Патти Дифуса и другие тексты [Педро Альмодовар] (fb2) читать онлайн

- Патти Дифуса и другие тексты (пер. Кирилл Сергеевич Корконосенко) 352 Кб, 90с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Педро Альмодовар

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Педро Альмодовар
Патти Дифуса и другие тексты

PEDRO ATMODOVAR

PATTY DIPHUSA

Э PEDRO ALMODOVAR. 1991,1998

© К. КОРКОНОСЕНКО, ПЕРЕВОД, ПРИМЕЧАНИЯ, 2005

© А. ГУЗМАН, ПРИМЕЧАНИЯ, 2005

Пролог

Когда я думаю о будущем этой книги, я, естественно, представляю себе каталог печатных изданий, а представив себе каталог, задаюсь одним и тем же вопросом: в какой раздел попадет эта книга — художественной или нехудожественной прозы? Лично я классифицировать не берусь: «Патти Дифуса и другие тексты» можно отнести к обоим родам литературы. Теперь, когда прошло много времени и мы переместились в новое десятилетие, выясняется, что Патти олицетворяет — по крайней мере для меня — десятилетие прошедшее, восьмидесятые годы.

Для меня начало восьмидесятых навсегда останется годами бесстрашия, когда времени хватало на все. И не только потому, что мы были моложе и худее, — незнание помогало нам на любое дело бросаться с радостью. Мы не знали цены вещам и не думали о рынке. У нас не было памяти, так что мы подражали всему, что нам нравилось, и получали от этого удовольствие. Не существовало никакого понятия о солидарности — ни политической, ни общественной, ни возрастной, и чем больше мы занимались плагиатом, тем более самоценными становились. Притязания наши были огромны, однако неумение смотреть в будущее приводило к обратному эффекту. Наркотики показывали нам лишь свою яркую сторону, а секс являлся вопросом гигиены. Я вовсе не собираюсь обобщать, я говорю лишь о себе и еще о сотне людей, с которыми был знаком (на самом деле таких, как мы, было много больше). Для них и в их среде родилась и развивалась Патти Дифуса. Тогда, в начале восьмидесятых, наша жизнь была бесконечной «Фабрикой» Энди Уорхола [1]. Когда я прочел биографию Эди Седжвик [2], то убедился, насколько точно определенные круги в Мадриде повторяли жизнь определенных кругов в Нью-Йорке — с разницей в десять лет. Порочные крути, замкнутые крути — это само собой.

Эта десятилетняя фора превратила американцев в арбитров всей художественной и общественной жизни — мы в те годы весело ползли по темным канализационным трубам, и все-таки, если не считать денег и признания, у нас было много общего. Из людей, способных к действию, это понимали лишь единицы. Одной из самых значительных единиц был Фернандо Виханде [3], мир его праху. Воспользовавшись выставкой последних работ Уорхола (пистолеты, ножи, кресты), он свел вместе эти два мира, столь отдаленные и столь параллельные. Каждый день нас по новой представляли богу Уорхолу, но он никогда нас не узнавал (я употребляю множественное число, потому что мы всегда подходили к нему кучей). В Мадриде Энди полностью отдался своему аутизму, его деятельность ограничивалась приходом на места событий, и даже если он кого-нибудь фотографировал, то чисто машинально, и создавалось впечатление, что в камере нет пленки. Больше всего он интересовался маркизами, графинями и им подобными — вдруг кто-нибудь закажет ему портрет, однако, по-моему, никто на это не клюнул.

Меня всякий раз представляли как испанского Уорхола, на пятый раз (это было в доме у Марчей) Энди спросил, почему я — испанский Уорхол. «Потому что ничего другого им не приходит в голову», — отвечал я. «На первый взгляд мы не очень-то похожи», — сказал он. Уорхол был в своем знаменитом платиновом парике, я — в своей натуральной шевелюре цвета черного агата. «Вероятно, это оттого, что я в своих фильмах тоже показываю трансвеститов и наркоманов», — отвечал я, пристыженный, понимая, что и весь наш диалог, и мои реплики получаются достаточно нелепыми.

Зачем я копаюсь во всем этом в прологе к своей книге? Ах да! Я хотел сказать, что Патти Дифуса — двоюродная сестра всех этих заблудших девчонок, населяющих фильмы, снятые дуэтом Уорхол — Морриси [4]. И если бы я получше владел английским, я так бы все и объяснил маэстро.

Если снова вернуться в Мадрид, в лоне которого была рождена Патти, то, признаться, у нас тогда не было ни славы, ни денег, зато каждый день происходило очень много всего. С помощью Патти я все ставил с ног на голову, а попутно упражнялся в писательстве — я всегда чувствовал склонность к этому делу. Я пользовался поддержкой Патти по разным поводам, но свою основную трибуну она получила именно в журнале «Ла Луна». Патти, верное отражение моих чувств, начала испытывать отвращение к своей распущенности и к себе самой. Это случилось как раз в то время, когда стала входить в моду мадридская тусовка. Отчеты о вечеринках печатались в журналах, любительские записи превращались в диски, сплетни — в колонки печатного текста, нелепые костюмы становились явлением моды. Патти исчезла так же внезапно, как и появилась.

Прошли годы, и вот Хорхе Эрральде [5] предлагает мне напечатать ее записки, в том виде, в каком они появлялись в «Ла Луне», без переделок (иногда и без связи), храня верность моменту и бросая вызов ходу времени. Мне очень лестно, что теперь эти записки превращаются в книгу, хотя, пока я писал их, у меня никогда не было уверенности, что будет написана и следующая глава.

Среди немалого числа созданных мной героинь Патти — одна из любимых. Девушка с таким стремлением жить, что даже никогда не спит, наивная, нежная и гротескная, завистливая и самовлюбленная, подружка всех на свете, любительница всех на свете удовольствий, всегда готовая видеть светлую сторону вещей. Человек, который чем больше размышляет, тем более поверхностно воспринимает любые ситуации, в конце концов начинает получать от них самое лучшее. Патти убегает от одиночества и от самой себя, и делает это с юмором и с чувством здравого смысла.

Кроме заблудших девчонок Уорхола — Морриси и раннего Дивайна («Розовые фламинго» и «Женские проблемы») [6], Патти состоит также в родстве с Лорелеей Аниты Лоос [7], с Холли Голайтли («Бриллианты на завтрак» [8]), а еще мне хотелось бы верить, что она унаследовала аморальность и лукавство Фран Лебовиц [9] («Столичная жизнь») и даже Дороти Паркер [10].

Что касается «других текстов», они относятся к тому же десятилетию и по необходимости связаны с моей жизнью и моей профессией. В четырех главах советов «Как добиться мировой славы…» я прямо насмехаюсь над своим путем в кинематограф. Несмотря на то что «самоинтервью» я печатал на машинке в восемьдесят четвертом году, я подписался бы под ним и теперь, если бы мне удалось вернуть бесшабашность того времени

«Рождение Дада» — очень старый текст, и я им очень горжусь, «Записьки на ветру» и «Хорошее начало» написаны на заказ, притом вышли совсем неплохо. Все остальное — добавка, исключительно для поклонников.

И в завершение мне остается лишь попросить вас отнестись к этой книге с той же беззаботностью, с какой я ее писал

Педро Альмодовар


Р. S. Настоящее издание дополнено новыми главами о Патти, очень «девяностыми», которые были написаны весной 1993 года. В «…и другие тексты» вошли заметки, посвященные некоторым из моих последних фильмов «Кика», «Цветок моей тайны» и «Живая плоть»

Ничего не поделаешь Патти-книга живет. И растет.

ПАТТИ ДИФУСА

*

1. Я, Патти Дифуса

Самое сложное для такого человека, как Я, — это начать. Уж очень о многом я собираюсь поговорить Меня зовут ПАТТИ ДИФУСА [11], и я отношусь к тому типу женщин, которые олицетворяют собой свою эпоху. Моя профессия? Международный секс-символ, или международная порнозвезда, называйте как хотите. Мои фотороманы [12] и кое-какие фильмы на восьмимиллиметровой пленке пользуются успехом в Африке, Португалии, Токио, в Сохо и на мадридском Растро [13]. По мнению знатоков жанра, мою интерпретацию эротики отличает нечто неуловимое, нечто делающее меня уникальной — а в данной категории субпродуктов такое встречается не часто. Мне очень понравились слова Альфонсо Санчеса: когда Я произвожу фелляцию, зритель обращает внимание только на выражение моих глаз и на мой рот. Дело в том, что Я — прежде всего и как бы то ни было — актриса. Зачем мне это скрывать? Скажу больше я не только обладательница тела, которое сводит с ума мужчин, у меня еще и мозги имеются. Но это я демонстрирую лишь в редких случаях. Было бы дурным тоном дать мужчине понять, что за идеальной внешностью куклы Барби-суперстар скрывается незаурядный интеллект. Хотя иногда все-таки стоит блеснуть умом. Например, пару дней назад на вечеринке я познакомилась с редактором вот этого журнала, который вы читаете.

— Я редактор «Ла Луны», еще одного журнала.

— Обожаю твой журнал! — воскликнула я довольно напористо.

— Как это может быть — ведь еще не вышел первый номер?

— А не важно. Если мне что-то нравится, то нравится сразу же.

Я говорила так убедительно, что ему тоже пришлось малость ко мне подольститься:

— Я твой большой поклонник, Патти. Твой последний роман, «Свинки-близняшки», — просто праздник дикости и дурного вкуса. Почему ты не пишешь для нас? В последнее время наша страна сильно изменилась, и никого не удивит, если точка зрения порнозвезды будет представлена на страницах ежемесячного издания.


Я, естественно, согласилась. Это одно из самых заманчивых предложений, которые я получала в своей жизни. Я, как и почти все женщины моего рода занятий, хоть и не написала за всю жизнь ни строчки, всегда ощущала себя писательницей. И вот еще что интересно: когда девушка вроде меня начинает писать, всегда получается нечто философическое, в духе Лорелеи у Аниты Лоос. Чистая философия, без примесей. И не важно, что тема будет ОДНА И ТА ЖЕ. Несмотря на молодость, Я повидала много народу, а уж кого Я знаю лучше всех на свете, так это СЕБЯ САМУ. Полагаю, чтобы быть честной перед читателями, нужно говорить о том, что знаешь сама. К тому же редактор этого журнала определил мою задачу так: пиши о чем хочешь современном. И тогда Я подумала: современность — это способность быть вовремя. А у МЕНЯ эта способность развита прилично. Я и есть современность. То есть Я сразу же поняла, что самое лучшее и самое интересное — это Я САМА. Вот и отлично, что поняла, поскольку, на мой взгляд, это не только интересная, но и вполне оригинальная тема: ведь до сих пор никому не приходило в голову говорить обо МНЕ.

Но Я собираюсь писать еще и о МИРЕ, или о ЖИЗНИ, — как вам больше нравится. То есть я расскажу вам еще и о моих подругах, о Мэри фон Этике и об Адди Поссе [14]. Они ничего собой не представляют, редкостные уродины, но, поскольку каждую ночь они проводят на улице, с их помощью можно узнать о многих вещах.

Главная добродетель фон Этики — ее бесполезность: она никогда ничем не занималась, кроме макияжа и хождения по вечеринкам. Она красит ногти в черный цвет и вот уже четыре года как не стрижет их. Теперь они стали длиной с пальцы, и длина ногтей фон Этики определила ее образ жизни: парализовала ее. Фон Этика не могла предвидеть, что по мере роста ее ногтей жизнь для нее сведется к основным функциям, — для этого она не обладает достаточным интеллектом. По множеству разных причин мы, остальные девушки, обречены заниматься банальными вещами, вроде проституции, терроризма, ухода за детьми или аэробики; фон Этика, лишенная помощи рук, может лишь курить, выпивать и смеяться на вечеринках. Вот это я называю свести свою жизнь к основным функциям. К тому же она питается только булочками, пышками, кексами и донатсами. Я считаю, что ее чувствительность понизилась из-за ногтей: ей даже креветки не нравятся. Адди Поссу называют также ТАСС Информа — за ее склонность к сплетням. Иногда мы с ней совершаем совместные выходы: ведь она такая толстая, что над ней всегда приятно посмеяться. Она тоже снимается в фотороманах, всегда в роли мадам из борделя или матери какой-нибудь девчонки. Себя она считает испанской Мей Уэст, но Я-то уверена, что выше Исабель Гарсес из фильмов про Марисоль [15] ей не подняться.


Я хочу, чтобы мои заметки несли в себе определенную мораль, поэтому буду рассказывать о Тасс и Мэри: они представляют собой два типа женщин, коим не следует подражать.

Я еще не сказала, что на вечеринке, когда редактор «Ла Луны» предложил мне писать для этого журнала, я была с Энди Уорхолом. Кто-то позвонил Уорхолу в Нью-Йорк и пообещал оплатить билет и гостиницу, если он посетит несколько вечеринок в Мадриде. Уорхол согласился, поскольку не умеет отказываться от приглашений на вечеринки, как бы нелепо они ни выглядели. И более того, он предпочитает нелепые праздники, поэтому здесь ему понравилось. Кристофер Маркое, приехавший с ним фотограф (Уорхол всегда берет с собой фотографа — вдруг сам забудет что-нибудь снять), сказал, что кроме вечеринок у Энди в Мадриде было единственное дело — познакомиться со мной. В руки Уорхолу попала одна из самых грязных моих работ, фотороман «Черный поцелуй», и он на меня запал. В аэропорту Барахас [16] он даже сказал репортерам, что самое значительное влияние на него как на кинорежиссера и художника оказала Патти Дифуса, то есть Я. По-видимому, какой-нибудь испанский гомик-фотомодель принес ему на «Фабрику» «Черный поцелуй» и что-нибудь из моих порнофильмов, объявив себя их постановщиком и автором сценария.

«Меня ни сценарий, ни постановка не интересуют — скорее, они мне отвратительны. Но Патти Дифуса гениальна. Если бы она жила в Штатах, у нее была бы своя программа на телевидении» — вот, что, наверное, ответил Уорхол гомику-модели.

Не знаю, после такой похвалы от создателя поп-арта мне, может быть, и стоит отправиться в Америку, заняться чем-нибудь…

Уф! До чего же я творческая натура: незаметно для себя накатала уже больше двух листов и все еще НИЧЕГО не сказала. А впрочем, я просто хотела представиться. В ближайших номерах журнала у меня будет возможность раскрыть вам свое сердце — ведь у международной секс-звезды тоже есть сердце.

2. Реальность подражает порнографии

В своей предыдущей заметке Я остановилась на том, что у секс-звезды тоже есть сердце, причем имела в виду себя. Тогда я еще не знала, до какой степени это верно, ведь когда пишешь, то невольно допускаешь легкую ложь — именно это критики называют «творчество». А истина в том, что сейчас я ВЛЮБЛЕНА. Читайте внимательнее: ВЛЮБЛЕНА. Я расскажу вам, как все произошло. Я только что вернулась с Ибицы вместе с подругой, невозможной и несносной Адди Поссой, которая ничуть не похудела с тех пор, как подсела на героин. Адди — это что-то невероятное. Она единственная знакомая мне наркоманка, не потерявшая ни грамма своего веса. Она взялась за героин, чтобы быть не хуже людей, или, по ее собственным словам, потому что она женщина, «которой все на свете хочется попробовать», однако сильные наркотики ей очень идут и прет ее действительно круто. Но не буду слишком подробно писать про Адди: мне известно, что Адди — не коммерческий товар, А ВОТ Я — ДА.

Только мы приехали, как узнали, что намечается выставка алжирской авангардной живописи, а потом вечеринка на вилле в Пуэрта-де-Йерро. Утверждать, что меня интересует алжирский авангард, было бы ложью; скорее, это был удачный случай продемонстрировать мой осенний загар, настоящий, а не из солярия. Приехали мы поздно и уже под хмельком. В дверях мы встретились с художниками из группы КОСТУС [17], они сообщили, что новая алжирская живопись — это прямое подражание молодой испанской живописи, в особенности ИМ ДВОИМ. Я изобразила на лице легкое недоверие, хотя, если честно, нас больше интересовало, где будет проходить праздник. Адди, как водится, удалось забраться без приглашения в чью-то машину, и она бросила меня, оставила одну в дверях артгалереи.

Ко мне подошли два парня.

— Подвезти тебя на вечеринку?

Я сказала, что не откажусь, только для начала мне надо немного поблевать, прямо здесь. Поблевав, я почувствовала себя намного спокойнее. В машине было жарко, и я совсем окосела. Меня так развезло, что на парней я даже не посмотрела. Я — не ДЭВИ СУКАРНО [18], которая всегда привлекает внимание своей БЕЗМЯТЕЖНОЙ КРАСОТОЙ и ЭЛЕГАНТНОСТЬЮ. Я принадлежу к иному типу женщин, Я из тех, что без всякого труда и в любом состоянии, даже ВЫПЛЮНУВ ПИЛЮЛЮ, способны свести мужчин с ума. Порой забываешь, что ты СЕКС-БОМБА и что рядом с БОМБОЙ ВРОДЕ МЕНЯ некоторые мужчины забывают про хорошие манеры, особенно если они только что вышли из ТЮРЬМЫ, куда попали за УБИЙСТВО, и что, уловив слабый аромат женской промежности, они теряют последние крохи разума. Я хочу сказать, что, сев в машину, тут же заснула, а проснулась вовсе не на шикарной вилле в Пуэрта-де-Йерро, а в парке Каса-де-Кампо, на земле, в разодранном в клочья эксклюзивном платье, как у панк-звезды, и проснулась оттого, что чей-то ЧЛЕН штурмовал МОЙ спящий КЛИТОР. Я не стала вопить, не такая уж Я трусиха, однако в голове у меня возникли стандартные вопросы типа «Где я?», «Что я здесь делаю?» и тому подобное. Ответом мне была оплеуха и приветствие в таком духе:

— Не строй из себя недотрогу. Ты блевала нарочно, чтобы нас завести. Шлюха.

Разумеется, всегда лестно видеть двух мужчин, «ослепленных желанием» из-за тебя, но, признаю, мне стало страшно.

Пока один из них меня ИМЕЛ, другой щипал мои СИСЬКИ — словно чтобы удостовериться, что они настоящие. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, я призвала на помощь весь свой шарм и сказала им, что мы займемся всем, чего они ни пожелают, и пусть они не беспокоятся. Однако моя благовоспитанность совершенно вывела их из себя. Поскольку меня нельзя назвать озабоченной, да к тому же насилуют меня уже не в первый раз, я не собираюсь здесь излагать все происшествие от начала до конца.

Вкратце дело обстояло так: одного только что выпустили из каталажки плюс к этому он путал меня со своей матерью. Второй парень был робкий, да к тому же гомосексуалист, и он видел меня во многих клубах. Первого приводила в восторг моя манера отсасывать, вследствие чего он в меня влюбился и идеализировал мой образ. Как выяснилось позже, второй парнишка с детства был влюблен в первого. Когда того отпустили на свободу, влюбленный пообещал ему подарок. И этим подарком была Я — то, что нравилось первому больше всего на свете. Я понимаю их, но все-таки предпочитаю, чтобы все происходило более цивилизованным образом; меня огорчает, когда реальная ЖИЗНЬ становится такой же, как порнографические фотороманы. Получается скучновато, когда реальность начинает подражать порнографии, особенно если главную роль повсеместно играю Я. После того как Убийца бросил мне в лицо все оскорбления, которыми хотел унизить свою мать, он сказал, чтобы теперь меня трахнул Другой, на что Другой ответил, что предпочитает мастурбировать, глядя на нас, что Я — это подарок для него (для Убийцы), и что он (Другой) не хотел бы этим подарком пользоваться, и что уж в крайнем случае он готов разделить меня с Убийцей. Убийца ответил, что не понимает, и тогда Другой объяснил, что он хотел бы мне засадить одновременно с Убийцей. — Не знаю, хватит ли места на двоих, — мягко возразила Я.

Убийца залепил мне очередную пощечину, чтобы Я помалкивала, и тогда Я решила поупражняться в саморелаксации: вообразила, что нахожусь на необитаемом острове, загораю голышом, наслаждаясь шепотом моря и легким карибским бризом.


То, что двое психопатов насилуют женщину, — это нормально. Но то, что на рассвете меня бросают одну в пустынном парке, разукрашенную, как в мексиканском фильме про вампиров, — этого я вынести не могу. Я сказала им, что, раз уж они меня изнасиловали, самое меньшее, что они могли бы сделать, — это отвезти меня домой, потому что мне надо принять ванну, а здесь нет такси. Они отвечали, что боятся смотреть мне в глаза, и что им хотелось бы забыть о случившемся, и чтобы я тоже забыла. Даже в «Свинках-близняшках», одном из известнейших моих фотороманов, я не выглядела настолько отвратительно. Это меня всерьез расстроило: я осознала, что бывают ситуации, когда женщинам не остается ничего другого, кроме как сделаться феминистками. В одной из таких ситуаций я и оказалась. Не то чтобы я боялась повстречать еще пару психов или опасалась, что меня изнасилуют второй раз за ночь: меня беспокоило, как я смогу добраться домой, — всем ведь известно, как напряженно в Мадриде с транспортом.

Я разглядела пятно света, а поскольку рефлексы у меня работают превосходно, я тут же легла поперек шоссе, чтобы остановить машину наверняка. Столько инопланетян вокруг развелось — люди просто боятся подбирать автостопщиков в необычных обстоятельствах. За рулем сидел парень.

— Что случилось? — спросил он меня.

— Пустите в машину, и я обещаю вам все рассказать, — выпалила я в ответ.

И естественно, все рассказала, даже то, чего не было. В моем пересказе речь шла уже не о простых убийцах, а о группе баскских металлистов — все мощные, высокие, с горящими глазами, бородатые, один из насильников даже оказался братом Мисс Испании-83, которая, как всем известно, была из басков. Разумеется, они были не только рокеры, но и террористы. Я говорила очень хорошо, как Жрицы порока из фильма Пазолини «Сало» [19]. Настолько красноречиво, что даже сама возбудилась, представив, чем могла бы обернуться эта ночь, если бы все действительно так и случилось, потому что Я — не знаю, успели ли вы заметить, — женщина, которая не боится НАСЛАЖДЕНИЯ. Во время всего рассказа мои пальцы рассеянно путешествовали по его ширинке, и вдруг я обнаружила, что он завелся не меньше моего. А поскольку мы все еще находились в парке, на территории свободной любви, то и приступили к делу не откладывая. Он просил меня быть поаккуратней, не оставлять на нем отметин. Это был очень чувствительный парень. Как бы то ни было, мы испробовали все. А потом, когда мы уже одевались, Парень признался мне, что впервые в жизни лизал женскую киску, и я расчувствовалась. Я самая современная и самая опытная, и отдельно взятые слова, без какого-нибудь дополнения вроде нового ожерелья и т.п., почти никогда меня не впечатляют — но в этот раз я была растрогана. Дело в том, что, хоть я и порнозвезда, я до ужаса сентиментальна.


Когда мы прощались у дверей моего дома, я сказала:

— У тебя есть две минуты, чтобы меня разочаровать. Думаю, что я влюбляюсь.

— Я женат, у меня дети, — был его ответ.

— Это меня не разочарует. А мне бы хотелось в тебе разочароваться, чтобы спать сегодня спокойно и не скучать по твоей штуковине.

Я еще раз его поцеловала. Он снова попросил меня не оставлять следов. Я снова подумала: какой он нежный.

— Оставь свой телефон — вдруг на меня наскочит бзик и я захочу тебя видеть. На вот, возьми мой номер. Мужчины не дают мне прохода с девяти лет. Что ты чувствуешь? — все это я выпалила в один присест.

— Вопросы никогда не бывают нетактичными, а вот ответы на них — бывают, — сказал он в ответ.

— Ну ладно. Иди. Мне нужна ванна.

И мы расстались. Лежа в ванне, я вспоминала все обстоятельства этой ночи, точно под кислотой. Из всего, что было, настойчиво возвращалась одна фраза: «Ты первая женщина, у которой я лизал киску. Ты первая женщина, у которой я лизал киску…» Мне никак не удавалось от нее отделаться. Что он обо мне подумал? Определенно он решил, что я веду легкомысленную жизнь, но он ошибся: я веду головокружительную жизнь. Завтра же позвоню и скажу ему об этом. Как вы заметили, я на него запала. Я больше уже не думаю о завоевании мира, ничего подобного. Я думаю только о нем. И еще раз повторю: я на него ЗАПАЛА.

3. Семейная сцена в дискотечном сортире

Я приняла ванну с глиной. Откровенно говоря, я вся извозюкалась в грязи еще за городом, когда меня насиловали несколько часов назад, однако это не одно и то же. Если у вас есть возможность выбирать, рекомендую глину — полезно для кожи. Это как наложить маску, только на все тело, потому что, когда ты СЕКС-СИМВОЛ, иметь ВЫРАЗИТЕЛЬНОЕ ЛИЦО недостаточно. В расчет принимается ТЕЛО. Вообще-то я очень выносливая, но усталость все-таки давала о себе знать. Я никогда не халявлю, занимаясь сексом; как бы то ни было, воспоминания о происшедшем добавляли мне бодрости. А душ после ванны, как всем хорошо известно, прекрасно тонизирует. Итак, я отправилась на дискотеку.

Шел дождь. Выйдя за дверь, я тотчас подумала: «Когда меня насиловали, по крайней мере дождя не было». У меня всегда найдутся причины, чтобы быть оптимисткой. Дело в том, что, хоть я и секс-символ, человек я вполне уравновешенный.

Лило как из ведра, в такую погоду женщина-психолог, добропорядочная жена и примерная мать, осталась бы дома. Мне, однако, никогда не нравилось быть осторожной — если только я не зарабатывала на этом хороших денег. Несколько дней назад я купила себе видеомагнитофон, но все еще не знаю, как он работает. Возможно, когда я его налажу и накуплю побольше кассет, видик в конце концов превратится для меня в настоящего МУЖА — то есть в существо, которое заполняет твои пустые часы и не позволяет выходить из дому дождливой осенней ночью в поисках приключений. Но пока что никакие кассеты меня не держат.

На танцполе народ был под кайфом, пятнадцать парней бесстыдно пялились на меня. В их глазах читалось: «Это Патти Дифуса, международная суперзвезда». Но никто из них не осмелился ко мне подойти, потому что секс-символ — это НЕМАЛО. Я сориентировалась на местности в считаные секунды. Только один парнишка мне приглянулся. Он не танцевал, но разговаривал с какой-то ГРЯЗНОЙ ПИГАЛИЦЕЙ, подрыгивая ногой в такт музыке. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что он хороший ТАНЦОР. Когда я НА ТУСОВКЕ, я становлюсь очень внимательной. В такие моменты я могла бы предсказать, как сложатся для Народного альянса очередные выборы, — если бы меня об этом попросили. Ну так вот, в этом парне было что-то, что меня непреодолимо влекло, причем я говорю не о той штуковине, которая занимала у него в штанах немало места, и не о РУКАХ, смотревшихся как фабрика витаминов. Дело было в другом, не знаю в чем.

Мне нравилось смотреть, как люди танцуют. И на него смотреть нравилось. Я подошла. Грязная Пигалица попросила у меня сигарету.

— У меня нет, но я знаю, где они продаются. Держи. Принеси мне пачку и возьми одну себе.

Я протянула ей бумажку. Парень и Я остались наедине. Теперь я была уверена, что этот парень мне смутно знаком. ЧЕМ-ТО, возможно запахом, или манерой здороваться, или улыбкой. Не знаю. Я сказала:

— Если станцуешь для меня, я дам тебе что пожелаешь.

— Я станцую и ничего за это не возьму. Я люблю танцевать.

Тина Тернер [20] обкончалась бы на месте, увидев, что этот парнишка вытворяет с ее последним хитом. А потом он представил свою версию «Dirty Mind» [21]; если бы здесь оказался Принс [22], он без разговоров согласился бы совершить бесплатное турне по Испании — если бы взамен ему разрешили каждое утро завтракать с этим парнем. В общем, зрелище было что надо. Казалось, он прибежал сюда прямо с записи передачи «Танцующая молодежь». Полчаса смотреть на эти пляски было бы скучно (а что вообще не скучно делать полчаса подряд?), но пять минут — это было как инъекция касальи [23] прямо в вену. Хорошо, что МНЕ пришло в голову попросить его станцевать.

— Я сейчас на таблетках, так что могу протанцевать всю ночь. Что угодно могу сделать.

— Ну, давай.

Эти слова я произнесла, схватив его за руку, чтобы избежать встречи с Грязной Пигалицей, которая уже показалась на лестнице. — Я в долгу перед тобой. Хочу кое-что тебе подарить.

И я втащила его в туалет. Мы воспользовались мужским — парни всегда более либеральны — и заперлись в одной из кабинок. Он спросил:

— Чего ты хочешь? Кокс у тебя есть?

— Да.

С этими словами я впилась ему в губы, чтобы он перестал спрашивать про наркотики. В разделе «наркотики» молодежь становится ненасытной. Запечатав его рот своим, Я расстегнула все его пуговицы. ЖИЗНЬ — штука очень быстротечная, иногда не остается другого выхода, кроме как делать несколько вещей одновременно, если ты хочешь принять в ней какое-то участие.

— Не оставляй на мне отметин, — попросил он.

— Ты стесняешься? Это же боевые ранения, знаки отличия, которыми я тебя награждаю как чрезвычайная посланница наслаждения. Тут тебе стесняться нечего. Как раз наоборот.

— У каждого свои обстоятельства.

— Ясно. Худшее в свободной жизни то, что другие живут иначе.

Как мне удалось задрать юбку до подмышек, в то время когда я обучала его столь важным понятиям и помогала ему спустить штаны до колен? Даже и не знаю. Однако все это я проделала. И никогда не пожалею. Помещение не позволяло нам расположиться в 69, хотя именно таким был наш естественный порыв. Тогда мы решили чередоваться. Первым опустился на колени он. Хорошенько поработав языком, он поднял свою красивую голову и признался:

— Ты первая женщина, у которой я лижу киску.

— И ты тоже?

— Что ты хочешь сказать?

— Сегодня я слышу это уже во второй раз. И насчет отметин тоже. Это начинает меня обижать.

Но обижаться тут было не на что; поскольку я девушка вполне здравомыслящая, я предпочла думать, что насильники принесли мне удачу.

Вообще-то мудрствовать сейчас было не время. Побуждаемая врожденным чувством справедливости, я опустилась на колени и начала жадно покусывать его ГОЛОВКУ. Он казался таким же довольным, как и я.

— Божественные таблетки, — произнес он.

— Не только таблетки, милый. Мы проделали все, что только могут проделать

два человека с толикой здравого смысла и морем жизненных сил в туалетной кабинке площадью в один квадратный метр. Мы еще не добрались до нашего третьего оргазма, когда кто-то постучал в дверцу.

— Здесь занято, — крикнула я.

— Идет оргия, если хочешь записаться, мы тебе откроем, — добавил мой партнер, как вы можете убедиться — малый не промах.

Я ничего не сказала, в общем-то мне тоже было не до хороших манер. Мы распахиваем дверь, и КОГО ЭТО МЫ ЗДЕСЬ ВИДИМ? Парня-который-подобрал-меня-в-парке-Каса-де-Кампо-после-того-как-меня-отымели-двое-озабоченных-один-из-которых-только-что-вышел-из-тюряги! Разговор за этим последовал примерно такой.

— Ты? — спрашивает наш посетитель.

— Ты? — спрашиваю Я Вновь Прибывшего, как только его узнаю.

— И ты? — спрашивает ОН, когда узнает меня. Как всегда, когда я попадаю в неприятную ситуацию, единственное, что приходит мне в голову, — это вести себя естественно.

— Заходи и располагайся где сумеешь. Ты явился как раз вовремя.

— Большое спасибо. — Ответ его звучит агрессивно. Кажется, он рассердился.

«Он меня Любит, — подумала я, — и ему не нравится видеть меня в сортире с другим». Мне это, конечно, польстило, однако я никогда не забываю о своем статусе свободной женщины, посему я бросила довольно-таки феминистским тоном:

— Что с тобой? Тебе не нравится, когда я трахаюсь с другими?

Он не сбавил тон, наоборот:

— Да. Особенно когда другой — мой парень.

— Что? Разве ты не женат?

— Женат. На мне, — разъяснил ситуацию Танцор, вынимая конец из моей щели и пряча его в штаны.

— Выходит, вы знакомы?

Теперь уже разозлился Парень-из-Клуба.

— Прошу прощения, мальчики, но супружеские разборки меня не интересуют. Я для них слишком современна.

— Не уходи, — сказал Вновь Прибывший, Тот-что-подобрал-меня-в-парке. — Лишний здесь я.

— Нет. Лишний явно я. Я мог бы спокойно дожидаться тебя дома. Ты сказал, что вернешься в город в двенадцать.

— Позвольте мне еще раз проявить великодушие, — произнесла я с достоинством, но без малейшего высокомерия, поскольку не люблю высокомерных людей. — Уйти следует мне. Вы скоро обо мне забудете, ведь я так старалась не оставить следов ни на одном из вас.

И я покинула дискотеку. На лестнице несколько парней пялились на меня, но никто ничего не сказал. Возможно, лицо мое выражало легкое разочарование.

По крайней мере на улице не было дождя — как я сказала в начале, я стараюсь во всем видеть светлую сторону. Было холодно, однако я нуждалась в прогулке, чтобы все хорошенько обдумать. Прежде чем поймать такси, я наскоро подвела баланс сегодняшней ночи. Шесть раз, четверо мужчин, все от меня без ума. А теперь возвращаюсь домой в одиночку. Но это как раз не важно. Я предпочитаю быть девушкой независимой, а не привязанной к отсидевшему убийце, его странному дружку и чете бисексуалов без малейшего таланта к импровизации. «Когда приду домой, разогрею себе супчик „Кэмпбелл" из бычьих залуп [24] — он прекрасно восстанавливает силы, — решила я. — Жизнь в одиночестве имеет свои преимущества, если умеешь правильно устраиваться… А вот и такси. Надо брать. Интересно, каков из себя таксист?»

4. Килограмм морепродуктов (моя любимая глава)

Я поймала такси. За рулем сидела помесь Роберта Митчума и Шона Коннери [25]. В общем, крепкий орешек. На ум мне пришла фраза, которую я где-то вычитала, ведь Я много ЧИТАЮ. Ничто так не побуждает меня к чтению, как вид человека с книгой — в автобусе, в зале ожидания или за стойкой какого-нибудь бара. Эту фразу я прочла из-за плеча посетителя в баре: «Удача сопутствует отважным». Я была одна, я ОТВАЖНА, и немножко удачи мне бы сейчас не повредило. Кроме того, необычная семейная сцена, при которой я только что присутствовала, меня завела. Все необычное меня возбуждает. В тот момент я могла заняться чем угодно, КРОМЕ возвращения домой; дом служит лишь для того, чтобы СПАТЬ, РАЗМЫШЛЯТЬ ИЛИ ПРИНИМАТЬ ДУШ, а Я в эту ночь уже достаточно размышляла и стояла под душем.

— Куда едем? — спросил таксист с уверенностью, которая приходит к некоторым людям после нескольких дней занятий одним ремеслом.

— Не знаю.

В машине играло радио. Дождь зарядил по новой.

— Черт возьми, снова этот мерзкий дождь, — безразлично пожаловался он.

По радио «WEATHER GIRLS» пели «It's Raining Men. Aleluya!» [26].

— Да, — согласилась я, — «мужики сыплются дождем».

— Как вы сказали? — (Этот мужик разговаривает со мной, словно мне только что сделали лоботомию.)

— Песня по радио. Называется «Мужчины сыплются дождем». Вы не понимаете по-английски?

— Сегодня пока что нет. Тяжелый случай, я уже говорила.

— Вам надо куда-нибудь ехать или вы просто пытаетесь доказать себе, что вы не немая?

Не знаю, зачем этот ПАРЕНЬ водил такси, его должны были звать по меньшей мере Дэшил Хэмет [27]. Какой собеседник! Я была очарована, но не хотела показать виду.

— Отвезите меня куда-нибудь самой длинной дорогой.

— Это в какой стороне?

— Вам надо бы знать. Вы ведь профессионал, да?

— Вы ошибаетесь. Такси я вожу из чистого снобизма.

— У меня есть деньги.

— Сколько?

— Три тысячи песет.

Я показала.

— За такие деньги много куда можно съездить.

— Тогда поехали повсюду.


Я ненавижу сюрпризы, однако порой неизвестное помогает ОБРЕСТИ СЕБЯ. Через четыре часа начнется работа. Мой очередной фотороман называется «Огненные ляжки». Это история ведьмы, которая много веков назад насылала на мужчин, не пожелавших с ней переспать, страшные проклятия. В итоге ее, разумеется, сожгли на костре. Теперь уже таких историй не случается: когда ЖЕНЩИНА знает, чего хочет, ей нужно всего-навсего обладать СПОСОБНОСТЯМИ добиваться своего. Ничто не сравнится с женщиной, всем телом ТРЕПЕЩУЩЕЙ от желания. Нет силы, способной ей противиться, ведь МУЖЧИНЕ необходима уверенность в том, что он возбуждает в женщине нечто большее, чем ЗЕВОТА. Некоторые мужчины притворяются невоспитанными; на самом деле в их груди бьется золотое СЕРДЦЕ.

Я могла бы часами продолжать ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНУЮ БЕСЕДУ, однако он прервал меня тремя сухими словами:

— Мы на месте.

Я вышла. Я не знала, где нахожусь; дождь перестал. Было почти пять часов утра, и я замерзла.

— Что это такое?

Меркамадрид. Центральный рынок, снабжающий другие рынки.

Выглядело это как гигантский гараж, полный людей, перетаскивающих с места на место ящики со свежей рыбой. Мужчины в синих комбинезонах. Орущие так, что уши закладывает. Это было похоже на фильм «БЕГУЩИЙ ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ» [28]. Темнота. То ли нескончаемый дождь, то ли еще что-то капает. Снующие взад-вперед серьезные люди, занятые странной деятельностью, Я, девушка в первую очередь впечатлительная, была потрясена. Некоторую радость вселяло лишь присутствие Морепродуктов. Почти живых. Мы зашли в огромный бар, где КАСАЛЬЯ и ВОДКА разрывали на куски эти желудки, устойчивые даже к воздействию динамита. Таксист попросил кофе, я предпочла виски со льдом. Я ожидала от этого парня (ему было уже лет за сорок, но зрелость шла ему не меньше, чем Шону Коннери, а физиономия у него была не такая похотливая) кое-каких объяснений. Я беру то, что есть, но пусть меня все-таки введут в курс дела, чтобы я могла сделать собственные выводы и потом пересказать их на страницах «Ла Луны», хоть и платят мне за это гроши.

— Ну что ж, место мне нравится, — сказала я, — напоминает собор. Но что мы тут делаем?

— Я хотел выпить кофе. А это одно из немногих мест, где можно в такое время найти кофе.

— Вы всегда так себя ведете?

— Как?

— Думаете только о себе?

— Была пора, когда я думал только о других.

— И как ее звали?

— У нее были разные имена, но теперь все позади.

Когда он это сказал, сентиментальная грань моей личности оттеснила интеллектуальную на задний план.

— Мне нравятся мужчины вроде тебя. Можно я буду на «ты»? Вы хорошо смотритесь в автобиографии, однако слишком уж трудоемки. То малое, что вы даете, из вас приходится вытягивать клещами.

— Не советую тебе браться за эту работу.

— Давай я сама буду принимать решения. Я привыкла.

— Лучше всего для тебя будет вернуться домой. Просто скажи мне адрес. Пора тебе немного поспать.

— Я никогда не сплю.

— Я тоже.


И наступило утро. Я решила, что он пошел в туалет. Я чуть было не отправилась за ним следом: в туалете люди обычно раскрывают душу, а этот парень слишком уж долго молчал. Но и расставаться с ролью хорошей девчонки мне не хотелось. Он вернулся очень скоро, с каким-то свертком, и велел мне собираться.

Когда мы уходили, на меня пялился какой-то грузчик, предполагаю, что он меня узнал. Я хотела, чтобы он в присутствии таксиста попросил у меня автограф, поэтому я взглянула на него очень дружелюбно, придавая ему решимости, но парень ни на что не решился, так что действовать пришлось мне. Я подошла к нему со словами:

— Меня зовут Патти Дифуса, я международная порнозвезда. Я хотела бы попросить у вас автограф.

Бедняга мне не поверил. Я достала из сумочки ручку и бумагу и протянула ему.

— Напишите мне что-нибудь хорошее, — попросила я чарующим голосом.

Грузчик взял ручку и написал несколько строчек: «Патти, с восторгом и уважением».

— Я живу на улице Канильяс, дом девятнадцать, — сказала я таксисту в машине.

По дороге мы вообще не разговаривали. Слушали радио и смотрели, как зимний ветер треплет старые лачуги. Доехали до дому.

— Я не приглашаю вас подняться, — произнесла я.

— В другой раз, если мы снова встретимся.

— Я много где бываю.

— Я тоже.

— Ну что, во сколько мне обошлась прогулка?

— Это бесплатно, я не включал счетчик.

— Почему?

— Мне была нужна компания.

— Вы могли извлечь из моего общества куда больше пользы.

— Я уже понял. Мне понравился эпизод с автографом. Нежно и весело — такие вещи мне нравились раньше, в другую пору.

Я решила вылезать, этот человек уже интересовал меня больше, чем следовало.

— Возьми, я купил это на рынке для тебя.

Он вручил мне Сверток.

— Спасибо. Я тоже хорошо провела время. Когда люди молчат, я сначала немножко нервничаю, но потом мне это даже нравится. Счастливо.

Я поднялась к себе. Скоро рассветет. Я распаковала Сверток на обеденном столе. Там был килограмм креветок. Как описать мои чувства в эту минуту? На глаза навернулись слезы. Я подошла к окну. Распахнула створки, несмотря на холод. Такси уже заворачивало за угол, но я успела увидеть в окошке ЕГО руку, он махал мне на прощание.

Я не ошиблась. В груди этого жесткого Таксиста, все еще живущего во власти Прошлого, бьется Золотое сердце.

Несмотря на холод, мою столовую наполнило ощущение ВЕСНЫ.

5. Язык — это КОНВЕНЦИЯ, или Ана Конда и ее беспамятный парень

Как могло случиться, что какой-то КИЛОГРАММ КРЕВЕТОК взволновал меня так, словно я — Мерил Стрип [29] и мне дали роль турчанки? Я САМА иногда поражаюсь, насколько ЧУВСТВИТЕЛЬНОЙ могу стать. Мы живем в очень ЖЕСТКОЕ ВРЕМЯ, чувствительности здесь не место. И ничего ХОРОШЕГО в этом нет, поскольку от проявления чувств до того, как начинаешь ощущать себя выброшенным в снег старым башмаком, — расстояние в один только ШАГ. И Я была уже готова сделать этот шаг, когда зазвонил телефон. — Да? — Привет.

Это был голос Парня; я кое-что запоминаю о своих поклонниках (например, если мне дарят Колье из фальшивых Бриллиантов или если приглашают в Таллин, столицу Эстонии, что на берегу Балтийского моря), но голос я забываю в первую очередь.

— Ты кто? — спросила я.

— Ну…

В голосе слышалось сомнение.

— Послушай, ты не знаешь, который час? — Я понимаю, глупо спрашивать время, когда не знаешь, кто тебе звонит, но мне нужно было что-то сказать.

— Знаю. Шесть утра. Это все, что я знаю. Несмотря на все усилия, мне никак не удавалось опознать этот голос. По правде говоря, до работы делать мне было нечего, так что я прижималась ухом к трубке — это было похоже на «Человеческий голос» Кокто [30].

— Меня зовут Патти, та самая… ну ты в курсе. А тебя как зовут?

— Кажется, я потерял память. Ничего не помню.

— Слушай, Я — САМАЯ ДОСТУПНАЯ ЖЕНЩИНА В ГОРОДЕ. Несмотря на свою СЛАВУ, я все еще люблю НЕОЖИДАННОСТИ. Для того чтобы познакомиться со мной, необязательно ГНАТЬ всякую ПУРГУ.

— Поверь мне. Мне так тоскливо. Я не знаю, кто я. Не знаю, что делаю в этой кабинке.

Кажется, он говорил серьезно, и это меня ЗАВЕЛО.

— Расскажи о своем теле. Какой ты?

— Да я не знаю.

— Посмотри в стекло кабинки и опиши себя.

— Я вроде молодой.Двадцать или двадцать два года.

Он принялся описывать себя медленно, словно ЧИТАЯ. Либо вся эта чушь была правдой, либо он лучший в мире рассказчик.

— Симпатичный?

— Да.

— Рост?

— Метр восемьдесят, может, больше. Я худощавый, но гармоничный — по греческому образцу. На мне джинсы.

— Засунь руку в ширинку и опиши, что там обнаружишь.

— Ты уже можешь себе представить.

— В Такое Время мое ВООБРАЖЕНИЕ путается с моими ЖЕЛАНИЯМИ, а мои желания не имеют ГРАНИЦ. Будь КОНКРЕТНЕЕ.

— Природа была очень щедра ко мне.

— Ненавижу эвфемизмы, но тебе я поверю. Глаза?

— Светлые. Зеленые или голубые.

— Они освещают твой взгляд странным светом? Они гипнотизируют тебя, когда ты смотришь на стекло, так что не можешь отвести взгляда?

— Ну да, точно как ты сказала.

— С такими главами тебе бы хорошо быть брюнетом.

— Я брюнет.

— Великолепно. МОЙ адрес — Канильяс, девятнадцать. Я жду тебя. Если ты должен что-то вспомнить, Я тебе ПОМОГУ.

Когда он появился на пороге, я ВСЕ ПОНЯЛА. Это был жених Аны Конды, кошмарной девчонки, которая сдала мне свой дом и которая с детства пыталась СОСТЯЗАТЬСЯ СО МНОЙ в Красоте и Мудрости. (Не хочу о ней говорить; хоть она и обладает некоторым гипнотическим даром, который использует, только чтобы цеплять парней, у Аны никогда не было КОММЕРЧЕСКОГО успеха, ну а Я — что мне вам рассказывать.) Выходит, у этого Парня оказался мой телефон, потому что раньше это был телефон Аны. Я видела его только однажды, на улице вместе с Аной; в тот раз я принялась ПРЫГАТЬ и ВОПИТЬ, как делают собравшиеся вокруг ТОТЕМА индейцы, — чтобы выразить то ВПЕЧАТЛЕНИЕ, которое он на меня произвел. Ана посчитала это дурным тоном и быстренько со мной распрощалась. С тех пор я их больше не видела. Плату за дом я вношу через банк. Парень напоминает Мела Гибсона, только немного ВЫШЕ, более стильный и еще более СИМПАТИЧНЫЙ. Было несправедливо, что подобный трофей достался такой ГАРПИИ, как Конда. Иногда в ЖИЗНИ ПОРНОЗВЕЗДЫ происходят вещи, которые заставляют ее ДУМАТЬ, что в мире есть СПРАВЕДЛИВОСТЬ. — Входи, дорогой. Я страшно за тебя волновалась. Я решила, что все это шутка, но теперь вижу, что ты НЕ МОЖЕШЬ ЖИТЬ БЕЗ МЕНЯ. Забудь о нашей размолвке. Мы больше не будем ссориться. Я знала, что Я в твоей жизни — САМОЕ ВАЖНОЕ, но не знала, что ты СОЙДЕШЬ С УМА, если я тебя оставлю. Такого больше не случится. Давай отпразднуем твое возвращение ЛУЧШИМ ТРАХОМ ЗА ЭТУ НОЧЬ. Сегодня я трахалась раз десять, чтобы забыть о тебе, но СЕКС ПРИМИРЕНИЯ — всегда самый ЛУЧШИЙ. Он вошел в дом. Я сорвала с него пиджак, однако ему хотелось РАЗГОВАРИВАТЬ.

— Я был на улице, я словно бы только что проснулся. Я ничего не помнил. Я стал искать документы, нашел только телефонную книжку, твой номер был первым. Вот я и позвонил.

— Прости меня, любимый. Я не должна была говорить «ЧТОБ У ТЕБЯ МОЗГИ ПООТШИБАЛО!».

Прежде чем он продолжил рассказ о своих проблемах, я приникла к его губам. Будь у него вставная челюсть, я бы тут же выдернула ее напрочь. Однако его оздоровление оказалось процессом трудоемким.

— Ана, сначала объясни мне, пожалуйста.

— Я все тебе объясню. Я даже готова дать тебе урок анатомии, если это необходимо.

Я села в кресло и РАСКИНУЛА ноги, так чтобы моя УСТРИЦА была на виду.

— Это тебе ни о чем не напоминает?

— Сначала лучше расскажи мне, что происходило в последнее время, — сказал он, ни на что не обращая внимания.

— Ты ведешь себя как гигиенический тампон.

— Пожалуйста, расскажи.

— Ну слушай: демократические силы в Испании консолидировались. Это значит, что ТЫ и Я можем любить друг друга СВОБОДНО, нам совершенно нечего стыдиться.

Несмотря на свою Молодость, этот парень, казалось, предпочитает ходить вокруг да около. Я была вынуждена броситься на него как бесноватая и стянуть с него штаны. Эта амнезия или еще что-нибудь, мешала ему БЛИЗКО СХОДИТЬСЯ С ЛЮДЬМИ.

— Что ты делаешь? — вопросил он в кромешной темноте своей.

— Помогаю тебе вспомнить, что ЖИЗНЬ стоит того, чтобы ее ПРОЖИТЬ.

— Да, но кто я такой?

— ИГРУШКА В РУКАХ СУДЬБЫ. А твоя судьба — это НАСЛАЖДЕНИЕ. В эти странные часы, когда ТЕНИ исчезают под натиском СВЕТА нового дня, нет ничего лучше, чем выплеснуть последнюю энергию, которая у тебя остается, в ТЕЛО БОГИНИ СЕКСА. Как бы то ни было, Я НЕ УСТАЛА.

Он взглянул на меня, пораженный НАСТОЙЧИВОСТЬЮ МОЕГО МОНОЛОГА и моего ЯЗЫКА, который путешествовал, как по четкам, по всем и каждой косточке ЕГО ПОЗВОНОЧНОГО СТОЛБА, от АНУСА и до шеи. — Я тоже не устал, но меня многое тревожит.

— СЛОВА, — возразила Я в припадке ПЛЯСКИ СВЯТОГО ВИТТА. — Не растрачивай свои губы на Бесполезные слова и давай УЖЕ Ешь мою Киску, — подала я МУДРЫЙ совет. Ты разве не знаешь, что ЯЗЫК — ЭТО КОНВЕНЦИЯ? Если ты такой же, как раньше, то стань счастливым, каким ты становился, просто глядя на меня, а потом я расскажу тебе, кто ты такой И ТАК ДАЛЕЕ.

Парень, вероятно, каким-то образом догадался, что если не начнет следовать моим советам, то не получит никакой ИНФОРМАЦИИ. Я уверила его, что лучший способ ПОЗНАТЬ САМОЕ СЕБЯ — это воздать МОЕМУ ТЕЛУ ПОЧЕСТИ, которых оно заслуживает. Я подвела его рот к трем ключевым точкам моей анатомии — к каким, я разглашать не намерена, пусть читатель тоже немного поупражняет свое ВООБРАЖЕНИЕ, и парень в конце концов замолк.

Я занялась его КОНЦОМ. Воистину у этого Парня были кое-какие Проблемы, потому что член его оставался НЕЧУВСТВИТЕЛЬНЫМ к ТАКОЙ КРАСОТЕ. Я разместила его рот так, чтобы он не оставлял без внимания мой клитор, а СВОЙ рот превратила в мордочку муравьеда, заглотившую его конец, пока тот не воскрес в эрекции потрясающей мощи. Потраченные мною усилия и слова того стоили. Иногда ПОДЛИННОЕ МАСТЕРСТВО ВОЗНАГРАЖДАЕТСЯ СПОЛНА.

6. В этой главе не трахаюсь

Мне позвонила моя СТАРАЯ подруга Адди Посса, которая собирается попробовать себя в качестве кинорежиссера, и предложила мне роль в ее новом фильме. Если можно, я поговорю о ней.

Адди весит намного больше, чем ранняя Бетт Мидлер [31] и Мей Уэст, вместе взятые, и считает, что обладает грубоватым очарованием обеих. Всемирная История не поскупилась, описывая трагедию избыточного веса. Здесь представлена Ро-занна Бурр, с которой последний муж разводится из-за того, что в считаные дни она прибавила двадцать килограммов. И Кристина Онассис [32], обладающая всем, кроме стильной фигуры, что превратило ее в несчастнейшее на свете существо. Сдается мне, А дли видела в журналах фотографии их обеих, но из-за своей непроходимой тупости она не способна разобраться в увиденном. Впрочем, Адди обладает одним неоспоримым достоинством: этой женщине нет равных в умении обманывать саму себя. Адди — кокаинистка, а еще она влюблена в черное платье от Тьери Маглера [33]. Она мечтает надеть его в вечер премьеры своего будущего фильма. Больше всего в кинематографе ее привлекает блеск модельного платья на премьере. Посему она решила отказаться от кокаина и накопить денег на платье. Проблема в том, что если она завяжет с кокаином, то растолстеет еще больше и никакое платье на нее не налезет. Бедняжка страшно переживает.

Она разработала целую теорию по поводу проблем женщин-режиссеров:

— Знаешь, Пат, почему в Испании всего две женщины снимают кино?

— Не знаю. Поведай мне, Адди Поссита.

— Потому что дело здесь поставлено так, что у женщины-кинорежиссера нет и пяти минут, чтобы позаботиться о своей внешности.

— Никогда не думала, что твоя внешность хоть как-то тебя заботит. Будь это правдой, ты бы покончила с собой, едва родившись на свет.

— Не будь гиеной, Патти. Получается, что в горячке съемок у режиссера нет времени даже подмышки себе побрить. О том, чтобы приодеться, даже речи быть не может. Все на бегу. А ты же понимаешь, я к этому не готова. Так я и укажу в контракте. Прежде чем накладывать макияж на героиню, пусть займутся мной — на то я и режиссер. Я внесла в бюджет два миллиона на собственный гардероб. Я не намерена ходить на съемки в штанах и спецовке. Каждый день я собираюсь представлять новый наряд, в зависимости от сцены, которую мы будем снимать. Ненавижу фотографии всех этих режиссеров с растрепанной бородой. Меня не удивляет, что испанское кино так плохо продается за рубежом.

Адди сама собирается и продюсировать свой фильм, на собственные сбережения она будет оплачивать продюсера, тоже женщину. Весь 1984 год она посвятила по преимуществу контрабанде кокаина. Сама она вынюхала килограммов пять, но все-таки ей удалось поднакопить около двадцати миллионов. Она представила свой проект в министерство культуры и, отсосав у половины сотрудников, добилась субсидии в пятнадцать миллионов, а ее первую работу утвердили в статусе экспериментальной, потому что, как Адди ни крутилась, фильм все равно будет экспериментальным. Она хочет слезть с кокаина, и не только чтобы купить себе черное платье от Тьери Маглера, но и чтобы заколотить еще десять миллионов и начать съемки через несколько месяцев, войдя с кем-нибудь в долю.


Бедняжке пришлось вести такую странную жизнь и она так мечтает стать режиссером, вот почему я ее поддерживаю, а также потому (зачем это скрывать?), что имя фильму сделаю именно ° и вообще все ее усилия будут употреблены на Раскрутку МЕНЯ, да так, что она и не заметит. Однако некоторые вещи придется изменить. Сценарий, например. Вот его беглый набросок:

Весь мир поделен между двумя сверхдержавами, которые называются ФРАНКЕСТИНА и САККЕРЫ. Все остальное — их скромные сателлиты. Поскольку обе державы — само совершенство, вся деятельность каждой из них сводится к попыткам контролировать другую и таким образом получить власть над миром. Франкестина — это нация женщин, они ведут свой род от случки Франкенштейна с сестрой доктора Джекила. К тому же они карлицы, амазонки и лесбиянки, и их штаб-квартира находится в колумбийской сельве. Враги их, «саккеры» (по-простому, сосуны) — все мужики, очень высокие и бледные, гомосексуалисты и супермодели. Они произошли от постыдного союза графа Дракулы с женщиной-полтергейстом. И вот как-то раз одной важной шишке из саккеров приходит в голову мысль: великие любовные истории всегда служили делу объединения народов, но, поскольку его народу не нужно ни с кем объединяться, он воспользуется любовной связью, чтобы погубить противника. Один из сосунов, красавец, но без денег, должен соблазнить франкестинку и внедриться в штаб-квартиру амазонок, расположенную в колумбийской сельве. На празднике президентских именин Сосун-Без-Денег передает одной из карлиц эликсир, созданный ученым-саккером, чтобы та подсыпала его в бокалы своим соотечественницам (эликсир выдается за наркотик под названием мескалин). Отведав эликсира, карлицы обалдевают и начинают друг друга трахать. Когда групповуха в разгаре, на сцене появляется армия сосунов, а вместе с ними такая же бледная, как и они, тень — это смерть. После бойни вопрос о власти над миром решается сам собой.

Помимо модных платьев Адди хочет получить от фильма кучу денег, поэтому она сочинила счастливый конец. ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО СУПЕРСЕКРЕТНЫЙ АГЕНТ — то ли Флинт [34], то ли Джеймс Бонд, то ли мисс Марпл — случайно проводит отпуск в Колумбии и узнает о коварном плане сосунов. Этот агент всеми правдами и неправдами ухитряется вступить в контакт с Сосуном-Без-Денег и героиней-карлицей. Оба без памяти влюбляются в агента, но агент не влюбляется ни в кого, вследствие чего Сосун и Карлица кончают с собой, совершенно позабыв о своей миссии. Равновесие двух сверхдержав и остального мира остается ненарушенным.

Вот в общих чертах вся история, в которой Адди отвела мне роль главной карлицы. Я понимаю, что Адди хочет использовать мое имя, все знают, что такое В ГЛАВНОЙ РОЛИ ПАТТИ, но всем известно также, что я хожу только на ПЛАТФОРМЕ и ненавижу сандалии (а все франкестинки носят сандалии) и что я хоть и пониже Биби Андерсен, но все-таки не Линда Хант [35]. И самое главное: У ПАТТИ ЕСТЬ МОЗГИ, а любая девушка с мозгами не дает своего согласия, прежде не поставив своих условий. А мои условия таковы:

ПЕРВОЕ. МЕНЯ никто не заставит покончить с собой из-за любви, будь то Роджер Мур [36], Джеймс Коберн [37] или Шон Коннери, на которого я западаю больше всех. Как раз наоборот: пусть кончает с собой агент после отменного траха со мной.

ВТОРОЕ. ВАША ПОКОРНАЯ СЛУГА, какой бы ХОРОШЕЙ АКТРИСОЙ она ни была, никогда не сыграет роль карлицы. Посему я буду не франкестинкой, а сосуном (опыта мне не занимать). Для повествования это выйдет куда интересней, хотя сценарий придется перекроить (этим займусь Я). Не все саккеры мужчины: такое дело, среди них есть одна женщина, и это Я. Поэтому никто не станет сомневаться, что именно мне, избраннице, предстоит реализовать все их планы. Там должно быть очень древнее пророчество о том, что, когда народ сосунов породит женщину (я имею в виду МЕНЯ), ничто не устоит перед его натиском.

ТРЕТЬЕ. Я не собираюсь выглядеть такой уж бледной, скорее в хорошем макияже, наложенном Беатрис Альварес, в пастельных тонах и вообще в стиле «Рокси Мьюзик» [38].

ЧЕТВЕРТОЕ. Никаких поездок в Колумбию. Все колумбийские сцены можно прекрасно отснять в Аликанте. Там мы сможем найти кучу восхитительных карлиц для ролей второго плана и достаточное количество сосунов, которые, хоть и загорали на средиземноморском солнце, при умелом макияже Аляски [39] (лучшей гримерши в мире) смогут стать такими же бледными, как Каролина Эррера [40].

Адди Посса выдумала сцену в Колумбии для того, чтобы все члены съемочной группы походя вывезли в своих желудках по триста граммов кокаина, — тогда бюджет фильма полностью оправдается. Ну уж дудки. Вы сами понимаете, в некоторых случаях я отношусь к закону крайне уважительно.

7. Смертная тоска в участке

ВСЕ очень плохо. Если вкратце, дело обстоит так: съемок НЕТ. Хоть мы и живем в свободной стране, Адди Посса зашла уж как-то слишком далеко. Я ее не порицаю, однако испанский Уголовный кодекс МОЕЙ терпимостью не обладает. Послушайте, что я ей сказала:

— Адди, без МЕНЯ ты пропала. И так все и вышло.

Первой ее ошибкой явилось то, что она не приняла моего предложения перевернуть сценарий с ног на голову. Второй — окончательный отказ от моих услуг, поскольку она отыскала настоящую карлицу, только что получившую наследство (это она так говорит, мне-то сдается, что карлица занимается контрабандой оружия и человеческих органов). Еще карлица уверяет, что она великолепная актриса и что, если ей дадут главную роль, она вложит в фильм кучу бабок.

— Патти, ты божественна, — оправдывалась Адди, — но настоящая карлица, притом с кучей бабок, на дороге не валяется. Я дам тебе огромную роль во втором своем фильме. Ты была права, утверждая, что карлицу тебе не сыграть, а твоя мысль переделать сценарий и превратиться в сосунью… в общем… ты слишком привередливая. — Это я-то привередливая! Слушай, Тюлень, я не только самый ТЕРПИМЫЙ человек из твоих знакомых, я еще и единственная, обладающая ТАЛАНТОМ! Без МЕНЯ ты пропадешь, красавица. Сколько бы денег ни притащила твоя фантастическая карлица.

НЕНАВИЖУ выступать предвестницей чужих несчастий, но именно так все и случилось.

Адди отправилась в Колумбию, чтобы, по ее выражению, «ознакомиться с местностью». В аэропорту Барахас ее взяли с несколькими килограммами лишнего веса. Понятно, что не жира. Сейчас она в тюрьме, пишет новый сценарий: юмористическая история о проблемах сосуществования кислотников, героинщиков и кокаинистов. Посса в своем стиле! Таланта у нее нет, но, признаюсь, иногда она способна поднять мне настроение.

— Я понимаю, сеньор комиссар, она сильно провинилась. Но она моя подруга, и я не собираюсь говорить о ней плохо.

Хуже всего не то, что ее повязали, а то, что полицейским захотелось малость пообщаться СО МНОЙ и мне устроили длиннющий допрос. Вы можете мне не поверить, но я из тех редких девушек, которым сидение в каталажке не доставляет никакого кайфа.

— Мне известно только, что она безумная. Если она промышляла кокаином — так это ее личное дело. Я не считаю это ни хорошим занятием, ни плохим. Своих подруг Я принимаю такими, какие они есть.

Широта моих взглядов не помогла вызволить Адди из тюрьмы. По правде говоря, ей там не так уж плохо. Она похудела и прекрасно выглядит.


Посещение комиссариата в депрессию меня не ввергло, но почти. Утро было какое-то никакое, люди шатались по улицам, как зомби, то есть как граждане без душ и с газеткой под мышкой. Я надела черные очки, закос под фирму «Рэй Бан», — не выношу, чтобы люди видели меня с печальным взглядом. Зашла выпить кофе в первый попавшийся бар. Ко мне подсел один Тип. «Меня узнали, — подумала я. — Все как всегда». Порой «как всегда» может оказаться утешением.

— Давай заплачу за твой кофе, — предложил Тип несколько робко,

— Спасибо, пятьдесят песет я как-нибудь наскребу. Я нахожу несколько унизительным, когда тебя предлагают угостить кофе, как будто на самом деле ЧЕМ-ТО угощают. Кофе — вещь очень личная, и попытка за него расплатиться равносильна наглому вторжению в личную жизнь, а Я возвращалась из полиции в СТРАННОМ расположении духа.

Этот Тип не знал, как продолжить ухаживание. Он заволновался, смотрел на меня, не зная, что сказать. Потом нацепил черные очки и отправился в уборную. На самом деле мало кто из мужчин умеет обращаться с женщиной, которая ведет себя как героиня фильмов сороковых годов. Если бы Рита Хейворт [41] или Глория Грэм [42] были молодыми, у них бы возникли серьезные проблемы в общении с современными парнями.

В атмосфере бара, словно тяжелая птица, витало какое-то предвестье, к которому Я была НЕ ГОТОВА. Я заказала рюмку анисовки и порцию ЧУРРОС [43], чтобы справиться с дурным предзнаменованием. Все съела и выпила. Заняться мне было нечем, так что я решила обратить внимание на официанта:

— Я — Патти. Та самая.

— Какая Патти?

Что ему было ответить? Кажется, что этого не может быть, однако есть еще люди, которые не читают «Ла Луну».

— Что с тобой, уже с утра приспичило? — задал он мне грубый вопрос.

— Ты только что упустил великолепную возможность, парень. Когда состаришься, расскажи своим внукам, что однажды Патти Дифуса находилась от тебя на расстоянии барной стойки, а ты не обратил внимания. Внуки тебе не поверят.

Я пошла в туалет, чтобы выблевать чуррос. Визит в полицию не прошел для меня даром. Я уже не та, что была: раньше, то есть едва родившись, я завтракала мускатом, маринованными огурчиками и пончиками и все меня устраивало.

Это было необычное утро, как я упомянула выше; настолько необычное, что я попала в женский туалет, хотя обычно ошибаюсь дверью. Мой имидж в обществе, конечно, несколько занижен, но все равно не годится парням заставать порнозвезду блюющей в их туалете. Официант и полицейские, вместе взятые, меня почти что доконали. Но почему-то ДЕВУШКЕ редко удается ПОБЛЕВАТЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ. В дверях сортира стоял тот Тип, что атаковал меня у стойки. Я ему ничего такого не сказала, но я была почти что благодарна за вторжение.

— Неужели девушке теперь нельзя спокойно поблевать? — произнесла я самым неприятным голосом, какой только позволяет мое личное очарование.

— Мне подождать снаружи? — взмолился он, дрожа.

— Нет, пожалуй, оставайся здесь. В этих черных очках ты, наверное, ничего и не видел. И успокойся, во мне все прекрасно.

Я вышла из кабинки, чтобы прополоскать рот, да и помаду наложить по новой.

Мы встали возле туалетного зеркала. Я потихоньку разглядывала Типа.

— Это настоящий «Рэй Бан»?

— Да.

— А мой — подделка, — призналась я.

— Если хочешь, я тебе подарю, — сказал он. Он снял очки и протянул мне. Глаза у него были

влажные. Чтобы он не сомневался в моей порядочности и благодарности, я приблизилась вплотную и засунула ему свой язык по самые гланды.

Когда я отстранилась, глаза у Типа повлажнели еще больше.

— Тебе что, соринка в глаз попала или лампочки слепят, или ты просто плачешь? — спросила я.

— Поехали к тебе. Там я все объясню.

Мне нравятся мужчины, с которыми все ясно. По дороге я рассказывала Типу о странном происшествии с Адди Поссой и так далее. Главной моей целью было разбить лед отчуждения. Этот таинственный поклонник интересовал меня все больше и больше, но мне удалось узнать только, что зовут его Хуан Феликс.


Мы прошли прямиком в мой альков. Холодно не было, но я включила электрокамин, потому что он горит красным светом, как на дискотеке.

— Когда мы ехали в такси, — сообщила я, раздеваясь, — я подумала, что захочу всю ночь проспать в твоих объятиях. Думаю, нам обоим необходимо чуточку нежности, но не остается ничего другого, кроме как трахаться, — ведь я никогда не сплю. Хотя и нуждаюсь в нежности.

Он не мог ничего ответить, поскольку пожирал меня ВСЮ БЕЗ ОСТАТКА. В тот момент, когда ему перестало хватать рук и языка, я заметила, как он что-то подбирает с пола.

— Ты что-то потерял? — спросила я.

Вместо ответа я ощутила внутри себя нечто крайне твердое. — Он кожаный, правда?

Он робко признал мою правоту.

— Не волнуйся, мне это не впервой. В общем, продолжай. Но потом ты должен будешь все мне рассказать.

— Да, любовь моя, — прошептал он, отдуваясь.

И действительно, спустя некоторое время он все мне объяснил.

8. Девушка, похожая на Спенсера Трейси

Я обещала поведать вам историю Хуана Феликса, парня с хреном из кожи, которого я отымела в предыдущем выпуске, после того как побывала в комиссариате, но, боюсь, ничего прикольного в этом нет. ЕГО история напоминает мне о детстве, а я это время вспоминать не хочу: детство вызывает у меня эмоции, не имеющие ничего общего с той ЛИТЕРАТУРОЙ, которой Я ЗАНИМАЮСЬ.

После нашего секса, пока этот парень ходил в туалет, я пошарила у него в карманах и нашла фотографию двух девочек. Одной из девочек оказалась Я, другой — Адела, моя одноклассница. Снимок был сделан во дворе, мы стояли, держась за руки. Откуда Хуан Феликс мог его раздобыть? Получается, что Адела превратилась в Хуана Феликса, то есть, окончив школу, сменила пол, потому что она была без памяти влюблена в меня и знала, что мне нравятся мужчины — даже больше, чем креветки. Такие истории хорошо подходят для мыльных радиосериалов, но меня они не прикалывают ничуть. Дело в том, что Адела была слишком заморочена тем типом заморочек, которые переворачивают твою жизнь и все такое; она жила лишь воспоминанием обо мне. В порядке самоубийства, пока она искала встречи со мной на каждом углу, она подалась в эквилибристы — работала в цирке, ходила по натянутой проволоке. Как она призналась, ее совсем не отталкивала возможность однажды рухнуть вниз и разом со всем покончить. В общем, очень печальная история.

МЕНЯ приводит в ужас, что мои фанаты становятся ОДЕРЖИМЫ МНОЙ. Это перебор. Они устраивают засады. Изменяют меня по мерке собственных желаний, и даже если ты ВПОЛНЕ БОЖЕСТВЕННА, в тебе есть и что-то ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, — так вот, я беспокоюсь, когда люди делают меня частью своей жизни, а я об этом даже не догадываюсь.

От Хуана Феликса я постаралась избавиться как можно скорее. Трахнулись мы неплохо, но, выслушав его сбивчивую исповедь, я почувствовала себя ужасно, в голову полезли типичные вопросы шестидесятых годов вроде «Что я здесь делаю?», «Какой в этом смысл?» и так далее. Настроение мне не подняло даже известие, что мои фотороманы запретили в Польше, благодаря чему на черном рынке они превратились в натуральные бестселлеры. Мне ЧТО-ТО было нужно. Не знаю ЧТО. Деньги, например. Я так прославилась, что все решили, что теперь я хочу быть только писательницей, и перестали предлагать мне свинские фотороманы. Полагаю, мне следует вернуться к порнографии, я ее как-то забросила, а писателю нехорошо отрываться от своих корней. Еще мне хотелось бы повидать таксиста, который был похож на Роберта Митчума. Но где его искать? Я обожаю игру случая, однако порой я ее ненавижу. Если я хочу видеть КОГО-НИБУДЬ, то НЕ ВЫНОШУ такой неизвестности, хотя, может быть, это и буржуазный предрассудок.

Я снимаю трубку. Звоню на «Радио-такси» и спрашиваю про таксиста, похожего на Роберта Митчума.

— У нас таких много. Еще имеется несколько Джеков Николсонов и парочка таких, что точь-в-точь Ричард Гир.

— Слушай, подружка, поменьше выступай. Я Патти Дифуса и принадлежу к тому типу женщин, которые в нужный момент не боятся быть обыкновенными.

— Ты — Патти? Ушам своим не верю!

Тон голоса тут же переменился, превратился в бормотание робкой фанатки.

— Я восхищаюсь тобой, — продолжал дрожащий голосок, — у меня дочка пяти лет, которая хочет быть такой, как ты.

— Чудный возраст, чтобы начать. Слушай, у меня идея. Я уже несколько дней ничего не ела. Давай я зайду за тобой в контору, чего-нибудь поклюем, и я подпишу автограф для твоей дочки.

— Правда? — Бедняжке все не верилось.

Я приняла душ, малость накрасилась и через полчаса была в офисе «Радио-такси».

— Понимаешь, я смогу освободиться только через час, — страдальчески молвила Соня, а именно так звали странную диспетчершу.

— Ладно, тогда покажи, где сидят Николсоны и Ричарды Гиры, пусть пока составят мне компанию, — ответила я тоном «не о чем беспокоиться».

— Прости меня, иногда люди надо мной прикалываются, и мне пришлось немного очерстветь душой. Наверное, что-то передалось от них.

Речь шла о таксистах, которые не переставая звонили ей, чтобы сообщить, где находятся.

— Детка, ты от такой работы с ума сойдешь.

— Не думай, среди них есть много хороших парней. И почти все они очень одинокие люди.

— Не только они. Был у меня знакомый министр, так он жаловался на то же самое.

— Как можно сравнивать: когда ты министр, ты получаешь много чего другого, вот что я думаю. А жизнь таксиста очень тяжела. И я пытаюсь сделать ее как можно более переносимой.

Соня была похожа на Спенсера Трейси, но с движениями молодой Чус Лампреаве [44].

— Ты хочешь сказать, что время от времени спишь с ними, чтобы они не чувствовали себя так одиноко?

— Ну да, а помимо этого я много с ними разговариваю, когда они находятся там, затерянные в ночи. Я говорю с несколькими сразу. Очень непринужденно, настоящая радиовечеринка.

Очевидно, человек способен выжить в любых обстоятельствах: я представляю, как Соня ведет сразу несколько разговоров по рации, одновременно отвечая на звонки клиентов. Выходит, сниматься в порнофильмах — не такая уж тяжелая работа, даже в случаях, когда у партнера не стоит. — Сейчас позвоню, закатим пир, — решила я. — Тебе какая еда нравится? Может, японская — она сейчас в большой моде у псевдоинтеллектуалов.

Соне все происходящее казалось наваждением.

Я позвонила туда, где могут достать что угодно и в любое время, и заказала сигареты, журналы, еду и выпивку. Продемонстрировав таким образом свое могущество, набив рот сырой рыбой и рисом, я приступила к делу, ради которого и превратилась в ангела, заглянувшего в эту конуру, каких не встретишь и в романах Честера Хаймса [45].

— Соня, дорогая, все это для меня, конечно, новый опыт, однако, когда я спрашивала насчет Двойника Роберта Митчума, я не шутила. Я, кажется, запала на этого таксиста. — Ты про Лусио?

— Он не назвал своего имени.

— Говорит он мало, это верно. Знаешь, он познал большое разочарование.

— Да, но не каждый человек, познавший разочарование, выглядит и ведет себя, как главный герой фильма «Из прошлого» [46].

— Все случилось из-за женщины, одной из тех блондинок, у которых ни грамма лишнего жира и куча денег. Вообще-то они не его тип, Лусио ведь очень простой. Но эта баба только что развелась с каким-то там магнатом и высосала из Лусио все мозги. Женщина из тех, которых сегодня видишь на завтраке у короля, а завтра она — в распоследнем притоне. То, что «они» называют «потрясающая женщина».

— Я знаю «этаких бабенций».

— Лусио стал краткой интермедией между одним магнатом и другим магнатом. А он такой чувствительный.

— Я уже заметила. Одной дождливой ночью он привез меня в Меркамадрид и подарил килограмм креветок. А как он смотрелся! Никак не могу выбросить из головы.

Не спросясь меня, Соня, как умная девушка, позвонила по какому-то номеру:

— Лусио, ты где?

Ей ответил голос, искаженный радиосвязью, но мой клитор опознал его тотчас же.

— Я в Сан-Бласе. Только что высадил пассажиров. Есть что-то по дороге?

— Есть. Кое-что очень интересное, но оно здесь, со мной. Как ты думаешь, кто это?

— Сони, твоя дочка. И вы говорите обо мне. Ты плохая мать, тебе надо бы объяснить дочери, что я ей не пара.

— Передаю ей трубку, но будь осторожен, не задави кого-нибудь от волнения.

Соня завершила свою интродукцию. Она передала мне что-то вроде толстого микрофона — я видела такие у таксистов. От нервов я его чуть не съела.

— Привет, Лусио. Это Патти. Таксист на несколько секунд онемел.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— В Мадриде все про всех известно. Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я на работе, что я могу сказать?

— Что сюрприз тебя порадовал.

— Порадовал, я такого не ожидал. У тебя проблемы?

— Да, — ответила я.

— Дождись меня. Я еду.

За мою короткую и насыщенную жизнь сердце выпрыгивало у меня из груди всего раз триста. И это был один из них [47].

9. Я снова здесь

Случилась одна из тех ночей, когда пьешь — хотя и не собиралась, — как в старые времена, своевременно передознувшись кокаином. Я ничего не писала два последних месяца, поскольку, как было ясно сказано, я ненавижу этот город, в котором все только и ждут, чтобы Я ЧТО-НИБУДЬ сказала, чтобы ввести это в моду. С другой стороны, все мужчины, с которыми я переспала, на МЕНЯ подсели — это вполне логично, но все равно составляет проблему. В последние месяцы МОЯ ЖИЗНЬ стала похожа на наркологический диспансер. То есть мне пришлось им всем наглядно объяснять, что я чудовище и что я не заслуживаю их любви. Несмотря на очевидность доказательств, мне пришлось потратить времени больше, чем я ожидала, чтобы окончательно порвать с ними со всеми, а рассказывать об этом тем более не стоит. Ненавижу эпилоги — мне не нравится их проживать и уж совсем не нравится писать о них. Поэтому я решила оставаться немой. Поэтому, а еще потому, что мне было интересно взглянуть, какой новый курс изберет этот проклятый город без моего влияния. А теперь я ВОЗВРАЩАЮСЬ — обнаружив, что за время моего отсутствия НЕ произошло НИЧЕГО НОВОГО, поскольку, как замечали многие умные люди, в Мадриде есть лишь один ИНТЕРЕСНЫЙ человек. И этот человек — Я. ПАТТИ ДИФУСА.

Как было сказано в начале, однажды ночью я вернулась на избитый путь порока: трезвость хороша в том случае, если умеешь перемежать ее выходками в стиле старой рок-звезды, притом миллионерши.

В Мадрид приехал переводчик моих мемуаров на английский язык. Кажется, в США пользуется успехом незамысловатая порнуха, а ему пришла в голову гениальная идея превратить мои заметки в сериал с Морган Фейрчайлд [48] в главной роли.

— Почему эта проблядушка, а не Я? — спросила я.

— Ты слишком полна жизни и слишком ослепительна, в Голливуде тебя никто не потерпит, — разъяснил он.

— Ничего не поделаешь. Мне остается лишь наколотить бабок на авторских правах.

Итак, я покрою свои записки налетом бескультурья и передам этому парню, потому что он мне по душе. Он тоже повидал жизнь. Входя в мои дом, он опирался на трость, так как его личный самолет разбился в Ливийской пустыне и теперь у него серьезные проблемы с бедренны-ми костями и пропала походка под Джона Уэйна [49]. Но в нем есть шик. Увидев его, не знаешь, что он собирается делать со своей тростью: загонит ее тебе в ЩЕЛЬ или ВРЕЖЕТ по голове — причем обе эти возможности порядком возбуждают. По его словам, трость — очень полезная вещь. Я представляю себе лицо Антонио Галы [50], если бы он узнал, сколькими способами можно использовать обыкновенную трость. Мой друг, к примеру, может заполнить полость в трости кокаином, чтобы таможенники ничего не заподозрили. Едва усевшись в моей гостиной, пока я расспрашивала, что он поделывал в последнее время помимо унизительной писанины для больших американских телестудий, мой друг уже разбирал трость и проводил кокаиновые дорожки на моем черном лакированном столе — вроде тех, что чертил Аль Пачино в «Лице со шрамом» [51]. Мы не стали ломаться и тут же нюхнули.

— Ты все еще водишь знакомство с самыми грязными парнями города? — спросил он.

— Теперь я специализируюсь на бисексуалах.

— Главное, чтобы хрен был побольше.

— В этом новое поколение еще даст вам фору, — заметила я, — зато теперь рискуешь влипнуть в любовную историю. Современные парни нашли способ сочетать порок и сентиментальность. Любопытное новшество из области социологии.

— Ну, я через пару дней уезжаю, так что опасаться нечего.

— Дай мне пять минут, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и пошли на охоту.

Пока я стояла под душем, а затем красилась, звучала «So Many Men, So Little Time» [52] Микель Браун. Перед выходом нет ничего лучше, чем послушать диско.

Мы отправились в «МАК», один из притонов для красивой публики, потерявшей ориентацию. Диск-жокей знает, что говорить там совершенно не о чем, и заводит такую громкую музыку, что даже глазам больно.

Я заставила диджея сделать потише и крикнула: «Эй, народ, есть кокс, на всех хватит!»

До этой минуты бар казался ремейком вечеринки оживших мертвецов, однако моего выкрика оказалось достаточно, чтобы расшевелить эти тела. Через мгновение мы были окружены кучей парней и девиц, которые мечтали, чтобы с ними что-нибудь произошло.

— Выбирай сам, — сказала я своему американскому другу.

Он начал прикасаться к избранным своей тростью, словно волшебной палочкой. Мы со всей компанией отправились в туалет. Было в этом ощущение праздника. На барной стойке переводчик оставил кучку белого порошка, чтобы оставшиеся сильно не расстраивались. Американцы — они такие.

В туалете я без умолку болтала, а в это время мой друг доказывал, что опыт помогает нам идти прямо к поставленной цели и не обижать при этом других. Все были очень оживлены. Я поминутно объясняла причины моего исчезновения и улыбалась в ответ на предложения вернуться. В кокаине хорошо то, что тебя захватывает сам процесс говорения. Я могла бы трахнуть любого из тех, кто там находился, но пока что предпочитала болтать и смотреть. Я не хотела торопиться, ночь только что началась, и следовало прожить ее с толком. Был там парнишка, косивший под пай-мальчика, что не помешало ему взглядом пригласить меня присоединиться к группе, в которой он барахтался. Я разок улыбнулась в ответ, что означало: спокойствие, инициатива остается за МНОЙ, но, если мне захочется согрешить, ты станешь одной из тех гаваней, где я буду искать пристанища. В последнее время я вся такая литературная, даже когда просто смотрю.

В качестве прелюдии сортирный сейшн оказался неплох. Его одного хватило, чтобы мой друг посчитал, что путешествие в Мадрид удалось.

Мы покинули бар и отправились в дом пай-мальчика. По инициативе нашего амфитриона [53] команда сократилась до четырех человек: моего друга, еще двух парней и МЕНЯ. Мальчик жил вместе с матерью в старомодном буржуазном доме. Мать находилась в путешествии, а сынок — в предвкушении, что этот вечер не будет похож на его всегдашние семейные вечера.

Полагаю, что гости, все четверо, продемонстрировали широту натуры. Мы оказались достаточно изобретательными и достаточно порочными, чтобы извлечь пользу из искусного комбинирования. Я отлично провела время, мой американский друг тоже, а это, в конце концов, и было самым важным.

На следующий день я пошла в редакцию «Ла Луны», чтобы помочь моему другу приобрести права на мои автобиографические заметки. Я проявила слабость и согласилась снова начать писать для самого распрекрасного журнала всех времен, как я сообщила редактору. Когда явился посыльный с письмом, мы были поглощены переговорами. Письмо предназначалось мне. Вероятно, в Мадриде нельзя шагу ступить за порог своего дома, без того чтобы все поняли, куда ты направляешься. Я распечатала письмо. Отправитель не знал моего адреса и писал мне на адрес журнала. Это был тот самый мальчик, гостеприимством которого мы воспользовались прошлой ночью. Поскольку он очень молод, то решил ввести меня в курс дела в форме стихотворения. Я вообще отличаюсь ТЕРПИМОСТЬЮ, посему не стала придавать этому значения. В девятнадцать лет проза не кажется лучшей формой выражения мыслей о себе самом. Вот что говорилось в стихотворении, я привожу его целиком: «Восемь часов утра, и ты только что ушла с теми тремя парнями, что с нами спали. Целуя любого из них, я ощущал желание, но больше всего я желал целоваться с тобой. Нос, раздраженный кокаином, я смазал кремом. Слушая „Ne me quitte pas“ [54], надеваю пижаму.

Но сон не приходит. Собираю пустые сигаретные пачки и вспоминаю тебя, без боли и без драматизма. То ли это приход зрелости, то ли ты недостаточно меня интересуешь? Все равно. Восемь часов утра. Гулянка кончилась, и я печатаю тебе на машинке письмо, которое не знаю, куда отправить». Кстати, в постскриптуме он оставил свой номер телефона.

Я предпочла бы побольше жизни в письме, но в целом было неплохо. Я привыкла к грубости, поэтому, когда человек отстранен и деликатен, это всегда немножко трогает. Возможно, я ему и позвоню. Полагаете, стоит?

10. Один буржуазный эпизод

Я ему позвонила. В конце предыдущей главы я еще не была уверена, но всегда находятся такие пять минут, когда голова у человека совершенно пустая, и вот тогда-то люди чувства, вроде меня, и принимают самые неправильные или самые великие решения.

Я позвонила ему, то есть Пай-мальчику, творцу безжизненной поэзии. Он начал часто приходить ко мне. Помимо секса я заставляла его отвечать на телефонные звонки и перепечатывать мои истории на машинке, потому что с некоторыми парнями просто трахаться недостаточно. Правда, похоже на роман Франсуазы Саган [55]?

МОЯ ЖИЗНЬ не так легка, как представляется. Целый день я подписываю воззвания против НАТО — и в поддержку НАТО, поскольку в таких сложных вопросах я стремлюсь к полному равновесию. Давлюсь мадридским косидо [56] на вручении Разных премий. Ношусь из квартала в квартал, выступаю с лекциями о важности наркотиков для бедных слоев населения. Благодаря моей образцовой беспристрастности меня избирают посредницей во всех спорах между епископальной конференцией и правительством: епископы часто недовольны тем, как к ним относятся правящие круги (а я, как могу, раздуваю страсти, очень уж мне нравятся епископы). Я также поддерживаю близкие контакты с ЭТА: мне интересно, смогут ли они договориться с министерством внутренних дел. В общем, я вся состою из социальных компромиссов. Я — человек АБСОЛЮТА и, когда ВЫСТУПАЮ, принимаю в расчет все последствия. Я знаю, что, когда начинаешь выступать и вращаться, превращаешься в ПУБЛИЧНУЮ ФИГУРУ, а возможности публичной фигуры ограничены тем, что она к тому же человек, и ей нужен кто-то, кто отвечал бы на звонки. Моя трагедия — это ВРЕМЯ (теперь, став знаменитой, я понимаю, почему люди вроде Борхеса были так озабочены временем). Если я говорю ДА моей публике, то есть епископам, правительству, ЭТА, квартальным муниципалитетам, сыщикам и т. д., я сознаю, что данное слово обязывает меня, помимо лечения всех болячек этой чертовой страны, еще и ПЕРЕСПАТЬ с половиной из этих дядек, поскольку, откровенно говоря, кода они имеют дело СО МНОЙ, выясняется, что у каждого есть сердце и хрен, и в промежутках между переговорами всегда находится минутка для отсоса, для ТРАХНЕМСЯ ПО-БЫСТРОМУ, пока мы переходим из кабинета в кабинет… — в общем, эти штуки имеют свою привлекательность, однако они отнимают ВРЕМЯ.

— …а иногда мне нужно вызвать водопроводчика или сходить в банк, починить электроплиту или отказать всем радиожурналистам, которые приглашают поговорить о постмодернизме (будь проклят тот час, когда они там у себя в «Ла Луне» изобрели это словечко). Мне нужно быть на презентациях моих первых фотороманов, ныне переизданных в Алжире. Или ехать в Нью-Йорк на выставку всех моих порнографических работ. Я должна ответить бразильцам, смогу ли выступить с речью на открытии их карнавала. Я должна ответить множеству анонимных хулиганов, с которыми поддерживаю оживленную переписку (когда тебя угрожают убить — это всегда означает, что ты кому-то очень нравишься), и МЕНЯ НА ВСЕ НЕ ХВАТАЕТ. Мне нужен секретарь, и им мог бы стать ты, раз уж ты меня любишь и вечно тут торчишь.

— Да, но я поэт.

— Прежде чем получить «Адонаис» [57], поэту предстоит снести сколько-то лишений, а быть моим секретарем — не самое страшное из них.

Мое счастье, что Я настолько красноречива, — ведь когда просишь мужчину протянуть руку помощи, то — не важно, влюблен ли он в тебя или нет, — убедить его непросто.

Вот так Пай-мальчик превратился в моего интимного секретаря и стенографиста. Я знаю, особой пылкостью чувств тут и не пахнет; неэтично пылать страстью к секретарю-любовнику. К тому же — зачем скрывать? — я его презираю. Когда объясню почему, вы признаете мою правоту.

Пай-мальчика звали Пепон, и его полезность имела какой-то неприятный осадок, поскольку, по его словам, я отнимала у него все двадцать четыре часа в сутки, так что его мать начала беспокоиться.

— Давай поговорим с ней, она поймет, что для твоего становления я — это САМОЕ ГЛАВНОЕ.

— Нет, не поймет, — заверил он.

— Поглядим.

Парни этого типа, хоть и обладают прекрасной кожей и носят стильные шмотки, все-таки слабаки, и в итоге он не смог отказаться.

Он привел меня в свой дом и представил своей матери.

Сеньора выглядела неплохо, она, видимо, успела кое-что прочитать в своей жизни и, казалось, испытала не так уж много разочарований. Очень представительна и все такое, с такой внешностью она могла бы стать министром чего-нибудь, однако говорила она нездоровым тоном (я подумала, она,наверное, из «Опус Деи» [58] — но дело оказалось в другом).

— Я всегда была очень либеральна, — излагала она, пока мы набивали рот печеньем, эти двое пили чай, я анисовку, — поэтому я не мешаю своему сыну развлекаться. Полагаю, это полезно как для его физиологии, так и для духа, и Я не возражаю, чтобы он делал это не самым традиционным способом.

— Это экономит кучу ВРЕМЕНИ. Я вот с детства усвоила, что важнее НАСЛАЖДЕНИЯ почти ничего не бывает, — сказала я в ответ.

— Странно, что вы не поэт, ведь именно поэты больше других склонны придавать значение пороку.

— Чтобы ПОЛУЧАТЬ НАСЛАЖДЕНИЕ, нет нужды быть поэтом, скорее, наоборот, поэты обычно малоизобретательны, даже напившись.

Пепон не мог вымолвить ни слова, сидел как па углях.

— Не знаю, почему ты так боялся представить меня своей матери, она великолепна, — решила я вовлечь его в разговор.

— Если бы вы знали моих друзей, вы бы испугались, насколько я уступчива по сравнению с ними, но это не означает, что меня не интересует судьба моего сына. Он — единственное, что у меня есть.

— Дорогая, в твоем возрасте еще вполне можно поразвлечься. Может быть, придется платить, но это, как я понимаю, проблемы не составит.

Я уже собиралась дать ей телефон какого-нибудь знакомого плейбоя, но мать и сын уставились на меня, как на Супермена, у которого из глаз посыпались молнии, так что я предпочла улыбнуться и пригубить анисовки.

— Какой бы либеральной я ни была, есть вещи, которые меня не интересуют, — произнесла мать, сдерживая свою ярость. — Мне достаточно заботы о сыне. Но естественно, вам меня не понять: вы ведь трансвестит и детей у вас никогда не будет.

Мне показалось, что я не расслышала.

— Что-что?

— Да, не удивляйтесь, милочка, наука пока что так далеко не продвинулась.

Она улыбнулась, отставание науки приводило ее в восторг.

— Сеньора, пизды и мужиков мне хватит, чтобы обзавестись целым племенем, если я буду хоть чуть-чуть неосторожна.

— Вы меня не так поняли, милочка. Я ведь уже говорила, что либеральна до неприличия. Вам не следует стыдиться того, что вы трансвестит, я нахожу это забавным.

— Если не перестанете называть меня мужиком в юбке, вам придется проглотить эти печенюшки одну за одной не жуя. Тысячи мужчин затонули у меня между ног. И один из них — ваш сын.

Как говаривала Мей Уэст, я хороша, когда я хорошая, а когда плохая — то я еще лучше.

Сеньора, вероятно, что-то поняла, потому что замолкла и посмотрела на своего сына, ища поддержки.

— Не хочешь что-нибудь сказать по этому поводу? — скомандовала я.

— Послушай… я ведь тебя предупреждал, что Патти этот разговор не понравится, — ответил Пепон, дрожа.

Я поднялась и залепила ему пощечину:

— Ты уволен. Я сделала тебя своим секретарем, чтобы немного унизить, но ты и того не стоишь.

Мать не осталась безучастной: он вскочила и закатила оплеуху мне.

— Никому не дозволяется бить моего сына в моем присутствии.

— Сеньора, теперь я понимаю, почему в некоторых странах крестьяне рубят головы своим хозяйкам.

Временами во мне просыпается потрясающая гражданская сознательность. Я не могла оставаться в этом доме ни минуты. Подхватила свою сумочку, пернула и вышла за дверь. Уже на улице меня догнал Пепон: Патти, прости меня. Я все тебе объясню.

— Оставь меня в покое. — Я закатила ему еще одну оплеуху.

— Моя мать тяжело больна; с тех пор как восемь лет назад умер мой отец, она думает только обо мне, потому что я — его копия. Она влюблена в меня. Ее не беспокоят мои связи с парнями, она говорит, «это другое, с ней никто соперничать не сможет», но она не выносит, когда я сплю с девчонками. Она претендует на то, чтобы быть единственной женщиной в моей жизни, так что, когда я гуляю с девушками — а мне нравится именно это, — я вынужден ее обманывать. По этому я сказал ей, что ты — трансвестит.

— Пепонсильо, я девушка простая, и все это для меня омерзительно.

— Я так страдаю, Пат. Ты ведь знаешь, что я поэт. Не уходи вот так.

— Чтобы быть поэтом, необходимо нечто большее, чем авторитарная и безумная мать. Не пытайся снова искать меня.

Вдали показалось такси. Я остановила его и уехала. Хоть я и отвела душу с матерью и сынком, я была В ЯРОСТИ. Такое со мной случается нечасто, но на таксиста я даже не взглянула. Сухо назвала свой адрес, он сделал музыку погромче. Гарри Белафонте [59] исполнял кантри-песенку «Mary's Boy Child» [60], едва ли не жестокую в своей слащавости. По щеке моей скатилась совершенно непрошеная слеза, мне стало почти стыдно, и я вытерла ее рукой.

— Патти, которую я знал, не плакала. Я так и окаменела от подобной наглости.

— Я-то думала, такси — это как церковь, место спокойное и укромное, но теперь вижу, что ошиблась, — слабо возразила я.

Таксист начал подпевать, помогая Гарри Белафонте. Казалось, они рождены, чтобы петь дуэтом, и это было уже чересчур. Есть такие мужские голоса, которые заставляют почувствовать себя одинокой, словно старый башмак.

Я пишу эти строки в феврале. Я даже не обратила внимания, что больше месяца назад случилось Рождество, но эта песенка принесла мне ощущение всех рождественских праздников, от которых я когда-то убежала.

По счастью, песня закончилась, и, пока я приходила в себя после этого неожиданного всплески сентиментальности, таксист снова заговорил:

— Вы меня не помните?

Я впервые посмотрела ему в лицо, и, естественно, я его ПОМНИЛА!

— Прошлой весной ты привез меня в Меркамадрид и подарил килограмм креветок! — Если в мире существовал человек, которого я хотела бы снова увидеть, — так это его.

— Совершенно точно.

— Ты не представляешь, как это меня растрогало. Я открыла окно, чтобы тебя поблагодарить, но ты уже уехал, а мою гостиную наполнил весенний воздух.

— Я читал. Твое описание меня тоже растрогало.

— В тот раз мы не слишком много разговаривали. Что же случилось, откуда столько красноречия?

— Ничего. Я выжил.

Он все так же походил на Роберта Митчума в фильме «Из прошлого». После моего плачевного буржуазного приключения я была очень рада, когда таксист довез меня до дверей моего дома. Как только мы приехали, он — угадав, что мне это нужно, но я слишком слаба, чтобы просить, — взял меня за руку и довел до самой постели, он снял с меня туфли и сам сел рядом, на краешек. Понемногу тишина справилась с моей тоской — словно губка прошлась по грязному полу. Я подумала про себя: передо мной открывается новая жизнь.

Было очень жаль, что эта новая жизнь продолжалась всего пять часов, а потом таксист ушел, снова оставив меня наедине с собой и с моим самокопанием.

Я поняла, что я по природе женщина одинокая и извращенная. Моя жизнь, как и мои рассказы, состоит только из завязки, но не имеет ни ядра, ни развязки. Мне хотелось бы найти в этом таксисте какой-то новый горизонт, что-то, что бы оправдало и объяснило эту перемену, которая неумолимо свершается во мне. Но этого не случилось.

Придется поискать где-нибудь еще.

Мне страшно, я чувствую, что вдруг разом повзрослела!

11. Миф о Патти

Прежде чем уйти, я хочу оставить разгромное завещание, чтобы никто не думал, что я заболела или вышла замуж.

ПРОЩАЙТЕ.

Меня уже ничто не развлекает, особенно теперь, когда РАЗВЛЕЧЕНИЕ стало МОДОЙ. СЛАВА — это то, что заставляет тебя повторяться от главы к главе. Если ты остроумна, от тебя ожидают, что ты будешь такой всегда. Если признаешь, что легковозбудима, то предполагают, что у тебя между ног ВЛАЖНО все время. Если обладаешь спонтанной реакцией — ждут грубостей. Если у тебя появилась ПРЕКРАСНАЯ ИДЕЯ начать вести ЗАПИСКИ с единственной целью — показать, что у тебя тоже есть пишущая машинка, и эти записки получаются веселыми, бесстыдными, озорными, прикольными и так далее и вводят в моду веселье, бесстыдство, озорство и приколы — твоей вины здесь нет. Ненавижу всю шайку этих бездарных читателей, которым хватает наглости вставать на мою точку зрения и которые бурно приветствуют все, что я ни сделаю, что ни скажу.

Если я что-то делаю — так для того, чтобы быть ЕДИНСТВЕННОЙ. Я не хочу, чтобы меня понимали и уж тем более чтобы мне подражали. Нет ничего более тоскливого, чем слушать эхо собственных шагов. Отвратительно приходить на тусовку и выслушивать слова восхищения: люди заявляют тебе, что БЕЗ ПАТТИ «ЛА ЛУНА» НЕ СУЩЕСТВУЕТ, люди считают себя такими же, как Я, люди кричат, что после ЖЕНЕВЬЕВЫ БРАБАНТСКОЙ [61] в испанской литературе не было такой яркой фигуры, как Я. На днях одна мадридская газета опубликовала анкету: куча интеллектуалов и прихлебателей из окололитературных кругов должна была назвать самые значительные романы, написанные по-испански за последние три века, и все они, ВСЕ проголосовали за мои «ЗАПИСКИ» — оценив их выше, чем даже «Сто лет одиночества». Да за кого же они меня принимают? За романистку? В этом они ошибаются. Неужели никто из них не заметил, что я не сплю и мне нужно на что-то использовать это время? Кто Я такая, чтобы насаждать грубость и дурной вкус? Я уверена, это Бог меня наказал. Увидев свое отражение в других, я почувствовала презрение к СЕБЕ САМОЙ. И это мне НЕ нравится. Почему я должна превращаться в МИФ? Единственное, к чему я стремилась, — это хорошенько заработать и быть счастливой, и тем не менее теперь, каждую ночь, просто потому, что я рассказываю о себе невероятно умно и талантливо, я превращаюсь в образец для подражания, хотя должно бы быть наоборот. Что происходит в Испании? Почему такую БЛЯДЬ, как Я, почитают не меньше королевы Софии, а восхищаются, пожалуй, и больше? МОЯ ОСЛЕПИТЕЛЬНОСТЬ, мой талант, изящество, с которым я пишу о Члене, наркотиках и так далее, не являются оправданием.

До сих пор в Испании царила ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ, почему же с моим приходом в общественную жизнь все переменилось? Почему нынче в цене талант, естественный шарм, спонтанность, непринужденность, умение называть вещи своими именами и к тому же делать это тонко, если всего несколько месяцев назад тебя за такие штуки могли сжечь на костре?

Ситуация изменилась, это очевидно. Но я не желаю брать ответственность на себя и уж тем более зарабатывать на этом. До недавнего времени я зарабатывала проституцией и не нуждалась в официальном признании такой жизни. Я не настолько глубокомысленна, чтобы выдавать свой образ жизни за фривольный.

ПРОЩАЙТЕ.

Другими словами, я ухожу. Ухожу. Я уж придумаю что-нибудь, чтобы поразвлечься. Ненавижу задавать моду, знала бы раньше — не написала бы ни строчки. «Ла Луна» теперь превратилась в мою тень, точнее, во множество теней. Всюду игра, всюду секс, всюду радость и бездумность. Ну уж дудки. Игры перестают быть таковыми, когда превращаются в культурный манифест. Раньше вечеринка была местом, где у тебя могли похитить драгоценности или парня, и это создавало напряжение, историю, достойную того, чтобы ее продолжить. Теперь вечеринка — это ровная площадка, по которой твои старые подружки, уже мумифицированные, прогуливаются взад-вперед, позируя перед фотографами-любителями, а позже те отбирают худшие снимки и их публикуют. Кого это обманет? В последнее время единственное, что происходит на тусовках, — это фотографии, и, уж простите, мне этого мало. В общем, Я обойдусь без вечеринок. И обойдусь без людей, которые рассказывают о вечеринках, которые изображают их в комиксах или снимают их, а потом публикуют снимки, словно это кому-то важно.

Я предпочитаю скуку, депрессию, раздумье, осмотрительность, бездействие, когда ничего не нужно говорить, хорошие манеры, антипатию, музыку кантри, фиксированное расписание, меры предосторожности, семейные визиты, советский коммунизм, здравомыслие, торможение, возврат к корням, традицию, народные песни и прочее.

Невыносимо видеть, что теперь все обязаны доказывать свою божественность.

Слава превратила меня в человека печального и меланхоличного, и я не собираюсь ширяться наркотиками, чтобы преодолеть это состояние.

Мне нечего сказать, и я не хочу ничего говорить. Писать дальше бессмысленно. Начиная с этой минуты эта страница будет пустовать. Пусть ее заполняют другие.

12. Я, Патти, пытаюсь познать саму себя с помощью своего автора

Давно уже собиралась я обнажить перед вами своего автора. Не знаю, позволит ли он это, но я попытаюсь.

Патти. Во-первых, мне хотелось бы знать, кто я: мужчина, женщина или трансвестит.

Педро. Ты, естественно, женщина. Женщина, которая не спит, но все-таки женщина с ног до головы.

Патти. А почему я не сплю? Есть снотворные, которые уложат и мастодонта. «Роинпол», например; наркоманы очень хорошо отзываются о «Роинполе».

Педро. Ты не можешь заснуть, потому что для тебя сон означал бы смерть.

Патти. Но есть люди, которые в состоянии каталепсии проделывают интереснейшие штуки. Или другие, которые используют свой сомнамбулизм, чтобы хорошенько поразвлечься. Педро. Серьезно? И кто же это? Патти. Например, одна героиня Копи. Эта сеньора становится сомнамбулой и пускается во все тяжкие, а потом с полным правом заявляет, что спала, ничего не помнит и ни за что не отвечает.

Педро. Значит, на самом деле она не спала. Зачем тебе сон?

Патти. Не знаю. Я слышала от приятелей, что между сексом и сексом неплохо и вздремнуть.

Педро. Тебе это не нужно, ты полна жизни, символ нашего времени — беспорядочная лихорадочная деятельность. А ты типичная девушка нашего времени.

Патти. В последнее время ты все больше беспокоишься за мое сердце, чем за мой передок. Что это с тобой?

Педро. Предполагаю, что я сейчас в поисках абсолютной любви. В последнее время я всем предлагаю жениться. И делаю это всерьез.

Патти. Итак, я просто твое отражение, эта ужасная вещь под названием альтер эго? [62]

Педро. Нет. Ты — читательская фантазия. То, чем читателям хотелось бы быть.

Патти. Ты читаешь мои записки?

Педро. Я читаю их один раз, чтобы посмотреть, сколько в них опечаток, и расстроиться.

Патти. Значит, ты тоже один из читателей. Значит, и тебе хотелось бы быть как я.

Педро. Мне хотелось бы обладать твоей непосредственностью и твоим позитивным восприятием жизни.

Патти. Слушай, а почему бы тебе не снять про меня сериал?

Педро. Трудно будет подобрать актрису.

Патти. Я думаю, Морган Фейрчайлд справилась бы прекрасно.

Педро. Нет. Ты более сексуальна. К тому же я не уверен, что Морган Фейрчайлд готова к такому количеству отсосов. И уж конечно, на телевидении это не пройдет.

Патти. Даже на частных каналах?

Педро. Не думаю.

Патти. Расскажи мне еще обо мне, а я пока кое-что для тебя сделаю.

Педро. Прошу тебя ничего для меня не делать.

Патти. Скажи, чего бы тебе хотелось? Мне все удается хорошо.

Педро. А ну-ка успокойся. Если я захочу мастурбировать, я прекрасно знаю, как это делается.

Патти. И как ты это делаешь?

Педро. В глубине души я вуайер.

Патти. Как в «Подставном теле», фильме Брайана де Пальмы [63].

Педро. Нет, мне нравится смотреть на себя самого. Мне хотелось бы заснять собственные мастурбосессии, а потом смотреть их.

Патти. В каком родстве я нахожусь с Холли Голайтли, Пепи и Фран Лебовиц?

Педро. Они твои двоюродные сестры. Они появились раньше тебя, но все вы — девушки одного типа. Ты немного попроще и не такая патетичная.

Патти. Я занимаюсь каким-нибудь спортом для поддержания формы?

Педро. Любой спорт для тебя скучен, даже самый модный. Ты просто всегда в форме.

Патти. Я все время на ногах, у меня не будет расширения вен? Ненавижу расширение вен.

Педро. У тебя никогда не будет расширения вен. Лучшее в тебе — это ноги. Ты — Весы, как и я, и как Брижит Бардо.

Патти. Но твои ноги больше похожи на ноги Адди Вентуры, чем на ноги Брижит [64]. Адди тоже Весы?

Педро. Не знаю. Оскар Уайльд тоже был Весы; возможно, я унаследовал его ноги.

Патти. Не знаю, какие ноги были у Оскара. Я всегда обращала внимание на его слова, а не на ноги. Почему действительно интересные мужчины никогда не выглядят сексуально, если не считать Сэма Шеппарда [65]?

Педро. Ну, я смотрю на себя в зеркало и возбуждаюсь.

Патти. Это оттого, что ты, как и любой уроженец Ла-Манчи, — очень практичный парень. Давай поговорим о другом: у меня есть какая-нибудь идеология?

Педро. Тебе нравится трахаться и чтобы люди тобой восхищались.

Патти. Меня интересует, может быть, я социалист?

Педро. Нет, но ты бы не прочь заняться этим с Фелипе Гонсалесом [66].

Патти. Выходит, в какой-то мере я социалист. Ведь с Фрагой [67], например, я бы не легла?

Педро. Нет.

Патти. И с Тамамесом [68], и с Энрике Куриэлем?

Педро. С этими да, и даже с обоими сразу.

Патти. Думаешь, мне стоит им это предложить?

Педро. Не думаю, что они согласятся. Для левых ты слишком уж отвязная.

Патти. Ну ладно, устрой мне пока свидание с таксистом, который похож на Роберта Митчума. Ему-то я точно нравлюсь.

Педро. Поживем — увидим,

Патти. Педро, по-моему, из этого интервью я о тебе так ничего и не узнала.

Педро. Зато я о тебе все знал заранее.

13. Взбесившийся автобус

Интервью, которое вы только что прочитали, я дала в ноябре восемьдесят четвертого. Сейчас апрель девяносто третьего. Тот, кто умеет складывать и вычитать, обнаружит, что между двумя датами прошло почти десять лет — как раз столько времени, сколько меня нигде не было видно.

Я лихо ворвалась в восьмидесятые годы, но перегорела, еще не добравшись до середины, и восстановление заняло у меня девять дет. Не спрашивайте, как, где и с кем я была. Ненавижу людей, которые сначала слепнут на годы, а потом приходят в себя и сочиняют книгу об этом времени, как, например, Кэрри Фишер [69].

У меня для вас хорошая новость: я вернулась. Меня наняли, чтобы я, со своим восстановившимся зрением, описывала то, что вижу. А если ч ничего не вижу (иногда я бываю просто дура дурой, и это может длиться неделями), то буду Рассказывать о себе или вывалю на вас ворох общих мест — так, словно это все потрясающие открытия. Кое-кто из вас наверняка обратил внимание, что мы живем в чудовищном мире. Я всегда была девушкой снисходительной, и я была бы рада сообщить вам, что в девяносто третьем году мир чудесен, однако это не так. Предупреждаю сразу: любой положительный комментарий, который вам встретится, будет означать, что я нагло вру.

Все очень плохо, и баста. Не знаю, на кого взвалить вину. Я, разумеется, ни при чем — последние девять лет меня здесь не было. Иногда я задаюсь вопросом: не в этом ли причина стольких бедствий — если воспользоваться аккуратным эвфемизмом. Что стряслось с этой Испанией, с этим Миром, который уверенно шагал по пути к обществу праздности и благоденствия, с миром, спроектированным исходя из потребностей (позже окажется, что исходя из непотребств человеческого существа?

В день, когда мне не о чем будет рассказать, я порассуждаю на эту тему.


Как всегда, чтобы бороться с ужасом, мне остается лишь наслаждение злоязычия (эта скромная трибуна) и другой род наслаждений, рассказ, о котором впереди. Парадоксально, но трибун для выступлений я обрела благодаря мой старо: подружке Ане Конде (если точнее, то Ане Кондон). Оказывается, пока вся страна решает, как жить дальше (напоминаю, что говорю с вами из девяносто третьего года, прямо накануне выборов), пока страна ошибается и размышляет над своей ошибкой, газета «Эль Мундо» в лице хитроумного Мануэля Идальго решает заполнить образовавшийся вакуум кое-какими увеселениями — моими записками, напечатанными золотыми буквами, черной типографской краской. Но никто не знал, где меня искать, пока за дело не взялась Ана Кондон (хуже, чем «найти» саму себя, может быть лишь одно — когда тебя находит Ана Кондон). Кондон — частный детектив, заправляет целой академией частного сыска — пользуется притоком оставшихся без работы шпионов с Востока. Несмотря на все усилия, ни ей, ни шпионам с Востока отыскать меня не удалось, и тогда Ана решила обратиться в программу «Где, как, когда и с кем?» — реалити-шоу худшего пошиба, но довольно популярное.

Понятия не имея об этих действиях, я жила в своем поселке, по уши погруженная в два оригинальных и амбициозных проекта. Первый из них — феминистское эссе об унизительной роли женщины в танце рок-н-ролл. Вы никогда не задумывались, сколько оскорбительного мачизма в рок-н-ролле? Под предлогом того, что так принято танцевать, мужики подбрасывают партнерш в воздух, словно тряпичные куклы, или протаскивают между ног, не оставляя им времени даже на плохонькую фелляцию. Разве так следует обращаться с дамой?

А еще я пишу — понимаю, что рискую прослыть интеллектуалкой, — эссе о гомосексуальности на Диком Западе. Тут мне приходится копать очень глубоко, но я намерена продолжать, так как знаю, что в этом деле я пионер. Можете вы припомнить хоть один фильм о Западе — более или менее Диком, — в котором нашлось бы место для ковбоев-педерастов или шлюх-лесбиянок? [70] Полагаю, о мужественности Каламити Джейн [71] стоит поразмыслить, а не отделываться обвинениями в ее плохом воспитании.


В общем, так обстояли мои дела, когда я включила телевизор и увидела там Ану Конду (с губищами на пол-лица. Интересно, мужики, которые будут с ней лизаться, не рискуют своим здоровьем? Думаю, что на следующий день после передачи спрос на коллаген резко сократился). Итак, я вижу Ану Конду, которая закрутила целую программу вокруг моего исчезновения — почти как если бы пропала она сама; ведущий трактует мой случай «расширительно» и говорит об исчезновении мадридской тусовки вообще. О сыплет цифрами, раздувая число тех, кто пере дознулся, кто умер от СПИДа, кто спятил, кто занимает важные посты в социалистической администрации. Многие угодили в когти разнообразных религиозных сект, некоторые нашли себя в гостиничном бизнесе; немногие (никто) удостоились какой-нибудь национальной премии — в области театра, музыки, кино и так далее. Чтобы получить доступ к такому количеству данных и так их исказить, им потребовалось серьезно поработать с документами, предоставленными (судя по штемпелям и грифам) лично мэром Мадрида, чтобы продемонстрировать, что лучшая «музыка для всех» — это сарсуэла [72]. Кто сказал «поп»? Звучит как пердеж. А в области живописи ничто не сравнится с конкурсами пейзажа на неподражаемом фоне парка Ретиро. Вот слова самого члена муниципалитета: «Какой вклад в живопись внесла „тусовка"? Никакого».

Сеньору Альваресу дель Мансано неведомы такие прославленные имена, как Гильермо Перес Вильяльта [73], Сигфридо Мартин Беге, Маноло Кехидо [74], Карлос Франко [75], Чема Кобо [76], Сеесепе [77], Насарио [78] и Марискаль [79] (эти двое, правда, живут в Барселоне), Дис Берлин [80], Костус. И даже Барсело [81]. В конце концов он обосновался на Бали, но и помню, как Микель провел один день в Мадриде и как поразил его город.

Я почернела от злости. Одно дело — мое исчезновение, а другое — это злостное извращение, когда мое отсутствие представляют как доказательство (вот храбрецы!) незначительности Мадридской Тусовки, притом что самым ненавистным для тусовки и являлось «быть значительным»!

Я тут же позвонила на передачу с вопросом, сколько ведущих реалити-шоу удостоились Нобелевской премии в любой из областей — а ведь их немало. Прежде чем ответить на мой вопрос, меня попросили представиться.

— Так это же я, — ответила я, — Патти, та самая Дифуса, снова в мире живых и в прескверном настроении.

В общем, наделала я шороху. И вот что интересно: мое вторжение понравилось Мануэлю Идальго.

— Готовься, детка, — сказал он. — У тебя найдется о чем поговорить.

Я его поблагодарила и вежливо отказалась, сославшись на то, что я «не от мира сего» (грязная ложь!) и что на самом деле я персонаж из уже остывшего прошлого, где царствовала свободная любовь к людям и наркотикам. Что истек срок действия моего паспорта на Безумие, а новый документ, дозволяющий мне въезд в страну Здравомыслия, все еще не готов. Что я превратилась в эксцентричную особу, которая вот уже десять лет живет в своем родном поселке и работает на шахте (да, как шахтер), и что свободное время, которое у меня остается на возделывание своего духа, полностью поглощено вышеупомянутыми эссе: «Ужасная роль, доставшаяся женщине в рок-н-ролле» и «Существовал ли гомосексуализм на Диком Западе?» — я собираюсь опубликовать их в фэнзине [82], редактором которого являюсь и тираж которого всего двадцать экземпляров, — я раздаю их своим товарищам по шахте. А еще я занята подготовкой конгресса, посвященного контрастам в моде: «Dirty Chic, Trash и Second Hand» [83] — это событие будоражит умы всех шахтеров, поскольку они считают, что все три тенденции отражают именно их манеру одеваться, однако, когда об этих направлениях упоминают в прессе, всегда пишут про Джулию Роберте и Джонни Деппа [84]. Все ожидают прибытия журналиста из итальянского «Бога», который должен сделать репортаж о нашей шахте.


Несмотря на все мои отговорки, Маноло убедил меня, пустив в ход личное обаяние. Он поставил мне условие не распространяться об удовольствиях, которые я ему доставила, чтобы он смог меня убедить, и не раскрывать секрет его личного обаяния. Он также пообещал уважить мой фэнзинный стиль, поскольку моих литературных дарований хватает лишь на то, чтобы писать фэнзин. Я не гожусь для газеты с большим тиражом. Не хочу чувствовать такое давление. Попутно я объяснила Маноло, почему отказываюсь вести колонку. Я чувствую — не знаю почему, возможно просто из-за того, что я женщина, — что жизнь человека, заполняющего колонку или столбец, крайне тяжела. Это какой-то глюк, но у меня не выходит из головы Фрида Кало, раздавленная взбесившимся автобусом, со сломанным позвоночником. [85]

Мануэль все понял. Итак, вот она я, воскресшая Гуадиана [86], которую все достало, однако готовая на что угодно, лишь бы вы на несколько минут окунулись в приятную атмосферу кораблекрушения.

14. Би

Мне позвонил старый друг — Таксист, который так меня растрогал десять лет назад; тот, что купил мне килограмм креветок в Меркамадриде (см. «Патти Дифуса и другие тексты». Журнал «Анаграмма». 139. Издание первое, переведено на четырнадцать языков) [87].

Мой друг пошел в гору, теперь он принадлежит к своего рода транспортной мафии, делит риск и прибыли еще с несколькими пайщиками-сотоварищами. Однако его насмешливое обаяние Роберта Митчума никуда не делось.

Я была рада встрече, и мы тут же трахнулись, чтобы отметить это событие. Но я знала, что пришел он за другим.

— Ты похож на японца, — заметила я.

— Почему это? Как меня не называли, только не японцем.

— Японцы никогда не начинают с главного, они не способны сказать «да» или «нет». Сначала им надо походить вокруг да около. Они утверждают, что таким образом дурачат дьявола, который всегда идет по прямой.

— Откуда ты знаешь? — (Он мне не верил.)

— Прочитала в книжке Анри Мишо «Варвар в Азии» [88]. Но теперь я не уверена, шла там речь про японцев или про китайцев, — мы на нашей шахте в Астурии их путаем. Кем бы они ни были, они любого выведут из терпения. Помимо того что ты израсходовал все мои презервативы «Контроль», зачем ты пришел?

— Я хотел поговорить о моем мальчике.

— Ты имеешь в виду сына или бойфренда?

— Уймись, Патти. Я слишком туп для такой болтовни и начинаю сердиться.

— Такой крутой и такой обидчивый! — воскликнула я и приласкала его, чтобы он убедился, что я не со зла.

— Речь идет о моем сыне. Ему шестнадцать лет, до сих пор он жил с матерью и ничего не знает о жизни. Нужно научить его всему, начиная с того, что такое хорошая пизда.

Я слушала его, пытаясь не показать, насколько потрясена, скрывая свое восхищение. Дикий Таксист обладал особым даром формулировать свои мысли, что всегда меня трогало.

— У меня в первый раз было со шлюхой, и я подхватил гонорею. Я всегда считал, что мои дети заслуживают лучшей судьбы. По крайней мере я должен сделать все, что смогу. Мне хочется, чтобы мой сын начал с лучшей бабы в городе. Всегда ведь хочешь, чтобы твои дети прожили жизнь лучше, чем ты сам.

— Ты напоминаешь мне персонажа из «Братской любви» — кошмарного и прекрасного романа Пита Декстера [89] («Анаграмма», номер двести семьдесят один).

— Я куплю тебе этот роман, если ты окажешь мне услугу и посвятишь моего сына в таинство.

— Не нужно его покупать. Я могу тебе его передать орально.

И чтобы подтвердить свою правоту, я заглотила по самые гланды.


На следующей неделе Мальчик пришел ко мне домой. Он застал меня врасплох. Он знал, зачем явился, и я тоже. И у меня сложилось впечатление, что ситуация чересчур очевидна для нас обоих. Я спросила, решил ли он уже, чем собирается заниматься.

— Я учусь на ветеринара, — ответил он.

— Любишь зверей? — Как только я это спросила, я поняла, что это был самый идиотский вопрос в моей жизни.

— Да, — сказал он откровенно и лаконично.

Я подумала о ребятах из моего поселка, дрючивших овец, куриц и ослиц. Чуть было не спросила, не таков ли его интерес к животным, но осеклась. Я бы с удовольствием объяснила ему, что в сравнении с курицей, овцой или короной я все-таки круче. И никакого бахвальства и этом нет.

— Пойдем со мной в аптеку, нужно кое-что купить, — предложила я.

На улице я тут же сказала, что ему незачем тратить на меня свое время. Возможно, у него сейчас были другие дела.

— Ненавижу вынужденные решения, но иногда без них никак не обойтись.

Мы зашли в аптеку. За прилавком стоял аккуратненький мальчик, похожий на модель в стиле Ральфа Лорена [90]. Ненавижу симпатичных манекенщиков. Когда он взглянул на нас, я почувствовала, что будут проблемы.

Я попросила пачку презервативов марки «Контроль» (в любви я храню верность одной марке). Парень уставился на меня, словно я попросила банку фасолевого рагу «Литораль», которое я тоже обожаю, только не для этих дел.

— Мы не продаем презервативы.

— У вас тут аптека или лавка елочных игрушек?

— У нас аптека, но мы за сохранение жизни.

— Чьей жизни? — (В ярости.)

— Вы вольны иметь свои принципы, так позвольте мне отстаивать свои.

— Что ты называешь принципами? Провоцировать людей, чтобы они заводили табор нежеланных детей? Или чтобы мы заражали друг друга всеми болячками? Не говоря уже о беременностях у девчонок, ведь этих после литра пива никто не остановит! — (Я знаю, это неполиткорректно, но я не выношу этих пигалиц, с пивом в пузе или без пива.)

— В этой аптеке мы следуем советам Папы; если не согласны, отправляйтесь в Ватикан и объясняйтесь с ним.

— При чем здесь Папа, мудила! Я собираюсь трахнуться с этим парнем, я серопозитивна, и мне нужна пачка гондонов!

Фармацевт побледнел и спросил чуть слышным голосом:

— Можно мне поговорить с вашим другом?

Вопрос оказался неожиданным. Я не знала, что сказать.

Вместо того чтобы меня поддержать, Сын Таксиста зашел за прилавок и скрылся вместе с Фармацевтом в служебном помещении. У меня возникло ощущение, что я попалась на розыгрыш какой-то пакостной телепередачи. Один из выводов, к которым я пришла за эти девять лет размышлений, состоит в том, что все телевизионные каналы настроены против меня. Вот почему мы такие плохие, я и телевидение.


Когда мне надоело ждать (и незаметно для них понаблюдав, как Мальчик, встав на колени, вылизывает зад Фармацевту), я ощутила прилив здравого смысла и ушла.

Два часа спустя Сын Таксиста явился ко мне.

Я посмотрела на него взглядом инквизитора, как выразилась бы англичанка.

В руке он держал сумку с килограммом креветок. Морепродукты не дали того эффекта, как девять лет назад.

— Если отец сказал тебе, что, чтобы вернуть мое расположение, достаточно килограмма креветок, вы оба заблуждаетесь, — произнесла я.

— Я пришел, чтобы объяснить тебе происшедшее. Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное мнение о Рамоне.

— Что еще за Рамон? Раймонд Чандлер, Раймунд Луллий, Рамон Гомес де ла Серна или Рамонсин? [91]

— Рамон, Фармацевт.

— Никогда его не читала. — (Злость моя уже прошла, но это не повод упускать случай поиздеваться.)

— Он не реакционер. Он тоже ненавидит Кармен Альвеар и тоже не согласен с Папой и с КОНКАПА [92]. Он либерал и опасается, что ты неверно его поняла.

— Так же неверно, как он сам себя понимает. Сын Таксиста упорно пытался обелить образ

Фармацевта. Я позволила ему выговориться. В таких ситуациях меня всегда подводит уважение к человеческим ценностям и склонность к демократии. В общем, типичная болтовня тайного гомосексуалиста, с которой Таксист не мог смириться и обратился ко мне, чтобы я сотворила чудо.

— Мы знакомы с Рамоном уже несколько месяцев и именно сейчас переживаем наш первый кризис, — объяснял Мальчик.

— Начни ты с этого, и мне не пришлось бы мотаться впустую.

Мальчик достал из кармана пачку презервативов. Он вручил ее мне: пачка была открыта, одного недоставало.

Я улыбнулась:

— Раз уж мы с тобой барахтаемся в бурном море искренности, я тоже признаюсь, что соврала. Я находилась под подозрением, но я не серопозитивна. Но сказанное не означает, что у меня нет проблем.

— Может, я смогу чем-то помочь?

Мальчик казался искренним, и я не собиралась вести себя иначе.

— В общем-то, можешь. — Я подошла и поцеловала его на всю катушку. — Задницей отдает.

Мальчик покраснел.

— Извини, — пробормотал он.

— Я не претендую на то, чтобы стать твоим первым и единственным блюдом на сегодня, — проявила я понимание. И продолжила шепотом: — В Жизни есть две вещи: любовь к мужчине и любовь к женщине. И то и другое того стоят. Вот к чем я хотела бы тебя убедить. Мужчина и женщина, мы по природе своей двойственны, противоположны и парадоксальны. То же происходит и с этой страной. Она всегда была разделена на части. Каин и Авель живут в каждом из твоих яиц (я взялась за них) и в каждой из моих грудей (заставила его их пощупать). И стремятся они к агрессии, к господству, к зависти — в общем, к гражданской войне. И для тела, и для страны не выдумаешь судьбы хуже, чем противостояние этих частей. Ты молод, сейчас самое время выбирать или, по меньшей мере, принять на себя роль арбитра в споре твоих мятежных составляющих. Если твое левое яйцо будет уважать правое, и наоборот, проблемы не возникнет — конфликт назреет, когда одно начнет скрывать свои тайные помыслы от другого. Если эти помыслы совпадают — великолепно. А если нет — тебе же лучше. Пока длился этот нескончаемый монолог, я с подлинной нежностью провела Мальчика по всем закоулкам, которые заставляют поверить, что женское тело не полностью идентично мужскому, но это не означает, что оно приносит меньше наслаждения.


— Что я скажу отцу? А точнее, что ты ему скажешь? — спросил он, когда мы одевались после Акта.

— Твой отец хочет, чтобы у тебя все было лучше, чем у него, при этом он не допускает мысли, что, возможно, тебе нужно не нечто лучшее, а нечто иное и более разнообразное. Я прочитаю ему лекцию, но не обещаю, что твой отец будет готов ее усвоить. У него другие закидоны. Непохожие на твои.

— Не понимаю.

Я хотела объяснить, что «закидоны» означает «характер», но иногда мне бывает скучно вносить полную ясность. И я решила объяснить так, чтобы все стало яснее ясного:

— Не важно, что ты делаешь, если ты вкладываешь в это дело всего себя, без остатка. Если ты со мной — я имею в виду, «внутри меня», — веди себя так, словно в мире существую только я. А если ты с этим фармацевтом — не важно, «внутри» или «снаружи», — пусть существует только он. Это единственный способ спасти твоих Каина и Авеля от обоюдного истребления. Наслаждайся одновременно и той и другой своей половинкой, или, другими словами, наслаждайся Сомнением, насколько это возможно. Со временем и вполне безболезненно один из братьев одержит верх над другим, но тогда ты уже получишь образование, станешь независимым и у тебя будет собственный дом, по которому ты сможешь мотаться, как тигр в клетке, в отчаянии оттого, что предмет твоей страсти снова опаздывает.

15. Тупоносые ботинки

Сегодня дождь, и мне грустно. Конечно, бывали дождливые дни, которые я проводила с кайфом, однако в дождь мне приходят на память только грустные дни, а если начать об этом думать, то погружаешься еще глубже. Судя по всему, контроль над приступами уныния не является моей сильной стороной, в такие моменты я вечно делаю не то, что нужно. Сегодня, например. Я обула тупоносые ботинки, которые купила во время своего последнего путешествия в Нью-Йорк. Я ездила туда с моей Последней Большой Любовью, следы отравления которой заметны еще и сейчас (для меня девяностые годы похожи на длинный перечень абстинентных синдромов). Как я уже сказала, это было наше последнее совместное путешествие. Путешествие-примирение. Мы оба купили по паре ботинок. (Они есть в книге Мадонны «Секс»: певица высовывается из окна, все морщинки на ее лице скрадывает яркий свет, единственная одетая часть ее тела — это ноги, зато до самых лодыжек.)

Покупка ботинок оказалась единственным делом, в котором мы с моим Парнем обошлись без разногласий. И мне нравится вспоминать об этом, хоть это и больно. Вот один из симптомов, по которому Настоящую любовь можно отличить от любви Преходящей-и-Ложной: в случае Настоящей любви чувствуешь ностальгию даже по плохим моментам; в случае Преходящей-и-Ложной остается только дурацкая радость освобождения.


Из всех возможностей я (вечная любительница новых ощущений) в итоге избираю самую разумную: снять ботинки и разом перекрыть кран с воспоминаниями. Однако принять решение недостаточно: не так-то просто быть разумной. Я пытаюсь стянуть с себя ботинки, но кожа очень жесткая, ничего не получается.

Я обувала их всего однажды, в Нью-Йорке, как только купила. Той ночью в отеле мне тоже не удавалось от них избавиться. Стягивать с меня ботинки пришлось Ему. Он долго возился, но справился. Прошу прощения у феминисток, но мужчины не всегда совсем уж бесполезны. Да, но теперь-то Его здесь нет, помощи ждать неоткуда, и если я не возьмусь за дело всерьез, мне придется спать в ботинках. Возможно, с Мадонной было то же самое, и бедняжка стояла голяком у окна, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание, чтобы ей помогли разуться.

Возникает искушение позвонить кому-нибудь из друзей и позвать на помощь, но как-то неудобно.

Я выхожу на улицу купить сигарет и выпить кофе. Мне нравится завтракать и читать газеты в баре — это единственное известное мне противоядие от реальности. Что хорошо и в то же время плохо на улице — это постоянные встречи. Я живу в центре, в одном из так называемых небезопасных районов. (Меня это не касается, моя небезопасность вызвана одиночеством и подавленностью, проститутки и наркоманы тут совершенно ни при чем.)

Мне навстречу попадается мужичонка с бездумным, остекленевшим взглядом; если его раздеть, то одежда останется стоять на асфальте — благодаря застарелым напластованиям дерьма.

— Дай сто песет на автобус…

Мой взгляд делает дальнейшие объяснения излишними. Мужичонка награждает меня ласковой и раболепной улыбкой, на которую способны лишь оранжевые исполнители «Харе Кришна» да бедные наркушники, утратившие человеческий облик.

— Я дам тебе тысячу, если поможешь мне снять ботинки, — делаю я встречное предложение.

Единственное преимущество наркомана состоит в том, что он ничему не удивляется.


Я сажусь на ступеньки крыльца рядом со сломанным банкоматом. Любой, кто меня увидит, составит обо мне не лучшее мнение.

— А ты можешь сначала дать деньги? Подожди меня здесь, я сразу же вернусь.

— И не мечтай. Снимешь с меня ботинки — получишь обещанное.

Он хватает меня за ногу и тянет изо всех сил. Жизнь покидает его по капле. Но ботинок не покидает мою ногу. Он пробует еще раз. Он потеет, его пот заливает ботинок, но у кожи нет сердца, и она не знает жалости.

Я не могу этого вынести: — Хватит, держи.

Я расплачиваюсь. Боюсь, что сейчас в Мадриде не найдется человека несчастнее меня.

Я думаю обо всем, что мне не нравится, и возлагаю на это вину за мое отчаяние. Я думаю о Руппере и Раппеле и прихожу к хитроумному выводу, что, если лучший мир существует, ни Раппеля, ни Руппера там не окажется. Я обвиняю во всем Народную партию, Хулио Ангиту [93], Санчеса Араго [94], братьев Гера, Папу Римского, Арсальюса [95], Летисию Сабатер [96], желтую прессу, всех юмористов, которые выступают по телевизору (кроме Хилы [97]), само телевидение, перечисляю все каналы. По странной ассоциации телевидение заставляет меня припомнить всех политиков, а политики (их лицемерие) бумерангом возвращают мое внимание к большинству дикторов и ведущих телепередач. Я мечусь внутри этого порочного круга, когда ко мне подходит совсем молодой паренек, почти ребенок, — под мышкой у него стопка книжек, напечатанных и переплетенных кустарным способом.

— Купите у меня книгу рассказов, — доносится до меня его просьба.

Я настолько недовольна последним десятилетием, что беру одну книжку и просматриваю ее. Я замечаю, что это ксерокс с рукописи. Мне все равно. Я могла бы сказать ему что угодно, в итоге я задаю вопрос:

— Сколько тебе лет?

В моем личном рейтинге этот вопрос — один из двух самых дурацких, какие я только сформулировала за всю мою разностороннюю и бурную жизнь. Хорошо хоть, что я об этом знаю. Как ни странно, печаль моя понемногу улетучивается, уступая место приятному ощущению комичности происходящего. А комическое помогает собраться с мыслями.

— Пятнадцать, — отвечает Парень. Он имеет в виду свой возраст, измеряемый вколичестве лет. И тут вдруг меня охватывает неожиданный интерес к этим книгам.

— Кто автор — ты?

— Да… в общем-то, я также издатель, редактор, распространитель и продавец, — произносит он устало.

— И все это, еще не получив удостоверения личности! А кто ты еще — торговец наркотиками?

Я замечаю, что в другой руке у него брошюрки о вреде наркотиков. Забавный способ приобщиться к отраве.

— Только когда не остается другого выхода, — отвечает он на мой последний вопрос.

— Должен же у тебя быть какой-нибудь недостаток. Никто тебе не сообщил, что эта лошадка везет на себе смерть и что смерть вредна как для тех, кто ее продает, так и для тех, кто покупает?

Подобных благоглупостей я никому не рискнула бы пересказывать, но этот паренек был почти ребенок, и я не удержалась и попыталась его спасти, хоть и с помощью общих мест. Мальчик не стал долго подбирать ответ. Казалось, он привык к таким диалогам. По правде говоря, от него веяло благодатью, таков уж он был.

— На этой площади много людей, потерявших надежду, — объяснил он. — На всякий случай лошадку надо чем-то нагрузить.

Аргумент не из худших, но ведь и у меня кое-что припасено.

— Это не единственная площадь в Мадриде, — настаивала я.

Я взяла из его рук одну брошюрку.

— Я помогаю и сестрам из Ордена милосердия. Мы с ними коллеги. Я раздаю рекламу странноприимных домов и книжки о бесплатном лечении от зависимости.

Не важно, врал он или нет, этот парнишка заслуживал полноценного ресторанного завтрака.

Кофе с молоком, чуррос и яичница не смогли развеять чары. Я рассказываю, что я тоже писательница, что мне жмут ботинки и что я куплю его книгу, если он поможет мне от них избавиться. Он отвечает, что с удовольствием снимет с меня ботинки, если я пообещаю прочесть его книгу, и что книгу он мне дарит. Я отвечаю, что покамест могу пообещать только выслушать его.

Чем я и занимаюсь на протяжении двух или трех часов.

— «Когда мои родители поженились, мы все трое были детьми. Отцу было шестнадцать лет, матери — пятнадцать, а мне — два».

Даже Билли Холидей [98] не рассказала бы об этом лучше.

И так до конца, пока не взошло солнце и я не позабыла о своей депрессии.

Получается, бедная Летисия Сабатер ни в чем не виновата. И Руппер с Раппелем тоже. Как мы иногда несправедливы со знаменитостями!

16. Я и мой клон однажды ночью, полной неуверенности

Я готова послать все к чертовой матери. Дни уходят, и мой автор вместе с ними. Как сказала бы Чавела Варгас [99], дон Педро де Альмодовар меня покинул, он бросил меня ради другой женщины, ради КИКИ [100].

Я не могу перенести этой зависимости! Ох, если бы по крайней мере мой создатель не дал мне столько мозгов, если бы я могла утешиться, например поливая грядки или глядя в телевизор, однако, к несчастью, я любопытна и ненасытна. Вот мое естество. А собственной жизнью я, в отличие от смазливой героини из «Бегущего по лезвию бритвы», не располагаю.

Я одеваюсь и крашусь, готовлюсь искать Педро по всему Мадриду. Откровенно говоря, на поиски простого и при этом сногсшибательного облачения потребовалось времени больше, чем я предполагала. (Мне, естественно, нужно все сразу. А так не бывает. Как можно требовать уравновешенности от избыточности? Такой уж я человек.)

Несмотря на однозначный запрет моего создателя, я прихожу туда, где он снимает кино, — на угол площади Бельяс-Артес, к одному из его любимых домов, где долгое время ютился в каморке несравненный Антонио Лопес [101]. (Его Тотальная Выставка открыта вашим восторженным взорам в Музее королевы Софии [102].)

К одному из фонарей на улице Алькала — словно к хребтине самого Мадрида — пришпилен предвыборный плакат Фелипе Гонсалеса. Этот снимок претерпел столько манипуляций, что Фелипе утратил свой натуральный оттенок смуглой оливки и стал похож на какого-то русского деятеля, с раскосыми глазами и с улыбкой мандарина. Я бы предпочла, чтобы Гонсалес походил на Эдварда Дж. Робинсона [103], — в нем есть известное очарование (особенно когда сам он похож на своего старшего сына Пабло).

Я ищу своего автора посреди кипучей деятельности механизмов и людей. Различаю его вдали: он дает важнейшие наставления Виктории Абриль [104]. Эти двое настолько погружены в процесс, что со стороны кажется, они только что обнаружили способ уладить конфликт в Югославии. Виктория одета так, что одновременно напоминает солдата информационной войны и рудокопа будущего. Она похожа на мальчика, но, когда подойдешь поближе и услышишь ее голос, на память приходит Трини Алонсо, «Голос из Пещеры» [105].

Я подхожу к ней поближе и представляюсь, я лучусь фальшивой любезностью, но Виктория либо на меня не смотрит, либо взгляд ее означает: «Кто это еще на мою голову».

Я крепко хватаю Педро под руку и тащу его прямо к кинокамере, мне нужно, чтобы слова мои не упали в пустоту, — пусть по возможности они останутся в вечности. Но Педро меня отстраняет:

— Патти, что ты здесь делаешь?

Это похоже на что угодно, только не на приглашение.

— Ты что, забыл про меня? — оглашаю я обвинение. — Ты превратил меня в подборку журналов «Эль Гальго», запылившихся, позабытых на полках закрывшейся книжной лавки.

— Не надо мелодрам, Патти. Это не в твоем стиле. Недостаток автора состоит в том, что он знает

о тебе гораздо больше, чем ты сама.

— Когда ты сдашь очередную главу про меня? «Эль Мундо» уже ждет.

— Никаких глав не будет, пока что. У меня нет времени.

— Это не только вопрос времени.

Я воспользовалась моментом, чтобы выразить свой протест:

— Я не согласна с тоном, которым ты в последнее время заставляешь меня говорить. Раньше я в каждой главе трахалась, а теперь без передышки читаю, рассуждаю о книгах, даю советы и жалуюсь. (Я даже хандрю в дождливую погоду! С каких это пор хорошие писатели соединяют дождь и депрессию причинно-следственными отношениями?) Я вовсе не против чтения, но я могла бы читать и трахаться одновременно. Ты недооцениваешь мои способности. Я могу есть, стричь ногти на ногах, курить, ширяться и говорить по телефону в одно и то же время. И разумеется, любить.

— Патти, ты забываешь, что ты — символ.

— У символов тоже есть личная жизнь, взять, к примеру, герцогов Виндзорских!

— Ты относишься к другому типу символов. Десять лет назад ты воплощала Безумие Восьмидесятых, а теперь — Глубокую Депрессию Девяностых.

Я возражаю:

— Но это несправедливо! Если я — твое отражение, то пусть я останусь молодой, пока ты не выживешь из ума. Преврати меня в идеал, над которым не властна реальность, как портрет Дориана Грея! Разрушайся сам, а я останусь божественной!

— Я пытался, но у меня не выходит.

— Я не хочу, чтобы по моей вине люди размышляли! Я хочу трахаться! Хочу быть легкомысленной и банальной! Я хочу вернуться к эйфории!

— Этого не может быть, Патти. В таком случае ты станешь мертвой или неизданной. К тому же сейчас у меня съемки, я не владею своим временем. Как я могу написать главу про тебя? Я не живу, мне не о чем рассказывать!

— Все оттого, что эта проблядушка Кика высасывает всю твою энергию!

Последние слова я произношу во весь голос, чтобы меня расслышала Вероника Форке [106]: я вижу, как она приближается, одетая пастушкой от Версаче.

Какие груди у этой поганки! К тому же они настоящие. Могу поклясться перед нотариусом.

Педро тоже замечает ее приближение:

— Не говори так про Кику, он твоя сестра-близняшка.

— Ты хочешь сказать — копия! Уму непостижимо: такой молодой, а уже повторяешься. Зачем же ты меня воскресил, можно узнать? Чтобы я оставалась немой, слепой и никак себя не выражала? Если бы ты, по крайней мере, посадил меня на иглу, я могла бы утешаться глюками!

Педро покидает меня на полуфразе: Виктория обратилась к нему с очередным идиотским вопросом, и вот он бежит к ней, словно бы знает ответ.

Пока я испепеляю своего автора взглядом, Кика приветствует меня улыбкой, запечатлеть которую можно лишь в широкоформатном кино:

— Привет, я Кика.

Она чмокает меня в щеку, потом в другую. Признаю, в ней есть очарование, и, стоит мне отвлечься, она меня покорит. Но я настроена воинственно, как на религиозном Диспуте, — с той лишь разницей, что ни мне, ни Кике кафедра для выступления не требуется.

— Ну а я Патти, и я качусь в пропасть по твоей вине. Я одна из тех трех с лишним миллионов паралитиков в поисках автора, который предоставил бы им частичку жизни, не важно, стоит ли ее проживать.

— Жизнь прожить всегда стоит, — говорит мне Кика. — В фильме меня насилуют четыре раза подряд, и это меня беспокоит, поскольку Педро хочет видеть меня оптимисткой, но не дебилкой, однако я тотчас восстанавливаю свои силы.

Что-то знакомое.

— Из всех возможностей я всегда выбираю лучшую.

— А если таковой нет?

— Я ее выдумываю.

Помню те времена, когда я сама так поступала и множественное изнасилование лишь приумножало мой оптимизм. Я была неудержима. Может быть, я становлюсь старше или это Педро повторяется, да к тому же становится старше?

— А что хорошего в том, что тебя четырежды насилуют, если потом даже не говорят спасибо?

Это были скорее мысли вслух, чем вопрос. Однако Кика — из тех, что всюду суют свой нос.

— Когда тебя насилуют четыре раза, это лучше, например, чем когда насилуют двадцать раз. А если выбирать между подорванной психикой (и слепой жаждой мести) и здоровой психикой, то второе, конечно, предпочтительнее.

— Я понимаю тебя, как оригинал понимает свое продолжение; при всем при том, красавица, ты просто дурочка!

— Это первое впечатление, не доверяй ему: по ходу фильма я эволюционирую. Ты застала меня в начале моей истории. Сейчас я немного растеряна, не понимаю, что происходит вокруг меня, но Педро уверяет, что это очень современно… что мир плывет по воле волн, но что я в конце концов спасусь, хоть никому до этого и не будет дела. Он хочет спасти меня, поскольку это то же самое, что спастись самому.

Я подвела итог:

— Он не имеет права навязывать нам собственную неуверенность. Нет такого права, Кика! Мы должны взбунтоваться.

— Что ты говоришь, дорогуша!

— Педро превратил тебя в патетический персонаж! Критики вас раздолбают.

— Я признаю собственную незрелость, но это так увлекательно, Патти. Вспомни о своей молодости. Ты тогда видела и ощущала мир иначе.

Вот зараза, у меня нет возраста! Персонажи не взрослеют и не старятся, стареет их автор.

— А как я смотрела на вещи, можно полюбопытствовать?

— Намного проще. Я дам тебе совет. Оставь Педро в покое, уходи и не провоцируй его больше. Ты — худшая часть его сознания, вечно брюзжащая. То, что он позволяет тебе существовать, — уже роскошь, а сейчас ты занимаешься настоящей провокацией. Я говорю это по-дружески, где-то здесь бродит убийца, и Педро использует его, чтобы избавляться от персонажей, с которыми он сам не знает, что делать…

— Кто он?

— Я не знаю. Я узнаю только в конце, но предупреждаю тебя: если Педро запутается и не будет знать, что с тобой делать, он заставит тебя исчезнуть…

Я верю ей. Кика обладает животным ясновидением наивных натур.

Нас призвали к тишине. Виктория и Питер Койот [107] вышли на съемочную площадку.

«Убить — это как постричь ногти на ногах, сначала сама идея навевает тоску, зато…» — говорит Виктория.

Я покидаю площадь Бельяс-Артес под аккомпанемент ее хриплого шепота.

И все-таки я бросаю еще один взгляд назад, прежде чем меня поглощают тротуары улицы Алькала-Севилья с ее синтетическими алтарями в честь Хосе Марии [108] и Фелипе.

Я вижу, как Педро обволакивает Викторию словами и жестами, будто покрывалом из черной манильской пряжи, вышитым шелковыми цветами, тоже шелковыми. Одинокий, далекий, отчужденный. Педро.


Сложно переживать две страсти сразу, а навязывать их другим — еще и немного несправедливо. Сегодня ночью я — вторая страсть, и мне остается только ждать… В мире Педро не бывает выборов (ты лишена права голоса) — ни всеобщих, ни частичных. Он избран самим собой, чтобы продолжить существование. В его параллельном мире не существует ни Фелипе, ни Аснара. Они есть в моем. Сегодня ночью на улице Алькала есть лишь они и я. И я так же прицеплена к фонарям, как и они, я персонаж без автора, застывшая фотография самой себя.

Я думаю об Ане Ботелье и о Кармен Ромеро, о Хосе Марии и о Фелипе, и как-то не в тему — о Хиллари Клинтон. Какое мужество вселяет в меня эта женщина! Как может она быть такой высокомерной, имея такие ляжки! Меня раздражает, что такая громадная страна, как Соединенные Штаты, попадает в зависимость от ее новой прически или от ее мнений по поводу курильщиков.

Моя антипатия к Хиллари добавляет симпатичных черт Кармен и Ане. Возможно, сегодня я им позвоню. Как они, должно быть, нервничают, бедняжки! Сегодня — одна из тех ночей, когда они будут любить своих мужей особенно страстно. Надеюсь, что обе парочки облегчат себе тяжкое ожидание отменным трахом. Это будет необычный секс, лихорадочный, словно бы прощальный. Ни Фелипе, ни Хосе Мария не останутся прежними двадцать четыре часа спустя. Или останутся.

Я позвоню им — сначала Кармен, а потом Ане. Сегодня ночью я почти отождествляю себя с ними. Как и во мне, в них есть что-то от вымысла; не думаю, что они полновластные хозяйки своих судеб. Как и мне, им приходится делить свои жизни с другой страстью, от которой они, возможно, очень далеки.

Педро одержим страстью управлять своими историями. Фелипе и Хосе Мария — страстью управлять страной, что равносильно созданию Истории этой страны. Если мне становится невыносимо жить рядом с другими историями Педро, то как же эти женщины выносят истории своих мужей (каждая своего, соответственно)?

Возможно, тот факт, что обе они (Кармен и Ана) реальны, дает определенные преимущества. Возможно, и не дает. Я не знаю. Сегодня ночью я ни в чем не уверена. И боюсь, что я не одна такая.

Примечания

[1]

Энди Уорхол (Эндрю Вархола, 1928-1987) — американский художник чешского происхождения, авангардный кинорежиссер, основоположник и самый яркий представитель поп-арта; «Фабрика» — нью-йоркская студия Уорхола.

(обратно)

[2]

Эди Седжвик (1943 — 1971) — актриса и фотомодель, звезда уорхоловской «Фабрики»; снималась у него в фильмах «Кинопроба-2» (1965), «Пластинка» (1965), «Ресторан» (1965), «The Velvet Underground and Nico» (1966) и др. После разрыва с Уорхолом (1966) была близка с Бобом Диланом и Бобом Нойвиртом; имела фамильную склонность к шизофрении, погибла от передозировки.

(обратно)

[3]

Фернандо Виханде — видный испанский артдилер и галерейщик, одна из центральных фигур движения MovidaMadrilena, испанского аналога «новой волны» (в тексте книги — «Мадридская Тусовка»), к которому принадлежал и сам Альмодовар. Первая в Испании персональная выставка работ Уорхола («Пистолеты, ножи, кресты») открылась в мадридской галерее Виханде 20 декабря 1982 г.

(обратно)

[4]

Пол Морриси (р. 1938) — режиссер, сценарист и продюсер, поставивший в 1965 — 1975 гг. большинство фильмов, выходивших под маркой Уорхола. Именно он предложил Уорхолу заняться раскруткой рок-группы, нашел Velvet Underground и настоял на том, чтобы с ними пела Нико.

(обратно)

[5]

Глава и основатель (1969) престижного испанского издательства «Анаграмма».

(обратно)

[6]

Дивайн (Харрис Глен Милстед, 1945 — 1988) — тучный актер-трансвестит из Балтимора и диско-певец; звезда культовых трэш-деконструкций Джона Уотерса «Розовые фламинго» (1972), «Женские проблемы» (1974), «Полиэфир» (1981), «Лак для волос» (1988) и др. Однажды сказал: «Всю жизнь я хотел быть похожим на Элизабет Тейлор. Теперь Элизабет Тейлор похожа на меня».

(обратно)

[7]

Лорелея Ли — красотка, ищущая богатого мужа, персонаж Мэрилин Монро в фильме Говарда Хоукса «Джентльмены предпочитают блондинок» (1953), поставленном по одноименной книге (1925) Аниты Лоос (1888 — 1981), впервые экранизированной в 1928 г.

(обратно)

[8]

…Холли Голайтли («Бриллианты на завтрак»)… — героиня повести Трумена Капоте «Завтрак у Тиффани» (1958), чью роль в одноименной экранизации Блейка Эдвардса (1961) исполняла Одри Хепберн; в испанском прокате фильм назывался «Бриллианты на завтрак». Ключевая тирада звучала в книге следующим образом: «…в одно прекрасное утро проснусь и пойду завтракать к Тиффани. ‹…› Не хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще не знаю, где оно. Но на что похоже, знаю. ‹…› На Тиффани… Не из-за драгоценностей, я их в грош не ставлю. Кроме бриллиантов» (пер. В. Голышева).

(обратно)

[9]

Фран Лебовиц (Франсес Энн Лебовиц, р. 1950) — американская журналистка и писатель-юморист, мастер едкого афоризма; прославилась в начале 1970-х гг., когда Энди Уорхол пригласил ее в свой журнал «Интервью» вести постоянную колонку. Сборник «Столичная жизнь» выпустила в 1978 г.

(обратно)

[10]

Дороти Паркер (1893 — 1967) — американская писательница и поэтесса, сценаристка и драматург, литературный критик и саркастический юморист. Одна из основателей так называемого «Алгонкинского круглого стола» — литературной группы, к которой принадлежал другой знаменитый юморист, Джеймс Тербер.

(обратно)

[11]

Имя героини сконструировано Альмодоваром: patidifusa (ucn.) — ошалевшая, ошеломленная.

(обратно)

[12]

Подробный рассказ с фотографиями; в данном случае — жанр порнографической литературы.

(обратно)

[13]

Знаменитый блошиный рынок в Мадриде.

(обратно)

[14]

Adiposa (исп.) — тучная, страдающая ожирением.

(обратно)

[15]

Мей Уэст (1892 — 1980) — американская актриса, архетипическая секс-бомба, символ полового раскрепощения в Голливуде 1930-х гг.; в 1970-е гг. благодаря своей гипертрофированной женственности — идол гомосексуалистов и трансвеститов. Исабель Гарсес (1901 — 1981) — испанская актриса, игравшая служанку Эрминию в шести из девяти музыкальных комедий о юной сироте Марисоль (1960 — 1970).

(обратно)

[16]

Барахас— мадридский международный аэропорт.

(обратно)

[17]

Las Costus — Энрике Костус (Энрике Найя, 1953 — 1989) и Хуан Костус (Хуан Карреро, 1955 — 1989) — пара художников, заметные фигуры движения MovidaMadrilena. После пятнадцати лет вместе Энрике умер от СПИДа, и через месяц Хуан покончил с собой.

(обратно)

[18]

Дэви Сукарно(Наоко Нэмото, р. 1942) — бывшая японская эстрадная танцовщица, пятая жена (с 1962) президента Индонезии Ахмада Сукарно (1901 — 1970); активно участвует в общественной жизни. В октябре 2002 г. выступала в Москве на организованной МГИМО конференции «Переосмысляя современность».

(обратно)

[19]

Имеется в виду фильм Пьера Паоло Пазолини «Сало, или 120 дней Содома» (1975), осовремененная экранизация незавершенного романа маркиза де Сада «120 дней Содома».

(обратно)

[20]

Тина Тернер (Анна Мей Буллок, р. 1938) — одна из самых энергичных певиц за всю историю современного ритм-энд-блюза, на сцене с 18 лет. Особенно интересны ее записи 1960-х гг. с Айком Тернером и его коллективом Kings of Rhythm, хотя гораздо более известны ее поп-соул-альбомы, выходящие с начала 1980-х гг. и до сих пор.

(обратно)

[21]

«Извращенный ум» (англ.).

(обратно)

[22]

Принс (Принс Роджерс Нельсон, р. 1958) — популярный певец, работающий на стыке фанка, рока и фолка; стал мегазвездой после альбома «Purple Rain» (1984). «Dirty Mind» — заглавная песня с его третьего альбома (1980).

(обратно)

[23]

Касалья — особая водка, которую делают в Андалусии, в местечке Касалья-де-ла-Сьерра.

(обратно)

[24]

Очередная аллюзия на творчество Энди Уорхола: тот впервые прославился, выставив в 1962 г. в манхэттенской галерее «Стейбл» серию картин, изображавших консервированный томатный суп «Кэмпбелл».

(обратно)

[25]

Роберт Митчум (1917-1997) — американский актер «нуарового» репертуара, наиболее известен ролями в фильмах «Преследуемый» (1947), «Ночь охотника» (1955), «Мыс страха» (1962), «Прощай, любимая» (1975, по Р.Чандлеру), «Мертвец» (1995, реж. Дж. Джармуш). Шон Коннери (р. 1930) — шотландский актер, первый и лучший исполнитель роли Джеймса Бонда (1962-1971,не считая разово и позорно вклинившегося Джорджа Лазенби в фильме 1969 г. «На тайной службе ее величества»).

(обратно)

[26]

«It's Raining Men» — ритм-энд-блюзовый, с элементами госпела, хит 1982 г. с альбома «Success» вокального дуэта Weather Girls (Марта Уолш и Изора Роде).

(обратно)

[27]

Дэшил Хэммет(1894 — 1961) — американский писатель, основоположник, наряду с Раймондом Чандлером, жанра «крутого» детектива, автор романов «Красная жатва» (1929), «Мальтийский сокол» (1930), «Стеклянный ключ» (1931) и др.

(обратно)

[28]

«Бегущий по лезвию бритвы» (1982) — знаменитая картина Ридли Скотта с Харрисоном Фордом в главной роли, заложившая изобразительные основы эстетики киберпанка, экранизация романа Филипа К.Дика «Снятся ли андроидам электроовцы?» (1968).

(обратно)

[29]

Мерил Стрип (р. 1949) — знаменитая голливудская актриса, снималась в фильмах «Охотник на оленей» Майкла Чимино (1978), «Манхэттен» Вуди Аллена (1979), «Женщина французского лейтенанта» Карола Рейса (1981), «Выбор Софи» Алана Пакулы (1982), «Из Африки» Сиднея Поллака (1988) и др.

(обратно)

[30]

«Человеческий голос» (1930) — монодрама (пьеса для одного актера) французского писателя, поэта, художника, драматурга, киносценариста и режиссера Жана Кокто (1889 — 1963).

(обратно)

[31]

Бетт Мидлер (р. 1945) — американская певица и актриса преимущественно комедийного репертуара; дама крупного сложения. На альбоме Тома Уэйтса «Foreign Affairs» (1977) исполняла с ним дуэтом песню «I Never Talk to Strangers».

(обратно)

[32]

Кристина Онассис (1950 — 1988) — дочь греческого миллиардера и судовладельца Аристотеля Онассиса, с 1975 г. — наследница всего его состояния. Ее третьим мужем был (1978 — 1979) сотрудник московского «Совфрахта» (и по совместительству — КГБ) Сергей Каузов.

(обратно)

[33]

Тьери Маглер (р. 1948) — французский модельер, открывший собственный модный дом в 1971 г. И специализирующийся на готовой одежде нетрадиционного покроя. Его женские платья имеют характерную осиную талию (прошу отметить: о черном платье от Тьери Маглера мечтает тучная Адди Посса).

(обратно)

[34]

Флинт — герой двух американских пародий на Джеймса Бонда, «Парень по кличке Флинт» (1966, реж. Дэниел Манн) и «Подобно Флинту» (1967, реж. Гордой Дуглас); его роль исполнял Джеймс Коберн (см. ниже). Мисс Марпл — пенсионерка-детектив, героиня множества романов Агаты Кристи, от «Убийства в доме викария» (1930) до «Спящего убийства» (1976).

(обратно)

[35]

Биби Андерсен (Мануэль Фернандес Чика, р. 1954) — актриса-транссексуал; играл(а) в фильмах Альмодовара «Матадор» (1986), «Закон желания» (1987), «Высокие каблучки» (1991) и «Кика» (1993). Линда Хант (р. 1945) — американская актриса ростом 1 м 45 см; ее наиболее известная роль — в фильме Питера Уира «Год опасной жизни» (1982) с Мелом Гибсоном, также снималась в «Высокой моде» (1994) Роберта Олтмена.

(обратно)

[36]

Роджер Мур (р. 1927) — английский актер, второй исполнитель роли Джеймса Бонда (1973 — 1985).

(обратно)

[37]

Джеймс Коберн (1928-2002) — американский актер, снимался в телесериалах-вестернах с конца 1940-х гг.; прославился ролью метальщика ножей Бритта в «Великолепной семерке» (1960). Также снимался в дилогии про Флинта (см. выше), «Психоаналитике президента» (1967), «Ложись, придурок (За пригоршню динамита)» (1971, реж. Серджо Леоне), «Гудзонском ястребе» (1991), «Чокнутом профессоре» (1996) и нескольких фильмах Сэма Пекинпы: «Майор Данди» (1965), «Пэт Гарретт и Билли Кид» (1974), «Железный крест» (1977); участвовал в озвучении мультфильма «Корпорация монстров» (2001). В конце 1960-х гг. — друг и спарринг-партнер Брюса Ли.

(обратно)

[38]

Имеются в виду гламурные сценический имидж и стиль оформления конвертов альбомов группы Roxy Music (1971-1983), первоначально тяготевшей к арт— и глэм-року, однако вскоре после ухода клавишника Брайана Ино скатившейся к откровенно коммерческому соул-попу, в духе сольного творчества лидера группы Брайана Ферри.

(обратно)

[39]

Аляска (Ольвидо Тара Хова, р. 1963) — популярная испанская певица мексиканского происхождения, вокалистка групп Alaska у Dinarama, Alaska у los Pegamoides, Fangoria (см. прим. к стр. 213), видная фигура движения Movlda Madrilena.

(обратно)

[40]

Астрид Каролина Эррера (р. 1963) — венесуэльская актриса и фотомодель, «Мисс мира-1984».

(обратно)

[41]

Рита Хейворт (Маргарита Кармен Кансино, 1918-1987) — знаменитая американская актриса, прозванная «богиней любви»; происходила из семьи потомственных испанских танцоров. На сцене с 12 лет, на экране — с 16. Ее вторым мужи (из пяти) был Орсон Уэллс, в 1943 — 1948 гг. Самые известные роли — в фильмах «Ангелы над Бродвеем» (1940), «Земляничная блондинка» (1941), «Ты никогда не разбогатеешь» (1941, с Фредом Астером), «Девушка с обложки» (1944), «Гильда» (1946, с Тленном Фордом), «Леди из Шанхая» (1948, реж. Орсон Уэллс).

(обратно)

[42]

Глория Грэм (1923 — 1981) — голливудская звезда 1940 — 1950-х гг., прославилась ролями в фильмах «Эта замечательная жизнь» (1946, реж. Фрэнк Капра), «В тихом местечке» (1950, с Хамфри Богартом), «Грандиознейшее представление на земле» (1952), «Большая жара» (1953, реж. Фриц Aair, «Оклахома!» (1955) и др.

(обратно)

[43]

Зажаренные в кипящем масле крендельки, которыми испанцы любят завтракать.

(обратно)

[44]

Спенсер Трейси (1900 — 1967). американский актер с характерной грубоватой внешностии друг Хамфри Богарта; имел многолетний роман с Кетрин Хепберн и снялся с нею в девяти картинах. Его самые извесгные роли — в фильмах «Ярость» (1937, реж. Фриц Ланг), «Город мальчиков» (1938), «Ребро Адама» (1949), «Старик и море» 1958, «Пожнешь бурю» (1960, реж. Стенли Креймер) «Нюрнбергский процесс» (1961, реж. Стенли Креймер).

Чус Лампреаве (Мария Хесус Лампреаве, р. 1930 г) — популярная испанская актриса, снималась во многих фильмах Альмодовара.

(обратно)

[45]

Честер Хаймс (1909 — 1984) — афроамериканский писатель, более популярный в Европе, чем в США, автор многих детективов, действие которых происходит в нью-йоркском Гарлеме.

(обратно)

[46]

Классический нуар-триллер Жака Турнье с Робертом Митчумом и Керком Дугласом в главных ролях, экранизация романа Дэниела Мейнваринга «Постройте мне виселицу повыше» (1946).

(обратно)

[47]

Альмодовар несколько месяцев не давал своих заметок для «Ла Луны». Когда он снова начал писать, то забыл, где остановился. Мы никогда не узнаем, что случилось во вторую встречу Патти и таксиста. — Примеч. ред. исп. изд.

(обратно)

[48]

Морган Фейрчайлд (Патси Энн Маккленни, р. 1950) — американская актриса, снималась преимущественно в телесериалах (в том числе в «Далласе»), воплощение образа элегантной деловой женщины.

(обратно)

[49]

Джон Уэйн (1907 — 1979) — американский актер, звезда вестернов и исторических эпопей, прославился исполнением главной роли в «Дилижансе» Джона Форда (1939); был известен своими правыми убеждениями.

(обратно)

[50]

Антонио Гала (р. 1930) — испанский писатель, поэт, драматург и сценарист.

(обратно)

[51]

Гангстерская драма Брайана де Пальмы «Лицо со шрамом» (1983) по сценарию Оливера Стоуна с Аль Пачино и Мишель Пфайффер в главных ролях, осовремененный ремейк одноименной картины Говарда Хоукса (1932), прообразом главного героя которой послужил знаменитый гангстер Аль Капоне.

(обратно)

[52]

«Так много мужчин, так мало времени» (англ.).

(обратно)

[53]

В древнегреческой мифологии Амфитрион царь Тиринфа, внук Персея, муж Алкмены (матери Геракла). В новой литературе, благодаря трактовке образа Мольером в одноименной пьесе (1668), — синоним хлебосольного хозяина.

(обратно)

[54]

«не покидай меня» (фр.) — песня франко-бельгийского шансонье Жака Бреля (1929 — 1978) с его четвертого — и наиболее известного — альбома («Jacques Brel 4», 1959).

(обратно)

[55]

Франсуаза Саган (Франсуаза Куарэ, 1935 — 2004) — французская писательница, автор романов «Здравствуй, грусть» (1954), «Любите ли вы Брамса?» (1959), «Немного солнца в холодной воде» (1969), «Потерянный профиль» (1974), «Уставшая от войны» (1985) и др.

(обратно)

[56]

Традиционное испанское блюдо: жаркое из мяса, сала, турецкого гороха и овощей.

(обратно)

[57]

«Адонаис» — престижная испанская поэтическая премия, присуждаемая журналом «Риальп».

(обратно)

[58]

«Опус Деи» (букв. лат. «Дело Божье») — светская общецерковная организация, учрежденная в начале 1930-х гг. в Испании и распространившаяся по всему миру; как принято считать, оплот католического ультраконсерватизма и мощное средство для воздействия Ватикана на мировую политику.

(обратно)

[59]

Гарри Белафонте (р. 1927) — американский певец, актер и гражданский активист; именно благодаря его пластинке «Калипсо» (1956) вест-индская музыка стала популярна в США. Упомянутую песню выпустил в канун Рождества 1956 г.

(обратно)

[60]

«Мальчуган Марии» (англ.).

(обратно)

[61]

Женевьева Брабантская — супруга пфальцграфа Зигфрида, в VIII в. обвиненная в прелюбодеянии и приговоренная к смерти; спасенная слугой, которому было поручено ее казнить, шесть лет прожила в пещере в Арденнах, пока не была найдена мужем во время охоты. Ее история рассказывается в позднесредневековых французских и немецких народных преданиях, послужила сюжетом для нескольких опер, в том числе оперетты Жака Оффенбаха (1859).

(обратно)

[62]

Alter еgо (лат.) — второе «я».

(обратно)

[63]

Своего рода трибьют А. Хичкоку, кровавая вариация 1984 г. выпуска на тему «Головокружения» и «Окна во двор» с Мелани Гриффит вместо Ким Новак.

(обратно)

[64]

Адди Вентура — знаменитая в 1960 — 1970-е гг. испанская балерина, звезда современного танца. Брижит — разумеется, Бардо.

(обратно)

[65]

Сэм Шеппард (1924 — 1970) — врач из Кливленда, обвиненный в 1954 г. В убийстве своей беременной жены, проведший 10 лет в тюрьме и в конечном итоге оправданный; по мотивам этой истории был снят телесериал «Беглец» (1963 — 1967), а в 1993 г. — одноименный полнометражный фильм с Харрисоном Фордом. На самом же деле здесь, конечно, опечатка или оговорка, а имелся в виду Сэм Шепард (Сэмюэль Шепард Роджерс, р. 1943) — актер и драматург, муж Джессики Ланж, лауреат Пулитцеровской премии за пьесу «Похороненный ребенок» (1979), соавтор сценариев к фильмам Микеланджело Антониони «Забриски-Пойнт» (1970) и Вима Вендерса «Париж, Техас» (1984); в 1971 г. написал и поставил вместе с Патти Смит пьесу «Ковбойская брань»; снимался в фильмах «Ренальдо и Клара» (1978, реж. Боб Дилан), «Дни небес» (1978, реж. Теренс Малик), «Франсес» (1982), «Парни что надо» (1983, реж. Филип Кауфман), «Стальные магнолии» (1989), «Хомо Фабер» (1991, реж. Фолькер Шлендорф), «Черный ястреб» (2001, реж. Ридли Скотт) и др.

(обратно)

[66]

Фелипе Гонсалес (р. 1942) — генеральный секретарь Социалистической рабочей партии Испании, в 1982 — 1996 гг. — испанский премьер-министр

(обратно)

[67]

ФрагаИрибарне Мануэль (р. 1922) — учредитель (1977) и генеральный секретарь испанской консервативной Партии народного альянса (впоследствии — Народная партия); с 1996 г. — председатель правительства автономной области Галисия

(обратно)

[68]

ТамамесГомес (р. 1933) — испанский экономист и политик, автор монументальной монографии «Структура экономики Испании» (1960); свои политико-социальные концепции изложил в книге «Проект демократии для будущего Испании» (1975).

(обратно)

[69]

Кэрри Фишер (р. 1956) — американская актриса, прославившаяся ролью принцессы Лейи в трилогии Джорджа Лукаса «Звездные войны» (1977, 1980, 1983); недолгое время была женой знаменитого музыканта Пола Саймона. Справившись с алкоголем и наркотиками, написала автобиографический бестселлер «Открытки с края бездны» (1987), через два года экранизированный.

(обратно)

[70]

Очередная аллюзия на творчество Энди Уорхола, снявшего несколько «голубых» пародий на вестерн, в том числе «Лошадь» (1965) и «Одинокие ковбои» (1969).

(обратно)

[71]

Каламити Джейн (Марта Джейн Кэннэри, 1852 — 1903) — легендарный персонаж Дикого Запада, «кавалерист-девица»; выступала в шоу Буффало Билла. В посвященном ей фильме «Каламити Джейн» (1955) главную роль играла Дорис Дей.

(обратно)

[72]

Традиционная испанская разновидность оперетты.

(обратно)

[73]

Гильермо Перес Вильяльта (р. 1948) — испанский художник-неофигуративист, в чьем творчестве заметно влияние византийского искусства и японской гравюры; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[74]

Маноло Кехидо (р. 1946) — испанский художник, преимущественно график, работает в манере, близкой к поп-арту, со вкраплениями нки Сезанна, Матисса и Пикассо; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[75]

Карлос Франко (р. 1951) — испанский художник, скрестивший технику поп-арта с мотивами классической мифологии; первая персональная выставка — 1971 г. Принадлежал к группе MovidaMadrilena

(обратно)

[76]

Чема Кобо (р. 1952) — испанский художник-неофигуративист и график, работает в смешанной технике и самых разнообразных стилях; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[77]

СеесепеКарлос Санчес (р. 1958) — испанский график-самоучка, рисует преимущественно комиксы, а также кинопостеры и обложки музыкальных альбомов, с явным влиянием Пабло Пикассо и Хуана Миро; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[78]

НасариоЛуке Вера (р. 1944) — художник, «отец-основатель» испанского андерграундного комикса; его рисунки были пиратски использованы в оформлении концертного альбома Лу Рида «Take No Prisoners» (1978), что привело к судебному иску. Принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[79]

МарискальХавьер (р. 1950) — разносторонний испанский художник: занимается живописью, комиксами, прикладным искусством, интерьерным дизайном; в 1988 г. нарисовал собачку Коби — эмблему Олимпийских игр в Барселоне (1992). Принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[80]

Дис Берлин (Мариано Каррера Бласкес, р. 1959) — испанский художник, работающий в технике коллажа; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[81]

Микель Барсело (р. 1957) — испанский художник родом с Майорки, занимается живописью, графикой, скульптурой, керамикой; принадлежал к группе MovidaMadrilena.

(обратно)

[82]

Фэнзин— Fanzine = fan + (maga)zine: журнал для поклонников, распространяющийся малыми тиражами.

(обратно)

[83]

«Грязный шик, мусор и обноски» (англ.).

(обратно)

[84]

Джулия Роберте (р. 1967), Джонни Депп (р. 1963) — голливудские звезды, эпатировавшие публику начала 1990-х своим негламурным имиджем.

(обратно)

[85]

Фрида Кало (1907 — 1954) — знаменитая мексиканская художница, близкая к сюрреалистам; с 18 лет прикована к постели и перенесла 32 операции. Была замужем за художником-монументалистом Диего Риверой, близка с Львом Троцким, ею восхищались Андре Бретон, Сальвадор Дали, Пабло Пикассо и Василий Кандинский; явилась первым латиноамериканским художником, чьи работы были выставлены в парижском Лувре (1938). В недавнем фильме «Фрида» (2002, реж. Джулия Тэймор) главную роль исполняла Сальма Хайек.

(обратно)

[86]

Воды испанской реки Гуадианы в своем течении несколько раз скрываются под землей, а потом снова выходят на поверхность.

(обратно)

[87]

Теперь по меньшей мере на пятнадцать.

(обратно)

[88]


(обратно)

[89]

Пит Декстер (р. 1943) — американский писатель, автор психологических триллеров, близких к жанру «южной готики»; лауреат Национальной книжной премии США за роман «Парис Траут» (1988), экранизированный с Деннисом Хоппером в главной роли. «Братская любовь» (1991) повествует о двух братьях, оставшихся сиротами после гибели в автомобильной аварии их отца, профсоюзного лидера с мафиозными связями; младший брат пытается вести честную жизнь, старший — наследует семейный бизнес.

(обратно)

[90]

Ральф Лорен (Ральф Липшиц, р. 1939) — популярный американский модельер и дизайнер, автор торговой марки «Поло». Выпускает преимущественно готовую одежду, его имя ассоциируется с «английскими» тканями (фланель, твид).

(обратно)

[91]

Раймонд Чандлер (1888 — 1959) — американский писатель, основатель, наряду с Дэшилом Хэмметом, жанра «крутого» детектива; сквозной персонаж его романов — «Долгий сон» (1939), «Прощай, красотка» (1940), «Сестренка» (1949), «Долгое прощание» (1953) и др. — частный детектив Филипп Марлоу, роль которого наиболее удачно исполнял Хамфри Богарт. Раймунд Луллий (1232/33 — 1315/16) — выдающийся каталонский поэт и мистик, богослов и миссионер, алхимик; доказывал возможность полного слияния философии с теологией, значительно повлиял на неоплатоническую мистику эпохи Возрождения. Рамон Гомес де ла Серна (1888 — 1963) — испанский писатель, мастер афоризма, изобретатель жанра так называемого «грегерий»; автор сборников «Мертвецы, мертвячки и другие фантасмагории» (1935) и «Самоубиение» (1948), романа «Киноландия» (1923) и др. Рамонсин (Хосе Рамон Хулио Мартинес Маркес, р. 1955) — испанский рок-музыкант, автор-исполнитель; выступает с 1973 г., первый альбом выпустил в 1978-м; сыграл главную роль в популярном фильме Германа Лоренте «Отрочество» (1983).

(обратно)

[92]

Кармен Альвеар — основательница и президент КОНКАПА — испанской Католической конфедерации родителей учащихся (полностью: Католическая национальная конфедерация отцов семейств и родителей учащихся).

(обратно)

[93]

Хулио Ангита (р. 1941) — испанский политик, бывший учитель; в 1979 — 1988 гг. мэр Кордовы, в 1988 — 1998 гг. генеральный секретарь Коммунистической партии Испании, затем лидер «Объединенных левых». Его сын — Хулио Ангита Паррадо, корреспондент газеты «Эль Мундо», — был убит в 2003 г. в Ираке.

(обратно)

[94]

Санчес Драго Фернандо (р. 1936) — видный испанский писатель и журналист, ведущий литературной телепередачи «Черным по белому».

(обратно)

[95]

АрсальюсКсавьер — лидер Националистической партии басков.

(обратно)

[96]

Летисия Сабатер (р. 1966) — популярная испанская телеведущая.

(обратно)

[97]

Хила, Мигель (1919 — 2001) — знаменитый испанский комик. Воевал в Гражданскую войну (1936 — 1939) на стороне республиканцев, был приговорен к расстрелу, но сумел бежать. В послевоенное время прославился сатирическими антифранкистскими монологами, как правило в форме односторонних телефонных разговоров; в 1954 — 1980 гг. снялся в 24 кинофильмах.

(обратно)

[98]

Билли Холидей (1915 — 1959) — выдающаясяблюзовая певица, «голос черной Америки».

(обратно)

[99]

Чавела Варгас (Исабель Варгас Лисано, р. 1919) — популярная мексиканская певица; у Альмодовара в «Кике» (1993) играла саму себя, в вышеупомянутой «Фриде» (2002) играла Смерть, также снималась у Вернера Херцога в фильме «Крик камня» (1991).

(обратно)

[100]

Кика — главная героиня одноименного фильма Альмодовара, снятого в 1993 г.

(обратно)

[101]

Антонио Лопес Гарсиа (р. 1936) — испанский художник и скульптор, реалист.

(обратно)

[102]

Музей современного искусства в Мадриде, расположен в здании бывшей больницы Сан-Карлос.

(обратно)

[103]

Эдвард Дж. Робинсон (1893 — 1973) — американский актер, в первую очередь известен исполнением роли бандита Джонни Рокко — антагониста героя Хамфри Богарта в фильме Джона Хьюстона «Ки-Ларго» (1948).

(обратно)

[104]

Виктория Абриль (р. 1959) — популярная испанская актриса и танцовщица, неоднократный лауреат премий за лучшую женскую роль на фестивалях в Берлине и Сан-Себастьяне; с 1982 г. живет во Франции. Играла в фильмах Альмодовара «Закон желания» (1987) и «Кика» (1993).

(обратно)

[105]

Трини Алонсо (р. 1923) — испанская актриса, снималась преимущественно в комедиях, фильмах ужасов и т.д.

(обратно)

[106]

Вероника Форке (р. 1955) — испанская актриса из семьи потомственных кинематографистов: ее мать, Кармен Васкес Виго, — также актриса, отец, Хосе Мария Форке, и брат, Альваро Форке, — кинорежиссеры. Снималась у Альмодовара в фильмах «За что мне все это?!!» (1984), «Матадор» (1986), «Кика» (1993).

(обратно)

[107]

Питер Койот (Питер Кохон, р. 1942) — американский характерный актер, дзен-буддист, последователь Кастанеды и деятель контркультуры 1960-х гг.; его книга воспоминаний «Где упаду, там и сплю» (1998) стала бестселлером. Сниматься начал поздно, одну из первых своих ролей исполнил в фильм'е Спилберга «Инопланетянин» (1982). Также известен по фильмам «Горькая луна» (1992, реж. Роман Полански), «Кика» (1993), «Сфера» (1998), «Эрин Брокович» (2000, реж. Стивен Содерберг), «Роковая женщина» (2002, реж. Брайан де Пальма).

(обратно)

[108]

Хосе Мария — Хосе Мария Лопес Аснар (р. 1953) — лидер консервативной Народной партии Испании, в 1996 — 2004 гг. премьер-министр.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • ПАТТИ ДИФУСА
  • 1. Я, Патти Дифуса
  • 2. Реальность подражает порнографии
  • 3. Семейная сцена в дискотечном сортире
  • 4. Килограмм морепродуктов (моя любимая глава)
  • 5. Язык — это КОНВЕНЦИЯ, или Ана Конда и ее беспамятный парень
  • 6. В этой главе не трахаюсь
  • 7. Смертная тоска в участке
  • 8. Девушка, похожая на Спенсера Трейси
  • 9. Я снова здесь
  • 10. Один буржуазный эпизод
  • 11. Миф о Патти
  • 12. Я, Патти, пытаюсь познать саму себя с помощью своего автора
  • 13. Взбесившийся автобус
  • 14. Би
  • 15. Тупоносые ботинки
  • 16. Я и мой клон однажды ночью, полной неуверенности
  • *** Примечания ***