Семейный альбом [Даниэла Стил] (fb2) читать онлайн

Даниэла Стил Семейный альбом

Моей семье: с любовью – Беатрис, Тревору, Тодду, Николасу, Саманте, Виктории и Ванессе и особенно – от всего сердца – Джону

«Бог посылает отшельников в семьи» – утешительные слова из Библии…в семьи, которые строятся на крови, на обязательствах, на необходимости, на желании… и иногда, если очень повезет, на любви. Это слово символизирует твердость, каменный фундамент, место, куда приходят… из которого вырастают… которое покидают, помня о своих корнях. Это эхо всегда звучит в груди, эти воспоминания словно вырезаны из слоновой кости, из бивня, раскрашенного сверкающими красками. Краски блекнут, тени становятся глубже, воспоминания почти стираются, но никогда не забываются до конца. Место, где жизнь начинается и, как хотелось бы надеяться, заканчивается… дом, который каждый хочет построить по своему усмотрению… башня, устремленная в небо… Семья… какие колдовские образы… какие воспоминания… какие мечты…

Пролог 1983

Солнце светило так ярко, что приходилось щуриться, а было всего одиннадцать утра. Легчайший ветерок шевелил волосы. День выдался прекрасный, до щемящей боли в сердце. Стояла удивительная тишина – лишь слышалось негромкое чириканье, внезапный вскрик, щебетание птиц, и над всем этим плыл аромат цветов: лилий из долин, гортензий, фрезий, утопавших в мшистом ковре. Но Вард Тэйер ничего этого не замечал. Он закрыл глаза, потом открыл и уставился перед собой, как зомби: бесцветные глаза, бессмысленный взгляд. Таким его не видел никто за последние сорок лет. В это утро Вард Тэйер не был ни решительным, ни красивым. Не двигаясь, он стоял в ярких лучах солнца, точно слепой. Снова закрыв глаза, крепко-крепко сжав веки, он думал, что хорошо бы никогда не открывать их, как уже никогда не откроет их она.

Голос, как мягкое жужжание, донесся откуда-то со стороны, какие-то слова… Но для него они значили не более, чем гудение пчелы над цветами. Он ничего не чувствовал. Ничего. «Почему? – спрашивал он себя. – Или все это неправда?» Внезапно его охватила паника… Он не мог вспомнить ее лицо… прическу… цвет глаз… Вард резко открыл глаза, разлепив веки, как расцепляют стиснутые руки или отдирают присохший бинт. Солнце на миг ослепило его, но он отметил лишь вспышку света и ощутил аромат цветов, услышал, как лениво прожужжала пчела и как пастор произнес ее имя: Фэй Прайс Тэйер. Приглушенный звук хлопушки слева, слепящая вспышка камеры – и в этот момент женщина, стоявшая рядом, коснулась его руки.

Он посмотрел на нее сверху вниз – глаза постепенно привыкали к свету – и вдруг вспомнил. Все забытое отразилось в глазах его дочери. Эта молодая женщина так похожа на Фэй, хотя они были очень разные. Такой женщины, как Фэй Тэйер, больше никогда не будет на свете. Все знали это, но лучше всех знал он. Вард посмотрел на хорошенькую блондинку, вспоминая Фэй и молча тоскуя по ней.

Его дочь стояла рядом – высокая, осанистая, но, конечно, не такая красивая, как мать. Прямые светлые волосы собраны в пучок на затылке; около нее – серьезный мужчина, то и дело дотрагивающийся до ее руки. Все они теперь жили самостоятельно, каждый по-своему, отдельно, однако были частью единого целого, частью Фэй, как и его самого.

Неужели она и вправду умерла? Это казалось невозможным. Слезы покатились по его щекам; дюжина фотографов рванулась вперед, чтобы запечатлеть исказившую его лицо боль и заполнить ею первые страницы газет всего мира. Вдовец Фэй Прайс Тэйер. Он и в смерти принадлежал ей, как принадлежал в жизни. Все они принадлежали ей дети, коллеги, друзья, все пришли сюда, чтобы поклониться памяти женщины, ушедшей навсегда.

Семья стояла рядом с ним, в первом ряду. Дочь Ванесса, ее молодой человек в очках, а рядом – сестра Ванессы, Валери, с волосами цвета пламени, золотистым лицом, в черном платье совершенного покроя, которое так ее облегало, что захватывало дух; подле нее стоял столь же великолепный мужчина.

Они являли собой такую прекрасную пару, что глаз не отвести, и Варду было приятно на них смотреть – Вэл так похожа на Фэй. Никогда прежде он не замечал этого, а вот сейчас заметил… И Лайонел тоже очень похож на нее, хоть и не так ярок. Высокий красавец блондин, элегантный, утонченный, изысканный, горделивый, стоял, глядя куда-то вдаль, вспоминая всех тех, кого знал и любил… Грегори и Джон, потерянный когда-то брат и навсегда ушедший драгоценный друг. Лайонел думал и о том, что Фэй понимала его лучше, чем кто-либо другой, даже лучше, чем он сам знал себя… и так же хорошо, как он знал сестричку Энн, стоящую рядом с ним, ставшую еще красивее, гораздо более уверенную в себе, но по-прежнему очень молодую, от чего контраст с седым человеком, державшим ее за руку, был очень разительным.

Они все собрались здесь, в самом конце скорбного пути каждого смертного, пришли воздать должное актрисе, режиссеру, легенде, жене, матери, другу. Были здесь те, кто завидовал ей, и тс, от кого она слишком много требовала. Ее родные знали об этом лучше других: она слишком многого ожидала от них, но и сама отдавала себя без остатка, доходя порой до полного изнеможения. Вард вспоминал все это, глядя на собравшихся, окунаясь в прошлое, возвращаясь памятью к их первой встрече на Гвадалканале. А теперь все они здесь, и каждый помнил ее такой, какой она была, какой была когда-то, какой была для них всех. Морс людей в ярком солнечном свете Лос-Анджелеса. Весь Голливуд собрался ради нее. Последнее прощание, последняя улыбка, осторожная слеза. Вард оглядел семью, которую создал вместе с ней, всех своих детей, таких сильных, красивых… Такой была и сама Фэй. Как бы она гордилась сейчас, если бы могла видеть их всех вместе, подумал он, и слезы снова обожгли его глаза. Она ушла… Как в такое поверить? Ведь только вчера… только вчера они были в Париже… на юге Франции… в Нью-Йорке… на Гвадалканале.

Гвадалканал 1943

1

Жара в джунглях была изнуряющая, и даже неподвижно стоя на месте казалось, что плывешь сквозь плотный густой воздух. Похоже, его можно не только чувствовать, но нюхать и трогать. Мужчины теснили друг друга, желая увидеть ее, оказаться чуть ближе, разглядеть как следует. Их плечи соприкасались; они сидели бок о бок на земле, скрестив ноги. Впереди стояли складные стулья, но мест не стало хватать еще несколько часов назад. Они сидели здесь очень давно, с заката жарились на солнце, потели и ждали. Казалось, они уже сто лет сидят тут, в густых джунглях Гвадалканала, и им уже наплевать на все. Мужчины ждали бы ее и полжизни, если надо. Она была для них сейчас все – мать, сестра, подружка, женщина… Женщина. В воздухе плыл густой гул; наступили сумерки, а они сидели, разговаривали, дымили, пот ручьями струился по шеям и спинам, лица блестели, волосы взмокли, а форма прилипла к телу, и все они были такие молодые, почти дети… и в то же время уже не дети. Мужчины.

1943 год. Они уже не помнили, сколько времени торчат здесь, и каждый гадал, когда же наконец кончится война, если вообще когда-нибудь кончится. Но сегодня ночью о войне никто не думал, кроме тех, кто был в наряде. И большинство мужчин, ожидавших ее сейчас, отдали всю «валюту» – от плиток шоколада и сигарет до холодных тяжелых монет, лишь бы увидеть ее… Они готовы были на все, чтобы снова видеть Фэй Прайс.

Когда заиграл оркестр, жара уже несколько спала, и воздух наполнила чувственность. Все ощутили, как встрепенулись их тела, чего давно уже не бывало. Это не голод – чувство было более глубоким и нежным и наверняка испугало бы их, продлись еще. Они ощутили первое движение плоти только сейчас, когда ждали ее. При звуках кларнета у каждого дико забился пульс. Музыка перевернула душу, стиснула болью сердце; они затаили дыхание, застыли. Сцена была пуста, темна… и внезапно в неясном свете они увидели ее. Тонкий лучик выхватил Фэй откуда-то издалека. Сначала нашел ее ноги, потом – всплеск серебра, яркое сияние, точно исходящее от падающих звезд в летнем небе… Мужское нутро заныло, и тут она явилась им во всем блеске. Полное совершенство, божество в серебряном парчовом платье. Раздался единый вздох мужчин, смотревших на нее, и в нем смешались желание, экстаз и боль. Ее оттененная великолепным серебряным платьем кожа напоминала бледно-розовый бархат. Длинные светлые распущенные волосы цвета спелых персиков. Огромные глаза искрились, губы улыбались, она протягивала к ним руки, а голос был глубже, чем у любой женщины, которую они могли вспомнить. Она была красивее всех, известных им раньше… Она плавно двигалась по подмосткам, и платье открывало немыслимо изящные, безупречные бедра.

– О Боже… – пробормотал кто-то в заднем ряду, и все вокруг невольно улыбнулись.

Все они чувствовали то же, что и этот парень. До последнего момента они не верили, что такая знаменитость выступит перед ними. Фэй Прайс давала подобные представления по всему миру – Тихий океан, Европа, Штаты. Через год после Пирл-Харбора всех, кто не воевал, охватило чувство вины, и она стала гастролировать. Это длилось уже больше года. Недавно Фэй прервала гастроли, чтобы сняться в очередном фильме, но теперь снова отправилась в путь… И сегодня она здесь, с ними.

Чем больше она пела, тем все более скорбным становился ее голос, и сидевшие в переднем ряду видели, как пульсирует жилка на стройной шее. Она была живая… она была человеческой плотью… О, если бы они могли дотянуться до самодельной сцены, дотронуться до нее, почувствовать ее, вдохнуть запах тела. Они ловили ее взгляд, и мысль, что Фэй Прайс смотрит в глаза именно ему и никому больше, пела в каждом из них.

В двадцать три года Фэй Прайс уже стала голливудской легендой. В первом фильме она снялась, когда ей было девятнадцать, и с тех пор быстро понеслась по дороге успеха. Красивая, яркая, она необыкновенно хорошо делала все, за что бы ни бралась. Ее голос напоминал то расплавленную лаву, то плавящееся золото, волосы сверкали, точно вечерний закат, зеленые глаза на лице цвета слоновой кости искрились, как изумруды. Но дело было не в чертах лица или голосе, не в коже, не в стройной изящной фигуре, не в мягких округлостях бедер, налитых грудях, а в том огне, который горел в ней, светился в ее глазах, смехе, голосе, даже когда она просто разговаривала, – вот что покоряло мир. Она была женщиной в самом прекрасном смысле этого слова. Она была такой, что все мужчины жаждали прильнуть к ней губами, женщины не могли оторвать от нее глаз, дети любовались ею. Она была похожа на принцессу из далеких, давних грез.

Закончив школу, Фэй приехала в Нью-Йорк из маленького городка в Пенсильвании и стала фотомоделью. За шесть месяцев она добилась большего, чем любая другая девушка из этого города. Фотографы обожали ее, и лицо Фэй смотрело с обложек почти всех мало-мальски приличных журналов страны; но по секрету она признавалась друзьям, что ей скучно. От нее так мало требуется, говорила Фэй, всего ничего – просто позировать. Она пыталась объяснить это, но девушки смотрели на нее, как на сумасшедшую. И только двое мужчин поняли, что она собой представляет. Один из них, Эйб Абрамсон, позднее стал ее агентом, а другой, Сэм Уормэн, продюсером – он-то вовремя догадался, что это золотая жила. Обратив внимание на ее фотографии на обложках, он отмстил – хорошенькая, но когда встретился с ней, понял, что она великолепна. Ее движения, взгляд, а какой голос… Сэм в ту же секунду смекнул, что эта девушка выстоит в борьбе. Он инстинктивно почувствовал, что ей плевать на все, что вокруг, вне ее. То, что говорил о Фэй Эйб, было правдой. Она была потрясающая. Уникальная. Звезда. Ко всему, что Фэй Прайс желала, она стремилась всем существом. Она жаждала работать, выполнять все его требования. И он требовал. Давал ей шанс, о котором она так мечтала. Эйбу не пришлось долго ее уговаривать. Сэм привел Фэй в Голливуд и дал роль в фильме. Маленькую роль, проходную. Но ей каким-то чудом удалось влезть автору под кожу. Бывали моменты, когда тот откровенно признавался, что лишится с ней рассудка, но она настолько глубоко прочувствовала эту роль, что зрители были в восторге и от фильма, и от нее. Роль была немного смелой, но от того, как она засветилась, пропущенная через игру Фэй Прайс, у людей перехватывало дыхание. Что-то магическое было в ней, полудевочке, полуженщине, из эльфа превращавшейся в сирену, а потом наоборот. Она умела вызывать всю гамму человеческих чувств одной только мимикой и игрой невероятно глубоких зеленых глаз. После этой роли ей сразу предложили еще две, а за четвертый фильм Фэй Прайс получила «Оскара». За четыре года после первой роли она снялась в семи фильмах, а на пятом в Голливуде вдруг обнаружили, что Фэй еще может петь, что она и делала сейчас – пела, выворачивая душу наизнанку, разъезжая по всему миру. Всю себя и все сердце она отдавала этим мужчинам, как и всегда, когда что-либо делала. Фэй Прайс была цельным человеком; в двадцать три года в ней уже никто не видел девчонку, она была женщиной. И мужчины понимали это. Смотреть, как Фэй Прайс движется по сцене, слышать ее пение, видеть ее перед собой – значило понять, чего хотел Господь Бог, создавая женщину. Она была совершенна, и сегодня вечером каждый смотревший на нее жаждал прикоснуться к ней хотя бы на секунду, оказаться в ее объятиях, нежно прижаться к ней губами, провести рукой по светлым шелковистым волосам… Они мечтали ощутить ее дыхание на своих плечах… услышать тихий стон. И вдруг стон раздался, и совсем не тихий, это расчувствовался какой-то парень, впившись в нее глазами; послышался чей-то хохоток, но ему было плевать на это.

– О дьявол… Фантастика! – Глаза парня загорелись, как у ребенка на Рождество.

Мужчины понимающе заулыбались. Сперва они рассматривали Фэй Прайс в полном молчании, но уже минут через тридцать не в силах были сдерживать эмоции – закричали, засвистели, протянули к ней руки, завыли. После последней песни они орали так долго и неистово, что она спела еще пять или шесть на «бис» и лишь после этого покинула сцену, скрывая навернувшиеся слезы. Какую же малость могла она для них сделать – спеть несколько песенок, поразить серебряным платьем, разрешить увидеть кусочек женской плоти – множеству мужчин в ночных джунглях за пять тысяч миль от дома. Кто знает, сколько из них вернутся? От этой мысли сердце ее разрывалось на части. Вот почему она приехала сюда, вот почему должна сделать все для них. Приезжая к солдатам, она позволяла себе выглядеть соблазнительной сиреной, а не невинной девушкой. Дома она скорее умерла бы, чем появилась на людях в платье с разрезом чуть не до пупка, но раз именно такой хотели ее видеть эти разгоряченные, но опустошенные мужчины, она не должна лишать их иллюзорного удовольствия. В конце концов, они его заслужили.

– Мисс Прайс? – окликнул ее адъютант командира, когда она сошла со сцены. Фэй быстро повернулась к нему, а в ушах все еще стояли вопли мужчин.

– Да? – живо ответила она.

Лицо и грудь актрисы были влажны от пота, и он подумал, что более красивую женщину он вряд ли когда-либо видел. Дело даже не в прекрасных чертах лица – она вызывала желание прикоснуться к ней, обнять… от нее исходило нечто, чего он никогда раньше не испытывал. Что-то магическое, неясное, чувственное – ее хотелось поцеловать, даже не спросив имени. Фэй уже было пошла к мужчинам, взывающим к ней, но он инстинктивно протянул руку и коснулся ее, ощутив вдруг невообразимое спокойствие. И почувствовал себя полным идиотом. Смешно. Кто она такая, в конце концов? Еще одна звезда экрана, расфуфыренная, накрашенная, и если в ней что-то и есть, так это профессионализм – как актриса она получше других. Иллюзия, не так ли?.. Но он понял, что ошибся, как только встретился с ней взглядом и она улыбнулась ему. В этой женщине нет ничего поддельного. Она была настоящей.

– Я должна вернуться туда. – Фэй махнула в сторону сцены и шума, стараясь четко выговаривать слова, чтобы в этой многоголосице он мог понять их по губам. Он кивнул и прокричал:

– Командир приглашает вас поужинать с ним.

– Спасибо.

Отведя глаза, она отошла и вернулась на сцену.

Еще полчаса Фэй пела веселые шлягеры, и все охотно подпевали ей. А в конце исполнила балладу, и мужчины едва сдерживали слезы. Она уходила со сцены, словно обнимая каждого, желая спокойной ночи и целуя, как это делали их матери, жены, любимые – все, кто остался дома…

– Спокойной ночи, друзья… Да благословит вас Господь… – охрипшим голосом произнесла она, и шум внезапно сменился тишиной.

Расходились молча, не разговаривая друг с другом. Дивный голос до сих пор звенел в их ушах. Они накричались, нааплодировались и теперь хотели только в постель – лениво думать о ней, вспоминать слова песен, ее лицо, руки, ноги и губы, которые, казалось, целовали именно его, его одного, улыбались, а потом вдруг смыкались, и лицо Фэй становилось серьезным. Они вспоминали ее прощальный взгляд, не сомневаясь, что еще долго будут помнить его. Сейчас у них больше ничего нет, и Фэй это понимала. И щедро дарила им себя.

– Вот это женщина! – Сержант с толстой шеей произнес слова, столь несвойственные ему. Но никто не удивился, потому что Фэй Прайс в каждом открыла что-то особенное, вселила надежду в их души и сердца.

– Да-а-а… – такой возглас многократно повторялся этой ночью.

Те, кто вместо концерта стояли в карауле, пытались притвориться, что им все равно. Но в конце концов никому не пришлось мучиться и огорчаться. Просьба звезды была неожиданной, но приятно удивила командира. Он даже дал ей в помощь своего адъютанта. Фэй Прайс попросила разрешения пройти по всей базе и встретиться с солдатами, стоявшими на посту. К полуночи она пожала руку каждому. Так что все караульные встретились с ней лицом к лицу, заглянули в невероятно зеленые глаза, ощутили пожатие прохладной, сильной, дружелюбно протянутой руки. Неловко улыбаясь, каждый чувствовал себя особо отмеченным – и те, кто слышал ее пение, и те, которых она навестила позже. В итоге довольны были все.

В двенадцать тридцать Фэй повернулась к молодому человеку, сопровождавшему ее, и увидела, что глаза его засветились теплом. Сперва он был другим, но постепенно эта девушка завоевала и его. Ему весь вечер хотелось сказать ей об этом, но не было подходящего момента. Сначала он весьма скептически отнесся к ней – холодная мисс Фэй Прайс, штучка из Голливуда… что она о себе возомнила! Подумаешь, заявилась с каким-то шоу к солдатам на Гвадалканал. Они через такое прошли, столько повидали, пережили Мидвэй и Коралловое морс, ужасы морских боев, выиграли множество сражений. Удержали Гвадалканал! Что она об этом знает? Так думал Вард Тэйер, впервые увидев Фэй. Но после часов, проведенных рядом, стал относиться к ней по-другому. В ее взгляде сквозили искренний интерес и забота; он видел, как актриса смотрит солдатам в глаза, забывая о своем очаровании, поглощенная только ими; в ней было нечто, вызывающее чувства, которых они никогда не испытывали: ласку, тепло, сострадание к ней, и это еще больше усиливало исходящий от нее сексуальный призыв.

Молодой лейтенант столько хотел бы сказать ей, прежде чем кончится ночь, но ему показалось, что Фэй заметила его присутствие только после завершения обхода базы. Она повернулась к нему с усталой улыбкой, и на миг ему захотелось прикоснуться к ней, проверить, насколько она реальна, не приснилась ли. Он хотел успокоить ее после долгой тяжелой ночи. Ни он, ни она еще не знали, что впереди их ждут два года разлуки…

– Вы думаете, командир простит меня за то, что я не поужинала с ним? – устало улыбаясь, спросила Фэй Прайс.

– Безусловно, его сердце разбито, но, думаю, он выживет. – На самом деле лейтенант знал, что за пару часов до ужина командира вызвали на совещание с двумя генералами, прилетевшими на вертолете на секретную встречу. – Я думаю, он очень благодарен вам за то, что вы сделали для солдат.

– Для меня это очень важно, – мягко сказала она, садясь на большой белый камень, еще не успевший остыть в жаркой ночи, и посмотрела на него.

Что-то магическое было в ее глазах. Внутри у него все странно напряглось. Смотреть на Фэй Прайс было почти больно, она вызывала чувство, которое лучше бы оставить в прошлом; здесь нет ни места, ни времени, ни человека, с кем его можно разделить. Здесь лишь смерть, несчастья, утраты. Воспоминания вызывали только боль. И Вард Тэйер отвернулся от Фэй, а она продолжала смотреть ему в затылок. Он был высоким, красивым, широкоплечим блондином с глубокими голубыми глазами, но сейчас она видела только мощные плечи и пшеничные волосы. Ей захотелось дотронуться до него. Здесь в самом воздухе разлито столько боли, все эти мальчики так одиноки, печальны и молоды… Но даже короткое теплое прикосновение к руке возвращало их к жизни, они начинали смеяться, петь… Вот почему она так любила свои гастроли. Неважно, что она очень уставала. Казалось, она дает этим мужчинам новую жизнь, даже вот этому молодому лейтенанту, высокому и горделивому; он уже снова повернулся к ней – на лице явно читалось желание отгородиться от всего, но сделать это он уже не мог.

– Я провела с вами целый вечер, – улыбнулась Фэй, – но до сих пор не знаю, как вас зовут. – Ей был известен только его ранг, но представиться друг другу они не успели.

– Тэйер. Вард Тэйер. – Имя прозвучало, точно звон далекого колокола, но она отбросила эту мысль. Он улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то циничное. Он слишком много пережил за последний год, и Фэй это почувствовала. – Хотите есть, мисс Прайс? Вы, наверное, умираете от голода.

Она несколько часов провела на сцене, потом – обход базы, рукопожатия, растянувшиеся на три часа. Фэй кивнула, робко улыбнувшись.

– Да. Вы думаете, мы можем постучаться к командиру и спросить, не осталось ли чего? – Оба засмеялись.

– Сейчас откопаю что-нибудь. – Вард взглянул на часы, а Фэй – на него. Желание прикоснуться к нему, спросить, кто он на самом деле, узнать о нем побольше не отступало. Он улыбнулся и снова стал совсем юным. – Вы не обидитесь, если мы поищем на кухне? Клянусь, я найду там кое-что подходящее, если вы, конечно, не против.

Она грациозно протянула ему руку.

– Хорошо бы найти сэндвич.

– Давайте попробуем.

Они сели в джип и очень скоро подъехали к длинному зданию, где располагалась столовая для солдат. Через двадцать минут Фэй Прайс уже сидела на длинной скамейке над тарелкой с горячей тушенкой. К подобной пище она не привыкла, но в эту нелегкую ночь так проголодалась, что дымящееся варево показалось очень вкусным. Вард тоже поставил перед собой тарелку.

– Ну прямо как в ресторане «21», а? – Он взглянул на нее, улыбнулся все той же циничной улыбкой, и Фэй рассмеялась.

– Более или менее… Разве что только это не хаш, – поддразнила она, и Вард подмигнул ей.

– О, Бог мой, не произносите этого слова. Если бы повар вас услышал, он почел бы за счастье сделать такое одолжение.

Фэй вдруг вспомнила полуночные ужины после школьных вечеринок и расхохоталась. Он удивленно поднял брови над красивыми голубыми глазами.

– Я рад, что вам весело. Здесь никто давно не смеялся, наверное с год. – Сейчас Вард казался более раскованным. Он, явно наслаждаясь ее обществом, потихоньку ел тушенку, а Фэй объясняла:

– Понимаете… здесь все прямо как в юности, после вечеринок с подружками, когда завтракаешь где-то в ночном ресторанчике…

Фэй оглядела ярко освещенную комнату, а его взгляд замер на ее лице.

– А где вы росли?

Они почти подружились, проведя вместе несколько часов, а столько времени в зоне войны – это кое-что. Здесь все происходило быстрее, напряженнее. И можно спрашивать о том, о чем никогда не спросил бы в другом месте, и касаться друг друга, как никто нигде в другом месте не осмелился бы.

Она задумчиво ответила:

– В Пенсильвании.

– Вам там нравилось?

– Не очень. Мы были ужасно бедны, и мне так хотелось вырваться оттуда, что я и сделала сразу же, как закончила школу.

Он улыбнулся. Трудно было представить ее бедной. И меньше всего – в глухой провинции.

– А вы? Откуда вы родом, лейтенант?

– Вард. Или вы уже забыли мое имя? – Она вспыхнула в ответ на его укол. – Я вырос в Лос-Анджелесе. – Казалось, ему очень не хотелось ничего добавлять. Фэй не совсем понимала, почему.

– И вы вернетесь туда… после этого? – Фэй ненавидела слово «война». Он теперь тоже его ненавидел. Война нанесла ему глубокие раны. Эти раны не видны, но от них не излечиться никогда.

– Да, скорее всего.

– У вас там родители?

Ее интересовал этот печальный, циничный, красивый молодой человек, с какой-то тайной, которую он не хотел раскрывать, пока они ели тушенку в ярко освещенной солдатской столовой на Гвадалканале. Окна были загорожены щитами, и казалось, что их нет вообще.

– Мои родители умерли. – Вард холодно смотрел на нее, что-то неживое почудилось в его глазах. Слишком часто ему приходилось повторять эту фразу.

– Извините.

– Да мы не были с ними очень близки. – Он встал из-за стола. – Еще тушенки или чего-то более экзотического на десерт? Говорят, где-то спрятан яблочный пирог. – Он улыбнулся одними глазами, и Фэй рассмеялась.

– Нет, спасибо. В таком наряде лакомиться яблочным пирогом рискованно. – Она опустила глаза, осматривая свое серебристое платье, и он словно впервые его заметил. Он уже привыкал к ее облику. Она не похожа на Кэти – совсем другую, в накрахмаленном белом…

Вард исчез, но скоро вернулся с маленькой тарелкой фруктов и стаканом чая со льдом. Холодный чай был тут драгоценнее вина, поскольку на такой жаре сделать лед почти невозможно. Она объездила весь свет и хорошо знала, какой это редкостный подарок в здешних местах. Фэй Прайс наслаждалась каждой каплей холодного напитка.

Несколько солдат, только что вошедших в столовую, откровенно пялились на нее. Фэй ничего не имела против. Привыкла. Время от времени она улыбалась, но взгляд все время возвращался к Варду. Потом ей пришлось подавить зевок, и он изобразил, что тоже валится с ног от усталости, покачал головой и насмешливо улыбнулся. Он много шутил, и в нем одновременно было что-то забавное и что-то печальное.

– Смешно, но в моем обществе люди всегда так поступают. От меня всех клонит в сон.

Она засмеялась и отпила из чашки.

– Встав в четыре утра, вы бы тоже зевали. Вы, офицеры, наверняка нежитесь в постели до полудня.

Фэй знала, что это не так, но ей нравилось подтрунивать над ним, тем более что от этого его глаза теплели, и она чувствовала, как ему это нужно. И теперь он как-то странно взглянул на нее.

– Фэй, что заставляет вас это делать? – Он вдруг осмелился назвать ее по имени и сразу понял, что ему приятно произносить его, а она, казалось, не возражала. Во всяком случае, она сразу же ответила:

– Ну, это необходимость… отплатить за все хорошее, что произошло со мной. На самом деле я никогда не чувствовала, что заслуживаю всего того, что у меня теперь есть. А долги надо отдавать при жизни.

– Обычно так же говорила Кэти, и слезы подступили к глазам Варда. Сам он никогда не чувствовал необходимости платить «долги». А теперь тем более.

– А почему женщины всегда так рвутся отдать долги?

– Не только женщины. Мужчины тоже. А вы разве так не считаете? Неужели вам никогда не хотелось сделать что-то приятное другому парню за все хорошее, что случилось с вами?

Он поднял на нее глаза. Взгляд потяжелел.

– Ничего хорошего со мной давно не случалось… По крайней мере, с тех пор, как я здесь.

– Но вы же живы, не так ли, Вард? – Голос звучал мягко, а глаза впились в его лицо.

– Иногда этого мало.

– Да, пожалуй, но в таком месте, как здесь, уже много. Нужно уметь быть благодарным. Оглянитесь вокруг. Каждый день раненые, искалеченные мальчики, инвалиды… и те, кто никогда уже не вернется домой…

Что-то в ее тоне проникало прямо в душу, и впервые за последние месяцы ему пришлось бороться с собой, чтобы не расплакаться.

– Я стараюсь не видеть этого.

– А может, стоит? Может, тогда вас порадует то, что вы живы?

Ей хотелось докричаться до него, унять его боль. Он встал.

– Мне уже на все наплевать, Фэй. Останусь ли жив, умру ли… Мне все равно. И безразлично, что станется с другими.

– Это ужасно – так говорить. – Фэй была потрясена, ощутив почти физическую боль, и снова подняла на него глаза. – Что заставляет вас так мрачно смотреть на мир?

Вард долго смотрел на нее, уговаривая себя промолчать, и вдруг ему невыносимо захотелось, чтобы она ушла. Но она ждала ответа, и внезапно ему стало все равно, кто перед ним. Какое это имеет значение? Главное выговориться.

– Полгода назад я женился на армейской медсестре, а через два месяца ее разорвала японская бомба, будь она проклята. После этого довольно трудно хорошо себя чувствовать здесь. Понимаете?

Она застыла на скамейке, потом медленно склонила голову. Так вот почему такая пустота в его взгляде. Вот в чем дело. Неужели он навсегда останется таким? Может, все-таки снова оживет когда-нибудь? Может быть.

– Простите, Вард. – Что еще могла она сказать? В военное время таких случаев много, ей нечем его утешить.

– Это вы меня простите. – Он слабо улыбнулся. Не стоило взваливать на нее такое. Она ведь не виновата и совсем не похожа на Кэти. Та была тихая, простая, и он так отчаянно ее любил. А эта – ослепительная красавица, но в то же время земная до кончиков ярко накрашенных ногтей. – Мне не надо было рассказывать вам о своем горе, подобных случаев тысячи.

Фэй знала, что так оно и есть, но от этого не легче. Она ему очень сочувствовала, и когда они медленно возвращались к джипу, порадовалась, что не попала на ужин к командиру, о чем и сообщила ему. В ответ Вард повернулся к ней с легкой улыбкой, странным образом трогавшей ее гораздо больше, чем самые ослепительные улыбки Голливуда.

– Приятно слышать.

Ей захотелось дотронуться до его руки, но она не решилась. Сейчас здесь не было актрисы Фэй Прайс, она была самой собой.

– Хорошо, что вы поделились со мной своим горем, Вард.

– А почему? Зачем вам страдать из-за меня, Фэй? Я уже взрослый и могу сам о себе позаботиться. Что и делаю уже давно.

Но она видела то, что когда-то до нее видела Кэти, даже больше – понимала, как ему отчаянно больно, одиноко, что он не может выйти из шока после гибели своей маленькой медсестры…

– Я все думаю о том, как здорово, что вы приехали сюда, к этим парням, уставшим от войны.

– Спасибо.

Он остановил джип, и они долго сидели, глядя друг на друга. Каждому хотелось очень многое сказать, и каждый понимал, что здесь это невозможно. С чего начать? Какими словами? Несколько лет назад он читал о ее связи с Гейблом. Интересно, продолжаются ли их отношения. А она думала о том, как долго он будет оплакивать свою любовь.

– Спасибо за ужин. – Фэй робко улыбнулась, и он рассмеялся, открывая ей дверцу и помогая выбраться из джипа.

– Я ведь сказал вам, что это как «21»…

– В следующий раз потребую хаш.

Они снова подтрунивали друг над другом, но, доведя ее до палатки и раздвинув полог, он опять погрустнел, и в его глазах промелькнуло что-то тихое, глубокое и живое. Еще несколько часов назад он смотрел иначе.

– Зря я рассказал, только расстроил вас. – Он коснулся ее руки.

– А почему, Вард? Что в этом плохого? С кем еще вы могли бы здесь поговорить?

– Тут мы не говорим о подобном. – Он пожал плечами. – Все всё и так знают. – Внезапно слезы, с которыми Вард так упорно боролся, снова подступили к глазам, и он отвернулся, однако Фэй схватила его за руку и повернула лицом к себе.

– Это хорошо, Вард. Это хорошо… Вам нечего стыдиться.

Они плакали оба – он по умершей жене, а она по этой незнакомой девочке, по тысячам других погибших и тем, кому еще суждено погибнуть. Они плакали от страданий, потерь и страшного горя, неизбежного здесь. Потом он посмотрел на нее сверху вниз, нежно проведя рукой по шелковистым волосам. Более красивой женщины он никогда не видел. Вард совсем не чувствовал вины за эту мысль. Поняла бы его Кэти? Может быть, это уже не имеет значения, ведь Фэй не вернется сюда… Он никогда снова не прикоснется к ней так, как сейчас… и вряд ли когда-нибудь ее увидит. Он знал также, что хочет немедленно переспать с ней, пока сам не погиб, пока не погасла искра, вспыхнувшая в обоих с такой силой, словно рядом разорвалась бомба.

Фэй медленно опустилась на единственный стул и посмотрела на Варда. Он сел на ее спальник. Они молча держались за руки. Просидеть бы так целую вечность, и пусть где-то там идет своя жизнь…

– Я никогда не забуду вас, Фэй Прайс. Надеюсь, вы понимаете это.

– Я тоже буду вас помнить. И знать, что всегда, когда вспоминаю о вас, вы живы и здоровы.

И он поверил, что так все и будет. Она добрая, несмотря на известность и славу, на это вычурное платье из серебряной парчи. Она назвала это нарядом. Ну да, так и есть. Наряд. Часть ее красоты.

– Может, я удивлю вас – возьму и заскочу к вам на студию, когда вернусь домой.

– Обязательно, Вард Тэйер. – Ее голос звучал тихо и твердо, а глаза после слез стали еще красивее.

– А вы меня не вытолкаете вон?

Казалось, эта мысль его позабавила, а она всерьез рассердилась.

– Конечно, нет!

– Во всяком случае, я постараюсь.

– Хорошо.

Фэй снова улыбнулась, и тут он увидел, как она устала… Уже пятый час утра. Меньше чем через два часа ей вставать и ехать дальше, на следующий концерт. Несколько месяцев она вкалывала без остановки, на пределе сил. Два месяца в пути. А перед этим работала без единого выходного над большой картиной, и по возвращении ее ждет новый фильм. Фэй была настоящей звездой, и у нее головокружительная карьера, но все это, казалось, его не трогало. Она просто красивая женщина, с добрым, щедрым сердцем, и он уже был готов влюбиться в нее, даже за такое короткое время.

Вард встал, осторожно сжал ее тонкие пальцы и поднес к губам.

– Спасибо, Фэй… Даже если я никогда больше не увижу вас, спасибо за эту ночь.

Она долго не отнимала руки, но глаз не поднимала.

– Когда-нибудь мы обязательно встретимся. Он очень сомневался в этом, но ее словам хотелось верить. Неожиданно для самого себя он вдруг выпалил:

– Бьюсь об заклад, то же самое вы говорите и другим парням.

Она рассмеялась и тоже встала, а он медленно пошел к выходу.

– Вы невозможны, Вард Тэйер. Он оглянулся.

– А вы совсем неплохой человек, мисс Прайс. Теперь она стала для него просто Фэй, и он с трудом вспомнил, кто она еще? Да, Фэй Прайс… Кинозвезда… актриса… певица… знаменитость… Нет, для него она теперь просто Фэй. Во всяком случае, на эту ночь.

Лицо его стало серьезным.

– Я увижу вас утром?

Вдруг Фэй почувствовала, как много это для них значит, и для нее даже больше, чем ему кажется. Ей хотелось увидеть его еще раз, до отъезда.

– Может, удастся перехватить по чашечке кофе перед тем, как начнется это сумасшествие?

Она знала, что экипаж и оркестранты не спали всю ночь, гудели с солдатами, медсестрами; так было везде, куда бы они ни приезжали. Им надо было расслабиться, и они не упускали случая весело провести ночь. Но на следующий день, перед отлетом, все меняется. Еще два часа продлится безумие, а потом они наконец погрузятся в самолет, который доставит их на следующую базу. Через все это она проходила почти ежедневно и знала, что в самолете все уснут и будут спать без задних ног до самой посадки, потом все начнется сначала. Ей предстояло многое сделать до отъезда, помогать грузиться, но может быть… Может быть, появится минутка и для него.

– Я найду вас.

– Я буду где-нибудь поблизости…

Но когда она пришла в столовую в семь утра, Варда не было: он срочно понадобился командиру. Только около девяти он нашел Фэй, у самолета – все ждали, когда прогреется мотор. В ее глазах мелькнул слабый намек на панику, что обрадовало его. Он выскочил из джипа и сразу заговорил:

– Простите, Фэй… Командир…

Голос потонул в шуме моторов. Режиссер начал давать распоряжения членам группы, столпившимся вокруг нее.

– Все в порядке.

Фэй улыбнулась своей блистательной улыбкой, но было заметно, как она устала – ведь не спала и двух часов. Вард сам почти не спал, но давно к этому привык. Фэй была в ярко-красном костюме и в сандалиях на танкетке, что заставило его улыбнуться. Последний писк моды, и где, – на Гвадалканале!.. Вдруг, как вспышка, в памяти возникло лицо Кэти, и он снова ощутил знакомую боль. Он взглянул на Фэй, но тут кто-то выкрикнул ее имя.

– Мне надо идти.

– Понимаю. – Они кричали уже оба, чтобы перекрыть шум. Вард сильно сжал ее руку. Страшно хотелось поцеловать ее в губы, но он не осмеливался. – Увидимся на студии.

– Что? – На ее лице отразилось страдание. Никто из всех встреченных здесь мужчин не взволновал ее так, как этот человек.

– Я сказал… увидимся на студии.

Фэй улыбнулась. Увидит ли она его снова?

– Поберегите себя.

– Конечно. – Но какие здесь могут быть гарантии? Их ни для кого нет. Даже для нее. Самолет могут сбить на пути к следующей базе. Они все уже привыкли и не думали об этом, покуда с кем-то не случалась беда – с товарищем, соседом по койке. Кэти… Вард старался отстранить ее образ. – Вы тоже позаботьтесь о себе. Что говорят таким женщинам? Желаю удачи? Она не нуждалась в этом. У нее было все. А было ли? Интересно, есть ли у нее сейчас мужчина? Но об этом слишком поздно спрашивать…

Она уже догоняла остальных, оглядываясь и махая ему рукой. Вдруг появился командир, чтобы сказать прощальное «спасибо». Фэй пожала ему руку, а тот долго смотрел ей вслед. А потом, уже у трапа, в самый последний миг она помахала и ему, и красный костюм исчез из его жизни. Может, это к лучшему. Скорее всего, он никогда больше ее не увидит. А Фэй смотрела на него сверху и спрашивала себя – чем же он так затронул ее душу? Может быть, пора возвращаться домой; похоже, мужчины, которых она встречала на гастролях, стали чересчур занимать ее, а это опасно. Нет, совсем не то. В нем было что-то такое, чего она никогда раньше не знала. Но об этом нельзя думать, надо жить дальше. А в ее жизни для него места не было. Он воюет на фронте, а ей хватает своих сражений – на гастролях, в Голливуде… «До свидания, Вард Тэйер, желаю удачи…» Фэй откинулась на спинку, закрыла глаза… Но его лицо, глубокие голубые глаза еще долго преследовали ее – лишь где-то через месяц она сумела выбросить Варда из головы. А потом он появился. Наконец.

Голливуд 1945

2

На киносъемочной площадке царила напряженная, тяжелая тишина. Почти четыре месяца они ждали этого момента, а теперь всем хотелось замедлить его приход, перенести на другой день. Это был один из тех замечательных фильмов, где почти все прошло гладко. Казалось, работая над ним, все они стали друзьями, все с ума сходили по главному герою, и половина женщин, а может, и больше – влюбились в режиссера. Мужскую роль играл Кристофер Арнольд. Все говорили, что это самая яркая звезда среди мужчин в Голливуде. И не без основания. Он был профессионал, и сейчас все стояли и слушали его заключительный монолог. Он говорил тихо, из глаз лились слезы. Было бы слышно, если бы муха пролетела по Пасадене. Фэй Прайс в последний раз вышла на площадку. Голова опущена, по щекам катятся настоящие, неподдельные слезы. Арнольд смотрит, как она уходит… Вот, наконец, финальная сцена… Все кончено.

– Вот это да! – прокричал кто-то, и наступила бесконечная тишина, затем раздался пронзительный вопль, а потом все разом закричали, захохотали, стали обниматься, рыдать. Появилось шампанское для всей труппы. Актеры наперебой расхваливали друг друга, обменивались пожеланиями, и расставаться никому не хотелось. Кристофер Арнольд крепко обнял Фэй и, оттащив в сторону, заглянул в глаза, цепко держа за плечи.

– С тобой работать, Фэй, огромная радость.

– И мне было приятно.

Они обменялись долгой понимающей улыбкой. Когда-то, почти три года назад, у них был роман, и она колебалась, соглашаться ли сниматься в этом фильме. Но все прошло хорошо. Арнольд был джентльменом с самого начала и до конца, и только однажды слабый намек на что-то большее напомнил об их старой связи. Но потом, за три месяца работы, такого не случалось.

Фэй ласково улыбнулась. Он отвел руки.

– Я снова буду скучать по тебе, Фэй, хоть и думал, что все давно перегорело. – Оба рассмеялись.

– Я тоже. – Она огляделась вокруг. Все счастливы, все веселятся, режиссер страстно целуется с художником сцены, которая, так уж вышло, была его женой. Фэй нравилось с ними работать, а режиссер просто восхищал ее. – А что ты собираешься делать, Крис?

– Через неделю еду в Нью-Йорк, потом во Францию. Хочу провести несколько недель на Ривьере, пока не кончилось лето. Говорят, во Францию ехать не время, но что я теряю? – Кристофер подмигнул ей и в этот момент показался мальчишкой, хотя и был на двадцать лет старше. Он и впрямь самый великолепный мужчина в городке, и он понимал это. – Ну так поедешь со мной?

Как всегда неотразимый, он больше не волновал ее.

– Нет, спасибо. – Она улыбнулась и пригрозила пальцем. – Не начинай все сначала. Ты же хорошо себя вел всю картину.

– Но там же была работа. Это совсем другое.

– Ах так? – Она хотела сказать еще что-то шутливое, но вдруг с воплем вбежал посыльный мальчик. Фэй никак не могла разобрать его слов. На лицах людей появилось паническое выражение, все остолбенели, по щекам потекли слезы. Фэй взволнованно потянула встревоженного Арнольда за рукав.

– Что они говорят? Что? – у кого-то допытывался Крис, а Фэй старалась что-нибудь расслышать сквозь шум.

– Бог мой! – Он удивленно повернулся к ней, потом резко прижал к себе и снова отстранил. Голос его дрожал: – Все, Фэй… войне конец. Японцы окружены. В Европе война кончилась несколько месяцев назад. А теперь вообще все.

Разрыдавшись, она обняла его. На площадке все плакали и смеялись. Вносили новые ящики с шампанским. Шумно хлопали пробки.

– Конец! Конец! – И это уже не о фильме. Прошло несколько часов, прежде чем Фэй смогла уехать домой, на Беверли Хиллз. Боль от того, что закончилась работа над фильмом, давно прошла. Ее захлестнула радость – конец войне! Здорово! Ей был двадцать один год, когда бомбили Пирл-Харбор, а теперь, в двадцать пять, она взрослая женщина и находится на вершине карьеры.

Сколько раз она твердила себе: «Этот год должен быть удачным». И не могла представить, как сделать, чтобы работать еще лучше. Возможно ли это? Да, возможно. Роли становились серьезней, объемней, похвалы – обильнее, деньги текли рекой. Единственное горе – смерть родителей.

Фэй печалилась, что они больше не порадуются за нее; Их не стало в прошлом году. Отец умер от рака, мать погибла в автокатастрофе, на скользкой дороге в Пенсильвании, близ Янгстауна. Она пыталась перевезти мать к себе в Калифорнию, но та не хотела уезжать из дома. Теперь Фэй осталась одна. Маленький домик в Гроув Сити, в Пенсильвании, продан год назад. У нее не было ни сестер, ни братьев. И, кромепреданной супружеской пары, которая вела хозяйство в ее маленьком красивом доме на Беверли Хиллз, у Фэй Прайс не было никого. Но она редко чувствовала себя одинокой, вокруг всегда толпились люди; она наслаждалась работой, обществом друзей.

Конечно, странно в ее годы не иметь семьи. Фэй никому не принадлежала и до сих пор удивлялась, как ей удалось достичь успеха и богатства за такое короткое время. Даже в двадцать один гол, в самом начале войны, ее жизнь была совсем иной, чем дома, а сейчас, после последних гастролей по линии Объединенной службы организации досуга войск, начавшихся два года назад, она еще больше устоялась. Фэй купила дом, снялась с тех пор в шести картинах. Жизнь казалась нескончаемым кружением премьер, выступлений, пресс-конференций, а в промежутках она вставала в пять утра и шла работать над фильмом.

Ее следующая картина должна была начаться через пять недель, а Фэй уже читала сценарий по нескольку часов каждый вечер, перед сном. Агент уверял ее, что новый фильм тянет на «Оскара», но она смеялась в ответ… Забавная мысль… ну, и кроме того, у нее уже есть один, и еще два раза она выдвигалась на этот главный приз Академии киноискусства. Но Эйб настаивал, и Фэй приходилось ему верить. Странным образом он заменил ей отца.

Она повернула направо, на Саммит Драйв, и через минуту оказалась возле дома. Привратник, живший в маленьком флигеле у ворот, с улыбкой выбежал навстречу.

– Хороший был день, мисс Прайс? – Старый, седой, он был благодарен ей за работу, которую она дала ему год назад.

– Конечно, Боб. А ты слышал новости? – Было видно, что он еще ничего не знает. – Война кончилась! – Она одарила его улыбкой.

Слезы выступили у него на глазах. Он был слишком стар, чтобы пойти на Первую мировую войну, но там погиб его единственный сын, и теперешняя война ежедневно напоминала ему о горе, которое они с женой тогда пережили.

– Вы уверены, мэм?

– Абсолютно. Война кончилась. – Фэй коснулась его руки.

– Слава Богу! – Голос старика задрожал, он отвернулся, чтобы вытереть слезы. Потом, заглянув в ее красивое лицо, повторил: – Слава Богу!

От полноты чувств она хотела поцеловать его, но подождала, пока он закроет роскошные медные ворота, всегда начищенные до блеска.

– Спасибо, Боб.

– Спокойной ночи, мисс Прайс.

Позднее он поднимется на кухню ужинать с ее дворецким и горничной, но Фэй не увидит его до завтра, когда снова придется выезжать. Он работает только днем, а вечером ее возит дворецкий, Артур, и открывает ворота своим ключом. Фэй предпочитала сама водить свой красивый синий «линкольн-континенталь» с откидывающимся верхом. Вечером Артур вывозил ее уже в «ройсе».

Вообще-то, впервые покупая машину, она была в некотором смущении, но автомобиль был так красив, что Фэй не смогла устоять. В возбуждении она села за руль, вдыхая запах роскоши, исходящий от кожаных сидений и толстого серого коврика под ногами. Даже деревянная отделка в этой великолепной машине была неповторимой. И наконец Фэй решила: покупаю.

В двадцать пять лет успех ее больше не смущал, она имела право на этот «более-менее» приличный автомобиль. Ей не на что тратить деньги, а зарабатывала она много, и совершенно не понимала, куда их девать. Что-то куда-то вложила по совету агента, но остальные ждали своего часа, и их надо было тратить.

Фэй выглядела не так экстравагантно, как большинство звезд ее времени. Те носили изумруды и бриллианты, покупали диадемы, демонстрировали их на встречах с публикой, с другими киношниками, носили собольи шубы, меха горностаев, шиншилл. Фэй одевалась сдержаннее, вела себя скромнее, хотя у нее тоже были красивые наряды и две-три превосходные шубы. Пальто из песца Фэй просто обожала, в нем она походила на изящную светловолосую эскимосочку. Фэй надевала его прошлой зимой, в Нью-Йорке, и видела, как люди застывали с открытым ртом, когда она проходила мимо. Еще у нее было темно-шоколадное соболье пальто, купленное во Франции, ну, и обыкновенная норка, на «каждый день», весело думала она…

Как изменилась ее жизнь! В детстве Фэй всегда ходила в стоптанных туфлях, ее родители были слишком бедны. Великая депрессия тяжело прошлась по ним, родители долго оставались без работы, очень долго. Отец перенес это крайне тяжело, перебивался случайными заработками и в конце концов возненавидел свою жизнь. Мать нашла место секретарши, но это казалось Фэй бесконечно скучным занятием. Вот почему кино виделось ей волшебством. Как хорошо на несколько часов убежать от серой жизни! Она откладывала каждый пенни, попадавший ей в руки, и, накопив на билет, сидела в темноте, раскрыв рот, и не отрываясь смотрела на светящийся экран. Может быть, тогда кино и запало ей в душу, и она поехала в Нью-Йорк искать работу модели…

А теперь поднимается по трем мраморным ступенькам собственного дома на Беверли Хиллз, а дворецкий-англичанин с серьезным лицом открывает ей дверь и, несмотря на величавость, улыбается ей глазами. Когда поблизости нет жены, он всегда называет Фэй «молодая мисс». Она самая прекрасная хозяйка из всех, у кого он раньше работал, и, несомненно, самая молодая. Никогда не задирает нос, как остальные голливудские звезды, не кичится своей популярностью и всегда обаятельна, вежлива, заботлива. За этим домом приятно ухаживать, да и делать особенно было нечего. Фэй редко развлекалась, большей частью работала. Им надо было просто содержать дом в чистоте и порядке. Такая работа и Артуру, и Элизабет очень нравилась.

– Добрый день, Артур.

– Мисс Прайс, – он всегда держался чрезвычайно чопорно. – Прекрасные новости, не так ли? – По ее широкой улыбке дворецкий сразу понял, что она знает.

– Конечно!

У них не было сыновей, но остались родственники в Англии, которым здорово досталось из-за этой войны, и Артур очень беспокоился за них. Он превозносил до небес военно-воздушные силы Великобритании, и время от времени они обсуждали события на театре военных действий. Теперь войны больше нет, и эта тема закрылась навсегда.

Фэй направилась в кабинет, села за маленький письменный стол, чтобы изучить почту, и подумала: сколько же мужчин, из тех, кого она видела во время гастролей, осталось в живых, сколько никогда не вернется домой… Слезы навернулись на глаза. Фэй взглянула на идеально ухоженный сад и бассейн у дома. Как трудно вообразить здесь тот ужас, который творился в мире. Страны разрушены, города превращены в руины, люди гибли; и она снова вспомнила – а это бывало частенько – о встрече с Вардом. Она больше о нем не слышала, но он до сих пор не ушел из ее мыслей. Вспоминая о нем, Фэй ощущала вину, что больше не ездила на гастроли. Просто не было времени. Его никогда не хватало.

Она снова посмотрела на свой стол, на пачку писем от агента, отсортированные счета, пытаясь отвлечься от тягостных дум. В последнее время ее мало что занимало, кроме съемок. Никакой личной жизни. Год назад, правда, она не на шутку увлеклась одним режиссером, вдвое старше ее, но в конце концов поняла, что больше влюблена в его работу на съемочной площадке, чем в него самого. Ей очень нравилось слушать его, смотреть, что он делает, но волнение души и сердца ушло, и с тех пор в ее жизни ничего серьезного не было.

Фэй не годилась для обычных голливудских романов и большую часть времени проводила в одиночестве, избегая общества, как могла. Она вела слишком тихую жизнь для звезды и постоянно спорила с другом и агентом Эйбом, журившим ее за добровольное затворничество, уверяя его, что никогда не достигла бы успеха, если бы не сидела дома и не занималась ролями. Так она собиралась провести и следующие пять недель, и пусть Эйб ворчит сколько вздумается.

Вместо развлечений Фэй решила поехать на несколько дней в Сан-Франциско к приятельнице, старой актрисе на пенсии, с которой подружилась в самом начале карьеры, а на обратном пути – навестить друзей в Пабл Бич. Затем собиралась провести уик-энд с Херстами, в их большом загородном поместье, с целым зверинцем диких животных.

А потом – скорее домой, отдохнуть, расслабиться, учить роль и читать хорошие книги. Окунуться в собственный бассейн и жариться на солнце, вдыхая аромат цветов и слушая жужжание пчел, – что может быть прекраснее.

Фэй закрыла глаза; она не слышала, как вошел Артур. Он сдержанно кашлянул, и она вскинула ресницы. Для человека его роста и возраста Артур ходил удивительно неслышно, по-кошачьи. Сейчас он стоял перед ней, в десяти футах от стола, во фраке, полосатых брюках, в туго накрахмаленной рубашке со стоячим воротником, при галстуке и держал серебряный поднос с чашкой чая. Она купила этот сервиз в Лиможе и очень любила его. Он был белый, с нежными голубыми цветочками, словно кто-то, слепив чашку, подул на цветы, и они осели на ней…

Артур поставил чашку на стол, подстелив белую льняную салфетку. Ее Фэй тоже купила сама, но уже в Нью-Йорке; еще довоенная, итальянская. Элизабет добавила блюдечко с печеньем. Обычно Фэй не баловала себя, но до следующей картины еще пять недель; в конце концов, почему бы нет? Она с улыбкой взглянула на Артура, тот сдержанно поклонился.

Когда он тихо удалился, Фэй оглядела любимую комнату: полки заставлены книгами – старыми, новыми, очень редкими; ваза со свежесрезанными цветами; статуэтки – их она стала собирать несколько лет назад; красивый абиссинский ковер, дымчато-розовый с бледно-голубым, и по этому фону – цветы; английская мебель – она так заботливо ее выбирала; серебряные вещицы, отполированные Артуром до блеска. Дальше, в холле, чудесная французская хрустальная люстра, в столовой над английским столом, окруженным чиппендейлскими стульями, висит еще одна люстра. Дом всегда доставлял Фэй удовольствие, и не только из-за красоты, но и из-за того, что являлся резким контрастом той бедности, в которой она выросла. Поэтому каждый предмет казался еще более драгоценным: и серебряный подсвечник, и кружевная скатерть, и великолепные античные вещи – все это было символом ее успеха.

Такой же красивой была и гостиная, с розовым мраморным камином и изящными французскими стульями. Фэй нравилось смешивать английский и французский стили, соединять современность и старину. На стене висели две довольно милые картины импрессионистов – подарки очень близкого друга. Неширокая, весьма элегантная лестница вела наверх. Там ее спальня, вся отделанная зеркалами и белым шелком, в точности такая, какой рисовалась в детских фантазиях. На кровати лежало покрывало из песца, на диване – меховые подушки, мех наброшен и на кресло. В спальне был белый мраморный камин; такой же камин украшал ее зеркальную гардеробную. Ванная вся из белого мрамора. И была еще в доме небольшая комнатка, где Фэй закрывалась допоздна, изучая сценарии, или писала письма друзьям. Маленький, но прекрасно ограненный бриллиант, ее дом!

А за кухней находились комнаты слуг; во дворе – большой гараж, огромный сад, просторный бассейн с баром и раздевалкой для друзей. Здесь было все, что она хотела, собственный мирок, как она часто говорила. Фэй не любила его покидать и сейчас уже жалела, что на следующей неделе пообещала поехать к старой подруге.

Однако когда Фэй приезжала к ней, сомнения оставались позади. Несколько лет назад Гарриет Филдинг была известной бродвейской актрисой, и Фэй очень уважала ее. Гарриет многому ее научила, и сейчас Фэй хотелось обсудить с ней новую роль. Без сомнений, роль будет серьезной. И главный герой не из легких – редкостный бездельник, как рассказывали Фэй. Она никогда раньше не работала с ним, но надеялась, что не ошиблась, согласившись на роль. Гарриет тоже уверяла, что она сделала правильный выбор. Роль намного серьезней всех предыдущих и требовала большого опыта.

– Вот это меня и пугает! – засмеялась Фэй, когда они с подругой любовались заливом. – А что, если провалюсь? – Она как будто снова очутилась рядом с матерью, хотя Гарриет и была совсем другой – более образованной, намного практичней и разбиралась в работе Фэй. Маргарет Прайс гордилась дочерью, но никогда толком не понимала, что она делает, мир Фэй был чужим для нее. Но сейчас в городе ее детства у Фэй никого не остаюсь. Зато у нее была Гарриет. – Я серьезно. Вдруг провалюсь?

– Во-первых, не провалишься. А во-вторых, если и так, а это с нами иногда случается, ты снова соберешься, попробуешь, и в следующий раз выйдет удачней. Брось, Фэй, ты никогда раньше не трусила, – раздраженно сказала Гарриет, но Фэй понимала, что раздражение было наигранным. – Просто готовься, и все будет прекрасно.

– Надеюсь, вы правы.

Гарриет немного помолчала, и Фэй улыбнулась. Старая актриса действовала на нее успокаивающе. Они пять дней бродили по холмам Сан-Франциско и болтали обо всем – о жизни, войне, карьере. И о мужчинах. Гарриет – одна из немногих, с кем Фэй могла быть откровенной. Такая мудрая и вместе с тем забавная – Фэй благодарила судьбу за то, что в ее жизни есть эта женщина.

Когда речь зашла о мужчинах, Гарриет поинтересовалась, – в который раз! – почему Фэй никак не остановится на ком-то одном.

– Просто не на ком.

– Глупости, наверняка есть кто-то подходящий. – Гарриет испытующе посмотрела на юную подругу. – Может, ты боишься?

– Может быть. Но в принципе они мне неинтересны. У меня есть все: орхидеи, гардении, шампанское, экзотические вечеринки, прекрасные ночи, выходы на приемы, дорогие подарки; но это не то. Все они какие-то ненастоящие. Ни одного нормального мужика.

– Все у тебя не слава Богу! – За это, впрочем, Гарриет и любила Фэй. – Конечно, герои Голливуда – не для жизни. Ты всегда была достаточно умна, чтобы понимать это. Но в Лос-Анджелесе есть и другие мужчины, не тс, что годятся только для интрижек – притворщики и повесы. – Они обе знали, что внешность Фэй, ее деньги и положение привлекали орды мужчин, слетавшихся, по словам Гарриет, как мухи на мед.

– Может, у меня не было времени встретить кого-то подходящего?

Забавно, она никогда даже представить себе не могла, что с кем-то из них устроит свою жизнь, даже с Гейблом. Она хотела видеть рядом с собой человека, искушенного в житейских делах, более земного, так сказать, чтобы он, вернись Фэй обратно в Гроув Сити, расчищал бы снег зимой по утрам, срубал елку на Рождество детям, гулял с ней, сидел рядом у огня, а летом ходил бы на озеро. Она ждала человека, с кем можно было бы поговорить, кто ставил бы не работу, а ее и детей на первое место… Но кто не жаждет поймать звезду и получить роль в очередном фильме. Думая про это, Фэй мысленно вернулась к новой картине и снова принялась рассказывать о тонкостях сценария, о технике, которую хотела попробовать. Она любила использовать в игре что-то новенькое. Поскольку у нее не было семьи, она всю энергию вкладывала в карьеру и всегда добивалась огромного успеха. Но Гарриет мечтала, чтобы в жизни Фэй появился настоящий мужчина, чувствуя, что это помогло бы девушке подняться до нужных высот, что она еще во многом наивна, но если бы появился любимый, Фэй окончательно состоялась бы и как женщина, и как актриса.

– А вы придете посмотреть меня на площадке? – повернулась Фэй к Гарриет, умоляюще глядя на подругу. Сейчас она походила на ребенка. Гарриет мягко улыбнулась и покачала головой.

– Ты же знаешь, как я все это ненавижу, Фэй.

– Но вы мне так нужны.

Фэй вдруг впервые показалась Гарриет очень одинокой, и она ободряюще похлопала подругу по руке.

– Ты тоже нужна мне, девочка. Но в советах актрисы ты теперь не нуждаешься. Ты талантливее меня. Все будет отлично. Я знаю это. Мое присутствие на съемках только отвлечет тебя.

Впервые за долгое время Фэй нуждалась в моральной поддержке на съемочной площадке. И все еще ощущала внутреннюю дрожь, простившись с Гарриет в Сан-Франциско и отправляясь вдоль побережья туда, где жили Херсты, скромно называвшие свое поместье «Дом». Всю дорогу она думала о Гарриет.

Почему? Она и сама не знала, но сейчас ей было одиноко, как никогда раньше. Она скучала по Гарриет, по старому дому в Пенсильвании, по родителям. Впервые за последние годы Фэй показалось, что в ее жизни чего-то не хватает, но никак не могла понять, чего именно. Она пыталась убедить себя, что нервничает из-за новой роли, но дело было не в этом. В ее жизни уже давно не было мужчины. Гарриет права – плохо, что она никак не сделает свой выбор, но Фэй никого не могла представить рядом с собой.

Просторы имения Херстов показались ей пустыннее, чем обычно. Там собралась дюжина гостей, все шумно веселились, но Фэй вдруг поняла, как все это ей чуждо, а люди неинтересны. Единственное, что имело смысл – работа. Только два человека привлекали Фэй – Гарриет Филдинг, жившая в пятистах милях от Лос-Анджелеса, и ее агент Эйб Абрамсон.

В конце концов, до боли в челюстях наулыбавшись за эти бесконечно однообразные дни, Фэй с облегчением отправилась назад. И приехав домой, открыв своим ключом ворота, пройдя наверх в белое великолепие спальни, почувствовала себя в сто раз счастливее, чем за всю последнюю неделю. Как хорошо дома! Гораздо лучше, чем в большом имении Херстов.

Фэй со счастливой улыбкой повалилась на песцовое покрывало, скинула туфли и, уставившись в потолок, на прелестную маленькую люстру, с волнением подумала о новой роли. На душе снова потеплело. Подумаешь – нет мужчины. Зато есть работа, и она счастлива, очень счастлива.

Весь следующий месяц она трудилась денно и нощно, впиваясь в каждую строчку новой роли – пробовала разные жесты, мимику, взгляды, днями бродила по дому, говорила сама с собой, пытаясь влезть в шкуру женщины, которую предстояло сыграть. В этом фильме муж сводит ее с ума, отбирает ребенка, и она пытается совершить самоубийство. Но постепенно поймет, что во всем виноват только он, вернет ребенка и убьет мужа.

Финальный акт отмщения волновал Фэй и внушал сомнения. Как отреагирует публика – потеряет ли симпатию к ней или полюбит еще больше? Заденет ли она чувства зрителей? Завоюет ли их сердца? Это было чрезвычайно важно для нее.

Начинались съемки. Фэй появилась на студии точно в назначенный час; сценарий лежал в портфеле из крокодиловой кожи, который она всегда носила с собой; чемоданчик с косметикой и вещами тоже был при ней. Фэй прошла в свою уборную спокойной деловой походкой, которая одних очаровывала, а других бесила. Фэй Прайс прежде всего была профессионалом, взыскательным к себе до педантичности, но никогда не требовала от других того, чего не могла потребовать от себя.

Студия обычно давала служанку, чтобы помогать Фэй переодеваться, хотя некоторые актрисы приводили своих. Но Фэй никак не могла представить себе Элизабет здесь и оставляла ее дома. Женщины, которых предоставляла студия, отлично знали свое дело. На этот раз к ней приставили англичанку Перл, она и раньше работала с ней. Женщина была чрезвычайно разумна, и Фэй наслаждалась ее остроумием. Перл работала на студии давно, и некоторые сцены в ее пересказе до слез смешили Фэй. И в это утро она с радостью снова встретилась с нею. Англичанка развесила платья, вынула косметику, избегая дотрагиваться до портфеля, поскольку однажды уже совершила такую ошибку и накрепко запомнила, что Фэй не терпит, когда кто-либо сует нос в ее сценарий. Она принесла кофе с молоком, приготовленный так, как любила Фэй. В восемь утра пришла парикмахерша. Перл подала актрисе яйцо всмятку и тоненький тост. На площадке знали, что англичанка способна творить чудеса, обожая брать актрис под свою опеку, но Фэй никогда не злоупотребляла своим положением, и той это нравилось.

– Вы окончательно испортите меня, Перл, – сказала Фэй и взглянула на парикмахершу, уже колдующую над ее прической.

– Безусловно, мисс Прайс, – улыбнулась в ответ англичанка. Она любила работать с этой девушкой, одной из лучших актрис, и часто рассказывала о ней друзьям. В Фэй было природное достоинство, которое трудно описать словами, и в то же время – простота и остроумие, а также – улыбнувшись, отметила про себя Перл – дьявольски красивая пара ног.

Через два часа прическа была готова. Фэй надела темно-синее платье, полагавшееся по роли, ей наложили грим в соответствии с указаниями режиссера. Все, Фэй готова к выходу. На площадке обычное волнение, кружатся камеры, суетятся статисты, волнуется сценарист, режиссер совещается с осветителями, все актеры на месте – кроме главного героя. Фэй услышала, как кто-то пробормотал:

– Как всегда!

Фэй подумала: если у него такой стиль работы… Тихо вздохнув, она присела на стул. Если надо, они начнут сцену и без него, но вообще-то опоздание в первый же день не предвещает ничего хорошего. Она посмотрела на свои синие туфли без каблуков, какие обычно носят пожилые женщины, и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Подняв глаза, Фэй увидела потрясающе красивого светловолосого мужчину с глубокими голубыми глазами на загорелом лице. Она подумала, что кто-то из актеров хочет поздороваться с ней перед началом съемок, и осторожно улыбнулась ему, но молодой человек серьезно спросил:

– Вы не помните меня?

Долю секунды она чувствовала то, что и любая женщина, столкнувшаяся с мужчиной, который хорошо вас знает, а вы его не помните вовсе. «Неужели я действительно знакома с этим человеком? Кто же это?» А он молча стоял и смотрел на нее в каком-то отчаянном напряжении, и она невольно вздрогнула. Глубоко в памяти что-то мелькнуло; но она никак не могла понять, кто это такой. Может, она играла с ним раньше?

– Хотя конечно, почему вы должны помнить. – Голос был тих и спокоен, глаза серьезные, но явно разочарованные от того, что она не узнала его сразу. Неловкость нарастала. – Мы встречались на Гвадалканале два года назад. Вы выступали у нас, а я был адъютантом командира.

– О мой Бог! – Глаза ее расширились… Внезапно на нее нахлынуло прошлое. Это красивое лицо… и их долгая беседа… молодая медсестра – его погибшая жена… Вспомнилось, как они вдвоем сидели в столовой, не сводя глаз друг с друга. Воспоминания захватили обоих. Как же она могла его забыть? Это лицо преследовало ее столько месяцев, но она никак не ожидала увидеть его снова.

Фэй протянула руку, и он с облегчением улыбнулся. Он долго мучался вопросом – помнит ли она его?

– Добро пожаловать домой, лейтенант.

Он красиво отсалютовал, как делал это и прежде, и слегка склонил голову. В синих глазах заиграли озорные искорки.

– Теперь уже майор, благодарю.

– Прошу прощения. – Она почувствовала великую радость от того, что он жив. – С вами все в порядке?

– Конечно. – Он ответил так быстро, что Фэй даже усомнилась, на самом ли деле это так, но выглядел он прекрасно, даже шикарно. Она очнулась, вспомнив, где находится и что сейчас начнутся съемки – если ее коллега наконец появился.

– А что вы здесь делаете?

– Я живу в Лос-Анджелесе. Помните, я говорил вам тогда… – Он улыбнулся. – А еще я говорил, что когда-нибудь заеду на студию. Обычно я сдерживаю свои обещания, мисс Прайс. – В нем было что-то порывистое, но одновременно и сдержанное, он напоминал великолепного жеребца на натянутых поводьях.

Фэй знала, что ему сейчас должно быть двадцать восемь, и, действительно, он утратил свой мальчишеский облик. Каждым дюймом своего тела он был уже зрелым мужчиной. Но в ее голове бродили другие мысли… Об актере, которого до сих пор нет, например. И как-то неловко снова увидеть Варда именно здесь.

– Ради Бога, как вы попали сюда, Вард? Она помнила его имя. Задавая вопрос, она медленно улыбнулась.

Озорная искорка снова сверкнула в его взгляде, и он счастливо засмеялся.

– Да подмазал кое-кого, сказал, что я ваш старый друг, что война… Пирл-Харбор… испепеленное сердце… медали… Гвадалканал, дело обычное. – Теперь засмеялась. Фэй – он дал взятку.

– Но почему?

– Я же сказал, что захотел снова увидеть вас. Но Вард умолчал о том, что часто думал о ней в эти последние два года. Тысячу раз пробовал написать ей, но не осмеливался. А что, если вдруг она выбросит письмо вместе с почтой других поклонников, да и по какому адресу писать? Фэй Прайс, Голливуд, США? Он решил подождать возвращения, если оно когда-либо состоится. Были моменты, когда он сомневался в этом. И вот теперь он здесь. Это как сон – стоять радом, смотреть на нее, слушать ее. Этот голос – глубокий, чувственный – жил в его памяти два долгих года.

– Когда вы вернулись?

Вард снова улыбнулся, решив быть с ней откровенным.

– Вчера. Я мог бы сразу прийти, но мне кое-что надо было сделать.

Вард должен был повидать адвокатов, заполнить кое-какие бумаги, посмотреть дом… Впрочем, он показался ему слишком большим, поэтому пришлось остановиться в отеле.

– Прекрасно. – Внезапно Фэй поняла, что рада ему. Тому, что он жив, вернулся домой. Вард стоял перед ней, как герой далекого сна, встреченный в джунглях два года назад… И теперь он здесь, улыбается ей, в штатском, как другие здешние мужчины. Но чем-то неуловимым он отличался от них.

Наконец появился ее партнер, и все на площадке пришло в движение. Раздался призывный крик режиссера – ей предстояло играть первую сцену с партнером.

– Вам лучше уйти. Начинаются съемки. – И Фэй впервые в жизни ощутила, что разрывается между работой и мужчиной.

– А мне нельзя посмотреть? – Он был похож на разочарованного ребенка.

Но Фэй покачала головой.

– Не сейчас. Первый день для нас очень тяжел. Через несколько недель станет легче.

Ему понравились ее слова – «через несколько недель»… Это звучало, как если бы в их распоряжении было все время мира. «Кто этот человек?» – спросила вдруг она себя, пристально глядя на Варда. В конце концов, он же чужой ей.

– Поужинаем вечером? – прошептал он, когда площадка стала погружаться во тьму.

Она начала было что-то говорить, качать головой, но режиссер снова закричал, и Вард попытался что-то сказать, но она протестующе подняла руку и тут, встретившись с ним взглядом, почувствовала, в чем сила этого мужчины. Он дрался на войне, вернулся, он потерял жену и приехал специально, чтобы увидеть ее, Фэй… Может быть, это все, что следует о нем знать? Во всяком случае – пока.

– Хорошо, – прошептала она в ответ.

Он спросил, где она живет. Фэй улыбнулась и нацарапала ему адрес, смущенная тем, что он увидит великолепие ее дома. Не Бог весть что, конечно, но, безусловно, может его насторожить.

Однако придумывать другое место встречи было некогда. Фэй просто сунула ему клочок бумаги и махнула, чтобы он уходил с площадки, а через пять минут ее уже представляли партнеру. Это был огромный, располагающий к себе красавец, но после нескольких часов работы Фэй поняла: чего-то не хватает – тепла, очарования… она пыталась найти нужные слова, рассказывая о нем Перл в уборной.

– А я знаю, что вы хотите сказать, мисс Прайс. У него не хватает сердца и мозгов.

Расхохотавшись, Фэй поняла, что та права. Да, именно сердца и мозгов. Он был не умен. И настолько поглощен собой, что можно было свихнуться. Вокруг суетилась толпа слуг, секретарей, приносивших ему то сигареты, то джин. И когда они закончили съемку, партнер, раздевая ее взглядом, пригласил разделить с ним ужин.

– Извините, Вэнс, у меня сегодня свидание. Его глаза зажглись, как огни на рождественской елке. Но она в любом случае не пошла бы с ним ужинать. Даже через десять лет.

– А завтра?

Она снова покачала головой и спокойно отошла от него.

Да, нелегкая работа предстоит ей с Вэнсом Сент-Джорджем, но в некоторые моменты его игра действительно казалась недурной.

Торопясь к себе в уборную, она думала не о Вэнсе. Было уже почти шесть, она провела на площадке больше одиннадцати часов – дело привычное. Переодевшись, Фэй пожелала Перл доброй ночи, вылетела на улицу, прыгнула в автомобиль и помчалась по Беверли Хиллз так быстро, как только могла.

Когда она появилась, Боб еще был у ворот. Он впустил ее, и Фэй кинулась мимо, оставив машину за воротами, даже не подняв верх. Ничего, Боб позаботится об этом. Она взглянула на часы. Вард прошептал «в восемь», а было уже без четверти семь.

Артур открыл ей дверь, и она понеслась вверх по лестнице.

– Рюмочку хереса, мисс? – крикнул он вслед, и она остановилась на секунду, улыбнувшись, что всегда грело его сердце. Фэй сводила его с ума, нравилась гораздо больше, чем он признавался Элизабет.

– Ко мне в восемь кое-кто придет.

– Хорошо, мисс. Прислать Элизабет приготовить ванну? Она захватит рюмочку хереса. – Артур знал, как Фэй уставала на съемках, но сегодня, как ни странно, она не казалась утомленной.

– Нет, спасибо. Все хорошо.

– Вы хотите принять гостя в большой комнате, мисс?

Риторический вопрос, на который Артур не ждал ответа, и очень удивился, когда Фэй покачала головой.

– В моем кабинете, пожалуйста, Артур.

Она еще раз улыбнулась ему и исчезла, кляня себя за то, что не договорилась с Вардом встретиться где-нибудь в Даун Тауне. Ни к чему играть при нем кинозвезду. Бедный юноша. Ну что ж, по крайней мере, он выжил на войне. Это самое главное. Фэй вбежала в гардеробную, растворяя дверцы шкафов, потом заскочила в ванную пустить воду. Она выбрала простое белое шелковое платье, прекрасно сидевшее на ней и не слишком вызывающее. К нему полагались серая шелковая накидка, дымчатые жемчужные серьги и серые лакированные туфли-лодочки. И такая же серая шелковая сумочка. Все вместе выглядело несколько наряднее, чем хотелось бы, но не обижать же его обыденным видом. Он прекрасно знал, что она актриса. Единственная проблема заключалась в том, что она ничего о нем не знала. Фэй на минутку остановилась, уставившись в пространство, вспоминая его лицо, потом выключила воду в ванной. Неплохой вопрос – кто же он, в конце концов, этот Вард Тэйер?

3

Ровно без пяти восемь Фэй была внизу, в кабинете, ожидая Варда. Как и собиралась, она надела белое шелковое платье, серая легкая накидка перекинута через спинку кресла. Фэй нервно прошлась по кабинету и снова пожалела, что не назначила свидание в другом месте. Но она была так потрясена его внезапным появлением на съемочной площадке после мимолетной встречи два года назад, что ничего другого придумать не успела. Какая странная все-таки жизнь. Вот он снова появился, и они вместе поужинают. Сердце гулко билось, и она вынуждена была признать, что предстоящее свидание волновало ее. Весьма привлекательный мужчина, и очень таинственный.

Звонок в дверь вывел ее из задумчивости. Артур направился открывать. Фэй глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но, заглянув в глубокие сапфировые глаза вошедшего, почувствовала давно забытое волнение. Ей казалось, что она качается на волнах. Пытаясь говорить спокойно, Фэй предложила ему выпить и отмстила, как он хорош в гражданской одежде. На нем был серый костюм в тонкую полоску, простой, но так прекрасно облегающий плечи, что Вард показался ей выше, чем прежде.

Фэй все еще чувствовала себя неловко с этим солдатом, пришедшим с войны, которая наконец-то закончилась. Его визит ни к чему не обязывал, и если у них не найдется ничего общего, она просто не будет с ним больше встречаться. Фэй до сих пор была под впечатлением того, как он пробрался на съемочную площадку, какие усилия приложил, чтобы встретиться с ней. В этом мужчине, бесспорно, было своеобразное очарование. Она почувствовала это еще тогда, во время войны.

– Садитесь, пожалуйста. – Повисло неловкое молчание.

Вард с явным удовольствием огляделся, отмечая мельчайшие детали убранства комнаты, крошечные статуэтки, рисунок ковра; он даже поднялся, чтобы получше рассмотреть редкие книги, давно купленные ею на аукционе. Она заметила искорки в его глазах.

– Где вы их взяли, Фэй?

– На аукционе, несколько лет назад. Это коллекция первых изданий, и я очень горжусь ею. – Она гордилась почти всем, что у нее было. Все заработано тяжким трудом и потому стоило дороже денег.

– Вы не против, если я посмотрю? – Он обернулся, чувствуя себя уже более раскованно.

Вошел Артур с серебряным подносом, уставленным напитками. Джин и тоник для Фэй, скотч со льдом для Варда в красивых хрустальных бокалах от Тиффани.

– О, конечно, взгляните.

Фэй наблюдала, как осторожно он снял с полки две книги, одну отложил, а во второй долго изучал форзац, затем открыл последнюю страницу старого издания в кожаном переплете, улыбнулся и удивленно вскинул брови.

– Так я и думал. Это книги моего деда. Я узнал бы их где угодно. – Он еще шире улыбнулся и протянул ей книгу, указывая на своеобразную подпись на последнем листе. – Так он помечал все свои книги. У меня осталось несколько штук.

Его слова еще раз напомнили ей, как мало она знает этого человека. Они выпили, понемногу разговорились. По его репликам Фэй все пыталась понять, кто он. Но Вард оставался неуловим. Он рассказал, что его дед интересовался кораблями, лето проводил на Гавайях, и там же родилась его мать… Об отце он почти не упоминал, и больше Фэй ничего не узнала.

– А вы, Фэй, с востока? – Он словно старался перевести разговор на нее, будто считая, что детали его собственной жизни совершенно не существенны. Казалось, он решил оставаться для нее загадкой: красивый, статный, очень земной; и ей вдруг до смерти захотелось узнать о нем как можно больше. Ну что же, может быть, получится за ужином. Он спокойно наблюдал за Фэй, ожидая ответа.

– Я из Пенсильвании, но чувствую себя так, будто всю жизнь прожила здесь.

Он засмеялся.

– Голливуд способен заставить в это поверить. Уже трудно вообразить другую жизнь. – Он отказался от второй рюмки, взглянул на часы, встал, потянувшись за ее накидкой. – Нам уже пора – я заказал столик на девять. – Ей очень хотелось спросить – где, но она решила не торопить события. Они медленно пошли по коридору; в холле он снова огляделся. – У вас хорошая мебель, Фэй. – Казалось, он знал толк в красоте и разбирался в вещах; сразу отметил прекрасный английский столик возле двери. Вард не понимал только одного: почему дом так много значит для нее.

– Спасибо. Я все выбирала сама.

– Должно быть, с огромным удовольствием. Но это было больше, чем удовольствие. Тогда вещи значили для нее все. Сейчас они были просто красивыми вещами – Фэй вполне обеспечила себя и твердо стояла на ногах.

Их взгляды встретились, Вард потянулся к двери и открыл ее прежде, чем подоспел Артур. Молодой человек улыбнулся дворецкому. Кажется, его ничуть не смутил неодобрительный взгляд Артура, полагавшего, что гостю незачем самому открывать дверь. Они спустились на улицу. Вард выглядел счастливым и беззаботным. Вечер был теплым, воздух ароматным. Вард легко подбежал к машине, припаркованной перед домом – ярко-красному «форду» с откидным верхом. Несколько вмятин совсем не портили ее щегольской вид. Фэй была приятно удивлена.

– Какая замечательная машина!

– Спасибо. Я арендовал ее на вечер. – Что соответствовало истине. – Моя все еще не на ходу. Но, надеюсь, скоро снова забегает.

Она не спросила, какая у него марка, и скользнула в маленький «форд», в открытую для нее дверцу. Машина легко тронулась и помчалась к воротам – их Артур успел открыть. Вард, проезжая мимо, дружески помахал ему.

– У вас очень серьезный дворецкий, мадам. – Вард улыбнулся.

Артур и Элизабет так хорошо относились к ней, что Фэй никогда и ни за что на свете не рассталась бы с ними.

– Боюсь, Артур с женой ужасно меня избаловали. – Она смущенно посмотрела на Варда, и он улыбнулся.

– В этом нет ничего плохого, Фэй. Радоваться надо.

– Я и радуюсь! – выпалила она и покраснела. Ветер разметал ее густые светлые волосы, разбросал по плечам, она попыталась их удержать, и оба рассмеялись.

– Хотите, я подниму верх? – спросил Вард, когда они въехали в деловую часть города.

– Нет-нет. Все прекрасно…

Она не кривила душой и наслаждалась его близостью; было что-то трогательно-старомодное в их поездке. Как будто сейчас субботний вечер дома, и они отправляются в Гроув Сити.

Радом с ним она чувствовала себя не звездой, а беззаботной девчонкой, и ей это нравилось даже больше, чем она ожидала. Единственное, что волновало ее, так это ранний подъем завтра, в пять утра. Хорошо бы вечер не затянулся.

Вард остановил машину на узкой дорожке возле «Сиро». Не успел он выйти, как подошел швейцар. Лицо высокого красавца негра засветилось.

– Мистер Тэйер, вы дома!

– Точно, Джон. И поверь мне, это было нелегко. Они обменялись долгим горячим рукопожатием, улыбаясь друг другу, потом вдруг негр с ужасом посмотрел на «форд».

– Мистер Тэйер, а что с вашей машиной?

– Да она не на ходу. На следующей неделе надеюсь сесть за руль.

– Слава Богу… Я думал, вы ее продали, чтобы купить эту кучу железа.

Фэй слегка удивилась столь грубому замечанию насчет машины, равно как и тому, что в «Сиро» Варда хорошо знали, в чем убедилась еще больше, войдя в зал. Метрдотель, чуть не плача, тряс руку Варда, поздравляя с возвращением, и едва ли не все официанты знали его и явились поприветствовать. Их усадили за лучший столик. Заказав напитки, Вард повел ее танцевать.

– Фэй, вы здесь самая красивая девушка, – шептал он, уверенно обнимая ее.

Она с улыбкой взглянула на него.

– Мне незачем спрашивать, часто ли вы бывали здесь.

Вард засмеялся и умело закружил ее в танце. Он оказался замечательным партнером, и Фэй стало еще интереснее, кто же он на самом деле. Этакий лос-анджелесский плейбой? Или какая-то знаменитость? Актер, чьего имени она никогда не слышала до войны? Но совершенно очевидно, что Вард Тэйер – «кто-то». Кто же? Было странно появиться на людях с едва знакомым мужчиной, которого она встретила в столь отдаленном уголке земного шара.

– Вы что-то скрываете от меня, мистер Тэйер. Он пристально посмотрел на нее и засмеялся, покачав головой.

– Вовсе нет.

– Ну, тогда скажите, кто вы?

– Вы и так много знаете. Я уже говорил: Вард Тэйер из Лос-Анджелеса. – Он отбарабанил свое звание, личный номер, и они снова рассмеялись.

– Это абсолютно ничего о вас не говорит. Вы и сами понимаете. И мне кажется, – она слегка отстранилась, чтобы посмотреть внимательнее в его глаза, – вы развлекаетесь, правда? Дурачите меня, изображая таинственность. По-моему, все в городе знают, кто вы, кроме меня, Вард Тэйер.

– Нет. Только официанты… То есть… Я и сам когда-то был официантом…

Как только он произнес эти слова, у двери возникло волнение, и женщина в черном облегающем платье ступила в зал. Ее волосы напоминали пламя. Рита Хейворт явилась сюда, как всегда, с красавцем мужем. Под руку с Орсоном Уэллесом она вошла в круг танцующих; он демонстрировал ее окружающим, откровенно гордясь женой. Фэй подумала, что это самая впечатляющая женщина, которую ей доводилось видеть. Раза два она любовалась ею издали, а сейчас, едва не коснувшись ее, проплывая в танце, задержала дыхание, потрясенная ее великолепием.

Женщина будто услышала ее мысли, остановилась и с удивлением оглянулась. Фэй покраснела и была уже готова извиниться, но вдруг ей показалось, что Рита Хейворт кинулась к ней. В следующий миг Фэй поняла, что ошиблась – женщина вырвала из ее объятий Варда и повисла у него на шее. Орсон стоял в нескольких шагах, наблюдая за сценой и разглядывая Фэй. Вцепившись в Варда, Рита восторженно визжала.

– Бог мой, Вард! Это ты! Ты, противный мальчишка! Столько лет ни слова – жив ты или мертв. Все спрашивают, а я и не знаю, что сказать… – Она снова обняла его, закрыв глаза, улыбаясь чувственной улыбкой, заставлявшей мужчин рыдать от желания. Фэй с благоговением наблюдала за происходящим. Рита не обращала на нее внимания, поглощенная Вардом. – Ну что ж, добро пожаловать домой, гадкий мальчишка. – Она рассеянно улыбнулась Фэй, кивнула и, моментально оценив ситуацию, снова уставилась на Варда. – Ага, понимаю… Кто-нибудь уже подхватил эту новость, мистер Тэйер?

– Ну ладно, Рита, кончай… Ради Бога, я только два дня назад вернулся.

– Быстрая работа. – Она улыбнулась сначала ему, потом Фэй. – Рада вас видеть. – Пустые вежливые слова. Две женщины никогда не были близки. – Позаботьтесь о моем друге как следует. – Рита потрепала Варда по щеке и вернулась к Уэллесу, приветливо улыбавшемуся издали. Они ушли за столик в дальнем конце зала.

Фэй едва не взорвалась. Вард тоже пошел к столику, глотнул из рюмки, и Фэй схватила его за руку.

– Хватит, майор! Давайте-ка выкладывайте правду! – Она со стуком поставила на стол рюмку, глядя на него с насмешливой яростью. Вард расхохотался, но Фэй и не думала отступать. – Прежде чем я почувствую себя круглой дурой, хотелось бы знать, какого черта, что здесь происходит? Кто вы? Актер? Режиссер? Гангстер? Может, владелец этого ресторана? – Они оба рассмеялись, наслаждаясь игрой.

– А как насчет жиголо? Как вам?

– Чушь! Рассказывайте, черт побери! Во-первых, откуда вы так хорошо знаете Риту Хейворт?

– Я играл в теннис с ее мужем. И встречался с ними здесь.

– Как официант? – Этот незнакомый солдат обладал большим достоинством. Но ей до смерти хотелось знать о нем как можно больше. Она заставила его посмотреть ей прямо в глаза. – Ну, хватит с меня. Я уже жалею, что вы пригласили меня на ужин, видели мой дом и знаете гораздо больше знаменитых людей, чем я.

– Не верю своим ушам, моя хорошая.

– Неужели? – Она покраснела и тряхнула волосами.

– А Гейбл?

Она покраснела еще сильнее.

– Вы верите газетам?

– Да нет, просто кое-что слышал от хороших друзей.

– Я не видела его несколько лет. – Она попыталась увильнуть, а Вард был слишком джентльменом, чтобы настаивать. Фэй снова посмотрела ему прямо в глаза. – Не пытайтесь уйти от ответа, черт побери. Кто вы?

Он наклонился к ней и прошептал прямо в ухо:

– Одинокий странник.

Она засмеялась. К их столику подошел метрдотель с огромной бутылкой шампанского и меню.

– Добро пожаловать домой, мистер Тэйер. Как хорошо, что вы вернулись.

– Спасибо.

Он заказал ужин на двоих, поднял в ее честь тост и продолжал подшучивать над ней весь вечер, пока они наконец не сели в открытый «форд», доставивший их к дверям ее дома. Он с жаром взял ее за руку.

– Серьезно, Фэй, я безработный солдат. У меня нет работы, и перед уходом на войну тоже не было, а сейчас я еще и бездомный – сдал квартиру перед призывом в армию. В «Сиро» меня знают, потому что я часто захаживал туда раньше. Я не хочу изображать важную персону. Вовсе нет. Вот вы – звезда, и я влюблен в вас до чертиков с первого дня, и совсем не хочу морочить вам голову, изображая не того, кто есть. Я – Вард Тэйер… мужчина без дома, без работы и с арендованным автомобилем.

Фэй ласково улыбнулась ему. Она не осуждала его, даже если он говорил правду. У нее давно не было такого приятного вечера. Она наслаждалась его обществом. Вард был умным, забавным, красивым. Замечательно танцевал, и было в нем что-то теплое и в то же время по-мужски сильное, волновавшее ее. Он разбирался в том, в чем она и не мечтала научиться разбираться; он так отличался от всех известных ей голливудских мужчин, в большинстве своем – напыщенных пустышек, корчащих из себя невесть что.

– Я прекрасно провела время, независимоот того, кто вы есть на самом деле. – Почти два часа ночи, но ей не хотелось думать об утре. Через три часа, даже меньше, придется вставать.

– Встретимся завтра вечером? – Вард с надеждой посмотрел на нее и снова показался ей совсем юным. Она покачала головой.

– Не могу, Вард. Я работаю, и каждое утро мне надо вставать без пятнадцати пять.

– И как долго?

– Пока не закончим картину.

Он был удручен. Может, ей не очень понравилось, как они провели вечер? После двух долгих лет ему отчаянно хотелось, чтобы ей было хорошо с ним. Он бы каждый вечер водил ее куда-нибудь, угощал вином, ужином, и она бы влюбилась в него до безумия. Вард не хотел терпеливо стоять на обочине, пока она закончит свой фильм.

– Черт, я не собираюсь столько ждать. Завтра выспитесь как следует, а потом мы снова куда-нибудь отправимся. – Он посмотрел на часы. – Не смею больше вас задерживать, я и не заметил, сколько длился наш ужин. – Он пытался поймать ее взгляд, голос звучал нежно и глубоко. – Я прекрасно провел время, Фэй.

Вард был по уши влюблен в эту женщину, хотя едва знал ее. Он мечтал о ней целых два года, будто потрясенный видением звезды мальчишка, и пообещал себе найти ее сразу же, как вернется домой. И теперь не собирался отступать, пока она до самозабвения не влюбится в него. Фэй не знала, что Вард Тэйер всегда добивался своего. Почти всегда.

Его взгляд умолял, и она сдалась.

– Ну, хорошо. Но вы привезете меня домой в полночь. Иначе я превращусь в безмозглую тыкву. Договорились?

– Клянусь, милая Золушка… – Ему до боли хотелось поцеловать ее. Но он не осмеливался. Еще рано. Вард не желал, чтобы их встречи походили на ее прежние свидания, на которых ее обнимали да целовали только из-за того, кем она была. Фэй для него – гораздо больше, чем просто кинозвезда. Вард вышел из машины, обошел сбоку, открыл дверцу. Фэй выпорхнула наружу.

– Это действительно был прекрасный вечер. Спасибо. – Она взглянула на Варда, и он повел ее вверх по розовым мраморным ступенькам. Фэй чуть не пригласила его зайти выпить, но вовремя спохватилась, что тогда совсем не удастся поспать, а ей необходимо хотя бы вздремнуть перед выходом на съемочную площадку. Вард слегка коснулся губами макушки Фэй, потом приподнял ее подбородок, чтобы еще раз заглянуть в необыкновенные изумрудные глаза.

– Я буду скучать без вас.

Сама того не желая, она кивнула:

– Я тоже, Вард… – Так же, как скучала без него после поездки на Гвадалканал. Он каким-то странным образом проник в ее душу после, казалось бы, незначащих встреч. Никогда, ни с одним мужчиной, у Фэй такого не было. Это настораживало, но ей было слишком хорошо с ним, чтобы бояться. Чтобы бояться Варда Тэйера.

4

Наутро Фэй приехала на съемки вовремя, и Перл принесла ей три чашки крепкого черного кофе.

– У меня же от такого количества волосы встанут дыбом и будут торчать до вечера!

– Но, дорогуша, если вы не выпьете, то во время любовной сцены заснете в объятиях этого манекена.

– Это и после кофе может случиться. Женщины рассмеялись. Уже на следующий день после начала работы обе были невысокого мнения о партнере Фэй. Он снова опоздал и вел себя, по определению Перл, не лучше капризной кокотки. В уборной его донимала жара, а когда принесли вентилятор, заявил, что его замучили сквозняки. Ему не нравился парикмахер, его не устраивал гример, он жаловался на освещение, на гардероб, и режиссер в отчаянии объявил перерыв на ланч.

Когда Фэй вернулась к себе в уборную, Перл дала ей газету. В своей колонке Хедда Хупер писала именно о том, что так занимало Фэй вчера вечером. Внимательно прочитав статью, она уставилась в газету, пытаясь переварить информацию, а Перл искоса поглядывала на нее, гадая, что у актрисы на уме.

«Итак, наследник миллионов судостроительных верфей Тэйера Вард Кэннингэм Тэйер IV, вернувшийся живым и невредимым с войны, посещает любимые прежде места. В прошлый вечер он побывал в «Сиро», где его тепло приветствовали Рита Хейворт и ее муженек. Его сопровождала новая красотка, которую он уже успел подцепить. Фэй Прайс, завладевшая «Оскаром» и многими красавцами, в том числе одним из наших (и ваших) любимцев, кого мы все прекрасно знаем. Интересно, зайдет ли одинокий вдовец на сей раз дальше… Шустер, Вард! И всего-то три дня назад вернулся! Фэй, кстати, работает сейчас над новым фильмом с Вэнсом Сент-Джорджем, и режиссеру Луису Бернстайну сильно достается от этой парочки, вернее, не от Фэй, а… Ну, и желаем удачи Варду! А вообще-то удачи обоим. Возможно, не за горами звон свадебных колоколов? Поживем – увидим!»

– Оперативно работают, правда? – Она удивленно и заинтригованно улыбнулась Перл. Итак, безработный плейбой, наследник миллионов Тэйера… Теперь она, конечно, вспомнила это имя, до сих пор оно ни о чем не говорило ей. Бездельник, наследник… вряд ли это может ей понравиться. Фэй не хотела, чтобы он подумал, будто ее интересуют деньги. Она не собиралась стать еще одной зарубкой на поясе плейбоя.

Теперь он показался Фэй не столь привлекательным, как вчера вечером, и далеко не таким простым. Он не похож на мужчин из Гроув Сити, совсем нет. Это беспокоило ее больше, чем следовало бы. Перл поняла намек и больше не упоминала о статье.

В любом случае, сегодня выдался трудный день. Вэнс Сент-Джордж беспрестанно всем досаждал, и когда они в шесть ушли с площадки, Фэй с ног валилась от усталости. Не снимая грим, натянула рыже-коричневые слаксы и бежевый кашемировый свитер, распустила по плечам медовые волосы и пошла к «линкольн-континенталю», но, заведя мотор, услышала настойчивый сигнал, увидела в зеркальце знакомую красную машину и вздохнула. У нее не было настроения с кем-то говорить, тем более с этим бездельником-миллионером. В конце концов, она работающая женщина, спала этой ночью только два часа и сейчас хотела остаться одна, даже несмотря на то, что он – сам Вард Тэйер. Пусть он необыкновенно привлекателен, но у нее своя жизнь, и она будет жить так, как привыкла. А он просто повеса.

Вард выскочил из машины, захлопнул дверцу, подбежал к ней, улыбаясь, протягивая белые туберозы, гардении и бутылку шампанского. Она покачала головой и улыбнулась в отчаянии.

– Вам больше некуда девать время, мистер Тэйер? Кроме как преследовать бедных актрис после рабочего дня?

– Слушайте, Золушка, не волнуйтесь так. Я понимаю, что вы до смерти устали. Но я подумал, может, это поднимет настроение по дороге домой… Ну если, конечно, я не смогу украсть вас и отвезти в отель «Беверли Хиллз» что-нибудь выпить… Неужели никакой надежды? – Он походил на мальчишку, полного надежды, и она застонала.

– А кто, кстати, ваш пресс-агент? – Вопрос прозвучал несколько раздраженно, и в его взгляде промелькнула тревога.

– Я думаю, это дело Риты. Извините. Вы очень огорчились?

Не секрет, что Хедда Хупер не любила Орсона, но всегда обожала Риту. И Варда – но этого Фэй не знала. Она улыбнулась. На него невозможно сердиться. Он искренен, великодушен и так счастлив видеть ее… Пусть он бездельник, но все равно очень симпатичный, Фэй тянуло к нему – еще там, на Гвадалканале. А теперь, в своей стихии, он просто неотразим, уверен, сексуален – устоять было невозможно.

– По крайней мере, теперь я знаю, кто вы такой. Он с улыбкой пожал плечами.

– Все чепуха. – Он никак не прокомментировал «красавцев», упомянутых в статье, но его улыбка пронзила Фэй до самого сердца – на это Вард был мастер. – Так, может, последуем совету, Фэй?

Глаза Варда искрились смехом, но она его мало знала, чтобы понять, серьезен он или играет.

– Какому? – Она устала и плохо соображала.

– Ну, насчет свадебных колоколов… Поженившись, мы могли бы здорово всех удивить. – Вард внимательно наблюдал за ней.

– Замечательная идея! – воскликнула она, взглянула на часы и сощурилась. – Так, сейчас шесть двадцать пять… Как насчет восьми вечера, сегодня? Чтобы успеть попасть в утренние газеты.

– Прекрасная мысль. – Вард обежал вокруг машины и, прежде чем Фэй успела возразить, шлепнулся на сиденье рядом с ней. – Поехали, детка. – Он откинулся на спинку, будто так и надо, и она вдруг обрадовалась, что он рядом, забыв об усталости. Да что там – она была счастлива видеть его.

– Разве я поведу машину? Что же за брак предполагается у нас с вами?

– Но вы ведь прочли в газете, что я бездельник. А бездельники машину не водят. Их возят.

– Вы путаете бездельника с жиголо, Вард Тэйер. – Они рассмеялись, он придвинулся ближе, и Фэй не возражала. – А почему бездельник не может рулить? Я устала.

– У меня был трудный день: ланч с тремя друзьями – мы выпили четыре бутылки шампанского.

– Мое сердце истекает кровью от ваших слов. Ленивое животное! Я работала с шести утра, а вы весь день лакали шампанское. – Она пыталась говорить сердито, но не выдержала и расхохоталась. А между тем за Сент-Джорджем подрулил огромный лимузин.

– Вот что вам надо, Фэй, – серьезно сказал Вард, и она снова рассмеялась.

– Что, такой автомобиль с водителем? Будет вам. Я сама люблю сидеть за рулем.

– Да, это не дамская машина. – Его лицо стало чопорным. – Кроме того, он не годится для жертвы плейбоя.

– Так я жертва, да?

– Надеюсь, будете ею. – Вард взглянул на часы, потом снова на Фэй. – Во сколько мы женимся? Вы сказали, в восемь… Тогда лучше поторопиться. Или все же остановимся и выпьем по рюмочке?

Она покачала головой, но уже менее убежденно.

– Нет. Мне надо домой, мистер Тэйер. Запомните, я работаю и, случается, устаю.

– Не понимаю, почему. Разве вы не пошли спать вчера в десять?

– Нет. – Она скрестила руки на груди и улыбнулась. – У меня было свидание с плейбоем-миллионером.

– Боже, какой ужас! Кто же он?

– Не могу вспомнить его имя.

– А он хорош?

– Более-менее. Ужасный лжец, конечно, но все они такие.

– Красивый?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Очень.

– Ну, теперь вы заполучили его, обманщика этакого. Поехали, я хотел бы представить вас кое-кому из друзей. – Он обнял ее, и Фэй почувствовала острый запах его лосьона после бритья, очень мужской и сексуальный. – Немножко выпьем, и обещаю, сегодня вы вернетесь домой рано.

– Не могу, Вард, Я засну за столом.

– Не беспокойтесь, я вас ущипну.

– Так вы серьезно насчет встречи с друзьями? Сегодня это было совсем некстати. Хотелось одного – домой. Ей надо выучить несколько абзацев сценария, а поскольку Сент-Джордж так плохо работал, она чувствовала себя обязанной работать лучше, чтобы хоть как-то компенсировать безалаберность этого лодыря. Иначе выйдет не фильм, а чушь собачья.

Вард покачал головой.

– Я пошутил насчет друзей. Мы будем вдвоем. Я увез бы вас к себе, если бы вы согласились, но у меня просто нет дома, – засмеялся он, – так что, как видите, сейчас это трудновато.

– Да уж, понимаю.

– Я собирался остановиться у родителей, но там сейчас все закрыто, да и чересчур для меня просторно. Я снял коттедж в «Беверли Хиллз отель», поживу там, пока не найду что-то по душе. Так что боюсь, что кроме бара в отеле ничего предложить вам не могу. – Конечно, неприлично пригласить ее в коттедж выпить, и он даже не подумал о таком варианте. Она девушка не того типа, какой бы знаменитой кинозвездой ни была и сколько бы красавчиков у нее ни было. В Фэй больше не от звезды, а от хорошо воспитанной леди, что ему очень нравилось. И автор газетной заметки не так уж ошиблась в его намерениях. – Ну, что скажете: всего полчаса – и вы возвращаетесь домой. Хорошо?

– Хорошо… О Боже! Я рада, что не работаю на вас, Вард Тэйер.

– Ах, моя маленькая синичка, – он легонько ущипнул ее за щеку, – все будет прекрасно. Перелезайте, я поведу сам. – Он выскочил и обежал автомобиль.

– А ваша машина?

– Я вернусь за ней на такси, когда отвезу вас домой.

– Столько хлопот, Вард. Он посмотрел на нее.

– Нет, совсем нет, малышка. Почему бы вам не откинуться на спинку и не отдохнуть немного по дороге в отель? У вас усталый вид.

Ей нравился тембр его голоса, его взгляд… ощущение от его прикосновения. Она наблюдала за ним сквозь ресницы.

– Как работа?

– Вэнс Сент-Джордж ужасно всех раздражает. Я не представляю, как он сделал карьеру.

Вард знал, но не сказал ей. Вэнс спал со всем, что двигалось, будь то мужчина или женщина – они и тащили его наверх. Но когда-нибудь все это кончится.

– Он хорошо работает?

– Мог бы, если бы постоянно не устраивал сцен из-за сквозняков и грима и хоть иногда учил роль. С ним трудно работать, он ни разу не был готов к съемкам. И всегда задерживает нас на несколько часов. – Она выглянула из окна. Машина уже подъезжала к отелю.

– Вы великий мастер, мисс Прайс! – Вард с восхищением посмотрел на нее.

Девушка улыбнулась.

– Кто это вам сказал?

– Сегодня на ланче я видел Луиса Б. Мейера. Он говорит, что вы лучшая актриса в городе, и я, конечно, согласился.

– Много вы знаете, – засмеялась Фэй. – Вы не были здесь четыре года и пропустили мои лучшие фильмы. – Она смешно фыркнула, и Вард рассмеялся. Он был счастлив как никогда и ни с кем раньше.

– Да, но не забудьте, мы встречались на Гвадалканале. – Он нежно посмотрел на девушку и снова коснулся ее руки. – Многие ли могут этим похвастать? – Оба засмеялись, подумав о тысячах солдат, которых она тогда развлекала. – Ну хорошо, неважно… – Он затормозил перед розовым зданием отеля, выпрыгнул, и швейцар кинулся ему на помощь, придерживая шляпу. Но Вард сам открыл Фэй дверцу. Она вышла из машины и, опустив глаза, посмотрела на свои слаксы. – Я могу идти прямо так?

– Фэй Прайс! – Вард засмеялся. – Вы можете идти хоть в купальнике, и все будут целовать ваши ноги.

– Сейчас? – улыбнулась она. – Не потому ли, что я с Бардом Тэйером?

– Чепуха.

Как обычно, их усадили за лучший столик. На этот раз у нее попросили три автографа, а когда они через час вышли, их ослепили вспышки фотоаппаратов.

– Проклятье, как я это ненавижу, – бросила она раздраженно, когда они пытались укрыться в ее машине. Фотографы, однако, не отставали. – Почему нас не оставят в покое? Зачем они это делают? – Фэй любила уединение. Такое, конечно, случалось и прежде, но на сей раз она даже не состояла в связи с Бардом, и вообще это их второе свидание.

– Но вы же, Фэй, – сенсация, и с этим ничего не поделаешь. – Он подумал: может, она против того, что ее связывают с ним, может, у нее кто-то есть? Раньше он об этом не задумывался, и по дороге к ней домой озабоченно спросил: – А это не помешает вам в отношениях с кем-то другим?

Фэй улыбнулась, прочитав суть вопроса в его глазах.

– Не в том смысле, в каком вы думаете. Я вообще не люблю этого, особенно когда отдыхаю. – Она была раздражена и очень утомлена.

– Тогда надо всегда держать в секрете, куда мы едем.

Она кивнула, но оба забыли про этот обет уже на следующий вечер. Вард заехал за ней на своем «дюзенберге», купленном еще до войны. Это был тот самый автомобиль, о котором говорил тогда швейцар из «Сиро», – более красивой машины Фэй никогда не видела.

В тот вечер он повез ее в «Мосамбо», и Чарли Моррисон, седовласый хозяин, выбежав навстречу, целовал Варда, обнимал его, хлопал по плечу, тряс за руку. Как и все, он был в экстазе от того, что Вард вернулся живой и невредимый. Пока Фэй разглядывала публику, появилась еще одна бутылка шампанского. Конечно, актриса бывала здесь и раньше, это самое шикарное место в городе, здесь был сад, где летали редкие птицы, в центре зала танцевало несколько пар, входили и выходили известные кинозвезды.

– Думаю, наше появление тут не останется незамеченным. Чарли мог вызвать газетчиков, – озабоченно проговорил Вард. – Вы очень огорчитесь, Фэй? – Он подумал, что вряд ли она обрадовалась фотографиям на четвертой полосе в «Лос-Анджелес таймс», зафиксировавшим их выход из отеля «Беверли Хиллз» после вчерашнего коктейля, а затем побег к автомобилю.

Но она только улыбнулась.

– У меня такое чувство, Вард, ЧТО вы не способны оставаться в тени. – Они оба понимали, что это правда. – И вообще, меня это не очень беспокоит. Нам нечего скрывать. Конечно, хорошо бы сохранить инкогнито, но увы… – Она размышляла об этом накануне и решила – черт с ним, в конце концов, им и впрямь нечего скрывать.

– Мне и раньше было наплевать. – Он маленькими глотками потягивал искрящееся вино. Обычно он галлонами пил шампанское. – Так уж принято. Если ты наследник кораблестроительного концерна и водишь сделанный на заказ «дюзенберг»…

Фэй рассмеялась:

– Да, не знала я, встретив на Гвадалканале молодого приятного лейтенанта, что он испорчен до кончиков ногтей, развлекается с утра до ночи и пьет шампанское ведрами…

Она поддразнивала его, и он ничего не имел против – ведь это была чистая правда. Вард понимал, что в каком-то смысле война пошла ему на пользу. Четыре самых тяжелых года в своей жизни он провел на фронте и доказал себе, что способен выдержать трудности, опасности, несчастья, неудобства. За все это время он ни разу не пытался извлечь выгоду из своего имени, хотя, конечно, и там некоторые знали, кто он такой.

Потом была девушка, на которой он женился. Сперва он думал, что после ее смерти никогда не придет в себя. Горе придавило его, казалось невыносимым. И вдруг появилась Фэй – в зените славы, но удивительно земная и, безусловно, очень талантливая. Вард был рад, что Фэй вначале ничего не знала о нем. Она иначе повела бы себя с ним, сразу сочтя повесой. Временами он таким и бывал, любил поразвлечься, но в то же время был способен и на серьезные поступки, как потом стала понимать Фэй. Этот человек так же многомерен и многогранен, как и она сама. Они были – пара. Обоим нравилось друг в друге то, кем они были на самом деле, а не то, что имели. Они были хорошей парой во многих смыслах, и Хедда Хупер с Луэллой Парсонс быстро это заметили.

– Какова цель вашей жизни, мисс Прайс? шутливо спросил Вард за четвертым бокалом шампанского. Казалось, спиртное никак на него не действовало, но Фэй понимала, что лично ей следует уменьшить дозу, иначе она опьянеет, чего с ней раньше никогда не случалось. – Что с вами будет через десять лет?

Казалось, он спрашивает серьезно, и она свела тонкие брови на переносице. Занятный вопрос.

– Вам это действительно интересно?

– Конечно.

– Точно не знаю, но когда я думаю об этом, передо мной возникают два пути, две дороги в разные концы, и я еще не уверена, какую именно выберу.

– А куда эти дороги ведут? – Он был заинтригован.

– Первая – та, по которой иду сейчас. – Она оглянулась по сторонам. – Голливуд, актеры, рестораны, красивые вещи… моя карьера… фильмы… огромная слава. – Фэй говорила вполне откровенно. – Больше, чем сейчас…

– А вторая? – Он мягко взял ее за руку. – Куда ведет она, Фэй?

Ей казалось, все вокруг исчезло, плавно опустился занавес. Она смотрела ему прямо в глаза.

– Вторая – совсем другая – муж, дети. Жизнь вдали от всей этой шумихи, больше похожая на ту, которую я знала девочкой. Я, конечно, не могу точно представить себе это, но такой вариант возможен, если захочу… Но мне трудно на такое решиться. – Она честно посмотрела на Варда.

– А вы не думаете, что можно совместить оба пути?

Фэй покачала головой.

– Очень сомневаюсь, они исключают друг друга. Посмотрите, как я работаю. Встаю в пять, ухожу в шесть. Дома появляюсь не раньше семи-восьми вечера. Какой мужчина способен это вынести? Я не видела ни одного голливудского брака, длившегося более двух-трех лет. Мне бы хотелось совсем иного, если бы я решилась, конечно.

– Чего же, Фэй? Она улыбнулась.

Странный разговор для третьего свидания, но ей казалось, что она тысячу лет знает его, и у него тоже возникло подобное ощущение. Да, они виделись только третий раз за три дня, но нить, связавшая их два года назад, за время разлуки стала прочнее и теперь связывала их крепче, чем если бы они встречались целую вечность. Фэй снова задумалась.

– Наверное, выйти замуж и всю жизнь прожить с мужчиной, которого люблю и уважаю, и, конечно, чтобы были дети.

– Сколько? – уточнил Вард, и она снова рассмеялась.

– Ну, по крайней мере, двенадцать. – Теперь пришла ее очередь подшучивать над ним.

– О, так много… Бог мой… А как насчет пяти-шести?

– Возможно.

– Похоже, меня бы устроила такая жизнь.

– И меня, но пока я не могу ее себе представить. – Фэй вздохнула.

– А насколько важна для вас карьера?

– Не знаю. Я потратила на нее целых шесть лет, и теперь сложно все бросить… А может, и нет. – Вдруг Фэй рассмеялась. – Еще несколько таких фильмов, как нынешний, и, может быть, я действительно все брошу. – Она щелкнула пальцами, и Вард взял ее за руку.

– И я бы хотел, чтобы вы все это однажды бросили. – Его лицо вдруг стало серьезным, и она испугалась.

– Почему?

– Потому, что я люблю вас, и мне по душе второй путь. Первый ведет к одиночеству, я думаю, вам и самой это известно. – Фэй медленно кивнула и посмотрела на Варда. Похоже, он делает ей предложение? Не может быть. Она не знала, что сказать, и просто медленно высвободила руку.

– Вы только что вернулись домой, Вард. А здесь теперь все по-другому… – Ей хотелось разубедить его. Он слишком торопится… И потом, они едва знакомы… Они оба все еще под магией той давней встречи на войне, но пора возвращаться к реальности.

Он снова взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Я вполне серьезно, Фэй. Я никогда не чувствовал того, что сейчас. И понял это в первую же минуту, когда мы встретились на Гвадалканале. Просто тогда я не имел права этого сказать. И знал, что назавтра меня могут убить. Но я жив, я дома, вы – самая невероятная женщина в моей жизни…

– Перестаньте! – Она казалась встревоженной, и Вард хотел обнять ее, но не осмеливался, во всяком случае не посреди ресторана с фоторепортерами, которые наверняка где-то прячутся и горят желанием сделать отчет об увиденном. – Вы меня совсем не знаете, Вард. Только видели, как я два часа выступала перед солдатами… Потом мы часа полтора говорили… Теперь вы вернулись, и мы два раза встретились… – Ей хотелось отговорить его, пока не поздно. События развивались чересчур стремительно. Но как же ее тянуло к нему… Так не бывает. Или бывает? – Все быстро, Вард.

– Что именно? Я слишком быстро сказал, что люблю вас? Возможно. Но это так, Фэй. Я люблю вас, и давно.

– Это иллюзия.

– Нет. Вы именно такая, какой я вас запомнил. Умная, реалистичная, практичная, честная, теплая, интересная, красивая. Вам плевать на то, что пишут газеты, вы делаете что хотите и как хотите. Много работаете. Вы самая славная женщина, которую я когда-либо встречал, и, что еще важнее, вы очень хорошо делаете все, за что беретесь – именно благодаря тем качествам, которые я уже перечислил… И если я не вытащу вас отсюда и в ближайшие пять минут не поцелую, то сойду с ума, Фэй Прайс, так что замолчите, или я поцелую вас прямо здесь!

Фэй встревожилась, но не улыбнуться было невозможно.

– А вдруг вы месяцев через шесть возненавидите меня?

– Почему?

– Например, не понравятся мои привычки? Вард, вы не знаете меня, а я не знаю, какой вы.

– Вот и прекрасно. Тогда надо узнавать друг друга. И вообще пора перейти на «ты». Ты согласна?

Фэй, помедлив, кивнула. Вард привлек ее к себе, ни на что не обращая внимания.

– Я не отступлюсь и буду приставать к тебе до тех пор, пока ты не скажешь «да». – Он удовлетворенно вздохнул, осушил бокал шампанского, поставил на стол и взглянул на Фэй. – Хорошо?

– А если я скажу «нет», это имеет какое-то значение?

– Никакого. – Улыбка была неотразима – она уже полюбила ее – в глубоких голубых глазах плясали игривые искорки. Ему невозможно противостоять, да и зачем? Фэй просто хотела, чтобы они оба вели себя разумно.

У нее и раньше бывали романы, хотя, надо признаться, ни один мужчина не походил на Варда. Однако Фэй не хотела стать еще одной героиней газетных колонок, которые влюблялись, объявляли о помолвках, затем об их расторжении, и это становилось привычным делом; они постепенно превращались в старых, потрепанных голливудских проституток. Фэй же серьезно относилась к подобным делам, и это особенно нравилось Варду. Вообще-то ему нравилось в ней абсолютно все, и было похоже, что и ей в нем тоже, но Фэй не собиралась сразу уступать, и уж, конечно, не через три дня.

– Ты невозможен.

– Я знаю.

Он был вполне доволен собой, потом вдруг обеспокоенно наклонился к ней.

– А тебя не смущает, что я не работаю?

– Нет, если можешь позволить себе такую роскошь. Но разве тебе самому не скучно, Вард? – Интересно, чем он занят все дни. Фэй столько лет работала, что ей было трудно представить, как это так – играть в теннис, ходить на ланчи и ничего не делать. Кошмарная скука! Однако Вард не производил впечатления тоскующего человека.

– Фэй, – он внимательно смотрел на нее. – Я доволен своей жизнью и, с тех пор как себя помню, прекрасно провожу время. Когда умер отец, я сказал себе – никогда не буду работать. Он скончался в сорок шесть лет от инфаркта. Матери было сорок три. Она измотала себя, и это тоже кончилось печально. У них не было ни одной свободной минуты, они не могли позволить себе делать то, что хотели. И у них никогда не хватало времени на меня. Я поклялся, что если у меня будут дети, я стану жить иначе. Я не хочу разделить судьбу родителей. Зачем? Ведь даже очень постаравшись, мне не истратить все деньги. – Вард был честен, и Фэй оценила это. – Мой дед всю жизнь работал и умер в пятьдесят шесть лет. Кому это надо? Я хочу наслаждаться жизнью, пока живу на этой земле. И пусть говорят что хотят и называют меня как угодно. Я не собираюсь подохнуть от инфаркта в сорок пять или стать чужим жене и детям. Я хочу радоваться жизни вместе с ними, как следует узнать их и дать им возможность узнать меня. Сам я так и не узнал, каким был мой отец, он всегда казался чужим. Я тоже думаю, что в жизни – две дороги. Дорога моих родителей, по которой я идти не хочу, и та, по которой иду я – она мне подходит полностью. Надеюсь, она и тебе не покажется скучной. – Вард заглянул ей в глаза и со вздохом заключил: – Конечно, если ты захочешь, я всегда найду работу.

Фэй, потрясенная, молча смотрела на него. Он говорил так серьезно и сейчас ждал ее ответа. Но как она могла решить – всего через три дня?

– Из-за меня не надо искать работу, Вард. Я не имею права настаивать на этом. – Если он может позволить себе такой образ жизни, почему должен поступать иначе? Кому от этого плохо?

Они долго смотрели друг другу в глаза, потом он кивнул и повел ее танцевать. Танец был долгим, оба молчали. Снова усадив притихшую Фэй за столик, Вард вдруг испугался, не слишком ли он встревожил ее, и молил Бога, чтобы это было не так.

– Ты в порядке, Фэй? – Он пристально смотрел на ее смятенное лицо.

– Не знаю, – честно ответила она. – Мне кажется, из меня выпустили весь воздух.

– Ладно, я больше не буду. – Он обнял ее за плечи, любуясь синим атласным платьем с большим вырезом на спине. Фэй одевалась утонченно и вместе с тем соблазнительно, именно так, как ему нравилось. Он умирал от нетерпения самому покупать ей наряды, украшения, меха.

Весь остаток вечера они говорили на более легкие темы. Фэй пыталась вести себя как ни в чем не бывало, будто не слышала исповеди Варда. После ужина он повез ее домой, и на этот раз, хотя и с опаской, она пригласила его на рюмочку коньяка, размышляя, не слишком ли рискованно впускать его в дом? Наливая ему коньяк, она рассмеялась. Черт побери, не собирается же он насиловать ее! Вард взял протянутую рюмку, удивленный ее смехом.

– Ты так хороша, Фэй… Еще красивее, чем я запомнил.

– Тебе не мешает проверить зрение… – Комплименты Варда смущали ее, поклонение слишком явственно отражалось в его глазах. Сейчас он беззаботен и счастлив. Тогда, на войне, он был потрясен гибелью жены, но сегодня у него нет проблем, и он действительно влюблен. – А что ты собираешься делать завтра? – спросила она, чтобы что-то сказать.

Он засмеялся.

– Я наверное знаю только то, чего завтра делать не буду. Работать. – Это откровение в какой-то мере граничило с бесстыдством. Похоже, он даже гордился собой и не возражал против прозвища «плейбой-миллионер». – И хочу, чтобы ты тоже не работала, Фэй. Мы бы развлекались вместе.

О, сколько бы сразу возникло проблем, подумала Фэй. Ленивые дни на пляже, долгие часы в дорогих магазинах, ну, может, еще путешествия… Надо признаться, такая перспектива почти заманчива, но Фэй не могла позволить себе даже мечтать о ней.

– Я бы свозил тебя в казино в Авалон Бэй, на Каталин Айленд. Кстати, выходные-то у тебя будут?

Фэй печально покачала головой.

– Нет, пока не кончим фильм. – Она улыбнулась ему поверх рюмки с коньяком, вдыхая густой аромат и припоминая, какие еще бывают развлечения.

– Я хотел бы отвезти тебя в Париж, Венецию, Канны… Война закончилась, и мы можем ехать куда угодно.

Она рассмеялась, качая головой, и поставила рюмку.

– Ты действительно очень избалован, мой друг, не так ли? По крайней мере, один из нас должен работать. Я не могу просто так, на полпути, вдруг взять да и отправиться путешествовать вокруг света.

– А почему?

– Студия не позволит. После этого фильма агент собирается возобновить мой контракт, и я еще долго буду занята.

Глаза Варда вспыхнули, как огни на рождественской елке.

– Ты хочешь сказать, что твой контракт кончается?

Она кивнула, удивившись его реакции.

– Прекрасно, малышка! Так почему бы тебе годик не отдохнуть?

– Ты с ума сошел! Я не могу, Вард!

– Не понимаю. Почему? Ты одна из самых ярких звезд Голливуда. И не можешь взять год отпуска, чтобы потом занять прежнее место?

– Сомневаюсь.

– Не сомневайся ни секунды, Фэй Прайс. Ты можешь уйти и вернуться в любой момент.

– Тем не менее это риск, Вард. С карьерой шутки плохи.

Он внимательно наблюдал за ней. События развивались скорее, чем каждый из них ожидал.

– Развилка, не так ли, Фэй? Какую же дорогу ты хочешь выбрать? Старую или новую? Ту, о которой говорила – брак, дети… стабильность… и настоящая жизнь…

Фэй отошла от него и молча выглянула в сад, а когда повернулась, в глазах стояли слезы.

– Прекрати, Вард.

– Что именно?

Он не хотел тревожить Фэй и был потрясен ее реакцией.

– Перестань меня мучить этой чепухой. Мы едва знакомы. Мы чужие. На следующей неделе ты увлечешься какой-нибудь молоденькой артисткой или Ритой Хейворт, или кем-то еще. Я работаю, как собака, чтобы удержаться на своем месте, и не собираюсь уходить. И, может, никогда не уйду. И вовсе не думаю делать это ради полусумасшедшего отставника, прошедшего войну и утверждающего, что влюбился в меня только потому, что поговорил со мной на гастролях. Не трать на это свою жизнь, Вард Тэйер. И мне плевать на то, что ты богат, беззаботен, как птичка, и никогда в жизни не работал. Я работала. Я тружусь каждый день с восемнадцати лет и не собираюсь бросать свое дело. Я хочу удержаться на достигнутом до тех пор, пока не пойму, что могу уйти, не опасаясь за будущее.

Он обратил внимание на слово, которое она выбрала: «не опасаясь»… Фэй права. Она действительно много работала, чтобы получить желаемое, и уйти на вершине карьеры – полное безумство. Но со временем он докажет, что его обещания – не пустые слова, если, конечно, она захочет слушать.

– Я не желаю больше об этом говорить! – Слезы текли по ее щекам. – Захочешь меня видеть – прекрасно. Приглашай на ужин. Танцуй со мной. Веселись. Но не проси меня расстаться с карьерой ради незнакомца, даже если он так сильно мне нравится… – Рыдания захлестнули Фэй, она отвернулась, ее плечи в вечернем платье от Триже содрогались.

Вард быстро обнял ее, прижал к груди, спрятал лицо в ее шелковистых волосах.

– Тебе нечего опасаться со мной, детка… никогда… я обещаю. Я понимаю тебя. Поверь, я не хотел тебя испугать. Я так взволнован… Не могу ничего с собой поделать. – Он медленно отстранил ее. Сердце разрывалось от счастья, когда он смотрел на ее мокрые щеки.

– О, Фэй, – Вард крепче прижал ее к себе, и вместо того, чтобы отпрянуть, она каждым дюймом своего тела льнула к нему. Фэй очень нуждалась в комфорте, который он ей предлагал, во всем, что видела в нем! И ни одного мужчину раньше она так не хотела.

Они целовались, кажется, несколько часов подряд; его руки ласкали ее спину, его губы искали ее губы, лицо, глаза. Фэй обнимала его, гладила по лицу, целовала, чувствуя, как страх и гнев уходят прочь. Она сходила с ума по этому мужчине и никак не могла понять, почему. Очевидно, верила, что будет с ним в безопасности… всегда… Он хочет стать ей опорой, защитником – этого у Фэй никогда не было. Ни с родителями в годы Великой депрессии, ни в самостоятельной жизни, ни с кем из других мужчин. И дело не в деньгах – широта его взглядов, уверенность, внутренняя свобода окончательно покорили ее. И без сомнения, он ее обожал. Они не могли оторваться друг от друга, хотя и понимали, что не имеют права переступить последний рубеж. Вард чувствовал, что Фэй еще не готова к близости. Лучше оставить ее в покое. Варду безумно хотелось увлечь ее за собой на пол в кабинете, или перед камином, или наверху, в шелковой белой спальне, или в ванной, или на лестнице… Но, содрогаясь от желания, Вард понимал, что их время еще не настало.

А на следующий вечер агония стала еще слаще. Они целый час просидели в «дюзенберге» у ее ворот, целуясь, как подростки, хохоча и обнимаясь, а потом он повез ее в «Билтмор Боул».

Там шла шумная вечеринка. Фоторепортеры неистовствовали при виде их. Но теперь Фэй, казалось, ничего не имела против. За четыре коротких дня она поняла, что от Варда Тэйера ей не убежать. Она не знала, куда приведет их роман, но сопротивляться было бессмысленно. На ней была белая песцовая шуба до пола и платье из черного атласа с белой отделкой. Словом, Фэй выглядела шикарно, держа красавца Варда под руку. Она тепло посмотрела на него, он улыбнулся в ответ, тут же подскочили фотографы и больше не выпускали Варда и Фэй из поля зрения весь вечер. Потом Вард отвез ее домой. Развлечения допоздна уже давали о себе знать, но Вэнс Сент-Джордж всякий раз появлялся на площадке так поздно, что Фэй могла немного поспать.

– Ну как, понравилось тебе? – Вард не отрываясь смотрел на нее. – По-моему, неплохая вечеринка. Наверное, ее устроили для того, чтобы как следует подать новый фильм; я думаю, там собрались все звезды.

– Может быть. – Фэй склонила голову ему на плечо. Ей все больше начинали нравиться эти вечерние выходы. – Если бы не наш проклятый фильм, я с удовольствием расслабилась бы по-настоящему.

Он рассмеялся и потянул ее за золотистый локон.

– Я же тебе говорю – не возобновляй контракт; ведь развлекаться лучше, правда?

– Это уже входит в привычку. Но все же по натуре я – рабочая лошадка, Вард. – Она осуждающе посмотрела на него, но вскоре оба рассмеялись.

– Так ведь ты вправе выбирать и в любой момент можешь все вернуть на свои места. – Он со значением взглянул на Фэй. Та промолчала.

Когда они доехали до дома, Вард страстно поцеловал ее в губы и едва сдержался, чтобы не подхватить ее на руки и не понести наверх.

– Все, уезжаю, – сказал он с мучительным отчаянием, и она еще раз поцеловала его у порога.

Сладкая мука длилась несколько недель. Как-то в середине воскресного дня, через месяц после начала романа, они гуляли в ее саду, говорили о войне, о других делах. У Артура и Элизабет были выходные. Умиротворенные, Фэй и Вард бродили по саду; она рассказывала о детстве, о родителях, об отчаянном желании уехать из Пенсильвании, о том, как волновалась, начиная работать фотомоделью в Нью-Йорке, и как потом ей это наскучило… Фэй призналась, что временами и сейчас испытывает похожее чувство.

– Мне кажется, я способна на что-то большее… У меня хватит ума не только кого-то изображать…

Это заинтересовало Варда:

– А что бы ты хотела делать, Фэй? Писать? – Как всегда, он жаждал ее тела и ничего не мог с собой поделать. Сейчас они были совсем одни, и она никуда не спешила – ни на работу, ни с работы. Артур не крутился с подносом у порога, они не собирались ни на какую вечеринку. Оба так ждали, когда смогут побыть наедине! Фэй сама приготовила ему обед. Они прекрасно провели день, погуляли, лениво прошлись вокруг бассейна, опять бродили по саду. – Может, ты хотела бы писать сценарий? – Вард с улыбкой повернулся к ней. Ее удивила эта мысль, и она отрицательно покачала головой.

– Не думаю, что смогла бы.

– Тогда что же?

– Режиссура… когда-нибудь… – почти неслышно выдохнула Фэй.

Да, конечно, из уст женщины звучит весьма амбициозно. Интересно, подумал Вард, бывают ли женщины кинорежиссерами?

– А ты думаешь, тебе кто-то позволит? Она улыбнулась и покачала головой.

– Сомневаюсь. Кто поверит, что женщина способна на это. Но я точно сумела бы. Знаешь, когда я наблюдаю за Сент-Джорджем на площадке, мне хочется орать и топать ногами, я ведь знаю, что он должен делать… Я бы могла направлять его, руководить им. Это такой дурак, такой примитивный идиот.

Вард улыбнулся, сорвал красный цветок и засунул в ее волосы за ухом.

– Я тебе говорил, что ты самая прекрасная женщина на свете?

– Ну, по крайней мере в последний час – нет. – Она улыбнулась. – Ты меня балуешь, ко мне раньше никто так не относился. – Фэй казалась по-настоящему счастливой. Им было легко и хорошо друг с другом, но Вард не удержался:

– Даже Гейбл?

– Прекрати. – Фэй состроила гримаску и пошла вперед.

Вард схватил ее в охапку и втащил в беседку. Целуясь, они вдруг одновременно почувствовали, что больше не выдержат. Он не мог оторвать от нее ни рук, ни губ.

– Невыносимо! – выдохнул Вард и медленно повел ее к дому.

Фэй тоже было нелегко, но она боялась ошибиться. Намерения Варда совершенно ясны с самого начала: он желал ее целиком – карьеру, тело, детей, всю ее жизнь, хотел, чтобы она бросила ради него все, и временами Фэй была готова поддаться искушению. Недавно она сообщила агенту, чтобы тот не спешил со следующим контрактом, и Эйб решил, что Фэй спятила. Она заявила, что должна подумать, но рядом с Вардом думать становилось все труднее.

– Ты тоже сводишь меня с ума, – прошептала Фэй.

Они уже поднимались наверх. Кабинет казался унылым, душным, официальным, и она повела Варда пить чай в гостиную. В маленькой комнате было и уютно, и тепло. Вард все же разжег камин – было так приятно сидеть, любуясь пламенем…

– Мне предлагают сняться в одном замечательном фильме, – сказала Фэй. Однако радости в голосе не слышалось; она и сама не знала, хочется ли ей этого. Эйба бесила ее нерешительность.

– А кто еще будет в нем занят?

– Пока никого не утвердили, но есть прекрасные варианты.

– А ты хочешь сниматься? – Вард не казался расстроенным, он просто спрашивал, и она, глядя на огонь, долго думала, как ответить.

– Сама не знаю. – Фэй взглянула на него, довольная, умиротворенная. – С тобой я ужасно разленилась, Вард.

– А что в этом плохого?

Он уткнулся лицом в ее шею и принялся целовать, потом нежно сжал грудь. Она коснулась его руки, точно хотела оттолкнуть, но ощутила такое удовольствие, что лишь погладила его ладонь. Внезапно она поняла, что больше в мире нет ничего – только эти обжигающие пальцы. Губы встретились в страстном поцелуе, и желание с яростной силой охватило обоих. Они не могли оторваться друг от друга, даже вдохнуть глоток воздуха. Юбка Фэй медленно поползла вверх, обнажая колени, рука Варда гладила ее бедра. Она трепетала, а Вард продвигался выше и выше – но вдруг отдернул руку, потрясенно посмотрел на Фэй и взял ее лицо в ладони.

– Фэй… я не могу… мы должны… должны… Слезы подступили к его глазам. Вард больше не в силах был сдерживаться, он безумно хотел ее и так долго терпел! Он снова поцеловал ее, потом еще и еще раз. И их будущее решилось. Ответным поцелуем Фэй как бы подсказывала – не уходи. Молча встав, она повела его через холл в свою шикарную белую спальню…

Вард уложил ее на песцовое покрывало и принялся раздевать, наслаждаясь нежной плотью, что-то нашептывая на ухо; ее пальцы ласково освобождали его от одежды, и через мгновение они лежали бок о бок, обнаженные, в ореоле белоснежного меха, а потом тела их сплелись, и никакие силы на свете не смогли бы разъединить их. Фэй вскрикнула в экстазе, и Вард глубоко вошел в нее, не в силах владеть собой. Они отдались любовной агонии, чистейшей страсти, не изведанной ранее…

Потом Фэй молча лежала в его объятиях на белом мягком мехе. Вард с любовью смотрел на нее.

– Я люблю тебя больше жизни, Фэй.

– Не говори так. – Его страсть пугала ее. Как же он ее любит… А вдруг однажды все кончится? Ей не вынести этого.

– Почему? Это правда.

– И я люблю тебя. – Она взглянула на него, такого счастливого. Вард потянулся поцеловать ее и почувствовал, как сильно его опять влечет к ней. Фэй прильнула к нему. И снова они любили друг друга; шли часы, а они не могли насытиться, будто старались возместить время, проведенное в одиночестве, как же долго они ждали этой ночи!

– Что же дальше, любовь моя? – Он сел на краю кровати. Была полночь; Вард улыбался, и она снова потянулась к нему, любимому, желанному.

– Пойдем в ванную? – Она вдруг в ужасе поднесла ко рту руку. – О, мой Бог, я же забыла покормить тебя ужином!

– Нет, не забыла, – он снова привлек ее к себе. – Ужин меня вполне устроил. – Фэй слегка покраснела, а он отвел светлые волосы с ее лица и пошел следом в белую мраморную ванную. Фэй напустила пенистую воду, и они вместе скользнули в нее. Он касался самых чувственных местечек, покусывал пальцы ее ног.

– Но ты мне не ответила.

Фэй слегка нахмурилась, силясь вспомнить.

– О чем ты?

– Я спросил: а что же дальше? Она таинственно улыбнулась.

– Я ответила: ванна.

– Остроумно. Но ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я не хочу тривиальной интрижки, Фэй. – Он казался чрезвычайно довольным. – Хотя, должен признаться, это очень соблазнительно. Но я считаю, ты заслуживаешь большего.

Фэй ничего не ответила, только посмотрела на него, и сердце забилось быстрее.

– Так вы выйдете за меня замуж, мисс Прайс?

– Нет. – Она вдруг встала и выбралась из ванны. Вард потрясенно смотрел ей вслед.

– Куда ты?

Она оглянулась, прекрасная в своей наготе.

– Я не смогу рассказать детям, что их отец сделал мне предложение в ванной комнате!

Вард засмеялся, с обожанием глядя на нее.

– Нет проблем.

Он выскочил, схватил ее на руки, мокрую, отнес на белое песцовое покрывало, встал перед ней на колени и, глядя снизу вверх, произнес:

– Умоляю, выйди за меня замуж, любовь моя! Фэй улыбнулась – проказливо, счастливо и немного испуганно. Что она делает? Фэй понимала, что выбора нет. И совсем не из-за того, что только что переспала с ним, – она сама хотела этого. Но та, другая дорога… благополучная жизнь… семья и дети… Хватит ли у нее смелости пройти все это рядом с ним? И все бросить? А впрочем, теперь ее мало волновала карьера.

– Да, – прошептала Фэй, и он впился в ее губы, пока она не передумала. Переведя дыхание, оба в восторгерассмеялись.

– Ты серьезно, Фэй? – Он хотел полностью убедиться в этом, прежде чем щедро и неистово бросить к ее ногам весь мир.

– Да… да… да… да!

– Я люблю тебя. Боже мой, как я люблю тебя! – Вард привлек Фэй к себе, она хохотала, чувствуя себя неимоверно счастливой, а он все крепче сжимал ее в объятиях. Потом с улыбкой взглянул на нее. Светлые волосы Варда растрепались, глаза сияли как сапфиры. – А как ты хочешь быть одетой, чтобы потом рассказать детям.

– О, дорогой, я еще не думала…

Фэй снова рассмеялась, и через мгновение он опять увлек ее в постель. Прошли часы, прежде чем они отправились в ванную и нырнули в горячую воду. Пробило четыре, и Фэй поняла, что сегодня перед работой вряд ли поспит. Они сидели в ванне целый час, обсуждая будущую жизнь, делились секретами, решали, когда сделать объявление. Они предвкушали, как все будут потрясены, и не столько из-за их брака, сколько тем, что она собирается бросить карьеру. Фэй дрожала от возбуждения, но страха не было, ведь в глубине души она давно мечтала об этом и понимала, чего ждал от нее Вард и как много хотел ей дать. Она ни о чем не жалела сейчас и была уверена, что не пожалеет никогда. С чем она расстается? С карьерой, которой уже насладилась? Вершина достигнута, «Оскар» получен, снята дюжина действительно неплохих лент. Время уходит. У нее будет другая, настоящая жизнь. Фэй откинулась в ванне, улыбаясь будущему мужу. Наконец-то она не одна. Ее ждет уверенность, определенность, покой. Звезда выбрала правильный путь.

– Ты никогда не пожалеешь? – Вард смотрел на нее, светясь от счастья. Ему не терпелось в этот же день начать подыскивать дом, но Фэй сказала, что ей предстоит еще пару месяцев поработать.

– Нет, ни на минуту.

– А когда вы кончите фильм?

– Наверное, к первому декабря, если Сент-Джордж не затянет.

– Тогда мы поженимся пятнадцатого декабря. А где проведем медовый месяц? В Мексике, на Гавайях, в Европе? Куда бы ты хотела поехать? – Его взгляд искрился любовью. – Как же мне повезло, что я нашел тебя!

– Это мне повезло. – Фэй не кривила душой. Никогда она не была так счастлива.

Они поцеловались, потом нехотя вышли из ванны, и вскоре Фэй спустилась вниз. Сварила кофе, принесла наверх, напомнив себе – перед уходом отнести пустые чашки в гостиную. Вард повез ее на работу, и по дороге они оба едва не вопили от счастья.

Впереди их ждали два трудных месяца: предстояло многое обдумать и спланировать будущую жизнь.

Беверли Хиллз 1946–1952

5

Фэй и Вард венчались в Голливудской пресвитерианской церкви на улице Норт Гавер близ Голливудского бульвара. Фэй медленно шла по проходу в длинном атласном платье цвета слоновой кости, расшитом мельчайшим жемчугом. Она ступала грациозно, высоко подняв голову. Длинная фата шелестела в тишине. Великолепные волосы Фэй напоминали золотистую канитель, каскадом ниспадающую по обе стороны от жемчужной короны, на длинной лебединой шее сверкало алмазное ожерелье, свадебный подарок Варда – любимое украшение его бабушки по материнской линии.

Фэй шла об руку с Эйбом и Гарриет Филдинг, приглашенной в качестве почетной дамы, несмотря на ее яростные протесты. Но Фэй сумела ее убедить, и старинная подруга приехала; слезы ручьями заструились по ее лицу, когда у алтаря Эйб торжественно вручал Фэй Варду. Молодые сияли, неотрывно глядя друг на друга, и были самой красивой парой из мира кино. Когда они вышли из церкви, сотни поклонников приветствовали их радостными криками. В них кидали пригоршни розовых лепестков и риса, девушки исступленно вопили, просили у Фэй автографы, женщины плакали, и даже мужчины как-то слишком нежно улыбались, глядя на них. Пара исчезла в новом «дюзенберге», купленном Вардом за несколько недель до свадьбы. И они отбыли в «Билтмор», где их ждали четыреста друзей, приглашенных на праздничный обед. Это был самый счастливый день в жизни Фэй. Все газеты пестрели фотографиями новобрачных.

Но еще больше газеты уделили им внимания чуть позже, когда супруги вернулись из Акапулько после медового месяца.

Фэй объявила свое решение, принятое два месяца назад, которое до поры до времени мудро придерживала при себе. Даже Эйб был потрясен ее заявлением. Заголовки вечерних газет кричали:

«Фэй Прайс бросает карьеру ради мужа-миллионера!»

Это звучало грубовато, но, в сущности, верно: она действительно так решила, хотя и не из-за миллионов Варда. Да, его деньги позволяли ей не работать, но она знала, что делает осознанный выбор и хочет полностью посвятить себя мужу и будущим детям. И Вард, конечно, был доволен. Он хотел ее всю, целиком; заниматься любовью, когда захочется, завтракать с подноса прямо в спальне, а может, даже не вылезать из постели и на ланч, танцевать ночи напролет в «Сиро» или «Мокамбо», ездить на вечеринки к друзьям.

Вард носился по магазинам, скупал шикарную одежду; и без того обширный гардероб Фэй уже не помещался в шкафы. Три ее шубы весьма скромно выглядели на фоне купленных им, две – до пола – собольи, изумительная шуба из чернобурки, а еще из рыжей лисы и серебристого енота – теперь у нее были все дорогие меха, какие только можно вообразить. Драгоценностей Вард накупил столько, что, казалось, не хватит жизни, чтобы успеть все надеть. Не проходило дня, чтобы муж не исчезал на час-другой, а возвратясь, не принес бы коробку с дорогой шубкой, или с платьем, или с украшениями. Каждый день походил на Рождество. Фэй захлестнули его щедрость, его безграничная любовь.

– Ты должен прекратить это, Вард, – смеялась она, накинув лисью шубу на голое тело; на ней было новое ожерелье из крупных жемчужин, а под шубкой лишь прекрасное молодое тело, так обожаемое им.

– Почему?

Он сидел в кресле и смотрел на жену, такую счастливую, держа в руке привычный бокал шампанского. Казалось, он выпивал реки шипучего вина, но Фэй не придавала этому значения. С нежной улыбкой она отвечала:

– Перестань меня задаривать, я любила бы тебя и в шалаше. Даже если нам не во что было бы одеться, мы завернулись бы в газеты.

– Отвратительная мысль, – он скорчил гримасу и сощурился, глядя на ее красивые длинные ноги. – Хотя тебе бы очень пошла спортивная страница, но только чтобы под ней больше ничего не было.

– Не говори глупостей. – Она подбежала к мужу и поцеловала его. Вард привлек ее к себе, усадил на колени и отставил бокал. Но Фэй не скрывала беспокойства. – Ты действительно все это можешь себе позволить, Вард? Может, лучше не тратить зря деньги, ведь мы оба не работаем.

Она все еще чувствовала странную вину из-за того, что уже давно ничего не делает. Но ей-богу, так здорово все дни напролет проводить с Вардом. Она не скучала по оставленной карьере, но сейчас озабоченно смотрела на мужа: за три месяца он потратил целое состояние.

– Дорогая, мы можем тратить в десять раз больше.

Слишком беззаботное заявление, особенно после того, как Вард встретился с поверенными. Он с раздражением слушал нудные предупреждения этих консерваторов. Только и знают, что твердить: будьте осмотрительны, будьте осмотрительны. Ни чутья, ни капли романтизма! Вард не сомневался в мощи своего состояния и в том, что впереди полно времени для развлечений. Сейчас он мог позволить себе такие траты, а когда-нибудь они начнут вести более разумную жизнь, но работать не будут никогда. В двадцать восемь лет он не собирался ничего менять. Он и всегда жил весело, а сейчас, с Фэй, каждый день стал истинным праздником.

– Куда пойдем ужинать?

– Не знаю… – Ей очень нравилось экзотическое убранство в «Коконат Гроув» с пальмами, с видом на белые корабли, проплывавшие вдали у горизонта. Фэй казалось, что и она куда-то уплывает, а пальмы напоминали Гвадалканал, место первой встречи с Вардом. – Может, в «Гроув»? Или тебе он надоел?

Вард рассмеялся, вызвал мажордома и велел заказать столик. За домом следила целая армия прислуги.

В конце концов Вард решил не переезжать в старое родительское имение, а купил Фэй шикарный новый дом у молчаливой, замкнутой киношной королевы. Там был парк, озеро с лебедями, фонтаны, удобные тропинки для прогулок, а сам дом походил на французское шато. Здесь они спокойно могли родить десять детей, чем он постоянно ей угрожал. Они перетащили туда прекрасные старинные вещи из дома Фэй – его продали в тот же день, когда выставили на продажу, забрали все, что понравилось, из родительского имения, многого понакупили на аукционах и в антикварных магазинах на Беверли Хиллз. Когда гнездышко было почти полностью обставлено, Вард заговорил о продаже имения родителей – оно казалось ему слишком большим и старомодным. Вначале поверенные упрямо советовали сохранить его: вдруг Вард захочет в нем пожить, да и у него щемило сердце при мысли о продаже, ведь там прошло детство. Однако теперь стало ясно, что они никогда не поселятся в нем, да и поверенные настаивали на том, чтобы он избавился от дома и вложил деньги в прибыльное дело. Последнее, впрочем, мало волновало Варда.

В один прекрасный день супруги сидели в саду у маленького озера, целовались и болтали о родительском доме и о всякой всячине. Они никогда не уставали друг от друга в тс золотые дни. Фэй с нежной улыбкой смотрела на мужа. Артур принес на подносе два бокала шампанского. Фэй было приятно, что Вард позволил оставить Артура и Элизабет. Артур, в основном, одобрял выбор хозяйки, хотя иногда ему казалось – и с этим трудно было не согласиться, – что Вард ведет себя, как взбалмошный мальчишка. Однажды он купил жене карету с четырьмя белыми лошадьми, чтобы кататься вокруг дома; шесть прекрасных машин появилось в гараже, их постоянно мыл один из двух нанятых шоферов. Подобный стиль жизни был незнаком Фэй, никогда раньше она так не жила, и временами ей бывало очень не по себе. Но Вард все превращал в дивный праздник. Что же в этом предосудительного? Им весело, они счастливы, а дни текли так быстро, что и не уследить.

– Фэй, почему ты не пьешь шампанское? – Он никогда еще не видел ее такой хорошенькой. Даже в самом расцвете карьеры.

Она прибавила несколько фунтов, щеки матово блестели, а изумрудно-золотистые глаза сверкали на солнце. Вард любил целовать ее в саду, в спальне, в машине… Он любил целовать ее всегда и везде. Он обожал жену, и сам сводил ее с ума.

Лицо Фэй излучало полное удовлетворение жизнью, однако от предложенного шампанского она отказалась.

– Пожалуй, мне лучше выпить лимонада.

– Фу! – Вард скорчил ужасную рожу, и она засмеялась. Медленно, рука об руку, они пошли к дому, чтобы не спеша заняться любовью, потом принять ванну и одеться к вечеру. Идиллическая жизнь. Фэй понимала, что таких дней остается мало, и надо ими дорожить. Появятся дети, они станут их растить и больше не смогут жить играючи. Но сейчас все так ново, интересно, сейчас они могут себе такое позволить, и нужно просто наслаждаться этим земным раем.

В тот вечер в «Гроув» Вард преподнес ей замечательное кольцо с двумя огромными грушевидными изумрудами. У Фэй перехватило дыхание.

– Вард, Боже мой, но… но… – Ему всегда нравилось, как жена восторгается подарками.

– Это по случаю нашего третьего юбилея, глупышка.

Шел третий месяц со дня их свадьбы – счастливейшее время! Ни единой тучки не появлялось на их горизонте. Вард надел кольцо на ее палец; они танцевали весь вечер, но когда наконец уселись за столик, он заметил, что жена немного осунулась. Последнее время они возвращались домой очень поздно.

– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?

– Прекрасно.

Фэй улыбнулась, но есть не хотелось, она совсем не пила и к одиннадцати часам принялась зевать, что совсем было на нее не похоже.

– Ну что ж, конечно. Медовый месяц кончился. – Вард притворился, что убит горем. – Я начинаю тебе надоедать.

– Нет… Как ужасно… Извини… Я просто…

– Знаю-знаю. Не оправдывайся. – Он безжалостно подтрунивал над ней всю дорогу домой. Проводив жену в спальню, он пошел в ванную почистить зубы, а когда вернулся, увидел ее спящей на огромной двуспальной кровати. До чего же она соблазнительна в розовой атласной ночной сорочке. Вард безуспешно пытался разбудить жену, но она спала мертвым сном, а почему – стало ясно на следующее утро.

После завтрака ей стало нехорошо. Вард запаниковал, требовал вызвать доктора, но Фэй протестовала:

– Ради Бога… Элементарная простуда или что-то в этом роде… Из-за такой ерунды не стоит тащить беднягу сюда. Мне уже гораздо лучше. – Но было видно, что она просто-напросто храбрится.

– Черта с два, лучше. Ты же вся зеленая. Ложись в постель и не вставай, пока не приедет доктор.

Когда врач наконец появился, то нашел, что у миссис Тэйер нет причин оставаться в постели, если она не собирается провести в ней следующие восемь месяцев. По подсчетам, ребенок должен появиться в ноябре.

– Ребенок?

– Ребенок! Наш ребенок!

Вард был вне себя, приплясывая от радости. Фэй хохотала. Муж подбежал к ней, умоляя сказать, чего ей сейчас хочется, как поступить, чтобы ей стало лучше. Она пришла в восторг от его реакции. И конечно, как только слово «ребенок» вылетело из уст врача, заголовки газет уже трубили: «Отошедшая от дел кинодива ждет первенца». Ничто в их жизни не могло долго оставаться в секрете. Вард, однако, вовсе не собирался делать из этого тайну, он всем и каждому рассказывал о будущем отцовстве и относился к Фэй как к хрупкому хрустальному сосуду. Вард и так почти ежедневно заваливал жену подарками, но прежние дары были ничто по сравнению с теми, что он приносил теперь. У Фэй не хватало ящиков и шкатулок для дорогих безделушек.

– Вард, остановись, мне уже некуда их класть.

– А мы построим домик специально для твоих украшений. – Муж весело засмеялся, и она засветилась в ответ. Если он не покупал украшения, то приобретал повозки, пони, игрушки из меха норки, плюшевых медвежат. Велел построить во дворе карусель и разрешал жене медленно кататься на ней, когда она выходила в сад подышать свежим октябрьским воздухом.

Фэй прекрасно себя чувствовала в первые месяцы, даже когда ее мучила тошнота. Несколько пугало лишь сходство с огромным воздушным шаром – так она определяла свой новый облик.

– Остается только приделать к пяткам корзинку, и я взлечу, осматривая достопримечательности Лос-Анджелеса, – как-то сказала она подруге. Вард оскорбился, считая, что Фэй великолепна, несмотря на раздавшуюся фигуру. Он был так возбужден, что едва мог вытерпеть еще месяц до родов. Было заказано место в лучшей больнице, и Фэй должен был заняться самый знаменитый доктор.

– Для любимой жены и моего ребенка – все самое лучшее, – неустанно твердил Вард, угощая ее шампанским.

Но у нее пропал вкус к спиртному. Иногда ей хотелось, чтобы и он поменьше им увлекался. Вард целый день пил шампанское, а вечером переходил на скотч, но, правда, никогда не напивался. Фэй не хотелось наседать на мужа, ведь он так хорошо к ней относился, да и как она могла противиться такой невинной слабости? Фэй понимала, что он заказал ящик любимого напитка и подготовил к отправке в больницу из благих побуждений, чтобы в нужный момент можно было сразу отпраздновать радостное событие.

– Надеюсь, они сохранят его охлажденным. – Он приказал мажордому позвонить в больницу и дать соответствующие распоряжения.

– Полагаю, у них и без того много забот, – рассмеялась Фэй. Хотя в больнице, куда она должна была отправиться, уже привыкли к подобным указаниям. Здесь рожали все звезды Голливуда.

– Не представляю, какие у них могут быть заботы, – пожал плечами Вард. – Что может быть важнее холодного шампанского для моей любимой?

– Да уж найдут, чем заняться… – Ее глаза говорили больше слов. Вард нежно обнимал ее, и они целовались, как всегда. Он жаждал ее даже сейчас, но доктор сказал, что им пока не следует заниматься любовью, и Фэй с нетерпением ждала, когда же снова будет можно. Казалось, до этого еще целая вечность. Вард каждый вечер гладил ее выпуклый живот, он обожал жену даже в таком состоянии и отчаянно хотел ее.

– Это ожидание даже тяжелее, чем перед тем, как мы впервые стали близки, – с усмешкой признался Вард, выбираясь поздно ночью из ее постели и наливая шампанское. Роды должны были наступить через три дня, но доктор предупредил, что ребенок может появиться на свет и несколько недель спустя – по его словам, с первыми детьми так бывает часто.

– Мне очень жаль, дорогой мой.

Фэй казалась уставшей, в последние дни любое движение утомляло ее. Она даже не хотела гулять с мужем в саду. Он рассказал о маленьком пони, которого только что купил, но и это не подвигнуло ее выйти из дома.

– Я чертовски устала и не в силах пошевелиться. В тот вечер она даже не вышла к ужину, а улеглась в постель и не вставала почти сутки. В своем розовом пеньюаре с перьями марабу по воротнику Фэй и вправду походила на гигантский воздушный шар.

– Хочешь немного шампанского, радость моя? Оно поможет тебе заснуть.

Фэй покачала головой. Спину ломило, и уже несколько часов ее подташнивало. Она решила, что вдобавок ко всему простудилась.

– Вряд ли я смогу заснуть. Мне уже ничего не поможет, разве только то, что запрещено доктором, – добавила она сладострастно.

– Знаешь, ты можешь снова забеременеть раньше, чем выйдешь из больницы. Вряд ли я удержусь больше часа после родов.

Фэй засмеялась.

– Приятная перспектива!

Он встал, чтобы выключить свет, и вдруг она резко вскрикнула. Вард удивленно повернулся, увидел искаженное болью лицо жены, потом все прошло, и они обескураженно посмотрели друг на друга.

– Что с тобой?

– Не знаю. – Она прочла пару медицинских книг, но весьма плохо представляла, как начинаются роды. Ее предупреждали, что в последние недели бывают ложные схватки – наверное, это они и есть. На всякий случай Вард решил оставить в комнате свет, а через двадцать минут Фэй снова вскрикнула и скорчилась на постели. На лице выступила испарина.

– Все, вызываю доктора. – Его сердце колотилось, а ладони повлажнели. Фэй была бледна и испуганна.

– Не глупи. Все в порядке. Ни к чему дергать врача по пустякам, такое может длиться несколько недель.

– Но по подсчетам у тебя через три дня роды.

– Да, но доктор сказал, что возможно и позже. Давай подождем до утра.

– Оставить снег?

Она покачала головой. Вард осторожно улегся рядом, словно боялся, что если кровать закачается, то жена сразу родит.

Фэй начала подшучивать над ним. И вдруг у нее перехватило дыхание. Она, задыхаясь, ухватилась за мужа. Вскоре боль стихла, и она села в кровати.

– Вард… – Он лежал тихо, не зная, как быть, и звук ее голоса пронзил его до самого сердца. Фэй явно была напугана, и он порывисто обнял ее.

– Дорогая, давай вызовем доктора.

– Неудобно беспокоить его в такой час.

– Это его работа!

Но Фэй настояла подождать до утра. К семи сомнений не осталось: началось. Боль набрасывалась на Фэй через каждые десять минут, и бедняжка едва сдерживала крик. Когда боль в очередной раз скрутила ее, Вард выскочил из комнаты и позвонил доктору. Тот, казалось, был удовлетворен услышанным и велел Варду немедленно везти жену в больницу.

– В общем, время еще есть, но лучше привезти ее заранее.

– Может, вы дадите ей обезболивающее? – спросил Вард, не в силах видеть ее страдания.

– После осмотра, – уклончиво сказал доктор.

– Но как же? Она не может терпеть… Вы должны ей помочь! – Вард был в полном отчаянии, сейчас ему требовалось выпить что-нибудь покрепче шампанского.

– Мы сделаем все возможное, мистер Тэйер, а теперь, пожалуйста, успокойтесь и поскорее привезите ее в больницу.

– Мы будем через десять минут, даже через пять, если получится.

Доктор ничего не сказал. Он вовсе не собирался выезжать раньше чем через час. Успеется. Надо принять душ, побриться… Он был хорошим акушером и понимал, что схватки продлятся еще несколько часов, а может, и целый день – незачем лететь сломя голову. Подумаешь, молодой папаша немного нервничает. Доктор попозже все ему объяснит, а пока что сестры попридержат ретивого отца. Когда один такой неделю назад ворвался в родильное отделение, охранник выволок его и пригрозил судом, если тот не будет себя вести как следует. А уж с Вардом Тэйером проблем не будет.

Кроме того, к его профессиональной гордости прибавится еще одно очко – принять роды у самой Фэй Прайс Тэйер…

А Вард был в панике: вернувшись, он обнаружил жену, скорчившуюся от боли над лужей на белом мраморном полу ванной.

– Воды отошли. – Голос звучал хрипло, а встревоженные глаза были широко распахнуты.

– О Бог мой! Бегу вызывать скорую.

Но она засмеялась и села на край ванны.

– Не вздумай. Все нормально. – Однако выглядела она ужасно и казалась испуганной не меньше мужа. – А что сказал доктор?

– Велел немедленно везти тебя в больницу.

– Прекрасно. – Она подняла глаза на мужа. – Кажется, это уже не ложная тревога. – Фэй, похоже, немного успокоилась. Вард обнял ее за плечи и помог дойти до гардеробной.

– Что мне надеть? – Она отрешенно смотрела на открытые шкафы.

– Ради Бога, Фэй, что угодно… только быстрее. Может останешься в пеньюаре?

– Не смеши. Вдруг там фотографы. Вард оглядел ее и улыбнулся.

– Не волнуйся. Давай скорее.

Он натянул на жену какое-то платье и осторожно повел по лестнице. Ему хотелось нести ее на руках, но Фэй настояла, что пойдет сама. Через десять минут она уже сидела в «дюзенберге». Вард накрыл ее ноги палантином из соболя, подложил под нее кучу полотенец. Еще через десять минут шофер подкатил к приемному покою, и Вард вывел жену из машины. Ее посадили в коляску и увезли, и следующие шесть часов он метался по холлу, требуя встречи с доктором. В половине третьего доктор, в шапочке и голубом халате, вышел к нему. Маска свободно болталась на шее. Врач протянул Варду руку.

– Поздравляю. У вас толстенький, крепенький мальчишка.

Доктор улыбался, а Вард стоял как громом пораженный, будто ничего подобного не ожидал, даже после этих кошмарных шести часов в приемном покое.

Папашу, ворвавшегося в родильное отделение, о котором вскользь упомянул доктор, легко было понять. Бедняга наверняка решил, что еще полчаса ему не вынести.

– Малыш весит восемь фунтов и девять унций, а ваша супруга в полном порядке.

– А можно ее видеть? – Вард почувствовал дикую слабость в коленях. О Боже, наконец-то все кончено – и Фэй жива, и ребенок нормальный.

– Только через несколько часов. Она сейчас спит. Видите ли, роды – тяжелая работа: детишек нелегко выпускать на свет. – Он улыбнулся. Доктор не сказал, как трудно рожала Фэй; они уже подумывали о кесаревом сечении. Ей не хотели давать наркоз, пока не вышла головка. Врачи ждали до самого конца, и только когда ребенок родился, дали газ, чтобы наложить швы. – Сейчас незачем ее будить. Она справилась со своим делом.

– Спасибо, сэр.

Вард пожал врачу руку и выбежал из больницы. Дома для Фэй был спрятан подарок – огромная бриллиантовая брошь, браслет и кольцо. Все это покоилось в бархатной голубой коробочке от Тиффани. Он хотел немедленно принести их сюда, но еще важнее поскорее выпить. Отчаянно необходимо. Шофер привез Варда домой, и он влетел по ступеням. Невероятный день! Он налил себе двойной шотландский скотч и, глубоко вздохнув, наконец осознал – у него сын. Его охватила такая безудержная радость, что хотелось прокричать об этом с крыши. Он не мог дождаться, когда увидит жену. Залпом опрокинув скотч и тут же налив еще, он кинулся наверх за подарком. Какое счастье – у них мальчик, сын, первенец.

Принимая душ, бреясь и одеваясь, чтобы ехать обратно в больницу, Вард гадал, что же они с сыном станут делать в будущем – путешествовать, играть, озорничать. Отец никогда с ним не занимался, но в их семье все должно быть иначе. Они будут играть в теннис, поло, рыбачить в Тихом океане, словом, прекрасно проводить время. Вард весь сиял, вернувшись в больницу, и тут же велел сестре принести шампанское в палату Фэй. Когда он на цыпочках вошел, Фэй была еще в полусне, а открыв глаза, не сразу его узнала. Светлые волосы розоватым ореолом обрамляли бледное лицо. Жена показалась ему совершенно неземной. Он не мог отвести от нее глаз.

– Привет, ну, кто у нас? – Голос был слаб, глаза снова закрылись.

– Разве тебе не сказали? – удивленно прошептал он, целуя ее в щеку. Сестра тихо вышла. Фэй покачала головой. – Мальчик. Чудесный карапуз.

Фэй сонно улыбнулась в ответ и отказалась от шампанского. Она все еще была бледна до синевы, и Вард разволновался, хотя сестры и уверяли, что все в порядке. Он долго сидел рядом, держа ее за руку.

– Тебе было… очень… трудно, дорогая? – По выражению ее глаз он догадывался, что это было ужасно, но она храбро покачала головой. – Так ты его еще не видела? На кого он похож?

– Не знаю… я еще не поняла… Надеюсь, на тебя.

Прежде чем она снова заснула, Вард успел показать свой подарок, и Фэй благодарно улыбнулась, но явно была не в себе, и Вард понял, что ей все еще очень больно, хотя она пыталась скрыть это. Он на цыпочках вышел в холл, желая увидеть сына. Сестра показала ему младенца через стекло детской. Ребенок больше походил на Фэй: большой, пухленький, красивый, со светлым пушком на голове; и пока отец смотрел на него, бодро вопил. Вард подумал, что никогда в жизни не испытывал такой гордости. Он вышел из больницы, сел в свой «дюзенберг» и поехал ужинать в «Сиро», зная, что встретит там друзей. Он хвастался всем подряд, раздавал сигары и до беспамятства напился, а Фэй в это время дремала в просторной палате, пытаясь забыть пережитый ужас.

Меньше чем через неделю она вернулась домой, почти придя в себя. Фэй хотелось самой возиться с ребенком, но Вард убедил ее, что это ни к чему. Они наняли няню, пока Фэй восстанавливала силы. Через две недели она уже была на ногах и с ребенком на руках выглядела еще красивее, чем раньше. Счастливые родители назвали мальчика Лайонелом и на Рождество крестили в той самой церкви, где венчались.

– Это наш рождественский подарок. – Вард сиял, глядя на сына. Лайонелу уже было почти два месяца. – Он такой красивый, дорогая, и очень похож на тебя.

– Он вправду хорошенький, и неважно, на кого похож. – Счастливо улыбаясь, она посмотрела на спящего ребенка. Малыш почти не плакал во время обряда крещения, а дома проснулся и, казалось, с удовольствием переходил из рук в руки. Посмотреть на младенца пришли все голливудские знаменитости: звезды, продюсеры, режиссеры – все из старой жизни Фэй. И друзья Варда. Целая череда блистательных имен. Бывшие коллеги подтрунивали над Фэй: так вот ради чего она бросила карьеру…

– Ты действительно собираешься посвятить себя семье, Фэй?

Она согласно кивала в ответ, а сияющий Вард стоял рядом. Он гордился и женой, и сыном. Шампанское текло рекой. В тот вечер Тэйеры отправились на танцы в «Билтмор Боул». Фэй уже достаточно оправилась, приобрела прежние формы и прекрасно себя чувствовала. Вард любовался ею, считая, что жена стала еще красивее. На том же сошлись и фотографы.

– Ну что ж, ты готова повторить? – подсмеивался Вард. Но Фэй не совсем была уверена в этом. Память о пережитых мучениях все еще жила в ней, но она была без ума от Лайонела. Может быть, второй раз будет не так ужасно, думалось ей, хотя еще пару недель назад от подобной мысли жить не хотелось.

– А как насчет еще одного медового месяца в Мексике?

Эта идея ей понравилась, и вскоре после Нового года они уехали и провели три изумительных недели в Акапулько. Они виделись с друзьями, но большую часть времени проводили вдвоем, даже наняли яхту и два дня рыбачили. Все было бы замечательно, если бы в последнюю неделю Фэй не заболела. Она винила в этом рыбалку, жару, солнце. Но по возвращении Вард настоял на визите к доктору. К своему удивлению, Фэй снова была беременна.

Вард гордился собой, и Фэй тоже. Именно этого они и хотели с самого начала.

– Оставь бедную девочку в покое, Тэйер! – подначивали приятели. – Ты не даешь ей времени даже причесаться.

А они были счастливы и занимались любовью почти до родов, наплевав на все запреты доктора. Вард сказал, что если она собирается из каждых двенадцати месяцев девять быть беременной, он этого не вынесет, и на сей раз не сдерживался.

Теперь схватки пришли на пять дней позже, и все было намного легче. Фэй легко распознала симптомы начала родов. Это случилось в жаркий сентябрьский день, и они едва успели доехать до больницы. Ребенок родился меньше чем через два часа после приезда, и когда Вард увидел жену поздно вечером, она выглядела вполне бодрой. Он подарил ей серьги и кольцо с сапфирами. На свет появился еще один мальчик, Грегори. Фэй быстро оправилась, но поклялась какое-то время быть осторожнее.

Когда ребенку исполнилось три месяца, они всей семьей, захватив и няню, отправились на пароходе «Королева Элизабет» в Европу. Тэйеры снимали шикарные апартаменты в каждом городе – Лондоне, Париже, Мюнхене, Риме. Даже съездили на несколько дней в Канны, потом вернулись в Париж, а оттуда домой. Фэй была совершенно счастлива, как только может быть счастлива любимая жена обожаемого мужа и мать двух чудесных сыновей. Раза два она давала автографы, но сейчас такое случалось все реже. Теперь ее узнавали не часто, хотя она все еще была хороша собой, но по-другому – стала более женственной и, возможно, не такой яркой. Фэй с удовольствием носила широкие слаксы, свободные свитера и повязывала золотистые волосы прозрачными шарфами. Она любила, одевшись так, гулять со своими малышами. Большего и желать было нечего, да и Вард явно гордился своим семейством.

Дома все было в порядке, но по Голливуду ползли ужасные слухи. Началась «охота на ведьм». Голливудский черный список был обнародован несколькими месяцами раньше, в нем фигурировали режиссеры, сценаристы и те, кого вообще никто не знал. Этим людям работу уже не найти. У всех с уст не сходило слово «комми», на уволенных указывали пальцами даже прежние друзья. Печальное время. Фэй отчасти радовалась, что больше не принадлежит к миру кино. Самое трагичное заключалось в том, что занесенные в список внезапно оказались не только без работы, но и в полной изоляции. Друзья боялись встречаться с ними.

Компания «Уорнер Бразерс» вывесила перед студией огромный плакат: «Хорошие фильмы и добропорядочные граждане», чтобы никто не сомневался в их кредо.

Комитет по расследованию антиамериканской деятельности работал уже десять лет, но никогда не действовал столь круто. В октябре 1947 года «Голливуд 10» приговорили к тюремному заключению за отказ дать свидетельские показания. Казалось, весь город сошел с ума, и Фэй испытывала почти физическую боль, слыша о старых друзьях или просто знакомых. К 1948 году талантливые актеры, которых все так любили, вынуждены были покинуть Голливуд и стать водопроводчиками, плотниками; многие перебивались случайными заработками. Для них голливудская сказка кончилась, и Фэй с болью говорила Варду:

– Я так рада, что давно вне всего этого. Никогда не думала, что такое может произойти. Какая гадость!

Вард заботливо смотрел на нее. Казалось, она счастлива нынешней жизнью, но иногда он задумывался: не скучает ли жена по старой киношной карьере?

– А ты уверена, что не тоскуешь по прошлому, детка?

– Ни минуты, любовь моя. – Но он заметил, что в последнее время Фэй стала беспокойней, словно ей чего-то недоставало. Она начала помогать в местном госпитале, проводила много времени с мальчиками. Лайонелу было уже почти два года, а Грегори – десять месяцев. Прекрасный ребенок, улыбчивый, кудрявый. Но Фэй показалась Варду намного прекрасней своих детей, когда за несколько дней до первого дня рождения Грега объявила, что снова в положении.

Беременность оказалась трудной. Она чувствовала себя хуже обычного с первых же дней, гораздо быстрее уставала. Ей не хотелось никуда выходить, и Вард заметил, что она гораздо больше раздалась на этот раз. Живот почти сразу стал огромным, и к Рождеству доктор заподозрил причину. Он внимательно обследовал ее и, когда она оделась, улыбнулся.

– По-моему, пасхальная булочка преподнесет вам сюрприз, Фэй.

– Какой же? – Она чувствовала, что едва может передвигаться, а до родов оставалось еще три месяца.

– Есть небольшое подозрение, что возможна двойня.

Фэй удивленно уставилась на него. Такое ей и в голову не приходило, хотя она безумно уставала и как раз сегодня подумала, что живот у нее чересчур велик.

– Вы, уверены?

– Нет. Немного позже сделаем рентген, но окончательно узнаем во время родов.

Доктор не ошибся: две хорошенькие маленькие девочки вышли из нее с интервалом в девять минут, и Вард был настолько вне себя от счастья, увидев малюток, что впал в неистовство. Фэй получила в подарок два браслета – рубиновый и бриллиантовый, два рубиновых кольца, бриллиантовые и рубиновые серьги. Даже Грег и Лайонел застыли на месте, когда родители принесли домой двух младенцев вместо одного.

– Каждому по сестричке, – сказал Вард, любовно вкладывая по розовому пакету в руки сыновей.

Двойняшки у всех имели потрясающий успех. Сестры не были копиями друг друга, но очень похожи. Старшая – Ванесса – очень напоминала мать: изумрудные глаза, светлые волосы, тонкие черты лица; очень спокойная. А младшая отличалась жуткой крикливостью, но зато первая улыбнулась. У Валери было такое же точеное лицо и огромные зеленые глаза, но волосы огненные с рождения и – под стать им – буйный нрав.

– Господи, откуда это у нее? – Вард в недоумении качал головой, глядя на рыжую шевелюру дочери.

Валери росла и на глазах хорошела. Потрясающе красивая малышка, все прохожие оборачивались на нее. Временами Фэй беспокоилась, что Валери затмевает сестру. Ванесса такая спокойная; казалось, ее вполне устраивала жизнь в тени сестры, которую она боготворила. Ванесса тоже была хорошенькой, но тихой, более домашней, для нее было счастьем разглядывать книжки с картинками, а от озорной Валери доставалось даже мальчишкам. Лайонел терпел все ее выходки, а Грегори частенько цеплялся в рыжие волосы сестры, но Валери едва ли не с пеленок могла постоять за себя.

Дети росли, в общем-то, ладили друг с другом, и соседи говорили, что это самая симпатичная компания, которую им доводилось видеть. Две красивые девочки носятся вокруг дома, играют с миниатюрными пони, купленными отцом несколько лет назад, мальчики прыгают вокруг и лазают по деревьям, в клочья раздирая шелковые штанишки… Дети были без ума от карусели, катания на пони – всего, что покупал отец, а он обожал играть с ними. В тридцать два года Вард сам был похож на мальчишку, и Фэй переполняло счастье. Четверых детей им казалось вполне достаточно, и она больше не хотела рожать. Вард тоже готов был остановиться на четверых, хотя нет-нет да и заявлял, что ему по-прежнему хочется десятерых, однако Фэй округляла глаза при упоминании об этом – у нее и без того хватало дел.

Год назад Вард купил дом в Палм Спрингс, и часть зимы семейство жило там. Фэй любила ездить с ним в Нью-Йорк навещать друзей. Их жизнь была прекрасна и очень далека от ее нищей юности и унизительного одиночества школьных лет.

Вард во всем полагался на жену. В детстве он имел абсолютно все, вот только родителей никогда не было радом. Отец работал, мать проводила все свое время в каких-то благотворительных комитетах, иногда они отправлялись путешествовать, но Варда с собой не брали. Он поклялся, что в его семье все будет иначе. Тэйеры ездили с детьми всюду – и на уик-энды в Палм Спрингс, и в Мексику. Все они обожали друг друга, дети расцветали от внимания родителей, щедро изливавшегося на них.

Лайонел был склонен к тишине, чувствителен и задумчив, близок натурой к Фэй. Его серьезность временами раздражала Варда. Зато Грегори часами играл с отцом в футбол и больше походил на него самого в детстве – радовался удачам, был спортивен, беззаботен… Валери хорошела день ото дня. Она была самой требовательной из всех четверых и неустанно пеклась о своей неотразимости; Ванесса на ее фоне казалась Золушкой. Валери отбирала у нее кукол, игрушки, любимую одежду, но Ванессе это было безразлично – она и сама с радостью отдавала все сестре. Девочку интересовало совсем другое – взгляд матери, теплое слово Варда, поход в зоопарк за руку с Лайонелом, ее заветные секреты и мечты. Она часто лежала под деревом, глядя в небо, этакая маленькая мечтательница.

– Я была примерно такой же в ее возрасте, – говорила Фэй мужу, когда тот бросал взгляд на хорошенькую светловолосую дочку, часами лежавшую на траве наедине со своими мыслями.

– И о чем ты обычно мечтала, любовь моя? – Он поцеловал ее в шею и взял за руку. Взгляд был теплым, как утреннее солнце. – Стать кинозвездой?

– Иногда. Но это уже когда стала постарше. Ванесса еще и не знает, что такое кино.

Он преданно улыбнулся жене.

– А сейчас о чем мечтаешь?

Вард был очень счастлив с ней. Фэй изгнала из его жизни одиночество. С ней было интересно. А было ли так же хорошо его родителям? Они трудились всю жизнь и умерли молодыми, не успев насладиться друг другом. У него с Фэй совсем не так. Они всегда были вместе. Вард снова посмотрел на жену. Умиротворенную, красивую. Что же она ответит?

– Я мечтаю о тебе, моя любовь… и о детях… У меня есть все, что я хотела, и даже больше…

– И дальше будет так же. Именно к этому стремился и я.

Дети росли, а время продолжало свой бег.

Вард по-прежнему пил много шампанского, но спиртное, казалось, не вредило ему. Он никогда не унывал, и Фэй очень любила его, несмотря на некоторые мальчишеские пороки – страсть к развлечениям, выпивке, порой чрезмерной.

Поверенные приходили все чаще, что-то говорили насчет имения родителей Варда и того, что у них осталось, но Фэй не вникала в эти дела. Ей хватало забот с Лайонелом, Грегори, Ванессой и Вэл. Она замечала, как со временем близняшки превращаются в двух абсолютно разных людей, а Вард пьет все больше, и уже не столько шампанское, сколько виски. Это начинало беспокоить ее.

– Что-то не так, дорогой?

– Все прекрасно.

Он улыбался, притворяясь беззаботным, но что-то пугающее появилось в его взгляде, и Фэй терялась в догадках. Но муж уверял, что все в порядке, а поверенные приходят и беспрестанно звонят от нечего делать. Она стала задумываться, с чего бы им беспокоить его попусту. А потом это вдруг утратило свою важность. Однажды ночью, после вручения очередных наград Академии, Фэй и Вард, вернувшись домой, отбросили предосторожности, и в конце мая 1951 года Фэй обнаружила, что вновь беременна.

– Опять? – Вард казался удивленным, но не расстроенным, хотя и менее восторженным, чем раньше. У него скопилось так много забот, в которые он не посвящал жену, что это сообщение не очень обрадовало его.

– Ты на меня сердишься? – озабоченно спросила она, и Вард привлек ее к себе, широко улыбаясь.

– Ну что ты? Это же мой ребенок, глупая. Как я могу сердиться на тебя?

– Но пятеро детей – это чересчур. – Фэй пребывала несколько в раздвоенных чувствах. Семья казалась вполне гармоничной. – А вдруг снова двойня?

– Ну, тогда их будет шесть, меня это вполне устраивает. Мы могли бы даже достичь первоначальной цели – десять.

Едва он сказал это, как четверо детей ворвались в комнату, вопя, падая, смеясь, бросая что-то в воздух, таская друг друга за волосы. И Фэй воскликнула:

– Боже упаси!

Вард улыбнулся; все снова пошло своим чередом, и в январе родилась Энн Вард Тэйер, самая младшая дочь Фэй. Девочка была такая маленькая и хрупкая, что ее страшно было взять на руки. Вард отказывался ее пеленать. Он купил жене кулон с огромным изумрудом, но был гораздо в меньшем восторге, чем раньше, и Фэй сказала себе, что едва ли муж закажет духовой оркестр для встречи пятого ребенка. В глубине души она все же была немного разочарована его реакцией.

Дни шли, и вскоре она поняла, в чем дело. Поверенные больше не пытались говорить с Бардом, они связались с Фэй, решив, что ей пора узнать о происходящем… Через семь лет после войны тэйеровские верфи перестали давать доход, и длится это четыре года. Верфи уже несколько лет работали в убыток, но, несмотря на все старания поверенных, раскрыть Варду глаза на реальность им не удавалось. Поверенные хотели, чтобы Вард пошел работать в офис, как его отец, но он отказался, не обращая ни на что внимания. Его благодушие привело не только к полному спаду производства, имение также разорено. Вард заявлял, что не собирается менять свою жизнь и хочет быть с семьей. И вот результат – он банкрот.

Молча слушая их, Фэй вспомнила, что в последнее время муж казался ей озабоченным, стал больше пить, но ничего не говорил ей, ни единого слова. Оказывается, они давным-давно живут на пустом месте. Денег больше не было, остались лишь баснословные долги, в которые он влез, оплачивая столь экстравагантный образ жизни. Миссис Тэйер выслушала поверенных – бледная, напряженная, сведя брови на переносице. Когда они уехали, Фэй, пошатываясь, вышла из комнаты. Вард, придя домой, нашел жену в библиотеке – окаменевшую и безмолвную.

– Привет, детка. Что ты тут делаешь так поздно? Не пора ли отдохнуть?

Отдохнуть? Отдохнуть? Какой тут отдых? Им не на что жить! Ей срочно надо искать работу. Все, что у них есть, – долги. Она подняла на него глаза, и Вард понял – стряслось нечто ужасное.

– Фэй? Дорогая, в чем дело?

Из глаз хлынули слезы, она не знала, с чего начать. Слезы струились по щекам, она зарыдала в голос. Как мог Вард играть в такие игры? О чем думал? Она вспоминала обо всех украшениях, машинах, мехах, о доме в Палм Спрингс, о многочисленных пони… Это длилось не один год… И только один Бог знает, сколько он успел наделать долгов.

– Дорогая, ну что случилось? – Муж опустился перед ней на колени, а она все рыдала и рыдала…

Наконец она вздохнула и нежно погладила его по щеке. Разве могла она ненавидеть этого человека? Большой мальчик, претендующий на роль мужчины, – вот кто ее муж. В свои тридцать пять он более ребенок, чем их шестилетний сын. Лайонел уже практичен и мудр, а Вард… Вард… Она попыталась успокоиться и рассказать мужу о том, что узнала днем.

– Приходили Билл Джентри и Лоусон Бур-форд. – Ничего угрожающего в ее голосе не было, лишь грусть о прошедшей жизни, жалость к ним всем.

Вард, внезапно почувствовав раздражение, резко повернулся, подошел к бару, налил себе виски. Он так славно развлекался сегодня, а тут… Обернувшись, он посмотрел на жену.

– Не позволяй им тревожить себя, Фэй. Они оба очень надоедливы. Чего они хотели?

– Втолковать тебе, что происходит, по-моему.

– Что ты имеешь в виду? – Он нервно посмотрел на нее и уселся в кресло. – Что они наговорили?

– Вард, они рассказали мне все. Что у тебе нет больше средств, что надо закрывать верфи, а дом продавать с торгов…

Лицо Барда побелело. Ничего, ему давно пора повзрослеть и перестать жить иллюзиями.

Единственная разница между ними заключалась в том, что он ни дня в своей жизни не работал, а ведь у них на руках пятеро детей, которых надорастить. Знай она обо всем заранее, ни за что не родила бы Энн. Фэй даже не испытывала вины за эту кощунственную мысль. Теперь их жизнь поставлена на карту. В глубине души Фэй понимала, что Вард ничего делать не собирается, он попросту не способен на это, и выруливать к берегу придется ей. Вот и все.

– Вард, нам надо серьезно поговорить.

Он резко поднялся и взволнованно пересек комнату.

– В другой раз, Фэй, я устал.

Она тоже вскочила, хотя и была еще слаба. Сейчас нельзя расслабляться, они больше не могли себе позволить такой роскоши.

– Черт побери! Послушай меня! Сколько ты еще собираешься играть со мной в эти игры? До тех пор, пока не подадут в суд за огромные долги или не вышвырнут нас из этого дома? Лоусон и Билл говорят, что у тебя почти ничего не осталось.

Поверенные Пыли жестоки, но честны. Тэйеры должны продать все, чтобы расплатиться с долгами. А потом что? Этот вопрос волновал Фэй больше всего.

Вард молча смотрел на нее.

– И что я должен делать, Фэй? Начнем продавать машины? Пошлем детей работать? – Он был в панике. Его мир рушился, он не знал никакой другой жизни, кроме этой.

– Мы должны посмотреть правде в глаза, как бы она ни была страшна.

Фэй медленно подошла к нему, ее глаза горели зеленым огнем, но злости не было. Она все обдумала, и не могла позволить ему и дальше обманывать их обоих.

– Надо что-то делать.

– Например?

Вард медленно опустился в кресло, как шарик, из которого выпустили воздух. Он все время думал об этом, но старался гнать от себя тревожные мысли. Может, и не надо было скрывать от жены? Но у него не хватало мужества сказать ей, сколь отчаянно их положение. Как глупо! Он по-прежнему покупал Фэй украшения, понимая, что жена в общем-то равнодушна к ним. Она обожала детей, любила его… Любила ли? А если нет? Эта мысль была невыносима. Он смотрел на жену, и ее взгляд вселял в него надежду. Похоже, Фэй вовсе не собиралась его бросать. Из глаз Варда внезапно хлынули слезы, он наклонился, уткнулся лицом ей в колени, оплакивая все, что натворил. Жена гладила его по волосам и что-то тихо приговаривала… Да, она и не думала уходить от него, по крайней мере сейчас, но и не собиралась позволить ему увильнуть от решения.

– Вард, мы должны продать дом.

– А мы куда денемся? – Он напомнил Фэй испуганного ребенка, и она улыбнулась.

– Переедем в другое место. Мы должны уволить весь штат, продать большую часть дорогих вещей, редкие книги, мои меха, украшения. – Ей было больно думать об этом, но только потому, что все это подарил он и каждый подарок был связан с важным событием в их жизни, а в этом смысле Фэй была сентиментальна. Но украшения были очень дорогими, а подобная роскошь теперь не для них. – Как ты думаешь, сколько мы должны?

– Не знаю. – Вард снова зарылся лицом в ее колени, но она мягко приподняла его голову.

– Давай выясним вместе. Вместе, мой родной. Нам предстоит вместе прыгать с парашютом.

– Ты думаешь, мы выкарабкаемся?

– Наверняка. – Фэй постаралась твердо произнести это слово, оставив сомнения при себе.

Стало чуть-чуть полегче. Пару раз, в ожидании очередного ящика шампанского, Вард чуть было не покончил с собой и теперь понял, насколько он слаб. В одиночку ему не справиться, правда, и с ней немногим легче.

Фэй заставила его встретиться с поверенными. Доктор не велел ей выходить, но она уже ни на что не обращала внимания. Пятый ребенок – не первый. Сейчас важнее не позволить Варду увернуться.

В этом отношении Фэй была безжалостна. Беде в лицо смотреть надо вместе. И они так и сделали. По словам поверенных, долг Тэйеров составлял три с половиной миллиона долларов. Фэй чуть не упала в обморок, узнав сумму, а Вард побелел как смерть. Поверенные объяснили, что следует все продать, и тогда, может быть, останется немного денег, которые можно во что-то вложить, но жить с прежним размахом больше не придется. Тут Билл Джентри многозначительно взглянул на Варда. Кому-то из них надо искать работу. Они осведомились, не собирается ли Фэй вернуться к старой карьере. Но после ее последнего фильма прошло семь лет, и ею давно никто не интересовался. Газеты о ней больше не писали, фоторепортеры гонялись за другими звездами. В тридцать два года Фэй едва ли сможет сниматься, даже если захочет. У нее, правда, была одна идея, но как ее реализовать, пока непонятно.

– Что насчет верфей? – Ее вопрос прозвучал резко, а Вард обрадовался, что спрашивать пришлось не ему. Все это было крайне неприятно и отчаянно хотелось выпить. Поверенные твердо стояли на своем.

– Вы должны признать банкротство.

– А дом? Сколько мы можем за него выручить?

– Если он кому-то понравится – примерно полмиллиона, а реально и того меньше.

– Хорошо. Начало положено… У нас еще есть дом в Палм Спрингс.

Фэй вынула из сумочки список. Накануне вечером, когда Вард пошел спать, она внесла в него абсолютно все, что у них было, даже собаку, и подсчитала, что, если им повезет, наберется пять миллионов долларов, а уж четыре наверняка.

– А потом что? – Вард горько посмотрел на нее. – Завернем детей в ковры и пойдем просить милостыню? Мы должны где-то жить, Фэй, нам нужны слуги, одежда, машины.

Она покачала головой.

– Не машины. Машина. И если мы не сможем себе ее позволить, то будем ездить на автобусе.

Выражение его лица испугало ее. Сможет ли Вард пережить перемены? Но выбора нет, и она поможет ему. Единственное, чего не хотела Фэй, – бросать его.

После двух часов беседы поверенные встали, пожали им руки. Вард был мрачнее тучи. Казалось, он постарел на десять лет, и по дороге домой чуть не плакал за рулем «дюзенберга», понимая, что, возможно, в этой машине они сдут в последний раз.

Они вошли в дом, няня с ребенком на руках уже поджидала Фэй. У маленькой Энн поднялась температура. Няня была уверена, что девочка заразилась от Вэл, и очень беспокоилась. Фэй рассеянно подошла к телефону, чтобы вызвать доктора, но дочь на руки не взяла. Позже няня снова предложила подержать крошку, но хозяйка отмахнулась и хмуро ответила:

– Мне некогда. Потом.

Фэй никогда не отличалась грубостью, но сейчас голова была забита другим. Мысли о будущем лишили ее сил. Придется все делать самой – Вард совсем расклеился и был благодарен жене за то, что она так энергично взялась за дело. Фэй обзвонила всех городских агентов, дала объявление о продаже дома, связалась с поверенными, назначила встречи с дилерами по продаже антиквариата и стала составлять списки тех вещей, которые можно было сохранить. Вард хмуро качал головой: столь бурная деятельность жены действовала ему на нервы.

Фэй подняла на него глаза.

– Что ты собираешься делать сегодня?

– Поеду в клуб, на ланч.

Да, вот чем еще следует заняться – членством во всех его клубах. Но пока она просто молча кивнула, и Вард вышел. В шесть вечера он явился в самом радужном настроении – весь день играл в трик-трак и у кого-то из друзей выиграл девятьсот долларов. А если бы он проиграл, подумала Фэй, но, ничего не сказав, тихо отправилась наверх. Она не хотела видеть, как пьяный муж играет с дочерьми. Предстояло слишком много дел. Завтра она начнет увольнять прислугу… продавать машины… Потом, когда с этим будет покончено, надо продать дом в Палм Спрингс… Глаза туманились слезами, не столько от сожаления, сколько от тяжести, свалившейся на нее. И никуда не денешься. Это как кошмар, как страшный сон. В двадцать четыре часа вся их жизнь рассыпалась в прах, но Фэй не позволяла себе думать об этом, чтобы не закричать в голос. Как странно, еще несколько дней назад ее мысли были совсем иными, ожидание ребенка… очередной шикарный подарок мужа… Они мечтали несколько недель провести в Палм Спрингс, а теперь все кончилось… Навсегда… Совсем.

Невыносимо. Когда она поднялась по лестнице, с тяжелым сердцем размышляя о предстоящих делах, ее окликнула няня, но у Фэй не было времени для ребенка. Слишком много навалилось забот. Женщина в белом стояла на верхней ступеньке и с упреком глядела на хозяйку, в одной руке держа бутылочку с детским питанием, а другой прижимая к груди младенца в вышитом розовом одеяльце, купленном еще для близнецов.

– Не хотите покормить малышку, миссис Тэйер? Выражение няниного лица не предвещало ничего хорошего, и, невольно подумав о ее высокой зарплате и своем поведении, Фэй почувствовала неловкость.

– Не могу, миссис Маквин. Простите… – Она отвернулась, чувствуя, как вина острым ножом вонзается в сердце. – Я очень устала…

Но дело было не в этом. Ей не терпелось осмотреть украшения, прежде чем Вард поднимется наверх. Уже назначена встреча с Фрэнсис Клейн, и предстояло решить, что продать. Фэй знала, что получит за драгоценности хорошую цену. Пути назад нет, как нет времени и для малютки Энн. Бедная крошка.

– Может быть, завтра, – пробормотала она и поспешила к себе, убегая от укоряющего взгляда няни. Ей было легче не видеть дочь, недавно покинувшую ее чрево. Неделю или две назад она только о ней и думала. Но сегодня – нет… не сейчас… Со слезами на глазах Фэй прошла к себе и закрыла дверь, а миссис Маквин смотрела вслед. Покачав головой, она вернулась в детскую.

6

В феврале для аукциона забрали мебель – весь антиквариат, а хроме того, шесть сервизов из прекрасного древнего китайского фарфора, купленного Тэйерами за последние семь лет, все хрустальные люстры, персидские ковры. В доме осталось только самое необходимое. Фэй устроила так, чтобы дети в это время находились в Палм Спрингс, и настояла, чтобы Варда тоже не было дома.

– Пытаешься избавиться от меня? – Он недобро посмотрел на жену поверх бокала шампанского, с которым, казалось, уже никогда не расстанется; теперь бокалы стали вместительней.

– Ты ведь знаешь, что это не так. – Она села рядом с ним и вздохнула. Весь день она делала наклейки на мебель: красные – на ту, что на продажу, голубые – на остальную. Фэй хотела продать абсолютно все ценное, а вещи попроще пригодятся после переезда. Это угнетало. Однако было необходимо – слово, которое Вард ненавидел, но Фэй была безжалостна. Теперь, узнав горькую правду, она не станет ему потакать, не позволит больше врать себе и ей.

Неужели он и дальше собирается жить во лжи? Накапливать долги? От одной этой мысли Фэй содрогнулась. Она верила, что сумеет начать жить по-новому. Они еще достаточно молоды, у них дети. Сейчас она была не в меньшей панике, чем Вард, но взбираясь по крутому горному склону, нельзя смотреть вниз. Фэй не могла позволить себе такой роскоши. Они должны переехать.

– Я вчера продала карусель. – Единственная тема, на которую они были способны говорить, – что продано и что нет. На дом пока не находилось покупателей, и это начинало беспокоить Фэй. – Отель купил ее за приличную цену.

– Замечательно. – Вард встал и снова наполнил бокал. – Я уверен, дети будут в полном восторге от такой новости.

– Но иначе я не могла поступить… – «А вот ты бы мог», – горько подумала она и тут же выкинула его слова из головы. Не ее вина в том, что они все потеряли. Но Фэй не могла позволить себе обвинять Варда. Ее муж никогда не знал иной жизни, никогда ни за что не отвечал – никто не научил его этому. К тому же он так прекрасно относился к ней. Несмотря ни на что, Фэй все еще любила мужа, но иногда он бывал невыносим. Обман длился слишком долго. Если бы она только знала… Фэй поймала затравленный взгляд Варда, державшего в руке бокал. На мгновение, только на одно мгновение она представила себе, каким он будет в старости. Сейчас он все еще походил на юношу, очень красивого, доброжелательного, беззаботного, но за последние два месяца прибавил в весе, и это несколько старило его. Фэй заметила пробивающуюся седину в светлой шевелюре и сеточку морщин вокруг глаз.

– Вард… – Она попыталась найти слова, чтобы облегчить его боль, вселить в него силу, уверенность в себя, но тяжелые мысли, как поезда по рельсам, громыхали у нее в мозгу. – Куда мы теперь? Куда уедем отсюда? Что с нами всеми будет, когда продадут дом?

– Как бы мне не хотелось вовлекать тебя в это! – Во всем случившемся Вард винил себя. – Я не имел права жениться на тебе. – Но он хотел ее, он отчаянно нуждался в ней, особенно после войны, после смерти первой жены, убитой всего через два месяца после свадьбы… Фэй всегда была замечательная и такою же осталась. От этого еще тяжелее. Вард ненавидел себя за все дурное, что причинил ей.

Фэй медленно подошла к нему, присела на ручку кресла. Она очень похудела за последнее время, ведь ей приходилось трудиться с утра до вечера, пакуя коробки, сортируя горы вещей, занимаясь домашними делами. Из многочисленного штата прислуги остались кухарка и уборщица, да две няни – одна была нанята при рождении Лайонела, вторая ухаживала за новорожденной Энн.

В конце концов, Фэй планировала оставить только двоих, но сейчас нужно было помогать укладывать вещи. Артур и Элизабет шесть недель назад со слезами покинули свою хозяйку, оба шофера, мажордом, полдюжины горничных тоже уволены. Если удастся подыскать небольшой дом, им, вероятно, вообще не понадобится прислуга. Но сперва надо продать этот. И эти хлопоты Вард тоже взвалил на ее хрупкие плечи.

– Может, ты хочешь развода? – Вард посмотрел на нее; бокал в руке опустел, но ненадолго.

– Нет. – Ответ четко прозвучал в полупустой комнате. – Не хочу. По-моему, священник говорил: «и в беде, и в радости», и если сейчас наши дела плохи, значит, так и должно быть.

– Так и должно быть? Мы уже все продали, поверенные дают нам в долг, чтобы мы могли чем-то питаться и платить горничным, а ты собираешься отмахнуться от этого? А что мы будем есть потом?

Фэй с трудом подавила желание потребовать, чтобы муж прекратил пить, понимая, что скоро он бросит сам. Все снова придет в норму.

– Придумаем что-нибудь. А ты что можешь предложить?

– Не знаю. Ты не собираешься вернуться в кино? Правда, ты уже не такая юная, сама понимаешь. – Язык Варда заплетался – он напился.

– Понимаю, Вард. – Голос был неестественно спокоен. Она сама уже несколько недель думала об этом. – Найдем какую-нибудь работу.

– Для кого? Для меня? – Он двинулся к ней с угрожающим видом, что было на него не похоже. Но оба находились в таком напряжении, что все казалось возможным. – Дерьмо! Я никогда не работал!

Думаешь, что буду искать место в магазине, чтобы продавать туфли твоим друзьям?

– Вард, пожалуйста…

Фэй отвернулась, чтобы скрыть слезы, но он, схватив жену за руку, злобно потянул к себе, чтобы видеть ее лицо.

– Ну-ка, расскажи о своих планах, мисс Реальность! Между прочим, мы оказались перед лицом этого безобразия с твоей подачи! Если бы не ты, мы бы жили по-прежнему.

Так вот оно что, он обвинял ее, не себя. Внезапно Фэй не выдержала:

– Если бы мы жили по-прежнему, у нас было бы пять миллионов долга вместо четырех.

– Черт возьми! Ты говоришь, как те два старых хрыча, Джентри и Бурфорд! Они же идиоты! И плевать мне на долги! – вопил он. – Разве мы плохо жили? – Вард гневно смотрел в глаза жене, но злился не на нее, а на себя.

– А ты и дальше лгал бы мне? Они бы сами забрали у нас все! И вывезли бы всю мебель! – выкрикнула в ответ Фэй.

Вард горько рассмеялся.

– Ну, ясно. А сейчас что ты делаешь?

– Это наше решение, Вард, мы продаем свои вещи, и если нам повезет, у нас останется немного денег. Мы все обдумаем и вложим их в какое-то дело. А может, и поживем на них немного. Все это ерунда! Главное, что мы еще есть друг у друга, и у нас дети.

Вард больше не желал ее слушать и, хлопнув дверью, вышел. Дверь задрожала от удара. После его ухода руки Фэй тряслись еще полчаса, но она снова принялась паковать вещи.

Через три недели Тэйеры продали дом. Это был самый мрачный день в их жизни. Но иного выхода не было. Они получили гораздо меньше, чем надеялись; покупатели понимали отчаянное положение супругов, но дом уже не был таким ухоженным, как раньше. В саду царило запустение, садовники давно уволены, от карусели остались на земле вмятины; мебель вывезена, огромные комнаты без люстр и портьер казались мрачными.

Тэйеры выручили за дом всего четверть миллиона долларов. Предложение поступило на следующий день, неделю шли переговоры, в конце концов договорились о цене. Бурфорд, Джентри и Фэй давили на Варда, чтобы тот согласился на такую сумму, уверяя, что выбора нет. Он подписал документы и тут же заперся в кабинете с двумя бутылками шампанского и бутылкой джина. Глядя на фотографии родителей, Вард оплакивал прошлое, с ужасом думал о предстоящем, но от спиртного старался воздерживаться.

Фэй допоздна не видела мужа и, когда он вошел, не сразу смогла заговорить с ним. При виде его лица рыдать хотелось. Кончилась беспечная жизнь. Фэй испугалась: а вдруг Вард не переживет перемены? Она знала бедность, и ей не было так страшно, как этому баловню судьбы. Сумеют ли они снова обрести друг друга? Идиллия исчезла, безоблачное прошлое осталось позади. Они остались наедине с ужасной реальностью, трагичностью происшедшего и уродством будущей жизни. Но она не даст мужу опуститься и стать безнадежным пьяницей.

Вард смотрел на жену, будто читая ее мысли. Казалось, его сердце разбито навсегда. Он бессильно опустился на кровать.

– Извини, я оказался настоящим сукиным сыном.

Она почувствовала, как подступают слезы, и попыталась улыбнуться.

– Нам всем тяжело.

– Но это моя вина. Я не уверен, было ли в моих силах повернуть поток бед вспять, но мог хотя бы замедлить его.

– Ты не сумел бы оживить умирающее производство, Вард. Не осуждай себя. Она подошла к кровати, присела рядом с мужем. – Что касается остального, по крайней мере, нас окружал праздник…

– А вдруг нам придется голодать? – спросил он испуганно. Для человека, все эти годы жившего в кредит, такой вопрос был странен. Но Вард понимал одно: он отчаянно нуждался в Фэй, и она не бросила его в беде.

Фэй говорила с мужем спокойно, хотя в душе бушевала буря. Ей хотелось передать ему свою веру в лучшие дни. Ничего большего она сейчас для него сделать не могла.

– Мы не будем голодать, Вард. Мы справимся. Я и в худшие времена не голодала. – И она устало улыбнулась, ощущая, как все тело ноет от бесконечного упаковывания вещей, передвигания мебели и тяжелых тюков.

– Но у вас в семье не было семерых человек, правда?

– Да. – Она впервые за эти недели нежно посмотрела на него. – Но я рада, что у нас с тобой большая семья.

– Правда, Фэй? – Несколько часов назад несчастье отрезвило его, он сегодня не напился и был рад этому. – А тебя не пугает, что все мы держимся за твою юбку, а я веду себя хуже, чем дети?

Она медленно коснулась песочных волос. Как же он похож на Грегори! Временами сын казался взрослее отца, но сходство было разительным.

– Все будет хорошо, Вард. Обещаю тебе. – Фэй нежно поцеловала мужа в макушку. Слезы медленно текли по его щекам, но он старался подавить рыдания.

– Я буду помогать тебе, детка. Клянусь. Я сделаю все, что смогу.

Фэй кивнула, прижалась щекой к его лицу, и впервые за долгое время он поцеловал ее в губы. Потом лег с ней в постель, но на этом все и закончилось. И так было уже давно.

Мысли были заняты другим, но их любовь все еще жила, правда, сильно помятая. Больше у них не осталось ничего.

7

В мае Тэйеры выехали из дома. По щекам Фэй и Варда текли слезы. Они знали, что уходят из этого сверкающего мира навсегда. Лайонел и Грегори тоже плакали. Братья уже были достаточно взрослыми и понимали, что никогда больше не вернутся в дом их детства – красивый, надежный, теплый. И что-то в отношениях родителей пугало их. Все переменилось, но дети не понимали до конца, что именно. Только Ванесса и Вэл казались равнодушными, им было по три года, и сестер не волновало, куда их повезут, хотя и они чувствовали общую напряженность.

Вард вел единственную машину, оставшуюся у них, – большой старый «крайслер», с открытым багажником и откидными сиденьями. Сейчас он был им крайне необходим. «Дюзенберги», «кадиллаки» и остальные автомобили Варда были проданы, как и двухместный «бентли» Фэй.

Для Тэйеров это было прощанием с молодостью. Дом в Палм Спрингс надо будет освободить в июне, а пока есть возможность оставить там детей. Они набрали проспектов об аренде, отвезли мебель на склад. Фэй отправилась в Палм Спрингс вместе с семьей, собираясь потом вернуться в Лос-Анджелес и подыскать дом; Вард останется в Палм Спрингс следить за упаковкой вещей. Он настоял на этом, заявив, что тоже должен внести свою лепту в общие хлопоты. Фэй предстояло найти приличное жилье. Она понимала, что это нелегкая задача. После продажи верфей, дома на Беверли Хиллз, мебели, предметов искусства, собраний редких книг, нескольких машин и дома на Палм Спрингс со всеми потрохами им хватит денег расплатиться с долгами. Это даст пять с половиной миллионов долларов; если разумно распорядиться остатком, они смогут сводить концы с концами, только надо снять дом подешевле. Как только они въедут, Фэй начнет искать работу. Вард тоже намеревался приступить к поискам места, в чем Фэй сильно сомневалась. Она верила только в собственные силы, вовсе не считая себя старухой; тридцать два года – вполне подходящий возраст для того, чем ей давно хотелось заняться. Лайонел пойдет в первый класс, Грегори – в детский сад, близняшки – в ясли, и у нее, наконец, появится свободное время. Она оставит одну няню на всех, и та будет следить за домом и готовить. Крошке Энн четыре месяца, но девочка не доставляла особых хлопот. Размышляя об этом по пути в Палм Спрингс, Фэй вдруг снова ощутила вину по отношению к младшей дочке. Другие дети в ее возрасте были окружены вниманием, но на эту времени не хватало. Фэй практически не видела ее с тех пор, как родила. Несчастье обрушилось так внезапно, что невозможно было ни о чем больше думать, слишком много другого теснилось в голове. Вард несколько раз взглянул на хмурое лицо жены и потрепал ее по руке.

Он пообещал ей меньше пить в Палм Спрингс. Дом там небольшой, и если он станет пьянствовать, дети непременно заметят. Кроме того, у него полно дел, и Фэй надеялась, что ему некогда будет предаваться унынию.

Через два дня Фэй вернулась в Лос-Анджелес уже на поезде и поселилась в маленьком номере отеля «Голливуд-Рузвельт». Дома, предложенные каталогами, были отвратительны – в отдаленных районах, с крошечными двориками и тесными убогими комнатенками. Фэй переворошила все газеты, побывала во всех агентствах и была в полном отчаянии – шла уже вторая неделя. Наконец она нашла достаточно большой дом, показавшийся ей лучше других. На втором этаже располагались четыре спальни. Она решила поселить мальчиков вдвоем, близняшек тоже, а няню с Энн. А четвертая – для них с Бардом. Внизу большая, мрачная, отделанная дешевыми панелями гостиная с камином, много лет не топившимся, столовая с окнами, выходящими в унылый садик, и просторная старомодная кухня, куда войдет их огромный обеденный стол. Теперь дети будут ближе к ней, чем раньше; Фэй пыталась уверить себя, что им это пойдет на пользу. Она надеялась, что Вард согласится жить в таком доме, а дети не зарыдают при виде мрачных комнат, тем более что за аренду просили ровно столько, сколько она могла себе позволить. Дом был расположен в районе Монтерей Парк, невероятно далеко от их старой жизни на Беверли Хиллз.

Вернувшись в Палм Спрингс, Фэй и не пыталась никого обмануть. Сразу объявила, что это временно, вместе они легко перенесут неудобства, у всех будут свои дела, они посадят красивые цветы в саду и будут радоваться, когда они вырастут. Оставшись с женой наедине, Вард внимательно посмотрел ей в глаза и задал вопрос, которого она так боялась:

– Насколько все на самом деле плохо, Фэй? Она глубоко вздохнула. Что ответить? Только правду, да он и сам скоро все увидит.

– По сравнению с тем, что было? Он кивнул.

– Ужасно. Но если не оглядываться назад и попытаться понять, что это не навсегда, вполне пристойно. Дом свежевыкрашен, в комнатах чисто, мы украсим их занавесками, цветами, мебели у нас достаточно, – Фэй еще раз вздохнула, пытаясь не смотреть в опустошенное лицо мужа. – Мы вместе, и все будет хорошо. – Она улыбнулась, но Вард хмуро отвернулся.

– Заладила…

Опять он злится. Фэй втайне начинала верить, что это она во всем виновата, наверно, не следовало раскрывать ему глаза. Пусть бы вел себя по-прежнему до конца. Но ведь рано или поздно все равно пришлось бы смириться с истинным положением дел… Она не находила слов.

Муж сдержал обещание, упаковал вещи в Палм Спрингс и до ее возвращения не пил, надеясь, что по приезде она снова все возьмет на себя и он сможет расслабиться.

Когда они во вторник все вместе поехали в Лос-Анджелес, казалось, будто на улице тысяча градусов. В доме на Монтерей Парк Фэй уже успела кое-что сделать – распаковала вещи, в каждой комнате развесила картины, поставила в вазы цветы, застелила постели – словом, постаралась придать дому жилой вид. Дети, словно котята, обнюхивали новое жилье, радовались своим, комнатам, кроватям, игрушкам, и это несколько утешило Фэй. Но Вард был близок к обмороку, войдя в темную, мрачную гостиную. Фэй смотрела на него и боролась с подступившими слезами. Он выглянул в сад, сощурившись, осмотрел столовую, поднял глаза, инстинктивно надеясь увидеть знакомую люстру, вспомнил, что ее продали два месяца назад, поглядел на жену и покачал головой. Он сроду не видел ничего подобного, никогда не бывал в таком бедном доме, и это пронзило его до глубины души.

– Надеюсь, по крайней мере, это дешево. – Вина снова кольнула его: что же он сделал с женой и с детьми! Но она смотрела на него с нежностью.

– Вард, это не надолго. – Такие слова она говорила себе и раньше, в бедном родительском доме, однако сейчас положение было куда хуже. Но все еще переменится. Она уверена. Они как-нибудь пробьются.

Вард, убитый горем, огляделся вокруг.

– Мне не вынести этого.

Впервые за прошедшие месяцы Фэй охватил гнев, и она закричала:

– Вард Тэйер, даже дети стараются что-то делать! И тебе не мешало бы. Я не могу повернуть для тебя время вспять. И не хочу притворяться, будто мне все это нравится. Но это наш дом. Мой, твой и наших детей.

Ее трясло. Вард не сводил с жены глаз. Фэй сделала все от нее зависящее, он уважал ее, но не был уверен, что сможет вести себя так же. Он без сил поплелся в спальню. Комната пахла затхлостью и гнилью, будто балки сырели годами, запах плесени стоял во всем доме. Занавески, повешенные Фэй, раньше висели в старой комнате для слуг и сюда не годились. Тэйеры словно сами стали слугами в собственном доме. Немыслимо. Сюрреализм, жуткий сон. Но такова теперь их жизнь. Это их общее испытание, это реальность.

Вард хотел что-то сказать Фэй, извиниться за свою слабость, но она быстро заснула, свернувшись клубочком, как ребенок, на своей половине кровати, и он подумал – неужели ей не страшно? Сам Вард все эти дни был в ужасе, и даже выпивка не помогала. Он беспрестанно думал: что дальше? Как они станут жить? Неужели так будет всегда? Сейчас они не могут себе позволить лучшее жилье, это ясно, но смогут ли они вообще что-либо себе позволить в будущем? Фэй сказала, что это их временное пристанище и они обязательно переедут отсюда. Но куда, когда, как? Такую мрачную, заплесневелую спальню с зелеными крашеными стенами он не мог себе представить даже в диких кошмарах.

Голливуд 1952–1957

8

С тех пор как Эйб был ее агентом, прошло шесть лет. Фэй набирала номер его телефона, и ее рука дрожала. Вполне возможно, он уже на пенсии или просто не захочет говорить с ней. После рождения Лайонела Эйб приглашал ее вернуться в кино, но сейчас, через шесть лет после того, как она все бросила, уже слишком поздно. Ей не надо этого объяснять, но она нуждается в его совете. Фэй дождалась сентября. Дети пошли в школу, ясли, Вард начал встречаться со старыми друзьями, пытаясь найти работу, но большую часть времени, похоже, тратил на ланчи и любимые рестораны и клубы – налаживал контакты, как объяснял, являясь домой. Возможно, он не лгал, но время шло, и ничего не менялось… Что ж, может, агент и вспомнит ее. Фэй назвала секретарше свое имя. Ее попросили не класть трубку. Пауза казалась невыносимо долгой. И вдруг – голос Эйба… Совсем как в старые дни, давным-давно…

– Господи… – Голос из далекого прошлого… – Ты еще жива? – Голос гудел у нее в ухе, как и много лет назад, и Фэй нервно засмеялась. – Это правда ты, Фэй Прайс?

Она вдруг пожалела, что не встречалась с ним чаще, но все время было занято Бардом и детьми. Голливуд остался в прежней, давней жизни.

– Да, это я, Фэй Прайс Тэйер, та же самая, но уже с несколькими седыми волосками.

– Ну, это поправимо, хотя не думаю, что ты звонишь мне по столь несерьезному поводу. Чем я обязан такой чести? Ты уже родила десятерых детей?

Эйб говорил так же доброжелательно, как и раньше, и Фэй была тронута, что он нашел для нее время. Когда-то они были хорошими друзьями. Агент, бывший все годы ее звездной карьеры рядом с ней, исчез из ее жизни. А теперь она снова стучалась в его дверь. Фэй рассмеялась.

– Нет, Эйб, у меня всего пятеро. Так что я на полпути к цели.

– Боже мой! Вы с мужем сошли с ума. Но по тому, как в церкви светились твои глаза, я все понял и поставил на тебе крест. Но ты лучше всех работала, Фэй. И могла еще долго такой оставаться.

Она не была уверена в правоте Эйба, но слушала с удовольствием. Возможно, со временем и у нее случились бы проколы, но Вард избавил ее от этого. А теперь надо набраться мужества и выложить свою просьбу – Эйб наверняка сразу все понял, едва услышав ее имя. Он читал газеты, как и все остальные, знал об их проблемах. Дом продан, вещи пошли с аукциона, верфи закрыты – быстрое падение, как, впрочем, частенько бывает со звездами. Но это не меняло его отношения к тем, кого он любил. Ему было жаль Фэй – без денег, с мужем, который ни дня не работал и кутил напропалую, имея на руках пятерых детей.

– Ты когда-нибудь скучала о прежних днях, Фэй?

Она всегда была честна с ним.

– Откровенно говоря, ни разу, во всяком случае, до сих пор.

– Ну, я полагаю, у тебя и времени на это нет – с пятью-то детишками. – Эйб хорошо понимал, что ей нужна работа, и решил перейти прямо к делу, чтобы избавить ее от смущения. – Так чем я обязан удовольствию слышать ваш голос, миссис Тэйер? – Легко догадаться… Эпизод в пьесе, небольшая роль в фильме… Он хорошо знал, что она не станет просить о невозможном.

– Хочу просить тебя об одолжении, Эйб.

– Давай, выкладывай.

Он всегда бывал с ней прям, и сейчас, если это будет в его силах, поможет.

– Я могла бы повидаться с тобой? – Фэй вела себя как начинающая актриса.

– Конечно. Называй день.

– Завтра?

Эйб даже несколько испугался – похоже, они действительно в отчаянном положении.

– Прекрасно. Сходим на ланч на Браун Дерби. На мгновение Фэй с тоской вспомнила прежние дни и, повесив трубку, пошла наверх, сдерживая улыбку. Она молила Бога, чтобы Эйб не счел ее выжившей из ума. Но при встрече он не сказал ничего подобного. Наоборот, сидел спокойно, обдумывая просьбу. Эйб был потрясен, услышав о подлинных масштабах произошедших перемен, о том, что они живут теперь на Монтерей Парк. Какое низкое падение после тех высот, откуда оба начинали совместную жизнь. Светлые годы безвозвратно ушли, но малышка держалась. Она вообще была девушка с характером и достаточно умна, чтобы добиться задуманного. И теперь он размышлял, как ей помочь.

– Я где-то читала, что Ида Лупино была режиссером в «Уорнер Бразерс», Эйб.

– Я знаю. Но далеко не каждый может дать тебе такой шанс, Фэй. – Он не кривил душой. – Кстати, что говорит по этому поводу твой муж?

Фэй глубоко вздохнула и посмотрела старому агенту в глаза. Эйб не слишком изменился за эти годы. Все такой же круглый, седовласый, требовательный и честный. И самое главное – она чувствовала это – до сих пор был ее другом. И он поможет ей, обязательно поможет.

– Муж еще не знает. Я решила сперва поговорить с тобой.

– Ты думаешь, он будет против твоего возвращения в Голливуд?

– Не совсем так; если бы я пыталась играть, он, возможно, и возражал бы, но для этого я уже стара и слишком давно ушла из кино.

– В тридцать два года рано говорить о старости, но через столько лет трудно вернуться обратно. Люди забывчивы, у молодежи вообще нет своих звезд. Ты знаешь, – он откинулся на спинку кресла, задумчиво посасывая сигару, – твоя идея начинает мне все больше нравиться. Если ее запродать на студии, могло бы кое-что выйти.

– Попытаешься?

Эйб ткнул сигарой в ее сторону.

– Значит, просишь меня снова стать твоим агентом?

– Да. – Фэй твердо встретила его взгляд, и он улыбнулся.

– Тогда принимаю предложение. Я все разнюхаю и посмотрю, что можно сделать.

Фэй слишком хорошо его знала. И была уверена, что Эйб перевернет все вокруг, и если ничего не найдет, то, значит, ничего и быть не может. Она не ошиблась. Эйб пропал на шесть недель, а наконец позвонив, попросил немедленно приехать.

Она не осмелилась ни о чем спросить по телефону, просто села на автобус до Голливуда, а потом буквально бегом взлетела по ступенькам и ворвалась в его офис. Эйб отметил, что она все еще очень красива, в потрясающем красном шелковом платье и легком черном пальто. Она сохранила кое-какую одежду лучших дней и выглядела прекрасно. Эйб приподнялся из-за стола и взял ее за руку, понимая, как она волнуется.

– Ну?

– Расслабься. Не Бог весть что, но, по крайней мере начало положено. Тебя устроит работа помощника режиссера? Плата жалкая, зато в «Метро Голден Мейер». Моему другу, Дору Шери, твоя идея понравилась. Он хочет посмотреть, на что ты способна, и очень разволновался, узнав, что у «Уорнер Бразерс» есть Лупино. Ему пришлась по душе мысль тоже иметь в штате женщину.

Шери слыл дальновидным человеком, хоть и был моложе всех.

– А как он поймет, на что я способна, если я буду с кем-то в паре? – забеспокоилась Фэй. Она понимала, что никто не доверит ей самостоятельную режиссерскую работу сразу.

– Режиссер, работающий по контракту, не очень нравится Дору. И если фильм получится хоть наполовину приемлемым, то это будет только твоя заслуга. Парень ленивый, много пьет, времени на площадке проводит меньше, чем надо. У тебя будут развязаны руки, только не жди ни денег, ни славы. Все это впереди, если справишься сейчас.

Фэй кивнула.

– А фильм хороший?

– Может получиться неплохим. – Он рассказал ей о сценарии, о занятых в фильме звездах. – Фэй, это твой шанс. Именно то, чего ты хочешь. Если ты всерьез говоришь о своих планах, я думаю, надо попытаться. Во всяком случае – что ты теряешь?

– В общем-то, ничего. – Она смотрела на него, обдумывая услышанное. – Когда начинать?

Ей хотелось иметь в запасе время, чтобы познакомиться со сценарием. Эйб знал, как Фэй любит эту работу, насколько она трудоспособна и старательна. Он весело улыбнулся.

– На следующей неделе. Фэй со стоном закатила глаза.

У нее не было времени обсудить свои планы с Вардом. Но это как раз то, чем она хотела отныне заниматься. Фэй не слишком была уверена в успехе, но, в конце концов, попытка не пытка. Она заглянула в глаза Эйбу Абрамсону и твердо кивнула:

– Согласна.

– Я еще не сказал, сколько ты будешь получать.

– Я в любом случае согласна.

Эйб назвал сумму, оба улыбнулись, понимая, как это смешно звучит. Но оба также знали и другое: ей выпал шанс.

– Ты должна ежедневно быть на площадке в шесть утра или даже раньше, если они потребуют. Придется работать до восьми-девяти вечера. Не представляю, как ты справишься с детьми. Может, Вард поможет. – Правда, ее муж привык к армии слуг, и Эйб не представлял, каким образом он сможет сейчас быть опорой Фэй.

– У меня есть служанка.

– Прекрасно. – Он встал. Все было почти как в старые времена… Фэй улыбнулась.

– Спасибо, Эйб.

– Не за что. – В его глазах таилась жалость, но эта женщина внушала уважение. Фэй выпутается. Не пропадет. – Приходи завтра и подпиши контракт, если вырвешься.

Значит, еще одна долгая поездка… Но это чепуха по сравнению с тем, что ей каждый день придется пересекать город с востока на запад в Калвер Сити и на МГМ. Что ж, ради дела Фэй пролезет и через игольное ушко и не подведет Эйба. Она понимала, что он возьмет с нее десять процентов за услуги, хотя это ничтожно мало при ее теперешнем заработке. Но Эйба, похоже, это устраивало, а уж о ней и говорить нечего.

Фэй так и распирало от счастья. У нее теперь есть работа! Она неслась вниз по лестнице, еле сдерживая крик радости. Всю дорогу домой в автобусе улыбалась сама себе. Ворвавшись в дом, так же бурно, как обычно врывались дети, она нашла Варда в гостиной, очевидно, под очередной дозой шампанского, выпитого за ланчем в компании приятелей. Фэй шлепнулась ему прямо на колени.

– Отгадай, что случилось?

– Если ты опять беременна, я покончу с собой. Но сперва убью тебя. – Вард засмеялся, а она самодовольно покачала головой.

– Нет, отгадывай еще раз.

– Сдаюсь.

Его глаза покраснели, слова выговаривались невнятно, но сейчас Фэй не обращала на это внимания.

– Я нашла работу!

Вард был потрясен. Фэй продолжала:

– Помощника режиссера в фильме, съемки начинаются на следующей неделе, на МГМ.

Вард так быстро вскочил на ноги, что она едва не свалилась, но вовремя хлопнулась на его место, а он посмотрел на нее сверху вниз.

– С ума сошла? Какого черта? И для этого ты уходила из дома? Искала работу? – Вард был ужасен, и Фэй подумала: а на что, по его мнению, они должны жить? Долги, двое взрослых, пятеро детей, няня. – Зачем тебе это? – Он неистовствовал, а с лестницы на них испуганно смотрели дети.

– Ну хотя бы один из нас должен работать, Вард.

– Я же тебе говорил, что каждый день навожу контакты!

– Великолепно. Значит, и у тебя скоро что-то получится. Но пока это случится, должна работать я. И приобретать опыт.

– Какой опыт? Ты же снова хочешь вернуться в Голливуд!

– Но в новом качестве. – Фэй еле сдерживалась, ей хотелось выложить ему все начистоту, но не при детях. Они стояли не двигаясь, а Варду вообще было не до них. – Я думаю, нам стоит поговорить об этом наедине.

– К черту! Поговорим сейчас. – Гнев исказил его лицо. – Почему ты не посоветовалась со мной, прежде чем ехать туда?

– Все вышло неожиданно.

– Когда? – Его слова летели в нее, словно камни.

– Сегодня.

– Замечательно! Поезжай и скажи им, что ты передумала. И тебя это не интересует.

… Вдруг что-то щелкнуло внутри, Фэй не могла больше сдерживать ярость.

– А почему я должна так поступить, Вард? Я хочу эту работу, и мне плевать, что за нее мало платят, и плевать, что об этом думаешь ты. Это то, что мне надо! Потом ты сам будешь рад моему решению. Кто-то должен попытаться вытащить нашу семью из грязи, в которую мы вляпались. – Фэй тут же пожалела о своих словах.

– И это должна делать ты, не так ли?

– Может, и я. – Поскольку она уже начала этот неприятный разговор, оставалось продолжать в том же духе.

– Замечательно. – Его пылающие глаза жгли ее; он схватил куртку со спинки стула. – Стало быть, я теперь тебе не нужен?

– Конечно, нужен… – Она больше ничего не успела сказать – дверь уже захлопнулась за ним.

Валери с Ванессой заплакали, Грегори печально смотрел на нее сверху вниз.

– Он вернется?

– Обязательно.

Она пошла к детям, чувствуя себя совершенно разбитой.

Почему он все усложняет? Почему воспринимает так болезненно? Может, потому, что слишком много пьет? Вздохнув, Фэй поцеловала Лайонела и потрепала Грегори по волосам. Потом нагнулась и взяла девочек на руки. Она еще была достаточно сильной, чтобы удержать обеих.

И вообще она сильная и способна на многое. Возможно, здесь и зарыта собака: муж оказался гораздо слабее ее, ему все труднее мириться с этим. Фэй не раз подмывало спросить Варда, почему он так ведет себя, но она заранее знала ответ. Ему не справиться со случившимся, он в состоянии только искать виноватых.

Ночью Фэй лежала без сна, ожидая Варда, моля Бога, чтобы он не разбил машину, чтобы с ним ничего не случилось. Он явился в четыре пятнадцать, воняя джином, и с трудом взгромоздился на кровать. Сейчас нет смысла разговаривать, придется ждать до утра и тогда поведать о своих планах. Но наутро ее рассказ не произвел на Варда никакого впечатления.

– Ради Бога, Вард, послушай же меня.

Он угрюмо смотрел в сторону. А ей пора было спешить в Голливуд к Эйбу, подписать контракт и забрать сценарий.

– Меня не интересует все это дерьмо. Ты такая же сумасбродка, каким был когда-то я. Сумасшедшая фантазерка! Ты знаешь о режиссуре не больше меня, а я не знаю ни черта. – Он злобно смотрел на жену.

– Да, не знаю, но обязательно узнаю. В этом преимущество новой работы. К следующему ли фильму, к десятому ли, но я научусь. И то, что я предлагаю тебе, вовсе не сумасбродство.

– Чушь!

– Вард, послушай же меня. У продюсеров большие связи, они знакомы с очень состоятельными людьми, и им вовсе не обязательно любить кино, хотя это и помогает в работе. Это посредники. Они как бы соединяют вместе нужные части. Что тебе еще надо? У тебя же столько влиятельных друзей. Кто-то из них захочет вложить деньги в фильм, и таким образом войдет в Голливуд. А в один прекрасный день, если дела пойдут хорошо, мы сколотим свою команду. Ты – продюсер, я – режиссер. Вард смотрел на нее как на полоумную.

– А почему бы тебе всех нас не впихнуть в свой водевиль? Ненормальная!

В конце концов Фэй оставила его в покое. Муж не хотел даже слушать ее. Но она знала, что все возможно. Если бы только он оторвал свою задницу от стула и попытался хоть что-то сделать! Она схватила пальто, сумку и посмотрела на него.

– Можешь смеяться надо мной сколько угодно, Вард Тэйер. Но в один прекрасный день ты поймешь, что я была права. И если бы ты нашел в себе силы снова стать мужчиной, то ухватился бы за мою идею. Она не такая уж безумная, как тебе кажется. Подумай об этом, если выкроишь время между пьянками. – С этими словами она вышла и закрыла за собой дверь.

В следующие два месяца Фэй редко видела Варда. Ей приходилось выезжать на студию в начале пятого, и автобус тащился туда целую вечность. Домой она возвращалась после десяти, дети уже крепко спали, а Варда постоянно не было дома. Фэй никогда не спрашивала, где он болтается вечерами. Наскоро поев, она валилась в постель после горячей ванны, листала сценарий, чтобы на следующий день начать все сначала. Такой режим мог убить кого угодно, но она не сдавалась. Второму режиссеру не нравилось все, что она делала, и он доставлял ей немало неприятных минут. Но к счастью, ее напарник почти не появлялся на площадке, и она плевала на его мнение.

Фэй и актеры были очарованы друг другом, и она сумела от каждого добиться того, чего не смог бы никто другой. Все поняли это еще во время съемок, а на пленке, которую они наконец продемонстрировали Дору Шери, ее усилий не заметить было невозможно.

Эйб позвонил ей домой в конце января, через неделю после окончания съемок. Фэйпришлось немного задержаться на студии. Вернувшись, она узнала, что Варда уже несколько дней нет дома. Няне он сказал, что отправляется в Мексику повидаться с друзьями, а ей даже записки не оставил. Холодок пробежал по спине Фэй при этом сообщении, но она отогнала от себя тревожные мысли и решила сосредоточиться на детях – работая над фильмом, Фэй почти их не видела. Сейчас звонок Эйба оторвал ее от игры с младшей дочкой.

– Фэй? – Знакомый голос загудел в ухе, и она улыбнулась.

– Да, Эйб.

– У меня хорошие новости.

Она затаила дыхание. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы им понравилась моя работа». Она обмирала от страха, ожидая ответа.

– Шери говорит, что это шикарно.

– О Боже… – Слезы закапали из ее глаз.

– Он хочет дать тебе новую работу.

– Мне одной?

– Нет, снова будешь помощником, но на сей раз он обещает хорошие деньги. Шери хочет, чтобы ты поработала с кем-то стоящим. Он считает, что ты сможешь многому от него научиться. – И Эйб назвал имя, заставившее Фэй затаить дыхание. Несколько лет назад он был режиссером у нее самой. Дор Шери не ошибается: она многому научится у него. Ей очень хотелось работать самостоятельно, но она понимала, что надо запастись терпением. Фэй снова напомнила себе об этом, а Эйб уже говорил о новом фильме. – Так что ты думаешь?

– Я согласна! – В любом случае, деньги нужны, и один Бог знает, где Вард. Путешествие в Мексику было последней каплей, и она собиралась при встрече сообщить об этом мужу. Об этом и о многом другом. Ей хотелось рассказать о новой замечательной работе, но рядом не было никого, с кем можно было поделиться. Как же без него одиноко! – И когда начинать?

– Через шесть недель.

– Хорошо. Успею немного побыть с детьми. Эйб заметил, что она ни разу не упомянула о Варде, но не удивился. Он не дал бы и десяти центов за то, что их брак выживет. Вард, по рассказам Фэй, явно не мог приспособиться к новым обстоятельствам, и рано или поздно она пробьет себе дорогу, оставив его далеко позади. Легко предположить, чем все это кончится. Но Эйб понимал, насколько Фэй привязана к Варду. Забыв былую славу звезды ради него и детей, она в течение нескольких лет полностью зависела от мужа и до сих пор полагалась на него. Он был необходим ей так же, как и она ему, во всяком случае, Фэй на это надеялась.

Каким же ударом для нее было увидеть его здоровым, загоревшим, счастливым по возвращении из Мексики! Вард явился с длинной кубинской сигарой во рту, чемоданом из крокодиловой кожи в руках, в одном из своих старых, прекрасно сшитых белых костюмов. Он выглядел так, будто «дюзенберг» по-прежнему стоит у ворот. Войдя, он с недоумением взглянул на жену, полагая, что ей давно пора быть в постели. Однако Фэй работала над сценарием, хотя было уже далеко за полночь.

– Хорошо отдохнул? – Холодок в голосе скрывал гнев и боль, не покидавшие ее с тех пор, как он уехал. Но Фэй была слишком горда, чтобы показать это мужу.

– Да. Извини, что не написал…

– Понимаю. У тебя не было времени. – Странное выражение его лица разозлило Фэй. Судя по всему, Вард вовсе не сожалел о своем отъезде. Она сразу поняла это и быстро догадалась о причине. – С кем же ты был?

– Кое с кем из старых друзей. – Он поставил свой чемодан на пол и сел на диван напротив.

– Как интересно. А почему ты ничего не сказал мне перед отъездом?

– Это вышло внезапно. – Что-то отвратительное светилось в его глазах. – А ты была так занята своим фильмом.

Вот в чем дело! Маленькая месть за то, что она нашла работу, а он не смог. Фэй все понимала, но как, однако, это нечестно с его стороны.

– Ясно. В следующий раз, когда соберешься уезжать на три недели, попытайся позвонить мне на работу. Ты будешь приятно удивлен, легко найдя меня по телефону.

– Я не знал. – Вард слегка побледнел под слоем загара.

– Теперь будешь знать. – Она заглянула в глубину его глаз и окончательно поняла, в чем дело. И как же ей теперь себя вести?

Назавтра жизнь Фэй облегчили газеты. Там обо всем было написано. Ей оставалось только бросить их мужу.

– У тебя замечательный пресс-агент. И агент по путешествиям тоже. Теперь ясно, с какими старыми друзьями ты разъезжаешь по свету. – Фэй чувствовала себя подстреленной птицей, но не хотела показывать этого мужу. Он не должен знать, какую боль причинил ей своим позорным поведением. Фэй понимала – Вард по-своему пытается справиться со случившимся. Он воображал, что все еще является частью своего потерянного мира. Но как бы старательно он ни притворялся, для него все уже кончено… по крайней мере, пока он снова не женится на ком-то из той роскошной жизни.

Прочитав газету, Вард раскрыл рот. «Обанкротившийся миллионер Вард Тэйер IV и Мейзи Абернетти на днях должны возвратиться из Мексики. Парочка три недели нежилась на ее яхте у берегов Сан-Диего, потом отправилась в Мехико, чтобы навестить друзей и поиграть в кости. Они выглядели ужасно счастливыми, но что же сталось с его экс-королевой?..»

Фэй смотрела на него с отвращением и ненавистью, впервые за все время.

– Можешь сообщить, что дал королеве отставку. Это облегчит твое положение, а заодно и участь мисс Абернетти, сукин ты сын. Так-то ты улаживаешь наши дела? Бегая за шлюшками! Меня тошнит от вас обоих.

Мейзи Абернетти была вконец испорченной эгоистичной натурой, которая спала почти со всеми знакомыми мужчинами. «Кроме меня», – обычно говаривал Вард в шутку. А теперь и он вошел в список.

Фэй, хлопнув дверью, выбежала из спальни. Спустившись вниз, Вард обнаружил, что она повела детей в школу.

В эти недели она большую часть времени проводила с ними, стараясь восполнить долгие месяцы работы. А впереди – новая разлука. На съемочной площадке она ужасно скучала по ним.

Когда она вернулась, Вард в голубом шелковом халате, купленном когда-то давно в Париже, ждал ее внизу.

– Я должен поговорить с тобой. – Он выглядел расстроенным, но Фэй прошла мимо него наверх. Она собиралась в общественную библиотеку.

– Мне нечего тебе сказать. Ты волен идти куда хочешь. Я найду адвоката, и он позвонит Бурфорду. – Она понемногу убеждалась в том, что Мейзи Абернетти – не случайная подружка Варда, и все гораздо серьезнее.

– Все так просто? – Вард схватил ее за руку, но она посмотрела на него с таким презрением, что он испугался. Его вообще еще никто никогда не презирал. Вард наконец понял, что натворил, и сердце болезненно сжалось.

– Фэй, послушай меня… Это глупая ошибка. Я просто должен был как-то выбраться отсюда… Дети все время вопят… ты уходишь… Этот дом душит меня.

– Тогда ступай отсюда. Возвращайся на Беверли Хиллз к своей Мейзи. Я уверена, она с радостью тебя примет.

– В качестве кого? – Он с горечью посмотрел на жену. – Шофера? Черт побери, я не могу найти работу, а ты все время трудишься. Какого дьявола, ты-то понимаешь меня? Я не вынесу такой жизни, я не создан для нее… – Он отпустил руку Фэй, а она без всякого сочувствия смотрела на него. На этот раз Вард зашел слишком далеко. Она могла простить ему все – пьянство, эгоизм, неспособность к работе, ложь, – только не измену. Вард жалобно смотрел на нее.

– Я ничего не могу, ты сильнее меня. В тебе есть то, чем не обладаю я. И я не знаю, как это назвать.

– Это называется характер. И он был бы и у тебя, если бы ты дал себе шанс проявить его и смог подольше обходиться без вина, чтобы встать на ноги.

– А если я не могу? Тебе никогда это не приходило в голову? Я думал об этом каждый день, пока не уехал. У меня есть только один выход.

– Какой? – Она озадаченно поглядела на него, но ужас уже закрался внутрь. Теперь он выглядел странно спокойным и, казалось, понял, что делать.

– Уйти из твоей жизни.

– Сейчас? Но это подло. – Фэй ужаснулась. Она совсем не хотела терять этого человека и все еще любила его. Он и дети – самое главное для нее. – И ты сможешь так поступить с нами?

В ее глазах стояли слезы, и Вард заставил себя отвернуться, так же, как в последние недели заставлял себя не думать о ней. Он больше не мог нести бремя своей вины. То, что случилось, – его ошибка, и ему нечего предложить ей, она и без него со всем справлялась. По крайней мере, он так думал, но если бы сейчас посмотрел на жену, то увидел бы в ее глазах ужас.

– Вард, что с нами происходит? – Ее голос стал хриплым и низким. Он тяжело вздохнул, прошел через комнату, выглянул в окно, но так и не увидел ничего, кроме стены соседнего дома и кучи мусора.

– Я думаю, пришло время уйти отсюда, подыскать работу и дать тебе возможность забыть о том, что мы когда-то были вместе.

– А дети? – Фэй была на грани истерики. – Их ты тоже собираешься забыть? – Она смотрела ему в затылок, не веря в происходящее. С ними такого не может случиться! Это ночной кошмар или бездарный, отвратительный сценарий.

– Я буду посылать тебе все, что смогу. – Он медленно повернулся и посмотрел на нее.

– Это из-за Мейзи? У вас все серьезно?

Трудно поверить, но Фэй была близка к истине. Вард отчаянно тосковал по старой беззаботной жизни, а Мейзи – часть того мира. Однако он покачал головой.

– Нет. Мне просто на время надо выбраться отсюда, – сказал он. – Я чувствую, что без меня ты начнешь новую, самостоятельную жизнь. И может, сумеешь выйти замуж за преуспевающего киногероя.

– Если бы я хотела, то сделала бы это много лет назад. Но мне нужен был ты.

– А теперь? – Он почувствовал прилив мужества, как когда-то, много лет назад. Ему некуда идти, нечего больше терять, кроме нее.

Фэй печально смотрела на мужа.

– Я отказываюсь понимать тебя, Вард. Как ты мог поехать с ней в Мексику? Может, тебе действительно лучше вернуться к ней?

Эти слова были фальшивой бравадой, но он ухватился за них, как за наживку.

– Может, и так. – Он пошел наверх, и Фэй услышала, как он собирает в спальне вещи. Она села на кухне, слепо уставившись в кофейную чашку и думая о прожитых вместе семи годах, потом горько заплакала, и плакала до тех пор, пока не пришло время забирать детей из школы.

Когда она вернулась домой, Варда уже не было. Дети не знали, что он приходил, поэтому не пришлось ничего объяснять. Она приготовила ужин – пережаренные бараньи котлеты, недожаренную картошку, твердую, как камень, и шпинат, который она сожгла. Фэй была посредственной кулинаркой, но старалась, как могла. Однако сейчас она думала только о том, где ее муж. С Мейзи Абернетти, без сомнения. Напрасно она не сдержалась.

Фэй лежала в постели, перебирая всю их жизнь, начиная с Гвадалканала. Хорошие времена… нежность, любовь, мечты… Она плакала почти всю ночь, пока не уснула, утомленная слезами и тоской по мужу.

9

Второй фильм Фэй оказался гораздо труднее первого. Режиссер постоянно был на месте, много требовал от нее, давал указания, часто критиковал, и временами ей хотелось задушить его. А когда работа была закончена, Фэй обрела редкий, бесценный дар: он обучил ее трюкам, необходимым для новой профессии. Он требовал наивысшего результата, временами отдавая ей бразды правления, а потом просто подправлял. Фэй научилась гораздо большему, чем смогла бы получить за десять лет самостоятельной практики, и была ему за это очень благодарна. Перед уходом с площадки мэтр похвалил ее, и Фэй чуть не разрыдалась, глядя ему вслед.

– Что он тебе сказал? – шепотом спросил ее кто-то, и она улыбнулась.

– Он еще раз хотел бы поработать со мной, но понимает, что это невозможно, поскольку теперь я буду режиссером собственного фильма. – Фэй глубоко вздохнула, глядя на актеров; они обнимались и целовались, поздравляя друг друга с окончанием съемок. – Надеюсь, он прав.

И он действительно был прав. Через два месяца Эйб предложил ей первую самостоятельную режиссерскую работу. И снова на МГМ. Дор Шери дал ей шанс, и она оказалась достойной его.

– Поздравляю, Фэй.

– Спасибо, Эйб.

– Ты заслужила это.

Работа над новым фильмом начнется в конце года, это, в общем, и вызов, и событие, и Фэй была довольна. К тому времени дети снова вернутся в школу, Лайонел пойдет во второй класс, Грег в первый, близняшки последний год в детском саду, а Энн нет еще двух лет, и она плелась за старшими, боясь отстать, но те постоянно отмахивались от нее. Фэй думала, что надо бы почаще бывать с малышкой, но не хватало времени. Дети вопили, звали, требовали ее к себе, но надо было изучать сценарий. Фэй провела над ним несколько месяцев.

Энн отличалась от братьев и сестер не только возрастом – она была более замкнутой и охотно оставалась с няней. Только Лайонел по-особому относился к сестренке.

Фэй была в восторге от нового долгожданного сценария, но работа не могла вытеснить мыслей о Варде: она постоянно гадала, где сейчас ее муж. Со дня его ухода она ничего не слыхала о нем, только однажды прочла заметку Луэллы Парсонс, но ничего особенного оттуда не извлекла. По крайней мере, Мейзи там не упоминалась.

Фильм давал ей возможность занять себя, и Фэй была этому очень рада. Несколько месяцев назад она попросила Эйба порекомендовать ей адвоката, но так и не удосужилась ему позвонить, хотя всякий раз обещала себе сделать это. Все время что-то мешало, а память снова уводила ее в прошлое.

А однажды в июле на пороге их дома появился Вард. Дети играли в задней части двора. Няня устроила там качели, а старшие посадили цветы. И все весьма гордились своей изобретательностью. Он возник в белом костюме и голубой рубашке, еще красивее, чем прежде.

На какой-то миг Фэй почувствовала острое желание кинуться к нему на шею, но вовремя опомнилась – муж бросил ее, и Бог знает, с кем он теперь. Оробев, она опустила глаза и, лишь собравшись с мыслями, снова взглянула на него.

– Что тебе нужно?

– Можно войти?

– Зачем? – Фэй смотрела мимо Варда, ему было неловко, но, судя по всему, он не собирался уходить, не поговорив с ней. – Дети расстроятся. – Они только недавно перестали о нем спрашивать, а Фэй полагала, что Вард намерен снова исчезнуть.

– Я их не видел почти четыре месяца. Можно по крайней мере поздороваться? – Она не решалась впустить его. Муж похудел, казалось, помолодел и был очень хорош собой… Стоп. Ни к чему снова влюбляться в него. – Ну? – Вард не отступал, и она шагнула назад, давая ему дорогу.

Дом показался ей омерзительным, потому что она снова взглянула на него глазами Варда.

– Здесь ничего не изменилось.

Фэй разозлилась. Она и так это знала.

– Надо полагать, ты снова живешь на Беверли Хиллз? – В голосе слышались резкие нотки, и это ударило его как ножом. Фэй была вполне удовлетворена. Муж ужасно оскорбил ее, уйдя из семьи, и теперь, похоже, вернулся, чтобы снова мучить ее. Фэй постоянно готовила себя к худшему. Вард медленно повернулся к ней.

– Нет, я живу не на Беверли Хиллз, Фэй. Неужели ты думаешь, что я оставил бы вас всех здесь, а сам вернулся туда? – Он посмотрел на Фэй и по ее лицу понял, что именно это она и предполагала.

– Я ведь не знаю, чем ты сейчас занимаешься, Вард. – Фэй не прикасалась к чекам, которые он ей посылал, обходясь без них. На самом деле ей было интересно, на что он жил несколько месяцев, но спрашивать не хотелось.

В этот момент вбежали дети. Потрясенный Лайонел замер в дверях, увидев отца, потом медленно шагнул к нему и широко раскрыл глаза. Грег тоже заметил отца, оттолкнул брата в сторону и кинулся к нему в объятия, следом – близняшки, а Энн стояла и смотрела, не понимая, кто это такой. Она совсем не помнила отца и, подняв на Фэй глаза, потянулась к ней. Фэй взяла дочку на руки, глядя, как старшие карабкались на Варда, визжа от радости. Только Лайонел был весьма сдержан, поглядывая на мать, словно пытаясь понять, что она об этом думает.

– Все в порядке, Лайонел, – тихо сказала Фэй. – Поиграй с папой. – Но он так и остался поодаль.

Наконец Вард сказал, чтобы дети привели себя в порядок, и тогда он повезет всех на ланч с гамбургерами и мороженым.

– Ты не против? – спросил он, когда дети унеслись наверх.

– Нет. – Фэй с опаской взглянула на него. – Я не против.

Она нервничала, глядя на мужа, ему тоже было не по себе. Четыре месяца – большой срок, за это время они стали почти чужими.

– Фэй, я теперь работаю, – сказал он так, будто ожидал, что сейчас торжественно заиграют фанфары.

Она подавила желание улыбнуться.

– Да?

– В банке… Не очень ответственная работа… Меня туда устроил один из друзей отца. Я просто весь день сижу за столом, а в конце недели забираю чек. – Похоже, раньше он предполагал, что работать так же болезненно, как подвергнуться хирургической операции.

– Да?

– Ты так ничего и не скажешь, черт побери! – Он снова начинал сердиться. Почему ей стало так трудно угодить? Она никогда не была такой. Может, это влияние Голливуда? Вард понимал, что его жена не просто сидит за столом в ожидании недельного заработка. Он глубоко вздохнул и попытался еще раз. – А ты сейчас работаешь?

Он понимал, что вопрос глупый: ее бы не было дома.

– Нет. И целый месяц буду свободна. На этот раз начну свой фильм. – Она слишком много болтает! Не его дело, чем она занята. Но как ни странно, ей по-прежнему хотелось выложить мужу все новости.

– Здорово. – Он переминался с ноги на ногу, не зная, что бы еще сказать. – И будут большие звезды?

– Несколько.

Он закурил. Новое дело.

– Твой адвокат со мной еще не связывался.

– У меня не было на это времени. Неправда, она свободна уже несколько месяцев, но ему незачем об этом знать. – Адвокат будет.

– Ага.

Тут снова вбежали дети. Вард усадил всех в свою новую машину, «форд» 1949 года. Стоя возле передней дверцы, он извинительно смотрел на Фэй.

– Это, конечно, не «дюзенберг», но на ней я езжу на работу и обратно.

Она сдержалась и не сказала, что ездит на автобусе. Старый автомобиль давно приказал долго жить, и у них теперь вообще не было транспорта.

– Фэй, а ты поедешь с нами на ланч?

Она собралась было отказаться, но дети упрашивали наперебой – легче согласиться и отправиться с ними. К тому же очень любопытно узнать, где он живет, что делает. Интересно, он все еще с Мейзи Абернетти? Но тут Фэй сказала себе, что ее это больше не волнует, и почти успокоилась. Однако, наблюдая за официанткой, не сводящей с Варда глаз, почувствовала, что краснеет. Ее муж, бесспорно, красив, и женщины, естественно, обращали на него внимание куда больше, чем мужчины на нее. Это и понятно: Фэй до сих пор носила обручальное кольцо, и за ней тянулся хвост из пятерых детей.

– Дети – прелесть, – сообщил он Фэй по дороге домой, а четверо юных Тэйеров возились на заднем сиденье темно-синего «форда». – Ты прекрасно над ними поработала.

– Ты так говоришь, будто ушел десять лет назад.

– Иногда кажется, что меня не было целую вечность. – Он помолчал, потом посмотрел на нее, остановившись на красный свет. – Я очень скучал по всем вам.

Ей хотелось выпалить: «Мы тоже», но она заставила себя промолчать и удивилась, когда он взял ее за руку.

– Я никогда не перестану жалеть о том, что натворил, если, конечно, мои слова что-то для тебя значат. – Вард говорил тихо, и дети не слушали его, поглощенные друг другом. – После ухода из нашего дома я не был ни с одной женщиной. – «Наш дом» – странно… Так он называет это ужасное место домом? Но его слова глубоко тронули Фэй. Глаза наполнились слезами, и она повернулась к мужу. – Я люблю тебя, Фэй.

Этих слов она ждала все четыре месяца и невольно протянула к нему руку. Они остановились возле дома, дети выбрались из машины. Вард велел им отправляться наверх, пообещав прийти следом.

– Детка, я люблю тебя даже больше, чем раньше.

– Я тоже тебя люблю. – Внезапно она разрыдалась, прижавшись к мужу и отрешенно глядя на него. – Без тебя было так ужасно, Вард…

– И мне без тебя – как в кошмарном сне. Я думал, что умру без вас. И вдруг понял, какая все это ерунда – шикарная обстановка, огромный дом…

– Нам ничего не нужно. – Фэй шмыгнула носом и улыбнулась. – Нам нужен только ты.

– Но ты не так нуждаешься во мне, как я в тебе, Фэй Тэйер. – Он посмотрел на нее. – Или снова Фэй Прайс?

Она засмеялась сквозь слезы.

– Пока не представилось случая… – И вдруг заметила, что и он не снял обручального кольца, но в этот момент из дома послышался голос Грега.

– Иду, сынок. Минутку! – крикнул Вард в ответ. Так много надо сказать ей, но Фэй уже выходила из машины.

– Иди, они тоже соскучились по тебе.

– Но не сравнить с тем, как тосковал я.

С отчаянием в глазах он протянул к ней руку.

– Фэй, пожалуйста… Может, попробуем снова? Я буду делать все, что ты хочешь. Я бросил пить сразу, как ушел. Понял, что был последним ничтожеством. У меня паршивая работа, но хоть что-то. Фэй… – Его глаза наполнились слезами, и он не смог сдержать их. Склонил голову и заплакал, потом взглянул на нее. – Я не знал, что делать с собой, когда ты вернулась в Голливуд. Я больше не чувствовал себя мужчиной… как будто я никогда им и не был… Господи! Я не хочу терять тебя, Фэй… Пожалуйста… Дорогая… – Вард привлек ее к себе, и она поняла, что сердце снова нашло приют. Она никогда не забывала Варда и была уверена, что не смогла бы забыть. Фэй склонилась к его плечу, и слезы хлынули потоком.

– Какое-то время я ненавидела тебя… Или, по крайней мере, хотела ненавидеть…

– Я тоже хотел возненавидеть тебя. Но понял, что сам во всем виноват.

– Наверное, и я в чем-то виновата. Может быть, не надо было возвращаться на работу, но я не могла найти другого выхода.

Вард покачал головой.

– Ты была права. – Он улыбнулся сквозь слезы. – Эти твои сумасшедшие идеи – сделать меня продюсером… – Он нежно посмотрел на нее. Его жена – замечательная женщина, ему повезло, что он сумел вернуть ее в свои объятия, пусть хоть на час или два.

Фэй покачала головой.

– Это вполне реально. Я бы всему тебя научила. Ты можешь поехать со мной на съемки моего фильма. – Она с надеждой взглянула на мужа, но он медленно покачал головой.

– Не могу. Я же теперь работаю. С девяти до пяти.

Она засмеялась.

– Ну хорошо. Но ты вполне сможешь стать продюсером, если, конечно, захочешь.

Вард вздохнул и обнял жену.

– Это для меня несбыточная мечта, милая.

– А вдруг нет? – Она посмотрела на него, размышляя, что же их ждет дальше. По крайней мере, он вернулся домой. К ней. Снова.

Вард стоял в дверях отвратительного дома на Монтерей Парк, глядя на жену.

– Так мы попробуем еще раз? Нет. Не так. Дашь ли ты мне еще один шанс, Фэй?

Фэй долго смотрела на Варда, и робкая улыбка, рожденная мудростью, разочарованием и болью, засветилась в ее глазах. Она уже давно повзрослела, и жизнь не казалась ей такой безоблачной, как несколько лет назад. Мир перевернулся, но она выжила. И теперь этот мужчина просит у нее разрешения снова пойти рядом с ней. Вард причинил ей страшную боль, предал ее, но в глубине души Фэй понимала, что он по-прежнему ее друг и любит ее. А она его. И всегда будет любить. Он не обладал ее жизненной силой и не был готов к борьбе в одиночку. Но бок о бок, рука об руку… Может быть. Да нет, что это с ней? Никаких сомнений! И самое важное – она по-прежнему верит ему.

– Я люблю тебя, Вард. – Фэй вдруг снова ощутила себя юной.

Бесконечные месяцы без него… Не дай Бог еще раз пережить подобное. Она все вынесет, даже нищету. Но не это.

Вард поцеловал ее; дети молча смотрели на них с порога, потом вдруг засмеялись; Грег показывал на них пальцем и хохотал громче всех, отец с матерью тоже рассмеялись. Жизнь снова показалась радостной и счастливой, как в давние времена, нет, даже лучше. Каждый прошел свой круг ада и вернулся домой, почти как когда-то из Гвадалканала. Они выиграли свою войну. И жизнь начиналась снова.

10

Вард оставил свою меблированную комнату в Вест Голливуд и вернулся в отвратительный дом на Монтерей Парк, ранее столь ему ненавистный. Но на этот раз он совсем не замечал его убожества. Теперь он казался прекрасным. Вард внес свои вещи вверх по лестнице в их комнату.

Перед тем как Фэй начала работу над новым фильмом, а дети вернулись в школу, они провели идиллические недели. Когда Фэй начала снимать, Вард настоял, чтобы она взяла машину, а сам ездил в банк на автобусе; это экономило уйму времени, и Фэй была благодарна мужу. Вард относился к ней еще лучше, чем прежде, правда, не было уже изумрудных колье, рубиновых заколок, зато ужины готовил сам Вард, стараясь, чтобы они не остыли к ее приходу. С зарплаты он покупал ей маленькие подарки – книги, приемник, свитер, чтобы она не мерзла на съемках; появились маленькие записочки, которые он передавал на съемочную площадку, и ей хотелось плакать от счастья. Он наполнял ванну горячей водой с ароматным маслом, которое сам для нее покупал. Вард был с ней трогателен до слез. Месяц за месяцем доказывал, как он любит ее, и Фэй старалась отвечать тем же. Буквально из пепла старой жизни рождались отношения более крепкие, чем прежде, и те ужасные месяцы стали постепенно уходить из памяти. Они старались не вспоминать об этом времени, слишком тяжелом для обоих.

Фэй наслаждалась новой жизнью во всех отношениях. Первая режиссерская работа шла хорошо, в 1954 году ей поручили снять три картины, и все с яркими звездами. Каждый фильм дал огромный кассовый сбор. Фэй снова становилась популярной в Голливуде, и не просто как хорошенькая женщина или известная кинозвезда, а как талантливый режиссер прекрасных фильмов, обладающий удивительной властью над актерами. По мнению Эйба Абрамсона, она могла создать душераздирающие сцены даже с камнем. И Дор Шери охотно соглашался с ним. Они гордились ею, и когда в 1955 году поступило новое предложение, Фэй потребовала того, чего хотела уже давно. Она вынашивала свою мысль с тех пор, как вернулся Вард, и знала – он созрел для этого. Эйб чуть не свалился с кресла, когда Фэй объявила свои условия.

– И ты хочешь, чтобы я сказал это Дору?

Он был в шоке. Парень ни бельмеса не смыслит в кино, а Фэй, похоже, рехнулась. Впрочем, она давно сошла с ума, приняв его обратно. Тогда Эйб считал, что она делает огромную глупость, но не высказывал свое мнение, а сейчас не выдержал.

– Ты ненормальная. Они никогда не купят кота в мешке. Парню тридцать восемь лет, и он разбирается в работе продюсера не больше моей собаки.

– Зачем ты так говоришь? Впрочем, мне плевать, что ты думаешь. Он за два года научился финансовому делу. У него острый ум и влиятельные друзья. – Но самое главное, Вард наконец-то повзрослел, и Фэй ужасно гордилась им.

– Фэй, я просто не могу предложить такое. – Он был уверен в этом на сто процентов.

– Тогда не сможешь предложить и меня, Эйб. Таковы мои условия.

Она была тверда, как скала, и Эйбу захотелось перегнуться через стол и придушить эту упрямицу.

– Ты делаешь огромную ошибку – все может пойти прахом, и никто не захочет с тобой связываться. Ты же прекрасно знаешь, черт побери, как тяжело продать женщину-режиссера; сейчас все только и ждут твоего провала. И никто больше не даст тебе такого шанса, как Дор. Ни за что…

Он привел все аргументы. Фэй подняла руку, на которой было только простое обручальное кольцо, его она никогда не снимала; другие драгоценности, подаренные Бардом, давно были проданы. Она не тосковала по ним: украшения остались в другой жизни, в ином времени.

– Мне все это известно, Эйб, но теперь и ты знаешь, чего я хочу. – Она встала и твердо посмотрела на него. – Ты сделаешь это, если захочешь.

Когда она уходила, Эйбу очень хотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Но он был ошарашен, когда МГМ приняло все ее условия.

– Они еще большие безумцы, чем ты, Фэй.

– Согласились? – Фэй с минуту стояла потрясенная, потом схватилась за телефонную трубку.

– Вы начинаете в следующем месяце. По крайней мере – Вард. Он начинает первым, а ты приступишь к работе над фильмом позже. Ваш офис в МГМ…

Эйб никак не мог до конца постичь случившееся и лишь недоуменно качал головой.

– Да, это действительно удача. И послушай-ка… Поторопитесь подписать контракты, немедленно, пока к ним не вернулся здравый смысл и они не передумали.

– Сегодня же подпишем.

– Вот и правильно, – прорычал Эйб, а Фэй счастливо улыбнулась.

Страшно сказать, но тяжелые времена пошли Варду на пользу. В нем появились спокойствие и интеллигентность. Эйб уже подумывал, что парень, должно быть, тоже выпутается; конечно, не без помощи Фэй. Он встал, пожал им руки и поцеловал Фэй в щеку, а когда Тэйеры ушли, долго качал головой и приговаривал:

– Никогда не знаешь… чего только не бывает на свете…

Фильм принес огромные кассовые сборы, и карьера Тэйеров резко пошла вверх. Они делали по два-три фильма ежегодно. В 1956 году они наконец-то выехали из дома, столь ненавистного Варду, хотя обоим давно некогда было замечать, насколько он ужасен. На два года был снят другой дом, а в 1958 году, через пять лет мытарств, Тэйеры вернулись на Беверли Хиллз, правда не в такие шикарные апартаменты, как прежде. Новый дом был вполне приличным – с садом, пятью спальнями, офисом и скромным бассейном. Эйб Абрамсон был счастлив за них, но не так, как Фэй и Вард Тэйеры. Они вернулись туда будто после войны. И остались верными своей карьере до конца жизни, наслаждаясь каждым мигом.

Беверли Хиллз 1964–1983

11

Пейзаж перед окнами офиса Варда Тэйера в МГМ был обыденным, и он равнодушно смотрел через стекло, продолжая диктовать секретарше. Вошла Фэй, посмотрела на мужа и улыбнулась: в свои сорок семь он был так же хорош, как и двадцать лет назад. А может, еще красивее. Волосы побелели, но глаза сохранили глубокий синий цвет. На лице появились морщинки, но тело оставалось стройным, мускулистым, поджарым. Его отвлек телефонный звонок, и он снял трубку, одновременно делая в блокноте пометки карандашом. Речь шла о новом фильме, который запускался в производство через три недели. И в этот раз они почти укладывались в график, хотя Вард и опасался сбоев. Но «Вард Тэйер Корпорейшн» всегда делал фильмы в срок. Пусть поможет Бог тем, кто не хотел у них работать как следует. Никто больше не нанимал их на работу. Фэй была права: Вард многому научился за последние десять лет. Кто бы мог подумать, что в киноиндустрии он окажется гением. Он научился добывать средства из самых невообразимых источников – сперва брал деньги у друзей, а потом стал настолько изобретательным, что даже корпорации и конгломераты охотно раскошеливались на кино. Эйб Абрам-сон как-то сказал про Варда:

– Он очарует и птиц на деревьях.

Вард и Фэй месяцами работали допоздна и в первые годы все делали вместе. Но после шести картин Вард стал совершенно самостоятельным, и Фэй занялась исключительно режиссурой.

Он умел все организовать заранее, до начала работы над фильмом. Тэйеры выпускали одну ударную ленту за другой. Их часто называли «голливудской золотой командой». И хотя у них тоже иногда случались проколы, ошибались они редко.

Фэй очень гордилась Вардом. Он перестал пить. Никаких других женщин в его жизни не было после того, давнего случая, и он много и хорошо работал. Она была счастлива с ним, даже больше, чем в первые сказочные годы, теперь уже казавшиеся нереальными. Вард редко вспоминал их. Однако Фэй понимала, что он еще скучает по прошлой жизни – беззаботной, полной слуг, с путешествиями, с имением, с «дюзенбергами», – но сейчас они жили тоже неплохо. Жаловаться было не на что. Они наслаждались работой, а дети почти все выросли.

Фэй взглянула на часы. Вскоре ей придется прервать Варда, а он, почувствовав, что жена в комнате, повернулся к ней и улыбнулся одними глазами. В Варде и Фэй Тэйерах было что-то особенное, скорее всего, Любовь, горевшая так ярко, что завидовали даже близкие друзья. Жизнь супругов не всегда была безоблачной, но теперь им воздавалось сторицей.

– Спасибо, Анжела. Остальное закончим днем. – Он встал, обошел стол и поцеловал жену.

– Пора ехать?

Он потрепал Фэй по щеке, она улыбнулась. Все эти годы Вард пользовался прежним лосьоном после бритья, и для нее этот запах стал признаком того, что муж в комнате… Стоило закрыть глаза, и явились бы романтические видения, но сегодня на это не было времени.

Лайонел кончал школу в Беверли Хиллз, и родители должны быть у него через полчаса. Остальные дети ждали их дома – вся семья собиралась ехать на церемонию выпуска.

Фэй посмотрела на красивые золотые, усыпанные сапфирами часы, подаренные мужем ей год назад.

– Нам пора, дорогой. Наша армия, наверное, уже в истерике.

– Нет. – Он улыбнулся, взял пиджак и пошел за ней к выходу. – Только Валери.

Они хорошо знали своих детей, по крайней мере, думали так. Валери была из них самая вспыльчивая, невероятно возбудимая, с плохим характером и невообразимыми претензиями. Как и все рыжие, она отличалась яростной, дерзкой натурой и совсем не походила на свою сестру-близняшку, которую всегда запросто подавляла.

Грегори тоже был полон энергии, но тратил ее иначе: с головой ушел в спорт, потом увлекся девочками. А Энн, их «невидимый ребенок», большую часть времени проводила в своей комнате, читала или писала стихи, держалась обособленно и только с Лайонелом немного приоткрывалась: смеялась, шутила, подтрунивала над ним, но когда другие нападали на нее, снова пряталась в скорлупу. Казалось, Фэй только тем и занята, что спрашивает у всех: «Где Энн?», а случалось забывала спросить. Трудно понять этого ребенка, и Фэй никогда не была уверена, что до конца ее знает. Странно думать так о собственной дочери, но если речь идет об Энн…

Вард и Фэй ждали лифт в МГМ. Теперь у них был свой офис – красивый, ярко-голубой, отделанный хромом. Два года назад, когда «Тэйер Продакш Корпорейшн» открыл в МГМ постоянное представительство, Фэй все переделала сама. В первые годы у Тэйеров здесь было временное помещение, потом они организовали свое отделение в городе и полжизни проводили в машине, приезжая на встречи с сотрудниками студии.

Но теперь они независимы, и в то же время они – часть МГМ. Тэйеры работали над собственными проектами и над проектами МГМ. Этот вариант был идеален для Варда, хотя вначале он считал, что у него все получалось лишь благодаря Фэй. Он постоянно твердил это себе и однажды признался жене, но та не согласилась, заявив, что он недооценивает себя. Но Вард был убежден в своей правоте: жена всегда была намного выше его и гораздо лучше контролировала ситуацию.

Фэй знала многих в кинобизнесе, к ней относились с уважением, но теперь стали уважать и Варда, сознавал он это или нет. Фэй считала, что Вард должен знать себе цену, но он все время сомневался в своих способностях. С другой стороны, в том и заключалось его очарование – этакая юношеская непосредственность, сохранившаяся в столь зрелом возрасте.

Их черный, с откидным верхом «кадиллак», купленный два года назад, был припаркован на стоянке. Еще у них был большой автомобиль, в котором они выезжали всей семьей, а у Фэй имелся маленький бутылочного цвета «ягуар», и она с удовольствием водила его сама. Но машин все равно не хватало. Лайонел и Грег уже сами могли сидеть за рулем и постоянно дрались из-за большого автомобиля. И вот сегодня все наконец разрешится, хотя Лайонел об этом еще не догадывается. Объединив поздравления с окончанием школы и днем рождения, они решили подарить ему маленький новый «мустанг» последней модели, ярко-красный, с откидным верхом, белой обшивкой и красными кожаными сиденьями.

Когда они вчера вечером прятали его в соседском гараже, Фэй радовалась даже больше Варда. Они с нетерпением ждали того момента, когда подарят его сыну после того, как закончатся церемония выпуска и ланч в «Поло Лонж», устроенный в его честь.

– Невероятно, правда? – Фэй с ностальгической улыбкой взглянула на мужа. – Лаю уже восемнадцать, школа закончена. Кажется, только вчера он учился ходить.

Ее слова вызвали в памяти старые дни. Вард задумчиво смотрел на дорогу. За двенадцать лет многое изменилось, а он все еще иногда печалился, вспоминая ту жизнь, такую прекрасную. Но и эта тоже неплоха. Прошлое казалось нереальным. Потерянный мир. Он взглянул на Фэй.

– А ты совсем не изменилась. – Он оценивающе оглядел ее и улыбнулся.

Фэй все еще была красива, волосы сохранили естественный цвет – она тщательно закрашивала седину, кожа чистая, гладкая, а зеленые глаза по-прежнему играют изумрудным огнем. Вард выглядел чуть старше жены: его волосы побелели рано, но он не горевал; седая шевелюра эффектно оттеняла его гладкое лицо, и Фэй часто ловила себя на мысли, что сейчас он нравится ей даже больше, чем прежде. Муж стал более зрелым. Фэй наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Красиво врешь, дорогой. Я старею с каждым годом. А ты все так же энергичен и бодр.

Он довольно ухмыльнулся и притянул ее к себе.

– Ты и через тридцать лет будешь красавицей. И прекрати обниматься, я, между прочим, за рулем… Может, перелезем на заднее сиденье, чтобы по-быстрому сделать кое-что…

Эта мысль развеселила ее. Вард разглядывал длинную грациозную шею жены, которая всегда так ему нравилась. Странно – морщин практически нет. Он часто думал, что Фэй еще могла бы сниматься – такая красивая, такая умелая. Вард постоянно размышлял об этом, глядя на Фэй, но она прекрасно справлялась и со своей теперешней работой.

Иногда казалось, что Фэй Тэйер может все. Вард частенько с досадой признавал это, но всегда гордился женой. Она относилась к тем редким людям, которые многое делают хорошо. И как ни странно, но и он кос на что сгодился, хотя не признавался себе в этом и спорил с женой. У него не было такой уверенности в себе, ему не хватало энергии, убежденности, позволявшей Фэй браться за все и знать, что она справится с любой задачей.

Она снова взглянула на часы.

– По-моему, мы опаздываем.

Вард нахмурился. Не стоит подводить Лайонела. Он не был с ним так близок, как с Грегом, но Лай – его старший сын, и сегодня для него важный день. Он вспомнил про новый «мустанг» и улыбнулся.

– Нет, еще нет.

– А чему ты улыбаешься? – спросила Фэй и с любопытством посмотрела на мужа.

– Представил себе лицо Лая при виде подарка.

– О, Господи, да он умрет от счастья. – Она засмеялась, а Вард снова улыбнулся. Фэй была без ума от этого мальчика. Она всегда была с ним чересчур нежной, иногда даже слишком опекала его, никогда не позволяла ему рисковать, как Грегу, и многое запрещала. По мнению Фэй, Лайонел не обладал физической силой Грега и не был способен принимать удары – ни эмоциональные, ни какие-то другие.

Но Вард не разделял ее убеждения. Может быть, следовало быть пожестче с сыном, если бы Фэй дала ему такую возможность. Во многих отношениях Лай был похож на мать: отличался присущим ей спокойным упрямством и так же решительно добивался желаемого – любой ценой. Даже внешне он походил на мать, и, если сплющить время, они могли бы оказаться близнецами. Духовно они ими и были.

Честно говоря, Вард иногда ревновал ее к мальчику. Пока тот рос, мать и сын настолько доверяли друг другу и столь многим делились, что иногда все, особенно Вард, возмущались. С отцом Лай всегда был вежлив, ровен, но никогда не искал общения с ним, не стремился пойти вместе куда-либо… А Грег, напротив, всегда тянулся к Варду, с тех пор, как научился ходить. Иногда Вард, вернувшись домой поздно вечером, находил Грега спящим на его половине двуспальной кровати. Грег всегда страстно искал совместных приключений с отцом и хотел быть уверенным, что, проснувшись, обязательно найдет отца дома. Для него солнце вставало и заходило вместе с отцом, и Вард признавался, что такую преданность переоценить трудно. Однако робкую отчужденность Лайонела из-за этого одолеть было сложно. Да и зачем пытаться, если у него есть Грег? Вард чувствовал, что в чем-то он в долгу перед старшим сыном, но никогда не понимал до конца, в чем именно.

Даже машину предложила подарить Фэй. Конечно, теперь ему будет легко ездить в университетский колледж в Лос-Анджелесе и на работу летом. Он собирался работать посыльным в «Ван-Клиф энд Арпелз», ювелирной фирме на Родео Драйв. Это была далеко не та работа, которую хотел для него Вард. Грег не стал бы делать ничего подобного, но Лайонел сам ее нашел и выдержал собеседование; перед этим он подстригся, надел новый костюм и произвел хорошее впечатление. А может, там просто знали, кто его родители, но, как бы то ни было, у Лайонела появилась работа. Объявляя об этом родителям, он радовался, как ребенок, хотя старался выглядеть взрослым и степенным. Грег был в замешательстве, близняшки – возбуждены новостью. Довольна была и Фэй, знавшая, как он хотел найти работу, вот и нашел. Она заставила Варда поздравить его, тот сделал это, но признался, что вовсе не так доволен выбором сына.

– А разве ты не хотел поехать с Грегом в Монтану?

Грег собирался туда в августе – поработать на ранчо, а перед тем шесть недель пожить в лагере в Йеллоустонском заповеднике, с группой мальчиков и преподавателей из его школы. Но это было как раз то, что старший сын ненавидел больше всего.

– Мне гораздо лучше здесь, папа, честно. – Глаза Лая были такими же большими и зелеными, как у Фэй, и вдруг в них мелькнул страх, что ему не разрешат работать, а он так старался. Вард быстро отвел взгляд от лица сына.

– Я только подумал, что, может… Я просто так спросил.

– Спасибо, папа. – Лайонел ушел в свою комнату.

Вард перестроил дом несколько лет назад. Гостиной больше не было, а горничная спала в помещении над гаражом, но каждый из детей имел теперь свою комнату, и близняшки вздохнули с облегчением, хотя раньше они не признавались, что совместная жизнь их утомляла.

Вард и Фэй выехали на Рэксбери Драйв. Дочери уже ждали на лужайке. Ванесса стояла в белом льняном платье с голубой лентой в длинных светлых волосах, в новых сандалиях и белой соломенной шляпке, и родители одновременно подумали, что она очень хороша, как, впрочем, и Вэл, но по-другому. Та надела зеленое платье, такое короткое, что подол был гораздо ближе к попке, чем к коленям. Платье с низким вырезом на спине плотно обтягивало пышную фигурку. В отличие от сестры, Вэл вовсе не была похожа на пятнадцатилетнюю девочку. Она уже начала пользоваться косметикой, ногти покрывала ярким лаком, носила туфли на маленьком французском каблуке. Когда Вард притормозил, Фэй со вздохом взглянула на него.

– Ну вот опять… Наша сирена на марше… Вард благосклонно улыбнулся и похлопал жену по руке.

– Да пусть, не спорь с ней сегодня.

– Хотелось бы, чтобы она умылась, прежде чем мы отправимся.

Вард сощурился и поглядел на дочь из безопасной глубины машины.

– Говори всем, что это твоя племянница. – Он посмотрел на жену. – Знаешь, а со временем она обещает стать красавицей.

– Я буду слишком старой и дряхлой, пока дождусь этого.

– Оставь ее в покое. – Обычная реакция на всех, кроме Лайонела. Вард слишком много требовал от старшего сына, хотя Фэй считала, что с ним надо быть помягче. Вард никогда не понимал, что это особенный мальчик, на такой, как все, – творчески мыслящий, другой.

Но Вэл – это нечто… Своевольная, требовательная, воинственная. И, безусловно, самая труднаяиз всех детей… Или взять, к примеру, Энн, которая всегда держится в стороне… Иногда Фэй не могла понять, кто хуже. Но когда она вышла из машины, подбежала Ванесса с ясной улыбкой, и Фэй решила сегодня ничего не осложнять. Она похвалила наряд Ванессы, обняла дочь.

– Твой брат может гордиться тобой.

– Ага, наша Алиса из Страны Чудес уже здесь. – Вэл медленно подошла к ним, закипая при виде таких нежностей. – А тебе не кажется, что она выглядит несколько старомодно? – В отличие от сестры, Валери была одета по последней моде, и Ванесса рядом с ней казалась самой невинностью.

Когда Валери подошла ближе, Фэй увидела густо подведенные черным карандашом глаза и внутренне съежилась.

– Дорогая, не слишком ли много косметики, ведь еще день, не вечер? – Легче было свалить все на время суток, чем на юный возраст. Фэй казалось, что в пятнадцать лет еще рано мазать глаза, как Клеопатра, и вообще подобный макияж она никогда не одобряла. Но Валери не похожа ни на мать, ни на отца. У нее была своя точка зрения на все, и один Бог знает, почему и откуда, но ясно одно – не от родителей. Валери напоминала "сошедшую с экрана героиню голливудского фильма о трудных подростках, но выглядела еще более утрированно, и матери хотелось накричать на нее, хотя она старалась сохранить спокойствие при дочери, не слишком уверенно стоявшей на своих каблуках.

– У меня столько времени ушло на то, чтобы одеться, мама, и я ничего не собираюсь менять. – Она не добавила только слова: «и не заставляй». Фэй вовсе не была уверена, что смогла бы ее заставить.

– Ну, будь разумной, дорогая. Это чересчур.

– Для кого?

– Слушай, пигалица, стаскивай все это дерьмо. – Из дома выскочил Грег в широких брюках цвета хаки, голубой рубашке, кривовато завязанном галстуке. Мягкие кожаные ботинки растоптаны, волосы торчат во все стороны, но, несмотря на явный контраст с изысканным стилем отца, было очевидно – Грег его копия. Фэй улыбнулась и снова с содроганием взглянула на Вэл. – Ты действительно выглядишь по-дурацки, – выкрикнул Грег, но его слова только сильнее разозлили Вэл.

– Не суйся не в свое дело… На себя посмотри.

– Знаешь, я тебе одно скажу: с такой девицей, как ты, со всей этой дрянью на физиономии, я бы нигде не показался. – Он осмотрел ее с явным неодобрением. – А платье какое узкое, все наружу!

Вэл слегка покраснела, но тут же взбесилась. Она стремилась именно к такому эффекту, однако вовсе не хотела, чтобы ненавистный братец вопил об этом на весь белый свет.

– Ты похожа на гулящую девку, – сообщил Грег. Глаза Вэл широко раскрылись, она замахнулась…

В этот момент из дома вышел Вард и закричал на обоих:

– Эй вы, ведите себя как следует! Сегодня выпускной день вашего брата. Забыли?

– Он назвал меня гулящей девкой! – бесилась Валери.

Ванесса скучающе наблюдала за происходящим, подобные стычки ее не удивляли. Про себя она думала, что брат прав, но Валери на это наплевать. Своевольная и упрямая девица всегда делала только то, что хотела. Она может испортить им праздник. Они и раньше не раз так сцеплялись, да какое там, по крайней мере, десятки тысяч раз.

– Но она действительно похожа, разве нет, папа? – Грег, защищаясь, сделал выпад в сторону сестры, и стоящая рядом Фэй услышала, как затрещала его мятая рубашка.

– Прекратите!

Но это было бесполезно. Когда они себя так вели, силы покидали Фэй. Как правило, дети затевали свои ссоры, когда она возвращалась после тяжелого дня на съемках. Ушли те времена, когда Фэй читала им на ночь сказки; она вообще редко бывала дома. Нянечки и горничные много лет заменяли детям мать, и иногда Фэй казалось, что настала расплата за постоянное отсутствие в доме. Бывали моменты, когда дети становились совершенно неуправляемы, как сейчас. Вард шагнул к Вэл, схватил ее за руку и твердо произнес:

– Валери, пойди умойся. – Было ясно: он не собирается выслушивать возражения. Девочка постояла в нерешительности, а он, поглядев на часы, добавил: – Через пять минут мы уезжаем – с тобой или без тебя. Но, по-моему, ты должна быть там. – Он повернулся к ней спиной и поглядел на Фэй. – А где Энн? Наверху ее нет.

В общем-то Фэй не могла знать больше мужа, они же вместе приехали из офиса.

– Когда я звонила, она была здесь. Вэл, не знаешь, куда делась Энн?

Ванесса пожала плечами. За этим ребенком невозможно уследить, она приходит, уходит, ни с кем не разговаривает и почти все время сидит у себя в комнате и читает.

– Я думала, она наверху. Грег на минуту задумался.

– Мне кажется, я видел, как она переходила через дорогу.

– Когда? – Вард начинал терять терпение. Ему вспомнились невыносимые семейные каникулы в Иосемите, когда они не могли позволить себе отправить всех детей в лагерь и хоть немного пожить в покое. Его очень радовала семья, но бывали моменты, когда он просто сходил с ума от детей, и сейчас был именно такой случай. – Ты видел, куда она шла?

Вард мельком отметил, что Вэл без слов исчезла в доме, и тайно понадеялся, что она умоется или хотя бы переоденется, но, похоже, надеялся зря. И точно, Вэл появилась очень скоро – они все еще искали Энн, – черные обводы вокруг глаз стали чуть бледнее, совсем немного, платье все то же – короткое и в обтяжку.

– Валери, ты не знаешь, куда ушла Энн? – Он раздраженно смотрел на дочь, готовый убить их всех.

– Знаю, она пошла к Кларкам.

Вот так все просто. Энн терялась постоянно. Как-то раз он три сумасшедших часа искал ее в Мэйси, в Нью-Йорке, а нашел совсем в другом месте: она преспокойно спала на заднем сиденье лимузина, который он тогда арендовал.

– А ты не хочешь поискать ее? – Модная красавица королевна явно собиралась возразить, но, взглянув на отца, не осмелилась, неохотно кивнула и побежала через дорогу. Коротенькая юбка очень плотно облегала красивый задик. Он со стоном оглянулся на Фэй.

– В таком виде ее запросто могут арестовать. Фэй улыбнулась.

– Пойду заведу машину. – И краем глаза увидела, как Валери за руку вела домой младшую сестру. Та оделась вполне прилично – в розовое платье, отрезное по талии, хорошо отглаженное, нужной длины; чисто вымытые волосы блестели, глаза сияли, а красные туфельки сверкали на солнце. На нее приятно было смотреть – девочка разительно отличалась от своей чересчур яркой сестры. Энн чинно залезла в машину и забилась в самый дальний угол. Не потому, что злилась на домашних, просто это было ее любимое место.

– Что ты там делала? – спросил Грег, влезая в машину и усаживаясь впереди между близняшками.

Энн сейчас сидела одна, обычно рядом были Лайонел или Ванесса. Ни для кого не секрет, что она не ладила с Вэл и мало общего имела с Грегом, а вот Лайонела обожала. Ванесса опекала ее, когда никого рядом не было. Ставший привычным приказ Фэй звучал так:

– Ванесса, проследи за Энн.

– Я хотела кое-что посмотреть, – сказала Энн и замолчала. Но она добилась своего, увидев, наконец, в гараже Кларков подарок Лаю в связи с окончанием школы – красивый маленький красный «мустанг». Она молча порадовалась за брата и так больше ничего и не сказала за всю дорогу до школы, ведь родители наверняка хотели, чтобы это было сюрпризом для всех. Когда они приехали, Энн прошла за всеми в аудиторию и села в заднем ряду. Это был самый счастливый день в ее жизни. И… и один из самых печальных.

Энн знала, что Лайонел к концу года переедет в студенческое общежитие при Калифорнийском университете, в комнату, которую будет делить с друзьями. Мать считала, что он еще слишком юн, но отец уверял, что это ему полезно. Фэй понимала, почему муж так говорит: он ревновал ее к сыну – Лай был очень близок с матерью. А Энн даже не могла себе представить, как будет жить без него. Лай единственный, с кем она могла говорить, только он заботился о ней, готовил ей завтраки в школу, делал те бутерброды, какие она любила, – не с сухой копченой колбасой или заплесневелым сыром, как Ванесса и Валери, нет, он готовил сэндвичи с яичным салатом, ростбифом, цыпленком или индейкой. На ночь подтыкал одеяло, когда родителей не было дома, приносил ее любимые книги, говорил с ней допоздна вечерами и объяснял задачи по математике. Лай – ее лучший друг, он был для нее даже больше матерью и отцом, чем настоящие… Вдруг брат появился на сцене в белой шапочке с квадратным верхом и с белой розой в петлице. Энн заплакала. Это было почти так же, как если бы он женился… Во всяком случае, так же ужасно… Казалось, обвенчался с новой жизнью. И очень скоро оставит свою сестру.

Грег смотрел на брата с завистью, страстно желая, чтобы и у него был такой же выпускной. В первые годы учебы его оценки были неважными, но он обещал отцу на следующий год подтянуться… Если повезет, он поступит в колледж, хотя Грег еще не думал об этом всерьез. Университет казался ему скучным заведением, он пошел бы в высшее техническое училище в штате Джорджия, где стал бы футбольной звездой, или, как советовал отец, куда-то вроде Йеля. Это устроило бы его, если бы он, конечно, поступил. Там бы он тоже играл в футбол… Грег буквально истекал слюной при одной мысли о спорте… и о девочках…

Валери наблюдала за мальчиком, сидящим в третьем ряду. Несколько недель назад Лайонел приводил его к ним домой. Это был самый симпатичный парень из всех, кого она когда-либо видела: черноглазый, высокий, с гладкими, черными как смоль волосами, с чистой кожей, а танцевал – мечта! Он ходил с одной дурой из старших классов, но она, Валери, гораздо красивее, и если бы удалось перекинуться с ним хотя бы словом… Лай, конечно, здесь не помощник. Он вообще ни с кем ее не знакомил.

А потом появился Джон Уэлс, лучший друг Грега, – симпатичный, но очень уж робкий: парень всегда краснел, когда Вэл заговаривала с ним. Он тоже собирался поступать в университет. Хорошо бы подцепить студента из университета… Сейчас она встречалась с тремя одноклассниками, но все они идиоты – им лишь бы пощупать ее за грудь. Нет, Вэл должна сохранить себя для такого парня, как в третьем ряду…

Ванесса наблюдала за сестрой и практически читала ее мысли. Она слишком хорошо ее знала и всегда чувствовала, кто из мальчишек ей нравится. Больно видеть, как она сходит по ним с ума. Сестра стала такой с седьмого класса. Ванессе тоже нравились мальчики, но больше ее интересовали стихи, собственные сочинения и книги. Мальчики, конечно, дело хорошее, но ей никто особенно не нравился. Ванесса иногда думала, а не прошла ли уже Вэл через все, и надеялась, что еще нет, иначе жизнь сестры была бы разрушена. Конечно, есть таблетки… Но их нельзя принимать до восемнадцати лет или пока не обручена. Раньше их просто не добыть. Говорили, что одна девчонка из младших классов достала такие таблетки, соврав, что ей уже двадцать один. Но сама Ванесса не могла представить себе подобное.

Если бы Фэй могла читать мысли дочери, ей стало бы легче. Она тоже беспокоилась за всех них, но сейчас не думала ни о Греге, ни об Энн, ни о близняшках. Она сосредоточилась на старшем сыне, таком красивом, высоком, певшем школьный гимн с дипломом в руке, а солнце заливало просторный зал. Фэй смотрела на него, понимая, что такой миг не повторится, никогда больше сын не будет столь юным и чистым, перед ним открывается самостоятельная жизнь. Ей столько хотелось ему пожелать; по щекам текли слезы, и Вард молча протянул ей носовой платок. Она посмотрела на него со слабой улыбкой. Как они все ей дороги… особенно Вард… и этот мальчик, которого так хотелось защитить от всех невзгод, разочарований и сожалений…

Вард порывисто обнял ее за плечи и привлек к себе. Он тоже гордился сыном, но хотел для него совсем другого.

– Он такой красивый, – прошептала она мужу. В ее глазах Лай все еще был ребенком.

Вард ответил:

– Сегодня он похож на мужчину.

По крайней мере, он надеялся, что когда-нибудь сын станет, наконец, мужчиной. Пока он все еще весьма изнежен и женоподобен; в нем было слишком много от матери, слишком много… И словно в тон его мыслям Лайонел поднял глаза, поглядел в толпу, нашел Фэй, и оба с любовью посмотрели друг на друга, не замечая никого вокруг. Варду часто хотелось оттащить жену от сына ради нее самой и ради мальчика, но они были недосягаемы и настолько близки, что никто не мог встать между ними.

– Он такой замечательный мальчик!

И Вард вдвойне порадовался за то, что Лай закончил школу и осенью переедет. Ему надо оторваться от матери, и Вард еще больше уверился в этом, когда Лайонел прибежал обнять Фэй после церемонии. Другие мальчики стояли рядком и неловко держали за руки своих девиц.

– Мама, я свободен, я больше не школьник! – Лай смотрел только на Фэй, и она была так же взволнована, как и сын.

– Поздравляю, мой дорогой. – Она поцеловала его в щеку, а Вард пожал руку.

– Поздравляю, сын.

Они еще немного побродили по залу, а потом поехали на ланч в «Поло Лонж». Как Энн и думала, Лай сел с ней на заднее сиденье. И никто не нашел это странным, он много лет садился рядом с младшей сестренкой, так же как Фэй и Вард – впереди, а Грег между близняшками.

Как и всегда во время ланча, народу в «Поло Лонж» собралось много, публика отличалась изысканностью. Шелка, золотые цепочки, облегающие мини-юбки; режиссеры, писатели, кинозвезды обменивались автографами, телефонами, звонили с одного столика на другой, изображая, будто сообщают друг другу нечто важное. Фэй куда-то исчезла, потом позвонила Лайонелу и поздравила его. Все хохотали, кроме Варда. Мать и сын иногда вели себя как любовники, и это всегда раздражало его. Шумная толпа весело проводила время. После ланча они поехали домой, плавали в бассейне, позже пришли друзья детей, и во всеобщем веселье никто не заметил, как Вард и Фэй потихоньку исчезли и отправились через улицу к Кларкам. Вард подогнал машину почти вплотную к бассейну и громко просигналил; Фэй в мокром купальнике смеялась, сидя на полотенце на переднем сиденье, а дети уставились на них, ничего не понимая и, по-видимому, думая, что родители свихнулись. Вард выскочил из машины, подошел к сыну и вручил ему ключи. Глаза мальчика наполнились слезами, он бросился отцу на шею, плача и смеясь одновременно.

– Это мне? Мне?

– Поздравляю с успешным окончанием, сын. В глазах Варда тоже стояли слезы. Он был растроган восторгом сына; такие моменты редко повторяются. Лайонел снова порывисто обнял отца, а Энн стояла сбоку и сияла. Мальчик позвал всех в машину, и Вард с Фэй отступили в сторону. Дети, облепив автомобиль, размещались на сиденьях, капоте, багажнике – кто где мог.

– Поспокойнее, Лай, – посоветовала Фэй, а Вард взял ее за руку и отвел на несколько шагов назад.

– Оставь его, дорогая, с ним все в порядке. Пусть веселятся.

На миг, буквально на миг, прежде чем завести машину и уехать, Лайонел встретился глазами с отцом. Такими улыбками они – мужчины – обменялись впервые в жизни.

Большей благодарности, чем эта, быть не могло. И когда он уехал, Вард почувствовал, что только сейчас он установил контакт с сыном. Впервые. Наконец.

12

В тот вечер собралась сотня гостей, в основном друзья детей, приглашенные отметить окончание Лайонелом школы. Праздник устроили на открытом воздухе. Рок-ансамбль, заказанный Вардом и Фэй, играл под тентом в задней части двора. Такого грандиозного праздника они не устраивали уже много лет. Все были очень возбуждены. Грег вырядился в мятую полосатую майку и джинсы, волосы торчали; он разулся и шлепал босиком. Фэй хотела было отправить его наверх, но сын улизнул, а когда она попыталась пожаловаться Варду, услышала обычное:

– Оставь его. Все в порядке. Она с упреком поглядела на мужа.

– Ты привык три раза в день менять рубашки, носить белые льняные костюмы и так немного требуешь от сына!

– Возможно, именно поэтому. Мои привычки возникли двадцать лет назад и безнадежно устарели; уже давно никто так не живет, Фэй. И в наше время это было старомодно, просто мы оба оказались динозаврами, правда, удачливыми. Грег в его возрасте способен на более серьезные вещи.

– Какие? Футбол, девочки, пляж? – Она ждала от Грега большего, например, чтобы он был похож на Лайонела. Но Вард восторгался этим неотесанным мальчишкой. Она не могла этого понять, ей всегда казалось несправедливым, что муж немногого требовал от Грега и никогда не оценивал по достоинству замечательные успехи Лайонела. Но все равно, в один вечер ничего не изменишь. Они вечно спорили по этому поводу, иногда даже достаточно жарко, но сегодня особенный день, и Фэй не хотелось обострений. Забавно, они и впрямь теперь редко ссорились, только иногда из-за детей, особенно из-за Лайонела… Но только не сегодня…

– Ну хорошо… Пусть веселится. В конце концов, какая разница, во что он одет.

– Надеюсь, ты так же думаешь и по поводу Вэл. Наряд Вэл был вызовом им обоим. Дочь натянула на себя белое кожаное мини-платье с бахромой и такие же ботинки, явно взятые напрокат у подруги. Все прелести выставлены напоказ.

Вард наклонился и, напивая жене выпить у бара, прошептал:

– Интересно, на каком углу работает ее подружка? Она не говорила?

Фэй засмеялась и покачала головой. В доме мелькало столько разных подружек, что ее ничем уже не удивить. Это, кстати, помогало Фэй ладить с актерами на МГМ, такими же упрямыми и непредсказуемыми, как любой современный подросток.

– Мне кажется, бедняжка Ванесса пытается нейтрализовать впечатление от Вэл, – сказал Вард жене.

Ванесса оделась в бело-розовое вечернее платье, больше подходившее десятилетней девочке, розовые балетные туфельки, а волосы причесала в стиле «Алиса в Стране Чудес». Трудно себе представить более непохожих сестер, чем эти две. Фэй оглядела всех детей. Вот Лайонел, вернувшийся из первой поездки в собственной машине. В летнем костюме, красив, держится с достоинством, в бледно-голубой полосатой рубашке, в отцовском галстуке. Он старается казаться взрослым, а новая машина эффектно припаркована перед домом на лужайке. Вот Грег в мятой одежде… Валери в белой коже… Ванесса в детском платьице… Какие же они разные! Фэй вдруг что-то вспомнила, поглядела поверх рюмки на Варда и спросила:

– А где Энн?

– Недавно была у бассейна. Не волнуйся, Лайонел смотрит за ней.

Лай всегда брал на себя эту обязанность, но сегодня ведь его праздник, и Вард сейчас иначе воспринимал сына. Он видел, как тот наливает себе в стакан белого вина. Пускай мальчик «выпустит пар», и если даже до чертиков напьется в свой выпускной вечер, что здесь плохого? Такое поведение, конечно, может подпортить непогрешимый имидж, но и это пойдет ему на пользу. Надо постараться занять Фэй, чтобы она не следила за сыном. Вард пригласил ее танцевать. Валери наблюдала за ними с ужасом, Ванесса с удивлением, а Лайонел разбил их пару и обнял в танце Фэй. Вард отправился поболтать с друзьями и проследить, чтобы никто из гостей не валялся пьяный.

Некоторые уже достаточно выпили, но все они – ровесники Лайонела, и у них тоже сегодня выпускной вечер. Они имеют право немного побеситься, но только чтобы никто в таком виде не сел за руль. Вард велел работникам на парковке: ни единому пьяному не давать ключи от машины. Это касалось не только детей, но и взрослых.

Он нашел взглядом Энн, сидевшую у бассейна и разговаривавшую с Джоном Уэлсом, лучшим другом Грега. Хороший мальчик, он просто благословлял землю, по которой ступал Грег. Вард заподозрил, что Энн положила глаз на Джона, но тот не отвечал взаимностью, еще бы – девочке только двенадцать, пусть подрастет. Правда, Лайонел относился к ней как ко взрослой и гораздо более теплее, чем к близняшкам или Грегу. Варду стало интересно, о чем они беседуют с Джоном. Но Энн такая стеснительная – ничего не стоило вспугнуть ее. Казалось, она хорошо проводит время; чуть позднее к ним подсел Лайонел. Джон с улыбкой и обожанием смотрел на Лая, совсем как Энн… Удивительные все-таки эти дети…

Вард улыбнулся и пошел спасать Фэй от окруживших ее друзей. Ему хотелось потанцевать с женой, для него она до сих пор была лучше любой девочки, и это было заметно по его глазам, когда он обнял ее за талию.

– Потанцуем? – Он похлопал Фэй по плечу, и она весело засмеялась.

Оркестр играл хорошо, дети вовсю веселились. Энн наслаждалась обществом Лайонела и Джона; оба они относились к ней как к взрослой, в отличие от других. Она довольно высокая для своего возраста, цвет волос у нее, как у Фэй в юности, – зрелого персика, с годами Энн станет красавицей, но пока она этого не понимала. Энн считала себя не такой симпатичной, как Фэй, не такой яркой, как Вэл, но Лайонел всегда говорил, что она лучше всех. В ответ Энн называла его ненормальным, показывала ему костлявые колени, говорила, что волосы у нее торчат, как у ведьмы. У нее только недавно начала развиваться грудь, и Энн чувствовала себя неловко. Ей вообще со всеми бывало не по себе, кроме Лайонела.

– Тебе нравится твоя машина? – Джон улыбался старшему брату друга и втайне восхищался, как аккуратно у него повязан галстук. Ему нравилось, как Лай одевался, но он никогда не осмелился бы ему это сказать.

– Шутишь, что ли? – по-мальчишески воскликнул Лайонел. – Да я с ума по ней схожу. Не дождусь завтрашнего дня, когда снова поеду прокатиться. – Он улыбнулся другу Грега. Джон уже много лет бывал у них в доме и всегда ему нравился. Он куда интереснее, чем большинство приятелей Грега, хотя Лай обнаружил это случайно, поговорив с ним, когда брата не было дома. Джон старался держаться как все, но Лайонел разгадал, что это – защитная маска и он не такой. Для него есть вещи поважнее, чем футбол, который самого Лайонела вообще никогда не волновал. – Знаешь, на следующей неделе я начинаю работать. И машина мне здорово пригодится.

– А где ты будешь работать? – Джону было явно интересно. Энн наблюдала за беседой, как всегда, молча, но, слушая брата, следила за лицом Джона. Она всегда находила, что у него красивые глаза.

– «Ван-Клиф энд Арпелз», ювелирный магазин на Беверли Хиллз. – Он почувствовал, что надо объяснить Джону. Никто из друзей Грега понятия не имел, что это такое.

Но Джон рассмеялся, и Энн тоже улыбнулась.

– А, я знаю. Моя мама туда ходит. У них хорошие вещи. – Лайонел удивился и обрадовался – Джон не стал подшучивать над ним. – Похоже, хорошее место.

– Да, я хотел именно такое. – И снова засиял, поглядев на машину. – Особенно сейчас. А в конце года еду в Калифорнийский университет.

– Везет тебе, Лай. А мне уже до чертиков опротивела школа.

– Ну, осталось немного. Всего год.

– Да это же целая вечность! – Джон застонал, а Лай улыбнулся.

– А потом что?

– Пока не знаю. – Не удивительно. Большинство его друзей тоже еще не решили.

– Я занимаюсь кинематографией.

– Здорово.

Лайонел пожал плечами. Он получил награду за свои фотографии еще в четырнадцать лет. И два года назад всерьез заинтересовался кино. Он был счастлив заниматься всем, что мог предложить университет, ему не терпелось скорее приступить к учебе, что бы ни говорил отец. Тот хотел, чтобы он поступил в школу ганг-хо, на востоке. Но Лая это совсем не интересовало, пусть спортом занимается Грег.

Он дружески посмотрел на Джона и улыбнулся.

– Приезжай как-нибудь ко мне в гости. Поживешь, осмотришься, решишь насчет дальнейшей учебы.

– О, об этом можно только мечтать. – Джон напряженно посмотрел на Лайонела; на миг глаза мальчиков встретились, потом Джон быстро отвернулся и увидел Грега. Казалось, он хотел присоединиться к другу, и Лайонел пригласил Энн танцевать. Сестра ужасно покраснела и отказалась. Но Лай уговорил ее, она сдалась и пошла за ним на площадку.

А это что? – Мальчик, вошедший вместе с Вэл в дом, поднимался вслед за ней по лестнице и очень хотел засунуть ей руку под юбку – казалось, это совсем нетрудно, – но вдруг увидел предмет на полке в баре. – Неужели это… – Он был явно потрясен. Он впервые попал в дом, где была подобная вещь, хотя, конечно, слышал, что в некоторых домах в Лос-Анджелесе они имеются.

– Да тоже мне, великое дело!

– Конечно, великое. – Он посмотрел на предмет с обожанием, протянул руку, чтобы дотронуться, а потом рассказать отцу, что он держал это в руках. – А чье это? Мамино или папино?

С явной неохотой она ответила:

– Мамино. Хочешь пива, Джой? Но парень чуть не упал в обморок.

– Так их два! Господи, два! А за что?

– Да отстань, Бога ради, не помню. Ты хочешь пива или нет?

– Да, хочу. – Но его гораздо больше интересовало, за что ее мать получила «Оскаров». Отец непременно спросит его, да и мать тоже, но, похоже, Вэл не собиралась распространяться на эту тему.

– Она что, раньше была актрисой?

Джой знал, что мать Вэл режиссер – об этом все знали, а отец – известный продюсер в МГМ, но Валери помалкивала, ее больше интересовали выпивка и мальчики. По крайней мере, она славилась такой репутацией, и, когда она садилась, можно было много чего разглядеть под белой кожаной юбчонкой. Взгляд Джоя был нацелен именно туда.

– А ты курил когда-нибудь травку?

Он никогда раньше не пробовал, но признаваться в этом не хотелось. Ему было пятнадцать с половиной, и в этом году он познакомился с Вэл в школе, но никогда еще никуда ее не приглашал. Не хватало смелости. Она такая красивая и ужасно взрослая.

– Да, пробовал разок. – А потом снова начал приставать с вопросами: – Ну расскажи о своей маме.

Вот оно что! Вэл резко вскочила, яростно сверкая глазами.

– Не хочу!

– Да не психуй ты, ради Бога. Мне просто интересно.

Вэл с презрением поглядела на него и широкими шагами направилась к двери, потом обернулась.

– Так ее и спрашивай, ненормальный. – И, сверкнув рыжей гривой, ушла. Джой, в отчаянии уставившись в дверной проем, прошептал:

– Дерьмо.

– О? – В дверном проеме показалась голова Грега.

Парень покраснел и встал:

– Извини. Я решил немножко отдохнуть. Сейчас уйду.

– Сиди-сиди. Я тоже частенько сижу здесь. Отдыхай, все нормально. – Он улыбнулся и исчез, сопровождаемый темноволосой девицей, а Джой сразу же вышел на улицу.

В конце концов все они оказались в бассейне – в одежде, в купальниках, в плавках, в тапочках, босиком, в туфлях. Они веселились до трех утра, когда, наконец, уехал последний гость. Лайонел, Вард и Фэй поднялись наверх, все трое сонно зевнули, а Фэй засмеялась:

– Веселая компания… А если серьезно, получился хороший вечер, правда?

– Изумительный, – улыбнулся Лайонел, поцеловал мать и пожелал спокойной ночи. Потом он сел на кровать в ворсистом халате, надетом поверх плавок, и задумчиво вспоминал день… Диплом… Белую мантию… Машину… Друзей… Музыку… И, как ни странно, запнулся на том, что думает о Джоне, таком милом парне. Он нравился ему даже больше собственных друзей.

13

На следующий день после выпускного вечера Фэю и Варду надо было идти на работу. Дети могли поспать до полудня, а им надо быть на студии в девять. На подходе следующий фильм, и столы у обоих были завалены бумагами. Чтобы работать хорошо, нужна строгая самодисциплина, и они очень уставали, особенно когда Фэй параллельно выполняла режиссерскую работу.

Тогда ей вообще приходилось приезжать на студию до шести утра, задолго до прихода актеров. Ей было необходимо заранее проникнуться атмосферой фильма. В общем-то, во время съемок трудно заставить себя вернуться домой, и иногда Фэй оставалась ночевать в гримерной, там же ела, обдумывала сценарий, как бы вживаясь в него, пока не начинала понимать каждый образ так, будто влезала в кожу героя. Полностью выкладываясь сама, она имела право многого требовать от актеров. Фэй три шкуры с них драла, но многие актеры в Голливуде говорили о ней с искренним обожанием. Ее талант режиссера – настоящий Божий дар, и сейчас она была гораздо счастливее, чем когда играла сама. Она нашла себя, нашла свое истинное призвание, и Варду нравилось видеть свет в ее глазах, возникавший, как только она начинала думать о работе. Правда, это вызывало у него некую ревность, хотя он был вполне доволен своим делом. Но Фэй, в отличие от него, вкладывала в работу всю душу, все сердце.

Через несколько дней Вард снова потеряет жену из-за нового фильма. Оба считали, что это будет их лучшая лента, и ужасно волновались. Фэй горевала, что с ними нет больше Эйба Абрамсона. Ему бы понравился фильм. К сожалению, Эйб умер несколько лет назад, успев, правда, разделить ее успех, второго «Оскара» – уже за режиссуру. Фэй до сих пор тосковала по нему. Она откинулась на сиденье, взглянула на Варда и вспомнила о вчерашнем вечере.

– Я рада, что дети вволю повеселились.

– Я тоже. – Муж болезненно улыбнулся ей – он всегда с трудом переносил похмелье и нередко удивлялся, как он мог столько пить прежде. Теперь, перебрав, он не мог избежать утренней расплаты. Молодость… Он улыбнулся. Молодость.

С годами многое изменилось, прибавились седые волосы; однако, несмотря на похмелье, они с Фэй утром занялись любовью сразу после душа. Для них это всегда означало хорошее начало дня, и сейчас он нежно положил руку на ее бедро.

– Знаешь, ты до сих пор сводишь меня с ума. Фэй слегка покраснела, но явно обрадовалась.

Она до сих пор была влюблена в него. Вот уже девятнадцать лет. Даже больше, если считать со времени их первой встречи на Гвадалканале в 1943… Тогда уже двадцать один год.

– Взаимно.

– Отлично. – Он неторопливо припарковал машину на стоянке МГМ.

Охранник у ворот улыбнулся и помахал им рукой. По этим двоим можно сверять часы. Чудесная пара… и дети у них хорошие… И работают много, надо отдать должное.

– Может, нам сделать смежную дверь между нашими офисами и повесить замок на моей?

– Мне эта мысль нравится, – прошептала Фэй, игриво укусила его за шею и вылезла из машины. – Что сегодня собираешься делать, дорогой?

– У меня немного работы. Я думаю, почти все готово. А ты?

– Я встречаюсь с тремя звездами. – И назвала, с кем. – Чувствую, мне придется с ними как следует поговорить перед началом, чтобы все поняли, что мы собираемся делать.

Предстоящий фильм увлекал ее. Речь шла о судьбе четырех солдат Второй мировой войны; тяжелый фильм, жестокий, в нем много боли, так много, что разрывалось сердце, и большинство сотрудников на студии полагало, что режиссером подобной картины должен быть мужчина. Но Дор Шери доверял Фэй, и она была не вправе его подвести. Ни его, ни Варда. Варду было нелегко найти деньги для такой ленты. Несмотря на громкие имена, актеры боялись, что никто не захочет смотреть фильм о войне. После страшного убийства Джона Кеннеди, год назад, потрясшего мир, всем хотелось только веселых комедий. Но Вард и Фэй согласились сразу же, прочитав сценарий, – это их фильм. Умный, тонкий. Фэй твердо решила поставить его. И Вард знал – она сделает. И знал также, как жена нервничает.

– Все будет хорошо. – Он улыбнулся. Оба надеялись на лучшее. Но Вард сознавал – Фэй нужна поддержка. И понял, что не ошибается, когда она ему ответила:

– Ой, боюсь до смерти.

– Знаю. А ты расслабься и наслаждайся работой. Но она могла расслабиться только после начала съемок, погрузившись в фильм с головой. Сейчас это было невозможно.

Фэй редко возвращалась домой раньше двенадцати или часа ночи, а в пять утра ей снова надо было стоять на площадке. Поэтому она вообще частенько не появлялась дома. Вард понимал, что так продлится несколько месяцев и за детьми должен присматривать он. Снимая фильм, Фэй всегда полностью отдавалась работе, но после окончания съемок с особой страстью занималась домашними делами: стирала рубашки, готовила.

Сейчас она уже не думала о детях.

Однажды ночью Вард заехал за женой; он не доверял ей водить машину – уставшей, погруженной в мысли о работе, опасаясь, что она врежется в дерево, не справится с управлением, слетит с дороги.

Фэй плюхнулась на переднее сиденье как маленькая тряпичная кукла, а он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она открыла сонные глаза и улыбнулась мужу.

– Этот фильм я, наверное, не переживу. – Голос был низким и хриплым. В течение дня Фэй выпивала галлоны кофе и без конца говорила, кричала, заставляла, умоляла, требовала от актеров как можно большего, и те никогда не разочаровывали ее. Она посмотрела на Варда, и он улыбнулся в ответ.

– Это будет великий фильм, детка. Я видел кое-что отснятое за неделю.

– И как тебе? – Она сама это смотрела, но обычно видела огрехи и никогда не замечала того, что получилось хорошо. Однако в последние два дня появился какой-то просвет. Актеры много трудились, отдаваясь работе целиком.

– Думаешь, получится? Серьезно? – Она с надеждой взглянула на мужа. Мнение Варда значило для нее больше, чем чье-либо еще. Фэй безоговорочно доверяла ему. Он рассмеялся.

– Он потрясет мир, дорогая. И «Оскар» снова опустится к тебе на ладонь.

– Да это как раз неважно. Я просто хочу, чтобы получился хороший фильм и мы могли им гордиться.

– Непременно будем.

В этом он нисколько не сомневался. Вард всегда гордился женой, как и она им. Он отлично справлялся со своим делом, а ведь вплоть до тридцати пяти лет ни дня не работал. Удивительно, но Вард сумел справиться с собой, и Фэй никогда не забывала об этом.

Она откинулась на сиденье.

– Как дети?

– Нормально.

Ни к чему ей знать о мелких неприятностях: что горничная угрожает уйти, что Энн и Вэл снова здорово сцепились, а Грег помял машину. Все это ерунда, он сам со всем справится. Он радовался, когда после окончания работы Фэй возвращалась и занималась домом. Удивительно, как она выносит все это. Сам он просто с ума сходил, хотя и не говорил ей.

– Все при деле. Близняшки работают, ходят присматривать за детьми. Грег на следующей неделе уезжает на ранчо. – Он едва сдержался и не добавил вслух: слава Богу. По крайней мере, в доме будет тише без бесконечных телефонных звонков, хлопанья дверей и полдюжины друзей, гоняющих уже не мяч, а… любимую вазу Фэй. – Ну а Лайонел работает, мы теперь его редко видим.

– Ему там нравится? – Фэй открыла глаза. Лучше бы самой спросить мальчика, но она не видела его уже несколько недель.

– Думаю, да. Во всяком случае, он не жалуется.

– Это еще ни о чем не говорит. Лай никогда не жалуется. – Вдруг Фэй вспомнила. – Надо что-то придумать для Энн. Я не предполагала, что все получится так быстро. – Вышло так, что съемки вместо конца сентября начинались в июне. Это нарушало все планы Фэй, но раз уж все готово, ничего не поделаешь, хотя летом у нее не будет времени на детей. Энн, кстати, категорически отказалась от лагеря. – Чем она занимается?

– С ней все в порядке. Когда я приезжаю, миссис Джонсон всегда дома. У Энн есть друзья, они играют вместе у бассейна. Я обещал на следующей неделе отвезти их в Диснейленд.

– Святой человек! – С улыбкой зевнула она, привалилась к мужу, и они пошли к дому.

Девочки еще не спали. Вэл закрутила волосы на огромные бигуди и расхаживала по дому в бикини. Фэй содрогнулась бы, но не было сил. Она лишь отмстила про себя, что надо бы отчитать дочь, если найдется время. В каморке Вэл гремела музыка, а Ванесса в ночной рубашке говорила по телефону, явно не обращая внимания на шум, производимый Валери.

– Где Энн? – спросила Фэй Вэл; та пожала плечами, подпевая пластинке. Матери пришлось повторить вопрос, прежде чем дочь соизволила ответить.

– Думаю, наверху.

– Спит?

– Может быть.

Но Ванесса покачала головой, у нее была потрясающая способность слышать сразу нескольких. Фэй пошла поцеловать младшую и пожелать ей спокойной ночи. Она уже выяснила, что Грега нет дома, он где-то гуляет с друзьями. Лайонела тоже нет, он ужинает с кем-то после работы, о чем сообщала записка на кухне, адресованная всем.

Фэй всегда хотела знать, что делают дети, и вечно беспокоилась о них на съемках. Вард относился к этому более спокойно. Ей казалось, что муж недостаточно строг с детьми, но если бы он и попытался «натянуть вожжи», то быстро сошел бы с ними с ума.

Поднимаясь по лестнице, Фэй могла бы поклясться, что видела свет в комнате Энн, но, открыв дверь, обнаружила, что в комнате темно, а Энн, свернувшись калачиком, лежит лицом к стене. Фэй немного постояла, потом подошла, нежно коснулась ее волос, ореолом разметавшихся по подушке.

– Спокойной ночи, малышка, – прошептала она и нежно поцеловала дочь в щеку.

Тихо прикрыв дверь, она спустилась в свою комнату, поговорила с Бардом о фильме, потом приняла горячую ванну и пошла спать. Через несколько минут Фэй услышала, как девочки протопали наверх, по пути постучав к ней и пожелав спокойной ночи, но не обратила внимания на то, что Ванесса прошла в комнату младшей сестры. Свет горел. Энн читала любимую книгу «Унесенные ветром».

– Ты видела маму? – Ванесса изучающе посмотрела на сестру и увидела что-то странное, отчужденное в ее лице, чего не бывало, когда та разговаривала с Лаем. Энн покачала головой.

– Разве она приехала?

Ей не хотелось признаться, что она выключила свет и притворилась спящей, но Ванесса догадалась.

– Ты притворилась, правда? – Та нерешительно помолчала и пожала плечами. – Почему?

– Я устала.

– Чепуха. – Ванесса рассердилась. Поведение сестры бесило ее, но вообще это так типично для Энн. – Это же нехорошо. Мама, не успев войти, спросила про тебя. – Лицо Энн ничуть не изменилось, взгляд был пуст по-прежнему. – По-моему, ты отвратительно ведешь себя. – Вэн отвернулась и пошла к выходу. Голос Энн догнал ее уже у двери.

– Ты же понимаешь, что мне нечего ей сказать.

Ванесса обернулась, потом медленно вышла, так и не поняв того, что отлично понимал Лайонел. Энн боялась, что матери трудно с ней общаться. Ее никогда не было рядом и в раннем детстве, всегда с ней занималась няня, сиделка, горничная или кто-то из детей, а мать работала, уезжала, делала еще что-то чрезвычайно для нее важное. Она вечно была уставшей, мысли ее всегда были чем-то заняты; то ей надо читать сценарий, то выяснять отношения с отцом. Так о чем теперь говорить? Гораздо легче избегать общения с ней, последовать примеру матери, столько лет избегавшей ее. Пришло время за все платить.

14

Фэй все еще работала над захватившим ее фильмом, когда Лайонел поселился вместе с четырьмя друзьями и начал учиться в университете. На следующей неделе он заехал на съемочную площадку навестить ее. Лай терпеливо стоял и ждал перерыва. Ему всегда нравилось смотреть, как работает мать. Наконец, после трех дублей изнурительной сцены, длившихся целый час, она отпустила всех на ланч.

Она так была измучена и поглощена делом, что не сразу заметила сына, а увидев, засветилась от радости и заторопилась поцеловать его.

– Как дела, дорогой? Как квартира, как школа? – Казалось, она не видела сына целую вечность, и вдруг отчаянно затосковала по всему семейству и особенно – по нему. Фэй привыкла, что Лай всегда рядом и они в любую минуту могут поболтать. Теперь сын уехал, а она так занята работой, что некогда и подумать о переменах. – Тебе нравится квартира?

Его глаза загорелись.

– Очень. И ребята аккуратные, слава Богу, совсем не такие, как Грег.

Фэй рассмеялась вместе с сыном, вспомнив обычный хаос в комнате Грега.

– А ты заезжал домой с тех пор, как переехал?

– Пару раз. Забрал кое-что из вещей. Видел отца, он сказал, что у тебя все в порядке.

– Да, все нормально.

– Здорово получилось! – Он кивнул в сторону площадки, с которой она только что ушла. Ей стало приятно. Фэй всегда была так поглощена деталями, что с трудом воспринимала целое. А Лай, как и Вард, умел смотреть по-другому. – Сильная сцена.

Она улыбнулась.

– Мы бьемся над ней неделю.

Пока она говорила, к ним приблизился актер, занятый в только что отснятом эпизоде. Он бросил взгляд на Лайонела и серьезно посмотрел на Фэй. Так же, как и она, Пол Стил, один из самых известных молодых актеров Голливуда, старался все доводить до совершенства, и Фэй любила работать с ним. Это была их вторая совместная картина.

– Ну, что ты думаешь? – спросила она Пола.

– Я считаю, в последний раз вышло.

– Я тоже.

Он был рад, что их мнения совпали.

– Я уже вчера забеспокоился, думал, что мы никогда не добьем ее. Всю ночь не спал, размышлял, как получше сыграть. – Слова Пола, как всегда, произвели на нее впечатление.

– Это заметно. Спасибо, Пол. Такая преданность делу помогает работать. – Чертовски жаль, что мало кто из актеров это понимал.

Пол с улыбкой посмотрел на Лайонела.

– Ты, должно быть, сын Фэй. – Ошибиться было сложно, и поэтому оба – и Фэй и Лайонел – рассмеялись.

– А как ты догадался? Стил сощурился, улыбнулся.

– Ну-ка, давай посмотрим. Волосы… нос… глаза… Слушай, парень, все, что тебе надо – сделать прическу, как у мамы, надеть платье, и вы близнецы.

– Я не уверена, что мне это понравится.

– Ладно, не будем, – рассмеялся Пол.

– На меня произвела большое впечатление ваша последняя сцена, мистер Стил, – с глубоким уважением произнес Лайонел, и Пола тронули его слова. Фэй представила их друг другу, и молодые люди обменялись рукопожатием.

– Твоя мать – самый строгий режиссер в городе, но и самый хороший и потому стоит всей нашей крови, пота и слез.

– Ого-го, какие комплименты!

Все трое рассмеялись, а Фэй поглядела на часы.

– У нас есть почти час, джентльмены. Могу ли я пригласить вас на ланч в хозчасть?

Пол скорчил гримасу.

– Боже, что за мучение. Не можем ли мы придумать что-то получше? Я угощаю. Машина прямо у студии. – Но они понимали, что поблизости тоже ничего приличного нет, да и времени маловато. – Ну хорошо, хорошо, сдаюсь. Бедные наши желудки.

– Не так уж там плохо, – защищалась Фэй. Пол и Лайонел хором высказали свое несогласие, но все же отправились в хозчасть. Пол спросил, ходит ли еще Лайонел в школу, и тот объяснил, что только что начал заниматься в университете, где основным предметом выбрал кинематографию.

– Я тоже там учился. Ты уже понял, нравится ли тебе наше дело?

– Похоже, это здорово. – Лайонел счастливо улыбнулся, и Пол был очарован. Лайонел так юн, и пока они шли на ланч, он убедился, что мальчик умен, интеллигентен, эмоционален, много знает о кино; он с удовольствием болтал с Полом, пока Фэй не сказала, что пора возвращаться. Лайонелу не хотелось уходить, он жаждал пропитаться этой атмосферой. Пол пригласил его к себе в уборную, и тот сидел, как завороженный, пока актеру поправляли грим и прическу. В следующей сцене он должен играть пленного, и Лайонел до смерти хотел побыть еще, но надо было спешить на занятия. – Мне пора, сегодня еще три лекции.

– Жаль, мне так интересно с тобой. – Пол искренне улыбнулся. Мальчик ему понравился… Может, даже слишком… Но он не собирался этого показывать и из уважения к Фэй, и потому, что тот очень юн. У Пола не было привычки кого-либо совращать, особенно девственников. Но, похоже, Лайонелу хотелось встретиться с ним снова, что несколько удивило Пола.

– Я бы еще приехал посмотреть. У меня будет три «окна» в конце недели. – Лай с надеждой смотрел на Пола Стила, как ребенок на Санта Клауса, и Пол был не совсем уверен, что его так разволновало – съемки или что-то еще. Лайонел осторожно спросил: – Можномне прийти? – Он пытливо заглянул Полу в глаза, и тот засомневался, кто же на него смотрит – мальчик или мужчина.

– Это зависит от твоей мамы. Она хозяйка фильма и мой босс на площадке.

Они рассмеялись. И Лайонел согласился.

– Хорошо. Я спрошу у нее.

В какой-то миг Пол забеспокоился – не подумает ли Фэй, что он ее сына склоняет к встрече, поскольку не делал секрета из своих сексуальных предпочтений.

– Ну что ж, тогда до пятницы.

Взгляд Лайонела светился надеждой, и Пол отвернулся. Он не хотел ничего начинать… но начинал… и это неправильно… Это сын Фэй Тэйер. Господи, как иногда сложна жизнь. Мальчик ушел, и он закурил сигарету с марихуаной в надежде успокоиться, но еще больше затосковал по нему.

Когда Пол вернулся на площадку, страсть и тоска по Лайонелу вызвали в нем такую сильную боль, что он с трудом смог продолжить работу. Сцену сняли с первой попытки; почти неслыханная победа. Фэй поздравила его, но он был на удивление холоден. С чего бы это? Фэй не придала значения его знакомству с Лайонелом, хорошо зная Пола и понимая, что бояться нечего. Он порядочный человек, чем бы ни занимался в свободное время, и не сможет воспользоваться ее сыном. Она была в этом уверена и ее не насторожило появление Лайонела на площадке в пятницу. Еще мальчиком он часто забегал посмотреть, как она работает. Позднее у него было много других дел, но он не скрывал, что ему нравится кино. К тому же Лай решил посвятить этому свою карьеру. Ей было приятно видеть Лайонела. Полу Стилу тоже, хотя он не подал вида.

– Привет, Пол, – нерешительно сказал Лайонел и тут же подумал, а может ли он называть так Пола Стила. Ему все-таки уже двадцать восемь лет, он уважаемый человек в мире кино, а Лайонелу восемнадцать; рядом с Полом он чувствовал себя мальчишкой, сосунком.

– Привет, – небрежно бросил тот, проходя мимо в чью-то уборную и моля Бога, чтобы их дороги не пересеклись вновь. Но в этот же день, чуть позже, Фэй заказала им по стакану вина в перерыв. Лайонел с таким благоговением смотрел на Пола, что не улыбнуться в ответ было невозможно.

– Рад снова видеть тебя, Лайонел. Как учеба? Может быть, если все время напоминать себе, что перед ним ребенок, будет легче? Но стало еще труднее, едва он заглянул в эти глаза. Сопротивляться не было сил. Глаза Лая похожи на глаза Фэй, но глубже и неотразимее, такие печальные, мудрые, как если бы он хранил какую-то ужасную тайну, и инстинктивно Пол понял, что это за тайна. В его возрасте у него тоже была такая. Одиночество. Пока кто-то не протянет руку помощи, ты ощущаешь себя уродцем, живущим в одинокой келье, в вакууме, страшась своих мыслей и того, что подумают другие, узнав…

– Ну, что скажешь о сегодняшней работе? – Нет смысла говорить с ним, как с ребенком. Он мужчина, и оба это понимали. Пол смотрел ему прямо в глаза.

– По-моему, очень, очень хорошо.

– Не хочешь посмотреть отснятое сегодня? – Пол любил просматривать ленты, когда появлялась возможность, чтобы исправить свои ошибки. Лайонел был польщен: его впускали в особый мир. Глаза по-ребячьи округлились, и Фэй с Полом рассмеялись.

– Слушай, если ты все так воспринимаешь, я тебя с собой не возьму. Ты должен понять – большая часть того, что увидишь, – дрянь. Но на этом мы учимся.

– О, я бы очень хотел посмотреть. Просмотр шел шесть часов подряд. Когда они уселись, свет погас, Пол почувствовал, как нога Лайонела случайно коснулась его колена, и вздрогнул. Ему до боли не хотелось отказываться от такого удовольствия, но он заставил себя убрать ногу и сосредоточиться на экране. Зажегся свет. Они начали обсуждать увиденное. Удивительно, но их мнения во многом совпадали. Мальчик действительно все понимал, был умен, обладал интуицией, разбирался в стиле и технике. Впрочем, ничего странного, он же вырос среди этого.

И все-таки Пол был поражен. Ему до смерти хотелось поговорить с мальчиком побольше. Но Фэй уже готовилась покинуть площадку. Сегодня ей надо было уехать пораньше.

– Ты на машине, дорогой? – спросила Фэй сына. Она выглядела очень уставшей: неделя была изнурительной. Завтра предстоит снимать на восходе солнца, и надо было встать до трех утра.

– Да, мам, на машине.

– Хорошо, значит, доберешься сам. Тогда, мальчики, разрешаю вам поболтать, а старая развалина отправится домой, пока не свалилась. Спокойной ночи, джентльмены. – Она поцеловала Лайонела в щеку, махнула рукой Полу и поспешила к машине. Вард уехал раньше, чтобы вместе с детьми приготовить ужин. Пол удивленно взглянул на часы – почти девять, кроме них на площадке никого. Он ничего не ел с ланча и наверняка Лайонел тоже голоден. Что такого, если они вместе где-то перекусят?

– Хочешь, перехватим по гамбургеру, Лайонел? Ты, наверное, проголодался. – Что плохого в таком вопросе? К тому же, сын Фэй явно обрадовался.

– С удовольствием, если вы свободны.

Лай так молод, скромен, застенчив. Они пошли к машинам, и Пол с улыбкой обнял его за плечи. Вокруг ни души, никто не истолкует неверно этот жест.

– Поверь, говорить с тобой очень интересно. У меня давным-давно не было такого собеседника.

– Рад слышать.

Лай улыбнулся Полу. Они уже подошли к стоянке. У Пола был серебристый «порше», а у Лайонела красный «мустанг», его гордость.

– Какая замечательная машина.

– Я получил ее по случаю окончания школы в июне.

– Прекрасный подарок.

В возрасте Лайонела Пол купил старую машину за семьдесят пять долларов. Но это и понятно – его родители не были Вардом и Фэй Тэйерами. И не жили на Беверли Хиллз. Пол приехал в Калифорнию из Буффало, когда ему было двадцать два. С тех пор его жизнь стала прекрасной, особенно в последние три года. Карьера взлетела ослепительно, сперва благодаря случайному роману с главным продюсером Голливуда, потом он пробивался сам, благодаря своим способностям, и никто этого не мог отрицать. Неважно, что думали о Поле Стиле, но он был чертовски хорош, и большинство из тех, с кем он сталкивался, ничего дурного не могли о нем сказать. Он порядочный и очень обязательный человек, с ним приятно работать. Между съемками, правда, Пол иногда позволял себе расслабиться – курил наркотики, нюхал кокаин, кололся амилнитритом. Ходили слухи об оргиях в его доме, о нетрадиционном сексе, но Он никого не насиловал и никому не причинял зла, а на съемочной площадке работал самоотверженно. Иногда ему просто необходимо «выпускать пар из котла»; в конце концов, он еще очень молод.

Пол решил отвезти Лайонела в «Гамбургер Хемлетт» на Сансет, сел за руль, и они тронулись в путь. Этот мальчик волновал его. Пол не хотел причинять ему зла ни физически, ни морально; Лай ему нравился гораздо больше, чем кто-либо, во всяком случае, сейчас. Жаль, что парню всего восемнадцать. Дьявольское искушение – он так красив и так юн. Когда они ели, Пол не мог отвести от него глаз. Позже, когда они вышли на улицу, Лайонел не знал, как отблагодарить актера за такую честь и такое отношение. Полу очень хотелось пригласить его к себе, по он боялся, что Лай неправильно поймет его, и они неуклюже топтались на тротуаре. Пол разглядывал его, пытаясь понять, знает ли Лайонел о себе. Если да, все гораздо проще, но если он и не подозревает… Однако Пол не спускал с него глаз и вдруг понял, что надо брать быка за рога и прямо спросить. Вдруг он ошибается? Тогда они могли бы стать просто друзьями. Никак нельзя его отпустить… ну никак… Во всяком случае – не сейчас… не так сразу.

– Я понимаю, что это глупо, но ты не хочешь ли поехать ко мне чего-нибудь выпить? – Он говорил смущенно, но глаза Лайонела просияли.

– Очень.

Может, он все понимал?.. Полу до безумия хотелось знать наверняка, но как?

– Я живу в Малибу. Поедешь за мной, или твою машину оставим здесь, а потом я привезу тебя обратно?

– А это не слишком вас затруднит? Малибу в часе езды отсюда.

– Нисколько. Я поздно ложусь. А сегодня, может, вообще не лягу. Завтра съемки в четыре утра.

– А моя машина здесь будет в безопасности? Они осмотрелись и решили, что да. Тут всю ночь торговали гамбургерами, и никто не осмелился бы забраться в машину при людях. Рассудив так, Лайонел скользнул в «порше» Пола и почувствовал, что умер и вознесся на небеса. Он словно оказался в другом мире, сидя на гладком черном кожаном сидении; щиток напоминал панель в самолете, мотор взревел, и они рванули. Пол включил стерео, и Роджер Миллер мягко запел откровенно чувственную песню.

По дороге в Малибу Полу очень хотелось закурить сигарету с марихуаной, но он опасался употреблять наркотики в присутствии мальчика. Он боялся потерять контроль над собой и отказался от этой мысли. Они болтали, слушали музыку, и когда приехали в дом Пола на побережье, Лайонел чувствовал себя со своим новым другом совершенно свободно.

Пол вставил ключ в замок и впустил Лайонела в дом. Все там соответствовало уже создавшемуся настроению. Из окна во всю стену был виден океан, освещенный мягкими огнями, а в гостиной полно диванов, подушек, растений в кадках; лампочки в стенных нишах освещали антикварные безделушки, которые Пол обожал. На стенах висели красивые бра и полки с книгами. Была и стереосистема, откуда лилась тихая музыка. Лайонел сел и огляделся. Пол бросил на диван кожаную куртку, налил по стакану белого вина, подошел к гостю и сел рядом.

– Ну, нравится? – Он гордился домом. Нищий парень из Буффало прошел длинный-длинный путь и теперь был счастлив.

– Господи… Какая красота…

– Да, неплохо. – Он не стал спорить. Молодые люди смотрели на берег, на морс; весь мир, казалось, раскинулся у их ног.

Когда они допили вино, Пол предложил прогуляться. Ему нравилось бродить по пляжу, а было всего одиннадцать часов… Он скинул туфли, Лайонел последовал его примеру, и они вышли на гладкий белый песок. Лайонел подумал, что никогда в жизни не был так счастлив. Им овладело странное, незнакомое чувство. Оно возникало всякий раз, когда он смотрел на своего спутника, и это смущало юношу.

На обратном пути к дому Пол остановился и сел на песок. Он посмотрел на океан, потом на притихшего Лайонела, и вдруг слова выскочили сами:

– Тебя что-то смущает, Лай?

Так его называла мать. Пол подумал, что мальчик не будет против подобной фамильярности. По-видимому, тот не возражал и кивнул в ответ, почувствовав облегчение от того, что может быть откровенным с мужчиной, который, похоже станет его другом.

– Да. – Лай надеялся, что с помощью Пола он сможет разобраться в своих чувствах. – Да, смущает.

– Мне было знакомо такое ощущение еще до того, как я приехал сюда из Буффало. – Он вздохнул. – Тогда я это ненавидел.

Лайонел улыбнулся.

– Наверное, мы говорим о разных вещах. Оба рассмеялись, а когда умолкли, Пол взглянул на него.

– Я не хочу вводить тебя в заблуждение. Я голубой. – И вдруг ужаснулся своим словам. А вдруг Лайонел возненавидит его?.. Что, если он сейчас вскочит и убежит? Впервые он испугался, что его отвергнут. Это все равно, что сделать гигантский шаг назад, снова оказаться в Буффало… Опять почувствовать себя безнадежно влюбленным, как в мистера Хулихэма, той весной, на бейсболе, когда ты ничего не можешь сказать, а просто смотришь на него в душевой и до отчаяния хочешь дотронуться до его лица… руки… ноги… дотронуться везде… и потрогать там… Он повернулся к Лайонелу и пристально посмотрел на него. – Ты понимаешь, что это?

– Да, конечно.

– Ты, наверное, знаешь, какое особое чувство одиночества возникает иногда у мужчины. – Пол обнажал перед Лайонелом душу, и тот кивал, не отрывая от него глаз. – Думаю, ты понимаешь меня, Лайонел, и чувствуешь то же самое. Не так ли?

Слезы медленно потекли по щекам Лайонела. Он кивнул и, не в силах больше смотреть в эти глаза, опустил лицо на руки и зарыдал. Тысячи лет одиночества разом отступили. Пол обнял его и прижал к себе, пока Лайонел не успокоился. А потом снова заглянул в глаза юноши.

– Я влюблен в тебя. Не знаю, что с этим делать. – Пол никогда не чувствовал себя таким свободным, как сейчас. Было замечательно признаваться в своем чувстве. Лайонел ощутил, как все его тело зажглось, и вдруг понял то, чего не мог понять раньше… чего не хотел знать… о чем боялся думать. Он понял теперь все, заглянув в глаза этого мужчины. – Ты еще девственник?

Лайонел кивнул и прохрипел:

– Да.

Он тоже влюбился в Пола, но не знал, как признаться. Лай молился и думал, что со временем сможет сказать эти слова, и Пол не прогонит его, позволит быть радом…

– А ты с девочкой когда-нибудь спал? Юноша молча покачал головой. Именно по этой причине он и стал задумываться о себе.

Он никогда этого не хотел, никогда. Не было желания.

– И я никогда. – Пол вздохнул и лег на спину, нежно держа Лайонела за руку, потом несколько раз поцеловал его ладонь. – Я много думал о таких, как мы… С этим ничего не поделаешь. Мы ведь с самого детства такие. Мне кажется, я узнал об этом очень рано, просто боялся признаться себе. Лайонел осмелел.

– И я тоже… Я боялся, что кто-то обнаружит… узнает… прочтет мои мысли… Мой брат – настоящий спортсмен. Отец хочет, чтобы и я был таким. Но я не могу, никак не могу… – Слезы полились снова, и Пол еще крепче сжал его руку.

– А Фэй ничего не подозревает? Лайонел быстро замотал головой.

– Я и себе не признавался до сегодняшнего вечера. – Но теперь он все уже знал. Знал точно. Ему хотелось быть с Полом и больше ни с кем. Он искал его всю жизнь и не собирался терять.

Пол продолжал наблюдать за ним.

– А ты уверен, что готов все это принять? Пути назад нет. Ты уже не сможешь передумать… Говорят, некоторым удавалось… Но я удивляюсь, как они смогли себя пересилить… не знаю… – Он посмотрел на Лайонела. Они лежали бок о бок на песке. Пол поднялся на локте, склонился над юношей. На целые мили вокруг никого не было. Дома светились вдали окнами, как ювелирные украшения, как тысячи обручальных колец, соединяющихся в одну корону… – Я бы не хотел делать того, к чему ты еще не готов.

– Я готов… Я знаю, что готов, Пол… Мне было так одиноко до сих пор… Пол, не бросай меня…

Пол обнял его и крепко прижал к себе, не в силах больше терпеть. Все, что надо, он сделал. Предложил выбор. Он никогда не мог просто воспользоваться кем-то и не собирался начинать такое с Лая.

– Ну, пошли домой.

Пол грациозно встал и протянул Лайонелу руку. Тот легко вскочил и с беззаботной улыбкой пошел за ним к дому. По пути они весело разговаривали, и Лайонел ощутил, как тысячепудовая тяжесть свалилась с его плеч. Он теперь понял, кто он, куда сейчас идет, и не сомневался в правильности своего выбора. Они вошли в дом, взбодренные ночной прохладой. Пол налил по стакану вина, глотнул и разжег камин. А потом исчез в другой комнате, оставив Лайонела наедине с его мыслями и вином. Когда он вернулся, свет был погашен, комната погрузилась во тьму, горел камин, и Пол, обнаженный, встал в центре, маня одними глазами его к себе. Лайонел не колебался. Встал и пошел к нему.

15

Пол привез Лайонела обратно, туда, где они ели гамбургеры, в четыре утра, и они стояли на стоянке, глядя друг на друга. Все казалось странным. Так много случилось после того, как они ужинали здесь. Случилось прекрасное. У Лайонела будто выросли крылья. Это была самая красивая ночь в его жизни. Он чувствовал, что Пол сделал все хорошо… И даже более чем хорошо. Лайонел не знал, как благодарить его.

– Не знаю, что сказать… Я так благодарен… – Переминаясь с ноги на ногу, он улыбнулся другу.

– Не волнуйся. Если хочешь, вечером встретимся.

Лайонел едва дышал. Его охватило сильное возбуждение. Он даже не догадывался, как невероятно здорово это могло быть, но с Полом все было именно так.

– Очень хочу.

Пол сощурился, обдумывая, где им лучше встретиться.

– А если снова здесь, в семь? Просто подожди в машине, а потом поедешь за мной следом. Если я буду совсем измочален, по дороге где-нибудь поужинаем. Как, годится?

Обычно он не так ухаживал за своими мужчинами, но сейчас слишком много работы над картиной.

– Здорово. – Лайонел засиял, потом сонно зевнул. Пол засмеялся и потрепал его по волосам.

– Поезжай домой и хорошенько выспись. А мне целый день работать.

Лайонел с сочувствием посмотрел на друга.

– Передай привет маме. – И испугался своих слов.

Пол засмеялся:

– Думаю, пока не стоит. – А может, и в дальнейшем тоже. Он вовсе не был уверен, что Фэй обрадуется, узнав, что ее старший сын гомик. – Если спросит, я скажу, что возил тебя кормить гамбургерами, а потом ты отправился домой. Хорошо?

Лайонел кивнул. А что, если он сам случайно проговорится? Ему стало не по себе. А собственно, чего бояться? В конце концов, люди все равно узнают. Он не собирался прятаться в скорлупу. Но, с другой стороны, пока не следует никому говорить… Он хотел, чтобы это был их с Полом секрет.

– Ну, счастливо тебе… – Ему хотелось поцеловать Пола прямо здесь, на стоянке, но он не осмелился; Пол нежно коснулся его щеки. Глаза светились теплом.

– Будь осторожнее… Отдохни, милый… Столько любви звучало в этих словах, что сердце Лая подпрыгнуло. Пол сел в машину, махнул рукой, серебристый «порше» сорвался с места, и мальчик скользнул в свой автомобиль. Он едва мог дождаться вечера, а приехав на свидание, был в свежей рубашке, в свитере, в безупречных замшевых брюках, аккуратно причесанный и благоухал лосьоном после бритья, купленным днем. Пол заметил его старания и был тронут. У него не было времени даже принять душ перед уходом со съемочной площадки – не хотелось опаздывать. Он обнял Лайонела и понял – мальчик вне себя от счастья при виде его. Лай трепетал.

– Как прошел день, Пол?

– Замечательно, благодаря тебе. – Он широко улыбнулся, и мальчик засиял. – Я знал роль, и все прошло очень гладко. Мы сегодня хорошо поработали. – Пол оглядел себя – он все еще был в солдатской форме, как на съемках, перед уходом ему никто даже не напомнил, что неплохо бы переодеться.

– Поехали, мне надо привести себя в порядок. Полу хотелось пригласить Лайонела в бар для голубых, куда он любил иногда заглянуть поужинать или выпить, но рановато вводить мальчика в мир гомосексуалистов. Он инстинктивно чувствовал, что и Лайонел еще не готов, и хотел, чтобы такой выход стал событием, чтобы между ними возникло что-то особенное, хотел доиграть начатую игру… Пока они побудут вдвоем, в стороне от его дружков. Лайонел снова решил ехать в машине Пола. По дороге в Малибу они купили шесть банок пива, немного вина, все для салата, пакет свежих фруктов, два бифштекса, – хороший ужин на двоих. Лайонел сказал, что умеет готовить.

И это подтвердилось, когда они приехали домой. Пол вышел из ванной, обернув полотенце вокруг талии. Лайонел подал ему стакан белого вина и с улыбкой сообщил:

– Ужин будет готов через пять минут.

– Прекрасно, я проголодался.

Пол поставил свой бокал на столик, потянулся к Лайонелу, поцеловал его. Когда они оторвались друг от друга, сердце Лайонела воспарило.

– Я так скучал.

– Я тоже. – Полотенце медленно соскользнуло с бедер Пола, он что-то зашептал мальчику, нетерпеливо расстегивая ремень на его брюках. – Бифштексы не сгорят? – Естественно, его это не слишком волновало… Сейчас он ни о чем не мог думать, только об этом юном теле. Лайонел оказался одним из самых его восхитительных любовников – такой активный, свежий, каждая клеточка его тела источала сладость, аромат, податливую упругость. Он рывком спустил замшевые брюки друга и нашел, что искал. Лайонел застонал, когда Пол припал к нему ртом. А через мгновение их тела сплелись на влажном полу. Ужин был забыт, они слились в страстном порыве.

16

Любовная связь длилась всю осень, и Лайонел никогда в жизни не был так счастлив. Дела в университете шли хорошо, а Пол успешно продолжал работу над фильмом. Однажды после большого перерыва Лайонел заехал на съемочную площадку. При виде Пола ему слишком трудно было притворяться равнодушным. Он боролся с собой, заставлял себя отводить от него глаза, опасаясь, что мать все увидит.

– Но всего-то не увидит, – подшучивал над ним Пол, – хотя она и твоя мать. И я думаю, что она бы смогла понять тебя, узнав обо всем.

Лайонел вздохнул.

– Я тоже так думаю. – Но тут он вспомнил об отце. – А вот отец – ни за что.

Пол кивнул, соглашаясь.

– Думаю, ты прав. Отцам тяжелее узнавать такое про сыновей.

– А твои родители знали? Пол покачал головой.

– Нет. Я еще довольно молод, чтобы они заинтересовались, почему я не женат. Но лет через десять начнут приставать.

– Может, к тому времени ты и впрямь женишься и заведешь кучу детей?

Оба расхохотались от абсурдности подобной мысли. Это совсем не привлекало Пола. Он не бисексуал. Женщины никогда его не волновали. А от Лайонела он был без ума, почти все вечера они занимались любовью в его огромной постели, или на кушетке перед камином… или на полу… или на берегу… Это была восхитительная связь, все друг в друге их возбуждало. Лайонел получил ключи от дома в Малибу и иногда приезжал прямо из университета или, заехав по дороге к себе, встречал Пола в городе, когда тот работал допоздна. В своей комнате он не ночевал уже несколько месяцев, и соседи постоянно подначивали его.

– Ну, Тэйер… Кто же та деваха?.. Как ее зовут? Когда мы тоже развлечемся с ней? Или ты собираешься один ею пользоваться? Ну какая она, а?

– Забавная. – Лайонел уходил от ответа, но иногда думал – узнай они правду, что бы тут началось! В общем-то известно, что: обозвали бы его поганым вонючим педерастом и вышвырнули из дома.

– А кому-нибудь из друзей ты рассказывал? – как-то вечером спросил Пол, обнимая его перед камином. Они уже насладились друг другом.

Лайонел покачал головой.

– Нет. – Он подумал о ребятах, с которыми арендовал дом. Типичные первокурсники, молодые интеллектуалы, грызущие гранит науки, их сексуальная жизнь совсем другая, чем у Лайонела, совсем другая… Они пришли бы в ужас, увидев его сейчас. Но Лайонел чувствовал себя счастливым и нежно смотрел на Пола, внимательно наблюдавшего за ним.

– Ты всю жизнь собираешься прятаться, Лай? Это никуда не годится. Я уже через такое прошел.

– Но я еще не готов открыться. – Они оба это понимали.

– Ясно. – Пол не торопил. Он никуда не брал его с собой, хотя мальчик совершенно прелестный, его друзья изошли бы слюной от зависти. Но он пока не хотел раскрывать секрет. Это дело времени. В один прекрасный день они появятся вместе, и люди узнают, кто его любовник. Сын Фэй Тэйер. Пол хотел, чтобы они разделили свой выход в мир; это решение казалось ему мудрым, ведь его карьера будет поставлена на карту, если Фэй с Бардом взбесятся. Мальчику всего восемнадцать, а Полу уже двадцать девять. Может начаться такая вонь! Полу ничего хорошего ждать не придется. Агент сейчас пытается всеми способами связывать его имя с разными актрисами, потому что люди обожают совать нос в жизнь звезд и едва ли обрадуются, узнав, что их идол – педераст.

День Благодарения Лайонел провел в кругу семьи, чувствуя себя чужим, взрослым, и с удивлением обнаружил, что ему не о чем говорить с домашними. Он молча слушал остальных, Грег дурачился, как дитя малое, а близняшки вообще показались свалившимися с Луны. Лай был не в состоянии отвечать на вопросы родителей и выносил только Энн. После ужина он с облегчением понял, что теперь может ехать к Полу. Сказав родителям, что отправляется на озеро Тахо с друзьями, он все выходные проводил в доме Пола. У него было несколько недель, свободных от съемок, и оба отдыхали.

Вскоре подошло Рождество. Лайонел купил подарки и решил днем заехать на съемки. Пол был в своей уборной.

Родителей, судя по всему, поблизости не было. Лай сразу направился в маленькую, хорошо знакомую комнатенку и плюхнулся в кресло. Пол курил марихуану и предложил Лаю. Юноше не нравилось курить, он затянулся и вернул обратно. Оба улыбались, глядя друг на друга. Пол дотронулся до его бедра.

– Ох, если бы мы сейчас были дома…

Они рассмеялись. Им было очень легко друг с другом. В такие моменты они забывали, что надо скрывать свои отношения. Пол наклонился к Лайонелу, и они поцеловались.

Ни тот, ни другой не заметили, как открылась дверь, но Лайонелу послышался чей-то голос. Он оторвался от Пола и увидел в дверях Фэй с застывшим, потрясенным лицом. Ее глаза были полны слез.

Лайонел вскочил, Пол медленно поднялся, и все трое уставились друг на друга.

– Мама, пожалуйста…

Лайонел протянул к ней руки, и к горлу подступил комок. Он чувствовал себя убийцей, но даже шага навстречу ей не сделал. Фэй стояла как вкопанная, смотрела на них обоих, а потом медленно опустилась в кресло. Ноги не держали ее.

– У меня нет слов. Сколько времени это длится? – Она смотрела то на Лайонела, то на Пола.

Пол не хотел усугублять положение. Поэтому первым заговорил Лайонел, безвольно опустив руки.

– Пару месяцев… Извини, мам… – Он заплакал, и сердце Пола дрогнуло. Он стоял рядом и смотрел на Фэй. Он должен быть рядом с мальчиком, чтобы поддержать его в эту минуту, но понимал, какова может быть цена. Фэй способна в мгновение ока поломать его карьеру… Безумие – увлечься ее сыном, и сейчас он жалел об этом. Но слишком поздно. Беда уже случилась.

– Фэй, никто никого не обидел. И никто ничего не знает. Мы никуда вместе не ходим. – Пол понимал, что это не особенно утешит ее. Она посмотрела на него.

– Это твоя идея, Пол?

Фэй хотелось его придушить, но она понимала, что Пол виноват лишь отчасти, и, убитая горем, перевела взгляд на залитое слезами лицо сына.

– Лайонел… такое… раньше с тобой случалось? Она не знала, как спросить, и имела ли вообще право спрашивать. Лай мужчина, и, будь Пол девушкой, она вряд ли выясняла бы подробности. Их связь пугала. Фэй почти ничего не знала о гомосексуализме, да и не хотела знать. В Голливуде много голубых, но Фэй никогда не интересовалась – кто с кем… И вдруг среди них оказался ее сын… Ее сын только что целовался с мужчиной. Фэй вытерла слезы и снова посмотрела на обоих. Лайонел, вздохнув, сел напротив.

– Мам, это впервые. Ну, я имею в виду с Полом. И он не виноват. Я всегда был такой и всегда в душе это знал, только не понимал, что с собой делать, а он… – Лай запнулся, поглядел на Пола с благодарностью, а Фэй ощутила дурноту… – Он сумел сделать это так нежно, что я не мог, да и не хотел устоять. Я такой, какой есть. Возможно, это совсем не то, чего ты ожидала от меня, но ты ничего не смогла бы изменить. – Он подавил рыдания. – Может, ты никогда не сможешь снова полюбить меня, но я так хочу надеяться, что ты все же простишь меня… – Он подошел к ней, обнял, зарывшись лицом в ее волосы. В глазах Пола тоже стояли слезы, и он отвернулся. В такое положение ему никогда не приходилось попадать. Лайонел снова взглянул на Фэй… – Мама, я люблю тебя… и всегда любил… и всегда буду… Но Пола я тоже люблю.

Это был самый решающий момент в его жизни, другого не будет. Именно сейчас он должен отстоять себя, даже независимо от того, сколько боли причинит матери. Фэй обняла сына, прижала к себе, поцеловала в лоб. Наконец взяла его лицо в ладони и печально посмотрела в глаза. Да, для нее он все еще маленький мальчик, каким был все эти восемнадцать лет. И она очень его любила.

– Я люблю тебя такого, какой ты есть, Лайонел. И всегда буду любить. Помни это. – Она не отрывала от него взгляда. – Неважно, что случилось с тобой и что будет дальше. Я всегда рядом. – Она посмотрела на Пола, и Лайонел улыбнулся сквозь слезы. – Я хочу, чтобы ты был счастлив, вот и все. И если такова твоя жизнь – я ее принимаю. Но будь осторожен и благоразумен; думай, с кем встречаешься и как справляешься с собой. Ты выбрал трудный путь.

Лай уже и сам догадывался об этом, но с Полом так легко, гораздо легче, чем прятаться от самого себя. Фэй встала и посмотрела на Пола влажными от слез глазами.

– Я только одного хочу от тебя, Пол: никому не говори. Не разрушай его жизнь. Может быть, он еще передумает. Дай ему шанс.

Пол молча кивнул. Фэй снова оглянулась на сына.

– И не рассказывай отцу. Он ни за что не поймет…

Лайонел судорожно проглотил слюну.

– Я знаю… Я… Я не могу поверить… Какая же ты замечательная, мам… – Он вытер слезы, и Фэй улыбнулась ему.

– Так уж вышло, что я тебя очень люблю. И отец тоже. – Она печально вздохнула, глядя на обоих мужчин. Непонятно. Оба такие красивые, такие по-мужски зрелые, такие молодые. Какая ужасная, напрасная трата сил, что бы там ни говорили. Она бы никогда не поверила, что подобная жизнь может кого-то осчастливить. Уж конечно, не ее сына. – Твой отец никогда не поймет, как бы он тебя ни любил. – Помолчав, она нанесла самый тяжелый удар: – Это убьет его.

Лайонел снова всхлипнул:

– Я знаю.

17

Фильм закончили через пять дней после Нового года, и заключительный вечер был прекраснее всех, какие Полу когда-либо доводилось видеть. Празднество длилось почти всю ночь. Расставаясь, все целовались, обнимались, плакали. Что же до него, то он почувствовал облегчение. Какой бы понимающей ни казалась Фэй, в последнюю неделю с ней стало трудно работать. Он постоянно был в напряжении, и это сказывалось на работе, правда, основные сцены, к счастью, были давно отсняты.

Пол подозревал, что и Фэй ощущает то же самое, и очень нервничал. В последнее время он неоднократно задавал себе вопрос: даст ли она ему когда-нибудь еще роль? Пол с удовольствием работал с ней, но в глубине души чувствовал себя предателем. А может, так оно и есть. Наверное, ему надо было бежать от ее сына, но юноша так красив, свеж, молод; и Пол убедил себя, что влюбился. Сейчас он думал иначе. Лай – славный мальчик, но слишком юн для него, слишком наивен, простодушен. Лет через десять ему цены не будет. Но с некоторых пор Пол чувствовал себя с ним отчасти по-отцовски, ему уже было мало общения только с Лайонелом, он заскучал по старым друзьям, по пирушкам и оргиям. Время от времени ему надо «выпускать пар». А жизнь, которую он вел сейчас, казалась чересчур уравновешенной, слишком спокойной – сидеть вечерами дома и смотреть на огонь осточертело. Секс, конечно, был очень хорош, особенно в последнее время, когда он помогал себе амилнитритом, но Пол понимал, что долго это не продлится. Кстати, до сих пор у него ни с кем не было длительной связи.

Возвращаясь домой в машине, Пол размышлял о сложностях жизни, ломая голову над тем, как завершить эту историю. Но при виде Лайонела, похожего на юного бога, спящего в его постели, передумал и решил отложить финал их отношений на потом. Он тихо разделся, сел на край кровати и провел пальцем по бесконечно длинной ноге Лайонела. Тот слегка зашевелился и приоткрыл глаза.

– Ты похож на спящего принца… – прошептал Пол. В комнате было темно, лишь лунный свет лился из окна. Лайонел улыбнулся и сонно протянул к нему руки. Чего еще хотеть мужчине, подумал Пол и предался удовольствиям плоти.

На следующий день они допоздна спали, потом гуляли по берегу, говорили о жизни, и Пол еще отчетливее понял, как молод его друг. Он снисходительно улыбнулся, и Лайонел рассердился:

– Ты считаешь меня ребенком?

– Да нет, не считаю. – Но Пол явно покривил душой.

– Запомни, я не ребенок. Я уже многое видел.

Пол рассмеялся, чем еще больше разозлил Лайонела. Друзья поссорились, что случалось очень редко, и Лайонел уехал к себе.

Впервые за эти недели улегшись в свою кровать, он подумал, что скоро все изменится. Пол свободен, съемки кончились, а Лайонелу надо учиться. Несмотря на связь с Полом, он был прилежным студентом.

Прошло несколько недель, и их дела еще более осложнились. Пол нервничал, читал различные сценарии, гадал, что будет дальше, беспокоился по поводу Фэй и к весне уже устал от любви юноши. Все же это было не то, чего ему хотелось. Их связь тянулась уже шесть месяцев – слишком долго для Пола. И Лайонел почувствовал неладное, прежде чем Пол что-то сказал. Этот период был мучительным для обоих. Наконец Лай прямо задал вопрос Полу.

Напряженность между ними становилась невыносимой; дом в Малибу давил уже на обоих.

– Все кончено, не так ли, Пол?

Лайонел уже не казался таким юным, но все же он очень молод, ему еще нет девятнадцати. Господи! Между ними разница в одиннадцать лет. Одиннадцать лет! А Пол недавно встретил сорокадвухлетнего мужчину, который с первого момента потряс его. У Пола никогда еще не было любовника старше его самого, и его очень тянуло к этому человеку, но при Лайонеле он не мог себе этого позволить. Он взглянул на юношу и не ощутил сожаления. А не жалеет ли об их связи Лайонел? Но нет, не похоже. Казалось, наоборот, он нашел свою нишу. Его отметки стали еще лучше. Складывалось впечатление, что малыш обрел себя. Пол грустно улыбнулся. Настало время честно признаться, что это конец.

– Думаю, да, мой друг. В жизни иногда так бывает. Но нам было хорошо. Мы можем так считать?

Лайонел печально кивнул; расставаться не хотелось. Правда, если не считать секса, отношения их в последнее время стали весьма прохладными. Но в постели им так хорошо! С другой стороны, они молоды, здоровы, и почему им должно быть плохо? Лай хотел знать правду.

– У тебя появился кто-то еще? Пол честно сказал:

– Пока нет.

– Что, скоро?

– Не знаю. Но дело не в этом. – Пол встал и прошелся по комнате. – Мне просто надо побыть свободным. – Он повернулся и посмотрел на Лайонела. – Понимаешь, Лай, в нашем мире все не так, как в обычном, где люди женятся и живут вместе, нарожав тринадцать детей. У нас все намного труднее. Очень редко двое остаются друг с другом надолго. Такое, конечно, случается, но чаще всего это одна ночь, ну день, неделя, а если уж очень повезет, то и полгода, как у нас с тобой… А что дальше? Ведь перспектив нет. Вот и все…

– Не слишком здорово. – Лайонел казался растерянным. – Мне хотелось бы большего.

Пол улыбнулся. Он был мудрее.

– Ну что ж, желаю удачи. Может, кого-то и найдешь. Но скорее всего, нет.

– Почему?

Пол пожал плечами.

– Наверное, это не в нашем стиле. Мы ведь любим все красивое – молодое тело, как у тебя, упругий зад… И все мы знаем, что молодость не вечна.

Он уже начинал ощущать это на себе и немного завидовал Лайонелу, а потому держался с ним грубовато. Но с тем мужчиной, постарше, он снова ощутит себя красивым и молодым, как Лай чувствовал себя с ним.

– И что ты теперь будешь делать?

– Не знаю, может, отправлюсь путешествовать. Лайонел кивнул.

– Но хотя бы иногда я могу встречаться с тобой?

– Конечно… – Он посмотрел на мальчика. – Лайонел, мне было очень хорошо с тобой… Надеюсь, ты понимаешь…

Но Лайонел напряженно смотрел на Пола.

– Я никогда не забуду тебя, Пол… Никогда… До конца жизни…

Он подошел к нему, мужчины поцеловались, и Лайонел остался на ночь. Но на следующий день Пол отвез его домой и, хотя ничего не было сказано, Лайонел понял – они больше не увидятся, по крайней мере, очень долго.

18

В июне 1965 года все семейство Тэйеров сидело в тех же радах, в той же аудитории школы на Беверли Хиллз, как и год назад. На сей раз был выпускной день у Грега, уже не такой торжественный, как у Лайонела. Сейчас Фэй не плакала, хотя и она, и Вард казались очень взволнованными. Лайонел сидел повзрослевший, в новом костюме. Он учился на втором курсе университета, и ему там очень нравилось; близняшки подросли и выглядели старше своих пятнадцати. Ванесса перестала одеваться, как маленькая: на ней была красная мини-юбка, туфли на каблуках, красная с белым блузка, купленная Фэй в Нью-Йорке, маленькая красная лакированная сумочка через плечо; она была юна, свежа, волосы падали на плечи золотым каскадом. Только Валери по-прежнему раздражала всех своим нарядом, но она всегда так одевалась, считая себя неотразимой, и не собиралась превращаться в «синий чулок». В этом году она выглядела несколько приличнее, в черной мини-юбке, но свитер был таким же обтягивающим, как и год назад. В ее облике была какая-то поразительная зрелость, фигура пышная, но макияж наложен уже искуснее, чем год назад, а рыжая грива затмевала все. Девушка была действительно прехорошенькой, хотя и слишком расфуфыренной для посещения школы в девять утра, но все уже смирились с этим. Фэй радовало хотя бы то, что дочь не выбрала платье с шокирующим декольте. А юбка, хоть и мини, но одна из самых скромных.

– Благодарю тебя, Господи, и за это, – прошептала она Варду, садясь в машину. Муж улыбнулся.

Они являли собой живописную группу; дети выросли, даже Энн повзрослела. У нее стала расти грудь, округлились бедра, ей тринадцать, и, хвала Богу, она не потерялась перед отъездом на церемонию.

Сюрприз Грегу устроить не удалось. Он так приставал к отцу, что тот пышно обставил вручение подарка за неделю до торжества. Желтый «корвет-стингрей» с откидным верхом привел его еще в больший восторг, чем в свое время Лайонела, если такое вообще возможно. Этот автомобиль был лучше красного «мустанга» старшего брата, но так решил Вард. Грег взревел мотором, поносился вниз-вверх по улице, а потом исчез, собрал всех друзей и унесся кататься. Вард был уверен, что сын либо разобьет машину, либо его арестуют, но все обошлось, все выжили, и девять ближайших друзей с воплями и криками примчались обратно, сжигая покрышки на поворотах. Потом все выскочили из машины возле дома и понеслись к бассейну. Вард подумал, не совершил ли он ужасную ошибку со своим подарком. Грег, конечно, не мог так спокойно ездить, как Лайонел, и Вард молил Бога, чтобы сын водил машину осторожнее, когда уедет в Алабаму. Он получил футбольную стипендию и не мог дождаться отъезда. Грег собирался месяц поработать на ранчо в Монтане, а к первому августа ехать в университет тренироваться в команде под руководством знаменитого тренера. Вард и сам не мог дождаться, когда полетит к сыну посмотреть его первую игру. Фэй знала, что и ей в этом году предстоит много разъезжать, и ничего не имели против. Она обещала при любой возможности навещать сына, несмотря на то, что съемки заканчивались осенью, а с первого дня нового года надо было браться за следующий фильм.

Родители смотрели, как Грегу вручали диплом, в точности как Лайонелу в прошлом году, но Грег просто весело улыбался, совсем без той торжественности, как его уравновешенный брат. Он помахал рукой семье и сел на свое место, втиснувшись широкими плечами между друзьями. Он вообще был героем школы, еще бы – такая стипендия. И Вард гордился им, рассказывал о сыне всем знакомым.

Лайонел, конечно, совсем другой, но по крайней мере хорошо учился. Фэй часто встречалась с ним за ланчем, самому же Варду было не до того – он готовился к следующей картине, и голова была забита делами. Но парень казался в полном порядке. Что ж, слава Богу, никто из детей не пошел по дурной дорожке, не увлекся наркотиками… Он часто предупреждал Фэй, чтобы та не спускала глаз с Вэл. Девочка ужасно соблазнительна, и, похоже, ей нравится общаться с юношами постарше. С одним она познакомилась в мае, ему было двадцать четыре года, но отец быстро пресек наметившийся роман. Бесспорно, ее трудно удержать в узде. Как говорят, в семье не без урода. Но сегодня, несмотря на наряд, косметику и присутствие взрослых парней, Вэл держалась в рамках приличий.

Вечеринка в честь Грега ничем не походила на прошлогоднюю в честь Лайонела. К полуночи почти все были пьяны от пива и голыми плескались в бассейне. Фэй хотела всех вышвырнуть, но Вард уговорил ее не приставать к ребятам – пусть развлекаются. Он только хотел, чтобы она отправила Энн и близняшек спать. Но Фэй покачала головой – это невозможно, надо или разогнать всех, или разрешить девочкам остаться.

После двух часов ночи полиция решила этот вопрос за них. Им велели выключить музыку и утихомириться, поскольку жаловались соседи, особенно пара из дома рядом. Еще бы – хор из двенадцати молодых глоток на лужайке перед домом вопил что было мочи между прыжками в бассейн. Вард подумал, что было довольно весело; ему нравилось все, что делал Грег. Фэй же пребывала в некотором ошеломлении, не слишком одобряя подобные увеселения. По поводу вечеринки Лайонела никто не жаловался. Ко времени появления полиции Грег уже валялся в шезлонге с полотенцем вокруг талии, обнимая подружку, оба крепко спали, и даже не пошевелились, когда гости разъехались, громко обсуждая такую славную вечеринку. Фэй была рада хотя бы тому, что никто из них не уединился в доме. Только одна парочка, крепко обнявшись, пыталась на цыпочках пробраться в комнату Грега, но Фэй заметила их и попросила выйти. Смущенные, они уехали рано в компании нескольких ребят, собиравшихся как следует потискаться с подружками, прежде чем разойтись по домам. Но в основном, все развлекались, толкая друг друга в бассейн и поглощая пиво.

Наконец уехал последний гость, но Лайонел и Джон все еще сидели близ бассейна на удобных старых качелях под деревом. Лайонел рассказывал о занятиях в университете, любимых предметах и о работе над своим фильмом.

Качели медленно покачивались. В разгар вечера Лайонел потихоньку уединился, но Джон разыскал его.

– Меня тоже интересует искусство, – сказал Джон.

В глазах остальных он до сих пор оставался другом Грега, но в последний год они все меньше времени проводили вместе. Джон тоже играл в футбольной команде, но спорт не интересовал его так, как Грега, и он с огромным облегчением освободился от необходимости играть. Никогда в жизни он больше не прикоснется к мячу, как бы хорошо у него ни получалось. Грег заявил, что он просто слетел с катушек, ему ведь тоже предложили футбольную стипендию в техническом колледже Джорджии, а он отказался. Более чем странно! После этого дружба пошла на убыль. У Грега просто не укладывалось в голове, как можно отказаться от такой возможности. Он уставился на друга детства с нескрываемым отвращением, и всякий раз при встречах Джон чувствовал себя обязанным снова и снова объясняться, будто заподозренный в каком-то непростительном грехе. В глазах Грега так оно и было. Но Лайонел не удивился. Ему вообще нравился Джон.

– Кстати, у нас в университете отличный драматический факультет. – Лайонел понял, что Джон еще не сделал окончательного выбора.

– Думаю, что это не для меня, – робко улыбнулся Джон.

– А на следующий год ты поселишься в общежитии?

Джон поколебался.

– Не уверен. Мама настаивает, но мне неохота. Я хотел бы жить в частном доме.

Лайонел задумался, качели медленно раскачивались.

– Кажется, один из моих соседей съезжает. – Подойдет ли ребятам Джон? Он порядочный, аккуратный парень, не пьет, не курит, спокойный, совсем не такой, как Грег. Джон больше похож на товарищей Лайонела, а они ему нравились. Конечно, иногда, вечерами в субботу, они веселятся, но не так дико, как это обычно делали первокурсники и второкурсники. Ребята жили по-человечески, содержали дом в чистоте, у двоих были подружки, но они никого не раздражали и никому не мешали. Лайонел приходил и уходил, когда хотел, никто ни о чем его не спрашивал. Иногда он задумывался, знают ли соседи? Но никто ничего не говорил. Хорошая компания, и Джон Уэлс будет пятым. –Может, тебя это устроит. Довольно дешево.

Джон взглянул на него.

– Кстати, что скажут твои родители, если ты будешь жить не в общежитии? Наш дом находится через улицу от него. – Он улыбнулся и сразу стал похож на Фэй. За этот год он стал красивым мужчиной. Люди нередко оборачивались, привлеченные его стройной фигурой; он был длинноног и светловолос, с золотистыми глазами. Всегда прекрасно одевался. Лайонел вполне бы мог сниматься в кино. Но находиться по эту сторону камеры его не привлекало. Лай взглянул на мальчика, и какое-то необычное чувство охватило Джона. – Ну, что ты думаешь?

– Ой, я бы очень хотел! Завтра спрошу у своих. – Глаза Джона загорелись тихим восторгом.

Лайонел улыбнулся.

– Не торопись, сначала я поговорю с соседями. Но не думаю, что кто-то будет против.

– А сколько это стоит? Отец непременно спросит.

Родители Джона были вполне обеспеченными, но экономными людьми. Он был старшим из пяти детей, и они собирались одного за другим отправлять в университет. Как и Тэйеры, хотя отец Лайонела меньше беспокоился по этому поводу, чем родители Джона. У Варда ежегодно выходило два-три удачных фильма, а у родителей Джона была совсем другая ситуация. Отец – пластический хирург на Беверли Хиллз, а мать в свободное время оформляла квартиры друзей; она прекрасно выглядела: год назад подтянула веки, несколько лет назад укоротила нос, и в это лето собиралась улучшить форму груди, хотя и так прелестно смотрелась в купальнике. Сестры Джона были прехорошенькими. С двумя из них встречался Грег, а одна давно поглядывала на Лайонела. Но тот ею не интересовался, и Джон не задумывался о причине.

– Если разделить арендную плату на пятерых, получается шестьдесят шесть долларов в месяц на каждого, Джон. Дом находится в Вествуде, в нем пять спален, хозяйка очень хорошая. Правда, там нет бассейна, и гараж только на две машины. Но у тебя будет хорошая спальня над парадным входом и ванная на двоих с еще одним парнем. В комнате есть кровать и стол, а остальное привози сам, если Томпсон продаст свое хозяйство. Он собирается на два года в Йель.

– Ух ты! – Глаза Джона горели. – Завтра обязательно расскажу отцу.

Лайонел улыбнулся.

– Может, завтра забежишь и посмотришь? Летом мы будем только вдвоем. Естественно, плата подскочит. Но знаешь, когда я переехал туда, – он пожал плечами, – так трудно стало возвращаться домой. – Особенно сейчас. Вопросы, вопросы… Ему не хотелось ссор и нравилась свобода. Оставшись летом вдвоем с Джоном, они почти что станут хозяевами собственного дома. Что может быть лучше?

– Я тебя понимаю… Ну, так я приеду утром?

Завтра будет суббота, у Лайонела не было никаких планов, ему хотелось поваляться в постели, потом кое-что постирать. Вечером его пригласили на вечеринку, а весь день он свободен.

– Конечно.

– В девять?

Джон был похож на пятилетнего ребенка, предвкушающего встречу с Санта Клаусом. Лайонел засмеялся.

– Ну, а если днем?

– Здорово.

Они сошли с качелей, и Лайонел отвез Джона домой. Он высадил мальчика возле миниатюрного французского домика в Бель-Эйр, где жила его семья, у подъезда стояли «кадиллак» и «мерседес». Лайонел медленно поехал домой, погруженный в мысли о Джонс. Несомненно, мальчик привлекает его. Но Лай не знал, как поступить. Он не собирался воспользоваться им. То, что он предложил комнату в своем доме, искренний жест, не более того. Он и не думал соблазнять Джона, но признавался себе, что его присутствие осложнит жизнь, или… Мысли его завертелись, он подъехал к дому, в котором жил с четырьмя другими ребятами, и подумал, что, вероятно, подобное испытал Пол по отношению к нему. Тронуть такого, как Джон – большая ответственность… Особенно, если впервые… А Лайонел подозревал, что это случится… Он попытался отделаться от своих мыслей. Боже, ну о чем он думает? А если Джон совсем другой? И не сумасшествие ли это – начать обхаживать мальчика? Лай несколько раз напомнил себе об этом, чистя зубы и укладываясь спать. Он ненормальный хотя бы потому, что думает об этом, заявил себе Лайонел и лег в постель, пытаясь отогнать нелепые мысли. Но невинное лицо Джона всплывало в мозгу помимо воли. Его мощные ноги… широкие плечи… узкие бедра… Лай чувствовал, как возбуждается при одном воспоминании о нем…

– Нет! – громко крикнул он в темноте и перевернулся на другой бок, пытаясь выбросить Джона из головы. Но это было выше его сил. Все тело содрогалось от желания при воспоминании о Джоне, ныряющем в бассейн в тот вечер… Потом Лайонел увидел его во сне… Джон бегал по пляжу, плавал в море… Он целовал его… Он лежал радом… Они тесно прижались…

Лайонел проснулся с тупой болью в голове, сел на велосипед и прокатился как следует. Он с волнением ждал назначенного часа, обещая себе объявить Джону, что комната уже занята. Иного выхода нет. Вообще-то он мог бы и позвонить ему, но почему-то не хотелось. Он просто скажет при встрече, днем… Да, непременно. Самое лучшее – сказать прямо… Да, это единственный выход.

19

Когда Грег проснулся на следующее утро после выпускного вечера, похмелье оказалось ужасным, самым худшим в жизни, а он уже давно знал, что это такое. Голова трещала, в животе крутило, он дважды просыпался ночью, его вырвало, один раз на пол в ванной, ему казалось, он умрет, выбираясь из постели в одиннадцать утра. Отец, увидев, с каким трудом сын спускается вниз, протянул ему чашку черного кофе, тост и стакан томатного сока, смешанного с сырым яйцом. При одном виде этого Грега снова затошнило, но отец настоял, чтобы он выпил.

– Пересиль себя, это тебе поможет. Похоже, он говорил, исходя из собственного опыта, а Грег доверял отцу. Он с отвращением выпил смесь и очень удивился, почувствовав облегчение. Вард дал ему две таблетки аспирина от головной боли, Грег проглотил их и, к полудню став почти человеком, вышел на улицу и растянулся на солнышке у бассейна.

Он увидел пышную фигурку Вэл, втиснутую в бикини. Фэй просто трясло, если дочь появлялась в таком виде при посторонних. Купальник напоминал две веревочки, но Грег не мог не признать, что на ней это выглядело здорово.

– Отличная вышла вечеринка, сестренка?

– Ага. – Она открыла один глаз и посмотрела на брата. – Ты здорово надрался.

Грег казался беззаботным.

– А мама с папой очень бесились?

– Думаю, мама очень. А отец говорил ей, что это такой великий день. – Она улыбнулась. Вэл тоже хлебнула как следует, а музыка была такая, что все взмокли от танцев, а уж потом напились до чертиков.

– Ну, подожди, скоро твоя очередь. Ты вообще, наверное, рехнешься.

– Да, следующая я.

Жаль, что такое событие придется делить с Ванессой. Самое ненавистное для Вэл – то, что они близнецы. Фэй никак не могла понять, почему Вэл так хочется быть самой по себе, иметь своих друзей. Она всегда относилась к близняшкам, будто они единое целое, но Валери чуть ли не с младенчества вставала на дыбы, силясь доказать, что они разные. Этого никто не понимал. Но теперь осталось недолго. Еще два года дома, и она уедет. Ванесса собиралась поступать в университет на востоке. А Вэл уже точно знала, чем хочет заняться: будет брать уроки актерского мастерства, но не на университетском факультете, а у настоящих актеров, которые преподают в свободное время. Кроме того, она собиралась найти работу, снять квартиру и не тратить время на учебу. Она станет актрисой, и гораздо более знаменитой, чем когда-то ее мать. Такую цель она поставила перед собой еще несколько лет назад и никогда от нее не отступала.

– О чем задумалась? – спросил Грег, заметив, что сестра нахмурилась. Обычно у нее был такой вид, когда она замышляла что-то против какого-нибудь бедняги, на которого положила глаз.

Вэл откинула на спину рыжие волосы и пожала плечами. Она не собиралась никому ничего рассказывать, чтобы избежать ненужных вопросов или, что еще хуже, советов. Грег примется уговаривать ее стать терапевтом или акробаткой или же заработать спортивную стипендию. Ванесса привяжется, чтобы она вместе с ней ехала учиться на восток, Лайонел сморозит какую-нибудь глупость насчет своего университета. Мать произнесет речь о необходимости высшего образования, отец будет говорить, как плохо косметика влияет на кожу, а Энн – смотреть, как на урода. Вэл слишком хорошо узнала их всех за шестнадцать лет жизни.

– Нет, просто вспоминаю вчерашний вечер, соврала она и снова разлеглась на солнце.

– Ага… Вечеринка – лучше не бывает. – Грег поинтересовался, куда девалась его подружка.

– Отец отвез ее домой. Ее чуть не вырвало в его машине. – Вэл рассмеялась.

– Боже, он ни слова мне не сказал. Слава Богу, что это не был кто-то из нас. А то влетело бы по первое число.

Оба рассмеялись. Энн с книгой в руках прошла мимо них к качелям.

– Куда это ты, клизма?

Грег, сощурясь на солнце, разглядывал, какая складная у сестренки фигурка в купальнике. Талия такая тонкая, что он обхватил бы ее двумя руками, а груди почти такие же большие, как у Вэл. Да, сестренка подрастала. Но она какая-то чудная, никто не осмелился бы ей сказать ничего подобного, о чем сейчас подумал Грег. Энн держалась со всеми настолько отчужденно, будто терпеть не могла своих родных, разве что для Лайонела делала исключение. Грегу казалось, что после того, как старший брат уехал из дома, он вообще не слышал ее голоса.

– Куда топаешь, детка? – повторил он вопрос, когда девочка молча шла мимо.

Ей нечего сказать Грегу, она не любила спорт, считала его подружек дурехами и всегда ссорилась с Вэл, которая сейчас угрожающе смотрела на нее: ей показалось, что купальник Энн подозрительно похож на ее собственный.

– Никуда. – Она прошествовала мимо, не сказав больше ни слова, крепко вцепившись в книжку, а Грег прошептал:

– Вэл, все же она странная, а?

– Ага, я тоже так думаю, – равнодушно сказала Вэл. Для нее было важнее выяснить, что купальник все-таки не ее, он без желтых полосок по бокам.

– Но она здорово повзрослела. Заметила ее сиськи? – Он засмеялся. – Почти как у тебя.

– Да? Ну и что? – Вэл втянула и без того плоский живот, вставая и выпячивая грудь. – Зато у нее короткие ноги. – Энн вообще отличалась от них всех и никогда не была такой яркой, как четверо остальных. Вэл осмотрела свои ноги, пытаясь понять, не обгорели ли они, хотя, по сравнению с другими рыжими, довольно хорошо переносила солнце. Она заметила, что Грег уже как следует поджарился. – Тебе надо быть поосторожнее, ты и так красный как рак.

– Ага. Пошли в дом. Джон обещал заехать, а я хочу сгонять в город, купить коврики для машины.

– А как Джоан?

Это была хрупкая блондинка, которую вчера вечером отец отвозил домой. У нее были самые большие титьки, какие Вэл когда-либо видела, просто огромные. Все в школе говорили, что она не задумываясь прыгает в любую постель. Грега, казалось, это вполне устраивало.

– Сегодня вечером у меня свидание с ней. – Он спал с Джоан последние два месяца, с тех пор, как все узнали, что ему присудили футбольную стипендию и он поедет в университет в Алабаме.

– А ты даешь ее Джону? – Вэл знала, что у того нет подружки, и надеялась, что когда-нибудь Грег сведет их, но он не предлагал. А сам Джон интереса не проявлял.

– Нет. У него другие виды. – Он взглянул на Вэл. – А ты что, глаз положила, да, сестренка? – Он любил подшучивать над ней, и в последние годы у них нередко случались смертельные схватки, потому что Вэл всегда покупалась.

– Черт побери! Нет. Я просто спросила. У меня есть мальчик, – соврала она.

– Это еще кто?

Грег знал сестру лучше, чем ей казалось.

– Не твое дело.

– Я так и думал. – Он со смехом улегся обратно, а Вэл хотелось задушить его. Энн молча наблюдала за ними из своего укрытия на старых качелях. – Нет у тебя никакого мальчика.

– Ну да, черта с два! Я дружу с Джеком Барнсом.

– Враки. Он прилип к Линде Холл.

– Ну… – Лицо Вэл покраснело, но не от солнца, и даже со столь далекого расстояния Энн могла догадаться, что сестра врет… Она хорошо знала всех, куда лучше, чем они ее. – А может, он просто водит ее за нос?

Грег сел и внимательно посмотрел на сестру.

– Нет, ты ведешь себя не так, как она, сестренка. Я давно хотел тебя спросить… А ты такая же?

Лицо Вэл пылало, как костер.

– Дьявол! – Она вскочила, кинулась в дом, а брат расхохотался и снова растянулся на солнышке.

Она была сексапильна, его маленькая сестренка, как считали друзья Грега. Их младшие братья липли к ней. Но, может, до серьезных дел пока не дошло? Грег полагал, что Вэл еще девственница, и был уверен: про Джека Барнса она врет. Он подозревал, что ей нравится Джон, но тот никогда ею не интересовался. Вэл вообще была не в его вкусе. Джона привлекали спокойные и менее экстравагантные девушки, сам он робел, и Грег был уверен, что его друг ни разу ни с кем еще не переспал. Бедняга. Хм, лучше бы ему поспешить. Похоже, он единственный из их класса, кто еще не заглядывал ни в чьи трусы, по крайней мере, все так говорят. И это начинало смущать Грега. Черт побери, начнут думать, что Джон – гомик, а их все время видят вместе, заподозрят еще, что и он голубой. Но тут Грег улыбнулся. Поскольку он спит с Джоан, никто о нем так не подумает.

– Какое прекрасное место! – Джон с восторгом осматривал дом в Вествуде и восхищался, будто это был Версаль или съемочная площадка в Голливуде, а не обшарпанный дом близ университетского колледжа. – Отец решил, что арендная плата невысокая, а мама немного нервничает из-за того, что я не хочу жить в общежитии, но отец сказал, что ты присмотришь за мной. – Он покраснел, чувствуя, как глупо он выразился. – Я хотел сказать…

– О'кей…

Лайонел все еще боролся с собой, с ночными видениями. У него возникло очень странное чувство, что перед его глазами оживает давно виденный фильм. Только на этот раз он играет роль Пола. Вариация на старую тему… Он не мог избавиться от этой мысли, показывая Джону дом. Их комнаты были напротив, но Лай не сомневался, что, захотев поменять свою, сможет занять смежную с Джоном: у него единственная комната с отдельным душем, и все убивались за нее. Но он с удовольствием откажется, если… Лайонел снова попытался отогнать навязчивые мысли и сосредоточиться на экскурсии по дому.

– В гараже есть стиральная машина, ее не включают неделями, а потом все разом кидаются стирать. – Он засмеялся.

– Мама сказала, что я могу приносить грязное белье домой.

Лайонел не мог избавиться от мысли, что мальчик совсем не похож на Грега. Странно, что они дружили. Приятели тринадцать лет вместе ходили в школу, и Лай подумал: наверное, это просто привычка. Он почти угадал: в последние два года у Джона с Грегом было очень мало общего. Казалось, они расходились во всем – от футбольной стипендии до проститутки из класса, с которой спал Грег. Джон вообще не выносил ее, и друзья встречались все реже. Он проводил время в одиночестве и почувствовал огромное облегчение, познакомившись с Лайонелом. Он такой благоразумный, учится в том же колледже, куда собирается и сам Джон…

– Мне действительно здесь нравится, Лай. Здорово. – Если бы это был сарай, Джон все равно бы в него влюбился. Тут все как у взрослых, спокойно, приятно, и здесь Лайонел. Джону стало страшновато – начинается новая жизнь. Его пугала мысль об общежитии, ведь он восемнадцать лет прожил дома, с четырьмя сестрами. В общежитии все чужие, а здесь – нет, рядом Лайонел.

– Ну как, хочешь на лето, Джон? Или переедешь перед началом учебы?

Сердце Лайонела подскочило, и он рассердился на себя: «Какая разница, когда мальчик захочет переехать? Отстань от него!» Ему хотелось спрятаться, и он жалел, что сам явно осложнил свою жизнь. Глупая идея, но пути назад нет. Утром он уже сказал двум парням про Джона, и они обрадовались, что есть жилец и теперь не надо беспокоиться и развешивать объявления.

– Можно мне переехать на следующей неделе? Лайонел был потрясен.

– Так скоро?

– О нет, – Джон покрылся пятнами. – Могу и не переезжать, если это неудобно. Я просто подумал, что вторник – первое число, и будет легко рассчитать арендную плату. А летом я собираюсь работать у Робинсона. Я мог бы жить здесь, пока работаю.

Это был большой универмаг, и Лайонел вспомнил, как он сам год назад начинал работать в «Ван-Клиф энд Арпелз». Ему там нравилось, и он с сожалением ушел оттуда. Но в этом году было важнее начать работать над фильмом. И если его проект понравится, он получит от университета кредит на съемки.

– Нет-нет. Мне это не пришло в голову, да и комната свободна. Я просто считал, что ты захочешь еще подумать… – Все, поздно. Он предложил Джону комнату, и тот вцепился в нее, а он будет вынужден расхлебывать то, что сам натворил. И неважно, чего это будет ему стоить.

– Мне не о чем думать, Лай. Комната замечательная.

Черт побери! Лайонел уставился на высокого темноволосого мальчика с замечательным телом, чей образ так терзал его ночью… Ему оставалось только сказать:

– Прекрасно, я порадую соседей, это избавит их от головной боли по поводу жильца. Помочь тебе переехать?

– Не хотелось бы тебя беспокоить… Я думал попросить у отца машину и кое-что перевезти.

– Я за тобой заеду.

Джон снова засиял, как ребенок.

– Я, правда, очень, очень благодарен тебе, Лай. Но ты уверен, что тебя это не затруднит?

– Ни капельки.

– Мама сказала, что даст мне покрывало на кровать, лампу и кое-что еще.

– Великолепно. – У Лайонела снова екнуло сердце: ему показалось, что Джон смотрит на него с обожанием.

– Ты не хочешь сегодня поужинать со мной, Лай? Я хочу отблагодарить тебя.

Лайонела смутила искренность мальчика, и он был очень тронут.

– Джон, все в порядке. Ничего такого не надо. Я рад тебе помочь.

Но он вовсе не был рад. Скорее испуган. А если он потеряет контроль над собой? Или сделает какую-нибудь глупость? Тогда Джон узнает, что он гомик. Вдруг Лайонел почувствовал руку Джона на своей, и по спине пробежали мурашки. Он хотел сказать, чтобы больше Джон никогда к нему не прикасался, но промолчал, опасаясь, что тот сочтет его ненормальным.

– Я не знаю, как благодарить тебя, Лай. У меня начинается совсем другая жизнь. – Джон почувствовал огромное облегчение, избавившись от одноклассников. Он давно не выносил их, но это приходилось скрывать. А теперь можно жить иначе. Ему больше не надо притворяться, слушать похвальбы грубиянов-спортсменов, убегать от девочек, изображать пьяного в субботние вечера. Даже раздевалка стала для него кошмаром. Все эти ребята… спортсмены… Даже Грег. Особенно Грег… Джон знал, что он не такой, как все. Однако с Лайонелом он не ощущал своей необычности. Лай спокойный, понимающий, с ним так уютно. Даже если он не сможет часто видеть его дома, все равно приятно сознавать, что он живет здесь, и они могут встретиться и поговорить. Сейчас он заглядывал Лайонелу в глаза, и от облегчения хотелось плакать. – Я так ненавижу школу, Лай. Дождаться не мог, когда уйду оттуда.

Лайонел удивился.

– А я думал, тебе там хорошо. Ты же футбольная звезда. – Они зашли на кухню, Лайонел налил Джону кока-колы, и тот с благодарностью выпил, радуясь, что это не пиво. А вот с Грегом обязательно пришлось бы пить пиво.

– Я возненавидел все за последний год. Мне просто дурно от этого дерьма. – Он глотнул воды и вздохнул. – Новая жизнь! Я ненавидел каждый миг, который приходилось тратить на этот дурацкий футбол.

Лайонел ошарашенно посмотрел на Джона.

– Почему?

– Не знаю. Меня он вообще никогда не интересовал. Просто хорошо получалось. Ты знаешь, они так орали в раздевалке, когда проигрывали, и тренер вопил как резаный, будто это безумно важно. А на самом деле просто группа ребят дубасила друг друга на поле. Это никогда меня не трогало.

– А зачем играл?

– Ради отца. Он, когда учился в медицинском колледже, тоже играл в футбол, всегда шутил, что если я разобью лицо, он мне его починит. Причем бесплатно, – с отвращением сказал Джон. – Это тоже не особенно привлекало меня. – Он улыбнулся Лайонелу. – А попасть сюда – как прекрасный сон.

Лайонел кивнул.

– Я рад, что тебе понравилось. Хорошо, что ты будешь рядом. Я редко здесь бываю, но если смогу еще что-то сделать…

– Ты и так столько сделал, Лай.

И это была правда. На следующий день Лайонел заехал за ним, опустил верх «мустанга», и в три приема они перевезли вещи Джона. Казалось, их были целые горы, но с их помощью мальчик сотворил со своей комнатой чудо, и Лайонел, зайдя к нему в субботу вечером, едва узнал ее. Он остановился в дверях и онемел.

– Боже, что это? – едва смог он задать вопрос. Джон задрапировал тканью одну стену, расставил горшки с цветами, развесил портьеры, над кроватью – картина, две лампочки теплым светом освещали плакаты – комната выглядела как с рекламной картинки в дорогом журнале. На полу лежал маленький белый коврик.

– Это твоя мама сделала? – Лайонел знал, что она декоратор, но никак не мог взять в толк, что это сотворил Джон, и всего за несколько часов. В драпированных тканью корзинках торчали журналы, повсюду – подушки, манившие прилечь. Маленький рай. Лайонел не находил слов, но все было ясно по его лицу.

– Да нет, я сам. – Джон остался доволен произведенным эффектом. Ему все говорили, что у него талант дизайнера по интерьеру, он мог неузнаваемо изменить комнату за несколько часов с помощью любых подручных вещей. Мать считала, что сыну следует использовать свой природный дар, что в этом деле он намного способнее – ей на это нужны месяцы упорного труда, а ему достаточно пары часов. – Я люблю это занятие.

– Может, ты махнешь волшебной палочкой и в моей комнате? Она до сих пор похожа на тюремную камеру, а я прожил в ней почти год.

Джон рассмеялся.

– Ладно, как-нибудь займусь. – Он огляделся. – Знаешь, у меня два лишних горшка с цветами, хочешь?

Лайонел улыбнулся.

– Конечно, но у меня они сразу засохнут, стоит только войти в комнату. Я не умею ухаживать за растениями.

– А я буду поливать их вместе со своими. Юноши обменялись улыбками. Лайонел посмотрел на часы. Было семь.

– Пошли поедим гамбургеров?

Эти слова опять напомнили Лаю о прошлом. Он снова вспомнил Пола, и стало еще страшнее, когда Джон согласился и предложил поехать именно туда, куда Лайонел отправился тогда со своим первым любовником. Он мрачно жевал, вспоминая их первую ночь в Малибу. Он не слышал о Поле несколько месяцев, но однажды видел его в проехавшей мимо машине на Родео Драйв. Пол сидел на пассажирском месте в бежево-коричневом «роллсе»; за рулем был красивый пожилой мужчина. Они о чем-то оживленно говорили, улыбались друг другу, потом Пол засмеялся… И вот он снова здесь, с Джоном, лучшим другом своего младшего брата. Как странно… Еще более странное ощущение овладело Лаем, когда они вернулись домой. Двое соседей остались на ночь у подружек, а еще двое уехали – учебный год закончился.

– Спасибо за ужин. – Джон улыбнулся. Ребята удобно устроились в гостиной, и Лай поставил пластинку. Две лампы в люстре перегорели, и свет был неярким. Джон зажег свечу на соседнем столике и огляделся.

– Лай, с этой комнатой надо поработать. Лайонел засмеялся.

– Возможно, ты быстро преобразишь ее, но, думаю, ребята тебя разочаруют. Гостиная всегда выглядит так, будто на нее сбросили бомбу.

Джон засмеялся.

– Мои сестры такие же. – Потом он посерьезнел. – Я никогда раньше не жил радом с мужчинами, только с отцом, конечно. И привык, что вокруг меня все время девочки. Сначала было даже страшно. – Он улыбнулся. – Должно быть, это кажется тебе ненормальным.

– Нет, у меня тоже три сестры.

– Но у тебя есть Грег. Я всегда был близок с мамой и сестрами. И скучаю по ним.

– В общем, это хорошая закалка, пригодится, когда женишься. – Лайонел снова улыбнулся, подумав, а не проверяет ли он мальчика? Потом сказал себе – так нечестно, Джон еще ребенок… Но в таком же возрасте он встретил Пола… Однако Пол был гораздо опытнее… А сейчас Лай играет его роль. Он, конечно, не так опытен, как Пол, но уж наверняка не чета мальчику. С чего начать? Как спросить его об этом? Он попытался вспомнить, что говорил тогда Пол. Но слова разбегались… Лай вспомнил, как они бродили по пляжу… Пол спросил что-то вроде того, не чувствует ли он смущения. Но здесь нет пляжа, и Джон вовсе не смущен. Немного робеет, но он никогда и не был шумным, как Грег. Приятный молодой человек… Однако Лайонел никак не мог припомнить, чтобы Джон гулял с девочкой…

Они поболтали, потом Лайонел встал, сказав, что собирается принять душ. Джон кивнул – и он тоже. А через десять минут постучал в дверь ванной, извинился и, стараясь перекричать шум воды, горячими струями которой Лайонел пытался очистить свои мысли и плоть, спросил:

– Извини, Лай. У тебя есть шампунь? Я забыл свой.

– Что? – Лайонел отодвинул занавеску и увидел обнаженного Джона с полотенцем вокруг бедер. Он почувствовал, как напряглось его тело, и прикрылся занавеской, чтобы Джон не заметил восставшей плоти.

– Я спросил, есть ли у тебя шампунь?

– Конечно. – Он уже помыл голову, волосы были мокрые и чистые. – Вот, держи. – Он подал Джону флакон, и тот с благодарной улыбкой исчез. Но быстро вернулся, снова в полотенце, с влажными волосами. Тело было литым, с мускулами футболиста.

Обнаженный Лайонел ходил по своей комнате, убирая вещи и напевая. Он включил радио, Леннон и Маккартни пели «Естедэй». Джон вернул ему шампунь.

– Спасибо. – Казалось, он задержался в дверях, и Лайонел отвернулся, желая, чтобы тот ушел. Он не хочет ничего начинать, не хочет никому причинять неприятности. То, как он живет, – его дело, и незачем втягивать сюда кого-то еще. И тут он вдруг ощутил на своей спине руку Джона и почувствовал, будто через него пропустили электрический ток. Да, для него настоящая агония – этот мальчик под боком… Отвернувшись, Лайонел сдернул с крючка белый махровый халат, быстро влез в него и повернулся. Он никогда не видел такого прекрасного лица, как у Джона. В его взгляде читались сожаление, боль, искренность. Они стояли на расстоянии дюйма друг от друга. И Джон произнес:

– Мне надо тебе кое-что сказать, Лай. Вообще-то я должен был сказать раньше. – В глазах мальчика была такая мука, что Лайонел, которого неодолимо влекло к нему, испугался.

– Что-то не так?

Мальчик кивнул и медленно сел на край кровати, печально глядя на него снизу вверх.

– Лай, я знаю, я должен был сказать тебе раньше, перед переездом. Но я боялся, что ты… Что ты разозлишься. – Он испуганно, но честно глядел на него. И подошел прямо к сути. – Я думаю, тебе следует знать, что я – гомик.

Он выглядел так, как если бы признался в том, что минуту назад убил лучшего друга. У Лайонела отвалилась челюсть, он был поражен, насколько все оказалось просто. Как смело Джон заговорил об этом, даже не зная, как поведет себя Лайонел. Его сердце исполнилось нежности к мальчику, он присел рядом с ним и расхохотался. Он смеялся до слез, а Джон в испуге смотрел на него. У него истерика? Или он смеется от отвращения? Когда он, наконец, успокоился и заговорил, Джон был поражен не меньше. Обняв его за плечи, Лайонел сказал:

– Если бы ты знал, чего я только ни передумал с того момента, как ты переехал… Я извел себя… – Джон явно ничего не понимал. – Детка, так и я тоже.

– Ты – гомик? – У Джона был такой ошеломленный вид, что Лайонел снова захохотал. – Правда? Но я никогда не думал… – До этого момента все так и было и казалось невероятным. Что-то неопределенное проскальзывало между ними в последний год, но никто из них и допустить не мог такой возможности. Они проговорили часа два, лежа на постели Лайонела, став наконец любовниками. Лайонел рассказал ему про Пола, а Джон признался, что и с ним произошло два коротких приключения. Любви не было, просто ужасно мучительная, обремененная чувством вины половая связь. Одна с учителем из школы, угрожавшим убить его, если Джон кому-нибудь расскажет, а другая – с незнакомцем, пожилым мужчиной, подхватившим его на улице. Но эти два случая открыли ему глаза. Он давно подозревал за собой такое и думал, что ничего худшего с ним уже не может случиться. Люди типа Грега Тэйера никогда больше не посмотрят в его сторону, узнав страшную тайну. Но Лайонел другой, он с пониманием и сочувствием смотрел на парнишку с высоты своих девятнадцати лет. Джона интересовало только одно:

– А Грег знает?

Лайонел торопливо покачал головой.

– Нет, только мама. Она застала нас с Полом в прошлом году. – И он рассказал Джону, как это случилось. Ему все еще было больно вспоминать о том, насколько была потрясена мать, но с тех пор она по-прежнему прекрасно относилась к нему и принимала таким, какой он есть. Это великое счастье – иметь такую мать, как Фэй. Она превзошла все его ожидания и надежды.

– Вряд ли моя мама сможет понять… И отец… – Джон съежился от одной мысли об этом. – Он всегда хотел, чтобы я стал спортсменом. Я играл в футбол только ради него и думал, что в конце концов мне когда-нибудь во время игры выбьют зубы. Я ненавижу спорт, ненавижу! – Глаза Джона наполнились слезами. – Я делал это только ради него.

– Я тоже не спортсмен. Но у моего отца есть Грег, и он связывает свои надежды с ним. Господь им в помощь. – Лай нежно улыбнулся новому другу. – Он оставил меня в покое. Но мне кажется, я плачу за это, отец недоволен мной, и если он узнает… то умрет. – Обоих столько лет мучило чувство вины из-за того, что они не такие, как все… Иногда это бывало невыносимо! Лайонел заглянул Джону в глаза. – Ты знал про меня?

Джон покачал головой.

– Нет. Хотя иногда мне очень хотелось. – Он улыбнулся, и оба засмеялись. Лайонел потрепал его по мокрым волосам, обрамлявшим красивое лицо.

– Глупыш. Почему же ты молчал?

– Ага, чтобы ты меня пристукнул? Или вызвал полицию? Или, что еще хуже – рассказал Грегу? – Он вздрогнул, подумав об этом. Потом встрепенулся: – А в этом доме все голубые?

Лайонел торопливо покачал головой.

– Нет, больше никто, я уверен. Такое всегда чувствуешь, живя рядом. У ребят есть девочки, они регулярно встречаются.

– А про тебя они знают?

Лайонел многозначительно посмотрел на него.

– Я очень осторожен, они даже не подозревают.

И тебе советую вести себя так же. Иначе нас обоих вышвырнут вон.

Лайонел поймал себя на том, что хочет обменяться комнатами с парнем, у которого общая ванная с Джоном, но, взглянув на него, сразу забыл об этом. Джон лежал на его постели, и волна желания накатила на Лайонела. Он вспомнил свои ночные видения, потянулся и дотронулся до Джона, лежавшего на спине и ждавшего губ Лайонела, его прикосновения, тело покрылось мурашками от возбуждения, оно жаждало, и Лайонел прильнул к нему губами. Язык Лая заставил Джона гореть огнем, а руки вызывали такие ощущения, о которых он даже не подозревал. И не было ничего скрытного, пугающего, неприличного в любви, которую Лайонел изливал на него несколько часов подряд, пока, удовлетворенные и умиротворенные, они не заснули в объятиях друг друга. Каждый из них нашел то, что искал уже давно, даже не осознавая этого.

20

Осенью начались занятия. Лайонел и Джон были счастливы как никогда, и никто в доме ни о чем не догадывался. Лайонел обменялся с товарищем комнатами, и все были довольны. Они с Джоном на ночь запирали свои двери, и никому не приходило в голову, кто в чьей постели проводит ночь. Они ходили на цыпочках, крадучись, говорили шепотом, сдерживали стоны экстаза. И только изредка выпадали ночи, когда в доме никого не было, все спали у подружек или ездили на уик-энд – тогда друзья позволяли себе раскрепоститься. Но все равно осторожничали, чтобы никто не догадался. Лайонел еще ничего не сказал Фэй. Он просто сообщал, что с учебой все в порядке, но личными новостями не делился, а она не выпытывала, хотя и подозревала, что в жизни сына кто-то появился, судя по счастливому блеску глаз. Она надеялась, что этот «кто-то» – порядочный человек и не принесет Лаю несчастья. Ей казалось, что в этом сексуальном мирке слишком много бед, неразборчивости, неверности. Не такой жизни она хотела для старшего сына, но поняв, что выбора нет, смирилась. В ноябре Фэй пригласила сына на премьеру своего последнего фильма. Он с восторгом принял предложение, и она не удивилась, увидев его вместе с Джоном Уэлсом. Она знала, что Джон снимал комнату там же, где и Лайонел, и собирался учиться в университете. Но в конце вечера, когда они пошли на ужин с шампанским в «Чейзон» вместе с близняшками и коллегами, Фэй вдруг увидела, как приятели обменялись какими-то особыми взглядами. Она не была уверена до конца, но что-то почувствовала. Джон казался более взрослым, чем в июне, – за несколько месяцев он возмужал. Юноша заметил, что Фэй незаметно наблюдает за ним, и насторожился, но та ничего не сказала. Она очень испугалась, когда перед сном Вард, прервав ее оживленный рассказ о фильме, реакции публики и своих надеждах на хорошие отзывы, нахмурился и буквально ошарашил ее вопросом, стоя перед ней в брюках и с обнаженной грудью:

– Тебе не кажется, что Джон Уэлс педераст?

– Джон? – Фэй изобразила удивление, пытаясь выиграть время. – Бог мой, Вард, что ты говоришь! Конечно, нет. А с чего ты взял?

– Не знаю. Мне вдруг показалось, он как-то чудно выгладит. Ты ничего не заметила сегодня вечером?

– Нет, – солгала она.

– У меня какое-то странное ощущение. – Он медленно подошел к своему шкафу, повесил пиджак и еще больше нахмурился.

Фэй похолодела. Не подозревает ли он и Лайонела? Как и сын, она совсем не была уверена, что муж переживет горькую правду. Хотя, рано или поздно, он все равно узнает. А пока Фэй твердо решила все скрывать.

– Может, предупредить Лайонела? Он, вероятно, сочтет меня сумасшедшим, но если я не ошибся, то когда-нибудь будет благодарен мне. Грег тоже находит Джона странным, особенно после того, как он отказался от стипендии.

Да, для них самый важный критерий – стипендия. Фэй было очень не по себе. Внезапно она почувствовала раздражение.

– Только из-за того, что он не хочет играть в футбол, ты считаешь его гомиком. Может, мальчика интересуют другие вещи.

– Но он никогда не бывает с девочками. – Они и Лайонела сроду не видели с девочками. Но Фэй не стала заострять на этом внимание. Пусть Вард считает, что Лай держит в секрете свои любовные похождения. Варду и в голову не приходило, что старший сын может иметь дело с мужчинами.

– По-моему, это нечестно. Все равно, что охота на ведьм.

– Я просто не хочу, чтобы Лайонел жил с каким-то проклятым педиком, не зная об этом.

– По-моему, он достаточно взрослый, чтобы разобраться.

– Может, и нет. Он поглощен этими дурацкими фильмами, и иногда мне кажется, что он полностью ушел в свой мирок.

Наконец-то он хоть что-то заметил в своем старшем сыне!

– Лай – творческая натура. – Ей хотелось переключить внимание Варда, но она и сама признавала, что сегодня Джон действительно выглядел странно, и инстинктивно чувствовала: его надо защитить. В нем было нечто, несвойственное мужчинам. А по Лаю ни о чем подобном невозможно догадаться. Джон слишком много говорил о дизайне, об интерьерах. Может, на самом деле предупредить Лайонела? – А ты видел последний фильм сына, дорогой? По-моему, очень любопытный.

Вард вздохнул и сел на кровать. В свои сорок восемь он был все еще красив и так же хорошо сложен, как его сыновья.

– Ну только между нами, Фэй. Подобное искусство не в моем вкусе.

– Да, это новая волна, дорогой.

– Я этого не понимаю.

Она улыбнулась. Вард был мастер своего дела, но с трудом воспринимал всякие новшества. Он готовил базу для ее фильмов, и его не интересовали ни новинки, ни экзотические тенденции в кино. Его просто мутило от Каннского фестиваля, и он был разочарован, что в этом году Фэй не получила награду. Он купил ей красивое кольцо с изумрудом, чтобы отметить событие – как в прежние дни, еще до 1952 года, когда все у них так резко изменилось.

– Но ты должен дать Лаю шанс, любимый.

Настанет время, и он удивит тебя, завоевав награду за свои странные фильмы. – Она в этом нисколько не сомневалась, но, похоже, Вард не разделял ее уверенности.

– Ладно. Грег не звонил? Он обещал сообщить, на какой уик-энд нас ждет.

– Нет, не звонил. И я вряд ли смогу поехать. В следующие три недели у меня встречи с автором нового сценария.

– Это точно?

– В общем-то да. А почему бы тебе не взять с собой Лайонела?

Вард неохотно согласился. Однако у него появилась прекрасная возможность поговорить с сыном, и он пригласил его зайти.

– Как ты думаешь, Лай, Джон не педераст? – с места в карьер спросил Вард.

Лайонел терпеть не мог этого слова и с трудом сдержался, чтобы не ринуться на защиту друга.

– Бог с тобой, с чего ты взял? Вард улыбнулся.

– Ты реагируешь прямо как твоя матушка. Я ее тоже об этом спросил. – Он посерьезнел. – Он чудно выглядит и без конца бубнит про свои декорации.

– Но это смешно. Разве только гомосексуалисты занимаются декорациями?

– Нет, конечно, но будь осторожнее и смотри, чтобы он к тебе не приставал. А если заметишь что-то странное, выкидывай его к чертям из дома. Ты ничем ему не обязан.

Впервые в жизни Лайонел боролся с собой – сейчас он мог ударить отца. Но сумел сохранить спокойствие и ничем не выдать себя. По дороге домой он гнал со скоростью восемьдесят миль в час. Ему хотелось убить кого-нибудь и больше всего – отца. Приехав, он изо всех сил хлопнул входной дверью, потом – дверью своей комнаты и заперся. Соседи никогда не видели его в таком состоянии и были потрясены. Джон зашел к себе, тоже заперся и через ванную, соединявшую их комнаты, торопливо вошел к Лайонелу.

– Что случилось, любимый?

Лайонел пылающими глазами взглянул на Джона и признал, что Джон действительно становится похожим на гомика, несмотря на хорошо развитое мускулистое тело. Его лицо было не по-мужски гладким и чистым, как-то не так причесаны волосы, на нем была идеально сшитая, слишком стильная, слишком аккуратная одежда. Но он любил мальчика, его талант, его теплое сердце – Джон отдавался ему и телом, и душой. Он любил в нем все, и если бы это была девушка, они бы давно объявили о помолвке, и никто бы не удивился. Но Джон не девушка, и потому его называли педерастом.

– Что случилось? – повторил Джон и сел в кресло, ожидая ответа.

– Ничего. Я не хочу говорить об этом. Джон спокойно посмотрел в потолок, потом перевел взгляд на друга.

– Глупо. Почему бы не облегчить душу? – Внезапно он заподозрил, что тут есть какая-то связь с ним. – Я что-то не так сделал, Лай? – Он заволновался, чувствуя, как больно его другу.

Лайонел подошел к Джону, коснулся его щеки.

– Нет… Ты здесь ни при чем… Это не имеет к тебе отношения. – Но это было напрямую связано с Джоном, и Лай не мог найти нужных слов. – Ничего страшного, просто отец разозлился на меня.

– Он говорил про нас? – Вчера он поймал на себе любопытный взгляд Варда. – Может быть, догадался?

Лайонел хотел увильнуть, но Джон не отступал.

– Возможно. По-моему, он что-то чувствует…

– А ты что ответил? – забеспокоился Джон. Вдруг Вард скажет что-то Уэлсам? Этого нельзя допустить! А если его арестуют? Вышлют куда-то… или… страшно подумать. Но Лайонел поцеловал его в шею и спокойно заговорил. Он разделял тревогу друга.

– Расслабься. Он сказал просто так, абстрактно. Он ничего не знает.

На глаза Джона навернулись слезы.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Нет! – почти закричал Лайонел. – Во всяком случае, пока я сам не уеду. Но я и не собираюсь.

– А как ты думаешь, твой отец скажет что-нибудь моему?

– Перестань сходить с ума. Он просто прощупывал почву и злился на меня. Еще не конец света.

Чтобы успокоить отца, Лайонел поехал с ним в Алабаму посмотреть на игру Грега, и это был самый скучный уик-энд в его жизни. Он ненавидел футбол, как и Джон, и ему не о чем было говорить с отцом. Хуже того, после моментов болезненного молчания Вард вдруг впадал в неистовство, наблюдая за игрой. Когда один из лучших игроков получил травму, тренер выпустил вместо него Грега, и тот забил гол за две с половиной минуты до конца матча, чем принес победу команде. Вард был счастлив, Лайонел изо всех сил изображал восторг, но получалось неискренне.

По дороге домой Лай попытался объяснить отцу, что за фильм он сейчас делает. Но как он сам ощущал себя пришельцем с другой планеты, глядя на игру Грега, так и отец, слушая описание последнего авангардистского фильма, чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ты действительно думаешь, что сможешь на чем-то подобном делать деньги?

Лайонел оторопело посмотрел на него. Такой цели он никогда не ставил, просто пытался довести язык кино до совершенства. При чем тут деньги? Есть вещи гораздо важнее. И мужчины уставились друг на друга, будучи абсолютно убеждены, что его визави – полный идиот, и лишь положение обязывает соблюдать приличия. И для отца, и для сына поездка оказалась страшно напряженной, и оба с облегчением увидели Фэй, встречавшую их в аэропорту. Вард без конца твердил о замечательном голе Грега и сокрушался, что она не смотрела игру по телевизору. А по отчаянному взгляду Лайонела Фэй поняла – он ни секунды больше этого не вынесет, и мысленно улыбнулась, слишком хорошо зная, какие они разные – сын и отец. Но она любила их обоих. И младшего сына, и девочек… Но уж очень они не похожи, и каждому от нее нужно свое.

Сперва Фэй завезла домой Варда, пообещав подбросить сына и вернуться сразу же, чтобы немного выпить с мужем. У нее появилась возможность уделить несколько минут старшему сыну.

– Ну что, было ужасно, милый? – Фэй с улыбкой взглянула на него, а Лай, застонав, откинулся на сиденье. Никогда еще он так не уставал. Это все равно, что попасть на другую планету – весь уик-энд говорить на чужом языке.

Фэй подумала, от того ли это, что спорт так скучен ему, или от необходимости изображать безумный интерес, но уточнять не стала.

– Бедняжка. А как Грег?

– Как всегда.

Ей ничего не надо было объяснять, она понимала, как мало у братьев общего, иногда невозможно поверить, что оба – ее сыновья. Потом Фэй спросила о том, что не давало ей покоя все выходные:

– Отец говорил с тобой о Джоне?

Лицо Лайонела напряглось, он выпрямился.

– Нет, а что? Он что-то тебе сказал?

Лай поймал взгляд матери и понял, что она обо всем догадалась. Интересно, что она думает по этому поводу?

– Тебе надо быть осторожнее, Лай.

– Я и так осторожен, мама.

Он казался совсем юным, и ее сердце защемило от любви к нему.

– Ты в него влюблен? – напрямик спросила Фэй. И он серьезно кивнул.

– Да.

– Тогда оба будьте настороже. А Уэлсы знают о Джонс?

Лайонел покачал головой. И Фэй, возвращаясь одна домой, почувствовала, как по спине ползет страх. Однажды все выйдет наружу, и многим не поздоровится. Джону… Лайонелу… Уэлсам… Варду… Вообще-то она не слишком беспокоилась о Джоне и его семье, хотя они ей нравились, но ее охватывал ужас при мысли о том, как поведет себя Вард. А Лайонел? Она подумала, что Лайонел выдержит шторм, он уже взрослый и подсознательноготовил себя к столкновениям, и не только с отцом – со всеми. Лайонел не из тех, кто всю жизнь станет прятаться. Больше всего Фэй волновал Вард. Это убьет его. Но она ничего не могла сделать. Лайонел пообещал держаться осмотрительнее… В то время, когда она предавалась мучительным размышлениям, ее сын запер дверь своей спальни и тихо целовал Джона, истосковавшись по нему за этот кошмарный уик-энд.

21

На Рождество Лайонел приехал домой на традиционный праздничный ужин. Грег тоже завернул на несколько дней, хотя ему скоро надо было возвращаться обратно; намечена еще одна важная игра, и Вард собирался отправиться с ним. А потом они полетят на суперкубок. Вард настаивал, чтобы и Лайонел присоединился к ним, но старший сын сослался на другие планы. Вард разозлился, но Фэй отвлекла всех огромной индейкой и шампанским. Валери довольно много выпила и постоянно подтрунивала над Вэн. Ванесса была очень хороша в новом платье и с новой прической. Впервые в жизни она влюбилась в мальчика, познакомившись с ним в школе на танцах, и вдруг внезапно повзрослела. Даже Энн заметно изменилась за этот год. В последние несколько месяцев она вытянулась и стала такой же высокой, как близняшки, хотя ей еще расти и расти. Лайонел поднял за это тост, и девочка покраснела, а он напомнил всем, что через несколько недель ей исполнится четырнадцать. После ужина Лайонел и Энн разговорились у камина.

Он видел ее реже, чем хотел бы, но не потому, что уехал из дома; просто увлекся своим фильмом. Лай обожал сестру, и это чувство было взаимным. Энн удивила его, спросив про Джона, и ему показалось, что девочка соскучилась по нему. Лайонел поразился – как он не понял этого раньше? Энн такая скрытная, не удивительно, что он ничего не заметил.

– У него все прекрасно. Он хорошо учится. Я довольно редко его вижу.

– Он все еще живет в твоем доме? Я встретила Салли Уэлс, и она сказала, что ему там очень нравится. – Салли была ровесницей Энн, но гораздо лучше разбиралась в некоторых вещах, и Лайонел молил Бога, чтобы та не догадалась и ничего не сказала сестренке. Но, похоже, ей ничего пока не известно. Энн выглядела такой невинной, а глаза светились надеждой на взаимность.

– Да, пока живет он там.

– Я очень давно его не видела. – Она печально поглядела на брата, и ему хотелось рассмеяться, так она была мила в этот момент.

– Я передам ему привет от тебя. Девочка кивнула.

Вошли остальные, Вард разжег камин, все радовались рождественским подаркам, а Вард и Фэй смотрели друг на друга поверх детских голов. Хороший выдался год.

Соседи Лайонела и Джона уехали на каникулы, и весь дом был в их распоряжении, не надо было прятаться, запирать свои спальни; было так приятно остаться одним, расслабиться. Нелегко все время быть настороже, особенно тяжело приходилось Джону, который, казалось, день ото дня становился все более женственным. Теперь он мог наконец заполнить дом цветами, проводить часы в постели с Лайонелом и не вставать до полудня. Но Лай в каникулы работал над фильмом. Они много гуляли, говорили, готовили еду, пили у камина горячий пунш или белое вино.

Они жили, как взрослые живут семейной жизнью, и совсем не беспокоились, заперта ли входная дверь, поэтому не услышали, как приехал отец Лайонела. Был следующий день после Рождества. Вард хотел уговорить сына все-таки поехать с ним на юг посмотреть на игру Грега, а потом всем втроем махнуть на суперкубок. Но эта мысль напрочь вылетела из головы, как только он вошел в дом. На его стук никто не ответил, он прошел в комнату и увидел ребят, лежавших у камина. Они были одеты, но голова Джона покоилась на коленях Лайонела. Лай, склонившись над ним, что-то шептал ему в ухо.

Вард замер как вкопанный, а потом закричал, и этот вопль был страшен. Мальчики вскочили и уставились на него. Лицо Лайонела смертельно побелело. Вард подошел к Джону и зло, наотмашь ударил его. У того кровь хлынула носом. Вард качнулся в сторону Лайонела, но сын перехватил его руку, предупреждая удар. В глазах Лайонела стояли слезы, а отец орал в гневе и сыпал оскорблениями.

– Вы, сукины дети… Грязные гомики… – кричал он Джону и сыну.

Он ослеп от ярости и слез и не верил своим глазам. Он хотел, чтобы все это оказалось неправдой и они немедленно разуверили его. Но все было именно так, и больше им нечего скрывать друг от друга. Лайонел из последних сил удерживал отца. Джон заплакал при виде этой кошмарной сцены, но Лайонел пытался сохранить спокойствие. Сейчас на карту ставилась его жизнь. Надо все объяснить отцу… Отец должен понять, что его сын устроен иначе, чем Грег, чем все другие… Но как найти нужные слова? Лайонел даже не почувствовал отцовского удара, когда тот наконец высвободился и влепил ему пощечину.

– Отец, пожалуйста, я хочу поговорить с тобой…

я…

– Я ничего не собираюсь слушать об этом! – Варда трясло. Лайонел вдруг испугался, что отца хватит удар. – Я больше не хочу тебя видеть. Вы два педераста. – Он обвел взглядом обоих. – Подонки. – Потом Лайонелу: – Ты мне больше не сын. Ты, педрила, больше не показывайся мне на глаза и не появляйся в моем доме, ты не получишь больше от меня денег. Вон из моей жизни! Ясно? И держись подальше от моей семьи! – Он зарыдал в голос и угрожающе двинулся на Джона.

Все мечты Варда рассыпались в момент. Старший сын – педераст! Это гораздо страшнее, чем потерять все свое состояние, как случилось много лет назад. Гораздо страшнее, чем угроза потерять жену… Такое он тоже пережил. Для Варда это было подобно смерти. Утрата, которую он не в силах вынести. И здесь была доля его вины… Но сейчас Вард этого не понимал.

– С тобой покончено, ясно?

Лайонел молча кивнул, и Вард стал отступать к двери, в которую вошел несколько минут назад. По лестнице он спускался почти вслепую. Потрясение было слишком велико, и он, завернув в соседний бар, проглотил четыре порции скотча. В восемь вечера встревоженная Фэй позвонила Лайонелу. Ей не хотелось беспокоить сына, но выхода не было: в шесть пришли гости, а Варда нет. На студии сказали, что он ушел рано, еще днем, и она не могла представить себе, где находится ее муж.

– Дорогой, отец сегодня к тебе не заходил? Лайонел будто онемел. Джон уже несколько часов рыдал на диване, ошеломленный и напуганный тем, что Вард расскажет родителям. Лайонел пытался успокоить его, заставил положить лед на разбитую щеку и нос, и сердце его разрывалось от муки и боли. Голос дрожал, и сначала он не сумел ничего ответить матери.

Похолодев, Фэй поняла – что-то случилось.

– Лай, дорогой… У тебя все в порядке?

– Я… гм… Я… У меня… – Слова не шли, и он зарыдал, а Джон сел и уставился на него. Лайонел, его спокойный, сильный друг, тоже рухнул. – Мам… Я не могу…

– О, мой Бог! В чем дело? – Может, неприятности с Бардом, и они позвонили Лайонелу? Фэй почувствовала, что ею овладевает паника, комком подступая к горлу. – Успокойся, скажи, в чем дело? Что случилось?

– Приходил отец… – Судорожные рыдания вырвались из груди Лая. – Он… Я…

И мать все поняла.

– Он застал тебя с Джоном? – Она вообразила худший вариант – мальчики были в постели, и ей показалось, что пол уходит из-под ног. Фэй и саму шокировала бы такая сцена, как бы терпимо ни относилась она к сыну.

Но Лайонел не успокоил ее, не рассказал, что все было достаточно невинно, и смог выдавить из себя только одно слово:

– Да… – Он еще долго не мог говорить, но потом его словно прорвало: – Он сказал, что не хочет больше видеть меня. И что я больше не его сын…

– Боже мой, дорогой. Успокойся. Ты же знаешь, все это неправда. Отец погорячился. Он придет в себя.

Фэй говорила с ним около часа; гости давно ушли, выпив по нескольку коктейлей. Она хотела приехать и поговорить с ними обоими, но Лай предпочел остаться с Джоном наедине. Мать была рада. Лучше, если она дождется Варда.

При виде мужа Фэй ужаснулась. Он явно побывал не в одном баре и был сильно пьян. Ноги его не держали, но он помнил события сегодняшнего дня. Вард взглянул на жену с ненавистью и отчаянием и сразу набросился на нее:

– Ты знала? Знала?

Фэй не желала лгать, но и не хотела, чтобы муж подумал, будто они что-то скрывали от него.

– Я подозревала Джона.

– Да пошел он куда подальше, сукин сын… Вард повернулся к ней, и она увидела на рубашке кровь – выходя из последнего бара, он упал и поранил руку. Но муж не подпустил ее к себе.

– Я имею в виду нашего сына, или теперь я должен называть его дочерью? – Он дыхнул перегаром, и Фэй отшатнулась, но он схватил ее за руку. – Так кто он такой? Ты знала? Знала?!

– Вард, он же наш сын. И неважно, что он сделал. Он порядочный человек и хороший мальчик… Он не виноват, что такой…

– А кто виноват? Я?

Вот что его бесило. Почему Лайонел стал таким? Вард мучил себя этим вопросом, переходя из бара в бар, и его не удовлетворял ни один ответ, приходивший на ум… Он позволил Фэй слишком много возиться с мальчишкой… А сам уделял ему мало внимания… Он путал его… Не любил сына, как надо… Всегда предпочитал Грега. Упреков к себе скопилось множество. Но итог был один: его сын – педераст. Где он научился этому? Как? Как вообще могло такое случиться? Вард воспринимал это как личное оскорбление собственному мужскому достоинству… Его сын – педик! Это слово жгло огнем, и сейчас он смотрел на Фэй со слезами на глазах.

– Перестань винить себя, Вард. – Она обняла его, повела к постели, присела рядом, и он тяжело привалился к ней.

– Я не виноват…

Он хныкал как испуганный ребенок. Год назад Фэй задавала себе тс же самые вопросы. Но для Варда они гораздо труднее. Она всегда понимала, что муж слабее ее и не настолько уверен в себе.

– Никто не виноват, ни ты, ни я, ни он, ни Джон. Лай просто такой, какой есть, и ты обязан это принять…

Вард оттолкнул ее, встал, покачиваясь, и так сильно стиснул ее руку, что она сморщилась от боли.

– Нет, этого я никогда не приму! Никогда! Ты поняла? И ему я так и сказал – он мне больше не сын!

– Нет, сын! – теперь разъярилась она и вырвала руку. – Он наш сын! Даже если он хромой, калека, немой, умственно отсталый, убийца или не знаю кто еще… Слава Богу, он всего лишь гомосексуалист. Он мой сын, до моего или его смертного дня, и твой сын тоже на всю жизнь, нравится он тебе или нет, одобряешь ты его или нет.

Варда потрясли слова жены и ее ярость.

– Ты не можешь выбросить его ни из своей, ни из моей жизни. Он никуда не денется, и лучше примирись с этим или пошел ко всем чертям, Вард Тэйер! Я не позволю тебе повергнуть мальчика в еще большее отчаяние, чем то, через которое ему уже пришлось пройти. Ему и без того тяжело.

Глаза Варда горели.

– Вот почему он такой! Ты всю жизнь его защищала. Ты всегда находишь для него оправдание. Прячешь его под своей юбкой! – Он упал в кресло и зарыдал. – А теперь он уже носит твои юбки, черт бы тебя побрал. Слава Богу, не ходит в платьях по улицам.

Не выдержав, Фэй дала ему затрещину. Вард не двинулся с места, лишь посмотрел на нее таким холодным и тяжелым взглядом, что она испугалась.

– Я больше не хочу видеть его в своем доме. Если он вдруг заявится, я вышвырну его вон! Я сказал ему об этом, теперь говорю тебе и скажу всем остальным. И если вы не согласны, тоже можете убираться. Лайонела Тэйера больше нет. Ясно?

От ярости Фэй потеряла дар речи, ей хотелось убить его голыми руками. Впервые в жизни она пожалела, что вышла за него замуж. Она так и сказала ему, прежде чем хлопнуть дверью. В ту ночь Фэй спала в комнате Лайонела, а утром за завтраком Вард окончательно разбил ее сердце. За ночь он постарел лет на десять, и она вспомнила свои слова, сказанные Лайонелу: правда убьет отца. Похоже, такое вполне может случиться. А после завтрака ей захотелось, чтобы эти слова сбылись. Вард молча выпил чашку кофе, уставился в газету и, не отрываясь от нее, заговорил – безжизненно, ровно… Это было редкое утро: на завтрак собрались все. Грег проводил дома последние дни перед отъездом на большую игру; близняшки встали рано, что казалось невероятным; буквально через несколько минут вниз спустилась Энн. Все молча смотрели на Варда. Отец сообщил, что Лайонела с сегодняшнего дня для них больше не существует, поскольку он гомосексуалист и находится в связи с Джоном Уэлсом. Девочки замерли в откровенном ужасе, Ванесса залилась слезами, а Грега, казалось, сейчас вырвет. Он вскочил и заорал на отца. Фэй вцепилась в стул.

– Вранье! – вопил Грег, больше защищая старого друга, чем брата, который всегда был ему чужим. – Это неправда!

Отец посмотрел на него, будто собираясь ударить.

– Сядь и заткнись. Это правда.

Лицо Энн посерело, как пепел. Фэй почувствовала, что вся ее семья, вся жизнь рушится. И возненавидела Варда за то, что он сделал с ними. И с ее первенцем.

– Лайонел больше не войдет в мой дом. Его больше нет. Вам запрещается видеть его, и если я узнаю, что кто-то общался с ним, может убираться тоже. Я больше не буду содержать его, встречаться с ним, разговаривать. Всем ясно?

Они деревянно кивали, с трудом сдерживая слезы. Вард вышел из-за стола, спустился во двор, сел в машину и поехал к Бобу и Мэри Уэлсам. Фэй и дети молча смотрели друг на друга. Грег только что не рыдал, думая о том, что скажут друзья, когда узнают. Худшего и придумать нельзя. Ему хотелось умереть. И убить Джона Уэлса. Этакое дерьмо… Он сам должен был догадаться, когда тот отказался от стипендии… Педрила поганый! Грег сжал кулаки и беспомощно смотрел на родных, а Ванесса пыталась заглянуть в глаза Фэй.

– А как ты к этому относишься, мама?

Вэн не сомневалась в том, что отец сказал им правду. Он застал этих двоих… Никто из детей не мог вообразить ничего более страшного. Все казалось непонятным, пугающим, ужасным; все они представили себе отвратительную сцену, якобы открывшуюся глазам отца, хотя на самом деле мальчики всего лишь сидели у камина, и голова одного лежала на коленях другого. Фэй посмотрела на детей, остановила взгляд на Ванессе и заговорила ровным, тихим голосом. Казалось, никогда раньше она не испытывала такой боли. Вард разрушил все, что она с огромным трудом построила за двадцать лет. Что будет с детьми? Кем они будут считать Лайонела? А самих себя? Отец вышвырнул старшего брата из их жизни только за то, что она позволила ему быть таким, какой есть… Детям надо объяснить… Черт с ним, с Вардом.

– Я по-прежнему люблю его. И если он такой, значит, такой, и все тут. Но Лай порядочный человек, и его сексуальные предпочтения тут ни при чем. – С детьми надо быть честной до конца. – Я всегда буду рядом с ним. И хочу, чтобы знали вы все: что бы вы ни делали, куда бы ни поехали, какие бы ошибки ни совершили, какими бы ни стали – хорошими или плохими, – я останусь вашей матерью и вашим другом. Вы всегда можете прийти ко мне, и у меня найдется для вас место в сердце, в моей жизни, в моем доме. – Фэй подошла к каждому в отдельности и поцеловала. Все четверо плакали – из-за брата, которого только что потеряли, из-за отца, от разочарования и потрясения. Все это было выше их понимания, но слова матери дошли до каждого.

– Ты считаешь, папа передумает? – Голос Вэл звучал глухо. Никто не заметил, как ускользнула Энн.

– Не знаю. Я поговорю с ним. Думаю, со временем к нему вернется здравый смысл. Но сейчас он не сможет понять.

– Я тоже не могу. – Грег грохнул кулаком по столу и встал. – Ничего более ужасного и отвратительного мне никогда не приходилось слышать.

– Как ты относишься к этому, Грег, дело твое. Мне плевать, чем они занимаются. Они никому не вредят. Они такие, какие есть. Я их принимаю такими.

Фэй посмотрела сыну в глаза. Казалось, между ними выросла стена. Как же он похож на Варда! Его разум закрыт, а сейчас закрыто и сердце. Он пошел наверх, хлопнув дверью. Тут все заметили, что за столом нет Энн. Фэй, понимая, что для девочки эта новость стала ударом, решила пойти и поговорить с ней. Но дверь Энн была заперта, и она не отвечала на стук. Близняшки тоже попрятались по комнатам. Как будто в доме покойник… Позже Фэй позвонила Лайонелу – ребята уже были в курсе того, что Вард ходил к Уэлсам.

Боб и Мэри Уэлс валялись в истерике, лились реки слез. После их звонка Джон пошел в ванную и его вывернуло наизнанку. Но, при всех воплях и упреках, Уэлсы хотели, чтобы Джон знал – он их сын и они не разделяют точку зрения Варда Тэйера. Они любят его и принимают, и Лайонела тоже. На глаза Фэй навернулись слезы, и она в душе злорадствовала по поводу того, что Боб, как сообщил Лайонел, выкинул Варда с порога дома.

Днем Фэй поехала навестить мальчиков. Она хотела, чтобы Лайонел еще раз убедился в том, что мать на его стороне. Они с сыном долго стояли обнявшись, потом Фэй повернулась и обняла Джона. Нелегко принять такое, и, конечно, она не выбрала бы для сына этот путь. Но так уж вышло, и Лайонел должен знать – у него есть дом и он член их семьи, что бы ни говорил отец. Теперь она будет платить за его учебу и оплачивать все расходы. Лайонел заплакал и пообещал найти работу, чтобы жить самостоятельно. Джон тоже намеревался искать место, но родители соглашались продолжать поддерживать его, так что для него пока ничего не менялось.

Однако Вард, вернувшись вечером, вел себя в том же духе. Его не было с утра, и по его виду Фэй сразу поняла, что муж весь день пил. Он вновь напомнил всем за ужином, что Лайонел больше не должен появляться в доме, что он мертв для всех. При этих словах Энн встала и с ненавистью посмотрела на него.

– Сядь!

Он впервые груб с ней. Энн продолжала стоять, на удивление всем. Да, такое в их семье не скоро забудется.

– Не сяду. Меня тошнит от тебя.

Она села, но к еде не прикоснулась, а потом, в конце ужина, подняла на него глаза и сказала:

– Он лучше, чем ты.

– Тогда вон из моего дома!

– Хорошо, я уйду.

Энн швырнула салфетку на тарелку, к которой не притронулась, и исчезла в своей комнате. Она услышала, как взревела машина отца. Ванесса и Валери озабоченно посмотрели друг на дружку. Они обе боялись за Энн, зная, как та любила брата.

В ту ночь Энн улизнула из дома и пошла прямо к Лайонелу. Она звонила, стучала, хотя света в квартире не было. Никто к ней не вышел. Она пошла на угол – звонить по телефону, но трубку не брали. Ребята слышали звонки, но не давали о себе знать, притаившись в гостиной. Кошмар длился уже двадцать четыре часа, и они едва с собой справлялись. Джон хотел было спросить, кто там, но Лайонел не разрешил.

– Если кто-то из ребят приехал пораньше, то у всех есть ключи. А вдруг это пьяный отец.

Измученные, они решили не открывать и даже не выглянули в окно. Энн нашла в кармане карандаш, оторвала кусочек от газеты, валявшейся среди мусора, и написала Лайонелу записку: «Я люблю тебя, Лай. И всегда буду любить. Э.».

Слезы стояли в глазах девушки. Она так хотела повидаться с братом перед отъездом. Впрочем, сейчас это уже неважно… Она сунула клочок бумаги в почтовый ящик. Вот и все, что ему надо знать. Он не должен думать, что и она против него. Этого никогда не случится. Но терпение Энн лопнуло, дома стало совершенно невыносимо после его отъезда. А дальше будет еще хуже. Она никогда больше его не увидит. Ей оставалось только принять решение.

Ночью, когда все спали, Энн тихо собрала вещи и вылезла через окно спальни, как делала и раньше, желая повидаться с Лаем. Она оделась в джинсы и теннисные туфли, заплела косу, надела теплую куртку. Девушка понимала, что там будет холодно. Все ее вещи уместились в небольшую сумку.

Даже не оглянувшись на дом, она ушла. Ей плевать на них всех; даже больше, чем им на нее. Крадучись, она выбралась на дорогу и пошла в сторону Лос-Анджелеса. Там, на Фривэй, повернула на север. Энн удивилась, как легко было поймать машину; первому же притормозившему водителю она сказала, что возвращается в Беркли с рождественских каникул. Тот ни о чем не спрашивал и довез ее до Бейкерсфилда, где и высадил.

А к тому времени Фэй нашла ее записку. Энн не заперла комнату, и записка лежала на кровати.

«Ну что ж, ты избавился сразу от двоих, отец. До свиданья, Энн». И больше ни слова. И ничего для Фэй. Сердце матери едва не остановилось, когда она нашла этот клочок бумаги на постели дочери. Тэйеры сообщили в полицию. Фэй позвонила и Лайонелу, и он обнаружил в ящике кусок газеты. В жизни Фэй не было худшего мига. Она не знала, сумеет ли пережить это. Ждали полицию. Вард, ошарашенный, сидел в кресле, держа записку в дрожащих руках. Она не могла далеко уйти. Девочка, вероятно, у подруги. Но Валери безжалостно сообщила: – У нее нет подруг.

Печально, но это правда. Единственным ее другом был Лайонел. А отец его выгнал. Фэй безмолвно наблюдала за его бессильной яростью, и в этот момент прозвенел звонок. Пришли из полиции. Фэй молила Бога, чтобы с Энн ничего не случилось. Она не написала, куда отправилась, но ее нет уже несколько часов.

22

После того как первый водитель высадил ее в Бейкерсфилде, Энн понадобилось несколько часов, чтобы найти другую машину. Но на этот раз ее подвезли прямо во Фримонт, а потом она поймала еще одну, до Сан-Франциско, и за двенадцать часов добралась до места. К ее удивлению, это оказалось довольно легко. К ней все очень хорошо отнеслись, принимая за студентку колледжа; двое, правда, посмеялись, пошутили, не из «детей ли цветов» она, не хиппи ли, но никто не догадался, что всего несколько недель назад ей исполнилось четырнадцать лет. Доехав до Сан-Франциско, Энн направилась на Хейт-Эшбури, и ей показалось, будто она идет по улице из сказки. Повсюду молодые люди в ярких нарядах. Бритоголовые кришнаиты в мягких оранжевых одеяниях, юноши с волосами до талии, в потертых джинсах, девушки с цветами, вплетенными в волосы. Все такие счастливые и довольные жизнью. Некоторые ели прямо на улице, кто-то предложил ей бесплатно ЛСД, но она с робкой улыбкой отказалась.

– Как тебя зовут? – спросил какой-то человек, и она тихо прошептала:

– Энн.

Именно об этом месте она мечтала годами. Свободном от чужаков, с которыми она связана кровно и которых так ненавидела. Она была рада, что все кончилось. Лайонел узнает, что она любит его несмотря ни на что, а другие… На них ей плевать. Энн очень надеялась, что никогда больше не увидит своих родственников. По дороге на север она всерьез подумала о том, как сменить фамилию, но, оказавшись здесь, поняла, что это никого не интересует. Попадались ребята моложе ее, и она чувствовала себя так, будто вернулась к своим. Энн выглядела скромно: обыкновенная блондинка, не такая яркая, как Ванесса с бледно-золотистыми волосами, или как Вэл, огненно-рыжая, словно пламя. Близняшки не смогли бы раствориться в толпе, даже очень захотев. Но Энн знала: она затеряется где угодно. Она привыкла прятаться даже в собственном доме, никто не знал, когда она там, а когда нет. Она свыклась с извечным вопросом: «А где Энн?..»

– Хочешь есть, сестра? – Она повернулась и увидела худенькую девушку, замотанную в белую простыню, поверх которой накинута старая фиолетовая теплая куртка. Девушка улыбалась и протягивала ей кусок морковного пирога. Энн заподозрила, что в нем наркотик, но девушка заметила ее колебания. – Нет, он чистый. Ты новенькая?

– Ага.

Девушке было лет шестнадцать. Она жила здесь уже семь месяцев, приехав в конце мая из Филадельфии. Родители до сих пор не нашли ее. И хотя она видела объявление в газете, не имела ни малейшего желания возвращаться. По улицам бродил священник и предлагал помощь, например, связаться с родителями, если кто-то захочет. Но это прельщало немногих.

– Меня зовут Дафна. У тебя есть ночлег? Энн робко покачала головой.

– Пока нет.

– Найдется местечко на Уоллер. Живи сколько хочешь. Там надо будет помогать убирать, варить, когда тебе скажут.

В этом местечке было уже две вспышки гепатита, но Дафна не сказала об этом Энн. Внешне здесь было весьма мило. А крысы, вши, дети, умершие от большой дозы наркотика, – все это не обсуждалось с вновь прибывшими. Тем более что такое случается повсюду. Это было особенное время в истории человечества – время мира, любви, радости. Волна любви явилась протестом против бессмысленных смертей во Вьетнаме. Обитатели здешних мест находились вне времени, и смысл имело только то, чем жили они все, – любовь, мир, дружба.

Дафна нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и повела к дому на Уоллер-стрит.

Там проживали человек тридцать—сорок, одетых в индийские наряды всех цветов радуги, кое-кто был в залатанных джинсах, одеяниях с перьями и блестками. Энн почувствовала себя маленькой, простенькой птичкой в своих джинсах и старом коричневом свитере. Но девочка, встретившая ее на пороге, сразу предложила переодеться. И Энн вдруг обнаружила, что она уже в выцветшем розовом шелковом платье из дешевого магазина, сует ноги в резиновые сандалии, расплетает косу и вставляет в волосы два цветка. Она чувствовала себя одной из них. Все ели индийскую еду, кто-то испек хлеб; потом Энн несколько раз затянулась из чьей-то сигареты с марихуаной, улеглась на спальник, ощущая тепло и доброжелательность, исходящее от окружающих. Девушка поняла, что будет здесь счастлива. Прошла целая жизнь с тех пор, как она оставила родной дом на Беверли Хиллз, со злобными проповедями отца о Лайонеле… с непроходимой глупостью Грегори… эгоизмом близняшек и женщиной, которая называла себя ее матерью и никогда не понимала, что это такое. А теперь Энн здесь, в своем мире, на Уоллер-стрит, с новыми друзьями.

Когда через три дня после появления ее решили посвятить в члены секты, казалось, все так и должно быть, все правильно и хорошо. Это был акт любви, происходивший в комнате, заполненной воскурениями и благовониями; от очага шло тепло, и галлюцинации переносили Энн с небес в ад и обратно. Она поняла, что, проснувшись, станет другим человеком; ей так сказали раньше, когда она ела грибы, после чего дали маленькую таблетку ЛСД с кусочком сахара. Через какое-то время ее окружили духи-друзья, комната заполнилась людьми, которых она уже знала. Потом появились пауки, летучие мыши, отвратительные чудовища; но, когда она вдруг завыла, закричала, ее крепко взяли за руки, а когда тело начала терзать мучительная боль, ей стали петь песни и баюкать, как никогда не делала родная мать… и даже Лайонел.

Энн пересекла пустыню и оказалась в прекрасном лесу, полном эльфов; она чувствовала на себе их руки, и духи запели чудную песню. Теперь лица, склонившиеся над ней, ждали, когда она освободится от искушающего дьявола прошлой жизни… Энн поняла, что очистилась и теперь принадлежит им. Дьявольские духи убиты, вышли из нее, и она чиста… Ритуал можно было завершить… Ее осторожно раздевали, умащивали маслами, гладили нежную плоть… тело болело, но женщины так ласково массировали ее, готовя, медленно проникая в нее и что-то растягивая. Энн кричала, пыталась оттолкнуть их, но они шептали какие-то нежные слова, и она слышала тихую музыку…

Ее заставили выпить теплую жидкость, потом вылили на нее еще масла, и две стражницы стали нежно массировать интимные места; она корчилась под их руками, завывала от агонии и удовольствия, а потом пришли ее новые братья и духи, которые будут теперь принадлежать ей, они сменят других, оставленных позади, изгнанных. И каждый из них склонялся над ней под пение сестер, и братья один за другим входили в нее, а музыка звучала все громче и громче, и птицы летали высоко над головой, и острые стрелы боли пронзали ее время от времени, сменяясь волнами экстаза, и снова и снова духи входили в нее. Это продолжалось бесконечно; они держали ее, не оставляли, пока не вернулись сестры и не стали целовать, проникая все глубже в нее, пока она уже перестала что-то чувствовать и слышать. Музыка смолкла, комната погрузилась во тьму, прошлая жизнь ушла.

Энн шевельнулась, пытаясь понять, сон ли это. Она села и огляделась. Увидела людей, ожидающих ее. Ее долго здесь не было, и она удивилась, как их много. Но узнала всех и, плача, протянула к ним руки, и все они обнимали ее… Она стала женщиной, посвящение закончено, и она теперь всем им сестра. Ей дали в награду еще таблетку ЛСД, и на сей раз она воспарила вместе с ними в одной стае, одетая в белое, а потом братья и сестры снова пришли к ней, и на этот раз она была одной из них, они целовались… Она так же касалась сестер, как и они ее. Они объяснили, что теперь она тоже имеет такое право, и это было ее выражение любви к ним и их – к ней.

В следующие несколько недель она много раз участвовала в ритуалах, когда кто-то еще появлялся в доме на Уоллер-стрит. Новичков приветствовала Сан Флауэр, девушка со светлыми волосами, перевитыми цветами, и нежной улыбкой… Сан Флауэр, которая когда-то была Энн. Она жила в основном на ЛСД, и никогда в жизни не была так счастлива. Через три месяца после прихода один из братьев забрал ее к себе. Звали его Мун. Он был худой, высокий, красивый, с серебристыми волосами и ласковыми глазами, он брал ее к себе почти каждую ночь и баюкал. И чем-то напоминал Лайонела. Девушка повсюду ходила с ним, и часто он оборачивался к ней с таинственной улыбкой:

– Сан Флауэр… Иди ко мне…

Она знала теперь, как приготовить ему дозу из травок, какие наркотики принести, как ласкать его тело. А когда появлялся новичок и они совершали ритуал, именно Сан Флауэр приходила с сестрами первая и поливала того теплым маслом, приветствуя приход нового члена секты. Ее ловкие пальчики готовили новеньких для остальных. Мун очень гордился ею и давал лишние таблетки. Было странно, как переменилась ее жизнь, наполнившись яркими красками, людьми, которых она любила и которые любили ее. От проклятого одиночества прежней жизни не осталось ничего. Энн забыла всех их, и когда вдруг весной Мун, потрогав живот своей подружки, сообщил, что у нее будет ребенок и она не сможет пока участвовать в ритуалах, девушка заплакала.

– Не плачь, малышка, любимая… Ты должна приготовиться к более великому ритуалу, мы все будем с тобой, когда этот маленький лунный лучик пронзит небеса и снизойдет к тебе. Но до тех пор…

Мун уменьшил ей дозу, хотя и разрешал курить марихуану сколько угодно. Он смеялся, когда у нее удвоился аппетит. Ребенок уже начал шевелиться, когда она как-то вышла на улицу и увидела лицо, показавшееся знакомым по прошлой жизни. Но Энн не поняла, кто это.

Задумчивая, она вернулась к Муну.

– Я видела кого-то знакомого.

Это не взволновало его, они все видели людей, которых когда-то знали, – мысленно, сердцем, а иногда и реально. Его жена и ребенок погибли в катастрофе – разбились в лодке. И Мун из Бостона приехал сюда. Мысленным взором он видел жену и ребенка очень часто, особенно во время ритуалов, и то, что Сан Флауэр увидела знакомого, ничуть не удивило его. Это признак того, что она переходит на более высокий уровень, и ему стало приятно. А ребенок, его часть, возвысит ее еще более.

– И кто это был, детка?

– Я не знаю, не могу вспомнить имя. – Вечером он дал девушке одну редкую таблетку, и имя Иисус запало ей в голову. Но Энн не была уверена, что это именно он.

Мун улыбался; он даст ей побольше грибов и еще таблетку, но ей надо оставаться чистой ради ребенка. Надо поддерживать ее просветленный дух. Но сейчас она не должна воспарять слишком высоко, это испугает малыша. В конце концов, ребенок принадлежит им всем, братьям и сестрам, участвовавшим в его зачатии. Мун был почти уверен в том, что дитя зачато в первую ночь, когда она была главной фигурой ритуала, и потому ребенок станет особо благословенным. Мун напомнил ей об этом, и имя Джон отчетливо всплыло в памяти.

23

– А ты уверен? – Лайонел недоверчиво смотрел на друга. Джон уже дважды говорил ему это. Три месяца назад они оба, ко всеобщему отчаянию, ушли из университета и поехали в Сан-Франциско искать Энн. Вард отказался от поисков и ничего не хотел знать про дочь, а Фэй и Боб Уэлс испугались, что ребята используют бегство Энн как повод бросить учебу, поехать в Сан-Франциско и присоединиться к голубым, которые жили там совершенно свободно.

Но Лайонел уверял, что Энн наверняка поехала туда. Для сбежавших детей это был рай, хотя он ничего не говорил родителям. Беглецы могут жить там годами, и никто никогда их не найдет и не вернет обратно. Они, словно муравьи, тысячами селились в маленьких квартирках на Хейт-Эшбури, раскрашенных во все цвета радуги, с цветами, ковриками, благовониями, наркотиками и спальными мешками на полах. Тут было их место, их неповторимое время, и Лайонел инстинктивно чувствовал: Энн здесь. Он понял это с самого первого мига, как приехал. Вопрос – как ее найти. Они с Джоном с утра до ночи прочесывали улицы, но безуспешно, и времени осталось уже слишком мало. Они пообещали вернуться в университет к июню, к летней сессии, чтобы восполнить пропущенное.

– Если вы за три месяца не найдете ее, – сказал Боб Уэлс, – бросайте поиски. Она ведь может оказаться в Нью-Йорке, или на Гавайях, или в Канаде.

Но Лай знал, что тот ошибается, Энн поехала сюда искать любви, которой, как ей казалось, она никогда не получала от домашних. Джон был согласен с ним и теперь убежден, что видел ее в полубессознательном состоянии, завернувшуюся в фиолетовую простыню, с венком на голове, со стеклянными глазами. Вряд ли она заметила его, хотя в какой-то момент Джону показалось, что девушка узнала его. Он шел за ней вплоть до старого полуразрушенного дома, населенного целой колонией наркоманов. Запах благовоний вытекал на улицу, на ступеньках сидело человек двадцать, распевая индийские песнопения, держась за руки и тихо смеясь. Когда Энн поднялась на лестницу, они расступились, чтобы дать ей пройти, помогая подняться по лестнице, и седовласый мужчина, ожидавший на пороге, повел девушку внутрь. Это было самое странное зрелище, которое Джону доводилось видеть. Сейчас он пытался объяснить все Лайонелу и описать ее.

– Она очень похожа на Энн, но и другие тоже похожи.

Каждый день они расставались и бродили по Эшбури, а ночью возвращались в комнату отеля, снятую на деньги, одолженные у Фэй. Обычно ребята съедали где-нибудь по гамбургеру и ни разу не зашли в единственный бар гомосексуалистов. Они оставались сами по себе. Утром все начиналось снова. Фэй несколько раз приезжала к ним, но Лайонел объяснил, что она только мешает, выделяясь из толпы хиппи в своих крахмальных блузках, украшениях и чистых джинсах. Она выглядела такой, какой и была: матерью сбежавшего с Беверли Хиллз ребенка, и все разбегались от нее, как крысы. Наконец Лайонел прямо сказал ей:

– Мам, поезжай домой, мы тебе позвоним, если что-то узнаем. Обещаю.

Фэй вернулась домой и занялась фильмом. Она настояла, чтобы Вард взял сопродюсера. Муж слишком много пил, и дела шли из рук вон плохо. Он отказывался говорить с Лайонелом по телефону, когда тот звонил с сообщениями с Хейт-Эшбури, и, едва заслышав голос сына, швырял трубку на рычаг. Это сильно осложняло общение Фэй и Лайонела, и она, разъярившись, поставила отдельный телефон в своем кабинете. Дети тоже избегали Лая, опасаясь отцовского гнева. Сестры никогда не подходили к телефону, по которому он звонил, будто Вард мог узнать, кто поднимал трубку. Они подчинились отцу, а Лайонела отторгли – все, кроме Фэй, любившей сына сильнее прежнего из-за сострадания, собственного одиночества и его безумных усилий найти Энн. Она не знала, как благодарить Уэлсов за помощь Джона. Те, казалось, смирились с ситуацией и любили обоих мальчиков, чего нельзя было сказать про Варда, который не разговаривал с Уэлсами с того самого утра, как Боб выгнал его из своего дома.

Да и в жизни Варда и Фэй тоже происходили перемены. Несмотря на бегство Энн, он поехал с Грегом на суперкубок, уверяя всех, что полиция ее сама найдет, и уж когда найдет, то он ее примерно накажет, поставив в железные рамки лет на десять, пока она не образумится. Он совершенно не знал, что со всем этим делать, и просто удрал с Грегом. На соревнованиях Вард неплохо провел время, а вернувшись домой, удивился, что полиция так и не нашла Энн. В следующие недели уже и Вард ночи напролет ходил по комнате, то и дело кидаясь к телефону, поняв наконец, что все достаточно серьезно. Полицейские со свойственной им тупоголовостью сказали, что, возможно, дочери уже нет в живых, а если она и жива, то им вряд ли удастся ее найти. Тэйеры потеряли сразу двух детей, и Фэй понимала, что ей не оправиться никогда. Пытаясь унять боль, она отдалась работе, но все было безуспешно. Старалась как можно больше времени проводить с близняшками… Но девочки тоже были подавлены происходящим. Ванесса казалась еще тише обычного, и даже Валери стала более покорной и меньше красилась. Ее мини-юбки стали не такими умопомрачительными. Все будто ждали чего-то невероятного, невозможного… И с каждым днем Фэй все больше охватывал страх, что ее младшая дочь мертва.

После многолетнего перерыва она начала посещать церковь и ничего не говорила Варду, когда тот не являлся ночевать. Сначала он возвращался домой в час или два ночи, после закрытия баров, и было легко догадаться, где он проводил время, а потом перестал приходить совсем. Когда это случилось впервые, Фэй была уверена, что его убили. Но когда он вернулся в шесть утра и на цыпочках прокрался в дом с газетой под мышкой, выражение его лица испугало ее. Вард был трезв. Фэй не стала требовать объяснений, но вдруг в памяти всплыло давнее имя: Мейзи Абернетти. Она вспомнила, как четырнадцать лет назад Вард уехал с ней в Мексику. Фэй понимала, что сейчас эта женщина ни при чем, но выражение лица мужа было таким же, как тогда, он так же пытался избежать ее взгляда. И тогда Фэй окончательно отдалилась от него. Муж приходил домой все реже, а она отупела от боли постигшей ее трагедии и больше не чувствовала ничего, с трудом умудряясь сохранять здравый смысл. Дни были заполнены работой, ночи – чувством вины, а между этим она делала, что могла, для близняшек… Семья развалилась на части буквально в несколько мгновений.

Наконец до Фэй дошли слухи, что у Варда связь со звездой из популярного дневного шоу, и, судя по всему, связь серьезная. Она молила Бога, чтобы об этом не пронюхали газетчики – ей только не хватало что-то девочкам объяснять. Однажды, когда Фэй буквально задыхалась от невыносимости происходящего, позвонил Лайонел. В тот день они вместе с Джоном вышли из номера и отправились следом за девушкой, похожей на Энн. Девушка в фиолетовом сари неуверенно шла по улице, словно под действием наркотика, и была полнее Энн. Но ребята не сомневались – это она.

Слезы потекли по щекам Фэй, когда она услышала это сообщение.

– Ты уверен?

Лайонел сказал, что почти да, но наверняка сказать пока не может… Девушка была как в полусне, в чудном наряде и в окружении странной маленькой секты. Подойти близко было сложно и окликнуть нельзя. Лайонел не хотел вселить в мать надежду, а потом разочаровать ее.

– Вообще-то мы не вполне уверены, мама, и не знаем, как поступить.

– Немедленно пойти в полицию.

– А если мы ошибаемся?

Очевидно, такое случается. Это может оказаться другая беглянка, которую тоже ищут родители.

В полиции сказали, чтобы звонили сразу. И там есть отец Браун, который всех знает. Он помогает ребятам искать Энн. Они все время поддерживают контакт с ним и с полицией.

– Может, мне вечером прилететь? – Ей теперь нечего было делать после работы. Она почти не видела Варда, и муж не пытался оправдываться за поздние возвращения. Похоже, он ждал скандала, но у Фэй на это не было сил. Иногда она сомневалась в достоверности слухов и серьезности происходящего. После стольких лет развод казался невозможным. Особенно сейчас… Если бы только они нашли Энн. И вернули Лайонела в университет. Тогда бы она могла заняться своими отношениями с Бардом… и разводом. И разводом…

Вдруг среди ночи зазвонил ее телефон, и она поняла – это может быть только Лай. Вард давным-давно не звонил ей и не приходил ночевать.

Она взяла трубку. Дыхание перехватило.

– Лай?

– В полиции тоже думают, что это Энн. Сегодня мы показали им ее. У них есть дюжина подпольных полицейских, которые работают с наркоманами и ищут беглецов из дома. Мы поговорили с отцом Брауном. Судя по всему, девушку зовут Сан Флауэр. И он знаком с ней. Но считает, что она старше Энн.

Энн сейчас четырнадцать с половиной. Но она всегда казалась старше своих лет. Лай не сказал Фэй, что, по словам отца Брауна, девушка живет в секте, предающейся странным эротическим ритуалам с групповым сексом, что полицейские несколько раз устраивали облавы на их прибежище, но не сумели доказать ничего противозаконного. Возможно, некоторые члены секты и несовершеннолетние, но все уверяли, что им уже по восемнадцать. Он не сказал Фэй, что все они употребляют много ЛСД и «магические грибы». И самое худшее – что девушка, за которой они следили, беременна. Он не осмелился сказать о таком матери. Вдруг это не Энн, лишние волнения ей ни к чему.

– Скажи, мам, ты хочешь, чтобы ее задержали или поговорили с ней? – Они никогда раньше не подходили так близко к цели, и сердце Фэй оборвалось при мысли о младшей дочери. Пять месяцев прошло с тех пор, как она видела Энн в последний раз, и один Бог знает, что с ней случилось за это время. Она приказала себе не думать о плохом и как следует вникнуть в слова сына.

– А они могут просто увезти ее и отдать вам? Лайонел вздохнул. Весь день он занимался именно этим.

– Могут, если это Энн. А если нет, если девица не беглянка и к тому же совершеннолетняя? Она же может подать в суд из-за ошибочного ареста. Большинство хиппи очень осторожны, и я думаю, Энн вовлекли в секту обманом. – Голос Лайонела звучал устало, и ее сердце заныло по сыну. Ей захотелось вернуть Энн любой ценой.

– Скажи, пусть делают все, как полагается. Нам необходимо узнать, она это или нет.

Сын кивнул на своем конце провода.

– Я завтра в десять утра встречаюсь с ними. Они подкараулят ее у дома и проследят за ней. Если мы сумеем поговорить, то поговорим, если нет, то ее просто задержат под предлогом, что она под действием наркотиков, или еще что-нибудь придумают.

Фэй была потрясена.

– Так она наркоманка?

Лайонел поколебался, нерешительно посмотрел на Джона. Они до смерти устали от поисков. Грязь, наркотики, мерзость, совокупление, оборванные дети. Они уже готовы были все бросить, но теперь… Если бы только это была она…

– Да, мама, похоже, это все-таки Энн. И выглядит неважно.

– Она больна?

В ее голосе слышалась такая мука, что сердце Лайонела едва не разорвалось.

– Нет. Просто в эйфории. И живет в странном месте, что-то вроде восточной секты.

– Боже мой! – Может быть, Энн побрила голову? Фэй не могла представить себе такого. Само место было за пределами ее понимания, она бывала там с Лайонелом и Джоном, пыталась помочь им в поисках. И если честно, испытала облегчение, когда они отправили ее домой. Теперь Фэй рвалась обратно, она интуитивно чувствовала, что Энн там. Мысленно Фэй представляла дочку такой, как в тот день, когда родила ее. Трудно поверить, что это случилось так давно.

– Мы позвоним тебе завтра, мама. Как только что-то узнаем.

– Я весь день буду в офисе. – Идобавила: – Мне заказать билет на дневной рейс на всякий случай?

Он улыбнулся в трубку.

– Просто будь на месте. Я позвоню в любом случае, Энн это или нет.

– Спасибо, дорогой. – Он самый любимый ее сын, мечта любой матери. И неважно, что он гомосексуалист. Она любит его больше Грега… Но Фэй любила обоих. Грег не так эмоционален и тонок, он бы никогда на три месяца не бросил учебу, чтобы искать сестру. Приезжая домой, он все время твердил, что Лайонел полоумный. Вард смотрел на сына зверем только за то, что тот произносил запрещенное имя. И Фэй с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на мужа при Греге. Ей слишком долго приходилось обуздывать себя, чтобы пережить все это, и, может, развод принес бы ей облегчение. Но пока некогда об этом думать. Самое важное сейчас – Энн.

Фэй лежала без сна и вспоминала дочь, когда та была маленькой, ее смешные словечки; как пряталась от всех и льнула к Лайонелу. Она родилась в несчастливое для семьи время, как теперь понимала Фэй. Но в чем же она виновата? Беда, свалившаяся на них вскоре после рождения Энн, заставила Фэй продать дом, вещи, украшения, переехать в ужасный домишко на Монтерей Парк, потом Вард их бросил, и она одна должна была прокормить всех, зарабатывать на жизнь. Энн, конечно, затерялась в этом бедламе. Другие уже к тому времени подросли и не так нуждались в матери. Она успела уделить им достаточно внимания, но Энн… На Энн у нее никогда не хватало времени… С тех пор Фэй работала, работала, работала… Она вспомнила, как няня через несколько месяцев после рождения дочки подходила к ней, предлагала подержать или покормить ребенка. А Фэй отвечала: «Потом… Мне некогда…» – и снова и снова проходила мимо малышки. И вот настал час расплаты. Как же она могла говорить, что у нее нет времени на ребенка? Какое право имеют люди заводить детей, если у них нет на них времени? Но ведь когда она ждала Энн, жизнь была необыкновенно легка. Нет, она плохая мать, плохая мать, плохая мать… Фэй думала, не слишком ли все поздно, не возненавидела ли ее Энн на всю оставшуюся жизнь? А ведь такое возможно, признавалась она себе. Есть вещи, которые не исправить никогда, например, ее нынешние отношения с Вардом… и с Энн. И отношения мужа с Лайонелом… Ткань их семьи за последние несколько месяцев порвалась в клочья. В шесть она встала, так и не сомкнув глаз. Ей было не до сна: мысли, действительно ли Лайонел видел Энн, раздирали мозг.

Фэй приняла душ, оделась, подождала, когда девочки уйдут в школу, и поехала в свой офис. Странно, почему Вард вовсе не пытается оправдываться и даже не звонит. Иногда муж приходил домой, но она не задавала никаких вопросов и уходила спать в комнату Грега. Супруги совсем не разговаривали.

Проходя в то утро через холл, Фэй заметила, как Вард спускался вниз, но не окликнула его. Пока она ничего не хотела говорить ему про Энн, поскольку не была уверена, что нашли именно ее, и когда днем зазвонил телефон, она чуть не потеряла сознание. Секретарша сказала, что это Лайонел, и Фэй поспешно нажала кнопку на своем аппарате.

– Лай?

– Все о'кей, мама. Расслабься. – Его трясло с головы до пят, но он не хотел, чтобы мать поняла это. Было очень трудно вызволить ее оттуда, но полиция справилась, и никто не оказался в обиде, даже Энн. Она была под действием наркотиков и, когда ее уводили, похоже, ничуть не встревожилась, хотя седовласый парень, сидевший неподалеку, сделал знак рукой в сторону Лая с Джоном и объявил, что боги накажут их, потому что они крадут его ребенка. Но девушка дала ребятам себя увести и даже улыбнулась Лайонелу. Вроде бы она его узнала. Но она была слишком накачана, и, возможно, придя в себя, станет буйной, как дьявол. Лай и Джон приготовились к худшему, полицейские вообще к такому привыкли, и рядом доктор.

Фэй затаила дыхание, и у нее вырвалось:

– Это Энн? – Она закрыла глаза.

– Да, мама. С ней все в порядке. Более-менее… Они наконец ее нашли. Лай снова посмотрел на Джона. За последние месяцы связь между ними окрепла, и оба поняли, что это – на всю жизнь. Они выглядели как супруги, прожившие вместе годы. Лайонел заставил себя вернуться к матери, ждавшей на другом конце провода.

– С ней все в порядке, мама. Полиция отдала ее на мое попечение. Я привезу ее домой через пару дней, когда она приспособится.

– Приспособится к чему?

Предстоит многое рассказать ей, но пока рано. По крайней мере – не по телефону. Но надо подготовить мать.

– Она же давно не с нами, мама. Ей снова надо привыкнуть к реальному миру. Здесь у нее была совсем другая жизнь. – Он подыскивал выражения потактичнее и надеялся, что она не услышит всего того, что он сам услышал от полицейских.

Полиции была хорошо известна эта секта, ее ритуалы, и мать умрет, узнав, через что пришлось пройти Энн, хотя внешне она не казалась ни измученной, ни истерзанной. Лайонел находил, что сейчас сестра выглядит даже лучше прежнего, хотя это скорее всего от наркотиков. Когда их действие кончится, она вряд ли покажется такой же счастливой. Полиция обсуждала, как привлечь к суду принудивших Энн к подобной жизни; ведь ей всего четырнадцать, и, возможно, они даже применили бы силу, но потом решили вообще не поднимать шума. Они хотели подождать, не возбудят ли сами Тэйеры уголовное дело против секты за похищение и соблазнение их дочери. Лайонел понимал, что родители должны решать сами. А Фэй все пыталась разгадать, что стоит за словами сына.

– Она под действием наркотиков?

Он поколебался, но что скажешь, кроме правды?

– Да, похоже на то.

– Сильный? Героин?

Фэй побледнела. Если это так, ее жизнь кончена, с героином расстаться невозможно.

– Нет, нет, мама. В основном, марихуана, ЛСД и другие галлюциногены. – Он уже становился экспертом. Фэй вздохнула.

– А сейчас она в полиции?

– Нет. У нас в отеле, она примет ванну, успокоится.

– Я прилечу следующим рейсом.

Лайонел стиснул зубы. Он отчаянно хотел отмыть девушку перед тем, как появится мать. Но следующий рейс не оставлял на это времени. И еще одно ей следовало рассказать. Это уже заметно.

– Мам, но тебе надо знать кое-что еще… Фэй инстинктивно почувствовала: от нее что-то скрывают. Наверное, Энн нездорова… Что-то случилось…

– Мам…

– Что, Лай?

– Она беременна.

– Господи! – Фэй разразилась слезами. – Ей же всего четырнадцать.

– Мне очень жаль, мама…

– А где этот парень?

У него не хватило мужества сказать, что отец ребенка, может, и не один парень, а около тридцати членов секты. Фэй торопливо записала в блокноте:

«Позвонить доктору Смиту». Он может сделать аборт. Смит оказывал такую услугу звезде, снимавшейся в одном из ее фильмов год назад. И если он не сможет помочь девочке, Фэй отвезет ее в Лондон или Токио. Наверное, ее изнасиловали. Мысль о беременности Энн – ужаснее всего, но она напомнила себе: надо благодарить Бога за то, что дочь вообще нашлась. Повесив трубку, она еще долго плакала, закрыв лицо руками, потом глубоко вздохнула, расправила плечи и пошла вниз через холл к Варду. Надо ему рассказать, как бы мало теперь их ни связывало. Это и его дочь. Она ломала голову над тем, как разделить их деловую жизнь. До сих пор Тэйеры работали, как прежде, но теперь, когда нашлась Энн и вернется Лай, она поставит вопрос ребром. Фэй остановилась у его офиса. Секретарша вздрогнула.

– Мистер Тэйер у себя? – Фэй знала, что муж там, по крайней мере, несколько минут назад она его видела.

Секретарша явно нервничала, роняя на пол карандаши, старательно избегая взгляда Фэй.

– Нет… Его нет…

– Неправда, – Фэй не собиралась выслушивать всякую чушь. – Я знаю, что он там.

– Он… нет… Ну да, он там… Но просил его не беспокоить.

– Прелюбодействует на диване? – Глаза Фэй пылали. Она наверняка знала, что сейчас происходит в офисе. Ну и дерьмо! – Не думала, что дорогим диваном будут так активно пользоваться.

Она прошла к двери, секретарша снова вздрогнула, и Фэй повернулась к ней.

– Не беспокойтесь. Я скажу ему, что ворвалась силой.

И Фэй распахнула дверь. Сцена, открывшаяся ей, была вполне пристойной. Он и Кэрол Роббинс, звезда из дневной мыльной оперы «Приди в мой мир», были одеты и беседовали, сидя у стола. Вард держал ее руку в своей, и было очевидно, что они близки. Это была хорошенькая блондинка, длинноногая и с огромным бюстом. В шоу она играла медсестру, и мужчинам очень нравилось, когда ее застежки едва не лопались. Фэй смотрела прямо на Варда, тот отпустил руку девицы и нервно взглянул на жену. Она вела себя, как будто в кабинете больше никого нет, и не сводила с него глаз.

– Они нашли Энн. Думаю, тебе надо об этом знать.

Глаза Варда расширились, и было ясно, что он заволновался. Вмиг забыв про девицу, он смотрел только на Фэй.

– С ней все в порядке?

– Да. – Она не сказала ни про наркотики, ни про беременность. Такая информация девице ни к чему. Иначе к обеду все на студии будут в курсе событий. – С ней все в порядке.

– Кто ее нашел? Полиция? Фэй покачала головой.

– Лайонел. – Глаза ее победоносно сверкнули, она неотрывно смотрела в напряженное лицо мужа. – Через два часа я лечу туда. Если смогу, то вечером привезу ее домой. Можешь завтра заехать и увидеться с ней, когда она проснется.

Он, казалось, удивился ее словам.

– А почему сегодня вечером я не могу прийти домой?

Фэй горько улыбнулась и наконец позволила себе перевести взгляд на полногрудую особу, сидящую против него.

– Как хочешь. По-моему, и завтра будет достаточно времени. – Она снова посмотрела на Варда, и тот покраснел под ее красноречивым взглядом.

Фэй заметила, как сильно он постарел за последние шесть месяцев. Ему скоро пятьдесят, но выглядел он старше. Ее муж гулял с девицами, много пил, перенес два серьезных потрясения. Все это отразилось на нем не лучшим образом. Но Фэй совсем его не жалела. Она ведь тоже старела, а он ничего для нее не делал. Он бросил ее. И теперь искал утешения с другой. Фэй почти пожалела, что не следовала его примеру. Но ей было не до того – все мысли занимали Лайонел и Энн. Теперь у нее будет много времени для романов, в свои сорок шесть она выглядела очень молодо. Фэй посмотрела на мужа с невыразимым презрением.

– Я прослежу, чтобы Энн позвонила, когда вернется, если она вообще захочет с тобой разговаривать.

Варда охватил ужас от тона и взгляда жены. Фэй вышла из офиса и закрыла за собой дверь. Он с досадой взглянул на хорошенькую блондинку.

Секретарша нервно рвала в клочья бумагу, ожидая, что сейчас выскочит Фэй и убьет ее. Но та, внешне совершенно спокойная, кивнула и поспешила к выходу.

Через час надо быть в аэропорту. И в тот момент, когда она бросала в сумочку зубную щетку, которую всегда держала в столе, ворвался Вард.

– Что все это значит?

Его лицо побагровело. Фэй не знала, что он только что отправил Кэрол домой. Та залилась слезами, обвиняя его, что он ее бросил, но Вард очень серьезно объяснил, что женат на Фэй, хотя она, вероятно, забыла об этом. И весь их роман не стоит выеденного яйца.

Фэй равнодушно посмотрела на него, отчасти играя, отчасти вполне искренне.

– У меня нет времени говорить с тобой. В три самолет.

– Прекрасно. Поговорим в самолете. Я лечу с тобой.

– Мне не нужна твоя помощь. – Ее глаза смотрели холодно, а его стали печальными.

– Да, тебе никогда не нужна была моя помощь. Но это и моя дочь.

Фэй замолчала и посмотрела на мужа, не в силах спорить. Он и так уже нанес ей столько оскорблений за последнее время.

– А подружку с собой возьмешь? Он вскинул взгляд на жену.

– Об этом мы поговорим с тобой на днях. Фэй понимала, что пришло время объясниться, и кивнула. Но они имели в виду разные вещи.

– Я хотела бы сперва уладить дела Энн и Лайонела, а потом, через несколько недель, когда все придет в норму, появится время встретиться с адвокатом.

– Ты уже решила? – Вард был подавлен, но не удивлен. Он ничего не сделал, чтобы помешать жене принять такое решение, и менять что-либо поздно. Судьба жестоко обошлась с ним. Семья распалась, сын – педераст, дочь – бродяга, и одному Богу известно, что с ней случилось за время отсутствия. Все это выбило у него почву из-под ног. Но Фэй ко всему относилась иначе, его жена замечательная женщина, не ныла, не сдавалась, продолжала держаться на плаву и, казалось, достигла берега… Что ж, он рад за нее. – Я сожалею, что все кончилось вот так.

Она спокойно ответила, собравшись уходить:

– Мне тоже жаль. Но ведь это с твоей подачи. Ты не звонил, не объяснял, что происходит, вообще не являлся домой, и поразительно, как до сих пор не забрал свои вещи. Возвращаясь вечером, я всякий раз думала, что их уже нет.

– До этого не доходило, Фэй.

– Странно слышать такие слова – ведь ты уже однажды уходил и тоже не трудился объясняться со мной. – Сейчас не время ссориться, ведь только что нашлась Энн. Казалось, они должны были вопить от радости, но столько накопилось горечи, и так долго они избегали друг друга…

– Я не знал, что тебе сказать, Фэй.

– Поэтому ты просто ушел от нас.

Вард понимал, что это правда. Так случилось во второй раз в их жизни, но у него не было той силы, что держала ее. Под руку подвернулась Кэрол, она помогла ему снова почувствовать себя мужчиной, и это смягчило удар, нанесенный сыном-гомосексуалистом… И он доказал себе – у него все в порядке… Но убеждаясь в нерастраченности своих мужских достоинств, он забыл о Фэй. И теперь понял это. Но как ей объяснить? Она прошла мимо него к двери.

– Я позвоню, как только мы вернемся. Вард робко посмотрел на жену.

– Я тоже заказал билет на трехчасовой рейс. Я подумал, что ты полетишь именно им.

– Лететь обоим нет необходимости. – Она действительно не хотела, чтобы он сопровождал ее.

И так достаточно тревог – наркотики, беременность, от которой следует срочно избавляться. От Варда ей надо только одного – извинений за то, что он оказался таким сукиным сыном. Но даже об этом она не хотела сейчас слышать, нет времени. Фэй раздраженно взглянула на мужа и увидела мольбу в его глазах.

– Я пять месяцев не видел ее, Фэй.

– И можешь подождать еще день. – Вард не двинулся с места, и она, вздохнув, поглядела на него. Как обычно, муж все осложнял. И Фэй сдалась. – Ладно. У меня студийная машина.

Она повернулась и вышла, он – следом. Тэйеры молчали всю дорогу до аэропорта, Фэй не хотелось говорить с мужем. Места в самолете оказались в разных концах салона, и когда стюард попытался оказать им любезность и поднять кого-то, чтобы усадить их рядом, Фэй разубедила его.

Когда они сели в самолет, Вард ни капли не сомневался, что их браку настал конец. Самым неприятным было то, что девица, оказавшаяся последней каплей в их отношениях, ничего для него не значила – просто подвернулась под руку, чтобы он мог самоутвердиться как мужчина и сгладить боль. Слишком поздно пытаться объяснять… Фэй согласилась ехать в отель Лайонела в одном такси с ним, но при этом посмотрела на него в упор.

– Я хочу, чтобы ты как следует понял, Вард: эти двое пять месяцев посвятили поискам девочки. На целый семестр бросили учебу и искали ее каждый день. Если бы мы положились только на полицию, то никогда не узнали бы, где находится Энн. И если ты скажешь хоть одно оскорбительное слово кому-то из них, я больше никогда с тобой не увижусь. Я буду общаться с тобой исключительно в судебном порядке. Если ты хочешь развода без скандала, мой друг, веди себя прилично с сыном и Джоном Уэлсом. Ясно?

Взгляд Фэй был тяжелым, а Варда – таким же жалким, как и весь день. Он казался побитым, но был сам во всем виноват, по крайней мере перед ней.

– А если я не захочу развода без скандала?

– Тогда и не пытайся ехать со мной в город, Вард. – Фэй подняла руку, чтобы остановить такси для себя, и он сбавил тон в полном отчаянии.

– А я вообще не хочу развода. Почему ты так уверена, что я хочу развестись? Я ничего такого тебе не говорил.

Фэй горько рассмеялась.

– Не смеши, я не видела тебя четыре месяца, ты не являлся ночевать и думаешь, после этого я буду жить с тобой? Похоже, ты принимаешь меня за большую дуру, чем я есть на самом деле.

– Ты не дура, Фэй, это я полный идиот.

– Полностью с тобой согласна, но сейчас не время и не место обсуждать столь тонкую материю. – Она усмехнулась и посмотрела на него с откровенным раздражением. – Я вообще не понимаю, какого черта ты увязался за мной.

– Посмотреть на Энн… Поговорить с тобой… Мы так давно не общались, Фэй…

– Не по моей вине.

– Знаю, виноват только я. – Он был готов полностью взять вину на себя, здравый смысл как будто вернулся к нему. Но слишком поздно. Для обоих.

Она скептически посмотрела на мужа.

– А что случилось? Твоя маленькая медсестра из мыльной оперы дала тебе отставку после моего ухода?

– Нет, я бросил ее сам.

Кэрол бесилась от ярости, когда Вард сообщил, что едет в Сан-Франциско вместе с Фэй. Он давно собирался сказать ей, что между ними все кончено, независимо от того, захочет ли Фэй остаться с ним. Девице было всего двадцать два года, и Варду уже становилось скучно с ней. Все кончено, это обычная дурацкая интрижка. Ему нужна только Фэй. Так всегда и было, но жена замкнулась в собственной боли, и он не мог пробиться к ней. Все это время им нечего было дать друг другу, но он хотел получить еще один шанс, если она согласится выслушать его. Но Фэй не желала этого, по крайней мере, так ему казалось.

Она остановила такси, рывком открыла дверь и уставилась на него.

– Так ты едешь, Вард?

– Ты слышала, что я сказал? С той девицей кончено.

– А мне наплевать.

– Ну и прекрасно. Просто знай, и все.

– Так вот, и ты тоже знай, Вард. У нас с тобой тоже все кончено. Конец. Финиш. Ясно? – Она дала водителю адрес и села сзади.

– Я не согласен.

Ей так хотелось ударить его, но приходилось говорить тихо, чтобы не слышал водитель.

– Ничего себе, ты почти полгода не жил с нами, обмазал меня дерьмом и выставил дураком себя, связавшись с девицей на тридцать лет моложе, а теперь вдруг великодушно решаешь вернуться. Да пошел ты в задницу, Вард Тэйер! Я хочу развода, и больше ничего. – Она перехватила взгляд водителя в зеркале заднего вида, но Вард ничего не заметил.

– Я хочу остаться с тобой.

– Ты сукин сын!

– Знаю. Но мы женаты двадцать один год, и я не хочу расставаться, Фэй.

– Не хочешь? Пять месяцев ты об этом не думал. Оба понимали – почему. Это было результатом потрясения из-за Лайонела. Слабое сочувствие шевельнулось в душе Фэй.

– Ты ведь знаешь причину.

– Но это не повод так поступать со мной.

– Я не мог иначе доказать себе, что я мужчина.

– Слишком слабое оправдание.

– Но так и было. – И, глядя в окно, добавил: – Ты никогда не поймешь, что это для меня значило.

– А теперь? Ты снова собираешься наказывать сына?

– Я благодарен ему за Энн. – Но в голосе зазвучали прежние нотки.

– Ты никогда не простишь его, да?

– Я не могу забыть, кто он.

– Он твой сын, Вард. И мой.

– Для тебя все обстоит по-другому.

– Может быть… Но я люблю его. И он слишком молод.

Вард вздохнул.

– Я знаю… Мне было очень больно, я так долго был не в себе. Не просто смириться с таким открытием, а теперь вот Энн…

Фэй нахмурилась, размышляя о том, что рассказал ей Лайонел. Стоит ли предупредить Варда? Такие новости могли придавить его окончательно.

Впервые за много месяцев она ласково заговорила с ним.

– Лайонел думает, что Энн все это время пичкали наркотиками.

Он в беспокойстве посмотрел на нее.

– Какими?

– Он не уверен, но, кажется, марихуаной, ЛСД…

– Могло быть и хуже.

– Да. – Фэй вздохнула и добавила: – К тому же она беременна.

Вард зажмурился, снова открыл глаза и посмотрел на Фэй.

– Что с нами всеми произошло за эти полгода? Наша жизнь рухнула.

Она улыбнулась ему. Ничего не поделаешь, он говорил чистую правду. Со временем они соберут, соединят разрушенное. Как уже было когда-то. Он посмотрел на жену и взял ее за руку.

– Мы оба прошли через ад.

Фэй мысленно согласилась с ним и руки не отняла. Они нуждались друг в друге. Хотя бы на несколько месяцев. И все-таки она была рада, что муж поехал с ней. Даже если после того, как все кончится, им придется расстаться.

Такси неслось в город; они сидели, углубившись в мысли о маленькой беззащитной девочке, об их дочери Энн.

24

Тэйеры появились в «Сан-Марке» в начале шестого. Маленький скромный отель на Дивисадеро-стрит стал домом для Джона и Лайонела почти на пять месяцев. Прежде чем войти в подъезд – Вард шагал следом, – Фэй на секунду задержалась и посмотрела наверх. В последний приезд она узнала, что комната мальчиков на третьем этаже. Фэй решительно направилась к лестнице, не дожидаясь объяснений клерка за стойкой. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Она жаждала видеть Энн. Начисто забыв о Варде, Фэй тихо постучала. Лайонел подошел сразу, взглянул на мать сквозь щелку и в некоторой нерешительности распахнул дверь. С порога Фэй увидела, что на кровати, спиной к двери, кто-то лежит. В банном халате Лайонела, длинные волосы разметались по подушке. На миг Фэй показалось, что Энн спит, но та медленно повернулась посмотреть, кто пришел. Лицо залито слезами, под глазами темные круги; сами глаза – огромные на осунувшемся лице. Фэй замерла, ошарашенная, но сдержалась. За пять месяцев дочь стала совершенно другой – серьезная, чужая. Совсем чужая. Неузнаваемая. По фотографии полиция вряд ли разыскала бы ее.

– Привет, дорогая. – Фэй медленно подошла к кровати, боясь вспугнуть ее.

Энн, напомнившая ей раненую птицу, тихо застонала, еще плотнее свернувшись в клубок. Она постепенно приходила в себя от галлюцинаций, то возникавших, то исчезавших. Лайонел с Джоном поили ее апельсиновым соком и кормили шоколадными батончиками, чтобы поддержать иссякшие силы. И незадолго до прихода родителей сумели скормить ей гамбургер. Энн стошнило, но выглядела она уже чуть лучше, по крайней мере так казалось Джону и Лаю. Несколько часов назад на нее страшно было смотреть. Лайонел буквально съежился при мысли, что мать увидит ее такой… Он перевел взгляд на родителей, и его поразили глаза матери. На Варда Лай не осмеливался посмотреть: он не видел отца с того ужасного дня, когда тот застал их с Джоном. Но по крайней мере он здесь, приехал, пусть не из-за них, а ради Энн.

– Она почти пришла в себя, – тихо сказал он матери. Энн даже не пошевелилась. Джон протянул ей еще батончик, девочка дрожащими пальцами взяла его. Хотелось есть, но ужасно тошнило. Она не желала оставаться здесь, рвалась к своим… В Хейт… К Муну… К привычным ритуалам. Она принадлежала той жизни… Энн пыталась проглотить кусочек конфеты, но в горле стоял комок, и она снова закрыла глаза.

– Она больна? – Родители говорили так, будто Энн здесь не было, но Лайонел не решился одернуть их.

– Просто приходит в себя от наркотиков. Через несколько дней будет в полном порядке.

– Мы можем сегодня же вечером увезти ее домой? – Фэй не терпелось забрать дочку, показать врачу, который наблюдал ее все годы, потом доктору Смиту – пока не поздно. Она не видела Энн спереди и не могла определить, какой у нее срок, но почему-то решила, что небольшой.

Лайонел покачал головой, и Фэй нахмурилась.

– По-моему, сейчас она не готова к поездке, мама. Дай ей пару дней привыкнуть.

– К кому привыкнуть? – ошарашенно спросила Фэй. – К нам?

Вард решился наконец подойти поближе и, избегая смотреть на сына, спросил:

– Доктор ее видел? Лайонел покачал головой.

– По-моему, ее надо показать доктору.

Он медленно обошел кровать и взглянул на дочь. Комки грязи прилипли к коже, лицо залито слезами, они так и льются из огромных глаз. Он осторожно присел рядом и погладил ее по голове, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Почему девочка так поступила? Как могла убежать от них?

– Как я рад снова видеть тебя, Энн.

Она не отстранилась, но косилась, точно испуганный зверек. Вард обвел взглядом ее фигуру и задержался на талии. Он попытался скрыть пронизавший его ужас – слишком поздно! – и с отчаянием посмотрел на Фэй, на Лайонела…

– Ты знаешь в городе какого-нибудь доктора?

– Полиция назвала одного. Они сказали, что ее надо немедленно обследовать, и хотят поговорить с тобой и с мамой.

По крайней мере он перекинулся парой слов с сыном, но не мог заставить себя даже взглянуть на Джона. В комнате стояла всего одна двуспальная кровать, ужасно широкая, на ней лежала Энн. Все было ясно, но Вард решил сейчас не думать об этом. Достаточно одной драмы, и надо срочно поговорить с полицией. Он вынул ручку и записал имена тех, кто помогал искать дочь, кто привел ее оттуда. Они должны сообщить детали. Вард содрогнулся от перспективы услышать их. Но надо узнать все до конца.

Фэй села на кровать рядом с Энн. На этот раз девочка вздрогнула, будто была смертельно больным ребенком, которого навещают в больнице. Глаза Фэй не отрывались от ее лица. И Энн заплакала.

– Уходи… Я не хочу здесь оставаться…

– Знаю, дорогая… Мы скоро поедем домой, ты ляжешь в свою постель…

– Я хочу к Муну, к моим друзьям. – Энн зарыдала в голос. Ей было четырнадцать лет, а она плакала, как пятилетняя. Фэй не спрашивала, кто такой Мун, но поняла, что, видимо, это отец ребенка. При этой мысли она посмотрела на живот Энн, надеясь, что он еще плоский. И задохнулась…

По своему опыту Фэй знала: четыре или пять месяцев, но все же решила уточнить. От прямого вопроса Вард весь сжался. Он-то не хотел торопиться. Лайонел прав, Энн надо снова привыкнуть к ним, девочка слишком отдалилась от них, слишком долго была вне дома.

– Сколько месяцев, Энн? – Фэй старалась говорить ласково, но вопрос прозвучал грубо, резко, нервно, и Лайонел с отчаянием посмотрел на мать.

– Не знаю, – ответила Энн, не открывая глаз. Она не хотела глядеть на Фэй, она ненавидела ее, всегда ненавидела. А сейчас еще больше. Это мать виновата, что ее увели от друзей и не пускают обратно, она всегда все разрушала, помыкала ими, поступая по-своему. Но на этот раз у нее ничего не выйдет. Пусть ведут куда угодно, она уже знает, что убежать не трудно.

– Ты еще не ходила к доктору? – Фэй была потрясена.

Энн покачала головой, зажмурившись, потом медленно открыла глаза.

– Обо мне заботились друзья.

– Сколько времени не было месячных?

Энн подумала, что мать говорит, как полицейский, даже еще хуже. Во всяком случае, там не задавали таких вопросов. Она понимала, что не должна отвечать, но привыкла покоряться матери. Фэй умела ее заставить, она всегда была уверена, что все будут поступать так, как она скажет.

– С тех пор, как я ушла из дома.

Фэй хорошо знала – с тех пор прошло пять месяцев. Значит, это случилось сразу, как дочь покинула их.

– Ты знаешь, кто отец?

Сейчас нельзя было спрашивать об этом, и Лайонел растерянно посмотрел на Варда. Надо остановить мать. Ее вопросы неуместны. Энн еще не готова ответить на них. Он испугался, что она снова убежит, еще до приезда домой. И никогда им уже не найти ее. Но Энн только улыбнулась своим воспоминаниям.

– Да.

– Это Мун?

Энн вздрогнула и пожала плечами, но Фэй никак не ожидала ответа, который не замедлил последовать.

– Да, и все остальные.

У Фэй перехватило дыхание. Это неправда, ошибка.

– Все остальные? – Она непонимающе смотрела на девочку. Девочку? Энн – женщина. Дрожащая, больная, она ждала своего собственного ребенка. Ужас застыл в глазах Фэй. – Ты хочешь сказать, что вся коммуна зачала твоего ребенка?

Энн невинно посмотрела на нее и села на кровати, впервые за все это время. Комната поплыла перед глазами, и она беспомощно взглянула на Лайонела. Брат подхватил ее, а Джон подал стакан апельсинового сока. Они оба предполагали нечто подобное, судя по рассказам полиции о секте, но Фэй с Бардом не были готовы к такому повороту дел. Когда Энн сидела, живот казался еще больше. До Варда дошло. Он все понял. Боже, как такое могло случиться с его девочкой… Он посмотрел на Лайонела.

– Я пойду к инспекторам. Эти сукины дети из секты должны предстать перед судом.

Фэй тихо плакала, и он вывел ее из комнаты. Когда они спускались по лестнице, она буквально повисла на муже; ей было плевать, видит ее сейчас кто-нибудь или нет.

– Господи, Вард, она уже никогда не станет прежней.

Он думал так же, но отказывался допускать подобное. Он должен помочь Фэй.

В свое время Фэй помогла ему, обеспечив такую карьеру, о какой он и мечтать не мог, всему его научила, поставила на ноги. И он сделает все, что надо, и даже если жена захочет развода, он постарается вынести и этот удар. В конце концов, она имеет на это право, после всего, что он натворил… Вард не изменил своих взглядов, его по-прежнему трясло от Лайонела с Джоном, но сейчас было не до них. Он не виноват, что Лайонел гомосексуалист, как и в истории Энн нет вины Фэй. Да, их обоих это мучает, но всему есть предел! Девочке от их терзаний легче не будет.

– Она выкарабкается, Фэй. – Больше всего он хотел убедить в этом жену.

– Надо избавиться от ребенка. Один Бог знает, каким он родится после наркотиков. Он может оказаться дебилом.

– Возможно. Как ты думаешь, для аборта уже поздно?

Она горько рассмеялась сквозь слезы.

– Ну ты же видел ее, Вард. Пять месяцев беременности. – И вдруг у нее мелькнула мысль: может, дочь беременной убежала из дома? Трудно было представить такое, но много ли она знала об Энн?

В полицейском участке их принял инспектор по делам подростков. Он многое рассказал Тэйерам. Сотни детей из всей страны собираются на Хейт-Эшбури, некоторые прошли через худшее, чем потеря невинности. Одиннадцатилетние дети, перебрав героина, выбрасывались из окон. Незаконнорожденные младенцы четырнадцатилетних матерей появлялись на свет среди куч мусора под заунывное пение собравшихся. Одна девочка шесть недель назад истекла кровью, а те даже не удосужились вызвать скорую помощь. И чем больше подробностей узнавали Тэйеры, тем сильнее радовалась Фэй, что Энн вовремя нашлась. Взяв себя в руки, она выслушала все о секте, в которой жила их дочь. Ей хотелось убить этих подонков, а Вард настаивал на привлечении секты к суду, но инспектор разубедил его. Обвинения в коллективном изнасиловании могут обернуться против девочки. Лучше всего для Энн – увезти ее домой, показать хорошему психиатру, дать возможность поскорее забыть пережитое, нежели обречь на долгое судебное разбирательство, а оно может длиться не один год, и успешный исход не гарантирован. Сектанты могут исчезнуть, их весьма влиятельные семьи возьмут детей на поруки, так есть ли смысл раздувать дело? Через год-другой случившееся покажется Энн жутким сном, давно пережитым кошмаром.

– А как насчет беременности и Муна?

Полицейские сказали, что ничего конкретного они предъявить не могут. Секта никого не тащит к себе насильно, и никто не даст показаний против Муна. Едва ли и сама Энн станет свидетельствовать против него. Как позднее выяснилось, полицейские были правы. Энн любила этого человека и отказывалась говорить о нем с кем-либо, даже с Лайонелом. Дело безнадежное, и Фэй с Бардом согласились с тем, что лучше помочь Энн родить ребенка и дать ей возможность обо всем поскорее забыть, если, конечно, она захочет. Лайонел считал, что со временем так и случится. Джон промолчал, он боялся мистера Тэйера и трепетал от страха, что тот потеряет над собой контроль и снова ударит его, хотя Лайонел поклялся, что не позволит такому повториться. Не было никаких признаков, что Вард может выйти из себя, разве что при упоминании о Муне и секте. Его гнев, к великому облегчению Джона, был сейчас направлен только на них.

Ночью все по очереди дежурили возле Энн. Тэйеры обсуждали обратную дорогу домой. Фэй хотелось скорее отвезти ее в больницу, а Лайонел считал, что следует несколько дней подождать. Ее разум слегка прояснился, но девочка была очень возбуждена. Лай думал, что сестре надо успокоиться. Вард разделял мнение Фэй, но не мог вообразить, как она полетит в самолете в таком взъерошенном состоянии. Выход скоро нашелся: Вард позвонил в МГМ и заказал студийный самолет. В шесть вечера он заберет их на аэродроме в Сан-Франциско и отвезет в Лос-Анджелес. Вард еще раз встретился с полицией и после беседы с адвокатом полностью согласился с блюстителями порядка. Они не станут выдвигать никаких обвинений. В четыре тридцать Энн укутали в банный халат, купленный Фэй на Юнион-стрит, заказали такси до аэропорта. Энн всю дорогу плакала. Остальные четверо чувствовали себя похитителями, и молодой таксист косился на них. Никто не произнес ни слова. У Энн не было сил идти, Вард внес ее в самолет, и впервые за эти два дня, уже в салоне, как следует выпил. Оба мальчика и Фэй тоже выпили по стакану вина. Это путешествие было тяжелым для всех, а Лайонел с Джоном к тому же испытывали страшное напряжение в присутствии Варда. Он не разговаривал с ними, а когда что-то было нужно, обращался к Фэй, и та передавала им его слова. Казалось, он боялся осквернить себя разговором с ними. Когда лимузин МГМ забросил ребят к ним домой, Джон вздохнул с невыразимым облегчением.

– Я просто не знал, о чем с ним говорить. – Он набрал в легкие воздух и виновато посмотрел на Лайонела, прекрасно понимавшего его состояние.

– Не переживай, я и сам не знал. Ему тоже с нами неловко. – Это было недолгое перемирие, и Лайонел не сомневался – отец еще не сменил гнев на милость и не отменил запрета видеться с семьей. Лайонел чувствовал, что его больше не ждут в родном доме, как раньше.

– Он ведет себя так, будто гомосексуализм – инфекционная болезнь и он боится заразиться.

Лайонел ухмыльнулся. Как хорошо дома! Фэй оплачивала обе комнаты в течение всего их отсутствия. Они не видели своих соседей с января. Деваться было некуда, ребята не могли переехать ни к Тэйерам, ни к Уэлсам. К тому же их очень волновали бы сплетни об Энн. Они поднялись к себе, распаковали вещи. Заговорили о летней сессии – экзамены начинались через несколько недель; ребята возвращались к реальной жизни, но забыли об одном – каково все время притворяться и скрываться, и вспомнили об этом, лишь войдя в комнату, полную второкурсников, попивающих пиво. Лайонел направился в комнату Джона, они обменялись взглядами и вдруг одновременно подумали: может, все давно знают? Им казалось, что однокурсники уже поняли, в чем дело, но Лайонела это теперь не особенно волновало. Да, он голубой, да, он влюблен в Джона. Лай вышел на кухню почти с воинственным видом, но никто ничего не сказал. Знавшие Энн радовались, что она нашлась. У одного парня двенадцатилетняя сестра тоже сбежала из дома, но ее не нашли до сих пор. Родители боялись, что девочки уже нет в живых, а брат не сомневался, что она в Сан-Франциско. Они обсудили этот вопрос. Лайонел заметил в глазах соседей еще какой-то интерес, будто они хотели о чем-то спросить, но не решались.

В доме Тэйеров все притихли; потрясенные близняшки увидели, как Вард вносит Энн в дом, но не поняли, почему она такая толстая, а когда сестра встала на дрожащие ноги и они заметили торчащий живот, Ванесса вскрикнула, а Валери не могла поверить своим глазам.

– Что теперь будет? – спрашивали они вечером Фэй, а та молчала, подавленная безумной усталостью. Она и сама не знала ответа на вопрос дочерей.

Наутро Фэй повезла Энн к доктору и с облегчением услышала, что он не нашел следов насилия, девочка все делала по своему желанию. Он подсчитал, что ребенок должен родиться двенадцатого октября, недель за шесть она оправится, и если роды состоятся вовремя, она сможет вернуться в школу после рождественских каникул. Энн потеряет ровно год и закончит восьмой класс после рождения ребенка, а на следующий год пойдет учиться дальше. Мать с доктором так легко говорили об этом, а Энн молча смотрела на них. Конечно, время для аборта упущено, это было бы самым простым решением проблемы, в случае если бы девочка согласилась, но Фэй не сомневалась, что уговорила бы дочь. Неизвестно, сколько наркотиков она приняла после зачатия и каково их действие. Но даже если ребенок родится с отклонениями, множество бездетных пар будут счастливы усыновить его. Хейт-Эшбури для них истинное благо, там появлялись на свет дюжины детей, годных для усыновления, их рожали девочки из семей среднего класса от мальчиков своего круга, и им не нужны были эти отпрыски. Они хотели свободы, наслаждения солнечными днями, миром и любовью без груза ответственности. Доктор был счастлив помочь. Даже в Лос-Анджелесе он знал четыре таких пары. Они полностью обеспечат ребенка, у них прекрасные дома. Что может быть лучше для Энн? Она снова вернется к жизни четырнадцатилетней девочки и все забудет. Фэй и доктор улыбались, а Энн смотрела на них в ужасе, еле сдерживая крик.

– Вы хотите отдать моего ребенка? – Она заплакала. Фэй попыталась обнять ее, но та оттолкнула мать. – Я никогда этого не сделаю, никогда! Вы меня слышите? – Но Фэй не сомневалась: они заставят ее. Не нужен ей дебил, отравленный наркотиками, который всю жизнь будет напоминать им о том, что нужно поскорее забыть. Они с доктором обменялись многозначительными взглядами. Впереди четыре с половиной месяца, за это время они убедят Энн, что это для нее лучший выход.

– Позже ты совсем иначе на все посмотришь. Это счастье – отдать его в хорошие руки. Он не может родиться нормальным. – Фэй пыталась говорить спокойно, но ею овладевала паника. А если дочь снова сбежит? Вдруг опять заупрямится? Кошмар, похоже, продолжался. По дороге домой Энн, забившись в дальний угол машины, смотрела в окно, а слезы текли по лицу. Затормозив около дома, Фэй подала дочери руку, но Энн оттолкнула ее, даже не взглянув на мать.

– Дорогая моя. Нельзя его оставлять. Он разрушит твою жизнь. – Фэй говорила твердо, не сомневаясь в своей правоте. И Вард согласен с ней, Энн это знает.

– Ты имеешь в виду свою жизнь? И жизнь отца? – Энн в упор посмотрела на мать. – Тебе просто стыдно, что я беременна, вот и все. Ты хочешь все скрыть. Куда же ты денешь меня на эти четыре месяца? Будешь прятать в гараже? Делай все, что угодно, но я никому не отдам моего ребенка. – Она выскочила из машины.

Фэй, потеряв контроль над собой заорала на дочь. В последние дни, да что там дни – в последние месяцы – на нее слишком много свалилось.

– Мы можем сделать все, что захотим! Тебе еще и пятнадцати нет! – Она ненавидела себя за такие слова, и днем Энн снова ушла из дома. Но на этот раз к Лайонелу. Она сидела на кровати и рыдала, рассказывая им с Джоном, что случилось.

– Я не дам забрать у меня ребенка… Не позволю… Не хочу… – Она сама еще ребенок, и трудно представить ее с младенцем на руках. Лайонел не знал, как ей объяснить, что он согласен с матерью. И Джон тоже. Вчера ночью они говорили об этом, шепчась в постели, чтобы не услышали соседи. В отеле было куда как лучше. Теперь не только Энн, но и они столкнулись с реальностью.

– Детка. – Лайонел сочувственно смотрел на Энн, нежно сжав ее руку. Точно так же, как мать. Но Энн никогда не желала признавать их сходство. Если бы она это видела, то любила бы его меньше. – Может, они и правы. Это ведь ужасная ответственность, понимаешь? И, знаешь, нечестно взваливать ребенка на отца с матерью.

Но об этом Энн уже думала.

– Тогда я найду работу и сама буду заботиться о нем.

– А пока ты на работе, кто останется с ним? Понимаешь теперь? Детка, тебе ведь нет и пятнадцати лет…

Энн заплакала.

– Ты говоришь, как они…

Раньше Лай никогда так не вел себя. От брата Энн даже это могла вынести, однако взглянула на него с отчаянием.

– Лай, но это же мой ребенок. Я не могу его отдать.

– Но когда-нибудь у тебя будут другие дети.

– Ну и что? – Она испуганно посмотрела на брата. – А что, если бы они отдали тебя, решив, что когда-то появлюсь я?

Он едва не рассмеялся над таким аргументом, но удержался и нежно посмотрел на сестру.

– Я думаю, тебе стоит еще подумать. Не торопись с решением.

По возвращении домой Энн поругалась с Вэл: та потребовала, чтобы Энн не выходила из своей комнаты, когда приходят ее друзья.

– Надо мной будут смеяться в школе, если узнают, что ты в положении. Да и ты сама пойдешь туда через год. Тебе вряд ли захочется огласки.

Фэй упрекнула Вэл за жестокость, но было поздно. Энн после обеда ушла к себе и упаковала вещи. А в десять снова стояла в комнате Лайонела.

– Я не могу с ними жить. – И объяснила, почему. Он вздохнул, понимая, как ей трудно. Но Лай мало чем мог помочь. На ночь он уступил сестре свою постель, пообещав завтра во всем разобраться, а сам позвонил Фэй и сказал, что Энн у них, она тут же сообщила Варду, и Лайонел понял, что отец, вероятно, сегодня будет ночевать дома. Соседям Лайонел сказал, что устроится на полу, но, конечно, ночевал у Джона, попросив Энн быть поосторожнее – ведь их товарищи не знают, что они голубые. Наутро все трое вышли на прогулку, и его смутили вопросы сестры. Но Лай пытался быть честным.

– Вы действительно спите с Джоном каждую ночь?

– Да.

– Как муж и жена?

Лайонел краем глаза увидел, как покраснел Джон.

– Что-то в этом роде.

– Странно, – спокойно сказала она, и Лайонел рассмеялся.

– Ну, так уж случилось.

– Не понимаю, почему люди так плохо к этому относятся. Например, отец. Если вы любите друг друга, какая разница, кто вы такие – мужчина и женщина, две женщины или двое мужчин.

Лай, вспомнил рассказы полицейских и подумал, что, наверное, в секте она и не такое видела. Может быть, и у нее есть гомосексуальный опыт. Но он ни о чем не спросил сестру, тем более что она там постоянно жила под действием наркотиков. И участвовала в групповом сексе. Это совсем не то, что у них с Джоном, между ними самое искреннее чувство, настоящая любовь. Лайонел посмотрел на сестру: то ли женщина, то ли ребенок…

– Да? Все относятся к таким, как мы, иначе, чем ты, Энн. Многих это пугает.

– Почему?

– Потому что это – отступление от нормы. Она вздохнула.

– Вроде как я – беременная в четырнадцать лет?

– Возможно. – И впрямь очень сложный вопрос.

Лайонел позвонил Фэй и высказал идею, внезапно пришедшую ему в голову; его предложение в какой-то мере облегчало жизнь матери и отцу. Вард ночевал дома и сам поднял трубку, но в ответ не сказал ни слова: он вернулся к прежней манере общения – сына словно не было в жизни Тэйеров, даже после того, как тот нашел Энн. Домашние снова могут обходиться без него, по крайней мере, Вард. Он молча передал трубку Фэй, и та потом изложила идею сына Варду.

– Лайонел спрашивает, как мы посмотрим на то, если они снимут квартиру недалеко от университета и до родов оставят Энн у себя. А потом она вернется к нам, и ребята сдадут ее комнату какому-нибудь студенту.

Фэй с опаской смотрела на мужа. Хорошо, что он здесь, хотя бы на одну ночь, все-таки поддержка в трудную минуту. Вард нахмурился, размышляя над предложением Лайонела.

– А что подумает Энн, узнав насчет этой парочки?

Такая мысль была ему противна, и Фэй усмехнулась.

– А ты представляешь себе, что она сама делала в этой отвратительной секте, Вард? Давай уж честно признаемся себе.

– Хорошо, хорошо, не будемоб этом. – Ему не хотелось, чтобы дочь жила с Джоном и Лайонелом, в гнезде педерастов, но было ясно – она не собирается возвращаться домой, и, может, это отчасти снимет напряжение с него и Фэй. Дома останутся одни близнецы, но они всегда торчат у друзей, особенно Вэл.

Он посмотрел на Фэй.

– Дай мне подумать.

Вард не был уверен, хороша ли эта идея, но чем больше думал, тем больше она ему нравилась. И мальчики вздохнули с облегчением, когда Фэй сообщила о согласии отца. Они и сами поняли, что уже не могут жить с другими ребятами, и не хотели больше притворяться. В двадцать лет и Лайонел, и Джон готовы были признаться всему миру, что они голубые.

Фэй помогла им найти маленькую, уютную квартирку в Вествуде, недалеко от того места, где они жили раньше, и предложила помочь им устроиться. Но Джон оформил квартиру сам, использовав все, что попалось под руку. Фэй не могла поверить своим глазам: получилось превосходно. Он принес несколько ярдов бледно-серой фланели и розового шелка, и квартира неузнаваемо преобразилась; он украсил стены, перетянул диван, купленный на распродаже за полсотни долларов, нашел на задворках какие-то эстампы и оживил цветы, которые, казалось, безнадежно засохли. Создавалось впечатление, что квартирка оформлена профессиональным дизайнером, и Джон смутился от похвал. А его мать стала еще больше гордиться сыном; она подарила им красивое зеркало, и его повесили над камином. Мэри очень жалела бедняжку Энн и благодарила судьбу, что это не одна из ее дочерей.

Для Энн настали самые счастливые дни в ее жизни. Она содержала квартиру в чистоте и как-то призналась, что здесь гораздо лучше, чем в коммуне. Научилась у Джона жарить утку; парень оказался прекрасным кулинаром. Каждый вечер она готовила ужин на всех. Лайонел вернулся к учебе, хотел к летней сессии наверстать упущенное и был очень занят. Джон сделал серьезный шаг: понял, что не хочет больше учиться, и нашел работу у известного декоратора на Беверли Хиллз. Джон ему очень понравился, и он начал приставать к нему, но тот отклонял его притязания. Джон много трудился, не желал никаких поблажек и вечерами вдохновенно рассказывал о работе Лаю и Энн. Он начал работу в июле, а в конце августа поведал хозяину о Лайонеле и о том, насколько серьезны их отношения. Декоратор рассмеялся, понимая, что это дело времени, но оставил Джона в покое.

– Вы еще дети, – ухмылялся он, но был без ума от работы Джона.

Время от времени к ним заезжала Фэй. Вард переехал обратно домой, и они снова пытались склеить разбитые черепки семейной жизни. Она обо всем рассказывала Лайонелу и, оставшись с ним наедине, интересовалась, удалось ли получить хоть малейший намек на обещание Энн отдать ребенка. До родов оставалось меньше двух месяцев, и бедняжка казалась огромной. Она плохо переносила жару, а квартира без кондиционера; правда, Джон купил всем веера. Он настоял, что сам станет оплачивать половину стоимости квартиры – он ведь работал, а Лайонел учился. Фэй была тронута его заботой о ее детях. Как-то она с нежностью посмотрела на сына.

– Ты счастлив, Лай? – Она обожала сына. И ей был по душе Джон. Мальчик всегда ей нравился, а после того, как он помог найти Энн, еще больше.

– Да, мам, счастлив. – Лай вырос красивым молодым человеком, хотя и не стал таким, каким его хотели видеть родители. Но, может, это не имеет значения? Фэй много раз задавала себе такой вопрос, но однако обсуждать его с Бардом было невозможно.

– Я рада. Так что Энн? Отдаст ребенка? Одна знакомая пара доктора очень хотела его забрать. Жене тридцать шесть, мужу сорок два, и до сих пор они бездетны. В агентстве им говорили, что супруги слишком стары для усыновления. Она еврейка, он католик, и у них не оставалось никакой надежды, кроме единственного варианта, и они согласны пойти на риск – взять ребенка с отклонениями, рожденного от наркоманов. Супруги находились в таком отчаянии, что были готовы любить какого угодно малыша. В сентябре Фэй настояла, чтобы Энн встретилась с ними и дала хоть маленькую надежду.

Супруги клялись, что она сможет иногда приходить, хотя доктор и адвокат разубедили их: подобное уже приводило к инцидентам, когда ребенка выкрадывали после подписания всех бумаг; лучше решить этот вопрос раз и навсегда. Однако пара была готова на все. Женщина производила впечатление умной, красивой, деловой. Она адвокат из Нью-Йорка, а муж – офтальмолог и, кстати, лицом похож на Энн.

Фэй подумала, что если ребенок пошел в мать, а не во всю коммуну, то вполне может показаться им родным. Они понравились даже Энн, и ей стало жалко их.

– А почему у них нет детей? – спросила она, когда мать везла ее обратно к Лайонелу.

– Я не спрашивала, но знаю, что они не могут их иметь. – Фэй молила Бога, чтобы дочь оказалась разумной. Хорошо бы, Вард тоже поговорил с ней, но муж был в отъезде. Он упрашивал и Фэй поехать с ним, считая, что им необходим сейчас «медовый месяц», как он выразился, – ведь они снова вместе. Фэй была тронута, но не могла оставить Энн. Вдруг с ней что-то случится. Вдруг начнутся преждевременные роды, это, как сказал доктор, у подростков случается… Он предупредил к тому же, что девочки в возрасте Энн рожают тяжело, гораздо тяжелее, чем женщины в нынешнем возрасте Фэй. Она удивилась. Ей было сорок шесть, и у нее не возникало даже мысли ни о чем подобном. Она испугалась, что Энн ожидают тяжелые дни, и поэтому отказалась ехать с Бардом. Между фильмами выдался перерыв, и она старалась больше времени проводить с дочерью. Вместо нее в Европу поехал Грег.

До родов Энн так ни на что и не согласилась. Живот был таким огромным, что всем казалось, у нее двойня. Лайонел очень жалел сестру. Ее все время мучали боли, и он подозревал, что она ужасно боится. Он и сам дрожал от страха и надеялся оказаться дома, когда начнутся схватки. А если он будет на занятиях, Джон обещал взять такси и отвезти Энн в больницу. Его легче найти, чем Лайонела. У Энн возникла сумасшедшая идея рожать дома. Как в коммуне. Но ребята наотрез отказались. Фэй взяла с них клятву, что они сразу же позвонят ей, хотя Энн просила брата об обратном – не делать этого.

– Она украдет моего ребенка, Лай. – Большие голубые глаза смотрели умоляюще, и сердце Лая разрывалось от боли. Сестра все время боялась. Всего.

– Ничего она не сделает. Мама просто хочет быть с тобой. Никто не собирается его красть. Ты должна решать сама.

Он пытался повлиять на нее, в душе соглашаясь с матерью. Девочка четырнадцати с половиной лет не может взвалить на себя такой груз. Она сама еще ребенок. В этом Лайонел еще больше убедился в тот вечер, когда начались схватки. Энн запаниковала, заперлась в комнате, билась в истерике и ни ему, ни Джону, как они ни упрашивали, не открыла. Они даже угрожали взломать дверь. Наконец, пока Лайонел отвлекал ее разговорами, Джон забрался на крышу через окно, проник в комнату и отворил дверь. Энн истерично рыдала, билась в конвульсиях. Пол был мокрый. Воды отошли, и боль казалась нестерпимой. Она обхватила Лайонела за шею и с каждым приступом все крепче вцеплялась в него.

– О, Лай, я боюсь… Я так боюсь. – Никто не говорил, какие ее ждут мучения.

По дороге в больницу Энн стонала и вцеплялась в его руку, потом отказывалась уйти с медсестрой. Она повисла на брате, умоляя не оставлять ее. Пришел доктор и велел ей вести себя как следует. Две медсестры, усадив ее в кресло, повезли, а она кричала не переставая.

Лайонел был потрясен, Джон побелел как смерть. К ним вышел спокойный пожилой доктор.

– Вы дадите ей успокоительное?

– Скорее всего, нет. Это может подавить схватки. Она молодая и все быстро забудет. – В это было трудно поверить, и он сочувственно улыбнулся им. – Девочкам в ее возрасте тяжело рожать. Они не готовы ни морально, ни физически. Но мы поможем ей, все будет нормально. – Лайонел не разделял уверенности доктора, в ушах стоял жуткий крик сестры, и он думал, что, может, ему действительно сейчас лучше быть рядом с ней. – Вы позвонили ее матери?

Лай нервно покачал головой. Было одиннадцать вечера, и он понимал, что мать будет в ярости, если они не сообщат ей. Дрожащей рукой он набрал номер родительского телефона. Ответил Вард, и Лайонел сразу заговорил:

– Я из больницы, здесь Энн.

Вард не стал тратить время и коротко сказал:

– Едем.

Они приехали быстро и через десять минут уже стояли в холле медицинского центра, слегка взъерошенные, но совсем не сонные. Доктор сделал для них исключение и позволил Фэй остаться с Энн, по крайней мере пока та будет в родильном отделении. Никто из них не предполагал, что роды продлятся так долго. Даже доктор не мог это предвидеть, хотя обычно знал точно. Но с подростками ни в чем нельзя быть уверенным… Все шло как надо, но на каждом этапе Энн на несколько часов останавливалась, умоляла, чтобы ей помогли, дали наркотики или что угодно; вцеплялась в руку матери, пытаясь сесть, падала на спину, сраженная болью, царапала стену, кричала. Ничего ужаснее в своей жизни Фэй не видела, никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она ничем не могла помочь своей девочке и только один раз вышла поговорить с Вардом. Она хотела, чтобы муж утром позвонил адвокату, если Энн согласится отдать ребенка сразу после родов. Надо устроить так, чтобы дочь немедленно подписала бумаги, которые через шесть месяцев придется пересмотреть, чтобы они полностью вступили в силу. Но к тому моменту ребенка у Энн уже не будет, а сама она вернется к нормальной жизни. Вард согласился позвонить на следующее утро, и Фэй предложила всем разойтись по домам, потому что роды могли затянуться. Вард завез Лайонела и Джона к ним домой, он не сказал им ни слова, и мальчики поднялись к себе. Они с удивлением обнаружили, что уже четыре утра. В эту ночь Лай совсем не спал. Крадучись, он вылезал из постели, звонил в больницу, но никаких новостей не было: Энн все еще в родильном отделении, ребенок до сих пор не появился. Ничего не изменилось и на следующий день. Джон вернулся с работы и увидел друга с телефонной трубкой в руке. Было уже шесть вечера. Джон поразился.

– Бог мой! Неужели до сих пор ничего? – Он не мог вообразить, что роды длятся столько времени.

Схватки начались вчера в восемь вечера и были, судя по всему, сильными, когда они везли ее в больницу. – А она-то как?

Лайонел был очень бледен. Он в тысячный раз звонил в больницу, даже на несколько часов съездил туда, но мать не вышла к нему, не желая оставлять Энн. Он заметил пару, сидевшую в комнате ожидания, оба сильно нервничали; рядом был адвокат Тэйеров. Лайонел догадался, кто это. Супруги очень волновались и жаждали появления младенца еще больше Тэйеров. Доктор считал, что осталось еще несколько часов; днем наконец показалась головка. Но если к восьми или к девяти прогресса не будет, врачи готовы к кесареву сечению.

– Господи, – только и вымолвил Джон, выслушав друга.

В семь Лайонел собрался ехать в больницу и вызвал такси.

– Я должен быть там. Джон кивнул.

– Я тоже поеду. – Они пять месяцев провели в поисках Энн, еще пять месяцев жили вместе, и Джон чувствовал, будто это его младшая сестренка. Дом без нее казался пустым. Он как-то пожурил ее за разбросанную одежду, а Энн засмеялась и стала в шутку угрожать – вот возьмет и расскажет соседям, что он голубой… Сейчас Джон отчаянно жалел ее – ей выпало тяжелое испытание. Увидев лицо Фэй Тэйер, он понял, через что пришлось пройти девочке.

– Его не могут вынуть, – отчиталась Фэй Варду, приехавшему следом за ребятами. – Доктор не хочет делать кесарево из-за возраста, пока в этом не будет крайней необходимости. – Куда уж хуже! Энн кричала, умоляла, металась в полубреду от боли. Ничего нельзя было сделать, и этот кошмар длился еще два часа: Энн начала просить убить ее… ребенка… всех… Когда появилась наконец маленькая головка, а за ней и остальное тельце, разрывая все на своем пути и доставляя роженице страшнейшую боль, всем стала ясна причина ее мук. Малыш был огромный, больше десяти фунтов, и Фэй не могла бы придумать большего наказания для своей хрупкой дочери. Как будто каждый мужчина, совокуплявшийся с ней, внес свой вклад в этого ребенка. Фэй смотрела на младенца и плакала – из-за боли, пережитой Энн, из-за того, что эта новая жизнь никогда снова не соприкоснется с их собственной.

За несколько часов до конца родов Энн согласилась его отдать. Она была готова на все. Доктор сразу положил ей на лицо маску с газом, и она не видела ребенка, не знала, как он велик, не чувствовала, как ее зашивали. Фэй молча вышла из палаты, испытывая сострадание к своей девочке за боль и страшный опыт, за ребенка, которого она не узнает и который, в отличие от ее собственных детей, доставлявших радость своим рождением, будет отдан в чужие руки. Фэй не сможет ухаживать за своим первым внуком. Младенца положили в специальную корзинку и увезли в детскую.

Через полчаса, уходя с Бардом из больницы, она увидела женщину с темными блестящими волосами, державшую младенца, ее глаза были полны слез и любви. Четырнадцать часов они ждали его и приняли таким, какой он есть, не зная его отца и того, какой вред успели нанести ему наркотики. Они приняли его с любовью, без всяких опасений, и Фэй крепко вцепилась в руку Варда.

На улице они глубоко вздохнули.

– Доктор сказал, что Энн проспит несколько часов, ей дали успокоительное, слава Богу.

Той ночью она лежала в постели и плакала в объятиях Варда.

– Это было ужасно. Она так страшно кричала… – Теперь сама Фэй рыдала в голос, не в силах совладать с собой; невыносимо было смотреть на муки дочери. Но теперь все позади. Для всех. Кроме пары, взявшей ребенка Энн. Для них все только начиналось.

25

Энн продержали в больнице неделю, давая возможность залечиться физическим и духовным ранам. Доктор уверял Фэй, что со временем девочка все забудет. Ей давали валиум, а от боли – демерол. У нее были страшные разрывы, но все понимали, что это ничто по сравнению со шрамами на душе. Каждый день приходил психиатр, но Энн лежала молча, уставившись в потолок или в стену; он проводил с ней час и уходил. Девушка ни слова не говорила ни Фэй, ни Варду, ни сестрам, ни даже Лайонелу, когда тот забегал в больницу вместе с Джоном, стараясь не столкнуться с отцом.

Лай принес огромного мишку, надеясь, что игрушка не напомнит сестре о ребенке. Малыша забрали через три дня после рождения, новые родители унесли его в красивом голубом комплекте от Диора и в двух одеяльцах, которые подарила новоявленная бабушка – Фэй. Супруги послали Энн огромный букет цветов, но та потребовала, чтобы его унесли. Она не хотела никаких напоминаний и ненавидела всех и вся. В первые часы, проснувшись, она чувствовала себя так ужасно, что не желала видеть даже ребенка. Но сейчас ей захотелось посмотреть на его лицо. Хотя бы раз… Чтобы запомнить… При этой мысли глаза наполнились слезами… Все говорили, что Энн поступила правильно, но она еще больше их ненавидела и себя тоже. Она сказала об этом Лайонелу, и Джон едва не заплакал… Если бы это была его сестра, он бы умер, глядя на ее страдания. Он пытался подбодрить Энн. Его шутки не отличались хорошим вкусом, но шли от души. Он ужасно переживал за Энн.

– Мы могли бы задрапировать твою комнату в черное. У меня есть немного вельвета, мы бы занавесили окна черным тюлем, развесили бы черных пауков… – Он артистично скосил глаза, и впервые за долгое время Энн засмеялась.

Но когда пришло время выписываться, за ней приехали Вард и Фэй. Накануне родители поговорили с Лайонелом и объяснили, что хотят забрать Энн домой, а они с Джоном могут сдать комнату кому-то из друзей или делать с ней что угодно. Цель достигнута, Энн должна жить дома своей прежней жизнью.

Узнав об этом, она впала в депрессию, но спорить не было сил. Несколько недель Энн не выходила из своей комнаты, отказываясь от еды и посылая близнецов ко всем чертям, когда те изредка заглядывали поздороваться, хотя Ванесса на самом деле хотела как-то помочь сестре, достучаться до нее и приносила то пластинки, то книжки, раза два даже цветы. Но Энн не принимала подарков. Ее сердце закрылось для всех. И только в День Благодарения она спустилась к ужину. Лайонел не пришел, не было и Грега – он участвовал в большой игре в колледже. При первой же возможности Энн улизнула к себе. Ей не о чем было говорить с ними, даже с Ванессой и тем более с Фэй, во взгляде которой поселилось неизбывное горе. Энн ненавидела их. Все ее мысли занимал отданный ребенок. Сейчас ему было ровно пять недель. И Энн спрашивала себя: неужели теперь всю оставшуюся жизнь она будет помнить, сколько ему лет. Энн могла сидеть – уже кое-что, и Лайонел обрадовался этому достижению, забежав, когда отца не было дома.

Вард знал, что он навещает Энн, но ничего не говорил, хоть и избегал встреч с сыном и Джоном. Он не изменил своего мнения о них, и на Рождество, когда Фэй попросила разрешения пригласить Лайонела на праздничный ужин, наотрез отказал.

– Я принял решение и собираюсь его строго придерживаться. Я не одобряю подобный образ жизни и хочу, чтобы семья об этом знала.

Муж оставался непоколебим, Фэй спорила с ним день и ночь. Он ведь тоже не святой и не один раз предавал ее. Вард взбесился от ярости – как она осмелилась сравнить его гетеросексуальные связи с гомосексуальными отклонениями Лайонела?

– Я просто хотела доказать тебе, что ты тоже живой человек.

– А он педераст, черт побери! – Всякий раз, когда он думал об этом, ему хотелось плакать. – Он голубой! Он педик, и я не желаю видеть его в моем доме. Ясно?

Да, все бесполезно, она не могла сдвинуть его с места ни на дюйм. Иногда Фэй жалела, что муж вернулся домой. Их отношения явно были не такими, как прежде; Лайонел стал источником размолвок и отчаяния. К счастью, они начали новый фильм, и Фэй все время проводила на работе. Она была благодарна Лайонелу за то, что тот забегал к Энн; с кем-то дочка должна отводить душу, пройдя через такое испытание. А Лай всегда умел найти к ней подход.

Фэй считала несправедливым, что перед сыном захлопнули дверь. Она возненавидела Варда за это и постоянно бросала на него гневные взгляды. Но даже под гневом любовь еще теплилась. Вард Тэйер был ее миром так долго, что без него, грешного или святого, она не представляла свою жизнь.

На Рождество Лайонела не было, и как только все вышли из-за стола, Энн помчалась к нему. Родители Джона не могли пригласить Лайонела в свой дом, хотя очень скучали по сыну. Но звать в гости его любовника – это слишком. Поэтому Джон и Лайонел праздновали вдвоем. За ужином к ним присоединилась не только Энн, зашли еще несколько друзей с работы Джона и приятель Лая из университета – тоже голубой. Энн оказалась в обществе дюжины веселых молодых людей и чувствовала себя вполне комфортно. Ей с ними лучше, гораздо лучше, чем с семьей. Теперь Энн стала похожа на себя: похудела, глаза светились ярче. Она казалась старше своих лет. Через несколько недель ей исполнится пятнадцать; предстояло вернуться в школу, закончить восьмой класс. Девочку страшно пугало, что она будет на полтора года старше одноклассников. Но Лай сказал, что надо стиснуть зубы и учиться. В какой-то мере Энн собиралась сделать это ради любимого брата. Ей налили полбокала шампанского, и она пробыла с ними до девяти часов. Энн скопила немного денег и купила в подарок Лаю кашемировый шарф, а Джону красивую серебряную ручку от Тиффани. Они были ее самыми лучшими друзьями, ее единственной семьей. Джон отвез ее домой в подержанном «фольксвагене», а Лайонел остался дома с друзьями. Энн понимала, что веселье затянется еще на несколько часов, но брат настаивал, чтобы она вернулась домой, считая, что ей не стоит участвовать в подобных вечеринках; все говорили довольно открыто, хотя некоторые еще скрывали свои отношения. Энн обняла брата на прощанье, поцеловала в щеку. Выходя из машины, чмокнула и Джона.

– Счастливого Рождества, дорогая, – он улыбнулся.

– Тебе тоже. – Она порывисто обняла его и побежала в свою комнату, торопясь примерить обновки. Лай подарил ей пушистый розовый свитер с таким же шарфом, а Джон – маленькие жемчужные серьги. Она не могла дождаться, когда наденет все это, а надев, принялась красоваться перед зеркалом, расплываясь в счастливой улыбке. Энн была так поглощена подарками, что не заметила, как вошла сестра. Вэл пребывала в ужасном настроении. Грег обещал повезти ее к своим друзьям, но в последнюю минуту передумал. А у Ванессы было свидание с каким-то красавчиком, и Вэл в рождественскую ночь сидела дома, попусту тратя золотое время. Даже Вард и Фэй уехали в гости. Дома остались только Валери и Энн.

– Где это ты взяла такой свитер и шарф? – Ей тоже хотелось померить, но она знала – Энн ни за что не даст. Ванесса разрешала ей пользоваться своими вещами, а Энн почти всегда запирала дверь и никогда ничего не предлагала, но и сама не просила. Она жила сама по себе, как всегда. А сейчас стала еще отстраненней, чем раньше.

– Это мне подарил Лай.

– Все играете в любимых брата и сестричку? Энн была задета ее словами, но вида не подала.

Она всегда гениально скрывала свои чувства.

– Не похоже, чтобы вы были с ним когда-то близки.

Это взрослое замечание удивило Валери.

– Какое это имеет значение? Он ведь и мой брат.

– А ты хоть что-то сделала для него?

– А он мной не интересуется. Все время со своими педиками.

– Вон из моей комнаты!

Энн угрожающе пошла на нее, Вэл отступила. Иногда выражение глаз младшей сестры пугало ее.

– Ладно тебе, не сердись.

– Вон из моей комнаты! Проститутка!

А вот это уже напрасно. Вэл застыла, диким взглядом уставившись на Энн.

– На твоем месте я бы высказывалась поосторожней. Ведь это не я забеременела и продала своего ребенка.

Такого Энн вынести не могла. Она попыталась ударить Вэл, но промахнулась, а та схватила ее руку и прищемила дверью. Раздался резкий хруст, и обе ошарашенно замерли. Энн высвободилась и снова кинулась на сестру. На этот раз она попала в цель: ударила Вэл прямо в лицо и прошипела, держась за свою руку:

– В следующий раз, если ты еще будешь со мной так говорить, я тебя убью, сука. Ясно?

Вэл задела такое больное место, такую свежую рану, что, пожалуй, Энн могла бы выполнить угрозу. В этот момент вошли Фэй с Бардом. Они увидели лицо Вэл, Энн, прижимающую к груди руку, и сразу поняли – произошла ссора. Родители растащили обеих, и Вард сделал лед, чтобы приложить к синякам, но Фэй все же отвезла Энн в больницу на рентген. Оказалось, у нее растяжение, не перелом.

Ей сделали перевязку. К полуночи Тэйеры вернулись домой и едва ступили на порог, как раздался телефонный звонок. Мэри, мать Джона, кричала в истерике. Сначала Фэй никак не могла понять, о чем речь… Что-то о пожаре… О рождественской елке… Потом по спине пробежал холодок… В доме ребят или в родительском доме Джона? Она тоже закричала, пытаясь выяснить, что случилось. Наконец трубку взял Боб, он рыдал. Вард взял параллельную трубку, и оба услышали:

– У мальчиков загорелась рождественская елка… Не выключили гирлянды перед сном. И Джон… – Он не мог продолжать, и до Тэйеров донеслись рыдания и далекие рождественские песнопения. У Уэлсов были гости, и когда пришло такое известие, никто не подумал выключить музыку. – Джон мертв.

– О Господи… Нет… А Лай? – прошептала в трубку Фэй, а Вард зажмурился.

– Нет, он страшно обгорел, но жив. Мы подумали, что вы должны знать… Нам только что позвонили, а в полиции сказали…

Фэй лишилась дара речи. Она опустилась в кресло, а Энн смотрела на нее полными ужаса глазами. Родители совсем забыли о ней.

– Что произошло?

– Несчастный случай. Лай обгорел. – Фэй никак не могла прийти в себя. Она задыхалась. Никогда раньше с ней такого не случалось. На миг ей показалось, что они хотели сказать, что Лай мертв, но это Джон… Джон… Бедный мальчик!

– Что случилось? – заорала Энн, а на верхней площадке лестницы стояли близнецы. Энн непонимающе смотрела на родителей. Нет, это невозможно. Она ведь всего несколько часов назад виделась с братом.

– Не знаю… У Лая и Джона загорелась елка. Джон умер. А Лайонел в госпитале… – Она вскочила, а девочки заплакали. Ванесса ринулась вниз, инстинктивно обняла Энн, и младшая не сопротивлялась. Фэй повернулась к плачущему Варду и увидела, что он снова берет ключи от машины. Через минуту они уехали. Энн упала на диван и разрыдалась. А Ванесса одной рукой гладила ее по голове, а другой держала за руку Вэл.

В больнице Фэй и Вард увидели Лайонела, ему обрабатывали жуткие ожоги на руках и ногах. Он не владел собой, бился в истерике, пытаясь объяснить случившееся.

– Я пытался… Мама, я пытался… Мамочка… Но дым такой густой… Я не мог дышать… – Оба плакали, а он все говорил о дыме, о том, как старался искусственным дыханием изо рта в рот воскресить Джона, вытащив его на улицу, но было поздно, и он сам едва дышал. Пожарные появились, когда он уже был без сознания, а очнулся только в больнице, где медсестра небрежно бросила ему, что Джон умер, задохнувшись в дыму. – Я себе никогда этого не прощу. Я виноват. Я забыл выключить лампочки на елке…

Тяжесть утраты снова навалилась на него. Фэй плакала, пытаясь как-то утешить сына, гладила его по незабинтованным местам, смазанным целебными мазями. Но он, казалось, ничего не чувствовал, он оплакивал Джона, не испытывая боли от ожогов. Вард беспомощно стоял рядом, глядя, как они плачут, и впервые за многие месяцы ощутил, что это его сын. Он молча смотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно, еще ребенком, Лай бегал по лужайке… играл с впряженным в тележку пони возле их старого дома, еще до того, как все переменилось… Перед ним все тот же мальчик, ставший мужчиной, и они не поняли друг друга. Но трудно помнить о причине, разделившей их, когда он лежит и плачет, колотит забинтованными руками о кровать… Вард подошел, обнял сына, прижал к себе, и потоки слез потекли по его щекам. Сердце Фэй рвалось на части из-за Джона… и из-за чувства вины: она радовалась – умер не ее сын. А ведь на месте Джона мог оказаться Лай.

26

Похороны были душераздирающими. Прощания тяжелей Фэй видеть не приходилось. Мэри рыдала в истерике, Боб плакал еще сильнее жены. Сестры, все четверо, стояли оглушенные, а когда повезли гроб, Мэри попыталась броситься на него, но ее удержали. Лайонел, высокий, тонкий, бледный, в темном костюме, о существовании которого Фэй не знала, казалось, сейчас упадет в обморок. На его незабинтованной руке она вдруг увидела узенькое золотое обручальное кольцо и была потрясена. Она не знала, заметил ли Вард, но поняла, что это значит и кем для него был Джон. Это величайшая утрата в жизни ее сына и, возможно, самая страшная.

Энн стояла рядом с ним и плакала, утираясь платком и посматривая на брата, желая убедиться, что с ним все в порядке. И не задавала вопроса – что теперь будет? Вард и Фэй обсуждали это накануне вечером и решили, что Лайонел на время переедет к ним. После похорон они с Бардом решили пройтись. Грег исчез сразу после траурной церемонии. Большую часть жизни Джон был его другом, но, казалось, он не испытывал сильной боли от его безвременной кончины.

– Что ж… – передернув плечами, сказал он Вэл. – Парень оказался педерастом.

Но Джон был его другом, и Валери помнила, как сама увлекалась им, правда, безрезультатно, и теперь все знали, почему он не отвечал взаимностью.

Фэй украдкой поглядывала на Энн – через сколько же испытаний пришлось пройти ее девочке за последние несколько месяцев! Но сейчас она в норме… в отличие от Лайонела, деревянно шагавшего рядом с отцом. Он ни о чем больше не мог думать, кроме как о тщетных попытках бороться с огнем и о невозможности оживить Джона. Эти мысли преследовали его все три дня, с тех пор как его не стало. Он не позволял себе забыть. Никогда не позволит… И его мучила вина… Он забыл выключить лампочки на елке, когда они пошли спать… Слишком много выпили спиртного… Эти проклятые мерцающие лампочки… Ну почему он не вспомнил о них? Да, он виноват… Только он. Так бы и убил себя голыми руками.

Лай повторял это Варду, о чем еще он мог говорить с отцом? Но ему надо было выговориться, надо было узнать, не обвиняют ли его родители Джона.

– Ведь они вправе, понимаешь? – Он в отчаянии смотрел на отца, и Вард почувствовал, как его сердце оттаяло, потянулось к мальчику, которого он целый год старался возненавидеть. А теперь Джон мертв. Фэй права. Повезло, что не Лай. Им обоим это казалось даром Божьим.

– Мы осуждали вас обоих за многое. Мы были неправы. – Вард вздохнул и внимательно разглядывал деревья вдоль улицы. Это легче, чем смотреть в глаза сына, чего он, кстати, не делал целый год. Даже после того, как Лай и Джон спасли Энн. – Я не понимал, что заставило тебя стать тем, кем ты стал, все время думал, что в этом моя вина. Я был неправ… – Он наконец взглянул на Лайонела, увидел слезы, медленно текущие по щекам сына. – Я был неправ, обвиняя себя, так же и ты ошибаешься сейчас. Ты ничего не мог сделать, Лай. – Они остановились, и Вард взял сына за руку. – Я понимаю, как ты старался. – Его голос дрогнул. – Я знаю, как ты любил Джона. – Он предпочел бы этого не знать, но тут уж ничего не поделать. Вард привлек Лайонела к себе, их щеки соприкоснулись, сердца забились в унисон. Слезы застилали глаза обоих, они плакали. Лай не сводил с отца глаз, и тому казалось, что на него смотрит маленький мальчик из прошлого.

– Я старался, папа… Но не смог вовремя его вынести… – Сильные рыдания сотрясали тело Лая, и Вард крепко держал его за плечи, словно пытался укрыть от действительности.

– Я знаю, сын, знаю… – Он не мог сказать, что все в порядке, потому что для Джона уже никогда ничего в порядке не будет. Лайонел чувствовал – ему никогда не оправиться. Эту потерю, удар, нанесенный судьбой, никогда не забыть.

Когда отец с сыном вернулись домой, их уже ждали. Ужин прошел тихо, потом все разошлись по своим комнатам. У Лайонела почти все сгорело, кроме нескольких вещей, остававшихся в родительском доме, каких-то безделушек… Еще уцелела машина, припаркованная у дома. Лай спал теперь в своей старой комнате. Фэй кое-что купила для него, и он был очень тронут. Вард отдал ему несколько вещей из своего гардероба. Теперь они проводили вместе гораздо больше времени, чем раньше. Грег должен был возвращаться в университет. Энн тоже вернулась в свою школу после годового перерыва. Это было трудно и больно, но она справилась. А через несколько недель сняли повязки с Лайонела; шрамы на руках были заметны, не видны были только те, что в душе. Никто ни о чем не напоминал ему, даже об учебе; он еще был не в себе.

Пригласив Варда на ланч, Лайонел удивил всех. Они сидели в «Поло Лонж», сын напротив отца. Вард отмстил, что Лай выглядит старше своих лет. Он не понимал образа его жизни, но очень жалел сына. И уважал. Ему нравились его суждения, но он очень расстроился, когда сын сообщил, что собирается уйти из университета.

– Я много думал об этом, папа, и хотел сказать тебе первому.

– Но почему? Осталось всего полтора года. Не руби с плеча, просто ты пока не в форме. – Вард надеялся, что сын передумает, но Лайонел покачал головой.

– Я не могу вернуться, отец. Я больше не имею к этому отношения. Мне предложили работу над фильмом, и я намерен согласиться.

– Ну а потом? Через три месяца снова будешь искать работу? – Он прекрасно знал этот бизнес.

– Как и ты, папа. – Вард улыбнулся. Но все же эта новость не обрадовала его, хотя он и чувствовал уважение к сыну: с ним говорил мужчина. – С учебой все кончено. Я хочу попробовать собственные силы и встать на ноги.

– Тебе только двадцать. Куда спешить?

Но оба понимали, что он прожил гораздо больше. И в какой-то мере из-за Джона. Лай страдал, потеряв человека, которого безумно любил. И не мог снова стать прежним. Это не зависело от желания отца. И Вард, не разделяя мнения сына, в глубине души понимал его. Смерть Джона изменила всех и, кроме того, снова соединила его с сыном. Но Лайонел никогда больше не будет юным, беззаботным, таким, как раньше. Может, он и прав, бросая учебу.

– Меня огорчило твое решение, сын.

– Да, я понимаю.

– И кто же даст тебе работу? Лайонел улыбнулся.

– «Фокс».

Вард засмеялся и приложил руку к сердцу, изображая, будто в него выстрелили.

– Ну и удар! Я, конечно, хотел бы, чтобы ты держался подальше от этого проклятого бизнеса. – Он говорил искренне, но Лайонел пожал плечами.

– Но вам-то с мамой он по душе.

– Иногда мы так устаем от него…

Да, случалось, он чувствовал усталость, как сейчас, например. Он даже хотел уговорить Фэй куда-нибудь съездить отдохнуть. Она закончила фильм и теперь была свободна.

Вард взглянул на Лайонела, и его осенило.

– Ты ведь не собираешься переезжать сейчас же?

– Я буду искать жилье. Не хочу вам мешать.

– Ты нисколько нам не мешаешь, – Вард виновато улыбнулся, вспомнив, каким грубым бывал с сыном. – Может, ты поживешь еще месяц и присмотришь за девочками?

– Конечно. – Лайонел удивился. – А в чем дело?

– Да я хочу увезти твою маму. Ей нужен отдых, и мне тоже.

У них не было и пяти минут передышки с тех пор, как девять месяцев назад он порвал свою связь и переехал обратно домой. Они пережили тяжелые дни, и сейчас самое время отправиться в путешествие. Лайонел улыбнулся.

– Я был бы счастлив, папа, вам обоим это просто необходимо.

Вард светился, выходя из ресторана. Они с сыном снова друзья, и даже больше, чем когда-то. Мужчины… Как бы странно это ни казалось.

В тот же вечер Вард сообщил о своих планах жене.

– На этот раз я не хочу слышать никаких аргументов, никаких отговорок. Ничего насчет работы, детей, актеров, с которыми тебе надо переговорить. Мы уезжаем через две недели, если считать с сегодняшнего дня.

Вард заказал билеты; они отправятся в Париж, Рим, Швейцарию. На сей раз вместо того, чтобы пуститься в споры, жена посмотрела на него горящими глазами.

– Ты серьезно? – Фэй зачарованно глядела на мужа, потом порывисто обняла его.

– Да, вполне. И если ты не поедешь по доброй воле, я тебя украду. Мы едем на три недели, а может, и на месяц.

Он тайком проверил ее рабочий график и знал, что она может позволить себе столь долгое отсутствие на студии.

Фэй легко спустилась по лестнице, сделала пируэт в ночной рубашке, а он принялся обсуждать перспективу насчет Парижа и Рима.

– Мы так давно ничего подобного не совершали, Фэй.

– Да. – Она уселась на кровать и посмотрела на Варда. Они дважды едва не расстались навсегда. И чуть не потеряли двоих детей – дочь… сына… И отдали внука. Любовник сына погиб… Да, нелегкое время для обоих. Если бы год назад ее спросили, можно ли спасти их брак, она бы сказала – нет. Но сейчас, глядя на мужа, Фэй понимала, что по-прежнему любит этого человека, со всеми его недостатками, любовными похождениями, даже несмотря на то, что некогда он так подвел ее, несмотря на муки, которым он подверг их сына. Она любила Варда Тэйера, любила столько лет. И, возможно, будет любить всегда. После двадцати двух лет совместной жизни иллюзий не осталось, но она продолжала его любить. И в тот вечер, отправившись в спальню, они занимались любовью с такой же страстью, как и в молодости.

27

Париж в ту весну был прелестен. Они бродили вдоль Сены, ходили на центральный рынок за луковым супом, гуляли по Елисейским Полям, заходили к Диору, потом перекусывали «У Фукс», ужинали «У Максима», пили вино в кафе «Флор и Демаго». Они смеялись, обнимались, целовались, беспечно потягивая вино и закусывая сыром.

Все было так, как мечтал Вард. Их второй медовый месяц. Они нашли хорошее место, чтобы забыть все беды прошедших двух лет, отключиться от детей, фильмов, ответственности. Потом они поехали в Лозанну. Глядя на Женевское озеро, Фэй улыбнулась.

– Ты знаешь, я счастлива, что вышла за тебя замуж. – Она сказала это каким-то обыденным тоном, отхлебывая кофе и откусывая круассан.

– Ужасно рад это слышать. И почему ты так решила?

– Ну… – Она задумалась, глядя на озеро. – Ты хороший человек. Ты, конечно, доставлял мне неприятности, но у тебя хватило ума и порядочности вернуться на круги своя и все исправить. – Фэй подумала о Лайонеле и почувствовала глубокое облегчение, что они с Бардом снова подружились.

– Я очень стараюсь. Хотя и не так умен, как ты, Фэй.

– Чушь собачья!

– Ты выражаешься прямо как Вэл. – Он неодобрительно посмотрел на жену, и та рассмеялась.

– Ну ладно, я не умнее тебя. Просто упрямее.

– У меня никогда не хватало характера так держаться на плаву, как ты. Иногда мне хотелось бежать от всего. – Он убегал дважды, но она принимала его обратно, и Вард был благодарен ей. К его удивлению, жена неожиданно призналась:

– Иногда мне тоже хотелось убежать. Но когда я представляла, что случится, если я это сделаю… Кто присмотрит за Вэл, кто убедится, что все в порядке у Энн… Ванесса… Грег… Лай… – Она улыбнулась Варду. – Ты, наконец. Я, наверное, эгоцентрична, думая, что без меня все будет не так, как надо. Это, конечно, самомнение, но именно потому я все время оставалась.

– Я очень рад. – Он тоже улыбнулся и взял жену за руку. Их до сих пор связывало любовное романтическое чувство, несмотря на все пережитое. – Потому что ты права. Все пошло бы прахом, если бы ты убежала. И я счастлив, что ты этого не сделала.

– А вдруг я еще возьму и убегу, заведу безумный роман с каким-нибудь симпатичным рабочим сцены? – Фэй рассмеялась, а Вард помрачнел.

– Да, это всегда меня беспокоило. Я сходил с ума, когда ты работала с некоторыми актерами.

Муж впервые признался в этом, и она была тронута.

– Я всегда старалась вести себя как следует.

– Да, я знаю. Потому что не спускал с тебя глаз.

– Да неужто? – Фэй ущипнула мужа за ухо, он поцеловал ее, и Тэйеры пошли в отель, забыв о Женевском озере, Альпах, детях и карьере. В эти оставшиеся дни они думали только друг о друге и загрустили, когда пришло время сесть в самолет и лететь домой.

– Это были замечательные каникулы, правда, любимый?

– Да. – Вард улыбнулся жене, она взяла его за руку и положила голову на широкое плечо.

– Я бы хотела, чтобы вся жизнь прошла, как это дивное время.

– Ну это вряд ли, – рассмеялся Вард. – Ты бы сошла с ума. На следующей неделе ты уже будешь по уши в своей новой картине и станешь злиться, что все просто невозможны, костюмы ни к черту не годятся, сценарий отвратительный и никто не выучил роли. Ты с корнями будешь рвать свои прекрасные волосы. Без этого ты не проживешь ни дня, разве не так?

Фэй рассмеялась: муж очень точно описал ее деловую жизнь!

– Ну что ж, может, пока я и не готова расстаться с кино, но в один прекрасный день…

– Только дай знать, когда.

– Обязательно. – И Фэй кивнула. Да, когда-нибудь…

Но Вард был прав. Уже через две недели ее жизнь точно соответствовала его описанию. Фэй сходила с ума, крупнейшая звезда бесила ее, двое других принимали наркотики, еще один появлялся на площадке пьяным и вообще каждый день напивался за ланчем. А как-то раз вся съемочная площадка выгорела дотла, и профсоюзы угрожали забастовкой. Словом, жизнь вошла в норму. Зато оба за отпуск немного ожили. Лайонел хорошо справлялся с девочками; Энн, казалось, прижилась в школе, близнецы были более-менее в порядке, от Грега приходили хорошие новости, а через месяц, подыскав подходящее жилье, переехал Лай. Хотя Фэй понимала, как ему будет одиноко без Джона, но в глубине души думала, что, может, это и к лучшему. Лай снимал фильм у «Фокса», и когда она позвонила, сообщил, что работа идет нормально. Единственная проблема – Энн, которая хотела переехать вместе с ним. Но Лай сказал, что она не может это сделать. У него своя жизнь, как и у нее. Ей надо привыкать к школе, заводить друзей, обновлять старые связи, но жить придется в родительском доме.

Он переехал в субботу днем. Энн со слезами смотрела на брата и остаток дня провела у себя в комнате. Но назавтра отправилась с кем-то из подружек в кино, и Фэй решила, что дочь начала оттаивать. Она не упоминала ни о беременности, ни об отданном ребенке, и Фэй молила Бога, чтобы все поскорее забылось.

Фэй целиком погрузилась в работу над новым фильмом и сделала перерыв только из-за наград Академии. Церемония проходила в огромной аудитории в Санта-Монике. Она убедила Лайонела и близнецов поехать с ней, решив, что Энн слишком мала для ночного бдения, и та осталась дома одна, отказавшись смотреть церемонию награждения даже по телевизору.

Фэй никак не думала, что победит, и, одеваясь, говорила Барду, что смешно даже думать об этом. Когда это случилось впервые, она была молода и снималась сама…

– В конце концов, – она посмотрела на Барда, застегивая жемчужное ожерелье на шее, – у меня и так два «Оскара».

– Пускаешь пыль в глаза, – посмеивался он, а она невольно покраснела.

– Я не о том. – Фэй потрясающе выглядела в вечернем бархатном платье, скрывавшем безупречную округлую грудь. Вард попытался засунуть руку в вырез, но она оттолкнула его. Сегодня ей хотелось выглядеть как можно лучше. Все будут красивые, молодые, а ей уже сорок семь… Сорок семь! Как все быстро пролетело. Казалось, только что ей было двадцать два… И она сходила с ума по Варду Тэйеру, и каждый вечер они танцевали в «Мокамбо»…

Фэй мечтательно посмотрела на Варда, вспоминая далекое прошлое, и он нежно поцеловал ее в щеку.

– Ты такая красивая сегодня, любовь моя. И я полагаю, ты выиграешь.

– Не говори глупостей. – Она и думать об этом не хотела. После путешествия все шло прекрасно, их окружала аура любви, исключающая чье-то присутствие. Но Фэй ничего не имела против. Она любила быть наедине с мужем, несмотря на то, что обожала детей и временами они нуждались друг в друге. В тот вечер Тэйеры уехали вместе с близнецами, девочки в длинных платьях, с жемчугами на шее – Фэй дала каждой из дочерей по ожерелью. Она зашла к Энн поцеловать ее и пожелать доброй ночи. Девочка казалась одиноким, всеми забытым ребенком, и Фэй пожалела, что не берет ее с собой. Но Энн еще слишком мала. Пятнадцать лет… А ночное мероприятие намечено на понедельник, Энн утром в школу. Да, не стоило брать младшую.

– Спокойной ночи, милая. – Фэй второпях поцеловала Энн в щеку, а младшая дочь озадаченно посмотрела на нее, будто хотела спросить – кто ты такая? Фэй надеялась, что после родов, когда она не отходила от Энн ни на минуту, они сблизятся, но – увы. Втайне Энн не могла простить мать за то, что ее заставили отдать ребенка, и как только она вернулась из больницы, двери в ее душу снова захлопнулись. Никому, кроме Лайонела, не удавалось расшевелить Энн. Он заменял ей и мать, и отца.

– Желаю удачи, мама, – ровно произнесла она и отправилась ужинать.

Тэйеры заехали за Лайонелом. Облаченный в смокинг Варда, он болтал с близнецами на заднем сиденье «ягуара» Фэй, а Вард всю дорогу жаловался, что машина ни к черту не годится, и не мог понять, что Фэй умудрилась с ней сотворить.

Наконец все собрались в зале. Вот Ричард Бартон и Лиз Тейлор, оба представлены кнаграде за «Вирджинию Вульф»; на Лиз бриллиант размером с кулак; вот сестры Рэдгрейв и… Одри Хепберн, Лесли Карон, Мел Ферер. Конкурентами Фэй на звание лучшего режиссера были Энтони Лебок, Майк Николе и другие. Анук Эме, Ида Каминска, Рэдгрейв и Лиз Тейлор выдвигались на звание лучшей актрисы; Скофилд, Аркин, Бартон, Кейн и Мак-Квин – лучшего актера. Боб Хоуп забавлял всех, он вел программу, и вдруг Фэй показалось, что назвали ее имя. Она снова выиграла, на сей раз в номинации лучшего режиссера! Фэй со слезами на глазах помчалась к сцене, все еще чувствуя на губах поцелуй Варда, и смотрела оттуда в зал и на золотую статуэтку в руках, которую впервые держала очень давно, получив ее как лучшая актриса 1942 года… Это было сто лет назад, а казалось – только вчера… Двадцать пять лет… В сильнейшем волнении она произнесла в микрофон:

– Спасибо всем… Моему мужу… Моей семье… Всем коллегам и друзьям. Спасибо. – Сияя, она сошла со сцены и едва могла вспомнить, что было потом.

Тэйеры вернулись домой в два часа ночи. Фэй понимала, что для девочек это слишком поздно, но все же сегодня была особенная ночь. Они позвонили Энн из «Мулен Руж», но та не ответила. Фэй предположила, что она уже спит, но Лайонел знал – это ее способ отгородиться от домашних, держать их на расстоянии, не подпускать к себе. Лай понимал, что они совершили ошибку, не взяв ее на торжество.

Сперва они завезли Лайонела, он поцеловал мать в щеку и ушел в дом; близнецы всю дорогу молчали. Ванесса задремала, а Вэл кипела от гнева из-за награды матери. Фэй, казалось, даже не подозревала о причине ее злости.

– Ну как, вам понравилось, девочки? – Фэй повернулась и посмотрела на них, вспоминая об «Оскаре». Статуэтку забрали, чтобы выгравировать ее имя, но Фэй все еще чувствовала ее тяжесть в руках. Трудно поверить в случившееся. Теперь у нее три «Оскара». Сияя, она посмотрела на Вэл и испугалась, увидев в глазах дочери холодок и что-то еще… Злость? Нет, ревность…

– Все хорошо было. Ты, наверное, очень собой довольна? – Недобрые слова. Они были направлены прямо в сердце. И Вэл попала в цель.

– Не более, чем обычно.

Вэл пожала плечами и в упор посмотрела на мать.

– Я слышала, иногда премии дают просто из сострадания. – Комментарий был настолько оскорбителен, что Фэй нервно засмеялась.

– Не думаю, что это имеет отношение ко мне, хотя никогда наверняка не знаешь. – Иногда действительно кого-то могли отвергнуть, чтобы на следующий год возвысить. Жюри отрицало это, но все чувствовали, что такое случается. – А ты думаешь, дело именно так и обстоит, Вэл? – Мать попыталась заглянуть дочери в глаза. – Из сострадания, значит?

– Да кто знает!.. – Дочь беззаботно пожала плечами и уставилась в окно.

Они уже подъезжали к дому. Девушку бесила победа матери, и она не делала из этого секрета. Вэл первая вышла из машины, хлопнув дверцей, и больше об «Оскаре» никогда не говорила, даже наутро с Энн. И когда друзья в школе поздравляли ее, всячески подчеркивала, что она не имеет к этому отношения и ей до этого нет никакого дела. Она равнодушно пожимала плечами.

– Ага. Ну и что? Подумаешь! – И сразу меняла тему разговора.

Ей осточертело беспрестанно слушать о Фэй Тэйер. Не такая большая величина, чтобы о ней столько говорить… Когда-нибудь Вэл сама станет великой актрисой, по сравнению с которой Фэй Прайс Тэйер поблекнет. Осталось несколько месяцев до окончания школы. И тогда она всем покажет, на что способна. Вот тогда… К черту мать! Три «Оскара»? Ну и что?

28

Через два месяца после получения матерью награды близнецы окончили школу, и состоялась выпускная церемония… Грег приехал на лето домой и успел на школьный праздник.

На этот раз глаза у всех были сухие. Вард склонился к Фэй и сказал:

– У меня такое чувство, что это нам сейчас вручат дипломы, так все знакомо.

Фэй тихо засмеялась, округлив глаза. Он был прав. Через четыре года им снова придется появиться здесь из-за Энн. Казалось, конца не видно.

– А через два года Грег закончит университет в Алабаме. – Полжизни они только и делают, что любуются на молодых людей, выстраивающихся в мантиях и шапочках. Но близнецы так трогательно получали свои дипломы! У Ванессы из-под мантии виднелось простое, вышитое по подолу белое платье с высоким воротником, у Вэл – более изящное, из тонкой кисеи; она надела туфли на каблуках, и ноги казались еще длиннее. Но не туфли волновали сейчас Фэй: Валери твердо отказалась поступать в колледж. Она собиралась стать фотомоделью, играть на сцене и в свободное время посещать актерскую школу, но не факультет драмы в колледже при университете, а ту, где «настоящие актеры» совершенствовали мастерство. Она уверена, что ее учителями станут Дастин Хофман и Роберт Редфорд, и не сомневалась, что покорит весь мир, несмотря на возражения Варда и Фэй.

В последние месяцы вспыхивали горячие ссоры, но Вэл становилась все упрямее, гораздо упрямее родителей. В отчаянии Вард сказал, что не будет помогать ей, если она не пойдет учиться. Судя по всему, это вполне устраивало непокорную дочь. Кто-то рассказал ей о группе молодых актрис в западном Голливуде, плативших в месяц сто восемнадцать долларов за койку в комнате на двоих. Две девушки снимались в «мыльной опере», одна в порнофильме – об этом Вэл, конечно, не сказала родителям, – еще одна играла главную роль в фильме ужасов. Четверо были просто моделями. Фэй это представлялось чем-то вроде публичного дома, о чем она и заявила Вэл. Но Валери не упускала случая напомнить матери о том, что они с Вэн уже совершеннолетние. Да, победителя в споре не было. Через неделю семья узнала, что Вэл переезжает.

Ванесса действовала в соответствии со своим планом: подала заявление в несколько колледжей на востоке, ее приняли во все, и осенью она решила поехать в Барнард. До начала учебы она собиралась месяца два поработать в Нью-Йорке, нашла место в издательстве, секретаршей в приемной, чему была несказанно рада. Тем временем Грег собирался в Европу с друзьями. Только Энн в этом году оставалась дома. Ее пытались уговорить поехать на лето в лагерь, но она наотрез отказалась, мотивируя отказ тем, что слишком взрослая для детской компании. Ей хотелось неделю-другую побыть с Лайонелом, но он работал над новым фильмом для «Фокс» и был занят. Вард и Фэй становились все известнее, особенно после высшей награды Академии; предложения так и сыпались на них. Фэй согласилась в будущем году участвовать в трех проектах, и свободного времени не оставалось ни минуты. Вард считал, что неплохо бы поехать в Европу, и Фэй согласилась. Они так хорошо провели там отпуск в прошлый раз!

Вечер, посвященный выпуску близнецов, был самым хулиганским из всех, и, когда в четыре утра отбыл последний гость, Фэй обессиленно посмотрела на Варда.

– Может, мы уже слишком стары для такого веселья?

– Пожалуйста, говори о себе. А для меня восемнадцатилетние девочки сейчас привлекательнее, чем когда-либо раньше.

– Эй, поосторожнее, – Фэй погрозила Барду пальцем, и они, наконец, легли в постель, хотя через час ей придется вставать и ехать на работу.

Фэй предстояло снять большую сцену, а Вард проведет день с Лайонелом и Энн. У Вэл намечалась важная встреча, у Ванессы – свои планы. Бог знает, где и с кем Грег, но, без сомнения, – либо гоняет в футбол, либо пьет пиво, либо развлекается с девочками. О нем нечего беспокоиться. Когда Вард наконец заснул, Фэй отправилась на работу.

Лето пролетело быстро. Валери переехала в дом, в который просто влюбилась, там и впрямь жили девять девиц. Дом большой, на половине кроватей не было даже простыней, на кухне стояло шесть бутылок водки, бутылки с содовой, на столе лежало два лимона, и никакой еды в холодильнике. Она редко встречалась с соседками. Каждая жила своей жизнью, со своим мальчиком, у некоторых были собственные телефоны, и Вэл никогда не чувство-вата себя счастливей, чем сейчас, о чем призналась Ванессе перед отъездом:

– Об этом я мечтала всегда.

– А как актерская школа? – спросила Ванесса, удивляясь, как они с сестрой могли разделять сперва одну утробу, потом одинаковую жизнь и общий дом. Невозможно вообразить более непохожих людей, чем они.

Вэл пожала плечами.

– Пока некогда подать заявление. Ванесса тоже переехала, остановилась в Барбизоне, в Нью-Йорке, и искала жилье на пару с подругой, коллегой по работе. Работа в издательстве «Паркер» была весьма скучной, она отвечала на телефонные звонки и размышляла о жизни в Барнарде. Валери позвонила как-то поздно ночью и сообщила, что получила роль без слов в фильме ужасов.

– Правда здорово?

Было уже три, и Ванесса зевнула, но не хотела разочаровывать сестру. Она была рада ее звонку.

– А что ты будешь делать?

– Я пройду по площадке, а из глаз, носа и ушей будет хлестать кровь.

Ванесса едва не застонала.

– Здорово… И когда начинаешь?

– На следующей неделе.

– А маме сказала?

– У меня еще не было времени. Я позвоню ей как-нибудь на этой неделе. – Они обе подозревали, что Фэй вряд ли придет в восторг. Казалось, она вообще не понимала Вэл; девушка чувствовала, что мать постоянно ею недовольна. И на этот раз, скорее всего, не обрадуется. Но и мать начинала с малого: целый год снималась в рекламных роликах в Нью-Йорке, прежде чем ее нашли и дали роль в кино. Вэн не стала напоминать сестре, что мать никогда не ходила по сцене с кровоточащими носом, глазами и ушами. – А как твоя работа, Вэн? – Сейчас Вэл была великодушна, хотя никогда не интересовалась никем, кроме себя. И Ванесса прекрасно знала это.

– Все нормально. – Она снова зевнула. – В общем-то, работа довольно нудная, но я познакомилась с симпатичной девушкой из Коннектикута, и мы хотим найти жилье поближе к университету, она тоже туда собирается.

– А-а. – Вэл явно заскучала и уже торопилась повесить трубку. – Я буду сообщать тебе, как пойдут дела.

– Спасибо. Будь осторожней.

У них были странные отношения – и близость, и ее полное отсутствие. Вроде бы они и тянулись друг к другу, но ничего общего у них не было. Какая-то непонятная связь. Ванесса всегда ощущала ее, но не могла определить словами и завидовала сестрам из других семей, казавшимся по-настоящему близкими. Она же всегда была далека от Вэл и всю жизнь мечтала о подруге, с которой можно поговорить, которой можно довериться, вот как девочке из Коннектикута.

Энн, оставшаяся в Калифорнии, тоже чувствовала что-то похожее. Как-то она увидела девочку, шедшую вниз по Родео Драйв; та ела мороженое и размахивала ярким розовым кошельком. Она была больше похожа на подростка с рекламной картинки в журнале. Когда она улыбнулась, Энн подумала: какая красивая девочка! А потом увидела ее через час, она ела ланч в «Дейзи», куда Энн зашла купить гамбургер. Мать дала деньги на новые туфли, и Энн бродила по Родео Драйв, разглядывая гуляющих. Солнце светило ярко, день был жаркий, но дул приятный ветерок, и, зайдя в «Дейзи», она села за соседний столик. Девочки улыбнулись друг другу и заговорили. У незнакомки были мягкие каштановые волосы до пояса, большие карие глаза; выглядела она лет на восемнадцать. Но Энн удивилась, узнав, что они ровесницы и родились едва ли не день в день.

– Привет, я Гейл.

– А я Энн. – Разговор мог бы на этом и закончиться, но, похоже, Гейл было что сказать. Она поведала Энн, что видела у Джиорджио хорошую юбку из белой мягкой кожи и красивые ботинки. На Энн произвело впечатление название магазина, где эта девочка одевается, и она сказала, что в верхней части улицы видела красивые туфли. Они поговорили о «Битлзах», Элвисе Пресли, о джазе и в конце концов добрались до школьной темы.

– Я собираюсь на следующий год в Вестлэйк, – небрежно бросила новая подружка, и Энн вытаращила глаза.

– В Вестлэйк? Так и я тоже!

Еще одно счастливое совпадение вдобавок к возрасту. Гейл честно призналась, что болела и пропустила год, что сейчас ей пятнадцать, но она здорово отстала. И Энн почувствовала, будто ей впервые повезло. Она рассказала Гейл о себе, не касаясь, конечно, кое-каких подробностей, не упомянула, например, о ребенке, которого пришлось отдать, и еще кос о чем.

– Я тоже пропустила год, и тоже очень отстала.

– Вот здорово!

Гейл пришла в такой восторг, что Энн рассмеялась. Никто раньше не вел себя с ней так непринужденно, и Гейл сразу понравилась ей. Энн давно мечтала с кем-нибудь подружиться – так скучно целыми днями торчать одной у бассейна. Может, Гейл захочет прийти к ней в гости?

– А что ты делала, когда не ходила в школу? – Гейл с обожанием глядела на возникшую невесть откуда новую подругу, и Энн постаралась держаться как можно дружелюбней.

– Уходила в Хейт-Эшбури.

Глаза Гейл чуть не выскочили из орбит.

– Ты была там? Ого! И принимала наркотики? Энн поколебалась, потом покачала головой.

– Да нет, не так чтобы… – Она поняла, что Гейл ничего не знает о той жизни, такая чистенькая, аккуратная, хорошенькая, нарядная и, похоже, слегка избалованная. Из тех, о которых говорят: еврейская американская принцесса, и Энн заинтересовалась ею. Все ее одноклассницы такие скучные, и никто ни о чем не расспрашивал, когда она вернулась из Хейт. Гейл совсем на них не похожа. У нее есть свой стиль, она красивая, и было сразу заметно, что она – личность. Девочек сразу потянуло друг к другу. В конце ланча они уже громко хохотали, а метрдотель беспрестанно бросал на них сердитые взгляды. Наконец Гейл предложила вернуться на Родео Драйв.

– Если хочешь, я покажу тебе ботинки у Джиорджио.

Энн была потрясена, узнав, что у Гейл там открытый счет, а продавцы толпились вокруг нее, стараясь помочь что-нибудь выбрать. Обычно, когда дети приходят в подобные места, обслуживающий персонал старается от них поскорее избавиться. Но с Гейл все было иначе, все называли ее по имени, даже Энн предложили кофе в баре, и время прошло замечательно. Гейл решила, что ей все же не нравятся ботинки, и в конце концов они со смехом вышли.

– Я покажу тебе туфли в другом месте. – Все было так забавно, и, может, впервые за последнее время обе так здорово провели день, бездельничая и слоняясь по улицам.

– Твоя мама, наверное, часто покупает вещи у Джиорджио, раз там так хорошо к тебе относятся?

Гейл с минуту помолчала, уставившись в пространство, а потом посмотрела на Энн.

– Мама умерла два года назад от рака. Ей было тридцать восемь. – Слова Гейл так потрясли Энн, что она испуганно уставилась на подругу. Да, хуже не бывает, ужасно. Даже несмотря на то, что они с Фэй не были близки и временами Энн ее просто ненавидела, все-таки пусть мать лучше никогда не умирает. Она увидела боль в глазах Гейл.

– А у тебя есть братья и сестры?

– Нет, только папа. – Она серьезно посмотрела на Энн. – И поэтому он меня балует, как мне кажется. Я – единственное, что у него осталось. Я стараюсь не очень этим пользоваться, но так трудно удержаться.

Она улыбнулась, и Энн вдруг заметила веснушки на ее лице.

– Я умею настоять на своем, а он так нервничает, когда я плачу.

– Бедняга.

– А твои родители какие?

Энн очень не хотелось говорить о них, но после того, как Гейл доверилась ей, было бы нечестно не поделиться с ней хоть чем-нибудь.

– Да нормальные.

– Ты с ними ладишь?

Энн пожала плечами. По правде говоря, она никогда с ними не ладила.

– Временами. Они сходили с ума от того, что я убежала из дома.

– А теперь они тебе доверяют?

– Думаю, да.

– Ты снова убежишь? – Гейл с любопытством посмотрела на новую подругу.

Энн покачала головой.

– Нет. Нет…

– А у тебя есть братья и сестры? – Они как раз подошли к обувному магазину, когда Энн кивнула.

– По двое каждых.

– Ох! – ослепительно улыбнулась Гейл. Если бы она захотела, то снималась бы сейчас в кино, но отец слишком боялся за нее. – Как тебе повезло!

– Это так кажется. – Энн не разделяла ее мнения.

– А что они собой представляют?

– Старший брат Лайонел очень аккуратный, изящный. Ему скоро двадцать один. – Она не сказала Гейл, что Лай голубой. – Он бросил учебу и теперь делает фильмы для «Фокс».

Энн произнесла это с гордостью, и на Гейл сообщение произвело должное впечатление.

– Другой брат спортсмен, он учится в Алабамском университете на футбольную стипендию, уже на предпоследнем курсе. И есть сестры-близнецы – одна уехала на восток в Барнард, а другая пытается стать актрисой.

– О, как здорово!

– Лайонел… Мы всегда были с ним близки… А вот с другими… – Энн пожала плечами, объединив их в одно целое. – Ну, иногда они бывают странными.

Обычно они такое говорили про нее, но теперь ей было все равно. У нее появилась собственная подруга.

Гейл купила две пары одинаковых туфель разного цвета. Потом посмотрела на часы.

– Отец должен забрать меня в четыре возле отеля. Хочешь прокатиться?

Энн заколебалась. Из дома она ехала на такси, но неплохо прокатиться и с Гейл.

– А он не будет против?

– Нет, вовсе нет. Ему это нравится. Подвозить незнакомых? Энн рассмеялась. Гейл казалась немного наивной, но это в ней и привлекало. Девочки пересекли бульвар и остановились перед роскошным отелем, ожидая отца Гейл. При виде машины Энн была потрясена. Серый «ролле» остановился неподалеку, и Гейл замахала рукой. Энн подумала, что та увидела в шикарном автомобиле кого-то знакомого, но коренастый широкоплечий мужчина, похожий на дочь, перегнулся через сиденье и открыл дверцу. Гейл влезла внутрь и поманила Энн, объясняя отцу, сидящему за рулем «роллса»:

– Привет, папа, я подружилась с девочкой. На будущий год она поедет в ту же школу, что и я.

При виде Энн мужчина не выразил недовольства и дружелюбно пожал ей руку. Не красавец, но лицо доброе. Его звали Билл Стейн. Энн узнала, что отец Гейл адвокат в шоу-бизнесе. И подумала, что он наверняка знаком с ее родителями, но, представившись, не назвала фамилии. Он довез девочек до бульвара Сансет и решил угостить мороженым. У него приготовлен сюрприз для Гейл: они будут ужинать в «Трейдер Вик», потом пойдут в кино с друзьями. И что самое смешное, на фильм Варда и Фэй. Энн сказала, что уже видела его и ей понравилось. Потом заговорили о другом. Энн все время ловила на себе его взгляд, будто отец Гейл хотел понять, кто она такая, и старался вызвать ее на разговор. Странно, но Энн чувствовала себя с ним спокойно и уютно, что бывало очень редко. Когда отец с дочерью довезли ее до дома, расставаться с ними очень не хотелось, и она смотрела вслед, пока «ролле» не исчез из виду.

Страстно желая снова встретиться с Гейл, она дала ей номер телефона. Гейл обещала назавтра позвонить и прийти поплавать в бассейне. Энн сгорала от нетерпения. Она думала, что мистер Стейн сможет подвезти Гейл… Увидев дома отца, Энн удивилась, а взглянув на часы, и вовсе поразилась – уже шесть!

– Привет, дорогая. – Он посмотрел на нее, наливая вино в бокал.

Фэй еще не было, ужин будет не раньше чем часа через два, и ему хотелось расслабиться, посмотреть новости, искупаться, немного выпить. Вард теперь пил мало, и только вино. Он удивился, увидев довольную Энн. Трудно было представить, что дочь может быть такой. Большую часть времени она отсиживалась в своей комнате.

– Что ты сегодня делала?

Она посмотрела на отца долгим взглядом и пожала плечами.

– Ничего особенного. – И убежала к себе, улыбаясь и думая о новой подруге.

29

В Барбизоне Ванессе было хорошо, здесь жили в основном женщины. Ее радовало приятное соседство с бассейном и кофейным магазином внизу. Все, что надо.

К тому же здесь жила Луис Мэттисон. На выходные они уезжали на Лонг Айленд к знакомым подруги, а потом нашли себе квартиру на двоих в Вестсайде. Вэн знала, что, увидев ее жилье, родители умерли бы. Конечно, здесь ближе к университету и больше свободы, но в Барбизоне было как-то уютней. Подруги переехали сюда за месяц до начала учебы и по очереди покупали еду и вели хозяйство.

Сегодня очередь Ванессы, и она с трудом взбиралась по лестнице с тяжелыми сумками в каждой руке. Старый лифт почти никогда не работал, и она боялась застрять по дороге, уж лучше подняться пешком на третий этаж. Был август, конец дня, она устала и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. На лестничной площадке второго этажа стоял высокий, с каштановыми волосами, приятной наружности молодой человек в майке и шортах, с кипой бумаг под мышкой.

– Вам помочь?

Она взглянула на него снизу вверх и хотела было отказаться, но он ей понравился. В нем было что-то естественное, интеллигентное, и это привлекло Ванессу. Именно такого мужчину она надеялась встретить в издательстве, устраиваясь на работу, но никто из сотрудников не взволновал ее, а этот незнакомец чем-то привлек. Она, конечно, не была уверена, может, просто кипа бумаг, похожая на рукопись, сбила ее с толку. Вэн не ошиблась: это действительно была рукопись, как он объяснил позже, ставя сумки с продуктами под ее дверью.

– Только что поселились? – Молодой человек никогда не видел девушку раньше, хотя жил здесь уже несколько лет. Он переехал сюда в начале учебы, а закончил университет год назад, но настолько оброс бумагами, что уезжать отсюда не хотелось. Он занимался философией и, кроме того, пытался писать пьесу, но забыл про все, глядя на стройную девушку с длинными светлыми волосами. Она кивнула в ответ, вынимая ключ из сумки.

– Мы с подругой перебрались сюда две недели назад.

– Что, через месяц заканчиваете? – Он знал похожих девушек, встречался с ними много лет – здесь, в Колумбии, он живет почти шесть лет, с 1962 года.

Вэн мило улыбнулась. В последнее время люди часто думали, что она старше своих лет. Это было приятно – раньше, наоборот, все считали ее младше Валери.

– Нет, только начинаю учиться. Но спасибо за комплимент.

Он великодушно улыбнулся. У него были красивые зубы и приятная улыбка.

– Не стоит. Увидимся как-нибудь.

– Спасибо за помощь.

Он потопал вниз по лестнице со своими бумагами, и Ванесса услышала, как на втором этаже хлопнула дверь. Вечером она рассказала о нем Луис, та улыбалась, закручивая волосы на бигуди, готовясь к завтрашнему дню.

– Похоже, он ничего. А сколько ему лет, как ты думаешь?

– Не знаю. Старый, наверное. Он сказал, что работает над тезисами, и у него была рукопись.

– Может, просто выпендривается.

– Да не похоже. Ему, наверное, лет двадцать пять.

Луис сразу же утратила к нему интерес, ей недавно исполнилось восемнадцать, и она считала, что даже двадцать – уже старость, а двадцать пять – вообще смешно. В таком возрасте они хотят одного – залезть в постель в первую же встречу, а Луис к этому не готова.

Как оказалось, Ванесса почти угадала. Ему двадцать четыре, и они снова встретились как-то воскресным вечером, когда девушки возвращались после уик-энда. Они размахивали сумками, теннисными ракетками, на Луис была огромная шляпа, а у Вэн фотоаппарат; подруги выбирались из такси. А их сосед парковал свой битый автомобиль на другой стороне улицы и наблюдал за ними. Он отметил, что у Ванессы великолепные ноги. Девушка походила на Иветт Мими даже чуть вздернутым носиком, и у нее совершенно потрясающие зеленые глаза, он обратил на них внимание еще в тот раз, на лестнице. Молодой человек пересек улицу; он был снова в шортах, майке и в спортивных тапочках на босу ногу.

– Эй, привет! – Они в тот раз не представились и не знали имен друг друга. Он предложил девушкам помочь донести вещи и подхватил обе теннисные ракетки, взял по сумке в каждую руку и свой портфель, тоже не легонький, а потом все это свалилось в кучу прямо перед их дверью.

– Ну и тяжести вы таскаете! – Он посмотрел на нее, а потом тихо добавил, когда Луис уже вошла в квартиру: – Не хочешь спуститься ко мне выпить по стаканчику вина?

Ванесса в принципе не возражала, но решила, что сосед слишком торопится. Она не ходила в квартиры незнакомых мужчин и совсем не знала, кто он такой. А вдруг это бостонский насильник? Он, казалось, прочитал ее мысли.

– Я тебя не изнасилую, клянусь. Во всяком случае, до тех пор, пока сама не согласишься. – Он оценивающе посмотрел на девушку, и Вэн покраснела. Она выглядела на двадцать один; ее красота привлекала молодого человека. Он до смерти хотел познакомиться с ней поближе.

Вместо того чтобы пойти с ним, она пригласила его к себе выпить пива. Это, конечно, не то, чего ему хотелось, но выбора не было, и он элегантно принял приглашение. Внес вещи в холл, закрыл дверь и огляделся, желая рассмотреть, как они устроились. Стены покрашены в бледно-желтый цвет, повсюду цветы, валяются журналы, на стене несколько индейских эстампов и большая семейная фотография – живописная группа возле бассейна. Очень похоже на Калифорнию. Он поинтересовался, кто это такие, а потом вдруг узнал Вэн, стоящую рядом с Валери и Лайонелом.

– Это моя семья, – просто сказала девушка, и он ни о чем больше не спросил, а Луис, подойдя к ним с банкой пива, рассмеялась:

– А ты не хочешь спросить, кто ее мама? Ванесса покраснела до корней волос и готова была убить подругу, она не любила говорить об этом. Когда-то Луис, узнав, что ее мать Фэй Тэйер, была потрясена. Она видела все ее фильмы, даже старые, где Фэй еще сама играла.

– О'кей. – Молодой человек с каштановыми волосами посмотрел на нее с улыбкой, как бы делая одолжение. – Ну, и кто твоя мама?

– Дракула. А твоя?

– Остроумно.

– Хочешь еще пива?

– Конечно.

Ему нравилось, как искрились в улыбке ее глаза. Он заинтересовался и опять посмотрел на фотографию.

В них всех было что-то похожее, но ничего особенного не пришло на ум, и он снова взглянул на Ванессу.

– Ну, сама скажешь, или мне придется отгадать?

– Да ладно, великое дело, моя мама Фэй Тэйер. Легче было сразу признаться, чем изображать скромницу. Ведь в конце концов для нее все это не имеет значения. Начиная с третьего класса она никогда не хвалилась родителями. Научилась держать язык за зубами. Нелегко быть дочерью знаменитости, тем более обладательницы трех «Оскаров».

Это заставляет людей ждать от нее чего-то большего или, наоборот, без меры критиковать, а Ванесса предпочитала жить спокойно. Молодой человек посмотрел на нее сощурившись и кивнул.

– Очень интересно. Мне нравятся некоторые ее фильмы.

– Мне тоже. – Вэн улыбнулась. По крайней мере, он не лезет вон из кожи, как бывало с другими. – Как, ты сказал, тебя зовут? – Но он до сих пор не представился. Все вышло как-то неожиданно, он ведь просто помог ей дотащить вещи наверх.

– Джейсон Стюарт. – Он улыбнулся девушке. Кажется, на него не произвело особого впечатления известие о ее знаменитой матери, ее подругу это потрясло гораздо больше. Он снова посмотрел на снимок. – А это что за дети?

– Мои братья и сестры.

– Ничего себе толпа.

Вот это на него подействовало сильнее. Сам он был единственным сыном, и большие семьи ему не очень нравились. Он любил такую жизнь, как у него. Его родители, уже в годах, уехали в Нью-Хемпшир, и в один прекрасный день все перейдет к нему. Но не так уж много. Отец был адвокатом с небольшой практикой и сейчас работал немного, в меру своих сил. Джейсон тоже подумывал заняться юриспруденцией, но, поразмыслив всерьез, решил – гораздо больше ему нравится писать. После защиты диссертации он обязательно сочинит пьесу – после третьего стакана пива он сообщил об этом Вэн. Джейсон не был любителем спиртного, просто жара действовала на него убийственно – здание за день накалилось и, казалось, превратилось в духовку. После того как Луис пошла спать, Джейсон с Вэн отправились подышать воздухом. Молодые люди шли вдоль Риверсайд Драйв, он рассказывал о Новой Англии, а она о Беверли Хиллз.

– В общем, я бы сказал – такие разные миры, да?

Вэн казалась вполне зрелой для своих лет, спокойной и скромной. Она засмеялась и поведала ему о сестре-близняшке.

– Мы с ней тоже два совершенно разных мира. Все, что она хочет, – это стать кинозвездой. Сейчас получила роль в фильме ужасов, у нее из ушей должна хлестать кровь. – Он скорчил гримасу, и оба рассмеялись. – А я хочу написать сценарий, но никогда, ни за какие деньги не буду играть. – Потом без всякой причины подумала о Лайонеле. Наверное, ему понравился бы этот парень. И Лай бы пришелся по душе Джейсону. Они оба такие честные и умные. – Мой брат тоже работает в кино.

– Хорошая у вас компания.

– Вполне. И я привыкла к ней, хотя каждый идет теперь своим путем. Только младшая сестра осталась дома. – Бедняжка Энн, ее бегство в Хейт, ребенок, которого пришлось отдать. Ванесса временами чувствовала к девочке острую жалость, хотя и теперь понимала ее не лучше прежнего. Они все казались такими далекими друг от друга, будто действительно из разных миров. Когда же, наконец, они соберутся вместе? Если вообще соберутся. Похоже, это случится не скоро, хотя сама она обещала попытаться вырваться на Рождество. Но кто знает, что будет к тому времени и где теперь Лайонел, Грег, Вэл…

– Ты любишь свою семью?

– Некоторых. – По непонятной причине Вэн говорила с ним откровенно, хотя у нее нет особых причин кривить душой. Она не так уж много рассказала ему – никаких подробностей ни о Лайонеле, ни об Энн. И не собиралась. – Одни мне ближе, другие нет. Старший брат очень утонченный. – Она все больше и больше уважала Лая за то, что тот сумел отстоять себя, хотя это было нелегко.

– А сколько ему лет?

– Двадцать один. Его зовут Лайонел. А другому брату, Грегу, двадцать. Потом идет моя близняшка, Вэл, ей тоже восемнадцать, а Энн пятнадцать.

– Твои родители времени не теряли.

Ванесса улыбнулась, и они медленно пошли к дому. Рядом текла река.

Джейсон проводил ее до двери.

– Сходим завтра на ланч?

– Нет, я же работаю.

– Я могу зайти к тебе. – Джейсону не слишком нравился такой вариант: не хотелось отрываться от своих занятий, но ему не терпелось скорее с ней увидеться.

– А это не нарушит твои планы?

– Нарушит. – Он честно посмотрел ей в глаза. – Но ты мне нравишься, и я бы не прочь часа два погулять.

– Спасибо. – И она ушла.

На следующий день Джейсон нашел ее за столом приемной издательства «Паркер», и они пошли в ресторан здоровой пищи есть сэндвичи с авокадо. Ему было интересно с ней, он ко всему относился всерьез и советовал Ванессе тоже не размениваться на пустяки. Он считал, что писать сценарий – дурацкое занятие, и предложил ей подумать о пьесе.

– Почему? Потому что ты их не пишешь? Ведь кино – дело серьезное.

Джейсону понравилось, как Вэн отстаивает свою точку зрения. В тот же вечер он пригласил ее на ужин, но девушка отказалась.

– Я обещала Луис пойти с ней к друзьям. Ему тоже хотелось присоединиться к подругам, но его не звали. Он вскользь поинтересовался, не из-за мужчины ли она туда идет. Мужчина там был – друг Луис, но Ванесса не хотела, чтобы Джейсон думал, будто она из-за него стремится туда.

Этот парень ей нравился. Вэн думала о нем весь вечер, пока они с друзьями ели спагетти и моллюсков на Хьюстон-стрит. А вернувшись домой, заметила свет в его окне. Интересно, что он сейчас делает – пишет или просто так сидит? Ванесса старалась как можно громче топать по лестнице, с силой хлопнула дверью, надеясь, что он позвонит. Но Джейсон не звонил два дня, решив немножко поиграть в холодность, а когда наигрался, Вэн уехала на уик-энд. Так что снова они встретились только в середине следующей недели. Джейсон увидел ее вечером, идущей с работы; девушке было жарко, она устала после бесконечного путешествия в автобусе через весь город.

– Как дела? – улыбнулся Джейсон, и Вэн обрадовалась. Она уже начинала думать, что он ее забыл.

– Хорошо, а как твоя пьеса?

– Да никак. Всю неделю сидел над проклятой диссертацией. – Он собирался работать с осени в школе для мальчиков, чтобы сводить концы с концами; при такой работе оставалось много времени для сочинительства. На Ванессу производила впечатление его серьезность во всем, даже в отношении к ней.

На этот раз, когда Джейсон пригласил ее куда-нибудь пойти, она оказалась свободной. Молодые люди направились в итальянский ресторанчик, выпили много красного вина, проговорили почти до часу ночи, а потом медленно пошли домой. По дороге Ванесса все время оглядывалась, опасаясь грабителей. Она все еще не привыкла к Нью-Йорку, а этот район вряд ли относился к благополучным. Но Джейсон, заметив ее страх, крепко обнял Вэн за плечи, и она ощутила себя в безопасности. Он проводил ее вверх по лестнице и немного задержался на втором этаже, но Вэн шагнула на следующую ступеньку. Тогда Джейсон ласково дотронулся до ее руки.

– Хочешь, зайдем чего-нибудь выпить? Однако Вэн и так достаточно выпила. Было ясно, что у него на уме. Уже почти два часа ночи, и, если она согласится зайти, парень, конечно, начнет приставать и просить этого. Но Вэн не была готова к такому ни с кем, даже с ним, хотя он ей очень нравился.

– В другой раз, Джейсон, извини. Огорченный, он проводил ее до двери, и она, войдя к себе, тоже была несколько разочарована. Впервые в жизни ей действительно хотелось мужчину. Она не Вэл, ей не нужны бесконечные победы, она не сгорала от желания к кому-то; некоторые мальчики ей нравились, но никто не увлекал так сильно, по крайней мере, до сих пор. Вдруг Вэн по какой-то внутренней дрожи поняла, что хочет с ним переспать.

В следующие несколько дней девушка пыталась отвлечься – ходила с Луис к ее друзьям, даже завтракала с боссом в издательстве и видела – он неравнодушен к ней, но не могла вынести даже прикосновения к руке. Вечерами, возвращаясь домой, она думала только о парне с каштановыми волосами со второго этажа. И испытала огромное облегчение, в выходные столкнувшись с ним. Вэн направлялась в прачечную. Луис куда-то уехала, и она осталась одна, но Джейсону об этом не сказала: ни к чему вдохновлять его на подвиги.

– Как поживаешь, детка? – Он попытался дать ей понять, что она еще маленькая, раз не согласилась пойти с ним в постель. Вэн стало неловко, но она не позволила продолжить в том же духе.

– Прекрасно, а как пьеса?

– Отлично: я много сделал.

Джейсон хорошо загорел; наверное, проводит время на крыше. Родители звали его на несколько дней в Нью-Хемпшир, но ему нравилось в Нью-Йорке. Дома так скучно.

Сейчас в городе у него появился дополнительный интерес. Джейсон просто физически чувствовал, как пульсирует кровь только от того, что он живет с Вэн в одном доме. Ни одна девушка давно так не заводила его, и это настораживало. Потому он был с ней краток.

– Увидимся, детка.

Джейсон догадался, куда она идет, и через час, услышав на лестнице ее шаги, рывком открыл дверь. Он не ошибся. Вэн несла большую сумку с чистым бельем. Услышав стук двери, обернулась.

– Привет! Хочешь есть?

Встретившись с ним глазами, она почувствовала, как екнуло сердце, и подумала: что это значит? Может, он имеет в виду нечто большее?

– Я… с удовольствием… – Вэн боялась снова отказаться, опасаясь, что больше он никогда уже ее не пригласит. Нелегко быть молодой в Нью-Йорке, и еще хуже – девственницей, а Джейсон уже взрослый, ему двадцать четыре года. Она вошла, оставила у двери сумку с бельем, радуясь, что интимные предметы туалета положила на самое дно и он их не увидит.

Джейсон приготовил сэндвичи с тунцом, разлил холодный лимонад. Молодые люди весело болтали и ели картофельные чипсы из пакета. Вэн удивилась собственной раскованности.

– Тебе нравится Нью-Йорк?

Ванесса чувствовала, как глаза Джейсона сверлят ее насквозь, и сосредоточилась на его словах. Между ними возникло какое-то напряжение, но странно – это не пугало ее. Она словно плыла по волнам его мыслей. Воздух был мягкий, теплый и… чувственный. Стояла тишина, в тот день собиралась гроза, но, казалось, для них существует один-единственный мир – эта комната.

– Да, я очень люблю этот город.

– Почему? – Он заглядывал глубоко в глаза, в душу, словно пытаясь отыскать там что-то. И Вэн посмотрела прямо на него.

– Пока не знаю. Просто мне здесь нравится.

– Мне тоже. – Голос звучал мягко и чувственно, и Вэн вдруг потянулась к нему. Он привлек девушку к себе, дотронулся до ее бедер, стал ласкать их, прижимать к себе; она почувствовала его губы на своих, а руки – на груди, и когда пальцы Джейсона оказались между ног, у нее захватило дух. Они легли на диван, и тут Вэн стала умолять его остановиться… Джейсон сел и удивленно уставился на нее.

– Не надо, пожалуйста…

Никогда раньше он никого не брал силой и не собирался делать это сейчас. Он казался обиженным, не понимая, в чем дело, а из глаз Вэн текли слезы. – Я не могу… Я никогда… – Однако девушке хотелось его, и он, вдруг обо всем догадавшись, прижал ее к себе; Вэн почувствовала его тело, его запах. От него шел тонкий аромат лимона; она не знала, мыло это или одеколон, но запах ей нравился, этот парень вообще ей нравился. Джейсон нежно смотрел на нее; он все понял и еще сильнее хотел.

– Я не знал… – Джейсон снова отстранился, давая ей возможность решать самой. Он не хотел настаивать в первый раз…

– Ты можешь подождать?

Вэн смутила собственная нерешительность. Ведь сама она не хотела ждать. Поэтому через минуту Джейсон уже нее ее в свою постель как тряпичную куклу; аккуратно положив девушку поверх одеяла, стал раздевать ее. На Вэн были только шорты, рубашка без рукавов, трусики и лифчик. Она чувствовала себя маленькой девочкой; раздеваясь, он отвернулся, чтобы не смущать ее. Он ласкал ее нежно, чувственно, и она стонала в экстазе. Наконец разразилась гроза – реальная то была гроза или просто часть того, что она сейчас чувствовала? Когда все уже случилось и он лег с ней рядом, она улыбнулась ему, а дождь колотил по подоконнику. На простыне была кровь, но, казалось, это его не беспокоило. Он снова и снова повторял ее имя, касался лица, целовал тело… Потом Джейсон снова раздвинул ее ноги, и она, ощутив там его язык, застонала, и он снова вошел в нее. На этот раз молнии сверкали не на небе, а у нее в голове; Вэн в экстазе выкрикивала его имя, чувствуя, словно его сильные руки куда-то уносят ее.

30

Начали!

Режиссер прокричал это в одиннадцатый раз, и Валери пошла через площадку. Красная краска текла из ушей, из глаз, по щекам и из носа. Каждый раз приходилось ее смывать и все начинать сначала. Это было ужасно скучно, но, может, потом она станет большой звездой… Вэл надеялась, что ее заметят… Она будет играть с Ричардом Бартоном, или Грегори Пеком, или Робертом Рэдфордом… Впрочем, и с Дастином Хофманом не так уж плохо…

Режиссер кричал «начали» уже в девятнадцатый раз, и Вэл снова шла, и краска затекала в волосы, а он вопил, что состав краски не тот. Когда наконец он крикнул: «Сняли!», Валери ушла со съемочной площадки, так и не узнав, что Фэй все видела и очень страдала за дочь. Это жалкая, ничтожная роль, рассказывала она Варду. И ужасная.

– Неужели нельзя было найти что-то поприличнее?

– Но, может, она хочет всего достичь самостоятельно, Фэй? Как ты когда-то.

– С тех пор прошло почти тридцать лет, времена изменились. А она совсем не умеет играть.

– Как это можно определить по такой маленькой роли?

Он пытался быть справедливым; ему казалось, что Фэй слишком придирчива.

– Она не в состоянии даже пройтись как следует.

– А ты могла бы, если бы тебе налили черт знает что в нос и уши? Лично я думаю, что девочка чертовски азартна.

– А по-моему, она чертовски глупа.

Но скоро Вэл дали еще одну роль, правда, не лучше первой. Однако девушка радовалась, хотя Фэй снова ворчала. Она пыталась тактично выяснить, неужели дочери нравятся такие фильмы, но для Валери вопросы матери были просто оскорблением. В ее глазах стояла откровенная ненависть.

– Ты вообще начинала с мыльных реклам про кукурузные хлопья и кашу. Я начинаю с крови, это одно и то же. И однажды, если только захочу, буду лучше тебя.

Это была амбициозная цель, и Вард, наблюдая за ссорой женщин, почувствовал жалость к дочери. Вэл рвалась к соревнованию с Фэй, забыв себя, в отличие от Энн, которая, казалось, наконец вернулась в семью. Она повзрослела и полюбила новую школу. Обзавелась подругой – проводила все время с девочкой, несколько лет назад потерявшей мать. Овдовевший отец любил дочь до безумия, с удовольствием возил подруг повсюду – на шоу, на игры. Для Нарда и Фэй это было просто благом. После последней награды Фэй у них совсем не осталось свободного времени, и супруги были благодарны Биллу Стейну, взявшему на себя заботу об Энн.

Когда-то дороги Варда и Билла пересекались, он казался неплохим человеком, и если баловал свою дочь, то ясно почему – она единственная, кто у него остался. И ему не на кого больше изливать свою нежность.

Он дарил Энн хорошие вещи – свитер, маленькую красную сумочку, даже желтый зонтик от Джиорджио, когда однажды их застал дождь. И ничего взамен не хотел. Она казалась ему очень одинокой, у родителей не хватало времени на дочь, и он рад был Что-то сделать для девочки, как и для сноси Гейл.

– Вы всегда так добры ко мне, Билл. – Он разрешил ей называть его по имени и настаивал на этом. Сперва она робела, по потом привыкла.

– А почему я должен плохо к тебе относиться? Ты славный человек. Нам с Гейл очень хорошо с тобой.

– Я люблю вас обоих. – Слова вырвались из ее изголодавшейся по ласке маленькой души, и его сердце потянулось к ней. Билл замечал в девочке какую-то грусть и не понимал причины, но тоска неизбывно стояла в ее глазах. Он знал, что два года назад Энн убегала в Хейт, и задумывался о том, что там могло случиться. Как-то он спросил Гейл, но та не знала.

– Она никогда не говорит об этом, папа, и я не спрашиваю. По-моему, у нее какие-то проблемы с родителями.

– Мне тоже так кажется. – Он всегда был честен с дочерью.

– Но дело не в том, что они плохо относятся к Энн, просто их никогда нет дома. Братья и сестры выросли и разъехались, а она вечно одна с горничной. Почти каждый вечер ужинает в одиночестве и уже привыкла.

– Ну теперь ей больше не придется скучать. Стейны взяли ее под свое крыло, окружили теплом, и она, как маленький цветок, расцветала на глазах. Биллу нравилось наблюдать, как девочки делают уроки, просто болтают, плавают в бассейне и часами хихикают над какими-то своими шутками. Он покупал обеим хорошие вещи, что всегда доставляло ему удовольствие. Он понял это после смерти жены, и сейчас, сидя с Энн возле бассейна, тоже размышлял об этом. Был теплый осенний день, и Гейл побежала в дом за едой.

– Ты иногда кажешься такой серьезной, Энн. – Девочке было хорошо с ним, и она спокойно реагировала на вопросы Билла о ее прошлом, хотя вначале опасалась, что он спросит ее о том, чем ей не хотелось бы с ним делиться. – О чем ты думаешь?

– О разном.

«О погибшем друге моего брата, отданном ребенке…» Ей уже было пятнадцать, но воспоминания до сих пор преследовали ее. Но Биллу она ничего не сказала.

– О днях, проведенных в Хейт? – Он все время думал об этом.

Их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах боль разбитого сердца. Он никак не мог понять причину этой боли, но надеялся, что когда-нибудь удастся… Энн была для него как бы второйдочерью. Всего за несколько месяцев она стала так много для них значить. Оба привязались к девочке, и она платила им тем же. После Лайонела и Джона они были первыми людьми в ее жизни, которые искренне заботились о ней, во всяком случае, так ей казалось.

– Да, что-то в этом роде… – Сама удивившись, что приоткрылась больше, чем хотела, она добавила: – Однажды я отдала… очень дорогое для меня… И иногда думаю об этом, хотя теперь уже ничего не изменить.

В глазах Энн стояли слезы; Билл коснулся ее плеча, его глаза тоже повлажнели.

– Я ничего не отдавал, но потерял человека, которого очень любил. Может, это даже хуже.

Билл решил, что Энн говорит о былом возлюбленном, но как она, столь юная, может переживать с такой силой? Ему и в голову не приходило, что она отдала своего ребенка, – девушка казалась такой невинной, такой нежной. Но взгляд, обращенный к нему, был полон жизненной мудрости.

– Вам, наверное, было очень тяжело, когда умерла жена?

– Да. – Билл удивился, что так легко говорит об этом с подругой дочери, но она, казалось, понимала его; сидела рядом, держалась за бортик бассейна и смотрела на него, как старинный друг. – Ничего худшего в моей жизни не было.

– Такое случилось и со мной. – Энн вдруг почувствовала жгучее желание рассказать ему о ребенке, но испугалась, что тогда он не позволит Гейл даже подойти к ней.

– Это было ужасно, моя милая?

– Хуже, чем ужасно. – Каждый день Энн думала о том, где ее сын. Правильно ли она поступила, жив ли он, не стал ли ненормальным из-за наркотиков, хотя после рождения никаких признаков, как сказал доктор, не было… Она встретилась с взглядом Билла, и тот печально улыбнулся.

– Мне очень жаль тебя, Энн. – Он крепко держал девочку за руку; она чувствовала себя в тепле и безопасности, а вскоре появилась Гейл с ланчем. Она отмстила, что Энн притихла, но подруга часто бывала такой. Ничего необычного не увидела Гейл и в глазах отца. Однако заметно, что тот стал внимательнее наблюдать за Энн.

Однажды, когда они снова оказались одни, ожидая возвращения Гейл от подруги, он воспользовался случаем еще раз поговорить с Энн. Она пришла чуть раньше времени. Билл вышел в халате из душа, предложил ей устроиться поудобнее, и она села в кресло с журналом в руках. Спустя некоторое время девушка увидела, что он наблюдает за ней, и отложила журнал в сторону. Ощущения, познанные раньше, поднялись в ней. Не говоря ни слова, она встала и подошла к Биллу. Он обнял ее и крепко поцеловал, но все-таки усилием воли заставил себя отстраниться.

– Господи, Энн, извини. Я не знаю… что…

Но она страстным поцелуем заставила его замолчать. Билл был ошарашен. Он инстинктивно понял, что она в этом не новичок, особенно когда руки девушки оказались под его халатом. Он понял, в чем состоял секрет Энн. Он ласково отвел ее руки, поднес к губам и поцеловал Пальцы. Его тело напряглось, и она, почувствовав это, стала соблазнительно поглаживать его. Биллу казалось, что он сходит с ума, но не настолько, чтобы обидеть ее или совершить что-то греховное. Энн в его глазах была еще ребенком. Ей всего пятнадцать лет, ну, почти шестнадцать. Все равно…

– Нам нужно поговорить. – Он опустился на диван, усадил ее рядом, плотно завернулся в халат и заглянул ей в глаза. – Не понимаю, что на меня нашло.

– А я понимаю. – Она сказала это тихо, словно во сне. – Я люблю тебя, Билл.

Это была правда, она не лукавила. И он любил ее. Сумасшествие. Ему сорок девять, а ей пятнадцать. Ужасно… Но вместо того, чтобы немедленно взять себя в руки, Билл снова поцеловал ее. Он чувствовал, как волны страсти захлестывают его, и нежно взял девочку за руку.

– Я тоже очень люблю тебя, но не могу позволить этому случиться, Энн. – В его голосе отражались страсть и душевная боль, а в глазах девушки стояли слезы. Энн пришла в ужас – вот сейчас он ее выгонит, и, может быть, навсегда. Она не пережила бы этого, у нее и так было слишком много потерь.

– Почему? Что в этом плохого? У других ведь так бывает.

– Но не при такой разнице в возрасте, как у нас. Разница составляла тридцать три года, к тому же Энн еще несовершеннолетняя. О, если бы ей было двадцать два, а ему пятьдесят пять, если бы он не был отцом ее лучшей подруги… Но Энн яростно и упрямо мотала головой. Она ни за что не расстанется с ним. За свою короткую жизнь она уже слишком много потеряла.

– Неправда. У других такое часто случается, я знаю.

Билл улыбнулся. Какая она страстная, сладкая, и так ему нравится. Он вдруг понял это совершенно отчетливо.

– Мне все равно, даже если бы тебе было сто лет. Я люблю тебя, и все. И никому не отдам.

Мелодраматичность момента заставила его снова улыбнуться. Он поцеловал Энн; ее губы были сладкими, а кожа казалась бархатной. Все ужасно, с точки зрения закона связь с девочкой такого возраста расценивалась как изнасилование, даже несмотря на ее согласие.

– Энн, ты когда-нибудь уже занималась этим? Скажи честно. Я не рассержусь на тебя. – Он ласково улыбался, пытаясь узнать правду. А она и не боялась быть честной с ним, понимая его состояние. В душе оба радовались, что Гейл задерживается.

– Да, но не так. Когда я была… в Хейт… – Такое трудно объяснить, но ей хотелось, очень хотелось, чтобы между ними не было недоговорок. – Я… Она тяжко вздохнула, и Билл пожалел о своем вопросе.

– Ты не обязана рассказывать, если не хочешь, Энн.

– Нет, я хочу. – Она попыталась коротко изложить, и сказанное вслух ее ужаснуло. – Я жила в коммуне, глотала ЛСД и другие наркотики, но больше всего ЛСД. Секта, в которой я жила, занималась странными делами…

Он в ужасе замер.

– Тебя изнасиловали?

Энн медленно покачала головой, не отрывая от него взгляда. Она должна все честно рассказать, чего бы это ей ни стоило.

– Я делала это, потому что ничего не соображала. И со всеми, мне кажется… Я почти ничего не помню. Я была в трансе и не знаю, что было наяву, а что во сне… Когда я была на пятом месяце беременности, родители вернули меня домой. И тринадцать месяцев назад родился ребенок. – Она понимала, что всю жизнь будет помнить дату его рождения, и сейчас могла сказать с точностью до дня: тринадцать месяцев и пять дней. – Но мои родители заставили отдать его в чужую семью. Это был мальчик. Я его даже не видела. Это я имела в виду под самым худшим, что мне пришлось пережить. – Она судорожно подбирала слова, чтобы передать свое состояние. – Это моя самая большая боль и ошибка. Никогда себе не прощу. Каждый день спрашиваю себя – где он, все ли с ним в порядке.

– Но ребенок сломал бы твою жизнь, дорогая. – Билл нежно погладил Энн по щеке. Ему было отчаянно жаль эту девушку и очень больно за нее. Она совсем не похожа не Гейл. Через какой ужас она прошла!

– Мои родители сказали то же самое, но это неправда.

– Ну, и что бы ты сейчас с ним делала?

– Заботилась бы о нем… Как всякая другая мать… – Глаза Энн наполнились слезами, и Билл привлек ее к себе. – Я ни за что не отдала бы его сама.

Он хотел было сказать, что когда-нибудь подарит ей другого ребенка, но промолчал: что может быть глупее таких слов? Тут они услышали, как Гейл открывает ключом дверь. Билл торопливо отодвинулся от Энн, взглянул в последний раз, прикоснулся к ней, сгорая от желания, и еще плотнее запахнул халат. Через минуту оба улыбались вошедшей Гейл.

Следующие два месяца Энн встречалась с ним везде, где только можно. Они просто говорили, гуляли, делились мыслями. Гейл ничего не знала, и Энн надеялась, что так и не узнает. Это была их тайна; оба понимали, что встречи надо прекратить, но остановиться не могли. Они нуждались друг в друге, очень нуждались. Билл доверял ей, их отношения были целомудренными, но сколько времени это могло продолжаться? Когда бабушка Гейл пригласила ее на рождественские каникулы, они придумали план: Энн скажет родителям, что поживет у Гейл и Билла, а сама все время до возвращения Гейл проведет с ним. Это будет почти как медовый месяц.

31

Луис уже давно догадалась, что происходит между ее подругой и парнем со второго этажа. Она не столько не одобряла эту связь, считая его слишком старым – двадцать четыре года! – сколько жалела, что теперь редко видит Ванессу. У нее, конечно, были свои друзья, к тому же она усиленно занималась: проекты, домашние задания, экзамены. Месяцы летели быстро, и трудно было поверить, что на носу рождественские каникулы. Стояла холодная морозная погода, и вскоре после Дня Благодарения выпал первый снег.

Ванесса, никогда прежде не видевшая снега, пришла в восторг. Они с Джейсоном играли в снежки в Риверсайд Парк. У них всегда было полно дел – «Метрополитен», Музей современного искусства, опера, балет, концерты в Карнеги Холл и всегда манящий Бродвей. Джейсон обожал культурные развлечения и всюду тащил с собой Ванессу. В кино они не ходили, смотрели только некоторые старые ленты на фестивале в Музее современного искусства. Он работал над диссертацией, а она готовилась к экзаменам. Ей нравились его серьезность, его строгость, он вообще ей нравился.

– Я буду скучать по тебе в каникулы. – Вэн лежала на диване с книгой и смотрела на него. В очках Джейсон казался ужасно серьезным, но, взглянув на нее, улыбнулся.

– А я думал, что ты мечтаешь вернуться в Целлулоидную Страну. – Так он называл Лос-Анджелес. – Будешь каждый день ходить в кино с друзьями, пожирать бутерброды, картофельные чипсы… – Все перечисленное было ужасным для него. – А потом снова вернешься ко мне.

Ванесса рассмеялась. Ничего себе представления о Лос-Анджелесе! Можно подумать, что там все только и носятся с гамбургерами, бутербродами и пиццей в руках, с бигуди на голове, танцуют рок и смотрят дрянные фильмы. Ей стало еще смешнее, когда она задумалась – а что бы он сказал о Вэл? Сестра снималась в очередном фильме ужасов, вся покрытая зеленой слизью. Вряд ли подобные картины отвечают его представлениям о хорошем кино.

Интересно было бы увидеть всех снова. Иногда Вэн думала, что Джейсон чересчур серьезен. Но ей было хорошо с ним, и она не кривила душой, когда говорила, что будет скучать по нему в каникулы.

– А ты что собираешься делать?

Он еще не решил. Вэн не сомневалась, что он тоже поедет домой, однако было не похоже, чтобы он туда стремился. Она давно обратила внимание, что родители никогда ему не звонили, да и он сам редко упоминал о них. Вэн тоже не часто звонила домой, но ощущала тесную связь с семьей. Она посмотрела на него – Джейсон улыбался, глядя ей в глаза. Во взгляде сквозила нежность, и стало так хорошо на душе. Она протянула к нему руку, он поцеловал узкую ладонь и задумчиво произнес:

– Знаешь, я тоже буду по тебе скучать.

– А когда-нибудь ты поедешь со мной в Калифорнию?

Вообще-то никто из них пока не был готов к этому. Джейсона смущала ее семья: перспектива предстать перед столь известными людьми ужасала его. Ей тоже было страшновато представить его домашним – это означало бы, что у них все серьезно, родители наверняка так подумают. Да и не стоит пороть горячку: может, это ничего не значащее любовное приключение. Вэн и не ждала от него ничего большего, по крайней мере, убеждала в этом себя.

– Я буду звонить тебе, Джейсон.

То же самое она повторила и в аэропорту двадцать третьего декабря. Джейсон решил остаться дома и поработать над диссертацией, а это означало, что он будет один на праздничные каникулы. Вэн заволновалась, но он успокоил ее, что все будет прекрасно, и тогда она пообещала звонить каждый день. Джейсон поцеловал ее крепким долгим поцелуем, и Вэн пошла к самолету.

Когда огромная серебряная птица взмыла в небо, он засунул руки глубоко в карманы, обернул шарф вокруг шеи и вышел на холод. Снова шел снег. Джейсон испугался. Как же сильно он влюбился! В их отношениях он хотел видеть очередную необременительную связь, к тому же очень удобную – с соседкой по дому. Но ничего не поделаешь – ему все в ней нравилось: серьезность, интеллигентность, красота, доброта, она хороша в постели.

Когда Джейсон открыл дверь своей квартиры, она показалась ему гробницей. Он сел за стол и уставился в пространство. Может, поехать домой? Но даже мысль об этом была противна: жизнь в крошечном городке такая постылая, неинтересная, а родители, как всегда, станут облизывать его с ног до головы, чего он не выносил, и, хотя очень их любил, больше всего в жизни хотел быть свободным. Отец сильно пил, мать постарела, и он понимая, как это тяжко, решил остаться в Нью-Йорке. Не хотелось объяснять все это Ванессе перед ее отъездом, уж слишком ее родные отличаются от его семьи. Она действительно счастлива вернуться домой, насколько он мог судить об этом вечером по ее голосу. Вэн позвонила сразу, как вышла из самолета.

– Ну, как там Целлулоидная Страна? – Джейсон старался говорить не слишком угрюмо.

Она засмеялась.

– Все такая же. Только одно плохо – тебя нет рядом. – Вэн обожала Лос-Анджелес, но теперь влюбилась в Нью-Йорк. Из-за него. – В следующий раз обязательно поедешь со мной. – При этой мысли Джейсон вздрогнул; он не мог и вообразить, как предстанет перед ее семьей – всемирно известной, блестящей, полностью погруженной в сказочный мир кино. Он представил себе Фэй, готовящую завтрак в сверкающих золотых туфельках на тонких каблучках, это видение позабавило его. Он рассмеялся в трубку.

– А как твоя сестра?

– Я еще не видела ее, вечером заеду, ведь сейчас здесь всего восемь часов.

– Потому что у вас там никто не понимает, что такое время, – продолжал смеяться он, а лицо было юным и печальным: он так скучал по Вэн! Следующие две недели, судя по всему, будут невыносимы. – Передай мои самые наилучшие пожелания и поздравления.

– Обязательно.

– Дай знать, не позеленела ли она совсем. – Вэн рассказала ему о фильме, где снимается сестра, покрытая зеленой слизью, и теперь он подшучивал, уверяя, что в Голливуде ничего другого придумать не могут. Но Ванесса немного обиделась: ее мать сделала несколько хороших лент, которые обязательно попадут в Музей современного искусства. Вэн было уже восемнадцать, это ее семья, и Джейсону следовало держаться более тактично. В какой он пришел бы ужас, увидев жилище Вэл, подумала Ванесса.

Она взяла у отца машину и поехала к сестре. Зайдя в дом, где та обитала со своими компаньонками, Ванесса покачала головой: никогда в жизни она не видела такого хаоса, грязи; в гостиной повсюду засохшие объедки на тарелках, в каждой комнате неубранная постель, некоторые даже без простыней, пустая бутылка из-под текилы на полу, чулки разных размеров и расцветок болтались на сушке в ванной, и повсюду стоял удушливый, прогорклый запах причудливой смеси духов. В центре всего этого бедлама восседала Вэл, непринужденно занимаясь маникюром и рассказывая Ванессе о новой роли в фильме.

– А потом я выхожу из болота… Руки делаю вот так… – Она размахнулась, едва не свалив лампу. – И кричу. – Она завопила, а Ванесса инстинктивно заткнула уши. Казалось, вопль никогда не кончится. Потрясенная Вэн улыбнулась сестре – даже среди такого хаоса она была рада ее видеть.

– Ты делаешь успехи. – Вэн давилась от смеха.

– Еще бы! Каждый день такая практика… Ванесса снова огляделась.

– Господи, как ты выносишь все эти запахи, грязь, беспорядок? И столько девушек вокруг! – Ванесса через пару дней сошла бы здесь с ума. Но Валери, казалось, вообще ничего не замечала и была счастлива, гораздо счастливее, чем дома, в чем и призналась сестре:

– Здесь я могу делать все, что хочу.

– И что включает в себя это «все»? – с любопытством спросила Ванесса. Вэл знала про Джейсона, хотя Ванесса не рассказывала о деталях их любовной связи. – Какое-нибудь очередное мужское сердце томится по тебе?

Валери дернула плечом. В ее жизни уже было несколько мужчин, одним она чуть-чуть заинтересовалась, а с тремя просто переспала и прекрасно знала, как будет шокирована сестра, узнав об этих связях, и промолчала. Для Вэл это ничего не значащая ерунда. Чуть-чуть допинга, немного выпивки и какой-нибудь парнишка в арендуемой комнате. В Голливуде столько разных разностей, что никто ничему не удивляется. Все в этой квартире передавали друг другу таблетки, вроде как послеобеденную мяту, в доме всегда стояла открытая коробочка; Вэл кто-то предупредил, чтобы она не перепутала. Но даже если она что-то и путала, таблетки все равно срабатывали. А если что случится – подумаешь, трагедия, от этого всегда можно избавиться. Она не такая дура, как ее младшая сестра Энн.

– Ну, а у тебя как? – Валери перевела разговор, занявшись другой рукой. – Что за тип, с которым ты проводишь время?

– Джейсон? – Ванесса сделала невинный вид, и Вэл рассмеялась.

– Нет, Кинг-Конг. Он тебе подходит?

– По моим представлениям, да. Но едва ли он понравится тебе.

– Это что, у него заячья губа, он косолапый, но умный? Ясно. И тебе кажется, что он жутко серьезный.

– Да, пожалуй. Он пишет диссертацию по философии. – Ванесса явно гордилась Джейсоном.

Валери остановила на ней взгляд. Она терпеть не могла интеллектуалов. И обожала голливудских парней – кудлатых, длинноволосых, в расстегнутых до пупа рубахах, – этаких калифорнийских пляжных мальчиков. Вэл подозрительно посмотрела на сестру.

– Сколько же ему лет?

– Двадцать четыре.

– Он собирается на тебе жениться? – в ужасе спросила Вэл, но Ванесса торопливо покачала головой:

– Нет-нет. У него другие планы, да и у меня тоже. Я хочу доучиться и вернуться в Голливуд, чтобы писать сценарии. – Вэн с Джейсоном все время спорили; он считал ее слишком талантливой, чтобы писать всякую ерунду, а Вэн уверяла, что пару раз в год случаются прекрасные фильмы.

– Будь поосторожнее, сестренка, смотри не подзалети. Ты принимаешь таблетки?

Ванессу смутила такая прямота. Она покачала головой. Вэн никогда бы не призналась, что спит с ним. Но Вэл и так все понимала.

– Почему? – Валери потрясла наивность сестры.

– Обо всем заботится Джейсон. – Она побагровела, а Валери рассмеялась. В это время через комнату прошла какая-то девушка в атласной набедренной повязке. Вэн снова взглянула на сестру. – А мама здесь уже побывала?

Ванесса не могла представить себе, что мать была здесь, иначе она бы в две минуты вытащила Валери отсюда.

– Да, притащилась разок. Но мы к ее приходу все убрали, и здесь никого не было.

– Слава Богу. Она бы тебе устроила головомойку, дорогая.

Головомойку надо бы учинить не только за грязь, а за то, что Вэл баловалась кокаином, покуривала сигареты с гашишем и без разбору спала с мужчинами, экспериментируя и готовясь к новым ролям в фильмах ужасов. Вэл помедлила и с горечью сказала:

– Мама никогда не давала мне хоть чуть-чуть развлечься. – Недавно ей предложили первую роль в порнофильме, но она отказалась, с ужасом подумав, что об этом узнает мать.

Когда Ванесса ехала домой, у нее появилось чувство, что Валери покатилась по наклонной плоскости, слетела с тормозов, а ведь ей только восемнадцать. Ее сестренка с дикой скоростью неслась вниз с горы, но падение должно в конце концов завершиться. Ванесса надеялась, что на спуске та не слишком расшибется.

– Ну как там Вэл? – спросил отец, когда Вэн вернулась. По ее глазам он понял: что-то не так. Но что именно?

– Все нормально. Отец спросил:

– Ужасное место?

Они не подозревали, насколько дом Вэл смердел. А вот интересно, подумала Ванесса, что они знают про остальное? Ведь Голливуд – крошечный городок, и если их дочь спит со всеми подряд, то родители почти наверняка об этом слышали.

– Да нет, все не так уж плохо. Но вокруг полно девиц, они снуют туда-сюда, не моют за собой тарелки. – Больше она ничего не могла ему рассказать. Вэн попыталась слегка приукрасить картину, ради Валери. – Ну, примерно как в нашей комнате, только чуть-чуть похуже.

– Господи, неужели так плохо? – Он рассмеялся и сообщил, что завтра приезжает Грег.

Немного позднее появилась Энн, ее глаза ярко блестели, чего Ванесса никогда раньше не замечала.

– Привет, детка. – Поцеловав ее в щеку, она затаила дыхание: волосы сестренки пахли мужским одеколоном, в этом можно было поклясться.

Маленькая Энн выросла. После каникул ей будет шестнадцать. Она очень похорошела. Платье короткое, ноги длинные, стройные; обута в красивые лакированные туфельки, в волосах – красная лента.

Ванесса радужно улыбнулась Энн, так расцветшей за последние три месяца. Она выглядела ее ровесницей.

– И когда ты успела так вырасти?

Вард тоже с обожанием смотрел на дочь. Она становилась красавицей, у нее появились новые друзья, самой лучшей подругой стала Гейл Стейн, хорошая девочка, пусть даже немного избалованная. И неважно, что Гейл ходит с сумочкой от Виттона и обувается у Джордана; она порядочная, разумная девочка. И ее отец так заботится об Энн… Приятная перемена после всего случившегося с дочкой. Фэй с Вардом были благодарны им за внимание к Энн.

Энн, однако, не задержалась в обществе домашних и быстро исчезла в своей комнате. То же самое она проделала и накануне Рождества, после праздничного ужина, но никто не удивился, все к этому давно привыкли – Энн годами пряталась у себя. Она пошла упаковывать вещи, собираясь на следующий день переехать к Биллу на рождественские каникулы.

32

За несколько недель до этого Энн сказала матери, что Гейл пригласила ее на десять дней к себе пожить, до начала занятий.

Сперва Фэй не соглашалась; но Энн так убедительно упрашивала, играла на материнских чувствах, рассказывала, что после смерти матери каникулы для Гейл всегда в тягость, а она бы составила ей компанию. В конце концов это убедило Фэй. Однако Вард упорно сопротивлялся:

– Она ведь живет всего в нескольких милях отсюда, Энн. Почему бы вам обеим не пожить у нас? Почему ты должна ночевать в ее доме?

– Ну, здесь неудобно. Тебя и мамы все это время не будет. Да и какая разница? – Она разволновалась, и Вард заметил это. Ни к чему, чтобы дочь снова злилась на них. Они и так достаточно пережили с ней за два последних года. Может, лучше разрешить ей этот пустяк?

– Хорошо, дорогая. Не вижу ничего дурного. Отец Гейл носится с девочками, как курица с яйцами, так что ничего страшного. И она в любой момент может вернуться домой.

– А кто-то еще будет в доме? – с некоторых пор Фэй с подозрением относилась к тем местам, куда отправлялись ее дети.

– Только уборщица и повариха. – Еще садовник, но он не считается, как понимала Энн.

На самом деле не было никого, обе женщины отпущены на каникулы сразу после того, как Гейл посадили в самолет и проводили в Нью-Йорк к бабушке. Фэй не могла об этом знать. Энн ушла из дома с маленькой сумкой, где лежали самые лучшие вещи и самые нарядные ночные рубашки, из которых две были совсем новые, купленные специально… Энн заказала такси и оставила записку: «Встретимся третьего. Я у Гейл». Через десять минут такси остановилось на Чаринг Кросс Роуд в Бель-Аире, и сердце Энн екнуло. Билл ждал ее в гостиной. Гейл уже уехала, прислуга разошлась по домам, и они были абсолютно одни в доме, как и планировали несколько месяцев подряд, но теперь оба испугались. Все утро Билл спрашивал себя – не берет ли он грех на душу? Ведь получалось, что он собирается положить в постель пятнадцатилетнюю девочку. Всю ночь он размышлял над этим, твердо решив отправить Энн домой, как только она появится.

Когда они сидели в уютной комнате с тигровой шкурой на полу, он пытался объяснить ей это. Повсюду на стенах висели фотографии, он снимал дочку много лет назад: Гейл в первом классе, Гейл в смешной белой шляпе, Гейл ест мороженое, вот ей четыре года… Но сейчас его взгляд был прикован к Энн, и оба ничего не замечали вокруг. Она видела только его – человека, которого так сильно любила, так давно ждала. А он хочет отправить ее домой.

– Почему я должна уйти? Почему? Мы же давно все придумали?

– Но это нехорошо, Энн. Я стар, а тебе всего пятнадцать. – Билл всю ночь думал об этом, лежа без сна, и наконец здравый смысл пересилил все прочие доводы. Она не переубедит его.

– Но мне же почти шестнадцать. – В глазах девушки стояли слезы, а он, горько улыбаясь, отвел волосы с ее лица. Одно это прикосновение – как электрический ток. Нет, нет, нельзя разрешить ей остаться даже на минуту, иначе не отвечает за дальнейшее. Билл хорошо знал себя, он ни к кому и никогда не испытывал такого чувства, как сейчас. Какая жестокая шутка жизни! Его любимая – пятнадцатилетняя девочка! – Я даже не девственница, Билл, – сказала Энн с отчаянием.

Она так его любила. Этот человек вместил в себя все ее мечты. Он – награда за долгие годы одиночества, за боль пережитого.

– Речь не о том, дорогая. Твой прежний опыт не в счет, все случилось под влиянием наркотиков, галлюцинаций, фантазии. Ты должна забыть прошлое. Это совсем другое, чем вступить в связь с настоящим мужчиной. Наши отношения долго не продлятся. А потом что? Кто-то из нас обязательно окажется несчастным, и я не хочу, чтобы это была ты. – Билл не сказал, что это может быть и он, ведь его привлекут к суду за связь с несовершеннолетней, если узнают родители Энн. Они давно догадались бы обо всем, если бы не прятались от реальной жизни.

Энн так хорошо все продумала, даже сказала Гейл, чтобы та не звонила ей домой, потому что они не смогут поговорить как следует – вокруг куча братьев и сестер; она сама станет звонить Гейл каждый день. Они все продумали, зачем же сейчас он разрывает ее сердце? Энн ни секунды не думала о себе; пусть она умрет, только бы быть рядом с ним. Ее взгляд был глубок и печален.

– Если ты прогонишь меня, я снова убегу. Ты все, ради чего мне стоит еще жить, Билл.

Ее слова разрывали душу. Она столько пережила и была так молода… Но в каком-то смысле Энн права: она взрослее большинства ровесниц, ее не сравнить с его дочкой. Хейт-Эшбури, коммуна, ребенок, рожденный и отданный в чужие руки, проблемы с родителями… Невозможно снова причинить ей боль. Но ведь это для ее же блага, приподнимаясь, уговаривал себя Билл. Энн уцепилась за его руку. Он собирался отвезти ее домой, но девушка не двигалась с места, смотрела на него с болью и мольбой.

– Детка, ну, пожалуйста… Тебе нельзя оставаться…

– Почему?

Он выпрямился, не в силах больше держать себя в руках. Это несправедливо… В конце концов, он же мужчина.

– Потому, что я слишком тебя люблю. – Билл нежно обнял и поцеловал Энн, искренне намереваясь отправить ее домой. Но это намерение ослабело, как только она поцеловала его, язык проник в его рот, а рука Билла сама собой оказалась между ее ног. Оба осмелели. – Я так хочу тебя, малышка, – хрипло шептал он ей в затылок. – Но мы не можем… пожалуйста…

– Нет, можем, – шептала в ответ Энн, устремляясь к дивану и таща его за собой. Все его аргументы улетучились… Может, только один раз… ну, вот этот раз, и больше никогда… Внезапно Билл опомнился и отпрянул. Его ноги дрожали от напряжения. Он покачал головой.

– Нет, я не могу с тобой это сделать, Энн.

– Но я люблю тебя всем сердцем.

– Я тоже. И буду ждать тебя два года, если это нам суждено. А потом женюсь на тебе, но сейчас не могу разрушить твою жизнь.

Она рассмеялась и все хохотала, как маленькая, потом вдруг поцеловала его в щеку.

– Я очень тебя люблю. Ты правда женишься на мне? – Энн была потрясена и счастлива, как никогда.

– Да. – Он нежно улыбнулся девушке. Это был трудный час для них обоих. Но Биллу было тяжелее, он всю ночь не смыкал глаз. И сейчас имел в виду именно то, что сказал. Билл и раньше думал об этом и считал, что Гейл, повзрослев, одобрит его. Ведь другие мужчины тоже женились на девушках чуть не втрое моложе, так что это не самое ужасное, что он мог совершить.

– Если ты достаточно ненормальная, чтобы выйти за меня замуж, то через два года мы поженимся. Тебе будет восемнадцать, а мне пятьдесят один. Не забыла?

– Мне подходит, – улыбнулась Энн.

– А как тебе покажется – тебе тридцать, а мне шестьдесят три?

Билл подсмеивался над ней, но внимательно следил за ее взглядом. Он всерьез делал ей предложение и не мог желать ничего лучшего. Билл не видел причин, почему они должны отказываться от своего счастья. Он хотел постоянно заботиться о ней, оберегать от бед; конечно, родители сделали для нее гораздо меньше, чем он для Гейл, но Гейл – его единственная дочь, а Энн – последняя, пятая. И, как говорили, родилась в очень трудное для семьи время, хотя это не оправдание. Он мог восполнить то, чего она недополучила в прошлом, дать ей все, даже подарить ребенка взамен того, которого она потеряла.

– Мне очень нравится. – Энн искренне ответила на его повторный вопрос о разнице в возрасте; это ее не волновало. – Я тоже умею считать: когда мне будет шестьдесят, тебе – девяносто три. Такое тебе подходит? Ты уверен, что не захочешь к тому времени кого-то помоложе?

Она от души расхохоталась, и Билл расслабился. Это было ужасное утро, полное вины и раскаяния, но понемножку напряжение уходило, и день стал похож на прежние, когда… он не делал ей предложения.

– Ну что, значит, решено? Мы обручены? – Билл широко улыбнулся, и она в ответ расплылась в улыбке, наклонилась к нему и поцеловала.

– Да, обручены. Я всем сердцем люблю тебя. Билл поцеловал ее, и они крепко обнялись. В его мозгу снова включились кнопки контроля. Но, с другой стороны, если он собирается на ней жениться… может, теперь уже можно?.. Ну, хоть один только раз? Чтобы скрепить клятву. Он заглянул ей в глаза и больше не мог рассуждать здраво.

– Ты сводишь меня с ума.

– Я очень рада.

Она сказала это как взрослая женщина, прелестное лицо сразу посерьезнело.

– Так я могу остаться? На время?

В этом нет ничего плохого. Они и раньше бывали вдвоем, когда у Гейл находились какие-то дела и отпускали горничную. Единственная разница в том, что тогда оба знали – все в конце концов вернутся, а сейчас они одни. Билл предложил подогреть воду в бассейне и поплавать. Энн понравилась идея, хотя у нее не было купальника. Помедлив, она разделась и нырнула с доски, а он смотрел на ее гладкое упругое тело под водой. Какая красивая девочка, хотя в семье никто, казалось, этого не замечал. Для всех она была просто маленькой Энн – тихий, замкнутый ребенок, всегда прятавшийся в своей комнате. Но больше она не пряталась… Билл сбросил одежду и нырнул следом, они плавали как дельфины, то ныряя, то высоко выпрыгивая из воды, ловили друг друга за талию, Вдруг он сильно притянул ее к себе, не в силах больше терпеть. Он хотел ее. Их тела встретились; он ласкал ее спину, шею, нежно целовал грудь. На руках вынес ее из бассейна, завернул в полотенце, внес в дом. Слова больше были не нужны. Билл положил ее на кровать, как хрупкую принцессу, и улыбнулся. Его тело до сих пор было упругим, мускулистым, ноги сильными. «У нас будут красивые дети», – подумал он. Но сейчас не хотелось думать о детях, только о ней. Он касался каждого дюйма любимого тела, ласкал, целовал, лизал, и откуда-то из дальних уголков памяти к ней вернулись воспоминания… Она нежно ласкала его, и когда он не смог больше владеть собой, их тела соединились. Все тело Энн выгибалось навстречу ему от удовольствия; казалось, они танцевали томный танец, то взмывая в небеса, то опускаясь на землю, пока наконец не взорвались, подобно солнцу.

33

Эти дни, проведенные вместе, были прекрасны. Ни наркотиков, ни галлюцинаций, ни ритуалов, ни фантазий – только Билл, нежность и красота, которую он внес в ее жизнь, радость, которую она дарила ему. На десять дней двое забыли обо всем, даже о том, как трудно им придется в два предстоящих года. Они проводили время в доме и в саду, бегали, играли, слушали музыку. В ночь, которую Билл назвал брачной, он налил ей шампанского. Они вместе купались, он ей читал и ночами перед камином расчесывал ее волосы. Он любил ее так, как никто прежде. Это было слияние отцовской любви к Гейл с любовью, которую он когда-то испытывал к жене и после ее смерти ни с кем не разделял. Теперь он изливал свою душу Энн, а она – свою, и никогда в жизни не была счастливее. В последнюю ночь она плаката и звонила Гейл; та отчитывалась, как развлекается в Нью-Йорке. Но Энн ни разу не удосужилась позвонить домой. Домашние знают, что с ней все в порядке, знают, где она. У родителей и мысли не возникало о том, чем они тут занимаются, это тайна, и они с Биллом будут жить с этой тайной еще два года.

– А что, если узнает Гейл? – спросила Энн, лежа в постели.

Все эти дни девушка почти не одевалась: они без конца предавались любви. Казалось, Билл никак не мог ею насытиться. В эти десять дней он занимался любовью больше, чем в последние десять лет. Билл вздохнул, задумавшись о ее словах.

– Не знаю. Сперва, мне кажется, будет в шоке, затем поймет. Думаю, ей лучше ничего не знать, хотя бы в этом году, потом она повзрослеет и сможет лучше понять наши чувства.

Энн согласно кивнула. Она почти во всем соглашалась с ним.

– По-моему, самое главное, чтобы она в конце концов осознала, что наша любовь ничем не грозит ей. Я всегда буду ее любить, но люблю и тебя. В конце концов, я имею право снова жениться, просто она удивится, что я выбрал в жены ее подругу.

Энн вдруг представила себя в белой фате и Гейл – подружкой на свадьбе. Она улыбнулась. Красивая мечта, но до нее такой долгий путь. За два года многое может случиться.

Энн знала это лучше, чем кто-либо. Она рассказала Биллу о Лайонеле и Джоне, о том, что они голубые, и как забрали ее к себе, когда она ждала ребенка, и как хорошо им было вместе, и как сгорел Джон, и как потрясен был Лай… Это случилось год назад, и брат все еще не мог оправиться. Он жил один, ходил на работу и никуда больше. Иногда он приглашал сестру на ланч, но был таким отчужденным, что ей становилось страшно. Билл понимал его, он пережил то же самое после смерти жены, но у него была Гейл… Биллу казалось, что он знает об Энн все – ее секреты, страхи и даже об отношении к Фэй. Энн была уверена, что родители никогда не любили ее, и это его печалило.

– Мы должны быть очень осторожны, малышка, и не только с Гейл – со всеми.

– Я знаю. Я умею хранить секреты. – У нее был такой таинственный вид, что он засмеялся и поцеловал ее сосок, который тут же поднялся.

– Но не такие, я надеюсь?

– Нет, – улыбнулась она.

Через несколько минут они снова слились в объятиях. Билл больше не испытывал чувства вины. Все было естественно, Энн – его женщина, и он не хотел ее потерять. Он никогда не оставит ее и будет рядом до конца жизни.

На следующее утро Билл должен был отвезти ее домой. Оба казались уставшими, всю ночь не спали, предаваясь любви и разговаривая обо всем на свете. В два часа он поедет в аэропорт за Гейл, а вечером вернется горничная. Сказочный медовый месяц кончился, и им предстояло осторожно войти в жизнь. Что их ждет? Билл обещал Энн, что у них будут моменты, подобные этим. Каникулы, уик-энды, вечера… Когда Энн с сумкой в руках пришла домой, ее глаза светились любовью. Она постояла в холле, прислушиваясь, как «роллс-ройс», прорычав, отъехал.

– У тебя усталый вид, – констатировала мать, посмотрев на дочку. Сегодня родители не работали, было воскресенье. Фэй заглянула Энн в глаза. Та казалась счастливой. – Хорошо провели время, милая?

– Гм…

– Это, наверное, был один длинный день в пижамах, – ухмыльнулся Вард. – Девочки твоих лет любят поваляться в постели.

Дочь улыбнулась и молча исчезла в своей комнате.

Ванесса увидела что-то большее, чем родители, но не была до конца уверена, что это такое. Она вдруг почувствовала себя неловко при этой девочке и подумала, что надо бы поговорить с ней до отъезда. Но времени не оставалось, назавтра Энн пошла в школу, потом и сама Ванесса отправилась к старым друзьям, а на следующий вечер упаковала вещи и уехала. Так у нее и не нашлось времени, чтобы узнать, что таилось во взгляде младшей сестренки.

34

Итак, все вернулись к своей жизни. Вэл – к фильмам ужасов, небольшим дозам наркотиков, очередному мужчине, если тот подворачивался под руку, а Ванесса – к учебе в Нью-Йорке. У Грега были проблемы с оценками, и он обещал подтянуться, а Энн вообще никому не доставляла хлопот, все время проводя у подруги. Все привыкли к тому, что ее почти никогда нет; ей уже исполнилось шестнадцать, по даже в день рождения она едва ли пятнадцать минут пробыла дома. Гейл с отцом повезли ее в бистро отмечать праздник, и Фэй в этом ничего дурного не видела. Они прекрасно относились к Энн.

В феврале Лайонел позвонил Фэй на студию и пригласил их с Вардом на ланч. Это было не похоже на сына. Фэй надеялась, что в его жизни случилось ЧТО-ТО хорошее, появились какие-то новости, ну, может, волнующий фильм, перемена работы, решение вернуться в университет. Но его сообщение их совершенно ошарашило.

Лай был в некоторой нерешительности, будто боялся причинить родителям боль, и Варду стало не по себе. Может, он собирался сообщить, что влюбился в другого мужчину, а Вард не хотел об этом слышать. Но Лайонел быстро приступил к делу – тянуть было незачем.

Меня призывают в армию. Они остолбенели. Вьетнамская война в полном разгаре; все только о ней и думали. Вард застыл в ужасе. Он любил свою страну, но не хотел жертвовать сыновьями ради отвратительной войны.

– Скажи им, что ты голубой. – Вард впервые использовал это слово, и Лайонел улыбнулся, покачав головой.

– Пап, я не могу.

– Не робей, ради Бога! Это может спасти тебе жизнь.

То же самое он сказал и Грегу, убеждая исправить оценки – иначе его выгонят из университета и пошлют во Вьетнам. Но у Лайонела прекрасное оправдание, и отец не особенно беспокоился за него.

– Будь разумным, сын. Или поезжай в Канаду.

– Я не хочу бежать, папа. Это нехорошо.

– Почему? – Вард стукнул кулаком по столу, но никто не оглянулся. Здесь было шумно, никто ни на кого не обращал внимания, неважно, кто как одет и что говорит. Сюда можно войти голым и орать во все горло, и все подумают, что ты репетируешь роль.

Но Вард был серьезен.

– Ты должен выкрутиться. Лай. Я не хочу, чтобы ты попал в эту мясорубку.

– Я тоже не хочу, милый, – дрогнувшим голосом сказала Фэй.

– Я знаю, мама. – Он коснулся ее руки. – И также не испытываю восторга. Но думаю, у меня нет выбора. Я говорил с ними вчера, там, кажется, знают, кто я. И еще им известно, что я связан с кино, и они хотят, чтобы я снял фильм.

Варду и Фэй стало чуть легче.

– А куда ты попадешь? Он вздохнул.

– Возможно, на год во Вьетнам, и, может быть, потом на год в Европу.

– О мой Бог!

Лицо Варда побелело. Фэй заплакала.

Две недели, пока Лайонел улаживал дела, были очень мрачными. Ему надо было сдать свою квартиру, уволиться с работы, переехать к родителям на несколько дней перед отъездом в учебный лагерь для новобранцев. Они обрадовались, что сын проведет с ними хоть пару дней. Но последняя ночь оказалась тяжелой, все плакали, пили за его здоровье, а в шесть утра на следующее утро стояли на пороге и махали ему вслед. Подъехало такси, и Фэй упала в объятия мужа с рыданиями. Она боялась, что никогда больше не увидит Лая. Вард тоже плакал. Ужасное время для всей семьи.

Встретившись с Биллом, Энн рассказала о беспокойстве родителей; они думали, что Лай, так и не оправившись после смерти Джона, специально едет ВО Вьетнам, чтобы найти свою смерть. Это походило на правду.

– Я уверен, что вы все ошибаетесь, дорогая. Просто он делает то, что считает себя обязанным делать. Я тоже был на войне, и там, понимаешь, не всех убивают. Он наверняка будет в безопасности. – Если честно, он знал, как эти мальчики гибли, летая на вертолетах в самые горячие точки, чтобы найти сенсационный кадр. Он молился, чтобы брат Энн оказался разумным и чтобы домашние ошиблись в причине его отъезда во Вьетнам.

Только Вэл, казалось, не сомневалась в том, что все будет в порядке, поглощенная собой настолько, ЧТО отвлечься и думать о ком-то еще было не в ее силах. Она только что получила роль в фильме ужасов, который снимался в окрестностях Рима. Сьемочная группа была интернациональной, роли надо было переводить, но Вэл повезло – ей досталась роль без слов. В ленте снималось несколько былых знаменитостей, давно отошедших от дел.

Правда, здорово? – Она позвонила Ванессе и сообщила, что поедет через Нью-Йорк и проведет там ночь. Ванесса пригласила ее переночевать, пообещав познакомить с другом.

Валери выскочила из самолета в красной кожаной куртке, фиолетовом трико и замшевых сапогах. Ну просто неоновая вывеска. Свитер кончался на талии, волосы пламенели дикой гривой. Ванесса взглянула на одежду Джейсона в приглушенных зеленых и серых тонах и закашлялась, подумав, что же она наделала.

– Боже мой! Она настоящая? – тихо спросил Джейсон. Но красоту Вэл отрицать было трудно, несмотря на нелепый наряд. Ванесса засмеялась.

– Целлулоидная Страна в лучшем виде!

Вэл бросилась в объятия сестры, расцеловалась с Джейсоном, может, слишком крепко для первого раза. Аромат духов казался удушающим, а при поцелуе Ванесса почувствовала также и запах марихуаны. Они поехали в Гринвич Виллидж, послушали джаз, вернулись домой и проговорили, сидя в квартире Джейсона, до четырех утра. Он подливал девушкам текилу, пока они вконец не обессилели, а Валери вынула пачку сигарет с марихуаной.

– Угощайтесь. – Она со знанием дела закурила. Джейсон пристально посмотрел на нее и тоже взял сигарету. Ванесса не решилась. Она пробовала разок, но больше не тянуло.

– Ну давай, сестренка, не будь такой старомодной.

Ванесса ради интереса затянулась, уверяя, что на нее это не действует. Потом они вдруг обнаружили, что яростно проголодались, все перерыли в поисках пищи и успокоились, опустошив холодильник. Луис и Вэн хохотали взахлеб, а Джейсон с изумлением рассматривал Вэл, не понимая, почему она так не похожа на Вэн. Так же удивленно он смотрел на нее и на следующий день, в аэропорту. На сей раз Валери надела зеленый кожаный пиджак, который ее родители еще не видели. То, что большую часть вещей она позаимствовала у своих соседок, никого не волновало. Там вообще никто не знал, что кому принадлежит, тем более что в поисках работы она уехала всего на пару недель.

– Ну все, ребята, ведите себя хорошо. – И она подмигнула Вэн: – А он ничего.

– Спасибо.

Сестры расцеловались. Джейсон помахал Вэл рукой, когда она обернулась на трапе самолета. Ее приезд напоминал промчавшийся над ними циклон.

– Скажи, ради Бога, в кого она такая пошла? И так не похожа на тебя. – Он никак не мог этого понять, а Вэн смеялась над его замешательством.

– Я не знаю. Мы вообще все разные, хоть и одна семья.

– Да, это заметно.

– Ты променял бы меня на Вэл? – Она всегда этого боялась. Валери такая яркая, броская, со своей свободной моралью, пачкой марихуаны в сумочке и огненно-рыжими волосами. Казалось, она с удовольствием переспала бы с Джейсоном, исчезни Ванесса куда-нибудь. Она очень хорошо знала сестру и не особенно доверяла ей – слишком много ее поклонников плавно перешли в руки Вэл. Но она никогда не держала на нее зла. Уж такова была ее сестренка.

– Да нет, пока неохота. – Джейсон, казалось,испытывал облегчение от того, что ему досталась более спокойная сестра.

Их роман развивался своим чередом, и Вэн переехала к нему, а Луис нашла себе другую компаньонку. Проблема заключалась только в том, что, если позвонят родители, ее надо прикрыть – попросить подождать у телефона, мигом спуститься этажом ниже и позвать, а она пустится бегом по лестнице в свою старую квартиру… Но родители звонили редко, а когда приезжали в город, Ванесса на несколько дней быстренько перебиралась обратно. Фэй и Вард занимались своим фильмом, Лайонел был во Вьетнаме, но, слава Богу, у него пока все шло хорошо. Валери еще не вернулась из Рима, там она получила новую роль, на этот раз в ковбойском фильме, что было для нее достижением. Несколько раз она снималась в Милане как модель. Все это Вэл протараторила по телефону, утаив лишь то, что снималась голой.

В общем, все разлетелись по миру, и в Лос-Анджелесе осталась только Энн. Вард решил на две недели снять дом на озере Тахо. Он поинтересовался, может ли Вэн приехать туда. Лайонел будет в отпуске, Грег в это лето не работает, Вэл собиралась к тому времени вернуться из Рима, Энн пообещала приехать, если можно будет взять с собой Гейл. Ванесса собиралась привезти Джейсона. Но тот пришел в ужас от подобной перспективы.

– На две недели в Целлулоидную Страну?

– Да ладно, ты к тому времени закончишь свою диссертацию. И я хочу познакомить тебя с семьей.

Этого Джейсон боялся больше всего. Он представил себе, что все они похожи на Вэл и встретят его враждебно. Он – парень из маленького городка, и ему будет трудно среди таких знаменитостей.

– Ты же познакомился с Вэл, остальные намного лучше.

Господи, чего он только не делал, чтобы отговорить ее от этой затеи. Но Вэн отказывалась его слушать. Она устроилась на лето работать в книжный магазин, и каждый день, возвращаясь домой, сводила его с ума.

– Разве нам не о чем больше поговорить? Роберт Кеннеди убит. Твой брат во Вьетнаме. Неужели мы только и можем говорить о каникулах?

– Да. – Вэн понимала, что он боится, но никак не могла взять в толк, почему. Ее домашние – совершенно безобидные люди, по крайней мере, так ей казалось. – Мы будем говорить об этом до тех пор, пока ты не согласишься поехать со мной.

– Черт побери! – Он уже вопил на нее, но устоять было невозможно. – Ладно! Еду.

– Ну, слава тебе, Господи! Свершилось!

На уговоры ушло два месяца, и когда Вэн позвонила родителям, тс были ошарашены. Кроме Энн, которая просила за подружку Гейл, Ванесса была первой, кто хотел привезти кого-то еще.

– А кто он такой, дорогая?

Фэй старалась говорить спокойно, сидя за своим столом в МГМ. Она испугалась, что парень недостаточно хорош для ее дочери, что не очень любит Ванессу. Порядочен ли он? Ведь Вэн еще такая наивная. Однажды среди недели Фэй столкнулась с Валери в обществе какого-то пьяного типа, похожего на парикмахера. Он совершенно не держался на ногах, и Вэл только что не тащила его на себе. Фэй собиралась поговорить с девочкой. После Рима дочь совсем одичала, и до Фэй стали доходить малоприятные слухи, в основном о тех, с кем встречалась Вэл. Но она неуправляема. Фэй снова мысленно вернулась к Ванессе и таинственному незнакомцу, которого дочь хотела привезти с собой. Конечно, Ванесса более уравновешенна, чем Вэл, и ей нравятся мужчины другого сорта. Но она не знала, как на это посмотрит Вард. Впрочем, арендованный дом, стоящий на самом берегу озера, большой, все разместятся. Действительно, прекрасно снова собрать детей вместе.

– Так кто он? Из университета?

– Нет, он кончает диссертацию по философии.

– А сколько мальчику лет? – Фэй была взволнована.

– Шестьдесят пять. – Вэн не отказала себе в удовольствии подшутить над матерью, но той было не до смеха. – Ладно, мам, не пугайся, ему двадцать пять. А что?

– А он не староват для тебя? – Фэй с трудом подавила вздох облегчения.

– По-моему, нет. Он еще вполне бодр, танцует, ездит на велосипеде…

– Перестань шутить! Это серьезно? Зачем ты хочешь его привезти? Какие у вас отношения? – Вопросы сыпались быстрее, чем дочь могла ответить. Вэн порадовалась, что позвонила, когда Джейсона не было дома.

– Нет, ничего серьезного. Просто хороший друг… – «Я живу с ним, мама…» Так ей хотелось сказать, но мать, конечно, испугалась бы. Почему она не задает таких вопросов Вэл?

Ну почему Вэн вечно должна получать шишки? Всю жизнь родители позволяли братьям делать все что угодно, как, впрочем, и Вэл; Энн вообще с ними не разговаривает. Вэн подозревала, что у других есть секреты посерьезнее, чем у нее. Грег немало напортачил за последние три года. И один Бог знает, чем занимается Вэл. У Энн таинственный вид… А она, Вэн ведет самый скромный образ жизни… Это нечестно. Но нежность в голосе матери все же дошла до ее сердца. Последовал очередной вопрос:

– Ты любишь его, девочка? Ванесса поколебалась.

– Не знаю. Он мне очень нравится, я думаю, что найдет общий язык и с вами.

– Он твой поклонник?

Ванесса улыбнулась старомодному слову. Они снова говорили по-дружески.

– Ну, более или менее…

– Ладно, я поговорю с отцом, посмотрим, что он скажет.

Так она и сделала. Вард, конечно, согласился и посоветовал жене не переживать. Ему легко говорить, а она всех пятерых все еще воспринимала как маленьких, требующих постоянной заботы.

35

На озеро Тахо все приехали в разное время. Вард хотел побыть наедине с Фэй. Дом оказался даже лучше, чем они ожидали; по углам высились башенки, на первом этаже огромная гостиная; обеденный стол на восемнадцать человек стоял в отделанной деревянными панелями столовой с огромным камином. Наверху двенадцать спален – гораздо больше, чем требовалось. Убранство простое и уютное, с лоскутными покрывалами, с оленьими рогами на стенах, оловянными тарелками. Были там индейские корзины и медвежьи шкуры на полу; словом, этого и хотел Вард, как он признался жене. Они заняли просторные комнаты с огромной старомодной ванной и гардеробной. А наутро сидели на берегу озера, держась за руки и вспоминая прошлогодний отпуск и Швейцарии.

Фэй повернулась к нему.

– Я бы хотела уйти на пенсию и навсегда поселиться в таком месте.

– Господи Боже! Ты? – Он не мог себе представить ничего более неуместного; его красивая, элегантная жена, выигравшая три награды Академии, самая известная в мире женщина-режиссер, Мастер своего дела, вдруг все это бросит и усядется, уставившись на озеро, на последующие сорок лет. Ей сейчас только сорок восемь, и Варду было трудно такое вообразить. – Ты с ума сойдешь от три дня.

– Нет, дорогой. В один прекрасный день я тебя удивлю. – Фэй все чаще задумывалась о том, что пора на покой. Она снимала фильмы уже больше пятнадцати лет. Вард удивился серьезности ее тона.

– Ты слишком молода для пенсии, детка. Чем же ты будешь заниматься?

Она улыбнулась и уткнулась ему в шею.

– Весь день валяться в постели.

– Меня бы такое устроило. Может, тебе действительно лучше отойти от дел, если ты имеешь в виду это?

Фэй улыбнулась, подумав о предстоящих неделях.

– Как ты думаешь, мы в обществе всего нашего стада выживем за эти две недели?

Варду хотелось побольше времени провести с Лайонелом и Грегом. Уже несколько лет они с сыновьями не резвились на воздухе. Вард был счастлив, что Лай пережил Вьетнам. Глаза его увлажнились, когда старший сын выскочил из машины. Он приехал первым, и Вард обнял его обеими руками.

– Боже мой! Какой ты высокий, загорелый. – Сын прекрасно выглядел и еще больше возмужал; в свои двадцать два он казался на пять-шесть лет старше, и Вард отметил, что Лай вовсе не похож на голубого. Он подумал, что, может, тот изменился, но сейчас было неуместно спрашивать. Когда он намекнул на это вечером, Лайонел рассмеялся. В тот день отец с сыном впервые за много лет говорили как друзья. Вард с уважением относился к фильмам, снятым сыном во Вьетнаме, ведь смертельная опасность поджидала его на каждом шагу.

– Нет, па, – ласково сказал Лай, – я не изменился. – Вард смутился, а сын улыбнулся. – Так не бывает, но после Джона у меня никого не было, если тебя интересует именно это. – Его лицо помрачнело при воспоминании о своей единственной потерянной любви. Прошло уже полтора года, но он ужасно тосковал по Джону. В каком-то смысле во Вьетнаме было легче. Лайонел не видел привычных мест, где они бывали вместе, жил другой жизнью. Вард видел, как болезненно сын переносит утрату.

Они прекрасно провели день и еще полдня, потом начали собираться остальные. Первыми приехали Джейсон и Ванесса из Нью-Йорка; к вечеру они подкатили в арендованной машине. Ванесса вышла, потянулась, Джейсон встал рядом, пораженный красотой местности.

Лай пошел к ним через лужайку. Взглянув на пего, Джейсон сразу понял, кто такой брат Вэн. Почему же она ему не рассказала, что тот голубой?

– Привет. – Лайонел тепло посмотрел на него. – Я Лайонел Тэйер.

– Джейсон Стюарт. – Молодые люди обменялись рукопожатием, поговорили о том, какое здесь прекрасное место. Вид на озеро неповторимый.

С пляжа к ним подошли Фэй с Бардом. Фэй была в купальнике, Вард с рыбацкими снастями, но без улова, в связи с чем жена подшучивала над ним. Черный купальник облегал изумительную фигуру, и Джейсон понял, что такое настоящее сходство. Лайонел был точной копией Фэй. Джейсон не признался Вэн, но ее мать произвела на него впечатление – красивая, интеллигентная, в глазах светились миллионы идей; она умела всех рассмешить; голос был глубоким и чувственным. Он решил, что это одна из самых интересных женщин, которых ему доводилось видеть. Вечером Фэй расспрашивала его о диссертации, о планах на будущее, и Джейсон понял, как детям трудно расти рядом с ней. Она чертовски красива и очень умна. С такой женщиной состязаться невозможно. Вот почему Ванесса такая спокойная, как бы приглушенная, а ее близняшка совершенно дикая. Очевидно, Вэн решила вообще не вступать в соревнование с матерью и жить тихо, а Вэл все еще пытается бороться, стать ярче, красивее, победить мать на ее поле, но эти попытки заранее обречены на провал. Лайонел тоже посвятил себя кино, но выбрал другую стезю. Позже появился Грег, он без умолку говорил о футболе, пиве, девочках; находиться с ним в одной комнате было очень утомительно, но Джейсон заметил, как горят глаза Варда – приехал его обожаемый сын, его герой, его спортсмен. Джейсону даже стало обидно за Лайонела. Пару раз он пытался завязать с Грегом разговор, но общих тем не нашлось.

А потом наконец приехали Вэл и Энн. Вэл тянула до последней минуты, но согласилась привезти сестру, хотя ей совершенно не хотелось уезжать – набирали актеров для нового фильма ужасов и отказываться не хотелось. Но она не могла нарушить семейную традицию. Ладно, через две недели подвернется еще какое-нибудь предложение. Для Вэл это уже стало профессией, и она плевала, что друзья посмеиваются над ней. Она работала почти полный день и постоянно была при деньгах.

– Слушай, сестренка, – братья и сестры со смехом пристали к ней, а Лайонел выключил в гостиной свет, – покажи-ка нам, как вопит знаменитая Валери Тэйер.

Она уже сыграла дюжину подобных ролей и, смеясь, отнекивалась, а потом наконец, встав в полумраке у камина, схватила себя за горло, скорчила ужасную рожу, пронзительно крикнула и обмякшей кучей рухнула на пол. Получилось очень убедительно, и все оцепенели, думая, что у Вэл удушье, и не сразу поняв, что это игра.

Все были потрясены, захлопали, закричали, и громче всех Джейсон. Они с Вэн пригласили ее кататься на каноэ, и Вэл веселилась от души. Джейсон быстро становился одним из ее самых пылких поклонников, и чтобы доказать свою взаимность, Вэл по дороге домой сунула ему в руку лягушку. Он подпрыгнул, Вэн вскрикнула, а Вэл сообщила, что они оба жутко смешные.

– Черт побери, я работала с двумя сотнями таких лягушек в одном фильме в Риме.

Все трое расхохотались и наперегонки понеслись к дому. Они резвились, как дети. Лайонел, Вард и Грег ушли на рыбалку, принесли семь форелей и попытались заставить Фэй поджарить их, но та сказала, что настала их очередь.

Грег был какой-то смурной, и Лайонел подумал, не случилось ли чего. Однако веселье продолжалось.

Фэй спокойно провела день, лежа на берегу рядом с Энн. Девочка не хотела ни кататься на лодке с Джейсоном и близнецами, ни рыбачить, даже сомневалась, стоит ли жариться на солнце, но больше делать было нечего. Гейл решила не ехать к ним, не желая нарушать семейный союз, и отправилась с отцом в Сан-Франциско, а Энн снова осталась в одиночестве. Она написала письмо, потом быстро пошла в дом, и Фэй услышала, что она звонит по телефону. Фэй подозревала, что дочь в том возрасте, когда друзья важнее родных, и эта поездка не слишком ее радовала. Но все-таки здесь всем было хорошо. Спустя неделю все выглядели отдохнувшими и прекрасно загорели; Вард и Джейсон подружились, близняшки наслаждались обществом друг друга, Грег немного успокоился. Даже Энн начала развлекаться и согласилась составить компанию Ванессе, когда Джейсон повез Фэй в город. Ванесса, наблюдая за ней, снова подумала, что младшая сестренка гораздо взрослее ее: в свои шестнадцать с половиной она казалась намного опытнее.

– Мне нравится твой друг, – сказала Энн, и Вэн вспомнила, какой отстраненной она всегда была.

– Джейсон? Мне тоже, он хороший парень.

– По-моему, он тебя очень любит. – Обе кивнули; было ясно, их семья пришлась ему по сердцу.

Юноша боялся, что они не примут его, и как-то признался Вэн, что думал – все выстроятся в очередь и будут задавать всякие дурацкие вопросы, а вместо этого предстали перед ним со своими слабостями, странностями, и он от души полюбил все семейство, даже робкую маленькую Энн, которая сейчас с любопытством смотрела на старшую сестру.

– Ты собираешься за него замуж? Ванесса улыбнулась: все только об этом и думают. Но ей всего девятнадцать, и она пока не хотела размышлять на эту тему. Пусть хоть пару лет пройдет; а там она разберется.

– Мы пока не говорили об этом.

– А почему? – удивилась Энн.

– Ну, у меня много других планов… Я хочу закончить учебу… Кое-что еще… Я намерена попробовать писать…

– На это могут уйти годы.

– А я и не тороплюсь.

– Бьюсь об заклад, Джейсон торопится. Он старше тебя. Кстати, это тебя не смущает, Вэн? – В ту минуту она подумала, что сказала бы сестра, узнав про разницу в тридцать три года с Биллом.

– Иногда да. А что?

– Просто интересно.

Они если на камень и опустили ноги в ручей, поболтали ими. Энн мечтательно смотрела на воду. В ее взгляде снова промелькнуло что-то непонятное. Что же на уме у младшей сестренки? Разница у них в три года, но казалось, Энн старше лет на десять, не меньше. Она повернулась к Ванессе, точно читала ее мысли.

– На твоем месте я бы вышла за него замуж. – Она выглядела взрослой, мудрой, и Ванесса улыбнулась.

– Почему?

– Потому что ты можешь больше не встретить такого хорошего человека, как Джейсон. А хороший человек дорого стоит.

– Ты так думаешь? – Ванесса поглядела на нее. Опять этот взгляд… Внезапно она почувствовала: в жизни сестры есть мужчина, который очень много для нее значит. Только как спросить об этом Энн? К ней невозможно найти подход, но, по всей вероятности, девочка знает больше, чем положено по возрасту. Она отвернулась, будто пытаясь скрыть от Ванессы свою тайну.

– А как у тебя? В твоей жизни кто-то есть? Вэн попыталась задать вопрос весело, обыденным тоном. Энн как-то уж очень торопливо пожала плечами.

– Нет, ничего особенного.

– Совсем нет?

– Не-а.

Вэн поняла, что сестра говорит неправду. Наконец обе обулись и пошли обратно. Но как-то вечером Вэн не вытерпела и подловила Лайонела, лучше всех знавшего Энн.

– По-моему, у Энн роман.

– Почему ты так решила?

Лай давно не говорил с сестренкой, – шесть месяцев он провел во Вьетнаме, и Энн заново привыкала к брату.

– Мне так кажется… Не могу объяснить… Но она стала другой…

Брат рассмеялся, посмотрев на нее.

– А что у тебя, сестра? Насколько все серьезно с этим парнем?

Она подумала, что до отъезда, наверное, каждый спросит ее об этом, и улыбнулась.

– Расслабься. Сегодня такой же вопрос задала Энн, и я ответила, что это пока несерьезно. – Вэн не кривила душой. Откуда она знает, что и как будет дальше?

– Жаль. По-моему, хороший парень.

Она посмотрела на Лая, улыбнулась и впервые решилась подшутить над ним.

– Но ты не отбирай его, он мой. Он щелкнул пальцами и засмеялся.

– Змея.

К ним сзади подошел Грег и перевел взгляд с Лайонела на Вэн.

– О чем речь?

Ванесса не стала ничего объяснять, сказала что-то незначащее и пошла искать Джейсона, явно ставшего популярным в семье. Она нашла его в обществе Вэл, которая безжалостно насмехалась над ним – ишь, какой он честный, какой надежный. Вард с Фэй сидели на веранде, попивали вино, а Энн была где-то в доме и явно названивала подружке.

– Наверное, опять звонит своей Гейл.

Фэй улыбнулась Варду и пожала плечами. Что ж, все хорошо, нет необходимости что-то выведывать. Сейчас они общались с детьми довольно долго, и Вард с удовольствием отмстил, что все они ему нравились, хотя и не вполне оправдали надежды родителей. Они хотели совсем другого для Лайонела, и для Вэл – чтобы она училась в колледже, а не вопила дурным голосом в дурацких фильмах. Но Энн, похоже, встала на правильный путь, неплохо шли дела у Ванессы, и у Грега, их звезды, казалось, тоже. Но, увы, только казалось… когда братья с дальнего конца пляжа наблюдали заход солнца, Лайонел наконец узнал, что беспокоило Грега. Шила в мешке не утаишь.

– Я просто не знаю, что сказать отцу… Если меня выгонят из команды… – Он закрыл глаза, не в силах закончить мысль, и лицо Лайонела помрачнело. Ужасное разочарование для Варда. Но было и кое-что похуже. В последнее время Лай каждый день видел мальчиков вроде Грега – лежащих на земле с внутренностями, развороченными снарядами. Он снимал их кинокамерой.

– Как же ты мог?

Оказывается, весной Грега поймали на допинге и удалили с поля; Вард ничего не знал и думал, что сын просто повредил ногу. Кроме того, у него ужасные оценки, так что вполне возможно, его не примут обратно в команду.

– Боже мой, они вообще выкинут меня из университета. – В глазах Грега стояли слезы. Как хорошо, что наконец-то можно хоть кому-то все рассказать. За несколько недель он просто извелся.

Лайонел схватил Грега за руку и заглянул в глаза.

– Ты не должен этого допускать. Возвращайся и делай что угодно, нанимай репетиторов, но исправь оценки. – Он знал, о чем говорит, ведь Грег и понятия не имел, что ему грозит. Испуганный, Грег в отчаянии смотрел на брата.

– Может, я могу запудрить им мозги? Лайонел застонал и покачал головой.

– Нет, ты просто тупой осел. – Сейчас они вели себя как в детстве и доверяли друг другу. На самом деле они не дружили, по крайней мере с тех пор, как выросли и Грег узнал о его пристрастиях. Но самое странное, именно Лайонелу хотелось рассказать о своих бедах. Джейсона Грег почти не знал, отца огорчать не хотел, но молчать не было сил. И сейчас Лайонел в бешенстве смотрел на него. – Если ты смошенничаешь, ослиная задница, тебя наверняка выгонят. Твое спасение только в учебниках. Иначе загремишь во Вьетнам, где у тебя вышибут последние мозги. Ты как раз такой, какие там нужны, – здоровый, сильный… И дурак.

– Спасибо…

– Я знаю, что говорю. И когда называю тебя дураком, то именно это и имею в виду. Ты еще не в том возрасте, чтобы в джунглях беспокоиться о жене и детях. Ты увидишь смерть товарищей, захочешь кинуться и отомстить, ты здоров и молод… – На глаза Лайонела навернулись слезы. – Ребята вроде тебя гибнут там каждый день. – Он с отвращением думал о собственном возвращении через пару недель, а Грег стоял и смотрел на брата с новым чувством: это было уважение. Лай много пережил и стал мужчиной, если, конечно, его можно так называть. Его до сих пор смущало узнанное о Лайонеле, но он внимательно слушал, понимая, что брат и сам боится до смерти.

– Да, мне надо вернуться в команду.

– Исправь оценки, чтобы тебя оставили в университете.

– Я… я постараюсь, Лай. Клянусь.

Лайонел взъерошил волосы брата, совсем как в детстве, и оба улыбнулись. Солнце садилось. Грег обнял Лайонела за плечи, и обоим вспомнилось, как когда-то они жили в лагере.

– Да, тогда я тебя ненавидел, – признался Грег, и братья мысленно перенеслись в детство. – И еще ненавидел Вэн и Вэл. – Он захохотал. – Мне кажется, тогда я ненавидел всех. Представляешь, всех ревновал, хотел быть единственным ребенком в семье.

– Но в каком-то смысле ты и был им. Всегда ходил в любимчиках у отца.

Грег кивнул, он знал это.

– Тогда я этого не понимал.

На Грега произвело впечатление философское отношение брата к его рассказу. Еще не так давно близость к Варду смущала его, и он поторопился перевести разговор на другое:

– По крайней мере, я никогда не относился с ненавистью к Энн.

Лайонел улыбнулся.

– А никто из нас и не мог ее ненавидеть. Она была слишком мала.

Сейчас младшая сестренка казалась вполне взрослой. Энн только что повесила трубку, в который раз поговорив с Биллом. Быть здесь без него – настоящая мука. Она звонила ему по три-четыре раза на дню. Все заметили, но считали, что она названивает Гейл; только Ванесса не сомневалась в том, что у Энн есть мужчина. Но выяснить не представлялось возможным, как, впрочем, и поделиться с кем-то.

Все прекрасно провели время. В последнюю ночь Валери уселась на полу в своей комнате, возле двери, ожидая, когда Джейсон с Вэн пройдут мимо. Она каждый вечер слышала, как Ванесса быстро топала к нему по коридору, и сегодня решила подкараулить. Переждав пару минут, она кинулась следом и постучала в дверь Джейсона. Раздалось хихиканье, испуганное «ах» и баритон Джейсона:

– Входите.

Вэл вошла и направилась к нему, глядя такими влюбленными глазами, что он смутился. Она бросилась на кровать, чуть не задавив сестру, которая тут же завопила. Потом оба поняли, что это шутка, и долго хохотали и проговорили ночь напролет. В конце концов все трое спустились вниз и обнаружили, что Лайонел и Грег тоже не спят, а пьют на кухне пиво. Замечательное завершение замечательных каникул.

На следующий день младшие Тэйеры разъехались в разные стороны, но увезли с собой воспоминания о том, как все было здорово.

36

К удивлению Ванессы, Джейсона не пришлось долго уговаривать провести несколько дней в Лос-Анджелесе. Теперь, близко познакомившись с семьей Тэйеров, он ничего не имел против и уже не боялся их, даже хотел увидеть то самое место, которое так долго осуждал. Однако согласился остаться только на два дня, и Валери выложилась: водила их по студии, на вечеринки и в рестораны. Сама Ванесса за всю жизнь столько не видела в Голливуде, сколько за эти дни.

Фэй с Вардом приступили к работе, готовились к новому фильму, а Энн окунулась в собственную жизнь и постоянно исчезала. Лайонел улетел во Вьетнам через Гавайи и Гуам. А через два дня Джейсон и Ванесса отбыли в Нью-Йорк. И каждый ушел в свою жизнь.

Ванесса училась в Барнарде на втором курсе, Грег вернулся в Алабаму. Но учеба продлилась недолго, его все-таки выгнали из команды. После такого удара ОН на неделю запил, пропустил два важных экзамена, оставшихся от предыдущего семестра, и пятнадцатого октября его вызвали к декану и предложили покинуть заведение. Преподаватели очень сожалели, ЧТО такое случилось с хорошим мальчиком, посоветовали съездить домой и как следует подумать до конца учебного года, а если Грег подготовится, то они с удовольствием увидят его снова. Но через шесть недель армия приготовила ему свой подарок. Грега призвали, и, конечно, во Вьетнам.

Грег весь день просидел дома, чувствуя себя дурак дураком. Вернулась Энн. Она приходила домой все позже и позже, после школы заезжая к Гейл, где девочки вместе делали уроки, а Билл, вернувшись с работы, подвозил ее. Они могли побыть наедине всего несколько минут, что уже стало традицией. Вообще в доме Тэйеров никогда никого не было, кроме горничной. Но с тех пор, как вернулся Грег, все изменилось.

Энн вошла в дом, открыв дверь своим ключом, и увидела брата, сидящего с таким видом, будто кто-то умер. Она уставилась на него – высокого, красивого, взрослого; правда, сам Грег ничего такого за собой не замечал. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом.

– Что с тобой? – Энн никогда не была с ним близка, но очень жалела, что его выгнали из колледжа. Она понимала, чем был для него футбол; брат вернулся подавленным, а сегодня выглядел еще хуже. Наверное, что-то еще случилось.

Грег поднял на Энн испуганные глаза.

– Я получил повестку.

– О нет…

Энн села напротив, понимая, что это значит. Ужасно уже то, что там Лай. Они разговорились. Вошли Вард и Фэй. Они вернулись рано, в хорошем настроении, дела шли отлично, команда, работавшая над новым фильмом, подобралась прекрасная. Вард остановился, посмотрел на детей, увидел напряженное лицо Грега и испугался – наверное, что-то случилось с Лайонелом.

– Плохие новости?

Вард очень быстро произнес эти слова, чтобы поскорее услышать ответ.

Грег кивнул и молча протянул отцу повестку. Прочитав, Вард рухнул в кресло и передал листок Фэй. Они мечтали, чтобы Лайонел поскорее вернулся оттуда, а теперь в эту мясорубку должен отправляться Грег… Зачем им туда?

Фэй взглянула на Варда.

– Нет ли какого закона, чтобы избежать армии?

Вард покачал головой и снова посмотрел на сына. В повестке говорилось, что он должен явиться в течение трех суток. Да, там не тратили времени, уже первое декабря. Он снова подумал о Канаде. Но это нечестно, если Лайонел во Вьетнаме и ежедневно рискует жизнью. Ясно, Грег должен ехать.

Он явился в Форт Орд четвертого декабря, как и было назначено, и на шесть недель был отправлен в Форт Бенниг, в Джорджию, на тренировочную базу. Его не отпустили домой даже в канун Рождества, и праздник в доме был печальным. Вэл уехала в Мексику с друзьями, Ванесса отправилась в Нью-Хемпшир с Джейсоном, Грег был на учебе, а Лайонел – во Вьетнаме.

Энн старалась улизнуть при первой же возможности. Как и в прошлое Рождество, она тайно осталась на каникулы у Билла, а через несколько недель ей исполнится семнадцать. Оставалось ждать всего год, и они повторяли это друг другу, как заклинание.

Грег отплыл двадцать восьмого января сразу в Сайгон, и оттуда – в Бьен Хоа, на военно-воздушную базу к северу от Сайгона. Он не мог связаться со старшим братом, которому оставалось служить три недели. Затем Лая отправляли в Германию, и он едва мог дождаться этого момента. Он достаточно насмотрелся на эту отвратительную войну. Оставалось только выжить: очень многие знакомые ребята гибли за день до возвращения домой. Он вздохнет свободно, только когда самолет приземлится в Лос-Анджелесе.

Лайонел знал, что брат тоже во Вьетнаме, несколько раз пытался разыскать его, но безуспешно. Командование не тратило времени зря, посылая новобранцев в бой сразу же в день прибытия. Это был вход в преисподнюю. Грег находился там уже ровно две недели; тринадцатого февраля войска Первой армии совершили несколько атак на Вьет-Конг, разбомбили две деревни, забрали пленных. Грег получил боевое крещение, увидев кровь, смерть и победу. Лучший друг, с которым он познакомился на базе, получил пулю в живот, но врачи обещали, что он выживет. Парню повезло – его отправят домой. Десятки других погибли, семеро пропали без вести, что еще ужаснее, а сам Грег застрелил двух старух и собаку; это было очень страшно, но и сильно возбуждало, что-то вроде того, как бежать с мячом к воротам. А потом в пять утра его послали в джунгли, где гикали и ухали птицы, и он подорвался на мине. Не осталось даже тела, которое можно было отправить домой. Грег исчез в кровавом месиве на глазах у друзей. Они собрали что могли и понесли обратно в лагерь. Продираясь сквозь джунгли, парни спотыкались; двое были ранены, двое в шоке.

Страшную новость Лайонел узнал назавтра. Он сидел, невидящим взглядом уставившись на бумагу, которую ему кто-то подал. «Сожалеем. Грегори Вард Тэйер сегодня погиб в бою. Подорвался на мине». И имя командующего. Мурашки пробежали по спине, перед глазами мелькнуло лицо Джона, вынесенного из сгоревшего дома, когда приехали пожарные машины. Он никогда не любил Грега так, как Джона. И никогда, никогда никого уже не полюбит так снова. Но Грег был его братом. А теперь вдруг его не стало. Что будет с отцом при этом известии, Лай даже представить себе не мог.

– Чертова война! – закричал он, выйдя из отеля и опершись о стену. Он долго рыдал, пока кто-то не подошел и не увел его. Лайонела любили, хотя всем было известно, кто он, и сейчас, узнав о смерти брата, искренне сочувствовали ему. Кто-то уже видел телеграмму с фронта, а новости в Сайгоне распространяются быстро.

Два парня всю ночь просидели возле Лайонела, а он пил и плакал. Наутро его посадили в самолет. Он выжил во Вьетнаме, отснял больше четырех сотен короткометражных фильмов, чтобы показать в Штатах; многие из них потом разошлись по всему миру.

А его брат сумел продержаться здесь всего девятнадцать дней. Несправедливо. Но на войне нет места справедливости… Здесь все так, как быть не должно: крысы, болезни, раненые, плачущие дети.

Лайонел словно контуженный вышел в Лос-Анджелесе из самолета. Он никогда больше не увидит брата. У Лая был трехнедельный отпуск перед Германией, и кто-то отвез его домой, примерно так КС он чувствовал себя после смерти Джона и сейчас окаменел, как тогда, два года назад.

Лайонел нажал на кнопку звонка; у него не было ключей. Отец открыл дверь и молча смотрел на него. Тэйеры уже получили извещение, и все были в сборе, кроме Ванессы – она прилетит днем.

Похорон не будет: они не получили тело Грега, только телеграмму.

Лайонел тоже смотрел на Варда, а тот вдруг душераздирающе застонал, и отец с сыном упали в объятия друг друга. Было облегчение, – Лайонел выжил, и было великое горе – Грег мертв. Вард повел сына в дом, оба долго плакали. Лайонел обнимал его как ребенка, а Вард оплакивал своего мальчика, любимого сына, на которого возлагал столько надежд, свою футбольную звезду. Теперь его нет. Нечего даже похоронить. Вообще ничего. Осталась только память.

Несколько дней все ходили, как деревянные. Лайонел толком не понял, кто приехал – Вэн или Вэл. Грега нет. Грега никогда больше не будет. Их осталось четверо.

Они заказали заупокойную службу в первой Пресвитерианской церкви Голливуда, на которую пришли все школьные учителя. Вард с горечью думал, что если бы те сволочи в Алабаме оставили его сына в команде или хотя бы в университете, он был бы жив. Но ненависть не помогала. Грег сам виноват, что его исключили. Но кто виноват, что он убит? Кто-то должен же быть виноват? Разве нет? Священник что-то монотонно бубнил, произносил имя сына, но происходящее казалось нереальным, а потом, выйдя из церкви, они стояли, принимали чьи-то соболезнования, и не верилось, что Грег умер и они никогда его больше не увидят. Вард в тысячный раз смотрел на Лайонела, будто хотел убедиться, что он еще жив. И девочки тоже. Но уже ничего не изменить. Одного из них нет. Он ушел в вечность.

37

Спустя несколько дней после поминок Ванесса вернулась в Нью-Йорк, а Вэл переехала к себе. Лайонел большую часть времени проводил в родительском доме в полном одиночестве. Родители заняты на съемках, Энн училась, а Лая как магнитом тянуло к комнате Грега. Он вспомнил дни, когда они дружили с Джоном, теперь оба ушли… и снова вместе… в никуда… Все казалось настолько невообразимым, что хотелось кричать.

Пару раз Лайонел выезжал подышать свежим воздухом. Старый «мустанг» стоял там же, где он оставил его, уезжая во Вьетнам. Автомобиль Грега тоже здесь, но он не мог заставить себя сесть в него. Машина казалась священной, и даже от одного ее вида щемило сердце.

Однажды днем Лайонел выехал из дома на красном «мустанге»; до отъезда в Германию оставалась неделя, и он решил где-нибудь пообедать, а потом вернуться домой. Он припарковался у закусочной, заметил серый «роллс-ройс», подумал, что где-то уже видел его, но не вспомнил где и прошел мимо. Сел у стойки, заказал гамбургер и кока-колу, а потом глянул в зеркало и выпрямился. В зеркале отражались его младшая сестра и пожилой мужчина. Они держались за руки и только что поцеловались. Энн пила молочный коктейль, а ее спутник делал вид, что прихлебывает сладкий напиток. Они засмеялись и еще раз поцеловались. Лай похолодел: мужчина был примерно в возрасте Варда. Лайонел хотел получше рассмотреть его, но боялся выдать себя. Внезапно он вспомнил, кто этот человек. Отец ее подруги… Как ее зовут?.. Салли… Джейн… Гейл! Да, это он.

Когда парочка уходила, мужчина обнял девушку, они опять поцеловались, потом еще раз, уже на улице. Не заметив Лайонела, двое уселись в машину, их губы снова встретились, а потом они исчезли из поля его зрения. Лайонел забыл о гамбургере, аппетит пропал начисто. Он оставил деньги на стойке и помчался домой. Когда он вернулся, Энн уже поднялась к себе и закрылась в комнате; Фэй и Вард тоже были дома. Вид Лайонела был ужасен, он вообще стал похож на привидение, однако никто в семье в эти дни лучше не выглядел. Все были в трауре по Грегу. Вард внезапно состарился – в пятьдесят два года, самая яркая его надежда погасла. Фэй казалась усталой и страшно бледной. Но на Лайонеле вообще лица не было. Он боролся с собой: сказать родителям или нет? На них и так свалилось столько горя, да и с Энн они намучились в свое время.

– Что-то случилось, дорогой? – спросила Фэй. Вард с отчаянием взглянул на сына, и Лайонел решил промолчать – не стоит добавлять… А если Энн снова убежит? На этот раз он не сможет остаться и искать ее пять месяцев, как тогда с Джоном. Он глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула, растерянно глядя на родителей, потом встал, прикрыл дверь и оглянулся. Скрывать было бессмысленно. Родители явно поняли: случилось что-то серьезное.

– Что, Лай? – Фэй испуганно смотрела на него. От кого на этот раз удар? От Ванессы из Нью-Йорка?.. Вэл?.. Энн?..

И он решился.

– Это Энн. Я видел ее сегодня днем… В компании с…

Его сердце перевернулось, когда он снова вспомнил лицо того человека. Мужчина был старше Варда. Легко представить, что он с ней выделывал.

– Гейл? – Фэй занервничала. Они не указывали дочери, с кем дружить. Гейл казалась приличной девочкой, ее отец тоже внушал доверие; подруги вместе ходили в школу… Но следующие слова Лайонела насторожили ее.

– С ее отцом, мама. Они сидели в забегаловке, целовались и держались за руки.

Вард выглядел так, будто его ударили кулаком в челюсть. Он онемел. Фэй уставилась на Лайонела, не веря услышанному.

– Это невозможно. Ты уверен, что там была Энн? – Он медленно кивнул. – Но как такое может быть?

– А ты сама ее спроси.

Сердце Фэй остановилось. Ведь Энн часто оставалась в доме Гейл, а она никогда ни о чем не спрашивала дочь. А если в это время Гейл не было с ними? А может, еще хуже, если была… А вдруг мужчина психически больной… Фэй заплакала и вскочила на ноги.

– Сейчас я доберусь до нее… Но Вард схватил ее за руку.

– Сперва давайте все успокоимся, не то дело может обернуться большой бедой. – Он виновато посмотрел на сына в надежде, что тот ошибся. Еще одной трагедии случиться не должно. Энн всего семнадцать. И сейчас ее еще труднее контролировать, чем в четырнадцать.

Фэй повернулась к мужу и твердо посмотрела на него.

– Я думаю, нам надо с ней поговорить.

– Прекрасно, поговорим. Но никаких обвинений.

И Фэй с самыми лучшими намерениями постучала в дверь дочери. Но при виде лица матери Энн поняла – удар нанесен, и спустилась вслед за ней по ступенькам в полном ошеломлении.

– Привет, Лай, – сказала она брату, но далеко не так дружелюбно, как прежде. Он кивнул, и Вард принял бой на себя.

– Энн, мы решили поговорить с тобой и кое-что выяснить. Никто никого не обвиняет. Но мы ХОТИМ знать, что происходит. Только ради тебя самой.

Предчувствие катастрофы навалилось на Энн, но девушка держалась стойко и равнодушно обвела взглядом их лица. Лайонел опустил глаза. Неужели брат выдал ее? Такого не может быть. Но Энн ошибалась: он сделал это. Она никогда не простит его.

– Твой брат говорит, что сегодня видел тебя кое-где. Хотя он в этом не уверен, дорогая. – Вард всей душой надеялся, чтобы так и было. Он не хотел связываться со своим ровесником, обвинять его в насилии, в интриге с семнадцатилетней девочкой. Вард повернулся к Лайонелу. – Так где это было, сынок? – Лайонел назвал адрес, и сердце Энн замерло. – Но самое главное, ему показалось, что ты была с мужчиной.

– Ну и что? Отец Гейл пригласил меня выпить молочного коктейля по дороге из школы. – Она сердито повернулась к брату. И показалась ему еще красивее, чем прежде. Его младшая сестренка больше не ребенок. Женщина. Лайонел необычайно отчетливо понял это сегодня днем. Теперь все стало ясно – почему она так охотно согласилась на новую школу, почему ее никогда нет дома. – У тебя грязные мысли. – Она словно выплюнула эти слова прямо ему в лицо.

– Ты его целовала.

Энн злобно уставилась на брата, когда-то спасшего ей жизнь.

– В конце концов, я не лесбиянка. – Это были очень злые слова, но он, не отреагировав на них, подскочил к сестре и схватил ее за руку; родители в ужасе наблюдали за детьми.

– Он же на тридцать лет старше тебя, Энн.

– На тридцать три, если точно. – Девушка сверкнула глазами. Все открылось. Ну и черт с ними! Они ничего не могут с ней сделать. Поздно. Она принадлежит Биллу. Навсегда. – И мне безразлично, что вы об этом думаете. Никто из вас никогда не был ко мне так добр, как он. – Она на секунду запнулась, посмотрев на Лая. – Кроме тебя, но это было давно. Но вы, – она взглянула на родителей с ненавистью, – вас никогда не было рядом. За последние два года Билл сделал для меня гораздо больше, чем вы за всю жизнь с вашими фильмами, вашим бизнесом, вашими ссорами и примирениями и вашими друзьями. Вы даже никогда не знали, где я… А сейчас, с тех пор, как я встретила Билла и Гейл, все изменилось.

– Втроем? – Лайонел окончательно разъярился. Родители ошеломленно молчали.

– Нет. Гейл ни о чем не догадывается.

– Спасибо Господу хотя бы за это. Ты дура, Энн. Ты проститутка для стариков. Это то же самое, что ты делала в Хейт, только без галлюциногенов.

Там тоже были мужчины старше ее, Мун, например. Она еще помнила его. Но то совсем другое, как можно сравнивать? Сейчас она ему врежет, своему братцу. Энн высвободила руку и замахнулась, но он отпрянул, и удар не достиг цели. Вдруг родители одновременно вскочили, и Фэй закричала:

– Перестаньте! Оба! Это отвратительно! Ради Бога, перестаньте!

– Ну что же с ней делать, мама? – Лайонел был в ярости. Она снова кидается под мужчину. Ну почему она такая?

Но Энн несокрушимо стояла на своем.

– Вы можете делать что хотите, но через десять месяцев мне исполнится восемнадцать лет, и тогда вы меня не достанете. Сейчас можете мучить меня как угодно. Можете даже запереть! Но через десять месяцев, попомните мои слова, я выйду за него замуж.

– Ты рехнулась, если думаешь, что он на тебе женится. Ты для него только кусок задницы! – Смешно, но в этом крике он отводил душу. Сколько можно безмолвно злиться на судьбу, унесшую Грега и Джона? Наконец-то он мог дать волю накопившимся чувствам и излить их на сестру.

– Ты не знаешь Билла Стейна, – спокойно сказала Энн, а Фэй, взглянув на ее лицо, побледнела. Дочь так серьезно говорила об этом мужчине, и Фэй не удержалась и спросила:

– Ты не беременна снова? Энн с ненавистью взглянула на мать.

– Нет. Я получила урок. Трудный. – Никто не спорил с ней. Вард шагнул вперед с застывшим лицом.

– Я обязан предупредить тебя. Ты не выйдешь за него замуж. Я позвоню адвокату и в полицию сегодня же вечером. Я начну против него дело.

– За что? За любовь ко мне? – Энн иронически смотрела на отца. Все они недостойны уважения. Родители ничего для нее не сделали, и она была для них пустым местом. Может быть, они злятся из-за того, что кто-то любит ее?

А отец продолжал излагать свой план.

– Сексуальная связь с девочкой твоих лет карается законом, Энн. – Голос Варда звучал холодно.

– Его место за решеткой.

– Я буду свидетельствовать против вас всех! – крикнула она в панике.

– Это ничего не изменит.

Энн вдруг испугалась за Билла. А вдруг они правы? Почему Билл не предупредил заранее? Нужно его защитить.

Она в отчаянии посмотрела на отца.

– Делайте со мной что хотите, но его не трогайте.

– Ее слова ударили Фэй: девочка беспокоилась об этом мужчине в ущерб себе. Неужели она так сильно любит его? Что, если они допускают ошибку? Очевидно, он имеет над Энн власть. Фэй взглянула на Варда.

– Почему бы нам сначала не поговорить с ним? Что он скажет? Пусть он пообещает никогда больше не видеться с ней, и, может быть, тогда не придется применять никаких мер.

Вард был непоколебим, но Фэй все же удалось убедить его. Родители заставили Энн позвонить Биллу и потребовать, чтобы тот немедленно явился. Билл слышал в трубке ее плач.

Он вошел в дом Тэйеров; его с нетерпением ждали. Вард едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками. Лайонел стоял рядом. Билл узнал всех участников драмы, и, конечно, Фэй. Энн была в истерике. Он подошел к ней, погладил по волосам, осушил губами ее щеки и только потом заметил, как все уставились на него.

Ничего удивительного: этого следовало ожидать. Вард был симпатичен Биллу. Он сообщил, что у него дочь такого же возраста, потом попытался рассказать им об Энн, об ее одиночестве и беде, случившейся в Хейт-Эшбури. Говорил, что она с детства чувствовала себя отверженной. Он не пытался выгородить себя, и родители вдруг поняли, что младшая дочь была для них незнакомкой. И этот неузнанный ими ребенок теперь отторгал их. Их девочка нашла Билла Стейна и получила от него все, чего хотела, о чем мечтала под гнетом своего одиночества. Возможно, ЭТО его ошибка, говорил Билл с увлажнившимися глазами, но все шло из самого сердца. Он, словно ЭХО, повторил слова Энн, хотя и не так запальчиво. Меньше чем через год он собирался жениться на ней, с их согласия или без него, пусть даже без согласия Гейл, но предпочел бы, чтобы никто не остался в обиде. Энн может продолжать учиться в школе и делать все, что хочет, но когда ей исполнится восемнадцать, он готов жениться, независимо от того, разрешат ли они видеться с ней до свадьбы или нет.

Пока он все это спокойно излагал, Энн, сияя, смотрела на него. Билл не подвел ее и готов на риск ради их любви. Она всегда ему верила. Трое Тэйеров потрясенно молчали, больше всех был сражен Вард. Он уставился на этого мужчину, не вызывавшего у него никакого восторга, тщетно силясь понять, что нашла в нем его дочь. Не красавец, не молод, совершенно обыкновенный… Но он предлагал их дочери что-то такое, чего они никогда были не в состояниией дать. Энн сидела цветущая, спокойная, купаясь в лучах его любви. И ей, и Биллу действительно безразлично, что с ними будет в предстоящем году. Оба готовы ждать, а потом все встанет на свои места. И вдруг Вард и Фэй поняли, что так все и будет. Эти двое непобедимы.

После его ухода Вард и Фэй решили все обсудить у себя в комнате. Билл ушел домой, с твердым намерением честно признаться Гейл. Он действительно не защищался перед Тэйерами и после двух лет любви к Энн почувствовал, что ни в чем не виноват перед их дочерью. Он заботился о ней, ничего не запрещал, не использовал ее, не делал ничего предосудительного или ужасного. И теперь, когда ей скоро восемнадцать, ничего шокирующего в их любовной связи нет. Он подозревал, что Гейл сперва взовьется, но потом все поймет. И они будут жить вместе, Энн и Билл. Судя по всему, они сумели всех в этом убедить.

– Ну, что скажешь? – Фэй села в кресло и посмотрела на Варда. Он все еще не мог понять, что дочь нашла в этом мужчине, ведь ей всего семнадцать лет. Ему было страшно за нее.

– По-моему, она просто жуткая дура.

Фэй вздохнула. Ситуация похуже, чем в некоторых фильмах, которые ей приходилось снимать.

– Да, но она придерживается иного мнения.

– Несомненно. – Он сел напротив жены и взял ее за руку. – Как все это у них вышло? Лайонел с его чертовскими отклонениями, которые невозможно понять, Вэл со своей сумасшедшей карьерой… Ванесса живет с этим парнем в Нью-Йорке и думает, что мы не знаем. – Фэй улыбнулась, о Вэн они говорили и раньше. Та считала себя великим конспиратором, но все были в курсе событий. Ей двадцать, а он хороший мальчик. – А сейчас Энн с этим мужиком… Боже милостивый, Фэй, он на тридцать три года старше ее! – Это было непостижимо, не укладывалось в голове.

– Да. И он даже не красивый. – Фэй улыбнулась. – Будь он похож на тебя, я бы поняла Энн. – В пятьдесят два Вард был так же красив, как и двадцать лет назад, хотя, конечно, годы уже брали свое. Но он по-прежнему высок, строен, элегантен, как и она сама. В Билле ничего такого не было. Но у него добрые глаза, и он нежно заботится об Энн. Фэй снова посмотрела на мужа. – Придется смериться с этим, Вард. – Она не имела в виду законность, просто хотела сказать, что им предстоит терпеть до свадьбы.

– Но почему мы должны мириться?

– Может, так будет лучше… – Надо быть терпимее, как и с Лайонелом, с Вэл… Ванессой… А сейчас с Энн. Дети поступали так, как считали нужным… кроме бедняги Грега. Вард снова взглянул на нее.

– Ты имеешь в виду, чтобы их связь стала открытой? – Он ошарашенно посмотрел на жену. – Ей всего семнадцать. – Но оба знали, что Энн старше, гораздо старше по духу, через многое прошла, и это на ней сильно сказалось.

– Она делает это уже целый год. Вард сощурился.

– Что это ты вдруг стала такой либеральной? Она устало улыбнулась.

– Может быть, просто старею.

– И мудреешь. – Он поцеловал жену. – Я люблю тебя, малышка.

– Я тоже тебя люблю, милый.

Они решили хорошенько все обдумать. В этот вечер родители обедали с Лайонелом; Энн осталась в своей комнате, и никто не пытался тащить ее вниз.

В конце концов они решили уступить, посоветовав дочери не болтать и не становиться объектом обсуждения в городе. Билл Стейн казался сдержанным человеком, он хорошо знаком с «индустрией развлечений», славился как уважаемый адвокат, у него много известных клиентов, и Тэйеры не сомневались, что он побеспокоится о том, чтобы публика не гудела. В целом идея была вполне реальной, а через год они поженятся. Билл подарил Энн кольцо с грушевидным солитером в десять с половиной каратов, который она назвала пасхальным яйцом. Выходя с Биллом, Энн надевала его. Она в смущении показала кольцо Гейл, и та вполне благосклонно отнеслась к подарку. Поначалу новость ее тоже ошарашила, но она очень любила обоих и желала им добра. Девушки решили поехать в летнюю школу – учеба там заканчивалась перед рождественскими каникулами. Так что до свадьбы Энн уже получит диплом. Гейл думала, что скоро останется одна. Кроме того, вначале жить с ними будет сложновато, и она собралась ехать в Нью-Йорк, в школу дизайна.

Уехав в Германию, Лайонел все еще злился на сестру. Он не одобрял связь с этим мужчиной, но ей было наплевать на чье бы то ни было мнение.

– Если тебя интересует, что я по этому поводу думаю, то я скажу – пролетишь, – заявил он ей в день отъезда, и Энн холодно посмотрела на брата.

– Ты сам не без греха, чтобы судить меня, – произнесла она.

– Если я и гомик, то это не значит, что мои мозги одеревенели, Энн.

– Может быть. Но окаменело твое сердце. Лайонел с удивлением подумал, что сестра права.

Вьетнам перевернул его душу. Он видел смерть, терял товарищей… Он потерял двоих, которых любил больше всего на свете – Джона… и Грега. Трудно представить, что он так же полюбит кого-то еще. Почему же он злится на сестру? Лай не мог разделить ее счастье, потому что его счастье навсегда ушло вместе с Джоном. А ее жизнь продолжается – в ней обещание, восторг, блеск, как от бриллианта в ее кольце, подаренном по случаю помолвки.

38

Восемнадцатого января 1970 года Энн Тэйер и Билл Стейн стояли в храме Израиля на Голливудском бульваре в окружении родных и горсточки друзей. Энн не хотела ехать так далеко, но Билл настоял.

– Так легче твоим родителям, моя дорогая. Энн не сразу согласилась. Почти два года она фактически была его женой и не нуждалась в фанфарах. Гейл считала, что это глупо, но Энн так не похожа на ее ровесницу. Она не хотела ни свадебного платья, ни фаты.

Фей вспоминала волшебство своей свадьбы. Дочь надела простое белое шерстяное платье с высоким воротником и длинными рукавами, белые туфли; светлые волосы заплетены в косу и схвачены детской ленточкой. У нее не было даже свадебного букета. Энн была совершенна в своей простоте и не надела никаких украшений, кроме кольца с огромным бриллиантом, подаренного женихом. И обручального кольца, широкого и тоже с бриллиантами. Она выглядела такой невинной и юной, что это кольцо казалось чужим и нелепым на ее руке. Ничего этого Энн не замечала и видела только Билла. Он был для нее всем – с первого дня их знакомства. Сейчас Энн под руку с отцом спокойно подошла к нему. Вард остановился и отступил назад, снова почувствовав, как мало они знали свою дочь все эти восемнадцать лет. Будто она быстро и молча проскользнула сквозь их жизнь, постоянно куда-то исчезая. Вдруг в памяти всплыло всегдашнее, с детства:

– А где же Энн?

Потом был небольшой ланч у них дома – больше Энн не разрешила ничего устроить. Повсюду стояли цветы, шампанское было великолепным. И Фэй в зеленом шелковом костюме, оттенявшем глаза, казалась спокойной и сдержанной. Но она не чувствовала себя матерью невесты. Все собравшиеся будто играли в пьесе, особенно Гейл, которая вот-вот отправится домой с отцом. Вечером, перед тем как отбыть в сером «роллсе», Энн на прощанье поцеловала и мать, и отца. Фэй не стала спрашивать, уверена ли она в своем выборе, – глаза дочери говорили красноречивее всяких слов. Она отдала себя этому мужчине и сейчас была счастлива.

Гейл притихла, но искренне радовалась за обоих. Несколько недель назад девушки закончили школу, и теперь они все вместе полетят в Нью-Йорк; Гейл собралась в школу дизайна и поселится в Барбизоне, как когда-то Ванесса. Новобрачные оставят Гейл там, а сами полетят в Сан-Хуан, потом в Сан-Томас и Сан-Мартин и закончат путешествие в Санта-Круз. Поездка продлится несколько недель, спешить им некуда. Билл хотел, чтобы в Нью-Йорке Энн прошлась по магазинам. Он собирался купить ей ювелирные украшения у Гарри Уинстона или Дэвида Уэбба и кое-какую одежду.

– Ты меня испортишь! – улыбнулась Энн и поцеловала Билла в шею; ничего ей от него не надо, кроме любви.

Кое-что он намеревался купить и Гейл.

– Ну, миссис Стейн, как мы себя чувствуем? – Он улыбнулся, лежа рядом с ней на большой кровати, впервые за два года совершенно законно.

– Замечательно. – Она скорчила гримаску, как маленькая девочка, которая до сих пор заплетает на ночь волосы в косичку; на ней была кружевная ночная рубашка, свадебный подарок Вэл, совершенно сейчас ненужная.

Лайонел не приехал на свадьбу, он все еще находился в Германии. Его ждали через несколько недель. Вэн вернулась в Нью-Йорк, окунулась в учебу. Но все это не интересовало Энн, ей был нужен только Билл. Она счастливыми глазами смотрела на мужа, вспоминая прошлое.

– Я чувствую себя так, будто замужем за тобой всю жизнь. – Это ощущение не покидало ее ни на минуту.

– И я тоже.

Друзья, конечно, подшучивали над ним, но относились с пониманием.

– Колыбельку ограбил, старичок? – Многие завидовали ему, некоторые злословили за спиной, но Билл не реагировал. Он думал только о своем маленьком сокровище, и так будет всегда.

В эту ночь они заснули в объятиях друг друга, ошеломленные долгожданной свободой. Утром лениво позавтракали с Гейл и начали упаковывать вещи: вечером они улетали в Нью-Йорк, как и планировали. Энн подумала, что надо позвонить родителям, попрощаться. Но потом забыла. Ей нечего им сказать, призналась она Биллу уже в самолете.

– Ты несправедлива к ним, любовь моя. Они потеряли все, что могли. Просто никогда тебя не понимали.

Родители лишили ее детства, мучали из-за Билла, они потеряли ее и разрушили бы ее жизнь, если бы не он. Энн снова восхищенно посмотрела на мужа.

Пассажиры в салоне первого класса, очевидно, думали, что он путешествует с двумя дочками. Энн села между Биллом и Гейл. Муж вздремнул в полете, а она болтала с подругой, обсуждая два дня в Нью-Йорке, которые они проведут перед отъездом в Барбизон, а потом Энн и Билл полетят проводить свой медовый месяц.

В следующие два дня они ходили по магазинам.

Энн никогда в жизни не видела столько изумительных вещей, разве что в фильмах матери. Билл купил Гейл прекрасное норковое пальто спортивного стиля и такую же шапочку. Он сказал, что ей нужна теплая одежда и лыжный костюм, новая пара лыж, полдюжины платьев от Бенделя, шесть пар туфель от Гуччи и золотой браслет от Картье, от которого она пришла в полный восторг. Но больше всего вещей было куплено для новобрачной: длинное норковое манто на вечер, короткое на день, платья, костюмы, блузки, юбки, сумочки, несколько коробок с прекрасной обувью, итальянские сапоги, кольцо с изумрудом, замечательная бриллиантовая брошь, серьги от Ван-Клифа, которые ей очень понравились, и еще два золотых браслета. Энн восхищалась обновками, а в последний день он подарил ей прелестную вещицу от Дэвида Уэбба – лев, обхвативший ягненка, из цельного золотого слитка. От статуэтки невозможно было отвести глаз.

– Что мне со всем этим делать?

Энн встала посреди номера, оглядывая сокровища: роскошные меха, одежду, свисавшую отовсюду, коробки с обувью, сумки, меховые шляпы, а в ее чемодане лежало полдюжины футляров с украшениями. Такое обилие вещей удручало бы ее, если бы это не доставляло такого удовольствия Биллу. Себе он приобрел плащ на меху и новые золотые часы, но покупать для себя было неинтересно. Гейл тоже так считала. У нее полно хороших вещей, и она не завидовала Энн. Они стали почти сестрами, и отец по-прежнему выполнял все желания дочери. Билл был очень щедрым человеком, о чем ему и сказали девочки в последний вечер. Все трое наслаждались каждой минутой.

Глаза Ванессы чуть не вылезли из орбит, когда они с Джейсоном встретили их в «Оук Рум» и Энн плавно прошествовала через зал в прекрасно сшитых красных слаксах и кремовой шелковой рубашке, с красной крокодиловой сумочкой и в норковом манто, от которого столбенели даже видавшие виды нью-йоркцы. Вэн заметила бриллианты, сверкавшие у нее на пальцах, браслет от Уэбба на запястье и два маленьких рубина в ушах. Энн выглядела так очаровательно и вместе с тем значительно, что Ванесса едва узнала свою маленькую сестренку.

– Энн! – С открытым ртом она уставилась на нее. Энн снова заплела волосы в косу, косметики было совсем немного, но одежда и украшения так хороши, что она выглядела так, будто только что сошла с обложки «Вога». Ванесса и не думала, что сестра может быть такой. Она не могла не заметить, что Джейсон тоже поражен.

– Мы ходили по магазинам, это что-то ужасное. – Голос Энн, как всегда, звучал мягко. Она быстро и стыдливо посмотрела на Билла, тот улыбнулся. – Он меня портит.

– Я вижу.

Она заказала дюббон, единственный напиток, который любила, Ванесса и Джейсон – по скотчу, Билл пил мартини, Гейл – белое вино. Все непринужденно болтали о пустяках. Молодежь вспоминала об озере Тахо, где они славно отдохнули два года назад; Энн расспрашивала Джейсона о работе. У него все было замечательно. Он получил степень через несколько недель после того, как ему исполнилось двадцать шесть лет, успешно завершил диссертацию, отнявшую у него больше восьми лет, и сейчас работает – преподает литературу в Нью-Йоркском университете. От этого поприща он не в восторге и по-прежнему занимается своей пьесой, только пока не знает, кому ее предложить.

– Все пытаюсь Ванессу сделать своим соавтором, объединиться с ней, но она не хочет.

– Тогда я едва ли смогу удержаться в колледже, – объяснила она Биллу, который был ей приятен и, к тому же, по-отечески относился к Энн. Ванессе предстояло учиться еще два года, и только это сейчас занимало ее мысли. Она хотела закончить учебу и получить хорошую работу, по возможности в Нью-Йорке. Энн подозревала, что это только из-за Джейсона. Они вместе уже два с половиной года, удивительно, почему они до сих пор не поженились. Вечером Гейл спросила ее о том же самом. В ответ Энн пожала плечами. Она не совсем понимала их отношения, но чувствовала, что Джейсон и Вэн жили как бы параллельно, каждый занимался своим собственным делом. Оба не жаждали брачных оков и даже не упоминали о детях, говоря только о своей работе, о сочинительстве, о его пьесе.

– Я бы умерла с тоски, – пожала плечами Гейл. – Но он симпатичный.

Да, он действительно красивый парень, но Энн такие не привлекали. Она считала самым красивым мужчиной в мире Билла.

Отправляясь домой из ресторана, уже усаживаясь в такси, Ванесса недоуменно сказала:

– Не понимаю этого ребенка. Совершенно. Она дитя, а замужем за стариком, осыпавшим ее бриллиантами и укутавшим в меха.

– Может быть, для нее это важно. – Джейсону это тоже казалось странным, он он всегда считал Энн хорошей девочкой. Она не столь интеллигентна и интересна, как Вэн, но такая юная, неуловимая… Трудно понять, какая она на самом деле.

Но Ванесса покачала головой.

– Вряд ли. Энн никогда не сходила с ума по шмоткам. Просто он все это с удовольствием ей дарит, а она носит, чтобы сделать ему приятное. – В общем-то Вэн была права: единственной в семье любительницей блеска, украшений и мехов была Вэл; возможно, такие вещицы понравились бы Грегу, останься он в живых. Другие проще относились ко всей этой мишуре, даже родители с годами стали равнодушны к роскоши. – Я никак не пойму, что она нашла в мужчине такого зрелого возраста.

– Билл очень хорошо к ней относится, Вэн, и не только в материальном плане. Он сделает для нее все; стоит ей только подумать о том, что хочется пить, как в руках окажется стакан воды; если она устанет, он сразу отвезет ее домой; когда ей станет скучно, он поведет ее танцевать, повезет в Европу, к друзьям… Против этого трудно устоять. – Он улыбнулся девушке, которую очень любил, вдруг захотев сделать для нее что-то большее. – Мужчины помоложе считают все это чепухой. – Джейсон улыбнулся, поддразнивая ее, и Вэн засмеялась.

– Этому нет прощения! Ты имеешь в виду, что я не получаю в подарок кольца с бриллиантами размером с яйцо?

Когда они вошли в дом, он посмотрел ей прямо в лицо.

– А ты когда-нибудь захочешь этого, Вэн?

– Нет, – уверенно, как всегда, ответила она. Ей от жизни нужно совсем другое. Как и ему. Может быть, парочку детей лет через восемь или десять.

– Чего же ты хочешь?

Вэн пожала плечами, снимая пальто и бросая его на спинку стула.

– Издать книгу… иметь хорошие рецензии… – Она думала и о другом, но не хотела признаваться, что наверняка захочет ребенка, а вероятно, и двух. Об этом рано говорить.

– И все? – Он разочарованно поглядел на нее. Она мягко улыбнулась.

– И может, еще тебя.

– Я у тебя уже есть.

Вэн села на кушетку, а Джейсон зажег свет. Им здесь так уютно – с книгами, бумагами, «Санди Таймс» на полу, теннисными туфлями, его очками на столе.

– Я действительно думаю, что это все, чего я хочу, Джейс.

Он казался польщенным.

– У тебя непритязательный вкус, мой друг. – Он притянул ее ближе. – А ты серьезно про книгу?

– Надеюсь. После того, как закончу учиться и получу работу.

Джейсон вздохнул.

– Писать чертовски тяжело. – Уж он-то хорошо это знал. – Я все же надеюсь, что мы объединимся и сочиним пьесу.

Вэн улыбнулась.

– Может быть, когда-нибудь. – Они поцеловались, он уложил ее на кушетку, скользнул рукой под блузку.

Это было совсем не похоже на то, что происходило сейчас между Биллом и Энн. Она лежала на атласной простыне в пеньюаре, отделанном перьями марабу, а его язык неспешно устремился вверх по бедру. Бриллианты на ее руке вспыхнули в слабом свете, как только он коснулся ее там, где она хотела больше всего. Энн со стоном выгнулась, а он стащил с нее пеньюар и бросил на пол. Но чувства были одни и те же. Любовь, желание, страсть, обязательства друг перед другом – все то же самое, в теннисных ли тапочках, в перьях ли марабу…

39

В мае Билл с Энн вернулись на несколько дней в Нью-Йорк. Энн хотела повидать Гейл, а у него были свои дела. Они снова остановились в том же отеле «У Пьера», и он повел ее к своим любимым ювелирам и заставил купить еще несколько вещиц. Погода стояла прекрасная. Энн только что приобрела у Бендела великолепное белое платье и пальто, надела обновки на ланч, и Билл очень гордился женой. Она не знала себя до конца, но доверчиво глядела, как муж наблюдает за ней, видя только его улыбающиеся глаза. Но он уже несколько месяцев замечал кое-что еще – опустошенность, усталость… Билл надеялся, что долгожданное событие скоро случится, и знал, как это важно для нее. Он тоже хотел ребенка, но не так страстно, как Энн.

– Как сегодня у Бендела?

– Здорово.

В речи Энн все еще проскальзывали словечки, более уместные для подростка, но выглядела она вполне взрослой и наконец распустила волосы. Билл учил ее пользоваться косметикой. Сейчас Энн можно было дать лет двадцать пять. Гейл тоже это заметила. У нее появился новый приятель, и она полюбила Нью-Йорк. Билл по-прежнему настаивал на том, чтобы она осталась с ними, но Гейл хотелось иметь собственный угол. Энн обещала ей уговорить Билла.

– Я только что купила вот это. – Она крутанулась перед мужем, взмахнув руками с изысканным маникюром, и он заметил, что она по-новому носит жемчуг, купленный в Гонконге. Огромные жемчужины казались почти ненастоящими. – Нравится?

– Очень. – Он крепко поцеловал ее в губы. Официант взял заказ и ушел за напитками. Они съели легкий ланч. Энн любила кнели, а он угощался шпинатом и стейком. Оба любили вкусно поесть, но у него была назначена встреча после ланча, Энн пойдет в «Блумингдейл», а потом встретится с Гейл. Они увидятся с Биллом только вечером. В последнее время Энн больше всего была занята своей температурой и каждый день выстраивала температурную кривую, в надежде, что это скоро случится. У обоих уже было по ребенку, они знали, что могут иметь детей. Доктор сказал, что это – дело времени.

– Ты позвонила сестре, дорогая? – Энн покачала головой, вертя в пальцах печенье. – Почему?

Она все еще избегала общества родных, даже Лайонела, которого когда-то любила больше всех. Казалось, она хотела закрыть от них свою жизнь. У нее было все, о чем мечталось, ни в чем и ни в ком она больше не нуждалась. Но Билл считал, что она не права. Его сердце разорвалось бы, если бы так с ним поступила Гейл, хотя он и знал, что Тэйеры никогда не были близки с Энн.

Она пожала плечами.

– Я звонила маме на прошлой неделе, и она сказала, что сестра сдает экзамены. – Ей было неинтересно звонить Вэн. Валери в Лос-Анджелесе, она не звонила никогда, и Энн не общалась с ней месяцами.

– И все же ты могла бы ей позвонить.

– Хорошо, только попозже.

Но Билл заранее знал, что она не выполнит обещания. Будет лежать, думать, отсчитывать вперед и назад четырнадцать дней… А наутро проснется, вскочит и снова схватится за термометр. Ему хотелось остановить Энн, дать ей расслабиться. Она слишком погрузилась в свои расчеты, даже похудела. Билл собирался в июле повезти ее в Европу развеяться, хотел взять с собой и Гейл, но та отказалась, сославшись на работу.

– О чем ты думаешь, дорогая? – Они шли по Мэдисон-авеню, и Билл пытался увлечь жену поездкой в Европу. Надо чем-то ее заинтересовать. А если ребенка не будет вовсе или он появится через несколько лет? Не может же она всю жизнь провести в ожидании. Это омрачало их безоблачное существование. Сейчас Энн думала и часами говорила только том, как она устроит комнату для ребенка, как будет за ним ухаживать.

Билл страстно любил Энн и безумно боялся ее потерять. Если у нее не будет ребенка, то эту пустоту не сможет заполнить никто… даже муж. Он нежно посмотрел на жену.

– В Сент-Тропезе очень весело. Мы арендуем лодку. – Энн благодарно улыбнулась; он так много делал для нее, и она всегда отдавала себе в этом отчет.

– Мне нравится твой план. И прости меня за то, что я такая вредина. Но мы ведь оба знаем причину.

– Да, конечно. – Он остановился прямо посреди Мэдисон-авеню и обнял се. – Но разреши матери-природе поступать по-своему и перестань от всех прятаться, ладно?

– Постараюсь. – Она улыбалась. Но Билл все еще помнил ее слезы и ту нелицеприятную сцену, когда она кричала, что во всем виновата Фэй. Если бы не мать, то у Энн был бы сейчас сын трех с половиной лет. Билл тогда выглядел совсем пришибленным…

– Это все, что ты хочешь? – спросил он, и жена болезненно скривилась.

– Да.

Ему стало жаль ее, он даже предложил усыновить мальчика такого же возраста, но Энн мечтала о собственном. Бессмысленно пытаться что-либо объяснять. Она не желала ждать, хотела ребенка от Билла немедленно, если можно. Однажды на ланче Фэй поймала на себе обвиняющий взгляд Энн и поняла, что прошлое по-прежнему гнетет ее. Дочь не простила мать, и, возможно, не простит никогда.

Сейчас она в печали шла по Мэдисон-авеню.

– Ты думаешь, это когда-нибудь случится? – начиная с января, она в миллионный раз спрашивала его об этом, а ведь со дня их свадьбы прошло только четыре месяца. До этого они остерегались, на чем настоял Билл, понимая, почему она не хотела тогда думать об опасности… Тоска по ребенку заставляла ее снова и снова обвинять себя. Она не могла простить себе, что отдала малыша, и даже неприязнь к Фэй отходила на задний план…

– Да, я думаю, это случится, моя маленькая любовь. Месяцев через шесть ты будешь переваливаться, как утка, и твердить, как тебе все опротивело, как неудобно ходить с таким животом и как ты меня ненавидишь…

Они рассмеялись, Билл снова поцеловал ее. Энн оставила мужа в назначенном месте и направилась в «Блумингдейл». С замирающим сердцем она проходила мимо гор игрушек, полок с детской одеждой, остановилась на минуту, чтобы купить что-то наудачу, а потом испугалась – что, если и на сей раз выйдет осечка? Энн вспомнила, как, будучи беременна, купила крошечные розовые пинеточки. Она была уверена, что родится девочка. Лайонел и Джон постоянно над ней тогда подшучивали.

Прошлое все еще вызывало боль, и особенно воспоминания о Джоне. Энн поражалась, как Лайонел смог пережить его смерть. С некоторых пор они с братом отдалились друг от друга. Все изменилось после того, как Лай рассказал родителям про Билла. И теперь, казалось, им не о чем говорить. Недавно она слышала, что он ищет работу, хочет вернуться в кино… Энн вздохнула и на эскалаторе спустилась вниз, в буйство красок, шелковых цветов, патентованных кожаных сумок, ярких ремней всех оттенков радуги. Она не смогла удержаться от соблазнов и вернулась домой с сумками, набитыми вещами, большинство из которых, скорее всего не будет носить. Другое дело – бриллиантовый браслет, который вчера вечером подарил Билл, желая отвлечь от тяжких мыслей. Он знал, как она несчастна из-за того, что никак не забеременеет. Но нисколько не сомневался: это вскоре случится. Она здорова, молода и так старается, да и доктор говорит то же самое. Неделю назад, перед отъездом в Сент-Тропез, Билл снова посоветовал ей расслабиться и выбросить эти мысли из головы. Ему легко так говорить – в пятьдесят один год она тоже научится философски смотреть на жизнь.

Энн не отказалась от своих надежд, но в течение трех недель, проведенных в Сент-Тропезе, выглядела счастливой, как никогда. Она ходила в голубых джинсах, в ярких рубашках из хлопка, в бикини, волосы носила распущенными, и они, и без того светлые, стали еще светлей, выгорев на солнце. Она была красива и день ото дня становилась все прекрасней. Билл любовался женой; она слегка поправилась, и когда супруги отправились в Канны за покупками, оказалось, что одежда обычного размера ей тесна – пришлось покупать вещи на размер больше. Билл подшучивал над женой, когда она засомневалась, сможет ли застегнуть молнию на джинсах. Он отметил, что она поправилась, но не задал главный вопрос, не желая напрасно беспокоить жену. В Париже он уже был в этом уверен; Энн так устала, что отказалась побродить вдоль Сены и заснула на пути в «Кок Харди» на ланч, а при виде дюббона буквально позеленела. Он не говорил ни слова, но охранял жену, как курица цыпленка. Когда они вернулись в Лос-Анджелес, Билл все-таки напомнил, что у нее не было месячных с тех пор, как они уехали, а прошло уже тридцать дней. Впервые за шесть месяцев Энн не вспомнила об этом. Изумленная, она открыла рот, быстро подсчитывая в уме, а потом нервно улыбнулась.

– Ты думаешь?.. – Она даже не осмелилась произнести вслух эти слова, и он мягко улыбнулся ей. Не так уж долго. Шесть месяцев – совсем недолго.

– Да, малышка. И подозревал это несколько последних недель, но не хотел раньше времени вселять в тебя надежду. – Энн кинулась к нему, обхватила за шею, но он попытался урезонить ее. – Давай еще подождем, чтобы увериться, и потом отпразднуем.

Назавтра она пошла к доктору. Днем позвонили из больницы и сообщили, что результат положительный. Энн была так потрясена, что минут сорок просидела, ошеломленно уставясь на телефон. Когда Билл вернулся домой, она ошалело посмотрела на него, и тот гикнул от восторга. Когда она бродила по дому в купальнике, он заметил, что очертания ее фигуры неуловимо изменились – исчезла угловатость, вся она стала мягче, округленнее.

– Я… я… я… – Энн была в восторге, танцевала, ликовала, и Билл пригласил ее отметить событие в отель «Беверли Хиллз», но она вдруг заснула, а он поймал себя на мысли о ребенке, о том, что комнату для гостей придется переделать в детскую. Служанку они переселят в другое место, за гаражом… Ночью мысли его вертелись вокруг всего этого, а она безмятежно спала.

На следующий день Билл пришел домой на ланч проведать жену. Все было в порядке, Энн никогда не казалась счастливее, чем сейчас. Она постоянно говорила о малыше, не сомневаясь, что и на сей раз будет мальчик, вместо того, который отдан в чужую семью. Ему сейчас почти четыре года…

День Труда они провели спокойно, в кругу друзей. Общение шло ей на пользу – она веселилась от души, и хотя все по-прежнему завидовали Биллу, но уже не делали саркастических замечаний. Энн выглядела старше, чем после свадьбы. Особенно сейчас.

Супруги планировали съездить на несколько недель в Нью-Йорк, повидаться с Гейл; доктор подтвердил, что это будет полезно для Энн. Но за день до отлета ей стало нехорошо, и Билл уложил жену в постель. Она ужасно расстроилась, но доктор уверял, что такое случается сплошь и рядом. Большинство женщин плохо переносят первые несколько месяцев беременности, и не надо волноваться, дня через три все пройдет. Но через три дня Энн легче не стало, и Билл встревожился. Он позвонил другому знаменитому врачу, и тот сказал то же самое. Однако Энн была странно бледна под загаром и очень перепугана. Она едва смогла добраться от кровати до ванной, и Билл примчался домой проведать ее раньше обычного. Оба доктора заявили, что надо немного потерпеть, но ничего нельзя гарантировать.

Поздно ночью Энн проснулась от ужасной боли и в панике схватила Билла за руку. Она едва могла говорить; боль была такая, будто между ног ей вставили раскаленную кочергу. Билл позвонил врачу, завернул жену в одеяло и повез в больницу. Ее глаза округлились от ужаса, она крепко вцепилась в его руку, умоляя остаться с ней. Доктор разрешил, но это было плохим признаком. Энн мучилась от боли, истекала кровью и через два часа потеряла ребенка, которого так отчаянно хотела. Она рыдала в объятиях Билла и не могла остановиться.

Проснулась она в палате для выздоравливающих. Билл с застывшим печальным взглядом сидел рядом, держа ее за руку. Доктор не мог объяснить причину; что-то случилось с плодом, и тело Энн освободилось от него. Он сказал, что это к лучшему. Но Энн оставалась безутешной и несколько недель пролежала дома в постели. Ей разрешили встать, но она не хотела. Она похудела на пятнадцать фунтов, стала похожа на обтянутый кожей скелет, не желала ни с кем говорить и отказывалась куда-либо ехать. Фэй все узнавала со стороны. Лайонел позвонил Энн, и Билл сообщил ему, что она здорова, но к телефону не подходит. К тому же Энн упорно отказывалась от встречи с Фэй и впала в истерику, когда Билл напомнил ей о матери. Она вопила, что это ее вина, и если бы она, Энн, не отдала своего сына, то сейчас не была бы так несчастна. Она ненавидела всех, временами даже Билла, и только в ноябре он смог увезти ее в путешествие. Встретив их в Нью-Йорке, Гейл очень расстроилась.

– Энн ужасно выглядит.

– Я знаю. – Билл беспокоился о ней беспрестанно, но ничем не мог помочь. Ей надо снова забеременеть, а на это требуется время. – Она слишком тяжело пережила это.

С тех пор прошло уже два месяца, жена больше не заговаривала на эту тему, но, взглянув на нее, нетрудно было понять, как она опустошена, насколько убита горем, и даже новые украшения совсем не радовали Энн. И путешествие в Сент-Мориц на Рождество не смогло отвлечь ее от тягостных мыслей.

В январе Энн стала оживать. Шесть недель депрессии, которые предсказывал доктор, обернулись тремя месяцами, но и они наконец закончились. Энн вернулась к прежней жизни, к магазинам, к встречам с друзьями, чаще звонила Гейл в Нью-Йорк, снова строила температурную кривую и через два месяца опять забеременела. Энн обнаружила это в День святого Валентина, но на сей раз все длилось только шесть недель, и в начале марта она потеряла ребенка, через две недели после того, как узнала. Билл клял себя; его малышка снова прошла через этот кошмар, однако теперь казалась спокойнее. Молчаливая, отстраненная, она редко упоминала о случившемся, и это беспокоило его еще сильнее. Уж лучше бы она рыдала, билась в истерике, но в конце концов воскресла. А теперь что-то умерло в е глазах.

Энн выбросила термометр и собиралась переделать комнату для гостей из зеленой в голубую. Ее безразличие разрывало сердце Билла еще больше, чем раньше, но он ничего не мог сделать. Поздно ночью Энн призналась ему, что это, должно быть, из-за наркотиков, которые она принимала тогда… Но с тех пор прошло пять лет, и Билл был убежден, что это не имеет отношения к беременности. Но она винила себя, опять вспоминала первого ребенка, считала, что уже никогда не сможет родить, и Билл не спорил, просто занимался с ней любовью, и когда, наконец, жена снова взялась за термометр, почувствовал облегчение. Энн продолжала избегать родителей, как чумы, особенно Фэй, но Билл время от времени приносил от них новости. Он слышал, что Тэйеры затеяли какой-то особенный фильм и ищут звезду.

– Может, они дали бы роль Вэл? – сказал Билл как-то за ланчем.

Энн постоянно напоминала себе, что муж создал для нее прекрасную жизнь, дал счастье. А вот она не в состоянии родить ему дитя. Слава Богу, для него это не так важно, как для нее. Услышав слова, мужа она фыркнула.

– Подходящий вариант, если они делают фильм ужасов и им нужна звезда, умеющая громко орать. – Она рассказала, что Вэл славится своими воплями, и Билл рассмеялся. Энн вышла из депрессии гораздо быстрее, он ожидал худшего.

Однако замечание о Вэл было не столь глупым, как казалось. Фэй и Вард перебрали сотню вариантов, но никто не годился на роль. Им хотелось кого-то нового, свежего, красивого, полного жизни. Отчаявшись, Вард предложил жене идею Билла.

– Вэл? – Она глубоко вздохнула и напряженно посмотрела на Барда. – Не думаю. – Фэй никогда не снимала своих детей и в течение двадцати лет жила в двух разных мирах, а сейчас они грозили столкнуться. Кроме всего прочего, Вэл – нелегкий человек, Фэй редко сходилась с дочерью во мнениях. Более того, у нее нет опыта работы в хороших фильмах. С другой стороны, такая роль стала бы подарком для Вэл. – Я не знаю, Вард…

– Хорошо, давай поищем еще. Мы же хотели порыскать в Европе или Нью-Йорке, скоро начнем искать под землей. Почему не попытаться?

– А если она не справится?

– Тогда ты сотрешь ее в порошок.

– Собственного ребенка?

– Я не думаю, что до такого дойдет. Но, возможно, вся се жизнь изменится, Фэй. Такой шанс ей необходим. Вэл способная девочка, просто у нее не было возможности показать себя в стоящих картинах.

Фэй печально улыбнулась.

– Ты говоришь, как импресарио. Но, милый, она не подойдет.

– Почему ты так уверена? – Он взял со стола фотографию в рамке и протянул Фэй. – Она выглядит именно так, как ты хочешь, разве нет?

Фэй снова улыбнулась мужу.

– Хорошо, будь по-твоему. – Она покорилась, и Вард широко улыбнулся. Он гордился женой; оба знали, что затеяли нелегкое дело, но он был убежден, что выбор верен, он сделает все, чтобы у девочки получилось.

Фэй понимала, что он, в сущности, прав: Вэл обладала всеми качествами, требующимися от звезды, но будет странно работать с собственной дочерью. С другой стороны, нельзя упускать такой шанс. Может быть, это действительно поможет Вэл?

Вард подошел к жене.

– Ты ужасная, надеюсь, ты это знаешь? – проговорил он с улыбкой.

Фэй посмотрела на него снизу вверх.

– Уверена, ты поведаешь об этом своей дочери.

40

– Ты хочешь, чтобы?.. – завопила Вэл в трубку.

Звонил ее агент. Она сидела дома, занимаясь маникюром и раздумывая, когда пойти поесть – прямо сейчас или позже. В холодильнике, как обычно, пусто, соседки весело болтали, и Вэл не хотелось никуда идти. Она устала от мужчин, все одно и то же. Расставшись с девственностью шесть лет назад, она не могла даже вспомнить всех тех, с кем спала.

– Я хочу, чтобы ты почитала для Фэй Тэйер, – терпеливо повторил агент.

– Ты понимаешь, с кем говоришь? – Он, наверное, свихнулся. – Меня зовут Вэл Тэйер. – Она хотела добавить: «черт побери», но вовремя остановила себя. На этой неделе ее ждала новая работа в фильме о наркоманах. Роль небольшая, но хватит заплатить за аренду, и даже кое-что останется. Не хотелось менять планы. Она снималась уже четыре года и знала, что перерывы делать нельзя.

– Я серьезно, Вэл. Только что звонили из офиса твоей матери.

– Выкинь из головы. – Она поставила пузырек с лаком для ногтей на стол. – Это шутка. Понимаешь? Ха-ха. Так чего ты звонишь?

– Я тебе все объяснил. – Он явно проявлял нетерпение. Из офиса Фэй Тэйер не звонят каждый день, и он занервничал. Мелкий агент на Сансет-стрит, он поставлял актеров и актрис для фильмов ужасов, легких порно и моделей для стриптиза. Фэй пришла в ярость, узнав, что Вэл подписала с ним контракт. – Это серьезно, Вэл. Они хотят, чтобы ты пришла завтра в девять.

– Зачем? – У нее слегка задрожали руки. Почему мать позвонила агенту, а не ей?

– Они хотят, чтобы ты попробовалась. – Агент хотел забрать сценарий, чтобы Вэл пролистала его за ночь, но ему отказали. Секретарша сообщила, что Вэл будут ждать к девяти утра. Он, конечно, ухватился за такое выгодное предложение, но теперь надо убедить Вэл.

– Что я хотя бы должна читать?

– Да это уже всем известно – роль в ее новом фильме.

Странное предложение, однако Вэл согласилась показаться и вечером решила позвонить домой. Родителей не было. Теперь Вэл могла думать только об одном: что за таинственную роль ей предстояло прочесть. Она почти не сомкнула глаз, вскочила в шесть, умылась, причесалась, накрасилась, снова проверила ногти. Было решено надеть черное мини-платье с очень низким вырезом, открывавшим полные, красивые груди – весьма рискованный наряд для девяти утра. Но для нее это была своего рода форма, которую она надевала на пробы к другим режиссерам, и Фэй Тэйер – не исключение. Чем, в конце концов, она отличается от остальных?

Вэл решительно отправилась на студию. Но руки предательски дрожали, когда она слишком долго поправляла макияж, прическу, и в результате опоздала. Секретарша неодобрительно посмотрела на нее, а Фэй при виде Вэл поглядела на часы, потом на низкое декольте, но все же улыбнулась. Казалось, она нервничала не меньше дочери.

Вард и еще несколько мужчин сидели в другом конце комнаты, спокойно беседуя с фотографами и актрисами. Все с интересом уставились на девушку, а отец подмигнул ей. Но она сосредоточилась на матери, которой всегда завидовала и которая, наконец, дает ей огромный шанс.

– Привет, Валери. – Голос звучал мягко, манеры более профессиональны, чем те, к которым привыкла Вэл.

Фэй попросила ее исполнить что-нибудь без слов и дружелюбно наблюдала за ней. Валери понемногу успокаивалась. Она заставила себя забыть о трех чертовых наградах Академии и думать только о сценарии – ничего важнее в жизни Вэл сейчас не было. Она была в хорошей форме и готова играть все что угодно. Фэй Тэйер наблюдала за лицом дочери, исследовала каждый его дюйм, мысленно благословляя, молясь за нее.

– Мы хотели бы, чтобы сегодня ты прочитала всю роль, Вэл, – сказала Фэй, протягивая сценарий.

– То же самое сказал и мой агент. Что за роль?

– Молодая женщина, которая… – Она стала рассказывать сюжет, а Вэл все удивлялась, почему выбрали именно ее. Хотела спросить, но решила пока помолчать.

– Можно просмотреть сценарий? – Вэл попыталась сосредоточиться. Она всегда так завидовала Фэй – се облику, ее прошлому, успеху, карьере. И вот сейчас читает для нее сценарий. Какой странный поворот судьбы! Мать кивнула, и Вэл вдруг увидела, как она постарела. Ей всего пятьдесят один, но последние годы отняли много сил.

Вэл нестерпимо захотелось получить эту роль. Она знала: Фэй не уверена, что она сможет сыграть ее, и гадала, чья была идея дать ей шанс. Наверняка отца.

Десять минут в другой комнате – и она вернулась. Голос теплый, глаза озабоченные. А вдруг она не справится? Вэл читала, отчетливо ощущая волнение матери. Эту сторону ее жизни – профессиональную – дети никогда не знали. Режиссер, которому необходимо все – и сердце, и тело, и душа актера; человек, живущий своей работой. И Вэл наконец поняла, кем была ее мать и какой строгой она может быть. Но это не испугало девушку. Она не сомневалась в том, что роль ей по плечу, и с удовольствием впивалась глазами в строчки, всем существом чувствуя героиню, создавая ее. Вэл Тэйер здесь больше не было.

Все присутствующие внимательно наблюдали за ее игрой. Она уже не читала, а произносила текст, не заглядывая в сценарий. Сердце Варда потянулось к дочери. Он понимал, как она старается, как хочет получить эту роль. Когда Валери закончила, слезы радости и гордости омыли щеки Фэй. Две женщины обменялись долгим взглядом, и вдруг по щекам Вэл тоже потекли слезы, они обнялись, смеясь и плача, а Вард умиленно смотрел на них. Потом, утирая платочком глаза, Вэл поглядела на родителей.

– Ну как, я справилась?

– Черт возьми, да! – быстро ответила Фэй, когда Вэл отдала ей сценарий. – Молодец!

41

Вэл начала работать над фильмом в мае и никогда в жизни так усердно не трудилась. Ее мать выкладывалась до конца, и от каждого требовала полной отдачи. Вот почему ее фильмы так хороши, вот почему она получала высшие награды. Теперь Вэл это поняла, и ей такая работа была по душе, хотя вечерами она едва доползала до дома, и большинство дней заканчивалось слезами. Она не была уверена, что когда-нибудь ей снова доведется встретиться с подобным. Вряд ли кто-то еще будет столь требователен к ней. Но никто и не будет учить ее с таким рвением… Она это тоже понимала и была счастлива, горда и воодушевлена.

Вэл снималась уже три недели, когда однажды ее партнер Джордж Уотерстон предложил подвезти ее домой. Она и раньше встречала его в Голливуде и слышала, что начинающей актрисе не очень приятно работать с ним. Вот и на этот раз Фэй было нелегко убедить его не собачиться с Вэл. Он упрямился, твердил, что если партнерша бесталанна, он играть не сможет. Вэл знала об этом и сейчас поглядывала на него с некоторой опаской. Кто он – друг или враг? Да ладно, не стоит беспокоиться о такой ерунде. Она слишком устала, чтобы послать Джорджа ко всем чертям, тем более что его предложение пришлось очень кстати – се машина стояла на ремонте уже несколько недель и приходилось брать такси. Поэтому Вэл с благодарностью кивнула.

– Да… спасибо… – Не было сил даже говорить; она только вяло назвала адрес. И пришла в ужас, обнаружив, что в пути заснула. Она испуганно открыла глаза, почувствовав его прикосновение, и выпрямилась на сиденье.

– Я заснула?

– Догадка верна.

У него были каштановые волосы и голубые глаза, волевое, обветренное лицо. Ему было тридцать пять, и Вэл давно им восхищалась. Это казалось сном – играть главную роль в парс с таким актером! Некоторые поговаривали, что Вэл получила роль из-за матери, но она не обращала внимания на злопыхателей. Она докажет, что все они ошибаются, просто нокаутирует их, как Джейн Даэр, ее героиня… А сейчас Вэл виновато глядела на своего партнера.

– Простите… я так устала…

– В первый раз снимаясь у Фэй, я был таким же. Засыпал за рулем, а однажды умудрился врезаться в дерево. Слава Богу, все кончилось хорошо, но некоторое время я боялся водить. Фэй вытаскивает из тебя что-то такое, чего никто другой не видит, кусок твоей души… или сердца… Потом, когда все кончается, остается пустота. Поневоле хочешь отдать ей всего себя.

То же самое начала чувствовать и Вэл.

– Да, знаю… Мне все еще не верится, что мама дала мне роль. – Девушка открыто посмотрела на него. – Раньше она никогда не предлагала, ей не нравилось, что я делаю. У меня было много ролей, но все незначительные, проходные. – Он узнал об этом в первую же неделю и страшно расстроился. Сначала Вэл ему очень не нравилась. Она была похожа на дешевую проститутку. Приходилось притворятьсяперед Фэй, что партнерша не так уж и плоха, впрочем, Вэл скоро доказала это. Сейчас же он видел перед собой несчастного, испуганного ребенка. И чувство к ней было совершенно иным.

– Сперва она пугала меня до смерти. – Он успокаивающе улыбнулся Вэл. Девушка не выглядела такой дешевкой, как сначала. Иначе одевалась, отказалась от своего жуткого макияжа и вызывающих нарядов; теперь она носила простые свитеры и джинсы. Она старалась жить жизнью Джейн Даэр, совершенно не похожей на прежнюю Вэл. – Твоя мать – это нечто, Вэл. – Впервые Джордж назвал ее по имени, и она сдержанно улыбнулась.

– Ты знаешь, на съемочной площадке я забываю, что она моя мать. Она постоянно орет на меня, буквально сводит с ума, и временами я готова ее убить.

– Это хорошо, – понимающе кивнул Джордж. Она хочет, чтобы ты заблистала во всей красе.

Вэл вздохнула. В большом салоне белого «кадиллака» было так уютно. Она собралась с силами и открыла дверцу, потом вдруг нервно повернулась к нему.

– Хочешь выпить или перекусить? Я не знаю, что у меня в холодильнике, скорее всего, ничего нет. Но мы можем заказать пиццу, если хочешь.

– Может, пойдем куда-нибудь и там съедим по пицце? – Он посмотрел на нее, потом на «ролекс» на запястье, потом снова на нее. – У меня есть примерно час. Вечером хочу порепетировать завтрашнюю сцену. – Вдруг его осенило. – Хочешь вместе поработать?

Она улыбнулась, не веря собственным ушам. Неужели это реально – учить роль вместе с самим Джорджем Уотерстоном? Нет, это сон. Она торопливо ответила – вдруг сон развеется.

– Я бы очень хотела, Джордж. Если только снова не засну.

Он улыбнулся. До чего же хорош, подумала Вэл.

Они быстро съели пиццу и поехали к нему домой на Беверли Хиллз; два часа читали роли, пытаясь найти верные интонации, передать настроение, получше войти в образ. Совсем как на уроке драматического искусства, которые она так любила. Ровно в десять Джордж отвез се домой – надо выспаться перед завтрашними съемками. Он помахал ей на прощанье и уехал. Войдя в дом, Вэл едва держалась на ногах. Никогда раньше ей не встречался мужчина, похожий на Джорджа. Она задумчиво улыбнулась. Половина женщин в мире с радостью отдали бы все за один только вечер с ним, а она видится с ним каждый день.

Картина получалась хорошая. Вэл много раз работала у Джорджа дома. Она пригласила бы его к себе, но там царил хаос. Джордж посоветовал поискать квартиру получше. Он постепенно становился для нее едва ли не старшим братом – знакомил с друзьями, учил, как попасть в высшие эшелоны Голливуда. Они работали по двенадцать часов в день и два-три часа занимались вечерами.

– Приятели подумают, что ты не в тех фильмах снималась, раз нашла себе такую конуру. – Он уже знал, как она жила эти два года.

– У меня никогда не было лучшей квартиры, – сказала она, и Джордж в тысячный раз удивился. Тэйеры были в числе самых обеспеченных людей Голливуда; странно, что они не поддерживали ее. Но Вэл покачала головой. – Я ничего у них не беру уже несколько лет. С тех пор, как переехала.

– Маленькая упрямица, да? – Джордж улыбнулся, и она отметила про себя, что их отношения стали теплее. Она доверяла ему почти так же, как самой себе. Правда, картина, над которой они вместе работали, рано или поздно кончится. Но с ним так легко, так уютно, он так много знает. Джордж познакомил ее со своим четырнадцатилетним сыном Дэном, и Вэл ему очень понравилась.

Джордж женился в восемнадцать лет и в двадцать два развелся, а его бывшая жена вышла за Тома Гривса – известнейшего игрока в бейсбол. Он брал сына на выходные и как-то вечером в среду попросил Вэл пару часов погулять с ними. Джордж сказал, что хотел бы иметь много детей и никогда больше не разводиться, хотя по городу ходили сплетни о его связях с несколькими известными актрисами. В начале июня Джордж и Вэл впервые вместе попали в светскую хронику… Фэй увидела газету и показала Варду.

– Надеюсь, она не собирается им увлечься?

– Почему бы и нет? – Вард давно подозревал, что у них роман, но он всегда любил Джорджа и считал одним из самых приличных людей в городе.

Однако Фэй смотрела на это по-другому. Во время съемок она только и думала о том, как бы дочь не влюбилась.

– Это ее отвлечет от работы.

– А может, наоборот. Джордж многому ее научил.

Фэй проворчала что-то невразумительное, и Тэйеры поехали на студию.

Вард, конечно, прав, и Фэй отчасти соглашалась с ним, хотя не желала досаждать Вэл чрезмерной материнской опекой. Она любила дочь все больше и больше, но сейчас была для нее только режиссером, а матерью станет после съемок.

Услышав, что Вэл собирается в Нью-Йорк, – Ванесса кончала учебу, – Джордж выразил желание поехать с ней.

– Я не был там с прошлого года. Кстати, могу взять с собой Дэна.

Их отношения крепли день ото дня. Они всюду бывали вместе, но Джордж никогда не позволял себе лишнего. И она тоже не торопила событий.

– Обычно я останавливаюсь «У Чарли».

– А моя мать, скорее всего, остановится «У Пьера» вместе с братом, сестрой и зятем.

И действительно, Билл предложил зарезервировать для всех комнаты «У Пьера». Постепенно они с Бардом становились друзьями и иногда даже играли в теннис.

Но сейчас у Джорджа возникла другая идея.

– А если ты тоже остановишься «У Чарли» вместе с нами? Это в верхней части "города. Ведь твоя мать не захочет, чтобы ты вертелась у нее под ногами. – Вэл это знала, поэтому сочла предложение Джорджа превосходным. А он продолжал: – Фэй никогда тесно не общается со своими звездами. Говорит, что это ее смущает. Она не может раздваиваться. Для нее ты сейчас Джейн Даэр, и ей нет дела до Валери Тэйер или Джорджа Уотерстона.

Вэл кивнула, ей понравилась идея Джорджа.

– А ты уверен, что парень не будет возражать насчет моего присутствия?

– Конечно, нет. Он с ума от тебя сходит. – И сообщил, что все трое полетят в Нью-Йорк первым классом.

В аэропорту он дал несколько автографов, а Вэл и Дэн, хихикая, наблюдали за ним, потом стали приставать, тоже упрашивая что-нибудь подписать. В самолете она играла в карты с Дэном, пока Джордж спал, а потом все вместе смотрели кино, толкая друг друга локтями. Шел один из его последних фильмов.

Лимузин ждал их в аэропорту Нью-Йорка и повез прямо к «Чарли», где Джордж заказал апартаменты с тремя спальнями. Там была и кухонька, и просторная гостиная с видом на парк. Номер располагался на тридцать четвертом этаже, и Дэнни с восторгом смотрел вниз. Они немедленно заказали столик в фешенебельном клубе «21».

– Ну, малыш, – сказал он мягко, как только Дэнни ушел наверх, – всему миру теперь станет известно, что у нас с тобой приключение. Переживешь?

Вэл улыбнулась и кивнула, однако мысль казалась сумасбродной – они ведь только друзья. Чуть позже оба сидели в барс и слушали волшебную музыку Бобби Шорта. Потом пошли наверх и разошлись по своим комнатам. Вся остальная семья уже прибыла в Нью-Йорк, и на следующее утро позвонила Ванесса, чтобы пригласить сестру на ланч. Она была в восторге от фильма, в котором снялась Вэл, и жаждала подробностей. Накануне вечером она обедала с Вардом и Фэй и кое-что слышала.

– Итак, ты должна все мне рассказать.

– Хорошо. А могу я привести на ланч Джорджа? – Вэл чувствовала себя не вправе оставить его и мальчика.

– А кто это такой?

– Джордж Уотерстон. – Она сказала это с такой обыденной интонацией, что Ванесса чуть не свалилась со стула на другом конце провода.

– Издеваешься? Он здесь, с тобой?

– Ага. Мы прилетели вместе с ним и его сыном. Он подумал, что неплохо несколько деньков поразвлечься, пока я буду радоваться за тебя. Да, кстати, поздравляю! Наконец-то одна из нас выучилась!

Ванессу в эту минуту совсем не занимало собственное образование.

– Джордж Уотерстон! Вэл, я не верю! – Она прикрыла трубку рукой и шепотом сообщила Джейсону ошеломляющую новость, а вслух спросила: – Ты им увлечена?

– Нет. Мы просто друзья. – Но Ванесса усомнилась, о чем и сказала Джейсону, едва повесив трубку. Если Джордж приехал с ней в Нью-Йорк, они больше чем друзья.

– Трудно сказать, все они – из искусственного мира. Я всегда так говорил. – Он улыбнулся Вэн.

На следующей неделе они переезжали в прелестную мансарду в Сохо и едва могли дождаться этого дня. Они обещали как можно скорее показать новое жилище Варду и Фэй, чтобы потом не было претензий. Вэн живет с ним и не намерена это скрывать. Фэй спрашивала, не собираются ли они пожениться, но у них, казалось, не было таких серьезных намерений. Когда они остались одни, Джейсон обвинил Вэн, что она мучает мать.

– Бедная женщина, она так беспокоится о твоей репутации. В конце концов, мы можем обручиться, сама знаешь.

– Это все испортит.

– Ну ты и штучка.

– Нет. Просто мне не нужен клочок бумаги. Еще так много хочется сделать, – ответила Вэн. Его пьеса, ее книга; к тому же, она начала искать работу. Джейсон закончил учебу и тоже думал, как устроиться. Ванесса не торопилась. Она еще достаточно молода. Сейчас се переполняло любопытство – поскорее увидеть друга Валери.

Ланч был назначен на час дня. Валери, Джордж Уотерстон и его сын Дэнни явились без опоздания. Джордж был в джинсах, майке и туфлях от Гуччи, но без носков, Дэнни – в голубой рубашке и в слаксах цвета хаки. Он всегда так одевался с тех пор, как стал интересоваться девочками. Вэл нарядилась в красное цыганское платье. Ванесса смотрела только на Джорджа, и Вэл валяла дурака, все время поддразнивая ее. Джейсон и Джордж не чувствовали себя чужаками на этой домашней встрече. Джейсон обсуждал с Дэном новости спорта и обещал повести его на игры «Янки», прежде чем вернется на побережье. Это была прекрасная компания. Ванесса сразу отметила перемену в сестре: Вэл стала спокойнее, уверенней, мягче, не такой крикливой, выглядела мирной и счастливой. И было трудно поверить, что она не увлечена этим красавцем. А Джордж и не скрывал, что влюблен в нее. О кино они почти не говорили. Валери до сих пор не могла успокоиться, получив роль от матери.

– Эта женщина всегда пугала меня до смерти. – Такое признание прозвучало из уст Вэл впервые в жизни, и Ванесса удивленно посмотрела на нее. Да, сестра действительно переменилась, как будто вдруг окончательно выросла. Такой она нравилась Вэн гораздо больше, чем раньше.

– А я всегда думала, что ты ей завидовала, а не боялась.

– И то, и другое. – Валери вздохнула и улыбнулась Джорджу. – Она до сих пор до смерти пугает меня на площадке. Теперь я признаю, что ее успех заслужен, хотя раньше никогда этого не понимала.

– Ты меня удивила, – мягко сказала Ванесса.

Двое мужчин обменялись взглядами. Невозможно поверить, что эти молодые женщины – близнецы. Ванесса такая спокойная, такая интеллигентная, помешанная на успехе совсем в других сферах. Она даже не хотела возвращаться в Лос-Анджелес. Ее жизнью стал Нью-Йорк с Джейсоном и друзьями. Она жаждала прорваться в издательский мир и больше не вспоминала о сочинении сценариев – только книги. А рядом с ней Валери, с огненными волосами и горящим взглядом, ставшая украшением Голливуда, а не какого-то киномусора. Ее мир за последние два месяца перевернулся. Времена воплей и зеленой слизи канули в Лету. В ней все увидели ауру большой звезды, и Фэй тоже. Ту самую ауру, которая когда-то окружала и ее.

Диплом Вэн должны были вручать на следующий день. Энн явилась в широком платье, в ушах сверкали маленькие бриллианты; се рука лежала на руке Билла. Ванесса была хорошенькой и трогательно-серьезной в шапочке и мантии, Валери – неотразимо красивой. Странно, но казалось, она и не подозревает, насколько хороша. Лайонел выглядел повеселей, чем два года назад. Фэй вдруг подумала, не появился ли в его жизни новый мужчина, но спрашивать не хотелось. И Варду, конечно, тоже. Это дело сына, в конце концов, ему двадцать пять лет, и они принимали его, как и остальных детей, хотя кое-кто и не отвечал взаимностью. Фэй понимала, что Энн все еще злится на нее из-за того ребенка… Вэл до сих пор завидует ее успеху… Ванесса отдалилась, выросла… Лайонел жил своей жизнью… Бедный Грег ушел. Она и сейчас скучала по нему. Такой удар! Раньше ей не нравилась его страсть к спорту, к девочкам, постоянно сменявшим друг дружку. Грег был гораздо ближе к Варду, чем к ней, но он был и ее сыном. Фэй стиснула руку мужа, зная, что и он сейчас вспоминает Грега и тоже переживает адскую боль.

Было много смеха и улыбок, когда все пошли в «Плаза» отмстить событие. Фэй заказала стол, уставленный белыми цветами, в Зале Эдварда, и Ванесса лишилась дара речи, когда Вард преподнес ей великолепный подарок по случаю окончания. Он долго и трудно спорил с Фэй, и наконец они решили учесть и Джейсона. Родители подарили дочке два билета в Европу, приложив солидный чек, заказали номера в нескольких самых шикарных отелях. Фантастическое путешествие ожидало обоих, и Фэй облегченно вздохнула, узнав, что Джейсон тоже сможет поехать. Он, кстати, получил прекрасную работу.

– Эй, вы двое, отбросьте заботы хотя бы на время. – Вард улыбнулся. Хорошо бы они поженились, но пока что это не входило в их программу.

Еще Варда интересовали Джордж Уотерстон и Вэл. Сегодня Джордж уехал с сыном на целый день, но Вард отдавал себе отчет, что Вэл живет с ними. Ну и, конечно, Билл с Энн. Энн пригласила и Гейл, и сейчас они оживленно болтали с Лайонелом. Дочка Билла была без ума от уроков по дизайну и летом работала с Биллом Блассом. Лайонел вдохновенно говорил о своем новом фильме. Все были молоды и счастливы. Сердца Варда и Фэй согрелись, супруги неторопливо направились в отель, и вдруг он притянул ее к себе и быстро потащил к такси. Путь лежал через Центральный Парк, и Вард держал жену за руку, нежно целовал и улыбался. Фэй до сих пор была от него без ума, даже после долгой семейной жизни.

– Должен сказать, у нас получилась хорошая компания. – Они катили по парку, и эта мысль снова и снова возвращалась к ним обоим. – Но ты лучше их всех, детка.

– О, моя любовь. – Фэй поцеловала его и улыбнулась. – Ты остался таким же сумасшедшим, каким я всегда тебя считала.

– Конечно, я схожу с ума по тебе. – Вард снова поцеловал ее, и они еще долго держались за руки; счастье переполняло их. Они прошли долгий, долгий путь бок о бок.

42

– Хочешь пойти сегодня на ужин, милая?

Энн покачала головой, лежа в постели. Все было хорошо, но ей лень куда-либо идти. Однако Биллу хотелось повидаться с Гейл, и эта причина убедила ее. Потом он предложил поехать в Европу, но у Энн не было настроения, она очень устала. Прошло несколько месяцев после последнего выкидыша. Казалось, жена никогда уже не станет прежней, и Билл очень беспокоился.

– Почему бы не заказать ужин сюда?

Она знала, что Гейл куда-то пошла с Лайонелом. Ей было приятно его общество, тем более что у нее было много друзей среди голубых. Джейсон с Ванессой собирались продолжать праздновать. Вэл проводила вечер со своим актером. А видеть родителей Энн вовсе не жаждала – раз в день более чем достаточно. Однако Билл считал, что обидно терять вечер в Нью-Йорке.

– Ты уверена?

– Я правда никуда не хочу.

– Ты себя плохо чувствуешь?

Внезапно он вспомнил, как впервые заболела мать Гейл, и решил немедленно показать Энн доктору.

Но когда на следующей неделе Стейны вернулись домой, она заупрямилась.

– Мне не нужны доктора. Я прекрасно себя чувствую. – Она сурово смотрела на мужа, но он был непоколебим. Для Билла не было на свете ничего важнее Энн. И он не хотел ее потерять. Никогда.

– Не обманывай меня, ты жутко выглядишь, краше в гроб кладут. Даже никуда не сходила со мной в Нью-Йорке.

Она мотнула головой и отправилась спать. И так повторялось каждый вечер. Билл подозревал, что и днем она все время спит.

– Если ты сама не позвонишь доктору, я сделаю это за тебя, Энн.

В конце концов он так и поступил – договорился о приеме, пригласил ее на ланч и отвез к врачу на Беверли Хиллз. Энн пришла в ярость и закричала, что бывало крайне редко:

– Ты обманул меня!

Билл за руку, как маленькую девочку, ввел се в кабинет, а она покраснела как рак. Но доктор не нашел ничего ужасного. Гланды в порядке, легкие чистые, кровь в норме, и тогда ему в голову пришла мысль взять на анализ кровь из вены. Вечером он сообщил Биллу результат, тот онемел: Энн снова беременна. На этот раз ему это даже не пришло в голову, и он испугался, что снова случится несчастье.

– Пусть она живет как живет. Ее организм сам знает, что ему надо. Хочет отдыхать – пусть, хочет есть – пусть, и поменьше стрессов. Как можно меньше. Ей надо пару месяцев полежать, и все будет прекрасно.

Билл покивал и пошел в другую комнату сообщить жене. Она смотрела телевизор и размышляла, не позвонить ли Гейл. Он вошел со спокойной улыбкой и подтвердил:

– Я думаю, милая, позвонить надо.

– Зачем?

– Рассказать новости.

– Какие, – безразлично спросила Энн. Он нагнулся и крепко поцеловал ее в губы.

– Что ты снова беременна. Ее Глаза расширились.

– Я? Кто тебе сказал?

– Только что звонил доктор. Он не предупредил, для чего делал анализ крови из вены. Но все подтвердилось.

– Беременна? – Энн недоверчиво смотрела на Билла, а потом вдруг обвила его шею, и разразилась слезами. – О Билл…

Вот теперь она никому ни слова не скажет. Даже Гейл. Будет молчать, пока не пройдет трехмесячный срок; на этот раз все должно быть хорошо. Доктор сказал, что ребенок родится в феврале, возможно, на День святого Валентина. Ее первому сыну к тому времени будет пять с половиной лет, хотя никто из них об этом не упоминал. Они говорили только о будущем ребенке. Билл знал, что это единственная ее мечта, и оберегал жену, будто она была хрустальным сосудом. Стейны не путешествовали, почти не выходили. Энн постоянно отдыхала, а Билл баловал ее больше, чем когда-либо раньше.

Несколько раз звонила Фэй, уверяла, что все обойдется, но голос Энн оставался холодным. Их отношения не изменились. Энн не могла говорить даже с Лайонелом, потому что он напоминал ей о жизни втроем в ожидании того, первого ребенка.

Гейл постоянно звонила из Нью-Йорка, спрашивала, какой она величины. Энн весело восклицала, что стала огромной, как воздушный шар, и Вэл, однажды увидев ее на Родео Драйв, со смехом согласилась. Стоял ноябрь, и они с Джорджем месяц назад закончили фильм – трудились днями и ночами, потому что Фэй хотела завершить работу к Рождественским каникулам. Все лезли из кожи вон, чтобы подгадать к вручению наград Академии. Энн заметила, что Джордж Уотерстон припарковал свой «кадиллак» у обочины, поджидая сестру, и засомневалась в том, что они до сих пор просто друзья, как заявляла Вэл. Несомненно было одно: Вэл стала еще красивее. Сестра покупала платья у Джиорджио. Энн тоже хотела подобрать что-нибудь новенькое. Билл предложил ей чуть-чуть отвлечься, да она и ни во что больше не влезала, даже в платья для беременных.

– Как ты себя чувствуешь? – с искренней заботой спросила Вэл. Все в семье знали, как много значил для Энн ребенок и почему.

Энн рассмеялась. Она наслаждалась своей беременностью, несмотря на все неудобства.

– Я чувствую себя толстой.

– Выглядишь ты великолепно.

– Спасибо. Как у тебя дела? – Энн редко перезванивалась с сестрой, как и с остальными домочадцами. Трудно поверить, что все они выросли вместе.

– Мне только что предложили новую роль.

– Мама?

Вэл быстро покачала головой. Работа с матерью была незабываемым опытом, и она всегда будет ей благодарна, но сейчас не хотела снова сниматься у нее. То же самое говорили почти все актеры, работавшие с Фэй. Даже Джордж не раз повторял:

– У нее не чаще, чем раз в три года. Только теперь Вэл поняла, что он не кривил душой.

– Нет, дорогая, не мама. – Она назвала режиссера, перечислила звезд, и на Энн это произвело впечатление. – Но я еще не решила. Есть пара других предложений…

После пяти лет съемок ее карьера полностью состоялась. Энн радовалась за сестру. И вечером сказала Биллу:

– Она собирается стать самой-самой в Голливуде. Как мама когда-то.

Сейчас в это легко поверить: Вэл талантлива и красива, и от нее исходил особый аромат успеха.

Надо было видеть, как она выходила из машины! Совсем не так, как в старые времена – выскакивала в узком коротеньком платье, на высоких каблуках, и это в десять утра! Нет, теперь она царственно выносила свое прекрасное тело, и Энн подумала, что это Джордж дал ей счастье, которым светились ее глаза.

– Мне кажется, они больше чем друзья, а тебе? – Энн тщетно пыталась удобнее устроиться в кресле, пока Билл не подложил подушки ей под спину. Она поблагодарила его поцелуем.

– Мне тоже так кажется, дорогая, но они ловко скрывают свои отношения. Он большая знаменитость, зачем им головная боль из-за огласки.

Действительно, они держали свои отношения в секрете от всех, даже от Дэна, так долго, как могли, но, в конце концов, ему придется сказать… Сейчас они втроем спокойно жили на Голливуд Хиллз, в прекрасном доме, укрытом от посторонних глаз зарослями деревьев. Вэл никогда в жизни не была так счастлива.

По возвращении из Нью-Йорка они снова приступили к работе над фильмом, и многим казалось, что между ними что-то произошло. Они были очень близки, понимали каждый вздох друг друга, каждую паузу; это было почти волшебство. Фэй все поняла и очень забеспокоилась, хотя и не вмешивалась в их дела.

В августе Дэн уехал к матери, и Вэл насовсем перебралась к Джорджу. Когда мальчик вернулся, они все ему объяснили; Джордж даже заговорил о женитьбе, хотя никто из них пока не стремился к этому. Оба хотели проверить свои чувства. Но Вэл знала, что когда-нибудь это непременно случится.

– Ты уверена, что сможешь остаться здесь навсегда со старым мужчиной и ребенком? – Джордж поцеловал ее в шею. Этот разговор состоялся в тот день, когда она натолкнулась на Энн и вечером рассказала ему, какая сестра огромная.

– Здесь, конечно, хуже, чем там, где я жила раньше…

Джордж застонал и взъерошил ее рыжие кудри:

– Ты имеешь в виду тот сарай со старыми курицами? Удивительно, что вас не арестовали за такую скотскую жизнь!

– Джордж, ну что ты такое говоришь!

Вэл наконец сообщила родителям, что живет с ним, и удивилась, что мать с отцом одобрили ее. Она до сих пор побаивалась Фэй. После совместной работы Вэл с огромным уважением относилась к матери и впервые в жизни почувствовала, что и та ее уважает. Фэй даже помогла ей найти нового агента. Как-то после окончания съемок они долго проговорили наедине.

– Вэл, ты очень, очень хороша. Твой отец не сомневался, что у тебя получится. Он все время так говорил. Должна признаться, я не была в этом уверена, но ты оказалась одной из лучших актрис Голливуда. У тебя блестящее будущее. – Такие слова много значили для Вэл, и ей не верилось, что она слышит их от Фэй Тэйер.

– Я ненавидела тебя, ты знаешь. – Ужасное признание, и ее глаза наполнились слезами. – Я так завидовала твоим чертовым «Оскарам».

– Они ничего не значат, Вэл. – Голос Фэй звучал мягко. – Вы пятеро – мои самые чудесные «Оскары».

Валери покачала головой.

– Я тоже пыталась убедить себя в том, что они ничего не значат, но это не так. Ты заслужила их потом и кровью. И ты удивительная, мам… Ты на самом деле самая лучшая.

Обе плакали, обнявшись, и Вэл сгорала от любви к матери. Наконец-то они помирились. На это ушло слишком много времени, но теперь они вместе. Фэй надеялась, что и с Энн такое однажды случится, что призраки оставят ее…

Все это Вэл рассказала Джорджу. Он стал для нее больше чем любовником, превратился в самого лучшего друга.

Когда они сидели у камина, уставившись на огонь, Джордж вдруг сказал:

– Ты знаешь, я завидую Биллу. Вэл удивленно посмотрела на него.

– Биллу? Почему? У тебя есть все, что и у него, и даже больше. Кроме того, – она скорчила гримаску, – у тебя есть я. Разве этого мало?

– Конечно. – Джордж улыбнулся ей, но какая-то затаенная грусть мелькнула в его глазах. Он был спокойный, уравновешенный мужчина, Вэл уважала его идеалы, ей нравился его размеренный образ жизни – все это было так необычно для голливудского идола. – Я завидую его ребенку.

– Ребенку? – Вэл онемела. О детях она думала меньше всего. Когда-нибудь они появятся, но позже… Для нее сейчас важна карьера, она столько потратила на нее сил, и только-только началось радостное восхождение на вершину. В двадцать пять лет Фэй ради семьи ушла из кино, но Вэл нет еще и двадцати трех. – Ты действительно хочешь сейчас ребенка, Джордж? – Он и сам на вершине карьеры. Обоим будет очень трудно, хотя сама по себе идея привлекательна. В перспективе, конечно.

– Может, не сейчас, но скоро.

– Когда же? – Она улеглась на живот, подперла лицо кулаками и обеспокоенно посмотрела на Джорджа.

– Как насчет следующей недели? – Он улыбнулся, потом снова посерьезнел. – Я не знаю, через пару лет, наверное. Но когда-нибудь я обязательно захочу от тебя малыша.

Дэн хороший мальчик, и Вэл любила его, но свой ребенок…

– Я не возражаю!

– Отлично. – Он с нежностью посмотрел на Вэл и немного погодя прямо перед огнем медленно раздел ее, пробормотав что-то вроде того, что надо попрактиковаться, и они растворились друг в друге.

43

– Как ты себя чувствуешь, моя дорогая? – Билл заботливо посмотрел на Энн. Она засмеялась.

– Как бы ты себя чувствовал на моем месте? Отвратительно. Не могу ни двигаться, ни дышать. Если я ложусь, ребенок давит на меня, если сажусь, одолевают судороги.

Уже девятое февраля – осталось пять дней до назначенной даты. Несмотря на жалобы, Энн выглядела счастливой. Она жаждала ребенка так сильно, что ее и на самом деле не волновали ни собственные размеры, ни неудобства. Она безумно хотела взять его на руки и наконец увидеть маленькое личико. Ей думалось, что будет мальчик, а Билл втайне хотел дочку, считая, что девочек растить легче.

– Может, хочешь что-нибудь съесть?

Энн улыбнулась и покачала головой. Ничего не налезало на нее, даже туфли, осталось всего три платья, которые можно было носить. Она перестала ходить к Джиорджио, потому что стала страшно неповоротливой и могла только бродить вокруг дома босиком, в свободно болтающейся одежде, предпочтительно в ночной рубашке.

Вечером, поев супа и немного суфле, Энн отправилась прогуляться возле дома, но даже это было тяжко. Она отдувалась, пыхтела, потом вдруг уселась на огромный камень. Билл уже подумывал пойти за машиной, однако она потребовала отвести ее домой.

Энн была такой огромной, что Билл чувствовал себя виноватым, но она принимала все как должное и на следующий день встала, приготовила ему завтрак и ощутив необычайный прилив энергии, сообщила, что хочет снова пропылесосить детскую. Билл полагал, что в этом нет необходимости, но Энн заупрямилась. Было ясно, что ее не отговорить, и он уехал, а она выкатила пылесос. Билл очень беспокоился за жену и, заскочив домой перед ланчем, увидел ее лежащую на кровати с секундомером в руке – она проверяла дыхание по методу, которому ее научил доктор. Энн отрешенно взглянула на Билла, и он заторопился к ней.

– Началось?

Она спокойно улыбнулась.

– Я просто хотела потренироваться.

Билл вдруг заволновался и отобрал у нее секундомер.

– Не надо было убирать детскую. Но она рассмеялась.

– Что ты нервничаешь? Всему свое время, ты же знаешь.

До родов оставалось четыре дня. Билл отказался от ланча и позвонил доктору, потом передал секретарю, что сегодня его больше не будет в офисе. Но, как ни пытался, заставить Энн поехать в больницу не удалось, хотя доктор сказал, что ждет ее прямо сейчас. Билл боялся оставить ее дома.

Энн слишком хорошо помнила свой первый опыт, когда рожала несколько дней. Сейчас не было причины волноваться, правильное дыхание помогало снимать боль. Билл приготовил ей маленькую чашку супа и сел рядом. Вскоре она встала, немного походила по комнате, а в четыре часа хмуро посмотрела на мужа. Боль заметно усилилась, было трудно даже разговаривать. Энн поняла – началось, и поторопилась в гардеробную переодеться. В ванной на белый мраморный пол отошли воды, боль стала нестерпимой, а схватки участились. Билл запаниковал, а Энн всячески пыталась успокоить мужа. Он стал одевать жену, но тут боль снова скрутила ее.

– Я тебе говорил, не надо было так долго ждать. А что, если это случится прямо здесь? Вдруг ребенок умрет?..

– Все в порядке. – Энн вымученно улыбнулась, и он поцеловал ее в волосы.

Наконец Билл натянул на жену платье, подхватил на руки и понес к машине.

– Мне же надо обуться.

В другой ситуации она рассмеялась бы. Билл вернулся за ее туфлями. Наконец можно было ехать в больницу. Он давил на газ что было сил, едва притормаживая на светофорах. «Ролле» еще никогда не служил «скорой помощью», но сейчас это было неважно. Энн стонала, вскрикивала от боли и утверждала, что уже чувствует головку… Сестра помогла ей выбраться из машины и позвонила доктору. В родильное отделение они уже не успевали; Энн кричала во весь голос.

– Я чувствую головку… О Боже!.. Билл!.. Словно огромный мяч рвал ее тело на части, и она в ужасе смотрела на мужа. Он не видел, как рождался его первый ребенок, и едва ли был готов к этому сейчас. Было невыносимо смотреть, как мучается Энн, но сестра сказала, что уже поздно давать обезболивающее. Билл вспомнил, как все ужасно было в прошлый раз – не дай Бог это повторится. Энн устроили на кушетке, и сестра велела ему держать ее за плечи.

– Ты можешь тужиться, Энн? – Сестра говорила с ней словно давняя подружка. – Давай… Как можно сильнее.

Лицо Энн покраснело, и он почувствовал, как напряглись ее мускулы. Она заплакала.

– Как больно… Я не могу… Не могу… О Боже! Билл… Больно…

Появился доктор в шапочке, халате и перчатках. Он быстро взял инструмент и помог Энн. Ребенок родился в задней комнате больницы, прямо при пораженном отце.

Младенец сперва был синим, но через секунду побагровел и сердито заплакал, а Энн радостно засмеялась. Билл покрыл поцелуями ее лицо, руки, повторяя, что она самая замечательная на свете.

– Он такой красивый!.. Такой красивый!.. – Энн повторяла это снова и снова, глядя то на ребенка, то на Билла.

Чуть позже она крепко прижимала к груди младенца, завернутого в слишком большое для него одеяльце. Она не видела своего первого ребенка, толком не рассмотрела и этого, но уверяла, что он похож на Билла. Когда ее везли в отдельную палату родильного отделения, Билл гордо вышагивал рядом.

– В следующий раз буду очень тебе благодарен, если ты приедешь пораньше и будешь рожать не у порога больницы. – Доктор делал вид, что сердится, но все вокруг смеялись.

Билл почувствовал огромное облегчение. Он страдал вместе с женой и очень боялся за нее. А сейчас Энн улыбалась, нежно глядя на заснувшего младенца. Она даже не отдавала его помыть, но сестра уговорила. Потом Энн тоже привели в порядок; они с Биллом позвонили Гейл, и та расплакалась от радости, услышав долгожданную новость.

Энн хотела, чтобы подруга стала крестной матерью, и девушка немного конфузилась.

Билл настаивал, чтобы Энн хоть немного поспала, но она была слишком возбуждена. Ребенок, которого она так сильно желала, – вот он, родился, и на сердце было тепло как никогда. Энн не могла дождаться, когда его принесут из детской, и в нетерпении названивала сестре. Наконец ей подали розового и чистого младенца, приложили к груди, показали, что делать. Билл со слезами на глазах наблюдал за этой сценой. Он никогда не видел ничего более прекрасного и знал, что запомнит это на всю оставшуюся жизнь.

Энн позвонила Вэл, а вечером Джейсону с Вэн и Лайонелу. И, наконец, родителям, хотя сначала колебалась. Все были в полном восторге. Мальчика назвали Максимилианом. Макс Стейн. Фэй была счастлива за дочь, зная, как страстно та хотела ребенка. Она пришла навестить Энн на следующий день с огромным мишкой для Макса и красивой пижамой для дочери, похожей на ту, в которой сама когда-то лежала в больнице, родив Лайонела.

– Ты такая красивая, моя милая.

– Спасибо, мама. – Но их всегда разделяла глубокая пропасть, и пока все оставалось по-прежнему. Билл сразу почувствовал холодок отчуждения между ними. Он только что вернулся из дома, выполнив все просьбы Энн, собиравшейся завтра выписываться.

Когда принесли Макса, все охали и ахали от восторга, и Фэй согласилась, что он похож на Билла. Заехали Вэл и Джордж, и сестры едва не упали в обморок. На этот раз они просили автографы не только у Джорджа, но и у Валери. Их фильм стал хитом, плакаты с портретами Вэл пестрели по всему городу, ее узнавали на улице. Сидя в больничной палате и слушая болтовню девочек, Фэй улыбалась. Вэл радостно смеялась, Энн в сотый раз рассказывала, как мечтала о ребенке, а Билл и Джордж с благоговением рассматривали новорожденного.

Билл привез жену и сына домой. Макса поместили в детской. Пока что он не доставлял особых хлопот, но Билл взял отпуск на несколько дней, чтобы побыть со своим семейством.

– Ты знаешь, – радостно сообщила Энн через несколько дней после возвращения домой, – я бы повторила…

Билл недоуменно уставился на жену, все еще находясь под впечатлением невыносимой боли, испытанной ею.

– Ты серьезно?

– Да. – Она взглянула на ребенка, спокойно дремавшего у нее на руках, и улыбнулась Биллу. – Я бы хотела еще одного. – Он понял: ей ведь всего двадцать один год, она еще так молода, и поцеловал сперва Энн, а потом Макса.

– Ты права, дорогая.

Она улыбнулась, ее глаза вспыхнули от радости. Боль о прошлом еще не ушла, да и никогда ее не оставит. Но сейчас появился Макс, на которого можно излить свою нежность. Она никогда не узнает, где тот мальчик, здоров ли он, каким вырастет. Он навсегда исчез из ее жизни, потерян навеки, но сейчас можно отодвинуть эту боль на задний план и стать наконец собой. Теперь у нее есть Макс… И Билл… И даже если у них никогда больше не будет детей, того, что есть, вполне достаточно.

44

В ночь, когда вручались награды Академии, Энн повернулась к Биллу, обеспокоенно спрашивая, не располнела ли она. Она надела бледно-голубое платье с золотым шитьем, кольца, серьги и ожерелье с сапфирами и бриллиантами. Билл любовался женой: она никогда не была такой красивой. Исчезла прежняя угрюмость, глаза сверкают… Энн выглядела спокойной, уверенной и вся сияла.

– Ты лучше всех кинозвезд. – Билл помог ей закутаться в норковый палантин, и супруги поспешили к машине. Опаздывать нельзя: они обещали подвезти Фэй и Варда. Валери и Джордж приедут самостоятельно, а Лайонел встретит их на месте. Они собрались в музыкальном центре, где вручались награды; мужчины в черных галстуках, женщины в шикарных нарядах, обольстительные, как никогда. Валери надела блестящее изумрудно-зеленое платье, высоко зачесала волосы, изумруды, одолженные у Энн, сверкали в ее ушах. Фэй в сером наряде от Норелля была потрясающа. Они являли собой изысканную группу. А в Нью-Йорке Ванесса с Джейсоном смотрели церемонию по телевизору, страстно желая перенестись к родным…

– Ты не представляешь, какой это восторг, Джейс. – Глаза Вэн засверкали при виде любимых лиц. Камера снова и снова наплывала на лицо Вэл. И Джейсон неожиданно для себя заволновался. До знакомства с Ванессой его никогда не занимали награды Академии, он в жизни не смотрел подобных передач. Но сейчас они собирались просидеть всю ночь. Сперва было скучно – премии за специальные эффекты, гуманитарные награды, опять эффекты, сценарии, музыку…

На сцене хозяйничал Клинт Иствуд: Чарлтон Хестон изрядно всем надоел. Награда за лучшую режиссерскую работу ушла к другу Фэй, и Джордж, хотя и участвовал в актерской номинации, тоже ничего не получил. Потом Фэй представила следующую награду. «Номинация «Лучшая актриса», – объявила она, перечисляя имена выдвинутых Академией. Вэн и Джейсон видели каждую черточку ее лица, и вот наконец финал. Вэл сидела с каменным спокойствием, сжав руку Джорджа. Оба, казалось, затаили дыхание. Фэй взглянула на дочь.

– Победила… Валери Тэйер за фильм «Чудо». Вопли и крики в Сохо были такие, что их можно было услышать и в Лос-Анджелесе. Ванесса заплясала, оглушенная новостью. Она вопила и плакала от счастья. Джейсон колотил руками по кровати и опрокинул пакет с жареной кукурузой на пол.

Валери в Голливуде тоже была ошеломлена. Она кинулась к сцене, бросив взгляд на Джорджа и послав ему воздушный поцелуй; тысячи камер запечатлели этот миг. Поднявшись на сцену, она подошла к матери, уже с «Оскаром» в руках. И по лицу Фэй потоком полились слезы. Она подошла к микрофону и сказала:

– Вы никогда не узнаете, насколько заслуженно эта девушка получает награду. У нее был самый вредный режиссер в городе. – Все засмеялись, а она обняла Вэл, и та заплакала, благодаря всех и в первую очередь, конечно, Фэй.

– Много лет назад она дала мне жизнь, а сейчас… – дыхание перехватило, – … больше чем жизнь. Она научила меня работать… Хорошо работать… Она подарила мне самый большой шанс в жизни. Спасибо, мама. – Все присутствующие улыбались сквозь слезы, а Валери прижимала к груди «Оскара». – Спасибо папе за веру в меня… И Лайонелу, и Ванессе, и Энн за поддержку, за то, что терпели меня все эти годы… – Потрясенная, она не могла продолжать… – И Грегу… Мы любили его и никогда не забудем…

Потом она победоносно ушла со сцены и кинулась в объятия Джорджа. Это было последнее награждение, и все направились на банкет. Вэл позвонила Ванессе и Джейсону сразу, как только смогла, и все поговорили с ними по очереди, потом обнимались, хохотали, целовали Джорджа, тискали Вэл, обнимали Барда и Фэй. Даже Энн ликовала. Лайонел подошел к родным с новым другом – актером, с которым Джордж снимался несколько лет назад. Он быстро вписался в компанию. Мужчина был в возрасте Джорджа, и Фэй поняла, кто он Лайонелу. Впервые после смерти Джона… Фэй порадовалась за сына. Она радовалась за всех… За Вэл… За Энн с ребенком… За Лайонела… За Вэн… Сейчас у них все в полном порядке. И в ту ночь она повторила Варду слова, сказанные ею несколько лет назад:

– Что скажешь, если мы уйдем на покой, милый?

– Снова? – Он улыбнулся.

– Я сделала все, что могла.

– Всякий раз, не получая награду, ты собираешься на пенсию. Не так ли, любовь моя?

Фэй улыбнулась, подумала и покачала головой. Она так счастлива за Вэл и нисколько ей не завидует.

– Если бы все было так просто. – Она села на кровать и сняла жемчужное ожерелье, первый, давний подарок Варда – единственное украшение, которое она не продала, когда семья потерпела крушение много лет назад. Этот жемчуг был ей дорог, как и Вард, как вся их совместная жизнь… Она готова к переменам. Она давно все решила. – Я думаю, что добилась всего, чего хотела. По крайней мере, как профессионал.

– Ужасно. – Он казался расстроенным. – Как ты можешь так говорить? В твоем-то возрасте!

Фэй улыбнулась, спокойная и чертовски красивая; муж, как всегда, был без ума от нее.

– Мне пятьдесят два, я отсняла пятьдесят шесть фильмов, родила пятерых детей, и у меня один внук. – Она не считала первого, ушедшего из их жизни больше пяти лет назад. – А еще муж, которым я восхищаюсь, множество друзей. Короче, настала пора развлекаться. Дети в порядке, счастливы, мы сделали все, что могли. Знаешь надпись на экране – «Конец»? – Фэй улыбнулась Варду, и он впервые понял, что она говорит серьезно.

– И что ты будешь делать на пенсии?

– Не знаю… Возможно, проведу год на юге Франции. Отдохну. У нас ведь ничего в жизни не было, кроме работы.

– Можешь писать мои мемуары, – пошутил Вард.

– Это ты сделаешь сам. Я не хочу писать даже свои собственные.

– Ты как раз и должна. – Он не сводил с нее глаз. Какая долгая восхитительная ночь; Фэй сама не понимает, что говорит, хотя, похоже, на этот раз она вполне серьезна. – Поглядим, как ты почувствуешь себя через месяц-другой. Я сделаю все, что захочешь. – Варду вскоре исполнялось пятьдесят шесть лет, и он тоже был не прочь развлечься на юге Франции… Звучит приятно, почти как в добрые старые времена, и почему бы не вернуть их.

Ехать решено было в июне; год они отдохнут, посмотрят, насколько им это понравится. Тэйеры на четыре месяца арендовали дом на юге Франции и апартаменты в Париже на полгода. Перед отъездом Фэй напутствовала каждого из детей. Ее предчувствие насчет Лайонела оправдалось: в жизни сына появился новый друг, о котором он очень заботился. Они поселились на Беверли Хиллз. Этот человек понравился Фэй.

Валери окунулась в работу над следующей ролью, и они с Джорджем поговаривали о предстоящем браке в этом году, сразу после того, как Джордж закончит сниматься в новом фильме. Фэй пообещала пригласить их во Францию на медовый месяц. Вэл сказала, что они приедут позднее и, возможно, с Дэнни. Визит к Энн был самым трудным, Фэй никогда не находила с ней общего языка, но все же как-то днем побывала у дочери и еще раз убедилась – она счастлива. Фэй показалось, что Энн неважно выглядит, и та призналась, что снова беременна.

– Не слишком ли скоро?

Энн улыбнулась. Как быстро все забывается!

– У Лая с Грегом разница в десять месяцев… – И Фэй улыбнулась. Дочь права. Конечно, хочется, чтобы у детей все было по-другому, чтобы они были счастливее, защищеннее, мудрее, а вместо этого они идут дорогой родителей. Вэл стала актрисой. У Энн страсть к большой семье… И остальные взяли что-то от родителей…

– Действительно. – Глаза двух женщин встретились впервые за долгое, долгое время. Возможно, у них никогда больше не будет возможности спокойно поговорить…

– Энн… я… – Фэй не знала, как начать. Двадцать лет промелькнули в памяти. Она никогда не была спокойна за этого ребенка, любимого, но непонятного. – Я наделала с тобой много ошибок. Думаю, это не секрет для нас обеих.

Энн дружелюбно посмотрела на мать, прижимая к себе Макса.

– Наверное, тебе жилось нелегко… Я ведь никогда не понимала, кем ты была…

– Моя самая величайшая ошибка в том, что у меня всю жизнь не было времени. Если бы ты родилась на пару лет раньше, то была бы…

Но кто может знать наперед? Сейчас все уже в прошлом – Хейт, беременность, ее первый ребенок… Их глаза снова встретились, и Фэй решилась высказать все наболевшее. Она взяла Энн за руку.

– Прости меня за того ребенка, Энн… Я ошиблась… Тогда я думала, что мы поступаем верно… – Глаза обеих наполнились слезами, а Макс спокойно посапывал на руках Энн. – Я была неправа.

Энн покачала головой, слезы хлынули по щекам.

– Нет… Тогда не было другого выбора. Мне было всего четырнадцать…

– Но ты так и не забыла этого.

– Теперь я поняла. Ты все сделала правильно. – Энн порывисто обняла мать. – Я простила тебя. – Но еще важнее было то, что она простила себя.

Вот и все. Можно ехать.

– Я буду скучать по тебе, мама.

– Я тоже. – Она будет скучать по ним всем. Но у каждого теперь своя жизнь, она должна их отпустить. Все примирились с ней, и она со всеми.

На пути во Францию Фэй и Вард остановились в Нью-Йорке и повидались сВэн и Джейсоном. Оба светились от счастья: они сочиняли пьесу, Вэн работала в издательстве и вечерами писала книгу. Они не говорили о браке, но и явно не собирались расставаться. По пути во Францию Фэй, улыбаясь, сказала:

– Они необыкновенные, правда?

– Как и ты, дорогая. – Как всегда, Вард с гордостью посмотрел на жену. Прошло тридцать лет с тех пор, как они встретились на Гвадалканале… Если бы знать тогда, что ждет их впереди… какую полную жизнь он проживет с нею. Выпив шампанского, принесенного стюардессой, он нежно поцеловал жену.

Какая-то женщина взглянула на Фэй и прошептала сидевшему рядом мужчине: «Она похожа на известную кинозвезду, которая мне так нравилась лет тридцать назад». Мужчина улыбнулся: да, что-то есть. А Вард и Фэй безмятежно болтали, строя планы на предстоящий год, который превратится в десятилетие.

Они и не заметили, как быстро пролетело время. Дети приезжали и уезжали; Валери вышла замуж за Джорджа, и у них родилась девочка, которую назвали Фэй. Энн родила еще четверых, и все подшучивали, что она вся в мать, – у нее тоже были близнецы. У Ванессы вышли три книги; Джейсон работал над пьесами, и Фэй пришла в восторг, увидев их в театрах Нью-Йорка. Валери снова получила награду Академии, Джордж тоже. Все было замечательно.

Через одиннадцать лет, проведенных за границей, в шестьдесят четыре года Фэй тихо скончалась в Кап-Феррат, на вилле у водопада – они купили ее и мечтали в один прекрасный день передать детям. Когда-нибудь вся семья переедет в это волшебное место…

А теперь Фэй вернулась домой. Вард не мог поверить в случившееся. Ему было шестьдесят семь лет, и она провела с ним лучшую часть его жизни – сорок два года… Он привез ее в Голливуд – в город, который она так любила, который столько раз завоевывала – актриса… режиссер… женщина… его жена. Вард помнил те отчаянные годы, когда потерял все и в тридцать пять лет, обремененный огромной семьей, начал свою карьеру, а она самоотверженно помогала ему встать на ноги. И незабываемое безмятежное время, предшествующее этому тяжкому периоду, и события последующих лет, когда они делали для МГМ один фильм за другим, и триумф Вэл… Единственное, чего он никак не мог вспомнить, – годы без нее. И вот теперь она… Непостижимо. Такого не может быть, не должно быть – и тем не менее, это случилось.

Энн с Биллом встретили его у трапа самолета – к счастью, они оставили детей дома. Из брюха самолета вынесли гроб; ветер трепал волосы Энн – в сумерках она так похожа на Фэй. Ей был тридцать один год, и ее мать умерла… Она подняла глаза и бережно взяла отца под руку. Вчера вечером они с Биллом все обсудили и решили предложить ему переехать к ним, на Беверли Хиллз. За их домом недавно выстроен дом для гостей, и отцу там будет неплохо. Свой дом родители давно продали. Энн смотрела на него снизу вверх, а Билл незаметно наблюдал за ними.

– Пойдем домой, папа. – Отец показался ей очень постаревшим, смерть жены сразила его. Энн хотела, чтобы он отдохнул, немного пришел в себя – им предстоит много дел. Через два дня отпевание в церкви, где когда-то венчались мать с отцом, потом – Форест Лан. На кладбище соберется вся семья. Кроме Фэй Тэйер.

Мир без нее опустел. Вард никак не мог успокоиться, и слезы медленно ползли по щекам, когда Фэй везли на катафалке. Он явственно представлял ее где угодно, стоило лишь закрыть глаза. Она с ним, и будет рядом всегда, все отпущенное ему на Земле время. Живы память о ней, его воспоминания, ее фильмы, любовь семьи, всех, кто соприкасался с этой необыкновенной женщиной. Теперь она стала частицей каждого из них.

Оглавление

Пролог 1983

Гвадалканал 1943

  1

Голливуд 1945

  2

  3

  4

Беверли Хиллз 1946–1952

  5

  6

  7

Голливуд 1952–1957

  8

  9

  10

Беверли Хиллз 1964–1983

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44