Если это любовь [Элизабет Ренье] (fb2) читать онлайн

Элизабет Ренье Если это любовь

Глава 1

Кэролайн Пенуорден повернулась на бок, разметав черные кудри по подушке, и чуть было снова не заснула, как вдруг вспомнила, какой сегодня день. В то же мгновение сна как не бывало: она села на своей широкой кровати с балдахином и устремила озабоченный взгляд на закрытые ставнями окна.

Всю ночь сквозь сон она слышала дребезжание стекол под порывами ветра, тоскливые стоны в дымоходах, скрип ветвей старых вязов, что росли за конюшнями. Но сейчас за окном было тихо, только по водосточным трубам с журчанием стекала дождевая вода, да из сада с ветки пробкового дуба неслись веселые трели дрозда.

Кэролайн торопливо накинула капот, сунула ноги в тапочки и, подбежав к окну, распахнула ставни. На востоке сквозь разрывы в уносящихся прочь тучах торжествующе прорывались солнечные лучи, превращая лужайки, уступами спускающиеся от дома, в сверкающие от капель дождя ковры. Невольно поежившись то ли от утренней прохлады, то ли от возбуждения, девушка послала птичке воздушный поцелуй и весело заговорила с ней:

– Милый мой мистер Дрозд, вы вторите песне моего сердца, потому что сегодняшний день несет мне только радость. А знаете почему? Сегодня, 12 мая 1774 года от Рождества Христова, мне исполняется восемнадцать лет! Сегодня придет Тимоти, как обещал два месяца назад перед своим отъездом в Лондон, и попросит у папы моей руки! Папа, конечно, разрешит, ведь он ни в чем мне не отказывает, а мама сначала нахмурится, а потом улыбнется и пожелает нам счастья. Вот увидишь, все будет именно так!

Кэролайн засмеялась, закрыла окно и веселым взглядом окинула свою комнату: гобелены на стенах, искусно вышитые покрывало и полог над кроватью, резные статуэтки, привезенные капитаном Пенуорденом со всего света, и новые изящные безделушки из фарфора, которые он купил в Плимуте. Все было с любовью устроено для ее удобства и удовольствия Николасом и Амелией Пенуорден. А ведь девушка не состояла с ними даже в отдаленном родстве.

Она родилась здесь, в этой самой комнате. Сюда, восемнадцать лет назад, принесли ее мать, потерявшую сознание после известия о том, что муж погиб в море. Кэролайн появилась на свет на три недели раньше положенного срока и уже через час стала круглой сиротой, хватающейся за жизнь крохотными ручонками, едва дышащей и с таким слабеньким и хрупким тельцем, что возникал вопрос, доживет ли она до вечера.

Амелия Пенуорден, в свои тридцать лет уже смирившаяся с тем, что своих детей у нее не будет, держала за руку умирающую подругу и обещала заботиться о малютке, как если бы та была ее собственной дочерью. Когда глаза роженицы навеки закрылись, она бережно прижала новорожденную к худой груди и с этого мгновения вкладывала в воспитание малышки все свои силы и страстную тоску о материнстве. И девочка осталась жить!

Кэролайн никогда не приходилось бороться, чтобы получить то, что она хотела. Все доставалось ей легко и просто. Выйдя замуж за Тимоти, она по-прежнему будет жить недалеко от приемных родителей. А когда они умрут, хотя Кэролайн надеялась, что это произойдет еще очень-очень нескоро, именно ей отойдет Трендэрроу. Здесь, в старом замке эпохи Тюдоров, расположенном в лесу над излучиной Тэмера, думала девушка, она проживет всю жизнь, окруженная своей семьей, вдали от тревог большого мира. А если вдруг проснется жажда приключений, свойственная покойному отцу; если, находясь рядом с капитаном Пенуорденом, она увидит мир его глазами – что ж, это смутное беспокойство легко подавить. Поиск приключений – это удел мужчин. Для женщин целью жизненного пути служит семейный очаг.

Она тихо покинула комнату, испытывая легкое чувство стыда, потому что по своему легкомыслию не смогла вызвать в себе серьезные размышления о жизни, которым, как втолковывала ей гувернантка, человек должен предаваться в день своего рождения. Кэролайн увидела, что ставни уже распахнуты и солнечные лучи падают на худощавую, прямую фигуру Амелии Пенуорден. Слегка склонив набок голову в белом чепце, из-под оборок которого выбивались пряди седых волос, та вглядывалась в портрет, висящий на стене, и прижимала к груди стиснутые худые руки, словно молилась.

Кэролайн замерла на месте, чувствуя, что ее нельзя прерывать. Но как только Амелия опустила руки и двинулась дальше, девушка побежала к ней, радостно окликая издали. Наспех присев в реверансе, она встала на цыпочки и поцеловала в щеку приемную мать.

– Мама, чей это портрет ты рассматривала? Свой, где тебе восемнадцать, или портрет папы, где он изображен в военной форме? – Она проследила за направлением взгляда Амелии. – Ты приказала повесить его здесь? – не веря своим глазам, прошептала Кэролайн. – Мой портрет будет среди портретов Пенуорденов?

– А как же иначе, дитя мое? – Голос Амелии звучал резковато, как всегда, когда она была взволнованна. – Восемнадцать лет мы считали тебя своей дочерью. И сейчас я молилась о том, чтобы в свое время эти стены украсили портреты твоих детей и внуков, достойных прошлых поколений нашей семьи.

Кэролайн обладала живым характером, ей было очень скучно и утомительно позировать для портрета. Она вообще была неспособна долго сидеть на одном месте, за это ее наказывали как сдержанная Амелия, так и пунктуальная и медлительная гувернантка. Теперь же, с восторгом глядя на свой портрет, девушка поняла, что не зря терпела эту скуку: художник изобразил ее сидящей в кресле, с чинно сложенными на коленях руками, в шелковом голубом платье, которое широкими складками ниспадает до самого пола. Белизна обнаженных плеч соперничала с белоснежной пеной кружев декольте. Тонкая талия, которую, как уверял Николас, можно обхватить пальцами рук, подчеркивалась поясом, расшитым золотом; сетка из золотой тесьмы сдерживала пышные темные волосы, уложенные в высокую прическу, открывающую маленькие изящные ушки. Художник правдиво отразил нежный румянец ее лица, розовые губы. В серых глазах, оттененных загнутыми темными ресницами, ему удалось уловить выражение живости и радостной доверчивости, которые так восхищали ее отца. Кэролайн радовалась, что ей разрешили позировать сидя: так она казалась более взрослой дамой. И хотя няня все время твердила ей, что невысокий рост – преимущество для женщины, так как рядом с ней мужчины чувствуют себя более сильными и мужественными, у Кэролайн на этот счет было свое мнение. Вот Тимоти гораздо выше ее ростом, но в их отношениях скорее именно она играет главенствующую роль.

Голос Амелии отвлек девушку от размышлений.

– Пожалуй, у меня нашлось лишь одно замечание к художнику. Вероятно, исходя из своих представлений о женственности, он изобразил твой рот и подбородок несколько вяловато. Телосложением, цветом волос и глаз ты пошла в мать, а вот черты лица унаследовала от отца. Хорошо, что тебе достались ее доброта и мягкость характера и вместе с тем – его отвага. Эти качества тебе пригодятся, если ты хочешь чего-то добиться в жизни, создать уютный дом для своего мужа и детей.

Кэролайн с живостью обернулась к Амелии:

– Ах, мама, но ведь я такая, какой меня воспитали вы с папой! И какие бы трудности ни принесло мне будущее, я уверена, их решение будет определяться вложенными в меня понятиями о том, что хорошо, а что плохо.

По лицу Амелии промелькнула легкая тень.

– Однако, дитя мое, я вовсе не хотела бы, чтобы ты стала женой Тимоти Бренкомба.

– Но я люблю его! – воскликнула Кэролайн. – Я знаю Тимоти почти всю свою жизнь и…

Мать невозмутимо продолжала:

– Я не одобряю эту невероятную любовь и твое желание остаться в поместье до конца своих дней.

– Да ведь Трендэрроу – мой родной дом! Как же мне не любить его?

– Потому что долг женщины, – серьезно ответила Амелия, – следовать за своим мужем и жить в его доме, а не наоборот.

– Именно это, мама, я и намерена сделать. Мы будем жить в поместье Сэмпфорд-Фоллиот, которое отдал Тимоти его отец. А потом, позднее… – Она вовремя удержалась, чтобы не упомянуть о кончине родителей в далеком будущем, и весело закончила: – Тимоти с удовольствием примет любые мои условия.

– Уж в этом-то я ни минуты не сомневаюсь, – язвительно заметила Амелия. – Он и твой отец готовы исполнять каждое твое желание, стоит тебе только пальцем шевельнуть.

Кэролайн испуганно посмотрела на нее:

– Мама, твой тон холоден и суров. Я тебя чем-нибудь огорчила?

Внезапно смягчившись, Амелия улыбнулась и поцеловала девушку в лоб.

– Нет. Хотя по временам ты и склонна к своеволию, должна признать, что ты оправдываешь мои надежды. Ты здорова и красива, у тебя любящая натура и смелый характер, который, правда, еще не подвергался жизненным испытаниям. И если ты настаиваешь на этом браке, я не стану тебе препятствовать. – Она снова выпрямилась, и глаза ее опять стали строгими. – Только предостерегаю, дитя мое, подумай хорошенько. Выйдя замуж, назад отступить уже невозможно.

Высокий, грузный и плечистый капитан Николас Пенуорден застыл у окна библиотеки, стены которой были обшиты дубовыми панелями. Он широко расставил ноги, как будто стоял на палубе. Рассеянно барабаня пальцами по некоему запечатанному документу, капитан вспоминал о решении, которое принял в этой самой комнате восемнадцать лет назад; решении, которое в то время казалось ему только актом самопожертвования, окончательным отказом от надежды иметь законного наследника Трендэрроу.

После одного из походов, который не принес ему успеха, его корабль вошел в гавань Плимута сильно потрепанным, а половина команды была убита или ранена. Высадившись на берег, капитан тотчас послал в Трендэрроу гонца с известием о смерти молодого офицера, жена которого оставалась с Амелией, и отчет в адмиралтейство. Покончив с неотложными делами, капитан, наконец, направился домой. Настроение у него было отвратительное. Даже завидев издали на высоком холме над рекой каминные трубы своего дома, он не испытал обычного удовольствия. Будущее представлялось ему безрадостным. В Трендэрроу его ожидала встреча с двумя плачущими от горя женщинами, а через несколько дней вызов, согласно которому ему придется дать разъяснения лордам адмиралтейства. Нет сомнений, что этот визит положит конец его мечтам стать командиром флагманского корабля.

На маленькой пристани капитана встретила смазливая дочь трактирщика – развратница с черными живыми глазами, выражение которых противоречило притворной почтительности, с которой она присела в реверансе. Она держала за руку трехлетнего мальчугана, отцом которого он стал намеренно, чтобы доказать бесплодность своей жены. Вдвоем они отправились в трактир, где много пили, и капитан с удовольствием поглядывал на пухленькую и веселую Молли, укрепляя свой дух в предвидении неприятностей, которые грозили ему в ближайшем будущем.

Возвратившись в поместье навеселе, на пороге он встретил Амелию, за которой кормилица несла крошечного младенца. Слегка покачнувшись, он остановился, не в силах ничего понять, а потом радостно кинулся обнимать жену.

Конечно, вскоре недоразумение было разъяснено, но неожиданная радость и последовавший за ней сокрушительный удар потрясли душевное состояние капитана. Капитан грозно расхаживал по дому, испытывая своеобразное удовольствие, когда при его приближении слуги испуганно вздрагивали; отдавал приказания нарочито громким голосом, словно протестуя против похоронной тишины в доме. В поисках утешения Пенуорден стал частенько засиживаться в трактире на пристани. В конце недели он решил признать своего незаконнорожденного сына, сделать его наследником Трендэрроу, забрать в свой дом его и, конечно, Молли. Хохотушка Молли радовала его больше, чем всегда одетая в черное жена, целиком поглощенная заботами о хилой, вечно хнычущей девчонке, которой, по его мнению, лучше было бы и не родиться.

Капитан вызвал Амелию в библиотеку и поставил ее в известность о своих намерениях. И тут она, всегда такая гордая и непреклонная, упала перед ним на колени с ребенком на руках.

– Можешь унизить меня, приведя в дом свою потаскуху, только оставь мне этого ребенка. У меня никогда не будет другого!

Он увидел глаза жены, исполненные отчаяния, невероятную нежность, с которой она прижимала младенца к груди, и, пораженный до глубины души, отвернулся. Поглощенный горькими сожалениями о неспособности жены подарить ему наследника, он никогда не задумывался, какие страдания она испытывает. Капитан приказал жене встать и с брезгливостью отвернул край шали, впервые взглянув на крошечное дитя. Ребенок открыл глаза и, казалось, смотрел прямо ему в душу; потом выпростал невероятно крошечную ручку и ухватился за шершавый палец капитана, как будто доверял себя его заботам.

Обозленный на себя за то, что поддался необычной для него сентиментальности, капитан возложил всю ответственность за свое решение на Амелию, неоднократно повторяя, что только по своему великодушию согласился принять сироту в свой дом, неизменно подчеркивая, что приносит себя в жертву.

Не один год его грызло чувство вины перед собственным сыном. Но этот крепкий на вид мальчуган умер в возрасте девяти лет, а хрупкая сиротка выжила.

Дверь библиотеки открылась, послышался шелест шелка, и он быстро обернулся, спрятав документ за спину. В комнату вбежала Кэролайн, одетая в платье сиреневого цвета, и, смеясь, привстала на цыпочки и поправила на отце съехавший парик.

– Папа, должно быть, тебя что-то тревожит. Я заметила, что, когда ты озабочен, вечно сдвигаешь парик набок.

– Ты совершенно права, моя милая! – Капитан широко улыбнулся. – Хотелось бы мне, чтобы ты пореже замечала мое плохое настроение.

– Сидящий криво парик – верный признак. А вообще голова без парика не очень-то украшает джентльмена. Я как-то видела Тимоти без парика. Брр! – Она вздрогнула с преувеличенным ужасом. – Когда мы поженимся…

– Значит, мисс, вы твердо держитесь этого курса? Я заметил, как ты запросто сказала: «Когда мы поженимся», хотя пока еще ни ты, ни Тимоти не спрашивали моего разрешения.

Кэролайн погладила короткие толстые пальцы отца.

– Как раз сегодня Тимоти и намерен это сделать! Перед отъездом в Лондон он обещал, что придет просить моей руки в мой день рождения.

– И ты его любишь?

– Конечно люблю! – пылко подтвердила девушка. – Он для меня, как любимый брат.

Капитан задумчиво сказал:

– Верно. Я заметил между вами такие же доверительные и дружеские отношения, которые были между моей сестрой Мэри и мной.

– Ты все еще вспоминаешь о ней, папа?

Лицо капитана Пенуордена затуманилось.

– Очень часто. Чем старше мы становимся, тем живее в нас воспоминания детства. Прошло уже двадцать пять лет, как я видел ее в последний раз. Даже не знаю, живет ли она все еще в Америке и вообще жива ли. Я получил от нее только одно письмо, а потом – ни строчки.

Кэролайн встала на цыпочки и сочувственно поцеловала его в щеку.

– Не могу понять, почему твой отец поступил жестоко, отказавшись от дочери только потому, что та решила выйти замуж за человека, которого он не одобрил. Я так рада, папа, что ты у меня не такой!

Глаза капитана прояснились, и он обнял девушку за талию.

– Ах, я так люблю дочурку! У нее хватило здравого смысла выбрать себе мужа, который не увезет ее далеко от дома.

– Я люблю здесь каждый камень, каждое дерево, каждый уголок! И стоит мне подумать, что меня могут лишить Трендэрроу, как твою сестру…

Он не дал ей продолжать, приложив палец к ее губам.

– Давай не будем говорить о грустном. Сегодня твой день рождения, и пусть он будет наполнен радостью. Посмотри, что у меня здесь. – Капитан протянул девушке документ. – Это мое завещание, Кэролайн. После моей смерти ты станешь хозяйкой Трендэрроу. Так что нечего тебе волноваться, смотри веселей, девочка! А сейчас мы уберем завещание ко мне в бюро и больше не станем о нем говорить. Иди сюда, найди-ка мне пружинку!

Кэролайн захлопала в ладоши, глаза ее засветились таким же удовольствием, как в детстве, когда они играли в игру с потайным ящиком. Надежно спрятав документ, она схватила капитана Пенуордена за руки и заставила танцевать джигу, кружась по библиотеке, пока он, раскрасневшийся и запыхавшийся, не упал в огромное кресло у камина.

Кэролайн перегнулась через спинку кресла, обняла его за шею и нежно сказала:

– Дорогой папа, сегодня самый счастливый день в моей жизни! Теперь мой портрет висит в галерее, и мама была так добра, что похвалила мою внешность. Ты убедил меня в том, что любишь меня, как собственную дочь, и что Трендэрроу всегда будет моим настоящим домом. А теперь… – Она закружилась на месте, и шелковое платье вихрем взметнулось вокруг ее ног. – А теперь мне нужно поскорее приготовиться к встрече с Тимоти. Ну разве жизнь не прекрасна?

Через пять минут Кэролайн уже спускалась по узкой крутой тропинке, которая вела от дома к лесу. Кроны могучих дубов и могучие ветви вековых елей закрывали небо, отчего тропинка была темновата. Высокие папоротники смыкались над головой девушки, а лопух, росший вдоль ручья, был похож на тропическое растение, которое описывал ее отец.

Вскоре перед ней показалась часовня. Кэролайн потянула на себя обитую железом дубовую дверь, и ее сразу обдало сыроватым запахом закрытого помещения. Убранство часовни было очень простым. Две деревянные скамьи с резными завитушками на сиденьях, аналой, покрытый льняной материей, на котором тускло сиял золотой крест.

Кэролайн некоторое время стояла, наслаждаясь привычным ощущением абсолютной безопасности и покоя, затем опустилась на колени и стала читать молитву.

Неожиданно девушка услышала звук шагов и хруст камешков, придавленных тяжелыми сапогами. Она затаила дыхание. Шаги остановились у входа в часовню, потом стали удаляться и вскоре затихли на узкой тропинке, ведущей к утесу.

Какой Тимоти милый, подумала девушка. Не решился нарушить ее уединение, побоялся помешать ее молитве. Чувствуя, что больше уже не может сосредоточиться, девушка встала, несколько раз перекрестилась и вышла из часовни. На пороге она оправила зеленое платье, подтянула шнурок корсажа и убрала выбившийся локон.

Солнце слепило ей прямо в глаза. Стоящий против света Тимоти казался статуей, окруженной золотистым сиянием. Опершись одной ногой на изогнутый корень дуба, выросший в самом конце тропинки, он пристально смотрел вниз с каменистого отвесного обрывы утеса. Тимоти даже не шелохнулся при ее приближении.

Протянув к нему руки, она радостно окликнула:

– Тимоти! Ах, Тимоти, как же я рада тебя видеть!

Он неторопливо обернулся и выпрямился. Медленным, подчеркнуто церемонным жестом, совершенно незнакомым для Кэролайн, снял треуголку и низко поклонился. Только когда он поднял голову и шагнул в сторону, загородив собой ослепляющий солнечный свет, она поняла свою ошибку.

Это был не Тимоти.

Разочарованная и недовольная собой, девушка настороженно рассматривала незнакомца. Выше среднего роста, с веселыми искорками в карих глазах, белокурые волосы гладко зачесаны и связаны черным бантом, лицо загорелое, как у моряка.

Кэролайн испуганно пролепетала:

– Я… Я ошиблась, сэр, – и повернулась, чтобы удалиться.

Молодой человек подошел и остановил ее мягким прикосновением руки:

– Прошу вас, не бойтесь. Вероятно, я поступил нехорошо, что испугал вас, но я хотел посмотреть своими глазами…

– На что посмотреть? – требовательно спросила девушка, не зная, как потактичнее закончить разговор.

– На часовню, на то место, где Гарри Пенуордену удалось спастись таким чудесным образом.

– Но откуда вы, чужой человек, знаете эту историю? – удивленно подняла брови девушка.

Он просто ответил:

– От моей матери. Вы живете здесь, мисс? Я имею в виду, в Трендэрроу?

– Да.

– Тогда, несомненно, вы сможете меня просветить. Это действительно то место?

– Да, это то самое место. Пуритане преследовали Гарри Пенуордена до самого Трендэрроу и окружили в его собственном доме. Тогда он сбежал по тайному туннелю, который тянется под сельской дорогой. Когда он достиг вот этого места, где мы сейчас стоим, он услышал, что преследователи нагоняют его. Тогда он снял шляпу, положил в нее камни и зашвырнул в реку, после чего спрятался вон в тех кустах. Пуритане услышали всплеск и, увидев шляпу, которая плыла по воде, решили, что он утонул, и прекратили погоню. После их ухода Гарри благополучно выбрался на берег. А потом, в благодарность за свое спасение, построил на этом месте часовню.

Незнакомец провел рукой по каменной стене.

– Все точно так, как рассказывала мне мама. Могу я теперь войти в часовню? Я прошу вас простить меня за то, что помешал вам молиться.

И он резко распахнул дверь. Кэролайн раскинула руки, загораживая ему вход. Взрыв смеха заглушил возражения девушки.

– Сильная лошадь и отважная женщина – вот это мне по вкусу, – произнес он таким снисходительным тоном, что она стиснула кулачки, готовая напасть на него.

Еле сдерживаясь, Кэролайн ледяным тоном заявила:

– Это частное поместье, сэр. Вы не имеете права здесь находиться. Мой отец…

Он только улыбнулся:

– Спустит на меня собак? Я буквально трепещу от страха.

В тот же момент Кэролайн уловила мелькающий среди деревьев знакомый камзол горчичного цвета и с торжеством объявила:

– Скоро вы узнаете, сэр, что с вами может сделать мой отец!

Молодой человек спокойно обернулся навстречу капитану Пенуордену, который что-то неразборчиво кричал, с трудом преодолевая крутой подъем. Совершенно выбившись из сил, он гневно уставился на пришельца единственным глазом:

– Кто этот человек, Кэролайн? Что он здесь делает? Как посмели вы, сэр, оскорбить мою дочь?

Незнакомец с достоинством ответил:

– Я ее ничем не оскорбил, сэр. Я только хотел осмотреть часовню. А что касается того, кто я и что здесь делаю… Вы мистер Николас Пенуорден?

– Я капитан Пенуорден.

– Меня зовут Майлс Куртни, сэр. А моя мать – урожденная Пенуорден, Мэри Пенуорден. Таким образом, сэр, думаю, я имею честь быть вашим племянником.

Глава 2

Прошло всего три часа с того момента, как капитан Пенуорден пригласил сына своей сестры в Трендэрроу. Первоначальное изумление капитана сменилось полным восторгом. Он раздавал громогласные приказы слугам, его тяжелые шаги слышались во всех комнатах, когда он знакомил Майлса с родовым гнездом. В галерее он попросил молодого человека встать у портрета Мэри Пенуорден, сравнивая их черты лица, и долго сокрушённо качал головой, узнав, что она умерла. Показав весь дом, не пропустив даже подвала, он ободряюще хлопнул Майлса по плечу и пообещал, что к обеду подадут самое лучшее вино.

Накрытый стол сиял великолепием. Нежнейший лосось, выловленный только сегодня утром в Тэмере, был окружен серебряными блюдами с цукатами и свежими фруктами. Бокалы из тончайшего венецианского стекла отражались в полированной поверхности стола, в центре которого красовалась ваза с розами. Майлсу отвели почетное место, рядом поместили его крестника Пирса, мальчика лет девяти-десяти, приехавшего с ним из Америки. Напротив Майлса села Кэролайн, стараясь скрыть огорчение оттого, что все забыли о ее дне рождения. Ее к тому же очень огорчало, что от Тимоти до сих пор не было никаких известий.

После ужина Майлс уже в десятый раз рассказывал свою историю, а капитан по-прежнему расспрашивал молодого человека.

– Так ты говоришь, твоя мать умерла два года назад?

– Да, от инфлюэнции.

Капитан вздохнул:

– Бедная Мэри. Я так любил свою сестричку.

– И она вас любила, сэр. Мама часто рассказывала мне о вас и о Трендэрроу. Хотя ни слова не говорила о своих родителях.

– Это понятно. Отец не очень-то нас баловал. Его желание было для всех законом. Мы шагу не могли ступить без его разрешения, а уж то, что касается брака…

Кэролайн заметила, что при этих словах Амелия поджала губы. Во время беседы мужа с племянником она хранила молчание, занимаясь вышиванием.

– Твой отец, говоришь, погиб страшной смертью?

– Да, от рук индейцев.

– Но ведь вы описываете Виргинию как мирный и благоденствующий штат, – возразила Кэролайн.

– Сейчас так оно и есть, мисс, – вежливо ответил ей Майлс. – Но когда французы натравили индейцев на переселенцев, мой отец вступил в ополчение, которое послали им на помощь.

Пирс обвел круг над своей головой и возбужденно вскричал:

– Его скальпировали. Когда я вырасту, я тоже буду убивать индейцев и снимать с них скальпы.

– Ничего подобного ты делать не станешь, – мягко заметил ему Майлс. – Теперь между нами заключен мир.

– Подумаешь! Он долго не продлится. Кроме того, мужчина должен сражаться. – Пирс обратился к капитану: – Разве не так, сэр?

Тот снисходительно улыбнулся мальчугану:

– Согласен, что нет лучшей доли, чем служить своей стране. В свое время тебя призовут на войну, не важно, станешь ты солдатом или матросом.

Майлс спокойно заметил:

– Надеюсь, сэр, я не оскорблю вас, если скажу, что существуют и другие способы выразить любовь своей стране… – И, обернувшись к Кэролайн, добавил:

– Кузина Кэролайн, не окажете ли любезность показать мне пруд с лилиями и летний домик? Еще хотелось бы увидеть туннель под дорогой, где над головой, как гром, слышится стук подков.

Она изумленно посмотрела на него:

– Откуда вы все это знаете? Вы же никогда здесь не бывали!

– Как я вам объяснил, от своей матери. Мне кажется, я смог бы ходить по Трендэрроу с завязанными глазами. – Он кинул взгляд на Пирса, который от скуки ковырял землю носком сапога. – Конюшни находятся за домом, – сказал он мальчику. – Там тебе будет интереснее, чем в саду. Думаю, лошади не будет обижаться на твои высказывания.

Майлс засмеялся, глядя вслед крестнику, который радостно умчался, лихо перепрыгивая сразу через две ступеньки.

– На протяжении четырех веков Трендэрроу принадлежал нашей семье, переходя от одного наследника по прямой линии к другому. – Он обернулся к девушке, смущенно улыбнувшись. – Вы можете заметить, что, воспитываясь вдали от этих мест, я горжусь родовым гнездом, горжусь тем, что в моих жилах течет кровь Пенуорденов. Разве вы, кузина, не испытываете такую же гордость?

Внезапно покраснев, она потупила голову и, запинаясь, произнесла:

– Я… Другого дома не пожелала бы.

Он тепло улыбнулся и предложил девушке опереться на его руку. Забыв о муках совести, она направилась с ним по дорожке, затененной высокими деревьями, к темному туннелю, у входа которого колыхались густые заросли папоротника.

Майлс поставил ногу на камень, лежащий на берегу пруда, и устремил взгляд на воду. В лесу весело гомонили птицы, из голубятни доносилось отдаленное воркование.

– Мой отец был сыном священника, из благородной, но обедневшей семьи, – заговорил тихо Майлс. – Он был домашним учителем в одной лондонской семье, где мои родители и встретились, когда мама приехала погостить к тете. Они сразу влюбились друг в друга. Мамин отец – наш с вами дедушка – никогда не согласился бы на этот брак. Он приказал дочери сразу же вернуться домой и выйти замуж за человека на двадцать лет старше ее. Моя мать даже в юности была очень смелой женщиной, и это качество отличало ее до самых последних дней жизни. Она продала имеющиеся у нее драгоценности, тайно обвенчалась с отцом и уехала с ним в Америку. Отец получил место домашнего учителя в семье богатого плантатора, а мама стала горничной его жены, которой не хотелось иметь чернокожую служанку. Эти добрые супруги вскоре стали относиться к моим родителям как к своим детям. Мистер Николсон научил отца выращивать табак и даже ссудил его деньгами, чтобы он мог основать собственную плантацию. Тяжело было налаживать свое дело, но родители все преодолели. И теперь…

– И сейчас вы стали в колонии богатым и влиятельным человеком?

– У меня плантация в несколько тысяч акров и собственные пристани на Джеймс-Ривер, лесопилки, кожевенные заводы, отличные экипажи, породистые лошади, три сотни рабов.

– Рабов? – в ужасе переспросила девушка.

Он удивился:

– Конечно. Все крупные плантаторы имеют рабов.

– Но ведь это грешно, жестоко! – Ее голос задрожал от негодования.

– На моей плантации вы не найдете жестокости, – заверил он девушку. – Негры хорошо питаются, и я запретил любые телесные наказания. Я сам работаю от зари до зари.

– Но вы свободный человек, – настаивала она. – Вы вольны сами выбирать, как вам жить.

– А вы не находите, что им лучше жить на моей плантации? Они уверены, что всегда будут иметь пищу и кров, им никто и ничто не угрожает, о них заботятся, когда они болеют. Думаете, лучше жить в дикой Африке, полной всяких опасностей?

– Америка – чужая им страна. Я слышала, как их привозят туда, набивая в трюмы пароходов, как какой-нибудь скот.

– Не я захватил их в рабство, мисс, и не я привез их в Америку. Но если уж они там очутились и их выставили на продажу, а мне нужны рабочие руки, то что плохого я совершил?

– Если вы этого не понимаете…

Он не дал ей закончить фразу:

– Думаю, вы восхищаетесь своим отцом, мисс, не так ли? Но задумывались ли вы когда-нибудь о том, в каких условиях живут матросы на его кораблях, о душевном состоянии людей, обманутых подлыми вербовщиками?

– Да как вы можете сравнивать?! – возмущенно воскликнула она. – Чтобы мой отец одобрял такую… такую…

Он успокаивающе похлопал ее по руке, как будто девушка была ребенком.

– Прошу меня извинить, дорогая кузина. В тихой долине вы живете в уютном мирке, защищенная от всяческих проблем. С моей стороны просто грешно нарушать вашу безмятежность.

Она резко выдернула свою руку.

– Сначала вы надо мной подшучивали, а теперь явно насмехаетесь. Может, вы и рады, что приобрели кузину, мистер Куртни. Но уверяю вас, я этому вовсе не рада!

Она круто повернулась, взмахнув пышным подолом, и решительно направилась к дому.

Если быть до конца честной, невольно подумалось девушке, то нужно признать, что ее задевало не столько поведение, молодого человека, сколько его высказывания. «В течение четырех веков Трендэрроу принадлежал нашей семье, переходя от потомка к потомку по прямой линии». Он и был прямым потомком, тогда как у нее в жилах нет ни единой капли крови Пенуорденов. Когда Майлс об этом узнает, разве он не потребует своего наследства?

Кэролайн медленно вернулась к пруду, где все еще стоял Майлс. Потупив голову, она тихо сказала:

– Прошу вас, сэр, простите меня. – Отец очень рассердится, если узнает, что я была с вами нелюбезна.

– Признаюсь, сейчас меня меньше всего беспокоит реакция капитана Пенуордена. Я пытался понять, чем я смог так глубоко оскорбить вас? Вы просто не переносите мое присутствие. Вероятно, дамы из моего окружения живут в более реалистичном мире, вероятно, в Англии мне необходимо научиться иначе себя вести. Если я допустил ошибку в поведении по отношению к вам, прошу меня простить. Вы простите меня? – Он протянул ей руку.

Она хотела позволить ему лишь слегка коснуться своих пальцев, но Майлс поднес их к губам, а потом крепко сжал.

– Вы должны научить меня, моя маленькая кузина, как вести себя в Англии. И если я окажусь примерным учеником, может быть, я удостоюсь чести танцевать на вашей свадьбе?

– Свадьба? Я поняла так, что вы намерены провести в Англии очень мало времени?

– Кто знает? – Он пожал плечами. – Мне нужно устроить Пирса в английскую школу, а затем в Лондоне заключить несколько сделок и получить аудиенцию у некоторых министров по поручению моих товарищей из Виргинии. Если дядя согласится меня принять, я с удовольствием поживу в Трендэрроу. Этот дом полностью овладел моей душой.

Она высвободила свою руку и отвернулась, чтобы он не заметил, какой ужас охватил ее при этих словах. Всем сердцем она желала, чтобы поскорее приехал Тимоти и своим смехом развеял ее страхи, убедил ее, что она вообразила угрозу там, где ее не существует. Ах, как ей в эту минуту недоставало Тимоти, такого спокойного и надежного, такого предсказуемого.

Почувствовав в ушах нарастающий шум, который предшествовал обморокам, девушка ухватилась за грубые камни стены голубятни, из последних сил сопротивляясь постепенно обволакивающей ее темноте и головокружению.

Словно издалека до нее доносился голос Майлса. Сквозь застилающий зрение туман она увидела Томаса, однорукого лакея, каким-то образом оказавшегося совсем рядом. Огромным усилием воли Кэролайн заставила себя сконцентрироваться на том, что он говорил.

– Капитан Пенуорден прислал меня сказать вам, мисс, что вчерашний ночной шторм снес мост через реку. А вода поднялась так высоко и течение такое сильное, что переплыть ее на лошади невозможно. Мистер Бренкомб не приедет сегодня, мисс.

Еще доли секунды Кэролайн цеплялась за стену и за ускользающее сознание, но последнее известие полностью лишило ее сил. Нахлынувшая на нее темнота теперь казалась ей счастливым избавлением от этого дня разрушенных надежд. Качнувшись вперед, словно сквозь туман она еще увидела, как Майлс, оттолкнув испуганного лакея, подхватил ее на руки. Голова ее упала ему на плечо, и больше она ничего не чувствовала.

– Господь с вами, мисс! – воскликнула горничная Полли, смахивая с кровати жженые перья. – Вот уж не думала, что вы вот так сразу и упадете в обморок.

– Уж не представляешь ли ты, – возмущенно сказала Кэролайн, – что я сделала это нарочно, да еще в присутствии мистера Куртни? Ты что, думаешь я способна на подобные глупости?

– Ну, успокойтесь, мисс, не надо сердиться. Я же предупреждала утром, что вы слишком туго зашнуровали корсаж. Если бы вы потрудились ослабить шнуровку после обеда…

– Это не из-за шнуровки. Это из-за того, что мистер… Я испугалась, Полли.

Горничная успокаивающе похлопала ее по руке.

– Наверное, мисс, вы подумали, что мистер Бренкомб утонул в реке, да? Небось этот дурачина Томас взял да и брякнул вам про снесенный мост, а вы решили, что с ним и мистер Бренкомб пропал, верно?

– Да, наверное, это и стало причиной моего обморока, – поспешила согласиться Кэролайн.

Полли отошла от постели и тут же присела в реверансе, увидев входящую Амелию со стаканом успокоительного настоя. Отпустив горничную, мать села в кресло и запретила Кэролайн говорить, пока та не выпьет микстуру.

На лице Амелии застыло выражение, которое про себя Кэролайн называла «зимним», хотя уже много лет назад поняла, что за ледяной маской и сдержанной речью скрывались глубокие эмоции, которые мать постоянно подавляла, никому не позволяя проникнуть в тайны своего сердца.

– А теперь признайся мне в настоящей причине обморока, – твердо велела Амелия.

Кэролайн поудобнее устроилась на подушке.

– Я скажу тебе, мама, мне не терпится с тобой поделиться. Но сначала, пожалуйста, скажи мне, какого ты мнения о мистере Куртни.

Амелия стиснула худые пальцы и нахмурилась:

– Я нахожу его слишком самолюбивым и амбициозным молодым человеком, он слишком высокого мнения о своей особе. Не стоит заблуждаться относительно его элегантных манер, небрежной речи и терять голову от его комплиментов. Это просто игра, он решителен и жесток, как и твой отец.

– Но папа вовсе не жесток, – возразила Кэролайн.

– Когда ему нужно добиться поставленной цели, он именно таков. Французские моряки, которые на себе испытали его характер, поддержали бы меня… Но мы отвлеклись от заданного вопроса. Так почему же ты потеряла сознание?

Кэролайн подперла щеку кулачком, чтобы лучше видеть лицо матери, и отчетливо произнесла:

– Я выслушала признание мистера Куртни о том, что привело его сюда.

Лицо Амелии оставалось непроницаемым.

– В самом деле? И что же?

– Стать наследником Трендэрроу.

Амелия медленно подошла к окну и машинально забарабанила пальцами по подоконнику.

– Именно этого я и опасалась с первого момента его появления. Он намеренно играет чувствами твоего отца, постоянно говоря о своей матери. При каждой возможности упоминает о ее преданности Николасу и Трендэрроу. Ничего себе преданность! За двадцать пять лет прислала одно-единственное письмо и ни разу не приехала домой. Она порвала все отношения со своей семьей, когда сбежала из дома и вышла замуж наперекор желанию отца.

Потрясенная тоном матери, Кэролайн прошептала:

– Мама! Ты… Ты ее ненавидишь!

– Вовсе нет. Скорее завидую, но не одобряю ее поступок. Меня вот воспитали в духе беспрекословного повиновения отцу. Я не смела забыть о своем дочернем долге, хотя мое сердце… Впрочем, это не имеет отношения к нашему разговору. Повтори мне в точности слова мистера Куртни.

Кэролайн пересказала матери свой разговор с Майлсом. Амелия некоторое время пребывала в полной растерянности.

– Даже внешне он очень похож на Пенуорденов, такой же белокурый. Что ж, в его пользу многое говорит.

– Значит, Трендэрроу должно перейти к нему? – осторожно спросила Кэролайн.

Амелия резко повернулась, решительно сдвинув брови:

– С какой стати? Заявился сюда, его никто не ждал и не приглашал, из-за тридевяти земель? А ты прожила здесь восемнадцать лет! – И спросила более мягким тоном: – Ты привязана к Трендэрроу всем сердцем, дитя мое, не так ли?

Кэролайн кивнула, хотя в глазах у нее была тревога.

– Я знаю, мама, что ты считаешь эту привязанность глупой.

– Глупо это или нет, но ты будешь владеть Трендэрроу, не бойся.

– Но если папа захочет изменить завещание? – спросила девушка. – Если он попросит меня отказаться от моих притязаний в пользу своего племянника?

– Тогда ты скажешь: «Нет». Постой, дай мне подумать… – Амелия оперлась подбородком на руку, а Кэролайн со стесненным сердцем устремила тоскливый взгляд в окно. Амелия стала рассуждать вслух: – Нет, тебе нельзя выступать против его желания, чтобы между вами не возникло вражды. И не стоит быть слишком упрямой, это тебе не поможет. Здесь нужно знать подход… А, поняла! Ты скажешь ему, что раздумала выходить замуж за Тимоти Бренкомба и твоим единственным домом остается Трендэрроу.

Кэролайн от удивления села и воззрилась на Амелию:

– Но, мама…

– Ты хочешь, чтобы я помогла тебе, чтобы я устроила так, чтобы этот… этот иностранец не захватил Трендэрроу?

– Да, мама, – опустив голову, прошептала девушка, – если ты этого хочешь.

– Тогда нам не о чем спорить.

Амелия поднялась и покинула комнату.

Как только дверь за ней закрылась, Кэролайн еще плотнее завернулась в одеяло, готовая зарыдать от горя. Только сегодня утром она широко распахнула ставни навстречу солнечному свету, навстречу этому долгожданному дню, который должен был принести исполнение всех ее желаний и светлое будущее. И вот…

Но ее радость закончилась в тот момент, когда она встретила у часовни Майлса Куртни. С его появлением сердце ее наполнилось сомнениями и тревогой. Она боялась, что любовь отца окажется сильнее, чем узы крови, что ее собственная совесть заставит ее в конце концов потерять Трендэрроу, без которого она не мыслила себе жизни.

Если бы только приехал Тимоти! Конечно, он вряд ли разрешит ее проблемы, но, может, все-таки попытается? В этот момент больше всего на свете ей хотелось увидеть его улыбающееся лицо и веселые голубые глаза.

Вечером Кэролайн спустилась в гостиную в малиновом платье с шлейфом, ниспадающим изящными складками с ее плеч, рукава украшали кружева. Волосы она зачесала, спустив на щечки завитые локоны. Она очень тщательно подбирала вечерний туалет. Это платье больше всех нравилось ее отцу. Золотая цепочка, обвивающая ее стройную шейку, была подарена ей капитаном после захвата испанского корабля. Искусная прическа, умело наложенные румяна и пудра должны были показать надменному чужаку, что она не простушка, какой он, по всей видимости, ее считает. Кэролайн вновь обрела смелость и решительность и чувствовала себя готовой к предстоящей борьбе за Трендэрроу.

Девушка была уверена, что Майлс, выходец из какой-то колонии, находящейся от Англии за три тысячи миль, наверняка отстал от моды и вряд ли умеет элегантно одеваться. Она не заметила, чтобы ему доставили какой-либо багаж, не было у него и слуг, а Полли, ее постоянная наушница, была полностью занята туалетом своей госпожи и не отлучалась от нее.

У Кэролайн сразу поднялось настроение, когда при виде ее отец просиял от удовольствия. Он встал, проводил к дивану, нежно похлопал ее по руке и заботливо спросил, вполне ли она оправилась после обморока.

Пирс стеснительно поклонился ей, и она заметила в его глазах невольное восхищение. Взгляд матери дал девушке понять, что та полностью одобряет ее туалет. Она ждала, когда Майлс покинет темный уголок гостиной, где он перебирал ноты, стоя у клавикордов.

Он повернулся к ней, держа в руках ноты, и отвесил ей почтительный поклон. Увидев его наряд, Кэролайн остолбенела. Фиолетовый камзол самого современного покроя, с длинными полами и широкими отворотами, белые панталоны и чулки, на черных башмаках сияли серебряные застежки, рубашка отделана роскошными кружевами. Белокурые волосы стянуты на затылке изящным черным бантом. Такой кавалер вскружил бы голову любой женщине в Лондоне. Когда он склонился над ее рукой, она опустила глаза, чтобы скрыть впечатление, которое произвела на нее его внешность. И благодаря этому увидела у него на пальце кольцо с печаткой, на которой был изображен родовой герб Пенуорденов. Кольцо наверняка подарил ему ее отец.

Она чуть быстрее, чем требовали приличия, высвободила руку из его пальцев и гордо выпрямилась, воинственно подняв подбородок. Каким бы красивым и элегантным ни казался мистер Куртни, он был ее врагом.

– Если вы хорошо себя чувствуете, – сказал он, – я бы попросил вас оказать мне одну любезность. Я заметил среди нот несколько песен, которые пела моя мать. О да, это так, – продолжал он, заметив ее удивленный взгляд. – У нее был инструмент, выписанный из Англии. Последние два года, к моему огромному сожалению, на нем никто не играет.

Капитан с гордостью воскликнул:

– Кэролайн замечательно поет, у нее божественный голос, гораздо лучше, чем у моей бедной сестры. Уверен, ее пение доставит нам удовольствие. Споешь что-нибудь веселое на свой день рождения, а, девочка?

Слегка пожав плечами, она небрежным движением поправила шлейф и положила руки на клавиши.

В печальной песне говорилось о любимом доме, оставшемся далеко за морем. Кэролайн пела, и чудные слова и музыка окрасили ее голос глубиной переживаний, которых ей не довелось еще испытать.

Когда замер последний звук, она услышала глубокий вздох Майлса.

Он тихо сказал:

– Примите мою самую сердечную признательность, дорогая кузина. Вы пели с такой нежностью, с таким пониманием, как будто это ожила моя мать.

В гостиной воцарилась тишина, затем под ее отцом затрещал стул, когда он тяжело поднялся на ноги.

– Добро пожаловать, мальчик мой! – загремел его голос.

Девушка оглянулась, исердце ее подпрыгнуло, как мячик.

– Тимоти! – радостно вскричала она и бросилась было к любимому, но вдруг остановилась на полпути.

Тимоти замер в картинной позе, красуясь в дверном проеме, одной рукой, пальцы которой были унизаны кольцами, касаясь притолоки, а другой небрежно опираясь на трость из черного дерева. Короткий камзол с узкими рукавами был светло-голубого шелка, короткие штаны у колен схвачены лентами, а на туфлях с острыми мысами тоже красовались банты из ленты. Острые концы галстука почти касались ушей, а на голову был водружен парик с буклями высотой двенадцать дюймов, увенчанный крошечной и нелепой шляпой. Лицо его было накрашено, как у публичной женщины, и на щеках нарисованы родинки.

Он отвесил несколько изящных поклонов, выразительно размахивая кружевным носовым платком, и отрывисто бормотал:

– Прошу прощения, мисс, прошу прощения, сэр. Я не знал, что у вас гости.

Кэролайн в восторге рассмеялась:

– Тимоти, что означает этот нелепый маскарад?

Она двинулась навстречу ему и заметила, что его намеренно фатовское выражение сменилось растерянностью.

– Что случилось? – спросила она.

Даже сквозь слой пудры стало заметно, как он густо покраснел. Наклонив голову, Тимоти пробормотал:

– Прости! Я просто хотел пошутить.

– Я знаю. Но зачем?

Она повернулась, только теперь сообразив, что с момента его появления никто не проронил ни слова.

Отец посматривал из-под нахмуренных бровей на Майлса. Лицо Амелии сохраняло самое холодное выражение. Пирс раскрыл рот, и в глазах у него застыло недоверие, смешанное с ужасом. А Майлс… Майлс, с надменно изогнутыми бровями и подрагивающими от брезгливости ноздрями, окинул холодным взглядом беднягу, словно вылил на него ведро холодной воды. Невозможно было более явно выказать свое отвращение.

Но, заметив растерянный взгляд Кэролайн, быстро изобразил вежливую улыбку и двинулся вперед, приглаживая и без того безупречно зачесанные волосы.

Покраснев не меньше Тимоти, Кэролайн крепко взяла друга за руку и громко произнесла:

– Поскольку, кажется, никто не намерен это сделать, позвольте мне представить вам благородного Тимоти Бренкомба. Тимоти, это мистер Куртни из Виргинии. – Она произнесла это таким ледяным голосом, что Виргиния должна была представиться молодому человеку самым жалким местом на земле.

Тимоти снова поклонился, на этот раз самым светским образом.

– Я польщен, сэр, – смущенно пробормотал он. – Не сомневаюсь, что показался вам странным человеком. Я пошутил, чтобы позабавить Кэролайн. Так одеваются некоторые молодые люди в Лондоне. Их называют франтами. На мой взгляд, они выглядят невероятно смешными.

Майлс улыбнулся одними губами, глаза его сохраняли прежнее холодное выражение. Он отвесил короткий поклон и произнес обычное: «К вашим услугам, сэр» – без малейшего намека на искренность и теплоту.

Кэролайн, еще крепче сжав пальцы Тимоти, сухо сказала:

– Тимоти, вряд ли мистер Куртни по достоинству оценил твою шутку. Он иностранец, жизнь в Америке располагает к глубочайшей серьезности. Жизнь же лондонского общества ему совершенно незнакома.

Она почувствовала, что ее охватила ярость. Если бы не Майлс, реакция на фарс окружающих была бы совершенно иной. Капитан хлопнул бы себя по колену и расхохотался так, что заколебалось бы пламя свечей. Амелия улыбнулась бы Тимоти своей сдержанной улыбкой и поближе придвинула к нему закуски. Она с удовольствием подхватила бы его шутку, и в комнате зазвучал бы непрерывный смех. Поднимали бы тосты в честь их помолвки. А когда задули бы последнюю свечу и ее голова коснулась подушки, чувство полного удовлетворения охватило бы ее, сердце наполнилось счастьем и радостью.

А вместо этого… Теперь она ясно видела, что Майлс, красивый внешне, имеет дурную сущность. Он испортил ей день рождения, унизил Тимоти, который предпринял такие усилия, чтобы позабавить ее и доставить удовольствие. Его появление в этом доме, вдруг отчетливо осознала она, разрушит и ее жизнь и жизнь самых дорогих ей людей. Присутствие Майлса угрожало ее будущему, и это было нестерпимо.

Гордо вскинув голову, Кэролайн посмотрела прямо в глаза Майлса и испытала торжество, когда он невольно отступил на шаг назад и поднял руку, словно защищаясь от удара. Теперь он ее враг, и никакие уговоры и мольбы не смогут убедить ее не вступать с ним в поединок.

Глава 3

– Дa, понимаю, – сказал Тимоти, хотя и без полной убежденности. – Но может, будет проще отдать Трендэрроу мистеру Куртни, если этого хочет твой отец?

Кэролайн, вдев одну ногу в стремя, перекинула через руку подол зеленой амазонки.

– Как ты можешь в этом сомневаться, когда папа уже послал за нотариусом?

Тимоти помог ей усесться в седле.

– Мы с тобой можем вполне уютно устроиться у меня. Здоровье отца пошатнулось, и теперь он редко бывает в своем городском доме, а у брата есть свой дом на Беркли-стрит. Так что все может еще устроиться…

– И как часто мы будем выезжать за город?

– Достаточно часто в течение года, – беспечно ответил он. – Знаешь, в Лондоне некогда скучать. Тогда как за городом, особенно когда идут дожди…

– Если бы не дожди, не было бы пленительных раздумий и такой дивной красоты. – Кэролайн повела рукой в сторону тенистой аллеи, протянувшейся от дома до берега реки. Бросив на жениха проницательный взгляд, она спросила: – Ты, конечно, шутишь – насчет Трендэрроу?

– Ну почему шучу? Я думаю, что нам вполне достаточно одного загородного дома.

– Вот и отлично. Ты сдашь свое поместье в аренду, а мы будем жить в Трендэрроу.

– Но Трендэрроу гораздо дальше от Лондона, – возразил он с необычным для него упрямством. – И в такое время, как сейчас, когда невозможно переправиться через реку…

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Ты предлагаешь, чтобы я отказалась от Трендэрроу? Ты, который так хорошо меня знаешь? Понимаешь ли ты, что в нем вся моя жизнь? Мы были с тобой счастливы здесь…

– Этого я не отрицаю. Но есть и другие места.

Она обвела медленным любящим взглядом серые стены, покрытые лишайником, арку ворот, увитую желтыми розами, внутренний Двор с дорожкой, выложенной булыжником, ведущей к парадному входу.

– Для меня другого места не существует, – тихо сказала она. – Я думала, ты это осознаешь.

Тимоти сел в седло и взял ее за руку.

– Прости. Думаю, это Лондон немного выбил меня из колеи, но все пройдет, не сомневайся.

Из-за поворота показались едущие верхом Майлс и Пирс.

– Мы можем нарушить ваше уединение? – спросил Майлс.

Растерянный Тимоти развернул к ним коня. Но Кэролайн холодно сказала:

– Боюсь, нет, сэр. У нас беседа личного характера.

Пожав плечами, Майлс с сожалением посмотрел на Пирса.

– Кажется, я снова оскорбил вас, мисс. Боюсь, что каждый раз, как вижу вас, я порчу вам настроение. – Он обратился к Тимоти: – Прошу простить меня, сэр. Вчера я был так… озадачен вашим нарядом, что проявил неучтивость. Встретив вас сегодня утром в обычном костюме, я в полной мере оценил чувство юмора, которое помогло вам сыграть такого замечательного лондонского фата.

Тимоти дружески протянул ему руку, его голубые глаза сияли радостью.

– Не нужно извиняться, – весело сказал он. – Получилось глупо, потому что я застал вас врасплох.

Вскоре к ним присоединился капитан, пребывающий в отличном расположении духа. Наверняка это Майлс уговорил его совершить поездку, с горечью подумала Кэролайн, чтобы иметь возможность вслух расхваливать каждый дюйм поместья, которое однажды он назовет своим.

На пристани рабочие на барже лопатами перебрасывали на берег уголь, доставленный накануне. Покрытые белой пылью фигуры копошились около печей для обжига извести, двое рыбаков тянули в лодку тяжелую сеть, полную жирных лососей.

Майлс обернулся к капитану:

– Думаю, жизнь на берегах реки одинакова во всем мире. Мои склады заполняются товарами, доставленными кораблями. Ящики с моим табаком грузятся прямо в трюмы с пристани у плантации.

Пирс насмешливо заявил:

– Только, Майлс, ты не можешь сравнивать свою пристань с этим крошечным причалом. Ведь Джеймс-Ривер в некоторых местах шириной в три мили!

Кэролайн возмущенно воскликнула:

– Не говори чепухи, Пирс. Река не может быть такой широкой.

Заметив, как вспыхнули щеки Пирса, Майлс поспешил вмешаться:

– Мальчишка любит прихвастнуть, мисс. Но он не лжет. Наверняка ваш отец повидал много могучих рек за время плавания по морям.

– Верно, – подтвердил капитан, спешиваясь. – Но все равно ни одну из них я не променял бы на нашу Тэмер. Море отсюда всего в двенадцати милях. Иногда даже ветер пахнет морской солью и водорослями.

Рабочие прервали работу, чтобы поздороваться с ними. Увидев Майлса, они слегка коснулись лба в знак приветствия, но глаза их горели любопытством: они сразу распознали в нем «иностранца». Из небольшого дома вышла старуха, прикрывая глаза от солнца ладонью, за ее юбку цеплялась маленькая девочка.

Николас поклонился ей:

– Бесс, это мистер Куртни, сын моей покойной сестры Мэри. Вот приехал к нам из самой Америки посмотреть, так сказать, на родное гнездо.

Старая женщина долго рассматривала Майлса, потом уголком передника вытерла слезившиеся глаза.

– Простите меня, сэр. Я была кормилицей мисс Мэри, она была такой хорошенькой девочкой. Для Трендэрроу был печальный день, когда она сбежала. Но это произошло так давно, так давно…

Майлс соскочил с коня и учтиво поклонился старой женщине. Девчушка, о котором все забыли, убежала, погнавшись за бабочкой. Капитан радостно улыбался. Настороженность исчезла с лиц мужчин, они подошли ближе, что-то говоря Майлсу. Старуха с восхищением смотрела на него.

Кэролайн нервно дернула поводья и отъехала прочь. «Все уже признали его, – с ревнивой горечью думала она, – потому что он Пенуорден, племянник капитана. Тогда как меня они приняли только потому, что таково было желание капитана. В их глазах незаконнорожденный ребенок, родившийся в трактире, имеет больше прав на Трендэрроу, чем я».

Она посмотрела на Тимоти, который лениво следил за тем, как вытаскивают на берег сеть с лососями. Может, он прав и лучше без борьбы отказаться от Трендэрроу и спокойно жить с ним в Сэмпфорд-Фоллиот? Разве не так должна поступить порядочная девушка, выйдя замуж? Отказаться от всего остального… Даже от Трендэрроу?

В погоне за бабочкой девочка подбежала к обрыву над рекой. Бабочка порхала всего в нескольких дюймах от протянутой ручонки малышки, затем взлетела выше. Не понимая опасности, та бросилась за ней и с пронзительным криком упала в воду.

Кэролайн кинулась к берегу.

– Тимоти! Тимоти! Скорее!

Тот поспешно сбросил шляпу и камзол, с помощью рабочего стянул сапоги и прыгнул в реку. Кэролайн застыла на краю обрыва, крепко стиснув руки, и горячо молилась. Рядом оказался Майлс, который начал снимать камзол.

Не глядя на него, она бросила:

– Бесполезно, дорогой кузен. Не стоит беспокоиться. Вот увидите, Тимоти ее спасет.

Он застегнул камзол и покорно сказал:

– Вы, конечно, правы. Тем более, что я не умею плавать.

Над водой показалась голова девочки.

Тимоти был от нее в нескольких футах, когда она снова ушла под воду. Он тут же нырнул за ней, и Кэролайн вонзила ногти в ладони, моля Бога, чтобы он скорее появился. Через несколько мгновений он появился, отфыркиваясь, с девочкой в руках. Приподняв ее голову над водой, он лег на спину и поплыл к берегу. Его продвижение затруднялось сильным течением, не говоря уже об испуганном ребенке, который неосознанно пытался вырваться из его рук.

Один из рыбаков отвязал свою лодку и поплыл на помощь Тимоти. Подхватив девочку, он втащил ее в лодку. Подскакивающая на волнах лодка ударила Тимоти по голове, и он скрылся под водой. Кэролайн в ужасе ахнула, Майлс в ту же минуту одетый прыгнул в реку.

– Святые угодники! – невольно вскрикнула она. – Вы оба утонете!

Наконец Тимоти появился над водой, хватаясь за борт лодки. Майлс, отяжелевший от намокшего камзола и сапог, барахтался у берега в грязной воде. Рыбаки крюками вытащили его, а Тимоти вылез на берег сам.

Из дома с криком бежала женщина. Она схватила девочку на руки. Увидев, как Майлса вытаскивают на берег, она упала перед ним на колени и стала целовать ему руку.

Кэролайн, оправившись от страха, рассердилась на женщину за ее ошибку. Схватив упирающегося Тимоти за руку, она подтолкнула его вперед.

– Вы ошиблись, Нэнси, – отчетливо заявила она. – Вашу дочку спас мистер Бренкомб.

Женщина сконфуженно переводила взгляд с одного молодого человека на другого, неловко бормоча слова благодарности Тимоти.

Он смущенно промямлил:

– Прошу вас, скорее позаботьтесь о ребенке. Вода чертовски холодная.

Капитан восхищенно хлопнул его по плечу:

– Молодец, мой мальчик! И ты тоже, Майлс. Вижу, у тебя храброе сердце.

Вокруг героев дня столпились жители деревни. Кто-то привел лошадей, кто-то подал Тимоти его сапоги. Тот стоял в чулках и рубашке, в мокрых штанах, облепивших его худые бедра, и тяжело дышал. По лицу его текла кровь из раны от удара об лодку, на коротко остриженные волосы налипла тина. Но никогда еще Кэролайн не любила его так сильно, как сейчас.

Она заботливо взяла жениха за руку:

– Тимоти, дорогой, скачи скорее домой и переоденься в сухую одежду. Скажи Томасу, чтобы он разжег огонь у тебя в комнате.

Пока Тимоти с трудом натягивал сапоги на мокрые чулки, появился Пирс с веслом, с которого свисал какой-то испачканный предмет.

– Думаю, это ваше, сэр.

Тимоти с сожалением осмотрел испорченный парик. Потом повращал его на пальце и засмеялся:

– Черт побери, чтобы привести его в порядок, одной пудрой не обойдешься! – Он обернулся к сидящему рядом Майлсу, чьи намокшие волосы уже стали завиваться колечками возле ушей. – Вот где этот джентльмен имеет передо мной преимущество. Поедемте, мистер Куртни, сушиться вместе.

Жители расступились, давая дорогу всадникам. Кэролайн старалась разобраться в вихре своих мыслей и ощущений. Она гордилась Тимоти и была рада, что свидетелями его отваги стали Майлс и озорник Пирс. Девушка до глубины души была благодарна жениху, что тот так быстро откликнулся на ее призыв и таким образом спас девочку. А что касается Майлса…

Всем сердцем она хотела бы, чтобы Майлс так и стоял на берегу, беспомощный, как и она, тогда триумф принадлежал бы одному Тимоти; а человек, бывший ее противником, не вызывал бы у нее восхищения и уважения вопреки всем ее желаниям.

Амелия, склонившаяся над шитьем, была угрюма, что не удивило Кэролайн. Капитан не счел нужным сообщить кому бы то ни было – кроме, разумеется, Майлса – о визите нотариуса. В результате за пять минут до ужина Амелии пришлось иметь дело еще с одним нежданным гостем, к тому же капитан настаивал, чтобы нотариус остался у них на ночь. У Амелии не было времени выяснить причину неожиданного визита, и Кэролайн не смогла найти минутку, чтобы поговорить с отцом наедине. Она рассчитывала, что сможет убедить его не забирать у нее Трендэрроу.

Теперь было уже слишком поздно. После ужина капитан пригласил нотариуса и племянника выпить пунша в соседней комнате. Верный своей добродушной натуре, Тимоти не только не оскорбился, что им пренебрегли, а даже выразил облегчение, что его освободили от необходимости присутствовать при данном разговоре. По мнению Кэролайн, сам факт, что жениха не пригласили, яснее ясного говорил о намерениях капитана. В дополнение к этому, когда Кэролайн проходила через холл, чтобы подняться в свою комнату, она увидела, как из библиотеки вышел отец и, заметив ее, быстро сунул какую-то бумагу в карман.

Как он мог так с ней поступить? Как мог нарушить свое обещание, обмануть ее доверие? Неужели голос крови был настолько силен, что за сорок восемь часов сумел свести на нет любовь и преданность, которыми он дарил приемную дочь в течение восемнадцати лет? А она-то думала, что Николас ни в чем не откажет ей ради ее счастья, исполнит каждое ее желание. И вдруг, не сказав ей ни слова, он изменяет свое завещание в пользу чужака, который ничего не знает об Англии, об обычаях корнуолльцев, который даже разговаривает иначе. И он обладает несколькими тысячами акров земли.

Кэролайн ушла в свою спальню вскоре после того, как Пирса отослали наверх. Но ей не спалось. Она лежала без сна, глядя в темноту, слышала, как мимо ее дверей прошла Амелия, узнала тяжелые шаги отца, уловила негромкие голоса мужчин, которые замерли в конце галереи. Сейчас, наверное, в большой спальне родителей капитан расскажет жене о том, что совершил сегодня вечером. А завтра об этом сообщат всем.

Но что же все-таки сегодня было сделано? Что написано, подписано и скреплено печатью за стаканом портвейна и трубкой виргинского табака? Что спрятано в библиотеке, в потайном ящичке бюро отца…

Девушка соскользнула с постели и взяла свечу. Осторожно открыла дверь и прислушалась. Дом был полон таинственных ночных звуков. За деревянной панелью скреблась мышь. Бесшумно ступая босыми ногами по гладкому холодному полу, она направлялась к лестнице.

Лестничный пролет был темным и страшноватым; холл с закрытыми на ночь ставнями походил на таинственную пещеру. С сильно бьющимся сердцем она начала осторожно спускаться. В тишине ночи скрипнула одна ступенька. За спиной Кэролайн уловила какое-то движение, скорее почувствовала его, чем услышала. Она обернулась, но не успела закричать – чья-то рука зажала ей рот.

Перед ней мелькнуло черное лицо с блестящими в колеблющемся свете свечи белыми белками глаз. Пальцы девушки задрожали от ужаса, и подсвечник чуть не выпал из рук. Незнакомец подхватил ее, и она заметила, как блеснуло лезвие ножа. Голова у нее закружилась, и она вцепилась в перила. Мужчина шепотом произнес ей на ухо:

– Не бойтесь, мисс. Бенджамен не причинит вам зла. Бенджамен за всю жизнь не обидел ни одной леди.

Тяжело дыша, она постаралась унять нервную дрожь. Обморочная слабость отступила. Человек поднял свечу, и она увидела на нем синюю ливрею с серебряным кантом. На голове чернокожего незнакомца был напудренный парик.

– Обещаете не кричать? – заботливо спросил он.

Она молча закивала, и он убрал свою руку.

– Простите, что напугал вас, мисс, – извиняющимся тоном сказал негр. – Я принял вас за врага мистера Куртни. Друзья мистера Куртни часто повторяли, что у него есть враги по всей Англии из-за его политических взглядов.

Начиная понимать, она спросила:

– Вы слуга мистера Куртни?

– Да, мисс.

Кэролайн прищурилась, чтобы повнимательнее его рассмотреть.

– Вы раб?

– Освобожденный раб, мисс. Мистер Куртни добился для меня вольной грамоты.

– Вы… Вы образованны?! – недоверчиво воскликнула она.

– Немного, мисс. Я умею читать и писать. Знаю неплохо греческий и латынь.

Она еще крепче вцепилась в перила.

– Что вы здесь делаете? Да еще в такое время?

– Я охраняю комнату хозяина, мисс. Он дал мне свободу, обращается со мной как с белым человеком. Я готов умереть за него.

Пораженная Кэролайн не сводила взгляда с внушительной фигуры негра. Неожиданно вспомнив о том, что она не одета, девушка выхватила у него подсвечник и поспешно побежала к себе.

На следующее утро Кэролайн проснулась довольно поздно и, спустившись вниз, обнаружила дом странно тихим. Как сообщила ей Полли, хозяйка закрылась в комнате с мужем.

Пока она нерешительно стояла в холле, появился слуга-негр с двумя чемоданами. Он широко улыбнулся ей, поклонился и хотел что-то сказать, но девушка смутилась и поспешила уйти, вспомнив их ночную встречу.

Она не сомневалась, что капитану стало известно об антироялистских взглядах племянника и он приказал ему покинуть дом. Хотя на себе ей ни разу не пришлось испытать силу гнева отца, она не раз оказывалась свидетельницей страшных сцен. Когда он приходил в бешенство, даже самые преданные слуги и старые товарищи старались не попадаться ему на глаза. Одна Амелия стойко переносила бурю, с удивительной преданностью заявляя, что муж никогда не гневается без веской на то причины.

Сейчас ей не хотелось встречаться с отцом. Еще меньше она желала присутствовать при отъезде Майлса. Ведь на прощание он поцелует ей руку, и в его карих глазах она прочтет озадаченность ее холодностью. Лучше не слышать его низкий, бархатный голос, который против воли завораживал ее, не хотелось вспоминать, как он нес ее на руках, а ее голова покоилась у него на плече. Если подумать, он ничем не оскорбил ее, если не считать одной, но самой тяжкой обиды – его желания отнять у нее Трендэрроу.

Следуя давно устоявшейся привычке, когда ей надо было разобраться в сумбуре своих мыслей, Кэролайн направилась через лес к часовне.

В глубине души она знала, что застанет там Майлса, и ноги, помимо воли, несли ее в том направлении.

Увидев часовню, она внезапно остановилась, под ее туфелькой хрустнул камешек, выдав ее присутствие. Майлс сразу шагнул ей навстречу:

– Я даже не надеялся, что мне представится возможность поговорить с вами наедине. Если бы можно было перевернуть назад две странички календаря… Если бы в тот день, когда я увидел вас коленопреклоненной перед алтарем, я ушел бы прочь… – Он провел по лбу рукой. – Не хочу приносить несчастье в ваш дом. Каким же образом мне заслужить вашу благосклонность?

В его поведении не было и следа надменности. Он пытливо вглядывался в ее лицо. Теперь, когда Майлс потерпел поражение и покидал Трендэрроу, Кэролайн уже не чувствовала враждебности по отношению к нему.

Она тихо сказала:

– Не вы меня обидели, мистер Куртни, а цель вашего приезда сюда.

– Не понимаю.

– Вы пытались лишить меня всего самого дорогого.

Он недоумевающее поднял брови:

– Я все еще не понимаю вас, мисс.

Его чистый взгляд заставил ее возмутиться.

– Сэр, мне известно, что вы прибыли сюда, чтобы отнять у меня Трендэрроу!

Майлс даже потряс головой, словно не доверяя своему слуху. Удивление в его глазах казалось совершенно искренним.

– Но что заставило вас предполагать, что я намерен заполучить Трендэрроу? Неужели вы думаете, что я решил лишить вас вашего дома, вашего наследства?

Она в нерешительности молчала, сбитая с толку тревожным выражением его глаз. Он шагнул к ней и взял ее за руку.

– Кузина Кэролайн, возможно, мы разговариваем с вами в последний раз. Попытаемся же разрушить недопонимание, лежащее между нами. – Он взялся за тяжелую витую ручку и распахнул дверь часовни. – Это Божья обитель, сказали вы, и здесь должна царить только правда.

Кэролайн неохотно вошла первой в зябкий полумрак часовни. Внутри было сумрачно, так как солнце еще скрывалось за верхушками дубов. Она присела на холодную каменную скамью. Майлс опустился рядом. Кэролайн испытывала чувство нереальности, цветные витражи бросали разноцветные отблески на плиты пола, в открытую дверь доносилось пение птиц. Майлс тихо попросил:

– А теперь, умоляю вас, расскажите мне обо всем. Чем я вас обидел, кузина?

Правда, здесь должна царить правда… Кэролайн спокойно повернулась и честно посмотрела собеседнику в глаза:

– Я не ваша родственница, мистер Куртни. Разве мой… Разве капитан Пенуорден не говорил вам об этом?

Ошеломленный Майлс покачал головой.

– Тогда я должна объясниться.

Майлс выслушал ее рассказ не прерывая. Когда она замолчала, он некоторое время нервно покусывал нижнюю губу.

– Теперь я понимаю, почему вас столь встревожило мое появление. И все равно, как вы могли предположить, что я так жестоко отнесусь к вам? Как вы могли подумать, что ваш отец способен нанести вам такой жестокий удар, когда для него вы – центр вселенной?

Голос Кэролайн задрожал от волнения:

– А что я могла думать? Разве я не права? Вчера вечером, когда вы удалились в гостиную, разве он не приказал нотариусу внести в свое завещание изменение в вашу пользу?

– Сидите тихо и слушайте. Капитан Пенуорден заявил, что он никогда не лишит дома и поместья свою дочь, которая так к нему привязана. Он только велел нотариусу внести в свое завещание пункт, предусматривающий, что, если вы, к несчастью, умрете раньше его или умрете бездетной, тогда Трендэрроу перейдет ко мне.

Кэролайн слушала, недоверчиво глядя ему в глаза. Но когда смысл слов Майлса дошел до нее, она готова была упасть на колени и просить у Бога прощения за то, что так сомневалась в своем отце. Он и не думал наносить ей жестокий удар, которого она страшилась. Он даже не открыл собственному племяннику правду о ее рождении. Он не обсуждал этот вопрос с женой потому, что речь шла о ее возможной ранней кончине, о том, что она может остаться бездетной, как его жена, а это доставило бы ей боль. Почему, ну почему она ему не доверяла? Напротив, за его любовь она платила ему подозрениями и упреками!

Видя ее огорчение, Майлс отвел глаза.

– Думаю, я правильно хранил молчание, потому что было бы противоестественно; если бы вы умерли раньше отца или, поскольку ваш брак почти устроен, не смогли бы родить наследника. Но я всегда стремился подчиняться голосу совести.

Он надолго замолчал, так что Кэролайн решила его подтолкнуть:

– И поэтому вы сказали ему, что вы противник всего, что Пенуордены считают самым дорогим, что фактически вы – антироялист?

– Все не так просто. И я не враг кому-либо… Пока нет. Мы стремимся только к тому, чтобы к нам относились как к свободным людям, чтобы мы сами определяли налоги, создавали свои собственные законы. Законы, которые успешно действуют в Англии, не могут быть прямо применены в Америке, молодой стране, стремящейся к прогрессу. Король, как глава правительства… Но, как я уже сказал, вы слишком молоды, слишком далеки от жизни, чтобы понять мои мысли.

Кэролайн встала и холодно произнесла:

– Я считаю, что это место мало подходит для того, чтобы вы проповедовали здесь свои еретические взгляды. Должна напомнить вам, что эта часовня была построена человеком, который готов был отдать свою жизнь за короля.

Реальный мир словно отодвинулся в сторону. Она услышала тихое журчание воды у подножия утеса, услышала воркование голубей на ветках дерева, почувствовала камешки гравия под ногами, грубую, неровную поверхность стены часовни под своими ладонями. Все остальное было похоже на сон, на мечту. Глаза Майлса манили, звали ее к себе. Он протянул к ней руки.

Она двинулась к нему, движимая волей, которая ей не принадлежала, чувствуя, что находится на краю события, которое было предопределено и неизбежно. Он ждал, молчаливый и неподвижный, еще миг – к она упадет к нему в объятия.

И вдруг чары разрушил громкий крик за деревьями. Кэролайн слегка тряхнула головой. Пастух гнал мимо стадо коров, у его ног лаяла собака. Он залихватски свистнул и щелкнул кнутом. Настоящий, реальный мир с его повседневными заботами пробудил ее от сладкого забытья.

Кэролайн вздрогнула, у нее даже руки похолодели при мысли о том, какую глупость она едва не совершила. Овладев собой и не глядя Майлсу в глаза, чуть запинаясь, она произнесла:

– Признайтесь, вы слукавили, сэр, убеждая меня, что ваши мотивы отказа от предложения моего отца были так благородны. Разве не правда, что, отказавшись от целого, ваша гордость не позволяла вам согласиться на часть?

Он шагнул к ней, одной рукой сжал ее пальцы, а другой поднял лицо Кэролайн, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Я пришел сюда с миром, пришел взглянуть на родовое гнездо моей матери. Я не знал, жив ли кто еще из ее семьи. Но меня приняли как родного сына, развлекали, заботились. А я… Я принес в Трендэрроу только огорчение, и особенно для вас. До свидания, маленькая кузина, – прошептал он, и голос его дрогнул. – Да хранит вас Бог от всяческих бед!

Прежде чем она успела ответить, прежде чем успела смахнуть внезапно навернувшиеся слезы, он повернулся и пошел прочь. Его шаги вскоре затихли на дорожке, ведущей в сторону реки. Она зажала рот рукой и беззвучно звала его по имени, звала и звала. Ей отвечали только голуби, жалобно стонущие в кустах шиповника, усыпанного розовыми цветами.

Глава 4

Майлс сидел у себя в библиотеке, машинально водя гусиным пером по пальцам и хмуро уставившись на лист чистой бумаги, который лежал перед ним. Погода была жаркой, в воздухе попахивало грозой. В открытое настежь окно врывались звуки и запахи Лондона, навевая тоску по родной Виргинии. Как бы ему хотелось оказаться сейчас там! По утреннему холодку объехать верхом свою плантацию или пройтись пешком по Дьюк-Глочестер-стрит в Уильямсбурге, завернуть в таверну Ралей, чтобы после собрания представителей муниципалитета неторопливо и дружески побеседовать с товарищами за стаканом араки.

Именно после одного из таких собраний он и решил совершить это путешествие: навестить дом своей матери, установить личный контакт со своим лондонским агентом; но главное, внести посильный вклад в предотвращение разрыва с Англией, который для многих колонистов представлялся лишь вопросом времени.

Но как мог он рассчитывать на успех, когда это не удалось даже такому человеку, как Бенджамен Франклин? Майлс был самый молодой член ассамблеи, его друзья придерживались умеренных взглядов и, несмотря на все уменьшающиеся шансы, надеялись, что их голоса будут услышаны среди криков ораторов, требующих восстания.

До сих пор здесь, в Лондоне, ему не дали даже слово сказать в защиту своих соотечественников. Несмотря на рекомендательные письма, несмотря на то, что он представил доверенные ему властями колонии официальные отчеты, от него отделывались лишь отговорками и надуманными предлогами. Его не смог принять ни один из членов британского правительства. Завтра, говорили ему, не исключено, что вы будете приняты завтра. Даже несколько сочувствующих вигов, которым его представил мистер Франклин, не проявили участия, совершенно не принимая во внимание, что долготерпение привыкших к трудностям колонистов постепенно истощается.

Каким героем выглядел он перед Кэролайн, когда заявил, что в Англии рискует своей жизнью! Оказывается, его особа слишком ничтожна, чтобы хоть сколько-нибудь встревожить британское правительство! Нужно быть пламенным оратором, таким, как Патрик Генри, чтобы вызвать на свою голову гнев правителей.

Даже посещение Трендэрроу не оправдало его ожиданий. А что касается кузины Кэролайн, которая на самом деле ему не кузина…

Майлс отбросил перо и, подойдя к окну, угрюмо уставился на свинцово-серое небо. По какому капризу судьбы эта девушка оказалась в освещенной солнцем часовне в тот самый час, когда он только что приехал в Трендэрроу? Почему он сразу же не ушел, предоставив ей молиться, не обменявшись с ней ни словом? Тогда сейчас он бы не вспоминал ее легкую фигурку и пушистые темные локоны, которые мягко касались его щеки, когда он нес ее домой после обморока…

Внезапно на небе сразу в нескольких местах промелькнули зигзаги молний, прогрохотали нестройные удары грома, напоминающие пушечные выстрелы.

Наблюдая за разгулявшейся грозой, которая удивительно совпадала с его настроением, Майлс впервые в жизни признал свое поражение. Ему оставался один выход: сесть на первый же корабль, отправляющийся в Америку, привести в порядок свои дела и целиком посвятить себя долгу офицера ополчения.

Он потянулся к шнуру, чтобы вызвать слугу, как вдруг черное лицо Бенджамена появилось в дверях.

– К вам гость, сэр. Приехал капитан Пенуорден и просит его принять.

Капитан вошел в комнату, шумно отдуваясь и обмахивая лицо огромным красным носовым платком. Его лицо было таким красным, что Майлс бросился ему навстречу и повел его к креслу.

– Надеюсь, сэр, недовольство, которое вы ко мне испытываете, не заставит вас отказаться от стакана вина?

Николас Пенуорден тяжело опустился в кресло, оттягивая галстук.

– С чего вы взяли, что я вами недоволен? Я бы предпочел мадеру. – Он откинулся на спинку кресла и сдвинул парик с потного лба. – Эта жара заставляет меня вспоминать о возрасте. В такой штиль нужно стоять в гавани, а не гоняться за племянником-изменником.

Он сделал глоток вина и одобрительно хмыкнул. Майлс терпеливо ожидал продолжения беседы.

Капитан подался вперед и постучал по колену племянника чубуком трубки.

– Я приехал в Лондон помириться с вами, мой мальчик. И предложить кое-какую поддержку. И хотя я не согласен с вашими политическими взглядами, я восхищаюсь вашим упорством. Как я понимаю, пока что вы мало чего добились?

Майлс угрюмо кивнул.

– Больше того, вас игнорировали, относились даже с презрением?

Майлс вынужден был снова согласиться. Николас Пенуорден распрямил плечи.

– Так вот, я намерен положить этому конец. Я не позволю, чтобы от моего родственника так легко отмахнулись. Я дам вам рекомендательные письма, представлю вас лично…

Майлс вскинул голову:

– Нет, сэр! Вы чрезвычайно добры, но я не намерен использовать свои родственные связи.

– Тогда вы упрямый болван! Именно так и говорят про вас, колонистов. Ваша проклятая гордость мешает иметь с вами дело!

– После трех недель пребывания здесь у меня почти не осталось гордости, – горько признался Майлс.

– Чепуха! Вы останетесь таким до конца своих дней. Я знаю людей, Майлс, я видел их в разных ситуациях. И говорю: вас ничто не сломает. Вы такой же, как ваша мать. Наказания и разные там детские неприятности сгибали ее, как ветер сгибает молодое деревце. Но как только гроза проходит, деревце снова выпрямляется. – Капитан помолчал. – Ну вот, вы меня отвлекли. Я намерен, и вы мне не противоречьте, в память о вашей матери показать вам более приятный, более гостеприимный Лондон. Не могу же я позволить вам вернуться в свою дикую страну с мыслью, что мы не больше дружелюбны, чем ваши дикари. Я люблю Лондон, но жена…

– Она не с вами, сэр?

– Да нет, она здесь. Когда Кэролайн стала умолять меня, чтобы я взял ее с собой, естественно, Амелия…

Майлс не смог скрыть волнения:

– Так ваша дочь тоже в Лондоне?

– Ну да. Хотя не думаю, чтобы это известие вас порадовало. Она была не слишком любезна с вами в Трендэрроу. Думаю, с ее стороны это была ревность, тем более что вы появились как раз в ее день рождения. Женщины такие нервные создания!

Майлс закрыл окно, так как дождь усилился.

– Перед моим отъездом из Трендэрроу, – осторожно сказал он, – мы с мисс Пенуорден разрешили наши противоречия. Причиной им было… э… одно мое замечание, которое было понято ею превратно.

Капитан с досадой хлопнул себя по колену.

– Вам следовало действовать более осмотрительно, мой мальчик! Лобовая атака, которую вы используете для знакомства с горничной, не дает успеха, когда имеешь дело с такой девушкой, как Кэролайн.

Майлс круто обернулся:

– Сэр! Мне. и в голову не приходила мысль…

– А вот если она не приходила, значит, вы еще не совсем мужчина, – дружески подмигнул капитан. – А ведь она хорошенькая, верно? Наделена всеми женскими прелестями. У нее доброе сердце, веселый нрав, живой характер. Собственно, у Кэролайн есть все, чего нет у Амелии, – пробормотал он себе под нос. – Если такая девушка, как моя Кэролайн, не заставляет ваше сердце биться чаще, Майлс, тогда я не признаю вас за родственника. Давайте же будьте со мной откровенным.

Майлс провел рукой по спинке стула.

– Вам нет нужды отказываться от меня по этой причине, дядя Николас. Я нахожу, что Кэролайн обладает всеми качествами, которые восхищают меня в женщине. Но…

– И снова вы уж слишком высокопарно говорите, молодой человек. Но что?

– Я понимаю, что она обещана мистеру Бренкомбу, что ее помолвка…

– Понимаете, какая странная вещь, – прервал его капитан, недоуменно взмахнув трубкой. – В день своего рождения она была полна планов относительно своей свадьбы, прилагала все усилия, чтобы мы с матерью согласились на немедленную помолвку. Но теперь…

– Что теперь?! – взволнованно воскликнул Майлс.

Капитан, сдвинув брови, задумчиво пыхтел трубкой.

– Кажется, она довольна тем, что свадьба отложена. Жена предложила ей повременить с объявлением о помолвке, чтобы насладиться жизнью в Лондоне, не будучи связанной обещанием, и Кэролайн с удовольствием согласилась.

Лицо Майлса оставалось бесстрастным, хотя сердце учащенно забилось.

– А мистер Бернкомб? Он согласился на эту отсрочку?

Капитан небрежно взмахнул трубкой.

– О, он-то всегда на все соглашается, что бы Кэролайн ни предложила. Довольно приятный молодой человек, веселый и дружелюбный. Хотя и дня не продержится в море.

– Но ему не откажешь в храбрости, – напомнил дяде Майлс. – Когда девочка упала в реку…

– Согласен, он не трус. – Капитан тяжело поднялся и постучал чубуком трубки по руке Майлса. – Но вот что я вам скажу. Тимоти в голову бы не пришло броситься спасать девочку, если бы Кэролайн не позвала его на помощь. Когда дело доходит до принятия решения, ему нужен человек, который думал бы за него. Он подходит Кэролайн, поскольку та расположена к нему и очень любит поступать по-своему. Но лично мне не хотелось бы отправиться в плавание на житейском корабле, которым управляет такая женщина.

Около двери он остановился и почесал голову под париком.

– Ну вот, я чуть не забыл, зачем приходил. У нас есть билеты в театр Друри-Лейн на сегодняшний вечер. Пойдете с нами? Отлично! Мы остановились в доме лорда Бренкомба на Кондуит-стрит. Боюсь, этот дом ему больше не пригодится, его здоровье резко ухудшилось. Слуги по профессиональным навыкам оставляют желать лучшего, но дом вполне удобный, а Тимоти щедро распоряжается содержимым подвалов своего батюшки.

Кэролайн в малиновом платье, что было на ней в день ее рождения, с изящной диадемой в высокой прическе и с веером, свисающим с тонкого запястья, появилась в гостиной своего будущего тестя. Она присела перед Майлсом в вежливом реверансе, с удовольствием отметив, что на нем великолепный камзол, а волосы завиты и напудрены по последней моде.

Решив сразу дать ему понять, что глупые фантазии, которым она предавалась в часовне, полностью вылетели у нее из головы, она проговорила:

– Добрый вечер, дорогой кузен. Мама послала меня составить вам компанию. Она заканчивает свой туалет.

Но поведение Кэролайн не произвело того эффекта, на который она рассчитывала. Майлс был восхищен простотой ее поведения. Склонившись к руке девушки, он серьезно сказал:

– Вновь видеть вас – это большее удовольствие.

Она улыбнулась краешком ярко накрашенных губ:

– Сэр, забудем о том, что прошло. Я предпочитаю смотреть на вас как на кузена, иностранца, прибывшего к нам издалека и которого надо постоянно развлекать.

Майлс не смог удержаться от смеха.

– Простите меня, маленькая кузина, – проговорил он, любуясь ее румяным личиком. – Порой вы похожи на очаровательного ребенка, а порой – на гранд-даму, придерживающуюся строгих правил. Только не надо обижаться. Я нахожу эту смесь просто восхитительной.

Кэролайн несколько смутилась. Но она решила держать ситуацию в своих руках. Девушка элегантно опустилась на французскую софу, старательно расправив широкий подол платья, чтобы рядом не было свободного места. Майлс подвинул стул поближе к софе.

– А мистер Бренкомб тоже едет с нами? – спросил он с напускной небрежностью.

– К сожалению, нет. Тимоти не любит театр. Он пошел смотреть бой боксеров. – Заметив проскользнувшую в его глазах радость, она поспешно добавила: – Я… Я надеюсь, вы найдете представление интересным. Впрочем, я подскажу вам, когда нужно будет аплодировать… Но почему вы улыбаетесь?

– А вот и еще одна ваша роль, кузина! Роль учительницы, и опять сыгранная вами восхитительно. Но только не подумайте, что я не испытываю благодарности за вашу заботу. Наверняка есть некоторые различия в правилах поведения в театре вашей страны и моей.

Она удивленно распахнула глаза:

– Театры! В вашей стране?

– Разумеется, мисс. В Уильямсбурге превосходные театры. Последняя пьеса, которую я там видел, была «Венецианский купец» мистера Шекспира.

Она с щелчком раскрыла веер, чувствуя, что покраснела от смущения.

– И каким же еще образом вы развлекаетесь, сэр? Кажется, я мало что об этом знаю.

– Пусть вас это не смущает, маленькая кузина. Я обнаружил, что в Англии практически никто не представляет себе наш образ жизни, – с горечью сказал он. – А надо сказать, что он не очень отличается от здешнего. Мы ходим в гости к нашим соседям, как и вы, развлекаем наших друзей музыкой и игрой в карты или в крикет на лужайках. Мужчины имеют обыкновение посидеть компанией в тавернах, тогда как женщины предпочитают посещать магазин дамских шляпок мисс Хантер в Уильямсбурге или модные кондитерские. Кроме того, у нас есть лошадиные бега, охота, военные занятия; танцы в Аполло-Рум в таверне Ралей. Когда происходит Ассамблея, устраиваются официальные балы во дворце губернатора. Словом, у нас не так скучно, как вы думали.

Она не отрывала от него пораженного взгляда.

– Вы… Вы вхожи в резиденцию губернатора?

– Конечно. Меня там особенно привечают, поскольку у лорда Данмоура три незамужние дочери.

Она небрежно спросила:

– И они… красивы?

Майлс шутливо развел руками:

– Что вам ответить? Если я скажу, что они красивы, боюсь, вам будет неприятно это услышать. Если заявлю, что некрасивы, вы заподозрите меня во лжи. Мне знакомо затруднение, которое испытывает мужчина, когда одна женщина просит описать внешность другой.

Она резко закрыла веер.

– Кажется, вы слишком хорошо знаете психологию представительниц прекрасного пола.

Он спокойно улыбнулся:

– Как холостяк, обладающий состоянием и положением в обществе, мне это необходимо. Иначе я давно бы попал в ловушку.

– Вы действительно смотрите на брак как на ловушку?

– Нет, если это брак по любви. Но я встречал слишком много молодых женщин, которые, мило улыбаясь, думали только о моей плантации, тщательно оценивая ее.

Кэролайн опустила глаза.

– Кажется, вы совершенно лишены иллюзий, даже циничны.

– Таким меня сделал жизненный опыт. В Лондоне я обнаружил, что матери незамужних дочерей готовы не замечать тот факт, что я колонист, и только из-за моего состояния и связей. Какой я человек и какие у меня взгляды совершенно их не интересует, тем более послушных и неразвитых дочерей. – Видя, что встревоженная девушка не находит ответа, он взял ее руку. – Прошу прощения, маленькая кузина. Давайте сегодня вечером забудем обо всех обидах, чтобы не портить его своим дурным настроением.

Он опустился рядом с ней на одно колено и взял ее руки в свои.

Она задрожала, сама не понимая отчего: от теплого ли пожатия его пальцев или от внезапной неуверенности в себе. Она испытывала странное беспокойство, что этот человек занимает слишком много места в ее мыслях. Даже когда она считала его своим врагом, у нее не хватало духа ненавидеть его. Между ними существовала какая-то связь, которая…

Дверь открылась, и появиласьАмелия. При виде Майлса, стоящего на коленях, она нахмурилась, явно недовольная увиденной сценой.

Майлс встал и с поклоном спокойно сказал:

– Я восхищался рисунком на веере мисс Пенуорден. Кажется, веер китайский? Ваш муж, должно быть, привез много подобных очаровательных безделушек, странствуя по миру?

Нет положения, подумала Кэролайн, из которой он не сумел бы выйти с достоинством. И с внезапным смущением вспомнила, что решила вести себя с ним уверенно, как с Тимоти. А Тимоти за все годы их дружбы ни разу не проявил такой находчивости.

Пьеса закончилась, занавес опустился. Если бы кто-нибудь спросил Майлса о содержании пьесы, вряд ли бы он смог внятно его пересказать. Он старательно смотрел представление, но думал только о сидящей рядом девушке. Он видел, как напряженно она вслушивается в реплики актеров, слышал ее внезапный смех, замечал, как она подносила платок к глазам. Но прежде всего он ощущал ее близость. Ему безумно хотелось прикоснуться к ее обнаженным плечам; изгиб лебединой шеи и темные колечки волос восхищали его. Но что она знала об искушении, о желании, которое способна была возбуждать? Весь ее любовный опыт ограничивался Тимоти Бренкомбом, на которого она смотрела как на брата. В уединении Трендэрроу, в обществе отца-волокиты и флегматичной матери, как она могла знать, какую радость может принести настоящая семейная жизнь?

Стоит ли ему брать на себя смелость и пробудить в ней женщину? Разве могло это привести к чему-нибудь положительному, кроме неуверенности в себе и тревоги? Не лучше ли предоставить принцессе находиться в плену девических иллюзий, довольной и спокойной?

Он поднялся по лесенке в карету капитана и сел в углу напротив Кэролайн, подтянув длинные ноги, чтобы не касаться подола ее платья. В свете фонарей, которые держали ливрейные лакеи, он видел ее улыбку, блестящие от возбуждения глаза.

Кэролайн радостно воскликнула:

– Кажется, я никогда еще не проводила вечер так интересно! Правда, это было замечательно, мама?

Амелия выглянула в окно кареты.

– Пьеса была великолепно сыграна и довольна близка к правде жизни. Для многих путь сердца расходится с понятием о долге.

Капитан громко откашлялся.

– Я никогда не мог понять, как это человек решается стать актером. Расхаживать по сцене, как надувшийся голубь, и произносить глупости с умным видом.

Кэролайн задорно спросила:

– А разве ты сам, папа, не так выглядишь на своем капитанском мостике?

Капитан в восхищении шлепнул себя по колену.

– Я должен был догадаться, мисс, что у вас сейчас же найдется ответ. – Он обернулся к Майлсу: – Вот тебе результат, когда ты позволяешь молодой женщине обвести себя вокруг пальца. Тебя будут поддразнивать, над тобой будут смеяться, каждый твой шаг будут высмеивать, твой…

– Папа! Ты же знаешь, что я о тебе очень высокого мнения и глубоко тебя уважаю!

– Ну, ну, детка. – Капитан наклонился и погладил ее по руке. – Я всего лишь подшучиваю над тобой, как ты надо мной. Не стоит принимать мои глупые шутки всерьез.

Она попыталась улыбнуться, но вновь почувствовала тревогу, которая уже посещала ее. Почему вдруг она стала такой чувствительной? Почему для нее имеет значение, – что подумает о ней Майлс? Ведь через несколько недель он покинет Англию, и вряд ли они еще когда-либо увидятся. Внезапно у нее сжалось сердце при этой мысли. Радостное ощущение от вечера растаяло без следа.

Оставшееся время пути она вряд ли обронила пару слов. Когда экипаж остановился перед домом Майлса, она вжалась в уголок, пряча от света фонаря свое расстроенное лицо, которое могло выдать ее, и едва слышно попрощалась с кузеном.

Дома Майлса ждало письмо Пирса. Мальчик был смущен приемом в Англии. Привыкший к уважению, здесь он столкнулся с насмешками однокашников. Только один парень, писал он своему крестному отцу, проявил к нему некоторое дружелюбие: сын банкира Поль Хардэйкр, которого, к зависти Пирса, отец готовил к службе в армии.

Майлс бросил письмо на стол. Он ничем не мог помочь Пирсу, только призвать его к терпению и посоветовать не обращать внимания на насмешки. Не в его силах было изменить решение матери Пирса дать образование мальчику в Англии. Для самого Майлса жребий был брошен. Он был предан своей далекой родине. С ней он связывал свое будущее. Там он должен будет найти подходящую хозяйку для своего дома, привыкшую к просторам Тайдуотера, а не к уединенной корнуолльской долине; женщину, которая воспринимает разговоры об индейцах и рабах, о ценах на табак и хлопок как естественную составную быта; которая не боится ни жизни, ни любви.

Поправив фитиль свечи, Майлс уселся за бюро и взял перо. Слова ложились на лист бумаги, черные, как и его мысли.

«Резиденция губернатора,

Уилъямсбург, Виргиния.

Сэр, с огромным сожалением вынужден сообщить Вам, что моя миссия, если так можно назвать мой частный визит, по поручению моих товарищей, потерпела неудачу. Британское правительство непоколебимо в своем слепом отказе выслушать мои просьбы. Сомневаюсь, читал ли вообще лорд Норт наши сообщения. Что касается короля, уверен, что если он хоть краем глаза и взглянул на наши жалкие петиции, то затем просто разжег ими трубку, которая наверняка набита табаком, за который сейчас городским купцам дают столь мало, что в конце концов мы все, вероятно, окажемся в долговой тюрьме.

В результате я не вижу иного выхода, кроме как взяться за оружие, как призывал нас Патрик Генри. Я намерен вернуться как можно скорее, чтобы быть готовым принять участие в борьбе».

Он размашисто подписался и с такой силой приложил к письму свою печать, что бюро затрещало под давлением его руки. В дверь деликатно постучали. Негр на цыпочках подошел к своему хозяину, глаза чуть навыкате выражали тревогу.

– Мистер Куртни, я считаю нужным кое-что вам рассказать.

Майлс повернулся к нему лицом:

– В чем дело?

– Когда почтальон принес это письмо от мастера Пирса, его остановили на лестнице.

– Остановили, говоришь?

– Да, сэр. К нему подошел какой-то мужчина, заговорил, а затем передал несколько монет. Тогда почтальон протянул ему письмо, и человек прочитал его.

Майлс озабоченно нахмурился:

– Было только одно письмо, Бенджамен? Вот это, от мастера Пирса?

– Да, сэр, в этом я уверен. Вы думаете, человек хочет причинить вам зло? Это был шпион?

Майлс на секунду задумался:

– Да, думаю, он вполне мог быть шпионом. В конце концов, не такая уж я маленькая рыбка.

– Когда мы вернемся домой, мистер Куртни? Мне не нравится Англия, ненавижу холодную погоду и холодных людей. Это не подходит, сэр, ни вам, ни мне.

Вставая из-за бюро, Майлс положил руку на плечо своему слуги:

– Можешь завтра утром навести справки о рейсе, Бенджамен. У меня готов отчет, который можно отправить первым судном из Лондона, а мы с тобой последуем за ним, как только будет корабль из Плимута.

Слуга озадаченно посмотрел на него:

– Сэр, зачем же нам ехать до Плимута, когда есть судно из Лондона?

Майлс отвернулся и устремил невидящий взгляд на бумаги.

Отблеск свечи сверкнул на кольце с печаткой, которое подарил ему Николас Пенуорден, на кольце с родовым гербом его семейства. Пенуордены из Трендэрроу. Все его детство он слышал эти слова, они освещали его мечту, которая, казалось, сбылась. Там, в этом поместье, он нашел свою любовь и там должен будет расстаться с ней. Не здесь, в Лондоне, когда рядом с ней Тимоти Бренкомб, а около часовни, где ее образ навеки врезался в его память: одетая в зеленое платье принцесса с лицом, освещенным солнцем и радостью. Он снова поедет в Трендэрроу, но поедет один.

Глава 5

Кэролайн, ехавшая верхом рядом с Тимоти по парку, была захвачена лондонской жизнью. Привыкнув к скромной, темной одежде жителей сельской местности, к редким экипажам на дорогах, она находила восхитительными постоянное уличное движение и смешение пестрых красок. Ее околдовывали нескончаемые процессии элегантных экипажей, яркий поток модно одетых мужчин и женщин, то и дело останавливающихся, чтобы поздороваться с друзьями или знакомыми.

Утреннее солнце весело искрилось в струях фонтанов. Тревожные сомнения, мучившие накануне вечером, были забыты. Наступил новый день, от которого она ждала только радости, а вечером предстоял бал, на котором будут присутствовать Тимоти и Майлс.

Она ни на минуту не замолкала, как ребенок реагируя на все, что попадалось ей на глаза, и пребывая в полном восторге, как всегда рядом с Тимоти. Пока наконец не поняла, что он едва ей отвечает. Она наклонилась в седле, чтобы заглянуть ему в лицо. Его голубые, всегда ясные глаза были грустны, уголки губ опущены, плечи поникли, он машинально теребил уздечку.

– Что с тобой? – спросила она. – Мы же с тобой в Лондоне, в котором, по твоим же словам, невозможно скучать!

Он выпрямился и попытался изобразить улыбку.

– Нет, ничего… Боюсь, я слишком много себе позволил вчера вечером.

Она нетерпеливо взмахнула хлыстиком.

– Ты прямо как папа. Если он слишком много выпьет, то на следующий день лучше держаться от него подальше. И часто с тобой такое происходит?

Покраснев, Тимоти пробормотал:

– Так уж принято, когда мужчины встречаются по вечерам, чтобы развлечься. Надеюсь, ты не станешь запрещать мне это удовольствие, когда мы поженимся?

Впервые она испытала раздражение за стремление Тимоти казаться хорошим мальчиком. Она сама удивилась своему холодному тону.

– Каждый волен развлекаться как хочет. Ты мужчина и, следовательно, можешь позволить себе некоторые излишества, которые недоступны мне.

Тимоти удивленно посмотрел на нее и жалобно сказал:

– У меня нет других недостатков.

– Ты думаешь? Если этот единственный превращает тебя в скучного зануду, то мне его вполне хватит.

Он протянул к ней руку:

– Не надо так, Кэролайн. Ты говоришь в точности как миссис Пенуорден, которую я всегда побаивался, ты это знаешь.

Кэролайн готова была обидеть Тимоти. Но, видя, что он чувствует себя как провинившийся школьник, приняла его руку.

– Прости. Обычно ты бываешь более веселым.

– Прости меня!

Он принялся описывать бой, который видел накануне и так потешно размахивал руками, что вскоре она уже громко смеялась. К ним подошли несколько знакомых молодых людей, которые стали подбивать Тимоти продолжать представление. Обожая выступать перед аудиторией, способной его оценить, тот начал представлять в лицах некоторых известных и важных особ, которых видел на боксе.

Кэролайн, довольная тем, что Тимоти снова стал самим собой, аплодировала вместе с молодыми людьми и радовалась, замечая на себе их восхищенные взгляды. Вскоре, однако, она отметила, что их компания своими громкими выкриками и взрывами хохота привлекает внимание публики. Девушка знала, что мать строго осуждает такое поведение, называя его развязным. Она попыталась отвлечь Тимоти, но он не обращал на нее никакого внимания. Тогда Кэролайн отъехала в сторонку, надеясь, что он последует за ней.

Вдруг рядом остановилась чья-то коляска. Кэролайн узнала хозяйку экипажа, и по ее лицу скользнула неприязненная гримаска. Окно кареты открылось, и оттуда появилась женская головка в шляпе, украшенной непомерно длинными перьями. Меньше всего в этот момент Кэролайн хотела бы увидеть Сибиллу Хардэйкр.

Кузина Амелии, дочь пэра, она очень удачно вышла замуж. Ее муж, банкир в Сити, спесивый и высокомерный толстяк, был начисто лишен чувства юмора. Капитан едва терпел его, а Кэролайн побаивалась.

Сибилла холодно поздоровалась с девушкой и перевела неодобрительный взгляд на Тимоти.

– Какая жалость, что некоторым так не повезло с сыновьями, – сухо заметила она. – Если бы лорд Бренкомб мог видеть сейчас своего сына…

– Лорд Бренкомб в Девоне, – поспешно вставила Кэролайн. – Тимоти немного увлекся. Я… Я думаю, он просто забыл о моем присутствии.

– Это слишком очевидно. Я удивлена, что капитан Пенуорден позволяет тебе ездить на прогулку с молодым человеком, который обладает такими отвратительными манерами. Считаю своим долгом сообщить Амелии, что…

Ее дальнейшие слова потонули во взрыве непристойного хохота. Молодые люди стояли спиной к карете, целиком поглощенные рассказом Тимоти. Один из них стегнул себя по сапогам хлыстом и ясно произнес:

– Ну, Бренкомб, этого типа легко узнать. Мистер Юстас Джеремия Хардэйкр. Его величество Чванство. Черт бы побрал этих торгашей, которые считают себя ровней с нами.

Кэролайн, нарочито повысив голос, осведомилась о здоровье семьи миссис Хардэйкр. Оборвав ее на полуслове, Сибилла приказала кучеру проехать немного вперед.

Несмотря на свой ужас, Кэролайн не могла не улыбнуться, глядя на выражение лица Тимоти.

Он смотрел на Сибиллу разинув рот и только после того, как кто-то из приятелей подтолкнул его, пришел в себя и снял шляпу. Прижимая ее к груди, он молча таращился на Сибиллу, как ребенок, застигнутый на месте преступления.

Миссис Хардэйкр надменно сказала:

– Доброе утро, мистер Бренкомб. Теперь я понимаю, почему вас не привлекает театр. Зачем же вам платить деньги, когда вы сами даете представления? Я непременно сообщу мужу о ваших театральных талантах.

Прежде чем Тимоти, пытаясь оправдаться, смог выдавить из себя какие-то нечленораздельные звуки, она со стуком захлопнула окошко кареты и отбыла – величественная, с гордо выпрямленной спиной. Казалось, даже перья на ее шляпе покачиваются укоризненно.

– О боже! – удрученно воскликнул Тимоти. – Ну и попал я в переделку! Если эта история станет известна отцу или хотя бы брату…

Его приятель весело заметил:

– Думаю, в свое время ты получал немало нагоняев, раз так убиваешься из-за дурацкого замечания.

– Зря ты ехидничаешь, – тоскливо произнес Тимоти. – Ты не представляешь, насколько серьезными могут оказаться последствия.

– Да ладно тебе, Бренкомб, – пошутил второй. – Мир не рухнет от того, что ты сделал карикатуру на этого скрягу.

– Вы не понимаете, – повторил Тимоти, поникнув головой.

Кэролайн, о которой он, видимо, совершенно забыл, встала перед ним, и он покраснел до ушей.

С деланой беспечностью девушка сказала:

– Бедняжка, тебя мучает совесть за то, что ты забыл о моем присутствии. Но я прощаю тебя. Думаю, тебе пора попрощаться с этими джентльменами, давай продолжим нашу прогулку и не будем забывать правил хорошего тона.

Он надел шляпу и тут же развернул лошадь, почувствовав в ее шутливом тоне строгие нотки. Молодые люди нестройно пробормотали извинения и дружно направились в другую сторону.

– Теперь я понимаю, почему тебе нравится бывать в Лондоне, – заметила Кэролайн. – У тебя здесь много… своеобразных знакомых!

Тимоти с энтузиазмом воскликнул:

– Да, очень! Самые лучшие часы моей жизни я провел… – Поняв допущенную ошибку, он поспешно поправился: – То есть я хотел сказать, что когда я был один…

Она внимательно взглянула в его лицо. Впервые ей пришло в голову, что она недостаточно знает Тимоти. Все эти годы она верила, что у него нет никаких секретов от нее. Он всегда с готовностью отвечал на все ее вопросы и с удовольствием делился впечатлениями о том, что видел, когда бывал где-то один. Но не ошибалась ли она? Может быть, какая-то сторона его жизни закрыта для нее? Ведь мужчины бывают очень скрытными. Да, этого можно было ожидать. Ее отец, Майлс… Она припомнила его слова: «Естественно, у меня есть свои развлечения, свои сердечные дела…» В тот момент она едва осознала их смысл, таким уверенным и небрежным тоном он их произнес. Но сейчас… Кэролайн тяжело вздохнула, почувствовав, как больно сжалось сердце.

Они уже выезжали из парка, когда заметили Майлса, едущего впереди. Подстегнув лошадей, они догнали его. Майлс просто просиял от радости.

– Лучшего общества для того, чтобы развеять мое уныние, и желать нельзя, – приветствовал он их. – Не согласитесь ли выпить со мной по рюмочке?

Тимоти мрачно нахмурился:

– Кэролайн наверняка очень рада встрече с вами, сэр. Сегодня я оказался не самым лучшим компаньоном для прогулки.

Майлс весело улыбнулся:

– Вам следовало пойти вчера с нами в театр, мистер Бренкомб. Тогда вы вряд ли совершили бы такой неблагоразумный поступок.

Тимоти быстро вскинул голову:

– Вы слышали… Уже?

Майлс озадаченно ответил:

– Я ничего не слышал. Только предположил, что вчера вы позволили себе выпить лишнего. – Он обернулся к Кэролайн: – Это наша мужская слабость, которая достойна сожаления. Но женщины – добрейшие в мире создания, они многое могут нам простить.

Она резко ответила:

– Без сомнения, у вас большой опыт?

Он удивленно взглянул на нее:

– С тех пор как умерла моя мать, рядом со мной не было никого, кого бы интересовало, сколько бутылок я выпил. Хотя, по правде, я редко бывают в плачевном состоянии. Мои грехи несколько иного рода, и их не так легко забыть.

Она не поняла, что он имел в виду, но не решилась спросить. Словно проникая в ее мысли, он продолжил:

– Я возвращаюсь от мистера Бенджамена Франклина, получив дружеское предупреждение, чтобы был осторожнее, доверяясь бумаге. – Он пожал плечами. – Мистер Франклин одобряет мое решение вернуться домой раньше, чем я намеревался. Он и сам находит все свои попытки примирения тщетными. Если Такой уважаемый человек, к тому же питающий расположение к Англии, вынужден терпеть подобные нападки и до такой степени может быть представлен в ложном свете…

– А разве лорд Чэтхем его не защищает? – спросил Тимоти.

– Защищает, к своей чести. Но глас вопиющего в пустыне не может достичь слуха вашего британского парламента.

Кэролайн тихо спросила:

– Вы скоро покидаете Англию? Он кивнул, глядя на нее.

– Теперь мое место в Виргинии, мой долг призывает быть в Ассамблее с моим народом.

«С моим народом»! Слова были такими же холодными, как капли дождя, внезапно упавшие на ее лицо.

Майлс торопливо повел ее по лестнице, тогда как Тимоти занялся лошадьми. Бенджамен широко распахнул двери, белозубо улыбаясь:

– В библиотеке зажжен камин, мисс. Там вам будет тепло и уютно.

– Огонь? Но ведь сейчас лето!

Майлс с сожалением заметил:

– После Виргинии ваше так называемое лето кажется нам несколько холодноватым.

Заметив разочарованное лицо Бенджамена, Кэролайн поторопилась сказать:

– И правда, как только солнце спряталось, стало заметно холоднее.

Бенджамен услужливо подал напитки. Кэролайн попросила бокал итальянского вина. Майлс, заметив, как негр восхищенно смотрит на Кэролайн, откинулся на спинку кресла и вытянул длинные ноги.

– А знаешь, Бенджамен, мисс Пенуорден и мистер Бренкомб думают, что мы еще живем в глуши.

Слуга вытаращил глаза.

– О нет, мисс! Сейчас так живут только на границе. Дом мистера Куртни гораздо лучше, чем этот, – и в десять раз больше. Перед домом огромная лужайка, которая спускается к реке. К нам приезжают много элегантных дам и джентльменов. У всех свои экипажи с лакеями на запятках, точно такие же, как в Англии. Только в Виргинии все слуги черные, как я. Гости много танцуют, слушают музыку, у мистера Куртни отличная библиотека. Трендэрроу цивилизованное место, мисс.

Ее поразила готовность негра истово защищать Майлса. Бенджамен подошел к ней с почтительным видом.

– Я думаю, однажды вы приедете в Виргинию, мисс, – тихо сказал он. – Приедете и останетесь там жить, как моя дорогая хозяйка, матушка мистера Куртни.

Кэролайн смутил взгляд его черных глаз.

– Вряд ли это произойдет. Я не намерена покидать Англию.

– Моя хозяйка, когда была молодой девушкой, не знала, что ей придется уехать в далекие края. Так же как не знал этого мой отец, который родился в Африке. Мы должны идти туда, куда направляет нас Господь, и я думаю…

– Бенджамен, – прервал его Майлс, – ты смущаешь мисс Пенуорден.

Негр опустил голову и пробормотал извинения. В его позе было нечто настолько трогательное, что Кэролайн коснулась его руки.

– Я вовсе не расстроилась, Бенджамен. Только… Только я выхожу замуж за мистера Бренкомба и буду жить в своем поместье. Не вижу даже отдаленной возможности, что я когда-нибудь отправлюсь в такое далекое путешествие, да еще в Америку.

Бенджамен посмотрел сначала на Тимоти, потом на Майлса, затем его влажный взгляд остановился на лице Кэролайн. Она не могла понять значение его взгляда, но почувствовала себя очень неловко. Низко поклонившись девушке, чернокожий слуга удалился.

Тимоти передернул плечами:

– Я слышал, Кэролайн, как твой отец рассказывал о знахарях. Даю слово, этот негр колдун.

– Бенджамен не опасен, – заверил его Майлс. – Он не способен причинить вред ни одному живому созданию.

– Только если ради вашей защиты, – предположила Кэролайн.

Майлс посмотрел на нее, подняв бровь. Поняв свой промах, она быстро сказала:

– Тимоти сейчас в расстроенных чувствах. У него произошла неприятная встреча в парке.

У Тимоти вытянулось лицо.

– Эта история скоро станет известна всему городу, так что я могу рассказать о ней мистеру Куртни.

Пока он рассказывал о встрече в парке, хорошее настроение к нему вернулось, и он даже повторил для Майлса свою карикатуру на Юстаса Хардэйкра.

Посмеявшись от души, Майлс спросил:

– Случайно, это не банкир? Кажется, это тот самый человек, чей сын учится вместе с Пирсом. Мальчики подружились.

– Думаю, его величество Чванство скоро положит конец этой дружбе, – заявил Тимоти. – Он бы с легким сердцем перевешал всех американцев, разумеется, кроме тех, которые наполняют его кошелек. – Тимоти залпом выпил свой стакан. – Черт, я чуть не забыл! – Он посмотрел на своих собеседников, тяжело вздохнул и поставил стакан. – Мне нужно признаться еще кое в чем. Эта история, наверное, уже обошла все кофейни. И наверняка вы услышите о ней сегодня на балу.

– Какая еще история? – нетерпеливо свела брови Кэролайн. – Что ты еще придумал? Что-нибудь очень серьезное?

– Да, к сожалению, – мрачно вздохнул Тимоти. – Дело в том, что вчера я держал пари и проиграл.

Майлс положил руку на спинку кресла.

– В таком случае, мистер Бренкомб, я не стал бы вообще играть. Все мои знакомые для такого удовольствия откладывают определенную сумму.

Тимоти выглядел до крайности смущенным.

– В том-то и проблема. Я истратил все деньги, которые выдал мне отец. Поэтому-то я и рискнул. Я был уверен, что выиграют мои знакомые.

Кэролайн возмущенно воскликнула:

– Ты заключил пари на деньги, которых у тебя нет?!

Тимоти угрюмо кивнул. Майлс тихо спросил:

– Большая была сумма? Я меня есть некоторые средства здесь, в Англии. И я буду рад помочь вам.

Побагровев, Тимоти пробурчал:

– Это чертовски любезно с вашей стороны, сэр. Но даже если бы я принял ваше предложение, сомневаюсь, чтобы вы могли срочно достать такую сумму.

Кэролайн подалась вперед:

– Сколько, Тимоти? Сколько ты задолжал? Поникнув головой, он еле слышно пробормотал:

– Пятьсот фунтов.

Майлс едва не охнул, а Кэролайн потрясенно замолчала. Прошла, наверное, минута, когда она пришла в себя:

– Ты… Ты, конечно, шутишь?

Он поднял на нее страдальческий взгляд:

– На этот раз нет.

– Тимоти, должно быть, ты был…

– Пьян? Нет, я сознавал, что делаю. Я думал, это даст мне возможность возместить мои траты. – Нахмурившись, он крепко сжал кулаки. – Если бы ты его видела! Толстые пальцы унизаны кольцами, а на жилете золотые пуговицы – я подумал, он может себе позволить проиграть мне такую сумму. Понимаешь, я был так уверен в своей победе.

Майлс наполнил стакан Тимоти.

– Давайте разберемся. Возможно, вы немного преувеличиваете случившееся. Возможно, этот джентльмен, зная вашу склонность пошутить, не воспринял всерьез ваше пари?

Тимоти покачал головой:

– Он в жизни ни разу не шутил. Кроме того, приказал мне подписать долговую расписку. И дал свою карточку, на которой написал сумму долга, чтобы я не забыл. Как будто я могу ее забыть! – Порывшись в кармане, он извлек визитную карточку с золотым обрезом. – Здесь ведь нет ошибки, верно?

Майлс с отвращением взял у него карточку. Кэролайн встала рядом и заглянула ему через плечо. Прочитав имя, она в ужасе прижала ладони к щекам.

– Тимоти, как ты мог? Чтобы именно с этим человеком…

Возвращая ему карточку, Майлс спокойно сказал:

– Мне казалось, что я всего несколько минут назад слышал это имя. С вашей стороны, мистер Бренкомб, было весьма опрометчиво оскорблять жену мистера Хардэйкра.

Тимоти с несчастным видом вздохнул:

– Когда он услышит о моей глупой выходке в парке, он тут же потребует с меня деньги. Если я не смогу их вернуть, он ославит меня на весь свет. Вряд ли мое поведение одобрят мой и твой отец, Кэролайн.

– Мой отец поможет тебе, я уверена, – сказала Кэролайн, но в голосе ее чувствовалось сомнение.

– Хорошенький прием я бы получил, если бы пришел к нему с просьбой одолжить мне пятьсот фунтов, а потом попросил твою руку. Думаю, он сомневается, гожусь ли я тебе в мужья.

– А ты не можешь обратиться к брату? – предложила она.

– Только не сейчас. У его жены тяжелые роды. Он просто захлопнет дверь у меня перед носом.

– Тогда твои друзья? Эти юные джентльмены, которые так восхищались тобой сегодня в парке.

Тимоти иронически усмехнулся:

– У них в карманах ветер гуляет. Спустили все до пенни, как и я.

Она молча смотрела на него, потрясенная такой безответственностью. Вспомнила прошлые годы. Время от времени она одалживала ему небольшие суммы денег, выпрошенные у отца без ведома матери. В конце концов, он всегда возвращал ей долг, хотя уже на следующей неделе снова просил взаймы. Суммы никогда не превышали нескольких гиней. Но эта…

Майлс встал, задумчиво теребя подбородок.

– Я тут кое-что подсчитал в уме. Я привез довольно солидную партию табака. Я думаю, что смогу получить за нее сумму, которая вам нужна.

Тимоти жалко проговорил:

– Я не могу ее принять, сэр. Я… Вы меня почти не знаете. Вы приехали в нашу страну и…

– Я кузен мисс Пенуорден. Поскольку это дело касается ее, косвенно…

Кэролайн подняла на него сияющий взгляд:

– Майлс, это так великодушно с вашей стороны. Тем более, что я так в вас ошибалась.

– Когда вы подумали, что я приехал, чтобы отобрать у вас Трендэрроу? – Он добродушно рассмеялся. – Скажем, я хочу оставить о себе лучшее впечатление, идет?

Тимоти, чувствуя огромное облегчение, с растерянностью пробормотал:

– Я не знаю, когда смогу с вами рассчитаться, сэр. И даже не могу дать никаких настоящих гарантий…

– В Виргинии, мистер Бренкомб, достаточно слова джентльмена. Для вашего удобства вы можете вернуть мне долг через моего лондонского агента. – Майлс уселся за бюро и взял перо. – Я заверю, что сумма будет выплачена по представлении данной расписки. Думаю, этого будет достаточно?

Пятьсот фунтов! – подумал он, и почти никакой надежды получить деньги обратно! Видя благодарность в глазах Кэролайн, чувствуя легкое прикосновение ее пальчиков к своей руке, он знал, что, если бы понадобилось срочно раздобыть пять тысяч фунтов, он сделает это ради нее.

Вечером Майлс прибыл в дом лорда Бренкомба, и капитан велел ему отпустить нанятый им экипаж.

– Хватит места и в нашем. Тимоти получил известие, что жена его брата благополучно разрешилась мальчиком, и поехал поздравить их. Он присоединится к нам позднее. – Потерев подбородок, он тяжело вздохнул. – Счастливый лорд Бренкомб! Двое сыновей да теперь еще внук, который сможет носить его фамилию. Вы не хотели бы сменить свою – взять фамилию матери? Вы единственный Пенуорден по нашей линии.

Улыбнувшись, Майлс сказал:

– Я польщен, сэр, что вы считаете меня достойным такой чести. Рискуя вас обидеть, вынужден отказаться. Моего отца очень уважали в Виргинии. И я горжусь тем, что ношу его имя. – Он поклонился Амелии, просто, но со вкусом одетой в зеленое с сиреневой отделкой платье. – Думаю, вы бы не стали принимать так называемого изменника…

– Вы не из того материала, из которого получаются предатели, Майлс. В душе вы такой же англичанин, как и я.

Майлс пожал плечами:

– Возможно. Но не всегда следуешь тому пути, который указывает тебе сердце.

Амелия нетерпеливо хлопала веером по пальцам.

– Кэролайн уже целый час занимается своим туалетом. Это невежливо с ее стороны… А, вот она наконец!

Через открытую дверь гостиной Майлс увидел Кэролайн. Девушка помедлила на повороте лестницы, ее затянутая в белую перчатку рука показалась ему детской, когда она легонько прикоснулась к медному канделябру. В мягком освещении блестела серебристая вышивка белого платья. Драгоценности в темных волосах, высоко забранных по лондонской моде, сверкнули, когда она повернула голову. Широкая юбка подчеркивала ее узенькую талию; корсаж, достаточно низкий, демонстрировал нежную белизну плеч и шеи. Она слегка напудрилась, нарумянилась и украсила щеки двумя крошечными родинками.

Он пошел настречу Кэролайн и склонился над ее рукой. На секунду их взгляды встретились, и ее глаза вспыхнули счастьем. Она опустила длинные ресницы, сделала реверанс. Она оперлась на его руку и тонкими пальчиками сжала ее.

– Я хотела поблагодарить вас, – прошептала Кэролайн, – за вашу доброту к Тимоти. Это действительно в высшей степени великодушно, Майлс.

Он положил сверху свою руку.

– Чтобы не огорчать вас, дорогая…

В тот момент, когда они вошли в бальный зал, взоры всех присутствующих обратились к ним. Громкие голоса смолкли, веера на мгновение замерли, глаза женщин, некоторые скрыто, некоторые откровенно, провожали их по всему залу. Кэролайн сжала пальцами его руку, высоко подняла голову, гордая тем, что идет рядом с ним.

Улыбаясь ей, Майлс весело сказал:

– Вы были очень добры, когда в театре предложили мне свою помощь. Я полагаюсь на вас и теперь, и, надеюсь, вы посоветуете мне кое-что и касательно танцев. То, что считается уместным в резиденции губернатора отдаленной колонии, может не совпадать с…

Она слегка похлопала его по пальцам веером.

– Вы опять поддразниваете меня, напоминая, что я ничего не знаю о вашем образе жизни. Думаю, военный танец индейцев показался бы мне очень интересным.

– Я вам станцую его как-нибудь. Хотя не представляю; где я добуду перья и томагавк.

– Они очень страшные – индейцы?

– Индейцы уже давно нас не беспокоят. При нашем приходе есть даже школа для индейцев, где мы пытаемся воспитывать их в христианской вере.

За его спиной поднимались высокие листья пальмы, и вдруг Кэролайн вспомнила, как торопилась по дорожке к часовне мимо высоких папоротников, которые в ее представлении превратились в тропические джунгли, как пахло морским, соленым ветром, слышался шум моря. Ее воображение унесло в прошлое. Она прижала руку к сердцу, пытаясь унять его отчаянное биение. Странное возбуждение овладевало ею, все казалось каким-то нереальным, загадочным.

В зал вошел Тимоти, оглядываясь и явно кого-то разыскивая. Ее Тимоти, с которым она хотела связать свое будущее.

Она глубоко вздохнула и обернулась к Майлсу. Голос Кэролайн прозвучал твердо:

– Вы правы, у нас с вами разные натуры. Надеюсь, мой корабль будет плавать по более спокойному морю, чем корабль вашей матери.

В глазах у Майлса проскользнуло разочарование.

– Но мне показалось… – начал было он, но замолчал.

Он попытался не выдать волнения, когда к ним подошли капитан и Амелия.

Нарочито весело Кэролайн спросила:

– Папа, а ты намерен сегодня танцевать?

– Конечно. Амелия, только не говори, что ты уже стара. Ты всегда была легкой на ногу.

Глаза его жены просветлели, она улыбнулась от удовольствия и церемонно заявила:

– Попробуем станцевать менуэт. Если музыканты начнут играть более живой танец, мы найдем уютное местечко и будем наблюдать за публикой.

– Ты права, дорогая, – со вздохом согласился капитан. – Боюсь, если я сейчас пойду танцевать джигу, у меня ничего не получится.

Не успели они отойти, как к Кэролайн и Майлсу приблизился Тимоти. Глаза его радостно блестели.

– Мне необыкновенно повезло, – вместо приветствия сообщил он. – Мой брат так рад рождению сына, что его буквально распирает от желания пролить свои щедроты, тут-то я и подвернулся. Не задавая вопросов, он согласился погасить мой долг. Больше того, он был в таком прекрасном расположении духа, что я позволил себе увеличить сумму долга на двести фунтов. Ну не надо смотреть так укоризненно, Кэролайн! Он может себе это позволить, у него есть преимущества старшего сына.

Достав из кармана лист бумаги, он торжественно порвал его пополам. С преувеличенно почтительным поклоном он протянул обрывки Майлсу:

– Сэр, ваше великодушие глубоко меня тронуло. И теперь, когда у меня нет необходимости воспользоваться вашим предложением, моя благодарность нисколько не уменьшилась. А теперь я могу с легким сердцем танцевать весь вечер и ни о чем не думать. Пойдем, Кэролайн, слышишь, это джига герцога Монмаута, у тебя в этом танце нет соперниц! Уверен, мистер Куртни, не увлекается деревенскими танцами.

Кэролайн не решалась принять приглашение, не зная, что подумает Майлс. Тот слегка улыбнулся и церемонно поклонился:

– Поскольку мистер Бренкомб отвел мне роль убеленного сединами старика, я приглашаю вас на менуэт.

Кэролайн послышались в его голосе то ли обида, то ли сарказм, но ей некогда было размышлять: Тимоти нетерпеливо тянул ее за руку. Во время танца она поискала глазами Майлса. По-прежнему в одиночестве, он стоял рядом с пальмой, держа в руках порванный лист бумаги. Затем скомкал его и, мгновение помедлив, бросил в цветочный горшок. От этого жеста почему-то повеяло такой безнадежностью, что у Кэролайн сжалось сердце. Она сбилась с ритма и отчаянно смутилась. Подняв взгляд на Тимоти, она увидела его словно сквозь туман – это на глаза ей навернулись нежданные слезы.

Все кончено, думал Майлс. Мечта и искушение. Мечта, которая на мгновение отразилась в ее глазах; искушение, которое заставило его найти уединенный уголок, чтобы развеять ее сомнения такими поцелуями, которыми никогда не награждал ее Тимоти. Как бы она была поражена, возможно, даже испугалась бы его страсти, о существовании которой не подозревала. А потом, когда он успокоил бы ее, шепча на ушко нежные слова, она бы перестала дрожать и, может быть…

Тяжело вздохнув, Майлс решительно отогнал соблазнительные мысли. Кэролайн создана не для него; он не может требовать, чтобы она разделила с ним его тревожное, неопределенное будущее. Всю жизнь он будет помнить ее такой, какой она была сегодня: юной и нежной, в белом платье, помнить серые глаза, которые лучатся детской радостью и непоколебимо трогательной верой в то, что этот мир создан для спокойной и счастливой жизни. Да, она была спящей принцессой, но он не имел права разбудить ее поцелуем. Единственная возможность оказать ей услугу была утрачена, когда Тимоти небрежно порвал его обязательство уплатить долг…

Экипаж подъехал к дому Майлса.

– С вашей стороны было очень любезно пригласить меня на бал. Вечер был восхитительным. – Майлс поднес руку Амелии к губам. – Ваш покорный слуга, мэм. И ваш, кузина Кэролайн.

Но девушка смотрела не на него, а в окно кареты с чрезвычайно встревоженным видом.

– Что там происходит? – спросила она. – Папа, почему Генри пошел к дому, вместо того чтобы опустить лесенку? О нет!

Майлс обернулся посмотреть, что вызвало у нее такой крик отчаяния, быстро распахнул дверцу кареты и спрыгнул на землю. Лакей стоял на коленях на булыжной мостовой и держал в руках белый парик, запачканный кровью. У ног Майлса лежало скорченное в судороге, неподвижное тело его слуги Бенджамена.

Лакей в замешательстве спросил:

– Сэр, мне внести его в дом? Скоро здесь соберется толпа, даже несмотря на поздний час.

Оглушенный убийством любимого слуги, Майлс кивнул. За его спиной капитан раздраженно требовал, чтобы опустили лесенку.

– В чем дело? – властно спросил он, когда лакей, поспешно выполнив его приказание, помог ему спуститься. – Здесь поработал грабитель, прямо у ваших дверей? – Узнав при свете фонаря убитого, он воскликнул так громко, что его услышали дамы, остававшиеся в карете: – Боже милостивый, да это же ваш негр! Неужели убит?!

Майлс распахнул дверь дома, лакей на руках внес Бенджамена в библиотеку и положил его на кожаную кушетку. По всей комнате были разбросаны бумаги, крышка бюро криво висела на полуоторванных петлях, из опрокинутой чернильницы на ковер стекали черные капли.

Капитан вошел в комнату и машинально поправил чернильницу.

– Что-нибудь пропало? Компрометирующие бумаги? Письма от ваших друзей-мятежников? Уверен, это не обычное ограбление!

Майлс не слышал его. Он опустился на колени рядом с телом человека, который с малых лет верно и честно служил ему, спал у его дверей, тысячами способов доказал свою преданность и теперь отдал за него свою жизнь. Он закрыл лицо руками, не в силах сдержать тяжкие рыдания. Вдруг он ощутил легкое прикосновение к своему плечу. Рядом стояла Кэролайн, лицо ее было залито слезами.

– Он был таким добрым… таким заботливым. Кто мог сделать такое?

Между тем капитан деловито отдавал приказания. Лакей принес одеяло и накрыл тело Бенджамена. Но для Майлса в это мгновение существовали только голос Кэролайн и ощущение ее легкой руки на своем плече. Лицо девушки, вдруг повзрослевшее, было таким же нежным и понимающим, как у его матери. Он прижал ее руку к своей щеке. Она прижалась щекой к его голове, так что ее плащ накрыл его плечи.

– Майлс, дорогой Майлс! Бенджамен хотел только одного: служить вам, отдать за вас свою жизнь. Он огорчился бы, видя, как вы горюете.

Она прижала к себе его голову, погладила по волосам и забыла обо всем, кроме того, что в минуту несчастья должна его утешить.

Глава 6

Кэролайн вспоминала, как стояла у окна на первом этаже и нетерпеливо смотрела на улицу. После суеты и тревоги, в которой прошел последний час, дом лорда Бренкомба казался непривычно тихим. Капитан взял дело в свои руки с таким видом, будто снова стоял на капитанском мостике. Он нанял для Майлса слугу, организовал похороны Бенджамена, вызвал полицейских. Майлс, будучи незнакомым с Лондоном, вынужден был предоставить все заботы дядюшке, хотя предпочел бы не вмешивать его в дело, которое может оказаться опасным. Преддожившему помощь Тимоти капитан отказал одним уничтожающим взглядом. Тогда тот отправился в библиотеку написать записку Юстасу Хардэйкру о том, что он готов заплатить долг.

Для Кэролайн события прошлой ночи казались нереальными, оставившими отрывочные воспоминания… Мрачное заявление капитана о том, что дом Майлса со следами отвратительного разгрома – неподходящее место для девушки, требование Амелии немедленно ехать домой, удивление горничной, когда она увидела корсаж бального платья Кэролайн с пятнами от жирной пудры… Она автоматически отвечала на какие-то вопросы, целиком погруженная в новые для нее переживания и ощущения, словно все еще чувствуя у себя на груди голову Майлса, вздрагивающего от рыданий, страшное биение собственного сердца и нежное, материнское сочувствие.

Наконец она легла на кровать с балдахином. На подушку узкими полосами падал лунный свет сквозь неплотно затворенные ставни. Она долго лежала без сна, пытаясь понять эту новую Кэролайн, чье существование так часто отрицала и чья душа последние недели трепетала в ней, подобно еще не родившемуся ребенку.

Утром она старательно вгляделась в свое лицо, ожидая увидеть в зеркале те изменения, которые произошли в ее душе, но ничего не обнаружила. Похоже, что ни ее родители, ни Тимоти ничего нового в ней тоже не заметили. Тот факт, что за одну ночь она стала взрослой женщиной, отбросив навек мир девичьих фантазий, их не взволновал.

С нетерпением Кэролайн ждала Майлса, который обязательно должен был вернуться с ее отцом. Нужно было поскорее его увидеть, дотронуться до сильной руки, заверить, что она готова, как и вчера, быть рядом с ним, поддержать в трудную минуту.

Во двор вкатилась карета и остановилась перед входом в дом. На ее дверце не было герба ни Пенуорденов, ни лорда Бренкомба. Когда лакей откинул лесенку и появилась фигура разодетого в шитый золотом камзол толстяка, Кэролайн в ужасе отпрянула от окна и, подхватив юбки, быстро сбежала по лестнице.

Ворвавшись в библиотеку, она воскликнула:

– Тимоти, приехал мистер Хардэйкр! Сказать дворецкому, что тебя нет, или позвать маму?

– А зачем? – весело спросил он. – Теперь, когда у меня есть обязательство брата уплатить по долгу, я могу совершенно спокойно с ним встретиться.

– Но, Тимоти, с ним его жена! Не думаешь же ты, что она спустит тебе издевательство над ее мужем?

Тимоти сразу сник:

– Господи, об этом-то я и забыл!

Между тем в помещении для прислуги зазвенел звонок. В холле послышались шаги дворецкого.

– Ну, что будем делать? – спросила Кэролайн шепотом, как будто, вернувшись в детство, они втайне обсуждают с Тимоти, как избежать наказания за совершенную шалость.

Тимоти поднял воображаемый мушкет к плечу.

– Я встречу врага. Когда ты рядом, даже старый мистер Чванство мне не страшен. Веди меня, моя правая рука!

Она подавила смех и помедлила перед входом в гостиную, собираясь с духом. Придав лицу скромное, почтительное выражение, она присела в глубоком реверансе, и Тимоти отвесил гостям такой учтивый и галантный поклон, что даже въедливая Сибилла Хардэйкр не нашла к чему придраться.

Тимоти приветливо улыбнулся:

– Я рад видеть вас в доме моего отца. Могу я предложить вам вина или вы предпочитаете шоколад?

Сибилла сдержанно поджала губы.

– Мы заехали в надежде повидаться с кузиной Амелией. Но раз уж вы здесь, мистер Бренкомб…

– Раз уж я здесь, мэм, и ваш муж тоже, позвольте мне немедленно уплатить долг. – С почтительным поклоном Тимоти представил долговое обязательство.

Толстые пальцы Юстаса Хардэйкра жадно вцепились в бумагу. Он внимательно прочитал ее, затем тщательно сложил и убрал в свое портмоне.

– Честно говоря, не ожидал столь скорой уплаты. Вам повезло с братом, мистер Бренкомб. Лично я очень бережно отношусь к деньгам и не склонен так глупо их терять.

Сибилла, нанеся первый удар, перешла ко второму:

– Боюсь, другой вопрос, который стал поводом для нашего визита, будет не так легко уладить. Кэролайн, пригласи, пожалуйста, свою… миссис Пенуорден.

«Она никогда не принимала меня за родственницу, – с горечью подумала Кэролайн, – хотя сейчас делает вид, что они зашли просто, по-родственному». Встретив спускающуюся по лестнице Амелию, Кэролайн горячо прошептала ей:

– Мама, прошу тебя, не думай плохо о Тимоти. Он никого не хотел обидеть, он не очень удачно пошутил, вот и все.

Амелия слушала рассказ кузины о неприличном поведении Тимоти, выпрямив спину и крепко сцепив пальцы рук. Раскачивающиеся в такт стремительной возмущенной речиСибиллы огромные перья на шляпе то и дело отвлекали Амелию, но со свойственной ей выдержкой она дослушала гостью до конца.

Когда наконец ей позволили заговорить, она сдержанно заявила:

– Не сомневаюсь, что мистер Бренкомб считает необходимым принести свои извинения как тебе, так и Юстасу. Это его дело, а не мое. Что же касается дурного влияния, думаю, ты преувеличиваешь. Будь у тебя собственная дочь…

Перья на шляпе возмущенно затряслись.

– И это говоришь мне ты?

Амелия невозмутимо поправилась:

– Если бы тебе пришлось воспитывать дочь…

– Уж я бы, конечно, проследила, чтобы она вела себя прилично! Мне дали понять, что вчера вечером на балу она танцевала менуэт с совершенно неизвестным человеком, у которого был странный акцент!

– Нечего слушать злобные сплетни, – угрюмо ответила Амелия. – То, что тебе донесли, правда лишь отчасти. Партнером Кэролайн в менуэте был мистер Куртни, сын Мэри, сестры Николаса. А произношение у него американское, это естественно. Это мы пригласили его.

Кэролайн с трудом усидела на месте, подавив порыв обнять мать. Но тут Юстас, который лениво прислушивался к пикировке дам, вдруг ожил.

– Вы сказали, Куртни? Он из Виргинии?

Амелия кивнула.

– У него есть подопечный… э… какой-то родственник по имени… Минутку, сейчас посмотрю. – Он достал из кармана письмо и пробежал глазами по строчкам. – А, вот! Пирс! Так зовут мальчика.

Кэролайн ответила:

– Это крестник мистера Куртни, сэр. Каким образом вы о нем узнали? Впрочем, я вспомнила. Майлс как-то говорил…

– Этот мальчик учится в той же школе, что и мой сын Поль, – сказал Юстас. – Я не знал, Амелия, что он ваш родственник, но у меня было сильнейшее желание встретиться с мистером Куртни из Виргинии. – Он произнес это название с подчеркнутым презрением.

Тимоти, который делал вид, что смотрит в окно, довольный, что разговор перешел на другие темы, весело объявил:

– В таком случае, сэр, ваше желание будет удовлетворено. Вот и сам мистер Куртни с капитаном Пенуорденом.

Капитан, подойдя к парадной двери и узнав стоящую перед домом карету, втихомолку чертыхнулся.

Войдя в комнату, Майлс на мгновение встретился взглядом с Кэролайн. Увидев, что он чем-то удручен, она с трудом подавила желание подойти к нему, но зато вложила в свой взгляд выражение самого живого сочувствия.

Развалившись в кресле, Юстас смерил Майлса презрительным взглядом. Он не счел нужным даже поздороваться, а сразу бесцеремонно спросил:

– Так это вы тот парень, который подстрекает к мятежу и хочет сделать из моего сына изменника? Хотелось бы мне задать вам взбучку!

Майлс непроизвольно схватился за шпагу. Юстас продолжал вопить:

– Ну вот, вы только посмотрите! Он уже готов проколоть меня, проклятый мятежник!

– Ну, ну, поосторожнее, здесь леди! – напомнил ему Николас.

Майлс спокойно посмотрел на разошедшегося банкира:

– И только поэтому, сэр, я воздерживаюсь от требования извинений за нанесенное вами оскорбление.

– Извинений! – презрительно усмехнулся Юстас. – И вы думаете, я стал бы извиняться перед вами – простым фермером, который выращивает табак?

– И является представителем класса, благодаря которому вы набиваете свои сундуки, позволю себе напомнить, – сердито заявил капитан.

– И поэтому они считают, что могут диктовать свои правила всему миру?

– Нет, сэр, – возразил Майлс, не повышая голоса. – Лишь небольшой части населения.

Амелия встала. Но Юстас вытянул вперед короткопалую руку:

– Нет, не оставляй нас. Ты тоже должна знать, какую змею вы пригрели на груди.

– Я отлично знаю политические взгляды мистера Куртни, – холодно заметила Амелия. – Они несколько отличаются от моих взглядов. Тем не менее он остается племянником моего мужа.

Грузно ступая, капитан встал рядом с женой. Кэролайн, заметив его благодарный взгляд, вдруг осознала, как они преданы друг другу. Какие бы разногласия ни возникали между супругами, на людях они всегда демонстрировали полное согласие друг с другом.

Майлс поклоном выразил свою признательность Амелии.

– Не знаю, каким образом я оскорбил этого джентльмена. Но поскольку мы гости в доме мистера Бренкомба…

– Вот вам еще один пример его глупости, – заявил Юстас. – Считаю своим долгом сообщить лорду Бренкомбу, что его сын связался с предателем…

– Прошу вас не делать этого, – вмешался встревоженный Тимоти. – Отец очень болен. Мне не хотелось бы, чтобы вы причиняли ему беспокойство.

– Но не я причиняю ему беспокойство, – напыщенно произнес Юстас, – а вы своим непристойным поведением.

Майлс встал между ними.

– Вы поссорились со мной, мистер Хардэйкр. Не будем же вовлекать остальных. Но пока что мне не совсем ясно…

– Не надо мне лгать, сэр! – Юстас ткнул в сторону Майлса пухлым пальцем. – Вы отрицаете, что подбиваете молодежь на восстание против нашего короля? Что вы призываете своих соотечественников поднять оружие против тех самых войск, которые посланы вас защищать? Что вы сотрудничаете с людьми, которые своими речами призывают нарушить законы Англии?

– Разумеется, я отрицаю эти обвинения. Я приехал в Англию в миротворческих целях. Если британское правительство продолжает оставаться глухим к нашим обращениям, относиться к нам как к отбросам общества или к подонкам, сбежавшим из Ньюгейтской тюрьмы; если ваши министры вводят грабительские налоги, тогда, полагаю, не стоит удивляться, если среди нас найдутся несколько человек, которые восстают против…

– Х-ха! Вы слышали? – Юстас ударил себя кулаком по ладони. – Он сам себя приговорил.

Капитан потянул за галстук, как будто ему стало трудно дышать. Амелия предостерегающе положила на его руку свою. Стараясь говорить спокойно, капитан с вымученным добродушием сказал:

– Юстас, ты слишком серьезно воспринимаешь слова Майлса. А разве ты сам не поругиваешь правительство то за высокие налоги, то за какие-нибудь другие промахи? Да я и сам частенько грозился нацелить пушку на адмиралтейство, но меня ведь никто не обвинял в измене. Майлс – молодой человек…

– Но не настолько, чтобы быть членом Виргинской ассамблеи, организации, которую, как я понимаю, губернатор частенько подумывает распустить из-за ее мятежной политики!

Кэролайн больше не могла молчать:

– Но мистер Куртни друг губернатора! Он постоянно получает приглашения на балы в доме лорда Данмоура в Уильямсбурге!

Она вспыхнула от смущения, увидев устремленные на нее взгляды: осуждающий Сибиллы, предостерегающий родителей, встревоженный Тимоти. Она посмотрела на Майлса, ожидая его поддержки. Но тот только покачал головой, как бы призывая ее молчать.

Юстас с триумфом воскликнул:

– Так он еще втерся в доверие к лорду Данмоуру!

– Вы заблуждаетесь, сэр, – возразил Майлс. – Лорд Данмоур знаком с моими взглядами и воззваниями моих товарищей – членов парламента от нашего города. Мы не строим козней против короля и не замышляем свергнуть британский парламент. Наши жалобы и наши предупреждения делаются открыто, чтобы о них мог судить всякий. – Не давая Юстасу перебить себя, он впервые немного повысил голос. – Совсем иначе дело обстоит в Англии. Здесь, на родине, к которой, предполагается, я должен испытывать благодарность, был жестоко убит мой слуга, человек, который за всю жизнь никому не причинил зла. Злоумышленники проникли в дом и украли мои бумаги. Если англичане такими методами управляют государством…

Капитан шагнул вперед и схватил Майлса за руку:

– Осторожнее, мой мальчик! Не говорите лишнего.

Юстас встал, выпятив тугой живот, и от его жилета отскочила пуговица. Подавив смех, Тимоти нагнулся, подобрал ее и услужливо протянул банкиру. Тот оттолкнул его руку в сторону и шагнул к Майлсу.

– Действительно, сэр, вам стоит быть осторожнее! Я не позволю спорить со мной или высмеивать меня. – Он метнул свирепый взгляд на Тимоти, который тут же спрятался за широкую спину капитана. – Я обладаю влиянием, сэр, и намерен использовать его на пользу моей страны. Я уже принял меры, чтобы предотвратить дурное влияние на моего сына. Я потребовал, чтобы ваш крестник был незамедлительно исключен из этой школы.

Самообладание Майлса наконец изменило ему. Он широко развел руками.

– Но Пирс всего лишь ребенок. Он не делает никакого зла.

– В самом деле? Вы считаете, что, мороча голову моему сыну, он не делает зла? Мой сын, который пишет мне, что теперь не хочет служить в армии, так как это означает сражаться против Америки?

Несмотря на тревогу, Кэролайн не могла не порадоваться за Пирса.

Тимоти выглянул из-за плеча капитана:

– Тогда лучше отдайте его в моряки. В море им вряд ли придется встретиться.

Скривившись от ярости, Юстас ничего не ответил, а лишь величественно направился к выходу в сопровождении жены, но в дверях дорогу им загородил Майлс.

– Прошу вас, сэр, заберите свое требование. Пирс еще слишком юн и впечатлителен. Он одинок в Англии, здесь у него нет ни семьи, ни друзей, за исключением меня. Он по-мальчишески хвастается успехами своей страны, преувеличивает значение моей скромной особы, говорит о применении оружия, когда речь идет лишь о словесной борьбе. Думайте плохо обо мне, если хотите. Но прошу вас, не направляйте свой гнев на мальчика.

Юстас с ненавистью посмотрел на него:

– Вы скоро узнаете, куда я направлю свой гнев, сэр… Предпочитаю называть это справедливым возмущением. Прочь с дороги!

Подняв трость, он ударил Майлса по руке. Кэролайн испуганно вскочила, Амелия в тревоге прижала ладони к щекам. Капитан сердито воскликнул:

– Юстас, ты заходишь слишком далеко! Как ты смеешь обращаться с моим племянником словно с лакеем, позволившим себе дерзость!

Майлс отряхнул рукав в том месте, где его коснулась трость Юстаса, как будто счищал комок грязи.

– Не огорчайтесь, дядя Николас. По сути дела, мистер Хардэйкр оказал мне услугу, представив себя в том свете, в котором нас, американцев, воспринимает ваша знать, правительство, даже сам король. Никакими словами я не смог бы так ясно выразить наши обиды.

Он спокойно поклонился с прежней галантностью Сибилле, которая прошла мимо, не удостоив его ни словом, ни взглядом.

Побагровевший капитан последовал за ними в холл. Тимоти, показав Кэролайн скрещенные пальцы, бочком обогнул маленькую группу и вызвал дворецкого.

Майлс обернулся к Амелии:

– Я крайне сожалею, мэм, что вы с Кэролайн были вовлечены в этот неприятный разговор. Боюсь, я принес вам одни огорчения.

Амелия пожала худыми плечами:

– Вы предоставили моему мужу возможность снова сражаться, хотя и более легким оружием, чем корабельные пушки. Так что не огорчайтесь.

– К сожалению, у нас с ним разные взгляды на жизнь и на обустройство общества.

Она отвечала с некоторой язвительностью:

– Справедливость, мистер Майлс, всегда восторжествует. А ваш дядя не ищет легких путей.

Кэролайн поспешила закрыть двери гостиной.

– Мама, как они смеют так возмутительно вести себя? Не знаю, Майлс, как вам удалось сохранить самообладание. В Виргинии мужчины не дерутся на дуэли?

– Крайне редко. Но вы же не думаете, что я мог потребовать удовлетворения от родственника вашей матери, гостя мистера Бренкомба и вдобавок от человека в два раза старше меня?

– Ваша выдержка достойна похвалы, – сказала Амелия. – Мы очень вам благодарны за это. Однако я не думаю, что мы в последний раз видели Юстаса Хардэйкра. Эти бумаги, которые у вас украли… В них было что-нибудь компрометирующее вас?

Майлс в затруднении потер подбородок.

– Я пытаюсь вспомнить, что именно я написал своему товарищу. Хотя я высказывал свое мнение лично губернатору и открыто выступал перед Ассамблеей, два дня назад я написал письмо, когда был в особо угнетенном состоянии духа. Так что чувства, выраженные на бумаге, могли быть весьма опрометчивыми. Кажется, я неблагоприятно отзывался о короле Георге.

– О, Майлс! – в ужасе воскликнула Кэролайн. – Но разве вы не отослали это письмо?

– Оно лежало у меня в бюро, я ждал известия об отплытии корабля из Лондона.

– И вор его похитил?

– Да. Вместе с письмом Пирса, которое, будь оно написано взрослым человеком, могло бы быть сочтено в высшей степени подстрекательским. Как вы понимаете, мальчики не склонны подбирать выражения.

– И кто, по-вашему, виновен в ограблении и убийстве вашего слуги? – спросила Амелия.

– Думаю, мэм, это происки моих врагов.

Кэролайн удивленно распахнула глаза:

– Вы хотите сказать, что украли ваши личные бумаги, чтобы продать их? Какая низость!

– Если это так, то нет никаких шансов их найти, – размышлял Майлс. – Я думаю, ни один магистрат не мог бы более страстно желать схватить убийцу и взломщика, чем сэр Джон Филдинг. Но мы мало чем смогли ему помочь. Никто вчера вечером не слышал и не видел ничего подозрительного, у полиции нет зацепки, чтобы найти преступника. Но если этот преступник действует по заданию правительства… – Он пожал плечами, не закончив предложение.

Амелия с сожалением сказала:

– Вы поставили себя в трудное, чтобы не сказать, опасное положение, мистер Куртни. Мало того что вы небрежно обошлись с вашей корреспонденцией, вы появились в этом доме в то же самое время, что и моя кузина с мужем. Я никогда не слышала, чтобы Юстас Хардэйкр произносил угрозы и оставлял их неосуществленными. А он обладает очень большим влиянием в Сити.

Она медленно направилась к двери, на минутку остановилась, взявшись за ручку.

– Если Пирса исключат из школы, в чем я нисколько не сомневаюсь, не тревожьтесь на его счет. Я питаю мало сочувствия к тем, кто издевается над властью, мистер Куртни. Но вы правильно заметили, что Пирс еще ребенок. Мы с удовольствием примем его в Трендэрроу.

На мгновение растерявшись, Майлс подошел к Амелии, поцеловал ей руку и растроганно произнес:

– От всего сердца благодарю вас за доброту. В Англии я встретил так мало доброжелательства. Но радушие и сочувствие, выказанные мне вашей семьей, все это перевешивают.

Выражение его глаз смягчилось, плечи поникли. Амелия слегка пожала его руку и стала подниматься по лестнице, держась, как всегда, безукоризненно прямо.

Обернувшись к Кэролайн, Майлс покачал головой:

– Ничего не понимаю! Мне казалось, что тетя не одобряет ни меня, ни Пирса; что она была бы рада избавиться от нас, выставить из Трендэрроу.

– Был такой момент, когда мы с ней думали, что вы появились с целью отнять у меня Трендэрроу. Мама считает своим врагом любого, кого заподозрит в намерении лишить меня счастья.

– Но разве она не видит сейчас, что я действительно ставлю под угрозу ваше счастье, что я могу накликать на всех вас большую беду?

– В этом отношении она будет прислушиваться к мнению папы. Она выступает против него только из-за меня. У них странные отношения, Майлс. Мне кажется, когда-то папа глубоко оскорбил ее, хотя по своей гордости она этого не признает. Если бы я не родилась в этом доме и не стала бы сразу сиротой, он признал бы своего незаконнорожденного сына своим наследником.

– Разве у него, есть сын?

– Он родился от дочери хозяина трактира на пристани Трендэрроу. Мальчик умер совсем маленьким.

Майлс помолчал.

– Как же глубоко любит вас отец, Кэролайн. Понятно, что он жаждал иметь сына. И тем не менее, принял вас вместо него.

Ее глаза затуманились воспоминаниями.

– Он обычно поддразнивал меня и говорил, что я была настолько крошечной, что могла лежать у него на ладони. И всегда привозил мне чудесные игрушки из своих путешествий. В течение восемнадцати лет он выказывал мне привязанность, которую испытывал бы к собственной дочери.

– А вы тоже сильно его любите?

– Конечно, люблю.

– Больше, чем Тимоти?

Она озадаченно поморщилась:

– Это нельзя сравнивать. Чувства, которые я испытываю к Тимоти…

– Привязанность сестры к брату?

Она залилась румянцем и поспешно отвернулась. Голос ее чуть дрожал, когда она вновь заговорила:

– И вы тоже? Сначала мама, потом отец и даже сам Тимоти. А теперь еще и вы. Сеете во мне семена сомнения, делая меня неуверенной в себе, а ведь раньше я ни в чем не сомневалась.

– Семена не прорастают, если земля не готова их принять. – Он шагнул к ней и понизил голос. – То была юная девушка Кэролайн, искавшая надежности в знакомых вещах, которая убедила себя, что никогда и ни в чем не стоит сомневаться. Но женщина Кэролайн, которая появилась передо мной вчера вечером…

Сердце Кэролайн сжалось от боли, чувства ее были в смятении. Теперь, когда наступил момент, которого она так ждала, она вдруг оказалась к нему не готова. Девушка прижала руки к пылающим щекам.

– Нет, Майлс, пожалуйста! Я… Я растеряна. Вчера вечером я чувствовала… Мне показалось… что я нужна вам.

– Вы и сейчас нужны мне. И всегда будете нужны.

Он мягко и бережно обнял ее за плечи. Ее страх улегся. Через мгновение она стала такой же спокойной и сильной, какой была вчера вечером.

Во дворе послышались голоса. Это вернулись капитан и Тимоти.

– Не сейчас, – прошептала Кэролайн. – Позвольте мне уйти, пожалуйста.

Майлс отстранился и проводил ее до двери. Приподняв юбки, Кэролайн взбежала наверх.

Тяжело опустившись в кресло, капитан сдвинул парик и вытер вспотевшую лысину.

– Прошло целых три дня, и чего же мы достигли? – спросил он у Майлса, стоявшего рядом. – Ничего! Мы ровно ничего не знаем об убийце вашего слуги. Понятия не имеем о том, что стало с вашими бумагами. Юстас Хардэйкр упрямо молчит относительно своих намерений. Я разговаривал с высшими должностными лицами, а сегодня утром потратил целый час на беседу с сэром Джоном Филдингом и двумя констеблями с Боу—стрит. И судя по всему, совершенно без толку.

Майлс нервно мерил шагами библиотеку в доме лорда Бренкомба.

Капитан откинулся назад, вытянув вперед ноги, и вытащил из кармана курительную трубку. Майлс поспешил предложить ему свой табак.

– Вы измучились из-за меня, дядя Николас, и я вам так благодарен. Это не ваша борьба…

– Точнее, не мой способ драться. Дайте мне военное судно, хорошую команду, я наведу пушки на военный корабль противника – на противника, которого вижу, которого знаю. У меня нет ни умения, ни желания вести борьбу под ковром, победить путем интриг, политических маневров, шпионажа и кражи секретных бумаг.

– Абсолютно согласен с вами, – кивнул Майлс. – В моих действиях тоже нет никакой секретности, все мои тайны известны губернатору Виргинии и самому лорду Норду.

Капитан затянулся табаком.

– Я догадываюсь, что ваши бумаги у лорда Норда! И подозреваю, что человек, который их взял и который убил Бенджамена, состоит у него на службе и получает деньги.

– Тогда почему он не предпринимает никаких действий?

– А ему некуда спешить. Скорее всего, он отлично знает, что вы заказали место на корабле, который отправляется из Плимута через полтора месяца. Что в течение еще двух недель не будет ни одного судна в Америку. Вы не пытаетесь покинуть Лондон. Он может думать, что если еще подождет, вы еще больше скомпрометируете себя, поддадитесь на провокацию и совершите какой-нибудь опрометчивый проступок, которого будет достаточно для того, чтобы если не повесить, то сделать из вас козла отпущения.

– Во всяком случае, дело выйдет на свет, – с горечью сказал Майлс.

– У меня нет ни малейшего желания видеть вас в роли мученика и тем более вовлекать мою семью в скандал, связанный с судом над предателем.

– Разумеется, сэр. Вот почему для вас было бы лучше немедленно вернуться в Трендэрроу, забыть о моем существовании и обо всех бедах, которые я навлек на ваше семейство.

Капитан сел прямо и стал размахивать трубкой.

– Как вы смеете отдавать мне приказания, сэр? Я вернусь домой, когда мне это понадобится, а не тогда, когда это вздумается вам. – Он яростно глянул на Майлса здоровым глазом. – Черт, кажется, вам и дела нет, что я в гневе? Неужели вы ни чуточки меня не боитесь?

– Нет, сэр, я лишь сожалею, что обидел вас.

Капитан хмыкнул и несколько минут молча попыхивал трубкой, поглядывая на Майлса из-под кустистых бровей.

– Бот что я вам скажу. Мы вернемся в Трендэрроу. И вы поедете с нами.

Майлс ухмыльнулся:

– Думаю, вряд ли такое предложение обрадует вашу жену.

– Я много раз доставлял ей огорчения, но сейчас она не станет возражать.

Майлс сдвинул брови:

– Сэр, вы серьезно это предлагаете?

– Разумеется, серьезно! А шутить я предоставляю молодому Бренкомбу.

Майлс вдруг стал очень серьезным:

– В таком случае я должен поблагодарить вас и отклонить приглашение. Я не стану скрываться.

Капитан нахмурился, пряча глаза от Майлса.

– А кто сказал, что я предлагаю вам укрытие?

– Разве не это было у вас на уме? В Трендэрроу есть туннель, хорошо вам известный. Я не хочу, чтобы меня загнали в него, как лису, и подстерегали с обоих концов. Я лучше встречу врагов на открытом пространстве, лицом к лицу.

Капитан Пенуорден пристально посмотрел на решительное лицо молодого человека, встал и одобрительно хлопнул его по плечу:

– Это говорит настоящий Пенуорден! Если бы вы изменили свои взгляды, приняли присягу королю и парламенту и предоставили своим проклятым мятежникам заниматься безнадежным делом – что ж, тогда бы я выдал за вас замуж Кэролайн и вы могли бы жить в Трендэрроу.

– Но, сэр, – заметил улыбаясь Майлс, – если бы я сменил шкуру, я не был бы истинным Пенуорденом.

Мужчины расхохотались. В этот момент в гостиную вошла Кэролайн и весело сказала:

– Не могу понять, зачем вообще вести разговоры о войне, когда вы, джентльмены, имеющие столь различные взгляды, можете вести себя друг с другом так дружелюбно.

– Войны затевают не такие, как мы, – заметил капитан. – Во всем виноваты горячие головы и тупицы, засевшие на высоких постах. Такие, например, как неистовый оратор Патрик Генри в Виргинии и фанатичный политикан лорд Норд в Англии. Но только не повторяй моих слов про лорда Норта, – поспешил он добавить, – а то меня, как Майлса, могут арестовать за измену.

Кэролайн в ужасе взметнула руки к шее, глаза ее расширились.

– Я думала, опасность миновала, что теперь уже нечего бояться…

Отец успокаивающе похлопал ее по плечу:

– Ну, ну, дорогая. Я ведь только пошутил.

– Как можно так шутить, папа!

Майлс мягко вмешался:

– Не волнуйтесь из-за меня, кузина. Мне не причинят вреда.

– Тогда почему вы всегда носите шпагу? Почему папа тоже сменил трость на шпагу? И в кобуре на вашем седле есть пистолет, я сама видела.

Майлс оставался невозмутимым.

– Лондон – опасное место, это всем известно. Джентльмен должен защитить себя от грабителей, разбойников…

– Не обманывайте, пожалуйста, – запальчиво ответила Кэролайн. – Я не ребенок, чтобы успокаивать меня такими ответами. Вас же могут арестовать?

– Это возможно, – ровным голосом сказал Майлс. – И все же не думаю, чтобы я окончил свою жизнь на виселице.

Она прижала ладони к щекам, в страхе глядя на мужчин. Но вдруг ее глаза просветлели. Она положила руку на руку капитана и посмотрела ему в лицо:

– Папа, Лондон уже не так меня привлекает. Он очень шумный и грязный, и в нем много нищих и трущоб. Мы не можем вернуться в Трендэрроу? И чтобы с нами поехал Майлс?

Отец ласково похлопал ее по руке.

– Именно это я ему и предложил. Но он не поедет, дитя мое. Он хочет, чтобы мы забыли о его существовании.

Устремив взгляд на Майлса, она медленно проговорила:

– Он знает, что это невозможно.

Майлс намеренно помедлил некоторое время, а затем спросил:

– А как же насчет Тимоти? Он тоже хочет покинуть Лондон? Или вы с ним не советовались?

– Она никогда этого не делает, – заметил Николас. – Кэролайн всегда сама принимает решения, а Тимоти только с радостью их поддерживает.

Покраснев, она отстранилась от отца и холодно спросила:

– Если его это устраивает, кому это мешает?

– Я не возражаю, дитя мое. Знаешь, хорошо, что я твой отец, а не муж. – Он незаметно подмигнул племяннику. – Даже если бы вы предали свои идеалы, предложение стать мужем Кэролайн было бы для вас не таким уж подарком.

– Что это еще за разговоры о женитьбе? – спросила пораженная Кэролайн.

– Это так, дорогая, просто шутка, – густо покраснев, сказал отец. – Наверное, я неудачно пошутил.

Она перевела недоверчивый взгляд с отца на Майлса. Тот слегка улыбнулся, приподняв одну бровь, отчего у него стал несколько высокомерный вид.

Это возмутило ее.

– Я не считаю эту тему подходящей для шуток. Хотя ко мне быстро приходит понимание, что я слишком мало знаю о людях… О самых близких мне людях.

Она быстро отвернулась, чувствуя, что может расплакаться, и выбежала из гостиной.

Кэролайн отправилась вместе с Тимоти к его брату, чтобы поздравить того с рождением сына. Она много раз в своей жизни навещала новорожденных, сопровождая Амелию. Девушка несла шаль, игрушки или продукты, если родители новорожденного были бедными. В простых, выбеленных известкой комнатах фермеров она восхищалась крошечными созданиями, сумевшими пережить трудный момент появления на свет.

Но этот визит с целью познакомиться с будущим наследником лорда Бренкомба был совершенно иным. На огромной кровати под балдахином возлежала на кружевных подушках мать новорожденного, на ее черных кудрях красовался чепец с лентами, изнеженные пальцы были унизаны кольцами, а в вырезе роскошной розовой рубашки сверкало бриллиантовое колье.

Кормилица принесла ребенка, и Кэролайн, как все и ожидали, подтвердила, что он настоящий Бренкомб, вылитый отец. Интересно, когда ей придет время родить, у нее тоже будет так? И Тимоти будет гордиться тем, что миниатюрное создание столь похоже на него? Она посмотрела на жениха, который у окна оживленно и весело разговаривал с братом.

В первый раз ей пришла в голову мысль, которая раньше никогда не приходила, – в брачную ночь она ляжет рядом с Тимоти на дубовую кровать и займется с ним любовью. Интересно, любит ли ее Тимоти как женщину или относится как к сестре?

Несмотря на то что в комнате было жарко, ее пробрала невольная дрожь. Бессознательно она крепко стиснула крохотную ручонку младенца, так что тот запищал от боли. Смутившись, она попыталась его успокоить, но он продолжал плакать, и она отдала малютку кормилице, которая поднесла младенца к груди. Кэролайн поймала на себе удивленный взгляд Люси Бренкомб.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Кэролайн? – спросила она. – Ты так побледнела, как это бывало во время твоих приступов.

– Нет, нет, уверяю тебя, все нормально. Но в Лондоне в такую жаркую погоду, на мой взгляд, слишком тяжело.

– Тебе не очень-то нравится находиться вдали от своего любимого Трендэрроу, верно? Хотя я не могу себе представить, как вы там развлекаетесь. Ничего удивительного, что Тимоти желает проводить в городе как можно больше времени. Тебе стоит разрешать ему это.

– Ты полагаешь, это действительно было бы разумно?

– Ты имеешь в виду игру в карты? – Люси беспечно пожала плечами. – Нужно быть терпимой к слабостям мужа. В конце концов, во многих отношениях Тимоти еще мальчик. Лорд Бренкомб не раз признавался мне, как он рад, что Тимоти будет находиться под твоим руководством и влиянием. Уверена, без тебя он совершенно пропал бы.

Кэролайн показалось, что в голосе Люси присутствует едва уловимая насмешка. Девушка извинилась и распрощалась, несмотря на мягкие возражения Тимоти.

В экипаже она забилась в уголок и, невидящим взглядом уставившись в окно, вновь думала о брачной ночи.

Тимоти сказал:

– Брат намерен уехать в Девон, как только Люси оправится, чтобы перенести путешествие. Они хотят показать сына моему отцу. Хорошо, что перед смертью он увидит внука.

Кэролайн не смогла скрыть удивления.

– Разве твоему отцу настолько плохо?

– Мама написала Люси, что вряд ли он доживет до конца года. Наверное, мне придется побыть теперь с ним. – Вдруг лицо его прояснилось. – Хотя, по правде, чем я могу ему помочь? Лучше насладиться веселой жизнью в Лондоне, пока есть время до того, когда мы начнем носить траур.

– Но может, твоей маме будет приятно, если ты будешь рядом?

– Она не просила меня приехать.

Кэролайн снова отвернулась к окну.

– Тимоти, я хотела поговорить о нашей помолвке…

Он покраснел и быстро проговорил:

– Ах, ты об этом… Послушай, может быть, лучше немного отложить ее? Будет очень досадно, если мы назначим день свадьбы, а отец вдруг умрет и разрушит все наши планы. Кроме того…

– Да? – подтолкнула она его, когда он умолк, избегая смотреть ей в глаза.

– Дело в том, что мне очень нравится жить в Лондоне. Развлечения, которые я обожаю, не подходят для женатого мужчины. Я знаю, ты сможешь мне простить некоторые… гм… неблагоразумные поступки, но приходится думать об отце и брате. Как младший сын, я завишу от них в смысле денег. Думаю, твой отец вряд ли простит мне, если я поставлю твое приданое на проигрышную карту.

– Естественно! Да и я тоже не прощу этого. Значит, мой дорогой, ты предпочитаешь мне общество своих друзей, беспечных и разбитных?

– Господи, Кэролайн, я вовсе не увлекаюсь женщинами! Говорю тебе, они относятся ко мне как к забавному и глупому ребенку.

Она задумалась.

– Иногда мне тоже начинает казаться, что так и есть на самом деле.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Вот ты, Кэролайн, понимаешь меня. Я ведь совершенно не хочу стать знаменитым, отличиться чем-нибудь грандиозным… Я предпочел бы оставаться простым и веселым парнем, который способен развеселить компанию. Меня нисколько не соблазняет мысль заседать в парламенте, отправиться в кругосветное путешествие или командовать войсками на поле боя. Моя шпага может спокойно пребывать в ножнах, если только мне не придется защищаться от воров. Все это больше подходит таким мужчинам, как твой кузен Майлс…

– А что мой кузен? – резко спросила она.

– Ну, он сделан из другого теста. Майлс рожден, чтобы командовать, как твой отец, только он не такой громогласный. Да, он умеет сказать речь, но слишком серьезно, на мой взгляд, относится к жизни; Очень великодушный, как я имел случай убедиться. Но в его присутствии я чувствую себя чертовски неловко, потому что никогда не знаю, что он думает.

– Это верно, – пробормотала она, вспомнив приподнятую бровь и легкую улыбку Майлса. Она опять глубоко задумалась и не слышала, что говорил Тимоти.

Он осторожно тронул ее за руку.

– Я тебя обидел, Кэролайн?

Она недоумевающе посмотрела на него:

– Чем?

– Ну, тем, что предложил отложить нашу помолвку.

– Ах, этим, – равнодушно пожала плечами она. Неверно истолковав ее тон, Тимоти начал поспешно извиняться:

– Если ты помнишь, то это была не моя идея. Перед отъездом в Лондон твоя мама сама мне это предложила. Она сказала, что ты еще слишком молода, совершенно не знаешь жизнь и неопытна… в отношении мужчин. По правде говоря, признался он, наморщив лоб, – я никогда не думал о тебе в этом смысле. Ты не казалась мне моложе меня. Напротив, я всегда считал тебя более умной, более знающей. Поэтому-то мои родные считают, что для меня наш брак был бы очень подходящим.

– А ты сам, Тимоти? – спросила она, следя за выражением его лица. – Ты сам уверен в том, что мы нужны друг другу? Ты действительно хочешь на мне жениться или просто идешь на поводу у своей семьи?

Его голубые глаза с удивлением воззрились на нее.

– Кэролайн, как ты можешь так говорить? Я всегда считал, что однажды ты станешь моей женой, и наши товарищеские отношения продолжатся в браке.

– Товарищеские отношения. Так ты этого ждешь от брака?

– Так спокойнее и надежнее. Я знаю, случается, что человека губит слишком сильная страсть.

– Как это, Тимоти? Раз уж я так мало знаю о жизни, просвети меня.

Он попытался сосредоточиться.

– Влюбленного охватывает ревность, терзают подозрения. Да вот только вчера один молодой джентльмен, с которым я встречался в Олмаке, был убит на дуэли, защищая честь своей жены!

– А ты пошел бы на это? Разве ты не стал бы защищать мою честь?

Кажется, Тимоти был шокирован.

– Кэролайн, но в этом не будет необходимости! Ты никогда не заведешь себе любовника, так же как и я любовницу. Если кто-нибудь после того, как мы станем мужем и женой, только предположит, что ты сможешь отвернуться от своего мужа… и от детей, я ему просто не поверю.

Руки ее похолодели, в горле пересохло. Она с трудом заставила себя задать следующий вопрос:

– Ты настолько мне веришь?

И снова он не скрыл своего удивления.

– Я поставил бы свою жизнь, что ты будешь мне верна! – убежденно заявил он.

Она ничего не ответила, только стиснула руки и отвернулась к окну кареты. Закрыв глаза, она попыталась мысленно стать той девушкой, какой по-прежнему считал ее Тимоти. Той, которая в день своего восемнадцатилетия с радостной уверенностью встретила утро, беспечно и весело бежала по лесной тропинке на встречу с женихом. Но вместо него…

Карета резко свернула за угол, и ее отбросило к дверце. Вернувшись к действительности, она открыла глаза и тут же возмущенно закричала:

– Тимоти! Останови карету!

Он сразу же высунулся в окошко и приказал кучеру остановиться.

– Случилось что-нибудь? – подчеркнуто смиренным голосом спросил он. – Ты увидела еще одно убийство?

– Прошу тебя, не шути. У витрины стоял мальчик и смотрел на вывеску, никому не причиняя зла. И какой-то человек, судя по одежде, джентльмен, грубо столкнул его с дороги!

– Ничего странного, – невозмутимо заметил Тимоти. – Ты же не думаешь, что джентльмен должен уступить дорогу какому-то пострелу?

– Но мальчик что-то сказал, видимо, возмущенный, и джентльмен ударил ему по лицу своей тростью! Теперь ребенок лежит в канаве и, кажется, не в состоянии пошевелиться.

– Не будешь же ты спасать каждого оборванца, Кэролайн. Наверняка парень вел себя нахально и получил урок. Это часто случается, и лучше на это просто не обращать внимания. – Он замолчал, увидев выражение ее лица.

– Я не настолько невежественна, чтобы не знать, что происходит на улицах Лондона. Тем не менее я не одобряю такое жестокое поведение и не намерена проехать мимо, когда человек в беде. Скажи кучеру, чтобы он осмотрел мальчика.

Тимоти изобразил ужас:

– Но я не могу этого сделать, Кэролайн! Еще не хватало, чтобы я обращал внимание на каждого беспризорника!

Она взялась за ручку дверцы:

– Очень хорошо. Тогда я пойду сама. – В голосе ее явно читалось раздражение.

Он схватил ее за руку:

– Умоляю тебе, не будь такой капризной! Если ты так хочешь вмешаться в это дело, лучше уж я пойду взглянуть на мальчишку.

Она молча смотрела, как по его приказу лакей опустил лесенку. Нужно было признать, что лакей Тимоти действительно выглядел очень внушительно. Расшитая золотом ливрея, напудренный парик, важное лицо и достоинство в манерах. Но при всем этом он ведь был только лакеем. Стоило ей сказать: «Роберт, не могли бы вы…» – и он немедленно выполнил бы ее приказание. Но Тимоти побоялся отдать столь неприличное приказание слуге, которому платят за то, чтобы он подчинялся ему.

Пока он неохотно шел к мальчику по дороге, она мысленно вернулась в прошлое. Один за другим неприятные инциденты всплывали у нее в памяти, моменты, которым в то время она придавала не больше значения, чем облачку на небе. Сейчас, дополненные друг другом, они складывались в картинку-головоломку и помогли понять новый образ Тимоти, изменившийся у нее на глазах. Это был человек, которого ей не хотелось бы видеть, не хотелось сравнивать с тем, другим, который занимал ее мысли. Разве в душе она не знала, что Тимоти был слабовольным? Разве ей самой не доставляло удовольствие командовать им? Почему же теперь она винит его за изменения, которые на самом деле произошли в ней самой? Тимоти вовсе не менялся. Он оставался таким же, каким она описывала его отцу в день своего рождения: милым, веселым, учтивым. Он всегда был таким, и она хотела, чтобы он таким и оставался. Поэтому с ее стороны было совершенно неразумно испытывать такое раздражение от тех черт его характера, которые прежде она одобряла или не замечала.

Кэролайн высунулась из кареты, чтобы посмотреть, почему Тимоти так задерживается. Он медленно шел по настилу, за ним прихрамывал оборванный мальчуган. Лицо жениха было сосредоточенным, как всегда, когда он сталкивался с проблемой, требующей серьезного обдумывания.

Вздохнув, она крикнула:

– Дай ему гинею, Тимоти! Это хоть отчасти компенсирует ему… – Она вдруг замолчала, недоуменно всматриваясь в испачканное грязью лицо мальчика, разглядывая спутанные волосы, оборванную одежду и разбитые башмаки.

Она так поспешно спустилась из кареты, что не упала только потому, что ее поддержал испуганный лакей. Схватив мальчика за руку, Кэролайн удивленно воскликнула:

– Пирс! Что ты здесь делаешь? Что с тобой случилось?

Глава 7

Несмотря на протесты Пирса, его уложили в кровать, но предварительно Полли выкупала его в горячей воде, а Кэролайн расчесала ему волосы. Пирс ел овсяную кашу и бросал сердитые взгляды на Кэролайн. Каша была единственной едой, на которую он согласился. Девушка не могла удержаться от смеха, глядя, как он пытается высвободить руки из длинных рукавов ночной рубашки Тимоти.

– Ну а теперь расскажи мне подробно, – сказала она, когда он положил ложку, – как и почему ты оказался в Лондоне. Ведь когда мы тебя нашли, ты был не в состоянии это объяснить.

Он взбрыкнул ногами и нахмурился:

– Я шел, устал и спрятался в фермерском фургоне. У меня не было денег на почтовую карету. Кроме того, я не знал, как на нее взбираться, потому что у нас, в Виргинии, таких экипажей нет. А ту мелочь, которая у меня была, я оставил себе, чтобы покупать еду.

Она неосторожно воскликнула:

– Бедный ребенок!

– Я вам не ребенок! Эти… неприятности чепуха по сравнению с тем, что меня ждет в ополчении.

– Но, Пирс, ты же не собираешься быть солдатом?

– Нет, собираюсь. Если уж Поль Хардэйкр может ослушаться отца, то я тем более. – Мальчик на минуту задумался. – Вообще-то странно получается. Отец Поля мечтал, чтобы сын стал военным, а он этого не хотел, и в то же время я, который не имел других желаний…

– Продолжай же свой рассказ. Ты приехал в Лондон, чтобы найти Майлса?

– А зачем же еще? – насмешливо сказал он. – А теперь вы не даете мне с ним увидеться.

– Но я же объяснила, что Майлс с моим отцом занимаются важным делом, разыскивают нужных людей в правительстве.

– Он собирается с ними драться?

– Драться? Что это пришло тебе в голову? Майлс стоит за мирное разрешение разногласий между твоей и моей странами.

– И ничего не добьется! – с удовлетворением заявил Пирс. – Поль говорит, что купцы решили применить рил… репрессалии, послать британские войска, чтобы преподать урок проклятым колонистам. Это слова его отца, – поспешно добавил он, увидев ее возмущенное лицо.

– Охотно верю. Я знаю отца твоего друга. Это родственник моей мамы, он пользуется в деловых кругах большим влиянием.

– Отвратительный человек! – Мальчик искоса посмотрел на Кэролайн. – Он настаивал, чтобы меня исключили из школы.

Она ни о чем его не спросила, только встревоженно посмотрела на мальчика, а тот смело продолжил:

– Я не стал этого дожидаться и сбежал, потому что ненавижу школу, а вовсе не потому, что стыдился того, что сделал.

– А что ты сделал? Или ты не хочешь сказать это мне?

Он насупился и опустил глаза. Она взяла его за руку.

– Пирс, со времени нашей последней встречи я многое узнала и поняла. Майлс не мятежник и не предатель, чего я так боялась поначалу, и, знаешь, многие его претензии совершенно обоснованны. Если политику нашего правительства определяют такие люди, как Юстас Хардэйкр…

Мальчик раскрыл рот от удивления.

– Так вы на нашей стороне?

– Я никогда не буду на вашей стороне. Я родилась в Англии и воспитана в традициях беспрекословной преданности короне. Мой отец – офицер флота его величества. И мой настоящий отец тоже был офицер. – Видя его удивленные глаза, она торопливо добавила: – Но теперь я многое поняла. Майлс объяснил мне смысл закона о гербовом сборе и других, таких же несправедливых законов, которые британский парламент навязывает колонистам. Он рассказал мне о Бостонской бойне, когда британские солдаты стреляли по толпе, и о том, как в декабре прошлого года, после того, как бостонцы утопили чай в море в знак протеста против Ост-Индской компании, которая продавала чай по заниженным ценам, британское правительство отплатило им закрытием порта, причинив огромные убытки.

Пирс по-прежнему смотрел на нее с удивлением, смешанным с недоверием.

– Но вы же англичанка! Вы не можете все это принять.

– Почему же? Могу, если захочу. И если у джентльмена хватит терпения мне объяснить.

– Это все Майлс рассказал вам?

– Конечно. Мы много времени проводили вместе до того, как убили беднягу Бенджамена.

Мальчик резко приподнялся. Поняв свою ошибку, Кэролайн удержала его:

– Как это глупо с моей стороны! Я забыла, что ты об этом не знал. Тебе расскажет об этом Майлс, когда вернется.

Пирс схватил ее за руку и потребовал:

– Нет, вы сами расскажите мне сейчас.

Сильные мальчишеские пальцы так стиснули ее руку, что она уступила его требованию. Пока девушка рассказывала эту печальную историю, он не отрывал от нее взгляда. Неожиданно она услышала, как он пытается подавить рыдания, так же как и Майлс, когда стоял на коленях у тела Бенджамена в библиотеке. Мальчик сунул в рот кулак и впился в него зубами.

Она осторожно коснулась его плеча:

– Поплачь, если хочешь, Пирс. Кроме меня, никто этого не увидит, а я никому не скажу. Я тоже плакала о Бенджамене, а я ведь так мало его знала.

Он повернулся к ней с залитым слезами лицом и уткнулся в ее плечо. Она дала ему свой носовой платок и стала гладить его по голове, понимая, что известие о смерти Бенджамена стало последней каплей в его страданиях за последние несколько недель. Ей вспомнились слова Майлса: «В Англии ему так одиноко… Пытаясь утвердиться в этой жизни, мальчик считает необходимым хвастаться…»

Кэролайн начинала разбираться не только в политике, но и в людях. Они могут подавлять вас в какой-то момент, а могут просить вас о помощи. Дружеские отношения с Тимоти не научили ее этому. Она не могла вспомнить, чтобы он серьезно пытался заставить ее подчиниться своей воле. И ни разу он не прильнул к ней в минуту отчаяния, как это сделал Майлс, а теперь Пирс. И никогда этого не сделает, отчетливо поняла она. Он будет стоять перед ней с виноватым лицом и признаваться в своих безрассудных поступках, а ее слова прощения или утешения вернут для него этот мир в прежнее состояние.

Внезапно ее озарило: женщина может двояко использовать свою силу – как возбуждающее средство для слабости и как скрытую пружину, которая дает себя знать лишь в моменты крайней нужды. Она думала, что знает, что ей нужно в жизни: прожить жизньтак же беззаботно и весело, как это нравится Тимоти, в поисках солнца, избегая тени, ограничив свой горизонт прекрасными окрестностями Трендэрроу. Но думала она так, еще не зная себя, своей натуры.

На лестнице послышались чьи-то шаги, затем раздался голос Майлса. Пирс отпрянул от нее. Она поправила на нем одеяло, пригладила ему волосы и тихо сказала:

– Я задержу Майлса, пока ты не придешь в себя.

Он громко высморкался в платок и смущенно пробормотал:

– Спасибо, мисс Пенуорден. Извините… что я был с вами так груб.

Она успокаивающе пожала ему руку и вышла. В коридоре она загородила собой дверь и придержала Майлса за руку.

– Позвольте мне сначала рассказать вам, что случилось. Прошу вас, Майлс… Не будьте с ним слишком строгим. Вы были правы, когда говорили, что при всей своей браваде Пирс всего лишь ребенок.

Через некоторое время Майлс вошел к мальчику, а Кэролайн спустилась к отцу, который громко требовал подать портвейн и стащить с него сапоги.

Он радостно поздоровался с дочерью и тут же поинтересовался, где Амелия.

– Наверное, поехала по магазинам. Ее не было дома, когда я вернулась после визита к родным Тимоти.

– Значит, она еще не знает о нашем новом госте? Мальчуган сбежал из школы, вот сорванец! Мне и самому не раз хотелось это сделать, но я боялся отца еще больше, чем школьного учителя. – Капитан приподнял парик и поскреб голову. – Даже удивительно, как это я стал командовать кораблем! Я рос таким запуганным ребенком, что можно было подумать, будто всю жизнь буду исполнять приказания, а не отдавать их.

Кэролайн задумчиво сказала:

– Как видно, папа, воспитание не главное, важна сущность человека. Вот Тимоти… Его воспитывали так, чтобы он умел распоряжаться, а он вовсе не любит командовать, даже избегает этого.

– Ну, Тимоти пошел в свою мать. Она всегда предпочитала безопасное плавание в ванне путешествию в открытом море. – Капитан ухмыльнулся.

Стоя у окна, девушка машинально теребила край шторы.

– А моя родная мать? – через некоторое время спросила она. – Что предпочитала она?

Капитан в замешательстве сдвинул парик набок.

– Это трудный для меня вопрос, дитя мое. Спроси лучше у Амелии. Я плохо знал твою мать, потому что много времени проводил в плавании. А вот твой отец… О, это был смелый, волевой офицер. Он страдал от морской болезни, но виду не показывал и не поддавался ей. Иногда я замечаю в тебе сходство с ним, дорогая. Ты можешь быть такой же настойчивой, как и он. Ты решительно добиваешься того, что хочешь. Когда ты станешь настоящей женщиной, думаю, переоценить тебя будет трудно.

– Папа, я тебя не понимаю.

Покачав головой, он тяжело вздохнул.

– Нет, еще не понимает, – пробормотал он себе под нос и взглянул на нее из-под кустистых бровей. – Подойди ко мне, дитя мое.

Она встала перед отцом, сцепив пальцы. Затем, заметив, что его парик скособочился, поправила его. Он похлопал дочь по руке, затем прижал ее ладонь к своей щеке.

– Что я буду делать, когда тебя не будет рядом? Кто поправит мне парик?

– Но я всегду буду рядом, папа.

– Увы, ты не сможешь дотянуться через Тэмер из Сэмпфорд-Фоллиот.

Она нагнулась над ним, скрывая свое лицо.

– Папа… ты будешь очень рад за меня, когда я выйду за Тимоти?

Он повернулся в кресле, чтобы заглянуть ей в лицо, но она отворачивалась. Тогда он осторожно проговорил:

– Больше всего я хочу, чтобы ты вышла замуж по любви. Мой-то брак был устроен нашими родителями. Мы с ней оба… Но это старая история. А вот Мэри восстала против воли отца и сбежала из дому, чтобы выйти замуж за нищего учителя. И ты слышала от Майлса, как хорошо обернулся для нее этот рискованный шаг. – Он любовно прижимал к себе руку дочери. – Если ты действительно любишь Тимоти, моя дорогая, если уверена, что только он может быть твоим мужем, тогда выходи за него и получи мое благословение. Какие бы опасения ни испытывали мы с твоей матерью – мы отбросим их, если ты будешь счастлива.

Он в сердцах пробормотал проклятие, потому что в этот момент дверь вдруг открылась и появился Тимоти с подносом, на котором стояли графин с вином и бокалы.

Тимоти поклонился, как лакей:

– Прошу прощения, сэр, за задержку. Дворецкий упал на лестнице, а поскольку остальные слуги пытаются ему помочь, позвольте мне предложить свои услуги.

И он стал изображать услужливого лакея: хлопотливо накрывать на стол, сделал вид, что уронил бокал и что с трудом наливает вино.

Капитан нахмурился, и по лицу Кэролайн Тимоти понял, что та тоже недовольна его шутовством. Смутившись, он двинулся было к двери.

– Я поищу вашего камердинера, сэр.

Кэролайн в отчаянии воскликнула:

– Тимоти, не твое дело…

– Это же проще… в конце концов, – неловко пробормотал он и исчез за дверью.

Передавая бокал дочери, капитан заметил:

– Такой приятный молодой человек, всегда хочет услужить…

Кэролайн отставила наполненный вином бокал и опустилась на колени рядом с отцом.

– Папа… Я и сама кое в чем сомневаюсь. Определенные опасения пришли ко мне совершенно неожиданно, за время нашего пребывания в Лондоне. Нет, это не совсем так. Это с момента… – Она во время остановилась, не произнеся тех слов, которые просились на язык: «С того момента, как в мою жизнь вошел Майлс». Вместо этого она продолжила: – Но я обещала Тимоти стать его женой. Он полностью доверяет мне. И я его люблю. Всегда любила. – Она прижала к пылающим щекам ладони. – Но боюсь… Боюсь! Папа, что мне делать?

Сокрушенно вздохнув, капитан погладил ее по волосам.

– И опять мне нечего тебе ответить, дитя мое. Лорды, которые утверждали устав, никогда не издавали указов, которым должно следовать сердце. Мне приходилось самому их изобретать. Видно, и тебе тоже.

Она подняла на него взгляд, и хотя его парик снова съехал набок, она не стала его поправлять.

– Папа, можно задать тебе один вопрос? Ты… ты любил другую женщину, когда женился на маме?

– Да. И мама тоже любила другого человека.

Она несколько секунд обдумывала это подтверждение своим давним предположениям.

– Было… очень трудно забыть?..

– Мне повезло – я занимался трудным делом. Шла война, и мне некогда было задумываться. Но для Амелии… Она так хотела иметь ребенка, но у нас с ней не было детей, и ей было вдвойне тяжелее. Да простит меня Бог, я, как и большинство мужчин, думал только о себе, развлекался на стороне, искал утешения в чужих объятиях.

– И ты никогда больше не встречался… С той женщиной, которую любил?

Он поднял бокал и сделал большой глоток.

– Да нет, мы с ней виделись не далее как сегодня утром.

– Папа!

– Не надо так пугаться. Твоя мать была в курсе нашей встречи, которую устроили ради Майлса. Муж этой леди занимает высокое положение в правительстве и известен своей благосклонностью к проблемам американцев. Как старый друг, я попросил ее, чтобы она использовала свое влияние, если Майлс… – Капитан улыбнулся, и его здоровый глаз озорно сверкнул. – Она все еще очень красивая женщина, а я не настолько стар, чтобы не заметить ее очарования.

Кэролайн присела рядом с креслом отца.

– Папа, думаю, ты очень большой грешник. А Майлс об этом знает?

– Нет, конечно! И ты тоже молчи. Майлс очень гордый юноша. И ни в коем случае не должен знать, что своей свободой обязан женщине.

– Это означает, папа, что теперь он вне опасности, да?

Капитан медленно осушил бокал.

– Да. Он вместе с мистером Франклином посетил лорда Чэтхема и мистера Бёрка. Когда такие влиятельные люди стоят на его стороне…

– Но остается письмо, – напомнила она ему. – Он признал, что допустил в нем несколько неосторожных замечаний в адрес короля.

– Но как я понимаю, он не угрожал ни его величеству, ни министрам. Там нет ничего такого, что можно было бы считать свидетельством его измены. Возмущение, может быть. Но они не могут одновременно делать две вещи: разрешить свободу слова и бросать человека в тюрьму только потому, что он воспользовался этим правом.

Она поднялась, подошла к окну и наигранно безразличным тоном сказала:

– Тогда, если это уже не будет рассматриваться как бегство, не мог бы ты убедить Майлса и уговорить его вернуться с нами в Трендэрроу? Он наверняка захочет посетить школу Пирса и разобраться, что к чему, а это по дороге к нам.

– Ничто меня так не порадовало бы, как это. Но поговорить с ним я предоставляю тебе, дорогая. Майлс с большим удовольствием прислушается к словам своей очаровательной кузины, чем к своему старому дяде.

– Папа, но ты вовсе не старый! – обернувшись, воскликнула она.

Он весело подмигнул ей.

– Точно так же заявила мне и моя бывшая любовь сегодня утром. Хотя, боюсь, вы говорите это только по своей доброте. – Он тяжело поднялся на ноги. – Придет когда-нибудь этот проклятый камердинер? Я буду чертовски рад, когда снова окажусь у себя дома. Мои слуги, хотя у них на двоих три руки и три ноги, моментально оказываются рядом, стоит только крикнуть. – Ворча, он тяжело пошел к двери, по дороге раздраженно дернув шнур звонка.

Желая побыть одна, чтобы обдумать сказанное отцом, Кэролайн побрела в сад. Итак, безопасное плавание в ванне или путешествие по открытому морю? Она чувствовала, что в ближайшие дни ей придется сделать выбор. Или она должна решительно захлопнуть дверь перед своим новым и неизвестным ей доселе чувством и здесь же, в Лондоне, распрощаться с Майлсом и больше никогда с ним не видеться, или умолить его вернуться в Трендэрроу и столкнуться с теми последствиями, которые может вызвать его визит.

Она замерла на узкой дорожке между подстриженными живыми изгородями, пораженная словом «умолить». В детстве ей часто приходилось уговаривать отца, Тимоти же она просто приказывала. Но Майлса…

Она пыталась вообразить, как будет умолять Майлса, а перед ней по дорожке взволнованно прыгал черный дрозд с клювом, полным червяков, стараясь увести ее подальше от своего гнезда. Она извинилась перед птичкой за вторжение и медленно двинулась дальше. И вдруг ясно представила утро своего дня рождения, пение дрозда, приветствующего наступивший день, радостное предчувствие будущего. День начинался так безоблачно, так счастливо… пока не появился Майлс.

Неужели невозможно стать прежней, без мучительных сомнений? Она должна вернуться в мирную долину, в дом, который так любит… Если она снова окажется с Тимоти в знакомой обстановке, перестанет сравнивать его с Майлсом, неужели и тогда к ней не вернется былая уверенность? Или она слишком далеко ушла по новой дороге, которая – она вдруг с пугающей ясностью это осознала – поведет ее через Атлантический океан в незнакомый край, заставит довериться мужчине, которого она едва знает, которого называют мятежником и изменником и чья страна однажды может оказаться в состоянии войны с ее страной? Это приведет ее и к расставанию с родителями, с любимым домом, с Тимоти. Это будет означать, что она нарушит свое обещание, данное жениху, откажется от всех прежних идеалов, а ведь для этого ей потребуется огромная смелость. Но она еще не уверена, что обладает ею.

Будь она сейчас в Трендэрроу, направилась бы в часовню, чтобы там найти ответ на все эти вопросы. Но… она в Лондоне, и ее окружают строго очерченные клумбы в саду лорда Бренкомба. И крик черного дрозда опять стал тревожным, потому что через лужайку к ней направлялся Майлс.

Он тепло сказал:

– Спасибо вам за заботу о Пирсе. Вы буквально покорили его сердце.

– Это было нетрудно. Должно быть, ему было очень одиноко в школе, особенно когда его лишили общества единственного друга. А уж когда ему стали грозить исключением… Майлс, мне бы хотелось, чтобы вы вызвали мистера Хардэйкра на дуэль и убили его!

– Неужели это говорит моя нежная кузина? – улыбнулся Майлс.

– Я вовсе не ваша кузина и не всегда нежная… – Нахмурившись, Кэролайн отвернулась. – По правде говоря, я и сама не знаю, какая я. У меня в голове царит такой кавардак!

– По моей вине?

Кэролайн кивнула, и он грустно добавил:

– Этого я и боялся. В тот день, когда мы с вами познакомились, вы были такой уверенной в себе, такой беззаботной. Вы были счастливы и спокойны. Если бы я не появился в Трендэрроу…

Она повернулась к нему и устремила на него тревожный взгляд:

– Но вы появились, Майлс! Пересекли океан, приехали из незнакомой мне страны, где все по-другому. И все же теперь я это понимаю, между нами нет огромной разницы. Вы опасаетесь, что обиды ваших соотечественников приведут их к восстанию, и вместе с тем рассказываете о своих павлинах. Я считала, что в Трендэрроу всегда царили мир и спокойствие, и совсем забыла о людях, которые оказались в ловушке в туннеле. Даже история о Гарри Пенуордене была для меня лишь волшебной сказкой со счастливым концом. Я не обращала внимания на жестокость и насилие. Неужели всегда будет так, Майлс? Люди будут сражаться друг с другом из-за своих убеждений?

– Боюсь, что так. Все меняется. У людей появляются новые представления о жизни, и они должны двигаться вперед, несмотря на сопротивление. Но иногда удается достичь своих целей без пролития крови. Я предпочитаю действовать именно таким образом.

Она наклонилась и погладила алые лепестки розы.

– Судя по вашим словам, вы возвращаетесь в Виргинию… чтобы сражаться?

– Если другого пути к свободе нет, значит, сражаться. Вот почему… – Заметив выражение боли на ее лице, он замолчал. – Не будем больше думать о грустном. Расскажите лучше, понравился ли вам маленький наследник лорда Бренкомба?

– Майлс, не пытайтесь меня отвлечь таким образом. Я уже не ребенок, чтобы прятаться от серьезных проблем и думать только о легкомысленных вещах.

– Но я вовсе не нахожу рождение ребенка легкомыслием.

Она продолжала говорить, не обращая внимания на его слова:

– Я не стремлюсь постоянно избегать грустной стороны жизни, как Тимоти. Я не сбежала, когда увидела бедного Бенджамена, и… даже не упала в обморок.

Он взял ее руку в свои.

– Кэролайн, в чем вы хотите убедить меня… Или, может, самое себя?

– Я пытаюсь вам объяснить, что вы не должны сожалеть о том, что вошли в мою жизнь. Потому что сама я об этом нисколько не жалею. Я прошу вас, Майлс, умоляю вас вернуться в Трендэрроу.

Мольба эта вырвалась у нее сама собой, все сомнения были забыты. Казалось, что в этот момент она уже все для себя решила.

Он вздохнул и так крепко стиснул ей руку, что она вздрогнула.

– Для чего? – спросил он. – Какой цели это послужит?

– Это дом вашей матери, и вам всегда там рады. Если…

– Если? – настаивал он, когда она замолчала.

– Если для вас это имеет какое-то значение, потому что я этого очень хочу.

Он на секунду задумался.

– Вот оно как оборачивается. Вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы изгнать меня из Трендэрроу. Вы прогнали меня…

– Я звала вас обратно, Майлс! Звала вас, но вы не услышали.

– Слышал, но вы не были готовы, Кэролайн. Вы боялись меня, боялись любви, боялись всего, что лежит за вашим горизонтом. И я понимал, что должен оставить вас уверенной в том, что такой тихой, уравновешенной и размеренной жизни вам будет достаточно для счастья. С тех пор как вы приехали в Лондон, я позволял себе морочить вам голову сомнениями, которые сейчас мучают вас по поводу вашего брака, пытался соблазнить вас рассказами о павлинах и балах во дворце губернатора. На самом же деле я представлял себе военные занятия ополченцев и слышал не музыку скрипок, а грохот пушек и военных барабанов.

Она тихо сказала:

– Меня больше не испугаешь такими разговорами, Майлс. В самом деле, поскольку мой родной и мой приемный отцы офицеры флота его величества, с моей стороны было бы недостойно испытывать страх.

Он тихо заговорил, глядя поверх головы Кэролайн, как будто не слышал ее:

– Я представлял вас хозяйкой моего дома, сидящей при свечах у клавикордов, объезжающей плантации рядом со мной. Я видел нас в гостях у губернатора в Уильямсбурге и гордился, что вы идете со мной под руку. Я слышал, как в моем Трендэрроу раздаются смех и голоса детей, и мечтал о любви, которую познали мои родители, о полном, совершенном счастье.

– Я тоже об этом мечтаю, – пробормотала она, подавшись к нему.

Он строго посмотрел на нее, и от этого взгляда в ее душе пробудились дурные предчувствия.

– Но это только мечта, Кэролайн, – жестко проговорил он. – Действительность совершенно иная. Политические настроения моих соотечественников резко ухудшаются. Пока я нахожусь в Англии, Виргинская ассамблея проводит день поста и молитвы в поддержку угнетаемой колонии в Массачусетсе. В своих молитвах они напоминают о грехе гражданской войны. И вы думаете, что я могу взять вас с собой в страну, где так близка угроза войны? При том, что вы, как и вся ваша семья, так строго придерживаетесь роялистских взглядов?

Она слабо предложила:

– Вы можете остаться в Англии, Майлс. Я откажусь в вашу пользу от всех прав на Трендэрроу.

Взгляд Майлса потеплел.

– Неужели вы так изменились? Когда-то вы готовы были использовать любое оружие против меня, чтобы отстоять себе Трендэрроу. А сейчас… Но я не Тимоти, маленькая кузина, чтобы мне указывали, где жить и как распорядиться своей жизнью. Мое место, если мне позволят отсюда выехать, в Виргинии, я прежде всего предан своим соотечественникам. Я с самого начала понимал, что в моем неопределенном будущем вам не место.

– Майлс, – отчаянно прошептала она, – Майлс, вы не можете быть таким жестоким.

– Жестоким? О да, пожалуй, я был жестоким, показав вам мир за пределами Трендэрроу, открыв вам более глубокий смысл семейной жизни, чем вы познали бы с Тимоти. И за это прошу вас извинить меня. И все же, Кэролайн, мне удалось пробудить в вас лишь смутные желания, а не обжигающий огонь. Вскоре вы забудете…

– Вы знаете, что это не так, – страстно возразила она. – Вы открыли мне тайную сторону моей души. Моя душа и сердце принадлежат вам, Майлс. Вы не можете просто так уйти из моей жизни, отделить меня от себя.

– Ради вас я могу и должен это сделать. Здесь, в Англии, я вовлек вас и вашу семью в опасные дела, разговоры о предательстве и виселице стали привычными для вас, из-за моих взглядов мальчика исключили из школы. Такие люди, как я, Кэролайн, должны идти по жизни одинокими.

– Разве у Патрика Генри нет жены? – живо спросила она. – И разве роялисты и пуритане не имели семьи?

Она поняла свою ошибку, стоило только ему заговорить.

– Конечно, имели. И вы сами знаете, какие несчастья они вынуждены были переносить из-за того, что разделяли взгляды своих мужей и не предали их.

Она отвернулась от него, совсем упав духом.

– Значит, вы уедете и я больше никогда вас не увижу?

– Так будет лучше, поверьте мне.

– И вы думаете, что я все равно буду счастлива?

– Счастье бывает разным, Кэролайн. Вы познаете удовлетворение, как знали его прежде. Если бы пламя в вашей душе никогда не вспыхнуло… было бы намного меньше боли. Возвращайтесь в Трендэрроу, маленькая кузина, и к покою. И иногда молитесь за меня в той маленькой часовне над рекой, где мы впервые встретились.

Она повернулась к нему и в отчаянии вцепилась в его камзол.

– Майлс, о Майлс! Не покидайте меня!

Он взял ее руки и поднес к губам.

– Кэролайн, вы делаете расставание трудным для нас обоих. Но теперь меня уже не переубедить. Я уже преодолел искушение, силы мои восстановились. Я не принесу вам ничего, кроме бед, как принес их вашему отцу и матери, Пирсу и Бенджамену. А теперь успокойтесь и пожелайте мне спокойной ночи. Поцелуйте меня в первый и последний раз и отпустите без слез и упреков.

Майлс обнял ее, и она приникла к нему, только теперь, когда почти потеряла его, поняв, как глубоко его полюбила. Даже сейчас Кэролайн не могла поверить, что он сможет ей отказать. Она всегда добивалась того, чего хотела. Она обвила его шею руками, пригнула к себе и поцеловала в губы. Она прижалась к нему с такой силой, что пуговицы на камзоле больно вдавились ей в грудь. Он ответил ей, шепча нежные слова и осыпая поцелуями ее волосы, лицо, глаза. Затем внезапно разжал объятия, круто повернулся и ушел. Она застыла на месте, настолько потрясенная взрывом незнакомых эмоций, что даже не окликнула его. Он ушел так стремительно, что из-под его ног шумно покатился гравий. Едва сознавая, что делает, она нагнулась, набрала полную горсть камешков, затем ее пальцы разжались, и они попадали на землю. И тут вдруг она вспомнила, как из рук Майлса вот так же безнадежно выпали клочки разорванного долгового обязательства, и, как тогда, слезы обожгли ей веки. Но в тот момент рядом оказался Тимоти, надежный товарищ и преданный друг. Или она ошибается?

– Кэролайн, я тебя повсюду искал!

Она сразу поняла, что не из-за нее у Тимоти такое испуганное лицо. Он ведь даже не заметил, как она расстроена. С трудом она заставила себя вслушаться в его слова.

– Я получил письмо от мамы. Она думает, что отец… что он умирает. Пишет, что он не протянет и двух недель.

Она горячо сжала его руку.

– Тимоти, мне так жаль!

Он откровенно признался:

– Знаешь, я не питаю к нему такой любви, как ты к капитану Пенуордену. Все же он мне отец, и я нужен маме. Я думаю послезавтра отправиться в дорогу. – Он сосредоточенно наморщил лоб, теребя кружева на манжетах. – Кэролайн…

Он показался ей не старше Пирса и таким же беспомощным. Угадав его мысли, она спросила:

– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Его лицо сразу прояснилось. Он порывисто сжал ее руки.

– Я не хотел бы лишать тебя удовольствия пребывания в Лондоне. Но… Да, всем сердцем хочу, чтобы ты была рядом. Смерть меня пугает. И без тебя я не знаю, что делать и что говорить…

Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку, как часто делала и раньше.

– Не бойся, я буду рядом.

Он поцеловал ей руку.

– Я знал, Кэролайн, что могу на тебя положиться.

Она пожала ему пальцы, всем своим существом стараясь сосредоточиться на его бедах, чтобы позабыть о своей боли.

– Мама считает, что папе легче будет умирать, если он благословит наш брак.

Кэролайн похолодела. Всем телом оперевшись на руку Тимоти, она закрыла глаза. Открыв их, она увидела устремленный на себя встревоженный взгляд Тимоти.

Она глубоко вздохнула и успокоила его улыбкой.

– Хорошо, – твердо сказала она. – Я согласна, если ты этого хочешь.

Глава 8

И вот настал последний день пребывания в Лондоне, который принес Кэролайн столько радости и столько боли. Она пред почла бы закрыться у себя в комнате, остаться наедине со своими воспоминаниями и разрушенными мечтами. Раньше ей не хотелось начинать новую жизнь, переносить новые испытания. И когда наконец она обрела смелость, поняла, какое значение имеет настоящая любовь, ей не дали сделать свой выбор. Когда она созрела для того, чтобы вырваться за пределы Трендэрроу, Майлс решил оградить ее от этого. Он приоткрыл ей дверь, показал ей такое счастье, о котором она и не мечтала, а потом захлопнул перед ее лицом. Сейчас она почти ненавидела его, как в день своего рождения. С замиранием сердца ждала она встречи с ним сегодня, когда он придет забрать Пирса и попрощаться с ее родителями.

– Последний день в Лондоне, – приветствовал ее Тимоти, когда она неохотно спустилась к завтраку. – Я все распланировал. Поскольку ты согласилась ехать со мной домой, этот день я целиком посвящу тебе.

– Но, Тимоти…

– Прошу тебя, не спорь. Ради тебя я решительно отказываюсь от игры и от своих друзей. Утром я повезу тебя в музей Кокса, а потом поедем кататься по городу. Й еще я послал лакея заказать ложу в Ковент-Гарден.

Это уже был шанс избежать встречи с Майлсом. Но она все-таки возразила:

– Но, Тимоти, ты же не любишь театр. Он добродетельно сказал:

– Я хочу сделать этот день приятным для тебя. Чтобы выразить тебе свою благодарность и уважение. – Но, заметив унылое выражение ее лица, он забеспокоился: – Тебе не нравятся мои планы, Кэролайн?

Она взяла себя в руки, понимая, что Тимоти, который так редко принимал какие-либо решения, сначала не посоветовавшись с ней, ради нее проявил инициативу и составил план развлечений на целый день. Она запечатлела у него на щеке легкий поцелуй.

– Милый Тимоти, конечно, нравятся. Я очень тронута твоим вниманием.

Морщины у него на лбу разгладились, но глаза смотрели тревожно.

– Мне именно этого и хотелось, Кэролайн, доставить тебе удовольствие. Я знаю, рядом с капитаном Пенуорденом или Майлсом я произвожу не очень благоприятное впечатление…

Она тепло пожала ему руку.

– А я и не хотела бы, чтобы ты был другим, – сказала она, со стыдом признаваясь себе, что солгала, не желая его огорчать.

Он обнял ее и прижался щекой к ее волосам.

– Я так тебе за это благодарен! Потому что, понимаешь, мне и самому не хотелось бы меняться. Мне хочется быть всегда веселым и веселить тебя. Кэролайн, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была мной довольна, чтобы ты была счастлива. В конце концов, только это и имеет значение.

Она спрятала лицо у него на плече, чувствуя, что слезы наворачиваются у нее на глаза, и не решилась ничего сказать, боясь, что расплачется.

Пирс отправился с ними на прогулку по городу. Если его не окажется в доме лорда Бренкомба, когда приедет Майлс, тогда Майлс вынужден будет дождаться его. И вопреки своим прежним опасениям, сейчас Кэролайн уже страстно хотела хотя бы еще раз с ним увидеться. Костюм мальчика почистили и выгладили, белые панталоны отстирали и подобрали ему башмаки по размеру. Он относился к Кэролайн с настороженной вежливостью, застенчиво улыбаясь. Если ему придется остаться в Англии и посещать какую-нибудь другую школу, подумала Кэролайн, он сможет на каникулах приезжать в Трендэрроу, тогда у нее останется хоть эта маленькая связь с Майлсом.

После посещения музея Кокса, который она нашла скучным, а Пирс невероятно интересным, его прежняя привычка к хвастовству полностью к нему вернулась. При виде зданий парламента он презрительно усмехнулся, заявив, что парламент в Уильямсбурге гораздо красивее, про Темзу заявил, что это просто жалкий ручей по сравнению с Джеймс-Ривер в Виргинии. Во время катания по аллеям парка он объявил, что в Уильямсбурге во время Ассамблеи можно встретить такие же роскошные кареты и пышно одетых леди и джентльменов.

Только одна из лондонских достопримечательностей заставила его забыть о хвастовстве. На узкой улочке их карета вынуждена была остановиться, так как ее заполняли толпы людей. Тимоти высунул голову из окошка, чтобы выяснить причину задержки.

Мужчина грубой наружности усмехнулся в ответ, показав два почерневших зуба.

– Устанавливают Тайбэрн-Три, ваша честь.

– Виселицу? Значит, кого-то собираются повесить?

– Ага, завтра. Доброго Джека. – Мужчина сплюнул и насмешливо добавил: – Подходящее имечко для разбойника, который убил не одного человека за горсть серебра. Джентльмены вроде вашей чести смогут ездить спокойнее, когда его вздернут.

Тимоти закрыл окно.

У Пирса от любопытства глаза стали круглыми.

– Мы можем пойти посмотреть, мистер Бренкомб?

Кэролайн в ужасе воскликнула:

– Разумеется, нет! Такие вещи не для ребенка.

Пирс кинул на нее насмешливый взгляд.

– Не бойтесь, я не упаду в обморок, – с намеком сказал он и обернулся к Тимоти: – А правда, что у повешенного дергаются ноги, когда веревку туго затягивают?

Тимоти поджал губы.

– Понятия не имею. Я никогда не присутствовал на казни и не испытываю ни малейшего желания это делать. Смерть, и особенно насильственная, вызывает во мне отвращение и ужас.

– Но ведь вешают плохих людей, – возразил мальчик. – Так же как мы убиваем краснокожих, ведь они убийцы и грабители.

– Люди, которых вешают, необязательно убийцы. Это могут быть священники, которых преследуют из-за их религиозных убеждений, и мужчины благородного происхождения, приговоренные к смерти из-за участия в заговоре против короля.

Пирс глухо уточнил:

– Они казнят здесь людей… за предательство?

– Конечно.

Кэролайн судорожно вздохнула, руки ее похолодели.

Побледнев, Пирс задал очередной вопрос:

– Если бы… Если бы Патрик Генри когда-нибудь приехал в Англию… Я видел его и даже несколько раз с ним разговаривал. Как-то он выступал в парламенте представителей муниципалитетов с речью против закона о гербовых сборах, и спикер обвинил его в предательстве. А он ответил: «Если это предательство, используйте это наилучшим образом!» Это было девять лет назад, и он все еще на свободе! – закончил он с торжеством.

Тимоти мягко предложил сменить тему разговора.

Пирс повернулся к Кэролайн:

– Я подумал о Майлсе. Он часто выступает против британского правительства. И сам себя называет мятежником. В Виргинии это не опасно. Но здесь… Поль сказал, что его отец…

Кэролайн успокаивающе погладила мальчика по руке. Помня о заверении отца, она тихо сказала:

– Кузен Майлс в полной безопасности. Что бы опрометчивого ни сделал, в Лондоне у него есть друзья, которые защитят его.

Тимоти, недовольный серьезными разговорами в день, который он отвел целиком для удовольствий, воскликнул:

– Какая глупость со стороны кучера повезти нас по этой улице! О, наконец-то мы сдвинулись с места. Советую вам не смотреть в окно.

Пирс сделал вид, что закрыл лицо руками, но Кэролайн видела, что он смотрит сквозь пальцы. Да и сама она, несмотря на решение зажмуриться, когда они будут проезжать мимо, неосторожно открыла глаза и заметила четко вырисовывающиеся на фоне неба два вертикально врытых в землю столба и массивную перекладину между ними. И невозможно было помешать проникновению в карету уличного шума: грубых шуток, смеха и криков толпы, обрывков непристойных песен, которыми люди развлекались в предчувствии завтрашнего грандиозного и ужасного представления.

Пирс со страхом сказал:

– Она такая высокая. Вы видели балконы со стульями?

– За которые леди и джентльмены платят огромные деньги, – с отвращением сказал Тимоти. – Мое представление о развлечении – это бой петухов. Я как-нибудь возьму тебя, Пирс, посмотреть. – Но тут Тимоти вспомнил: – Господи, я и забыл. Мы же завтра уезжаем.

То ли думая о скором расставании, то ли подавленные видом виселицы, остальное время до дома они проехали в полном молчании. У дома лорда Бренкомба Кэролайн увидела привязанную к воротам лошадь Майлса. Как ей хотелось выпрыгнуть из кареты, взлететь по лестнице и броситься к нему в объятия, снова умоляя забрать ее особой. Но, собрав все силы, она вошла в дом под руку с Тимоти, спокойно улыбаясь.

Капитан встретил ее радостной улыбкой:

– Мы его убедили: Майлс вернется вместе с нами!

Силы вдруг оставили ее. Пораженная, она обернулась к Майлсу. Но тот бесстрастно сказал:

– Я крайне сожалею, Кэролайн, что не буду иметь удовольствия сопровождать вас в Трендэрроу. Насколько я понимаю, вы отправляетесь в дом мистера Бренкомба.

Вспыхнувшая было надежда угасла, она поняла, что он изменил свои планы только потому, что ее не будет в Трендэрроу.

Она не смогла скрыть своей горечи:

– Я уверена, что вы приняли самое разумное решение.

Капитан расхаживал по гостиной, заложив руки за спину.

– У нас складывается отличная компания для путешествия. Пирс может поехать вместе с нами в карете, то есть если ты не возражаешь, дорогая. – Он бросил взгляд на Амелию, которая покачала головой, не отрывая глаз от Майлса. – Майлс и Тимоти поедут верхом в качестве эскорта. – Капитан Пенуорден продолжал, как будто расставлял силы для сражения: – Учитывая, что, помимо троих вооруженных джентльменов, с нами будут Генри и кучер с мушкетами, вряд ли на нас осмелятся напасть разбойники.

Пирс возбужденно воскликнул:

– А может, на нас нападут, и тогда мы захватим разбойника, а его потом повесят на всеобщее обозрение!

– Достаточно, Пирс, – строго сказал ему Майлс. – Ты хочешь напугать леди?

Пирс упрямо сказал:

– Я не хочу ехать в карете, как девчонка.

Майлс свел брови:

– Ты будешь делать то, что тебе скажут, и без всяких возражений.

Пирс удивленно уставился на него:

– Я… Я ничего плохого не думал. Сегодня утром, когда мы катались по городу, мы проезжали мимо…

– Ты можешь об этом забыть, наконец? – в отчаянии оборвал его Тимоти. – Могу поручиться, что мы проедем отсюда до Девона так, что нам не придется пускать в ход ни пистолеты, ни шпаги. Лично я в Сэмпфорд-Фоллиот стреляю только в куропаток и зайцев.

Николас, расставив широко ноги, гаркнул:

– Я полагал, что мы обсуждаем наше путешествие, а не виселицу и не охоту на куропаток.

Амелия успокаивающе заметила:

– Я уверена, дорогой, что ты устроишь все самым лучшим способом.

Немного смягчившись, он сказал:

– Нужно будет все как следует продумать, поскольку с нами едут Майлс и Пирс. Мы хотели оставить Кэролайн в доме у мистера Бренкомба и на следующий день отправиться в Трендэрроу.

Тимоти поспешил заявить:

– Уверен, моя мать будет рада принять мистера Куртни и его крестника.

Майлс поклонился ему:

– Это очень любезно с вашей стороны. Но мы с Пирсом вполне сможем переночевать и в трактире. Учитывая надвигающееся несчастье в вашем доме…

Видя, что у него перехватывают инициативу, капитан громкогласно заявил:

– Нет необходимости ничего устраивать. Я пошлю вперед слугу, чтобы в Трендэрроу приготовили комнаты и еду для Майлса и мальчика. А мы с Амелией приедем на следующий день.

Складывая свое шитье, Амелия с облегчением сказала:

– Лучше и придумать нельзя, дорогой. Кэролайн, оставим мужчин выпить по стакану вина, а мы с горничными приступим к сборам.

На всю жизнь запомнилось Кэролайн это путешествие. Стоило им выехать из Лондона, как на западе сверкнула молния. И уже через полчаса на них обрушилась настоящая гроза. Пассажиров кареты бросало то взад, то вперед, так как при каждом ударе грома лошади то вставали на дыбы, то испуганно пятились назад. При свете коротких вспышек молний иногда ей удавалось увидеть Майлса, который с трудом справлялся с лошадью: эту кобылу, застоявшуюся в конюшне отца, наспех выбрал Тимоти.

Лошади вдруг понесли галопом, и Пирс упал Кэролайн на колени. Когда он с извинениями усаживался на свое место, девушка заметила, что он сильно побледнел и что голос у него вздрагивает от испуга.

– Куда этой буре до наших! В Виргинии во время бури сносит дома и целые семьи погибают.

Давно уже не раздражаясь на его хвастовство, Кэролайн миролюбиво сказала:

– Тогда нам нечего и соперничать с тобой по этому поводу. Папа, а почему бы нам не остановиться где-нибудь?

Николас, не отрываясь, смотрел в окно.

– Через несколько минут гроза останется позади. – Он откинулся на спинку сиденья и придержал Амелию рукой. – Самуэль так же ловко управляется с лошадьми, как и с парусом. Но готов поручиться, что сейчас он, как и я, предпочел бы находиться на палубе из добрых английских бревен. Крепкое судно куда больше подходит для того, чтобы перенести такой шторм, чем эта карета, где можно все кости переломать.

После грозы полил дождь, холодный и неослабевающий. Час за часом он упорно барабанил по крыше кареты, завешивая окошки блестящим занавесом. Время от времени, когда дорога становилась шире, Кэролайн успевала увидеть Тимоти и Майлса, в облепивших тела промокших плащах, с надвинутыми на глаза треуголками. Один раз Тимоти заметил ее в оконце и помахал ей рукой. Она вдруг вспомнила, как он вылез из реки в Трендэрроу, взлохмаченный и грязный, и шутил по поводу своего парика. В ее сердце возникло теплое чувство, которое она всегда к нему испытывала. Простой привязанности вполне достаточно, строго заявила она себе. Нечего сравнивать его с Майлсом, нечего желать, чтобы он изменился. Больше всего она должна следить за тем, чтобы не нанести обиду Тимоти, вымещая на нем свою сердечную боль.

Накануне Кэролайн мало спала, настолько тревожили ее разные мысли. Даже когда она на минуту задремала, ей приснился страшный сон: под виселицей стоял Юстас Хардэйкр с веревкой в руке. Сама она, связанная, с кляпом во рту, ждала, когда появится повозка, в которой доставят Майлса. Но когда повозка появилась, в ней был Тимоти, который поднялся на эшафот, а вдали уезжал прочь Майлс, ни разу не оглянувшись.

Утром Амелия заметила ее бледность и круги под глазами, и сейчас, когда карета, подскакивая, неслась по грязной, раскисшей дороге, она время от времени с тревогой поглядывала на дочь.

В середине дня капитан возвестил остановку, чтобы переменить лошадей и немного закусить. Трактирщик принес горячий пунш и стал мехами раздувать огонь в камине. От промокшей одежды мужчин сразу повалил пар.

Тимоти весело спросил:

– Я такой же мокрый, как в тот день, когда одетым бросился в реку. Из моего парика можно выжать столько же воды, уверяю вас!

– Прошу тебя, не устраивай этого ради проверки, – сказала Кэролайн.

Она сидела на стуле около камина, запрокинув голову и закрыв глаза. Амелия уселась рядом, и девушка, вздохнув, положила голову на плечо матери и заснула.

Когда она проснулась, капитан нетерпеливо расхаживал по комнате. Лицо Амелии было суровым. Тимоти и Майлс тихо о чем-то разговаривали, стоя у окна, за которым уже ярко светило солнце.

Кэролайн быстро поднялась:

– Прости, папа. Вы из-за меня задержались?

Николас угрюмо ответил:

– Это твоя мать настояла. Но мы не смогли воспользоваться хорошей погодой, а на этой дороге есть только один постоялый двор, где я, согласился бы остановиться на ночь. Если ты достаточно отдохнула…

– Конечно, папа, прости меня.

Дорога стала почти непроходимой, глубокие колеи были заполнены водой, вымытые ливнем из земли камни делали ее еще более опасной. Капитан при каждом толчке сыпал проклятиями, вспоминая налоги на содержание дорог, которые оставались возмутительно безобразными. Майлс и Тимоти часто исчезали из вида, стараясь найти в поле более удобный путь.

Наконец они добрались до постоялого двора, где, как сказал капитан, они проведут ночь. Не успел он переступить порог, как в следующую минуту весь дом и конюшни наполнились слугами, которые бегом бросились исполнять его приказания. Он командовал хозяином, конюхом, поваром, заботясь о том, чтобы его лакей и кучер были хорошо устроены и накормлены, нахваливая их за то, что они довезли его семью до места при таких трудных обстоятельствах.

Наконец он утихомирился и уселся в кресло с удовлетворенным видом капитана, который благополучно привел в порт свой корабль.

Амелия занялась распределением по комнатам и твердо настояла, чтобы Кэролайн легла спать вместе с ней. Капитан внимательно посмотрел на дочь:

– Действительно, ты выглядишь бледной. Уж не поднимается ли у тебя жар, дитя мое?

– Нет, папа, мне хорошо, – слабо возразила Кэролайн. – Но я хотела бы лечь сразу, как только мы поедим.

Девушка видела, как Майлс тревожно смотрит на нее. Ее всю ломало, тело болело от тряски в карете, казалось, сырость пропитала ее насквозь. Она чувствовала невероятную слабость.

Пирс заснул во время еды, и Майлс понес его в кровать на руках. Как завидовала мальчику Кэролайн, как хотелось ей оказаться на руках у Майлса, положить голову ему на плечо и не просыпаться от этой сладкой мечты.

Когда они поднялись в спальню, Амелия, помогая дочери раздеться, пощупала ее лоб:

– Дитя мое, у тебя действительно небольшой жар, и при твоем взволнованном состоянии… Не смотри на меня с таким удивлением. Ты думаешь утаить от меня свои секреты? Неужели ты считаешь, что я, которая растила тебя восемнадцать лет, не замечу в тебе перемены? К тому же два дня назад, в саду лорда Бренкомба…

– Ты видела?! – с ужасом прошептала Кэролайн.

– Я проходила мимо окна на первом этаже, когда заметила тебя в объятиях Майлса. А через несколько минут в холле он прошел мимо меня без единого слова. Да и ты пребываешь в таком унынии, как и сегодняшняя погода. Что ты наделала, что сказала ему? Повернулась спиной к человеку, к которому, я думаю, испытываешь настоящее чувство?

Кэролайн покачала головой:

– Это он повернулся ко мне спиной. Он любит меня, а я его. Но он отправится в Америку без меня.

Амелия изумленно посмотрела на дочь:

– Ты хочешь сказать, что поехала бы с ним в Виргинию? Ты, для которой Трендэрроу был всем!

– Я раньше не понимала, что значит для человека настоящая любовь.

Мать поджала губы.

– Не один раз я пыталась тебе втолковать, что те чувства, которые ты испытываешь к Тимоти…

– Что это только привязанность сестры к брату?

– Вот именно. Но ты была упрямой и не желала меня слушать. И поэтому… Но ложись поскорее, дитя мое, у тебя совершенно ледяные руки, и ты вся дрожишь.

Амелия заботливо подоткнула одеяло со всех сторон, как будто Кэролайн была ребенком. Девушка с надеждой спросила:

– Мама, что мне делать?

– Делать нечего, нужно просто смириться. Майлс не Тимоти, чтобы ему приказывали. Как он объяснил свое нежелание взять тебя с собой?

Кэролайн пересказала ей свой разговор с Майлсом, и Амелия серьезно сказала:

– Он, конечно, прав. Ты думаешь, отец согласится на твой брак с человеком, который придерживается совершенно иных взглядов, которого называют мятежником да в придачу рабовладельцем?

– Но ведь папа помогает Майлсу, он его очень уважает.

– Как человека и я его уважаю. Он и в самом деле такой, каким бы я хотела видеть твоего мужа: воспитанный, добрый, отзывчивый и честный человек, которого не свернешь с избранного им пути ни угрозами, ни уговорами. Не желая подвергать тебя опасностям, он вызывает мою симпатию и восхищение.

– Даже при том, что он разбил мне сердце?

Амелия нетерпеливо передернула плечами.

– Сердце не так просто разбить, поверь мне, – сказала она, но тут же добавила более мягким тоном: – Со временем ты научишься удовлетворяться малым, дорогая, как я и твой отец.

– Но сейчас мысль о том, чтобы выйти замуж за Тимоти…

– Ты предпочитаешь остаться незамужней? Жить в Трендэрроу после того, как умрем мы с отцом, бродить по пустым комнатам, разговаривать с привидениями? Нет, дитя мое, выходи замуж за Тимоти, об этом ты мечтала всего несколько недель назад. Я буду молиться, чтобы Бог дал тебе детей, и со временем…

– Я забуду Майлса?

Амелия серьезно покачала головой:

– Нет, думаю, ты никогда его не забудешь. Но ты примиришься с неизбежным, подаришь Тимоти свою преданность и поддержку, и этого будет достаточно.

Когда наутро все спустились к завтраку, дождь уже прекратился. На ясном и голубом, как камзол Тимоти, небе сияло солнце. Капитан шумно радовался перемене погоды, Тимоти весело вторил ему, и лишь по временам его лицо затуманивалось, видимо, он вспоминал причину поездки.

– Но ведь если я буду печальным, это не поможет отцу выздороветь, правда? – с надеждой спросил он Кэролайн. – И маме неприятно было бы в такой момент видеть за столом унылые лица.

Пока капитан хлопотал вокруг стола, распределяя места, к Кэролайн приблизился Майлс. Он слегка коснулся ее руки и тихоспросил:

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули и вам уже лучше?

– Благодарю вас, да, – пробормотала она, хотя чувствовала себя далеко не лучшим образом. – Я просто утомилась из-за такого тяжелого путешествия.

– Вас расстроили мои слова? Поверьте мне, так будет лучше.

– И мама меня в том же уверяет.

– Она знает? – удивленно спросил он.

Кэролайн кивнула.

– И согласна с вами. Я, конечно, не думала, что она будет в восторге от мысли потерять меня, если бы вы… – У нее задрожали губы.

– Вы скоро меня забудете, – проговорил он, видя ее огорчение.

– А вы? – быстро спросила она.

Он покачал головой:

– Я буду вечно хранить в душе ваш образ. Вы – дело другое. У вас есть Тимоти, родители, дом, к которому вы так привязаны.

– А у вас – политика, к которой вы привязаны еще больше, – с горечью ответила она.

Кэролайн почувствовала, как кровь прилила к ее щекам; в ушах послышался гул. Она не смогла остановить себя, желая причинить ему такую же боль, которую он причинил ей.

– Возвращайтесь же в свою страну, живите своей жизнью, я вам не нужна. Но не делайте вид, что все это ради моего благополучия. На этот раз испугались вы, а не я.

Удивленно распахнув глаза, он шагнул к ней. Она успела радостно подумать, что он сдается и что, если она будет настаивать, ей удастся добиться своего.

Но тут к ним подошел капитан:

– Пойдемте, Кэролайн, Майлс. Сейчас подадут завтрак.

Момент был упущен. Майлс крепко стиснул зубы, на скулах у него заиграли желваки, губы сжались. У нее вдруг сильно закружилась голова, и она поспешила сесть и оперлась головой на руку. Лишь мать заметила ее слабость и устремила на нее обеспокоенный взгляд.

Майлс повернулся к капитану:

– Сэр, если позволите, сегодня я на некоторое время оставлю вас. Мы находимся неподалеку от школы Пирса…

Мальчик с шумом уронил нож на пол.

– Я туда не вернусь!

– Я не сказал, что беру тебя с собой, – успокоил его Майлс. – Я хочу узнать, почему тебя исключили, почему не предупредили меня, почему в школе, где воспитываются сыновья английских джентльменов, царит такое безобразие.

Пирс растерянно уставился на своего крестного.

– Я… Я нарушал некоторые правила, – пробормотал он. – Но это несправедливо, что меня запирали и не разрешали Полю разговаривать со мной. Я не подбивал его не слушаться отца, – заявил он и поднял голову, лицо его пылало. – Майлс, если мне можно не возвращаться в школу, ты возьмешь меня с собой домой? Я принесу больше пользы, будучи барабанщиком в твоем ополчении, пока не вырасту для того, чтобы тоже сражаться. Бенджамен может научить… – Он замолчал и побледнел. – Я забыл… Нам не нужно было приезжать в Англию, правда, Майлс? Это принесло нам только проблемы.

Майлс с сожалением ответил:

– Боюсь, что это так. Мое присутствие в Англии стало причиной огорчения моей семьи, смерти преданного слуги, определенной… определенного несчастья. И мне ничего не удалось добиться.

Тимоти, которому никогда не нравились серьезные темы, дружески предложил:

– Тогда почему бы вам не остаться еще на какое-то время и не развлечься? Я могу предложить вам хорошую охоту, в наших реках много рыбы. О, я понимаю, они не такие большие, как ваши реки, – добавил он, улыбнувшись Пирсу. – Мы можем еще раз съездить в Лондон, и я покажу вам… – Он поймал взгляд Амелии и смущенно замолчал. – Господи, я опять забыл. Я, наверное, буду соблюдать траур, а потом женюсь.

– Ну, женитьба-то не помешает тебе развлекаться, – заметил Николас, подмигивая ему.

Увидев устремленный на него неодобрительный взгляд Амелии, он подхватил кружку эля.

– Впрочем, вы, Майлс, человек серьезный, – вздохнул Тимоти. – Сомневаюсь, чтобы у вас нашлось время составить мне компанию.

Взглянув на Кэролайн, Майлс сказал:

– Напротив, я нахожу ваше общество очень приятным. Согласитесь, что существуют два типа людей. Такие, как мы с Пирсом, только навлекают на всех неприятности: И такие, как вы сами с Кэролайн, которые должны всегда жить, как она выразилась, на солнечном свете.

Тимоти восхищенно посмотрел на него.

– А сегодня как раз солнечный день! – весело воскликнул он. – И по крайней мере, вас не повесили. Так выпьем же за свободу!

Они подняли кружки. В этот момент во двор въехала группа всадников.

– Стражи порядка, – заметил капитан, взглянув в окно. – На этой территории орудуют контрабандисты. Полгода назад солдаты нашли на сеновале десять бочек с французским бренди. Но вряд ли они снова найдут запрещенный товар на том же самом месте.

Подковы зацокали по булыжнику, звякнуло железо, когда всадники спешились. Голос хозяина заглушили громкие команды и проклятия, грохот тяжелых сапог по каменному полу трактира. Дверь гостиной широко распахнулась. В комнату вошел офицер, вытягивая шпагу из ножен, за ним следовали два человека с поднятыми мушкетами.

Капитан со стуком поставил свою кружку, расплескав эль. С побагровевшим от возмущения лицом он требовательно спросил:

– Что это значит?

Офицер не обратил на него внимания:

– Кто из вас Майлс Куртни из Виргинии?

У Кэролайн перехватило дыхание, и она привстала. Майлс отодвинул стул и поклонился.

– Что вам угодно? – спросил он ровным, как всегда, голосом.

Офицер удивленно воззрился на Майлса, затем вновь обрел уверенную осанку и четко объявил:

– Именем короля, я пришел вас арестовать!

– По какому обвинению?

– Предательство и подстрекательство к бунту.

Кэролайн в ужасе вскрикнула. Испуганный Пирс изо всех сил вцепился в ее юбку. Капитан тяжело поднялся и уперся кулаками в стол.

– Этот джентльмен мой племянник, сэр, – загремел он. – А я имею честь быть офицером его величества.

– Тогда вам лучше помолчать, сэр, – небрежно ответил офицер. – Вашей карьере не послужит на пользу родство с предателем.

Капитан треснул кулаком по столу, отчего посуда задребезжала.

– Как вы смеете! Предупреждаю вас…

Амелия схватила его за руку. Майлс двинулся к выходу.

– Капитан Пенуорден никоим образом не сочувствует моим политическим взглядам, – твердо сказал он. – Его преданность и верность престолу непоколебимы. Что же касается меня, то я отвергаю обвинение в измене. Но я готов идти с вами и предстать перед судом. Вы наверняка потребуете у меня шпагу.

Офицер снова уставился на него, озадаченный таким спокойствием. Затем, словно впервые заметив присутствие дам, он небрежно поклонился им:

– Прошу прощения, леди. Меня предупредили, что преступник может оказать сопротивление.

Очнувшись от потрясения, Кэролайн возмущенно воскликнула:

– Мне кажется, сэр, произошла какая-то ошибка. Мистер Куртни джентльмен, а не какой-нибудь бандит.

Офицер одобрительно посмотрел на нее:

– Вам повезло, сэр, что у вас такая защитница. – Он протянул руку за шпагой Майлса.

Пирс вскочил и побежал, огибая стол.

– Нет, нет! Я не дам вам забрать его! С вами буду драться я, если Майлс не хочет.

Оттолкнув рукой дула мушкетов, он бросился под ноги офицера. Возмущенный помехой, тот отшвырнул мальчика ногой. Майлс ринулся на помощь. Солдат тут же прижал его с стене, приставив к горлу кинжал. Пирс поднялся и вновь ринулся в атаку.

– Папа! Тимоти! – в отчаянии закричала Кэролайн.

Капитан изрыгнул проклятие и с силой оттолкнул стул. Тимоти опередил его и выскочил вперед, вытаскивая шпагу из ножен.

Вспыхнул огонь, и раздался оглушительный выстрел. Грохот выстрела оглушил Кэролайн, и она зажала уши ладонями. Комната наполнилась дымом. Сквозь дым она увидела, как люди застыли, словно статуи. А около ее ног лежал Тимоти, по его синему камзолу расползалось красное пятно, а в голубых глазах застыло удивленное выражение. Не веря своим глазам, она упала рядом на колени.

– Господи, господи… – Она задохнулась слезами. – Я не хотела, я не хотела, прости меня!

Кэролайн положила голову Тимоти себе на колени и без конца окликала жениха по имени, чувствуя, как холодеет его рука, как тускнеет свет в голубых глазах. Он пытался что-то сказать. Она наклонилась поближе и услышала несколько слов:

– Ты позвала меня, Кэролайн.

На мгновение он стиснул ее пальцы, потом голова его упала, и он обмяк у нее на коленях. В отчаянии она прижимала его к себе, отказываясь верить, что он умер, пока ее корсаж не намок от крови. Вокруг звучали какие-то голоса, двигались люди. Несмотря на ее сопротивление, кто-то поднял ее. Комната стала кружиться перед ее глазами. Она закрыла глаза, чувствуя, что сознание покидает ее. В следующее мгновение ее поглотила душная темнота и она упала без чувств.

Глава 9

Кэролайн казалось, что она пытается вынырнуть на поверхность моря. Когда наконец ей удалось вырваться из темноты, она поняла, что лежит в своей кровати. Она медленно обводила взглядом стены, гобелены, знакомые резные статуэтки, плимутский фарфор. Ничего не изменилось. Может, ей просто приснился страшный сон?

В комнате было так тихо, что сначала девушка подумала, что одна в комнате, но тут увидела у окна свою мать, голова которой склонилась над шитьем.

Кэролайн села, но сейчас же закрыла глаза от внезапного приступа головокружения. Она прильнула к Амелии, которая подбежала к ней, и, когда комната снова остановилась, тревожно спросила:

– Мама, что произошло? Мне… мне трудно вспомнить.

– Ты заболела, дитя мое. Должно быть, у тебя уже поднимался жар, когда мы выезжали из Лондона, а потом столько всего произошло…

Кэролайн отодвинулась, внимательно вглядываясь в лицо Амелии, когда та красноречиво замолчала.

– Значит, мне это не приснилось? – прошептала она. – Это произошло на самом деле. Тимоти?

Амелия прижала дочь к себе и ответила чуть дрогнувшим голосом, пытаясь скрыть свои чувства:

– Тимоти похоронили два дня назад, а лорда Бренкомба через день после него.

Кэролайн вскрикнула, как от физической боли, и спрятала лицо на плече матери.

– Это из-за меня, – говорила она между рыданиями. – Я позвала его на помощь. Но я не хотела, чтобы он…

– Выхватил шпагу и бросился на офицера? Мы никогда не узнаем, почему он это сделал. Это было совершенно на него не похоже; думаю, он на время просто потерял голову.

– Это было какое-то безумие! На что он надеялся, выступив против трех вооруженных людей, не умея владеть шпагой?

Амелия вздохнула:

– Мы даже догадаться не можем, что происходило у него в голове. Может, вид мальчика…

Кэролайн высвободилась из объятий матери и устремила взгляд в окно.

– Нет, это потому, что я его позвала. Я хотела только, чтобы он оттащил Пирса, но, должно быть, он подумал… Я позвала его на помощь точно так же, как тогда на берегу реки, когда он спас девочку. Это я убила его, как будто выстрелила из ружья.

– Нет, дитя мое, нет. Ты не должна упрекать себя.

– Но это так, – слабо сказала она.

В душе Кэролайн воцарилась мертвящая пустота, в сердце затаилась тоскливая боль, которая только и ждала, чтобы напасть на нее. Пытаясь отодвинуть этот момент, она спросила:

– Что с Пирсом?

– Он здесь, в Трендэрроу.

– А с папой?

– Он вернулся в Лондон.

Она больше не могла терпеть и задала вопрос, который мучил ее:

– А что с Майлсом?

Амелия сжала ее холодные пальцы.

– Его заключили в Ньюгейт. Поэтому твой отец и вернулся в Лондон.

Смертельно побледнев, Кэролайн в отчаянии выдохнула:

– Но его не повесят? Мама, они поступают с изменниками ужасно жестоко. Но ведь Майлс не изменник! Он не желал причинить зло королю. Он только хотел обратиться к правительству. Да, он иногда неосторожно высказывался, доверял крамольные мысли бумаге, но…

– Боюсь, он доверил бумаге как раз самые свои безрассудные мысли. Отец говорит, что в том письме Майлс писал о своем намерении вернуться в Виргинию и поднять вооруженное восстание.

У Кэролайн вырвался отчаянный крик. Амелия заставила ее выпить приготовленную микстуру на травах й снова уложила.

– Я не стала бы говорить тебе об этом, дитя мое, но только ты еще больше волновалась бы от неизвестности. Постарайся успокоиться. Имя твоего отца имеет вес в обществе, у него есть друзья, которые ему помогут. Кроме того, здесь находятся мистер Франклин, лорд Чэтхем и Эдмунд Берк, они будут хлопотать за Майлса. В конце концов, Юстас всего лишь банкир.

– Юстас? – переспросила Кэролайн. – Значит, за всем этим стоял мистер Хардэйкр?

– У нас с отцом на этот счет имеются сильные подозрения.

– Мама, а мы можем вернуться в Лондон? Я могу чем-нибудь помочь Майлсу?

Амелия печально покачала головой:

– Ничем дитя мое, только молитвой. Думаю, женщины только это и могут делать: ждать и молиться. А теперь постарайся уснуть. Отдых поможет тебе восстановить силы.

Для чего ей восстанавливать свои силы? Чтобы встретить известие, что Майлса повесили? Чтобы посмотреть в глаза леди Бренкомб и прочесть в них немое обвинение? Чтобы на каждом шагу ей слышался смех юноши, одетого в голубое? Тимоти так боялся смерти! Только вчера… Или это было неделю назад? Он сказал: «Смерть, особенно насильственная, вызывает во мне отвращение и ужас». И она навлекла на него этот ужас. Он упал у ее ног, с раной в груди и с удивлением в глазах, потому, что она позвала его на помощь. Ее товарищ, так редко отваживающийся принимать самостоятельные решения, без колебаний бросился навстречу опасности по мановению ее руки. Кровь Тимоти обагрила ее платье, на нее легло бремя вины, которое будет угнетать ее до конца дней. Она, только она виновата в его смерти. Он безгранично доверял ей, а она готова была его предать. Несмотря на данное Тимоти обещание, она пыталась заставить Майлса полюбить себя.

Кэролайн уткнулась лицом в подушку и горько заплакала, молча и не чувствуя облегчения от слез. Амелия сидела рядом, держала ее за руку и гладила по волосам, но ничем не могла ее утешить.

Силы Кэролайн постепенно восстанавливались. Каждый день приносил ей новые силы, и, наконец, она спустилась в гостиную. Лекарство, которое давала ей Амелия, вызывало у девушки дремоту, таким образом смягчая неизбежный переход к действительности. Она неосознанно цеплялась за это сумеречное состояние, не желая сталкиваться с болью, тревогой и… с Пирсом.

Мальчик явно ее избегал. При встречах он быстро ей кланялся, осведомлялся о здоровье и, как только чувствовал, что может уйти, тут же исчезал. Чтобы хоть немного облегчить боль собственного приговора, она стала винить Пирса и за смерть Тимоти, и за арест Майлса. Если бы мальчик так не хвастался, Юстас Хардэйкр никогда бы не услышал про Майлса, у него не было бы причин преследовать его. Если бы он не набросился на того офицера, Тимоти сейчас был бы жив. Она разговаривала с мальчиком только в тех случаях, когда вынуждена была это делать, и предпочитала отделываться односложными замечаниями.

– Что с ним будет? – спросила она у матери. – Он останется здесь… пока не освободят Майлса?

– Это уж решать твоему отцу. Мальчик стал очень тихим и не причиняет никакого беспокойства. Но ему нужно учиться. Когда ты наберешься сил, ты сможешь с ним заниматься.

– Нет! – возразила Кэролайн. – Я не хочу иметь с Пирсом ничего общего. Он причинил слишком много бед.

Амелия с удивлением посмотрела на нее. Помолчав, она тихо сказала:

– Сегодня я получила письмо от твоего отца.

Кэролайн подалась вперед, сердце ее было готово выскочить из груди.

– Что он пишет?

– Очень мало. День суда еще не назначен. Очевидно, в таких делах часто бывают проволочки. Отец навестил Майлса в тюрьме и говорит, что тот чувствует себя хорошо.

– Он не передал никакой записки?

– Нет, только выразил сожаление, что принес нашей семье столько беспокойства.

– Я думала, что он напишет мне что-нибудь.

– По словам отца, Майлс считает, что ты никогда не простишь ему горе, которое из-за него перенесла.

Кэролайн встала и нервно заходила по комнате.

– Если бы он не появился в нашем доме, Тимоти был бы жив и бедный Бенджамен тоже. И папа отдыхал бы летом здесь, в Трендэрроу, вместо того, чтобы заниматься этим ужасным делом в Лондоне.

– А ты?

– Я была помолвлена и сейчас занималась бы приготовлениями к свадьбе и чувствовала себя такой же счастливой, как в день своего рождения.

Амелия опустила свое шитье.

– Ты обманываешь себя, дитя мое. На твой чистый небосклон набежала тучка сомнения, но слишком маленькая, чтобы ее распознать. Появление Майлса только открыло тебе глаза.

– Если бы он не приехал, – упрямо настаивала Кэролайн, – мы с Тимоти могли бы быть счастливы. И если у меня и были небольшие сомнения, они бы улеглись.

– Если! – резко воскликнула Амелия. – Это бессмысленное слово ни к чему не ведет. Майлс приехал. И ты узнала, что может по-настоящему значить для человека любовь. Хотя это принесло тебе боль и страдания, ты не можешь ничего изменить. В сожалении нет будущего.

Кэролайн уныло сказала:

– Будущего вообще нет. Просто надо жить день за днем.

Амелия встала прямая и суровая рядом с дочерью.

– Ты болела, поэтому я была с тобой терпелива. Теперь болезнь существует только в твоем воображении. Ты думаешь только о себе. А думаешь ли ты о своем отце, о Майлсе, которого ты якобы любишь… И о бедном мальчике, которого ты так старательно избегаешь? Тоскуешь ли ты о Тимоти? Разве мало того, что мы ходим в трауре, который он так ненавидел, чтобы ты еще мучилась чувством вины? Я достаточно долго старалась тебя утешить. Но теперь настала твоя очередь взять на себя эту роль.

Она собрала шитье и с каменным лицом вышла из комнаты. Кэролайн, пораженная и глубоко задетая, уставилась невидящим взглядом в окно, где пышно цвели великолепные розы, испуская дивный аромат. Вот на этой дорожке она стояла с Майлсом и рассказывала ему о юноше в голубом, который всегда был таким жизнерадостным фантазером и так любил разные шутки…

В небе над голубятней порхали белокрылые голуби. Как часто она заглядывала в эту голубятню, разыскивая своего дружка, или в туннель, где Майлс самоуверенно заявил: «Я никогда не дал бы себя схватить».

Но он сдался без малейшего сопротивления. Поклонившись, ни разу не повысив голос, он предложил забрать у него шпагу, спокойно отказался от свободы.

Она закрыла руками лицо. В Трендэрроу больше не было покоя. Дом и сад полнились воспоминаниями, в комнатах ей слышался смех Тимоти, она различала его голос в саду. Даже часовня…

Кэролайн подняла голову и сложила руки под подбородком. Тропинка в часовню усеяна камнями, и назад придется подниматься по крутому подъему, а она после болезни еще ни разу не покидала дом. Но мать, которая выходила ее с младенчества, сказала: «Болезнь существует только в твоем воображении».

Кэролайн взяла плащ и незаметно вышла из дому. В саду было тихо, если не считать неугомонного щебета птиц и монотонного жужжания пчел. Ноги ее были еще слабыми, и раза два она споткнулась. Дойдя до часовни, она немного постояла, опираясь на стену, вспоминая… Затем толкнула дверь.

На каменном полу стоял на коленях Пирс с низко опущенной головой. Плечи мальчугана вздрагивали. Раздававшиеся в тишине отчаянные рыдания ошеломили девушку, и она застыла как вкопанная. Сердце у нее сжалось и вдруг расширилось так, что едва не разорвалось. Она шагнула вперед и упала на колени рядом с мальчиком.

– Пирс! Дорогой мой!

Тот посмотрел на нее глазами, полными слез, в которых плескалось глубокое отчаяние. Она обняла мальчика, а он положил голову ей на плечо, снова превратившись в маленького ребенка, впервые столкнувшегося с горем, которое не в силах пережить один. Она подняла взор на алтарь и почувствовала, что силы вновь возвращаются к ней, что ее дух оживает и она готова встретить новые трудности.

Ровно через неделю возвратился из Лондона капитан. Кэролайн проверяла арифметические задачи, которые задала Пирсу, когда они услышали подъезжающую к дому карету. Они переглянулись, затаив дыхание, и, схватившись за руки, бросились бежать через двор к воротам. Они ждали, чувствуя дрожь друг друга, пока карета не подъехала ближе. Внезапно вспыхнувшая надежда тут же угасла, когда на землю спустился один капитан.

Кэролайн протянула к нему руки:

– Папа, как приятно видеть тебя. Ты привез… хорошие новости?

– Я привез новости, – мрачно сказал капитан. – Хотя хорошие они или плохие… – Он поймал тревожный взгляд побледневшего Пирса, застывшего в нескольких шагах. – Не бойся, мальчуган. Майлса не повесят. Тайбэрн-Три не для него.

Пирс с трудом перевел дыхание и заявил с оттенком ранее свойственной ему бравады:

– А я об этом и не думал, сэр. Даже британское правительство не может быть таким несправедливым.

Кэролайн, которой не терпелось забросать отца вопросами, заметила, что он слегка покачнулся и провел рукой по лбу. Она взяла его под руку.

– Папа, ты выглядишь таким усталым. Мы не будем приставать к тебе с расспросами, пока ты не усядешься в свое любимое кресло со стаканом портвейна.

Капитан похлопал дочь по руке:

– Я вижу, ты кое-чему научилась у своей матери. Где она?

– У реки, пошла навестить заболевшего рыбака. Она скоро вернется.

Они вошли в дом, Пирс принял шляпу капитана, стащил с него сапоги, нашел домашние туфли и придвинул низкую скамеечку ему под ноги. Не успел капитан усесться, как тут же появился однорукий Томас с бутылкой вина и стаканами. Капитан, вытянув уставшие ноги, шумно вздохнул:

– Как хорошо снова оказаться дома и знать, что за тобой поухаживают после тяжелой дороги. Квартира, которую я снял в Лондоне, оставляла желать лучшего, но после дома лорда Бренкомба, где хозяйствовал Тимоти… – Он осекся, покраснел и виновато взглянул на Кэролайн: – Прости, дорогая. Никак не могу привыкнуть…

– Понимаю, папа. Я тоже по временам… – Она закусила губу, не в силах продолжать.

Капитан смущенно кашлянул и обратился к Пирсу:

– Ты учишься ремеслу лакея, мальчик мой?

Пирс вытянулся:

– Вообще-то нет, сэр. Я только хотел выразить вам свою благодарность.

Единственный глаз капитана округлился от удивления.

– В самом деле? Это что-то новенькое. Черт, ты говоришь в точности, как Майлс. «Вообще-то нет, сэр. Вы неправильно меня поняли, сэр. Я только хотел повторить, что не желаю зла королю». Вот так он говорил в суде. Как его ни подстрекали, не смогли вырвать у него ни одного резкого слова, ни одного проклятия. Час за часом он отвечал им в своей медленной манере, от которой можно было сойти с ума. И в результате теряли терпение его обвинители, а не он. Он был так спокоен, будто произносил речь на Ассамблее у себя в Уильямсбурге, а не боролся за свою жизнь в английском суде.

«Боролся за свою жизнь». Кэролайн вдруг ясно осознала смысл этих слов. Так вот как он предпочел сражаться – словами, публично, так, чтобы мог просить за свое дело, как и за свою жизнь. Она закрыла глаза, всем своим существом желая оказаться в здании суда, передать ему все силы, которые у нее есть. Но разве капитан не дал ясно понять, что сила Майлса в нем самом? Даже в тюрьме, писал ей отец из Лондона, Майлс отказался от более удобных условий, которые мог получить благодаря своему состоянию, и предпочел жить в камере с остальными заключенными, помогая им всем, чем только мог.

Вот Тимоти действительно нуждался в ее поддержке, но Тимоти умер. А Майлс уедет домой и исчезнет из ее жизни, он уже это решил.

Девушка пыталась забыть о своем разочаровании и радоваться его оправданию, но в голове вертелась главная мысль: больше она Майлса не увидит. Он для нее потерян, как если бы его продолжали держать в тюрьме.

В комнату вошла Амелия, шурша черным шелковым платьем, и, нагнувшись, поцеловала мужа в щеку.

– Извини, что не могла встретить тебя, дорогой. Ты выглядишь таким уставшим. Кэролайн, ты, наверное, замучила отца своими вопросами?

Капитан взял ее за руку и улыбнулся:

– Думаю, тебе нужно было бы стать учительницей. – Увидев, что она нахмурилась, быстро добавил: – Я хотел сделать тебе комплимент, дорогая. Ребята были очень терпеливыми. А теперь, когда ты пришла, я расскажу все подробно.

– Но, папа, – воскликнула Кэролайн, – разве ты этого еще не сделал? Ты описал, какое хорошее впечатление произвел Майлс. Ты сказал, что его сочли невиновным и отпустят на свободу.

Капитан одним глотком осушил свой стакан.

– Этого я не говорил, дитя мое.

Услышав его тон, увидев выражение лица, она вся похолодела. Только теперь девушка поняла, что причиной резких морщин, пересекших его лоб, и потускневших глаз была не только усталость от дороги. Она опустилась на пол рядом с ним и положила руки ему на колени.

– Папа? – еле выговорила она.

Николас глубоко вздохнул и накрыл ее руки своими.

– Я сказал, что Майлса не повесят, но не сказал, что отпустят на свободу.

Пирс вскочил на ноги. Рука Амелии крепко стиснула руку мужа. Она тихо спросила:

– Что же тогда с ним будет?

Избегая смотреть на жену, капитан угрюмо сказал:

– Он находится в Ньюгейтской тюрьме. Его приговорили к трем годам заключения.

– Я не хочу ехать домой! – заявил непримиримо Пирс.

– Если ты намерен стать солдатом, – сурово сказал ему капитан, – то должен научиться исподнять приказания без всяких возражений.

– Но я еще не солдат. И меня ждут неприятности, когда я приеду домой, а Майлса рядом не будет, чтобы…

– Черт, так ты мужчина или тряпка? – загремел капитан Пенуорден. – Я надеюсь на тебя, мой мальчик. Если ты слишком боишься порки…

– Боли я не боюсь, сэр! – возразил Пирс. – А боюсь языка матери, как и мой отец.

Капитан хлопнул себя по колену и разразился хохотом.

– Вот оно что! Значит, у вас дома бабье царство? Так было бы и в доме Кэролайн, если бы… – Он шумно закашлялся, искоса взглянув на дочь, которая подшивала рубашку Пирса. – Что ж, этого не изменишь, – поспешно добавил он. – Это желание Майлса, да и я думаю, что тебе лучше вернуться в Виргинию на том судне, на котором должен был уехать он. Я написал твоему отцу, и Майлс кое-что приписал, объясняя твое поведение. Ты был глупым несмышленышем. А с каким мальчишкой такого не случается? Да еще когда мой племянник, твой крестный отец, забил тебе голову своими опасными идеями…

– Это идеи здравые, сэр, потому-то Майлс и находится в тюрьме.

– Майлс сидит в темнице, потому что оказался слишком наивным и доверил свои мысли бумаге. Это было очень, очень неразумно. Когда письмо зачитали в суде, я подумал, что надеяться больше не на что. Хорошо еще, что лорд… один член правительства, – поправился он, снова кинув взгляд на дочь, – заявил, что в письме Майлса не говорится, против кого он собирается поднять оружие. Вполне может быть, что речь идет о французах или индейцах, предположил этот джентльмен. А у Майлса хоть на этот раз хватило ума воздержаться от возражений. Поэтому его отправили в тюрьму только за подстрекательство к бунту. Знаешь, мой мальчик, если бы все высказывали свои мысли вслух или допустили, чтобы секретные письма попадали в руки врагу, то расстреливать пришлось бы каждого второго. Вот так! Надо уметь держать язык за зубами.

Кэролайн подняла взгляд:

– Папа, а ты не сердишься на Майлса за то, что он вовлек тебя в столь неприятное дело?

Капитан вытянул вперед уставшие ноги.

– Я уже начал закисать здесь, в Трендэрроу. И, кроме того, мне было интересно посмотреть, как начнут развиваться события. Я никогда не принадлежал к тем, кто резко меняет курс, чтобы избежать борьбы. Ну и, признаться, ничто меня так не восхищает, как смелость.

Кэролайн грустно напомнила ему:

– Тимоти тоже был храбрым, но ты им не восхищался.

Капитан смущенно сказал:

– Тимоти, упокой Господи его душу, был иным. Он бросился на твою защиту, не раздумывая, как и Пирс, который начал драку, увидев, что Майлса хотят арестовать. Майлс – смелый человек, без промедления идущий навстречу опасности, ему бы, правда, неплохо было научиться тактике ведения боя, но это придет с годами. В суде он хладнокровно, пункт за пунктом, выкладывал обвинения против правительства, которые невозможно было оспорить. По существу, его аргументы были подтверждены лордом Чэтхемом и мистером Франклином, а также письмом Эдмунда Берка. И поскольку он говорил спокойно и убедительно, не упомянув ни одного из своих товарищей по имени и не высказав ни единого упрека в адрес губернатора Виргинии, он многих привлек на свою сторону. Я знаю, что сейчас в кофейнях и клубах только и говорят о несправедливостях, допущенных по отношению к американским колонистам.

Пирс радостно воскликнул:

– Значит, сэр, в конце концов, вы на нашей стороне!

Капитан покачал головой:

– Нет, дорогой, это не так. Я офицер флота его величества, и если мне дадут под командование корабль и прикажут войти в Джеймс-Ривер и разнести в куски верфи моего племянника, мне придется это сделать.

Мальчик испуганно вздрогнул. Кэролайн сказала:

– Папа тебя дразнит, Пирс. Он больше не выйдет в море.

Капитан вздохнул:

– Ты права, моя дорогая. Только новая война с Францией может заставить командование вспомнить о старом одноглазом моряке.

Покраснев, Пирс неуверенно сказал:

– Я… Я хотел бы, чтобы вы были на нашей стороне, сэр, и командовали нашим кораблем, а я бы служил под вашим началом.

Николас сдвинул парик и почесал голову.

– Черт побери, мальчик, ты же хотел быть солдатом. Жизнь матроса тяжела, Пирс, Порой с морем приходится сражаться так же, как и с коварным врагом. Но зато, – сказал он, хлопнув себя по колену, – в море тебе нечего бояться женского языка. – Он захохотал.

– Папа, постыдился бы ты, – укоризненно сказала Кэролайн. – Можно подумать, что мы с мамой только и делаем, что пилим тебя.

– Ну, меня-то Бог миловал, – усмехнулся он. – Майлс наверняка сейчас мне завидует. Бьюсь об заклад, он многое дал бы, чтобы променять тюремную камеру на Трендэрроу и твое общество. Хотя поначалу ты с ним и ссорилась, он здорово к тебе привязался. Он всегда спрашивал о тебе, когда я приходил к нему в тюрьму.

Низко склонившись над шитьем, Кэролайн спросила:

– Папа, а женщинам позволяют навещать заключенных?

– Да, конечно. Но я бы не советовал. И Майлс этого не хотел бы, я уверен. Думаю, ему было бы неприятно предстать перед тобой в тюремной робе. Кроме того, его единственное желание – уберечь тебя от дальнейших несчастий, он хочет, чтобы ты забыла…

– Он знает, что это невозможно. По-моему, он не сделал ничего дурного, кроме… – Девушка замолчала, увидев удивленные взгляды отца и Пирса, не ожидавших ее столь пылкого тона.

Отец встал и положил руку ей на плечо.

– Тогда будет лучше, моя дорогая, если ты напишешь ему об этом. Потому что ему кажется, будто ты никогда не простишь его из-за тех неприятностей, которые он на тебя навлек. – Он повернулся к Пирсу: – А теперь, мой мальчик, мы отправимся по реке в Плимут и встретимся там с капитаном Майклмором, который любезно согласился доставить тебя в Америку на своем корабле.

Кэролайн снова принялась за шитье. Действительно ли она простила Майлса? Неужели в душе она все еще винит его в своих несчастьях, в смерти Тимоти?

Заключенный в сырой темной камере среди настоящих преступников, думает ли Майлс о ней? Винит ли ее или вспоминает с любовью? Мечтает ли о встрече с ней или она вовсе не занимает его мысли?

Нет, не Майлса следовало винить в смерти Тимоти. Она, только она в ней виновата. Да, она пытается ослабить свое горе, навещает больных, приносит еду старикам, деньги нуждающимся. Она нанесла визит леди Бренкомб, стараясь утешить ее как могла, занимается с Пирсом уроками. Единственный человек, которому ничем нельзя помочь, – это Майлс. Ее Майлс…

Отложив шитье, Кэролайн прошла в библиотеку. Сидя за бюро, она вспоминала его лицо, голос, прикосновение ласковых губ. Затем она взяла перо и стала писать.

Глава 10

Лес пожелтел, ветви могучих деревьев облетели и обнажились. Под ногами тихо шуршали опавшие листья. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь криками неизвестной водяной птицы, кружившейся над болотом. Кэролайн потянула на себя тяжелую дверь и вошла в холодный полумрак часовни. Первоначальное тяжелое горе по Тимоти прошло, тревога за Майлса при мысли о его страданиях превратилась в тупую, отчаянную боль.

Три года заключения казались Кэролайн целой жизнью. Она расспрашивала отца об условиях жизни в тюрьме, о подробностях каждодневного существования Майлса, о пище, людях, с которыми он сидел в одной камере. Капитан очень сдержанно отвечал на ее вопросы, и по одному этому она уже догадывалась об ужасах жизни Майлса. Если бы только она могла его увидеть, заверить, что постоянно думает о нем, что ее любовь становится все глубже и сильнее, а вовсе не умерла. Но он этого не хотел. Во всяком случае, так она думала. Он не написал ей ни слова из Ньюгейтской тюрьмы. Трижды она писала ему, старательно подбирая каждое слово на случай, если письмо окажется в чужих руках, но так, чтобы он все понял, читая между строк. По временам она твердила себе, что Майлс больше не любит ее, что будет лучше, если она попытается его забыть, ведь он советовал ей как-то это.

Но, стоя на коленях в этом тихом убежище, Кэролайн понимала, что скорее забудет солнце и луну, чем изгонит из своих мыслей человека, который стал частью ее существа. Будущее с ним казалось невозможным. А без него – печальной и безрадостной дорогой в тумане, как путь через лес в ноябрьских сумерках. Три года будут тянуться в пустоте и безнадежности, прежде чем она узнает, что ждет ее впереди. Три года, которые она должна посвятить своим родителям, матери Тимоти и молитвам за Майлса, поскольку больше, кажется, ему от нее ничего не нужно. Когда он выйдет из тюрьмы, ей будет двадцать один год. Но даже если бы ей был восемьдесят один, она не могла бы чувствовать себя более опустошенной, чем сейчас.

Кэролайн встала, зябко повела плечами от сырости, перекрестилась и неторопливо вышла из часовни. Она почти так же хорошо, как Амелия, научилась владеть своими чувствами. С отцом она была всегда внимательна и весела, не желая усугублять его печаль. Только стены этой часовни и полог над ее кроватью, имей они дар речи, могли бы рассказать о ее слезах и об отчаянных молитвах.

Когда она поднималась по крутой тропинке, колючая ветка зацепилась за ее черный плащ, напомнив ей, что скоро наступит Рождество. Праздник в Трендэрроу! Какие счастливые воспоминания пробуждали эти слова! В камине горят большие поленья, на столе блюдо с жареной индейкой, пудинг. Столовое серебро и хрустальные бокалы таинственно мерцают при свечах. Дом постепенно наполняется друзьями, которые пренебрегли ужасными дорогами, чтобы встретить в Трендэрроу Рождество. Звучит оживленная музыка, шумный капитан громогласным басом приветствует очередных гостей и распоряжается слугами, весело бросающимися выполнять его приказания. Тимоти… Рядом с ней всегда был Тимоти, верный друг и приятель. Они забирались, держась за руки, на чердак и в дырку на потолке наблюдали за джентльменами, собравшимися за карточным столом. Восхищенно прислушивались к рассказам Полли, которая размахивала руками и с пафосом описывала слугам роскошь украшений и бальных платьев дам: А ночью они в одних ночных рубашках потихоньку крались на кухню и выпрашивали у повара какой-нибудь лакомый кусочек. Когда она послушно усаживалась за клавикорды, Тимоти вставал рядом и переворачивал страницы нот, после чего веселил домашних своими неистощимыми шутками.

Но в этом году в Трендэрроу не будет ни гостей, ни музыки, ни танцев, ни песен. Черные, траурные одежды, слуги, разговаривающие приглушенными голосами, – эхо былого счастья. Смех Тимоти умолк навеки. Тимоти больше нет, он умер, исчез, вознесся в Царство Божие. А она и Майлс живы.

Может, именно поэтому они и должны страдать? Несмотря на решимость Майлса, все-таки он многих вовлек в свои дела. Он стал причиной двух ужасных смертей и был брошен в тюрьму как враг короля и правительства. Он нарушил покой в Трендэрроу, заставил страдать ближних, у нее были все причины ненавидеть его так же, как у отца – запретить произносить при нем имя племянника. Но капитан часто говорил о Майлсе, и в голосе его слышались уважение и жалость. Что же до нее… Она напишет ему еще раз, несмотря на его глубокое молчание, приготовит ему какой-нибудь подарок к Рождеству, чтобы он знал, что она не забыла, не покинула его.

Кэролайн была уже около голубятни, когда услышала, что отец зовет ее. Услышав нетерпеливый голос, она подхватила юбки и побежала. Дрожащими от волнения руками она открыла калитку. На террасе стоял отец, окруженный слугами. На минутку она остановилась, чтобы отдышаться, в ужасе думая, что произошло какое-то несчастье.

Николас Пенуорден снова принял вид командира корабля. Но парик его съехал набок, а в руке он держал письмо. Подчиняясь давно усвоенной привычке, Кэролайн встала на цыпочки и поправила ему парик.

– Папа, в чем дело? Что случилось?

– Что случилось? Что случилось?

Он обхватил ее за талию и закружил ее вокруг себя, как будто она была маленькой девочкой. Слуги радостно засмеялись.

– Я скажу вам, мисс, что случилось! – задыхаясь, воскликнул он и поставил ее на место. – Этот мятежный негодяй, мой племянник, будет освобожден!

– Хотелось бы мне, – сказал капитан с нарочитым раздражением, когда в гостиной появилась Амелия, – чтобы ты присутствовала в тот момент, когда у меня есть новость, которой я хочу поделиться. Теперь мне придется рассказывать все в третий раз.

– В этом нет необходимости, дорогой, – успокоила его Амелия. – Не успела я войти в дом, как меня буквально оглушили потрясающей новостью.

Капитан Пенуорден надул губы.

– Слуги могли бы предоставить это мне, – пожаловался он, как разочарованный ребенок.

Амелия с обычным для нее спокойствием села и сложила руки на коленях.

– Я знаю только о том, что Майлса должны освободить. Прошу тебя, расскажи, как это произошло.

Капитан, к которому сразу вернулось хорошее настроение, взял в руки письмо.

– Мистер Бенджамен Франклин оказался настолько любезным, что сам сообщил мне об этом. Это человек трезвого образа жизни, пьет только воду, представляешь? И вот в таком порядочном человеке Майлс нашел верного друга. Франклин приложил немало усилий и все свое влияние, чтобы добиться освобождения Майлса. Но решающее слово было не за ним…

Кэролайн больше не в силах была молчать.

– Мама, ты никогда не догадаешься! В дело вмешался сам губернатор Виргинии, здорово, правда?

Отец выразительно кашлянул.

– Прости, папа, – пробормотала Кэролайн, опустив голову, но не смогла скрыть улыбку и радостное волнение.

– Действительно, это сделал лорд Данмоур, – продолжал капитан. – Известие о суде над Майлсом и о его заключении в тюрьму достигло Америки. Оно вызвало бурю возмущения и манифестацию в его поддержку. Губернатор написал письмо лорду Норту с просьбой обратиться к королю за помилованием. Он предостерег, что достаточно искры, такой, как эта новость, чтобы все тринадцать колоний поднялись на восстание. – Капитан опустил письмо. – Кажется, наконец-то лорд Норт прислушался к голосу разума и за одну неделю получил аудиенцию у короля. Так что, в конце концов, можно считать, что Майлс вытащил счастливый билет.

Кэролайн вскочила со стула.

– Мама, ну разве это не замечательно?

– Действительно, весть невероятно радостная! И как ты думаешь, что теперь станет делать Майлс?

Капитан взглянул на жену из-под нависших бровей.

– Майлс перенес в тюрьме горячку и только сейчас начал поправляться. Это тоже сообщил мне мистер Франклин. Ему нельзя сразу пускаться в путешествие.

– Ты хочешь, чтобы он приехал сюда? – послушно спросила Амелия и посмотрела на дочь, отметив ее раскрасневшееся лицо и радостный блеск серых глаз. Она понимающе вздохнула. – Хорошо. Я с радостью встречу его, хотя, мне кажется, со временем ты пожалеешь о своем приглашении.

Он озадаченно поинтересовался:

– Почему это я пожалею?

Амелия встала и подошла к окну раскрыть ставни.

– Когда-то я думала, что он приехал, чтобы забрать себе Трендэрроу. Но он хочет гораздо большего, поверь мне. – Она помолчала, нервно сжав руки. Выражение ее глаз было строгим, голос резким. – Да, привези его сюда, Николас, если ты хочешь счастья нашей дочери. Николас, привези Майлса в Трендэрроу, прошу тебя.

– Не надоело тебе целыми часами простаивать у окна? – в отчаянии в который раз повторила Амелия. – Ничего удивительного, дитя мое, что ты стала такой бледной, ведь ты уже две недели не выходишь из дому. Отец сказал, уезжая в Лондон, что привезет Майлса не раньше чем через несколько недель. А может, тот и вовсе не приедет… – В этот момент Кэролайн с таким ужасом посмотрела на мать, что та сдалась: – Да нет, конечно, приедет. Только надо подготовиться к тому, что он сильно изменился. Надо принять во внимание, что он только что перенес серьезную болезнь и еще очень слаб. Можно подумать, что мы готовимся принять коронованную особу, а не мятежника.

– Мама, ты говоришь так горько. Я думала, что Майлс стал тебе нравиться.

– Нравиться? Что ты имеешь в виду? Разве можно относиться дружелюбно к вору, который крадет у тебя счастье? И я должна открыть объятия этому иностранцу, который отнимет тебя у нас, увезет так далеко, что мы никогда больше не увидимся?

Кэролайн была поражена болью, звучавшей в голосе матери.

– Мама, но этого может не случиться. Я сама даже не осмеливаюсь об этом мечтать. Майлс был непреклонен в отказе взять меня с собой в Виргинию.

– Но месяцы, проведенные в тюрьме, должны были дать ему время передумать.

– Не думаю, мама, что это возможно. Ты же знаешь, он ни разу не ответил мне на мои письма.

– А тебе не приходило в голову, что он подвергал тебя испытанию? – Видя удивление Кэролайн, Амелия взяла дочь за руку. – О, так легко вообразить себя влюбленной в красивого мужчину, который умеет вскружить голову молодой девушке. Я подозреваю, что этого-то Майлс и опасается – что ты вообразила себе любовь, и только. Он наверняка решил, что, столкнувшись с трудностями, ты обнаружишь, что твоя так называемая любовь не что иное, как девичья фантазия. Его молчание дало тебе шанс подумать…

– Что я его действительно люблю, мама? Да, это правда, я люблю его по-настоящему.

– Я знаю, дитя мое. Думаю, Майлсу достаточно только взглянуть на тебя…

Кэролайн во все глаза смотрела на мать.

– Ты хочешь, чтобы я вышла за него замуж и покинула тебя и папу?

Амелия отвернулась, крепко сцепив пальцы.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. И твой отец, полагаю, поддержит меня…

– Мама, знаешь, что я вспомнила? В доме лорда Бренкомба я как-то раз доверила папе свои мечты, а он сказал: «Больше всего я хочу, чтобы ты вышла замуж по любви». Возможно, он уже тогда предвидел, что Майлс…

– Нет, не строй заранее воздушных замков, дитя мое, – предостерегла она Кэролайн, когда та попыталась обнять ее в восторге. – Могу обещать только одно – я помогу всем, чем смогу.

Плечи Кэролайн поникли.

– Мама,если Майлс попросит моей руки, как я перенесу расставание с тобой?

– После нашего расставания ты повернешься к прошлому спиной, а лицом к новой жизни, как когда-то Мэри Пенуорден. Она понимала, что ее ждет трудная жизнь. Но это не заставило ее свернуть с избранного пути, и ты знаешь, какое счастье нашла она в семейной жизни. И хотя мне предстоят бессонные ночи в тревоге за тебя, все равно я считаю, что лучше встретить опасность вместе с мужчиной, которого ты любишь, чем прожить всю жизнь здесь, в Трендэрроу, в одиночестве.

Кэролайн обняла мать и прижалась к ней щекой.

– Мама, как хорошо ты меня понимаешь. Может, это прозвучит грешно, но я никогда не грустила о смерти моей родной матери. Мне никогда не хотелось иметь другую мать, кроме тебя.

Амелия крепко прижала к себе дочь и поцеловала ее. Затем отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы, это так редко с ней случалось. Она высвободилась из объятий девушки и строго сказала:

– Полно, дитя мое. Мне нужно идти, меня ждут дела. Завтра, если будет хорошая погода, ты с Полли поезжай в Плимут, я тебе дам список вещей, которые понадобятся к приезду Майлса. Пора тебе уже выйти за стены дома.

На следующее утро небо было светло-голубым, погода обещала быть чудесной. Плавно скользя вниз по течению реки в лодке, Кэролайн почувствовала, что к ней возвращается способность быстро восстанавливать силы, радость при виде красоты долины, которую она не замечала со времени своего возвращения домой, и жажда приключений, которую она столько времени подавляла в себе. Вода, сверкающая под солнцем, не таила в себе угрозы. Военные корабли и крупные парусные суда, зимующие в гавани, выглядели надежными защитниками. Может быть, весной она взойдет по сходням на палубу одного из них, рука об руку с Майлсом…

Накупив всякой всячины, Кэролайн пообедала у друзей Амелии и направилась домой, пребывая в необычайно приподнятом настроении. У нее была давняя привычка: когда судно приближалось к берегу Трендэрроу, бросить взгляд на часовню, прилепившуюся на самом краю утеса. Для нее было своего рода хорошим предзнаменованием – увидеть сквозь деревья старинные каменные стены и крест на крыше.

Солнце уже спряталось за вершинами деревьев, но его последние косые лучи еще падали на маленькое строение. Кэролайн с любовью бросила взгляд на часовню, и в то же мгновение сердце ее забилось так сильно, словно хотело вырваться из груди. Она невольно вскрикнула. Полли схватила девушку за руку.

– Господь с вами, мисс, о чем вы только думаете? Вы же перевернете лодку!

– Неужели ты не видишь? – вскричала Кэролайн. – Там мистер Куртни, вон он, на тропинке около часовни!

Полли пристально посмотрела вдаль.

– Да, верно. Наберитесь терпения, мисс Кэролайн. Он непременно подождет вас.

Майлс приветственно снял шляпу, а девушка махала ему рукой, пока он не скрылся из вида.

Никогда еще лодочник не греб так медленно. Наконец Кэролайн покинула лодку, предоставив Полли позаботиться о покупках. Она словно ветер полетела по тропинке, которая шла вдоль берега реки. Как хорошо, подумалось вдруг Кэролайн, что она приближается к часовне со стороны реки, а не от дома, как в тот день, когда она ждала Тимоти, а повстречала Майлса.

Да, сейчас был декабрь, а не май. Солнце уже зашло, и лес вдруг почернел и негостеприимно закачал ветвями. На землю опустились сумерки.

Кэролайн остановилась в том месте, где тропинка начинала круто подниматься, ее возбуждение внезапно угасло, радость ожидания сменилась горькой болью. И все же, все же… Тимоти, который так любил радость и веселье, стал бы порицать ее за эту надежду на будущее? Она беспомощно прошептала:

– Я никогда не хотела тебя обидеть. Я позвала тебя, но не для того, чтобы ты погиб…

Девушка ясно вспомнила выражение его глаз, когда он лежал у нее на коленях. В них не было тоски, только любовь и всепрощение. Она сама возложила на себя вину за его смерть. С высокого каштана сорвался последний желтый лист и, вращаясь в воздухе, упал на ее плечо. Как будто Тимоти коснулся на мгновение ее плеча, а из молчаливого леса до нее донесся тихий голос: «Кэролайн, я сделаю все, чтобы ты была счастлива…»

Душа ее исполнилась величайшего спокойствия, и она двинулась дальше навстречу человеку, который ждал ее около часовни.

Майлс стоял в той же позе, в которой она впервые его увидела, – одной ногой опершись на изогнутый корень дуба. Он обернулся и поклонился ей с такой же серьезной почтительностью. Но губы его не улыбались, глаза таили печаль. Тяжелый плащ для верховой езды был забрызган грязью, лицо осунулось, волосы потеряли блеск, щеки запали, а под глазами темнели круги. Она заметила, что он с трудом выпрямился и в его внешности не было и следа самоуверенности, которая так задевала ее поначалу.

– Майлс, дорогой мой! – вскрикнула она, протянув навстречу ему руки.

Он не тронулся с места, лицо его оставалось бесстрастным. Он словно превратился в статую, темное, неподвижное изваяние.

Она неуверенно приблизилась к нему.

– Вы были тяжело больны?

– У меня была горячка, после которой я еще не оправился. Но это ничего.

– Мы позаботимся о том, чтобы вы окончательно выздоровели. Я и мама, мы сделаем все возможное.

– Здоровье мое вернется довольно быстро. Меня мучают мысли, терзают сомнения.

Голос его прозвучал так безутешно, что у нее больно сжалось сердце.

– Из-за Тимоти?

– Да, из-за него тоже. А еще из-за Бенджамена, дяди Николаса, Пирса. Но больше всего из-за вас. – Он отвернулся, сжав руки. – Что принес я тем, кого люблю, кроме смерти, бессонных ночей и горя?

– Полно, стоит ли себя так изводить? Прошлого не вернуть. У каждого своя судьба, на все милость Божья. А что касается меня…

Майлс поднял голову. Кэролайн увидела в его глазах отчаянную надежду и чуть не заплакала от счастья.

– Я люблю вас, Майлс, – нежно сказала она. – У меня было достаточно времени, чтобы все хорошенько обдумать и навсегда отказаться от своих детских фантазий. Я уже говорила вам, и это правда, что я ничего не боюсь. То, с чем пришлось в жизни столкнуться вашей маме, я тоже смогу преодолеть, если вы все еще любите меня.

– Кэролайн! – Он широко развел руками. – Да только мысль о вас и освещала мою жизнь в тюрьме. Вы дали мне надежду своим письмом. Вы писали о том, что ждете меня, и три года моего заключения казались вам всего тремя неделями.

– Но вы мне ничего не ответили. Я не получила ответа, Майлс!

– Потому что я сомневался в вас, да простит меня Бог. Вы ведь еще совсем ребенок и не знаете жизни, моя дорогая. Кэролайн, я слишком сильно вас люблю!

Пряча нетерпение, с которым она ждала этих слов, она спокойно спросила:

– И вы все еще хотите, чтобы я отправилась с вами в Америку?

Он взял ее лицо в свои руки и заглянул в глаза:

– Вы так сильно изменились, маленькая кузина. Я вижу это по вашему лицу, угадываю по вашему голосу. Неужели вы действительно готовы ехать со мной? – Неожиданно Майлс замолчал и, покачнувшись, приложил руку ко лбу. – Простите, но, кажется, я слабее, чем думал. Кэролайн заботливо сказала:

– Пойдемте-ка домой. Солнце село, и стало холодно и сыро. Впереди у нас долгая зима и целая жизнь, чтобы рассказать о том, что мы чувствуем друг к другу.

– Душа не замечает времени, – улыбнувшись, ответил Майлс. – Она хватается за мгновение. И есть иные способы прогнать холод, чем просто разжечь в камине огонь.

Он заключил ее в объятия. И на этот раз она оказалась в них без малейшего колебания.

Долина погрузилась в зимние сумерки. Шумели тростниковые заросли у реки. На толстый сук дуба опустились две вороны, громко каркая. Кэролайн счастливо улыбнулась. Вокруг них был Трендэрроу. Но теперь она понимала, что он был надежной гаванью, откуда можно отправиться навстречу новым горизонтам, и, возможно, однажды, если не зазвучат барабаны войны, она вновь вернется сюда.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10