее столько, что ты не позволяешь себе поддаться ей, боясь, что если приоткроешь эту дверцу, то утонешь в мощном потоке желания. Ты считаешь все плотское слабостью, и это пугает тебя, поскольку ты вынуждена была сдерживаться, никогда не показывать своих чувств, будь то гнев, любовь или даже обычная потребность в дружбе. К сожалению, ты была права. Если бы ты прислушалась к зову своего сердца и не сдерживала себя, Максуины давно бы уже нашли не один повод сжечь тебя на костре.

Гвендолин молча одевалась.

– В Алексе, наоборот, когда-то было столько задора и огня, что мы задавали себе вопрос, научится ли этот шельмец вести себя так, как подобает лэрду, – сказала Мораг, и губы ее растянулись в легкой улыбке. – Касалось ли дело женщин, охоты или войны – он думал только о собственном удовольствии, не заботясь о последствиях. Клан вздохнул с облегчением, когда Флора наконец завоевала его сердце. Она сумела вызвать к жизни и более серьезные стороны Алекса, сохранив его пылкость. – Она вздохнула. – К несчастью, когда Флора умерла, она забрала часть его души с собой. Он впал в безумие, и мы боялись, что это навсегда. Собственно, так и случилось. Когда он наконец пришел в себя, знакомый нам пылкий молодой человек исчез, и его место занял другой, который, похоже, не знал других чувств, кроме гнева.

Гвендолин закрыла глаза, и ее сердце заныло при воспоминании о всепоглощающей страсти, которая охватила их с Макданом этой ночью.

– Тебе не хочется уходить, – заметила Мораг.

Гвендолин приоткрыла глаза и пристально посмотрела на нее. Хотя она не верила, что Мораг способна предвидеть будущее, необыкновенная проницательность старухи не вызывала сомнений.

– Я должна…

Мораг на мгновение задумалась.

– По крайней мере тебе кажется, что ты должна. Думаю, именно в этом дело.

– Роберт не успокоится, пока не получит меня, – объяснила Гвендолин. – А когда он вернется, жестокости его не будет границ. Если я останусь, то исполнится предсказание Элспет о том, что я принесу Макданам смерть и разрушения.

– Глупости, – отмахнулась Мораг. – Тебе так долго пришлось выслушивать дурацкие обвинения, что ты начинаешь верить им. Ты должна по-новому взглянуть на себя, Гвендолин, но не глазами, – задумчиво продолжила она. – Только тогда ты сможешь разобраться в себе.

– Я не могу остаться, Мораг, – с сожалением ответила Гвендолин.

Мораг несколько мгновений разглядывала ее, а затем кивнула:

– Очень хорошо. Но ты должна сделать одно дело, прежде чем уйдешь. Нельзя нарушать данную другу клятву.

– Если ты имеешь в виду обещание помочь Кларинде родить ребенка, то я не в состоянии выполнить его, – извиняющимся тоном сказала Гвендолин. – Я должна уйти, прежде чем утихнет буря, чтобы Роберт не смог…

– Гвендолин, иди скорее! – взмолилась Изабелла, вбегая в комнату. – У Кларинды начались схватки, а эта ужасная Элспет сидит рядом и говорит, что будет принимать у нее ребенка!

Гвендолин подхватила юбки и бросилась к двери.

* * *
– Уходи! – морщась от боли, кричала Кларинда Элспет. – Я не хочу тебя здесь видеть!

– Если я уйду, твой ребенок умрет, – бесстрастно сказала Элспет, привязывая кусок веревки к одной из стоек в ногах кровати. – Ты этого хочешь, глупая девчонка?

– Камерон, – еле слышно всхлипнула Кларинда, – пожалуйста, заставь ее уйти. Пожалуйста!

– Камерон гораздо лучше себя ведет и способен здраво рассуждать, – сказала Элспет, бросая предостерегающий взгляд в противоположный конец темной, жаркой комнаты. – Он знает, что я приняла в этом клане больше младенцев, чем кто-либо другой, и что он не должен вмешиваться в женские дела, в которых ничего не смыслит. Если, конечно, хочет, чтобы его ребенок выжил.

Камерон провел ладонью по волосам, разрываясь между страданиями жены и неоспоримым авторитетом Элспет.

– Не прикасайся ко мне! – вскрикнула Кларинда, отбиваясь от Элспет, пытавшейся схватить ее лодыжку. – Не смей прикасаться ко мне!

– Ради всего святого, Элспет, зачем нужно ее привязывать? – спросил Камерон.

– Все эти метания смертельно опасны для младенца, – кратко сообщила ему Элспет. – Нам очень повезло, если он еще жив. Представить себе не могу, как мать может быть такой непростительно эгоистичной. Подержи ее, пока я буду привязывать ее к кровати. – Она схватила лодыжку Кларинды и принялась туго обматывать ее веревкой.

– Убери от нее руки, Элспет, – приказала Гвендолин, с трудом сдерживая ярость. – Немедленно.

– Тебе здесь нечего делать, ведьма, – заявила Элспет, пытаясь привязать другую ногу Кларинды. – Ни ты, ни дьявол, которому ты служишь, не получите этого младенца. Убирайся!

– Гвендолин, – жалобно захныкала Кларинда, – не оставляй меня.

– Я никуда не уйду, Кларинда, – заверила ее Гвендолин, бросаясь к кровати. – Нам нужно родить ребенка – помнишь?

Она взяла влажную от пота руку Кларинды и ободряюще сжала ее.

– Ты не останешься, – огрызнулась Элспет. – Я не допущу этого.

– Ошибаешься, Элспет, – твердо ответила Гвендолин. – Это ты сейчас уйдешь отсюда.

Элспет продолжала привязывать вторую отекшую ногу Кларинды к кровати.

– Если я уйду, этот ребенок умрет, потому что Господь не отпустит грехи матери…

– Вон! – крикнула Гвендолин, не выпуская ладони Кларинды. – Немедленно убирайся из этой комнаты вместе со своими веревками и угрозами или я превращу твой поганый язык в скользкую змею!

Элспет поднесла руку ко рту и в ужасе посмотрела на нее, внезапно потеряв былую уверенность.

– Я расскажу об этом Макдану, – пригрозила она сквозь прижатые к губам пальцы.

– Ради Бога, – ответила Гвендолин. – А я расскажу ему, какое удовольствие ты получаешь, пугая беспомощных женщин, когда они мучаются во время родов!

Элспет бросила на нее полный неприкрытой ненависти взгляд, а затем, по-прежнему прикрывая ладонью рот, повернулась и выбежала из комнаты.

– Это было замечательно! – воскликнула Изабелла, вошедшая в комнату вместе с Гвендолин. – Хотя, должна признаться, я бы с удовольствием посмотрела, как ее язык превращается в змею. Как ты думаешь, эта змея могла бы высунуться наружу и укусить ее за нос?

– Изабелла, будь добра, сходи за Марджори и Летти, – попросила Гвендолин нарочито бодрым тоном, осторожно развязывая веревки и освобождая лодыжки Кларинды. – Скажи им, что нам потребуется их помощь, поскольку у них есть кое-какой опыт в этом деле… и попроси захватить с собой все, что, по их мнению, может нам понадобиться.

– А почему бы тебе не использовать свои чары, чтобы извлечь ребенка? – спросила Изабелла.

– Думаю, будет лучше, если крошка появится естественным путем, – объяснила Гвендолин. – Но мне никогда раньше не приходилось принимать роды. Потому и хочется, чтобы Марджори и Летти помогли.

– Я тоже буду с вами, – вызвалась Изабелла, быстро направляясь к двери.

Кларинда смотрела на подругу полными слез глазами.

– Спасибо, Гвендолин. Я так испугалась…

– Успокойся, Кларинда. – Гвендолин убрала прядь шелковистых волос со лба молодой женщины. – Все будет отлично. Боже, как здесь жарко… Камерон, будь добр, открой окно.

– На улице буря, – заметил Камерон. – А Элспет сказала, что в комнате должно быть очень тепло…

– Думаю, что Кларинде и ребенку вряд ли пойдет на пользу, если они будут дышать этим ужасным спертым воздухом, – сказала Гвендолин. – Он тебе неприятен, Кларинда?

Кларинда кивнула:

– От него я чувствую слабость.

– Вот видишь? Давай, Камерон, нам всем не помешает глоток свежего воздуха, – добавила она и бросила взгляд на ярко пылающий очаг. – Можно подумать, что мы здесь собираемся зажарить оленя!

Камерон послушно открыл окна, впустив в комнату влажную, пропитанную запахом трав струю. Ветер немного утих, и поэтому дождь не попадал внутрь, а лишь монотонно барабанил по каменным стенам замка.

– Вот так гораздо лучше, – заявила Гвендолин. – Как ты теперь себя чувствуешь, Кларинда?

– Лучше. Я хочу встать.

Гвендолин в смущении нахмурилась. Всего несколько секунд назад Кларинда извивалась от боли.

– Правда?

– Боль прошла и некоторое время не вернется, – довольно уверенно сказала Кларинда. – Я хотела бы немного пройтись до следующих схваток.

Она села.

– Нет, Кларинда, – возразил Камерон. – Элспет сказала, ты не должна двигаться. Ты должна лежать неподвижно и ждать, пока не появится младенец.

– Я не хочу лежать неподвижно. Хочу встать. Мне кажется, что я буду чувствовать себя лучше, если немного пройдусь, – ответила Кларинда и спустила ноги с кровати.

– Гвендолин, скажи, чтобы она легла, – сказал Камерон, ища союзника.

Гвендолин на мгновение задумалась.

– Ты ведь не собираешься бегать вприпрыжку по коридору, правда, Кларинда?

– Конечно, нет. Я просто хочу походить.

– Вот видишь, Камерон? Я не вижу, чем спокойная прогулка может повредить Кларинде и ребенку.

– Ей нужно отдыхать, – твердо заявил Камерон.

– Я не устала! – раздраженно запротестовала Кларинда.

– Еще устанешь, – заверил ее Камерон. – Ты должна отдохнуть, потому что тебя ждут долгие страдания…

– Спасибо, Камерон, что поделился с нами своими соображениями, – перебила его Гвендолин. – Но поскольку рожает ребенка все-таки Кларинда, то если ей лучше сидеть, ходить или стоять на голове, пусть так и делает.

Она помогла подруге встать с кровати, обхватила ее рукой за спину и принялась вместе с ней ходить по комнате.

– Ты не должна этого делать, Кларинда, – мрачно произнес Камерон.

– Когда ты сам будешь рожать, тогда я буду говорить, что и как ты должен делать, – парировала Кларинда. – Почему бы тебе не пойти в большой зал и не заняться тренировкой вместе с остальными мужчинами, а мы с Гвендолин позаботимся об остальном?

Рыжие брови Камерона удивленно поползли вверх:

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Гвендолин позовет тебя, когда нам понадобится твоя помощь. Правда, Гвендолин?

– Угу, – пообещала девушка, теряясь в догадках, что здесь будет делать Камерон. – Позову.

Похоже, ее слова не очень-то убедили Камерона.

– Ты уверена? – спросил он.

– Уверена, – заверила его Кларинда. – Теперь, когда Гвендолин здесь, все будет хорошо.

– Прекрасно. – Он подошел к жене и приподнял ее подбородок. – Но ты должна пообещать, что Гвендолин позовет меня, когда я буду тебе нужен, понятно? – Не ожидая ответа, он наклонился и подарил ей долгий, нежный поцелуй.

– В этот раз все будет прекрасно, любовь моя, – прошептала Кларинда. – Я чувствую это.

– Ага, – хрипло произнес Камерон, положил ладонь на выпуклый живот жены и поцеловал ее в макушку. – Я тоже это чувствую.

– О, смотрите – она встала. Что, ребенок уже родился? – спросила Изабелла, входя в комнату вместе с Марджори и Летти.

– Судя по ее размерам, малютка все еще спокойно сидит внутри, – сказала Летти, опуская на пол таз и стопку аккуратно сложенных простыней. – Или она съела слишком много лепешек!

– Это была ложная тревога, Кларинда? – спросила Марджори, кладя на стол маленький кинжал, иголку с ниткой и небольшой мягкий плед. – Знаешь, так иногда бывает. Когда я носила третьего, то была уверена, что начинаются роды, а потом пришлось ждать еще неделю.

– Не думаю, чтобы это была ложная тревога, – ответила Кларинда. – Ребенок родится сегодня. Просто небольшой перерыв.

– Тогда почему ты встала? – поинтересовалась Марджори.

– Потому что ей этого хочется, – решительно заявил Камерон и направился к двери. – А поскольку это Кларинда рожает, она может делать все, что ей взбредет в голову. – Остановившись на пороге, он добавил: – Но если вдруг она пожелает стать на голову, позовите меня. Я не хочу пропустить такую картину!

Камерон легко уклонился от подушки, которую бросила в него Кларинда, и закрыл за собой дверь.

– Изабелла сказала, что ты прогнала Элспет, – пролепетала Летти, изумленно глядя на Гвендолин.

– Совершенно верно. – Она опять принялась медленно ходить с Клариндой по комнате. – Кларинда не хотела, чтобы Элспет находилась рядом с ней. Представляете, она привязывала Кларинду к кровати, когда я вошла!

Летти кивнула и присела на стул у очага.

– Элспет привязывала и меня, когда я рожала малютку Гаррета. Она связывает всех рожениц. Она считает, что мать должна лежать неподвижно и молча переносить боль, поскольку Господь посылает ей страдания за ее женские грехи.

– И ты позволила связать себя?

– Мне это было противно, – призналась Летти. – Я чувствовала себя беспомощной. Как пленник. Я не могла шевельнуть рукой или ногой и принять более удобную позу, как мне хотелось. Я боролась не столько с болью, сколько с веревками. Потом у меня так болели запястья, что я с трудом удерживала ребенка.

– Мне кажется, что это издевательство над женщинами, – сказала Гвендолин. – Возможно, я не очень много понимаюв этом, но думаю, что следует делать все возможное, чтобы матери было удобно, а не привязывать ее к кровати и заставлять лежать неподвижно.

– Мне бы тоже не понравилось, если бы меня связывали, когда я рожала своих детей, – согласилась Марджори, садясь на кровать. – Это было задолго до того, как Элспет стала лекарем клана. В мое время женщины, которые помогали при родах, просто укладывали тебя в постель. Что тоже странно, – задумчиво продолжала она. – Моя мать рассказывала мне, что всегда работала до самой последней минуты. Она утверждала, что когда я родилась, она запеленала меня, положила в люльку и продолжила готовить ужин: отец не любил, когда ему не вовремя подавали ужин.

Женщины рассмеялись.

– О Боже! – вскрикнула Кларинда. Колени ее подогнулись, и она схватилась за Гвендолин, чтобы не упасть. – О Боже!..

С закрытыми глазами она сползла на пол, не в силах вымолвить ни слова.

– Что с ней? – взволнованно спросила Изабелла. – Ребенок пошел?

– Кларинда, с тобой все в порядке? – Гвендолин опустилась на колени рядом с ней. – Хочешь, мы поможем тебе перебраться в кровать?

Кларинда задержала дыхание и крепко сжала губы, борясь с приступом боли.

– Дыши глубже, Кларинда, – посоветовала Марджори, торопливо подходя к ним. – Давай, девочка, – хороший, глубокий вдох. Вот так. Теперь выдыхай. Это ненадолго… ты почти выдержала… все прекрасно… ты хорошая девочка. Потерпи еще немножко, и скоро тебе станет легче.

– Нам нужно что-нибудь делать? – спросила Гвендолин, устав смотреть на страдания подруги.

– Мы мало чем поможем, – сказала Летти, которая тоже подошла ближе. – Ты мучаешься, тебе начинает казаться, что больше не выдержишь, а потом боль становится еще сильнее. Но когда наконец ребенок появляется на свет, ты забываешь обо всем. Кроме малютки, которого держишь на руках.

– Ой! – слабо вскрикнула Кларинда и с силой сжала руку Гвендолин. Затем она сделала глубокий вдох. – Как больно!

– Где же младенец? – спросила Изабелла, не покидавшая дальний угол комнаты. – Он уже у вас?

– Нет, Изабелла, – ответила, улыбаясь, Марджори. – Нужно еще немного подождать.

– Очень хорошо, Кларинда, – похвалила подругу Гвендолин. – Ты была великолепна – совсем как Могучий Торвальд, когда его чуть не разорвало пополам ужасное двухголовое чудовище!

– Возможно, именно это я себе и представляла, – слабым голосом согласилась Кларинда. – Что я великий воин, который отказывается поддаваться боли.

– А в конце тебя ждет чудесная награда, – подсказала Летти.

– Ты не должна думать, что тебе нужно быть храброй, – возразила Гвендолин. – Или по крайней мере не старайся молчать. Кричи так сильно, как тебе хочется, ты меня слышишь?

Кларинда улыбнулась:

– Я буду кричать, Гвендолин. Спасибо.

– Хочешь еще немного походить?

– Я предпочла бы прилечь. Боль утомила меня.

Гвендолин и Марджори с готовностью помогли ей перебраться на кровать.

– Ну вот, – сказала Гвендолин, поправляя подушку под головой Кларинды. – Тебе не холодно?

– Я в порядке.

– Теперь мы должны ждать, – сказала Марджори, усаживаясь на противоположный край кровати. – Бывает, роды затягиваются надолго.

– Почему бы тебе не рассказать нам сказку? – предложила Изабелла. – Так время пройдет быстрее.

Лицо Кларинды посветлело.

– Расскажи ту, в которой Могучий Торвальд отправился убить водяного, который украл дочь бедняка…

– …и обнаружил, что она живет как принцесса в волшебном королевстве на дне глубокого озера, – взволнованно закончила Изабелла.

Гвендолин удивленно взглянула на девушку.

– Откуда ты знаешь эту сказку, Изабелла? – спросила она. Эту занятную историю они сочинили с отцом во время прогулки по горам. – Я рассказывала ее только Дэвиду и Кларинде.

– Я…я, должно быть, слышала ее где-то еще, – промямлила Изабелла.

Гвендолин была в недоумении. Могучего Торвальда отец придумал специально для нее, а эта особенная сказка была единственной, которую они сочинили вместе. Она не представляла себе, как могла Изабелла слышать ее.

– Расскажи, Гвендолин, – попросила Летти, придвигая свой стул к кровати. – Похоже, это чудесная сказка.

– Хорошо, – ответила Гвендолин и села рядом с Клариндой. – «Давным-давно в стране, расположенной за краем океана, жил-был великий воин, обладавший необыкновенной силой и храбростью, которого все называли Могучий Торвальд…»

День постепенно сменился вечером, но женщины этого не заметили. Гвендолин сочиняла самые причудливые истории, которые только могла придумать, пытаясь сделать все возможное, чтобы отвлечь Кларинду от подступающей боли. Когда схватки становились сильнее, она держала Кларинду за руку и подбадривала ее, говоря, что нужно еще немного потерпеть и что скоро все закончится. А когда Кларинда обессиленно откидывалась на подушки и принималась всхлипывать, что она больше не в силах этого выдержать, Гвендолин ласково поглаживала ее вздувшийся живот, Изабелла вытирала лицо Кларинды смоченной в прохладной воде губкой, а Марджори и Летти рассказывали ей о том, какое это счастье – держать на руках собственного ребенка. Зажгли еще свечи, чтобы в комнате было светло. Дождь продолжал идти, и воздух в помещении был наполнен сладким ароматом влажного вереска и сосны.

– …Ну вот, Кларинда, ты просто молодец, – сказала Гвендолин, поддерживая плечи подруги, в то время как та изгибалась всем телом, стараясь вытолкнуть ребенка.

– Я уже вижу головку! – взволнованно объявила Марджори и, рассмеявшись, добавила: – О Боже! Какой лохматый!

– Дайте мне взглянуть, – сказала Изабелла, хотя до этого момента старалась не смотреть туда, откуда должен был появиться ребенок. Она осторожно передвинулась к краю кровати и ошеломленно взглянула на влажный венчик волос на голове ребенка.

А затем упала без чувств.

– Будем надеяться, что она не потеряет сознание, когда будет рожать собственного малыша, – пошутила Гвендолин.

– Давай, Кларинда, ты уже почти справилась, – сказала Летти, – еще несколько усилий, и он выйдет.

– Я больше не могу, – всхлипнула Кларинда, откидываясь на руки Гвендолин. – Не могу.

Она закрыла глаза и принялась плакать от боли и отчаяния.

Марджори бросила на Гвендолин тревожный взгляд.

– Она не должна сейчас останавливаться…

– Посмотри на меня, Кларинда, – приказала Гвендолин. – Открой глаза и посмотри на меня.

Кларинда подняла на нее измученный взгляд:

– Прости меня, Гвендолин.

– Тебе не за что извиняться, – твердо ответила Гвендолин. – У тебя отлично получается, и ты не должна сдаваться, слышишь? Теперь посмотри на меня. Собери все оставшиеся силы и тужься. Ты меня слышишь? Тужься!

Кларинда закрыла глаза.

– Я не могу.

– Можешь и будешь, – заявила Гвендолин тем же непререкаемым тоном, каким Алекс обращался к воинам во время занятий. – Мы уже почти закончили, и через минуту ты увидишь своего ребенка. Нужно только еще немного постараться. Теперь делай глубокий вдох… хорошо… Ты сильная, Кларинда, сильнее Могучего Торвальда. Ты слышишь меня? Теперь тужься и кричи, кричи изо всех сил!

Кларинда послушно тужилась. И кричала. Все громче и громче.

– Вот он! – ликующе крикнула Летти. – Пошел! О, Боже, Кларинда, это девочка! Она просто восхитительна!

В воздухе разнесся тонкий мяукающий плач. Одновременно с треском распахнулась дверь, и в комнату с искаженным от ужаса лицом ворвался Камерон.

– У тебя девочка, Камерон, – торжественно объявила ему Гвендолин, продолжавшая обнимать Кларинду. – Крохотная, чудесная девчушка!

Камерон с благоговейным ужасом смотрел на розовое, покрытое слизью существо, которое поднесла к нему Марджори. Он перевел взгляд на Кларинду, которая слабо улыбнулась ему, а затем на странную кровавую жидкость, пропитавшую простыни между ее ног.

Глаза бесстрашного воина закатились, и он рухнул без чувств рядом с Изабеллой.


Гвендолин откинулась на спинку стула и наблюдала за игрой света на щеках Дэвида. Спина и плечи ее болели, а ладони были покрыты красными полосами, которые оставили пальцы Кларинды. В изнеможении она закрыла глаза и прошептала:

– Благодарю тебя, Господи, за то, что сохранил жизнь Кларинде и ее дочери.

После появления на свет маленькой Эвелин Гвендолин и остальные женщины вымыли и удобно уложили Кларинду, не переставая восхищаться необыкновенной красотой ребенка. Они все время пересчитывали крохотные пальчики на ручках и ножках девочки, трогали мягкие рыжие волосы, падавшие ей на лоб, и единодушно заявляли, что это самый красивый ребенок, которого они когда-либо видели. Кларинда сияла от радости и тихим голосом благодарила их, говорила, что без их помощи никогда не справилась бы и что хотя она решила больше никогда не иметь детей, но с радостью посоветует другим женщинам клана обращаться к ним. Марджори смеялась и говорила, что испытывала точно такие же чувства после рождения каждого ребенка, а их у нее теперь шестеро. Наконец очнулась Изабелла, и они, естественно, были вынуждены развернуть Эвелин и еще раз восхититься ее пальчиками, ручками и ножками. Кларинда заверила Изабеллу, что чувствует себя хорошо, несмотря на свои предыдущие страдания. Комната наполнилась женским щебетанием и смехом, и Гвендолин почувствовала странное удовлетворение и ощутила связь с этими женщинами, вместе с которыми сделала такое чудесное дело.

Наконец очнулся Камерон. Он застонал и поднялся с пола, потирая голову. Смущенно извинившись перед женщинами за слабость, он приписал ее тому, что не ел весь день, и заявил, что вовсе не вид крови заставил его грохнуться на пол. Марджори попыталась утешить его гордость, говоря, что роды – это женское дело и что мужчинам лучше заниматься своими сражениями. Затем женщины, извинившись, удалились, оставив наедине новоиспеченных родителей, которые с нежностью рассматривали своего ребенка.

Было поздно, и почти все в замке уже спали, за исключением воинов, стоявших в дозоре на башнях. К счастью, дождь продолжал лить с прежней силой, что делало новую атаку Роберта маловероятной. Лоб Дэвида был прохладным и сухим, дыхание ровным и глубоким, и поэтому у Гвендолин не было причин задерживаться в его комнате. Тем не менее она осталась, с отчаянием смотря на спящего мальчика и пытаясь свыкнуться с разрывающей ее сердце мыслью, что завтра она покинет его.

Привезя ее сюда, Макдан приказал ей вылечить своего сына. Гвендолин неохотно согласилась, расчетливо выменяв жизнь Дэвида на свою свободу – в случае если он выздоровеет, – что казалось ей практически невозможным. В то же самое время она больше всего на свете хотела убежать от Макданов и отомстить Роберту. А теперь Дэвид был наконец здоров, и пришло время покинуть его.

Гвендолин казалось, что сердце ее разорвется от боли.

Когда она успела так сильно полюбить этого милого ребенка, растерянно спрашивала себя девушка. И в какой момент его жизнь стала так много значить для нее? Она с любовью и материнской преданностью смотрела на мальчика – такого с ней раньше никогда не было. Гвендолин еще не испытала материнскую радость и пока не подарила миру новую жизнь. Но она приняла этого умирающего ребенка, долго и тяжело ухаживала за ним, пытаясь исцелить его истощенное тело и укрепить его дух. В течение этих часов, дней и недель он постепенно завоевывал ее сердце, привязывая ее к себе, становясь частью ее. Он не был ее плотью и кровью, но любовь к Дэвиду стала у нее такой же сильной, как любовь матери к своему ребенку. Всю жизнь ее считали ведьмой, и она удивлялась, почему Господь позволяет людям так мучить ее. Но теперь она поняла, что у Него была причина отметить ее. Если бы люди не думали, что она ведьма, Макдан никогда не привез бы ее сюда, чтобы вылечить своего умирающего сына. Дэвид мог умереть, а она так и не узнала бы, что значит всем существом любить мужчину и ребенка. Судорожно вздохнув, Гвендолин провела пальцами по гладкой, веснушчатой щеке Дэвида, по маленькой милой ямочке на подбородке – совсем как у отца.

Затем она подхватила свечу и вышла из комнаты, боясь, что если задержится здесь еще на секунду, то заплачет и не сможет остановиться.

– Я так и думал, что найду тебя здесь, – сказал Макдан, появляясь из темноты коридора. Увидев ее лицо, он нахмурился. – Ты заболела?

– Я устала. – Гвендолин наклонила голову и быстро вытерла слезы. – Вот и все.

Он внимательно посмотрел на нее:

– После того как ты стояла на стене под ледяным дождем, а затем весь день и всю ночь помогала Кларинде при родах, будет настоящим чудом, если ты не подхватишь лихорадку и не свалишься на месяц в постель.

– Я никогда не болею, Макдан, – устало ответила Гвендолин. – Я уже много раз говорила об этом.

– Все равно тебе нужно поспать. Я провожу тебя в твою комнату, и ты будешь отдыхать до утра – понятно?

Слишком измученная, чтобы спорить, Гвендолин кивнула. Макдан предложил ей руку, и она, слегка опираясь на нее, пошла рядом с ним по освещенному факелами коридору.

– Я слышал, ты оказала неоценимую помощь Кларинде, когда она рожала дочь, – сказал он.

– Самая тяжелая работа выпала на долю Кларинды.

– Так всегда бывает, когда дело доходит до родов, – сдерживая улыбку, согласился Алекс. – Но, судя по словам Марджори, ты не давала ей упасть духом и поддерживала ее силы, когда она почувствовала, что больше не выдержит.

– Большинство из нас может вынести больше, чем нам кажется. Особенно когда у нас нет выбора.

– Это правда. Но не каждому удается заставить других поверить в это. Такое качество позволяет хорошему командиру вынудить своих людей сражаться, когда они готовы бросить мечи и принять смерть.

– Если бы Кларинду привязали к кровати, как того хотела Элспет, и она, и ее ребенок могли бы умереть, – заявила Гвендолин, чувствуя, как на нее накатывает новая волна гнева. – Элспет успела пожаловаться тебе, что я выгнала ее из комнаты.

Алекс кивнул.

– А еще она сказала, что ты угрожала превратить ее язык в змею, – добавил он и бросил на нее неодобрительный взгляд. – Это не похоже на тебя, Гвендолин, – пугать других.

– Думаю, было бы лучше, имей она вместо языка змею. Тогда она пореже раскрывала бы рот.

– Тем не менее, – вздохнул Алекс, – я бы предпочел, чтобы ты подобными угрозами не усиливала недоверие Элспет к тебе. Большинство членов клана постепенно признают тебя, и, если ты проявишь терпение, Элспет тоже примирится с твоим присутствием.

Гвендолин покачала головой. У нее нет времени на терпение, и она боялась, что после ее ухода другие женщины будут страдать от диких методов Элспет. Прежде чем уйти, ей нужно убедиться, что Макдан положит конец жестокости Элспет.

– Тебе известно, что Элспет привязывает рожениц к кровати и они бьются в агонии, не имея возможности повернуться так, чтобы им было легче произвести на свет своих детей? – спросила она. – Ты мужчина и можешь подумать, что так нужно. Но Марджори родила шестерых, и она говорит, что в этом нет необходимости. Летти тоже сказала мне, что ей было плохо связанной и что она чувствовала себя пленницей. А еще Элспет убеждает бедных измученных женщин, что боль – это наказание Господне за их грехи, что они не должны кричать, а молча терпеть, и они поверили, что совершат смертный грех, если с их губ сорвется хотя бы слабый стон. А если с ребенком что-то не так или он рождается мертвым, она обвиняет бедную мать, как будто истерзанная женщина могла каким-то образом предотвратить это!

Алекс на мгновение от ужаса лишился дара речи. Он совсем немного знал о родах, но то, что рассказала Гвендолин, было просто возмутительным. Элспет помогала Флоре во время всех ее родов, и двое младенцев родились мертвыми. Но ни разу Флора даже не намекнула, что Элспет мучила ее. Возможно, его милая жена была слишком наивна, чтобы понимать весь ужас того, что с ней происходило. А может, шок от смерти младенцев стер все воспоминания о том, что ее связывали, как животное, и обвиняли в смерти ребенка. Его охватило чувство вины, и голова его, казалось, расколется от внезапной резкой боли.

– Я… я этого не знал, – пробормотал он, удивляясь, почему такие вещи скрывали от него. – Мне никто об этом не говорил.

– Большинство женщин слишком застенчивы, чтобы обсуждать такие деликатные подробности не только с лэрдом, но даже с собственными мужьями, – объяснила Гвендолин. – А многие, конечно, поверили, что Элспет права и что им нужно молча терпеть ее жестокие правила. Но какова бы ни была причина их молчания, ты обязан поговорить с Элспет. Ты лэрд тех женщин, которые уже перенесли страдания, и тех, кто еще попадет в руки Элспет. Твоя обязанность – защитить их от подобного варварского обращения.

В ее широко раскрытых серых глазах застыла мольба, нижняя губа слегка дрожала, и он понял, насколько важна для нее эта просьба. Алекса глубоко тронуло ее стремление защитить женщин его клана.

– Завтра я поговорю с Элспет, – пообещал он, останавливаясь перед дверью в комнату Гвендолин. – Я позабочусь о том, чтобы она отказалась от подобных методов.

– Спасибо.

Черные волосы девушки в беспорядке разметались по плечам, ее платье было сильно помято, и этот милый беспорядок делал ее еще дороже для него. От воспоминаний о том, как она прошлой ночью лежала обнаженная рядом с ним, чувства его забурлили, по телу пробежала дрожь, кровь вскипела. Ему захотелось подхватить Гвендолин на руки, отнести в кровать, обнимать, целовать и ласкать ее, пока наконец страсть не захватит их обоих. Но под глазами ее залегли полукружия теней, а лицо выглядело еще бледнее – если это возможно, – чем обычно. Он чувствовал ее глубокую грусть, но приписывал это чрезмерной усталости девушки. Прошлой ночью он не давал ей заснуть до самого рассвета, а затем у нее был день, измотавший ее духовно и физически. Ее изможденный вид беспокоил его.

– Ты останешься в постели, пока не исчезнут синяки под глазами, – приказал он, касаясь их пальцем. – Если я увижу тебя до того, как это произойдет, то сам оттащу тебя в кровать. Понятно?

Гвендолин кивнула и подняла на него взгляд. Она больше никогда не увидит его, поскольку уйдет задолго до того, как замок начнет просыпаться. Ей так много хотелось сказать ему, но она обнаружила, что не плакать она не может, а слезы выдадут ее, возбудят в нем подозрения. Молча страдая, она смотрела на него и пыталась запомнить огненное золото его бровей и волос, сверкающую голубизну глаз, изящную линию скул и милую ямочку на подбородке, унаследованную сыном. «Я позабочусь о твоей безопасности», – поклялся недавно он, и она знала, что Макдан будет верен своим словам, даже если для этого ему придется умереть. Но у него был сын, который нуждался в нем, и клан, который от него зависел. Она не могла позволить, чтобы они страдали из-за ее собственной жизни, которую она ставила гораздо ниже.

– Спокойной ночи, Гвендолин. – Алекс склонился и запечатлел поцелуй на ее лбу. Он не осмелился поцеловать ее в губы, зная, что страсть тут же переполнит его, вытеснив все остальные чувства. – Приятных снов.

Она нерешительно подняла руку и медленно провела пальцами по его лицу, как совсем недавно по лицу его сына: вниз по шершавой, бронзовой от солнца щеке, остановившись в ямочке на подбородке.

«Я люблю тебя, – мысленно произнесла она, страстно желая, чтобы он понял это по ее прикосновениям. – И всегда буду любить».

– Что случилось? – спросил Алекс, почувствовав ее страдания.

Гвендолин резко убрала руку.

– Ничего, – прошептала она, отворачиваясь. – Спокойной ночи, Макдан.

Проскользнув в свою комнату, Гвендолин закрыла дверь и прислушалась. Она слышала, как он топтался в нерешительности, вероятно, ожидая, что она может появиться снова.

Наконец он ушел к себе. Звук его неторопливых уверенных шагов затих.

На подгибающихся ногах Гвендолин побрела к кровати, освещая себе дорогу свечкой. Что-то лежало на ее подушке. Подозревая, что это очередной талисман: кусок железа, лошадиная кость или даже камень кровавик, который, как считалось, обладает способностью разрушать чары, – она приблизилась к нему с усталым безразличием. Но, подойдя ближе, она увидела блестящую рукоятку кинжала. Гвендолин остановилась и нервно оглянулась, подумав, что тот, кто оставил кинжал, может все еще прятаться в темноте. Затем она протянула руку и выдернула кинжал из подушки, освободив клочок бумаги, приколотый его острым как бритва лезвием.


«Гвендолин!

Какова бы ни была цена, камень будет моим. Ты принесешь мне его на заре на южную опушку леса перед замком, или, клянусь, я не успокоюсь до тех пор, пока все мужчины, женщины и дети клана Макданов не упадут мертвыми на землю, а голова этого безумного глупца не будет отделена от туловища и вручена его драгоценному сыну.

Их судьба в твоих руках, Гвендолин.

Роберт».


Темная, липкая волна страха начала подниматься откуда-то изнутри. Нужно показать это Макдану. Она бросилась к двери, сжимая в руке страшную записку, но затем остановилась. А что может сделать Макдан, беспомощно подумала она. Он не в состоянии помешать Роберту поджечь дома и взять в осаду замок. И он не может вечно прятать своих людей за стенами замка. В конце концов Макданы будут вынуждены выйти, чтобы запастись продовольствием или сразиться с войском Роберта. И как только они это сделают, Роберт изрубит их на куски. Будет много невообразимых страданий и смертей, потому что Макдан поклялся защищать ее и он будет биться до самого конца, ужасного и кровавого, пытаясь сдержать свое слово.

Она не может позволить ему это сделать.

Гвендолин сделала глубокий вдох, пытаясь побороть панику. Она собиралась уйти сегодня ночью, рассчитывая увести Роберта при помощи переданной через Макданов записки, в которой сообщалось бы, что она возвращается во владения Максуинов, чтобы забрать камень. Тогда Роберт со своей армией последовал бы за ней. Теперь это стало невозможным. Роберт предъявляет ей ультиматум, и он не согласится на другие условия. У нее не оставалось выбора – она должна идти к нему. Как только он узнает, что камень спрятан на земле Максуинов, он не станет терять время здесь. Он выступит в путь еще до рассвета, подгоняемый ее обещанием, что она даст ему наконец завладеть могущественным амулетом. Вне всякого сомнения, Роберт верит, что, после того как камень даст ему неодолимую силу, он все равно расправится с Макданом и его людьми.

Но как только камень окажется у нее в руках, она использует его силу, чтобы уничтожить Роберта.

Глава 13

– Что значит ушла? – Голос Алекса был убийственно спокоен.

Нед мрачно протянул ему мокрый, измятый листок бумаги. Переполненный страхом, Алекс заставил себя взять его.


«Макдан!

Я вечно буду тебе благодарна за то, что ты вытащил меня из костра и привел к себе.

На один кроткий миг я почти обрела дом.

Гвендолин».

Страх сжал его грудь так, что стало почти невозможно дышать. Он отвернулся от занятых тренировкой воинов, бросился в замок и помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и торопясь быстрее добраться до комнаты Гвендолин. С грохотом распахнув дверь, он ворвался внутрь, абсолютно уверенный, что найдет ее послушно лежащей в постели.

Комната была пуста, кровать не тронута, и только несколько перьев прилипли к пледу. Нахмурившись, Алекс наклонился и принялся разглядывать подушку. Из небольшого разреза в центре наволочки тоже торчали перья.

– Где ты нашел эту записку? – спросил он, когда Нед, Бродик и Камерон вошли в комнату.

– Должно быть, она дала ее мне, – ответил Нед. – Этой ночью.

– Что значит «должно быть»? – спросил Камерон, вместе с Бродиком быстро пробежав глазами записку. – Разве ты не помнишь?

Нед расстроенно покачал головой и произнес:

– Этой ночью я увидел, как она вышла из своей комнаты, закутанная в темный плащ. Она сказала, что хочет нарвать особой травы, которую видела во дворе замка, и приготовить из нее отвар, чтобы снять боли у Кларинды. Я спросил ее, нельзя ли подождать до утра, а она ответила, что эту траву следует собирать ночью, иначе она потеряет свои целебные свойства. Поэтому я согласился пойти с ней. Она обыскала весь двор, но ничего не нашла, а затем сказала, что видела заросли травы прямо за стеной замка. Я предупредил ее, что покидать двор опасно, но она принялась умолять меня, говоря, что Кларинда сильно страдала во время родов и что, будь на моем месте Камерон, он не стал бы так бессердечно отвергать ее просьбу. Потом она добавила, что из-за непрекращающейся бури Роберт со своими воинами, вероятно, находится уже на полпути к владениям Максуинов. Наконец, я сдался и приказал Гаррику пропустить нас через ворота. – По лицу его пробежала тень раскаяния. – Я знал, что был не прав, Алекс.

– Продолжай, – коротко бросил Алекс, не склонный тратить время на поиски виновных.

– Когда мы оказались снаружи, она вытащила из-под плаща мех с вином и спросила, не хочу ли я глотнуть капельку, чтобы согреться. Клянусь, я сделал не больше одного-двух глотков, но в вино, наверное, было что-то подсыпано, потому что совсем скоро мои глаза стали слипаться. Она предложила мне присесть под деревом и отдохнуть, пока будет собирать траву. – Он растерянно пожал плечами. – А потом, когда я проснулся, солнце светило мне в лицо, и Гвендолин нигде не было. Вероятно, она сунула записку мне в рубашку, пока я спал.

Боль тисками сжимала голову Алекса, вызывая слабость и мешая сосредоточиться. Ушла. Она ушла. Но куда? И почему? Он потер виски и вновь пробежал глазами письмо, ища ключ к разгадке, объяснение, почему она внезапно ушла в самый разгар бури.

«На один краткий миг я почти обрела дом».

Неужели она так считает, беспомощно размышлял он. Его сын обожал ее. Кларинда не желала видеть рядом с собой во время родов никого, кроме нее, и хотя многие из членов клана нередко пытались сделать так, чтобы она ушла, в конце концов они были готовы насмерть биться с Робертом ради нее. Какие могут быть сомнения в том, что она обрела здесь дом?

– Кларинда очень расстроится, когда узнает, что Гвендолин исчезла, – заметил Камерон. – Она стала для нее как сестра.

И Дэвид будет убит горем, с тоской подумал Алекс. Разумеется, Гвендолин знала это. Он вспомнил, как она прошлой ночью выходила из комнаты Дэвида и ее серые глаза блестели от слез. Тогда он приписал ее печаль усталости и пережитому всплеску эмоций, которые должна была испытать женщина, помогая появиться на свет новой жизни. Какой глупец! Он должен был сразу же узнать отчаяние в глазах Гвендолин – такой взгляд он часто замечал у умирающей Флоры. Это был полный муки взгляд женщины, вынужденной покинуть тех, кого она любит. Поэтому она так настаивала, чтобы он поговорил с Элспет по поводу ее жестоких методов обращения с роженицами. Гвендолин знала, что ее не будет здесь, чтобы помочь ему в этом деле. Он закрыл глаза, проклиная себя за слепоту и вспоминая, как она ласково провела пальцами по его щеке.

Она прощалась с ним, а он был слишком поглощен плотскими желаниями, чтобы понять это.

– Очень странно, что она решила бежать в самый разгар бури, – нахмурившись, сказал Бродик. – Я хочу сказать, почему она не подождала день или два, пока шторм утихнет?

– Гвендолин сама вызвала бурю, чтобы не дать Роберту поджечь наши дома, – заметил Нед. – Не думаю, что непогода, вызванная собственным заклинанием, особенно беспокоит ее.

– А еще непонятно, почему Роберт не нанес нам визит сейчас, когда буря утихла, – добавил Бродик. – Думаешь, он действительно возвращается домой?

Леденящий душу смысл ее поступка постепенно стал доходить до Алекса.

– Насколько я его знаю, Роберт не тот человек, который так легко сдается, – сказал Камерон. – Девушка должна была понимать, что он и его люди разбили лагерь где-то в лесу. Неужели она не боялась, что ее схватят?

– Она хотела, чтобы ее схватили, – упавшим голосом ответил Алекс. – Вот почему она ушла.

– В этом нет никакого смысла, Алекс, – запротестовал Бродик. – Она знает, что Роберт сожжет ее и что здесь она в безопасности. Зачем, ради всего святого, ей хотеть, чтобы ее поймали?

Алекс безучастно смотрел на записку: «Я почти обрела дом». За несколько минут до нападения Роберта она рассказывала о том, какой была ее жизнь, когда все вокруг ненавидели ее. Но когда Роберт подступил к замку Макдана, его люди не выдали ее, как она, вероятно, боялась, а стали сражаться, чтобы защитить. Похоже, Гвендолин не хотела, чтобы ради нее Макданы рисковали своими жизнями. Поэтому она взобралась на стену и провоцировала Роберта выстрелить в нее, надеясь положить конец сражению. Именно поэтому она пожертвовала своей жизнью сейчас.

Она пыталась защитить людей Алекса.

– Взгляни на это, – сказал Бродик, выуживая из потухшего очага клочок бумаги.

Записка сильно обгорела, но отсыревшие угли погасили пламя, прежде чем оно полностью уничтожило бумагу. Осторожно зажав ее между пальцами, Алекс прочитал:


«…голова этого безумного глупца не будет отделена от туловища и вручена его драгоценному сыну.

Их судьба в твоих руках, Гвендолин.

Роберт».


– Боже, – прошептал он, и его страх сменился слепой яростью. – Роберт угрожал, что убьет меня, если она откажется уйти с ним.

Дрожащими пальцами он скомкал записку и швырнул ее в очаг.

– Разделите людей на два отряда. Половина останется здесь для защиты замка. Остальные поедут со мной.

Камерон погладил бороду и задумчиво посмотрел на обгоревший клочок бумаги.

– Интересно, каким образом эта записка попала в ее комнату?

– Хороший вопрос, – бросил Алекс, выходя из комнаты, – и я, черт возьми, намерен выяснить это.


– Ушла? – растерянно повторил Оуэн. – Куда ушла?

– Она не могла уйти, – сказал Лахлан, и вид у него при этом был совершенно расстроенный. – Я приготовил для нее особое вино.

Алекс заткнул кинжал за пояс.

– Сохрани вино, Лахлан, пока я не верну ее домой.

– Но почему девочка захотела покинуть нас? – спросил Оуэн. – Мне казалось, что мы прекрасно поладили.

– Я нашел в ее комнате записку, в которой Роберт угрожал убить меня, если она не сдастся ему, – объяснил Алекс.

Реджинальд схватился за меч и закричал:

– Клянусь всем святым, я так изрублю эту свинью, что лягушкам придется слизывать его останки с земли!

– Ты хочешь сказать, что мой дядя был здесь, в замке? – побледнев, спросила Изабелла.

На мгновение все ошеломленно умолкли.

Фаркар рыгнул и обвел туманным взглядом большой зал.

– Я не помню, что видел здесь крадущегося Роберта, – сказал он, вздохнул и снова уткнулся носом в кубок.

– Если один из этих чертовых Максуинов и проник сюда, то не через ворота, – заверил Гаррик Алекса. – Мы с Квентином смотрели в оба, и единственными, кто проходил мимо нас этой ночью, были Нед и Гвендолин.

– А днем? – спросил Бродик. – Ворота были открыты, пока мы осматривали внешнюю стену.

– Ну, это правда, – согласился Гаррик. – Но вы не можете требовать от меня, чтобы я запомнил каждого, кто проходил через ворота в течение всего дня. Особенно если учесть, что многие из вас прикрывали голову от дождя.

– Я и не требую этого, Гаррик, – заверил его Алекс. – Я только хочу знать, не заметил ли ты вчера, кто входил и выходил из комнаты Гвендолин.

Он обвел испытующим взглядом лица собравшихся вокруг него людей, наблюдая за их реакцией. Его глаза задержались на Элспет, поскольку он знал, что у нее были причины желать ухода Гвендолин. Но выражение ее лица оставалось бесстрастным, по нему не пробежало ни тени вины или злорадства.

– Алиса? – спросил он, внезапно заметив промелькнувшую на лице кухарки неуверенность.

Алиса с беспокойством смотрела на него.

– Ты видела кого-нибудь в комнате Гвендолин?

– Я принесла ей поднос с едой, – сказала Алиса, комкая в руках фартук. – Девочка весь день помогала Кларинде разрешиться от бремени, и я подумала, что ей нужно хотя бы немного поесть.

– Это было очень предусмотрительно с твоей стороны, – заметил Алекс. – Значит, ты вошла к ней в комнату?

Она отрицательно покачала головой.

– Ты оставила поднос под дверью?

Алиса опять покачала головой.

– Тогда что ты сделала с подносом? – спросил Алекс, с трудом сохраняя спокойствие.

– Я отдала его Ровене, – выпалила Алиса. – Она как раз выходила из комнаты Гвендолин. Ровена сказала, что сама внесет поднос в комнату. Она очень настаивала.

Раздался всеобщий вздох, и глаза всех собравшихся в зале людей устремились на стоящую рядом с Алексом Ровену.

– Неужели ты поверишь, что я имею какое-нибудь отношение к бегству Гвендолин, Алекс? – небрежно фыркнула она. – Я просто поставила поднос в ее комнате и вышла. Понятия не имею, как эта записка оказалась на ее подушке.

Алекс замер, на мгновение лишившись дара речи. Они с Ровеной дружили с детства, и он отказывался верить, что она каким-то образом связана с исчезновением Гвендолин. Но неумолимая логика заставила его наконец задать вопрос:

– Откуда ты знаешь, Ровена, что ее оставили на подушке?

– Я… ты сам это сказал, – пробормотала Ровена. – Точно.

– Нет, Ровена, – ответил он, стараясь справиться с охватившим его ужасом. – Я этого не говорил.

Она смотрела на него широко раскрытыми и застывшими, как у пойманного животного, глазами. Алекс хотел бы разозлиться на нее, но вместо этого ощутил лишь слабость и пустоту внутри. Когда Флора заболела, Ровена служила для него неиссякаемым источником силы и мужества, а во время последовавшей за этим черной полосы безумия она ни разу не поколебалась в своей безграничной преданности ему и уверенности, что он непременно снова будет здоров. Теперь, когда она стояла перед ним с дрожащими губами и глазами, в которых застыло отчаяние, он внезапно понял, почему она все эти годы была так беззаветно верна ему.

Она любила его.

– Эта записка действительно была от Роберта? – тихо спросил Алекс. – Или ты написала ее сама?

Она покачала головой:

– Об этой записке мне ничего не известно…

– Ровена, – оборвал ее Алекс. – Я хочу услышать от тебя правду.

Она опустила глаза.

– От Роберта. – Ее голос был тихим и дрожал. – Я знала, что он собирается сжечь наши дома, а нас самих уморить голодом. Поэтому я выскользнула за ворота, пока вы осматривали стену, и нашла его в лесу. Я спросила, что ему нужно, чтобы он оставил нас в покое. Роберт ответил мне, что уйдет, если получит ведьму. И тогда я согласилась передать его записку.

Она смотрела на Алекса широко раскрытыми умоляющими глазами.

– Она бы убила тебя, Алекс, а я этого не смогла бы перенести, – с жаром сказала Ровена. – Эта ведьма околдовала тебя, чтобы ты был неспособен увидеть ужасные беды, которые она приносит клану. С каждым днем заклятие становилось все сильнее, и все больше людей поддавались ему. Я должна была заставить ее уйти, пока она не уничтожила нас всех.

Алекс задумался над ее словами. Как бы ему хотелось поверить ей. Наконец он покачал головой.

– Ты с самого первого дня пыталась избавиться от нее, Ровена, – сказал он, почему-то не в силах вызвать в себе гнев. – Это ты натянула шнурок поперек ступенек, рассчитывая, что она упадет и разобьется. Когда это не сработало, ты заперла ее в комнате и подожгла кровать, надеясь убить ее или по крайней мере заставить уйти. И это тоже я должен считать твоей попыткой защитить клан?

– Она – ведьма! – отчаянно защищалась Ровена. – Она пришла сюда, чтобы творить зло. Она хотела заставить нас служить дьяволу!

– Нет, Ровена. Она оказалась здесь, потому что я заставил ее. И осталась, потому что хотела вылечить моего сына. Вот и все.

В глазах женщины сверкнули слезы.

– Она околдовала тебя, Алекс, – повторила Ровена прерывающимся голосом.

Алекс медленно приближался к ней.

– Она изменила тебя. Ты по-прежнему находишься под действием ее чар и не замечаешь этого. Но когда-нибудь тебе станет лучше, и ты поймешь, что я поступила правильно. Теперь, когда она ушла, все будет как прежде.

Алекс протянул руку и коснулся ее щеки.

– Прости, Ровена, – ласково произнес он, – но нам не суждено быть вместе.

– Ты этого не можешь знать, – покачала головой Ровена. – Сейчас ты сердишься на меня. Но со временем…

– Нет, Ровена. Ни теперь, ни потом. Ты понимаешь меня? Этого не будет никогда.

Ровена посмотрела на него так, как будто он ударил ее.

Затем она повернулась и выбежала из зала. Неловкое молчание нарушалось лишь звуками ее рыданий.

– Боже мой, – произнес наконец Оуэн, почесывая седую голову. – Прошу прощения, Макдан, но, кажется, эта девушка влюблена в тебя.

Алекс закрыл глаза и помассировал виски. Головная боль усилилась.

– Камерон и Бродик, выведите людей и разделите их на два отряда, – приказал он. – Один останется здесь для защиты замка, а другой отправится со мной. Выступаем через десять минут.

– Превосходно, – сказал Лахлан, потирая руки. – Мне как раз хватит времени, чтобы приготовить свежую порцию моего винца.

– Я готов выступить в любую секунду, – заявил Реджинальд, радостно похлопывая по мечу. – Только захвачу немного эликсира, который приготовила Гвендолин для моего живота. Превосходная штука. Когда-нибудь ты должен попробовать его от головной боли, Макдан.

– Мне непонятно, как лекарство от живота может вылечить голову парня, – усмехнулся Оуэн. – Он должен попробовать мазь, что она приготовила для моих рук, – решил он, протягивая ладони и гордо сгибая и разгибая пальцы, чтобы продемонстрировать их вновь обретенную гибкость. – Я принесу тебе немного мази, Алекс, и ты можешь попытаться втирать ее в голову.

– Глупейшее предложение, какое я когда-либо слышал, – фыркнул Лахлан. – Как, интересно, он появится перед Робертом со стекающей с его головы вонючей мазью? Когда ты в первый раз намазался этой противной штукой, я не мог находиться с тобой в одной комнате.

Белые брови Оуэна сдвинулись.

– Прошу прощения, Лахлан, но мне кажется, не тебе жаловаться на запах.

– Знаешь, он прав, – добавил Реджинальд. – Ты хоть представляешь, какой аромат исходит от тебя, когда ты варишь свои отвратительные зелья?

Лахлан задохнулся от гнева.

– Это зелье является смертельным оружием…

Алекс в полной растерянности смотрел на ссорящихся стариков. Оуэн, Лахлан и Реджинальд редко выходили наружу, и он не мог вспомнить, когда последний раз они отваживались оставлять надежные стены замка.

– Вы рассчитываете пойти со мной? – смущенно спросил он.

Трое стариков прекратили спор и посмотрели на него.

– Разумеется, парень, – заверил его Оуэн. – Мы должны помочь тебе спасти нашу ведьму.

– Ты сам знаешь, что у этих Максуинов нет на нее никаких прав, – добавил Реджинальд. – Мы обязаны заставить их понять это.

– Девушка принадлежит нам, – закончил Лахлан. – Я говорил это с самого начала.

Алекс заморгал, не веря своим ушам. Каким образом сумела Гвендолин так околдовать этих стариков, что они были готовы покинуть безопасный замок и вступить в бой, чтобы вернуть ее?

Точно так же, как она околдовала его, здраво рассудил он. Своей силой, честностью, состраданием. Само ее присутствие излечивало тех, кто в ней нуждался. Она приняла умирающего мальчика и вернула его к жизни, не прибегая к кровопусканиям, слабительному и другим ужасным пыткам, а всего лишь добротой и терпением и, возможно, немножко магией. Гвендолин открыла ставни и наполнила их мир светом, разогнав мрак и несчастье, душным облаком обволакивающие замок после смерти Флоры. Он понял, что, сделав это, она одержала победу и в своей собственной битве. Ей наконец удалось преодолеть страх и подозрительность остальных и заставить их увидеть ее истинное лицо.

Женщина необыкновенной смелости, готовая отдать все ради тех, кого она любит.

Он говорил ей, что она принадлежит ему. Теперь он со смирением признал, что ошибался. Гвендолин была слишком прекрасна и необычна, чтобы принадлежать кому бы то ни было. Она была неразрывно связана и с ним, и с этими людьми, которые были готовы умереть за нее. Когда он вырвет ее из рук Роберта, то сделает все, что в его силах, чтобы заставить ее понять это.

Но пускаться на поиски Гвендолин, таща за собой этих трех неуклюжих стариков, он не намерен.

– Меня радует ваше желание отправиться в такой долгий и трудный поход, чтобы вернуть домой Гвендолин, – сказал Алекс. – Только даже самым молодым и сильным из моих воинов будет трудно выдержать многочасовую скачку, краткие минуты отдыха на сырой и твердой земле и яростную битву, которая ждет нас впереди…

Старейшины заморгали.

– …и хотя мне вас будет не хватать в этом тяжелом походе, я надеюсь, что хотя бы один из вас останется, чтобы помочь защитить клан от возможного нападения…

– Я с радостью останусь, чтобы заняться делом здесь, – предложил Оуэн и добавил: – Но только потому, что ты настаиваешь.

– И я останусь, – решил Реджинальд. – Нельзя сказать, чтобы твои молодые парни были плохими солдатами, но тебе здесь тоже понадобится воин, который кое-что понимает в битвах.

– Может, дать вам с собой немного моего зелья? – спросил Лахлан. – Чтобы пользоваться им, я вам не нужен. Просто обрызгайте их и убегайте.

Алекс с притворным удивлением взглянул на них.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверены, парень, – сказал Оуэн. – Только пообещай, что скажешь Гвендолин, что мы обязательно пошли бы с тобой, если бы не дела здесь.

– Точно, – согласился с ним Реджинальд. – Мне не хочется, чтобы она думала, будто мы равнодушны к тому, что она оказалась в руках этого негодяя.

– Я обязательно скажу ей, – пообещал Алекс, направляясь к двери.

– И скажи этому Роберту, что Гвендолин не какая-нибудь вещь и с ней нельзя так обращаться, – сердито добавил Лахлан, вспоминая слова Роберта: «Все равно это будет моим». – Что происходит сегодня с молодыми воинами? Совсем не знают, что такое хорошие манеры.

Его замечание достигло ушей Алекса, когда тот уже был у двери. Макдан нахмурился.

– Что ты сказал, Лахлан?

– Скажи этому невежественному грубияну, что…

– Дальше, – перебил его Алекс. – Как Роберт обращался к Гвендолин?

– Как к вещи, – ответил Лахлан. – Я отчетливо слышал его. Это было как раз перед тем, как он и его люди отступили. «Это будет моим!» – крикнул он, как будто она тарелка или стул. Я никогда в жизни не слышал такой бесстыдной грубости.

Теперь и Алекс вспомнил последние слова Роберта.

«Будь ты проклят, Макдан. Это будет моим».

В тот момент Алекс был так переполнен страхом за Гвендолин, что не обратил внимания на странные слова Роберта. Но теперь он ощутил внезапное беспокойство. Гвендолин представляла собой прекрасную мишень, когда стояла на стене и предлагала Максуинам пронзить ее горящей стрелой. Тем не менее Роберт приказал своим воинам не стрелять. Если его единственным желанием было сжечь ведьму, почему он отверг такую прекрасную возможность сделатьэто? «Это будет моим». Что, черт побери, имел в виду Роберт?

Полный решимости выяснить это, он отправился на поиски единственного человека, который мог рассказать ему правду.


– Я ждала тебя. – Мораг, не поднимая головы, продолжала наливать темно-красную жидкость в дымящийся котелок. В воздух поднялось облачко пара, и густой сладкий аромат, наполнявший комнату, сделался еще более насыщенным.

– Гвендолин сдалась Роберту, – мрачно сообщил ей Алекс.

Мораг кивнула и помешала в котелке тяжелым железным черпаком.

– Так было нужно.

– Черта с два! – закричал он, разъяренный ее спокойствием. – Это ее дом.

Мораг перестала мешать жидкость в котелке и удивленно взглянула на него:

– Откуда ты знаешь?

Алекс обессиленно покачал головой, внутри которой пульсировала боль.

– У меня нет времени на игры, Мораг. Мне нужно знать, почему Роберт так хочет захватить ее. Судя по его действиям прошлой ночью, она нужна ему живой, а не мертвой. Этот подонок хочет использовать ее магическую силу в своих целях, ведь так?

– И чем же он в этом смысле отличается от тебя? – тихо спросила она.

– Я не требовал от нее, чтобы она дала мне богатство или власть. Я только просил спасти сына.

– Ты не просил. Ты просто не оставил ей выбора. Ты сказал, что сохранишь ей жизнь, если она спасет Дэвида, но она все равно останется твоей пленницей. Помнишь?

Устыдившись, Алекс отвел взгляд. Он прекрасно помнил свои слова.

А Гвендолин тогда предложила просто убить ее и покончить с этим, поскольку не желает всю жизнь провести в плену.

– Это было давно, – сказал он, отчаянно кляня себя за то, что предъявил тогда такой мерзкий ультиматум. – Мой сын умирал, и я… я был не в себе. Теперь все изменилось. Ты должна это понимать.

Мораг задумчиво постучала черпаком по котелку и поставила его у очага.

– Ты прав, Алекс. Ты изменился. И Гвендолин тоже. Именно поэтому она не могла остаться и попросить у тебя защиты.

– Она думает, что, принеся себя в жертву, тем самым спасет мою жизнь. Она ошибается. – Он прочистил горло, смутившись оттого, что его голос дрогнул. – Она ошибается, Мораг.

– Я знаю, – мягко ответила Мораг. Опираясь на посох, она медленно пересекла комнату и опустилась на стул. – Нелегко обладать сверхъестественными способностями, – заметила она, и в ее глазах появилось задумчивое выражение. – Когда люди узнают, кто ты такой, у них возникает желание либо использовать, либо уничтожить тебя. Или, как в случае с Робертом, одновременно и то, и другое.

Алекс изо всех сил старался подавить охватившую его панику.

– Это бессмысленно. Как он сможет использовать Гвендолин, если убьет ее?

– Никак. К несчастью, Роберт не понимает, какова природа дара Гвендолин. Да и она сама тоже. Именно из-за этого она подвергается смертельной опасности.

– Мораг, пожалуйста, – взмолился Алекс, пытаясь понять смысл ее слов, – скажи мне, чего от нее хочет Роберт. Я должен знать. Что он имел в виду, когда говорил: «Это будет моим»?

Мораг долго и внимательно смотрела на него.

– Неужели это правда, Алекс? – наконец спросила она, и в голосе ее сквозило удивление. – Неужели ты отдал свое сердце кому-то другому после смерти Флоры?

Алекс промолчал. Отвечать не было необходимости.

Мораг закрыла глаза.

– Это камень, – наконец произнесла она. – Сверкающий красный камень необыкновенных размеров и чистоты. У каждого, кто взглянет на него, возникает желание обладать им. В семье Гвендолин он на протяжении трехсот лет передавался от матери к дочери.

– И это все, что хочет Роберт? Красный драгоценный камень?

– Это не просто красивая безделушка. Некоторые женщины в роду Гвендолин обладают особым даром. У Гвендолин он есть, а у ее матери не было, и у бабушки тоже. Назначение камня – защищать этих особенных женщин, пока они еще дети и их дар окончательно не созрел.

Алекс нахмурился.

– А какая польза от этого Роберту?

– Никакой. К сожалению, легенда, дошедшая до нас из глубокой древности, гласит, что раз в сто лет камень способен выполнить одно-единственное желание своего хозяина. Именно это и нужно Роберту. Безумное желание завладеть камнем заставило его убить отца Гвендолин и обвинить ее в этом преступлении. Но Гвендолин надежно спрятала камень, и Роберт не смог найти его. Только она знает, где он находится, и только она может отдать его ему.

– А как только он получит камень, то сразу же убьет ее, – сурово закончил Алекс.

Мораг кивнула:

– Гвендолин уже давно привлекала Роберта как своей необычной красотой и силой духа, так и камнем. Роберт не тот человек, который может позволить себе слабость, а именно так он расценивал свое влечение к ней. Получив камень, он будет стараться избавиться от своей страсти к девушке – и убьет ее.

Алекс повернулся и быстро пошел к двери.

– Есть еще одна вещь, о которой тебе необходимо знать, Алекс, – окликнула его Мораг.

Он остановился.

– Мать Гвендолин сожгли на костре, когда Гвендолин была еще совсем маленькой, и девушка не знает, какое наследство ей досталось, и не понимает истинного назначения камня. Вполне возможно, она думает, что может использовать силу камня, чтобы уничтожить Роберта. Если она попытается сделать это, у нее ничего не получится, а ярость Роберта будет ужасной.

Алекс рывком распахнул дверь и бросился бегом по коридору, отчаянно желая найти Гвендолин до того, как она доберется до этого бесполезного камня.

Глава 14

Серебристые полосы лунного света и вспышки молний изредка разрывали непроглядную тьму, на краткий миг освещая таинственное скопление камней, нависавших прямо над ними. Каменные громады имели суровый, почти угрожающий вид. Они стояли на угольно-черной земле, как застывшая в ожидании могучая армия, в священном молчании храня свои древние тайны.

Самое подходящее для Роберта место, чтобы умереть, подумала Гвендолин.

– Это здесь? – спросил он. Нетерпение заставило его забыть о неимоверной усталости, от которой страдали в последние дни и Гвендолин, и его воины.

Она кивнула.

– Тогда достань его. Немедленно.

– Ты еще больший глупец, чем я думала, – заметила Гвендолин, бросив на него презрительный взгляд. – Всякий, кому откроется его необыкновенная красота, захочет обладать им. Вряд ли я смогу передать его тебе на глазах у всех твоих людей. Ты умрешь, прежде чем успеешь сомкнуть вокруг него свои жадные пальцы.

Уголки его губ изогнулись.

– Какая трогательная забота обо мне, Гвендолин. – Он протянул руку, схватил ее за волосы и заставил посмотреть себе в лицо, чуть не сбросив с коня. – Рассчитываешь, что, когда мы останемся одни, у тебя появится шанс убить меня, так?

– Мне не нужно тебя убивать, – твердым, бесстрастным голосом возразила Гвендолин. – Я видела твою смерть, Роберт, и она гораздо мучительнее и ужаснее того, что могу сделать с тобой я.

Он с силой ударил девушку по лицу, удерживая ее за волосы, чтобы она не могла уклониться от его тяжелой руки.

– Ты не способна видеть будущее, Гвендолин, – усмехнулся Роберт, но во взгляде его мелькнула неуверенность. – В противном случае ты могла бы спасти своего отца.

Гвендолин пристально смотрела на него, стараясь, чтобы на ее лице не отражалось ничего, кроме ненависти.

А затем, почувствовав, что это еще больше усилит его тревогу, она улыбнулась.

Внезапно Роберт отпустил ее.

– Дерек, иди сюда, – позвал он.

Темноволосый воин приблизился; мерцающий свет его чадящего факела падал ему на лицо, освещая огромный уродливый шрам под левым глазом.

– Неплохой подарочек ты преподнесла нам в тот день, когда убежала, – сказал Дерек, увидев, как девушка посмотрела на него. – Будь уверена, я намерен расплатиться с тобой сполна.

– Дай мне свой факел, – приказал Роберт, – и уведи людей на вершину холма. Я подам сигнал, когда будет нужно, чтобы вы вернулись.

Воин нахмурился:

– Я думал, что мы доставим ее в замок, чтобы сжечь.

– Сначала мне нужно закончить с ней кое-какие дела, – ответил Роберт.

– Если ты собираешься позабавиться с ней, то мог бы позволить нам по крайней мере посмотреть, – проворчал Хэмиш. – Ведь нам так и не удалось захватить добычу в замке Макдана и насладиться их женщинами.

– Он прав, Роберт, – поддержал его Дерек. – И поскольку мне, похоже, не достанется Изабелла, я заслужил, чтобы получить хотя бы эту, когда ты закончишь с ней.

Его губы растянулись в отвратительной улыбке.

– Молчать! – рявкнул Роберт, обнажая меч. – Отправляйтесь на вершину холма, пока я не вырвал ваши дерзкие языки!

Дерек помялся, а затем неохотно передал факел Роберту. Бросив мрачный взгляд на Гвендолин, он резко повернул своего коня и поскакал к освещенной вспышками молний вершине холма. Остальные воины поспешили вслед за ним.

– Вот мы и одни, – сказал Роберт, вкладывая меч в ножны. – Довольна?

Гвендолин соскользнула с лошади, поправила плащ и, не обращая на него внимания, направилась к устрашающим каменным глыбам. Она медленно приблизилась к самой высокой плите в центре скопления камней и положила на нее ладонь, черпая силы от холодного грубого камня. Это была любимая скала отца, вспоминала она, ласково пробегая пальцами по ее неровной поверхности. Время, ветер и дождь скруглили ее неровные края, а поверхность затянуло серебристо-зеленым лишайником. Отец рассказывал ей, что этот огромный камень поставил сюда сам Торвальд после победы над коварным Макрори. Каждый раз, когда Гвендолин с отцом приходили сюда, то усаживались перед разными камнями, и он рассказывал ей чудесную сказку, которая обязательно заканчивалась тем, что Могучий Торвальд устанавливал этот камень в свой тайный сад.

– Что ты делаешь? – спросил Роберт. – Камень здесь или нет?

– Я точно не помню, под какой именно плитой его закопала, – солгала она. – Кажется, под этой.

Он соскочил с коня и подошел к девушке, держа в руке факел.

– Тогда копай!

Она послушно опустилась на колени и принялась руками разгребать землю.

– Ради Бога, быстрее! – вскричал Роберт. – Я не собираюсь всю ночь стоять в этом проклятом месте!

Он выхватил кинжал и воткнул его в землю.

– Возьми это, Гвендолин. Но только попробуй использовать его для других целей, и я выпотрошу тебя мечом, как рыбу перед тем, как бросить ее на сковородку.

Она вонзила острое лезвие в землю и принялась яростно копать твердую каменистую почву у подножия скалы. На мгновение она представила себя Торвальдом, способным повернуться и всадить кинжал в грудь Роберта. Но ей не понадобится сила Могучего Торвальда, чтобы убить его, рассудительно напомнила она себе. Как только камень окажется у нее в руках, она использует его магическую силу, чтобы уничтожить Роберта. Его смерть будет медленной, поклялась она. Он не заслужил быстрого конца. Нет, она пожелает ему чего-нибудь ужасного и мучительного. Возможно, она захочет, чтобы его поглотил огонь, – как месть за то, что он хотел сжечь ее на костре. Она жаждала увидеть, как плоть Роберта обугливается на костях, услышать его крики.

Воины Роберта спустятся с холма и убьют ее, когда обнаружат, что их командир мертв. Но это уже не имеет значения. Макдан, Дэвид и весь их клан будут спасены. А что касается камня, то после того, как он исполнит ее желание, она вернет его в эту неглубокую могилу, и он будет спокойно спать под этими суровыми каменными часовыми еще много сотен лет.

– Еще не нашла? – спросил Роберт, все больше волнуясь. Он опустил факел, чтобы посмотреть, как продвигается дело. – Он здесь?

– Не уверена. – Гвендолин рыхлила землю кинжалом. Как глубоко она зарыла его? – Может, это не то место.

– Дай мне кинжал, – приказал он, вырывая оружие из рук девушки и грубо отталкивая ее. – Я сам найду проклятый камень.

– Нет, – запротестовала Гвендолин, поняв: если Роберт коснется камня раньше нее, он первым загадает желание, и все будет кончено. – Я уверена, что смогу найти его быстрее тебя.

– Вне всякого сомнения, ты намерена использовать его силу против меня, как только возьмешь его в руки, – догадался он. – Нет, Гвендолин, я не для того зашел так далеко, чтобы ты обманула меня в самый последний момент. Возьми, – приказал он, протягивая ей факел. – И держи его пониже, чтобы я мог видеть, что делаю.

Он с остервенением принялся кромсать землю, быстро вырыв огромную яму под нависшей над ним темной скалой.

Еще минута, и он доберется до камня, беспомощно подумала Гвендолин. Роберт станет самым жестоким и злобным тираном из всех, что знала Шотландия, а Макдан будет безжалостно уничтожен вместе со своим кланом.

«А затем Могучий Торвальд с силой опустил свой меч, – всплыл из глубин ее памяти голос отца, – и обрушил его на спину своего врага…»

Собрав остатки сил, она взмахнула факелом и ткнула пылающим стержнем в плечи Роберта. В воздух взметнулся сноп искр, и Роберт упал лицом прямо в глубокую яму, которую сам вырыл.

– Клянусь Богом, я убью тебя! – воскликнул он, выплевывая набившуюся в рот землю. Затем он с трудом выбрался и, пошатываясь, двинулся к ней.

Гвендолин с опаской попятилась, держа перед собой горящий факел.

– Проклятая сука, – выругался он, и его перемазанный землей рот исказился от ярости. – Я заставлю тебя испытать такую боль, какую ты себе даже представить не можешь, я буду наслаждаться каждой мину…

Его речь была прервана новым душераздирающим криком. Роберт яростно бил себя по голове, пытаясь сбить языки пламени, лизавшие его волосы. Гвендолин обежала его, подняла кинжал, упала на колени перед мрачной скалой и принялась отчаянно разгребать землю: «Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы камень оказался здесь».

Под пальцами у нее не было ничего, кроме земли. Она всхлипнула, охваченная ужасом и отчаянием: «Где же ты?» Внезапно ее ноготь зацепился за влажный клочок ткани. Руками разрыв землю, она развернула грязную, полуистлевшую тряпицу и схватила темный камень, крепко зажав его в ладонях, так что видна была только свисавшая цепочка.

– Назад, – прошептала она рванувшемуся к ней Роберту, выдвинув камень, будто это были святые мощи. – Еще один шаг, и я убью тебя!

Роберт колебался.

Затем на его испачканном землей лице появилась мрачная улыбка.

– Давай, – предложил он, медленно приближаясь к ней, – посмотрим наконец, как действует этот необыкновенный камень.

– Я воспользуюсь им, Роберт, – предупредила его Гвендолин. – Стой на месте и не двигайся!

– Мы с тобой уже зашли слишком далеко, – задумчиво произнес он, продолжая приближаться к девушке, – и должны довести дело до конца.

– Не вынуждай меня делать это. – Гвендолин попятилась, и в ее голосе послышались умоляющие нотки. – Остановись.

– Знаешь, зачем я стал приходить в ваш дом? – вкрадчиво спросил он. – Почему я рисковал своим положением и навещал твоего отца, когда все остальные члены клана считали, что за этими стенами обитает сам дьявол? Из-за тебя, Гвендолин. Несмотря на все гадости, которые о тебе говорили, я хотел познакомиться с тобой поближе.

– Ты знал, что это ложь, – возразила Гвендолин. – Ты единственный из всего клана знал, что я не ведьма. Вот почему ты не боялся меня.

– Я не мог поверить, что ты можешь быть воплощением зла, – задумчиво согласился он. – Ты была слишком красива и слишком печальна, чтобы заставлять страдать других.

– Не стоит делать вид, что тебя волновали мои несчастья, – прошипела она, чуть сильнее сжимая в руке камень. – Ты убил моего отца!

– Это был несчастный случай, – запротестовал он полным сожаления голосом. – Я не хотел причинять ему вреда. В ту ночь он слишком много выпил и упал.

– Лжец! – выкрикнула она, продолжая отступать. – Ты хотел, чтобы отец отдал тебе камень, а когда он отказался, ты набросился на него и убил. А затем ты обвинил в убийстве меня, зная, что никто в клане не встанет на мою защиту.

– Нет, Гвендолин, ты ошибаешься. Я пытался убедить клан, что это несчастный случай, но они не хотели слушать. Я даже спорил об этом с братом. Но все желали твоей смерти, и я ничего не мог сделать, чтобы остановить их.

Гвендолин покачала головой:

– В тюрьме ты говорил мне, что сможешь заставить клан сохранить мне жизнь, если я расскажу тебе, где спрятан камень. А когда я отказалась, ты спокойно оставил меня умирать!

– Я стал жертвой легенды о могуществе камня, – объяснил он извиняющимся тоном. – Это заставило меня совершать непостижимые поступки. Но я никогда не желал тебе вреда, Гвендолин. Ты должна верить мне, – уговаривал он, подбираясь к ней.

– Отойди от меня, Роберт, или я прикажу камню сжечь тебя!

– Разве ты способна на такую ужасную вещь, Гвендолин? – спокойно спросил он. – Неужели ты действительно будешь стоять и смотреть, как я горю?

– Ты заслуживаешь худшего! – сказала она, чувствуя, что решимость ее слабеет. – Ты собирался вырезать весь клан Макдана, отрубить ему голову и вручить ее сыну!

– И ты веришь, что я способен совершить такой ужасный поступок? – В его голосе слышалась обида. – Я написал это, потому что хотел, чтобы ты пришла ко мне. Это была пустая угроза, Гвендолин, и ничего больше. Посмотри на меня. – Он еще немного сократил разделявшее их расстояние. – Неужели ты веришь, что я действительно такое ужасное чудовище, каким ты меня представляешь?

Глаза ее наполнились слезами отчаяния, и фигура Роберта стала расплываться. Он выглядел совершенно потерянным; опаленные волосы слипшимися прядями свисали на измазанное грязью лицо, на котором застыло выражение раскаяния. Она почти поверила, что он говорит правду или по крайней мере хотя бы часть того, что он считал правдой. Если она не убьет его, то это сделает он, напомнила она себе, отступая еще на шаг. Она должна это сделать. Тем не менее она колебалась, мучимая мыслью, что должна лишить жизни человека, молившего ее о сострадании. Гвендолин опять отступила назад и внезапно уперлась спиной в скалу.

Роберт мгновенно прыгнул вперед и вырвал у нее камень.

– Наконец ты мой, – выдохнул он, с восторгом разглядывая сверкающий талисман.

– Нет! – крикнула Гвендолин, бросаясь на него и пытаясь отобрать камень.

Роберт тыльной стороной ладони сильно ударил ее по лицу. Она вскрикнула и распласталась у подножия скалы.

От острой боли сознание ее затуманилось, и она почувствовала во рту теплый металлический привкус. Гвендолин коснулась рукой губы и растерянно посмотрела на испачканные кровью пальцы. Затем она медленно подняла на него глаза. Раскаяние, которое она видела на его лице всего несколько секунд назад, исчезло. Человек, смотревший на нее, был тем Робертом, которого она знала: жестоким, жадным и абсолютно безжалостным.

– Удивлена? – протянул он. – Бедная Гвендолин! Неужели ты и вправду думала, что я такой жалкий идиот, какого из себя строил?

– Я думала, на дне твоей черной души еще могли сохраниться остатки совести, – ответила она, потрясенная случившимся. – Я ошибалась.

– Совершенно верно, – задумчиво согласился он. – Но не отчаивайся. Через секунду я стану королем Шотландии, и тогда избавлю тебя от всех несчастий.

Он широко расставил ноги и благоговейно поднял камень вверх.

– Я, Роберт из клана Максуинов, приказываю сделать меня могущественнейшим королем и непобедимым правителем Шотландии!

От ослепительной вспышки молнии небо на мгновение стало белым, а затем раздался оглушительный удар грома.

Гвендолин медленно поднялась с земли и посмотрела на Роберта. Он стоял с закрытыми глазами, вытянув руки и крепко сжимая в руках камень, как будто ждал, когда совершится превращение. Все кончено, поняла она, раздавленная тяжестью поражения. Роберт теперь не только король, но еще и пожелал стать непобедимым. Из горла ее вырвались рыдания.

– Боже милосердный, что за удар! – донесся из темноты бодрый голос. – Клянусь, это просто удивительно. Боюсь, у меня в ушах несколько дней будет звенеть.

«Нет, – с ужасом подумала Гвендолин. – Господи, не позволь ему попасть сюда».

Через груду камней осторожно пробирался одинокий всадник; движения его были настолько неторопливы, что могло показаться, будто он совершает приятную прогулку. Мужчина был высок и широк в плечах, а могучий конь двигался так, будто животное торопилось больше хозяина. Когда воин приблизился, луна выглянула из-за туч, посеребрив его волосы и высветив его величественную фигуру, красивое лицо, непринужденную позу могучего тела. Гвендолин поняла, что Макдан приехал сюда один, вероятно, надеясь, что сразится с Робертом в честном и равном бою. И не важно, что толкнуло его на такой безрассудный поступок – безумие или глупая наивность.

Столкновение было неизбежным. Макдан должен умереть.

– Добрый вечер, миледи, – поздоровался Алекс и, не слезая с коня, отвесил ей поклон. – Какая замечательная ночь, не правда ли? Должен признаться, после твоей прошлой бури меня охватила непреодолимая любовь к грому.

Гвендолин смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Глаза ее наполнились слезами. Ничто не могло спасти его от только что приобретенного Робертом могущества. Она не могла даже признаться ему в эти последние мгновения, что любит его, потому что боялась: Роберт будет с наслаждением мучить его, чтобы только усилить ее страдания.

– Какой приятный сюрприз, Макдан, – ухмыльнулся Роберт. – А то мне уже начало казаться, что придется проделать длинный путь назад к твоим землям, чтобы убить тебя. Так гораздо удобнее, хотя – можешь не сомневаться – я намерен вернуться и предать смерти всех членов твоего клана, до последнего кричащего младенца.

– Господи, Роберт, – удивленно воскликнул Алекс, – что ты сделал со своими волосами?

Рука Роберта непроизвольно взметнулась к своим смешно торчащим, обгоревшим космам.

– Это дело рук ведьмы! – рявкнул он, взглянув на Гвендолин. – И она щедро заплатит за это.

Алекс изобразил недоумение:

– Зачем ей было заколдовывать тебя, чтобы придать такой совершенно нелепый вид?

– Колдовство тут ни при чем, – огрызнулся Роберт. – Она сделала это при помощи факела. А теперь можно перейти к делу…

– Ты собиралась поджарить его? – перебил его Алекс, изумленно глядя на Гвендолин.

Она кивнула.

– Да, ты изрядно подпортила ему прическу. В следующий раз имей при себе ножницы, – добродушно посоветовал он. – Уверен, результат будет гораздо лучше.

– Если тебе интересно, Макдан, я теперь правитель Шотландии, – важно заявил Роберт.

Алекс в ответ вскинул брови:

– Просто замечательно. А король Уильям знает об этом?

– Думаю, да, – ответил Роберт, но в голосе его проскользнула неуверенность.

– Ну, если ты стал королем, значит, сумел защитить его в какой-то великой битве. И как мы только этого не заметили?

На губах Роберта заиграла слабая улыбка.

– Для этого я всего лишь использовал этот камень. – Он зажал бесценный талисман в руке. – Талисман сделал меня самым могущественным правителем этих земель.

Алекс склонил голову набок.

– Прошу прощения, Роберт, но выглядишь ты не особенно могущественным, – честно заявил он. – Если этот камень способен исполнять желания, может, тебе стоило попросить, чтобы он отрастил твои волосы… или немного очистил твое лицо от грязи…

– Хватит! – рявкнул доведенный до белого каления Роберт.

Алекс пожал плечами:

– Ну ладно. И что же ты собираешься делать в качестве короля?

Роберт улыбнулся и вытащил меч из ножен.

– Первое, что я намерен сделать, – убить тебя, безмозглый идиот.

– Нет! – крикнула Гвендолин. – Пожалуйста, Роберт, умоляю тебя, не делай этого. Я исполню все твои желания, только сохрани ему жизнь!

– Ты сделаешь все, что я скажу, независимо от того, что будет с ним, – грубо ответил Роберт. – Теперь, когда этот камень дал мне власть, ты мне больше не нужна. – Он направил свой меч на Алекса. – Слезай с коня, Макдан, и встречай свою смерть.

– Не делай этого, Макдан! – закричала Гвендолин, бросаясь к нему. Слезы бежали по ее щекам. Она прижалась к его мускулистой ноге, пытаясь не дать ему соскочить на землю. – Уезжай! – тихо взмолилась она. – У тебя еще есть шанс, если ты немедленно повернешься и уедешь.

На лице Алекса отразились и удивление, и растерянность.

– Как можно, миледи, ваше неверие в меня просто оскорбительно.

– Ты не понимаешь, – с отчаянием в голосе сказала Гвендолин. – Роберта нельзя победить – эту силу ему дал камень. Как бы храбр ты ни был, все равно умрешь. У тебя есть сын, которому ты нужен, и клан, который обязан защищать. – Она прижалась лбом к его бедру и прерывающимся шепотом закончила: – Умоляю тебя, Алекс, не жертвуй собой из-за такого пустяка, как моя жизнь.

Алекс ласково сжал пальцами ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. В пронизывающей их голубизне не было ни капли безумия, и даже беззаботность, светившаяся в них секундой раньше, исчезла.

– Ты для меня не пустяк, Гвендолин, – произнес он; и его тихий голос звучал почти благоговейно. Он нежно погладил ее по мокрой от слез щеке и добавил: – Ты для меня все.

Гвендолин изумленно смотрела на него, и до нее постепенно доходил смысл его слов, его прикосновения, его серьезного, пристального взгляда. Она покачала головой и твердо взглянула ему в глаза, борясь со своими чувствами и зная, что, если откроет ему свое сердце, они оба погибнут.

– Я не могу быть для тебя всем, – холодно ответила она, сбросила его руку и отступила. – Я ведьма, и мне никто не нужен. Понимаешь? А теперь не глупи и уезжай отсюда, пока Роберт не отделил твою безумную голову от тела!

Алекс пристально посмотрел на нее. Она старалась казаться невозмутимой, но в ее серых глазах блестел страх, а руки стиснули плащ с такой силой, что суставы пальцев под натянутой кожей стали похожи на отбеленные солнцем камешки.

– Иди сюда, Макдан, – ликующе крикнул Роберт, размахивая мечом. – Я не намерен ждать всю ночь.

Небо прорезала очередная ослепительная вспышка молнии.

– Верь мне, Гвендолин, – мягко настаивал Алекс, не обращая внимания на Роберта. – Я поклялся защитить тебя и сдержу слово. И не потому, что ты принадлежишь мне, – добавил он, видя, что она хочет возразить ему, – а потому, что без тебя я погибну.

Горячие слезы потекли по ее щекам.

– Если я тебе хоть немного дорога, ты повернешься и уедешь, пока он не убил тебя.

Алекс соскочил с коня.

– Только постарайся еще немного задержать дождь, – сказал он, обнажая меч. – Терпеть не могу сражаться, когда льет как из ведра. – Он подмигнул ей, повернулся и двинулся к врагу.

– Наконец-то. – Роберт выставил меч перед собой.

– Правда, Роберт, я понятия не имел, что ты так любишь драку, – сказал Алекс, небрежно опираясь на свой меч. – Наверное, тебе в детстве уделяли недостаточно внимания?

– Можешь попытаться отвлечь меня, если хочешь, – огрызнулся Роберт, обходя его. – Это не повлияет на исход боя.

– Ах да, Гвендолин сказала мне, что ты теперь непобедим. Сдается мне, это должно сделать схватку немного веселее.

– Поверь, Макдан, то, что я заведомо знаю о неминуемости твоей смерти, нисколько не испортит мне удовольствие, – заверил его Роберт, подходя ближе.

Алекс аккуратно расправил одну из складок пледа.

– Я рад, что ты получаешь удовольствие. Скажи мне, когда будешь готов начать.

– Мы уже начали, безмозглый дурак! – выкрикнул Роберт. – Готовься к смерти!

С этими словами он бросился на Макдана.

Алекс закончил поправлять последнюю складку пледа и поднял меч – как раз вовремя, чтобы отразить мощный удар Роберта.

Ночь наполнилась скрежетом стали. Серебристые искры взлетали в воздух каждый раз, когда сталкивались лезвия мечей. Воины были достойны друг друга; Алекс отвечал ударом на каждый выпад Роберта и заставил его отступить на несколько шагов, после чего Роберт, в свою очередь, потеснил его. Вспышки молний прорезали темный купол неба вокруг них, а в оглушительных раскатах грома тонуло лязганье металла и хриплое дыхание воинов, старавшихся одолеть друг друга.

– Ты не можешь победить, Макдан, – проскрежетал зубами Роберт, пытаясь выбить меч из рук Алекса. – Ты должен сдаться и позволить мне прикончить тебя.

– Это очень благородно с твоей стороны, Роберт, – заметил Алекс. – Извини, если я покажусь тебе неблагодарным, но мне больше по душе хорошая драка.

– Как хочешь.

Роберт сделал внезапный выпад, и острие его меча царапнуло по груди Алекса.

Горячая кровь заструилась по его телу, пропитывая рубашку.

– Видишь? – сказал Роберт, с улыбкой присматриваясь к ране противника. – Тебе не справиться со мной, Макдан. Я непобедим.

– Это только слова, – возразил Алекс, стиснув зубы от жгучей боли в груди. – Но если это правда, почему ты тратишь столько времени, чтобы убить меня? Ведь у тебя, как у правителя Шотландии, есть множество гораздо более важных дел. А может, зажатый в твоей руке камень не более чем красивая безделушка? – нахмурившись, добавил он.

Роберт зарычал от ярости и бросился на него. Алекс опустил свой меч, но в последнее мгновение резко взмахнул им, выбив оружие из руки Роберта, и задел его предплечье. Роберт взвыл от боли и отшатнулся, с удивлением глядя на алые струйки, текущие по его запястью.

– Если хочешь, мы прервемся, и Гвендолин займется тобой, – вежливо предложил Алекс. – Полагаю, ты оценишь, как ловко она управляется с иглой и несколькими прядями волос.

– Я хочу убить тебя!

– Как пожелаешь, – пожал плечами Алекс. – Продолжим.

Гвендолин с немым ужасом смотрела, как мужчины подняли мечи и возобновили бой, наскакивая друг на друга с беспощадной решимостью. Несмотря на притворную браваду Алекса, Гвендолин видела, что рана беспокоит его, поскольку при каждом взмахе меча он морщился, а рубашка потемнела от крови. Но он продолжал вновь и вновь обрушивать на Роберта свой меч, вынуждая противника отступать. Серебряный свет луны лился на сражающихся воинов, и их силуэты четко выделялись на фоне древних валунов.

– Ты хорошо сражаешься, Макдан, – признал Роберт, тяжело дыша. – Тем не менее, как ты сам заметил, меня ждут более важные дела. Пришло время тебе умереть.

Алекс немедленно опустил меч и отступил назад.

– Очень хорошо, Роберт. Делай что хочешь.

Схватив меч обеими руками, Роберт издал торжествующий крик и бросился вперед; в глазах его зажегся победный огонь.

«Пожалуйста, Господи, – беззвучно взмолилась Гвендолин, сердце которой разрывалось на части. – Пожалуйста, Господи, не дай ему умереть».

Алекс ждал, до последней секунды не двигаясь с места.

А затем он, резко нырнув в сторону, вонзил свой меч в живот Роберта.

– Нет, – сказал Роберт, растерянно глядя на серебристую полосу, погружавшуюся в его внутренности. Потом он поднял взгляд на Алекса. – Этого не может быть. Я… меня нельзя убить. Я непобедим.

– Прошу прощения, Роберт, – ответил Алекс. – Но, похоже, ты ошибался на этот счет.

Он выдернул меч из живота Роберта, и струя алой крови хлынула на землю.

– Ты все равно меня не победил, Макдан, – сквозь сжатые губы произнес Роберт. Он поднес окровавленные пальцы ко рту и, собрав последние силы, прерывисто свистнул. – Мои люди изрубят вас на куски. – Он сплюнул, зажал руками живот и рухнул на колени. – Но сначала они поступят с тобой так, как поступают со шлюхами, – добавил он и со злорадной улыбкой взглянул на Гвендолин.

Она со страхом посмотрела на вершину холма, ожидая появления воинов Роберта.

Ничего не произошло.

Алекс вздохнул.

– К сожалению, твои люди заняты, – виноватым тоном сообщил он. – Надеюсь, ты не обидишься на меня – я приказал своим воинам во время нашей встречи немного развлечь их.

Искаженное болью лицо Роберта вспыхнуло от ярости. Он стиснул в кулаке заветный камень, как будто хотел выжать из него несколько волшебных капель, которые придадут ему силы.

Алекс вложил в ножны окровавленный меч и повернулся к Гвендолин.

– Иди сюда, Гвендолин, – ласково позвал он, протягивая ей руку. – Пришло время…

– Нет! – вскрикнула она, и ее глаза расширились от ужаса.

Алекс повернулся и увидел поднявшегося на ноги Роберта, который нацелил свой меч прямо ему в голову. Он инстинктивно схватился за оружие, прекрасно понимая, что не успеет вытащить его до того, как Роберт раскроит ему череп.

«Лети! – мысленно приказала Гвендолин, устремив взгляд на лежавший на земле кинжал. – Лети и убей его».

Вспышка молнии прорезала ночное небо, и на мгновение все застыли неподвижно.

– Боже мой, – пробормотал Роберт, и его меч застыл в воздухе.

Он окинул Гвендолин долгим пристальным взглядом, как будто никогда раньше не видел ее, а затем рухнул на землю. Из его спины торчала рукоятка кинжала.

Гвендолин поднесла руку ко рту и в ужасе посмотрела на безжизненное тело врага. Потом она принялась вглядываться в темноту, рассчитывая увидеть там воина, который подобрал кинжал и метнул его в Роберта.

Там никого не было.

Испуганная, она вновь перевела взгляд на Роберта. На его рубашке быстро расплывалось темное пятно.

– Я… я не думала… – пробормотала она.

– Знаю, – тихо ответил Алекс. Он нагнулся и взял камень из руки Роберта.

Она покачала головой, пытаясь понять, что же такое сделала.

– Он собирался убить тебя, и… я бы этого не пережила. Я должна была остановить его. – Она начала дрожать. – Это была всего лишь мысль… – Голос ее звучал растерянно. – Я не думала, что это действительно произойдет.

– Ты спасла мне жизнь. И для этого тебе понадобилось использовать свой дар.

– У меня нет никакого дара, Макдан, – с отчаянием в голосе возразила она. – И никогда не было. Я позволила тебе поверить в мои способности, поскольку боялась, что ты отошлешь меня назад, к Максуинам, когда узнаешь правду. Но… я действительно не ведьма.

Алекс обнял ее и прижал к себе, не обращая внимания на кровоточащую рану на своей груди.

– Ошибаешься, любовь моя, – прошептал он, проводя пальцами по ее мокрой от слез щеке. – Ты обладаешь силой, которая передавалась в твоем роду по женской линии. У твоей матери не было этих способностей, но у тебя есть. Именно поэтому мать доверила тебе необыкновенный камень.

С этими словами он повесил талисман ей на шею.

– Он не исполняет желания, как считали вы с Робертом, – продолжал объяснять Алекс. – Он охраняет обладающих особым даром девочек из твоего рода, пока их способности не созреют.

– Нет, – вся дрожа, возразила она. – Ты ошибаешься.

– Подумай, Гвендолин, – настаивал он, ласково гладя ее по волосам. – Ты вызвала бурю в ту ночь, когда я попросил тебя продемонстрировать свои возможности…

– Это было всего лишь совпадение…

– …а затем проливной дождь, когда Роберт поджег дома.

– Буря все равно должна была вот-вот начаться… я не вызывала ее…

– А как ты объяснишь кинжал в спине Роберта? – тихо спросил он.

– Я не знаю! – крикнула она, уткнувшись головой ему в плечо. – Это произошло само собой!

– Ну, успокойся, – утешал он, еще крепче обнимая ее и поглаживая по спине. – Все хорошо, любовь моя. Теперь ты в безопасности.

Гвендолин плакала в его объятиях. Всю жизнь ее считали ведьмой, но сознание того, что эти обвинения лживы, давало хоть какое-то утешение, даже если об этом было известно лишь ей одной. Теперь же, несмотря на желание опровергнуть слова Макдана, она не могла не вспомнить о необыкновенных ощущениях, охвативших ее, когда она приказала кинжалу Роберта убить его.

Сила ее желания заставила кинжал подняться в воздух и вонзиться в спину Роберта.

Внезапно Макдан замер.

– Что случилось? – спросила она, отстраняясь.

– Мы не одни.

Земля дрожала от топота копыт. Гвендолин взглянула на холм и увидела отряд всадников, спускающихся по склону с факелами в руках. Когда они приблизились, она смогла разглядеть во главе отряда Камерона, Бродика и Неда.

– Добрый вечер, Гвендолин! – радостно поздоровался Камерон, останавливая коня. Он поднял меч и взмахнул им, описав в воздухе серебристую дугу – сигнал воинам образовать кольцо вокруг Алекса и Гвендолин.

– Мы решили, что должны присоединиться к вам, потому что скоро здесь будут гости, – сообщил Бродик, кивнув головой в сторону леса, и перевел взгляд на безжизненное тело Роберта. – Вижу, ты наконец успокоил этого негодяя.

– На самом деле это Гвендолин сразила его.

– Максуину это не понравится, – высказал предположение Нед и придвинулся к девушке, как будто хотел защитить ее.

В этот момент из гущи леса выскочили пять десятков всадников. Увидев воинов Макдана, образовавших кольцо вокруг Алекса и Гвендолин, они остановились, но мечи их были по-прежнему обнажены и сверкали в свете факелов.

– Добрый вечер, Макдан, – произнес лэрд Максуин, выезжая вперед. Его взгляд скользнул по Гвендолин, а затем остановился на безжизненном, окровавленном теле брата. На его лице отразилось сожаление.

– Он должен был умереть, Максуин, – мрачно сказал Алекс. – Он убил отца Гвендолин ради своих целей, а затем ложно обвинил ее в этом преступлении. Вслед за этим он усугубил свои обвинения ложью о колдовстве и вредительстве, и ты, вместо того чтобы выслушать Гвендолин, как требовали от тебя твои обязанности, вынес ей несправедливый приговор. – В его голосе сквозило осуждение.

Лицо Максуина стало еще более несчастным.

– Я давно знал о жадности брата, – печально признался он, – но не мог себе представить, что он способен навредить члену собственного клана.

– Она уже не в твоем клане, Максуин, – твердо заявил Алекс. – Теперь она принадлежит к клану Макданов. Если ты или кто-либо из твоих людей попытается опять причинить ей вред, я убью тебя.

– Или я, – поддержал его Камерон, взмахнув мечом. – Даже если это будет стоить мне жизни.

– Или я, – сказал Бродик, поднимая оружие.

– Тем более я, – поклялся Нед.

– Я уж и подавно, – повторил Мунро.

Гвендолин в изумлении смотрела на Макданов. Слова клятвы медленно перемещались по кругу воинов, и каждый, кто тут был, обещал защищать ее. Произнося клятву, они поднимали вверх меч или факел, и на фоне темного неба теперь сиял ореол из золота и серебра. Потрясенная Гвендолин заморгала и отвела взгляд, не в силах понять, почему эти храбрые люди готовы пожертвовать жизнью, защищая ее.

– Воины, которых Роберт привел с собой, чтобы напасть на мои земли, связаны и ждут тебя у вершины вон того холма, – сообщил Алекс лэрду Максуину. – Пообещай, что позволишь нам с миром уйти домой, Максуин, и можешь забирать их. Ты можешь забрать с собой и тело Роберта, – добавил он, – чтобы устроить ему соответствующие похороны.

Максуин кивнул и приказал двум воинам забрать тело Роберта и его лошадь. После того как это было сделано, он в нерешительности остановился.

– Прошу прощения, Макдан, но мне нужно знать… как поживает моя Изабелла? – Его хриплый голос свидетельствовал о том, как сильно он озабочен судьбой дочери.

Его отцовский страх помог Гвендолин вновь обрести дар речи.

– С ней все хорошо, Максуин, – ответила она, торопясь обрадовать его. – Макданы проявили к ней доброту и уважение, и ни один мужчина никогда не покушался на ее честь.

Его глаза осветились надеждой.

– Думаешь, теперь, когда Роберт мертв, она согласится вернуться домой?

– Нет, – вмешался Бродик, прежде чем Алекс успел ответить Максуину, что на этой неделе с радостью доставит ее домой.

Все удивленно посмотрели на него.

– Изабелла выходит за меня замуж, – решительно заявил Бродик и внезапно охрипшим голосом добавил: – Я уверен, она будет рада, Максуин, если ты благословишь нас.

Максуин в замешательстве пристально смотрел на него.

– Разве ты не тот воин, который, будучи гостем у меня в доме, ухаживал за ней, а потом приставил ей кинжал к горлу и угрожал убить?

– Тот самый. Меня зовут Бродик.

– Моя дочь не стеснялась в выражениях, когда говорила о тебе после того приключения. Я удивлен, что вижу тебя живым и здоровым. Раз так, мне остается только похвалить тебя за стойкость и благословить.

Бродик улыбнулся:

– Мы с Изабеллой приедем к тебе в гости, Максуин, после того как поженимся.

– Буду с нетерпением ждать, – заверил его лэрд. – Желаю тебе и твоим людям, Макдан, доброго пути.

Он на прощание кивнул Алексу, повернул коня и повел своих людей к вершине холма, чтобы забрать воинов Роберта.

– Нам лучше отправиться в лес и разбить лагерь для ночевки, – сказал Камерон, поглядывая на небо. – Гроза может разразиться в любую секунду.

– Может, Гвендолин остановит ее, – высказал предположение Бродик.

– Ей и так досталось сегодня, чтобы еще менять погоду ради твоего удовольствия, – возразил Нед. – Ради всего святого, она же только что уничтожила Роберта.

– Точно, – согласился Камерон. – Девочка устала.

– Мы не возражаем против хорошей грозы, девушка, – бодро добавил Мунро. – Так что можешь не беспокоиться.

– Я даже немного полюбил грозы, – заметил Эван, – с того раза, когда ты вызвала дикий шторм во время нападения Роберта.

– Вот это была буря! – с воодушевлением стал вспоминать Гаррик, двигаясь вместе с остальными в сторону леса. – Помните, как она стояла на стене, обдуваемая ветром…

– Казалось, что она парит в воздухе, – вставил Квентин, – как какое-то сверхъестественное существо…

Воины шествовали среди деревьев, продолжая удивляться вызванной Гвендолин буре.

Гвендолин долго смотрела им вслед. А когда их голоса стихли и последний отблеск факела исчез за деревьями, она медленно подняла глаза на Макдана.

Он стоял рядом с ней, высокий и сильный. Его фигура даже в туманном лунном свете отчетливо выступала из темноты. Рубаха была порвана и пропитана кровью, но он, не отрываясь, смотрел на Гвендолин, и казалось, рана совершенно не беспокоит его. В нежном и внимательном взгляде его пронзительных голубых глаз не было ни намека на сумасшествие, не было и так хорошо знакомой ей страсти.

– Почему? – наконец едва слышным шепотом спросила она. – Почему ты пришел за мной?

Алекс протянул руку и ласково провел пальцами по ее подбородку.

– Много лет я вел битву с самим собой, и я боялся, что никогда не смогу ее выиграть, – тихо признался он. – Хуже всего было в первый год после смерти моей жены. Я тоже хотел умереть, и поэтому мне было совершенно безразлично собственное душевное здоровье. В конце концов я вспомнил, что у меня есть сын и клан, которым я нужен, и я заставил себя сдерживать свои фантазии и ярость, чтобы появиться перед ними внешне совершенно здоровым человеком. Но это было ложью. Я был подавлен. Я жил в постоянном страхе, что однажды у меня не останется сил, чтобы бороться с волнами безумия, которые накатывали одна за другой. – Он волновался все сильнее, и его голос становился все более хриплым. – Когда Дэвид заболел, я понял, что этот день пришел.

– Но теперь Дэвиду лучше, Макдан, – заверила его Гвендолин. – По какой-то причине его организм перестал принимать определенную пищу. Но если он воздержится отупотребления некоторых продуктов, то – я уверена – он будет продолжать расти сильным и здоровым.

– Знаю. И по мере того как он поправлялся, вместе с ним выздоравливал и я, пока не почувствовал, что снова владею собой. Но когда ты ушла, – произнес он хриплым голосом, – у меня возникло ощущение, что меня разрывают на части.

Он взял ее руку и благоговейно поцеловал ладонь, а потом крепко прижал ее к своей кровоточащей груди.

– Выходи за меня замуж, Гвендолин, – взмолился он, пытаясь сдержать дрожь в голосе. – Выходи за меня замуж, и я клянусь, что буду любить и оберегать тебя до самой своей смерти. Не потому, что ты принадлежишь мне, – добавил он, стирая пальцем серебряную каплю, скатывавшуюся по ее щеке, – но потому, что без тебя я пропаду.

– Но я ведьма, – тихим и дрожащим голосом запротестовала Гвендолин.

– А я безумный лэрд, – небрежно возразил он, пожимая плечами. – Чудесная пара.

Гвендолин сглотнула и покачала головой:

– Когда твои люди узнают о моих способностях, они захотят прогнать меня…

– Мои люди всегда верили, что ты обладаешь огромной властью, – перебил Алекс. – Включая моего сына, который просто обожает тебя. Так что единственный человек, для кого это является открытием, – ты сама. А что касается твоего изгнания, то так упорно избавиться от тебя хотела Ровена, но ее мотивы не имели ничего общего с благородным желанием защитить клан. Больше она не прикоснется к тебе.

Сердце Алекса билось ровно и уверенно под ладонью Гвендолин, а кровь из его раны сочилась у нее между пальцами. В это мгновение она почувствовала, что это сама его любовь проникает в ее плоть, мускулы и кости, пронизывая все существо, наполняя ее теплом и мужеством, которые были так необходимы ей, чтобы любить и быть любимой. Макдан сказал, что без нее он пропадет. Он ошибался, подумала она, и едва сдерживаемая радость охватила ее.

Это она пропадет без него.

Тихо вскрикнув, она поднялась на цыпочки и обхватила руками его могучие плечи.

– Да, – прошептала она, почти касаясь губами его губ. – Я выйду за тебя замуж, Безумный Макдан.

Алекс приподнял ее и крепко поцеловал в губы. Что-то маленькое и твердое уперлось ему в грудь. Слегка поморщившись, он отпустил ее.

– В чем дело? – взволнованно спросила Гвендолин. – Рана болит? Может, мне зашить ее?

– Это не рана, – успокоил Алекс девушку. Он взял висевший на ее груди кулон и приподнял, чтобы в свете луны лучше рассмотреть сверкающий камень в золотой оправе, а затем внезапно рассмеялся.

– Что здесь смешного?

– Просто я подумал, какие времена настанут, – задумчиво произнес он и опять притянул ее к себе, – если у нас будет дочь.

– О нет! – вскрикнула Гвендолин, испугавшись этой мысли. – Не думаешь же ты, что мои способности…

– Я надеюсь на это, Гвендолин, – сказал он, ласково погладив ее бледную шелковистую щеку. – Когда я думаю о том счастье, что принесла мне всего одна ведьма, то испытываю полный восторг от возможности иметь сразу двух.

Он наклонился и крепко поцеловал девушку, делясь с ней исцеляющей силой своей любви. Затем он еще крепче обнял ее и снова засмеялся. Сознание его было ясным, а сердце не знало сомнений, когда он повел свою любимую ведьму прочь из сада древних камней навстречу радостям их новой жизни.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14