Заповедные острова [Владимир Кутузкин] (fb2) читать онлайн

Владимир Кутузкин Заповедные острова

ХХХ

Он понял, что лежит на койке в больничной палате, но, когда появлялись врачи, закрывал глаза и старался делать дыхание ровным. А они слушали его пульс, прикасаясь холодными пальцами, и что-то обсуждали, из чего было понятно главное – доктора и медсёстры ждут, что он вот-вот очнётся. Когда врачи уходили, он открывал глаза, разглядывал окружение и пытался сообразить, что это за больница и какой сегодня день. Он помнил слова Нины: «Ещё не известно, что нас ждёт на той стороне. Если окажешься там, не спеши всё рассказывать».

Наконец, ему это надоело и, когда врачи вошли в очередной раз, он открыл глаза. Те забегали, стали щупать его, светить в глаза, медсестра побежала кому-то докладывать. Через полчаса в палате появился подтянутый мужчина в строгом тёмном костюме, поздоровался, приставил стул поближе к кровати, достал из портфеля тетрадь с бланками и решительно выдохнул.

– Вы можете говорить? – начал мужчина в строгом костюме.

– Да, – прохрипел он.

– Вы помните своё имя? Назовите себя.

– Архипов Юрий Сергеевич.

– Отлично. Когда и где Вы родились?

– 20 января 1976 года, в Москве.

– Очень хорошо. Вы знаете, что с Вами произошло?

– Да, я всё помню. Скажите, а где я?

– Вы в больнице, Вам ничего не грозит. Здоровье в порядке. Есть небольшие поверхностные ожоги, недолеченная травма головы, последствия сотрясения мозга. У Вас шок. Точнее, у Вас был шок, но теперь организм почти восстановился.

– А Пузырь у вас тут существует? – спросил Юрий. – Небо какого цвета?

– Так как вы начали задавать вопросы, то обязан сообщить следующее. Сейчас я провожу с Вами первичную беседу, таков порядок. Там, за дверью, очень многие люди хотят поговорить с Вами, но существует протокол, согласно которому сначала опрашиваю я. Меня зовут Герман, первичные беседы – одна из моих обязанностей. Я должен опросить Вас, разговор займёт не более 10 минут. У меня, к сожалению, нет права подробно отвечать на вопросы.

– Хорошо.

– Скажите, откуда Вы?

– Из Москвы.

– Я имею в виду, где Вы были до того момента, как очнулись здесь?

– Я был в Москве, в Хамовниках, – пожал плечами Юрий, подумав: «А что, если они не знают ничего?». – Но там всё накрыло каким-то куполом.

– Как вы привыкли называть то место, откуда перешли сюда?

– Пузырь.

– Ясно. Как долго вы были в Пузыре?

– Полгода или около того.

–А как вы называли то, что случилось?

– Катаклизм.

– Можете назвать даты Вашего пребывания точнее?

– С 14 мая по 1 декабря 2021 года.

– Там были другие люди?

– Да.

– Можете назвать их количество?

– Нет.

– А примерно?

– Думаю, человек пятьсот или тысяча. В любом случае, вряд ли больше двух тысяч.

– Юрий, я задам Вам очень важный вопрос, – мужчина в костюме сделал доверительное лицо, – Вы видели там незнакомых существ?

– Нет.

– А слышали про них? Может быть, видел кто-то, а Вам рассказывал?

– Нет.

– А что-нибудь необычное там было? Там, в Пузыре?

– Всё. Там всё было необычным.

– Например?

– Розовое небо и… тишина, – Юрий почувствовал усталость и увидел, как в палату заходят врачи.

– Там менялась погода, времена года, осадки?

– Нет. Всегда одно и тоже. Сплошной майский день.

– А часы там работали? – Юрий видел, что Герман пытается узнать как можно больше, хотя врачи уже пытались его подвинуть. – Там шло время? Я спрашиваю в обычном понимании этого понятия.

– Это сложно объяснить. Но часы да, работали.

Доктора стали оттеснять Германа.

– И последний вопрос. Каким способом вы выбрались?

– Я… – Юрий понял, что одним словом это не объяснит и решил не напрягаться. Врачи пустили в капельницу что-то расслабляющее.

ХХХ

Через два дня Юрий чувствовал себя гораздо лучше и уже ходил по палате. На одной стене, у изголовья его кровати, висело огромное зеркало, как он предположил, прозрачное с другой стороны. Почему-то не покидало ощущение, что за ним следят, хотя камер наблюдения не было видно. Отдёрнув занавеску, он не смог увидеть улицы, так как окно было фальшивым, и за стеклом располагалась лампа дневного света. Он очень хотел узнать, куда попал и как здесь, снаружи Пузыря, устроилась жизнь. А то, что он снаружи, – сомнений не было. Но врачи и медсёстры были совершенно неразговорчивы, а снаружи палаты, за дверью, дежурили какие-то вояки, у одного из которых, когда доктора выходили, Юрий мельком увидел пистолетную кобуру на ремне. Ему не приносили газет и мягко игнорировали просьбы включить телевизор.

– Ну дайте мне, что ли, книгу какую-нибудь почитать, – взмолился он, когда вошёл доктор и сделал какой-то укол. – А что вы мне колете?

– Извините, Вы на карантине, пока ничего нельзя, – ответил врач, – а в укольчике витамины, – и сразу вышел.

На третий день уже так хотелось общения, что, когда в палату вошли трое с портфелями, Юрий обрадовался. Мужчины походили на чиновников. Им было на вид лет по шестьдесят; один совсем худой и мрачный, в каком-то странном кителе, другой полнее, в костюме и белой рубашке с галстуком, третий же совсем крупный и лысый, в бесформенном сером балахоне.

– Здравствуйте, Юрий, давайте знакомится. Нам предстоит много и долго общаться, – отрекомендовался один из них – тот, что был средней комплекции, самый жизнерадостный.

– Я очень рад. А когда меня выпустят?

– Ну уж, откуда такие слова, это не тюрьма, а больница. Отсюда не выпускают, а выписывают. Наша цель, Юрий, кроме того чтобы задать тысячу вопросов, подготовить Вас к выходу из палаты.

– А что, к этому надо готовить?

– Пожалуй, что так. Меня зовут Виктор Семёнович. Открою Вам секрет, я большая шишка, – мужчина был добродушен, какими бывают по-настоящему властные люди. – Моих коллег я представлять не буду, чтобы не забивать Вам голову, врачи специально просили не перегружать Вас. Они тоже будут задавать вопросы.

Коллеги кивнули, продолжая устраиваться, раскладывая тетради.

– Ну что ж, давайте поговорим.

– Как насчёт кофейка?

– С удовольствием! А то говорят: «Карантин! Ничего нельзя!».

Виктор Семёнович посмотрел на дверь, но один из помощников негромко сказал: «Сейчас принесут».

– Скажу сразу, это не вполне беседа, – обратился Виктор Семёнович к Юрию. – Если бы Вы были преступником, Юра, это был бы самый настоящий допрос, – и Виктор Семёнович расхохотался, но быстро собрался. – Но так как Вы никакой не преступник, а может статься, даже герой, то и отношение к Вам, как к герою. Однако форма нашей беседы ближе всего к допросу. Нам очень важно узнать как можно больше, – Виктор Семёнович встал и начал прохаживать по палате. – Поверьте, Юра, мы очень давно пытаемся сложить пазл и понимаем, что не хватает многих нужных кусочков. Вы даже сами не представляете, какая информация нам поможет, а какая нет. Поэтому, прошу, шпарьте всё подряд, а мы уж отфильтруем.

– Хм, постараюсь.

Медсестра вкатила в палату столик на колёсиках, сверху были кофейный чайник и чашки, на нижней полке печенье и конфеты. Быстро разлив кофе, она удалилась.

– И последнее. Юра, скажу вам честно, – Виктор Семёнович взял чашку, понизил голос, посмотрев на него пристально, – я на это жизнь положил. Посмотрите на меня, я седой, лысеющий и старый. Доверьтесь мне, прошу. Я знаю, что у Вас тоже тысяча вопросов, но очень прошу, потерпите, дорогой. Потерпите, пустите меня вперёд, а потом уж и Вы ответы получите, и из больницы выйдете и всё своими глазами увидите. Я Вам даже обещаю встречу со знакомыми.

– Ну что ж, хорошо, хорошо, – Юрий замялся от такого признания и принял чашку из рук Виктора Семёновича, – спрашивайте.

– Мы читали отчёт Германа. Вы закончили на том, что часы в Пузыре ходили, время шло, но, судя по всему, дело обстоит как-то сложнее?

– Да. У нас было ощущение, что всё вокруг замерло и стало каким-то не совсем настоящим. Не совсем таким, к чему мы привыкли. Я был в Пузыре полгода, но за это время так и не выросла новая трава, да и старая не завяла, а на деревьях не появилось новых листьев, кроме тех, что уже были. Когда наступила осень, – он осёкся, – точнее, когда она должна была наступить, листья не опадали. Они были свежие, сочные, какими бывают в начале лета. Впрочем, было и другое, противоречащее наблюдение. Однажды Нина принесла из магазина семена садовых цветов и посадила их. Через две недели, даже раньше, вырос прекрасный цветочный садик.

– Нина? – Виктор Семёнович посмотрел на своих помощников, один из которых незаметно кивнул, – впрочем, я забегаю вперёд. Давайте-ка всё по порядку. И ещё хочу предупредить вот о чём. Я буду иногда уходить, а мои помощники останутся. А чуть позже к нам присоединятся ещё несколько товарищей, они тихо подсядут тут на стульчики и тоже будут слушать. Так Вы внимания не обращайте, рассказывайте и рассказывайте. Хорошо?

– Ну, ладно… – ничего не поняв, ответил Юрий.

– Вам известно о ком-то, кто смог покинуть Пузырь тем же путём, что и Вы?

– Да, несколько человек.

– Кто был последним?

– Вот как раз Нина.

– Меня будет очень интересовать та часть времени, которую Вы провели один между моментами, когда улетела Нина и Вашим собственным перемещением.

– Виктор Семёнович, – хотел вежливо перебить его один из помощников.

– Да-да, знаю, протокол есть протокол, – ответил он ему немного раздражительно. – Юрий, просим от Вас последовательного рассказа. Расскажите о том дне, когда всё изменилось. Где вы были, что делали, как вы поняли, что что-то не так?

– Был обычный рабочий день, вроде пятница. Я слесарь-сантехник, вы ведь знаете?

– Да-да, – сказал помощник Виктора Семёновича – тот, что худой.

– Приехал на участок утром часов в восемь.

– Участок? Какой участок?

– Ну, мой участок. Это около метро Спортивная, там диспетчерская инженерной службы. Так вот, было 14 мая, пятница. Ночью была авария, прорвало трубу, дежурные всё починили, а воду на 9-й дом не подали, так как кое-где трубы надо было уже в плановом порядке менять. Нам в РЭПе сказали, что надо срочно заменить две трубы, идущие на бойлер.

– Хорошо, детали, связанные с заменой труб, можно пропустить.

– Так, ну что. У меня напарник, Гена.

– Полное имя можете назвать? – спросил толстый коллега Виктора Семёновича.

– Отчество не знаю. Геннадий Монин, он меня младше на год. Я с ним в паре работаю уже лет пять.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Мы взяли газорезку, погрузили на мотороллер и поехали на объект. Спустились в подвал и часа два там ковырялись. И вот тут всё и началось.

ХХХ

Сначала нам показалось, что дом качнулся над нами, но это было лишь ощущение. Потом всё словно загудело, и мы услышали страшные крысиные визги, к счастью, самих крыс не было видно поблизости. Они пищали где-то за стенками. А потом до нас стали доноситься звуки сработавших автомобильных сигнализаций, глухие удары и звон разбитых стёкол. Мы с Генкой переглянулись, а через несколько секунд тряска снова повторилась. Ну, мы выключили газорезку и пошли наверх.

Когда вышли, то первую минуту стояли с открытыми ртами прямо у дверей подъезда – повсюду были автомобильные аварии. Машины парили пробитыми радиаторами, из разбитых окон играла музыка, белели вздутые подушки безопасности. Одна из машин, какой-то небольшой белый седан, выскочил с дороги и, пролетев небольшой садик, врезался в стенку в двух метрах от двери в наш подъезд. К счастью, это было минутой раньше.

Именно к этому седану мы подошли, когда немного пришли в себя. К нашему удивлению, никакого не было ни на водительском сиденье, ни в машине вовсе. Двигатель всё ещё работал и салон был заперт изнутри. Мы подёргали ручки, но открыть машину не смогли. А у нас грузовой мотороллер тут же стоял, в кузове лежал всякий инструмент. Генка взял монтировку и разбил стекло, чтобы открыть водительскую дверь. В салоне никого не было, но вот что интересно: на полу, у педалей, лежала женская одежда. Я помню, что там были какие-то короткие сапожки, юбка, курточка и так далее – весь гардероб, включая наручные часики и кольца с пальцев.

Генка протянул руку в салон и повернул ключ зажигания, мотор замолчал, лишь шипел и парил радиатор. Мы пошли дальше по улице по направлению к метро, крутя головами во все стороны. Повсюду на тротуарах валялась одежда, под деревьями было много вороньих и воробьиных перьев. Мы пошли вперёд, подходя к разбитым машинам и везде встречали одного и тоже: пустые салоны и кучки одежды на полу. Машины врезались друг в друга на ходу, в стоящие автомобили, в стены и деревья. Одна влетела в витрину магазина, другая во двор, прямо в детскую песочницу. Но нигде не было ни детей, ни их родителей, ни животных. В одном месте старая грузовая полуторка даже начала гореть, правда, пока ещё только под капотом – шёл густой дым. Мы подошли к ней, пошарили в салоне, никого не нашли и тушить, конечно, не стали.

– Юр, а где все люди-то? – спросил меня Генка, крутясь на месте.

– Что-то ерунда какая-та, – ответил я.

– Ну-ка, ущипни меня, – Генка улыбался, но было видно, что это нервное.

– Слушай, да, бред какой-то. Не пойму ничего.

Мы схватились за телефоны, но сотовой связи не было, как и интернета. Решили выйти на большую улицу, может быть там дело прояснится. Вышли на проспект и, озадаченно крутя головами, шли в сторону метро, уже почти не заглядывая в машины и не разбивая стёкол в надежде найти людей. А машины звенели, ухали и квакали своими сигнализациями, шипели протёкшими радиаторами, урчали незаглушенными моторами.

– Давай лучше по тротуару пойдем, – предложил я. На тротуаре не так ощущалась эта странная реальность.

Вскоре мы увидели первого человека. Это была женщина, которая вышла на балкон второго этажа. – Мужчины, – жалобно протянула она, – а что случилось-то? Теракт? – она пыталась перекричать вой сигнализаций.

– Мы ещё сами не знаем. Вы в порядке? – крикнули мы ей в ответ.

– А почему я должна быть не в порядке?

Мы пошли дальше и, когда дошли до метро, то увидели множество людей. Одни выходили из вестибюля станции, оглядывались, беспокойно разводили руками и задавали друг другу одни и те же вопросы. Какому-то мужчине стало плохо с сердцем, ему передавали таблетки из сумок. У женщины случилась истерика, потом ещё у одной. Мы увидели, как некоторые люди выходили на проспект, смотрели в салоны разбитых машин, открывали двери, а потом пожнимали плечами, не найдя водителей. То там то здесь стояли кучки пассажиров подземки, пытающихся что-то понять, и к ним подходили всё новые и новые люди, главным образом, из того же метро.

Около часа мы провели на площади, расспрашивая других и отвечая на встречные вопросы. Но никто ничего не знал и не понимал, и в конце концов мы с Генкой присели на капот какой-то машины и просто наблюдали за происходящим. Стало понятно, что в метро вдруг вырубился весь свет, поезда остановились, и пассажиры, подсвечивая себе фонариками мобильных телефонов, раздвинув двери вагонов, по шпалам пошли в сторону станции Фрунзенская, где их ждал подъем в темноте по остановившимся ступеням эскалаторов.

Люди довольно быстро сообразили, что остались в живых лишь потому, что в момент странного происшествия находились там, куда не мог попасть солнечный свет и вообще какой-либо свет, кроме искусственного. Пассажиры метро были лучшим тому доказательством, как и зрители соседнего кинотеатра. Мы с Генкой, сидевшие в глухом тёмном подвале, с теорией согласились. Позже мы встречали людей, которые спаслись потому, что спали в комнатах, наглухо задрапированных солнцезащитными занавесками, подвалах без окон, находились ресторанах без окон, кинотеатрах, лифтах и даже туалетах. Их всех, как и нас с Генкой, объединяло одно – там, где мы находились, было бы совершенно темно, если бы не свет от лампочек.

Другая версия касалась пропажи людей и тоже была выдвинута коллективным разумом в первые же часы. Было разумно определено, что те люди, которые были на свету, пропали все разом, в один момент, словно испарились. Люди, собаки, птицы – всё, что было живым, в мгновение улетучилось, не оставив следов, кроме лежащей на тротуарах, лавках и сиденьях машин одежды. А после первого Катаклизма случился второй. Если кто-то и выглянул из окон, любопытствуя, что за шум, то испарился от второго Катаклизма. Повсюду лежали мужские костюмы с рубашками, женские блузки в курточках, сапоги и туфли, бейсболки, майки и шорты. Кое-где можно было встретить поводки и ошейники. Особый ужас вызывало то, что, если начать осматривать эти костюмы и курточки, то непременно в них находилось и нижнее бельё, что делало осмотр неприятным, да и неприличным. Нет, копаться в этих одёжных кучках никто и не испытывал особого желания, но кто-то предложил собрать документы пропавших людей, и, не зная, как реагировать, спасшиеся начали делать хотя бы это. Однако этот почин быстро иссяк.

ХХХ

В палате было тихо.

– Радио, конечно, не работало? – спросил помощник Виктора Семёновича.

– Нет, вместо радио – шипение.

– А что там насчёт неба?

– Прежде всего мы отметили, что небо стало не привычно голубым, а каким-то розовым, может быть, даже красным. Знаете, как на закате. Все выходили и поднимали голову, потому что небо сразу бросалось в глаза. Люди тревожно туда смотрели, словно чего-то ждали.

– И оно было таким всё время?

– Не знаю, быть может, мы привыкли, и через несколько месяцев я уже не замечал красноты. Если специально не обращать на это внимания, то кажется, что оно даже и голубое, как прежде.

– Скажите, вы видели там только людей?

– Да, только людей.

– Полицейские были живы?

– Да, вместе с пассажирами со станции вышло двое полицейских. Им сразу указали на кучки полицейской одежды, они пошли туда и забрали оружие своих коллег.

– Был ли кто-нибудь ещё из тех, кто представлял власть?

– Поначалу никого. Где-то через пару дней появился депутат Макаров. Я его знал, точнее, часто видел, хороший мужик. Наш районный депутат. Он пытался что-то организовать, но это было нужно лишь тем, кто не мог себя прокормить.

– Были ли среди выживших сотрудники других силовых ведомств? – опять спросил худой.

– Да, были и регулярно появлялись новые. Видимо, на момент этой вспышки сидели где-то в своих бункерах. Но вояк среди них было мало, в основном, какие-то технари. У них были удостоверения, но личное оружие было не у всех.

– А у вас появилось оружие?

– Да. Честно говоря, в течение следующих месяцев оружие появилось у каждого.

– Хорошо, продолжайте с того момента, как люди на площади стали делать предположения о том, что произошло.

ХХХ

Толпа стояла на площади перед метро, беспокойно глядя на порозовевшее небо, один из полицейских принёс громкоговоритель и призывал соблюдать спокойствие. Впрочем, никакого беспорядка не было, видимо, полицейский успокаивал сам себя. Понемногу люди вспоминали, что куда-то ехали, начинали думать о своём доме, родственниках и детях, выходили на проспект и начинали соображать, как добираться дальше. Появились первые, кто выбрал заведённую, но не разбитую машину и собрался на ней ехать к себе домой. Водитель, вероятно, кого-то ждал около метро, окно было открыто, двигатель работал, новенькая чёрная Тойота не пострадала. Мужчина и женщина сели в машину, пристегнулись, выехали на проспект и медленно двинулись в сторону области, объезжая очаги ДТП. Их примеру последовали многие другие; спасшиеся садились за руль даже совсем разбитых машин, отрывали сдутые подушки безопасности, пытались заводить, иногда успешно. Кто-то уезжал на найденных тут же велосипедах, кто-то уходил пешком. И вообще, люди расходились в разные стороны.

Мы с Генкой решили сходить для начала к себе на участок, хотя бы переодеться, а потом тоже разбежаться по домам. Дворами мы пошли туда, где могли встретить своих коллег, тоже находящихся в тёмных подвалах. Обойдя все возможные точки с начальством, РЭП и ДЭЗ, подвалы и бойлерные, мы так никого и нигде не встретили, только редких горожан, и Генка предложил:

– Слушай, а ты же в Отрадном живёшь?

– Да.

– А я в Ясенево. Если метро не работает, давай возьмём джип побольше, сначала к тебе сгоняем, потом ко мне. Вместе веселее, к тому же, в городе сегодня наверняка будет такая канитель, что лучше держаться вместе.

– Давай, – согласился я, – только сначала поедем к тебе.

У Генки было два сына, один в первом классе, другой в пятом. Жена работала на дому швеёй, с ними же проживала тёща. Я жил один, отца у нас не было, а мама почти свободное время проводила на даче. Поэтому я предложил сначала ехать к Генке в Ясенево.

Мы ходили по улицам и безуспешно искали машину побольше, так как мой напарник справедливо предположил, что по пути придётся расталкивать другие автомобили. Ему виделся роскошный чёрный внедорожник из тех, что был мечтой любого работяги, но ничего похожего не находилось. Точнее сказать, машин вокруг было достаточно, но они были либо заперты, либо разбиты. Зато, когда мы вышли на Хамовнический вал, прямо за поворотом, у дверей банка, наткнулись на бежевый инкассаторский фольксваген с урчащим мотором и сдвинутой боковой дверью. Внутри никого не было, на полу лежали небольшие банковские мешки, которые раньше мне приходилось видеть лишь в фильмах про ограбления инкассаторов. Рядом с машиной мы увидели черные брюки, ботинки, бронежилеты и помповые ружья. – Может, на ней поедем? – предложил я. Мы оглянулись, словно грабители, забросили амуницию в салон, дёрнули ручку водительской двери, но она не открылась.

Мой приятель дёргал и дёргал ручку. – Чёрт возьми, они же закрыты всегда. Мы не сможем сесть за руль, стекло-то попробуй разбей, – Генка со всей силы ударил по водительскому окну своим ломиком, но от удара не осталось никаких следов.

Походив ещё немного вокруг и подёргав дверные ручки, я предложил: – Ладно, давай оружие спрячем и пойдём другую машину искать. Осмотревшись, бросили мешки, оружие и экипировку инкассаторов в подвальный оконный приямок и закидали мусором из двух ближайших урн.

– Слушай, Юр, тебе не кажется, что вокруг какой-то туман? Вон посмотри, на той стороне реки, вроде, лес всегда был, а сейчас его не видно.

– Пожалуй. Сейчас подъедем и посмотрим.

Во дворе дома наконец-то нашли большой заведённый внедорожник, на сиденье которого лежали брюки и рубашка. Пришлось бить заднее стекло, чтобы попасть внутрь. Очистив бежевые кожаные сиденья от стеклянных крошек, мы выехали на проспект, чтобы двинуть в Ясенево, но на подъезде к метромосту наткнулись на автомобильный затор. Перед въездом на мост стояли машины с оживлённо разговаривающими людьми. Это были те спасшиеся, что уехали час назад от станции метро на разбитых машинах.

Мы подъехали. – Вы чего тут стоите?

– Вы не сможете проехать, там стена, – ответила женщина, первая уехавшая с мужем.

– Какая стена?

– Не знаю какая, но не кирпичная. Ужас какой-то, – женщина поёжилась.

Мы посмотрели наверх, туда, куда вела дорога, переходя в эстакаду. Вдали, прямо поперёк моста, в его середине, словно огромный экран, действительно, высилась розовая стена. Она перекрывала не только мост, но и реку. Впрочем, если бы та женщина не назвала это явление стеной, я бы принял его за очень плотный розоватый туман. Большинство приехавших сюда граждан, узнав об этой новости, не спешили всё-таки ехать на мост и проверять информацию – люди были напуганы. Но и куда деваться, тоже было непонятно. Подъехали какие-то ребята и сказали, что с противоположной стороны такая же стена есть на Комсомольском проспекте, несколько не доезжая метро Парк Культуры, и со стороны Бережковской набережной.

В момент Катаклизма на метромосте было плотное движение, так что сейчас тут всё было забито автомобилями и проехать вперёд было невозможно. Мы с Генкой выпрыгнули из своего джипа и пошли пешком наверх по эстакаде. Стена не была чем-то конкретным, очевидным. Поначалу она воспринималась как туман, в котором идти становилось трудно – так, как бывает, когда идёшь по пояс в воде. Мы хотели подойти ближе, но возникало ощущение, будто нас отталкивает что-то. Такое всегда случается, если пытаться соединить два магнита одной полярности, они никак не хотят коснуться друг друга, вот и мы с Генкой делали шаг и неведомая сила отклоняла нас обратно. Прекратив попытки и даже немного посмеявшись странному эффекту, мы остановились. Было видно, что между мостом и стеной есть расстояние около двух метров, то есть мост словно оборван и ехать туда всё равно бессмысленно – упадёшь в реку. Так и вернулись обратно к своей машине.

Первый день и первая ночь были тяжёлыми. Никто не знал, что делать. Мы с Генкой ещё поездили по дорогам, наткнулись на стену со всех сторон, потом зашли в какую-то кулинарию и поели холодных готовых котлет, выпили пива и немного расслабились. Потом мы опять крутились по району, заезжали в переулки, из дворов выскакивали на проспекты, и снова оказались около метро. Времени было часов шесть, на площади снова набралось народу, не знающего, что делать. Нам сказали, что час назад людей тут было больше, а сейчас поубавилось – большинство вернулись сюда, наткнувшись на стену, а теперь разбрелись по соседним кафе и ресторанам.

На площади мы встретили первого человека, который сошёл с ума. Это был мужчина лет пятидесяти, он сидел на ступенях, повторял какую-то бессмыслицу, отрицательно качал головой и вскидывал руки, будто хотел потрогать воздух, но следом безвольно опускал их. Мужчина что-то мычал, иногда хихикал, и никто не подходил к нему. В ближайший месяц мы видели сумасшедших много раз, а потом новых не появлялось. Те, кто не сошёл с ума, – приспособились к новым реалиям, а некоторые даже стали находить, что новая жизнь лучше прежней.

ХХХ

В палате было тихо. Гости Юрия, если можно было их так назвать, сидели и слушали, как прилежные ученики. Но после последних слов они оживились.

– Юрий, очень хорошо, что Вы коснулись этой темы. Скажите, Вы видели всех сумасшедших? – спросил Виктор Семёнович.

– Не факт, – сказал Юрий, задумавшись и подняв взгляд к потолку, – но, мне кажется, очень многих.

– А были ли среди них такие, кто имел на теле странные знаки? Постарайтесь вспомнить, вдруг приходилось случайно видеть.

– Могу точно сказать, что без одежды я ни одного сумасшедшего не встречал.

Виктор Семёнович с сожалением переглянулся со своими спутниками. Один из них сменил тему.

– Как вы поняли размеры и геометрию стены?

– Некоторые начали метаться и успели попробовать выехать по всем улицам; они сказали, что на стену натыкались везде. Надо понимать, что район Хамовники с трёх сторон огибает излучина реки, так что выехать можно только по мостам. Возникла версия, что стена расположена по кругу, позднее она подтвердилась.

– А сейчас Вы как думаете?

– Ясно, что купол. Полусфера. Может быть даже – полная сфера, но изучить вглубь не было возможности, да и желания. Была у нас у нас мысль слазить в метро, но так до дела и не дошло.

– А границы Пузыря менялись со временем?

– Никогда не обращал на это внимания. Видимо, не менялись.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Ну что, мы начали думать, как ночевать.

ХХХ

Стоя на площади, мы пытались сообразить, что предпринять дальше. Внутри нас бушевали противоречивые чувства. С одной стороны, страх за себя, за родной город, за планету. А с другой стороны – вдруг – необычное приключение.

– Юр, нам где-то надо на ночлег устроиться, – сказал мне товарищ.

– Да где угодно, вокруг целый город, – пошутил я.

– Может квартиру какую подыщем?

– А как открыть, ключей-то нет? Да и законно ли?

– Давай окно разобьём на первом этаже? – предложил Генка.

К нам подошла невысокая женщина, державшая за руку девочку лет десяти.

– Мужчины, скажите, вы доходили до края, действительно есть стена?

– Да, есть.

– Нам на Юго-Западную никак не попасть?

– Нет, стена прямо там, где метромост, ближе к тому берегу.

– Что же делать? Надо как-то тут ночевать. Вы не знаете, может тут какая-та гостиница есть?

– Слушайте, правда, есть, – ответил я. – На Спортивной есть гостиница «Юность», прямо рядом с нашей диспетчерской! Садитесь, вместе поедем.

Мы усадили маму с дочкой к себе в джип и поехали в эту гостиницу. Там тоже было оживлённо, так как спаслись, в основном, пассажиры метро, а после Катаклизма они выходили не только на Фрунзенской, но и на Спортивной. К счастью, идея с гостиницей ещё не пришла всем в голову, поэтому мы быстро подобрали номер для мамы с дочкой и соседний для себя.

Чем хороша гостиница, так это лёгким доступом к кроватям – любая дверь вышибается ударом ноги. Попробуйте так открыть дверь в квартиру. Мы сбегали в местный магазин, набрали еды и развались на кроватях. Но отдохнуть в ту ночь всё равно не вышло. Люди всё прибывали и прибывали, выбитые двери не закрывались и к нам всё время кто-то заглядывал. Какие-то мужчины всю ночь выбивали двери на более высоких этажах, но глухие удары доносились и к нам, мешая уснуть. Творилась толчея, люди были измотаны и испуганы, возникали конфликты из-за свободного номера. Мы написали на листах бумаги: «Номер занят» найденными фломастерами и приклеили эти объявления на свой номер и соседний, где крепко спала девочка и рядом сидела встревоженная мать.

Ночь всё равно не удалась, мы не отдохнули и утром решили уехать из этой гостиницы. Генка сказал, что лучше бы мы пошли спать в диспетчерскую нашего участка. Прыгнули в машину, ещё раз проверили, что стена никуда не пропала, и окончательно решились завладеть какой-нибудь квартирой. Признаться, это решение не было таким уж лёгким, мы некоторое время колебались. Точнее – я.

– Ты представь, Ген, – сопротивлялся я, – стена завтра пропадёт, люди домой начнут возвращаться. Заходят, значит, они к тебе домой, а там мы с тобой спим.

– Юра, ты пойми, случилось что-то совсем из ряда вон. Это тебе не снег летом в Африке и не землетрясение там, где его никогда не было. Это, быть может, крандец всем миру! И если стена пропадёт, то два слесаря, которые, будучи лишёнными своих домов, залезли поспать в чужие квартиры, будут не самой большой заботой нашего правительства.

И мы, выбрав дом рядом с гостиницей, взяли кувалду и вошли в ближайший подъезд; выбрали самую хлипкую дверь на первом этаже, раз десять долбанули в замок и вскоре оказались внутри. Квартирка была так себе, особенно по сравнению с теми, где нам потом приходилось бывать. А здесь, вероятно, жили пенсионеры, небогато, если не сказать хуже, но очень чисто. Хотя мы не спали всю ночь, но сейчас я не мог заснуть. А Генка завалился на диван и через десять минут засопел.

К вечеру мы вспомнили про эту бедную женщину с дочерью. Гостиница была рядом, я сходил и нашёл их, предложил переехать, на что мать с радостью согласилась, так как в гостинице уже творилось сущее столпотворение.

Мы вскрыли для них соседнюю квартиру. Это было посложнее, пришлось идти за газорезкой.

ХХХ

Юрий заметил, что Виктор Семёнович потихоньку вышел из палаты, а чуть позже за ним последовал один из помощников. Вместо них через минуту зашло человек пять разных людей с блокнотами и тетрадями, которые, стараясь не шуметь, внесли за собой и стулья. Рассевшись, они принялись делать пометки в своих книжечках.

– Скажите, Юрий, вот Вы там были шесть месяцев. А менялись ли времена года? – спросил оставшийся помощник Виктора Семёновича.

– Нет, вокруг был один и тот же майский день. Градусов двадцать тепла.

– А тучи, ветер?

– Небо над нами не было однородным, иногда в нём угадывались даже облака. Что касается ветра, то было некое перемешивание воздуха. Казалось, иногда дует с одной стороны, иногда с другой. Но всегда совсем несильно, еле уловимо.

– Скажите, как вы открывали квартиры? – вдруг спросил один из вновь пришедших.

– В каждом подъезде из тридцати квартир найдётся две-три, в которых дверь можно просто выбить или кувалдой разбить замок. Иногда, когда мы пытались сделать это, разваливалась сама дверь. Но самый простой способ – подъехать на машине к окнам первого этажа, залезть на крышу, железным прутом разбить стекло и попасть внутрь через окно, открыв квартиру изнутри.

– Это делали все?

– Да, поэтому все стремились раздобыть высокую машину, не таскать же с собой всегда лестницу.

– А как же решётки?

– Бывают квартиры и без решёток, но да, вы правы, это проблема. Обычно привязывали верёвку к машине и дёргали. Да на самом деле, многие решётки – один только вид. Я видел, как молодые ребята молотком разбивали кирпичную кладку в том месте, где у решёток прут входит в стену. В четырёх местах разбей кирпич – решётка сама упадёт.

– Для чего вскрывались квартиры?

– Многие это делали просто от скуки или для развлечения. Есть такой тип людей, который сразу начинает нарушать нормы, если за это ничего не будет. Но со временем, когда начали иссякать запасы магазинов, квартиры стали источником воды и еды. В каждом жилище можно было найти крупы, консервы, воду в бутылках, соки, макароны, алкоголь, лекарства, да много всего ещё.

– Спасшихся граждан интересовали ценности?

– Как сказать, – Юрий задумался, – рядом было полно ювелирных магазинов. Их, конечно, постепенно опустошили, но никакой лихорадки не было. У каждого спасшегося со временем появился тайник, где, вероятно, лежали и найденные деньги, и ювелирные украшения. Но мало кто специально бегал по банкам и ювелирным лавкам, это делалось заодно. За чистую воду в бутылках дрались чаще и берегли её тщательнее.

– Пожалуйста, продолжайте.

ХХХ

Мы провели несколько дней в занимательных прогулках по той части города, которая стала принадлежать нам вся и без остатка. Мы могли заходить в любые рестораны и магазины, ездить на разных машинах, которые могли открыть и завести, просто сидеть на асфальте посреди некогда оживлённой трассы и пить дорогой коньяк. Словом, мы вели себя, как обычные люди, вдруг получившие такую степень свободы, с которой не знали, что делать.

Более всего, нас, мужчин, интересовали шикарные автомобили. Генка придумал такую тактику: мы заходили в какой-нибудь ресторан и общупывали кучки одежды на предмет ключей. Собрав таким образом дюжину брелоков, мы выходили на улицу, нажимали кнопки и начинали искать, какая машина отзовётся. Себе мы выбирали самую лучшую покататься, а ненужные брелоки бросали на капот отозвавшихся автомобилей. Кстати, эта традиция прижилась среди спасшихся.

Так мы и жили, пока через три дня на всех столбах не появилось объявление:

«Всех спасшихся людей в обязательном порядке просим подойти в гостиницу «Юность» (ул. Хамовнический Вал, 34) для регистрации и получения обязательного документа».

Мы переглянулись, усмехнулись, но решили сходить. Гостиницу было не узнать. На улице в передвижных армейских кухнях варили обед, у входа разгружался грузовик с коробками, рядом стоял полицейский с автоматом, внутрь тянулась небольшая очередь и люди всё подходили. Внутри, за стойками ресепшн, на которых в отелях оформляют заселяющихся постояльцев, сидели три девушки и что-то записывали, опрашивая людей. Закончив опрос, они выдавали каждому какую-то бумагу. Печать у них была одна на троих. Рядом у стойки стоял ещё один полицейский. Вокруг царил деловой порядок. У полицейского была и особая миссия: он выискивал в очереди несовершеннолетних и, если они были одни, отводил их в конференц-зал.

Когда настала наша с Генкой очередь, мы подошли к двум разным девушкам, хотя хотели подойти к одной, но полицейский устало сказал: – Мужики, ну ясно же сказано, подходим по одному.

Девушка взяла новый бланк и первым делом спросила, нет ли у меня паспорта. Я предъявил, и она переписала к себе основные данные.

– Какая у вас профессия? – спросила она тоненьким голоском.

– Слесарь-сантехник.

– Что вы умеете делать?

– А что нужно?

– Ну у меня формуляр, нужно заполнить.

– Напишите, что я могу делать всё – особенно, руководить.

Но девушка не заметила шутки. – Состояние здоровья?

– Здоров.

– Вам нужны лекарства?

– Нет.

– Так, психическое состояние пишу, что хорошее. Где вы ночуете?

– В квартире одной тут в соседнем доме.

– Адрес можете назвать?

– Не обратил внимания. Кажется, улица Доватора, а дом не помню, да вот – за углом.

– Каждый житель должен сообщить свой адрес, где он сейчас ночует. Пока поставлю карандашом знак вопроса. Уведомляю Вас официально, что ежедневно в 18 часов проходят собрания выживших, на них приходить можно по желанию. Место собрания – площадь перед этой гостиницей. А каждую среду в 12 часов большое общее собрание, явка всех обязательна. Место собрания – концертный зал Дворца молодёжи, это прямо где метро Фрунзенская.

– Я знаю.

– Держите бумажку и всегда носите с собой, это теперь документ.

– Девушка, а кто всё организовал? Власть есть у нас?

– Наш районный депутат, – сказала девушка и на прощание шлёпнула на мой новый документ круглую печать, на которой так и было написано «Депутат муниципального округа Хамовники Макаров Сергей Станиславович».

Мы с Генкой вышли и сели на лавочку в парке перед гостиницей.

– Молодец какой, депутат-то. Смотри, как всё организовал, и печати своей применение нашёл, – сказал я и сам не понял, то ли съязвил, то ли похвалил.

– Да уж, теперь не отвертишься. И профессии на учёт взял и про здоровье не забыл. А чем ты не доволен?

– Наоборот, я и говорю – молодец.

Вечером мы пришли на собрание к гостинице; народу собралось много. На крышу машины залез крепкий мужик лет сорока, включил переносной громкоговоритель и объявил.

– Уважаемые друзья. Меня зовут Макаров Сергей Станиславович, я депутат. Так вышло, что, похоже, я единственный представитель власти. Если среди вас есть люди, занимающие ответственные посты, директора, начальники, старшие офицеры, то, пожалуйста, подойдите ко мне после того, как я слезу с этой крыши.

– Дайте официальное разъяснение, что произошло, – крикнул какой-то мужской голос из толпы.

– Пожалуйста, – перекричал его в мегафон депутат, – не перебивайте меня. Всё что нужно и всё что знаю, я вам сам скажу. А скажу вам честно, знаю я очень мало. Случился какой-то Катаклизм, причина непонятна. Мы с вами в каком-то пузыре, как бы под колпаком, со всех сторон стена, к которой невозможно подойти. Все, кто имеет отношение к науке, тоже обязательно подойдите ко мне. И прошу вас всех: зарегистрируйтесь и укажите свои профессии.

– Организуйте нормальные условия, – взвизгнул женский голос.

– Товарищи, мы сейчас организовываем питание, оно будет постоянным. Готовить будем здесь и, видимо, ещё на Фрунзенской. Нам не надо сейчас, чтобы все разбежались. Нам нужно, чтобы все жили компактно рядом, чтобы легче собрания проводить и выживать. Будет введён полицейский режим, нам не столь важно имущество всяких там ювелирных магазинов, это их проблемы. Нам важно, чтобы тут был везде порядок, чистота, санитария. Пьянства тоже не потерпим, уже есть случаи. И последнее. Все женщины и дети, которым нужна помощь, которых нужно устроить, ночлег, еда, одежда – либо подходите ко мне, либо ещё лучше – подойдите в гостиницу, там добровольно сидят и ждут вас три сотрудницы, они всем помогут, старшая там – Марина.

Депутат спрыгнул с крыши и был тут же окружён вопрошающими гражданами. Мы с Генкой кивнули друг другу и пошли в сторону своей квартиры, а собрание позади всё ещё шумело и не расходилось. Вдруг нас окликнул женский голос. Это была та девушка, которая выдала мне документ.

– Мужчины, это вы сантехники? – мы кивнули. – Очень хорошо, мне поручено вам передать, чтобы вы завтра к 12 часам пришли в МДМ.

– Это ещё зачем? Собрание же в среду, а завтра вторник, – удивились мы.

– Завтра там будут подключать электричество и вентиляцию, придёт электрик и рабочие, вы тоже приходите. Запомните, вам нужен Иван Назаров, найдите его там. Я у себя отмечаю, что вас уведомила.

– Блин, ну попали, – сказал Генка, когда она убежала обратно.

ХХХ

На другой день мы пришли ко Дворцу Молодёжи. Иван Назаров оказался монтажником по декорациям, работающим здесь, и в момент Катаклизма, как он поведал, он спал в какой-то кладовке после ночной работы. Видимо, депутат Макаров назначил его руководителем работ в связи с тем, что Назаров знал внутреннее устройство этого концертного зала.

Он попросил нас дождаться электрика и помочь монтировать свет. Вокруг суетились рабочие, разгружавшие машину. Одеты они были, как один, в оранжевые жилеты. Вероятно, в злополучную минуту тоже сидели или спали в помещении без окон. Сейчас они разгружали военный грузовик.

– Смотри, дизельные генераторы откуда-то достали, – восхитился Генка.

– Наверное, на военных складах, – предположил я. – Макаров тут всё уже успел разведать.

– А где тут военные склады?

– Как где? Вон Хамовнические казармы, вон здание Генерального штаба, тут, наверняка, полно каких-нибудь военных запасов.

– Слушай, Юра, нам тоже надо добыть генератор в квартиру. Будет и свет, и музыка.

К нам подошёл мужчина лет сорока, с красным отёчным лицом, какое бывает у похмеляющихся:

– Привет, мужики. Вы, что ли, слесаря? – спросил он, вставив заковыристое словечко.

– Мы.

– Давайте знакомиться, Валера, – и мы пожали руки. – Вы местные или случайно тут?

– Работали на участке, а сами живём далеко.

– Я тоже, ёлки, со смены ехал в метро. Три станции до дома не дотянул, едрить. Я в горсвете по уличным фонарям и так далее. В восемь утра должен был уехать, до засиделся на участке, выпили с мужиками.

– Ясно, – посочувствовали мы.

– Смотрите, какую красоту депутат подогнал. Дизельные генераторы, японские. На двенадцать киловатт три штуки, а этот здоровый и вовсе на двадцать.

– А долго работают?

– У, очень долго. У нас похожий был в бригаде, с собой возили в кузове. Заливаешь 25 литров соляры, и он молотит весь день. Не знаю, у нас никогда не было, чтобы у него соляра закончилась раньше, чем у нас смена. Один подключим на свет в концертном зале, где собрания будут. Другой на фойе, там, где раздевалка. А большой, наверное, вниз потащим, там, где-то насосы вентиляции.

– Вентиляция-то зачем? – спросил Генка.

– А как ты хотел, ёлки, загони в зал две тысячи народу, они за полчаса там весь воздух выдышат. Пошли поможем.

Мы втащили генераторы, постепенно втянулись в азарт работы, и к вечеру к зале был включён свет, а вентиляционные короба зашумели. Электрик Валера дело своё знал хорошо, а от рабочего Назарова проку было мало, и мы успели с ним поругаться. Позднее мы узнали, что через месяц он умер от перепоя. Не выдержал такого изобилия дармового алкоголя.

Было бы несправедливо сказать, что работали мы втроём. За день народу прибыло, девушки из гостиницы посылали к нам всё новых и новых мужчин разных рабочих профессий. Многие нынешние водители и офисные менеджеры вспоминали свои основные профессии, иногда армейские. К вечеру нас работало человек пятнадцать, и на торжественное включение света приехал Макаров в сопровождении армейской полевой кухни, прицепленной к фаркопу чёрноговнедорожника. Женщины накрыли нам стол с горячим ужином и это был один из первых дней, когда мы испытали какое-то облегчение от того, что жизнь налаживается. В тот вечер я познакомился с девушкой Ниной.

Она была учительницей младших классов, и в ту пятницу, когда случился Катаклизм, уроков у неё не было, так как в школе проходила какая-то спортивная олимпиада. Нина жила на Войковской и в то утро, взяв подругу, поехала на Юго-Западную в какой-то магазин одежды. Её поезд остановился на перегоне между Фрунзенской и Спортивной. Первую ночь она провела в салоне машины, которую удалось открыть. Через два дня она зарегистрировалась в гостинице, получила документ и была отправлена на работы по организации ужина для тех, кто трудился над подключением электричества в концертном зале.

Мы сидели в фойе концертного зала за длинным, почти свадебным, столом. Депутат Макаров сидел с торца, как жених.

ХХХ

Из палаты ушёл и второй помощник Виктора Семёновича. Его заменили трое новых слушателей.

– А как вели себя остальные люди? – спросил один из новых, кудрявый парень лет тридцати, в очках.

– Мне было удивительно, как быстро люди находят для себя подходящее место. В первые месяцы, да даже недели, спасшиеся разделились на два типа. Одни никак не могли понять, что им делать и как жить, занимались просто выживанием. Они откровенно переживали происходящее, худели и тоскливо смотрели на розовое небо. А другие так прочно встроились в новые роли, что казалось, им всё равно, пропадёт стена или нет.

– А почему вы ужинали в фойе? Это ведь не самое удобное место. Рядом полно ресторанов и кафе, – спросил седой представительный мужчина с блокнотом.

– Ах да, я не рассказал самое главное. Дело в том, что через несколько дней стали портиться продукты и распространившиеся запахи отбивали всякое желание заходить в том место, где были запасы еды. Справедливости ради скажу, что процессы разложения в Пузыре развивались медленнее, чем в нормальных условиях. Но через неделю кое-где была уже просто нечеловеческая, какая-то трупная вонь. В каждой квартире потёк холодильник. А каждый холодильник – это замороженное мясо, сало, рыба. Но испорченная рыба не так воняет, как мясо. Запахи чувствовались уже в подъезде, в квартирах невозможно было долго находиться. Про рестораны и магазины и говорить нечего. Уже через месяц употреблять можно было только то, что хранилось в запечатанной упаковке. Ну и консервы всех видов. Популярным предметом стал противогаз, надев который, можно было проверить продуктовые магазинные полки.

– Как быстро пропал этот запах?

– А он не пропал. За те полгода, что я бродил по квартирам, многие по-прежнему смрадно воняли. Быть может, меньше, либо я привык. Кстати, мы заметили, что если испортившуюся еду выбросить на улицу, то она перестаёт так активно разлагаться, а быстренько, за пару дней, растворяется. Мне кажется, это какой-то эффект от розового неба. То ли бактерицидный, то ли ещё какой.

– И как же вы решали проблему запахов?

– Во-первых, встречались квартиры, где не было запасов замороженного мяса. Ну а вообще, если квартира нравилась, то холодильник обматывался плёнкой, чтобы двери не открылись, и выбрасывался в окно. При открытых окнах запах постепенно пропадал.

– Извините, что я Вас перебил. Вы, кажется, рассказывали про Нину.

– Да особенно нечего рассказывать. Когда все наговорились и наелись, я подошёл, познакомился. Рассказал свою историю, а она мне свою. Девушка мне очень понравилась, но обстоятельства нашей встречи и общий стресс, который было невозможно скрыть, не способствовали никакой романтике.

– Если можно, вернитесь к тому моменту, когда вы переселили из гостиницы женщину с ребёнком.

ХХХ

Мы уже забрали кое-какой инструмент у себя на участке и посетили хозяйственный магазин. У нас в багажнике был топор, кувалда, пару ломиков и монтировок. Словом, инструмент был. Однако и с инструментом открыть железную дверь квартиры иногда почти невозможно. Поэтому, когда решили переселить женщину с дочерью, то съездили в наш рабочий подвал и привезли газорезку. Всё равно собирались её забрать, так как эта вещь в новых условиях совершенно незаменима. Газорезкой мы вырезали весь замок, открыли дверь, а потом приварили ушки для висячего амбарного замка, который можно было повесить изнутри или снаружи. Этот новый замок, который мы принесли из хозяйственного магазина, мы и подарили вместе с ключом женщине с ребёнком.

Женщину звали Наталья, а её дочь – Машей. Они жили в Измайлово и в то утро, пропустив школу, поехали гулять на Ленинские горы, так как у мамы был выходной. Наталья работала медсестрой в больнице по графику сутки через трое. Катаклизм случился, когда их поезд подъезжал к метро Спортивная.

В гостинице же, стараниями депутата Макарова, каждый день происходили значительные изменения. Её номера были заселены семьями с детьми, стариками, растерянными иностранцами и другими категориями, предпочитающими находится среди людей. На улице тарахтели генераторы, что-то постоянно разгружалось, коллективно готовилась еда. На первом этаже гостиницы был организован детский клуб, где под присмотром назначенных взрослых оставались дети всех возрастов, пока их родители работали. К счастью, детей было немного.

Так как дизельные и бензиновые генераторы дали электричество, депутат наладил работу информационного центра, где запустили компьютеры. И хотя компьютеры без интернета не могли дать всей пользы, но назначенные на эту работу девушки вели различные списки и, главное, распечатывали объявления. Получилась такая небольшая типография.

Ежедневно десятки объявлений появлялись на стенах и столбах, информируя разбредающееся население о датах собраний, поиске людей тех или иных профессий, местах получения еды и прочей помощи. Некоторые объявления подчёркивали наличие властей. В них говорилось о том, что у выживших есть обязанности, начинавшиеся с обязательного получения документа, необходимости посещать собрания и работать по назначениям.

ХХХ

В палате царила уважительная тишина. Юрий отпил воды из кружки.

– А сколько нужно было работать? – спросил один из слушателей и даже привстал, так как сидел во втором ряду.

– В начале главное было – прийти на собрание. Там объявлялись потребности, и, если ты не хотел, то мог не откликаться. Никто не знал, чем всё закончится, поэтому относились друг к другу и к происходящему с уважением. От работы никто не отказывался, по крайней мере из тех, кто приходил на эти собрания.

– А какую работу поручали вам?

– Так как у нас была газорезка, то вскрывали разные двери. Квартирные или двери складов. Однажды нам довелось побывать на продовольственных военных складах, которые находились на территории Хамовнических казарм. Там было много не только еды, но и различного полезного оборудования, например, переносных керосиновых ламп. А в другой раз Макаров попросил нас узнать, есть ли вода в трубах домов. Мы зашли в один из подвалов и попробовали слить стояк – трубу, проходящую через весь дом от подвала до верхнего этажа. Вода хлестала несколько минут и по нашим расчётам, в одном стояке девятиэтажного дома её оказалось не меньше тридцати литров. Эта информация позже озвучивалась Макаровым на собрании.

– Наверное, наличие газорезки сделало вас очень востребованными и среди других выживших?

– Да, особенно поначалу, когда мы никому не отказывали. Но однажды пришла женщина и попросила открыть дверь своих родственников, живущих в этом районе. Мы согласились помочь, и эта история плохо кончилась. После неё мы с Генкой наотрез отказывались от подобных услуг.

– Как интересно, а в чём же было дело? – наперебой стали спрашивать почти все.

– Мне бы не хотелось сейчас об этом говорить. Грустная история, давайте попозже.

– Тогда расскажите о какой-нибудь интересной работе.

– Интересной… такой не помню, честно говоря. Но вот сейчас в памяти всплыло, как мы с Генкой вешали кусок рельса. Знаете, в деревнях такие вешают, чтобы оповещать о пожаре? Полметра рельсы висит на цепи, а рядом молоток – если постучать – звон на весь район. Мы такую конструкцию соорудили для того, чтобы Комитет мог созывать срочные собрания выживших.

– Товарищи, договорились же, не перебивать, – взял инициативу почтенный мужчина в бежевом костюме, – расскажите, пожалуйста, про первое большое собрание, для которого вы подключали электричество во Дворце молодёжи.

ХХХ

Народу собралось много. Все расселись в зале. Чьими-то стараниями на сцене были расставлены столы и стулья, образовался президиум. В центре на столе стоял микрофон, провод от которого тянулся к большому динамику. За столами президиума, лицом к залу, сидели несколько человек. Вскоре появился депутат Макаров.

– Уважаемые друзья, спасибо, что вы пришли, – начал он говорить в микрофон, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой бумаги. – Давайте я ещё раз повторю всё, что известно на данный момент и какой у нас порядок действий. Сегодня среда, 19 мая. В прошлую пятницу, 14 мая, примерно в 11 часов утра случился какой-то неизвестный нам Катаклизм. Это происшествие длилось около десяти секунд. Все люди, которые в этот момент находились на солнечном свете, – пропали. Возможно, погибли, испарились. Возможно – провалились под землю или ещё что-то такое. Возможно, куда-то переместились, мы не знаем. Юмор, конечно, злой, уж извините, мы все на нервах. А через минуту всё опять повторилось. Все, кто находился в метро, в тёмных подвалах и прочих помещениях без доступа света – остались в живых.

– Не все! – крикнул кто-то из зала.

– Товарищи, не перебивайте. Мы собираем информацию; если есть другие данные – подходите после собрания. Я продолжаю. Мы окружены каким-то шаром или сферой. Диаметр – около трёх километров. Точнее, мы находимся внутри и не можем попасть наружу. Стена напоминает энергетический барьер, как в фильмах или книгах про фантастику. Но тут у нас собралась небольшая группа инициативных людей, есть другое мнение. Короче, надо изучать и будем двигаться в этом направлении, без этого нам не выжить.

– Надо пробить эту стену! – закричала какая-та женщина из последнего ряда. Все обернулись на неё.

– Сейчас у нас есть главная задача – обеспечить помощь всем, кому она нужна, и организовать жизнь на этом ограниченном пространстве. Мы будем этим главным образом заниматься, а что касается стены – будем тоже изучать и наблюдать. Но какой смысл изучать, если мы тут через две недели все с голоду помрём?! Нам нужно тут человеческую жизнь хоть как-то наладить. Вчера один диабетик чуть не умер без лекарств, хорошо, что успели помочь.

– Хватит стёкла бить, наведите порядок! – закричала женщина из третьего ряда.

– Всё верно. У нас уже начинается тут расслоение, – поддержал Макаров. – Одни люди обед готовят на всех, а другие бродят по ювелирным лавкам и карманы набивают. И мы намерены навести порядок. А есть такие, кто сразу начал пьянствовать. Впрочем, ладно, давайте я вернусь к плану своего выступления. Товарищи, хочу вам представить членов Комитета по выживанию.

– А кто их назначал? – вскрикнул какой-то мужчина из зала.

– Давайте выбирать! – поддержала женщина. Зал зашумел.

– Уважаемые друзья, обязательно будем выбирать. Но на данный момент получилось так, что из представителей властей я оказался единственным, кто временно взял инициативу в свои руки. Повторяю: временно.

– Молодец, Макаров, – закричал кто-то.

– Меня уже выбрали депутатом от этого района – большинством голосов год назад! Мне вы вполне можете доверять.

– Знаем мы, как вас выбирают!

– Я знаю Макарова, он честный!

– Товарищи, на данный момент другого варианта нет. Я вам сейчас озвучу имена членов комитета, которых я назначил, пользуясь своими полномочиями депутата районного собрания. Прошу тишины.

– Бобриков Александр Евгеньевич, генерал-лейтенант в отставке, военный пенсионер, бывший ракетчик. Колюжный Семён Александрович, полковник войск связи. Ракитов Евгений Игоревич, подполковник войск связи. Демченко Илья Станиславович, майор ФСБ. Нестерова Анна Ильинична, директор местного детского театра. Остапов Игорь Матвеевич, директор механического завода. Бурдюк Максим Сергеевич, начальник диагностического отделения 62-ой больницы. Марченко Клавдия Андреевна, детский психолог.

Когда Макаров называл фамилии, их владельцы кивали, а некоторые даже немного привставали из-за столов. Зал ощутимо притих.

– Эти уважаемые товарищи, – продолжал Макаров, – в обычной жизни занимают или занимали достаточно ответственные посты и тем более пригодятся нашему обществу в новых условиях. Мы предполагаем, что спаслось от пятисот до тысячи человек, но не все ещё зарегистрировались. Наши активисты уже подсчитали, сейчас в зале около четырёхсот выживших.

– Да больше, тысячи полторы по меньшей мере, мы вчера считали тоже, – прокричал какой-то мужик.

– Успеем ещё подсчитать, по мере прихода на регистрацию список обновляется, – ответил Макаров. – Кроме этого, перепись тех, кто пришёл на регистрацию, дала нам возможность понять, что мы имеем 24 человека военных разных званий, начиная от рядовых. Ещё спаслись восемь полицейских в полном обмундировании с оружием, так как в момент Катаклизма находились на службе, главным образом, в метро. Из полиции мы ещё имеем трёх сотрудников ОМОН в штатском, которые возвращались со службы домой. Кроме этого, спаслись трое сотрудников ФСБ и других специальных служб. У нас 19 человек, имеющих отношение к медицине, 8 поваров, 2 воспитателя, 2 пожарных, 3 электрика, 18 слесарей и сантехников, целая бригада газовщиков, 22 человека разных специальностей из эксплуатационных служб метрополитена и так далее.

– А кого большего всего? – перебил кто-то из зала.

– Больше всего у нас разных менеджеров, продавцов и людей, не имеющих конкретной профессии. Почти все говорят, что они выполняли ту или иную работу на компьютере, но в наших условиях это не применимо и никакой пользы от такого человека извлечь не можем. Есть и очень редкие профессии, раз уж пошёл разговор. У нас есть дрессировщик из цирка, картограф, астроном, агроном и вот буквально сегодня зарегистрировался специалист по вязке собак.

Зал захохотал.

– Товарищи, теперь по поводу снабжения. Воды в реке достаточно, но пить её не нужно, так как пока у нас и в бутылках вода в избытке. То же самое и с едой. Да, еда тухнет, мясо и рыба уже везде испорчены, но круп и консервов более чем достаточно. Скоро мы планируем организовать выпечку свежего хлеба.

– Вода всё равно закончится, – заволновались в зале.

– Кроме той воды, что в бутылках, ещё есть вода, которая стоит в трубах домов. Это чистая вода. У нас есть слесари-сантехники, я лично с ними ходил на эксперимент – воду можно сливать в каждом подъезде, и её много. Товарищи, ну в крайнем случае начнём кипятить воду из реки. Поэтому, пожалуйста, воду в реке не загрязняйте, она там и так, говорят, не очень чистая.

– А мыться как? – волновался зал на все голоса.

– С мытьём пока плохо. И с канализацией неважно. Вопрос серьёзный, вода в реке – стратегический ресурс, мыться там не будем и сливать туда ничего не будем.

– А в туалет как ходить?

– Ну не в реку же! – возмутился Макаров. – Будем строить обычные деревенские туалеты в парках. Что касается мытья, то пока рекомендация такая: используйте влажные салфетки, регулярно обтирайтесь ими. Ну что мне вас учить, не маленькие, представьте, что вы в походе.

Потом собрание перешло в хлопотное решение бытовых вопросов, и мы с Генкой решили уйти. У нас был план найти себе генератор электричества, работающий на солярке или бензине, но сначала решили зайти «домой».

Открывая свою дверь, мы заметили, что в двухкомнатной квартире, которую мы «подарили» Наталье и Маше, слышны незнакомые голоса. Женские, детские, но не те. Убедившись, что взрослый голос принадлежит точно не Наталье, постучались. Нам открыла другая женщина, но вскоре всё выяснилось. Наталья нашла себе подругу, тоже маму с ребёнком, мальчиком лет восьми. Так как гостиница уже становилась похожа на переполненный улей, и жить в ней стало довольно сложно, Наталья пригласила их к себе.

Мы с Генкой пошли к себе и посовещались. Это жильё нас всё равно не очень устраивало, мне досталась хотя бы кровать, а Генка спал на диване, на котором не очень умещался в длину. Да и перед гостиницей регулярно толпился народ, туда и обратно проходя под нашими окнами, иногда мешая спать. Так что мы решили опять переехать. Достали инструмент и открыли на той лестничной клетке ещё одну квартиру, так сказать, на будущее, вдруг Наталья ещё кого-то позовёт. А ключи от своей передали этой женщине с сыном. Таким образом, в их распоряжении оказалось три квартиры на одной площадке, а мы решили подобрать себе жильё и получше, и подальше от людей.

– Ну что, Юр, где поселимся? – спросил меня Гена, когда мы выехали из двора.

– Поедем на набережную, там стоят шикарные дома.

– Точно!

И мы, покидав вещи в багажник, поехали на своём шикарном внедорожнике, объезжая беспорядочно раскиданные по дорогам автомобили, нередко толкая и двигая их своим бампером. На набережной мы выбрали один из множества сталинских домов и въехали в его двор, сломав джипом опущенный шлагбаум. Во дворе мы заметили грузовик с открытой дверью, рядом с которой лежала куча одежды и ключи. По-видимому, водитель выходил из машины или подходил к ней, держа ключи в руках, и уже открыл дверь, когда случился Катаклизм.

– Пригодится, – сказал Генка. Мы положили ключи под сиденье и закрыли дверь. И ведь, действительно, пригодилась. Мы потом на этой машине совершили рейд в подвал супермаркета и вывезли десять мешков картошки, двадцать коробок консервов и тому подобного, а также много блоков воды. Всё это богатство, ценимое нами гораздо больше золотых цепочек и колец, мы спрятали в двух разных подвалах, в одном наглухо заварив дверь.

Двери подъездов легко открывались, так как на электрозамки не подавалось электричество, и мы вошли внутрь. Кстати, обратный эффект был в банковских хранилищах – там без электричества двери, наоборот, блокировались, что делало почти невозможным попадание внутрь. По Пузырю долго ходила история, как бригада газовщиков две недели тайно вскрывала большую дверь в подвале известного банка, а наградой им стали только несколько мешков с разменной мелочью. История так бы и осталась тайной, но один из неудачливых работяг, напившись, проболтался.

Мы уже знали, что будем выкидывать на улицу холодильник, чтобы избавиться от запаха тухлых продуктов. Но бросать его себе под окно, живя на первом этаже, не было смысла. Поэтому мы сразу потащили газорезку и кувалду на третий этаж и выбрали квартиру с наиболее солидной дверью. Так как мы уже приобрели некоторый опыт, с этой мы справились минут за пятнадцать.

– Слушай, Юр, давай не квартиру запирать, а весь подъезд? – предложил Генка.

– Как это?

– А вот так: наварим на подъездную дверь ушки для висячего замка и отлично!

Мы так и сделали. В квартирной двери установили изнутри запор на всякий случай. А у подъездной двери сделали возможность вешать замок снаружи и изнутри.

Квартира нам понравилась. В ней было две комнаты, интерьер же не выглядел как-то особенно богато, и вообще, догадаться о том, кто здесь жил, было затруднительно.

– Да что ж такое! – жаловался Генка. – Я думал, попадём в роскошное жилище, а это что?

Здесь не было розовых занавесок и столика с косметикой, не было детских игрушек и мужского инструмента. В квартире стояла добротная мебель, было чисто, и, скорее всего, в момент Катаклизма здесь никого не было. Холодильник же оказался почти пуст, поэтому выкидывать его нам не пришлось. Мы сложили в мешок разбухший пакет кефира, открытую банку зелёного горошка, покрывшийся испариной сыр, а несколько подвядших яблок тут же съели. В морозильнике вовсе ничего не оказалось, кроме пакета с клюквой. Всё это мы сложили в мешок и отнесли на помойку.

– Как видно, хозяин квартиры дома не питался, – заключил я.

– Зато коллекционировал дорогой алкоголь, – сказал Генка, открыв дверцу большого бара, в котором находилось десятка полтора бутылок различных коньяков, из которых только два или три названия показались нам знакомыми. – Удачно заехали, – не удержался он от шутки, хотя, вопреки стереотипным мнениям о сантехниках, в нашем Управлении мы с Генкой считались непьющими.

Потом мы пошли в соседний магазин и набрали несколько сумок продуктов. С момента отключения холодильников не прошло ещё и недели, поэтому мы запаслись овощами и фруктами; те хоть и пожухли немного, но в еду вполне годились.

Перекусив, мы отправились на строительный рынок, к счастью, такой был между первой и второй Фрунзенскими улицами. Рынок этот не вполне строительный, есть в Москве рынки и побольше, и получше, а этот изобиловал больше отделочными материалами: всякой плиткой, сантехникой и обоями. Но генератор мы там нашли, и не один. Новых не оказалось, так как не было ни одного магазинчика, который бы продавал их. Но у многих небольших рыночных домиков генераторы стояли в подсобке, видимо, на случай отключения электричества. Мы положили в машину две штуки, набрав также разного инструмента, который никогда не бывает лишним.

Отдельной заботой было добыть бензин для генератора. Слить его из современной машины довольно трудно, к тому же не хотелось по старинке подсасывать ртом шланг. Мы поехали на АЗС, что находилась около метромоста, вскрыли крышку подземного резервуара и вычерпали сколько нужно, заранее заготовив ведро на верёвке. Заодно добавили бензина в бак нашей машины.

В наш Пузырь попало пять АЗС, к тому же на одной из них нашли бензовоз, поэтому проблем с топливом у жителей Пузыря не было никогда. Позже одну из АЗС, ту, что на углу Хамовнического вала и Новодевичьей набережной, запитали электричеством от всё тех же генераторов, и стало не нужно опускать в резервуар ведро с водой. Для этого каждый день в 16:00 на АЗС приходил электрик Валерий Атуев, полицейский и несколько активистов. К этому же времени подъезжали служебные машины, если их можно так назвать, которые забирали бензин для нужд Комитета, гостиницы, кухни, больницы и так далее. А потом заливали всех желающих частников, которые развозили топливо в неизвестном направлении. Полицейский следил за порядком и соблюдением очереди, впрочем, в некоторые дни частники не приезжали, а в иные дни не приезжал вообще никто, поэтому Атуев стал приходить через день, а потом ещё реже. Комитет издал постановление, что на АЗС, расположенную за рекой, где, к тому же, стоит бензовоз, частным лицам ездить запрещено. Это был своеобразный неприкосновенный запас.

Но никто и не собирался туда ездить и даже случайно редко оказывался там, потому что в том углу в Пузырь попали только эта АЗС, расположенная у самого Третьего кольца, ещё одна и небольшой кусок Бережковский набережной. Иначе говоря, делать там было нечего. Как потом выяснилось, вместе с этой набережной в зоне Пузыря оказались Госархив, Патентная техническая библиотека, НИИ Роскосмоса и немного инфраструктуры Киевского вокзала, практической пользы спасшимся людям не дающие.

Недели через три поисковая команда, назначенная Комитетом, снаряжённая искать и описывать всё нужное по закоулкам Пузыря, в Лужниках наткнулась на бульдозер. На машину был назначен тракторист, которому поручили просто проехать по всем улицам и переулкам, расчистив их от заторов. Он так и сделал, не утруждая себя мыслью поберечь сотни дорогих иномарок, просто тарахтел по дорогам неделю, расталкивая машины отвалом и оставляя на асфальте следы гусеничных траков.

После того как мы заправили свою машину и канистры для генератора – погрузились и вернулись в свой новый дом. Мы подняли один генератор в квартиру, а второй спрятали в подвале.

– Представляешь, Юр, сейчас каждый житель бегает по Пузырю и стаскивает в норы всё, что может найти. Когда в свободном доступе ничего не останется, люди начнут трясти друг друга.

– Это точно, вот нас с тобой если потрясти, то уже сколько всего полезного в подвале: и еда, и инструменты, а теперь вот запасной генератор, – смеялся я в ответ.

Генератор мы сначала решили установить на балконе, но потом подумали, что это будет привлекать внимание, поэтому поставили его на кухне. Но и на кухне он тарахтел так, что мешал спать, поэтому мы решились на оригинальную меру. Вскрыв соседнюю квартиру, кухня которой имела общую стену с нашей, мы отнесли генератор туда, а в стене с помощью перфоратора пробили отверстие для кабеля. Теперь генератор молотил в соседней квартире, а у нас появился работающий холодильник.

Честно говоря, история с холодильником закончилась сама собой. Поначалу мы заморозили какие-то продукты и успешно питались ими, например, пельменями. Этому способствовала наша находка в подвале супермаркета – там стоял промышленный морозильник. К моменту нашего прихода внутри ещё было морозно благодаря медным аккумуляторам холода, но ещё через неделю и в нём стало тепло. Тем не менее это позволило нам некоторое время питаться пельменями, а когда наш домашний морозильник опустел, и пополнять его стало нечем, мы перестали заботится о регулярной заправке генератора. В магазинах города и других квартирах можно было найти пригодным для еды только то, что и так не требовало хранения в холоде. И мы перешли на консервированное тушёное мясо, крупы и маринованные овощи. Генератор же мы включали вечерами, когда хотели посмотреть кино на DVD. В наше время, когда человечество давно не использует лазерных дисков в качестве носителей, найти DVD-проигрыватель было делом удачи. Нашлась однажды квартира, где был и проигрыватель, и коллекция фильмов. Так мы стали любителями старого кино, ночами пересматривая давно позабытые блокбастеры нашей юности.

Надо сказать, что я говорю «ночь» по привычке. Ещё в первый день мы заметили, что, хотя часы и показывают восемь вечера, десять, двенадцать ночи, но она, ночь, не наступает. На улице было так же светло, как днём. С момента, как над нами появилось это розовое небо, ночь не наступала никогда. В первые дни мы заваливались спать, повинуясь только биологическим ритмам. В дальнейшем все выжившие обзавелись светонепроницаемыми шторами и вечером закрывали окна своих спален. Многие старались всегда находиться в тёмных помещениях, и без нужды не выходить, так как не исключали повторения Катаклизма.

ХХХ

В палату вошли врачи, объявили перерыв, попросив всех выйти; сделали Юрию уколы, принесли обед. Через час слушатели снова наполнили помещение, рассевшись и открыв блокноты и тетради.

– Так что, можно сказать, что с тех пор вы зажили сытой и счастливой жизнью? – спросил парень в очках.

– Если не считать постоянной обеспокоенности насчёт того, что с нами произошло что-то непонятное, если не считать периодической стрельбы, боязни новых Катаклизмов и неуверенности в будущем, то в бытовом смысле мы устроились достаточно комфортно.

– Стрельбы?

– Да, первый раз это случилось то ли на следующий день, то ли через день после собрания. Говорят, какие-то тёмные личности вылезли из подпольного казино. Я их не видел, только слышал, что они попытались установить где-то свои порядки и даже убили какого-то обычного мужика. Вскоре они столкнулись с Макаровым, которому на помощь подоспели то ли военные, то ли комитетчики. Возникла стычка со стрельбой и преследованием на автомобилях. Бандиты рванули на эстакаду, но это было ещё до того, как бульдозером от разбитых машин очистили это место, поэтому они не смогли далеко уехать. Была перестрелка на Бережковском мосту, в которой погиб кто-то из военных, и трое этих преступников там полегли.

– А Вы как про это узнали?

– Мы все новости узнавали через гостиницу, когда приходили туда. У Комитета было несколько раций, и они их использовали совместно с военными и полицией, настроив на общую частоту. Мы с Генкой тоже пытались обзавестись рациями, облазили соответствующие магазины, но так ничего и не нашли. Не успели – всё растащили до нас.

– Вы пробовали как-то прорваться сквозь стену?

– Да, неоднократно.

– Расскажите об этом.

ХХХ

Это было дней через десять после Катаклизма. Нас специально не звали, но на очередном собрании Макаров сказал, что завтра будем испытывать стену Пузыря на прочность. Мы с Генкой пришли к озвученному часу, как и многие другие любопытные. Для экспериментов был выбран тот участок стены, который проходил поперёк Комсомольского проспекта, где-то посередине между станциями метро Фрунзенская и Парк Культуры. В месте контакта асфальт покрылся трещинами и было заметно, что стена выходит откуда-то из-под земли.

Тракторист заранее расчистил большой участок проспекта от разбитых машин и сейчас курил в сторонке, сидя на гусенице. Никто пришедшим ничего не объяснял, Макаров активно общался с членами Комитета, полицейские просили не подходить близко. Через полчаса на проспект прикатили жёлтую машину такси, вполне свежую на вид, чистую и аккуратную. Два каких-то мужчины стали возиться в салоне.

– Юр, я догадался, они хотят машину разогнать и в стену врезать, – шепнул мне Генка.

– Логично. Сейчас посмотрим на результат.

– Что-то страшновато, вдруг от этого весь Пузырь лопнет вместе с нами.

– Ну, весь не лопнет, а в этом месте вдруг чего и случится. Может отойдём куда-нибудь?

Мы встали за дерево.

Зафиксировав чем-то руль и произведя ещё какие-то манипуляции в салоне, от такси быстро отошёл мужчина, и неуправляемая машина медленно поехала вперёд. Ей нужно было преодолеть около пятидесяти метров до стены, но вскоре она стала круто забирать вправо, наехала на бордюр, передние колёса дёрнулись, повернувшись сильнее и ещё через несколько секунд такси упёрлось в автобусную остановку.

– Идиоты, руль закрепить нормально не могут, – зло посмеялся Генка.

Послышались возгласы споров, инициативная группа начала повторять попытку. Через двадцать минут такси было на исходной, и в этот раз всё получилось, только результаты никого не устроили. Машина плавно подъехала к стене в нужном месте, замедлилась до полной остановки и даже немного откатилась назад, заглохнув.

Здесь надо заметить, что подойти к машине, упёршейся в стену, было, видимо, невозможно. Тот мужчина, который её отправлял, дошёл где-то до багажника и было видно, что он предпринимает попытки пройти дальше, но не может. Определённо, он не мог сесть за руль. Через десять минут к заднему бамперу уже привязывали трос, и таким образом вытащили машину обратно.

Новая попытка была смелее. Водитель надел зимний жёлтый пуховик, мотоциклетный гермошлем, отъехал дальше, разогнался быстрее и ехал внутри какое-то время – мы уже было подумали, будто он хочет оставаться за рулём до конца. Но, когда оставалось метров тридцать до стены, он открыл дверь и вывалился на асфальт, покатившись в сторону, как каскадёр. А жёлтое такси так же мягко упёрлось в стену и так же немного откатилось, хотя на этот раз ехало к стене ощутимо быстрее. Публика расстроено загудела.

Снова тросом вытащили машину обратно, и на этот раз толпа собралась у передней части такси в поисках повреждений, соответствующих скорости, но у автомобиля даже не разбились фары.

Мы уже давно вышли из-за своего дерева, решив, что эксперимент можно считать не опасным. Через полчаса услышали, что тракторист завёл свой агрегат.

– Слушай, они трактор хотят пустить, – сказал я.

– Придурки, если единственный бульдозер увязнет в стене, чем они его обратно тащить будут? – сердито прокомментировал Гена.

Видимо, эта мысль пришла и в головы членов Комитета, так как тракторный мотор вскоре затих. Мы уже собирались уходить, результаты попыток нам были понятны, стоять у дороги надоело, но тут к месту событий подъехала легковая машина, из которой вышли строгие люди в штатском. Из багажника она достали самый настоящий пулемёт.

– Вот это да! Сейчас будет интересно! – сказал Генка, который служил в десантных войсках. – Знаешь, что это за штука? Это «Печенег»! За минуту 650 выстрелов делает.

Один из строгих мужчин после недолгого общения с депутатом вышел на проспект туда, где стояло жёлтое такси. Он лёг на асфальт рядом с машиной, расставил сошки пулемёта, передёрнул затвор и выпустил короткую очередь. Все посмотрели на стену, но ничего не было понятно. Пулемётчик сделал более длинную очередь, снова посмотрел на стену и начал стрелять в неё уже совсем без всякой методики до тех пор, пока не закончились патроны.

Все пошли к стене, подойдя настолько близко, насколько позволяло её силовое поле. На асфальте лежали пулемётные пули, до некоторых можно было дотянуться.

– Они даже не деформировались, – сказал пулемётчик, крутя одну в руках.

Так закончилась первая попытка испытать стену на прочность. Стена легко победила.

ХХХ

Шли дни, мы постепенно привыкали к новой жизни. Основным развлечением вне дома было наведываться в чужие квартиры, как бы неприлично это ни звучало. Мы не утруждались вскрыванием дверей, а подъезжали на машине к окнам первого этажа, били их и залезали внутрь, предварительно вырвав решётки.

Квартиры не баловали нас разнообразием, так что это развлечение не было совсем уж интересным и, если бы не практическая польза, заключающаяся в сборе еды и воды, прекратили бы это хлопотное занятие. Оказавшись внутри, мы гадали, кто здесь живёт и были ли хозяева дома на момент Катаклизма. Если были, то квартира обычно была закрыта изнутри, а ключи можно было найти на тумбочке или гвоздике в прихожей. Тогда мы записывали адрес квартиры в блокнот, оставляя её незапертой, но дверь плотно закрывали. Генка мрачнел, если мы оказывались в квартире, полной детских игрушек. Мне, несемейному и бездетному человеку, было легче, а у Генки там, за стеной, осталось два пацана, которых он не видел уже двадцать дней. Осмотревшись, мы забирали с кухни пригодную еду и уходили. В комнатах нас мало что привлекало – удивительно, как одинаково живут люди.

Мы читали книги, играли в шашки, готовили себе еду и слонялись по городу, точнее, по тому его куску, который нам отрезала невиданная сила. Мы обленились настолько, что иногда пропускали собрания, впрочем, судя по растущему числу свободных кресел, с каждым разом на встречи во Дворце молодёжи приходило всё меньше народу.

Постепенно становилось всё более понятно, что ситуация, в которой мы оказались, неисправима. По крайней мере она не в нашей власти. Мы не знаем, почему это случилось, как скоро закончится и закончится ли вообще, а стена не поддаётся. Мы даже не знаем, что именно произошло. Неудивительно, что люди падали духом, а некоторые сходили с ума.

Потерянных, ушедших глубоко внутрь себя, мы встречали часто. В первый же день на ступенях Дворца молодёжи мы встретили первого сумасшедшего, на другой день ещё, через два дня опять. Эти люди были излишне застенчивы, теребили пальцами свои губы, что-то суетливо говорили и тревожно оглядывались. Стараниями депутата Макарова в больнице, которая удачно оказалась рядом с гостиницей, был организован пункт сбора таких несчастных; активисты и назначенные медики следили за ними, кормили и успокаивали. Нашёлся даже врач, выписывающий им подходящие лекарства.

Но однажды ночью, когда мы поужинали, посмотрели подряд первого и второго «Рэмбо» и почти уже уснули, вдруг раздалась стрельба.

– Кто-то из Калаша садит, – авторитетно заключил Гена, приподнявшись на кровати.

– Будто со стороны гостиницы? – прислушивался я. – Пойдём туда?

– Ага, чтобы нас там поубивали?

Стрельба затихла, но вскоре началась снова.

– А сейчас пулемёт стреляет, – прислушавшись сказал Гена. – Возможно тот «Печенег», помнишь?

Я озадачился. – Знаешь, нам бы тоже надо вооружиться.

– Помнишь машину инкассаторскую на углу? Надо забрать там всё, – предложил Генка.

– Завтра сходим, – ответил я прислушиваясь. Минут десять как было тихо. – Всё-таки не надо собрания пропускать, – сказал я и потом долго ворочался, пытаясь уснуть.

Когда мы проснулись, первым делом осмотрелись из окон, но всё было спокойно. Заперев подъезд, мы прыгнули в машину и через несколько минут подъехали на угол набережной и Хамовнического вала, где на том же месте стоял инкассаторский фургон.

В оконном приямке мы ожидали найти наш тайник с оружием инкассаторов, но под кучей мусора ничего не было.

– Ну ты посмотри, ничего оставить нельзя, – с досадой сказал Генка, вылезая из приямка. – И чего мы, дураки, раньше это не вывезли. Ладно, поехали в гостиницу.

У входа не было полицейского, к присутствию которого в этом месте мы уже привыкли, поэтому мы зашли внутрь. За стойкой регистрации заселяющихся сидела Марина, весёлая и активная девушка лет двадцати пяти, с которой мы завели знакомство в первые дни, так как всюду её встречали. Да и не познакомиться с ней было невозможно, так как Марина была удивительно открыта и общительна. Увидев нас, она встала и осмотрелась, словно хотела рассказать секрет старым друзьям.

– Слышали? – спросила она негромко. – Стрельбу слышали? Ой, беда у нас, ребята.

– Да, – мы подошли. – А что это было?

– Полицейский с ума сошёл. Отстоял тут у входа свою смену, сдал вахту и пошёл отдыхать. Через час открыл стрельбу.

– Да ты что!

– Убили его. Он ведь сумасшедших наших пострелял и двух нормальных, кто там за порядком следил. Клавдия Марченко, психолог наш, чудом уцелела, так как ушла оттуда незадолго. А он поубивал там всех из своего автомата, потом поднялся на крышу больницы и оттуда начал уже без всякого порядка вокруг стрелять. Хорошо хоть сюда, в гостиницу, не пошёл.

– А ты хотел сходить посмотреть, – укоризненно сказал мне Генка.

– Друзья его, другие полицейские, хотели уговорить, а он и по ним огонь открыл. Евдокимова ранил в плечо.

– И как же закончилось?

– Приехал Макаров, потом военные. На соседнюю крышу залезли и оттуда из пулемёта его убили.

– Ну дела, – сказал Генка. – Весёленькая у нас жизнь теперь будет, из-за каждого угла пристрелить могут.

– Ребята, ну вы завтра на собрание-то приходите. Макаров, наверное, какое-то объявление сделает. Да и вообще, собрание по средам у нас обязательное, а вас прошлый раз не было.

– А ты записываешь, что ли?

– Макаров грозится запись ввести, но пока нет. Просто на прошлом собрании подняли опять вопрос про воду, хотели вас спросить, стали звать, а вас и нету.

– Придём-придём, – успокоили мы.

– Да, пожалуй, надо вооружаться, – сказал я, когда мы вышли из гостиницы. – Жаль, что мы сразу не сообразили наведаться в отделение полиции. В первый день там наверняка никого не было, а в таких местах всегда есть оружие.

Хотя и без надежды, мы съездили в ОВД Хамовники, которое находилось совсем рядом. Входная дверь была кем-то грубо заварена.

– Видимо, мы с тобой не единственные слесари с газорезкой, – сказал Генка, трогая сварной шов.

– Ясно, что не единственные. Ты же слышал, человек двадцать слесарей всяких спаслось. Ну а как ты хотел, все, кто по подвалам, те и спаслись.

Позже мы узнали, что заваривали дверь сами сотрудники полиции. Сварочный аппарат они где-то раздобыли, возможно, на одной из строек, а пользоваться им умеют многие. Полицейские ещё в первые дни объехали все отделения и опорные пункты, собрав пистолеты и автоматы из оружейных шкафов и сейфов.

У спасшихся быстро выработалась такая привычка: проверять ногой все кучки одежды, которые валялись повсюду, особенно на тротуарах. Многие не ленились и нагибались всякий раз, руками ощупывая карманы курток и пиджаков, вытряхивая содержимое дамских сумочек и мужских портфелей. Каждый второй выживший ходил по Пузырю с длинным посохом, на роль которого приспосабливали деревянный черенок от швабры или метлы. Таким посохом били окна, гоняли крыс в магазинах и, чтобы не нагибаться, осматривали кучи одежды. Если в кармане находился брелок автомобильной сигнализации, нашедший пытался найти машину, водя вытянутой рукой вокруг себя и нажимая на все кнопки. Если отзывался один из стоящих неподалёку автомобилей, брелок кидали ему на капот. Через пару месяцев брелки на капотах можно было встретить очень часто, особенно, если группа машин стояла около кинотеатра или ресторана.

Большинству людей было нечем себя занять. Еды было достаточно, насущные потребности удовлетворялись, а вскрывать квартирные двери или лазить в дома через разбитые окна могли не все. Поэтому, люди гуляли, а точнее сказать, слонялись, в поисках интересного, общупывая валяющуюся одежду, и, по слухам, иногда находили оружие.

Мы с Генкой тоже не теряли надежду найти то, что осталось от какого-нибудь сотрудника в штатском, но нам не везло. Не удавалось нам также найти другие инкассаторские машины. И вдруг меня осенило:

– Слушай, а ведь на набережной находится здание Министерства обороны! Там точно полно оружия!

– Макаров с вояками наверняка там всё забрали. Но попробовать можно, тем более, что это недалеко от нашего дома.

Мы прыгнули в машину и через пять минут подъехали к величественному фасаду – комплексу зданий на набережной. Левое крыло пострадало, так как через него прошла стена пузыря, отрезав таким образом примерно четверть огромного разлапистого строения. Пройдя через пустой КПП мы оказались за забором, но были вынуждены сразу остановиться.

– Стойте, – раздался властный громкий голос. – Уходите отсюда! Военный объект!

Мы подняли головы и увидели, как из приоткрытого окна первого этажа на нас направлен ствол пулемёта, сошки которого упирались в один из мешков, выложенных на подоконник. Над стволом в темноте помещения угадывалась каска, обладатель которой и разговаривал с нами.

– Да мы только посмотреть хотели, – сказал я глупость, первую пришедшую на ум.

– Уходите, в следующий раз стреляем без предупреждения! Читать, что ли, не умеете?

– Где?

Пулемётчик метко выругался, объясняя, что указания развешаны и на КПП и на всём периметре забора вокруг.

Мы поспешно удалились и, действительно, теперь увидели прямо на дверях КПП фабрично выполненную пластиковую табличку: «Стой! Огонь без предупреждения!», ниже была приклеена бумажка, на которой чёрным фломастером было написано: «Все контакты через КПП №6».

У нас не было желания идти к этому КПП №6.

– А ведь, и правда, мог положить нас тут, – сказал Генка. – Все права имеет. Как мы не заметили-то, дурни! Я от себя не ожидал.

– Да, расслабились мы, ходим везде, как у себя дома. Интересно, а как они там живут-то? Без электричества, без еды…

– Кто? Они без еды? Они без электричества? Да у них там еды и электричества лет на десять вперёд. Это же самый центр, самое министерство обороны!

– Да, это я не подумал. Слушай, так их там, наверное, много…

– Да уж наверняка порядочно, смотри, какое здоровенное здание. Только что-то мне кажется, они оттудадолго не выйдут. Я, конечно, не знаю, какие у них там протоколы на подобный случай, но представь себя на их месте. Вдруг такое происходит, что люди пропадают, небо розовое, вокруг машины друг в друга врезаются и прочее, и прочее. Я бы на их месте подумал, что на нас американцы напали.

– Ну а где же тогда американцы? Они же видят, что уже двадцать дней прошло, а никаких американцев нет.

– Ну не напали американцы, не напали. А может они применили какое-то новое оружие, – и тут Генка посерьёзнел. – Слушай, а может, правда, применили?

– Не удивлюсь, – сказал я. – Нет, всё-таки нельзя собрания пропускать.

ХХХ

На другой день мы пришли на собрание, и Макаров пересказал историю инцидента с полицейским, которую мы уже слышали от Марины, ничего нового не добавив, лишь уточнив окончательно, что Никифоров расстрелял пятерых психически больных и активиста, который в ту ночь за ними присматривал. Потом он передал слово Бобрикову Александру Евгеньевичу, сидевшему в президиуме по правую руку.

– Уважаемые друзья, – начал Бобриков, откашлявшись. – Ещё раз делаю объявление по поводу здания Министерства обороны. Там введено полное осадное положение. Мы на прошлом собрании уже сообщали, что даже подходить к зданию нельзя. Но вчера оттуда сообщили, что приходили какие-то двое «просто посмотреть». Этих желающих сходить на экскурсию на военный объект там чудом часовой не застрелил. Они внутрь никого не пускают. Ну, хорошо, я в метро ехал в штатской одежде, у меня с собой никакого удостоверения не было, так что они мне не обязаны верить, что я генерал-лейтенант, хотя и в отставке. Но вот Колюжный Семён Александрович или Илья Станиславович Демченко, – Бобриков почтительно кивнул в сторону соседей, сидевших за тем же столом на сцене, – они действующие офицеры. Семён Александрович и вовсе ехал на службу в своей форме, в форме полковника вооружённых сил, о чём говорят погоны на его плечах. Но даже его не подпускают близко к зданию, не то что внутрь.

Как бы ни предупреждали, а на собрания регулярно ходила от силы половина спасшихся, поэтому через неделю со стороны здания Минобороны раздались выстрелы. Быстро разнёсся слух, что были убиты два парня, а сейчас их тела лежат у забора. Никто не знал, кого именно застрелили, и было ясно, что погибли те, кто не только не ходил на собрания, но и вообще редко появлялся на людях. Тела вскоре пропали, возможно, их убрали военные.

Про молодёжь расскажу отдельно. Состав спасшихся был обусловлен тем, что подавляющая их часть в момент Катаклизма ехала в метро в рабочий день в одиннадцать часов. Возможно, в жизни мальчиков и девочек рождается поровну, но у нас с Геной возникло чёткое убеждение, что на десять мужчин в метров в тот час было семь женщин. Что же касается возраста, то менее всего в вагонах было наших ровесников, то есть граждан лет тридцати-сорока. Спаслись, судя по всему, либо люди студенческих лет, либо те, кому за пятьдесят и более. Об этом мы как-то говорили с Генкой весь вечер.

– Ну а что, всё логично, – рассуждал Гена. – Все нормальные люди на работе, как мы с тобой. В метро едут либо всякие студенты, либо пенсионеры.

Молодые люди, выйдя из метро сразу после Катаклизма, не бродили растерянно, не ждали заселения в гостиницу и вообще тратили гораздо меньше времени на принятие решений. Они сбивались в кучки и заселялись в квартиры, энергично обшаривали продуктовые и ювелирные магазины. Вскоре образ молодёжных стаек – в толстовках, бейсболках и с рюкзаками за спиной, быстро перемещающихся по городу и предпочитающих поскорее уйти, завидев более взрослых, стал обычным делом. В силу своей молодости они легко куда угодно залезали и видимо, кто-то из таких и был застрелен часовыми.

ХХХ

Раз за разом приходя на собрания или появляясь в гостинице, которая стала выполнять роль штаба, я ловил себя на мысли, что всегда ищу Нину. Я не знал, где она живёт, но понимал, что не в гостинице; не знал, поручена ли Комитетом ей регулярная работа; на собраниях она чаще всего сидела рядом с подругой, тоже очень симпатичной девушкой, но у них было мало общего, и на учительницу подруга не тянула. Это в первые дни Нину назначали на приготовление еды, а после нашлось достаточно поваров и просто активных женщин, да и спасшиеся предпочитали расселяться, что делало коллективное приготовление пищи не таким востребованным.

У нас возникло что-то вроде флирта, как мне бы хотелось думать. Мы искали друг друга глазами, а находив, улыбались и кивали. После собраний я обычно задерживался в дверях, чтобы столкнуться, что-то спрашивал, мы немного мило болтали, а потом расходились, не найдя повода продолжить общение. Мне очень нравилась Нина, хотелось пригласить на свидание, но мешала подруга. Она, назвавшаяся Кристиной, была погрубее, что выражалось и в манере общения и во внешности, смело смотрела в глаза, задавала прямые вопросы, курила и носила чёрные обтягивающие лосины под высокими сапогами на каблуке. Нина была не в пример подруге нежна, почти всегда прятала взгляд, говорила негромко и одета была как типичная учительница в выходной день – в джинсах и толстом свитере. Было непонятно, что их связывает, тем более что Кристина явно пыталась верховодить, постоянно перебивала и в общении со мной вела себя высокомерно.

– Чем занимались неделю? – спрашивала Нина задорно, пока не подходила подруга.

– По разнарядке во дворах ямы рыли и туалетные кабины сколачивали. Досок-то нет, так что кабины у нас фирменные – из стенок полированных шкафов, – смеялся я.

Впрочем, это была правда, но ямы в парках рыли лишь в самом начале, а позже додумались в подходящем месте убирать канализационный люк и строить туалетную кабинку над ним.

– А где вы устроились? – спрашивала у меня Нина, приветливо улыбаясь.

– Мы с Генкой переехали в дом на набережной.

– Там, где заправка?

– Нет, на той набережной, где пешеходный мост в Парк Горького.

– Ааа, знаю.

– Да мы, собственно, как раз в соседнем доме от этого моста. А вы где?

– А мы…

Но тут её перебивала Кристина, говорила, что им пора идти, и Нина нехотя соглашалась. Тем не менее наши отношения теплели, и я уже был готов к более решительным действиям, как вдруг случилось непредсказуемое.

Однажды, где-то через месяц после Катаклизма, мы с Генкой возвращались с назначенных работ. В тот день нам выпало укреплять тюрьму, функции которой стала выполнять обычная московская квартира в доме рядом с гостиницей. Мы удалили комнатные двери и заменили их на решетки, которые можно было открывать. Кого Комитет собирается посадить в эти камеры, мы не знали. Работы было много, намучались изрядно и возвращались домой усталые, но довольные, так как задание было выполнено и пришедший проверять результат Остапов сказал: «Мне бы на завод таких работников побольше. Молодцы!».

Мы въехали в свой двор, размышляя о том, какое кино будем сегодня смотреть, и тут Генка воскликнул.

– Смотри-ка, это не твоя сидит?

– Кто?

– Ну эта, учителка, которая с такой шмарой ходит.

Я взглянул в глубину двора и увидел на лавке сгорбленную фигурку Нины, жалобно обнимающую саму себя руками, словно от холода. Увидев нашу машину она встала.

– Что случилось? – спросил я, подойдя.

– Юра, – только и смогла выдавить она и дёргала подбородком, дрожа в готовности зареветь.

– Кто-то обидел?

– Мне негде жить.

– Конечно, пойдём к нам, если хочешь.

– Можно, я ничего не буду рассказывать? – спросила она.

– Конечно, как скажешь. Пойдём, тебе надо успокоиться, – я приобнял её за плечи и повёл к нам мимо тактично ухмыляющегося Генки, который доставал из машины инструменты.

В квартире я усадил её на диван, налил горячего чаю, но перед этим заставил залпом выпить большую стопку коньяка. Она помедлила в нерешимости, но выпила и разрыдалась у меня на плече. – Что с нами происходит? – вопрошала она сквозь слёзы. – Зачем нам эти испытания? Зачем это именно мне?

Потом я уложил её на диван, накрыл пледом, и Нина уснула. Генка так и не поднялся наверх, а решил занять время тем, что разбил окно у одной из квартир и залез туда. Когда я вышел на улицу, он как раз вылезал.

– Опять какая-то бестолковая квартира, сдают они её, что ли, – сказал он, перешагивая из окна на крышу машины. – Ну, чего она там?

– Спит.

– А чего случилось-то?

– Не знаю. Я так думаю, поругались они с этой Кристиной.

– Ну и правильно, не пара она ей. А тебе в самый раз.

– Да ладно.

– А чего, такая девушка! – и Генка причмокнул. – А ты как раз неженатый.

– Я разведённый.

– О да, большая разница.

Я действительно пару месяцев находился в браке, но это было очень давно. После армии поступил в Московский горный институт, где сразу влюбился в прекрасную однокурсницу. Мы гуляли, болтали и однажды договорились до того, что условились втайне от всех подать заявление. Расписались через полгода, правда, не сказав об этом родителям, а жили каждый у себя дома, благо оба были москвичами. Через два месяца она закрутила побочный роман со второкурсником, а я устроил драку с ним в стенах института, за что и был отчислен в апреле, не доучившись и одного курса. Детей мы завести, к счастью, не успели. Дома был скандал – отец держался за сердце, мать плакала, и все меня осуждали за драку и отчисление, а потом на поверхность выплыла история тайного бракосочетания. Отец кричал, чтобы я убирался из дома. Две недели я жил у приятеля, а тут как раз подвернулась работёнка дальнобойщиком – согласился, не раздумывая. Права-то я ещё в армии получил, ездил там на Урале, так что шоферской работой меня не испугать.

Рейсы шикарные: всё больше -Москва-Симферополь, иногда на север, в Карелию. Не бываешь дома неделями, но и платили хорошо. Поначалу думал, это временно, да втянулся. Так, за баранкой, прошли следующие одиннадцать лет; я что-то откладывал, но заработать не вышло. Однажды зимним вечером мы тащились где-то под Петрозаводском, я не уследил за обочиной, правые колёса утянуло, а за ними и всю фуру увлекло в кювет. Скорость была небольшой, ни я, ни напарник не пострадали, но изрядно помяло кабину новенького МАЗа, а среди груза были какие-то люстры. Хозяин повесил все расходы на меня, о страховании речи в те времена не шло, да и рейс был какой-то левый. Несколько лет я выплачивал, работая у него же полуторке, а как только рассчитались, сразу уволился. Вернулся к родителям, дома были рады, так что мириться и не пришлось. За руль не хотелось совершенно, а жить как-то надо. Мой сосед по лестничной клетке, старый мастер, посоветовал пойти в коммунальное обслуживание и даже позвонил начальнику ДЕЗа, чтобы меня взял без опыта. Так и дожил я до своих 45 лет.

Наша с Генкой квартира была двухкомнатной. Он спал на большой двуспальной кровати в одной комнате, а я на разложенном диване в другой. Днём диван собирался, и моя комната превращалась в гостиную, где мы вечером смотрели фильмы. Это не было вполне удобным, и мы обсуждали, что незачем так ютиться, когда вокруг, наверняка, найдутся четырёх– и пятикомнатные квартиры. Сейчас у меня на диване спала Нина, поэтому в первую ночь мы с Генкой спали на его большой кровати.

На утро Нина извинялась и благодарила за приют, порывалась уйти, но я совершенно не хотел её отпускать. Генка поддержал моё стремление и уговорил её некоторое время побыть в нашем доме хозяйкой.

На другой день мы вскрыли соседнюю квартиру, в которой оказалось три комнаты. Это была «живая» квартира, как мы их называли. С неубранной постелью, детскими игрушками, горой немытой посуды в мойке и кучей одежды на вешалке в прихожей. Нина взялась навести порядок, и через два дня квартира выглядела прекрасно. Так как в наше жилище были проведены провода от генератора, то мы остались в своей квартире, а Нина поселилась в трёшке. Но это ничего не изменило, теперь мы виделись ежедневно, и я был этим совершенно счастлив, выискивая предлоги зайти в гости, а Генка немного погрустнел.

Мы все вместе втроём ужинали, общались, смеялись и гуляли. Правда, гуляли мы всё чаще без Гены, который тактично оставался дома. А мы с Ниной уходили на набережную и прогуливались, как самые настоящие влюблённые, и даже, докуда позволяла стена Пузыря, забредали в дальние уголки Нескучного сада. И вот, во время одной из таких прогулок, под жёлтыми сводами пешеходного моста через реку, я осмелился и поцеловал её.

А после наши отношения развивались совсем уже стремительно, я перенёс свои пожитки в трёхкомнатную квартиру Нины, и мы зажили совсем как молодожёны.

ХХХ

Мы провели лето, развлекаясь исследованием квартир, мест, в которых ещё не были, и безрезультатно испытывая преграду, отделившую нас от остального города.

Дошло даже до того, что в стену направили речной прогулочный теплоход. Этому способствовало появление среди спасшихся Игоря Ненашева, капитана речного флота, который в момент Катаклизма спал в каюте, не имеющей иллюминаторов. Его теплоход был пришвартован у одного из причалов Фрунзенской набережной, но для эксперимента выбрали другой корабль.

В акватории реки Москвы, если так можно выразиться, в том её отрезке, который оказался внутри Пузыря, сохранилось несколько кораблей разных размеров. Эти корабли и катера, вероятно, в момент Катаклизма стояли или плыли и, потеряв капитанов, шли дальше, пока не упирались в стену Пузыря, не врезались в опоры мостов или в другие корабли. Спасшихся речное хозяйство никогда не интересовало; действительно, что полезного или интересного можно найти на прогулочном теплоходике или катере спасателей. И хотя итоги эксперимента были вполне предсказуемы, раз уж нашёлся капитан, способный управлять кораблём, Макаров решил попробовать крепость стены и таким образом. Немалый интерес вызвала у дам сама фигура капитана Ненашева – средних лет, подтянутый и, кажется, загорелый, он пришёл в белой рубашке с коротким рукавом, в фуражке и при галстуке. На плечах, прямо на рубашке, лежали погоны, на руке блестели золотом стрелочные командирские часы; капитан был, как с картинки. Народу собралась полная набережная. Капитан запустил двигатели, белый теплоход с названием «Москва-79», пыхнув солярным выхлопом, тронулся в сторону намеченного места, а Ненашев, выбежав с капитанского мостика, спустился к борту и ловко спрыгнул в резиновую лодку. Речное судно гораздо больше и тяжелее легковой машины, но и к нему стена отнеслась с тем же равнодушием. Корабль воткнулся в стену, которая мягко приняла его массу, и стал сползать в сторону гранитного берега, где и упёрся в угол, продолжая перемешивать воду, бурля и клокоча, пока Ненашев снова не поднялся на его борт и не вырубил двигатели. Теплоход замолк и стоял в этом месте отныне на вечной стоянке.

Не менее любопытно было посмотреть на тех, кто пришёл на набережную за зрелищами, ведь среди них были и те, кого мы раньше не видели на собраниях. Быстро произошло некоторое разделение нашего небольшого общества спасшихся. В Пузыре обозначились этнические центры. Почти сразу после Катаклизма в районе улица Плющиха, уйдя из гостиницы, поселились первые узбеки и таджики, а потом к ним присоединялись другие узбеки, таджики и даже киргизы, как только узнавали об этом районе. То же самое произошло и с этническими армянами, которых было меньше, но тоже достаточно для организации собственного уклада жизни в районе улицы Усачёва. Отдельно поселились даже иностранцы, очень малочисленная группа сколотилась из двух американских туристов, двух британских, трёх итальянцев и двух шведов. Объединяло их плохое знание русского языка и достаточное знание английского. Два немца, не знающие никакого языка, кроме своего родного, имевшие неосторожность отказаться в ту пятницу от экскурсии и спавшие в номере с зашторенными окнами, так и жили в гостинице. Переводил им кто-то из вояк, на их счастье, знающий немецкий язык.

Ещё одна группа, которую можно было выделить, – молодёжь. Неизвестное число лиц студенческого возврата обживало квартиры элитных домов в Оболенском переулке.

Эти группы, ну разве что кроме иностранцев, объединяло одно – в общей жизни они участия принимать не желали, на собрания не ходили и всё меньше любили непрошенных гостей. Уже неоднократно были случаи, что то там, то здесь был изгнан, а однажды даже избит случайный визитёр. Комитет принимал всё более жёсткие формулировки об обязательности посещения собраний и участия в общих работах, развешивались листовки по всей территории Пузыря, но эффект был незначителен. Депутат Макаров всерьёз ставил вопрос рейдов в эти резервации, особенно в молодёжную, но случилось неожиданное событие. Депутат Макаров пропал.

Это стало известно 8 сентября в день очередного собрания. Члены Комитета пришли уже обеспокоенные, но заняли свои места за столами на сцене. Видимо, была последняя надежда, что председатель Комитета откуда-то прибежит прямо на собрание, но он так и не появился. Поняв, что Макарова не будет, слово взял Бобриков.

– Уважаемые друзья, – начал он, – тут кое-что случилось, и мы пока не можем дать оценку этому событию. Куда-то пропал наш уважаемый Сергей Станиславович.

Зал зашумел и собравшиеся обеспокоенно закрутили головами, словно пропавший начальник мог оказаться среди них. Микрофон у Бобрикова взял майор ФСБ Демченко.

– Давайте я кое-что добавлю. Возможно, я был последним, кто его видел. Как вы знаете, Сергей Станиславович жил в Новодевичьем проезде. Точнее сказать, он старался бывать дома, но нередко ночевал и в гостинице. В это воскресенье, как вы знаете, мы пытались пробить стену теплоходом, но ничего не вышло. После эксперимента Комитет должен был отправится на приёмку нового пищеблока, который наши повара организовали на базе кухни гостиничного ресторана. Сергей Станиславович сказал, что ненадолго заедет домой и вскоре будет. Все попрыгали в машины и уехали, а мы с Макаровым ещё некоторое время разговаривали на набережной вдвоём. Потом и я сел в машину. И я видел, как Макаров тоже сел в машину и поехал по направлению к своему дому. А в назначенный час на приёмку пищеблока он не приехал; мы ходили к нему домой, но квартира была заперта.

Микрофон снова взял Бобриков:

– Мы подумали, вдруг у Сергея Станиславовича стало плохо со здоровьем, поэтому вскрыли дверь, но там никого. Впрочем, это, наверное, было лишним, так как около подъезда и во дворе не было его машины.

– Его автомобиль мы нашли, – добавил Демченко, – но об этом позже.

Мы сидели втроём в четвёртом ряду – Нина, я и Генка, и озадаченно переглядывались. Жизнь в Пузыре была относительно безопасна, но смерти случались нередко. Возможно, если бы в обычной жизни мы ежедневно знакомились с полицейскими сводками по этому району, то ужаснулись бы. А в Пузыре о подобных событиях слухи разносились гарантированно, быстро и подробно. Недели две назад около одного из домов в луже застывшей крови был найден бездыханный паренёк, как видно, упавший с большой высоты; возможно, пытался залезть в квартиру на высоком этаже. А за месяц до того во дворе на Хользунова нашли женщину с пулевым ранением в живот и полуголого мужика с ружьём, тоже бездыханного. А потом в квартире рядом ещё кого-то застреленного. Что там у них случилось, никому не известно. Двух недель не проходило, чтобы мы не услышали о новой утрате. Но до сих пор это не случалось с кем-то нам знакомым. Пропажа Макарова, воспринимаемого всеми, как лицо полновластное и неприкосновенное, нас озадачила. Он всегда был чёток и обязателен, так что речь могла идти только о какой-то беде.

ХХХ

В палате было тихо. Юрий встал и начал прохаживаться, разминая спину. Воспользовавшись паузой, один из слушателей спросил:

– Юрий, а вот вы всегда знали текущее время, но как?

– Да как всегда, в телефоне смотрели.

– А если кто не мог зарядить телефон?

– Я забыл сказать, что ещё на первых собраниях всем желающим раздавали наручные часы, работающие на солнечных батареях. Знаете, простенькие такие, недорогие?

Дверь в палату открылась, вошел Герман и сообщил, что на сегодня рассказов достаточно и врачи просят дать Юрию отдых.

– Позвольте буквально ещё пару моментов прояснить. Давайте уточним ещё раз, когда это произошло? – спросил один из слушающих, неформальный парень в кожаной куртке и с банданой.

– Это было воскресенье 11 июля. Я помню, так как это день рождения отца.

– Без него в Пузыре начались беспорядки? – спросила одна из двух женщин, сидящих в палате.

– Давайте не будем направлять вопросами, – пресёк её солидный мужчина в костюме.

– Почему вы мне это высказываете? – возмутилась женщина. Другие слушатели стали их одёргивать, требуя прекратить выяснять отношения.

– Вы регламент подписывали? – не унимался мужчина.

Юрий молчал, с любопытством наблюдая за этой небольшой склокой.

– Простите, Юрий, продолжайте рассказывать, как Вам хочется, – сказал мужчина в костюме. – Депутата Макарова искали? Нашли?

– Нет. Зато нашли машину. На Бережковской набережной есть сектор, в котором нет ничего интересного для обычных людей. Там находится та самая АЗС с бензовозом и несколько административных зданий. Возле одного из них и была найдена машина Макарова. Табличка на входе поясняла, что это «НИИ стартовых комплексов».

Слушатели, понукаемые Германом, в конце концов ушли. Когда Юрия наконец оставили одного, в его голове закрутились воспоминания о Нине.

ХХХ

Вот они пробрались через пешеходный мост на ту сторону, где располагался Парк Горького. Стена Пузыря проходила сразу за мостовой опорой, поэтому сойти с моста можно было только на сторону Нескучного сада, прекрасного и таинственного, полного свежих зелёных листьев и такой же молодой яркой травы. И до Катаклизма в этих уголках людей было немного, особенно, если в будни. Юрий знал это по своим воспоминаниям – когда ухаживал за первой женой, она приводила его в эти места. С тех пор прошло двадцать лет, а, кажется, ничего не изменилось в Нескучном саду: и те же дорожки, плутающие меж деревьев, неизменно выводящие к белой ротонде, и так же тихо, и нет людей. Лишь только стена, просматривающаяся сквозь деревья со стороны Ленинского проспекта, напоминала о том, что мир ограничен. Она проходила прямо по парку, проспекта не касаясь, но всё же основная часть Нескучного сада оказалась, на их счастье, внутри Пузыря.

Однажды он пригласил её на самый настоящий пикник. Добыл мангал, отличное вино и настоящее замороженное мясо. Магазинное свежее мясо испортилось в первую неделю, спасшиеся давно питались консервами, но Макаров в первые же дни разыскал большой промышленный холодильник в подвале одного из супермаркетов. Он был существенно больше того, что нашли Юра и Гена. В том холодильнике, по размерам лишь немногим уступавшем двухкомнатной квартире, на крюках висели говяжьи и свиные туши. В срочном порядке туда дали электричество, подключив генератор, и свозили молоко и мясо со всех мест, где оно ещё не было испорчено. Таким образом получился некий стратегический запас, а из самого супермаркета сделали центр, куда свозили найденные продукты долгого хранения. В том здании, где располагался супермаркет, поселились военные, которые и осуществляли присмотр за продуктами. Юру и Гену попросили газорезкой и сваркой выполнить различные работы: вскрыть двери, установить петли для навесных замков и тому подобное. Закончив дело, Юрий поинтересовался у Макарова, нельзя ли будет при случае попросить здесь мяса, на что получил утвердительный ответ. И через три месяца, в разгар романа с Ниной, напомнил депутату о том разговоре, на что Макаров рассмеялся и выписал Юре бумажку с разрешением, скреплённой собственной депутатской печатью. Военный на входе, посмотрев на бумажку, сходил в морозильник и отрубил для Юры кусок замороженной свиной шеи.

Юрий собственноручно замариновал это мясо и лично приготовил в Нескучном саду, подобрав в хозяйственном магазине смешной кухонный фартук и раздобыв в каком-то ресторане белый поварской колпак. А Нина сидела на раскладном стуле, смеялась и обнимала ладонями большой бокал с дорогим, безумно дорогим вином, который никто из них никогда бы не смог себе позволить. А потом он включил портативную акустическую колонку, и они танцевали, обнявшись, и если бы он мог позволить себе заплакать от счастья, то сделал бы это.

ХХХ

На другой день к нему в палату вошли человек десять, многие из тех, кто был вчера, а также новые. Но Виктора Семёновича с помощниками не было, как и тех, кто вчера в палате немного повздорил. Герман сказал:

– Юрий, мы тут с коллегами посоветовались.

– Да-да.

– Мы решили, что перебивать Вас никто не будет. Пусть рассказ идёт так, как получается. А все вопросы мы зададим после.

– Как хотите. С чего же мне начать? Точнее, с чего продолжить?

– Начните от исчезновения депутата Макарова и далее до самого Вашего перемещения сюда, пожалуйста.

ХХХ

В поисках ни я, ни Генка, ни тем более Нина не участвовали. Комитет сформировал поисковую команду, в которую вошло много военных и полицейских. Раза три нас вызывали открыть газорезкой какую-нибудь сложную дверь, но по большей части они справлялись сами. Всё что я знаю, это слухи от случайно встреченных спасшихся, сплетни от Марины в гостинице и официальная информация, которую нам доводили на собраниях.

Они обыскали здание этого НИИ и все соседние дома, заходя в каждую комнату, осматривая чердаки и подвали, но результата не было. Ничего нигде не нашли и к разгадке пропажи председателя Комитета так и не приблизились.

Тогда вооружённая команда поехала по «резервациям», как их уже стали привычно называть. Но и эти поиски ничего не дали, кроме конфликтов между теми, кто считал дом или квартал своей территорией, и представителями Комитета, которые искали своего предводителя.

Через две недели безуспешных поисков председательство принял Бобриков, к которому Комитет сразу приставил охрану. На листовках, развешенных по столбам, можно было прочесть рекомендацию гражданам не ходить по одному.

Как это случается в обществах, где миропорядок завязан на одного лидера, после загадочного исчезновения Макарова баланс нарушился буквально у всего. Сначала расшаталась дисциплина, это было видно по всё уменьшающемуся числу приходящих на собрания, а пришедшие уже с меньшей охотой шли на обязательные работы, стараясь поскорее сбежать по своим делам. Бобриков, хоть и был отставным генералом, но харизмой обладал несоизмеримо меньшей, чем предшественник, и вообще был слабоват в ораторском искусстве. Он пробовал хмуриться и делать голос строгим, но собрания перестали быть местом, где многие слушают одного. Бобрикова перебивали, ставили в вину то, что его никто не выбирал, а когда тот начал по-генеральски орать, разбавляя матерком, и вовсе некоторые демонстративно выходили из зала.

Примерно через месяц состоялось последнее организованное еженедельное собрание в зале Московского Дворца Молодёжи. Точнее, оно не состоялось. Мы пришли втроём, как всегда с опозданием, и увидели, что много людей толпится на улице. Оказалось, что электрик Атуев совсем спился и куда-то пропал, но искать его никто не собирался, как Макарова месяц назад. Электричества в зале не было, а значит внутри было темно и душно. Можно было собрать людей и починить свет в зале, но Бобриков сказал, что существенной темы для разговора сегодня всё равно нет. Там же из толпы прозвучали предложения о том, «что хватит уже собираться регулярно» и что, «если потребность будет, пусть Комитет вешает на столбах объявления». Разошлись, ничего не решив, но на следующее собрание мы решили уже не приходить. Нам хватало того, что мы частенько заглядывали в гостиницу, где всегда находили активную и инициативную Марину, от которой узнавали новости.

Марина работала в пункте выдаче заказов интернет-магазинов, который находился на улице Ефремова. Помещение было небольшим, подвальным, без окон. В то злополучное утро они работали вдвоём с напарницей Светой, которая вышла на улицу покурить и всё. Марина не раз упоминала тот факт, что она не курит, как прямую пользу для здоровья, которую она так нежданно и в полном объёме ощутила. У Марины была непростая судьба: сама из Рязани, из неблагополучной семьи, отец и мать злоупотребляли алкоголем, в доме были постоянные скандалы, и, закончив школу, Марина убежала в Москву. В столице у неё уже три года как жила знакомая, чья судьба была схожей. Одну за другой меняя работы, она обжилась подругами, с которыми на паях снимали квартиру. Так и стала Марина москвичкой, никогда не унывающей, давно привыкшей к тяготам и своё место секретаря при Комитете считавшей удачей. А сам Катаклизм как явление и Пузырь над головой её не беспокоили.

ХХХ

Это случилось перед самым Новым Годом. Были последние числа декабря. Хотя у нас не было ночей, а был вечный день, и не было смены времён года, а был вечный май, мы старались ориентироваться по часам и календарю. Новый год мы, безусловно, планировали отметить как-нибудь особо торжественно. В парке Трубецких я подыскал подходящую ёлочку, вырубил её и принёс домой. Нашлись и ёлочные украшения; к генератору, который исправно работал всё это время и требовал лишь бензина, подключили гирлянды.

Все мы жили в какой-то праздности, не зная, чем себя развлечь. Генка нашёл себе занятие по поиску ключей от Бентли. Серебристый шикарный Бентли был найден в одном из соседних с нами дворов. Генка загорелся целью найти ключи и покататься на машине, на которой он, слесарь-сантехник, не смог бы прохватить никогда.

– Я на ней не просто покатаюсь, – грозился он, – я на ней буду крутить по набережной полицейские развороты.

– Давай-давай, ключи сперва найди, – смеялись мы с Ниной.

– Да это несложно. Хозяин приехал, поставил машину и зашёл в один из подъездов. В доме восемь этажей по четыре квартиры. Итого почти семьдесят квартир надо вскрыть и проверить все ключи на гвоздиках, на тумбочках, в мужских борсетках, валяющихся брюках и так далее.

– Ну, а если он зашёл не в эти два ближних подъезда, а вон – в любой из тех дальних?

– Значит полторы сотни квартир, – бодро ответил Генка, – чем ещё заниматься-то.

– А если водитель Бентли не живёт здесь? Привёз хозяина, а сам пошёл пообедать.

– Точно! Надо ещё обойти тут все заведения рядом, это проще, чем квартиры вскрывать.

Вот в один из таких дней, когда до Нового года оставалось совсем чуть-чуть и я помогал Генке тащить газорезку на восьмой этаж, вдруг раздались глухие звуки отчаянной автоматной и пистолетной стрельбы. Мы насторожились и решили выйти на крышу, но ничего не увидели. Прекращаясь и возобновляясь, стрельба продолжалась несколько часов. Всё окончательно стихло только на следующий день. По традиции, мы поехали в гостиницу за новостями и застали там Марину, которая собирала вещи.

– Марина, чего случилось?

– Полиция поссорилась с военными.

– Это как?

– Я сама точно не знаю, меня там не было. Знаю только примерно, что рассказывала Нестерова. Они пошли получать мясо в морозильник, а военные им не дали, – частила Марина. – И вроде бы сам Бобриков распорядился не давать. А за три дня до того двое военных сильно напились и пришли сюда в гостиницу искать знакомства с женщинами. А тут как раз были Кукушкин и Лезин, это полицейские, которые из метро спаслись. И между ними возникла тут драка, но военные сильно пьяные были, так что их побили и выгнали из гостиницы. Через полчаса военных прибежало человек пять, но тут был только один Кукушкин, и они повалили беднягу и ногами начали бить; хорошо, что собрался народ и Кукушкина спасли. Те, кто от полицейских, тоже потом собрались идти проучить военных, но кое-как это всё утихло.

– А стреляли вчера где и почему?

– Так вот я и говорю, Нестеровой не дали мяса, а с ней был Лезин и два рабочих. Кукушкин-то лежит в больнице весь в бинты замотанный. Лезин вызвал остальных полицейских, кого смог, получилось человек пять, и они этот дом, в котором живут военные, взяли штурмом. Ведь морозильник-то у них в подвале, не знаю, почему Макаров так устроил. Погрузили мясо и поехали. Уж не знаю, убили они кого из военных или только попугали, но шум был большой.

– А вроде долго стреляли-то вчера, – мы хотели подробностей.

– Так военные очухались, собрались, похватали оружие и стали полицейских искать. Приехали сюда, в гостиницу, человек пятнадцать. Тут ещё такое дело, что всех полицейских спаслось мало, восемь человек. А военных, если всех подсчитать, то человек тридцать. Так что сюда ввалилась целая рота или взвод, не знаю, как правильно. Половина в бронежилетах, касках, с автоматами. Здесь их не нашли, но кто-то подсказал, что полицейские могут быть в здании районной полиции. И, видимо, там была для военных засада, потому что они уехали из гостиницы, и через пять минут стрельба с той стороны началась.

– Есть убитые, не знаешь?

– Из полиции не знаю, а военных убили четыре человека, – сказала Марина, искренне сожалея, – об этом Нестеровой сказал Колюжный, а я слышала. А самое главное, что убили члена Комитета нашего, помните, такой сидел подполковник Ракитов?

– Помним, молчал всё время.

– Да, так вот он тогда напился-то и пришёл с дружком сюда женщин искать, – Марина перешла на шёпот и сказала нам доверительно: – Сам всю кашу заварил, сам первый и пострадал.

– А ты чего вещи собираешь?

– Да не буду я здесь больше сидеть. И Комитета-то уже нет, как такового.

Позже мы узнали, что полицейские, действительно, заняли круговую оборону в здании ОВД и в тот день никто из них не погиб, так как к встрече военных заранее подготовились. А группа атакующих полезла на рожон и первые двое были убиты прицельным огнём из окон, не успев даже вылезти из машины. В следующие полчаса были убиты ещё трое, включая Ракитова, и военные отступили.

На другой день военные провели целую операцию, окружив здание ОВД, забросав его гранатами в разбитые окна, но внутри уже никого не было. Полицейские отступили на территорию спортивного комплекса Лужники, и стрельба несколько дней слышалась только там.

Так как боевые действия велись на достаточно изолированной территории, отрезанной насыпью железной дороги и эстакадой Третьего кольца, то в остальной части Пузыря жизнь протекала почти так же, как и раньше. Но однажды полицейские добыли где-то рабочий инкассаторский фургон и под прикрытием этой брони стали покидать территорию Лужников, делая вылазки за продуктами. Был там у них такой омоновец Слава Воробьев, вояка здоровенный, бывалый и совершенно отчаянный. А среди военных, если не считать офицеров, спаслись солдатики срочной службы, в момент Катаклизма оказавшиеся на работах в каком-то подвале. Офицеры, впрочем, тоже по большей части были не боевые. Так что численный перевес был на стороне военных, а боеспособность на стороне полицейских.

Жертв могло быть и больше, но, если не считать первых двух дней, когда все гонялись друг за другом в ожесточении пьяного угара, позже старались на рожон не лезть, стреляли всё больше издалека по предполагаемым местам нахождения противника. Погибло ещё двое военных и трое полицейских, прежде чем через две недели не был заключён мир силами всех спасшихся и офицеров спецслужб под руководством майора ФСБ Демченко, который занял в конфликте разумную нейтральную позицию. На закрытом собрании, о результатах которого было официально объявлено, было решено, что принадлежность к полиции или военным упраздняется. Все боеспособные мужчины находились на учёте и несли службу по охране складов, гостиницы и тюрьмы без учета ведомства, к которому они относились до Катаклизма. Все, кроме членов Комитета, сняли погоны.

В Пузыре воцарилось прежнее спокойствие и даже Марина вернулась на своё место. А мы с Генкой, наконец, обзавелись пистолетом ПМ, который нашли, когда на следующий день пришли поглазеть на место штурма ОВД. Это было не первое наше оружие. Некоторое время назад, рутинно обыскивая случайные квартиры, мы нашли охотничье ружьё-двустволку и охотничий же карабин. Всё это стояло в оружейном шкафу, выполненным по всем правилам, а по стенам квартир были развешаны головы добытых хозяином трофеев. Патроны тоже нашлись.

ХХХ

Однажды в нашей жизни появился человек, знакомство с которым всё изменило. Для нас эта встречала была случайностью. Уже неделя, как было установлено перемирие, и мы продолжили жить нашей праздной жизнь невольников в золотой клетке. Генка нашёл-таки ключи от Бентли – брелок лежал на тумбочке в одной из квартир шестого этажа, самого ближнего к машине подъезда. Но, вопреки собственным угрозам, он не стал крутить полицейских разворотов по набережной, а посадил нас с Ниной на заднее сиденье и степенно, как вышколенный нанятый шофёр, выехал из тесного двора на волю. Наш водитель ехал небыстро, насколько позволяла расчищенная бульдозерами дорога, говорил мне «да, сэр», уточняя, куда я желаю поехать сегодня. Нина смеялась. Фрунзенская набережная перешла в Лужнецкую, а потом в Саввинскую, где граница Пузыря заставила нас развернуться. Мы поднялись на эстакаду и по мосту переехали на Бережковскую набережную, по которой снова проследовали до стены и опять развернулись.

– Может быть, желаете осмотреть нашу набережную, Сэр? – галантно спросил Генка.

– Мы желаем осмотреть набережную? – я переадресовал вопрос свой даме.

– Пожалуй, можно немного прогуляться. В этих Бентли так укачивает, – с притворной капризностью ответила Нина.

Машина остановилась. По какой-то случайности или особенности дорожного движения, в момент Катаклизма на Бережковской набережной почти не было автомобилей. Поэтому сюда даже не присылали бульдозер. Возможно, машины сдерживал красный сигнал светофора у Киевского вокзала, но на всю набережную едва набрался десяток машин. Люди здесь и до Катаклизма не особенно гуляли, не в пример Фрунзенской набережной, а сейчас тут и вовсе было тихо. Так что в этом секторе Пузыря всё было каким-то особенно пустынным, нелюдимым. Мы постояли немного, любуясь на перспективу уходящей под мост реки, и хотели уже возвращаться в свой шикарный автомобиль, как увидели человека.

Чуть сгорбленная мужская фигура шла в нашу сторону со стороны НИИ Стартовых комплексов. Лет пятидесяти, в тёмной трикотажной жилетке под пиджаком, как ходят на работу научные сотрудники или преподаватели ВУЗов, лысеющий и немного располневший. Ему не хватало только указки в руках.

Не было ничего необычного в том, что в Пузыре незнакомые люди подходили друг к другу. Наоборот, так узнавались новости, и если где-то, обшаривая очередной магазин, спасшиеся встречались, то здоровались и перекидывались пару слов. Бывало даже, мы с Генкой побыстрее уходили прочь, видя, что в нашу сторону кто-то направляется. Мы всегда остерегались встречи с представителями Комитета, от которых можно было получить направление на обязательные работы.

Но этот мужчина, уверенно идущий в нашу сторону, заинтересовал нас, потому что мы никак не ожидали увидеть кого-то именно здесь. Рядового спасшегося в этом секторе Пузыря ничего не могло заинтересовать. А этот шёл к нам, не подняв руки высоко над собой, как это принято правилами Пузыря при встрече незнакомых людей. Здесь почти не было магазинов и квартир, а пара институтов, архив и патентная библиотека были лишь бесполезными зданиями. К тому же, для тех, кто не умел водить автомобиль, а таких была добрая половина, путешествие сюда было бы хлопотным, так как нужно было дойти до Бережковского моста, подняться на него и так далее. После трагической пропажи депутата Макарова этот район и вовсе считали подозрительным, ведь именно здесь нашли его машину. Поэтому мы втроём уставились на идущего к нам мужчину и заинтригованно ждали.

– Добрый день, вы не поможете мне немного? Там надо шкаф поднять, у меня просто сил не хватает, – мужчина пытался вести себя так, словно просил соседей по лестничной клетке о каком-то пустяке. Мы видели, что он пытается скрыть волнение, но когда уже Генка хотел было задать какой-то явно прямой вопрос, его вдруг перехватила Нина:

– Ну, конечно, ребята помогут. Где ваш шкаф?

– Вот прямо здесь, в этом здании, – ответил тот, вытирая со лба испарину и кивая на здание НИИ. – Меня зовут Александр.

– Ну, ведите, Александр, – сказали мы, и он потрусил впереди, оборачиваясь и уверяя, что это быстро, «буквально на пять минут».

Когда мы подошли ближе к НИИ, то заметили предупреждающую табличку, говорящую об опасности химических загрязнений. Но Александр уверил, что всё чисто, а надпись сделал он сам.

С того дня как пропал депутат Макаров, прошло почти полгода. Мы были тогда внутри этого корпуса – вскрывали газорезкой несколько дверей по заданию Комитета. Военные добыли взрывчатку и активно применяли её в тех случаях, когда не могли выбить дверь, так что коридоры НИИ были засыпаны штукатуркой и щепками. Помню, как нам указали на массивную железную дверь, которую взрывчатка не взяла; мы вырезали замок и военные с фонарями вошли внутрь. Это оказалось какое-то хранилище бесполезных для нас вещей и больше ничего. Другая дверь была в подвале, но и за ней не было следов депутата Макарова, а только какие-то списанные приборы, грудившиеся на стеллажах и покрывшиеся многолетней пылью. Потом нас с Генкой поблагодарили и разрешили уйти. Но даже спустя время, когда в здание этого НИИ можно было прийти свободно, у нас такого желания не возникало. И вот спустя полгода мы идём по тем коридорам.

Вслед за мужчиной мы поднялись на второй этаж и снова спустились на первый, а потом, кажется, ещё ниже, и он всё что-то говорил и говорил.

– Я здесь, понимаете, работаю, так уж вышло.

– Здесь? – уточнила любопытная Нина.

– Да, я научный сотрудник, мы занимались термостатированием, потом газовым контролем. Впрочем, что я это о своём, да о своём? Кому это интересно? Только нам, специалистам, – и свернул в очередной коридор.

– Ну почему же, очень интересно, – сказала вежливая Нина.

– Я здесь двадцать два года отработал, можно сказать, всю жизнь отдал. А сейчас остался один.

Мы подошли к пустому дверному проёму, за которым на полу валялась треснувшая дверь.

– Вот, проходите, пожалуйста, это здесь. Я знаю, искали пропавшего человека, двери вскрывали любым способом. Эту дверь выбили взрывом, – сказал он и направил на неё свет фонарика.

– А что же вы не открыли её, раз здесь работаете? Не пришлось бы взрывать, – сказал Генка.

– Понимаете, меня не было, – ответил Александр и как-то замялся. – Одну секунду, я сейчас включу свет, тут генераторы совсем рядом, – и куда-то убежал. – Только не трогайте ничего.

Мы вошли внутрь большого помещения с кафельным полом и стали изучать его в свете фонаря, который нам оставил Александр. По трём стенам стояли стеллажи с различными приборами, железные высокие шкафы с большим числом выдвижных ящичков и кабелями разной толщины, встречавшимися повсюду. На четвёртой стене был установлен некий щит в высоту человеческогороста и такой же в ширину, на вид из нержавейки. Он блестел зеркалом, отражая лучи фонаря и мы не сразу заметили, что на нём нанесена, словно нацарапана гвоздём, какая-та разметка. На полу лежал сорванный со своего места приборный шкаф, обнажив нашему взгляду свою тыльную сторону с торчащими проводами. Шкаф размерами походил на большой холодильник, разве что был несколько повыше.

– Посмотри, он тут недавно чинил чего-то, – сказал Генка, осветив край стола, где в рабочем положении лежали паяльник, моток олова, блюдце с канифолью, обрезки проводов и прочий мелкий инструмент.

Послышался глухой звук работы генератора, под потолком зажглись плафоны белого света, и через минуту появился запыхавшийся Александр.

– Ребята, вот, видите, шкаф лежит. Я не знаю, сколько он весит, наверное, килограммов сто пятьдесят. Я не смог поднять.

– Александр, – вкрадчивым голосом прощебетала Нина, – а зачем его поднимать?

– Понимаете, – возникла подозрительно длинная пауза, во время которой глаза Александра стали каким-то извиняющимися, – нужно починить. Я здесь давно работаю, мне тут всё родное. А они разломали, разбили. Я в ответе за этот Институт. Да, я хочу, чтобы всё было в рабочем состоянии. Они взрывом выбили не только дверь, но и рухнул вот этот шкаф с дорогим оборудованием.

– Темните Вы, Александр. Ну, давай, попробуем, – сказал Генка и нагнулся, примеряясь, за что схватить шкаф.

Он, действительно, оказался тяжёлым. Пришлось сделать нехитрое приспособление и подпирать его стальным ломом, пока мы перехватываемся. Когда он занял своё место, мы не обнаружили на лицевой стороне обилия приборов, которое ожидали, – лишь десяток чёрных кнопок, утопленных внутрь корпуса, так что они не пострадали при падении шкафа.

– А чего это такое-то? – спросил я.

– Ну как сказать, – вытирая руки тряпкой ответил Александр, – накопитель энергии. Среди вас физики есть? – мы отрицательно покачали головами. – Ну тогда я так вам объясню: представьте, что в этом шкафу двадцать автомобильных аккумуляторных батарей.

– Ну, так это понятно, – закивали мы.

– Но не совсем. Про плазму слышали? – спросил он, но мы пожали плечами. – Ну хорошо. Видели у всяких гадалок и хиромантов на столе часто стоит такой прозрачный шар, а в нём как бы молнии ходят, дуговые разряды?

– Видели.

– Вы наверняка также знаете, что такое кривизна пространства и времени? Ну, книжки вы читали фантастические? Фильмы смотрели? Есть такое направление – неевклидово пространство-время, искривлённое гравитацией.

– Ладно, товарищ физик, нам пора, – сказал Генка.

– Подождите, у меня к вам есть ещё одна маленькая просьба. Очень вас прошу, это буквально на минуточку.

И, не дожидаясь согласия, он заспешил по коридору, потом мы завернули и впереди увидели надпись «Касса». – Вот сюда, пожалуйста, – дверь в помещение кассы была открыта, он любезно пропустил нас вперёд.

Мы вошли в большую комнату, где вдоль стены располагались несколько сейфов и металлических шкафов; нашлось место даже для небольшого дивана и уголка с чайником.

– Деньги, что ли, решил заплатить? – пошутил я. – Так денег у нас много.

Но я не успел и обернуться, как услышал за спиной глухой звон закрываемой решётчатой двери.

– Э, мужик, не шути так! – закричал Генка, хватаясь за решётку.

– Что за шутки, товарищ? – завопила Нина.

– Пожалуйста, не кричите и не беспокойтесь, – ответил тот, стоя по другую сторону. – Вам ничего не угрожает.

– А ну, открой дверь, козёл! – бесновался Генка и тряс арматуру, из которой была сварена решётка.

– Я приду через минуту, успокойтесь пока, – сказал Александр и куда-то ушёл.

– К маньяку попали, точно! – то ли в шутку, то ли в серьёз сказала Нина. – Слышали, девушки пропадают?

Вернулся он, держа в руках табуретку, моток верёвки, свечку, ножницы и прочие хозяйственные предметы.

– Я ведь выйду и набью тебе морду! – не унимался Генка.

– Надеюсь, что к этой минуте меня здесь не будет. Я вам сейчас всё объясню. Есть обстоятельства, которые заставляют меня рассказать вам длинную историю, и вам надо её полностью дослушать. А потом вы должны позволить мне сделать то, что я хочу сделать. И лучший способ – временно ограничить вам свободу. Повторяю – временно. Друзья, вы присядьте, я за полчаса расскажу всё, что нужно, потом уйду, а вам оставлю ключ от этой двери.

ХХХ

Я работаю в этом НИИ почти всю жизнь, и в тот день тоже находился на работе. На 12 дня пятницы 14 мая был назначен небольшой эксперимент по профилю НИИ. Точнее сказать, серия экспериментов уже была проведена, результаты были стабильны и для официального фиксирования требовалось пригласить комиссию. У нас так всегда делается, дело рутинное. Эксперимент заключался в способности газоотводного канала выдержать новые границы температур. В составе комиссии было восемь человек, с нашей стороны старшим был директор НИИ Ципилев; старшим из приглашённых был академик Ранков.

Все собрались к 9 утра и готовили оборудование и измерительные приборы. Эксперимент должен был проходить в специальном помещении цокольного этажа. К 10 часам провели пробный пуск, к 10.40 ещё один. Третий пуск должен был быть контрольным, поэтому объявили небольшой перерыв. Члены комиссии побежали на перекур и в буфет, в помещении остались только трое.

Первым оставшимся был я – научный сотрудник НИИ Александр Борисович Кулешов. Я что-то проверял у датчиков. Вторым был сам академик Ранков Алексей Игоревич, который присел за стол и начал что-то записывать в книжечку. Третьей была Зимина Аделаида Георгиевна – наш штатный учёный секретарь. Она уселась в кресло и углубилась в экран смартфона.

Как мы все уже знаем, в 11 утра произошла какая-та метаморфоза. По зданию прошла непонятная дрожь и мы услышали звуки разбиваемых стёкол. Сначала мы никак не отреагировали, хотя и с любопытством оторвались ненадолго от своих дел. Но когда члены комиссии стали задерживаться с перекура, мы поднялись наверх и увидели то, что, вероятно, увидели все спасшиеся. Точнее, сначала наверх ушла Зимина, но так как долго не возвращалась, то поднялись и мы.

Наверное, нет смысла пересказывать историю первого дня. Мы ходили как оглушённые, не понимая, что же произошло. Люди пропали, то там, то здесь парят белыми облаками разбитые машины. Я пропущу это время, тут всё понятно, мы удивлялись и осматривались. Кое-как мы решили вопрос с ночлегом и едой. Первые дни ушли на осознание того, что это не сон и не галлюцинация, не нападение американцев и не природное явление.

Мы сразу поняли, что это полусфера и каков её размер, выйдя на крышу НИИ. Ранков уже на второй день предложил идти изучать край стены, который был совсем рядом. Так вышло, что ни я, ни наш уважаемый академик машину не водим. Единственным водителем из нас была Зимина. На своей машине она подвозила к стене приборы и датчики, которые мы с Алексеем Игоревичем предварительно готовили, пользуясь богатым набором оборудования Института. Мы разыскали и подключили к приборам небольшой бензиновый генератор, так что дня через три у нас всё заработало.

Если вы ожидаете рассказа о множестве опытов, пробах и ошибках в поиске истины, то будете разочарованы. Ещё в первые два дня, когда приборы мы даже не включали, Ранков сказал, что подозревает, какой результат будет. Он подолгу стоял перед стеной, насколько это возможно близко, и молча смотрел на неё, держа руки в карманах. Это было похоже на противостояние двух равных сил; казалось, ещё немного, и стена не выдержит взгляда академика. А когда мы включили приборы и начали снимать метрики, он в ответ на каждый результат только и говорил: «Ну да, так я и думал».

– Алексей Игоревич, вы поняли что-то? Расскажите? – просили мы с Аделаидой Георгиевной.

– Сейчас-сейчас, коллеги, всё расскажу. Никогда бы не подумал, что увижу это при жизни, – отвечал Ранков, но продолжал нагнетать интригу, только просил включить такой режим, потом другой режим и так далее.

– Но мы сможем попасть за стену? Сможем вернуться домой?

– Выключайте, Александр Борисович, – попросил Ранков. – Домой говорите? За стену? Видите ли, в чём дело, а за стеной ничего нет.

– Как нет?

– Это искривлённое пространство, а не стена. Перед ним простейшее силовое поле, противодействие на действие. Не знаю, что за технология. Осторожно скажу, что неземная.

– В самом деле? Думаете, инопланетяне?

– Ничего иного не могу предположить. У человечества таких технологий нет. В том смысле, что не просто похожих нет, а принципиально таких нет. И у нашей планеты нет физических обоснований для таких изменений.

– Значит, мы не можем сломать эту стену? – не унимался я.

– Дело в том, что её нет смысла ломать. За этой стеной ничего нет, говорю же вам. Я почти уверен, что мы можем преодолеть силовое поле. Но даже пытаться не буду.

– Что же делать?

– Пока не знаю. Вероятно, имитировать ту процедуру удаления органики, которая случилась три дня назад. Только на этот раз не прятаться в подвале.

– Но это же гибель!

– Не знаю, не знаю. Хотели бы убить – убили бы прямо тут, мало ли у них технологий. Я подозреваю, что всё живое куда-то перенесли. Может быть, как раз за стену, точнее сказать, в оставшийся мир.

– Но зачем?

– Не знаю, друзья, вы слишком много от меня хотите. Я лишь предполагаю. Думаю, что всё живое, что было в видимом спектре, куда-то перенеслось. Ах, как нам тут не хватает академика Игнатьева, это совершено его профиль.

– Что же нам делать? – вопрошали мы.

– Думаю, оборудование можно сворачивать и идти обратно в институт пить чай.

– Как? Почему?

– Шучу-шучу, Александр Борисович. Будем пытаться делать, хм, как бы назвать. Назовём – «Возвращатель». Тем более, как мне кажется, время играет против нас.

– Почему? – спросил я.

– Если искривилось пространство, значит возможны искривления времени. Мы не знаем, с какой скоростью время бежит за стеной. Надеюсь, с такой же.

– Может быть, нам поехать и изучить оставшуюся территорию? – спросила Аделаида Георгиевна.

– Я бы посоветовал нам всем осторожное наблюдение, а не путешествия. Кто знает, может быть там инопланетяне ходят и людей отлавливают. Впрочем, если вы хотите поехать, я не имею власти вас удержать. Лично я не собираюсь терять ни минуты. Смотрите, кто это там? Не собака ли?

Мы увидели бродячую дворнягу, обнюхивающую помойку. Академик дружелюбно посвистел, попросил меня сбегать за чем-нибудь съедобным и вскоре смог прикормить псину настолько, что она пошла за нами. Собаку мы назвали Дружком, запаслись в магазине собачьим кормом и впредь кормили от пуза не только потому, что так просил Ранков, но и для собственного удовольствия.

В тот день мы были заняты перевозкой оборудования обратно и походом в продуктовый магазин. Вечером мы впервые встретили другого человека. Это был обезумевший дворник, который привязался к нам и ходил по пятам, бесконечно спрашивая, не знаем ли, как пройти к ближайшему метро. Зимина предлагала ему пойти с нами, но тот отнекивался, беспокоясь об оставленной дома кошке, к которой очень торопился. Через полчаса он ушёл в сторону моста.

На другой день Ранков подобрал подходящее помещении в нашем НИИ, выбрав ускорительную лабораторию, так как в ней находились аккумуляторы энергии. Зимина поехала на изучение окрестностей.

Так как было понятно, что река отрезала нас от основной части, накрытой Сферой, путь был один – в Хамовники и Лужники через Бережковский мост. Но она не смогла далеко уехать, так как, когда Аделаида Георгиевна только начала въезжать на эстакаду, с той стороны вдруг раздалась стрельба. По её рассказу, одни люди убегали, отстреливались, прячась за разбитыми машинами на мосту, другие на них нападали с той стороны реки. Зимина сочла за лучшее оставить машину прямо там, на подъёме и, пригнувшись, как она выразилась, «огородами» вернуться в Институт.

За машиной она сходила через два дня и тихонько перегнала её обратно, поставив около НИИ. Мы решили, что Ранков прав и путешествие в Хамовники может оказаться опасным, поэтому сконцентрировались на том, что помогали ему делать «Возвращатель», стараясь пореже выходить на улицу.

Через два дня мы снова услышали стрельбу, но в этот раз не так отчётливо, когда тогда на Бережковском мосту. Стреляли где-то далеко и недолго, но мы совершенно уверовали в небезопасность прогулок, предпочитали без нужды не выходить на улицу и тревожно прислушивались к непривычной, оглушительной тишине города.

Прошло ещё около недели и однажды к вечеру Ранков, удовлетворённо отложив паяльник, сказал:

– Похоже, пора попробовать. Начнём заряжать, запускайте генераторы.

Через три часа контрольные индикаторы показали достаточное для эксперимента количество энергии. Академик волновался.

– А что же это такое? – спросила Зимина.

– Да ничего сложного. По большому счёту, это устройство, которое позволяет выплеснуть в одно место большое количество энергии в нужном нам спектре. Наша энергия будет пытаться заместить энергию силового барьера. Нам и не надо много, главное, чтобы наша сила позволила немного раздвинуть барьер. Знаете, как если бы в летящем самолёте приоткрыть дверь, так она дальше сама откроется. Кстати, если внезапно открыть дверь в самолёте, что произойдёт?

– Разгерметизация?

– Да, но что будет с вами, если вы будете стоять рядом?

– Вытянет за борт?

– Не то что вытянет! Вышвырнет, вот более точно слово.

– Или разорвёт?

– Здесь гарантий не дам, – серьёзно сказал академик. – Но пару тестов проведём. Сначала несите сюда вазу из директорской приёмной.

Я сбегал за вазой, и академик установил её на стул между своим устройством и отполированным титановым щитом, который использовался в нашем НИИ в качестве барьера для газовой струи. Мы запустили обратный отсчёт на 10 секунд и вышли и помещения, закрыв дверь.

Через установленное время раздался глухой объёмный хлопок, но дверь не шелохнулась. Войдя внутрь, мы обнаружили вазу на прежнем месте.

– Всё верно, ваза хрупка, но это не органика. К тому же – прозрачная.

Мы повторили эксперимент, поместив в вазу ветку с зелёными листьями, которую я обломал несколько минут назад. Ветка осталась на месте.

– Вот тут я не очень понимаю, ну да ладно, деревья за окном тоже стоят и листья на них остались, так что будем считать, это норма. Ведите Дружка, надеюсь, вы его с утра не кормили?

Псину я усадил рядом с вазой, поставив миску с кормом тут же. Дружок принялся жадно глотать сухие шарики собачьего корма, а мы включили таймер и вышли в коридор, тихонько закрыв дверь. Снова раздался хлопок.

Мы вошли. Ваза и миска с кормом стояли на месте, а собаки не было. Несколько минут Ранков торжествовал, восклицая: «Сработало! Вы представляете, сработало! Сюда бы Игнатьева!».

– Потрясающе, – сказала Зимина. – Но я бы не рискнула оказаться на месте собаки. Или Вы что предлагаете, Алексей Игоревич?

Но возбуждённый учёный не мог прийти в себя от восторга, гладил пол в том месте, где сидел Дружок и хвалил себя. Только когда он успокоился, мы смогли серьёзно поговорить.

– Алексей Игоревич, что же нам теперь делать? – спросил я.

– Друзья мои, нам надо многое предполагать. Мы не знаем, существует ли остальной мир. Может статься, всё остальное погибло и всё то, что осталось в этом Пузыре – единственное, что напоминает о нашей цивилизации.

– Невесёлая картина.

– Есть и другая версия. То, что накрыто этим колпаком, – предназначено для какого-либо эксперимента, а тот остальной мир живёт своей обычной жизнью. Есть третья версия – это копия и в нормальном мире даже не знают, что мы таким образом продублировались. Короче говоря, есть куча версий и ни одну из них я не могу доказать. Когда я об этом думаю, у меня давление поднимается, так что стараюсь не прокручивать в голове лишний раз недоказуемых теорий.

– Как же нам быть?

– Я почти уверен в том, и сегодняшний эксперимент доказал мне, что я на правильном пути, и раз пространство искривлено, то и время может быть искривлено. Однозначно искривлено! Мне 65 лет, жене 63, у нас взрослые дети и шестеро внуков. Сегодня 18 дней с тех пор, как произошёл этот Катаклизм, а сколько времени прошло там, в обычном мире? Застану ли я жену, если просижу тут ещё неделю?

– А если Вы умрёте? Если Ваше устройство просто разрывает на куски так, что следов не остаётся? – разумно предположила Зимина.

– Не знаю, – печально сказал Ранков и подошёл к окну. – А если меня здесь пристрелят какие-нибудь бандиты? А кто мне здесь окажет медицинскую помощь, если по поим годам случится какой-нибудь инфаркт? А долго ли я здесь протяну на консервах? Это вы, молодые, так можете. А я последние тридцать лет на ночь кефир пью. Есть тут кефир? Но вы правы, надо немного подумать.

И мы разошлись по комнатам, благо в нашем НИИ было несколько приёмных с коврами на полу и мягкими диванами. Но следующей же ночью в Хамовниках вновь раздалась отчаянная стрельба и в тревоге мы даже вышли на крышу, всматриваясь в противоположный берег.

– На том берегу есть станция метро Спортивная и гостиница «Юность», – сказал я. – Мне кажется, это оттуда стреляют.

– А ещё там есть 61-ая горбольница, – добавил Ранков.

– А ещё Усачёвский рынок, – мечтательно дополнила Зимина.

– Нет, друзья, я не хочу ждать, когда стрелять начнут на нашей набережной. Решайте сами, а я отравлюсь вслед за Дружком.

Мы промолчали.

На другой день Аделаида Георгиевна приготовила нам гречневую кашу, что делала всегда на правах женщины, хотя мы специально об этом не просили, и сварила компот из сухофруктов. Алексей Игоревич сказал:

– Друзья, у меня появилась такая идейка на тот случай, если вы пока остаётесь. Предположим, я удачно перемещаюсь в оставшийся мир. Предположим, там есть люди, которых заботит состояние дел здесь. Я им рассказываю о способе перемещения… – академик задумался. – Хотя они бы сами это давно сделали, особенно, если жив академик Игнатьев… Нет, идею беру обратно. Остаётся только предполагать, что изнутри прорваться легче, чем снаружи. Иначе бы с той стороны давно кто-то сюда пролез. Всё-таки там остался весь научный свет.

– Нельзя исключать, что всю нашу планету растащили вот на такие кусочки, – зло пошутил я.

– А что, если у них время бежит не быстрее, а медленнее? – спросила находчивая Зимина. – У нас прошло 18 дней, а у них, например, только 2 дня. Они ещё просто не сообразили.

– Толково, Аделаида Георгиевна, толково! – похвалил Ранков. – Тогда так. Если они ещё не сообразили, то ждите сюда посланцев, я им сразу дам технологию и попрошу торопиться. Игнатьев уже, наверняка, планирует переход сюда. Если пространственные точки входа и выхода совпадают, то я попрошу Игнатьева сделать переход в этом же помещении. Тогда те, кто попадёт сюда, – окажутся именно здесь, а не в том месте Пузыря, откуда мы слышали стрельбу.

Потом наш друг сделал полезные записи и подробно рассказал, как лучше включать и выключать его устройство. Мы вместе с ним зашли в комнату и попрощались, Алексей Игоревич занял нужное место и закрыл глаза, словно настраивая себя на решительный шаг. Я хотел щёлкнуть тумблером, запускающим обратный отсчёт.

– Давайте я сам, – сказал академик, – запущу своё устройство, быть может, последний раз.

Он положил палец на небольшой серебристый рычажок, надавил его вниз, вызвав щелчок и мигание лампочки. Таймер защёлкал.

– Уходите, друзья, у вас десять секунд. Уже семь, шесть, пять…

Мы поспешно закрыли за собой дверь. Раздался знакомый хлопок, мы стояли молча, замерев, потом решились зайти. Академика внутри не было. На том месте, где он только что стоял, лежала его одежда, обувь и наручные часы.

– Интересно, он уже в том мире, за стеной? Или только что погиб? – спросила Зимина.

– Это очень хороший вопрос, – ответил я.

– Саша, а Вы что будете делать?

– Не знаю. По крайней мере, попробую немного подождать. Быть может, неделю.

– Согласна. Я всё-таки бы поехала туда, осмотрелась.

– Туда? Где стреляют?

– Ну не всегда же там стреляют.

Но ей не пришлось нырять в неизвестность. На другой день мы увидели мужчину и женщину, которые медленно ехали в небольшой синей легковушке по нашей набережной и осматривались. Увидев продуктовый магазин, располагавшийся на углу соседнего с нами здания, они остановились и вышли из машины, потом полезли в багажник и начали доставать пустые холщовые сумки. Вид у них был не агрессивный, а даже наоборот, спокойно-хозяйственный, так что мы решили подойти.

В первые мгновения они испугались нас и бросились извиняться, но поняв, что мы подошли только узнать обстановку, расслабились. Мы поздоровались и начали разговор.

– Почему там стреляли? – спросили мы первым делом.

– Да вчера, говорят, полицейский с ума сошёл. Покинул свой пост и в больнице расстрелял шестерых, а потом залез на крышу и оттуда стрелял по всем. Военные полезли за ним, он и их кого-то убил, но всё же с ним управились.

– Значит, есть полиция?

– Полиция, военные, всё есть, – мужчина оказался молчуном, а женщина отвечала охотно. – В гостинице вроде конторы, там всех переписывают и отправляют на работы.

– Какие работы?

– Кому какие, кто что умеет делать. Кто ничего делать не умеет, того на кухню помогать или на уборку территории.

– А власть есть?

– А как же! Депутат Макаров. Каждую среду в 12 часов собрание в концертном зале. Мы уже два раза ходили, вот как раз вчера было собрание.

– А вам какие работы дали?

– Муж у меня водитель, – сказала женщина, – ему работы по специальности нет. Так что каждый день он с 12 до 19 ходит с бригадой таких же и двери вскрывает, какие власть укажет. А завтра туалеты пойдут строить в парках. Ну а я один раз оставалась кашеварить, а потом, бог миловал, больше никуда не назначали. Поваров полно спаслось, видать, на кухнях окон нету. Сама-то я диспетчер, по лифтам работаем.

– А как вы спаслись?

– Да в метро мы ехали, будь оно не ладно. Выходной же у нас, так мы на дачу собрались. До вокзала, как видите, не доехали.

Тут женщина помрачнела, очнулась от бытовых забот и вспомнила, в какой ситуации оказалась.

– Внучат жалко, – заплакала она, – это что же с нами такое стряслось?

– Ну вот, заныла опять, – наконец мы услышали голос мужа. – Прекращай, обсуждали уже. Скоро стена эта упадёт. А вы, – он обратился к нам, – сходите, зарегистрируйтесь. Говорили, кто не зарегистрировался, того и наказывать будут. Сейчас все одно дело делают, все сообща работают.

И они пошли к магазину, прижавшись друг к другу, и долго ещё были слышны её всхлипы. Я очень не хотел получить назначение на ежедневные работы, поэтому воздержался от приглашения Зиминой немедленно поехать туда. Через двадцать минут она собралась и, пообещав не сообщать о моём существовании, отбыла на регистрацию.

Вечером она вернулась, подтвердила всё сказанное супружеской четой и показала документ, заверенный печатью депутата Макарова. В документе говорилось, что она, Зимина Аделаида Георгиевна, зарегистрировалась 3 июня, в лекарствах не нуждается, проблем со здоровьем не имеет, по профессии секретарь, в графе места жительства поставлен прочерк.

– Я сказала, что не обратила внимания на адрес. Но пообещала его уточнить и сообщить им. Кстати говоря, жить можно где угодно, в любой квартире, которую сможешь открыть. Либо в гостинице. Знаете, Саша, у них там хорошо. Пожалуй, я переселюсь. Там довольно много женщин моего возраста, все чем-то заняты.

– Вы уже передумали возвращаться в обычный мир?

– Конечно, нет. Но, понимаете, у Алексея Игоревича жена, дети и внуки. У него Академия наук, кафедра и так далее. А что у меня? Я не замужем, детей нет, так уж вышло. Мне 52 года, дома меня ждёт только кошка, соседка покормит. Я не вижу смысла торопиться. Ну, уж а вы решайте за себя сами. Если мы не возвращаемся сразу, то имеет смысл устроиться как-то получше, а то я уже три недели ночую на кожаном диване в приёмной директора. А там, в Хамовниках, жилые кварталы, магазины и так далее.

Я сказал, что пока не хочу оставлять оборудование без присмотра, но постараюсь прислушаться к её мнению. Аделаида Георгиевна последний раз приготовила мне кашу, собрала свои вещи и уехала.

С того момента как академик Ранков покинул Пузырь, едва прошли сутки, поэтому я настроился ждать. Я решил, что обозначу себе срок минимум в месяц и в это время буду дежурить здесь, ожидая гостей с той стороны стены. Если бы во мне была уверенность, что устройство Ранкова действительно работает так, как он задумал, – то я незамедлительно бы воспользовался им. Но я боялся, самым обычным образом трусил вот так вдруг исчезнуть. Хотелось каких-то подтверждений, и лучшим было бы дождаться возвращения живого и невредимого академика с той стороны. А ещё лучше – досидеть до того дня, когда стена Пузыря упадёт сама собой, чего нельзя было исключать, как нельзя было исключать ничего.

Был и ещё один момент, который удерживал от немедленного исчезновения. Как мне казалось, Ранков совсем не подумал о других спасшихся. Если я и Зимина перенесёмся вслед за ним, то как же быть с остальными людьми, живущие той же надеждой под этим розовым небом? Я твёрдо решил, что сначала нужно сообщить кому-то, научить пользоваться Возвращателем, а потом уже улетать самому. Только сделать это аккуратно, а то прибегут сюда тысячи желающих немедленно покинуть Пузырь, чего доброго в толчее сломают устройство или вовсе отодвинут меня в конец очереди. Надо так тонко всё сделать, чтобы и других уведомить, и самому не пострадать. Но сначала я решил ждать возвращения академика.

И начались будни в здании родного НИИ. Первым делом я сделал то, что предложила Зимина – на входе в НИИ повесил большую табличку, которая гласила: «Внимание! Опасно! В здании НИИ случайно разбиты ёмкости с химикатами! Запаха нет, но если вдохнуть, то обжигает лёгкие!». Эта хитрость не раз потом отваживала от здания искателей интересного.

Я нашёл ключи от многих автомобилей и развлекался тем, что слушал музыку на магнитолах, заведя двигатель и сидя в комфортных сиденьях. Но каждые 2-3 часа возвращался в заветную комнату проверить, нет ли гостей с той стороны. Еды мне хватало, быт был как-то налажен. Иногда я наведывался в техническую библиотеку, расположенную в соседнем здании. Увидев других людей, предпочитал прятаться. К счастью, если в здание НИИ кто-то и заходил, то ненадолго и никогда дальше фойе, поэтому меня не тревожили.

Через несколько дней меня навестила Аделаида Георгиевна, рассказала о своём житье и последние новости. Днём она работала на складе воды. Был такой склад, куда свозили всю найденную бутилированную воду, любые запасы которой считались стратегическими. Вечерами выходила на женские посиделки и часто «делала шоппинг». Этим словом она называла прогулки по району, во время которых навещала попутные магазины. Аделаида Георгиевна очень хотела найти магазин мехов и хотя бы примерить несколько недоступно дорогих шуб. Но где эти магазины находятся, никто из её новых знакомых не знал, вот и бродила иногда в надежде повстречать заветную вывеску. Также она рассказала, что руководит всем некий депутат Макаров. Я попросил по возможности узнать, где он живёт.

В следующий раз Зимина приехала ещё через несколько дней. Привезла еды, керосиновую лампу и что-то ещё по моим заказам. Из сумки торжественно достала бутылку очень дорогого красного вина. Как и в прошлый раз, она привезла много слухов и новостей.

– Знаете, Саша, я слышала, что инициативные товарищи пытались пробить стену, разогнав в неё автомобиль, но из этого ничего не вышло.

– Вот бы академик Ранков посмеялся.

– А недавно двоих парней застрелили у забора здания Министерства обороны.

– Как так?

– Они там держат круговую оборону, думая, что началась третья мировая война. Никого к себе не пускают. Ходят слухи, что они выполняют какой-то протокол, положенный на такой случай, и выйдут не раньше, чем через год.

– Даже этого депутата Макарова не пускают?

– Вообще никого. Боятся, наверное, диверсантов.

– А чего они там едят?

– За военных не стоит беспокоиться, уж это здание построено с учётом всяких неожиданностей. Одна женщина проходила неподалёку и сказала, оттуда пахнет свежеиспечённым хлебом.

– Аделаида Георгиевна, Вы узнали, где живёт Макаров?

– Да, оказалось, что это не секрет. Вот, я записала на бумажке. Это недалеко, через речку. Депутат живёт с видом на Новодевичий монастырь.

В тот день мы очень душевно посидели – смеялись и вспоминали нашу околонаучную жизнь. Она собралась уезжать и шутила, что впервые в жизни может спокойно садиться за руль после двух бокалов вина, так как на дорогах нет никаких гаишников. Я пообещал, что к следующему её визиту окончательно определюсь со сроком своего добровольного дежурства и ожидания вестей с той стороны.

Но Аделаида Георгиевна не приехала в обещанный день, не появилась и на следующий. Я всё чаще подходил к окну и даже иногда выходил на набережную, но знакомого синего форда на горизонте не было.

Через неделю я уже не сомневался, что что-то случилось, но твёрдо решил назначенный сам себе месяц досидеть здесь, в НИИ. Не проходило и двух-трёх дней, чтобы с той стороны я не услышал хлопка, выстрела или целой очереди. Однажды до меня донеслась отчаянная канонада. Я выскочил на крышу, но под сводами Пузыря искрил самый настоящий новогодний салют. «Вероятно, кто-то добрался до магазина фейерверков», – подумал я.

Ровно через месяц я счёл своё обещание, данное самому себе, сдержанным. Никто с той стороны не появился, стена не упала, и я с чистой совестью отравился в Хамовники. Аделаида Георгиевна рассказывала, что главный информационный сектор находится на первом этаже гостиницы Юность, что близ метро Спортивная. Путь пешком через Бережковский мост и Хамовнический вал занял бы полчаса, но я крался задворками, стараясь не встречать случайных прохожих, так что шёл все полтора.

– Здравствуйте, – первая поздоровалась со мной жизнерадостная девушка, расположившаяся за стойкой ресепшн гостиницы. Она пристально изучала меня.

– Добрый день.

– Что-то я Вас не помню, – сказала она с некоторым пристрастием. – Вы регистрировалась?

– Пока нет.

– Давайте-давайте, вот бланк возьмите. Скоро два месяца с начала учёта, а всё ещё находятся люди, которые не зарегистрированы. Вот я на второй день бумагу получила. А Сергей Станиславович сказал, что скоро на улице будут документы проверять. Потому что неучтённые люди где-то прячутся, а потом на складах дефицитные продукты пропадают.

Я заполнил бланк вымышленным именем, назвавшись лифтовым диспетчером Романом Петровым.

– А паспорт у Вас есть?

– Паспорт я дома оставил, а живу в Медведково, так что в этом Пузыре я оказался без документов. Девушка, как Вас зовут?

– Марина.

– Скажите, Марина, вы не знаете, как мне найти одну знакомую? Её зовут Зимина Аделаида Георгиевна. У вас она работала на складе воды.

Марина с ужасом посмотрела на меня и закрыла себе рот ладонью.

– Аделаида Георгиевна? – заикаясь выдавила она, убирая руку и не сводя с меня глаз. Я сразу подумал о худшем. – Она… погибла.

Словно очнувшись и желая как-то загладить плохую весть, Марина стремительно повернулась к шкафу с папками, стоящему позади, и начала рыться в бумагах.

– Как так – погибла?

– Вот, – она вчитывалась в какой-то отчёт или протокол, – найдена 12 июня с пулевым ранением в живот во дворе дома 18 по Хользунову переулку. Извините, – Марина села.

– А сегодня какое? – спросил я, голова была в каком-то дыму…

– Сегодня 3 июля, – ответила Марина извиняющимся тихим голоском.

– Три недели назад… – промычал я сам себе и, не прощаясь, вышел из гостиницы.

Глядя под самые ноги, я вернулся в своё НИИ и впервые за это время крепко выпил. Хотя вокруг, судя по всему, было достаточно людей, я чувствовал себя совершенно одиноким, почти брошенным. И, конечно, очень жалел Аделаиду Георгиевну, с которой проработал в одном НИИ по меньшей мере пятнадцать лет.

Проснувшись на другой день, твёрдо решил улетать отсюда, но сначала сообщить депутату Макарову о наличии изобретения академика Ранкова, которое он назвал «Возвращатель». Адрес депутата лежал в кармане, и через некоторое время я уже сидел на лавочке перед его домом.

Но шесть часов дежурства во дворе не принесли результата – депутат не появился. Я ушёл спать в НИИ, а на другой день снова уселся на лавочку, но опять безрезультатно. В следующие дни он тоже не появлялся, и я старался приходить в разное время, чтобы поймать его наверняка. Однажды я увидел бредущую с тяжёлой сумку женщину и подошёл поинтересоваться, жив ли вообще депутат Макаров. Она ответила, что видела его буквально вчера. Лишь только на восьмой день к дому подъехал чёрный внедорожник, из которого вышел энергичный мужчина в пиджаке.

– Простите, – окликнул я его сзади. – Вы депутат Макаров?

– Да, – обернулся он.

– Значит, это Вы самый главный?

– Я председатель Комитета спасшихся. А чем, как говорится, могу?

– Понимаете, у меня к вам большое дело. Очень большое.

– Так я слушаю.

– Надо присесть.

– У меня времени не много, пойдёмте со мной, по пути изложите своё дело.

Макаров пригласил меня домой и пока я рассказывал историю нашего спасения в НИИ, рылся на антресоли, поставив стремянку.

Вопреки моему представлению о том, как должны жить депутаты, эта квартира не тянула на дворцовые палаты и, хотя всё в обстановке было стильно и недёшево, подобных жилищ в Москве немало. Так что я проникся к нему доверием, решив, что он – человек честный.

По мере того как я приближался к истории с испытанием стены и выводам академика Ранкова, Макаров изучал антресоль всё медленнее, оборачиваясь на меня и пристально разглядывая. Затем спустился и сел напротив, слушая внимательно и не перебивая.

Я рассказал об эксперименте с вазой и собакой и закончил на том, как академик исчез в комнате после хлопка. Некоторое время мы молчали, Макаров встал и начал ходить по комнате.

– Так значит, у вас есть устройство, которое перемещает за стену?

– По крайней мере так считал академик Ранков.

– Оно работает?

– Да, но надо заряжать. На один заряд требуется около трёх часов.

– И находится у вас в научно-исследовательском институте?

– Да. И я бы хотел показать Вам всё, а потом использовать для себя. Когда я исчезну, или, лучше сказать, перенесусь, делайте с устройством всё, что пожелаете.

– Надо срочно собрать наших учёных, у нас есть небольшая группа тех, кто имеет отношение к наукам. И взять устройство под охрану.

– Да, но всё это после меня. Пожалуйста, сначала поедем только вдвоём. Я и Вы. Я всё покажу, научу, там несложно. Потом вы поедете звать кого хотите, а я в этом время перенесусь.

– Как мне убедиться в том, что это не обман и не ловушка? Может, меня хотят убить, а Вы лишь заманиваете?

Я был готов к этому вопросу и показал свой пропуск в НИИ, документы Ранкова, а также некоторые научные работы с моей фамилией, приказы по институту о проведении экспериментов в том составе, где числились я и академик. Всё это я собрал по кабинетам и лабораториям.

Макарова доказательства устроили, мы прыгнули в его машину и через 15 минут вошли в фойе Института.

– А я ведь знаю эту собаку, – сказал Макаров. Кормилась у нас при гостинице, а бегала по всему Пузырю. Вот и добегалась.

– Да, может, это другая.

– Она-она. На весь Пузырь одна только собака спаслась и кошек штук пять. Конечно, мы смогли посчитать только бездомных. Сколько их по запертым квартирам с голоду погибло, не известно. Хотя они же исчезали также, как и люди. Я не слышал, чтобы кто-то, изучая очередную квартиру, наткнулся на мёртвую кошку или собаку.

– Вот сюда, пожалуйста, – я открыл дверь в комнату.

– Темновато. Окон нет здесь?

– Нет, это помещение для экспериментов с газом, нужны были крепкие стены, а не окна, – засмеялся я.

– Я как-то представлял это более масштабным, – сказал Макаров, проходя дальше.

– Одну секунду, включу генераторы и появится свет, – я побежал в конец коридора, там находилась дверь в небольшое помещение, где на бетонном полу стояло четыре больших стационарных генератора.

Повернув рубильник, нажав стартовую кнопку и убедившись, что один из генераторов заработал, я хотел уже возвращаться, но тут услышал знакомый хлопок. Несколько секунд я стоял, боясь шелохнуться, словно это могло что-то изменить. Сомнений не было.

– Сергей Станиславович, – крикнул я негромко, выйдя в коридор. Но мне никто не ответил. – Товарищ депутат, – повторил я призыв, подойдя ближе.

Осторожно заглянув в комнату, где уже появился свет, более всего я боялся увидеть в ней пиджак, брюки и туфли Макарова на полу. Но именно это я и увидел.

– Как же так!? – обиженно спросил я, обращаясь к туфлям.

Без сомнений, он не знал, как пользоваться Возвращателем. Батареи были заряжены, я всегда держал их в таком состоянии, но и об этом не мог знать депутат. Не мог он знать и о том, как запускается обратный 10-секундный отсчёт. Но с другой стороны, чего тут сложного, серебристый тумблер, расположенный с краю приборного щита, на котором есть и другие кнопки, и рычажки. Академик, поработав паяльником, из всего прибора управления подачей газовой струи задействовал только запуск таймера, так что на остальные кнопки нажимать было бесполезно. Но неужели Макарова привлёк именно этот серебристый рычажок, который он, видимо из любопытства, щёлкнул, не ожидая последствий? Как это теперь узнать?

– Поразительно! – ходил я по коридору туда и обратно, вскрикивая это слово много раз.

Словно убийца, пытающийся скрыть следы преступления, я собрал его одежду и сжёг в топке нашей котельной. В первые часы у меня не было сомнения в том, что произошедшее надо как-то загладить. Возник план: пойти в гостиницу и выяснить у девушки Марины, кто второй после Макарова, найти этого человека и рассказать всё. Желательно повторить, на этот раз успешно, то, что не удалось с депутатом, то есть знание передать и успеть улететь самому. Размышляя, я понял, что всё это сложно, долго и надо ли так делать, ведь попытки были и ничего не вышло. Не плюнуть ли, не улететь ли прямо сейчас, когда зарядятся аккумуляторы? В конце концов, не выйти ли на набережную и не поведать ли тайну Возвращателя первому встречному?

Но я не смог зарядить аккумуляторы. Через полчаса прекратился шум из генераторной, некоторое время я выяснял причину остановки, которая оказалась проста – кончился бензин. Битый час я бродил по подвалам института в поисках запаса топлива, но безуспешно. Одна из дверей, в которой бензин точно должен был храниться – оказалась заперта. Ключи должны были находится на вахте, но их там не было. В баках запасных генераторов что-то плескалось, но теперь я уже не был уверен, что этого хватит для зарядки. Я решил отдохнуть и на другой день отправиться в вылазку за бензином на заправочную станцию.

Но всё обернулось иначе. На следующий день я увидел, как к соседнему зданию подъехали вооружённые люди и вели себя так, как делают те, кто чего-то ищет. Зелень листвы скрывала от меня полную картину, но я испугался, поняв, что это может закончиться гораздо хуже, о чём я раньше и не подумал. В эту минуту я решил скорее улететь вслед за Ранковым и Макаровым, но аккумуляторы Возвращателя не были заряжены. Я смотрел в окно и с ужасом наблюдал, как вооружённые люди поехали в мою сторону и увидели машину Макарова! Чёрт возьми! Я совсем не подумал о машине, ведь её нужно было переставить в другое место! Впрочем, у меня всё равно не было ключей, так как они были сожжены вместе с одеждой и обувью.

Пока незваные гости осматривали внедорожник депутата и настороженно изучали предупреждающие таблички о химическом заражении нашего здания, я запер железную дверь комнаты, в которой находился Возвращатель, и через запасной выход, дворами, убежал из института. Потом я пробрался в Лужники, памятуя рассказ Зиминой о том, что это один из самых пустынных секторов Пузыря, так как в нём нечего делать. Нужно было пересидеть где-то день-другой, а потом, заправив генераторы, улететь сразу же.

В главном спорткомплексе я нашёл комнату отдыха с диванами и временно обосновался там, регулярно выглядывая в окно, отогнув край занавески: не ищут ли меня. Было только одно желание – дождаться, когда утихнет этот шум, вернуться в НИИ и улететь, уже ничего и никому не сообщая. Поэтому через два дня я прокрался на набережную и стал наблюдать за тем берегом, где располагалось НИИ. К сожалению, там копошились люди. Каждые два дня я выходил из своего укрытия, чтобы найти еды и посмотреть на ситуацию вокруг института. Однажды я прокрался совсем близко и услышал внутри взрывы. Я понял, что таким варварским образом там открывают двери. Делать нечего, вернулся в Лужники.

Через три недели началась настоящая война. Сначала выстрелы раздались в одном месте, потом в другом, потом казалось, что стреляют везде. По дорогам носились какие-то автомобили со следами автоматных очередей на крыльях. К моему несчастью, боевые действия начались и в Лужниках, хотя я считал этот район тихим и безлюдным. Сначала приехали полицейские, я было обрадовался им, подошёл, но получил совет поскорее отсюда убегать, так как скоро нагрянут военные и будет бой. Послушав рекомендацию, поспешил туда, где казалось наиболее безопасно, то есть в родной НИИ. К счастью, около него уже никого не было, вероятно, военные или полицейские сейчас заняты войной друг с другом.

Конечно, я бросился к заветной комнате и обнаружил выбитую дверь, которая под силой взрыва отскочила внутрь помещения, задев энергетический шкаф, лежащий теперь на полу. Пластины аккумуляторов остались целыми, а вот вся подводка оказалась вырванной «с мясом». Тогда я побежал в генераторный зал, но, к счастью, там ничего не пострадало; вероятно потому, что я его не запер. Воистину, не нужно было запирать и комнату с «Возвращателем», была бы целее. Как говориться, «не было бы счастья» – взрывом непрошенные гости открыли комнату, в которой хранились химикаты, в том числе и бензин.

Я немного прибрался на этаже, выметая крошки осыпавшейся штукатурки, заправил генераторы, а потом приступил к ремонту подводки аккумуляторного шкафа. Честно говоря, мне не был до конца понятен принцип работы Ранковского устройства, и я утешал себя надеждой, что остальное задействованное оборудование не пострадало. На лицевой его панели находились контрольные индикаторы и несколько кнопок управления, теперь всё это было скрыто от меня. На попытки поднять шкаф ушло два дня. Я использовал лом в качестве рычага и даже принёс автомобильный домкрат, но всё, что мог сделать, это приподнять шкаф до уровня своих колен. Тем не менее, я закончил восстановление проводки и теоретически шкаф можно было использовать даже в лежачем положении, но так невозможно было включить все его 16 блоков. Мне нужно было добраться до кнопок, а с той стороны реки всё ещё было неспокойно. Однажды погоня сострельбой произошла на набережной перед зданием НИИ, но я побоялся выглядывать в окно.

Стрельба и взрывы продолжались больше двух недель, я боялся выходить из здания, лишь изредка навещая продуктовый магазин, чтобы схватить там пачку гречки, каких-нибудь консервов и воды.

Про магазин расскажу особо. Он вам пригодится, если захотите остаться в Пузыре. Тут рядом, на углу, есть большой продуктовый супермаркет, заметный с дороги благодаря высоким витринам. А за ним находится небольшой бизнес-центр с внутренним двориком, в котором был ещё один магазин, поменьше. Как работники НИИ, я и Зимина знали про этот маленький лабаз и пошли туда на разведку ещё в первые дни. Он находился в удобном полуподвале с одной единственной вывеской, которую мы сняли, и это позволило сделать магазинчик нашим секретным продуктовым складом. К тому же мы нашли ключи хозяина, старого армянина, так что магазин мы ещё и заперли. Ключи вот – я вам отдаю.

Ну, а что было дальше, вы, наверное, уже догадались. Я сидел здесь, у окна или на крыше, и ждал, когда появится кто-то, кто сможет мне помочь поднять шкаф. Иногда проходила женщина или щуплый мужичок, как-то проехал на мотоцикле парень, но я боялся, что они не смогут помочь справиться с тяжеленным шкафом. Идти через мост к людям я категорически не хотел. Сегодня двенадцатый день с тех пор, как закончилась стрельба, и ровно месяц с тех пор, как я перебежал сюда из Лужников. Наконец-то я заметил на набережной двух мужчин и женщину, которые не держали в руках оружия.

Вы помогли мне поднять шкаф, но оставалось ещё одно важное дело; я должен был кому-то передать знания и сделать это так, чтобы вы не бросились к устройству раньше меня, израсходовав заряд. Сейчас я пойду в ту комнату и перенесусь прочь отсюда, надеюсь, в остальной мир. А вам я оставлю ключ от решётки, привязав его вот к этой верёвочке, один конец которой привяжу сюда, а другой повешу вот тут. А сюда привяжу другую верёвочку, под которой поставлю свечку. Когда свеча прогорит вот до этого уровня, пламя пережжёт вторую верёвочку и ключ под силой тяжести упадёт к вам в руки.

А теперь я расскажу, как зарядить устройство, чтобы воспользоваться им повторно.

ХХХ

Мы уже давно притихли, слушая рассказ учёного Кулешова, повинуясь не столько безвыходности ситуации, сколько интересности повествования. Закончив, он дал нам нехитрый инструктаж по запуску устройства и зажёг свечу, расположенную под верёвочкой.

– Это сколько пройдёт времени, пока пламя опустится до верёвки? – спросил Генка.

– Думаю, несколько минут, свечка то тонкая, церковная, – ответил Кулешов.

– А зачем Вы нам рассказали всё это? – подала голос Нина.

– Понимаете, нельзя быть уверенным в том, что устройство Ранкова работает так, как задумано. Возможно, он погиб, пропал навсегда, разлетелся, как говорится, на атомы. Всё-таки, с той стороны нет никаких сигналов, а я грешным делом ждал, что дня через три академик прилетит обратно. Прошло три месяца, а его всё нет, как это объяснить? Не тем ли, что не добрался он туда? И всё-таки сегодня я испытаю его на себе. Как знать, быть может, завтра стенки Пузыря растворятся сами собой, а я погибну. Ну так хоть расскажите другим обо мне, Ранкове, Зиминой. К тому же мне очень хотелось поделиться всем этим хоть с кем-нибудь, и, как я сегодня понял, лучший способ выговориться – посадить собеседника в клетку, угрожая не отдать ключа. Счастливо, друзья.

Кулешов скрылся за поворотом, но сразу вернулся. – Друзья, я забыл ещё кое-что сказать. Точнее, попросить. Обещайте мне, что не воспользуетесь прибором втихую, а обязательно передадите информацию ещё кому-то. Изобретение академика Ранкова принадлежит всем!

Он скрылся, и через несколько минут мы услышали громкий хлопок. Как он и рассчитал, пламя свечи вскоре опустилось, и верёвка перегорела, ключ упал нам под ноги. Мы двинулись в ту комнату и нашли только одежду учёного.

– Ну а мы что, сразу за ним прыгнем или подождём? – спросил я.

– Страшное дело, – заключил Генка. – Но, похоже, надо и нам прыгать.

– Я думаю, надо нам тут всё запереть и поехать пообедать, обсудить и подумать, – предложила Нина.

– Давайте только заново зарядим.

Так и поступили, снова запитали батареи и вернулись к своему Бентли. – Ну что, сэры, хорошо я вас покатал? – многозначительно спросил Гена.

– Да уж, так мы никогда не катались, – ответили мы, засмеялись, но быстро умолкли. Каждый думал об устройстве, которым можно воспользоваться хоть сейчас.

Не вышло разговора и дома. Генка подолгу стоял у окна, глядя на набережную, Нина делала вид, что читает книгу, я тоже не поднимал этой темы. Мы поняли главное: устройство перемещает только одного человека за один заряд, а значит, каждый должен решать за себя.

Прошло несколько дней, и Генка вдруг сказал:

– Слушайте, я, пожалуй, буду пробовать.

– Решил? – уточнила Нина.

– Да. Решил. Вы люди холостые, вам везде хорошо, уже и живёте как семья. А моя жизнь осталась там – сыновья, жена и даже тёща. Мне будет трудно жить надеждой, что стенки Пузыря исчезнут сами собой, тем более, что я знаю теперь о существовании устройства.

– Но, может быть, ещё подождать? Вдруг этот прибор убивает, а не перемещает?

– Я думал об этом. В Пузыре всё так непредсказуемо, что завтра это здание могут взорвать и мне останется только кусать локти. Нет уж – решил, так решил.

– Ген, ну кто его взорвёт?

– Ну ладно, пусть не здание взорвать, а устройство сломать. Ты что ли потом будешь паять там проводки? Я слесарь, я паять не умею. Не путайте меня. Сегодня отвальная – завтра улетаю.

Мы провели последний вечер в разговорах, наполненных напутствиями и инструкциями. До Катаклизма мы не были такими уж закадычными приятелями с Геннадием Мониным; честно говоря, у меня и вовсе не было друга в большом и благородном понимании этого слова. Выпадало мне работать и со старым мастером Анохиным, строгим и практичным формалистом, случались дежурства с весёлым выпивохой и балагуром Шестаковым, но только с Генкой мы говорили на одном языке. И я рад, что в этом Пузыре оказался именно с ним, надёжным и понимающим, каким и должен быть настоящий друг.

Прощаясь, мы выпивали дорогой коньяк, сидя в огромных кожаных креслах и дымили сигарами. Помню, как эти кресла нашли в приёмной районного прокурора, полдня потратили на то, чтобы переместить их в нашу квартиру, и с тех пор каждый вечер сидели в них, смотря фильмы. А Нина, всё понимая, делала вид, что хлопочет на кухне, а потом оказалось, что вовсе не делала вид, так как вынесла торт с кремовыми розочками.

– Торт? – удивились мы. – Как?

– Ну а что сложного? Мука есть, молоко есть, по квартирам полно варенья, яичный порошок нашла, ну что я вам буду секреты рассказывать, – смеялась она.

Ну другой день Генка торжественно вручил мне ключи от Бентли.

– Приходилось ли тебе мечтать, Юра, что ты такие подарки будешь получать? И без всякого с твоей стороны дня рождения? – по коридорам НИИ раздался его раскатистый смех. – А ну ка, выйдите отсюда. Я заранее разденусь и аккуратно сложу всё в пакет, выбросьте потом. Не хочу, чтобы мои обноски тут валялись, когда войдёте.

Вскоре мы спрятались в генераторной и, дождавшись глухого хлопка, вернулись обратно. В комнате никого не было.

– Ну вот твой Генка и улетел, – задумчиво сказала Нина. – А мы даже не обсудили, что скажем, если доберёмся туда. Ещё не известно, что нас ждёт на той стороне. Если окажешься там, не спеши всё рассказывать.

– Нин, а мы как поступим?

– Не знаю.

– У тебя там есть кто-нибудь? Я никогда не спрашивал об этом, муж или жених?

– Никого, не волнуйся, – ответила она, игриво вскинув брови.

– А родители?

– Мама у меня в Вязьме. Пойдём включать эти генераторы.

Мы дождались, когда батареи Возвращателя снова зарядятся, и вернулись домой.

ХХХ

Мы порешили на том, что пока пользоваться устройством не будем. Казалось, Нина сомневается, а лично меня это совершенно устраивало. Генка был прав: нигде больше я не мог получить в подарок ключи от Бентли, а также пить элитный алкоголь, курить сигары, носить дорогущую одежду. А туфли! Какие шикарные туфли я подобрал в бутике на набережной! Их стоимость, судя по ценнику, равнялась четырём моим зарплатам. И хотя в прежней жизни я не курил и всегда носил кроссовки, в Пузыре я оценил и сигары, и обувь. Я даже начал пользоваться духами; для этого как-то с Ниной пришёл в парфюмерный магазин и припадал носом ко всем флаконам, пока не понял, что мой запах – «Фаренгейт», густой и чуть сладковатый.

А самое главное, в моей жизни появилась прекрасная женщина, которая тоже, словно тот Бентли, была подарком именно новых времён. И я был готов пожертвовать всей своей прошлой жизнью ради этой новой – по крайней мере ещё на какое-то время.

Да, я знал, что жизнь в Пузыре меняется с каждым месяцем и не в лучшую сторону. Да, я знал, что рано или поздно начнутся проблемы с водой и едой, что такое общество всё равно обречено на вымирание; но пока прошло лишь четыре месяца с момента Катаклизма и, если не считать прошедшей войны между военными и полицейскими, всё у нас было хорошо.

А что касается продуктов, то примерно в то время, когда улетел Генка, в Пузыре произошло неожиданное открытие. Женщины-активисты, найдя на рынке магазинчик с семенами, затеяли их посадить. Мы всегда знали, что под розовым небом деревья не сбрасывают листьев, а кислорода в воздухе, видимо, побольше обычного, так как свечи и спички горят ярче и более высоким пламенем. Но делать из этого выводов и экспериментов сразу не додумались. Как только женщины дождались первых всходов, слухи мгновенно расползлись и сотни людей вылезли из своих нор, придя посмотреть на это чудо – выросшие и созревшие овощи. Первые посадки были сделаны прямо на газонах Хамовнического вала.

Через 5 дней наметилась, а через 10 дней после посадки высоко поднялась целая гряда свёклы и моркови. Среди спасшихся оказалась женщина-агроном, которая рассказывала:

– Вообще, на этот процесс нужно 50 дней, а тут ботва поднялась за 10. Если так судить, свёклу можно будет выкапывать ещё через неделю.

И действительно, через 20 дней после посадки свёкла и морковь были выкопаны и опробованы. Это были хорошие, спелые и вкусные плоды.

Комитет сразу взял это дело под свой контроль, семена объявили стратегическим продуктом. Их искали и собирали по магазинам, рынкам и квартирам. Но агроном наладила и сбор своих семян, так что ещё через месяц свободных газонов с зелёной травкой почти не осталось – везде что-то цвело или колосилось. На газонах вдоль проспектов высадили картофель, в парках огурцы и свёклу, в Лужниках нашлось место для большого поля капусты и помидоров. То там, то здесь можно было увидеть зрелый, набитый семечками подсолнух, который посадили, видимо, просто так, благо фабричных семечек в пакетиках всё ещё много было во всех магазинах. Наш мирок расцвёл и ещё более позеленел, став каким-то сказочно пёстрым.

Но женщины не были бы женщинами, если, имея такую благородную почву и запас семян, не начали сажать бы цветы; не удержалась и Нина. Прямо во дворе нашего дома на Фрунзенской набережной она вскопала большой участок газона и посеяла там всё подряд, от хризантем до чайных роз. Всходы появились через два дня, а спустя две недели наш двор украшала огромная пёстрая клумба прекрасного цветочного разноцветья. Нина была в таком восторге, что уделяла этому несколько часов ежедневно, перекапывала землю, сажала и поливала. За водой она ходила на реку и без шуток просила сделать ей коромысло.

Цветочные посадки украшали теперь все свободные места, не занятые сельхозкультурами вроде картофеля. Это вывело людей на улицы, теперь везде можно было встретить копающихся в земле, а Комитет ввёл новые обязательные работы – сев и уборка овощей. Мы с Ниной от назначений не отлынивали, тем более что-то повинность была не тяжёлой. Нужно было работать на общее благо один, иногда два дня в неделю. За это участие позволялось пользоваться запасом свежих овощей, для чего нужно было прийти на склад, организованный в Лужниках, предъявить документ и отметку о зачисленных трудоднях. Кладовщик выдавал тебе столько картофеля, капусты, свёклы и т.д., сколько ты мог сам унести.

Картофель в магазинах за последнее время основательно подъели, как и другие овощи. Можно было разбить окна парочки квартир и проверить их кухни, в любом доме всегда имелись сетка картофеля, несколько луковиц, иногда кочан капусты, но непроверенных квартир первых этажей к этому сроку почти не осталось. Наступили времена, когда спасшиеся принялись за квартиры вторых этажей, подъезжая к окнам на грузовых фургонах или залезая по приставным лестницам, там, где позволяла высота.

Комитет заполучил две автовышки, с помощью которых электрики ремонтируют мачты городских фонарей. Я же использовал своё преимущество слесаря, мужчины и владельца газорезки, т.е. вскрывал квартирные двери. Но это была такая морока, особенно ради килограмма картошки, что проще было доехать до склада и получить там всё, что нужно. К тому же на полях собирался народ работящий, весёлый, и нахождение в этом обществе резко повышало нам с Ниной настроение и надежду на будущее.

Однажды, когда мы с Ниной в числе бригады из десятка других спасшихся работали на уборке моркови, с моей подругой случилось что-то непонятное. Было весело, народ шутил и подбадривал друг друга, царила атмосфера студенческого выезда на картошку. Нина сказала, что отойдёт в туалет, а вернулась молчаливая, пряча глаза.

–Ты чего помрачнела?

– Всё нормально, – ответила она, вернувшись к работе, пытаясь не поднимать взгляда от моркови.

– Тебя там никто не обидел? Что с лицом-то?

– Нормально, говорю. Голова немного заболела.

Там, где был расположен туалет, построенный по деревенскому типу из досок над выкопанной ямой, недалеко располагалась автостоянка, на которой было людно. Кто-то приезжал, кто-то уезжал, там же находился весовой пункт, на котором окончательно взвешивали овощи и грузили на машины, чтобы везти на склад; там же сидел учётчик от Комитета, кто-нибудь от полиции, словом, было достаточно людей. По дорожке от нашего морковного поля до стоянки и туалета тоже всё-время кто-то шёл туда или обратно, так что определить обидчика было затруднительно.

– Может быть, закончим работать, домой пойдём? – предложил я.

– Пожалуй. Только давай прогуляемся пешком, хочу пройтись. Машину потом заберём. – И она повела меня под руку прямо через газоны таким образом, чтобы мы не вернулись ни к машине, ни к стоянке.

Конечно, я всё это понял, но решил не терзать свою спутницу; захочет – расскажет. Когда мы шли по набережной, она пару раз украдкой от меня обернулась, и свернула во-дворы на два дома раньше. Всё это было странно. Было очевидно, что она кого-то встретила и этот кто-то обидел её. Возможно, она встретила ту свою подругу, которую я очень давно не видел. Я решил дождаться, когда сама захочет этим поделиться.

ХХХ

На другой день мы хотели пойти изучать один укромный уголок – строения, уцелевшие на небольшом отрезке Андреевской набережной. В этом секторе находилось монументальное здание Академии наук, но стена прошла ровно посередине, вызвав разрушения той части, что оказалась внутри Пузыря. Как и во многих других зданиях, разорванных стеной, в первые дни здесь был пожар, но непосредственно перед рекой уцелел небольшой жилой комплекс и монастырь – туда-то мы и хотели сходить.

– Слушай, мне надо по делам сбегать, давай попозже сходим или на завтра перенесём, – неожиданно сказала Нина, стараясь вложить в эти слова максимум будничности. Своих дел у неё никогда не было, а если и надо было отлучиться одной куда-то вроде магазина женского белья или поиска цветочных семян, так она всё равно предлагала пойти с ней. А тут собралась куда-то и хочет именно одна.

– Давай? с тобой схожу?

– Нет, я сама.

– Да что случилось, наконец?

– Всё нормально, – и Нина чмокнула меня в нос, склонившись. – Скоро приду.

Я ждал её на лавочке во дворе, и через полтора часа Нина вернулась. Я ждал развязки, но от объяснений она снова отказалась, стараясь, так же фальшиво, быть весёлой. Попросила выпить; из предложенного выбрала виски, хотя, сколько её знаю, пила белое вино. Словом, что-то с ней случилось, а что именно – какая-та тайна. В тот день мы никуда не пошли, уселись на диван, Нина закуталась в плед, поджала ноги и легла на моё плечо. Мы посмотрели подряд несколько советских комедий, так и закончился тот день.

Назавтра моя подруга повеселела и даже была какой-то излишне бодрой и энергичной. Она предложила на сбор овощей не ходить.

– Помнишь, ты меня как-то водил на крышу? Давай ещё туда сходим.

– Ну давай.

– Только точно так же, как в тот раз. С салютом!

Месяца полтора назад я в порыве ухаживания пригласил Нину на романтическое свидание, которое организовал в буквальном смысле на высоте. По роду работы мне приходилось бывать не только в подвалах; однажды наткнулся на замечательную крышу. Она была плоская и чистая, по краям имела широкий бортик по пояс, а вид с высоты 12-этажного дома по Трубецкой улице был прекрасен на все стороны. Помню, как вылезли на неё с тогдашним моим напарником мастером Анохиным, проверяя работу дождевых сливов, и удивлялись, до чего уютное место. «На такой крыше надо праздники проводить» – заключил он.

Никогда бы не подумал, что мне самому представится шанс провести свидание на этой крыше. Я добыл коробку с салютом в магазине фейерверков, заранее надул воздушных шариков, в кофейне позаимствовал изящный белый столик на гнутых ножках и два таких же стула; всё приготовил, включая вино и сладости, и привёл туда Нину. Когда мы вошли, я включил музыку и взорвал десяток хлопушек с конфетти так, чтобы вся поверхность крыши покрылась разноцветными блестящими кружочками. Прекрасный вечер был закончен салютом.

– Дорогая, ну как же мы туда пойдём вот так сразу? Я ведь тогда готовился три дня!

– Ну, салют ты можешь ещё достать?

– Наверное.

– Вино есть, музыку возьмём. Больше ничего не надо. Ну пожалуйста.

И мы пошли, набив сумку каким-то съестным, по дороге заехали в магазин фейерверков, но уже мало что было, молодёжь всё растащила, так как нередко устраивала салюты. Разочарование ждало нас и на крыше – поднявшись, мы застали там другую пару. Молодые люди стояли обнявшись, любуясь видом, и не сразу нас заметили. А мы стояли, не зная, что делать, сразу уходить или пойти к другому краю довольно большой крыши. Когда они всё-таки посмотрели на нас, тоже испытали замешательство, и девушка стала дёргать своего парня за рукав.

– Нет-нет, мы уже уходим, – громко сказала Нина, – оставайтесь, мы знаем и другую крышу.

– Что делать будем? – спросил я, когда мы спускались по лестнице.

– Значит, судьба такая. Не может быть всегда хорошо, рано или поздно кто-то занимает твоё место, – философски ответила Нина.

– Ну кто ещё может занять твоё место? Давай поженимся! – выпалил я. Нина остановилась и с любовью посмотрела на меня.

– Где ж ты был все эти годы, – и, подумав, добавила на весёлой ноте, – Боюсь, среди спасшихся нет ни одного работника ЗАГСа.

Она попросила поехать в Нескучный сад, и мы просто бродили по аллеям, не выпивая и не взрывая хлопушек. Так и закончился тот день; вечер мы провели традиционно, как классическая семья – за ужином и телевизором. Легли спать. А утром она тихонько вышла из квартиры и уехала в НИИ, где воспользовалась Возвращателем.

Я проснулся и сразу почувствовал, что её рядом нет; вышел в коридор, прошёлся по комнатам, заглянул в ванную; выбежал на улицу к цветочным клубам – пропала. Вариантов не было, сел в машину и поехал в НИИ, по дороге оглядывая улицы. Зашёл в искомую комнату – на стуле лежит пакет с её одеждой, рядом на столике записка:

«Я знаю, что ты придёшь меня искать здесь, дорогой мой Юра. Не нашла слов объяснить всё. Не представляю возможности распутать этот клубок, видимо, счастье никогда не бывает долгим. Из всех вариантов выбрала побег. Не спеши за мной, вдруг эта штука убивает. Да и Правда убивает, иной раз сильнее. Так что не спеши. А если всё-таки прыгнешь, думаю, лучше тебе меня не искать. Прости меня ещё раз, ты не заслужил такого отношения, но и правда тебе ни к чему. Нина.»

Не знаю, что поразило меня сильнее – факт её побега или столь решительное письмо, оставившее массу вопросов. Я давно любил Нину и в эту минуту хотел бросится под лучи Возвращателя сразу. Возможность жить в большой пятикомнатной квартире, ездить на Бентли и курить дорогие сигары я бы легко променял на тихую небогатую жизнь в однушке на краю города, но с этой женщиной. Неужели она не поняла этого, раз так поступила? Какую такую тайну она унесла с собой за стены Пузыря?

Пока генераторы заряжали батареи, я сидел тут же, держа на коленях пакет с её одеждой. Но подумал, что учёный Кулешов был прав – негоже поступать так эгоистично и не поделиться с другими спасшимися информацией о существовании Возвращателя. Нужно было выбрать того, кому можно «завещать» изобретение Ранкова.

Откровенно говоря, мне было страшно использовать это устройство. Удивительно, как легко встал под его лучи какой-то академик, а потом научный сотрудник Кулешов. Генка всегда был решительным, но вот как на это отважилась Нина со всей своей женской хрупкостью характера? В глубине души я надеялся, что прыгать через стену таким способом не придётся; всякие ситуации разруливаются сами по себе, как-то рассосалась бы и эта проблема с Пузырём. Много лет назад я был свидетелем трагедии, как на подмосковной электрической подстанции высоковольтная дуга за несколько секунд превратила в тлеющую головню живого человека – электрика. Не знаю, что придумал академик Ранков, которого я не видел-то никогда, но не удивлюсь, если чудовищная энергия, которая выбрасывается в той комнате за секунду, тоже всего лишь убивает человека. Думать об этом было страшно, и как бы моё сердце не стремилось последовать за Ниной, неприятный холодок поднимался по спине от лопаток в затылок при мысли о том мгновении, когда раздаётся этот хлопок.

Батареи зарядились; вырубив генераторы, закрыв все комнаты, я осмотрелся, взял пакет с одеждой – всё, что осталось мне от Нины, вздохнул и поплёлся к машине.

ХХХ

Сидя в мягком+ кресле «своей» квартиры, я покачивал в руке рюмку с коньяком и размышлял. Из людей, которых я хорошо знал, – различных активистов, прочих спасшихся и сотрудников Комитета, отдать «ключ» хотелось только Марине – бессменной дежурной гостиничного холла. Но, насколько мы успели её узнать, тут она нашла себя более полезной, чем в обычной жизни, и гордилась этой должностью, а её новый быт был однозначно лучше прежнего. Нет, пожалуй, Марина и не захочет улетать отсюда, да ещё разболтает о секрете.

Неплохой мужик – электрик Валера Атуев, но он постоянно где-то пьянствовал. Из членов Комитета более всего мне нравились гражданские – директор механического завода Остапов и детский психолог Клавдия Марченко.

На примете была ещё семья Сергеевых, хорошие добрые люди. Хозяин семьи, хмурый и немногословный Лёша, невысокий и худой мужичок лет тридцати с небольшим, если и говорил, то щедро разбавляя таким хлёстким матом, что даже мне, сантехнику, слушать его было неприятно. У Лёши было несколько татуировок, выдающих тюремное прошлое, но он не пил и всё время был занят каким-то трудом. В его зубах всегда была сигаретка. Женская часть семьи была весела и многословна, легка на подъем и трудолюбива. Их дочке было лет семнадцать, она была полненькой, но очень вёрткой. С самого первого дня Катаклизма я встречал Сергеевых по одному или вместе всякий раз, когда выходил из квартиры. Во-первых, потому что они тоже обосновались где-то в соседнем дворе, уехав из гостиницы. А во-вторых, потому что Сергеевы записывались на всякие работы, даже на такие, от которых легко могли бы избавиться. Этого Лёшу я поначалу недолюбливал, но произошёл случай, заставивший меня переменить отношение на противоположное.

Однажды, было это недели через две после Катаклизма, я шёл один по набережной; так уж вышло. Дружок мой Генка занялся каким-то своим делом, а я решил поискать приличную машину. В нашем деле «поискать машину» означало найти от неё ключи, так как самих автомобилей вдоль дорог было предостаточно. Тогда, в первый месяц, мы ещё развлекались этим с удовольствием – найти ключи, сесть в салон, завести, проехаться и почувствовать себя в роли хозяина недоступного раньше автомобиля. Я зашёл в какой-то ресторан, в валяющихся брюках и сумочках набрал автомобильных брелков и вышел. Около низкой спортивной Ауди, которую я давно приметил, вдруг оказались три молодых человека. Они разглядывали машину, чмокая губами. Среди десятка брелков один подошёл, и машина мигнула огнями. Молодые люди, которым было лет по двадцать пять или меньше, вдруг стали настойчиво просить, чтобы я отдал им ключи. Получив отказ, они не успокоились, и один, тот, что был покрупнее, подошёл и потянулся рукой к ключам. Довольно быстро возникла перепалка, в которой я послал крепыша едким словом и получил в ответ сильный толчок в грудь. Дружки поспешили окружить меня, удержаться на ногах было трудно; через минуту, лёжа на спине, я мёртвой хваткой держал брелок в кулаке, а они пытались разжать его.

В этот момент один из державших отлетел в сторону с хриплым стоном, и раздался знакомый короткий матерок. Это тот самый Лёша сбил нападавшего толчком ноги. Не успев понять, что произошло, черенком от швабры по спине получил крепыш и обмяк на меня. Третий отбежал сам.

– Трое на одного, пидеры, – цедил Лёша сквозь зубы и замахивался на убежавшего черенком, умудряясь не выпускать из уголка рта сигаретку.

Я скинул с себя крепыша, встал, отряхнулся и начал благодарить спасителя. – Да ладно, – ответил Лёша и пошёл туда, где на углу стояли жена и дочь, внимательно наблюдая за произошедшим. Рядом на асфальте стояли какие-то вещи и вёдра, он дошёл до них, взял сумки, и семья пошла дальше. С тех пор я относился к Лёше иначе, и он приветствовал меня кивком, если встречались, но в гости не шёл и к себе не звал.

Сейчас я сидел дома и прикидывал, кому бы сообщить о существовании Возвращателя. Решил поступить так: буду потихоньку жить, осматриваться, искать подходящего случая переговорить с кем-либо из своего короткого списка; с кем раньше встречусь и с кем пойдёт лучше беседа, тому и ключ от этого телепорта передам.

От раздумий меня отвлёк звук автомобильного гудка. Выглянув в окно, я увидел во дворе незнакомый чёрный Мерседес. Около машины стояли двое и крутили головами по окнам.

– Кого ищете? – крикнул я, выйдя на балкон.

– Мужик, здорова. Тебя как зовут? Юра?

– Юрий.

– Нелю позови, пожалуйста.

– Кого?

– Нелю!

– Не знаю такой.

– Слышь, спустись, а?

– А что надо?

– Поговорить надо, – крикнули мне снизу, и показалось, прозвучало короткое ругательство.

Я пообещал, что сейчас выйду и пошёл доставать из шкафа охотничий карабин. У нас ещё было ружье и пистолет, но первое лежало в багажнике джипа, а пистолет в данных условиях мне показался недостаточно серьёзным оружием. Визитёры не выглядели доброжелательными, поэтому я пошёл на хитрость. Так как дверь подъезда была заперта изнутри, они не могли попасть сюда и мне незачем было выходить из этой крепости. На первом этаже была квартира, у которой разбитые окна выходили во двор, а дверь была вскрыта, так как мы из неё хотели позаимствовать диван, но тот не прошёл в дверной проём. Я, стараясь не шуметь, зашёл в неё и подкрался к окну. Плотный мужчина лет пятидесяти и другой, более крепкий и помоложе, производили впечатление шефа и телохранителя. Мне было видно, как молодой держит ручку, чтобы, иначе и быть не могло, дёрнуть её сразу, как только я отопру изнутри подъездную дверь.

– Ну давайте поговорим, – сказал я, выглянув с неожиданной стороны из окна так, что молодой сконфуженно убрал руку и спрятал за спиной.

– А чего ты выйти боишься? – «шеф» был уверен, если не сказать – нагловат.

Словом, они пытались у меня выяснить, где находится некая «Неля», я отнекивался, говорил, что понятия не имею, о ком они, но смутно подозревал, что ищут они мою Нину. Минут через десять разговора, трижды пошедшем по кругу, молодой сказал: – Слушай, а чего ты такой борзый? Ты думаешь, я к тебе в окошко не залезу что ли?

– Ну залезь, – сказал я и выложил на подоконник ствол карабина. – На вот, я тебе подам, чтобы было за что схватиться, – и повёл дулом в его сторону. Они, чертыхаясь и приговаривая «ладно, ещё поговорим» сели в машину и уехали, а я призадумался.

Ошибку исключать было нельзя, в Пузыре постоянно происходят мелкие разборки. Но теперь нельзя было исключать и того, что Нина многого мне не рассказала, имела другую жизнь до Катаклизма, встретилась тут с этими людьми и сбежала.

Молодого, которого я определил, как телохранителя, кажется, я где-то встречал. По крайней мере, лицо у него было знакомое. А его шефа видел явно впервые. За те неполные полгода, что были проведены в Пузыре, сотня-другая лиц примелькалась, но всегда появлялись новые и, как видно, этот дядя где-то отсиживался, не посещая собраний и не участвуя в обязательных работах. Что же касается их угроз, то мне не было страшно; впрочем, было жалко, что здесь нет Генки, – мой приятель нетерпел такое обращение.

Жизнь в Пузыре постепенно оформила свои неписанные законы и, как бы ни старался Комитет, народное законотворчество опережало официальное. Например, если в сотне метров друг от друга встречались два незнакомых человека, то правильным и безопасным считалось разойтись на почтительном расстоянии; если же кто-то хотел подойти ближе для разговора, то должен был издали поднять вверх руку и дождаться, когда другой сделает то же самое в ответ. Поднятая рука была и запросом на разговор и ответным согласием, а в противном случае – можно получить пулю без предупреждения. Это условие распространили активисты из резервации молодёжи. Сделано так было после того, как на молодых девушек трижды нападали неизвестные с известными целями. Молодые ребята не только развесили по всей округе объявления о правиле поднятой руки, но и тайно раздали большому количеству женщин пистолеты Макарова; где они их взяли – до сих пор непонятно. Говорят, это они в первые дни вычистили оружейные шкафы отдела полиции. И тогда нападения на женщин стали происходить уже по другой причине – с целью отнять пистолет. Однако закон прижился быстро и Комитет принял его как официальный. Стрелять без предупреждения, конечно, закон не позволял, но правило поднятой руки определил как обязательное. И без розданных пистолетов, на руках у спасшихся было достаточно оружия, а так как никто не хотел получить пулю, отношения между незнакомыми людьми на улице можно было назвать вежливыми и предупредительными.

Новый закон запрещал открытое ношение любого оружия, а что касается его хранения при себе, то прямого разрешения или запрета не было. Судя по тому, что у каждого второго прохожего оттопыривался карман или пиджак, вооружены были почти все. Но за стрельбу, а тем более за убийство, наказывали строго – не зря была построена тюрьма. Нашего маленькое общество нуждалось во всём, что есть у большого. Стрелять просто так ради развлечения не дозволялось, так как это вносило беспокойство в жизнь людей, которые всегда с тревогой прислушивались к выстрелам. После войны полицейских и военных хлопки выстрелов заставляли всех замолкать и вытягивать шеи, где бы эти звуки не заставали. На шум перестрелки немедленно выезжала специальная дежурная команда, сводный отряд полицейских и военных. Однажды они задержали двух парней, устроивших весёлое соревнование на меткость из охотничьего ружья. Их привезли к Бобрикову, и тот распорядился посадить нарушителей спокойствия в камеру на три дня.

Хотя для устройства небольшой тюрьмы прекрасно подошло бы отделение полиции, где всё уже есть, но там некому было постоянно специально дежурить. Поэтому две комнаты с решётками на окнах и решётками вместо дверей соорудили в квартире на первом этаже ближайшего к гостинице дома. В этой квартире-тюрьме никто тоже не дежурил, но регулярно заходил полицейский, постоянный пост которого был в гостинице, – посмотреть, всё ли в порядке, на месте ли заключённые.

Через месяц после Катаклизма обе комнаты были надолго заняты. В одной сидели убийца с насильником. Первый за что-то зарезал незнакомого человека; говорят, во время дележа добычи с посещения ювелирного магазина. Второй изнасиловал женщину и был пойман по горячим следам, чего в Пузыре обычно не происходило, несмотря на ограниченность территории. В другой комнате сидели два дружка-наркомана, не совершивших конкретных преступлений, но одним своим видом пугающих нормальных людей. Они бродили, как тени, в поисках дозы, и Комитет почти сразу изолировал эту парочку, разрешив поддерживающие медикаменты.

Вскоре под тюрьму организовали соседнюю квартиру, потом третью. Знаю это, потому что привлекался с Генкой на укрепление решёток. В итоге целый этаж в подъезде можно было считать тюремным. Вопрос с туалетом решили традиционно – пробив в полу дырки, ведущие в подвал. Подвал, конечно, заранее проверили и тоже наглухо заперли, однако пробитые в полу отверстия не были столь велики, чтобы в них мог пролезть человек.

Насильников и убийц сажали навсегда, за менее значительные грехи могли упрятать на несколько дней, недель или месяцев. Дважды я был свидетелем того, как большие собрания, которые раньше были еженедельными, а позже стали собираться только по факту накопления вопросов, устраивались ради проведения суда. Члены Комитета, некоторые не без удовольствия, взяли на себя и эти функции. В обоих случаях «судили» молодых женщин, выстреливших в напавших на них мужчин. И оба раза женщин оправдали. Попавших же под суд мужчин мне видеть не приходилось, скорее всего, Комитет обходился в этом вопросе своим мнением, без суда направляя виновников сразу за решётки. Но я не берусь судить за полноту рассказа, так как мы узнавали о таких случаях не всякий раз, а лишь при оказии.

Так что времена у нас были строгие, и я не боялся этих двух мужчин, внезапно пришедших в мой двор в поисках некоей Нели. Мне было очень интересно узнать, кого же они искали и действительно ли моя Нина и эта Неля – одно лицо. Но узнать это можно было только у двух неприятных личностей, так что я смирился с тем, что вопрос останется невыясненным. Если звёзды сложатся как надо, и я увижу Нину, непременно спрошу у неё. А сейчас определюсь с тем, кому рассказать про Возвращатель; для этого я решил пойти в гостиницу.

ХХХ

В фойе гостиницы я встретил Марину и полицейского, взмыленных и довольных. Они обзавелись теннисным столом и играли, видимо, уже не первый час. Сформировался и довольной большой блок болельщиков – жителей гостиницы; они кричали «давай!», «ну!» и даже «эх!» в зависимости от того, что происходило в поединке. Полицейский выигрывал. Он был крупный и имел героический вид, подчёркнутый пластырем на щеке. Когда очередная партия завершилась, и Марина, передав ракетку следующему игроку, отошла к барной стойке попить воды, я приблизился.

– Привет, Марина.

– А, это ты.

– Слушай, где мне найти Остапова?

– Остапова? Он дома. Он же в квартире живёт, тут на Усачёва. Жена у него болеет, вот он ухаживает, на заседания Комитета почти не ходит.

– А Марченко?

– А тётя Клава тут, только что прошла. Иди в 230-ый номер. А зачем она тебе?

– Хочу посоветоваться насчёт… Ну, неважно.

Я поблагодарил Марину и вбежал по ступенькам на второй этаж гостиницы. Дверь вряд ли была заперта, но я вежливо постучался. – Открыто, – раздался изнутри немного старушечий голос.

Клавдия Андреевна Марченко работала психологом в каком-то детском центре и в момент Катаклизма ехала в метро. Она была женщиной спокойной и уравновешенной, как и подобает людям её профессии. На вид ей было лет шестьдесят с лишним, она обладала крупной фигурой, густой кудрявой причёской и постоянно довольным лицом. С первых часов она принялась активно помогать растерянным и подавленным согражданам, чем и приглянулась Макарову, который включил её в состав Комитета. По образованию Клавдия Андреевна были и вовсе психиатром, так что под её началом в больнице был организован центр сбора и нахождения людей, потерявших рассудок. В тот момень, когда сбрендивший полицейский перестрелял душевнобольных, Марченко там не было; ушла за полчаса до того. Сейчас она сидела спиной к двери и что-то писала.

– Заходите-заходите, кто пожаловал?

– Это Юра, может, видели меня? Я слесарь. Слесарь-сантехник.

Марченко повернулась и всмотрелась. – Как же, конечно, помню. Заходите, Юрий.

– Работаете? – я сел рядом на краешек дивана.

– Да, вот затеяли с медицинской группой лекарства переписать. А то непонятно, что есть, чего нет.

Я молчал, возникла неловкая пауза.

– Как Вы думаете, выживем мы тут?

– Конечно, выживем! Откуда такие мысли, Юрий? С чего бы нам тут вымирать, особенно после того, как освоили сельское хозяйство. Юра, а вы слышали, что Валентина обещала арбуз вырастить?

– Валентина? Кто это?

– Ну как же! Это наш агроном! Какая чудесная женщина, мы так подружились.

– А, агроном? Слышал, конечно.

– Вам надо больше общаться с людьми, чтобы не было этих мыслей. И находить друзей. У вас есть здесь близкий человек?

– Был. Но сейчас нет.

– Понимаете, Юра. Мы здесь в особых условиях, надо адаптироваться. Некоторые социальные правила и устои здесь не действуют. Например, у нас нет времени долго сходиться с людьми. Мы должны чаще общаться, быстрее находить единомышленников и держаться с ними вместе. Знаете, по какой причине более всего люди сходят здесь с ума?

– Нет, не знаю. По какой?

– Внезапное ощущение одиночества. Вышел человек из метро, увидел розовую стену и понял, что не может попасть к жене, детям, друзьям. Быстро развивается депрессия – первый признак. И такому человеку кажется, что здесь не настоящая жизнь.

– А она настоящая?

– Ну, положим, много хуже было бы, появись Пузырь вокруг во время лесной прогулки по грибы. Ощутите себя посреди леса, из которого вы не можете выйти. В руках только грибная корзинка, а где-то, быть может, волки.

– Это было бы не очень, – засмеялся я.

– Вот и я про то. Кто сказал, что вашу жизнь ухудшили? Не надо киснуть, Юра. Сколько вам лет?

– Сорок пять.

– Вы сантехник? Какие планы у Вас были, Юра, на оставшиеся лет тридцать?

– Вы имеете в виду тот факт, что я тут могу ездить на дорогих машинах и пить элитный виски?

Лицо Марченко расплылось в улыбке.

– Это само собой, и для многих главное именно это. Но я о другом. Вдруг в середине жизни вы получили возможность новых перспектив. Станьте кем-то более значимым, чем сантехником. Всё заново, Юра, разве это не прекрасно? Ну уж, а шикарные машины будем считать бесплатным бонусом, – и она рассмеялась. – Кстати, обратите внимание, шикарные машины здесь ничего не стоят. В нашем новом обществе какой-нибудь Роллс-Ройс – это игрушка на полчаса.

– Значит, вы нашли здесь то, чего не было там?

– Знаете, да. Всю жизнь я жила в Апрелевке, мечтая о небольшой квартирке в старом московском центре. Это одно из самых заветных моих желаний, мечта студенческой юности. Мы часто гуляли по Арбатским переулкам, когда я учились в медицинском; но не сбылось, так и езжу на электричке. А ещё здесь я познакомилась с Валентиной и считаю, что мы уже подруги. Наши судьбы очень похожи: мужья нас бросили, дети разъехались; мы доживали свои не слишком счастливые жизни. У нас у обеих есть кошки, обе любим театр. Да и бывшие мужья наши, так уж вышло, до сегодняшних дней не дожили.

– А что вы живёте тут, в гостинице?

– Всё верно, скоро переезжаем. Так и будем соседствовать с Валентиной, уже и квартирку подобрали, с видом на набережную и мост. Красота! А ещё, знаете, климат просто потрясает! Ради такого климата турпоездки покупают! Вечный май; ни дождей, ни морозов, ни сквозняков – то что надо для моего предпенсионного возраста! – и Марченко опять захохотала.

Мы говорили ещё какое-то время, и я вовсе передумал рассказывать про Возвращатель. Клавдия Андреевна восхищалась тишиной вокруг и количеству книг в библиотеках, бездонными запасами гречки и вина, сумасшедшим ростом цветов и обилием новых знакомств. Член Комитета Марченко не хотела возвращаться в прежнюю жизнь, и её можно было понять.

Через час я спустился в фойе гостиницы. В теннис играли другие, Марины не было. За её секретарским столом сидела неизвестная женщина.

– А где Марина? – спросил я.

– На улице, с цветами возится, – получил ответ, в котором был несколько игривый оттенок, и, когда я вышел на крыльцо, то всё понял. Марина любезничала с полицейским. Похоже, развивался роман. Они, прижавшись плечами, сидели на лавочке около большой цветочной клумбы, и её смех был слышен даже отсюда.

– Простите, как Вас зовут? – вернулся я к женщине, её замещавшей.

– Ольга Петровна.

– Ольга Петровна, как мне найти Остапова, где он живёт?

– Вообще-то, нам запрещено такие вещи сообщать.

– А что так?

– А вы что, не знаете, что три месяца назад пропал председатель Комитета?

– Знаю.

– Вот кому-то сказали, где он живёт и всё. И нет человека, – равнодушным голосом ответила женщина и стала распечатывать плитку шоколада.

Я пошёл к Марине, которая была недовольна тем, что я отвлёк её от флирта, но это поспособствовало делу, так как она моментально сообщила мне адрес и вернулась к кавалеру.

Игорь Матвеевич Остапов был крепким хозяйственником лет пятидесяти и в прежней жизни занимал немаленький пост директора московского механического завода. Характер у него был твёрдый, если не сказать жёсткий, голос волевой, а речь приказывающая, что неудивительно, когда под началом – две тысячи человек. Остапов был знаком с Макаровым до Катаклизма, поэтому был назначен в члены Комитета, как говорится, автоматически. Впрочем, директор был настолько опытным руководителем, что наверняка занял бы это место и без знакомства.

В той или иной степени Остапов курировал большинство дел в Пузыре, связанных с физическим трудом, где нужно было организовать мужчин, материалы, инструменты и получить требуемый результат. Его громкий голос можно было услышать ещё на подходе к месту работ. Нам с Генкой приходилось встречаться с ним чуть ли не всегда в те дни, когда Марина вручала повестку на очередную стройку. В последний раз мы виделись месяца полтора назад, когда нам дали задачу выдёргивать машиной решётки из окон первых этажей – была такая масштабная работа, запланированная Комитетом. Это было незадолго до того, как Генка решился воспользоваться Возвращателем. Мы приехали по указанному адресу и заметили широкие мазки красной краски на оконных решётках жилого дома. Через минуту из-за угла появился Игорь Матвеевич, в руках он держалведёрко с краской и кистью.

– Так, ребята, я где надо обошёл и нужные решётки вам отметил. Вам за сегодня надо вырвать 32 штуки, то есть, получается, обойти два дома, этот и вон тот. Сейчас двенадцать часов, успеть нужно до пятнадцати, потому что придёт бригада вырезать стёкла, а в семнадцать ноль-ноль уже машина придёт с грузчиками, будут изымать нужное.

Не чурался Остапов и простого человеческого общения, любил посидеть с работниками в общем кругу, покурить да посудачить, всегда имел в запасе весёлую историю, но находил силы и прервать перекур, если тот затянулся. В общем, он заработал себе славу человека, как говорят, «строгого, но справедливого», существенных недостатков не имеющего.

Я пришёл по адресу, который подсказала Марина. Ещё в подъезде я услышал знакомое ровное тарахтение генератора, – значит, Остапов обзавёлся электричеством, что неудивительно. Постучался; дверь открыл хозяин, узнал меня и пригласил войти.

– Проходи на кухню. Тебя, вроде, Юра зовут?

– Верно.

– Проходи. Жена болеет, в комнаты не зову. Тут и чаю попьём.

– А где генератор? В кухне соседней квартиры? – спросил я.

– Точно! – широко засмеялся Остапов. – Я его на кухню пробовал, на балкон пробовал. Мешает спать, зараза!

– Мы тоже так сделали, – признался я.

– Ну и правильно, куда его ещё. А соседские ключи у меня были. Хороший был сосед, Витька. И семейство хорошее. Где они теперь…

Его жена носила редкое имя Антонина и имела любовь к редким фестивальным кинофильмам; один из таких шёл утренним сеансом в кинотеатре «Горизонт». На завод в тот день Остапов не собирался и согласился на уговоры супруги, хотя кино не любил. По его словам, на том сеансе в зале сидели буквально несколько человек. Фильм начинался в десять, и, когда в одиннадцать случился Катаклизм, экран погас и наступила тишина. Несколько минут они сидели, ожидая возобновления показа, а потом пошли разбираться, в чём дело, подсвечивая себе фонариками мобильных телефонов.

– Так, получается, это вас с женой и спасло, – сказал я, пытаясь поддержать разговор.

– Да, если бы не пошли в кино, то непонятно, чтобы с нами было. Испарились бы, как наши соседи. А ты как выжил?

– Я же сантехник. В подвале работали с напарником, кусок трубы меняли.

– Понятно. Так чего пришёл-то?

– Игорь Матвеевич, тут такое дело, – начал я, но из соседней комнаты его позвала жена. Остапов извинился и вышел. Вернулся он через несколько минут.

– Извини, Юра, у жены проблема с поясницей. Давно уже. Полгода нормально, потом месяц лежит. Я уж и блокады колоть научился.

– Ей нужна медицинская помощь?

– Да как сказать, ничего нового не откроют, а медикаментов у нас тут достаточно. Я специально навестил соседние аптеки, ей лет на десять теперь хватит. Так ты что хотел?

– Говорят, Вы знаете, как покинуть Пузырь, – сказал я и сам удивился такой фразе. Впрочем, такой вопрос не был совсем безосновательным. Дело в том, что иногда в Пузыре возникали слухи о том, что Макаров ушёл отсюда, зная путь, а другие члены Комитета решили остаться, но иногда тоже ходят за стену, туда, в оставшийся мир. Известен был этот слух и самим членам Комитета.

– Да это слухи, Юра, слухи, – вздохнул Остапов и заулыбался. – Я даже тебе вот что скажу. Если бы я знал, как отсюда уйти, то не ушёл бы.

– Почему?

– А куда? Я же дома!

– В смысле?

– Ну вот это – моя квартира, я в ней жил и до Катаклизма. Куда мне ехать-то? Ты сам откуда?

– Я из Отрадного.

– Ну вот, а я местный, понимаешь. У меня тут всё, в этой квартире восемнадцать лет живу.

– Но ведь там, в том, остальном, мире, остались родные, работа?

– Я думал об этом. Работы у меня и тут достаточно, а родные… ну как тебе сказать, – Остапов задумался, – родителей уже давно нет в живых, дети выросли, у них свои семьи, видимся нечасто. Вот есть у меня брат двоюродный, но он сейчас в Новосибирске живёт. Так что не знаю, к кому я должен спешить. Нет, конечно, хорошего ничего нету, что мы тут застряли. А с другой стороны, даже интересно. Я на старости лет такого приключения и не ждал, признаюсь тебе.

Мы болтали ещё какое-то время, и Остапов совсем зафилософствовался, да так, что я вовсе передумал рассказывать ему про Возвращатель. А потом решил показать ему на месте.

– Игорь Матвеевич, я интересное место нашёл, хочу Вам показать.

– Какое место?

– Я покажу. Надо на машине поехать. Можем хоть сейчас.

– Ну ты прямо шпион, ей-богу. Знаешь, я прямо сейчас не могу. В пять часов ко мне сюда придёт человек, принесёт складские ведомости. Это я такой порядок завёл. В шесть часов мне жену колоть. А сейчас, кстати, сколько времени?

– Десять минут пятого.

– Не успеем. Давай часиков в семь? Я не против продышаться, а то дома целый день. Ты где, говоришь, живёшь? Давай я заеду.

Мы условились, что к семи он подъедет к моему дому и посигналит. Появилась мысль, что, если всё показать Остапову, то нет смысла возвращаться домой, а можно отправиться за Ниной сразу, как при нас улетел учёный Кулешов. Может быть, даже повторить Кулешовский фокус – запереть Остапова в кассе института, всё ему рассказать и, оставив свечу пережигать верёвку, отправиться в комнату с Возвращателем.

Но у меня было ещё два дела. Во-первых, встретится с Сергеевыми, раз уж решил это сделать, а во-вторых, в последний раз заехать домой, чтобы перепрятать некоторые вещи.

Мысль сохранить дорогие сердцу предметы, чтобы иметь к ним доступ и после того, как исчезнут стены Пузыря, приходила в голову уже не раз. Когда Пузырь пропадёт, а в этом я не сомневался, жители смогут вернуться в свои квартиры, и я тоже смогу опять попасть сюда. Я приеду, как обычно, на метро в этот памятный район Москвы, по улицам которого снова будут нестись автомобили. В квартиру, которую мы с Генкой обжили, меня, конечно, уже не пустят, а за последние месяцы мы навезли в неё много занятных вещей. Здесь был и великолепный набор слесарных инструментов из нержавеющей стали, и старинная казачья шашка, и дюжина бутылок коллекционного коньяка разных марок.

А у Нины был фотоаппарат, делающий снимки сразу: фотографии вылезали из щели в корпусе, и изображение постепенно проявлялось. Нина обзавелась им ещё до нашего знакомства и часто брала с собой на прогулки. Этими небольшими фотокарточками были у нас увешаны две стены на кухне. В основном на них были я и Нина, путешествующие то там, то здесь, по закоулкам Пузыря. Вот мы стоим на крыше высокого дома, вот гуляем в парке, вот обрезаем розы. И на всех снимках смеёмся. Ещё была коробка фотокарточек, сделанных Ниной до встречи со мной. Я решил собрать всё это богатство и надёжно спрятать.

А ещё я дорожил картинами, написанными Ниной. Оказалось, она неплохо рисует, но обзавестись холстом и масляными красками до Пузыря ей так и не довелось. Поэтому мы раздобыли всё, что нужно, и Нина за месяц написала три больших натюрморта, два огромных пейзажа и десяток небольших цветочных зарисовок на холстах размером с тетрадный лист.

Словом, у меня скопилось некоторое количество вещей, которые не хотелось терять. Всё это я решил спрятать в тот подвал, где мы с Генкой меняли трубу в момент Катаклизма – лучшее место для тайника; укромный угол, в который вряд ли кто залезет.

И ещё хотелось зайти к Сергеевым и рассказать им про Возвращатель. Сейчас, когда мы с Остаповым наметили поездку, идти к Сергеевым уже было вроде как и не обязательно. Но я решил довести дело до конца, как задумал, тем более что и жили они рядом.

Зайдя во двор, я услышал звуки блатной песни, льющиеся из открытого окна третьего этажа. Поднялся; дверь не была заперта, меня встретила жена хозяина – Лена. На кухне тарахтел генератор, по полу коридора во все комнаты тянулись аккуратно проложенные вдоль плинтуса провода. Дверь в дальнюю комнату была закрыта, из неё неслась песня о нелёгкой судьбе арестанта.

– Здравствуйте, Лена, я к вам в гости. Мне бы с Алексеем поговорить.

– И вам доброго здоровья, – хозяйка мыла пол в коридоре, бросила тряпку в ведро, выпрямилась и стала вытирать руки. – Не знаю, захочет ли только их величество вас сегодня принять.

– А что такое?

– Пьёт третий день, – казалось, что супругу этот факт мало беспокоил.

– Как так, он же непьющий вроде?

– Непьющий-непьющий, а потом ещё как! Да чтобы через края! Два раза в году неделю в дым и снова в трезвенниках! Вот такой муженёк.

– А он как вообще? Говорить может?

– Он сейчас всё может, и поговорить, – Лена опасливо посмотрела на дверь, – и убить. Ничего, осталось дня два-три, потом сам скажет: «Ленуха, неси молоко». А пока пьёт. И только водку. Вокруг такие коньяки, виски, бренди. А он водку!

– Жалко-то как, у меня к нему дело было, да видно не судьба.

– Извини, забыла, тебя как зовут?

– Юра.

– Юра, приходи через три дня, это самое лучшее. Для надёжности – через неделю.

Спускаясь по лестнице, я подумал, что, действительно, зря приходил, раз уже сговорился с Остаповым. Если надо будет – он сам всем расскажет, когда придёт время. Я сел в машину и через несколько минут заехал в свой двор.

У нас повсюду были клумбы с красными, жёлтыми и оранжевыми цветами. У подъезда стоял серебристый Бентли, казалось, уже чуть запылённый. Кроме меня, Генки и Нины, здесь никто не поселился; спасшимся хватило и других прибежищ, так что этот двор стал хутором – весь наш, включая окружающие его дороги и внутреннюю территорию с детской площадкой и клумбами. Я ненадолго замер, медленно оглядывая знакомую картину, и было что-то привлекательное в том, что за эти пять с лишним месяцев погода была одинаковой, майской, комнатной. В нашем дворе можно было положить на край лавки салфетку, и она так и останется лежать месяц, два, пять. Её не размочит дождь, не унесёт ветром, ни заберёт дворник. Всё, за что цеплялся взгляд в этом дворе, – было следами жизни одного из нас: меня, Нины, Гены.

Я подошёл к двери нашего подъезда, потянул за ручку, дверь подалась, и я стал заходить внутрь, но вдруг остановился, словно парализованный! Ведь дверь подъезда я всегда запираю на навесной замок! Быстрым движением я отпрянул обратно и в несколько шагов, тревожно оборачиваясь на дверь подъезда, вернулся к машине. На заднем сиденье моего внедорожника лежало охотничье ружьё. Убедившись, что патроны вставлены, я, с осторожностью осматривая окна и прислушиваясь, снова подошёл к подъезду.

Внутри царила оглушающая тишина. Было страшно сделать шаг, и я подумал, не плюнуть ли на идею переноски вещей в подвал; ещё немного помявшись, решил заходить. Шаг за шагом я стал подниматься по лестнице к лифту, потом на второй этаж, потом выше и наконец подкрался к собственной двери на третьем этаже. Квартира была отперта, и я некоторое время прислушивался, но было так же тихо, поэтому решился войти. Метр за метром обследуя своё жилище, продвигаясь всё дальше, резко открывая двери в ванную и туалет, выпрыгивая с направленным ружьём на кухню, дёргая дверцы шкафов, я осмотрел всю квартиру и, к моему облегчению, никого не нашёл. В ушах стучало, я налил себе коньяка и немного успокоился.

Беглый осмотр показал, что вроде ничего не взяли, зачем приходили, непонятно. Быть может, это были те неприятные люди, которые искали Нину, в моё отсутствие хотели проверить, здесь ли она. В конце концов я вспомнил о цели своего возвращения сюда, для страховки ещё раз оглядел двор из окна и начал собирать вещи.

С первой ходкой решил отнести в машину картины. Обмотав их простынями, перевязал получившиеся свёртки клейкой лентой, приделав ручки, – получилось два «чемодана», с которыми я стал спускаться вниз, повесив ружьё за спиной.

На первом этаже, уже спускаясь от лифта к двери подъезда, я услышал позади скрип квартирной двери.

ХХХ

– Очнулся, родимый? Подожди, я доктора позову, – сквозь тугую тёмную пелену послышался старушечий голос.

Я чувствовал, что не могу открыть глаза. Болело где-то глубоко в голове, затылок пульсировал, в ушах непрерывно звенело. Немного разобравшись с ощущениями, я понял, что лежу на правом боку, вот почему мне так тяжело пошевелить правой рукой. Подняв левую руку, я коснулся головы и обнаружил на себе бинтовую шапку. Я погладил свои глаза пальцами и после этого смог разлепить веки, но изображение было нерезким.

– Здравствуйте, больной, как вы себя чувствуете? – прозвучал твёрдый женский голос.

– Плохо, – прохрипел я. – Где я?

– В больнице, – сухо ответила женщина и холодные пальцы стали ощупывать мне запястье в поисках пульса.

Потом я снова провалился куда-то. Помню, что ещё несколько раз просыпался и засыпал, пил жидкий суп через трубочку, мочился в больничную утку и моё бодрствование становилось всё более длительным. В ежедневных надобностях мне помогала милая пожилая женщина, представившаяся каким-то сложным именем и отчеством, и, поняв, что я не в силах его точно произнести, позволившая называть себя «бабой Маней». Впрочем, разговора у нас не получалось.

– Баба Маня, а как я попал сюда? – спрашивал я между глотками супа.

– Не велено тебе говорить ничего, – заговорщицки отвечала она, косясь на дверь.

– А кто не велел-то?

– Не знаю, милый, чего ты там натворил. А сказали мне: «Молчи, если что, зови доктора».

– А этот доктор, кто она?

– Это Оксана Васильевна, фамилия её будет Токмакова. Она ходит, как врач, и все слова знает, какие врачи говорят. Но бабы судачат, она по зубам врач-то. А есть ещё другой доктор, тот, что тебе делал операцию на голове, шил там чего-то. Так вот это врач кардиолог, по сердцу значит. Вот это и будет главный тут из врачей. Этого величать Молчанов Валерий Григорьевич. А в самом начале главным тут был Максим Сергеевич Бурдюк, но его застрелил милиционер, который с ума сошёл. Уже который месяц по всей больнице главный будет Молчанов. Но он сюда редко ходит, по вторникам и пятницам. А Токмакова ходит по понедельникам и средам.

Всё это баба Маня рассказывал мне полушёпотом, словно выдавая служебные тайны. Она пригибалась ко мне, косилась на дверь, но было видно, что беседа доставляет ей удовольствие.

– Баба Маня, а Вы как здесь оказались?

– А я вообще-то местная, живу тут 50 с лишним лет. Спросили: «Пойдёшь в госпиталь дежурить по больным?». А чего не пойти, работа тихая.

– Баба Маня, а сколько я пролежал тут? – я ощупывал изрядно подросшую щетину под подбородком.

– Так это, двадцать дён уже.

Мне становилось всё лучше, но единственные люди, кого я видел, были баба Маня и врач Токмакова. Последняя была со мной подчёркнуто холодна, когда быстрыми шагами входила в палату, коротко осматривала мою голову, заглядывала в глаза, подняв веки, и уходила прочь.

Так прошло ещё дней десять, пока однажды в дверях не появилось знакомое лицо. Правда, чтобы узнать Наталью, мне понадобилось некоторое время. Это была та самая женщина, которая подошла к нам с Генкой в первый день Катаклизма. Та самая, которую мы устроили в гостинице, а потом перевезли с дочкой в соседнюю квартиру. До Пузыря Наталья работала медсестрой, как она рассказывала нам тогда. Сейчас она вошла в палату, переглянулась с бабой Маней, обменявшись с ней одобрительными кивками. Прошла ко мне и присела на край кровати.

– Здравствуйте, Юра. У Вас травма головы, вдруг Вы меня не помните? Меня зовут Наталья.

– Отчего же, помню. Рад видеть, – ответил я и обратил внимание, что баба Маня вышла из палаты.

– Мне сюда нельзя. Так что я на минуточку. Тут много слухов ходит, и я поначалу так ужаснулась, а потом подумала, что совершенно не может такого быть. Я помню, как вы с Геннадием были добры ко мне и к моей Маше, помню, как вы нам квартиру отдали и соседние двери на этаже открыли. И решила, что я ваша должница – поэтому я здесь.

– А какие слухи-то?

– Говорят, – Наталья обернулась на дверь, а потом подсела ещё ближе. – Говорят, что Вы тот самый злодей, который женщин похищал всё это время.

– Я?! Почему?!

– Этого я не знаю. Но говорят, что: «Наконец, поймали». Известно, что, когда Вы поправитесь, будет назначен суд.

– Суд?!

Тут в дверях появилась баба Маня, издали замахала руками, и Наталья стала уходить.

– А что хоть со мной случилось?

– Я не знаю, нашли на улице в крови, голова разбита. По голове кто-то ударил сзади. Я зайду, если получится. Ваша сиделка хорошая женщина, она меня пустит. Но за дверью дежурит солдат, сегодня заступил мой знакомый, а потом кто будет, не знаю. Удачи Вам, Юра.

Наталья тараторила, и я не сразу переварил всю эту информацию. Действительно, под куполом Пузыря однажды появился устойчивый слух про маньяка, который похищает женщин. Через месяц после Катаклизма на собрании объявили, что пропала молодая девушка, работавшая над списком документов в Хамовнической прокуратуре. Депутат Макаров однажды сообразил, что неплохо было бы обеспечить сохранность по территории не только оружия, но и важных бумаг. Так как вокруг то и дело возникали пожары, под угрозой были архивы уголовных дел и прочие государственные документы. Собранная команда объезжала отделения полиции, опорные пункты, суды и прочие инстанции. Папки с важными бумагами складывались в коробки, грузились в фургон и перевозились в указанное место. А до тех пор в этих заведениях работали назначенные сотрудники, делавшие предварительные описи. В Хамовническую прокуратуру определили девушку, которая, по иронии судьбы, в этом же месте и работала секретарём, там же и спаслась, находясь в момент Катаклизма в глухом, без окон, архиве. На другой день в назначенное время приехала машина с рабочими для погрузки, которые девушку внутри не нашли, зато обнаружили беспорядок, следы крови и борьбы. Об этом моментально доложили в Комитет, пропавшую сотрудницу искали по всей территории Пузыря, но так и не нашли.

Устойчивый слух про маньяка набрал силу после того, как спустя месяц в Комитет за помощью пришли члены «молодёжной резервации». Молодёжь, главным образом, студенты, довольно быстро откололись в отдельное общество. Они не хотели работать на общее благо, быстро бегали, шустро обследовали все закоулки, обзавелись оружием и менее всех страдали от происходящего. «Что ты тут делаешь? Идём к нам!» – говорили они в первое время всем встреченным, кому на вид было меньше 30 лет. Они жили в двух элитных домах в районе Оболенского переулка, обзавелись генераторами, из окон кричала музыка, с крыши летели петарды.

Поначалу Макаров проводил устрашающие рейды, задачей которых было подчинить молодёжь и заставить участвовать в жизни нашего нового общества. Это оказывало некоторый, но быстро угасающий, эффект. Несколько человек приходили на работы, делали что нужно и при первой возможности, бочком, уходили восвояси. Со временем, особенно, когда Макаров исчез, а жизнь постепенно как-то наладилась сама собой, Комитет всё меньше принуждал кого-либо, и от молодёжи отстали. Они жили сами по себе, ходили слухи, что от неумелого питья там однажды кто-то умер, но за помощью не приходили. И вот однажды в Комитет пришли три парня и две девушки, заявив, что у них пропала подруга. Я не знаю, что именно там случилось, лишь слышал, что девушка пропала, когда одна пошла по магазинам. Через два часа они вышли её искать и нашли на дороге клок волос и её туфли на тротуаре. Девушку не нашли даже при помощи Комитета, а молодёжь после этого начала раздавать женщинам пистолеты, так как случаи домогательств были в Пузыре нередки.

Таким образом, в Пузыре постоянно что-то происходило и было много разных слухов, в том числе и о существовании маньяка, но я никогда не думал, что из этого может произойти серьёзное настоящее обвинение кого-либо, а тем более, подумать только, обвинение меня самого. Именно абсурдность этой мысли успокаивала, ведь так легко доказать обратное. Впрочем, как именно я буду доказывать это самое обратное, я не представлял.

Так прошло ещё около десяти дней. Хоть и меньше, но меня мучали головные боли, иногда тошнота и другие последствия сотрясения. Дважды появлялся доктор Молчанов, оказавшийся совсем неразговорчивым и даже каким-то обиженным на меня. Он разбинтовывал мою голову, изучал шрам на затылке, говорил, что всё нормально, и уходил, игнорируя вопросы, которые я адресовывал его спине. Доктор Токмакова вроде бы немного оттаяла, но разговора не выходило и с ней. Я ждал Наталью, но та всё не появлялась.

И вот однажды в дверях появилось несколько разных людей, человек пять, среди которых был Молчанов и полицейский, знакомый мне по амурам с Мариной. Они сообщили, что лечение закончено, а я должен собраться и пойти с ними.

ХХХ

Как бы удивительно это ни выглядело, но меня в буквальном смысле отконвоировали, словно самого настоящего преступника. Полицейские шли сразу впереди и позади меня, начинали и заканчивали процессию разные гражданские. Хотя от больницы до гостиницы было совсем недалеко, меня посадили в машину и подвезли к главному входу, а далее отвели в зал для конференций на первом этаже. Я не ожидал увидеть столь подготовленного мероприятия в свою честь – это был самый настоящий суд. Мне указали на небольшой диванчик сбоку, я сел, начал осматриваться, а полицейский, как и положено, встал рядом. Человек тридцать сидело в первых рядах зрительного зала, на сцене был организован небольшой президиум, место в котором вскоре заняли Бобриков, Колюжный и ещё кто-то из Комитета, чьи фамилии я подзабыл. В зале было несколько знакомых, например, Клавдия Андреевна Марченко сидела в первом ряду и пристально, с интересом, изучала меня. Заметил я Наталью, семью Сергеевых, электрика Атуева, Марину и многих других знакомых.

– Начинаем судебное заседание, – прокашлявшись, начал Бобриков. – Обращаю внимание всех присутствующих, что Комитетом с первых дней после Катаклизма определены особые условия судебных разбирательств. В связи с отсутствием кадров и условий для проведения квалифицированного дознания и полноценного следствия судебные заседания происходят без таковых. Избранные члены Комитета выполняют судебную функцию коллегиально, опираясь на собственные внутренние убеждения. Подсудимый, это понятно?

– Понятно, – пожал плечами я.

– Подсудимый Архипов Юрий Сергеевич, слесарь-сантехник, обвиняется в умышленном убийстве женщин с сокрытием тел. Подсудимый, вы знали Нину Егорову?

– Знал.

– Где она сейчас?

А вот это был вопрос настолько очевидный, что я сразу понял, какую глупость совершил, не подумав заранее, как буду отвечать на него. Я замялся, уставившись на Бобрикова, который также прямо смотрел на меня, ожидая ответа.

– Не знаю, – сказал я и почувствовал, насколько неубедительно это прозвучало.

– Когда вы её видели последний раз?

– Примерно за три дня до того, как на меня напали.

– Есть показания людей, которые знают, как Нина Егорова была одета. Эту одежду нашли в вашем доме, аккуратно сложенную в пакете, включая нижнее бельё и обувь. Как Вы это объясните?

Я почувствовал, как покрываюсь пятнами, выдающими волнение. «Боже мой, вот это я попал!» – пронеслось в голове.

– Не знаю, – ответил я. – Может быть, она сложила сама.

– Повторите, Вас не слышно, – громко сказал Бобриков.

– Не знаю.

– Её нигде нет уже как минимум месяц. Дайте объяснения или будете признаны предварительно виновным в убийстве.

– Я не убивал! – закричал я. – Кажется, она собиралась к подруге.

– К какой?

– Не помню.

В голове пульсировала кровь, и я с трудом сдерживался от того, чтобы в эту самую минуту не признаться в том, что Нина улетела с помощью Возвращателя. Но что-то удерживало меня. Я сделал достаточно глупостей сегодня и рассказать про устройство можно будет завтра, всё обдумав. А вот если я сейчас расскажу, то этого уже не отменить, как бы потом ни сожалел. Бобриков стал перешёптываться с другими членами суда.

– Прошу внимания, суд готов вынести предварительный вердикт, – откашлявшись, громко сказал Бобриков, складывая в стопку бумаги, словно подчёркивая этим, что заседание закончено. – Подсудимый Архипов Юрий Сергеевич в первом чтении признаётся виновным. Возможен пересмотр дела в том случае, если подсудимый даст внятные объяснении о пропаже Егоровой Нины Викторовны. До тех пор подсудимый будет считаться осуждённым без конкретного срока, и будет находится под замком в специальном помещении.

«Пять минут на всё про всё», – подумалось мне. Почему-то вдруг пропали силы протестовать, хотя в этой ситуации самым очевидным было кричать о своей невиновности. Полицейский, стоявший рядом, стал приподнимать меня за локоть. От волнения начала болеть голова, никак не сопротивляясь, в каком-то тумане, я последовал за сопровождающим.

«Тюрьма», как все её называли, находилась в соседнем с гостиницей доме. Я знал это место, приходилось пару раз работать здесь, получая наряды от Марины. Обычные квартиры на первом этаже обычного, некогда жилого подъезда; каждая комната – камера. Глухие межкомнатные двери были заменены на решётчатые и это роднило их с камерами в американских тюрьмах. Несмотря на то, что в нашей местной тюрьме были и стены, и решётки, среди вольных жителей справедливо считалось, что сбежать отсюда вполне можно.

Несколько раз на собраниях жителями поднимался вопрос о том, чтобы перевести тюремную функцию в более подходящее помещение; чаще всего предлагался изолятор временного содержания в районном отделении полиции. И туда даже приезжала делегация на осмотр, в конечном счёте так и не приняв это место. Камеры в ОВД признали слишком мрачными, тёмными и душными. Нужно было отдельно запитывать их электричеством для света и вентиляции, а проблему работающего туалета в них решить и вовсе было невозможным: даже пробить дырку в полу было нельзя, так как под камерами не было подвала. В конечном счёте отделение находилось сравнительно далеко от гостиницы, в которой был центр жизни, кухня и постоянный полицейский пост. Было решено организовать тюрьму поблизости, в квартирах ближайшего дома. В качестве дополнительной охранной меры Комитет издал постановление, что попытка сбежать из тюрьмы сразу карается расстрелом. Так как вся территория Пузыря не превышала десяти квадратных километров, то сбегать-то, в общем-то, было и некуда. Тем не менее я слышал историю о том, что один пойманный насильник пытался сбежать, но был пойман и уведён на расстрел. По всему Пузырю прокатилась история об этом эпизоде. Однако она получила неожиданное продолжение. Однажды мы с Ниной собрались устроить себе романтической выходной, но в этот день, как назло, от Комитета поступила какая-то срочная работа. Генка, настоящий друг, поехал один и, вернувшись вечером, рассказал, что работал в ОВД Хамовники и там узнал, что тот насильник жив-здоров, сидит в камере изолятора. Впустить ему пулю никто из военных и полицейских не решился, на роль палача желающих не нашлось. Вот и заперли его там, да не в одной конкретной камере, а во всём изоляторе, предоставив внутреннюю свободу. В дальней камере он справляет естественные надобности, в ближней спит.

Ну а меня привели в одну из квартир, где я сам когда-то усиливал сваркой решётки на окнах, и оставили в комнате с дыркой в полу, диваном, столом, ковром на стене и прочими элементами чьей-то личной жизни, вроде телевизора, столика с компьютером, серванта и посуды. Я плюхнулся на диван, и полицейский закрыл решётчатую дверь на висячий замок.

– Еду проносят раз в день, – пробурчал он и ушёл.

Я уснул, пытаясь унять раскалывавшуюся голову, и продремал, думаю, около часа.

– Ты чего там, ау? – послышался мужской голос. Понадобилось сделать усилие, чтобы проснуться. – Эй, мужик, чего притих?

Я встал и подошёл к решётке. В соседней «камере», большей комнате этой квартиры, тоже был сиделец – Игорь Ненашев, которого я сразу узнал, хотя виделись мы редко. Наша квартира имела такую планировку, что коридор был небольшой, а двери в комнаты располагались рядом на разных сторонах и при желании мы даже могли протянуть друг другу руки, коснувшись пальцами. Ненашев сидел на стуле, приставленном близко к решётчатой двери и радостно смотрел на меня.

– Наконец-то хоть кого-то мне подсадили в соседи. Скука тут смертная.

Игорь Ненашев был капитаном речного теплохода и в первое время, повинуясь привычке, носил тёмные брюки и белую форменную рубашку с погонами; заканчивали ансамбль чёрный форменный галстук и начищенные туфли. Именно в таком виде, а тогда ещё и в белой фуражке, Игорь отправил судно в стену несколько месяцев назад, когда депутат Макаров затеял такой эксперимент. Сейчас он выглядел скромнее – тапки, спортивный костюм, изрядная щетина и бесформенная причёска – с парикмахерскими услугами в Пузыре было непросто. На фамильярности не было душевных сил, а мой сосед, кажется, был ровесником, так что я сразу обратился к нему по-свойски.

– Привет. Не ожидал тебя тут увидеть. Чего натворил?

– А ты чего натворил? – бодро спросил Ненашев. – Да нет, не обращай внимания. Я тут смеюсь от нервов. И от радости, что есть с кем поговорить.

– Давно сидишь?

– Двадцать пять дней, или двадцать шесть, уже сбился.

– Слушай, а как в туалет ходить? – спросил я. – Где дырка?

– Не знаю, как в твоей комнате, а у меня надо угол ковра отогнуть. Нашёл? Туда и делай, а после накрой ковром эту дырку, чтобы не воняло.

Мы с Игорем быстро сошлись, но время рассказа личных трагедий и причин, по которым каждый из нас оказался здесь, наступило не сразу. Поначалу мы развлекали друг друга историями своего чудесного спасения. Я рассказал о нашей смене с Генкой, о том, как чинили трубу в подвале, и дальнейших днях, включая прогулки на Бентли.

– А у меня такая была история, – принял Игорь эстафету рассказов. – Нарочно не придумаешь, так в жизни всегда и бывает. Я это судно принял два дня назад только, а до того девять лет ходил помощником. И вот наконец сбылась мечта: дали мне круизный теплоход и сразу работку – всю ночь катать фирму, которая отмечает какой-то свой корпоратив. Вечером я пассажиров принял: все разнаряженные, мужчины в галстуках, женщины в вечерних платьях, словом, бомонд гуляет. Три часа катались туда-обратно, конкурсы у них там, танцы, музыка. И как подвыпили, то давай ходить к капитану знакомиться да спрашивать, как кораблём управлять. Ну а я что, мужиков любопытных не люблю, а если девицы под хмельком заходят, так мне приятно. И вот с одной у меня возник зрительный контакт, чувствую, она третий раз приходит, каждый раз всё косее, а сама, ну чистый подарок, тоненькая, на каблуках, духами пахнет и помадой. Словом, не буду тебя, Юра, мучать вступительной частью, осталась она со мной на теплоходе. Всю компанию мы сгрузили у Крымского моста в три часа ночи, а сами пошли на стоянку к Хамовническому валу. Пришвартовались к причалу, всё как положено, матросов я отпустил, помощника оставил дежурить. Деваха эта так и висит на мне и капитаном через слово называет. Есть у меня на судне каютка подходящая, глухая, без окон, там мы с ней и очутились. Впрочем, скажу тебе, ничего у нас не вышло. Она с выпитого вскоре побежала в туалет, намешала, поди, вина с шампанским; отпаивал её потом сладким чаем, пока не уснула. Ну а я что, кровать большая, время к утру, прилёг рядом и тоже заснул.

– Это же сколько времени было?

– Часов, наверное, пять – светало уже. Ну и спим мы, спим, пришло утро. Слышу, помощник мой по мостику ходит, дверями в салоне хлопает, кастрюлями какими-то гремит, а несостоявшаяся моя подруга с похмелья рядом крутится. Лежу в темноте, думаю: «Пора вставать». Вышел, я, значит, помощнику показался, что-то там поделал, кофейку выпил, ну и пошёл будить её. Захожу в каюту, включаю свет, присел на край: «Вставай, проспишь весь день», – говорю ей. И вдруг на набережной: «Трах! Бах! Бабах!». Слышу машины бьются, ну, думаю, какая-та грандиозная авария, надо пойти поглазеть, а то и помочь. Выхожу на палубу и сразу в глаза бросилось – надо мной – небо розовое! Поворачиваю голову на воду – на нас прёт круизный теплоход, музыка орёт, а внутри никого! У меня глаза на лоб, бегу на мостик – помощника нет. Мегафон хватаю и кричу ему: «Куда прёшь, выворачивай!»

– Неужели столкнулись?

– Вот знаешь, каким-то чудом он мне в борт не воткнулся, немного по касательной ободрал и дальше под мост ушёл. Страшно, блин, на борту у него ни души! Ну, думаю: «Что за чудеса?!», по судну пробежался – помощника нигде нет. Спрыгнул на причал, по ступенькам выбежал наверх, на дорогу, а там – ёлки-палки!

– Ну, какие там были ёлки-палки, это я знаю, – поддержал я.

– Словом, так и началась моя вторая жизнь. Стою на набережной, глазам не верю. Баба моя вышла и говорит: «Мне домой пора», а я слова вымолвить не могу, стою, глазами хлопаю. Она отошла метров на двести и обратно притопала. Мне, говорит, страшно, людей никого.

– Она, наверное, подумала, что инопланетяне всё захватили.

– Так не она подумала, а я. Одно с другим сложил и понял, что лучшее место – на моём же теплоходе. Я ж тогда не знал, что спаслись мы от того, что в нашей каюте окон не было и никакой свет не проникал. Я думал, может, корабль как-то защитил меня и эту дурёху. Вот и говорю ей: «Тебя как зовут-то? Ты вчера, вроде, говорила, да я подзабыл. Давай хоть познакомимся. Меня Игорем называй, а тебя как? Юля? Ну вот и прекрасно. Ты, Юля, погоди пока бегать по набережной, давай-ка посидим на корабле и посмотрим, чем это закончится».

– Послушалась?

– Ещё как. У меня ж на судне всё есть – и вода, и еда, и душ с туалетом. Я, знаешь, со страху даже от берега отошёл на тридцать метров. Сидим мы с ней на верхней палубе и в бинокль набережную оглядываем. Потом смотрю – два мужика появились, понимаешь, о ком я?

– Нет. Или погоди. Мы, что ли, с Генкой?

– Точно! Но я ж тогда не знал ничего, сижу, в оптику наблюдаю. Вы к инкассаторской машине подошли, облазили её и собранное в приямок спрятали.

– Так это ты, что ли, всё упёр?

– Я! – с гордостью сказал Игорь, словно ждал похвалы. – Часа два прошло, я к берегу опять причалил, быстренько сбегал и собрал. Два помповых ружья, два пистолета, три бронежилета и четыре мешка с наличностью. Там немного было, мы потом с этой Юлей пересчитали – три миллиона восемьсот.

– Ну ты жук! – воскликнул я и осознал, что, действительно, не так уж и осуждаю его. – Так, а чем закончилось?

– Ну чем, мобильная связь не пашет, рация не работает, интернета нет. На улице ни машин, ни людей. Либо американцы напали, либо инопланетяне, либо наши эксперимент неудачно провели. Юля ныть начала, что домой хочется. Хочешь, говорю, иди, а я тут посижу, тем более, я капитан, к этому судну приставлен, отвечаю за него. Да и куда идти, неприятности на свой зад искать? Ты видела, говорю, инкассаторы пропали, оружие побросав? Так что я не пойду никуда, жизнь мне дорога, а ты иди, если хочешь. Дня два или три она мялась, а потом говорит: «Ладно, я пошла, причаль к берегу». Ушла, а на другой день вернулась с документом, всё мне рассказала. Сходил и я в гостиницу, получил бумажку. Марина хотела меня на работы припахать, но я говорю: «Извините, барышня, пока я в парке туалеты сколачиваю, мой теплоход по винтику разберут. Так что ищите меня на судне».

– А как тебя уговорили теплоход в стену пустить?

– А мне жалко, что ли? Наоборот, даже интересно! Тем более, теплоход не мой. Я так и жил на своей посудине, всё у меня есть, по соседним домам промышлял иногда. Пару раз заходил Макаров, выяснял, почему я работать отказываюсь. А потом говорит: «Ну ладно, сиди тут пока, пригодишься ещё, капитан». Месяца через полтора пришёл, рассказал идею, что надо попробовать в стену дать чем-то более крепким, чем автомобиль. А вон как раз Р-51 на другом берегу стоял.

– Что за Р-51?

– Речной теплоход такой, шаланда старая 60-х годов, но до сих пор в строю. У него корпус крепкий, 5 миллиметров стали. Вот, говорю, им таранить самое то, да и не жалко. А ты видел эксперимент-то?

– Да, мы с Генкой пришли посмотреть, всё было без толку. А ты на других кораблях тоже можешь плавать?

– Уже нет. В прошлом месяце с последнего соляру слил. Я ж движки включаю иногда, электропитание зарядить и тому подобное. Думал, как топливо с других лоханок закончится, начну с береговой заправки в канистрах возить. Теперь уж не знаю, придётся, ли, – Игорь погрустнел, и как мне ни хотелось спросить о причинах его заточения, в тот вечер я удержался.

Раз в день к нам приходила повариха с обедом, оставляя порцию и на ужин. Завтрака арестантам не полагалось. Полицейских, которые проверяли нас, было трое. Меняясь, они заходили трижды в день, иногда реже. Проверка была простой: они заходил, спрашивал, как сидится, дёргал решётку, вздыхал и уходил.

В первые несколько дней я напряжённо ждал, что ситуация сама собой разрешится, в дверях появится кто-либо, отопрёт решётку и сообщит, что моё заточение было ошибкой. И, действительно, на четвёртый день вместе с поварихой пришла Наталья, которая, впрочем, выпустить меня возможности не имела.

– Здравствуйте, Юра, вот и я, – торопливо сказала она.

– Наташ, я в подъезде тебя подожду, – шепнула ей повариха, и, подсунув нам наполненные тарелки сквозь специальные щели в решётках, поспешно удалилась.

– Я пришла просто так, может быть, чем-то помочь? Вот, возьмите, я пирожков напекла, – она достала из сумки пластиковый контейнер.

– Наташа, что слышно там обо мне и всей этой истории?

– Боюсь разочаровать, но совсем ничего не слышно. Посудачили бабы, да и разошлись. Никто не верит в то, что Вы, Юра, насильник; однако, куда подевалась подруга Ваша?

Я пожал плечами. Всегда, а в эту минуту особенно, Наталья казалась мне человеком исключительно порядочным и надёжным, хотелось рассказать ей правду, но на большой разговор не было времени, да и рядом, повиснув на своей решётке, висел любопытный и жадный до новостей Ненашев.

– Наташа, а не стало известно, кто меня по голове трахнул?

– Не знаю, не слышала.

– Ну хоть следствие какое-то было?

– Не знаю, но могу попробовать выяснить.

– Пожалуйста, дорогая моя, узнайте хоть что-нибудь. Когда сможете прийти ко мне ещё?

– Примерно, через неделю, – ответила она, попрощалась и поторопилась прочь.

– Наташа, если получится, принесите мне горячую воду и пачку кофе.

– Хорошо, – ответила она уже из подъезда.

– Наташа, принесите бутылку виски! – прокричал ей вслед Игорь. Но услышала ли она, было непонятно. Пришла кухарка и заперла снаружи нашу квартирную дверь.

– Вот чего они входную дверь-то запирают? – с иронией сказал Игорь, – уж если я захочу убежать, то вылезу в окно, тут первый этаж.

– А ты пробовал?

– Да дёргал решётку поначалу, не скажу, что хлипкая, но можно что-то придумать, расшатать может как-то. Ну это ладно, давай, рассказывай, чего тебя сюда определили? Всё равно эта Наталья половину уже рассказала. Так получается, ты насильник?

– Получается, да, – зло крикнул я, сунул руки в карманы и ушёл к окну своей комнаты так, что Игорь перестал меня видеть.

– Ну ладно, не кипятись. Колись, рассказывай. А я тебе свою историю потом открою.

– Слушай, Игорёк, а ты хотел бы отсюда сбежать?

– Неа, найдут и пристрелят. Читал постановление о тюрьмах?

– Ты не понял, я имею в виду, сбежать не из тюрьмы, а из Пузыря.

– Из Пузыря?! Как?!

– Ну, если бы была возможность.

– Конечно! Чего тут делать?! Особенно мне и особенно теперь! Ни минуты бы не сомневался. У меня здесь, кроме этого дурацкого теплохода, ничего! А там у меня всё осталось! Всё! Родители, друзья, сестра! Да реки тут нету – два отрезка по километру.

– Знаешь, я тебе вот что скажу. Ты прав, пора открыться друг другу, – начал я, – но будет правильнее, если моя история будет последней. Во-первых, потому что, я почти уверен, мой рассказ будет очень длинным, гораздо длиннее твоего.

– А во-вторых?

– А во-вторых, потом я буду готовится к побегу.

– Так всё-таки ты чего– то знаешь? Знаешь, как пройти сквозь стену?

– Кое-что знаю. Давай пообедаем, пока не остыло, а потом будешь рассказывать.

На обед нам принесли вполне сносные макароны по-флотски, сладкий компот с неузнаваемым составом и по одному среднему свежему огурцу. Вчера обед был такой же, но вместо огурца были помидоры. К моему удивлению, овощное дело было поставлено настолько хорошо, что вкус наших местных, выращенных в Пузыре огурцов и помидоров многократно превосходил те магазинные овощи, которые я покупал в городе до Катаклизма. То ли причиной было это странное розовое небо, так искусно заменявшее нам солнце, то ли климат, характерный теперь завидным постоянством, но наши помидоры по вкусу напоминали бакинские, а огурцы были будто только что сорваны в деревенском огороде. Первое блюдо давали позавчера, это был суп из рыбных консервов. Обеды и ужины обычно мало чем отличались, были непредсказуемы, но достаточно питательны. Вечером давали чай, печенье или пару конфет.

– Ну слушай, – начал Игорь, отставляя в сторону пустую тарелку, – не буду ходить вокруг да около: я человека убил, – он посмотрел на меня, пытаясь оценить реакцию. Что-то такое я и предполагал, поэтому сострадательно кивнул. – Хотя, был ли это хороший человек? Не уверен. Было это так:

ХХХ.

Юля эта, ну помнишь, баба, которая у меня на теплоходе осталась? Она ушла и осела где-то там, у молодых. Честно говоря, по старой памяти она приходила, и даже возник между нами некий романчик, а уж когда я штурмовал стену теплоходом, то тут она и вовсе размякла. Однако жил я в основном один.

Через неделю после Катаклизма на корабле и мне надоело, решил обосноваться в квартире ближайшего дома. Подобрал себе жильё такое, чтобы всегда можно было видеть теплоход. Пришлось взломать дверь квартиры аж на шестом этаже; хорошо, что на судне есть инструменты, но всё равно провозился порядочно долго.

Каждый день, чтобы Комитет не припахивал на работы, я уходил на корабль, подыскивая себе там занятие.

Однажды, было это почти месяц назад, обшмонал я очередную квартиру и наткнулся на шикарный бар. Хозяин, видать, выпить был не дурак и вкус имел. Виски целая коллекция и никак не меньше, чем десятилетние. Притащил всё это богатство к себе в квартиру и начал дегустировать. А ещё раздобыл консервированной ветчины, пожарил на керосинке, сигару закурил, хотя и некурящий – словом, приготовился к блаженству на балконе. С видом, так сказать, на воду. Ну и вот тут-то жизнь дала трещину. Со стаканом, сигарой и тарелочкой ветчины выхожу на балкон, по привычке первым делом бросил взгляд на своё судёнышко, – а по корме какие-то мужики ходят!

Ну что за жизнь такая! Вчера сидел скучал, нечем было заняться, а сегодня у меня и настроение другое и планы такие приятные! Так вот именно сегодня кому-то взбрело в голову лезть на мой корабль! Ну что делать, побежал вниз разбираться!

Поднимаюсь на борт, а они уже внутри, слышу, стуки какие-то, глухие удары! Подхожу, а один из них ногой пытается дверь в каюту выбить! У меня там шесть кают, все заперты, так они две уже раскурочили, третью открывают.

– Вы чего, гады, делаете?! – говорю им, а сам понимаю, их двое, а тот, который дверь вышибает, – вовсе здоровый.

– Твой корабль? – вежливо так говорит мне тот, который постарше и посолиднее.

– Мой.

– Я ищу женщину, её зовутНеля, – говорит он мне так же спокойно, как-то даже царственно.

– Какая, блин, Неля? Уматывайте отсюда, – отвечаю и чувствую, как от злости и страха начинаю дрожать.

– Открой каюты, пожалуйста, зачем ломать? – продолжает давить этот дядя.

– Ты чё, не понял, баклан? – подключился молодой, нагловатый и плечистый.

– Нету у меня ключей, так и было заперто, – соврал я, впрочем, в этих каютах ничего и не было, при иных случаях открыл бы, но тут я пошёл на принцип.

– Посмотрим, – сказал дядя и кивнул молодому. Удары в дверь продолжились.

Я отступил назад, потом бросился в рулевую рубку, где в одном укромном ящичке хранил инкассаторский пистолет. Судорожно осмотрев оружие, хлебнул из фляги, лежащей тут же, побежал вниз, обратно к этим козлам. Они вышли из третьей каюты, которую уже вскрыли, пока я бегал за пистолетом, и уставились на меня и направленный в их сторону ствол.

– Ты чё? – без особого страха сказал молодой.

– Спокойно, матрос, – добавил старый.

– Я не матрос, я капитан, – прохрипел я уверенно, – покиньте корабль или открою огонь.

Отведя пистолет в сторону, чтобы ненароком не попасть, я решил сделать предупредительный выстрел. Но то ли осечка, то ли не заряжен, а может быть, стоял какой-то предохранитель, словом, раздался тихий щелчок и никакого выстрела.

Не желая больше испытывать судьбу, молодой бандит вдруг шагнул ко мне и отвёл руку с пистолетом в сторону. Недоумённо я всё еще смотрел на своё оружие, а когда поднял глаза на молодого, то увидел летящий в меня кулак. Воистину звёзды посыпались из глаз и, кажется, я на несколько секунд потерял сознание, потому что очнулся на полу. Но, поняв, что произошло, я скорее встал, получил второй удар, уже в живот, потом третий. Второй раз я не терял сознание, но как-то обмяк и пришёл в чувство тогда, когда молодой тащил меня за ногу по палубе. Ухватившись обеими руками за край палубной переборки, я безуспешно пытался вырваться, так как решил, что этот бандюга хочет перекинуть меня за борт.

– Стрелять научись, фраер, – брезгливо сказал он, прекратив попытки тащить меня дальше, и, прежде чем уйти, пнул меня ногой в живот, – а если Нелька у тебя прячется, ещё ответишь, – и он опять ушёл к каютам. Скрючившись на палубе, обнимая себя обеими руками, я слышал, как снизу снова раздались глухие удары.

Такого унижения я ещё в жизни не испытывал. Да и, признаться, никогда меня так сильно не били, так что все мысли были о немедленном отмщении. В машинном отделении я прятал инкассаторское ружье и амуницию, которые теперь стояли у меня перед глазами как вожделенная цель. Я снова сбегал, а точнее доковылял, до капитанской рубки, взял ключи от машинного отделения. Кстати, там рядом, на гвоздиках, висели и ключи от кают. В аптечке взял марлевых салфеток, протёр побитое лицо, вставил скрутку в кровоточащую ноздрю, отхлебнул из фляжки. Потом прокрался, прихрамывая, в машинное, открыл нужный ящик, натянул на себя бронежилет, проверил зарядку ружья и пошёл мстить.

Около кают я этих бандитов не застал, все двери были вскрыты; не найдя чего искали, мои гости собрались к выходу и у трапа замешкались. Они уже стояли на берегу, когда до меня донеслось:

– Чего с ним делать, Давлет?

– Выброси его за борт.

– Так он выплывет.

– А ты выброси так, чтобы не выплыл.

И только молодой, который пошёл выполнять команду, хотел шагнуть с берега снова на переходной мостик, в речном флоте гордо называемый «трапом», как из темноты салона появился я. Мой вид – с разбитой рожей, в бронежилете и с ружьём – произвёл на них гораздо более сильное впечатление, чем пятнадцать минут назад. Они оба стали пятится, а молодой потянулся за пистолетом, торчащим, видимо, за спиной. И как только он стал вынимать руку обратно, я выстрелил ему прямо в грудь, что было несложно с такого расстояния.

Мой обидчик отлетел назад, ударившись в почтенного дядю, на лице которого, наконец-то, пропало спокойствие. Оба упали на гранит причала.

– Ну как, научился я стрелять? – громко крикнул я молодому, который всё ещё смотрел на меня, но бледнел с каждой секундой. Его шеф не мог вымолвить ни слова, вылезая из-под своего обмякшего помощника, тоже не сводил с меня глаз. Я был так зол, что уже думал выстрелить и по нему.

– Подожди, – взмолился он.

– Бегом отсюда! – крикнул я и выстрелил второй раз, но ума хватило отвести ружье в сторону, крошки гранита разлетелись от парапета в том месте, куда вошла пуля, метрах в двух от этой парочки. Почтенный дядя, не оборачиваясь, прыгая через три ступеньки, умчался наверх к набережной. Я услышал хлопок двери и короткий взвизг сорвавшейся машины.

Сглотнув слюну и выдохнув, я стоял у бортика и постепенно осознавал случившееся. Мне не хотелось подходить к лежащему на каменном берегу телу, уже, вероятно, мёртвому. Вернувшись на теплоход, я взял в баре бутылку виски и выпил чуть не половину сразу из горлышка, а потом и ещё.

Помню, как сидел в большом кожаном кресле рядом с баром, держа на коленях ружье и бутылку в руке, ничего уже не соображая, в глазах троилось, внутри – равнодушие. Помню, какие-то люди забирают ружье, ведут куда-то и всё.

Дальше было тяжёлое похмельное утро, допрос и суд. Я суду говорил, что защищал вверенное имущество и что они первые напали. А мне в ответ: «Превысил все пределы». Я говорю, их было двое, а они мне в ответ: «Про второго мы ничего не знаем».

Короче, получается, почтенный дядя залёг на дно. Определили меня в эту тюрьму до появления новых обстоятельств. Сижу тут уже почти месяц, привык, успокоился. Только вот скучно.

ХХХ

– Вот такая история, – подытожил Игорь.

– Признаться, я ожидал что-то менее трагическое и не такое героическое, – ответил я задумчиво.

– А я как от себя не ожидал! И знаешь, убить человека оказалось не так сложно. Правда, я утешаю себя тем, что убил не совсем человека.

– А почему ты говоришь, что хранил одно ружьё? Ведь у инкассаторов была два.

– Их было два, верно. Но одно Юля случайно уронила в воду, – и Ненашев засиял. – Было это забавно: решили попробовать пострелять, вышли на палубу, попросил её направить ствол в противоположный берег и выстрелить. Она зажмурилась, нажала на курок, но, видимо не ожидая столь сильной отдачи, выронила ружье, и то плюхнулось в воду. При желании можно достать.

– А про Нелю очень интересно. Как думаешь, почему они искали неизвестную тебе женщину на теплоходе?

– Понятия не имею.

На том и закончился рассказ Игоря. Мы договорись, чтобы не смешивать впечатления, на сегодня одной истории будет достаточно. Я развалился на диване и размышлял о том, стоит ли рассказать Ненашеву, что за несколько дней до него эти двое приходили ко мне и тоже спрашивали некую Нелю. И я тоже встретил их, выставив ружьё из окна. Теперь я был совсем уверен, что моя Нина ничего общего с ней не имеет, а искали они какую-то абсолютно другую женщину. Похоже, два подозрительных, бандитского вида мужика искали эту Нелю по всем возможным, даже случайным местам.

Мои раздумья прервал контрольный визит полицейского; мы с Игорем на них внимания не обращали. Служивый подёргал наши решётки и с кем-то заговорил.

– Вот он, здесь, в правой комнате.

– Спасибо, можете идти, я запру потом, – послышался знакомый голос, принадлежащий Остапову.

– Игорь Матвеевич? – удивлённо спросил я, обращаясь к пустому коридору. Остапов появился перед решёткой.

– А чего ты, Юра, так удивляешься? Так, где бы мне тут присесть?

– А вон табуретка в углу, бидон снимите только, – посоветовал Ненашев.

– А, сосед? Спасибо. Вы нам дайте поговорить, ладно?

– А я чего, я и на диванчике полежать могу, – послышался обиженный голос Игоря. Убедившись, что он ушёл в глубь своей комнаты, Остапов негромко сказал мне:

– История какая-та тёмная, хочу разобраться.

– Точно, тёмная.

– А ведь ты хотел со мной о чём-то поговорить, Юра, что-то показать?

– Хотел.

– Как голова-то?

– Вроде зажила.

– Когда я тебя нашёл, подумал: «Убили Юру».

– Так это Вы меня нашли?

– А кто же? Мы же как договорились? Что часам к семи я заеду и посигналю. Ну я подъехал к дому, сигналил-сигналил, потом во двор заехал. Смотрю, лежишь, раскинув руки, вокруг головы лужа крови. Ну быстренько тебя перебинтовал и к докторам. Видишь, как вышло, выходили тебя врачи, а поначалу Молчанов сказал: «Вряд ли откачаем».

– Спасибо.

– Не за что, – Остапов одобрительно кивнул и подмигнул мне.

– Нет, правда, спасибо. В нашем дворе раз в неделю люди бывают, если бы не Вы, так бы и лежал. Как это я, действительно, не догадался, что кроме Вас больше некому меня там было найти.

– Ну это всё лирика. Что за история с твоей пропавшей подругой?

Я помялся. – Я вам всё расскажу, обязательно, но мне нужны гарантии.

– Какие ещё гарантии?

– Мы должны поехать в одно место, только я и Вы. И там я всё расскажу.

– Хм, – задумался Остапов, – но ты подругу не убивал?

– Конечно, не убивал!

– А она жива? Где она?

– Этого я не знаю.

– Нда, признаться, я думал, что по старой памяти смогу тебя разговорить и пролить свет. Ну что ж, раз такое дело, подумаю. Ты же теперь вроде как заключённый, просто так с тобой не погуляешь. Надо мне этот момент провентилировать, зайду попозже. Может, принести чего-то?

– Всё есть, спасибо. Разве что соседу моему бутылку виски. Если можно.

– Я узнаю. Думаю, сделаем.

Так и закончился тот день. А на следующий пришла моя очередь поведать Игорю историю, приведшую меня в тюрьму.

Рассказ, начатый после обеда, едва ушла кухарка, закончился как раз перед ужином. И хотя я планировал опустить некоторые ненужные подробности, так вышло, что в бедные уши Ненашева я вылил всё, что помнил: и про депутата Макарова с секретом его исчезновения, и про группу учёных с изобретённым Возвращателем, который сейчас ждёт в здании НИИ стартовых комплексов, и про то, как этим устройством воспользовался мой друг Генка и Нина – женщина, которую я полюбил. Закончил я на том, как выбрал Остапова в качестве преемника, то есть того человека, которому расскажу секрет существования Возвращателя, прежде чем сам им воспользуюсь. «Обалдеть!» – вскрикивал Ненашев постоянно. Другая самая частая его реплика была: «Я знал!».

– Юрик, не надо Остапова! Зачем ты хочешь теперь-то ему всё показать? Выбери меня! Покажи мне! – волновался он. – Ты улетишь, а я следом за тобой! Кстати, а вдвоём сразу можно?

– Не знаю, Кулешов об этом явно ничего не говорил. Но раз они летали по одному, я бы не стал рисковать.

– Я согласен после тебя! Зачем тебе Остапов?

– Честно говоря, я не сообразил. А с другой стороны, с его помощью я смогу выйти отсюда. А как мы выйдем без него?

– Давай в полу расширим отверстия и нырнем в подвал! – предложил Ненашев.

– Бесполезно. Подвал надежно заперт и выходов не имеет. Я участвовал в работах, знаю это наверняка.

– Решётку на окне сломаем! Сегодня же начнем.

– Надо ломать две решётки, вот в чём проблема. Ты будешь ломать свою, а я свою.

– А тогда мы сделаем так, – сразу предложил находчивый Ненашев, – я сломаю свою решётку, выпрыгну на улицу, найду машину с тросом, подъеду и выдерну твою.

Меня тоже увлекло придумывание вариантов побега: «А давай между нашими комнатами сделаем секретную дырку, я буду к тебе залезать и вдвоем станем раскачивать твою решётку?»

– Отлично! – поддержал Игорь и, обстучав смежную стену в разных местах, заключил: – Не капитальная, справимся!

– Но что я скажу Остапову?

– Скажи, тебя так шандарахнули по голове, что не помнишь, зачем к нему тогда приходил. А сейчас предложил выйти, просто потому что захотел прогуляться.

И мы приступили к проделыванию лаза между комнатами. Вопреки изначальному представлению, эта задача оказалась невероятно трудной, так как не то что инструмента, но и металлических столовых приборов нам не давали. В моей комнате была настенная книжная полка, поддерживаемая двумя металлическими уголками. Целый час я отрывал эту полку от стены. Вооружившись этими уголками, мы принялись расковыривать стену с двух сторон, но за штукатуркой оказалась древесная плита и мы быстро выдохлись. Тогда Генка подложил под сервант в своей комнате стопки книг и открутил у него две ножки. К нашему счастью, винты были намертво впрессованы в эти ножки, так что у нас получились более массивные орудия. Держась за ножки, мы долбили этими винтами стену, регулярно останавливаясь и прислушиваясь, не идёт ли кто. Мусор выбрасывали в туалетные дырки. Но и мебельные ножки не были подходящим инструментом. В конце концов мы стучали этими ножками по железным уголкам, упёртым в стену, словно молотками по зубилу, отдирая от древесной плиты лишь небольшие стружки. Между работой раскуроченные участки стены мы чем-нибудь закрывали; я ставил стул, на спинке которого небрежно висело покрывало с кровати.

Для того чтобы проделать отверстие, в которое мы могли пролезть, ушло пять дней осторожного труда. Это стоило нам сбитых и исцарапанных пальцев, но, когда я оказался в комнате Ненашева, мы обнялись, словно старые приятели, которые не виделись двадцать лет.

– Ну, теперь дела пойдут, – восклицал Игорь, щедро хлопая меня по спине. Было решено заниматься решёткой в комнате Ненашева, так как она была дальше от входа в квартиру и окно там выходило на тихое место.

Однако дела не пошли. В окнах были установлены стеклопакеты, делающие доступ к стене затруднительным, а бить окна было нельзя. Всё, что мы могли, – пытаться трясти решётку или стучать по ней в открытый проём окна, не испытывая особых надежд, что сможем таким образом её вырвать.

– Надо пилить, – с досадой сказал Ненашев. Он сходил ко мне в комнату «на экскурсию» и убедился, что решётка на моем окне так же неприступна.

Тем не менее мы не бросали попыток и экспериментов справиться с поставленной задачей. Используя ножку стола как рычаг, выставив её на улицу в промежуток между стеной и решёткой, мы смогли несколько отодвинуть нижний угол; вероятно, в этом месте штырь решётки входил в кирпич стены и был разболтан. Но это был максимальный результат, и край решётки возвращался на своё место сразу, как только мы убирали рычаг.

Ещё через два дня, после ужина, пришёл Остапов. Кроме дежурного визита полицейского, происходившего обычно около девяти вечера, мы более ничего в тот день не ждали.

– Привет-привет, Юра. Я кое о чём смог договориться с Комитетом, получить некоторые разрешения.

– Какие разрешения?

– Ты ведь хочешь мне что-то показать, так? И для этого мы должны с тобой поехать туда, куда ты скажешь, верно?

– Ну, верно, – мялся я, пытаясь сообразить, как отменить своё приглашение.

– И там ты откроешь секрет пропажи своей подруги?

– Я бы так не сказал. Впрочем, да.

Остапов выдержал паузу. – Так вот слушай, о каких условиях я договорился. Первое. Ты будешь в наручниках. Второе. Позади нашей машины будет следовать машина с сотрудником правопорядка. Если ты одобряешь эти условия, то Комитет согласен выпустить тебя из этой камеры на два часа. И если твои объяснения будут убедительными, будет снова проведён суд, по итогам которого ты получишь свободу. Или не получишь. Это как решит суд.

– Мне нужно подумать.

– Думай, сколько хочешь. Ни мне, ни тебе торопиться некуда. Ах да, вот, – и он передал мне бутылку виски. – Не благодари.

– У меня вопрос, Игорь Матвеевич. Что-нибудь известно о нападении на меня?

– Я уточнял. Пока могу сказать, что следствие не закончено.

– Прямо идёт настоящее следствие?

– Юра, ты же знаешь, какие у нас порядки. Настоящих следователей среди выживших нет. Я открою тебе небольшой секрет. Среди членов Комитета нет никого, кто считает тебя насильником и убийцей. Но и без реакции оставить твоё поведение нельзя.

– Какое поведение?

– Юр, все видели, что ты жил с этой женщиной. Нашлись люди, которые помнят, как она обычно была одета. А эту рыжую курточку нашли в пакете вместе с нижним бельём и остальной её одеждой. Женщина пропала, ты в несознанке.

– А если она ушла? Ушла к другому! Если мы просто поругались?

– Одно из двух. Либо она найдётся, либо, не дай Бог, опять пострадает какая-нибудь женщина, пока ты сидишь в этой камере, что снимет с тебя подозрения. Возможно, снимет.

Когда Остапов ушёл, в дырке стены появилась голова Ненашева.

– Без вариантов, Юр, понимаешь?

– Понимаю. Если наручники защёлкнут спереди, ещё куда ни шло, а вдруг за спиной? Я тогда и на кнопку Возвращателя нажать не смогу, не то что затолкать Остапова в кассу и закрыть за ним дверь. Всё это очень рискованно.

– Ну и нормально. Тяни время, пока не придумаем, как отсюда выбраться. Ну как, посмотрим, какой вискарь он добыл?

И наши дни в местной тюрьме потекли дальше, а вскоре, как и обещала, пришла Наталья. Только на этот раз она не зашла внутрь квартиры вместе с поварихой, а позвала меня с улицы. Хотя это был первый этаж, но довольно высоковато, так что ей приходилось говорить громко.

– Юра, я не смогла пройти с поваром, она боится нарушать закон.

– Не страшно, спасибо, что пришли хоть так.

– Я кое-что узнала, Юра, – суетливо начала она. – Вас нашёл Остапов, он состоит в Комитете, солидный такой мужчина. Знаете его, наверное?

– Да, что ещё узнали?

– Потом на место, где Вас нашли, Комитет прислал команду для следствия. Так, говорят, всегда делается. Они стали осматривать всё вокруг, нашли пакет с вещами Вашей подруги. Их смутило нижнее бельё и верхняя одежда в одном пакете. Тогда они поднялись в квартиру, там нашли фотографии ваших прогулок, навели справки и хотели найти эту женщину. Пока Вы лежали без сознания, а это длилось 18 дней, насторожились, что женщина пропала. Кто-то предположил, не Вы ли тот самый маньяк.

– Я примерно так и думал. А известно ли что-нибудь о том, кто меня по голове ударил?

– Я не смогла это выяснить. Но за то время, что Вы находитесь в больнице или тюрьме, не пропало ни одной женщины, и это укрепляет некоторых в подозрениях.

– Ясно. Ну как живёте, чего ещё новенького?

– Ах да, кстати, сегодня случилось удивительное событие.

– Что такое?

– Из здания Министерства обороны впервые вышли военные. Конечно, не все, а какой-то разведывательный броневик. Они ездили по всем окрестностям, а сверху торчал пулемётчик.

– И чем закончилось?

– Я не знаю, но все теперь только об этом и говорят.

– Наташа, спасибо Вам большое. У меня будет последняя просьба.

– Да-да, чем помочь?

Я оглядел пустынную улицу. – Принесите ножовку по металлу.

Глаза Натальи округлились, и она тоже осмотрелась, вытягивая шею. – Уверены?

– Да, совершенно.

– Это очень опасно. Повариха сказала, что здесь за попытку убежать сразу расстреливают.

– Я тоже слышал. Если не знаете, где взять ножовку, я подскажу.

– Мне кажется, у нас в квартире это есть. Там мелкие зубчики, да?

– Всё верно. И ещё. Посмотрите любую машину с ключами поблизости, пожалуйста. Чтобы я время не терял.

Через час она вернулась и швырнула мне в окно клубок пряжи, размотав который я опустил ей конец шерстяной нити, которым она обвязала ручку ножовки. Она сказала, что в переулке стоит белая Шкода с ключами на капоте. Поблагодарив, я порекомендовал ей поскорее уйти.

ХХХ

Решётка нашего окна имела такой причудливый узор, что было невозможно, перепилив и подготовив себе путь на свободу, вернуть её, до поры, на своё место. Бежать нужно было сразу же. И именно поэтому мы решили дождаться следующей ночи.

Конечно, «ночи» в Пузыре были условными, так как сила света всегда была одинаковой, и мы привыкли к этому аналогу полярного дня. Но часы работали исправно, и спасшиеся жители старались существовать в привычном ритме, когда есть день для бодрствования и ночь для сна. Расходясь по своим жилищам, люди глухо зашторивали окна. Под сводами Пузыря и так было довольно немноголюдно, а в ночное время и вовсе тихо.

Когда часы показали полночь, перепилив решётку, мы вылезли из окна и спрыгнули на землю. Теперь никто не хватится нас до 10 утра, когда примерно в это время придёт полицейский с проверкой. Сердце стучало от азарта совершённого преступления. Всё-таки до сих пор мне не приходилось быть арестантом, а беглым и вовсе. Мой спутник, судя по выражению бледного лица, наверняка испытывал те же чувства. Пригибаясь и оглядываясь, стараясь держаться ближе к деревьям, мы добрались до указанной Натальей машины и запрыгнули в салон. Я сел за руль и направил автомобиль к зданию НИИ, до которого мы успешно добрались через десять минут после побега, к счастью, никого не встретив по дороге.

– Юра, я тебе никогда не говорил, но мне чего-то страшновато, – сказал Игорь, когда мы зашли в генераторную.

– Теперь-то чего бояться? – ответил я и включил рубильник. – Батарея немного разрядилась, минут через пятнадцать будет готово. Как только я исчезну, вот здесь запускай зарядку и жди около трёх часов, вот тут индикатор загорится и такой же индикатор есть там, в комнате.

– Страшно, ёлки-палки, – вторил Ненашев. – Может, вернуться в тюрьму, а?

– Давай-давай, вернись, – ехидно, сказал я, неотрывно следя за индикацией зарядки. – Мне тут делать уже нечего, да и вопросы к Нине накопились, – потом я задумался и добавил:

– Соскучился по ней, сегодня считал – 44 дня с тех пор, как она улетела. Ну а если решишь вернуться, вали всё на меня.

Через несколько минут загорелись нужные лампочки. Мы обнялись с Игорем, поблагодарили друг друга за всё и взаимно пожелали удачи. Я ушёл в комнату, закрыл за собой дверь. Одежду решил не снимать. Некоторое время стоял и думал о том, что сейчас в моих руках выбор, и сама возможность этого выбора доставляла удовольствие, а страха почему-то не было.

– Ну чего? Ты улетел уже? – послышался глухой, еле-еле слышный крик Игоря, который, по моей просьбе, спрятался за закрытой дверью генераторной.

Я нажал кнопку и, как загипнотизированный, смотрел на посекундное мигание маленького светодиода, дающего обратный отсчёт.

ХХХ

– Вот и вся история, – сказал Юрий и оглядел сидящих в палате слушателей. Они закончили пометки в своих тетрадях, положили ручки и подняли головы.

– История просто потрясающая, – сказал один из них – тот, который молчал всё время.

В палате сидело шесть человек, и никого из тех, кто пришёл в самом начале. Не было большого начальника Виктора Семёновича с двумя коллегами, не было Германа.

– Спасибо Вам, – сказал другой из сидящих, – Спасибо, спасибо, – стали повторять остальные и начали собираться. – Нам сказали, что вечер ответов и вопросов будет организован отдельно.

– Скажите, Юрий, чего Вы ждёте сейчас? – спросил кто-то, не в силах дождаться этого вечера, уже собираясь.

– Я бы хотел узнать, что это за Пузырь такой там и как устроена жизнь здесь? Хочу увидеть Гену, Нину. Хочу узнать, переместился ли сюда Ненашев?

За то время, пока Юрий рассказывал свою историю, состав присутствующих менялся: некоторые уходили, на их место немедленно усаживались другие. Слушающие вели себя тихо и очень вежливо, стараясь ничем не мешать повествованию, неслышно что-то записывали, кто в большие тетради, а кто в маленькие блокноты. С перерывами на обед и врачебные осмотры повествование заняло три дня, и сейчас Юрий ощущал усталость.

Зашли врачи, и самый главный из докторов неожиданно проявил человечность, щупая Юрию пульс: – Пожалуй, лечение можно считать законченным. Более не могу Вас считать нуждающимся в медицинской помощи, дорогой мой. Так что сегодня-завтра на свободу.

– Доктор, мне уже можно выйти в коридор?

– А вот сейчас придёт Герман и всё расскажет, – и врачи вышли, снова оставив его одного в палате.

Через двадцать минут Герман, действительно, появился. Слегка улыбаясь, скрывая какое-то внутреннее торжество, он присел на стул около кровати и расположил на своих коленях большой кожаный саквояж.

– Значит так. Вы как предпочитаете, по чуть-чуть получать информацию или вылить всё сразу?

– Не знаю, начните уж с чего-нибудь.

– Вы, Юрий, не первый, кто вернулся из Пузыря, это Вам и самому известно. Сложился определённый протокол: как, что и когда нужно сообщать переместившемуся в таких случаях. Но сегодня мне разрешили, даже приказали, немного отойти от этого правила.

– Я внимательно слушаю.

– Я расскажу только суть, а остальное Вам поведает один Ваш знакомый, который ждёт за дверью и войдёт сразу после меня.

– Не томите же.

– 14 мая 2021 года состоялся контакт с инопланетной цивилизацией. Скажу проще – на планету Земля, на нашу планету, прибыли инопланетяне. А контакт, более правильно будет сказать, так и не состоялся.

– Так, – протянул Юрий.

– «Прибыли», конечно, не то слово, впрочем, как и слово «Инопланетяне». Мы не видели, кто прибыл и куда. Наши учёные могут лишь установить, что это обладатели несравненно более высокого разума, обладающие недостижимыми и непостижимыми для нас технологиями.

– Так, – опять протянул Юрий.

– Вероятно, на нашей планете ведётся добыча каких-либо ископаемых; есть версия, что Земля используется в качестве носителя каких-то ретрансляторов, – Герман сделал голос чуть тише, – а честно говоря, точно никто не знает, весь оставшийся мир об этом спорит.

– Оставшийся? А сколько же осталось?

– Осталось немало, но проблема не в этом. Впрочем, не будем сейчас говорить о проблемах. Некоторые куски нашей поверхности были изъяты. Пропали, и всё! На месте утраченных частей Земли поначалу зияли огромные многокилометровые воронки, как от взрывов, только размером с небольшие города. Но довольно быстро представители неземной цивилизации в них что-то понастроили, огромное и высокое. Именно поэтому есть версия, что там какие-то антенны или локаторы.

– Это наш Пузырь?

– Пузыри! По всей планете Земля таких изъятий порядка двухсот.

– Двести Пузырей?

– Да. Поначалу человечество считало, что это утерянные фрагменты, но начались единичные перемещения людей из Пузырей в наш мир. Это происходит редко, если внутри Пузыря городская среда и спасшиеся учёные.

– А люди, которые пропали в Пузыре, где они? Они выжили?

– Все живы. Из вашего Пузыря было перемещено 75 тысяч человек. Все очнулись на подмосковных полях через десять минут после События. Однако дайте мне договорить приготовленный текст.

– Да-да, извините.

– Пришельцы не желают нам зла, но и не вступают в контакт. Мы их вообще не видим. Всё, что им нужно, закрыто силовыми полями. Есть, однако, существенный момент, который Вам, Юрий, надо осознать. Сейчас я его сообщу.

– Да, говорите, я слушаю очень внимательно.

– Здесь и в Пузырях время течёт с разной скоростью. Вы пробыли в Пузыре 202 дня, то есть даже одного года не прошло. А здесь прошло больше ста лет.

– Сколько? – глаза Юрия расширились.

– Буду точным. От момента События до сегодняшнего дня прошло 1212 месяцев или 101 год.

– Да вы что?!

– Это очень непросто осознать, я понимаю. Коэффициент примерно 180. Когда там проходит один день, здесь проходит полгода.

– Так я в будущем?

– Пожалуй, да. Только не обольщайтесь. Нам не особенно дают развиваться, да и экология…

– А что с экологией?

– Вам это расскажет Нина, а мой блок информации подходит к концу. Теперь я должен выдать Вам, Юрий, документы. Держите паспорт, гаджет, адрес проживания. Завтра к десяти приходите на курс социальной адаптации, Нина подскажет, что и куда.

Дверь распахнулась и в палату быстрым шагом вошёл Виктор Семёнович.

– Закончил? – негромко спросил он Германа.

– Выдаю документы.

– Ну и как реакция, Юра?

– Не знаю, что делать, страшно выходить, – пошутил Юрий.

– А можно я ещё удивлю? – спросил Виктор Семёнович. – Если, конечно, нервные клетки ещё остались? – он подсел к Юрию и по-приятельски положил руку ему на плечо. – Думаю, со временем придётся тебе слетать обратно.

– Как?! И вообще, разве это возможно?

– Возможно, причём, вернуться ты должен в камеру, успеть до утренней полицейской проверки.

– Господин Президент, – начал было Герман, но короткий жест рукой заставил его замолчать.

– Согласовано, – не оборачиваясь, игриво сказал Виктор Семёнович Герману. – Да и некогда.

– Президент? – спросил Юрий.

– Ну Президент, бывает, – засмеялся Виктор Семёнович. – Короче, так. Беру тебя на службу. Будет две задачи: найти человека, который выжил, хотя не был в тёмном помещении, и выяснить судьбу нашего агента, который ранее был туда отправлен с такой же задачей.

– Подождите-подождите, вот теперь, действительно, многовато информации.

– Ты прав, для одного раза достаточно. Герман, Вы остаётесь при Юрии, остальное завтра решим, но времени у нас не больше месяца – и Виктор Семёнович вышел также решительно, как вошёл, но сразу появился вновь. – Герман, значит, пост снимаем, и там посетитель давно стоит.

– Так точно, – ответил Герман и повернулся к Юрию. – Ну что, коллега, я ухожу.

– Подождите, это правда Президент? Президент страны? Или может быть, какой-то корпорации?

– Тут сразу и не объяснить. Многое изменилось за сто лет. И страны теперь немного другие и президенты. Вы всё это узнаете и осознаете в следующие дни. Тем более, видите, будем вместе работать теперь.

Герман ушёл, неплотно закрыв дверь, и было слышно, как в коридоре он предлагает кому-то войти. – «Неужели, Нина?», – пронеслось в голове у Юрия.

В палату осторожно вошла женщина. «Она!» – застучало в голове, и Юрий вскочил с края кровати, на котором сидел, но замер. Нина постарела.

– Ну что ты так смотришь, – сказала она с извиняющимся лицом. – Полгода назад мне исполнилось пятьдесят. Я так боялась к тебе идти. Боже, ты такой же, как двадцать лет назад! К чертям, давай обнимемся! – он подошла и обняла его.

А Юрий стоял с опущенными руками, как ребёнок и, только почувствовав знакомый запах, осторожно приобнял Нину за немного располневшую талию. – Нина, – только и сказал он.

– Я ради этой встречи сижу на диете, но природа берёт своё, – сказала она, отпустив его. – Ну, дай я посмотрю на тебя, – и Нина взъерошила ему волосы. – Кто же знал, что один день там – это полгода здесь, кто же знал.

– Но ты ведь и не хотела, чтобы я торопился.

– Верно, – она отошла к столику и стала бессмысленно перебирать канцелярские предметы. – Это верно. Ты знаешь, раньше я всё готовила для тебя большую речь, думала, ты возникнешь тут сразу. А годы шли, и я подумала, вдруг ты и вовсе не появишься. А может, и к лучшему, что тебя так долго не было. Вышла замуж, родила детей, ты уж прости меня.

– Видимо, это правильно, – сказал Юрий, хотя всё внутри опустилось, – вот я появился, а тебе уже пятьдесят. Ты правильно сделала, что не ждала.

– Наверное, тебе интересно, почему я тогда убежала?

– Да, хотелось бы узнать.

– Я расскажу, только пойми меня правильно. Здесь прошло столько времени, целая жизнь. Конечно, я ничего не забыла, но старое покрылось таким слоем пыли, что причины некоторых моих поступков сейчас кажутся совсем незначительными. А знаешь, сколько я тебя не видела? Двадцать два с половиной года. Здесь я прожила целую жизнь без тебя. Целую жизнь.

– Что же тогда случилось?

ХХХ Рассказ Нины.

Я родилась и жила в Вязьме; после школы трудилась на местной швейной фабрике, выскочила замуж за водителя, работавшего там же. Ничего у меня не сложилось, ни личная жизнь, ни работа. Муж пил и распускал руки; к счастью, за два года мы не завели детей. Он погиб в какой-то поножовщине, в ночь на субботу, когда я, сидя дома, отмачивала синяк на щеке – всё, что он мне оставил. Через неделю пришли какие-то грубые люди требовать с меня его долги и, не найдя помощи у местного участкового, я жила у подруги. Фабрика вскоре закрылась, работы в городе почти не было, и мы с Катькой, вслед за многими девчонками, уехали в Москву.

В столице мы могли устроиться только продавцами в магазинчики, но заработка не хватало на жильё. Не буду описывать наше годовалое мытарство, но однажды одна из пятерых девушек, с которыми мы на долях снимали двухкомнатную квартирку, рассказала, что работает танцовщицей в ночном клубе. Моя подруга в силу природных данных не подходила для такой работы, так как была полновата и, как она сама выражалась, «не очень приглядна». Но пошла со мной на собеседование. Как мы и ожидали, меня взяли, а её нет.

Мне было двадцать пять, когда после небольшого обучения я впервые танцевала в клубе. Это не был стриптиз, просто танец на небольшой сцене в свете софитов. Через год я вполне освоилась в Москве, неплохо зарабатывала, устроила Катьку кассиром в похожее заведение и была вполне довольна. Но город, ночная жизнь и эта работа развратили меня; если было нужно, я танцевала топлес и в погоне за лучшим заработком перешла работать в полноценный стриптиз-клуб. О таких заведения, я знаю, ходят самые разные слухи, но, проработав два года, не было ни одного случая, когда я могла бы назвать себя проституткой.

В этой среде принято иметь покровителя, был и у меня такой. Его звали Кирилл Аркадьевич Кравченко, он занимал высокий пост в нефтяной корпорации, был вежлив и приветлив. Кирилл был, конечно, женат и, конечно, обеспечен. Покровитель нужен не только для того, чтобы получать дополнительное содержание, впрочем, мой не так уж сильно и баловал. Но он был влиятелен и мог защитить от кого угодно, а неприятных личностей среди клиентов клуба тоже хватало. Был один совершенно мерзкий тип, жаждущий от меня больше, чем позволяли правила клуба и рамки приличия. И если бы не Кирилл, пришлось бы сбежать обратно в Вязьму. Одна из девчонок, работающих с нами, рассказала совершенно ужасные истории про него, и мы очень сторонились этой личности. Звали его Давлет, он всегда ходил с охраной и был настолько нагл, что иногда цапался даже с хозяевами клуба. К счастью, Давлет появлялся редко, и я старалась не выходить на сцену в те дни, когда он появлялся. А он, как на зло, зайдя в клуб, всегда спрашивал обо мне, работаю ли я сегодня и когда мой танец. Однажды охрана Кирилла и охрана Давлета сцепились из-за меня, вот такая была жизнь. Я бы давно сменила клуб или работу, до того всё стало невыносимо, но Кравченко говорил, что хочет развестись с женой. Наверное, врал.

Наш стриптиз-клуб находился в подвальном помещении недалеко от метро Фрунзенская. В тот час, когда случился Катаклизм, клуб отдыхал от ночной смены. Из девочек были только я и Кристина. Вот Кристина была уже не столько танцовщицей, сколько проституткой. Она подсаживалась к подвыпившим клиентам, разводила на выпивку и, если повезёт, уезжала с ними. В ту ночь везение было не на её стороне, – в ночь на пятницу посетителей в клубе было очень мало, да и те все ушли рано.

Остался один неприятный субъект по имени Вадим, известный всем нам персонаж. Он приходил в клуб уже пьяным, щедро платил девушкам за танец, но так же щедро заливал в себя алкоголь. Вадим был толстым, грубым и плохо пахнущим, никому не нравился, и девочки всегда ждали, когда же он поскорее напьётся и заснёт тут же, в клубе. Тогда его относили на диван в дальнем углу. Руководство клуба его терпело – всё-таки такой клиент лучше, чем никакого, и Вадим, бывало, по два-три дня не уходил домой, хотя жил где-то совсем рядом. Среди девчонок за Вадимом укрепилось прозвище «Кабан». Кроме перечисленных в клубе оставался бармен Митя и охранник Степан.

– Пойдём, покурим, – позвал Стёпа Митю. Курить можно было и в клубе, но тот любил выйти на воздух.

– Нин, посидишь? – попросил меня бармен. Хозяева клуба настаивали, чтобы около кассы всегда кто-то находился. Я уже собиралась уходить, вышла из гримёрки и копалась в сумке.

– Ну давайте, только не полчаса, как прошлый раз, Мить, – попросила я. На самом деле, мне очень не хотелось уходить вместе с Кристиной. Тогда бы пришлось идти с ней рядом, а Кристина по улице ходила в таком же вызывающем наряде, как и в клубе. Я же, смыв косметику и убрав волосы в хвостик, спрятавшись в джинсы и объёмный свитер, предпочитала нырнуть в толпу горожан, не привлекая внимания.

Охранник и бармен поднялись наверх по лестнице, дверь закрылась, и я начала ждать их возвращения, как вдруг всё задрожало и погас свет. Бывало, органы правопорядка наведывались в наш клуб со своими рейдами, всякий раз вырубая электричество, прежде чем ворваться. Со временем хозяева клуба уладили все вопросы, рейды прекратились, но бензиновый генератор так и остался в специальной комнате, автоматически включаясь в случае необходимости. Так и сейчас: я услышала, как затарахтел генератор, в клубе включилось дежурное освещение. Из гримёрки что-то закричала недовольная Кристина, на диване, ничего этого не замечая, храпел Кабан. Тряска повторилась.

Прождав ещё пару минут, я, негодуя, поднялась наверх и увидела множество автомобильных аварий. Прямо около дверей лежал костюм Степана со вставленной в пиджак белой рубашкой и гавайская майка Мити, покоившаяся на его же салатовых брюках. Рядом дымились окурки.

В ужасе я захлопнула дверь, спрятавшись внутри. Потом снова выглянула на улицу – народу никого, совершенно пусто, дымят машины, движения на дорогах нет.

– Стёпа, – негромко прокричала я, – Митя! Но никто не отзывался.

– Ты чего, охрану ищешь? Он в магазин, наверное, побежал, – Кристина поднималась по лестнице.

Через минуту и она испытала шок от увиденного. Но вместе было не так страшно, так что мы вышли и стали осматриваться. Вскоре из метро потянулись пассажиры, через полчаса на площади было совсем много спасшихся.

Тот день, самый первый день, мы провели, видимо, так же, как и большинство остальных выживших. Мы с Кристиной ходили по округе, пытались выбраться за пределы Пузыря; раскрыв рты, стояли в толпе и слушали каких-то активистов. Ближе к вечеру, когда встал вопрос ночлега, мы вернулись в клуб. Ну а куда нам ещё было идти, тем более, это место отчасти и было нашим домом, где всё знакомо, есть душ, туалет, где спать и что есть.

– Вы куда все подевались? – в клубе нас встретил Вадим, проспавший весь день. На часах было шесть вечера, а он выглядел так, словно проснулся полчаса назад.

Вадим уже достал из барного холодильника пиво и, судя по нескольким пустым банкам, валяющимся на полу, был в разгаре опохмела. Добрался он и до еды, какую смог найти на кухне. Сейчас он находился в самом лучшем своём состоянии, ещё не сильно опьяневший, тихий и даже немного учтивый.

Мы стали ему рассказывать обо всём. Пришлось потратить полчаса, чтобы убедить его выйти на улицу и самостоятельно увидеть то, что рассказ о случившемся Катаклизме, который мы ему поведали, не шутка. А он думал, что это всё происки хозяев клуба, таким образом задумавших отправить его домой. Тем не менее в итоге он вышел, обалдел, но, будучи изрядно навеселе, отнёсся ко всему более чем спокойно, даже весело.

– Вот это да! – говорил он. – А чего же теперь делать?

– Ну вот мы вернулись, ночевать где-то надо. Завтра решать будем, – ответили мы. – А сейчас устали, нагулялись достаточно, пока ты спал.

– Так вы где ночевать хотите? В клубе? Пошли ко мне!

И мы согласились. По крайней мере вернуться в клуб можно в любой момент, а тут появился шанс посмотреть, где живёт Кабан, а если место приличное, то почему бы там не остаться на какое-то время.

Жил он совсем рядом, в шикарном доме, стоящем на углу переулка Хользунова. В доме был огромный подъезд с высокими потолками, широкие лестницы и замечательная чистота. Вадим достал из кармана ключи и открыл замок большой двери на втором этаже. Четырёхкомнатная квартира поразила нас окончательно и, что самое интересное, в ней тоже было чисто.

– Уборщица каждый день ходит, – сказал он, икнув. – А вы чего думали, я живу как замарашка?

– Вадим, а Вы с кем живёте? – спросила Кристина, почему-то перейдя на Вы.

– Один.

– А чем занимаетесь?

– Много будете знать, скоро состаритесь, – уклонился от ответа Кабан.

Мы так и не узнали, откуда у него средства, но позднее, решив утолить своё любопытство, заглянули в некоторые шкафчики, нашли два паспорта с его фотографией и другими фамилиями, ружьё, большой пакет с наличными и огромное количество каких-то квартирных документов, сертификатов и расписок. Нашли мы также бумажки, из которых следовало, что Вадим отсидел четыре года за мошенничество.

Поначалу, в первые дни, нам всё нравилось, если слово «нам» здесь применимо. Признаться, я бы хотела уйти и от Кристины, и от Вадима, так как с этими людьми у меня было мало общего. Я и до Катаклизма не испытывала к ним ничего, кроме отторжения. Комитет уже объявил перепись спасшихся, люди искали выход, распределялись на работы, и вся моя сущность требовала присоединиться к ним. Тем более, что с Вадимом мне было неприятно общаться, а с Кристиной совершенно скучно. Она была грубовата, любила вставить ядрёное словечко, и список любимых тем ограничивался мужиками.

Чем дальше, тем отчётливее становилось понятно, что ни Вадим, ни Кристина, легализоваться не хотят. Однажды, услышав наш разговор, на котором я убеждала Кристину, что надо идти получать документы, Вадим вошёл на кухню и сказал:

– И какие документы вы, шмары, собираетесь получать? – он изрядно напился и вошёл в известное нам состояние хамской грубости. – Вы же проститутки!

– А я с тобой спала, чтобы ты меня так называл? – полезла на рожон Кристина.

– Поспишь ещё! А если уйдёте, я всем расскажу, кто вы такие есть. Так что не вякайте.

Мы призадумались. Такой славы нам совершенно не хотелось, и позже, когда эта жирная сволочь уснула, Кристина даже предложила его тихонько задушить, но на такое мы были не способны.

Через несколько дней после Катаклизма, уговорив Вадима, что без этого не обойтись, я пошла в гостиницу и получила документы. А ещё через два дня, поразмыслив, документы получила и Кристина. Вскоре нас назначили на приготовление пищи, но Кристина по-тихому сбежала. Я пошла одна и с другими женщинами готовила обед для мужчин, работающих на организации вентиляции и света в зале Дворца Молодёжи, в котором потом проводились собрания.

Там мы познакомились с тобой, Юра. Как ты помнишь, мы накрыли стол в фойе, депутат Макаров что-то говорил, а ты подошёл ко мне, волновался и задавал какие-то дежурные вопросы. Тогда я и сказала тебе в первый раз, что учительница. Было бы нелепо, если бы в тот момент я сказала случайному мужчине, что танцую стриптиз, но как потом я жалела, что это первая маленькая ложь легла в основу всех дальнейших отношений.

Кристина работала редко, если уж совсем нельзя было избежать участия, а я записывалась охотно и постепенно стала мечтать о том, как бы мне найти другое жильё. К тому же, наш «сожитель» стал совсем невыносим. Кристина совершила глупость, как и сама это потом оценивала. Однажды под настроение она уселась с Вадимом выпивать, перебрала и в конце концов переспала с ним. Воодушевлённый этим достижением, Вадим стал того же добиваться и от меня. Получив отказ, он бросился меня оскорблять и даже порывался ударить, но я убежала. На другой день он уверял, что ничего не помнит, и только уговоры Кристины, остерегающейся того, что он раззвонит всем в округе о нашей жизни в клубе, заставили меня вернуться.

Если работу Кристинапрогуливала, то на собрания всё-таки со мной ходила. Особенно на те большие, которые проходили рядом, в зале МДМ. Там мы узнавали новости, но после она торопилась скорее уходить. Отчасти это происходило потому, что она заметила регулярное внимание к нам со стороны «каких-то слесарей». Как ты понимаешь, Юра, она имела в виду тебя и Гену. Но было поздно. Я уже искала тебя глазами, как только мы приходили на собрание, и очень хотела, чтобы ты подошёл ко мне. К счастью, к тому моменту, когда случилась трагедия, я хотя бы успела спросить у тебя, где вы с Геной живёте.

В тот день, примерно через месяц после Катаклизма, я была на каких-то работах, а Кристина осталась дома. Когда я вернулась, ещё с лестницы услышала шум скандала. Войдя в квартиру, увидела, как Вадим в трусах и майке бегает за Кристиной по квартире, падает, иногда не в силах устоять от опьянения, но упорно хочет до неё добраться.

– Да отвали от меня, козёл, – Кристина визжала и отбивалась, но он снова лез, угрожая убить и швырял в неё подвернувшимися стульями.

– Что случилось? – крикнула я Кристине сквозь их вопли.

– Любви захотел, паскудник, – она повернулась ко мне лицом, которое оказалось разбито в кровь.

– И ты здесь? – обернулся ко мне Кабан. Его щека была расцарапана ногтями. Он хотел ударить меня, замахнулся, но я немного отошла вправо, а Кабан неловко крутанулся и упал, как это бывает с пьяными. Перешагнув через него, я поспешила в комнату к Кристине, достала платок и стала утирать ей кровь под носом. Позади послышались щелчки запираемого дверного замка. – Я вас сейчас обеих тут положу! – закричал он, встал и устремился в комнату, где в шкафу мы видели ружьё.

– Бежим! – крикнула мне Кристина и бросилась в коридор к входной двери.

– Нет, давай в окно! – крикнула я. В этой комнате всегда было открыто окно, а решёток не было. Второй этаж не так уж и высоко, чтобы выпрыгнуть в этой ситуации.

Сначала я рванула к балкону, потом решила бежать к двери за Кристиной, но было поздно. Она уже боролась с входным замком, когда раздался выстрел и следом за ним глухой удар падающего тела. В ужасе, стоя посреди комнаты, я только и смогла на цыпочках зайти за открытую дверь, прижавшись к стене и затаив дыхание.

Вадим вошёл в комнату, я не видела, а только слышала это, вжавшись в стену. Он вышел на балкон. Выстрел! Я выглянула – он стоял в лоджии, прицеливаясь куда-то на улице. Ещё выстрел! Взяв со стола пустую бутылку из-под шампанского, я быстро подбежала сзади и со всей силы ударила его по затылку. Жирное тело обмякло на небольшом подоконнике, ружьё с грохотом упало вниз. Если бы я сразу ушла, этот гад свалился бы на пол лоджии и, наверняка, выжил бы. Но я нагнулась, с остервенением обняла его за колени и, рыча как зверь, перекинула тушу Кабана на улицу.

Затем, не помня себя, качаясь, пошла к выходу. В коридоре, раскинув руки, лежала Кристина. Там было темновато, да и я старалась не опускать глаза, но, судя по луже крови, ей уже не нужна была медицинская помощь. Я вышла из подъезда и хотела уйти прочь, но решила убедиться, что Кабана постигла та же участь. Подойдя на сторону, куда выходят окна лоджии, я увидела тушу Вадима, лежащего в достаточно неестественной позе, чтобы быть уверенной в его смерти. А чуть в стороне, я не сразу заметила, лежало тело женщины– случайная жертва, в которую он, видимо, стрелял из окна, и попал. Возможно, спутал со мной, а может быть, хотел стрелять во всех без разбору.

Через полчаса я добрела до того дома, где ты жил, и села на лавочку во дворе. Так началась новая жизнь, в которой я оберегала тайну своего прошлого от мужчины, которого вскоре полюбила. Мы прожили с тобой четыре замечательных месяца, и я уже совершенно поверила в то, что на свете есть счастье. Иногда я думала, что такова моя судьба, пусть и через жестокость, через смерть, она ведёт меня к лучшей жизни.

Ты не представляешь, как в один миг во мне всё перевернулось, когда, работая с тобой на овощном поле, я отошла ненадолго и лицом к лицу встретилась с Давлетом. Я потеряла способность говорить, и стояла перед ним, бледнея, а Давлет, скалясь и картинно потирая руки, приговаривал:

– Вот это подарок! Неля, детка!

В клубе у всех были ненастоящие имена, и Кристина в обычной жизни была Катей, ну а я выбрала себе имя Нелли, которое посетители переиначивали, как хотели. Вот и Давлет называл меня «Неля» с каким-то особенным, мерзковатым призвуком. Как он спасся, ума не приложу. Впрочем, Давлет был тёмной личностью, быть может, торчал в то утро в подпольном казино или борделе. При нём же был и охранник.

Я очень боялась, что ты увидишь меня, разговаривающей с ними, и уговорила Давлета встретится завтра на набережной, недалеко от того овощного поля.

– Ну смотри, приходи, не обмани, – погрозил мне пальцем довольный Давлет, – здесь всё равно спрятаться негде. Мне тебя небеса послали, ведь здесь так мало красивых женщин!

На другой день в назначенный час я пришла на набережную. Разговор не был длинным. Давлет узнал, что я живу с мужчиной, но этот факт мало волновал его. – А он знает, кто ты? – ехидно спрашивал он. – Не дури, здесь нет вариантов, будешь жить со мной. Так будет лучше для всех.

Я знала, что означают его слова. Для меня теперь, действительно, не было вариантов. В лучшем случае, все останутся живы, но ты узнаешь о моём прошлом. В худшем – кто-то умрёт. Я согласилась перейти к нему жить, но попросила подарить мне три дня.

– Два! Я даю тебе два дня, Крошка Неля! – и он настоял на том, чтобы подвезти меня до того дома, где живу. Не знаю, сработала ли моя небольшая хитрость, но я попросила не заезжать во двор и вышла у соседнего дома. А во дворе, на лавочке, меня ждал ты.

Ну а что было дальше, ты знаешь. На другой день мы с тобой немного погуляли, хотели залезть на нашу любимую крышу. Помнишь, как мы пришли, а там обнимается другая парочка? И я тогда подумала: «Значит, действительно, кончилось моё время». На следующее утро тихонько встала, добралась до НИИ, нажала кнопку и очутилась на такой же койке, как ты. Впрочем, тогда койки были другие, а Герман ещё учился в школе. Ведь это было 22 года назад.

ХХХ

Юрий обнял её сзади, прижался всем телом и вдохнул знакомый запах. – Надо было всё рассказать, – тихо сказал он и повторил настойчивее и громче: – Надо было всё рассказать.

– Надо, – Нина плакала. – А может быть, и не надо. Я об этом двадцать лет думаю.

– Ну а как же ты здесь? Как устроилась? За кого вышла?

– Это большая история, не спрашивай сейчас. Вернулась в Вязьму, живу тихо. Твой друг Гена был моим хорошим приятелем. Мы дружили семьями.

– Почему «был»?

– Так Гена ещё раньше меня улетел! Когда я вернулась, ему 60 с чем-то лет было. Он нашёл меня, приехал. Гена умер 5 лет назад, через полгода после того, как отметил 80-летие. Мои девочки очень его любили, считали за дедушку.

– А сколько твоим детям?

– Одной 13, другой 15.

– Ну и дела, как это всё в голове уместить, – сказал Юрий. – Слушай, а депутат Макаров, он как?

– О, Макаров! Так ты же не знаешь ничего! Сергей Станиславович Макаров был первым Президентом объединённых территорий.

– Это что за территории?

– Юра, я тебе так сразу всё не объясню. Здесь теперь всё по-новому разделилось. Слушай, точно, ты ведь оттуда, где президенты странами руководили! Кстати, Макаров книгу написал о своей жизни в Пузыре. Он, действительно, случайно нажал кнопку в тот день и очень ругался на академика Ранкова – в шутку, конечно. Эту книгу у нас все наизусть знают.

– А этот, который приходил? Виктор Семёнович, он кто?

– А это нынешний Президент, – сказала Нина уважительным шёпотом. – После Макарова он восьмой. Этому учат в школах.

– А кто все остальные, которые в палате сидели и записывали?

– Те, кто пришёл с нашим президентом, это были министр обороны и министр по реакциям.

– По реакциям?

– Это сложно объяснить, позже узнаешь. А вот кто все остальные были, попробуй, угадай, – тот Нины сделался игривым.

– Не знаю, всякие другие министры, что ли?

– Да нет! Это журналисты и писатели! Когда ты появился, был объявлен огромный конкурс! Это те счастливчики, которых допустили до первой записи! Они сейчас разбежались по своим редакциям! Кто книгу пишет, кто очерк! Завтра во всех газетах будет!

– Ну и дела.

– Слушай, а ты не знаешь, почему меня спрашивали, не видел ли я там сумасшедших со знаками на теле?

– Они, оказывается, отправляли к нам человека, но он не пережил перемещения. И никто его не видел, вот и возникла версия, что он сошёл с ума и содержится в больнице. Потому что какой-то контрольный сигнал всё-таки вернулся сюда. Мы об этом обо всём ещё поговорим с тобой, – Нина встала и оправила на себе одежду. – Ну что, Юра, пора тебе выйти из палаты. Я весь твой рассказ слышала, так что спрашивать ни о чём не буду. Я ведь всё это время сидела в соседней комнате и смотрела трансляцию. Этот показ был не для всех, так что мне было непросто уговорить Германа. Он согласился со мной, что адаптировать к новой жизни я смогу лучше, чем их программа. Сама знаю, проходила их так называемую «адаптацию».

– А чего там адаптироваться-то?

– Ууу, много чего. Здесь же всё изменилось. Я даже на бумажку выписала кое-что, потому что сразу не сообразишь, что для тебя в новинку окажется, а что и сто лет назад было. Эти инопланетяне тут же всё изменили. Вот, давай тебе прочту кое-что из своих пометок, – и Нина достала из нагрудного кармана небольшую бумажку. – Заглушили нам всю атомную энергетику, добычу ресурсов, запретили летать самолётам, опустив силовое поле ниже стратосферы. Мы тут ползаем всё больше под землёй. Зато они дали нам неограниченное количество электроэнергии. Но экология совсем другая, теперь на планете разница температур увеличилась вдвое, а уровень мирового океана…

– Погоди, погоди, Нина. А что с Пузырём?

– А, так общее мнение такое, что из изъятых территорий они сделали заповедники. Там, на этих островах прошлой жизни, ничего не изменилось – всё, как было сто лет назад.

– А здесь?

– А здесь, Юра, больше нет того мира. Правда, я же тебе не сказала главного. Здесь больше нет красок.

– В смысле?

– Здесь всё какое-то выгоревшее, серое, черно-белое. Цветы на улице сами по себе не растут, Юра. Об этом рассказывают бабушки, как в их детстве можно было гулять в зелёном лесу и смотреть на голубое небо. Пойдём, посмотришь уже наконец своими глазами.

– Погоди, я не спросил про Игоря Ненашева. Он уже здесь?

– Так если генераторы зарядятся через три часа, то Ненашев окажется здесь только через двадцать два дня. Там уже всё подсчитали и будут ждать.

Они вышли в коридор, окна которого были наглухо закрыты. Нина нажала кнопку на стене, и большие жалюзи со скрипом поползли наверх, открывая взгляду панораму нового мира…

=================

Конец 1-ой книги.