Русалка. Сборник рассказов [Даниил Заврин] (fb2) читать онлайн

Даниил Заврин Русалка. Сборник рассказов

Памяти Ганса Христиана Андерсена

Русалка

***

Любимым хобби молодого графа было, как ни странно, не верховая езда и не охота, а просто пребывание в лодке, медленно плывущей по реке. Успокаивающее неторопливое течение которой благотворно влияло на его душу.

Далеко он не заплывал. Да и как заплыть, если, расположившись на дне лодки, он опускал весла и смотрел на небо, белые облака которого были далеки и прекрасны. Причуда? Да. Глупость? Сомнительно. Граф был далеко неглуп, его воспитанию и образованию могли бы позавидовать многие местные помещики, также учившиеся в Англии, но, увы, оставшиеся при этом большими бездарями и лентяями.

Неожиданно рядом раздался небольшой всплеск и затем снова тишина. Не обращая внимания на звуки, граф продолжил лежать и смотреть на небо. В реке водилось много щук, осетров, белуг и мало ли кто из них захотел погреть пузо под солнцем? Тут всплеск раздался снова. Ближе. Молодой граф насторожился, ведь, как правило, завидев лодку, рыбы старались плыть от неё подальше, а уж никак не приближаться к ней. Но вода была спокойна и, опустив голову, граф продолжил любоваться белыми воздушными облаками, лениво покачиваясь в такт речной воде.

«Англия, каменные мостовые, грязь, смог… Как же это отталкивает» – думал он, рассматривая небо. Всё настолько неприятное, непонятное. Никак не укладывающееся в его русском сердце и душе. К чёрту, лучше мягкая и тёплая родина с её нежнейшим воздухом и яркими красками лета.

– Алена, Алена! – раздался громкий раскатистый голос, быстро прокатившийся вдоль всего русла реки. – Где ты, доченька?

Граф снова прислушался. Он не слышал, чтобы в этой части реки кто-то жил. А уж о своих крепостных он старался знать как можно больше, чёрт ли шутит – около десяти тысяч душ, здесь никак без внимательности не обойтись. Отец, конечно, памяти не лишен, но возраст уже берёт свое и графу надо как можно быстрее перенять основы управления имением.

– Алена, ты где? – продолжал кричать незнакомый голос.

Граф приподнялся и посмотрел на берег. Посреди травы стоял высокий мужик в грязной серой рубахе и точно так же внимательно глядел на него. Затем нехотя поклонился и спешно ретировался в лес. Граф огляделся. Рядом никого не было, никакой Алены, которую так настойчиво звали. Лишь тишина, тихая качка и игривое настроение птиц.

Слева раздался всплеск. Повернув голову, граф увидел голую спину, плавно переходящую в нечто вроде хвоста, исчезающего в воде. Открыв рот, он икнул, и глупое выражение лица словно застыло, скинуть которое он смог, лишь махнув головой и закрыв глаза. Минута, вторая, он снова посмотрел на водную гладь. От места, где только что появилось чудище, шли лишь круги воды. Махнув головой, он что есть силы налёг на весла и большими гребками поплыл обратно к дому.

Отец стоял возле крыльца. Высокий, крепкий, загорелый. Он за что-то отчитывал конюха, согнувшегося перед ним в полупоклоне. Его Сиятельство, видимо, пребывал не в самом лучшем настроении, так как Гришка солидно потел, напрягая молодую спину.

– Я же просил, объяснял – телегу запрячь засветло! Неужели непонятно было?! – грозно спрашивал его отец, медленно оттягивая слоги. – Как можно было не услышать? Григорий, я разве плохо к тебе отношусь, разве мне надо пороть тебя? Разве я не уважаю твоего отца, который вот-вот отойдет к Всевышнему? Почему ты так глух? А?

Григорий лишь что-то промычал в ответ и продолжил стоять истуканом. Он прекрасно знал, что его не будут пороть, но это вовсе не радовало его, так как ему было проще получить два раза по спине, нежели стоять и слушать монотонные увещевания графа. Была у того такая пренеприятная привычка – разводить целую лекцию, длина которой – вечность.

Увидев сына, граф наконец-то отпустил слугу и всё так же хмуро посмотрел на сына.

– Опять в лодке бездельничал? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Что за напасть такая, здоровый парень, а занимается всяким непотребством, на кого я имение-то оставлю? На бездумного лодочника?

– Батюшка, – стараясь задавить языковую армаду в самом зародыше, начал граф. – А у нас разве есть крестьяне в левом притоке реки? Я сегодня видел мужика, он искал кого-то и, по всей видимости, они живут рядом.

Старый граф на секунду замолчал. Потом коротко бросил – «нет». Должно быть, забрели за грибами или просто от дела отлынивали – лентяев везде хватает.

Но Алексей ему не поверил. Он хорошо знал своего отца и прекрасно понимал, когда тот лжет, а когда нет. И в этом случае он даже не сомневался, что это ложь. Только вот зачем отцу скрывать двоих крестьян, было не понятно. И тут молодой граф остро почувствовал желание вернуться в устье реки, дабы разобраться в том, что он сегодня видел.

К вечеру, когда после жаркого дня пришла легкая прохлада, в голове молодого графа уже четко вырисовался образ речной русалки, невесть как попавшей в эту захудалую губернию. Конечно, было в этом что-то сумасбродное, так как представить игриво плавающую полуголую девушку в речной воде, среди щук и пиявок, было сложно. Но граф уже и не знал, как прогнать сей настойчивый образ.

Причем внешность русалки была неизменно красива. Ну не позволяло воображение нарисовать её безобразной или, на худой конец, жирной. Именно красивая, именно светловолосая, именно с большими глазами и миниатюрным утонченным носиком, столь гармонично заканчивающим изумительной красоты облик. Ну а хвост… Ну что ж, хвост – это та деталь, которая и делает их особенными.

«Странно, – ещё раз подумал граф. – Я ведь и вправду видел девушку с хвостом. У нас, в нашем самом обычном имении. Я готов биться о заклад на собственную жизнь, что это мне не привиделось. Пожалуй, самое необычное – это то, что мужик, который, по-видимому, обычный крестьянин, искал именно это существо, невесть как попавшее к нам».

За такими мыслями и догорела свеча, опустив полный сказки сон на глаза молодого графа, где он, стоя по пояс в воде, рассматривал удивительной красоты плавающее создание, прикрытое зеленой чешуей и обнаженное по пояс. Высокая грудь, прикрытая длинными волосами, бледная нежная кожа. Протянув руку, он хотел потрогать существо, но оно игриво отплыло в сторону, как бы зазывая его на глубину. Продолжая тянуться, граф сделал ещё шаг, затем второй, третий, после чего земля стала уходить из-под ног и, наконец, осталась только глубина, над которой он уже плыл. Звезды, полная луна… Постепенно он почувствовал, как кто-то тянет его на дно. Резко дернув ногой, он попытался высвободиться, но, увы, вместо этого его потянули ещё сильнее. Судорожно дергаясь, граф, наконец, проснулся и упал с кровати, край которой высоко поднимался над полом.

Удар был жесткий, к тому же, невесть откуда взявшийся ночной горшок больно приложился об ухо, едва не разбрызгав всё содержимое по полу. Умывшись собственной мочой, граф грязно выругался и, окончательно проснувшись, стал отходить от столь чарующего сна.

– Алешенька, мальчик мой, как же так, господин ты наш ненаглядный, должно быть, расшибся сильно, – скороговоркой запричитала няня, спешившая к нему на выручку. – Ох, надеру я зад Насте, это ж надо – барину горшок поставить так.

– Не надо, – миролюбиво сказал граф. – Не надо, няня, она не виновата.

– Да как же не виновата, родненький? Это ж надо – горшок под ноги поставить! Сколько этой дуре говорила, что надо под кровать задвигать, – запричитала она, ещё внимательнее ощупывая его шишку среди курчавых волос. – Ну точно, шишка.

Граф потрогал голову и поморщился – шишка и вправду была. Совсем как в детстве. Не сопротивлялась няниным рукам, он покорно терпел первичный осмотр, ожидая, пока она не успокоится и не назначит травяное лечение. «Минимум полдня, – подумал он. – И это не отец, отвертеться не получится».

Няня миролюбиво погладила его своими морщинистыми руками и поцеловала в макушку. Несмотря на возраст, она всё так же заботилась о нём, неся свою вот уже шестидесятилетнюю вахту в их семье.

– Щас отварчику выпьем, листочки приложим, и все пройдет. А Настьку я все ж накажу! Молодого барина и не уберечь, совсем от рук девка отбилась.

– Да не переживай ты так, нянечка, – улыбнулся граф, посмотрев на воспитательницу с любовью.

И тут же его осенило! Она же всех в округе знает чуть ли не по именам и отчествам, дедушек и бабушек вплоть до четвертого колена, ведь живет, не выезжая, всю свою жизнь, и уж об этой странной паре крестьян наверняка всю историю знает.

– Нянечка, а ты знаешь, живет ли кто у нас в левом притоке реки?

На мгновение морщинистая рука замерла, но затем всё так же нежно продолжила гладить его голову.

– Всех знать никому не дано, только Господу Богу, – грустно сказала она и стала подниматься. – Ладно, пора накрывать завтрак. Ты, Алеша, опять поздно встал, все откушали уже, но ничего. Я тебе, как обычно, оставила супа полезного, да молочка. Не еда, а загляденье, прости Господи, грех так про еду-то говорить.

Он посмотрел вслед удаляющейся няне. Врать она не умела, предпочла не говорить, умолчать. Но от него? Что же такое? Неужели по негласным законам никто не выдает русалку?

Столь пленительное чувство загадки теперь полностью овладело им и, еле сдержавшись и не бросившись сию же минуту к лодке, он встал и направился вслед за няней к столу, где на белоснежной скатерти стыла его еда.

Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут – под большим дубом.

Большой дуб, река – всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из-за одной голой спины, плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что-то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а не какой-то там думе.

Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.

Но тут его охватила сильная головная боль – то ли от мыслей, то ли от сильного удара об пол, но боль была настолько сильной, что его начало тошнить и весь нянечкин суп тут же оказался на полу. Моментально лишившись всех мешающих ей дум, нянечка с резвостью молодой барышни встрепенулась и начала наращивать больничный темп, раздавая направо и налево приказы. Переполошив всех, она моментально уложила графа в кровать и приставила дворовую девку Настьку, как надсмотрщика.

«Ну, теперь точно не уйти, – подумал граф, грустно глядя в окно. – Хотя, с другой стороны, может, так и надо».

Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.

Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.

Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, усидеть-то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.

Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прямо сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что-либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава Богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян-то не отпускали.

Потерев шишку, он почувствовал, что страх – чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых-самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.

– Снова, что ли, отложить? – сказал он вслух, посмотрев на звезды. – Прям черная полоса какая-то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.

Так он и решил, вернувшись обратно в дом.

***

Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для сказочной русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, слипшиеся ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая из воды.

Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Плеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.

Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но все же не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью-то семью.

– Кто вы? – раздался из-за спины нежный женский голос.

Граф вздрогнул и обернулся. За мыслями он даже не заметил, как смолкли всплески, и как она подплыла к нему.

– Алексей Шереметьев. Граф.

– Аааа… – задумчиво сказала девушка, не вылезая из воды. – А я Алена. Живу неподалеку.

Она вытащила руку и указала в сторону леса. Бледная рука была тонкой и изящной, что очень резко контрастировало с уродством ниже пояса. Также сквозь воду было видно, что у неё очень тонкая талия, и она была красива. Лицо, шея, все подошло бы куда больше какой-нибудь гордой городской красавице, нежели этой изуродованной природой крестьянке. Увидев, что он пристально её разглядывает, она аккуратно убрала руку под воду.

– А я вас видела раньше. Вы плавали здесь в лодке без весел, – продолжила она. – Несколько дней назад. Вы первый, кого я увидела из людей, кроме батюшки, и мне было очень интересно увидеть вас поближе.

– Вы живете здесь с отцом?

– С отцом и с кошкой, – Алена улыбнулась, обнажив ряд красивых белых зубов.

«Странно, но отсутствие общества на неё нисколько не повлияло, не заметно, чтобы она была какой-нибудь заторможенной или, быть может, глупой, – подумал граф, обдумывая их общение. – Наоборот, она кажется куда приятней, нежели большинство моих знакомых, я бы даже сказал – интересней. И всё же очень интересно , как она сама относится к своему уродству. Ведь видно же, что это неправильно – жить вот с такими ногами. Или, правильнее сказать, хвостом»

– А вы тоже недалеко живете? Мне отец запрещает заплывать далеко. Строго-настрого запретил, говорит, там много плохих людей, которые могут навредить мне. Это правда? То, что он говорит?

– Правда, – ответил граф. – Людей плохих действительно много и вам они лишь навредят.

– Но вы же не навредили, может, и они не станут. Если честно, я очень устала от этих мест, хочется поплыть куда-нибудь подальше.

– Я вижу, у вас бунтарская душа. У меня много знакомых с бунтарским нравом. Это сейчас модно в Петербурге, да и вообще в образованной России.

– В Петербурге? А где это? – блеснув глазами, спросила Алена.

– Слишком далеко, чтобы мы туда поехали.

Раздался грубый мужской голос позади графа, он обернулся. Сзади стоял тот самый мужик, который недавно кричал на берегу.

– Шли бы вы, граф. Чай, уже вас дома спохватились, нельзя вам подолгу отсутствовать, ваш батюшка сильно злится по этому поводу. Всем нам строго-настрого запретил вас далеко отпускать. Приказал приглядывать, если что. А тут и зверей полно, и вода неспокойная.

Граф уловил в голосе мужика не столько покорность и доброжелательность, сколько скрытую неприязнь и даже злобу. Мужику явно не нравилось, что он разговаривал с его дочерью, да и вообще узнал о её существовании. Граф решил не идти на уступки и напомнить, кто здесь кто.

– Как тебя зовут? – грубо спросил он и, увидев, как тот вдруг успокоился, обернулся на Алену, но, увы, она уплыла.

– Семеном кличут, – словно получив новую порцию уверенности, сказал мужик. – Я должность егеря выполняю в тутошних местах. За зверьем присматриваю.

– Да я уж вижу, за кем ты здесь присматриваешь, – зло бросил Алексей.

– Ваш батюшка дал добро, – хмуро ответил мужик. – Так что все по слову его.

Не став больше уделять мужику внимания, граф развернулся и отправился обратно в имение, очень уж ему не терпелось пообщаться с отцом, который наверняка был в курсе всей этой истории.

***

Внимательно выслушав его рассказ, отец тихо вздохнул и, потрогав собаку за морду, нежно приласкал её. Затем, снова повернувшись к нему, спросил: «Ну и что? Хочешь, чтобы я всем рассказал, что у меня урод в реке плавает или убил её? Зачем ты пришел ко мне с этим? Эта история и так всем крови попортила, отцу её, мне. Возможно, её и стоило утопить как щенка, но это просьба твоей покойной матери, а её я, как ты знаешь, всегда боготворил. Так что всё будет так, как есть. Да и егерь он хороший, всё свое жалованье отрабатывает с лихвой».

– Значит, ты так и будешь её ото всех скрывать?

– А что ещё делать с ней, не в университеты же ей поступать. Хватит у нас одного университетского дурака. Вон, был нормальным, теперь же по реке взад-вперед без весел плавает. Стыд и позорище.

– Да что ты вообще знаешь о философии?

– То, что она не прокормит и не согреет.

– Ладно, отец это потом обсудим. Пойми ты, всё это не по-человечески, есть же врачи, есть же операции.

– Да, разделают её как рыбу и отправят в какой-нибудь институт для опытов, не по-христиански это. Не дури, отставь девку в покое и не плавай там больше, лишь взбаламутишь её. Она же дура, ещё не понимает, чем это может кончиться, а ты понимать должен. Или, быть может, ты на ней жениться собрался?

– Я подумаю над этим, – зло бросил молодой граф.

Ему больше не хотелось обсуждать это с отцом. Возможно, потому, что граф понимал, что тот был прав. Ведь, по сути, все, что он мог сделать для неё – это лишь похлопать по плечу, да сказать пару добрых слов. Граф подошёл к реке. Тихая незамутнённая гладь всё так же сверкала на солнце, но уже не отдавала тем спокойствием, которое было раньше. Теперь она настораживала.

* * *

И, тем не менее, он снова приплыл к ней, совершая очередной нелогичный неправильный поступок в своей жизни. «Все мы делаем что-то неправильное, – утешал себя молодой граф, налегая на вёсла. – Что ж теперь, совсем глупости не совершать? Да и кому известно, что это, глупость или нет. Человеческий разум слишком мал, чтобы объять все нити судьбы».

Он убрал вёсла и посмотрел на воду. Алексей был почти уверен, что она тут, хоть её и не было видно.

– Бу! – неожиданно раздалось с другой стороны лодки, и молодой граф чуть было не полетел в воду, распугав мальков и лягушек.

– Господи, – тихо запричитал Алексей, садясь в центр лодки и улыбаясь Алене, игриво наблюдающей за ним. – Ты мне чуть сердце не остановила.

– Сердце?

– Да. Сердце. Это внутри у каждого человека, стучит постоянно, кровь по венам разносит. Ну, сердце.

– А, сердце… – задумчиво потянула она и посмотрела сквозь воду себе на голую грудь. – А что? Оно останавливается от криков?

– От страха. Оно останавливается от страха. Поэтому не стоит никого пугать так сильно.

– Прости, я не хотела. Я больше не буду.

– Всё хорошо. Я уже понял это.

– Скажи, почему ты приплыл?

– Не знаю, захотел тебя увидеть. Ты же необычная.

– Я знаю, это потому, что я русалка.

– Да ладно. И откуда ты это знаешь?

– Папа рассказал.

– Ну, папе, конечно, виднее. Он, кстати, тут?

– Нет, на охоте.

Алексей довольно улыбнулся и подобрался к ней поближе. Как же она была великолепна! Ох, если бы не её ноги, если бы не ноги. Чувствуя его взгляд, Алена покраснела, но никуда не уплыла, как и положено девушке, никогда не встречавшей других людей и, более того, не присутствовавшей в обществе. Она не могла победить любопытство стеснением.

– А вы красивый среди людей? – робко спросила она, кладя руки на лодку.

– Вообще – да, – улыбнулся молодой граф. – Красивый.

– И скромный, – рассмеялась Алена звонким смехом, явно довольная своей ловушкой.

Алексей тоже улыбнулся. Ему вдруг стало так хорошо, что захотелось просто лечь, полежать и послушать, как она ему объясняет, какой он нескромный.

– А почему вы плаваете один? – снова спросила она.

– Не знаю. Мысли… Мне так проще думается. К тому же, я люблю смотреть, как неторопливо плывут облака и чувствовать, как медленно плывёт лодка – мне это нравится. В Англии я приобщился к размышлениям. Что бы ни говорил мой отец, а в этом он прав.

– Это там, где и Петербург?

– Не совсем, но примерно в той же степи.

– Папенька очень разозлился на меня, когда я стала говорить о вас, сказал, чтобы я больше и не думала о нашей встрече.

– Мне сказали то же самое. Ох уж эти папеньки, вечно говорят нам свои желания.

– Согласна.

Алексей снова улыбнулся ей. А затем ещё и ещё. Целую неделю он улыбался ей, навещая на своей лодке. Они даже выработали свой тайный сигнал, по которому он безошибочно узнавал, когда егеря нет дома.

                   * * *

Алексей посмотрел на мрачного отца. Когда он сильно злился, то на лице у того проступали желваки, и перечить ему было совершенно невозможно. Хорошо еще, что это было очень редко. За всю жизнь он лишь несколько раз видел его в таком состоянии.

– Наигрался? Или нет ещё? – тихо спросил он, записывая в хозяйскую книгу расходы. – Или что? Ты всё-таки решил притащить её в дом?

– Зачем же так? Поселюсь с егерем и все дела.

– Он убьет тебя.

– Сядет. Это тот человек, который боится тюрьмы.

– А я не тот человек, который боится его. Послушай, сынок. Ты ведь не любишь эту девку. Ты не будешь с ней. Зачем ты её дразнишь? Она же не игрушка, не зверь. Тебя же обучали в университете. Ты же грамотный. Человечный. Вас же там учили человеколюбию. Так ведь?

– Что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты уехал. Пройдет время, вернёшься.

– И куда я поеду?

– На вот, посмотри. Я достал тебе место на паруснике, они в кругосветное путешествие плывут. Правда, должность небольшая, но год поплаваешь в море. Уж там ты точно со всеми русалками перезнакомишься.

Алексей замер. Отец прекрасно знал, о чём сын мечтал с самого детства, и что несколько раз отцу еле удавалось его выхватить из повозки, едущей в Петербург, где он, совсем ещё несмышленыш, хотел пробраться на один из кораблей и юнгой уплыть в путешествие.

– Это нечестно.

– Честно или нет – решать тебе. Они уплывают через три недели. И я очень советую не говорить ей об этом. Скажи, что просто вы не будете никогда вместе. Это проще принять, нежели то, что ты выбрал океан, а не её.

Отец встал и, взяв с большого стола листок, протянул ему. Это было письмо капитана, который обещал принять его на борт. С печатью, как положено. Алексей вдруг почувствовал, как бьётся его сердце. Мечта обретала черты. Оставив его одного, отец вышел. Он был неглуп и прекрасно понимал, что выиграл.

* * *

А вечером приплыла она. Алексей в этот момент сидел на небольшом помосте, свесив ноги к воде, пока легкое нежное касание не вывело его из привычного состояния задумчивости. Опустив голову вниз, он увидел её. Большие карие глаза, нежные скулы, мягкие ямочки на щеках. В ночи они выглядели особенно прекрасно. Коснувшись его ног, она немного отплыла в сторону. Вода стекала по её черным волосам, как нечто единое, красивое, цвета темного серебра.

Алексей прикрыл глаза. Его не покидало чувство сказки, которое он ощущал, когда бабушка вечером, под огнём старой свечи, рассказывала ему сказки, в которых было много королев, царевичей, невообразимых чудовищ и, естественно, красавиц.

– Ты скучал по мне? – спросила она, улыбаясь. – Я скучала.

Затем, не дождавшись ответа, она поплыла, делая небольшие волны руками. Уродливая крестьянка была похожа на ребенка, только что получившего возможность поиграть с взрослым, но при этом совершенно не знающего, как это делать.

– Скучал, конечно. Скучал, как же не скучать, – Алексей посмотрел по сторонам, но различить что-либо в такой тьме было просто нереально.

– Здесь так хорошо. Знаешь, я никогда не заплывала так далеко, но я нисколько не боюсь. Я почему-то знала, что встречу здесь именно тебя.

– А ты давно здесь? – как можно мягче спросил Алексей, смутно догадываясь о причине такой удачной встречи.

– Нет, – ответила Алена и отвернулась.

Молодой граф напрягся. Ему стало понятно, что она врёт. Немного неумело, немного по-детски, но именно врёт.

– А твой отец, он выпустил тебя?

– Да. Но не будем об этом, лучше расскажи, как твои дела, как день провёл, что делал? – быстро перебила его Алена.

Ее нетерпеливость передавалась от слов к рукам, хвосту. Снова сделав круг, она подплыла к нему и, сделав сильный взмах, вынырнула из воды, сложив руки прямо перед ним.

– Скажи, а у тебя есть девушка?

Алексей похолодел. Странный холодный (липкий) страх парализовал его. Сейчас, ночью, когда эта девушка с уродливо сросшимися ногами смотрела прямо ему в глаза. Не зная, что ответить, он сказал правду.

– Нет. Папенька ещё ничего не говорил по этому поводу.

– Ах, папенька, – весело сказала она и плюхнулась обратно в воду. – Ох уж эти папеньки, всё они решают.

Исчезнув под водой, она словно испарилась. Гладь воды стала ровной, и лишь небольшие круги напоминали о том, что здесь когда-то плавала девушка. Алексей непроизвольно вытянулся, всматриваясь в темную воду и дожидаясь её появления.

«Она со мной заигрывает или играет?» – спросил он сам себя. И, как оказалось, этот простой вопрос так и не смог найти ответа у столь знатного ловеласа, покорителя сельских и светских сердец. Он не знал, не понимал, как надо вести себя в такой экзотичной ситуации, когда перед тобой девушка, возможно, видевшая в своей жизни лишь одного человека – отца.

– Поцелуй меня, – тихо сказала Алена, снова подплывая к нему.

Скорее от непонимания происходящего, чем от самого желания или чего-то ещё, Алексей исполнил её просьбу. Как оказалась, это были самые простые, немного сладкие губы, отдающие вкусом речной воды и какими-то травами.

– Как приятно, и так странно. А ты раньше целовался с кем-то? – снова спросила она, вертясь в воде.

– Нет.

– И я нет.

Странная, наивная, немного пугающая – теперь в ночи она казалась совершенной иной. Ночь как бы скрашивала все те страшные уродства, которые были в ней, выставляя на свет лишь самое главное – её интересную невинную добрую душу.

– А что ты будешь делать завтра? – голос её звучал настолько влюбленно, что даже полный идиот смог бы догадаться о её чувствах.

– Я ещё не решил. Не знаю.

– А давай вместе поплаваем?

И тут у Алексея в глазах потемнело. Встреча, поцелуй, всё ещё как-то укладывалось в сложную логическую цепочку, но вот плавание с этими необъятными по своей мерзости ногами, с этими получеловеческими конечностями, было выше его сил.

– Я… Я не могу завтра, я слишком занят. Прости. Завтра я должен буду помочь своему отцу.

– Тогда, может, послезавтра? Когда ты будешь свободен? – не унималась она.

– Можно, конечно. Давай послезавтра, – выдохнул молодой граф.

И тут его спас оклик его любимой нянечки , по старой доброй традиции не ложившейся спать, пока он не вернётся домой.

                  ***

Весь следующий день он провел в своей комнате, наблюдая за тем, как мухи облепили стекло. Не хотелось ни есть, ни пить, лишь наблюдать за тишиной в полном её величии, периодически прерываемом шарканьем старых ног. Няня не спускала с него глаз, но всё же каким-то чудным образом научилась скрывать свое пристальное наблюдение.

Затем наступил вечер. Молодой граф смотрел из окна на реку, но у него не было желания идти туда, там был лишь одинокий урод, непонятно каким образом посчитавший себя женщиной. Граф перевернулся на бок. Ему не было страшно или жалко её, ему просто не хотелось её видеть и всей этой шумихи, которая наверняка поднимется после того, как отец узнает о том, что происходит.

А затем он не понял и сам, как ноги привели его к тёмной речке, в которой плавала изувеченная жизнью Алена, которая чуть не выпрыгнула на деревянный мостик, ликуя от долгожданной встречи.

– Ты пришёл! Я знала, знала, что ты придешь! Я и вправду знала, что ты вернёшься! – едва не крикнула она, смотря на него с мечтательной улыбкой.

– Тише, тише, всё хорошо, – поднял руки молодой граф, пытаясь остановить её. – Всё хорошо, я понял, понял.

Его улыбка, немного трусливая, немного снисходительная, потеряла обе эти черты в полумраке, оставляя лишь несколько прекрасных обнаженных зубов. Увидев улыбку, Алена улыбнулась в ответ. Она обняла его и прижалась. Казалось, эта влюбленность была так не похожа на остальные. Она была такой легкой, воздушной, почти детской.

– Я люблю тебя, – тихо выдохнула она.

Молодой граф нежно обнял её и как можно мягче, так, чтобы её лицо было ближе к нему, сказал:

– Послушай, я не хочу тебя обманывать. Но мы не можем быть вместе. Пойми правильно, мой отец… Он не одобрит наши отношения, как и твой. Это неправильно.

– А ты, ты одобряешь? – она пристально посмотрела ему в глаза.

– Я – да, но мы все равно не сможем быть вместе, потому что я сижу тут, а мне надо ходить по земле, встречаться с важными людьми, растить детей, а ты… Ты не сможешь так жить. Нам необходимо взять небольшую паузу, все слишком быстро и так сложно.

– Ты не любишь меня?

– Люблю, поэтому не хочу разрушать тебе сердце, ведь ты особенная. Понимаешь, ты создана для рек и морей, а не для нас, простых смертных.

Алена отстранилась от него и, скрестив руки, зло посмотрела в сторону, ещё больше напоминая волшебную героиню из русалочки. Ту маленькую принцессу, отец которой был сам царь Тритон.

– Так будет лучше для нас обоих, – сказал Алексей, но все, что он услышал – лишь всплеск воды.

* * *

Когда егерь возвращался домой, то по дороге нарвал васильков. Алена очень любила эти цветы, как и её несчастная мать, которая умерла при родах. Егерь до сих пор не понимал, как столь странное, болезненное существо сумело выжить. И, что ещё удивительнее, не сломаться под этими уродливыми обстоятельствами, набраться столько положительной энергии, радости и желания жить.

А как она умела плавать! Уму непостижимо, взять и маленькой доползти на этих сросшихся ножках в речку, где одним смешным кувырком очутиться в воде. Боже милосердный, он никогда не забудет этого. Как он смеялся, когда увидел её перепуганное маленькое личико. Казалось, сердце старика не выдержит и просто лопнет от неожиданной нагрузки.

Затем он подхватил её и, еще не отошедшую от воды, обтер своим рукавом. Секунда, третья, минута и вот она уже смеялась, просто заливалась чудным звонким смехом, радуя старика, вселяя в него нечто вроде солнечных лучей, пронизывающих его сердце. Слезы сами появились на глазах, ему вдруг очень захотелось плакать.

Она стала ему как дочь. Как любимая и единственная дочь. А потому старому графу уже не требовалось доплачивать за её содержание. Брать деньги, да зачем? Бабье молоко было в те годы в избытке, и он без труда доставал его. На свои нужды у него расходов не было. Да он бы и бесплатно работал, пытаясь хоть как-то вернуть долг старой графине, этой добрейшей женщине, не давшей убить эту несчастную девочку, вставшей против воли графа, очень уж переживавшего за столь неприятный выводок.

А она росла, росла… И однажды, когда она в очередной раз спросила, почему у неё такие странные ноги, он решил, что больше не в силах уходить от этого вопроса и рассказал ей про русалочку, ту красивую сказку, которую ему рассказывала когда-то его мать. Про народ из дальних морей, привыкший жить в воде. Алене очень понравилась эта история, и она всё меньше и меньше задавала ему вопросы про разницу их строения, полностью переключившись на историю русалок.

Дойдя до избушки, он вдруг почувствовал запах крови. Очень крепкий, такой, какой нельзя перепутать с чем-то другим. «Волк, медведь» – первое, что пришло на ум. Но ни того, ни другого зверя он давно не видел, по крайней мере, поблизости, стараясь держать всех хищников на расстоянии, чтобы Алене ничего не угрожало.

Рванувшись в сторону избы, он резким движением открыл дверь. Кровь, много крови. Да, у неё бывали женские воды, но теперь крови было слишком много. Слишком обильное кровотечение, которое никак не походило на обычные женские выделения.

И тут он услышал вдох, после чего, словно преодолевая невидимую стену, медленно повернулся. Когда он её увидел, она лежала на полу с испачканными кровью руками и телом. Опустив взгляд, он увидел изрезанные ноги, которые она хотела разделить одним простым движением охотничьего ножа. Затем он услышал стон, увидел бледность, слабую улыбку и почти закатившиеся глаза.

Не в силах дышать, двигаться, он почувствовал, как подгибаются его ноги, опуская его перед ней на колени. Опытным взглядом охотника он понял, что она почти мертва. Жить ей оставалось лишь пару минут.

– Отнеси меня в воду, папа… – тихо сказала она и медленно закрыла глаза.

Памяти Ганса Христиана Андерсена Красивая кошка Ласка

Всё, что я помню о погоде в те дни, так это то, что было крайне солнечно, было лето, и солнечный свет всё время ярко светил в окна, освещая зал и позволяя кошке всё время нежиться в его лучах. О да, она просто обожала солнечное тепло и никогда не упускала шанса жмуриться на солнце, прогревая то левый, то правый бок.

Впрочем, на этом её удовольствия не заканчивались и, нагревшись, она спешила на руки, чтобы поделиться переизбытком солнечного тепла. Хотя, не скрою, такой подход был крайне редким. И в основном она предпочитала наслаждаться энергией солнца в одиночестве.

Свет, ясные дни, тепло, так протекало лето в тот год. И если бы не тот случай, который произошёл со мной, то я бы, наверное, запомнил его именно таким – солнечным, мягким и беззаботным.

А началось всё буднично. Как вы прекрасно знаете, у любой кошки есть определённый период, когда она очень сильно хочет кота, чтобы тот оплодотворил её и, родив котят, она успокоилась. И все кошки стремятся к этому счастью. Моя была не исключением и, выбрав момент, начала беспрестанно орать мне под ухо, предпочитая для своего ансамбля раннее утро.

Выносить было сложно. Очень. Особенно после второй недели вообще стало невыносимо. И в один прекрасный день я отнёс её на улицу, причем, что самое удивительное, ни разу там до этого не побывав, она молниеносно устремилась в подвал.

А дальше блудные шатания и внезапное возвращение с удовлетворённой мордахой и одухотворенным состоянием покоя в душе. Признаюсь честно, я был даже сначала рад, но потом всё же понял, что девать котят мне совершенно некуда. Никто из моих знакомых особо не рвался их брать себе. Посёлок, что тут скажешь, почти у каждого в доме кошка.

Один, два, три, четыре… В общей сумме шесть полосатых тигрят, именно столько появилось на свет спустя несколько недель. Маленькие, какие-то сопливые, сморщенные. На вид – так сплошная мерзость, которая умещалась буквально на одной ладони.

Совсем маленькие, беззащитные, именно в этом возрасте их следует убивать, сказала нам наша соседка, Екатерина Добродушных. На душе которой не один десяток загубленных кошачьих душ. «В таком возрасте их не так жалко, поэтому лучше момента, чем сразу после рождения, не найти, да и кошка не успевает привыкнуть». Так сказала она, рассматривая беременную Ласку, которая, словно почувствовав недоброе, быстро ушла на кухню.

Хочется ещё добавить, что у меня были самые лучшие отношения с Лаской. Именно я привел её в дом, именно я дал ей кличку и позаботился о том, чтобы моя школьная подруга приучила её к лотку. Я первый, кто угостил её настоящей рыбой и с удовольствием играл с ней, защищая то от отца, то от матери. И именно у меня в комнате она рожала в первый раз, несмотря на то, что в последнее время я часто давал ей небольшого пендаля, а бывало, и вовсе наказывал тапком. Но отмечу, что даже несмотря на тапки и пылесос, которым я изредка её пылесосил, она все равно никогда не ссала в ботинки и всегда была аккуратна в плане домашней гигиены. И всё так же продолжала лежать со мной, пока я засыпал и лишь потом втихую сбегала в зал.

И вот я должен убить её детей. Да-да, именно я, так как просить других совершить это было бы неправильно. Поэтому, подождав, пока она, уставшая, пойдет поесть, я быстро взял и отнес их в ванную, где, набрав в ведро воды, положил сверху намоченное полотенце. Раз за разом я надавливал на пытавшийся всплыть комочек, и раз за разом он пытался передавить мой палец в жажде жить. Но это было тщетно, так как не может небольшой шерстяной комочек пересилить руку человека.

Вернувшись в комнату, кошка подошла к месту, где спала с котятами и, посмотрев в пустоту, жалобно замяукала, позвав своё потомство. Но в ответ ей пришла тишина. Сделав пару кругов, она несколько раз звала их, но было по-прежнему тихо.

Усевшись, она посмотрела на меня. В этот момент я был в кресле и наигранно смотрел телевизор. Глупо, конечно, так, по крайней мере, мне тогда казалось, но я всё равно делал вид, что ничего не произошло.

Кстати я, кажется, до сих пор не описал её. Это зря. Она очень красивая, худая, с тигровым окрасом, просто изумительно умела ловить мышей. Особенно на даче, когда в одиночку душила даже довольно крупных крыс.

Впрочем, я немного стал уходить от основной темы моего рассказа, ведь с того момента, как я убил котят, в ней что-то поменялось. Сложно было так сразу сказать, что. Лишь потом, спустя определённое время, я смог охарактеризовать это. Ненависть.

Я понял это по глазам, когда, сидя за уроками, я вдруг обнаружил, как она сидела возле порога и в темноте молча наблюдала, что я делаю. Раньше такого не было, она либо подходила ко мне, либо просто валялась где-нибудь в квартире и спала. Теперь же она наблюдала. А учитывая, что мои родители довольно часто отлучались к своим друзьям, это начинало происходить регулярно.

В первый раз я не обратил на это никого внимания, но во второй и третий я её попытался позвать. Только ничего из этого не вышло, она лишь молча вставала и уходила внутрь квартиры. В третий раз я пошёл было за ней, но, остановившись возле двери в свою комнату, неосознанно включил свет в коридоре.

Остановившись, я понял, что боюсь, что всё было сделано из страха, ведь квартиру я знал, как свои пять пальцев и мог без труда пройти в зал и уже там включить свет, что я и делал до этого. Я крайне редко включал свет в коридоре, предпочитая проходить его в темноте. Задумавшись, я посмотрел наверх. Там, на стенке мебели в коридоре я заметил её. Прямо на шкафу, примерно на голову выше меня.

Она никогда так раньше не делала – вот, что было первой моей мыслью. Она всегда предпочитала ходить по полу, да и передвигаться по чемоданам было неудобно. Наигравшись в гляделки, Ласка спрыгнула на пол и, подойдя к моим ногам, мягко замурлыкала. Я погладил её, затем прошёл на кухню и насыпал корм, который она с готовностью съела. Больше в тот вечер она меня не беспокоила.

А потом родители уехали на несколько дней. Я ещё помню, как мама всё время пыталась объяснить мне, насколько важно следить за квартирой и правильно питаться. И прочее, прочее, прочее. Я всё это, конечно, выслушал, но так, сквозь уши, она и я прекрасно понимали, что это больше для проформы.

Тишина, мягкое касанье лап и тихое, едва слышное мяуканье. Именно это я слышал в первую ночь, когда закрыл в свою комнату дверь. Не знаю, не могу объяснить, что меня так пугало, ведь она никак не проявляла свою агрессию, наоборот, начала крайне навязчиво ко мне ластиться, то и дело пыталась достать до шеи, потереться. Проявить симпатию.

Но я всё равно закрыл дверь. И лишь пару раз орал на нее, чтобы она дала мне возможность поспать, а потом и вовсе вышвырнул на балкон, где она всё так же продолжала царапать по стеклу, вынудив меня высыпаться уже у матери в спальне. Но не только это напрягало меня. Затем я обнаружил, что спит она там, где были раньше её котята. Только там. Странно, необъяснимо.

Переночевав пару ночей на балконе, она притихла и больше не царапалась в двери. Лишь потом, в последнюю ночь я понял, почему. Всё для того, чтобы бесшумно открыть ручку двери и, открыв, броситься мне на лицо.

Я не буду описывать, как это происходило и как, задыхаясь, я пытался стащить свою обезумевшую кошку со своего лица, это, наверное, не совсем правильно, да и не нужно. Хотя, я даже немного заикаться после этого начал. Дело в другом – мне почему-то до сих пор кажется, что, когда я отрывал её от своего лица, она специально отпустила хватку, дав мне возможность убить её в припадке этого ночного безумия.

Глупо, наверное. Хотя отчаявшаяся мать не всегда жаждет победы над врагом, иногда она просто хочет умереть. И ещё кое-что поразило меня. Когда вернулась моя мать и увидела моё исцарапанное лицо, она, не задавая вопросов, попросила меня лишь похоронить

кошку рядом с её котятами за домом. На холме, где, как обычно, много солнечного света.

Маленький принц

                  ***

Это был старый отель, стоявший на краю обрыва. Редкий, сочетающий, казалось бы, давно забытые приемы архитектуры. Выглядел он вполне целостным, даже с учетом четырёх гарпий, смотрящих в разные стороны.

Бетани потушила окурок. Всё же прошлое нашло её и здесь. Хотя жаль, ведь переезд прошел легко, в ансамбль она устроилась тоже без проблем, стоило лишь показать пару танцевальных элементов и вот, она снова в деле. Только платят меньше, да и тратить особо некуда. Зато вид! Здесь он прекрасный. Здесь волны соприкасаются с берегом, даря ей покой и умиротворение.

А что это, если не счастье? Ей, падшей женщине, вся жизнь которой состояла из пары вещей. Похоти и отвращения. Всегда лишь это. Ну, ещё танцы. В кабаре, в кабаках, в стриптизе. Да, несомненно, это был плюс. Танцевать она любила, и это у неё получалось.

Разве что здесь не всегда это главное. В «Хардинг Палас» ездят не ради вида или сервиса. Нет. В этот старый отель ездят развлекаться. И развлечения эти столь же мрачны, как и сам вид. А ещё, здесь все куда разнообразнее и дешевле.

Девочки, девочки, девочки. Всех цветов и мастей. Есть даже совсем юные. Как в самом зачуханном борделе Нью-Йорка, только обставлено чуть лучше. Но фишка отеля не в этом. Выживает «Хардинг» за счет масштабных постановок с участием около полусотни голых девиц, каждую из которых может забрать разожравшийся посетитель.

И всё же лучше тут. По многим причинам, во-первых, из-за уединенности, во-вторых, потому что к ней почти не пристают, сорок лет как-никак. Как правило, водрузив крупные волосатые руки в маленькие женские трусики, клиенты все же успевают заметить, сколько грима на её лице.Вблизи, разумеется. Да, да, на удивление избирательная публика.

Да. Вполне реальный мир. Только вид куда прекраснее, чем ей раньше представлялось. Волны, они поражают воображение. Она потушила окурок, пора было на сцену. Что-что, а пунктуальность здесь самое основное. Время удовлетворять клиента.

***

Когда она увидела, как он выходит из машины, то первое, что пришло на ум, это сказка о Золушке, где столь же лощеный принц заехал за несчастной жертвой мачехи. И там, и там он нашел её. Снова. Нашел даже здесь. В этом чертовом отеле, где, казалось бы, обрываются все жизненные нити и достать откуда не представляется возможным. Но он нашел её.

Ох уж этот Барни. Юноша из сказки. Несчастный влюбленный мальчик, из-за которого ей пришлось покинуть свой мрачный город. Любовь? Наверное. Только ею можно было бы объяснить это стремление, желание найти её во что бы то ни стало. А ведь ей сорок и она старая побитая проститутка.

Она посмотрела на дверь. Как же хорошо, что она предупредила швейцара говорить ей о любом, даже самом безобидном, звонке. О любой попытке узнать, живет ли она здесь. Обо всем, что могло бы дать ей понять, что он на верном пути. Барни, этот милый богатый мальчик, который когда-то увидел её в борделе и после чего немного потерял голову.

Любовь. Ты ли это? Ты ли тащишь его сюда, на край света, где волны бьются о скалы, и принц находит свою желанную принцессу. Странная детская сказка, часть которой на самом деле попросту нелепа. Бетани повернулась к океану. Да, это место просто прекрасно.

Дверь с грохотом распахнулась. Он стоял запыхавшийся, взлетевший, сияющий. Счастье освещало как дальний маяк, спасающий приближающиеся корабли. Барни. Маленький Барни, ты ведь не понимаешь всей ситуации. Ты просто не знаешь, что происходит на самом деле.

Бетани потушила окурок и встала на балкон. Да. Это изумительный вид, где волны бьются о скалы. Она вздохнула. Сказка – это хорошо и вполне вероятно, что для кого-то ты будешь именно ею, маленький, прекрасный кучерявый Барни. Но только не для старой, поношенной проститутки, больной сифилисом. С ней уже всё кончено, маленький принц. С ней все кончено.

Пожарный

Сын

Ночь. Кажется, что городские огни нисколько не рассеивают этот мрак. Не пугают, не борются с темнотой, а лишь пытаются выжить, освещая пространство лишь для себя, обозначаясь во мгле. И так всегда. Каждую ночь. Сирена снова дико взвыла, словно гордясь, что свет их машины куда ярче, бросившись в эту городскую черноту.

Пожар. Большой дом. Много невинных душ. Как всегда мало времени и много огня. Михаил устало выдохнул. У него немного болела спина и ещё не отошли от недавнего ожога ладони. Но ничего. Это просто волдыри. Они сойдут. Как и всегда. Другое дело – лицо. Оно останется таким навсегда.

Он стал натягивать перчатки. В саже, немного разные. Они практически висели на нём. Но это было лучше, чем идти в пламя с голыми руками. И всё же жалеть не стоит. Он просто не вытащил бы того парня, не сдав прошлую пару.

Машину затрясло. В команде был новый водитель, и он просто отвратительно вел машину, собирая по дороге все ямы, которые он мог поймать. Хороший парень, не дает заснуть. Всегда держит наготове. Может, так даже и надо. Ведь он вторые сутки уже толком не спит.

Михаил почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, затем привычный шум в ушах. Доктор сказал, что это от сотрясения, от той чертовой балки, которая так крепко приложила его на прошлой неделе. А ведь говорил, что пройдет. Что у сотрясения период два – три дня. А тут – почти неделя. И, кажется, все лишь хуже.

Он посмотрел на спину майора. На этот раз он ехал с ними. Хотел лично присутствовать на этом мероприятии, на месте битвы огня, света, тьмы и человеческих душ. Что ж, он – медийная личность. Знает, что там будут журналисты. Ведь дело приобрело совсем уж скверный поворот. Целый кинотеатр отдан пожару. Михаил повесил голову. Да. Сейчас самое время вспомнить о маме.

Мама

Татьяна вытащила из печки пирог. С яблоками. Большой. Все, как он любит. Она бережно поставила его на стол. Яблоки, как можно так к ним привязаться, это же самое обычное угощение, но только не для её сына. Пусть он уже вырос и возмужал, но он всё ещё ребенок. Она улыбнулась и вытерла слезинку, вдруг появившуюся на морщинистом лице. Скорей бы он приехал. Скорей бы.

Сын

Да. Дело и вправду паршивое, буркнул кто-то из своих, пока они прикручивали шланг. Машин мало, кинотеатр большой, вывели не всех. По меньшей мере, двадцать человек ещё внутри. Главное, среди них дети. Дети, так его! Снова дети. Михаил тяжело задышал, кажется, опять этот чертов приступ. Приступ паники или как его ещё. Ещё одна небольшая странная болячка. И опять же, как сказал доктор, тоже не долгоиграющая.

Он тяжело поднялся. Запах гари, растекающаяся вода, пепел, липнувший к одежде. Да. Мать его, он снова в строю, на этом поле разгорающейся битвы. Где их бедный ЗИЛок снова должен вытащить человеческие жизни. Или нет? В этот раз всё будет иначе?

Вытерев рукавом пот, он посмотрел на здание. Кирпичное, крепкое и полностью охваченное огнём. Сложная задача. Но ничего. Они справятся. В их команде нет таких ребят, кто не полезет в огонь. Они вытащат их. Вытащат всех до единого. Потерпите, маленькие, потерпите немного. Михаил вдруг почувствовал, как снова заболели руки. Чертов шланг немного содрал кожу даже через перчатки. Это хорошо. Злее будешь. А это притупит страх.

Он снова посмотрел на майора. Хороший мужик, знает, когда нужно отвлечь журналистов, за ним они как за каменной стеной. Он посмотрел на ребят. Здесь все знали, что надо делать. Надо просто лезть в огонь. Задушить эту суку.

Мама

Татьяна Федоровна бережно взяла фотографию. Он тут совсем еще маленький. Совсем крошка. Улыбается. Знает, кто его фотографирует. Ну как ему ещё не улыбаться? Даже знакомый фотограф сказал, что это хорошее фото. Она ставит ее обратно. Уже вечер. Зимой темнеет быстро и она очень волнуется. Столько опасностей. Да и вечно лезет в неприятности. Ничего не боится, отчаянный. Она вздохнула и включила телевизор. Он почти не отвлекает, но это лучше чем ничего. Новости, сериалы, лишь бы хоть что-то, чтобы не думать, как там её мальчик в этой мрачной городской мгле.

Сын

Они говорят – рисковать нельзя. Нужно бросить, оставить их там. Там, в этой чертовой огненной ловушке. Оставить на съедение огненной твари, оставить ей. Михаил взялся за голову. Эти голоса. Он снова их слышит. Они снова кричат. Снова плачут. Снова. Снова, снова. Он посмотрел на майора. Решительный парень. Сказал, как отрезал, дай бог ему здоровья. Таких бы больше, тогда, может, и не было бы проблем.

Он сплюнул ему под ноги. Точнее, на ботинок. И это неправильно. Нервы надо держать в узде. Ведь он подчинённый, а это начальник. А начальство всегда знает куда больше. Знает, что можно поставить на кон. Знает, сука. Знает. Дай бог ему здоровья.

Майор разворачивается спиной. Время отдавать другие распоряжения. И он, в общем-то, правильно рассудил, огонь полностью перекрыл оба выхода, войти в здание действительно невозможно. Их усилия просто тонут в этом огне.

Михаил отошёл к машине и устало на неё облокотился. Да, черт возьми. Да! Жри, паскуда. Жри их. Тебе отдали их. Наслаждайся! Вот, ещё одна порция свежего мяса в твой огненный рот. Ведь у тебя свои огненные законы. Тебе нужна жертва. Очередная жертва. Так на, бери. Доставка на дом. Ешь не хочу.

При мысли о доставке Михаил вдруг задумался и обернулся на их старый ЗИЛ. Стена, говорите. Кирпичная стена. Сев в кабину, сжав руль, он почувствовал, как болят его руки. А потом улыбка непроизвольно вылезла на свет. Ничего. Не надо переживать. Все равно он вряд ли дотянул бы до пенсии. Слишком нервная и опасная работа. А он заядлый трудоголик. Впрочем, не надо переживать. Он просто выломает стену. И сделает новый выход.

Он посильнее сжал руль. Но не от боли, не от страха, нет. Просто почему-то опять вспомнилась мама. Она ведь ждет его. Приготовила наверняка что-то. Он завел мотор и надавил на педаль. Сработал старый друг безотказно, как будто и сам всю жизнь готовился к этому моменту.

Что, к сожалению, нельзя сказать о майоре. Бедолага стартанул так, что даже шапка слетела. Не понимает, что человек не сможет остановить машину. Это уже невозможно.

Мама

Стук в дверь. Такой долгожданный. Сердце. Оно встрепенулось. Дождалась. Сорвавшись с дивана, Татьяна побежала к двери. Слишком уж долго в этот раз. Слишком.

А потом её зашатало. Это был не он. Это был незнакомый мужчина. На мгновение все пронеслось перед глазами. Неужели, неужели, что-то с ним произошло? Татьяна, попятилась.

– Мама, мама! – раздался детский крик, и в квартиру вбежал ребенок. – Мама, я люблю тебя, мама. Мама!

Не помня себя, она схватила его. Мысли сбились. В нос ударил запах гари. Боже! Но они же были в кинотеатре?! Она подняла глаза на незнакомца. Это был пожарный. Боже, теперь, все стало на свои места.

– Мама, – продолжал тараторить возбужденный сын. – Мама, ты не представляешь, мы так испугались. Если бы не тот мужчина, мы бы умерили.

– Мужчина? Какой мужчина? – спросила, она, подняв глаза на пожарного.

– Который погиб, – мрачно ответил тот и стал медленно спускаться вниз.

Презентация

Стоя у окна и держа руки за спиной, Виктор Петрович в очередной раз наблюдал суматошный, но уже в какой-то мере привычный город. Новые машины, высокие дома… Здесь, на сотом этаже нового небоскреба, все это казалось каким-то игрушечным, никак не сочетающимся с прежней жизнью подвального издателя.

Казалось бы, всего двадцать лет. Но каков взлет! Десять успешных авторов, несколько габаритом поменьше, и вот ты уже вполне конкурентоспособен с западом. По крайней мере, с некоторыми его издательствами. А ведь еще есть кино.

Он обернулся и посмотрел на стол. Там как раз было несколько предложений в привычном распечатанном виде. Электронный формат он не любил. Раздался стук в дверь.

– Да, да?

– Виктор Петрович! – привычно спросила Галочка, мягко открывая дверь. – Я по поводу встречи на двенадцать.

Виктор Петрович улыбнулся. Галочка была приятным красочным атрибутом его шефской работы. Она несла некоторое удовольствие просто одним своим видом.

– Да, конечно. Все в силе. Он не опаздывает?

– Нет. Будет ровно в двенадцать, как и договорились.

– Это хорошо. Сами знаете, как я не люблю задержки.

– Я так и передала, Виктор Петрович, – робко сказала помощница, прижимая к груди черную папку.

– А знаете, раньше я жил вон в том доме напротив, – задумчиво и, как всегда, неожиданно заметил Виктор Петрович.

– Вы жили в центре?

– Да. Жил. Эта квартира досталась от покойной матери.

– Я думала, у вас квартира на Тверской.

– Да. Но её я приобрел сравнительно недавно. А вот мамину я продал ещё в девяностые. Пришлось заложить, чтобы издательство не закрыли. Ну и, конечно, бандиты. Им тоже нужна была часть денег.

– Как ужасно! – округлила глаза Галочка. – И как вы справились?

– Все благодаря труду. Ежедневному труду.

Виктор Петрович сел в кресло и потрогал подлокотник. Мягкая кожа, полированный дуб. Все для того, чтобы труд редактора проходил как можно комфортнее.

– А что это у вас? – он указал на черную папку.

– Вы просили еще несколько рассказов. Только… – Галочка замялась. – Меня перехватила Виктория Павловна и, просмотрев материал, внесла несколько замечаний.

– Это вполне закономерно, – улыбнулся главный редактор. – Оставьте, у меня как раз есть свободная минутка перед встречей.

Когда Галочка ушла, Виктор Петрович не спеша открыл папку и сразу же встретил многочисленные красные пометки младшего редактора. Своего рода мелкую месть за то, что он встречается с новым автором без ее участия. Но тут и выбора другого не было. Виктория лично отклонила материал этого парня ещё пару лет назад.

Впрочем, оно понятно. Мрачный жанр, депрессивные сюжеты. Современные читатели стараются бежать от подобного рода вещей. Как, собственно, и Виктория Павловна.

Виктор закрыл папку. По сути, он еще с первого рассказа понял, что за стиль у молодого дарования. Другой вопрос, насколько он плодовит и разнообразен. К тому же, он работал не один, как сказала Галочка, там целая команда. Пиарщица, иллюстратор и, собственно, автор. Он снова посмотрел в окно. Какой же все-таки пленительный был вид из этих панорамных окон.

                               ***

Сидя в переговорной, Виктор Петрович аккуратно поправил галстук. Сам он любил приходить заранее, тем самым принять удобный для себя ракурс. Так еще с подвальных пор пошло. Раздались шаги, и матовая дверь открылась. Вошел среднего роста молодой человек в приятном костюме синего цвета с ярко-белым воротничком.

Внешне он был вполне типичным представителем современного делового стиля. Даже черное пальто как из делового пособия. Разве что глаза несли что-то свое. Что-то, выбивающееся из этого ансамбля.

– Добрый день, – протянул он руку. – Илья Петров.

– Виктор Петрович. Очень приятно. А это Галина. Но, думаю, вы уже знакомы.

– Да, успели познакомиться, – приятно улыбнулся молодой человек.

– Чай? Кофе?

– Чай, – молодой человек несколько напрягся. – Кофе на меня негативно влияет.

– Нервирует? – спросил Виктор, рассматривая небольшую сумку, которую автор поставил рядом с собой.

– Стимулирует. Помогает писать.

– Да. Согласен. Кофе действует. Кстати, о вашем творчестве. Рассказы – это хорошо. Но нам нужны романы. Короткие вещи сложно продавать.

– Я понимаю. Это просто способ показать себя.

– Вышло неплохо. Только мрачновато.

– Такой стиль, – вздохнул блондин.

– А у вас есть повеселее?

– Нет, впрочем, мягкие вещи я пишу, – Илья достал пару листков из сумки. – Вот, это первая глава.

Виктор пробежал глазами. Затем отложил лист в сторону.

– Знаете, давайте начистоту. Все это пока ничего не значит. По сути, вы неизвестны. Нужно много работы, чтобы вас продвинуть. Вы готовы, чтобы вас резали?

– Книги?

– Да, сюжет. Это крайне важный момент.

Молодой человек нервно заерзал и посмотрел на дверь, словно кого-то ожидая. Потом у него засветился экран телефона.

– Вы кого-то ждете?

– Да. Мою пиарщицу, Ирину Валентиновну. Она немного опаздывает. И по всем вопросам относительно редактирования – это к ней. Как и пиара, и прочих вещей.

– То есть, сами вы не решаете?

– Я лишь пишу, – скомкал улыбку Илья.

– Занятно. И когда же она придет? – Виктор Петрович посмотрел на Галину, но та развела руками. Тут экран писателя снова засветился, и он удовлетворенно улыбнулся.

– А вот и она. Пойду встречу.

– Галина? – Виктор указал глазами на дверь. – Проводите?

– Да нет, не стоит. Я прекрасно уже ориентируюсь, – спокойно заметил Илья и вышел за дверь.

– Что думаете? – тихо спросила Галя, смотря ему в след.

– Несговорчивый. Хотя талант есть. Но с ним сложно будет.

– Может, его пиарщица попроще будет? Она весьма активно его публикует и очень сдержанно реагирует на все публикации.

– Да. Тоже так думаю. Как правило, разнополярные люди притягиваются.

А чуть позже, спустя несколько минут, открылась дверь, и в комнату вошел писатель.

Распространился сильный аромат духов. В переговорной возникла гробовая тишина, в которой отчетливо был слышен только мерный гул кондиционера.

В женском парике, накрашенный молодой человек действительно оказался полностью полярным тому, кого они видели несколько минут назад. Сев напротив них, он сложил руки на столе и внимательно посмотрел на редактора. Взгляд был прямой, открытый, внимательный.

– Добрый день. Меня зовут Ирина. А теперь касательно условий. Никаких редактирований, кроме орфографии и пунктуации, мы не потерпим.

Виктор Петрович задумчиво кивнул и посмотрел на Галину, чьи глаза едва ли могли раскрыться шире. А потом на рукопись, которую писатель держал в руках. Ему вдруг стало казаться, что он чувствует запах старого подвала, в котором давным -давно начинал свою деятельность, а потому он решил особо не тянуть и задать следующий вопрос:

– Скажите, а иллюстратор тоже пришел?

Оглавление

Памяти Ганса Христиана Андерсена

Памяти Ганса Христиана Андерсена Красивая кошка Ласка

Маленький принц

Пожарный

Презентация