Глава I. Первые воспоминания
Грядущий июльский день обещал быть жарким. На небе не было ни облачка, по всему горизонту, от края до края. Звёзды перед рассветом стали бледнее и постепенно угасали. Солнце своими первыми лучами, словно длинными тонкими руками, нежно, будто боясь нарушить хрупкую утреннюю тишину, слегка тронуло спокойную гладь Финского залива, его песчаные берега, местами поросшие камышом, погладило макушки деревьев.
Иллюстрация 1. Южный берег Финского залива.
Оно не спеша, задумчиво прошлось по травам на лугах, по крышам ещё сонных деревянных домов, лепившихся на высоких и пологих склонах южного берега Финского залива, и с любопытством заглядывало в их занавешенные окна. На одном из окон солнце задержалось, увидев сквозь кружевные занавески спящего белобрысого мальчонку, больше похожего на небесного ангелочка, чем на дитя человеческое. Оно тронуло его нос, отчего тот поморщился, а на губах заиграла улыбка. Его веки с длинными светлыми ресницами затрепетали, словно крылья бабочки, и распахнулись, открыв миру большие серо-голубые глаза. Герка, а именно так сам себя называл наш герой, которому совсем недавно исполнилось три года от роду, быстро уселся на кровати, глазёнки его шустро забегали по комнате, ища что-нибудь новое, необычное. Не найдя ничего достойного своего внимания, он взглянул в окно и, улыбнувшись солнцу, сразу понял, что этот день будет необычным, насыщенным приключениями и, конечно, запомнится ему на всю жизнь. Ну, а раз так – нельзя терять ни минуты! Герка соскочил с кровати, торопливо натянул белую льняную рубаху, стал надевать свои любимые красные штаны, путаясь в лямке, которую надо было натянуть через плечо. Он сунул ноги в сандалии, которые ему были немного великоваты – мама их купила на вырост, и долго, суетливо копошился с застёжками. Ну вот, дело сделано – оделся… Герка выскочил из комнаты и, пробежав через большую комнату, обставленную как солидная городская гостиная резной мебелью в стиле ампир из ценных пород дерева, оказался в сенях, где стоял, как ему казалось, огромный умывальник. Его корпус был выполнен из морёного дуба и богато украшен резьбой, а столешница и фартук были из мрамора. По мнению Герки, именно так и должен выглядеть Мойдодыр – умывальников начальник и мочалок командир, о котором ему читала мама. Поэтому Герка с большим уважением относился к этой штуковине, почти как к живому существу, и старался всегда мыть руки перед приёмом пищи, чтобы не прогневать грозного Мойдодыра. Тщательно умывшись, он взглянул на себя в маленькое овальное зеркало, встроенное в мраморную стенку умывальника. – У, какой лохматый! – проворчал он, сердито сдвинув брови, а затем, намочив волосы, яростно взъерошил свою короткую причёску и только тогда остался доволен собой. Теперь можно было и позавтракать. На столе уже томилось, поджидая Герку, свежее парное молоко и недавно сваренная мамой, ещё не остывшая овсяная каша. Всё это было заботливо накрыто красивым вышивным полотенцем. Аппетит у него был отменный. Его никогда не приходилось уговаривать поесть, хотя и обжорой назвать было нельзя. Расправившись с завтраком с усердием бойца Красной Армии, Герка, едва вытерев руки о полотенце, выскочил в сени и побежал к двери, которая вела во двор. «Вот! – подумалось Герке. – Сейчас всё и начнётся!» Предчувствие его не обмануло. Выйдя на высокое крыльцо, Герка окинул взором весь двор, окаймлённый хозяйственными постройками, с воротами, ведущими на другую часть огромного участка, где располагался сад с плодовыми деревьями и огород, плавно спускающийся к дороге, идущей вдоль берега залива. Ничего особенного во дворе не происходило. Единственное, что насторожило, это то, что в дальнем от дома углу двора валялся здоровенный хряк Борька. Да, да, он не лежал, а именно валялся в неописуемо комичной позе, которую даже обсуждать неприлично. Прежде Герка с этим исполином рода свиного не сталкивался, а потому его опасался – кто знает, что ему взбредёт в голову? Надо сказать, что судьба у Борьки была не простая, и описание его жития могло бы потянуть на отдельный роман. Впрочем, жирно ему будет, чтобы о нём романы да поэмы слагать. Поэтому расскажу о нём лишь вкратце, чтобы можно было понять, отчего у Борьки сформировался именно такой характер. Нрав у Борьки был довольно капризный и временами агрессивный. И всякий раз, после того как он выплёскивал свою агрессию, у него начиналась меланхолия. Да так ему худо было, что он даже не ел ничего по нескольку дней. А так-то пожрать он был не дурак. И не только пожрать…
ГлаваII. Борька – горький пьяница
Борька родился в соседском свинарнике, то есть изначально его хозяевами были соседи – дядя Сеня и его жена тётя Тоня. Он был самым маленьким и слабым поросёнком в своём помёте и был настолько слаб, что места у мамкиной титьки ему не находилось. Более сильные братья и сёстры его легко и бесцеремонно оттирали в сторону, а он лишь жалобно пищал от бессилия. Дядя Сеня и тётя Тоня пожалели полудохлого Борьку и взяли его в дом. Своих детей у них не было, поэтому всю свою нерастраченную родительскую любовь и ласку они отдали этому маленькому поросёнку. Они ухаживали за ним, как за родным сыном, отпаивали его коровьим молоком. На этом-то молоке Борька и стал расти, как тесто на дрожжах. Когда же его поселили обратно в свинарник к братьям и сёстрам, он был уже самым крупным и сильным среди них и, похоже, ничего не забыл. Когда все начинали хрюкать и пихаться по привычке у корыта с едой, Борька с невероятным рёвом принимался всех размазывать по стенкам. Сначала, кажется, не все сородичи поняли, кто дома хозяин, но после повторной взбучки все без исключения признали его безоговорочное лидерство. Теперь, когда тётя Тоня приходила в свинарник кормить своих подопечных, все жались в дальнем углу загона, чтоб чего не вышло, не дай бог, а Борька уже ждал её возле корыта, готовый к приёму пищи. И только когда он наедался до икоты и отваливал от корыта, остальные осторожно, не веря своему счастью, принимались молча и тихонько чавкать свою трапезу. Точнее то, что им оставил Борька. Позже пришлось построить для него отдельный загон. Так было лучше для всех. Но однажды произошло событие, изменившее Борькину жизнь навсегда. В свинарник вошёл дядя Сеня, держа в руках огромную сорокалитровую бутыль самогона, и поставил её в углу. Потом он принёс ещё одну бутыль и накрыл их старым выцветшим красным покрывалом. Надо сказать, что дядя Сеня был человеком известным на всю деревню как весельчак, балагур и большой специалист по производству самогона. Он смастерил перегонный аппарат, точнее целую химическую лабораторию, которая занимала половину сарая, где также была небольшая столярная мастерская. Поэтому хранить самогон было негде. Дядя Сеня пытался, было, пристроить две бутыли с результатами своих «винодельческих экспериментов» в доме, но тётя Тоня была категорически против этого – она не выносила жуткий запах, от которого невозможно было избавиться на стадии брожения. Вот так и оказались бутыли с самогоном в свинарнике, возле Борькиного загона. Однажды вечером перед сном дядя Сеня решил наведаться в свинарник и продегустировать «напиток богов», как он это называл, так как, по его мнению, самогон уже должен был «созреть». Он с нетерпением сдёрнул с бутылей красное покрывало, откупорил одну из них, а затем, аккуратно наклоняя ее, налил самогон в большую железную кружку. Да, «напиток богов» и в самом деле удался! Хмель уже после первой кружки, хорошенько вдарил дяде Сене в голову. Ему стало так хорошо, что и словами не описать. Стены вдруг заплясали в бешеном хороводе, пол стал уплывать из-под ног, а потолок вообще куда-то улетел… В голове у него возникла весёлая дурь, требовавшая каких-нибудь развлечений. Надо было непременно что-нибудь этакое придумать. Но что именно? За всем этим действом из загона внимательно наблюдала пара маленьких свинячьих глаз. Это Борька, стоя у дверцы загона, молча смотрел на загадочные манипуляции дяди Сени с бутылью. Может, всё и обошлось бы как-нибудь, если бы Борька, видя, как похорошело хозяину, не подал бы голос. Он тихонько одобрительно хрюкнул. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь к себе внимание уже осоловевшего хозяина. И тут, глядя на эту благодушную свиную морду, дяде Сене пришла в голову совершенно шальная мысль. Он решил, что если ему самому так хорошо, то пусть и Борьке тоже будет хорошо! Дядя Сеня взял с пола большую эмалированную чашу, в которой тётя Тоня замешивает еду для свиней, и налил туда самогон. Он наполовину наполнил чашу и поставил её в Борькин загон. Тот, в свою очередь, даже не понюхав сие пойло, принялся азартно хлебать из чаши. Глядя на то, как хряк хлебает самогон, дядя Сеня хохотал как заведённый и хлопал в ладоши, приплясывая. А когда Борька, осушив чашу, пошатавшись несколько секунд на пухлых ватных ножках, шумно рухнул на бок и заснул, издавая во сне довольно забавные хрипы и стоны, он и вовсе пустил слезу. – Слабак, совсем пить не умеет! – резюмировал дядя Сеня еле ворочающимся языком. На следующий день всё было как обычно. Дядя Сеня усердно трудился в своей столярной мастерской, тётя Тоня суетилась по хозяйству. На дворе была тишь да благодать, струился знойный воздух, поднимаясь от горячей земли. Вечером же, дядя Сеня решил повторить вчерашнюю процедуру дегустации, но Борьке твёрдо решил более не наливать. И вот, когда он, выпив свою дежурную кружку «напитка богов», закупорил бутыль и накрыл её красным покрывалом, он вдруг услышал резкие звуки протеста хряка-собутыльника. Дядя Сеня не потерпел подобного поведения – он громко гаркнул на Борьку, пригрозив ему кулаком. Казалось, тот смирился и притих, но на самом деле он затаил глухую обиду на хозяина и решил отомстить ему за «предательство». Ночью на дворе раздался какой-то шум, но никто не обратил на это внимания. А зря… Поутру тётя Тоня вышла во двор и сразу обратила внимание на то, что дверь в свинарник приоткрыта и там виднеется спина лежащей на земляном полу свиньи. Почувствовав что-то неладное, тётя Тоня осторожно подошла к двери свинарника и заглянула внутрь. Увидев то, что было там, она не знала, смеяться или плакать. Впрочем, не до смеха ей было – это точно. Дверца Борькиного загона была разнесена вдребезги, и её обломки улетели в дальний тёмный угол свинарника. Прямо у входа валялся сам Борька и мирно спал, намотав на свою голову красное покрывало, которым были накрыты бутыли с самогоном. Справа лежали осколки одной, разбитой бутыли. Вторая, слава богу, была цела. И только теперь тётя Тоня поняла, что Борька не просто спит – он мертвецки пьян. Он даже ухом не повёл, когда хозяйка начала пинать его и истерически вопить с применением нецензурной брани, которой от неё никто и никогда не слышал, как в адрес Борьки-пьяницы, так и в адрес своего любимого мужа, споившего несчастную животину. Услышав такое, дядя Сеня ушам своим не поверил и немедленно поспешил в свинарник, чуя, что неприятностей ему сегодня не миновать, но, ещё толком не понимая, что же именно произошло. – А, вот и ты, ирод поганый, явился! – уже охрипшим от крика голосом прорычала тётя Тоня. – А что тут такое? – пролепетал дядя Сеня. Он, словно контуженный, ошарашенно водил глазами вокруг, осматривая свинарник и постепенно понимая всё произошедшее. – Вот я тебе сейчас всё разом и объясню! – заявила тётя Тоня, сорвав красное покрывало с головы Борьки, и принялась стегать им растерявшегося мужа. Тот же пытался уворачиваться и как-то по-детски наивно оправдывался. – Да я-то чего? Я не хотел… Это всё Борька, сволочь!.. Они носились по двору и горланили так громко, что на крики пришёл сосед, Геркин дядя, Антон. – Сенька, Тоня, вы чего это тут устроили – орёте как оглашенные. На всю деревню позоритесь! Тоня, ну тебе-то не совестно? Вот от тебя-то я такого не ожидал! Супруги тут же остановились. Слова дяди Антона произвели на них такой эффект, будто их из ушата холодной водой окатили. Они оба, уставшие, мокрые и растрёпанные, тяжело дыша, подошли к забору, за которым стоял сосед, и принялись наперебой жаловаться ему то на Борьку, то друг на друга. И вот они уже снова кричали, жестикулировали, и понять, о чём тут речь, уже было невозможно. Дядя Антон молча поднял руку и этим жестом заставил замолчать не на шутку разошедшихся соседей. – Так, а теперь расскажите мне, что тут у вас случилось, только по очереди, – серьёзным тоном произнёс дядя Антон. Первым решился заговорить дядя Сеня, глядя на соседа исподлобья, словно нашкодивший пацан. – Антоха, представляешь, Борька-то наш самогона нализался и теперь спит в сарае. Ей-ей, как Мартыныч на пасху! Дядя Антон сразу вспомнил ту комичную историю с их общим приятелем, местным плотником Мартынычем, которая приключилась с ним однажды на пасху. Как-то раз на пасху Мартыныч поехал в Ораниенбаум, купил себе пару новеньких хромовых сапог, а потом отправился по разным злачным местам обмывать их. Он тогда так хорошо погулял, что себя не помнил. И когда вернулся в родную деревню, встретил своего закадычного друга, столяра Семёна – дядю Сеню. Они ещё вместе добавили по чарке самогона. Тогда дядя Сеня тоже шутки ради поспорил с ним, что Мартыныч не сможет пару своих новеньких сапог, только что купленных, закинуть на крышу. Плотник же на любые споры всегда реагировал мгновенно, не думая. Сняв с плеча связанные между собой за специальные петли сапоги, он мощным движением, почти без замаха закинул их на самый конёк крыши. Дядя Сеня, конечно, расстроился, что проспорил, обещал непременно проставиться и понуро побрёл восвояси. Мартыныч же, осознав одержанную победу, испустил совершенно дикий клич, эхом разнёсшийся по всей деревне, ударил себя кулаком в грудь… Ну, тут у него потемнело в глазах, сознание свернулось в одну маленькую точку… В общем, упал он без чувств посреди собственного двора, да так и проспал до утра. Поутру же, проснувшись, Мартыныч долго, шатаясь, ходил по двору и сиплым голосом причитал о пропаже своих новеньких сапог. И он, уж было, совсем расстроился, но тут мимо проходил дядя Антон и указал ему на пару сапог перекинутых через конёк крыши. Радости Мартыныча тогда не было предела, и он ещё пару дней гулял по причине обретения своей пропажи. Вспомнив ту историю, дядя Антон едва сдержал улыбку, но снова сделал строгий вид. – Антошенька, миленький, – запричитала тётя Тоня, едва не плача, – забери ты, ради всего святого, Борьку к себе. Раньше-то мы едва могли сладить с ним, а теперь уж тем более не сможем – он точно в запой уйдёт и весь двор разнесёт. А ты мужик для него авторитетный, Борька тебя с детства почему-то больше, чем нас, уважает. И правда, Борька в детстве любил побеситься, когда жил в доме. Но когда в гости заходил дядя Антон, он вдруг как по команде становился тихим и учтивым, а когда гость уходил, он снова брался за своё. – Ну, ладно, давайте, а то я как раз всю скотину на общий колхозный двор свёл, что и вам советую сделать, – сказал дядя Антон к неописуемой радости супругов. Так вот Борька и оказался на дворе, принадлежащем дяде Антону и его братьям и сёстрам. После этой истории Борька пережил страшную ломку и едва выжил, но характер у него сильно изменился. Он жутко возненавидел красный цвет – для него это был цвет покрывала, которым накрывали проклятые бутыли с самогоном. Видя что-то красное, он впадал в неописуемую ярость, приступы которой сменялись долгими периодами меланхолии.Отступление
Дорогой читатель, здесь я сделаю небольшое отступление, чтобы у вас не сложилось ощущение, что в деревне Верхняя Бронна, а именно так называлась эта деревня, жили одни пропойцы и бездельники. Ничего подобного! Напротив, жители деревни были усердными трудягами и истинными православными христианами. Практически все жители деревни были ижорами. Испокон веков на Южном берегу Финского залива селились финно-угорские племена, а рядом с ними селились и славяне. Побережье буквально всё было усеяно поселениями ижор и води. Они отличались от собственно финнов тем, что ещё в древности приняли православие и имели русские имена и фамилии. Соответственно, и сама культура у них была очень разная, хотя и ижорцы, и финны прекрасно говорили как по-фински, точнее, ижоры общались на ижорском диалекте, так и по-русски. При этом не было никаких этнических противоречий между русским и финно-угорскими народами, и они не считали друг друга чужими. Более того, общеизвестно, что в древности ижорцы, водь и чудины предупреждали северных славян-новгородцев о приближении скандинавских завоевателей, когда они ещё шли на своих драккарах по Финскому заливу. Так повелось издревле. Бороться с зелёным змеем жителям Верхней Бронны было ни к чему. Не только здесь, но и на селе вообще иначе было не выжить: плохо потрудился – год живи на хлебе и воде. Да и хлеба-то где взять? Кто ж тебя кормить-то будет? То-то и оно, что никто. Так что пить горькую особо было некогда. Но иногда, конечно, некоторые товарищи позволяли себе хорошенько повеселиться и не без горячительных напитков. Ну, тут и начинались разные приключения, как у Мартыныча и дяди Сени, которые потом обрастали выдуманными подробностями и превращались в местные легенды, похлеще финского эпоса «Калевала» и русских народных сказок. А какие талантливые люди здесь жили! Например, дядя Сеня был столяром и делал великолепную резную мебель. Не хуже, чем в Эрмитаже. Ещё до революции, когда был жив Геркин дед Михаил, дядя Сеня сделал для него целый мебельный гарнитур из красного дерева для гостиной и того самого Мойдодыра, которого так почитал Герка. Дед Михаил был зажиточным крестьянином, если не сказать – богатым: он мог себе позволить закупить дерево ценных пород и оплатить недешёвую работу столяра. Дядя Антон – родной дядя Герки – был талантливым организатором и самой харизматичной личностью в деревне. Эту самую харизму он унаследовал от своего отца. Он был невысокого роста, как и все в их семье, обладал благородной внешностью и был внешне похож на офицера царской армии. Это сходство особенно усиливалось благодаря аккуратно постриженным тонким усикам и прямой осанке, будто он всю жизнь провёл на гвардейском плацу в постоянных строевых и ружейных упражнениях. Но в армии он никогда не служил – такая стать у него была от природы. А его взгляд мог угомонить самого дерзкого наглеца. Мало кто мог долго прямо смотреть ему в глаза, особенно зная за собой какую-то вину. Кстати, именно он одним из первых в уезде создал в деревне колхозное хозяйство и собственным примером весьма успешно агитировал крестьян вести свою скотину на общий колхозный двор и активно участвовать в развитии общего хозяйства. Геркин отец, Пётр, тоже был весьма талантливым человеком – он великолепно рисовал карандашом, как и все его братья. Так уж устроила природа, что многими поколениями от отца к сыну передавался художественный вкус и талант в этой семье. Но, к сожалению, никто из них даже не пытался развить в себе эти способности. Все воспринимали это как умение, не имеющее практического применения, а значит, не относились к этому серьёзно. А на гитаре Пётр играл лучше всех в округе и был настоящим виртуозом. В возрасте пятнадцати лет, оставшись без отца и матери и будучи ещё не созревшим для самостоятельного ведения крестьянского хозяйства, он вынужден был переехать в Кронштадт. Туда его позвала старшая сестра, которая вышла замуж за флотского офицера, капитана первого ранга, направленного туда почти сразу после подавления кронштадтского мятежа. Пётр сразу устроился на Кронштадтский пароходный завод, в первый цех, и очень быстро прошёл путь от ученика слесаря-судокорпусника до высококлассного специалиста в этом деле. Теперь он живёт в Кронштадте со своей семьёй и лишь иногда приезжает в родную деревню на время отпуска. Вот и сейчас Пётр приехал вместе с женой и двумя детьми, сыном Геркой и дочкой Алисой, провести отпуск там, где родился и провёл всё детство и юность. Да, юность у Петра закончилась, едва начавшись, в том возрасте, когда у других она только начинается. Ему пришлось рано повзрослеть и научиться заботиться о себе и своих близких самостоятельно. Одна из родственниц Герки, кажется, его двоюродная тётя, уроженка Верхней Бронны, даже пела и была аккомпаниатором в том же театре, где служил сам Фёдор Иванович Шаляпин! Однажды она рассказала ему о местах своего детства, да так красочно, что Фёдор Иванович загорелся желанием непременно посетить этот чудный берег Финского залива. Он даже не представлял себе, какой радушный приём его там ожидает. Посмотреть на живого Шаляпина собралось немало народа. Пришлось накрыть стол в саду под цветущими яблонями. Все вместе с Шаляпиным пели народные песни. Такому хору мог бы позавидовать и Мариинский театр, где тогда служил Фёдор Иванович. Когда закончилось большое застолье, Шаляпина пригласили в дом, в гостиную, где стояло пианино, и он ещё долго и с удовольствием пел классические произведения из своего репертуара, а аккомпанировала ему та самая Геркина родственница, имени которой он так и не запомнил. Уже наступил вечер, но на дворе были белые ночи, и надо было торопиться в обратный путь. Шаляпин явно не хотел уезжать. Ему хотелось задержаться здесь на неделю, подышать здешним чудесным воздухом, побыть среди этих замечательных людей, но неотложные дела звали его обратно, в Питер. Провожать легенду русского театра собралась вся деревня, и люди долго смотрели вслед уезжающей по пыльной дороге веренице экипажей, запряжённых резвыми жеребцами.Глава III. Дворовое побоище, или Кто на новенького
Итак, вернёмся в то самое солнечное июльское утро, когда Герка вышел на крыльцо своего дома и увидел во дворе лежащего Борьку. Тот, кажется, мирно спал. На самом же деле хряк пристально следил через узкие щёлочки своих слегка приоткрытых глаз за мальчишкой, застывшим на крыльце в нерешительности. Тем временем Герка всё-таки решил, что сможет незаметно пробраться к заветной калитке, хотя путь до неё был и не близким – от крыльца было метров пятнадцать, а то и более. Он аккуратно, стараясь не вызывать шума, начал спускаться по ступенькам. И всё вроде было хорошо, но последняя ступенька предательски скрипнула. Для Борьки этот скрип был как выстрел с «Авроры» для балтийских моряков во время революции. В мгновение ока он был уже на ногах. Именно сейчас он как следует рассмотрел мальчишку и особенно обратил внимание на красные штаны. Вот он, проклятый красный цвет!!! Борькины глаза налились кровью, как у заправского быка на корриде. Герке даже показалось, что у хряка из ноздрей повалил пар или дым. Как говорится, у страха глаза велики. Борька издал протяжный рёв, задрав морду вверх, затем опустил её низко к земле и начал разбег… Герка тем временем успел сделать лишь несколько шагов в сторону калитки. Он ещё не далеко ушёл от крыльца, но принял, казалось, парадоксальное решение – во что бы то ни стало добраться до калитки, и побежал к ней изо всех сил, стараясь не оглядываться. Но силы-то были явно неравны. Разъярённый хряк неумолимо приближался к беззащитному мальчику. Казалось, ещё мгновение, и произойдёт что-то страшное, непоправимое. И будут рыдать безутешные родители над бездыханным телом своего ни в чём не повинного сына. Но тут вмешался его величество случай. Не обращая внимания ни на что вокруг, Герка бежал по двору, выпучив от страха глаза, и вдруг споткнулся о торчащий из земли корень небольшого высохшего дерева, которое росло возле крыльца и его использовали для того, чтобы развешивать для сушки небольшие бидоны, банки, кастрюли и прочие вещи. Никто и никогда об этот корень не спотыкался, и его даже не замечали. И надо же именно сейчас, в этой ситуации, именно Герка споткнулся об этот корень. В тот момент, когда Борька уже готовился ударить его и смять в лепёшку, Герка, споткнувшись, совершил нырок и, распластавшись на земле, по инерции пролетел по пыльной земле метра полтора. Этого хватило, чтобы они с Борькой разминулись в нескольких сантиметрах. И тот всей своей массой, пролетев мимо своей цели, снёс то самое высохшее дерево и, осыпаемый висевшими на нём кастрюлями и банками, со всего маху протаранил крыльцо, обшивка которого треща разлетелась во все стороны и ободрала всю его свиную морду. От такого удара Борька долго не мог прийти в себя. Он, словно боксёр в нокдауне, водил мордой из стороны в сторону, пытаясь сфокусировать своё зрение и понять, что тут вообще произошло. Его маленькие глазёнки хороводили в разные стороны, как в калейдоскопе. Борька предпринимал попытки подняться, но проклятые ноги не слушались его и словно кочерыжки скользили, подгибались, и он снова падал. Пока Борька барахтался возле крыльца, Герка, не оборачиваясь, вскочил и рванул к калитке. Выбежав на улицу, он сразу захлопнул её за собой и быстрым точным движением, просунув руку в зазор между досками калитки, закрыл её на засов. Герка был так напуган произошедшим, что пробежал ещё метров десять. И только тогда он остановился, оглянулся и, тяжело дыша, некоторое время напряжённо смотрел на калитку, боясь, что проклятый хряк очухается и вынесет её. Тогда уж от него не уйти. Но ничего подобного не произошло. В конце концов, Борька всё же смог подняться и, покачиваясь, добрался до своей любимой почти высохшей лужи, лёг и, уронив в неё голову, загрустил. В округе вновь установилась тишина и благодать, нарушаемая лишь шумом ветра в кронах деревьев да криками шальных петухов где-то на дальнем краю деревни.
Иллюстрация 2. Деревня Верхняя Бронна. Дом, построенный дедом Михаилом.
Глава IV. Гусиная охота, или Русские не сдаются
День уже близился к полудню, наш юный герой Герка бодро, с улыбкой шагал по широкой грунтовой дороге. Он уже совсем забыл о том, что ещё несколько минут назад был атакован бешеным хряком-берсерком, но враг был повержен, и бояться теперь было нечего. Хотя в глубине души у него было ощущение, что это ещё не всё. И в самом деле, разве приключения заканчиваются так быстро? Конечно, нет! Впрочем, сейчас у него настроение было настолько благостным, что он не хотел разрушать его всякими мыслями о каких-либо опасностях. Проходя мимо одного из домов, он увидел пожилую женщину, стирающую бельё во дворе. Герка, улыбаясь, помахал ей рукой и пожелал доброго дня. Она тоже ему улыбнулась и проводила умилённым взглядом.
Иллюстрация 3. Деревня Верхняя Бронна. Центральная улица. Начало ХХ века.
Да, теперь казалось, что если приключения и будут – они будут исключительно приятными. Но так просто всё бывает только в сказке. Действительность часто приносит самые неожиданные сюрпризы. Вот и сейчас, шагая по улице, он не сразу обратил внимание на открытую калитку одного из участков. Там во дворе топталось целое стадо гусей, которых их хозяин, которого все называли кузнецом Матвеевым, собирался гнать на колхозный двор. Если свиней Герка раньше видел и знал, что они могут быть опасны, то гусей он увидел впервые, и они ему не показались опасными тварями. Вот тут-то он ошибся. Завидев этого весёлого белобрысого крепыша, гуси словно по команде как с цепи сорвались и ринулись на него. Герка быстро сообразил, чем дело пахнет, и, завопив своим тоненьким голоском что есть сил, припустил по дороге в сторону небольшого пруда, к которому как раз и спускалась дорога. Герка мог только гадать, что стало причиной этого вероломного нападения. Он знал о неприязни Борьки к красному цвету и подумал, что гусям этот цвет тоже, может быть, не по душе. И тогда он, словно парашютист, дёргающий за кольцо, чтобы раскрыть свой парашют, дёрнул лямку штанов с такой силой, что пуговица оторвалась, и штаны как-то сами слетели, да так, что он и не заметил. Вместе со штанами слетели и сандалии. И правда, всё стадо кинулось терзать штаны и сандалии, рвать их на сувениры. Но три самых крупных гуся не остановились и с удвоенной энергией, громко гогоча и маша крыльями, продолжали погоню. Оголённый Геркин тыл и сверкающие в пыли голые пятки, кажется, их ещё больше раззадорили. Он лихорадочно пытался сообразить, как спастись от проклятых агрессоров, но со страху мысли путались, и ничего было не придумать. Его голосок, как колокольчик, звенел на всю округу, но по роковой случайности никто из взрослых его не видел и не слышал. Все в это время были заняты какими-то работами. А матвеевские гуси-недруги тем временем неумолимо приближались. И тут, бросив взгляд на появившийся слева пруд, Герка принял решение спасаться в воде, хотя плавать он не умел. А ещё он не знал, что гуси – птицы водоплавающие и воды не боятся. Вот он, пруд, уже совсем близко, ещё несколько десятков метров по траве… Трава была высокая, и Герка проворно и легко бежал по ней, а гусям было тяжеловато, и они стали немного отставать. Тем не менее Герка уже начал уставать, и дистанция снова стала быстро сокращаться. Гуси вот-вот должны были его настигнуть, но он всё-таки добрался до воды.
Иллюстрация 4. Пруд в Верхней Бронне.
Он, словно комета, влетел в воду, поднимая высокие брызги. И вдруг, земли под ногами не стало – пруд был не очень глубоким, но глубина здесь, местами начиналась совершенно неожиданно. Герка изо всех сил молотил по воде руками и ногами, пытаясь удержаться на воде и даже плыть, но у него ничего не получалось. Он старался набрать в рот воздуха и дышать, но воздух не шёл в лёгкие, и наступало удушье. В глазах потемнело. Он пытался кричать, но вода попадала в рот. Он выплёвывал её, снова набирая воздух… Но всё было напрасно – мальчик совсем обессилел и почти перестал уже бороться за жизнь. Гуси тем временем почему-то в нерешительности стояли на берегу и, казалось, даже с сочувствием наблюдали за трагедией, развернувшейся на воде. Ещё несколько секунд, и для Герки всё будет кончено. Но что это? Какая-то неведомая сила вдруг схватила его за руку и выдернула из воды. В следующее мгновение он понял, что находится на руках у огромного бородатого мужика, который несёт его к берегу. И всё же Герка настолько обессилел, что потерял сознание.
Глава V. Первый друг
Первое, что увидел Герка, придя в себя, – глубокое синее небо, струящийся от жары воздух и большую стрекозу, которая зависла над его головой и будто заглядывала в глаза, как заправский доктор, пытающийся понять состояние больного. Вероятно, убедившись, что мальчику уже ничто не угрожает, любопытная стрекоза потеряла к нему всякий интерес и полетела дальше исследовать этот огромный мир. Рядом с Геркой сидел тот самый бородатый дядька, который его и вытащил из воды. Заметив, что мальчик очнулся, он улыбнулся ему. – Ну, что, дружище, оклемался, что ли? Тебя как звать-то? Герка уселся на траве и долго и тяжело откашливался. Наконец, когда приступы кашля закончились, он смог говорить. – Да, кажись, оклемался… Меня зовут Герка Андреев. А ты кто? – Вообще-то, меня Михаилом зовут, но ещё в детстве мне дали прозвище Михалёк, да так оно ко мне и прилипло. – Михаёк… – задумчиво пробормотал Герка (он ещё не всегда чётко выговаривал некоторые буквы). – Мне нравится! Хорошее имя. И борода у тебя красивая. Когда я вырасту – у меня такая же будет. И тут неожиданно для самого себя Михалёк засмеялся шикарным баритоном, да так весело, по-доброму и заразительно, что и Герка засмеялся вместе с ним. – Герка, а что это ты без порток по деревне бегаешь? – Да, это всё гуси… Им не понравились мои штаны, и я их скинул по дороге, когда сюда бежал. Понимаешь, штаны были красного цвета. Наверно, этот цвет им не нравится, как и нашему хряку Борьке. Михалёк снова рассмеялся. Он знал историю Борьки во всех подробностях, поэтому готов был согласиться с Геркой. – Ну, как бы то ни было, но с голой кормой по деревне ходить – тоже не хорошо. На, вот, полотенце, прикрой срам-то, – Михалёк протянул ему большое белое льняное полотенце и помог его как следует повязать. – А что ты тут делаешь, Михаёк? – Ну, как что? Я тут коров пасу. Я местный пастух. Только сейчас Герка заметил стадо коров, пасущихся на лугу и между делом с интересом наблюдающих за пастухом и его новым другом. – Михаёк, а расскажи мне про себя, про деревню, – попросил Герка. И Михалёк, забыв обо всём на свете, принялся рассказывать ему о жизни в деревне. Да так живописно и образно он говорил, что у мальчонки перед глазами вставали живые, реальные образы, в том числе тех людей, которых он никогда не видел. Он рассказал Герке о его собственном дедушке Михаиле, о том, какой это был достойный и работящий человек, как он своим трудом создал самое крепкое в деревне крестьянское хозяйство, как он купил лес, который как раз начинался за лугом, и тот лес до сих пор называют не иначе, как Михайлов лес. Своим усердным трудом дед Михаил изрядно подорвал здоровье и умер пятидесяти трёх лет от роду, народив со своей любимой женой Татьяной шестерых замечательных детей – три сына и три дочки. Поведал Михалёк и о том, что дед Михаил однажды купил гоночную коляску, запряжённую прекрасным орловским рысаком. Он обожал скорость и носился по деревенской дороге туда-сюда да в город на ней ездил. А стоила такая покупка таких денег, что дух захватывает от таких цифр.
Иллюстрация 5. Семья деда Михаила. Самого младшего – Петра – ещё нет. Он пока не родился.
Глава VI. Погибаю, но не сдаюсь
Много ещё интересного и поучительного узнал от него Герка. Вот только о себе Михалёк рассказывал неохотно. Сказал только, что во время первой мировой войны, весной 1915 года, он был призван на службу, на флот. После учебного отряда Михаилу выпала честь служить на легендарном эскадренном броненосце «Слава». Он был зачислен в палубную команду линкора, несмотря на то, что в учебном отряде изучал артиллерийское дело. Штатные должности в артиллерийских расчётах на «Славе» были уже заняты, но Михаил так хотел служить именно на этом броненосце, что согласился пойти даже в палубную команду. Вместе с экипажем этого линкора ему было суждено, практически, повторить на Балтике подвиг моряков крейсера «Варяг». – Михаёк, а ты сам был в какой-нибудь морской битве? – спросил Герка. Он страсть как любил всякие рассказы о морских сражениях, например истории об адмирале Ушакове, которые ему рассказывал папа. – А то как же! Ещё как был! Это была битва за Ирбенский пролив и Моонзундские острова, на Балтике. Ему было тяжело вспоминать тот день, 4 октября 1917 года, когда с дозорного миноносца поступил приказ от вице-адмирала Бахирева линкорам «Слава» и «Гражданин» («Цесаревич») перейти на рейд Куйвас и атаковать две колонны немецких военных судов, пытавшихся обезвредить минные поля и ворваться в Рижский залив, форсировав Ирбенский пролив, и овладеть островами Моонзундского архипелага. К ним присоединился также крейсер «Баян». Этот бой незаживающей раной отпечатался в памяти Михаила.
Иллюстрация 6. Эскадренный броненосец «Слава».
– То утро, 4 октября, – начал свой рассказ Михалёк, – было самым обычным, если не считать того, что все понимали, что бой с немцами состоится если не сегодня, то завтра уж точно. Им было просто кровь из носу нужно прорваться в Рижский залив и поддержать свои сухопутные войска, наступающие на Ригу. Все были молчаливы, сосредоточены. После подъёма умылись, надели чистое нательное бельё, робу… И вот около девяти часов утра на горизонте показались дымы и мачты вражеских кораблей, а затем последовал налёт неприятельских аэропланов, не помешавший подготовке линкоров к бою. «Слава» с предельной дистанции открыла огонь по западной группе германских тральщиков. Первый залп дал перелёт, второй – недолёт, и третий накрыл их, после чего тральщики под прикрытием дымовой завесы отошли. Вскоре после начала стрельбы по кораблям вице-адмирала Бахирева с предельной дистанции открыли огонь германские дредноуты, продолжавшие двигаться на ост малым ходом вдоль южной кромки минного поля. Первый залп дредноута «Кёниг» из трех стволов едва не попал в корму «Баяна», оказавшегося южнее всех. Одновременно немецкий броненосец «Кронпринц» открыл огонь по «Гражданину» пятиорудийными залпами, дававшими небольшие недолёты. «Слава» таким образом до сих пор оставалась необстрелянной. Дождавшись сближения на дальность действия его двенадцатидюймовых орудий, «Гражданин» открыл огонь главным калибром также по западной группе тральщиков. Из-за меньшей дальности его орудий он, получая недолёты, приостанавливал стрельбу, выжидая, пока тральщики приблизятся, чтобы вновь открыть огонь. Противоминным шестидюймовым калибром он пытался обстреливать тральщики у восточной кромки минного заграждения. Нашим линкорам было тесновато в этой акватории и сложно маневрировать. Тем не менее германские корабли находились не в лучшей ситуации, так как не могли сократить дистанцию ведения огня по русским кораблям, рискуя нарваться на мины. Поэтому немецким дредноутам пришлось развернуться на правый борт и лечь на вестовый курс с целью выйти за пределы досягаемости русских орудий. На последних минутах этого боя, закончившегося отступлением немцев для перегруппировки сил, на «Славе» возникла первая большая проблема – вышли из строя орудия носовой башни главного калибра по причине перекоса валов шестерен привода замков. Примерно через час вдали снова показались тральщики противника. Наши корабли, застопорив ход, открыли по ним огонь, но тральщики под огнем русских кораблей успели пройти минные заграждения, установленные в 1917 и 1916 годах, чем открыли путь для своих дредноутов. Набрав ход, оба германских дредноута, полным ходом пошли на сближение. Сократив дистанцию до девяноста кабельтовых, «Кёниг» открыл огонь по «Славе», а шедший ему в кильватер «Кронпринц» через несколько минут начал стрелять по «Гражданину» и «Баяну». Артиллерийская атака на сближении полным ходом продолжалась примерно до полудня. Первые десять минут нового боя не приносили немцам результата. Наконец очередной залп «Кёнига» дал три попадания. Корабль испытал сильнейшее сотрясение. Все три германских снаряда попали в подводную часть левого борта: два в нос, ниже шельфа, и один против левого машинного отделения, в кромку броневого пояса. – Чтобы ты, Герка, понимал, насколько туго нам пришлось в том бою, скажу так. Вот, представь себе, что наши линкоры на момент боя здорово устарели, хотя мы и пытались их неоднократно модернизировать, то есть улучшать. Но что толку-то? Из коровьей лепёшки всё равно не получится золотое колечко. Ведь у нас были всего две башни главного калибра, в которых были лишь два ствола калибра двенадцати дюймов (305 мм), длиной сорок калибров. То есть всего четыре пушки. А вот у немцев на их современных дредноутах было по три башни главного калибра, в каждой по три двенадцатидюймовых орудия. По количеству головной артиллерии у них было превосходство в три-четыре раза! Да, бог-то с ним, с количеством, но у них и дальнобойность была значительно больше нашей благодаря большей длине стволов и большему углу их возвышения. Да и бронирование у немцев было мощнее. Их главный калибр бил на сто кабельтовых, а наш – всего на восемьдесят. Это значит, что немцы могли гарантированно поражать наши линкоры, в то время как нам и стрелять-то было бессмысленно – всё равно недолёт будет! А всё потому, что у нашей корабельной артиллерии угол возвышения орудий был маловат и стволы коротковаты. Ну, если бы мы могли поднять пушки малость повыше – могли бы и дальность стрельбы увеличить. А если бы наши стволы были бы длиннее – была бы выше не только дальность и точность стрельбы, но и пробивная мощность наших снарядов увеличилась бы. Это, брат, целая наука – баллистика! Впрочем, наши отцы-командиры пошли на военно-морскую хитрость. Для увеличения дальности стрельбы линкор принимал балласт на один борт, противоположный направлению огня. То есть, специально затапливались некоторые отсеки корабля, и он кренился на один борт. Таким образом увеличивалось возвышение орудий, и они могли бить примерно на пять кабельтовых дальше, то есть на восемьдесят пять кабельтовых. Но этого всё равно было мало, а крен на один борт мог быть очень ограниченным и снижал маневренность линкора. Иначе мы бы просто перевернулись и затонули бы прямо во время манёвра и стрельбы. Тем временем попадание одного из немецких снарядов пришлось метра на три ниже линии бронирования, в помещение двух носовых боевых динамо-машин. Разрыв произошёл у самого борта или в бортовом коридоре, отчего образовалась сквозная пробоина диаметром около трёх метров. Электричество во всей носовой части сразу погасло. Ситуация осложнилась тем, что экипаж не успел задраить двери в переборке подбашенного отделения головного двенадцатидюймового орудия, и вода затопила также носовые погреба. Вторым попаданием было затоплено верхнее носовое отделение, из-за чего крен резко вырос и за следующие десять минут увеличился в два раза. Для выравнивания крена и дифферента (продольного крена) в отсеки правого борта была подана вода. Попадание в борт третьего снаряда у отделения динамо-машин, происшедшее под очень острым углом, затронуло отсек погребов левой носовой шестидюймовой башни, где в штурвальном отделении возник пожар. В результате полученных повреждений вся носовая часть броненосца, за исключением нескольких мелких отсеков, заполнилась водой. Корабль осел носом метра на полтора, при этом носовая часть линкора опустилась в воду примерно на десять метров. Переборки держали хорошо. Остойчивость, в целом, не уменьшилась, поскольку выше броневой палубы вода не проникла. Получив пробоины и крен, «Слава», осторожно кладя право руля, чтобы не увеличивать крена, легла на обратный курс, одновременно уменьшив ход до малого. В этот момент германские дредноуты оказались у неё точно по корме, получив возможность поражать тяжело повреждённый линкор продольным огнём. Сразу после отдачи приказания на отход в «Славу» попало ещё два снаряда – один в церковную палубу, другой в батарейную палубу, почти в одном месте, около вентиляционной шахты первой кочегарки. Газы от разрывов обоих снарядов попали по шахте в носовую кочегарку, но все кочегары остались на местах и героически продолжали свою работу. Находясь уже на выходе из зоны действия орудий главного калибра германских дредноутов, «Слава» получила ещё серию попаданий – одно в церковную палубу, а второе в радиорубку. В этот самыймомент Михаил только что с помощью куска брезента устранил пожар, возникший в результате вражеских попаданий. – Дело было на палубе, как раз в районе радиорубки, – продолжал Михалёк, – я на несколько секунд остановился, чтобы отдышаться. Но вдруг сзади, по спине, меня ударило что-то тяжёлое, плоское и горячее. Вероятно, это был кусок листовой обшивки радиорубки. Или труба какая-то… В общем, не знаю. Удар сбил меня с ног, и я, ударившись головой о какую-то стальную балку, валявшуюся на палубе, получил глубокое рассечение и потерял сознание. Не знаю, сколько я пролежал без сознания, наверно, не более нескольких минут. Когда же очнулся – увидел картину, которая и теперь снится мне в самых жутких снах… На этом месте Михалёк замолчал, закрыл глаза и ушёл куда-то в глубину своей памяти. Он не знал, как рассказать ребёнку, ещё не знающему, что такое смерть, о том, что произошло далее. А вот что произошло с ним на самом деле. Кровь заливала Михаилу глаза, он протёр их, попытался встать на ноги, но голова сильно кружилась и болела. Михаил смог встать лишь на колени. Сквозь марево струящегося над раскалённой палубой воздуха он увидел своего приятеля – Николу Остапова, который состоял в расчёте зенитного орудия. Это был среднего роста и крепкого телосложения парень двадцати шести лет с лихим кудрявым чубом. Он, так же стоя на коленях, напряжённо смотрел куда-то перед собой. И тут Михаил заметил, что Никола стоит в луже крови, у него распорот живот, а его внутренности вывалились на палубу. Вдруг Никола поднял голову и пару секунд неотрывно смотрел прямо в глаза Михаилу. Затем, встрепенувшись, словно очнувшись от сна, он принялся торопливо собирать свои скользкие от крови внутренности обратно в себя. Перед ним, чуть левее, лежал ящик с боеприпасами, который он, видимо, спешил доставить к своему орудию. Никола схватил этот ящик, прижал к животу и мощным рывком, издав нечеловеческий вопль, встал на ноги и сделал три широких размашистых шага в сторону левого борта. Очередное попадание снаряда в корпус здорово качнуло линкор, и Николу швырнуло на леера. Он перегнулся через них и молча упал за борт. Много всякого Михаил повидал на своём веку, но гибель Николы Остапова произвела на него оглушающее впечатление. Он так и остался стоять на коленях, выпучив от ужаса залитые кровью глаза и открыв рот. Тем временем клёпаный корпус линкора, расшатанный попаданиями и близкими разрывами германских двенадцатидюймовых снарядов, дал сильную течь, с которой едва справлялись насосы корабля. Воду, поступавшую в левое машинное отделение, пытались откачивать имевшимися насосами и помпами, но это мало помогло. Положение становилось угрожающим, так как работавшая насосная машина мотылями погружалась в воду, и разбрызгивание её создавало фонтаны, затруднявшие управление главными механизмами. Вода всё прибывала, и по мере поступления воды в котельные отделения котлы приходилось выводить из действия, в результате чего ход корабля всё уменьшался. Лишившийся половины тяжёлой артиллерии линкор с почти 2500 тоннами воды внутри находился у предела исчерпания боеспособности и с увеличившейся до десяти метров осадкой носом не имел никаких шансов уйти на север Моонзундским каналом. Это прекрасно понимало командование линкора, которому ещё до последней серии попаданий стало ясно его бедственное положение. Гибель «Славы», медленно двигавшейся малым ходом на север и отстреливавшейся редкими выстрелами из кормовой башни, становилась только вопросом времени. Возможно, Михаил так и простоял бы в ступоре до конца боя, но вдруг со скрежетом открылся тыльный люк кормовой башни главного калибра, и оттуда повалил густой темно-серый дым, а в проёме возникла монументальная фигура старшины первой статьи Ермолаева. Братва обращалась к нему по-простому – звали его Палычем. Сейчас он был похож на пирата по прозвищу Чёрная борода, о котором недавно рассказывал старпом, урезонивая боцмана Моторина за его свирепый нрав. Лихо закрученные мохнатые усы у Палыча, казалось, дымились, изо рта валил дым, а глаза горели адским пламенем. Впрочем, всю эту жуть можно легко объяснить, если учесть, что в орудийной башне было страшное задымление от пороховых газов. И это невзирая на то, что недавно там была проведена модернизация и установлена система вытяжной вентиляции, а на стволы установили систему удаления пороховых газов из канала ствола, что также вроде бы снижало количество дыма в башне. Однако дышать там всё равно было невозможно, а дым разъедал глаза. Они слезились и становились красными. Внешний вид Палыча произвёл на Михаила отрезвляющее впечатление, и он мигом пришёл в себя. – Мишка, якорь тебе поперёк… – мощным, как иерихонская труба, голосом рявкнул Палыч. – Ну, чего ты там встал, как у попа на именинах?! Ну-ка, давай бегом сюда. У нас тут заряжающий тяжело ранен. За место него будешь! – Ага, Палыч, я мигом, – прохрипел Михаил и, поднявшись, покачиваясь от головокружения, двинулся к башне. Оказавшись внутри, Михаил подумал, что вот так, наверно, и выглядит ад, если он существует. Плафоны освещения совсем закоптились и давали настолько мало света, что было видно только, как в дыму метались силуэты матросов, даже лиц было не разглядеть, а все команды выполнялись почти на ощупь. – Мишаня, становись здесь, на место заряжающего, – указал ему Палыч, – ты же в учебном экипаже изучал орудия главного калибра, а значит дело это знаешь. – Небось, не подведу! Командир расчёта из своей башенки подал команду приготовить орудия к выстрелу. Михаил нажал на пусковой рычаг электромеханического привода подачи боеприпасов. Электромоторы яростно заворчали, словно они не выспались, раздался лязг цепных приводов подъёмных механизмов, и снизу, из порохового погреба, появилась здоровенная люлька с огромным двенадцатидюймовым снарядом. Михаил вдвоём со вторым заряжающим сдвинули снаряд на салазки перед открытым затвором, а подачу снаряда в ствол осуществили с помощью электромеханического подающего устройства. Затем таким же образом вслед за снарядом отправили картуз с пороховым зарядом и повторили эту операцию со вторым орудием. Затворы тоже имели электропривод, и, как только лязгнули их замки, все приготовились к выстрелу – отошли на штатные места и открыли рты, а Михаил ещё и зажмурился, понимая, что его головная боль сейчас покажется укусом комара… Командир тем временем откорректировал с помощью своего дальномера и наводчика положение орудий, сделал небольшую паузу и скомандовал: «Оба орудия… Залп!..» Трудно словами объяснить, что происходит с человеком в герметично закрытой орудийной башне во время выстрела столь мощного орудия. А их в башне было два, и они выстрелили залпом… Это надо самому почувствовать, а точнее – не дай бог такого никому. А у Михаила, как позже выяснили врачи, уже была контузия средней тяжести, полученная ещё тогда, на палубе, где его ударило чем-то по голове. Поэтому орудийный залп вызвал у него такое ощущение, будто ему кузнечным молотом прямо в лоб дали со всего маха, да и всем телом и каждой клеточкой он ощутил всю адскую мощь орудий главного калибра «Славы». Впрочем, переживать свои страдания времени у Михаила не было, так как командир расчёта уже подал команду: «Приготовить орудия к выстрелу!» Надо было торопиться, пока ещё не затоплены кормовые крюйт-камеры и есть сухие пороховые заряды. Михаил, будучи человеком волевым, стоически выдерживал все муки и уже почти ничего не чувствовал, когда раздался последний четвёртый залп. И тут по переговорному устройству из пороховых погребов сообщили о затоплении крюйт-камеры и что готовых пороховых зарядов более нет. – Вот и всё… Отстрелялись, – проворчал откуда-то из-за дымовой завесы своим сиплым басом Палыч. Командир расчёта старший лейтенант Козырев отдал приказание всем покинуть орудийную башню и собраться на палубе, на юте. Когда же он увидел, в каком плачевном состоянии находится линкор, то был шокирован настолько, что снял фуражку, закрыл глаза ладонью и так стоял несколько секунд. Но, вновь придя в себя, он принялся энергично распоряжаться об оказании помощи раненым. В это самое время командир линкора «Слава» капитан первого ранга Антонов семафором запросил у командующего разрешение снять людей и взорвать корабль. Около часа пополудни были уничтожены все секретные документы. Почти сразу после этого последовала атака шести неприятельских аэропланов, которая была отбита огнём зенитной артиллерии линкора. От вице-адмирала последовал приказ пропустить «Гражданина» вперёд, затопить корабль у входа в канал и, сняв команду на миноносцах, взорвать орудийные погреба с боезапасом. Вице-адмирал Бахирев по радио отдал распоряжение миноносцам снимать людей со «Славы». Командир броненосца «Слава», в свою очередь, приказав горнисту сыграть сигнал «Слушайте все», отдал приказание всей команде, кроме расчётов зенитных орудий, минёров и боевой смены машинистов, переходить на миноносцы, вынося в первую голову раненых. Михаил с товарищами, расположившись на палубе, возле кормовой башни главного калибра, пытались прийти в себя и помочь друг другу перевязывать раны. И тут откуда-то из дыма, словно из воздуха, появился старпом, капвторанг Васильев. Голова его была забинтована, и на повязке был виден след от кровоточащей раны, но он всё-таки надел фуражку поверх повязки. Китель был изрядно попорчен осколками и окалиной. Лицо его было в копоти, и лишь морщинки у уголков глаз были светлыми, словно лучи света, и там блестели крохотные слезинки. Старпом был серьёзен и сосредоточен, держался безукоризненно прямо. Он подошёл к командиру расчёта и усталым, охрипшим голосом отдал команду всем собраться в кормовой части по левому борту и приготовиться к эвакуации на миноносцы, которые уже спешили на помощь, следуя главной морской заповеди: моряки своих в беде не бросают. Когда все встали и пошли ближе к левому борту, у Михаила вдруг потемнело в глазах, он качнулся и рухнул на палубу, потеряв сознание. Товарищи его подхватили и донесли до места сбора команды. В сознание он пришёл лишь в кронштадтском госпитале. Но, это будет гораздо позже. Впереди ещё был долгий переход в Кронштадт, в течение которого Михаил бредил и метался в горячке. А пока по приказу командира «Славы» в кормовой бомбовый погреб башни главного калибра и в правый и левый кормовые бомбовые погреба шестидюймовых орудий были заложены по восемь шестнадцатифунтовых тротиловых патронов в деревянных ящиках. Затем были заготовлены по три запала на каждый ящик с длинными бикфордовыми шнурами из расчета на время горения в тридцать минут. Около получаса «Слава» держалась у входа в канал под машинами, ожидая прохода вперёд «Гражданина». Примерно в половине второго пополудни «Слава» застопорила ход, медленно идя вперёд по инерции, а лейтенант Зиберт получил приказание зажечь фитили и покинуть корабль. Убедившись в том, что все вышли, он лично спустился в кормовой погреб башни главного калибра и удостоверился, что фитили горят хорошо. Через пару минут каперанг Антонов отпустил всю машинную команду, рулевых и сигнальщиков, оставив лишь пять офицеров да несколько ординарцев. В половине второго пополудни «Слава», всё ещё двигаясь по инерции, подошла ко входу в канал. Спустя ещё десять минут на шканцах командир собрал летучий судовой совет из старшего офицера и старших специалистов, которые кратко доложили о положении в своих частях. Через две минуты после доклада командиров боевых частей о том, что корабль готов к подрыву и это произойдёт через восемь минут, последние двенадцать матросов, пять офицеров и командир броненосца, предварительно обойдя палубы и убедившись, что никого из живых на корабле не осталось, покинули линкор и перешли на державшийся у кормы с левого борта миноносец «Сторожевой». Позже, уже в Кронштадтском Военно-Морском Госпитале, навестившие Михаила товарищи из команды «Славы» рассказали ему, что взрыв кормовых погребов «Славы» раздался около двух часов пополудни и сопровождался столбом дыма высотой не менее двухсот метров и сильным пожаром на корме. Спустя несколько минут последовал второй взрыв и третий, которым оторвало корму, после чего корабль погрузился кормой до башни орудий главного калибра. Пожар на «Славе» всё усиливался. Впоследствии с ещё остававшихся в Моонзунде миноносцев и крейсера «Адмирал Макаров» сообщили, что корабль продолжал гореть до трёх часов утра пятого октября, причём пожар сопровождался всё время взрывами, некоторые из которых были очень сильными. Позже стало известно, что выгоревший остов корпуса броненосца «Слава», как только позволил остывший металл, подвергся набегу местных рыбаков, которые тащили с корабля всё, что только можно. Потом их сменили немецкие трофейщики, демонтировавшие более крупногабаритные части, преимущественно бронзу и винты корабля. В 1926 г. латвийское правительство дало концессию частному судоразделочному обществу на разрезку корабля на месте. К 1931 г. от «Славы» остался только железный остов. Впоследствии, разделяя его на части подрывом пиропатронами, подняли наверх отдельные фрагменты корпуса и внутренних конструкций. В морском музее Таллина до сих пор хранится фигура орла, который значится как орёл со «Славы».
Иллюстрация 7. Линкор «Слава»: погибаю, но не сдаюсь!
Подвиг и трагическая гибель броненосца «Слава» были забыты на долгие десятилетия. В сознании людей их заслонили куда более громкие события конца 1917 и 1918–1920 годов – эпохальная Великая Октябрьская Социалистическая Революция и братоубийственная Гражданская война. И всё-таки броненосец «Слава» и его экипаж достойны и песен о них, которые никто не спел, и стихов, которые никто не написал, и фильмов, которые никто не снял!
Иллюстрация 8. Погибшая «Слава». 1920-е годы.
После того, как Михаил выписался из госпиталя, он служил в Отдельной морской бригаде Балтийского Флота и в её составе участвовал в десантных операциях против войск генерала Юденича, рвавшихся к Петрограду. Последней такой операцией стало подавление мятежа на форте Красная Горка, где он получил серьёзное ранение в грудь и в ногу. Михаил снова оказался в госпитале, но на этот раз медкомиссия, несмотря на то, что раны хорошо затянулись, комиссовала его вчистую. Случилось это в декабре 1919 года. Тогда-то Михаил и решил вернуться в родную деревню, которая встретила его не слишком приветливо. За эти годы умерли его родители, и он остался совсем один. Сам Михаил так сильно изменился, став каким-то мрачным и нелюдимым, что людям потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть к нему, а ему, соответственно, к односельчанам и стать для них простым пастухом по прозвищу Михалёк, которое он получил ещё в детстве. Ему ещё повезло, что его комиссовали именно в этот момент, так как вскоре после этого был издан запрет на демобилизацию личного состава флота. Уж тогда-то Михалёк точно попал бы под жернова истории, оказавшись в круговороте Кронштадтского мятежа, ведь он лично знал зачинщиков и руководителей этого бессмысленного бунта и, скорее всего, пошёл бы за ними. А чем всё это закончилось, всем известно – были расстреляны не только причастные к мятежу офицеры, матросы, солдаты и рабочие, но и ни в чём не повинные люди. Михалёк понимал, что сарафанное радио разносит подобные истории быстрее скорости артиллерийского снаряда. Потому и молчал, создавая образ человека необщительного и не вполне адекватного. Так ему было спокойнее. А односельчане списывали его поведение на последствия от боевых ран и относились к нему снисходительно. От одиночества и необходимости быть скрытным, а иногда и циничным в своём поведении сердце Михаила огрубело и словно покрылось непробиваемым ледяным панцирем, а все чувства как будто притупились. И вот сейчас Герка своей непосредственностью и невероятным оптимизмом словно растопил лёд в сердце одинокого пастуха. Михалёк чувствовал, что ему легко общаться с этим мальчишкой, как будто они почти ровесники. И тогда Михалёк вдруг подумал о том, что ему необходимо создать свою собственную семью, чтобы у него непременно был бы вот такой славный сынишка, как Герка… «Как знать, – подумал Михалёк, – может, когда-нибудь и я найду своё счастье? Да, но мне ведь уже 45 лет…» Впрочем, время не стояло на месте, и пастух начал собирать своё стадо и готовить его к перегону на колхозный двор. Герка помогал ему как мог, уговаривая коров следовать командам пастуха. Самое забавное, что коровы его слушались и относились к нему с нескрываемой нежностью. Больше всего Герка понравился корове Зойке. Она подошла к нему, наклонила голову и уткнулась своим большим мокрым носом в его ладонь, а Герка погладил её и поцеловал в лоб. – Михаёк, – нерешительно заговорил Герка, – проводи меня, пожалуйста, до дома, а то вдруг гуси опять на меня нападут или ещё какая напасть случится. – Конечно, провожу, – улыбнулся Михалёк, – пойдём, а то мама тебя, небось, уже по всем улицам ищет. Скоро уж вечереть будет. И они пошли по дороге вверх, к деревне, а Зойка так и шла рядом с Геркой, как привязанная. По дороге Михалёк ещё рассказал своему новому другу пару историй, и они даже не заметили, как подошли к Геркиному дому. – О, вот я и дома! – обрадовался Герка. И всё же ему было жаль расставаться с пастухом. Ведь раньше у него совсем не было друзей, и о дружбе вообще он знал только из книг, которые ему читала мама, а это были в основном сказки. И вот всего за несколько часов он понял, что такое настоящий друг, которым стал вот этот бородатый дядька. Ведь он пришёл на помощь, не сомневаясь и не думая о том, опасно это для него лично или нет. Герка чувствовал, что Михалёк готов был ради него рискнуть собственной жизнью. А как же иначе – он же матрос, а матросы своих в беде не бросают! Сначала он показался несколько мрачноватым на вид, но теперь был словно ровесник или старший брат, которого знаешь всю жизнь. – Ну, вот, беги к маме, – сказал Михалёк, – вон она идёт по двору. А завтра с утра приходи на луг да приноси с собой кружку – я тебя парным молочком угощу, прямо из-под коровы. Зойка наверняка будет тебе рада и угостит. Герка протянул ему руку, и пастух осторожно, боясь причинить ему боль крепким матросским рукопожатием, слегка пожал его крошечную детскую ладонь. Герка помахал ему рукой и побежал к своей маме. Уже во дворе он обернулся и проводил взглядом своего друга и его стадо, уходящее дальше и постепенно растворяющееся в облаке дорожной пыли. Подбежав к маме, Герка обнял её, а потом долго и эмоционально рассказывал ей о своих приключениях и, конечно же, попросил выдать ему кружку, чтобы он мог ежедневно пить свежее молоко. На дворе возле своей кормушки толпились курицы с петухами. И вдруг из курятника выглянула небольшая изрядно ощипанная курица. Она испуганно осмотрела двор и, убедившись в отсутствии всякой опасности, решилась подойти к кормушке. Тем временем за открытой дверью сарая прятался петух, который тайно следил именно за этой курицей – он считал себя царём в курятнике, но почему-то был неравнодушен именно к этой курице – другие его не так интересовали. И как только она, забыв об осторожности, нагнулась в кормушку за просом, он пулей выскочил из-за двери и, мгновенно преодолев дистанцию, в половину двора, вскочил на неё верхом, и куриные перья полетели по всему двору… Ну, вы понимаете – дальше индекс 18+. Герка, увидев такую картину, естественно, неверно её истолковал в силу своей детской наивности. – Мама, мама, смотри, петух курицу бьёт! Он на ней весь сарафан разорвал! Мама же рассмеялась, обняла его и повела домой обедать, хотя скоро уже и ужинать будет впору.
Глава VII. Ясный день и Тёмная ночь
На следующее утро Герка, едва проснувшись, напомнил маме про кружку для молока. Мама помогла ему одеться, он умылся и позавтракал. Когда Герка был готов снова отправиться навстречу новым приключениям, мама повязала ему поясок, к которому в свою очередь была привязана большая железная кружка. Нетерпеливо поправив штаны и рубаху, он побежал на улицу. На этот раз на дворе не было ни души. Выбежав на улицу, Герка сразу посмотрел в сторону озерка и вспомнил о гусях. Он сделал вывод из вчерашних событий и первым делом на всякий случай скинул штаны и бросил их в кусты, оставшись только в рубахе с пояском да с кружкой. Оглядевшись по сторонам и убедившись в безопасности, Герка побежал к озерку, где на лугу его уже поджидал Михалёк и его коровы. Зойка, как и говорил Михалёк, была ему очень рада, облизала его всего и милостиво согласилась угостить Герку свежайшим ароматным парным молоком. Михалёк надоил молоко в чистое ведро, процедил его через марлю и налил Герке в его дежурную кружку. Затем он провёл с Геркой воспитательную беседу по поводу того, что не хорошо разгуливать по деревне без штанов. Тот согласился и клятвенно пообещал больше не разбрасываться штанами. Герка по этому поводу даже поклялся своим молочным зубом. Так шёл день за днем, и с тех пор, как они познакомились, минули уже две недели, которые друзья проводили в разговорах о жизни, природе и о коровах, с которыми Герка уже по-настоящему подружился. После чего вместе гнали стадо на колхозный двор, а затем Михалёк отводил Герку домой. И вот однажды, возвращаясь домой, Герка увидел возле своего дома большую чёрную машину с огромной блестящей решёткой радиатора и красивой эмблемой на капоте в виде красного флажка. Возле машины стояли мама с папой, дядя Антон и какой-то дядька в мундире офицера флота и блестящих ботинках. Его мощный торс подчёркивал элегантный тёмно-синий приталенный китель с воротничком-стоечкой и белоснежной подшивой. Золотые нашивки и шевроны придавали ему какую-то особенную солидность. А у левой ноги висел потрясающей красоты кортик с ручкой из слоновой кости. В одной руке он держал курительную трубку, а другая лежала на капоте машины. Рядом с рукой на капоте лежала фуражка с шикарной большой кокардой. На флоте такую кокарду называют крабом. Вид этого офицера произвёл на Герку настолько большое впечатление, что, глядя на него, он даже невольно открыл рот от восторга. Михалёк, увидев эту машину и её хозяина, изменился в лице и побледнел. Сначала он подумал, что этот офицер приехал по его душу, но потом понял, что тому нет ровно никакого дела до пастуха. Тем не менее, он сразу сделался серьёзным, как-то быстро попрощался с Геркой, помахал рукой его родителям, выдавив из себя некое подобие улыбки и быстрым шагом, не оборачиваясь, пошёл домой. Пожалуй, у него были на это причины, ведь после его комиссования с флота он предпочитал не сталкиваться ни с военными, будь они флотскими или сухопутными, ни, тем более, с представителями НКВД. Михалёк вообще считал, что в это нелёгкое время, на рубеже 30–40-х годов, общение с военными офицерами может привести к знакомству с сотрудниками НКВД, и для него это была аксиома. Мама с папой подозвали Герку к себе и познакомили его с морским военным дядькой. – Гера, познакомься, это дядя Федя, – сказал папа. Военный протянул Герке свою огромную жилистую руку и улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой. – Ну, юнга, давай знакомиться. Я – капитан первого ранга Егоров. А для тебя – просто дядя Федя. Герка неуверенно протянул ему свою руку и понял, что в отличие от его друга-пастуха этот человек совершенно не признаёт никаких компромиссов. Он так стиснул эту маленькую детскую ручонку, что, казалось, сейчас выдавит слёзы из глаз ребенка, и тот заплачет от боли. Но ничего подобного! Вы плохо знаете Герку! У него ни один мускул на лице не дрогнул, ведь отец его давно приучил к крепкому мужскому рукопожатию. Про себя Герка отметил, что у папы-то рука покрепче будет. Ещё бы! Ведь работа слесаря-судокорпусника – тяжелейший физический труд. Ему порой целыми днями приходится махать тяжеленной кувалдой, опрессовывая огромные раскалённые корабельные заклёпки, и гнуть толщенные листы корпусной обшивки. Уровень механизации в те времена был минимальным, всё делалось преимущественно вручную, особенно при работе на объектах. Дядя Федя был немало удивлён. Он по достоинству оценил самообладание малыша и похвалил его. – Молодец, юнга, ну и крепкая же у тебя рука! Весь в папку! – У нас в роду все мужики крепкие! – с серьёзным видом заявил Герка. От этих слов все весело рассмеялись. Герка же улыбался и был чрезвычайно горд собой. – Дядя Федя, у тебя такая большая машина! А как она называется? – спросил Герка. – Это, Герка, ЗиС-101. Такие машины только у высшего комсостава армии и у высших лиц государства! – И у товарища Сталина такая же? От такого вопроса всем стало немного не по себе. Все понимали, что любая тема про товарища Сталина может оказаться очень скользкой. Впрочем, дядю Федю это не сильно смутило. – Да, у товарища Сталина точно такой же ЗиС! – не без гордости в голосе произнёс он – А хочешь, я тебя на нём прокачу? Элегантным жестом он открыл дверь машины, и оттуда пахнуло богатством дорогой кожаной отделки салона и запахом крепкого табака. Несмотря на всю свою смелость и дерзость, иногда Герка неожиданно становился чрезвычайно стеснительным. Вот и сейчас он очень-очень хотел прокатиться на этой огромной машине, но из-за очередного приступа скромности упёрся и ни в какую не соглашался сесть в салон. Дядя Федя уж и на слабо его пытался брать – ничего не вышло. – Так ты хочешь прокатиться? – озадаченно спросил дядя Федя. – Хочу! – А как же ты поедешь, если не хочешь сесть в салон? – А я сзади, на «колбасе» поеду! – бодро отчеканил Герка. Ну, тут все так расхохотались, что даже у сурового морского волка, дяди Феди, слёзы от смеха из глаз брызнули. А Герка так и не понял: что такого он сказал, что вызвало такой гомерический смех. Дядя Федя позвал матроса-водителя, который суетился где-то за машиной и вдруг выскочил, как чёрт из табакерки, готовый выполнить любой приказ командира. – Фролов, откинь там багажник, на корме – юнга на нём ехать желает. – Есть! – радостно отрапортовал матрос и приложил руку к бескозырке. Он быстро отстегнул складной багажник, зафиксировал его и усадил туда Герку. Дядя Федя сел за руль и, плавно тронувшись, тихонько поехал по дороге. Счастливый Герка сидел на багажнике, крепко в него вцепившись, болтал ножками, а сзади за машиной бежал матрос и заботливо придерживал его за плечо. Посмотреть на такую диковинную машину собрались пацаны со всей деревни. Они дико завидовали этому мелкому пацанёнку, с которым даже знакомиться не хотели – он же ещё маленький и с ним наверняка будет не интересно играть. Впрочем, это были их проблемы. Герка считал себя вполне самодостаточным человеком и не собирался напрашиваться на дружбу. Тем более что у него уже был один верный друг – Михалёк. Лучшего друга он себе и представить не мог. Так они проехали метров сто, потом развернулись и вернулись обратно. Герка спрыгнул с багажника, как только машина остановилась возле калитки, и поделился своими ощущениями с родителями. Тут подошёл и дядя Федя, потрепал Геркины волосы и улыбнулся. – Ну, что, юнга, не укачало тебя? – Нет, я качки не боюсь, потому что живу в Кронштадте! Я человек морской. – Молодец! Ну, иди домой, а мы с твоими мамой и папой ещё немного поговорим. Хотя нет, погоди. Дядя Федя попросил дядю Антона принести фотоаппарат, который когда-то купил ещё дед Михаил. – Антон, сфотографируй-ка нас с юнгой вместе на долгую память! Дядя Антон улыбнулся, кивнул и побежал в дом. Он вернулся спустя минут пять, а в руках у него был здоровенный аппарат на штативе. – Становись! – скомандовал дядя Федя – Смотри, юнга, вон туда, в объектив. Сейчас оттуда вылетит птичка. Герка долго и напряжённо всматривался в объектив, стараясь не моргать, чтобы не упустить птичку. Но вместо неё вдруг раздался хлопок и яркая вспышка. Вообще-то он уже не первый раз фотографировался и знал, что взрослые всё врут про птичку, потому что Герка каждый раз ждал её, а она так и не появлялась. Задавать же взрослым вопросы о том, куда делась птичка, он считал неуместным и глупым делом.
Иллюстрация 9. Деревня Верхняя Бронна. Дядя Федя и Герка. Фото на долгую память.
На прощание дядя Федя снова пожал руку Герке, но на этот раз сделал это аккуратно, чтобы Герке не было больно. Ему очень понравился этот весёлый и смелый сорванец. Герка убежал домой, а дядя Федя ещё минут пятнадцать говорил с его родителями и с дядей Антоном, а потом, тепло попрощавшись с ними, уехал. Уже наступил вечер. Все дружно собрались за столом, поужинали, потом завели граммофон и слушали классическую музыку, в том числе пластинку Шаляпина, которую он лично подарил ещё деду Михаилу. Затем мама отвела Герку и его сестрёнку в детскую и уложила спать. Как обычно, она рассказала им сказку и, пожелав спокойной ночи, выключила свет и вышла из комнаты. Герка так устал за день и получил столько впечатлений, что мгновенно заснул. Ему казалось, что он падает в глубокую бездну, медленно вращаясь, а вокруг бушуют гигантские волны и тонут корабли. Ещё ему снилось, что он стоит на деревенской дороге рядом с калиткой своего участка. Небо было безоблачным, чёрным и бездонным, а на нём мерцали мириады звёзд и огромная луна, как фонарь освещала всё вокруг. И тишина… Вдруг откуда ни возьмись впереди появились две ослепительно яркие фары большого автомобиля и раздался мощный гул его мотора. От этого света и шума мотора он проснулся и увидел в окне, что к дому на самом деле подъехала большая чёрная машина. Из неё вышли три человека. Кто они и во что одеты, в темноте разобрать было невозможно. Во дворе залаяла собака и разбудила весь дом. В гостиной зажгли свет, и кто-то торопливо пошёл посмотреть, кто же там пожаловал. Через несколько минут хлопнула дверь в сенях, и в гостиную вошли те самые незваные гости и жёсткими, низкими голосами что-то резко отчеканили. В ответ послышался не менее жёсткий и уверенный голос дяди Антона. Что они там говорили – было не разобрать. По крайней мере, Герка ничего не понял. В доме началась ходьба туда-сюда, суета какая-то, какие-то всхлипывания, причитания. Потом все вышли на улицу. Герка в окно видел, как дядя Антон подошёл к машине вместе с людьми в какой-то форме, похожей на военную. Теперь Герка лучше их разглядел. Дядя Антон оглянулся. Он выглядел очень озадаченным. Такое выражение, наверно, более всего подойдёт, поскольку он был человеком смелым. Таким его никто и никогда не видел. Затем визитёры усадили его в машину. Двери громко хлопнули, двигатель яростно зарычал, и фары метнулись куда-то в темноту. В гостиной снова началась ходьба, плач и причитания. Вдруг дверь в комнату открылась и вбежала мама. Она была вся в слезах, кинулась к Герке, сидящему на кровати в полной растерянности, и обняла его. Герка отчётливо слышал, как бешено билось мамино сердце, и чувствовал, что её душили слёзы, но она отчаянно сдерживалась. – Сынок, ты чего не спишь? – Меня эта машина разбудила. Мама, а кто к нам приезжал? И почему дядя Антон посреди ночи куда-то поехал? – Это к дяде Антону приезжали, его по делам в райцентр вызвали. Мама уложила Герку, заботливо укрыла его одеялом, поцеловала и вышла в гостиную. Герка посмотрел на сестру, спящую в кровати напротив, и удивился, что она спит себе, как пожарник, ничто её не беспокоит и пушкой её не разбудить. Он долго не мог успокоиться, пытаясь понять, что там произошло, но ничего так и не понял. Так он и уснул, размышляя на тему всего увиденного этой ночью.
Последние комментарии
6 часов 44 минут назад
12 часов 28 минут назад
13 часов 35 минут назад
14 часов 33 минут назад
14 часов 48 минут назад
23 часов 58 минут назад