Рассыпуха [Павел Андреев] (fb2) читать онлайн

Павел Андреев Рассыпуха

Согласно докладу Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ),

каждые 40 секунд на Земле происходит одно самоубийство,

каждые 60 секунд — убийство,

каждые 100 секунд — кто-то погибает в военном конфликте.

Ежегодно в мире насильственной смертью погибает

около 1 млн. 600 тысяч человек.

Более половины их этих смертей приходится на самоубийства,

треть — на убийства, пятая часть — жертвы военных действий.

В среднем,26 % от общего числа

погибших насильственной смертью за год

составляют жертвы убийств и военных конфликтов…

Маленькие аккуратные солдатики. Уложенные на фетровую подставку на дне красивой коробки из-под сигар, они преданно ждут своего часа. Не своего шанса на выстрел, нет, — они ждут момента, когда их достанут, протрут и, пересказав историю каждого из них, вернут обратно в коробку. Любой из этих патронов как сосуд с заключенным в него джинном, исполняющим только одно желание. Важно не ошибиться и загадать желание, соответствующее возможностям джинна — калибру патрона. Как страшно не угадать и промахнуться в своих желаниях! В такие моменты сомнений всегда кажется, что время самого сокровенного желания еще не пришло. Но проходит время, и вдруг понимаешь: удовольствия от исполнения желаний заканчиваются быстрее, чем сама жизнь. В ней всегда так: то, что мы имеем — нам уже не нужно, то, что нам необходимо — уже принадлежит другим.

Тот, кто имеет столько таких разных неиспользованных патронов, кто эффектно один за другим их показывает и рассказывает о них — вряд ли умен. На самом деле, чем меньше неиспользованных патронов, тем человек умнее. Патрон — готовое решение, но твое ли? В результате воздействия подобных решений человек резко глупеет. Особенно положение ухудшается, если один из таких патронов вдруг подходит. Избавиться от маниакального стремления еще и еще собирать и хранить рассыпь неиспользованных когда-то патронов потом почти невозможно.

Я был глуп. Имея в запасе сотни стандартных ответов, я перебирал их в каждой конкретной ситуации, и считал, что это и есть «думать». Отсутствие легких, быстрых, красивых решений — чем не главный признак моей глупости? Каждая моя ситуация всегда была в чем-то уникальна, но при этом соответствовала конкретному калибру обстоятельств. Поэтому набор старых патронов, как устаревший опыт прошлого, оказался просто грудой рассыпухи. Этот уже ни к чему не пригодный боекомплект приходилось носить с собой, а это отнимало силы. Не в приступе ли слабоумия мы коллекционируем чужую рассыпуху?

Уравнение с одним обездоленным

ШУРУП

Патрон Парабеллум калибра 9х19 мм, пуля типа JHP (jacketed hollow point — полуоболочечная с полой головкой) — 5.72 грамма, дульная скорость — 458 метров в секунду, дульная энергия — 598 Дж. Такая пуля разворачивается «розочкой» при попадании в тело, наносит значительный урон и отдает всю свою энергию телу, зачастую опрокидывая его. Имеет меньшую склонность к рикошетам и меньшую пробивную способность. Используется как полицейский боеприпас и для самозащиты.

Февраль, 2000 год.

«Cruiser» — это действительно круто. Бесшумно и мягко эта народная бандитская тачка мчится по щербатому асфальту кольцевой. Надменное превосходство «Land Cruiser» легко передается мне. Вживаясь в образ, я твердо занимаю левый ряд. Едва заметив надвигающуюся сзади громадину, легковушки словно бильярдные шары отскакивают в правый ряд, порой не успевая даже включить указатель поворота. Не снижая скорости, плавными галсами маневрирую по рядам. На входе в крутой поворот «Cruiser», пугая креном и раскачкой, надежно отслеживает траекторию. Закладываю вираж порезче. Электронная пищалка предупреждает о начавшемся боковом скольжении, но вступившая в действие система курсовой устойчивости быстро пресекает занос на корню.

В город въезжаю по Сибирскому тракту. Пересекая Восточную, спускаюсь вниз. Неожиданно красные огни стопарей впереди учтиво, но с опозданием, семафорят мне о необходимости сбросить скорость. Резко торможу, срабатывает АБС. Огромный автомобиль шарахается в сторону от убогой шестерки, через бордюр прямо на тротуар, едва не тараня своей огромной мордой пешехода с тросточкой. От вида надвигающейся решетки радиатора, колени у бедолаги нелепо сгибаются, и тело его почти вертикально оседает на подломившееся ноги — так падают пиджаки с плечиков в шифоньере. Все происходит быстро, я даже не успеваю что-то сообразить. Этого мне только не хватало! Стоило покупать такую тачку, чтобы валить ею пешеходов на тротуаре?

Не заглушая двигатель выхожу из машины. Быстро оглядываюсь по сторонам. Слева — оживленный перекресток, справа, вдоль тротуара — высокая каменная ограда военной прокуратуры, впереди — тротуар с барахтающимся пешеходом, за спиной, через дорогу — толпа горожан в ожидании автобуса. Оглядываюсь на шестерку у светофора — кажется, все же я ее зацепил. Трое парней очень внимательно осматривают разбитые стопари и, похоже, желают со мной пообщаться. Перспектива легких телесных повреждений при контакте с ними очевидна. В случившемся нет ничего криминального, но эти три «пассажира» мне активно не нравятся.

Подхожу к пешеходу. Он стоит задницей вверх, опираясь в тротуар прямыми, расставленными в стороны руками и ногами. Трость валяется рядом. В глаза бросается молчаливая настырность, с которой упавший, не обращая ни на что внимания, пытается встать на ноги. Не дожидаясь окончания акробатического этюда, подхожу сзади и, обхватив хромого за талию обеими руками, резко приподнимаю и ставлю его на ноги. Они выглядят как-то странно: левое колено неестественно вывернуто, правая нога, прямая как палка, торчит в сторону. Я с трудом удерживаю его на весу — тяжелый, однако. Странно подтягивая правую ногу, он ставит ее на тротуар, а левая… его левая нога сгибается ниже колена, и из опустевшей штанины, словно банка тушенки из вещмешка, вываливается протез! Тело, лишившись опоры, заваливается на левое бедро и увлекает меня за собой. Пытаясь восстановить равновесие, делаю шаг вперед и спотыкаюсь о его прямую правую ногу. В результате — падение вперед. Классическая tai-otoshi — передняя подножка.

— Ёп… — коротко выдыхаю и чувствую, как мое тело без хруста, упруго принимает на себя все его восемьдесят с лишним килограммов.

Не дожидаясь благодарности за столь удачную страховку, локтем даю понять партнеру, что пора вставать. Переворачиваюсь на живот и вскакиваю на ноги. Передо мной на асфальте сидит мужик. Задрав левую штанину, засовывает культю в протез, похожий на сапог с длинным пластмассовым голенищем. Безногий настолько ушел в себя, что стал подобен замкнутой окружности. Рядом валяется трость — малая часть его судьбы, отпечаток фатальности случившегося. Еще недавно так необходимая в быту, сейчас эта вещь, утратив свою сущность, напоминает мне человека, потерявшего свою тень.

Визг колес и рев движка лихо разворачивающегося «Cruiser» возвращают меня к действительности — моя машина стремительно удаляется в противоположном от меня направлении! «Завалю!» — первое, что успеваю подумать.

У меня на глазах, нагло. Угнали мою тачку! Я стою в растерянности перед сидящим на тротуаре инвалидом. Старой шестерки на перекрестке тоже нет!

ПРИЦЕЛ

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13: тип пули FMJ (full metal jacket— цельнометаллическая, бронебойный сердечник из закаленной инструментальной стали) — наиболее распространенный тип боеприпасов. Практически единственный тип пули, принятый на вооружение в армиях мира (по международным конвенциям экспансивные боеприпасы запрещены к применению в военных действиях). Буква «r» обозначает наличие у гильзы выступающего фланца. У патрона лак фиолетового цвета на капсюле и в месте соединения пули с гильзой.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Февраль, 2000 год.

Боковым зрением я увидел, как джип резко затормозил и, слегка подпрыгнув, перескакивая через бордюр, лихо направился в мою сторону. Быть припечатанным этим японским «УАЗиком» к бетонному забору мне совершенно не хотелось. Тело инстинктивно среагировало нервным импульсом мышц, но убежать не смогло — протезы это уже не ноги! Получив толчок, шарнир послушно согнул протез в колене, но выбросить вперед голень пружина не успела — механика не поспевала за рефлексами испуганного тела. Дернувшись, я потерял равновесие и упал. Падая, собственным весом выдернул короткий обрубок бедра из стакана культеприемника — так выскакивает палец из горлышка бутылки. Издевательски шипя, ниппель клапана стравливал воздух — правая нога, в прямом смысле, отстегнулась со свистом. Блестящая решетка радиатора остановилась в полуметре от меня, — я даже почувствовал, как меня обдало теплой волной воздуха, нагретого двигателем машины. Сидя, вытащил из-под себя протезы и вставил в них культи. Затем перевернулся и, широко расставив «ноги», отжался на руках. Поочередно перемещая выпрямленные руки в направлении растопыренных «ног», попытался встать. Я слышал, как хлопнула дверь машины, видел, как подошли ко мне справа мужские ботинки, но остановиться уже не мог — вставать надо сразу, как упал, иначе потом надолго запомнишь, как беспомощно сидел на земле под сочувствующими взглядами обывателей.

Неожиданно сзади меня обняли на уровне пояса и, рывком оторвав от земли, попытались поставить на землю. Я хотел крикнуть: «Не поднимай!» — но не успел. Ноги уже болтались в воздухе. Этого оказалось достаточно, чтобы протезы, не до конца надетые после падения, начали сползать под собственной тяжестью. Пытаясь не потерять бедро, я подтянул культей слезающий протез к себе и, навалившись всем весом на культю бедра, вдавил ее в стакан культеприемника. Мой добровольный помощник ослабил захват. Я перенес вес тела на левую ногу, и в это самый момент слетел протез голени. Я упал, закручиваясь в левую сторону. Падая, увлек за собой того, кто пытался помочь мне подняться. Споткнувшись о мою правую ногу, он оказался подо мной, приняв на себя всю тяжесть моего падения. Если бы мне надо было дать название нахлынувшим ощущениям, я сказал бы, что это было состояние, как после взрыва.

Дежурный офицер РОВД

Патрон ПММ 9х18 мм. Начальная скорость — 420 м/с. Дульная энергия — 494 Дж. Баллистические характеристики патрона несколько хуже, чем у 9-мм Парабеллум, но превосходят 9-мм короткий. В 90-е годы патрон и пистолет были модернизированы и получили наименование соответственно ПММ и ПМ-М. Таким патроном нельзя стрелять из прежних пистолетов Макарова.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Февраль, 2000 год.

— Значит, разбойное нападение — то есть попытка завладеть автомобилем силой или угрозой применения силы? — дежурный офицер сочувственно смотрит на меня.

— Да не было никакого разбойного нападения! Я вышел помочь пешеходу, поскользнулся, упал, — когда встал, машина уже разворачивалась задним ходом.

— У вас AntiHiJack?

— Метка в виде брелка? При отсутствии метки противоугонка должна была заблокировать двигатель, и тогда преступники не уехали бы, — помогает дежурному гаишник.

«Какая к черту метка?!» — думаю я, вспоминая, что от растерянности чуть не начал палить по удаляющейся машине. Благо, зацепившись острой спицей курка за подкладку кармана, «зброев» не позволил мне сделать эту глупость.

«CZ» пролежал в тайнике несколько лет. Я достал его сегодня, потому что поддался, наконец, искушению этим оружием. Сколько раз ловил себя на мыслях, что эта смертельная машинка и есть решение многих моих проблем. Сегодня чудо удержало меня от соблазна остановить с ее помощью свою машину. Стоило только вытянуть руку в направлении цели, согнуть несколько раз указательный палец, и мои мысленные желания материализовались бы со скоростью звука. Несколько выстрелов, разбитые заднее и лобовое стекла, порванный пулей подголовник сиденья водителя, кровь на панели, на полу и на снегу, разбегающиеся пешеходы. Машина с распахнутыми дверями, словно птица с беспомощно разбросанными крыльями, брошена посреди дороги. Бред. Ничто не стоит дороже человеческой жизни.

— Вы владелец? Ваши документы и документы на машину.

— Вот паспорт, пожалуйста, а документы на машину остались в бардачке, — я растеряно похлопал по карманам куртки.

— Бек Максим Иосифович? Мои поздравления — ваши шансы упали до нуля, — дежурный посмотрел на меня как Кощей Бессмертный на Ивана-дурака, потерявшего своего Сивку-Бурку.

— Что у вас в кармане? — взглядом указал он на оттянутую полу моей куртки.

В левом внутреннем кармане куртки лежал заряженный и поставленный на предохранитель пистолет. Надо еще уметь элегантно носить в карманах вещи размером с ежедневник и весом с килограмм. Сейчас мне только обыска не хватало! Я посмотрел дежурному прямо в глаза. В таких ситуациях своевременное «торможение» предотвращает «наезды» — первым начинает обычно тот, у кого нервы оказываются слабее.

— ДТП будем оформлять — инвалида все же сбили? — автоинспектор, мотнув головой в сторону «сбитого» мной пешехода, заполнил повисшую паузу.

Инвалид сидел, опустив голову на грудь, и никак не реагировал на происходящее.

— Еще раз назовите свою фамилию, имя и отчество, — обратился к нему дежурный, механически проверяя заполненный под копирку протокол.

— Самелин Валерий Петрович, — инвалид говорил, наклонив голову к полу.

Слова, словно горошины, падали на грязный пол и катились в сторону дежурного офицера.

— На красный свет бесплатно можно только стоять. Заявление будете писать? — никак не желал угомониться инспектор.

— Оставь парня в покое, ему сейчас не до этого, — по жалостливому взмаху руки дежурного чувствовалось, что служба не до конца еще испортила его податливую крестьянскую натуру.

— Мы сами решим с ним все вопросы, — я отошел от окна дежурной части, и направился к сидящему у стены инвалиду.

Парень поднял голову. Он был спокоен, как патологоанатом. Его уравновешенность во время вынужденного бездействия позволяла ему с удобством присутствовать в этом бардаке. Чтобы общаться с таким, не нужно иметь повода для разговора — само его присутствие уже повод.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13.ПРИЦЕЛ.

Патрон ПММ 9х18. Дежурный офицер РОВД.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Февраль, 2000 год.

Дорожный гоп-стоп не увядает. Автогопники — народ нетерпеливый. Они не любят неделями пасти автомобиль, заказанный покупателем, и повышать свою квалификацию: угон, как и квартирная кража, требует большего профессионализма, чем грабеж и разбой. Сегодня был не простой гоп-стоп.

Противоугонка для угонщика — это неисправность, не позволяющая эксплуатировать автомобиль, а устранение любой неисправности — дело времени. Профессионал не станет угонять автомобиль, если ему не удалось отключить сигнализацию. Дистанционное радиоуправление сигнализацией с помощью радиобрелка очень удобно, но система имеет допущение на некомпетентность угонщика, который часто оказывается специалистом. Невнимание хозяина машины, апатия потенциальных свидетелей сделают свое дело — грамотная постановка, наглый угон и машину уже не найдут.

Очевидно, что эта сцена с ДТП сама по себе представляла конечный момент долгой предшествующей истории. Уверен, что если этот лох вспомнит о периодически «беспричинно» срабатывающей сигнализации, перегоревших предохранителях или «случайно» разбитом габаритном сигнале, он поймет, что это все элементы одной цепи, в буквальном смысле. Сигнализация не поддалась угонщикам с первого раза, и они, не имея достаточной информации, делали многократные, настойчивые попытки найти слабое место в «обороне» джипа.

С самого начала эти парни стремились придать обстоятельствам подготовки угона однородный характер. Они затратили столько труда на то, чтобы сделать угон закономерной последовательностью случайностей, что, в конце концов, жертва получила «на выходе» короткую непрерывную цепь вполне логичных событий. Кто стал бы угонять автомобиль, не придумав, как обойти блокирующую сигнализацию? По крайней мере, им это удалось — на небольшом участке маршрута, на оживленном перекрестке, в конкретной аварийной ситуации. Слишком красиво получилось для случайного ДТП. Получается, что я даже подыграл, завалив хозяина машины на тротуар?

Менты — враждебные, дикие. Хотя для бедолаги, потерявшего машину, все сейчас одинаково плохи, одинаково чужие. Одним словом — тихая и, главное, исполненная традиций жизнь. Хозяин машины подошел вплотную и уставился на меня.

— Спускай дело на тормозах — все это рассыпуха. Мне протезы надо переодеть, — я не стал кокетничать, и сказал ему все сразу, тихо, в ответ на его немой вопрос.

— Поехали? — единственное, что спросил он меня в ответ.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Февраль, 2000 год.

Если не справиться ни с сигнализацией, ни с противоугонкой, остается только завладеть автомобилем силой. Исполняют такой «хлопок» или во время остановки — на перекрёстке, стоянке, или со случайным попутчиком. По первому сценарию, в момент, когда останавливаешься на красный сигнал светофора, к машине подходит подвыпивший чиличало, открывает дверь, вваливается в салон и «убедительно просит» отвезти куда-либо. Обычно, стараясь предвидеть события, стремишься делать выводы в зависимости от обстоятельств. Поэтому, предчувствуя возможное развитие событий, я и вскрыл тайник с оружием. Поменял противоугонную систему — поставил новую, с функцией защиты от захвата автомобиля.

При работающем двигателе после каждого открытия двери со стороны водителя система производила опознавание метки. Режим проверки включался при нажатии на педаль тормоза. Если метка не была обнаружена, то противоугонная система включала световые и звуковые сигналы тревоги и блокировала работу двигателя. После этого завести двигатель было невозможно до тех пор, пока я не вводил секретный код. Эта опция включалась наличием метки в виде брелка, который я обычно носил в одежде, отдельно от документов. Я опоздал и не смог опередить события. Мой брелок остался в машине, вместе с сотовым, что и позволило спокойно эксплуатировать автомобиль.

Теперь я совершенно уверенно мог предположить, что моя новая проблема — результат непрерывного процесса, рожденного конкретной причиной. Машина была «заказана». Меня нахлобучили, как последнего фраера, и только потому, что я сам делал все, чтобы казаться таким клоуном. Клюнул на хромого. Кстати, про хромого. Что он там говорит?

Как можно говорить только в настоящем или только прошедшем времени? Его слова, сказанные тихим уставшим голосом, не конструируют предложения, а порождают образы. Фраза про рассыпуху — словно знак на уровне значения — в ней нет смысла. Нормальные люди информацией на уровне значений не обмениваются.

Осмысливаю услышанное по частям — звукам, словам, интонациям. Непонятно, почему и для чего сказана была именно эта фраза по рассыпуху?

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Февраль, 2000 год.

Пока заполнили все протоколы и заявления, наступил вечер. Уставшие, мы приехали ко мне на квартиру. Он в нерешительности остановился посередине пустой крохотной кухни. Пока я снимал протезы, он так и стоял там с пакетом жратвы, уставившись в черный квадрат пустого окна. Я не стал спрашивать о том, о чем он сейчас молчал. Как и большинство людей, не имеющих семьи, он видимо предпочитал одиночество отношениям, которые не удовлетворяли, а только омрачали его жизнь.

На мои переползания по квартире без протезов он никак не отреагировал — молча расстелил газету на полу, в центре ковра. Порезал без крошек хлеб. Достал из пакета и аккуратно разложил на газете все, что мы прихватили в супермаркете по дороге ко мне. Литровая бутыль приличной водки, салаты в прозрачных упаковках, селедка — получился неплохой достархан. Мы молча выпили по первой. Сразу налили и выпили по второй. Жадно закусили и выпили третью — так же молча, не чокаясь. Аккуратно укладывая на кусок черного хлеба селедку, аппетитно слезящуюся маслом, он спросил меня: «Что значит слово „рассыпуха“?»

Прямой вопрос всегда отражает цену утраты кредита доверия к человеку. Прямой ответ на прямой вопрос рождает диалог доверия.

— «Рассыпуха» — это часть неиспользованного боекомплекта, непригодная к повторному применению.

Что еще я мог рассказать ему про рассыпуху? Сложно описать то, что присутствует, но не зримо. Существует, но без описания, а может… просто, взять все и рассказать?

Рассыпуха

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Кандагар. Осень 1982 года.

Природа поделила сутки на день и ночь, а комбриг, утвердив распорядок внутренней службы, отмечает их «особые точки» уже по своему усмотрению. Утро начнется с сигналов горниста. Трубач честно отгудит на плацу — на этом все и закончится. Еще час по палатке будут шуршать дневальные: убирать территорию роты, поливать и мыть бетонный пол палатки. К этому времени основная часть «индейцев» с «парагвайцами» уже умчится на пробежку. Остальная часть роты, подстриженная наголо и окончательно одембелевшая, рваным темпом двинется к спортгородку, мысленно уже рассаживаясь в салоне самолета. Утром бегают те, кому положено бегать, и те, кто хочет бегать. Но и это еще не утро.

По-настоящему утро начнется с гулкого металлического скрежета алюминиевой кружки по дну пустого питьевого бака. Для утреннего туалета брать воду из бака могут только дембеля — им «влом» идти на арык умываться. Гулким ударам по дну бака вторит дембельский крик — «пожар»! Это значит, что кто-то уже метнулся за водой. Надо вставать, пока не прибежали «спортсмены», иначе придется переться на арык и ждать, пока толпа смоет с себя потные остатки сна.

Голод здесь — это скрытая жажда, так что мы едим мало, но пьем много. На завтрак дембеля не ходят, поэтому кусок белого хлеба и кофейный напиток «Ячменный колос», подкрашенный сгущенным молоком, мне принесут в палатку. Утренний бег трусцой и кружка ячменного кофе — чем не лошадиная радость? После завтрака — настоящая уборка. Короткий час утренней прохлады наполнится пылью, шумом и криком.

Бригада стоит на границе с пустыней Регистан. За ночь у входа в палатку ветром надувает миниатюрные барханы. Тоскливо смотреть, как замученный дизентерией молодой метлой сметает эти маленькие «сугробы» из песка и пыли. Так у меня дома по утрам дворники метут снег на тротуарах. Дома сейчас осень — батя уже картошку убрал, огород перепахал. Матушка наверняка банок на зиму накрутила — «варенья-соленья». Пашут они как проклятые, а я здесь торчу, долги чужие возвращаю. Эх, мне бы…

Трудно бороться с памятью, каждый раз мое желание вернуться домой она покупает ценой новых привычек и рефлексов. Под деспотичным гнетом этих инстинктов мое прошлое на гражданке постепенно теряет здравый смысл. Я учусь здесь тому, от чего дома придется наверняка избавляться. Мой разум нацелен не на то, чтобы уничтожить привитые здесь инстинкты, а на то, чтобы исправить их односторонность. Без них здесь можно умереть, а на гражданке с ними — жить невозможно! Привычка — элемент образа жизни.

Здесь образ жизни определяется посредством жребия. Каждый день с беспредельной честностью я бросаю жребий, в котором альтернатива «участвовать» появляется с вероятностью девяносто девять из ста, а «не участвовать» — с вероятностью один к ста. Приходится неукоснительно следовать тому, что выпало, поскольку сам мечтаю, чтобы такое «случайное везение» стало всеобщим законом для всех остальных участников этой игры в интернационалистов. Кому хочется в одиночку бороться с обстоятельствами? В результате каждый, вовлекая других в формируемый своими поступками круговорот ситуаций, оказывается способным влиять на общий ход событий. Выжив здесь, уже никогда не согласишься безвольно ждать подачек от государства, как ожидающий конфету ребенок, которому сказали открыть рот и закрыть глаза. Лишение прав освобождает от обязанностей — вернувшись, становишься свободным в чуждой и безразличной к тебе толпе сограждан.

Безразличие — главное средство защиты там, на гражданке. Здесь же все иначе, врагу не все равно, как ты одет, как защищен, как и куда ты идешь. Стрелок, определивший, что на тебе бронежилет, не станет стрелять в корпус, а постарается попасть тебе в голову или ноги, даже если на голове каска. Дело в том, что шейные позвонки с трудом выдерживают ударный импульс даже от пули, выпущенной из пистолета. Что уж говорить о выстреле из автомата или винтовки? Кажется, если для выведения из строя достаточно попасть в любую, не защищенную часть тела такой малостью, как граммовый осколок, то зачем наращивать мышцы и массу тела? Оказывается, это важно, чтобы остаться живым, быть сильным и сноровистым, уметь дать отпор и уничтожить врага, выход которого из боя без потерь делает его практически безнаказанным. Здесь хорошая защита держится на хорошем знании возможностей своего оружия, умении точно стрелять, терпеливо ждать в засаде и стойко переносить усталость долгих марш-бросков.

Поэтому прицельная дальность, калибр оружия, его скорострельность, емкость магазина, собственная физическая подготовка — все это определяет мою способность влиять на общий ход боя в случае, если жребий падет на меня. Трезво оцененная возможность попасть в задницу отражается на вооружении и боекомплекте. Под конец службы все совершают трагические ошибки именно потому, что пытаются действовать осмотрительно. И я разумно использую то малое, что предоставляет в мое распоряжение ротная оружейная палатка. Мне так удобно.

Я сам выбрал ПКМ. Это лучший вариант для дембеля, которому не надо искать никаких оправданий для своих поступков. Эта модель пулемета родилась спустя шесть лет после отечественной войны. В армии ее приняли за год до моего рождения. К тому времени, когда я пошел в первый класс, пулемет уже сдал все необходимые тесты. Армия сделала его легче на полтора килограмма, он получил другой пламегаситель, приклад, спусковую скобу, рукоятку перезаряжания. Крышка его ствольной коробки стала жестче. При смене позиций он уже не требовал перезарядки. Был неприхотлив в обращении и безотказен в работе. Чтобы изготовить его, государству хватало часа работы на конвейере. Мои папа и мама восемнадцать лет кормили и учили меня, вздрагивая каждый раз, когда повышалась моя температура, или появлялась новая запись учителя в школьном дневнике. Теперь уже вздрагивает он, когда чувствует мою готовность убивать. Он был готов убивать сразу по рождению, но терпел и ждал, когда этому научусь я.

Четыре месяца тренировок и муштры в учебке научили меня терпеть и ждать, когда этого требуют обстоятельства. Я стал его напарником. Еще шесть месяцев общения с ним научили меня обороняться — когда окружен, яростно драться — когда нет другого выхода, и подчиняться приказам при вынужденных обстоятельствах. Мы провели столько времени наедине в засадах, столько проползли и пробежали на проческах, что невольно стали похожи друг на друга.

Когда нашим отношениям исполнилось ровно полгода, я понял, что остаться с ним надолго мне помешают две его крайности: первая — его желание перекроить и усовершенствовать мою жизнь, вторая — его покорное сосуществование с моим образом жизни, со всеми моими прихотями и причудами. Он легко находил золотую середину между нами — давал возможность себе сохранить свой мир войны, и при этом не позволял мне оставаться его бледной тенью. Именно это в самом начале помогло мне удержаться рядом с ним.

Наш контракт с ним состоит из короткого, как выстрел, его «надо» и длинного как пулеметная лента списка моих «хочу». Показав мне, как умирают люди от его выстрелов, он научил меня тому, что нельзя хотеть там, где не можешь. Он отучил меня накапливать страх и выдавливать его из себя огненными строчками его трассеров. Именно его короткое и спокойное «так-так-так» избавило меня от необходимости заставлять его захлебываться очередями.

Одним словом, пулемет Калашникова — агрегат самый что ни на есть отцовский! Вполне приличная штука, если знаешь, как ленту заправить. Лупит на полтора километра. Прямой выстрел — почти семьсот метров! Звук от этой швейной машинки просто отличный — кроме нее ничего и не слышно. Тот, кто поймает его привет, вряд ли придет сказать, что стрелок был не прав. Очень правильная штука. Естественно, если в правильных руках. Ее правильный калибр в реальности при попадании способен вынести грудную клетку и еще в дувале поковыряться, пока вы решаете — попали или нет. Взяв его в свои руки и пробежав с ним пару километров по виноградникам, можно смело вешать себе на грудь медаль и гордиться — на гражданке с ним даже за штуку баксов и ста метров никто достойно не пробежит. Если ты здоров и с молоду качался, таскать ее можно долго. Очень долго. Это хороший пулемет, воплотивший в себе весь основной набор принципов советской демократии и преимуществ российской оборонки. Патроны жрет, правда, как кролик морковку. Зато, как говорится — в коня корм.

Обычно с собой к ПК я беру три ленты по сто двадцать «таблеток», две из них — без короба. Еще в пачках патронов четыреста, по десять штук в пачке. Итого: сорок пачек плюс три ленты по сто двадцать — достаточно, чтобы вызвать расстройство желудка у духов, если к ним в задницу попадешь. Правда, только сам ствол с таким боекомплектом уже весит килограммов двадцать пять, да еще потенциальная рассыпуха в пачках. В РД забиваю одних только патронов почти цинк, три-четыре РГД, ракетницы, пару Ф-1, почавкать чего-нибудь и воды, конечно. Нож, стропа, трофейное верблюжье одеяло — это я уже не считаю.

Возвращаясь с рейда, прочески, сопровождения колонны или засады находишь в своем ранце порванные бумажные пачки с патронами. Патроны россыпью валяются на дне рюкзака вперемешку с песком и другим мелким мусором. Никто не собирается очищать их от песка и пыли, тем более, забивать в магазин. Эту россыпь патронов небрежно ссыпают в большой деревянный ящик, что стоит в оружейной палатке. Дежурный по роте мелом отмечает условную цифру патронов россыпью. Рассыпуху, заполнившую до краев ящик, ссыпают в батальонный сортир, списывая ее по акту.

Каждый раз, укладывая РД, надеешься вернуться домой живым и здоровым. Прошлого нет — оно умерло от страха в первой же проческе. Будущего здесь тоже нет — оно в Союзе. Есть только настоящее, которое всегда с тобой в РД. Его столько, сколько можешь унести. Именно столько — сколько можешь. Лишнее здесь не нужно никому. Лишняя работа здесь хуже лени.

Теория Бубновского Виктора о вероятности демобилизации, для тех, кто не умер в детстве

БУБА

Патрон 7,62 х 39 образца 1943 года: начальная скорость — 710 м/с., дульная энергия — 2010 Дж. Первоклассный боеприпас, созданный в конце второй мировой войны в Советском Союзе. Разработан специально для автоматического оружия, которое должно превышать по дальности действительного огня пистолеты-пулеметы — эффективность поражения на дальностях 300–400 метров. Поэтому его размеры, вес и баллистические характеристики занимают промежуточное положение между пистолетными и винтовочными патронами. В сочетании с автоматом Калашникова он завоевал признание во всем мире. Конструкторам удалось создать выдающийся образец, открыв этим новую линию в развитии оружия, продолжающуюся до сих пор.

Сегодня по плану боевой подготовки учебное метание гранат. После завтрака иду в оружейную палатку с дежурным по роте и получаю ящики с гранатами. Гранаты — размером чуть меньше банки со сгущенным молоком — упакованы в деревянные ящики по двадцать штук. В этом же ящике, отдельно, в двух металлических герметично запаянных банках хранятся запалы. По десять штук в банке. Вес ящика килограмм пятнадцать. На взвод беру два ящика. Взвод уже стоит на передней линейке. Равняйсь. Смирно. Вольно. Довожу задачу. Гружу ящики с гранатами на самые острые плечи во взводе. Бегом, марш!

Бежим с полной выкладкой. Сначала через спортгородок, мимо пятиэтажек «Майданека», выбегаем на бетонку. По бетонке бежим к «подхалиму» — локаторной станции. Поворачиваем направо и бежим в сторону пустыни, медленно забирая влево. Огибаем по большому кругу артиллерийские склады и выбегаем на арык. Без остановки, вброд, пересекаем эту тугую грязную струю воды и бежим параллельно бетонке на Спин-Болдак.

Буба бежит впереди, я сзади — буксиром. Пинаю отстающих, подгоняю «хитропопых», меняю несущих ящики с гранатами. Добежав до сухого русла, останавливаемся. Привал. Выставляем посты наблюдения. После короткого отдыха Буба строит молодых и начинает читать лекцию. Ветеран по кличке Буба имеет склонность к гестаповским замашкам. Частенько творческие воспитательные порывы не дают покоя его белобрысой, покрытой шрамами голове. Бывший студент второго курса Питерского медицинского института Бубновский Витя любит изображать из себя командира. Автор разыгрываемой пьесы — погибший лейтенант по кличке Гунн. Роль Гунна исполняет Буба. Пять ветеранов, видевших Бубу еще в роли «кропаля», разлеглись на песке и наблюдают за спектаклем.

— РГД-5 — ручная противопехотная осколочная граната. К цели доставляется броском руки. Осколки тонкой стали имеют небольшую массу, летят на двадцать метров — это в два раза меньше, чем реальная дальность броска. Для броска гранаты необходимо: разогнуть усики предохранительной чеки, взять гранату в правую руку так, чтобы пальцы прижимали рычаг к корпусу. — Буба вышагивает перед строем не отдышавшихся еще толком молодых.

Указательным пальцем левой руки Буба выдергивает кольцо и демонстративно бросает его на песок. Перехватив левой рукой торчащую из зажатого кулака верхнюю часть запала, поднимает гранату над головой — этим он показывает, что она может продолжать оставаться в руке сколь угодно долго. Пока не отпущен рычаг, ударник запала не может разбить капсюль.

— Только после того, как ударник запала проколет капсюль, через три-четыре секунды произойдет взрыв. — Нежно удерживая пальцами головку запала, Буба держит над головой сто грамм тротила, упакованные в овальный четырехсотграммовый корпус цвета хаки. — Запомните: три секунды — это очень много!

Три секунды это действительно много. Автомат стреляет со скоростью шестьсот выстрелов в минуту — его магазин улетает за три секунды! Пуля за это время пролетает два с половиной километра! Дистанцию «прямого» выстрела она вообще пролетает меньше, чем за полсекунды! «Штыковую» дистанцию, когда видны белки глаз противника, пуля преодолевает за сотую долю секунды! Гунн, выстрелив однажды нам под ноги, быстро доказал, какую огромную работу проделывают наши мозги за эти три секунды.

— Если допустить, что размер ваших измученных поносом тел не более двух метров, а максимальное время, за которое ваши мозги среагировали на мои выстрелы, не превысило и трех секунд, то получается, что нервный импульс распространяется внутри вас быстрее звука. Это дает вам в два раза больше времени, чем пуле, пущенной в вашу голову! — Гунн со смехом рассматривал наши испуганные, побледневшие физиономии.

— У опасности есть звук, цвет, запах и движение. Каждый из этих признаков распространяется со своей скоростью. За три секунды работы ваших обкуренных мозгов свет от вспышки моего выстрела преодолел, грубо, около девятисот тысяч километров — в два раза больше, чем расстояние от Земли до Луны. Это и есть пространство, заполненное вашим страхом. Если будете реагировать хотя бы на два из четырех признаков опасности, сможете уложиться в эти волшебные три секунды — жизнь вытеснит страх, и мир будет принадлежать вам!

— Здесь умирают по двум причинам: либо потому, что не умеют жить, либо потому, что не хотят жить. Тот, кто хочет и умеет жить, действует и думает быстрее трех секунд! Иначе так и останетесь презервативами для собственных несбывшихся желаний.

— Что оцепенели, как старый лось при свете фар лесовоза? Кто из вас хочет первым пройти путь от папиного сперматозоида до своей скорбной фотокарточки на обелиске со звездочкой? А кто из вас хочет жить, как гондон?!

Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не знали, как вести себя. Наполняясь пониманием происходящего, наши тела медленно выдавливали из себя страх, принимая привычные размеры.

Я тогда, помню, четко представил собственное опухшее от страха тело, которое, раздуваясь, упирается головой в Луну. И тогда я понял, что мелкие мои недостатки увеличиваются при таком растяжении в десятки раз! Зачем растить в себе паутину внутренних противоречий, — чтобы в минуты испытаний она превратилась в трещины и разрушила мое основание? С тех пор идея о том, что страх, как вирус, проникает в нас со смертельно опасными мелочами, не давала покоя ни мне, ни Бубе еще не один месяц. Потом, после смерти Болта, сгоревшего в сбитом вертолете, Бубу вообще прибило на шугняк — в каждой случайности он искал скрытую от него закономерность.

Вспомнив Гунна, я с тоской продолжаю наблюдать за набившим оскомину спектаклем.

— Кропаль, выйти из строя. — Буба стоит перед строем, в левой руке он держит, зажатую в кулак, взведенную гранату.

Погоняло «Кропаль» этот мокша заработал в первую же неделю службы в роте. Прикол про кропаль знают, наверное, все? В БТР загоняют толпу молодых. Через одного-двух рассаживаются дембеля, ветераны и начинают по кругу гонять косяк с дрянью. Обкурившись и обкурив молодых, один из дембелей начинает периодически незаметно замыкать контакты ТВН (танковый прибор ночного видения). С криком «кропаль», он хватает одной рукой голый контакт ТВН, другой — сидящего рядом соседа. По образованной таким образом цепи бежит электрический ток. Проигрывает тот, кто «мерзнет», и не успевает замкнуть цепь. В итоге, боясь прикоснуться и поделиться с окружающими «проблемой», получаешь удар током и отваливаешься от группы, как кропаль от плашки замальцованной пыльцы. Молодой мордвин постоянно получал удар током. Буба всегда выбирал жертву безошибочно.

Кропаль послушно делает шаг вперед и тут же получает хлесткий удар «шито» в живот. Худое тело мгновенно сгибается, на лице солдата застывает маска скорбного терпения, рот широко открыт в мучительной попытке вздоха-выдоха. Зрители ржут. Строй молодых невольно подтягивается, каждый замирает в ожидании новой подачи от Бубы. Чувство меры — индивидуальное чувство, чувство страха — коллективное. Кто не лежал под разрывами собственных, скатывающихся по склону, не успевших разорваться за три секунды гранат, тот не поймет, почему стоит бояться чужой нерасторопности.

— Кропаль, встать в строй! — Буба небрежно отдает команду и после короткой паузы продолжает свою лекцию, словно ничего не произошло:

— Все видели — на выполнение вводной у Крополя ушло три-четыре секунды! Вам дается три секунды — этого достаточно, чтобы сообразить, что надо делать, даже если башка ваша будет на Луне, а задница — на Земле. Тем, кто много жрет, мало думает и медленно реагирует, уже ничего не поможет — их башка так и останется отдельно от жопы.

Буба резко разворачивается и, сделав шаг вперед, бросает гранату на середину сухого русла. Раздается взрыв. Осколки разлетаются, оставляя пыльные росчерки. После этого Буба по очереди сопровождает каждого молодого к кяризу и строго наблюдает за тем, чтобы тот, вытянув руку, уронил гранату — точно в яму колодца. Лишь освоив это упражнение, можно переходить к броску.

Первым Буба вызывает Кропаля. Молодой нервничает, его обветренные руки, все в ссадинах, дрожат. От чрезмерного усилия, с которым он сжимает гранату, пальцы немеют и разжимаются с опозданием — граната падает буквально под ноги. Буба успевает пинком столкнуть ее в кяриз. Одновременно с взрывом Кропаль получает от Бубы подачу в «башню». От страха мозги молодого «падают в трусы и задыхаются». Наполненная тротилом банка сгущенки чуть не перемолола взрывом их ноги в кровавый фарш. Съежившееся сознание молодого сквозь ребра наблюдает за Бубой и ждет, пока испуганное тело, раздувшееся от страха, не примет прежние размеры. Задача сейчас у Бубы простая: научить этого молодого не бояться — делать это, не думая об этом. Я заменяю Бубу. Мы с Кропалем совершаем еще три хаджа к кяризу, пока Кропаля наконец-то перестает клинить от страха. Затем, наступает очередь других носорогов.

Закончив с гранатами, набиваем пустые ящики галькой из сухого русла и бежим назад. Вдоль бетонки, до второго КПП. У батальона охраны через мост пересекаем арык, мимо собачника саперов, мимо склада ГСМ, по грейдеру огибаем автопарк и выбегаем к батальонному сортиру. Чистим оружие, потом: всем — отдыхать, молодому Кропалю — считать рассыпуху.

Автоматные патроны, словно стойкие оловянные солдатики — готовы к бою, несмотря на прилипшую к ним пыль и грязь. Полутораграммовая порция пороха готова в любую минуту вытолкнуть пулю к цели с давлением в три тонны на четыре клетки школьного листа. Стальной штампованный сердечник в свинцовой рубашке полетит в два с половиной раза быстрей, чем скорость звука от выстрела. Многие умирают, так и не услышав последнего «хлопка» ладошек собственной судьбы — «своя» пуля не свистит.

Если не научить молодого этому сейчас, потом будет поздно. Правильно говорил Гунн — таких лучше сразу убивать на плацу. Поэтому, чем жестче приказ, тем сильнее принципиальная ограниченность его исполнения. И если последовательно воспитывать привычку преодолевать возникающие ограничения, то качество исполнения возрастет даже у «кропаля».

Глаза слипаются, внимание плавает, память отказывает, силы покидают, а молодой все считает и считает рассыпуху. Устав однажды в каком-либо занятии, в следующий раз он устанет в два раза быстрее, а в третий — у него появляется отвращение к любым приказам. Подробность в мелочах — основадисциплины. Пересчет рассыпухи самый идеальный способ повышения боеготовности молодого солдата — так считал Гунн, так считал Болт, так теперь считает Буба. Не стоит считать Бубу моральным уродом, склонным к необоснованной жестокости — по молодухе он сам столько раз пересчитывал рассыпуху, что даже сумел вывести определенную закономерность.

Полный боекомплект автоматчика составляет около четырех сотен патронов. Он берет с собой в среднем пять снаряженных магазинов — это сто пятьдесят патронов. Остальное, восемь-десять пачек патронов — потенциальная рассыпуха. В россыпь из них разбивается примерно половина — четыре-пять пачек. Это около тридцати-тридцати трех процентов боекомплекта. У пулеметчиков эта цифра доходит до двадцати пяти процентов — большая часть их патронов носится уже забитая в ленты.

Увеличение установленных соотношений Буба обосновал собственной теорией, описывающей моральный выбор между «хочу» и «надо». Он связывал это со способностью людей, объединяющихся в группы, многократно отражать влияние внешних обстоятельств. В этих «отражаемых сигналах», содержащих самоописание моделей отделения, взвода, роты и проявлялись, по мнению Бубы, математические структуры, присущие этим системам. Логика его рассуждений была проста.

Известно, что вероятность вероятного события равна единице. Вероятность невероятного события ровна нулю. Вероятность выполнения группой поставленной задачи определяется общей неопределенностью оперативной обстановки в районе будущей засады. Чтобы сохранить обстановку, в условиях которой прогнозировалась результативность запланированных засадных действий, необходимо было постоянно противостоять росту непредсказуемости возможных событий, внося упорядоченность с помощью принудительных мер, корректирующего воздействия и внешнего руководства.

Чем больше неопределенность вновь возникающих ситуаций, тем большее количество информации требуется для управления общей оперативной обстановкой. Поэтому ценность разведданных определяется ожиданием их реализации! Успех в этих условиях, в прямом смысле слова, означает — «успевать». В условиях такой оперативности добиться идеальной транспортировки, как вооружения, так и личного состава, практически нереально. Отсюда и рассыпуха.

Скорость, с которой корректируются решения в ходе боя, отражает уверенность бойца. Точка отсчета такой уверенности — это точка равновероятного влияния сложившихся обстоятельств. Комплектность БК — это приоритеты, качественные показатели способности бойца оценивать будущую ситуацию. Сам боекомплект — это мера боевого опыта, количественная мера уверенности, которая гарантирует безопасность.

Помятые гильзы, прилипшая грязь и пыль, перекошенные пули или забоины на головке самой пули — все эти внешние дефекты патронов, образующиеся во время транспортировки, делают эту поврежденную часть боекомплекта непригодной к повторному использованию. Доля выбракованных таким образом патронов составляет, по максимуму — двадцать пять процентов у пулеметчиков и тридцать процентов у автоматчиков. Такая «небрежность» при транспортировке БК отражает интуицию бойца — положительное ожидание собственной эффективности. Только что упакованный БК, субъективно — «прошлое» бойца, который, опираясь на собственный опыт, нагружая себя патронами, еще не может сказать с достаточной надежностью, насколько вероятна возможность не нарваться на засаду самому. Он уверен в удаче ровно настолько, насколько загружен боекомплектом!

В начале эта уверенность отрицательна. Как эквивалент реального опыта по использованию боекомплекта, она отражает порог, за которым точность и уверенность принимаемого решения взаимно исключают друг друга. С позиции самой операции, как сложной системы разнообразных решений, образование рассыпухи отражает оценку бойцом «настоящего» и открывает ему перспективу «будущих» событий при данных обстоятельствах. Именно трезвая оценка настоящего момента позволяет определять перспективу будущих событий, что разрешает не жалеть БК и, не боясь за его сохранность, небрежно швырять его, не ожидая уже ничего чрезвычайного.

Суть всех сумбурных рассуждений Бубы была в том, что вероятность события — «наступление даты демобилизации» — равно вероятности «доживания до до дембеля тех, кто не умер в детстве». Риск для солдата — это риск не получения ожидаемого или обещанного приказа о демобилизации. Так как «дембельский возраст» установлен законом в пределах разумного, то вероятность демобилизоваться близка к единице — для всех, кто не умер в первые девять месяцев службы в армии.

Когда дембель в опасности, срабатывают всем известные приемы управления риском. Их всего четыре: избежание риска, удержание риска, снижение степени риска и передача риска. Снижение степени риска — это повышение своей боеготовности. Избежание риска — это откровенный отказ от участия. Удержание риска — это перекладывание ответственности на молодых и ветеранов. Передача риска — это готовность самим нанести поражение противнику. Основные принципы участия в игре «дембель в опасности»: не рисковать и не лезть вперед батьки в пекло; не толпиться, там, где двое, третий — лишний»; избегать неопределенности — не зная броду, не соваться в воду; не торчать и не подставляться: торчащий гвоздь — причина травмы.

В таких рамках никакой страховой схемы построить нельзя было в принципе. Поэтому проблема в страховании боекомплектом заключалась в том, что вероятность события, от которого страховался потенциальный дембель, возрастала с приближением к дате приказа о демобилизации! Самоуверенность ветеранов и молодых, возрастая с опытом, давала повод для такой перестраховки. В этих условиях изменение статистики рассыпухи отражало статистическую вероятность опасного события.

Непригодные к повторному использованию патроны, в этом случае, были тенью событий, которые еще не произошли, но к которым уже можно было готовиться с полной уверенностью. Причем, чем ближе статистика рассыпухи приближалась к ста процентам, тем больше была вероятность будущей опасности. Чем больше была эта вероятность, тем меньше времени требовалось для ее возникновения. Именно эту закономерность вывел Буба, сортируя по молодухе рассыпь патронов. Чем больше рассыпухи, тем ближе «жопа». Это предсказание было тем точнее, чем длиннее была история рассыпухи.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Февраль, 2000 год.

— Сколько процентов составляет стоимость твоего джипа от стоимости того, что ты имеешь сейчас? Я имею в виду не то, что у тебя есть, а то, чем ты реально пользуешься?

Его вопрос меня не удивил, такие вопросы свойственны людям, стремящимся овладеть своим окружением.

— Если считать по отношению к тем вещам, которыми я реально пользуюсь, то процентов тридцать получится. Если же считать все имущество, что у меня есть, то получится меньше — процентов десять-пятнадцать. Ты хочешь сказать, что джип — это рассыпуха? — Я начинаю улавливать логику его вопроса.

— Деньги должны при хранении не множиться, а «стареть», «усыхать», как и любые продукты, эквивалентами которых они являются. — Мой собеседник привстает на культях и, опираясь одной рукой на пол, тянется к противоположному углу газеты, за хлебом.

— Житейское представление об окружающем мире — это «здравый смысл», а статистика рассыпухи есть не что иное, как отражение этого здравого смысла. Это интуиция — положительное ожидание собственной эффективности. — Я делаю бутерброд и передаю его Самелину.

— Степень совершенства достигает максимума именно при средних параметрах интенсивности — закон золотой середины: целое делится на две части, шестьдесят восемь и тридцать два. В математической теории личности это называется «степенью готовности принять решение в случае неполной информации» и равна эта «степень готовности» шестидесяти двум процентам! Тридцать два — степень житейской суеты.

— У твоего Бубы получалось семьдесят-семьдесят пять процентов, — поправляю я Самелина.

— Если определить какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям. — Безногий хитро смотрит на меня и жует предложенный мной кусок черного хлеба с селедкой.

— Это тебе Буба сказал? — спрашиваю обжору.

— Нет, это теорема американского социолога Томаса — я позже специально интересовался. — Самелин тыльной стороной ладони вытирает жирные от селедки губы и тянется вилкой к упаковке с салатом.

— А где сейчас Буба? — отвлекая его вопросом, я пытаюсь спасти салат от уничтожения.

— Я не знаю, где сейчас Буба, но каждый раз, вспоминая его постановки, я думаю о том, что раньше не понимал ни капли из сказанного им. — Салат не мешает Самелину говорить и жевать одновременно.

— Было прикольно смотреть по обкурке эти спектакли и слушать его умозаключения. Лишь спустя двадцать лет я начинаю понимать этого парня. Возможно, выводы Бубы — это только случайные совпадения, возможно. Но случайность, это как мина — не найденная нами, скрытая от нас закономерность. Любое обстоятельство, возникавшее тогда, имело все шансы осуществиться в виде конкретного события. И если этого не происходило, просто исчезнуть, не материализовавшись, оно не должно было. Иначе не могло быть — в природе не появляется ничего лишнего, даже рассыпуха, — Самелин говорит, роняя крошки себе прямо на культи. — Кропаль благополучно закончил службу. Переболел тифом, но вернулся из госпиталя в роту и демобилизовался, как все нормальные парни. Сейчас, наверное, кропалит у себя дома — откусывает куски от родной Мордовии.

Сидящий напротив меня человек без ног продолжает говорить. Я его внимательно слушаю, заедая услышанное салатом из свеклы с орехами. Людям вовсе не свойственно говорить одинаково. В том, как мыслит и говорит Самелин, и заключается его сущность. Язык Самелина — это и есть сам Самелин. Описывая свои истории про то, как он взорвался, про Бубу и его историю с Болтом, Самелин создает волну новых переживаний. Смысл его историй передается мне словами, которые соответствуют моему жизненному опыту, и потому, в данный момент, просто всплывают в моей памяти. Они открывают доступ к прошлому и способствуют новому осмыслению пережитого. Момент, в который я перестаю осознавать рассказанное им, ускользает от моего сознания, и я понимаю, что уже никогда во всех деталях услышанное мной не повторится в будущем. Я дожидаюсь конца его истории про Улькуса, достаю новую бутылку водки и сдвигаю стаканы в центр расстеленной на полу газеты.

— Очень жуткая и противная история, но до боли оптимистичная. У Улькуса было то, чего сегодня нет у многих — вера в то, что они делают. — Наливая водку в пластиковый стакан, я кажусь себе практически трезвым. — Богатство и нищета дети одной мамы — веры. За нее — за маму веру!

Я опрокидываю в желудок очередную порцию. Движение водки по организму почти не чувствуется, но добавляется такой нужный сейчас пофигизм. Самелин грузит меня своими историями про Болта, про Душу, про Пулю, про соседского «фирменного» кота и невозвратный долг. От передозировки информации и алкоголя мозг отключается и включается только на следующее утро.

Маленькая однокомнатная квартира на пятом этаже. Шестнадцать квадратных метров, крохотная кухня, совмещенный санузел и маленький застекленный балкончик. В правом углу единственной комнаты на собственной коробке стоит четырнадцатидюймовая видеодвойка Samsung. Напротив, у противоположной стены, «убитое» трюмо. Такие же три стула и две панцирные кровати с полированными спинками. У кроватей, стоящих вдоль стен буквой «Г», на полу лежит ковер с остатками вчерашнего «банкета». На нерасстеленной кровати, укрывшись курткой, свесившись головой вниз, лежу я. Передо мной стоят чьи-то ноги в ботинках. Поднимаю недоуменно глаза — это протезы Самелина. Сам он уже журчит водой в ванной. Жизнь до отказа набивает меня обыденностью вещей. Невозможно верить в незнакомое и непривычное, когда перед глазами всегда есть привычное и знакомое.

Уже утро, а вчерашние слова все еще живут в моей голове. Истории Самелина показались бы совершенно бестолковыми, окажись они на листе бумаги, но рассказанные им лично, они развернули мою душу от центра к ее окраинам. Оказалось, в центре у меня — злоба на тех, кого вижу каждый день, на периферии — доброта и жалость к тем, кого совсем не знаю — Самелину, Бубе, Пуле и Кропалю. Возлюби ближнего своего — заповедь хитрая. Кто хочет, — понимает под ближним любого другого; кто не хочет так понимать, — подразумевает ближнего по духу. Не хочешь любить ближнего, возлюби дальнего. Пожалел вчера уродов, которых не знаю, и не выстрелил вслед уезжающей от меня машине. Ниточка моих искушений, привязанная к курку пистолета, натягивается.

Стоп, пистолет! Я нервно взвешиваю в руках куртку и вскакиваю от отсутствия привычной тяжести. Растерянно похлопав по карманам, озираюсь вокруг. CZ спокойно лежит у меня за спиной, в лунке панцирной сетки кровати, продавленной моей задницей. Что ж, пистолет тем и хорош, что с ним невольно чувствуешь себя как-то увереннее и спокойнее, но главный недостаток — притупляется чувство бдительности! Забываешь даже о том, что у тебя есть пистолет, и что носишь его при себе совершенно незаконно.

Нахлынувшие переживания мешают воспринимать реальность. «Рассыпуха» и угон машины по смыслу довольно далеки друг от друга, хотя сейчас возможно, что одно означает другое — ресурс, непригодный к повторному использованию. Так иногда кажется, что яркая реклама означает высокое качество рекламируемого продукта, а заявление о сдаче найденного оружия с подписью, но без даты — честные намерения предъявителя. Патроны в пистолете мне уже не кажутся упущенной вчера удачей.

Когда не можешь ничего сделать, стараешься чем-нибудь воспользоваться. Поэтому таскаешь с собой по жизни кучу ненужных вещей. То, чем не можешь воспользоваться, тебе уже не принадлежит. Тогда зачем подбирать то, от чего позже придется избавляться? Так незаметно собственную жизнь и превращаешь в рюкзак для рассыпухи. Если верить Самелину, то РД с рассыпухой — это кладбище неиспользованной уверенности. Россыпь разрозненных ожиданий наполняет жизнь обязательствами и правами, которыми мы так и не смогли воспользоваться. Так лыжи, велосипед, удочки, рюкзак с палаткой, спальником и туристическими ботинками навечно прописываются в гараже или на балконе; гидрокостюм с аквалангом, винтовка и охотничий нож, любимый автомобиль и яхта — так и остаются там, где мы их первый раз увидели на витрине.

Нагружая на себя такой «боекомплект», мы истощаем себя ожиданием исполнения собственных желаний. Не реализуя их, мы сами часто провоцируем противостояние, ресурсом для которого служит наш неиспользованный потенциал. Накапливая в жизни то, что, могло нам пригодиться, но не пригодилось, мы невольно создаем собственный мир упущенных возможностей, который, в свою очередь, начинает провоцировать скрытые перемены в нашей реальной жизни. Отказываясь строить мир собственных решений, мы остаемся жить в мире, где решения за нас принимают уже другие. Не съеденные нами когда-то яблоки растут за чужим забором, их едят другие, которые не прочь занять наше место — так наша собственная рассыпуха оборачивается против нас. Госпиталя, забитые не успевающими стареть ветеранами, сберкассы с очередями пенсионеров — разве это не переполненные «рассыпухой» ящики в оружейной комнате главнокомандующего?

Сегодня патроны в обойме уже не кажутся мне рассыпухой — они отражают степень моей готовности принять решение. Чем отличаются патроны россыпью от патронов в обойме — самореализацией! Самореализация — это свойство правильно принятого решения. Именно неспособность принимать решения превращает наши потенциальные возможности в рассыпуху — ресурс, не пригодный для повторного использования.

Бессмысленно говорить о том, что нужно, до тех пор, пока не знаешь, кто это будет делать. В ситуации, для которой пистолет только единственно возможное решение, надо попытаться сначала найти другие варианты выхода. Если их нет, то действует правило «расчета на худшее»: если сомневаешься, то принимай отрицательное решение. Принятие такого решения в условиях риска — процесс психологический, и основополагающие принципы действия определяются простыми правилами.

Максимум выигрыша — это ясность цели. Оптимальная вероятность результата — это точность прицеливания. Оптимальная устойчивость результата — это правильно выбранная позиция. Оптимальное соотношение величин выигрыша и риска — это реально оцененный предел максимально возможных потерь.

Кто принимает такие решения, тот и управляет патронами в моем пистолете. Но не следует делать того, что навязывает тебе противник. В этом весь здравый смысл моих будущих поступков — в пяти патронах из шестнадцати, что оставил мне Паша. Угнанная вчера машина это не потерянный кошелек — это же «stop-loss»! И расыпуха это тот же «stop-loss» — предел максимальных потерь. Логично, что его превышение внимательный Буба считал сигналом о нарушении равновесия.

Разбуженная печальными воспоминаниями память воссоздает нечто такое, что однажды уже наполняло мою жизнь в качестве живого опыта. На когда-то уже пройденном пути, подобно дорожным указателям, в памяти всплывают слова — «клад», «кладовка», «кладбище», «stop-loss».

Поиск общих корней этих слов и связанных с ними переживаний превращает услышанные вчера истории в последовательные воспоминания. В точности совмещаясь с сеткой породивших их событий, они создают большое бесшовное двухмерное пространство — проекцию переживаний, промелькнувших в моей жизни, подобно двадцать пятому кадру.

Клад

ШУРУП

Патрон 7,62 х 25 мм ТТ: вес пули — 6.175 грамма, тип пули — FMJ (Full Metal Jacket), цельнометаллическая, бронебойный сердечник из закаленной инструментальной стали. Дульная скорость — 430 метров в секунду, дульная энергия — 510 Дж. Предназначен для бронированных целей с III–IV степенью защиты — бронежилеты не представляют для него никакого препятствия.

Осень1992 года.

Торговля оружием — дело интимное. Люди, чей бизнес — нелегальная торговля оружием, довольно осторожны, и клиентам «с улицы» ствол не продадут. Выручил Тубус — хитрый, вкрадчивый, себе на уме, бывший поисковик из военно-патриотического клуба, ставший затем профессиональным кладоискателем.

Тубус начинал учителем физкультуры в средней школе. Первый его поисковый опыт — поездка еще студентом в археологическую экспедицию на скифские курганы. Южане жили чище, веселее, играли с детьми, в их домах висели красивые иконы, по улицам ходили красивые женщины. Палатки, солнце, яблоки, местный самогон, агрессивно настроенные местные парни и сексуально расторможенные хуторянки — все это рождало ощущения чужой отстоявшейся жизни, которую он с интересом наблюдал со стороны. Все это беспечное созерцание реальности умерло в один миг.

Курган, на котором они работали, во время войны был оборудован под огневую точку. Окоп, в котором лежали останки засыпанного землей лейтенанта, Тубус нашел лично. Пулеметную точку — звено в цепи наспех организованной линии обороны — сначала бомбили, а потом просто расстреляли из самолета. Тубуса поразила откопанная им рука погибшего лейтенанта — обе лучевые кости оторванной снарядом авиационной пушки руки были перебиты, плечевая кость густо посечена мелкими металлическими осколками, черными точками въевшимися в нее. Тубуса поразила смерть этого, израненного осколками, потерявшего руку, брошенного всеми и заваленного землей в собственном окопе офицера. Подробности чужой смерти, неожиданно открывшиеся Тубусу в то лето, навсегда перевернули все его сознание. Словно в батискафе, он опустился в беспросветный мрак забвения и оцепенел при виде обратной стороны социальной гармонии. Тубус превратился в этического провокатора, выработавшего иммунитет к злу, кочуя по развалинам и заброшенным местам былой боевой славы. Добро в жизни Тубуса стало составной частью зла. Нельзя рассматривать ад без фильтра — душа может ослепнуть.

— Зачем тебе пистолет? — спрашивает меня Тубус.

— Для самообороны.

— Ты что, в себе не уверен?

— В себе-то я уверен, я в тебе не уверен, — отвечаю я хитрому как муха Тубусу.

ТТ довоенного производства с крупным рифлением на кожухе и пластмассовыми щечками лежит передо мной на столе. Взвесив в руке пистолет, я осматриваю его, стараясь обнаружить на наружных частях следы явных повреждений, ржавчину, выеденные коррозией раковины, трещины, забоины. Пистолет со следами плохого обращения мне не нужен.

Вынимаю магазин, он снаряжен восемью патронами. Выщелкиваю один. Трехсантиметровый солдатик в полной боеготовности — готов метнуть пулю в цель быстрее звука! Столько мощи в десяти граммах этого малыша! Оттягиваю затвор в крайнее заднее положение и закрепляю его затворной задержкой. Повернув пистолет казенной частью к свету, смотрю в канал ствола с дульной стороны. Ищу затемнения на зеркальной внутренней поверхности — первичные признаки поражения металла. Плохо видно. Я хочу, чтобы моя уверенность в исправности подержанного пистолета основывалась не на слепой вере обещаниям Тубуса, а на тщательной проверке надежности его механизмов. Осмотрев пистолет, я начинаю его разбирать.

Концом крышки магазина сдвигаю пружину назад и удерживаю затвор. Надавив на освобожденный конец стержня, извлекаю ее. Поддерживая возвратную пружину, снимаю с рамки затвор со стволом.

— Обычно у них быстро слабеет пружина. У этой тридцать два витка, — Тубус ревниво наблюдает за моими действиями.

— Почти столько, сколько я прожил. Свой экзамен войной она, наверное, сдала? — я поворачиваю затвор возвратной пружиной вверх, нажимаю на головку направляющего стержня, вывожу его из затвора и снимаю вместе с наконечником.

— Ресурс пружины, ствола и других деталей — шесть тысяч выстрелов. Это по два магазина в день, в течение всего года. Будь спокоен, твоя тысяча выстрелов тебе достанется, — Тубус, бережно повертев в руках, возвращает пружину на стол.

Отделяю направляющую втулку затвора, поворачиваю ее относительно затвора на сто восемьдесят градусов. Расцепляю ствол с затвором и вынимаю его за дульную часть. Еще раз проверяю канал ствола на свет в поисках раковин, сколов и царапин. Больше всего боюсь увидеть вздутия — темные кольца на стенках канала. Вроде все нормально — удивительно для оружия такого возраста. Удерживая рамку за рукоятку, извлекаю колодку ударно-спускового механизма. Закончив неполную разборку, сравниваю номера на рамке и затворе.

— Где ты его взял? — спрашиваю я, восхищаясь почти идеальным состоянием пистолета.

— Нашел клад в деревне под Воронежем, — Тубус поднимает с пола упавший со стола патрон и вставляет его в магазин.

Тубус давно планировал эту поездку. В Воронеж они с товарищем приехали в субботу ночью, с твёрдым намерением посетить с металлоискателем места боевой славы и, если повезет, — древние городища. Целью поездки был курган в районе деревни Новосолдатка. С автобуса сошли за километр до села и двинули дальше. Через час скитаний между полями они пришли к заброшенной деревне, что примостилась на краю огромного оврага, в нескольких километрах от Новосолдатки.

Серые осенние поля. Тонкая сетка голых стволов на краю оврага — скинувший листву орешник. Разбитая дождями и тракторами дорога. Деревушка, оживающая только летом. Вдалеке на пригорке — руины церкви. Плотная стена почерневших от ночных заморозков стеблей подсолнечника на неубранном колхозном поле — последний рубеж проигранной битвы за урожай. Обычный среднерусский пейзаж.

В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий и смут. И каждая возникавшая в России очередная «перестройка» немедленно вызывала в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло пропасть, быть отнято или сожжено. Уйти — некуда, с собой унести — нельзя. Значит, надо спрятать, а потом, Бог даст, вернуться и откопать. Эффективное во все времена средство. Но Бог был милостив далеко не всегда — по грехам нашим. И чаще всего ценности оставались там, где их положил хозяин. В русской земле всегда есть что искать. И они, двое кладоискателей, стоящие на обочине дороги, вооруженные лопатой, кайлом и металлоискателем, знали это совершенно определенно, и с пустыми руками с этого поля уходить не собирались. Небольшой холмик двадцать на сорок метров, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером при расчистке заброшенной полевой дороги, был первым объектом их исследования.

Облегчённо вздохнув, они приступили к поиску. Металлоискатель пищал безостановочно. Уже через пятнадцать минут почти полностью перекопали почти весь холм. Идея найти там серебряный крестик или на худой конец царскую монетку казалась им уже кощунственной. Боги, испытывая их, посылали несметное количество гильз, кусков алюминиевой проволоки и фольги от сигаретных пачек. Вовремя поняв намёк, они разобрали прибор и с достоинством удалились вдоль пашни к окраине деревни.

Там они и нашли клад — давным-давно зарытый, поднятый на поверхность плугом. Со временем лемеха растащили монеты по всему полю. Найти такой клад можно было только с помощью металлоискателя. Увидеть маленькие, облепленные грязью металлические кружочки, было просто невозможно, но прибор находил их безошибочно. Они быстро обнаружили два места, где серебро лежало довольно кучно. Через некоторое время процесс поиска и вынимания их из земли стал довольно привычным, а когда число монет перевалило за сотню, стал вырисовываться некий контур клада. Все найденные монеты были одних лет выпуска — 1921–1927 годов. Было и несколько царских полтинников. В одном месте пришлось выкопать яму с метр глубиной — металлоискатель звенел там снова и снова. На глубине обнаружилась большая металлическая коробка, завернутая в остатки плотной дерюги. На дне коробки, плотно запаянной воском, лежал тяжелый сверток из мешковины, пропитанный машинным маслом. В свертке оказался хорошо сохранившийся пистолет ТТ довоенного года выпуска с полным магазином патронов. Там же, в коробке, под свертком находилась кожаная сумочка, внутри которой было потускневшее от времени зеркальце в аккуратной металлической оправе и бритвенные принадлежности: металлический стаканчик, опасная бритва в футляре с надписью ADOLF KNAPPSTEIN, SOLINGER STAHL. Там же находился и помазок с деревянной ручкой. Ни документов, ни других предметов, указывающих на хозяина клада, в коробке не было. Найденную коробку со всем ее содержимым Тубус вовремя успел спрятать в свой рюкзак. Заинтригованные столь необычным шевелением на поле, к ним стали подтягиваться местные аборигены. Жалкая кучка замученных, одичавших, но еще здоровых людей, с лицами спившихся пророков.

Монеты, выставленные на всеобщее обозрение, вызвали живое обсуждение. В итоге истина выяснилась быстро. Небольшой холмик на окраине деревни, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером — это все, что осталось от усадьбы деда Степана. Его хорошо помнили старухи. Человеком Степан был нелюдимым, слыл местным богатеем, хотя, скорее всего, был просто прижимист. К советской власти он относился однозначно — оба его сына погибли в гражданской войне, воюя на стороне белых. В 1930 году старик умер. Его дом и большой яблоневый сад забрали в коллективное пользование, и вскоре они пришли в полное запустение. После войны дом растащили на стройматериалы, сад зачах, а затем его вовсе вырубили, место распахали. Пашня, на которой они сейчас рыскали с металлоискателем, когда-то была садом деда Степана.

Мужики дивились на находки, старухи охали, вспоминая, что во время последней войны в брошенной избе деда Степана был временный госпиталь легендарной Чапаевской дивизии, которая в ходе наступления наших войск на Воронеж с боями прошла по этим местам. Бойцы, не дождавшись эвакуации раненых, оставили их выздоравливать под присмотром местных жителей. Многие из раненых умерли, и были похоронены в заброшенном саду деда Степана. После войны их останки торжественно перезахоронили в братской могиле, ставшей местным мемориалом.

Собрав основную часть клада, друзья просто побрели с металлоискателем по полю. Тут их ждали очередные находки — обломок нательного креста, упряжные пряжки и кольца, несколько свинцовых артиллерийских картечин, немецкие винтовочные гильзы и тому подобный хлам веков, представляющий большой интерес только для коллекционеров. Пистолет был самой ценной находкой Тубуса в этой экспедиции.

Слушая Тубуса, я пытался представить себе, кто мог закопать оружие и свои личные вещи на бывшем поле боя — заброшенном огороде деда Степана? Кто в покаянии предал земле свои грехи и грехи предков, чтобы жатва смерти прекратилась, чтобы последствия грехов остановились, чтобы дети и внуки были благословенны? От какого искушения спасался человек, закапывая в заброшенном саду добротную немецкую бритву и машинку, безотказно исполняющую смертоносные желания хозяина?

Я чувствовал себя Алладином, владельцем волшебной лампы, освободившим джина, из вечного заключения. ТТ прописался в моей жизни мгновенно — инсталлировался, как plug&play драйвер в операционную систему. Этот черный пистолет не исполнял мои желания — он их создавал!

Кладовка

Патрон 7,62 х 25 мм ТТ. ШУРУП.

Сентябрь 1999 года.

Тем, кто не стоял на страже каждого сантиметра и не испытывал неудобств от излишества вещей, понять то, что я увидел, достаточно сложно. Уставшему от узеньких коридоров и вечных перегородок хозяину квартиры хотелось простора и свободы. Минимум распашных дверей, все элементы мебели выдвигаются. При этом движение по горизонтали обуславливается строгой геометрией линий и графичностью по-спартански голых стен.

Несмотря на ограниченную площадь в квартире была достигнута необходимая изолированность помещений. Пустые чистые комнаты смотрели черными дырами незанавешенных окон на типичную улицу плотной городской застройки. Чистое, прозрачное стекло не занавешенных окон, делало опустевшую квартиру не консервативной крепостью хозяина, а микрокосмосом его внутреннего мира — пространственным и свободным, не боящимся чуждых вторжений. Сдержанность, лаконичность пустых комнат были полны внутренней энергии. Поддавшись общему настроению пустой квартиры, меня самого с головой накрыло искушение обойтись минимумом мебели и выбросить максимум ненужных вещей.

Зеркало во весь рост на пустой стене прихожей было осознанной необходимостью. Оно значительно «увеличивало» пустую прихожую и добавляло света. Грязные лужи и следы жестких подошв уличной обуви предъявляли свои требования к покрытию пола в прихожей. Таким издевательствам не подвергается пол ни одного другого помещения в квартире. Хозяин схитрил, подбирая ламинат, точно имитирующий рисунок паркета, постеленного в других комнатах. Сейчас это только подчеркивало общий стиль опустевшей квартиры. Отсутствие следов мебели на полу и обоях создавало иллюзию первозданности этой пустоты.

Единственной мебелью был диван с модным торшером в гостиной. Пронзительная чистота линий и ясность пространства, уравновешенный, гармоничный интерьер из двух предметов — альтернатива безумному темпу современной жизни, когда так естественно возникает желание расширить границы собственного мира. Задача дивана была понятна — обеспечить удобное спальное место, причем не только случайному гостю на одну ночь, но и хозяину дома. Поэтому, после несложной манипуляции с диваном, гостиная легко превращалась в спальню. Присутствие модного торшера, в тон дивану укрытому цветастым пледом, видимо было последствием сложного «мебельного конфликта» в прошлом интерьере комнаты. Сейчас этот «компромиссный» вариант смотрелся даже выигрышно.

Все просто, четко, и в то же время — ясно выражало требование хозяина к жизни в настоящий момент — мобильность и способность трансформироваться. Избавляясь от лишних вещей, освобождая себе жизненное пространство, он одновременно раскрепощал свой внутренний мир. Строя семейный дворец, он, в итоге, построил вокзал для двоих, в просторном и светлом зале ожидания которого сейчас одиноко стоял диван с модным торшером.

— Не страшно было все продавать и начинать опять с начала? Что-нибудь ценное себе оставил? — Мы сидим с Сергеем на его пустой кухне и пьем водку.

— Все ценное лежит в голове. — Он поправляет рукой волосы, прикрывающие то, что осталось от его левого уха.

— Я сегодня был на Шиловском кладбище — посещал могилу друга. Вспомнил о тебе. Нашел твой адрес и вот я здесь. Знаешь, что я узнал на Шиловском кладбище — кладовка, это место, где раньше стояла снесенная церковь!

— Я не верю в Бога. У меня своя кладовка. — Он встает и приносит старый рюкзак десантника, с дембельским альбомом внутри.

— Где ты прячешь такую реликвию в этой пустыне?

— У дивана есть ящик для белья — там и держу.

Изготовленный из авизента, с крышкой и тремя клапанами: двумя боковыми и одним передним, РД имеет форму школьного ранца. Внутри расстегнутых боковых карманов видны карманы поменьше. Вшитая с внутренней стороны в переднюю стенку проволочная рама сломана в нескольких местах и с трудом держит форму. Пластины, с этой же целью вшитые в крышку РД, только усугубляют эффект помятого чемодана. В нижних углах задней стенки ранца и на его дне видны залатанные дыры. Там, где с внешней стороны нашиты угловые тесьмы с изогнутыми пряжками и карабинами для пристегивания ранца к плечевым ремням, заплатки порвались. Их разорванные края украсились густой короткой бахромой. Плечевые ремни, изготовленные из хлопчатобумажной тесьмы, имеют два ватника. Предназначенные для предохранения плеч от натирания, они сами стерты до дыр. На правом плечевом ремне виден разрыв, скрепленный скобами из двух колец от ракетниц.

— У меня было две возможности умереть — обе я упустил. Чего мне еще бояться в этой жизни? — Сергей открывает дембельский альбом и протягивает мне пожелтевший от времени листок, исписанный неразборчивым докторским почерком.

— Что это?

— Мой последний приговор: меня сожгли в БТРе — гранатомет, прямое попадание. Читай.

«…Раненый поступил с осколочным проникающим ранением черепа. Тяжелые повреждения конечностей и головы сочетались с повреждениями головного мозга. Была острая опасность инфекционных осложнений, которые удалось локализовать в пределах дна раны, образованного поврежденной костью — что говорит о рикошетирующем характере ранения. В момент поступления раненого в ране находились костные, металлические осколки, волосы.

Начальный период растянулся до пяти суток — раненый был ошибочно помещен в морг, и лишь спустя несколько часов после эвакуации был доставлен в реанимационное отделение со значительными изменениями в мозговой ране, которые непосредственно были связаны с некрозами, кровоизлиянием, нарушением ликворообращения и отеком. У раненого отмечается утрата сознания, рвота, нарушения дыхания и сердечной деятельности. Морфологически выявлена зона реактивного отека…»

Я прерываю чтение и возвращая эту реликвию Сергею. Мне искренне жаль его — человека, дважды лишенного возможности умереть.

— Жалеешь меня? Ты думаешь, я тогда в Дамаске тебе помог из сострадания? — Он в упор смотрит на меня. — Мое сострадание вовсе не является недостатком. Если не ценить людей, не терзаться их бедствиями, то можно легко ошибиться в самооценке, в контексте собственной жизни. Чтобы иметь право распоряжаться чужими ресурсами — осознанно, намеренно, порой даже жестоко — необходимо понимать, что меньшие затраты обходятся дороже. Если вдруг начинают мучить мысли о потерях, которые вынуждены нести из-за моих поступков люди, я заставляю себя не останавливаться на полпути — иначе начатое дело растягивается во времени, и цена потерь возрастет. Сострадание — это мера характера. Когда все сказано и сделано, непростительно искать оправдание для потерь, которых можно было избежать. Если ожидаемые потери не оправдывают предполагаемые результаты — не стоит в этом участвовать. Это не значит, что можно жить без потерь — придерживаясь этого правила, обрекаешь себя на бездействие. Поверь, это очень отрезвляющий опыт.

Его история про то, как его раненного поместили в морг, как он долгое время находился в коме, как воскрес, как лечился в госпитале, конечно поражает. Его рассказ о переживаниях и ощущениях поневоле относится к тому, что уже было. Вспоминая, он понимает, что тогда не мог ничем повлиять на ход событий, швырнувших его по ту сторону жизни.

— Мне за примером ходить далеко не надо. Вспоминаю, как началась моя новая жизнь в реанимации Кабульского госпиталя или как «башню снесло» у соседа по палате в Подольском госпитале от стакана водки, и все — каждый день солнце восходит только для меня, каждый день радует своей первозданностью. — Нервная судорога пробегает по телу Сергея. — Я никогда не был трусом. И если я принимаю решения, я начинаю действовать! Прекращаю тратить время на то, что для меня не важно, и начинаю делать то, что нужно.

Его сгорбленная, худая спина отражается в черном окне пустой кухни. Нелепо торчащие острые лопатки делают отражение похожим на кусок развороченной взрывом брони. Я невольно закрываю лицо руками и, терпеливо слушая, жду, чем закончится его история. Я запоминаю его прошлое, чтобы понять свое настоящее.

ЧИРИК

Патрон 7,62 х 54R с бронебойно-зажигательной пулей БС-40 — пуля с цилиндрической задней частью массой 12,1 грамм имеет сердечник из карбида вольфрама. Пуля и верхняя часть гильзы окрашена в красный цвет, черная полоса на шейке гильзы, головная часть оболочки окрашена в черный цвет.

Афганистан. 1985 год.

Я долго искал более-менее удачное сравнение для того, чтобы выразить через знакомые мне образы то, что видел и пережил. Все увиденное мной напоминает круговорот воды в природе — ее переход из газового состояния в жидкое, из жидкого в кристаллическое и наоборот.

В совершенно однородной среде округов и армий образуется пространственно-временная структура воинских частей — бригады, полки, дивизии. По такому принципу возникают правильные узоры на крыльях бабочек или регулярные полосы на тигриной шкуре. Если брать схему взаимодействия подразделений, то пятьдесят шестая бригада — это классический «кристалл», у которого все связи между элементами сохраняются постоянными. Но стоит только оперативной обстановке вокруг «кристалла» нагреться, как «кристалл» начинает «таить» и превращаться в «жидкость», у которой все связи между элементами рвутся, и следы прошлых воздействий не сохраняются. «Кристалл» бригады вклинивается в зеленку, при его передвижении по пересеченной местности возникает «трение», и «температура» оперативной обстановки повышается. «Молекулы» мобильных групп образуют «капли» — самостоятельные части кристалла, сохраняющие при этом, практически, все его свойства. Эти «капли» тактического десанта «капают с кристалла», взаимодействуя, они образуют тонкую пленку «жидкости», обладающую собственной силой «натяжения». Духи, пытаясь сохранить свою потенциальную энергию, тоже «тают» и «растекаются». «Капли» их мобильных групп потом опять собираются в «лужу» и «кристаллизуются» в безопасном месте. В точках контакта двух этих «жидкостей» с разными физическими свойствами протекает «реакция» — вооруженное столкновение, бой. Какая из «жидкостей» при этом «испарится», а какая «кристаллизуется», зависит от характеристик их реакции друг на друга.

Если в состоянии «жидкой пленки» подразделение теряет все связи между элементами «кристаллической решетки» и следы прошлых взаимодействий не сохраняются, то подразделение, «нагретое до газообразного состояния», полностью теряет способность приспосабливаться к изменчивым условиям оперативной обстановки и просто «испаряется» под огнем противника. «Кристалл» — это открытая, но консервативная система, имеющая связи с прошлым, настоящим и будущим своим состоянием. «Жидкость» — характеризуется потерей связей с прошлым своим состоянием, и жестким связями в настоящем. «Газообразное состояние» — отсутствие всех связей, не только с прошлым и настоящим, но и с будущим. Люди, прошедшие плавку войной, редко сохраняют полный цикл фаз этого круговорота. Потеряв «кристаллическую» форму, они, чаще всего, пребывают в переходном состоянии — между «жидкой» и «газообразной» фазами. Те, кто закалился в боях до «кристаллического» состояния, приобретают алмазную твердость духа и стеклянную хрупкость здоровья. Жить — значит приспосабливаться. Война — самая жестокая форма обострения свойств приспосабливаемости.

Момент огневого прикрытия — закон на этой войне. Естественное стремление в минуты опасности держаться группой может сыграть роковую роль. Здесь главное — не сбиваться в кучу — «лужу». Рота разбита на мобильные группы — «капли» по восемь человек. Две такие группы, поддерживая друг друга огнем, образуют «тонкую жидкую пленку». Это позволяет достигать большего эффекта с меньшими потерями, чем группа-«капля», действующая в отрыве от основных сил — она одна, ее никто не прикрывает и не поддерживает. Постоянная радиосвязь с бригадой, готовой поддержать нас всей мощью своих подразделений, словно радуга — дарит надежду, но не может служить спасительным мостом в случае опасности. «Испарившиеся» в ходе боя и доставленные по воздушному мосту к «кристаллу» «молекулы» уже никогда не «кристаллизуются»! Целое может обладать свойствами, которыми не обладает ни одна из его частей.

Тот день был не лучшим днем в моей жизни. С самого утра все шло не так.

Нас восемь человек. При проческе мы наткнулись на перепуганного дехканина. Он и привел нас в виноградник. Мы даже не успели толком втянуться в этот «карман», набитый виноградом, как наш «проводник» технично перемахнул через дувал. Когда мы поняли, что оказались в «бутылке», было уже поздно. Узкое горлышко пролома духи плотно заткнули свинцом из ДШК. В общей сумме огневого контакта доля упреждающего и заградительного огнястремительно возрастала. Следствием этого обычно является значительное увеличение расхода боеприпасов. Не понимая, что являемся удобной мишенью для обычного минометного обстрела, мы мгновенно огрызнулись со всех стволов. В считанные секунды на врага выплеснулось море огня.

Мы стреляли в невидимого противника в надежде заставить его выдать себя, сменить позицию и укрыться от наших пуль. Видимость такой контратаки есть всегда гарантия атаки скрытой. Опасность всегда представляется в перспективе, как событие, уже происшедшее, она реализуется через последствия — увечья, болезни и смерть. Мы были уверены, что плотный огонь крупнокалиберного пулемета заполнял паузу перед атакой духов.

Первое о чем думаешь в такие минуты — надо сначала защитить самого себя, и только потом начинаешь думать о противнике. Именно в эти минуты рождаются аксиомы типа «чтобы победить завтра, надо выжить сегодня». Это все так и не так одновременно. «Носороги», обычно, в первые секунды опасности делают вид, что они, спрятавшись, сидят в засаде. При этом от них нет никакого толка. Они ни черта не видят — ни общей картины боя, ни самого противника. Более ушлые «сайгаки» ломятся в атаку, прижимаются к противнику, попадают под его шквальный огонь и остаются под его стволами, спрятавшись под первое попавшее укрытие. Впадая в ступор от плотности вражеского огня, они не могут даже стрелять в ответ, чтобы хоть как-то улучшить свое положение. Оцепенев от страха, они одинаково боятся как огня противника, так и нашей огневой поддержки. Обычно они начинают кричать, взывая о помощи. В результате, как правило, первыми погибают «сайгаки», затем наступает очередь «носорогов».

Главная ошибка всегда в том, что люди не двигаются и не смотрят по сторонам. Это только кажется, что все пули летят в тебя! Тебя заметили — первая секунда, прицелились — вторая секунда, третья секунда — выстрел. Если позиция плохая — смени ее. Перебежал, упал, откатился и занял выбранную позицию, сделал прицельный выстрел, второй, третий. Стрелять по обнаруженному противнику надо короткой очередью или серией одиночных выстрелов. Упертость в этом случае не похвальна. Когда первый раз видишь живую враждебную тебе цель, про все сразу забываешь — внимание приковано к вспышкам чужих выстрелов. Тщательно прицелившись, ждешь очередного выстрела врага, чтобы одним выстрелом остановить его сердце. Не дождавшись вспышки его выстрела, по неопытности своей не сразу понимаешь, что у твоего противника такое же оружие, как и у тебя, и он, так же как и ты, старается хитрить и чаще менять позицию. Не жди, пока тебя засекут и начнут вокруг тебя «выкашивать поляну» — сваливай! Если сможешь — незаметно.

Уже пятнадцать минут, как мы держим круговую оборону, укрывшись в винограднике. Ситуация медленно нагревается, как кипяток в стакане — в любой момент все может лопнуть. Кашель ДШК неожиданно прекращается. Воздух наполняется шелестом и свистом падающих сверху мин. Шепелявя словно беззубая старуха, смерть плюет нам на головы из миномета. Мины, как капли дождя, шлепаются в сухую пыль, разбрызгивая осколки. Белый дым и хлопки разрывов, визг осколков превращают лабиринт виноградника в смертельную ловушку. Паника разрывает группу на части. Ни один приказ взводного не удостаивается должного внимания, каждый печется только о себе, не считаясь с другими. Гигантский, бессмысленный страх возрастает до такой степени, что оказывается сильнее всех отношений и забот о других. Оставшись с опасностью один на один, конечно, оцениваешь ее выше. Впадая в панику, всегда чувствуешь, что погибнешь, если сейчас же не покинешь опасное место. Поэтому, не имея возможности видеть, откуда исходит опасность, все невольно поворачиваются в направлении, по которому пришли. Паника всегда разворачивает спиной к опасности.

В проломе дувала мелькают силуэты духов. Я от страха приседаю на корточки и посылаю в пролом короткую очередь из своего ПК. Время пересечения пролома шириной в два метра для здорового человека составляет менее двух секунд. Для поражения такой цели на такой дистанции, требуется навык стрельбы с упреждением. Ограниченная видимость и малая дистанция требовали от моих испуганных мозгов более быстрой реакции. Вероятность поражения мелькающих в проломе силуэтов была крайне низка и безразлична к увеличивающейся плотности моего огня. Упражнения в стрельбе из положения «с колена» по «всплывающим мишеням» оборвала минометная мина, с шелестом упавшая у меня за спиной.

Хлопок разрыва и облако дыма, подбросив, разворачивает и роняет меня спиной на землю. Оглушенный взрывом мозг медленно глохнет, порождая неустранимую сеть знаков, замещающих знакомые мне звуки боя. Беспорядочная стрельба разбрасывает во все стороны горячие гильзы. Срезанная осколками виноградная лоза истекает сладким сиропом раздавленных ягод. Дымовые фонтаны разрывов, испуганно бегающие глаза пацанов, перекошенный в крике рот взводного — все эти знаки словно немые слова мертвого языка тех, за кем смерть будто тень с утра ходит по пятам. Я пытаюсь перевести эти знаки в обычные слова, чтобы сделать их снова слышимыми. Я кричу, но мой собственный крик не похож на мой страх перед смертью, а протянутая в направлении пролома — на просьбу о помощи. Мимо бегают люди, не замечая меня, словно я стал призраком! Взрыв мины стер все доказательства жизни на моем теле.

Я помню, как лежал на спине и ощущал, как мое сознание, в буквальном смысле, вытекает из меня и, смешиваясь с пылью, превращается в грязь. Осколки мины вспороли дно РД, россыпью разбросав мой боекомплект по винограднику. Я неожиданно представил, что рассыпанные патроны из моего РД — это мы. Патроны в лентах — это было все, что осталось от БК. Все бегали вокруг, суетились, а я понимал, что если я сейчас не остановлю всю эту бестолковую суету, они все будут лежать среди расстрелянных гильз и рассыпанного боекомплекта.

Я перевернулся на живот, подтянул пулемет к себе и, взяв на прицел пролом в дувале, продолжил дуэль с собственным страхом. Я расстрелял все три свои ленты. Когда пулемет, закипая, замолчал, я стал собирать в пыли патроны, разбросанные взрывом. Я так усердно протирал их, вручную забивая в ленту пулемета, что даже не заметил, как прекратился минометный обстрел. Смерть, нависшая над нами, застыла и остолбенела, столкнувшись с бессмысленностью моего сопротивления. Кристаллизуясь, она превратилась в прошлое — прошедшее совершенного вида.

Я продолжал лежа расстреливать из пулемета собранную мною рассыпуху, когда подошедший взводный взял меня за шкирку и рывком поставил на ноги. Я стоял контуженный в тишине, среди растерянных парней, так похожих на рассыпуху, не собранную еще мной. Тогда я понял, что даже если в свободе воли будет отказано, надо так определять мотив своих поступков, чтобы можно было стать таким, каким желаешь быть. В моем случае — живым и твердым, как кристалл! Ради этого стоит бросать в атаку все свои ресурсы — все до единого! Выпасть из обоймы и стать непригодным к повторному использованию легче всего — для этого достаточно однажды оказаться неспособным. Быть холостым и незаряженным — все равно, что быть использованной гильзой. Трудно оставаться заряженным и готовым к повторному выстрелу. Быть труднее, чем казаться. Я на всю жизнь запомнил ту свою беспомощность под минометным обстрелом.

Через десять дней, когда мы возвращались из этого рейда, нас четверых сожгли из гранатомета в подорвавшемся на мине БТРе. Я один остался в живых. Жизнь каждый раз давала мне множество шансов для выживания и лишь один шанс умереть. И я сделал правильный выбор. Наше мнение о жизни и смерти зависит не столько от реальных фактов, сколько от того, как кто-то воспринимает кого-то. Возможно, тебе не следует, после сегодняшнего посещения кладбища, говорить: «мой друг умер», если ты знаешь об этом только со слов других людей. На самом деле ты можешь утверждать только то, что смерть произошла между твоим другом и теми, кто видел его безжизненное тело. Я сам умер для тех, кто доставал мое окровавленное тело из сожженного БТРа.

Люди, внезапно получившие повреждения от ран, болезней или даже отсечения головы, в действительности не мертвы, а просто находятся в состоянии, несовместимом с продолжением жизни. Это элегантное и важное различие между смертью и «состоянием, несовместимым с продолжением жизни» я прочитал в старинном учебнике по медицине. Смерть не является несовместимой с продолжением жизни. Возможность вернуть различные виды смерти к жизни ограничена только уровнем нашей техники, наших собственных возможностей. Это возможно сделать, но мы не можем — не хватает способностей. Поэтому смерть — это всегда собственное решение, продиктованное нашей неподготовленностью. Это решение не всегда своевременное и верное. Есть три фактора, позволяющие избежать ошибки при принятии такого решения: тщательная подготовка, готовность идти до конца, и смелость, чтобы закрыть нерентабельный проект под названием «собственная жизнь».

Чтобы быть мертвым для других — не обязательно умирать! Смерть отнимает веру и заставляет всю жизнь работать на собственные похороны. Этот страх превращает наши дома в кладовки. Мы окружаем себя тем, что боимся потерять. Я с тобой, наверное, соглашусь в том, что кладовка — это место, откуда ушла вера и куда пришел страх. Разве набитая вещами кладовая гарантирует безопасность, благополучие и удачу? Поэтому, если ты считаешь, что мое сегодняшнее состояние можно назвать крахом, ты глубоко ошибаешься.

Ни один человек не может сделать вдвое больше, чем он делает обычно, но любой сможет сделать столько же, даже если в два раза ухудшит обычные условия своего существования. Несколько дней за пределом нагрузки и очищенная от балласта ненужных удовольствий жизнь рождает экстаз, недоступный сытости и спокойствию. Пить таблетки бесполезно, от них только дуреешь. Лучше дуреть от естественных причин — от собственной головы. То, что ты хочешь иметь для себя, обычно совсем не то, что ты должен иметь в действительности.

С годами багаж событий в моей жизни и связанных с ними вещей, которые моментально становились чужеродными, только накапливался. В бардаке накопившихся вещей я начал терять из виду единство собственной жизни. И лишь воспоминания прошивали ее насквозь, скрепляя, связывая и объясняя прошлое на абсолютно достоверном языке брошенных и забытых мной вещей. Квартира стала как альбомом с фотографиями, напоминающими о том, что могло бы быть, но случившись, так и не получило продолжения.

То, чем не я мог воспользоваться, я не стал хранить. Продал квартиру, не потому что, влез в долги. Продал ее для того, что бы вложиться в новое дело, заработать денег, купить новую квартиру и вернуть долги. Я слез с дохлой лошади, чтобы пересесть на здоровую. Найду какую-нибудь компанию-«кладовку» и оживлю ее, выкинув из нее все старое и отжившее. Для одних кладовка — это склад упущенных возможностей — ящик с рассыпухой! Для других — это клад новых возможностей. Парочка идей у меня уже есть.

После его историй смерть Паши и последующие события моей жизни начинают казаться мне чем-то неокончательным и все более напоминать временный недуг. Действительно, бывает, что некоторые мотивы, порожденные в прошлом, оказываются столь мощными, что изменить их невозможно никакими усилиями воли, и они продолжают действовать, пока полностью не исчерпается их сила. Но усилием собственной воли можно управлять своей реакцией на эти мотивы. Надо самому решать — выйти из испытаний сломленным или очищенным, быть ли вознесенным к вершинам удачно использованной возможностью, или опрокинутым в прах, злоупотребив ею. Мало кто терпеливо пережидает циклы падения, и только единицы способны добавлять к своему капиталу тогда, когда это наиболее выгодно — после потерь.

Я оставил Чирику денег. Надо уметь получать то, что получаешь и отдавать то, что отдаешь.

Кладбище

Патрон 7,62 х 25 мм ТТ. ШУРУП.

Сентябрь 1999 года.

Кладбище. Мы не спеша, идем по аллее вдоль каменной стены — границы между миром мертвых и бытием живых. Тесаный камень кладбищенской стены — цельность цитадели безмятежного вечного покоя. Кладбище — это бытие Смерти, ее жизнь. Здесь, на границе двух полюсов существования как-то иначе течет время. В этом городе мертвых власть принадлежит вечности, которая поглотила Пашу, дерзко вошедшего в мир могильной тоски. Тепло и покойно. Матушка Паши, Антонина Павловна, добрая, благочестивая, мудрая, трудолюбивая и спокойная русская женщина, рассказывает о сыне.

— Я лично вымолила Пашу. Четырех месяцев от роду у Павлика обнаружили стафилококк, болезнь протекала в очень тяжелой форме. Когда мы привезли его в больницу, врач сказал: поздно привезли, мы его уже не спасем. Я поехала в церковь, прошу старушку: «Помолитесь, сынок умирает». Она, знаете, по руке меня молиться научила — я пальчиком водила по ладошке и повторяла за ней имена. Так вот, стою с ней рядом и молюсь. Потом она говорит мне: «Будет жить дите твое». «Как же будет жить, врачи сказали, что он не жилец…», — причитаю. «Будет жить», — говорит она.

А врачи еще предупредили, что лучше бы он умер, потому что, если выживет, то не будет ходить и станет психически больным человеком. Но благодаря молитвам, эти страшные предсказания не сбылись. Развивался Павлик нормально, действительно, чуть с задержкой. Пошел попозже, чем его ровесники. А однажды к нашему соседу вызвали участкового врача. А надо сказать, что Павлика мы в поликлинику не водили, несмотря на требования врачей. Так вот, приходит врач, а Павлик идет в это время мимо соседской двери по коридору барака. Тихонечко, за стеночку держится, но идет. Доктор спрашивает: «А это кто?». «Паша», — отвечают ей. Она сказала тогда: «Ну, значит, есть Бог».

А к школе, знаете, он полностью выровнялся, догнал сверстников. Догнал и перегнал: до восьмого класса учился на одни пятерки, потом только четверки появились. Учителя всегда благодарили нас с отцом за воспитание сына. Спортом занимался — стрельбой. На соревнованиях участвовал, даже за границу ездил выступать. Когда ушел в армию, к нам из военкомата приходили, приносили благодарственные письма от командования — это когда он в Афганистане служил. Потом его ранили. Он очень долго болел — у него была грудь и легкое прострелено. Он оттуда вернулся совсем другой.

Сначала был как все, начал работать, женился. Мы с отцом уж думали — внуков дождались, а он неожиданно развелся. Много стал работать, бизнесом каким-то занялся, хорошо стал получать. Квартиру нам купил. Потом неожиданно уехал в Израиль. Убили бандиты моего Пашу, когда он специально к друзьям на праздник прилетел. Прилетел и сразу к Жене с Веней поехал — они служили в Афганистане вместе. К нам позже хотел зайти — не успел. Сейчас, конечно, мы все поминаем Павла, — вымаливаем. Тяжелым оказался его крест.

Настоящее для этой женщины — кладбище несбывшегося прошлого в ее жизни. В мире ее воспоминаний мертвое прошлое превращается в живое. В ее памяти сын такой, каким она хочет его видеть. Ее воля и разум задают его образ. Возвращаясь сюда каждый раз, она еще надеется, что все подлежит возврату.

Кладбище — самое старое в городе. Церковь в Шиловской слободе появилась в начале семнадцатого века. Лишь спустя сто пятьдесят лет стали обустраивать могилы у церкви. Здесь хоронили «отличнейших» людей. Погост действовал до первых десятилетий девятнадцатого века. С открытием новых кладбищ горожан стали хоронить там. В конце тридцатых закрыли церковь и использовали здание под текстильный склад. Во время войны церковь была разрушена, на ее месте построен магазин. Северная часть кладбища была застроена частными жилыми домами, отводившимися от уцелевших могил плотной стеной разросшихся акаций и кленов. Надгробными плитами с разрушенного погоста заботливо вымощены спуски к реке. Многие из них лежат надписями вверх.

Мы сворачиваем на аллею с несколькими свежими могилами — молодая поросль среди старых могильных камней. Избыточное увлечение реанимацией возможного мира притягивает, и открывает врата «кладбища внутри нас». Возвращение оттуда с каждым разом становится все более затруднительным. Кладбище — это святое. Клад — это скрытое сокровище. Это кладбище словно кладовка смертоубийственных желаний — место, где на развалинах снесенной церкви стоит магазин. У нас всегда так. В местах, откуда уходила вера, заводились кладовки, куда все сносил наивный пролетарий, и раздавал обратно — каждому по труду и потребности. Мудрый кладовщик в кепке с лукавым прищуром заботливым серпом гражданской и отечественной войн обогатил нашу жизнь пустотами не доживших до старости родственников. Сегодня кухонный нож безволия, пороков и страстей заботливо готовит место для новых поколений. За долгом долг. Хлам заброшенного кладбища превращается в клад.

— Женечке большое спасибо — могилку Паше выхлопотал на Шиловском кладбище, в церковь денежек дал, место получили с благословения городской епархии. Женя же прямо из армии в тюрьму попал. Паша помогал ему тогда, встретил его, когда Женя освободился. Потом Женю еще раз посадили — он за Веню заступился в драке, кого-то ножом ударил. Веня самый непутевый из них троих. После армии лечился, пил много, развелся. Крест Пашин лентой пулеметной украсил — сам эскиз надгробья делал, сам заказывал, сам устанавливал. Как мы спорили с ним, как уговаривали, до конца не соглашались с ним! С ума сошедший он — Богом обиженный, но очень добрый парень. Вы его, коль встретите — не слушайте, не берите в голову. А вот и Пашина могилка. — Руки у женщины задрожали, она нервно поднесла платок к глазам.

Аккуратная, ухоженная могила, как шкатулка, хранящая искупление вины в оправе высокой кованой ограды. Стройная молодая рябина, посаженная в левом углу оградки, красиво склоняет тонкие ветви над невысоким гранитным надгробьем. Литое чугунное распятие, поддерживаемое гранитной плитой, стилизованной под кусок скалы. Поперечную перекладину распятия опоясывает пустая пулеметная лента. Свободно свисающий кусок ленты, слегка скручивающийся по оси, делает распятие похожим на заточенный штырь для рукопашки. Воткнутый в цветочную клумбу могилы, он, словно надежный гвоздь, намертво скрепляет суетливую землю со столь недалекими от нас небесами.

Под надгробной плитой с печальной датой 02.08.98 спрятано невозможное теперь бытие. Думая о покойном «как будто он жив», я проживаю мысленно несбывшееся настоящее. Чем больше возможностей связывали меня с Пашей, тем трагичнее для меня было его абсолютное отсутствие — моя невозможность быть таким, каким я был с ним. Он унес с собой в могилу мою славу, даже мои обиды и слезы, и все это было принципиально моим. За оградой могилы я скорблю о своем несбывшемся, возможном мире, в котором, став другим, ищу своего воплощения.

— Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. — Антонина Павловна, закрыв глаза, крестится, читая молитву.

Я смотрю на нее. Читая вслух слова молитвы, она хочет, чтобы грехи ее сына были прощены? Разве прежде пролитая его кровь не отпустила ему его грехи? Или она крестится, потому что грехи ее сына уже прощены? Если бы не был прощен, второго шанса, после ранения в Афганистане, у Паши не было бы. Жизнь открыла перед ним множество дорог и лишь одна из них вела к его собственной, а не чужой смерти. Каждое прикосновение к жизни, каждое дуновение ветра берет свою дань с идущего по этому пути. Поэтому не было у Паши никакого «второго шанса»! Он с детства шел своей дорогой и платил за это всегда сполна!

Там, на этом пути отчаяния у Паши не было никаких неудач. Тысяча процентов гарантии: сильно болел — выжил, был ранен — остался жить. Возможно, в один из дней, когда для меня все будет кончено и начнется вечность, у меня будет правильное мнение об этом, но в настоящее время все это выглядит неприятно. Может использовать свой шанс прямо здесь, у креста с пустой пулеметной лентой? Эта мысль поражает меня: для того, чтобы благословения пришли в мою жизнь, нужно признать собственное положение — покаяться! Сделать этот шаг сейчас и вступить на свой путь отчаяния? Опускаю голову и, перекрестившись, шагаю в калитку ограды.

— Здравствуй, Паша.

Stop-loss

Патрон 7,62 х 25 мм ТТ. ШУРУП

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ПАША.

Февраль 1995 года.

Когда я похвастался Паше своим ТТ, он сам предложил съездить за город и пострелять по банкам. Неожиданно для меня он оказался хорошим стрелком. Сказал, что навыки стрельбы из пистолета получил еще до армии. До этого момента те восемь патронов, что пролежали вместе с пистолетом в земле более сорока лет, я не трогал. Но в этот раз я вставил один из них в магазин и выстрелил по банке. Усталость металла привела к деформации спирали пружины, и именно ее недостаточная сила оказалась слабым местом пистолета — сильная отдача забила затвор на затворную задержку. До этого я уже не раз использовал пистолет, но такое случилось первый раз. Паша подобрал стреляную гильзу и, осмотрев ее, посоветовал не стрелять старыми патронами — пороховой заряд в них мощнее обычного, и в ответственный момент ослабленная временем пружина может подвести.

Мне нравилось работать с Пашей, дела он вел спокойно и рассудительно. Даже если дело доходило до разборок, он все делал правильно, — обычно они заканчивались демонстрацией моего пистолета. Медленно и верно Паша выводил наш бизнес на легальное поле деятельности.

До этого мы с ним не имели опыта сотрудничества. Я знал Пашу, Паша — знал меня. Попытка нашего первого совместного инвестирования была прервана дефолтом. Все попытки вернуть наши вложения закончились выставленным офисом должников и сейфом, который самостоятельно мы открыть так и не смогли. Я сильно нервничал, Паша же наоборот — был спокоен и рассудителен.

— Сейф несложный, цена работы будет зависеть от содержимого, — предупредили нас.

Это был намек на то, что сумма гонорара будет больше, чем принято платить за подобные услуги. Воздух, правда, не входил в стоимость содержимого сейфа. Но дело даже не в том, что запросили много, а в том, что приобретать права на свой же товар мы не собирались.

— Механизм слишком красивый для долгой жизни, — прокомментировал умелец, осматривая дверцу, заблокированную «dead-lock».

Чтобы взломать этот «эвакуированный» нами «fair-save», потребовалось сорок восемь минут и специалист с автогеном. Сейф оказался почти пустым: пенал темнопольной лупы, Diamond Tester и набитый алмазами маленький мешочек из тонкой замши, завязанный золотым шнурком.

— Удачный абордаж! Но безопасность предпочтительней доходов, — с этими словами я достал пистолет.

Как только один из них дернулся, я спустил курок. Нечеткий щелчок указал на осечку моего ТТ. Я зря не послушался Пашу и зарядил в магазин старые патроны. Кто знал, что не использованные кем-то патроны подведут меня? Испуг — именно та реакция, на которую был рассчитан этот трюк, но дурацкая установка «не обращать внимания на потери» спровоцировала этих придурков на активные действия. От прямого выстрела я, резко пригнувшись, ушел влево, и рукоятью пистолета боковым сверху проломил стрелку голову. Первые секунды они не жалели патронов. Я сразу упал, прикрывшись чужим телом. Неспособность попасть в цель сделала их раздражительными и безразличными к результатам своей стрельбы. Их естественное стремление в минуты опасности держаться группой сыграло роковую роль — это стадо баранов представляло собой идеальную мишень. Вместо того чтобы двигаться, прикрывая друг друга, они палили во все стороны, сбившись в кучу.

Паша в этой ситуации оказался красавцем! Он единственный, кто стоял там, где надо было стоять, и делал то, что нужно было делать. Я очень удивился, когда увидел в его руке автоматический пистолет. Паша спокойно и хладнокровно стрелял, двигаясь против часовой стрелки. Все его выстрелы достигли своей цели: крайнему правому он отстегнул бедро, следующему за ним, с пистолетом в руке — правое плечо. Отстрелявшись по лампам на потолке, Паша положил остальных на пол, стреляя у них над головами. Он старался не столько убить, сколько дезорганизовать и напугать. Пока двое останавливали кровь, хлеставшую из перебитого бедра и прострелянного плеча товарищей, а другие боролись с собственным страхом, мы ретировались из офиса.

Они решили нас кинуть, и теперь в последствиях должны были винить только себя. Нам было без разницы, лохи они или бандиты. Мы делали свое дело, и это была наша работа — прийти первыми и уйти последними. Много авторитетных людей могли поручиться за нас, заявив, что мы действительно этим зарабатываем на жизнь.

Продав содержимое мешочка — заполненные стеклом бриллианты, мы получили положенный нам кэш и кучу проблем.

Чем меньше братьев, тем больше на брата. С экономической точки зрения одни этические принципы — добродетели, другие — пороки. Не все из обычаев, которые принято считать добродетелями, способствуют накоплению общественного капитала. Некоторые могут быть полезны лишь индивидуалисту, трудящемуся в одиночку, в то время как другие — в особенности взаимное доверие — возникают только в социальном контексте. Тяжело «отделяться» в одиночестве, когда другие объединяются против тебя. Угрожая возможными потерями, бывшие партнеры стараются навязать свои условия и подчинить. Если же не решаешься «выступать» против — тебя «привязывают» выгодой.

Мы отказались подчиниться и поделиться тем, что честно заработали. Риск — это цена, которую мы готовы были заплатить за богатство и возможности. Паша, как и я, не хотел терять свои деньги, но капитал, который я инвестировал вместе с ним, был капиталом для риска. Он не был нужен для ежедневного использования. Стиль нашей жизни не пострадал бы, даже если бы мы его потеряли. Наша выходка с кражей сейфа позволила думать о нас, как о людях, которых природные инстинкты вынуждают совершать абсолютно иррациональные поступки в неподходящее для этого время и со сверхъестественным упорством. Просто в корне многих наших ошибок лежала тенденция вкладывать деньги сразу же после хороших показателей, и забирать вклад немедленно после потерь. Наши неискушенные натуры требовали немедленного удовлетворения и прибыли без пауз и потерь.

Фокус, который хотели показать нам, заключался в том, что прежде чем вложить свои деньги, люди ожидают, что им сперва продемонстрируют прибыльность сделки, а они затем сбегут с корабля при первом же шторме, даже если их счет еще не достиг заранее определенной точки допустимых потерь. Но жизнь доказала нам, что такой подход — это фантазия, а не реальный мир. Даже самые удачливые проходят через периоды застоя и убытков.

В действительности, убытки и доходы являются неотъемлемой частью нашей жизни. Если планируешь на основе годовых показателей, то не делай выводов на основе месячных результатов, и не спеши менять свою стратегию. Оставайся в сделке при любых обстоятельствах, пока не достигнешь своей цели или предела допустимых потерь. Вся проблема в том, что у каждого свой «stop-loss». Именно это Паша пытался мне растолковать каждый раз, как мы возвращались к обсуждению нашей собственной стратегии.

— Всегда оставляй треть ресурсов. Тридцать три из ста, это «stop-loss»! — Паша протягивает мне свой пистолет.

Нажимаю на кнопку фиксатора — магазин не выходит. Я вспоминаю, как часто мой ТТ с шумом, самопроизвольно ронял свою обойму на пол. Вынимаю магазин, прилагая значительные усилия. В нем пять патронов из пятнадцати — предел максимально допустимых потерь. Я словно завороженный не могу оторвать взгляд от гладкой поверхности хромированного спускового крючка. Тогда мне все еще казалось, что пистолет — это единственно верное решение, «заточенное» под наш бизнес.

Чтобы выиграть борьбу с жадностью, страхом, самодовольством, разочарованностью, гневом и эгоизмом, нужно было изолировать себя от внешних влияний: друзей, семьи, и неуклонно следовать разумным, заранее установленным правилам игры. Это был мой последний с ним разговор. Свалив в Израиль, свой CZ Паша оставил мне. Сам я рванул в Азию — решил прокатиться по миру. В Сирии проигрался в карты, пытался отыграться, но меня ограбили. От отчаяния месяц жил в монастыре, у отца Поля, в Мармусе — это по трассе на Алеппо. Потом в Дамаске помогал отцу Франсу из иезуитской школы Дар-эс-Салам. Водил группы желающих посмотреть на Макама Арбани — стоянку сорока мучеников, это где Каин Авеля убил. Мыкался, пока не встретил в Дамаске Чирика, который занял мне тогда три сотни баксов. Вернувшись, я попал под раздачу — меня нашли те, кто искал. Чудом остался жив — подложив свои документы чужому трупу, смог наконец-то скрыться. Так я стал Максимом Беком. К Пашиному пистолету я не прикасался до сегодняшнего дня.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Февраль, 2000 год.

Тело взрослого человека содержит около шестидесяти миллионов клеток и каждые сутки теряет их столько, что ими можно наполнить глубокую тарелку. Каждое прикосновение протезов к моему телу берет свою дань, ежедневно, изнашивая залатанные «пластикой» культи. Ни одна машина, даже механическая, никогда не могла бы работать в таких условиях, до конца используя всю энергию исключительно на полезные действия. Всегда есть такие возбуждения энергии, которые не могут найти себе выход в полезной работе. Так возникает необходимость в том, чтобы время от времени разряжать не пошедшую в дело энергию, давать ей свободный выход, чтобы уравновешивать баланс с миром. Чувства — это плюсы и минусы этого баланса. И вот эти плюсы и минусы, эти статистические заряды не пошедшей в дело энергии, я смываю теплой пенной водой.

Куда спешат толпы туристов, расталкивая всех на своем пути? На море, на воды, чтобы быстрее окунуться в освежающие и целебные воды. Мне же достаточно насыпать пакетик морской соли, и престижный курорт материализуется в крохотном, загруженном до невозможности пенале ванной комнаты, совмещенной с туалетом. Клеенчатая занавеска, разрисованная в лучших китайских традициях под заросли бамбука, превращает маленькую комнату с единственным окошком под потолком в живительный оазис. Тонкие стебли прекрасно смотрятся на фоне больничной белизны кафеля, оттеняя натуральной свежей зеленью съеденный ржавчиной хром смесителя и облупившуюся эмаль ванной. Оставшись наедине с собой в этой маленькой бамбуковой рощице, шуршащей клеенкой над моей головой, быстрее соображаешь, тоньше чувствуешь. Расслабляясь и блаженствуя в пенной ванне, я ищу выход из вчерашней запутанной ситуации.

Мысли постоянно крутятся вокруг случившегося. Сейчас надо будет срочно разобрать и осмотреть протезы после вчерашнего падения. Потом? Потом надо перекусить, реанимировать подорванную вчерашним возлиянием печень и мягко закончить так нелепо начатое знакомство. Отжимаюсь на руках и перебрасываю обрезанное тело на табурет. Вытираюсь. Одеваюсь. Уперев руки в пол, кидаю задницу со стула на пол. Я выползаю из ванны и, ошеломленный увиденным, останавливаюсь — мой знакомый сидит на кровати с автоматическим пистолетом в руке. Мне сейчас только его мозгов, разбросанных по всей хате, не хватало!

— Только не у меня дома! — Мои слова возвращают этого кретина на землю.

— Что? — Он делает вид, что не понимает меня.

— Где ты его взял? — Нервный внутренний жар осушает капли на коже. Кайф от ванны мгновенно улетучивается.

— Да он был во внутреннем кармане куртки, когда я упал на тебя. — Мой новый знакомый разворачивает пистолет в мою сторону.

Боюсь даже представить, что могло бы случиться, если бы он начал вчера палить средь бела дня по прохожим.

— Слушай, как ты вообще без ног живешь? — Он встает с кровати и смотрит на меня с высоты своего роста.

— Так же как ты без пистолета. — Я вижу его глаза и понимаю, что он не представляет себя на моем месте.

Мучаясь раздумьями и муками совести, я сам много и часто думаю о том, как я живу.

Я вспоминаю, как лежал весь замотанный в бинты, провонявший гноем из собственных ран, вздрагивающий предчувствием новой боли от прикосновений, радуясь каждому новому часу убогой жизни, протекающей от одной перевязки до другой.

После взрыва я попал в эвакуационный госпиталь Кандагара. Пока меня довезли, у меня уже вовсю была газовая гангрена, большая кровопотеря, сложные переломы, множественные осколочные ранения и отрыв левой голени. Остальное все было на месте, но так перебито осколками, что ноги напоминали мягкие кровоточащие сардельки. Я до самого конца не терял сознание, и потому все прекрасно помню — как умер в БТР, как потом ожил, как меня оперировали под наркозом, а я за всем этим наблюдал из верхнего левого угла операционной. Помню острое чувство отчаяния от вида только что обрезанных ног. Помню комбата и его слова: «Запомни, сынок, самый легкий день был вчера». Потом был Ташкент и кровать в спортзале госпиталя. Потом Ленинград, куда на третий день ко мне приехали отец с матерью. Для меня это было так неожиданно, потому что я дословно помню письмо, которое попросил написать из Кандагарского госпиталя какого-то туркмена, который поил меня чаем в реанимационной палате. Как сообщить родителям о том, что произошло со мной, я не знал и спросил совета у замполита. «Матери не пиши, — сказал он, — пиши отцу, коротко и правду».

«Здравствуй, папа. Извини, что письмо написано не моей рукой — я ожег руку и не могу сам писать. Руку я ожег, когда взорвался на мине и потерял обе ноги. Сейчас у меня все нормально. Свой адрес сообщу, когда буду в госпитале, в Союзе. Береги маму — ей сейчас будет тяжело». Письмо, адресованное отцу, получила мать, когда отец был в командировке. Я догадываюсь, что там было, мать — женщина мнительная и склонная к панике. Отца встречали в аэропорту с врачом. На вопрос коллег: «Как сын служит?», отец удивленно ответил: «Нормально, пишет, что ест виноград и охраняет аэродром». Я врал им в своих письмах, а что еще можно было придумать про Кандагар?

Первой в палату в сопровождении начальника отделения зашла заплаканная мать, и лишь потом вошел отец. Я не обратил никакого внимания на мать — все ловил глаза отца, боясь увидеть в них укор. Я всю жизнь очень боялся его подвести. Очень надеялся, что он увидит, каким стал его сын, когда я приеду на дембель в наградах, аксельбантах, полосатый и удалой сержант. А тут лежит какой-то кусок человека с головой, весь в бинтах и гное — какие тут могут быть рассказы о засадах и проческах? Неудачник.

И я рассказал отцу то, что он хотел и был готов услышать: пошел и наступил на мину. Все. Ни войны, ни пыли, ни крови, ни парящего говна из вспоротых животов, ни отрезанных членов, торчащих из ртов убитых и изувеченных духами парней. Я был огорчен тем, что остался жив и лишь только ранен, а мои друзья там — песок жуют и кровью харкают. Именно тогда мне отец сказал: «Я думал, тебе ноги по уши отрезали, а тут еще есть, чем шевелить — что сопли развесил?». Это была первая фраза, сказанная им мне после двух лет разлуки. Было много разного после этого. Отец приезжал ко мне в госпиталь, когда я получил и надел свои первые протезы. Первые шаги я сделал с ним. Помню, как мне было обидно, когда отец жалел Витька, моего соседа по палате. Попав под гранатомет в Панджшере, Витек потерял кисти обеих рук, глаз и способность адекватно реагировать на действительность. Помню, как я бесился, когда, придя ко мне, отец пытался воспитывать Витька, который потом все равно напивался к отбою.

«…Если вам хочется каждый день иметь весьма веский довод для своей убийственной иронии, то этого можно легко добиться. Попробуйте писать письма, адресованные самому себе, в которых постарайтесь описывать то, как представляете свою жизнь через, например, два года. Не обязательно делать это каждый день, достаточно раз в неделю или месяц. Главное — строго следуйте выбранной периодичности своей переписки», — с этого доброго совета военного психолога начались мои дневники, написанные в госпитале. Свое первое письмо я написал сам себе от имени Витька, подражая почерку безрукого человека, и отправил его сам себе по почте, из настоящего в будущее.

Тот же дядя спустя три месяца, прочитав, с моего позволения, пару записей в дневниках, дал другой совет: «…А вы знаете, есть единственно верный способ решения проблемы, которая, судя по всему, вас беспокоит в настоящий момент. Возьмите любую книжку с подробным описанием жизни героя и, открыв на первом попавшемся месте, прочтите ее. После этого попробуйте отождествить себя с героем книги и прожить хотя бы один день так, как там написано…» Упустив из виду все иронию этого сантехника человеческих душ, я прочитал от корки до корки «Библейскую историю ветхого завета». «Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему быть; но это еще не конец» — этой цитатой из ветхого завета, в память о веселом психоаналитике с Суворовского проспекта, запоздало поумнев, я закончил свой госпитальный дневник.

Я понимал, что мои родители тратят и без того скудные ресурсы семьи на поездки ко мне в госпиталь. На деньги, положенные мне за ранение, я купил подарки отцу и матери. Остальную часть денежной компенсации, полученной мной на дембель, я просадил за пару часов в кабаке Пулковского аэропорта. Меня пьяного поставили на эскалатор, который потащил мое тело на посадку. Но даже опьянение не помогло мне избежать ужаса от вида неумолимо приближающегося конца движущейся ленты. Я еще не умел прыгать на протезах и перешагивать. Это была моя первая встреча с миром, который меня назад и не ждал. Жизнь, к встрече с которой я оказался не готов, двигалась мне на встречу со скоростью эскалаторной ленты.

Через два месяца после выписки из госпиталя я восстановился в институте и продолжил очное обучение, с ежедневным, обязательным посещением занятий. Первый год я выдержал благодаря помощи друзей и злости на собственную беспомощность. Больше всего угнетало то, что в двадцать лет найти себе места среди своих сверстников и людей старше себя было проблемой. Первые отталкивали меня своей беззаботностью и беспечностью, вторые — молчаливым сочувствием и нездоровой конкуренцией. В двадцать лет — без профессии, без ног, какими качествами я должен был обладать, чтобы выстоять в этой борьбе?

Целеустремленность, направленная на борьбу с собственными слабостями, не всегда одинаково полезна молодым людям. Удержаться на грани, разделяющей два мира, не реально. Необходимо было четко определять свое место под солнцем: либо ты инвалид — с вытекающими отсюда последствиями, либо ты человек, посвятивший себя борьбе с самим собой. На этом пути мне не удалось избежать главной ошибки — первые пятнадцать лет после взрыва ушли на то, чтобы понравиться людям.

Я, как мог, занимался спортом. Научился ходить на протезах. Закончил успешно институт, устроился работать по специальности, получил квартиру, машину «Запорожец», по льготной очереди получил мебель. Жизнь моя наполнилась совершенно ненужными мне вещами. Они не только не облегчали мою жизнь, они превращали ее в ад. Абсолютно не приспособленные к моей жизни вещи, призванные облегчить и обустроить мой быт, вынуждали даже дома ходить на протезах. Элементарно — дверные проемы не позволяли ездить по дому на коляске. Я не говорю уже про ванную комнату и унитаз. Посещение этих мест сопровождалось сложными ритуалами жертвоприношений. Общество здоровых людей не оставляло мне выбора. Я вынужден был тратить свое здоровье на попытки выглядеть здоровым, каждая моя попытка приспособить окружающий мир к моим проблемам ставила меня перед искушением облегчить все происходящее вокруг меня. Но здравый смысл подсказывал: не делай то, что сделать легче всего — победи в борьбе с искушением. И я боролся. Это была моя война, победу в ней отнять у меня уже не мог никто.

За семь лет после взрыва я перенес двенадцать операций. Почти каждое лето я ложился месяца на три в госпиталь. К этому времени я уже четко усвоил мораль гражданских людей, для которых мое ранение означало только одно — ошибку, которая всегда символизирует для них поражение и признак неприспособленности, в лучшем случае — просто невезение. Трудно было объяснить, что не может вульгарная случайность привести человека на мину радиусом восемь сантиметров — надо сильно постараться, чтобы найти эти заминированные двести квадратных сантиметров чужой земли.

Еще старик Лаплас, бросая игральную кость и монету, определил, что вероятность события равна отношению числа благоприятных событий к общему числу возможных событий. Получалось, что вероятность наступить на мину была равна отношению числа событий, осуществление которых приближало меня к мине, к общему числу событий, происходящих со мной в тот день. Геометрически эту вероятность можно было представить, как пример непрерывного поля событий — заминированная поляна в лесу обстоятельств. На такой поляне вероятность наступить на мину определяется как отношение площади мины (соответствует вероятному событию контакта) к общей площади поляны (представляет множество элементарных событий, которые вообще могут произойти на этой поляне).

Не уверен, что кто-то способен, зажмурившись и заткнув уши пальцами, сознательно шарить ногой весь день в поисках своих тридцати грамм взрывчатки. Согласитесь, что даже при такой целеустремленности вероятность найти мину очень мала. И если такая возможность вдруг выпадает, тогда что это — удача или неудача, остаться живым после того, как под тобой взрывается чайное блюдце, залитое пластидом?

Позже я лично повторил эти опыты. С помощью генератора случайных чисел заставлял компьютер определять число в интервале от нуля до единицы. Если это число оказывалось больше половины единицы, я считал, что выпала «решка», в противном случае — «орел». Написание компьютерной программы у меня заняло полчаса. Сам процесс статистического моделирования и подсчета результатов миллиона опытов по «подбрасыванию монеты» занял секунды. Получились любопытные результаты: вероятность выпадения «орлов» пятьдесят раз из ста — вполне вероятна; шестьдесят раз из ста — маловероятно; больше шестидесяти пяти раз — очень маловероятно. Нарушения полученной статистики можно было объяснить только «несимметричностью монеты». Не эту ли «несимметричность» будущей ситуации пытался вычислить Буба, пересчитывая рассыпуху? Нарушение статистикинепригодных к повторному использованию патронов для Бубы могло означать только одно — приближение рассыпухи к сорока процентам говорило о возможности «попасть в задницу», как о вполне вероятном событии. Зря я не считал свою рассыпуху!

В двадцать пять лет вы — молодой ветеран войны, ставший из-за полученного ранения инвалидом, но, несмотря на это, получивший высшее образование, работающий по специальности, руководящий группой специалистов, имеющий семью, квартиру, машину. В двадцать пять лет у вас есть все, чтобы встретить свою старость! Чтобы вы сделали на моем месте?

Взрыв отбросил меня к финишу, поставив на грань смерти. Здесь все решал один единственный шаг. Выжив, желаешь догнать упущенное, и, сделав шаг вперед, заканчиваешь игру. Вернувшись из ада, жадничая, спешишь и первым зарабатываешь себе на похороны. Но, понимая, что удовольствия в жизни заканчиваются быстрее, чем сама жизнь, разворачиваешься и идешь назад, возвращаясь к пропущенным из-за взрыва возможностям. На этом пути сталкиваешься с огромным сопротивлением толпы, спешащей туда, откуда тебе удалось уйти. Что нужно сделать, и кем надо стать, чтобы из ящика с рассыпухой снова попасть в обойму?

Война — это приглашение на пир смерти, своеобразный шведский стол, накрытый для людоедов. Задача одних — все сожрать, задача других — успевать подавать новые блюда. Смерть своими беззубыми кровоточащими деснами перемалывает людей: неподдающихся — она выплевывает, поддающихся — переваривает до полной их противоположности. С войны можно приехать мертвым — «в консервах». Можно вернуться «покусанным», но живым, с остатками былого здоровья и контуженными мозгами. Можно вернуться невредимым, но, по сути своей, переваренным в говно. Каждый сам выбирает, какое блюдо из него будут готовить.

Под добром многие понимают то, что для них полезно. У Бога же все прекрасно, хорошо и справедливо; люди же считают одно справедливым, другое несправедливым. Сегодня, в моей реальной жизни, где я должен осуществлять выбор и предпочитать из двух возможных действий одно, различать добро и зло, мне просто необходимо. Добро — это то, к чему у меня одно чувство, а зло — это то, к чему у меня другое чувство. Людей так трудно любить! Они делают все, чтобы нарваться на заточку в подреберье, на контрольный выстрел в башку, на угарный дым в загоревшейся от сигареты постели. Жизнь ежеминутно рождает сотни способов их уничтожения. Умереть, оказывается, так легко, а попробуй не умирать от обиды и беспомощности — поступай так, как хочешь ты, а не как хочет этот воинствующий хам.

Мотивы и интересы, которые вдохновляют меня жить без ног, были столь исключительно практические, а проблемы, которые я решаю каждый день, столь специфичны, что вряд ли касаются хотя бы одного из вопросов, образующих, на мой взгляд, подлинную реальность этого придурка со стволом, что расселся на моей кровати.

— Сколько выстрелов тебе нужно для счастья? — Мне даже было стыдно задавать ему такой вопрос.

— Что? — Он смотрит на меня сверху вниз, опять не понимая, о чем я.

— Сколько осечек отделяют тебя от счастья? — меняю вопрос, с ужасом представляя, каким длинным может быть его ответ.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. ПРИЦЕЛ.

Февраль, 2000 год.

Я смотрю на покусанное войной тело и не могу представить себя на его месте. Непременно хочется понять, как безногий человек переживает свою ограниченность в передвижениях? Для этого мысленно вычитаю из своего нормального самочувствия свободу передвижения, психологический комфорт общения с окружающими и независимость от посторонней помощи. Психологически ощущаю, что это вовсе не несчастье. Такое состояние становится бедой только как факт социального положения! Поняв это, осознаю вдруг, как глубоко ошибался, думая, будто инстинктивное, органическое влечение к свободе движения и независимости от посторонней помощи составляет основу психики инвалида. Безногий человек, конечно, хочет ходить, но способность эта имеет для него значение не органической потребности, а «практическое» значение. Ведь в мире «здоровых» передвигаться иначе просто не нормально.

Если поведение Самелина есть взаимодействие с миром, то изменения этого взаимодействия, в первую очередь, сказываются на перерождении и смещении его социальных связей и условий существования. С психологической точки зрения отсутствие ног лично у меня бы вызвало нарушение форм поведения. Процесс взаимодействия, как «взаимного действия», в таком состоянии легко превращается в односторонний процесс. Решительно все психологические особенности покалеченного человека имеют в основе не биологическое, а социальное ядро.

Психика инвалида вырабатывается как его «вторая природа». Вне примет мира «здоровых» своего физического недостатка непосредственно он может и не ощущать. Инвалидом он становится среди нас, физически здоровых людей. Он инвалид, потому что мы его считаем таким, лишая его возможности быть свободным с помощью неприспособленных для него автобусов, лестничных пролетов, лифтов, кинотеатров, дверных проемов, тротуаров, бордюров и еще множества других незаметных нашему взгляду вещей! Наш мир не приспособлен для него.

Непреодолимое желание походить на здорового человека заставляет Самелина согласовывать с окружающими не только шаги протезов, но и такт собственного сердца. Все его поведение есть не что иное, как процесс уравновешивания изуродованного организма с благоприятной когда-то средой. Чем проще эти отношения, тем проще его поведение. Чем сложнее и тоньше становится эти взаимодействие, тем запутаннее становятся процессы балансирования.

Поэтому реабилитация — это процесс выработки новых форм поведения, восстановление тех же условных реакций, что и у нормального человека. Освободить инвалида от непосильной и бессмысленной тяготы специальных навыков жизни в неадаптированной среде — вот настоящая реабилитация. Что в моих силах сделать, чтобы Самелин перестал быть дефективным человеком? Смогу ли я сделать так, чтобы исчезло восприятие его как безногого человека — верный знак моего собственного дефекта? Отними у меня здоровье, работу и верни Самелину только способность двигаться — и нас невозможно будет отличить!

Любой человеческой деятельности присущи три отличительные особенности: форма, время и отношение. Самелин по форме — солдат, по отношению к жизни — разбойник, по отношению ко времени — ребенок. Стоит только взглянуть в его глаза, чтобы увидеть, что в нем сконцентрировано гораздо больше, чем он в состоянии реализовать. Осуществленные им желания есть лишь ничтожная часть реальных возможностей его израненного тела, вызванных к жизни собственными поступками, но так и не нашедших себе выхода. Взрыв мины сделал Самелина похожим на полустанок, к которому ведут пять путей, но уехать можно только по одному. Из пяти прибывающих поездов отправляется только один — четыре остаются на путях, в ожидании своей очереди. Это ожидание и есть опоздание, глупец тот, кто этого не понимает. Неосуществившаяся часть жизни, как застрявший на запасных путях поезд, должна или осуществиться, или быть изжита, чтобы освободить место следующему поезду, прибывающему согласно расписанию.

Недовольство своей долей многократно возрастает от сознания, что твоя судьба зависит от действий других. Такое положение вещей ставит любого на грань между собственными способностями и возможностями. В такой ситуации способности есть фильтр для возможностей. Отфильтрованные возможности, как и непригодные к повторному использованию патроны из БК, есть тень событий, которые еще не произошли, но к которым уже стоит готовиться с полной уверенностью. Вероятность их реализации возрастает с приближением к границе возможностей. Исполнение несбывшихся надежд всегда есть переход на другую часть собственной судьбы, являющуюся уже обстоятельствами чужой жизни. Должно же быть какое-то равновесие между этими половинками?

Баланс желаний и возможностей необходимо поддерживать, как необходимо открывать клапан в котле, в котором давление пара превышает сопротивление стенок. Неужели в двадцать лет человек способен накопить такой запас неиспользованных возможностей, чтобы дисбаланс между будущим и прошлым вызвал взрыв? Самелин прекрасно понимает, как мало надо ему для счастья, и как много он хочет. Поэтому, наверное, и спрашивает меня, сколько осечек мне еще нужно для счастья? Он прав, всегда не хватает одного единственного выстрела. Я уже не раз в ответственный момент своей жизни так и не смог сделать того, что хотел. Может у меня так же как у Самелина чего-то не хватает для полноценной реализации желаемого?

Риск — благородное дело. Так говорят дураки, когда собираются перебежать дорогу в неположенном месте. Так думал и я. Все так говорят, но не все рискуют. Рискуют от неумения сделать правильный выбор из множества возможных решений. Выбор — это всегда отрицание, способность отказаться от того, чего не хочешь. Человек, не принимающий во внимание законы гравитации, и желающий полетать без соответствующих приспособлений, рискует просто разбиться. Не принятие во внимание законов электротехники грозит поражением электрическим током. Не следование закону вызывает наказание. Необходимость противостоять насилию закона приводит людей к необходимости договариваться между собой. Те же, кто совершает действия вопреки договорным отношениям, уже не могут рассчитывать на полноправное участие в жизни общества. Тогда я этого не знал. Наше поколение напрочь забыло простую истину: частная собственность является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто ею не владеет.

Патрон двенадцатого калибра с бумажной гильзой. ШУРУП

Осень 1978 года.

Середина осени — сезон дичи. Конец сентября, начало октября — отлет птицы на юг. В тот год стояла пасмурная, тихая, с легкими ночными заморозками осень, лучшее время для охоты на гуся.

Гусь птица осторожная, стрелять его лучше из засидки. На берегу поросшего камышом плеса старицы, на путях перелета гусиных стай, под пристальным вниманием отца я копал яму. Для защиты от проникновения воды в яму отец заставил вкопать старую, тщательно просмоленную смолой деревянную кадку. Садясь и вставая, я примерял несколько раз высоту земляной полки. Покрыв ее сухими ветками, сделал из нее удобное сидение. Проверяя мою работу, отец устало присел в вырытой мной засидке. Бережно положив ружье на колени, он поднял на меня глаза. Это был усталый взгляд больного человека. Отец уже тогда сильно недужил — врачи определили рак легких. Переохлаждение ему было категорически противопоказано, но отказать ему в удовольствии охоты с его любимым ружьем никто из нас не посмел.

ИЖ-54 — двуствольное внутрикурковое ружье с горизонтально расположенными стволами двенадцатого калибра. Эта модель двустволки была значительно переработанным и усовершенствованным ружьем ИЖ-49 — точной копии «Зауэр» восьмой модели, изготавливаемого после войны Ижмашем по чертежам, вывезенным из Германии с заводов Зауэра, с использованием оригинального немецкого оборудования. ИЖ-54 было ружьем более высокого класса, не растерявшим преимуществ своих немецких предков. Батя выписал это ружье по каталогу посылторга в 1970 году. Ружье лежало дома более восьми лет. Отец очень дорожил им и берег его: улучшенное исполнение — рисунок гравировался вручную, более тщательная, почти ручная, сборка, ложа — из ореха, цена — сто двадцать руб. Цена отражала реальную расстановку сил на рынке оружия СССР: несмотря на общие корни, качество ружей из ГДР постепенно падало, а качество ижевских держалось на достойном уровне.

В то холодное, тихое, пасмурное утро птицы летели медленно и высоко. В предрассветных сумерках птицы перемещалась в направлении отца — цель крупная и стайная. Дистанция — сорок метров. Стрельба вверх на сорок метров и стрельба вдоль поверхности земли на ту же дистанцию вовсе не одно и то же. Когда гусь кружит над водоемом и не видит стрелка, то, пролетая по кругу над одним и тем же местом, он превращается в практически неподвижную мишень, не такую уж и маленькую. Для того, чтобы попасть, достаточно лишь правильно взять упреждение. Взять упреждение при таком полете птицы можно, только если полностью закрыть ее стволами. Отец сделал несколько выстрелов из нового ружья. Вспугнутая выстрелами птица совершила резкий маневр. Сопроводив ее полет движением стволов, отец опустил ружье, и не стал стрелять. Я разочарованно смотрел на него и не понимал, почему он не стреляет еще и еще?!

Сбитые птицы оказались крупными серыми гусями. Длина тела каждого была почти метр, размах крыльев — чуть меньше полуметра, вес — до трех с половиной килограммов.

Смутное осеннее настроение томило мне душу. С одной стороны, «октябрь уж наступил», а с другой — наслаждаться сырым холодным утром на берегу заросшего камышом плеса мог только пришедший сюда «сбрасывать листья» человек. Лето тоже было при смерти: лысеющие огненные кроны побитой первыми заморозками осины, пронизывающая сырость близкой воды. Отец не ежился от холода, наоборот, собрался весь и, сжав кулаки, внутренне как-то даже встрепенулся.

Ночевать мы остались в лесу. В воздухе витал запах крови, дыма, охоты. Расстелив на нарубленном еловом лапнике спальные мешки, я наблюдал, как отец, предварительно ощипав и опалив на костре, потрошил сбитую им птицу. Добытая дичь будоражила его фантазию и давала возможность попробовать свободу на вкус.

Через неделю, холодным октябрьским утром, мой отец умер.

После его смерти, местный егерь два раза приходил к матушке и просил продать ему ружье. Мать не продала, оставила как память об отце. Но егерь добился своего — придя к нам в дом с участковым под предлогом проверки правил хранения зарегистрированного оружия, он забрал ружье. Я пытался помешать, но егерь, затащив меня за шиворот в сарай, ткнул меня лицом в кучу свежего неубранного мной коровьего навоза.

— Лучше следи за хозяйством, сынок!

Спустя неделю, выследив егеря, я украл ружье из избушки, где он гужбанил в компании своих городских дружков.

— …Пуля попала под нижную челюсть в позвонки. Пуля — круглая, калибр — шестнадцатый, расстояние — примерно от десяти до двенадцати метров. Медведь умер сразу. Я от страха — обосрался. — Подвыпившие мужики сидели у костра и заворожено слушали байки про удачный выстрел на охоте.

Странные они, городские, и истории их про охотничьи трофеи похожи одна на другую. Купил человек ружье, и так и сяк его покрутил, повскидывал. Хороша машинка, сама в дело просится. Вскидывает человек приклад к плечу, целит в трубу на крыше дома напротив, а видит там не ворону нахохленную, а медведя или оленя-золотые рога. А тут приятель мелким бесом нашептывает, мол, поехали на солонце посидим, коз покараулим. Все там, мол, свои, все схвачено. Поехали, сели, а тут мишка-бедолага на свою голову и выперся, тоже ведь про коз проведать пришел, а ему с полста шагов в репу. Ну и в чем радость трофея? В осознании браконьерства? В том, что пулей шестнадцатого калибра положил зверя на дистанции, доступной гладкоствольному ружью? Даже красивым дальним выстрелом не похвастаться. На шкуру полинявшую позарился?

Я почти вплотную подполз к их костру. Было слышно каждое их слово. Эти залихватские истории только сильнее укрепили меня в намерениях. Хоть сам-то понял, этот сыкун, про что только что нахвастался? Иногда люди при расстройстве желудка не успевают добежать до сортира, иногда вдруг в пух и прах проигрываются в карты, иногда случайно подхватывают дурную болезнью. Всяко случается, все мы грешны, но этим не принято хвастаться, мол, вон, как я крут, наложил в собственные штаны! Я, наверное, как и егерь, с самого начала этого разговора догадался, как все было на самом деле. А именно — никто не кому не угрожал, у горожанина просто зачесались ручонки поскорей опробовать новый агрегат, вот он мишку и убил. И если судить по мелким деталям его рассказа, про смертельную опасность приятелю, и как он ему героически жизнь спасал, тут он, скорее всего, наврал, и теперь лапшу остальным на уши вешал, как мишка «ломился сквозь чащу по их следу».

Меня во всей этой истории удивляло больше всего то, что горожанин так ни хера и не понял, что, как охотник, он очень жидко обосрался с этим выстрелом. Пошел на козлов, а застрелил медведя… Азарт? Да нет, там уже адреналин стекал в ботинки, и жопа чувствовала приближающуюся беду — через четыре секунды медведь тебя достанет, а потом с удовольствием будет разрывать на кусочки… и может быть даже жрать! А так хотелось, чтобы из зарослей, справа по речке ломанулся танк и… Тут уж чего хошь пожелаешь. Такие позорные случаи как у него с каждым встречаются на охоте рано или поздно, по-видимому. Я тоже в этом плане не исключение, увы. Но чтобы потом, как он, хвастаться своими обосранными портками перед всем народом? Это уже что-то…

Незаметно выкрасть ружье не получилось, пришлось одного из них садануть дрыном по голове. Далеко уйти они мне не дали. Умело обложив, они гнали меня в болото. Попав пару раз под их выстрелы я понял — на меня устроили настоящую охоту! Эта пьяная компания гнала меня как настоящую дичь! Я попробовал огрызнуться и выстрелил. Воспользовавшись моей глупостью, они навязали мне перестрелку. Перестрелка — это как любовь, все решает контакт и соприкосновение. У нас с ними любовь получилась на славу!

Стрелять на расстоянии больше пятидесяти метров — смысла почти нет, решил тогда я, положить чисто на такой дистанции человека невозможно. Но человеческое тело чрезвычайно слабо на рану, поэтому я выбрал патроны с картечью. Новенькая двустволка была готова демонстрировать свою силу по моему усмотрению. Цель была хорошо видна издали, было время на подготовку выстрела, я не спешил стрелять. Выждав, когда цель выйдет на намеченный мной рубеж для выстрела, я вспомнил Галку, дочь егеря, ее косички и хладнокровно нажал на спусковой крючок. Боек четко щелкнул по капсюлю патрона, но выстрела не последовало — осечка!

Для горизонталки тридцать метров из картечи — почти стопроцентное попадание. На такой дистанции круг осыпи дроби составляет сантиметров семьдесят-восемьдесят. Ошибка в двадцать-двадцать пять сантиметров в любую сторону уже не играла большой роли. Это позволяло мне быстро и успешно стрелять, не уделяя внимание точному прицеливанию и сильной отдаче. Главное, целясь кругом осыпи дроби в проходящую мимо меня и зловеще покачивающуюся фигуру, надо было правильно выбрать упреждение. Я нажал на второй курок. Картечь подняла из-под ног егеря столб земли, вперемежку с мокрой, уже почерневшей от заморозков опавшей листвой.

Эти стрелялы по случайным живым мишеням все же прижали меня к болоту и стали спокойно ждать, когда холод выгонит меня к ним. Я шагнул в воду. Она горячим огнем обожгла все тело. Темнело. Выстрелы с берега не достигали цели. Картечь, долетая до камышей на краю плеса, разлеталась над моей головой веером злобно визжащих свинцовых горошин. Я стоял в камышах, по грудь в ледяной воде. Страх сделал меня безразлично терпеливым к свистящей над головой картечи, к холодной воде, к сведенным судорогой ногам. Я интуитивно понимал, что желаемое тепло и сухая одежда не могут сразу стать настоящим, для этого надо немного потерпеть. Тогда я понял: то, что я не могу исправить, мне придется перетерпеть. Своим терпением я активно преображал прошлое в будущее, перетаскивая его на себе через застывшее от переохлаждения настоящее. Мое терпение не означало мою покорность перед обстоятельствами. Для конкретных дел требовалось конкретное время, и поэтому судьбой был всему определен свой срок.

Остывающие в холодной воде мышцы вызывали дрожь и недомогание. Организм включил все возможные защитные механизмы: сократившийся кровоток к конечностям вызвал сильный озноб и помутнение сознания, появилась аритмия дыхания. Я медленно и верно коченел. Теряя сознание от холода, я проклинал себя за этот неудачный выстрел!

Чудом мне тогда удалось выбраться из западни. Меня подобрал и выходил пришедший на выстрелы Николай Мартынов — старик манси по кличке Либосан. Но вода сделала свое дело, и избежать последствий переохлаждения не удалось. Я подхватил двухстороннее воспаление легких. Промахнувшись в дядю Колю-лесника, я попал себе в легкие. Мой промах оказался точнее его выстрела.

Егерь долго не мог угомониться. Даже написал заявление, но участковый, перевернув весь дом в поисках ружья, так ничего и никого не нашел.

— Уезжать твоему малому надо, от греха подальше, — посоветовал тогда участковый матушке.

Матушка отправила меня к тетке — младшей сестре отца. Опасения за мое здоровье и совет участкового оказались поводом для моего отъезда. Ружье я подарил Либосану — в знак благодарности за мое спасение и в память об отце, который хотел, чтобы у ружья была настоящая охотничья жизнь.

Через неделю после моего отъезда, посетив Либосана и выслушав историю о моем чудесном спасении, егерь напоил манси, а потом поджег его избушку. Спрятанное Либосаном ружье так и сгинуло в том пожаре. Сам охотник чудом не угорел в дыму. Списав по простоте душевной случившееся на водку, Либосан бросил пить. Переселившись на малый Ивдель, он поставил новую избушку и начал новую трезвую жизнь. Случившееся развернуло его лицом к забытым национальным традициям. Многие из местных манси стали почитать его как шамана. Но я так и не узнал об исчезновении ружья. Мне тогда было всего 17 лет.

Мой страдающий с похмелья разум способен еще делать выводы и что-то понимать, но всегда с одной-единственной целью: не двигаться в сторону с проторенного пути, на котором все известно, привычно и безопасно. Так уж устроена внутри моя черепушка, что никогда не примет другой идеи. А если и примет, то только в теории, на самом краешке сознания. Цепляться будет за свою позицию до последней секунды. «Это невозможно, это не относится к моей жизни, я хороший, я стремлюсь к тому-то и тому-то, выживание тут ни при чем… В крайнем случае, соглашусь, что это они все — козлы, просто выживают в течение всей жизни, но я-то — не такой». Ещё один вариант — мужественно признаться себе: «Да, я выживаю. Но теперь — все будет по-другому». Конечно, будет по-другому — это же первая задача выживания, сделать все, что есть — по-другому. Выйду ли я при этом с большой гладиаторской арены — вот вопрос.

Я смотрю на безного Самелина и понимаю, почему отец не стал больше стрелять на своей последней охоте: только слабые люди считают, что человек не волен сам распоряжаться своей силой — иначе не выжить!

To know black from white

Патрон 5,45 х 39 мм с трассирующей пулей 7Т3. Патрон образца 1974 года. Головная часть оболочки пули окрашена в зеленый цвет. Начальная скорость — 900 м/с. Дульная энергия — 1383 Дж. Смещенный к тыльной части пули центр масс вызывает неустойчивость ее на траектории. При попадании даже в легкие преграды (ветки кустарника, доски и т п.) пуля меняет направление полета. В головной части пули специально оставлено полое пространство, часть которого занимает свинцовый вкладыш, помещенный перед стальным сердечником. При выстреле вкладыш прижимается к сердечнику силами инерции, а при попадании в достаточно твердое препятствие — смещается несимметрично в полую область. В результате положение центра масс пули меняется, и она начинает кувыркаться. Патрон создан в начале 70-х годов группой советских конструкторов для новой системы автоматического оружия Калашникова малого калибра. Этим боеприпасом открылась серия укороченных патронов для стрелкового оружия. С конца 80-х годов практически не выпускаются боеприпасы 5,45х39 с пулей со стальным сердечником. ПАША-ТЕГРАММА.

Патрон Парабеллум калибра 9 мм, пуля типа JHP. ШУРУП.

Лето 2002 года.

Паша сегодня как ходячий «блоттер» — специальная бумажная полоска для парфюмерных проб. Прохладный водный чистый запах. Освежающие и подбадривающие ароматы лаванды, мяты, жасмина, сандалового дерева, мускуса и мха. Как и любой другой, этот запах обладает свойством исчезать с течением времени. Видимо, это и послужило поводом с утра полить себя из флакона Davidoff CW. Парфюм нужен, но не для того чтобы отбивать вонь неудачи, а для того чтобы пахнуть особым образом, в зависимости от стиля, времени и настроения. Одежда вообще очень долго держит запахи, а шерсть и все натуральные ткани лучше парфюмом вообще не поливать. Мало того, что это грозит пятнами, еще и придется долго проветривать, а то и стирать, чтобы избавиться от запаха. Наивно предполагать, что один и тот же запах будет способствовать успеху в любой жизненной ситуации. Это как с одеждой — кому хочется ходить каждый день в одном и том же?

Паша на шмутки и запах денег не жалеет, словно вкладывает их в свое будущее. Классика безупречного вкуса в его исполнении всегда остается актуальной. Шерсть пиджака напоминает уголь. Белый хлопок рубашки выглядит простовато и уступает пиджаку. Черный цвет безысходен — он конец всех дорог, всех надежд. Белый цвет рубашки, напротив, говорит о непостоянстве во взглядах и о склонности к непредсказуемым и противоречивым поступкам. Белый — начало всех дорог, чистый неисписанный лист судьбы. Черный — мрак плоской бездны. Белая пустота внутри черного сосуда — это уже не пустота, она определяет его форму. И грань эта очень тонка, стерев ее, можно получить только серый цвет — цвет безнадежности и бездарности. To know black from white.

Обычно восприимчивость к приятным впечатлениям тем слабее, чем сильнее воспринимаются неприятные впечатления и наоборот. При одинаковой вероятности счастливого или неудачного исхода какого-либо дела Паша сердиться и печалиться как при неудаче. Счастливый же оборот дела его вообще не радует. Даже если он будет иметь успех в девяти предприятиях из десяти, то это ему не доставит радости — он будет опечален единственным, неудавшимся.

Впрочем, всякий скверный характер имеет свои хорошие черты. Так и в данном случае. На долю Паши, обладающего мрачным и мнительным характером, выпадает больше всяких горестей и страданий, которые, на самом деле, существуют лишь в его воображении. Но зато реальные неудачи в его жизни случаются реже — кто видит все в черном свете и готов к худшему, тот ошибается реже в своих расчетах. Вероятно, именно в этом кроется причина неослабевающего интереса, который Паша испытывает к вещам невидимым, неосязаемым, подсознательным. Он действительно понимает, в чем дело.

— Операционные издержки — это как раз то, на чем следует экономить. Они «съедают» планируемую прибыль за счет повышения себестоимости услуг некомпетентных партнеров. — Мы с Пашей обсуждаем новое коммерческое предложение.

— Только компетентность партнеров позволит нам частично снизить операционные издержки. Считаешь компетентность дорогим удовольствием — попробуй некомпетентность! — советую ему я.

— Хочешь предложить эксклюзив оптом? — спрашивает Паша, отлично понимая, что реальное достижение желаемого определяется тем, что собираешься делать, чтобы это иметь.

Он, как и многие другие, сначала быстро желает, а затем медленно ожидает — быстро определяет параметры выстрела, а потом внимательно и долго рассматривает мишень в оптический прицел. Я, в отличие от Паши, понимаю, что, несмотря на всю страстность его желаний, результат сделки зависит лишь от удачи и щедрой отзывчивости по-настоящему компетентных партнеров, и то до тех пор, пока мы сами не сделаем шаг им на встречу. Пока вся деятельность, направленная на приближение благополучного исхода будущей сделки, остается внутри этого кабинета, только от капризной щедрости обстоятельств будет зависеть — вознаградить или отвергнуть наши попытки.

— Между желанием и обладанием должно быть действие, — твержу я Паше, надеясь убедить его в целесообразности полученных предложений.

Действие требует плана, который руководит поступками, через которые мы получаем то, что хотим. Поэтому так важно уметь получать сигналы — информацию о чужих намерениях, и самим сигнализировать о своих.

— Разве его предложение не свидетельствует о желании стать нашим партнером? Он предлагает реальные возможности повышения износостойкости деталей к буровым насосам, не повышая значительно их себестоимость. — Я подсовываю Паше служебную записку. — Знаешь, что такое рассыпуха? Так вот, этот человек за тебя посчитал твою рассыпуху и предлагает «купить» у тебя то, что ты выбрасываешь! Зачем нам продавать собственные ресурсы — сделай его партнером, подели с ним его же прибыль! — Я специально говорю с Пашей символами из его прошлого, так он быстрее переходит на рефлексы.

Ментальный процесс многократного и последовательного осознания им новой идеи подобен работе тепловой машины. Надежность решения для него, это аналог КПД паровоза — показатель собственной эффективности и уверенности. Его сомнения понятны — он до конца мне не верит. Чем я занимаюсь в его фирме — перманентным мониторингом системы управления. Глупо надеяться, что любой, даже самый честный человек, придя на управляющую позицию и видя бесконтрольность финансовых потоков и провалы в кадровой политике, не воспользуется этим в своих интересах. Я убежден, что любой менеджер, наемный или собственник, должен внедрять эффективные бизнес-приемы. Иначе проблема выживания компании будет становиться все острее. Когда наступает крах? Когда издержки превышают расходы — когда половина боекомплекта ссыпается в ящик для рассыпухи! Чтобы это не произошло, люди должны работать в жестких рамках — все издержки должны быть обоснованны.

Рабочая поверхность деталей с нанесенным защитным покрытием оплавляется импульсным сильноточным электронным пучком. При этом в поверхностном слое изменяется микроструктура и фазовый состав, а сама поверхность становится полированной. В результате скорость диффузии кислорода внутрь защитного покрытия уменьшается в два раза. Срок службы деталей соответственно увеличивается более чем в два раза. Если бы мы использовали простую технологию «сложения», позволяющую наносить на рабочую поверхность детали износостойкую пленку методом простого окунания детали в волшебный «омолаживающий» раствор, то наши заказчики взяли бы мешок деталей, нашли бы ведро этого порошка подешевле и повторили бы наш производственный процесс у себя на кухне. Мы с помощью предложенной технологии можем покрывать рабочую поверхность любой сложной конфигурации тонкой прочной пленкой, лишая наших заказчиков и конкурентов возможности, отделить один компонент от другого. Новая технология способна повысить износостойкость наших деталей в несколько раз, но для этого необходима интеграция первоначальных ее компонентов — без этого успешное комбинирование невозможно.

Группа научных работников, владельцев концерна, обладающая оборудованием и технологиями, одновременно являлась высшими менеджерами компании. Им трудно было решиться на четкое разделение власти и ответственности. Это привело к расколу: одной из составляющих концерна достались производственные мощности, другой — только малая, второстепенная часть производства и вся команда дистрибуторов. Эта вторая половина развивалась так успешно, что началась полная неразбериха для лояльных потребителей, воспитанных под единым «брендовым зонтиком» концерна. Менее успешной, производственной части расколовшегося концерна, пришлось менять название, принося в жертву независимости от конкурента нишу на рынке, завоеванную с таким трудом.

Так концерн, состоящий из двух основных подразделений — производственного и торгового, — проиграл в борьбе между теми, кто производил продукцию, и теми, кто ее реализовывал. Поэтому наш бывший конкурент пришел к нам. Случайно ли участие Чирика в этом процессе интеграции? Я не знаю, но его присутствие сделало сделку перспективной. Этому парню с пробитой осколком головой удалось объединить под своим контролем весь акционерный капитал, что позволило в результате передачи, в соответствии с передаточным актом, всех прав и обязанностей реорганизуемой компании образовать новое акционерное общество. Попытка старых акционеров повысить капитализацию компании оказалась слабым способом защиты.

Потери капитала являются неотъемлемой частью таких операций. Для неискушенных и чувствительных инвесторов это стало последней каплей. В отличие от старых управляющих, Чирик не стал успокаивать их тем, что весь рынок испытывает падение цен. В результате инвесторы сдались и забрали свои деньги, неся потери, которых можно было бы избежать или даже обернуть в прибыль. Нет необходимости говорить, что для них этот поезд ушел навсегда. Чирик был единственным, кто не стал сдавать свой билет. Разумно ли судить об успехе на основе показателей за шесть месяцев, если этот парень стабильно демонстрировал свою способность приносить высокие доходы в течение последних двух лет?

Все деньги, вырученные от продажи квартиры, ушли на взятку банкиру, гарантирующему крупный кредит в другом банке. Компанию, разрываемую склоками учредителей, Чирик накачал «свежим», взятым в долг акционерным капиталом, что позволило ему получить часть бизнеса учредителей. Предложенное им перекрестное владение оказалось филигранным способом защиты, позволившим обеим конкурирующим сторонам синхронизировать гарантии в отношении принадлежащих им пакетов акций. Если мы хотим свободы, нам надо самим позаботиться о себе — мы не можем положиться на других в надежде, что они обеспечат нас смыслом жизни. Чирик четче этих парней представлял, кто он, куда движется, с кем хочет сотрудничать и встречаться. Новая система была готова поделиться своей прибылью со своими талантами, понимающими, что будущее сегодня дороже, чем деньги.

Акционерам не нужны были в тот момент деньги, — им нужны были гарантии будущей определенности. Люди просто хотели открыто смотреть друг другу в лицо. Они не хотели, чтобы в воздухе повисала неловкая пауза после того, как-то называл имя их работодателя. Они, как все творческие люди, стремились к самореализации, а потом уже ко всему остальному. Чирик не стал потребительски относиться к главному капиталу компании — знаниям и опыту сотрудников.

Если вы не в состоянии справиться со своими сотрудниками, как вы собираетесь справиться со своими клиентами? Чирик не стал повторять чужих ошибок. Доверившись людям, он оставил детали на их усмотрение, укрепив лишь профессиональную структуру и структуру процессов. Его мораль была проста и понятна: твоя обязанность — решать свои проблемы. При этом каждый делал свое дело, а Чирик лишь управлял цепочкой взаимоотношений компании с собственными сотрудниками, с клиентами, партнерами и конкурентами. Деньги стали просто следствием достижения другой, более важной цели — создания системы, в которой управляли бы действие и знание.

Трудно было решить такую задачу инвалиду, просто передвигая стрелочки на графиках и штрихуя клеточки в виртуальных моделях планируемых бизнес-процесов. Создание нового, это как сборка мозаики: сырье и материалы, дистрибуция, администрирование и капиталовложения. Лишь закопав прежние источники дохода, можно стимулировали поиски новых. За Чирика эту неблагодарную работу проделали его предшественники и конкуренты. В этих условиях оставалось конкурировать только с самим собой, соревнуясь, кто быстрее из осколков былого благополучия сложит новую картинку. И «синоптики» не подвели. Научные работники, эти бывшие менеджеры-неудачники, неожиданно предложили использовать когда-то разработанную ими новую технологию для повышения износостойкости деталей. Дальше все было просто.

Вы сильны ровно настолько, насколько об этом знают другие — нужны были партнеры, которые позволили бы компании стать на рынке самой собой. На рынке отличаются либо ценой, либо качеством. Их предложение о сотрудничестве для нас было выгодным: неповторимость их технологии давала небольшое повышение в цене, но вызывала такие большие последствия! Когда появляется возможность выбрать лучшее, зачем искать похуже? Преданные партнеры и лояльные клиенты — это трофеи на информационно-ценовой войне, которую вел Чирик. Ему нужны были союзники на этом фронте.

Суть обсуждаемой сегодня сделки — интеграция. Они — увеличат мощности и расширят сеть сбыта, мы — усовершенствуем свою технологию и дополним производственную цепочку. Хотя они сами могут купить у нас наши же детали и, обработав их с помощью своей технологии, выйти на рынок, который уже до них «попилен без опилок». Такой традиционный стиль выхода на рынок сводится к одной стратегии — «купить и держать», причем прибыль удастся получить только при повышении цен. Иначе ему потребуется снайперское терпение, чтобы воспользоваться текущими корпоративными событиями. Мы для Чирика потенциальные партнеры — ему нужна ниша на рынке, которую мы можем расширить с его помощью. Он для нас партнер — нам нужна его компетентность в вопросах повышения износостойкости деталей. Дело за малым — начать сделку и закончить ее достойно, без сбоев и других «печальных» историй. Сделаем своего конкурента партнером — переведем его с мелкого опта на крупный. Если его идеи лучше, чем наши, надо делать его своими партнером или бросать свою работу.

— Приглашай человека на переговоры. — Протягиваю Паше на подпись заготовленный заранее ответ с нашим встречным предложением.

— Кто тебе его рекомендовал? Ты знаешь, какая у него была последняя сделка? — Паша, мгновение поколебавшись, ставит свою подпись.

Уверенность как мера компетентности выполнила свою функцию — убедила в правильности принятого решения!

Не информированные участники — проклятие любой сделки. Паша ничего не знает о моем знакомстве с Чириком и Прицелом. Как технично свести их обоих, оставаясь самому в тени? Как скрыть, что они оба — патроны из одного ящика с рассыпухой? Мое беспокойство о возможном будущем происшествии совсем не значит, что оно произойдет. Паша с Чириком сами вполне могут изменить свои шансы в направлении того будущего, которое предпочтут прожить. Пусть они сами беспокоятся по поводу своего общего прошлого. Паша, как и Чирик, хранит свое прошлое в кладовке — месте, где раньше жила его вера. Будущее для него сегодня — это совместно созданная реальность всех, кто в нем участвует. По сути, его будущее такое, каким он соглашается его считать. В этом оно не отличается от его прошлого. Единственное отличие в том, что будущее для них обоих — это то, что «еще не произошло». Для меня же их будущее — это уже факт моего настоящего.

Каждый любой отдельный факт — это лишь фрагмент информации, содержащейся в конкретном событии из нашей жизни. Последовательность событий формирует обстоятельства, обстоятельства формируют ситуацию, ситуации формируют правила. Факт — основная единица данных, на основании которых мы вырабатываем свои жизненные правила. Правила — это последовательность действий, необходимость выполнения которых определяется ситуацией. Правило состоит из двух частей: левая часть — условия, выполнение которых позволяет нам применить правило, и правая часть — совокупность действий, которые должны быть выполнены, если правило применимо. Если выполняются условия левой части — правило активируется. Активация правила — это команда на его выполнение.

Бывает, что левая часть правила пуста — условия его применения еще неопределенны. Это делает правило безусловным. Для активации безусловного правила необходимо наличие в списке исходного начального факта — причины, сформировавшей всю данную последовательность фактов, сформировавших этот безусловный переход. Безусловные правила часто инициируют смену жизненной ситуации, — обнуляя список ранее активированных правил. Так происходит безусловный переход к новому этапу нашей жизни — очистка кладовки от рассыпухи. Без видимых причин меняются жизненные обстоятельства, и мы оказываемся в совершенной новой и непривычной нам ситуации. Факт моральной ревизии становится исходным — причиной, формирующей новую последовательность фактов. Так меняются обстоятельства, и так рождаются судьбоносные ситуации.

Судьба — это люди, участвующие в формировании обстоятельств нашей жизни. Зная факты из прошлого, нетрудно определить и жизненные правила человека. Зная правила поведения в конкретных ситуациях, можно легко предсказать последовательность будущих поступков. Влияя таким образом на обстоятельства жизни, можно довольно точно формировать конкретные ситуации, соответствующие жизненным правилам интересующего нас человека. Меняя ситуацию — меняешь обстоятельства. Правда, повышая таким путем продуктивность, одновременно снижаешь жизнестойкость.

— Что ты вечно держишь эту фотографию в столе? Поставь ее в рамку и не прячь — тебе ведь нечего стесняться! — Я беру в руки черно-белый снимок и, внимательно разглядев, возвращаю его Паше.

Мы живем в обществе эффективного спроса и предложения. Для успешной карьеры очень важно выглядеть молодым и матерым — молодости принадлежит будущее. Фотография из прошлого сделает тебя этаким молодым зайцем с повадками старого волка. Этой фотографии будет достаточно для кристаллизации новых отношений.

Согласитесь, разве трудно предсказывать будущие события, зная факты из прошлого? В жизни, как на войне — без хорошо продуманных изящно выполненных операций ну никак не обойтись.

Паша по кличке Телеграмма служил во взводе, которым командовал прапорщик по кличке Дым. Дым погиб в Афганистане, когда его дочери было четыре года. Желая вернуть свой долг прошлому, Паша нашел дочь своего погибшего командира в самый трагичный для нее момент. Мать Оксаны заболела, когда девочке было пятнадцать. Дочь ухаживала за ней с безумным рвением и усердием в течение трех лет. Кроме того, она еще пыталась подрабатывать и учиться — пенсии за погибшего отца, чтобы прокормиться и лечить больную мать, им не хватало. В первый год после окончания Оксаной средней школы мать умерла. В ту зимнюю ночь девушка была возле умирающей одна. Паша сделал все, чтобы помочь ей справиться с бедой. Желая восстановить разбитую горем надежду, он рассказывал Оксане про отца, которого она не знала. Желая сгладить боль и стыд от воспоминаний, Паша придумал для девушки красивую сказку про добрых парней. Я был первым, на ком он опробовал свою новую историю. Мы тогдагуляли с ним по парку и, слушая его, я четко видел в его сюжете влияние прочитанных им книг и услышанных от кого-то историй. История про добрых парней была проекцией Пашиного прошлого, от которого он так мечтал сбежать, на его настоящее.

Теперь Паша для Оксаны добрый парень — устроил ее к себе на работу секретарем, оплачивая ей учебу. Но с той поры, как Оксана услышала Пашину сказку о добрых парнях, она возомнила себя принцессой. Каждая принцесса — потенциальная невеста. Истории всех принцесс заканчиваются свадьбой с прекрасным принцем. Оксана готова трудиться не покладая рук, чтобы в день торжества рассказанной ей сказки маленькая корона достойно венчала ее головку. И чтобы Паша, который и не догадывается, что он принц, был совершенно покорен и ослеплен доставшимся ему счастьем. А принц действительно и не догадывается, кто он такой для Оксаны на самом деле. Когда-нибудь она приблизится к пониманию того, кем на самом деле был в прошлом Паша. Меня бросает в дрожь при мысли о том, что может за этим последовать! Я не знаю, что при этом Паша потеряет, но я знаю точно, с чем он останется.

На рабочем столе «кропаля» по кличке Телеграмма пожелтевшая черно-белая фотография его прошлого мгновенно сменится цветной фотографией его будущего. Цветной снимок в импозантной рамке запечатлит момент сбывшейся волшебной мечты — царственно-прекрасная невеста и ошалело-счастливый жених.

Этот испуганный войной упрямец усвоил, чего не следует делать, а это уже кое-что. Ничто не может служить заменой опыту жизни под гнетом войны и избавлению от этого гнета. Наши жены — ружья снаряжены.

Патрон ПММ 9 х 18. КЕГЛЯ.

Осень 2002 год.

Шесть веков назад на старой дороге, ведущей из Новгорода в Нарву, новгородцы воздвигли каменную крепость на реке Луге — Яму. Ям-город частенько менял своих хозяев. Северная война сделала его окончательно русским. Указом Петра освобожденный город был переименован в Ямбург. Восемьдесят лет назад, в память о руководителе эстонских коммунистов Викторе Кингисеппе, Ямбург переименовывается в Кингисепп.

К началу двадцать первого века в ста сорока километрах от Петербурга жили своей жизнью пятьдесят тысяч жителей — пятьдесят тысяч совокупностей атомов, достаточно стабильных и обыкновенных, чтобы иметь собственное имя. Правда, участковый милиционер Кегля был единственным в своем роде, — он так давно портил жизнь местным бродягам, что уже не имело смысл даже помнить его настоящее имя, просто Кегля и все.

Что может быть в большей мере явлением случайности, как не рождение Кегли? Дарвиновское «выживание наиболее приспособленных» — это на самом деле частный случай более общего закона выживания. Конечно, отсюда не следует, что существование столь сложных объектов, как Кегля, можно объяснить на основе одних только принципов Дарвиновской теории. Отсчитав нужное число атомов в пустую пивную бутылку, бесполезно встряхивать этот гормональный коктейль, ожидая, что молекулы сложатся в нужную нам структуру, и из стеклотары выпрыгнет готовый участковый с фигурой кегли! В этом случае форма естественного отбора состояла просто в выборе стабильных форм и отбрасывании нестабильных. Нет нужды придумывать какую-то предначертанность истории его рождения. Достаточно было сперматозоиду отклониться на десятую долю миллиметра, и Кегля не родился бы. Никакой другой пример не может лучше выявить истинных признаков случайности. Кегля — это сперматозоид, который прогрыз презерватив, это воля случая, это закономерная последовательность событий, причина происхождения которых нам не известна. Никто не мог видеть, как это происходило. Возможно, что просто произошла какая-то рудиментарная эволюция молекул с помощью обычных физических и химических процессов. Существует несколько соперничающих теорий о его рождении, но у всех у них есть некоторые общие черты — случай свел две клетки различных полов, каждая со своей стороны содержала те элементы, взаимодействие которых было необходимо для создания этого милицейского гения, изменившего судьбы многих людей. Это описание, вероятно, не слишком далеко от истины. Рождение Кегли должно было произойти по определению. В этом нет ничего таинственного. Цель существования Кегли была проста: искоренение преступности методом профилактики.

По указу Президента РФ на участкового должно приходиться три с половиной тысячи человек населения. Обязанности участкового, по приказу номер двести тридцать один — это солидный список. Главное в нем — профилактика преступлений. Поэтому участковый обязан: обходить квартиры, встречаться с населением, контролировать судимых, психически больных, семейных дебоширов, присматривать за трудными подростками, проверять, как хранится оружие у охотников. Сюда же попадает: проверка паспортного режима, правил торговли, санитарного состояния города (в том числе и выгула собак), всех учреждений на участке. Участковый обязан доставлять пьяных, мелких хулиганов, участвовать в раскрытии преступлений, выполнять поручения следователей, дознавателей. И, наконец, разрешать жалобы и заявления, поступающие от граждан. Грамотный, добросовестный участковый Кегля качественно обеспечивал безопасность жизни граждан на своем участке.

В городе жили законопослушные граждане и преступники. Разворачивание капиталистического способа производства везде ведет к росту преступности, развитие техники — лишь ускоряет этот процесс. Громадное количество законопослушных граждан каждый день оказывалось перед дилеммой — нарушить закон или умереть с голоду. Принуждение их следовать закону было равносильно вынесению смертного приговора. А в такой среде все, изначально склонные к криминогенному поведению, оказываются просто в родной стихии. Одних только зарегистрированных истребителей дичи на участке Кегли насчитывалось почти сотня человек — рота ополченцев с двустволками! Только один этот пример технического прогресса, неадекватно используемый в условиях современной реальности, способствовал криминализации граждан города.

Принцип презумпции невиновности прост: не пойман — не вор. Обвинять можно только обоснованно. Чтоб не было оснований для обвинения, нужно хитрить и скрывать незаконные и аморальные действия ради своей выгоды. Поэтому число потенциальных преступников росло, менялись нравы — чтобы жить, нужно быть преступником, честному человеку практически не остается места в жизни. При таких обстоятельствах оставался только один способ профилактики преступности: сделать криминальную деятельность невыгодной для нарушителя.

Механизм управления динамикой общественной морали был прост, и базировался на «общественном условном рефлексе». Весь быт Кегли, помещавшийся в однокомнатной квартире его матери, диктовал это решение. Бытовые трудности, умело создаваемые Кеглей нарушителям закона и их потенциальным сообщникам, действовали подобно прививке от оспы. Эта «торговля проблемами» не давала проявляться преступным наклонностям — они оставались нереализованными, и тлели, словно угли под слоем пепла. Кегля умело воздействовал на нарушителя еще до совершения им преступления. Продавая бытовые и административные проблемы, участковый ставил будущего злодея в такие условия, когда для собственного выживания тому самому приходилось принимать меры по противодействию собственной же преступной деятельности. Каждый житель Кингиссепа известен лишь частично и однобоко: как случайный встречный — на улице, в транспорте, в магазине, в больнице, как сосед, как член семьи, как коллега. Человек, затерянный в толпе, отчужденный от конкретного «общака», в условиях разрушения традиций и образа жизни, разжигаемый соблазнами рекламы, завистью, склонен впадать в состояние деморализации, переходящей в аморальность. Для преступника это значило — законопослушание.

Нарушитель порядка, словно волк, окруженный красными флажками, заботливо развешанными Кеглей, вынужден был принимать все меры для своего выживания. Одной из таких мер была активная деятельность по обеспечению себя необходимыми ресурсами. Выжить же за счет только воровства вор уже не мог. Работать в условиях тотального воровства становилось бессмысленно — его окружали такие же, затравленные Кеглей бродяги. Оставалось или умирать, или самому бороться с воровством конкурентов. Избегая наказаний, нарушитель и не знал, что борется сам с собой, и не беспокоился об этом. Эта борьба происходила без недобрых чувств, да и, в сущности, вообще безо всяких чувств. Эти невольные помощники Кегли и делали самое нужное дело.

Карьера преступника заканчивается в суде, когда выступает свидетель. Больше свидетелей — короче карьера. Свидетелей было достаточно — «общественно условный рефлекс» срабатывал как сигнализация. Перевоспитание коллективом становилось неизбежно. Кегля просто воздействовал, а не наказывал! Но времена Аниськиных прошли. В мир маленького Кингисеппа внезапно пришла новая форма «стабильности» — Костя Ли.

На территории участка Кегли находилась собственность — автостоянка местного авторитетного буржуя Кости Ли, прозванного так за манеру подражать в драках известному китайцу. На охраняемой территории стоянки рос старый могучий дуб, под кроной которого располагалась будка охраны. Пивной ларек у ворот стоянки, раскидистый дуб, будка охранников стоянки были своего рода местным мужским клубом. Владельцем клуба был Костя Ли.

Уголовный авторитет не вечен, он преходящ. Старые судимости уходят в небытие, подобно пачке карт, полученных каждым из игроков и отыгранных вскоре после сдачи. Битые карты — это оперативные связи. При их тасовке ничего не происходит. Они не разрушаются, они просто меняют партнеров и продолжают играть дальше. Все, что выходит из внутренних органов, не пропадает зря.

Костя Ли и Бизон, начальник охраны стоянки, которого Кегля прессовал еще по малолетке, недолюбливали старого участкового. Эти два стабильных объекта уголовного мира Кингисеппа сильно различались только внешне. По основному химическому составу они были довольно схожи. Результаты жизнедеятельности их внутренних органов были представлены молекулами, которые в своей основе одинаковы у всех живых существ — от бактерий до слонов. Каждый отдельно представлял собой лишь временное транспортное средство для доставки прямо к дубу короткоживущей комбинации сортов пива, что продавалось в ларьке, у стоянки. Кегля не был исключением — пил пиво как и все. Все началось с Бизона, который сделал замечание Кегле, когда тот примостился отлить в тени дуба.

Отдельный организм оказывается достаточно дискретным, пока он живет своими физиологическими потребностями. Боже, как недолго это длится! Почки у ветерана внутренних органов уже не справлялись с количеством выпитого им пива, поэтому прерывать начатое не было смысла, так же как и наказывать хама. Оставалось только воздействовать всей тяжестью своих полномочий. Как старый опер, Кегля как никто другой знал, что Костя Ли делал деньги не на оказании охранных услуг испуганным частным владельцам автотранспорта — Костя давно и успешно занимался продажей угнанных машин, без стеснения пользуясь автостоянкой, как перевалочной базой.

Делать прямые угрозы Косте было катастрофически опасно, поскольку родные правоохранительные органы города были сами предельно криминализированы, и могли легко, по заказу, сфабриковать обвинения против собственных нелояльных сотрудников. Необходимо было грамотное воздействие. И Кегля, этот универсальный солдат закона, не подкачал — закончив слив, он произвел следственное действие.

У Бизона была затребована документация на автомобили, находящиеся на территории автостоянки. Составлен акт осмотра, с понятыми — все как положено. Вот здесь-то и прийти бы в голову Бизону теории Дарвина в самой простой ее форме — в форме русской клюшки для игры в хоккей с мячом! Но каждый индивидуум уникален. Бизон ехидно улыбался вслед удаляющемуся Кегле, вручившему ему копию протокола осмотра. Этот воспитанник детского спортивного клуба и не осознавал, что купил своему хозяину проблему, решение которой находилось далеко от родного Кингисеппа.

Сегодня создание информационных систем, это основное направление повышения эффективности системы противодействия преступности — средство сокращения общественных затрат. Поэтому подготовка к проведению решающей фазы процедуры воздействия отличалась от проведения классических следственных действий Кегли тем, что в этом случае весь непрерывный поток действий и промежуточных решений подлежал оценке по критерию конечной эффективности идентификации джипа, припаркованного на стоянке Кости Ли. Джип, подобно компасу, указывал Кегле перспективное направление его дальнейших действий.

На следующий день, по старчески щурясь сквозь очки в поломанной оправе, Кегля надиктовал молодому лейтенанту федеральный запрос о паре иномарок, ночующих уже месяц без хозяина на стоянке у Кости Ли. К бумажке старика отнеслись с разумной долей скептицизма. В масштабах времени, отпущенного каждому человеку, события, вероятность которых ничтожно мала, принято считать практически невозможными. Именно поэтому мало кому удается получить большой выигрыш в футбольной лотерее или хотя бы вернуть угнанную машину. Кегля в своих оценках вероятного и невероятного не привык оперировать сотнями миллионов лет — сроки его действительности были четко прописаны в уголовном кодексе. Даже если бы он заполнял карточки спортлото еженедельно на протяжении ста миллионов лет, то, по всей вероятности, сорвал бы меньший куш, чем в тот день, когда пришел ответ на его запрос — джип Toyota Land Cruiser, что ночевал на стоянке Кости Ли, уже два года числился в угоне! Вот что означает переход правоохранительных органов от ремесленной деятельности к индустриальной!

Патрон 7,62 х 54R с пулей повышенного пробивного действия 7Н13. Прицел.

Ноябрь 2002 года.

Все, чем занимаются люди — это ни на секунду не прекращающийся, неистовый, маниакальный поиск доказательств собственной правоты. И лишь попутно они решают мелкие задачи. Тринадцать-четырнадцать тысяч дней в среднем прожили на Земле Шуруп, Паша-Телеграмма, Пуля, Чирик, Буба и я, каждая секунда нашей жизни была заполнена этим поиском. Задача отстоять свою позицию настолько важна в жизни, что она часто ставилась нами выше, чем сама жизнь. Пешеход, сбитый машиной при переходе улицы на зеленый свет, полностью прав: зачем смотреть по сторонам, когда его очередь переходить?

Я сижу на скамейке возле песочницы уютной дворовой детской площадки и наблюдаю за малышом, который целеустремленно бегает вокруг площадки. Упакованный в «надутый» комбинезон и спешащий по своим бестолковым делам карапуз вдруг натыкается на другого малыша, вставшего из песочницы и направившегося к маме, сидящей на соседней со мной скамейке. Оба малыша от столкновения падают и начинают громко реветь. Взволнованная мамаша, отряхивая, поднимает свое зареванное чадо, и начинает причитать вместе с ним. Другой, захлебываясь слезами, бежит в поисках поддержки к сидящей рядом со мной пожилой даме, видимо бабушке. Та растерянно отряхивает шкета и, успокоив его, просит показать, как все произошло. Ребенок совсем не против все повторить. Сначала он показывает рукой на второго участника столкновения: «Это вон тот мальчик!». Бабушка заинтересованно спрашивает: «Как это у тебя получилось?», и просит изобразить, как он бежал, и где он столкнулся с мальчиком. Внуку приходится сделать это несколько раз, прежде чем до бабушки «доходит», как все произошло. Боль к этому времени у малыша прошла. Бабушке остается только вернуть внимание внука к тому, что он делал до столкновения: «Так куда ты бежал?». И малыш снова радостно бежит дальше вокруг площадки. Я смотрю на забывшего о недавней боли малыша, на пожилую женщину, и понимаю: первый способ помочь человеку — помочь ему медленно повторить ошибку — посчитать «рассыпуху» и «перегрузиться новым БК к новому рейду».

Меняя условия жизни человека, можно заставить его делать любые выводы из любых исходных данных и считать их абсолютно логичными — достаточно заставить его не считать рассыпуху. Человек не замечает того, что привычно, и поэтому не воздействует на неправильность своего существования. Верность привычкам — постоянное течение мыслей, чувств и поступков. Так и идут по жизни люди. Верным и размеренным, твердым шагом вперед и не отклоняясь, темной массой со склеенными между собой частицами, как инертно движущийся поток. Я не хотел бы такого шага, такой поступи и такого рода верности в раз принятом направлении. Жить как жил, не изменяя того, что полагалось бы изменить. Не принимая всерьез протезы, приводящие к боли, к непониманию и к обиде на окружающих.

Мое тело, лишенное ног, хочет жить своей самостоятельной жизнью. Оно обладает качествами, которые желает проявлять. В нем заложены частицы самостоятельной воли — жажды проявления. Пока оно живо, оно желает проявляться. Протезы тоже имеют привычки и обычаи своего проявления. Привычки эти усваиваются так же, как усваиваются болячки, натертые им. Эти привычки очень глубоки и трудноискоренимы. Беда только в том, что критическое отношение к этим привычкам — большая редкость для безногих. Кому в радость перебирать закрома собственных кладовок, хранящих такие дорогие и бесполезные в нашей жизни вещи?

Не надо жалоб, не надо проклятий и не надо возмущений. Всего этого не надо. Стремиться к порядку действий — вот что надо, и что следует делать. Приучаю себя прогонять нечистоту: выношу мусор, хожу в чистом, омываю свое тело и слежу за чистотой поступков. Легкость движения зависит от легкости восприятия, от быстроты всех реакций и от подвижности духа. Ищу легкости в восприятии и в отдаче.

Тело на протезах должно быть управляемо, оно должно быть в подчинении при всяком передвижении и при каждом действии. Не надо бояться казаться в глазах людей странным, если они увидят эту необычную для них подвижность. Сил у меня много, но тратить их приходится, рассчитывая на возможность осуществления. Я могу больше, чем делаю, и то, что могу, не выливается в действие. Это потому, что протезы словно преграда — мелкая, ничтожная, но мешает. Когда-то это была глыба на моем пути, но ее уничтожил взрыв обстоятельств. Сегодня это мелочи жизни, мелкие мысли, мелкие чувства — их не выбросить и не изменить, как кучу щебня, оставшуюся после взрыва. Протезы рождают боль и беспомощность — эти мелкие куски былых проблем необходимо уничтожать бдительно и старательно. Работать над этим приходится неустанно. Вот в этом мое дело на данном этапе — раскачивать и уничтожать инерцию этой кучи щебня, во всех ее видах.

Не ожидая для себя ничего от этой грязной работы, получаешь нечто большее, чем можно было бы ожидать. Это большее оказывается совсем иного рода, иного качества, нежели можешь себе представить, и оно появляется только тогда, когда не ждешь и не желаешь для себя ничего, кроме как возможности осторожно собрать из осколков — в попытке все исправить — однажды уже совершенную ошибку.

Но я поумнел, кажется — учусь умению производить новые решения, подходящие к ситуации, как патрон к стволу — по калибру. Сейчас я свои «патроны»-решения делаю сам. Оказывается, нужные решения находятся так же легко, как холодное пиво летом в большом городе. Достаточно только, принимая все последствия своих поступков, быть мужественным в испытаниях. Решившись на этот опыт с самим собой, жду результатов. Делаю так, и получается так — вот так и живу. Тяжелый труд и успех сопутствуют друг другу в моей жизни, но успех не зависит почему-то от количества труда. Да я и не боюсь узнать, что причина моих неудач я сам. К счастью, причиной успехов являюсь тоже я.

От автора:

Любой раздражитель, утверждал Павлов, может вызывать всевозможные произвольные (а не только определенные) реакции. Условный рефлекс характеризует возможность произвольной связи между раздражителем (стимулом) и последующей реакцией. Осознание этой произвольности на уровне поведения и человека, и животных принесло мировую славу И.П. Павлову. Всему, с чем мы сталкиваемся, мы приписываем значение. Тем самым слова «пуля», «патрон» выступают в этом рассказе как стимул, как знак, который может иметь множество различных значений для воображения читателя. Все эти значения объединены мной в одно слово — «рассыпуха».

Проблема, однако, в том, что у любого образа, создаваемого у нас в сознании, может быть сколько угодно значений. Произвольность такой связи не означает ее непредсказуемость. Однажды присвоенное значение далее не сохраняется. При этом в естественной речи у любого слова все равно может быть много значений. Например, слово «пуля» обозначает не только часть патрона, но и форму, целенаправленность, стремительность, точность. Пример этого слова из четырех букв при желании и по предварительной договоренности может означать что угодно. С другой стороны, разные слова могут быть синонимами — иметь одинаковые значения. Все частные значения слов «пуля» и «патрон», «боекомплект» в этом рассказе могут указывать читателю на один и тот же объект. Все эти значения легко и непротиворечиво соединились между собой в образе героев коротких историй.

Думаю, что читатель, желающий предугадать будущие события, согласится с тем, что, выстраивая повествование с помощью таких образов, невозможно сразу охватить все происходящее в судьбах отдельно взятых людей. Поэтому пришлось этот спекшийся пирог разрезать на слои — отдельные истории. Делать это я старался аккуратно. В основе их — реальные события в судьбах реальных людей. Я просто в двух-трех предложения постараюсь закончить каждую из них.

Чирик так и не встретился с Шурупом — Шуруп пропал без вести осенью 2002 года, где-то между Казанью и Пермью, когда гнал свой джип из Кингисеппа. Что у них там произошло, никто так и не узнает. После его отъезда из Кингисеппа Кеглю и Костю Ли никто больше не видел — ни живыми, ни мертвыми.

Дочь Дыма стала проклятием в жизни Паши-Телеграммы, который продолжает плодотворно сотрудничать с Чириком.

Пуля нашел Бубу — Бубновского Витю. В ходе этой встречи выяснились интересные моменты. Работая врачом в МЧС, Витя ни сном ни духом не ведал об истории, которую Гриша рассказал Чирику про случай на приеме у проктолога. Буба и Гриша никогда не встречались, Гриша был на приеме не у Бубы, а у его однокашника — соседа по комнате в былые студенческие времена. Он то и «продал» Грише, брату погибшего Болта, историю, рассказанную когда-то ему Бубой. Вспомнив про Кропаля, Витя уточнил один важный момент. При том злополучном походе к кяризу молодой солдат Кропаль не уронил гранату — он специально бросил ее под ноги Бубы, чтобы проверить, как это можно действовать быстрее трех секунд. Витя не подвел Кропаля, но очень сильно испугался и на всю жизнь запомнил смеющиеся глаза этого парня. Именно в оправдание собственного страха Витя выдумывал все свои теории. Сейчас он этим уже не занимается — жизнь сама все расставила по местам в его голове. Где сейчас этот смелый испытатель Гырдымов Саша?

Такое взаимодействие всех этих историй не случайно. Судьба — это люди, окружающие нас. Кто-то сам пишет свою историю, кто-то — под диктовку. Кто-то — черным по белому, кто-то — белым по черному, кто-то серым по серому. Кто-то ждет, что его возьмут в каманду-обойму, кто-то сам забивает свой магазин. Многих война бросила, как патроны — в ящик с рассыпухой. Быть пулеметным патроном в куче автоматной рассыпухи — это значит, что ты так и не выстрелишь в этой жизни.

Я лишь хотел рассказать об окружающих меня людях, заполнивших мою жизнь своими историями, словно ящик рассыпухой. Если эти истории для кого-то показались неубедительными ответами, и приводимые в них аргументы — не вескими, то в любом случае это будет неплохим началом в самостоятельном, честном и непредвзятом исследовании истории собственной рассыпухи.

_2004 г.

Оглавление

Уравнение с одним обездоленным

Рассыпуха

Теория Бубновского Виктора о вероятности демобилизации, для тех, кто не умер в детстве

Клад

Кладовка

Кладбище

Stop-loss

To know black from white

От автора: