Жизнь взаймы [Виталий Дмитриевич Гладкий] (fb2) читать постранично, страница - 3

в город. По ней уже потянулись счастливчики, чтобы отовариться водкой в ближайшем продмаге.

К спиртному Паленый относился спокойно; он пил редко, немного и чаще всего в одиночку. Но по части еды был принципиален и не ел просроченные продукты, а покупал все в магазине, иногда даже воду.

По всему выходило, что в этот субботний день ему придется положить зубы на полку, тоскливо вздохнув, решил Паленый. Дело в том, что в выходные мусоровозы на Мотодроме были явлением редким. А значит, сегодня приличный заработок ему не светит.

– Ты чего такой скучный? – спросил Есесеич Паленого, пряча деньги в потертый кошелек.

Есесеич хранил кошелек, привязанный к прочному кожаному гайтану, на груди, под рубахой. Вообще-то его звали Иван Евсеевич, а фамилию он имел самую, что ни есть, аристократическую – Румянцев.

Подвыпив, Есесеич рассказывал, что его прадед был внебрачным сыном знаменитого графа, прослывшим большим охотником по части юных крестьянок. Благородный граф якобы дал ребенку свою фамилию и нашел для прабабушки Есесеича мужа, из мещан, заплатив ему за эту "услугу" хорошие деньги, на которые прапрадед купил трактир.

– Да так, ничего…

– А, понятно, – догадался Есесеич о причине дурного настроения собеседника. – Пойдем ко мне. Позавтракаем.

– Спасибо, я не голоден.

– Не кочевряжься. Составишь мне компанию. Одному скучно.

Паленый с благодарностью кивнул, соглашаясь с доводами Есесеича, и они направились к "особняку" потомка графа Румянцева, расположенному у самого леса. В отличие от остальных халабуд, в которых проживали мотодромовские бомжи, жилище Есесеича было сложено со шлакоблока.

Когда-то в нем располагалась сторожка (трудно сказать, что можно было охранять на территории мотодрома, однако факт есть факт), но когда наступило время доставать из шкафа засушенную, трахнутую молью, мумию дореволюционного капитализма, чтобы устроить ей реанимацию, шустрые людишки разобрали и унесли крышу строения, оконные рамы и двери.

В хозяйстве пригодится…

Пострадали и стены сторожки. Но только до половины. Шлакоблок был скреплен очень прочным цементным раствором, поэтому взять его целым не представлялось никакой возможности.

По этой причине любители дармовщины поковырялись, поковырялись в кладке, да так все и бросили, раздолбав в крошку лишь несколько верхних рядов шлакоблока. С той поры стены сторожки заросли травой, и никто о ней даже не вспоминал, пока на развалины не наткнулся хозяйственный Есесеич.

Он не стал поднимать стены, лишь сварганил плоскую крышу из того, что попалось под руку, заложил оконные проемы, оставив в качестве окна квадратную амбразуру со сторонами в полметра, навесил хлипкую дверь, больше похожую на обыкновенную калитку, и отремонтировал печку.

Его жилище смахивало на пещеру, так как передвигаться в нем можно было лишь согнувшись. Но это обстоятельство ничуть не умаляло достоинств "хижины дяди Есесеича". Скорее, наоборот – даже в самые лютые холода в помещении было тепло и по-домашнему уютно.

Через год после вселения Есесеича в этот "особняк" его попыталась отобрать компания бомжей в количестве тех человек из соседнего "клана", направляющей и руководящей силой которой служил Варькин трепливый язык.

Это были так называемые "оголовки" – помощники Тюнькина. Они исполняли роль надзирателей за бомжами-старателями, получая за это зарплату.

Выломав дверь, пьяная, а оттого буйная, компания ворвалась в строжку и была встречена по всем правилам обороны замков и крепостей. Невозмутимый Есесеич выплеснул на врагов кастрюлю первача и бросил в них горящую ветку.

Эффект получился потрясающий. Нужно сказать, что самогон у деда был первостатейный, крепостью никак не меньше пятидесяти градусов, а первач вообще тянул на все девяносто. Поэтому одежда бомжей загорелась сразу.

Обитатели Мотодрома, собравшиеся поглазеть на штурм "крепости" Есесеича в предвкушении шикарного зрелища, не ошиблись в своих предположениях. Только из сторожки вылетел не ее хозяин, как предполагали бомжи, а три живых факела, горевших голубым пламенем.

Испуганные до полусмерти "оголовки" ринулись прямо на толпу, чтобы друзья-приятели помогли им сбить огонь. И это было большой ошибкой.

Завидев огненные фигуры, бомжи, которые тоже были на хорошем подпитии, решили, что разверзлись врата ада и все их пьяные кошмары стали явью. Толпа бросилась врассыпную, а сзади в тщетной надежде получить помощь мчались трое пылающих нечестивцев, издавая звуки, похожие на рев корабельной сирены.

Так живые факелы добежали до КПП, где находился Тюнькин. Туда они и ввалились все трое, надеясь на помощь благодетеля, уже на последнем издыхании от усталости и ужаса, но по-прежнему в языках голубого пламени.

Верзоха, который был на хорошем подпитии и в этот момент закусывал стакан водки соленым огурцом, не выдержал такого ужасающего зрелища и, несмотря на солидный живот, ласточкой нырнул в открытое окно, благо оно было рядом.

Очутившись снаружи, голова, ничего