Эффект Мнемозины [Евгений Николаевич Матерёв] (fb2) читать онлайн

Часть первая

Глава первая

День двенадцатый

Родственные души

Здравствуйте, дорогой Читатель! Вы в предвкушении? Понимаю, понимаю… Новая книга – это новый мир. Приходится ко всему привыкать: к образам новых героев, к их характерам и к сложившейся ситуации между ними.

Ну что ж! Потихонечку выходим из зоны комфорта, включая своё воображение – оно нам ой как пригодится, чтобы представить то, о чём будут вести разговор наши герои.

Зовут их – Инга и Сергей. Познакомились они совсем недавно – недели ещё не прошло. Но посмотрев на них со стороны, можно сказать, что они знают друг друга давно – прям родственные души. Бывает же такое! Это одно из явлений, от которого человек способен испытывать счастье. Но, как говорится, не спешите завидовать – вы ведь не знаете, какой ценой оно досталось.

Об этом позже.

А пока, дорогой Читатель, я попрошу представить Вас бескрайнюю степь, которая, несмотря на это устойчивое словосочетание, вдруг обрывается – через пыльную дорогу уже бушует Чёрное море.

Берег похож на ломоть торта – миллионы лет развития земного покрова обнажились здесь в виде инфограммы. Но не везде каменные породы возвышаются над волнами стеной в несколько десятков метров; в Караджинской бухте, например, море и степь образуют между собой плавный переход.

Это место находится на западном побережье Крыма, и называется оно – Тарханкут; Тарханкутский полуостров Крымского полуострова. Такая вот топонимическая тавтология; что ж поделаешь…

Начало весны. Так что ни о каком буйстве красок речи не идёт – степь ещё только пробуждается, пополняясь влагой дождей. Свежая зелёная трава пробивается сквозь прошлогоднее засохшее бежево. Тяжёлыми серыми волнами наваливается море на высокие берега. Но нет сомнений, что скоро оно будет манить к себе тёплыми красками. От хандры, в которой находится сейчас степь, не останется и следа – обширная равнина превратится в разноцветный ковёр – миллионы цветов потянутся к солнцу. Тёплые ветра уже гуляют по просторам, будто дыхание Деметры.

Инга и Сергей стоят на одной из ступеней созданной ветром и водой известняковой лестницы. Перед их глазами небольшая бухта. Кое-где лежат почерневшие водоросли, выброшенные на берег недавним штормом.

Накрапывал дождь, но не такой, чтобы от него искать убежище – ярко-жёлтые накидки защищали наших героев от мороси.

Сергей посмотрел в сторону Оленёвки. За тюлем дождя видно только очертания сельских домов. Потом его взор обратился на Ингу. Она стояла чуть выше и задумчиво смотрела на море.

– О чём ты думаешь? – спросил Сергей, поправив капюшон.

– Я думаю о том, что наши галактики похожи на эти волны, – кивнула Инга в сторону воды, на поверхности которой рисовались всё новые и новые пенные силуэты.

– Умм? – на лице Сергея застыл немой вопрос.

– Представь: наша Вселенная похожа на шар – она как планета. Только вместо морей на ней бушуют волны из галактик.

«И что с того?» – хотел было спросить он, но передумал.

Сергей вспомнил их предыдущий разговор – чем он закончился – и в этот раз решил проявить больше терпения и выдержки.

– Хм. А почему наша Вселенная похожа на шар? Может, она квадратная?

– Может, и квадратная…

Сергей, улыбнувшись, склонил голову – «Вот и поговорили…»

Инга в нерешительности замолчала – стоит ли продолжать эту тему?

«Почему бы и нет?»

Она поначалу делала между фразами небольшие паузы, обдумывая, как можно проще донести свои идеи.

Говорить о чём-то большем – да, это непросто! У себя в мыслях ты прыгаешь со ступени на ступень: вспоминаешь давно минувшее, мгновенно оцениваешь произошедший случай в твоей жизни и видишь, как логика его органично вписывается в твою личную картину мира, лишний раз подтверждая её правоту или хотя бы право на существование.

А попробуй провести по этой зыбкой лестнице кого-то ещё. Может, этот человек засомневается в правильности твоих выводов или же не так поймёт? Не успеешь опомниться, как и сам засомневаешься под гнётом его контраргументов и язвительности – глядишь, и зашатается такой понятный тебе мир.

Инга тем временем успела развернуть перед Сергеем своё видение мира:

– …так что когда-то наша Вселенная была покойна – ничего не было: ни галактик, ни звёзд, ни нас – одно лишь первовещество.

– Первовещество?

– Да, первовещество. Не было ещё такого разнообразия химических элементов; были лишь одинаковые частицы, с одним и тем же зарядом. И располагались они на одинаковом друг от друга расстоянии – скукотища зелёная…

– Под стать сегодняшней погоде… – вздохнул Сергей. – А потом что случилось? Откуда разнообразие появилось?

– А потом произошло нечто такое, что искривило эту… решётку – разрушило этот одинарный мир. Информационные поля атомов возмущены; чёткий, отлаженный механизм дал сбой. Поменялось расстояние между атомами, и возникли вариации.

Ведь раньше каждый атом посылал импульсы во все стороны, и они возвращались обратно всегда и вовремя…

Теперь же равновесие нарушено, и Вселенная изменилась. Там, где раньше был покой – бушуют волны, в которых рождается время. Ведь время – это события, происходящие относительно других событий. А какое может быть время, если раньше событий никаких не было?

– Эй, Инга! В какую степь тебя понесло? – рассмеялся Сергей.

– Я просто делюсь с тобой своим видением мира: из чего всё произошло.

– Помедленнее тогда – я не успеваю записывать!

Инга шутливо толкнула Сергея в плечо. Она и сама поняла, что слишком много попыталась вместить своих мыслей в этот короткий промежуток времени.

– Продолжай! «Механизм дал сбой». Что произошло дальше? – Сергей оторвался от своего воображаемого блокнота.

– Теперь же, посылая импульс в одну из сторон, ответ можно получить либо преждевременно, либо с запозданием.

Это как в комнате, в которой выключили свет: ты прикидываешь, где примерно находится твой друг, делаешь несколько шагов в его сторону и, думая, что стоишь перед ним, спрашиваешь – «Ты где?» А он неожиданно отвечает тебе прямо в ухо.

«…Прямо в ухо!» – Сергей от неожиданности вскинулся – ему показалось, что услышал эти слова по правую сторону, хотя Инга находится слева от него. Это было так явственно, что он даже стал озираться.

Инга улыбнулась ему в спину, довольная произведённым эффектом.

– Большой взрыв? – Сергей обернулся на собеседницу; сам удивился – как вдруг родилось в его голове это словосочетание?

Инга быстренько спрятала улыбку – «Я ни при чём – тебе показалось»:

– Только откуда в абсолютно инертной среде случиться взрыву, как думаешь?

Сергей неопределённо пожал плечами.

– Теорий появления Вселенной существует множество. У меня, например, есть своя собственная.

– Ну-ка, ну-ка… интересно послушать, – Сергей даже подвинулся к рассказчице поближе. При этом на его лице было состроено придурковатое выражение.

Инга, ничуть не смутившись от такой манеры слушания, продолжила:

– Возможно, два края незримой ранее кристаллической решётки столкнулись друг с другом, и по ней пошли волны, которые дали начало океану Жизни.

Вслед за акустическим приёмом Инга показала ещё один фокус – быстрым движением откуда-то сбоку от себя достала лист бумаги. Ровный, не мятый; словно он давно там лежал, прижатый камнем. Она свернула его в трубочку, наглядно показывая, как эти самые края вселенской решётки могли столкнуться.

Сергей попросил бумагу из рук Инги и стал с удивлением рассматривать листок: будто увидел на нём водяные знаки.

«Откуда она его взяла? Ведь из кармана его невозможно так быстро достать, тем более не помяв…»

Обычный чистый лист в клетку – ничего особенного.

– А как это…

Видимо, Сергей хотел озвучить свой вопрос, но, подняв взгляд, понял, что собеседница уже покинула его. Вскочив на полуслове, стал озираться – да, исчезла. Сергей захотел ещё раз взглянуть на бумагу, но та тоже исчезла – вместо неё у него в руке на ветру трепыхалась пола дождевика.

«Вот и поговорили», – уже с другой интонацией повторил Сергей.

Дальнейшая прогулка Сергея прошла в одиночестве. По дороге домой он проанализировал своё внутреннее состояние, но никаких видимых причин для исчезновения Инги выявить не мог.

Думается мне, что такое начало непривычно для тебя, дорогой мой Читатель, верно? Но подождите немного, скоро атмосфера рассказа окутает Вас, как в плед. А мысли о нём будут сопровождать Вас в домашних делах, как запах заваренного кофе, испечённых пирогов или как понравившаяся мелодия.

Вспомните, как Вы первый раз читали булгаковскую эпопею «Мастер и Маргарита» – тот момент, когда чёрный кот сел в трамвай и оплатил проезд. Необычно? Необычно!

А в нашей истории необычным персонажем будет Инга. Является откуда ни возьмись, разговаривает с Сергеем на философские темы и исчезает на самом интересном месте своего повествования!

После её исчезновений мне впору ставить табличку – «Здесь могла бы быть ваша реклама».

Ну что ж. Подождём до завтра, когда Сергей и Инга снова выйдут на прогулку. Уверен – будет не менее увлекательно. А пока пусть Сергей займётся своими домашними делами, такими же, как и у нас с Вами, Читатель.

Глава вторая

День тринадцатый

Нефритовые чётки

Сколько много дорог! Вся степь беспорядочно испещрена ими. На какой из них нужно искать наших героев? Сергей с Ингой всяко должны прогуливаться вдоль моря – это, несомненно, облегчит наши поиски.

Ну! Что я говорил! Вот же они! Идут по пляжу Караждинской бухты, оставляя за собой на песке пару следов. Сейчас приблизимся к ним.

Судя по тому, что Инга и Сергей молчат, можно сделать вывод: сейчас произойдёт смена темы разговора. Один вопрос меня сейчас волнует: мы опоздали, всё прослушали или сейчас начнётся самое интересное?

– Хочешь почувствовать ту силу, что подталкивает всё сущее к изменениям? – первой нарушила молчание Инга.

Ого! Похоже – не опоздали… Хорошо!

– Не откажусь, – ответил Сергей.

Инга порылась в кармане куртки и протянула что-то Сергею. Она так буднично это сделала, чем позабавила его. Он-то уже начал представлять, что его собеседница протянет ему нечто светящееся, переливающееся всеми цветами радуги – будто заглянет в сундук с драгоценностями; как он с трепетом прикоснётся к этой тайне мира.

Но на руке у Сергея оказались два невзрачных куска магнита – «Вот тебе и тайна мира».

– Ты шарлатанка, Инга! Вчера фокусы были покруче!

– Я догадываюсь, о чём ты подумал, – Инга стала улыбаться ещё озорнее. – Да-да. Всё гениальное просто; настолько просто, что мы долго ещё не верим этой простоте.

Сергей вяло повертел кругляшки:

– Я чувствую себя обманутым.

– Но-но! – запротестовала девушка, – Ты не понимаешь! Обманутым он себя чувствует…

С видом европейского купца, стремящегося выменять у аборигена побольше золота, она стала рекламировать магнит:

– Видишь, как они притягиваются друг к другу? А как отталкиваются? Чувствуешь?

Сергей актёрские данные Инги оценил – ухмыльнулся.

– Чувствуешь эту силу? Она такая… м-м-м… первобытная, – Инга сменила тон, посерьёзнела.

Так наши герои возвратились к своему вчерашнему прерванному разговору. Только теперь он проходил без сумбура – куда, собственно, торопиться?

– Ты хочешь сказать, что это – первовещество?

– Нет, это так, для наглядности. Представь себе нашу первовселенную – решётку, где все атомы расположены на одинаковом друг от друга расстоянии. Вокруг каждого атома находится его информационное поле, вроде магнитного.

Инга взяла за руки Сергея, сблизила два находившихся в них магнита, и он почувствовал упругость этих полей – «Чувствуешь, да?».

Сергей закивал – «Да, чувствую».

Но его поразило прикосновение Инги к его рукам – это было прикосновение человека из плоти: явно ощущалась и теплота рук, и шершавость кожи, и сила, с какой она направляла его руки. Вот это да! Она точно фантом?

Пока Сергей разбирался со своими ощущениями, Инга продолжала объяснять:

– …информационное поле одного атома вещает окружающим – «У меня заряд ноль».

Итак, кристаллическая решётка находится в равновесии – кажется, ничто не может её поколебать. Но не тут-то было. Ты ведь помнишь наш вчерашний лист бумаги?

Сергей словно распробовал красивый парадокс на вкус: не мятый чистый лист, на котором ничего не написано, оставил неизгладимое впечатление.

– Вижу, что запомнил… – сказала девушка, не дожидаясь ответа. – Ну, так вот. Допустим, что наша Вселенная под действием неких сил, внешних ли, внутренних, стала искривляться. Она словно мозг в черепной коробке – сморщивается, образуя невообразимые изгибы, – Инга пыталась изобразить этот процесс, рисуя руками в воздухе. – Чем глубже наши извилины, тем больше разнообразных связей отделов мозга. Так и со Вселенной – она начала искривляться после столкновения двух её краёв. И чем больше она искривится, тем большее разнообразие химических элементов она создаст.

Инга взмахнула рукой:

– Ой, не знаю… Я опять скачу с одной мысли на другую…

– А мне понравилась эта идея про извилины! – одобрительно закивал головой Сергей. – Красиво!

– Я отвлеклась; продолжим.

И тут, дорогой мой Читатель, произошло такое, что должно железобетонно утвердить тебя во мнении, что в твоих руках книга в жанре фантастики. Поводы для подобной оценки уже имелись: это и голос с противоположной стороны, и необъяснимое исчезновение героини… И что это за упоминание про фантом?

Я отвечу: «Нет. К сожалению, это не фантастика. Хоть и дальнейшее развитие событий даст усомниться в моей искренности».

Что я могу ещё сказать? Чудеса случаются сплошь и рядом…

Но поступим проще – мы как рационалисты будем считать, что Инга – хороший гипнотизёр. Этот приём уберёт из повествования колер сказочности, совсем тут неуместный.

Главное – понять суть их разговора. И чтобы не мешать этому, я пока помолчу до поры до времени; читатель у меня умный – сам поймёт, что к чему…

Инга тем временем продолжила так, что у Сергея шары на лоб полезли, в прямом и переносном смыслах.

«Всё! Видать, я совсем уже головой тронулся…" – резюмировал он.

Прийти в ступор было от чего: перед нашими героями на фоне чёрной морской воды с пенными прожилками возникли два светящихся зелёных шара. Они, как и вчерашний лист бумаги, возникли из ниоткуда.

Сферы зависли друг напротив друга в воздухе, как два инопланетных корабля, и Сергей стал наблюдать за ними как заворожённый. Инга же, словно появление в воздухе двух левитирующих объектов – это само собой разумеющееся, продолжила:

– Смотри! Это два атома первовещества. У этих шаров одинаковый заряд – ноль. Или один. Или двадцать один – неважно. Важно то, что у всех один и тот же заряд. Или, проще сказать, число; опять-таки неважно. Важен принцип. Для нашего удобства и наглядности пусть он будет равен нулю.

Знак равенства появился между шарами, а чуть выше зависла цифра ноль – этакое чеширское табло.

– Стоит их приблизить друг к другу, как заряд меняется.

Инга подошла к сферам и безбоязненно придвинула один шар к другому. Перед знаком «равно» теперь стала мерцать единица. Потом она взяла этот шар и отнесла к Сергею. Тот с настороженностью взял его в руки: повертел, рассмотрел.

Да! Инга словно угадала его недавнюю мысль – теперь это были не жалкие два куска магнита, а, как и полагается в таких сакральных случаях, нечто необычное, светящееся.

Шар был лёгок, хоть и выглядел как мраморный.

От рассматривания светло-зелёных прожилок на темно-зелёном шаре его оторвал голос Инги:

– Теперь, Серёж, посмотри, какой стал заряд этой пары.

Вместо единицы чеширское табло показывало минус три.

– Сделай шаг назад.

Сергей послушно отступил; на табло цифры изменились – минус три и пять десятых.

Взглянув на Ингу, он увидел, что та уже подбрасывала в руке третий шар: девушка смотрелась как призрак в его зеленоватом свете.

– Бросай его! – глянула она на шар в руках Сергея.

– Куда?!

– Обратно! Делай как я!

Инга стала добавлять новые шары – откуда она их берёт?! – будто играя в снежки, до тех пор пока в воздухе не сформировался куб, и после знака «равно» цифра сменилась на ноль – система вновь обрела равновесие.

– Видишь, количество шаров не влияет на сумму, если расстояние между ними одинаковое. Так и выглядела наша Вселенная когда-то, пока не случился некий катаклизм.

На её лице неожиданно появились красные отсветы – в руке Инга теперь, держала красный шар:

– Не смотри на его цвет; он такой же, как и те. Цвет – для наглядности.

Инга изготовилась для броска, как это делают при игре в боулинг:

– Сейчас мы немножко дестабилизируем ситуацию.

Красный шар, как хвостатая комета, полетел в сторону куба и занял своё место в его центре. Куб при этом содрогнулся: произошла вспышка, и до ушей исследователей донёсся резкий звук электрического разряда.

Когда сила потока света нормализовалась, то оказалось, что рядом с кубом появился ещё один знак «равно»; у первого знака светилась сумма – восемь десятых, а у нового – две десятых.

– Ничего себе – «немножко»! – присвистнул Сергей.

Он был ошарашен этим мощным звуком, не говоря уже об увиденном. Но поделиться своими чувствами оказалось не с кем – Инга снова исчезла, бесцеремонно оборвав свой опыт.

«Видимо, на сегодня хватит впечатлений», – подумал он.

Сергей подождал, когда померкнет куб. Затем привычным жестом достал из кармана чётки и двинулся домой. У места, над которым висела геометрическая фигура, он ощутил тепло, а в нос ударил резкий запах озона.

Увиденное было для Сергея теперь не в тягость, как, например, несколько дней назад, когда он мучился от своего болезненного состояния – что он какой-то не такой. Его, наоборот, восхищала возможность видеть «забытые мысли наяву», как ему описал это состояние отец, кстати, доктор медицинских наук.

Раздумывая над смыслом увиденного, Сергей вдруг остановился – его осенило: чётки! Да! Нефритовые бусины точь-в-точь походили на те шары, коими распоряжалась Инга.

«Уж не это ли доказательство правоты отца!»

Сергей задумчиво постоял ещё, напоследок щёлкнул чётками, спрятал их в карман и зашагал дальше.

Глава третья

День четырнадцатый

Кубик Рубика

На следующий день Сергей с нетерпением дожидался новой встречи с Ингой. Впору вспомнить закон подлости: когда хочешь быстрее уснуть – долго не засыпаешь. Но вопреки этому правилу Инга появилась довольно быстро.

Встреча произошла на развалинах древнегреческого Караджинского городища. Сергей успел осмотреть седую древность и теперь отдыхал, сидя на древнем фундаменте, посматривая вокруг.

«Мама права – тут особая энергетика».

Сергей даже не удивился внезапному появлению своей знакомой. Словно ожившая в его воображении жительница древнего полиса, Инга прошла между рядами камней и подсела к нему:

– Привет!

– Здравствуй.

Как ему полюбилась её улыбка. На неё всегда хочется ответить так же искренне.

Сергей поделился с ней своими впечатлениями об увиденном городище, пересказал свою беседу с мамой про античные времена – Ольга Ивановна по профессии археолог, и ей всегда есть о чём поведать.

Вот так, потихоньку, разговор незаметно перешёл на вчерашнюю тему; Сергей потом удивлялся – как это они сразу не заговорили ней? Он не так представлял себе начало разговора.

– Понравилось тебе вчера? – спросила Инга после паузы.

– Вчера – только показала мне, как рождаются вариации, и тут же исчезла! Что за невоспитанность! – с возмущением в голосе ответил Сергей.

Девушка звонко рассмеялась.

– Извини! Просто я увидела, как ты таращил свои глаза – мне показалось, они вот-вот вылезут из орбит: пришлось принять меры.

– Ага. И встанут в центре куба, – улыбнулся Сергей в ответ.

Отсмеявшись, Инга посмотрела в сторону: кладка фундамента перед ними вдруг осветилась изнутри знакомым зелёным цветом – по углам каменного блока появились шары.

Вчерашний куб предстал перед взором Сергея и Инги – он отделился от камня и воспарил в воздухе.

– Числовые вариации у нас уже есть, как ты видишь…

Знаки «равно» и числовые значения тоже не заставили себя ждать.

– Но это, опять же, мёртвая природа. Как этот камень, – Инга похлопала ладонью по их «скамье».

– Почему же? Уже есть что комбинировать!

– А комбинировать кто будет, Серёж? Пушкин?

– Хм…

– Жизнь – это движение. Мне думается, что при разрушении решётки образовывались ведь разные геометрические фигуры: пирамиды, октаэдры, тетраэдры…

Инга хлопнула в ладоши, и куб вдруг скрылся в языках зелёного пламени. Опять послышался звук короткого замыкания; несколько искр вылетели из сосредоточия событий и поскакали по земле. Когда огненное шоу стихло, перед взором Сергея вращалась уже пирамида.

Инга из-за спины достала красный шар и привычным броском поместила его в центр новой фигуры. Всё, что происходило вчера, повторилось сейчас, за исключением одного нюанса.

Было видно, что сумма зарядов зелёных шаров была относительно постоянной – колебалась, конечно, но не так явственно, как заряд центрального шара – его показатели прыгали с 0,2 до 0,5, отчего, по-видимому, и вибрировала пирамида.

– Почему она вибрирует? – спросил Сергей.

От этой вибрации шары смотрелись нечётко – смазано.

– В кубе центральный атом был бы затёрт между восемью зелёными. Они равноудалены друг от друга, поэтому вполне допустимо сказать, что система почти не утратила своей первичной устойчивости.

В пирамиде – другое дело. Окружающая красный шар система удерживает, конечно, его внутри, но сам он не может быть постоянно в центре пирамиды. Он как бы мечется между вершиной и основанием пирамиды, поэтому и конструкция вибрирует.

Сергей, понаблюдав за счётчиками, хитро улыбнулся:

– Смотри. Фокус-покус! Сейчас будет три десятых!

Поймав нужный момент, он выставил вперёд указательный палец, обращая внимание:

– Вот, сейчас! – воскликнул он, и действительно – на табло засветилось три десятых. – Видала? Я не такой лопух, как ты думаешь. Я тоже мастак фокусы показывать!

– Ты понял, к чему ты сейчас подвёл наш разговор? – спросила Инга, загадочно улыбаясь.

Сергей с удивлением посмотрел на собеседницу, не зная, чего ещё можно ожидать – заставила сомневаться насчёт лопуха.

– К чему?

– Время появилось, Серёжа! – она поднесла к его глазам свою руку и постучала пальцем по часам.

Странные у неё были часы: стрелки вращались с непривычной быстротой. Сергей заметил это мимоходом; по сравнению с шоу шаров этот трюк показался ему пустячным. Его больше интересовало, что скажет сейчас Инга:

– Появилось новое измерение, – всплеснула она руками.

О, да! Быстро идущие часы – полная ерунда!

Неведомо откуда сверху, как кислородные маски во время разгерметизации салона самолёта, появилось множество геометрических фигур. Они стали сталкиваться друг с другом, разрушаясь от этого, и тут же образовывать новые фигуры, ещё более сложные. Каждое превращение сопровождалось небольшой вспышкой и звуком электрического разряда.

– Вот это да! – раскрыл рот Сергей.

Будто они с Ингой смотрели фейерверк – всполохи света отражались на их лицах.

– Смотря со стороны, кажется, что происходит полная неразбериха – хаос.

– Да уж… – в знак согласия покачал головой Сергей.

– Представляешь: мы могли сейчас так же быстро изменяться!

Она кивнула в сторону скопища шаров, утопающих в электрических дугах.

– Но! – Инга подняла вверх указательный палец. – Если бы всё было так просто! Если бы всё менялось с огромной скоростью – это было таким же бессмысленным действом, как если бы не менялось ровным счётом ничего!

Подтверждая эту мысль, её указательный палец стал вдруг удлиняться. Затем от него отросли ветки, на которых вскоре зазеленели листья. Так же быстро вместо жёлудя на ветвях вырос глаз – дерево даже подмигнуло Сергею. После этого глаз стал падать на землю, сгорая в воздухе. От этой яркой вспышки он не заметил, как рука Инги приобрела нормальный вид – нечто в стиле Дали увидел сейчас Сергей, но он, конечно, и не помнит, кто это таков.

– Ха! – только и смог выдавить из себя Сергей, поражённый увиденным.

В запасе у Инги, судя по всему, немало ещё фокусов.

– Какой такой закон удерживает нас от хаоса?

– Может, так оно и происходит на атомарном уровне? Просто размеры наши таковы, что мы не видим всех изменений, да и не должны видеть.

– На протяжении многих поколений? – с сомнением в голосе спросила Инга.

Потом она выставила руки вперёд, останавливая размышления Сергея:

– Итак! С принципом Троицы мы разобрались…

– Как ты сказала?

– Принцип Троицы. Поменяв расстояние между шарами, мы создали новое информационное поле. Образовалась этакая синергия!

– Почему принцип Троицы? – попросил пояснений Сергей.

– «Во имя Отца, Сына и Святого Духа»,– процитировала Инга начало молитв. – Это же не просто красивые слова, подумалось мне однажды! Это – суть, до которой человек, сам того не подозревая, дошёл!

Отец и Сын символизируют два атома – материальное, а Святой Дух – это расстояние между ними. То есть – информационное поле.

– Уф-ф-ф. Ну ты даёшь! Ты не только фотограф и фокусница, но ещё и философ! – восхищённо резюмировал Сергей.

– Фэ-фэ-фе, – покачала головой девушка.

– Чего дразнишься? – улыбнулся Сергей.

– Я не дразнюсь. Я произнесла аббревиатуру свою: Ф.Ф.Ф. – фотограф, фокусница и философ.

Вскоре лицо Инги приняло сосредоточенный вид.

– Так в чём же дело? – повторила она вопрос. – Что за сила удерживает нас от того, чтобы через два часа превратиться во что-нибудь другое?

Инга заглянула Сергею в глаза:

– Дело в том, что все вновь образовавшиеся системы с плавающей суммой заряда стремятся к той самой безмятежности, когда всё было – ничто. Вселенная словно пытается вновь принять старую форму – залатать разрушения в самой себе.

Новые системы, достигнув устойчивости внутри себя, позже пытаются выровнять информационное поле и вокруг себя, тем самым ненароком запуская процесс вариаций: выравнивая свои информационные поля за счёт других – могут образовать третьи.

Вот так! Один принцип объясняет, почему мы меняемся, а другой – почему делаем это медленно, постепенно… – Инга жестами предложила закончить свою мысль Сергею.

– …потому что нужно время, чтобы накопилась критическая информационная масса.

После такого продолжения пришла очередь Инги с удивлением смотреть на Сергея. Да и сам он такого не ожидал от себя – видимо, ещё одно его коронное словосочетание вплыло из глубин памяти.

– Вот эти две силы и задают тон той гармонии, равновесия в Природе, – резюмировала девушка. – Это как кубик Рубика: собирая одну сторону, можно изменить другую.

– Впечатляюще! – так оценил этот рассказ Сергей.

– Камни, на которых мы сейчас сидим, это система в состоянии покоя; она относительно гармонична. А мы с тобой, Серёж, дети хаоса…

Кстати о детях. Именно эти принципы привели к появлению размножения, пищеварения и того, что называется естественным отбором. Улавливаешь связь? Видишь, как глобальные законы присутствуют в наших маленьких делах?

Инга дала Сергею немного времени осмыслить услышанное. А потом озадачила вновь:

– А если есть два начала, значит, их отличие должно в чём-то выражаться, верно?

– В чём же?

Девушка подкинула что-то в воздух; Сергей успел поймать – всё те же два куска магнита.

– Знаком заряда?

Инга кивнула.

К этому времени в шаровом облаке, на которое они изредка бросали взгляд, интенсивность света и звуков снижалась. Сергей обратил на это внимание:

– Что там происходит?

– Как раз то, о чём мы с тобой говорим – появляется отрицательный заряд. В этом хаосе фигуры могут вкладываться друг в друга, как матрёшки.

– И?

– Чем больше вокруг красного шара зелёных, тем велика вероятность, что его заряд уйдёт в минус. Целые фигуры могут оказаться внутри других фигур – и вероятность этого намного меньше – это материя уже другого уровня. Неизвестно, сколько превращений претерпела материя, прежде чем сформировались элементы таблицы Менделеева, но у нас скоро уже всё будет готово…

Инга полюбовалась утихающей реакцией шаров и продолжила:

– Какая фигура, Серёж, может удерживать в себе увеличивающееся количество атомов внутри себя? – спросила Инга и сама же ответила на вопрос: – Конечно же, сфера! А вибрация задала движение этим сферам!

Именно в сфере могут создаваться многоуровневые системы. А чтобы они стали стабильны, «электроны», в кавычках, проходя по орбитам, учитывают время прохождения электронов по соседним орбитам.

– А почему – в кавычках?

– Электрон – это электрон; никто не знает, сколько он преодолел превращений и насколько близок он к чистому первовеществу. Поэтому и говорю – в кавычках.

Наконец превращения в атомном облаке закончились, и перед взором Сергея и Инги предстала сфера. Теперь уже не внутренний шар пытался найти равновесие среди внешних шаров, как в пирамиде, а окружающие – вращаясь вокруг ядра.

Уследить за движением конкретного шара и, соответственно, зафиксировать смещение его орбиты было невозможно – каждый шар, запутывая наблюдателя, прочерчивал свой трак, учитывая местонахождение соседних шаров: всё, как объясняла Инга.

– Понятное дело, что без времени не было возможно координировать действия сфер, – сказала девушка, видимо, находясь ещё и во внутреннем диалоге с собой.

– Я не перестаю тобой восхищаться, Инга! – Сергей с нескрываемыми чувствами взирал на фотографа, фокусницу и философа в одном лице.

«Фэ-фэ-фэ».

Хотя Сергей не видел ещё фоторабот Инги, но нисколько не сомневался в их художественности и глубине, поскольку наяву видит глубину её мыслей и художественность иллюзий.

В ответ Инга разыграла перед ним небольшую сцену: «Что вы! Не надо громких слов! Ах…»

Ей-богу, актриса! Занавеса только не хватает.

Но Инга знает, как уйти со сцены незаметно: за спиной Сергея неожиданно послышались жиденькие аплодисменты; кто-то даже крикнул «Браво!».

Вздрогнув от неожиданности, Сергей оглянулся назад – «Кто это там надо мной издевается?!». Неприятно резанула мысль о том, как он странно смотрелся в глазах посторонних.

К счастью, никого за спиной не оказалось – это всё проделки Инги: аплодисменты прекратились, исчезла и Инга.

«Понятно. Снова фокусы».

Подобные резкие эмоциональные переходы – это, пожалуй, единственное, от чего в душе Сергея остаётся неприятный осадок после встреч с Ингой.

Сергей окинул взглядом развалины и направился к морю. Там он быстро забыл о неприятных чувствах – его мысли были заняты рассказами Инги: вспоминал, как перед глазами стояли все эти светящиеся шары и как он всей душой и телом ощущал необычайность, нереальность ситуации. Мистика!

«Надо же! Я могу заглядывать в параллельную реальность!»

Когда Сергей направлялся после прогулки домой, ему снова пришлось испытать неприятные чувства. Он был так поглощён своими мыслями, что чуть не попал под колёса машины.

–Ты чего, баран, совсем не видишь, куда идёшь?!

Водитель окинул его злым взглядом. Сев на место, дал по газам; машина, выбросив из-под колёс камни, рванула вперёд.

«Чего-то я совсем отрубился… Под машины кидаюсь… Нужно же следить и за этой реальностью».

Глава четвёртая

День пятнадцатый

Поэзия

Наши герои стоят на краю обрыва – вниз метров двадцать, не меньше. Сергей, похожий на капитана корабля, вглядывается в калейдоскоп, словно в подзорную трубу. Известняковый берег играет роль палубы, на которую бросают длинные тени камни-кнехты. Борт импровизированного фрегата без устали омывают волны, рисуя пеной узоры.

У Сергея свои узоры, разноцветные. От вращения цилиндра картинка с приятным шуршанием засыпки сменяется.

– Это раритетный калейдоскоп, из моего детства. Целых 28 копеек стоил! – сказала ему Инга, стоящая рядом.

– Здорово! У меня, может, тоже такой был, – Сергей повернулся ближе к солнцу, и узоры стали ярче. – Но неспроста ты вытащила его; сейчас последует интересная теория, да?

«Прошло уже прилично времени, а ты ещё ни разу за сегодня не села на своего любимого конька», – подумал Сергей.

Новый поворот – и в узорах появились новые грани.

– Да, ты угадал. Как думаешь, как связан калейдоскоп с этой теорией?

– Наверно… э-э-э… он наглядно показывает, как взаимодействуют между собой информационные поля?

Едва Сергей закончил рассуждать, как Инга продолжила:

– Ну-у-у, Серёж. Что мы с тобой как две научные крысы – занудствуем и занудствуем?

Сергей посмотрел на девушку с удивлением – такой грани в её поведении он ещё не замечал. Инга вдобавок шмыгнула носом, и в этой мимике действительно было что-то крысиное – «Опять она со своими штучками!».

– Давай немного пофантазируем? Как дети! – она выхватила из рук Сергея калейдоскоп и потрясла им.

– Да я не против, – пожал он плечами.

– Ну вот и славно!

Видно, вчера ей понравилась актёрская игра, аплодисменты – решила и сегодня примерить роль – на этот раз роль маленькой девочки. Особо Инге не пришлось перевоплощаться – всего-то завела руки за спину и сделала шаг шире. Сергей устремился следом.

– А представляешь, если окажется, что первовещество обволакивает всё сущее – оно кругом? – начала рассуждать «девочка».

Сергей даже хмыкнул – бывают ли такие девочки, рассуждающие «обо всём сущем»? Если да, то надо ещё хорошенько поискать.

– Может быть, это оно проводит импульсы со скоростью триста тысяч километров в секунду – со скоростью света?

В этот момент на солнце надвинулась туча, и было ощущение, что сам космос коснулся своей прохладой.

– Во время Катастрофы во Вселенной вполне могло сформироваться множество очагов исключительных условий, то есть мест, где наша привычная материя забирает у первовещества частицы для собственного построения. Далеко ходить не будем – это Солнце, наше тёплое Солнце, свет которого – результат изменения заряда окружающего его первовещества.

Информация – свет, словно эстафетная палочка, передаётся между атомами решётки первовещества. Поэтому свет летит с такой бешеной скоростью. Достигнув наших стен, диванов, телевизоров, свет выбивает из них частицы… Возможно, этим отчасти объясняется вездесущность пыли?

Инга выставила перед собой ладонь и сдула с неё пыль.

– Это отвлечённые рассуждения или они всё же как-то связаны с калейдоскопом?

Инга, будто не услышав вопроса, улыбнувшись, стала спускаться с обрыва к воде. Сергею пришлось последовать её примеру. Поискав удобное место, они сели на камне. Инга долго любовалась морем, потом она подставила лицо солнцу, закрыв глаза. Сергей уже не надеялся на ответ.

«Сейчас я отвернусь, и она исчезнет», – подумал он, хотя сам не очень-то в это верил.

– Человек первый осознал, что всё вокруг имеет душу, такую же, как у него, – продолжила Инга, заставив Сергея невольно вздрогнуть от неожиданности. – Душа – это же и есть совокупность всех наших информационных полей. Каждая клетка, каждый атом испытывает на себе влияние того, что происходит снаружи и внутри нас. Душа – это наш личный калейдоскоп, через который мы смотрим на окружающий мир и видим его сообразно нашему восприятию и жизненному опыту. Это наше «Я» – такого больше нет и не будет. Свет – солнечный ветер, который вращает наш калейдоскоп, и в нём сменяются картины, вызывающие нашу ответную реакцию. Он один из множества ветров, но самый главный!

– Как поэтично ты сказала.

– Да, есть немного,– усмехнулась Инга. – Человек может быть очень жадным или щедрым, добрым или злым, хитрым или попроще. В зависимости от множества факторов, от их информационной массы, он может пойти на поводу у общества или же его рычаг внутренних побуждений окажется сильнее… Любые события, а не только свет солнца вращает наш калейдоскоп. Этих событий может быть много, их воздействие может проходить по многим измерениям, отчего невозможно бывает предугадать наше поведение и понять мотивы.

Как и в случае с информационными полями, появляются полутона – разные характеры людей. Поэтому важно, на какие зеркала нашей души упадёт свет тех или иных событий.

Видишь, какая получается картина? Куча всяких измерений. Если в том калейдоскопе, который у тебя в кармане, ограниченное количество сочетаний, то в нас оно безгранично.

– Если так, то почему же мы так ограниченно ведём себя? Почему люди, несмотря на свою уникальность, ведут себя одинаково?

– Не забывай про баланс, Серёжа. Мы вчера об этом говорили.

– Это распространяется и на поступки людей?

– Это распространяется на всё – закон универсален.

Инга достала блокнот и стала его быстро листать. Там был нарисован небольшой мультфильм: баскетболист разбегается, подпрыгивает и забрасывает мяч в корзину.

– Ты видишь только действие, но не каждый лист этого действия.

Сергей увидел не только действие, но и то, что мульт был нарисован мастерски.

Думал, что Инга по обыкновению даст ему посмотреть блокнот – даже потянул руку. Увы, девушка положила блокнот обратно в карман своей куртки. Сергей лишь конфузливо ухмыльнулся, замерев на полужесте.

– Но ведь импульсы идут со скоростью света; почему я не могу осознать каждый лист?

– Во-первых, не со скоростью света; не путай наше тело с первовеществом. Во-вторых, в твоём теле происходят триллионы действий – представляешь, какой это массив информации? У тебя мозги сгорят за секунду. Поэтому до нашего сознания доходят лишь допустимые для обработки суммы, а не заряд каждой клетки или даже участка. Все наши органы живут автономно, сами по себе. Мы только можем осуществлять дозировку внешних раздражений, вот и всё.

Та же ситуация и с нашим сознанием, а значит и поступками – это нечто усреднённое, левитирующее между нашими плюсами и минусами, на доступном нам уровне.

Договорив фразу, девушка замолчала – застыла на месте, как робот, у которого неожиданно разрядились аккумуляторы.

Так как Инга любит показывать всё наглядно, то не отказала в этом и сейчас: в её голове что-то хлопнуло – с таким звуком обычно перегорает лампочка, – затем зашипело. Из ноздрей и приоткрытого рта повалил густой дым, а языки пламени, которое начало вдруг разгораться у неё в гортани, стали подсвечивать эту завесу.

Всё произошло очень быстро. За это короткое время Сергей успел побывать в двух противоположных стремлениях: сначала он сделал движение по направлению к Инге – узнать, отчего ей стало вдруг плохо; а потом ему пришлось невольно отшатнуться, увидев в её глазах огонь, изнутри освещающий полую голову девушки.

Инга моргнула раз-два и окинула Сергея своим обычным взглядом.

– Уф, напугала! Прекращай свои эти эффекты! Или хотя бы предупреждай…

Инга выдохнула остатки дыма изо рта и как всегда очаровательно улыбнулась:

– Прикольно, да? Пойду-ка я искупаюсь – охлажусь. А то перегрелась я чего-то.

Присмотрев место, куда можно сложить одежду, Инга начала раздеваться.

– Подожди! Серьёзно, что ли? – не поверил такому повороту Сергей.

Ему стало зябко.

– Серьёзней не бывает; видишь – аж дым валит!

– Куда?! Холодно ведь!

На этот аргумент Инга лишь скорчила забавную гримасу.

Аккуратно сложив одежду и перетянув волосы резинкой, девушка стала спускаться к воде, выбирая места на каменной породе, куда можно безболезненно ступить ногой.

Светившее солнце, ненадолго стихнувший холодный ветер и вид девушки в купальнике на короткий миг перенесли Сергея в тёплый беззаботный летний день; в ту минуту, когда задумываешься о дружбе и любви и когда испытываешь спокойствие и благодарность от осознания того, что и дружба и любовь у тебя есть.

Не распробовав воды, без подготовки, девушка прыгнула с камня в море, подняв множество брызг.

«Какое красивое у неё тело», – отметил про себя Сергей.

Сергей весь сжался, представив себя на её месте – «Бррр».

Всматриваясь в волны, он ждал, когда Инга покажется среди них. Оглядевшись, Сергей увидел, что её одежда исчезла.

«Ясно».

Дальше ожидать девушку не было смысла;в общем – как всегда: не прощаясь, по-английски. А ведь говорила, что летом только будет купаться…

Глава пятая

Мелодия

Спалось Сергею плохо. Он даже начал злиться на Ингу за её такое исчезновение – не этим ли объясняется его ненаступающий сон?

«Не могла бы просто исчезнуть, как всегда. Обязательно нужно было это представление?»

Понятно, что утонуть Инга не могла. Но отчего тогда это засевшее с тех пор, как заноза, волнение? Будто она нырнула вглубь его, Сергея, души?

«Лучше бы она сгорела!» – в сердцах подумал Сергей.

Поворочавшись на кровати, Сергей с чувством усталости поднялся с постели, подошёл к окну. Сквозь занавески он увидел луну – отдёрнул их, открыл окно. Свежесть и таинственная ночная тишина заполнили комнату.

Сергей стал любоваться небесным светилом: его далёким океаном, морями и заливами. Где-то там, за облаком, под большим пятном на челе Луны расположен огромный кратер. Озеро Сновидений тоже почти целиком скрылось, а вот море Ясности отчётливо темнело на жёлтом шаре – Сергею вдруг стало ясно, что сопротивляться своей влюблённости нет никакого смысла, а вернее – желания.

Как комната наполняется свежим воздухом, так и его душа наполнялась теплом и новым ощущением жизни.

«Наверное, так сходят с ума», – без сожаления, а даже с каким-то облегчением подумал он.

Хоть самому себе признался. Но отцу он вряд ли скажет об этом – зачем? У Сергея и так не осталось ничего личного. А ведь хочется лелеять в душе тайну, тем более такую прекрасную.

«Об этом буду знать только я и Луна», – усмехнулся он своим мыслям.

Видно, то, что мешало ему спать, самоустранилось, потому что вскоре Сергей видел удивительный сон.

Снилось ему, как идёт он по берегу моря с чувством опустошённости – так он себя чувствует всякий раз, когда Инга внезапно исчезает.

Потом Сергей встал на краю обрыва и залюбовался полётом чайки. В этот момент из недр памяти зазвучала до боли знакомая музыка.

Откуда он знает эту мелодию? Что с ней связано? Хорошее? Или плохое?

Что за слова поются в этой песне, не понять – она написана на незнакомом Сергею языке. Его философское расположение духа и прекрасная природа вокруг натолкнули думать о высоком, сакральном смысле песни.

Сергей вспомнил рассказ Инги про принцип Троицы, и в его воображении стал разворачиваться необычный сюжет: над морским простором два шара, как огромные планеты, видимые сквозь толщу атмосферы, стали сближаться. Их информационные поля пересекаются, накладываются друг на друга, образуя ещё одно измерение – упрощённая картина того, как образуются чувства, неуловимые движения которых останутся для всех тайной.

Постепенно шары-планеты стали уходить на второй план; сквозь них и сквозь ослепительный свет солнца стало прорисовываться лицо Инги. На этом воображение Сергея не остановилось – вскоре на её голове появился венок из полевых цветов. Длинные волосы девушки стали развеваться на ветру…

По задумке Сергея, сейчас сквозь блики на морских волнах появится её улыбка, и мир станет ещё светлее…

Но последовал необъяснимый ностальгический укол в сердце, и в этот творческий процесс вмешался принцип неопределённости; то самое, неуловимое движение души, которое может заронить надежду, а может посеять тревогу…

Наутро Сергей понял, что фантазировал во сне. Мелодия продолжала звучать в его сознании: гитары, виолончель, барабаны… Даже гудок корабля на рейде органично вклинился в этот сонм. Сергей не хотел, чтобы эта музыка оставляла его, забылась – от неё как-то спокойнее на душе.

А ещё он не мог разгадать «послевкусия» сна – ведь когда черты девушки стали чуть отчётливее, то стало понятно, что это совсем не Инга…

Глава шестая

День шестнадцатый

Головокружительные перспективы

Не знаю, как Вы, дорогой мой Читатель, но я люблю море. Я не перестану признаваться ему в любви. Оно всегда – самое грандиозное и захватывающее зрелище, в любом амплуа! И разговаривает оно со всеми на понятном каждому языке. Я никак не могу на него насмотреться; оно мне нравится каждую минуту!

Сейчас вечер. Ветер переменился. Поднялись волны, впечатляющие любого, кто встанет на берегу. Каждая следующая волна кажется больше предыдущей – так завораживает это зрелище; им можно любоваться до бесконечности. Это гипноз!

Пена заполняет всё пространство между камней; когда смотришь на это, думаешь, что и твоя душа отмывается от всего плохого, и ты светишься счастьем, как светятся влажные камни на солнце.

Волнами отшлифованные, с разными полосками-иероглифами – камни, как послания из других миров, лежат на песке. А о том, что эти миры существуют и живут, нам говорят разбросанные тут и там ракушки.

Тебя начинает охватывать чувство, что этот мир не рядом, в морской пучине, а в твоих мечтах, где тепло светит солнце и тихо шепчет ветер. Тебе кажется – ещё чуть-чуть, и волны моря приоткроют тайны веков; пена уползёт обратно и в песке обнажится, засверкает влажная амфора или покажется деревянное лицо сирены, украшавшей когда-то нос корабля.

Но Сергея сегодня не только красоты природы занимали – он был очень воодушевлён произошедшим в нём ночью психологическим переломом.

«Утро вечера мудренее», – подумал он, засыпая; а проснувшись, был приятно обласкан своими мыслями.

Может, для психического здоровья это и плохо – нужно сопротивляться подобному уходу в другую реальность. Но в силу своей социальной изолированности он не видел причин сопротивляться.

Пока он отнёсся к этой данности как к приключению, как к занимательной дуэли между женщиной и мужчиной. Авантюра, что говорить. И посвящать кого-то в неё он не видел пока ни повода, ни смысла.

– Привет!

Сергей оглянулся – Инга шла за ним, чуть подотстав. Удивительно было для него самого – как он обрадовался, увидев её.

– Здравствуй, Инга!

– Сегодня у тебя хорошее настроение, я смотрю!

– Ещё бы! – ответил Сергей в несвойственной ему воодушевлённой манере.

Инга же, наоборот, похоже, была не в духе – будто находится в обиде на него за что-то. Сергей и правда принял это на свой счёт – «Уж не прочла ли она мои мысли и таким образом желает намекнуть, что не одобряет романтических поползновений в свою сторону?»

– Рада за тебя! У тебя есть повод или звёзды удачно расположены?

Он всё списал на звёзды, вспомнив, как они заговорщически мерцали сегодня в ночи. А вспомнив, какие мысли и желания посещали его, глядя на ночное небо, развил эту тему:

– У тебя не было желания выйти в степь, когда становилось совсем темно? Окунуться в ночь, подслушать тайные звуки, почувствовать свою сопричастность к этому большому миру.

Ей-богу, их обоих сегодня словно подменили. Откуда Сергей нахватался всего этого? Неужели его влюблённость даёт такие результаты?

– Да, я люблю побыть одна, подумать. Но не в степи, а на берегу моря, когда светит луна. Совсем как та русалка…

– Русалка? Какая русалка?

Инга задумчиво смотрела на море. А когда она стала поворачиваться к Сергею, то у самого её уха, на щеке, проступила серебряная чешуя – всего на мгновение – можно лишь успеть заметить.

«Ну хоть эффектами своими балует, и то хорошо. А то совсем какая-то не такая… Отчуждённая», – немного приободрился Сергей.

– Хочешь, расскажу тебе одну местную легенду?

– Про русалку? Расскажи.

– Да. Только она очень грустная.

– Давай погрустим, – вздохнул Сергей, хотя грустить ему не хотелось вовсе.

– Слушай. В Мисхоре жил-был старик, Абий-ака. И была у него дочь Арзы. Красоты была девушка необыкновенной. И вот полюбился ей парень из соседней деревни; стали свадьбу снаряжать. Одно лишь её печалило – дом отчий нужно будет покинуть.

Как только солнце взошло над морем, вышла Арзы из дому; захотелось ей напоследок обойти сад, пройтись по винограднику, посидеть у фонтана и ещё раз насладиться видом моря.

Весело журчал фонтан; отражалась в воде Арзы, одетая в свадебное платье. Взяла она кувшин, чтобы наполнить его живительной влагой. Вдруг откуда ни возьмись налетели разбойники, схватили Арзы, прервали её крик и понесли поскорее к лодке.

Горевали люди, затосковал жених. Безутешен был Абий-ака; сжимал он в руках осколки кувшина. Поникли деревья, и даже любимый фонтан Арзы иссяк.

Тем временем привезли разбойники Арзы на невольничий рынок Стамбула, и попала она сразу в гарем к султану – такой красоты была. Но не было ей здесь счастья – сильно она тосковала по родине, плакала. Даже рождение сына не смогло её утешить.

И однажды поднялась она на высокие скалы вместе с ребёнком на руках и бросилась в море.

С тех пор в этот день, раз в году, фонтан начинает струиться сильнее обычного. Говорят ещё, что из моря выходит русалка с младенцем на руках; начинает пить воду из фонтана, омывать ею лицо, волосы. А потом, немного посидев задумчиво, понянчив ребёнка, снова исчезает в волнах…

– Печальная история. Чего-то ты сегодня под стать этой истории; я тебя такой не видел ещё, – взглянул на рассказчицу Сергей.

Инга неопределённо пожала плечами:

– Не обращай внимания – находит, бывает, на меня такое. Не всё ж время мне хохотуньей быть.

– Непривычно видеть тебя такой.

Немного прошли молча.

– У тебя есть жених?

– Нет. С чего вдруг такие вопросы, Серёж?

Сергей не обратил внимания на удивлённый взгляд собеседницы:

– Подумал, что неспроста эта легенда была рассказана.

– А-а-а… Парень из соседней деревни… Я замужем была.

– Была? Куда он делся?

– Я не хочу об этом говорить, – с твёрдостью в голосе ответила Инга.

Видимо, Сергей не до конца прочувствовал эту твердь:

– Ты его любила?

Вопрос остался без ответа. Инга встала, подошла ближе к воде. Лицо её ожесточилось, стало напряжённым – видно, что воспоминания эти по-прежнему приносят боль.

Щурясь от ветра, Инга пыталась поправить причёску, но волосы упрямо избегали её рук. Потом стала смотреть вдаль, будто там что-то есть. О чём она сейчас думает, что вспоминает – бог весть. Наверно, так же в море смотрит Русалка, сидя с малышом у фонтана.

Никак не стыкуются сегодня их с Сергеем внутренние состояния. Никакой поддержки своим чувствам влюблённости он не снискал; наоборот, пыл его был остужен.

Сергею захотелось прервать затянувшееся молчание; в его положении довольно-таки трудно найти подходящую тему для разговора; не разговаривать же с Ингой про ремонт, в самом деле, хотя и такое бывало.

– Любовь, ненависть, равнодушие, зависть… – Сергей увидел, что Инга обратила на его слова внимание, стала прислушиваться, возвращаться мыслями в текущий момент. – Что же произошло с нами, людьми? С чего вдруг у нас появилось столько чувств?

С этого вопроса, неожиданно легко, завязался разговор на их обычную тему:

– Вариации, Серёж. Например, вариант такого анатомического строения дал такие результаты. Как атом появился: одна фигура оказалась внутри другой… Как матрёшка… Так и наша животная психика оказалась внутри человеческой, теперешней.

– Как это? – не понял Сергей.

Появление атома он себе представлял более чем достаточно – подобных впечатлений не забудешь. Но вот представить себе подобные игры с мозгом… Хотя…

– А! Ты имеешь в виду, что в мозгу извилины стали глубже, да? Припоминаю теперь – ты говорила… – Сергей задумался.

Инга согласно закивала головой:

– Вот-вот. Мозг делится на функциональные зоны. Но извилины дают соприкоснуться этим зонам большей поверхностью и разнообразить связи между собой. И на этой периферии возникают новые сочетания информационных полей, поверх которой формируется новое вещество, несущее в себе новые алгоритмы.

Пройдёт ещё много тысяч лет, прежде чем эти разрозненные сочетания станут единым информационным пространством: диалектически – нашим сознанием – и физически – корой мозга.

– Как же это станет возможным?

– Сейчас я тебе наглядно покажу…

Сергей чуть не споткнулся, вдруг увидев перед собой на земле зелёные линии, поделившие пространство впереди на множество квадратов. Трава, пересекавшая лазеры, тоже отсвечивала густым зелёным цветом.

От его испуга в глазах у девушки появились смешинки.

– Уф-ф-ф… Предупреждай хоть…

– Если ты найдёшь дома газету, – продолжила Инга, – то с большой долей вероятности найдёшь в ней подобную таблицу. Это игра судоку, цель которой – расставить числа так, чтобы они не повторялись ни по вертикали, ни по горизонтали. Несколько чисел произвольно уже расставлены, а остальные ты должен расставить сам.

В квадратах высветились числа.

– Давай поиграем? – Инга пригласила Сергея подойти поближе к игровой площадке.

– Ты что, меня за идиота держишь? Это же лёгкая таблица.

– Хорошо, хорошо! – рассмеялась девушка, – Давай посложнее.

Она хлопнула в ладоши, и таблица заметно опустела.

– А сейчас без карандаша не обойтись; долго играть придётся, – немного подумав, ответил Сергей.

– Да ну тебя! – шутливо стукнула она его кулаком по плечу. – Не понос, так золотуха. Не хочешь играть, так и скажи.

– Не, ну правда… – начал оправдываться Сергей.

– Ладно, потом поиграем. – Поле исчезло, и они продолжили свой путь. – Я к чему тебе судоку показала: подобные задачи стоят и перед любыми системами. Они не могут направо и налево соединяться с кем попало – у них есть определённая ячейка, где они могут прижиться.

– Но это же убивает идею вариаций! – поспешил Сергей.

Инга отрицательно покачала головой – «Нет!».

– Ничего подобного! Вариации могут сыграть на том поле, где есть достаточное количество свободных клеток. Чем меньше остаётся свободных клеток, тем меньше вариантов.

Я ведь предложила тебе сначала поиграть в игру попроще – ты отказался: ты понял, что там нет никаких вариантов – тупо ставь цифры, и всё. Во втором поле было мало подсказок, а значит, есть несколько вариантов решения…

– А-а-а, – догадался Сергей.

– «А-а-а», – процитировала его Инга. – Нога костяная.

– Всё-таки – идиот! – сказал про себя Сергей и улыбнулся.

Перед его мысленным взором предстало бесконечное множество полей судоку, и границы этих полей раз за разом смещались в зависимости от внешних факторов, образуя новые комбинации чисел так, чтобы не нарушать правила игры.

Правильно ли он понял свою собеседницу? Мысль эта была такой неуловимой.

– У меня такое ощущение от твоих рассказов, будто я стою перед открытием, но в упор его не замечаю.

– Ты имеешь в виду, что не до конца понимаешь, к чему я веду?

– Ду-ду… Можно и так сказать.

– Этим примером я хочу доказать, что наши чувства есть продолжение животных инстинктов. Просто у человека появилась следующая надстройка, в которой реализуется смешение: она даёт нам возможность по-новому контактировать с внешним миром – рождать всё новые сочетания.

Ещё один возможный фактор – это интенсивность мышления. Повысились скорости, увеличилась проходимость сигналов, поменялось соотношение приливов и отливов – так я называю те процессы, когда происходящее внутри человека весомее, чем происходящее снаружи.

– Рычаг?

– Да!

И тут Инга показала новый фокус, эффектный, как всегда. Неожиданно с неба со стуком деревянных перекладин размоталась верёвочная лестница и стала покачиваться между девушкой и Сергеем.

Он задрал голову, чтобы увидеть, откуда она, собственно, появилась. Дух захватило – канаты тянулись прямо до неба, сливаясь с облаками.

– Есть ещё одна фишка, без которой человек – не человек! – сказала Инга, поднимаясь по лестнице.

Сергей схватился за лестницу, чтобы девушку не раскачивало из стороны в сторону:

– Куда ты?!

Инга, изловчившись, спрыгнула с лестницы позади Сергея:

– Ты не хочешь наверх? Хаос протянул нам лесенку… Он предлагает нам головокружительные перспективы.

– Хм… Я вижу.

Сергей с ужасом представил себя там, хотя бы на стометровой высоте, да ещё среди чаек; действительно – «головокружительные».

– Лучше побуду бесперспективной обезьяной. Спасибо.

Инга от души рассмеялась, первый раз за день.

Сергей ещё раз задрал голову. Насмотревшись, как величественно плывут облака, ему пришлось ухватиться за лестницу вторично, дабы удержаться на ногах – голова закружилась.

– Благодаря изменениям в мозгу человек стал выше своих инстинктов, – увлечённо продолжила девушка свой рассказ.

Похоже, потихоньку она приходила в себя; по крайней мере, больше напоминала ту Ингу, какой её привык видеть Сергей:

– Как и маленькая пирамида в своё время замкнулась, сохраняя свою маленькую гармонию, так и человек отделился от окружающего мира, до поры до времени управлявшего им через инстинкты. Он стал сам по себе.

В очередной раз повторяю: как неизвестно, что же на самом деле произошло с решёткой, что предшествовало появлению нашей Вселенной, так и мы – не узнаем, какие факторы послужили тому, что у человека появилось самосознание; факторов этих великое множество – некоторых сейчас не существует вовсе; это уравнение со множеством неизвестных.

– Надо уж придумать какое-нибудь слово, чтобы в очередной раз не повторять, – улыбнулся Сергей в ответ на её поучение.

– Давай! Кто придумал – тот и придумывает! – скаламбурила Инга.

– Фе-фе-фе! – скорчил глупую рожицу Сергей.

– Замётано! – рассмеялась Инга.

Инга дала Сергею немного времени переварить полученную информацию и продолжила:

– Но не только изменения в мозгу обеспечили человеку превосходство, это точно. Мне кажется, что эти изменения шли параллельными курсами; причём подтягивали, тянули друг друга за собой.

Инга как-то странно выставила свои руки вперёд, медленно сжимая и разжимая пальцы. Эта странность объяснилась чуть позже – перед ней появились ряды зелёных шаров: один сверху, другой снизу. Между шарами протянулись зелёные струны: арфа! Инга заиграла на ней. До слуха Сергея и впрямь донеслись сказочные звуки.

Раз уж Сергей не догадался после намёка с лестницей, то уж с музыкальным инструментом должно получиться лучше.

– Не правда ли, руки – настоящее произведение искусства? – на всякий случай спросила музыкантка.

Девичьи пальцы едва касались струн.

«О, да! Несомненно! Настоящее произведение; припал бы губами к ним!» – не к месту пронеслось в голове у Сергея.

– Именно через наши руки новые алгоритмы получили выход и дальнейшее развитие. Появилась такая структура – человек, – которая с их помощью может осознанно вовлекать в круг своих интересов другие структуры.

Познавая окружающий мир, человек познавал и себя.

Инга не поняла, слышит ли её сейчас Сергей – так загипнотизированно он смотрел на порхание её рук. Она привела его в чувство какофонией, одновременно ударив по струнам всеми пальцами. Сергей вроде вернулся с небес на землю.

Арфа исчезла, но музыка продолжала звучать в воображении Сергея. Чуть позже к этим звукам добавятся мелодии из недавнего сна, и два ритма сольются в красивую композицию, поглощая внимание Сергея.

– Повтори: о чём я сейчас толковала? – улыбнулась Инга.

– Руки – наше всё! – лозунгом, как Маяковский, сказал он.

– Почти. Руки развивались вместе с нашей мыслью. Синергия анатомического строения тела и появление новых связей между отделами мозга привели к появлению такого драйвера, который даёт доступ почти к любым системам!

Человек взял в руки дубину и осознал, догадался, что она – как бы продолжение его руки. Его рука стала длиннее, и он, без ущерба для себя, может ею защищаться, нападать, а также ковыряться в земле или доставать плоды, висящие высоко на деревьях. Следовательно, у него появилось преимущество. Раньше он делал это неосознанно, повинуясь могучей силе инстинктов. Но как только человек вышел из повиновения им, то такой алгоритм привёл человека к мысли, что всё окружающее можно использовать для собственных нужд.

И как наше тело меняется, подстраиваясь под окружающую среду, так и орудия труда начали меняться в зависимости от назначения.

Так на примере человека более ярко стала видна способность материи к самопознанию. Этот алгоритм познания возник ещё при рождении Вселенной: одни системы разрушаются – их обломками пользуются другие системы. Нет ничего удивительного в том, что материя пользуется материей, желая достичь баланса. Материя познаёт саму себя.

Это не значит, что у животных нет сознательного элемента и они подчиняются только алгоритмам. Они ведь тоже взаимодействуют друг с другом, используют окружающую среду, например, для строительства жилищ. Но их влияние на среду сильно ограничено, потому как развитие их конечностей пошло по другому пути.

Весь вопрос в том, что превалирует: сознательное или бессознательное?

В силу физического развития у животных превалирует бессознательное. Человек сумел перебороть бессознательное и стал жить в сознательном режиме – у него есть руки, с помощью которых он может осознанно менять среду обитания.

Бессознательное – это подчинение нашей системы внешним раздражителям. Сознательное – подчинение окружающего нашей воле.

– То есть у животных тоже есть сознание?

– Конечно! Вот, смотри!

Инга показала рукой на камень, из-за которого появились забавные мордашки нескольких сусликов. В её руке, по традиции, откуда ни возьмись появилась горсть пшена. Она рассыпала её перед камнем.

Чтобы взять это пшено, сусликам достаточно выйти из укрытия и пройти пару метров. Но они не торопились это делать, пока рядом находились люди.

Наконец парочка сусликов рискнула всё-таки выйти из укрытия и начала собирать зёрна, держа в поле зрения Ингу с Сергеем.

– Видишь эту их внутреннюю борьбу? Стоит нам сделать резкое движение – и у них возобладает бессознательное…

С того момента, как Инга прекратила играть на арфе, на Сергея навалилась вдруг вялость – так себя чувствуешь, когда не выспишься. Наверное, от осмысления того массива информации, что он получил сегодня, и того, как Инга всё это ему разжёвывала, Сергей притомился. Ещё эта мелодия, сыгранная Ингой на арфе, такая приставучая, убаюкивающая…

Опьянённый вдобавок своим решением, сделав пару неуверенных шагов вперёд, Сергей приблизился к Инге вплотную и даже взялся обеими руками за её талию.

Он ещё не был так близок к ней: ни физически, ни духовно. Как сказала только что Инга – у него возобладало бессознательное.

Инга с удивлением смотрела на Сергея и, похоже, с опаской ждала следующего шага – что будет дальше? Надеялась ещё – мало ли – оступился человек.

Но нельзя было не понять чувств Сергея, взглянув в глубину его серых глаз. Это были глаза влюблённого человека.

Сергей замечал перед собой только глаза Инги и губы, которые он очень хотел поцеловать – Сергей затрепетал от такой возможности. Время перестало для него существовать.

«Какие, к чёрту, суслики!».

Он влюблённо смотрел на Ингу, касаясь овала её лица, волос, шеи, бормоча признания в любви. Из её рук сыпались на землю остатки пшена.

Было ли так на самом деле или это были лишь мысли, мираж или помрачение рассудка – Сергей и сам не знал. Он только почувствовал прилив счастья, который, к сожалению, быстро сошёл на нет.

Мысли неожиданно приняли другой оборот. Это было похоже на внезапный испуг: будто идёшь по канату над пропастью и нечаянно глянул вниз.

То ли рассудок проснулся не вовремя, и Сергей, посмотрев на ситуацию со стороны, убедил себя, что ситуация эта ненормальна. То ли он прочёл нечто во взгляде Инги…

Пристыженный слабостью своего духа, Сергей присел на камень. Подняв глаза, стал наблюдать за размытым силуэтом Инги – он осознанно не хотел фокусировать на ней свой взгляд – ему была приятна вдруг навалившаяся отрешённость.

Мелодия, которая до сих пор не оставила его воображения, стала двоиться, как под сводами пещеры. Потом Инга раздвоилась или, как она говорит, – «расщепилась» – на два неотчётливых силуэта.

Сергей надолго прикрыл глаза, погружаясь в это трансовое состояние, будто отдавшись течению реки. Через минуту-другую это наваждение прошло; сонливости как не бывало. Понятное дело, что Инги рядом уже не оказалось…

Глава седьмая

Сабинянка

Сергей лежал на кровати и прислушивался к ощущениям, какие произвёл на него сон. Первый сон, в котором он увидел Ингу и в котором настоящее очень близко подошло к прошлому.

Во сне они вместе прогуливались по аллеям парка – это был Летний сад в Санкт-Петербурге; Сергей, конечно, не помнит всех обстоятельств, при каких гулял по нему однажды. Но вот по маркерам – эпизодам, с психологической точки зрения важным для его личности, – этот сон превосходил предыдущие. Даже в каких-то моментах его вот-вот посетило бы чувство дежавю.

Живая изгородь зелёными стенами ограничивала пространство вокруг, создавая камерную атмосферу укрытия, являясь материальным символом того состояния, в каком Сергей полмесяца находился по воле Мнемозины. А там, снаружи, раздавался гул большого города – ощущаешь пульс и ритм жизни, из которого ты вдруг выпал, оказавшись в Саду.

По обеим сторонам длинных аллей, словно шахматные фигуры знаменитого краснодеревщика, стояли бюсты и статуи. Белый цвет камня оживлял восприятие Сада, придавая ему нарядный, законченный вид. Над головой – голубое море небосвода. Душу не покидало ощущение близости большой воды: вот-вот заблестит она, засмеётся меж стволов дубов и лип. Сергею казалось, что за решёткой Летнего сада находится ялтинская набережная – во снах и не такие обманы бывают.

На душе у влюблённого Сергея было радостно и спокойно. Словно все жизненные проблемы разрешились благополучно, и теперь можно насладиться жизнью во всю ширь.

Всё же одна мысль надоедливо пульсировала в голове Сергея, но и эту проблему можно решить – таково сейчас его настроение. В какой-то момент ему захотелось озвучить эту мысль.

– Если я всё вспомню – ты исчезнешь. Ты ведь моя выдумка, – предупредил он свою пассию. – Не рассказывай про меня ничего – я не хочу тебя потерять.

– То есть, по-твоему, я не существую? – с хитрой улыбкой спросила девушка.

«Ну-ну!» – покачала она головой.

– Сейчас я дотронусь до тебя, и моя рука пройдёт насквозь.

– Насквозь? – переспросила Инга и засмеялась.

Сергей потянулся к ней, чтобы доказать справедливость своих слов, а она стала от него со смехом отходить, дразня, уворачиваясь от его прикосновений. С того места, где Психея склонилась над спящим Амуром, и начались их салочки в Летнем саду.

Сначала прохожих было мало; Сергей не торопясь шёл за девушкой, давая развиться их игре, этой прелюдии. Ему казалось, стоит только захотеть, и он обязательно поймает свою сабинянку, как это сделал дикий римлянин на стоящей неподалёку скульптуре.

Вот и фонтан, и целая когорта древних философов вокруг него. Думаю, Демокрит, возле бюста которого сейчас стояла Инга, с удовольствием принял бы участие в их с Сергеем философских разговорах. Да и другие были бы не против.

Видимо, девушка засмотрелась на радугу в струях Коронного фонтана, иначе бы не позволила бы так близко подойти к себе. Сергей не мешкает, но Инга каким-то чудом снова избегает ситуации быть пойманной; её смех послышался в стороне от Сергея; и подслеповатый философ в берете как бы вторит ей.

Инга была неуловима. Теперь нужно быть внимательным вдвойне, дабы не упустить её из виду. Не зря Сергея посещала мысль о ялтинской набережной – по аллеям прогуливалось так много туристов, точно в самый пик сезона.

Инга пробиралась сквозь людские потоки, время от времени оборачивалась, одаривала Сергея улыбкой – «Попробуй догони!» – и снова скрывалась в толпе.

Далее последовал целый калейдоскоп судеб, характеров и образов, увековеченных в камне, на которые Сергей едва ли обращал свой взор.

Всё же настал момент, когда после нескольких метаморфоз с пространством Сергей потерял Ингу. Стоя на перекрёстке сада призраков, он стал озираться – не мелькнёт ли в толпе голубое платье? Застывшие римские боги ничем не могли помочь ему.

Сергей долго ходил под клёнами и липами в безрезультатных поисках; во сне это время пролетело мгновенно. С такой же скоростью проходит, например, осмысление нами увиденного пейзажа; когда вдруг ощутишь светлую грусть, глядя на такой родной оранжевый свет солнца, прорывающийся сквозь листву, освещающий гравийную дорожку – он напоминает тебе о другом месте, важном лично для тебя.

После пробуждения – всё забылось, кроме последних минут, какие сейчас и осмысливал Сергей, лёжа в кровати.

Он всё-таки нашёл Ингу. Она приближалась к нему, не догадываясь ещё, что обнаружена. Заметив Сергея слишком поздно, она от неожиданности отпрянула от него, невольно задев постамент. Статуя на нём на удивление легко зашаталась. Дальше всё произошло очень быстро и неотвратимо: скульптура богини стала, постепенно набирая скорость, падать с постамента – Инга и Сергей едва успели отбежать в сторону.

Статуя Цереры разбилась на несколько частей. Больше всего Сергея поразило её неестественно искажённое трещинами лицо – оно было ему знакомо…

Глава восьмая

День семнадцатый

Коктейль «Коктебель»

Сегодня выдался очень тёплый день: намёк на скорое наступление лета. Многие окна в доме были открыты: от сквозняков ощущалось, будто что-то хорошее, радостное проникает в комнаты; душа поёт и ожидает.

Сергею было интересно – как пройдёт их с Ингой встреча после его признания в любви: не поменяется ли чего. Хотя если бы кто спросил, чего он сам, собственно, ожидает – каких изменений, то он вряд ли бы нашёлся что ответить.

Одевшись по-летнему, благо погода позволяет, Сергей поторопился к морю. Сегодня он решил направиться на мыс Прибойный или, как он раньше назывался, Кара-Мрун.

Ещё издали Сергей заметил одну странность, поначалу не понравившуюся ему – ведь он уже так привык к безлюдным берегам Тарханкута. А тут вдруг появилась машина, небольшой белый фургон, напоминая о скором нашествии туристов.

Странность состояла в том, что это был передвижной ларёк, в каком обычно продают отдыхающим всякую сладкую всячину: напитки, мороженое. Но кому сейчас тут было продавать-то?! Кругом ни души! Вскоре Сергей догадался: автомобиль – это баловство Инги.

Подойдя поближе, Сергей убедился в том.

– Привет! – поздоровался Сергей. – Что ты здесь опять придумала?

Фургон был оборудован как бар: зеркальные стенки замысловато преломляли отражённое пространство за Сергеем. На стеклянных полках рядами стояли одинаковые бутылки – одна к одной; только цвет содержимого был разным – «каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

Инга, одетая в белые брюки и тельняшку, гармонично смотрелась во всём этом стеклянно-зеркальном блеске и разноцветье. Отражение моря за её спиной было насыщенней, ярче, живее.

Как заправский бармен, она подбрасывала в руках шейкер.

– Привет! Пытаюсь придумать отворотное зелье! – улыбнулась барменша.

«Значит – было», – промелькнула мысль в голове Сергея.

– Зачем? Мы можем любить друг друга; наслаждаться каждым днём!

Инга рассмеялась на такое заявление:

– Хорошо! Я подумаю над твоим предложением. Какой коктейль тебе приготовить?

Её улыбка обезоружила лучше всякого зелья – она не придала его словам серьёзного значения.

«Ладно. Дождусь более подходящего времени».

– А какой есть? – без энтузиазма спросил Сергей.

– Хочу предложить тебе – «Юмор»!

Сергей хмыкнул – «Ты хочешь поржать надо мной?». Но спросил другое:

– Почему именно его?

Сергей удивился размеру рюмки, какую поставила перед ним Инга – она была с напёрсток:

– Ха! Теперь понял, почему он так называется…

– У-ум, – Инга отрицательно покачала головой – «не угадал». – Юмор – это коктейль из наших страстей. Ого! Я сегодня как Шекспир! Шейкспир!

Инга налила в шейкер разных цветных жидкостей и сноровисто начала взбалтывать, изредка подбрасывая металлический сосуд в воздух:

– Если тебе не нравится, можем его переименовать… м-м-м, Коктебель. Коктейль «Коктебель»! Как тебе?

– Одобряю. – Сергей удивился её сноровке: – Где ты этому научилась?!

– Я – самоучка. Я люблю всё новое… помнишь?

Сергей ухмыльнулся, когда барменша из такого большого сосуда наполнила ему этот жалкий «напёрсток»:

– Издеваешься? Ум-м-м… мандаринами пахнет; понюхай…

– А смысл? У каждого свой запах – у всех свои ассоциации.

Попробовав напиток, Сергей почувствовал себя лучше; стал добродушнее, раскованнее, засмеялся своим мыслям мягко, как от щекотки. По Инге было видно, как она ему сочувствует – тоже рассмеялась тихо, мол, «да, понимаю тебя».

– Из чего этот коктейль?

– Всего понемножку.

– Да я вижу.

Сергей повертел в руке маленький сосуд.

– Я хочу показать тебе, какой шаг в развитии сделали наши чувства – инстинкты – после того как человек организовал вокруг себя ещё одно измерение – общество.

– Опять двадцать пять! – рассмеялся Сергей. – Кто о чём, а вшивый о бане.

– Ну, Серёж, – Инга посмотрела на него осуждающе за грубое слово, но по искоркам в глазах было видно, что она разделяла его веселье.

– Итак. Из каких таких алгоритмов у нас сформировалось чувство юмора? Не на пустом же месте оно у нас появилось.

– Без понятия… Неужели производные юмора есть у животных? Это как-то… необычно звучит.

– Давай попробуем их поискать.

– Валяй. Самому любопытно.

Инга вышла из фургона, и они с Сергеем направились прогулочным шагом вдоль берега.

– Итак! Животные живут тем, чтобы обеспечить себя пропитанием и оставить потомство. И то и другое осуществляется в конкурентной борьбе. Вот от этой точки мы и попробуем найти истоки юмора, да и любого чувства, какое может испытывать человек.

Для начала ответим на вопрос: «А что такое юмор? Над чем мы смеёмся?»

Сергей замешкался – надо же, такой простой, детский вопрос, а так сразу и не сообразишь. Но Инга продолжила дальше:

– Первое – это необычность ситуации. Всё, что нас окружает, – это информация. Но мы в первую очередь обращаем внимание на то, что каким-то образом выделяется из общего окружения: цветом, внешним видом, необычными повадками, темпом. Тут прослеживается принцип рычага: чем большую нагрузку на рецепторы даёт некий объект, тем большее внимание он привлекает.

Согласись, что смеёмся мы над чем-то необычным.

И второе слагаемое – это разоблачение. Оно есть столп всех наших чувств. Именно от него зависит, какую эмоцию мы испытаем в следующий момент: положительную или отрицательную.

Сначала мы замечаем что-то необычное, но ещё не знаем, чем оно нам грозит. И как только приходит понимание, что это наша потенциальная добыча, то испытываем облегчение. Это облегчение есть положительный знак юмора.

Всё зависит от конкретной ситуации – она управляет нашим поведением.

– Получается, что разоблачение – это очень древний алгоритм, верно?

– Да, ты прав, – кивнула в ответ Инга и дала ход ещё одной необычной версии влияния разоблачения: – Так или иначе, внешний облик животных зависит от внешнего влияния – он тесно связан с тем, на какую добычу оно ориентировано. Вот почему у муравьеда такой нос, а у фенека такие большие уши.

Фенек, конечно же, никого ушами не ловит, но он выработал такую вот защиту, которая оберегает его. Ведь вокруг животные разных размеров – ему важнее вовремя услышать приближение хищника и спрятаться, нежели иметь здоровенные когти или зубы, которые при встрече с большим противником ему не помогут.

Это уже ощущается влияние принципа рычага.

– Ничего себе, как ты глубоко копнула! Как муравьед!

Инга лишь рассмеялась – превращаться в кого-либо, как порой она это делает, не стала.

– Хм… Очень интересно. Ты рассказала про два слагаемых из области охоты. Каким образом слагаемые юмора затрагивают сферу размножения? – спросил Сергей.

– Если принять во внимание, что этот процесс протекает до тех пор, пока потомство не станет самостоятельным, то всё отлично согласуется.

Для начала поговорим о внешности.

К Инге из-за груды камней подбежали сразу три дымчатых котёнка – будто специально ждали, когда о них вспомнят.

«Почему нельзя было и муравьеда сюда вытащить – посмотреть?» – подумал Сергей.

Девушка сразу подхватила одного из них:

– Смотри, какие они маленькие, милые, забавные… Помнишь, Серёж? Юмор – это что-то необычное… – Она подняла котёнка повыше. – В них чего-то не хватает?

Сергей в ответ пожал плечами – обычные котята.

– Они такие маленькие, беззащитные, неуклюжие… Покажи свой недостающий элемент, котя!

Инга немного «подраконила» котёнка, и тот в ответ стал грызть ей палец.

– Вот! – удовлетворённо кивнула девушка. – Зубки, коготочки… Но ты ещё не готов, друг мой.

Из травы, степенно шагая, появилась кошка. Чтобы лишний раз не тревожить её, Инга опустила дымчатого на землю, и тот вместе со своими собратьями ринулся на зов матери. Когда семейство кошачьих оказалось в сборе, то оно, недолго мешкая, скрылось в траве.

– Вот скажи: готовы ли они к жизни?

– Нет…

– Как ты определил? Им чего-то не хватает в облике и умениях, верно?!

Инга с Сергеем пошли дальше.

– Да! Мы – мастера разоблачений! – с пафосом сказал он.

– Ещё какие! – Инга сделала чересчур серьёзное лицо.

Улыбнувшись, она продолжила:

– Вот производные юмора и нужны для того, чтобы выявлять недостающие звенья, акцентировать на них внимание и закреплять в потомстве нужные навыки.

Так как экосистема изменчива, то те навыки, которые связаны с деятельностью в ней, с каждым новым поколением нужно обновлять – это прерогатива хаоса. Пить, есть, дышать, размножаться – это всё доминантные, основные инстинкты – они должны сохраняться в покое.

Мы знаем, как играют животные со своими малышами или как малыши играют друг с другом – понарошку. То есть они искусственно воссоздают опасную ситуацию, тем не менее ничем не угрожающую их жизни, чтобы быстрее адаптировать своё чадо к жизни. Это воспитание как бы вживляет их в окружающую среду и до конца разворачивает генетическую память…

Инга с Сергеем давно уже шли своим привычным маршрутом. Берег стал выше над гулким морем. Оставленный ими магазин-фургон далеко позади; да и наверняка исчез; Сергей как-то не обратил внимания.

Вдруг Сергей от испуга отскочил в сторону – у него под ногами что-то взвилось.

– Уф-ф-ф… – он показал на кусок резинового шланга. – Я подумал, это змея…

– Вот! Видишь! Увидев что-то необычное, ты, не разобравшись, кинулся в сторону. Как только шланг стал разоблачён, ты испытал облегчение, – рассмеялась девушка.

– Да! Теперь этот случай отпечатается у меня в генах, – в тон ответил Сергей.

Во время этого эпизода Инга и Сергей сблизились друг с другом. Он подхватил девушку под локоть, а дальше… Дальше – дежавю. Всё повторилось точь-в-точь. Только сегодня Сергей сумел-таки поцеловать Ингу. Его тут же окутал густой цитрусовый запах – будто рядом разбилась бутылка с неразбавленным счастьем.

Но если она и была, то драгоценная жидкость быстро просочилась сквозь песок, оставив в душе Сергея чувство беспомощности, пресечённого порыва и неосуществлённого желания.

Глава девятая

Первая Ночь

Ночь. Комнату освещает далёкая луна – всё в помещении казалось призрачным. Будто горит дежурный свет, и время от времени кто-то будет приходить к Сергею и смотреть – всё ли с ним в порядке?

«Нет, нет! Не надо никого! Оставьте меня!» – так можно сейчас охарактеризовать мысли Сергея. Настолько он чувствовал себя оголённым – не стерпел бы любого морального прикосновения. Ведь его тяжёлые мысли с лёгкостью могли причинить ему боль от любого слова, взгляда, намёка.

Если бы сейчас за окном было синее небо с белыми облаками и солнечный свет проникал в комнату сквозь сочную листву, то Сергей бы не понял – как может мир быть таким радостным и тёплым, когда у него такое…

Но сейчас ночь, во тьме которой, как под одеялом, можно спрятаться.

Стиснув зубы, Сергей накрылся с головой одеялом настоящим – «Ночь, укрой, укрой…»

Глава десятая

День восемнадцатый

Сперматозоид

– Давай поиграем в игру?

– В судоку?

– Нет. Назови любое чувство, а я попробую его «расщепить».

– Как вчера было с юмором?

Инга кивнула.

– Опять надо что-то пить?

– Нет, – улыбнулась Инга. – Не надо ничего пить. Просто назови какое-нибудь чувство, а мы вместе попробуемпроанализировать – откуда оно появилось.

– Я без выпивки не могу анализировать.

– Дурачок… Хватит придуриваться – давай, называй, – поторопила Сергея Инга.

Сергей хотел было подвинулся к ней поближе. Инга, поняв его манёвр, смеясь, упорхнула на соседний камень. Пришлось играть.

– Скажем… Зависть, – улыбнулся Сергей, придумав наивный вопрос. – Неужели животные завидуют друг другу? Баран завидует другому барану, глядя на его рога?

– Зависть – это неприятный сигнал инстинкта самосохранения. Если что-то угрожает твоему существованию, твоей целостности, то тебе идёт посыл – «уйди» или «не тронь».

Алгоритм такой же, как и у юмора, только «что-то не то» выявляется не снаружи, а в тебе самом.

– Это больше похоже на трусость.

– Согласна. Но если смотреть через призму общества, то этот луч расщепляется на несколько лучей – одним из них и является зависть.

– Не уловил чего-то…

– Потому что нечего на меня пялиться своим влюблённым взглядом.

Восприняв услышанное не как укор, а как кокетство, Сергей хотел было ещё раз повторить манёвр, но так и застыл в своём порыве, словно от пощёчины: девушка по-прежнему улыбалась ему, но во взгляде её было «что-то не то», мгновенно охладившее пыл Сергея.

Инга, не заостряя внимания на этом эпизоде, продолжила:

– Чем явнее угроза, тем выше чувство опасности. Животные, бьющиеся за самку, например; почему один самец отступает? Потому что его противник более агрессивен, более удачлив, здоров и так далее. Факторов может быть великое множество. Чем явнее эта разница, тем больше шансов, что инстинкт самосохранения сработает.

Но человек сбросил ведь ярмо инстинктов. Начали происходить конфликты не только из-за территории, добычи и самок. Сформировалось общество, появилась культура, в том числе и материальная, отчего это чувство перешло и на другие плоскости – по сферам деятельности – и усугубилось разной степенью умения людей.

Эти конфликты и породили то, что называется завистью.

– Почему один завидует, а другой нет? Ведь каждый в чём-то лучше другого.

– Не завидует потому, что другие чувства не позволяют ему это сделать. К примеру, взять статус человека в обществе – он и так удовлетворён своим положением и не чувствует угрозы. Или же уровень развития собственной психики не даёт чувствовать угрозу – человек понимает и принимает обстоятельства такими, какие они есть; пытается достичь желаемого своим путём. Разные приоритеты у людей.

Инга закончила, и Сергей погрузился в свои мысли настолько, что вряд ли бы сказал, сколько времени они уже шли молча. Спохватившись, как бы Инга не разоблачила его пристыженное настроение, которое путало мысли, он задал новый вопрос:

– А сможешь назвать слагаемые такого чувства, как застенчивость?

Возможно, он давно хотел его задать, а возможно, этот вопрос родился сейчас, когда в который уже раз по необъяснимой причине остановил свой порыв души. Видимо, от этой необъяснимости Сергей пришёл к выводу, что виновата его природная мнительность.

– Застенчивость, стеснительность – это страх того, что можешь стать разоблачённым, уязвлённым за своё «что-то не то».

– Это положительное чувство?

– Это схоже с юмором, только наоборот: кто его испытывает, для него, наверно, это отрицательное чувство. Всё зависит от личности, характера – как человек относится к ситуации.

Ведь наше сознание, вышедшее из-под опеки инстинктов, может иметь большую инерцию, создавать целую палитру чувств и мыслей, от которой человек теряется, что не есть хорошо.

– Почему оно должно быть положительным для тех, кто общается со стеснительным человеком?

– Потому что рядом с таким человеком сам становишься раскованным, расслабленным, проявляешь свои лидерские качества, чувствуя превосходство…

– А как насчёт любви? Неужели это чувство тоже можно расщепить?

– Это основной, первейший закон. Любовь – это, прежде всего, стремление материи к покою, тому самому, что был до изменения структуры решётки. Покой и хаос…

Так как от вариаций после катаклизма никуда не деться, то во всём – две сущности, которые любовь старается примирить: плюс и минус, чёрное и белое, мужчина и женщина.

Женское начало – это пирамида, часть первичной решётки; мужчина – это тот самый атом, помещённый внутрь этой пирамиды…

Чего-чего, а такого Сергей уж никак не ожидал: между ними по воздуху проплыл… сперматозоид. Сергей повернул голову, чтобы проследить за его движением, и слева от себя увидел шар – яйцеклетку, в которой вскоре и растворился хвостатый.

– Как видишь, алгоритмы не стареют; природа использует их в новых сочетаниях, независимо от уровня развития материи, – заключила Инга. – Два информационных поля соприкасаются, и между ними образуется энергетический симбиоз.

Сергей всё ещё смотрел на яйцеклетку – ждал дальнейшего развития событий. Но ничего больше не произошло – повисела в воздухе и стала потихоньку исчезать. Нужно ли говорить, что исчезла и его собеседница?

Глава одиннадцатая

День девятнадцатый

Крик

Что ни говори, но сегодня Инга переплюнула саму себя по части фокусов! Это надо же такое придумать!

«А не остаться ли дома?» – в связи с увиденным смалодушничал Сергей.

Он вспомнил все её иллюзионистские выходки и то, что с каждым днём они становились всё масштабнее. В довесок к этому Сергей постепенно теряет голову из-за девушки, признаваясь в своих чувствах фантому, что тоже расценил как усугубление своего психического состояния…

Всё же он пошёл на встречу – любопытство взяло верх. Да и чего, собственно говоря, опасаться? Но нужно признать – картина, открывшаяся его взору, была, мягко говоря, необычной.

Представьте себе: ровная, как доска, степь, посреди которой, светясь на солнце своей белизной, лежит гигантская, с двухэтажный дом величиной, ракушка брефулопсиса!

Обыкновенно эти моллюски целыми виноградными гроздьями висят на стеблях трав; а тут одна ракушка – метров семь высотой! В длину – ещё больше! На открытом пространстве она смотрелась впечатляюще и сюрреалистично, будто сам Сальвадор Дали отметился здесь.

«А вдруг она живая?» – с опаской посматривал Сергей на ракушку.

Воображение живо нарисовало глазастые усики, выглянувшие из спирального домика: Инга уже приучила ожидать чего угодно.

– Подходи, не бойся! – услышал он голос Инги.

Сергей обернулся в её сторону:

– Что это такое, Инга?!

– Ракушка! – улыбнулась она в ответ.

– Вижу, что не пончик. Зачем?!

– Ну… я просто хотела, чтобы ты побыстрее пришёл! – Инга кокетливо сверкнула глазами. – Да я шучу. Мне просто так захотелось. Ты не находишь картину здоровской?

– Ну, картина впечатляющая, – согласно закивал головой Сергей. – Но должен быть смысл. Он есть? Или это лишь для того, чтобы вызвать эмоции?

– А разве вызвать эмоции – не есть смысл?

– Ладно… – сдался Сергей, махнув рукой. – Она не живая, надеюсь?

– Нет, это просто ракушка, – ответила она. – Мне захотелось по-другому объяснить тебе свою идею с судоку.

Видишь эту спираль? Она постепенно становится всё шире и шире… до бесконечности. Это и есть та самая гармония между покоем и хаосом: каждый последующий виток увеличивается на приемлемое деление; любовь, если хочешь…

Сергей наконец подошёл к ракушке поближе. Вся поверхность была покрыта конхиолиновыми шестиугольными пирамидками; как годовые кольца у дерева – каждый слой, расположенный ниже, был большего «диаметра»; напоминало побережье Тарханкута.

Сергей провёл рукой – ощутил шероховатую, похожую на камень поверхность периостракума. Несколько пирамидальных вершин, словно старая штукатурка, осыпались на землю от его прикосновений.

– О! – удивлённо воскликнул Сергей.

Из-под ракушки выбежал их маленький дружок – тот самый дымчатый котёнок, которого они недавно уже видели. На этот раз он увлечённо играл с пером: хватал его зубами, бил по нему лапой, изворачиваясь при этом всем телом. В пылу своего забавного сражения он упустил свою добычу. Отдышавшись немного, Дымок вновь ринулся за игрушкой, подхваченной ветром; и снова в ход шли зубки.

Инга тоже заметила его:

– Наш малыш вернулся.

Услышав речь людей, котёнок воспитанно уселся перед ними, но продолжал отвлекаться: он хватательными движениями предпринимал попытки подхватить перо снизу.

– Видишь, как он лапку свою сгибает? – обернулась Инга к Сергею. – Тоже спираль образуется: один алгоритм работает на сжатие, другой – на разжатие.

Что тут скажешь? Это – Инга: везде найдёт наглядный пример.

– Ну? Пойдём прогуляемся? – спросила Инга, наигравшись с Дымком.

– Пойдём, – отозвался на её призыв Сергей.

Они помахали Дымку руками и двинулись в путь. По пути Сергей ещё поглядывал на устье раковины – не высунется оттуда брюхоногий?

– А как вообще появляются идеи?

Инга взмахнула рукой: проще простого. За идеями, как и за словом, она в карман не лезла. Именно эта её способность и вызвала у Сергея подобный вопрос.

В руках у неё возникли два шара. На этот раз они были окружены ещё полупрозрачными сферами – информационными полями. Инга сблизила шары друг с другом, и сферы пересеклись, образовав фигуру, напоминающую мяч для регби, более густого цвета, чем сами сферы.

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – проговорила девушка и показала на «мяч». – Видишь этот овал – «дыню»? Это и есть совместный алгоритм этих двух шаров. Он нематериален – как идея.

И только когда совпадёт несколько обстоятельств, идея материализуется, в данном случае в какое-нибудь соединение, какое возможно на основе этого конкретного алгоритма.

Или, помнишь, идея материализовалась в более совершенную кору мозга. Теперь, получается, наоборот – кора генерирует идеи.

Увидев «дыню» – вместилище цифровой информации, Сергей вспомнил свой недавний сон. Он расшифровал её, и все ощущения, что были тогда, Сергей испытал и сейчас.

Инга хлопнула в ладоши, и шары, сопровождающие их в пути, исчезли.

– Всё как в жизни! Новое всегда возникает на периферии – там, где одна система соприкасается с другой.

Подобным образом развивается и всё человечество в целом: синергия человека и явления порождает сначала идею. Она духовна, не имеет никакого материального основания, кроме своих источников. Чтобы идея прочно вошла нашу жизнь, ей нужно не только материализоваться, но и стать полезной. Если это случится, то она получит распространение – она как бы запишется в ДНК человечества.

Но так как общества живут в разных условиях, у них разные нужды и, следовательно, идеи – отсюда возникает множество культур.

Идеи – это конгломерат чувств и событий. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди стремятся выразить их в камне, дереве, песке, на чём угодно. Таким образом, расширился объём памяти за счёт этих внешних носителей.

Развитию культур очень способствовала письменность – протяжённость жизни идей увеличилась, что дало большую вероятность синтеза на их основе других возможностей.

– Развитие культур – это значит развитие наук? – спросил Сергей.

– Несомненно. Ведь люди принимают сигналы извне, каждый по-своему, смотря какой дан талант, тем самым обогащая общий опыт человечества.

Так что, Серёж, идеи витают в воздухе не в переносном смысле, а в прямом – в информационном поле.

Чтобы использовать медь, нужно, чтобы она появилась в твоём информационном поле. Чтобы догадаться использовать медь, нужно иметь опыт создания каменный орудий. Чтобы иметь этот опыт, нужно додуматься камень заострить. Чтобы до этого додуматься, нужно порезаться самому.

– Я охотно верю – по тебе же видно!

– Что ты видишь по мне, Серёж? – не поняла Инга.

– Как ты буквально из воздуха черпаешь своё вдохновение, – пояснил он.

– Не знаю, как так получается, – улыбнулась Инга в ответ.

– Как ты себе представляешь появление культуры?

– Разница людей в силе физической и умственной породила иерархию. Иерархия и религия породили культуру; вернее, вознесли её на новый уровень.

Культура как таковая существует с момента появления нашей Вселенной. Ведь это нечто устоявшееся, существующее в уникальном окружении, в силу объективных причин принявшее тот или иной облик. Она олицетворяет стремление первозданной материи восстановиться путём создания однообразных массивов.

И тут приходит время рычага влияния – он заколебался. Как известно, влияние одной системы убывает пропорционально силе другой системы: кто кого? Так ли уж сильны изменения снаружи, чтобы держать человека в оковах инстинкта? Или же наоборот – произошедшие внутри изменения позволяют изменять окружающую действительность?

Инстинкты, казалось бы, намертво вбитые в нас Покоем, стали размываться. Войдя в резонанс с окружающим миром, мы почувствовали над собой силу хаоса и постепенно приобщились к его творчеству.

Появились первые зачатки религии: нам нужно было говорить с этим миром, и всё, что окружает человека, стало наделяться человеческими качествами, по принципу зеркальности. Человек пытался как-то систематизировать окружающую действительность.

Свою лепту в развитие религии внесли наши сны: возникло понятие потустороннего мира.

Чтобы противостоять суровости этого мира, появился такой институт, как семья – ведь это не только следование одному из алгоритмов – окружить себя подобным, но и способ повысить выживаемость. Семья – это уже не просто стая, где всё подчинено добыче пропитания. Теперь это твой личный микрокосм, где ты чувствуешь себя спокойно.

Мозг начинает синтезировать новые, невиданные доселе идеи. А конечности – руки – дают нам выразить их. Общество становится виртуальным полем, на котором синтезируются новые чувства, неведомые животным – будь то юмор, презрение или алчность.

Усложняя свою деятельность, у человека появилась необходимость в больших возможностях выражения: не только делать что-либо самому, но и взаимодействовать друг с другом, делиться опытом – начала развиваться речь. Новые мысли и новые продукты жизнедеятельности также требуют новых обозначений, звуков…

И тут случилась ожидаемая неожиданность – Инга, как всегда, отвлекла внимание Сергея, чтобы незаметно исчезнуть. После её фразы «Новые мысли требуют новых звуков» вроде как из-под земли донёсся истошный, полный отчаяния крик мужчины.

Сергей быстро, одним прыжком достиг края обрыва и стал напряжённо всматриваться вниз, ища источник крика. Но кроме волн, проглатывающих камни, там ничего не было.

«Что бы это всё значило? Почему так неприятно до глубины души? Почему так бешено колотится сердце?»

Головой Сергей понимал, что это очередная провокация Инги, но в душе отчего-то неприятно саднило. Будто его чувства жили отдельно, своей, «потусторонней» жизнью.

Глава двенадцатая

Вторая ночь

Фальшь лунного света навевала печаль; он был так же фальшив, как и его, Сергея, спокойствие сейчас. Это даже нельзя назвать спокойствием – пустота. Он и сам избегал заглянуть туда, в эту остужающую бездну, и соприкоснуться со своей теорией – «плюс– минус».

Сплошной массив материи. Даже всё живое – это биомашины, которые приводятся в движение плюсом и минусом. Так всё просто…

Нет, нет, нет! Сергей очень хотел, чтобы всем этим хаосом управляла высшая, справедливая сила во имя великой цели, ради которой можно терпеть эту душевную боль. Он хотел удостовериться у этой силы, что всё не напрасно, что нужно жить дальше…

Наконец его волнения закончились, и Сергей погрузился в сон. Из ночи, в тени которой прятались тревоги и бедствия, он перенёсся в тёплый солнечный день. Высшая сила?

Сергей почувствовал, как на улице вовсю уже пригревает весеннее солнце и тёплый ветер колышет занавески. Нежиться в постели не хотелось; он встал, подошёл к окну. Да, так и есть: время – ближе к полудню.

Отчего-то всё меняется стремительно: только стоял в своей комнате и любовался простором степи, и вдруг, словно во сне, по волшебству или силой мысли перенёсся через пространства – теперь Сергей находился среди цветочного ковра.

Огромный небесный купол захватывал душу своими размерами: таков был и размер радости в душе. Солнечный ветер с теплом дотрагивался до тела, воздушный же – освежал, прижимал одежду к телу. От него колышется вся цветастая степь. А степь так велика, так прекрасна!

И вдруг Сергей заметил девушку. Она появилась неожиданно – стоило только повернуть голову. Девушка шла в сторону моря, мягко улыбаясь ему. Белая ткань её одеяния – пеплоса – слепила глаза, а золото канта, переливаясь на солнце, создавало эффект нереальности происходящего.

Красавица олицетворяла весь этот радостный мир. Глядя на неё, забываешь о времени. Наверно, так и родилось известное словосочетание – «без памяти от неё».

Длинная одежда создавала иллюзию, что она не идёт, а парит над землёй; как шлейф, летели за ней бабочки. Всё то, что называется женственностью – в каждом движении этой прекрасной девушки.

Она так загипнотизировала Сергея своей красотой, так слилась с естественностью природы, что Сергей на миг даже забылся, на мгновение ослеплённый нереальным видением.

Сообразив, что смотрит в одну точку, погрузившись в свои грёзы, в своё счастливое состояние, Сергей встряхнул головой.

«Не может быть! Только что…»

Он стал озираться, но девушки не было.

Этого ему не могло показаться! Он отчётливо помнит этот милый и вместе с тем божественный силуэт. До сих пор перед глазами шлейф пеплоса, прижимающий траву и цветы к земле…

«Как же я мог упустить её? – укорял себя Сергей. – Какие такие мысли могли прийти, чтобы стало возможным перескочить на них с этой богини?! Загадка!»

Она исчезла, да. Но в душе осталась уверенность: девушка где-то совсем близко. Чувство неполной картины, как охарактеризовал его Сергей, заставило искать Мнемозину.

«Где же она может быть?»

Лишь море влекло Сергея к себе – оно блестело, как глаза незнакомки. К нему он и отправился.

«Необычайное место!» – первое, что может прийти в голову, обозревая эту местность.

Всё необычно, что происходит с Сергеем в последние минут пять. Так что эта местность под стать происходящему.

Нет таких слов, чтобы описать всю красоту, открывшуюся перед глазами. Нет таких слов, чтобы описать чувства Сергея. Не зря это место называется – Цветок души! Им можно только любоваться, вдыхая ароматы, осознавая всю красоту и вместе с тем хрупкость бытия.

Ость ковыля, склонившаяся над пропастью, – лишь так можно описать малую часть душевного потрясения.

Идя вниз, по тропе, Сергей чувствовал себя первооткрывателем – казалось, только он один знает о существовании этого места.

Сказочно сочетались краски: сине-зелёное море, голубое небо с одной стороны и пышная зелень, белизна камня с другой стороны. Нет места романтичнее и лучше передающего мечты о морских путешествиях.

За Сергеем закачались задетые им многочисленные травы и цветы, растущие вдоль тропы. Нельзя было и метра пройти без восхищения созданной природой красотой. Она словно оставила простор для фантазии – каждый мог по-своему доделать неоконченные ею скульптуры, прикрытые зелёными накидками трав. В общем, большая творческая мастерская под лучами яркого и тёплого солнца.

И средь каменных изваяний промелькнул девичий стан. Она словно ожившая скала: белая кожа, белоснежное платье – известняк, а рыжие волосы – ржавчина лишайников, покрывающая скалы.

С каждым шагом она становилась ближе. Самые лучшие чувства обуревали Сергея – от восторга земля под ногами буквально качалась…

Мнемозина обернулась, когда он уже подошёл почти вплотную. Все слова, что он нёс для неё, оказались лишними – несложно было о том догадаться по её взгляду. Хорошо… Слова лишь разрушат необыкновенную атмосферу.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Сергей отвёл прядь её волос, провёл ладонью по щеке…

Но все сны кончаются, когда наши желания оказываются сильнее их странной логики.

Так произошло и сейчас. Когда Сергей прикоснулся к шее девушки, то вдруг отдёрнул руку, словно ужаленный. Не сразу сообразил, чего испугался: на шее у красавицы раскрылись жабры. Это было настолько странным – он уставился на них, как мгновением назад утопал в её глазах.

На этот раз исчезновение было вполне осязаемым. Мнемозина отошла от него на пару шагов, развернулась и прыгнула в море.

«Она была всё равно прекрасна…» – сказал себе Сергей, проснувшись.

Часть вторая

Глава тринадцатая

День третий

Мне понадобится твоя помощь

– Что с Серёжей, Вадим?! Потерял память?!

Ольга Ивановна, ухватив мужа за рукав, смотрела на него с надеждой.

Вадим Аркадьевич не знал, какими словами успокоить жену – он и сам был ошарашен.

Сергей с виноватым и растерянным видом поочерёдно то смотрел на родителей, то окидывал неузнавающим взглядом гостиную; что-то жалкое проглядывало в его мимике.

Да! Так и есть – не подвела женская интуиция, не обмануло материнское сердце.

– Ну скажи ты хоть что-нибудь!

Повторный вопрос супруги вывел Вадима из транса. Разозлившись на своё минутное замешательство, Вадим Аркадьевич взял себя в руки:

– Серёж, ты помнишь, когда у тебя день рождения?

Сергей понял, что должен это помнить, и, боясь не оправдать ожиданий, закивал отцу. Он стал напрягать память, силясь сообразить, уцепиться хоть за какую-то деталь, как скользящий в пропасть человек – хотя бы время года вспомнить. Переводил взгляд с матери на отца, ища подсказку – без понятия.

Ему очень не хотелось разочаровывать этих людей, искренне переживающих за него. Хотел было улыбнуться им – не получилось – вышла какая-то страдальческая гримаса:

– Нет. Не помню.

– Где ты сейчас, знаешь?

– Дома, наверно.

Он ещё раз окинул комнату взглядом.

– Нас помнишь, Серёженька? – глаза Ольги Ивановны легко наполнились слезами.

– Как маму зовут? – спросил Вадим Аркадьевич.

Подумав, Сергей сокрушённо опустил голову. Вадим Аркадьевич встряхнул его за плечо, прижал к себе. Ольга Ивановна объяла их обоих и заплакала:

– О, Господи! Бедный наш сын… Сколько всего на нас свалилось…

– Всё будет хорошо… Мам, успокойся.

Сергей стал успокаивать мать в несвойственной манере, как чужой, что ли, чем распалил Ольгу Ивановну ещё больше.

– Оля, дорогая, успокойся. Сходи прими лекарства. Я сейчас подойду.

Вадим Аркадьевич взял супругу под руку и отвёл её в сторону. Послушав мужа, Ольга Ивановна ушла на кухню.

– Что произошло? – спросил Сергей с небольшой заминкой – не знал, как обращаться к отцу. – Я не понимаю.

Царапина на лице Сергея подсказала нужный ответ.

– Вчера ты упал с лестницы, Серёж, – на ходу стал выдумывать Вадим Аркадьевич. – Пришлось постелить тебе тут; у тебя очень болела голова…

Сергей ещё раз осмотрелся – да, одеяло и подушка не вязались с кожаным диваном. Локти и коленки ещё побаливали.

Злосчастная лестница находилась справа. Под ней лежали бумажные мешки, стояли многочисленные коробки и ведёрки, наталкивая на мысль, что в доме идёт ремонт.

«Не помню».

– Как сейчас чувствуешь себя, Серёж? Болит ли что-нибудь?

– Я чувствую пустоту…

– Успокойся, Серёж… Посиди тут. Не надо вставать сейчас – побудь в покое; я принесу тебе лекарства.

Вадим Аркадьевич убедился, что сын внял его просьбе – останется сидеть на диване, и пошёл на кухню, поговорить с женой.

– Он как чужой, Вадим… Господи, за что нам всё это?! – заплакала впечатлённая Ольга Ивановна.

Густой запах валерьяны витал в воздухе.

– Оля, успокойся. Так всегда кажется, с непривычки…

– Почему «кажется»? Так и есть!

Вадим Аркадьевич закрыл за собой дверь и обнял супругу. Понемногу он отходил от ступора, и в его голове начал созревать примерный план дальнейших действий. Ольга Ивановна спросила:

– Повезёшь его в институт?

– Да, надо обследоваться. Но потом мы приедем обратно.

– Как так?! – вскинулась Ольга Ивановна с удивлением.

– Надеюсь, серьёзных травм нет… Наверняка проблема имеет психогенную основу, поэтому Серёжей буду заниматься я.

– Ты будешь им заниматься тут? В одиночку?!

– Почему в одиночку? Мне понадобится твоя помощь…

Сказав так, Вадим понял, что окончательно определился с решением – да, так и надо поступить. Он привык доверять своим первым мыслям, что приходят в голову во время поиска решения проблем. Это как первое впечатление при новых знакомствах – всегда верное. Самое трудное – это не поддаваться потом сомнениям в принятом решении, когда появляются бесчисленные «если» и «но». Такая вот интуиция у Вадима Аркадьевича; не раз она его выручала.

Ольга Ивановна с готовностью подалась вперёд – «Что нужно делать?»

– Необходимо будет сказать Серёже, что память возвратится сама, со временем. Может быть, это и хорошо, что он сейчас лишился памяти; по крайней мере, надо этим воспользоваться…

– Воспользоваться?! О чём ты, Вадим?! Я не понимаю…

– Он пережил огромный стресс… Нагрузка на нервную систему запредельная. Так я хочу спросить тебя, Оля: нужны ли ему эти страдания?!

Ольга Ивановна отрицательно помотала головой на риторический вопрос супруга:

– Ты не будешь пытаться возвратить ему память?

– Временно. Пусть организм придёт в себя… Память и правда вернётся сама… Либо я возьмусь за это… Но позже.

– А если не вернётся? Стоит ли рисковать?

– Поверь: вероятность по горячим следам вернуть память такая же, как и по прошествии некоторого времени.

– Сколько это будет длиться, Вадим?

– Посмотрим… Как пойдёт. Чем дольше, тем лучше: пусть хотя бы физически придёт в себя; он же измождён до предела, – повторился Вадим Аркадьевич. – Само собой разумеется, что мы с тобой не должны ему ничего рассказывать о прошлом – таково условие.

– Совсем ничего?

– Абсолютно. На нейтральные темы – сколько угодно, а вот про его жизнь – ни-ни.

– Хорошо, Вадим. Я поняла… Но хватит ли нам сил играть?

– Хватит, – Вадим Аркадьевич обнял супругу. – Хватит. Мы должны постараться…

– Как же мы объясним ему наше молчание?

– Я объясню, не беспокойся.

– Как всё плохо…

– Надо жить дальше… Мы сейчас с Серёжей поедем в город; по дороге я ему всё объясню. А ты, Оля, пока нас нет, пожалуйста, приберись в комнатах: спрячь там чего… Чтобы ничто не вызывало лишних вопросов… И платок убери, Оль…

Да, Читатель. Нежданно-негаданно узнаём мы, что Сергей, оказывается, потерял память. Это многое объясняет в нашей истории. Но вот каковы мотивы поведения Вадима Аркадьевича? На чём основывается его такая уверенность в осуществлении своего плана?

Вы, наверное, уже догадались: Вадим Аркадьевич – сам врач. Мне остаётся добавить, что врач он не простой, а учёный с мировым именем, профессор, всю свою жизнь посвятивший изучению как раз-таки человеческого мозга. И пациентов с подобной проблемой он навидался за свою практику достаточно. Поэтому нет ничего удивительного в его хладнокровии и в том, что он самовольно оставит своего сына дома.

Поначалу – да, он растерялся; это было следствием его собственного угнетённого, шокового состояния. Но потом к Вадиму Аркадьевичу быстро вернулась способность критически мыслить; эмоции ушли на второй план. Сообразно своему многолетнему опыту он стал действовать в дальнейшем.

Читатель, Вы в замешательстве? Что за новый поворот?!

«Да, с этого и надо было начинать», – скажете Вы. И, в общем-то, будете правы.

Но мне хотелось, чтобы вначале мы пока не оглядывались на прошлое, не держали его в уме, а во всей полноте погрузились бы в необычную атмосферу; сопереживали главному герою – смотрели на ситуацию его глазами. Приблизились к пониманию всех ощущений, что владели Сергеем в предыдущих главах: удивлялись бы вместе с ним, находились в неведении, гадали вместе с ним и, как я уже говорил в самом начале, – привыкали к новой реальности, как делал это Сергей.

Теперь пришло время открыться, приподнять завесу.

Почему именно сейчас? Потому что появились новые обстоятельства, игнорировать которые нельзя – «Новые мысли требуют новых звуков». Вот и в нашей истории появилось новое звучание, какое избегалось до сих пор.

Надо добавить, дорогой Читатель, что Сергей тоже занимается наукой; не хочется мне говорить об этом в прошедшем времени. Я надеюсь и верю, что Вадим Аркадьевич вернёт своего сына к плодотворной деятельности и мировая наука будет им ещё рукоплескать.

Итак, Сергей пошёл по стопам отца. Они даже работают в одной организации, правда, в разных направлениях. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Вадим Аркадьевич был в курсе последних работ сына – это дало ему возможность адекватно оценить обстановку, понять и правильно интерпретировать последующие события.

Сергей, с его трудолюбием, живостью ума, имея уже такой колоссальный задел в виде опыта и знаний отца, его сотрудников, быстро становится большим учёным. Его научные статьи, новые идеи и теории – глоток свежего воздуха – вызывают интерес в научном сообществе всего мира! У всех было такое ощущение, что скоро произойдёт революция!

Теперь же, в связи с известными нам уже событиями, революция откладывается на неопределённый срок.

Ничего… Совсем скоро Сергей окончательно придёт в себя. Кстати, он уже несколько раз приходил в себя ночью, на короткое время…

Что ж, дорогой мой Читатель. Вернёмся же на две недели назад, чтобы увидеть момент знакомства Сергея с Ингой и разгадать её тайну.

Глава четырнадцатая

День шестой

Don’t worry

Когда окидываешь взглядом местные ландшафты, особенно в эту весеннюю пору, то невольно спросишь себя: как тут можно было купить участок, когда был такой выбор из стольких живописных мест Крыма?!

Голая степь, открытая всем ветрам, где и глазу не за что зацепиться. Вернее, есть за что – то тут, то там идёт строительство. Кругом какие-то нагромождения стройматериалов, какие-то кучи и кучечки. Долгострой, развалины; где-то участки огорожены чем попало.

Местная архитектура мозолит глаза своей разноголосицей и пестротой: как лавка с китайской дешёвой дребеденью. Одним словом – неустроенность.

Вадим Аркадьевич купил участок в Оленёвке в прошлом году. Планировал использовать его как дачу: приезжать на отдых время от времени или уединённо работать – писать статьи, эссе. Далековато, правда, добираться сюда, но можно и потерпеть: так ему нравился степной простор Тарханкута – словно от этого зависит и простор его мысли.

Вадиму Аркадьевичу особенно нравится приезжать сюда в конце весны, когда степь преображается: становится красочной и пахучей. Но и выжженная летним солнцем, она не становилась менее привлекательной. Ведь рядом сверкает ласковое, манящее море. Так что у этого края есть своя магия.

Теперь же известные нам события на неопределённое время привязали семью Мирновых к даче. Ну что ж, можно заняться ремонтом дома, приводить его потихонечку в порядок – труд, как известно, отвлекает от невесёлых дум.

К счастью, Сергей прислушался к словам отца и не стремился пока узнать своё прошлое – само вспомнится так само. Хотя изредка и позволял себе наводящие вопросы к родителям – что ж делать, если чешется?

– Не торопись, Серёж. Прошлое обязательно вспомнится; не волнуйся, – ответил на очередной такой вопрос Вадим Аркадьевич.

Перед ними на столе стояла пирамида из камней домино.

– Видишь, это твоя память, Серёж, – кивнул академик на пирамиду. – Сигнал идёт через самую верхнюю фишку и растекается по всей пирамиде. Но если сигнал будет поступать через среднюю…

Вадим Аркадьевич стал не спеша вытаскивать средний камень, и вся пирамида его рухнула на столешницу.

– Знаковые события твоей жизни находятся в определённой иерархии, как видишь. Если ты начнёшь торопиться, усиленно вспоминать, то, возможно, и вспомнишь что-то, но те обрывки будут лишь путать тебя, сбивать на ложный путь, и это может повлиять в дальнейшем на твоё восприятие жизни и на твои ценностные ориентиры.

Забыть целый пласт жизни? Зачем? Не нужно размывать свою личность.

Поэтому тут надо осторожно действовать; сохранить твоё «я», прежде всего.

Так Вадим Аркадьевич объяснил сыну молчание о его прошлом.

Может быть, Сергей и терялся в догадках – почему бы не иметь хоть какой-то плацдарм, с которого можно постепенно отвоёвывать назад свою память? Но что ему ещё остаётся делать? Во всяком случае, отец – профессионал, у него, значит, есть резон так говорить.

Хоть и потерял Сергей память, но не потерял здравый смысл, который дал ему прочувствовать – не всё в этой жизни логично; порой парадоксально.

Нужно ещё принять к сведению, что над человеком, забывшим всё, не довлеет время. Он как бы выключается из общей жизни; ему не с чем сравнивать своё теперешнее существование, и он раскованно вливается в то, что окружает его сейчас. Он как ребёнок, который берёт пример со старших.

При той занятости – дел по дому было действительно невпроворот – Сергей пока легко соглашался плыть по течению; с энтузиазмом принимался за любое дело и не парился, как советовал в своей песне Бобби Макферрин. Так, конечно, долго продолжаться не может, но надо ловить момент!

Единственное, что настораживало и смущало Сергея, так это печаль в глазах родителей. Она ему виделась непропорциональной ситуации.

«Стоит ли так переживать?! Ведь скоро всё образуется, так ведь, отец?» – оторвался от своих дум Сергей и подмигнул Вадиму Аркадьевичу.

Ощущалось что-то необъяснимое, тревожащее, что выбивало из колеи, зароняло сомнения. Сергей чувствовал, что это – нечто – преследует его, как бессловесная тень…

Глава пятнадцатая

День седьмой

Собирательный образ

Сергей укутался одеялом. Не открывая глаз, повернулся набок и принялся ловить бабочек сна. Может, ещё удалось бы немного поспать, но чуть погодя послышались шаги – кто-то поднимался по лестнице. Он открыл глаза и увидел, что вчера не закрыл за собой дверь – она была распахнута настежь.

Шаги приближались. Ещё чуть-чуть, и в проёме, неожиданно для Сергея, он увидел девушку. Так как дверь его комнаты перегораживала коридор, ей пришлось задержаться. Она любопытствующим взором окинула его комнату. Натолкнувшись на взгляд Сергея, незнакомка немного стушевалась, поприветствовала его кивком головы и прошла дальше по коридору.

Звук открываемого замка, потом на несколько секунд в коридоре стало не так сумрачно. Щёлк! – дверь в дальнюю комнату за девушкой закрылась.

«Вот так. Ладно, надо вставать; узнаю сейчас – кто эта мадемуазель такая», – появление незнакомки озадачило Сергея.

Он встал с кровати, оделся. По обыкновению отдёрнул штору, открыл окно и, прижавшись лбом к стеклу, понаблюдал, что делается в округе.

«Может быть, это сестра? – подумал Сергей, вглядываясь в степь. – Нет, не похоже. Она бы так сухо не поздоровалась… Значит, квартирантка какая? Или местная знакомая, которая приглядывала за дачей, пока нас тут не было?»

Во время мимолётной встречи Сергей лишь разглядел открытое симпатичное лицо и пышную кудрявую рыжую шевелюру. Ну и отметил, что в руках она удерживала фотоаппарат – творческая натура.

– Доброе утро!

Сергей спустился на кухню. Родители уже завтракали.

– Доброе утро, Серёжа. Садись, сейчас положу тебе, – засуетилась Ольга Ивановна.

– Чего это сестричка мимо пробежала? Торопится куда?

Вадим Аркадьевич подумал, что Сергей опять придумал неожиданный вопрос – таким провокаторским образом его сын пытался побольше разузнать о себе. Поэтому он продолжил невозмутимо поедать салат.

– На работу, – в тон ответил он.

– Она фотограф?

– Радистка, – Вадим Аркадьевич поднял на сына глаза.

– Зачем радистке фотоаппарат?

– Чего ты спрашиваешь, Серёж, я не пойму? Какая сестра, какой фотоаппарат?

Сергей усмехнулся:

– Ну сейчас только домой пришла… Или мы уже сдаём комнату туристам?

Вадим Аркадьевич переглянулся с супругой. Что-то в повадках, в бесхитростном взгляде Сергея его насторожило – не похоже, чтобы он провоцировал.

– Серёж, давай всё по порядку: кто зашёл, куда зашёл, зачем зашёл?

– Не знаю, кто у нас тут бродит по дому – вы же мне ничего не рассказываете, – развёл Сергей руками. – Просыпаюсь, смотрю – радистка ваша по коридору проходит.

– А ты что?

– А я что? Глаза только продрал – вылупился на неё… «Кто такая?» – думаю.

– Так спросил бы…

– Не успел. Она кивнула и пошла к себе в комнату.

– В какую комнату?

– В дальнюю…

Вадим Аркадьевич начал смутно догадываться о чём-то своём. Он с озабоченным видом двинулся к двери, желая прояснить слова сына.

Заметив некую растерянность родителей, Сергей понял – они, по крайней мере, удивлены тем фактом, что в доме находится кто-то ещё. Он начал было вставать из-за стола, чтобы последовать за отцом.

– Ты сегодня выходил из дома?

– Нет. Только спустился.

– Ты сиди-сиди, Серёж, кушай. Я сейчас приду, – ответил Вадим Аркадьевич и незаметно, чтобы Сергей не видел, жестом позвал к себе супругу.

– Так кто это такая? – спросил Сергей у проходившей мимо матери.

Ольга Ивановна лишь удивлённо пожала плечами.

Пройдя по коридору, она подошла к супругу.

– Ты выходила сегодня из дома? – зашептал тот.

– Нет ещё.

– Шпингалет задвинут – закрыто, – многозначительно кивнул на входную дверь Вадим Аркадьевич.

Потом Вадим Аркадьевич поднялся по лестнице. Не прошло и минуты, как он уже спустился обратно.

– Комната закрыта.

По глазам увидел, что Ольга Ивановна уже поняла, к чему он клонит. Сначала эта ситуация была похожа на детектив, а теперь стала превращаться в мистику.

Всё окажется прозаичнее…

Они вернулись на кухню. Сергей спокойно завтракал и ждал – чем закончится эта утренняя странность.

– Серёж, ты её лицо хорошо рассмотрел? – начал издалека Вадим Аркадьевич.

– Не особо, – ответил, подумав, Сергей.

– А в общих чертах?

– Симпатичная… Шевелюра запомнилась: рыжая, кудрявая…

– С фотоаппаратом, – закончил Вадим Аркадьевич.

– С фотоаппаратом, – подтвердил Сергей.

Сергей безотчётно чувствовал теперь, как сгущаются тучи. Но мысли его шли в неправильном направлении – «Воровка, что ли?»

Ольга Ивановна с нескрываемой тревогой переводила взгляд то на него, то на мужа, ожидая, как всё разрешится.

Дежавю какое-то! Опять эти взгляды, как в тот день, когда Сергей потерял память… Что на этот раз?

В ушах аж застреляло от нехорошего предчувствия.

– Па, что случилось-то?

– Нет-нет, Серёж, ты не волнуйся; ничего особенного не случилось…

Отец внимательно посмотрел на сына и задал вопрос:

– А чего ты дверь не закрыл? Обычно закрываешь.

– Да так, толкнул её и повалился на кровать. Не смотрел я, закрылась она, не закрылась… Так что же натворила эта мадам? Что вы такие странные с утра, мам?

Ольга Иванова посмотрела на Вадима Аркадьевича. Ей и самой хотелось бы услышать объяснений. Вадим Аркадьевич взял слово.

– Я ещё не совсем уверен; мне надо удостовериться… – осторожно начал он. – Но, похоже, нас ожидает новый оборот. Я подумал сначала, что ты подначиваешь меня… Придумал какую-то девушку…

– Почему – «придумал»? – насторожился Сергей. – Как я мог такое придумать?

Оказывается, тучи сгущаются конкретно над ним, Сергеем.

– Понятно уже, что не мог, – вздохнул Вадим Аркадьевич. – Значит, процесс пошёл. Память возвращается к тебе, Серёж. Можешь теперь не задавать своих наводящих вопросов.

Вадим Аркадьевич старался подбирать слова.

– Па, можно без загадок? Какой процесс? Я ничего не понимаю.

Сергей растерянно смотрел на отца.

– Я просто хочу подготовить тебя, чтобы ты правильно принял информацию. Обычно люди болезненно реагируют на подобные новости… Начинают думать, что они сошли с ума…

Вадим Аркадьевич откинулся на спинку стула как можно непринуждённее – нужно было показать, что да, они зря так думают – в этом нет ничего постыдного – просто необычная реакция психики.

Сергей аж подобрался весь, буквально впился взглядом в отца.

«Болезненно… Сошли с ума», – прошептал Сергей, словно пробуя слова на вкус…

– В общем, так, Сереж; той девушки, что ты видел, скорее всего, не существует. Если только она тебе не приснилась.

Сергей помоталголовой – «Нет, не приснилась!»

Вспоминая тот момент, когда впервые увидел её в проёме, он ещё раз испытал те эмоции, ощущения – «Нет, не приснилась».

– Этот эффект ещё мало изучен. Даже я с ним ещё не сталкивался, при всей моей многолетней практике. Но слышал, слышал. Теперь, похоже, столкнулся с ним лицом к лицу, – вздохнул Вадим Аркадьевич; не думал он, что этим лицом окажется лицо его сына. Никто не застрахован, как говорится.

– Что это за эффект такой, отец? – тихо спросил Сергей.

– В тебе сейчас как бы две личности: Сергей, который был до потери памяти, и Сергей, которого я сейчас вижу перед собой. И второй Сергей соприкасается с опытом первого.

– При чём тут тогда эта девушка?

– Когда мы спим, то видим сны – побочный продукт обработки информации мозгом. А у тебя, получается, так сказать, сон наяву. Мозг твой пытается восстановить память, и побочным продуктом этого процесса являются разные видения, которые основаны на старых образах, переживаниях.

Ты можешь видеть то, чего нет на самом деле – это твой мозг проецирует на объективную реальность субъективную информацию.

Так вот. Я же не случайно попросил тебя описать внешность этой девушки – я хотел проверить, нет ли среди нашего окружения похожего человека.

– Ну и? Есть?

– Серёж, я же не знаю всех твоих знакомых. К тому же это может быть не конкретный человек, а собирательный образ.

– Это то, о чём ты меня предупреждал, когда говорил, что не надо торопить события?

– Не будем торопиться с выводами, – уклончиво ответил Вадим Аркадьевич. – Ещё не совсем ясно, к чему появилась эта барышня. Может, она всё-таки приснилась?

– Да нет же! Я видел её так, как сейчас вижу вас.

– Не вижу причин не доверять тебе.

– Чем мне это грозит, отец? Я серьёзно болен?

– Мозг ещё не так хорошо изучен, чтобы говорить о серьёзности и несерьёзности тех или иных состояний, Серёж. Я пока не вижу ничего опасного.

– Ты связываешь это… видение… с возвратом памяти?

– Да, подобных случаев в мировой практике было несколько, и все они заканчивались благополучно. Но есть некоторые опасения; случай ведь редкий, малоизученный.

Наша память – это сборник символов, образов. И когда не знаешь, в какой последовательности они стояли, то можно потерять себя.

– Да, отец, помню; вы с мамой мне потому и не рассказывали ничего…

Вадим Аркадьевич, кивнув, продолжил:

– Но теперь память начинает частично восстанавливаться. Ты как бы начал читать о себе книгу, но не с начала, а с середины. Информацию эту ты со всей полнотой ещё не можешь осмыслить силой своего сегодняшнего опыта. Но по мере того как ты будешь продвигаться в чтении, постепенно вспомнишь недостающие главы.

Поэтому я и сравнил ту девушку со сном наяву.

Можно провести другую аналогию – с фантомными болями: человеку ампутировали руку, но она у него продолжает болеть. В нашем случае: ты не помнишь, но перед тобой развёртывается твоё прошлое; ты смотришь на него как бы со стороны.

Это сложный, глубинный процесс в твоей психике, Серёж.

– Я могу потерять себя? Ведь получается, что происходит то самое, чего ты так опасался.

– Поживём – увидим, – честно ответил Вадим Аркадьевич. – У этого эффекта есть позитивный момент: возможно, эта девушка расскажет всё о тебе, как надо, и ты, как я уже сказал – «вспомнишь недостающие главы».

– Думаешь, она ещё придёт?

– Думаю, да. Время покажет. Не волнуйся; всё будет хорошо.

Вадим Аркадьевич похлопал сына по плечу.

Не то чтобы Сергей был подавлен… Ему стало вдруг стыдно. Казалось бы, его относительная оторванность от социума и понимание со стороны родителей должны минимизировать негативное восприятие произошедшего. Но его психика какими-то окольными путями дала почувствовать некую собственную ущербность. Ведь в обществе то, что с ним происходит, воспринимается как помешательство. Отец сейчас так и сказал: «Обычно люди болезненно реагируют на подобные новости… Начинают думать, что они сошли с ума…»

Куда теперь заведёт его эта девушка? В какие закоулки памяти? Остаётся лишь смотреть и анализировать. Да и была ли она, в самом деле? Сергею и самому захотелось сомневаться в этом.

Ольга Ивановна, до этого стоявшая позади, не принимавшая участия в разговоре, а только лишь внимательно слушавшая, подошла и обняла сына за плечи. Материнское сердце разрывалось, но не нужно сгущать краски – так она поняла свою роль сейчас.

– Что делать дальше? – ещё раз спросил, глядя в пространство, Сергей.

– В каком смысле, Серёж?! – Вадиму Аркадьевичу очень хотелось подбодрить сына.

– Вдруг она ещё раз появится?

– Будет разговаривать с тобой – говори, не стесняйся. Это твоё альтер эго.

– Приехали… – Сергей сокрушённо покачал головой. – Получится, что сам с собой разговариваю; как псих…

– Твоей душе лучше знать, что тебе нужно сейчас.

– Во-во! «Душе». Душевнобольной какой-то…

– Чего ты накручиваешь себя раньше времени, Серёж? Думай, анализируй то, что эта девушка будет тебе рассказывать, – обязательно всё вспомнишь. Это такой редкий феномен – ты как будто смотришь про самого себя кино.

– Про самого себя… А почему я вижу перед собой девушку?

– Значит, в последнее время твои помыслы занимала девушка, – немалых усилий стоило Вадиму Аркадьевичу сказать эту фразу с обычной интонацией. Не получилось – голос дрогнул, отчего внутри похолодело. Украдкой он с грустью переглянулся с супругой.

Ольга Ивановна стояла позади, положив руки на плечи Сергея. Она тоже ответила похожим взглядом – словно промелькнула тень. Если бы Сергей заметил этот визуальный обмен, то мог бы заподозрить что-то неладное.

Хорошо, что Сергей был погружён в свои мысли. Возникла спасительная пауза, которая позволила соскочить со скользкой темы:

– Серёж, понимаю, что это будет трудно, но ты должен и мне пересказывать, что творится с тобой; как врачу.

– Хорошо. Что там трудного? Конечно, буду…

– Вот и славно, Серёж. Главное, не грузись; всё идёт своим чередом. Теперь нужно подумать о нашем ремонте.

– Да, пора поработать. Может, эта девчонка – отличная малярша? – усмехнулся Сергей.

– Лучше бы она умела стены выравнивать, – в тон ответил отец.

– А она всё умеет! Это же собирательный образ!

Вот на такой весёлой ноте и завершился этот непростой разговор. Правильно завершился. Хорошо.

Дорогой Читатель. Я надеюсь, вы из тех людей, которые не любят разговоров про болячки. Давайте удовлетворимся тем, что успели услышать, и не будем вникать в подробности. Просто для себя имеем в виду, что Инга – это плод психофизиологических явлений. Она существует только в мыслях Сергея.

«Постойте, – скажете Вы, – неужели вся эта космология, о которой разговаривали Инга и Сергей, лишь плод расстроенной психики?! А ведь такой увлекательный, красивый и философский разговор у них получался».

Но мне кажется, что эта новая подробность ни в коем случае не должна девальвировать эти идеи. Потому что они были написаны Сергеем ещё до потери памяти; он много работал над ней – написал не одну научную статью. У неё есть научное обоснование, которое, к сожалению, стало недоступно из-за несчастья, произошедшего с Сергеем.

Но какая, собственно, разница, как мир узнает об этих идеях? Из неоконченных пока рукописей Сергея, или из его подсознания, из уст Инги?

Как видите, ничего фантастического в моём рассказе не оказалось – просто интересный психический эффект – эффект Мнемозины, играющей с памятью учёного.

Глава шестнадцатая

Чешется

До обеда Сергей с Вадимом Аркадьевичем планировали завершить небольшой ремонт крыши. А после – втроём прогуляться вдоль берега, послушать шум волн. Местный климат и размеренная жизнь очень, кстати, подходят для восстановления Сергея.

И вот, пообедав, Сергей с Ольгой Ивановной стали одеваться на прогулку. Вадим Аркадьевич, как всегда, поднялся к себе – «на минутку» – и с концами. Есть у него такая привычка.

– Серёж, сходи, отца позови. Мы уже собрались, – покачала головой Ольга Ивановна.

Сергей стал подниматься наверх.

«Заодно и к себе забегу, за чётками – хорошо успокаивают», – подумал он.

Их Сергею дал отец – «подарок от пациента». У Вадима Аркадьевича этих подарков уже набралось видимо-невидимо; и от пациентов, и от коллег.

Теперь, в связи с покупкой нового дома, можно их как-то равномерно распределить и заполнить пустующие пространства. Но пока все коробки лежат на квартире, в Симферополе – «чтобы не путались под ногами». С собой Вадим Аркадьевич взял лишь эти нефритовые чётки.

– Ты вернул ему память? – спросил тогда Сергей.

– Конечно! Вот я тебе их и даю, как эстафету, – ответил Вадим Аркадьевич, задвигая ящик стола.

Сергей полюбовался на их насыщенный зелёный цвет. Вполне возможно, что именно чётки направили мысли Сергея в последующих событиях? Не только их форма, но и цвет?

Забегая в коридор, Сергей чуть не налетел на ту самую незнакомку, с какой повстречался утром. Оба вскинулись от неожиданности.

– Ой! Уф… Напугали… Добрый день! – первой пришла в себя девушка.

– Здравствуйте, – буркнул под нос Сергей, таращась на девушку.

Незнакомка виновато улыбнулась ему:

– Прошу простить за неучтивость – спешу очень. Я надеюсь, у нас будет сегодня возможность познакомиться. Меня Ингой зовут.

Сергей рассматривал своего фантома как экую диковинку. Но сумел не выпасть из момента:

– Сергей…

Инга, не сумев распознать, какие эмоции испытывает сейчас Сергей, в конце концов просто улыбнулась:

– Очень приятно, Сергей. Вечером увидимся; я спешу.

– Понимаю. Хорошего дня…

«Куда это она может спешить?»

Странная ситуация. Сергей уловил движение воздуха, даже запах её духов так явственно… Не поверил бы, что это – его "воображение".

Он повернул голову – посмотреть Инге вслед, и теперь ему снова пришлось вздрогнуть от неожиданности – оказалось, отец вышел из кабинета и стоял в коридоре с папкой в руках.

– Что говоришь? – спросил Вадим Аркадьевич, думая, что обращаются к нему.

Странно было наблюдать, как за спиной отца удалялся силуэт девушки. Причём совсем малое расстояние разделяло их – будто мгновение назад они с Вадимом Аркадьевичем стояли спиной к спине, как дуэлянты.

Сергей никак не мог отвести от неё взгляда – прям заворожила.

Вадим Аркадьевич понаблюдал за взглядом сына и обо всём догадался.

– Она торопится куда-то… – стушевался Сергей.

– Так это не она, это ты торопишься – бежишь впереди паровоза.

– В смысле?

– Потому что, – усмехнулся отец. – Всему своё время, Серёж. Не надо ускорять жизнь.

– А-а-а, ты про это…

Сергей услышал знакомую фразу и понял, что отец имеет в виду – те самые его расспросы о прошлом, которыми он, бывало, бомбардировал родителей всю последнюю неделю. Ему казалось вполне естественным в его положении их задавать. Родители же отнекивались, отшучивались, явно придумывали всякую ерунду – лишь бы выдержать его натиск. Сергей потом вроде унимался, но ненадолго. Его нужно было чем-то занимать.

«Вот и займём его ремонтом в доме», – так сказал на это Вадим Аркадьевич.

Были ещё такие вопросы со стороны Сергея, от которых у родителей менялось настроение; это было видно невооружённым глазом. Словно тень проходила по их лицам. Если Вадиму Аркадьевичу удавалось выдерживать взгляд сына, то Ольга Ивановна, скомкав разговор, тут же находила для себя дела – видно, что вопрос неудобный. Сергей и сам уж лишний раз опасался что-либо спросить, чтобы не ставить родителей в неловкое положение. Для профилактики подобных случаев Вадим Аркадьевич использовал любую возможность, чтобы напомнить Сергею о табу, сказав, например, как сейчас, о необходимости не форсировать события.

– Вы пока с Олей идите, я вас догоню; если дела позволят. Звонят вот, не дают покоя…

– Хорошо…

Глава семнадцатая

Понт Эвксинский

Солнечные лучи пробиваются сквозь многослойную облачную пелену. То тут, то там образовывались в затуманенном пространстве освещённые островки, напоминающие круги под фонарями в вечернем парке. Играя на эстетических струнах души, природа словно манит тебя – прогуляться вглубь, где всё призрачно искрится в лучах: самый подходящий антураж для разговоров о вечном.

Сергей заворожённо смотрел на эту волшебную игру света и воды.

– Какая красота! Хоть всё бросай и художником становись!

– Ты и так художник, мам!

– Может быть, – Ольга Ивановна улыбнулась. – Для меня это просто отдых.

– Не скромничай.

– История – вот моя любимая стезя. Это занятие, которому я могу посвящать очень много времени.

– Судя по твоим рассказам, рисункам – тебе интересна Древняя Греция?

– В основном – да. Мне нравится эта культура; тем более она ведь присутствовала и в наших краях: на всём черноморском побережье стояли полисы греков. Даже здесь, в Оленёвке, есть Караджинское городище; если бы мы с тобой пошли на Лиман, я бы показала – где оно.

Сергей встал на краю небольшой косы. Отсюда на запад береговая линия мыса Прибойного начинала более выразительно приподниматься над морем; она выделялась бело-жёлтой породой на небесно-морском фоне. Кажется, что трещинами и вымоинами в скалах рисуются фундаменты древних домов.

– Много веков назад греческие колонисты высаживались на этих берегах. Когда смотрю в морскую даль, то моё воображение рисует паруса их кораблей.

– Я думаю, они боялись того, что ждёт их здесь. Ведь самое страшное – это неизвестность.

– Их толкала нужда и надежда на новую жизнь – это сильнее любого страха.

Аполлония Понтийская, Одесс, Ольвия – всё это колонии ушлых милетян. Проплывая всё дальше в поисках пригодных для жизни земель, они открыли для себя земли Западного Крыма. Найдя прекрасную гавань для своих кораблей, колонисты, обследовав берега, организовали тут новое поселение, которое так и назвали – Калос Лимен. Но освоение Таврики, так раньше называли греки Крым, началось с востока – основали Пантикапей, Тиритаку, Феодосию…

– Калос Лимен рядом где-то, да?

Ольга Ивановна ещё раз показала рукой в сторону степи, на северо-восток:

– Да. Тут недалеко – в Черноморском, в райцентре.

– Надо будет побывать там.

– Ещё бы, Серёж! Всегда испытывала трепет в таких древних местах. Там особая энергетика. Подумать только – это же история не одного тысячелетия!

– Мам, ты так загорелась, словно в тебе течёт кровь этих… как их? – улыбнулся Сергей.

– Милетян? Кто знает, кто знает… – загадочно улыбнулась Ольга Ивановна. – Исключать не буду; может, и течёт.

Милетяне относились к одному из главных греческих племён – ионийцев. Полис Милет находился на побережье Эгейского моря в Малой Азии. Интересно, что сейчас место раскопок отстоит от морского берега на несколько километров – столько наносов от местной речушки образовалось. Представляешь, сколько там может ещё встречаться артефактов?! Настоящий рай для археологов!

– Артефактов?

– Артефакт – это что-либо созданное человеком.

– А у нас тут что-нибудь находили?

– Курган Куль-Оба, например. Или Херсонесская присяга; это же здорово, найти большой текст, особенно такой торжественный! Как будто начинаешь слышать гром голосов древних!

Херсонесская присяга – это мраморная стела; стояла на главной площади полиса. Как считается в учёном сообществе, она послужила тому, чтобы успокоить народ во время смуты: показать приверженность демократии властей и сплотить людей во имя целостности Государства.

Также очень важным историческим памятником является постамент от статуи полководца Диофанта. На постаменте описаны события войны греков со скифами…

– Интересно…

Сергею понравилось, с каким увлечением мама рассказывала ему про историю; куда вдруг делась эта невыразимая печаль в её глазах?!

«Надо будет чаще затрагивать эту тему», – подумал Сергей.

–…в третьем веке до нашей эры в центре Таврики, там, где сейчас находится Симферополь, возникла скифская столица – Неаполь Скифский. Греки воспринимали такое соседство как угрозу. Проходило время. И действительно – скифский царь Скилур начал, что называется, разворачиваться. Чтобы вести торговлю без посредников, скифы захватили Керкинитиду и наш Калос – им нужен был выход к морю.

Чтобы отбить свои земли назад и остановить скифскую экспансию, херсонесцам нужны были союзники. Ближайшие из них, Ольвия и Боспор – не помощники – они сами платили Скилуру дань. Тогда было снаряжено посольство в Синоп, к понтийскому царю Митридату Евпатору.

Чтобы увеличить зону своего влияния, Митридат согласился помочь Херсонесу, и его полководец Диофант со своим войском вскоре прибыл в Таврику. Не сразу, но он вернул херсонесцам их земли. Этот период историки называют Диофантовыми войнами. События этих войн и описаны на постаменте.

Ольга Ивановна стала торжественно зачитывать:

– «Воспоследовала для царя Митридата Евпатора победа славная и достопамятная на все времена, ибо из пехоты Палака никто не спасся, а из всадников ускользнули лишь немногие».

– Это на постаменте написано? Наизусть помнишь? – удивился Сергей.

– Помню, Серёж. Это же такой важный письменный документ! – кивнула Ольга Ивановна. – Кстати, помнишь, Серёж, тот рисунок, который я недавно тебе показывала – со скифским всадником, где он скачет по степи понурый? Это он скачет после боя под Прекрасной Гаванью.

– Да, помню. Не сомневаюсь, что всё нарисовано с исторической достоверностью. Особенно мне понравилось, как ты передала динамику движения коня… Что было потом? После победы над скифами?

– Диофант сжёг Неаполь Скифский и отправился в Пантикапей – склонять местного царя принять покровительство Митридата. Осуществить задуманное ему помешало восстание скифов – Савмак захватил там власть в свои руки.

Только лишь через год, с новыми силами, Диофант захватит Боспорское царство, и оно наряду с Херсонесом стало данником Митридата.

– Митридат-то парень не промах! – хмыкнул шутливо Сергей.

– Ещё какой не промах! С Римской республикой тягался, а это была сила! Снова и снова войско собирал, чтобы сокрушить римлян. Нужно быть отличным, легендарным полководцем, дипломатом и оратором, дабы с таким постоянством собирать под свои знамёна людей после стольких неудач.

Уже когда его царство Понт стало провинцией Рима, он убежал к своему зятю, в Армению. Оттуда ему тоже со временем пришлось уносить ноги, так как и там он много крови попортил Республике.

Последним местом его пребывания стало Боспорское царство. Потеряв почти всё, он и тут вынашивал реваншистские планы.

– Вот неугомонный-то! – подивился Сергей.

Ольга Ивановна покачала головой, согласившись с сыном:

– План был удивительным – ударить по Риму с севера. Перейдя Дунай, через Балканы дойти до Альп и, преодолев их, захватить столицу Республики. По пути планировалось увеличивать войско не только за счёт воинов из Фракии, Македонии, прилегающих областей, но и варварских племён Европы.

План был настолько дерзким, что настроить войско против Евпатора не составило труда. Оно и взбунтовалось – его сын Фарнак решил взять власть в свои руки и замириться с Римом. Узнав об этом, Митридат Евпатор покончил с собой.

Словно поставив точку в повествовании, Сергей с Ольгой Ивановной вышли на небольшой мысок, с которого они стали оглядывать величие Природы.

– Вы с отцом мне ничего не рассказываете про мою жизнь, опасаясь, что произойдёт сдвиг приоритетов и моя личность может деформироваться; поэтому, мол, я должен сам вспоминать, своими силами…

– Почему «мол»? Ты не доверяешь своему отцу?

– Мам, я не к тому веду, – улыбнулся Сергей. – Я про то, что, слушая историю Древней Греции, я могу стать греком – ты этого добиваешься?

Ольга Ивановна улыбнулась сыну в ответ:

– Я рассказываю тебе нейтральное; оно не повредит восстановлению твоего «я».

– Ну ладно…Чем же здесь занимались люди в те времена? Неужели тут можно было начать новую жизнь?

Сергей развёл руками.

– Тем, чем и сейчас занимаются, Серёж. Сельским хозяйством, виноградарством, вели торговлю, ремёсла; занимались рыболовством. Тут до сих пор ловят рыбу так, как делали это древние греки: технология ничуть не изменилась. Даже некоторые слова употребляются с тех времён.

– Что ж там напридумывали такого, что дело до сих пор живёт?

– В том то и дело, что ничего особенного; чем проще – тем лучше. Ставят в море несколько вышек. Между ними располагается одна большая сеть: с трёх сторон края её приподнимают над водой, а с четвёртой оставляют открытой. Туда-то, в эту коробочку, и заплывает косяк. Как только это происходит, люди на вышках поднимают сеть и с четвёртой стороны – рыба оказывается в ловушке.

Это я к чему рассказываю, грек ты мой – к тому, что на ужин сегодня у нас будет рыбный суп.

Так, за разговорами о далёком и, как теперь кажется, романтичном прошлом незаметно пролетело время. Ольга Ивановна и Сергей подошли к калитке своего дома, окрашенного, как и всё вокруг, в оранжевый цвет вечера. Огромное открытое пространство исподволь наполняло душу радостным ожиданием разноцветной весны.

Ольга Ивановна зашла в дом, чтобы приготовить обещанный ужин, а Сергей решил посидеть на скамейке. Очень нравится ему эта скамейка с высокой спинкой.

Удобно расположившись, Сергей стал обдумывать своё положение. Всё же, несмотря на занятость и событийность, мысли о нём никуда не деваются. А теперь и подавно.

«Нормально… Мало того, что не помню ни черта, так ещё и галлюцинации пошли… Мда… Ну и дела…»

Он стал прокручивать в своей памяти новую встречу с Ингой: вспоминал её черты, мимику, жесты. Вспоминал, как отец вышел из кабинета: так странно было видеть, как они, не замечая друг друга, разошлись в такой близости. Даже запах духов вспомнился…

«Ладно. Будь что будет. Если бы я мог что изменить… А так… Лучше об Элладе подумать, о греках древних».

О греках древних Сергею не дали подумать – краем глаза он увидел, что кто-то подходит к скамейке.

– Мам, а что, если…

Сергей остановился на полуслове, так и не договорив. Он увидел Ингу – «сестру», так сказать.

«До чего ж прекрасная улыбка,– первой промелькнула мысль у Сергея. – Завораживающая».

– Привет. Не помешаю?

Сергей, очнувшись, замотал головой – не поймёшь: то ли "да", то ли "нет".

Девушка повторила его жест. Забавно.

– Нет, – всё-таки определился Сергей.

"Ёлки-палки! Если бы мне сказали, что это галлюцинация… Нипочём бы не поверил. Нет, невозможно в это поверить! Я даже кожей почувствовал небольшое дуновение, когда она садилась… Вот почему духами вдруг так отчётливо запахло…"

– Как отдыхается?

– Уже неплохо. А вам?

Сергей ответил тихо. Оглянулся – не видят ли его родители разговаривающим с… фантомом? Чувствовал он себя пока не в своей тарелке.

– У меня по-всякому. Завтра точно устрою себе выходной: не поеду никуда и ничего не буду делать. Только загорать и купаться! Хотя… Загорать мне бессмысленно – не пристаёт загар. Я же – рыжая бестия.

Она, улыбаясь, поправила свои кудри.

– Не холодновато ли для купания?

– Да я шучу! Какое там «загорать и купаться»?! Весь день проваляюсь с книгой. Вечерком, может, куда намылюсь. Я долго не могу бездействовать – иначе умру со скуки.

– А куда здесь можно намылиться?

– На кайтеров, например, полюбоваться.

– На кого?

– На тех, кто седлает морские волны!

– А-а-а… понял. Видел; за парус держатся.

– За парус держатся виндсёрферы, – блеснула знаниями Инга. – А кайтсёрферы держатся за стропы – у них парашют.

– Ничего себе… – с иронией подивился её познаниями Сергей. – Как их тянет в такую погоду в море бултыхаться?!

– Это страсть! Ничего не поделаешь. Если ты что-то полюбил, то в любую погоду будешь заниматься этим.

Инга сделала лицо мечтательным:

– Эти водяные такое выделывают – дух захватывает.

– Воздушные.

– А? Что?

– Они не столь водяные, сколь воздушные, – пояснил Сергей.

– А-а-а, да, – заулыбалась девушка. – Воздушно-водяные. Как представишь, что они видят перед собой, особенно во время полёта… Ух! Эти волны, эта скорость! Ветер в ушах… И летишь, как Икар – прямо к солнцу!

– Так попросите, может, научат.

– Не-е-е. Я – пас! Летом, может быть; но сейчас – не-е-ет. Хотя я сегодня за ними наблюдала и так сопереживала им – думала, ещё чуть-чуть, и меня не остановит даже ледяная вода: сама напрошусь, чтобы меня научили. Но я усмиряла свою страсть холодной водой: раз, кипятиться начинаю, ополосну лицо, и на время отпускает. Шучу. Но как только вода станет тёплой, обязательно попробую – постоянно тянет к чему-нибудь новому.

– Ну, если так, то можно помочь нам с ремонтом дома… Крышу доделать, стены зашпатлевать…

Инга расхохоталась:

– Вы хотите, чтобы я свалилась с крыши? И вообще, разве так поступают с гостями, тем более дамами?!

– Откуда же к нам приехала гостья?

– Из Петербурга. Знаете такой город?

– Наверно.

Инга прыснула:

– Вы так серьёзно это сказали… Ну ладно, Сергей. Спасибо, что скрасили мою свободную минутку; приятно было пообщаться! Только сейчас вспомнила – у меня есть одно дело; совсем вылетело из головы. Поэтому если я хочу устроить завтра день ничего-не-делания, то его стоит сделать немедленно. Поэтому, сударь, разрешите откланяться!

– Разрешаю…

– Благодарю!

Улыбаясь, Инга обошла Сергея и скрылась… за спиной Вадима Аркадьевича. Появление отца было полной неожиданностью – Сергей невольно вздрогнул.

– Напугал, Серёж?

– Есть немного.

Действительно – очень неприятной была неожиданность; Сергей чуть было не застонал.

– Снова она?

– Да. Глупо спрашивать… Ты её видел?

– Нет, – покачал головой Вадим Аркадьевич.

– Странно со стороны видеть такое…

– Пройдёт.

– Хорошо бы… Она про Петербург упоминала; я был там?

Вадим Аркадьевич кивнул:

– Отдыхал ты там однажды. Так что не волнуйся – вспомнишь. Общайся с Ингой – постепенно ты всё узнаешь о себе.

– Не знаю… На людях как мне с ней общаться? При посторонних.

– Где ты видел тут посторонних?

– Не, ну всё же… Пойду в магазин, а там Инга «болгарку» покупает…

– А ты не думай о «болгарке». Нам сейчас шуруповёрт нужен позарез… – похлопал по плечу сына Вадим Аркадьевич. – Что я могу сказать, Серёж. Ходите на прогулки, как мы с тобой – любуйтесь морем. Сейчас народу мало – сезон ещё не открыт. Я дам тебе телефон: и с нами на связи будешь, и для общения с Ингой – как только она появится перед тобой, то надевай наушники – создашь видимость, что общаешься по телефону, если кто всё-таки встретится на пути. Только следи за своей жестикуляцией… И звони чаще, чтобы мы знали с Ольгой – где ты есть.

Сергей покрутил в руках телефон.

– А-а-а, – махнул рукой Вадим Аркадьевич, указав на наушники. – Я думаю, оно тебе не пригодится. Мы с тобой ходим, гуляем – много нам людей по пути попадается? То-то же.

– Разве вы с мамой не будете ходить со мной на прогулки?

– Будем, конечно. Но думаю, тебе будет неудобно общаться с Ингой, если кто-то из нас будет маячить перед глазами. А так, с глазу на глаз… Всё узнаешь.

Видя замешательство сына, Вадим Аркадьевич добавил:

– Ничего с тобой не случится, Серёж. Ты обычный, нормальный человек; у тебя же не слабоумие, в конце концов. Всё, идём – поможем Ольге готовить ужин.

Глава восемнадцатая

Горлицы любят дожди

А теперь, дорогой мой Читатель, мы с Вами немного отвлечёмся – совершим небольшое путешествие во времени.

Меня заинтересовал этот город – Милет, фамилии из которого оставили свой след в Крыму. Первый раз я услышал о нём из уст Ольги Ивановны; даже не представлял, где он находился. И если это был один из важнейших центров древнегреческой цивилизации – такой можно сделать вывод из рассказа Ольги Ивановны, – то по-любому там жили и трудились известные личности. Вдруг появится прекрасная история, о которой можно будет рассказать параллельно нашему повествованию, как я это люблю делать.

Честно говоря, я был очень удивлён и очень рад своему неожиданному открытию.

Ненадолго оставим семью Мирновых и перенесёмся на восточное побережье Эгейского моря, в другую эпоху. Думаю, Вам будет тоже любопытно сие.

Да простит мне История мою неучёность и буйную фантазию.

Из всех известных людей города Милет меня заинтересовал философ Анаксимандр. Его фигура вдруг явилась передо мной, как появилась Инга перед Сергеем. Он тоже был не прочь поговорить о мироздании, и Вы, Читатель, я думаю, проведёте параллели с нашим повествованием и поймёте, почему меня заинтересовала именно его фигура; до такой степени, что я решил внезапно прогуляться во времени.

Море и солнце: мир так приветлив! Мы стремительно проносимся над островом Лада, за которым открывается нашему взору Гераклейская бухта, усыпанная торговыми галерами и рыбацкими лодками: жизнь кипит. Прямо под нами проплывает трирема – военный корабль тех времён. Она рассекает волны медным тараном – будто крокодил вынырнул из воды и плывёт на добычу. Три ряда влажных, поблёскивающих вёсел с каждой стороны синхронно взмывают над водой под звуки флейты.

По палубному настилу важно расхаживает триерарх – капитан корабля. К нему подошёл келейст, и они о чём-то заговорили: вот бы послушать их говор!

По обе стороны загнутого в виде волны хвостового оперения стояли кормчие; матросы расположились по местам, ожидая команды. Так как корабль идёт против ветра, парус ими был убран, и мы не можем в полной мере насладиться всей красотой этого судна.

Милет, словно большой корабль, пришвартованный к южному берегу бухты, белеет вдали своими зданиями. Вокруг жемчужины Ионии простирается обширная хора с тучными садами и пышными пастбищами. На востоке высятся горы Карии, которые уже скрылись в тени косматых облаков, и косые линии на их фоне свидетельствуют о приближающейся грозе.

По преданиям, на берегу Латмийского залива, что с востока омывает мыс, на котором расположен Милет, есть гора Латм. В одной из пещер её спит вечным сном прекрасный юноша Эндимион. И каждую ночь богиня Луны Селена, спустившись со звёздного неба, приходит туда и любуется его красотой.

Для нашего современного глаза всё непривычно – всё кажется каким-то бутафорским, ненастоящим – как макет. Но вот мы снижаемся и видим людей на палубах кораблей и причалах…

Кстати, мы, дорогой мой Читатель, приняли облик двух птиц – кольчатых горлиц. Это нам понадобилось, чтобы на нас, чужаков, не обращали никакого внимания. Да и перемещаться на крыльях быстрее…

Как ни прекрасен вид с высоты, давайте уже присядем на причал – приведём свои потрёпанные ветром пёрышки в порядок и заодно подкрепимся – там должно быть полно зёрен.

Мы приземляемся поближе к стае своих пернатых сородичей и вот уже пробуем своё первое найденное в пыли зёрнышко. Кто знает, может быть, оно выращено на берегах Аракса или Борисфена нашими далёкими потомками?

Первыми людьми, каких мы увидели достаточно близко, были рабы. В порту их было большинство. Их жилистые худые тела, обёрнутые в грубые отрезы, сгибались под тяжестью мешков или корзин.

Перелетев в более спокойное, безопасное место, мы стали наблюдать, как двое рабов сходят по мостку с корабля и складируют груз на набережной. На всём причале то тут, то там видно сложенный товар: в корзинах, мешках или сосудах. Рядом уже дожидались повозки с ослами и мулами в упряжи.

Чуть подальше несколько рабов переносили на соседний корабль запечатанные глиной амфоры – Милет славен своими оливковыми ветвями.

За погрузкой-разгрузкой наблюдали навклеры, так в те времена назывались судовладельцы. Кормчий и матросы в это время проверяли такелаж и занимались провизией. Неподалёку от судна стоял его капитан. К нему то и дело подходили разные люди: одни предлагали коммерческие операции, другие интересовались, куда идёт судно и не возьмут ли на борт пассажиров.

Надо сказать, свободные люди одевались в то время почти одинаково: хитон, поверх которого в зависимости от пола, погоды и рода занятий надевались накидки разной длины.

Хламис, гиматий, пеплос, хлайна: всё это простой кусок ткани, который можно было по-разному задрапировать, закрепив брошью или булавкой, вот и всё. Статус человека определялся по качеству материала, отделке и аксессуарам.

«Будто из бани повыскакивали – укутались в свои простыни», – подумалось мне.

Но это была не баня, а здание оптового рынка – дигмы. Сейчас здесь придирчиво осматривали товар агораномы, прежде чем он попадёт на прилавки. После, если с товаром полный порядок, начнётся торг; палинкапелы – местные торговцы – смогут приобрести или обменять крупную партию товара. Перекупщики и эмпоры – купцы – напористо торгуются за каждую драхму.

Мы снова расправили крылья над Театральной бухтой Милета и окидываем взглядом городские кварталы. Среди этого белокаменного хаоса мы без труда угадываем, где находятся центральные кварталы города. Нам обязательно нужно побывать на агоре: посмотреть присутственные здания и храмы.

Подлетаем к высокому зданию. Если я не ошибаюсь, это булевтерий, где заседает городской совет. По птичьей привычке мы садимся в тимпан или по-другому – фронтон, на карниз. Нам нужно обязательно поковыряться в своих пёрышках, прежде чем обратить внимание, как изящно выполнили свою работу каменщики.

По-моему, мы первые горлицы, которых интересует изящество работ каменщиков.

А если без шуток, то это настоящее чудо – увидеть не тронутой разрушениями окружающую архитектуру! Тем более занимательно то, что мы прилетели в эпоху, когда камень стал активно вытеснять со строек дерево. Интересно, осталось ли тут ещё какое-нибудь святилище, полностью выполненное из дерева?

«Да что это у меня под левым крылом завелось уже?!» – опять я уткнулся в свои перья.

Ещё подлетая к зданию, меня что-то удивило, но я не понял, что именно. Теперь же я был осенён! Некоторые элементы лепнины были раскрашены, в том числе и фронтон, который перекликался цветом с небом и морем. Здание смотрелось от этого невероятно празднично. А ведь все привыкли думать, что древнегреческие постройки были целиком белого цвета. Оказалось, даже многочисленные алтари со скульптурами были разукрашены.

Ох, до чего же красиво! Модульоны, фрески, болюстры. А эта уводящая вниз перспектива колонн с каннелюрами, у основания которых кипит городская жизнь! Люди внизу и не подозревают, что за ними наблюдают посланники далёкого будущего.

«Как две камеры наружного наблюдения».

Наши взоры скользят вдоль улиц – хочется и туда заглянуть, и сюда: везде что-то интересное, живописное – со всего можно картины рисовать; представляю, каким бы жадным взором осматривала всё это Ольга Ивановна.

Окидываем взглядом шумную площадь. На другую планету попали, честное слово! Горло бы сдавило от восторга, будь мы в обличии людей! Но мы лишь птицы, поэтому выражение наших эмоций очень ограничено; можно лишь тюкнуть клювом соседа по башке да помахать на него крыльями.

Рядом с буле расположился пританей. Несмотря на невзрачность строения – это и есть административное и религиозное сердце города. В нём, кстати, горит священный огонь, который не должен потухнуть – ведь он посвящён богине Гестии, богине домашнего очага.

Огонь из этого очага берётся колонистами с собой в дорогу и горит теперь во многих пританеях полисов, расположенных на берегах Средиземного и Чёрного морей.

«Люди! Пусть волею богов и оказались вы на чужих и незнакомых землях, но помните – откуда вы. Помните свои корни!»

Раскрашенные, а не белые статуи богов смотрятся нарядно и правдоподобно.

У входа в пританей стояли несколько человек – внимательно читали они новые постановления и законы, которые были написаны на деревянных вращающихся вертикальных колоннах – аксонах.

Столько всего интересного!

Две горлицы снова в полёте. Мы перелетали с места на место, и постепенно нас окутывала атмосфера базара.

Торговля не ограничивалась одной лишь агорой. К ней ведь примыкали целые ремесленные кварталы: где дерево превращалось в посуду или изящные статуэтки, где гравёры придавали окончательный вид металлической посуде и оружию, а шерсть становилась прекрасным гобеленом или знаменитой на всю ойкумену милетской хланидой.

Чтобы немного прийти в себя от этого калейдоскопа впечатлений, мы уселись на карниз колоннады, проходившей по периметру агоры. Площадь окружают не только алтари и присутственные места, но и мастерские: напротив нас, в тенёчке, под навесом, работал резчик. В его руках рождалась фигурка овцы – одно удовольствие наблюдать, с какой сноровкой работает мастер. Движения простые, кажется, что и у тебя так получится. Ага, щас!

Да! Чем тут только не торговали; каких только ремесленников не собрала рыночная площадь Милета. Каких только запахов не дарил нам здешний воздух. Дары всех стихий можно было найти здесь. Сейчас таких животных и рыб не встретишь – смотришь на них, вроде и знакомые, но какие-то не такие – как на полотнах живописца Франса Снейдерса.

Торговали здесь и людьми. Не толпами, конечно – за этим делом надо плыть в Эфес, а «в розницу», что называется. С нашим современным мышлением я как-то не сразу понял – в чём там, собственно, дело. Лично меня покоробило это зрелище, но в то же время это было в порядке вещей – рабы были у каждой семьи.

Народу сегодня много, причём разных национальностей – интересно послушать говор исчезнувших наречий.

То тут, то там образовались небольшие скопления людей. Кто-то расхваливал свой товар, да так затейливо, что собрал вокруг толпу зевак. Кто-то отчаянно торговался, желая сбить цену. И в том и в другом случае из толпы слышался смех и громкие возгласы. А кто-то спокойно стоял в стороне и обсуждал последние новости.

Любопытно было смотреть выступление музыкантов и поэтов; звуки лир, флейт и голоса, поющие рапсоды, думаю, навсегда записались в нашей памяти, и теперь время от времени будут психоделическим сопровождением в наших повседневных делах. Особенно занятно было наблюдать за флейтистом-чечёточником, одетым в крупезы – деревянные ботинки. С их помощью он, пританцовывая, задавал ритм.

Кстати. Как говаривали греки – был такой флейтист Марсий, который решил однажды вызвать на поединок самого Аполлона – так он был уверен в своём музыкальном искусстве. Вызвал и проиграл. А за то, что осмелился соревноваться с богом, получил он наказание – с него живьём содрали кожу.

Быстро разнеслась эта скорбная весть среди лесных животных и птиц. Перестала литься звонкая мелодия в чащах и на опушках, по которым ранее прогуливался Марсий. Стали лесные жители оплакивать его гибель. И от их слёз появилась река Меандр. Та самая, из-за наносов которой со временем Гераклейская бухта исчезнет, а на месте Латмийского залива возникнет озеро.

Хм… «Вызов»… Это напомнило мне о деле: что-то мы увлеклись полётами, дорогой мой Читатель! Нам нужно поторопиться в другое место – ради чего всё это путешествие и затеяно! Там тоже будет брошен вызов богам; ещё похлеще Марсиевого. Итак! В путь!

Снова под нами городские кварталы с кривыми и узкими улочками между черепичных крыш – можно прыгать с дома на дом. Небольшие зарисовки повседневной жизни запечатлеваются в нашей памяти.

Вот ватага ребят играет в какую-то диковинную игру. А вот девушка, одетая в гиматий, несёт кувшин. На следующей, более широкой улице замечаем повозку, запряжённую мулом, которого понукает старик. В одном из дворов другой старец обучал детей читать по слогам…

Средь камня кварталов словно вросший в скалу можжевельник, то тут, то там располагаются небольшие участки с кустарниками и деревьями. Подлетев к одному такому островку-саду, мы заметили сквозь листву, что в тени деревьев расположилось небольшое собрание.

Солнце уже ощутимо припекало. Из-за жаркой погоды многие были одеты в белые одежды, отчего походили на жрецов. Но собрались они не с тем, чтобы поклоняться Олимпу; скорее наоборот – обойтись без пантеона и ответить, не побоюсь этих громких слов, на научные вопросы.

Жаль! Похоже, мы слишком долго осматривали Милет – судя по всему, дискуссия в самом разгаре. Нужно поторопиться! Летим скорее!

Сев на ветвь дерева, мы стали прислушиваться к разговору внизу. Не сразу, постепенно мы нащупали нить беседы.

Сейчас слово держал мужчина, который, как мне сразу бросилось в глаза, был главным в этой компании. Во-первых, это можно было понять по повадкам самогоАнаксимандра и тому центральному месту, которое он занимал. Во-вторых – почтение и внимание, с коим на него взирали окружающие. Ну и в-третьих – хлопковый гиматий с вышивкой мог себе позволить не каждый.

Лично у меня не было сомнений: как только я увидел его – понял, что это Анаксимандр, один из величайших мудрецов Эллады.

Несколько человек сидели с ним рядом на скамьях. Остальные стояли по кругу или располагались прямо на земле, на постеленных циновках.

– Любому известно, что существует четыре стихии: земля, вода, воздух и огонь. Фалес, с которым я имел честь многократно общаться, говаривал, что на первом месте стоит вода и от неё произошли все другие стихии.

Вода – первовещество; из воды всё появляется и в неё же всё превращается обратно. Без воды и еды никто не проживёт; еда тоже имеет свои жидкие соки. Без неё и появление всего живого невозможно – сперма – та же жидкость. Семена растений тоже содержат в себе жидкость. Растения же не вырастут без полива.

Анаксимандр обводил всех взглядом – смотрел, насколько внимательно его слушают. Из-за активной жестикуляции частенько приходилось ему поправлять гиматий на плече. Его плащ был украшен орнаментом «меандр», самым таким узнаваемым символом, с которым сейчас ассоциируется у нас Древняя Эллада.

– Что же тебя заставило отойти от этого учения, Анаксимандр? – спросил мужчина, сидевший справа. – Ведь столь мудрый муж не будет говорить пустого! К тому же он, насколько я знаю, бывал во многих странах, где преумножал свои знания.

– Согласен, Анаксимен. Но и мудрецы могут ошибаться – так меня учил Фалес.

– К чему мы придём тогда, если даже мудрецы ошибаются?

– Случится так, что мудрецы будут сначала доказывать, прежде чем утверждать, а не доказывать то, что поначалу им показалось истиной.

Анаксимандр оглядел товарищей, наблюдая за их реакцией, и снова сделал сосредоточенный вид:

– В общем, я долго размышлял над ролью воды в построении Мира. Фалес говорил, что даже Солнце и Космос питаются водными испарениями океана.

На дне у нас располагается самая густая «вода», в виде земли. Дальше идёт, собственно, сама вода и более разреженная её ипостась – воздух. Небесные светила расположились на самом верху, поскольку огонь легче всех остальных стихий.

Анаксимандр увидел, как один из сидевших рядом мужчин, соглашаясь, кивал головой – так и есть.

– Полиагор, сейчас ты увидишь, как очевидная картина с логичным объяснением вдруг становится запутанной и не такой уже очевидной. Доказательства обязательны не только на суде, но и в умственных измышлениях!

Полиагор смутился от всеобщего внимания, а Анаксимандр продолжил свою мысль:

– Согласимся, что первовеществом является вода. Кругом одна вода!

С этими словами Анаксимандр взял стоявшую рядом с ним кружку и плеснул из неё в уснувшего Неодора. Под всеобщий хохот юноша мгновенно проснулся и непонимающе стал оглядываться.

– Откуда взяться огню? Воздуху? Земле? – с деланой строгостью спросил у него Анаксимандр.

Неодор совсем растерялся. Видя это, друзья похлопали его по плечу – успокоили. Другие же скорее хотели возвратить беседу в серьёзное русло:

– Она же сгущается или становится разреженной. Так и появляются огонь, воздух и земля. Не ты ли пересказывал нам слова Фалеса некоторое время назад, Анаксимандр?

– Отчего же она будет сгущаться, если нет ни огня, ни земли, ни воздуха? Разве вы не знаете, что огонь происходит от трения либо от молний, когда на небе встречаются вода и воздух? Разве вы не знаете, что в недрах земли тоже есть огонь, временами выходящий наружу? Разве вы не видите, что вода разрежается только от тепла солнца или костра? То есть от огня.

– К чему ты ведёшь, Анаксимандр? – спросил Анаксимен. – Уж не огонь ли, по-твоему, является первоисточником?

– Я веду к началу. Веду к тому, что ни одна из стихий не является первоначалом. Они лишь множественные противоположности чего-то одного…

– Не понимаю, как так может быть? – спросил Полиагор.

– Это нечто… беспредельное… – задумчиво подбирал слово Анаксимандр.

– Беспредельное? Почему беспредельное?

– Потому что оно имеет свойства всех стихий одновременно: известных нам и ещё неведомых. Эта субстанция может быть и холодной, и горячей, жидкой и твёрдой, гладкой и шершавой. Она рождает в разных пропорциях стихии, а уж потом от их борьбы меж собой появляется всё многообразие миров, как и многообразие наших с вами характеров! Ведь мы, по сути, тоже обладаем множеством качеств, и все эти качества уживаются в одном человеке! Таким образом решилась проблема многообразия всего сущего. В этом многообразии и заложено движение жизни.

На некоторое время все замолчали и задумались над услышанным. Даже две кольчатые горлицы, и те перестали поправлять перья – как-то современно это для них звучит. Уж не «глючит» ли наша машина времени?

– Я ведь правильно понял, что… беспредельное рождает сразу и огонь, и воду, и прочее? – спросил Демотел, до этого лишь внимательно слушая, ни с кем не вступая в разговоры. – Почему же тогда огонь не потухнет? Или вода не превратится в воздух?

– Так как это беспредельное повсеместно, то у стихий есть возможность занимать свою нишу. Ведь ветер не загасит костёр, а вот если из костра достать головешку, то она скоро потухнет. Затушить костёр можно лишь пролив кратеру воды, но не мелким дождём. Сильный северный ветер может даже замедлить течение Нила, но не слабое дуновение! Поэтому всё многообразие возникло в самой борьбе стихий меж собой.

– То есть «пневма» Фалеса – это самостоятельная субстанция, не заключённая в какую-либо стихию? – спросил Анаксимен.

– Именно! – подтвердил Анаксимандр. – Одна стихия зависит от другой; и только беспредельное может наделять различными качествами всё, что нас окружает.

– Но стихии мы хоть видим, ощущаем, а беспредельное… Как оно выглядит, я представить не могу, – сказал Диокл.

– Если из-за дерева видно только хвост осла, ты ведь не думаешь, что осла не существует!

– Иначе ты сам – осёл! – послышался чей-то голос из толпы, и все рассмеялись.

Отсмеявшись, мужи продолжили разговор:

– Интересно было бы услышать, как сформировался Космос, в связи с введением новой субстанции. Ты думал об этом, Анаксимандр? И почему в отличие от других стихий так мало огня?

– Когда мир ещё только-только образовывался, на земле действительно было много воды. Постепенно вода испарялась, и её сфера уменьшалась. Сфера же воздуха увеличивалась, отталкивая сферу огня дальше от Земли. Отступая, огонь оставил на своём пути три пояса: звёзды, Луну и Солнце. От соприкосновения воздуха и огня на самом высоком отрезке образовывается плотная корка лишь с одним отверстием – Солнцем. В самом ближнем к земле поясе сформировались звёзды. Они не покрылись корой, потому – светят нам. Далее располагается Луна. Она полностью покрыта корой, но внутри – всё тот же огонь.

– Из-за чего же такая разница? И почему Солнце светит ярче всех? – спросил Диокл.

– Возможно, это связано с разницей нагрева, ибо если мы смотрим на высокие горы, то вершины покрыты снегом, в то время как у их подножия растут цветы.

В третьей же, последней сфере – ты, как всегда, недослушав, перебил меня, Диокл – есть только одно отверстие – отдушина, через которую мы видим огонь, окружающий наш с вами космос.

Анаксимандр посмотрел на небо. Тёмные облака уже клубились над городом. Воздух посвежел, но наполнился пылью дорог, подхваченной налетевшим ветром – будто Эол проехал на колеснице. Послышались близкие раскаты грома.

Участники дискуссии тоже подняли очи к небу. Совсем незаметно для них подкралась непогода.

Анаксимандр вздохнул и стал подниматься со скамьи. Все остальные последовали его примеру – на сегодня хватит.

– Вскоре я поделюсь своими расчётами относительно расстояний до этих сфер, а пока нам надо расходиться… Дождь начинается, – сказал напоследок Анаксимандр.

Как-то так – раз! – и всё. Похватали свои кувшины, посудины, циновки и стали расходиться по домам, будто прочувствовали, что их подслушивают чужаки.

Разделившись на компании и бурно обсуждая услышанное, уходили мужи со своего ристалища.

Когда мы наблюдали за последними уходящими, что-то заставило меня взглянуть направо. Как оказалось – вовремя. Я ещё не успел оценить ситуацию и понять, чем она чревата, а какая-то сила в последнюю секунду толкнула меня вперёд: я всполошился и, шумно взмахнув крыльями, начал набирать высоту. В беспорядке перед глазами замелькали ветки – каким-то чудом, ведомый инстинктом самосохранения, я не врезался ни в одну из них.

Во время этой суматохи успел разглядеть, как кот прыгнул на то место, где долю секунды назад сидел я. Теперь, удерживаясь передними лапами, царапая когтями кору и раскачиваясь, он пытался подтянуться, чтобы найти точку опоры для свисающих задних лап.

Я поднялся над деревом и с облегчением увидел, что и Вы, мой Читатель, в полном порядке следуете за мной…

В общем, пора нам домой; хватит на сегодня впечатлений.

И всё же одно впечатление мы ещё для себя урвали, полетав над древним Милетом, ловя первые капли дождя! Горлицы любят дожди.

Потом сверкнула молния, да так ярко, что мы на несколько мгновений ослепли и потеряли ориентиры. Когда зрение нормализовалось, под нами уже были до боли знакомые пейзажи – у каждого свой, родной.

Я сразу увидел свой дом. Немного покружив над ним, я влетел в форточку своей комнаты и, хлопая крыльями, приземлился на паркет. От моих взмахов со стола спланировали на пол бумаги. Превратившись обратно в человека, я собрал листки и осмотрелся – всё так, как оставил. Даже ноутбук не успел уйти в энергосберегающий режим: на белой странице призывно мигал курсор. Ну что ж; нужно записать свои впечатления.

Сев за стол, потянувшись за мышкой, я заметил на правой руке небольшую царапину.

«Это же подарок от древнегреческого котяры! – дошло до меня. – Успел-таки достать, стервец».

Глава девятнадцатая

День девятый

Диафрагма и выдержка

Сегодня Сергей первый раз пошёл прогуляться один, навстречу неизвестности. Со смешанными чувствами он выходил из дома: и любопытно, и волнительно, и болезненно, и необычно одновременно. Интересно, о чём они станут говорить с Ингой?

Опасался Сергей лишь того, что Инга не появится: одно дело встретить её неожиданно, другое – специально её поджидать. И правда, получилось как во время бессонницы – от усилий воли, какими ты заставляешь себя уснуть, мало толку. Со временем Сергей и думать перестал об Инге – так в конце концов его увлекли фундаменты древнего городища.

Походив меж каменных рядов, он направился обратно к морю.

Мыс Тарханкут – очень философское место. Природный минимализм: море и степь. Бесконечная степь. Можешь идти, и никто резко тебя не отвлечёт от твоих дум, никто не подойдёт к тебе нежданно – путников видно задолго.

Природный минимализм, который волнует; от мнимой скуки начинается мыслительная эквилибристика – рвутся привычные представления, и в эти разрывы пытаются вжиться, вклиниться другие раздумья. Может, и прав был Вадим Аркадьевич, купив тут дом? Здесь и мысли приводятся в порядок, и лучше синтезируются идеи.

Словно наполненные счастьем степные глаза, блестят лучи солнца в морских волнах, там, далеко, в дымке. Наверно, это древние боги спускаются с небес, чтобы принять ванну; и тени туч – это их тени…

– Привет!

Сергей вздрогнул от неожиданности, обернулся.

– Напугались? Извините, – с сожалением спросила Инга, отводя волосы назад. – Решили прогуляться?

Вот тебе и минимализм! Вот тебе и путник, которого видать за версту…

– Здравствуйте. Да, хорошая погода! – ответил Сергей, доставая наушники.

Оглянулся – нет ли поблизости кого. Нет, не было.

– Вы обязаны составить мне компанию! Вы ведь джентльмен?!

От улыбки лицо Инги озарилось светом. Как тут отказать?

– А вы мадемуазель или мадам? – с удовольствием спросил Сергей.

Прав отец – неуютно было бы разговаривать, стой он тут над душой.

– Я – леди!

– Что же леди делает тут одна?

– Думу думает и предаётся мечтаниям!

– Вот оно что!

– Да! Мы, леди, такие – с придурью, – скорчила рожицу Инга.

Сергей ещё раз оглянулся. Инга проследила за его взглядом.

– Вы что, «шпиён»? За вами слежка? – понизила до шёпота голос Инга и тоже начала озираться по сторонам… Ещё и подёргала за наушник, свисающий из рук Сергея.

– Да нет… – нервно рассмеялся Сергей, почувствовав нелепость ситуации и пряча наушники обратно в карман.

Это подёргивание Сергей почувствовал, словно просыпаясь от прикосновения.

«Как это так? – подумал он. – Она же фантом и при этом воздействует на меня, как реальный человек?!»

Инга прикрыла ладонью рот и заговорщически прошептала:

– Не волнуйтесь – я умею хранить секреты! Поведайте мне – что вы натворили?

Её лукавые глаза смотрели так, словно она видела Сергея насквозь.

– Попозже, можно попозже?

– Можно. Но обязательно!

– Хорошо… Я – шпион, а вы кем работаете?

– А я – кочующий фотограф.

– Кочующий?

– Да! Можно я буду говорить нормальным голосом? Это не секретная информация. Спасибо! – Ещё раз её лицо посветлело от улыбки. – Приезжаю в какое-нибудь прекрасное место, вроде этого, снимаю жильё на некоторое время и фотографирую что душе угодно. Особенно люблю фотографировать не вовремя, когда не сезон, когда нормальный человек не выйдет из дому, например, в грозу, в шторм, в буран. Такие снимки получаются! Ух!

– Интересно… Значит, вы – профессиональный фотограф?

– Я не называю это работой, это для души. У меня есть удалённая работа – она даёт мне хлеб. Но и фотографией можно неплохо заработать. Правда, чтобы ей зарабатывать, нужно много попотеть.

«Как мама, – подумал Сергей. – У неё живопись тоже для души».

– Какие успехи? Я видел – вы вчера утром выходили куда-то. Это совсем не похоже на день ничего-не-делания.

– Правда – шпион! – Инга покачала головой. – Давай не будем выкать? Мы с тобой ещё так молоды, Серёж! А когда ты выкаешь, я чувствую – что старею.

Инга потупилась, и на мгновение, на какую-то долю секунды, Сергею показалось, что она и впрямь постарела.

Эта потеря контроля над собственным вниманием неприятно резанула Сергея – он даже вздрогнул – «Что это было?»

Инга подняла голову, ослепительно улыбаясь, и поняла по его мимике, что Сергей не против. Продолжила:

– Я ездила фотографировать Джангуль.

– Джангуль? Почему так рано?

– Это такое урочище; необычайно красивое место. Рано, потому что туда добраться нужно. Во-вторых – утром свет мягче, тени длинней – снимки получаются более объёмными, выразительными. Ну и в-третьих – никого нет, кроме меня. Хотя и днём там мало кто сейчас ходит.

– Тебе там понравилось?

– Конечно! Там так красиво! Джангуль не может не понравиться! Ощущение такое, что это создание не природы, а древних цивилизаций; словно каменный город обнажился перед тобой, а скалы – останцы – это обветрившиеся скульптуры.

И снова эта улыбка – словно перед Ингой открывается сундук с золотом. Сергей с Ингой прошли немного молча. Инга задумчиво прервала тишину, рассуждая вслух:

– Надо будет сегодня-завтра поехать на Атлеш; посмотрю – какая погода будет. Хочу сделать прекрасные снимки моря… Жаль, ночью проблематично там поработать; лунная дорожка, скалистый берег… Ух!

– Это тоже урочище?

– Да. Только на противоположной от Джангуля стороне. Если Джангуль поражает своими обвалами, каменным хаосом, то Атлеш привлекает к себе высотой и стройностью своих берегов! Там мало где подойдёшь к воде, вот в чём закавыка. Поэтому ночью там и делать нечего без специального снаряжения.

– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – А на лодке нельзя приплыть, если договориться с кем?

– Во-первых, где найти такого отчаянного моряка, чтобы он согласился ночью, в такую погоду поплыть? Во-вторых, с лодки не много поснимаешь – ведь ночью нужно снимать на длинной выдержке. А это значит, нужно устанавливать фотоаппарат, искать точку съёмки, часто подходить к скалам – не у каждого моряка хватит выдержки. Гиблое дело.

– Я думаю, что если влюбится – сдюжит.

– А я думаю, что в этом случае я не смогу сделать ни одного кадра, – кокетливо ответила Инга.

– Хм… – улыбнулся Сергей.

– Нас просто размажет по скале, – неромантично закончила девушка.

Инга встала лицом к морю, закрыла глаза и стала слушать морскую песнь. Сергей в это время любовался ею. А чтобы она вдруг, открыв глаза, не поймала на себе его взгляд, старался почаще посматривать в сторону деревеньки. Мало что получалось – он буквально впился взглядом в её прекрасное одухотворённое лицо.

Наконец Инга открыла глаза и продолжила отрешённо смотреть на горизонт, где тяжеловесные тучи были изрисованы косыми линиями. Солнце ещё не зашло за тучи, поэтому белый маяк на фоне хмурого неба смотрелся торжественно – самое время фотографировать. А что? Для открытки – в самый раз!

Инга отвела прядь за ухо.

– Расскажи о себе, Серёж. Чем ты живёшь?

Инга и не подозревала, что этим вопросом вызвала в Сергее целую гамму чувств. Хотя вопрос-то обыкновенный, ожидаемый.

– Надеждой, – ответил он, неожиданно даже для самого себя.

Можно было отшутиться, что живёт ремонтом. Или сказать, что резидент не разрешает про себя распространяться – глядишь, и не надо было объясняться. Но слово не воробей – объясняй теперь свой странный ответ.

– Хм… Надеждой на что?

– Я потерял память… Я не помню, кто я.

Инга встряхнулась, не зная, как реагировать – вот так поворот!

– Что с тобой случилось?

– Я ничего не помню, абсолютно! Так бывает. Просыпаешься, видишь перед собой гостиную, мебель, люстру… Надо вставать – сколько можно валяться? Но… Постепенно до тебя доходит, что не только ты находишься в какой-то незнакомой комнате, но и внутри тебя есть человек, которому не знакомо твоё тело.

Сергей стал заново проживать ту минуту; его охватило беспокойство – словно упустил нечто важное.

– А потом? – голос Инги вывел его из задумчивости.

– А потом мысли так метаться стали – аж в пот бросило. Мне хотелось побыстрее покинуть комнату, отыскать кого-нибудь из людей – что-то выяснить… Это жутко, на самом деле. Не знаешь своего имени… ничего не знаешь… Чувствуешь себя какой-то вещью; шкафом, перед которым всю жизнь была только эта комната и ничего более…

– М-м-м, как жалко! Хорошо, что ты оказался дома в этот момент!

По спине Сергея ещё раз прошли мурашки – действительно, это ужасно, окажись он в подобной ситуации не дома, а в большом городе. Каким бы он был беззащитным.

– Да… К счастью, если можно так выразиться, это случилось дома. Я тоже много раз думал об этом.

– Это страшно! – Инга сочувственно смотрела на него. – Ты никого не узнал дома?

– Да! Совсем! В глубине души я надеялся, что, увидев лица любимых мне людей, я что-то смогу вспомнить… Но… Родители так опечалены… Я смотрю на них и не могу вспомнить их имён… Ужасно…

От волнения Сергей стал несколько сумбурно рассказывать Инге свою историю – дождавшись наконец момента, когда можно выговориться, поведать о своих внутренних переживаниях.

– Тут парадокс произошёл. Ведь отец у меня – профессор – занимается изучением головного мозга. У него таких, как я, много было…

– Ничего себе! А в чём парадокс заключается?

– Дело в том, что я тоже работаю с ним. Работал… – запутался в словах Сергей.

– А-а-а, сапожник без сапог… Почему – «работал»? Всё будет хорошо, вот увидишь! Уж отец-то тебя поднимет!

– Я знаю, что всё будет хорошо. Изучаю проблему изнутри, так сказать… – пошутил Сергей. – Мы с отцом по вечерам разговариваем на эту тему; я ему рассказываю про своё состояние, он записывает, анализирует… Правда, пока анализировать нечего. Но он просит, чтобы я рассказывал даже самую малость, что со мной происходит. Это важно, говорит. Отец даже назначает мне время – мол, это не домашние посиделки, а приём врача.

– Я тебе сочувствую, Серёж… Сейчас тебя ничего не тревожит? Успокоился?

– Да как сказать. Временами неспокойно – сколько времени уже прошло, а ничего вспомнить не могу…

– Сколько времени прошло?

– Вторая неделя уже идёт…

– Что произошло? Почему так случилось?

– Нервное перенапряжение. Слишком уж интенсивно я работал над кандидатской – готовился. Лёг один человек, проснулся другой. Может, и падение с лестницы внесло свою лепту.

– Ты упал с лестницы?

– Да. Видимо, действительно, я был сам не свой. Теперь вот меня всячески ограждают от умственной работы; только молоток дают в руки, – усмехнулся Сергей.

Маяк уже не так выделялся своей белизной, потому как солнце поглотили тучи, и всё кругом погрузилось в синюю атмосферу надвигающихся сумерек. Не сразу заметишь окружающие маяк антенны, слившиеся с небом. Лишь свежая зелень, жавшаяся к земле от ветра, придавала динамичности пейзажу.

С минуту понаблюдав за сверкающими молниями на западе, Сергей и Инга повернули назад, в сторону дома.

– Вот такие пироги, Инга. Поэтому рассказать-то мне про себя абсолютно нечего.

Инга с сожалением посмотрела на него:

– Всё образуется, Серёж.

– Я знаю. Отец говорит то же самое.

– Вот видишь, – улыбнулась Инга.

– Вижу, – улыбнулся в ответ Сергей. – Так что придётся тебе одной что-нибудь рассказывать.

– Придётся, – обречённо покачала головой девушка.

Через мгновение улыбка осветила её лицо:

– Спрашивай – о чём тебе рассказать?

– Расскажи вот, о чём думают фан… о чём думаешь чаще всего, когда ходишь одна с фотоаппаратом?

«Ничего себе! – спохватился Сергей и мысленно отругал себя. – Объясняй потом, почему назвал её фантомом…»

– Чаще всего я думаю о выдержке и диафрагме.

– Видимо, эти понятия связаны с твоей работой, – догадался Сергей.

– Да. Но это ещё и аллегория того, о чём я действительно думаю, когда брожу в поисках восхитительного кадра.

Сергей развёл руками:

– Я, быть может, оценил. Если бы знал, в чём, собственно, аллегория.

– Аллегория, собственно, в том, Серёж, что под диафрагмой я понимаю борьбу добра и зла. Диафрагма – это такая штуковина в объективе фотоаппарата, с помощью которой можно регулировать количество света, поступающего на светочувствительную пластину. От этого фотография становится либо светлой, либо затемнённой. Глубина резкости повышается… ну это такое, – неопределённо махнула рукой Инга.

Сергей решил не вдаваться в подробности – «да, это такое» – всё равно ничего не поймёт. Просто для приличия покивал головой.

– Вот тебе надо что-то рассмотреть, а тебе солнце мешает. И ты закрываешься от него ладонью. Так и тут.

Сергей покивал головой:

– Так о чём ты думаешь? Без аллегорий можешь сказать?

– Почему добро должно побеждать зло?

Сергей приготовился слушать объяснение, продолжение фразы, но Инга всё шла и шла молча. Она вдруг заскучала: будто тысячу раз говорила об этом, а её переспрашивают вновь.

– И почему? Каков результат твоих дум?

– Потому что зло бесплодно само по себе. Зло порождает ответное зло. А добром можно сделать даже самого злого человека мягче и добрее, рано или поздно.

Теперь настало время Сергею пройти в задумчивости, а Инге – прервать её:

– Я часто задаю себе подобные вопросы про движущую силу природы – двойственность. Видимо, моё занятие фотографией способствует этому. Без двойственности качеств вещества невозможна жизнь в принципе. Всё кругом проникнуто двойственностью – начиная с устройства атома и кончая Вселенной.

Видимо, Инга заразилась его, Сергея, сумбуром. Чувствовалась какая-то логическая ошибка, не хватало какого-то элемента, чтобы получилось стройно и красиво. Сергей никак не мог сформулировать проблему, оттого и начинал злиться. А Инга подливала масла в огонь – вместо того чтобы разъяснить, ещё больше запутывала.

«Опять замолчала! Вытягивай из неё…»

– Двойственность? Ты имеешь в виду добро и зло?

– Я имею в виду те силы, что порождают то, что мы называем добром и злом; белое и чёрное, плюс и минус, женское и мужское. Это и есть то, что я про себя называю композицией.

«Час от часу не легче, – начал вскипать Сергей. – Композиция какая-то ещё…»

– Композиция тут при чём? Это же противоположные понятия.

– Противоположные, – согласилась Инга. – Но они дополняют друг друга, и получается композиция – нечто такое, что даёт всему духовное начало. Ведь ты, когда смотришь на фотографию, понимаешь – нравится она тебе или нет. То есть ты пропускаешь фотографию через свою душу, свой жизненный опыт. Если нравится, то композиция удачная.

– То есть добро и зло не борются между собой, а дополняют друг друга? Минуту назад ты сказала, что добро должно победить!

– Борьба идёт, но её результаты мы воспринимаем как добро или как зло.

– Мудришь ты много, – с сомнением посмотрел Сергей на Ингу.

Она словно дразнила его нитью повествования – он никак не мог за неё ухватиться.

– Это – синергия.

– Что за бред ты несёшь? – с негодованием спросил Сергей, услышав ещё один незнакомый термин. Ему надоело каждый раз переспрашивать – «Скажет – и молчит!»

Не хватило Сергею выдержки; его аж подбросило – «издевается, что ли?». Хотелось сказать ещё пару «ласковых» слов, но его внезапное раздражение ушло в пустоту – Инги уже не было рядом.

Сергей остановился на полуслове, огляделся – действительно исчезла.

«Ушла? Ну и ладно, – без особого сожаления подумал Сергей. – Ерунду какую-то несёт… Синергия, двойственность, объектив…Тьфу ты».

Сергей ещё раз на всякий случай оглянулся и двинулся к дому, удивляясь своей раздражительности.

Таков был его первый опыт общения с Ингой во время самостоятельной прогулки. Не очень, надо прямо сказать.

Уже вечером, сидя в кабинете у отца «на приёме», они поняли не только природу его раздражительности, но и алогичность слов Инги.

– Отец. Я не понял ничего, что она хотела мне сказать.

– Это нормально. Процессы в твоём мозгу только-только начинают движение к восстановлению твоей памяти. Поэтому такой сумбур. Не волнуйся. Это просто идёт наладка контакта между вами.

– Контакт, едрён-батон. Если она так будет рассказывать – я не скоро ещё что-либо вспомню.

Вадим Аркадьевич снисходительно улыбнулся:

– Ну, так бывает. Когда из-под крана выливается больше воды, чем может пропустить слив – раковину начинает затапливать. Так и здесь – ты привыкаешь к самому себе, как бы…

– Ты точно уверен, что это нормально?

– Уверен. Если всё было так, как ты сказал, то нормально.

– Всё, что запомнил, я рассказал тебе. Не гарантирую дословность – я не могу дословно пересказывать откровенную бредятину. Какое-то логическое несоответствие.

Вадим Аркадьевич про себя с удовлетворением усмехнулся – «Над этой, как ты выразился, бредятиной ты, Серёжа, и работал в последнее время».

– Вот, Серёж, правильно. Ты почувствовал этот конфликт. Помнишь, я тебе его показывал на примере домино? Вот оно и есть – «логическое несоответствие».

Глава двадцатая

День десятый

Археология

– Любопытно, да, пап? Мама поехала на Джангуль, а ведь Инга упоминала о нём…

– Может, мы обсуждали с Олей эту поездку, а ты краем уха услышал…

Вадим Аркадьевич проехал ещё немного и остановил машину.

– Ну и ветрюга. Неужели мама может рисовать в такую погоду?

– Если человек любит что-то, то какое для него имеет значение, какая погода? Но ничего; сейчас вниз спустимся, там не будет дуть вообще…

«Хм… И это где-то я уже слышал… Тоже краем уха?»

Сергей вылез из машины и осмотрелся.

Две петляющие колеи вели вперёд. Чуть подальше они вдруг исчезали, потом появлялись вновь: несколько балок разнообразили плоский, как стол, пейзаж.

Очевидно, почему это место называется урочищем – когда-то здесь были ступени, чтобы какой-то исполин мог бы спуститься к морю, образно говоря. Теперь этот спуск пришёл в запустение; каменная кладка разрушилась от морских волн и ветра, занеслась землёй, и к её разрушению присоединился растительный мир.

Белый известняк и пробивающаяся к свету свежая трава придавали пейзажу нарядность, несмотря на кислую погоду. Как только солнце появлялось из-за туч и тени ложились на склоны оползня, живописность места возрастала в разы.

– Ого! Как красиво! – не мог скрыть своего восхищения Сергей. – В какую сторону пойдём?

– Вот здесь спуск; пойдём, Серёж. Сейчас найдём Ольгу… Я вас оставлю – съезжу в Черноморское, затоварюсь, а вы пока погуляете здесь…

Сергей с Вадимом Аркадьевичем стали спускаться по тропе. Ветер перестал ощущаться вовсе. Стало комфортно, теплее.

«Это что-то необыкновенное», – кружилась эта мысль в голове у Сергея. У него было ощущение, что они приехали в место, о котором ещё никто не знает. В место, где ещё сохранилась какая-то первобытность природы. Чудно так.

И впрямь – можно сравнить это каменное царство с античными развалинами; тут Инга оказалась права. Чем, например, усыпанный камнями склон балки не похож на остатки древнего театра?

А ещё, посмотрев на перспективу джангульского побережья, приходят на ум сравнения с огромными глыбами льда, припорошёнными прошлогодней листвой, скатывающимися в морскую пучину.

Сергей посмотрел на отца:

– Здорово!

– Скоро потеплеет, всё расцветёт – тогда Олю отсюда не вытащишь и за уши. Предлагаю в гостиной одну стену обклеить однотонными обоями – её можно завесить картинами мамы.

– Хорошая идея! – поддержал отца Сергей. – Какого цвета?

– Думаю – голубым цветом покрасить. Оно ведь и с сюжетом картин перекликается – мама в основном пейзажи рисует; и с коричневыми рамами хорошо гармонирует.

– Красиво будет,– согласился Сергей.

Окинув взглядом берег, он спросил:

– Где она рисует?

– Где-то там, – махнул Вадим Аркадьевич вправо. – Но мы с тобой сходим туда ещё; самому захотелось немного прогуляться.

И мужчины стали спускаться по тропе, что петляла между белыми скальными обломками – останцами. Некоторые из них накренились так – удивляешься, что их удерживает от того, чтобы они с грохотом не покатились вниз?!

– Что это за порода?

– Известняк, как и везде. Видишь, целые куски породы как ящики из стола выдвигаются? Это потому, что каменная толща расположена на глинах. Вода сквозь известняк просачивается до неё, увлажняет, размягчает глину, и все эти здоровенные камни соскальзывают вниз. Один раз так соскользнуло, что окна в домах побились…

– Почему они соскальзывают?

– Тут уклон есть; недалеко расположена, как говорят геологи, антиклиналь. По её склону всё и соскальзывает.

– Уклон? – удивился Сергей, намекая на ровную степь.

– В смысле залегания пород. Породы здесь залегают под углом. Ведь ещё глубже под нами находится склон одной из древних гор, которые возвышались здесь в эпоху мезозоя. Потом она опустилась и оказалась погребённой под отложениями поздних эпох неогена. Теперь вот снова поднимается, обнажая перед морем и ветром древние породы. Вполне возможно на её склонах найти окаменелости динозавров или первых цветковых растений.

– Откуда ты это знаешь?

– У меня друзья есть – геологи. Вот они и рассказали. И сам я читал про это – интересно ведь. Чтобы поддерживать мозг в тонусе, нужно часто читать. Ещё лучше, если будешь читать книги с незнакомой пока, далёкой для тебя тематикой. Это и для кругозора полезно, и для мозга упражнение. Конечно, по большей части я читаю про медицину; и всё же нужно включать в свой рацион и другую литературу; науки дополняют друг друга.

Вадим Аркадьевич с Сергеем подошли к небольшой бухте и стали наблюдать, как вздыхает море. Волны мерно покачивались; тихие всплески ласкали слух. Сергей повернулся спиной к морю и стал обозревать удивительную страну камней.

– Вон цветы уже появляются, – заметил Сергей жёлтую россыпь. – Это не те самые цветковые, про которые ты говорил?

Вадим Аркадьевич, усмехнувшись, покачал головой на шутку:

– Это ирисы. Первоцветы. Легенда гласит, что название им подарил древнегреческий целитель Гиппократ. За многообразие расцветок это название он и дал цветам, в честь Ириды. Она была вестницей богини Геры и осуществляла связь между Олимпом, миром людей и миром умерших – провожала души в царство Аида.

– Хм… А при чём здесь цветы? Не понял логики…

– Ирида – по совместительству ещё и богиня радуги. Радуга соединяет все три мира.

Мужчины поднялись выше и полюбовались вблизи на первые послания весны.

Вадим Аркадьевич повернулся к морю:

– Там, совсем недалеко от берега, проходит тектонический разлом – это граница между Каркинитским прогибом и Тарханкутским поднятием, – показал он рукой. – То есть берег постепенно поднимается, а море в заливе становится глубже. Любопытно; в античное время звучали предсказания, что со временем Понт Эвксинский, так называли греки Чёрное море, чуть ли не целиком может заилиться: ведь в море впадает множество крупных рек, несущих огромные массы вещества, откладываемого в устьях. Да и пример Азовского моря не прибавлял оптимизма: оно было больше похоже на болото. Так что, Серёж, этого прекрасного места могло бы и не быть: раскинулась бы вместо моря степь, и лишь балки утопали в лесной растительности, питаясь водой ручьёв и рек.

– Почему сейчас их нет? Ни ручьёв, ни рек…

– Как раз сейчас-то они и бывают. Но только после дождей и на короткое время. Дело в том, что реки, какие протекали здесь раньше, размыли собственное дно до песчаника, и вся вода стала уходить под землю. Их водами ещё можно напиться из колодцев. Но так как берег наш поднимается, то и колодцы, возможно, станут сухими.

– Плохо, – покачал головой Сергей.

– Плохо, – согласился с ним отец. – Наше Тарханкутское поднятие зажато между двумя прогибами: Каркинитским и Альминским. Оно сминается в гармошку. И если вершины поднимаются, то ложбины опускаются. Вот Лиман и питается этой водой, что собирается в одной из ложбин. Этой водой питаются и растения Джангуля; не знаю, много им тут перепадает… Смотри какая красота кругом! А ведь ещё не май!

– Просто невероятное место! – повторился Сергей, прервав минутную задумчивость отца. – Ну что, пошли обратно?

Вадим Аркадьевич кивнул:

– Согласен. Поэтому его надо беречь, этот аленький цветочек, как то чудовище. Ведь Джангуль переводится как «Цветок души».

– Какое чудовище? – заинтересовался Сергей. – Это легенда какая?

– Это русская сказка, Серёж…

Слушая пересказ её сюжета, Сергей стал представлять белоснежный дворец – такой же ослепительный, как и окружающий их известняк; как бы он сказочно смотрелся на фоне лазурного моря. Как ласкало бы слух журчание прохладной воды в его фонтанах, из которых можно утолить жажду. А при дворце, в роскошном саду, в тени высоких деревьев, горел алым цветом большой цветок.

Сергей живо представил себе, как затряслась вдруг земля, когда возлюбленная чудовища не вернулась в назначенный срок обратно: всё заходило ходуном. По белоснежным стенам пошли трещины, из разбитых чаш фонтанов на пол полилась вода. Дворец стал быстро разрушаться: огромные глыбы с гулом стали падать сверху, и коридоры с анфиладами занавесились пыльной крошкой…

Когда наконец море стихло и небо очистилось от грозовых туч, от дворца остались стоять лишь руины.

Среди поваленных колонн лежит без чувств громадное чудовище. И лишь слёзы возлюбленной, её искреннее признание в любви вернуло чудовищу жизнь, и косматый великан преобразился в прекрасного юношу.

«Подходящее место для сказки», – подумал Сергей.

– А вон и Оля.

Ольга Ивановна стояла за мольбертом. Увидев мужчин, она помахала им рукой.

– Ну-ка, посмотрим, что ты здесь нарисовала…

Вадим Аркадьевич вместе с Сергеем зашли художнице за спину.

– Вот это да! – восхитился Сергей.

– Нравится, Серёж?

– Не то слово, мам! Что это за цветы?

– Это безвременник. Приятная неожиданность; я же ехала сюда писать пейзаж – а тут такое великолепие!

Взгляды всех троих задержались на картине. Эти нежно-лиловые цветки можно было написать лишь на контрасте; по-другому они смотрелись бы статично. Так и поступила Ольга Ивановна: позади цветков скалы давали такую же мягкую тень, смягчая собственные очертания. Особую выразительность картине придавали яркие медные пятна ксантории – лишайник хорошо сочетался с серой массой камней. И сама техника рисования художницы привносила в картину динамику, наполняла её воздухом и радостью солнечного света.

– Ты специально из-за этих цветков сюда приехала?

– Нет. Говорю же, для меня самой это стало большим сюрпризом.

– Ещё добавишь штрихов? – уточнил Вадим Аркадьевич у супруги.

– Нет, всё; я закончила, Вадим.

Ольга Ивановна собрала свои вещи и передала их супругу.

– Ну всё тогда, я поехал. Позвоню, как освобожусь. А вы прогуляйтесь пока…

Вадим Аркадьевич, прихватив мольберт и сумку, стал удаляться по живописной тропе, а Ольга Ивановна с сыном двинулись в противоположную сторону.

– Как тебе здесь, Серёж?

– Здорово! Необычное место.

– Да, здесь отдыхаешь душой. Тем более с этими окрестностями у меня связаны хорошие воспоминания.

– Какие, например?

– Например, мы тут проходили практику. Я впервые оказалась в составе самой настоящей археологической экспедиции.

– Нашли что-нибудь?

– По мелочи: монеты, наконечники, черепки, бусы. Это всё не так быстро происходит, Серёж. Но всё же я нашла драгоценность.

– Драгоценность?! Из золота?

– Лучше! Я нашла много друзей – будущих коллег и просто хороших людей! Окунулась в эту невероятную атмосферу приключений; как вспомню – мурашки идут по коже. Столько тёплых воспоминаний осталось; настоящая романтика.

– Вы жили тут, в лагере?

– О, да! В палатках! Без надзора родителей. В быту сами всё делали; учились многому. Познавали свою будущую профессию, окружающих людей, себя. Мы ведь не только в земле копались. Нас возили на экскурсии; в свободное время занимались самодеятельностью. Влюблялись…

– Влюблялись?

Ольга Ивановна улыбнулась ещё шире – угадала, значит, что Сергей переспросит, заинтересуется:

– Влюблялись, Серёж.

– Что же в этой экспедиции делал отец? – Сергей тоже улыбнулся, предполагая, каким будет ответ.

– К счастью, это был не твой отец.

– Вот как! – деланно удивился Сергей. – Почему же – «к счастью»?

– Потому что на тот момент у нас бы не вышло построить семью. Первая любовь такая яркая, но часто недолговечная.

– Может быть, поэтому раскопки продвигаются не так быстро? – усмехнулся Сергей.

– Вполне возможно,– улыбнулась Ольга Ивановна. – Но лично у меня с этим было строго. Я была строга; к тому же увлечена любимым делом. Поэтому держала оборону от всяких там будущих палеонтологов и палеоботаников. Нужно быть таким же настойчивым, как твой отец, чтобы окольцевать меня.

– Только лишь настойчивым? – усомнился Сергей.

– Конечно же нет! У меня был ещё сто тридцать один пункт!

– И все они присутствуют в отце?

– Да!

– А когда вы познакомились?

– После практики! – засмеялась Ольга Ивановна.

– То есть не прошло и года, как ты стала готова для семейной жизни, – тоже посмеялся Сергей.

– А что мне оставалось делать?! Надо было брать такого молодца!

Сергей с матерью проходили дальше. Тропа петляла меж камней, часто раздваиваясь, предлагая пройтись либо выше, либо ниже – на выбор. Сделав наконец этот выбор, путник запоминает это место, говорит сам себе, что в следующий раз нужно будет пройти по верхней тропе. Но вот нижняя тропа тоже раздваивается. После нескольких развилок становится ясно, как бессмысленно это запоминание – всякий раз Джангуль будет представать перед тобой разными гранями: то, что ты проходишь сейчас, не повторится никогда.

– …Как вот археологи определяют то место, где нужно начать раскопки? – Помимо окружающих красот, путникам приходилось часто смотреть под ноги.

– По-разному, Серёж. Что-то находят с помощью исторических документов, что-то даже искать не нужно – уже известно давно… С помощью аэрофотосъёмки можно заметить нечто необычное в рельефе и потом провести археологическую разведку. Ведь чтобы получить открытый лист, то естьразрешение на ведение раскопок, ты должен обосновать – с чего ты решил, что тут надо копать? Когда, например, начали прорывать Крымский канал, то обоснования не требовались. Само собой подразумевалось, что при строительстве такого объекта вероятность наткнуться на что-нибудь ценное в нашем краю, густо покрытом курганами, очень велика.

Часто именно во время строительства, при рытье канав, котлованов, происходят случайные находки.

Поэтому тогда, можно сказать, плечом к плечу, вместе со строителями работали и археологи.

– Много было находок, да?

– Сроки сжатые; нужно было по мере возможности быстро вскрыть курганы, находящиеся в зоне строительства.

Увы, многие из них были уже разграблены ещё в древности. И всё же когда начали раскапывать Ногайчинский курган!.. – Ольга Ивановна не смогла удержаться, чтобы не поставить тут эффектную паузу. – Удача улыбнулась археологам – было найдено нетронутое захоронение.

– Там были найдены золотые украшения?

– Были найдены настоящие произведения искусства! – поправила его Ольга Ивановна. – Останки какой-то высокопоставленной женщины были окружены изделиями из золота, инкрустированными драгоценными камнями. Ты только представь себе тот трепет исследователей! По структуре почвы видно, что захоронение не разграблено – следы подкопов отсутствуют. Все в предвкушении; ждут, когда их мастерок наткнётся на что-нибудь.

Ольга Ивановна начала рассказывать так, чтобы у Сергея сложился эффект присутствия – «Оказывается, у мамы есть и актёрский дар!»

– …и вот от касаний щёток из земли явственно начинают проступать черты костяка и непонятных сначала предметов.

На земле вдруг образовалась трещинка – что-то сдвинулось под тонким слоем слежалой почвы. Археолог аккуратно подхватывает этот «осколок» и начинает обрабатывать его щёткой. Вскоре на его ладони засверкала золотая бляшка со звериным мотивом. Когда-то она была частью савана.

Счищая почву там, где должны находиться кисти, появляются венцы сосудов.

Стоп! Что это за еле заметное пятнышко?! Расчищаем вокруг, стараясь уяснить его границы. Но, похоже, это пятнышко само – граница чего-то! Так и есть – судя по всему, это давно истлевшая шкатулка.

Нужно замерить и поместить на план.

Яркая вспышка фотоаппарата озарила раскоп.

Шкатулка была небольшая – её содержимое вскоре обнажилось перед участниками экспедиции. Застёжка, перстни, подвески…

Словно призрак, проплыло перед глазами исследователей хрустальное тельце дельфина с золотыми головой и хвостом – такую вот изящную заколку сотворил неведомый мастер.

А новое время продолжает разрушать спрессованное старое – археологи подбираются к тому, что вечно, – к золоту. Оно особенно свежо смотрится на фоне тронутого тленом черепа.

Обнажаются новые сокровища.

Золотые спирали на диадеме и гривне напоминают горный серпантин, на котором расположились крылатые грифоны – охранники вечной жизни. Эти украшения в прошлом придавали своей хозяйке царственный вид и гордую осанку.

Потрясающей красоты серьги носила покойная; какая тонкая, изящная работа! Серьги напоминают индейские талисманы – ловец снов. Только вместо оленьих жил – тонкой работы золотая оправа для зелёных очей изумрудов и полосатых агатов. Золотые подвески под оправой невесомы, как перья – с трепетом касались когда-то девичьей шеи. Тонкие цепочки, словно струи водопада, наполняют висящий на них же кувшин.

Золотым цветком распустилась брошь там, где раньше билось сердце. На её лепестках застыли капли из драгоценных камней.

На запястье у царственной особы жемчужные браслеты, напоминающие о мифе про Эроса и Психею.

На ногах тоже браслеты, но уже спиральные – словно змеи обвили щиколотки.

А работа продолжается. Из-под щетин кисточки выкатываются бусы. Грани бальзамария и тарелки показываются на поверхности. Рядом с бронзовым зеркалом кладут масштабную линейку, и раскоп вновь озаряется мертвенным светом вспышки фотоаппарата.

Последние слова Ольга Ивановна произнесла так, будто закончила читать книгу.

– Что это было, мам? – улыбнулся Сергей.

– Урок актёрского мастерства!

– У тебя получилось! Создалось впечатление, что я тоже с тобой там присутствовал.

– Эх! – вздохнула актриса. – Если бы и мне довелось там присутствовать…

– Да уж. Азартная работёнка…

– В нашем деле, конечно, есть элемент азарта, но его сдерживает научная необходимость. Мы же не чёрные копатели; археологу важно не просто добыть артефакты, но и прочесть информацию, какую они несут.

Поэтому как бы тебя ни подмывало поскорее добраться до объекта, важно соблюдать последовательность раскопок. А это не так быстро происходит. И для каждого случая нужно придумывать свою технологию – не всё же можно подогнать под инструкции. Главное – не повредить информацию. В этом и заключается творческое начало нашей профессии.

Мы этакие детективы, собирающие информацию по крупицам. Кто похоронен в Ногайчинском кургане? Её имя? Каков статус? Время захоронения? Обстоятельства?

Всё это можно вполне узнать, датировав захоронение, проанализировав погребальный обряд, найденные вещи и перелопатив кучу исторических свидетельств.

– Узнали?

– Есть две основные версии. Основой для первой версии служит труд Аппиана – «Митридатовы войны». Из него можно узнать, что, готовясь к военному походу, Митридат Евпатор заключил союз со скифами. Чтобы союз был крепок, он выдал свою дочь замуж за скифского царя. На эту версию косвенно указывает сопоставление некоторых исторических событий и состав украшений. Особенно на неё наталкивают браслеты с мотивами мифа про Психею и Эроса.

Вторая версия основана на рассказе Полиэна – «Стратигема». Писатель, творивший во втором веке до нашей эры, пишет, как херсонеситы позвали к себе в союзники сарматскую царицу, чтобы та помогла им защитить их полис от скифских набегов.

Сначала она хотела уладить конфликт дипломатически – не получилось. Тогда с небольшим отрядом Амага проникла в Неаполь Скифский и учинила расправу над местным царём, отнёсшимся с пренебрежением к её мирным предложениям. Править Амага поставила его сына, внушив, чтобы тот больше никого не притеснял.

Вот так, Серёжа; выбирай – какая тебе дама больше нравится.

– Обе хороши, – улыбнулся он. – Да уж. Есть вам над чем головы ломать.

– Археология не стоит на месте; каждый год богат на находки. Ширится база данных, уточняется время многих событий и находок, совершенствуется методология датировки.

Основное в археологии – это, конечно, датировка. Из-за этого весь сыр-бор. Каждый найденный объект должен быть привязан к тому культурному слою, в котором он найден. Поэтому всё тщательно фиксируется, обмеряется, зарисовывается, фотографируется, снимается. Ведь с каждым шагом раскоп изменяется – прежнего вида ему не вернёшь, не отмотаешь назад. Твоя находка может передвинуть по времени исторические события – дать совершенно иную интерпретацию.

Учёное сообщество недоверчиво: будут интересоваться, каким образом ты дошёл до этой информации, нет ли ошибки.

Сначала ты рыл, а потом до тебя будут докапываться. На основе твоей обстоятельности, щепетильности и строится твоя репутация. Долгие годы можно себе её создавать, а потерять можешь в один момент.

Поэтому главная цель археолога – создать как можно более полную трёхмерную картину раскапываемого объекта с проекцией на неё культурных слоёв и их дефектов.

Всё, что будет найдено, должно подвергнуться анализу, включая саму почву. Неслучайно плечом к плечу с археологом работает множество специалистов узкого профиля, например, палеоботаники, палеозоологи, антропологи, почвоведы…

Один воссоздаёт растительный мир того времени, другой воссоздаёт животный мир. Антрополог исследует костяки на предмет болезней, повреждений, операций и деформаций. При раскопках некрополей собирается статистическая информация, дающая представление о продолжительности жизни, о факторах риска…

Вот какие данные можно извлечь, Серёж. Даже земля, прежде чем она попадёт в отвал, просеивается, а если понадобится, то и промывается водой. Так можно отыскать семена растений, отпечатки на глине, мелкие фракции – вот она, пища для размышлений палеоботаников и почвоведов.

– Да, – протянул Сергей. – Не всё так просто. И вместе с тем очень интересно…

Сергей с Ольгой Ивановной проходили всё дальше. Извилистая тропа поднялась вверх, обошла стороной большой останец и круто ушла вниз. Сергей помог матери спуститься.

– Хорошо. Мне дали добро на раскопки – смог я доказать, что тут надо непременно копать. Дальше что? Приезжаю я на место и?..

– …Достаёшь свой полевой дневник и описываешь местность, – закончила за Сергея Ольга Ивановна. – Обязательно указываешь повреждения почвы, осыпи, следы старых раскопов, деревья, кустарники. Что-то фотографируешь, зарисовываешь, снимаешь на видео…

Затем расчищаешь место будущего раскопа от растительности, мусора, размечаешь место, разделяешь его на квадраты. Между квадратами оставляешь узкие участки – бровки; они как рамы в окне. По этим бровкам нам будет видно стратиграфию – взаимное расположение всех культурных слоёв.

Потом нивелировка, установка реперов…

Сергею снова нужно было подать Ольге Ивановне руку:

– Чего устанавливают?

– Реперные пункты – это точки, от которых начинается твоя система координат. Это и колышки, временно вбитые, разделяющие место раскопа на равные квадраты, и выход скальных пород, и долговременные пункты, например – геодезические знаки. Они нужны для географической привязки будущих находок.

Вот… Нивелируешь, то есть заносишь на бумагу все перепады высот, чтобы у тебя был виртуально сохранён рельеф участка… Берёшь лопату, и вперёд, с песней. Слой за слоем, слой за слоем.

Любое изменение в слоях заносится на план; даже норы мышей, кротов – они могут переносить артефакты.

По изменяющейся структуре почвы можно заранее увидеть – разграблен ли памятник и когда это случилось. Не говоря уже о том, что изменения сигнализируют о близости искомого.

– Как я узнаю, к какому времени принадлежит тот или иной слой?

– По анализу своих находок. Если ты нашёл кость и она со всех сторон окружена однородной массой, то после радиоуглеродного анализа можно датировать этот слой. С помощью радиоуглеродного анализа – об этом способе слышал любой, даже малосведущий в археологии человек – можно датировать любую органику.

Ольга Ивановна увидела, что сын хочет задать вопрос, и сразу поняла, о чём он будет. Она положила ему свою руку на плечо и, улыбнувшись, продолжила:

– В каждом живом организме присутствует изотоп углерода, с атомным весом четырнадцать. Пока организм живёт, количество этого углерода в нём постоянно, потому что всё время восполняется извне. Но как только организм умирает, обмен веществ прекращается и начинается распад изотопа.

Сравнив активность найденного изотопа с активностью современного, можно вычислить дату смерти нашего ископаемого образца.

– Так всё просто?!

– Да, просто. Но не обошлось и без закавыки. Дело в том, что концентрация углерода четырнадцатого в атмосфере в разные времена была разной. И как прикажете считать?

– Как вообще догадались, что этого углерода была разная концентрация?

– Данные не стыковались меж собой. Очень много было странностей и, соответственно, много вопросов и недоверия к методу. Некоторые и в наши дни в сомнениях пребывают, – улыбнулась Ольга Ивановна.

– Я думаю, нашли выход из положения?

– Нашли! К счастью, на планете есть ещё реликтовые деревья, возрастом больше четырёх тысяч лет! А в одном месте Калифорнии их не просто два-три дерева, а целая роща!

Остистые сосны растут в экстремальных условиях. Они забрались в очень ветреную и суровую горную страну со скудными почвами. Поэтому росли они очень медленно – этот факт им послужил в плюс: древесина получилась настолько плотной, что никакие вредители им не страшны – все зубы пообламывали. А высокая её смолистость позволила сохранить для учёных эти бесценные скрижали.

О чём нам могут рассказать годовые кольца деревьев? О возрасте дерева, о климате, о ветрах, о пожарах, о сходах лавин и селей…

– О содержании изотопов, – окончил за Ольгу Ивановну Сергей.

– Да, – кивнула она. – Собрав обширный материал и проанализировав его, учёные составили не только дендрошкалу протяжённостью более семи тысяч лет, но и смогли показать, как менялась концентрация углерода в атмосфере.

– Дендрошкала? – вопросительно взглянул на рассказчицу Сергей.

– Это совокупность годовых колец деревьев, живших в одной местности, но в разные времена.

Одно дерево, допустим, росло тысячу лет. А рядышком с ним растёт новое дерево, возрастом в сто лет. То, первое дерево отмерло, но дендрошкала продолжает наращиваться во втором: если состыковать их шкалы, то увидим – параметры последних годовых колец первого дерева совпадают с параметрами первых годовых колец второго дерева.

Эта преемственность и есть – дендрохронологическая шкала. Для её пополнения специальные экспедиции отправляют в леса. Да и мы, археологи, пополняем, Серёж.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы датировать постройки. Существуют базы данных, в которых хранятся так называемые керны – цилиндрические образцы древесины, взятые откуда угодно – как повезёт. Это могут быть фундаменты, стены домов, землянок, сваи, остатки древних кораблей. И хорошо бы привязать найденный образец к какому-нибудь историческому событию, про которое известно точно – когда оно произошло. Тогда этот кусочек древесины занимает своё определённое место на временной шкале.

Сергей задумался – всё это очень любопытно!

– Но не может ли найденный образец совпасть со шкалой другого времени?

– Исключено: рисунок годовых колец уникален, как отпечатки пальцев у людей. Тем более учитываются дополнительные данные колец, а не только их длина и взаиморасположение. Развитие техники не стоит на месте. Чего стоит только масс-спектрометр!

– Да. В любой профессии свои хитрости, – покачал головой Сергей. – И правда: детективы какие-то!

– Палеодетективы, – улыбнулась Ольга Ивановна. – Датировка артефактов похожа на работу археологов в раскопе. Только одни очищают найденное от земли, а другие избавляют его от напластований времени.

– Думается мне, что это не единственные методы.

– Не единственные, – подтвердила Ольга Ивановна. – Органикой тут не ограничиться. Датировать помогает остаточная намагниченность. Этот метод похож на дендрохронологию, только вместо деревьев данные получаются от обожжённых горных пород, керамики, печей.

Дело в том, что глины и железосодержащие породы, если их обжечь, сохраняют в себе величину и направление магнитного поля в момент последнего нагрева. Узнав эти данные, можно датировать объект. Правда, для этих изысков нужно, чтобы было исполнено два требования к образцу: длительный нагрев и неизменное положение с момента последнего нагрева.

Как и в случае с дендрошкалой, нужны данные об изменениях величин и направления магнитного поля для этой местности и чтобы эти данные подтверждались хорошо датируемыми памятниками.

Понятно теперь, почему и из-за чего археологи так долго копаются? Собирается и обрабатывается вся информация, какая только есть. Ещё больше времени уходит на перекрёстную проверку различными методами.

Прогулка тем временем продолжалась. Сергей то и дело взбирался на какую-нибудь кручу и с восхищением озирался кругом, удивляясь природной красоте. Он, бывало, оглядывался на мать, ища сочувствия своим эмоциям. Ольга Ивановна с пониманием смотрела на сына, улыбаясь его проявлениям непосредственности.

«Продержаться бы».

Эмоциональный фон этой прогулки для Ольги Ивановны был другим. Это дома можно найти для себя дело и уйти в него, что называется, с головой, спрятаться. А тут…

Ольга Ивановна пыталась, чтобы её цветок души вдруг не распустился; отгоняла от себя мрачные мысли. Пыталась ответить на взгляды сына улыбкой. Казалось порой, ещё чуть-чуть, и она даст волю эмоциям.

– Интересная у тебя, мам, работа. Хотя талант художника у тебя есть.

– Ты так сказал, будто у меня нет таланта быть археологом, – деланно возмутилась Ольга Ивановна.

Если бы Сергей внимательнее посмотрел бы на мать, то увидел, что этой деланностью Ольга Ивановна успела урезонить и замаскировать свои уже вырывающиеся наружу эмоции. Хорошо, когда получается таким образом себя осадить – накал эмоций входит в крутое пике. Сколько уже таких пике было – не счесть.

– Я не так хотел сказать,– рассмеялся Сергей.

– Я поняла. Между прочим, я совмещаю эти профессии.

– Совмещаешь? Зачем нужны художники на раскопках? Или ты вдохновляешься только от археологии?

– Затем, чтобы зарисовывать находки в дневник; ты что, забыл? Не всем же дано хорошо рисовать.

– О! Когда-нибудь за твоими дневниками, как и за картинами, будут охотиться коллекционеры!

– Не будут! Они спрятаны в надёжном месте.

– Где?

– В архивах Академии наук. Это ведь не просто какой-то черновик, который можно вести, как тебе заблагорассудится, а самый главный документ в экспедиции. Хотя в нём и присутствуют некоторые вольности – ты можешь, например, записать в него свои предварительные суждения.

– Поэтому ты такая аккуратная?

– Наверно. Я люблю свою работу, а она обязывает меня быть аккуратной.

– Это видно, мам.

Ольга Ивановна улыбнулась сыну.

А Джангуль продолжал удивлять своими непостоянными видами. Кто знает, что произойдёт с запомнившейся скалой на следующий год? Полетят ли камни в сторону моря или, обветрившись, станут выразительнее звериные черты? А может быть, Природа нарисует лик человека – одного из самых прекрасных и, несомненно, самого страшного своего творения?

Ясно одно – в силах человека сохранить этот прекрасный лик Природы.

Глава двадцать первая

Ещё одно путешествие во времени

Ещё на одном любопытном разговоре мы с Вами, дорогой Читатель поприсутствовали. Чуть позже подъедет Вадим Аркадьевич, и семья Мирновых возвратится домой.

Но мне бы хотелось поддержать тему раскопок; ведь это – чистой воды приключение. Самая настоящая походная романтика, как сказала Ольга Ивановна.

Только представьте себе, мой Друг! Конец рабочего дня. Члены экспедиции, поужинав, сидят вокруг костра; поют песни, вспоминают о доме, делятся впечатлениями последних дней. А над ними раскинулся таинственный звёздный купол. Его тайна, несомненно, манила к себе и древних, рождая мысль.

Так и тысячи артефактов образуют созвездия истории, и мы силимся расшифровать эти послания из глубины веков. Мысль продолжает рождаться, влекомая тайной, что под ногами.

Конечно, в Крыму было множество археологических находок, но я хочу поведать об одной, сделанной в 1830 году. И сделаю это, как всегда, по-своему…

Каких только снов не видел Царь-Скиф за эти тысячи лет: и повседневный мирный быт с его маленькими радостями и заботами; и дикая война с блеском оружия и безумных очей. Бывает, снятся бесчисленные табуны лошадей, поднимающих пыль под солнцем. А бывает, снится охота…

В этот раз снилось нечто необычное для степняка.

Лошадь, привыкшая к степным просторам, казалось, с нетерпением перешагивала каменные навалы и стволы поваленных ветрами деревьев, как бы торопясь оставить за спиной все препятствия. Видимо, это нетерпение передалось и всаднику: он с тревогой всматривался вперёд, временами уворачиваясь от надвигающихся веток.

Вскоре пришлось спешиться. Оставив своего коня, царь подошёл к журчащему ручью и, зачерпнув холодной воды, испил из ладоней. В лесном зеркале зарябило отражение букового леса.

В зарослях пробежал дикий кабан; наверху вспорхнуло несколько птиц, захлестав по воздуху крыльями.

Напившись, скифский царь поправил кафтан и направился вглубь чащи. Поднявшись по тропе, оглянулся. Конь спокойно стоял, опустив голову к земле, и принюхивался к чему-то. Боевая маска в виде грифона на его голове светилась подобно солнцу; как, впрочем, и одеяние самого царя. Блеск золота был таким призрачным, но тем не менее органично вписывающимся в окружающую палитру весеннего леса.

Характерная для скифа остроконечная шапка была украшена золотым цилиндрическим обручем, а золото бляшек с изображениями богов и животных лоснилось на безрукавке. Рукавом рубахи прикрылись браслеты с ликами сфинксов – как стражники, смотрели они друг на друга. Жёлтый металл был повсюду: рукоять меча, ножны, горит для стрел и лука, поножи.

Случись, что солнечные лучи достигли золотых доспехов – тогда картина была бы ещё более неправдоподобной: статный высокий воин – словно посланец Ареса, бога войны, идёт меж бежевых стволов бука.

Сапоги, перехваченные ремешками, мягко ступают по лесной тропе. Хоть прошлогодняя листва ещё скована морозцем, но по каким-то неведомым признакам ощущается скорое пробуждение.

Предчувствие не обмануло – в низине быстро стал наплывать туман. Хрустальность морозного воздуха исчезает, сменяясь неразборчивым гулом.

Сквозь кроны деревьев становятся заметны скалы, подступающие к самому лесу. Подъём становится круче – приходится кое-где даже цепляться за ветки кустарника.

До слуха всё чаще стали доноситься звуки падающих камней. Подумать о природе этих звуков скифу не удалось – его внимание привлёк свет, который размягчался в клубах тумана.

Сначала царь подумал, что это кто-то остановился на привал и разжёг огонь. Но как он раньше его не заметил – вот загадка. И почему не чувствуется запах дыма?

Скиф было направился в сторону огня. Сделав ещё пару шагов, остановился, чтобы удостовериться – верно ли, что огонь сдвинулся? Ему не показалось?

Нет, не показалось. Пятно света действительно переместилось. Что же это может означать?

Заинтригованный и в то же время напрягшись – приготовившись к любой неожиданности, царь продолжил путь. Стук камней друг о друга теперь отождествлялся для него с загадочным явлением.

Смягчённый туманом свет мелькал, прерываясь ветвями и стволами деревьев. Дойдя до того места, где скиф впервые увидел огонь, он бросил взгляд на землю и увидел следы оленя, судя по всему, довольно-таки крупного.

И вот сквозь разрывы тумана показался яркий шар. Он держался в рогах священного животного, как держится драгоценный камень в золотой оправе. Благородный олень нёс солнце.

Это настоящее чудо! Удивительное зрелище!

Пейзаж оживал вокруг ввиду движения многочисленных теней. Будто с ветки на ветку перелетало множество птиц. Яркий свет слепил глаза – царю приходилось ненадолго отводить взгляд в сторону. Свет же вдобавок отражался от золота его одеяния – лучи освещали тёмные углы укрытия скифа.

«До чего же благородное животное!»

Царь не мог уже оторвать своих глаз от этого света, даже когда грохот камней послышался совсем близко; через землю ощущались близкие вибрации от их обвала.

Наверно, в такое же состояние впадают шаманы, когда общаются с духами!

И действительно; вскоре раздались голоса, но о чём они говорят – непонятно.

Интенсивность света постепенно падала, до тех пор пока не стал виден лишь тусклый луч света, пронизывающий кромешную тьму. А вот голоса стали звучать громче, эхом множась под пирамидальными сводами гробницы.

Луч увеличивался в размерах по мере увеличения пролома со стороны дромоса. Вековая пыль стала вращаться в завихрениях воздуха, впервые хлынувшего за два тысячелетия свежим потоком.

В проломе стали мелькать лица – кто-то хочет потревожить вечный сон скифа?

Да, это действительно так. Сон потревожили моряки воронежского пехотного полка. Это их голоса слышались сквозь многолетний сон, принятые за голоса духов. Это их лица сменялись в проломе – всем любопытно ведь взглянуть на тайну веков. Это они производили шум, разбирая каменные завалы.

Уже больше сорока лет Крым находился в составе Российской империи. Новый регион требовал обустройства, и новые люди приходили туда с энтузиазмом, в надежде на новую жизнь.

Возможно, похожие чувства испытывали и древние греки, на первых порах помогавшие им обосноваться на незнакомых берегах.

Для многих заработал социальный лифт. Люди, объединённые общим настроением, под действием иного мироощущения хватались за возможность что-то поменять в жизни. И ведь получалось.

Неудивительно, что многие из них становились патриотами своей второй родины.

Таким был и градоначальник Керчи Иван Алексеевич Стемпковский; таким станет и новоприбывший начальник таможни Поль Дюбрюкс.

С другой стороны, мощным толчком внутреннего развития была конкуренция – хотелось показать, что ты, по крайней мере, не хуже других. Прибыв на новое место, человек ищет возможности закрепиться в обществе. Свежий взгляд, новые идеи, необременённость некоторыми обязательствами помогает ему в этом. На новом месте человек более предприимчив; он видит то, что ускользает от взглядов местных жителей. Это соединение желания с возможностями порождает нечто новое.

Именно в Керчи появилась возможность для самореализации у Павла Дюбрюкса. Здесь у обрусевшего бретонца появились друзья и соратники, с которыми он впоследствии раскопает всемирное наследие Холма Пепла.

Курган Куль-Оба давно использовался местным населением как источник камней. Поэтому когда вблизи Керчи решили построить матросскую слободу, именно к Холму Пепла направились матросы за строительным материалом.

Будучи уже опытным исследователем, открывшим руины древнего Пантикапея, Павел Дюбрюкс и вместе с ним Иван Стемпковский, Антон Ашик, Демьян Карейша подозревали, что может дать расчистка завалов на холме и какую роль в культуре играют возможные находки.

Камень начали выбирать с северной стороны холма, так как можно быстрее наткнуться на дромос, прямиком указывающий на гробницу. И действительно, вскоре среди камней и земли показались обработанные известняковые блоки…

Огонь факелов, а потом и свечей стал отодвигать мрак; осветил древние стены. Разрушенная в некоторых местах кладка приводила исследователей в уныние – похоже, захоронение уже разграблено. Но так казалось только на первый, беглый взгляд. Постигшее исследователей разочарование вскоре сменилось на противоположное чувство…

Сегодня золото из Холма Пепла можно увидеть в Государственном Эрмитаже, за стеклянными витринами. Широкая общественность получила возможность увидеть облик легендарных кочевников – четыре сцены из военного быта выбиты на электровом сосуде. Витки гривны заканчивались фигурками скифов-наездников. А на золотых бляшках, что покрывали одежду и мужчины и женщины, похороненных в кургане Куль-Оба, были изображены сцены из бытовой и религиозной жизни исчезнувшего народа.

Несомненно: чувствуется огромное влияние эллинской культуры – Афина, Ахилл, Фетида, Геркулес… Их золотые лики, встречающиеся на многочисленных украшениях, напоминают об этом.

Несомненно и то, что к большей части этих ювелирных изделий приложили своё умение греческие мастера. И у нас есть возможность насладиться их чувством гармонии, их гением.

Но что это? За стеклом витрины, озаряемой вспышками фотоаппаратов, лежат две золотые львиные головки. И хотя мы не знаем, для чего эти изделия, составной частью чего они были, на нашем душевном озере гармонии появляется рябь.

Табличка рядом говорит нам о том, что это элементы гривны. Погодите?! Почему мы не можем увидеть её целиком?

Здесь и кроется неприглядная сторона этой истории.

Захоронение было настолько богатым на находки, что за один день гробницу невозможно было обозреть полностью. К концу дня неисследованной осталась часть гробницы и возможные тайники в стенах и полу.

Непонятно, почему не смогли договориться насчёт охраны памятника? Если нельзя было к этому делу привлечь полицию, почему сами искатели отнеслись к делу охраны пренебрежительно? Усталость?

В общем, никто не захотел охранять памятник, поэтому вход в гробницу попросту завалили большими камнями. Исследователи надеялись, что из-за обвалов, какие происходили во время раскопок и коим свидетелями были многочисленные зеваки, никто не рискнёт проникнуть туда.

Не знаю, хорошо ли им спалось…

К сожалению, тяга к наживе была сильнее страха смерти: к утру памятник был разграблен. В гробнице действительно были тайники, о содержимом которых остались только воспоминания и домыслы. Лишь несколько деталей удалось вернуть. Среди них оказались две львиные головки гривны. Грабители разделили её между собой, разрубив медную часть украшения топором.

Этот ночной эпизод – чёрная сторона всей истории.

Мировая история и культура продолжают нести огромный ущерб от деятельности чёрных копателей…

Глава двадцать вторая.

Ночь 3

Тревога в который уже раз будит его, заставляет поднимать отяжелевшие веки. От всего этого множества просыпаний мало-помалу создавалась иллюзия бесконечной ночи.

Давление на глаза не давало уснуть, и в то же время усталость ощущалась во всём измученном теле.

Сделав над собой усилие, Сергей сел на кровати. Сколько сейчас времени, он не знал, но по ощущениям часов десять вечера уж точно есть – так ему казалось. Ещё ему отчего-то казалось, что в доме полно народу, а Сергею никого не хотелось сейчас видеть; не хотелось отвечать на ненужные вопросы, быть в центре внимания…

Прислушавшись, он подумал: «А что, если наоборот – все давно разошлись и родители спят? А я буду тут ходить по дому… Нет, нужно дождаться утра…»

Лунный свет падал теперь слева, хотя в предыдущий раз, когда он проснулся, луна была с правой стороны. Но Сергей не придал этой странности большого значения – его мысли переключились на жажду – во рту ощущался горький, неприятный привкус.

«Хорошо, что здесь есть вода – не надо никуда за ней ходить…»

Светом луны выхватывался из темноты круглый столик, на котором призрачно искрился силуэт графина. Босыми ногами Сергей ступил на ковёр. Дошёл до столика.

От звука разливающейся воды Сергей скривился – представил себе, как ощутит сейчас во рту вкус кипячёной, мёртвой воды, отдающей горечью. Но нет – прохладная вода оказалась вкусной; немного взбодрила она Сергея, привела в чувство.

Сергей поставил стакан на стол и отдёрнул занавеску. Под окном лежал таинственный сад. Прижимаясь лбом к стеклу, он невидящим взглядом смотрел на покачивающиеся тени деревьев. Смотрел, как над крышами домов облачный тюль начал надвигаться на бледную луну; ветер придал облакам форму морской волны, медленно набегающей на звёздный пляж.

«Настя-Настюша… Сашенька…» – Сергей, наверно, не понимал – вслух он произносил эти имена или про себя…

«Вера…»

Как он любит их; с какой нежностью смотрел бы на них…

«Вера!» – звал Сергей, а та не приходила… Его крик не мог преодолеть силу притяжения чёрной дыры.

Чёрная дыра с ненасытностью поглощает окружающее вещество и все информационные потоки вместе с ним. Нечаянно придав вращение огромным массам вещества, природа не может остановиться в своём строительстве; процесс вариаций требует всё новых и новых строительных материалов. Получается, смешно сказать, гипертрофированный атом – нет такого слова, чтобы объять подобные масштабы.

«Это так же бессмысленно, как если бы не менялось ровным счётом ничего».

Этой фразой Инги можно прокомментировать мысли Сергея.

Не только в космосе, но и в душе Сергея все его переживания закружились вокруг чёрного ока. С какой-то глупой бессмысленностью оно отняло у него самое дорогое ради непонятной, непостижимой идеи. Непостижимо…

Отняло самое дорогое и теперь засасывало его самого.

Часть третья

Глава двадцать третья

День двадцатый

Громоздкое

Сегодня погода внесла свои коррективы в прогулку Сергея и Инги: как-то незаметно для них приблизился атмосферный фронт, и пришлось возвращаться домой напрямки, по степи, укорачивая путь.

Всё же непогода оказалась быстрее, и наши герои решили укрыться от дождя на заброшенной территории бывшей части ПВО, в полукруглой рубке.

Из этой жестяной пещеры Инга и Сергей наблюдали сейчас за дождём, прислушивались к его беспорядочному биту.

Небольшая лужица успела образоваться на бетонном полу. Падая с потолка, капля за каплей меняли её рисунок.

– Смотри, – обратила внимание Сергея Инга. – Видишь символику? Падающая капля – это мужское начало, а волны, расходящиеся по луже, – женское…

– Наверно, – безразлично ответил ей Сергей. Он был раздражён; природа этого раздражения ясна – сегодня он оказывал ей знаки внимания, но они остались безответны: Инга либо не замечала их, либо переводила всё в шутку.

Он с ней хочет поговорить о любви, а она со своими каплями.

«Как бабка старая», – подумал Сергей с намёком на лекарственные капли. Эта мысль его позабавила; он даже нашёл в себе силы ухмыльнуться.

– Одна сила задаёт вектор движения – вперёд; другая же распространяет эти векторы по сторонам.

Инга сказала это обычным своим голосом, но Сергею послышалась гнусавость буквально в каждом слове.

Он взглянул туда, куда смотрела Инга. Ещё одна упавшая капля нарисовала на луже круги, в очередной раз всколыхнув водную гладь, и небольшие пылинки закружились в водовороте.

– Ну да… Правда…

Что ни говори – аллегория получилась красивой и наглядной.

Инга замолчала, словно почувствовав негатив Сергея. Он сам понимал, что глупо выдавать своё раздражение – его бы скрыть и вести себя благородно по отношению к женщине. Тем более к женщине, которая тебе нравится.

Ещё более удивительно то, что Сергей будто бы забыл об эфемерности Инги. Её же не существует! О какой такой близости с ней он грезит?! Это уже чистейшей воды помешательство!

– Ой, – зевнула Инга. – Спать охота от такой серой погоды.

Сделав над собой усилие, Сергей решил поддержать разговор:

– Мне сегодня, кстати, снилась такая погода; похоже на предчувствие.

Инга посмотрела на него:

– Да? Про что сон?

– Я сидел за столом, а за окном шёл дождь.

– Это был твой дом?

– Возможно, я не знаю. По ощущениям вроде – да.

– А что было за окном? Помнишь?

– Силуэт города, зелень деревьев. Всё было размыто – лило как из ведра… Я чувствовал, что ко мне в комнату сейчас войдут по какому-то делу, а мне так не хотелось отрывать взгляда от окна… Ерунда, короче.

– Почему ерунда? Может, и правда – дом приснился.

На Сергея вдруг снова нашло. Он раздражённо махнул рукой и замолчал.

"Сколько можно всякую чушь перемалывать? И главное, сам завёл этот разговор…»

Снова длинная пауза.

«Что мы тут как две крысы в этом ангаре? Не могла бы что-нибудь придумать! Бар – пожалуйста, ракушку с дом – пожалуйста, а как дождь – так фигу, – подумал вдруг Сергей, скользнув взглядом по Инге. – Сидим тут…Чего она ждёт?»

Сергей снова посмотрел на стену дождя.

«Значит, реальность сильнее всей её магии… Моя реальность. Она не уйдёт до тех пор, пока в моей душе что-то не сыграет».

Но что именно «не сыграет», Сергей не выяснил до сих пор.

Весь день в Сергее зрело решение, но он ещё не знал, как к нему подступиться. И вот, похоже, подходящая минута настала: безлюдное место, оторванность от мира, накопившаяся страсть – растущее с каждой минутой желание безоглядно броситься в её пучину…

Сергей понял, что хочет овладеть Ингой прямо сейчас – разом разрубить все гордиевы узлы воспитания, комплексов и здравого смысла. Всё располагало к этому.

«Иначе бы она давно исчезла, как делала это всегда, а не пряталась бы со мной от дождя…»

Сергей чувствовал, как страсть постепенно начинает в нём вскипать.

«Это будет нашей тайной – одной на двоих».

От этой мысли бросило в жар, ведь тайна – мощный афродизиак. А возможность разоблачения добавляет остроты моменту.

Сергей усмехнулся – вспомнил, как оглядывался по сторонам, прежде чем сказать Инге хоть слово – так боялся показаться окружающим ненормальным. Сейчас же ему было на всё наплевать – он кинется в этот омут с головой.

Похоть постепенно брала верх над рассудком – «Надо наступать!» Может, тогда от этой неопределённости и раздражённости не останется и следа?

Перед его мысленным взором начали сменяться картины, одна откровеннее другой. С каким-то бесовским азартом он придумывал грязные ситуации – будто топил обиду за всё, что идёт не так, как ему хотелось бы; будто он глумится над своими высокими, но безответными чувствами. Будто они и правда находятся сейчас в пещере, и первобытные инстинкты вдруг овладели Сергеем.

Это был вызов! Кому? Кто виноват? Мелькнул такой вопрос и растворился в сознании, оставив неприятный осадок – нет времени анализировать.

Он подошёл к Инге со спины, встал вплотную – какая будет реакция? Никакой – даже головы не повернула. Ладно.

Сергей взял её за плечи, стал тихонько поглаживать – «Такая хрупкая…»

Инга чуть опустила голову, ничего не сказав. Он расценил это как согласие: что-то покорное или приглашающее примерещилось ему в этом поведении.

Сергей обнял девушку, прижал к себе, не веря её податливости. Рука попала между пуговиц блузки и коснулась её нежной кожи на животе. Он коснулся губами её шеи, ожидая, что сейчас раздадутся приятные слуху вздохи и ответные потоки страсти обрушатся на него…

– Я схожу по тебе с ума… – выдохнул Сергей. – Давно влюблён в тебя.

Он и правда уже ничего не соображал; страсть, от которой цепенело внутри, не давала ему проявлять никакой нежности: поцелуи стали лишены чувственности, руки бесцельно и грубо блуждали по её хрупкому телу…

Сергей всё больше распалялся. Возбуждение его быстро достигло такого накала, что он чуть не упал на землю и не повлёк за собой Ингу, ибо в голове у него помутилось. Всё же ему удалось вовремя спохватиться. Этот неуклюжий момент дал ему прийти немного в себя – хватило воли поумерить свою страсть. До него дошло, чего недоставало во всей этой бестолковой круговерти.

«Зачем так грубо-то?»

Повернув девушку лицом к себе, посмотрел Инге в глаза; стал любоваться её манящей красотой.

«Куда, собственно, теперь торопиться?»

Своё намерение он объявил – она вроде не против. Осталось лишь изливать свои чувства, свою нежность языком тела…

Но тут его ждало разочарование. Инга молча, хоть и покорно стояла перед ним, словно падший ангел, и никак не реагировала на его изысканные поцелуи.

Сергея словно током ударило. Он так и не дождался ответной реакции; её взгляд, ладони, которые он покрывал поцелуями, были холодны. Инга не сказала ни единого слова, не откликнулась ни одним движением или вздохом. Если бы она защищалась, отпихивалась – возможно, его страсть только бы сильнее разгоралась. А так…

Пристыженный, он отпустил её плечи, отошёл в сторону. Инга подняла глаза и вперилась невидящим взглядом в потолок. Она даже не делала попыток поправить на себе одежду. Так и стояла, прислонившись к шкафу, с незаправленной блузкой и расстёгнутыми пуговицами – словно в укор.

Сергей присел на свой ящик. Капля за каплей падали в лужу – расходились круги. Куда вот теперь делся весь его пыл, его неудержимая страсть?

Словно окатили холодной водой, и множество глаз теперь смотрят на него – какая будет его реакция; Сергей чувствовал себя, как букашка под микроскопом…

Вконец испортилось настроение у Сергея по пути домой. После дождя почва напоминала густую кашу. Пока он дошёл до накатанной дороги, успел перекидать своими ботинками уйму грязи.

– Вот это я вляпался! – чертыхался он. – И в переносном, и в прямом смысле – угораздило.

«Почему она раньше не исчезла, когда закончила свои философские измышления? Дождалась ведь! К чему мне это всё? Вернётся ли она?» – переживал случившееся Сергей.

Отец мог бы подсказать, как тут быть, но вся закавыка в том, что свои чувства Сергей утаивал от него.

«А ведь договорились – рассказываю всё!»

Так и шёл он злой, то ли на себя, то ли на Ингу. Больше на себя; Инга-то чем виновата? Тем, что не далась ему? Смешно!

Сергей чуть не застонал, когда вновь вспомнил её отрешённый взгляд.

Получается, это он перестал существовать для неё. В переносном смысле. Как и она для него – в прямом.

Как теперь выстраивать с ней отношения? Как в глаза смотреть? Озарит ли она его когда-нибудь своей улыбкой?

«Ишь ты, стыдливый какой!»

Всё же очарование степи проняло: когда Сергей подходил к своему дому, риторика его монолога поменялась.

«Какие, к чёрту, отношения?! О чём это я? Она всего лишь фантом. Чего это я так завёлся? Совсем спятил…»

За его спиной закрылась калитка,словно отрезала всё, что было; всё это несусветное, громоздкое осталось за порогом.

«Это должно было бы случиться. В противном случае она бы просто исчезла…»

Глава двадцать четвёртая

Ночь четвёртая

Сергей, испуганно оглянувшись, приподнялся с постели.

"З-з-з" – звучало кругом. Вся комната заполнилась этим жужжанием – небось, во всём доме слышно. Но что это? Откуда оно доносится? От чего?!

Несколько придя в себя, он догадался, что это жужжит в его ушах.

«Что же делать с этой проклятой бессонницей?!»

Ему надоело с ней бороться. Не обращая внимания на слабость, Сергей раздражённо откинул одеяло в сторону, встал с кровати и подошёл к двери. Вспыхнул яркий свет, который заставил зажмуриться.

«Немного посижу со светом, и бессонница пройдёт».

Огляделся – комната в недавно купленном доме в Оленёвке. Она ещё толком не была обжита: мало вещей, разношёрстная мебель, старые занавески. Не успели пока создать здесь уют.

Белый свет придал комнате камерности – она стала похожа на каюту корабля, за иллюминаторами которого бесконечная тьма.

«Корабль, плывущий в никуда…»

Единственное воспоминание с этой комнатой – как они с Верой вешали семейные фотографии на стену. Сейчас остались лишь вбитые в стену гвозди. В связи с этим Сергей с благодарностью вспомнил о родителях – он прекрасно понял, зачем они убрали эти снимки.

«Может быть, это кто-то из них как раз задёрнул шторы?»

Эта мысль выбила Сергея из пространственно-временных рамок – он не слышал, как кто-то заходил в комнату. Получается, что его сон не такой уж и поверхностный, каким он его ощущает…

Сергей подошёл к окну и увидел тёплое свечение луны, которое дробилось в тысячах капель на стекле. Она как за вуалью – в облаках.

«Уф. Надо освежиться…»

Окно легко открылось, и свежий воздух ночи стал потихоньку проникать в комнату вместе с тайными звуками ночного сада.

Сергей подставил лицо дождю. Потом взглянул на дом – света не было ни в одном окне.

Островами света в океане тьмы были освещённые территории санатория и маяка. Далеко в степи вспыхнули фары проезжающей машины. Сергей проводил их взглядом, пока те не скрылись из виду.

Сейчас у него появилось непреодолимое желание выйти из комнаты; слишком покинутым он почувствовал себя сейчас.

Закрывая окно, Сергей нечаянно задел рукой графин на столе. Тот закружился на месте, звеня пробкой.

"Хм, должна же быть ещё вода…» – отметил про себя этот факт Сергей.

Он взял графин и двинулся к двери. В этот момент на него нахлынула тёплая волна. Она коснулась его щёк – как если бы он стал сгорать со стыда. По мозгу мурашками стали проходить электрические разряды, принося приятную сонливость – как при долгом зевании.

Сергей спустился по лестнице, прошёл на кухню, ещё раз пожмурился на яркий свет. Поставив графин на стол, включил воду и склонился над раковиной, чтобы умыться. Холодная вода приносила удовольствие – «Уф!»

Ещё одна тёплая волна нахлынула на него – Сергею показалось, что это из-под крана вдруг потекла тёплая вода. Он стал прислушиваться к своему странному и, надо сказать, приятному состоянию. Хотелось поддаться ему.

«Вот бы сейчас прислонился головой к прохладному дну раковины, и пусть вода зальёт её целиком; пусть мысли разбегутся по сторонам бойкими ручьями».

Со стороны Сергей был похож на кота, нанюхавшегося валерьянки. Он еле удержался на ногах – так у него закружилась голова. В ушах снова стрельнуло – «з-з-з»; и этот звук эхом то нарастал, то убывал.

Поняв, как глупо, должно быть, выглядит он со стороны, Сергей одёрнул себя.

Наполнив графин водой, Сергей вернулся к себе в комнату.

«Хорошо, что мы приехали сюда», – подумал Сергей, укладываясь в кровать.

Глава двадцать пятая

День двадцать первый

Эхо

– Всё в этом мире построено на одних и тех же принципах, Серёж. Дело лишь в пропорциях. Мы смотрим на окружающий мир через собственные призмы, какими нас наделила природа; их сочетание может быть самым разнообразным. Поэтому одному хорошо одно, другое – другому.

– Что это такое – эти самые призмы? Как они работают?

– Работают они, Серёж, как дерево каталогов в компьютере: открываешь одну папку с вопросом, на который можно ответить либо «да», либо «нет», в зависимости от ситуации, твоего опыта, культуры. Выбираешь один из них, и тебя отсылают к последующему вопросу в зависимости от логики ситуации и так далее. Но в отличие от компьютера, ответ человека и последующее его поведение не так прямолинейны – на них воздействует множество факторов, и выбор той или иной папки может осуществляться в считаные доли секунды, в зависимости от того, с какой скоростью меняется действие. И не всегда ответ на это действие оказывается лучшим.

«Это точно», – подумал Сергей, вспомнив вчерашнее своё дурацкое поведение.

Сейчас ему не хотелось искать себе оправданий. Тем более Инга не исчезла, как он того опасался. Они идут сейчас как ни в чём не бывало и общаются. Может сложиться впечатление, что Инга не помнит, что было вчера. Вряд ли…

Всё же Сергей был благодарен ей за подобное благородство: что было – то прошло. Они словно заново познакомились.

– А нельзя наглядно показать эти самые призмы? Ты же мастерица на спецэффекты!

– Легко!

Сергей и подозревать не мог, какого масштаба сейчас увидит спецэффект.

Ну и ну-у-у! Такого он не ожидал! Вся степь, казалось, от горизонта до горизонта заполнилась шарами – от них зарябило в глазах. Зелёные сферы располагались правильными рядами – всё той же решёткой, как деревья в саду.

Зрелище было, конечно, потрясающим.

– Это наши с тобой мозги… Как видишь, решётка правильная – все стороны равны и симметричны… Но такой симметричной структуры ты в себе не встретишь – всё кривое.

После этих слов Инга хлопнула в ладоши, и решётка в один миг превратилась в какую-то неописываемую фигуру – будто растаял большой брикет масла.

– Мы же живём в хаосе, – пояснила Инга.

Сергей посмотрел на это месиво и подумал, что сейчас будет нечто сложное для его понимания.

– Извне появляется раздражитель, вот он! – Она показала в сторону. – Он специально красного цвета, чтобы можно было проследить его путь.

Этот красный шар, пролетая между зелёными, окрасил их в свой цвет. Получился красный туннель, похожий на червяка.

– Думаешь, он будет постоянно так летать? – спросила Инга.

– Он ведь направляется зарядами зелёных шаров, так ведь? Если что-нибудь изменится, то, соответственно красный шар изменит свой путь.

– Да, – кивнула Инга. – Направление мысли – правильное. У всех нас разные решётки – уже только поэтому мы по-разному смотрим на одни и те же события – разной силы воздействия они на нас оказывают; нас разное интересует.

– А где же сами призмы? Что может сбить этот красный шар с того пути? Я не вижу.

И правда – красный шар пролетал по одному и тому же пути: появлялся откуда-то из-под земли, по спирали набирал высоту, по дуге проносился над Ингой и Сергеем и исчезал в облаках. Следующий шар проделывал точно такой же путь.

– Куда движется шар? – Вопросы от Сергея сыпались только так – настолько он был ошеломлён всей этой картиной.

За Сергеем действительно было интересно наблюдать.

– Попробуй хотя бы пройтись, – сказала Инга.

Сергей сделал пару шагов. И правда – шар чуточку изменил свою траекторию.

– Вот так да! Это что, пример моей решётки?

– Для наглядности – синхронизировала, – Инга кивнула. – Из этих шаров – сигналов извне – и состоит наше ощущение жизни. Их не один и не два, а триллионы.

– Как в ней всё закручено! – Сергей спустился с небес на землю. – Так куда движется шар? Каков пункт назначения? Чего-то он должен в конечном счёте достичь…

– Шары будут постоянно проходить сквозь тебя. Или ты будешь двигаться сквозь искривлённое пространство и наблюдать все преломления энергетических потоков в себе – в этом ощущение жизни – ты пропускаешь через своё тело миллиарды сигналов извне. А достичь они должны конечной папки. От этой конечной суммы будет зависеть и твоя ответная реакция.

– Как я понял из наших разговоров, каждая личность – это смесь характера и опыта… Меня интересует опыт – где он хранится? Как он работает? Где этот аналитический центр, что заставляет нас отвечать на посылы извне сообразно нашему характеру и опыту? Я пока не вижу на этом примере…

Инга кивком обратила внимание на события в решётке. Сергей снова задрал голову и со всем вниманием прислушался к голосу девушки.

– Как мы знаем, на нас действует множество раздражителей…

Одиночный шар снова скрылся в облаке. В следующий миг он был уже не один – по извилистым путям, помимо красного, двинулись синий с жёлтым. Получилось ещё два тоннеля соответствующих цветов – они переплетались с красным, как виноградные лозы вьются вокруг верёвок или жердей.

– Так. Это что за туннели? – поинтересовался Сергей.

Инга усмехнулась: в этот момент Сергей ей напоминал прораба, который пришёл проконтролировать своих рабочих. Только каски не хватает.

– Сейчас всё поймёшь, Серёжа. Смотри…

Три шара двинулись своими курсами. Их пути то расходились, то сближались, грозя вот-вот столкнуться. Неведомый диспетчер позволил им без происшествий скрыться в облаках.

Сергей взглянул на Ингу: что дальше?

Она хлопнула в ладоши. Шары вышли из своих точек уже не одновременно. Далее произошло то, чего и следовало ожидать: красный шар столкнулся с жёлтым. Первый шар, чуть изменив траекторию своего полёта, всё же двинулся своим привычным путём, а вот второй отскочил в сторону и, немного побившись о шары решётки, как в бильярде, образовал новый – оранжевый тоннель. Во время этого происшествия не только жёлтый шар превратился в оранжевый, но и красный стал чуточку светлее.

– Вот она, Серёжа, призма: столкнувшись, шары могут поменять не только свой путь, но и заряд. В какой части пути они столкнутся, куда потом попадут и что из-за этого последует – никто не знает, потому что все мы уникальны и по-разному устроены. И разный опыт записан на тоннелях.

Так же, кстати, рождаются новые идеи, Серёж. Например, у писателей: герой попадает в необычную ситуацию, и мысли писателя, продиктованные логикой повествования и учитывая наклонности своего героя, текут уже в новом направлении. Писатель даже не планировал такого поворота, но пришлось менять свой первоначальный замысел. Просто так совпало. Поэтому не всем можно писать книжки.

– Здорово! Тебе определённо можно писать книжки! Что означает изменение цвета шаров?

– Изменился заряд. То есть сила воздействия одного шара увеличилась, другого – уменьшилась.

– А как же быть с синей веткой? Ведь не просто так ты её показала.

– Всё это, конечно, сильно утрировано, – Инга обвела рукой окружающую их решётку. Она будто и не слышала вопроса.

Прошли немного молча.

– Нужно изменить опыт, что-то поменять в жизни, чтобы ещё раз красный шар столкнуть с жёлтым. Но пока этого не произойдёт, оранжевая ветка будет присутствовать в виде мечты.

– Мечты? – переспросил Сергей. – Значит, она задействована всё-таки? Мы же мечтаем.

Инга хлопнула в ладоши: лучше объяснять наглядно.

Сергей огляделся, посмотрел, как изменилась вокруг них решётка, и понял, что они переместились внутрь синего тоннеля. А вокруг их дорожки спиралями вились и красная, и жёлтая, и оранжевая, и зелёная: взгляд изнутри, так сказать.

– Когда-то была задействована… – с запозданием ответила Инга. – Теперь нет, это просто эхо…

Последнее слово Инги вдруг размножилось в ушах, будто стоят они не на степном просторе, а в сырой пещере.

«Мы же всё-таки в тоннеле»,– подумал Сергей.

– Эхо? Не понял… По какой причине она перестала быть задействована?

– Там много причин. В основном в силу возраста, в силу жизненных обстоятельств… Эта оранжевая ветка – она как старица – старое русло реки. Река там когда-то несла свои воды, но под воздействием передвижения земных плит изменила своё русло.

– Более-менее ясно… Но ты сказала, что может присутствовать в виде мечты или эхо; это как понять?

После этого эхо настроение Сергея начало меняться; он стал всё чаще упускать нить разговора.

Что такое с ним произошло? Куда перенаправились потоки в его голове? С чего вдруг?

Инга продолжала:

– На этом отрезке может быть записан образ, связанный с чем-то прекрасным, особенно ярким, произошедшим с нами в жизни.

– Почему мечта? Это же было?

Ингу Сергей видел чётко, а вот на дальних предметах он уже не мог сконцентрироваться. Сергей встряхнул головой – тщетно. Голос Инги звучал как из радиоприёмника.

– Это было или придумано нами. А теперь этот опыт или вымысел хранится на оранжевом тоннеле. И когда шары проходят рядом с этим тоннелем, то сила воздействия всё же не та – считывается лишь часть той информации, что была записана на счастливой для нас дорожке. Это и есть – мечта.

Таким образом, если рядом со счастливой дорожкой располагается, например, синяя, то импульсы, проходящие между этими дорожками, считываю информацию с обеих, образуя новый, смешанный чувственный образ. То есть ты испытываешь счастье от нового воздействия. Это как при оплодотворении: ДНК матери и ДНК отца ополовиниваются и срастаются друг с другом, образуя нечто новое. Подобной коллаборацией можно объяснить эффект дежавю.

«…Дежавю-у-у-у…»

– Ты меня слушаешь, Серёж? – Инга наконец заметила странное поведение Сергея. – С тобой всё в порядке?

Сделав умывающий жест руками, он ответил:

– Да нормально всё. Погода, наверно, меняется – вон тучи какие ползут, – кивнул на небо Сергей. – Так чего ты, говоришь, придумано нами?

– Мы с тобой пойдём по синему тоннелю, и ты сам всё поймёшь.

Разноцветные шары исчезли. Вместо них возник тоннель из тонких синих канатов. Что их удерживает в воздухе? Ничего! Длинные канаты тянулись до самого горизонта.

– Пойдём вперёд, Серёж. Берись за верёвки.

Они вместе пошли вдоль горизонтальных синих линий. Сначала ничего не происходило; Сергей послушно шёл вперёд, на всякий случай крепко хватаясь за стропы – мало ли что неожиданное произойдёт. Может, земля сейчас уйдёт из-под ног – ожидать можно всего, чего угодно.

Ничего внешне не поменялось, а вот внутри, в душе, стали происходить изменения.

Сергей увидел себя, как проснулся на кожаном диване, в первый день своего небытия: вот он стал обводить комнату взглядом, а вот сейчас до него дойдёт, что ничего не может вспомнить. Кто он? Где он?

Ради эксперимента он коснулся другой верёвки, что висела прямо над головой, и смог воссоздать все звуки того утра. Ухватившись за верёвку слева, повыше, он ощутил, как холодок расползается по спине от страшной догадки.

Незаметно возник параллельный тоннель – среди синих верёвок с правой стороны примешались и жёлтые. На ум пришло сравнение с кабелем, в котором также множество разноцветных проводов.

Сергей тут же коснулся жёлтой полосы и вспомнил свой недавний сон.

Многого не хватало для полноты ощущений. Сергей двумя руками схватился за жёлтые верёвки и услышал шум дождя за окном.

– Можно мне попасть в тот тоннель? – спросил Сергей, обернувшись.

– Нет, – покачала головой Инга. – Понятен теперь принцип работы?

Ответа она не дождалась; не особо и надо – так видно.

Немного погодя слева возник оранжевый тоннель.

– Ого! Так ты говоришь, что там записано что-то счастливое? Сейчас посмотрим!

Сергей коснулся оранжевых струн и мысленно перенёсся в действительно счастливую, волнительную для него обстановку.

Много людей обступило его плотным кольцом. Их лица были размыты, нечётки. Только лица родителей Сергей видел отчётливо; они были счастливы, так же, как и он сам. И все эти люди тоже были рады за них – это чувствовалось.

Рядом стояла девушка и на руках держала что-то – не разглядеть. Но судя по движениям силуэта Сергей догадался, что она поправляет пелёнки.

Испытав досаду оттого, что приходится отвлекаться, Сергей потянулся рукой до ещё одной струны и снова закрыл глаза. К сожалению, лиц он так и не увидел, но услышал разговоры вокруг и крики маленького ребёнка.

– Видишь, Серёжа, как Настенька громко приветствует тебя?! – сквозь детский плач донёсся голос Вадима Аркадьевича.

О, счастливое мгновение! Остановись! Сергея действительно коснулось что-то счастливое, тёплое; понятное только ему одному мгновение.

Заметив ещё одну доступную оранжевую нить, Сергей попытался дотронуться до неё ногой – может быть, она позволит разглядеть лица? Но, не удержав равновесия, Сергей упал, и счастливое перемещение прервалось. Он хотел было снова прикоснуться к струнам, лёжа на земле – к сожалению, они растворились в воздухе – сказка закончилась.

Сергей перевернулся на спину и стал прислушиваться, как гулко стучит сердце. Поддаваясь убаюкивающим тёплым волнам, проходящим по телу, он ещё и ещё проживал тот короткий миг счастья, пытаясь вспомнить детали.

Полежав ещё немного, Сергей открыл глаза. Глядя снизу вверх, он стал осматривать футуристические стволы синеголовника, монументально тянущиеся к небу, отметив про себя, что своими шаровидными соцветиями растение напомнило ему элементы Решётки.

Сергей встал с земли, отряхнулся.

К тому чудному мгновению Сергей, пока шёл домой, мысленно возвращался не раз.

– Настенька… – произнёс он с нежностью и улыбнулся…

Глава двадцать шестая

Предчувствие

Несмотря на то что Вадим Аркадьевич на пенсии, он продолжает работать в институте: читает лекции, встречается с молодёжью, участвует в исследованиях, помогает коллегам.

«А как иначе? – говорит он. – Я не хочу стать старым маразматиком. Голова должна работать!»

Поэтому просто сидеть на берегу моря и доживать свой век, выращивая сад – это не про него. В свои года Вадим Аркадьевич способен ещё на кипучую деятельность; он ещё полезен людям. Хотя не в полезности дело – нравится человеку то, чем он занимается.

Две параллельные стены его кабинета от пола до потолка занимали шкафы, уставленные книгами и папками. У двери, ведущей на балкон, стоит письменный стол, за которым Вадим Аркадьевич сейчас складывал бумаги в папки. Среди комнаты на большом круглом ковре – журнальный столик с двумя креслами, в одном из которых недавно сидел Сергей. У двери располагался секретер.

В общем – чопорная классика: светло-коричневая мебель и белые стены. Вполне подходящее обиталище для Шерлока Холмса. Не хватает лишь рыцарских доспехов и коллекции холодного оружия на стене.

Но это был рабочий кабинет Вадима Аркадьевича – первое полностью законченное, отремонтированное в доме помещение. В отличие от остального дома, здесь решили не растягивать ремонт на долгое время и раскошелились на профессионалов. Кабинет, где можно было спокойно поработать, нужен был в первую очередь.

«Вот тебе и дом для отдыха, ха-ха».

Сюда Вадим Аркадьевич каждый вечер приглашал Сергея на приём. Именно на приём: как врач – пациента, а не как отец – сына.

После ухода Сергея Вадим Аркадьевич принялся наводить порядок на столе – это помогало ему наводить порядок и в мыслях.

Убрав бумаги в секретер, Вадим Аркадьевич допил каркаде и, подхватив с журнального стола жёлтую папку, подошёл к окну. Всё, чем делился с ним Сергей, он записывал в эту папку. Там же делал он свои пометки и фиксировал свои наблюдения за сыном в течение дня.

Например, доктор недавно выявил, что тон, с каким Сергей рассказывал о своих прогулках, поменялся. По тому, как Сергей подбирал слова, старался вести себя обычно, именно старался, Вадим Аркадьевич понял, что сын стал утаивать от него целый пласт своих внутренних переживаний. Ощущение двойного дна не покидало доктора.

Но после сегодняшнего приёма это уже не имело значения. Вадим Аркадьевич понял, что впереди – финишная прямая всей этой ситуации с Сергеем. К этой мысли подводит упоминание Сергеем Настеньки, своей дочери.

Вадиму Аркадьевичу пришлось взять себя в руки, чтобы ничем не выдать своего волнения: зачем Сергею потом ломать голову над его поведением? Пришлось и ему, как Сергею, подбирать слова, стараться вести себя как обычно; снова упомянуть, даже не так – слукавить про собирательный образ…

Возможно, Сергей непроизвольно, подсознательно поступал зеркальным образом? Или…

«Да. Скоро случится… – с печалью подумал Вадим Аркадьевич. – Ему станет больно…»

Вадим Аркадьевич пробежался взглядом по записям.

«Ну что ж. Когда-нибудь это должно было случиться… Главное – подготовить его к этой встряске…»

Дверь за спиной доктора открылась, и в кабинет зашла его супруга.

– Ты снова плакала? – обнял он Ольгу Ивановну. – Сядь в кресло.

– Как думаешь, сколько ещё осталось?

– Возможно, неделя, а возможно, и один день.

– А потом?

– А потом будет трудно. Очень трудно…

По щекам Ольги Ивановны потекли слёзы:

– Я очень устала, Вадим…

Вадим Аркадьевич пересел к супруге, на подлокотник кресла, приобнял её:

– Я знаю, Оля… Это непросто.

Помолчали немного.

– Что сегодня было?

– Инга рассказала ему про маркеры.

– Что за маркеры?

– Это такие словосочетания, за которыми следует целый комплекс ассоциаций. Например, я тебе говорю – «Новый год», и у тебя сразу возникает перед глазами картина с ёлкой, мандаринами, ты вспоминаешь их запахи, звук хлопушек и так далее…

– Это из-за них мы не говорим с Серёжей о главном? – Ольга Ивановна подняла красные глаза на супруга.

– Да, – кивнул Вадим Аркадьевич. – И уж коли они с Ингой заговорили об этом, то, похоже, скоро Серёжу и нас ждут непростые времена… Я уже молчу про упоминание Настеньки…

– Они и так уже давно наступили, – Ольга Ивановна снова прижалась к мужу. – Ты бы хотел, чтобы его сегодняшнее состояние продлилось подольше?

– Что есть – то есть, – неопределённо пожал плечами Вадим Аркадьевич. – Я надеялся таким образом преодолеть пик боли для Серёжи; эта ситуация – несомненный плюс для его физического состояния. Остаётся только поддерживать его на этом уровне – не дать скатиться. Уводить его дальше.

– Когда-то это должно будет случиться, – повторила его мысль супруга. – Ведь страшнее, если не случится, правда?

– Да…

– Как мы можем ещё помочь Серёже?

– Да как тут поможешь, когда такое… – тяжело вздохнул Вадим Аркадьевич. – Хорошо, что появится возможность приехать нашим родным и его друзьям – их поддержка будет необходима…

Ольга Ивановна задумалась.

– Почему ты вдруг сделал вывод, что Серёжа вернётся в течение недели?

– Не могу объяснить – предчувствие. Ты заметила, что он в последнее время раздражительный?

– Да, есть такое. Думаешь, это – предвестник?

– Думаю, он влюбился.

– Влюбился?! – Ольга Ивановна взглянула в глаза супругу. – При чём тут тогда раздражённость?

– Он разрывается между нами и Ингой.

– Считаешь? – задумалась Ольга Ивановна.

– Это ещё не вывод, Оля, а всего лишь предположение. Несколько мелких моментов, которые дают лишь мутный силуэт этой догадки.

– Что ещё?

– Смена настроения до и после прогулки; вспомни, с какой охотой он идёт на прогулку и с какой миной возвращается. Да и когда мы с ним сидим и он рассказывает, что произошло за день, то меня не покидает ощущение недосказанности. А о чём он может не рассказывать? О своих интимных переживаниях.

– Вот как, – Ольга Ивановна была растеряна.

– Красивая девушка, с которой они встречаются каждый день, физиологические потребности, весна, образ жизни, какой у Серёжи сейчас: всё это пробуждает в нём известные чувства…

– Но как это всё увязывается с тем, что Серёжа вернётся к нам? Может случиться наоборот – он из-за своих переживаний будет цепляться за эфемерное… Захочет жить в своём выдуманном мире…

– В том и дело, что эфемерное… Рано или поздно эфемерное уступит место реальному… Я думаю, в этом и кроется причина его раздражительности. А ещё я прихожу к выводу, что Инга – это завуалированный образ Веры. Именно её не хватает Сергею. Отсюда женский образ фантома… Вместе с этими чувствами в нём пробуждается прошлое…

Вадим Аркадьевич сильнее прижал к себе супругу. Ей нужно сейчас отдаться своим чувствам – выплакаться; такое нельзя держать в себе долго. Каждый день как в ежовых рукавицах.

Глава двадцать седьмая

Ночь пятая

У Сергея бывает так, что, проснувшись среди ночи, он начинал обдумывать свою новую идею, пришедшую накануне. Что говорить – увлекал его этот процесс, во время которого рождались всё новые и новые идеи. Это для него радостное время. Бывало, он шёл в свой кабинет и до самого утра работал; самое продуктивное время – глубокая ночь.

А сейчас шок опутывал сознание. Вся его, Сергея, мировая механика, все теоретические выкладки предстали перед ним, осознались во всей своей пугающей пустоте.

Он – лишь биомашина, приводимая в движение многочисленными плюсами и минусами материи. Не существует никакой воли, а есть стечение обстоятельств. Таково короткое эссе его научных работ.

Казалось, в этом мире нет ничего тёплого и душевного – всё это ушло; от безвозвратно потерянного щемило в душе. Сергей мысленно блуждал по этому холодному космосу и чувствовал себя непричастным к окружающему миру. Пустота всеобъемлющая.

Хотелось сопротивляться этому миру, но не было сил от незнания, что делать.

«Бог! Помоги мне!»

Совершенно неожиданно родился в душе Сергея этот крик.

Казалось бы, научная теория, которой Сергей посвятил так много времени, напрочь отвергает Его. Ведь душа человека – лишь информационный массив, не более; так ведь?

Хм… Как он был увлечён работой! Как хотел поделиться своими мыслями с миром! Это был бы прорыв в лечении многих психических заболеваний!

Теперь это всё не имеет значения. Пустота всеобъемлющая. Мысли о теории колючи, как синеголовник. А между его стеблями колышется паучья сеть, в которую попал Сергей.

«Бог! Помоги мне!» – этот посыл его души расходился вибрациями по нитям сети в поисках гармонии, как атомы первовещества посылают друг другу свои сигналы.

Такого морального падения Сергей ещё никогда не ощущал. Ему сейчас очень хотелось чего-то светлого, душевного. Он хотел опоры; чтобы Бог услышал его крик души, спас…

А пока чёрное Нечто камнем придавило сердце.

Сергей сел на кровати, понуро опустив голову. Он ощущал себя сидящим на самом краю Вселенной, свесив ноги в самую бездну.

С минуту он прислушивался к своему и окружающему миру. Потом пустой сосуд его души начал заполняться – воспоминания неумолимо, как тягучая смола, стали течь на дно. Да! Вот тот самый огонь, из-за которого он боялся ворошить прошлое; ещё горит. Значит, он ещё – человек, значит, ещё существует, коли снова больно…

Вера прихорашивалась у зеркала. Её одежда, входящая в контраст с домашним уютом, и еле уловимый запах духов навевали чувство, какое бывает перед скорым отъездом.

Сергей стоял у окна и ждал, когда его любимая добавит последний штрих к своему образу.

Прошло уже больше десяти лет, а его чувства к Вере остаются такими же острыми, как и в первое время знакомства. Чтобы ненароком не разгадать тайну этого долгого и счастливого мироощущения, Сергей отмёл сей неблагодарный психоанализ и погрузился в лицезрение красоты: красоты её жестов, волос, тела.

Вера обернулась, чтобы понять причину долгой паузы в их разговоре, и увидела мечтательную улыбку и пристальный взгляд Сергея.

«Что?» – с настороженностью спросила Вера.

«Засмотрелся просто», – улыбнулся Сергей.

Почему-то этот эпизод запомнился ему. Его память сделала последнюю фотографию жены именно в этот ничем не примечательный момент; Сергей ещё не мог знать этого – просто странное настроение посетило его вдруг.

То, что это было предчувствие, стало понятно позже, задним числом – ведь ничто не предвещало беды.

Улыбнувшись в ответ, Вера подошла к нему; они обнялись, поцеловались. Сергей нежно прижал её к себе, вдыхая запах её духов.

«Неужели я ревную?» – спросил он самого себя, анализируя своё странное чувство.

– Я буду скучать по вам, – сказал Сергей.

Может быть, этот факт так кольнул его сейчас, а не ревность?

– Мы тоже, – ответила Вера, – Хоть и едем на недельку.

– Ур-р-ра-а-а! Мы едем к бабуле!

Настя с Сашенькой стремглав влетели в комнату и присоединились к объятиям – дочурки чуть с ног не сшибли своих родителей.

В похожие моменты Сергей ловил себя на мысли, что очень счастлив в своём доме… Был…

Сергей вытер слёзы, повернулся набок. Он ещё долго лежал в постели и прислушивался к своим переживаниям, пока наконец усталость не сомкнула его веки. Ночь заботливо укрыла его своим звёздным одеялом.

Сергей засыпает.

Ему снилось, как он шёл с работы домой. Завернув за угол, Сергей увидел на площади толпу зевак. Торопиться особо было некуда, и он решил утолить своё любопытство.

Подходя, понял, что тут проводится рекламная акция винодельного завода.

На заднем плане большими бронзовыми буквами, метра два в высоту, было выложено название завода. По бокам стояли батареи больших и малых дубовых бочек, а посреди – улыбчивые девушки за барной стойкой разливали коньяк, вино и шампанское всем желающим.

Внимание же Сергея было приковано к столу, стоящему немного в стороне. На нём, накрытом зелёной скатертью, высилась пирамида из бокалов с шампанским.

Очень красиво: плавные повторяющиеся грани бокалов, расположенных рядами, преломлённый солнечный свет в стекле и всплывающие на поверхность тысячи пузырьков…

И тут произошло то, от чего впоследствии Сергей проснулся.

Внезапно из толпы зевак к этому столу подбежала неизвестная девушка. Она посмотрела по сторонам и остановила свой взгляд на Сергее. Желая понаблюдать за его реакцией, взяла из пирамиды один бокал. И, как можно уже догадаться, она взяла его снизу, а не сверху.

Не успев зафиксировать в своём сознании этот её странный шаг – его последствия, Сергей уже видел, как хрустальная пирамида начала складываться: бокалы стали крениться, падать друг на друга, со звоном разбиваться. Будто горизонт, сама земля покачнулась под ногами! Многочисленные осколки исчезали в золотых потоках шампанского.

«Да уж, – подумал Сергей, интерпретируя свой сон. – Так и память моя работает; без какого-то важного звена – всё рушится…»

Нужно отдать должное этой незнакомке – она показала более впечатляющий пример, нежели Вадим Аркадьевич со своими камнями домино.

Глава двадцать восьмая

День двадцать второй

Затишье

Облака, из-под которых часто выглядывало солнце, были сейчас похожи на брюхо низко пролетающего самолёта. Тени «крыльев» то и дело проходили по земле. И под этим «брюхом» на пляже Караджинской бухты шли последние приготовления сёрферов.

Что ни говори, а homo studere, то есть человек увлечённый, превращает нас в homo miratus, в людей, восхищённых его умением. А восхищаться Вадиму Аркадьевичу и Сергею было чем: настоящие трюкачи сегодня показывали своё мастерство в чувстве ветра. То ли ещё будет! Ведь большая часть спортсменов пока на берегу.

В лагере царила обычная подготовительная суета: кто-то только приехал и, поздоровавшись со всеми, начинал энергично вытаскивать нужное из машины. Кто-то одевался в гидрокостюм, кто-то подготавливал парус, натягивая или отпуская стропы, а кто-то, уже установив его на доске, заранее фиксировал гик на удобной для себя высоте.

Но самые нетерпеливые уже вовсю ходили по волнам, развлекая тех, кто оказался сегодня на пляже.

Вадим Аркадьевич с Сергеем подошли к лагерю.

– Эй, ребята, здравствуйте! Сегодня праздник, что ли? – полюбопытствовал Вадим Аркадьевич.

И правда, атмосфера была праздничной: лагерь был расцвечен и снаряжением, и музыкой, доносящейся из машин. Успели обустроить сёрферы и прилегающую территорию: поставить походные столы, стулья; рядом сумки-холодильники. Даже воткнули в песок несколько тотемов и флагов тех клубов, какие они представляют.

– Добрый день! Ну как сказать,– задумался над ответом долговязый парнишка. – Питерские приехали – хотят поучить нас уму-разуму.

– Вконец оборзели?! – шутливо возмутился Вадим Аркадьевич.

– Не то слово! – заулыбались сёрферы и глянули в сторону парня с чубом – видимо, он и был с берегов Невы. – Ум прям из ушей лезет.

Тот лишь добродушно улыбнулся.

– Сань, ты не видел подковку? Только что здесь была! – Один из парней шарил вокруг.

– Ну ты и левентик! – непонятно выразился Александр – тот самый долговязый. – На, держи!

– Вот блин! – пробурчал рассеянный.

Пока они искали подковку, Вадим Аркадьевич окинул взглядом остальных.

– Зачем? Чтобы не развалилось? – улыбнулся Вадим Аркадьевич – один спортсмен стоял неподалёку и заматывал скотчем мачту.

– Чтобы песок не попадал. Стас, тебе нужен скотч?

– Вы местные? – спросил Сергей.

– С Крыма.

– А кто с Питера?

– Они с той стороны, – кивнул блондин за машины.

– Соревноваться каким образом будете?

– Да не будет никакого соревнования – просто покатаемся в своё удовольствие, – улыбнулся Стас. – Себя покажем, других посмотрим.

– Ну ладно, удачи, ребят!

– Спасибо.

Вадим Аркадьевич с Сергеем пошли дальше – ближе к водной кромке. По другую сторону этой кромки готовился к выходу в море спортсмен. Он уже оттолкал свою доску подальше от берега и, подтянувшись, вскочил на неё. Потоптавшись немного, уловил в воде шнурок и стал тянуть за него – синее полотнище паруса постепенно стало отлипать от воды.

– Эй, Вася! Что ты раком вертишься? Нормально стартануть не можешь? – подали голос питерские.

– Я жду вас, ребятушки! Собирайте свои игрушки, и – вперёд! – с плотоядной улыбкой ответил Василий.

Его парус наполнился ветром, и доска задрейфила по поверхности моря.

Гости в ответ захохотали и продолжили готовить оснастку.

Пока Вадим Аркадьевич и Сергей провожали Василия взглядом, к воде подошла девушка с парусом; доска лежала неподалёку.

– Привет! А чего это хрупкую девушку заставляют носить такие тяжести? – спросил Сергей.

– Привет! Он вообще-то лёгкий! – улыбнулась она. – Ребёнок может донести.

– Но на всякий случай держитесь за нас, – Сергей сделал движение локтем, как бы предлагая взять его под руку. – А то ветер подует – улетите…

– Вот улететь я сейчас и попробую!

Вадим Аркадьевич и Сергей подошли к девушке поближе – любопытно ведь, как там парус крепится. Пока шли, успели познакомиться – имя девушки – Марина.

– Сама судьба заставляет вас заниматься этим делом, – сказал Вадим Аркадьевич. – Подходящее имя.

– Не, – покачала головой Марина. – Меня и заставлять не надо.

Шустро приладив парус к доске и немного поколдовав с парусом, девушка стала уверенно заходить в воду.

– Не холодно? – поёжился Сергей.

– Нет. У меня же гидрокостюм.

– Хороший такой гидрокостюм, – с кокетливой расстановочкой похвалил Сергей.

– Под ним, небось, носки шерстяные и штаны с начёсом, – сломал весь эротизм момента Вадим Аркадьевич.

Улыбка сёрферши стала ещё шире; и тут же девушка сделала лицо серьёзным – Марина попросила никому не говорить про носки со штанами.

– Тс-с-с, – приложила она указательный палец к губам.

Так же поворачивая парус, как это недавно делал Василий, девушка постепенно наполняла его ветром. Начав ход, крикнула:

– Оп! Ну всё! Я пошла! Всего хорошего, господа. Бывайте!

– Попутного ветра!

Ещё одно крыло стало рассекать степные ветра.

Сергей сравнил спортсменов с птицами, парящими у него над головой. Но так как отражения не было – море волновалось, то птицы были, скорее, акулами.

Вдали привлёк к себе внимание кайтсёрфер: поймав высокую волну, он взлетел с её гребня выше горизонта, к чайкам, как показалось наблюдателям с берега, и завис в том положении на несколько секунд.

Сергей вспомнил, с каким восхищением Инга рассказывала ему про свои впечатления от катания сёрферов. Вот и он тоже сейчас сопереживал им, наблюдая, какие трюки они выполняют. Пытался представить себе, что видит перед собой спортсмен – как это захватывающе, свежо и радостно от ещё одной победы над стихией, над собой.

– Смотри, Серёж. Как Марина резвится, – обратил его внимание отец.

Сергей быстро нашёл её ярко-красный парус. Изящная девушка лихо управляла алым полотнищем. Держась за гик, она с лёгкостью приручала лошадей Борея. Как любимица морских богов, она бесстрашно взлетала над волнами. Тот случай, когда имя характеризует человека.

Сергей мысленно дал спортсменам имена: Синий, Красный, Зелёный – по цветам парусов. У Васи, например, был синий парус. В этой компании он, судя по всему, был самым мастеровитым. Как рыба в воде, как птица в ветрах – с такой лёгкостью он управлялся со снарядом. Загляденье!

Тут к кромке воды стали подходить и другие участники. Один за другим они выходили в море и сразу же шли сначала против ветра. С берега за ними остался наблюдать Юрий – так его назвали в разговорах приятели. Вадим Аркадьевич и Сергей подошли к нему.

– Ого! – воскликнул Сергей, когда Синий сделал прыжок.

– Булочка, – Юрий тоже не остался равнодушен. – Класс!

– Это название такое?

– Да, «сырная булочка» элемент называется.

– Я думал, для таких трюков волны больше должны быть, а вон оно как… – проговорил Вадим Аркадьевич.

– Главное – взять воздух, – сказал Юра.

– А этот трюк как называется? – спросил Сергей.

– У них там, за бугром, зовётся «шака». А мы меж собой – «тулупом» кличем; как у фигуристов.

Теперь уже Марина исполнила этот элемент, и вновь можно убедиться – похоже.

Слово за слово – так и познакомились с Юрой. Он поведал Сергею и Вадиму Аркадьевичу много интересного про трюки, как они исполняются и в чём их сложность: видно – человек в теме; только непонятно, что он делает на берегу.

– Восстанавливаюсь, – от досады поморщился Юра и махнул рукой. – Связки потянул.

– Нелегко тебе, – посочувствовал ему Сергей.

– Ничего. Бывает.

– Я всё хотел спросить, а каким образом получается идти против ветра? – сменил тему Вадим Аркадьевич.

– Грубо говоря, негодное для хождения положение паруса – это сорок пять градусов слева и справа от левентика… – сделал Юра упор на слове «негодное».

– Левентик? – переспросил Сергей.

– Это положение, при котором нос корабля расположен прямо по ветру.

– А я думал, это ругательство такое.

– На этот счёт ничего не знаю, – усмехнулся Юрий. – Возможно. Вот. Эти девяносто градусов – мёртвая зона. А все остальные сектора вокруг нас пригодны для катания. Поэтому и ходим против ветра галсом: прошёл левым галсом, развернулся на девяносто градусов и идёшь дальше правым галсом…

– Не пойму; ветром же должно сносить…

– Не сносит, потому что есть такая полезная штука – шверт.

– А что, он там есть? – кивнул Вадим Аркадьевич на доску.

– Конечно! Куда же без него?!

– Не обратил внимания.

– Он спрятан в специальном колодце. Когда он нужен – его ногой просто выпускаешь…

– А как вы поворачиваете?

– Разворачиваться можно относительно шверта. На парусе есть точка парусности; в миру – этакий центр тяжести. Когда он расположен прямо под швертом, доска идёт прямо. Стоит парус наклонить вперёд, то центр тяжести относительно шверта перемещается вперёд – начнёт действовать рычаг и, соответственно, разворачивать корму относительно ветра. Если наклонить назад – нос.

– Хм… Интересно. «В миру», – усмехнулся Вадим Аркадьевич. – Как религия какая.

– Есть такое, – улыбнулся Юра в ответ. – Шверт также гасит боковые векторы силы ветра, на которые она раскладывается, когда парус находится под углом относительно направления ветра. Поэтому судно движется в нужном для райдера направлении даже против ветра. Можно и без шверта обойтись – используя массу тела; когда исполняешь трюки, например.

Всё это достаточно громоздко звучало, но Юрий умел доходчиво объяснить. Он был похож на члена пилотажной группы во время «пешего полёта», который ещё раз проигрывает в уме траекторию движения.

А Юрий с увлечением рассказывал дальше:

– Все трюки сводятся к прыжкам и скольжению – как в фигурном катании. Только в сёрфинге больше прыжковой техники.

Наблюдаяза сёрферами, Вадим Аркадьевич и Сергей стали замечать, что, действительно, множество прыжков под разными наклонами паруса можно осуществить на доске. Оно и понятно: прыжки – основное выразительное средство в этом виде спорта.

Но можно и скольжением удивить – Зелёный прямо перед нашими зрителями трижды сумел повернуться на триста шестьдесят градусов.

Чуть поодаль другой сёрфер закружился на месте – его будто стала поглощать воронка, невесть откуда взявшаяся тут.

То, как спортсмены обращались с парусом, было похоже на жонглирование воздухом! Неслучайно, когда получается прыжок, говорят – «взял воздух».

У них он приобретает осязаемые черты: ему можно пригладить вихры дакроновой гребёнкой; можно подразнить его, наклоняя парус; поссориться с ним, после чего упадёшь в воду. Но через мгновения он по-товарищески, примирительно вытянет тебя из пучины – лишь наполни парус его дыханием.

– Вроде как с дельфином плывёт, – сказал Вадим Аркадьевич.

Сергей и Юрий проследили за его взглядом: кайтсёрфер по грудь погрузился в воду, но парашют всё равно тянул его вперёд. Видимо, тут тоже есть своя сложность, если Юра назвал это трюком; у него даже название есть – «сопротивление тела».

– А вы ночью катаетесь? – спросил Сергей.

– Я – ни разу. А ребята некоторые катались. Теперь у них есть идея – организовать подобное зрелище тут – на Тарханкуте. И чтобы обязательно в августе.

– Почему обязательно в августе? – удивился Сергей.

– Море будет светиться.

– Светиться? От чего?

– От ноктилюки.

– От чего? – переспросил Вадим Аркадьевич; где-то он уже это слышал…

– Планктон так называется. Хотя некоторые говорят, что это водоросли… Не суть.

– Прям так и светится? – недоверчиво спросил Сергей.

– Да! Рукой воду побаламутишь, и светится. И волны, когда накатывают – тоже светятся. И здесь всё будет светиться, – Юрий показал на кромку воды.

– Ничего себе.

– Не знаю, что из этого выйдет, – пожал плечами спортсмен. – Посмотрим.

А ведь у фантазии тоже глаза велики.

Ещё бы! Стоит только представить, как сёрфер, взмывая к звёздам, разбрызгивает во все стороны светящиеся капли… Ух!

Мчась на прожекторы, он видит, что, не отставая, его преследует призрачное существо, которое может принимать форму в зависимости от собственного воображения! Можно быть преследуемым дельфинами – захлёбываясь от восторга и окружающей необычайности; благодарить Бога за это удивительное мгновение. А можно придумать себе акулу, чтобы пощекотать себе нервишки. Смотря какое настроение будет.

Миллиарды жгутоносцев создадут за спиной спортсмена ещё один Млечный Путь…

Вадим Аркадьевич и Сергей давно попрощались с Юрием – продолжили свою прогулку. Но они постоянно оглядывались на море, где происходит сакральное соприкосновение человека с природой.

Близится развязка, дорогой мой Читатель. Затишье – оно ведь перед бурей.

Сегодня и правда был обычный, если не сказать скучный день.

После прогулки Сергей с Вадимом Аркадьевичем позанимались ремонтом – так, по мелочи. Потом, поужинав, Сергей встретился с Ингой прямо у дома, у его любимой скамейки.

Никаких чудес она ему не показала и тему мироздания не затрагивала: обычное общение, как тогда, когда они первый раз встретились тут. Только теперь уже Сергей рассказывал про свои впечатления от мастеров сёрфинга.

Глава двадцать девятая

Понт Аксинский

А теперь, дорогой мой Читатель, прежде чем начнутся последние главы, я хочу ещё раз обратиться к древнегреческой мифологии; уж очень она вдохновляет. Уж очень она ёмкая – с её помощью можно создать практически любую аллегорию. Красиво зашифровать все переживания человека, не вдаваясь в занудные объяснения: кто знает – тот поймёт.

Помните, эта история началась с аллегории с участием одной из титанид по имени Мнемозина, которой, согласно мифологии, вменялось влиять на память человеческую? Закончит же эту историю богиня Ирида – богиня радуги, которая ко всему прочему посланница богов. Пусть она, напоминая Сергею о скорбном событии, облегчит его переживания…

Итак, измученный думами и терзаниями, Сергей подошёл к окну и распахнул его настежь, надеясь, что прохлада ночи немного остудит его душевные раны, отвлечёт от тяжёлых мыслей.

Но отнюдь не прохлада ночи помогла ему, а необычное зрелище отвлекло его внимание.

В ночном небе зажглась… радуга! А это значит, что Прометей уже прибыл на Землю, неся священный огонь! И скоро забрезжит заря человечества – оно выйдет из мрака и сможет состязаться с самими богами!

У Сергея же состязание идёт с самим собой – за память.

Когда же она начнёт возвращаться к нему? Ему надоело пребывать в состоянии неизвестности, неопределённости; осознавать своё бессилие, чувствовать себя неприкаянным.

Сергей окинул взглядом комнату.

«Это – тюрьма!» – в отчаянии подумалось ему.

Наверно, какие-то краски своего настроения он мог позаимствовать у Прометея, когда тот был прикован к скале.

«Отчего такое отчаяние?! Откуда эта тревога?!» – спрашивал Сергей у себя.

Электрический свет озарил комнату. Первое, на что обратил свой взгляд Сергей, – ряд вбитых гвоздей на стене.

«Зачем эти гвозди? Что на них висело? Картины? Фотографии? Почему родители их убрали?»

В голову не приходило ничего путного. Пройдя к столику, налил стакан воды – выпил. Так и не решив, что делать дальше – как побороть бессонницу, Сергей раздражённо хлопнул по выключателю, и комната снова погрузилась во мрак.

Сергей распластался на кровати. Он с выражением смотрел во тьму – так, наверное, смотрел и Прометей в глаза Гефесту, когда тот оставлял его уже прикованным к скале.

И вот он один. Перед взором Прометея тёмные морские валы бесконечное множество раз прерывают свой бег у скал – кидаются на камни, потрясая гулом. И не успела ещё успокоиться первая волна, как ей вдогонку идёт следующая, рождая нестройную музыку шторма. Эта музыка лучше всего характеризовала сейчас состояние души Сергея: беспокойство и печаль.

Радуга в окне вдруг стала изгибаться, словно она синхронизировалась с переживаниями Сергея; становилась всё ближе и ближе. Непонятно было, что происходит, пока Сергей не увидел в свете радуги силуэт девушки.

Сергей не мог ни привстать, ни поднять головы – тело перестало слушаться; словно закопали в песок. Странное дело – он не испытывал никакой паники. С покорностью Сергей поддался безволию и просто смотрел, что будет дальше.

Ирида вошла в его комнату через окно и оказалась рядом с кроватью. Радужный свет исходил от неё. Это смотрелось сказочно, и в то же время из-за темноты кругом этот свет не приносил в душу радости.

Может быть, из-за этого свечения, может быть, из-за своего бредового состояния Сергей не мог рассмотреть лицо девушки.

В руках, судя по очертаниям, Ирида держала кувшин. Она обмакнула руку, и через мгновение Сергей почувствовал, как на лицо, на грудь стали падать капли воды. Его чаша сновидений наполнилась до краёв, и Сергей наконец забылся крепким сном.

Последние звёзды догорали на небосводе. Радуга тускнела и исчезла вовсе, когда солнечный диск только-только начал выходить из-за горизонта. А на широком поле стали расцветать невиданные доселе прекрасные цветы – ирисы.

Глава тридцатая

Буря

В реальном мире, так же как и в предыдущей увертюре, сон не торопился приходить. Повалявшись дольше обычного в постели, Сергей понял это; мысли его переливались из пустого в порожнее.

Чтобы зря не раздражаться бесплодными попытками уснуть, он проделал свой обычный ритуал – встал и подошёл к окну.

Наблюдая за непогодой, он мысленно перенёсся на берег моря и пытался представить себе – каково это, стоя сейчас на тарханкутских высотах, видеть, как бушует под тобой море; ощущать и слышать, как гудит всё вокруг и от ветра, и от волн.

Огромные грани водной поверхности, очерченные пеной, подымаются вверх, застывают на мгновение, как качели в верхней точке, а потом, словно змея изогнулась в этот момент, падают вниз.

Вся береговая линия побелела от пены: вода не успевала вылиться из скальных пор – новая волна накатывала и разбивалась о породу, оставляя после себя многочисленные ручьи и водопады.

Ветер гнул деревья в саду. Первые капли дождя упали на стёкла. В такие моменты начинаешь понимать, что значит уют в доме.

Ну вот. Надышавшись свежим воздухом, немного даже помёрзнув, Сергей закрыл окно.

«Теперь, – думал он, – стоит только лечь на кровать, и я тут же усну».

Но нет – усыпляющему течению времени мешал камень в виде мыслей об Инге. Они так настырно занимали Сергея, тем более мысли эти имели эротический оттенок. Как ни крути – естество.

Поначалу мысли были окружены романтическим ореолом: Сергей представлял себе милые картины покорения дамского сердца. Момент, когда наконец между ними растаяла незримая стена и теперь можно дать волю своим чувствам. Объятия, поцелуи…

Из-за беспокойства за ненаступающий сон в эту романтическую идиллию постепенно стал вторгаться Эрос, заставляя ворочаться на кровати, ища удобной позы для сна. Но сколько ни ворочайся, напряжение возрастало.

Мысленный калейдоскоп теперь сменял другие картины: их переплетённые тела, чувственные губы Инги, томный её взгляд, обнажение, моменты снятия белья, проникновения… Всё это будоражило Сергея.

Мелькнула безумная мысль – пойти к Инге в комнату, ведь совсем рядом, и, не обращая уже ни на что внимания, материализовать свои фантазии. Пока Сергей понимал, что эта идея служит лишь для разрядки, но не как стимул к действию.

И всё же с каждой минутой Сергей заходил в мыслях дальше: в калейдоскопе появлялись всё новые и новые грани, новые сочетания; очень хотелось почувствовать это блаженство от прикосновений, учуять личные запахи и ощутить трепет от желания.

Несколько раз Сергей уже порывался встать с кровати, чтобы сбросить с себя это наваждение – прям как поэт, которого посетила муза. В который раз он уже перевернулся, пытаясь лечь поудобнее, подмяв под себя подушку.

В этот момент произошло нечто. Сергей ощутил, как из области шеи в голову накатила тёплая волна. Будто с шипением она начала растекаться по затылку; мозг, как губка, впитывал это тепло. От этой неожиданности Сергей привстал на локтях – «Что это ещё такое?»

«З-з-з…»

Ещё более удивительный казус произошёл с его психикой. Когда волна пошла на спад, Сергей захотел было опустить голову обратно на подушку. Но вместо подушки коснулся губами горячих губ Инги.

Со скоростью света Сергей всё понял и уже через несколько мгновений осыпал Ингу жадными поцелуями.

Мысли действительно материализовались. Не дав опомниться, страсть подчинила себе Сергея. Он физически ощутил, как проваливается в какое-то болото удовольствия. Главное, чтобы оно не сковывало его, не отнимало свободу, как бывает во снах.

О, это трудно – нежно целовать, когда тебя трясёт, подбрасывает от страсти, от желания воплотить свои сокровенные мысли. Жадные поцелуи, страстные объятия, помутнённое сознание – совсем как днём назад, в ангаре.

Как только Сергей вспомнил про ангар, Инга стала отталкивать его от себя.

«Накаркал!» – мысленно обругал себя Сергей.

Пришедшее было неудовольствие сразу же сменилось решительностью: нет, зайдя так далеко, чего уж теперь передумывать?! Он стал целовать Инге шею, теснее прижимать её к себе. Но её руки словно будили – прикосновения ощущались будто сквозь сон:

– Не надо, Серёж… Всё.

– Почему?

Её руки стали настойчивее отталкивать.

– Давай не будем.

– Что не будем?

Сергей не мог поверить, что от его решительности не осталось и следа. Он удивлённо уставился на силуэт Инги. Стал прислушиваться к себе – предчувствие, что сейчас должно что-то такое произойти, не покинуло его.

Что должно произойти?

Он снова приблизился к Инге, но та непреклонна:

– У тебя семья, будь верен ей.

– Что? Какая ещё семья? Ты что-то знаешь о ней?

Инга покачала головой.

– Нет. Я ничего не знаю. Чувствую.

– Что за ерунду ты несёшь?

Сергей снова потянулся к ней. Как же можно остановиться?! Отказаться от этой интригующей прохлады, от осязания под собой обнажённого женского тела, от этих обескураживающих прикосновений, от этих расставленных ног и напряжённых мускулов, от этого запаха волос; как?!

– Не надо, Серёж! – прямо какие-то страдальческие ноты проступили в голосе Инги.

– Да что ты будешь делать-то! – ослабив хватку, Сергей дал ей ускользнуть из-под себя.

Досада и злоба душили его от необъяснимости происходящего.

«Какая ещё семья, ты, дура!» – со злобой подумал Сергей.

Инга села на краю кровати, обхватив ногу руками. Она ничуть не стеснялась наготы, когда Сергей включил ночник.

«Какой стан, какие волосы, бёдра! Какая же она вся… – думал Сергей, задыхаясь от страсти. – Она не уйдёт – не исчезнет! Я не смогу отвести от неё глаз».

Сергей вскочил с кровати как ужаленный – тоже не особо стесняясь. Постояв немного, он закрыл дверь на ключ. Посмотрел за реакцией Инги – никакой реакции. Тогда он подошёл к столику у окна.

– Я не могу, Серёж, – услышал он за спиной. – Всегда в моей жизни происходит так, что всё плохое, что я сделаю кому-то, возвращается ко мне бумерангом…

– Что плохого-то? – не мог понять Сергей.

– Я не могу так… У тебя беда – ты без памяти…

– Я без памяти от тебя!

Сергею показалось уместным сделать это заявление. Он уже было собрался сыпать комплиментами, полностью раскрыться перед Ингой. Пуститься, как говорится, во все тяжкие, но чуть не упал – неожиданно его повело в сторону, словно пьяного. Одной рукой схватился за голову, другой опёрся о стену и встал так, покачиваясь.

Инга же, не обращая на его странные действия внимания, проговорила:

– Послушай, Серёж. Вдруг у тебя есть жена, дети…

– Если бы они были…

– …получится, что я воспользовалась…

– …они объявились бы давно.

– …твоей ситуацией. Я не хочу усложнять тебе жизнь.

У Сергея поплыло перед глазами. Точка света от ночника стала растягиваться в длинную линию, напоминая разящий клинок. Голос Инги под конец фразы стал расслаиваться в эхо, и изменился его тембр – так уже тоже было не раз.

Голову Сергею стало распирать изнутри. На какое-то мгновение чёткость взгляда восстановилась, и он заметил, что вместо Инги перед ним сидит другая женщина – кто она?

«Нашла время для своих дурацких фокусов!»

А эхо всё усиливалось – от каждого повторения Сергей чувствовал, что земля уходит из-под ног, как от землетрясения. Он стал протирать глаза, но тщетно; видел лишь размазанный силуэт, который твердил противным голосом:

– Вдруг у тебя есть жена, дети…

– Нет у меня жены!

От этих слов стало больно в горле, словно из него сейчас брызнет фонтан крови. Голове становилось больнее – будто по ней стали часто бить тонкой палкой. От этого ощущения Сергей закрутился на месте – хотел понять, откуда сыплются на него эти удары.

– Нет у меня детей! – зарычал он, представляя, как выглядит по-дурацки со стороны.

И тут же, не раздумывая, Сергей схватил стул и кинул его об стену. Только когда части стула разлетались по сторонам, он сообразил, что обломки могли задеть Ингу. Он кинулся к ней, встав на колени:

– Тебя не задело? Прости…

Свой голос он услышал приглушённым. Волна сонливости прошла по голове, даже пришлось зажмуриться.

«Да что же это такое-то?!»

Открыв глаза, Сергей действительно увидел перед собой лицо другой женщины – ему не показалось. Она была так мила и прекрасна, что Сергей застыл на месте. Это же она – девушка из снов!

«Неужели я снова сплю?»

Сергей стал учащённо дышать.

«Родная, – мелькнуло у него в голове, – красивая. Вот бы такую жену!»

За это мгновение он совсем забыл об Инге.

Откуда-то изнутри, из сердца стали появляться новые болезненные ощущения – целый каскад.

Лиричная грусть: так бывает, когда смотришь на закат и тебе становится чего-то безотчётно жаль – чего-то, что ты потерял, не приложив вовремя усилий.

Но у Сергея это чувство было увеличено в десятки раз – оно было беспощадно, как если бы на него обрушилось небо!

«Как я устал…»

Лицо этой женщины стало стремительно молодеть или, правильнее было бы сказать, уменьшаться, пока перед Сергеем не оказалась маленькая девочка. Ему показалось, что он и сам уменьшается в размерах…

От этого лика перехватило дыхание, защемило в горле.

Чуть погодя стали проступать черты ещё одной девочки…

Сергей запрокинул голову, но легче не стало – так она болела.

Сначала про себя, а потом вслух он произносил, как мантру, только одну фразу. Агрессия стала клокотать в нём, набирать силу. Он не понимал ничего – зачем всё это? Кто эти люди? Какой во всём этом смысл? Он понял только, что это знание несёт в себе боль. И эта боль закружила его на месте.

Сергей оглянулся на «Ингу», но в той стороне никого не было – он остался один в этой комнате-каюте, на плывущем неведомо куда среди бескрайней ночи корабле. Сергей закричал, схватил со стола стакан и разбил его об пол; в стену полетел графин. Потом Сергей кинулся к кровати, перевернул её, стал рвать простыни, наволочки; о шкаф ударился столик.

Погружённый в своё состояние, Сергей не обращал никакого внимания на стуки в дверь – Вадим Аркадьевич просил пустить его к себе – и продолжал одержимо крушить свою комнату.

Видимо, истратив всё своё психическое напряжение, Сергей вдруг обмяк. Постепенно постигая своё «новое» я, сокровенное знание, от которого его пытались уберечь родители. Он по инерции схватился за занавески, собираясь сорвать и их, но не мог. Хоть они и были голубого цвета, но для Сергея это было равноценным ухватиться за чёрные канаты своего сознания.

Пару дней назад он испытал счастье во всей полноте, удерживая оранжевые нити. Сейчас же ему хотелось отпустить занавески поскорее, но стремление понять себя не давало этого сделать. Будто человек, которого бьёт током, но который не в состоянии отпустить провод.

Когда Вадиму Аркадьевичу наконец удалось открыть дверь, то всё было разбито в этой тёмной комнате; туда попадал только свет из коридора. Ветер задувал в разбитые окна, и тюль цеплялся за осколки стекла.

Вадим Аркадьевич, а за ним и его супруга вступили в комнату. Взглядом отыскали Сергея – он лежал за поваленным шкафом, свернувшись на полу.

Перешагивая через обломки мебели, родители кинулись к сыну.

– Успокойся, сынок…

Материнская рука нежно поглаживала Сергея по спине. Вадим Аркадьевич осмотрел сына, насколько позволяла обстановка. Оба родителя были в слезах; не знали, чем помочь сыну – это такое горе для всех.

Сергей был спокоен. Повернувшись на спину, по очереди посмотрел на родителей:

– У меня нет ни жены, ни детей…

Две большие слезы почти одновременно потекли по его окаменевшему лицу.

Теперь это был точно Сергей… Тяжело дыша, он смотрел то на потолок, то на родителей. Вадим Аркадьевич одной рукой придерживал руку Сергея, а другой отбрасывал от него подальше осколки стекла.

Сергей присел, прислонился к стене. Окинул взором свою разбитую комнату.

– Ты не поранился, Серёжа? – спросил Вадим Аркадьевич.

Чтобы ответить на вопрос, он опустил взгляд. Осмотрев тело, он отрицательно покачал головой.

Заметив на полу связку ключей, какими Вадим Аркадьевич отпер дверь, Сергей взял её. Родители помогли ему подняться с пола. Сжимая ключи в руке, он надел на себя штаны и вышел из комнаты. Вадим Аркадьевич с Ольгой Ивановой остались стоять в дверях его комнаты.

Подойдя к двери, там, где жила Инга, Сергей вставил ключ в замок. Он повернул ручку и вошёл в комнату, включив свет; вошёл так, будто его внесли пронзённым вилами.

Это была детская. Тут жили две его маленькие принцессы. Игрушки, куклы… Успел образоваться слой пыли – давно здесь никто не был.

Сергей присел на кровать, ещё раз окинул взглядом комнату. К тумбочке были прислонены рамки с фотографиями из его, Сергея, комнаты.

С чувством опустошённости Сергей рассмотрел их. Потом взял с тумбочки блокнот Насти – она любила рисовать мультфильмы; полистал его – дельфин выпрыгнул из воды навстречу солнцу…

Шок не проходил. Сергей чувствовал, что какая-то внутренняя сила, словно стальной обруч, не давала его отчаянию захлестнуть себя. Но он искал какую-нибудь зацепку, что даст волю его чувствам, и он нашёл её.

На стене висел календарь. Красным карандашом была обведена чёрная дата, и рядом детской рукой неуверенно написано – «Ур-р-ра-а-а!»

Вот тут Сергей сдержаться не смог…

Глава последняя

День первый

Прощайте…

Морозно. Холодный ветер пронизывает насквозь. Природа в нерешительности: то припорошит снегом, то смоет его дождём.

Рядом со свежевырытой ямой лежит насыпь из камней и земли. На грубо сколоченных из досок подставках лежат три закрытых гроба: один взрослый, а два других – поменьше.

Мало кто решался взглянуть на Сергея. На него нельзя было смотреть, не испытав при этом боли. Внешне он постарел лет на двадцать – это не лицо, а гипсовая маска. Вокруг красных воспалённых глаз появились черепашьи морщины. Зрачки сузились до маленьких чёрных точек. Щёки впали, и отчётливо обозначились скулы.

Пора бы уже опускать гробы в могилы, но Сергей не мог от них отойти. Похоронная бригада стояла в стороне – ждала.

Сергей с потерянным видом переходил от одного гроба к другому: то просто постоит рядом, то крышку погладит, то начнёт шептать что-то…

Родные, друзья, коллеги, все люди, стоящие вокруг, не знали, куда деваться; невидящим взглядом смотрели кто куда. А по-другому никак; на это невозможно смотреть – все были измучены до предела.

Наконец чья-то воля взяла ситуацию в свои руки – в толпе началось движение – могильщиков стали пропускали вперёд.

К Сергею подошёл Валерий, его лучший друг, и, взяв того за плечи, стал настойчиво отводить в сторону. Иначе Сергей ещё долго истязал бы себя.

Эти объятия и шёпот товарища побудили Сергея разрыдаться, издавая для окружающих неудобные звуки. Вадим Аркадьевич и Ольга Ивановна обступили сына.

Многие почувствовали облегчение, когда похоронная команда засуетилась и стала погружать гробы в слякотную яму – скоро хотя бы это визуальное испытание закончится.

Вдруг в толпе началось движение – Сергей стал экспрессивно выражать свои эмоции, хвататься за голову. Окружающие пытались его успокоить; остальные прислушивались, силясь понять, что там происходит.

– Серёж, дай я сниму…

Валерий взял руку Сергея и снял с него обручальное кольцо, которым он разодрал себе бровь.

Пришло время сказать последнее "прощай". Люди задвигались, начали переходить с места на место, чтобы сформировать очередь. Сергей перестал плакать так же неожиданно, как и начал, когда понял, что от него чего-то просят.

– Серёга, пойдём – попрощаемся! – кивнул Валерий в сторону могилы.

На одеревеневших ногах Сергей кое-как подошёл к земляному холму и взял горсть. Последние шаги давались нелегко; голова гудела, перед глазами всё поплыло – будто земля уходит из-под ног.

Неожиданно по толпе прошёл вздох – все инстинктивно подались вперёд, на выручку. Но увы, Сергей слишком близко подошёл к краю и, поскользнувшись, упал в яму.

Люди с ужасом ахнули: кто-то подумал, что Сергей мог себе что-нибудь сломать, пораниться, а кому-то представился пролом в гробу, через который будет видна покойница.

Последнее, что видел Сергей, это как друзья протягивали ему руки помощи… После этого он потерял сознание.

Никольское – Саки – Айя-Напа – Адлер. 2013–2018

Читайте!

Книга Евгения Матерёва

«Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers»