Пути Русского Богословия. Часть II [Протоиерей Георгий Васильевич Флоровский] (fb2) читать постранично

Прот. Георгий Флоровский

Пути русского богословия

Часть II На пути к катастрофе (Кризис церковной культуры)

Оглавление.

VI. Философское пробуждение.

1. Начало «великого ледохода» русской мысли.

2. Рождение «русского любомудрия».

3. Философский подъем тридцатых и сороковых годов.

4. Историософия русской судьбы.

5. Западничество в среде славянофилов.

6. Религиозные воззрения Гоголя.

7. А. С. Хомяков — идеолог славянофильства.

8. О месте и роли Церкви.

9. Три периода русской философии.

10. Религиозный кризис «возбужденных семидесятых».

11. Владимир Сергеевич Соловьев — трехчленная схема «вселенской теократии».

12. Николай Федорович Федоров — «блеск мечты не есть пламень благодати…»

13. Заключение.

VII. Историческая школа.

1. Общие предпосылки церковных преобразований.

2. Русская духовная журналистика и подготовка общественного мнения к восприятию церковной реформы.

3. Столкновение косности и мечтательности.

4. Новые попытки перевода Библии на русский язык.

5. Реформа духовной школы.

6. Начало научного осмысления Истории Церкви.

7. Исторический метод систематического богословия.

8. Влияние философского кризиса 60-х годов на богословие. Феофан Затворник и Иоанн Кронштадтский.

9. Религиозный кризис 60–70 годов. Лев Толстой, как зеркало русской интеллигенции.

10. Эпоха Победоносцева.

11. Проблематика христианской совести. Антоний Храповицкий.

12. Морализм в русском богословии. Михаил Михайлович Тареев.

13. Опыт антропологического построения богословской системы. Виктор Иванович Несмелов.

14. Заключение.

VIII. Накануне.

1. Время искания и соблазнов.

2. 90-е годы Соловьева. (От религиозной мысли к религиозной жизни).

3. Петербургские «Религиозно-философские Собрания» 1901–1903 годов.

4. Планы церковной реформы.

5. Религиозная философия начала века.

6. Заключение.

IX. Разрывы и связи.

1. Русская душа на роковом перекрестке. Завязка русской трагедии культуры.

2. Ересь новых гносимахов. Ненужное богословие.

3. Выпадение из богословского преемства — трагедия Русского Православия.

4. Кризис обличительного богословия. «Православие призывается во свидетельство».

5. Новое богословское исповедание.

6. Подвиг свидетельствовать, творить и созидать.

VI. Философское пробуждение.

1. Начало «великого ледохода» русской мысли.

Гегель очень выразительно описывал процесс философского пробуждения. В сомнении и муках выходит сознание из безразличного покоя непосредственной жизни, из «субстанциального образа существования», подымается над житейской суетой, — и мир оказывается для него мыслительной загадкой или вопросом. Есть свои времена и сроки для философских рождений. И не вообще наступает время философствовать, но у определенного народа возникает определенная философия. Такому пробуждению всегда предшествует более или менее сложная историческая судьба, полный и долгий исторический опыт и искус, — теперь становится он предметом обдумывания и обсуждения. Начинается философская жизнь, как новый модус или новая ступень народного существования…

Такое философское рождение или пробуждение, это распадение «внутреннего стремления» со «внешней действительностью», переживало русское сознание на рубеже двадцатых и тридцатых годов прошлого века…

Это был душевный сдвиг, прежде всего…

Приходит новое поколение, «люди тридцатых годов», — и все оно стоит под знаком какого-то беспокойства, какого-то крайнего возбуждения. «Паника усиливается в мысли», говорит Ап. Григорьев, [1] «и болезнь напряженности нравственной распространяется, как зараза». Это новое поколение чувствует себя в жизни как-то неуютно, точно не на месте. Лермонтов дал незабываемое изображение тогдашних душевных состояний, этой отравительной «рефлексии», какого-то нравственно-волевого раздвоения личности, не то тоски, не то грусти. Это был ядовитый сплав дерзости и отчаяния, безочарования и большой пытливости. И отсюда жадное стремление выйти из настоящего. Так от начала «критический» мотив приходит в философское самоопределение. И в разное люди того беспокойного поколения находили выход из этого неприютного настоящего, — кто в прошлое, кто в будущее. Кто готов был отступать назад, из «культуры» к «природе», в первобытную цельность, в патриархальное и непосредственное прошлое, когда, казалось, жизнь была героичнее и искреннее, («святое прежде» у Жуковского) — пастораль и «экзотическая мечта» характерны для той эпохи и на Западе. Другие уносились в предчувствиях небывалого будущего, вдохновенного и радостного…

Утопизм есть верная сигнатура [2] эпохи…