Надменный герцог [Рона Рэндалл] (fb2) читать онлайн

Рона Рэндалл Надменный герцог

Глава 1

Мой отец был замечательным человеком во всем, за исключением одного, он оставил меня без гроша. Тетя Агата считает, что он поступил недостойно, но я с ней не согласна. Отец умел радоваться жизни. Как предписывала мода, мы с ним путешествовали по всей Европе, но чаще всего бывали во Франции: эту страну, подарившую миру такие вина и таких женщин, отец считал самой изысканной на свете.

В результате столь сумбурной жизни я научилась не только принимать комплименты, носить платья и выбирать вина, я стала настоящим полиглотом. Отец, сам того не сознавая, подготовил меня к жизни, с которой мне очень скоро предстояло столкнуться. Не зная языков, я никогда бы не оказалась в кругу богатых, титулованных и знаменитых. Благодаря отцу я научилась радоваться жизни, умела общаться с людьми всех уровней и к любому повороту судьбы относилась как к новому приключению, которое непременно кончится хорошо. Поэтому я никого и ничего не боялась, к счастью для меня. Иначе я пришла бы в ужас, едва увидев замок Фэрмайл.

Огромный неприступный замок совсем не походил на французские шато, в нем не было изящества итальянских дворцов или возвышенности немецких крепостей на берегах Рейна. Когда передо мной открылись ворота замка, я почувствовала себя послушницей, попавшей в монастырь. Хотя, как выяснилось позже, монастырь был последним местом, с которым можно сравнивать замок Фэрмайл.

Откровенно говоря, я удивилась, увидев, что на станции меня ждет одноконная двухместная карета. Самое большее, на что я надеялась, двуколка или фургон для прислуги, хотя, строго говоря, прислугой я не являлась. Мне предстояло учить французскому языку и хорошим манерам двенадцатилетнюю воспитанницу герцога.

– Воспитанница! – презрительно фыркала тетя Агата, которая и добыла мне место через знакомых. – Всем известно, что она, его внебрачная дочь. Впрочем, герцог, к чести его, хотя бы заботится о ней. Бог знает, кто была ее мать, но, видимо, она была ему небезразлична, раз он поселил девочку в Фэрмайле.

Генри Чарлз Фортескью Перегрин Уитуорт д'Арси, двенадцатый герцог Квинсфордский, славился на всю Англию своей распущенностью и неразборчивостью во всех отношениях.

– Говорят, женщины от него без ума, – заявила тетя Агата, и глаза ее загорелись, свидетельствуя о том, что она не такая жеманница, какой хочет казаться.

– Наверное, он – настоящее чудовище, – заметила я. – Что ж, постараюсь безупречно выполнять свои обязанности и не давать ему повода для жалоб.

Тетя Агата озабоченно покачала головой.

– Милая моя, говорят, ни одна женщина не способна ему противиться.

– Значит, я буду первой, – ответила я. – В любом случае мы с ним будем редко видеться. Его лондонский поверенный велел мне каждые две недели являться к герцогу, с отчетом об успехах Пенелопы, если он будет в замке, а в его отсутствие докладывать обо всем мистеру Дювалю, его личному секретарю. Так как герцог полжизни проводит вдали от дома, то чаще всего я буду общаться с мистером Дювалем. – Заметив, как разочарована тетя Агата, я развеселилась. – Милая тетя, если вы вообразили, будто я собираюсь пополнить собой ряды дурочек, соблазненных коварным герцогом, не волнуйтесь и не расстраивайтесь: опасности нет. Его дурная репутация говорит сама за себя.

– Подобная репутация только делает мужчину привлекательнее, особенно в глазах неопытной девушки.

– Может, я и девушка, но вовсе не неопытная. – Вид у тети Агаты был такой потрясенный, что я рассмеялась. – Я с четырнадцати лет привыкла командовать мужчинами разных национальностей. Так неужели я не справлюсь с влюбленным англичанином? Впрочем, сомневаюсь, что в том возникнет необходимость.

– Ты очень хорошенькая. Только ненормальный не обратит на тебя внимания, а насколько мне известно, в данном отношении Квинсфорд вполне нормален!

Дорога все раскручивалась передо мной нескончаемой лентой, я улыбалась, вспоминая предостережения тети Агаты. Уж кому-кому, а мне не вскружат голову томные взгляды мужчины, чьим единственным, на мой взгляд, достоинством был его титул. Да герцог, скорее всего, не обратит на меня внимания. По сравнению с женщинами его круга я покажусь ему простушкой. У меня всего два платья: коричневое габардиновое на каждый день и серое, из органди, на вечер.

Внезапно стена деревьев расступилась, и у меня захватило дух. Передо мною открылся огромный парк. Целые мили зеленых лужаек походили на волнистый ковер. Из зарослей выходили олени и стояли по краям дороги, словно барельефы. Но еще больше поразил меня сам замок, высившийся на вершине дальнего холма, – огромное, массивное сооружение из серого камня с бесчисленными башенками и бойницами.

Мы начали подниматься в гору. Аллея больше не петляла, но прямой линией вела нас к замку. На зубчатой башне я заметила развевающийся флаг. Это означало, что герцог находится в своей резиденции. Мрачные предчувствия вновь овладели мной.

Мы переехали мост, перекинутый через извилистую речку, и приблизились к замку. Башня с флагом высилась посередине огромного внутреннего двора. Туда-то и завернул экипаж. Мы остановились перед массивным входом. К дверям вели два марша каменных ступеней.

Судя по всему, меня подвезли к парадному, а не к черному ходу, выказав тем самым подобие уважения. Я почувствовала себя увереннее и, когда кучер распахнул дверцу и подал мне руку, спрыгнула на землю с элегантностью, усвоенной во Франции.

Входные двери распахнулись; навстречу мне спустился лакей в ливрее. За ним в дверях маячила темная женская фигура, я сразу признала в ней экономку. Она наблюдала за моим прибытием с таким достоинством, что казалась самой герцогиней.

Однако ее улыбка была вполне приветливой; она заговорила со мной уважительно, но сдержанно, как то диктовалось ее положением. Герцог, сказала она, примет меня позже, а пока не угодно ли пройти в мои комнаты?

– Где мисс Пенелопа? – спросила я.

– На уроке музыки. Его светлость не велел ей беспокоить вас до завтрашнего утра.

– Беспокоить? – удивилась я. – Я приехала для того, чтобы учить ее, так что, чем скорее мы познакомимся, тем лучше.

Вслед за миссис Гарни я поднялась по лестнице. Мы долго шли бесконечными коридорами. Наконец, она отворила дверь, и мы очутились в просторных, но каких-то заброшенных апартаментах. Здесь, сообщила она, будет моя гостиная, за ней имелись еще спальня и даже ванная, поразительная роскошь!

Тут я поняла, как устала с дороги. Посередине комнаты, обитой панелями красного дерева, стояла огромная, как саркофаг, мраморная ванна. Вода лилась из медных кранов в виде львиных голов. Как выяснилось позже, ею почти не пользовались, так как водопровода в этом крыле не было. И все равно, ванная была роскошной, как и позолоченные зеркала и мраморный столик, уставленный хрустальными флаконами и серебряными кувшинами. Подобные туалетные принадлежности были достойны женщины из самого высшего общества.

Затем появились две горничные. Одна принесла мне чай, а вторая принялась помогать с устройством. Последняя оказалась насупленной и высокомерной молодой девицей, которая довольно неодобрительно разглядывала мой скромный гардероб. Судя по ее манерам, она привыкла распаковывать вещи более знатных особ, чем я. Девица мне сразу не понравилась; впрочем, очевидно, и она невзлюбила меня.

Зато румяная улыбчивая девушка, которая принесла мне чай, оказалась вполне дружелюбной и всеми силами старалась мне угодить. Поставив на стол тяжеленный серебряный поднос, уставленный чашками и блюдцами, она робко заметила: если я чего-то захочу, мне стоит только позвонить.

Взяв чашку, я присела к подоконнику и стала смотреть в окно. Моя комната располагалась над двором, в боковом крыле, однако оттуда были видны ворота. Волнение вновь овладело мной; показалось, будто я попала в другой мир, откуда не убежать, и моя жизнь больше никогда не будет прежней.

Я приказала себе успокоиться. Разве не учил меня отец, что жизнь переменчива и каждое утро открывает новую главу? Что ж, сейчас в моей жизни началась новая глава; внезапно я преисполнилась решимости радоваться ей во что бы то ни стало.

Моя гостиная оказалась довольно уютной. На окнах висели тяжелые гардины, на полу лежал толстый турецкий ковер, стулья были обиты темным бархатом и парчой. Можно только порадоваться тому, что мне отвели целые отдельные апартаменты!

На башне пробили куранты. И тут же дверь за моей спиной резко распахнулась. Вздрогнув, я обернулась и увидела темноволосую девочку. На ее насупленном личике горели большие и очень красивые глаза. Портила девочку только прическа, завитые в мелкие тугие кудельки волосы сбились комом и походили на парик. На ней была синяя саржевая юбка с плотным полотняным поясом и блуза того же цвета с матросским воротником, все сшито безукоризненно и прекрасно сидит на ее детской фигурке.

Девочка затворила за собой дверь и медленно пошла по комнате. Я молча и с интересом следила за ее приближением.

– Мне запретили приходить к вам до завтра, – заявила она, не поздоровавшись, – но я решила посмотреть на Вас.

– Рада слышать, потому что мне тоже хотелось на тебя взглянуть.

Мой ответ удивил ее, внезапно она выпалила:

– Не нужно мне никакого французского. Не желаю учить всякую тарабарщину!

– Иностранный язык перестанет быть тарабарщиной, как только ты им овладеешь, а если поедешь за границу, знания очень тебе пригодятся.

– Если я поеду за границу, позвольте вам заметить, что такое вряд ли произойдет, то поеду я с мужем, который будет богат, умен и сумеет объясниться на любом языке.

– Зато ты не сможешь участвовать в разговорах, и тебе придется постоянно гадать, о чем толкуют все вокруг и не смеются ли над тобой.

Девчонка метнула на меня неприязненный взгляд:

– В таком случае муж меня и научит. Я могу подождать.

Я тоже могу подождать, решила я. Первым делом необходимо заставить тебя слушаться, маленькая мадам!

Я налила себе еще чашку чаю.

– Твой опекун через своих поверенных подробно разъяснил, чего он ждет от моих уроков.

– Он мне не опекун! – вспылила девочка, но тут же, мерзко ухмыльнувшись, добавила: – Я его незаконная дочь, ублюдок! Ну как, я вас шокировала?

– Нисколько. Я знаю слово «ублюдок», и мне доводилось слышать о незаконнорожденных детях.

– Вот как… – разочарованно протянула моя будущая ученица. Внезапно у нее переменилось настроение. Просияв лучезарной улыбкой, она спросила: – Чем вы собираетесь заняться после чая?

– Помыть тебе голову и, расчесать завивку.

– Вы не посмеете! – вспыхнула она.

– Еще как посмею.

– У меня самая модная прическа!

– Она не подходит ни тебе, ни мне.

Подняв руки к голове, я пригладила косу. Я никогда не была жертвой папильоток: отец, обладавший безукоризненным вкусом, научил меня подчеркивать лучшее во мне.

Моя мать была красавицей. Внешность и высокую стройную фигуру я унаследовала от нее. Я сохранила миниатюру с маминым изображением, которую всегда носил при себе отец. Маму нарисовали в двадцатилетнем возрасте, на год старше меня теперешней. Брови вразлет, большие серые глаза дышат весельем, искренностью и, кажется, лучатся теплотой. У мамы мягкий овал лица, а гладкие волосы заплетены в косы и уложены золотой короной. Когда пришла пора и мне делать прическу, я инстинктивно переняла мамин стиль. Хорошо помню, как был поражен отец, когда я, уложив волосы, спустилась вниз. Неожиданно его добрые глаза наполнились слезами.

– Как ты похожа на нее! – воскликнул он. – Господь явил свою милость, позволив ей возродиться в тебе!

Именно тогда я поняла, как сильно он ее любил. Несмотря на то, что в его жизни было много женщин, ни одна не заняла маминого места.

От размышлений меня отвлек голос Пенелопы:

– Не хотите осмотреть замок?

Я согласилась, хотя ее внезапная любезность немного встревожила меня. Видимо, девочка замыслила какую-то проказу.

– Вначале я покажу вам парадные комнаты, – заявила она. – Сейчас там никто не живет. Даже когда у нас гостит король, он предпочитает спать в западном крыле. Там новая ванная, а в парадных комнатах ванных нет.

Она болтала без умолку, рассказывая мне о замке с такой гордостью и радостью, что тревога моя рассеялась. Если бы она действительно собиралась обидеть меня, у нее не было бы такого невинного вида.

Огромные парадные залы шли анфиладой. Вся мебель была закрыта чехлами. Парадные комнаты напомнили мне музей, забытый и заброшенный музей, который никто не посещает.

Покинутые апартаменты наполнили мою душу странной грустью, и я рада была, когда мы от туда ушли. Пенелопа вела меня нескончаемым лабиринтом коридоров. Потом мы оказались в галерее, со стен которой на нас сурово взирали портреты предков. Интересно, подумала я, что будет, если хлопнуть в ладоши, громко рассмеяться или показать им язык? Наверное, портреты осуждающе сдвинут брови!

Пенелопа тащила меня все вверх и вверх, пока мы, поднявшись еще на один марш, не оказались в длинной мансарде с низким потолком. Мне стало не по себе.

– Не кажется ли тебе, что ты достаточно мне показала? – спросила я.

Пенелопа удивилась:

– Неужели вы устали? Надеюсь, что нет, потому что я хочу показать вам самый красивый вид.

Окошки в мансарде были крошечные, больше похожие на бойницы. Я подумала, что она хочет подвести меня к одному из них, но решила не возражать, хотя внутренний голос и отговаривал меня. Беспокойство мое росло, но пока я не могла приказывать девочке, да она бы меня и не послушалась. Тут требовался тонкий подход.

– Если герцог захочет тебя видеть, как он узнает, где ты? – спросила я.

– Он не захочет меня видеть до своего возвращения.

– Разве его нет? – удивилась я. – Но я видела на башне флаг…

– Флаг повесили, потому что он может приехать в любую минуту. Последние три месяца он был за границей. Да и какая разница! Когда он приедет, он не захочет видеть меня. То есть захочет, но не сразу, потому что, как всегда, привезет с собой толпу Друзей.

Не переставая болтать, Пенелопа дошла до низкой дверцы, вырубленной в скате крыши, и отодвинула задвижку. В мансарду хлынул яркий свет. Дверца вела прямо на крышу! Чтобы пройти в дверь, мне пришлось пригнуться. Только выйдя наружу, я поняла, что затеяла девчонка. Задрав юбку, она с ловкостью кошки принялась карабкаться по скату. Потом уселась верхом на конек и расхохоталась.

Сердце у меня ушло в пятки. Она хочет, чтобы я полезла за ней! Она притащила меня сюда, чтобы унизить, а вовсе не полюбоваться видом. Мне остается либо признать свое поражение, либо принять брошенный вызов.

За безопасность девочки я не опасалась. Она сидела прочно, не рискуя упасть, и радовалась, наслаждаясь свободой. Мысленно пообещав себе впредь ничего подобного не допускать, я подобрала юбки и начала взбираться по скату крыши, не смея ни взглянуть вниз, ни подумать о том, чем грозит мне один неверный шаг.

Пенелопа больше не смеялась. Она не ожидала, что я последую за ней. От страха меня подташнивало, но не могла же я проиграть первую схватку со своей ученицей? Понимая, насколько важно одержать первую победу, я взбиралась все выше.

К моему облегчению, крыша оказалась не такой крутой, как я предполагала. Я села рядом с Пенелопой и расправила юбки. Глаза у девочки округлились от изумления. Я смерила ее равнодушным взглядом и огляделась по сторонам.

– Ты права. Вид великолепный. Ты часто сюда приходишь?

– Конечно. Почему бы и нет?

Она придвинулась ближе. Здесь, наверху, ветер был такой сильный, что мне пришлось обеими руками придерживать юбки. На мне был серый твидовый дорожный костюм, в котором я приехала. Я порадовалась, что не надела узкое платье, иначе я просто физически не смогла бы принять вызов ужасной девчонки. Пришлось бы стоять внизу и терпеть ее смех и издевки. Что ж, зато теперь ей не над чем смеяться.

– Когда насмотришься, – просто сказала я, – мы спустимся вниз.

– Я еще не насмотрелась. Да и вам до ужина делать нечего! К чему такая спешка?

– Я совсем не спешу, – спокойно ответила я.

– Мисс Пенроуз, как вас зовут?

– Оливия.

– Оливия Пенроуз, – задумчиво повторила Пенелопа. – Красивое имя!

– Спасибо.

– Сколько языков вы знаете?

– Три. Французский, немецкий и итальянский.

– Где вы их выучили? В какой-нибудь нудной школе?

– Нет. Я путешествовала с отцом.

– Вы были во всех этих странах?

– Да, – ответила я и рассказала, где успела побывать.

– Ваш отец был богат? – В ее тоне слышалось удивление.

– Когда-то был.

– А сейчас – нет?

– Его нет в живых.

– Значит, у вас никого нет на свете?

– У меня есть тетка. Она вдова сэра Кита Баррона и живет в Суссексе.

– Почему вы не живете с ней?

– Она хотела, чтобы я поселилась у нее, но я предпочитаю независимость.

Впервые я вызвала у моей ученицы хоть какой-то интерес! Я решила через некоторое время приказать ей спускаться.

Промедление оказалось ошибкой. Если бы я сразу заставила Пенелопу вернуться или, бросив ее на крыше, осторожно спустилась сама, я бы избежала последовавшего унижения.

Мы сидели на крыше и беседовали; я наблюдала за личиком ученицы, пытаясь понять ее, и забыла обо всем на свете. Над нашими головами кричали грачи, внизу, в своих гнездах, ворковали голуби. Наверное, из-за птиц да еще из-за завывания ветра я не заметила приближения гостей. Опомнилась я только тогда, когда во дворе загремели копыта лошадей и заскрипели колеса.

Вздрогнув, я глянула вниз и увидела ряд карет, за которыми следовали фургоны со слугами и багажом. Кареты остановились у парадного входа, фургоны завернули за угол. Я не могла оторвать взгляд от происходящего внизу. Таких пышных процессий мне еще не доводилось видеть нигде – даже в Мариенбаде и Хомбурге.

Внезапно я вспомнила, где нахожусь.

– Это герцог?

– Кто же еще? Я говорила, он притащит с собой кучу гостей!

– Нам пора идти!

Пенелопа тряхнула головой:

– Идите, если хотите, а я остаюсь. Я люблю наблюдать за ними сверху. И потом, интересно, кого он с собой привез. Конечно, леди Хит. Знаете, кто она? Его любо…

Я быстро прервала ее:

– Мы должны немедленно спуститься.

Вместо ответа, Пенелопа вскочила на ноги и дерзко рассмеялась. Несмотря на то, что карниз у крыши был достаточно широкий, сердце у меня екнуло. Я тоже инстинктивно встала и схватила девочку за руку. Она только громче расхохоталась.

Вдруг шум утих. Скосив глаза вниз, я увидела обращенное ко мне изумленное и разъяренное мужское лицо. Человек, смотревший на меня, был на голову выше остальных. Я поняла, что это сам герцог.

Значит, вот что затеяла Пенелопа! Теперь меня уволят через час после прибытия!

Словно для того, чтобы усугубить мое унижение, сильный порыв ветра задрал на мне юбки. А я стояла на коньке крыши не в силах пошевелиться. Снизу послышался смех.

Мало-помалу я овладела собой; медленно и осторожно я спустилась вниз, на плоский настил, и, не оборачиваясь к Пенелопе, прошла в низкую дверь.

Я долго брела бесконечными коридорами и галереями, свои комнаты я нашла лишь чудом. Перед моим мысленным взором стояло смуглое, надменное, сердитое лицо герцога. Отчего-то мне стало ясно: я буду вспоминать это лицо даже после того, как покину замок. Оно будет преследовать меня всю жизнь.

Глава 2

Войдя к себе, я без сил прислонилась к двери. Сердце бешено колотилось в груди. Мне было холодно от ветра, который дергал меня за подол, задрал нижние юбки и выставил на всеобщее обозрение ноги в тщательно застегнутых ботинках. Должно быть, я была похожа на исполнительницу канкана из дешевого мюзик-холла! Оставалось лишь ждать, когда меня призовут к ответу.

Я зашла в спальню и посмотрелась в зеркало, стоящее на туалетном столике. Волосы, уложенные в виде короны, нисколько не растрепались; если не считать пылающих щек, ничто не указывало на то, какое приключение я только что пережила. Стоит ли разбирать мои немногочисленные пожитки? Если меня уволят, я с радостью уеду, и чем скорее, тем лучше. Однако по здравом размышлении я решила привести себя в порядок и, когда меня позовут на расправу, спуститься вниз с высоко поднятой головой.

Я переоделась в серое вечернее платье, причесалась, попудрила лицо, тронула губы бальзамом. Руки умастила лосьоном и еще раз посмотрелась в большое зеркало. Я увидела высокую и стройную молодую женщину с вполне приятными чертами лица, золотистыми, как у моей матери, волосами и такими же, как у нее, большими и лучистыми глазами. Мне стало немного легче. Однако в глубине души я понимала, что боюсь. Я вспомнила, каким рассерженным было обращенное ко мне лицо герцога, и не сомневалась, что он не замедлит выместить свой гнев на мне.

Глава 3

Время шло, тикали большие стоячие часы. Я решила, что герцог вызовет меня, когда уляжется суматоха, а может быть, еще позже, когда он выпьет вина и поужинает с гостями. Чем дольше про меня не вспомнят, тем лучше. Ожидание далось мне нелегко, зато я получила возможность собраться с духом и обдумать план действий. Если он ждет от меня смиренных извинений, то ошибается! Меня воспитывали нетрадиционно: я не склонна была слепо подчиняться мужской власти. Мой отец был редким исключением для своего поколения. Он видел в женщине человека, а не рабыню. Я была его спутницей, а не угнетаемой дочерью.

На крышу меня затащила его воспитанница. Перекладывать вину на ребенка не хотелось, но что оставалось делать? Хранить ледяное молчание? Нет, молчать мне никогда не удавалось в силу вспыльчивости характера.

Быстро сгустились сумерки, и Полли, юная румяная хохотушка, зажгла лампы. За ней явилась и вторая горничная, которая принесла мне ужин. Она небрежно бухнула поднос на стол, словно давая понять, что ей неприятно прислуживать мне.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Алиса Гарни, – неприязненно буркнула девица.

– Вы родственница миссис Гарни?

– Племянница, – отрывисто бросила она и вышла, хлопнув дверью.

Я пообедала с аппетитом, свойственным молодой девятнадцатилетней женщине, которая проделала долгий путь и столько всего пережила в один день. За едой я размышляла об Алисе. Почему горничная невзлюбила меня с первого взгляда? Так ли она относилась к моим предшественницам, а может, ей не понравилось что-то именно во мне? Какими были другие – старше, некрасивее, а может, неувереннее в себе? Скорее всего, Алиса, по Примеру Пенелопы, относится враждебно ко всем гувернанткам.

Когда Алиса пришла, чтобы забрать посуду, я спросила:

– Бывшая гувернантка мисс Пенелопы тоже жила в этих комнатах?

– Которая из них? – высокомерно спросила Алиса. – У нее их была целая куча.

– И все они жили здесь?

– Конечно нет. Здесь раньше никто не жил.

Так я и думала! Апартаменты открыли специально для меня. Значит, герцогу очень хочется удержать очередную француженку. Но в таком случае… возможно, он сквозь пальцы посмотрит на мою эскападу на крыше.

Ожидание затянулось. Я начала мерить комнату шагами. Ее старомодная пышность стала меня раздражать. Интересно, кто жил в этих комнатах, когда их обстановка была верхом элегантности? В викторианскую эпоху женщины находились в еще более зависимом положении, чем сейчас… А здесь есть совершенно необычная для тех времен вещь – великолепная ванная комната, оформленная с любовью и со вкусом.

Кем была моя предшественница? Почему жила в удаленных, хоть и пышно обставленных комнатах? Ответ напрашивался сам собой. Она была исключением из правил, о ней заботились, ее любили.

Может, здесь жила любовница герцога, мать Пенелопы – женщина, которую он любил?

Ответ был столь очевиден, что я удивилась, как не додумалась до него раньше. Всем известно, что знатные владельцы огромных поместий селили своих любовниц в удобных и удаленных апартаментах, чтобы держать их поближе к себе и подальше от взглядов других мужчин.

Вот только… зачем удаленное крыло замка открыли для меня?

Глава 4

В дверь постучали. После моего «Войдите!» в комнату вошел один из красивейших мужчин, каких я когда-либо видела. На вид ему было едва за тридцать; тщательно завитые светлые волосы не закрывали высокого лба.

– Я Дюваль, Саймон Дюваль, секретарь герцога, – поклонившись, представился он. – Его светлость прислал меня узнать, не окажете ли вы ему любезность и не спуститесь ли к нему в библиотеку.

Вот, наконец то, чего я ждала с таким страхом! Посмотрев секретарю в лицо, я увидела, что в его удивительных ярко-синих глазах светится неприкрытое восхищение. Его взгляд придал мне уверенности.

На повороте лестницы он учтиво придержал меня под локоть. У меня потеплело на душе. Заметив, что он по-прежнему не сводит с меня восхищенного взгляда, я вспыхнула и отвернулась. Когда мы спустились на нижнюю площадку, я увидела наше отражение в большом зеркале: высокий блондин и высокая блондинка. На цвете волос сходство между нами заканчивалось. В Саймоне Дювале было что-то иностранное. У него был сильный акцент, какой я слышала в Европе у американских туристов.

– Вы американец? – спросила я.

– Нет, – поспешно ответил он, – канадец. Многие путают канадский и американский акцент, мисс Пенроуз.

Смутившись, я замолчала. Дюваль рассмеялся:

– Ничего страшного, мисс Пенроуз.

Мы почти добрались до первого этажа; внизу я увидела огромный банкетный зал. Пол был вымощен каменными плитами, на цветных витражных окнах я увидела фамильные гербы. Под потолком висели портреты кисти Рейнолдса и Ромни. Люди, изображенные на портретах, величественно взирали вниз.

Зал был огромный и внушал страх. Видимо, Саймон Дюваль угадал мои чувства, потому что тихо сказал:

– Не поддавайтесь страху и не позволяйте герцогу запугать себя.

Значит, герцог способен внушать страх, поняла я.

– Вы пытаетесь успокоить меня, мистер Дюваль?

– Да. Вы не возражаете?

– Наоборот, – возразила я. – Я вам признательна, но еще и встревожена, потому что вы считаете нужным меня утешать.

Он резко остановился, взял меня за руку и потащил назад, не обращая внимания на мой изумленный вид. Когда мы поднялись на один пролет, он развернул меня лицом к зеркалу и приказал:

– Посмотрите на себя. Что вы видите?

Сам он стоял сзади, положив руки мне на плечи. Я медленно переводила взгляд с его на свое отражение.

– Я вижу себя, разумеется.

Из зеркала на меня смотрела девушка с золотой короной волос на голове и бледным лицом над кружевной косынкой, ее стройную фигуру облегало серое платье.

– На кого вы похожи?

Я пожала плечами:

– Не знаю… Наверное, на гувернантку.

К моему удивлению, он расхохотался:

– Моя дорогая мисс Пенроуз, я никогда не видел такой гувернантки, как вы! Жаль, что король сейчас не в Фэрмайле. С другой стороны, может, это и к лучшему. Он не пропускает ни одной красотки.

– Вы мне льстите, мистер Дюваль.

Он удивился.

– Клянусь Юпитером! – медленно проговорил он. – Неужели вы действительно полагаете, будто я вам льщу? Вы настоящая красавица! Такой вас видят другие – например, я… такой же вас увидит и герцог.

– Мне пора вниз…

– Да, пора. Но помните: то, что я вам сказал, – правда. Вы красивая девушка, мисс Пенроуз. С вашей внешностью вам следует бояться только одного… – Он осекся, словно передумал, а затем продолжил: – В библиотеке вам нечего опасаться, мисс Пенроуз.

– Благодарю вас, мистер Дюваль.

– Первый поворот налево. Двойная дверь. Постучите один раз и, как только он пригласит вас войти, входите и ничего не бойтесь.

Спускаясь, я чувствовала, как он провожает меня взглядом. Слова его утешили и ободрили меня. Я была уверена в его искренности и была благодарна еще и за то, что он ни словом не обмолвился о моей эскападе на крыше, хотя, наверное, видел меня или, по крайней мере, слышал обо всем.

Из банкетного зала доносился шум голосов и смех. Какая-то женщина пела сопрано. Интересно, кто она? Леди Хит, любовница герцога? Мысли мои приняли другое направление. Откуда Пенелопе, двенадцатилетней девочке, известно о том, что у ее опекуна есть любовница? Неужели нравы в высшем свете настолько свободны, что от детей ничего не скрывают? А может, некий доброхот из тех, с кем Пенелопе не следует общаться, просветил девочку в таких вещах, о которых ей знать не полагается?

Если я здесь останусь, я непременно все выясню. Если останусь… Обернувшись, я метнула беглый взгляд на верхнюю площадку. Саймон Дюваль по-прежнему стоял там и смотрел на меня сверху вниз. Он ободряюще кивнул и улыбнулся, и я постучала в дверь. Когда властный голос приказал мне войти, я в точности последовала совету секретаря. Я вошла, высоко подняв голову.

Глава 5

Даже сейчас я помню, как поразил меня аромат садовой гвоздики; до сих пор при виде гвоздики я сразу вспоминаю библиотеку в Фэрмайле. Цветы в обиталище мужчины оказались настолько неожиданными, что я забыла о страхе.

Гвоздики стояли в большой вазе на пьедестале у двери; их красота не противоречила строгой обстановке комнаты. Интересно, кто приказал принести в библиотеку цветы? Наверное, не герцог, не такой он человек, чтобы жить среди цветов. Кто же? Миссис Гарни или любовница?

Я ждала молча. Комната была длинная и узкая, с высоким потолком. Стены от пола до потолка были уставлены стеллажами с книгами. Я принялась оглядывать библиотеку, подмечая каждую мелочь и старательно обходя взглядом фигуру за столом в противоположном углу.

Герцог не обращал на меня внимания. Я тут же возненавидела его за, как мне казалось, презрение ко мне и за то унижение, которому он меня подвергал. Я вынуждена стоять и ждать, пока он соизволит обратить на меня внимание! Взгляд его был прикован к груде бумаг на столе; видимо, он находил их занимательнее меня.

Осмотрев комнату, я, наконец, перевела взгляд на ее хозяина. Даже в посадке его головы читалось высокомерие. Поскольку он склонился над столом, я видела только густые черные брови и выдающиеся скулы, крепкую шею и широкие плечи, обтянутые бархатной курткой. У его локтя находился серебряный поднос с графинами и стаканами. В руке он вертел кубок с бренди, время от времени отпивая глоток. Видимо, чтение и винопитие занимали его целиком. Я молча ждала, стиснув кулаки и вспоминая слова Дюваля: «Вы – настоящая красавица! Такой вас видят другие… такой же вас увидит и герцог».

Но герцог вовсе меня не замечал. Как будто, кроме него, в комнате никого не было.

Прозвонили часы. Отложив один документ, он тут же взялся за другой. Подписал его, убрал в сторону и, не поднимая головы, равнодушно бросил:

– Не стойте у двери, в комнате достаточно места для нас обоих.

Несмотря на равнодушный тон, в его низком голосе чувствовалась властность. Такой голос не забудешь. Не знаю, в чем было дело – в самом звуке его голоса или в неожиданности его реплики, но он застал меня врасплох. Все так же не глядя на меня, он раздраженно махнул рукой, указывая на стул у стола.

Комната была примерно сорока футов в длину, а стул стоял в конце ее. Мне показалось, будто предстоит пройти целую милю! Каблучки моих французских туфель звонко цокали по полу.

Наконец герцог поднял голову и удостоил меня взглядом. В отличие от Саймона Дюваля, красавцем он не был. Смуглая кожа, обветренное, довольно некрасивое лицо с квадратной челюстью, сурово сжатый решительный рот; уголки губ насмешливо изогнуты, чувственная полная верхняя губа. Подбородок раздвоенный; глубоко посаженные глаза проницательно смотрят из-под нависших черных бровей.

Я удивилась: и против такого урода не устоит ни одна женщина? Видимо, сведения тети Агаты основывались всего лишь на слухах.

И все же его лицо невольно привлекало к себе внимание. Он бросил на меня долгий, оценивающий взгляд. Как будто мысленно раздевал меня! Именно так, несомненно, он оценивал всех женщин, и мне не захотелось попасть в их число.

– Итак, – сказал он, – чего вы ждете? Вы боитесь меня?

– Нисколько, ваша светлость.

– А следовало бы! – Я не успела разобраться, чего в его тоне больше – насмешки или удивления. – Подойдите сюда, – приказал он. – Издали я вас уже разглядел. Теперь позвольте осмотреть вас вблизи.

И пока я шла к нему через всю длинную комнату, он следил за каждым моим шагом. Я казалась себе рабыней, выставленной на продажу, и ненавидела его. Потом ненависть сменилась гневом, и к лучшему, так как злость избавила меня от смущения. Я подняла подбородок, встретилась с его взглядом и была потрясена, прочитав в его глазах откровенное недоверие.

– Ради всего святого, мисс Пенроуз, – спросил он, когда я приблизилась, – почему вы решили стать гувернанткой?

– Из необходимости, сэр.

– Молодые женщины с вашей внешностью редко выбирают столь подчиненное положение.

– Я никогда не буду подчиненной, чем бы ни занималась, – ответила я.

Он откинул голову назад и расхохотался. На фоне смуглой кожи его зубы казались просто ослепительными. Хотя красавцем его никак нельзя было назвать, улыбка очень красила его, придавая доселе зловещему облику человечность и теплоту. Моя неприязнь немного ослабела, но тут же ожила, когда он сказал:

– Я думал о более эффектном занятии.

– Единственное эффектное занятие, какое приходит мне в голову, это наняться хористкой. Сомневаюсь, чтобы меня взяли, даже если я бы вдруг вздумала пробоваться.

– Я и не собираюсь понуждать вас идти в хористки, хотя, уверяю вас, вид у вас вполне подходящий.

Я поняла, что он имеет в виду, и вспыхнула, вспомнив, в каком виде он наблюдал меня совсем недавно. На крыше я выглядела примерно так, как танцовщицы на сцене, когда они игриво приподнимают юбки и показывают ножки.

Видя мою ярость, герцог снова расхохотался.

– Не стоит злиться, мисс Пенроуз! Я сделал вам комплимент, кстати сказать, я вовсе не собирался хвалить вас. Скорее наоборот.

– Хотели сделать мне выговор?

– Вот именно.

– Все равно, сэр, вам удалось меня унизить.

– Полно, мисс Пенроуз, не пытайтесь уверить меня в том, что комплименты вам неприятны.

Конечно, восхищение мне льстило. Но двусмысленные комплименты – совсем другое дело.

Я покраснела от смущения и тут же обозлилась – на себя и на него.

Насмешка исчезла с его лица, и он с неожиданной теплотой сказал:

– Садитесь. Позвольте предложить вам стаканчик мадеры. Вам станет лучше, и мы сможем начать все сначала.

Я села, тщательно расправив серую кисейную юбку. Заметив мой жест, герцог затаенно улыбнулся, а я снова разозлилась, потому что он опять меня смутил. Однако вино я взяла. Оно было вкусным. Отцу бы оно понравилось.

– Можете угадать, какого оно года, мисс Пенроуз?

– Боюсь, что нет, сэр. Знатоком вин был мой отец, но не я.

– Но он научил вас ценить хорошие вина.

– Он многому меня научил.

– Чему, например? Расскажите о себе.

Я оглядела бумаги, лежащие на столе, сверху лежали письма по поводу моего назначения. Герцог нетерпеливым жестом сдвинул их в сторону. У него была красивая, сильная, мужская рука. Проследив за моим взглядом, герцог улыбнулся:

– Там нет того, что я хочу знать.

Он подробно расспросил меня о детстве и юности. Против ожиданий, говорить с ним оказалось легко. Я рассказала ему о своей семье, о смерти мамы, о путешествиях за границу с отцом. Забыв о страхе, я перечисляла места, в которых побывала, людей, с которыми познакомилась, и страны, в которых жила. Наконец, когда я описывала нашу жизнь в Швейцарии, герцог перебил меня с иронической усмешкой:

– Чем же вы там занимались? Лазали по горам?

Я вспыхнула, вспомнив ужасные мгновения, пережитые мною на крыше.

– Нет, ваша светлость. Меня никогда не привлекало верхолазание.

– И тем не менее, сразу по прибытии вы вскарабкались на крышу, а потом ловко спустились вниз, несмотря на то что вам мешали многочисленные юбки.

Он наблюдал за мной, иронически кривя чувственные губы. Я отвернулась и, к своему удивлению, обнаружила, что мой бокал почти пуст. Значит, я пила быстрее, чем предписывало благоразумие. Голова у меня слегка кружилась. Видя, что герцог потянулся к графину, я накрыла бокал ладонью.

– Итак? – заявил он. – Чем вы оправдаете столь недостойное для дамы поведение?

Так вот к чему он вел! Вот зачем все время подливал мне вина! Если он намеревался развязать мне язык, его ждет разочарование. Я упрямо молчала, и, наконец, он повторил:

– Итак, мисс Пенроуз?

– Сэр, у меня нет оправданий.

– И вы ни о чем не жалеете?

– Нет, жалею.

– О чем же? О том, что вас увидели, или о том, что вы подвергли угрозе жизнь моей воспитанницы?

Во мне всколыхнулся гнев. Все было наоборот! Именно его несносная воспитанница подвергла опасности мою жизнь! Однако я продолжала молчать.

– Вижу, мисс Пенроуз, вы упрямы. Но я тоже упрям. Я требую объяснений.

– У меня нет объяснений, сэр.

– Так придумайте их! – взорвался он, вскакивая на ноги. Его размеры подавляли; рядом с ним я показалась себе карлицей. Я понадеялась, что он не заметил, какое действие он на меня оказывает.

Он отступил на пару шагов, потом круто повернулся на каблуках.

– За вашу выходку вас следует уволить!

– Увольняйте, если хотите, сэр, но я надеюсь, что вы этого не сделаете.

– Назовите мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует вас увольнять!

– Вам трудно будет подыскать мне замену.

– С чего вы взяли?

– Насколько мне известно, здесь до меня перебывало множество гувернанток, но ни одна не пожелала остаться.

– Что привело вас к подобному умозаключению?

– Хотя бы то, что вы изволили приказать разместить меня в роскошных апартаментах. Зачем трудиться, если не для того, чтобы удержать меня?

Неожиданно герцог громко расхохотался.

– Клянусь всеми святыми, вы хитрая маленькая ведьма!

Он принялся расхаживать по комнате. Ступал он тяжело – это был сильный и крепкий мужчина. Наконец, он остановился передо мной и спросил:

– Откуда вам известно, что вас разместили лучше, нежели ваших предшественниц? Вы расспрашивали слуг?

– Я удовлетворила естественное любопытство, сэр.

Мой ответ позабавил его, потому что он снова рассмеялся.

– Итак, ваша светлость, вы по-прежнему хотите, чтобы я уехала?

– Нет-нет, что вы. Ваша храбрость мне по душе. Но предупреждаю, мисс Пенроуз… еще одна такая выходка, и я на время забуду о желании учить свою воспитанницу французскому. Иными словами, вы немедленно уедете.

Уязвленная, я парировала:

– Тогда предлагаю запереть все двери, ведущие из мансарды на крышу!

Он долго задумчиво смотрел на меня, а потом ответил:

– Полагаю, я должен извиниться перед вами. Ведь вы вряд ли выбрались бы на крышу, не будь у вас провожатой!

Он подошел к столу, сел и снова наполнил мой бокал.

– Давайте выпьем за то, чтобы лучше понимать друг друга, мисс Пенроуз.

– За взаимопонимание, ваша светлость!

– Можете рассчитывать на меня, – пообещал он с улыбкой.

Выпив, я отставила бокал в сторону и встала.

– Куда вы? – удивился герцог.

– Я думала, беседа окончена, сэр.

– Еще нет. Я дам вам знать, когда она закончится. Сядьте.

Я довольно охотно повиновалась, так как уже подпала под его обаяние. Кроме того, я одержала маленькую победу: мне удалось отвести от себя обвинения, не выдав Пенелопу.

Одарив меня своей невероятно чарующей улыбкой, герцог спросил:

– Это ведь маленькая плутовка завела вас на крышу, верно?

– Она весьма любезно предложила показать мне замок, сэр.

Я сочла, что имею право проявить великодушие. Как ни странно, мне вдруг захотелось избавить девочку от неприятностей и, что еще более странно, помочь ей, хотя я не представляла, как сумею помочь столь враждебно настроенному созданию.

– Я не велел ей докучать вам до завтра. Мне показалось, что вам захочется первый вечер в Фэрмайле провести одной.

– Однако получилось не совсем так, сэр.

Он помолчал и вдруг спросил:

– Как вам моя воспитанница?

– Я еще недостаточно хорошо познакомилась с ней, чтобы ответить на ваш вопрос, – осторожно проговорила я.

– Но должно же у вас было сложиться какое-то впечатление…

– Мне показалось, что она – девочка с характером, сэр…

– То есть своенравная?

– Может быть, лучше подойдет слово «строптивая».

– По-вашему, ее нужно укротить?

– Нет, ваша светлость. Ее нужно понять.

– Черта с два вы ее поймете! Я прекрасно изучил юную Пенелопу.

Я предпочла промолчать. Как ни странно, я совершенно избавилась от страха. Мне было приятно беседовать с герцогом, вести словесные баталии и одерживать маленькие победы. Но я понимала: с ним нужно постоянно быть начеку, так как все в любой момент может перевернуться.

– Вы не притронулись к вину, – заметил герцог.

– Спасибо, мне достаточно.

Пожав плечами, он снова принялся расспрашивать меня, очевидно пытаясь выяснить мои сильные и слабые стороны.

– У вас есть какие-нибудь предложения касательно моей воспитанницы? С чего вы начнете?

– Мне хотелось бы вымыть ей голову и расчесать кудряшки, – не подумав, выпалила я, и герцог снова закинул голову и расхохотался.

– Моя дорогая мисс Пенроуз, уберите их, непременно уберите!

На сей раз я засмеялась вместе с ним. Я радовалась тому, что прошел мой страх, и, возможно, потому смеялась чуть дольше дозволенного. Вдруг я заметила, что он молчит и наблюдает за мной. Я вспыхнула и осеклась.

– Не надо, – негромко сказал он, – Вы еще милее, когда смеетесь.

Я залилась краской. Внезапно меня одолела несвойственная мне робость.

– Простите меня, сэр… – запинаясь, пробормотала я. – Я… очень устала.

– Разумеется. Но перед уходом скажите мне вот что. Я оправдал ваши ожидания?

– Н-не понимаю…

– Нет, понимаете. Вы ведь ожидали увидеть чудовище? Что ж, берегитесь – я умею внушать страх. И даже хуже.

Я не знала, серьезно он говорит или шутит, однако времени решать у меня уже не было, так как двойные двери внезапно распахнулись и в комнату ворвалась женщина, при виде которой у меня захватило дух.

Глава 6

Внешностью леди Хит затмевала всех записных лондонских красоток. Фигура у нее была безупречной, округлая грудь, тонкая талия, крутые бедра. К тому же она прекрасно знала, как представить свои прелести наилучшим образом, она не только великолепно одевалась, но и держалась соответственно. Стоя в дверях, она напоминала портрет кисти Сарджента. Ни одна актриса не сумела бы столь эффектно обставить свое появление. Я готова была поклясться, что она нарочно застыла в такой картинной позе. Ее замысел удался. Мне она внушила благоговение, герцог же смотрел на нее как завороженный. В глазах у него зажглись огоньки, лицо разгладилось.

Личико у леди Хит тоже было восхитительное – свежее, округлое, прекрасная бело-розовая кожа, ярко-синие глаза под длинными и густыми ресницами, капризно изогнутые полные чувственные губы. Голову венчала пышная корона темно-каштановыхвьющихся волос. Вырез ее платья был настолько смелым, что едва закрывал полную грудь. Все в ней манило, все бросало вызов.

– Гарри! – воскликнула она, словно бы с упреком. – Когда же ты к нам присоединишься?

Герцог тут же подошел к ней и, обняв ее рукой за талию, провел к столу. Я не знала, куда деваться, мне хотелось провалиться сквозь землю.

По сравнению с ее сладострастием, красотой и зрелостью я выглядела настоящей серой мышкой. Если не считать актрис, пользоваться макияжем отваживались только аристократки, и леди Хит красилась умело: глаза искусно подведены, щеки нарумянены, полные губы подчеркнуто напомажены. Впрочем, она была бы хороша даже без грима. Представив, как горит ее лицо от поцелуев герцога, я почему-то расстроилась.

– Джозефина, дорогая, – сказал герцог, – я хочу познакомить тебя с новой учительницей Пенелопы…

Красивые брови удивленно поднялись, но полные губы изогнулись в вежливой улыбке. Она разглядывала меня без враждебности, но и без любопытства, очевидно было, она пришла, чтобы изловить забывшего о ней любовника, и вовсе не собиралась знакомиться с особой вроде меня.

– Мне казалось, у Пенелопы уже есть гувернантка, – равнодушно проговорила она.

– Мисс Пенроуз не просто гувернантка, дорогая. Она преподает французский, а также другие языки.

– Ясно… синий чулок. – Слова сопровождались легкой гримаской. – Как поживаете, мисс… Пенроуз, кажется?

– Оливия Пенроуз – племянница сэра Кита Баррона.

Прекрасная Джозефина очаровательно надула губки.

– Добрый старый сэр Кит! Один из немногих, кто осуждал меня. Полагаю, его жена до сих пор меня не жалует.

– Не представляю, чтобы тетя кого-то не жаловала. У нее слишком доброе сердце, – с достоинством возразила я.

Леди Хит рассмеялась. Я уже слышала этот смех, спускаясь по лестнице. Теперь я знала, кто является обладательницей сопрано.

– Но ведь я права, верно, милый Гарри? Женщины всех возрастов не жалуют меня, даже без причины. – Она теснее прижалась к герцогу.

Она явно намекала на то, что женщины ей завидуют. Я не сомневалась, что так оно и есть.

Тем временем леди Хит утратила ко мне всякий интерес. Она повернулась к герцогу лицом, закинула руки ему на плечи, подняла лицо и вытянула губы.

– Ты мною пренебрегаешь, – прошептала она укоризненно.

Я решила воспользоваться удобным случаем и потихоньку направилась к выходу. Однако у самых дверей я услышала, как она, понизив голос, спрашивает:

– Дорогой, ну зачем тебе понадобилось приглашать Юстаса? Он мне и дома надоел, не хватало еще в гостях изображать добродетельную жену.

– Милая, приличия надо соблюдать. Ты со мной не согласна?

– Но как нам побыть вместе, если…

Я быстро юркнула за дверь. Если и был миг, когда герцог мне почти понравился, опасность миновала. Он оказался точно таким, как о нем рассказывали. Соблазнив замужнюю женщину, он приглашает в гости ее мужа, дабы избежать подозрений.

Я постараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности. Свободное время придется проводить наедине с собой. Это будет нетрудно, поскольку вряд ли меня допустят к участию в светских раутах. Будущее представлялось мне довольно унылым, однако я твердо верила, что будет и хорошее.

Поднявшись на первую площадку, я увидела Саймона Дюваля. Он явно дожидался меня.

– Неужели было так ужасно? – ласково спросил он. – У вас такой вид, будто вам здорово влетело.

– Вообще-то все прошло достаточно сносно, – призналась я. – Он собирался сделать мне выговор, но потом передумал.

Дюваль рассмеялся:

– Так и должно было случиться. – Он зашагал рядом со мной. – А какого вы мнения о нашей английской розе? Немного перезрела, верно?

Я с трудом сдержала смешок. Леди Хит вряд ли было больше двадцати четырех лет, однако она полностью соответствовала замечанию Дюваля. Цветущая, перезрелая, соблазнительная. И все же внутренний голос призывал меня к осторожности, ведь Дюваль был секретарем герцога. Можно ли положиться на его такт? Вдруг он просто проверяет меня и передаст своему хозяину любое мое замечание?

Не дождавшись от меня ответа, Дюваль продолжил:

– Так я и знал, что рано или поздно она его найдет. Конечно, она прямиком направилась в библиотеку, потому что, когда герцог в замке, библиотека – его любимое убежище. Надеюсь, она была вежливой с вами.

– Почему она должна была быть со мной невежливой?

– Учтивость по отношению к представительницам своего пола не относится к числу добродетелей леди Хит.

Чтобы переменить тему, я заговорила о Портретах на стенах галереи.

– Наверное, это все предки герцога?

Дюваль мог и не отвечать: у всех мужчин, изображенных на портретах, были густые черные брови, проницательные глаза, надменные носы с горбинкой и высокомерные чувственные рты. Чувственность и упрямство, видимо, были присущи и их женщинам. Пенелопа поразительно похожа на герцога. У нее его глаза, рот, овал лица.

– Удивительная красавица, – заметил Дюваль, останавливаясь у портрета девушки.

Я тоже невольно залюбовалась лицом, изображенным на картине. В отличие от других портретов, оно дышало невинностью и искренностью.

– Кто это? – спросила я.

– Младшая сестра герцога, леди Каролина. Она умерла в семнадцать лет. Кажется, упала с лошади.

– Какой ужас!

Глаза у Каролины были почти такие же, как у ее брата, только больше и гораздо невиннее. Художнику удалось поймать их живое выражение.

Саймон Дюваль остановился у другого портрета.

– А вот и герцогиня, – сказал он. – Не жена герцога – он холост. Его мать. Возможно, вы увидите ее, хотя она живет в собственном, так называемом Вдовьем, доме. Она переехала туда по собственному желанию.

Я подметила и высокомерное выражение лица седовласой леди, и горделивую посадку головы, и плотно сжатые губы, и суровые глаза. Нетрудно догадаться, почему она раньше времени предпочла переехать во Вдовий дом. Дама с таким викторианским лицом вряд ли одобряет распутный образ жизни сына.

– Я ждал вас, мисс Пенроуз, – продолжал Дюваль, – чтобы сообщить расписание на завтра.

В девять мисс Уэйт забирает Пенелопу на обычные уроки, а ваши начнутся после перерыва, в одиннадцать часов. Герцог интересовался вашей методикой обучения.

– У меня нет жесткой методики. Я буду учить Пенелопу в ходе разговоров, как училась я сама. Грамматика и словосложение придут позже, когда она овладеет азами языка. Если герцог не одобряет мои методы, пусть сообщит мне об этом лично или через вас.

– Не сомневаюсь, герцог пожелает изложить вам свои соображения лично, – улыбнулся Дюваль.

Проснувшись на следующее утро, я услышала под окном цокот копыт и, выглянув, увидела во дворе лошадей, хотя час был ранний. Около дюжины гостей герцога собрались на утреннюю верховую прогулку. Леди Хит скакала рядом с герцогом, ее красивое лицо сияло.

В половине девятого мрачная, как всегда, Алиса принесла мне завтрак. Поев, я вышла прогуляться в парк. Увидев, что всадники возвращаются, я быстро свернула в противоположном направлении. Гуляла я больше часа, наслаждаясь свежим мартовским воздухом. Со времени моего приезда все шло хорошо, если не считать инцидента на крыше. Я пережила собеседование с герцогом и подружилась с Саймоном Дювалем.

Точно в одиннадцать гувернантка Пенелопы робко постучалась ко мне в дверь и представилась.

Мод Уэйт оказалась бесцветной и довольно неряшливой с виду особой. Ее прямые волосы были скручены на затылке в пучок, из которого выбивались сальные пряди. Глазки под очками в стальной оправе часто-часто моргали, руки комкали и дергали носовой платок. Через две минуты мне захотелось отнять у нее грязную тряпку и сжечь ее. А еще у меня возникло странное желание схватить ее за плечи и как следует потрясти.

В мою комнату она протиснулась как-то бочком.

– Мисс Пенроуз? – проблеяла она. – Я Мод Уэйт, гувернантка милой Пенелопы.

Я поняла, что «милая Пенелопа» уже давно вытирает ноги о свою гувернантку.

Я предложила гостье стул, но она покачала головой:

– Мне пора возвращаться…

– Сейчас только одиннадцать. Ведь ваши уроки закончены?

– Да, но после уроков я пью в классе чай, а милая Пенелопа – молоко…

– Пенелопа может обойтись и без вас, а если чай остынет, попросите принести свежий.

– О, как можно! Миссис Гарни ни за что не позволит!

– Откуда вы знаете, раз никогда не просили?

– Но… так просто нельзя, и все. И потом, мы с милой Пенелопой всегда перекусываем вместе.

– Она не обидится, если один раз попьет молоко одна. Прошу вас, садитесь. Не кажется ли вам, что нам нужно познакомиться?

Она села на самый краешек стула, кивнула и нерешительно улыбнулась. Потом снова вынула платок и, комкая его в руках, заискивающе сказала:

– Вообще-то, милая мисс Пенроуз, за этим я к вам и пришла. Я даже осмелилась закончить урок алгебры на две минуты раньше! Я надеялась… то есть мне хотелось поговорить с вами с глазу на глаз. – Она запнулась. – Так как мы с вами обе… отвечаем за маленькую Пенелопу, я думала, вам захочется кое о чем меня расспросить…

– О чем, например?

– Ну… не знаю… какая она… как себя ведет…

– Мисс Уэйт, я уже испытала на себе и ее поведение, и ее манеры, однако спасибо, что вы проявили обо мне заботу.

Глаза за стеклами очков удивленно моргнули.

– Так вы… видели ее?!

– Сразу по прибытии. Она нанесла мне визит.

– Ах, несносная, несносная девчонка! Мистер Дюваль… секретарь герцога, передал ей, чтобы она не беспокоила вас до сегодняшнего утра. Я сделаю ей выговор за то, что она ослушалась!

Немного же выйдет толку из твоего выговора, подумала я.

– Зачем беспокоиться? – возразила я. – Пусть с нею побеседует ее опекун.

– Кто – герцог?! О нет! У меня есть распоряжения на сей счет.

– Но они касаются только ваших личных обязанностей, правда?

Она слабо вздохнула, склонилась вперед и прошептала:

– Должна признаться, мисс Пенроуз: я рада, что вы разделите со мной ответственность за девочку. С ней трудно, хотя она… мм… очень мила…

– Неужели?

– Ну конечно! Она же воспитанница герцога!

Я не понимала, какое это имеет отношение к делу, но промолчала. Ее готовность пресмыкаться перед знатным хозяином начинала действовать мне на нервы.

– Тогда почему вы радуетесь, что я разделю с вами ответственность?

– С ней… непросто. Милая Пенелопа вступила в сложный возраст…

– По-моему, девочка была сложной в любом возрасте.

– Откуда вы знаете?! – ахнула мисс Уэйт.

– Я уже вам говорила: мы с ней виделись.

Сложив письмо для тети Агаты, которое я только что закончила, я сунула листок в конверт, надписала адрес и предложила:

– Пойдемте к ней! Мне не хочется вас задерживать. Проводите меня в класс, оставьте наедине с мисс Пенелопой и забудьте о ней.

– Что вы, как можно? Мне нужно проверить ее утренние тетради, и потом… я всегда так волнуюсь за нее!

Видимо, Мод Уэйт устала от череды бесконечно сменяющих друг друга француженок и от девочки, которой требовалась твердая рука. В то же время она страшно боялась потерять место.

– Вы слишком много беспокоитесь, – заметила я, и гувернантка нервно хихикнула.

– У меня, – заявила она, – очень развито чувство ответственности.

Ее ответ вызвал у меня еще большее раздражение. В бедняжке вовсе не чувствовалось никакой ответственности, лишь беспокойство да страх.

Выйдя из комнаты, я механически свернула вправо, но мисс Уэйт схватила меня под руку и воскликнула:

– Что вы, мисс Пенроуз! Этот коридор ведет в главное крыло замка. Нам туда нельзя!

Словно перепуганный кролик, она поспешно засеменила к боковой лестнице. Пожав плечами, я последовала за ней. Было всего пять минут двенадцатого – целых десять минут до первого урока с Пенелопой.

– Времени еще много, – заметила я, но мисс Уэйт, нервно оглянувшись через плечо, проговорила:

– Вы ведь не хотите опоздать в самый первый день!

– Если нужно, я наверстаю время.

– Не получится, мисс Пенроуз! Милочка Пенелопа взбунтуется.

– Пусть только попробует.

– Боюсь, – хихикнула она, – вы не знаете мисс Пенелопу. Хотя она славная девочка, у нее сильный характер.

– У меня тоже.

Мы шли по коридору, ведущему в классную комнату.

– Я живу здесь, – заметила мисс Уэйт, – и обычно учительницы французского языка селились в соседней со мной комнате. Вам оказали большую честь, предоставив отдельные апартаменты. Конечно, у вас большие связи…

Если бы мисс Уэйт прямо спросила, как я получила место и кто мои родственники, она бы мне понравилась больше, но ее уклончивость внушала отвращение. Поскольку я не ответила, она бросила на меня испуганный взгляд, поняв, что допустила оплошность, и заспешила вперед. Наконец, она открыла дверь и с наигранной веселостью произнесла:

– Вот и милая мисс Пенроуз, Пенелопа! Я уверена, тебе понравятся ее уроки.

– Не будьте идиоткой, Уэйти! Вам отлично известно, что я их ненавижу.

Мисс Уэйт в полном смятении переводила взгляд с меня на Пенелопу. На столе стояли две чашки с чаем и стакан с молоком для Пенелопы.

– Мисс Пенроуз, вам один кусок сахару или два?

– Один, пожалуйста.

Мисс Уэйт подняла чайник, и тут глаза Пенелопы загорелись предвкушением чего-то интересного. Я догадалась: она затеяла какую-то пакость.

С виду все было в порядке. Правда, заварка вроде бы слабовата, но, видимо, мисс Уэйт не пила крепкий чай. В сахарнице высилась пирамидка колотого сахара. И лишь когда мисс Уэйт поднесла чашку к губам и, сделав глоток, фыркнула от отвращения, я все поняла. Пенелопа залилась хохотом.

– Что ты сделала? – спросила я. – Отлила кипяток и налила в чайник холодной воды из вазы для цветов? Думала, никто не заметит, что из чашек не идет пар?

Девчонка надулась было, но, взглянув на Мод Уэйт, снова расхохоталась.

Я подошла к камину и позвонила. Алиса появилась почти сразу же.

– Чего вы хотите? – надменно спросила она.

– Чай остыл. Пожалуйста, принесите еще.

Она перевела взгляд с меня на Пенелопу, и я успела подметить, как они перемигнулись. На лице девчонки застыло невинное выражение, однако меня ей было не обмануть. Девочка и Алиса отлично сговорились, и мне это не понравилось.

– Быстрее! – приказала я.

– Мне приказано приносить только один поднос с чаем.

– Вообще-то нет никакой необходимости… – взволнованно проблеяла мисс Уэйт.

– Нет, есть, – возразила я. – Я не намерена пить холодный чай.

– Когда я его принесла, он был горячий.

– Значит, позаботьтесь о том, чтобы еще один чайник не остыл по пути.

– Я получаю приказы от миссис Гарни.

– Прошу вас, объясните миссис Гарни, почему я прошу о замене, а если она не поверит, попросите ее попробовать вот это.

Девушка нехотя собрала чашки и унесла. Я взглянула на часы и сказала:

– Если ты думаешь, что проделка сократит твой урок французского, Пенелопа, тебя ждет разочарование. Я добавлю время.

– Вот еще!

– Ах, милочка Пенелопа! – проблеяла Мод Уэйт. – Она всегда так любит пошутить. Уверяю вас, мисс Пенроуз, это детская шалость.

Пенелопа возвела глаза к небу и издала громкий стон. Мисс Уэйт метнула в мою сторону кривую улыбку, словно призывая не перечить ребенку. Я спокойно села к столу и стала ждать чай, хотя пить мне не хотелось. Я просто решила выиграть раунд.

К счастью, свежий чай принесла румяная Полли. Она излучала радушие, и я улыбнулась ей в ответ.

– А где Алиса? – грубо буркнула Пенелопа.

– В буфетной, мисс. Когда вы позвонили, она была занята.

– Я не звонила, – парировала Пенелопа. – Это была мисс Пенроуз.

– Как красиво вы все расставили на подносе! – похвалила я девушку.

Она присела в книксене и вышла, а Пенелопа спросила:

– А почему вы не похвалили Алису?

– Потому что она забыла про ситечко.

Мисс Уэйт, казалось, не терпелось допить чай и поскорее уйти. Как только за ней закрылась дверь, я обратилась к Пенелопе по-французски:

– Итак, Пенелопа, начнем?

Она никак не отреагировала на мои слова, уставилась в потолок и притворилась, будто не понимает меня.

– Ты прекрасно поняла мой вопрос. Я не первая твоя учительница; ты должна знать хотя бы основные слова и фразы. – Молчание. – Я не собираюсь мучить тебя грамматикой и неправильными глаголами, – пояснила я. – Мы с тобой будем просто беседовать обо всем, что придет в голову. Только одно условие: говорить будем по-французски.

Она зевнула и продолжала молчать. Ладно, подумала я, в молчанку можно играть и вдвоем.

– Посмотрим, – ласково проговорила я, – кто кого переупрямит.

Она испустила тяжкий вздох и ответила по-английски:

– Если вы думаете, будто я поняла хоть слово из того, что вы сказали, вы ошибаетесь.

Все так же по-французски я ответила:

– Нет, ты поняла – не все, но достаточно, так что не пытайся притворяться. Ты не очень хорошая актриса. – На мгновение в ее глазах вспыхнули искорки гнева. Она сразу же потупилась, но я уже заметила все, что нужно. Мои последние слова попали в цель. – Ах, – задумчиво проговорила я, – какое счастье, что ты не понимаешь ни слова; так мне легче будет говорить все, что я о тебе думаю.

Она равнодушно смотрела в потолок. Потом даже начала что-то мурлыкать себе под нос, а я продолжала:

– Жаль, что ты такая вздорная! И как тебе не идут эти кудряшки! Но ничего. Я сама вымою и уложу тебе волосы. Твой опекун уже дал свое согласие.

Она не выдержала:

– Я вам не верю! Ни единому слову не верю! Он бы ни за что…

– Так, так! Помнится, ты ни слова не понимала по-французски?

Она густо покраснела и потупилась.

– Теперь мы понимаем друг друга, – не отступала я. – Что же касается твоей прически, его светлость горячо одобрил мой план. Он считает, что у тебя на голове настоящее, воронье гнездо.

– Вы лжете! – вскричала она. – Я не верю ни одному вашему слову!

– Как хочешь.

– Я вас ненавижу! Не-на-ви-жу!!!

– Если уж на то пошло, и я не обязана любить тебя. В мои обязанности входит обучать тебя французскому и хорошим манерам. Задача не из приятных, но я надеюсь справиться. Так что для тебя разумнее будет пойти мне навстречу.

К моему изумлению, она разрыдалась. Казалось, горе ее непритворно.

Первым моим порывом было обнять и утешить девочку, однако внутренний голос предостерег меня. Выкажи я хоть минутную слабость, и она тут же воспользуется преимуществом. Поэтому я просто протянула ей свой носовой платок:

– Если у тебя нет своего платка, возьми мой.

Она подняла на меня заплаканные глаза.

– Вам ведь на меня наплевать, верно? – всхлипывая, спросила она.

– С чего ты взяла? Я не подстраивала тебе пакостей. Не старалась ни унизить, ни опорочить тебя в глазах герцога. Я не пыталась убрать тебя из замка. Я не хитрила с тобой и не подличала, до сих пор.

Горестно всхлипнув, девочка произнесла:

– Вы совсем не похожи на мисс Уэйт и остальных…

– Не знаю, какими были остальные, но, если ты хотя бы еще раз выкинешь такую штуку, как сейчас, я, безусловно, встану на сторону мисс Уэйт, а не на твою.

Она грубо сунула мне мой платок.

– Мисс Пенроуз, вы мне не нравитесь.

– Ты уже ясно дала мне это понять.

– И вам безразлично?

– Конечно. Но, поскольку нам с тобой придется общаться, давай постараемся найти общий язык, например французский. Попробуй просто отвечать мне, как можешь. Я не стану смеяться над тобой, если ты ошибешься.

Она вяло и неохотно стала мне отвечать. Не слишком хорошее, но все же начало было положено.

Глава 7

В тот же вечер, незадолго до ужина, меня позвала к себе леди Хит, несказанно удивив этим. По пятницам уроки заканчивались до обеда. Таким образом, с вечера пятницы до понедельника я была предоставлена самой себе, если только не предпочитала побыть в обществе моей ученицы и ее гувернантки. С трудом пообщавшись с час по-французски, мы с Пенелопой устали друг от друга, да и мисс Уэйт в качестве компаньонки не особенно меня привлекала, поэтому я отправилась гулять вдоль берега реки.

По возвращении я увидела, что Пенелопа в одиночестве сидит у окна. Вид у девочки был несчастный. У меня екнуло сердце. Впервые я поняла, как недостает ей компании сверстников. Я решила при первой же возможности обсудить положение с Саймоном Дювалем. Неужели в окрестностях нет детей ее возраста, с кем она могла бы дружить?

Увидев меня, она вскочила и убежала, однако вскоре вновь появилась возле моих апартаментов. Пенелопа слонялась из угла в угол, искоса поглядывая на меня.

Я улыбнулась:

– Пенелопа, ты умеешь играть в шашки? У меня в гостиной есть шашечная доска.

– Терпеть не могу шашек!

– Жаль, – ответила я, входя к себе.

Через секунду ко мне в дверь нерешительно постучали. На пороге стояла Пенелопа. Девочка пыталась притворяться равнодушной.

– Если вам очень хочется, так и быть, я с вами сыграю.

– Очень любезно с твоей стороны.

Я не стала ее разубеждать, пусть считает, будто оказала мне услугу. «Услуга» длилась более часа. Хотя она часто жульничала, я не позволила ей победить меня, как ей ни хотелось одержать надо мной верх. Наградой мне была мимолетная улыбка.

Позже я предложила Пенелопе выпить чаю у меня.

– Ну ладно, если хотите. – Она пожала плечами, и я заметила, как вошедшая с подносом Алиса удивленно подняла брови.

– Так что, мисс Пенни, мне подать вам молоко сюда?

– Не называй меня так! – возмутилась девочка.

– Конечно, извините, мисс Пенелопа.

Однако с подносом для Пенелопы пришла не Алиса, а Поли, как всегда улыбаясь, девушка застенчиво спросила:

– Мисс Пенелопа, вы будете пить здесь чай каждый день? Если так, я с радостью буду вам его приносить.

– Если захочу, я тебе скажу, – грубо ответила Пенелопа.

Попив чаю, мы до темноты играли в шашки. Именно тогда мне принесли записку от леди Хит. Не будет ли мисс Пенроуз так любезна и не зайдет ли к ней?

– Я тоже пойду! – оживилась Пенелопа. – Она не будет возражать! А я с самого приезда не видела ее.

Девочка не видела и своего опекуна. Интересно, вспоминал ли герцог о своей воспитаннице со времени нашей вчерашней беседы?

Я понятия не имела, зачем леди Хит понадобилось видеть меня. Пенелопа заявила, что проводит меня.

– Ее комната рядом с комнатой герцога, как всегда.

Ее слова покоробили меня. Интересно, откуда девочке все известно?

Мы шли бесконечными коридорами; ко многим дверям были прикреплены карточки с фамилиями гостей. Пенелопа радостно зачитывала их вслух.

– Лорд Черинг и миссис Гидеон – так и думала, что они опять окажутся рядом! И Питер Дакрс и леди Шембрук… Их, конечно, поселили в Гобеленной и Адмиральской, напротив друг друга. Знаете почему, мисс Пенроуз?

Что можно ей ответить? Я решила не показывать, насколько я потрясена. Понимает ли ее опекун, как много известно его воспитаннице? Скорее всего, услышав об этом, он запрокинет смуглое лицо и снова расхохочется. Чего и ждать от такого повесы!

– Пришли! – воскликнула Пенелопа. – Справа спальня герцога, леди Хит, несомненно, живет напротив… Хотя нет! Сюда поселили противную старую маркизу! Интересно, почему? Ей уже за семьдесят; ведь не может же он…

– Тише, Пенелопа! Тебя услышат!

Я поспешила вперед. К счастью, вскоре я обнаружила дверь с карточкой, на которой значилось: «Лорд и леди Хит». Пенелопа сморщила носик.

– Значит, он тоже приехал, – сказала она. – Понятно, почему в ту комнату поместили маркизу.

Я постучала. Певучий голос пригласил меня войти, и я повиновалась. Пенелопа юркнула следом.

Леди Хит сидела за туалетным столиком. При виде Пенелопы лицо красавицы вытянулось. Очевидно, она не любила сталкиваться со столь вызывающей копией герцога. Девочка напоминала о том, что до нее герцог любил другую. Наконец, леди Хит натянуто улыбнулась, преувеличенно радушно протянула руки и притянула девочку к себе. Страусовые перья на ее халате защекотали Пенелопе нос, и девочка чихнула.

– Господи помилуй, дитя мое, уж не схватила ли ты простуду? Тогда беги отсюда поскорее, я так легко заражаюсь! Мисс Пенроуз, зачем вы ее привели?

– Я не простудилась, – заявила Пенелопа. – Это все ваши перья!

– Ах, душечка! – расхохоталась леди Хит. – Такая забавная! Но уходи, моя дорогая. Я хотела повидать мисс Пенроуз, а не тебя.

– Зачем? – спросила Пенелопа.

– Это тебя не касается, цыпленочек! – Любовница герцога игриво, но довольно чувствительно ущипнула ее за щеку, по-моему, с гораздо большим удовольствием она дала бы девочке пощечину.

– Зачем вы хотели меня видеть, леди Хит?

Красотка, беспомощно всплеснула изящными белыми ручками.

– Вы только взгляните, какой ужас у меня на голове! Насколько мне известно, вы были в Париже…

– Полгода назад.

– Совсем недавно. Вам наверняка известно, какая там сейчас мода.

– Когда я уезжала из Парижа, в моду входили гладкие прически. Никаких начесов.

– Неужели волосы больше не завивают щипцами?

– Нет.

Я заметила, что она с интересом смотрит на мою голову.

– Сейчас в моде такие прически?

– Нет. Просто я знаю, что она мне идет.

Леди Хит повернулась к своей камеристке и сухо приказала:

– Уложите меня так же.

Руки девушки дрожали, я мягко отобрала у нее щетку и сказала:

– Позвольте, я вам покажу…

– Милая мисс Пенроуз! – певуче воскликнула «английская роза». – Как мило с вашей стороны! Я сразу поняла, какая вы милая и очаровательная. Именно так я и сказала его светлости после вашего ухода.

Я не поверила ни единому слову. Уверена, после моего ухода ни она, ни герцог ни словом обо мне не обмолвились, не до того им было.

Я начала причесывать наверх длинные пряди каштановых волос. Леди Хит была очень довольна: все вышло так, как она хотела. Я бы не удивилась, если бы она замурлыкала, словно откормленная кошка.

Наконец с прической было покончено. По-моему, новая укладка шла ей куда меньше прежней. Классический стиль не к лицу красотке с бонбоньерки. Она встала, отчего ее халат упал на пол, и, не стесняясь своей наготы, принялась вертеться перед зеркалом. Потом начался долгий процесс одевания. Когда камеристка натянула сверху платье, она осталась недовольной.

– Ниже, ниже! – командовала она, поддергивая корсет до тех пор, пока вырез не стал едва ли не ниже, чем того позволяли приличия.

Я как завороженная наблюдала за ней, но при виде ее довольной улыбки мне захотелось сбежать. Она явно думала о герцоге, предвкушала, как в его глазах загорится огонь желания, как он будет ласкать ее шею и плечи. Она забыла обо всем на свете.

Вдруг выражение ее лица совершенно изменилось, и перемена была настолько разительной, что я вздрогнула. Вместо сладострастной розы передо мной была надутая, сердитая женщина. Синие глаза злобно прищурились.

– Как вы посмели врываться сюда без стука?! Вначале я решила, что она обращается ко мне, но секундой позже в зеркале отразилось поразительное видение: морщинистое лицо, лысая голова, отвисший второй подбородок, дрожащий приоткрытый рот.

– Извини, дорогая, – прошамкал старик.

– Да уж, Юстас! Ты понимаешь, что я могла быть не одета?

– В чем дело? – возмутился лорд Хит. – С каких пор мужу нельзя смотреть на жену без одежды?

Жена его презрительно скривила губы. Я отошла в сторону и постаралась незаметно покинуть комнату. За дверью я увидела Пенелопу и ужаснулась. О девочке все забыли! Я быстро схватила ее за руку и потащила прочь.

В коридоре мы лицом к лицу столкнулись с герцогом. Он выходил из своей комнаты, одетый к ужину. Если он и удивился, увидев нас у апартаментов леди Хит, то не подал виду.

– Добрый вечер, мисс Пенроуз. И тебе добрый вечер, Пенелопа. Позвольте узнать, что привело вас в эту часть замка?

Я объяснила, что за мной посылала леди Хит.

– Как гостеприимно с ее стороны, – пробормотал он.

– Ей понадобилась моя помощь.

– Вот как? В чем же?

– В совершенном пустяке, сэр.

Пенелопа не выдержала:

– Не в пустяке! Она хотела сделать такую же прическу, как у мисс Пенроуз, – выпалила Пенелопа. – Только ей она совершенно не идет!

Герцог внимательно оглядел мою голову.

– У вас волосы уложены совершенно особенным образом, но, поскольку леди Хит – красивая женщина, почему же ей не идет такая прическа?

– Уверяю вас, сэр, она ей идет.

– Нет, не идет! – возразила Пенелопа. – Вот погодите, сами увидите!

– С удовольствием, – ответил герцог.

Я не сомневалась в том, что герцогу не терпится увидеть свою возлюбленную. Почему же мне вдруг стало так грустно?

– Пойдем, – обратилась я к Пенелопе, однако, не обращая на меня внимания, она ухватила герцога за руку и взмолилась:

– Я так хочу спуститься вниз! Когда мне можно будет увидеться с гостями?

– Когда мисс Пенроуз выполнит мое распоряжение.

Обвив рукой плечи девочки, он начал прогуливаться по коридору. Я шла рядом.

– Ваше распоряжение, сэр?! – изумилась я. – Но какое?

– Избавиться, от вороньего гнезда. Помните наш вчерашний разговор?

Пенелопа надулась и побрела вперед, уставившись на свои ноги.

– А когда вы покончите с прической, – продолжил герцог как ни в чем не бывало, – разрешаю вам привести мою воспитанницу вниз, чтобы пообедать с гостями. – Он чуть ли не заговорщицки улыбнулся мне, той чарующей, ослепительной улыбкой, которая тронула меня с первой встречи.

Мы дошли до конца коридора. Парадная лестница слева вела вниз, в банкетный зал. Герцог остановился, взъерошил нелепо зачесанные волосы Пенелопы и взял ее пальцами за подбородок. На лице девочки застыло упрямое, дерзкое выражение.

– Выбирай, непокорное дитя. Если оставляешь свою ужасную прическу, обедать будешь в классной комнате с мисс Уэйт…

– С ней?! О нет!

– Или предоставь дело мисс Пенроуз, и тогда можешь присоединиться к моим гостям. Ну, что выбираешь?

– Вы сами знаете – что! – вскричала Пенелопа и прижалась к нему.

Он поднял ее в воздух и закружил, весело смеясь. Такими я их еще не видела. Передо мной были отец и дочь, оба довольные и счастливые; она любила его так же сильно, как он любил ее. Сердце у меня невольно сжалось. Какая трагедия! Человек, способный так нежно любить свою дочь, оставил ее при себе лишь в качестве воспитанницы. Не впервые я задумалась о том, что представляла собой мать Пенелопы и почему герцог не женился на ней. Скорее всего, она стояла гораздо ниже его на социальной лестнице, такую женщину герцог не мог представить свету как свою законную супругу и потому держал в тех уединенных апартаментах, которые сейчас отвели мне. Он так любил женщину, что удочерил ее ребенка, но его любовь оказалась недостаточно сильной для того, чтобы, нарушив традиции, дать Пенелопе мать, в которой девочка так сильно нуждается!

Видимо, мысли мои отражались у меня на лице. Взглянув на меня, герцог перестал улыбаться. Он поставил Пенелопу на ноги и приказал:

– Ступай, малышка, и поскорее смой свои ужасные кудри.

Мне его светлость отвесил холодный поклон.

– Мисс Пенроуз, завтра днем она может спуститься вниз; вам надлежит сопровождать ее. Спокойной ночи.

Я провожала его взглядом, любуясь широкими плечами и сильной, стройной фигурой. Но тут Пенелопа схватила меня за руку:

– Скорее, мисс Пенроуз! Давайте покончим с этим до сна.

На обратном пути она даже подпрыгивала от нетерпения, так хотелось ей поскорее оказаться внизу и болтать с гостями герцога. Ее всегдашняя капризность куда-то пропала. Кажется, Пенелопа даже забыла о том, что ненавидит меня.

– У меня есть шампунь, – сказала я ей. – Переодевайся в халат и приходи ко мне в комнату.

– Как вы уложите мне волосы?

– Решим завтра. Я попробую разные прически и выберу лучшую.

– Я сама выберу! – властно возразила она, но, видя выражение моего лица, неуклюже поправилась: – Ладно, ладно! Но предупреждаю: я терпеть не могу школьных косичек!

– Косичек не будет, обещаю.

После мытья волосы Пенелопы стали мягкими и шелковистыми. Я распорядилась, чтобы ее ужин принесли ко мне в комнату, и она закусывала у камина, пока сохла голова. Наконец, я расчесала черные локоны, так похожие по цвету на волосы ее отца, но не такие жесткие, как у него. Я убрала волосы со лба, и сразу стало видно, какая она хорошенькая. Даже сейчас, без всякой прически, она выглядела настоящей красавицей, больше не являя собой нелепую пародию на взрослую. В ее точеном носике, очертании лба и подбородка угадывалась кровь Квинсфордов. Пройдет совсем немного времени, и она станет похожа на своих предков, чьи портреты украшают стены галереи.

Перед тем как отправиться спать, Пенелопа неожиданно спросила:

– Вы могли бы выйти замуж за такого жуткого старика, как лорд Хит?

Я не могла представить ничего подобного. Ни за какие богатства мира я не продала бы себя человеку, по возрасту годившемуся мне в деды.

Следующее замечание Пенелопы потрясло меня.

– Лорд Хит скоро умрет… Она станет свободной и сможет выйти за него.

– За кого? – резко спросила я.

– За герцога, конечно. За кого же еще?

И правда, за кого еще? И почему мне стало так больно? Герцог и леди Хит любят друг друга. Откровенно говоря, трудно осуждать леди Хит за ее поведение. Разве может этот иссохший старец удовлетворить страстную молодую жену? Положению леди Хит не позавидуешь! Хотя она мне и не нравилась, нельзя было не посочувствовать ей. Легко понять ее влечение к такому мужчине, как Квинсфорд.

Интересно, как бы я сама вела себя, окажись я в столь незавидном положении, особенно если в меня влюбится такой мужчина, как он?

Глава 8

На следующий день, вернувшись после прогулки в парке, я застала Пенелопу у своей двери.

– Вы обещали уложить мне волосы! – укоризненно напомнила она.

– И уложу. У нас много времени. Сейчас всего Половина одиннадцатого.

– Половина утра уже прошла!

– И еще половина осталась, мы успеем подготовиться.

– Вам-то готовиться не нужно, – язвительно возразила девочка. – Все равно вам нечего надеть, кроме коричневого габардинового платья!

– Ты что, рылась в моем гардеробе?

– Нет!

– Тогда откуда тебе известно его содержимое?

– Мне сказала Алиса.

– Вот как?

– Она ведь разбирала ваши вещи и, понятно, знает, что у вас есть.

– Даже если и так, она не имеет права обсуждать с другими мой гардероб или меня саму.

Пенелопа слегка покраснела, но ничего не ответила.

Усадив девочку перед зеркалом, я начала выбирать щетку для волос.

– Не понимаю, за что вы на меня злитесь! – вызывающе заявила Пенелопа.

– За то, что ты сплетничала обо мне с прислугой.

– Только с Алисой! Она мой друг, а друзья разговаривают обо всем.

Мне стало не по себе, не только оттого, что Пенелопа дружит с горничной, но еще и потому, что ее подругой оказалась Алиса Гарни. Я начала догадываться, откуда Пенелопе известно о вещах, которые не положено знать ребенку ее возраста. Но как положить конец их тесной дружбе? К герцогу обращаться нельзя. Если он узнает, что его воспитанница достаточно осведомлена об отношениях мужчины и женщины, он только посмеется, однако ему не понравится, что девочке известно о его отношениях с леди Хит. Пожалуй, можно поговорить с экономкой, миссис Гарни. Поведение горничных входит в сферу ее компетенции. Хотя… она может занять сторону своей племянницы. Ведь я понятия не имею, что она за человек.

Остается Саймон Дюваль. С тех пор как он по распоряжению герцога вызвал меня в библиотеку, мы не виделись, но воспоминание о его доброте грело мне душу. Кроме того, мне велели докладывать обо всех неотложных проблемах секретарю герцога, правда, когда самого герцога не было в замке. Но данная проблема является «неотложной». Если я увижу его за обедом, попробую перекинуться с ним парой слов.

Успокоившись, я переключила внимание на прическу Пенелопы. Мне хотелось, чтобы девочка понравилась гостям своего отца. Все, что ей требуется, уверенность в себе, настоящая, а не напускная. Поэтому я старалась изо всех сил. Пенелопа следила за изменениями в своей внешности так же пристально, как вчера леди Хит, но, в отличие от самодовольной красотки, она явно чего-то боялась.

Не выдержав, я положила руки ей на плечи:

– Пенелопа, я не собираюсь уродовать тебя некрасивой прической или настаивать на том, чтобы ты носила косички. Я хочу, чтобы ты стала хорошенькой. Тебе понравится, не сомневаюсь.

– Алиса говорит…

– Мне все равно, что говорит Алиса! Я даже слушать не стану, что именно она говорит. Пусть занимается своей головой. Сегодня утром я видела, как она накручивала волосы на щипцы. Если она уверяет, что и тебе следует причесываться так же, она ошибается. Откуда Алисе знать, как следует выглядеть девочке в твоем положении?

– Она говорит, мы с ней в равном положении.

– Что ты имеешь в виду?!

– У нас с ней похожее происхождение, – просто ответила Пенелопа.

Гнев затопил меня, пришлось выждать некоторое время, чтобы остыть.

– Человека определяют не обстоятельства его рождения, а то, каким он стал. Происхождение также не имеет значения, хотя тут одним везет больше, чем другим. Некоторые не получили преимущества при рождении, зато добились всего сами. Другие, родившись, имели многое, однако не сумели распорядиться своими преимуществами.

– Но мы с Алисой обе родились одинаково! У меня нет матери, а герцог прикидывается моим опекуном. У Алисы нет отца, а ее мать притворяется, будто она ее тетка. Вот почему мы с ней подружились.

Так, значит, миссис Гарни – мать Алисы! Странно… Значит, с ней не следует говорить о девушке.

– Ты хотела бы выглядеть настоящей француженкой? – весело спросила я. – Они всегда очень шикарные.

Впервые у Пенелопы радостно сверкнули глаза.

– Да! Да, пожалуйста!

Я зачесала ей волосы со лба, не разделяя их пробором, и закрутила в пучок на макушке; сзади каскад волос образовал подобие конского хвоста. Новая прическа очень шла ей. Она подчеркивала и ее точеные черты, и маленький носик, и большие, очень красивые глаза, и подбородок – характерный фамильный подбородок.

Даже сама Пенелопа как завороженная смотрела на свое отражение.

– Неужели я и правда сейчас похожа на настоящую француженку? – еле слышно спросила она.

– Ты даже лучше. Ты похожа на очень красивую англичанку. Посмотри сама!

Она подбежала к большому зеркалу в полный рост и завертелась перед ним. На ней было простое, но изящное синее шерстяное платье, и я снова удивилась. Интересно, кто подбирает ей одежду? Если миссис Гарни, то у нее хороший вкус. Жаль, что ее племянница – или дочь, если Пенелопа говорит правду, – так сильно отличается от нее. Впрочем, Алиса вполне способна солгать, чтобы завоевать доверие девочки.

– Я подожду, пока вы переоденетесь, – в порыве великодушия предложила Пенелопа, но я уже решила, что надену серую юбку и лиловую блузку, Габардиновое платье пусть останется для уроков. Я знала, что многие из приехавших в гости женщин также будут в твидовых костюмах, так как утром они ездили на охоту.

Я сняла блузку и юбку, умылась, причесалась, нанесла легкий макияж и снова надела то же самое. Вид у меня был ухоженный и свежий. Я знала, что герцогу не придется стыдиться меня. Странно, почему мне так важно его одобрение? И почему при мысли о нем у меня так часто бьется сердце?

Было уже без десяти двенадцать. Значит, мы попадем в банкетный зал минута в минуту, и герцог сможет оценить нашу точность.

Однако в коридоре мы лицом к лицу столкнулись с мисс Уэйт. Судя по ее одежде, она собиралась на прогулку. Обед в классной комнате подавали в половине первого. Я решила, она спешит, чтобы не опоздать, но та застыла на месте и уставилась на нас.

Пенелопа довольно рассмеялась и покрутилась перед ней.

– Посмотрите, Уэйти! Вот как сейчас причесываются француженки! Мисс Пенроуз причесала меня.

– Ах, милочка, мисс Пенелопа, какая вы хорошенькая! И платье какое красивое! – Бесцветные глазки за толстыми стеклами очков пытливо уставились на меня. – Платье тебе тоже выбирала мисс Пенроуз, да?

– Не будьте идиоткой, Уэйти! Вы уже видели это платье. Я получила его на свой день рождения, помните?

– Ваше лучшее дневное платье! То, что прислала вам ее светлость! Но зачем вы надели его сейчас? Вы знаете, что нельзя надевать его на обед в классной комнате!

Пенелопа гордо вскинула голову:

– Ни я, ни мисс Пенроуз не будем обедать в классной. Мы идем вниз! – Снова тряхнув блестящими волосами, она схватила меня за руку. – Скорее, а то опоздаем! Двенадцать – нам пора быть внизу. Я не хочу пропустить ни одной секунды!

У мисс Уэйт отвисла челюсть, она изумленно переводила взгляд с меня на Пенелопу. Бочком приблизившись ко мне, она положила влажную руку мне на плечо:

– Милая мисс Пенроуз, вы совершаете ошибку! Герцог иногда приглашает милочку Пенелопу вниз, но он никогда, никогда не зовет туда ни одну из нас! Пожалуйста, послушайте меня, я хочу избавить вас от неприятностей…

Пенелопа легонько пихнула ее в бок:

– Уэйти, вы – настоящая дура!

– Пенелопа! – возмутилась я. – Сейчас же извинись перед мисс Уэйт.

– Не буду!

Бедная мисс Уэйт взмолилась:

– Ах, мисс Пенроуз, прошу вас, не огорчайте милого ребенка! Она не хотела меня обидеть, я знаю, что не хотела…

Я видела, что Пенелопа находится в опасном настроении.

– Нет, хотела! – воскликнула она, топнув ногой. – И если вы задержите нас еще хотя бы на минуту, Уэйти, я скажу опекуну, что мы опоздали из-за вас.

Я схватила девочку за плечи и рывком повернула к себе.

– Извинись сейчас же! – потребовала я. – Иначе я не поведу тебя вниз и объясню его светлости, почему я так поступила.

Мисс Уэйт сдавленно пискнула.

– Мисс Пенроуз, прошу вас, не огорчайте ее, иначе нам обеим будет хуже. Пусть себе идет вниз, пусть идет!

– Без меня она никуда не пойдет, – раздраженно возразила я. – Герцог пригласил нас обеих. И перестаньте всего бояться…

– Герцог… что, простите? – Изумление пересилило в мисс Уэйт страх. – Он… пригласил… вас?!

Пенелопа не выдержала:

– Конечно, пригласил, Уэйти! Именно это я и пыталась вам втолковать. Ну вот, разве я не говорила, что вы идиотка?

Я легонько встряхнула девчонку:

– Извинись сейчас же или ты никуда не пойдешь!

– Вы не посмеете!

– Еще как посмею, – заверила я ее.

Я видела, как ярость борется в ней с недоверием. Наконец, она сдалась и неуклюже пробормотала:

– Ну хорошо. Извиняюсь, Уэйти. А теперь, ради всего святого, пропустите нас.

Мисс Уэйт и самой не терпелось от нас избавиться. На меня она смотрела с неприкрытым подозрением. Не знаю, что заставило меня оглянуться, когда мы дошли до конца коридора. Мод Уэйт все еще стояла на месте и сверлила меня глазами, однако вся ее суетливость куда-то пропала, и ее напряженная, хрупкая фигурка дышала ненавистью.

Вот еще один человек, которому не по душе мое присутствие. Сначала Алиса, а теперь Мод Уэйт, не говоря уже о самой Пенелопе, которая сейчас терпит мое общество единственно потому, что без меня ей отказали бы в развлечении.

Спускаясь по парадной лестнице в банкетный зал, я чувствовала себя одинокой инесчастной, затерянной во враждебном мире.

Глава 9

Поскольку утром гости охотились, почти никто не стал переодеваться к обеду. У женщин времени хватило лишь на то, чтобы слегка поправить прически. Они явно проигрывали в сравнении с леди Хит, которая была одета с таким изяществом, что я заподозрила: она и носу не высунула на улицу, а все утро посвятила продумыванию своего туалета: Леди Хит явно упивалась своим превосходством. Ее престарелый супруг взирал на нее с гордостью. Я заметила, что и герцог не сводит с нее глаз.

Когда мы спускались по лестнице, Пенелопа вдруг оробела. Я ободряюще сжала ей руку и улыбнулась девочке. Ее темные глаза, так похожие на глаза ее отца, вспыхнули ответной благодарностью. Впервые я почувствовала, что между нами возможна дружба.

– Ты очень хорошенькая, – подбодрила я ее.

Мы вошли в зал. Никто не заметил нас. Гости болтали, не слушая друг друга. Богачам, которые здесь собрались, не было дела до гувернантки и ее ученицы. Я почувствовала себя задетой, однако не из-за себя лично. Как-никак, Пенелопа – дочь хозяина замка, и вот она стоит на пороге кала и страстно хочет, чтобы ее заметили.

Я слышала громкий смех, оживленную болтовню. Мне хотелось повернуться ко всем спиной и вернуться наверх, но ручка Пенелопы так дрожала от волнения, что мне не хватило духу лишить ее радости. Мы лишь отошли в сторону.

– Вам они не очень нравятся, мисс Пенроуз?

Я узнала тихий голос до того, как повернулась, и увидела герцога. На его смуглом лице играла насмешливая улыбка. Увидев, что я вспыхнула, он рассмеялся.

– Вам следует научиться скрывать свои чувства, Оливия. Прошу прощения, мисс Пенроуз. – Лениво, врастяжку он добавил: – Впрочем, почему я должен обращаться к вам «мисс Пенроуз», если мне все время хочется назвать вас по имени? Оно вам очень идет. Так вот, я говорю, с таким выразительным лицом трудно скрывать свои чувства. Да и жаль будет, если ваше красивое лицо превратится в холодную маску.

В ответ я сумела лишь придумать:

– Надеюсь, вам нравится новая прическа Пенелопы, ваша светлость?

На мгновение он удивленно поднял брови, потом повернулся к дочери и оглядел ее. Она жадно ждала его одобрения, склонив голову набок, чтобы продемонстрировать каскад пышных темных волос.

– Очень красиво, – кивнул он. – Мне нравится. В такое гнездышко ни одна птица не отложит яйца!

Он дразнил Пенелопу, а она с обожанием смотрела на него. Девочка гордилась отцом несмотря на то, что он не мог открыто признать ее.

Герцог окинул меня пристальным взглядом. Я порадовалась, что на мне хорошо сшитая твидовая юбка. Я вспомнила слова тети Агаты: «Всегда имей одну хорошую вещь в своем гардеробе, дорогая, даже если ради этого придется пожертвовать другими предметами туалета. Самый беспроигрышный вариант – хороший костюм».

– Примите мои поздравления, мисс Пенроуз. Вы одна из немногих знакомых мне женщин, кому идет лиловый.

Герцог – искусный льстец, подумала я, вот почему все женщины влюбляются в него. Все, кроме меня, поправилась я мысленно. Я прекрасно распознаю лесть. Пройдет совсем немного времени, и он переключит свое внимание на другую. А пока его забавляет возможность пофлиртовать с новой француженкой дочери.

– Не нужно недобрых мыслей, мисс Пенроуз, и не делайте неверных выводов. – Увидев, что я вздрогнула, герцог снова насмешливо улыбнулся. – Разве не говорил я вам, что у вас выразительное лицо?

С этими словами он ушел, очевидно сразу забыв и обо мне, и о ребенке. Он вновь присоединился к леди Хит. Я заметила, как они обменялись недвусмысленными взглядами. Заметила я также, как напряженно следит за ними ее престарелый супруг.

Нашими соседями по столу оказались Саймон Дюваль и низенький пожилой джентльмен с седыми волосами и ярко выраженным иностранным акцентом. Дюваль представил его как доктора Райнхарта из Вены. Доктор был рад встретить человека, побывавшего у него на родине.

– Мы с отцом жили у друзей, а потом снимали виллу в Гринцинге на окраине Вены, – сказала я ему. – Там я училась ездить верхом. Отец всегда говорил: венцы – лучшие в мире учителя верховой езды.

– Вы любите ездить верхом? – спросил Саймон.

– Очень!

– Непременно передам герцогу. Он с радостью позволит вам пользоваться его конюшней. Может, мы с вами могли бы кататься вместе?

– Я тоже! – закричала Пенелопа.

– Разумеется, – кивнул Саймон.

Мне приятно было узнать, что девочке нравится верховая езда. Так мы с ней познакомимся ближе, а может, и подружимся.

Вскоре я заметила, что доктор Райнхарт с интересом разглядывает девочку. Ничего удивительного: когда Пенелопа не дулась и не капризничала, у нее было живое, умное личико. Ее красивые глаза сверкнули; доктор ласково погладил ее по голове. Его жест был не просто вежливостью гостя. Мне показалось, девочка понравилась доктору.

Когда обед закончился, австриец склонился над моей рукой и выразил пожелание увидеться вновь.

– Надеюсь, так и будет, – ответила я ему по-немецки. – Нам с отцом очень понравилось в Вене.

– Кажется, фрейлейн, вы много путешествовали по Европе. Судя по словам герцога, вы прекрасно изучили разные страны.

– Довольно хорошо, – согласилась я. – Мой отец любил странствовать по свету, за что я ему очень благодарна.

Интересно, подумала я, почему герцог говорил доктору обо мне. Как будто прочитав мои мысли, доктор сказал:

– Естественно, его светлость немного рассказал мне о моих соседях по столу, ведь я в первый раз в замке и никого здесь не знаю. Позвольте сделать вам комплимент: вы прекрасно говорите по-немецки.

– Спасибо, герр доктор! Надеюсь, мне удастся обучить вашему языку и Пенелопу.

Он бросил мимолетный взгляд на девочку, которая живо болтала с Саймоном Дювалем. Для нее присутствие на званом обеде было волнующим событием. Интересно, кто предложил посадить нас за этот стол, сам герцог или Саймон Дюваль? Никто не сумел бы лучше разговорить Пенелопу, чем Саймон и добродушный доктор-австриец. Я очень удивилась, когда доктор тихо сказал мне:

– С нею будет нелегко. Она настроена враждебно и недоверчиво. Вам понадобится много терпения, фрейлейн.

– Откуда вы знаете, доктор? Как вы догадались?

– Я не гадал, дорогая моя. Моя профессия состоит в том, чтобы изучать поведение людей и их мозг. Одно разоблачает другое.

– Но Пенелопа во время обеда была весела!

– Слишком весела. Слишком возбуждена. Слишком благодарна за то, что ее заметили. Вам досталась трудная ученица, фрейлейн, однако впоследствии вы поймете, что ваши усилия не пропали даром – если у вас хватит терпения.

– Постепенно привыкну, доктор.

Он понимающе улыбнулся:

– Вам придется нелегко, потому что вы молоды и прямодушны. Вы не похожи на этих людей. – Он махнул рукой в сторону гостей, которые расходились по комнатам, чтобы вздремнуть после сытного обеда. – Все в них вызывает у вас отвращение. Впрочем, с чего бы вам любить их? Я разделяю ваши взгляды, фрейлейн, и не жду от вас терпимости к ним и им подобным. Но берегите силы для вашей ученицы.

– Постараюсь, доктор.

– Она наверняка уже испытывала ваше терпение.

– Как вы догадались?

Доктор рассмеялся:

– Я учился вместе с Фрейдом. О нем вы, конечно, слышали. Великий человек, чье учение еще не признано в полной мере.

Я поняла, что доктор Райнхарт – психиатр, представитель направления, которое многие считают новомодным и эксцентрическим. Интересно, как он оказался в Фэрмайле?

– Зачем вы здесь? – выпалила вдруг я.

– Я друг нашего хозяина, не более того. Я здесь не по воле долга, если вы об этом. Ваша ученица совершенно нормальная, здоровая девочка. Я приехал не из-за нее, но она интересует меня, как все одинокие дети. Рад слышать, что вы любите кататься верхом, фрейлейн. Настоятельно прошу ездить вместе с ней, разделять ее интересы…

– Вначале мне показалось, что ее вовсе ничего не интересует, и потому мне приятно было узнать, что она ездит верхом.

Его проницательные глаза пытливо смотрели на меня. Еще минута – и я начала бы рассказывать ему о том, что ей не хватает общества сверстников, и о нежелательной дружбе девочки с Алисой, но внезапно к нам подошел герцог, и доктор Райнхарт сказал:

– Ах, дорогой сэр, я наслаждаюсь обществом очаровательной мисс Пенроуз. Как вы и говорили, она в высшей степени интересная молодая леди.

– Я догадывался, что она вам понравится, доктор, Она бывала в вашем прекрасном городе.

– Да, верно. И превосходно владеет немецким.

Я сделала знак Пенелопе. Пора было возвращаться наверх. Она неохотно подчинилась, и я заметила, как ее губы кривятся в недовольной гримасе. Казалось, она сейчас воскликнет: кто ты такая, чтобы приказывать мне? Впрочем, рядом был ее опекун, и она помалкивала.

Доктор Райнхарт торжественно поцеловал девочке руку на прощание. Его жест польстил ей: она почувствовала себя взрослой. Я заметила, что Саймон Дюваль следит за ней с нескрываемым интересом. Наши взгляды встретились поверх ее головы. Он был привлекателен, даже красив, и он мне нравился. С ним одним в Фэрмайле я подружилась и надеялась, что он не забудет о своем обещании покататься вместе с нами.

Мне жаль было расставаться с доктором. Склонившись над моей рукой, он произнес:

– Надеюсь, мы с вами еще встретимся, фрейлейн.

– Вы еще приедете в Фэрмайл? – обрадовалась Пенелопа.

– Кто знает, дитя мое?

– Но когда? Когда?

Он пожал плечами и развел руками:

– Повторяю… кто знает?

– Доктор очень занятой человек, – вмешался в разговор опекун Пенелопы. – Он живет и работает в Лондоне, и у него много пациентов. Мы не должны навязывать ему свое общество.

– Но… он ведь еще приедет? Правда?

– С удовольствием, если того пожелает герцог, – торжественно ответил доктор Райнхарт.

– Пойдем, Пенелопа! – повторила я и начала подниматься по лестнице.

Девочка нехотя поплелась за мной. Оглянувшись, я, к удивлению своему, увидела, что доктор не ушел и не смешался с толпой гостей, – они с герцогом шли по направлению к библиотеке. О чем они разговаривали, я не слышала. Только когда они подошли к дверям, до меня донеслось несколько слов.

– Вы заедете перед отъездом во Вдовий дом? – спросил герцог:

– Я ни за что не уехал бы, не повидав вашей матушки.

Двери за ними закрылись.

– Что ж, вот все и кончилось! – со вздохом произнесла Пенелопа.

Я почти не слышала ее. Я размышляла о словах доктора и о том, с каким любопытством следил за ним Саймон Дюваль. Я поняла, он дорого бы заплатил за то, чтобы знать, о чем говорится за дверью.

Странно… может быть, визит психиатра как-то связан с матерью герцога? Она по собственной воле поселилась отдельно, хотя, пока герцог не женится, официальной владелицей замка считается она. Кстати, она и сегодня не принимала гостей сына. И почему герцог хотел, чтобы доктор Райнхарт нанес ей визит?

– Интересно прокатиться за один день в Лондон и обратно! – говорила тем временем Пенелопа, взбираясь по лестнице.

– Разве доктор Райнхарт приехал на один день?

– Да. Он мне говорил.

Поднявшись на площадку, я оглянулась. Саймон Дюваль не двинулся с места, но, сейчас он смотрел не на закрытые двери библиотеки, а на нас. Наши взгляды на секунду встретились.

– Не забудьте, – с улыбкой напомнил он, – завтра утром мы вместе едем кататься.

Глава 10

В тот же день герцог пригласил меня к себе в кабинет. В дверях я столкнулась с Саймоном, который собирался уходить, сжав под мышкой кипу бумаг. Он придержал для меня дверь и улыбнулся своей очаровательной улыбкой. Он был совсем не похож на того человека, который после обеда так пристально всматривался в доктора из Вены.

Его светлость тут же приступил к делу:

– Насколько я понял, мисс Пенроуз, вы умеете ездить верхом?

– Я не каталась верхом с того времени, как умер мой отец.

– Но прежде вы катались много и хорошо?

– Много… верно.

– Не надо скромничать, мисс Пенроуз. По словам Дюваля, вы обучались верховой езде в Вене. Это о многом говорит.

– Значит, сэр, мне ничего не нужно добавлять, правда?

Мимолетная улыбка тронула его губы.

– Я желаю, – отрывисто проговорил он, – чтобы вы каждое утро катались с Пенелопой в парке.

– С радостью, сэр, но, к сожалению, у меня нет подходящего костюма.

– Я это предвидел. – Он выдвинул ящик стола, извлек оттуда связку ключей и, сняв один, протянул мне. – Возьмите. В вашей спальне есть большой запертый гардероб.

Я уже заметила гардероб и решила, что комнатой до моего приезда пользовались как чуланом.

– Там вы найдете подходящий костюм. Думаю, амазонки подойдут вам по размеру, но, если понадобится ушить или расставить, попросите миссис Гарни.

– Сэр, но согласится ли она принимать от меня приказания? – засомневалась я.

– Об этом я не подумал, – с некоторым раздражением ответил герцог, словно ему неприятна была тема разговора, и он хотел поскорее от меня избавиться. – Если будет нужно, я ей скажу.

Я поблагодарила его и собралась уходить.

– Пока я в замке, Дюваль будет кататься с вами. Так я пойму, насколько уверенно вы держитесь в седле. – Внезапно голос у него потеплел. – Надеюсь, вам понравятся верховые прогулки в Фэрмайле, мисс Пенроуз. В том, что они придутся по душе Дювалю, я не сомневаюсь.

Не знаю почему, но его последнее замечание расстроило меня.

Отперев платяной шкаф, я застыла в изумлении. Шелка, атлас, парча и бархат… ценные меха в полотняных чехлах… накидки, пальто… Я никогда не видела столь богатого гардероба, в котором каждая вещь к тому же стоила очень дорого.

Первой моей мыслью было: как же он любил ее! Вещи принадлежали женщине, которую герцог любил больше всех других. Я поспешно захлопнула дверцу шкафа. Мне не хотелось ни притрагиваться к ее вещам, ни даже смотреть на них. Такой всплеск чувств удивил и испугал меня. Кем бы она ни была, она более не присутствует в его жизни, и не мне размышлять над тем, кто она такая. Но почему я ревную?

Я подошла к окну и стала смотреть вниз, на двор. В гостевом крыле горел свет; за задернутыми занавесками наряжались, прихорашивались, сплетничали и… занимались любовью. Интересно, занимался ли герцог любовью с леди Хит сегодня ночью, пока ее муж спал? И если да, то какие чувства он к ней испытывает? Кто для него леди Хит? Что-то подсказывало мне: леди Хит с ее вызывающе яркой красотой для него не более чем забава. Возможно, он просто жалеет молодую женщину, доставшуюся старику, которая дарит ему свою страсть. Двор погрузился во тьму, когда я отвернулась от окна и снова отперла шкафы. Герцог пожелал, чтобы я каталась верхом вместе с Пенелопой. Поэтому мне следует отбросить гордость, ревность и вообще все чувства.

Я насчитала не меньше четырех костюмов для верховой езды со всеми полагающимися аксессуарами и выбрала черную амазонку классического покроя. Она вполне подходила мне по размеру, однако я была чуть выше ростом, чем ее прежняя обладательница. Впрочем, разглядывая себя в большом зеркале, я невольно испытала удовольствие.

На мне был самый красивый костюм для верховой езды, который я когда-либо примеряла. Вдруг я услышала, как дверь в мои апартаменты отворяется. Значит, Алиса принесла мне обед. Я поспешно захлопнула дверцу шкафа.

Однако в дверях стояла не Алиса, а миссис Гарни.

– Сегодня у Алисы выходной… – начала она и осеклась.

Я спокойно пояснила:

– Мне велено по утрам кататься верхом с мисс Пенелопой, его светлость приказал мне выбрать себе амазонку. Он сам дал мне ключ от этих шкафов. Как по-вашему, миссис Гарни, нельзя ли удлинить рукава и подол?

Экономка раскрыла рот, но не смогла ничего произнести. Я улыбнулась и дружелюбно продолжала:

– Буду очень вам признательна, если вы перешьете костюм. Герцог обещал переговорить с вами об этом.

– Его светлость ничего мне не говорил, – произнесла наконец миссис Гарни. В голосе ее слышалось удивление, но не враждебность. – Не скрою, мисс Пенроуз, я удивлена. Гардероб долгое время не открывали.

– И тем не менее видно, что вещи отлично сохранились.

– Я заботилась о них, – призналась экономка.

Я хотела спросить, почему она так поступала, однако вместо того сняла костюм, повесила его на плечики и сказала:

– Завтра я могу надеть амазонку и так, но, если бы вы сумели перешить ее в свободное время, я была бы очень вам благодарна.

Она кивнула, хотя на лице у нее по-прежнему было смущенное выражение.

Чудесно было снова оказаться в седле. Мы втроем – Саймон, Пенелопа и я – галопом скакали по парку, наслаждаясь каждой минутой. Солнце ярко сияло, в воздухе веяло весной; впервые с тех пор, как я очутилась в Фэрмайле, мне было так хорошо. Во многом это была заслуга Саймона. Любуясь его красивым лицом, я невольно сравнивала его с герцогом. В Саймоне Дювале не было и следа жесткости, он совсем не был похож на темнобрового и некрасивого герцога, но не было в нем его силы и властности. Саймон мне нравился, с ним мне было легко, я была благодарна ему за проявленное дружелюбие, но задело бы меня, узнай я, что леди Хит или другая женщина его любовница? Нет!

Осознав всю важность того, что я только что поняла, я вздрогнула. Мне было бы все равно, потому что я не люблю его. А это значит, что… Я испытала такое потрясение, что невольно дернула поводья, и мой конь споткнулся.

Саймон подхватил моего коня под уздцы и остановил его.

– Как вы? – с тревогой в голосе спросил он.

– Отлично! – заверила его я, однако понимала, что голос у меня дрожит.

– Что случилось?

– Руфус споткнулся… наверное, о камешек.

Он оглянулся, однако на тропинке не было ничего, способного создать препятствие для сильной лошади. Только Пенелопа трусила вдали.

– Подождите, подождите меня! – крикнула она.

– Конечно, подождем, Пенелопа! Не спеши! – успокоила я ее.

За время передышки я сумела взять себя в руки. Однако я заметила, что Саймон пристально смотрит на меня.

– С вами правда все в порядке? – спросил он, и я, заставив себя засмеяться, ответила:

– Конечно! Я давно не сидела в седле, вот и все.

И все же он мне не поверил.

– Что-то напугало вас. Я видел, как дрогнули ваши руки!

– Меня испугал олень.

Он промолчал. Тут нас догнала Пенелопа и произнесла с укором:

– Вы скачете слишком быстро для меня!

– Это хорошая практика для тебя, – сказал Саймон.

Но Пенелопа все равно насупилась и дулась всю обратную дорогу.

Мне же не терпелось поскорее вернуться к себе и разобраться со своим глупым сердцем и со своими неуместными чувствами. Неужели я влюбилась в герцога Квинсфорда?! Он обладает всеми качествами, которые должны вызывать у меня лишь сожаление. Саймон Дюваль кажется куда более достойным человеком. В его пользу говорят и его внешность, и обаяние, и хорошие манеры. В нем нет ни сокрушающей прямоты герцога, ни его насмешливости, ни достойной сожаления безнравственности.

И потом, неужели я способна полюбить так скоро? Я не верила в любовь с первого взгляда, но невольно вспомнила, как растерялась при первой встрече с ним в библиотеке. И почему я так расстроилась, отперев шкаф у себя в спальне? Его любовь к памяти той женщины терзала мое сердце. К ней я не испытывала жалости – только ревность. Черную, мучительную ревность.

Мне стало страшно. Если девушка в моем положении влюбляется в такого человека, как герцог, ничем хорошим такая любовь кончиться не может. У меня только один выход. Нужно как можно скорее покинуть замок.

Значит, бегство? А может, лучше взять себя в руки и преодолеть собственную глупость? А еще надо как можно реже попадаться ему на глаза. Время на моей стороне: скоро он уедет вместе со своими гостями, и я останусь одна. Одна в комнатах, которые будут постоянно напоминать мне об их прежней владелице; одна в постели, где я буду ворочаться без сна и думать, что здесь он занимался с ней любовью!

И буду от всей души жалеть, что не я была на ее месте.

Глава 11

Герцог встретил нас во дворе.

– Вы хорошо держитесь в седле… мисс Пенроуз.

Я притворилась, будто не заметила, что ему снова захотелось назвать меня по имени.

– Спасибо, ваша светлость.

Саймон помог мне спешиться. Когда конюх увел лошадей, я механически направилась к двери, ведущей в мои апартаменты.

– Куда вы, мисс Пенроуз?

– Переодеться, сэр.

– Не спешите! Я приказал накрыть вам завтрак в малой гостиной.

– И для меня тоже? – взволнованно вскричала Пенелопа.

– Разумеется.

Она запрыгала от радости. В тот момент она полностью соответствовала описанию доктора Райнхарта: здоровый, нормальный ребенок.

Мне не хотелось идти в малую гостиную, однако выбора не было. Нас ожидал поднос с завтраком: молоко и печенье для Пенелопы и кофе для нас с Саймоном. Кофе удивил меня – обычно в такой час подавали чай.

– Я подумал, что вы любите кофе, так как жили в Европе, – заметил герцог; подходя.

– Спасибо, сэр. Кофе восхитительный.

Улыбка у него была очаровательная, обращение дружеское, однако это ничего не значило. Я напомнила себе: он может включать и выключать свое обаяние, когда захочет.

Когда он обратился к Пенелопе, я принялась без стеснения рассматривать его, пытаясь разобраться в своих чувствах. Я сравнивала его с Саймоном, сравнение было не в пользу герцога. И тем не менее я не могла отвести глаз от его лица с некрасивыми, рублеными чертами. Вдруг меня словно громом поразило. Я поняла, за что полюбила герцога. Он – мужчина. Его сила и мужественность не ускользают от женщин, потому-то и я отличила его. Я изнывала от желания подойти к нему и положить руки на его сильные плечи… с нежностью провести пальцами по его скулам. Мне хотелось почувствовать прикосновение его сильных рук, ощутить его мужественность, его страсть. Ни один мужчина не пробуждал во мне такого острого желания. Что с того, что у него плохая репутация! Он мужчина, и я люблю его, и победить свое чувство я не в силах.

Моя чашка звякнула о блюдце, на меня посмотрели три пары глаз, и среди них – темные, проницательные глаза герцога, которого я про себя уже называла Гарри. Я поняла: если я сейчас же не убегу, он разгадает мои чувства. Интересно, что же он тогда сделает? Наверное, откинет назад голову и расхохочется!

– Простите, ваша светлость, – сказала я, вставая.

– Если вы хотите уйти, – не сразу ответил он, – не смею вас удерживать. – Он отвесил мне шутливый поклон.

Наши взгляды встретились. В его глазах плясали веселые огоньки. Мне захотелось ударить его, броситься к нему, почувствовать, как его сильные руки обнимают меня… поднимают выше… пока наши губы не встретятся. Желание было таким сильным, что у меня закружилась голова. Я повернулась и поспешила к себе.

Однако мне еще не суждено было испытать роскошь одиночества. У самой двери в классную комнату я лицом к лицу столкнулась с Мод Уэйт. Она была тепло одета – видимо, возвращалась с прогулки. Мне стало жаль одинокое, никем не любимое создание. Я улыбнулась и сказала:

– Чудесный сегодня день, правда, мисс Уэйт?

Плотно сжав губы, она бросила выразительный взгляд на мою амазонку.

– Прогулки – мое единственное развлечение.

– Очень приятное.

– К сожалению, я гуляю одна. Вам, мисс Пенроуз, повезло больше.

– Я могу научить вас ездить верхом, – предложила я, проигнорировав упрек.

– Благодарю вас. К несчастью, я не могу позволить себе необходимый костюм.

Что-то подсказало мне: не стоит признаваться мисс Уэйт, откуда у меня амазонка.

– Мы с вами иногда можем гулять вместе, – великодушно предложила я. – Когда я только приехала в замок, я тоже гуляла одна.

– Едва ли у вас будет время для прогулок, – язвительно отвечала гувернантка. – Вы очень быстро освоились в Фэрмайле, мисс Пенроуз.

Войдя к себе, я тут же забыла о Мод Уэйт. Все потеряло смысл, кроме Гарри, герцога Квинсфорда, и моей страстной, неодолимой любви к нему. Любовь посеяла смуту в моей доселе спокойной душе и перевернула вверх дном все мои прежние представления о жизни. Раньше мне казалось, что мой избранник должен обладать некими определенными качествами: надежностью, порядочностью, высокой нравственностью, достоинством. Среди друзей моего отца высоконравственные попадались редко, однако мой отец был на свой лад порядочным и достойным человеком, любящим отцом, пусть и не всегда выполнявшим свой родительский долг по отношению к дочери. Я знала, что после смерти мамы он любил других женщин, но понимала и прощала его.

Тогда почему я не могу понять и простить человека, в которого влюбилась? Может, леди Хит и все те, кого он любил до нее, предлагали ему лишь такое же временное облегчение, какое искал мой отец, и не более того.

Однако подобные мысли мало утешали. Я поняла, что хочу занять в его жизни первое место, быть предметом его безраздельной любви. Все или ничего!

Разумеется, в моем положении ответ мог быть только один: ничего.

Глава 12

В понедельник после ленча гости уехали. Пустой и праздный уик-энд подошел к концу. Богатые бездельники возвращаются по домам и, перемывая друг другу косточки, будут ждать следующего приглашения в гости.

Я рада была отъезду гостей, однако расстроилась из-за того, что герцог уехал с ними. Огорчение мое усугубляла Пенелопа. Она не проявляла никакого интереса к учебе. Праздник кончился, и вернулась ее прежняя враждебность.

Через три дня я убедилась в том, что Мод Уэйт радуется моим неудачам. У нее вошло в привычку входить в класс во время моих уроков и садиться за стол у окна. Она притворялась, будто проверяет тетради Пенелопы по арифметике или английскому, а сама держала ушки на макушке. Хотя она не понимала ни слова по-французски, даже ей было ясно, что Пенелопа валяет дурака. Мисс Уэйт предвкушала мой провал.

В конце недели стало ясно: придется поменять методику. Пока гувернантка разделяет наше общество, девочка будет работать на публику. Она от природы была умна: арифметика и родственные ей предметы давались ей легко. Девочка сопротивлялась лишь неизвестности. К тому же она легко возбуждалась и быстро уставала, как и любой ребенок, которому недоставало развлечений. Правда, в обязанности мисс Уэйт вменялось обучать ее живописи, однако уроки были довольно скучны, они сводились к рисованию натюрмортов в классной комнате.

Хотя Пенелопа и огорчала меня своим нежеланием учиться, я невольно жалела ее. Ей недоставало общества сверстников. После уроков она была предоставлена самой себе. Ничего удивительного, что компанию Алисы она предпочла обществу Мод Уэйт.

Алиса постоянно угрожала моему спокойствию. Она была хитрой и смышленой девицей. Очевидно, ее опытность впечатляла девочку. Розовощекой Полли едва сравнялось пятнадцать, по сравнению с хитроумной Алисой она казалась наивной простушкой. Пенелопа часто издевалась над ней, потому что так поступала Алиса.

Однажды я поделилась с Мод Уэйт своим беспокойством относительно дружбы Пенелопы с Алисой, однако та лишь пожала плечами:

– Я ее гувернантка, а не дуэнья!

В мои обязанности входило обучать Пенелопу не только французскому, но и светским манерам. Пока мне не слишком удавалось ни то ни другое. Девочка совершенно не умела вести себя за столом – видимо, никто не учил ее, как нужно держаться. Мод Уэйт никогда не бывала в хорошем обществе, поэтому она нервничала и была не уверена в себе за пределами классной комнаты. Во всем, кроме школьных дисциплин, она оставалась полной невеждой.

Я не удивилась, узнав, что она происходит из простой деревенской семьи. Ее отец некогда работал в замке садовником. Приходской священник заметил способности девочки и настоял на ее обучении. История ее жизни вызывала сочувствие, хотя миссис Гарни отзывалась о Мод Уэйт довольно презрительно.

– Она вечно задирала нос перед подругами. Такой же была и ее мать, дочь учителя. Она думала, что совершила мезальянс, выйдя за садовника из замка. Уэйт был хорошим человеком и быстро стал главным садовником, но его жена до самой смерти полагала, что стоит гораздо выше своего мужа и его родни. Она внушила такие мысли и дочери, вот почему та выросла, считая себя лучше соседей.

Ничего удивительного, подумала я, что Мод Уэйт стала одиноким, нервным и замкнутым созданием. Хотя я жалела ее, мне не нравилось, как она заискивает перед Пенелопой. Видя ее отношение, девчонка безжалостно издевалась над ней. Пенелопа привыкла вертеть гувернанткой как хочет и надеялась, что сможет командовать и мной. В результате между нами началась открытая война, а мисс Уэйт надеялась на мое поражение.

Однажды мы с Пенелопой поехали кататься, но было сыро, и миссис Гарни осталась недовольна. Она заметила: если воспитанница герцога заболеет, отвечать придется ей. И тем не менее я чувствовала, что миссис Гарни – моя союзница. Во всяком случае, она не проявляла ко мне ни неприязни, ни презрения и не ворчала из-за того, что мне отвели отдельные апартаменты и дали прислугу.

Интересно, правда ли, что Алиса – ее дочь? Внешнее сходство между ними было, но не более того. Девушка могла пойти в отца, а не в мать. Как бы там ни было, это не мое дело. Жаль только, что Алиса рассказала о своем происхождении Пенелопе, пытаясь уравнять девочку с собой.

С отъездом герцога и его гостей жизнь в замке стала скучной и монотонной. Гуляя однажды в парке, я издалека осматривала замок. Флага на башне не было, потому что господин и повелитель уехал. А без флага замок потерял для меня смысл.

Срезая дорогу, я по траве пошла к главной аллее. Вдруг из-за поворота выехал экипаж. Увидев на козлах Дикона, я удивилась. Кого он привез? Спустя мгновение из окошка высунулась голова, и чей-то голос позвал меня:

– Оливия!

Когда пассажир снял шляпу, я узнала белокурые волосы Саймона Дюваля. Он приказал Дикону остановиться, открыл дверцу и спрыгнул на землю.

Я очень обрадовалась ему. Две недели после отъезда герцога были невыносимы. Кроме Мод Уэйт, мне не с кем было общаться. Какая радость – вновь увидеть Саймона! Я поспешила к нему, и он двинулся навстречу, протянув ко мне руки. Некоторое время мы стояли в высокой траве, улыбаясь друг другу, но потом он бросил взгляд на мой подол и заметил:

– Вы просто ненормальная – бродите по мокрой траве! Поглядите на свой подол!

Словечко «ненормальная» проникло в английский язык через американских туристов, однако оно было вполне уместно и рассмешило меня.

– Не люблю бродить по исхоженным дорожкам, – ответила я, а он взял меня под локоть и повел к экипажу.

– Нетрудно догадаться. Вы, Оливия, вообще не такая, как все.

– Я сама так считала, пока не попала в замок.

Он бросил на меня быстрый взгляд и тихо спросил:

– Значит, вас удивляет то, что здесь происходит?

– Кое-что.

– А именно?

Я решила уклониться от темы.

– Больше всего меня удивляет то, что Пенелопе не с кем общаться. Я имею в виду: она лишена общества сверстников. Вам известно, что от одиночества она вынуждена водить компанию с прислугой?

– Нет, я ничего не знал, – нахмурился он.

– Видимо, ее опекун тоже ни о чем не догадывается. Скажите, Саймон… неужели поблизости нет других семей? Молодых людей, с которыми она могла бы подружиться?

– Видите ли, я состою на службе у герцога всего полгода и большую часть времени провожу в Лондоне.

– Почему? – спросила я. – Если он так гордится своим поместьем, как кажется, почему он часто уезжает?

– По-моему, он любит Фэрмайл больше всего на свете, но в Лондоне у него много дел, которые время от времени требуют его присутствия. Вот почему сейчас он там. Но он скоро вернется.

Сердце у меня радостно подскочило, но через мгновение упало, когда Саймон добавил:

– Лорд Хит дает на этой неделе бал в честь своей жены. Герцог остается на выходные.

Конечно, любовница настояла на том, чтобы он остался. Саймон продолжал:

– Герцог также занимается благотворительностью и потому вынужден часто уезжать из Фэрмайла.

– Благотворительностью? Какого рода?

– Он почетный председатель правления попечительского совета больницы, делами которой живо интересуется. Ему понравились передовые идеи доктора, и он лично ездил в Вену уговаривать доктора Райнхарта занять должность в больнице. Герцог убедил его возглавить отделение психотерапии, и они стали добрыми друзьями.

Так вот почему он пригласил психиатра в Фэрмайл! Отчасти потому, что доктор стал его другом, а отчасти, чтобы он осмотрел его престарелую матушку. Мне захотелось взглянуть на старую леди, которая ни разу не появилась в замке.

Экипаж остановился у парадного входа. Саймон помог мне спуститься, но удержал меня, видя, что я собралась уходить.

– Погодите, Оливия. Мне необходимо поговорить с вами, именно потому я и приехал. Я должен узнать, как успехи Пенелопы. Терпеть не могу расспрашивать прислугу, не говоря уже о мисс Уэйт и учительнице музыки из деревни. Завтра я передам свой доклад герцогу в Лондоне.

– Где вы беседуете с мисс Уэйт? – спросила вдруг я, заметив, что он ведет меня к главному входу в замок.

– Обычно в классной комнате.

– Тогда и со мной разговаривайте там же. Ей кажется, будто мне оказывают предпочтение, и ее неприязнь смущает меня.

Рассмеявшись, он повел меня в банкетный зал.

– Не будьте глупышкой, Оливия. Идемте в библиотеку. Когда мы закончим беседу, можете прислать туда мисс Уэйт.

Впервые после разговора с герцогом я оказалась в библиотеке. Ни гвоздик, ни бумаг на столе здесь больше не было. Без Гарри комната казалась пустой и безжизненной. Саймон раздвинул шторы и позвонил, чтобы нам принесли подкрепиться. От него веяло спокойствием и уверенностью – казалось, он рожден для того, чтобы приказывать. Я невольно задумалась: кем он был до того, как поступил на службу к герцогу?

– Зачем вы приехали в Англию? – спросила я.

– Из любопытства, – спокойно ответил он. – Мне хотелось повидать мир.

– Значит, потом вы собираетесь перебраться в другое место?

Вместо ответа, он протянул мне бокал с вином. Впервые Саймон Дюваль пробудил мое любопытство. Должно быть, он угадал мои чувства.

– Вам интересно, как я оказался в Фэрмайле? – спросил он. – Все просто. Поверенные моей семьи в Торонто связались с фирмой, которая ведет дела герцога…

– «Пембертон, Пембертон и Хардинг» из Линкольнс-Инн, – вставила я.

– Вы знаете их?

– Они принимали меня на работу.

– Так вот, я поступил сюда с их помощью. Можете называть это везением.

– Везением для меня! – воскликнула я. – Вы были добры ко мне с самого моего приезда.

– Как все.

– Наверное… хотя, по-моему, слуги недоумевали, почему мне отвели такие роскошные апартаменты.

Саймон рассмеялся:

– Видите ли, нам необходимо было подсластить пилюлю.

– Я так и подумала. Можно ли задать вам еще один откровенный вопрос?

– Разумеется.

– Я искренне тревожусь за Пенелопу. Она ведет неестественную жизнь для девочки ее возраста. Ей нужны друзья. Ей пошла бы на пользу учеба в обществе сверстников. А еще ей недостает развлечений. Если бы только настало такое время, когда девочки вроде Пенелопы смогли бы сбросить оковы и бегать на воле!

– На другом берегу Атлантики, – задумчиво проговорил Саймон, – люди живут по-другому. Там она была бы свободна… Там она ходила бы в школу и играла со сверстницами.

– Жаль, что она не может туда уехать!

– Но если она уедет, вы потеряете работу.

– Найду другую. В любом случае рано или поздно мне придется уехать отсюда.

– Не уезжайте, Оливия! – попросил Саймон. – Побудьте здесь еще… ради Пенелопы.

– Но мы с ней топчемся на месте. Она настроена враждебно и во всем мне перечит. Я на ее месте вела бы себя точно так же, если бы меня заставляли проводить бесконечные часы за партой и учили самым скучным образом.

– Что вы предлагаете?

– Я хочу увести ее прочь из душного класса и учить так, чтобы она не замечала, что учится. Я хочу, чтобы она обучалась, как я, – усваивала иностранный язык в общении. Долгие часы за партой, возможно, и подходят мисс Уэйт, но они не подходят ни мне, ни Пенелопе. – Я наклонилась вперед. – Прошу вас, Саймон, помогите мне! Передайте мои слова ее опекуну. Я хочу устраивать для нее пикники в парке, ловить с ней рыбу в реке. А если бы в Фэрмайле имелся корт, я научила бы ее играть в теннис.

– Корт есть, за садом, хотя и довольно запущенный. Летом герцог и его гости иногда там играют.

– Можно ли нам пользоваться кортом?

– Конечно. Но теннис – мужская игра, Оливия!

– Чушь! В него играет все больше женщин. Разумеется, мы бы играли лучше, если бы могли укоротить юбки!

Он рассмеялся:

– Предоставьте дело мне, Оливия. Я на вашей стороне, а если вы добьетесь успеха, герцог тоже поддержит вас.

– И еще одно… Девочка никогда не научится вести себя в обществе, особенно за столом, если и дальше будет есть в классной комнате.

– Дети учатся, подражая взрослым. Вы бы не возражали, если бы она ела с вами?

– Я не против, а вот Уэйти станет возражать.

– Уэйти?

– Так Пенелопа называет мисс Уэйт. Просто сорвалось с языка.

Саймон засмеялся:

– Значит, придется Уэйти смириться с новшествами, хотя, если послушать, как с ней говорит Пенелопа… Не забывайте, Оливия, и у стен есть уши! Так вот, я склонен думать, что бедняжке понравится обедать в одиночестве.

Его слова доказывали, что он неверно судил о Мод Уэйт и не подозревал, какие прочные ростки пустила в ее душе ревность.

– И еще одно. Можно ли нам пользоваться библиотекой? Мне кажется, Пенелопе пора начинать читать классику.

– Уверен, герцог не станет возражать. Кстати, его светлость просил выяснить, как вы сами проводите свободное время.

– Зачем ему это знать? – изумилась я.

– Ему хочется, чтобы вам здесь было хорошо.

– Понятно. Еще одна наживка, кроме отдельных апартаментов? Он боится, как бы я вслед за моими предшественницами не хлопнула дверью!

– Дорогая Оливия, ваши слова отдают цинизмом!

– Наверное. Поблагодарите его за проявленный интерес и передайте, что иногда я езжу верхом, гуляю, а когда миссис Гарни ездила в Кентербери, она привезла мне шелк и пяльцы для вышивания.

– Скучновато, – заметил Саймон. – Неужели вам больше нечем заняться?

– Я бы хотела тоже брать книги из библиотеки.

– Так берите! Повторяю: мой работодатель заинтересован в том, чтобы вам здесь было хорошо.

Я задумалась. Как я могу быть здесь счастливой, если загнана в ловушку нежданной любви! Я сижу в замке, ожидая его возвращения, и знаю, что, когда он приедет, я буду так же далека от него, как и любая служанка. Он интересуется мной, так как я полезна и заполняю пробел, оставленный другими. Больше я ничего не значу для герцога Квинсфорда.

И все же счастлива я здесь или нет, я хотела здесь остаться, потому что только здесь я имею возможность снова увидеть его, говорить с ним. А после… я буду лелеять каждое слово, вспоминать все подробности наших встреч. Я очарована и порабощена человеком, который завладел моим сердцем и, скорее всего, разобьет его!

Глава 13

После отъезда Саймона погода будто решила сжалиться надо мной. Стало тепло и солнечно, примулы и фиалки вылезли из земли. В такую погоду так и тянуло на улицу, и мы много ездили верхом, устраивали пикники и обедали у реки или в парке. Вначале мы брали с собой Уэйти, но она так боялась мух, ветра и сквозняков, что предпочитала оставаться в замке. Мы с Пенелопой обе обрадовались, когда она отказалась участвовать в пикниках, однако она не сдалась без борьбы.

– Я знаю, зачем вы так поступаете, – заявила она мне, комкая платок и безуспешно пытаясь поправить выпавшие пряди. – Вы хотите поссорить меня с Пенелопой…

Я объяснила, что ее подозрения – чушь и что я верю в пользу свежего воздуха для молодых людей.

Она осталась при своем мнении. Я решила: пусть думает, что хочет. Вся прислуга уже знала об изменениях в режиме девочки. Алиса фыркала, но миссис Гарни перемены одобрила. Экономка была по-своему привязана к девочке и как умела заботилась о ней.

Неспешную жизнь прервало одно неожиданное событие. Однажды мы с Пенелопой возвращались после верховой прогулки в парке. Вдруг мы увидели карету, которая двигалась навстречу. Реакция Пенелопы удивила меня. Она резко натянула поводья и крикнула:

– Давайте поедем другой дорогой!

Однако было слишком поздно. Когда карета почти поравнялась с нами, Пенелопа направила свою лошадь так, будто хотела спрятаться за меня.

В карете была всего одна пассажирка, старая леди с прямой спиной. Поглядев на ее лицо, я сразу поняла, кто она такая: герцогиня Квинсфорд, которая по собственной воле переселилась из замка в отдельный дом. Я воображала, что ее держат там взаперти и не выпускают.

Из любопытства я остановилась на месте. Старая леди взглянула на меня, и я увидела живые, умные глаза. Она приказала кучеру остановиться, похлопав его по спине ручкой своего зонтика, и он натянул поводья. Довольно долго герцогиня молча смотрела на меня, потом, не поздоровавшись, спросила:

– Кто вы такая, молодая леди?

Пенелопа вела себя необычно тихо: руки ее вцепились в поводья, все тело напряглось. Чего она, интересно, боится?

Я повернулась в седле и улыбнулась девочке. Потом, нагнувшись, взяла поводья ее лошади, подтягивая поближе к себе. Мы стояли бок о бок, и герцогиня не сводила с нас пристального взгляда. В ней чувствовался сильный характер, однако не было и следа эксцентричности. И уж, конечно, никакого безумия! Интересно, зачем герцогу понадобилось, чтобы доктор Райнхарт осматривал его матушку? Кому-кому, а ей психиатр не нужен.

Я ободряюще сжала руку Пенелопы, и девочка с благодарностью прильнула ко мне. Странно, почему она так боится герцогини? И почему старая леди с такой неохотой смотрит на девочку? Она удостоила Пенелопу всего лишь сухим кивком.

Несмотря ни на что, герцогиня мне понравилась. Я почувствовала, что с нею было бы интересно поговорить. Однако она лишь спросила:

– Ведь вы – племянница сэра Кита Баррона? Мой сын рассказывал мне о вашем приезде. Надеюсь, вам нравится в Фэрмайле, мисс Пенроуз.

Я поблагодарила ее, и герцогиня, царственно кивнув, приказала кучеру трогать.

Мы молча трусили домой. Пенелопа старалась держаться ближе ко мне. Даже после прогулки, когда конюх увел лошадей, она прижималась ко мне, а вечером, после ужина, сама принесла шашки и всячески старалась затянуть игру. В конце концов, пришлось мне проявить твердость. Я отложила доску и пообещала:

– Завтра я точно побью тебя, Пенелопа. Сегодня ты выиграла у меня пять раз!

Она начала очень медленно и неохотно складывать шашки в коробку. Потом сказала:

– Я не хотела побеждать вас. Особенно сегодня!

– Победа в игре – дело случая.

– Не всегда. Иногда я жульничаю.

– А сегодня?

– Сегодня – нет.

– Я рада, что ты призналась мне. Но почему?

– Потому что вы были добры ко мне… когда мы встретили герцогиню. Вы поняли, что я ее боюсь, и держались ближе ко мне. Спасибо вам!

Впервые я поняла, что могу погладить ее. Я взяла у нее изрук коробку с шашками и отложила в сторону, а затем притянула девочку к себе и поцеловала в щеку.

– Тебе не за что благодарить меня, Пенелопа.

– Нет, есть! Она ненавидит меня, я знаю. Если бы не вы, она бы посмотрела на меня своим ужасным, ужасным взглядом! А все потому, что я… Алиса говорит, что люди всегда смотрят сверху вниз на таких, как мы.

Опять Алиса! Она посеяла ядовитые семена стыда в душе ребенка. Мне захотелось пожаловаться на нее герцогу, но я понимала, что он и слушать меня не станет.

Я обняла девочку и прижала ее к себе.

– Послушай, Пенелопа, люди смотрят сверху вниз только на тех, кто позволяет так на себя смотреть. Нас будут любить независимо от того, кто мы и что мы, если мы сами любим людей. Понимаешь?

– Герцогиня никогда меня не полюбит, хоть я в лепешку расшибись!

– А ты пробовала? Или ты боишься? А может, думаешь, что права Алиса, а я ошибаюсь?

Она отодвинулась от меня и стала разглядывать подол своего синего платья. Того самого, которое она надевала на обед в памятный день, когда ее опекун пригласил нас вниз. Надо вспомнить… что там говорила о платье мисс Уэйт?

– Пенелопа, кажется, это платье прислала тебе герцогиня. Скажи, она всегда подбирает тебе одежду?

– Да. Миссис Гарни сообщает ей, когда мне нужны новые вещи. Каждые три месяца она снимает с меня мерки, а потом передает их во Вдовий дом.

– И ты думаешь, что старая леди не любит тебя? Стала бы она утруждать себя, выбирать тебе платья и пополнять твой гардероб, если бы не заботилась о тебе?

Пенелопа вскинула голову. У нее на лице я заметила прежнее непокорное выражение, однако глаза были влажными.

– Милостыня! – вскричала она. – Всего лишь милостыня!

– Наверное, это тебе тоже сказала Алиса.

Я поняла, что, задела ее за живое, потому что Пенелопа густо покраснела.

– Алиса ошибается, – заметила я. – Алиса не знает, о чем она говорит. Она все выдумывает, то есть лжет. В следующий раз, когда речь зайдет о подобных вещах, не слушай ее. Лучше сразу иди ко мне.

К моему величайшему удивлению, Пенелопа не стала защищать Алису, но бросилась ко мне, обвила мою шею руками и горько разрыдалась. Я гладила ее по голове, утешала, шептала ласковые слова. Постепенно она успокоилась, но еще долго не отходила от меня. Она растрогала меня, как никогда раньше: ведь ей больше всего на свете нужна любящая мать, которой у нее никогда не было.

Спустя некоторое время я предложила:

– Давай я зайду к тебе после того, как ты ляжешь в постель.

Она молча кивнула и ушла, впервые тихо закрыв за собой дверь. Обычно она немилосердно хлопала дверью или вовсе не закрывала ее.

Когда я пришла к ней в спальню, она порывисто обняла меня.

– Спокойной ночи, Пенелопа.

– Спокойной ночи, мисс Пенроуз.

Я была счастлива. Герцогу я безразлична, зато его дочери – нет. По крайней мере, она начинает привыкать ко мне.

Глава 14

Через два дня старая герцогиня пригласила меня на чай. Приглашение удивило и обрадовало меня: я часто думала об отшельнице из Вдовьего дома. Я приказала запрячь двуколку и поехала в юго-западную часть парка. До сих пор я видела Вдовий дом лишь в отдалении, но теперь рассмотрела его вблизи. Дом был построен в эпоху королевы Анны. Старые стены были увиты плющом. Полукруглые окна весело сияли на солнце.

Меня провели в малую гостиную, где уже ждала пожилая леди. Красота и некоторый аскетизм дома немного напугали меня. На всем лежал отпечаток безукоризненной чистоты, обстановка поражала богатством и совершенством. Картины старых мастеров, редкие фарфоровые и фаянсовые вазы, в лакированных китайских ларцах драгоценности работы Фаберже, в хрупких стеклянных витринах резные табакерки, инкрустированные драгоценными камнями…

В целом замок нравился мне больше. По крайней мере, там Пенелопа безбоязненно исследовала мансарду и носилась по лестницам в школьном крыле. С тех пор как нам разрешили пользоваться библиотекой, она безбоязненно рылась в книгах и бегала по витой лестнице в банкетный зал. Обычно она располагалась на ковре перед одним из огромных каминов, уткнувшись носом в книгу, а я уютно устраивалась в глубоком мягком кресле. Мы обе с нетерпением ждали этих дружеских посиделок.

Но не могло быть и речи о том, чтобы посидеть на коврике у камина в комнате герцогини – здесь невозможно было сидеть развалясь в кресле. Сама она сидела с прямой спиной в высоком кресле, как королева на троне.

Вначале мы просто смотрели друг на друга – гордая, прямая старая леди и девушка, которую привезли в замок для того, чтобы она обучила французскому ее внучку. В герцогине чувствовалось обаяние. Оно ощущалось в ее улыбке, когда она протянула мне руку, приглашая сесть рядом на стул, и даже когда она позвонила, чтобы нам принесли чай. Очевидно, мой внешний вид не вызвал у нее нареканий. Я надела свой единственный приличный костюм, а к нему – бархатную шляпку, обшитую соболем, споротым со старой муфты тети Агаты. Перчатки мои и туфли были безукоризненны, на блузке ни единого пятнышка.

Мы вежливо побеседовали о погоде, о приближении весны, я выразила восхищение ее садом и задала несколько умных, как мне показалось, вопросов о сезонных посадках. На губах герцогини заиграла улыбка, и она спросила:

– Дорогая моя, вы хорошо разбираетесь в садоводстве?

– Совершенно не разбираюсь, ваша светлость. Так как у меня никогда не было постоянного дома, то не было и сада.

– Тогда не стоит вдаваться в подробности, – насмешливо заметила она. – Учительница иностранных языков не может знать все на свете.

Я рассмеялась, и мне сразу стало легче.

Горничная в накрахмаленном переднике принесла поднос с чашками, лакей – серебряный чайник, и длинные грациозные пальцы герцогини, унизанные перстнями, запорхали над подносом.

– Вообразите, – говорила она при этом, – дочь моей экономки отказывается идти в прислуги! Заявила, что лучше уедет в Лондон и станет работать в универмаге Уитли. Остается только удивляться, куда катится наш мир. Женщины работают в магазинах и живут в общежитиях. А все этот ужасный социализм. Вы, конечно, слышали о нем?

– Да, герцогиня.

– И конечно, не одобряете его?

Я помолчала, разрываясь между стремлением сказать правду и необходимостью быть тактичной.

– Я вполне понимаю причины социализма и индустриальной революции.

– Мне казалось, у нас уже все было, – язвительно заметила герцогиня. – А сейчас мы докатились до того, что платим рабочим, потерявшим работу!

Взяв у нее чашку с чаем, я осторожно произнесла:

– Если бы вы видели, в каких условиях живут безработные, вы поняли бы, как они нуждаются в помощи.

– Ага! Вижу, вы на их стороне!

– Надеюсь, я всегда буду на стороне нуждающихся.

Неожиданно герцогиня наклонилась вперед и похлопала меня по руке:

– Мне нравятся люди, которые говорят правду, даже если я с ними и не согласна… Возможно, я веду слишком уединенную жизнь, слишком отрезана от мира. Но откуда вам, мисс Пенроуз, известно о подобных вещах?

– Такое происходит во всем мире. Бедные есть в каждой стране. Поскольку я путешествовала с отцом по Европе, я неизбежно сталкивалась с ними.

Не такого разговора я ожидала. Я думала, мы поведем вежливую светскую беседу, и вдруг оказалось, что мы обсуждаем мировые проблемы, спорим о правах женщин. Вдруг я заметила, что уже наступили сумерки, и поспешно вскочила на ноги.

– Мне пора! Я засиделась у вас.

– Я этого не заметила, – спокойно ответила герцогиня. – По правде говоря, давно я не получала такого удовольствия. Вы придете ко мне еще, мисс Пенроуз?

– Буду рада, – ответила я, – но при условии, что приведу с собой Пенелопу.

В сумерках я не увидела, а скорее почувствовала, как напряглась старая дама.

– Позвольте спросить, почему вы хотите привести ее с собой?

– Потому что она никогда никуда не ходит, ее никуда не приглашают. Она лишена общества сверстников, которое ей так необходимо.

– Но я не ее сверстница.

– И я тоже, ваша светлость. Но я подумала… может, вы знаете людей, живущих поблизости… семьи с детьми, с которыми она могла бы играть.

– Им не позволят общаться с ней, – отрезала герцогиня.

– Но почему? – воскликнула я.

– Она воспитанница моего сына. Поскольку он отвечает за нее, вам следует обратиться к нему, а не ко мне.

– Я надеялась на вашу помощь, – в отчаянии возразила я.

Мы обе стояли лицом к лицу, словно враги. Трудно поверить, подумала я, что еще минуту назад она так мне нравилась.

– Я ничем не могу вам помочь. И не желаю обсуждать этот вопрос.

– Ничего удивительного, что девочка вас боится!

Не получив ответа, я поблагодарила герцогиню за прием и собралась уходить.

– Погодите, мисс Пенроуз!

Я повернулась и молча посмотрела на нее.

– Вы считаете меня жестокой, верно?

– В данный момент – да.

– Тогда я должна просить вас не думать обо мне плохо.

– Я пытаюсь.

– Но вы ничего не понимаете. Да и как вам понять?

– Может, если бы вы мне рассказали…

– Я ничего вам не скажу.

Я услышала приближающиеся шаги.

– Герцогиня, можно задать вам вопрос?

– В чем дело?

– Почему вы заботитесь о гардеробе Пенелопы? Ее платья очаровательны, выбраны с любовью, идеально ей подходят, и все они от вас.

– Должен же кто-то заботиться о ее одежде. Трудно ожидать от сына, что он будет подбирать платья своей воспитаннице. Достаточно того, что он дает ей приют.

Понизив голос, герцогиня продолжила:

– Мисс Пенроуз, прошу вас заниматься только образованием Пенелопы.

– Я не могу. Девочка мне понравилась. Она мне небезразлична.

– Насколько мне известно, она необычайно дурно воспитана.

– Только потому, что ее никогда не учили хорошим манерам, ей некому было подражать… кроме служанок и мисс Уэйт, – не подумав, выпалила я.

– Глупое создание! Она нигде не получила бы места, кроме замка, и ей это известно. А что вы говорили о служанках?

– Только они составляют компанию Пенелопе или составляли, пока не приехала я. Особенно Алиса.

– Племянница миссис Гарни? Я слышала о ней, но никогда ее не видела. Она, конечно, славная девушка? Миссис Гарни – достойная женщина.

– Боюсь, Алиса на нее не похожа.

– Вы должны поговорить о ней с моим сыном.

– Его нет в замке.

Старая леди вздохнула и тихонько произнесла:

– Сейчас он, скорее всего, в Лондоне. – Она протянула мне руку. – Но что мешает нам быть друзьями? Вы мне нравитесь, мисс Пенроуз. Буду очень признательна, если вы зайдете меня навестить.

Я заверила ее, что буду рада прийти к ней, и добавила:

– Но мне хотелось бы взять с собой Пенелопу.

Она рассмеялась, и расстались мы тепло. Я поняла, что не только приобрела друга, но и, при известном старании, сумею склонить герцогиню на свою сторону.

В целом дела шли неплохо. У меня в Фэрмайле появилось двое друзей – герцогиня и Саймон Дюваль; возможно, и миссис Гарни также является моей союзницей. После того как наши уроки стали интереснее, Пенелопа начала делать успехи. Я была бы совершенно счастлива, если бы не пустота, вызванная отсутствием ее отца. Как бы я ни старалась забыть его, как бы долго он ни отсутствовал, мое чувство не ослабевало.

Когда я подъехала к конюшне, один из конюхов подошел, чтобы распрячь лошадь. Я бросила ему поводья.

– Вы прекрасно правите, мисс!

– Спасибо. День для прогулки был чудесный.

Чья-то рука подхватила меня, помогая спешиться, и знакомый голос произнес:

– Парень прав. Вы хорошо правите, мисс Пенроуз.

Я круто обернулась. Дыхание мое пресеклось, кровь бросилась мне в лицо.

Он улыбался мне так, словно никогда и не уезжал. На нем были бриджи для верховой езды, а его любимый конь, Пожар, стоял оседланный. Значит, он приехал по меньшей мере час или два назад, когда я пила чай у герцогини.

– У вас удивленный вид… мисс Пенроуз. Мне было бы приятнее, если бы вы обрадовались.

– Конечно, сэр, я рада.

– Чему? – Знакомая насмешливая улыбка тронула его губы. – Тому, что вы можете сообщить мне об успехах своей ученицы?

– Разумеется, сэр. Чему же еще?

Улыбка исчезла.

– Так я и думал. Дикон, мой конь готов?

Он повернулся на каблуках и зашагал к конюшням. Я наблюдала, как он взлетает в седло. Потом он развернул коня, поскакал ко мне и отрывисто бросил:

– Когда мне понадобится, чтобы вы доложили мне об успехах вашей ученицы, мисс Пенроуз, я пошлю за вами.

И он поскакал прочь, ни разу не оглянувшись. Я поплелась домой, избегая проницательных взглядов челяди.

Глава 15

Неделя после его возвращения прошла спокойно. Ничто не предвещало тех поразительных событий, которые вскоре круто переменили мою жизнь. Отношения мои с Пенелопой постепенно налаживались, а отношения с Мод Уэйт стали еще напряженнее. Она каким-то образом проведала о моем визите к герцогине и стала держаться еще враждебнее.

Однажды, гуляя в парке, я снова встретила герцогиню. Она пригласила меня покататься с ней в ландо. Перед расставанием она пригласила меня на следующий вечер сыграть с ней в криббидж. Наше общение проходило приятно до тех пор, пока я не заговаривала о Пенелопе.

Несмотря на деспотический характер старой леди, с ней было легко. Вскоре она все обо мне узнала, хотя я не сразу поняла, как искусно она вытягивала из меня сведения.

С герцогом мы не встречались, а Саймона я увидела лишь однажды. Утром в субботу я спускалась в библиотеку, надеясь, что не столкнусь там с Квинсфордом, и в то же время страстно этого желая. Однако его там не было. Если бы не штандарт на башне, могло бы показаться, что его вовсе нет в замке.

Саймон стоял в длинной галерее перед одним из фамильных портретов. Подойдя, я увидела, что он смотрит на портрет леди Каролины. Я и сама часто разглядывала его. Выразительное молодое лицо, живые глаза и нежный чувственный рот невольно притягивали взгляд. Мне всегда делалось грустно при мысли об очаровательной девушке, погибшей в столь юном возрасте.

При моем приближении Саймон повернулся.

– Оливия! Какая удача. А я все пытался придумать какой-нибудь предлог, чтобы повидаться с вами.

– Вы всегда можете вызвать меня для отчета о делах Пенелопы.

– Но отчеты вы предоставляете всего лишь раз в две недели. Разве должен я ждать так долго?

Его теплота была отрадна, особенно по сравнению с холодностью герцога. Я вспомнила прикосновение его руки, теплоту в его голосе, когда он приветствовал меня, и внезапную резкость. Герцог был для меня загадкой.

Саймон вместе со мной пошел в библиотеку. Он сообщил, что со времени своего возвращения герцог постоянно находит для него дела.

– Он буквально одержим работой – изучает счета, изводит экономов, проводит ревизию.

– Значит, он суровый хозяин?

– Да, если под суровостью вы подразумеваете добросовестность. Замок очень много для него значит. Не судите его строго, Оливия.

Вдруг послышался скрип колес. Во двор въехал двухколесный экипаж и остановился у парадного входа. Тут я заметила пассажирку и сразу узнала красивое лицо в обрамлении каштановых кудряшек. Леди Хит!

Можно было догадаться, что рано или поздно любовница явится сюда! Я заметила озабоченность на лице Саймона. Он подошел к окну, я последовала за ним.

– Экипаж со станции, – заметил Саймон. – Значит, она приехала утренним поездом.

Леди Хит спрыгнула на землю и, подобрав юбки, понеслась к парадной двери. Потом она схватила молоток и громко постучала.

Саймон нахмурился.

– Что-то случилось, – пробормотал он про себя.

Мы оба замерли в нерешительности. Я не знала, что делать – поспешить к себе или оставаться на месте. Я повернулась к двери, но Саймон схватил меня за руку.

– Подождите! – велел он.

До меня донесся лязг ворот, скрип тяжелой открываемой двери, голоса, быстрые шаги по лестнице. Леди Хит бежала в банкетный зал. Потом послышались мужские шаги – это лакей шел докладывать о гостье своему хозяину.

Не знаю почему, но что-то держало нас на месте. Наконец послышались его шаги, дверь в гостиную открылась и закрылась. Только тогда мы покинули библиотеку.

Крики леди Хит отчетливо доносились до нас даже из-за запертых дверей. В ее голосе слышался страх. Внезапно она замолчала, повинуясь приказу герцога.

Я поднялась наверх вместе с Саймоном. Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать их голосов, но мы невольно ловили обрывки фраз.

– Но это правда, Гарри! Правда! Он так мне и заявил… Так он и сделает, говорю тебе! – Послышались громкие, истерические рыдания.

Я ускорила шаг. Я почти бежала. Саймон схватил меня за локоть.

– В чем дело, Оливия? Почему вы расстроены?

– Не люблю шпионить. Они не знают, что мы все слышим…

– Да, – спокойно согласился он, – но почему эта сцена так вас взволновала? Мы здесь служащие, Оливия. Служащие, и не более того.

Саймон прав. Кто я такая? Простая гувернантка. Не мое дело гадать, что происходит в личной жизни моего работодателя, или думать, чем он занят сейчас. Скорее всего, сжимает леди Хит в объятиях и заверяет ее в своей любви…

Глава 16

Я обрадовалась, что пора идти в классную комнату – обедать с Пенелопой и Мод Уэйт. Пенелопа держалась немного вызывающе, так как все утро безуспешно пыталась нарисовать акварелью викторианскую вазу, веер и тускло-коричневую шаль, которую гувернантка неуклюже расстелила в качестве фона. Мне стало жаль несчастную девочку.

– Пенелопа, может быть, ты хочешь покататься верхом или половить рыбу? А пообедать можно в парке или у реки.

– Боюсь, милочка Пенелопа не заслуживает ни того ни другого. – Мод Уэйт поджала губы. – Милая девочка сегодня немножечко капризничала и не слушалась.

Пенелопа бросила на меня озорной взгляд и, еле сдерживая смех, выложила передо мной лист со своим рисунком.

– Посмотрите и восхититесь! – беззаботно заявила она. – Ну как вам нравится моя мазня, мисс Пенроуз?

– Вот именно – «мазня». – Я вернула ей акварель. – Мисс Уэйт, почему вы не проводите уроки рисования в парке? Погода чудесная.

– Сейчас слишком холодно, чтобы сидеть на улице.

– Нет, если одеться соответствующим образом.

– Мисс Пенроуз, позвольте мне самой решать, где и как проводить свои уроки.

– Конечно, мисс Уэйт.

– Вы – сторонница нетрадиционных методов обучения, а у меня совсем другие подходы.

– А мне нравится, как учит мисс Пенроуз, – объявила Пенелопа. – С ней весело.

– Уроки не должны проходить весело, – мрачно возразила гувернантка.

– Почему? – удивилась я. – Когда учишься с удовольствием, узнаешь куда больше и учишься быстрее.

– Вы хотите сказать, что милочке Пенелопе не по душе мои уроки?

– Конечно, Уэйти, вы и сама прекрасно знаете, что я терпеть не могу ваши уроки, – парировала Пенелопа.

Мод Уэйт достала свой вечный платок и принялась промокать глаза, громко всхлипывая. Пенелопа испустила глубокий вздох и произнесла:

– Ну ладно… Извините! Вот видите, я извинилась. Неужели вам не стало лучше?

Обед нам принесла Полли. Она радостно улыбнулась нам всем и, убирая со стола жуткий рисунок Пенелопы, с восхищением воскликнула:

– Ах, мисс Пенелопа, неужели это вы нарисовали? Какая прелесть!

Она не шутила. Даже Пенелопу проняло. Алиса учила ее издеваться над Полли, но теперь девочка переспросила почти застенчиво:

– Неужели тебе правда нравится?

– Ах, мисс Пенелопа, еще, как! Я бы никогда не сумела изобразить все так красиво. Вы не хотите поместить его в рамку?

Пенелопа хихикнула:

– В таком случае, Полли, дарю его тебе!

– Ах, мисс! Вы, наверное, шутите!

– Нет, Полли, я серьезно. Если нравится, забирай.

– Нравится? – Щеки девушки, и без того румяные, зарделись от удовольствия. – Да у меня в жизни не было такой красоты! Я повешу его над кроватью, и все остальные служанки лопнут от зависти!

– Только не Алиса, – неожиданно заметила Пенелопа. – Она будет смеяться.

– Пусть ее смеется, мисс. Я не возражаю.

Полли накрывала на стол, то и дело поглядывая на мазню Пенелопы, как будто это был действительно самый прекрасный подарок в ее жизни. Когда она ушла, унося свое сокровище, Пенелопа вдруг затихла. Обед прошел почти в полном молчании. Я была рада, потому что не слышала блеяния мисс Уэйт.

Пенелопа решила пойти ловить рыбу. Взяв корзинку с едой, мы зашагали к реке. Сойдя с тропинки в траву, мы подняли юбки.

– По тропинке идти спокойнее, – заметила я.

– Зато не так весело. И потом, вы, слава богу, не степенная дама.

Я рассмеялась.

– А жаль!

– Почему?

– Потому что я – гувернантка.

– Вы не похожи на гувернантку, если не считать того коричневого платья. Почему вы его носите?

– Оно тебе не нравится?

– Нет. Оно… – Девочка долго подбирала слова и, наконец, с жаром воскликнула: – В нем вы не похожи на себя!

– Я решила, что оно лучше всего подходит к моему положению.

– Вам нужно носить красивые платья, потому что вы красивая. Мистер Дюваль так считает. Я знаю. Я вижу, как он на вас смотрит.

– Он мне льстит.

– Нет, это правда. Я не удивлюсь, если и мой опекун тоже так считает!

Зато удивлюсь я, думала я, идя следом за девочкой, которая высоко подняла длинную юбку. Какая бессмысленная одежда для нашей экспедиции! Почему девочкам нельзя носить брюки или бриджи, как мальчикам, если того требует случай?

Не успели мы сойти с тропинки, как из замка следом за нами выехала карета. Правил ею герцог, а рядом с ним сидела леди Хит. Теперь она улыбалась – видимо, все страхи остались позади. Скоро карета нагнала нас. Герцог остановил лошадей и крикнул:

– Куда вы собрались?

– Ловить рыбу! – крикнула в ответ Пенелопа, с гордостью поднимая удочку.

– Кто же научил тебя ловить рыбу? – весело поинтересовался герцог.

– Мисс Пенроуз, конечно!

– Ловить рыбу? – взвизгнула его спутница. – Какое неженское занятие!

Внезапно я вспомнила, что на мне грубые башмаки и толстый непромокаемый плащ. Я выглядела неуклюже и непривлекательно. Вскинув вверх подбородок, я ответила:

– Зато полезно для здоровья.

Увидев на лице Квинсфорда знакомую насмешливую улыбку, я быстро отвернулась.

– Пойдем, Пенелопа.

Девочка побежала за мной, попрощавшись с опекуном. На бегу она оборачивалась и махала рукой. Против воли я тоже оглянулась и увидела, как герцог приветственно поднял хлыст, однако я не поняла, дружеский его жест или же насмешливый.

Глава 17

В ту ночь мне не спалось, хотя на прогулке мы надышались свежим воздухом. Проворочавшись без сна, я зажгла свечу и раскрыла книгу. Она оказалась скучной, и я решила сходить в библиотеку выбрать книгу поинтереснее. Набросив поверх ночной сорочки тонкий халат, я открыла дверь и прислушалась. В пустом коридоре было темно, если не считать отблеска света масляной лампы в отдалении.

Я спустилась в длинную галерею. Босым ногам было холодно на каменных плитах, и я заспешила вниз. И здесь я вдруг осознала, что стою в тонком неглиже, с распущенными по плечам волосами. Ну и опозорюсь же я, если кто-нибудь застанет меня в таком виде! Впрочем, похоже, что в замке все спят.

Я тихо вошла в библиотеку. На столике я увидела лампу и коробку спичек. Задернув шторы, я повернулась к стеллажам.

Прошло минут десять, и я, к ужасу своему, услышала голоса и звук приближающихся шагов. Оставалось только одно – спрятаться. Будь я одета надлежащим образом, я извинилась бы и вышла, но я не могла допустить, чтобы меня застали в таком виде! Я нырнула за длинные шторы и застыла, стараясь не дышать.

Дверь открылась. Я услышала голос Гарри, а потом женский голос. Однако он принадлежал не леди Хит, а его матери. Дверь закрылась, и я услышала, как герцогиня сказала:

– Наконец-то мы можем поговорить без помех.

– О чем, мама?

– Ты прекрасно понимаешь о чем, как понимаешь и то, зачем я приехала к тебе.

– Я рад, что ты приехала. Ты так редко посещаешь замок, и уже очень давно мы с тобой не ужинали вместе. Сядь у камина. – Очевидно, он придвинул матери кресло ближе к огню. – Так тебе удобно?

Судя по всему, герцогиня села спиной ко мне, а ее сын сел лицом к ней – и к моему укрытию. Сердце мое тревожно забилось.

– Хочешь вина, мама?

– Нет, спасибо. Не пытайся оттянуть разговор, Гарри.

– Я просто забочусь о твоем удобстве.

– Можешь забыть о моем удобстве, особенно после того, как сегодня привез ко мне ту особу.

– Ты имеешь в виду леди Хит?

– Конечно. Кого же еще? Зачем ты привез ее ко мне?

– Потому что до вечера не было обратного поезда в Лондон, а в поздний час леди нельзя путешествовать одной. Оставаться же здесь было бы неразумно, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Когда она приехала?

– Утром. Мы пообедали, а затем я злоупотребил твоим гостеприимством.

– Не могу сказать, что рада ей, как, впрочем, и большинству твоих знакомых.

– Прискорбно слышать, но спасибо за то, что ты это скрыла, по крайней мере, от нее. Ты радушно приняла ее, мама, и я очень тебе благодарен.

– А что мне оставалось делать? Неучтиво отказывать кому-либо в убежище. Но утром она уедет?

– Как можно раньше. Ей важно успеть домой до возвращения мужа из Девона.

– Поскольку на сегодняшнюю ночь я предоставила ей приют, могу я спросить, зачем она приехала?

Помолчав с секунду, герцог ответил:

– У нее неприятности.

– И видимо, они связаны с тобой? – Помолчав немного, герцогиня продолжила: – Гарри, я никогда не вмешивалась в твои дела, хотя не всегда их одобряла, но не считаешь ли ты, что сейчас лучше довериться мне?

– Мне не хочется беспокоить тебя.

– Я уже обеспокоена! Неужели ты вообразил, будто я не знаю, что происходит за стенами Вдовьего дома? Трудно ожидать, что мужчина твоего возраста будет жить монахом, но почему, о почему ты всегда выбираешь не тех женщин?

– Возможно, потому, что мне еще не встретилась та, которая нужна, – ответил он.

– Тебе давно уже пора остепениться. Неужели ты ни разу об этом не думал?

– Думал, и очень часто. Иначе бы уже давно заключил «пристойный» брак и произвел на свет несчастного потомка, чтобы он взвалил на свои плечи это бремя.

– Бремя! Неужели ты считаешь свое наследство бременем?!

– Боюсь, что так, мама. Возможно, не в наше время, но для будущих поколений поместье станет бременем, если только мой сын или его сыновья не изобретут какой-то новый способ содержать его.

– И потому ты утешаешься с женщинами вроде леди Хит?

– Не осуждай ее. С таким стариком, как Юстас, ее жизнь – сущий ад.

– Она добровольно вышла замуж за его титул. Или за его деньги. А теперь, судя по всему, она боится, что лишится и того и другого.

– Этого не произойдет. Юстас ни за что не допустит, чтобы его считали рогоносцем. По крайней мере, публично. Но как вышло, что мы обсуждаем Хитов? Мне казалось, ты озабочена моей женитьбой!

– Тебе непременно нужно жениться! Что произойдет с Фэрмайлом, если ты умрешь холостяком? Кто унаследует его?

– Наверное, Пенелопа, бедное дитя.

– Никогда! Уж не хочешь ли ты сказать, что завещал замок незаконнорожденному ребенку? Если так, твои кузены оспорят завещание и будут правы.

– Ты не можешь ни смотреть на нее, ни слышать ее голос, да, мама? – медленно спросил герцог.

– Прошу тебя… я не хочу говорить о ней.

– А может, ты хотела бы, чтобы я поступил как другие – повернулся спиной к ребенку, рожденному вне брака? – Он резко отодвинул стул и сердито продолжил: – В жилах Пенелопы течет наша кровь, что бессмысленно отрицать! А сейчас давай сменим тему. Я предпочитаю обсуждать не бедную Пенелопу, а бедную Джозефину.

– Ничего себе – бедную! Она богатая, бессовестная эгоистка. Ее муж по возрасту годится ей в отцы, и все же она стала его женой! Бедный глупец, и чем она его вознаградила? Надеюсь, ты не воображаешь, будто ты ее первый любовник? Или последний?

– Нет, не воображаю, – со вздохом ответил ее сын.

– А может, ты думаешь, что станешь ее последним любовником?

– Едва ли, если только Юстас не увезет ее в родовое поместье в Эксетере. Он уже распорядился подготовить для них загородный дом. Там она будет жить со своим престарелым тюремщиком, лишенная всякого общения. Для бедняжки такая жизнь все равно что похороны заживо.

– Послушай, Гарри… Ты хочешь помочь Джозефине?

– Разумеется. Я отвечаю за то положение, в каком она сейчас находится.

Герцогиня фыркнула:

– Если бы ей не подвернулся ты, она подцепила бы кого-нибудь другого. Осмелюсь предположить, если бедный старый Юстас заключит ее под стражу, она скоро утешится в объятиях какого-нибудь пригожего фермера в стогу сена… Но ты можешь полностью успокоить подозрения ее мужа, если женишься сам. Только и всего.

– Вижу, мама, ты уже все обдумала, – сухо заметил ее сын. – Полагаю, ты и невесту мне присмотрела?

– Да.

Он расхохотался.

– Кто же она такая? Попробуем угадать. Дурнушка дочь герцога Корнфорта? Леди Марта Хант, которая постоянно глупо улыбается? А может, достопочтенная Елена Дейвенпорт – крепкая, как лошадь, да и с виду на нее похожая… Ты давно уже познакомила меня с ними со всеми. Которую же ты, наконец, выбрала?

– Ни одну из них, – спокойно ответила герцогиня.

– Кто же тогда? Я сгораю от нетерпения.

– Она совсем не знатна, хотя я взяла на себя труд и исследовала ее родословную. Все ее предки в высшей степени почтенные люди. А остальное… Она умна, бесстрашна и красива. И потом, она мне нравится.

– Милая мама, не держи меня в неведении. Где можно найти такое создание?

– Здесь, в замке. Я имею в виду Оливию Пенроуз.

Ноги у меня сделались ватными. Я тихо сползла на пол, прижав руку ко рту, чтобы не вскрикнуть. В комнате за шторами было тихо; внезапно в камине затрещал уголек.

– Ты шутишь? – недоверчиво спросил герцог.

– Нисколько. В чем дело? Неужели ты ее не разглядел хорошенько?

– Я очень хорошо разглядел ее. Как разглядел бы и любой другой мужчина.

– Тогда признай, что в отношении нее я права!

– Я признаю, она умна, красива, и у нее есть характер. Она продемонстрировала его при первой же нашей встрече.

– У нее есть кое-что еще, – как бы нехотя сказала герцогиня. – Она привязана к Пенелопе. Более того, девочка отвечает ей взаимностью. Я сама видела: она ищет у мисс Пенроуз защиты.

Ее сын ничего не ответил. Мне стало очень страшно и вдруг очень захотелось увидеть его лицо. Голова у меня кружилась, отчасти из-за того, что мне долго пришлось стоять неподвижно, а отчасти от потрясения.

– Итак, Гарри… Что скажешь?

– Она не захочет выйти за меня.

– Вздор! Любая девушка запрыгает от радости, узнав, что ей предстоит стать женой герцога Квинсфорда.

– Любая, но не Оливия.

– Значит, ты зовешь ее по имени?

– Только не в ее присутствии. Она бы мне не позволила.

– Охотно верю. Она хорошо воспитана. Возможно, чуточку революционерка, но она перерастет свои заблуждения. Ее можно перевоспитать.

– Даже не думай! Ничто не изменит эту бунтарку-златовласку. Да, на поверхности она послушна и благонравна, но внутри – огонь!

– Значит, она должна тебе нравиться. Ты любишь страстных женщин.

– Неужели тебе не приходит в голову, что я сам могу не нравиться страстной молодой женщине?

– Она у тебя в услужении и не имеет права любить или не любить тебя.

– Мне кажется, мы обсуждали ее в качестве моей жены, а не служанки.

Герцогиня встала, ее юбки зашуршали.

– Обдумай мое предложение, Гарри! Девушка получит от вашего союза все: богатство, знатность, положение в обществе. Что есть у нее сейчас? Ничего, кроме жалованья гувернантки да крыши над головой.

– Еще у нее есть красота, ум и независимый характер.

– Женщинам нельзя быть независимыми. Это им не идет.

Герцог принужденно рассмеялся.

Они направились к двери. Сердце у меня стучало громко, как барабан! Я дрожала с головы до ног, лицо у меня горело, тело же было холодным как лед.

– Я серьезно, Гарри, – заявила герцогиня на пороге. – Она молодая, здоровая и хорошего рода.

– Ты как будто обсуждаешь племенные качества кобылы.

– Не груби, пожалуйста.

– Извини.

Еще несколько шагов к двери. Я услышала шорох ее юбок, когда она повернулась.

– Если ты умен, сын мой, ты серьезно обдумаешь мое предложение и будешь действовать быстро. Весть о твоей свадьбе подавит все нежелательные сплетни. – Дверь открылась, но герцогиня остановилась на пороге. – Гарри, брак по расчету – самое лучшее, что только может быть.

– Почему ты решила, что я вступлю в брак по расчету?

– Жениться тебя обязывает долг. Все твои предки поступали так. И если ты возьмешь в жены эту девушку, ты сделаешь правильный выбор. По-моему, она восхитительна.

Наконец они вышли. Слава богу, мне оставалось лишь подождать, пока уедет герцогиня, а герцог поднимется к себе.

Мои босые ноги закоченели, тело онемело, голова кружилась. Словно сквозь вату, я услышала, как грохочут колеса экипажа по брусчатке. Потом в холле послышались шаги герцога. Сейчас он поднимется к себе в комнату, и я спасена.

Я ошибалась. Он направился прямиком в библиотеку, закрыл за собой дверь, подошел к моему укрытию и раздвинул шторы. Отвесив мне шутливый поклон, он произнес:

– Можете выходить, мисс Пенроуз!

Глава 18

Я попыталась встать, но ноги не слушались меня. Он быстро подхватил меня на руки и понес к камину. Сквозь тонкую ночную сорочку я ощущала тепло и силу, исходящие от него, но находилась словно в беспамятстве. Между толстыми шторами и окном было очень холодно.

Усадив меня в кресло, он подошел к столу и плеснул в бокал бренди.

– Выпейте! – приказал он. – Медленно, маленькими глотками.

Затем он опустился передо мной на колени и принялся растирать мне ноги. Я откинулась на высокую спинку кресла. Постепенно жар от камина и тепло его рук сделали свое дело, ноги вновь обрели чувствительность.

– Да, – сказал он, ставя мои ноги на скамеечку и взяв меня за руку, – вы долго мерзли за шторами. – Теперь он растирал мне руку. Я чувствовала, как постепенно теплеют и приобретают подвижность пальцы. – Другую! – велел он, и я послушно поставила на столик бокал и протянула ему другую руку. – Вам лучше? – спросил он.

– Да, спасибо, сэр. Но… я хотела бы пойти спать…

– Подождите. Вы не допили бренди, а я настаиваю, чтобы вы выпили все до дна. – Он подбросил полено в камин и смерил меня суровым взглядом. – Глупышка, вы рисковали простудиться до смерти, лишь бы вас не застали полуодетой!

От его слов мне стало еще больше не по себе. Я плотнее запахнула на груди тонкий халат.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – отважилась я спросить.

– В следующий раз, когда вздумаете прятаться, не роняйте книгу и не придерживайте шторы. В этой комнате нет сквозняков, а шторы тяжелые и не качаются от ветра. Когда я вошел, то заметил и то и другое, но не сразу сообразил, кто прячется за шторами.

– Как же вы догадались, что там я?

– Простая дедукция. Кто пользуется библиотекой, кроме меня? Дюваль, вы и Пенелопа. Дювалю нет причин прятаться, и потом, я знаю, что он сейчас в кабинете, разбирает документы. Пенелопа должна давно уже спать, кроме того, уверен, ей в голову не придет ночью рыться в поисках книги. Остаетесь вы. Так вот… я подумал: зачем вам прятаться за шторами? Скрывать вам нечего: вы получили разрешение брать книги в библиотеке. Я не людоед и не съел бы вас.

– Иногда вы бываете тираном, сэр. Вы сами так говорили.

– Когда?

– Во время нашей с вами последней беседы.

Он рассмеялся.

– Я отлично помню ту беседу, но сейчас нам предстоит гораздо более интересный разговор. В конце концов, он касается нашего общего будущего, не так ли?

Сердце снова отчаянно забилось, кровь бросилась мне в лицо. Чтобы не встречаться с ним взглядом, я подняла бокал и отпила глоток бренди.

– Вы слышали мой разговор с матерью, так что мне нет нужды повторять его суть.

Я встала и поставила стакан на каминную полку.

– Извините, сэр, но я хочу спать.

Он преградил мне дорогу:

– Погодите. Я хочу поговорить с вами, Оливия.

Он легко и свободно назвал меня по имени, и мне стало приятно.

– Нам нечего обсуждать, сэр. Извините за то, что я так глупо вела себя. Если бы я оделась, прежде чем спуститься в библиотеку, мне не пришлось бы прятаться. Больше такого не повторится.

– Я рад, что вы не оделись. – Он положил руки мне на плечи и легонько встряхнул меня. – Не уклоняйтесь от темы. Вы понимаете, о чем я говорю. Итак… вы выйдете за меня замуж, Оливия?

У меня отнялся язык. В горле пересохло. Наконец мне удалось выговорить:

– Разумеется нет!

– Я говорю серьезно. Я согласен с матерью: брак будет выгоден нам обоим.

– Я не собираюсь выходить замуж ради выгоды!

– Значит, вы не только бунтарка, но еще и романтик? Будьте благоразумны, Оливия. Ради чего женщина выходит замуж, как не ради выгоды?

– Ради любви! – вскричала я.

– Только в романах.

– Нет, не только. Мои родители женились по любви.

– Им повезло, и вам тоже. Однако мудрее быть практичной, а вы должны признать, что предложение моей матушки в высшей степени практично.

– С вашей точки зрения – да. Женившись, вы избавитесь от неприятностей.

– Вы удивитесь, когда узнаете, из скольких неприятностей мне удалось выпутаться самостоятельно, – несколько язвительно парировал он.

С первой нашей встречи я поняла, что герцог не из тех, кто пасует перед трудностями. Значит, он делает мне предложение, чтобы спасти свою любовницу. Легче мне не стало.

Вдруг он спросил:

– Может быть, вы любите другого?

Я покачала головой.

– Тогда подумайте, Оливия. Из меня выйдет неплохой муж. Я буду хорошо с вами обращаться. Даже буду потакать вам.

– Того же вы ждете от меня? Вы хотите, чтобы я сквозь пальцы смотрела на ваши похождения?

– Чего же еще ждать в браке по расчету? Вы поймете, что в нашем кругу в большинстве семей царит та же взаимная терпимость.

Мне показалось, что в его голосе промелькнула досада, но когда я подняла на него глаза, то увидела, что лицо его непроницаемо.

– Не могу поверить в то, что вы говорите серьезно, сэр.

– Когда прошу вашей руки? И тем не менее, я серьезен. Вы станете герцогиней Квинсфордской, вашему положению невозможно будет не позавидовать.

– Сэр, я уже слышала, как ваша матушка перечисляла все выгоды моего положения.

– Значит, мне не нужно повторяться; остается лишь добавить, что во мне вы найдете нетребовательного мужа. Вы понимаете, что я имею в виду? Вам будет предоставлена полная свобода.

Я слишком хорошо понимала, что он имеет в виду! С болью в сердце я ответила:

– Я никогда не рассматривала брак как состояние полной свободы.

– Сейчас я не стану настаивать на ответе, – заявил герцог. – Вы дадите мне его завтра.

– Я уже ответила вам.

– А я пока что не принял ваш ответ.

Он раскрыл большие двойные двери. Я пошла за ним, но, когда уже собралась переступить через порог, он подхватил меня на руки и понес вверх по лестнице.

– Пол каменный, – заметил он, – а у вас босые ноги. Никогда больше не совершайте такой глупости, не ходите по лестнице босиком.

Он нес меня легко, как пушинку. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки я чувствовала его сильные руки. Мне стало жарко. Лишь огромным усилием воли удалось мне не положить голову ему на плечо.

Я ожидала, что в галерее он поставит меня на пол и попрощается, однако он как ни в чем не бывало понес меня дальше.

– Прошу вас, сэр, поставьте меня! – Он как будто не услышал моих слов. – Ваша светлость, нет никакой необходимости…

– Тише. И бога ради, прекратите называть меня «ваша светлость». Я это ненавижу.

Я беспомощно повторила:

– Сэр, пожалуйста…

– Отныне обращение «сэр» тоже под запретом!

Я сдалась. Бессознательно голова моя упала ему на плечо.

– Устали? – ласково спросил он.

– Да. Очень.

– Ничего удивительного. Ночные похождения дают о себе знать.

Я поняла, что он подтрунивает надо мной, и подняла голову, однако в темноте не видела его лица.

– Пожалуйста, отпустите меня!

– Отпущу. У вашей двери.

– Если нас увидит кто-нибудь из слуг…

– Вы будете полностью скомпрометированы, и тогда вам не останется ничего другого, кроме как выйти за меня замуж.

Как будто я хотела чего-то другого! Но… каково быть женой человека, который не хочет близости со мной?

Он сдержал слово и поставил меня на пол у моей двери. Затем пожелал мне спокойной ночи и ушел.

– Я не буду предъявлять к вам никаких требований, – повторил он, вероятно желая меня успокоить.

В ту ночь я почти не спала. Меня мучили тоска, желание, неверие и уныние. Что же мне делать? Рано или поздно я покину замок: Пенелопа вырастет, и нужда во мне отпадет. И тогда… я больше его не увижу.

Эта мысль была более нестерпимой, чем мысль о жизни с ним без любви.

Наш союз не будет целиком без любви. По крайней мере, с одной стороны.

Глава 19

Мы обвенчались через неделю в фамильной часовне. На мне было свадебное платье, которое носили все невесты в семействе Квинсфордов: кружево цвета пергамента и вуаль того же цвета. Я надела платье по приказу старой герцогини; я повиновалась ей во всем в те невероятные дни, которые предшествовали нашей свадьбе. Кампания была спланирована до последней мелочи. Ни одного объявления о нашей свадьбе не было разослано заранее; лишь после того как мы обвенчались, в «Таймс» появилось извещение.

Гарри я видела мало. Если не считать короткой встречи на следующий день после того, как он сделал мне предложение, он держался от меня подальше. Ту встречу я никогда не забуду! Он властно постучал ко мне в дверь и вошел с обычным надменным видом.

– Итак, Оливия? Я пришел за ответом.

И я ответила ему согласием. Понятия не имею, какие чувства он испытал, ибо он лишь поцеловал мне руку и сказал:

– Благодарю вас. Я сообщу матери, и она поможет вам во всем.

События тех дней как-то сливаются у меня в памяти, я запомнила немногое. Когда Мод Уэйт услышала новость, она страшно перепугалась. Видимо, она жалела, что нажила врага в лице той, кто приобрел достаточную власть и сумеет избавиться от нее. Алиса больше не грубила мне, однако прислуживала со своей обычной мрачной гримасой. На вышколенном лице миссис Гарни не отразилось ничего, однако она стала обращаться со мной почтительнее.

Пенелопа отреагировала так, как я от нее и ожидала.

– Хорошо, – практично заметила она. – Теперь вы больше не будете учить меня французскому! Знаете, я ведь по-прежнему его ненавижу.

Но меня она больше не ненавидела, вот что было важно.

Саймон Дюваль смерил меня, озабоченным взглядом:

– Вы уверены, Оливия? Вы действительно этого хотите?

– Да, Саймон. Я люблю его. И мне этого довольно.

На некоторое время он, казалось, лишился дара речи, а затем схватил меня за обе руки и с жаром воскликнул:

– Надеюсь, Оливия, так и будет! Всегда!

Несомненно, он угадал, почему Гарри женится на мне. Да и как он мог не угадать? Личный секретарь все знает о делах своего хозяина. И потом, он был свидетелем приезда леди Хит и понял: случилось что-то серьезное.

Единственной гостьей на нашейсвадьбе была тетя Агата. Во время всей церемонии она держалась безукоризненно, а потом всплакнула от радости у меня на плече. Она решила, что мы женимся по любви и что ее племянница восторжествовала над всеми женщинами в Англии. Она сразу же подпала под обаяние Гарри и твердила мне, что я счастливица, так как завоевала любовь такого мужчины.

– Он разбил больше сердец, чем остальные мужчины, вместе взятые!

Я же надеялась лишь на то, что мое сердце он не разобьет.

Церковь была украшена цветами! Дети из поместья нарвали полевых цветов и робко протянули их нам, когда мы вступили в церковь. Древний обычай, освященный веками, растрогал меня до глубины души.

Внизу, в зале для прислуги, был устроен прием для всех слуг и работников поместья. Следуя традиции, мы с Гарри спустились вниз, чтобы раздать куски свадебного торта.

Нам оказали веселый и теплый прием. Все желали нам счастья, пили за наше здоровье, делали нам комплименты. Гарри принимал поздравления с хорошо разыгранной гордостью, которая обманула всех, кроме меня. Только Саймон Дюваль не радовался вместе со всеми. Когда наши взгляды встречались, он поспешно отворачивался.

– Разве вы не рады за меня, Саймон? – шепнула я, улучив минутку, когда мы остались одни.

– Как я могу?

– Я бы радовалась за вас, если бы вы женились на женщине, которую любите.

– Но я не женюсь, – ответил он и отвернулся. Я увидела, что Гарри наблюдает за нами, хотя притворяется, будто он нас не видит.

Наконец мы остались одни. Я посмотрелась в зеркало: высокая, стройная невеста в кружевном платье цвета пергамента, которое хорошо гармонирует с цветом ее волос. Потом я увидела, как смотрит на меня мой молодой муж, и вдруг застеснялась и оробела.

Он взял меня за руку и повел наверх. В галерее мы повернули направо, Гарри подвел меня к двери спальни, которая всегда принадлежала герцогиням Квинсфордским, открыл передо мной дверь и сказал:

– Мама была права. Из тебя получилась красивая невеста, Оливия. Спасибо за то, что так стойко вынесла все испытания. Наверное, ты хочешь отдохнуть. Я заказал сегодня ужин к восьми часам. По традиции его накроют в гостиной герцогини, в комнате, которая примыкает к твоей спальне.

Дверь закрылась, и я осталась одна в спальне, пышность которой не уступала парадным апартаментам. Посреди комнаты стояла огромная кровать под пологом на четырех позолоченных столбиках, а на ней, словно сорняк среди экзотических растений, покоилось мое скромное серое платье из органди. Оно живо напомнило мне о том, что я не настоящая герцогиня. Платье словно кричало: «Гувернантка!» Мне захотелось выбросить его. Я стояла у кровати в своем свадебном наряде и понимала, что становлюсь другой и мне уже по нравится мысль о возвращении к прежней роли.

В дверь тихо постучали. Появилась Полли. На ней была красивая новая форма.

– Ваша светлость, позвольте помочь вам переодеться.

Ваша светлость! Гарри ненавидел это обращение – елейное, раболепное и слишком замысловатое. Но мне придется привыкать.

– Спасибо, Полли, – ответила я с улыбкой. – Будьте добры, расстегните мне платье, а потом принесите халат.

Когда платье было снято, я сняла с головы фату и диадему, свадебный подарок от матери Гарри. Ее следовало надевать на придворные балы.

Полли воскликнула:

– Ваша светлость сегодня была такой красивой! А у герцога был такой гордый вид!

– Спасибо, Полли.

Я надела тот же тонкий халат, который был на мне в памятную ночь в библиотеке, и села за резной туалетный столик. Внезапно я поняла, что мне действительно необходим отдых. Отослав Полли, я распустила волосы и начала причесываться. Потом прилегла на кровать. Меня разбудил внезапный стук. Вслед за тем дверь распахнулась, я услышала шаги и звон фарфора и хрусталя. В соседней комнате слуги накрывали к ужину стол.

Я скалывала волосы, когда услышала шаги моего мужа. Я надела серое кисейное платье с широким белым воротником, бегло оглядела себя в зеркале и вышла к нему.

Едва взглянув на меня, он отпустил слугу и сказал:

– Боже правый, неужели ты должна носить это платье? Ты теперь моя жена, а не гувернантка.

Я вскинула подбородок:

– Боюсь, это лучшее, что у меня есть.

– Как только мы приедем в Лондон, ты пойдешь к лучшему Кутюрье и приобретешь гардероб, который больше подходит к твоему положению и твоей внешности.

Войдя ко мне в спальню, он распахнул дверцы гардероба и принялся разглядывать его скудное содержимое. Одно практичное пальто, коричневое габардиновое платье, дождевик, шляпка… Захлопнув дверцы, он круто повернулся на каблуках.

– Это все, что у тебя есть? Нечего сказать, подходящий гардероб для герцогини!

– Герцогиня я всего несколько часов. Извини, если моя одежда тебя оскорбляет. – Слова были кроткими, а тон – отнюдь нет.

Не слушая меня, он смотрел на мою шею. К моему изумлению, он вдруг сорвал с меня широкий белый воротник и отбросил его в сторону.

– Не желаю, чтобы моя жена была пуританкой!

Я совершенно не ожидала того, что последовало далее. Он рывком сбросил серое платье с моих плеч, потом его руки принялись нетерпеливо срывать с меня одежду. Я пыталась вырваться, волосы мои разметались по плечам.

– Вот как тебе следует выглядеть! Как женщине, той женщине, какой ты являешься.

Я стояла перед ним, опустив голову, и дрожала с головы до ног, волосы упали мне на лицо. Вдруг он рывком поднял меня на руки. Хотя он раздевал меня грубо и почти зло, когда он уложил меня на постель, он стал невыразимо нежным.

Глава 20

Утром мне было так хорошо, что некоторое время я не открывала глаз. Я понимала, что пережила величайшее счастье, изменившее не только мою жизнь, но и меня самое: я стала женщиной, и женщиной сделал меня Гарри.

Я исполнилась мира и покоя и повернулась, ища мужа. Мне хотелось прильнуть к нему, как ночью; хотелось долго нежиться в его объятиях. Но он ушел. Рука моя нащупала только смятые простыни и подушку. Пока я спала, он встал и ушел от меня!

Почему он ушел? Утолил свою страсть, как до меня утолял ее с другими, и ушел, как уходил от моих предшественниц. А я по ошибке приняла его страсть за чувство, которое человек испытывает только по отношению к своей жене.

Часы на башне пробили восемь. Я только успела накинуть халат, как Полли принесла мне завтрак. Солнце за окнами ярко сияло, прекрасный день для путешествия. Нам нужно было успеть на одиннадцатичасовой поезд в Лондон. Я спустилась вниз, одетая в свой твидовый костюм.

При виде мужа я несказанно оробела, и, хотя в присутствии слуг он изображал внимательного и заботливого супруга, в его поведении чувствовалась скованность. Однако он подсадил меня в экипаж, укрыл мне колени пледом как образцовый, заботливый молодой муж и сел рядом со мной. Наша маленькая кавалькада выехала из замка: мы с Гарри в первой карете, Саймон и камердинер мужа во второй, а в третьей груда багажа.

Я не могла не сравнивать наш отъезд с захолустной станции с прибытием в тот ветреный день в начале марта. Тогда я была одна и сама несла корзинку со своими пожитками, а сейчас весь персонал станции выстроился в ряд: начальник станции во всем великолепии, в цилиндре и во фраке, носильщики по стойке «смирно». Мы не были обычными пассажирами. Мы были герцогом и герцогиней Квинсфорд, фактическими правителями этой крошечной части света.

Наконец торжественные проводы завершились. Я забилась в угол нашего купе и завернулась в полотняный пыльник, которым снабдила меня свекровь, дабы предохранить мою одежду от паровозной копоти. Саймон ехал в соседнем купе, однако перед отправлением он зашел к нам и вручил моему мужу «Таймс», а мне – дамский журнал. Он держался вежливо и сухо, чем немало огорчил меня.

Поезд отправился, дверь в наше купе закрыли. Гарри задумчиво посмотрел на меня и спросил:

– В чем дело, Оливия? Тебе плохо?

– Как может мне быть плохо? Я сделала блестящую партию. У меня есть титул и положение.

– Тем не менее, ты несчастна, И все из-за вчерашней ночи.

Все внутри меня кричало: неправда! Я несчастна не из-за вчерашней ночи, а из-за сегодняшнего утра. Я оказалась дурой и поверила, что его страсть является признаком любви! Сейчас же рядом со мной словно сидел незнакомец. Невозможно было поверить, что совсем недавно я лежала в его объятиях и отвечала на его пыл.

Поэтому я промолчала, и он вынужден был заговорить первым.

– Я нарушил обещание, – сухо сказал он. – Я дал слово не предъявлять к тебе никаких требований и нарушил его. Должен попросить у тебя прощения.

– Нет необходимости, – ответила я с наигранным равнодушием. – Меня воспитывали нетрадиционно, и я знаю, что у мужчин есть потребности, которые нужно удовлетворять.

– Не говори так, Оливия!

Мне стало стыдно. Я понимала, что сморозила ужасную глупость, но ничего не могла с собой поделать.

– Это правда, Гарри. Я прекрасно понимаю: вчера ночью ты пришел ко мне только потому, что женщина, ради которой мы заключили наш смехотворный союз, была далеко.

Губы его сжались. Некоторое время мне казалось, что он вот-вот набросится на меня. Но потом он тихо сказал:

– Думай что хочешь. Но будь уверена: впредь я намерен соблюдать условия договора. Вчерашняя ночь не повторится.

Я вскинула вверх подбородок, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Я уже забыла о вчерашней ночи.

На протяжении всего долгого, медленного путешествия в Лондон мы молчали.

С самого прибытия в столицу меня закрутил вихрь бесконечных удовольствий, которые были рассчитаны на долгие недели, Даже от скучных примерок меня избавили, так как вдовствующая герцогиня заранее послала в Лондон мои мерки, и самые необходимые вещи уже ждали меня.

Герцогиня приехала к нам через два дня. Я обрадовалась ей больше, чем ожидала. По крайней мере, она меня любит. Она хотела, чтобы я стала ее невесткой. Она тактично познакомила меня с обычаями высшего света и загадочными подробностями придворного этикета. Мне все эти обычаи показались фальшивыми, и я так ей и сказала. Она укоризненно покачала головой:

– Моя дорогая Оливия, одному вы непременно должны научиться: держать свои мысли при себе. Ваша прямота шокирует людей.

– Они сами шокируют меня! Все как один – притворщики и лицемеры. И абсолютно лишены каких бы то ни было социальных взглядов.

– Дорогая, вы, конечно, не имеете в виду социалистических взглядов?

– Именно их, Мама, она и имеет в виду.

Гарри незаметно подошел к нам и смотрел на меня со знакомой насмешливой улыбкой.

– Тогда ты должен ее обуздать, Гарри.

– Обуздать Оливию? Невозможно! В ее золотой головке живет независимый ум.

Герцогиня повернулась ко мне и умоляюще сказала:

– Но вы ведь попытаетесь перерасти свои идеи, дорогая? Они так не идут женщине. Посмотрите на леди Уорвик! Ее близости с королем настал конец в тот момент, когда она стала социалисткой, хотя, признаю, они остались друзьями. Его величество всегда лоялен к своим женщинам, даже после того, как расстается с ними.

Я рассмеялась и поцеловала ее. Какое счастье, что мы любили друг друга! Иначе ее нетерпимость могла бы сделать меня несчастной.

– Обещаю, – заверила я ее, – держать мои возмутительные идеи при себе. Я не опозорю вас публично. Я хочу, чтобы вы мною гордились.

Она обняла меня и притянула к себе:

– Я и так горжусь вами, Оливия. Вас почти нечему учить. Оставайтесь такой же очаровательной, какая вы есть, и все полюбят вас так же, как и я.

Молодую герцогиню Квинсфордскую поспешили представить свету. Началось все с небольших приемов, домашних вечеров, неофициальных ужинов в обществе короля, которые проходили вполне непринужденно. Нас приглашали на балы, каждый из которых обходился в тысячи фунтов, на пышные обеды в «Савое» или «Карлтоне». Меня вела уверенная рука свекрови, которая особо следила за тем, чтобы в первую неделю нашего пребывания в Лондоне мы нигде не сталкивались с Хитами. Всем внушалось, будто наша свадьба стала кульминацией долгого тайного романа, который разворачивался в то самое время, когда лорд Хит подозревал жену в неверности.

Гарри хорошо играл свою роль. На публике он был гордым мужем, наедине – внимательным компаньоном, но ни разу больше не приходил ко мне в спальню.

Вдовствующая герцогиня осталась вполне довольна. Я всегда была великолепно одета, на мне были драгоценности. Но куда бы мы ни ходили, мы всюду натыкались на одни и те же лица, и чем чаще я их видела, тем меньше они мне нравились. Наверное, даже через пятьдесят лет высший свет останется странным калейдоскопом одних и тех же имен, наделенных фальшивым блеском. Мне было не по себе из-за того, что я не просто вошла в ряды избранных, но вознеслась на самый верх.

Прошло две-три недели с нашего приезда в Лондон, и город наполнился слухами о молодой герцогине Квинсфордской. Мы постоянно были на публике, и скоро я затосковала. Мира и покоя Фэрмайла особенно недоставало во время верховых прогулок среди множества карет и автобусов, которые катили во всех направлениях.

Насколько проще жизнь в Фэрмайле! Одна мысль о замке вызывала у меня тоску по дому. Однажды я отважилась спросить Гарри, когда мы вернемся.

– Мы здесь всего несколько недель, – удивился он: – Неужели тебе скучно?

– Не то чтобы скучно, просто немного не по себе.

– А по-моему, ты прекрасно приспособилась к столичной жизни.

– Но разве мы не добились своего? Ты женился на мне, чтобы избежать скандала и сплетен и чтобы спасти свою любовницу от кары мужа. Сейчас обе цели достигнуты.

Он ответил мне улыбкой.

Глава 21

Один гость, который часто приходил в Квинсфорд-Хаус, не был похож на остальных. Я всегда радовалась доктору Райнхарту, с которым могла вести долгие беседы на его родном языке. Мои лингвистические способности очень пригодились в моей новой роли. Свекровь гордилась тем, что я способна разговаривать с французским послом по-французски, с немецким – по-немецки, а с итальянским – по-итальянски. Доктор Райнхарт приходил к Гарри, чтобы обсудить проблемы его больницы. Он создал в ней новое отделение психотерапии и добился значительных успехов. Однако в целом нашу лондонскую жизнь заполняли развлечения, и я понимала: рано или поздно мы встретимся с Хитами. Следуя этикету, я послала Джозефине приглашение на домашний прием, которое она вежливо отклонила. Ответ принесли из их дома на Керзон-стрит: по-видимому, женитьба Квинсфорда убедила Юстаса в ее невиновности. И все же мы встретились. Случай представился блестящий: роскошный ужин в «Савое». Его устроили во дворе, заполненном водой и превращенном в миниатюрную копию Венеции. По «каналам» плавали гондолы, в которых гости наслаждались изысканными блюдами, сидя на шелковых подушках. Тот ужин стал одним из самых дорогих и пышных, о нем должны были вспоминать долгое время спустя. Но мне он запомнился двумя вещами, моей встречей с Джозефиной и потрясением при виде ее мужа.

Мы с Гарри отправились в «Савой» одни. Обычно мы присоединялись к группе друзей, но в тот вечер мы заняли отдельную гондолу и ужинали в одиночестве, наслаждаясь мягким светом и тихой музыкой. На мне было платье золотистого цвета, которое выбирал сам Гарри, на шее и в ушах сверкали изумруды.

– Золотое платье для золотой девушки, – заявил мой муж. – По-моему, очень уместно.

– Значит, ты одобряешь мой внешний вид? – уточнила я.

– В высшей степени. Моя жена сегодня выглядит настоящей красавицей.

Его слова выражали восхищение красотой, и не более того, однако они согрели мне душу. Я вдруг уверилась в том, что все пройдет замечательно. Как прекрасно провести целый вечер наедине с мужем!

Оглянувшись, я увидела, что к нам приближается еще одна гондола. В ней сидела женщина в платье с низким вырезом из розового атласа. На шее у нее было ожерелье с изумрудами и рубинами. В темно-каштановых волосах также сверкали рубины.

Я сразу узнала ее, и у меня пересохло в горле. Видимо, у меня изменилось выражение лица, потому что Гарри спросил:

– В чем дело, Оливия?

Потом он проследил за моим взглядом.

Гондолы приблизились друг к другу. Мы обменялись приветствиями. Леди Хит лучезарно улыбнулась мне, поздравила Гарри, затем обернулась к мужу и проворковала:

– Юстас, дорогой, кажется, ты еще незнаком с молодой герцогиней Квинсфордской!

Однако престарелый супруг не слышал ее: видимо, он так устал, что попросту заснул. Голова его упала на грудь. Юстас показался мне еще старше, чем тогда, в Фэрмайле: он выглядел почти трупом, которого насильно подняли из гроба и оживили. Вряд ли он проживет долго, особенно если молодая жена будет повсюду таскать его за собой.

Словно ледяная рука прикоснулась к моему горлу. Как только очаровательная Джозефина овдовеет, она снова станет любовницей моего мужа, а я, вступившая в брак по расчету, должна буду смотреть на их интрижку сквозь пальцы.

Я протянула руку лорду Хиту:

– Мы с вами встречались, хотя вы меня, скорее всего, не помните. Мы с вашей женой сплетничали как-то вечером в Фэрмайле.

Лорд Хит поморгал в добродушном замешательстве и склонился над моей рукой. Очевидно, он меня не помнил, но также очевидно, что я ему понравилась.

– Это произошло в тот день, когда мы с Гарри тайно обручились. – Я обернулась к мужу с улыбкой и добавила: – Помнишь, дорогой?

Джозефина очаровательно надула губки.

– Несправедливо было делать из ваших отношений тайну. Правда, Юстас? – громко сказала она.

– Мы хотели сыграть тихую, спокойную свадьбу, – весело возразил Гарри. – Никакой суеты.

– Прекрасная мысль, дорогой. Так удобно! Ты очень ловко все предусмотрел, – понизив голос, ответила ему Джозефина.

Лорд Хит ее не услышал, зато я слышала все и поняла, что она имела в виду.

– Поздравляю, Квинсфорд! – прошамкал лорд Хит. – У вас красавица жена. Не удивляюсь, что вы ото всех ее скрывали.

Гондолы разъехались. Издали до нас донесся визгливый голос Джозефины:

– Вы непременно должны прийти к нам на ужин, не забудьте! А вас, герцогиня, я жду на своем следующем домашнем приеме. Мы должны были уехать в Девон, но Юстас, слава богу, передумал.

Они уплыли. По лицу Гарри, когда он смотрел на меня, невозможно было понять, о чем он думает.

– Спасибо, Оливия, – только и сказал он.

Я не могла говорить, меня душили слезы. Я видела, какой взгляд метнула она на моего мужа – интимный, тайный взгляд, какой дарят любовнику, и сердце подсказывало мне: недалек тот час, когда она потребует свое.

Глава 22

Дома нас ждал доктор Райнхарт. Я удивилась такому позднему визиту. Спускаясь утром вниз, я услышала голоса. Муж беседовал с Саймоном Дювалем, я уловила обрывок фразы:

– …столько времени потрачено зря!

Я удивилась. В чем Гарри может упрекать Саймона?

Шорох моих юбок привлек внимание Гарри. Подняв голову, он увидел, что я одета для прогулки, и обратился ко мне с доброй улыбкой, которая всегда появлялась на его лице в присутствии посторонних:

– Куда ты собралась, дорогая? Кататься в парке?

– Нет, за покупками. Хочу кое-что купить Пенелопе… Доброе утро, Саймон! Здесь, в Лондоне, мы редко видимся. Надеюсь, муж не слишком загружает вас делами.

– Саймон только что из замка, – весело ответил за него муж. – Он привез тебе весточку от Пенелопы.

Я сбежала вниз по лестнице.

– Она просит, чтобы вы поскорее возвращались, верно, Дюваль?

Мне стало грустно.

– Расскажите, как дела в Фэрмайле, – попросила я.

– Как обычно, мэм.

– Что значит «как обычно»? Довольна ли Пенелопа? Как выглядит сад? Наверное, деревья все в цвету.

– Да, в цвету. А девочка кажется довольной, хотя и скучает по вам, – сказал Дюваль и торопливо откланялся.

Я порывисто повернулась к Гарри:

– Когда мы поедем в Фэрмайл?

– Ты действительно так хочешь вернуться?

– Да! Здешняя жизнь кажется мне чередой бесконечных удовольствий, которым предаются бездельники, и здесь никто не думает о других. Если я вернусь в замок, ни один человек не будет по мне скучать.

Он усмехнулся:

– Напротив. По тебе будут скучать как мужчины, так и женщины, но по разным причинам. Мужчинам жаль будет, что ты уехала, а женщины будут радоваться. – Он смерил меня лукавым взглядом и продолжил: – Вижу, ты не спрашиваешь почему.

– Потому что мне все равно. Уберите одну нарядную куклу, и ее тут же заменит другая.

– Ты становишься циничной.

– Я реалистка. Я смотрю правде в глаза. Если помнишь, однажды ты сказал то же самое.

– У тебя хорошая память.

– Ту сцену забыть нелегко.

– Жаль! У нас с тобой все могло бы сложиться по-другому, не подслушай ты наш разговор с матерью.

– По-моему, у нас все сложилось замечательно. Так, как ты хотел: бедный Юстас теперь верит, что его жена не была твоей любовницей, и не спрятал ее от тебя.

Он резко выпустил мою руку.

– Кажется, твоя карета подъехала. Наслаждайся покупками, бунтарка-златовласка, но, прошу тебя, не забывай, что отныне ты – герцогиня Квинсфордская!

– Пусть я и герцогиня, но я еще и человек!

– И женщина, – загадочно парировал он. Известие о возвращении в замок застало меня врасплох.

– Завтра прикажи своей горничной собирать вещи, – сказал Гарри как бы между прочим, когда мы вернулись после очередного ужина. – Утром мы уезжаем в Фэрмайл.

На обратном пути я завела речь о Пенелопе.

– Я хочу, чтобы она жила рядом с нами, а не в школьном крыле. Ей пора привыкать чувствовать себя частью семьи.

– Семьи? – иронически переспросил Гарри.

– Пусть, наконец, поймет, что ее любят.

– А сейчас она этого не чувствует?

– Нет. С ней обращаются просто как с твоей воспитанницей.

– Она и есть моя воспитанница.

Я еле удержалась от резкого ответа. Мне хотелось напомнить ему его собственные слова. Не он ли говорил матери, что в жилах девочки течет кровь Квинсфордов?

– Ее положение неопределенно. Она не является членом семьи, но и не принадлежит к обслуге; она сидит между двух стульев. У нее есть крыша над головой, ее хорошо одевают и учат. Но никто не любит ее в истинном смысле слова.

– Я делаю для нее все, что могу, – нехотя ответил он.

– Значит, делаешь недостаточно. Она считает тебя кем-то вроде отдаленного божества: то обожает тебя, то ненавидит.

– Ненавидит?! – Он был искренне изумлен. – За что ей ненавидеть меня?

Я не могла сказать ему: потому что ты ее отец, но не признаешь ее; потому что ты просто выполняешь по отношению к ней свой долг, но не более того. Поэтому я ответила уклончиво:

– Ты, наверное, сам ответишь на свой вопрос.

Он некоторое время хмурился и молчал, а потом сказал:

– Если бы я не любил девочку, зачем бы я заботился о ней?

– Ты заботишься о ней, потому что любил ее мать. Ведь так, Гарри?

– Да, конечно.

– Ты расскажешь мне о ней?

– Когда-нибудь расскажу, – не сразу ответил он.

– Ведь меня поселили в ее комнатах? Там ее вещи, ее одежда…

– Да.

Сухим ответом он как бы закрыл тему, а мне хватило ума не приставать к нему с расспросами. Да я и не хотела ничего знать, так как вернулась ревность. Кем бы она ни была, ей досталось больше счастья, чем мне, его жене.

– Разве Пенелопа несчастна? – вдруг спросил он.

– Когда я приехала в замок, она была несчастна.

– Почему? Я даю ей все, что нужно ребенку ее возраста.

– Кроме общества сверстников. Она вынуждена была искать друзей среди прислуги; принимая во внимание все обстоятельства, ее нельзя винить. Я хочу все изменить. В конце концов, я ведь ее ма… то есть опекунша.

– Ты имеешь право делать с ней все, что считаешь нужным, до поры до времени.

– До поры до времени?

– У меня есть планы, касающиеся ее.

Я ждала, но больше он ничего не сказал. Наш разговор происходил во время долгого путешествия от станции к замку.

Когда впереди показались огромные башни, стоящие по обеим сторонам от парадных ворот, мною овладело восхитительное чувство. Я дома! Мы въехали в ворота; привратник снял шляпу, его жена и дочери присели. Я вспомнила, как ехала сюда в первый раз, и улыбнулась. Заметив мою улыбку, Гарри спросил:

– Оливия, что тебя рассмешило?

– Я вспомнила, как в первый раз въехала в эти ворота… Тогда мне показалось, будто я попала в заколдованное королевство, откуда нет возврата.

– Должно быть, у тебя сильная интуиция, – беззаботно заметил он.

Я откинулась на спинку сиденья и стала смотреть в окно. Вот опять дорога бесконечной лентой вьется по парку, вот появились зеленые лужайки. И вдруг перед нами неожиданно выросла серая громада замка. На башне развевался герцогский штандарт.

Слуги выстроились в ряд, приветствуя нас. Прежде я даже не понимала, какая огромная армия трудится в замке. Вдруг я заметила: кое-кого недостает.

– Миссис Гарни, – спросила я, – где Алиса?

Экономка удивленно оглянулась. Полли, назначенная моей камеристкой, стояла первой в ряду, горделиво сияя, однако племянницы миссис Гарни не было. Я заметила, что экономка недовольно поморщилась. Для прислуги, какой бы незначительной она ни была, отсутствовать во время приезда хозяев, непростительный промах, заслуживающий самого сурового наказания. Я понимала, что экономкой владеет не только гнев, но и замешательство, ведь Алиса – ее родственница.

– Найдите ее, миссис Гарни, – распорядилась я, – и пришлите ко мне.

– Слушаюсь, ваша светлость.

Слуги разошлись, осталась только Полли, обязанная сопровождать меня наверх.

Гарри склонился над моей рукой и поцеловал ее! Подняв голову, я увидела, что он улыбается.

– Умница, моя герцогиня, – прошептал он.

Мне хотелось самой вручить подарки Пенелопе, и я попросила, чтобы свертки, не распаковывая, отнесли в мою комнату. Мне не терпелось увидеть девочку. Жаль, что она не вышла встретить нас. Видимо, мисс Уэйт хотела произвести впечатление на новую хозяйку замка своим усердием.

Оставив Полли раскладывать вещи, я поспешила в школьное крыло. Дойдя до конца коридора, который вел в мои прежние апартаменты, я вдруг услышала чей-то смех. Кто-то смеялся в комнатах, которые когда-то принадлежали матери Пенелопы.

Но никто не имел права находиться там сейчас!

Я распахнула дверь, из-за которой доносилось хихиканье, и застыла на пороге. Те, кто там находились, тоже застыли от изумления. Одной была Пенелопа, другой – Алиса. Обе были разодеты в наряды, вынутые из шкафов. На кровати высилась груда атласных, бархатных и парчовых платьев, которые они уже примерили, – платьев, которые Гарри бережно хранил долгие годы в память о дорогой ему женщине.

Гнев охватил меня, на некоторое время я лишилась дара речи. Пенелопа тихо вскрикнула и неуверенно шагнула ко мне. Ее огромные черные глаза с восхищением оглядывали меня.

Отложив свертки с подарками, я приказала:

– Сними это.

Она повиновалась беспрекословно и принялась стаскивать с головы высокую шляпу с перьями. Я механически помогла ей, но поверх ее головы неотрывно смотрела на Алису, на лице которой играла наглая улыбка.

– Где вы взяли ключ? – спросила я. Алиса пожала плечами.

– Отвечайте немедленно!

Улыбка тут же исчезла с ее лица. Она вспыхнула, но ничего не ответила.

Я подошла к камину и позвонила в колокольчик три раза. Алиса начала торопливо снимать с себя атласное платье, дергая дрожащими пальцами неподатливые крючки.

Я немного успокоилась, но гнев по-прежнему душил меня.

– Это была ваша идея, Алиса?

– Нет, – вызывающе ответила она, но за ее дерзостью явно крылся страх.

– Нет… а дальше?

– Нет, мэм.

– Ваша светлость.

– Ваша светлость, – нехотя повторила она.

– А теперь отвечайте. Это была ваша идея? Где вы взяли ключ? И как вы посмели сюда войти?

– Все придумала мисс Пенелопа, ваша светлость. Она и уговорила меня.

Пенелопа, безуспешно пытавшаяся выбраться из широкого платья, тихо ахнула.

– Неправда! – едва слышно выговорила она. В глазах ее плескалось неподдельное изумление. В прежние времена, когда Пенелопа лгала, у нее не было такого взгляда.

Обернувшись через плечо, я приказала:

– Оставайтесь здесь, Алиса.

Девушка была уже почти у двери, она двигалась быстро, украдкой. Я помогла Пенелопе застегнуть платье. Потом пригладила ей волосы и сказала:

– Мне нужно, чтобы вы обе сказали правду. Если Алиса лжет, значит, все расскажешь ты. А вот, кстати, и миссис Гарни.

Прямая фигура в черном платье застыла на пороге. Она с явным отвращением оглядывала комнату, платья и свою племянницу.

– Наверное, – сказала я, – мне не нужно рассказывать вам, что происходит, миссис Гарни. Я застала здесь Алису и Пенелопу, одетых в эти наряды.

Экономка повернулась к горничной:

– Как вы посмели, мисс? Так вот чем вы занимались, пока все находились в главном холле! Что же мне с вами делать? Ах, ваша светлость, как прикажете с ней поступить?

– Сначала добейтесь от нее правды, а потом я решу, что с ней делать. Я хочу знать, кто придумал эту шалость и как к ней попал ключ от шкафов.

– Я уже говорила ее светлости! – вскричала Алиса. – Мисс Пенни меня уговорила. Она захотела нарядиться и попросила меня помочь.

Я почувствовала, как Пенелопа сжала мою руку, и спросила:

– Пенелопа, она правду говорит?

Девочка вспыхнула, но промолчала. Я понимала, что горничная лжет: ее бегающие глазки говорили сами за себя. Но Пенелопа все же предпочла не выдавать ее.

– Это правда? – повторила я.

Из чувства преданности она заявила:

– Какая разница? Алиса – мой друг.

– Нет, она тебе не друг, раз завлекает тебя в беду да вдобавок сваливает вину на тебя.

– Она не хотела! Она нашла ключ и подумала, как весело будет примерить наряды. Я с ней согласилась.

– Согласна, мерить наряды весело, но шкафы были заперты.

– Их не имеет права открывать никто, кроме меня! – добавила миссис Гарни. Ее глаза метали молнии. – Итак, мисс, отвечайте! Где вы взяли ключ? А если нашли его случайно, почему не отдали мне?

– Я его не находила! Она все придумала: я прислуга и меня легко обвинить.

Потрясенная такой ложью, Пенелопа вскрикнула от обиды. Я рассеянно положила руку девочке на плечо. Когда я сама в последний раз отпирала шкаф? После верховой прогулки… Я повесила амазонку в шкаф и забыла вернуть ключ Гарри. Тогда я подошла к бюро, потому что собиралась написать письмо тете Агате. Ключ же в спешке бросила в ящик комода и забыла о нем.

– Я знаю, где вы нашли ключ, Алиса. В бюро. Зачем вы его открывали?

Она вспыхнула и пробормотала:

– Я вытирала пыль, мэм.

– В ящиках?

Миссис Гарни вышла из себя:

– Как вы посмели рыться в ящиках, мисс? Ваша задача – вытирать пыль с мебели. За такое вас уволят!

Девушка с притворным равнодушием пожала плечами. Алиса мне никогда не нравилась, но сейчас моя неприязнь возросла многократно. Я презирала ее не только за то, что она пыталась свалить вину на девочку, но еще и за то, что она сделала с Пенелопой раньше. С Алисой было непонятно, где заканчивается правда и начинается ложь, но Пенелопа верила всему, что она говорила. Если мне удастся доказать, что Алисе нельзя доверять, ее влиянию на Пенелопу конец – раз и навсегда!

Осторожно подбирая слова, я обратилась к горничной:

– Откуда вы знали, что ключ подходит к шкафам? Потому что у вашей матери имеется такой же? Вы видели, как она отпирает шкафы, не так ли?

Экономка ахнула.

– Ее матери, ваша светлость? Да что вы! Алиса – моя племянница, дочь моей сестры Эмили! Эмили работает в доме священника; ее наняли после того, как родился ребенок. Больше никто не принял бы ее на работу. Эмили опозорила семью, вот что она сделала, но все же она – моя сестра, и потому я взяла ее дочь в замок, как только она подросла. Алиса вечно мутила воду среди служанок. Буду признательна, мэм, если вы ее прогоните. Пусть-ка Эмили теперь сама заботится о своей дочери.

– Спасибо, миссис Гарни. Согласна, Алиса должна покинуть замок, но пока у меня есть еще одно дело. Я хочу, чтобы для мисс Пенелопы приготовили Голубую комнату. Она больше не будет спать и есть в школьном крыле. Классную комнату она будет посещать только во время уроков.

– Очень хорошо, мэм.

Я заметила, что Алиса остановилась на пороге. Она ждала, когда можно будет нанести последний удар. Посмотрев на меня, потом на груду платьев на кровати и, наконец, на Пенелопу, она растянула губы в улыбке и заявила:

– Что плохого в том, что она вырядилась в платья своей матери?

Миссис Гарни вытолкнула нахалку за дверь. Я подошла к кровати и начала развешивать платья на плечики.

– Помоги мне повесить их на место, Пенелопа.

Девочка не ответила. Я подняла голову. Она стояла совершенно неподвижно, казалось, у нее онемело лицо.

– Это правда? – тихо спросила она.

– Да, дорогая.

Она задумалась на мгновение.

– Зачем их хранят? Она что, вернется?

– Могу ответить только на первый твой вопрос. Их хранят, потому что герцог очень ее любил.

– Он хранит их в память о ней?

– По-моему, да.

– Значит, она умерла.

Ее слова прозвучали так трогательно, что я невольно обняла ее и прижала к себе.

– Не знаю, милая.

– А может, она просто уехала?

– Может быть.

– Значит, она меня не любила?

– Не говори так. – Я почувствовала, что девочка вот-вот расплачется, и решила отвлечь ее. – Пошли! – приказала я. – Помоги мне все убрать. Не забудь накрыть вешалки чехлами от моли. Господи, представляю, как ты веселилась, примеряя их!

Против воли она улыбнулась:

– Да! То есть вначале. Но сейчас мне уже не весело.

Заперев шкаф, я вручила ей подарки и сказала:

– А сейчас пойдем и посмотрим твою новую спальню. Она тебе понравится. И ты будешь рядом с нами.

С нами. С Гарри и со мной. С мужем и женой. С отцом и мачехой… Мысль о том, что я стала мачехой Пенелопы, пришлась мне по душе. Девочке очень нужна мать. Я решила при первой возможности поговорить о ней с мужем.

Глава 23

Возможность представилась в тот же вечер, после ужина. На скатертях ни единого пятнышка, серебро сияет, хрустальные бокалы сверкают. Все было безукоризненным, включая мою внешность. Я очень тщательно подобрала вечерний туалет, платье из переливчатой тафты. В зависимости от освещения оно казалось то бирюзовым, то синим. Плечи я оставила непокрытыми, из украшений надела только серьги и браслет с сапфирами. Я надеялась, что Гарри останется доволен моим внешним видом. Когда я спустилась вниз, он бросил на меня единственный взгляд, но я не поняла, одобряет он меня или нет и чем вообще заняты его мысли.

За ужином меня посетила грустная мысль. Что, если вся наша жизнь будет такой – скованной, официальной, без близости даже на словах? Мне так хотелось, чтобы он считал меня женщиной, а не просто собеседницей за столом и хозяйкой дома!

Я обрадовалась, когда он отпустил слуг, однако его первое замечание, когда мы остались одни, было типичным для него:

– Надеюсь, ты не считаешь все церемонии такими уж невыносимыми.

– Скоро привыкну.

– В этом я нисколько не сомневаюсь. Ты учишься семимильными шагами.

– Ты удивлен?

Он улыбнулся такой знакомой улыбкой:

– Между прочим, Оливия, сколько тебе лет?

– Почти двадцать.

– Такая молодая! – прошептал он. – Надеюсь, ты не пожалеешь о том, что вышла замуж за человека намного старше себя.

– Возраст здесь ни при чем. Важно, подходят ли люди друг другу.

– А мы, по-твоему, подходим?

– Скоро станет ясно.

– А если окажется, что мы друг другу не подходим?

Я не сумела ответить, сама мысль была мне невыносима. В глубине души я понимала, что никогда не расстанусь с надеждой завоевать его любовь. Ведь я его жена, по крайней мере, была ею одну ночь. Я часто вспоминала ту ночь, лелеяла воспоминания о ней, а он… скорее всего, он давно все забыл.

Ему подали портвейн, и я, подчиняясь этому неписаному сигналу, встала, намереваясь удалиться в гостиную, но он поспешно сказал:

– Прошу тебя, не уходи. Давай хотя бы поговорим. Если мы с тобой не будем разговаривать, как мы узнаем друг друга? До сих пор у нас почти не было возможности общаться. Светское лондонское общество – враг близости.

Он поднял свой бокал и медленно пошел вокруг стола. Придвинув стул, он сел вполоборота ко мне. Когда он поднял руку и прикоснулся ко мне, кровь во мне закипела. Я не хотела, чтобы меня так мучил человек, который не желает становиться по-настоящему моим мужем, и непроизвольно отстранилась.

– Извини, – сказал он. – Я забылся.

– Забываться не следует, – парировала я. – Особенно в твоем мире.

– Он стал и твоим, ты вступила в него. И не только в Лондоне, но и здесь, в замке. Ты затеваешь радикальные перемены.

– Да, я приказала переселить Пенелопу в другую комнату. Ты предоставил мне самой решать все вопросы, связанные с ней.

– А я и не возражаю. Пока она остается здесь, ты сохранишь за собой это право.

– Пока она остается… Что ты имеешь в виду?

Кажется, он пожалел о своих словах, потому что ответил уклончиво:

– Она скоро вырастет…

– А пока ей нужна мать. Ты не знаешь, а я знаю, как она тоскует по ней.

Он нахмурился. Мне показалось, что в его глазах мелькнула печаль, но он сказал лишь:

– Ты права… я не знал. – Потом он подарил мне свою ослепительную улыбку. – Значит, ты стала для нее мачехой. Я очень признателен тебе.

– Мачеха не то, что родная мать, – возразила я, надеясь, что он удовлетворит мое любопытство.

Но он переменил тему:

– Я слышал также, что ты уволила горничную.

– Да. Мы с миссис Гарни решили, что она должна уйти. Откуда ты узнал?

– От старшего лакея. Он докладывает мне обо всем, что происходит в замке.

– Ты сам не возражал бы против увольнения Алисы, если бы узнал причину.

– Она мне известна.

– Дело не только в платьях. Платья – предлог. Мне хотелось избавиться от Алисы с тех пор, как только я приехала в Фэрмайл. Она оказывала дурное влияние на Пенелопу.

– В каком смысле? – отрывисто спросил он.

– Она сказала Пенелопе, что обе они – незаконнорожденные. Точнее, она назвала их обеих «ублюдками», и Пенелопа подхватила это слово. – Его стул с грохотом полетел на пол. Он возвышался надо мной, дрожа от гнева. Я спокойно выдержала его взгляд и продолжила: – Алиса также уверяла, будто миссис Гарни – ее мать, но притворяется теткой. Я в присутствии Пенелопы разоблачила ее ложь.

– Что еще она наговорила девочке?

Я уже собиралась ответить, когда в дверь вдруг постучали. В столовую вошел Саймон Дюваль и быстро проговорил:

– Приезжал почтмейстер из деревни. Срочная телеграмма из Лондона…

Я не понимала, отчего Саймон так взволнован и отчего так встревожился мой муж. Гарри выхватил у него из рук телеграмму и вскрыл ее. Прочитав телеграмму, он тут же направился к двери, говоря на ходу:

– Мы должны спешить! Нельзя терять ни минуты!

Оба словно позабыли обо мне. Я осталась на месте и рассматривала сверкающий обеденный стол, пока не услышала за окном грохот колес и не поняла, что они уехали. Но куда? В Лондон? В такой час? На сердце у меня было тяжело. Я не могла отделаться от мысли: случилось что-то, что изменит нашу жизнь.

Глава 24

Утром все мои страхи рассеялись. Я радовалась яркому солнцу и новому дню. И почему телеграмма из Лондона так расстроила меня? Возможно, она связана с делами, и Гарри решил заняться ими незамедлительно.

Мы с Пенелопой позавтракали вместе. Вот еще одно недавно введенное мною правило, которое пришлось ей по душе. Завтрак накрыли у меня в гостиной, в той самой комнате, куда нам подали свадебный ужин.

Пенелопа остановилась на пороге, огляделась и наивно воскликнула:

– Наверное, они знали, что вы рано или поздно будете жить здесь!

– Кто «они»?

– Те, кто обставлял комнату. Цвет подобрали как будто специально для вас! – Она погладила позолоченную спинку кресла и добавила: – Золотое, как ваши волосы.

Мы вместе посмеялись и сели у открытого окна, любуясь розовым садом, окруженным живой изгородью и фигурными кронами деревьев, выстриженными в форме павлинов, лебедей и гордых орлов.

Снизу слышалось щелканье садовых ножниц. Садовники работали споро и умело.

После завтрака, отправив Пенелопу в класс, я послала за ее гувернанткой. Уэйти держалась еще более нервозно и мялась на пороге, бросая на меня испуганные взгляды и комкая в руках неизменный платок. Наш разговор прошел на удивление гладко. Уверенность мне придавало не элегантное платье и не новое положение, но какие-то перемены внутри меня самой, произошедшие за последние два месяца. Я больше не чувствовала себя Оливией Пенроуз, учительницей иностранных языков, – я стала герцогиней Квинсфордской, собранной и уверенной в себе. И мне нетрудно было обрисовать Мод Уэйт круг ее новых обязанностей.

– Начиная с завтрашнего дня уроки будут начинаться только после того, как Пенелопа покатается верхом в парке и надышится свежим воздухом. Я запрещаю наглухо закрывать окно в классе, а в хорошую погоду уроки будут проходить на улице. В итальянском саду есть пергола – там можно заниматься в дождь. Уверена, вы обе только выиграете от более здорового образа жизни.

Тут мисс Уэйт взволнованно кашлянула, будто желая подчеркнуть свое хрупкое сложение.

Я протянула ей пакет с книгами, купленными в Лондоне:

– Мне бы хотелось, мисс Уэйт, чтобы вы их проштудировали. Вы найдете в них немало пищи для ума.

Она осторожно взяла книги, словно они были раскаленными угольями, и, раболепно извиваясь, спросила:

– Надеюсь, вашу светлость не разочаровали мои теперешние методы? Могу заверить вашу светлость, что я прилагаю все усилия.

– Знаю. Вы хороший и добросовестный учитель, но всегда полезно узнать что-то новое. Когда вы прочтете книги, мы с вами их обсудим. Кое-что мне в них нравится, хотя вы, возможно, сочтете их нетрадиционными. Однако я уверена, вы согласитесь со мной и будете использовать их в обучении Пенелопы.

Она встревожено ела меня глазами. Видимо, она уже слышала о крутых и решительных переменах. Свежий воздух, сквозняки, страх подхватить простуду!

Как всегда, мне захотелось поскорее избавиться от нее, но она медлила.

– Вы хотите спросить меня о чем-то, мисс Уэйт?

– О нет, ваша светлость. То есть… если позволите, кто теперь будет учить мисс Пенелопу французскому? Наверное, наймут новую учительницу?

Возможно, таким образом она тонка намекала на мое недавнее прошлое и выражала надежду, что новая учительница станет ее союзницей. Как и прежде, за ее раболепием крылись хитрость и злоба. Я снова пожалела, что Пенелопа не ходит в школу.

– Я сама буду продолжать учить ее, мисс Уэйт.

Вы удивлены?

– Прошу прощения, мэм! Я просто подумала… у вас теперь столько новых обязанностей…

– Для воспитанницы моего мужа у меня всегда найдется время.

После того как она бочком вышла, мне предстояло обсудить меню на сегодня, побеседовать с главным лакеем и экономкой и решить еще много хозяйственных вопросов. Наконец дела закончились. Все утро меня манил сад, а за ним – река и огромный парк. Я взяла зонтик и пошла в розарий.

Я не спешила. Прошла мимо маленькой итальянской беседки инаправилась в сторону елизаветинского садика камней, окруженного каменной стеной, над которой протянули ветви персиковые деревья. На стене был бельведер, которого я не видела раньше, туда вели каменные ступеньки. Увидев, что до обеда время еще есть, я решила подняться в бельведер, не подозревая, что ждет меня там.

Глава 25

Едва ступив на порог, я застыла как вкопанная. В бельведере была женщина. Она лежала ничком на скамье – скорчившись, в темном пальто и юбке, закрыв лицо руками. Шляпа упала на землю, и масса густых черных волос разметалась по скамье.

Мой зонтик со стуком упал на пол, и незнакомка вздрогнула.

Потом она медленно повернула голову, с мертвенно-бледного лица на меня смотрели огромные черные глаза.

Я неуверенно шагнула к ней и сказала:

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? Вы больны? Пожалуйста, не бойтесь, просто скажите, кто вы такая и как здесь оказались.

Женщина с трудом села. Казалось, каждое движение дается ей с трудом, словно она беспредельно устала. Я заметила, что ее ботинки покрыты толстым слоем пыли.

– Вы прошли долгий путь, – ласково продолжала я. – Неудивительно, что вы устали. Вы пришли издалека?

– Со станции.

У нее был низкий голос и выговор образованного человека.

– Семь миль! – ахнула я. Женщина устало улыбнулась:

– Больше. Я обошла деревню стороной и шла полями и лесом. – Она удивленно добавила: – Лес совсем не изменился!

Я присела рядом с ней.

– Почему вы обошли деревню?

– Я не хотела ни с кем встречаться. Особенно в такой одежде! Ее, понимаете ли, пришлось украсть, потому что у меня не было костюма для путешествия. Я украла и деньги на билет. – Она издала тихий смешок. – Я и понятия не имела, что красть так просто, но, естественно, я верну и одежду, и деньги.

Я с интересом разглядывала незнакомку. На вид ей было около тридцати лет, но точнее определить было трудно из-за нездоровой белизны кожи. Она была очень худа, лицо избороздили преждевременные морщины. И все же она отличалась странной красотой.

– Когда вы в последний раз ели? – спросила я.

– Перед отъездом из Лондона я выпила чашку чаю с булочкой в вокзальном буфете, но это было не слишком приятно – я имею в виду буфет. Все глазели на меня, особенно мужчины. Женщина, которая путешествует одна, бросается в глаза.

Что-то заставило меня спросить:

– Когда вы уехали из Лондона? Сегодня утром?

– О нет! Вчера днем. Я села на первый же поезд, но приехала на станцию, когда уже сгустились сумерки.

– Где же вы ночевали?

– Здесь, – просто ответила моя собеседница. – Я хотела пройти в калитку, потому что мне не хотелось будить привратника. – Она потрогала дыру на юбке. – К сожалению, калитка оказалась запертой. Пришлось лезть через ограду. Не слишком достойный способ входить, правда?

– Значит, вы направлялись в замок?

Она удивленно посмотрела на меня:

– Естественно. Куда же еще? Но когда я дошла до конца аллеи, у меня закружилась голова. Тогда я вспомнила о бельведере и решила там отдохнуть. Должно быть, я заснула.

Я поняла, что она ослабела от усталости и оттого, что провела всю ночь под открытым небом. К счастью, ночь была теплой, а бельведер – закрытым. Положив руку незнакомке на плечо, я предложила:

– Пойдемте со мной. Вам надо поесть и отдохнуть, а потом вы расскажете, кто вы такая и зачем пришли.

Она с трудом встала на ноги и смерила меня удивленным взглядом:

– Почему вы меня расспрашиваете? Кто вы такая?

– Меня зовут Оливия, и я здесь живу.

– Я тоже, – спокойно ответила она. – Я жила здесь задолго до вас.

Глава 26

Так будто забыв обо мне, незнакомка спустилась вниз и направилась к замку. Я держалась поодаль. Интересно, обернется ли она, чтобы спросить у меня дорогу? Однако странная женщина уверенно шла вперед. Садовники уже закончили подстригать кусты – в саду никого не было.

– Прелестны, как всегда, – бросила незнакомка, хотя непонятно было, разговаривает ли она со мной или сама с собой. – Я всегда жалела, что из моего окна не видно розария…

То ли сила воли, то ли вид розария помог ей преодолеть усталость: она казалась оживленнее, чем раньше. Мы подошли к длинной террасе, куда выходили окна парадных комнат замка. Вдруг женщина остановилась.

– Не сюда! Прежде чем меня увидят, я должна переодеться.

Несомненно, она была прекрасно знакома с расположением помещений в замке. По мощенной булыжником дорожке она свернула к боковой двери, ведущей во внутренний двор. Когда она взбиралась по ступенькам, я подошла к ней и поддержала ее под локоть, чтобы она не упала. Тут я начала догадываться, куда она направляется.

Мои предположения оказались верными. Вверх по знакомой лестнице, вдоль по знакомому коридору – к уединенным апартаментам. К моей радости, никто не встретился нам по пути. Она была не в лучшем виде и почувствовала бы себя неловко, если бы кто-нибудь из слуг увидел ее сейчас.

Пропустив женщину вперед, я закрыла за нами дверь. Озираясь по сторонам, незнакомка медленно побрела по комнате, гладя столы и стулья, словно приветствуя каждый предмет, как давнего друга. Войдя в спальню, она глубоко вздохнула и прямиком направилась к шкафам. Подергала дверцу, которая оказалась запертой.

– Кто это сделал? – вскричала она. – Кто запер мои вещи?

Не успела я ответить; а она уже звонила в колокольчик. Три раза, а потом еще три. Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги миссис Гарни.

Когда вошла экономка, я отступила в сторону. Миссис Гарни вопросительно посмотрела на меня, потом проследила за моим взглядом и прижала руки ко рту.

– Боже всемогущий! – охнула она. – Леди Каролина!

Глава 27

Миссис Гарни спустилась в кухню за едой. Каролина съела все до последней крошки и кротко повиновалась, когда я уговорила ее отдохнуть. Не успела я задернуть шторы, как она уже заснула.

Выйдя в коридор, я обратилась к миссис Гарни:

– Знаю, что могу положиться на вас. Пожалуйста, не говорите пока никому о возвращении леди Каролины.

К моему удивлению, в глазах экономки стояли слезы.

– Как она изменилась, ваша светлость! Когда ее увозили, она была сущее дитя и хорошенькая как картинка!

Вопросы так и рвались с моих губ, но я заставила себя сдержаться. Я была в смятении. Она – та самая леди Каролина, которая в семнадцать лет упала с лошади и умерла?! Мне и в голову не приходило расспрашивать о ней.

По пути вниз, в галерее, я остановилась перед ее портретом: на меня смотрела черноглазая красавица, в которой угадывалась та же жажда жизни, что и в Пенелопе. Они были так разительно похожи, что я удивилась: и почему я раньше ничего не замечала? Интересно, догадывался ли о чем-нибудь Саймон Дюваль? Я несколько раз замечала, как он пристально рассматривает портрет Каролины, но думала, что он, как и я, растроган ее трагической историей.

Слуги были слишком вышколены, чтобы выразить удивление, когда их хозяйка спустилась к обеду на час позже положенного. Гарри еще не вернулся, поэтому я пообедала в одиночестве. Мне хотелось побыть одной – все обдумать и решить, что делать. Впрочем, пока нет Гарри, не стоит ничего решать. Пусть бедняжка Каролина просто выспится.

Может быть, вызвать врача? Я тут же вспомнила о докторе Райнхарте. Теперь я поняла, зачем Гарри уговорил его переехать в Англию из Вены. Головоломка мало-помалу складывалась, но оставались пробелы, которые я не в силах была заполнить.

Скорее всего, Гарри так спешно уехал в Лондон именно из-за Каролины. А телеграмму с сообщением о бегстве пациентки прислал доктор Райнхарт. Сколько времени Каролина пребывала на его попечении? Где ее держали до того, как она попала во вновь созданное отделение психотерапии доктора Райнхарта? Мне стало жутко, когда я представила, что она находилась в каком-нибудь доме для умалишенных…

Она не сумасшедшая! Все, что ей нужно, – отдых, еда, любовь и забота.

Любовь! Ей нужна любовь родных, а сейчас в замке присутствует только ее мать, вдовствующая герцогиня. Моим первым порывом было немедленно ехать во Вдовий дом, но затем я передумала. Свекровь стара, нужно оберегать ее от потрясений. Лучше подождать до возвращения Гарри. Пусть он сам сообщит матери новость.

Не знаю, что подвигло меня спуститься в кабинет мужа – разве что надежда, что он оставил там телеграмму. Разумеется, телеграммы я не нашла. Он сжимал ее в руке, а выбегая из комнаты, сунул в карман. На подносе лежала утренняя почта, а сверху свежий номер «Таймс». Я взяла газету к себе в гостиную: надо было хоть чем-то занять себя.

Позже я пожалела, что не оставила газету на месте. Два потрясения в один день – более чем достаточно. Возвращение Каролины не было для меня неприятным, но, испытав второй удар, я на некоторое время забыла обо всем на свете.

Поднимаясь по лестнице и держа в руке газету, я все еще думала о Каролине. Значит, в семнадцать лет ее не сбросила лошадь. У нее родился ребенок, Пенелопа, которой сейчас двенадцать лет; во время родов с Каролиной произошло что-то ужасное. Она сошла с ума, ее увезли в сумасшедший дом, и с тех пор только Гарри, ее брат, заботился о ней и ее дочери. Ее прямолинейная викторианка-мать отказывалась общаться с Пенелопой, потому что девочка слишком живо напоминала о позоре и несчастье. И все же старая леди заботилась о том, чтобы девочка была надлежащим образом одета – значит, втайне она проявляла интерес к внучке.

Мне стало стыдно, потому что я, как и все, поверила, что Пенелопа – дочь Гарри, и осуждала его за то, что он не признает собственного внебрачного ребенка. А вместе с тем мне давно следовало бы понять, что он не из тех, кто скрывает свои грехи или уклоняется от обязательств. Возможно, он и безнравствен, но честен. Мне лучше других известно об этом! Он не скрывал, зачем женится на мне.

Дойдя до своих апартаментов, я решила, что делать. Если муж не вернется в течение часа, я пошлю телеграмму доктору Райнхарту. Поскольку телеграммы доставляются на деревенскую почту с курьером, мне следует осторожно выбирать слова, чтобы к ночи вся деревня не бурлила от сплетен.

Раскрыв «Таймс», я сразу наткнулась на извещение о смерти лорда Хита.

«В своем доме, на Керзон-стрит, внезапно, от сердечного приступа… оплакиваемый преданной женой Джозефиной…»

Газета выпала у меня из рук. Наконец-то она освободилась от своего престарелого супруга! И вольна любить кого хочет, вольна снова стать любовницей моего мужа!

Глава 28

Понятия не имею, сколько времени просидела я на одном месте, и очнулась, лишь услышав внизу шаги и громкие голоса. Гарри вернулся! Я вскочила на ноги, посмотрелась в зеркало и, к своему удивлению, увидела, что щеки у меня мокры от слез.

Поспешив в спальню, я наскоро умылась холодной водой и выбежала встретить его.

– Она здесь, Гарри, – сказала я. – Цела и невредима.

Когда Каролина проснулась, я была у ее постели. Гарри сидел рядом со мной. Выспавшаяся, она казалась спокойной и умиротворенной. Улыбнувшись мне, она сказала:

– Должно быть, вы – жена Гарри. Мне бы догадаться, как только мы встретились, но тогда я была слишком усталой.

– Вполне понятно.

– Газеты писали, что вы красавица. О да! Я уже давно слежу за новостями. Доктор Райнхарт мне разрешил. А прежде со мной обращались как с безмозглой сумасшедшей.

– Я тоже говорил тебе, Каролина, что она красавица.

– Да, но я, естественно, считала, что ты пристрастен. Жених всегда считает, что его невеста самая красивая женщина на свете. Оливия, да вы покраснели! – Потом Каролина объявила: – Я сейчас встану.

– Но сначала нам нужно поговорить! – возразил ее брат. – Ты доставила нам всем массу хлопот – доктору Райнхарту, мне и персоналу больницы.

– Но не маме, конечно.

– Она еще ни о чем не знает. Райнхарт телеграфировал мне, и мы с Саймоном немедленно уехали в Лондон.

– Кто такой Саймон?

– Мой секретарь.

Каролина села в кровати, согнула ноги в коленях и хихикнула. В тот момент она была особенно похожа на Пенелопу.

– Чудесное вышло приключение! Конечно, временами бывало страшно… Я много раз выходила на прогулки за пределы больницы, но только с тобой, Гарри, а сейчас пришлось ехать на станцию, покупать билет, чего я никогда в жизни не делала! Но мне необходимо было доказать – понимаешь, доказать, – что я нормальна. Ведь все отказывались мне верить!

– Кроме доктора Райнхарта. Незадолго до нашего возвращения из Лондона он обещал мне, что через месяц тебя можно будет забрать домой.

– Правда?!

– Он сказал, что у тебя была глубокая амнезия, которую можно было бы давно излечить, если бы ты попала в хорошие руки, но медицина еще не знала подходящих методов, когда…

– Когда это случилось, – спокойно закончила за брата Каролина. – Ведь все произошло давно, верно? Ужасно давно. Я могу точно сказать, когда что было, потому что я все вспомнила. Однажды я увидела в газете число. Шестнадцатое июня. В тот день родилась моя дочка. Но она родилась в тысяча восемьсот девяностом году, а на газете стояла дата: тысяча девятьсот второй. Прошло целых двенадцать лет…

– Все позади, – утешил ее Гарри, – все кончено раз и навсегда. И ты еще молода.

– Мне двадцать девять. Это я тоже вспомнила. – Поглядев на меня, Каролина сказала: – Полагаю, ты обо всем рассказал Оливии?

– Нет.

– Нет?! Но почему, Гарри? Может быть, и тебе стыдно за меня?

За мужа ответила я:

– Он ничего мне не говорил просто потому, что времени не было! Мы поженились за неделю, а потом все завертелось. Меня надо было представить свету, и с нами все время была ваша матушка…

– Могу себе представить. Она бдительная женщина.

– Каролина, ты не должна ее ненавидеть.

– Как ты можешь такое говорить, Гарри? Ведь ты сам никогда не мог смириться с ее отношением!

– Она отнеслась к тому, что произошло, как типичная представительница своего времени и круга.

– Общество прощает мужчине любые грехи, – с горечью произнесла Каролина, – но никогда не прощает женщину! И когда единственная дочь герцогини Квинсфордской едет в Париж, влюбляется, а через три месяца после возвращения оказывается, что она беременна, ее прячут ото всех! Разумеется, она живет в роскоши, как и подобает дочери герцогини, но все же ее прячут в отдаленных комнатах, подальше от центральной части замка. Скандал не обходимо замять любой ценой! Особенно потому, что она полюбила американца. Наше аристократическое общество презирает американцев, считая их нуворишами…

– Больше не презирает, – возразил Гарри. – Англия меняется. Поговори с Оливией – она у нас революционерка, бунтарка, сторонница эмансипации.

Я услышала в его голосе знакомые насмешливые нотки.

– Мне кажется, – ответила Каролина, – Оливия сама захочет о многом расспросить меня. Почему я не обвенчалась с отцом своего ребенка? – Она глубоко вздохнула. – Он уже был женат. Но я ни о чем не знала, вот что ужасно. Потому-то я и… заболела. Я все ждала и ждала вестей от него, писала, но не получала ответа. Потом, через несколько недель после рождения ребенка, письмо все же пришло: он уверял, что по-прежнему любит меня, но жениться не может. Очевидно, в его кругах развод являлся таким же табу, как и в наших. Он вернулся в Америку и просил жену освободить его, но она, будучи католичкой, отказала.

Я обняла ее и стала покачивать, как ребенка. Поверх ее головы я встретилась взглядом с мужем и увидела в его глазах нечто, невиданное прежде – нежность и теплоту. Он был признателен мне за то, что я забочусь о его сестре, но не такой признательности я ждала!

– Не будем больше о прошлом, Каролина, – сказала я. – Вы дома и здесь останетесь. Боюсь, ваши наряды немного устарели, для начала можете взять кое-какие из моих. Они будут вам великоваты, но их можно ушить.

– Что случилось с тем ужасным костюмом? – внезапно спросила она. – Он принадлежал одной из медсестер, я взяла его, потому что у меня были только летние платья для прогулок в больничном парке. Сестре надо купить новый костюм, потому что я порвала юбку. И деньги, которые я украла…

– Их уже вернули, а медсестра получила солидное вознаграждение.

Тут в дверь постучали, и Каролина сказала «Войдите!» с уверенностью человека, который никогда никуда не уезжал. Но когда дверь распахнулась, в ней произошла разительная перемена. Сдавленно вскрикнув, она задрожала всем телом. Мне пришлось снова обнять ее. Я удивилась, почему Саймон вызвал в ней такую реакцию.

– Я дал телеграмму Райнхарту и попросил его немедленно приехать.

– Благодарю вас, Саймон. Это Каролина. Можете поговорить с ней.

Я услышала, как Каролина глубоко, порывисто вздохнула.

– Вы ведь не Майкл Портленд, правда? На секунду мне показалось…

– Я его двоюродный брат, Саймон Дюваль Портленд. Я приехал в Англию по его поручению, специально, чтобы разыскать вас.

– Я не хочу его видеть! По крайней мере, сейчас. После стольких лет!

– Он пытался искупить свою вину перед вами, но умер.

– Он… умер?!

– Утонул несколько месяцев назад. Он много лет жил врозь с женой, и, что бы вы о нем ни думали, он вас не забыл. Он завещал вам все свое имущество – дом на Кейп-Коде и табачные плантации в Виргинии. Он был богатым человеком. И он любил вас, Каролина.

– Слишком поздно, – прошептала она. – Слишком поздно…

– Нет, – возразил Гарри. – Там тебя ждет новая жизнь, там ты можешь начать все сначала. И не только ты, но и Пенелопа. Не забывай, она – его дочь, так же как и твоя. И у нее есть права на наследство.

– Она знает… обо мне?

– Мы с Оливией все ей рассказали час назад. Все оказалось на удивление легко. Она с нетерпением ждет встречи с тобой. Она потрясена, потому что у нее появилась та, которая нужна ей больше всех, – мать.

– На губах его заиграла улыбка.

– На самом деле, тебе придется с ней далеко не так трудно, как Оливии, когда они с Пенелопой только познакомились. Их первая встреча была действительно незабываемой!

В конце концов, именно я привезла в замок свекровь. Она бесстрастно выслушала мой рассказ, но при виде Каролины выдержка ей отказала. Я увидела, как опустились ее гордые плечи и слезы градом хлынули по морщинистым щекам. Оставив мать и дочь наедине, я направилась в кабинет, где меня ждали Гарри и Саймон.

– Значит, вы все же не канадец, – сказала я. – Зачем же вы притворялись?

– Мы решили, что так будет лучше.

– «Мы»? Так Гарри знал, кто вы такой?

– Да. Мы списались через наших поверенных и встретились в Лондоне. Гарри рассказал мне, что Каролина потеряла память. Он предложил мне поселиться в Фэрмайле, так как появилась надежда на ее выздоровление. Однако чтобы не возбуждать подозрений герцогини, мы решили, что я буду исполнять роль его личного секретаря.

– И вы исполняли ее очень умело, – вставил Гарри. – Мне будет не хватать вас, Саймон.

– И мне тоже, – сказала я, протягивая ему обе руки.

Он горячо пожал их и, отведя глаза, почти выбежал из кабинета.

– Бедный Саймон, – заметил Гарри. – Он чуть ли не влюблен в тебя. Я давно догадывался о его чувствах.

– Если «чуть ли не…», то он скоро вылечится. Особенно если Каролина поедет с ним в Америку. Как ты думаешь, поедет она?

– Уверен, что поедет. В Фэрмайле у нее слишком много грустных воспоминаний. Да и какая жизнь ждет ее здесь? Сможет ли женщина, родившая ребенка вне брака, выйти замуж в нашем узком кружке?

– «Вне брака»! Какие ужасные слова! Пенелопа – дитя любви.

– К сожалению, чаще используют именно термин «внебрачный». А Каролина так долго была разлучена с дочерью, что не вынесет мысли о расставании с ней. Видела, как они смотрели друг на друга?

– Да. Но я заметила и другое, Саймон часто разглядывал портрет Каролины в галерее. Начав новую жизнь, она вернет былую красоту, а ведь он всего на пять лет старше ее. Гарри улыбнулся:

– Ты становишься свахой, моя бунтарка-златовласка?

– Нет. Просто надеюсь, что они сами разберутся в своих чувствах. Но я верю, что и другим тоже необходимо быть вместе. Вот почему я принесла тебе твою газету.

– Мне не хочется читать газету.

– И все же прочти. Я раскрыла ее на нужном месте. А еще я послала письмо с соболезнованиями от имени герцога и герцогини Квинсфорд.

Выходя, я увидела, что он взял номер «Таймс» со стола, но побоялась взглянуть ему в глаза. Что я в них прочту, когда он узнает, что его любовница наконец свободна?

Глава 29

И так, Каролина с дочерью отбывали в Новый Свет, а я оставалась в Старом. Мне не было тяжело, потому что я привязалась к Фэрмайлу, хотя и понимала, что буду здесь хозяйкой только номинально. Я полюбила человека, который не любит меня. Со временем я научусь бесстрастно следовать своим путем, исполняя свою часть договора, как он исполняет свою.

Как я жалела о своем обещании! Я оказалась наивной дурочкой, понадеявшись, что Джозефина навсегда уйдет из жизни моего мужа. И вот теперь, когда Пенелопа уезжает, мне некого любить, кроме престарелой свекрови.

Пенелопа бурно радовалась отъезду, впрочем, радость перемежалась со слезами. В последнюю минуту она пылко обняла меня.

– Скорее приезжайте в гости! – попросила девочка. – Ведь у вас не было настоящего медового месяца!

– Никакого месяца! – возразила Каролина. – Отправляйтесь в кругосветное путешествие, а по пути заезжайте к нам.

Он улыбнулся и промолчал, но я знала, о чем он думает. Медовый месяц предназначен для влюбленных, а не для женатых по расчету.

Мы стояли на ступенях замка и смотрели им вслед. Перед отъездом они заехали во Вдовий дом, чтобы попрощаться с герцогиней. Та из гордости отказалась приехать в замок, чтобы не показывать нам своих слез. Но, по крайней мере, она, наконец, признала Пенелопу.

– Ты думала, что Пенелопа – моя дочь, ведь правда? – спросил Гарри.

– Что еще мне оставалось думать? Все считали, что ее отец – ты.

– И ты злилась на меня за то, что я не признаю ее. Не удивляйся. Я умею читать мысли, которые возникают в твоей золотой головке.

– Ты мог бы признать ее как свою племянницу. Ведь она действительно твоя племянница!

– Племянница, чья мать в сумасшедшем доме? Вот что говорили бы в свете. И несомненно, нашлись бы доброхоты, просветившие девочку. Со стороны матери было глупо притворяться, будто Каролина умерла, но в ее время так всегда говорили про людей, которые попадали в сумасшедший дом. В те времена больные не возвращались оттуда, но я всегда верил, что Каролина когда-нибудь вернется, как верю и в то, что люди начнут снисходительнее относиться к душевнобольным, благодаря таким людям, как доктор Райнхарт. Жалею лишь об одном, что ее так долго неправильно лечили. Столько времени упущено зря!

Так вот о чем он говорил Саймону после визита доктора в Квинсфорд-Хаус! Именно тогда врач заверил его, что Каролина наконец исцелилась и меньше чем через месяц вернется к нормальной жизни.

И вот они уехали, и мы с мужем остались в замке одни. Но для меня история не закончилась. Выждав приличествующий срок после смерти лорда Хита, я послала приглашение его вдове провести недельку в Фэрмайле, как только она оправится от горя и сможет путешествовать. И если здравый смысл твердил мне, что я совершаю глупость, внутренний голос побуждал меня пригласить ее. Не могла я сидеть и ждать, пока они сблизятся сами. Я должна была опередить события.

Та готовность, с какой она приняла приглашение, удивила даже меня. Она прислала сентиментальный и слезливый ответ, выражая благодарность за мою заботу и заботу моего дорогого мужа, и сообщала, что приедет в пятницу, к обеду.

Разорвав ее письмо на мелкие клочки, я велела приготовить для нее лучшую гостевую комнату. Не ту, в которой она живала прежде, а подальше от спальни моего мужа, в другом коридоре.

Появление Джозефины всегда отличалось театральностью, но на сей раз она превзошла себя.

Это была самая живописная из всех виденных мною вдов – в трауре с головы до ног, но отнюдь не в скромном. Превосходно сшитый черный костюм от Уорта подчеркивал ее соблазнительные формы. На голове у нее была огромная шляпа, оттенявшая ее кудри, лицо закрывала очаровательная вуаль. Шею украшало боа из черных перьев. Ансамбль дополняли черные перчатки в сеточку и зонтик из черного шифона, украшенный тюлевыми рюшками и черными шелковыми розами.

Она взбежала по ступеням, то плача, то смеясь, прижимая к лицу черный кружевной платочек, но вдруг замерла, увидев, что Гарри со мной нет. Я объяснила, что муж уехал по делам, но вернется к обеду.

– Мне не нужно показывать дорогу, – заявила она, когда мы поднялись наверх. Но тут она заметила, что лакей несет ее вещи не направо, а в противоположном направлении, и нахмурилась.

– Вы наша единственная гостья, – объяснила я, – и, естественно, я поселила вас в лучшей комнате.

Она улыбнулась – пожалуй, слишком лучезарно – и поблагодарила меня чуточку слишком бурно.

– Розы! Какая прелесть. Я люблю розы, но мои любимые цветы – гвоздики. Гарри тоже их любит. Они хорошо растут в теплицах Фэрмайла.

Я нарочно не предупредила Гарри о ее приезде, потому что хотела посмотреть, как он поведет себя, увидев ее. Однако по нему я ничего не поняла. Его радость была искренней, но не более того, и за обедом он обращался к нам обеим. Потом он пришел к нам пить кофе в гостиную, на прощание поцеловал обеим руки и выразил сожаление, что дела мешают ему составить нам компанию вечером.

– Я только что лишился отличного секретаря, – объяснил он Джозефине. – Пока я не подыщу ему замену, приходится заниматься всем самому.

Мне показалось, она слегка надулась. Когда за Гарри закрылась дверь, она перестала улыбаться и отрывисто спросила:

– Скажите… зачем вы меня пригласили?

– Потому, что вы – старый друг моего мужа. И потому, что мы оба сочувствуем вашему горю.

– Друг! – Она издала визгливый смешок. – Надо же! Вы оба сочувствуете! И вы думаете, я вам поверю, милая герцогиня? Вам нравится, когда вас именуют герцогиней, или новизна уже приелась?

Я почувствовала, как краска заливает мне лицо, и рассердилась на себя за то, что не сумела сдержаться.

Она склонилась ко мне и продолжала:

– Я еще не успела поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали!

– Не понимаю…

– Да ладно, не притворяйтесь! Я знаю, почему Гарри на вас женился. Ничто не может быть удобнее! Вы получили… – она обвела комнату рукой, – все это, а мы с Гарри избежали вопиющего скандала.

– Что может быть хуже! – воскликнула я с улыбкой.

– Конечно! В случае скандала меня перестали бы принимать! Но самое приятное в том, что мой бедный глупый муж, который до того собирался заточить меня в деревне, чтобы положить конец нашим с Гарри отношениям, тут же признал себя неправым! И слава богу, мне и представить трудно, что бы я с собой сделала, если бы меня заживо похоронили в деревне!

– Охотно верю, – кивнула я.

Она бросила на меня подозрительный взгляд, но, видимо, решила, что в моих словах ничего не кроется, и спокойно продолжила:

– Ссылка стала бы адом не только для меня, но и для Гарри. Как бы мы встречались? А потом Гарри придумал, как одурачить моего старичка. И он всему поверил. Но теперь все в прошлом, а наше общество отличается широтой взглядов. Никто не осудит молодую и привлекательную вдову, если она заведет любовника или вернет себе прежнего. Надеюсь, вы проявите такую же терпимость. А если нет, придется вам научиться.

В тот момент я ненавидела ее больше, чем когда-либо, мне просто необходимо было поскорее расстаться с ней.

– Вы устали с дороги и, наверное, хотите отдохнуть. Чай подадут в четыре внизу, или, если вы предпочитаете, вам принесут его в комнату. Мой муж, – добавила я, – пьет чай у себя в кабинете.

– Тогда и я выпью чаю у себя, – беззаботно заявила она.

Противоречивые чувства разрывали меня на части. Как всегда, когда я бывала рассержена или расстроена, я решила чем-нибудь заняться и отправилась на прогулку вдоль реки. Через час я вернулась более спокойная.

Гарри встретил меня в холле.

– Что за игру ты затеяла, Оливия?

– Не понимаю.

– Ты самая плохая лгунья из всех, кого я знаю. Ты пригласила гостью, не поставив меня в известность, – пусть. Ты вольна приглашать всех, кого захочешь. Но почему именно ее?

– Я думала, она – твой друг.

– Да, но я не подозревал, что она и твой друг тоже.

Пройдя мимо него, я поднялась к себе. Даже не оглядываясь, я знала, что он смотрит мне вслед. Мне хотелось поскорее уйти от него. Захлопнув дверь в спальню, я бросилась на кровать и стала колотить ее кулаками. Зачем, о зачем я ее пригласила? Чтобы кротко уступить ей своего мужа? Чтобы помучить себя? Чтобы ночью упиваться своим горем в пустой постели? Чтобы плакать в подушку, представляя, что они сейчас вместе? Чтобы довести наш бессмысленный брак до абсурда и разрушить его? Или для того, чтобы доказать ей, что на самом деле его жена – я?

Кстати, откуда ей известно, что на деле я не являюсь его женой?

Внезапно я успокоилась. Села, позвонила, чтобы принесли чай. Полли вошла, как обычно дружелюбно улыбаясь. За чаем у меня появилось время все спокойно обдумать. Впервые я поняла, что обладаю очень сильным оружием. Надо лишь правильно им воспользоваться.

Начала я с того, что надела платье золотистого цвета, которое так любил Гарри. Он сам выбрал его для меня. Я тщательно накрасилась, расчесала волосы, чтобы они засверкали, и уложила их в корону, которая так нравилась Гарри. Посмотревшись в зеркало, я осталась довольна. Если даже мне суждено проиграть, никто не скажет, что я не боролась до конца!

Но Джозефина тоже выглядела великолепно в своем длинном платье из черного бархата с очень смелым, как всегда, вырезом. Она густо нарумянилась и выглядела очаровательнее, чем прежде.

В тот вечер во время ужина их беседа становилась все оживленнее и оживленнее. Вскоре я вовсе перестала принимать в ней участие, так как не знала людей, мест и событий, о которых они говорили. Джозефина перескакивала от одной темы к другой, всякий раз незнакомой мне. Нам подавали все новые блюда и вина; она пила много, я же едва касалась бокала губами. Мне совсем не было весело, но я улыбалась до тех пор, пока губы мои не свело. А после ужина мы перешли в гостиную. Джозефина пела, аккомпанируя себе на фортепиано, а Гарри переворачивал ей ноты. Я же издали наблюдала за ними.

Наконец, пытка стала нестерпимой. Гарри, казалось, совсем забыл обо мне, ему было все равно, что я по всем законам являюсь его женой. Когда я извинилась и ушла спать, ни один из них не огорчился.

Раздеваясь, я признала свое поражение. Прежде я никогда не употребляла этого слова, и сам его звук огорчал меня. И даже больше. Слово «поражение» дразнило меня, пока я причесывалась, издевалось надо мной, когда я надевала ночную рубашку, дорогую рубашку, купленную в Лондоне. Она была легкой, как паутинка; когда я шла к кровати, ее просвечивал лунный свет из окна. Я увидела свое отражение в большом зеркале.

Неужели я сказала «поражение»? Я, которую он называл бунтаркой-златовлаской? Что же я за бунтарка, раз кротко отхожу в сторону, позволяя ей вновь стать его любовницей? Бунтари борются, сказала я себе. Они добиваются своего любыми способами!

Глава 30

Я вошла к нему в спальню, села у окна и стала ждать. Мне показалось, прошла целая вечность. Снизу не доносилось ни звука. На одно ужасное мгновение я представила, что они сейчас в ее комнате, и мне стало больно.

Я тряхнула головой. Как бы долго ни пришлось мне сидеть здесь, я была полна решимости ждать, пока он не войдет.

Но вместо него пришла Джозефина. Я увидела, как поворачивается ручка двери, услышала, как шуршит ее халат, и услышала шепот:

– Гарри, ты здесь? Я ждала тебя…

И тут она увидела меня. Лунный свет заливал комнату, высвечивая меня, словно актрису на сцене.

– Вы заблудились, Джозефина? – с безмятежным видом спросила я. – Если хотите, я позову служанку, и она проводит вас в вашу комнату!

Прежде я не замечала, чтобы она затруднялась с ответом, но сейчас она застыла на месте, широко раскрыв рот. Наконец, она выдохнула:

– А вы-то что здесь делаете?!

– Вы считаете, что жена не имеет права находиться в комнате мужа? Моя дорогая Джозефина, боюсь, сегодня вы слишком много выпили.

У нее вырвался нечленораздельный крик. Мне показалось, что она вот-вот набросится на меня, но шум у двери остановил ее. Она круто повернулась на каблуках. На пороге стоял мой муж.

Я беззаботно бросила:

– Ах, Гарри, вот и ты! Как я рада, что ты пришел. Милая Джозефина заблудилась. Ты не проводишь ее? Она живет в Розовой комнате, в соседнем коридоре. В наших бесконечных коридорах легко заплутать, правда, Джозефина?

В темноте я не видела его лица. Гарри поклонился и сухо сказал:

– С удовольствием. Пойдемте, Джозефина…

Дверь за ними закрылась. Я снова села к окну.

Сердце отчаянно колотилось у меня в груди. Я бросила перчатку, и он ее поднял. Как он поступит сейчас? Скоро я обо всем узнаю: дорога до ее комнаты занимает не больше пяти минут. Пять минут туда, пять минут обратно… Значит, через десять минут он придет… Если придет.

Прошло пятнадцать минут, а он все не возвращался. Я отсчитывала секунды, минуты… Поздно! Если бы он намеревался вернуться, он бы уже давно пришел. Значит, я действительно потерпела поражение.

– Извини, что заставил тебя ждать, – отрывисто произнес Гарри. – Мне необходимо было покончить с одним срочным делом.

Как оглушенная, я, пошатываясь, шагнула к двери.

– Не двигайся! Ты так хороша! – тихо попросил он.

Я увидела на его лице знакомую насмешливую улыбку.

– Итак, – сказал он, – ты не собираешься спросить меня, что за дело меня задержало?

Я покачала головой. Бунтарка во мне умерла – я чувствовала себя полной дурой.

– Тогда я сам тебе расскажу. В холле есть грифельная доска, на которой я записываю распоряжения для лакея.

– Ясно.

– Ничего тебе не ясно. Ты и понятия не имеешь, какой приказ я отдал. Для умной молодой женщины, Оливия, ты иногда бываешь поразительно бестолковой.

– Пусть так, – устало согласилась я. – Так что же ты приказал?

– Приготовить для Джозефины экипаж сразу после завтрака. Хватит с меня сегодняшнего изнурительно скучного вечера, я не желаю терпеть ее здесь целую неделю. И поскольку ни я, ни ты не встанем в столь ранний час, я попрощался с ней заранее.

– Но я думала, что ты ее любишь!

– Так когда-то думал и я. Но скоро я понял, что испытывал всего лишь физическое влечение, смешанное с жалостью. Желание прошло, прошла и жалость. Самое ужасное в коротких романах то, что все они похожи. Вначале они сулят блаженство, но постепенно надоедают. Когда мужчина достигает определенного возраста, ему хочется глубины и постоянства, а их можно найти только в браке.

Мне хотелось одновременно плакать и плясать от радости. Я не шевельнулась, когда Гарри направился ко мне.

– Я долго ждал, любимая моя Оливия. Ждал много месяцев после того, как мы с тобой заключили наш глупый договор, и думал, что ты ненавидишь меня. Но ни один нормальный мужчина не захочет продолжать платонических отношений с такой женщиной, как ты, особенно если он полюбил ее до безумия с первого дня, как она появилась у него в доме.

Я лишилась дара речи. Он же продолжал:

– И я ждал, Оливия, ждал, когда ты сама придешь ко мне. Я помнил, как пылко ты отвечала на мою страсть в ту ночь, и знал, что придет время, и ты захочешь нарушить наш смехотворный договор. Ты готова нарушить его сейчас, любовь моя?

Ни слова не говоря, я кинулась в его объятия.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30