Невеста по заказу [Каролина Дэвидсон] (fb2) читать онлайн

Каролина Дэвидсон Невеста по заказу

Сьюзен Элизабет Дэвидсон – дочери и другу, чья вера в мать была постоянной поддержкой в то время, когда писалась эта книга.

Автор выражает особую благодарность д-ру Дэбби Дав-Кидд за ее помощь и любезно предоставленную информацию.

Но больше всего я благодарна мистеру Эду, так любящему меня!

Пролог

Двое мужчин работали слаженно, как пара лошадей, тянущих повозку с сеном.

Это были мускулистые и высокие фермеры с бронзовой от миссурийского солнца кожей. Их золотистые густые и длинные волосы свисали до плеч и явно нуждались в стрижке. Но главное сейчас – сенокос, а парикмахер мог и подождать.

Джеймс Тиллмэн усталым движением сильной руки отер выступивший на лбу пот.

– В следующий раз мы остановимся в тени попить, Джон, – сказал он напарнику, работавшему по другую сторону громоздкой деревянной повозки.

Джон посмотрел на старшего брата с усмешкой.

– Уже устал, старикан? – спросил он.

– Я не настолько стар, чтоб не поколотить тебя, – парировал Джеймс, сидя, как на насесте, на верхушке стога. Широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие, он воткнул вилы в сено и оперся на них.

– Знаешь, приятель, тебе придется изрядно побегать, прежде чем ты сумеешь меня поймать, – сказал Джон посмеиваясь. – Да и вообще я не уверен, что тебе это, дружище, удастся.

– Занимайся-ка ты сеном, мальчик, – произнес Джеймс тоном, который не одного смельчака заставил бы съежиться от страха. – И поторопись. У меня есть планы на сегодняшний вечер.

Джон на полпути задержал вилы, полные душистой люцерны, стараясь, чтобы трава упала в нескольких дюймах от места, где стоял брат. Он нахмурился и плотно сжал зубы.

– Ты еще не отказался от своих намерений, а, Джеймс? – тихо спросил Джон. – Она вполне может выбрать священника. В конце концов, он ведь взял на себя расходы на ее дорогу.

Джеймс высокомерно вскинул голову, что очень соответствовало его позе. Как древний викинг, он подставил лицо солнцу, и солнечные лучи заиграли в копне его золотых волос.

– Естественно, она предпочтет процветающего фермера зеленому юнцу, едва окончившему семинарию, – уверенно сказал Джеймс. – Я уже говорил его преподобию, что готов возместить ему все расходы.

– А что, если она кривонога и косоглаза? – хитро прищурившись, спросил Джон. Представляя себе подобную картинку, он улыбался все шире и шире.

– Мне нужна женщина, чтоб готовить и вести хозяйство, – парировал брат, властно взмахнув рукой. – И она вполне может справиться с этим, если у нее есть две ноги и она не слепая.

– А в постели ты будешь надевать ей на голову мешок, – поддразнивал Джон. – Конечно, если вы поместитесь вдвоем в одной постели!

Джеймс рассмеялся.

– Если она слишком толста, я быстро сгоню с нее жир, – хвастливо заявил он.

– …Кто бы мог подумать, что Тиллмэн будет выписывать себе женщину по почте.

Джон почесал шею в том месте, где несколько травинок прилипли к его потной коже.

– Ты бы лучше подумал, сможет ли она вырастить двоих детей, с которыми оставила тебя Сара.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Джеймса. На его щеках обозначились бороздки, оставленные пережитым горем.

– Она писала, что любит детей, – глухо произнес он, встретившись взглядом с братом.

Имя Сары отбило желание острить, и они оба почувствовали это.

– Я знаю, это слишком скоро – со времени смерти Сары прошло всего полгода, – пробормотал Джеймс.

– Она бы поняла…

Это не подлежало ни малейшему сомнению. Они оба знали, что та, кто была женой Джеймса, с радостью дала бы ему свое благословение.

– Если мы сейчас не отвезем сено в амбар, у меня не будет времени съездить в город, – сказал Джеймс.

Держа вилы наготове, он наблюдал, как Джон готовится бросить ему очередную порцию сена. Распределяя сено внутри повозки, Джеймс снова вошел в ритм работы.

Они трудились вместе с незапамятных времен, так что в их движениях чувствовалась слаженность. Их сильные мускулистые тела двигались в едином ритме. А золотистые волосы, казалось, светились в лучах полуденного солнца.

Подобрав сено вокруг повозки, Джон направился к брату. Джеймс кивнул и потянулся за вожжами, перекинутыми через перекладину на передке повозки. Затем щелкнул кнутом над спинами лошадей, и те, словно понимая, что путешествие не будет коротким, тотчас тронулись с места. Но по непонятной причине Джеймс остановил их. Вновь перебросив вожжи через перекладину, он потянулся за вилами.

Все произошло так быстро, что Джон не успел понять, как именно это случилось. Джеймс поскользнулся, вилы вывалились у него из рук и уткнулись зубьями в круп одной из лошадей. Обезумевшее от боли животное рванулось, пытаясь вырваться из упряжи, и Джеймс упал между копытами лошадей и нагруженной сеном повозкой.

Страх сдавил грудь Джона, у него перехватило дыхание. Не раздумывая, он бросился, чтобы усмирить, остановить фыркающих животных и добраться до брата, лежащего под колесом. Голубые глаза брата открылись и посмотрели на него с выражением безмерного удивления – сердце Джона разрывалось от горя.

– Джеймс… – простонал он. – Ну почему?.. О, Джеймс… – Его голос прервался.

Струйка алой крови потекла изо рта Джеймса, когда он, смертельно раненный, попытался заговорить. Но от боли так ничего и не смог сказать – сломанные ребра пронзили легкое и прокололи артерию. Жизнь покидала его, и, даже если он что-то и говорил, его слова невозможно было расслышать.

С неба светило яркое солнце. Лучи его сверкали в потоках крови, истекавших из тела Джеймса Тиллмэна, умиравшего в поле всего в нескольких милях от Миль-Крика, штат Миссури.

Глава 1

Ее жизнь никогда не была особенно легкой. Но чтобы Лотти ни думала о своем будущем, она не могла себе представить того, что ждало ее на самом деле. Если бы не жесткое сиденье, она бы с удовольствием расслабилась и закрыла глаза, пряча их от ярких лучей заходящего солнца. Солнце било ей прямо в глаза, и Лотти приходилось щуриться.

Ее внимание привлекла небольшая живописная рощица, мимо которой они проезжали, но в следующий миг девушка вскрикнула – глубокая рытвина вернула ее к действительности, – да, эта поездка не слишком годилась для созерцания природы. Надеясь, что скоро утомительному путешествию придет конец, Лотти уперлась ладонями в сиденье и стиснула зубы.

Человек, управлявший лошадьми, игнорировал ее с самого начала. Ссутулившись, он сидел впереди, сжимая вожжи в своих корявых пальцах и, казалось, совсем забыл о присутствии Лотти. Кучер еще в городе окинул пассажирку критическим взглядом, когда она карабкалась на сиденье его фургона, а затем, едва они тронулись с места, и вовсе забыл о ней.

Генри Клаусон не скрывал своего отвращения к работе кучера, и мысль о том, что он должен отвечать за свою пассажирку и за сохранность ее скудного багажа, если и приходила ему в голову, то явно не доставляла удовольствия. «Он совершенно неотесанный», – подумала Лотти, когда возница, бросив на нее недружелюбный взгляд, кивнул, затем сплюнул на землю табачную жвачку и неохотно согласился захватить ее на обратном пути из города.

Лотти вздрагивала, когда западный ветерок, теребивший ленты на ее шляпе, бросал их ей на плечи. К тому же было довольно прохладно. Она думала о шали, которую накануне засунула в угол своей дорожной сумки и которая сейчас оказалась бы очень кстати. Но поскольку ей приходилось крепко держаться за сиденье, а сумка находилась в дальнем углу фургона, поиски шали превратились бы в рискованное занятие. Так что ей пришлось смириться с существующим положением вещей и надеяться на то, что не начнется дождь.

Фургон ехал, дребезжа, ехал уже более часа. Солнце исчезало за горизонтом, опускаясь между двумя пологими холмами, придававшими некоторый объем плоскому ландшафту. Справа потянулись ряды деревьев, словно приглашавших путника отдохнуть от созерцания однообразной равнины. Последние лучи заходящего солнца играли на поверхности воды, поблескивавшей в зарослях ив и зеленого кустарника.

– Приехали, – донесся спереди грубый голос.

Лотти сощурилась, всматриваясь сквозь полуприкрытые ресницы в расплывчатые белые очертания, вырисовывавшиеся в свете сумерек с подветренной стороны. Закусив нижнюю губу, она с беспокойством искала хоть какие-то признаки присутствия людей. Человек, сидевший впереди, сплюнул табачный сок, затем повернулся к ней лицом.

– Джеймс наверняка в сарае, возится с сеном, – проворчал он.

Возница кивнул головой направо, указывая на самое большое из строений, и Лотти стала вглядываться в сгущающуюся темноту. Она разглядела женскую фигуру, почти неразличимую в темном платье, сливающемся с вечерними тенями.

Лотти застыла в неподвижности. Что бы ни ожидало ее здесь, она была уверена, что хуже, чем в Бостоне, быть не может. Джеймс Тиллмэн считался респектабельным мужчиной. Вдовец с двумя маленькими детьми, он предлагал ей новую жизнь. Он предложил ей свое имя и кров. И, по словам местного шерифа, Джеймс Тиллмэн будет рад, если она все-таки согласится стать его женой.

Возница сжал вожжи в своем огромном кулачище, придерживая лошадей. Затем поднялся на ноги, бормоча проклятия, и сердито посмотрел на встречающую их женщину.

– Что ты здесь делаешь, Мод? – В его голосе звучало явное неодобрение.

– С Джеймсом случилось несчастье, Генри, – ответила женщина и склонила голову, с подозрением глядя на Лотти. – Кто это такая? – спросила она.

– По словам шерифа, мисс Лотти О'Мэлли. Шериф сказал, что Джеймс ждет ее.

Усталые глаза женщины моргнули, и она, пожав плечами, взглянула на Лотти.

– Так, значит, Джеймс все-таки сделал это? Действительно послал за женщиной с востока?

Лотти медленно кивнула. Она снова закусила губу и сплела пальцы на коленях. Пожилая женщина смотрела на нее с таким осуждением, что ей стало не по себе.

– Пастор принес письма от нескольких здешних мужчин, которые ищут себе жен, и я выбрала двоих, которые… – Лотти умолкла, обеспокоенная странным взглядом женщины.

– Мне очень не хочется сообщать вам это, мисс О'Мэлли, но вам сейчас лучше рассчитывать на второе предложение, – проговорила женщина ровным, лишенным всякого выражения голосом, словно уже давно израсходовала весь запас эмоций.

– Он передумал? – тихо спросила Лотти, чувствуя, как к горлу подступает комок.

Мод покачала головой:

– Сегодня днем Джеймса переехало повозкой. Его брат Джон попросил меня присмотреть за детьми. – Она указала в сторону дома: – Они сейчас там.

Лотти поежилась. Холодный ветер пробирал до костей. Наступающая темнота, стоическая поза женщины и молчание мужчины, который стоял, опершись на свой фургон, – все это производило какое-то жуткое впечатление.

– Он тяжело ранен? – с тревогой в голосе спросила Лотти. Ее блуждающий взгляд остановился, в конце концов, на сарае.

Мод тяжело вздохнула, и сердце Лотти заколотилось еще сильнее.

– Тяжелее быть не может, мисс. Джон собирается везти его в город.

– К врачу? – с надеждой спросила Лотти, но Мод покачала головой.

– Он мертв. Джон везет его к могильщику, – сказала она.

– Тебе надо возвращаться домой, Мод, – сказал спутник Лотти, обойдя лошадей и приблизившись к своей жене. – Я поеду в город с Джоном, а ты пригонишь фургон домой.

Лотти резко поднялась. Ее мысли смешались. Улетучились радужные мечты о браке с хорошим человеком, и теперь рядом были смерть и темнота. Лотти оказалась в безвыходной ситуации. С трудом, сдерживая слезы, она до боли впилась зубами в губу.

– Что же мне теперь делать? – прошептала она, словно размышляя вслух.

– А с ней как быть, а, Мод? – спросил мужчина, бросив взгляд на девушку, бледное лицо которой выделялось белым пятном на фоне вечернего неба.

– Ну, здесь у нее не будет недостатка в работе, – фыркнула Мод. – Надо позаботиться о детях. Я собиралась забрать их к нам, но раз уж она здесь, пусть за ними и присмотрит.

Лотти вздохнула, и устало улыбнулась в ответ.

– Думаю, я справлюсь, – сказала она, вылезая из фургона и стараясь не запачкать о колесо платье, которое и так уже изрядно запылилось и помялось.

Забота о детях была для Лотти привычным делом. Ей казалось, что она может делать это даже во сне, ведь в конце концов именно уходом за детьми она и занималась в течение долгих лет.

– Джон должен заехать предупредить пастора, чтобы тот готовился к похоронам, – напомнила Мод, собираясь занять место, на котором раньше сидела Лотти.

– Вряд ли это получится. – Генри покосился на девушку, пытающуюся вытащить свои вещи. – Пастор уехал, – проговорил он с отвращением в голосе. – Сбежал сегодня утром…

– Он хотел жениться на мне, – перебила Лотти, цепляясь за свою последнюю надежду.

– Так за тобой посылали сразу двое? Ты предназначалась ему? – с интересом взглянув на девушку, спросила Мод.

Лотти кивнула:

– Преподобный Буш прислал мне деньги на дорожные расходы, но Джеймс… мистер Тиллмэн написал мне, что женится на мне, если я не захочу выходить замуж за пастора.

– Куда он уехал? – спросила Мод и понимающе кивнула, когда Генри пожал плечами. – Исчез в неизвестном направлении, – тихо пробормотала она. – В любом случае для тебя лучше было выйти замуж за Джеймса, – изрекла Мод, глядя на Лотти.

– Похоже, что я вообще ни за кого не выйду замуж. – Лотти старалась, чтобы ее голос не дрожал, пыталась сдержать набегавшие слезы, пока не найдет укромный уголок, чтобы там выплакаться. Хуже уже ничего быть не могло, думала она в отчаянии. Смерть Джеймса Тиллмэна являлась достойным завершением этого кошмарного дня. Она была отвергнута дважды, хотя Джеймс Тиллмэн сделал это не по своей воле.

– Проходи в дом, – посоветовала Мод. – Там полно дел, тебе найдется, чем заняться до возвращения Джона. Помоги ей отнести вещи, Генри.

Не говоря ни слова, мужчина собрал все коробки, а Лотти несла сумку, в которой лежала почти вся ее одежда. Она направилась к небольшой веранде в передней части дома.

Дверь открылась внутрь, царапая пол, и на пороге, в свете горевшей в доме лампы, появились два маленьких силуэта. Одетая в домотканую рубашку маленькая девочка стояла босиком на полу, поджав одну ножку и уперев ступню в голень. Она держалась своими маленькими пальчиками за руку старшего брата. Мальчик был одет в комбинезон, из которого уже вырос. Рубашку он заправил кое-как. Мальчик старался держаться вызывающе, но Лотти перехватила его взгляд – взгляд испуганного ребенка, который пытался держаться мужественно перед лицом неизвестности.

– Я могу позаботиться о Сисси, – сказал он тоненьким, чуть дрожащим голосом.

– Я тоже так думаю, – согласилась Лотти. Она немного подождала, дав ему время рассмотреть себя. – Мне некуда сейчас идти. Можно я войду? – спросила она.

Сисси опустила на пол вторую ножку и теснее прижалась к брату.

– Впусти ее, – прошептала она сквозь слезы.

Сердце Лотти сжалось. Она была тронута горестным выражением детского личика. Девушка без колебаний ступила на веранду и, опустившись на колени, раскрыла объятия. Светловолосая малышка помедлила всего несколько секунд и бросилась к ней. Глаза Лотти встретились с глазами мальчика. Он разжал губы и, кивнув ей, произнес:

– Можете заходить.

– Возьми эти вещи, парень, – сказал Генри, ставя багаж Лотти на единственную ступеньку веранды.

– Да, сэр, – быстро отозвался мальчик, обходя Лотти и сестру, чтобы взять коробки и ветхую дорожную сумку.

Лотти поднялась, держа девочку на руках и прижимая к себе. Ее правая нога зацепилась за торчавшую из пола доску, и она чуть не упала. Чудом, удержавшись на ногах, девушка сделала несколько шагов, направляясь к ближайшему стулу. Усевшись, она с облегчением вздохнула. Малышка обхватила руками ее шею, спрятав личико у нее на груди.

Мальчик тем временем заносил в дом вещи. Ему пришлось сделать два захода, прежде чем он справился с этим.

– Мэм? – позвал девушку Генри.

– Да, – ответила она, отрывая взгляд от покоящейся у нее на груди детской головки и покачиваясь на стуле, чтобы успокоить девочку.

Генри мрачно смотрел на нее, стоя в дверях.

– Мод уезжает домой, а я еду в город с братом Джеймса. – Он мотнул головой, указывая куда-то себе за спину.

Посмотрев в указанном направлении, Лотти различила силуэт еще одного мужчины.

– Что я должна делать? – спросила она. Взволнованная всем происшедшим, Лотти никак не могла собраться с мыслями.

– Кто это?

Эти слова, прозвучавшие коротко и зло, заставили Лотти всмотреться в темноту, где стояла высокая фигура. Человек вышел из темноты и ступил на освещенную веранду, глядя на девушку из-за спины Генри. Черты его лица казались необычно резкими.

Фигуры мужчин на мгновение слились воедино, затем снова разъединились, и в дверном проеме появился незнакомец.

– Кто вы? – прорычал он. На этот раз его вопрос был адресован девушке, сидящей в центре неубранной комнаты.

– Лотти О'Мэлли, – спокойно ответила она, прижимая к себе девочку, хнычущую у нее на груди.

– Полагаю, вы и есть заказанная невеста? – Мужчина окинул ее взглядом, в котором сквозило презрение. Его губы растянулись в усмешке, когда он смотрел на ее шляпку.

Искра гнева вспыхнула в ее груди. Украшенная цветами и лентами, темно-синяя шляпка была ее единственной экстравагантной вещью, единственным ярким пятном в гардеробе, а этот человек, очевидно, насмехался над ней.

– Вы сможете приготовить еду для детей? – спросил он с сомнением, критически оглядывая ее хрупкую фигурку.

– Я умею готовить, – ответила Лотти, с трудом сдерживая свои чувства.

Глянув в глаза мужчины, она поняла, что он ей не поверил. Она вскинула подбородок и поднялась со стула, опустив малышку на пол. Девочка стояла рядом, цепляясь грязными ручонками за ее юбку.

В этот долгий день надежды Лотти уже не раз сменялись горькими разочарованиями. Сначала она перенесла изнурительное путешествие по пыльной и ухабистой дороге, затем ей пришлось утешать двух горюющих детей, и вот вдобавок ко всему на нее набросился этот… этот мужчина, который хотел знать, умеет ли она готовить. А ведь она одна, без посторонней помощи готовила пищу в приюте для девочек «Новая надежда».

Ее подбородок поднялся еще выше, она подбоченилась и одарила неотесанного мужлана своим самым хмурым взглядом.

– Я готовила в течение долгих лет, дольше, чем вы можете себе представить! – заявила Лотти, и глаза ее вспыхнули – впервые за последние месяцы.

Лотти стояла очень прямо перед его недоверчивым взглядом. Он пожал плечами, как будто слова ее, в общем-то, не имели особого значения.

– Главное, чтобы они не умерли с голоду до моего возвращения, – сухо проговорил он. – Я должен отвезти брата к могильщику.

Когда он отвернулся, Лотти закрыла глаза. Она ведь совсем забыла, что Джеймс Тиллмэн был его братом. Этот человек видел смерть брата, он вез его тело с поля домой, переживая утрату, а она показывает ему свой характер.

Краска залила лицо Лотти. Она сделала неуверенный шаг по направлению к двери, чтобы посмотреть, как он уходит. Он неожиданно обернулся, и их взгляды встретились. В его затуманенных печалью глазах уже не было явного презрения к ней.

– Заприте на ночь дверь, – сказал он. – Если я успею вернуться сегодня, то заночую в сарае.

Глава 2

Мальчика звали Томас. Ему было всего семь лет, но последние события заставили его быстро повзрослеть. Лотти наблюдала, как он осторожно подкладывает поленья в печь, как перемешивает угли, поддерживая огонь.

– Это необходимо делать, мэм, – пояснил он, вытирая ладони о свой поношенный комбинезон. Его русые, с золотистым отливом волосы были давно не стрижены. Одна прядь прилипла ко лбу, вспотевшему от жара печи. С торжественным выражением на лице он сказал, что работа окончена, и Лотти заметила промелькнувшую в его глазах мальчишескую гордость.

– Спасибо тебе, Томас, – бодро сказала она, пытаясь преодолеть наваливающуюся на нее усталость.

Присев вместе с Сисси, Лотти допустила ошибку. Ее тело, подвергшееся суровому испытанию во время езды по ухабам, требовало отдыха. Более всего ей сейчас хотелось лечь в кровать, которая занимала один из углов в большой комнате. Но Лотти прекрасно знала, что пища никогда не готовится сама по себе и ее должен кто-то приготовить.

Лотти готовила с тех пор, как смогла дотянуться до края плиты в приютской кухне. Голодные дети не давали ей сидеть без дела – три раза в день ей приходилось проявлять всю свою изобретательность, чтобы наполнить их желудки.

– А ты можешь сварить овсянку? – робко спросила Сисси, грустно глядя на нее из-под спадающих на лоб растрепанных волос.

– А ты любишь овсянку? – спросила Лотти.

Но одного взгляда внутрь грубо сколоченного буфета было достаточно, чтобы понять: запас продуктов в доме практически иссяк, и у нее просто нет другого выбора. «Овсянка», конечно, звучит не слишком вдохновляюще, но на худой конец сойдет и она, тем более, если дети ее любят.

– У нас осталось немного изюма – можно положить его в кашу, – предложил Томас, сидевший в противоположном углу комнаты. – Еще я могу принести кусок свинины из бочки.

Лотти бросила на него благодарный взгляд.

– Хорошая идея, – подхватила она с энтузиазмом. – Томас, у нас будет поздний ужин.

Осматривая дом, Лотти поняла, что Джеймс Тиллмэн был заботливым отцом семейства. Его жене, конечно, приходилось носить воду из колодца на улице, но в доме имелась раковина, куда можно было слить воду. У одной из стен стояла блестящая черная плита, а рядом буфет, на полках которого она обнаружила много посуды и столовые приборы.

Дом был довольно большим для поселенца: имелся чердак, на который вела массивная деревянная лестница. Мебели было немного, но она выглядела добротно. Около камина стояли два стула с самодельными сиденьями. Скамеечка для ног, сколоченная из небольших дощечек, была обтянута той же тканью, что и сиденья стульев. Здесь чувствовалась заботливая рука женщины, на которой женился и которую впоследствии похоронил Джеймс.

Должно быть, она умерла не очень давно, решила Лотти, вспомнив о полудюжине банок с законсервированными продуктами, которые она нашла на полках. Однако легкий налет запустения, лежавший на жилище, свидетельствовал об отсутствии женщины в настоящее время.

Ознакомившись с обстановкой, Лотти решительно вскинула голову. Она обдумывала список дел на следующее утро, когда в дверях появился Томас со свертком в руках.

– Вот, я принес, – задыхаясь, сказал он. Очевидно, мальчик проделал весь путь в темноте бегом. Он протянул ей кусок свинины, завернутой в холщовую тряпку, и она одобрительно улыбнулась, принимая сверток у него из рук.

– Если теперь ты мне найдешь еще и нож, я отрежу кусок и поджарю его, пока варится овсянка.

Вода в старом котле уже закипала, и Лотти бросила в нее две горсти овса. Вкусно запахло свежей пищей – это было непривычно для нее. В приюте ей приходилось предварительно отмывать и отчищать продукты от плесени, прежде чем начать готовить.

Джеймс Тиллмэн был хорошим хозяином…

Снова внезапная боль, боль утраты пронзила ее. Она думала о несправедливости судьбы, лишившей два юных существа обоих родителей. Лотти всеми силами пыталась побороть слезы, застилавшие ей глаза. Достаточно тяжело потерять мать, потеря же еще и отца оказалась просто сокрушительным ударом.

Свинина шипела и шкворчала на сковороде, в котле тихонько побулькивала овсянка. Лотти проворно двигалась между плитой и буфетом, сервируя стол. Сисси, пристроившись на одном из трех стульев, стоявших вокруг стола, смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

Тихо, не дожидаясь подсказки, Томас взял кувшин и скрылся за дверью, оставив ее приоткрытой. Он направился в небольшой сарайчик, находящийся примерно на полпути к амбару. Через несколько минут он появился, неся в руках кувшин, наполненный молоком. Мальчик попытался закрыть за собой дверь, зацепив ее ногой, но дверь не закрылась, так что ему все-таки пришлось повернуться и аккуратно закрыть ее.

– Запереть на засов? – спросил он, поставив кувшин на стол. – Уже совсем стемнело, а дядя Джон вряд ли вернется скоро. – Его голос дрожал, когда он произносил последние слова.

Лотти стиснула зубы, глядя, как мужественно этот ребенок переносит свалившееся на него горе. Страдание было написано на его лице, глаза, затуманенные болью, смотрели печально, но он держал боль внутри себя, не давая чувствам вырваться наружу. Мальчик то и дело поглядывал на свою сестренку, как бы оберегая ее взглядом. Он часто смотрел и на Лотти, готовый в любую минуту помочь ей в приготовлении ужина.

– Ваш дядя живет с вами, Томас? – спросила Лотти, переворачивая аппетитное и ароматное мясо и осторожно отступая назад, чтобы не забрызгать жиром платье.

– Нет, мэм, – ответил он. – Его дом недалеко отсюда, ближе к городу.

Лотти нахмурилась, напрягая память.

– Но я не видела другой фермы по пути сюда. Кроме тех, что находятся около самого Миль-Крика, – медленно проговорила она.

Томас подошел ближе, глядя на шипящее, на сковородке мясо, наполнявшее жилище соблазнительными запахами.

– Его дом стоит подальше от дороги, у реки. До него около мили, и он за холмом, так что его нельзя увидеть с дороги, – объяснил мальчик, облизывая губы и с жадностью вдыхая ароматы пищи.

Лотти улыбнулась, понимая его нетерпение. Ее ноздри также трепетали, когда она вдыхала аппетитный аромат жареного мяса.

– Можно накрывать на стол. Томас, ты не поможешь сестренке вымыть руки?

– Да, мэм, – ответил мальчик.

Он стащил Сисси со стула и отвел ее к умывальнику. Затем взял тряпочку, лежавшую на краю ящика, и опустил ее в кастрюлю с водой, которая стояла в раковине. Намочив тряпку, мальчик принялся протирать крохотные пальчики Сисси. Он осторожно проводил куском грубой холстины по ее личику, делая легкие мазки там, где раньше оставили след уже высохшие ручейки слез.

– Томас, мне же больно! – протестовала малышка, сморщив нос, кривя губки и всячески стараясь уклониться от умывания.

– Я же осторожно, Сисси, – терпеливо уговаривал сестру Томас, оттирая пятно с ее подбородка.

Сисси с трудом терпела эту процедуру, ее губы были надуты, глаза зажмурены. Лотти отвернулась, чтобы спрятать невольную улыбку при виде такой детской терпеливости. На какое-то мгновение она увидела, какой могла бы стать ее жизнь, если бы был жив Джеймс Тиллмэн, а она бы стала его женой. И с грустью подумала о том, что эти дети могли бы стать ее детьми, а этот дом…

Лотти встряхнула головой, отгоняя подобные мысли. «Мечты – пустая трата времени, – любила говорить мисс Конклин в приютской кухне. – Всегда ожидай от жизни худшего – таким путем тебе удастся избежать разочарования». Это было лишь одним из ее убеждений, которые вбивались в голову Лотти в течение многих лет.

Девушка наполнила тяжелые миски горячей, дымящейся овсянкой, по краям мисок выложила набухшие изюмины. Сисси вскарабкалась на стул и уселась, поджав под себя ноги – так ей было удобнее тянуться к еде. Томас, сложив перед собой руки, подал предостерегающий знак сестре, потянувшейся за ложкой в кувшине. Лотти с некоторым запозданием села на свое место и сложила ладони у подбородка. Прикрыв глаза, она застыла в раздумье.

– Мэм? – вопросительно посмотрел на нее Томас.

Лотти наклонила голову и помедлила мгновение. Что могла она сказать? Какие слова были бы уместны в этом доме, где счастье оказалось таким хрупким? В доме, где двое маленьких детей лицом к лицу столкнулись со смертью…

Слова всплыли в ее памяти, и она произносила их тихим голосом, механически повторяя то, что в детстве слышала от пастора по три раза в день:

– …благодарим Тебя за то, что Ты ниспошлешь нам. Аминь.

Дети повторили за ней последнее слово и уже без дальнейшего промедления потянулись к ложкам. Лотти также приступила к трапезе, наслаждаясь запахом овсянки и сравнивая ее с кашей, которой питалась, когда была ребенком. Жидкая и водянистая, скупо приправленная снятым молоком – пожертвованием от местного бакалейщика, делавшего масло для продажи, – такую кашу обычно и подавали детям на завтрак в приюте.

– Обожаю изюм, – с набитым ртом сказала Сисси.

– Папа купил его, когда продал излишки урожая кукурузы, – объяснил Томас. – Еще он купил желтый сахар и немного чаю.

– Ваш папа любил чай? – поинтересовалась Лотти, ей не часто приходилось пить чай, и этот напиток был для нее редким удовольствием.

– Не-а, он больше любил кофе. Но мама всегда пила чай. Она его нам тоже давала. С молоком и с сахаром. – Мальчик сунул в рот ложку и огорченно пожал плечами. – Папа делал чай не так вкусно, но мы все равно пили. Нам не хотелось его огорчать.

– Может, попьем чаю за завтраком, если вы хотите, – предложила Лотти, меняя тему разговора.

– Я люблю чай, – заявила Сисси. – Я хочу попить его утром.

«Слава Богу», – с облегчением подумала Лотти. Сисси была очень жизнерадостным, неунывающим созданием, способным принимать заботу от незнакомого человека.

– Утром ты мне поможешь, – пообещала девочке Лотти. – Пока Томас будет заниматься другими делами, мы с тобой приготовим завтрак. – Лотти вопросительно взглянула на мальчика: – Какие у тебя домашние обязанности? Тебе потребуется помощь?

– Сюда приедет дядя Джон, – ответил Томас. – Мне надо будет только покормить кур и присматривать за ними в течение дня. Еще папа учил меня доить Рози, и я должен относить помои свиньям.

– Какие помои? – спросила Лотти. Кормление свиней представлялось ей крайне неприятной работой.

– Остатки молока и другой еды, какая есть в доме, – бойко объяснил Томас.

Насколько она себе представляла, пищевых отходов должно остаться совсем немного, явно недостаточно для свиней. Лотти думала об этом, пока дети очищали свои миски и облизывали с пальцев жир. После этого Сисси тяжело вздохнула.

– Я хочу спать, – сказала она. – Мисс Лотти, я очень устала.

– Тебе столько сегодня пришлось пережить, что это меня ничуть не удивляет, – едва слышно прошептала Лотти, быстро убирая со стола и складывая в раковину грязную посуду.

Она открыла бак, стоявший сбоку от плиты, и с облегчением увидела, что он полон. Очевидно, его наполнили еще рано утром. Маленьким ковшиком она зачерпнула воды, поднесла его к раковине и вылила на грязную посуду.

– Где у вас лежит мыло, Томас? – спросила она, пытаясь найти его на ощупь под раковиной.

– Вон там, – сказал он, указывая на стеклянную банку с клейкой серой массой.

Взяв немного мыла, она бросила его в воду, где отмокала посуда.

– Сейчас мы тебя умоем – и в постель, – сказала Лотти, поманив девочку пальцем и ласково ей улыбнувшись.

Маленькие ручки потянулись к девушке, и на сонном личике появилась кривая гримаска. Глубоко дыша, Сисси уткнулась носом в платье Лотти и удовлетворенно вздохнула.

– Ты хорошо пахнешь, – сонно пробормотала она.

– Это всего лишь мыло, вода и немного розового масла, – сказала Лотти, посмеиваясь.

За полчаса она управилась с мытьем посуды и уложила Сисси в ее кроватку на чердаке. Лотти отвергла предложение Томаса оставить на ночь топиться печь.

– Нам ночью будет достаточно тепло и без нее, – твердо сказала она. – Нет никакой необходимости расходовать дрова.

Дверь была заперта на засов, который плотно входил в скобы, вбитые в косяк.

Томас широко зевнул, направляясь к лестнице.

– Спокойной ночи, мэм, – сказал он. Поднявшись на вторую ступеньку, он с надеждой в голосе спросил: – Вы ведь будете здесь завтра, правда?

От взгляда мальчика что-то екнуло в груди у Лотти. Она чуть-чуть помедлила с ответом.

– Конечно, я останусь. И не уеду, пока я нужна вашему дяде Джону.

Джон Тиллмэн спал посреди благоухающего свежескошенного сена. Этим утром он вдыхал его запах, совсем не улавливая тонкого, как у изысканных духов, аромата.

Джон Тиллмэн не впервые ночевал в сарае у брата, на мягком сене, укутавшись в старое одеяло.

Но в это утро все было не так, как обычно. Подняв голову, Джон вновь услышал звук, разбудивший его, – мычание коровы, которую пора доить. «Рози – идиотское имя для коровы», – подумал он, нахмурившись. Но Сара предоставила право выбора детям, и Сисси без колебаний пролепетала это имя.

Сара… Прекрасная, недоступная женщина, которая стала женой его брата и матерью его же детей. Сара… воплощение спокойствия… воплощение сердечности… достойная стать ангелом, как говорил детям Джеймс Тиллмэн.

Джон Тиллмэн выбрался из-под одеяла и вскочил на ноги. Он редко позволял себе роскошь предаваться воспоминаниям о Саре. Но, несомненно, нынешним утром было бы большим грехом позволять себе это. Он должен изгнать ее из своих мыслей, из своей памяти, освободив место для Джеймса.

Он стиснул зубы, но боль еще сильнее сдавила его грудь, сдавила с такой силой, что ему стало трудно дышать. Он закрыл глаза, и перед ним снова ожила картина происшедшего: скрип повозки, низкий голос брата, грубые шутки, которыми они перебрасывались.

Еще раз он увидел: падают вилы, Джеймс теряет равновесие, толчок тронувшейся повозки – и лошади рванули с места, а Джеймс падает вниз…

Стон вырвался сквозь его сжатые губы – крик из самых глубин души. Он откинул назад голову, давая этому крику выйти наружу.

Рози снова забеспокоилась в своем стойле, и повседневные утренние обязанности заставили Джона на время забыть о боли. «Не время предаваться печали, надо заниматься делами», – решил он. Для начала следовало подготовить детей к тому, с чем им придется столкнуться сегодня. И, кроме того, была еще эта девушка, выписанная Джеймсом с востока.

Цветы и ленты на ее шляпе… Соблазнительные кудряшки на висках и маленький вздернутый подбородок, когда она так дерзко бросила ему вызов. От нее приятно пахло. Даже с расстояния четырех футов он уловил ее благоухание – тот легкий цветочный женский аромат, который вызвал в нем воспоминания о Саре.

«Она совсем не похожа на Сару, – отметил он про себя. – Не могу понять, о чем он думал… приглашая ее». Джон встал на цыпочки и потянулся. «Вероятно, она бы не приехала, если бы не предложение пастора. Это было бы хорошим местом для нее… Ее шляпка произвела бы впечатление, хотя…» Джон наклонился, чтобы заправить штанину в сапог, доходящий ему до середины икры. Затем он проделал ту же процедуру с другой штаниной. После чего заправил рубаху и водворил подтяжки на место.

«Преподобный Буш не увлекается безделушками, – подумал Джон, криво усмехаясь. – Строгий черный наряд безо всяких оборок больше соответствовал бы его вкусу. Какая жалость, что он не удосужился встретить свою невесту. – Он досадливо поморщился. – Это избавило бы меня от необходимости отвозить ее обратно».

Он стоял в широком дверном проеме сарая и смотрел, как на востоке поднимается из-за горизонта солнце. Облака были тонкие, розовые по краям и слишком высокие, чтобы нести в себе дождь. Джон обвел взглядом ряд строений, составлявших владения его брата. Ледник, зернохранилище, курятник, где даже сейчас куры громко кудахтали, объявляя о своих достижениях. Каменная коптильня была практически пуста. Много неоконченных дел, которые некому доделать…

– Ты не должен был умирать, Джеймс, – простонал Джон. Он прислонился лбом к дверному косяку, изливая в словах свое горе, свое отчаяние.

Ее разбудил голос с улицы. Раздавшийся вслед за ним настойчивый стук в дверь заставил ее сесть в кровати. Она с ужасом смотрела, как Томас отодвигает засов.

– Подожди, Томас, – запротестовала Лотти, натягивая на себя простыню по самое горло.

Мальчик посмотрел на нее через плечо и поднял засов.

– Это всего лишь дядя Джон, – успокоил он девушку.

– Но, Томас, я ведь в постели, – в отчаянии проговорила Лотти.

Дверь медленно открылась, и на пороге появился высокий мужчина, заслонивший собой дневной свет. Голубая рубашка подчеркивала ширину его плеч, темные подтяжки поддерживали штаны из грубого хлопка. Его лицо поблескивало от влаги, волосы были гладко зачесаны назад. Штаны мужчина аккуратно заправил в сапоги. Остановившись в дверном проеме, он вглядывался в полумрак комнаты.

– Время быть на ногах, – объявил он тем же суровым голосом, какой Лотти запомнила еще с прошлого вечера.

– Прошу прощения… – проговорила она хриплым со сна голосом.

– Дела не ждут лежебок, мисс О'Мэлли, – отрезал Джон Тиллмэн. – Вы сможете остаться здесь только в том случае, если ваше присутствие будет приносить какую-нибудь пользу.

Ее подбородок взметнулся вверх, глаза гневно сверкнули. Уже во второй раз за последние двенадцать часов этот человек вызывал у нее вспышку ярости. Она с трудом сдерживала гнев, переполнявший ее и готовый вырваться наружу. Но лучше промолчать, чем сказать глупость, как часто говорила мисс Кон-клин. В конце концов, воспитание взяло верх.

– Если вы выйдете на несколько минут, то я встану, – проговорила Лотти, стараясь не злить его, ведь ее положение здесь было слишком неопределенным.

– Я отвернусь, – сказал Джон тоном, не допускающим возражений.

Повернувшись лицом к выходу и оперевшись о дверной косяк, он ждал.

– Томас… – попросила девушка. Последовав примеру дяди, мальчик присоединился к нему, повернувшись спиной к Лотти.

Она выскользнула из постели и встала на коврик, предохранявший ее босые ноги от утреннего холода. Затем, порывшись в своей сумке, извлекла оттуда светло-серое платье и чистое нижнее белье. Быстро натянув панталоны, она надела нижнюю юбку, завязала ее на талии и, повернувшись спиной к двери, сняла ночную сорочку. Потом надела лифчик, завязала и заправила на талии под нижнюю юбку. Натянув через голову платье, расправила его. Ее пальцы торопливо застегнули пуговицы. Наконец, обернувшись, девушка посмотрела в спину человеку, стоявшему в дверях.

– Можете поворачиваться, – сказала Лотти, наклонившись, чтобы взять расческу из коробки, в которой она хранила предметы первой необходимости. Последнее, что ей оставалось сделать – это расчесать волосы. Сейчас они спадали ей на плечи спутанной копной, а отдельные пряди спускались до талии. Лицо же ее словно окружало светящееся облачко.

Мужчине, повернувшемуся к ней, представилось весьма соблазнительное зрелище. Не сознавая этого, она вскинула вверх руки, собрала волосы и перекинула их на одну сторону, собираясь расчесать их и уложить в прическу. Полные, крепкие груди соблазнительно вырисовывались под грубым хлопком ее платья, и Джон почувствовал шевеление в паху, когда его взгляд остановился на выпуклостях ее груди.

«У тебя давно не было женщины, Джон Тиллмэн», – подумал он. Если вполне невинные движения девушки смогли так подействовать на него в шесть часов утра, значит, он находился в неважной форме. Вне всякого сомнения, ему требовалась женщина… Джон скользнул взглядом по ее тонкой талии и бедрам. Затем его алчный взор снова уперся в ее грудь. И вдруг Джон обнаружил, что смотрит в ее испуганные глаза. По румянцу, вспыхнувшему на ее скулах, он понял, что она или очень смущена, или вот-вот сильно разозлится.

«Ну вот», – подумал Джон. Он хотел ее дико, необузданно. Вероятно, она привыкла к тому, что ее осматривают, и может покрутить попкой, чтобы приманить будущего мужа. «Заказные невесты в наши дни – лотерея», – напомнил себе он. Лестер с лесопилки чуть не попался на удочку одной такой штучки, которая, судя по ее письмам, была просто ангелом во плоти. Правда, она начисто забыла сообщить о том, что брюхата. Однако все обошлось, и в результате ее подобрал и женился на ней один из фермеров постарше. Были и такие, которые уже вышли из брачного возраста, хотя, по их словам, не так давно вступили в него. Но на западе, где женщин не хватало, они, несомненно, нашли место, где приземлиться и свить себе гнездо.

Видимо, и эта не слишком отличалась от них, хотя в данном случае здесь можно было, по крайней мере, не беспокоиться, что ей чересчур много лет. «Наверное, она ищет, где бы укрыться от скандала», – решил Джон. Он прищурился, осматривая ее с головы до пят.

Покрасневшая от смущения Лотти представлялась олицетворением невинности. Было это смущение истинным или притворным, не имело для него никакого значения. Так или иначе, она здесь не задержится надолго. Наверное, уже подумывает о том, чтобы поехать в город поискать третьего кандидата и попробовать на нем свои уловки. Циничная ухмылка появилась на его лице, когда он подумал о том, где она могла научиться всем этим движениям и жестам, подчеркивающим ее женственность. Тем временем девушка приступила к следующему этапу своего туалета.

Управившись с волосами – быстрыми движениями пальцев она заплела их в косу, – Лотти собрала волосы с расчески, скрутила их в жгутик и перевязала ими косу, чтобы та не расплеталась. Затем, прежде чем уложить косу короной на голове, она отбросила ее за спину и занялась непокорными короткими прядками, обрамлявшими ее лицо. Они завивались самым произвольным образом и к концу дня выбивались из прически, окутывая пушистым облачком ее лицо. Бросив расческу обратно в коробку, Лотти направилась к умывальнику, преследуемая жадным мужским взглядом.

Вода в котелке, который она оставила на ночь в печке, была еще теплой, и девушка отодвинула заслонку, чтобы проверить, горит ли огонь. Угольки тлели, и ветерок, задувающий в открытую дверцу, оживлял их.

Она наклонилась, взяла из деревянного ящика для дров несколько поленьев и аккуратно положила их в топку. Затем, воспользовавшись кочергой, закрыла заслонку, поставила кипятиться воду и принялась умываться. Намылив руки, Лотти тщательно вымыла их и слегка намылила лицо. Она низко склонилась над умывальником, смывая мыло. Затем стала на ощупь искать полотенце из грубой ткани, висевшее на краю умывальника. Неожиданно полотенце само оказалось у нее в руках. Она удивленно открыла глаза. Рядом стоял бесшумно подошедший Джон Тиллмэн.

– Спасибо, – смутилась она, потом вытерла лицо и повесила полотенце на место.

– Не за что, – кивнул Джон. – Похороны состоятся сегодня днем, – продолжал он негромко, так, чтобы услышала только она одна. – Я поговорю об этом с детьми после того, как они позавтракают.

Лотти кивнула и опустила голову. Все происшедшее было слишком неожиданно и трагично. «Жизнь тут совсем другая», – с грустью подумала она. Траур здесь не принят, каждый день – борьба за выживание.

Джон повернулся и прислонился к буфету, скрестив руки на груди.

– Вы будете готовить сегодня завтрак? – спросил он с насмешкой. – Или вы решили, что мы здесь слишком грубы для вашей восточной чувствительной натуры?

В ответ на его насмешку она сжала зубы, пытаясь сдержаться.

– Я уже, кажется, говорила вам вчера, мистер Тиллмэн, что я умею готовить, и я не замечала за собой ничего изтого, что вы называете чувствительной натурой женщины с востока, – сухо проговорила она.

– Ну так докажите нам это, – улыбнулся он, но девушке в его голосе снова почудилась насмешка, как будто он догадывался, какие усилия она прилагает, чтобы не вспылить.

Она опустила глаза, скрывая свою досаду. Кроме того, детям не следовало слышать, как ссорятся взрослые, на попечении которых они находились – пусть даже и временно.

Она уловила какой-то звук, донесшийся с чердака, и подняла глаза. Сисси смотрела на нее с лестницы. Девочка с недовольным видом терла кулачками глаза.

– Вы разбудили меня, – сказала она, надувшись.

– Все равно тебе пора вставать, – заметил дядя, направляясь к лестнице, чтобы помочь племяннице спуститься.

Сисси оперлась о перила.

– Дядя Джон, мне нужно одеться, – сказала она, зевая.

– Тогда поторопись. Ты ведь не хочешь опоздать к завтраку?

– Я хочу помочь Лотти приготовить чай, – сказала девочка, принимаясь искать свое платье.

– Чай? – презрительно фыркнул Джон, и его бровь недоверчиво приподнялась, когда он посмотрел на Лотти. – Чай? – переспросил он.

– Я обещала, – ответила девушка, пожимая плечами.

– А кофе вы умеете варить? – спросил он минуту спустя, удобно устроившись на стуле.

Стоя с ножом в руке над куском свинины, оставшимся с ужина, Лотти взглянула на него через плечо.

– Я могу сварить такой кофе, какой вам никогда не доводилось пить, – отрезала она.

Поджав губы, Лотти резкими движениями, почти ударами, нарезала свинину на куски и ловко уложила их на сковороду. Затем поставила сковороду рядом с котелком и занялась приготовлением кофе.

Все ее движения были точны и быстры. Джон откинулся на спинку стула, наблюдая за колыханием ее юбок и время от времени мелькавшей ножкой.

– Ну, допустим, – лениво протянул он, – это вы умеете. Но может, я просто так спросил? Потому что кофе не имеет значения…

Глава 3

Могила зияла рваной раной. Комья земли лежали вокруг, словно ожидая прощальных слов перед тем, как они будут сброшены вниз.

Гроб был прост – сколоченный из сосны и обтянутый желтой материей, которую жена лавочника откопала где-то на дальней полке в чулане. Миссис Шарп, жена гробовщика, провела все утро, укладывая ткань так, чтобы она обрамляла те части тела Джеймса Тиллмэна, которые должны быть открыты постороннему взгляду.

Покойника одели в темно-синий костюм. В этом костюме он женился и вот теперь, девять лет спустя, в нем же отправлялся в свой последний путь. Гроб был узок, и могучие плечи упирались в стенки. Волосы покойного были того же льняного цвета, что и у Сисси. Лотти с трудом подавила в себе желание поправить его непокорную прядь.

Она стояла позади детей, чужая среди этих людей. Впрочем, к ней относились как к жене Джеймса, которой бы она, несомненно, стала.

«Я чувствую себя лицемеркой, – думала Лотти. – Я оплакиваю человека, которого даже не знала. Я сержусь на него потому, что своей гибелью он поставил меня в затруднительное положение». От этих мыслей комок подступил к ее горлу, и краска стыда залила лицо. Низко опустив голову, с закрытыми глазами она слушала слова пастора.

Лотти обнаружила, что Джеймс пользовался уважением. Хотя он не посещал баптистскую церковь, пастор не держал зла на методиста, которого хоронил. По его словам, Джеймс своим трудолюбием и набожностью заслужил себе место на небесах.

«Почему?» Тяжелый вздох вырвался у нее из груди. «Почему Бог сначала преподнес мне сразу двух кандидатов в мужья, а потом позволил лучшему из них уйти как раз в тот день, когда я приехала? Очевидно, провидение вовсе не было ко мне так благосклонно, как казалось вначале», – с грустью думала Лотти. Она вспомнила, как Эгги Конклин уверяла, что наконец-то Бог вознаградит ее, Лотти, за годы, проведенные в приюте. «Знала бы она, как все обернется. Бедная Эгги ужасно бы расстроилась, видя меня сейчас».

Маленькая ручка потянула ее за указательный палец. Лотти открыла глаза и увидела Сисси, которая смотрела на нее с мольбой во взгляде. Придав своему лицу строгое выражение, Лотти покачала головой.

– Ш-ш-ш-ш, – прошептала она, увидев, что Сисси вот-вот заплачет.

– Мисс Лотти, я хочу пипи, – жалобно пропищала малышка.

Девочка стояла, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Лотти почувствовала, что краснеет – несколько пар глаз смотрели в их сторону. Джон Тиллмэн, стоявший слева, склонил голову к ее шляпке.

– Хочешь, я заберу ее? – спросил он шепотом.

Лотти отрицательно покачала головой, и цветы на шляпке девушки задрожали. Он быстро поднял голову, неодобрительно глянув на ее шляпку.

– Нет, я позабочусь о ней сама, – мягко сказала Лотти и наклонилась к самому уху Сисси. – Это кончится через несколько минут, – прошептала она. – Ты можешь потерпеть еще совсем чуть-чуть?

Глаза Сисси были полны отчаяния, она замотала головой и выдохнула:

– Не-е-е-т…

Это прозвучало весьма красноречиво. Без дальнейших колебаний Лотти взяла ребенка за руку и повела прочь от столпившихся вокруг могилы людей.

Небольшая рощица скрывала воды Миль-Крика от взглядов скорбящих. В это уединенное местечко и направилась Лотти, ведя за собой девочку. Сисси зажимала одну ручку между ногами, другой же вцепилась в руку Лотти.

– Простите меня, мисс Лотти, – сдавленным голосом произнесла она. – Я больше не могу!

У самого края кленовой рощицы находились заросли ежевики. Лотти, убедившись в том, что их никто не видит, опустилась на колени, помогая девочке освободиться от одежды.

Дело, которое привело их сюда, не заняло много времени, и через несколько минут Лотти уже помогала малышке одеться.

– А теперь пошли назад, – сказала она со вздохом.

Лотти пыталась пригладить непокорные кудряшки Сисси. Затем она вытащила из кармана сложенный вчетверо платок и стала вытирать пятно на щеке девочки.

– Высунь язык, – сказала она Сисси и увлажнила платок, чтобы вытереть пятно.

Сисси храбро стерпела эту процедуру и терпеливо ждала, пока Лотти осматривала ее.

– Мы возвращаемся? – спросила она, когда девушка наконец-то убрала платок обратно в карман.

Вопрос малышки был задан «похоронным» голосом, словно она надеялась на ответ, который избавит ее от необходимости возвращаться к торжественному мероприятию, где она так оконфузилась.

– Ты в последний раз видишь своего папу, – объяснила Лотти, когда они присоединились к скорбящим. Это было произнесено тихим шепотом, когда они проходили сквозь неровные ряды могил у дальней части кладбища.

– Он на небесах вместе с мамой? – спросила Сисси, перешагивая через кустики травы, которые боролись за выживание под жарким солнцем позднего лета.

Лотти кивнула и прижала указательный палец к губам, призывая к молчанию. Девочка послушно умолкла.

Крышку гроба сдвинули так, чтобы взорам людей было открыто только лицо Джеймса. Новые гвозди, наполовину вбитые в края крышки, ярко блестели под лучами солнца. Гроб был прост: широкий там, где находились плечи покойника, он сужался дальше к ногам.

Лотти тихонько заняла свое место рядом с Джоном Тиллмэном. Томас с благодарностью посмотрел на Лотти. Девушку внезапно охватило чувство негодования. «За что такое испытание выпало на долю этих детей?! – подумала она. – Они никогда не оправятся от этой потери». От сознания несправедливости жизни слезы набежали ей на глаза, и она до боли прикусила губу, чтобы скрыть свою печаль от детей, которые находились рядом.

Один за другим горожане и фермеры, собравшиеся, чтобы отдать последнюю дань уважения умершему, проходили мимо открытого гроба, пока у могилы не остались четверо. Джон предложил руку Лотти, и она положила левую ладонь на гладкую ткань его пиджака. «Похоже, он из того же материала, что и костюм Джеймса», – рассеянно подумала она, когда они подошли ближе к могиле. Дети молча стояли по обе стороны от них, и Лотти тихо ждала, когда Джон скажет слова прощания.

Ей показалось, что Томас и Сисси держатся хорошо. Но тут Томас отвернулся, и послышались его приглушенные рыдания. Лотти с молчаливым состраданием смотрела на мальчика. Томас долго и мужественно крепился, но смерть отца оказалась слишком суровым для него испытанием. Он стоял и плакал, утирая кулачками горькие слезы, не в силах взглянуть на лицо покойника.

Джон обнял племянника за худенькие плечики, содрогавшиеся от рыданий, которые мальчик тщетно пытался сдержать, и Томас повернулся к нему и уткнулся лицом в его живот. Затем, как будто горе Томаса пробудило и ее горе, Сисси тоже разрыдалась.

Она громко оплакивала свою утрату, не обращая внимания на окружающих. Лотти наклонилась и взяла ее на руки, ласково прижимая кудрявую головку к груди. Она целовала мокрую щеку девочки, шепча слова утешения:

– Ну… ну, не плачь. Все будет хорошо. – Когда девушка произносила эту банальную фразу, в глубине души она чувствовала, что все ее слова – ложь. Для этих сирот жизнь уже не станет такой, как прежде. Губы Лотти сжались, и сердце забилось неровно, когда она осознала, что теперь ее связывали еще одни узы – узы утраты. Она была навеки привязана к этим детям. Она, никогда не знавшая родительской любви, вероятно, была здесь единственным человеком, который мог откликнуться на крик юных сердец, разрывавшихся от горя. Лотти нежно положила руку на голову Томаса. Всхлипывая, он поднял на нее глаза и утер кулаком слезы – свидетельства скорби, блестевшие на детских щечках.

– Я в порядке, мисс Лотти, – сказал он, сжимая зубы.

– Конечно, – быстро ответила она, понимая, что излишние нежности с ее стороны только заденут его гордость.

Могильщик приблизился с молотком в руке, чтобы заколотить гроб. Джон подошел к нему, чтобы помочь ровно уложить крышку. Блестящие гвозди были водворены на место. Звуки ударов разносились над кладбищем; собравшиеся тихо наблюдали за процедурой. «Как церковные колокола», – подумала Лотти, бессознательно считая удары. Рука Джона, стоявшего рядом, сжалась в кулак, и она заметила, как побелели костяшки его пальцев. Лотти прикоснулась к руке Джона в надежде как-то поддержать его и почувствовала, как напряглись его мышцы, как натянулись, точно струны, сухожилия…

Молоток замер в руке могильщика – крышка была закреплена. Затем четыре человека выступили вперед и заняли места по разные стороны гроба. Джон подтолкнул Томаса – так, чтобы тот оказался впереди Лотти. Мужчины дружно подняли сосновый ящик и понесли его к трем веревкам, лежавшим поперек открытой могилы. Концы веревок были привязаны к колышкам, вбитым в землю, и гроб положили на эти веревки. Затем мужчины отвязали концы веревок и начали медленно опускать гроб.

Взгляд Лотти был прикован к человеку, стоявшему впереди нее. Она смотрела, как лучи солнца золотят его волосы. Его ноги твердо стояли на земле, мускулы были напряжены, когда он медленно отпускал веревку вместе с другими.

Один из мужчин поднял руку, чтобы отереть пот со лба.

Это был Генри Клаусон; в темном костюме, чисто выбритый, он выглядел очень солидно. Лотти едва узнала в нем мрачного фермера, ее вчерашнего молчаливого спутника.

Наконец гроб опустили в могилу, веревки вытащили и быстро смотали. Генри отдал их мистеру Шарпу, а тот, в свою очередь, передал веревки молодому человеку, стоявшему позади него.

Лотти поняла, что они не впервые занимаются подобной работой. Это было привычное для них дело.

Затем вперед выступила миссис Шарп. На земле стояла корзина с цветами – луговыми маргаритками, садовыми розами и георгинами. Женщина подняла корзину и обошла всех присутствующих. Лотти смотрела, как каждый выбирает цветок. Когда очередь дошла до нее, она помогла Томасу и Сисси выбрать красные георгины и вслед за ними бросила свой цветок в открытую могилу.

На ее глазах грубая крышка гроба вдруг преобразилась, покрываясь цветами. Ее цветок упал одновременно с желтой маргариткой Джона. Затем они отошли назад, а двое мужчин взялись за лопаты, торчавшие из кучи земли.

Звук падающих на крышку гроба земляных комьев заставил ее содрогнуться. Лотти казалось, что она чувствует вибрацию почвы под подошвами ботинок. Сбросив пиджаки и засучив рукава рубашек, мужчины работали быстро, освещенные ярким солнцем, лучи которого падали на их непокрытые головы. Лотти впервые в жизни видела смерть так близко. Ее страшило ощущение утраты, витавшее над кладбищем. Затем прозвучал голос пастора. Чистым тенором он затянул гимн.

– Скоро… – пел он, и вторая строка была с силой подхвачена голосам присутствовавших, – …мы все снова встретимся на том прекрасном берегу.

Голоса поющих звучали в унисон, и со звуками музыки на собравшихся снизошел покой.

– Тебе что-то нужно в городе? – Грубый голос Джона совершенно не вязался с тем, как он вел себя накануне.

Лотти повернулась и посмотрела на Джона; тот, нахмурившись, глядел на нее. Они сидели в повозке Джеймса. Дети пристроились сзади, на куче сена. На этом же сене, лежавшем здесь со вчерашнего дня, покоилось тело Джеймса Тиллмэна, когда его везли в город. Сено было мягче, чем жесткое сиденье повозки, – Томас сгреб его в кучу и посадил Сисси сверху.

– Ну? – Джон нахмурился; его холодно сверкающие голубые глаза вопрошающе смотрели на Лотти.

Джон чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Его с непреодолимой силой тянуло к этой женщине, отчего он испытывал сильнейшее беспокойство. Всем своим существом – от золотистых волос до форм, скрываемых темным платьем, даже каждым сказанным словом – она как бы бросала ему вызов, который трудно было не замечать.

– А что мне может понадобиться в городе? – удивилась она, вскинув брови.

– Ну, я подумал, может быть, ты захочешь теперь навестить своего друга пастора или поискать кого-нибудь среди прочего мужского населения города, прежде чем решишь присматривать за двумя детьми.

Он говорил очень тихо, чтобы дети, молча сидевшие сзади, не могли услышать его. Лотти гордо вздернула подбородок:

– Преподобный Буш – это не предмет для разговора. Он сам вычеркнул себя из моего списка, когда исчез вчера утром.

Она сердито фыркнула и, опустив глаза, стала рассматривать перчатки, которые надела перед похоронами. На одном пальце была заплатка, на двух других можно было разглядеть аккуратные стежки. Внешний вид перчаток свидетельствовал о том, что их долго носили. Она осторожно стянула их и аккуратно сложила, зная, что другой пары у нее не будет еще долго.

– И длинный у тебя список? – спросил Джон, посмеиваясь.

Она посмотрела на него пристальным взглядом, в котором читалось холодное презрение.

– Это вас не касается, мистер Тиллмэн, но можете быть уверены, что вашего имени там нет.

– У меня нет шансов! – буркнул он, дергая вожжи на повороте. – Жениться на кошке в мешке – чистой воды безумие, – заявил он. – Никогда не мог понять, как Джеймс додумался отправить это письмо.

– Мне не слишком-то нравится сравнение с этим животным, мистер Тиллмэн, – резко ответила Лотти. – И, по-моему, это наиболее приемлемый способ для того, чтобы два человека, по той или иной причине желающих вступить в брак, нашли друг друга. Это делалось с соблюдением всех приличий… Пастор в Нью-Хоуп убедил меня в серьезности намерений человека, сделавшего мне предложение.

– Тогда другое дело, – сказал Джон со странным блеском в прищуренных глазах. – Но как получилось, что ты заловила сразу двоих? Ты планировала держать одного про запас, на случай, если с первым ничего не выйдет?

Она покачала головой, и цветы на ее шляпе снова вызвали его раздражение. Яркие цвета казались неуместными рядом с могилой, но покойный брат оценил бы этот красочный штрих на фоне мрачных одеяний хоронивших. Ведь Джеймс когда-то буквально горы свернул в поисках цветов для погребального ложа Сары, и именно Джеймс собирал цветы всего лишь несколько месяцев назад, чтобы принести на могилу жены. Да, брат оценил бы шляпку Лотти, решил Джон, и его взгляд невольно смягчился.

Она опустила голову и стала объяснять ему очень терпеливо, в надежде, что его мнение о ней улучшится, и он поймет, что она не какая-нибудь вертихвостка.

– Преподобный Буш прислал деньги моему пастору для того, чтобы оплатить мою дорогу поездом и недолгое пребывание в Миль-Крике. Ваш брат знал, что я предпочла бы остаться в городе и жить недалеко от церкви, чтобы применить знания и опыт, приобретенные в Нью-Хоуп, в приюте «Новая надежда». Я думала, что смогу помочь прихожанам Буша.

– Какой опыт? – спросил Джон грубовато. – Что ты такое делала в «Новой надежде»? Что из этого могло бы пригодиться для жизни здесь?

Он говорил так, будто ни секунды не сомневался в том, что Лотти пригодна лишь для легкой жизни, к которой привыкла на востоке.

Она повернулась к нему и поднесла к его глазам свои руки. Ее ладони были маленькими, слегка огрубевшими и покрасневшими от работы в приюте, а пальцы – тонкими, но сильными, ногти же были коротко и аккуратно острижены.

– Это похоже на руки изнеженной бездельницы? – спросила Лотти не без гордости.

Он переложил вожжи в левую руку и взял ее руку в свою. Его пальцы ощупали грубоватую кожу ее ладони, говорившую о многом, и он, повернув ладонь девушки, потер большим пальцем более нежную кожу с тыльной стороны ее руки.

– Чем ты занималась в Нью-Хоуп? – проговорил он бесцветным голосом.

– Я жила в приюте и отвечала за кухню. И кормила тридцать семь человек три раза в день, – ответила девушка с некоторой надменностью, что заставило его улыбнуться.

– Значит, ты готовила? – спросил он.

Она склонила голову набок, и в ее глазах вспыхнули огоньки. «Зеленые глаза», – отметил про себя Джон, хотя немного раньше, утром, он мог бы поклясться, что они голубые.

– Да, я готовила. А также выращивала овощи, ухаживала за садом и за курами. И каждый день чистила и мыла кухню.

На последнем слове она с негодованием поджала губы. Затем выдернула свою руку из его ладони и сложила руки на коленях.

– Все это ты делала? – с сомнением спросил он.

– Да, все это, – сказала она и, отвернувшись, стала смотреть на дорогу, по которой они ехали.

– Ну, тогда тебе, наверное, будет нетрудно некоторое время последить за домом и двумя детьми, – заявил он.

– Некоторое время? – спросила она. Ее глаза расширились, выражая удивление.

Джон украдкой посмотрел на нее и нахмурился.

– Ты собиралась надолго поселиться в доме Джеймса? – спросил он, упираясь левой ногой в широкую перекладину.

Она отрицательно покачала головой:

– Жизнь научила меня не строить планов, мистер Тиллмэн. Я просто живу от одного дня к другому. Девятнадцать лет я жила в Нью-Хоуп, где все дни были похожи один на другой. Это продолжалось до тех пор, пока я не получила предложения о браке от двух мужчин. До этого у меня никогда не было такой свободы выбора. Когда я приехала на станцию в Миль-Крик и шериф сказал мне, что преподобный Буш уехал из города, и никто не знает, где он, я решила, что надо ехать к вашему брату. Он писал, что если преподобный Буш не подойдет мне, то он предложит мне свою руку и дом, где я смогу жить вместе с ним и двумя его детьми, воспитывать их и заниматься хозяйством.

– Я никогда не мог понять, что заставило его написать такое, – задумчиво проговорил Джон. – Но с другой стороны, если ему не хватало женщины в доме, значит, он находился в безвыходном положении и пытался исправить ситуацию…

– Я сама была в достаточно безвыходном положении, и мне приходилось рассматривать любое брачное предложение, – прямо заявила Лотти. – В Бостоне женщина или выходит замуж, или работает в доме другой женщины, или же ищет работу где-нибудь еще…

Лотти покраснела от своей собственной смелости, но тотчас же вызывающе вскинула голову и смело посмотрела прямо в глаза Джона.

– Я не могла примириться с подобной перспективой – всю жизнь убирать беспорядок, устроенный другой женщиной. Но с другой стороны, если какому-нибудь мужчине… ну, в общем, такой вариант меня больше устраивал. Следовательно, оставалось замужество, и я сделала для этого все что могла.

Она внезапно умолкла и выпрямилась на краешке сиденья. Ее ноги с силой уперлись в пол.

– Приношу свои извинения, мэм, – сказал Джон.

Его явно забавляло такое проявление эмоций. Он улыбался, и от улыбки на щеках появились ямочки.

– Я была бы вам крайне признательна, если бы вы перестали смеяться надо мной, – проговорила Лотти, уловив насмешку в его голосе.

– Слушаюсь, мэм, – смиренно произнес он. Она метнула в него яростный взгляд.

– Я останусь присмотреть за детьми и домом столько, сколько вам понадобится, – сказала она наконец.

Джон внимательно посмотрел на нее. Ее высокие скулы порозовели, а в сверкающих глазах отражались чувства, которые она, похоже, и не пыталась скрыть. Она негодовала, эта невеста-ребенок из приюта, едва достигшая брачного возраста. Но как понял Джон, она была незаурядной личностью и могла дать отпор любому мужчине, если что-нибудь вдруг оказалось бы не по ней. Глядя на ее волевой подбородок, на воинственный взгляд, обращенный на него, он готов был держать пари, что она выдержала бы любую битву.

– А что ты собираешься делать дальше? – спросил он, окидывая ее чисто мужским взглядом.

– Дальше я найду, куда мне еще поехать, мистер Тиллмэн, – решительно заявила Лотти, давая понять, что разговор окончен.

– Хорошо, остановимся на этом, – согласился он. – Некоторое время я буду работать и у себя, и здесь, по крайней мере, столько, сколько смогу справляться со всем этим. У нас с Джеймсом есть родственники в Сент-Луисе. Там живут и родители Сары. Возможно, ей бы захотелось, чтобы детей вырастили именно они.

Лотти глянула через плечо назад и понизила голос – так, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова.

– Вы их отошлете? – спросила Лотти с беспокойством. – Они же ваша плоть и кровь.

Он пожал своими широкими плечами, и его челюсти плотно сжались.

– Не думаю, что это ваше дело, мисс О'Мэлли. Я сделаю так, как решу. И если для того, чтобы устроить жизнь детей моего брата, необходимо будет их отослать, я это сделаю.

Лотти открыла рот, собираясь что-то возразить, но так и не решилась сказать то, что хотела.

– И вы не желаете вырастить их самостоятельно? – спросила она, наконец.

– Вырастить самостоятельно? – насмешливо переспросил он. – Это мне предлагается делать в одиночку, мужчине, у которого дел и так выше головы? Им нужна женская забота, и я постараюсь, чтобы они ее получили, – заявил он решительно. – Вы обещали остаться, пока я не научусь заботиться о них. Пусть так и будет.

– Попробуйте научиться делать это лучше меня, мистер Тиллмэн, попробуйте, – многозначительно проговорила она.

– Вам, мисс О'Мэлли, придется доказать обоснованность ваших заявлений, – сказал он, сопровождая свои слова насмешливым взглядом. – Я дам вам две недели на то, чтобы написать своему пастору в Ньо-Хоуп. Пусть поспешит на помощь.

Лотти скрестила на груди руки. Когда же повозка въехала в глубокую колею, вцепилась руками в сиденье. Ее глаза метали молнии, она крепко сжала зубы и отвернулась.

– Посмотрим, мистер Тиллмэн, – пробормотала она. – Мисс Конклин всегда говорила, что в жизни ничего не достигнешь, если всегда будешь оглядываться назад. И я ей верю.

Глава 4

Лавка в Миль-Крике была, по мнению Лотти, прекрасным магазином. Товаров там имелось наверняка не меньше, чем в любимом магазине Эгги Конклин в Ньо-Хоуп. Жизненный опыт научил Лотти думать о пятидесятифунтовых упаковках муки или джутовых мешках, полных риса. Но сегодня мука будет закупаться по иному списку, решила она, приближаясь к длинному деревянному прилавку.

Муки хорошего помола в приютской кухне не бывало никогда. Девушка проводила много утомительных часов, отсеивая мучных червей, прежде чем готовить тесто. Утренняя возня на неуютной кухне была привычным для нее занятием. Радостное сознание того, что сегодня ей не надо интересоваться продуктами второго или третьего сорта, заставляло ее ноги быстро шагать по неровным половицам магазина.

Она с наслаждением вдыхала воздух. Запахи специй и товаров из кожи, смешанные с ароматом яблок, казались ей восхитительными. Она сделала еще один глубокий вдох, и ноги ее, обутые в старые черные ботинки, сделали еще один шаг, рука же сама потянулась к прекрасным кожаным ботинкам, стоявшим на прилавке. Никогда, даже в своих самых необузданных мечтах, Лотти не могла представить, что окажется в подобном магазине, располагая почти неограниченной возможностью тратить деньги. И ни перед кем не надо отчитываться, когда выйдешь за дверь.

Пока коляска быстро катилась по улицам города, Джон Тиллмэн втолковывал Лотти, что за покупки она отвечает лишь перед самой собой.

– Я выдал тебе достаточно денег, – сказал он, осаживая резвую кобылу.

У Джона были большие красивые руки, и суставы пальцев сильно выдавались вперед, когда он перебирал пальцами кожаные поводья. Рукава его голубой рубашки были закатаны примерно на дюйм выше локтя, и Лотти не сводила глаз с мощной мускулатуры Джона. Его сапоги плотно облегали штанины из грубой хлопчатки, и ткань сильно натягивалась при каждом движении крепких бедер. Когда Лотти смотрела на его ладную фигуру, она чувствовала, что краска стыда заливает ее лицо. За все годы, проведенные ею в приюте для девушек, в строго охраняемые стены этого заведения ни разу не ступала нога мужчины, наделенного подобной внешностью.

– Лотти, ты меня слушаешь? – спросил он с нотками нетерпения в голосе.

Глаза девушки расширились, и она выпрямилась на мягком сиденье коляски. Пальцы ее сжали маленькую сумочку, отягощенную увесистыми монетами, которые Джон выдал ей на хозяйственные нужды.

– Да, мистер Тиллмэн, я слушаю, – ответила она, натянуто улыбнувшись.

– Ты уверена, что знаешь, что нужно купить? – спросил Джон с сомнением в голосе. – Требуются продукты. Чтобы четыре человека нормально питались. А об урожае с сада в этом году не стоит и говорить. Джеймс в последнее время запустил свое хозяйство, – добавил он, помрачнев, и, казалось, о чем-то задумался.

Лотти, резко выпрямившись, твердо заявила:

– Я уверяю вас, что справлюсь с этим, мистер Тиллмэн. Вот здесь у меня список необходимых покупок, – сказала она, прижимая руку к карману, где зашуршал лист бумаги.

И вот теперь полки магазина манили Лотти. Она достала свой список и положила его на блестящий прилавок орехового дерева, за долгие годы отполированный локтями покупателей. Ожидая, Лотти машинально поглаживала пальцами гладкое теплое дерево прилавка.

Харви Слокум вел дела в лавке в Миль-Крике уже более тридцати лет, но был еще не слишком стар, поэтому окинул девушку оценивающим взглядом.

– Я полагаю, вы и есть невеста с востока, – произнес он в грубовато-прямодушной манере. – А сюда зашли, чтобы сделать запас для кухни Тиллмэна, а?

Лотти коротко кивнула – Харви застал ее врасплох своим вопросом.

– Да, я Лотти О'Мэлли и пока буду заботиться о детях мистера Тиллмэна.

Девушка у другого конца прилавка обернулась на эти слова и подошла к ним. Ее длинные черные волосы, перехваченные лентой на макушке, падали на плечи роскошными кудрями. На ней было платье в цветочек из материала гораздо лучшего качества, чем муслин, который носила Лотти, а передник, подвязанный на талии, топорщился накрахмаленными кружевными бретельками.

Лотти, быстро взглянув на девушку, оценила и ее платье, и кружева, и роскошные локоны. Неожиданно даже для самой себя она расплылась в приветливой улыбке.

– Мисс О'Мэлли, меня зовут Женевьева, – объявила темноволосая девушка. – А это мой отец, мистер Слокум, – добавила она, изящным движением коснувшись локтя своего отца.

– Приятно с вами познакомиться, – кивнув, ответила Лотти, которая была рада увидеть в городе доброжелательные лица.

Когда ее высадили перед дверью магазина, она почувствовала себя потерянной и приближалась к магазину в страхе, что станет объектом насмешек. Ей подумалось, что люди в городе могут не одобрить, что она живет в такой близости от Джона Тиллмэна. Поэтому Лотти очень не хотелось, чтобы горожане слишком уж заинтересовались ее особой.

То, что Женевьева оказалась так доброжелательна, явилось приятным сюрпризом, и Лотти была искренне благодарна этой девушке. Она сняла перчатки – осторожно, чтобы не повредить заштопанные места, – и аккуратно убрала их в сумочку, защелкнув металлические застежки. Потом, протянув руку, предложила дочери хозяина лавки свою дружбу.

Женевьева улыбнулась и легонько пожала протянутую руку Лотти. Ее кудри взметнулись, когда она, широко улыбаясь, повернулась и посмотрела в обветренное лицо отца.

– Я сама обслужу мисс О'Мэлли, если ты позволишь, папа, – пропела девушка своим мелодичным голоском.

Харви отступил назад с добродушной улыбкой, как бы давая понять, что не может не исполнить просьбу дочери. Он взглянул на Лотти, по-прежнему улыбаясь.

– Женевьева подберет для вас все, мисс О'Мэлли, – сказал мистер Слокум, подходя к дочери.

– Так, – сказала Женевьева, положив ладони на прилавок и глядя в список Лотти. – Что же вам необходимо?

Лотти подвинула к себе листок, и ее палец заскользил по строчкам, выписанным ровным округлым почерком.

– Ну… все, – улыбнулась она. – Боюсь, что запасы мистера Тиллмэна сильно истощились.

Женевьева бойко улыбнулась, показав два ряда прекрасных ровных белых зубов. Ее глаза загорелись, когда она просмотрела весь список.

Разница между двумя девушками бросалась в глаза. Лотти в своем простеньком темном платье, сшитом по той же выкройке, что и все ее остальные платья, походила на неприметную серенькую курочку, только яркие цветы на полях шляпы вносили хоть какие-то краски в ее наряд. Яркий наряд дочери лавочника полностью затмевал ее.

Сравнив себя с Женевьевой, Лотти улыбнулась, вскинув голову. Она знала, что у нее хорошие зубы. Сильные и крепкие, как и вся она – ладная, с округлыми формами. Но сможет ли она когда-нибудь так же свободно распустить свои локоны? Или надеть такое же чудесное платье, украшенное крахмальными кружевами? Лотти очень в этом сомневалась.

«Все мы обходимся по возможности тем, чем нас Господь снабдил» – так говорила Эгги Конклин, и Лотти всегда следовала ее совету. То, что Господь не захотел снабдить ее одеждой из канифаса или батиста, являлось непреложным фактом. То, что она носила грубые ботинки, а не из мягкой кожи, ласкающей лодыжку, тоже было фактом. Но, напомнила себе Лотти, цель ее визита в магазин не в том, чтобы сравнивать себя с девушкой, которая ее сейчас обслуживала.

– Мне нужно много чего, – бормотала Лотти, скользя пальцем по листу. – Может быть, нам лучше начать с главного… мука, сало, овощи и фунт кофе.

– Возьмите пять фунтов кофе, – произнес за ее спиной мужской голос, и Лотти почувствовала, как от этих слов Джона Тиллмэна румянец проступает у нее на щеках. – Я люблю хороший крепкий кофе, – неторопливо объяснил он улыбающейся Женевьеве, – и много.

Лотти обернулась.

– Я не думала, что увижу вас здесь, – тихо сказала она.

– Просто проверяю, как тут у вас, – улыбнулся он. – Все в порядке?

Она с удивлением смотрела в его лицо. Его губы растянулись в смущенной улыбке, и он пожал своими широкими плечами, при этом ткань рубашки плотно обтянула его развитую мускулатуру.

– У меня все в порядке, – заверила она его. – Мисс Слокум обещала подобрать все, что нам нужно.

– Добрый день, Женевьева, – произнес Джон, приветствуя улыбающееся создание за стойкой. При этом он снял с головы шляпу и кивнул.

Когда она улыбнулась ему в ответ, ее глаза потеплели и губы дрогнули.

– Мне не представилось случая сказать об этом на похоронах, – мягко проговорила она, – но мне ужасно жаль Джеймса и его детей, ведь малыши остались совсем одни…

– Они не одиноки, – сказал Джон с улыбкой. – У них есть я. И теперь у них есть Лотти. У нас все в порядке, – решительно произнес он.

– Да, я вижу, – ответила Женевьева, и глаза ее зажглись теплым светом.

Она задумчиво посмотрела на стоявших перед ней мужчину и девушку. Затем отвернулась и потянулась к большой жестяной банке, стоявшей на полке.

– Пяти фунтов сала достаточно? – спросила Женевьева, глянув через плечо на Лотти.

– В самый раз, – ответила девушка. Она показала на большую жестянку над головой Женевьевы. – Мне еще нужны пекарный порошок и ванилин.

– Джон, если вы вернетесь через пятнадцать минут, я соберу все, что вам нужно. – Женевьева повернулась, чтобы положить продукты на прилавок.

– Мне еще понадобится ящик яблок, – сказал он, отходя от Лотти. – Их надо взвесить?

– Нет, папа продает их на объем, – ответила Женевьева, нагибаясь за упаковкой сахара на нижней полке.

– Нам нужно где-то с бушель яблок, – сказал Джон.

Взяв один из больших красных плодов, он отер его о рубаху. Зубы Джона впились в яблоко, и тоненькая струйка сока побежала по его подбородку. Он прикрыл глаза, наслаждаясь замечательным вкусом.

Лотти как зачарованная глядела на мужчину, жующего яблоко; ее взгляд был прикован к капле сока, которая скрылась в ямочке на его волевом подбородке.

Наконец Джон поднял руку, и его указательный палец ловко смахнул каплю сока с подбородка. Глаза его открылись и встретились с глазами девушки, которая не могла отвести от него взгляд.

Его челюсти снова медленно задвигались; крепкие зубы вгрызались в терпкую мякоть, а ноздри чуть подрагивали. Джон прищурился, заметив, что Лотти наблюдает за ним.

Лотти почувствовала в груди странное тепло, не имевшее ничего общего с температурой воздуха в лавке. Но это было и не из-за юбок, и не из-за шали на плечах. От самого низа живота, где, по словам мисс Эгги, находились главные женские органы, пришел жар, распространившийся по всему ее телу. Услышав неровные удары своего сердца, Лотти подняла к горлу дрожащую руку. Глядя на Джона, она чуть приоткрыла рот, чтобы перевести дух, и провела языком по пересохшим губам.

Он не мог оторвать глаз от стоявшего перед ним создания. Хотя она выглядела зауряднейшей девушкой от кончиков темных дешевых ботинок до дурацкой шляпы на голове, – но он знал: ее грубые тяжелые башмаки – месильщики грязи – скрывали пару соблазнительных ножек. А под украшенным цветами легкомысленным сооружением, красовавшимся у нее на голове, лежала корона золотых волос, которые, он знал, наверняка заканчивались ниже талии. Он видел их неистово вьющимися, когда она вставала с постели в то памятное утро. И хотя о ее теле можно было только гадать, он чувствовал, что с радостью заключил бы его в свои объятия, если бы представилась такая возможность.

Ее розовый влажный язык скользил по припухлой нижней губе. Взгляды их встретились, и он понял, что в глазах ее не женское кокетство, а выражение невинности и стыдливости.

Лотти снова судорожно сглотнула и опустила ресницы, теперь уже глядя только на свои руки, которые она сцепила замком у талии. Девушка почувствовала, как сердце ее вдруг забилось в бешеном ритме, готовое вырваться из груди. Джон смотрел на нее так странно, словно догадывался о вихре мыслей, проносившемся в ее пылающей голове. Наверняка он подумал, что она испорченная, невоспитанная девчонка, которая пялится на мужчин с раскрытым ртом.

Лотти глубоко вздохнула, и ее изумление еще более возросло, когда она уловила исходивший от него аромат… запах опаленной жарким солнцем мужской кожи, запах, походивший на мускусные духи. Она с трудом отогнала эти навязчивые мысли, приводившие ее в смятение, и снова повернулась к прилавку.

В глаза ей бросилась мягкая загадочная улыбка, игравшая на губах Женевьевы, когда та дружески говорила с мужчиной, возвышающимся за ее, Лотти, спиной.

– Возьмите себе корзину в кладовой, Джон, – говорила Женевьева. – Вернете ее, когда в следующий раз будете в городе.

Джон кивнул и выдохнул прямо в затылок Лотти. Он смотрел, как слабое дуновение воздуха распушило короткие волоски, вьющиеся над нежной кожей ее шеи. Затем, нахмурившись, отошел.

Его губы кривились в язвительной усмешке. Он шел в заднюю комнату искать корзину для яблок и мысленно ругал себя: «Проклятый дурак». Он ругался и когда пытался отцепить одну от другой две корзины, которые упорно не отцеплялись. «Упрямый осел, – подумал он, выпрямившись и закрыв глаза. – Слишком давно без женщины, если такая невзрачная пташка, как эта, может пробить мою мужскую оборону без особых усилий».

Джон прошел обратно в лавку с корзиной в руках. Он мужественно не обращал внимания на двух девушек, тихо беседовавших у прилавка. Поставив корзину на деревянный пол, он наполнял ее яблоками, осторожно укладывая каждое, чтобы они не побились при перевозке. Потом выпрямился, поднимая груз. Наконец посмотрел на Лотти.

– Я вернусь, чтобы донести продукты, – сказал он сухо.

Прежде чем Лотти успела обернуться, Джон уже вышел из лавки, толкнув тяжелую дверь плечом, и прогромыхал вниз по деревянным ступенькам.

Лотти улыбнулась Женевьеве.

– Должно быть, Джон очень торопится. Он говорит так, будто я его немного задерживаю, – добавила она извиняющимся тоном.

Пробегая пальцем по списку, Лотти проверяла, не забыла ли чего. Затем, взглянув на рулоны ткани у дальней стены, мысленно прикинула, сколько денег уже истрачено.

– Если там хватит, я бы хотела выбрать отрез набивного ситца для Сисси, – пробормотала она, открывая сумочку и высыпая монеты на блестящий ореховый прилавок.

Женевьева наклонила свою темноволосую головку и начала складывать колонки цифр, стройные ряды которых маршировали на бумажном пакете, где она записывала заказы Лотти. Сосчитав деньги, Женевьева подняла глаза и с одобрением взглянула на Лотти.

– Осталось довольно много. Давайте пойдем и подберем что-нибудь.

Они шли – каждая по свою сторону от разделяющего их прилавка, – пока не оказались у стены, где аккуратными рядами были выставлены товары. Лотти нетерпеливо потянулась к льняной ткани в белую и розовую полоску, но потом поджала губы, дотронувшись до ее кромки. Со вздохом сожаления она коснулась пальцами бежевой ткани с мелкими синими и зелеными цветочками.

– Думаю, это больше подходит, – решительно кивнула Лотти. – Она не такая маркая, а к Сисси грязь пристает, как блохи к собаке.

Женевьева неохотно согласилась с этим решением и быстро отрезала кусок ситца, выбранный Лотти. К ситцу они добавили катушку ниток и набор пуговиц. Затем несколькими быстрыми привычными движениями Женевьева завернула покупки в лист коричневой бумаги, который отрезала от рулона на прилавке, и завязала свисающей с потолка бечевкой.

Лотти положила руку на упаковку и искренне поблагодарила девушку, которая отнеслась к ней с таким вниманием и доброжелательностью.

– Я с нетерпением буду ждать новой встречи с вами, Женевьева, – улыбнулась она.

– Джон обычно ходит в церковь по воскресеньям, – сказала темноволосая девушка. – Может, и вы захотите прийти с ним. И дети тоже привыкли встречаться в городе с друзьями.

Лотти, смутившись, понизила голос.

– Я думала, пастор уехал из города, – проговорила она, быстро оглядываясь, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Щеки Лотти порозовели, она была в замешательстве. – Вы, конечно, знаете, что… – У нее в голове никак не укладывалось, что столь добродетельный человек мог ее предать, и слова давались ей с трудом.

Женевьева молчала, сосредоточенно рассматривая свои ногти, так что было ясно, что она, конечно же, знает об этой истории. Наконец, не поднимая головы, она проговорила:

– Он приехал сегодня утром, вы разве не знали?

Лотти сглотнула комок и посмотрела в сторону двери, как если бы боялась, что этот человек может в любой момент появиться в лавке.

– Нет, я не знала, – с трудом выговорила она. Женевьева настороженно взглянула на свою покупательницу.

– Ну, в общем, он приехал, – сказала она. Затем, подтолкнув к Лотти одну из коробок, добавила: – Джон может взять это, когда вернется, а я возьму вот это. – Взяв меньшую упаковку, она встряхнула своими черными кудрями и сменила тему разговора: – Не могли бы вы подержать мне дверь, Лотти?

Обогнув прилавок, Женевьева направилась к широкой застекленной двери, выходившей на деревянный тротуар.

Джон, уже нагрузивший коляску, коротко кивнул Женевьеве перед тем, как подсадить Лотти. Коляска почти тотчас тронулась, и Лотти, обернувшись, помахала рукой своей новой знакомой. Затем оправила платье и приготовилась к поездке обратно на ферму. Джон, сидевший рядом с ней, щелкал поводьями и издавал гортанные крики, которые лошадь явно понимала. Когда кобыла пошла быстрее, Лотти пришлось ухватиться за край сиденья.

Взволнованная присутствием мужчины, в молчании сидевшего рядом, Лотти, не привыкшая сама заводить разговор, тоже помалкивала с вежливым выражением лица, решив, что терпение – именно та добродетель, которую сейчас и следует проявить.

Колеса плавно катились по дороге, лошадь бежала резво, а девушка любовалась окрестностями. По обеим сторонам коляски поля чередовались со свежевыкошенными лугами. Несколько раз мелькали глубокие колеи, уходящие в сторону от основной дороги. Один раз она даже хотела спросить Джона о них, но удержалась от вопроса.

Обернувшись, Лотти взглянула на детей, сидящих рядышком на заднем сиденье: Сисси вплотную прижималась к брату. Детям было тесно, так как весь пол и часть сиденья занимали коробки с провизией и прочие покупки.

Увидев расширенные глаза Сисси, глядевшие на нее в недоумении, Лотти наконец набралась смелости – молчание пугало детей – и решила нарушить тишину, навязанную Джоном.

– Женевьева была очень мила, – с наигранной веселостью сказала девушка.

– Гм! – пробормотал Джон.

Лотти оставалось только догадываться о значении столь лаконичного ответа.

Снова пытаясь начать разговор, она прочистила горло и повернулась к Джону с веселой улыбкой:

– Она спрашивала, будем ли мы в воскресенье в церкви.

Его глаза вспыхнули, потом на мгновение закрылись, и, наконец, он посмотрел на нее, даже не пытаясь скрыть своего неудовольствия.

– Вы ведь хотите взглянуть на проповедника, так?

Глаза Лотти расширились, а губы плотно сжались, когда смысл вопроса наконец-то дошел до нее.

– Он бросил тебя на произвол судьбы, Лотти, – продолжал Джон. – Неужели ты захочешь пойти в его церковь, чтобы все эти люди…

– Нет! – Одно-единственное слово сорвалось с ее уст, и она почувствовала, как краска стыда заливает лицо. – Я не подумала об этом, Джон, – призналась девушка, поднимая к лицу ладони, чтобы остудить пылающие щеки.

– Думаю, тебе следует отказаться от него, – проворчал Джон, поставив ногу на передок коляски.

Он облокотился одной рукой о колено и, ослабив поводья, сурово глянул на девушку. Но тотчас смягчился, заметив краску смущения на ее лице.

Она заговорила,запинаясь, очень тихо, так чтобы ее не услышали на заднем сиденье:

– Я просто подумала, что детям будет лучше, если мы вернемся к их обычному распорядку.

Он пожал плечами и задумался.

– Может быть… Может быть, и так, – произнес он, наконец, признавая ее довод разумным. – Но ведь дело в том… Ты живешь на ферме Джеймса и… – Джон прочистил горло и не закончил свою мысль, решив оставить эту тему на другой раз. – Как ты узнала, что пастор вернулся в город? – спросил он, немного помолчав.

– Женевьева, – быстро ответила девушка. – Она сказала… – Лотти, нахмурилась, пытаясь вспомнить ее слова. – Кажется, она сказала, что он вернулся сегодня утром.

– Да, это как раз то, что я слышал на мельнице, – протянул Джон. – Похоже, что его неотложные дела заняли только два дня.

Лотти сидела прямо, ее глаза неотрывно смотрели на дорогу, а мысли лихорадочно сменяли одна другую.

– Вы ведь знали, что он вернулся? Когда вы вошли в лавку, вы знали? – спросила Лотти. – Вы мне ничего не сказали… вы просто погрузили покупки и направились домой. – Она закусила нижнюю губу, размышляя о значении этого факта.

Если бы Джон хотел избавиться от нее, он мог бы бросить ее у церкви. Но тогда, мысленно рассуждала она, что бы он делал с детьми. Два дня она готовила и убирала в доме, чистила и штопала. Можно сказать, привела дом его брата в порядок и сняла с его плеч заботы о племянниках.

– В конце концов, вы решили, что я могу быть вам полезна? Так ведь? – спросила она его с видом, полным достоинства.

Он посмотрел на нее исподлобья:

– Из-за чего вся эта суета, Лотти? Тебе некуда было идти, я предложил место, где остановиться. Если бы Джеймс… в общем, если бы дело повернулось по-другому, ты бы уже была замужем за моим братом, – заявил он твердо.

Глаза ее вызывающе сверкнули, когда она взглянула в его лицо. Лотти заговорила деланно-спокойным тоном:

– Однако я не замужем за вами, мистер. И, похоже, никогда не буду, спасибо милостивым небесам.

Джон еще больше помрачнел. Его ответные слова были сказаны свистящим шепотом:

– На случай, если вы запамятовали, мисс О'Мэлли, я вам и не предлагал.

Он окинул быстрым взглядом ее полные груди под блеклым платьем. Затем оглядел ее ноги, и губы его искривились в усмешке, когда он заметил ее неуклюжие ботинки. Медленно, с пренебрежительной улыбкой он проговорил:

– А что вообще заставляет вас думать, что пастор вас теперь захочет принять?

Произнося эти слова, Джон уже сожалел о том, что они слетели с его губ. Но, черт возьми, девчонка проникла ему в душу, и с этим он ничего не мог поделать!

Лотти поникла, сгорбилась – колкость Джона попала точно в цель. Ее лицо тотчас побелело, когда в нее впилось жало оскорбления. Такой простой вопрос – и наполнил ее таким стыдом! Но Джон был прав. Она знала это наверняка. Никто не приблизится к ней с обручальным кольцом в руке после того, как она жила столь близко от молодого холостяка. Ее репутация, возможно, уже навсегда погублена.

Мисс Эгги говорила, что сожаления о прошлом бессмысленны, они лишь осложняют движение к будущему. Лучше всего забыть прошлые ошибки и двигаться дальше как можешь. Лотти мысленно уже настраивалась на какую-то определенность – и вот оказалась ни с чем. Даже мисс Эгги затруднилась бы указать ей сейчас верное направление.

Коляска по-прежнему мерно покачивалась. Лотти же сидела, сжав ладони, пряча под сиденье свои ужасные башмаки, которые она так ненавидела. Узкие носы ботинок до боли сжимали пальцы ее ног, но Лотти, стараясь не замечать боли, пыталась представить тот момент, когда она, наконец, сможет снять обувь. «Что за отвратительные ботинки», – думала она, сжав зубы.

Лотти еще раз посмотрела через плечо и послала Сисси ободряющую улыбку. Ответом ей была невеселая усмешка, и едва заметный взмах руки, и Томас, обнимавший сестру, еще крепче прижал ее к себе.

Лотти тихо вздохнула, прикрыв глаза, – слишком отчетливо читалось горе на лицах детей. Они так же несвободны, как и она сама, с грустью размышляла Лотти. Оставшиеся с дядей, который легко поддавался переменам настроения и был склонен к вспышкам и истерикам, связанные с незнакомкой, которая оказалась с ними лишь из-за стечения обстоятельств, дети цеплялись друг за друга, как две щепки, увлекаемые стремниной.

Джон Тиллмэн сидел, глубоко погруженный в пучину собственных мыслей, плечи его были опущены, глаза щурились от летящей из-под копыт лошади пыли. Джон думал о том, что вся эта нервотрепка досталась ему ни за что.

– Вот длинный язык, – тихонько усмехнулся, он.

Да, он был незаслуженно груб с ней, и все потому, что она облизала губу и посмотрела на него, как олениха в чаще, которую вспугнул на рассвете охотник. Он позволил затронуть свою душу этой маленькой тетерке, а ведь она не была и вполовину так бойка, как женщины в Миль-Крике, – просто взгляд оленихи, и только-то. Она и в подметки не годится Женевьеве, а все же…

Он прикрыл глаза и представил себе двух этих женщин рядом. Женевьева с блестящими темными кудрями, и Лотти… с толстой косой вокруг головы. А затем в его воображении всплыла другая картина: утренний свет – и в этом свете сидит женщина с округлившимися от испуга глазами, с простыней, натянутой до подбородка, женщина, сжавшаяся на перине его брата. Неописуемой красоты золотистые волосы падали ей на плечи, на спину, и он тщетно пытался заплести их и уложить в ту прическу, что так легко удавалась ей каждое утро…

Женевьева в кисейном платье с чудесным изобилием цветов, бегущих через ярды ткани, – и невзрачное, запыленное платье Лотти… вот, так-то лучше. Джон, удовлетворенный такой картиной, одобрительно улыбнулся. Но все-таки его сознание, та предательская часть мозга, что не поддавалась контролю, рисовало податливую стройную фигурку под пыльным платьем.

«Держу пари, у Женевьевы тоже отличная фигура», – подумал он, словно оправдываясь перед кем-то. Но тотчас же усомнился в том, что она смогла бы наскрести еды на пустых полках, запасы на которых не пополнялись уже, наверное, полгода, и отмыть двоих детей так, что их носы засияли, как заря.

«Что ж, Лотти станет хорошей фермерской женой, – подумал он в порядке обороны. – Но не моей, – определила его упрямая воля. – Мне вовсе не хочется оказаться в таком положении только для того, чтобы видеть, как заботятся о детях Джеймса и Сары».

– Мы скоро приедем? – раздался с заднего сиденья жалобный голосок Сисси.

– Ее укачивает, – заявил Томас.

Джон кивнул.

– Видишь съезд, прямо впереди, а, Сисси?

– Я ничего не вижу с заднего сиденья, – пожаловалась малышка, подтягивая к подбородку колени. – Мне просто надо выйти, и все, – сказала она твердо.

– Ее дурная привычка, – добродушно проворчал Джон, и Лотти заметила, как он улыбнулся краешком рта.

То, что этот человек может перечеркнуть все ее справедливое негодование одной мягко сказанной фразой, казалось нелепостью. Но резкий щелчок поводьев свидетельствовал о том, что он торопился ради ребенка, пусть даже и ворчал при этом. В такой же манере он сунул ей в руку деньги, необходимые, чтобы заполнить пустые полки, и дал полную свободу в выборе покупок. Он не требовал у нее отчета… И это все только для того, чтобы потом так отвратительно преобразиться по пути обратно и делать столь оскорбительные замечания в ее адрес.

Странное сочетание, решила она. Это должен быть холостяк с насквозь протухшими мозгами. Бедный мужчина – никак не может определить, противен он или мил, и, вне всяких сомнений, он совершенно не знаком с правилами вежливого поведения.

Тогда, в лавке, он смотрел на нее с таким странным блеском в глазах, а затем, по дороге домой, стал абсолютно невыносим. «Определенно, он не может навести порядок в своей голове», – решила Лотти.

Коляска остановилась у конюшни, Джон привязал поводья к вертикальной стойке и спрыгнул на землю, чтобы снять с сиденья Сисси. Торопливо пробормотав слова благодарности, девочка понеслась к уборной, которая виднелась за роскошной виноградной лозой, вьющейся по деревянной решетке. Хлопнула дверь, и Лотти потянулась за несколькими свертками, чтобы отнести их в дом.

Она подобрала юбку и перекинула ноги на край сиденья, готовая спрыгнуть на землю.

– Подожди, помогу, – рявкнул Джон.

Он быстро обошел лошадь и направился к краю высокого мягкого сиденья. Затем поднял вверх руки и обхватил Лотти за талию. Она тихонько вздохнула, словно отвечая на его прикосновение. Джон опускал ее очень медленно, и, когда глаза их оказались на одном уровне, а ноги девушки повисли в футе над землей, он проговорил:

– Я не хотел тебя обидеть.

Рот Лотти раскрылся от удивления, она не ожидала столь бесцеремонного извинения. Тем более что уже решила оставить все как есть и не замечать его грубых выходок. И вот он пытается исправить свои ошибки…

– Мы пойдем в воскресенье в церковь, если хочешь, – сказал Джон, глядя, как розовый язычок Лотти опять совершает путешествие по нижней губе. Рожденная женщиной, она что, не знает, как это выглядит?

– Мы поговорим об этом потом, хорошо? – с запинкой сказала она, не уверенная, что эта идея действительно столь привлекательна, как ей поначалу показалось.

Джон кивнул и, наконец опустил ее на землю. Лотти стояла, прижимая к груди свертки, а его руки все еще лежали на ее талии, и она наслаждалась теплотой его ладоней, наслаждалась теми секундами, в течение которых они стояли так, лицом к лицу…

– Я приготовлю обед, – сказала Лотти, подбирая юбку и направляясь в дом.

«Лучше, если я буду заниматься делами и отработаю свое содержание», – жестко сказала она себе. Воспоминание о руках Джона Тиллмэна пугало ее, рождало странные мысли. А мисс Эгги говорила ей, и не раз, что праздные мысли – оружие дьявола.

Глава 5

– Интересно, надо начинать с двух задних или с того, что спереди? – спросила озадаченная Лотти. Прежде чем она смело высказала эту мысль вслух, тень сомнения пробежала по ее лицу. – Или же надо вот так, по диагонали, а, Томас? Ну, для равновесия? – пояснила она. Ее едва уловимая усмешка поддразнивала его, пока, наконец, Томас не понял шутки, и широкая улыбка не сменила мрачное выражение на его лице.

– Папа никогда не рассказывал мне, откуда начинать, – сказал мальчик, усаживаясь на корточки возле скамейки, на которой сидела Лотти.

Сложив юбку складками между коленей, она вытянула вперед руки и приготовилась начать работу. Мальчик поджал губы и взялся своей маленькой ручкой за удлиненный сосок. Затем обхватил его всей пятерней и легонько сдавил. И тотчас же оглянулся, чтобы Лотти видела его лицо. Словно учитель перед школьниками, он, слегка прищурившись, принялся с важным видом делиться своими познаниями.

– Вот посмотрите, мисс Лотти, вот так его надо держать, – объяснял Томас, и взгляд девушки послушно обратился к его пальцам, легонько сжимающим сосок. – Затем вы надавливаете вверх большим и указательным пальцем, потом чуть-чуть опускаете и выжимаете молоко. – Закончив объяснения, он выпрямился и пожал плечами. – Ну, вот так это и делается, – с чуть надменным видом добавил он. – Теперь и вы попробуйте.

Лотти нерешительно взглянула на него и пригнулась, чтобы посмотреть на полное вымя, требующее ее внимания и заботы. Левой рукой она легонько похлопала животное по спине и произнесла несколько ласковых слов.

– Вовсе она не хорошая девочка, – нахмурившись, заметил Томас. – Иногда она лягается и опрокидывает подойник, если вы до этого его сами не опрокинете. Папа говорит, что с ней нужна твердая рука, – добавил он вполголоса, словно опасался, что еще кто-то может его услышать.

– Я просто хотела с ней познакомиться и сделать комплимент, Томас, – объяснила Лотти.

Девушка надеялась, что корова не почувствует, как она нервничает – в отличие от мальчика, который неодобрительно смотрел на нее. Еще час назад научиться доить корову представлялось Лотти замечательной идеей. Джон сообщил, что сегодня он приедет немного позже и не сможет помочь по хозяйству, и за завтраком Томас сказал, что если они вдвоем очень постараются, то закончат все дела до приезда дяди. Сисси обиделась, что ее не приняли во внимание, и стала показывать Лотти места на руках, куда ее клюнула на прошлой неделе курица.

– Я только хотела взять у нее яйцо, мисс Лотти, а она закудахтала, налетела на меня как бешеная и стала клеваться. Пока…

– Она еще слишком маленькая, чтобы заходить в курятник, – перебил сестру Томас.

– Неправда!

Сисси обиделась и вскочила на стул, на котором только что сидела. Расставив ноги, девочка подбоченилась, точно взрослая, и гневно обратилась к брату:

– Теперь я больше тебя! – Девочка повернула голову в сторону Лотти, та едва удерживалась от смеха. – Я теперь выше Томаса, мисс Лотти! – ликовала Сисси.

Томас закатил глаза и склонился над миской с овсянкой, которую с аппетитом уплетал. Низким и тихим голосом Томас проговорил:

– Глупышка, она в следующий раз захочет еще перчатки надеть.

Глаза Сисси наполнились слезами, губы ее задрожали, и она снова уселась на стул.

– И вовсе нет, – сказала она почти шепотом, пытаясь сдержать слезы. – Папа сказал, что я скоро стану большой девочкой, и разрешил помогать ему очищать зерно от шелухи для кур. А еще я скоро собираюсь сама готовить еду, – заявила она уже окрепшим голосом и вызывающе вздернула подбородок.

Лотти решила, что ей пора вмешаться. Она откашлялась и неодобрительно посмотрела на детей:

– Не думаю, что ваш папа хотел бы, чтобы вы ссорились.

Томас покраснел и виновато потупился, покачав головой. Две слезинки выкатились из глаз Сисси, и подбородок девочки задрожал, несмотря на все ее старания удержаться от слез.

– Хочу, чтобы папа был здесь, – захныкала она.

Глаза Сисси закрылись, и поток слез побежал по ее розовым щечкам. Лотти быстро приподнялась и подхватила малышку на руки. Девочка крепко стиснула своими пальчиками руку Лотти и уткнулась в ее пышную грудь.

– Ну, тише, тише. Папа не может прийти к тебе. Но он сказал, что надо многое сделать по хозяйству. Если вы хотите, чтобы ваш папа гордился вами, попытайтесь жить дружно и займитесь делами, которые он вам поручал, понятно?

Сисси молча кивнула. Томас что-то промычал в ответ, потер кулаками глаза и, поднявшись из-за стола, направился к раковине со своей уже пустой тарелкой.

– Мне хотелось бы, чтобы вы вдвоем научили меня, как и что делать, – сказала детям Лотти, опустив девочку на пол и ласково погладив ее по головке.

Лотти утаила, что ей всю жизнь приходилось возиться с курами.

– Давайте я покажу, как доить Рози, – тут же предложил Томас.

Доить корову оказалось занятием куда более сложным, чем ему представлялось, и первые его уроки оказались неважными. Томас, однако, оценил величину рук Лотти и удовлетворенно кивнул:

– У вас легко получится, мисс Лотти. У вас пальцы длиннее, а в этом деле длинные пальцы – самое главное.

Лотти взглянула на свои руки и с улыбкой сказала:

– Эти две мои помощницы делали еще и не такую работу.

– А я поищу корзинку для яиц! – с готовностью предложила Сисси и стремглав побежала к двери. Ни следа от недавних слез не осталось на ее лице.

Томас, отворяя тяжелую дверь, поморщился, когда она заскребла по полу.

– Папа собирался починить, как у него появится время, – сказал он. – Может, дядя Джон снимет раму, я бы немного ее подровнял рубанком.

– Мы попросим его об этом, – сказала Лотти. – Вы соберите здесь все для доения, а я приду в сарай через несколько минут, – торопливо добавила она, опасаясь, что напоминание о Джеймсе снова расстроит детей.

Она стояла рядом с пеструшкой Рози, которая попеременно поднимала то одну, то другую ногу, словно требовала, чтобы ее немедленно подоили.

– Милая Рози, – ласково проговорила Лотти, которая не разделяла мнения Томаса о поведении коровы. – Давай, я только возьмусь вот здесь и обхвачу пальцами…

Ссутулившись, сосредоточенно сдвинув брови, девушка взялась за соски и ощутила ладонями шершавую кожу. Крепко обхватив их, Лотти нежно надавила вверх, ощущая тепло коровьего вымени, наполненного молоком. Потом, как учил ее Томас, резко потянула вниз и сжала соски.

Ничего не произошло. Корова лишь переступила с ноги на ногу и махнула хвостом перед самым лицом Лотти, чуть не задев ее. В остальном же никакого эффекта действия Лотти не произвели.

– Я все правильно делаю? – спросила Лотти, взглянув на мальчика.

Шурша соломой, Томас подбежал к Лотти и склонился почти к самому вымени коровы.

– Попробуйте еще раз, мисс Лотти, может, вы недостаточно сильно надавили вверх.

Почти касаясь друг друга головами, они наклонились к коровьему вымени.

Рози тоже хотелось посмотреть, что же с ней собрались делать, и она попыталась повернуть голову, но ее шея была окружена кольями, мешавшими сделать это.

Лотти еще раз надавила на соски и потянула вниз. Но у нее опять ничего не вышло.

– Ты уверен, что я все правильно делаю? – спросила Лотти.

Рози подняла голову и грустное «му-у-у» прозвучало вместо ответа, вызвав смешок у мужчины, стоявшего в дверях и наблюдавшего за происходящим.

– А вот вам и ответ! – сказал он, усмехнувшись.

Лотти выпрямилась и оглянулась. Лицо девушки раскраснелось от усилий, завитки волос спадали на щеки и лоб. Широко раскрытыми глазами она смотрела на улыбающегося Джона Тиллмэна.

– Томас… – начала она.

– Мисс Лотти… – отозвался Томас.

Джон развел руками и улыбнулся так широко, что его ровные белые зубы заблестели в полумраке коровника.

– Ну, ничего. Я вижу, чем вы тут занимаетесь. Вам бы, конечно, позвать кого-нибудь поопытнее… – медленно проговорил он.

Лотти резко выпрямилась. Юбка почти скрывала ее босые ноги от пристального взгляда фермера.

– Правило номер один, мисс О'Мэлли, – нахмурился фермер. – Никогда не заходите в коровник босиком.

Лотти вспыхнула, почувствовав, как кровь приливает к ее лицу, покрывая щеки румянцем. Девушка инстинктивно попыталась спрятать свои босые ступни в соломе.

– А почему бы и нет? – спросила Лотти вызывающе, вздернув вверх подбородок. Хотя ей было немного неловко, что ее застали бегающей босиком, как какую-нибудь девчонку-сорванца.

– Коровник – очень опасное место, – объяснил Джон. – Например, Рози может случайно наступить тебе на ногу. И ты можешь обо что-нибудь пораниться. А если навоз попадет в рану, то потом у тебя будут большие неприятности.

– Ох, – выдохнула Лотти, и ее вызывающий тон улетучился вместе с выпущенным из легких воздухом. – Я никогда раньше этим не занималась, – медленно проговорила она, виновато взглянув на Джона.

– Если Томас сбегает в дом и принесет твои башмаки, я дам еще один урок, если не возражаешь, – предложил Джон, тронутый ее горячим желанием научиться доить корову.

– Да, сэр, – ответил мальчик. Он сорвался с места и исчез за дверью.

Лотти не знала, куда девать глаза. Взгляд ее, на секунду задержавшись на лице фермера, скользнул вниз, по его шее. Кадык Джона поднимался и опускался в такт глотательным движениям. Несколько секунд она смотрела на его широкие плечи, прикрытые синей рабочей рубахой, затем медленно перевела взгляд вниз, на его ноги. Они были широко расставлены, словно Джону иначе трудно было удержать в равновесии свое могучее тело. Лотти обратила внимание на то, что его брюки, как всегда, аккуратно заправлены в сапоги. Она снова посмотрела ему в лицо и отвела глаза – взгляд его был слишком мрачным и пугающим.

– Вы на меня сердитесь, – с сожалением в голосе проговорила девушка.

– Гм-м-м, – пробурчал Джон в ответ, и Лотти заметила, как расширились его ноздри.

Она взглянула на дом и увидела Томаса, со всех ног бегущего с ее ботинками в руках. Девушка с облегчением вздохнула – слишком уж неловко она чувствовала себя наедине с Джоном.

Мальчик подбежал, и Джон принял из его рук пару черных ботинок. От его взгляда не укрылась стоптанная подошва и местами сильно потертая от долгой носки кожа.

– Вот вам пара приличных ботинок, – с издевкой произнес Джон, передавая Лотти ее ненавистные ботинки. Он указал на табуретку: – Садись.

Его слова прозвучали как приказ. Лотти подчинилась, но посмотрела на него широко раскрытыми, удивленными глазами.

– Дай ногу, – все тем же тоном сказал Джон, держа в руке один ботинок.

Несмотря на ее замешательство, он крепко обхватил пальцами тонкую лодыжку и приподнял ногу девушки кверху. Недовольно бормоча что-то себе под нос, Джон запихал ступню Лотти в ботинок, сделав вид, что не заметил, как она поморщилась от боли. Все с тем же мрачным выражением на лице он взялся за другой ботинок. Нога Лотти подрагивала в его широких теплых ладонях; по всему ее телу пробежала горячая волна возбуждения. Джон бросил на девушку удивленный взгляд.

Лотти закусила нижнюю губу, и… у нее перехватило дыхание, когда она встретилась с Джоном взглядом. Она втянула в себя волнующий запах кожи, пота и лошадей. «Как от него хорошо пахнет», – мысленно удивилась Лотти.

Девушке не часто приходилось находиться так близко от мужчины. «Забавно, – подумала она. – Мужчины пахнут совсем иначе, чем женщины». Лотти увидела, как его глаза сузились и зрачки стали настолько большими, что почти полностью вобрали в себя голубой ободок вокруг них.

– Поворачивайся, Лотти, – тихо сказал он. Воздух между ними вибрировал. Лотти снова вдохнула его запах, как будто хотела сохранить его в глубине своего естества.

Она повернулась к корове, доверчиво смотревшей на нее. Девушка пододвинула к себе табуретку и расправила юбку, освобождая место для подойника.

Джон расположился на корточках позади Лотти и сдвинул шляпу на затылок. Он наклонился над девушкой и, касаясь рубашкой ее платья, протянул вперед руки и взял ее пальцы в свои ладони. Лотти сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на том, чему учил ее Джон. Она наблюдала, как он, направляя ее руки, легко и уверенно давит на коровье вымя. Сначала большими и указательными пальцами, а затем по очереди всеми остальными Джон провел по соскам Рози.

– Получается. – Обрадовалась Лотти.

– Конечно, получается, – подтвердил Джон, усаживаясь поудобнее за ее спиной. Он снова проделал те же самые движения, и струйки молока звонко брызнули в подойник, забрызгав его стенки.

Джон осторожно подвинулся чуть ближе к девушке и почувствовал едва уловимый запах пота и цветочный аромат ее волос, ощутил мягкость женского тела.

Когда Лотти научилась, по его мнению, доить самостоятельно, Джон отпустил руки и кивнул. Его подбородок коснулся ее плеча.

– Ну вот, давай теперь сама, – подбодрил он Лотти. От его дыхания зашевелились завитки ее волос, щекочущие ей щеки.

«У меня бы лучше получилось, если бы ты не дышал мне в ухо», – подумала Лотти. Закусив губу, она с увлечением принялась доить Рози. Однако присутствие Джона за спиной не позволяло ей сосредоточиться – она чувствовала близость его тела.

Немного отодвинувшись от искушавшей его женщины, которую так приятно было обхватить руками, Джон оглядел ее, пытаясь понять, что же так привлекало его в ней. Досадуя на такое предательство со стороны своего естества, он сокрушенно покачал головой. «Но ведь она… так хорошо пахнет», – пытался оправдаться перед собой Джон, выпрямляясь и прикрывая сдернутой с головы шляпой свое восставшее естество. «Она, наверное, волосы какой-нибудь цветочной дрянью мажет. Запах так на меня действует. Знаю я эти женские штучки. Чего они только не придумают, чтоб мужиков соблазнять!» – внушал себе он.

– Я все правильно делаю? – спросила увлеченная своим занятием Лотти; пальцы ее уже довольно ловко перебирали соски.

– Ага, все нормально, – пробормотал Джон, угрюмо уставясь ей в спину.

Бесформенное коричневое платье сейчас плотно обтягивало ее округлые ягодицы. Платье было сшито из грубой шерстяной ткани; без малейшего намека на талию, оно более походило на мешок, чем на наряд для молодой женщины.

– Слушай, а у тебя нет приличного платья? – неожиданно спросил Джон, критически оглядывая платье Лотти.

Девушка оглянулась. Она смотрела на Джона, уронив руки на колени и раскрыв рот от удивления.

– А с чего это вы заботитесь о моей одежде, мистер Тиллмэн? – спросила она, наконец.

– Меня зовут Джон, – напомнил он, осклабившись и снова водружая на голову шляпу. – Если ты собираешься остаться здесь и смотреть за детишками, я, пожалуй, буду выплачивать тебе жалованье. И в этом случае мне бы хотелось, чтобы ты прилично одевалась и не позорила меня. В своем наряде ты похожа на сиротку, попавшую в бурю.

Лотти резко вскочила, и он отступил на шаг, едва не коснувшись подбородком ее головы.

– Потрудись не придираться к моему гардеробу, Джон,– сказала она ледяным голосом, делая ударение на имени. – А если ты забыл, то я действительно сирота. И с тех пор как я оказалась здесь, меня не покидает ощущение, что я попала в самую страшную бурю.

Она резко отвернулась. Снова оглядев ее невзрачное, мешковатое платье, он еще больше укрепился в своем намерении.

– Ну вот, тут же перья и взъерошила, – примирительным тоном проговорил Джон, когда она опять к нему повернулась, раскрасневшаяся, с глазами, метавшими молнии. – А ведь я хотел только сказать, что тебе нужна какая-нибудь новая одежда. Когда ты ткань цветастую покупала для Сисси, надо было и себе что-то купить.

– Обойдусь тем, что у меня есть, – отрезала Лотти. Предложение Джона оскорбило ее.

Подойдя к ней поближе, он был рад заметить тень беспокойства, промелькнувшую в ее глазах. Не выдержав пронзительного взгляда Джона, Лотти прикрыла глаза. Он положил свои крепкие руки ей на плечи, удерживая ее:

– Лотти…

Лотти внимательно посмотрела на Джона. Он повторил ее имя еще раз, и ее веки дрогнули. Теперь она смотрела на него во все глаза.

– Лотти, я вовсе не хотел тебя оскорбить, – произнес Джон с оттенком сожаления в голосе. Впрочем, он вовсе не собирался уступать. – Я хочу, чтобы ты сшила себе несколько платьев, а это куда-нибудь спрятала. Ты ведь это сделаешь? – спросил Джон тоном, не терпящим возражений.

– Тебе что, стыдно, что тебя увидят со мной?

Он медленно покачал головой:

– Да нет, не стыдно.

Джон посмотрел на Томаса, который стоял в дверях сарая, разинув от удивления рот. Ему казалось странным, что взрослые могут спорить из-за таких вещей.

– Мы ведь не стыдимся мисс Лотти, да, Томас?

– Нет, сэр… мэм, – ответил мальчик, не зная, чью сторону принять.

– Я вас люблю, мисс Лотти, – неожиданно воскликнула Сисси, которая сидела на ступеньках лестницы, ведущей на сеновал. До этого она тихонько наблюдала за взрослыми, не проронив ни слова.

– Я тоже тебя люблю, солнышко, – смущенно ответила Лотти, удивляясь, как это она оказалась вовлеченной в подобного рода разговор.

– Ты слышала? – спросил Джон. – Вовсе мы тебя не стыдимся. Мы просто хотим, чтобы ты хорошо выглядела. – Он снова нахмурился, взглянув на ее платье. – В подходящем нарядном платье ты будешь смотреться совсем как… – Его взгляд был красноречивее любых слов.

– Никогда я красавицей не буду, Джон, – перебила его Лотти. – И вы… и ты… мы оба хорошо это знаем. Не нужно приукрашивать и пытаться позолотить пилюлю… Ладно, все. – У нее перехватило дыхание.

– Но ты ведь очень привлекательная женщина, – настаивал Джон. – И мы в этом убедимся, когда ты наденешь на себя какую-нибудь симпатичную вещицу.

– Вы можете сделать платье, как у меня, – оживилась Сисси. – Мы будем как близнецы, мисс Лотти. Когда мы пойдем в церковь в следующее воскресенье, мы можем…

– Да, наверное, можем, – быстро проговорила Лотти, не желая развивать эту тему.

Она вовсе не горела желанием увидеть преподобного Буша. Одна только мысль о нем заставляла ее вскакивать с постели среди ночи. Возможный поворот событий казался ей настолько устрашающим, что она даже и думать об этом боялась.

Раздалось требовательное мычание, и Джон, вопросительно подняв брови, посмотрел на Лотти.

– Нет. – Она решительно покачала головой. – С меня достаточно сегодняшнего урока. У меня вон уже руки сводит.

Она показала на ведро, стоявшее под выменем Рози. Несколько дюймов вспененного молока на дне свидетельствовало об усердии Лотти. Девушка посмотрела на Джона и удовлетворенно улыбнулась.

– Неплохо для начинающей, правда? – спросила она довольно самоуверенным тоном.

Джон засунул руки глубоко в карманы брюк, хотя ему сейчас очень хотелось пощекотать Лотти или взять за плечи и встряхнуть – во всяком случае, сделать что-нибудь, чтобы как-то снять возникшее в ее присутствии напряжение. Его улыбка ничего не говорила ей о той борьбе, что происходила в его душе.

– Все просто замечательно, – проговорил он непринужденно. – И вы можете, мэм, доить корову, когда вам заблагорассудится. – Джон повернулся на каблуках и, глянув на Томаса, скорчил смешную рожу, что вызвало у всех взрыв смеха.

– Это прекрасно, – ответила Лотти, – но мне надо пойти замочить и развесить ткань, чтобы она села, а потом, минут через пятнадцать, мы с вами встретимся у ледника, – с улыбкой добавила она.

Джон, усевшись на корточки, продолжил прерванную дойку коровы. Боковым зрением он увидел взметнувшийся подол коричневого платья. Он оглянулся, когда Лотти, сопровождаемая Сисси, уже выходила из коровника. Солнечный свет играл в их волосах, когда они шли к дому. Сисси о чем-то увлеченно щебетала, Лотти слушала ее, легко ступая по дорожке и держа девочку за руку.

Тяжело вздохнув, Джон прислонился головой к пятнистому боку коровы и попытался вызвать в своих воспоминаниях образ красавицы Сары. Эта непостижимая женщина, вышедшая замуж за его брата, дразнила, будоражила его воображение. По ночам Джон мучился без сна, представляя ее в объятиях Джеймса. Которому она и принадлежала, напомнил он себе.

Мысль о ее безмятежном лице и тихом голосе всегда искушала его. Ее прекрасные темные прямые волосы, зачесанные за уши и схваченные сзади лентой, притягивали его взор. Джон вспомнил, что распущенными видел эти волосы лишь однажды – она расчесывала их после мытья. Сара сидела на солнце, откинув назад голову и подставив лицо ласкающим лучам. Он вспомнил, как она зарделась, как вскочила, быстро направившись в дом, смущаясь, что ее застали за таким занятием.

Молоко постепенно заполняло ведро. Джон выдоил остатки молока из двух передних сосков. Движения его были почти автоматические, отработанные годами практики – доить он научился еще в детстве.

Джон давно для себя решил, что дойка – очень успокаивающее занятие. Она освобождает голову для разных мыслей. Можно, например, подумать о том, какое поле надо распахать, или о том, когда созреет пшеница и настанет пора убирать зерно. Или же можно помечтать о жене брата. Джон сознавал, что его влечение к ней постыдно, и это наполняло его мысли неизъяснимой горечью.

«Не возжелай жены ближнего твоего…» – эта старая заповедь пронзила его сознание, и он виновато вздохнул. Джон не раз заглядывался на прекрасную Сару, заглядывался глазами, полными желания обладать ее красотой, теплом, нежностью.

«Удивительно, почему я не зашел дальше», – подумал Джон. Он, впрочем, никогда не мог представить себя с ней, с женой своего брата, в постели. Когда он доходил в своих мечтаниях до этого момента, он обычно вскакивал с кровати и выходил на крыльцо, долго смотрел на звездное небо и постепенно усмирял свою похоть. «Я все же тебя не предал, брат», – подумал он.

Его внутренний взор обратился к последней женщине, с которой он был близок. Это была тоненькая, проворная, гибкая, как змея, девушка из Виллоу-Ран, захудалого городишки с баром и магазинчиком, в двадцати милях вверх по реке. Там даже не было церкви, и местные жители отправлялись в Миль-Крик на воскресную службу. Но в этом городке на углу главной улицы стоял двухэтажный домик, в котором жили две самые красивые девушки в Миссури, – это была тихая гавань для его одинокого сердца. Таланты девушек даже превосходили их красоту, и Джон вспоминал о них с улыбкой. Он приходил туда злой, измученный, совсем не в духе, а уезжал домой радостным и умиротворенным.

И тут он подумало стройных формах Лотти, прикрытых невзрачной материей. Вспомнив ее босые ноги, легко ступавшие по половицам в доме, пока она сновала от плиты к столу и обратно, он улыбнулся. И подумал о пышных волосах, струившихся по ее плечам и спине. Он вспомнил, с каким ужасом она смотрела на него тем первым утром, сидя в кровати брата.

Второй раз за день Джон замечтался – замечтался о мягкости женского тела, о запретных, но таких желанных прикосновениях…

Джон встряхнул головой, стараясь избавиться от этого наваждения. С удивлением и испугом он вдруг понял, что Лотти как-то незаметно, но уже прочно заняла в его душе место Сары.

Глава 6

По благочестивому пожеланию Абигайль Данстэйдер, возглавлявшей первую семью в Миль-Крике и являвшейся верным приверженцем местной методистской церкви, за огромные деньги был куплен и доставлен из Сент-Луиса орган. Его установка в маленькой белой церкви стала событием, которое члены общины встретили с огромным энтузиазмом. Этот орган стал предметом завистливых взглядов пианиста из баптистской церкви.

Баптистская церковь в Миль-Крике имела колокольню с колоколом, и паства безмерно гордилась своим правом предвещать утреннюю воскресную службу звоном этого колокола. Методистская община, получив в свое распоряжение орган, поднялась теперь на более высокий уровень – прихожане исполняли гимны под его волшебные звуки.

Но когда коляска катилась воскресным утром мимо баптистской церкви, Лотти не могла не прислушаться к стройному пению, доносившемуся из неказистого некрашеного здания. Не желая ничего иного, баптисты вдохновлялись звоном своего колокола перед службой, проходившей с огромным воодушевлением. Единственное посещение Лотти баптистской церкви в Нью-Хоуп произвело на нее сильное впечатление, оставив воспоминание о ритмичной, почти танцевальной музыке.

– Ты когда-нибудь бывал здесь? – спросила она у Джона, когда их коляска поравнялась с колясками, выстроившимися у ограды перед церковью.

Он нахмурился и взглянул на нее с явным неодобрением:

– Зачем? Я родился и вырос методистом.

– Да?.. – удивленно промолвила Лотти. Она оглянулась, когда пение достигло форте и прекратилось, а затем глухой бас громогласно провозгласил: «Аминь».

– А ты разве рождена не методисткой? – спросил Джон, натянув поводья и придерживая лошадь.

Лотти поджала губы и опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях; в это воскресное утро ее руки были обтянуты перчатками – как у настоящей леди.

– Я знаю только то, что я сирота, – с грустью проговорила она.

– Но у тебя ведь была мать, правда? – спросил Джон уже более миролюбивым тоном.

Они проезжали мимо большого орехового дерева, росшего рядом с кладбищем.

Лотти кивнула в ответ и отвернулась.

– Моя мать оставила меня на пороге приюта, когда мне было пять дней от роду, – сказала она жестко. – Я была принята в методистскую церковь, как и три десятка других приютских детей, так что можно сказать, что я почти рождена методисткой. По крайней мере, я была ею всю жизнь.

Джон хранил молчание. Когда он рассматривал маленькую фигурку Лотти О'Мэлли, глаза его были полны сострадания. «Она неплохо выглядит», – отметил он про себя, глядя на ее аккуратную прическу – золотистую косу, уложенную кольцом под вычурной шляпкой. Накануне она выскребла и вымыла свои черные ботинки, и теперь они выглядели довольно прилично, а ее лучшее платье было выстирано и отглажено утюгами Сары.

Джон вошел в дом и увидел, как Лотти сняла с плиты один из утюгов, послюнявила кончики пальцев, обворожительно высунув при этом свой розовый язычок, и на мгновение прикоснулась к утюгу. Раздалось шипение, и Лотти удовлетворенно кивнула. Джон с удовольствием наблюдал, как она гладит, обернув тряпкой горячую ручку, как проводит утюгом по складкам подола, в которых утюг был почти не заметен.

– По-моему, это адский труд, – промолвил он, наконец.

Лотти взглянула на него в испуге; краска прилила к ее лицу, глаза расширились.

– Ты мог бы, по крайней мере, постучаться, или окликнуть меня, или как-нибудь еще обнаружить себя, когда вошел, – воскликнула она. Укоризненно посмотрев на него, Лотти вернулась к своей работе.

– Я решил, что ты слишком занята, чтобы меня услышать, – объяснил Джон. Он подошел к столу и поправил край юбки.

– Тебе нужна глаженая рубашка к завтрашней поездке в церковь? – спросила она, расправляя влажную ткань.

Он пожал плечами и усмехнулся; ее взгляд уловил тепло в его глазах.

– Я просто расстилаю рубашки на столе еще влажными и разглаживаю руками, – объяснил он. – После этого они вполне годятся для работы на конюшне.

– Боюсь, такие рубашки не очень-то годятся для поездки в церковь, – сказала она с некоторым укором в голосе.

Джон пожал плечами, как бы нехотя соглашаясь:

– В последнее время я нечасто туда ездил.

Она быстро подняла на него взгляд:

– Я думала, Джеймс возил туда детей каждое воскресенье.

– Да, возил, – согласился Джон. – Видимо, я отказался от религии, когда милосердную, любящую Бога Сару, которую так все ценили, он забрал и оставил Джеймса одного растить двоих детей. – Лицо его окаменело, челюсть с упрямым вызовом выдвинулась вперед – его глаза ждали ответа на эти еретические слова.

– Джеймс это чувствовал точно так же? – спросила Лотти; ее рука, державшая уже остывающий утюг, зависла над столом.

Джон выразительно пожал плечами. «Вне всякого сомнения, он прекрасно выражает свои мысли мимикой и жестами», – думала Лотти, наблюдая за ним. То, что он не умел выражать мысли словами, не имело в данном случае ни малейшего значения. Джону было достаточно одного движения головы, чтобы утихомирить Томаса, когда тот озорничал. Улыбка или протянутая рука могли призвать Сисси, когда Джон нуждался в теплых ручках, обнимающих его шею, или в маленьких пальчиках, зажатых в его ладони. И одобрение в его взгляде было огромной наградой, когда Лотти готовила или наводила порядок в небольшом доме, хозяйкой которого она стала – по крайней мере, временно.

Джон остановил лошадь, коляска качнулась, прервав тем самым ход мыслей Лотти. Ее руки крепко держали сумочку; во всем облике девушки чувствовалось напряжение: оно было и в поджатых губах, и в ее позе, и во взгляде.

Джон ласково взял ее за руку и заглянул в глаза.

– Обожди, Лотти, – сказал он с мягкой улыбкой. – Я сейчас вылезу и помогу тебе спуститься.

Она быстро кивнула, и он заметил, как задрожали ее ноздри, когда она глубоко вдохнула. Взгляд ее широко распахнутых глаз скользнул по группе прихожан, пристально рассматривавших вновь прибывших. Джон спустился, привязал поводья к одному из колец, приделанных к большому дереву, и, сняв шляпу, кинул ее на сиденье коляски. Затем подошел к Лотти и, крепко обхватив ее талию, легко опустил девушку на землю.

Расправив юбки и поправив шляпку, Лотти заметила испытующие взгляды нескольких прихожан, которые, следуя их примеру, тоже поставили свои коляски под деревом.

Тем временем Джон бережно опустил на землю Сисси. Малышка тотчас же уцепилась за юбку Лотти, пытаясь укрыться в широких складках от любопытных глаз взрослых. Девушка с улыбкой повернулась к Сисси, взяла ее маленькую теплую ручку в свою и стала ждать, когда Джон отряхнет пыль со штанов Томаса. Взглянув на свое темное платье, Лотти в который уже раз посетовала на то, что даритель – тот, кто в прошлом году подарил платье приюту, – не очень-то стремился следовать велениям моды. Темное и добротное – это было, похоже, главное требование «приютской моды». Благотворители привозили в приют охапки такой одежды. В результате Лотти всю жизнь носила только черное, коричневое или серое. Темно-синяя шляпка была, в сущности, первым в какой-то степени легкомысленным предметом ее мрачноватого гардероба.

Резко вскинув подбородок – от этого движения цветы на шляпке всколыхнулись, – Лотти направилась к входу в церковь. Сразу за ней и Джоном пристроились двое мужчин – словно эскортируя молодую пару.

Сисси раскраснелась от удовольствия – она была в своем новом платье, – Лотти сшила ей очень приличный наряд. Цветы на платье были необыкновенно яркими, почти такими же радостными, как улыбка, светившаяся на лице Сисси. Девочка несла маленькую сумочку, которую Лотти сшила для нее из остатков ткани.

Они спустились вниз по проходу, шагая в такт хоралу – Милли Гордон исполняла «Всемогущий Творец» перед началом утренней службы. На скамье справа сидел только один человек, и именно там остановился Джон, пропустив вперед Лотти. Затем села Сисси, а за ней – Томас. Джон уселся с краю, чувствуя на себе любопытные взгляды.

Наконец орган выдохнул последнюю гулкую ноту, и в церкви установилась тишина; все удовлетворенно закивали, одобряя исполнение Милли. Высокий молодой мужчина в черном костюме, подчеркивающем стройную фигуру, вошел через дверь справа и подошел к кафедре. Его темные волосы касались сзади шеи и воротника рубашки. Воротник же сиял белизной в свете солнечных лучей, проникавших через окна и наполнявших помещение церкви отблесками неземной красоты. «Кто-то застирал этот воротничок чуть ли не до дыр, а затем и накрахмалил», – подумала Лотти, глядя на молодого человека. Кроме того, она отметила, что у него необыкновенно длинные руки; в тонких пальцах он держал Библию в черном кожаном переплете. Положив книгу на кафедру, он обратился к своему приходу.

Все звуки тотчас же стихли; прихожане обратили свои взоры на человека, стоящего на кафедре. В наступившей тишине раздался голос пастора.

– …За всех согрешивших и представших перед славой Господа нашего, – заговорил он мелодичным голосом, странно не соответствовавшим облику, – помолимся. – Далее пастор продолжал тем же красивым баритоном, превращающим каждое произнесенное им слово в музыку.

Лотти, невольно заслушавшись, склонила голову. Затем, сделав над собой усилие, взглянула на пастора сквозь ресницы. Понимая, что ведет себя непочтительно, она не в силах была обуздать свое любопытство и не рассмотреть человека, едва не ставшего ее мужем. Он был очень худ, черты его лица были четкими и резкими, полные же губы свидетельствовали о великодушии. Рассмотрев пастора, Лотти незаметно повернула голову и взглянула на огромные ноги Джона Тиллмэна, сидевшего рядом, всего лишь в каком-то ярде от нее.

Затем взгляд ее переместился вверх и задержался на больших руках Джона, лежавших на коленях. Еще немного повернув голову, она чуть приподняла ресницы, чтобы увидеть его грудь. Наконец, собравшись с духом, она глянула выше… и с удивлением обнаружила, что его веселые голубые глаза глядят прямо на нее.

Она быстро опустила ресницы и отвернулась,снова уставившись на свои крепко сжатые руки. Прерывисто вздохнув, Лотти попыталась понять причину своего замешательства. «Он смотрел на меня как идиот», – подумала она со смущением, и щеки ее залились румянцем. «Тебе не следовало разглядывать их во время молитвы», – мысленно укоряла она себя.

Джон попытался стереть с лица улыбку. «Значит, сравнивали нас, мисс О'Малли», – подумал он. Чувствуя, что усмешка не исчезает с его лица, он прикрыл рот ладонью, затем прочистил горло, пытаясь справиться с собой. «Ах, негодница, – мысленно улыбнулся фермер. – Непочтительная, если не сказать больше». И Джон еще сильнее развеселился.

Когда прозвучало гулкое «Аминь», означавшее конец молитвы, собрание зашуршало, зашаркало ногами, заерзало на жестких сиденьях. Понимая, что утро только началось и что служба закончится лишь около полудня, прихожане готовились сидеть долго.

И вновь под сводами церкви зазвучали гимны, выводимые прекрасным голосом проповедника. Услышав знакомые слова песнопений, Лотти, увлеченная гармонией музыки, присоединилась к поющим, не замечая, что чуткие уши соседей прислушиваются к ее красивому сопрано – прихожане по достоинству оценили ее дар.

Джон пел хрипло и монотонно, его слух был настроен на голос Лотти. Сам он петь не умел, но достаточно разбирался в музыке, чтобы распознать женщину с талантом, когда ему доводилось такую встретить. Только вчера он услышал несколько последних строф из ее утренней песенки, когда она, стоя посреди комнаты, будила Сисси веселой тирольской серенадой, которая закончилась хихиканьем и ласковыми объятиями. Джон взбежал на крыльцо и вошел в комнату.

– Вы слышали, как поет мисс Лотти? – спросила Сисси, глядя на дядю через плечо девушки.

– Да, малышка, слышал, – ответил он уклончиво и нахмурился, думая о Сисси и Лотти.

Сисси очень быстро подружилась с этой женщиной. Конечно, следовало ожидать того, что Лотти сошьет ей новое платье и будет заботлива. А теперь – и объятия, и убаюкивание по вечерам перед тем, как Сисси отсылали наверх. Похоже, Лотти пускает корни, привязывая Сисси к себе на случай, если не найдет куда податься, когда он решит, что делать с детьми.

Джон не очень обрадовался своим мыслям, понимая, что в Доме Господа они неуместны.

В конце концов, девушку нельзя было винить, если бы она и пыталась где-нибудь пристроиться. «Она такая одинокая в этом мире, и ей приходится самой заботиться о своем благополучии», – рассудил Джон. Его расположение к Лотти возросло.

Пастор, обычно ведущий службу в тесном сотрудничестве с прихожанами, сейчас столкнулся с невниманием и нетерпением своей паствы. Он понимал, что все знают о присутствии Лотти, однако взял себя в руки и принялся читать проповедь. Бедняга вспотел и несколько раз со страдальческим видом поводил шеей, сдавленной жестким крахмальным воротничком, но все же осилил заготовленную к этому дню часовую проповедь.

После того как был спет последний гимн и последнее «Аминь» было дружно произнесено всеми прихожанами, все как один поднялись и направились к задней двери. У красивой черной шелковой ширмы преподобный Буш ждал свих прихожан, большинство которых с нетерпением предвкушали сцену, что наверняка должна была произойти, когда Лотти приблизится к двери.

Она знала, что этот момент должен настать, и боялась его. Только присутствие Джона и детей давало ей силы медленно подойти к выходу и войти в маленький портал, озаренный полуденными лучами солнца.

Она подняла голову, встретилась с пастором взглядом и улыбнулась:

– Преподобный Буш?

Он подал ей руку, и она увидела, как краска, медленно поднимаясь по шее преподобного вверх от жесткого воротничка, заливает резкие черты его лица.

– Вы – мисс Лотти О'Мэлли, – сказал он глубоким голосом, в каждом звуке которого слышалась просьба о прощении.

Она кивнула и стала ждать, неуверенная в том, что знает, как следует себя вести в подобной ситуации. Следовало ли ей вызволить свою руку из его руки и сделать шаг назад? Или, может быть, сказать что-нибудь про его проповедь, из которой она не помнила сейчас ни единого слова? Ей с трудом удалось сложить губы в подобие улыбки, но она тотчас же почувствовала прилив раздражения.

Этот человек обманул ее! И вот она выставлена здесь напоказ всему городу, в своем тусклом мешковатом платье, похожая на высохшую старую деву. Быстрым движением она вырвала руку из его ладони и собралась уйти. Ее прощальный кивок был резким, и слова были сказаны тихо, но они достигли его ушей.

– Жалко, что мы не встретились, когда я приехала в город на прошлой неделе, – произнесла она сладким голосом. – Я приношу свои извинения, что не посетила вас.

Затем с видом, который заставил бы мисс Эгги Конклин гордиться ею, она чуть-чуть приподняла подол и, взяв Сисси за руку, спустилась по ступенькам крыльца во двор. Глаза ее боялись встретиться с глазами горожан, но чувство собственного достоинства производило впечатление – прихожане уступали ей дорогу, когда она решительно шагала к воротам.

– Лотти… подождите… – донесся знакомый голос, и ее нагнала Женевьева, придерживавшая тонкой бледной рукой свою шляпку.

Лотти обернулась, удивленно вскинув брови. Женевьева улыбнулась ей – ямочки на щеках девушки были знаком расположения.

– Я не видела вас в городе всю неделю, – сказала она звонким голосом, обращаясь также к Джону и детям.

– Это потому, что нас здесь не было, – весело откликнулась Сисси, кружась и кокетливо приподнимая подол своего платьица.

Малышка добилась своего. Женевьева, глянув вниз, низко наклонилась, чтобы оценить новое платье, затем, к великой радости Сисси, ласково коснулась ее руки и громким восклицанием выразила свое восхищение ее новым нарядом.

Сисси просияла, безмерно гордая своим новым платьем, девочка потянулась к Лотти и ухватила ее за пальцы.

– Это мисс Лотти сшила, – заявила она, награждая портниху широкой улыбкой.

– Я знаю, что это она, – улыбнулась в ответ дочь лавочника.

Затем взгляд ее остановился на непонятного покроя наряде, в котором, в силу необходимости, щеголяла Лотти.

– Мисс Лотти… – неуверенно начала Женевьева. Потом, немного помедлив, с воодушевлением проговорила: – Как вы полагаете, могли бы вы сшить для меня платье, если бы я заплатила вам и принесла материал и нитки и одно из своих старых платьев как образец?

Лотти приготовилась отвечать, она уже прикидывала, как перекроить свое дневное расписание и найти время для этой работы.

Но Джон прервал ее размышления. Он накрыл ее руку своей и покачал головой.

– Вы извините, Женевьева, но у Лотти сейчас все время уже расписано. Может, как-нибудь в другой раз, – добавил он.

– Что ж, когда у вас появится возможность… – медленно проговорила Женевьева, не скрывая своего разочарования.

– Мы посмотрим… – перебила ее Лотти. – В конце концов, я не знаю, сколько я здесь еще пробуду, – добавила она неуверенно, почувствовав, как Джон все крепче сжимает ее руку.

– Нам пора ехать, – сказал он, поворачиваясь, чтобы позвать Томаса, который, воспользовавшись случаем, убежал к приятелям и сейчас играл с ними в салочки на дороге.

Женевьева стояла в тени гигантского грецкого ореха, что рос рядом с церковью, и наблюдала за отъезжающими.

После отъезда Лотти, Джона Тиллмэна и детей прихожане стали разъезжаться, направляя в разные стороны свои коляски и фургоны. Несколько прихожан отправились пешком.

– Женевьева!

Девушку не удивило, что ее окликнули. Не удивил и страдальческий голос, произнесший ее имя. Глянув через плечо, она увидела, как Стивен Буш нерешительно шагнул в ее сторону. Солнечный луч, пронзивший крону орехового дерева, рассыпался золотом по листьям и ярко осветил зардевшееся лицо прекрасной молодой женщины. С преувеличенной осторожностью Стивен Буш взял Женевьеву за руку, поглаживая пальцами ее овальные ноготки. Она попыталась высвободить руку, но он остановил ее всего лишь одним словом:

– Пожалуйста.

– Пожалуйста – что? – мягко спросила она, и в ее голосе прозвучала грусть. – «Пожалуйста, Женевьева, выходи за меня замуж»? – проговорила она невозмутимо. – Или: «Пожалуйста, не возражай, если я на ком-нибудь женюсь»? – Она посмотрела в сторону, словно хотела уйти. – Чего же ты хочешь от меня, Стивен? – прошептала девушка жалобно.

Ей было невыносимо больно услышать его тяжкий вздох, и она, пересилив себя, осталась. Однако, высвободив свою руку, крепко сжала ее, и маленький кулачок затерялся в складках ее широкой юбки.

– Прости меня, Женевьева, – произнес он. – Я сам не знаю, чего хочу, не говоря уж о том, чего жду от тебя. – Он глубоко вздохнул и продолжал уже окрепшим голосом: – Я знаю только одно: я должен поступать так, как велит мне мой долг. Но я разрываюсь между своими желаниями и долгом.

Она повернулась к нему лицом, и глаза ее были полны слез.

– Что ж, я уверена, что твоя выписанная по почте невеста бросится тебе в объятия, Стивен, если ты сделаешь ей повторное предложение. Почему бы тебе просто не сесть в коляску, не поехать прямо к Тиллмэну и не сделать ей предложение – на этот раз лично. Мы оба знаем, что она больше, чем я, тебе подходит.

Она произнесла эти слова с высоко поднятой головой, пытаясь сдержать слезы.

– Ты знаешь, что я бы женился на тебе… – проговорил Стивен, но девушка осадила его насмешливым взглядом.

– Тогда почему же ты послал за Лотти? – резко спросила она, заранее зная, что он ответит.

Стивен пожал плечами и беспомощно развел руками.

– Это предложил епископ, и тогда его предложение показалось мне отличной мыслью. – Глаза его наполнились слезами, он смотрел на нее с безмолвной мольбой. – Это было до того, как я… до того, как мы с тобой были вместе. До того, как я понял, что ты для меня значишь.

– Тогда почему ты потом не написал ей, что передумал? – спросила она, хотя знала ответ и на этот вопрос.

– Я говорил тебе неделю назад, Женевьева. Тогда было уже слишком поздно. Она была уже в пути.

– Но зачем же ты говоришь со мной сейчас? – спросила она, и в голосе ее зазвучало страдание.

– Я хотел, чтобы ты кое-что узнала, – сказал он, потупившись. – Я собираюсь поехать к ней и извиниться. И хочу сделать повторное предложение, Женевьева. Я говорил с епископом. Он сказал, что это дело чести… но это я и без него знал. – Он снова тяжело вздохнул. – Если она меня примет, я собираюсь еще раз просить ее выйти за меня замуж.

В следующую секунду он увидел черные взметнувшиеся кудри – резко, повернувшись, Женевьева Слокум уходила от него решительным шагом.

«Удивительно, – думала Лотти, очищая овощи для рагу, – удивительно – как можно заниматься приготовлением обеда, например, а думать при этом совсем о другом?»

Вот она сейчас чистит картошку и скребет морковь, а мысленно все еще в церкви, в Миль-Крике. С каждым ударом ножа, отсекающего зеленую пышную картофельную ботву, она все больше злилась на высокого худого пастора этого процветающего прихода.

Она на секунду оцепенела, прикрыв глаза и опустив руки, задумавшись о пасторе, о его измене своему долгу. Как мог он предстать перед приходом, так опозорив свою честь, так запятнав свою репутацию?

Воображение перенесло ее в церковь – сейчас Лотти снова оказалась на скамье. В своем старомодном платье, в заштопанных перчатках и грубых башмаках, она представляла собой самое непривлекательное зрелище – и прекрасно понимала это.

Затем перед ней возникла другая картина: Джон и дети, стоящие возле скамьи в маленькой церкви. Джон, рослый и светловолосый, с руками, которые легко могли поднять стофунтовый мешок и подбросить в воздух четырехлетнюю девочку. В рубашке, выглаженной ею, с туго застегнутым воротничком, он сидел рядом со своим племянником, возвышаясь над мальчиком, как пожарная башня, – дядя, исполняющий роль отца.

Роль оказалась не так уж трудна, напомнила себе Лотти. Ведь он всего лишь раз заговорил о том, чтобы отправить детей в Сент-Луис, – сказал об этом, когда она только приехала. Может быть, подумала Лотти, может, он отказался от этой мысли.

Лотти открыла глаза и принялась еще яростнее скрести морковь, которую держала в руках. «Наверное, и репа бы не помешала», – подумала она, опуская последние из очищенных овощей в кастрюлю с водой.

Лотти вытерла руки о фартук, который сшила сама, и направилась в огород, полный сорняков и перезрелых овощей – огород в этом году Джеймс оставил на произвол судьбы. Кажется, репа выросла сама по себе из семян, пролежавших зиму под снегом, и Лотти пошла к тому месту, которое заприметила несколько дней назад.

Глаза девушки радостно блеснули, когда она выдернула из грядки две крупные репы. Она сбила с них землю и очистила от ботвы, решив сохранить их до следующего дня, к обеду. Ярко-желтые, без единого темного пятнышка, они были прекрасным дополнением к бекону или ветчине. Поход в коптильню всего лишь через несколько дней после прибытия преподнес ей приятный сюрприз. Лотти обнаружила там часть окорока и почти целую грудинку – гораздо больше, чем она ожидала увидеть в это время года, когда пришла пора забивать свиней и старые запасы должны были истощиться.

Джон объяснил ей, что через месяц она бы обнаружила коптильню в работе, а сейчас был временный простой. Жизнь в Нью-Хоуп плохо подготовила Лотти к хозяйственным работам на ферме Тиллмэнов, но когда дело доходило до заготовки провизии, тут уж она оказывалась в своей стихии. Даже у приюта имелась своя коптильня в пригороде Бостона, и каждую осень там развешивали и коптили свинину. Девушка привыкла к ограничениям в пище и сейчас вспоминала с улыбкой о времени своего пребывания в приюте – сколько раз она тщетно выискивала кусочек мяса в своей тарелке с супом или рагу.

Лотти выпрямилась, одной рукой прижимая репу к фартуку, а другой, держа ботву. Она обвела глазами ферму, ради процветания которой Джеймс Тиллмэн так тяжко трудился, отвоевывая у природы землю. Из всех построек непригляднее всего был домик, где они жили. Как и большинство фермеров, Джеймс больше заботился о помещениях для скота; многочисленные хозяйственные постройки служили доказательством его процветания. Начиная с большого двухэтажного сарая и кончая дощатым хранилищем для кукурузы – все выбеленные известкой постройки были крепкими и содержались в отличном состоянии.

Лотти стояла посредине запущенного огорода и глядела в небо. То, что она видела здесь, на этой ферме, являлось, без сомнения, волей Господа, думалось ей. Возможно, череду событий направляла всемогущая рука, и она, Лотти, была только маленькой частичкой непостижимых замыслов Господа. И ей наверняка найдется здесь место…

«Представь себе полевые лилии», – обычно говорила ей мисс Эгги Конклин, когда девушка теряла надежду вырваться за стены приюта. Цитата из Библии не очень-то подходила к нынешнему положению Лотти, никогда не считавшей себя таким прекрасным цветком, но все-таки немного утешала.

Эгги… рослая, крепкая женщина, проводившая ее словами поддержки и благословения. Глаза Лотти наполнились слезами при воспоминании о женщине, заменившей ей мать. Встряхнув головой, словно отгоняя воспоминания, девушка направилась к дому.

Лотти подобрала подол, собираясь взойти на крыльцо, когда навстречу ей вышел Томас.

– Ненавижу репу, – заявил он, выпятив нижнюю губу и нахмурившись.

– Она очень полезна, – мягко возразила Лотти.

– Нет, – настаивал Томас. – Папа говорил, что хороша в репе одна ботва. Остальное годится только свиньям.

– Да, конечно, это не самый вкусный овощ, – с улыбкой согласилась Лотти, – но я полагаю, что не следует кормить свиней репой.

– А что, по-моему, прекрасная идея, – неожиданно раздался голос Джона, и дядя поддержал племянника. – Свиньям тоже надо есть, мисс Лотти, – сказал он с непоколебимой уверенностью.

– Да, – решительно воскликнул Томас, становясь рядом со своим союзником. Мальчик выжидающе смотрел на Лотти, которая, задумчиво склонив набок голову, вертела в руках две огромные репы.

– Что ж, я сдаюсь, – сказала она, наконец, и наклонилась, чтобы положить овощи на крыльцо. – Мы порубим их в бадью после обеда. Думаю, они превратятся в отличную грудинку.

Джон засмеялся и, шагнув к девушке, взял ее за локоть своей большой рукой.

– А мы с радостью съедим ботву на обед, – предложил он.

Лотти с улыбкой смотрела на ликующее лицо Томаса. Такой поворот событий явно пришелся ему по душе.

Воздух был спокоен, солнце припекало вовсю. И вдруг Лотти услышала слабое ржание лошади. Смутное чувство тревоги охватило ее, чувство, вытеснившее все ностальгические воспоминания, нахлынувшие на нее в саду.

Она ощутила прикосновение пальцев Джона и тепло его ладони. Медленно, нерешительно ее взгляд нашел его глаза. Наверняка он понял, что заставило ее покраснеть. Да, конечно, он должен был чувствовать ее реакцию на это прикосновение. Длинные рукава ее платья были высоко закатаны, и его загорелые пальцы веером легли на ее предплечье, вдавливаясь кончиками в ее мягкое тело с просвечивающими голубоватыми прожилками. Она опустила взгляд на его руку и почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.

Первым намерением Джона было остановить Лотти, прежде чем она взойдет по ступенькам крыльца. Когда Томас выказал свое отношение к ненавистной репе, Джон решил поддержать мальчика. А Лотти, прижимавшая овощи к переднику, выглядела так мило…

Он думал слегка поддразнить ее, но замешательство в ее взгляде смутило его. Он посмотрел на ее руку – кожа белая, и кровь пульсирует совсем близко. Мягкая и красивая обнаженная рука казалась совершенно беззащитной в его грубых пальцах, кончиками которых он чувствовал биение ее пульса. Джон перевел взгляд на ее шею и увидел, как краска заливает ее, поднимаясь к лицу девушки. Она судорожно сглотнула, и он перевел взгляд на потемневшие глаза под длинными ресницами, сморгнувшими два раза за то время, что он смотрел на них.

«Тростиночка вся трепещет…» – подумал он с удивлением.

Глаза его сузились, а взгляд по-прежнему блуждал по лицу девушки. Ее припухлая нижняя губа дрожала, и он ненадолго задержал на ней свой взгляд, вспоминая мгновения, когда розовый кончик ее языка так выразительно сновал между уголками рта, увлажняя эту губу и внося ужасный сумбур в его мысли. На одно мгновение, более короткое, чем потребовалось кончику языка, чтобы совершить свой путь из конца в конец, он представил себе аромат ее губ. Представил соблазнительную, сочную подушечку ее губы, ощутил такую сладость, как если бы прижался к ней своими губами. Если бы его язык попробовал эту ускользающую розовую плоть, было бы сладко? Был бы запах Лотти похож на аромат полевых цветов, который с таким постоянством следовал за ней повсюду?

Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих навязчивых мыслей. Маленькая горожанка Лотти помыкала им, как хотела, ее розовые щеки и алые трепещущие губы заставляли его чувствовать приблизительно то же, что чувствует возбужденный бык на пастбище рядом с годовалыми телочками.

В замешательстве от собственных мыслей, смущенный непреодолимым желанием, терзающим его плоть, Джон отступил на шаг. Отпустив локоть девушки, он прочистил хриплым кашлем горло и пристально посмотрел на нее. Джон увидел, как дрогнули ее веки, когда она отвела взгляд.

Ее грудь под темным невзрачным платьем высоко поднялась. Она набрала полные легкие воздуха и повернулась к нему со светлой улыбкой.

– Я помою и порежу ботву, если ты, Джон, принесешь из коптильни ломоть свинины, – сказала она и направилась к двери дома.

Сердце ее тяжело стучало, лоб покрылся испариной. Она вбежала в прохладный полумрак дома и остановилась сразу за дверью.

«Как странно, – думала Лотти, переводя дыхание. – У этого человека удивительно теплые руки, такие я никогда не встречала. Не говоря уж об улыбке, которая могла бы заставить и цветок зимой распуститься».

Она опустила зелень в таз, укрепленный над стоком, и направила на ботву струю воды из кастрюли, чтобы смыть садовую пыль и грязь. Прикусив губу, она обдумывала свое положение.

– Мисс Эгги, вы мне об этом не говорили, – в изумлении прошептала девушка. – Вы учили меня не разговаривать с незнакомцами во время путешествия, и вы учили меня быть хорошей женой, женой, покорной мужу. Но вы никогда не говорили мне, что женщина может испытывать такое тепло и трепет. И такие странные ощущения, идущие откуда-то изнутри….

– Мисс Лотти, вы все еще готовите? – раздался с чердака жалобный голос Сисси. – Мой животик проголодался, – жаловалась девочка, заглядывая в кухню через край обшивки.

Лотти тряхнула головой, прогоняя беспорядочные мысли и чувства, которые вызвала в ней близость Джона, и постаралась придать своему лицу веселое и беззаботное выражение.

– Как насчет куска хлеба с маслом, Сисси? – спросила она, пытаясь успокоить малышку. – Я поставила мясо на плиту перед тем, как мы утром поехали в церковь, и осталось недолго подождать, пока в бульоне сварятся овощи. Ты и не заметишь, как мы приступим к обеду.

Сисси понимающе кивнула.

– Мне нравится ваш хлеб, мисс Лотти, – заявила она. – У папы никогда так хорошо не получалось после того, как мама нас покинула. А в последнее время он просто покупал его у миссис Клаусон.

Сисси подобралась поближе, чтобы видеть, как Лотти отрезает изрядный ломоть хлеба.

– Миссис Клаусон не делала такой хороший воздушный хлеб, как вы, – сказала девочка. – Иногда он был… очень невкусный, и наш папа говорил, что когда ешь его, кажется, будто жуешь скалу Гибралтар. – Сисси нахмурила свой маленький лобик – казалось, она о чем-то задумалась. – Мисс Лотти, – спросила она несколько минут спустя, – папа ведь просто дразнился, да? Нельзя ведь и вправду съесть скалу? – Она захихикала.

Лотти отрицательно покачала головой, сняв крышку с масленки, стоящей посреди стола. Руки ее проворно намазывали хлеб толстым слоем масла. Девушка едва заметно усмехнулась, подумав о том, что надо бы потом пересказать этот разговор Джону.

– Нет, конечно, нет. Ваш папа просто чуть-чуть над вами подшучивал, – ответила она.

Когда маленькие пальчики взяли хлеб из ее рук, Лотти почувствовала, что любовь к этому шаловливому ребенку все больше и больше овладевает ее сердцем.

Глава 7

Она была подобна дыханию весны. «Женевьева Слокум не похожа на дочь хозяина магазина», – подумал Джон, только взглянув на ее тонкие бледные пальцы, отмеряющие отрезы дорогой темно-коричневой материи для своих заказчиц. Стоявшая неподалеку Мэйбл Шарп внимательно наблюдала за Женевьевой. Она была выряжена в модное платье серого цвета, в каких и приличествует ходить женам владельцев похоронных бюро.

«Цвет подходит в равной степени и сиротам, и могильщикам…» – криво усмехнулся Джон. Потом его губы дрогнули – он вдруг вспомнил скромный гардероб Лотти, если вообще можно было назвать «гардеробом» то, во что она одевалась. У Мэйбл Шарп имелся выбор. У Лотти его не было. Сдвинув брови и сощурив глаза, Джон оглядел прилавок, где Женевьева заканчивала свою работу.

– Доброе утро, Джон, – прощебетала она. Глаза девушки оценивающе осмотрели его.

Он заткнул большие пальцы за ремень брюк и кивнул ей. Затем пробасил:

– Доброе утро, миссис Шарп.

Дама обернулась, и глаза его весело вспыхнули. Поджав губы, Мэйбл задала Джону вопрос, который, он был уверен, терзал умы половины населения Миль-Крика.

– Мисс О'Мэлли все еще присматривает за детьми у вас дома?

Джон улыбнулся.

– Думаю, весь город уже знал бы, если бы она его покинула, не правда ли? – ответил он вопросом на вопрос.

Мэйбл взяла сверток, который Женевьева обернула в коричневую бумагу и аккуратно перевязала бечевкой.

– Бог в помощь, – сказала миссис Шарп, чопорно поджав губы. – Я все думаю об этой бедной девушке и о той ситуации, в которой она оказалась. Мне кажется, в городе должна найтись семья, которая могла бы позаботиться о месте для нее.

– Ладно, по крайней мере, сейчас она при деле, – сообщил Джон. Настроение его мигом испортилось. – И она вовсе не у меня, миссис Шарп. Она живет в доме Джеймса.

– Вы не хотите приняться за землю вашего брата? Обрабатывать ее для его детей? – спросила миссис Шарп. – А как насчет ваших лошадей?

Глаза Женевьевы затуманились, когда Джон пытался уклониться от ответа на эти каверзные вопросы, – ее отзывчивое сердце чувствовало его боль. Девушка глубоко вздохнула.

– Я уверена, что у Джона не было времени составлять планы, миссис Шарп, – проговорила она, давая стоявшему рядом мужчине возможность собраться с мыслями.

Джон откашлялся и с благодарностью посмотрел на Женевьеву. Он подбирал слова осторожно, зная, что сказанное им сейчас уже к вечеру станет известно всему городу.

– Я только что продал своих двухгодовалых, закончил заготовку сена и жду зимы. По правде говоря, когда я заканчиваю дневную работу, у меня не остается сил на принятие каких-либо решений, – процедил он сквозь зубы.

– Я искренне сочувствую этим детям, – сказала миссис Шарп, неуверенно посмотрев на Джона. – Но я знаю, что вы делаете все, что можете, – добавила она и ободряюще кивнула ему, собираясь уходить.

Джон коротко кивнул в ответ. Медленно пятясь, Мэйбл Шарп поплыла к выходу.

Женевьева улыбнулась, когда Джон обернулся к ней, и его губы расплылись в ответной улыбке.

– Я не хотел вести себя так грубо, Женевьева, – сказал он со вздохом. – Я понимаю, что она хотела как лучше…

– Я была так рада видеть вас всех вчера в церкви, – проговорила девушка, приводя в порядок прилавок и откладывая в сторону рулон ткани, которую выбрала Мэйбл Шарп для своего нового платья.

– М-м… Отчасти поэтому я и пришел сюда, – сказал Джон, понизив голос, хотя, кроме Женевьевы, никого рядом не было. Магазин был пуст, если не считать маленького мальчика, чьи глаза были устремлены на банку леденцов в противоположной части помещения.

Женевьева задумалась.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, отряхивая передник.

Джон оглядел фигуру девушки с заметным удовольствием.

– Платье, которое на тебе, Женевьева, – проговорил он. – Сколько ткани нужно купить, чтобы сшить похожее?

Ее глаза удивленно расширились. Потом она взглянула на свое ярко-голубое клетчатое платье из льняной ткани, которое мама сшила для нее на прошлой неделе. С чисто женским изяществом она оправила манжетку и задумалась над его вопросом.

– Примерно семь ярдов, – оценила она. – Но можно сделать платье немножко поуже, и тогда материала уйдет меньше, – сказала она, чуть приподнимая подол и демонстрируя его ширину.

– Нет, – заявил он, упрямо покачав головой. – Я не собираюсь срезать углы. Я хочу купить подходящий отрез для Лотти, чтобы сшить ей платье к следующему воскресенью. На прошлой неделе все свое свободное время она провела с Сисси, и я уверен, что она даже не подумала о том, чтобы сделать что-нибудь для себя.

– Мне остается только обнять тебя, Джон, – радостно улыбнулась Женевьева. – Я думаю, уже очень давно никто не заботился об одежде для Лотти.

При ее словах Джон покраснел.

– Я задолжал ей почти двухнедельную зарплату, – объяснил он, доставая из кармана кожаный кошелек. Вместе с ним он вынул листок бумаги, который аккуратно развернул и положил на прилавок.

– Что это? – спросила Женевьева, наклоняясь, чтобы разглядеть нарисованное на листке.

– Я обвел контур ее ботинка, – объяснил он, смущенно поднимая глаза. – Она носит чьи-то обноски, и они ей малы.

Женевьева восхищенно захлопала в ладоши.

– Теперь я действительно могу тебя обнять, Джон! – воскликнула она. – Лотти будет так рада!

– Гм… я надеюсь, – пробормотал он. – Она непредсказуемый ребенок.

– Я думаю, она чудесный ребенок, – тихо сказала темноволосая девушка.

Она пристально и задумчиво посмотрела на Джона. Затем повернулась и вытащила из-под прилавка рулон полосатой бело-розовой ткани.

– Когда она выбирала отрез для Сисси, ей очень понравилась эта материя, – сказала Женевьева, разворачивая рулон и приподнимая ярко вспыхнувшую на фоне ее белого передника ткань.

Джон кивнул, обрадовавшись, что выбор можно было сделать так просто, и уверенно указал на рулон ткани:

– Отрежь столько, сколько, по твоему мнению, ей понадобится. – Вдруг ему в голову пришла новая мысль, и он снова поднял руку: – Да, и добавь еще на платье Сисси. Она говорила Лотти, что хотела бы походить на нее.

Засунув руки в карманы, Джон наблюдал за ловкими движениями Женевьевы, следовавшей его указаниям. Он улыбнулся, представив себе восторг Сисси по поводу такой удачи. Два новых платья одновременно наверняка были ее голубой мечтой.

– Теперь… – сказала Женевьева с веселой улыбкой, заворачивая покупку и добавляя в сверток моток ниток и три коробочки розовых пуговиц, – теперь выберем еще одну покупку.

Она взяла сверток под мышку и, схватив листок, лежавший на прилавке, направилась в другой конец магазина, где были расставлены ботинки и туфли.

– Что именно нам нужно? – спросила Женевьева, приподнимая узкие ботиночки, застегивающиеся сбоку на ряд черных сверкающих пуговиц. – Эти очень модные, Джон, – сказала она, поглаживая мягкую кожу и дотрагиваясь до изящного каблучка.

Джон медленно покачал головой.

– Нет, эти не подойдут, – решил он. – Они прекрасны, но потеряют весь свой блеск после путешествия в амбар или похода в курятник.

– А что ты скажешь о воскресном выходе в церковь? – спросила Женевьева, вызывающе подмигнув.

Джон засмеялся:

– Не кокетничай со мной. Это не поможет тебе продать лишнюю пару обуви.

Она ответила ему веселым смехом, снова подмигивая.

– Джон, я знаю тебя слишком давно и знаю, что кокетничать с тобой – пустая трата времени. – Девушка улыбнулась.

– Я вижу, ты не меняешься, Женевьева. Ведь ты кокетничаешь с каждым вторым покупателем. – Он оперся ладонями о прилавок и пристально посмотрел в ее голубые глаза. – Когда ты собираешься, наконец, где-нибудь… приземлиться и сделать выбор? – спросил он с мягкой иронией. – Ты слишком красива и элегантна для того, чтобы всю жизнь стоять за прилавком. Тебе бы стать хозяйкой дома какого-нибудь хорошего человека.

Ее взгляд смягчился, и он заметил, что глаза девушки наполнились слезами. Она часто заморгала, сдерживая слезы, и грустно улыбнулась.

– Ничего большего мне бы и не хотелось, – прошептала она. – Может быть… если это что-то решает… – Она подняла к глазам свою тонкую руку, чтобы смахнуть непрошеную слезу.

Джон был поражен. Он никак не ожидал, что кокетство Женевьевы – всего лишь маска. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки.

– Я не хотел сделать тебе больно, – сказал он. – Могу ли я чем-нибудь помочь?

Она покачала головой и через силу улыбнулась. Потом достала из кармана передника кружевной платочек и поднесла к своим заплаканным глазам.

– Нет, Джон, у меня все в порядке. Пожалуйста, забудь о том, что я говорила, – тихо произнесла она.

Вихрь закружился у него в голове, когда он попытался вспомнить всех молодых людей, которые влюблялись в стоящую перед ним очаровательную девушку. Около дюжины мужчин смотрели голодными глазами на дочку хозяина магазина. Но претенденты на ее руку и сердце оставались ни с чем.

История ее матери-француженки была известна в Миль-Крике. Дама, живущая в большом двухэтажном доме за белым забором, ежедневно часами играющая на пианино, совсем не походила на других обитателей городка. Обожаемая своим скромным мужем и дочерью, в которой она души не чаяла, Мария Слокум жила как герцогиня. От этой светской женщины и коренастого лавочника и произошло темноволосое создание, которое очаровывало мужское племя, будучи еще подростком. Женевьева уже давно привыкла к восхищенным взглядам и была со всеми одинаково дружелюбна. Но сейчас… в кого влюблена Женевьева? Это оставалось для Джона загадкой, и он решил обдумать это как-нибудь потом.

Сегодня ему нужно было выбрать башмаки для Лотти и побыстрее вернуться на ферму. Джон ушел сразу после завтрака, сказав, что едет в город. Лотти заботливо следила за детьми, но… он вспомнил, как она обняла их и попросила подойти и попрощаться с ним. Они исполнили ее просьбу неохотно, правда, ему показалось, что лакричные палочки или горсть леденцов вполне подойдут для успокоения их оскорбленных чувств.

Женевьева выбрала другую пару, погрубее, но все же намного более изящную и привлекательную, чем неуклюжие ботинки Лотти. Она взяла в руки бумажку, на которой Джон обвел контур подошвы, и с улыбкой подняла на него глаза.

– Ты поставил сюда ботинок, а потом его обвел? – спросила она. – Если я просто приложу след к новому ботинку, это будет правильный размер?

Он откашлялся и покачал головой:

– Нет, мне нужен чуть больший размер. Эти ботинки жмут Лотти.

Женевьева огорченно взглянула на Джона.

– Как же она носит их? – спросила она. – Неужели они натирают ей ноги?

– Боюсь, что да, – ответил Джон. – Думаю, поэтому она ходит босиком при каждом удобном случае.

– Босиком? – с ужасом в голосе произнесла Женевьева. Она являлась владелицей туфель и ботинок всевозможных моделей, и ее нежные ножки были обуты всегда, кроме тех случаев, когда она лежала в постели.

– Да… – Перед его глазами встала картина, от которой он не мог избавиться при всем желании. Босые розовые ножки, которые энергично переступали по деревянному полу кухни. Или ножки едва прикрыты соломой в амбаре… Ножки, которые он держал в руках… Джон тряхнул головой и улыбнулся, как будто скрывал какой-то забавный секрет.

– Да… – повторил он. – Она ходит босиком.

– Она больше не будет ходить без обуви, – сказала Женевьева решительно, доставая из-под прилавка другую пару и прикладывая один из башмаков к листу бумаги. – Думаю, эти подойдут, – сказала она, аккуратно смахивая пыль с мягкой кожи. – У нее есть пуговички для застежки?

Джон взглянул на нее, не понимая, о чем речь. Потом смутился:

– Думаю, у нее нет…

Женевьева взяла застежку с одной из полок и вложила ее внутрь.

– Не забудь сказать ей, где лежит застежка, – посоветовала она, упаковывая пару в коробку и перевязывая ее.

Глянув через плечо, Джон увидел, как в магазин вошли две женщины, и тотчас же понизил голос:

– По дороге я встретил уезжающего из города пастора. Я все думаю, куда же он направлялся? Может, старому Карлу Вебстеру стало хуже?

Она покачала головой, и печальный, задумчивый взгляд как-то не вязался с ее улыбкой.

– Я ничего об этом не слышала, – ответила она. – Может быть, он просто уехал, чтобы поговорить с кем-нибудь за городом. – Ее слова были осторожны и уклончивы, она отвернулась от Джона, подбирая крем для новых ботинок Лотти. – Это понадобится ей. – Немного помедлив, девушка добавила: – Скажи ей, что это подарок от меня.

– Спасибо, Женевьева. Подсчитай, сколько я должен, и добавь каких-нибудь конфет.

Джон засунул крем в задний карман брюк, приподнял крышку высокой стеклянной банки со сладостями и выложил на прилавок несколько конфет.

Держа кожаный кошелек в руке, он выбрал несколько монет и заплатил. Затем взял сладости, завернутые Женевьевой, положил их в сумку и, быстро попрощавшись, вышел из магазина.

Девушка грустно смотрела ему вслед. Она не разговаривала со Стивеном этим утром, но, вне всякого сомнения, он направлялся к дому Тиллмэна.

Лотти подвернула рукава настолько высоко, насколько позволяли приличия, но все равно замочила нижнюю кромку. Она стиснула зубы и удвоила усилия. Стирка не была ее любимым занятием, и даже яркое солнце и теплый ветерок не доставляли ей удовольствия этим утром.

Джон уехал в город, оставив ее с капризничавшими детьми. Она, конечно, не имела права расспрашивать Джона о его делах в городе, но ей сегодня очень хотелось поехать с ним. «Стирка могла бы, и подождать», – подумала Лотти, взглянув на полное корыто белья.

Натянув веревку, она развесила простыни. На эту веревку ей указал Джон – аккуратно свернутая кольцами, она висела на гвозде, вбитом над крыльцом. Судя по скопившейся на ней грязи и пыли, она висела там уже давно. Лотти намочила веревку и очистила очень тщательно, прежде чем развесить белье. Один гвоздь кто-то вбил в стену зернохранилища, а другой – в стену коптильни; его обнаружил Томас, помогавший ей выбрать место для веревки. Потом Сисси вспомнила о высоком тонком шесте с гвоздем, вбитым в самую верхушку, который мог бы поддержать веревку с тяжелым мокрым бельем.

В сиротском приюте использовались прищепки, но Джеймс, очевидно, не счел нужным купить их для жены. Лотти прищепок явно не хватало, но она не решилась попросить Джона купить их. Неопределенность собственного положения мучила ее со вчерашнего дня. С тех пор как она, наконец, увидела человека, который покинул ее. «Положение, мягко говоря, двусмысленное», – решила Лотти. Она зависела от чьей-то прихоти… И сейчас вдруг ощутила холод неопределенности – несмотря на то, что день был теплым и солнечным, ее охватила дрожь.

Лотти рассеянно пригладила одной рукой локон, все время падавший на щеку. Пальцы ее оставили на волосах влажный мыльный след. Она продолжала стирку.

– Мисс Лотти! – позвал Томас, стоя у двери амбара. – Я вижу, кто-то едет вниз по улице в коляске! – прокричал он, сложив ладони рупором.

– У нас будет гость! – стоя на крыльце, радостно завопила Сисси. Она вытягивала шею в попытке разглядеть коляску.

– О Господи, – пробормотала Лотти, – только этого мне сегодня не хватало…

Она шумно выдохнула и поджала губы. Вскоре черная коляска приблизилась к крыльцу.

В своем старом платье Лотти являла жалкое зрелище. Суетливыми движениями она разгладила ладонью подол, лишь добавив на платье влажных пятен. Подняв голову, она увидела элегантно одетого Буша. Пастор выбрался из коляски и остановился всего в нескольких шагах от девочки.

– Вот напасть, – прошептала Лотти с озабоченным видом.

Глаза ее наполнились страхом, когда она встретила внимательный взгляд мужчины, который «выписал» ее из сиротского приюта в Нью-Хоуп.

– Доброе утро, мисс О'Мэлли, – проговорил он официальным тоном; прямой как жердь, он держал шляпу перед собой.

Лотти кивнула, судорожно сглотнув, – слова, которые она пыталась произнести, застряли у нее в горле. Она беспомощно развела руками и указала на мокрое белье в корыте, на стиральную доску, на широкую табуретку, стоявшую перед ней, и на скамейку с корзиной отжатого белья.

– Я стираю, – зачем-то объяснила Лотти и тут же поняла неуместность своих слов. Любому дураку было бы ясно, чем она занимается.

– Боюсь, я приехал в неподходящее время, – как бы извиняясь, сказал пастор. – Но я чувствовал, что мне необходимо поговорить с вами, мисс О'Мэлли.

Лотти кивнула в знак согласия.

– Может быть. – Защищаясь от солнца, она подняла к глазам руку. «Он высокий, – подумала она. – Не такой широкоплечий, как Джон, но на несколько дюймов выше. В общем, не урод. У него большой красивый рот и мягкие движения. И голос… глубокий, мелодичный, красивый голос…»

Лотти еще раз вытерла руки о влажный подол своего платья и направилась к дому.

– Прошу вас, проходите, мистер Буш, – пригласила она, возможно, несколько поздновато вспоминая о правилах хорошего тона.

Его кивок был изящен.

– Благодарю вас, мэм, – сказал он, с легким поклоном пропуская Лотти вперед.

В доме было жарко от разогретой печки, в которой Лотти пекла хлеб. Она наклонилась над печкой, чтобы проверить, не испеклись ли булки. Затем вытерла пот со лба.

Булочки были почти готовы. Как только Лотти распахнула дверцу печки, комната наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба. Пастор повел носом, а Сисси радостно воскликнула:

– Как вкусно пахнет, мисс Лотти!

Девочка была неотразимой маленькой проказницей. Лотти улыбнулась, и эта улыбка внезапно преобразила весь ее облик. На глазах невзрачная замухрышка вдруг превратилась в красавицу.

– Я думал, что вы самая обычная молодая женщина, мисс О'Мэлли, – сказал Стивен Буш, смутившись.

Он пристально следил за ее движениями. Следил за тем, как она проворно вынула хлеб из духовки и тотчас наклонилась, чтобы ласково потрепать Сисси по головке.

Лотти была ошеломлена последними словами пастора.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросила она, не сознавая всей пикантности вопроса, думая только о своем растрепанном виде и чувствуя, как краска заливает ее щеки.

Стивен смотрел на загорелую кожу девушки, жадно впитывавшую солнечные лучи в течение последних двух недель. Ее лицо порозовело, глаза были ясными и выразительными, нос покрылся россыпью бледных веснушек, а волосы беспорядочно разметались над четко очерченными бровями.

– Вы совсем не обычная, – сказал он, наконец. – Вы – воплощение женственности, мисс О'Мэлли. Умная, сильная и умелая. В вас есть все, что должно присутствовать в женщине.

Лотти криво улыбнулась.

– Вы забываете о красоте, мистер Буш, – сказала она.

– Нет, – поспешно ответил пастор. – Физическая красота – ничто по сравнению с этим… В действительности… – продолжал он, загадочно улыбаясь, – в действительности красота часто затмевает более важные качества. И вот мы поклоняемся внешней красоте и не обращаем внимания на красоту души.

– А вы сами? Не поступаете ли вы так же? – Лотти хотела понять, что он за человек.

– О да, – согласился Стивен. – Я тоже совершал подобные глупости. На свое горе и к несчастью других.

«Эти слова не требуют ответа», – подумала Лотти и повернулась к печке, чтобы поставить греться чайник. Сисси тихонько позвала ее, и девушка подошла к ней.

– Может, мы попьем чаю? – спросила малышка громким шепотом.

– Давай спросим мистера Буша, хочет ли он, – тихо ответила Лотти и легонько похлопала девочку по спине, направляя к гостю.

Сисси вспыхнула. В глазах ее была немая мольба, но Лотти покачала головой.

– Ты должна это сделать, Сисси, – прошептала она в маленькое ушко девочки. – Просто спроси, хорошо?

Еще раз, взглянув на Лотти, одарившую ее ободряющим взглядом, Сисси сделала два шага в сторону стола и, комкая в руках подол своего платья, подняла глаза на человека, сидящего перед ней.

– Сэр, – начала она торжественно, – не хотели бы вы выпить чашечку чая? Мисс Лотти делает очень хороший чай, – добавила она доверительным тоном, уверенно кивнув.

– Я буду, счастлив, выпить чаю вместе с вами, мисс Сисси, – сказал Стивен и тоже кивнул головой, присоединяясь к церемонии, которую затеяла Лотти.

Сисси закружилась юлой. Она взглянула на Лотти, и ее хороших манер как не бывало.

– Он сказал «да»! – громко прошептала девочка. Ее глаза сияли, когда она сообщала о своем достижении.

Внимательный взгляд Лотти встретился со взглядом мужчины, который так порадовал ребенка.

«Я зря осуждала его, – подумала девушка. – Он на самом деле хороший, а я былауверена, что он прохвост, который уехал из города и бросил меня на произвол судьбы».

– Я пришел по делу, мисс Лотти, – мягко проговорил Стивен; его глаза все еще пленяли ее.

Лотти встала и одернула платье. Она понимала причину его визита. Этот человек, несомненно, должен был извиниться.

– Я был несправедлив к вам, мэм, – продолжал пастор. – Я сделал вам предложение и, когда вы приехали, уехал из города, хотя знал, что вы будете после, полудня.

Лотти молча кивнула. «Пусть он попереживает, – со злорадством подумала она. – Я не намерена ему помогать».

Стивен сглотнул слюну и почувствовал, что его лоб покрывается испариной.

– Мне нужно было увидеть моего настоятеля, – объяснил он. – У меня имелись сомнения насчет того шага, который мы собирались предпринять, и я нуждался в совете.

– Вы передумали? – спросила Лотти.

– Не совсем, – ответил он. – Просто я не был уверен, что это лучший выход для нас обоих.

– У меня не было особого выбора, мистер Буш, – сухо проговорила Лотти. – Вы оставили меня одну в центре города без всякого предупреждения.

Стивен едва заметно усмехнулся:

– Но я знал, что Джеймс Тиллмэн очень добивался вас, мисс Лотти. Я был уверен, что он приедет встретить вас в надежде, что вы отнесетесь к нему благосклоннее.

– Вы рассчитывали на то, что Джеймс избавит вас от меня, – резко проговорила Лотти, снова ожесточаясь против этого человека.

– Думаю, я поступил неправильно, – кивнул он.

– О, а я думаю, что вы как следует себя оправдали. – Лотти с высокомерным видом вскинула подбородок; она нервно перебирала пальцами кудряшки Сисси.

Ребенок боязливо поглядывал на взрослых, которые говорили так выразительно. И тут Сисси почувствовала, как Лотти машинально дергает ее за волосы.

– Мне больно, мисс Лотти, – жалобным голоском проговорила малышка.

Глаза Лотти в страхе расширились.

– Посмотрите, что я наделала! – бросила она в лицо Стивену. Затем, склонившись над Сисси, поцеловала ее в головку.

– Я пришел по делу, – устало произнес Стивен.

«Все идет не так, как можно было предположить», – думал он в растерянности. Ведь ему казалось, что Лотти не упустит шанса выйти за него замуж. Ведь она возилась здесь с чужими детьми… И жила в маленьком доме, который почти не отличался от первобытного жилища. Он поднял руку и властно указал на стул по другую сторону стола:

– Пожалуйста, мисс Лотти, не могли бы вы присесть и выслушать мое предложение?

Его слова возбудили ее любопытство. Лотти примостилась на краешке плетеного стула и привлекла к себе Сисси. Глаза девушки смотрели настороженно; она поджала губы и, склонив голову набок, ждала продолжения.

– Я сознаю, что поступил дурно.

Он поднял руку, пытаясь ослабить слишком тугой воротничок. И весь вспыхнул под ее пристальным взглядом.

– Я пришел, чтобы сделать вам предложение, – заявил пастор. – Я прошу у вас прощения за свое поведение и приглашаю вас переехать ко мне в дом в качестве моей невесты. Я готов загладить свою вину перед вами.

– Я… – начала было Лотти, но тут Сисси пронзительно завопила и зарылась лицом в юбку Лотти.

Глава 8

Дорога домой из Миль-Крика никогда не казалась ему такой длинной, и Джон нетерпеливо дернул поводья за спиной своей кобылы. Дэйзи, изящная гнедая лошадка, его любимица и гордость конюшни, послушно исполнила приказание хозяина и пустилась быстрой рысью – упряжь мелодично позвякивала в такт ее проворным копытцам.

«Ехать еще долго», – подумал Джон. И совсем уж бесконечно, если бы его догадки оправдались, и преподобный Буш в это время сидел бы в доме Джеймса и ухаживал за Лотти. Почему это так выводит его из равновесия? Вопрос этот ставил его в тупик.

Ведь открывалась прекрасная возможность пристроить куда-то Лотти, а детей отослать в Сент-Луис, где или его родственники, или родители Сары могли бы вырастить и обеспечить их. Он понимал, что это хороший выход, но чувствовал угрызения совести и грусть при мысли, что Томасу и Сисси придется уехать. Он мотнул головой, пытаясь прогнать, прочь нахлынувшие чувства.

«Им будет лучше там, – мрачно бормотал он. – Эта глупая девчонка босиком бегает в хлев! Может ли она помочь вырастить двоих детей? Ей выпал шанс выйти замуж. Иначе, какая у нее вообще будет жизнь… Наверняка она сейчас не скучает, ведь ей приходится присматривать сразу за троими». – Он гортанно захохотал и тяжело опустился на сиденье, представив себе картину, которую увидит по приезде.

Лотти, вне всякого сомнения, принарядится. Она уложит волосы, наденет чистый передник, и будет суетиться, чтобы ублажить своего друга. Так думал Джон, а перед его мысленным взором вставали все новые картины. Эти мысли будоражили его. Отгоняя их, Джон попытался представить себе, что вскоре в доме воцарятся мир и спокойствие, ему не нужно будет больше заботиться о маленьких детях, исчезнут семейные обязанности, и… ему вдруг стало не по себе. Джон понял, что это вовсе не то, чего бы ему хотелось. Он поерзал на сиденье коляски, бормоча под нос ругательства. А ведь была еще эта заказная невеста, с которой тоже надо считаться. Он почти скомпрометировал ее, более того, она несколько ночей провела в доме Джеймса, хотя он сам и спал на сеновале. Еще эта покупка одежды и ботинок для нее в магазине. Не самая удачная мысль! Если его кто-нибудь видел, это также станет поводом для сплетен. Возможно, пастор не захочет жениться на ней, ведь она прожила у Тиллмэна две недели.

Эта мысль вызвала у Джона улыбку, и он вдруг понял, что весьма озадачен всей этой головоломкой. Когда коляска въехала на дорожку, ведущую к дому брата, он нахмурился при виде экипажа пастора. Неподалеку он увидел корыто для стирки и стиральную доску. Остановив Дэйзи у входа в сарай, Джон выпрыгнул из коляски, произнеся при этом пару крепких слов.

– Томас! – громко позвал он, и в ответ из мрака сарая появился мальчик.

– Сэр? – откликнулся он и нахмурился, уловив нетерпение и раздражение в голосе дяди.

– Позаботься о Дэйзи, сынок, – сказал Джон уже спокойнее, увидев недоумение на лице мальчика. Глупая женщина заставила его нашуметь на ребенка, устыдился он, нетерпеливым жестом передавая вожжи в умелые руки Томаса.

Короткий путь к веранде Джон преодолел быстрее, чем обычно. Приблизившись к двери, он расслышал приглушенные голоса и нахмурился, готовясь войти.

Вопли племянницы заставили его ворваться в дом с непристойной поспешностью. Он был ошарашен, видя Сисси, уткнувшуюся в подол юбки Лотти. Сисси громко причитала:

– Не-е-е-т, вы не можете оставить нас… мисс Лотти… вы не уйдете… ну скажите, что не уйде-е-е-ете… А-а-а-а… – жалобно выла она.

Джон, стоя в дверях, молча наблюдал эту сцену.

– Сисси, – твердила Лотти, безуспешно пытаясь оторвать девочку от подола своей юбки. Но худенькие ручонки с силой вцепились в ее платье.

Стивен Буш торопливо поднялся, глазами ища глаза вошедшего. Румянец смущения ярко пылал на его лице. Его кивок был машинальным – знак уважения к старшему, и он торопливо протянул Джону руку для приветствия.

– Рад видеть тебя, Джон, – сказал он с наигранным энтузиазмом, и голос его преувеличенно громко прозвучал в наступившей вдруг тишине – Лотти наконец удалось рукой закрыть рот Сисси.

Сисси и Лотти уставились на Джона. Сисси мгновенно успокоилась, увидев, как она полагала, союзника против коварного заговора. Она подбежала к дяде и уткнулась в него так стремительно, что он ударился о стенку.

Стивен опустил протянутую для пожатия руку, когда девочка бросилась к Джону. Лотти напряглась, почувствовав что-то недоброе между двумя мужчинами; эта неприязнь сильно обеспокоила ее.

Прижимая к себе Сисси, склонившую головку на его широкое плечо, Джон повернулся и приветственно кивнул пастору и Лотти.

– Похоже, я помешал, – медленно произнес он, чеканя слова. Его большие руки прижимали Сисси. Она тихо бормотала что-то ему на ухо, но он попросил ее замолчать: – Подожди, Сисси, я должен сейчас побеседовать с мисс Лотти.

Стивен Буш взял свою шляпу, его руки, удерживавшие поля, были крупными, но изящными, с длинными пальцами и гладкими блестящими ногтями.

– Я приехал просить мисс Лотти стать моей женой, – торжественно объявил он, и его слова как бы завибрировали у Лотти под ложечкой, по мере того как она осознавала смысл сказанного.

– Похоже, вы уже однажды делали это, – подчеркнуто медленно произнес Джон. – Думаю, на этот раз вы знаете, что делаете? – спросил он, явно критически оглядывая высокую худую фигуру пастора в темном одеянии.

Румянец, уже сошедший было с лица Стивена, снова залил пунцовым цветом его скулы, и он сделал рукой жест в сторону Лотти, призывавший поддержать его.

– Я думаю, что разговаривать на эту тему мне следует исключительно с мисс Лотти, – сказал он уверенно, его глаза просили ее о поддержке.

– А вы ее спросили? – грубо поинтересовался Джон, хотя рыдания Сисси давали положительный ответ на этот вопрос.

– Да, – ответил Стивен, его глаза сузились, и он зло и надменно посмотрел на человека, взявшего полный контроль над нелепой ситуацией, лишь войдя в дом.

– И что она вам ответила? – спросил Джон.

Стивен замотал головой и оглянулся на смущенную Лотти, тихо стоявшую возле стола.

– Она не успела, у нее не было возможности, так как Сисси немного разнервничалась и прервала нас, – ответил он.

Джон фыркнул, не в силах сдержаться, услышав «немного разнервничалась», – уж в проявлении-то своих чувств Сисси несомненно преуспела.

Лотти сверкнула на него глазами, раздосадованная таким обращением с ее поклонником. В ее взгляде явно проступало недовольство.

– Полагаю, я сама в состоянии говорить, Джон, – сказала она, наклоняя голову движением, которое стало для него привычным за две недели их знакомства.

«Лотти села на своего конька», – подумал он, и его рот растянулся в улыбке, которую он и не пытался спрятать.

– Несомненно, мэм, – кивнул он. – Абсолютно никаких сомнений, – произнес он тоном, в котором читалось, что ему известны ее настроения.

Лотти резко повернулась к Стивену, в ее глазах стояли слезы разочарования.

– Мы можем продолжить этот разговор в другое время? – холодно спросила она. – Полагаю, нам дадут продолжить его наедине, мистер Буш. – Она смолкла, бросив взгляд в сторону Джона. – Этим утром мы явно были не наедине.

Джон пожал плечами, снимая с себя ответственность за возникшую ситуацию, и отошел от двери. Сисси по-прежнему сидела у него на руках, обхватив его за шею.

– Конечно, Лотти, мистер Буш может прийти в любое время, когда пожелает, – сказал он с улыбкой. Его настроение заметно улучшилось, когда Стивен собрался уходить.

– Буду ждать, – бросила Лотти, сдерживая слезы, которые уже готовы были брызнуть из ее глаз. Расстроенная всем происходящим, она уже хотела, чтобы Стивен побыстрее ушел. Скорей бы взять стиральную доску и выместить все на одежде Джона Тиллмэна! Она явно была на грани истерики, но в присутствии жениха надо было сдерживаться.

Стивен беспомощно посмотрел на молодую женщину, которой он решил добиваться с некоторым запозданием. Огорченный тем, что сразу не получил ответа, он кивнул на прощание головой. Проходя в дверь, он неловко задел мощную фигуру Джона Тиллмэна у входа. Выйдя на улицу, Стивен ускорил шаг. Подойдя к своей коляске, он быстро отвязал лошадей и взял поводья. Легко запрыгнув в коляску, он двинулся по направлению к Миль-Крику, в последний раз взглянув на Лотти и приподняв шляпу в прощальном жесте.

– Ну что, кроха, – весело сказал Джон, опуская Сисси на пол. – Похоже, ты всех перекричала, не так ли?

Нижняя губа Сисси оттопырилась, она посмотрела на Лотти.

– Мистер Буш хочет сделать мисс Лотти своей невестой, – произнесла девочка, и ужас звучал в каждом ее слове.

– Ну, понимаешь, он первый выбрал ее, – сказал Джон с усмешкой. – Но он ее в общем-то проворонил. Она могла бы уже давно готовить ему еду, если бы он не упустил свой шанс. – Он дурашливо нахмурился и опустил уголки губ, изображая крайнее огорчение. – А что бы мы тогда ели, кроха? Мы бы питались сухим хлебом и репой.

– Да уж наверняка, – послышался от двери голос Томаса.

– Томас, – позвал Джон, – входи, мы как раз обсуждаем кулинарное искусство Лотти.

Джон улыбнулся, но уже по-другому, когда он заметил, что Лотти стоит, крепко сжав пальцы и стиснув зубы. Ее ноздри раздувались, а взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Я бы попросила перестать смеяться надо мной, – зло сказала она, отвергая его шутки.

Его губы вновь сложились в ухмылку, хотя глаза и выдавали усилия сдержаться.

– Почему вы решили, что я смеюсь над вами, мисс Лотти? Я просто напоминаю детям, как нам повезло, что пастор в первый раз отказался от предложения, сделанного вам…

– Я посмотрю, как вы будете себя чувствовать, когда придет время обеда, а я все еще буду занята стиркой, – фыркнула она, кивнув в сторону кадки с замоченным бельем. – Если хотите, чтобы был обед, вылейте ведро воды в корыто и принесите его мне, – строго приказала она.

– Слушаюсь, мэм, – услужливо ответил Джон, подмигнув Томасу и улыбнувшись Сисси.

Схватив ведро, стоявшее под умывальником, он приступил к работе, черпая теплую воду из бака, стоявшего у плиты: пока горели дрова, вода всегда была теплой.

– Она что – сошла с ума, дядя Джон? – тихо спросил Томас.

– Нет, это пройдет, – сказал Джон, взъерошив волосы мальчика, и кивнул в сторону девушки, которая яростно терла его рубашку.

Поставив ведро, он приподнял один край кадки, чтобы слить холодную воду.

– Достаточно, – коротко бросила Лотти, ожидавшая, когда он поставит ведро на скамейку и нальет горячей воды. Девушка опустила руки в пену, которая поднялась в корыте, когда наливалась вода, и вновь принялась за рубашку.

– Если ты будешь так теребить ее, протрешь дыры, Лотти, – мягко сказал Джон, остановившись за спиной девушки.

Она выпрямилась и повернула голову, глядя на него через плечо.

– Если вы хотите заняться этим вместо меня, я уступлю вам место, мистер Тиллмэн, – сказала она ледяным тоном, старательно подчеркивая слово «вы».

– Лотти, – сказал он с улыбкой, – я просто хочу, чтобы ты на меня не сердилась.

– Вы были грубы с мистером Бушем, – твердо заявила она, вновь повернувшись к стиральной доске и принимаясь за следующую вещь.

– Вовсе нет, – сказал он, заложив пальцы за подтяжки. – Мне показалось, что тебе нужно время, чтобы еще раз все обдумать… без постороннего давления. Подумай спокойно, без всякой спешки.

– Я уже обдумала все один раз, – напомнила она, выжав рубашку Томаса и бросив ее в ведро для полоскания.

Джон поднял брови. Легким шагом он обошел ее и прислонился к кладке колодца напротив, чтобы видеть лицо девушки во время разговора.

– Ты уверена, что сможешь, не раздражаясь во всем зависеть от него и уже никогда – от себя, Лотти? – угрюмо спросил он.

Она быстро взглянула на него, и на какое-то мгновение ее противодействие погасло – плечи ссутулились, в глазах промелькнул испуг, когда она вдруг осознала, что в действительности находится в очень затруднительном положении. Она, не таясь, вздохнула, и Джон испытал благоговейный трепет при виде той силы воли, которую она проявляла.

– Мы все пользуемся тем, что имеем, не так ли, Джон? – спросила она, смягчаясь под его сочувственным взглядом.

– Сдается мне, что ты берешь на себя слишком много, Лотти, – мягко сказал он. – По-моему, самое время кому-нибудь присмотреть за тобой.

– Мисс Эгги всегда говорила, что мы все ответственны за наше собственное везение, – отрывисто произнесла Лотти. – Я не могу зависеть от того, что даст мне другой человек.

– Вероятно, ты права. Но мы, по крайней мере, можем предоставить тебе жилье и позаботиться о тебе, – напомнил Джон.

Рот Лотти слегка скривился, когда она ловкими руками выжимала следующую рубашку.

– Спасибо за предложение, – сказала она. Ее губы разжались – на грани улыбки, когда она вспомнила о детях, которые так скрашивали ее существование последние две недели.

Со вздохом она провела тыльной стороной ладони по лбу, отирая пот и оставляя над бровями хлопья мыльной пены. И посмотрела на Джона таким растроганным взглядом, что он понял: ее обида прошла.

– Я ценю твою дружбу, Джон, – наконец сказала она. – Я не должна была так расстраиваться сегодня.

– У тебя были все основания, – возразил он. – Весьма трудно принимать ухажера в присутствии Сисси. В следующий раз, когда он решит прийти, я возьму Сисси с собой, мы уйдем.

Лотти опустила глаза и посмотрела на свое платье. Весь подол испачкан, облит водой.

– Едва ли я произвела на него хорошее впечатление, – сказала она расстроено.

– Ну не знаю, – ответил он, оглядывая смущенную девушку.

Джон подумал, что она так ранима в своем стареньком платье. Оно висело на ней мешком, но облегало груди, подчеркивая их полноту, затем, начиная от бедер, свободно спадало до самой земли. Черные грязные ботинки выглядывали из-под забрызганной юбки, и он вспомнил о покупках, сделанных им сегодня в городе.

– Томас, – позвал он мальчика, сидевшего на ступеньках крыльца.

Мальчик тут же подбежал к дяде.

– Да, сэр, – сказал он с широкой улыбкой.

Джон положил руку на худенькое плечико, и улыбка Томаса стала еще шире, на щеках появились ямочки.

– Сынок, ты не принесешь мне свертки, которые я привез из города?

Мальчик с готовностью побежал к сараю.

– Но, Джон, нам не нужна пока еда, – сказала Лотти быстро, вопросительно взглянув на него. – Я достаточно закупила всего в прошлый раз, месяц проживем.

– Я не покупал еду, Лотти, – беззаботно сказал он, – ну разве что немного лакричных леденцов детям.

Томас вернулся, сжимая в руках два пакета и небольшой пакетик с леденцами.

– Пахнет, как лакрица, дядя Джон, – сказал он, в радостном предвкушении помахивая пакетиком с лакомством.

– Интересно, с чего бы это? – поддразнил Джон, принимаясь за свертки, заботливо упакованные Женевьевой. – Вы с Сисси можете не ждать обеда, Томас. Возьмите по одной штучке прямо сейчас.

– Да, сэр, – коротко ответил мальчик и направился к Сисси – удобно расположившись на крыльце, она наблюдала за взрослыми.

Джон расправил плечи и предложил Лотти руку.

– Лотти, могу я пригласить тебя в дом на несколько минут? – вежливо попросил он.

– Хорошо, только я сначала прополощу белье, – сказала она, залила отстиранные вещи чистой водой и стала отполаскивать их.

Ее руки проворно мелькали, и Джон неотрывно наблюдал за их работой. Смотрел, как она встряхивала белье, чтобы расправить складки перед тем, как повесить сушиться. Ловко и быстро она развесила все белье, и теперь оно весело покачивалось на ветру.

– Я ополосну это позже, – сказала Лотти, указывая на ведра и корыта. Он взял ее под руку, и они направились к дому. Входя в дверь, Джон на мгновение закрыл глаза, опьяненный ароматом свежеиспеченного хлеба.

За месяцы, пока в этом доме не было женских рук, хозяйство пришло в запустение. Да, хозяйки здесь явно недоставало. Даже дети, как он понял, нуждались в уходе.

Нет, Джеймс, конечно, заботился о них, стирал им одежду, купал и тщательно мыл их по вечерам в субботу перед воскресными посещениями церкви. Обычные ритуалы соблюдались, но не хватало повседневного ухода, грустно думал Джон. Не было материнской заботы… горячей пищи… не было запаха свежеиспеченного хлеба, румяных горячих булочек с манящим запахом ванили.

– Джон? – позвала Лотти, привлекая его внимание, и он быстро подошел к ней, взволнованный своими размышлениями.

Он повернулся к ней с робкой улыбкой. Его лицо озарилось почти что счастьем, когда он ощутил тепло, идущее от печи.

– Я должен поблагодарить тебя, Лотти, – хрипло проговорил он, так, будто был переполнен непонятными эмоциями, и Лотти вопросительно посмотрела на него, пытаясь понять по выражению лица, что он хотел этим сказать.

То, что она увидела, не дало ей ключа к разгадке. Голубые глаза в упор смотрели на нее, их веселое поддразнивающее выражение сменилось пронизывающим взглядом, который сбивал ее с толку. На его чувственных губах играла улыбка, прятавшая мысли, которые он не желал выдавать. Но голос звучал тепло, и Лотти успокоилась.

– Я просто испекла хлеб, Джон, – сказала она, поднимая плечи, и махнула рукой в сторону булочек, которые остывали на столе.

– Да, – сказал он, кивая, – а еще постирала… приготовила завтрак… помогла Сисси с курами, ну и еще помогла Томасу подоить корову.

Он загибал пальцы, перечисляя по пунктам проделанную Лотти за сегодняшний день работу; называя каждый пункт, он пытался поймать ее взгляд.

Она не знала, куда ей смотреть. Она никогда не удостаивалась такой благодарности за пустяковую женскую работу. Ее глаза смущенно блуждали по комнате.

– Лотти, посмотри на меня, пожалуйста, – мягко попросил Джон.

Это было больше, чем она могла вынести. Он бывал таким разным в течение прошедших недель – человек, оплакивающий свою потерю, заботливый дядя, который без колебаний взял на себя роль отца, – он бывал поочередно то грубым, то безразличным, то поддразнивающим. Его брови были как бы барометром забот, свалившихся на его широкие плечи. Но никогда он еще не был тем человеком, который стоял сейчас перед ней.

Она встретила его взгляд, покорно подчиняясь вежливому приказу. Сказанные им слова благодарности, перечисление того, что она сделала за сегодняшнее утро, уважение даже к самому маленькому делу вызвали румянец удовольствия на ее тронутых загаром щеках, и ее зеленые глаза заискрились.

Джон дотронулся пальцами до ее лица, переложив пакет в другую руку и прижав его к груди. Его пальцы вытерли следы, оставленные мыльной пеной, затем подушечкой указательного пальца он стер остатки муки с ее шеи и заботливо провел по россыпи бледных веснушек на ее носу и высоких скулах. Его чуткие пальцы ощущали тепло ее кожи, которая от этих прикосновений вспыхнула еще ярче.

– Я кое-что привез тебе из города, – задумчиво произнес Джон, думая о чем-то своем. Он почувствовал легкое возбуждение, что было крайне неуместно. Перед ним стоял маленький оборвыш в платье не по размеру, с распущенными волосами. Кудряшки свисали на лоб, до бровей, и облачком окружали ее лицо. Его тело, вне всякого сомнения, хотело ее, и он быстро убрал руку, чтобы не поддаться искушавшей его невинности.

«У нее сочные губы, полные и яркие», – подумал он. Они изогнулись в улыбке, которая искушала его попробовать их вкус; он был уверен, что этот вкус окажется сладким и терпким одновременно. И затем, наказывая себя за вожделение, которому он позволил вспыхнуть с такой силой в его изголодавшемся теле, он резко потряс головой и подошел к стулу, на котором еще недавно сидел Стивен Буш.

Он выдвинул его на середину комнаты, так, чтобы оказаться рядом с ней. Лотти машинально села на стул, который Джон ей предложил. Пакеты были громоздкими и тяжелыми, и пальцы на его левой руке побелели от напряжения. Он положил пакеты к ней на колени; она поочередно ощупала их, пытаясь понять, что в них, и ее глаза расширились от удивления.

– Это все мне? – В ее словах слышался испуг.

– Здесь только некоторые вещи, которые тебе необходимы, – без церемоний сказал Джон. Он присел на корточки около нее, его руки свободно свисали между коленей.

Лотти повернула свертки и стала медленно с любопытством ощупывать бумагу кончиками пальцев, словно хотела отсрочить момент открывания.

– Ну же… открой их, – сказал он, беспокоясь, одобрит ли она его выбор.

Очень осторожно ее пальцы развязывали веревку, и его нетерпение возрастало с каждым узлом, который она развязывала. Его губы сжались, когда он наблюдал неспешные движения ее рук. Когда последняя веревка, обвязывавшая больший из свертков, была размотана, он отобрал ее и нетерпеливо засунул в карман рубашки.

Лотти развернула бумагу, и в ее глазах зажглось ожидание, когда палец скользнул под последнюю обертку. Девушка невольно вскрикнула, обнаружив, что там находится. Затем она заглянула туда, желая убедиться еще раз, что не ошиблась, и закрыла рот рукой, а ее глаза широко раскрылись в радостном изумлении.

– О, Джон, – прошептала она, и ее лицо вдруг озарила мягкая улыбка.

Он широко улыбнулся, наслаждаясь радостью, исходившей от нее, и чувствуя себя счастливым от ее счастья.

Бумага упала на пол, когда она развернула ткань. Лотти подняла ее, повернула к свету, падавшему из окна, чтобы лучше разглядеть, и наклонила голову, рассматривая сокровище, которое держала в руках. Она залюбовалась материей, которая ей так понравилась неделю назад в магазине в Миль-Крике.

– Тебе нравится, Лотти? – спросил Джон с плохо скрываемой радостью.

– О да, – выдохнула она, – у меня никогда не было таких хороших вещей, ничего такого… такого… – Ее голос прервался, она была не в силах подобрать слова.

– Разверни теперь другой сверток, – поторопил он, нетерпеливо ожидая ее впечатления от ботинок. Ее реакция на подарки выдала ребенка, затаившегося в этой женщине. Он подвинулся и взял ткань из ее рук, чтобы положить на стол.

Она снова принялась трудиться над веревками, и он с трудом подавил в себе желание отобрать у нее сверток и сделать все побыстрее. Но что-то подсказало ему, что лучше этого не делать: ожидание, что же там, внутри, растягивает удовольствие с каждой развязанной веревкой, очередным слоем бумаги она приближается к разгадке, и прелесть подарка во многом состоит именно в этом.

В конце концов, она развернула коробку, осторожно приподняла крышку за один край и заглянула под нее. Глаза Лотти округлились от удивления, она передала Джону крышку. Ее ноздри раздувались, а учащенное дыхание говорило больше любых слов.

– Они такие мягкие, – наконец произнесла она, проведя ладонью по коже, которая была предназначена для того, чтобы нежно облегать ее щиколотки. Пальцы сосчитали пуговицы. – Откуда ты узнал мои размеры? – спросила Лотти, оторвав взгляд от подарков и глядя в его блестевшие удовольствием глаза.

– Я измерил твой старый ботинок, нарисовал его на бумаге и показал Женевьеве, – скромно сказал он. – Надеюсь, они подойдут. Лучше примерь и посмотри.

Девушка поспешно замотала головой.

– О нет, я не могу, у меня грязные ноги, – объяснила она, пряча ноги под стул, чтобы он не увидел их.

Джон быстро поднялся, взял у нее коробку и сел на полу у ее стула.

– Это легко исправить, – сказал он беззаботно. – Просто сними свои старые ботинки, и мы возьмем тряпку и кусок мыла, намылим и…

– О нет! – в страхе вскричала она, мотая головой. – Ты не сделаешь этого!

– Хочешь, поспорим? – спросил он, в то время как его руки уже смачивали один конец полотенца, висевшего рядом с умывальником. Затем, взяв таз, наполовину наполненный водой, он вернулся к ней.

Несмотря на решительные протесты, Джон стащил с нее ботинки, которые плотно прилегали к ее ноге, и услышал тихий стон, который она пыталась сдержать, когда ботинки оказались на полу. Он работал быстро, споласкивая ее ноги, так как боялся, что ее скромность будет этим шокирована.

Маленькая ножка покоилась в его ладони, пока он вытирал ее другим концом полотенца. Его пальцы нащупали красные вмятинки, оставленные ботинками в местах, где они сдавливали ей ногу. Он нахмурился и потряс головой, отгоняя злость, закипавшую в нем из-за того, что она так долго вынуждена была терпеть муки.

– Я должен был купить тебе новые ботинки намного раньше, – проворчал он, аккуратно надевая на ее худенькую ножку ботинок из мягкой кожи. Он попытался застегнуть его, но, не справившись, беспомощно посмотрел на девушку.

– Боюсь, я не слишком-то силен в этом, – объяснил он, вертя в руках второй ботинок.

Лотти была ошеломлена. Тихо, не размышляя над тем, что происходит, она наслаждалась теплом его прикосновений. Мытье ног наполнило ее новыми ощущениями, не поддававшимися пониманию. Вообще в то, что произошло, трудно было поверить – Джон стоял перед ней на коленях и мыл ее ноги… Это было больше, чем ее сердце могло вынести.

Избыток чувств выплеснулся в потоке слез, которые струйками потекли по ее щекам, оставляя мокрые пятна на платье. Она моргнула, и соленые капли заблестели на ее ресницах, окружая глаза сверкающим ободком и подчеркивая их красоту.

Без колебаний Лотти подняла руки и дотронулась ими до его выступающих скул. Ее пальцы погрузились в пышность его золотых волос, и она придвинулась ближе. Ее намерения были чисты, губы приоткрылись, и он смотрел на нее как зачарованный.

Ее поцелуй пришелся куда-то между его бровью и волосами и прозвучал в тишине очень громко. Она улыбнулась ему – смущение отразилось на ее лице – и вновь села на стул; ее пальцы медленно приглаживали завитки волос.

У Джона перехватило дыхание, он прекратил возиться с застежкой, отодвинул ботинок и приподнялся на коленях. Заключив девушку в объятия, он медленно стал стягивать ее со стула. Потом аккуратно поставил на колени перед собой, так что их бедра почти соприкасались, и прижал ее к своему могучему телу.

– Если ты собираешься целовать меня, Лотти, то пусть это будет, как следует, – пробормотал он еле слышно. Его руки блуждали по ее удивительно податливому телу, когда он осторожно прижимал ее к своей груди. Сузившимися глазами он смотрел на ее ошеломленное лицо. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением и колеблясь менаду страстью, которая им двигала, и внутренним голосом, предостерегавшим его от безрассудства, он, в конце концов отмахнулся от раздиравших его противоречивых чувств и завладел ее ртом.

Рот у Лотти был мягкий и гладкий, теплый и влажный, такой, каким Джон его себе и представлял. Он жаждал ощутить нежную мягкость ее пухлой нижней губы, как бы призывавшей его язык исследовать ее, насладиться слабым сладким ароматом ее манящего дыхания, ее свежестью. Но он не ожидал тихого стона удовольствия, вырвавшегося из ее груди. Не ожидал, что ее розовый язычок нежно ответит на его поцелуй. И уж конечно, не надеялся, что она проведет по его шее своими тонкими сильными пальцами и ухватится за воротник его рубашки.

Нежно его рот пил сладкий бальзам ее уст, благоухающих свежестью. Он жадно вдыхал пьянящий чувственный аромат, исходящий от ее тела, по которому пробегали первые теплые волны желания. Ее голова откинулась назад, полные груди плотно прижались к нему. Он принял ее бессознательное предложение, четкая линия девичьей шеи манила ощутить губами пульс, бившийся под нежной кожей.

Там, где слышалось биение ее сердца, такое же неистовое, как и у него, он ощутил легкий солоноватый запах ее кожи. Его рот растянулся в улыбке и начал касаться ее легкими движениями, подобно порхающей бабочке.

– О-о-о… – задыхаясь, простонала она, и этот стон сделал его улыбку еще шире. Неохотно и осторожно он поднял голову, отрываясь от ее губ.

Лотти открыла глаза и уставилась на него расширенными зрачками. Изумленная и растерянная, обуреваемая не поддающимися описанию чувствами, она поднялась на ноги и прижала руки к лицу, стараясь скрыть охвативший ее жар.

– Джон, я… я не знаю… – Голос ее прервался.

– Лотти, послушай меня, – рокотал он, хватая ее за руки и не позволяя отвернуться.

Она резко замотала головой, испуганная вдруг вспыхнувшими в ней с такой силой чувствами.

– Прости… – слабо сказала она, – пожалуйста, Джон…

– Я хочу тебя, дорогая, – прямо сказал он. И засмеялся. – Ты даже не знаешь, что это значит, – хрипло пробормотал он, и звук его голоса выдавал неутоленную жажду, охватившую его. – Но ты еще узнаешь, моя девочка, – пообещал он шепотом.

Глава 9

Свернувшись клубком, Лотти лежала на перине и дрожала. Все ее тело переживало невиданные доселе ощущения. Закрыв глаза, она воскрешала в памяти мгновения, проведенные в объятиях Джона Тиллмэна. Мгновения, разбившие ее хрупкую невинность на мириады кусочков и приведшие в сладостный трепет.

Он поцеловал ее. Не сжатыми губами мисс Эгги, не влажными поцелуйчиками в щечку, которыми награждала ее Сисси… но с мужской всезахватывающей лаской, вводящей во вкус мирских наслаждений. Несомненно, это волнующее возбуждение, которое Джон зародил в ней, не могло быть никаким иным – только плотским.

Жадный слух Лотти долго внимал решительным проповедям мисс Эгги об отказе от плотского вожделения. Она весьма туманно описывала его последствия, но для нежных ушей Лотти О'Мэлли это звучало как предупреждение.

– Дитя, не позволяй ни одному мужчине прикасаться к своему телу, – любила повторять мисс Эгги. – Целоваться можно только тем, кто состоит в браке, а совершение глупостей, необходимых лишь для появления детей, преступно влечет мужчин к молоденьким девушкам.

Значит ли это, что дети появляются от поцелуев? Лотти сосредоточенно хмурила лоб, обдумывая эту мысль. Загадка возникновения ребенка в глубинах тела беспокоила ее долгими ночными часами. Ее неуверенные вопросы встречали явное нежелание наставницы отвечать на них, и мисс Эгги так и не дала приемлемого ответа. То, что дети рождались постоянно – иногда у молодых женщин, вынашивавших их в позоре и без таинства брака, – было хорошо известно в стенах приюта. Многие такие девушки попадали в «Новую надежду», отвергнутые презиравшим падших женщин обществом.

Лотти потрогала свои губы неуверенными пальцами, удивляясь ощущениям, которые Джон пробудил в этой части ее плоти. Он открыл рот, прижав его к ее лицу, трогал ее сжатые губы своим языком, как ей помнилось; она снова задрожала и закрыла глаза. Влажное горячее прикосновение погружало ее в бездну ощущений, которые и теперь заставляли ее ноздри трепетать, а дыхание – замирать в груди.

«Я хочу тебя», – сказал он незнакомым грудным голосом, совсем не похожим на голос того Джона Тиллмэна, которого она знала. Мягкий, трудолюбивый фермер, посвятивший всю свою жизнь работе и воспитанию осиротевших детей брата, в этот момент превратился совсем в другого человека. Его руки все крепче охватывали ее плечи, желая заключить в объятия. Нежный, улыбающийся взгляд, с которым он наблюдал за ней, пока она распаковывала подарки, сменился пугающей гримасой; прищурившись, он следил за ее лицом, а затем властно захватил ее рот своими губами.

Со странными словами он крепко прижал ее к себе. Только приглушенные протесты, вырывавшиеся из ее горла, еще как-то говорили о желании высвободиться из его рук. Ее попытки обрести свободу вызвали только более настойчивые объятия, а открывшийся, было, рот лишь позволил его языку совершить вторжение… Она вновь пережила это мгновение. А затем покраснела в темноте, вспомнив неуверенный ответ своих губ на столь неожиданное проникновение.

Она не могла предвидеть сладостной дрожи, переполнившей ее девственное тело, и не была готова к волне чувств, которые поднялись в ней в ответ на его атаку.

Он сказал, что хочет ее, и каким-то примитивным чувством, просыпавшимся в ней, она ощущала свой ответ на его признание. Может быть, мисс Эгги была права… может быть, поцелуи могут способствовать появлению ребенка в глубинах ее тела. С этой мыслью она положила руки с широко расставленными пальцами себе на живот.

Лотти глубоко вздохнула, и ее глаза сами собой закрылись, защищаясь от пляшущего в печи огня. Джон подбросил в печь огромное полено, чтобы удержать в доме тепло на всю ночь, обещавшую быть холодной и ясной. Он был непривычно молчалив весь вечер. Поглощая ужин с обычным аппетитом, ограничивался лишь односложными ответами на вопросы детей, словно обдумывая что-то непростое и значительное.

Джон лег спать на сеновале, защищаясь от холода плотной периной. Лотти, свернувшись у себя в кровати под старым покрывалом Сары, размышляла, заснул ли он. Он сказал, что по окончании работы идти к себе домой слишком поздно.

– Я вполне могу переночевать в сарае, Лотти, – сказал он, когда она села перед огнем, натянув на колени старое воскресное платье Сисси. Оно было разжаловано в ежедневную одежду, после того как ее новое платье заняло почетное место на крючке в мансарде.

– Хорошо, – тихо ответила она, бросив мимолетный взгляд на его хмурое лицо.

Джон откашлялся и пододвинул свой стул чуть ближе к ней.

– Я, очевидно, расчищу завтра в сарае несколько стойл для моих лошадей, – небрежно бросил он, положив ногу на ногу и протягивая ступни к огню.

– Да? – Ее удивление было понятно.

Он взглянул на девушку, и ее глаза поймали отблеск того волнующего, странного чувства, название которого было ей неизвестно.

– Думаю зазимовать здесь, – осторожно сказал он. – Надо бы перевести сюда моих ослиц. – Небрежно зевнув, он вышел, унося перину под мышкой.

Лотти обдумывала события прошедшего вечера, и веки ее постепенно становились все тяжелее. Что он имел в виду? Как это он рассчитывает «зазимовать здесь»? Конечно, он замерзнет в сарае во время морозов, которые сулила зима. Она глубоко вздохнула, чувствуя себя выбитой из колеи неожиданным заявлением и не имея больше сил думать о нем. Ее ресницы смыкались, а дыхание становилось все более сонным.

– Спрошу завтра, – прошептала она, погружаясь в долгожданный сон.

Джон вошел в дверь, поеживаясь от холода раннего утра, и встал перед очагом, вытягивая руки над огнем, теплом заполнявшим комнату.

– Не хочу быть скинутым сегодня со стула, – сказал он, обратив долгий взгляд в сторону Лотти, когда она подняла голову и отвлеклась от резки бекона. Он вытянул вперед длинные пальцы и широко улыбнулся. – Холодные руки плохо действуют на корову, – с серьезным видом добавил он, с трудом сдерживая смех в ответ на недоуменный взгляд Лотти.

Пока она порхала от плиты к столу, он внимательно наблюдал за ней, любуясь ее сноровистыми движениями. Его глаза задержались на новых изящных ботинках, которые она надела, и улыбка стала еще шире.

– Нравятся тебе ботинки, Лотти? – мягко спросил он.

Она быстро обернулась к нему, улыбнувшись в ответ.

– Я уже поблагодарила за них, – бойко сказала она.

– Ммм… да, поблагодарила, – согласился он, вспомнив целомудренный поцелуй, которым она его наградила. – Но второй поцелуй был гораздо приятнее.

Она быстро поджала губы и посмотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Я никогда… ты ведь знаешь, что… – Она запнулась, с трудом подбирая слова. Джон наверняка должен понимать, что она не очень-то привыкла к таким поцелуям, думала Лотти, покрываясь румянцем смущения при воспоминании о прикосновении его губ.

– Нам надо поговорить кое о чем, Лотти, – резко сказал он, неожиданно изменяя своей беспечной манере разговора. Он опустил руку в карман и извлек оттуда помятый конверт, из которого вынул лист бумаги. – Я получил это вчера на почте и прочел ночью в сарае. – Он замолк, разворачивая лист. – Это от родни Сары. – Понизив голос, он бросил взгляд в сторону мансарды, откуда раздавались приглушенные звуки пробуждения, свидетельствующие о скором появлении проголодавшихся детей.

– Что здесь написано? Чего они хотят? – спросила Лотти, вытирая руки о фартук. По ее лицу пробежала тень беспокойства.

Он говорил почти шепотом:

– Они пишут, что собираются приехать и забрать детей. Они думают, что Томасу будет лучше в Сент-Луисе, где он будет ходить в школу и все такое.

Лотти испуганно вскрикнула и инстинктивно схватилась за его плечо.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – тихо спросила она, блуждая глазами по лестнице, где в этот момент появилась Сисси.

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – промолвил он. – Сегодня утром я должен отправить им письмо. Потом я хотел получить на лесопильне доски, чтоб начать делать стойла в сарае. Но прежде мне нужно написать Шерманам, вот в чем загвоздка.

Лотти медленно покачала головой и пожала плечами в недоумении.

– В чем же загвоздка? – нетерпеливо поинтересовалась она в ответ на его туманные слова.

Он поднялся и, наклонившись в ее сторону, посмотрел на нее долгим взглядом.

– Мне нужно суметь создать дом для этих двоих детей, Лотти. Настоящий дом.

– Что ты имеешь в виду?

Он сокрушенно развел руками.

– Дом обычно подразумевает двоих родителей. Я знаю, сейчас не самый подходящий момент говорить об этом, Лотти, но у меня нет времени ходить вокруг да около. Я хочу, чтобы ты подумала, выйдешь ли ты за меня замуж.

Эти слова поразили ее как гром среди ясного неба. Она отступила назад, задевая за плиту, и случайно коснулась рукой дверцы духовки.

– О Господи! – воскликнула она, прижимая ладонь к губам.

Он шагнул к ней, взял обожженную руку и принялся внимательно осматривать.

– Ничего страшного, – произнес он, удерживая руку на уровне своего лица и целуя красное пятно, появившееся на ладони.

Она попробовала освободить руку – по лестнице уже спускался Томас, чтобы поздороваться с дядей.

– Пусти, Джон, – прошептала она. – Со мной все в порядке.

– Нет, Лотти, – сказал он, пропуская ее слова мимо ушей. – Послушай. – Он говорил тихо и торопливо. – Мне придется добиться от тебя ответа нынешним утром. Не хочу подгонять тебя, но пойми, это важно.

Ее рука дрогнула, ощущая жар его ладони сильнее, чем тревогу от своей беспомощности. Она решительно попыталась освободить пальцы. Но это лишь усугубило ситуацию: Джон придвинулся еще ближе и обхватил ее талию.

– Джон! – воскликнула она сдавленным шепотом, заливаясь краской смущения. – Дети смотрят.

– Тогда ответь мне, Лотти, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, отчего ее волнение только усилилось.

– Я не знаю, что сказать, – призналась она еле слышно, и он придвинулся еще ближе. Она ощущала его дыхание совсем рядом, и светлые завитки волос, выбивающиеся из открытого ворота рубашки, почти касались ее лица. Глаза Лотти в испуге раскрылись еще шире, как только она почувствовала мускусный запах его кожи. Тот же беспомощный испуг, который вчера вызвала его близость, все сильнее овладевал сейчас ею.

– Я нравлюсь тебе? – спросил Джон, наклоняясь так, что его рот почти касался ее уха.

Она задрожала, почувствовав его близкое дыхание, и его рука еще жестче обхватила ее талию.

– Да, – выдавила она, – ты мне нравишься. – «Возможно, гораздо больше, чем следовало бы», – подумала она тут же.

– Хотела бы ты, чтобы дети… – прошептал он и замолчал, расстроенный тем, что разговор наедине не получался и – более того – уже начался при свидетелях.

– Нет! – выпалила она, мгновенно уловив, о чем он хотел спросить. – Я даже не хочу думать, чтобы родители Сары приехали и забрали Сисси и Томаса!

Она понимала, что это было бы настоящим ударом для Джона. Последние недели его держало только то, что на его руках оставались двое детей.

– Тогда сделай это для них, – сухо закончил он, остро ощутив аромат женщины, которую он держал в своих объятиях.

– Дядя Джон, почему ты обнимаешь мисс Лотти? И что-то говоришь ей на ухо? – полюбопытствовал Томас,внимательно наблюдавший за происходящим.

Джон отступил, продолжая внимательно следить за Лотти.

– Мы просто разговариваем, – успокоил он племянника. Джон лихорадочно искал убедительные слова, но необходимость в этом отпала, как только взволнованная Лотти бросила взгляд на лестницу, по которой спускалась Сисси. Девочка нетерпеливо перебирала ножками, сжимая в руке подол ночной рубашки, чтобы не запутаться в ней.

– Мы уже завтракаем? – спросила Сисси. Она добралась до последней ступеньки, отпустила край ночной рубашки и разгладила ее своими пухлыми ручками.

– Как и всегда, – ответила Лотти, протягивая девочке руку. Эти слова заставили ее внутренне вздрогнуть. Если детей заберут, то больше не будет «как всегда». Они будут жить с чужими людьми. Бабушкой и дедушкой, но все равно с чужими… ей.

– Так мы пьем чай? – поинтересовалась Сисси, потеревшись лицом о фартук Лотти и, протягивая руки, чтобы насладиться теплом их обычных утренних объятий.

Лотти улыбнулась, придерживая малышку.

– Да, сейчас будем пить. Вода уже закипела, – сказала она. – Ступай и надень свое платье. Я удлинила его вечером.

Сисси бросилась к креслу, на котором лежало ее платье, и затем в уединенном уголке стянула через голову ночную рубашку. Передернув от холода плечиками, она поспешно натянула платье и побежала назад, к Лотти, которая, стоя у плиты, переворачивала на сковороде бекон.

– Застегни, пожалуйста, – ласково попросила Сисси, поворачиваясь спиной и убирая наверх волосы.

– Еще надо надеть нижнюю юбку, – сказала Лотти, откладывая вилку и обернувшись к девочке.

– А можно после завтрака? – спросила та, нетерпеливо вдыхая вкусные запахи. – Ты сделала бисквиты, Лотти? – с надеждой спросила она.

– Бисквиты? – подхватил Томас, вытирая руки полотенцем.

– Бисквиты? – передразнил детей Джон, окидывая взглядом всех троих – стремительно становящихся главным в его жизни.

Лотти уловила мягкую насмешку в его словах и попыталась найти свою промашку, родившую смешинку в его глазах и сдержанную улыбку на лице. «Если бы я могла продлить это мгновение, удержать его навсегда в своей памяти», – думала она, неожиданно оказавшись в центре всеобщего внимания. И вдруг она поняла: «Вот это и есть моя семья. Моя настоящая семья… люди, которым я нужна».

– Да, бисквиты, – подтвердила она, открывая фланелевой прихваткой дверцу духовки.

Отпрянув от волны горячего воздуха, Лотти помахала прихваткой перед лицом, чувствуя, что краснеет от жара.

– Подождите немного, – сказала она, ставя сковородку с румяными бисквитами на стол, просунула под них сложенное полотенце и накрыла сверху другим. – Бекон сгорит, если вы меня сейчас не отпустите. – Она ловко перевернула бекон вилкой и передвинула его с раскаленного места на сковородке, уверенно командуя: – Накрой на стол, Томас. Сисси, умойся и принеси сахар для овсянки. Джон, принесешь молоко? Я оставила его на ночь во дворе.

Они принялись выполнять ее указания, и вскоре завтрак был на столе. Лотти поделила бисквит и принялась за свой кусочек, но все ее внимание занимал мужчина, который сидел напротив, с аппетитом поедал завтрак и не сводил с нее глаз.

«Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж», – сказал он, эти слова не выходили у нее из головы, звучали все настойчивее, не оставляя места ничему другому. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. И тогда увидела его лицо, с надеждой ожидающее от нее ответа. В этот момент она поняла природу томления, поглощавшего ее, и смогла дать имя обжигающему желанию, переполнявшему все ее существо. Она призналась себе: все, что нужно ее жаждущему сердцу, – это прикосновение Джона Тиллмэна.

Она вздрогнула, когда ее глаза остановились на лице мужчины, наблюдавшего за ней. В нем заключалось все, о чем она когда-либо мечтала в свои далекие девичьи годы, пытаясь представить себе своего будущего мужа. Он был добр и мягок, снисходителен к ошибкам… и, возможно, этого было вполне достаточно. Пламя, которое он зажег, сжав ее вчера в своих объятиях, ждало следующего прикосновения, чтобы вспыхнуть и поглотить их обоих. Она была достаточно честна, чтобы отдавать себе в этом отчет. Признать, что ее искушает запретное желание, что ее рот жаждет новой обжигающей влажной ласки.

– Да, – сказала она дрогнувшим голосом, с трудом сглотнула и приподняла подбородок, решительно встречая его взгляд. – Да.

– Ты согласна? – спросил он, как бы не веря своим ушам.

Она кивнула:

– Согласна.

– Согласна на что? – поинтересовался Томас, переводя взгляд с одного на другого, явно заинтригованный непонятным разговором.

– Да ничего особенного, Томас, – рассеянно сказал Джон. – Поговорим позже.

Приободренный, он вернулся к еде, торопясь взяться за письмо, сама мысль о котором несколько минут назад пугала его. Конечно, родители Сары поймут, что детям будет здесь лучше. Он начал мысленно составлять фразы, которые напишет, улыбаясь в предвкушении своего ответа.

– Мы с Лотти женимся, – объявил Джон Женевьеве, подходя к прилавку магазина несколько часов спустя.

Услышав эту новость, девушка повернулась к нему, дрогнув кудрями, яркая краска залила ее щеки, рот в недоумении приоткрылся.

– Когда? – быстро спросила она.

– Как только я раздобуду пастора, чтобы он повенчал нас, – весело говорил Джон, машинально крутя тесьму своих подтяжек; он был в отличном настроении.

– Хорошо, я… – Женевьева перевела дух. – Я думаю, что преподобный Буш приведет в порядок свое одеяние и…

Джон перебил ее, нахмурившись:

– Да, но Лотти не может покинуть ферму из-за детей.

Женевьева наклонила голову и насмешливо улыбнулась:

– Она выходит за тебя замуж из-за детей? Скажи, Джон. Наверняка у нее есть еще другие причины.

– Весьма возможно, но я не собираюсь обсуждать их с тобой, Женевьева. – Он пожал плечами и приподнял бровь. «Не знаю, как Лотти, – думал он удовлетворенно, – но я уверен, что отдаю себе отчет в некоторых выгодах от этого брака». Он снова улыбнулся, вспомнив прикосновение ее стройного тела, влагу ее рта и неуверенный ответ на поцелуй. – Я сделаю ее счастливой, – поклялся он, произнеся это так тихо, что услышать его могла только Женевьева.

– Я знаю, что сделаешь, – искренне подтвердила она. – Я рада за вас обоих.

– Теперь, – начал он, положив обе ладони на прилавок и разглядывая отрезы ткани, висящие вдоль стен магазина, – я хочу выбрать что-нибудь красивое, белое… скажем, с цветочками. Я хочу, чтобы Лотти сшила новое платье к свадьбе. – Джон выпрямился и следил за Женевьевой, быстро подобравшей три разных образца, затем указал ей на один – с узором в виде кистей сирени, раскиданных по белому полю. Его сердце учащенно забилось, когда перед его мысленным взором предстала Лотти, чьи формы приобретал отрез ткани, когда он представил себе эти нежные цветы, окружавшие ее фигурку, в талии перехваченную поясом. Желание охватило его, он почти дрожал. Она будет принадлежать ему. Это теплое, нежное существо разделит с ним постель и заполнит его объятия. Он машинально провел рукой по гладкой хлопковой поверхности и вновь почувствовал жар предвкушения.

– Вот это подойдет, – объявил он равнодушно. – Отрежь для меня кусок, Женевьева, пожалуйста… и добавь всяких необходимых мелочей. Я должен идти сейчас на почту и заберу это на обратном пути.

– Я убегаю по поручению, Джон, – мягко ответила она. – Но оставлю все у своего отца, ты сможешь забрать это там.

Он согласно кивнул, развернулся и вышел из магазина. Женевьева посмотрела ему вслед, и лицо ее расплылось в счастливой улыбке.

– Она выходит замуж за Джона Тиллмэна. – Важность этих слов отразилась на лице человека, для которого они предназначались.

Бледные глаза Стивена Буша загорелись внутренним огнем, стоило ему услышать эту новость. Его длинные пальцы обхватили ее кисть, затем скользнули вниз, сжав пальцы.

– Ты уверена, Женевьева? – произнес он голосом, в котором слышалась надежда. – Она ведь только вчера сказала, что подумает над моим предложением. – Он смущенно покачал головой.

– Джон вчера сам сказал мне, – возразила Женевьева. – Он пришел в магазин и купил для нее ткань на свадебное платье, сказав, что направляется на почту. – Ее взгляд блуждал по гостиной маленького дома, в котором жил Стивен Буш. – Я знаю, что мне не следовало приходить сюда к тебе одной, и все такое, но я должна была сказать тебе, Стивен.

– Никто не видел, как ты вошла сюда, – заверил он, улыбаясь и протягивая вперед руки, чтобы заключить девушку в объятия. – Я хотел бы задержать тебя на минуту, Женевьева, – прошептал он ей на ухо. – Я думал, мне это больше никогда не удастся.

– Ты думаешь, что Бог внял моим молитвам? – скромно поинтересовалась она. – Я не знала, можно ли делать это… я хочу сказать, молиться за то, чтобы ваш брак не состоялся. Женевьева закрыла глаза и наклонила лоб к его черному жилету; несколько минут назад она так стремительно ворвалась в его дом, что он даже не успел накинуть пиджак. Она подняла лицо, умоляюще глядя прямо ему в глаза.

– Я не вынесла бы, если б ты женился на Лотти, – неожиданно разрыдалась она.

– Господь бы дал тебе силы, будь на то Его воля, – твердо ответил Стивен. Он нахмурился, а затем улыбнулся, отчего стал вдруг выглядеть очень молодо. – Я должен признаться тебе, что сам молился Господу в саду. Хотя, – торопливо поправился он, – мои обстоятельства были куда легче Его обстоятельств. Я просил избавить меня от необходимости совершить то, к чему все шло, Женевьева. – Он закрыл глаза и запрокинул голову, как будто почувствовал присутствие высших сил в маленькой гостиной. Темная головка Женевьевы покоилась на его груди; она ощущала запах сильно накрахмаленной рубашки и острый аромат мыла, которым он пользовался.

– Могу ли я поделиться с тобой своими мыслями, Стивен? – произнесла она, не в силах скрыть чувства.

– Конечно. Тебя никто не слышит, кроме меня, – ответил он.

– Только ты должен услышать то, что я скажу, – шептала она. – Я боялась говорить тебе об этом раньше, когда ты заходил и рассказывал мне про Книгу Судей, Пророков и тому подобное.

Он приподнял ее подбородок указательным пальцем и теперь смотрел ей прямо в глаза.

– Не смущайся, дорогая. Скажи мне, что ты носишь в своем сердце.

– Я люблю тебя, Стивен, – призналась она; ее голос дрогнул, стоило ей произнести его имя.

– Моя милая… – Полный нежности ответ повис в воздухе – он покрывал ее лоб и виски нежными поцелуями, удерживая за плечи. Затем бесстрашно нагнулся и крепко прижал свои губы к ее губам, вкусив от наслаждения, которое она щедро предлагала ему.

Стук в дверь заставил его поднять голову, он поспешно огляделся, как бы намереваясь спрятать девушку от посетителя.

– Тебе придется уйти через заднюю дверь, Женевьева, – быстро проговорил Стивен. – Не стоит ставить под сомнение твою репутацию; нас не должны видеть здесь вдвоем.

– Хорошо, – согласилась она и поспешила через коридор к черному ходу.

Но и покинув дом, она явственно различила голос Джона Тиллмэна, входящего через прихожую.

– Нехорошо подслушивать, – прошептала она себе, неуверенно задержавшись у двери. – Мама говорит, что, когда подслушиваешь чужие разговоры, можешь услышать что-нибудь такое, что не очень-то понравится… – строго говорила она себе, все же проскальзывая обратно в кухню и приоткрывая дверь.

Едва переводя дыхание от смущения, Женевьева замерла возле входа в комнату и вытянула голову, чтобы лучше слышать говорившего.

– Стивен, я надеюсь, что не оторвал вас от чего-нибудь важного, – любезно произнес Джон непривычно дрогнувшим голосом.

– Нет… нет, конечно, нет. – Низкий голос, всегда так волновавший ее, звучал в коридоре, и Женевьева прикрыла рот рукой, почувствовав неуверенность в ответе пастора.

– Я хотел зайти сегодня утром и сообщить кое-какие новости про Лотти. – Она услышала, как Джон откашлялся, а затем по шуму шагов стало ясно, что собеседники передвинулись поближе к двери.

Голоса говоривших были хорошо слышны, но Женевьева поняла, что они подошли к гостиной, и прильнула к двери, боясь упустить хотя бы слово.

– Что-то не так, Джон? – неуверенно спросил Стивен.

– Нет… пожалуй, – последовал ответ, и затем торопливо прозвучали слова, уже произнесенные Джоном в магазине, – короткая фраза, столь приободрившая Женевьеву и вызвавшая ее тайный визит в дом пастора: – Мы с Лотти женимся. Она прислала вам записку, Стивен, и извинения за то, что не сообщила об этом лично. – В его голосе звенели горделивые нотки.

– Я понимаю, – размеренно произнес собеседник. Обстоятельно откашлявшись, он постарался скрыть ликование, невольно прорвавшееся в его словах. – Примите мои поздравления, Джон. Я надеюсь, вы, и мисс Лотти будете счастливы.

Женевьева ловко проскользнула в кухню в тот момент, когда мужчины направились к прихожей. В щелочку она видела, как Джон протянул руку своему собеседнику, стоявшему рядом с ним, – лицо Стивена светилось улыбкой, совершенно нелепой для только что отвергнутого человека.

Однако Джон, казалось, не обратил на это внимания и продолжал:

– Я хочу, чтобы вы повенчали нас с Лотти. Если это, конечно, уместно, – добавил он, как будто только сейчас осознал странность ситуации.

Стивен улыбнулся еще шире и сопроводил свое согласие твердым рукопожатием.

– Я буду весьма рад сделать все, что могу, для вас. Мисс Лотти – прекрасная девушка. Я уверен, что она сделала выбор, который принесет ей счастье, – сказал он. Его рука продолжала энергично сжимать руку Джона, и Женевьева прикрыла рот рукой, опасаясь, как бы смешок не выдал ее.

Дверь распахнулась, и Джон направился, было к выходу, но на пороге повернулся и высказал свою последнюю просьбу:

– Я совсем забыл, Стивен. Я хотел бы, чтобы церемония состоялась в субботу, если это возможно.

– Не вижу к тому препятствий, – кивнул Стивен. – Мисс Лотти будет готова так быстро?

Джон безмятежно улыбнулся в ответ, и Женевьева не смогла сдержать смешок. Стивен стремительно шагнул к двери и закрыл ее, едва не прищемив себе пальцы.

– Женевьева. – Он позвал ее тихим угрожающим шепотом, заставившим ее немедленно покинуть укрытие. – Ты подслушивала. – Его брови нахмурились, выражая явное неодобрение.

Она кинулась через короткий коридор; ее лицо излучало нескрываемую радость. Ее переполнял избыток счастья, которому было суждено разбиться о призыв Стивена к сдержанности.

– Ну, – радостно воскликнула она, – что я тебе говорила!

Его рот сложился в сдержанную улыбку, и он заключил ее в свои объятия.

– Мне следовало бы отчитать тебя за твои проступки, – начал он, похлопывая ее по спине. Потом наклонил голову, прижимаясь щекой к ее щечке, и закрыл глаза, продолжая говорить дрожащим голосом: – Но я не в силах отравить тебе сегодняшний день, потому что твое счастье так тесно связано с моим.

Глава 10

Лотти с силой сцепила руки на коленях. Так она сидела уже полчаса. От напряжения, которое не отпускало ее в течение всего дня, ей было тяжело дышать, мысли путались, а все происходящее вокруг требовало особой бдительности.

Своим бедром она чувствовала крепко прижатую к себе длинную ногу Джона Тиллмэна. Тепло его тела проникало сквозь ее одежду. И ладони ее стали холодными и липкими из-за непонятного волнения. Но ведь раньше его присутствие никогда не вызывало такого, думала Лотти, бросая на него взгляды из-под полуопущенных ресниц.

Его лицо было в тени, но четкая линия подбородка и прямой нос придавали его профилю силу. Ну, точно один из бюстов в музее в Бостоне! Однажды мисс Эгги водила туда группу своих подопечных. Такие походы были большой редкостью, и Лотти навсегда запомнилось радостное возбуждение того утра. И сейчас получалось, что удовольствие, которое она испытывала, глядя на древние сокровища, похоже на то состояние, в котором она находилась сегодня.

Она смотрела на Джона, не пряча свой взгляд под опущенными ресницами, повернув голову, и открыто любуясь его классической мужской красотой. Его волосы, золотые и длинные, закручивались на концах на уровне воротника; эти завитки вызывали дьявольское искушение прикоснуться к ним. Никогда раньше не испытывала она такого желания дотрагиваться до другого человеческого существа, как всю последнюю неделю.

Поцелуй Джона открыл новый источник чувств в ней; эти чувства бурлили, не находя выхода, как только они оставались с Джоном наедине. Потребность видеть его удовлетворялась, конечно, повседневным укладом их жизни, но он не дотрагивался до нее с того самого утра, когда она согласилась стать его женой. Она вдруг поняла, что он умышленно держался от нее на расстоянии все эти дни.

Глаза Лотти расширились от внезапно охватившего ее беспокойства. Возможно, он передумал, но, будучи благородным человеком, не мог взять своего слова обратно. Эта мысль так поразила и испугала ее, что она не смогла сдержать негромкий вскрик протеста, нарушивший тишину наступающих сумерек. До того слышался лишь скрип коляски.

Он повернулся, внимательно оглядел ее и заметил, как она в смущении облизнула верхнюю губу.

– Что такое, Лотти? – с досадой проворчал он. Девчонка искушала его всю неделю долгими взглядами и покачивающимися бедрами. Не говоря уже о том, как она расчесывала свои волосы перед камином и заплетала в косу, свисавшую вдоль спины. Такую косу можно несколько раз обмотать вокруг груди – такой длинной она была.

Он делал все возможное, чтобы держать руки подальше от нее, ожидая, пока не свершится все, пока не будут произнесены слова, которые сделают ее его женой. Но тихое искушение ее тела было выше его сил. Джон прочистил горло, чтобы слова звучали не так резко, и произнес как можно мягче:

– Что-нибудь не так?

Она молча покачала головой и улыбнулась ему.

– Ничего, Джон, – наконец произнесла она. – Я просто думаю, чего бы тебе хотелось на ужин. Я ведь с утра ничего не приготовила.

Он вдруг ухмыльнулся – впервые за день она увидела несерьезное выражение на его лице. И это сразу же подняло ее настроение.

– Никто и не ждет, что ты будешь возиться с готовкой в день свадьбы, Лотти, – сказал он с улыбкой.

Разрядка напряженности, возникшей, между ними, была очень кстати. Несколько минут, что они стояли перед алтарем в маленькой церквушке, сделали их супругами, но они шли по проходу между рядами, и вышли на улицу как бы порознь. Она сдерживала свои чувства, держа их под строгим контролем.

Лотти размышляла все утро и уже в маленькой церквушке поняла, что именно ее беспокоило все последние дни. «Джон женится на мне, чтобы я заботилась о детях». Эта мысль омрачала ее радость всю неделю. Трепет, который ей хотелось ощущать при мысли, что она выходит замуж, притуплялся этим обстоятельством. Но теперь он улыбался, и она ощутила в себе волну радости, которая растопила ледяной комочек в ее сердце, прилила к щекам.

– Ты достаточно поела у пастора? – спросил Джон, хотя прекрасно знал, что ела она немного – только поклевала чуть-чуть со своей тарелки, а так все время следила за детьми, чтобы те не шалили.

– Со стороны Стивена было так мило устроить нам праздник, правда?

Но она думала, что это очень странно, ведь человека отвергли всего неделю назад.

Джон засмеялся, и его глаза превратились в узкие, щелочки.

– Он очень помог нам. Но я думаю, что и для него это было чем-то вроде праздника.

Лотти недоумевала: «Почему же праздником?» Стивен, конечно, не выглядел особенно расстроенным тем, что его невеста выходит замуж за другого мужчину. Но на что он мог надеяться после того, как бросил ее в тяжелом положении, мстительно подумала она. «Как бы там ни было, я получила лучшего из двоих», – с удовлетворением решила Лотти. Собственно никакого соперничества и не было. Джон Тиллмэн грубее, без внешнего лоска, который Стивен Буш приобрел благодаря образованию. Но за недели, прошедшие со времени ее приезда в Миль-Крик, Лотти очень хорошо узнала безграничное великодушие человека, который сейчас сидел рядом с ней.

– Ты видела лицо Женевьевы во время свадьбы? – негромко, так чтобы не услышали дети, теснившиеся на узком заднем сиденье, спросил Джон.

Вопрос вызвал у Лотти недоумение.

– Думаю, Женевьева радовалась за нас, – наугад сказала она, – ведь это они с матерью приготовили стол, устроили обед.

– Я имею в виду идиотскую улыбку на ее лице, – сухо сказал он, нелепо растянув рот, как бы изображая эту улыбку.

– Да она глаз не могла отвести от пастора… ты что, не заметила?

Отклонившись назад, он просунул руку так, что она оказалась между подушкой сиденья и спиной Лотти; его пальцы небрежно легли ей на плечо.

Лотти покачала головой и нахмурилась.

– О чем ты говоришь, Джон Тиллмэн? – спросила она. – И вообще, как ты мог замечать других женщин на своей свадьбе?! – Лотти надула губы и опустила глаза в притворном возмущении.

– Не волнуйся, Лотти, дорогая, – нежно прошептал он ей на ухо. – Я весь день ни на минуту не забывал о тебе.

Бросив на нее нежный взгляд, он наслаждался ожиданием, до краев переполнявшим его воображение. «Мне стоило таких усилий не трогать тебя, малышка», – думал он. Волна чувств заставила мышцы его бедер напрячься и вызвала острый приступ желания. Отодвинувшись на сиденье, он попробовал сосредоточить свое внимание на более нейтральных вещах.

– Ты ведь не была против всех наших гостей, правда, Лотти? – спросил он, желая хотя бы чуть-чуть усыпить свои похотливые мысли.

– Они твои друзья, Джон, – ответила она, – я рада, что они пришли.

Его рука крепче сжала ее плечо. Прижимая ее к себе, он почувствовал, как она немного расслабилась. Весь день Лотти была как натянутая струна – беспокойна, напряжена и даже дерзка с ним, словно боялась: вот-вот что-то случится. И у нее были основания, подумал он с кривой ухмылкой. Ведь он так долго терпел. Ночь обещала быть полной сюрпризов, в основном для Лотти, если он хоть что-то в этом понимает.

– Мы скоро приедем? – жалобно спросила Сисси. Она наклонилась вперед, положив подбородок на обивку сиденья прямо за плечом Джона.

– Подожди немного, Сисси, – твердо сказала Лотти, отлично зная, что заставило ребенка задать этот вопрос.

Томас усмехнулся и прищелкнул языком.

– Женщины… – пробормотал он негромко, этакий великий знаток женщин.

Сисси вздохнула и села на свое место, но через несколько минут снова наклонилась вперед и виноватым тоном прошептала Лотти в правое ухо:

– Мисс Лотти, я больше не могу.

– Я знаю, милая, – утешила ее Лотти, повернувшись, чтобы поцеловать девочку в теплую щечку. – Мы через минутку будем дома.

– И даже быстрее, – сказал Джон, поворачивая лошадь на дорожку, ведущую к ферме.

Запах дома, обещавшего стойло и порцию овса, заставил привередливую кобылу прибавить ходу, чтобы скорее достичь цели.

– Она привыкает к этому месту, – сказал Джон, позволяя, лошади идти самостоятельно. – Поглядите-ка, она знает, что в стойле ее ждет обед.

Через несколько мгновений, когда они подъехали к двухэтажному сараю, он осторожно натянул поводья. Повернувшись к Лотти спиной, выпрыгнул из коляски и поспешил помочь ей сойти. Его пальцы легли на ее талию, сильные руки легко подняли маленькую фигурку и опустили на землю рядом с собой. Пока Сисси и Томас выбирались с другой стороны, Лотти оставалась у него в плену.

За ее спиной было черное колесо повозки. С другой стороны – его руки, не выпускавшие ее. Перед ней был человек, несколько часов назад ставший ее мужем, и этой мысли было достаточно, чтобы ее щеки вспыхнули румянцем, и сердце яростно забилось под ребрами. Все, как и в первый раз, когда он позволил своим рукам задержаться на ее талии дольше, чем это было необходимо, она вся снова трепетала. «Я хочу, чтобы он снова трогал меня так же, как и в тот раз, – с удивлением поняла она. – Я хочу, чтобы он положил мне руки на спину и прижал к себе, чтобы у меня захватило дыхание, а грудь прижималась к его груди и…»

Она опустила голову, смущенная такими мыслями. Но стоило ей лишь подумать о нем, как ее груди набухли, чувствуя его на расстоянии, и она отпрянула назад, к колесу повозки, чтобы он не исполнил ее ужасного желания. «Это, должно быть, и есть часть того самого плотского желания, о котором мне говорила мисс Эгги», – со стыдом подумала Лотти.

Подняв голову, она встретилась с его глазами, нацеленными на нее, и со смелостью, какой и не ожидала от себя, прошептала то, что чувствовало ее сердце:

– Помнишь, как ты целовал меня тогда?

Он кивнул, и его глаза отметили яркие пятна румянца, вспыхнувшего на ее щеках. Он смотрел, как взволнованное дыхание поднимает ее грудь, воспоминание придавало блеск ее голубым глазам, и он улыбнулся, желая ободрить ее:

– Я помню, Лотти.

– Ты не хочешь это повторить? – спросила она, ожидая исполнения своего желания, и длинные ресницы опустились, скрыв блеск ее глаз.

Он без колебаний овладел манящим ртом. Их губы слились, и он медленно, но жадно пил наслаждение, которое она предлагала ему. Зная, что он испугает ее, если даст волю полной силе своей страсти, Джон поднял руки и стал гладить ее лицо, надеясь, что это поможет снять напряжение. От губ он двинулся ко лбу и затем к той нежной жилке у виска, где бился частый пульс. Затем его губы прильнули к ее шее, наслаждаясь нежным благоуханием.

Джон вдыхал ее запах – духи со свежим цветочным ароматом, который всегда отождествлялся с Лотти. Он снова приник к ее нежным устам, отвечавшим ему с такой невинной свободой. Нет, довольно, и он отстранил ее, боясь, что потеряет контроль на собой. Только присутствие детей удержало его от страстного желания взять свою невесту на руки, унести в дом и по-настоящему сделать своей женой.

– Так? – охрипшим голосом спросил он.

У Лотти перехватило дыхание. Она была поражена, когда встретилась с ним взглядом – его глаза смеялись, а на губах блуждала ленивая улыбка, которая совсем не вязалась с его хриплым голосом.

Бедняжка растерянно кивнула:

– Да, так… Почему твои поцелуи вызывают такой трепет у меня внутри, Джон? – спросила она тонким голоском, со смелостью, которая говорила о ее полной невинности.

А он запрокинул голову, как бы желая почерпнуть силы у первой звезды, засиявшей над крышей сарая. Сейчас он посылал свое пламенное желание к небесам в отчаянной надежде, что сможет потерпеть еще немного, что ему удастся сдержать чувства в узде столько времени, сколько понадобится, чтобы преодолеть девические страхи Лотти и успокоить ее.

– Я чувствую то же самое, Лотти, – сказал он. – Поцелуи именно так и действуют. – Он ободряюще улыбнулся.

Джон отступил назад и, обнимая ее за плечи, повернул лицом к дому.

– Я только распрягу лошадь, подою Рози и приду, – сказал он, отворяя дверь сарая, и, поймав поводья, повел Дэйзи в темноту конюшни.

Привязав животное к специальному кольцу, Джон отцепил коляску и ловко откатил ее на место рядом с другим стойлом. За спиной он слышал смех детей, ребята гоняли по двору сбежавшую курицу. Сисси отчаянно завизжала, когда испуганная птица, развернувшись, понеслась на своих преследователей. Джон улыбался, пока чистил бока кобылы, его руки стали проводником какой-то неведомой энергии между человеком и животным, и ощущение этого приносило ему огромное удовольствие.

– Я сегодня женился, Дэйзи, – пропел он, снимая недоуздок через голову кобылы и ведя ее в стойло, которое сам построил для своей любимицы в конце сарая. Он уверенно шел в темноте, ласково говоря с Дэйзи.

Джон помогал брату строить этот сарай. Он знал каждый его дюйм и за несколько прошедших недель уже привык считать своим. Так все и будет, пока Томас не вырастет настолько, чтобы самостоятельно пользоваться своей долей наследства.

– Она милашка, Дэйзи, – негромко говорил Джон, задавая, лошади обычную порцию овса.

Взглянув, сколько сена лежит в кормушке, он вышел из стойла, аккуратно закрыв за собой дверцу.

– У нас с Лотти все будет хорошо, – размышлял он вслух, зажигая лампу и вешая ее на гвоздь рядом с ожидающей дойки коровой. – А ты что об этом думаешь, Рози? – спросил он и рассмеялся над своей глупостью.

С каким-то особым удовольствием берясь за повседневную работу, он снял с крюка ведро для молока, толкнул низкую скамеечку на место и быстро принялся доить корову.

Задержался у ледника, где оставил удой, аккуратно накрыл молоко крышкой, затем наполнил ведро свежей водой – вот и завершился круг его домашних дел.

– Я поймал наседку, дядя Джон, – окликнул его от дверей курятника Томас.

– Хорошая работа, сынок. – Джон был рад, что беглянка заперта на ночь. Погоня за обезумевшей курицей никак не входила в его планы на сегодняшний вечер. «У меня-то есть чем заняться», – нетерпеливо подумал он.

Лотти едва подняла на него глаза, когда он вошел в дом, и тут же потупилась. Упорно избегая смотреть мужу в глаза, она сделала жест рукой в направлении стула у огня – здесь он любил сидеть по вечерам.

– Еще минутка, и ужин будет готов, – сказала она, затаив дыхание и от смущения разглаживая руками передник. – Никак не могу успокоиться, – продолжила она в замешательстве под пристальным взглядом Джона.

«Это правда», – думала она. Войдя в дом, Лотти долго стояла около двери, пытаясь унять бешеный стук своего сердца. Конечно же, такая буря счастья от простого соприкосновения губ была ненормальной. «Даже думать о Джоне в последнее время – неизъяснимое наслаждение», – призналась она себе. Тепло его тела, то, как поднимались уголки его рта, когда он улыбался, широкая грудь, туго натягивавшая рубашки, которые она ему стирала, – все вызывало в ней чувство, пугающее своей силой.

Ее рука взметнулась к груди. Глазами, расширенными от удивления, она смотрела на мужчину, вызывавшего в ней такие чувства и переживания.

– Лотти?! – позвал Джон со своего места. Она вся затрепетала и закрыла глаза, боясь, как бы он не догадался, что творится у нее внутри. Он смотрел на нее, удивленно нахмурившись. Одна его нога была уже разута, и он начал снимать ботинок со второй.

– Я задумалась, прости, – сказала Лотти нервно и поспешила к буфету. Через несколько минут она уже нарезала хлеб для ужина и открыла банку с персиками, которую достала с полки. Кусок свежего масла, сбитого только вчера, лежал, накрытый стеклянной крышкой. Рядом стояла банка с консервированными грушами. Она позвала детей поскорее мыть руки и садиться за стол.

– Я рад, что ты сегодня не возилась с ужином, – заметил Джон, садясь напротив нее.

– Я люблю персики, – улыбнулась Сисси, засовывая крупный кусок в рот и пробуя языком его нежную мякоть.

– Ну и ешь, солнышко, – посоветовал ей Джон, – сегодня у нас был длинный день, и вам пора отправляться в постель.

Сисси нахмурилась и сморщила нос в молчаливом протесте, но, взглянув на решительное лицо дяди, изменила свое намерение. Ее плечики опустились, выражая покорность.

– И мне тоже? – спросил Томас, любуясь толстым куском хлеба, который он щедро намазал маслом.

– И тебе тоже, – твердо сказал Джон и с дразнящей улыбкой посмотрел на Лотти.

Лотти оглядела все вокруг, перед тем как погасить керосиновую лампу, а затем большая комната погрузилась в темноту. Огонь в очаге погас, и только тлеющие угольки освещали ей путь к постели.

Не поднимая глаз, Лотти приблизилась к Джону. Каким-то образом, пока она стояла к нему спиной, Джон ухитрился снять брюки, которые теперь висели на вешалке у передней спинки кровати, и даже забраться в постель. Опершись на обе подушки, он сидел и смотрел на нее. Простыня и одеяло прикрывали его тело до талии. Одного беглого взгляда оказалось достаточно для Лотти, чтобы понять – он успел снять не только брюки, его обнаженная грудь матово светилась в слабых отблесках тлеющих в очаге углей.

Большие руки, коричневые от летнего загара, контрастировали с белой кожей плечей и груди, где кудрявились золотистые волоски, невольно приковавшие к себе ее взгляд.

Он отвернул край одеяла и похлопал ладонью по перине рядом с собой.

– Иди сюда, Лотти, – позвал он тем же хриплым голосом, который она уже слышала у него однажды.

Приподняв подол ночной сорочки, она поставила одно колено на кровать и повернулась, чтобы лечь рядом с ним. Ее обнаженные ноги тут же скрылись под тканью сорочки. Она расправила подол и аккуратно подоткнула его под свои икры, укладываясь ему под бочок. Джон тут же потянул к себе подушки.

– Не дашь ли мою? – обиженно протянула Лотти.

Но он, стукнув несколько раз по подушке кулаком, как бы взбивая ее, разлегся с довольным видом, хитро взглянув на Лотти.

– Нет, голубушка, ты будешь лежать на моем плече, – заявил он, указывая туда, где именно должна лежать ее голова.

– Это и продемонстрирует мою покорность мужу? – спросила Лотти с легкой улыбкой, дрожащими пальчиками расправляя одеяло на груди.

Он покачал головой:

– Нет, это еще впереди. Сперва мы должны попрактиковаться в поцелуях, которые, как мне кажется, очень вам нравятся, миссис Тиллмэн, – прошептал он, нависая над ней. Его огромная рука приподняла ее голову, и он склонился, чтобы с нежностью приникнуть к ее полным губам.

Глаза Лотти закрылись от удовольствия. Его рот был таким мягким и нежным – он звал ее, звал все ближе и ближе. Она протянула руку к его груди, не в силах удержаться от соблазна, и ее пальцы стали перебирать жесткие вьющиеся волоски. Затем его рот оторвался от нее, и она втянула в себя воздух, вдыхая мускусный запах его тела, этот таинственный и дразнящий аромат мужчины.

– А вы искусная поцелуйщица, миссис Тиллмэн, – пробормотал он, трогая языком мочку и нежно покусывая ее ухо, проделав это, он вновь вернулся к сочной спелости ее губ.

– Я никого никогда раньше не целовала, – задыхаясь, прошептала она, ее голова кружилась… Такое странное головокружение, словно опьянение, причину которого она не могла понять.

– Я рад. – Его шепот был таким тихим, что она едва расслышала его, но эти два простых слова наполнили ее ощущением радости, согревшей сердце.

Когда он снова наклонил голову, чтобы завладеть ее ртом, она приоткрыла губы, желая полнее ощутить его, и почувствовала мощный вздох. Громким стоном отозвался он на ее невинное предложение, но она пугливо отшатнулась.

– Я что-то сделала не так? – быстро спросила она, но он прижал ее к своей груди, покачал головой и промычал:

– М-м… нет… Дай мне потрогать твой язык, Лотти.

Возбуждение от его прикосновения побежало вниз по ее телу, когда он, нежно покусывая ее нижнюю губу, добивался, чтобы она приоткрыла рот и впустила его. Проворный язык исследовал каждое углубление, каждый бугорок ее рта, борясь с нежным язычком, вступившим в начатую им игру.

– Джон! – задохнулась она.

Его ответное рычание было приглушено сражением с тканью сорочки, прикрывающей ее грудь. Схватив муслин зубами, он поймал пик ее груди и уже посасывал его.

– Расстегни пуговицы, – отрывисто сказал Джон, и Лотти подняла руки, послушно выполняя его приказ, и лицо ее заалело от вдруг поднявшейся ответной волны, вскинувшей ее тело. – Лотти…

Это прозвучало одновременно и приказом, и мольбой. Он трогал ее благоухающую кожу своим ртом, вдыхая аромат свежей цветочной струи, он приподнялся, любуясь пышной округлостью ее обнаженных грудей. Нежно, словно бесценное сокровище, его рука нащупала набухшие соски и чуть сжала их.

Дрожь наслаждения, пробежавшая по ней, была тем ответом, которого он ждал, прикрыв глаза. Осторожным движением он опустился на нее, прикрывая своим телом. Джон тщетно попытался раздвинуть ноги Лотти своим коленом – ночная рубашка плотно спеленывала ее колени и икры.

– Что ты делаешь, Джон? – В ее шепоте звучал страх, когда он все же втиснулся между ее ног.

– Разреши мне поднять твою сорочку, Лотти, – хрипло прошептал он ей в ухо.

– Нет! – прозвенело на всю комнату.

Он резко выпрямился, а она отодвинулась от него, в панике приглаживая волосы и застегивая на груди сорочку.

Он тут же закрыл ее рот рукой и не отпускал, несмотря на все ее попытки вырваться. Но тщетно она извивалась и толкалась под ним – он был неумолим.

– Потише, Лотти, ты разбудишь детей, – шипел он ей куда-то в волосы.

– Тогда слезь с меня, – злобно прошептала она. – Мне нравится, когда ты меня целуешь, Джон, но совсем не нравится, когда ты лежишь на мне!

В нем нарастала досада, а вместе с тем и возбуждение, которое лишь усиливалось от ее соблазнительной возни под ним.

– Похоже, дорогая, – мрачно пробормотал он, – ты оставляешь мне только один выход.

Он соскочил с кровати, бросив предостерегающий взгляд на чердак, а затем на ее разъяренное лицо. Ошеломленная видом его бесстыдно обнаженного мужского естества, продемонстрированного ей с такой небрежностью, она притихла. А он молча натянул брюки, затем подтяжки. Его волосы были взъерошены, лицо пылало, а решительный взгляд окончательно пригвоздил Лотти к месту. Он сгреб ее в охапку вместе с одеялом и понес к двери.

– Куда?.. – выдавила она из себя громким шепотом.

– Ни слова, Лотти, – прохрипел он в ответ, открыл дверь и, бросив взгляд вверх, на чердак, вынес ее из теплой комнаты.

Глава 11

– Стой здесь, пока я зажгу лампу, – строго приказал Джон, оставив Лотти посреди прохода, делившего сарай пополам.

Лотти молча кивнула. Она дрожала, закутавшись в одеяло, которое он накинул ей на плечи, когда выпустил, наконец, из плена своих железных рук. Глазами, расширенными от удивления, не понимая причину столь внезапного путешествия, она наблюдала, как он зажег фитиль и повесил лампу на гвоздь рядом с коляской.

Джон повернулся к Лотти. Но его лицо оставалось в тени. Он решительно двинулся к ней. Приблизившись, поднял руку, чтобы поправить локон, упавший ей на щеку. Ее пробрала дрожь от нежного прикосновения его пальцев, такого неожиданного при столь загадочно мрачном выражении его лица. Ничего, не понимая, она вся затрепетала.

Его взгляд гипнотизировал ее. Она смотрела на него и в растерянности искала в его взгляде ту доброту, которую излучало все его существо еще несколько минут назад… Искала и не находила. Он бесстыдно оглядывал ее с ног до головы, изучал, не пытаясь даже скрыть это. Его мускулистое тело напряглось, предельное напряжение сверкало и в прекрасных голубых глазах. И еще в них читалось знание чего-то такого, что смутило ее и заставило вспыхнуть ярким румянцем щеки и шею.

Она нашла в себе силы посмотреть на него в упор, и все беспокойство, которое она чувствовала, передалось ему.

– Иди сюда, Лотти, – произнес он, едва шевеля губами, и похлопал по краю топчана.

Когда она приблизилась, он взял ее за руку и усадил рядом. Его пальцы гладили маленькие морщинки на ее пальцах, и прикосновения эти успокоили ее куда больше, чем слова.

– Ты меня боишься? – тихо спросил он хриплым голосом.

Она замотала головой.

– Нет, конечно же, нет, Джон, – без колебаний сказала она. – Я просто не знаю…

Его улыбка была нежной, руки настойчивыми, когда он сильнее обхватил ее и притянул ближе.

– Ну конечно, ты не знаешь, дорогая…

Она потеряла равновесие и почувствовала, как ноги отрываются от пола.

Ее рот сложился в удивленное «О», и она повисла в его объятиях. Затем он приподнял ее и усадил к себе на колени. Огромная ладонь наклонила ее голову, положив на сильное плечо, а пальцы потянулись к ее волосам – и он нежно гладил их, успокаивая свою женушку.

– Ну, это ведь не так ужасно? – шепотом спросил он, жарко выталкивая из себя слова.

Она решительно замотала головой, что вызвало улыбку на его губах.

– Нет, – вздохнула она.

– Разве я не могу просто вот так подержать тебя несколько минут, Лотти? – сказал он, нежно поглаживая ее плечо и скользя вниз по руке, пока не наткнулся на манжету сорочки на ее запястье.

Его пальцы скользнули под манжету проворным движением, поползли вверх, затем нежно опустились и нащупали, бешено бьющийся пульс, и он вдруг почувствовал, как его пронзила нежность к этому ребенку-женщине, затаившейся в его объятиях.

– Ты теперь моя жена, Лотти, – серьезно произнес он. – Ты знаешь, что это означает?

Она быстро кивнула.

– Конечно. О да, – прошептала она. Ее голова откинулась назад, когда она встретила его взгляд, и ее щеки вспыхнули ярким румянцем. – Мисс Эгги говорила, что я должна быть покорной своему мужу, быть всегда хорошей женой, я так и собираюсь делать.

Его глаза сверкнули в тусклом свете лампы, и рот дрогнул в улыбке.

– Ты точно это знаешь? – спросил он, склонившись, чтобы запечатлеть поцелуй на ее поджатых губках.

Она утвердительно кивнула и опустила глаза, не выдержав его взгляда.

– Ну, точно-то я не знаю, что именно нужно делать, – тихо согласилась она.

– Ну… – медленно начал он, теребя пальцами пуговицы на ее груди, – первое, что ты должна сделать, – это снять рубашку… – Тебе помочь, Лотти? – спросил он, коснувшись губами ее уха.

Она не могла думать ни о чем больше, только о тепле его пальцев, трогавших ее тело. Один палец отправился в путешествие вдоль ключицы, затем легонько нажал на бившуюся у шеи жилку. После этого он скользнул вниз до верхней точки ее груди, где мягкая плоть вздымалась во всем своем великолепии. Она услышала стон, сорвавшийся с ее собственных губ, когда он развязал ленту на лифе ее сорочки, и закрыла глаза, ощущая трепет – до мурашек, побежавших по всему телу.

Повернув ее лицом к себе, он заглядывал в глубину ее глаз.

– Я не обижу тебя, Лотти, – шептал он, пока его руки, скользя по ее плечам, наконец, легли на обнажившееся тело.

Тотчас же ее руки взметнулись к груди в попытке прикрыть потаенные уголки тела, открывшиеся его взору.

– Нет… дай мне просто на тебя посмотреть, – решительно сказал он и, разжав ее пальцы, потянул их к своим губам.

Он стал осторожно посасывать кончик ее розового мизинца, легонько схватив его зубами. А его глаза любовались холмиками ее грудей, скрытыми лишь тонким батистом лифа. Держа ее пальцы одной рукой, он потянулся, чтобы отвести прилегавшую к коже ткань, и почувствовал, что она вся дрожит.

– Джон? – прошептала она прерывающимся голосом.

Он наклонился вперед и запечатлел быстрый поцелуй на манивших его губах.

– Все хорошо, Лотти, – мягко заверил он ее. – Просто разреши мне немножко полюбить тебя.

Она выглядела растерянной, услышав его слова. Мисс Эгги не упоминала о том, что можно позволять мужу трогать те части тела, которые никогда не открывались постороннему взгляду за всю ее недолгую жизнь. По крайней мере, насколько она себя помнила, раздевание и одевание происходило дома под покровом темноты. Последние несколько лет у Лотти была собственная комнатка, где можно было спать и раздеться вечером. Ничто не подготовило ее к прикосновениям пальцев Джона или обнажению перед ним своей груди. А сейчас он еще говорил о том, чтобы немного полюбитьее.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Джон, – отважилась, наконец она. – Ты меня любишь? – спросила она недоверчивым шепотом.

– Я не это имел в виду, Лотти, – быстро сказал он. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?

Она медленно кивнула:

– Я так думаю.

– Любить – означает разные вещи, дорогая, – сказал он, тщательно подбирая слова. – В данном случае это означает то, что муж и жена делают вместе.

Он поискал понимания в ее глазах, но встретил лишь изумленный взгляд.

– Ты знаешь, что происходит в супружеской постели, Лотти? – спросил Джон с чувством отчаяния. «Ну пожалуйста, скажи "да"», – молил он про себя, но его мольба не была услышана – она медленно покачала головой, и ее глаза наполнились слезами.

– Ты, должно быть, считаешь, меня ужасно глупой, – сказала она слабым голоском, который разрывал его сердце.

– Нет… – Он покачал головой и с нежной улыбкой наклонился, чтобы прислониться своим лбом к ее лбу. – Просто очень наивной, Лотти.

Он глубоко вздохнул, с трудом сдерживая желание.

– Твоя ночная рубашка близко? – спросил он нежно, сняв с нее, наконец, лифчик и скользя руками по спине.

– Она где-то здесь, – приглушенным шепотом сказала Лотти, прижимаясь к его груди. Ей было холодно, и она дрожала.

– Давай я помогу тебе надеть ее, – предложил он.

Джон с восхищением любовался нежными линиями ее шеи, затем наклонился, чтобы запечатлеть поцелуи там, где тонкие завитки волос льнули к коже. Он продел ее руки в рукава, расправил складки и опустил рубашку до талии.

– А теперь нам нужно снять остальную одежду, дорогая, – терпеливо сказал он ей на ухо, с острым наслаждением вдыхая сладкий женский запах.

Лотти закрыла глаза, чтобы не видеть его обнаженной груди. Она была захвачена вихрем непривычных ощущений и чувствовала себя беспомощной в его руках.

– Отпусти меня на минутку, Джон, – тихо проговорила она, почти прикасаясь ртом к бледной коже его плеча.

– Хочешь, я помогу тебе?

– Нет.

Она выскользнула из его рук и встала на коврик, просунув руки под кремовый муслин своей ночной сорочки, чтобы развязать завязки на нижней юбке, и спустила ее до колен. Потом подняла одну ногу, затем другую, чтобы освободить их от мягкой ткани. Нагнувшись, стянула вниз, до икр, вместе с подвязками фильдеперсовые чулки, купленные Джоном, и медленно сняла их с одной, а затем со второй ноги.

– Вот… – произнесла Лотти едва слышно и наклонилась, чтобы поднять чулки, затем расправила их, аккуратно сложила и положила на полочку.

«Сейчас я должна подойти к нему», – думала она, с трудом подавляя волнение. Мисс Эгги не подготовила ее, и Лотти трепетала перед неизвестностью, с которой ей придется столкнуться.

Она вытаскивала шпильки из волос и складывала их в идеальном порядке на полочку. Что ждет ее дальше?..

Между супругами существовала какая-то мистическая связь. Она наблюдала это однажды: супружеская пара пришла в приют, чтобы выбрать и удочерить девочку. Не Лотти, конечно, а совсем маленького ребенка. Они посмотрели на дитя, затем друг на друга, и между ними настолько очевидно произошел обмен мнениями, что Лотти почувствовала это.

Проворными пальцами она расплела косу, и ее волосы волнами заструились по спине.

То, что и она когда-либо познает то же чувство – чувство единения с другим человеком, – было выше ее понимания. Но Джон смотрел на нее с таким жаром, такой ласковый свет горел в его глазах, что она глубоко вздохнула, и сердце бешено забилось у нее в груди.

Лотти посетило совершенно новое, неизведанное еще чувство – волнующее желание познать мужчину, который склонился над ней. Он весело улыбнулся, сверкнув идеально белыми зубами. Когда он заключил ее в объятия, она шумно вздохнула, вся охваченная неистовым желанием.

– Ты и сейчас меня боишься, Лотти? – спросил Джон тем «угрожающим» тоном, который появился у него сегодня вечером.

– Нет… – выдохнула она, энергично помотав головой, и непокорный локон снова упал ей на лицо, почти скрыв один глаз.

Осторожным движением он убрал локон ей за ухо, и его рука стала медленно опускаться, обвиваясь вокруг ее талии.

– Зачем ты принес меня сюда? – спросила она слабым голосом, выдававшим сильное волнение.

Джон улыбнулся:

– Я должен тебя кое-чему научить, Лотти. И для этого нам совсем не нужны зрители, – проговорил он гортанным голосом, непривычно резанувшим ее слух. – Я сделал глупость, начав это в постели, прямо под чердаком, где спят дети. Совершенно не понимаю, какая у Джеймса могла быть семейная жизнь в нескольких футах от детей.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она, глядя в его хмурое лицо.

– А ты заставила меня понервничать, Лотти. Между нами говоря, мы едва все не испортили… Я – тем, что пытался торопить тебя… А ты – ты просто ничего не знаешь об этом.

Пальцы, до того сильно сжимавшие ее, ослабили свою хватку и начали осторожно путешествовать под одеялом, в которое она все еще куталась.

– Но что мы будем здесь делать? – спросила Лотти.

Он склонился над ней и со смехом сказал:

– Лотти, а Лотти… чувствую, нам предстоит долгая ночь.

Он развернул ее, не выпуская из объятий, и крепко прижал к своей груди. Затем указал в направлении лестницы, ведущей на сеновал:

– Мы поднимемся наверх, дорогая. Ну же, давай поднимайся, – торопил он ее, стаскивая с ее плеч одеяло и осторожно подталкивая к лестнице.

Обернувшись, она посмотрела на него. Бледный овал ее лица, казалось, светился в темноте, и сверкали огромные удивленные глаза. Она приподняла подол своей рубахи, поставила ногу на первую ступеньку лестницы и взялась рукой за перекладину над головой.

Он смотрел, как она преодолевает первые ступеньки. Ох, эти стройные ножки, эти розовые пальчики, сгибавшиеся, чтобы уцепиться за деревянные ступеньки. Он с трудом поборол в себе желание провести рукой по этим стройным ногам и, сдержав свой порыв, перекинул одеяло через плечо и начал подниматься следом.

Поднявшись наверх, Лотти оказалась на сеновале. И тотчас же рядом с ней показалась голова Джона.

– Ты в порядке? – спросил он, преодолев последние ступеньки.

Бросив одеяло на кучу сена, он взял Лотти за руку – выражение его лица смягчилось.

– Да, – коротко ответила она, не желая выдавать волнение, охватившее ее.

Лотти смотрела на мужчину, которого поклялась любить и которому должна была теперь повиноваться, и ей вдруг подумалось, что мисс Эгги была, не очень-то конкретна в своих напутствиях. Лотти растерялась. Мужчина, который только что лежал на ней, пытаясь просунуть свое колено между ее ног, являлся тем же человеком, который целовал ее с такой нежностью, – нет, она никак не могла этого понять.

«Что-то странное происходит внутри меня», – подумала она, когда Джон подтащил ее к одеялу, небрежно лежавшему на куче сена.

Он отпустил ее руку, схватил тяжелое одеяло за края, встряхнул его, чтобы расправить, и бросил на сено, соорудив некое подобие постели. Со странно «вежливым» выражением лица он уложил ее на одеяло и улегся рядом. Затем приподнялся, встав на колени.

Он крепко и властно удерживал ее одной рукой, а другая тем временем скользила вверх и вниз по изгибам ее тела. Лотти задержала дыхание, когда его пальцы стали осторожно гладить ее грудь, сразу набухшую от этих прикосновений. Воспоминание о его губах, о том, как он касался ее, вызвало дрожь, все тело ее напряглось.

Лотти услышала в темноте его тихий смех, и ее глаза сузились – она пыталась разглядеть лицо Джона. Но движение его руки вновь заставило ее затрепетать. Глаза Лотти закрылись, она наслаждалась его ласками.

Джон снова и снова касался ее затвердевших сосков. Лотти вздрогнула от ощущения тепла, которое растеклось до самого низа живота. Ее ноги дернулись, и она издала гортанный звук, вновь вызвавший короткий смешок у мужчины, склонившегося над ней.

– О, Лотти, – пробормотал он ей прямо в ухо, – ты такая прелесть. И как только я мог оставлять тебя одну так долго?

Он коснулся губами ее лба. Лотти сходила с ума от его горячего дыхания, от прикосновения его сильных пальцев, скользивших по нежной груди.

Это было нечто не поддающееся описанию. Ошеломленная его горячими влажными поцелуями, которыми он осыпал ее шею, Лотти повернула голову, и их губы встретились, возобновляя игру, начатую в постели. Впервые она познала сладость поцелуя неделю назад и с тех пор постоянно жаждала повторения. Ожидание только сильнее разожгло желание, она чувствовала, что готова отдать все на свете за то, чтобы вновь ощутить у себя во рту его горячий язык. Сейчас Лотти наконец-то дождалась этого, он был с ней, и она приоткрыла рот, впуская его.

Его руки вытворяли то, что казалось ей просто невероятным. Они блуждали по ее грудям, сжимая и лаская их, непрерывно гладя, от чего они увеличивались. Из ее горла уже готов был вырваться стон в ответ на его ласки, но тут новое ощущение захватило ее.

Лотти вздрогнула, когда он начал осторожно посасывать ее губу. Он снова засмеялся своим гортанным смехом, и она тоже засмеялась, сообразив, что это игра.

– А ты вкусная, Лотти, – пробормотал он, не отрываясь от ее губ. – Такая же вкусная, как и…

Его губы медленно переместились к глубокому вырезу ее рубашки.

Она снова затрепетала от ощущения, пронзившего ее, от неожиданно вспыхнувшего горячего желания. Из ее горла вырвался негромкий крик, когда его руки крепко обхватили ее тело. Впившись пальцами в мягкие ягодицы, Джон с силой прижимал Лотти к себе, жаждя соединения.

Подол рубашки был поднят, и на мгновение он выпустил девушку из своих объятий – но только на мгновение, потребовавшееся ему, чтобы стащить мягкий муслин через ее голову и отбросить в сторону. Ночная прохлада заставила ее искать его тепла, и он улыбнулся в темноте, он понял, что холод помог ему.

Лотти уже на сопротивлялась, она поддалась на нежные прикосновения его рук, его губ. Она дернулась, когда рука Джона легла на ее бедро, но ласковый шепот уговорил ее покориться его дерзким пальцам. Борьба в душе Лотти была окончена. Она отдала свое сердце человеку, который ласкал ее сейчас в темноте, и Лотти вдруг осознала, что Джон Тиллмэн держит в своих могучих руках ее будущее.

Она извивалась под его прикосновениями, выкрикивая, его имя и наслаждаясь счастьем, которое он ей дарил.

Его плоть вошла в нее, и их соединение было и болезненным, и прекрасным одновременно. Тугой узел внутри нее ослаб, ее переполняли волны наслаждения, которое она не могла себе даже представить.

– Джон… – Ее шепот звучал для него как подарок. Этот робкий отклик сказал ему все, что он хотел знать. Она задвигалась, и он чуть приподнялся над ней.

– Я слишком тяжел для тебя, любимая, – ласково прошептал Джон, улыбаясь и глядя на нее со странным новым чувством, возникшим в его душе.

Это была гордость за свою невесту, чувство преклонения перед ее чистотой, и он брал ее невинность со всей нежностью, на какую только был способен. В деле, древнем как мир, но свежем, как завтрашнее утро, он отдавал ей лучшее, что мог предложить, – он отдавал ей всего себя. И его женщина как бы излучала сияние, и радость победы охватила его.

– Ты прекрасна, Лотти, – выдохнул он, понимая, что так оно и есть. Скромная маленькая сиротка, вошедшая в его жизнь несколько недель назад, преобразилась под волшебным действом их соединения в прекрасное создание с сияющим ликом и золотыми волосами и продолжала искушать его.

– Я не прекрасна, Джон, – сказала она, тихонько вздыхая. – Но я рада, что ты так считаешь, – добавила она, чуть помедлив, и провела ладонью по его щеке.

– Ты моя жена, Лотти, – сказал он с гордостью обладателя, которая придавала особый смысл этому слову.

– Я не знала… – нерешительно произнесла она. – Никто никогда не говорил мне о…

Она не договорила – он закрыл ее рот поцелуем.

– Я знал, что тебе это незнакомо, любимая, – сказал он с улыбкой. – Мы никогда больше не будем заниматься этим в доме с двумя детьми у нас над головой. Ты простишь меня за то, что я приволок тебя сюда и сделал сено нашей постелью?

– Гм-м-м… – Ее шепот был именно тем ответом, которого он ожидал. – Но я начинаю немного замерзать, Джон. Можем мы накрыться этим одеялом? – спросила она, пошевелившись под ним.

– Я думал, что ты очень хорошо накрыта, милая, – проворчал он шутливо. – Это я открыт холодному воздуху. – И, ухватив одеяло за угол, он накинул его себе на спину. – А теперь, – прошептал он ей в ухо, – я научу тебя еще кое-чему.

Солнце еще никогда не светило так ярко, подумала Лотти, забираясь в повозку. Руки Джона на ее талии были теплыми, а его улыбка – сияющей, когда она повернулась, чтобы встретить его взгляд. Утренний холод уходил, лужи на земле подсыхали, превращаясь в мокрые грязные пятна. Сидевшие сзади дети поеживались, кутаясь в свои одежки.

Лотти тоже завернулась в шаль, завязав ее причудливым узлом. Подарок Женевьевы, который она придерживала у горла, являлся прекраснейшим образцом ручной работы – ничего подобного она раньше не видела. Хотя день обещал быть теплым, в этот ранний час в воздухе чувствовалась прохлада, так что следовало бы надеть теплое пальто. Но Лотти просто не могла скрывать свое новое платье, поэтому предпочла закутаться в шаль.

Джон устроился рядом и крепко обнял ее за плечи, прижимая к себе и пытаясь согреть своим теплом.

«Она и сама как утро», – подумал он и улыбнулся.

Проснувшись позже обычного после «путешествия» в сарай, Лотти увидела детей, голодных и удивленно смотревших на нее и на дядю, уютно устроившихся в постели. Джону стало жаль ее, красную от смущения и растерянности. Он надел штаны и направился в сарай, Томас последовал за ним.

Наконец корова была подоена и куры накормлены. Лотти окончательно пришла в себя и принялась хлопотать на кухне. Она уже успела одеться сама и одеть Сисси.

Девочка болтала как сорока – малышку переполняла энергия. Путь до коляски явился для нее событием: она шла, держа за руки двух взрослых людей, которые заменяли ей весь мир.

– Джон!

– Гм-м-м? – Он повернулся к Лотти, и в первый раз за это утро она встретилась с ним взглядом.

– Все теперь узнают? – спросила она.

– Что узнают, Лотти? Что мы поженились? – Он озадаченно нахмурился.

Молодая женщина отрицательно помотала головой, и ее глаза закрылись на мгновение – Лотти обдумывала, как объяснить, что именно она имела в виду.

– Нет… не это. – Она снова покачала головой. – Они узнают, что мы делали?

Это было произнесено так тихо, что ему пришлось наклониться ниже, и то, что он расслышал, тронуло его до глубины души.

Джон откашлялся, сдерживая смех.

– Все супруги делают то, что делали мы, Лотти, – прошептал он ей на ухо.

– Правда? – Глаза ее расширились.

Джон старался выглядеть серьезным, но все же не сумел удержаться от улыбки.

– Правда-правда, все это делают, – подтвердил он.

Лотти откинулась на спинку сиденья; у нее не укладывалось в голове, что такими вещами, с которыми ознакомил ее Джон на сеновале, занимаются степенные пары, прихожане методистской церкви. Это невозможно, решила она, поразмыслив. Нет, акт любви, безусловно, не может являться таким обычным делом.

А если это действительно так? Значит, все люди будут знать, что произошло между ними… Эта мысль едва не заставила ее попросить повернуть обратно.

– Все в порядке, Лотти, – заверил ее Джон. – Никто не обратит на тебя внимания.

Но он ошибся, и через несколько минут она с огорчением поняла, что если не весь город, то, по крайней мере, половина горожан с нетерпением дожидалась новобрачных. Колокол на методистской церкви звонил, когда они подъехали. Лотти очень надеялась, что все прихожане уже займут свои места, когда они с Джоном войдут в церковь. Но ее ожидания не оправдались.

Разрозненные группки женщин перед церковью ждали приезда новобрачных. Их мужья собрались около конторы Генри Клаусона, отпуская непристойные замечания, и с громким смехом хлопая друг друга по спине. Джон тяжело вздохнул, когда понял, что предметом шуточек являются они с Лотти.

Игнорируя назойливые взгляды, он помог Лотти спуститься на землю и, взяв под руку, повел к церкви.

– Джон, ты сегодня превосходно выглядишь, – весело окликнул его Харви Слокум, когда молодожены поравнялись с ним. – Да ты просто весь сияешь, – добавил он с ухмылочкой и подтолкнул локтем своего соседа.

– Доброе утро, миссис Тиллмэн, – сказал мистер Шарп, чей строгий черный костюм и солидный вид плохо гармонировали с блудливой улыбочкой, появившейся на его лице.

– Пошли, Лотти, – пробормотал Джон, заглядывая под поля ее шляпки; он зашагал быстрее, чтобы поскорее пройти мимо мужчин, которые явно веселились по их поводу.

У ворот их встретила стайка женщин. Мэйбл Шарп поймала свободную руку Лотти и притянула ее к себе.

– Идем, Лотти, – сказала она, сердито взглянув на Джона. Бросив надменный взгляд на Джона, она потащила Лотти в кружок женщин, и те осыпали ее градом поздравлений.

– Если бы мы знали раньше, непременно устроили бы обед в твою честь, Лотти, – сказала Абигайль Данстэйдер, возникшая перед ней.

Ее огромная грудь, прикрытая пурпурной тафтой, прекрасно сочетавшейся с цветами на шляпке, величественно вздымалась, и женщины, собравшиеся вокруг нее, утвердительно закивали головами. Миссис Данстэйдер, вне всякого сомнения, – олицетворение элегантности, с тоской подумала Лотти.

– Я не хотела никого беспокоить, – робко проговорила она. – Женевьева и ее мама просто превзошли себя, помогая нам…

– Мы все считаем, что ты поступила благородно, взяв на себя заботу о двух детях, – без обиняков заявила Мод Клаусом, и ее некрасивое лицо осветилось ангельской улыбкой.

Лотти повернулась к ней.

– Вы жена мистера Клаусона? – спросила она, вспомнив женщину, которую мельком видела в день своего приезда.

– Мы с вами соседи, – пояснила Мод, отступая назад и сливаясь с группой женщин.

Глаза Лотти искали Женевьеву; все темы для разговора были исчерпаны, и женщины начали откровенно изучать ее. Они протягивали руки, чтобы пощупать бледно-лиловую шаль, которую она нервно прижимала к груди, и обсуждали платье, которое она шила так прилежно.

Лишь появление Стивена Буша на ступеньках церквушки отвлекло их внимание. Он шумно прочистил горло, и все взоры обратились в его сторону.

Когда женщины расступились, Лотти оказалась лицом к лицу со своим прежним поклонником. Он дружелюбно улыбнулся и протянул ей руку в тот самый момент, когда Джон выбрался из толпы мужчин, нашептывавших ему всевозможные непристойные советы и высказывавших свои предположения о его мужских достоинствах. С багровым лицом, весь потный, он поспешил к Лотти, чтобы взять ее под руку.

– Пошли, – проворчал он. – Давай войдем внутрь.

Лотти была рада подчиниться; смущенно улыбнувшись Стивену, она засеменила рядом с мужем.

Всю службу Лотти чувствовала на себе любопытные взгляды прихожан. Надеясь, что на выходе им уже не придется ни с кем беседовать, Лотти подняла голову, как только прозвучало последнее слово благословения. Орган заиграл заключительный гимн, и Стивен Буш решительными шагами и с уверенной улыбкой на устах направился по проходу к задней двери. Когда он вышел, все вдруг пришло в движение – люди поднимались со своих мест, разминая затекшие ноги.

Но проскользнуть незамеченными им с Джоном так и не удалось. Лотти перехватила группа женщин, которые просто жаждали ввести ее в свой круг. Вцепившись в свою сумочку, бедняжка глубоко вздохнула. Джон бросил на нее выразительный взгляд, спасаясь бегством от приближающихся дам. И тотчас улыбнулся, заметив легкий румянец на ее щеках.

– Выше голову, Лотти, – ободрил он жену.

Только появление Женевьевы придало Лотти храбрости. Она улыбнулась, войдя в кружок благонравных жен.

– На следующей неделе будет встреча женщин-миссионеров, Лотти, – объявила Абигайль Данстэйдер, критически оглядев ее хрупкую фигурку.

– Судя по этому платью, вы прекрасно шьете, – услышала Лотти чей-то голос.

Ей показалось, что комплимент был искренним. Она провела ладонью по складкам своего платья, стараясь не выказывать бурной радости. Мисс Эгга всегда говорила, что гордость предшествует падению, и Лотти почувствовала себя на этой грани. Разумнее не придавать особого значения вежливой похвале. Достаточно было комплимента, который она выслушала утром от Джона.

– Ты прямо как весенний букет в этом платье, Лотти, – сказал он, застегивая свою белую рубашку. Быстро повернувшись, она взглянула на него. Его глаза смеялись. – Ты действительно здорово шьешь, – прошептал он, словно ощупывая взглядом ее стройную фигуру, скрытую под тканью. – Я буду гордиться тобой, такой красивой.

Женевьева приблизилась, когда миссис Данстэйдер чуть отступила. Положив руку на плечо Лотти, она прошептала слова ободрения.

– Ты им нравишься, – весело проговорила она. – Я знала, что так оно и будет.

Лотти посмотрела на нее с благодарностью.

– Ты настоящая подруга, Женевьева, – сказала она, чувствуя стеснение в груди.

– Я обязательно навещу вас на этой неделе, – пообещала девушка, пожимая Лотти руку.

Наконец женщины расступились, пропуская Лотти к выходу.

– Хуже одеться просто невозможно, – тихо произнесла Мод Клаусон, и эти слова были встречены негромкими смешками.

Абигайль пренебрежительно фыркнула, будто имела свое мнение.

– Тиллмэны всегда казались людьми с хорошими манерами, – сказала она. – Но, в конце концов, мужчины есть мужчины, все они одинаковы.

Это глубокомысленное заявление было встречено всеобщим одобрением, и группка женщин распалась – все направились к выходу.

Лотти спустилась по ступенькам, сдержанно кивнув Стивену, стоявшему на пороге церкви, и поспешила к Джону, поджидавшему ее у ворот. Подойдя к мужу, она увидела, что лицо его выражает озабоченность, и ее охватило дурное предчувствие.

– Что случилось, Джон? – встревожилась Лотти.

– Мне только что принесли телеграмму с почты, – сказал он, увлекая ее к коляске.

Она почувствовала, как его пальцы крепко сжали ее локоть. «Скорее…» Его прикосновение было понятным без слов. Лотти заторопилась, подлаживаясь под его широкий шаг. Он поднял жену на руки и усадил на сиденье, поправив подол ее платья. А его рука успокаивающе погладила ее лодыжку через мягкую кожу ботинка. Дети вскарабкались с другой стороны, Джон с легкостью запрыгнул на свое место и направил лошадь на дорогу, ведущую из города.

– Джон? – Лотти подождала ответа, но не дождалась. Она улыбнулась и помахала рукой Женевьеве. Затем снова повернулась к мужу.

– Приезжают дедушка и бабушка, – сказал он, наконец – сказал так тихо, что она с трудом расслышала его слова.

– Когда? – спросила Лотти, задерживая дыхание.

Он кинул взгляд через плечо на детей, не обращавших на взрослых ни малейшего внимания.

– На этой неделе… вероятно, в среду. В телеграмме сказано, что первым же дилижансом.

– Дилижансом… – повторила Лотти, вспомнив длинную пыльную дорогу из Сент-Луиса, по которой она сама ехала сюда.

Джон кивнул и подстегнул Дэйзи, которой пришлось проворнее перебирать ногами.

– Я не знаю, как нам поступить, – сказал он; выражение его лица разрывало сердце Лотти.

– Но они ведь не заберут их у тебя, Джон! Ты же их дядя!

В ее голосе звучала такая убежденность, что он едва удержался от улыбки. Ей же хотелось вскочить с места, закричать, хотелось громко возмущаться, протестовать против такой несправедливости.

– Поживем – увидим, – сказал он.

– Что сказано в телеграмме? – требовательно спросила Лотти, удивленная собственной смелостью.

– «Мы приезжаем первым дилижансом, чтобы взять на себя опеку над детьми Сары». – Эти слова повисли в гнетущей тишине.

Лотти придвинулась ближе к Джону.

– А они знают, что ты женился? Они получили твое письмо? – спросила она.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Думаю, что письма отсюда идут около недели. Может, и получили. Вероятно, поэтому и решили приехать так быстро… Они не хотят, чтобы я слишком привык к детям. – Он глубоко вздохнул. – Они всегда спорили с Сарой насчет учебы. Говорили, что их внуки достойны большего, чем может дать Миль-Крик.

– А Томас должен пойти в школу в этом году?

Джон кивнул.

– Джеймс решил подождать еще год, чтобы мальчику исполнилось восемь. Ведь ему придется каждый день ездить на лошади. Сара сама собиралась учить его читать… – Он снова пожал плечами. – Они всегда спорили об учебе Томаса.

– Я бы тоже могла, – сказала Лотти, думая о книгах, которые лежали на дне одной из ее нераспакованных коробок. – Мисс Эгги отдала мне книги, по которым я училась читать. Я привезла их с собой, – медленно продолжала Лотти.

– Ты не учитель, Лотти, – возразил Джон.

– Но ведь и Сара не была учителем, не так ли? – спросила она с вызовом и была награждена суровым взглядом из-под бровей.

– Она была их матерью, – сказал он таким тоном, словно это все объясняло.

«Если Сара сказала, что будет учить детей читать и писать, она бы так и поступила», – подумал Джон. Образ Сары несколько поблек за последние недели, но сейчас он снова вспомнил о ней с чувством тоски. Она была настоящей леди, отличалась своей образованностью и утонченностью, что являлось редкостью в этих местах.

Дневной чай, устраиваемый Сарой, был предметом подшучивания со стороны обоих братьев. Ее воспитание требовало соблюдения обычаев, и это не раз приводило к конфликтам. Оглядываясь назад, Джон понимал, что она была слишком утонченной натурой для тяжелой жизни поселенки.

– Сара была образованной, – проговорил он задумчиво.

– Я тоже, – осторожно заметила Лотти. То, что Джон защищает другую женщину, породило в ее душе чувство холода и заброшенности.

В его быстром взгляде, брошенном на нее, застыл вопрос.

– Как это? – спросил он.

– Я каждый день ходила в школу, – сухо проговорила она. – Мисс Эгги считала, что женщина должна быть образованна настолько, насколько это возможно. У меня есть диплом высшей школы, я получила его в Нью-Хоуп.

– Сара училась в Сент-Луисской академии для девушек, – веско заявил Джон.

– Но Сары здесь нет… а я здесь, – пылко возразила Лотти. – Так что вам придется обходиться тем, что у вас есть, мистер Тиллмэн.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, миссис Тиллмэн, – ответил он, пристыженный тем, что не оценил ее способностей, превознося Сару. – Но не забывай, что у тебя в запасе только несколько дней.

– Хорошо, – решительно заявила Лотти. – Я начну как можно скорее. После обеда мы достанем книги, и Томас приступит к учебе.

Тоненький голосок, раздавшийся у нее из-за спины, напомнил ей, что они с мужем в коляске не одни.

– Можно я посмотрю ваши книги, мисс Лотти? – попросила Сисси.

– Они все слышали, – прошептала Лотти.

Джон скептически посмотрел на нее:

– Ну конечно, они слышали, как ты вопила на меня. Чего ж ты ожидала?

– Я не вопила. Просто громко говорила. Кроме того, они все равно… узнают через несколько дней.

– Да, ты права, – согласился Джон.

– Так можно, мисс Лотти? – снова спросила Сисси.

– Да, – ответила Лотти: – И чем раньше, тем лучше. Женщине образование тоже может пригодиться.

– Я пойду в школу? – спросил Томас, наклоняясь вперед.

– Некоторое время Лотти будет, учить тебя дома, – сказал дядя, решив проигнорировать последнее заявление Лотти.

Джон посмотрел на жену долгим взглядом, словно принимая брошенный вызов. Затем его губы растянулись в улыбке – он увидел рядом с собой женщину, которая оказалась достойным партнером; маленькая, но храбрая, она всегда была на высоте положения.

– Я рад, что вы на моей стороне, миссис Тиллмэн. – Джон коснулся губами ее щеки, вдохнул аромат ее волос.

– Джон, – тихо прошептала она, пытаясь отстраниться от мужа.

Слишком поздно – его губы скользнули по ее губам, и она почувствовала теплоту нежного поцелуя. Ощутив влажность его языка, она отпрянула, придерживая одной рукой шляпку, а другой прикрывая предательские губы, которые с такой готовностью отозвались на его поцелуй.

– Лотти… – прошептал Джон, посмеиваясь и бесстыдно глядя в ее сверкающие глаза; затем перевел взгляд на губы, заалевшие от украденного им поцелуя. – Мы продолжим позже, – медленно проговорил он. – Это я обещаю вам, миссис Тиллмэн.

Глава 12

– Окружной судья приедет в Миль-Крик только через две недели, – с мрачным видом заявил Джон. – А Харлей Гаррисон возвращается на восток. У него сестра выходит замуж.

Поездка Джона в город оказалась бесплодной, если не считать болтовни, которой адвокат развлекал его всю дорогу.

– С кем ты все же поговорил? – спросила Лотти, ставя на стол чашку с горячим кофе.

Джон закрыл глаза, его плечи опустились, что придало ему непривычно уязвимый вид.

– С шерифом. Он не очень-то помог. Сказал, что если у Шерманов есть документ из Сент-Луиса, то он вынужден будет подчиниться.

– А что, дедушка с бабушкой приезжают? – спросил Томас.

Уклоняться от ответа было поздно.

– Да. – Джон взглянул на мальчика и утвердительно кивнул.

– Но что им тут делать? – спросил Томас. В его голосе звучала тревога, но голову, он держал высоко, и в его глазах читалась готовность ринуться навстречу опасности с юношеской отвагой.

Джон прочистил горло и мельком взглянул на Лотти, как бы ища поддержки.

– Они хотят забрать тебя и твою сестру в Сент-Луис, сынок, – сказал он, наконец. – Они думают, что твоя мама хотела бы этого.

Томас медленно покачал головой.

– Дядя Джон, но я этого не хочу, – заявил он, повысив голос.

– Мне тоже не нравится эта идея, – сдержанно ответил Джон. – По-моему, твоя мама решила жить здесь и здесь воспитывать своих детей. Кажется, это был ее окончательный выбор. Ладно, поживем – увидим.

В сердцах Томас запустил через стол грифельную доску, на которой писал. Только ловкость Лотти спасла чуть не перевернувшуюся стеклянную банку с ложками, которая стояла за масленкой. Поймав на лету доску, она принялась рассматривать работу мальчика.

– Джон, посмотри-ка, как много он успел за три дня, – сказала Лотти и протянула доску мужу.

– Способный мальчуган, – похвалил Джон Томаса за трудолюбие.

– Если я еще немного напишу, можно мне потом помочь дяде Джону? – с надеждой в голосе спросил Томас.

Лотти покачала головой.

– Ты должен выполнить все упражнения, – мягко проговорила она. – И неплохо бы написать еще те три слова, которые ты выучил вчера.

– Не понимаю, как из этих закорючек получаются слова, мисс Лотти, – сказала Сисси, повисая на плече дяди.

Томас замахнулся грифельной доской на младшую сестренку.

– Маленькая еще, чтобы понимать чтение и письмо! – гордо заявил он.

– Неправда! – возразила Сисси, надув губы.

– Ничего, она быстро научится, – поспешно проговорила Лотти, предотвращая разгорающийся спор. – Сисси, – предложила она, – иди, я дам тебе писчую бумагу.

Лотти извлекла лист бумаги из шкафа и разгладила его на столе.

– Достань карандаш из моей коробки, – продолжала она, – я напишу тебе несколько букв, а ты их перепишешь.

Девочка с готовностью метнулась через комнату и заглянула в коробку с сокровищами, до которых ее допустили. Малышка горела желанием поскорее доказать свои способности.

Кроме дюжины книг, которые лежали в коробке, Сисси обнаружила там ластики и белые палочки мела, которыми Томас пользовался при письме.

Сисси взяла то, что ее просили принести, и вернулась к столу, где Лотти тем временем освободила для нее рабочее место.

– Садись сюда, Сисси, чтобы тебе было видно, что я делаю, – сказала Лотти.

Она выписала крупным почерком три буквы, показывая малышке, что та должна воспроизвести.

– Вот так, милая, – сказала Лотти на ухо девочке, наклоняясь к ее золотистой головке.

Ее рука взяла руку Сисси, и они вместе написали три первые буквы алфавита, после чего Сисси попыталась совладать с карандашом самостоятельно.

– У меня пока не получается так хорошо, как у Томаса, – сказала она, сравнивая результаты.

– Не расстраивайся. Немного практики, и ты быстро обгонишь своего брата, – успокоила ее Лотти, подмигнув Томасу, который все это время смотрел на них с негодованием.

Но теперь он наконец-то понял, в чем дело, и хитро подмигнул, довольный тем, что участвует в этом небольшом заговоре.

Джон поднялся и подошел к огню. Он задумчиво глядел на пламя, держа в одной руке чашку с кофе, а другой облокотясь на камин. Поставив чашку на каминную полку, он сунул руку в карман. Лотти тихо подошла к нему. Ей очень хотелось коснуться его, но правила хорошего тона, которым она была обучена с детства, не допускали этого.

«Держи свои руки при себе», – пронеслось у нее в голове. Мисс Эгги считала, что человек не должен дотрагиваться до другого без крайней на то необходимости. Младенцев держали на руках только тогда, когда их пеленали или кормили. Дети одевались сами, как только вырастали настолько, что могли делать это самостоятельно. Девочки воспитывались в строгости и не должны были позволять ни одному человеку дотрагиваться до себя, – им предписывалось свято блюсти свою чистоту и невинность. Почему все должно быть именно так, им не объяснялось… Но вколачивалось в юные головы частым повторением. Не все Лотти понимала. Она брала малышей на руки, могла обнять девочку, чтобы утешить или приласкать ее.

Сейчас, глядя на Джона в момент его душевных сомнений, она почувствовала острую необходимость как-то приободрить его. Она молча приблизилась к нему и, положив ладонь на его руку, робко коснулась лбом его твердого, сильного плеча, потерлась щекой о грубую ткань рубашки.

– Джон? – Ее громкий шепот настоятельно требовал ответа.

Джон ответил сразу и без колебаний. С тяжелым вздохом, повернувшись к ней, он заключил жену в объятия, крепко прижав ее к груди.

– Лотти, я не могу отказаться, от них. Это будет предательством по отношению к Джеймсу, признанием того, что годы, проведенные здесь, были пустой тратой времени. – Джон прижался щекой к ее макушке. – Он хотел оставить что-то своим детям. Хотел устроить их жизнь здесь.

– Ты можешь с ними бороться? – спросила Лотти, обхватывая его руками. Это был единственный известный ей способ утешить его.

Джон покачал головой.

– Нет… – проговорил он. – Ведь в городе нет ни адвоката, ни судьи, и я могу только ждать, когда они приедут – тогда посмотрим, что они посоветуют.

– Сегодня среда, – тихо напомнила Лотти. – Если Шерманы смогли выехать тогда, когда собирались, то их можно ждать с вечерним дилижансом.

В ответ Джон лишь молча прижал ее к себе и поцеловал в лоб.

– Я собираюсь сегодня перенести оставшиеся вещи, Лотти, – сказал он и направился к выходу. – Я слышал о человеке, который ищет, где бы перезимовать, – предложу ему свою хижину. Только мне надо перевести сюда оставшихся лошадей. Стойла для них уже подготовлены. Несколько дней у меня уйдет на расширение загона, зато потом я смогу ухаживать за моими кобылами прямо здесь.

– Дядя Джон, а можно я буду тебе помогать? – спросил Томас. – Я уже закончил упражнения, мисс Лотти.

– Да, Томас, иди, – сказала она, взяв со стола его доску и одобрительно похлопав мальчика по плечу. – Джону понадобится твоя помощь.

– А мы сегодня будем делать масло, – важно заявила Сисси, обращаясь к Лотти. Она оторвала головку от бумаги, на которой старательно вырисовывала буквы.

– Мы вернемся в полдень, к обеду, – сказал Джон, надевая пальто и нахлобучивая шляпу на макушку.

Его глаза встретились с глазами Лотти. Затем он окинул взглядом всю ее стройную фигуру. Лотти заметила его взгляд, и на щеках ее заиграл румянец.

– Ты не поцелуешь меня, любимая? – спросил Джон и протянул к ней руки.

Ноги Лотти вдруг отказались повиноваться, и ей стоило огромного труда подойти к нему. Восхищенный взгляд Джона воскресил в ее памяти события прошлой ночи на сеновале. Это воспоминание горело и в поцелуе, которым она сейчас его наградила, и тот пыл, с которым Джон ответил, свидетельствовал о том, что и он вспоминает минувшую ночь.

Джон обнял и притянул жену к себе, затем на мгновение поднял над полом, прижав к груди, и его голова склонилась к ее шее. Горячее дыхание обдало Лотти жаром, и она вся задрожала от пронзившего ее желания.

Потом он ушел, взяв с собой Томаса и оставив ее наедине с ежедневными заботами. Лотти обрадовалась, что у нее достаточно дел – можно было отвлечься от мыслей, которые преследовали ее.

Сумерки опускались на крыши дома и дворовых построек, когда Лотти вдруг услышала стук копыт. Несколько минут она напряженно вглядывалась в окно, но ничего не увидела и уже подумала, что ослышалась.

Она выглянула за дверь: Джон направлялся из сарая к легкому двухместному экипажу, запряженному лошадьми из городской конюшни. Подойдя к экипажу, он подал руку приехавшей даме.

Женщина, которой он помогал сойти, была высокой и полной, с величественной осанкой. Ее пышные юбки колыхались, когда она шла к дому в сопровождении Джона. За ними маячила высокая худощавая фигура мужчины.

– Лотти, – позвал Джон, – познакомься с миссис Шерман. Это бабушка Томаса и Сисси. А это – Джентри Шерман, – повернулся он к следовавшему за ними мужчине.

Сердце у Лотти сжалось, защемило. Испугавшись, что выдаст себя и тем самым подведет Джона, она собрала в кулак всю свою волю. Перехватив взгляд Джона, Лотти с улыбкой, стараясь унять дрожь, повернулась к женщине, которая внимательно ее изучала.

– Меня зовут Лотти Тиллмэн, – сказала она как можно приветливее. – Вы, наверное, устали с дороги, миссис Шерман. Присаживайтесь, пожалуйста.

Она справилась. Голос не выдал ее. Лотти вздохнула с облегчением и направилась к камину. Женщина последовала за ней, осматривая скромное убранство комнаты.

– Спасибо, – сказала пожилая дама, опустившись в массивное кресло.

– Могу ли я предложить вам перекусить? – спросила Лотти. – У нас сегодня картофельный суп и свежий хлеб. Я приготовила побольше – специально на случай, если вы проголодались, – деликатно пояснила она.

Джентри Шерман вошел, наконец, в дом, и Джон закрыл за ним тяжелую дверь.

– Мы не хотим причинять вам беспокойство, миссис Тиллмэн, – сказал отец Сары, встретившись взглядом со своей женой.

– Ну что вы, никакого беспокойства! – с жаром воскликнула Лотти. – Сейчас я достану тарелки и приборы. Сисси, помоги мне, – сказала она, глянув вверх – с мансарды за всем происходящим внимательно наблюдали две пары детских глаз.

– Да, мисс Лотти, – с готовностью отозвалась девочка, спускаясь по лестнице.

Все взгляды устремились в ее сторону. Кивнув головкой гостям, девочка прошагала мимо них в направлении буфета.

– Сисси, – окликнул ее Джон.

– Да, сэр, – тотчас ответила малышка, преданно глядя на дядю широко раскрытыми глазами.

– Ты должна поздороваться со своими дедушкой и бабушкой, – напомнил ей Джон. Затем он обратился к Томасу: – И ты тоже, Томас! Ну же, давайте!

Томас быстро сбежал по лестнице. Затем отчетливо произнес:

– Бабушка… Дедушка… Рад с вами познакомиться.

– Я тоже, – прошептала Сисси. Ее взгляд останавливался то на бабушке, то на дедушке, которых она видела впервые в жизни.

– Ты можешь меня обнять? – спросила у малышки миссис Шерман.

– Да, мэм, – ответила Сисси и вопросительно посмотрела на Лотти.

Лотти уверенно кивнула и глянула на Томаса, давая ему понять, что он должен последовать примеру сестры.

Когда кудрявая головка внучки коснулась ее, лицо, Элизабет Шерман вдруг преобразилось. Ее глаза наполнились слезами, и она часто заморгала, чтобы скрыть их блеск. Пожилая женщина протянула руки к ребенку.

– Ты чудесная малышка, – произнесла она, погладив Сисси по щеке дрожащими пальцами. Взгляд ее обратился на мужа. – Правда, она похожа на Сару?

Тот кивнул в ответ и прочистил горло, его глаза заблестели при свете лампы.

– У Томаса и у нашего Генри тоже есть общие черты, – сказал он, вопросительно глядя на жену.

Элизабет кивнула, и ее внимание переключилось на тихо стоявшего мальчика.

– Он немного светлее Генри, но они очень похожи, – согласилась она.

– А теперь давайте перейдем к столу, – предложила Лотти, чувствуя себя более уверенно, когда ее руки занялись привычной повседневной работой. – Суп разогрелся, и уже готов свежий кофе.

– Спасибо, – сказала миссис Шерман и направилась к столу.

Джон поспешил подвинуть пожилой даме стул, и был вознагражден за свою учтивость благодарным взглядом Лотти, которая принялась разливать кофе по чашкам. Джон тем временем ухитрился разместить всех за столом. Стульев не хватило, и Сисси уселась на колени к Джону, а Томас взгромоздился на табурет, который обычно стоял у камина.

Суп оказался вкусным. Кроме картофеля, Лотти положила туда сушеный горох и морковь, которые хранились в погребе. Для бульона она использовала остатки свинины, и суп получился густым, наваристым, ароматным. Хлеб, завернутый в полотенце, был еще теплым. Лотти поставила на стол блюдо с маслом.

– Сегодня я помогала делать масло, – с гордостью сообщила девочка и вспыхнула, когда все посмотрели на нее.

– Я уверена, ты хорошо помогаешь Лотти, – сказала бабушка, вытирая губы маленьким белым платочком.

– Лотти, у нас есть салфетки? – тихо спросил Джон.

– Да, конечно, – ответила его жена и поспешно встала, чтобы исправить свою оплошность.

Лотти открыла дверцу буфета и достала две тяжелые льняные салфетки, которыми никто не пользовался с момента ее появления в этом доме. Передавая салфетки гостям, она извинилась:

– Простите, я не подумала.

– Ничего, страшного, – успокоил ее мистер Шерман, аккуратно раскладывая салфетку на коленях. Он с нежностью смотрел на детей и ел не много, ловя каждое их движение.

– Вы останетесь ночевать? – спросил Джон, пересаживая Сисси на другое колено.

– Мы не хотели бы вас стеснить, – медленно проговорил мистер Шерман и посмотрел на жену. – Впрочем, до города далеко, и если вас не очень затруднит…

Он окинул взглядом широкую кровать, затем посмотрел наверх, в темноту мансарды, где стояли детские кроватки.

– Мы с Лотти будем рады уступить вам нашу кровать, – сразу же предложил Джон.

– А вы сами, где будете спать? – спросила миссис Шерман, посмотрев на Лотти.

Молодая женщина взглянула на мужа, и ее щеки залились краской.

– Мы можем пойти на сеновал, правда, Джон? – робко проговорила она, снова вспоминая минувшую ночь.

Джон уверенно кивнул:

– Конечно. Мы хотим, чтобы вы остались.

– Только на одну ночь, – тихо сказала Элизабет Шерман. – Завтра мы переночуем в гостинице, а в пятницу утром поедем в Сент-Луис.

Эти слова словно камнем упали на сердце Лотти. Она резко поднялась, вдруг окончательно осознав сложившуюся ситуацию. Дети, которых она успела полюбить, через день покинут ее. Губызадрожали, и она, резко повернувшись, направилась к умывальнику и стала переливать остатки супа в другую посудину, чтобы оставить на завтра. Лотти накрыла суп салфеткой и поставила на полку. Затем с наигранной улыбкой повернулась к столу.

– Наверное, пора укладывать детей, – проговорила она.

Томас нахмурился, но Лотти покачала головой.

– Твой дядя должен поговорить с вашим дедушкой, Томас. Так что бери Сисси, идите, умывайтесь и надевайте пижамы.

Мальчик стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

– Может, я чем-нибудь помогу? – спросил он.

– Мне осталось только подоить корову и задать корм лошадям, – сказал Джон, отрицательно покачав головой. – Может, перед тем как лечь спать, Томас покажет бабушке то, чему он научился за эту неделю, – предложил он, обращаясь к Лотти.

Затем он кивнул Томасу и был награжден благодарной улыбкой мальчугана.

– А мистер Шерман, если ему будет угодно, может пойти со мной в сарай и взглянуть на лошадей, пока я буду доить корову, – продолжал Джон, заранее уверенный в ответе.

– Да, конечно, – согласился Джентри Шерман, без колебаний направляясь к двери. – Я не умею доить, но с лошадьми, конечно, помогу.

– У них есть подпись судьи, – сказал Джон, и его слова громом прогремели у нее в ушах.

Лотти уткнулась головой в грудь мужа и, обхватив руками его шею, крепко прижалась к нему, пытаясь согреться.

– Этого я и боялась, – прошептала она.

Светила полная луна. Джон оставил открытым окошко на сеновале, чтобы через него в их убежище проникал лунный свет. К ночи похолодало. На горизонте стали собираться тяжелые тучи.

– Видимо, пойдет снег, – сказал Джон, накрываясь еще одним одеялом. – Я, пожалуй, закрою окошко.

– А зачем ты его вообще открывал?

Он отыскал губами ее уста и откинул с ее лба волосы.

– Мне хотелось лучше тебя видеть, дорогая.

Их губы вновь встретились.

– Увидеть меня? – спросила Лотти.

Он поцеловал ее крепко и настойчиво. Его язык проник в ее рот, и тотчас же тепло разлилось по всему ее телу. Лотти почувствовала желание, на которое он все время намекал и которому не давал в полной мере высвободиться в предыдущие ночи. Джон заключил ее в объятия, а Лотти на сей раз, без стеснения крепко прижалась к нему.

Он поднял голову, глубоко вздохнул и коснулся рукой ее щеки в том месте, где спутался локон золотых волос.

– Мне захотелось получше рассмотреть женщину, с которой я занимался любовью последние четыре ночи, – сказал он. – Но здесь чертовски холодно. Так что придется поиграть в жмурки под одеялом.

– Джон! – Лотти резко приподнялась. – Ты говоришь ужасные вещи!

Его улыбка сверкнула в лунном свете, уничтожив печаль, которая заставляла его брови хмуриться и затуманивала голубизну его глаз в течение трех последних дней. Он снова заключил ее в объятия и осторожно, но настойчиво стал притягивать к себе.

– Дорогая, этой ночью тебе придется услышать от меня и кое-что похуже, – пробормотал он ей на ухо. – Я даже могу тебе рассказать, как прекрасны эти…

Он зарылся лицом в ее пышную грудь, и Лотти задрожала от возбуждения, почувствовав сквозь ткань его горячее дыхание. Она извивалась под ним, подставляя для поцелуев свои самые интимные места, и он постанывал от наслаждения, выполняя ее безмолвные требования. Его пальцы ловкими и безошибочными движениями расстегивали гладкие белые пуговицы. Джон распахнул ее рубашку и припал дерзкими губами к ее телу.

– А ты уверен, что все супружеские пары делают так? – спросила Лотти слабым, прерывающимся голосом; она была не в силах скрыть наслаждение, которое он доставлял ей своими ласками.

Джон засмеялся низким, хриплым смехом, заставившим ее вновь покрыться гусиной кожей.

– Все, кроме полных дураков, милая, – прошептал он. – Правда, не все женщины так же восхитительны и прекрасны, как ты. В этом, конечно, есть разница.

Подняв голову, Джон смотрел на нее глазами, еще недавно потускневшими от печали, но теперь глаза его сияли, он наслаждался видом ее юного тела.

– Ты ведь не оттолкнешь меня, правда? – спрашивал он, в то время как его пальцы исследовали округлости ее груди и ласкали нежную плоть, твердевшую от этих прикосновений.

Лотти медленно кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Ее тело вновь объяла дрожь сладострастия, и он, увидев ее реакцию, повторил ласку.

– Я так хочу тебя сегодня.

Даже когда Джон произносил эти слова, его руки ласкали тело Лотти, заставляя ее извиваться под его ласками, он высвобождал ее страсть, пробуждая в ней чувственность. Он вдыхал ее запах и поражался свежести, дразнящему аромату, который так манил его. Он добивался ее осторожно, искусно руководя ею. Поцелуями, возносившими ее к вершинам блаженства, и ласками, приводящими ко все новым и новым ступеням наслаждения, он заставил ее тело искать его прикосновений. У Джона перехватило, дыхание, когда он услышал стоны Лотти. Он ощутил всплеск чувств, названия которым не знал. «Мне никогда еще не было так хорошо, я никогда не испытывал ничего подобного», – подумал он с изумлением. Его руки стали еще более нежными, губы ласкали ее тело, находя самые интимные уголки. Ее глубокий гортанный стон заставил его возликовать. Но напряженная пульсирующая плоть не позволяла больше ждать и требовала немедленного удовлетворения.

– Прими меня, Лотти, – с мольбой прошептал он ей в ухо.

Зачарованная новизной открытий, Лотти робко прикоснулась к его мужской плоти и попыталась подчиниться его желанию.

Джон навис над ней, накрывая своим телом, и Лотти приняла его с радостью, предлагая ему то, чего он так долго ждал. Она обвилась вокруг него, и они вдруг превратились в единое целое, двигающееся в неистовом ритме. Внешний мир перестал существовать для них.

Потом они лежали на своей импровизированной постели – в мягком сене, глубоко вобравшем в себя, их тела. Они вновь стали обыкновенными людьми, мужчиной и женщиной, мужем и женой, и Джон не мог поверить в то, что от этого можно быть таким счастливым.

Какое-то время они лежали молча и ждали, когда успокоятся их, бешено бьющиеся сердца и восстановится дыхание. Со стоном удовлетворения Джон оторвался от ее тела. Он закутал ее в одеяло и поднялся. Затем подошел к окну, которое все еще было открыто, и в которое врывался холодный ночной воздух, и легким движением руки захлопнул его.

В наступившей темноте он проделал обратный путь к Лотти. Она приподняла одеяло, приглашая его лечь рядом. Джон нежно прижался к ней и принялся гладить ее грудь.

– На западе собираются тучи, – пробормотал он ей на ухо, – к утру пойдет снег.

Немного поколебавшись, Лотти задала вопрос, уже давно не дававший ей покоя:

– А это может задержать Шерманов?

Он покачал головой:

– Нет, бури не будет. В это время года бурь не бывает. – И вздохнул. – Они уедут в полдень, Лотти. Я долго думал об этом, но, по-моему, сейчас ничего нельзя сделать. Когда Харлей Гаррисон вернется, я встречусь с ним и поговорю обо всем.

– Я не хочу, чтобы дети уезжали, – грустно прошептала она в темноту. – Это единственная семья в моей жизни, Джон. – Она повернула голову, пытаясь рассмотреть его лицо. – И мне так больно думать об их отъезде.

Он снова вздохнул и поцеловал ее в щеку.

– Ах Лотти… – Больше он ничего не мог сказать.

Глава 13

«Может, если я как следует, буду драить этот пол, то мне полегчает», – думала Лотти, выжимая тряпку в ведро, наполовину наполненное водой. В общем-то, в мытье пола нужды не было – об этом свидетельствовала совсем чистая вода в ведре. Но ей надо было чем-то заняться. Чем-то, что отвлекло бы от боли, притаившейся в груди.

Лотти понурившись, стояла на коленях, и никакие слезы не могли выразить ее печаль. «Я не знаю, я так к ним привязалась!» – тихо шептала она, убирая со лба непослушную прядь. Она присела на корточки и посмотрела покрасневшими, воспаленными глазами в окно, где зимнее солнце сверкало в морозных узорах. «Нет, снега еще недостаточно, чтоб экипаж завяз», – подумала она.

Элизабет Шерман пренебрежительно отнеслась к тому жалкому дюйму снега, который успел выпасть, несмотря на предположение Лотти, что после бури снега станет больше. А Джентри Шерман поспешил сообщить, что тучи рассеиваются, уходят на север и день обещает быть ясным.

– Мы не хотим задерживаться, мисс Лотти, – сказал он с любезной улыбкой. – Теперь, когда дети знают о наших планах, надо начинать приводить их в исполнение.

«Да уж, знают», – подумала Лотти. Сисси долго рыдала, пока Джон не приказал ей замолчать. А Томас все время был таким тихим, что Лотти даже начала побаиваться за него.

– Слишком уж много для маленького мальчика, – проворчала она, снова принимаясь за пол. – Даже престижная сент-луисская школа не заменит ему дяди.

Открылась дверь, и яркий луч солнечного света на мгновение ослепил ее; Лотти прищурилась.

– Не неси в дом грязь, пол чистый! – Наконец она нашла выход своим эмоциям, обрушив гнев на стоящего в нерешительности Джона.

– А зачем его мыть? Ведь он и так был чистый, – возразил Джон, почесывая в затылке.

Лотти снова уселась на корточки.

– Я думаю, что мне лучше судить, чистый пол или нет – ведь мою-то его я! – возразила она.

– Почему ты без ботинок? Глупо в такой холод ходить по дому босиком, – сказал Джон, пытаясь не сдаваться в этой перепалке.

Лотти свирепо посмотрела на него, но она уже успокаивалась, выплеснув гнев на мужа. Мытье пола не очень успокоило ее, а Джон еще подлил масла в огонь своими замечаниями.

– Я пол мою с известью и вовсе не хочу испортить свои ботинки, мистер Тиллмэн, – заявила Лотти.

– А зачем вообще пол с известью мыть? – спросил Джон таким тоном, словно специально хотел подразнить Лотти, сомневаясь в правильности ее методов уборки.

Она, стиснув зубы, проговорила:

– Потому что мы всегда в приюте мыли пол с известью.

Джон, наконец, закрыл за собой дверь.

– Ты больше не в приюте, Лотти, – заметил он, напоминая и без того очевидную вещь.

– Ну, кто знает? – высокомерно ответила она. – По-моему, мне скоро придется туда вернуться. Похоже, что здесь я никому не нужна.

Лотти неторопливыми движениями вытирала пол, собирая воду тряпкой и выжимая ее в ведро.

Джон сделал шаг вперед и остановился прямо перед ней. Бросив тряпку в ведро, Лотти выпрямилась и взялась обеими руками за ручку, собираясь отнести ведро к раковине.

– Дай сюда, – сказал Джон, пытаясь выхватить у нее ведро.

– Я никого не просила помогать мне, – заявила Лотти. – А если ты хочешь наследить по всему полу, то давай, вперед! Это, в конечном счете, твой дом, – проворчала она и направилась к раковине.

Джон молча наблюдал за тем, как она донесла ведро с грязной водой до раковины и оставила его там. Она выжала тряпку и повесила за раковиной. Движения ее были медленны, она всячески оттягивала момент, когда ей снова придется взглянуть на мужа.

– Ты хочешь уехать отсюда, Лотти? – спросил он тихим, мягким голосом – мягче, чем снег за окном.

Она обернулась, взгляд ее был неподвижен, в нем читалось отчаяние, которое она скрьшала с самого утра.

– Ты женился на мне, чтобы я присматривала за детьми. Их теперь не будет, и я не вижу смысла в том, чтобы отравлять тебе жизнь, Джон.

Лотти еще со вчерашнего дня, когда приезд Шерманов развеял ее безмятежное счастье, пыталась сдерживаться и не говорить об этом. Но теперь настало время быть честной перед самой собой и перед человеком, который женился на ней по необходимости. Неожиданной была боль утраты, которую она ощутила, осознав последствия своего поспешного заявления, Если Джон хочет, чтобы она уехала, если она навеки обрекает себя на несчастье… Мысль эта казалась настолько ужасной, что Лотти охватило отчаяние.

Значит, она ничего не поняла, подумал он и свысока взглянул на нее. А ведь он сделал ее своей женой, он хорошо с ней обращался. И предоставил кров, даже купил приличные ботинки… Теперь же она стояла перед ним босая, в сером мешковатом платье, которое годилось разве что для пугала. «Нет, она не любит меня», – подумал Джон, и эта мысль ошеломила его.

– Если ты хочешь быть моей женой, то оставайся, – великодушно предложил Джон, засунув руки поглубже в карманы. – Подумай хорошенько, прежде чем уехать обратно в приют.

– Мне не хотелось бы остаться перед вами в долгу, мистер Тиллмэн, хотелось бы отработать те деньги, которые вы на меня потратили.

Ее глаза сверкали. Гнев окрасил румянцем лицо, побледневшее от утренних переживаний. Ее растрепанные волосы слабо отсвечивали под лучами солнца, падавшими из окна. Она то и дело откидывала со лба непокорные пряди, но короткие волоски светящимся облачком окружали ее лицо.

Он смотрел на нее, прищурившись. Горечь и злоба боролись в его душе. Лотти искушала его, несмотря на убогое платье, мешком висевшее на ее плечах. Искушала даже вскинутым, как у дерзкой девчонки, подбородком и руками, упершимися в бедра. Даже своими растрепанными волосами и гневно сверкающими глазами.

«Особенно эти спутанные волосы и горящие глаза…» – подумал Джон, чувствуя, как набухает его плоть. Желание напрягло его мускулы, он даже слегка покраснел. Джон сделал шаг вперед и коснулся рукой жены.

Это было ошибкой. Он понял это, как только почувствовал ее тепло, обжигающую волну напряжения, пробежавшую между ними. То был остаток их страсти, которая жила где-то в закоулках его сознания в течение нескольких последних дней. Лотти была так близка, так соблазнительна, а он вел себя с ней сегодня отнюдь не по-джентльменски. Придавленный осознанием своей потери, он повернулся к ней и с силой стиснул ее. Она едва не задохнулась в его объятиях.

– Джон! – глухо вскрикнула Лотти. Глаза ее расширились, лицо побледнело. – Руки… Ты сделал мне больно! – произнесла она, едва сдерживая поток слез.

Лотти не плакала, когда уехали дети. Она не плакала даже тогда, когда ей пришлось вымыть весь дом и отскрести пол, чтобы хоть как-то дать выход переполнявшему ее отчаянию. Но теперь она не смогла сдержаться. Слезы ручьями потекли по ее щекам, и, о Боже, она разрыдалась прямо у него на глазах!

Он снова стиснул ее в объятиях. До встречи с этим человеком никто на свете не мог заставить ее плакать на виду у людей: все свои детские горечи и беды она поверяла подушке. Потом, став взрослее, научилась сдерживать чувства и держать себя в руках; она поняла, что слезами горю не поможешь… и поклялась, что никогда не проронит ни одной слезинки. Ей казалось невероятным, что медвежья хватка Джона смогла исторгнуть из нее эти унизительные слезы.

Джон отпустил ее, вдруг осознав, что совершает глупость, что нельзя с ней так обращаться. Он погладил ее плечи, ощутив сквозь грубую ткань платья тепло и нежность ее тела, и закрыл глаза, чтобы не видеть ее заплаканного лица, ее скорбной фигурки.

Лотти очень хотелось пригреться на его широкой груди. Он находится всего в нескольких дюймах от нее и вместе с тем как бы на расстоянии многих миль, думала она, тщетно желая близости, которая связала их прошлой ночью. Но мисс Эгги предупреждала ее: «Женщина нужна мужчине только, чтобы удовлетворить свою похоть». Лотти покачала головой, вспомнив эти слова. Она не могла согласиться с ними, не могла и не хотела их принять. Во всяком случае, если Джон с ней только удовлетворял свою похоть, то она должна понести кару за свое в этом участие. На него она не могла жаловаться. Джон, в конце, концов, и не выказывал особой симпатии к ней, демонстрируя лишь тягу к ее телу.

Лотти покраснела до корней волос. За такие мысли, да еще днем, Господь должен был сурово покарать ее. Джон сделал шаг назад – он ее жалел и не мог больше делать ей больно. Ему очень хотелось помочь ей. С другой стороны, он иронизировал над собой, над тем, как повел себя в их словесной баталии. Теперь они должны вместе, общими силами попытаться справиться с той глубокой раной, которую нанес им отъезд Сисси и Томаса. Они должны быть вместе, им нельзя враждовать и ссориться. Но вдруг Джон понял, что у него нет сил, чтобы преодолеть ту пропасть отчуждения, которая пролегла между ними в этом опустевшем доме.

Лотти отстранилась от него, отвернулась и, закрыв лицо руками, громко чихнула.

– Тебе нужен платок? – спросил он.

– Спасибо, у меня есть свой, – произнесла она, все еще прикрывая рот рукой.

Склонившись над горкой коробок, стоящих рядом с ее кроватью, она сунула руку в одну из них, чтобы достать тряпочку из фланели. Лотти обычно использовала их каждый месяц в те дни, когда это было необходимо; сейчас она хотела использовать фланель в качестве носового платка. У Лотти никогда не было носовых платков, которые мисс Эгги считала излишней роскошью. У нее имелись свои взгляды на то, что необходимо женщине. «Настоящей леди обязательно надо носить перчатки», – сказала она, вручая Лотти пару второсортных перчаток тем памятным утром, когда девушка покидала приют.

Джон смотрел на нее, нахмурившись, – он пытался придумать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.

– Лотти, – начал он и замолк, ожидая, когда она повернется к нему.

Но нить его мыслей неожиданно была прервана позвякиванием упряжи и ржанием лошади.

– Гости, – коротко бросил он.

Она метнула на него тревожный взгляд – ну и зрелище они будут представлять: он – весь взъерошенный, она – замарашка с заплаканными глазами. Но было поздно даже пытаться привести себя в порядок. Джон уже открыл дверь и вышел на крыльцо.

– Здравствуй, Женевьева. – Лотти услышала, как Джон приветствует ее подругу, спускаясь по ступенькам.

«Конечно, она как всегда одета с иголочки», – подумала Лотти, безуспешно пытаясь пригладить непослушные волосы и стереть следы слез.

Она уже выходила на крыльцо, чтобы вместе с Джоном встретить подругу, но вдруг у нее перехватило дыхание – она увидела, как Джон, помогая Женевьеве выбраться из коляски, подхватил красавицу за талию и опустил ее на землю. Острое, еще неизвестное ей чувство кольнуло в самое сердце; Лотти услышала, как Джон сказал что-то, а Женевьева звонко рассмеялась в ответ. Лотти нахмурилась.

«Ему надо было на ней жениться, – подумала она. – Женевьева такая милая, живая, у нее много достоинств, которых нет у меня. Не зря он так улыбается ей».

Но взгляд, который он бросил на жену из-за спины нежданной гостьи, вовсе не был веселым.

– Лотти, Женевьева приехала с тобой поговорить, – вымолвил Джон. – Я вас оставлю вдвоем, у меня в коровнике дела.

Лотти попыталась улыбнуться в надежде, что ее губы предательски не дрогнут. Она протянула руки навстречу подруге, и та крепко сжала их. В глазах Женевьевы мелькнуло сострадание, когда она заметила, в каком состоянии находилась Лотти.

– Ах, Лотти! – Девушка сочувственно покачала головой. – Я выглядела так же в прошлом году, когда у меня умерла бабушка.

Она выпустила руки Лотти и обняла ее. Затем прижалась щекой к ее щеке, на которой еще не высохли слезы.

– Они, конечно, не умерли, но чувствую я себя так, как будто это произошло, – отрывисто проговорила Лотти, с благодарностью принимая сочувствие подруги. Тень неприязни, вызванной чересчур теплым приемом Джона, отступила перед сердечной теплотой, звучавшей в словах Женевьевы.

Гостья взяла инициативу в свои руки. Мягко, но решительно она усадила Лотти на стул, сама же отправилась подогреть чайник.

– Давай выпьем чайку и поболтаем о том, о сем, – улыбнулась Женевьева, вынимая из кармана маленький пакетик. – Вот, гляди-ка, папа специально для мамы купил на прошлой неделе. Это индийский чай, и, если я что-либо понимаю в этом, он очень хороший. Я и подумала, почему бы и нам с тобой не попить чаю…

Она медленно повернулась к Лотти, и улыбка сползла с ее лица.

– Я видела, как они приехали в город, Лотти, – сказала девушка. – Я понимаю, ты, должно быть, чувствуешь себя сейчас ужасно из-за этой истории с детьми. Я вообще никак не возьму в толк, зачем увозить детей в Сент-Луис, ведь их место рядом с тобой и Джоном, они же ваши дети!

Лотти подняла голову и попыталась улыбнуться.

– Они просто считают, что детям так будет лучше, – ответила она. – Но может быть, Джон сможет что-то сделать, когда адвокат вернется в город.

Эта мысль не оставляла Лотти, с самого утра, но только теперь, когда Женевьева кивнула в знак согласия, Лотти наконец нашла в ней некоторое утешение.

– Если Харлей Гаррисон что-нибудь сможет сделать, он обязательно сделает. – Женевьева сказала это так уверенно, что и у Лотти не осталось никаких сомнений – все именно так и будет.

Женевьева вскочила с места:

– Так мы чаю никогда и не попьем!

Она направилась к буфету, чтобы достать заварной чайник и чашки.

– Давай я тебе помогу, – предложила Лотти, вставая со стула. – Не могу же я сидеть, сложа руки у себя дома!

– Ну, хорошо, давай вместе, – согласилась Женевьева. – А потом мы поговорим. Я хотела, кстати, спросить у тебя совета.

Они устроились за столом, и Женевьева принялась медленно помешивать чай, молча, глядя перед собой. Наконец она тихонько откашлялась, сделала глоточек из своей чашки, глубоко вздохнула и сказала:

– Знаешь, у меня проблема. – Девушка поставила чашку на стол и облизала верхнюю губу. – Мне надо как-то изменить свою внешность, и я подумала, может, ты сможешь мне в этом помочь.

– Я?! – Лотти удивленно посмотрела на свою подругу, одетую по последней моде. – Чем я тебе могу помочь?

Женевьева наклонилась ближе, явно желая поделиться большим секретом.

– Точнее, мне надо как-то изменить свою слишком легкомысленную натуру, – упавшим голосом заявила она и украдкой оглядела комнату – не услышит ли ее кто-нибудь.

Лотти поймала себя на том, что и она опасливо озирается.

Тряхнув головой, как бы отгоняя наваждение, она с беспокойством посмотрела на Женевьеву:

– Ради Бога, Женевьева, ну кто тебя здесь услышит?! И вообще, к чему вся эта таинственность?

Женевьева наклонилась к ней.

– Ты знаешь, Лотти, мне, наверное, не следовало бы об этом говорить, но я должна с кем-нибудь поделиться.

Лотти вдруг забыла о своих печалях. Затаив дыхание, она приготовилась слушать.

– Я влюбилась, – призналась Женевьева и взяла Лотти за руку.

– Влюбилась? – Лотти удивилась, в ней проснулось любопытство, но воспитание научило ее слушать, а не задавать лишние вопросы, тем более что один она уже задала.

– Не знаю, как это сказать… – Женевьева смутилась. Помолчав какое-то время, она зажмурилась, как перед прыжком в воду, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: – Стивен Буш хочет на мне жениться, но он боится, что я чересчур… яркая. – Она произнесла последнее слово так, будто оно жгло ей губы. Открыв глаза, она в упор посмотрела на Лотти, оценивая эффект произнесенных ею слов. Лотти слушала подругу, не дыша.

– Яркая?.. – переспросила Лотти. Она нахмурилась и внимательно посмотрела на броское платье Женевьевы.

– Не смотри на меня так! – взмолилась Женевьева. – Ты с ним согласна, ведь, правда?

– Ну… – Лотти замялась. – Это совсем неплохо. Я думаю, что все женщины в городе и, наверно, половина деревенских отдали бы все свои платья и год жизни, чтобы выглядеть, как ты. Я думаю, что Стивен Буш просто не понимает, что он говорит, вот и все!

Женевьева, не меняя позы – локти на столе, подбородок на сцепленных пальцах рук, – тяжело вздохнула.

– Он говорит, что жена пастора так выглядеть не должна. И говорит, что я слишком модно одеваюсь, что у меня слишком вьющиеся волосы и что я слишком ярко крашусь. А если он не очень-то меня и любит, то, наверное, не захочет на мне жениться, – с грустью в голосе проговорила она.

– И все же он тебя любит?

Женевьева грустно посмотрела на Лотти.

– Скажи, Женевьева, он только что в тебя влюбился? Или полюбил еще до того, как я приехала в Миль-Крик?

– Вот об этом я и хотела бы поговорить с тобой…

– Значит, ты хочешь, чтобы я помогла тебе выглядеть более строго, чтобы на тебе женился тот самый человек, который обещал жениться на мне, а потом куда-то сбежал?! – спросила Лотти, повысив голос.

– Да-да-да, – быстро ответила Женевьева. – Ты права, пастор должен был на тебе жениться. Но я подумала, что раз уж ты вышла замуж за Джона, то ты мне поможешь.

Лотти медленно покачала головой, ее глаза угрожающе сузились. Медленно, чеканя слова, она сказала:

– Значит, этот человек, Стивен Буш, предлагал мне руку, а в то же время любил тебя… Я правильно поняла?

Женевьева сжала свои тонкие пальцы и умоляюще посмотрела на Лотти.

– Ну да, – пролепетала она.

Лотти вскочила. Ноздри ее раздувались.

– Так значит, по-настоящему он не хотел на мне жениться? Он делал предложение вынужденно?

– Он хотел поступить честно, Лотти, – печально сказала Женевьева. – Не важно, какие чувства он испытывал ко мне. Он сказал, что он женится на тебе, сдержит свое обещание.

Лотти засопела, стиснув зубы, раздираемая противоречивыми чувствами. Разочарование оттого, что она узнала о Стивене, было огромным, и оно больно било по самолюбию. Она поняла, что была для него обузой, что ей делали предложение неискренне, через силу. Но тут же теплая волна разлилась по ее телу от осознания того, что она сделала правильный выбор. Предложение Джона спасло ее от роковой ошибки. С чувством брезгливости Лотти вдруг представила себе интимную сторону супружеских отношений со Стивеном Бушем. По правде сказать, она даже вообразить не могла, чтобы он целовал ее, чтобы от его ласк, как от ласк Джона, бешено колотилось сердце, слабели и подгибались ноги. Жизнь в доме приходского пастора казалась ей такой привлекательной, когда она жила в Бостоне и когда ехала сюда. Но все это не шло, ни в какое сравнение с простыми радостями той жизни, которую она обрела здесь, в маленьком доме с Джоном и детьми.

– Значит, я хорошо сделала, что отказала ему, – сказала Лотти, снова усаживаясь на стул. – Я очень рада, что он любит тебя, Женевьева. Я бы очень хотела, чтобы Джон любил меня так же.

– О, он тебя любит, Лотти! Ты бы видела его, когда он покупал тебе одежду и ботинки, выбирал материал для свадебного платья. Он о тебе искренне и нежно заботится, поверь мне.

Лотти покачала головой:

– Да нет, ему просто нужен был кто-то, чтобы присматривать за детьми. Я подозреваю, что он никогда и не женился бы на мне, если бы обстоятельства так не сложились.

Лотти погрустнела, вспомнив о событиях сегодняшнего утра. Она пожала плечами и глубоко вздохнула.

– А причина, по которой он на мне женился, эта причина теперь где-то на пути в Сент-Луис. А я вот тут замешкалась…

Женевьева замотала головой:

– Ты ошибаешься, Лотти! Ты увидишь, Джон обязательно найдет способ вернуть детей, и ты будешь, нужна, чтобы помочь ему.

Лотти печально улыбнулась:

– Вот именно. Я всегда нужна, только чтобы кому-нибудь помочь… – Она поджала губы, вскинула голову, выставив вперед подбородок. – Но мне хотелось бы быть нужной ради меня самой. Даже если бы я не могла готовить или ухаживать за детьми. Даже если бы была такая же неумеха, как… впрочем, ладно. Я могу, наверное, занять денег на дорогу в Нью-Хоуп, избавив Джона от необходимости заботиться о жене, которую он не любит.

Женевьева опешила, услышав такие слова. Рот ее беззвучно открывался и закрывался, когда она слушала Лотти.

– Нет… ну… может быть… не думаешь ли ты… – пробормотала она. – Ну, если ты окончательно решила уехать, то хотя бы поживи у меня несколько дней.

– Нет, я думаю, мне надо уехать утренним дилижансом, – ответила Лотти, хотя все в ней протестовало против такого решения.

А Женевьева, вся во власти собственных переживаний, вдруг утратила присущую ей чуткость.

– Лотти! – вскричала она. – Как ты не поймешь? Ведь если ты, по мнению Стивена, достойна была называться женой пастора, именно ты, как никто другой, сможешь помочь мне!

Лотти небрежно пожала плечами.

– Попроси свою маму сшить тебе несколько темных гладких платьев, без оборок, заколи волосы узлом и ходи, потупя взор.

– И все?..

– Все остальное в тебе вряд ли можно изменить. Да, впрочем, я не очень-то уверена, что Стивен действительно этого хочет, – решительно заключила Лотти.

– Я тоже не знаю, захотел бы он сам что-то менять во мне. Но все дело в том, как меня воспринимают окружающие, – с грустью произнесла Женевьева.

– Ну, если ты им нравишься как дочь лавочника, ты, несомненно, понравишься и как жена пастора, – усмехнулась Лотти. – А если ты действительно хочешь изменить свою внешность, то представь себе, что ты одна из маленьких замызганных курочек, которых полно на вашем дворе. Или присмотрись хорошенько к Мод Клаусон.

Женевьева вздрогнула, взглянула на Лотти и взяла ее за руку.

– Но ты же вовсе не выглядишь неряшливо, как эта Мод. Во всяком случае, обычно, – добавила Женевьева, взглянув на платье, в котором Лотти мыла пол.

– Да, сегодня я выгляжу ужасно. А еще… я совсем потеряла надежду, – вырвалось у Лотти.

Лотти поставила на стол ужин – миску с тушеным мясом.

– Зачем приезжала Женевьева? – поинтересовался Джон, усаживаясь на свое обычное место.

– Просто поболтать, – ответила Лотти, повернувшись к плите. Как рассказать Джону о том плане, над которым она думала постоянно после того, как Женевьева уселась в коляску и отправилась в город. Мысль о том, что придется оставить этого человека, который спокойно сидел за столом и ел приготовленный ею ужин, разрывала на части ее сердце. «Ну а что мне еще остается, – с горечью подумала она. – Зачем ему лишняя обуза? А я теперь для него обуза». Лотти остановила взгляд на четкой линии его подбородка, взглянула на длинные пальцы, сжимавшие ложку, на его широкие плечи, склоненные над миской. «Он красивый, – подумала Лотти, рассматривая его классический профиль. – А еще он видел меня с заплаканными глазами, хотя я многие годы никогда ни при ком не плакала. А вот теперь дважды за один день он увидел меня в слезах».

– Ты, почему не ешь? – громко спросил Джон, и Лотти вдруг поняла, что он спрашивает ее об этом уже второй раз.

Она быстро отвернулась, зашелестев юбкой и, наполнив свою миску, пробормотала:

– Я не очень голодна.

– Поешь хотя бы немного, – сказал Джон, потрясенный ее молчанием и той мрачной атмосферой, которая воцарилась в комнате. «Да, ей тяжелее, чем я думал. Она очень привязалась к детям, особенно к Сисси».

Он взглянул на Лотти, которая снова повернулась к столу. С удивлением он заметил следы слез на ее щеках, утомленный вид, бледность. Она сидела, сгорбившись, словно тяжесть всего мира легла ей на плечи.

Раздевая ее взглядом, Джон сквозь опущенные ресницы – опущенные, чтобы скрыть от нее свой оценивающий взгляд, – продолжал изучать ее. «У нее округлости как раз такие, как надо, и там, где надо», – решил он, довольный тем, что знает, что именно скрывается под этим нелепым одеянием. Грудь ее вздымалась при каждом вдохе, и, когда она наклонилась, чтобы поставить свою миску на стол, он увидел, как соблазнительные округлости под ее платьем колыхнулись, искушая его своей полнотой. Джон прочистил горло, пытаясь отвлечься от этих мыслей, не желая настаивать на своих супружеских правах сейчас, когда ей было так тяжело. Но она все равно искушала его, и он чувствовал нарастающее желание.

– Нам надо поговорить, Лотти, – неожиданно сказал Джон. – Мы должны сходить к адвокату, как только он вернется, и попытаться все уладить. Может быть, мне придется съездить в Сент-Луис.

– Ты думаешь, у тебя есть шанс их вернуть, Джон? – спросила Лотти, сосредоточенно глядя на миску, в которой она в задумчивости ковыряла ложкой.

Джон прикрыл глаза.

– Не знаю. Правда, не знаю.

Он откинулся на спинку стула и чуть приоткрыл глаза – ровно настолько, чтобы видеть ее, не обнаруживая своих чувств.

– А может, Шерманы и правы. Может, детям стоит жить в городе, где они смогут получить приличное образование, где у них будут отдельные спальни и хорошая мебель. Может, и не надо удерживать их здесь только потому, что…

– Потому, что так хотела Сара, – закончила за него Лотти.

– Они – все, что у меня осталось от Джеймса и Сары, – произнес Джон. – И разве это плохо, что я не хочу с ними расставаться?

– Я думаю, что нет. Но ты должен подумать о своей жизни. Хорошенько подумай, что для тебя лучше, и поступай соответственно. Постарайся забыть о прошлом.

– Так говорила мисс Эгги? – сухо спросил Джон.

– Нет, так говорю я, – огрызнулась Лотти. – Я больше не желаю думать о прошлом, Джон. Я сделала все что могла. Теперь пора предпринять что-нибудь другое…

Джон наслаждался дерзкими ответами Лотти. Он сидел, откинувшись на спинку стула, с восхищением наблюдая, как самые разные чувства, одно сменяя другое, отражаются на ее бледном лице. «Надо же, а она совсем не раскисла, – подумал Джон. – Как мужественно держится! И может быть, она даже сможет облегчить мои страдания».

– Я пойду, закончу работу. Скоро вернусь, – сказал он, отставляя миску.

– Сходи, посмотри, там за амбаром курица решила устроить себе гнездо. – «Кто ему об этом будет через неделю напоминать?» – с грустью подумала Лотти.

Джон кивнул, надел куртку – к вечеру похолодало. Внезапно Лотти представила его одного, и от этой мысли ей сделалось не по себе. «Впрочем, обходился же он без меня, и ничего особенного, будет даже лучше, если я уеду. У него полно всяких дел и без меня. Он может продать этот дом, деньги отослать детям, а сам станет лавочником и заживет в свое удовольствие». Лотти поднялась из-за стола и отправилась мыть посуду.

Она уже уютно устроилась на своей перине, набитой перьями, когда вернулся Джон. Бледный овал ее лица светился в полумраке комнаты; печальные глаза смотрели на мужа. Джон сел у камина и стал развязывать шнурки на ботинках. Стащив ботинки, он с глубоким вздохом нагнулся и поставил их поближе к огню, чтобы они просохли к утру.

Джон снова взглянул на Лотти. Она все еще смотрела на него печальным немигающим взглядом.

Джон молча расстегнул пуговицы на рубашке, ослабил подтяжки, и они сползли с плеч. Не снимая носков, он тихо подошел к постели, расстегнул пуговицы на брюках и снял их.

Лотти по-прежнему не сводила с него пристального взгляда. Молчаливая, похожая на совенка, только что выпавшего из гнезда, она сжимала руками одеяло, натянутое до подбородка, точно щит, заслоняющий ее от хищного взгляда… «Ну, это ей не поможет», – решил он. Джон поднял одеяло и скользнул в постель.

«Она может лежать там, на своей стороне постели, если это все, что ей нужно, но она не будет лежать одна», – думал Джон.

«Он опять хочет это сделать», – подумала Лотти. В ее сознании интимная близость еще никак не называлась, ее мозг отказывался назвать это каким-либо определенным словом. «То, что делают в постели все семейные пары» – по словам Джона, это называлось так. Интересно, откуда он знает такое?» – этот вопрос назойливо вертелся у нее в голове.

Выходило, что он когда-то это делал, но, насколько Лотти знала, он никогда не был женат. Может быть, он делал то, чем увлекались состоятельные мужчины в городе… находили женщину, сильно нуждающуюся, снимали ей жилье и пользовались ею для удовлетворения своей похоти. Примерно так объясняла ей ее наставница, предупреждая об опасностях, подстерегающих женщину без дома и семьи на улицах Бостона.

Но Лотти не могла поверить, что Джон так поступал. Должно быть, он узнал обо всем этом как-нибудь по-другому, решила она. И сейчас, судя по его взгляду, в общем-то, однозначному, он собирался применить на практике свой обширный запас знаний.

Широко раскрыв глаза, Лотти наблюдала, как он опускается, чтобы лечь рядом с ней; чувствовала, как его рука, скользнув по телу, обхватила ее плечо и стала медленно, но настойчиво переворачивать ее так, чтобы она оказалась лицом к нему.

Она глубоко вдохнула, молча, ожидая прикосновения его приоткрытых губ.

Глаза ее закрылись, и она отдалась неизбежному. Должно быть, в последний раз перед отъездом, который избавит его от обузы. Но даже эта грустная мысль не должна развеять сладковато-горького привкуса того удовольствия, которое ожидало их этой ночью, подумала она, и их уста сомкнулись…

Глава 14

С изумлением Лотти ощущала, как по телу ее разливается приятное тепло. Она смутно догадывалась: все, что должно было произойти, вновь доставит ей неизъяснимое удовольствие.

На этот раз он был более настойчив, более тороплив, словно что-то заставляло его спешить. Она почувствовала на своей шее его прерывистое дыхание, когда он опустил голову, чтобы вдохнуть ее аромат. И пальцы его касались ее грудей.

Ее охватило чувство ликования, когда она ощутила силу его желания, трепетную торопливость его прикосновений. С чувственностью, которой она в себе и не подозревала, она извивалась под ним, и ее плоть устремлялась навстречу теплу его рук. Лотти чуть прикрыла глаза, ее веки отяжелели, и она улыбнулась, погружая пальцы в золото его волос. То, что ее пальцы, ее руки могли быть так чувствительны, когда прикасались к его телу… что она так легко поддалась его чарам, – это было невероятно.

Теплота его губ оставляла легкий холодок на ее теле, и Лотти чувствовала, как его губы и язык пробуждают к жизни соски ее грудей. Огонь желания ее сжигал; она приоткрыла рот, слабо застонав от наслаждения.

Никогда еще она не ощущала себя такой испорченной, так вольно распоряжающейся своим телом. Краска стыда заливала ее щеки. Что он подумает о ней, если она может лежать перед ним бесстыдно обнаженной? И вдруг он оторвался от нее и проговорил с болью в голосе:

– Этой ночью я не стану спрашивать разрешения, Лотти.

– Разрешения на что? – выдохнула она с трудом.

Он коснулся губами облюбованного места на ее груди, и его глаза потемнели, когда он почувствовал немой отклик на это прикосновение.

– Я буду делать с тобой все, что захочу.

Окна были чуть приоткрыты, но Лотти задрожала не столько от холода, сколько от мрачного взгляда, которым Джон смотрел на нее. Он не улыбался, его глаза казались темными и печальными, и это о многом говорило ее сердцу.

– Я не знала, что ты должен спрашивать моего согласия, Джон. Я думала, что, как мой муж, ты имеешь полную власть надо мной. – Ее голос, как ей показалось, звучал как-то слишком спокойно, в то время как сердце билось все быстрее.

Он молча кивнул, пристально глядя на нее, и снова она почувствовала в нем что-то незнакомое, и это было странно для человека, проведшего с ней в постели не одну ночь.

– Я должен спрашивать твоего согласия, Лотти, – сказал он.

Затем его уста снова приблизились к ней, и она уже не видела его глаз, как будто он закрыл их, чтобы скрыть боль во взгляде.

Его руки были жесткими и сильными, его шершавые ладони едва касались ее кожи, как будто он старался сохранить в памяти все изгибы ее тела. И она позволяла ему поднимать и опускать себя так, как ему было удобно. Чувства переполняли Лотти, она задыхалась, и с губ ее срывались сладострастные стоны и вскрики, звучавшие в его ушах как симфония.

Губы Джона следовали за его ласкающими руками, даря ей жгучее удовольствие. И даря ей это наслаждение, он получал ответный дар.

С искусством, которого и не предполагал в себе, он доводил ее до экстаза, его ласкающие руки увлекали Лотти на все новые высоты блаженства, уничтожая все приютские представления о скромности. Своей лаской и словами ободрения он добивался какого-то удивительного состояния, возвышающего их над физической близостью и объединяющего в единое существо.

Их тела напряглись в предвкушении высшего дара, который их ожидал. В душе Лотти ощущала это как дар более значительный, более важный, чем плотское удовлетворение… То было соединение душ, наполнявшее ее небесным блаженством.

На этот раз все происходит по-другому, подумал Джон. Все было не так, как в тех случаях, когда он просто наваливался на нее, чтобы доставить ей удовольствие и получить в ответ то же. Сейчас Джон понял: он достиг с Лотти большего, чем физическое удовлетворение, большего, чем радостный всплеск примитивного обладания, – он достиг глубоких чувств переживаний, о возможности которых даже не догадывался. Его случайные и редкие встречи с другими женщинами поблекли, и память о них потускнела в сравнении с той неожиданной радостью, которую он нашел со своей законной женой.

Так вот что значит быть единой плотью, думал он, лежа рядом с Лотти. В этом вся суть брачного союза – отдавать и брать.

Лотти чувствовала на своей коже его дыхание. Постепенно оба стали дышать более размеренно, но она продолжала крепко обнимать его мускулистое тело с непонятной ей силой, рожденной страстью.

«Я запомню это навсегда», – поклялась она себе, изумляясь своим мыслям. И ее сердце на миг остановилось, когда она задумалась о своем будущем. «Сегодня я была ему нужна, – с грустью размышляла Лотти. – Почему-то ему понадобилось мое тело, возможно, ему было удобно со мной. И благодаря этой его потребности и я получила свою долю наслаждения. Может быть, в последний раз…» И она с горечью вспомнила о тех обещаниях, которые они дали друг другу во время свадебного обряда.

Джону не хотелось отрываться от нее, он наслаждался теплом, которое она ему предлагала столь щедро.

Он покрывал ее лицо поцелуями, говорившими о том, как ему приятно быть с ней. И тихо спрашивал:

– Тебе хорошо? Я не был слишком груб?

Лотти медленно покачала головой и открыла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. И увидела в его голубых глазах, что ему с ней хорошо.

– Нет… – сказала она, наконец. Ее улыбка перешла в зевок, и Лотти с удивлением почувствовала, что ее клонит в сон.

– Ты хочешь спать? – произнес он насмешливым тоном.

Она кивнула и уткнулась лицом в его шею, вдыхая исходивший от него мускусный запах.

Лотти не могла понять, что ее разбудило. Откинув одеяло и надевая юбку, она напряженно прислушивалась. Возможно, это петух, подумала она, быстро застегивая лифчик и дрожа от холода.

– Лотти? – Голос Джона звучал глухо из-под одеяла.

Она повернулась к нему, и ее взгляд смягчился, когда он дотронулся до нее своей сильной рукой.

– Полезай обратно в постель, любимая, – зевнул он. – Не может быть, что уже пора вставать.

– Что-то разбудило меня, Джон, – сказала Лотти. – Я хочу выглянуть во двор и проверить, все ли в порядке. Как ты думаешь, может, что-то побеспокоило кур?

Джон снова зевнул и широко раскинул руки.

– Вряд ли, – протянул он с сомнением в голосе. – Но я посмотрю, чтобы тебя успокоить.

Джон поднялся, его ворчание заставило Лотти улыбнуться.

– Как это коврик оказался с твоей стороны постели? – удивился он. – Пол очень холодный.

Лотти была уже у окна и откидывала тяжелые шторы, чтобы выглянуть во двор.

– Оденься, – сказала она отрывисто. – По крайней мере, ночную рубашку и штаны. Тебе не будет так холодно.

– Это не поможет моим ногам, – проворчал он, натягивая на плечи подтяжки и заправляя в штаны свою ночную рубашку. – Я подложу немногодров… чтобы согреть комнату, – пробормотал он, направляясь к камину.

Джон провел руками по волосам, пытаясь пригладить их. Зевнув, пошевелил кочергой угли в камине, чтобы оставшийся жар помог заняться дровам, которые он собирался подбросить.

Лотти повернулась к мужу, наблюдая, как он сел на стул, как надевает сапоги, – но вдруг вся напряглась, уловив какой-то приглушенный звук.

– Ты слышал? – спросила она шепотом.

– Ружье… – пробормотал Джон, резко поднявшись и притопнув ногой, чтобы поудобнее обуть сапог. – Дай-ка мне куртку, Лотти.

Без колебаний она сняла с вешалки его тяжелую куртку и держала ее, пока Джон доставал винтовку из-за камина. Открыв коробку с амуницией, он жестом подозвал ее поближе. Набрав полные пригоршни патронов, он переложил их в карманы. Затем, повернувшись к Лотти спиной, быстро надел куртку.

– Что это может быть, Джон? – спросила она приглушенным голосом.

Лотти видела его хмурое лицо и быстрые движения рук, когда он проверял и заряжал винтовку. Он пожал плечами:

– Трудно сказать. Что-то да есть.

Джон резко вскинул голову, когда вновь раздался звук ружейного выстрела – на этот раз еще ближе к ним.

Лотти повернулась к окну.

– Кто-то едет на лошади, – сказала она. – Похоже на человека из платной конюшни.

– Наверно, Малыш Вилли, – пробормотал Джон, надевая шляпу и направляясь к двери. Он отодвинул задвижку и посмотрел на Лотти. Его глаза были почти не видны при свете камина. – Оставайся здесь, пока я не выясню, что происходит, слышишь?

Она кивнула и метнулась к окну, Джон уже вышел на крыльцо. Всадник быстро приближался, его лошадь мчалась галопом. Лотти видела, как он натянул поводья, осадив лошадь в нескольких дюймах от того места, где стоял Джон.

– Дети пропали, – прокричал человек, засовывая ружье в пустой чехол за седлом.

– Что значит – пропали? – нахмурился Джон.

Но Лотти все было ясно. Ноги сами понесли ее к порогу, руки потянулись к дверной ручке. Но, оглядев себя, она сокрушенно покачала головой, подбежала к кровати и накинула на плечи одеяло. «Малыш Вилли будет таращиться на меня, если увидит в ночной рубашке», – подумала она.

Теперь мужские голоса звучали глухо. Но ее сердце билось учащенно при мысли о том, что она уже услышала. Томас и Сисси… дети… о ком же еще может идти речь?

Джон вернулся. Вид у него был озабоченный. Отблески пламени от камина тревожно плясали в его зрачках. Он прикрыл глаза и помотал головой.

– Лотти, дети каким-то образом ушли из гостиницы, – сказал он, наконец. – Джентри Шерман послал Вилли предупредить нас. Они подняли половину графства на поиски.

– Где… почему? – пробормотала она, отказываясь верить и глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. – Как они могли выйти из города? Может быть, дети еще там… все ли они осмотрели?

Джон поднял руку, останавливая поток ее слов:

– Успокойся, любимая.

Он подошел к жене и крепко обнял ее. Его холодные губы коснулись ее щеки. Сжимая ее в объятиях, он стремился внушить ей уверенность, поддержать ее силы.

– Оставайся дома. На случай, если они доберутся сюда, – произнес он тоном, не терпящим возражений. – А я оседлаю лошадь и поеду на поиски. Вернусь к рассвету, где-то через час.

– На дороге много снегу. Джон, они могут замерзнуть. Почему они ушли из гостиницы? – твердила Лотти. Ее руки дрожали, она в растерянности жалась к мужу.

– Не знаю, что сказать тебе, Лотти. – Джон поцеловал ее в лоб. – Они не хотели уезжать, но я никак не думал, что они убегут…

– Сисси так плакала, когда уезжала, – напомнила Лотти; ей хотелось разрыдаться при воспоминании о заплаканном личике малышки.

– Я вернусь, когда найду их, – пообещал он, глядя ей в глаза. – Я найду их, Лотти.

Она молча кивнула. Воображение рисовало ей ужасные картины. Она представляла себе хрупкое тело Сисси, покрытое снегом. Лотти знала, что Томас – крепкий мальчик, но не настолько же, чтобы преодолеть многие мили по сельской дороге в такую непогоду.

Хорошо еще, что луна светит, утешала себя Лотти, вспомнив сияние, окружавшее Малыша Вилли, когда он галопом скакал по долине.

– А скоро появится солнце, – прошептала она, заметив, что рассвет уже побеждает ночную тьму. – С ними все будет в порядке, все в порядке, – твердила она, поспешно надевая платье и теплые чулки.

Но тревожные мысли не покидали ее. Лотти доила Рози, а вспоминала руки Томаса; он показывал ей, как это делается, и у него были такие маленькие крепкие ручки. И такие умелые.

Разбрасывая зерно курам, Лотти вспоминала ту голодную курицу, которая оставила множество царапин на руках Сисси. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как девочка показывала ей эти ссадины; они обе получили тогда урок, собирая яйца.

Солнце уже окрасило восточный край неба в густо-розовый цвет, а она все вспоминала детей, которые привнесли в ее жизнь так много часов любви и восторга. Вот Томас склонился над грифельной доской, старательно пишет, а Сисси подражает ему, ее маленький язычок выглядывает из уголка рта. Весь дом был наполнен воспоминаниями. Лотти в волнении ходила по комнате от стены к стене.

Она снова выглянула в окно, снова смотрела на тропинку, ведущую к дороге. «А что, если их уже нашли? – подумала она. – Возможно, Джон уже в дороге, и дети вместе с ним. Нет… если их нашли так быстро, то они поедут в Сент-Луис».

Лотти с тоской в глазах смотрела на безлюдную тропинку.

– Я должна что-то делать, – размышляла она вслух. – Я поеду искать их.

Лотти решительно вздернула подбородок и крепко сжала губы, приняв это решение.

– Почему только Джон ищет детей? – спросила она у стен. – Если он разозлится на меня за то, что я не дождалась его здесь… что ж, ему придется, потом победить в себе злость.

Не сразу ей удалось распутать и приладить упряжь, но деревенские рабочие лошади терпеливо ждали, пока она пристегивала ремни, перебирая всякого рода, крючки и деревянные детальки упряжи, которые отчаянно сопротивлялись ей. В конце концов, справилась. Как это легко выглядело, когда запрягал Джон, подумала Лотти, убирая со лба выбившуюся прядь.

Телегу за ночь покрыл слой подмерзшего снега, и Лотти пришлось расчистить себе место, чтобы сесть. Затем она постелила на сиденье старое одеяло, в корзину положила полбуханки хлеба, завернутого в полотенце, и бутылку молока, еще теплого после утренней дойки. Жирное молоко пенилось, и пена выливалась через узкое горлышко, когда Лотти торопясь, наполняла бутылку над раковиной.

– Ведь они голодны, как новорожденные щенята, – пробормотала она, подбирая вожжи.

Руки замерзли, суставы пальцев покраснели и задеревенели, и Лотти попыталась натянуть на них рукава пальто, чтобы хоть как-то согреться.

Она поняла, что надо бы найти рабочие рукавицы Джона, но только передернула плечами – слишком долго искать их где-то в амбаре. Лотти стеганула вожжами по крупам лошадей, и те, спокойно и терпеливо ждавшие ее команды, тронулись с места. А в рукавицах, утешала себя Лотти, ей было бы труднее управлять лошадьми.

Сначала она хотела заложить коляску, но, взглянув на Дэйзи, беспокойно вскидывавшую голову, вспомнила, каким упрямым может быть это животное ранним утром. Пожалуй, для поисков среди запутанных тропинок и оврагов разумнее запрячь вот этих двух широкозадых покладистых красавиц, с которыми куда легче управляться.

Надо найти их побыстрее, думала Лотти, глядя вприщур на раскинувшиеся перед ней бескрайние и, казалось, дремлющие поля. Снег уже давно растаял под бледными лучами солнца, и остатки осеннего жнивья предстали перед ее глазами, обнаженными черными островками. Вначале шли полосы сжатой пшеницы, затем – поле срезанных стеблей кукурузы, а еще дальше – заросли ив вдоль ручья. Вдали, примерно в полумиле вниз по дороге, большая группа деревьев отмечала границу владений Джеймса; тут были сосны, клены, орешник и прочие деревья и кусты.

Она уперлась ногами в специальную планку и крепко сжала в руках вожжи, полагая, что лошади вот-вот помчатся во всю прыть. Но оказалось, у них не было такого намерения, они спокойно тащили телегу по изрезанной колеями дороге.

– Господи, где же искать детей, – шептала Лотти. – А вдруг мне все же следовало остаться дома, как велел Джон?

Но врожденная потребность быть хоть кому-нибудь полезной, желание помочь вели ее к цели, и она решила, что ей следует рассчитывать на свою интуицию.

Миновав еще один лесной массив, Лотти выехала на развилку дорог, одна из которых вела к ферме Джона, и она выбрала этот путь. Телега сильно накренилась набок, когда она направила лошадей по узкой проселочной дороге. Лотти пристально всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть смутные очертания дома и других построек на ферме. Лошади пошли быстрее, когда она хлестнула их вожжами и цокнула языком, как учил Джон. Ей вспомнилось, как он гордился ею и хвалил ее, называя «образцовой ученицей».

Вот показался, наконец, и дом Джона; это вернуло ее к действительности и напомнило о цели путешествия. Когда Лотти спрыгнула на землю, дверь дома распахнулась, и на пороге показался большой неуклюжий человек.

– Привет, – сказал он. – Вы, наверно, жена Джона Тиллмэна.

– Да, – кивнула Лотти. – А вы, верно, Отто Шрейдер, не так ли?

Он тоже кивнул и направился в ее сторону.

– Что-нибудь случилось? – спросил Отто, щурясь на солнце.

– Вы не слышали выстрелов перед рассветом? – «Конечно же, он слышал», – подумала она. – Люди ищут наших детей, то есть племянников Джона, они исчезли из гостиницы в городе.

Отто отрицательно покачал головой. Весь его облик говорил о настороженности и скрытности.

– Я слышал выстрелы, но решил, что это не мое дело, – пояснил он грубовато. – Там, откуда я приехал, люди никогда не вмешиваются, если только беда не постучится к ним в дверь. У меня было достаточно проблем такого рода на востоке, после войны. С меня довольно, – отрубил он тоном, не терпящим возражений.

– Значит, вы их не видели? А я надеялась, что они могли забрести сюда в поисках крыши и тепла.

– Не детское дело – гулять по ночам, – заявил Шрейдер. – Детей, значит, не приучили делать то, что им велят.

Лотти вся кипела от гнева. Она отвернулась от злобного брюзги, пробормотав что-то еле слышно.

– Ну ладно. Если не возражаете, я все же загляну в конюшню Джона, – бросила она на ходу, направляясь к строению, находившемуся неподалеку от дома.

– Делайте, как знаете! – выкрикнул Шрейдер ей вслед, засовывая руки в карманы пальто. – Глупая женщина. Сидела бы дома, как ей и положено.

Лотти слышала его ворчание, она чувствовала, что Отто смотрит на нее из-под своих насупленных бровей с нескрываемым осуждением.

– Такой наступит на змею и не заметит, – прошептала она, решительно шагая к конюшне.

Лотти с трудом отодвинула засов и распахнула скрипучие двери. Пыль клубилась в воздухе – и никого. Она погрузилась в глухую пустоту.

Ступая по клочкам соломы, разбросанной по земляному полу, она вглядывалась в темноту широкого прохода между стойлами, которые сейчас были пусты. Упряжь еще висела кое-где на стенах; на козлах лежало седло. С сеновала наверху послышалось шуршание, и клочок сена мягко опустился на пол.

«Мыши», – подумала Лотти с содроганием. Она уже имела счастье встретиться с ними, когда делала уборку по приезде в дом Джеймса. Он никогда не убирал остатки еды, и это превратило его дом в рай для полчищ мышей.

Бросив последний взгляд на проход, она вздохнула, признавая свое поражение. Выйдя на улицу, медленно закрыла дверь.

– Напрасная поездка, – пробормотала Лотти, направляясь к телеге.

И тут до нее донесся какой-то странный звук. Повернувшись, она успела заметить что-то похожее на коричневато-белую вспышку. Это мелькнул хвостик кролика, петлявшего по полю меж сухих стеблей. По какой-то непонятной причине, влекомая чувством, которое она вряд ли смогла бы объяснить, Лотти двинулась в том же направлении.

Здесь солнце еще не полностью растопило снег, и он лежал лоскутами на остатках соломы и травы. Лотти выпрямилась, вглядываясь в эти белые островки, которые, казалось, притягивали ее к себе.

И вдруг у нее перехватило дыхание: два ряда следов четко различались на остатках снежного покрова. Сомнений не было! Две пары маленьких ног прошли здесь после полуночи и оставили свое «послание» на снегу.

– Сисси… Томас, – выдохнула Лотти, мгновенно сообразив, что они где-то здесь, рядом.

Ее сердце бешено колотилось. С широко раскрытыми глазами она бросилась обратно к конюшне. Ломая ногти, с лихорадочной поспешностью отодвинула засов, всем телом навалившись на тяжелые двери.

Лотти снова оказалась в конюшне. Снова перед ее взором предстали голые стены и пустые стойла. И снова она разглядывала дыру на потолке и приставную лестницу, которая вела на сеновал. Но теперь Лотти направилась прямо туда с безошибочной уверенностью.

Нащупывая ногами ступеньки, она поднималась все выше, одной рукой придерживая подол юбки, другой – цепляясь за лестницу. Когда ее голова и плечи поднялись над отверстием в потолке, она стала пристально вглядываться в темноту.

– Томас… Сисси! Если вы прячетесь здесь, пожалуйста, выходите сейчас же. – Ее слова прозвучали настойчиво и требовательно.

– Мы здесь, мисс Лотти, – донесся из темноты детский голосок.

– Мы убежали, – донесся оттуда же второй тоненький голосишко.

Лотти облегченно вздохнула, протянула руку к детям, устроившимся на охапке сена, и громко позвала их:

– Идите сюда!

Вдруг она качнулась, потеряла равновесие, вскрикнула и полетела вниз, ударившись о ступени лестницы.

Глава 15

– Мы проверили все дома в городе, – заверил шериф. – Нет смысла осматривать их еще раз.

– Мы могли что-нибудь пропустить? – спросил Джон, не надеясь на утвердительный ответ.

– Нет. – Старик покачал головой. – Мы даже проверили все уборные. Хотя вряд ли они стали бы прятаться там, – добавил он с глупой ухмылкой.

– Я проверил и обе церкви, Джон, – сообщил Стивен Буш, – а Женевьева осмотрела магазин и подсобку – на случай, если бы они сумели пробраться туда.

Мэйбл Шарп стояла за спиной мужа и озабоченно хмурилась.

– Я просто не могу понять, куда они подевались. Уму непостижимо, как им удалось выбраться из гостиницы незамеченными.

– А вот вам удалось, это уж точно, потерять уйму времени, – тоном королевы объявила Элизабет Шерман. – Насколько я узнала этих детей за два дня, они могли направиться только на ферму к своему дяде.

– Я же сказал тебе – останься в доме, – проворчал мистер Шерман. Его волосы растрепал ветер, глаза слезились от яркого утреннего солнца.

– Они мои внуки, – раздраженно ответила его жена. – Если бы мы не были так ленивы и навестили их раньше, они бы не сбежали.

Джон покачал головой:

– Томас – сообразительный мальчик, мэм. Он нашел способ улизнуть от вас, и это факт. Если уж он решился убежать, то удержать его, можно было, только покрепче привязав к кровати.

– Ладно, мне пора открывать магазин, – заявил Харви Слокум, обращаясь к людям, собравшимся на широком деревянном тротуаре у крыльца, которое он подметал каждое утро.

– А я отправляюсь домой, – объявил Генри Клаусон. – Посмотрю еще на обратном пути.

– Пожалуйста, загляни к Лотти и скажи, что мы еще ищем их, – попросил Джон.

– Хорошо, – ответил сосед, направляясь к своей лошади.

– Я ценю ваши усилия, – обратился Джон к людям, которые помогали ему в поисках. – Пожалуй, бабушка права. Дети, наверное, давно спят на сеновале, и я, вернувшись, найду их там, – проговорил он охрипшим голосом. Но глаза выдавали сомнение, и люди его поняли.

– Мы поможем тебе, Джон, – сказал Стивен Буш. – Мы с Женевьевой возьмем коляску и объедем все фермы – отсюда и вплоть до вашей.

– Спасибо, Стивен. – Джон с благодарностью взглянул на Женевьеву, которая шла под руку с пастором.

Но не успели они тронуться в путь, как на дороге появилась повозка, запряженная гнедым мерином; возница неистово размахивал руками и что-то кричал.

– Это Отто Шрейдер, – сказал Джон. – Он живет в моем доме. – Впрочем, весь город и так знал, что Джон разрешил новому поселенцу перезимовать в своем домике.

– Ты думаешь… – с волнением в голосе проговорила Женевьева.

– Может быть, дети… – оживился мистер Шарп.

– Там несчастный случай! – объявил Отто Шрейдер. – Ваша жена упала с сеновала и довольно серьезно расшиблась.

– Господи, что она делала в конюшне?! – закричал Джон, бросаясь к своей кобыле.

– Искала детей. – Отто, хмыкнув, покачал головой. – Они, кажется, прятались там всю ночь. Мальчик сказал, что они шли через поле. Они шли домой, но сильно замерзли и не могли идти дальше.

– Так, где же они? – спросила Элизабет Шерман, выбежавшая из дома.

– Я еду туда, – отозвался Джон. – Скажите Джентри, чтобы взял коляску и следовал за мной.

Джон в нетерпении дергал поводья, не отвечая на реплики и не слушая советов, которые посыпались со всех сторон от желающих помочь ему.

– Я срочно вызову доктора, – заверила его Женевьева.

– Да, пожалуйста, – бросил Джон, подбирая поводья.

Мысли его неслись быстрее лошади. Мысленно Джон был уже там, где лежала Лотти. Дети, наверное, рядом с ней. Он был готов дать голову на отсечение, что это именно так. Насколько сильно она расшиблась – вот вопрос, который мучил его. Он гнал лошадь галопом и боялся загнать ее до того, как доберется до места.

Раньше путь до фермы не казался ему таким долгим. Строения по обе стороны дороги проплывали мимо него точно в кошмарном сне. Следом за Джоном ехал фургон: Малыш Вилли погонял лошадей, преисполненный сознанием своей значимости, – он мчался туда, где стряслась беда. За ним мчалась коляска Стивена Буша, запряженная быстроногой кобылой.

Джон опасался самого худшего. Как с ее хрупким и нежным телом выдержать такое падение?! Его сердце билось в такт со стуком лошадиных копыт. Он боялся потерять женщину, которая проникла в его душу совсем недавно, но прочно обосновалась там – всего за несколько коротких дней она стала для него смыслом жизни.

Вот и развилка дорог, ведущих к ферме, – он выбрал более короткую, через поле, но по ней приходилось продвигаться очень осторожно, так как лошадь могла споткнуться на неровностях почвы. Вот, наконец, и старая конюшня. Джон натянул поводья, сдерживая бег лошади.

– Тпру… девочка… тпру, стой, – ласково приговаривал он, выпрыгивая из седла.

Рванув дверь, он сразу же увидел Томаса и Сисси. Они сидели на корточках, молча, глядя на неподвижное тело. Лотти! Он остановился у входа, сдвинул на затылок шляпу, пытаясь восстановить дыхание, но воздух с хрипом вырывался из его груди.

– Томас… – проговорил он натужным шепотом.

– О, дядя Джон! – Ребенок заплакал, вскакивая на ноги и рванувшись к двери. – Она упала, упала на пол. Я ничего не мог сделать… – говорил Томас, заливаясь слезами. – Мы с Сисси были наверху, на сеновале, и когда мисс Лотти поднималась по лестнице, она запуталась… или что-то еще… и упала! Она, она… – Томас уткнулся лицом в живот дяди, желая сказать еще что-то и обнимая его в полном отчаянии.

Джон рванулся к неподвижной фигуре женщины на полу; стремясь поскорее дотянуться до нее, он оттолкнул мальчика в сторону.

– Давай… помоги мне, Томас, – сказал он, глянув через плечо.

Опустившись на колени, Джон коснулся дрожащей рукой ее шеи. И закрыл глаза, облегченно вздохнув, когда нащупал четкий пульс.

– Лотти? – ласково проговорил он, нагнувшись к ее лицу. Его пальцы коснулись ее щеки, задержались на мгновение на лбу. – Она двигалась после того, как упала? – спросил он Томаса.

– Нет, сэр, – ответил мальчик.

– Дядя Джон, – прошептала Сисси, – я сидела рядом, чтобы заботиться о ней. Я держала ее руку, чтобы ей было не так больно.

– Ладно, дайте-ка мне осмотреть ее. Выйдите и ждите коляску, она уже близко.

Как только дети вышли, Джон осторожным движением выпрямил ноги Лотти. Затем задрал юбку до талии. Он ощупывал все ее тело, пока не удостоверился, что очевидных повреждений нет.

Опустив юбку, он поднял сначала одну ее руку, затем другую, проводя тщательный осмотр, и вздрогнул, когда увидел порванный рукав и ссадину. Потом он осмотрел ее голову, пытаясь выяснить, нет ли какой-то очевидной причины потери сознания.

– Джон? – Стивен Буш стоял в двери, Женевьева – рядом с ним.

– Отойдите от света, – бросил Джон.

Те поспешно отодвинулись, впуская в помещение солнечные лучи. И увидели, как Джон осторожно подсунул руки под голову Лотти и стал ощупывать ее, раздвигая пряди волос.

– У нее здесь скверная шишка, – пробормотал он, обнаружив опухоль размером с куриное яйцо. – Хотя вроде не кровоточит.

– Мы можем перевернуть ее, Джон? – неуверенно спросила Женевьева.

Он покачал головой:

– Нет, лучше подождать, когда приедет док Холмс. – Он выпрямился и осмотрелся. – Надо найти, куда перенести ее. Там, в конце прохода, есть доски. Может, принесете их, Стивен?

– Конечно, – отозвался Стивен, обрадованный возможностью хоть чем-то помочь.

– Женевьева, поищи молоток и гвозди в чулане для инструментов, – сказал Джон, направляясь к козлам. – Кладите эти доски сюда, – крикнул он. Выбрав две подходящие, положил их на широкие планки. – Нашла гвозди?

– Иду! – Запыхавшаяся Женевьева уже спешила к нему с молотком в руках.

– Мне нужен всего десяток гвоздей, – сказал Джон. – Давай по одному.

Ловко работая молотком, он за несколько минут сколотил носилки, на которые можно было уложить Лотти.

– Дядя Джон, пришел доктор, – сообщил Томас из-за двери.

– Слава Богу, – с облегчением вздохнула Женевьева, опускаясь на колени рядом с подругой.

Слабый стон сорвался с едва приоткрытых бледных губ Лотти. Женевьева придвинулась поближе:

– Лотти?

– Джон… – совсем тихо прошептала Лотти, но муж услышал ее и повернулся.

Опустившись на колени, Джон коснулся ее волос.

– Я здесь, дорогая, – сказал он, наклоняясь и пытаясь расслышать слова, которые шептали ее губы.

– Джон… Кажется, я… мои ноги не двигаются…

Он нагнулся еще ниже и, поцеловав ее в щеку, прошептал:

– Ты просто лежи. Неподвижно лежи, Лотти. Мы скоро отнесем тебя в дом, и все будет хорошо, – пообещал он, хотя очень сомневался, что говорит правду.

Доктор Холмс следил, как мужчины укладывали Лотти на доски, затем поднимали и несли эти импровизированные носилки. Они аккуратно положили ее в повозку и укрыли стегаными одеялами.

– Я немногое могу сделать здесь, Джон, – сказал доктор, проводя беглый осмотр. – Шея не сломана, – объявил он с явным облегчением в голосе. – Все остальное сделаем позже, в доме.

Джон лег в повозку рядом с Лотти и обнял ее за талию, стараясь уберечь от тряски. Свою куртку он снял и подложил ей под голову вместо подушки.

Убаюканная ездой и близостью мужа, Лотти ненадолго задремала. Если бы не охвативший ее страх и не стук колес по разбитой дороге, она бы чувствовала себя в полной безопасности, лежа рядом с мужем.

Но сквозь туман боли – боли, которая пронзала ее каждый раз, когда она пыталась повернуть голову, – постепенно приходило осознание того, что, несмотря на все попытки, она не может пошевелить ногами.

Теперь носилки были установлены около камина на козлах. Одеяла были отложены в сторону, поскольку ярко горел огонь, и Лотти согревалась его теплом. Она подозревала, что, облаченная в свою теплую одежду и неподвижно распростертая, являет собой странное зрелище.

Губы ее чуть растянулись в улыбке. «Должно быть, я сошла с ума», – решила она, досадуя на себя за такие нелепые мысли. Ей казалось, что ее тело парит над досками, а голова стала раза в два больше. Похоже, на затылке выросла шишка величиной с гусиное яйцо.

– Так и есть, дорогая, – проговорил Джон над ее головой.

– Что… так и есть? – пробормотала Лотти.

– У тебя на голове огромная шишка. Я думаю, что ты ударилась о бочонок с гвоздями, когда падала с лестницы.

– Откуда ты знаешь, о чем я думала? – спросила она, рассерженная тем, что он читает ее мысли.

– Ты лежишь здесь и несешь всякую ерунду уже добрых пять минут, – улыбнулся Джон.

Он присел рядом и убрал пряди волос с ее лба. Затем наклонился еще ниже, чтобы вытереть грязное пятно с ее щеки.

– Просто грязь, – сказал он с облегчением.

– Что здесь делают все эти люди, Джон? – спросила она, и ее веки закрылись.

– Они помогают нам, Лотти, – ответил он, прижавшись щекой к ее щеке. Он поцеловал то место, где только что было пятно. – Только не засыпай, дорогая, тебе нужно пободрствовать еще немного.

– Не могу, – пожаловалась она с глубоким вздохом. – У меня так болит голова…

Стоявшая у окна Женевьева проговорила:

– Коляска доктора, Джон.

– Да, хорошо, – кивнул он.

Женевьева вздохнула, не замечая, как по ее щеке скатилась слезинка и упала на платье. Она не могла забыть, как неподвижное тело подруги укладывали в повозку. Девушка все время плакала, уже не обращая ни на кого внимания, – слезы текли сами по себе, вопреки ее желанию. И только приближаясь к неподвижно лежащей у камина подруге, она вытирала лицо и заставляла себя улыбаться.

– Могу я помочь ей снять пальто, Джон? – спросила она, и веки Лотти приоткрылись при звуке ее голоса. – Ведь доктор захочет обследовать ее.

Джон взглянул на Женевьеву, и глаза его были полны боли.

– Здесь слишком людно. – Он осмотрелся. В их комнату набилось множество людей.

– Мы просто выгоним отсюда всех на несколько минут, Джон, – не растерялась Женевьева. – Почему бы тебе не найти ее халат? Как только придет доктор, мы с ним оденем ее.

– Я сама, – пробормотала Лотти.

– Об этом не может быть и речи, юная леди, – раздался гулкий голос доктора Холмса. – Давайте попросим всех выйти на время. Там тоже найдется какая-нибудь работа. И тебе придется выйти, Джон, – добавил он. Проницательные глаза доктора внимательно взглянули на Джона, который все мешкал, надеясь остаться возле жены.

Джон провел рукой по взъерошенным волосам, пытаясь пригладить их; он робко улыбался, глядя на доктора, который так и сыпал приказаниями.

– Разве вам не понадобится моя помощь, когда вы будете поднимать ее?

Решительно покачав головой, доктор Холмс сказал:

– Мисс Женевьева поможет мне. Выйди и дай нам возможность делать наше дело, Джон.

Наклонившись над Лотти, Джон прошептал ей на ухо:

– Я вернусь через несколько минут… слышишь?

Ее глаза медленно приоткрылись.

– М-м-м… – Лотти застонала и поморщилась. – Больно… – пробормотала она.

Яркое солнце освещало крыльцо. Его добрые лучи согревали детей, жавшихся у двери.

– С тех пор как док выгнал их за порог, они не шелохнулись, – сказала мужу Элизабет Шерман.

Дети стояли в дверях погреба, где Джон и Джентри цедили молоко. Теперь ребята смотрели, как дядя устанавливал сепаратор.

– Завтра начну сбивать масло, – сказал Джон, нахмурив брови. – Нельзя же, чтобы сливки пропадали.

– Что ты делаешь с таким количеством молока? – спросил Джентри.

– Я отвозил по просьбе Лотти излишки масла в город, как и яйца. Харви Слокум берет их для продажи в магазине. Пахту Лотти использовала для готовки, а я люблю пить ее, пока она свежая. Что остается, даем свиньям. Дети пьют свежее охлажденное молоко.

– Они прижались к этой двери, как пара клещей к собаке, не так ли? – сказал Малыш Вилли, наблюдая за всеми и покачиваясь на каблуках. – Ты знаешь, что и пастор сейчас собирает яйца, Джон?

– Хорошая работа для него, – пробормотал Джон, вытирая руки чистым полотенцем и выпрямляясь. – Надеюсь, он догадается почистить свои блестящие ботинки, когда закончит.

– Он поступил прекрасно, решив приехать и помочь Джону, – мягко сказала Элизабет.

Джон вышел на солнце и бросил взгляд в направлении курятника.

– Пастор в порядке, – заключил он, когда Стивен показался в узком проеме двери, держа в руке большую корзину.

Осторожно Буш направился через двор.

– У тебя есть пара подлых старых кур, – объявил Стивен, закрывая проволочные воротца. – Здорово поклевали меня, – пожаловался он, подняв вверх руку в качестве красноречивого доказательства. Три маленьких ручейка крови стекали из ран, нанесенных вздорными птицами.

– Они никогда не клюют Лотти, – заметил Джон.

– Да, пока Лотти лежит, обязанность собирать яйца небось перейдет к тебе, – лукаво улыбнулся Стивен. – А ты им тоже можешь не понравиться.

– Мисс Лотти показывала мне, как это делать, меня не клюют, дядя Джон. Я буду собирать яйца, пока она болеет, – сообщила с крыльца Сисси.

– Посмотрим, – ответил Джон, направляясь к детям.

Томас встал рядом с Сисси:

– Мы уже решили, дядя Джон. Мы остаемся здесь. Мы нужны мисс Лотти, и мы не собираемся уезжать отсюда. – Его подбородок воинственно выступал вперед и немного подрагивал, а взгляд был полон решимости.

– Да, – страстно сказала Сисси. – Мы с Томасом позаботимся о доме.

Как два верных оруженосца, они стояли у двери, и солнце сверкало в их золотых волосах. Оно, конечно, освещало и беспорядок, в котором находилась их одежда после ночи путешествия, и грязное, заплаканное личико Сисси, но это лишь красило ребят. «Мы приняли решение!» – говорили их непреклонные фигурки.

– Ну… – медленно начал Джон, не желая пока отнимать у них надежду. Достаточно того, что они чувствуют себя виноватыми за случившееся с Лотти, подумал он. Не было необходимости наказывать их более того, чем они наказали себя сами.

– Все же поговорим об этом, – мягко сказала Элизабет, проходя мимо Джона и садясь на край крыльца.

Сисси отодвинулась, прижимаясь к двери и цепляясь руками за рубашку Томаса.

Дверь распахнулась, и девочка едва не упала. Ее спасла твердая рука доктора Холмса, выходящего на крыльцо. Он прищурился на ярком солнце, ища глазами Джона.

Джон подошел, медленно переставляя ноги, словно брел по болоту.

– Как она? – выдавил он.

– Трудно сказать. – Доктор покачал головой. – Будь мы ближе к большому городу, там мы могли бы устроить консилиум, но здесь… Я – это все, что у тебя есть, парень.

– Вы меня устраиваете, док, – твердо сказал Джон. – Вы здесь многим помогли в округе.

– Что ж, я скажу, что Лотти придется полежать некоторое время. Похоже, что у нее произошло кровоизлияние в области позвоночника, и нужно время, чтобы оно рассосалось. К тому же еще эта шишка. Хорошо, что у большинства женщин крепкие головы. Такой удар вполне мог бы убить иного мужчину с менее твердым черепом.

– Она выздоровеет?.. Я имею в виду, она сможет ходить и… – Джон запнулся, не желая обнаружить свои опасения.

Доктор взглянул на молодого фермера добрым взглядом.

– Ушиб головы – вот о чем надо беспокоиться в ближайшие дни, Джон. Предоставим спине пока заживать. Обязательно буди ее каждые два часа в течение следующего дня и проверяй зрачки, следи за их размером. Если не сможешь разбудить ее, сразу же пошли за мной. Если же ничего не случится, я приеду через пару дней и снова осмотрю больную.

– Вы собираетесь уехать? – с сомнением спросила Элизабет.

– Мне– надо заботиться обо всех в округе, мэм, – сказал доктор Холмс. – Сейчас Мэйбл Шарп принимает роды. Я уверен, что она справится. Но и я там нужен. Не беспокойтесь, я бы не уезжал от вас, если бы считал, что мисс Лотти не станет лучше.

– Ей необходима больница, – твердо сказала Элизабет.

– Да, нам всем нужно многое, чего мы, скорее всего не получим, – пожав плечами, сказал доктор, надевая куртку и поправляя воротник. Его черная сумка висела на руке.

Он прошел мимо детей, которые внимательно прислушивались к разговору взрослых, и направился к своей коляске.

– Если я понадоблюсь, пошли за мной, слышишь? – инструктировал он Джона, взяв в руки поводья.

– Я буду в городе, чтобы уладить дела, как только смогу, – крикнул вслед Джон. Но его слова не были услышаны, и в ответ док лишь помахал рукой, подгоняя лошадь.

– Ненавижу это, – проворчала Лотти, осторожно поворачивая голову, чтобы взглянуть, что делается у плиты.

Мод Клаусон ставила на стол миски, доверху наполненные чем-то, что она назвала «дьявольским огненным мясом», варевом, которое готовилось в большом котле. Томас и Сисси, сидя за столом, с сомнением смотрели на свой ужин.

– Расслабься, дорогая, – мягко сказал Джон. – Ты ведь сегодня чувствуешь себя получше?

Лотти вяло пожала плечами.

– У меня не так сильно болит голова, – призналась она. – Но мне так не нравится лежать на этой доске.

– Я собираюсь исправить это прямо после ужина, – сказал Джон. – У меня есть идея, как улучшить твое ложе.

Ее поджатые губы растянулись в улыбке.

– Извини, Джон. Я не собиралась жаловаться. Просто я не привыкла, что кто-то делает работу за меня. Сначала Женевьева хлопотала здесь все вечера, я уж не говорю о том, что Элизабет Шерман унесла грязное белье в город, чтобы кто-то постирал его!

– Лотти, хватит терзать себя, – произнес Джон твердым голосом, которого она еще не слышала у него. – Если бы слег кто-нибудь другой, ты бы первая пришла помочь, и ты это знаешь. Расслабься и выздоравливай, а уж потом мы взвалим на тебя столько работы, сколько вытянешь.

– Она может сесть, Джон? – спросила Мод, подходя с миской состряпанного ею тушеного мяса.

– Что это? – спросила Лотти, косясь на варево.

– Я засолила кусок говядины, когда мы забили бычка, – сказала Мод, протягивая Джону миску, в которой торчмя стояла ложка. – Получается отличное тушеное мясо, не сомневайся, – заверила она. У Лотти на лице отразилось сомнение.

– Давай-ка немного присядем, – сказал Джон, ставя миску на низкую табуретку и приподнимая Лотти так, чтобы подсунуть под ее голову две подушки.

– Хорошо, – простонала она, осторожно поворачивая голову. Она приподняла плечи и попробовала прикоснуться к подушке затылком. – Мне обязательно надо есть это? – прошептала она, когда Джон поднес полную ложку к ее губам.

Он усмехнулся:

– И тебе, и мне, дорогая. Давай, может, тебе и понравится, – уговаривал он.

Она попробовала, и оказалось, что это действительно вкусно, но после полдюжины ложек она наелась и, осторожно качая головой, отказалась от следующей ложки.

– Можно мне немного хлеба с маслом? – попросила она, когда он неодобрительно взглянул на нее.

– Хорошо… Поешь, чего хочется.

– Завтра у меня будет аппетит, – с готовностью сказала Лотти. – Я расскажу тебе, как испечь хлеб и сварить похлебку из ветчины с бобами.

Джон посмотрел на нее с сомнением, но, соглашаясь, пожал плечами. Очистив миску, он пошел к столу за ножом и отрезал кусок хлеба, который она испекла всего два дня назад. Щедро намазав его маслом, он протянул ей хлеб на ладони.

– Спасибо, Джон, – поблагодарила Лотти, с вожделением глядя на хлеб.

Через полчаса Мод ушла, выполнив на сегодня свой соседский долг – она жила всего в миле от дороги. Едва повозка уехала, Джон уже стучал в дверь, прося Томаса открыть ее.

Сминая ковер, который расстелила Лотти, заботясь об их уюте, он бросил на пол длинные доски и исчез снова.

– Дядя Джон готовит вам секрет, – сообщила Сисси, плюхаясь на табуретку около Лотти. – Он говорит, что вам трудно лежать на этих досках.

– Не надо говорить все, что знаешь, Сисси, – проворчал Томас. – Если ты не перестанешь болтать, то это скоро перестанет быть секретом.

– В любом случае секрет станет явью, – сказал Джон, входя еще раз и прижимаясь к двери, чтобы как следует закрыть ее. Он раскраснелся с мороза, его шапка съехала набок, в руках он держал какие-то инструменты. Он хитро глянул на Лотти.

– Я и не знала, что ты плотник, Джон, – сказала она, поворачиваясь на жесткой постели так, чтобы лучше видеть его.

– Я не делаю тонкой работы, но у меня довольно неплохо получается плотничать, – сказал он бесцеремонно. – Я сделал эти стулья около камина для Джеймса и Сары к их свадьбе.

На миг, на него нахлынули воспоминания, и в глазах появилась боль, но он стряхнул их, не желая портить то настроение, которое он решил поддерживать у всех сегодня вечером.

– Ты сделал их для Сары? – спросила Лотти, вздрогнув при упоминании этого имени. У него всегда был такой смешной взгляд, когда он говорил о жене Джеймса.

– Да, – промычал он. – У Джеймса не особенно получалось мастерить вещи. Хотя он хорошо построил дом. Просто у него недоставало терпения, чтобы ошкуривать углы и аккуратно стыковать части.

– Что ж, мне будет приятно, если ты сделаешь что-нибудь для меня, Джон. Хотя я не могу представить, что мне может пригодиться прямо сейчас. – В ее голосе сквозила натянутость, она сама почувствовала это, и он взглянул на нее, прищурившись.

– Почему такой раздраженный тон? – спросил Джон притворно добреньким голосом, встав на колени рядом с ней и мимоходом махнув рукой, чтобы Сисси отошла. – Смотри, я собираюсь сделать кровать, которая не будет такой громоздкой и неудобной, и все что тебе нужно сделать, чтобы помочь мне, – это сбросить высокомерное выражение со своего личика. Ты знаешь, я готов лезть на стенку, когда ты так кривишься, – сказал он отрывисто.

– Правда? – Она с хитрецой взглянула на него, опасаясь тех всплесков раздражительности, которые появились у него в последние два дня. Но за его сердитым тоном она чувствовала признаки усталости и беспокойства, тревога последних дней прочертила горестные складки на его щеках и покрыла морщинами лоб.

– Да, правда, – коротко ответил он.

– Значит, я теперь знаю, как тебя задеть за живое, не так ли? – поддразнила Лотти мужа и подняла руку, чтобы погладить его скулы, заметив щетину, сбрить которую у него не было времени.

Ее глаза смягчились, и она сделала шаг навстречу, чтобы снять напряжение.

– Я не хотела выглядеть высокомерной, – прошептала она. – Я настолько у тебя в долгу, Джон. Я не хочу, чтобы тебе приходилось делать для меня больше, чем ты уже сделал.

Она закрыла глаза на секунду, но ее пальцы перебирали его волосы, притягивая его все ближе.

– Ты моя жена, Лотти, – просто сказал он. – Я все делаю для тебя, потому что ты принадлежишь мне.

Ее глаза открылись, в них читалось удивление.

– Я принадлежу тебе?

– Мы теперь семья. Ты, я, дети. – Он взглянул на детей, наблюдавших за ними из-за стола. – Мы живем вместе, мы помогаем, друг другу, и мы принимаем помощь без разговора о долге.

– Я серьезно думала оставить тебя, – призналась она, пристально глядя на него. – Я считала, что если дети ушли, то я не буду больше нужна тебе, и ты смог бы снова стать холостяком.

– Ты все равно осталась бы моей женой, – мягко напомнил он. – Я бы просто пришел за тобой.

– В любом случае я здесь, – сказала она, соглашаясь и не вступая в спор с Джоном. – Скоро я снова буду на ногах, и все пойдет хорошо.

– Док сказал, что тебе нельзя расстраиваться, Лотти. Не сердись на меня.

Она покачала головой:

– Нет, он сказал, что я, наверное, пролежу около месяца. Нужно время, чтобы зажила спина. Он думает, что произошло кровоизлияние в области позвоночника, он говорил тебе?

– Да, он говорил это.

– Он думает, что скоро я опять начну чувствовать ноги.

Джон кивнул.

– Ты веришь ему? – спросила она осторожно, ее глаза уставились в одну точку на потолке.

– Вопрос в том, веришь ли, ему ты, Лотти? Слеза выкатилась из уголка ее глаза и засеребрилась, стекая вниз, к волосам у виска.

– Я пытаюсь, – прошептала она. – Я очень много молилась, с тех пор как пришла в сознание прошлой ночью. Но уже прошло три дня, а я не могу даже пошевелить пальцами ног.

Она содрогнулась от приступа боли, которая пронзила ее голову.

– Я не хочу быть обузой.

– Ты моя жена, Лотти, – повторил он. – Ты никогда не будешь мне обузой. – И бодрым голосом проговорил: – Ладно, мне надо успеть сделать кровать до наступления ночи.

Глава 16

– Вы знаете, Шерманы не хотели уезжать, – начал Стивен Буш, сидя в кресле напротив огня и положив ногу на ногу.

– Они еще вернутся, – напомнила Лотти мрачно.

Стивен кивнул.

– Но в этот раз они отступили спокойно. Не отравляйте себе жизнь, мисс Лотти, – сказал он твердо.

– Я не думаю, что они действительно хотели заставить детей уехать после всего, что произошло, – заметила она. – Но они говорили, что напишут и предпримут, уж не знаю, какие шаги.

Он насупил брови, его взгляд остановился на узкой кровати, где лежала Лотти.

– Пути Господни неисповедимы, мисс Лотти, – многозначительно произнес он. – Нам остается оставить все в Его руках. Я уверен, все образуется к лучшему – и для детей, и для вас.

– Вы говорите, как мисс Эгги из «Новой надежды», – сказала она кисло. – Я-то думала, что, кроме нее, никто не знает этих премудростей, которыми она потчует людей в любой подходящий и неподходящий момент.

– Я наслушался немало глубокомысленных пошлостей в семинарии на востоке, – доверительно сообщил Стивен ей на ушко. – Ваша мисс Эгги не единственный знаток всех этих премудростей, знаете ли. Мы, священнослужители, по праву считаемся посвященными во все премудрости подобного рода.

Лотти улыбнулась, и он не мог не ответить ей. Он стал ее другом, а у нее никогда не было друзей. «Теперь у меня, их целых два… Стивен и Женевьева. И, пожалуй, Джон, – решила она. – Все, чем мы владеем, не стоит ничего в сравнении с дружбой». Джон и раньше был близким ей, милым человеком… и, тем не менее, его мысли и чувства открывались так редко.

– Лотти?

Она подняла глаза на пастора; он улыбался ей как-то грустно и сдержанно, в его взгляде читалось сомнение и вопрос.

– С вами все в порядке? – спросил он с беспокойством. – Вы ушли в себя. Возможно, вы устали? Я лучше пойду. – Он приподнялся в кресле.

– Нет, – сказала Лотти поспешно, улыбнувшись тому, что Стивен поймал ее на мыслях о Джоне. – Я наслаждаюсь вашим обществом, мистер Буш. Пожалуйста, останьтесь.

Она сделала рукой успокаивающий жест, и напряжение исчезло.

– Я просто скучаю по временам, когда я мечтала прилечь хотя бы на минутку.

– Вынужденный отдых порой тяжелее самой тяжкой работы, – произнес он.

– Я провалялась без дела уже больше недели, как вам известно, – нетерпеливо сказала она. – Хотя мне жаловаться не на что. Я только боюсь, что Джон из-за меня забросил своих лошадей. А он живет ими. – Ее голос смягчился, когда она бросила взгляд на стол, за которым сидели дети, поглощенные своими мелками и досками. Сегодня Томас получил задание помогать Сисси. Он направлял ее пальчики своей рукой и полностью был поглощен тем, как она выводит буквы.

– Я даже не могу ухаживать за детьми. – Лотти вздохнула.

– Зато они могут ухаживать за вами, – мягко напомнил Стивен.

– Дети заставили меня почувствовать себя полезной здесь, уж это факт…

Его темные глаза лучились добротой, как и открытая улыбка.

– Вы так о них заботитесь, – произнес он, не спрашивая, а, утверждая то, что сам прекрасно знал.

Она кивнула головой и почувствовала, что это движение не доставило ейнеудобства. Тогда она осторожно подвигала головой – в одну сторону, затем в другую и, наконец, вовсе убрала голову с подушки. Проделав все это, она улыбнулась:

– Я выздоравливаю. Как это прекрасно – двигаться без малейшей боли. У меня больше не болит голова.

– А как спина, Лотти?

– Спина? – Она попробовала вдохнуть полной грудью, и ее улыбка стала жалкой. – Доктор говорит, что надо быть терпеливой. И еще, что отдых – лучший из докторов, – сказала она, глядя на свои ноги, укрытые одеялом. – У меня покалывает в ногах, когда я пытаюсь ими шевелить. Пытаюсь, но пока не могу… – Она осеклась после этих слов – части тела, находящиеся ниже пояса, не вполне подходящая тема для беседы с пастором. – В любом случае… я действительно не ощущаю своих ног. Разве это не беда?

– Безусловно, – согласился он. Его взгляд на миг оторвался от нее, скользнул по комнате, задержался на детях, проследовал по большой двуспальной кровати в углу и вновь вернулся к ней.

– Вы счастливы здесь, не так ли?

– Счастлива? В данный момент? – В ее тоне сквозило недоумение.

– Именно в данный момент, – повторил он.

– Я стараюсь, но это не так-то просто. У меня тяжелая ноша.

– Я не думаю, что ваш муж полагает, будто эта ноша столь тяжела.

Она поджала губы, и ее ресницы задрожали.

– Поверьте мне. Это действительно так…

– Ну, мисс Лотти, – начал он нарочито бодрым тоном, – у меня есть и другая тема для обсуждения, если вы не станете возражать. – Взгляд его был полон сострадания к душевным переживаниям Лотти, обреченной на неподвижность.

– Я не возражаю. – Она постаралась слушать его внимательно. Еще будет время пожалеть себя, решила она. Ведь он так старается наладить дружеские отношения. Необходимо хотя бы быть вежливой.

– Видите ли, Лотти, я подумываю о женитьбе, – начал он осторожно.

– Ну, вы через это уже проходили, – не без ехидства произнесла она, пряча взгляд за опушкой ресниц, чтобы не обнаружить охватившего ее веселья.

Он вспыхнул, и она тут же раскаялась.

– Я не хотела быть злой, мистер Буш. Пожалуйста, простите меня. – Ее рука в умоляющем жесте протянулась к нему, и он взял ее в свои ладони, подался вперед и произнес мягко:

– Напротив, это мне необходимо просить прощения, мисс Лотти, потому что, боюсь, я слишком эгоистичен. Видите ли, ощущение счастья не покидает меня все эти дни, и я хотел бы доверить его вам.

Он легонько коснулся ее руки, и она понимающе улыбнулась:

– Это имеет какое-то отношение к Женевьеве?

Он сделал большие глаза:

– Неужели она рассказала вам о наших отношениях?

– Кое-что, – ответила Лотти многозначительно.

– Мы собираемся пожениться, – смешно потупился он. – В течение месяца. До Рождества определенно.

– Вы считаете ее подходящей женой для себя?

– Вполне! Мы… э-э… обсуждали только некоторые детали внешнего облика, что бы более соответствовало моему призванию…

– Она, мистер Буш, не может отказаться от своих локонов, – произнесла Лотти жестко. – И навсегда останется красавицей. Я искренне надеюсь, что она никогда не утратит также и своих дружелюбных манер, и щедрости души.

Его лицо выражало ужас.

– О нет! Не подумайте, что я хочу, чтобы она превратилась в другого человека. Я лишь подумал, что ей пристало бы одеваться чуть более, хм… рассудительно.

Он придвинулся ближе, и его лицо вдруг помолодело.

– Иногда довольно тяжело оставаться человеком, если ты в сутане, мисс Лотти. Я приемлю красоту так же, как и любой другой, но по ряду причин от меня ждут подавления этого свойства. Я боюсь, что после нашей свадьбы мисс Женевьева превратится в объект кривотолков для всех прихожан, если не для всего города.

– Ну, сдается мне, – горячо произнесла Лотти, – если горожане любили ее, когда она была дочерью лавочника, то и будут продолжать любить, когда она станет вашей женой.

– Значит, наш брак не будет помехой для вашей дружбы? – спросил он смиренно.

– Каким это образом, мистер Буш? – сказала она, вскинув подбородок. – Ведь я, если вы помните, отвергла вас.

Он улыбнулся, понимая, что она снова дразнит его.

– Именно это вы и сделали, мэм… именно это и сделали.

– Как прошел визит пастора? – не отрывая глаз от своей работы, спросил Джон – разговор жены со Стивеном не давал ему покоя весь вечер. Поставив таз с теплой водой на низкий стульчик, он ловко подсовывал под спину Лотти еще одну подушку.

– Мне кажется, успешно, – ответила она, обхватывая его шею руками, чтобы помочь ему.

– Погоди, Лотти, я сам справлюсь, ты только расслабься.

– Угу, – простонала она, давая ему, возможность извлечь ее из гнездышка, которое он соорудил для нее с помощью двух одеял.

– Все в порядке? – спросил он с тревогой.

– Да, мне ведь необходимо немного двигаться. Тело совсем одеревенело.

– Ну что же ты?.. Сказала б раньше. Я бы сразу помог, если б знал, что тебе неудобно, – добродушно ворчал он.

Лотти выпрямила руки и чуть отодвинулась от подушек.

– Ты прав… Так жаль, что я не могу сделать этого сама. Я уже слегка шевелю ногами, но они пока не повинуются мне. И я боюсь двигать верхнюю часть туловища. Держу пари, я уже могла бы приподняться в постели, но доктор велел подождать и не переутомляться.

– И не думай об этом, слышишь? У тебя для этого есть я. – Высказав все это тоном, не допускающим возражений, Джон чуть отодвинулся, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Да, сэр, – сказала она кротко, наблюдая, как он смачивает в тазу и намыливает полотенце. Глаза Лотти следили за его движениями, она ждала, когда же он, наконец, займется ею.

– Приятный запах, не правда ли? – спросил он, пока она умывалась.

– Угу… Я еще никогда не пользовалась мылом с таким приятным ароматом, – призналась она. – Женевьева даже не подозревает, какое удовольствие она доставила мне своим подарком.

– Не большее, чем то, которое она доставила мне, – прошептал он, наклоняясь и вдыхая благоухающую пену. – Я даже не знаю, для кого из нас она его купила. Я наслаждаюсь им так же, как и ты.

– Веди себя прилично, Джон, – произнесла Лотти ворчливо, передавая ему влажное полотенце.

– Я вернусь через пару минут, – сказал он со вздохом, возвращая ей отжатое полотенце. Затем, понимая, что ее необходимо оставить одну, он поднялся и повернулся, собираясь уйти. – Когда управишься, укройся и жди меня.

Он дал ей десять минут, пока возился с грязной посудой в раковине.

– Ты готова, дорогая?

Она промычала, и они продолжили привычный ритуал умывания.

– Если тебе не трудно, Джон. – Ей легче было перенести щекотливость ситуации, связанной с купанием, если она в это время что-то болтала. Едва полотенце и рука, управляющая им, касались ее тела, как в ней пробуждалась чувственность. Она краснела, ее дыхание становилось прерывистым, и переключение внимания было просто необходимо.

Вечера теперь казались ему особенными, он не мог дождаться их. После того как дети укладывались в постель, он тщательно выполнял все предписания доктора: делал массаж, сгибал и разгибал ее ноги. Затем, в качестве награды за свои дневные труды, купал Лотти.

Она тоже старалась, как могла – сама умывала лицо, руки, протирала, насколько удавалось дотянуться, свое тело.

Затем в игру вступали его руки, и Джон наслаждался, ощущая ее тело под своими ладонями. Ее стройные, великолепной формы ноги, спина, хрупкая шея, на которую спускались влажные локоны, – все искушало его задержаться. Ее голени были просто созданы для того, чтобы их гладить, и он растягивал это удовольствие, насколько мог. Он мыл их долго и тщательно, затем вытирал насухо с великим старанием. Дразня ее, он проводил ногтем по ступне и наблюдал за реакцией, как велел доктор.

Она хмурилась, следя за ногой, которую он держал в своих ладонях.

– Они двигались? Ты видел? Я подумала, может быть, мои пальцы…

Он обхватил ее лодыжку, а затем наклонился и коснулся губами пальцев, только что вытертых с таким тщанием.

– Не торопи события, Лотти. – Его голос был сух, почти резок.

– Джон?.. – прошептала она, напоминая, что так и не получила ответа.

– Гм… Да, Лотти? – спросил он, как бы игнорируя ее страдание от затянувшейся ласки, которую исполняли его губы. Его улыбка была нежна, а глаза темны и полны сознания своей власти над нею.

Он откашлялся и положил ногу на одеяло.

– Так о чем ты хотела меня спросить?

Она нахмурила брови и неуверенно произнесла:

– Если к тому моменту, когда мистер Буш будет жениться на Женевьеве, я еще не смогу ходить, ты отвезешь меня на их свадьбу? Хотя, наверное, уже смогу… Так отвезешь? Ты согласен? – В ее глазах светилась мольба, и, чтобы выйти из трудного положения, в которое она себя поставила, Лотти опустила ресницы.

– Я тоже на это надеюсь, дорогая, – сказал Джон, осторожно беря ее другую ногу.

Она взглянула на него в упор.

Он возится слишком долго, грустно думала она, когда его большие пальцы разминали ее ступни.

Но его руки, теплые и уверенные, уже массировали ее икры и бедра; ловкие, сильные пальцы плясали в быстром ритме.

– На сегодня достаточно, – произнес, наконец, Джон.

Убрав одну из подушек, он помог Лотти занять горизонтальное положение. Затем нежно и бережно перевернул ее с одного бока на другой, подтыкая одеяло.

– Джон, – прошептала она, успокаиваясь, – спасибо.

Его глаза окинули ее всю с озорной усмешкой.

– Не волнуйтесь, миссис Тиллмэн, я ничего не делаю просто так. Когда все это закончится, вы останетесь должны мне море ласк.

– Если я когда-нибудь смогу встать, я, прежде всего, постараюсь сделать из вас котлету, мистер Тиллмэн, – пылко поклялась она, вытягиваясь на узкой жесткой кровати, которую он для нее соорудил, и застонала. – Я бы многое дала, чтобы спать вон там, в пуховой постели.

– О Лотти… ты же знаешь, что и мне больше всего хотелось бы видеть тебя там. – Джон встал на колени рядом с ней, обхватив руками ее лицо и покрывая его нежными поцелуями. – Но доктор велел лежать только на твердом, пока мы не увидим ощутимого улучшения. А у тебя уже есть успехи, дорогая. Очень скоро ты вернешься к своей обычной жизни, и мы пустим это твое временное ложе на растопку.

– Оно совсем не временное, – решительно возразила она. – Ты прекрасно потрудился над ним. – В ее глазах стояли слезы, и взгляд стал невидящим. – Знаешь, иногда я бываю такой неблагодарной, – прошептала она. – Я так нетерпелива, Джон. Прости мне мои жалобы, хорошо?

– Я сделаю больше, – заверил он, гладя тыльной стороной ладони ее горячую щеку и глядя на нее горящими глазами. – Я задумал нечто особенное, Лотти, девочка. Позволишь сделать тебе подарок? Я хочу оставить его тебе на память.

– На память?

– Да, я думал о том, что тебе необходима такая вещь, о которой ты могла бы вспоминать весь день, пока меня нет. Понимаешь, что-то вроде драгоценности, которая будет поднимать твое настроение. – Его губы остановились у ее виска, а теплое дыхание вызвало мурашки на руках и спине. С нежностью его пальцы скользили по ее волосам, гладили локон за ухом.

– Что за драгоценность? – спросила Лотти дрогнувшим голосом, который выдал, как она была заинтригована.

– О… не совсем обычная вещь. Не серебро, не злато и не камни достанутся моей женушке, – шептал он, касаясь губами ее волос, а его рука тем временем совершала путь от шеи к пуговице на вороте платья.

– О чем ты говоришь, Джон?

– Гм… ты закрой глаза и позволь мне рассказать о той памятной вещи, которая нас так занимает. – Он выдыхал слова прямо в ее теплую шею, совершая губами тот же путь, который только что прошла его рука.

Пальцы легко расстегивали пуговицы – одну за другой.

– Я делаю успехи, сердце мое. – В его громком шепоте слышались триумфальные нотки.

– Джон, дети! – пробормотала она, отодвигая подбородок и освобождая ему, путь туда, где наиболее ясно прощупывался ее пульс, который с каждой секундой становился все чаще и чаще.

Его губы на мгновение оторвались от своей работы.

– Они спят, и если ты будешь вести себя тихо, то ничего не услышат.

Его рука скользнула под укрывавшее ее одеяло и отправилась в путешествие под платьем, нежно лаская ослабшее тело. Он бережно вкладывал в движения ладони и пальцев всю любовь, на которую только был способен.

– Когда ты останешься завтра одна, а я буду работать вдали от тебя, я хочу, чтобы ты помнила это. Закроешь глаза и вспомнишь о моих губах и руках, ласкавших тебя.

– Я едва могу двигаться, Джон, – прошептала она измученно, и пот проступил у нее на лбу.

– А-а… это лучшая часть этого воспоминания, – сказал он мягко. – Тебе не придется пошевелить ни одним мускулом. Тебе нужно лишь оставаться неподвижной и позволить мне доставить тебе удовольствие.

– Как насчет…

– Ш-ш-ш, больше никаких разговоров, Лотти. Просто закрой глаза и дай мне сделать тебе приятный подарок.

Она сдалась. Она закрыла глаза, ощущая только его руки, помня о его губах, которые действовали на нее так возбуждающе. Она почувствовала влажное и горячее движение его языка, касание его волос и затрепетала – водоворот желания поглотил ее, увлекая на самое дно фантазии, придуманной Джоном.

Он медленно гладил ее тело, спускаясь все ниже и ниже. Она задыхалась от восторга, который переполнял ее. Горячее, живое, изнуряющее наслаждение, которое она познала всего несколько недель назад, теперь оживало вновь с его прикосновениями. И они все увереннее пробуждали ее трепещущую плоть.

Поймав ее губы, он отведал радость, которая переполняла ее.

– Ш-ш-ш… тише! – уговаривал Джон, сжимая ее в страстном объятии. Он привлек ее к своей широкой груди и сомкнул кольцо своих рук за ее спиной. Его губы покрыли ее горящие щеки ковром из поцелуев, и он улыбался, глядя на ее замешательство.

– Джон?.. – Ее высокий голос с удивлением произнес его имя.

– Тебе понравился мой подарок, дорогая?

– Больше всего, что мне доводилось получать когда-то прежде, – прошептала она.

– Это лучше, чем ботинки? – Его глаза светились восторгом.

Она покраснела еще больше.

– О да, – выдохнула она. – Это гораздо лучше ботинок.

Свет зимнего солнца лился в комнату через заиндевевшее окно, и Лотти следила за движением пылинок, круживших в солнечных лучах. Возня около стола прекратилась после того, как Мод заявила, что не может работать, когда Сисси и Томас дурачатся.

Дети были выставлены из комнаты, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь шарканьем по полу туфель Мод.

Лотти неохотно отвела взгляд от вальсирующих в солнечном свете пылинок и взглянула на пожилую женщину, с суровым видом месившую тесто. Волосы зачесаны назад, рот напряженно сжат, она старается удержать густую массу в руках.

– Я поражаюсь, как ловко ты работаешь, Мод, – осмелилась вставить Лотти.

Женщина фыркнула и небрежно кивнула.

– Я лишь исполняю свой долг христианки, Лотти. Пастор учит нас: «Вкладывай в работу душу», – и я стараюсь следовать добрым советам.

Она разделила сероватый ком теста на три части, придала им форму и поместила на противни, которые ждали своего часа здесь же, на столе.

– Они будут готовы к выпечке через час, – довольно сказала Мод. Поставив тесто поближе к плите, она укрыла противни чистым полотенцем.

Лотти наблюдала за всем происходящим с вялым интересом. Если им повезет, на этот раз хлеб будет вкуснее, чем в предыдущий. Что и говорить, Сисси была права: среди талантов миссис Клаусон таланта к выпеканию хлеба не наблюдалось.

Руки Лотти горели желанием месить тесто для хлеба, с любовью придавать ему форму, печь до золотистой корочки и подавать теплые воздушные ломтики на стол для всей семьи. В полузабытьи она протяжно вздохнула, и ее мысли продолжали свой сбивчивый бег.

– С вами все в порядке? – спросила Мод, поворачивая голову и хмурясь.

– Да, – поспешила ответить Лотти. – Просто мне жаль, что я не могу сама заботиться о своей семье, делать то, что сейчас приходится вам.

– Ничего, когда-нибудь и вы приметесь за это дело, – пробормотала Мод. – Видит Бог, женщине редко доводится поваляться в постели, разве когда собирается родить. Но что уж тогда за отдых, скорее – работа.

– Право же, в моем нынешнем положении так мало радости, – сказала Лотти, подумав, что это, наверное, самые правдивые ее слова за весь день. – Я привыкла быть на ногах и при деле. А лежать и смотреть на паутину по углам для меня большое испытание.

Мод взглянула на потолок, пробежала глазами по углам и пожала плечами.

– Никогда не искала себе приключений. Если уж она там, наверху, то пусть там и остается, – сказала Мод. – Я всегда считала, что если открыть весной дверь, то ветер унесет с собой все плохое. Я еще как-то справляюсь с тем, что лежит на полу. Но увольте лазить за тем, что висит над головой.

Лотти попыталась улыбнуться:

– Ну конечно, я не пыталась упрекнуть вас. Моя паутина прекрасно дождется дня, когда я снова атакую ее метлой.

– Вы обучаете детей здесь, дома? – спросила Мод, передвинув доску Томаса на край стола. Она наклонилась, вглядываясь в буквы, которые Томас забыл стереть.

– Да, я пыталась. Джон говорит, что отправит Томаса в школу на будущий год, и я собиралась дать ему какой-то начальный запас знаний.

– Слишком много книжных занятий вредно для молодежи, – с глубокомысленным видом промолвила Мод. – Это забивает их головы разными глупостями…

– Иногда, – осторожно начала Лотти, – как мне кажется, полезно изучать, что же происходит в мире, вы так не думаете?

– Нет, – последовал твердый и уверенный ответ. – Это только развращает их, делает наглыми и спесивыми. Они начинают считать себя слишком умными для того, чтобы помогать по хозяйству.

– Их мать хотела научить детей всему, к чему у них есть способности, – храбро возразила Лотти. – Я чувствую себя обязанной сделать все возможное, чтобы выполнить ее волю.

Мод, усаживаясь чистить картошку, взглянула на нее с сомнением.

– Сара Тиллмэн была слишком хрупкой для жизни в наших краях. Она родилась и выросла в городе. Эта жизнь доконала ее, знаете ли. Ей бы лучше остаться в Сент-Луисе.

– Она хотела быть со своим мужем, как мне кажется, – робко возразила Лотти. – Она была счастлива здесь, разве не так?

Мод скривилась.

– Что счастливым делать в нашем мире? – проворчала она. – Мы не для счастья на этой грешной земле. В Библии говорится, что мужчина будет пахать землю и бороться с сорняками и зарослями, а женщина в страданиях будет вынашивать детей. Для меня это звучит вполне понятно. – Расставив ноги, Мод яростно набросилась на картошку.

– Разве вы никогда не были счастливы, Мод? – с надеждой в голосе спросила Лотти. – Когда вы только поженились с мистером Клаусоном…

– Ха! – фыркнула Мод. – Не такая уж я дура была, когда выходила замуж. Нет, ничего я не ждала, – изрекла она, рассекая ножом воздух для пущего эффекта. – Моему Генри были нужны сыновья, чтобы помогали ему в поле, и мой святой долг был кормить их. Я исполняю его и по сей день, – заключила она.

– Кто же следит за детьми, пока вы здесь? – спросила Лотти с трепетом, вызванным таким стоическим отношением Мод к своему месту в этом мире.

– Моя старшая, Джози Мэй. Ей почти четырнадцать. Хорошая девочка, печет почти так же хорошо, как я. Она им скучать не даст.

– Кто-нибудь из них ходит в школу? – осторожно спросила Лотти.

Мод пожала плечами, бросив еще одну очищенную картофелину в кастрюлю на столе.

– Ходят, когда погода хорошая. И если работы в поле не так много. Генри не может отдать им лошадь, чтоб она возила их туда-сюда.

– Они могли бы приходить к нам, если бы захотели. Я имею в виду, когда не смогут добраться до школы, – робко предложила Лотти. – Я бы учила их вместе с Томасом.

– Вы беретесь? – Руки Мод застыли над кастрюлей. Она пристально посмотрела на молодую женщину. – Ну, может быть, мальчишки смогут выдержать немного арифметики, – уступила она, наконец. – Возможно, я притащу двоих в следующий раз.

Лотти просияла:

– Пожалуйста, приведите их, Мод. Я буду чувствовать, что делаю что-то, чтобы отплатить вам за вашу помощь.

– Как долго, по мнению доктора, вам придется еще пролежать?

– Ну, он не сказал ничего определенного, но я знаю, что он действительно доволен моими успехами, – ответила Лотти.

– Все еще не можете шевелить ногами?

Лотти покачала головой:

– Чуть-чуть могу. Но зато я прекрасно поворачиваюсь с одного бока на другой. Я даже чувствую покалывание – до самых кончиков пальцев на ногах, – сказала она бодро. – Это лучше, чем на прошлой неделе.

Лотти вспомнила, что на прошлой неделе она уже почти отчаялась… А потом, когда ночью Джон купал ее… Ее щеки покраснели, едва она вспомнила о том, что произошло прошлой ночью. Он действительно добился своего, призналась себе Лотти. Он подарил ей воспоминание…

– У вас жар? – спросила Мод, поглядывая на нее украдкой. – У вас все щеки красные.

Лотти проглотила подкативший к горлу комок.

– Нет! Конечно, нет. Вероятно, я находилась слишком близко к огню сегодня утром, – сказала она, еще больше краснея под пристальным взглядом Мод.

– Ну, я пойду, принесу немного моркови, – произнесла Мод, поднимаясь. – Оставить это свиньям? – спросила она, указывая на картофельные очистки.

– Да, Томас вынесет позже. – Лотти напряженно прислушивалась к звукам во дворе. – Что они там делают, Мод? Вроде бы Джон работает в загоне, но слишком близко к дому.

– Он таскал бревна из сарая все утро, – объяснила Мод. – Должно быть, строит что-то на дворе.

– Наверное, сооружает загон для своих лошадей. Боюсь, он пренебрегал ими, так как уделял мне слишком много времени, – проговорила Лотти с расстроенным видом. – А еще он вчера собирался на мельницу. Ему нужны помощники. Я хотела напомнить ему об этом, но забыла.

– Это не ваше дело, – сказала Мод грубовато.

– Ну, я спрошу его, когда он придет, – объявила Лотти.

Но и к тому времени, когда пища была готова и дети были накормлены, Джон все еще не пришел. Лотти нервничала, слыша, что звуки переместились в другой конец двора, как раз под стену, у которой она лежала.

Неожиданно в комнату ворвался Томас.

– Дядя Джон просил узнать, не могли бы вы отправить им три порции мяса? Они очень голодны, – выпалил он.

Мод пробормотала что-то в ответ и потянулась к тяжелым круглым мискам, стоявшим на полке.

– Сдается мне, что им бы лучше пообедать за столом.

Она ухватила миски, сунула себе в карман три ложки и сняла с плиты кастрюлю с тушеным мясом. Затем, ворча, направилась к двери.

– Посмотрите, что там происходит! – крикнула ей вдогонку Лотти.

Чем дольше она прислушивалась, ожидая возвращения женщины, тем любопытнее ей было, что же происходит во дворе. Но вместо Мод в комнату снова вошел Томас. Он сгреб в охапку пальто, висевшее на крючке у двери, и вылетел прежде, чем Лотти успела вымолвить хоть слово.

– Миссис Клаусон уходит домой, мисс Лотти. Она говорит, что дядя Джон может поставить хлеб в печь. – Его слова заглушил звук закрывающейся двери.

Лотти нервно теребила одеяло, что выдавало ее желание самой испечь хлеб, и бросала взгляды, полные сомнения, в направлении противней, ожидающих Джона.

«Ну, если он собирается печь, значит, скоро здесь появится, – сказала она себе. – Полагаю, мне следует набраться терпения и ждать».

Когда же он пришел, держа в одной руке пустые грязные миски, а в другой кастрюлю, она, запинаясь, прошептала:

– Я так рада видеть тебя, Джон. Я думала, ты так никогда и не придешь…

Он взглянул на нее с самодовольной улыбкой:

– Скучала по мне, а?

– Нет, – резко ответила она. – Я скучаю по тому времени, когда могла выходить из дома, когда хотела.

– О Лотти, – пробормртал Джон, внезапно смутившись.

Он погрузил грязную посуду в таз, стоявший в раковине, и поставил на плиту кастрюлю.

– Я забыл, дорогая, – произнес он извиняющимся тоном. – Сперва мне нужно помыть руки… Сейчас они как два куска льда.

Джон энергично потер свои руки, согревая их и одновременно счищая с них грязь. Потом зачерпнул ковш горячей воды из бака и понес его к раковине.

– Ты же не захочешь почувствовать эти холодные руки на своей попке? – Его губы скривились в усмешке.

Лотти стало не по себе.

– Джон, то, что нам приходится делать… это не очень хорошо, – выпалила она. – Разве так уж необходимо еще и обсуждать это?

Он залез под кровать, чтобы вытащить судно, которое принес доктор Холмс. Поднимаясь с пола, серьезно посмотрел на нее:

– То, что я делаю для тебя, не должно смущать нас, Лотти.

– Я знаю, – сказала она. – Но я ненавижу, когда ты…

– Прекрати сейчас же, – сказал он твердо, сбрасывая с нее одеяло.

Затем он снова укрыл ее и направился к двери. Заперев ее на засов, он вернулся обратно.

– Пройдет не слишком много времени, и все это окажется в прошлом.

Его слова звучали как обещание, и она ухватилась за них:

– Ты действительно так думаешь, Джон?

Он опустился на колени, держа ее руки в своих, и наклонился, чтобы нежно ее поцеловать.

– Я не думаю, я знаю, дорогая. Я знаю.

Он снова пошел к двери.

– Джон! – Ее возглас остановил его уже у порога. – Что происходит? Кто там с тобой?

– Только Отто Шрейдер и мистер Шарп, – ответил он с улыбкой.

– И что вы там делаете? – допытывалась Лотти.

Его улыбка была совершенно дьявольской, а блеск в глазах лишь усиливал эффект. Он произнес:

– Секрет, Лотти, секрет.

Глава 17

– А ты очень неплохо шьешь, – сказала Мэйбл Шарп, разгружая корзину с чистым бельем.

Возвышающаяся на кухонном столе аккуратная стопка свидетельствовала о суровых требованиях, предъявляемых этой женщиной к чистоте. Прокипяченное, отбеленное и тщательно отстиранное на стиральной доске белье оказалось, с точки зрения Лотти, чистым настолько, насколько вообще могло быть чистым белье.

– Спасибо, – улыбнулась Лотти, – мисс Эгги всегда говорила, что у меня верная рука в шитье.

– Ну, если ты когда-нибудь захочешь немного подработать, чтобы отложить на черный день, я буду, рада что-нибудь заказать тебе, – сказала Мэйбл.

– А я буду, рада заштопать ваши вещи, пока лежу здесь, – с готовностью предложила Лотти. – Хочу хоть чем-то занять руки.

Мэйбл оценивающе посмотрела на нее:

– Насколько я вижу, ты не задержишься здесь надолго, миссис. На этой неделе ты уже села… возможно, к Рождеству начнешь ходить.

– Ой, я так надеюсь, – оживилась Лотти. – Доктор считает, что со мной все будет в порядке.

– Ну, доктор Холмс попусту никогда ничего не говорит, но я бы тебе пока не советовала ехать в город, – отозвалась Мэйбл. – Скажи, куда положить эти вещи, и я уберу их. И еще я хотела приготовить тебе булочки с корицей, пока будет жариться цыпленок.

– Я так давно не ела жареного цыпленка! – обрадовалась Лотти.

Она села, опершись на подушки, и снова взглянула на стопку чистого белья.

– Вам кто-нибудь помогал, миссис Шарп? – спросила она.

Брови женщины поднялись в удивлении.

– Да что ты, девочка… Я стираю белье с незапамятных времен. Мистер Шарп хотел нанять кого-нибудь мне в помощь, когда только открыл в городе погребальную контору, но я сказала ему… – Миссис Шарп понизила голос и продолжила доверительно: – Я сказала: «Чарльз, ни одна другая женщина в городе не умеет так стирать, как я». – И она выразительно кивнула головой. – Знаешь, ведь я готовлю всю одежду для похорон. Потому что покойники должны выглядеть прилично, отправляясь в свой последний путь, а этого порой очень нелегко добиться!

– Я не знала этого, – пробормотала Лотти.

– Если бы ты видела, в каком состоянии была рубашка Джеймса Тиллмэна, когда Джон привез его к нам, ты бы поняла, что я имею в виду. Честное слово, мне пришлось отправиться в магазин к мистеру Слокуму и купить новую. С той, что была на нем, просто ничего нельзя было поделать.

Лотти поджала губы.

– Джон сделал все что мог и привез другую рубашку, но она не…

– Его костюм, насколько я помню, был в хорошем состоянии, но он давно его не надевал, – перебила миссис Шарп. – Сара умерла, и дети были предоставлены сами себе. Неудивительно, что у них не оказалось приличных вещей.

Лотти резко вскинула голову:

– Сейчас у них с этим все в порядке. И будет в порядке, насколько это зависит от меня.

Мэйбл утвердительно кивнула:

– Я знаю. Я видела ваше белье, когда стирала его. На нем была только свежая грязь…

Миссис Шарп, держа в руках стопку аккуратно сложенного белья, подошла к кровати. Она низко наклонилась, чтобы положить на место вещи Джона. Рядом она положила старую, поношенную ночную рубашку Лотти.

– Тебе нужна новая ночная рубашка, – сказала Мэйбл, выпрямляясь с приглушенным кряхтеньем и держась рукой за поясницу, – эта скоро просто разлезется на кусочки.

– Знаю… Я куплю муслина и сошью новую, как только встану на ноги.

Мэйбл искоса посмотрела на нее. Ее брови удивленно поднялись.

– А разве Джон не может купить тебе ткань? Ведь он каждую неделю бывает в городе.

Лотти отрицательно покачала головой и почувствовала, как при этом вспыхнули ее щеки. Мэйбл нахмурилась:

– Я никогда не считала Джона скрягой. Дела с лошадьми у него идут хорошо, и я уверена, что он купит тебе все, в чем ты нуждаешься.

«Что же я наделала?» – с грустью подумала Лотти.

– Я вовсе не хотела сказать, что Джон скупец, – объяснила она, нервно сжимая и разжимая кулаки. – Я просто пытаюсь сама отвечать за себя. И если могу зарабатывать деньги, тогда чувствую себя вправе их тратить.

– Одно, несомненно, – уверенно сказала Мэйбл, – тебе нужно намного больше, чем ночная сорочка, девочка. Тебе нужен хороший буфет и немного мебели. Я уже не говорю о доме побольше. Здесь ведь яблоку негде упасть.

– О нет, – быстро возразила Лотти. – Нам тут нравится! Мне действительно ничего не нужно, миссис Шарп. Только одно – встать на ноги, чтобы быть в состоянии заботиться о своей семье, и… это все, что мне сейчас нужно!

Голова Мэйбл склонилась набок, когда она услышала какой-то посторонний звук. Она поспешила к окну и посмотрела на улицу.

– Похоже, что сюда едет в коляске Мод Клаусон со своими тремя сыновьями.

Обрадованная возможностью уйти от скользкой темы, Лотти радостно улыбнулась:

– Думаю, они приехали на уроки. Я предлагала ей учить их вместе с Томасом.

Мэйбл покачала головой.

– Боюсь, что ты откусила кусок, который тебе не прожевать, миссис, – нахмурилась она. – А вдруг эти мальчишки – бездельники?!

Улыбка Лотти сделалась шире.

– Но я хорошо управляюсь с бездельниками, миссис Шарп, – сказала она с гордостью. – Я долгие годы обучала группу маленьких девочек.

Дом наполнился кипучей деятельностью. Лотти сидела у огня, и четыре мальчика, расположившихся рядом, изо всех сил старались произвести на нее хорошее впечатление. За недолгие месяцы, проведенные в школе, дети Клаусонов приобрели кое-какие знания, и Лотти побаивалась, что Томас будет сильно отставать от них. Но вскоре она поняла, что отец мальчика, сам того не ведая, дал ему практические знания по арифметике, и теперь Томас даже превосходил своих сверстников.

– Я не всегда могу считать… в числах, – объяснил он, – но я представляю себе, как считать предметы. Например, когда папе требовалось зерно, он рассказывал мне, сколько надо початков кукурузы для свиней или сколько зерна надо почистить для цыплят, и я мог посчитать. – Он показал Лотти четыре пальца: – Смотрите, мисс Лотти, я знаю, что это четыре, но я не знаю, как пишется такая цифра.

Ее глаза встретились с глазами Джона, который только что вошел в комнату. Он улыбнулся и прислонился к стене. Его щеки разрумянились от бодрящего воздуха, а плечи вздымались под теплой курткой. Одна его рука сдернула с головы шапку и небрежно бросила ее на полку у вешалки, другая машинально приглаживала волосы.

– Привет, учительница, – сказал Джон, расстегивая куртку. – Добрый день, дамы. – Он кивнул двум женщинам, хлопотавшим у плиты.

Мэйбл пекла булочки с корицей и уже собиралась вынимать их из духовки. Открыв дверцу, она наклонилась, чтобы достать противень.

– Надеюсь, ты положила в них не очень много корицы, – строго сказала Мод. – Я не люблю, когда корицы слишком много, – добавила она, увидев булочки.

– На мои булочки еще никто не жаловался, – заявила Мэйбл, устанавливая противень на плите. – И эти будут в самый раз.

– Пахнут они прекрасно, – заметил Джон, скосив глаза на жену. – Держу пари, что они почти такие же вкусные, как у Лотти.

Та взглянула на него, ошеломленная его бестактностью.

– Я уверена, что мои совсем не такие вкусные, – быстро возразила она, – эти выглядят так аппетитно!

– Мы закончили, мисс Лотти? – спросил Томас, ерзая. – У меня уже задница болит от сидения.

– Томас! – Лотти задохнулась от негодования.

Мальчик посмотрел на нее с недоумением.

– Томас, здесь же присутствуют леди! Ты не должен употреблять такие слова.

– Какие слова, мисс Лотти? – изумился Томас. – Я всего лишь сказал, что отсидел задницу. И ведь это правда!

Лотти вся вспыхнула и поманила его рукой. Мальчик неохотно поднялся, чувствуя, что взгляды всех присутствующих обращены на него. Джон широко улыбался – его рассмешила досада Лотти. Женщины, стоявшие у плиты, с любопытством наблюдали за происходящим. Поведение мальчика их, конечно, позабавило, но, с другой стороны, они понимали, что Лотти пытается научить ребенка хорошим манерам.

Когда он приблизился, она отослала детей Мод туда, где хлопотала их мать. Томас пристроился на краешке узкой кровати, и Лотти пригладила его волосы и нежно потрепала по щеке.

Ее голос был тихим и предназначался только для его ушей.

– Задница, как ты ее называешь, – это часть тела, о которой не принято говорить в обществе, Томас, – проговорила она. – Так уж повелось, что части тела, которые обычно прикрываются одеждой, не упоминаются на людях. Воспитание позволяет нам говорить о руках, а другие части тела могут упоминаться только в кругу семьи. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Мальчик неуверенно кивнул:

– Наверное, да, мэм. Вы хотите сказать, что я могу говорить о том, что у меня болит задница, когда здесь никого нет, кроме дяди Джона, Сисси и вас?

– Думаю, ты понял достаточно. И дядя Джон расскажет тебе больше когда-нибудь потом, – сказала Лотти.

Джон стоял за спиной мальчика и наблюдал за этой сценой с озорной усмешкой. Лотти строго посмотрела на него, беспокоясь, как бы Томас не счел улыбку Джона поощрительной.

– Твоей жене уже достаточно беспокойства на сегодня, Джон, – решительно сказала Мэйбл. – Думаю, нам пора отправляться домой. Мистер Шарп любит, чтобы обед был на столе ровно в пять часов.

Она направилась к своему плащу, висевшему у двери, и привычным движением накинула его на плечи.

– Я скажу ему, что вы уже готовы, мэм, – предложил Джон.

– Ты купил… – начала было Мэйбл, но не договорила и бросила быстрый взгляд на Лотти.

– Сарай выглядит отлично, – поспешно проговорил Джон, энергично кивая головой. – Что вы думаете о Лотти? Сидеть здесь в одиночестве ужасно тоскливо. Но ей ведь получше, правда?

– Я сказала ей, что она начнет ходить к Рождеству. Возможно, она сможет присутствовать на свадьбе, верно?

– Мы надеемся, что она там будет, – кивнул Джон, открывая перед Мэйбл дверь.

– Поправляйся, Лотти! – сказала Мэйбл, на прощание, помахав рукой. – Я приеду в следующий вторник. Пришли белье, которое надо постирать, с Женевьевой в субботу. Я постираю его в понедельник вместе со своим.

Лотти устало кивнула, ее уже утомили разговоры и суета вокруг. Проводив гостей, Джон вернулся.

– Я очень ценю помощь, которую нам оказывают, но этот дом слишком мал для того, чтобы в нем так долго находилось столько народу, – сказал он.

Лотти молча смотрела, как он присаживается на краешек ее кровати. Она коснулась его волос и улыбнулась, подумав о том, что Томас по какой-то причуде природы унаследовал непокорную прядь дядиных волос. Лотти почувствовала к Джону прилив нежности – сродни той, что испытывала к детям. «Он и мальчик, и мужчина одновременно, и я люблю их обоих», – подумала она. Это открытие на мгновение оглушило ее. Погрузив пальцы в золотой шелк его волос, она закрыла глаза, наслаждаясь своим открытием.

Джон же любовался женщиной, ласкающей его своими нежными пальцами. Ее ласки наполнили его восторгом. Джон не смог удержаться и наклонился ближе, чтобы в полной мере насладиться лаской Лотти. Затем опустился на колени, пристроившись у ее кровати так, чтобы его лицо было рядом с ней, и с наслаждением вдыхал аромат, сладость которого была присуща только Лотти.

Завитки волос, выбившиеся из-под ленты, щекотали его ноздри. Джон дунул на них, и это движение воздуха заставило затрепетать нежную кожу Лотти. Она задрожала, и он с внезапным восторгом ощутил всю прелесть женщины, на которой был женат. Тонкий аромат французского мыла, смешанный с ее собственным запахом, специально служил для того, чтобы соблазнять его, вознося к вершинам блаженства. Джон припал губами к ее нежной коже.

– Ты всегда так вкусно пахнешь, любимая, – пробормотал он, проводя влажными губами по ее шее.

Она склонила голову набок, наслаждаясь его теплом, утоляя жажду, возникшую за часы их разлуки в этот долгий день.

– Я так редко тебя видела в последнее время. – Она кокетливо надула губки и прикрыла глаза, смакуя драгоценные мгновения уединения.

– Я был занят, – пробормотал он. Голова Джона покоилась на ее плече, его разморила ее нежность. – Ты такая приятная… – сказал он.

Ее пальцы снова погрузились в густые заросли его волос. Она чуть отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я слышала, ты работаешь молотком и пилой целыми днями, Джон, – осторожно проговорила Лотти. – Когда ты собираешься рассказать мне, чем ты там занимаешься?

Повернув голову, Джон схватил зубами пуговицу на ее платье и начал трепать ее.

– А что ты мне дашь, если я раскрою свой секрет? – спросил он, поддразнивая ее.

Она взяла его за плечи и притянула к себе. Ее лицо уткнулось в шапку его волос.

– Все что захочешь, Джон, – прошептала она, – но вовсе не потому, что я хочу узнать твой секрет.

Он приподнялся, опершись на выпрямленные руки, и нахмурился в притворном негодовании:

– Я там работаю как проклятый уже столько дней, а теперь ты мне говоришь, что не хочешь знать, зачем?

Он потерся кончиком носа о ее нос, так, что лбы их соприкоснулись. Его слова, предназначенные только ей, были произнесены голосом, полным любви:

– Я возьму все, что ты мне предложишь… как только поправишься.

– Думаю, я уже достаточно здорова, если… – Она осеклась.

Он покачал головой:

– Нет, не искушай меня, дорогая. Я еще некоторое время побуду один в той кровати.

– Когда мы узнаем, что уже можно? – прошептала она.

Он закрыл глаза, зная, что она может покраснеть, смутиться от своей смелости.

– Доктор мне скажет, Лотти.

– Тогда у меня сейчас нет ничего взамен, правда? – Она прошептала эти слова, словно уговаривая его.

Джон любовался порозовевшими щеками и нежными губами, которые так искушали его.

– Будь осторожна, моя девочка, – предостерег он. – Есть вещи, которым тебя еще надо научить, и я могу приступить к этому хоть сегодня.

Ее улыбка была сияющей.

– Правда? – спросила она.

Как и было обещано, булочки с корицей оказались восхитительными; жареный цыпленок, ждавший на плите, хрустящим и еще теплым, как и зеленые бобы с луком и ветчиной.

С миской в руках Лотти смотрела на троицу, сидевшую за столом в другом конце комнаты.

– Может, вы сядете с ужином поближе ко мне? – проговорила она, задумчиво глядя на Джона.

– Ты так хочешь? – спросил он.

Она кивнула и сделала движение рукой, обозначая пространство вокруг кровати.

– Мы могли бы представить, что у нас пикник.

– Можно, дядя Джон? – вмешалась Сисси.

– Но какой же пикник в доме? – с сомнением в голосе спросил Томас.

– Все очень просто, – улыбнулась Лотти. – Нужно расстелить на полу одеяло и представить себе, что ты под деревом.

– У меня не очень хорошо с фантазией, – пробормотал Томас. Он вопросительно взглянул на дядю.

– Вот и настало самое время начать ее развивать, – сказал Джон, принимая игру, предложенную Лотти.

С миской в руках он встал из-за стола и сдернул одеяло с кровати. И тотчас же рядом с ним оказалась Сисси, горевшая желанием чем-нибудь помочь.

– Всем нам здесь найдется место! – пропела малышка, расправляя одеяло на полу. Она подбежала к столу за своей миской, а затем, вернувшись, уселась напротив Лотти.

Глаза Сисси светились, когда она обозревала свою семью. Взглянув на Джона, она сказала:

– Знаешь, дядя, на пикнике цыпленок намного вкуснее.

Томас, ухмыльнувшись, включился в игру:

– Кыш! Мухи! – закричал он, отгоняя воображаемых насекомых от своей тарелки. – Неужели это та самая старая вредная клуша, которая меня как-то клюнула, – пробормотал он, отрывая кусочек куриного мяса.

– Боюсь, она слишком жесткая, – со смехом сказала Лотти. – Наверное, это последний из весенних петушков, правда, Джон?

Он кивнул, и на его лице появилась улыбка – белозубая, ослепительная.

– Ты бы видела, как Мэйбл гонялась за ним по всему курятнику. Я думаю, он знал, что его ждет.

– Ну, он, несомненно, превосходен на ужин, – кивнул Томас, облизывая пальцы и глядя на обглоданные кости в своей миске.

Сисси посмотрела через плечо на Лотти.

– Мы сегодня расскажем вам наш секрет, мисс Лотти, – с гордостью заявила она. – Я много дней хранила его, и дядя Джон сказал, что мы можем все рассказать сегодня.

Лотти вопросительно посмотрела на Джона:

– Это тот самый секрет, который я выторговывала некоторое время назад? Если бы я знала, что он будет бесплатным, я бы не предлагала так много.

Ее глаза засверкали при воспоминании о драгоценных мгновениях, пережитых ею с Джоном. Тот вознаградил ее понимающим взглядом. Затем пожал плечами и с ухмылкой сказал:

– Я просто хотел узнать, что я могу получить.

Томас переводил глаза с Лотти на дядю. Он больше не мог скрывать секрет.

– Кто ей все расскажет, а, дядя Джон? – спросил мальчик.

Джон пожал плечами:

– Думаю, это можешь сделать ты. – В его глазах вспыхнули искорки веселья, когда он заметил, что Лотти сгорает от нетерпения.

– Ну же, рассказывайте, – не выдержала, наконец, она.

– Дядя Джон строит новую комнату, – сказал Томас. – И я ему в этом помогаю, – с гордостью добавил он.

– Я тоже, – похвасталась Сисси. – Я держала гвозди и сидела на краю доски, когда он отпиливал ее.

– Комнату? – прошептала Лотти с благоговением. Ее глаза уставились в стену, за которой в течение последних трех дней кипела такая бурная деятельность.

– Мистер Шарп и Отто Шрейдер помогают мне, – сказал Джон. – Нам ведь нужно побольше места, дети растут так быстро…

Сисси встала на цыпочки, чтобы казаться повыше.

– Смотрите, мисс Лотти, я выросла, – заявила она.

– Ты не выше, чемнеделю назад, – возразил Томас, взглянув на сестру.

– Нет, выше! – упорствовала девочка. Она, подбоченившись, топнула ножкой.

– Ты очень скоро будешь совсем большая, – поспешила вмешаться Лотти.

– Но возможно, мы не увидим новую комнату, – пробормотал Томас, и его лицо внезапно погрустнело. – Помните? Они ведь скоро вернутся.

Лотти тяжело вздохнула. Все они старательно избегали этой темы.

– Но пока ведь они не приехали, Томас, – сказала она, наконец. – Пока ваши дедушка с бабушкой не показались в дверях, мы – одна семья. Так что не стоит думать о неприятном.

– Я никуда не поеду, – отважно заявил Томас.

Нижняя губа Сисси задрожала, глаза наполнились слезами. Девочка повернулась к Лотти – и вдруг бросилась ей на грудь.

– Мы еще не знаем, что будет, Томас, – сказал Джон, остерегавшийся давать какие-либо обещания. – Я разговаривал с адвокатом в городе. Надо немного подождать.

Он взял миску Сисси и, поднявшись, понес ее вместе со своей миской к раковине.

– А сегодня нам нужно еще поработать, сынок.

Томас быстро вскочил на ноги. Его лицо говорило о готовности взяться за дело.

– Я схожу за инструментами, – предложил он.

– Нет, пошли вместе, – сказал Джон, отвечая загадочной улыбкой на изумленный взгляд Лотти.

– Вы куда? – жалобно спросила она.

– Увидишь, – ответил он.

И двое ухмыляющихся мужчин, схватив свои куртки, исчезли за дверью.

В течение часа в стене образовался проем, освещенный стоявшей на полу лампой. Вскоре работа закипела еще быстрее. Наконец Джон просунул голову в отверстие, образовавшееся после того, как он вытащил бревна. Томас громко ликовал. Лотти издавала радостные возгласы, Сисси вторила ей.

Тем временем Джон обшивал новую комнату длинными прямыми досками. Его движения были ловкими и уверенными, когда он отмерял и отпиливал подходящие куски. Точными ударами молотка он прибивал доски. Затем с горделивым видом поднял с пола дверь в новую комнату и установил ее в проеме.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросил он, поглядывая на Лотти. – Тебе нравится?

– Замечательно! – воскликнула она, приподнимаясь в кровати. Ей так хотелось хоть как-нибудь поучаствовать в происходящем.

– Я купил для нее петли, – пояснил Джон.

Держа дверь с двух сторон, они с Томасом поставили ее на место. Джон порылся в кармане в поисках карандаша. Наметанным глазом он наметил места, где собирался прибить петли.

– Готово, – сказал он, переводя дыхание.

Орудуя стамеской и молотком, Джон быстро проделал всю необходимую работу и вскоре с помощью Томаса повесил дверь на петли.

– Мы это как-нибудь отпразднуем? – спросила Лотти. – По-моему, событие того стоит.

– У нас еще остались булочки с корицей, – с надеждой в голосе сказала Сисси. – Можно устроить еще один пикник!

– Нет, я думаю, что на сегодня празднество закончилось, – сказал дядя, посмотрев на радостное личико девочки. – Завтра будет другой день. Нам еще многое предстоит сделать, и ты сможешь помочь. А булочки оставим на завтрак.

Сисси с сожалением, хотя и безропотно, подчинилась.

– Здорово получилось, правда, мисс Лотти? – спросила девочка.

– Да… – Глаза Лотти на мгновение затуманились, когда она смотрела на ребенка. Она пыталась не думать о предстоящих событиях, но мысль о грозящем исчезновении детей из ее жизни неотступно преследовала ее. Если они уедут… Нет, об этом невозможно было думать. Они занимали в жизни Джона огромное место, и если бы ему пришлось снова отдать их под опеку дедушки и бабушки, это разбило бы его сердце.

Лотти обняла Сисси и прижалась щекой к ее золотым волосикам.

– Пора спать, милая, – прошептала она, прижимая малышку к груди.

Сисси тяжко вздохнула, и этот исполненный драматизма вздох развеселил Лотти.

– А теперь беги, – сказала она, одернув юбку девочки.

Сисси уверенно вскарабкалась по ступенькам лестницы и мгновенно оказалась на чердаке, у своей кровати на колесиках. Затем быстро разделась.

– Я готова, мисс Лотти, – крикнула она, перегнувшись через перила.

– Держу пари, что ты не умылась, – тихо пробормотал Томас, входя в комнату; Джон в это время шлифовал неровности на досках двери.

Сисси состроила брату рожицу и сказала:

– Я как раз собиралась.

Она повернулась, чтобы проделать путь обратно вниз по лестнице. Ее ночная рубашка задиралась при беге, обнажая маленькие крепкие ножки.

– А еще мне нужно помолиться, – радостно сообщила она, пытаясь отсрочить отход ко сну.

– А ты уверена, что тебе не надо принять ванну? – спросил Томас. Его губы подергивались от едва сдерживаемого смеха.

– Ну… – пробормотала Сисси, оценивая ситуацию.

– Да я пошутил, – ухмыльнулся Томас.

– А я знаю, – засмеялась его сестра.

Джон смотрел на них, не отрываясь от работы, которую он, впрочем, уже практически закончил. Переглянувшись с Лотти, он пожал плечами и улыбнулся. Затем, покачав напоследок дверь, удовлетворенно кивнул и объявил, что работа окончена.

– Я запру ее и возьму лампу, – сказал он Лотти, собрав инструменты. – Думаю, оставлю там кое-что до завтра.

– А много еще надо сделать? – спросила она, пытаясь разглядеть, что находится за спиной у Джона.

– Пол еще не закончен, – сказал он. – И надо еще сделать вешалки для твоей одежды.

– Моей одежды? – спросила она, не веря своим ушам.

– Это наша новая спальня, Лотти, – объяснил он. – А ты думала, что там будет?

Ее глаза вспыхнули восторгом. У нее будет собственная комната, где она сможет наводить порядок! Возможно, ей удастся, наконец, распаковать свои коробки. Может быть, Джон даже сколотит небольшую полочку для ее книг!

– Я вообще ничего не думала, Джон, – ответила Лотти. – Я просто очень рада, что у нас станет просторнее. Если мы уберем отсюда кровать, здесь найдется место даже для дивана. Как ты думаешь, ты бы мог сколотить его? – с надеждой в голосе спросила она. – А я смогла бы сшить для него подушки. Я видела огромный мешок перьев на чердаке…

Он промолчал, и ей показалось в темноте, что выражение его лица изменилось.

– Джон? – нерешительно позвала она.

– Джеймс купил их у Клэри Хиггинс для Сары, чтобы она сделала из них подушки, – сказал он. – Я был тогда вместе с ним.

Сара… Снова в комнате почувствовалось присутствие этой женщины, заставив детей прекратить свои дурачества и развеяв праздничное настроение этого вечера. Лотти не сразу смогла подавить в себе чувство обиды, отравившее ее счастье. «Неужели я всегда буду бояться памяти о ней? – подумала она с грустью. – Неужели она была так совершенна, что только звука ее имени достаточно, чтобы заставить Джона выглядеть таким одиноким и потерянным?»

– Ну ладно, это несущественно, – отрывисто проговорила она, задыхаясь от этих мыслей. – Поговорим об этом в другой раз.

Но настроение уже было испорчено. Дети молча отправились на чердак, в свои кровати.

Лотти терпеливо ждала, когда Джон умоется и принесет для нее таз с водой. В его движениях чувствовалось напряжение, когда он подавал ей полотенце и кусок мягкой фланели для мытья. Под ее кроватью стояла фарфоровая чашка с мылом, и Лотти осторожно потянулась к ней.

Взгляд Джона был мрачен. Отвернувшись от нее, он, ссутулившись, направился к двери.

– Пойду, проверю, как там животные, Лотти, – бросил он на ходу. – Тебе помочь с одеждой?

– Нет, иди, все хорошо, – заверила она.

Он еще раз кивнул ей и медленно застегнул куртку.

– Я ненадолго, – были его последние слова перед тем, как он исчез в темноте ночи.

Глава 18

– Не отпускай меня. – Эти слова заставили Джона отчаянно сжать ее в тисках своих объятий.

Джон поставил Лотти перед собой. Одной рукой он нежно обнял ее за талию, а другой крепко ухватил за плечо. Лотти почувствовала шероховатость его мозолистой ладони.

– Лотти, ты же знаешь, я не дам тебе упасть.

Она кивнула, стараясь удержаться на ногах.

– Я думала, что просто встану и пойду, – грустно сказала она, – но так не получается.

Джон с трудом сдержал смех.

– Ты еще даже и не попробовала толком, а уже плачешь.

– Я не плачу, – ответила она решительно и вздернула подбородок – жест, к которому он так привык.

– Вот теперь я узнаю свою девочку, – прошептал Джон, довольный ее реакцией. – Постарайся найти положение равновесия, а потом мы попробуем шагнуть.

– У меня пальцы на ногах онемели. Я их не чувствую, – пожаловалась она и посмотрела на свои босые ступни.

– Может, сначала наденем туфли? – пробормотал он. – Они помогут тебе удерживать равновесие.

– Нет. – Она решительно покачала головой. – Большую часть жизни я проходила босиком. Я смогу это сделать.

Глубоко вздохнув, Лотти пошевелила левой ногой. Нога заскользила по гладкому деревянному полу. Затем, поменяв точку опоры, она проделала то же самое правой ногой.

– Неплохо, – заметил Джон, бережно поддерживая ее. – А теперь попробуй не шаркать. Поднимай ноги, Лотти.

– Я не шаркаю, – проворчала она и очень осторожно подняла левую ногу. Затем твердо поставила ее на пол.

– Очень хорошо, – похвалил ее Джон. – Теперь давай другой ногой.

Он держал ее за руку и наблюдал, как поднимается и опускается ее маленькая стопа и как она поджимает пальчики, чтобы лучше упереться в пол.

– Попробуешь сама постоять? – как бы, между прочим, спросил Джон, и его сердце неровно застучало. Он убрал руку с талии Лотти, но был готов тотчас же прийти на помощь, если потребуется.

Она стояла на ногах. Джон вот уже больше месяца заботливо массировал их. Его руки знали каждый мускул, каждый дюйм кожи этих ног. Ее ступни помнили ласку его сильных пальцев; колени и лодыжки помнили, как эти пальцы массировали их, чтобы они не утратили гибкость. Но при всем своем желании он был не в силах сделать так, чтобы ноги смогли удержать ее. Он мог сам держать ее и оказывать моральную поддержку при каждой попытке сделать несколько шагов. Собрав все свои душевные силы, он тихо произнес слова молитвы. Он и раньше повторял их бесчисленное количество раз.

– Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы она пошла! – донесся до нее неразборчивый шепот.

Она колебалась всего секунду, затем, собравшись, решительно шагнула. У Джона по щекам потекли слезы.

Три раза она шагнула вперед, три раза ее правая нога поднималась, чтобы встать рядом с левой. Она так крепко сжала руку Джона, что у нее побелели кончики пальцев. Она двигалась медленно, но ни разу не остановилась, пока не оказалась перед ровной поверхностью кухонного стола. Она еще немного подалась вперед и облокотилась о стол. Горящими глазами Лотти посмотрела на Джона.

– Я прошла через всю комнату! – с гордостью сказала она.

Не желая ее разочаровывать, Джон не стал говорить, что расстояние вовсе не так велико. Одного взгляда на ее бледное лицо было достаточно для тревоги. Он вытащил стул из-за стола и осторожно опустил ее на сиденье, затем встал перед ней на колени и улыбнулся радостно и облегченно.

– Я знал, что ты сможешь это сделать. – Он вздохнул, взял ее руки в свои и нежно сжал их.

Лотти наклонилась и прижалась лбом к его лбу, закрыв глаза.

– Ты молился, – тихо сказала она. – Джон, я не знала, что ты молишься.

– Дорогая, ты многого обо мне не знаешь, – заметил он.

Лотти кивнула. Их тела соприкоснулись.

– Иногда, Джон, мне кажется, что я вообще тебя не знаю. А иногда чувствую, что могу заглянуть к тебе в сердце.

Пауза затянулась. Лотти показалось, что Джон ее неправильно понял и обиделся, но его мягкий голос развеял ее страхи.

– Это когда, Лотти? Ты заглядываешь ко мне в сердце – это когда ты знаешь, что я чувствую?

Лотти обвила рукой его шею, откинула на сторону его волосы, чтобы они не мешали ласкам. Она гладила его шею, касалась пальцами затылка, спины, безумно наслаждаясь прикосновениями к горячей коже. И дарила ему блаженство, погружаясь в тепло его тела.

– Я видела, как ты заботишься о детях, Джон, – сказала она, наконец. – Я видела твое лицо, когда ты прикасался к ним, когда ты дарил им свое внимание.

Джон пододвинулся ближе. Она подняла голову, позволяя ему припасть к своей груди. Теперь она ласкала его обеими руками, залезая пальчиками за ворот рубашки, чтобы прикоснуться к нему и ощутить жар его тела.

– Я наблюдала за тобой, когда ты купал меня… когда растирал мои ступни и колени и заботился обо мне… по-другому… – Она запнулась, не зная, как закончить фразу.

И без того тихое ее бормотание приглушилось мягкой муслиновой рубашкой. Она покраснела, вспомнив, что было две недели назад поздно ночью.

– Как ты только обо мне не заботился, Джон, – сказала она, изо всех сил пытаясь обойти скользкую тему. Ей показалось, что он посмеивается. – Я чувствую себя такой счастливой!

Она обняла его голову и щекой прикоснулась к завиткам его золотистых волос.

– Мне так повезло, Лотти, – сказал Джон.

Он примостился между ее бедрами и натянул рубашку ей на икры. Взглянув на нее, он заметил, что щеки ее порозовели.

– Ну, как? У тебя достаточно сил для обратного путешествия? – спросил Джон, довольный тем, что она не переутомилась. Он считал, что ей не следует перенапрягать еще не окрепшие мышцы.

Лотти быстро кивнула в знак согласия, и Джон поднялся и поставил ее на ноги. Он бережно взял ее на руки и, несмотря на тихие протесты, донес до кровати, которую она покинула всего несколько минут назад.

– Можно, я буду сегодня спать на большой кровати? – спросила она.

Его глаза ответили прежде, чем он заговорил.

– Нет, пока нет. – Джон с сожалением покачал головой. – Доктор Холмс сказал, что потребуется еще несколько дней – твоей спине нужна поддержка.

Лотти тихонько застонала и вытянулась во весь рост на узкой жесткой кровати.

– Тогда хотя бы посиди со мной немного, – жалобно попросила Лотти, надувая губы. – Расскажи мне о лошадях, – попросила она, поворачиваясь на бок, лицом к камину. – Знаешь, как здорово чувствовать, что можно повернуться, когда захочешь.

– Это было трудно, да, Лотти? – спросил он, усевшись на пол рядом с кроватью.

Ей вспомнились последние две недели, вспомнилось, как постепенно возвращалась чувствительность к ее ногам, как Джон часами терпеливо делал ей массаж и как соседи ежедневно навещали ее.

– Моя болезнь меня многому научила, – призналась она, протягивая руку к подбородку Джона, оплетая его своими маленькими пальчиками.

– Чему, например?

– Ну… например, как заставить людей что-то для себя сделать. – Она наморщила носик. – Ты же знаешь, это всегда было для меня самым трудным.

– Рад, что ты научилась этому, – сказал он, чуть нахмурившись.

– Но раньше, помнишь, я делала кучу вещей за себя и за других людей тоже, – продолжала она. – Так вот, я старалась для себя. Потому что уже очень давно поняла, что если не работать и не делать необходимые вещи, то многое просто не будет сделано. – Она задумчиво смотрела на огонь. – Я не люблю зависеть от других людей…

– Даже от меня?

Она покачала головой:

– Даже от тебя, как ни тяжело мне это признать. Но я знаю, что должна когда-нибудь подняться с этой кровати и снова научиться ходить. – Эти слова она повторяла уже две недели, повторяла как заклинание. – Я это сделаю для тебя, мой милый Джон. Я делаю все, чтобы быть тебе хорошей женой, даже если я и не очень-то соответствую твоему идеалу.

Он постарался тщательно подобрать слова:

– Но почему ты решила, что не соответствуешь моему идеалу?

Она грустно улыбнулась и закрыла глаза. По щекам ее потекли слезы.

– Ты бы не меня выбрал, – прошептала она. – Я совсем не похожа на Сару.

Наступило молчание. Лотти часто заморгала, стараясь ровно дышать, чтобы не было заметно, как ей страшно. Она попыталась посмотреть ему в глаза. Он сердится? Может, ему не нравится, что она себя пожалела? Он нахмурился и покачал головой.

– Сара ушла, Лотти. Она никогда не была моей.

– Но ведь ты хотел бы иметь жену вроде нее. Женщину, которая разбирается в хорошей посуде и льняных салфетках. Красивую… – Она запнулась на последнем слове.

– Ты красивая, Лотти, – прошептал он, всем сердцем веря в искренность своих слов.

При свете неяркого пламени она источала неземную красоту. Глаза ее светились любовью и нежностью… Совершенно необычные – то зеленые, то голубые, – удивительные глаза. Ее маленький упрямый подбородок и прямой короткий носик, рот, чуть приоткрытый в ожидании его слов… Этот ротик дарил ему столько удовольствия своей нежной улыбкой, словами любви, порой слетавшими с горячих губ, долгими страстными поцелуями в ночные часы…

Его глаза ласкали ее, его пальцы гладили солнечное золото ее волос, которые густыми волнами спадали вдоль спины. Джон собрал их рукой и перебросил через ее плечо.

– Ты мое счастье, любимая, – проговорил он торжественно.

– Но я никогда не стану такой, как Сара, – посетовала Лотти.

Ее глаза потемнели от мыслей о женщине, которая жила до нее в этом доме. Он вытер слезы с ее щек.

– Я не хочу, чтобы ты была похожа на Сару, – сказал он с жесткой уверенностью.

– Помнишь, когда мы устроили пикник…

– И что? – спросил Джон, хотя хорошо помнил, как мучительно он тосковал той ночью.

– Одно упоминание ее имени расстраивает тебя. Ты, наверное, очень по ней скучаешь и хочешь…

Он заставил ее замолчать, прижав пальцы к ее губам, и отрицательно покачал головой.

– Нет… ты не права, Лотта, – мягко возразил он. – Я вспоминал один день, когда мы с Джеймсом ездили к Джошуа Хиггинсу, чтобы взглянуть на его лошадей.

Он убрал пальцы с ее губ, взял за руку. Лотти охватила дрожь, она ждала продолжения.

– Лошадей? – переспросила она.

Он задумчиво улыбнулся:

– Да. У него был отличный жеребец. Я договорился, что приведу туда двух своих кобыл, чтобы он покрыл их. Потом Клэри сказала Джеймсу, что продает гусиный пух.

Он тряхнул головой и улыбнулся, вспоминая тот день.

– Мы были все в перьях после того, как закинули мешок на лошадь и привязали его к седлу.

– А перья прилипают намертво, – сказала Лотти, улыбаясь ему в ответ.

– Да. Сара проклинала потом все на свете, очищая нашу одежду. Весь этот пух забился нам в карманы и пристал ко всему, к чему только можно. В довершение всего она сказала Джеймсу, что не собирается делать новые подушки. Так что ему пришлось тащить мешок на чердак.

Глаза Джона по-прежнему были грустны. Это кольнуло чувствительное сердце Лотти. Она высвободила свою руку и провела ладонью по его небритой щеке.

– Я думала… я думала, что ты из-за Сары не хочешь, чтобы я трогала эти перья, – запинаясь, проговорила она.

Джон, наклонившись, уткнулся лицом в ее ладонь.

– Нет. – Он медленно покачал головой. – Я вспомнил, как мы с братом в последний раз были по-настоящему счастливы.

Его глаза снова затуманились.

– Этот день нельзя было не запомнить, – сказал он с дрожащей улыбкой. – Светило солнце, и было довольно тепло. Племенной жеребец фыркал, мотал головой и рыл копытом землю. Нам казалось, что он специально для нас устроил такое представление. Джеймс сказал, что он… – Джон задумался, ухмыльнулся. – Ладно, не важно, что сказал Джеймс.

– А Сара…

– Она умерла буквально через две недели после этого. Заболела воспалением легких и уже больше не вставала с постели. Доктор Холмс сказал, что у нее было слабое здоровье. В детстве она болела крупом, и это подточило ее силы.

– Бедный Джеймс, – вздохнула Лотти.

– Он почти смирился с тем, что потерял Сару, – задумчиво проговорил Джон. – Да нет, на самом деле эта боль никогда не затихала в нем. Но время – лучший лекарь. Воспоминания поблекли, и он был рад, что приедешь ты, Лотти.

– Но это не факт, что я приехала бы к нему, – запротестовала она. – Ведь это Стивен Буш прислал мне деньги на проезд, и он первый пригласил меня.

Джон скривился в усмешке:

– Джеймс был абсолютно уверен: ты предпочла бы его пастору, когда увидела бы их обоих.

– А потом… – сказала Лотти и глубоко вздохнула. – О, Джон… Это был кошмарный день, – продолжала она, глядя на языки пламени, лизавшие поленья в камине. – Я так надеялась! Потом, когда шериф сказал, что Стивен уехал из города, и никто не знает, где он, я просто… – Она пожала плечами, как бы пытаясь передать чувство одиночества, охватившее ее в тот момент.

– Ты была похожа на заблудившегося щенка, когда я увидел тебя в доме с Сисси на коленях, с грязными волосами под этой твоей шляпкой и в твоем ужасном платье, – со смешком в голосе сказал он.

– А ты мне показался похожим на ангела мщения, который явился, чтобы унести меня в преисподнюю, – ответила она, посмотрев на него долгим взглядом.

– Ты была мне нужна, но я не хотел этого признавать. Я мечтал тогда не о тебе, Лотти…

– О Саре, – закончила она за него.

– Да, наверное, – кивнул Джон. – Джеймс женился на ней, когда я был еще слишком молод для женитьбы. Кроме того, она всегда относилась ко мне как к своему младшему брату. – Перебирая свои воспоминания, он улыбался. – А сколько беспокойных ночей я провел, думая о ней…

– Но ты никогда не…

– Она никогда не догадывалась о моих чувствах, – заверил ее Джон. – Но Джеймс поговаривал о том, что мне самому пора обзаводиться женщиной.

– А почему ты этого не делал? – спросила Лотти, склонив голову и окидывая взглядом его сильное тело. – Ты, вне всякого сомнения, без труда смог бы найти себе жену. Женевьеву, например.

Он покачал головой:

– Ну, нет, Женевьева, конечно, милая, но не в моем вкусе. Ты живешь здесь уже достаточно долго, чтобы знать, что женщины в этих краях встречаются редко.

– Тогда где же ты… – Она осеклась. И покраснела, сообразив, сколь нескромен был ее вопрос.

– Где я научился любить?

Она кивнула и закрыла глаза – как бы спряталась от его насмешливой улыбки.

– Джон, не придавай значения моим словам. Я не думаю, что хочу это знать.

Он встал перед ней на колени и обнял ее. Лотти откинулась на подушки.

– Это не важно, Лотти. Ты никогда с ними не встретишься. Так что не стоит переживать об этом.

Как быстро он стер в своей памяти воспоминания о женщине, так долго занимавшей его мысли! Как легко, любящими глазами изучая черты своей молодой жены, он забыл все свои скоротечные интрижки.

– Ты все еще думаешь о Саре? Я имею в виду… ночью она все так же не дает тебе спать?

Это была тихая мольба, и его ответ пролил бальзам на ее истерзанное сердце.

– Теперь, когда я закрываю глаза, я вижу золотоволосую женщину с сердцем величиной с целый мир. Я вижу глаза не то голубого, не то зеленого цвета и губы, которые улыбаются мне по утрам и дарят наслаждение по ночам.

Джон с нежностью припал к ее губам, вызвав у нее негромкий стон. Он счастливо улыбнулся:

– Любимая, Сара много лет была моей мечтой. А ты – моя жизнь. Ты наполнила этот дом солнечным светом и сделала меня счастливым. Чего еще я могу желать?

– Я действительно сделала тебя счастливым? – спросила она, всем сердцем желая услышать подтверждение этому.

– Счастливее, чем я того заслуживаю, – торжественно заверил он.

– Я люблю тебя, Джон, – прошептала Лотти и привлекла его к себе.

Она коснулась губами его лба, как бы скрепляя печатью обет, который дала ему.

– Я сделаю все, чтобы быть тебе хорошей женой, – поклялась Лотти, – и если мы сможем оставить у себя детей, то я постараюсь сделать для них все то, что сделала бы Сара.

Услышав эти слова, он крепко сжал ее в объятиях.

– Лотти, с детьми может не получиться, – пробормотал он. – Я не хотел бы говорить об этом, но Харлей Гаррисон сказал, что у их бабушки и дедушки больше прав на детей, чем у меня. Так что, если мы их не убедим, Томас и Сисси уедут с ними на Рождество.

– Еще не все потеряно, – с горячностью возразила она.

– Я рад, что ты на моей стороне, малышка, – сказал он с нервным смешком. – Из тебя выйдет отважный воин. Ты знаешь об этом?

– Джон, я за тебя жизнь отдам.

– Лотти, дорогая, я знаю это!

– Раньше я не знала, что значит любить кого-то, – сказала она. От нахлынувших чувств голос ее задрожал.

– До этого момента я даже не знал, что означает это слово, – сказал он, и кривая усмешка исказила его черты.

Он поднял голову и пристально взглянул на нее. У Лотти перехватило дыхание, и она почувствовала, как тепло разливается по ее телу, наполняя ее всю до краев.

– А теперь? – едва слышно спросила она, наконец, выдохнув.

– Теперь… теперь есть ты, Лотти. Как я мог не полюбить тебя? С того самого дня, как ты появилась здесь, ты крутила передо мной своей прелестной попкой и соблазнила меня своими розовыми пальчиками, когда бегала здесь босиком.

– Я никогда… – Глаза ее расширились.

– Да нет же, ты сделала это, – сказал он, улыбнувшись. – А потом ты поцеловала меня. Прямо здесь, сидя на этом стуле, ты поцеловала меня…

– Ты тоже поцеловал меня.

– Да, поцеловал. Конечно, поцеловал.

Она смотрела на него и видела его улыбку, блеск золотых волос, восхищение в его глазах, когда он поддразнивал ее, и сердце забилось быстрее в ее груди. «Слушай, – казалось, говорило оно, – то, что ты сейчас слышишь, ты запомнишь на всю жизнь».

– Лотти, – с нежностью произнес он ее имя. – Лотти, – повторил он, как бы желая привлечь ее внимание, словно она могла думать о ком-то другом, кроме него. – Ты – моя жена, – медленно и веско произнес Джон, как будто высекая на камне эти слова.

Она машинально кивнула.

– Я люблю тебя, Лотти, – прошептал Джон. – Я люблю тебя сейчас, я любил тебя раньше, и я всегда буду тебя любить.

Ее улыбка была ослепительной, глаза засветились счастьем, лившимся из самых глубин ее души, переполненной щедростью его слов.

– Джон… – Это было все, что она смогла вымолвить, все, что смогли произнести ее дрожащие губы, в следующее мгновение слившиеся с его губами.

Он подхватил ее на руки, и его мускулы напряглись, когда он вместе с одеялом держал ее над полом. Стащив с кровати подушку, Джон подложил ее под голову Лотти и только после этого опустил жену на пол. Не говоря ни слова, он взял другое одеяло, лег рядом с Лотти и накрыл им ее и себя.

Она, не отрываясь, смотрела на него, когда он с улыбкой на лице расстегивал пуговицы.

Он расстегнул ее ночную сорочку и, склонив голову, принялся покрывать поцелуями крепкие холмики грудей, буйно вздымающиеся над ее стройным телом.

– Когда-нибудь ты будешь кормить ими моего ребенка, – прошептал он, нежно теребя губами ее затвердевшие соски.

Дрожь пробудившегося желания, охватившая ее тело, подстегнула его. Руки Лотти, обхватившие его шею, подтвердили ее согласие.

– Моя Лотти. Жена моя. – Эти слова были как клеймо, как знак принадлежности ему, которым он ее отмечал. Прикасаясь к ней, отдавая ей свое тело, он скрепил этим слова любви. И когда он задрал ее рубаху, чтобы прильнуть в животной жажде к ее плоти, он еще раз произнес:

– Ты – моя!

Взгляд его глаз пронзил ее, опаляя силой желания, делая ее навеки принадлежащей ему.

В этот раз все было просто. И это совсем не походило на их прежние ночи, проведенные на сеновале. Стихийно, без продолжительных ласк, без долгих приготовлений и нежного шепота в темноте, он взял ее. Взял с яростью, ошеломившей ее, и в то же время нежно и ласково.

Лотти переживала мгновения неописуемого счастья, лежа под его могучим телом и подрагивая от переполгавших ее чувств. Он крепко держал ее, не позволяя лишних движений – но при этом доставлял ей наслаждение, равного которому она не знала.

– Ты в порядке?

– Джон, ты спрашиваешь меня об этом уже в третий раз, – ответила она с упреком в голосе.

Он посмотрел на нее, нахмурил брови, и на лбу у него обозначились глубокие морщины.

– Я точно хочу знать, тебе так удобно? – строго проговорил Джон, стараясь не обращать внимания на ямочки, заигравшие в уголках ее рта.

Не теряя достоинства, она, положив руки на колени, покорно кивнула.

– Мистер Тиллмэн, не переживайте, здесь просто замечательно. Подо мной лежат четыре одеяла, под ними, наверное, полстога сена. За спиной у меня три подушки, и Сисси тут рядом – всегда поддержит и поможет. – В ожидании ответа она бросила на него долгий взгляд из-под полей украшенной цветами шляпки.

Джон медлил с ответом. Он поднял вверх указательный палец и сдвинул на затылок свою черную фетровую шляпу. Прищурившись, взглянул на яркое полуденное солнце, потом зажмурил глаза и вдохнул тонкий аромат, исходивший от ее тела. У него возникло искушение склониться к ней и насладиться этим ароматом в полной мере. Он наклонился, заслонив ее хрупкое тело от солнечного света. Взглянул на нее и улыбнулся. Лотти широко раскрыла глаза. Улыбка Джона сказала ей многое о его намерениях. Пальцем, которым только что поправлял свою шляпу, Джон приподнял ее подбородок. Лотти машинально схватилась за шляпку, которая так и норовила сползти с макушки.

– Да пусть падает, – остановил ее Джон, склоняясь ближе к ее лицу. Губами он коснулся мочки ее уха, и Лотти почувствовала жар его дыхания, с шумом врывавшегося в ее ухо.

– Джон, – сказала она вполголоса, пытаясь призвать его к благоразумию, но Джон, как она и ожидала, не внял увещеваниям.

– Ни одна женщина, прикованная к постели, не имеет права быть такой соблазнительной, – прорычал он, зажав в зубах мочку ее уха. – Но дни, проводимые вами в постели, миссис Тиллмэн, подошли к концу, – грубовато напомнил он. – Постель вашу вы скоро покинете.

Она прерывисто вздохнула. Он усмехнулся и поцеловал ее, позволяя ей выскользнуть из его объятий. Снова усаживаясь на корточки, Джон посмотрел на Лотти сверкающим и пристальным взглядом, полным невысказанных обещаний. Заботливо и бережно он водворил шляпку на ее макушку, поверх косы, уложенной кольцом, и поправил один из розовых цветов. Ее щеки запылали; вцепившись руками в сумочку, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Сзади захихикала Сисси, и этот негромкий смешок вывел Лотти из того состояния, в котором она пребывала.

– Если вы не прекратите озорничать, мистер Тиллмэн, то мы можем опоздать на свадьбу, – сказала она, высокомерно приподняв подбородок.

– Вы не могли бы дать мне одно обещание, миссис Тиллмэн? – спросил он непринужденным тоном.

«Ну, наконец-то», – подумала Лотти и искоса взглянула на Джона.

– Какое обещание? – с сомнением в голосе спросила она.

– Хм-м-м… – задумался Джон, заметивший ухмылку на лице Сисси. Тряхнув головой, он приподнялся и, упершись руками в борт повозки, ответствовал: – Ну, этот вопрос мы оставим открытым, мэм. – В его глазах вспыхнул насмешливый огонек.

Томас, сидевший на переднем сиденье, тяжело вздохнул, и дядя бросил взгляд в его сторону.

– У нас уйма времени, Томас, – сказал Джон, усаживаясь рядом с мальчиком. – Если мы поспешим, то ты себе ботинки протрешь и коленки испачкаешь, прежде чем начнется свадьба.

– Да уж лучше не надо, – улыбнулась Лотти с заднего сиденья. – Я вовсе не хочу, чтобы мне стало стыдно за него, когда я появлюсь в церкви впервые за последние шесть недель.

Томас снова тяжело вздохнул.

– Да не испачкаюсь я, мисс Лотти, – пообещал он. – Я просто хочу увидеть своих друзей.

– А я останусь с мисс Лотти, – заявила Сисси, сложив, свои маленькие губки в гримаску, выражавшую примерное поведение.

– Ты не замерзла? – спросила Лотти, повернувшись в ее сторону.

Темная курточка, которую носила девочка, была ей слишком коротка, так что из-под нее выглядывало платье. Забравшись к Лотти под одеяло, Сисси прижалась к ней и удовлетворенно вздохнула:

– У меня только нос мерзнет, а когда я надену варежки, то согреюсь.

Это были мягкие голубые рукавички, которые терпеливые руки Лотти связали за последнюю неделю. Рукавички портил только один неверный стежок, и их создательница взирала на свое произведение с едва скрываемой гордостью.

– Давно я этим не занималась, – посетовала она, глядя; как бережно девочка надевает рукавички. – Раньше я вязала для всех маленьких девочек, по паре каждый год к Рождеству, – сказала она Сисси, которая всегда внимательно слушала рассказы о жизни в «Новой надежде».

– А сколько было маленьких девочек в доме, где ты жила? – спросила Сисси, расправляя складки на своем платье.

– О, около тридцати, – задумчиво ответила Лотти. Она вспоминала лица детей, которых больше никогда не увидит.

– Наверное, это был очень большой дом, – сказала Сисси, поудобнее устраиваясь на подушках рядом с Лотти.

– Да, это было большое здание из красного кирпича, с двумя просторными спальнями наверху, с рядами коек, на которых спали девочки.

Лотти прикрыла глаза и представила себе этот дом, единственный дом ее детства.

– У нас была большая кухня. Там посередине стоял стол, за которым я каждое утро месила тесто. А еще у нас был небольшой ледник, где хранились молоко и масло.

– А что такое ледник? – спросила девочках любопытством.

Лотти улыбнулась, вспомнив еще одну вещь из своей жизни в приюте.

– Это был деревянный ящик, в котором в холоде хранились продукты. Развозчик льда приезжал два раза в неделю и привозил лед. Летом он приезжал три раза в неделю. Если девочки вели себя хорошо, то им давали пососать кусочки льда.

– И тебе тоже?

Воспоминание о холодном, быстро тающем на языке кусочке льда заставило Лотти поежиться.

– Да, и мне тоже, – проговорила она задумчиво.

– А это что, был волшебный дом?

Лотти покачала головой.

– Нет… Вовсе нет, – ответила она с грустью в голосе. – Ледник был, наверное, единственным достижением цивилизации, которое у нас имелось. Многое приходилось делать самим. Люди нам, правда, помогали – приносили поношенные платья, какие-нибудь остатки урожая со своего огорода… Методистская церковь нам тоже помогала…

– А у вас там был огород? – спросил Томас, перегнувшись через перекладину. Он, как и сестра, любил слушать рассказы Лотти.

– Да, был. Мы выращивали картофель, свеклу и морковь, – ответила Лотти. – И еще мы там выпалывали сорняки, – добавила она, выразительно взглянув на хихикающую Сисси.

– И вы собирали яйца, – подсказала девочка.

Лотти кивнула:

– Да, каждый день. На завтрак. Иногда для лапши. А еще мы продавали их на рынке или меняли на молоко.

– А у вас что, не было коровы? – недоверчиво спросил Томас. Мальчик не мог вообразить себе дома без коровы или какого-нибудь другого животного, дающего молоко.

– Нет, коровника у нас не было, только курятник и огород.

– А чем занималась ваша мама? – спросила Сисси.

– У меня не было мамы, – тихо ответила Лотти. – Только мисс Эгги.

– А папа ваш кто был?

– Все, достаточно, Сисси, – подал голос Джон, внимательно слушавший воспоминания жены. За десять минут она поведала детям о своей прошлой жизни больше, чем ему за три месяца.

Лотти повернулась в его сторону:

– Все в порядке, Джон. Мне не тяжело отвечать на эти вопросы. – Тихонько вздохнув, Лотти продолжила: – Сисси, у меня не было папы. Мисс Эгги забрала меня у полисмена однажды утром, мне тогда было всего лишь несколько дней от роду. Мисс Эгги дала мне бутылочку с разбавленным молоком и укутала меня, чтобы было тепло. Девочки постарше по очереди кормили меня и купали. Не правда ли, у меня было много мам? – сказала она бодрым голосом.

– Но не было папы, – тихонько вздохнула Сисси. Очевидно, это обстоятельство показалось малышке настолько печальным, что она не решилась говорить о нем в полный голос.

– Да, не было, – согласилась Лотти.

– Значит, ты сирота? – Сисси с надеждой посмотрела на женщину, сидевшую рядом.

Лотти кивнула:

– Да, Сисси, сирота.

– Так же, как и я?

– О нет! – запротестовала Лотти. – У тебя есть дядя Джон, а это почти так же хорошо, как если бы у тебя был папа.

– А сейчас у нас есть, еще и вы, мисс Лотти, – уверенно сказала девочка.

– Да, у меня есть ты… и Томас, – кивнула Лотти.

– И дядя Джон, – подхватила Сисси.

Чувство любви наполнило сердце Лотти.

– Вы – моя семья, – сказала она с гордостью.

– Расскажите еще что-нибудь о том, как вы жили, – попросила Сисси, прильнув к Лотти.

Довольная тем, что ее просьбу удовлетворили, малышка с жадностью слушала рассказы о маленьких девочках, о долгих днях, проводимых в классной комнате, о тоскливом однообразии приютской жизни. Все это Лотти ухитрялась немного смягчать, чтобы не пугать ребенка.

Так прошел примерно час. Лошади бежали ровно, взвихряя копытами снег, выпавший с утра примерно на дюйм. Но изрезанная колеями дорога утомила Лотти, и к моменту, когда они въехали в город, ей уже не терпелось покинуть свое ложе.

Около церкви бегали и играли мальчики, и Томас с нетерпением ждал, когда же, наконец, он сможет к ним присоединиться.

– Хорошо, что мы рано приехали, – выдохнул он, спрыгивая с повозки, и его смех слился со смехом других детей, звавших его играть.

– Здесь больше никого нет? – поинтересовалась Лотти, оглядываясь по сторонам.

– Только две семьи, – ответил Джон, сворачивая поводья и подходя к лошадям. Он связал кожаные ремни упряжи и привязал их к ограде перед церковью. – Сиди смирно, Лотти, – сказал он, увидев, что она собирается вылезать. – Я сам все сделаю.

Джон легко запрыгнул в повозку и опустился на колени рядом с Лотти. Наклонившись, он прижался щекой, раскрасневшейся от морозного ветра, к ее щеке.

– Джон, да ведь ты совсем замерз! – воскликнула Лотти. Выпростав из-под одеяла руки, она прижала ладони к щекам Джона, пытаясь хоть как-то согреть его.

– Мм-м… как приятно, – пробормотал он. Затем повернул голову и запечатлел влажный поцелуй на ее ладони; тем временем его собственные руки были заняты – он разворачивал Лотти и малышку, примостившуюся рядом.

Наконец он извлек, дам из-под одеял и стряхнул сенную труху с их одежды. Сисси, ликуя, пробежала к задней части повозки, затем спрыгнула на землю и в нетерпении стала ждать взрослых.

– Что ж, миссис Тиллмэн, – улыбнулся Джон, ставя Лотти на ноги, – вы готовы идти на свадьбу?

Она улыбнулась в ответ и оправила юбки.

Она твердо стояла на ногах, и только предательское оцепенение в пальцах напоминало ей о неделях, проведенных без движения. «Сегодня первый день моего выздоровления», – с восторгом подумала она и бросилась в объятия Джона, который терпеливо ждал. Он опустил ее на землю, поддерживая за талию.

– Все в порядке? – спросил он.

– В порядке, – заверила его Лотти, аккуратно ступая в направлении маленькой белой церквушки.

«Сегодняшний день докажет, что я в порядке», – подумала она с чувством гордости, шагая рядом с Джоном, который вел ее под руку.

Глава 19

Если Стивен Буш собирался жениться на женщине, которая должна точно соответствовать шаблону «жена пастора», то красавица, идущая размеренной походкой по проходу методистской церкви в Миль-Крике явно ею не была. Однако все прихожане могли разглядеть выражение восхищения и восторга на лице Стивена Буша, который смотрел на движущуюся к нему фигурку.

Женевьеву вел под руку ее отец. Окрыленная любовью, она ступала так легко, что, казалось, парит над полом. Глаза возлюбленного были устремлены на нее. Белое платье сверкало, фата прикрывала лицо, дразняще скрывая за собой дивную красоту, до поры спрятанную от множества глаз, устремленных на нее.

Жених и невеста подошли к алтарю, изящная темноволосая девушка и высокий худощавый пастор. Та, которая принесла в его жизнь сумятицу и беспорядок, в конце концов, стала его избранницей. Длинные блестящие волосы невесты волнами спускались к талии, точеные черты излучали внутренний свет; свадебный наряд не мог скрыть чувственные контуры ее фигуры.

– Было бы просто преступлением надевать на нее унылые темные платья и завязывать такие волосы узлом, не правда ли? – прошептала Лотти на ухо Джону, когда музыка зазвучала громче.

Милли Гордон в этот день старалась как никогда: она энергично нажимала на педали, и ее проворные пальцы извлекали удивительно торжественные звуки из церковного органа. Взяв последний аккорд, она драматично воздела руки, а затем положила их на колени и удовлетворенно посмотрела на жениха и невесту с таким видом, словно именно ее музыка помогла им найти друг друга.

– Она ничуть не привлекательнее тебя, – прошептал Джон, оглядывая жену с ног до головы.

Лотти вспыхнула и опустила глаза, отрицательно покачав головой. Джон положил руку на колени жены.

– Джон! – прошептала она, взглянув на мужа с упреком.

В ответ он скорчил серьезно-насмешливую мину и стал смотреть вперед, туда, где уже началось венчание. Лотти охватил особый трепет; счастье принадлежать другому человеку особо остро ощущалось в торжественной атмосфере венчания.

– Кто представит эту женщину? – громовым голосом спросил пастор.

Харви Слокум взял Женевьеву за руку и вложил ее в ладонь Стивена Буша. Отступив назад, отец невесты вытащил из кармана носовой платок и незаметно утер предательскую слезу. Он присел на скамью, где сидела его жена-француженка с уже насквозь промокшим платочком в руке.

Лотти внезапно почувствовала приступ жалости к этой немолодой паре, вручающей свою единственную дочь чужому человеку. На секунду ей стало грустно – как бы ей хотелось, чтобы и на ее венчании присутствовали родители. А может, где-то ее матушка вспоминает о малютке, отданной полисмену в Бостоне…

– Берешь ли ты эту женщину в законные жены? – вопрошал пастор.

Джон скосил глаза на профиль Лотти – слова пастора звучали у него в ушах. Лотти раскраснелась, ее веки трепетали. Джон легонько сжал руку жены. Лотти чуть повернула голову и вопросительно взглянула на мужа. Он встретил ее взгляд нежной улыбкой.

– Да, – раздался глубокий баритон Стивена Буша.

– Да, – прошептал Джон Тиллмэн на ухо своей жене.

Солнечный свет лился в окна церкви. В группе прихожан Джон заметил кузину Женевьевы, она приехала из Сент-Джозефа в качестве подружки невесты, а свидетелем со стороны жениха согласился быть друг Буша по семинарии. Белое воздушное платье невесты замечательно смотрелось на фоне изумрудно-зеленого бархата наряда кузины. Стивен и его друг были облачены в безупречные черные костюмы с жесткими воротничками; галстуки тщательно завязаны, волосы старательно причесаны и напомажены, чтобы прически держались весь день и даже чуточку дольше…

Незаметно для себя Лотти придвинулась к Джону почти вплотную. Вслушиваясь в слова церемонии, она испытывала потребность прижаться к мужу как можно теснее, стать единым целым с удивительным человеком, который наполнил для нее эти слова содержанием.

– …любить, чтить и повиноваться, – звонким чистым голосом произнесла Женевьева.

– «Повиноваться» – вот это мне особенно нравится, – прошептал Джон, склонившись к плечу Лотти.

В ответ она неодобрительно взглянула на него. Но он лукаво подмигнул ей, и она расплылась в улыбке, не в силах больше делать вид, что сердится.

– Можете поздравить невесту, – радостно и торжественно возвестил пастор.

Стивен поднял легкую вуаль и поцеловал Женевьевув ожидающие ласки губы. Из задних рядов раздались смешки, Абигайль Данстэйдер обернулась и устремила на кого-то укоризненный взгляд.

Церемония окончилась. Органистка сыграла веселый марш, суливший молодоженам скорое отбытие из церкви.

Они вышли вместе со своими свидетелями, хранившими в продолжение всей церемонии торжественно-серьезный вид, но сейчас они расслабились и улыбались, держась за руки.

– Ну вот, – вздохнула Лотти.

Мимо нее прошелестело изумрудное платье, обдав ее нежным ароматом духов.

– Ведь все заняло не так уж много времени, а, Джон? – спросила Лотти.

Он наклонился и похлопал Томаса по плечу, напоминая, как тот должен себя вести.

– Да, венчание коротко, но связывает людей навсегда, дорогая, – назидательно произнес Джон, обнимая жену за плечи.

– Джон, на нас же люди смотрят! – полушутя-полусерьезно сказала она. Ее глаза блестели, щеки покрылись румянцем.

– Господи, Лотти… они просто рады видеть тебя снова после долгой болезни. Ну и что, если я пошепчусь немного с тобой? Тем более что почти все уже вышли из церкви. Все спешат поздравить Стивена. – Джон откинулся на скамье, закинув ногу на ногу.

– А сколько времени прошло? – спросил он с рассеянным видом.

– Прошло… с чего? – удивилась Лотти и оглядела через плечо опустевшую церковь. Лишь двое самых медлительных гостей замешкались на паперти, ожидая своей очереди поздравить новобрачных, которые в это время уже вышли на церковный двор.

– С того момента, когда мы стояли перед этим алтарем, – задумчиво проговорил Джон.

Лотти пристально взглянула на него:

– Что, уже жалеешь?

– Да нет, просто вспоминаю все, что произошло с тех пор.

– Два месяца минуло с тех пор… нет, чуточку больше, – сказала Лотти.

– И чего мы только за это время не пережили!

– Я, в общем-то, и не думала, что наша совместная жизнь будет такой уж безоблачной, – сухо проговорила Лотти.

Джон поднял голову, широко улыбнулся и, согласно кивнув, посмотрел на Лотти, прищурившись.

– Я думаю, дорогая, что с тобой мне не придется скучать, – пробормотал он.

Лотти выпрямилась, поджав губы. И искоса взглянула на Джона. Тот сидел, склонив голову набок. И, похоже, не удивился тому, что она произнесла:

– Ты знаешь, я по части повиновения не очень-то. Конечно, я постараюсь, но обещать ничего не могу. Потому что девятнадцать лет была послушной в «Новой надежде», а теперь, мне кажется, имею право на самостоятельные решения.

– Да, мэм, – смиренно сказал Джон, опуская глаза.

– Ты надо мной потешаешься? – резко спросила Лотти.

– Нет, мэм, – с улыбкой ответил Джон.

– Пошли-и-и, – заныла Сисси. Разговор взрослых ей надоел.

– Да, ведь все уже вышли, – вторил сестре Томас.

Джон встал со скамейки и подал руку Лотти.

– Пошли, – сказал он, помогая ей подняться. Она поморщилась, поднимаясь, шагнула в проход между скамьями и пошла к выходу под руку с Джоном. Дети шли перед ними, пытаясь выглядеть как можно солиднее. Но, приблизившись к выходу, они ускорили шаг, а затем побежали к своим сверстникам, которые стояли у ворот.

– Ей, наверное, холодно, – сказала Лотти, озабоченно взглянув на Женевьеву. Рядом с ней стоял Стивен Буш, склонившийся над рукой Мэйбл Шарп. Его глаза светились счастьем.

– Ничего, скоро согреется, – хмыкнул Джон, протягивая супруге руку – они спускались по ступеням.

– Лотти! – окликнула подругу Женевьева, радостно улыбаясь.

Лотти подошла к ней, они обнялись – не очень крепко, чтобы не помять туалеты.

– Какая ты красивая, Женевьева! – восхищенно воскликнула Лотти.

Стивен Буш услышал эти слова, сказанные от всего сердца. Он оглядел обеих женщин, все еще обнимающих друг друга, и повернулся к Джону с дружелюбной улыбкой:

– Вспоминают прошлое?

– Да, и больше, чем ты думаешь, – с загадочным видом ответил Джон, глядя на свою жену.

– Поздравляю тебя, Стивен, – сказала Лотти, делая шаг ему навстречу. – Я уверена, что вы с Женевьевой будете счастливы. Знаешь, она будет отличной женой пастора. – Она подошла ближе и продолжила: – Только, ради Бога, Стивен, не думай о мрачных бесформенных платьях. Ей и так теперь придется прятать волосы. Это, надеюсь, должно удовлетворить тех, кто везде выискивает всякую фривольность.

Его глубокий голос прозвучал искренне и уверенно:

– Я люблю ее такой, какая она есть, миссис Лотти. Я решил, что будет лучше, если она останется самой собой.

С другой стороны Лотти услышала шепот невесты, склонившейся к ее уху:

– А ему ничего иного и не остается. Я сказала, что в черном выгляжу ужасно.

Джон потянул Лотти за рукав, та засмеялась и еще раз обняла подругу.

– Мы еще увидимся, – сухо заметил Джон, направляясь к гостям, которые хотели поговорить с Лотти.

– Все слышали о твоем смелом поступке, Лотти! – сказала Мод, подойдя к ней. – И хотят поздравить героиню.

Лотти залилась краской и бросила на Джона раздосадованный взгляд.

– Да вовсе я и не смелая, – возразила она. – Мне просто повезло, что я себе шею не свернула!

– Нет, ну ты же пошла, искать потерявшихся детей в одиночку. И нашла их! – решительно возразила Мод. – Все считают, что ты поступила очень мужественно.

Напрасно Лотти пыталась протестовать: люди уже обступили ее, и она отважно встретила неминуемое. Ее окружили со всех сторон и откровенно радовались, видя живой и здоровой. Многие женщины Миль-Крика посылали мясо, пирожки или даже миску с пудингом семье, в которой молодая хозяйка оказалась надолго прикованной к постели. Теперь они радовались еще и тому, что их участие помогло Лотти выздороветь.

– Тебе точно помог мексиканский перец. По словам моего Фреда, эта штука поставит на ноги кого угодно, – сказала Лулу Ванакер. – Я уверена, он придал тебе сил.

Лотти через силу улыбнулась. Отведав этого специфического блюда, Джон и дети весь вечер маялись от болей в желудке, и Лотти была рада, что сама не попробовала этой отравы.

– А тарелку с моим дьявольски огненным мясом Лотти уже сама смогла отведать! – утверждала Мод. – После него Лотти быстро пошла на поправку.

Соседи и знакомые шутили, споря между собой, кто больше помог больной. И все были искренне рады снова видеть ее. Но Лотти вдруг стало плохо, ноги ее онемели и стали подкашиваться. Она беспомощно оглянулась, ища глазами мужа.

– Я здесь, – успокоил ее Джон, подходя сзади. Он обнял жену за плечи и, улыбнувшись, сказал: – Наверное, ей на сегодня хватит. Мы немного побудем у Бушей, но сейчас ей лучше пойти и посидеть в повозке.

Джон обхватил Лотти за плечи и медленно повел со двора. Выйдя за ворота, он подхватил ее на руки, опустил в повозку, на мягкое сено и нежно погладил по колену.

– Держись, дорогая. Мы побудем у Бушей несколько минут, а затем я сразу же отвезу тебя домой.

Взглянув на Лотти, Джон понял, что она действительно ужасно устала. Он отвязал лошадей и погнал повозку к дому пастора, где жених и невеста уже сидели за торжественным столом у чаши с традиционным пуншем.

Повалил густой снег. Крытая повозка свернула на дорогу, ведущую к ферме Тиллмэна. Лотти и Сисси мирно беседовали, накрывшись с головой одеялами и прижавшись, друг к дружке. Из-под одеял были видны лишь кончики их носов – глазки Сисси весело поблескивали.

Джон забавлялся, слушая их, – они тараторили, как две закадычные подружки.

По правде сказать, говорила преимущественно Сисси. Она делилась своими впечатлениями от свадьбы, планами на Рождество, а также услаждала слух Лотти разными песенками.

«И даже не заикнется про туалет», – с улыбкой подумал Джон. И тут же услышал громкий голос:

– Мне надо в туалет! – неожиданно заявила девочка. От повозки до сарая девочка неслась со всех ног, высоко подняв юбки. Томас только головой покачал, глядя ей вслед. Затем он повернулся к дяде. «Что-то парень всю дорогу молчал», – подумал Джон. Томас сидел, закусив губу и беспокойно теребя край куртки, защищавшей его от пронизывающего ветра. Наконец он решился заговорить:

– Банди Гатри сказал, что у его папы была для вас телеграмма, дядя Джон.

Мальчик прищурился и пристально посмотрел на Джона.

– Ну да, была.

– Из Сент-Луиса? – робко уточнил Томас. Джон кивнул в ответ. Томас спрыгнул на землю и, ссутулившись, побрел к дому.

– Томас! – окликнула мальчика Лотти.

– Оставь его, пусть идет, – проворчал Джон. Глаза Лотти округлились. Хотя она и пыталась сохранить самообладание, было заметно, что она сильно взволнована. Джон, расправил одеяла, которые Сисси свалила в кучу, поспешно убегая.

– Давай, – пробурчал он. – Слезай, я тебе помогу.

Лотти молча склонилась к нему и положила руки на плечи. Джон поднял, затем опустил на землю, осторожно поправил шляпку, одернул пальто и повел к дому.

Лотти осторожными шагами ступала по пушистому снегу, медленно поднимая ноги. Джон вдруг подхватил ее на руки и понес к крыльцу.

– Замечательная была свадьба, – заметил он, снимая с Лотти пальто и развязывая ленты на ее шляпе. – Ты ничего сейчас не делай, а немедленно ложись в кровать, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

Джон повесил на крючок пальто, затем, смахнув с полей снежные хлопья, повесил на другой крючок свою шляпу.

Лотти молча смотрела на него и вовсе не удивилась, когда он сгреб ее в охапку и с силой прижал к себе. Из груди женщины вырвался прерывистый вздох; она крепко обняла его.

В другом конце комнаты Томас сидел на корточках у камина с кочергой в руке. Он собирался подкинуть полено в угасающее пламя. «Томас кажется сейчас таким маленьким, таким одиноким», – подумала Лотти.

– Что он сказал, дядя Джон? – спросил мальчик, глядя на дрова, которые вот-вот должны были вспыхнуть ярким пламенем. Темная кора на только что подброшенном полене вспыхнула и заиграла жарким язычком. Движения Томаса были заторможенными – он ждал ответа.

– Они приезжают, – прозвучал ответ, которого Томас так боялся.

– Я так и думал. – Он пожал плечами.

– Может, они хотят только провести с нами Рождество, – с надеждой в голосе проговорила Лотти.

– Что-то я в это не верю. – Джон покачал головой. – Ездить в такую погоду в декабре без определенной цели.

– Я знаю, они хотят нас снова забрать, – проворчал Томас и бросил кочергу в камин. Он поднялся и направился к двери, накинув пальтишко на свои худые плечи.

– Томас! – В голосе Джона прозвучала досада.

– Да, сэр?

– Ни слова сестре, слышишь?

– Да, сэр, слышу, – пробормотал мальчик в ответ. Затем резко открыл дверь и гулко хлопнул ею за своей спиной.

– Джон! – Лотти взглянула на мужа. Она думала о ребенке, который сейчас брел в одиночестве, наверное, к сараю, где он мог выплакать свое горе, скрыть свои слезы.

– Я позже с ним поговорю, – сказал Джон. – Сейчас я хочу, чтобы ты сняла ботинки, распустила волосы и легла в постель.

– Распустила волосы? – растерянно спросила Лотти. – Но зачем?

Он смотрел прямо перед собой, пытаясь не выдавать своих чувств. Но его рука была мягкой и ласковой, когда она опустилась на копну ее золотистых волос.

– Я хочу полюбоваться твоей красотой, чтобы хоть немного успокоиться. А твои волосы, когда ты их распустишь, всегда радуют мой глаз и доставляют мне огромное удовольствие. – Джон пристально глядел ей в лицо, а его пальцы методично извлекали шпильки из ее прически.

Он подвел ее к кровати, стоявшей на почетном месте перед камином, и усадил на нее. Сам же встал рядом на колени и стал ласкать ее. Лотти сомкнула веки. Джон осторожно раскрутил жгутик волос, которым она обвязывала конец своей косы, и вложил его ей в ладонь, где уже лежали шпильки. Кончики его мозолистых пальцев распустили три толстые пряди волос, которые она сплетала вместе, и уложили их так, чтоб они спадали на плечи. Потом Джон нежно коснулся ее тоненькой шеи. Она положила голову ему на плечо и глубоко вздохнула.

– Я люблю тебя, Джон, – коротко выдохнула Лотти самые главные для него слова.

Она ощущала невероятное блаженство от ласк мужа, но мысль о ребенке, который сейчас один предавался своему горю, разрывала ей сердце. Она подняла голову и посмотрела на Джона умоляюще:

– Ты нужен Томасу, Джон. Мне здесь будет очень хорошо… Вон, я слышу, Сисси идет сюда. Она обо мне позаботится. Ты иди… Сделай, что нужно по хозяйству и заодно повидай Томаса.

Джон усмехнулся, перебирая пальцами ее золотистую прядь:

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, – ответила Лотти.

Наклонившись вперед, она поцеловала его так, что никаких сомнений в ее желании возникнуть не могло. Теплые, мягкие и ласковые, ее губы говорили только о любви.

– Я тебя тоже люблю, – прошептал он. И тотчас же, услышав, как открывается дверь – это входила Сисси, – поднялся на ноги.

Лотти оправила юбку. Глядя на камин, она протянула руки к огню, ловя ладонями исходившие от него волны тепла.

– Мисс Лотти!

Сисси стояла на цыпочках, держа в руках кастрюлю с теплой водой.

– Я хочу помыться, а потом поставлю чай. Что вы об этом думаете? – спросила девочка, собираясь отнести кастрюлю к умывальнику.

– По-моему, хорошая идея.

– Только я чайник не могу достать…

– Поставь воду на печку и давай поболтаем и подождем твоего дядю. Он должен прежде подложить дров в огонь, чтобы вскипела вода.

Лотти забралась с ногами на кровать и поудобнее устроилась на подушках.

– Давай поговорим о Рождестве, – предложила она.

Глаза Сисси разгорелись, как будто она уже нашла чулок, доверху набитый подарками.

– У нас будут конфеты? – Сисси глядела на Лотти широко раскрытыми глазами. Она и представить себе не могла, что ее мечта не осуществится.

– Может быть. – Лотти подумала о лакричных палочках и фруктовых леденцах, которые она прятала в банке в одной из своих коробок. Джон привез все, что она указала в списке. Женевьева лично все проверила.

Новые чулки, которые были куплены в лавке для обоих детей, вызвали у Лотти бурю восторгов, когда она разглядывала эти замечательные вещи. Пальтишко для Сисси решили сшить из изысканной шерсти альпаки, которую Лотти специально заказала для такого случая. Подкладка тоже будет из теплой шерстяной ткани, так что девочка не будет мерзнуть в зимние холода.

Томаса она собиралась порадовать новыми брюками и фланелевыми рубашками, которые купит дядя. «Нижнее белье для Томаса можно сделать и из простой серой материи, – подумала Лотти. – Мисс Эгги говорила, что незачем тратить на это хорошую ткань». Все девочки в приюте «Новая надежда» щеголяли в простых панталонах и нижних юбках, отделанных ярко-голубым ситцем.

Лотти ненадолго задумалась, вспомнив детей из приюта. Найдет ли Луиза Бейкер время, чтобы заштопать детям перчатки? Не забудет ли мисс Эгги наколоть орехов для фруктового пирога? Небось, эти несчастные дети скучают по своей Лотти, которая их покинула, обзаведясь собственной семьей. Она устало пожала плечами и глубоко вздохнула. Сисси пристроилась рядом, прижавшись к ней. Пламя камина согревало их, им было тепло и уютно вдвоем.

– Я помню, у меня в прошлом году была конфета. – Сисси с надеждой поглядела на Лотти. – Я тогда была совсем маленькой, – заметила она. – Но я до сих пор помню, как мама пекла какой-то очень вкусный хлеб. И еще у нас было печенье. А на Рождество мы вешали чулки на край камина. Папа говорил, что они могут загореться, если их вешать посередине. Лотти, как вы думаете, он шутил?

– А он с тобой часто шутил? – спросила Лотти, надеясь разбудить ее воспоминания об отце.

– Да нет, – печально ответила Сисси. – Я, правда, многого не помню. – Она пожала своими узкими плечиками. – Но Томас рассказывает мне то, о чем я сама не помню.

– У нас будет замечательное Рождество, Сисси, – пообещала Лотти.

Произнося эти слова, она мысленно молилась, чтобы это действительно было так.

Глава 20

С одной стороны, Лотти очень хотелось, чтобы Джон поскорее закончил их новую спальню, с другой – срочно нужен был загон для лошадей.

Скрепя сердце Лотти решила, что не следует заранее огорчаться из-за предстоящего визита бабушки с дедушкой, а лучше заняться чем-нибудь другим. Она осматривала комнату, в которой провела столько времени. Отто Шрейдер приходил ежедневно, а мистер Шарп, имевший многолетний опыт плотницкой работы, наведывался в последнее время дважды в неделю. Оба они по горло были заняты строительной работой, которую раньше выполнял только Джон.

Изо дня в день до ушей Лотти доносился перестук молотков. Эти звуки сопровождали ее и тогда, когда она давала уроки Томасу или, как сегодня, занималась с детьми Клаусонов, и тогда, когда украдкой шила пальто для Сисси, сидя в холодной и еще пустой спальне. Камин в ней тоже не достроили – на первом плане было благоустройство лошадей, – ив течение двух дней Лотти, закутавшись поутру в свое зимнее пальто, забиралась в кресло, подальше от глаз Сисси, и склонялась над шитьем.

Вечером Лотти занималась своим гардеробом и за два дня почти все закончила. Джон, расположившись на стеганом одеяле у камина, наблюдал, как Лотти работает. Сам же он потихоньку вырезал из дерева свисток для Томаса и маленькую фигурку лошади для Сисси, которую надлежало, потом положить ей в чулок.

По взаимному согласию они не говорили о предстоящем визите Шерманов. Томаса охватывали то мрачные предчувствия, то радость по поводу бесформенных свертков, пристроившихся рядом с коллекцией коробочек Лотти, – там что-то готовилось.

Сисси сияла от счастья, что ей разрешили помогать в приготовлении пирогов. Ее лицо было все в муке, а фартук обильно разукрашен кусочками теста и пятнами от молока и яиц. Она болтала без умолку, пока Мэйбл Шарп не сделала ей замечание и не выпроводила на улицу поиграть в снегу, которого за прошедшую ночь выпало на несколько дюймов.

– Сегодня тот самый день? – спросила миссис Шарп, имея в виду приезд дедушки и бабушки – это событие все время было у них на уме.

– Да, – скорчила недовольную гримасу Лотти. – Приезжают дневным дилижансом.

– Надолго останутся? – поинтересовалась Мэйбл. Она помешала суп и, зачерпнув половником густое варево, вылила аппетитно пахнущее произведение кулинарного искусства обратно в бурлящую кастрюлю.

– Аппетитно, миссис Шарп, – заметила Лотти, вдыхая аромат куриного бульона с овощами. – Пробудут несколько дней, судя по телеграмме. – Ее руки порхали, легко управляясь со спицами и пряжей.

Обдумывая подарок для Джона, Лотти, прижав к щеке клубок мягкой синей шерсти, однажды решила, что это будет шарф. Прикупив шерсти на оставшиеся в копилке деньги, вырученные от продажи яиц и молока, она тщательно прятала ее от Джона. И сейчас, пока он работал в сарае, она вязала, стараясь управиться к празднику.

Камин украшали длинные красные ленты и высохшая кленовая ветвь, которую Лотти увешала бумажными снежинками. Белые, аккуратно вырезанные снежинки, свисавшие с веток на синих нитках, приводили детей в восторг. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы создать в доме атмосферу праздника, который – в лучшем случае – обещал быть не очень грустным.

Едва сани с мистером Шерманом и его супругой въехали на ферму, как какой-то звук заставил Джона оторваться от тарелки с супом, который он поглощал с огромным удовольствием.

– Колокольчики, – коротко бросил он и глянул в окно, за которым все еще падали редкие снежинки.

– Это они, – печально и многозначительно произнес Томас.

– Хм, они взяли сани напрокат. Только послушайте, какие колокольчики! – весело сказал Джон, пытаясь подбодрить племянника. Он отодвинул от себя тарелку и направился к двери, по пути сняв с вешалки пальто.

Лотти последовала за ним. Остановившись на пороге, она озабоченно выглянула во двор. Из саней выбралась укутанная с головы до пят пара. Оба ездока были оживленны. Они направились к крыльцу, и Лотти, изобразив на лице радостную улыбку, отступила внутрь дома, приглашая гостей войти.

– Мы так рады, что приехали, – прожурчала Элизабет Шерман. – Мы так скучали по вас. – Она с улыбкой посмотрела на Лотти, и в ее глазах было столько теплоты, что молодая женщина ощутила, как румянец стыда прилил к ее щекам. – Наконец-то ты поправилась. Я просто счастлива! – воскликнула Элизабет. – Мы беспокоились за тебя, хоть я и знала, что Джон с нашими прелестными внучатами не оставят тебя без присмотра!

– Я в порядке, – сообщила Лотти. – Могу ходить и делать почти все.

– Ну что ж, пока я здесь, я запрещаю тебе хлопотать по хозяйству, – заявила Элизабет. – Сиди спокойно и просто говори, что нужно сделать.

Глаза Лотти удивленно расширились. Во время прошлого визита дедушки и бабушки отношения их были очень натянутыми, и нынешнее дружелюбие миссис Шерман совершенно ошеломило ее.

Дверь снова отворилась, и в комнату шагнул Джон с кучей свертков в руках.

– Я отнесу это в другую комнату, – сказал он. За Джоном, притопывая ногами, чтобы не нанести снегу в дом, вошел Джентри Шерман, он тащил за собой огромный саквояж.

– Лотти! – прогремел он радостно. – Ты выглядишь совсем как новенькая!

Такое воодушевление гостей решительно не укладывалось в голове Лотти, ведь на протяжении последних четырех дней она изо всех сил пыталась поднять настроение своего семейства. Но это было еще не все. В течение целого часа Элизабет нахваливала каминные украшения. Она повесила на кленовую ветку со снежинками несколько стеклянных безделушек, которые привезла с собой.

Отраженные краски огня и сияние лампы, висевшей посреди комнаты, зачаровали Сисси. Еще сильнее затрепетало ее сердце, когда она увидела фруктовый пирог, который Джентри извлек из газетных оберток и водрузил в центре стола.

Лотти с жадностью бросилась изучать номер сент-луисской газеты, с которым пожилая пара поступила так небрежно. Уже несколько месяцев ей не попадалась на глаза настоящая свежая газета. Чтение рекламы, статей о моде и о том, что происходит в стране, полностью захватило ее, заставив на время забыть о гостях.

Джон и Джентри беседовали о своих лошадях и видах на их весеннее потомство – Джентри оказался чрезвычайно сведущ в этой области. Элизабет просто наслаждалась атмосферой тепла и уюта маленького дома.

Лишь Томас сидел вдали от всех, молча и сосредоточенно срывая с веточки кору и соря на пол.

– А не пора ли тебе в постель? – спросила Элизабет, обращаясь к Сисси. – На улице уже совсем темно.

Сисси перевела взгляд на Лотти, ища подтверждения, и в ответ на свой немой вопрос получила утвердительный кивок.

– А мы будем читать рождественскую историю? – Девочка уже была готова принести тяжелый том Библии, который она едва могла поднять.

– Конечно. А потом мы развесим чулки, – сказал Джон.

– Я лучше пойду спать, – проговорил Томас скучным голосом.

– Может, и не пойдешь, – ласково возразила Лотти. – Ведь сегодня Рождество, Томас.

Элизабет Шерман подняла голову и посмотрела в глаза мужа, сидевшего напротив. Он молча кивнул, и она сказала то, что уже давно вертелось у нее на языке:

– Думаю, мы можем говорить откровенно. – Слова слетели с ее губ, словно подхваченные порывом ветра. – Дети, подойдите ко мне. Оба.

Томас хмуро посмотрел на нее и подошел – он шел так, будто каждый шаг давался ему с великим трудом. Лотти стало жаль его до боли в сердце.

Внутри у нее все клокотало от ярости, и она готова была взорваться.

Джон с тревогой наблюдал за ней, почувствовав, в каком напряжении она находится. Он вышел из-за стола и встал за спиной жены. Лотти выпрямилась, сидя на своей кровати, которая в последнее время использовалась в качестве дивана. Спрятав руки в складках юбки, она сосредоточенно наблюдала за доброжелательной миной миссис Шерман, державшей Сисси в объятиях.

– Вы знаете, что ваш дедушка и я хотели забрать вас в Сент-Луис в прошлый раз, когда мы приезжали, – напомнила Элизабет с улыбкой.

– Мы не хотели ехать, – решительно заявила Сисси.

– И сейчас не хотим, – вставил Томас. Улыбка на лице Элизабет чуть поблекла, но огонек в ее глазах нисколько не угас. Она продолжала:

– Мы любим вас обоих и хотим, чтобы у вас все было хорошо.

– У нас есть мисс Лотти и дядя Джон, – пролепетала Сисси.

– Ну да, я знаю это, – кивнула Элизабет. – Но я не то имею в виду. Там хорошие школы, библиотеки, нормальные…

– Нам и здесь неплохо! – упрямо возразил Томас.

– Томас! – одернул мальчика Джон.

– Да, сэр. – Мальчик опустил глаза и ссутулился, признавая свое поражение.

Лотти вдруг осознала, что детей, которые значили для нее больше, чем она когда-либо могла себе представить, вот-вот у нее отнимут, и ее охватила паника.

– Подождите! – выдохнула она. – Минуту, миссис Шерман.

Пальцы Джона предостерегающе сжали ее плечи, но она вывернулась из его рук, поднялась и принялась мерить комнату широкими шагами, что явно было не на пользу ее ногам.

Все смотрели на нее: Джон – удивленно, дети – с надеждой в глазах.

– Хорошо, я им не мать, но я думаю, что знаю, чего Сара желала бы для них обоих, – медленно проговорила Лотти. Ее голос дрожал от усилий, которые она прилагала, чтобы не закричать. – Джеймс и Сара хотели, чтобы их дети выросли здесь. Здесь они вырастут сильными и смогут сами найти свой путь в жизни. Их разум чист и светел, и они учатся гордиться тем, что они делают. – Она указала на Сисси: – Девочке только пять лет, но она умеет себя вести, она может мыть посуду, собирать яйца, кормить цыплят. Она знает, какие цвета ей идут, и она выучила уже почти все буквы. – Лотти перевела взгляд на Томаса, который, открыв рот, с благоговением наблюдал за женщиной, взявшейся его защищать. – Томас научился доить корову, сажать кукурузу и ухаживать за лошадьми. С чтением и счетом у него тоже все в порядке, он уже может прочесть некоторые слова. Как только мы сможем позволить себе несколько книг, он будет учиться читать.

Лотти обвела взглядом своих безмолвных слушателей.

– Да, в Сент-Луисе эти дети могли бы жить в прекрасных условиях. И я первая это признаю. Но я не уверена, что это будет то, чего желала бы для них их мать. Если бы она действительно этого хотела, она сама не жила бы здесь. Но она выбрала именно это место, и поэтому, если вы сейчас заберете их отсюда, вы поступите против ее желания.

Лотти повернулась к Джону, глаза ее были полны слез. Она вся съежилась, будто из нее выпустили воздух, и протянула к мужу руки. Он обнял ее и стал утешать, прикрыв ее от пристальных взоров ошеломленных слушателей.

– А теперь послушайте меня, – резко проговорил Джентри Шерман.

Дети, словно с них вдруг сняли заклинание, подбежали к Джону и Лотти и горячо обхватили их руками.

– Мисс Лотти! – захныкала Сисси, зарываясь лицом в складках ее платья.

Томас судорожно сглотнул, обернулся и, прильнув к мощной фигуре своего дяди, объявил:

– Мы не хотим уезжать!

– Послушайте, – повторил Джентри. Он потер рукой лоб, решительно сдвинул брови и посмотрел на жену, сидящую напротив.

– Боюсь, вы все меня неправильно поняли, – осторожно начала Элизабет. – Джентри и я… мы нашли решение, которое, я надеюсь, устроит всех нас. – От вида держащихся друг за друга четырех человек на глаза у нее навернулись слезы. Она махнула рукой в сторону кровати и кресел и пальцем поманила Сисси к себе: – Прошу тебя, сядь рядом и выслушай меня!

Лотти легонько подтолкнула малышку, и Сисси подчинилась. Нерешительным шагом она двинулась в сторону бабушки, которую она еще только начинала узнавать, и остановилась напротив нее. Томас остался около дяди, явно не желая менять своего места.

– Простите, Элизабет, – выдавила Лотти слова извинения за свою вспышку, и ее лицо залила краска смущения.

– Ничего, – быстро ответила пожилая женщина. – Мне нравится, что ты так заботишься о моих внуках. Поэтому мне будет легче сказать то, что я должна сказать.

– Ну, давай, говори, – грубовато поторопил ее Джентри.

– Мы – Джентри и я – хотели бы, чтобы ты обдумала одно наше предложение, – заговорила Элизабет. – Мы бы хотели предложить наш дом и необходимую помощь во всех финансовых вопросах, когда Томасу и Сисси придет время идти в колледж.

– В колледж? – воскликнула Лотти. – Но до этого еще далеко!

Джентри покачал головой:

– Только не для нас. Время начинает лететь очень быстро, когда твои волосы седеют, и ты не успеваешь следить за календарем.

– Но, тем не менее, нам еще осталось много счастливых лет, – весело сказала Элизабет. – Мы знаем, что дети будут чувствовать себя свободнее с молодыми родителями, и поэтому решили оставить их здесь, с вами. Мы только просим вас отправить их к нам – или даже лучше самим привезти – погостить. Как-нибудь летом, может быть. И делать так каждый год. А через несколько лет, когда здесь проведут железную дорогу, они уже будут достаточно взрослыми и смогут ездить сами.

– На поезде? – спросил пораженный Томас.

– Одни? – прошептала Сисси голосом, исполненным ужаса.

– Ты будешь со мной, Сисси, – сказал Томас, бросив на сестру презрительный взгляд.

– Так вы оставляете их здесь? – спросил Джон с надеждой.

– Да… это-то я и пытаюсь вам объяснить, – уверенно произнесла Элизабет. – Если вы согласны хоть на время отдавать их нам и предоставить нам возможность быть настоящими бабушкой и дедушкой, мы разорвем документ, по которому являемся их опекунами.

Лотти встала и подошла к женщине, которая только что преподнесла ей самый лучший рождественский подарок, подарок, о котором она не смела и мечтать. Она протянула руки, чтобы обнять Элизабет.

– Как будто Рождество наступило! – воскликнула Сисси.

– Почти что, – согласился Джентри, щелкнув крышкой часов на цепочке. – Два часа до полуночи, – сообщил он.

– Можно теперь почитать? – с надеждой спросила Сисси. – Потом мы пойдем спать, и Рождество придет по-настоящему.

Томас поспешил принести семейную Библию и осторожно положил ее на колени Джону. Мальчик погладил своими маленькими быстрыми пальцами золотые тисненые буквы на обложке и бережно открыл книгу.

– Это была папина Библия, – произнес он. – Он нам ее иногда читал. А когда мама ушла, перестал.

– Ладно, сегодня я ее почитаю, – сказал Джон. Он освободил для мальчика место рядом с собой, и они вместе уселись на большой кровати у огня.

Лучи света, испускаемые лампой, играли на стеклянном абажуре, приехавшем из Сент-Луиса, и переливались всеми цветами радуги, отражаясь от броши, украшавшей платье Элизабет Шерман. Однако ничто в комнате не сияло так, как лица собравшихся перед камином людей, – разве что слезы, стоявшие в глазах Джентри и Элизабет Шерман.

– В кашу мы положили изюм, – похвастала Сисси. Она восседала на почетном месте рядом с бабушкой и дедушкой. За столом было тесно, но дети ели быстро, желая побыстрее заработать право заглянуть в свои чулки.

Все свои утренние дела они сделали, и оставалось только расправиться с завтраком, чтобы настал, наконец, тот момент, который они предвкушали так долго.

– Я – все! – Томас вычистил дно своей тарелки и с тревогой глянул на тарелки взрослых.

– Может, мы потом доедим? – намекнул Джентри, весело наблюдая за внуком.

– Джон, – тихо сказала Лотти с явным нетерпением в голосе.

Джон широко улыбнулся и встал из-за стола.

– Рождество наступило! – провозгласил он – только это и требовалось.

Почти целый час, пока дети рассматривали содержимое своих чулок и подарки, привезенные бабушкой и дедушкой, комната была наполнена радостными криками. Джон и Лотти, стоя у двери, наблюдали, как Сисси с Томасом изучают подарки, сложенные в углу.

Томас с восхищением осматривал новые брюки и благоговейно разглаживал ладонями рубашки из мягкой ворсистой фланели.

Сисси же едва удалось уговорить снять новое пальто. Только заверение, что его можно будет надеть в церковь в воскресенье, убедило ее раздеться и повесить обновку на крючок.

Когда все вещи были осмотрены и соответствующим образом оценены, Джон вдруг вскинул голову и посмотрел в окно.

– Кто-то едет, – объявил он с удивлением. – Кому это взбрело в голову выходить из дома в рождественское утро?

Джентри состроил веселую гримасу и многозначительно сказал:

– Вероятно, тому, кто хотел заполучить кругленькую сумму!

Джон стоял у окна и смотрел на большую повозку, в которую были запряжены две ломовые лошади. Повозкой правил Малыш Вилли из городской конюшни.

– Что, черт возьми, ему здесь нужно? – пробормотал Джон себе под нос и вопросительно посмотрел на Джентри Шермана, стоявшего рядом с самым невинным видом.

– Понятия не имею! – весело отозвался он.

Лотти пыталась глянуть в окно через плечо Джона, а Сисси дергала ее за юбку.

– Дайте посмотреть! – взмолилась девчушка, прыгая от нетерпения.

– А почему бы нам не открыть дверь и не посмотреть, что привез этот джентльмен в своем фургоне? – предложила из-за стола Элизабет.

– Замечательная идея, – согласился ее муж и широко распахнул дверь, впустив в комнату поток холодного воздуха.

– Привет, ребята! – крикнул Малыш Вилли с высокого сиденья. – Посмотрите, что я вам привез, мисс Лотти. И вам, мистер Тиллмэн. – Его лицо расплылось в широкой торжественной улыбке.

– Что у него в повозке? – с нетерпением в голосе спросила Лотти, выталкивая Джона на крыльцо.

– Иди сюда, Лотти, – тихо подозвала ее Элизабет, сидевшая за столом.

Лотти неохотно отошла от открытой двери и повернулась к пожилой женщине.

– Позволь мне все объяснить, – немного грустно улыбнулась Элизабет, и Лотти подошла ближе. – Сядь сюда. – Она похлопала рукой по свободному стулу рядом.

– Да, конечно, – кивнула Лотти, заинтригованная странными интонациями в голосе женщины.

– Мы хотим, чтобы ты была матерью этих детей, Лотти, – начала Элизабет. – Вот мы и подумали… раз уж вы живете в доме Сары, то у вас должны быть некоторые ее вещи. Потом, когда они тебе уже не будут нужны, они перейдут к Сисси. – Сделав паузу, она набрала в легкие побольше воздуха. – Их мы и привезли в фургоне. Там кровать Сары с хорошим новым матрасом, очень удобным для спины. Комод, сделанный в Чикаго. Мы подарили его Саре на свадьбу, но у них с Джеймсом не хватило места в повозке, когда они переезжали сюда из Сент-Луиса. Там еще несколько вещей, которые вам могли бы пригодиться. – Ее глаза молили Лотти об одобрении. – Мы так хотим вам помочь, чем можем… хоть чуть-чуть!

– Почему же вы не привезли все это раньше? – не поняла Лотти.

– У нас было тяжело на душе, – сказала Элизабет, и ее страдальческий взгляд тронул чуткое сердце Лотти. – Мы желали для нашей дочери лучшей доли, чем жизнь здесь, – прошептала она, обводя комнату рукой. – Но она хотела быть с Джеймсом Тиллмэном. Я искренне верю, – ее голос дрожал, – что он сделал ее счастливой. Знаешь, Лотти, мое сердце разрывалось на части от сознания того, что мои внуки живут здесь. Но только после смерти дочери я поняла, как много времени потеряла зря.

Она сжала губы и озабоченно посмотрела в глаза Лотти.

– Я очень хотела видеть детей, но боялась приблизиться к Джеймсу. Ему было так горько, – с грустью в голосе проговорила Элизабет. – И когда он тоже умер, мы решили взять детей в Сент-Луис. Это было до того, как мы познакомились с тобой.

Миссис Шерман улыбнулась, грусть исчезла с ее лица – она озабоченно глянула на дверь, за которой происходила какая-то суматоха.

– Пошли-ка со мной, Лотти, я хочу, чтоб ты посмотрела, какую мебель мы привезли для твоей новой спальни.

Во дворе царил полный кавардак. Томас и Сисси бегали вокруг повозки, с восторгом осматривая ее содержимое.

Лотти, хотя и дрожала от холода, не хотела пропустить такое зрелище. Смешные ужимки детей развеселили ее, она расплылась в благодушной улыбке. Джентри Шерман стоял, засунув большие пальцы под подтяжки, с выражением глубочайшего удовлетворения на своем круглом лице.

Лотти неожиданно поймала на себе взгляд голубых глаз, покоряющих и чарующих ее. Взъерошенные, растрепанные ветром золотистые волосы Джона сияли под зимним солнцем. Его лучистая улыбка, широкая и необыкновенно счастливая, залила ее сердце волной такого счастья, что у нее перехватило дыхание.

Он подошел к ней, высокий, широкоплечий, крепкий, как земля, на которой он вырос, подошел с уверенностью в глазах, с улыбкой, светящейся любовью… И ей показалось, что он держит в своих сильных руках ее будущее.

Эпилог

– Мне больше нравится перина.

Она повернулась, чтобы устроиться поудобнее, ее нога легла на его бедро, щека устроилась там, где медленно и ровно билось его сердце.

Рука Джона остановила свое движение по ее спине. Затем, посмеиваясь, он возобновил свое еженощное занятие, доставлявшее ему огромное удовольствие.

– Как ты думаешь, Джон, сколько еще доктор Холмс будет заставлять тебя делать это? – Она зевнула, потягиваясь.

Он пожал плечами, продолжая массировать ее.

– Может быть, всю жизнь, – проговорил он страдальческим голосом.

– Конечно нет, – прошептала она.

– Гм-м-м… – Его рука на секунду замерла, затем уверенно обхватила округлость ее ягодицы.

– Это не то место, – пробормотала она, ерзая под его ладонью.

– Как раз то, – прорычал он.

– Гм-м… ну, может, ты и прав. – Она удовлетворенно улыбнулась, прильнув к его горячей груди.

– Лотти…

– М-м-м…

– Ты собираешься засыпать?

– Нет, просто думаю.

– Да?.. Я тоже.

– Джон, – она помедлила и подняла голову от его груди, чтобы лучше видеть его лицо в тусклом свете, – знаешь, сегодня я распаковала свои вещи.

– Да… – Его улыбка стала шире, когда он увидел ее обеспокоенное лицо.

– Ну, в общем, у меня есть такие фланелевые тряпочки, которыми я периодически пользуюсь.

– Гм-м-м.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, Джон? – В ее голосе слышалось разочарование – она надеялась, что ей не придется объяснять в подробностях то, что занимало ее мысли весь вечер.

– Возможно, – негромко сказал он.

– Я пользовалась ими только один раз с тех пор, как мы поженились, Джон, – тихо сказала она.

– Я знаю, – ответил он.

– Но откуда? – удивленно и смущенно прошептала она.

– А кто о тебе заботился шесть недель, Лотти?

Она зарылась носом в островок волос на его широкой груди и глубоко втянула в себя воздух.

– Ты.

– Нам не пришлось выкапывать из твоих вещей ни одной из этих тряпочек, не так ли?

– Нет, – кротко сказала она.

– Ты знаешь, что это означает, дорогая? – Его низкое рычание было полно удовольствия.

– Это хорошо? – Ее голос был тонким, как будто она искала утешения.

– Это самая хорошая вещь, какую я только могу себе представить, – заверил он ее и нежно обнял, затем осторожным движением перевернул ее на спину. – Вопрос в том, насколько это устраивает тебя, Лотти?

– О да, – прошептала она с радостным возбуждением, сказавшим ему все, что он хотел знать.

– К середине июля, как ты думаешь? – спросил он, приникая ртом к ее шее и вдыхая свежий аромат – аромат его единственной Лотти О'Мэлли Тиллмэн.

– М-м-м… думаю, да. – Она склонила голову набок, наслаждаясь его лаской. – Как ты думаешь, мисс Эгги удивится?

– Почему-то, любимая, я не думаю, что мисс Эгги будет удивлена чем-нибудь из того, что ты делала.

– Ну, в конце концов, я последовала ее наставлениям, – сказала Лотти.

– Как это? – пробормотал он, трудясь над пуговицами ее новой ночной сорочки.

Ее вздох выразил удовлетворение, когда ей удалось удержать его, пока она излагала мудрости Эгги Конклин.

– Мисс Эгги всегда говорила: «Все, за что ты берешься, девочка, надо делать хорошо. И если ты постараешься, то тебе обязательно воздастся».

Он преодолел барьер пуговиц и нашел то, что искал. Его голос походил на рык, приглушенный ее пышной плотью, когда он посмеивался над ее чопорной речью.

– Значит, ты не думаешь, что я все делала хорошо? – спросила она возмущенно, и ее хихиканье почти затухло в его волосах.

– Ну, – сказал он глухим басом, от которого у нее по спине побежали мурашки, – я не знаю, достигла ли ты предела своих возможностей, дорогая, но я, несомненно, дам тебе возможность попрактиковаться. Мой отец говорил, что совершенство достигается опытом, и я думаю, что потребуется лет пятьдесят, чтобы достигнуть его.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Эпилог