Коснись меня огнем [Николь Джордан] (fb2) читать постранично, страница - 3

безжизненно лежащее тело среди каменных руин. Он перестал сопротивляться и вновь оказался в темном мире забвения, где боль не была такой острой…

— Пожалуйста, сеньор, не двигайтесь, а то опять будет больно. — Внезапно он проснулся от женского голоса. Сначала Джулиан не узнал темной комнаты, но плотный ночной воздух потеплел от пряного запаха любви, а лежащая на лбу прохладная ладонь стала хорошо знакомой за недели выздоровления. Вдова-испанка, его хозяйка. — Вам опять приснился тот сон, да? — Он прикрыл глаза, стараясь пропустить вопрос мимо ушей, отгоняя мучительные воспоминания. — О чем эти сны, vidamia, почему они так мучают вас? Кто такая Каролина? Вы часто зовете ее во сне.

Он не ответил, но унять мысли не сумел. Юная, красивая, неверная Каролина… Белокурая и синеглазая, как он сам. Как и он — знатного рода, выросшая в холе и неге, привыкшая к исполнению малейшей прихоти. Они были идеальной парой, пока их последняя размолвка не закончилась ее смертью…

Женщина рядом с ним с нежностью провела языком по его обнаженному плечу и обняла за талию. Нахмурясь, будто от ревности, она взглянула ему в лицо, ее темные глаза горели хорошо знакомым огнем.

— Я разгоню ваши кошмары, — пообещала она, прижимаясь к нему роскошным обнаженным телом и, несомненно, предлагая воспользоваться им.

Он не собирался овладеть ею снова этой ночью, но устоять перед вдовушкой не смог. Конечно, не с такой силой, не нависая над ней, потому что в этом положении сильно болело бедро. В отличие от Каролины у нее были черные волосы. Она помогала ему забыться хотя бы ненадолго.

Пилар вздрогнула и негромко вскрикнула, когда он перекатился на нее и вонзил свою напрягшуюся плоть меж ее широко раздвинутых ног, но глаза ее тут же расширились от удовольствия, и она начала двигаться в такт с Джулианом.

Он погрузил пальцы в ее черные волосы и стал глубоко входить в нее, то с силой прижимаясь, то отстраняясь, словно пытаясь изгнать дьявола из своей души.

Она ответно прижалась к нему, прерывисто стеная, и быстро достигла пика наслаждения, потрясенная до основания.

Он последовал за ней, испытав не меньшее потрясение. Джулиан тяжело дышал, его тело блестело от испарины. Содрогнувшись в последний раз, он припал к ней. Раненая нога горела огнем.

Такой натиск совсем не обидел ее. Пилар легко погладила ему спину, успокаивая и утешая, нашептывая слова любви своим мягким испанским выговором, пока он не скатился с нее и не простонал:

— Простите меня, querida.

— Мне не за что вас прощать. — Но вместо того чтобы уснуть у него под боком, она поцеловала его влажное от испарины плечо и выскользнула из постели, чтобы одеться. — Мне надо идти. Негоже слугам видеть меня в вашей постели.

Джулиан не стал задерживать ее.

Оставшись в одиночестве, он лег на спину и уставился в потолок, вспоминая события четырехлетней давности, приведшие его сюда. Убийство. Именно это слово произносили у него за спиной.

Ему не предъявили официального обвинения, разумеется, так как доказательств не нашли. Он был слишком богат, знатен и занимал слишком высокое положение в обществе, чтобы арестовать его по обвинению в убийстве на основании косвенных улик. Объявили, что смерть леди Линден стала результатом несчастного случая во время верховой прогулки, но слухи, поддерживаемые глубокой печалью ее любовника, не затихали.

Слухи, однако, имели под собой основание. Джулиан не смог опровергнуть их с чистым сердцем. Он был виновен. Он действительно убил жену.

В конце концов чувство вины измучило его. Чтобы наказать себя, он отправился на войну, купив чин в кавалерии и присоединившись к кампании в Португалии и Испании против вторгшихся туда войск Наполеона.

Безразличие к собственной судьбе и было причиной его решения пойти на войну, но по иронии судьбы это безразличие часто принимали за храбрость, а его безрассудные поступки объявлялись подвигами. Он был безжалостен к себе, но понял одно: в какую бы гущу боя он ни бросался, как бы быстро ни скакал, убежать от себя было невозможно. Он так и не сумел заполнить щемящую пустоту в душе. В жизни у него ничего не осталось. Ни радости, ни страсти, ни огня. Только сны о покойной жене. Только чувство вины…

Проснувшись, он зажмурился от яркого солнечного света, льющегося в комнату. Почувствовав знакомое прикосновение, он тихо застонал и прикрыл глаза от яркого света.

Уилл Террел, его денщик и камердинер, склонился над ним и, осторожно разбинтовав бедро, заворчал:

— Никогда не считал вас глупцом, милорд, но, похоже, ошибался. Рана опять открылась.

Джулиан закусил губу, чтобы не обидеть его резкостью. Он и правда вел себя прошлой ночью как идиот. У камердинера есть все основания упрекать его в неосторожности. Уильям спас ему ногу, отстояв ее у варварской полевой хирургии, да и потом выхаживал его в самое трудное время, когда Джулиан страдал от длительных приступов боли и впадал в забытье, кормил, делал перевязки, заставлял пить горькие травяные настои. Однажды