Кристина [Мари Сиврэй] (fb2) читать онлайн

Мари Сиврэй Кристина

Кристина.

Меня зовут Кристина. Мне не так уж много лет. Я верю в судьбу, а также в то, что ее можно изменить. Судьба как лист бумаги, на котором жирным шрифтом написаны ключевые слова в наших жизнях. А между ними есть пустые места, при чем их так много, что можно вписать целые предложения. Например, написано было "закончил университет, женился", а ты вписываешь "закончил университет, поехал в другой город, устроился на работу, поехал в аэропорт встречать друга и познакомился с немкой, женился". Чем не хорошо?

Вот и моя судьба тоже ничем не отличается. Я меняю, вписываю. Одним словом, стараюсь.

Но все чаще и чаще судьба стала ставить передо мной каверзные вопросы, на которые я, по ее мнению, должна найти ответ. Ей, видно, казалось, что слишком легко мне живется. По мере того, как эти вопросы, о которых я скажу позже, стали мне порядком надоедать, я начала искать на них ответы, чтобы наконец-то от них избавиться, но это все не пропадало просто так, это меняло меня, причем меняло кардинально.

А мне жилось отлично, хотя не сильно-то и счастливое было у меня детство: родители умерли очень рано, и жить я осталась на этом свете только благодаря их близкому другу дяде Жене, который, можно сказать, меня спас. Оформил опекунство и стал мне как отец. Он очень хорошо знал родителей, и я их узнавала из его рассказов. А разлучила меня с ними судьба как-то быстро, необдуманно, они только родили меня, чуть-чуть мама успела выкормить, да отец порадоваться, как разбились они вдвоем на мотоцикле.

У меня была родная тетя, то есть она и сейчас тоже есть. Папина сестра. Они оставили меня ей, когда уезжали, она очень радовалась, хотя своих две штуки было. Все бегала вокруг меня, как она рассказывала. А как несчастье случилось, так я ей не к месту стала. Я три года у нее прожила. Но дядя Женя часто являлся, просил, чтоб она над дитем не издевалась, чтоб отдала меня ему, а она отвечала, что не отдаст, что это единственная память ей о брате, и что ей судьбой написано меня растить, и гнала его. Я-то мало чего помню из той поры, но как дядя Женя рассказывал, плохо мне приходилось, не доедала, то есть она меня меньше чем родных кормила, одевала плохо, била, стыдила. А за что не помню. Помню, что била, и от всей той поры нехороший осадок остался. Вот как вспомню детство, так обязательно с болью и в черных красках. Потом с горем пополам отдала меня, да еще денег потребовала, за то, что я прожила. А у дяди Жени, он тогда молоденький был, тоже не все гладко в жизни было, у него при родах жена умерла, да еще и ребенок, поэтому обо мне он очень заботился. Они с родителями все втроем с песочницы дружили, и в одном университете учились. Никогда не расставались.

Постепенно все в норму стало приходить. Дядя Женя рассказывал, что я в детстве очень любознательной была, все куда-то лезла, чего-то искала, и раньше времени его попросила меня алфавиту научить, так что в пять лет уже книжки читала.

И вот зажилось! И все-то хорошо было. Ясно-ясно как на небе перед грозой. Я окончила школу, университет, и тут хорошая работа подвернулась, устроилась сначала на совсем небольшой оклад, но постепенно дошла до заместителя, а потом и руководителем стала. Компания наша известность получила, а под бок внезапно дяде Жене подвернулась моя тетя. Видно прознала о моих победах. Он мне долго не рассказывал, но однажды, когда я просто так заговорила о ней, рассказал, что встречал ее, что она больна и хотела бы меня видеть. Оказывается, он иногда виделся с ней, до него доходили слухи о том, что и как ей живется. Однажды, он рассказал, ее дочка украла сережки в магазине. И тут я поняла, что судьба сделала мне одолжение, избавив меня от нее.

Мне захотелось с ней встретиться. Я подумала, что она, как в старых бразильских фильмах, захочет перед смертью попросить у меня за все прощение, отпустить, как говорится, грехи. Я поняла, что точно хочу увидеть тетку. Хочу взглянуть ей в глаза и посмотреть, что она мне скажет, не испугается ли… Но я не смогла. То есть я приехала, но не смогла взглянуть на нее так, как она заслуживала. Я не смогла обвинить ее в том, в чем давно хотела обвинить. Наоборот, я почувствовала жалость. Она, конечно, отнюдь не лежала в кровати, как мне представлялось, и не тянула ко мне иссохшую слабую руку, но была больна по-другому. Она стала старой и жирной, ее шея заплыла, и появился второй подбородок, а когда она пригласила меня в комнату, то еле волочила ноги от тяжести и все время страдала отдышкой. Нет, не жаль, я не так выразилась, мне не стало ее жаль, я просто подумала, что она уже вполне ответила за то, что сделала. И я не посмотрела на нее так, как хотела. А она и была рада, что я забыла и простила ей все.

Но я не простила. Наоборот, вдруг припомнилось все, что когда-то было. Однако, я не собиралась расправляться с ней физически. Однажды она позвала меня на свой юбилей. Я приехала. Даже не знаю почему. Наверное, мне было приятно видеть, как она расстилается передо мной. Я даже готова была платить ей и ее дорогим деткам за все это деньги. Я приехала позже всех, но, когда вошла в зал, тетя представила меня как горячо любимую и самую уважаемую племянницу, хотя я и была у нее единственной племянницей, но это никого не интересовало. Я как настоящий граф Монте Кристо подарила ей кольцо с бриллиантом. А когда она позвала меня к ней пить чай в следующий раз, я снова приехала и уже начала получать удовольствие от того, как тетя стелилась передо мной. Как облизывала мне ноги, и мне стало ее жаль еще больше.

С тех пор тетя стала какой-то забавой. Когда я уставала, то вечерком наведывалась к ней, как на бесплатный энергетический массаж души. Мне было приятно следить, как она деградирует, и насколько долго она может так деградировать.

В тот день, я в очередной раз забрела в магазинчик старого типа, где продавщица пряталась за прилавком, выдавая товары. Я хотела купить тортик к чаю, чтобы поехать к тетке.

Я вошла в магазин и заняла место в очереди к кассе. Передо мной стоял невысокий дедок в старой "Аляске" и поношенной кроличьей шапке-ушанке. Он медленно пододвинулся к кассе, когда очередь продвинулась, и взглянул на прилавок с колбасами, а потом посмотрел на меня. Я увидела его серые мокрые глаза, которые почему-то улыбались, или мне так казалось, но я поняла, что ошиблась. Он вынул из кармана скомканный платок и поднес его к глазам, вытерев слезы. Уже позднее я подумала, что эти слезы могли быть не от собачьего холода, а от чего-то другого.

В магазине было шумно и стояло много охранников, но больше всего мне не понравилось, что они смотрят именно на тех, кто вовсе не заслуживает, чтобы на них так смотрели. Дедок попросил у продавщицы булку хлеба и пачку масла. Она подала и выбила чек, подергиваясь нервно. Дедок вынул из кармана мятые и потемневшие 100 рублей и протянул продавщице, она взяла их и переключилась на меня.

В тот момент я что-то ощутила. Мне вдруг стало неважно, одета ли я хорошо или нет, и неважно, есть ли у меня в кармане такие же 100 рублей или больше, мне почему-то вдруг стало на все плевать. Как будто молния сверху ударила. Я на минуту выпала из окружения, неся торт просто вышла на улицу и пошла дальше. А тот дедок странным образом шел впереди меня, и снег хрустел под его костылем. Он зашел в тот же дом, куда надо было и мне.

Тетя с удовольствием разрезала торт, который я купила. Мы посидели, и она, раздухоренная сладким угощением, завалилась на диван и стала глубоко вздыхать и жаловаться на судьбу. Я села рядом. Она завела беседу о жизни, о том, сколько пришлось на ее долю. Мне было интересно послушать. А потом я вышла из дома и в странных чувствах направилась к себе домой.

В выходные она снова позвонила и пригласила меня. Я засобиралась, но тут ко мне подошел дядя Женя и сказал:

— Кристиночка, не надо, не езди.

Я спросила, почему.

Он ответил:

— Не надо, брось, она за свое ответит перед Богом, а ты ее мучить брось.

— Дядюшка, милый мой, да кто ж ее мучает?

— Кристинка, слышь, ты меня послушай, оставь. Бог ей судья, а ты себе греха заработаешь!

— Да что ты, дядя Жень! Она же сама себя губит. А где Бог-то твой? Долго ждать, пока он сообразит, кого за что наказывать надо. И улыбнулась, закрывая сумочку.

— Кристина-Кристина! Я тебя этому не учил. Откуда ж ты такая?

— Какая, дядя Жень? Какая? — Улыбаясь, спросила я и выбежала из дому.

А на следующий день, собрались с друзьями, гуляли на дне рождения. Поэтому утром я искала подарок, и обегала кучу магазинов. Проходили с подругой и мимо церквушки, там обычно всегда было людно, много нищих на паперти, но в тот день всего одна женщина сидела. Мы, счастливые, насыпали ей мелочи, она сидела молча, не смотря в глаза, но когда ей в ладонь мои монетки посыпались, тогда она резко подняла голову и взглянула на меня, сказав:

— Хорошо, что ты пришла. У тебя и имя такое, Кристина, христианка, верующая. Верить ты должна, верить.

Я улыбнулась:

— Вы меня знаете?

— Зачем же знать, все же на лице написано. — И снова опустила глаза.

Я тоже застыла, думала о чем-то, о словах ее, не понравились они мне, и тут подруга меня за руку дернула, сказала:

— Пошли, ты что?

— Да ничего, как-то странно все это.

— Да! Мало ли что сказала? Они здесь вообще должны сидеть, только добро людям говорить, возле церкви ведь, это я понимаю, если злыдня какая-то где-то подловила, да чушь наплела, а они тут возле церкви — люди другие.

— Вот именно, другие, так зачем же тогда странные вещи наговаривать.

Но потом все образовалось. Я позабыла эту женщину. Днем была на работе, вечером бегала на свидания с любимым другом Виталей. Так и проводила свое время.

Потом дядя Женя уехал в Евпаторию, и я осталась одна. Наставали самые веселые дни — приходила весна. Обычно, когда она приходила, я чувствовала ее сердцем. Друзья никогда не верили, когда я говорила, что чувствую весну, все смеялись и отвечали, что она еще не скоро. Но я никогда не ошибалась. Всегда скидывала с себя шубу и отбрасывала подальше шарф и бежала на улицу. И хоть я и простужалась, и валялась потом в кровати, но всегда точно на следующий день приходило настоящее тепло, которое уже не отступало.

Так было и в этот раз.

Простуда прошла незаметно, хотя и было сложновато. Тут еще дядя Женя телеграмму прислал, что с курорта поедет сразу к брату двоюродному в Калининград. Поэтому раньше лета я его не ждала.

Однажды, когда Виталя ночевал у меня, мне приснился довольно странный сон. Я просто не ожидала, что такое может присниться, да еще и мне, человеку глубоко неверующему, или скорее безразличному в этом смысле. Мне приснился ангел. Хотя я и не знала, как они выглядят, но я почему-то точно поняла, что он был ангел. Он стоял возле кровати и светился, чуть возвышаясь над полом, и меня он совсем не напугал. Он был молчалив, и ни одна мускула на его лице не выдавала его настроения. Я не могла понять, то ли он печален, то ли рад. Но потом он сказал, что покажет мне что-то, что поможет мне, повел меня за собой и остановился. А затем, повернувшись ко мне, протянул на двух руках книжку с золотыми буквами. И исчез. А я продолжила спать.

Утром, когда Виталя проснулся, рассказал мне следующее:

— Ты ночью куда ходила?

— Куда ходила?

— Ты что, уже не помнишь, что ночью вставала?

— Нет. А что, вставала? — Засмеялась я.

— Ага, пошла вперед, короче, руки вытянула. Зашла в кабинет и там стекло разбила от шкафа, вытащила Библию, и легла спать под стол с ней в обнимку.

— Чего ты брешешь? — Захохотала я.

Я ему не поверила, потому что мы обычно друг друга так подкалывали. Но он оставался совершенно серьезен.

— Да что ты не веришь? Я тебя поднял и спать уложил, а вот стекло не убрал, иди, посмотри, если не веришь.

Я скинула одеяло, побежала в кабинет и увидела разбитое стекло возле одного из шкафов. Подошел Виталя и вытащил Библию:

— Вот. — Подал мне ее. — И с ней спать легла.

Я взяла у него книгу.

— Я не могла ее вытащить. Зачем она мне?

А позже обнаружила маленькие порезы на ступнях. Тогда и поняла, что точно во сне ходила и на стекло наступила. Потом и про сон вспомнила.

Да его и забыть нельзя было. С тех пор тот треклятый ангел не оставлял меня, и почти каждую ночь приходил и тыкал меня носом в Библию, приказывая то ли одуматься, то ли прекратить что-то, то ли верить.

Тогда я обратилась к врачу. Меня обследовали и поставили диагноз: сомнамбулизм. Я распереживалась, думая, что это страшное, и успокоилась только тогда, когда мне сказали, что я просто лунатик, ходящий во сне.

Однако этим все не кончилось. Лунатиком я была особенным! Я постоянно просыпалась и находила себя на диване в клубочке, с поджатыми ногами, в позе, в которую, будучи здоровой, не свернулась бы никогда. Иногда спала под столом, возле батареи. Иногда за столом. Мне назначили лечение. Я должна была много отдыхать. Но осуществить это было невозможно.

Потом уехал Виталя, по работе, и я осталась совсем одна.

Я взяла отпуск, чтобы полностью посвятить себя лечению, но тут начался тот самый период моей жизни, когда те вопросы, о которых я говорила в начале, встали особенно остро, и потребовали наискорейшего решения.

Тогда ночью я оставалась одна, и мне становилось особенно страшно. Я никогда раньше не догадывалась, но, оказалось, я на дух не переносила оставаться ночью в темноте одной. Я ложилась спать и первые секунды, после того как выключала свет и непривыкшие глаза вперялись в темноту, ничего не видя, казались мне самыми страшными. Я укладывалась в кровать и смотрела в потолок, ожидая, когда придет сон, но мне все чаще удавалось заснуть только под утро. Тогда квартира словно наполнялась чужими шагами и покашливанием, кто-то где-то наступал на половицу и неосторожно шумел посудой. Дом, казалось мне, больше не был моим, а чьим-то, с кем я еще не была знакома. Утром же все возвращалось на круги своя. Как же я просыпалась утром! Как я была рада, что проснулась, я вскакивала с постели и бежала умываться. Но только приходила ночь, и все начиналось опять. Все небо повисало надо мной. Я тогда часто вспоминала те три ночи, которые гоголевский Хома провел рядом с гробом панночки. Я начинала задумываться о жизни. И о смерти. Она особенно четко приходила ко мне в моих видениях. И о НЕМ. О БОГЕ. Почему-то особенно часто. Но наступало утро, я просыпалась где-нибудь под столом и шла завтракать.

Эти несколько недель, которые я была в полном одиночестве, свели меня с ума. Мне вдруг показалось, что нет больше будущего передо мной. Что это тупик, и что моя неправильная жизнь завела меня в него.

Тогда случайно я наткнулась на объявление о помощи психолога и набрала номер.

— Алло, я слушаю.

— Здравствуйте. Могу я поговорить с Анной? — Мой голос вдруг задрожал, и трубка чуть не выпала из рук.

— Это я.

— Здравствуйте, Анна. Мне сказали, что вы опытный психолог, могу я с вами поговорить?

— Конечно. Мне приехать к вам?

Я с ужасом оглянулась вокруг, и слезинка упала на телефон.

— Нет, нет, давайте я приеду, мне необходимо прогуляться.

— Отлично.

Через час я уже сидела у нее в кабинете, и она спросила:

— Что вас беспокоит?

— Вы знаете, Анна. До недавнего времени все было просто замечательно! Но. Вдруг мне показалось, что что-то не так в моей жизни. Что я совсем одна. Время затянулось, и я живу ночами, которые вечны, и днями, которые пролетают за секунду.

— Вы боитесь ночи?

— Не ночи, а того, что приходит с ней.

— Что с ней приходит?

— Темнота и другой мир.

— Вы с чем-то столкнулись?

— У меня нет доказательств, но я их слышу, они вокруг, они ходят и шепчутся.

— Здесь они тоже есть?

— Я их не вижу, но ночью смогу услышать. Понимаете, я не знаю, что им от меня надо.

— Кто они?

— Чужие. Я их не знаю. Ни ангелы, ни бесы, тени, да. Пока они просто тени, большего я не знаю.

— Вы сказали "до недавнего времени". До какого времени?

— Когда мне приснился ангел.

— Что он сказал?

— Он сказал, что я…он. Да, он ничего толком-то и не сказал. Он хотел, чтобы я верила.

— Верила ему?

— Не знаю.

— Он является среди них?

— Он никогда не оставляет меня.

— Вы верующая?

— Нет.

— Сатана тоже был светящимся ангелом, Ангелом света.

— Он не мог быть сатаной, его не существует…

— Хорошо. Во что вы верите?

— В человека.

— Но что-то ведь пошатнуло ваше мировоззрение?

— Да.

— Что это?

— Вы помните фильм о Жанне Д'Арк?

— Помню. Она видела святых. Они так же говорят с вами? Чего вы боитесь? Волнуясь и даже быстро, спрашивала она.

— Я боюсь, что как она не смогу остаться верной самой себе, ради желания жить.

— Люди часто жертвуют жизнью ради своих идей.

— Я не хочу, чтобы это случилось со мной.

— Вы боитесь смерти?

— Я не хочу умирать.

— Почему?

— Потому что я не знаю, что будет там.

— Вас пугает незнание?

— Наверное. Ангел говорил, что я нужна, нужно только верить.

— Кому нужна? Кому верить?

— Не знаю. Он звал меня за собой.

— Сатана тоже зовет за собой.

— Он не сатана, потому что дал мне БИБЛИЮ.

— Он призывал вас стать верующей?

— Не знаю. Все не просто так… — Отвечала я и думала одновременно.

— Что вы ответили?

— Я, поймите, я никогда в это не верила. И сейчас, когда день за днем, он

является ко мне, то мне Бог становится наравне навязчив с дьяволом…

— Он хочет обратить ваше внимание?

— На что?

— На Бога.

— Его нет.

— Что вы думаете о жизни? Кто дал вам ее?

— Мать и отец.

— Если бы они были плохими людьми, вы бы поверили в то, что, несмотря на это, вы должны были родиться в этой семье.

— Они были хорошими. И да, поверила бы. Если он есть, то пускай ответит, зачем отнял их у меня, когда мне было восемь месяцев?

— Вы знаете то, что некоторые люди рождаются для определенных свершений?

Я молчала.

— Может быть, отец ваш и мать должны были умереть?

Я закрыла лицо ладонями, лицо было мокрое и глаза влажные, я оторвала руки от лица — это были слезы.

Мне стало немного легче, когда я поговорила с ней. По крайней мере, об этом знала не я одна.

Она дала мне свой домашний телефон. Я не ожидала, что это будет так кстати. Следующей ночью, вся в слезах, я нащупала трубку и позвонила ей. Она старалась меня успокоить, но я не могла, потому что ненавистный ангел явился наяву.

— Анна, помогите. — Задыхаясь, сказала я.

— Что случилось?

— Он передо мной! Он здесь!

— Кто он? Ангел?

— Да какой же он ангел!

— Что он сказал?

— Он сказал, что я нужна.

— Кому?

— Людям.

— Он еще там?

— Он становится прозрачным.

— Выйдите на улицу, сейчас я к вам приеду.

— Хорошо.

Но он исчез сразу, как только я положила трубку. Я откинулась на спинку дивана. Схватила трубку и снова позвонила ей.

— Алло. Вы слышите? Анна, не приезжайте.

— Почему?

— Потому что его больше здесь нет.

— Вы уверены?

— Да, да. Я, наверное, была в отчаянии. Сейчас лягу спать. Простите, что побеспокоила.

— У вас точно все в порядке? Может, вы не можете говорить? У вас кто-то есть? Покашляйте, если так.

— Нет-нет. Все нормально.

Я еще немного посидела на диване, а потом встала. Пошла на кухню, открыла холодильник. Достала пакет с молоком, засунула обратно, достала валерьянку, но потом увидела недопитую бутылку с виски. Почему-то захотелось ее открыть, но что-то помешало мне, а потом я все-таки открутила пробку и налила в стакан.

Одним словом, я выпила все. Заснула тут же и проснулась, когда на улице уже вовсю светило солнце.

В комнате раздался звонок. Громкий и навязчивый. Я медленно подошла к телефону и подняла трубку. Голова гремела и раскалывалась.

— Алло?

— Кристиночка, здравствуй!

— О! — Я обрадовалась. — Дядя Женя!

— Кристинка! Как дела у тебя? Справляешься?

Я подумала, что в принципе, мне даже нечего ему ответить. Я уже две недели не хожу на работу, месяц мучаюсь видениями и снами.

— Да, все хорошо! Дядя Женя, ты скоро приедешь, а?

— Поэтому и звоню, приеду, как обещал не раньше конца весны, сейчас я у брата. Потом еще посмотрю, да, жди звонка.

— Не скоро, значит?

— Что случилось?

— Да нет, ничего. Просто, скучаю, дядь Жень!

О, как болела голова! Я положила трубку, и еще видно была пьяна, так что почти сразу забыла, о чем собственно был разговор. Но тут позвонили в дверь, и я побежала открывать. На полпути остановилась и вернулась на кухню спрятать бутылку. Приехал Виталя. У меня ужасно болела голова, лицо осунулось, да к тому же от меня пахло алкоголем. Я еле отвертелась, чтобы его не целовать. Побежала в ванную, а он стал распаковывать чемодан. Я мылась и думала, что наконец-то пришел конец этим страшным мучительным ночам.

Кажется, это был первый за последние недели вечер, когда мне было по-настоящему хорошо, когда я не думала о предстоящей ночи. Я не стала ему говорить, что ходила к психологу. Да я и не думала вспоминать об этом. Мне показалось, что все вернулось на свои места. Казалось, что все, что было прежде, было только страшным сном, и звонок Витали в дверь просто разбудил меня от него.

Так пролетела неделя. А потом ему сообщили, что снова нужно собираться в командировку. Передо мной снова открылась бездна сумасшествия. И тогда я сорвалась. У меня началась истерика. Мне пришлось все ему рассказать. О снах, о том, что не могу ночевать одна, обо всем. Решение ему в голову пришло моментально. Он позвонил своей маме и сказал ей, что я буду жить у нее. Выход, казалось бы, самый простой, причем это говорило о его самых серьезных намерениях, но мне почему-то казалось, что легче не будет.

Следующую ночь я уже провела у его мамы. Она была очень дружелюбной. Я, наверное, ей понравилась. К тому же она постаралась меня понять. Ведь не каждый же сможет принять странности будущей невестки или зятя. Она была очень добра. Но в комнате я по-прежнему ночевала одна. Не могла же я спать в одной комнате с ней. Хотя бы потому, что дом их был не мал, и это выглядело бы ну очень странно. Поэтому ночь мне далась тяжело, как и прежде.

На следующий день я снова была у психолога.

Она спросила:

— Что-нибудь изменилось?

— Нет, только когда приезжал Виталий, мой молодой человек, ничего как будто бы не было.

— Есть что-нибудь новое? Какие-нибудь новые ощущения?

— Нет. Только головные боли. Таких я раньше не испытывала.

— Вы употребляете спиртное?

— Нет. Единственный раз, когда я пила за последнее время, был полторы недели назад.

— Тени по-прежнему не исчезают?

— Вы знаете, я уже начала к ним потихоньку привыкать.

— А ангел?

— Он больше не является.

— Почему? О чем был ваш последний разговор?

— Говорил только он, я, как обычно, молчала. Он сказал, что мне не нужно сопротивляться.

— Кристина, как вы думаете, эти видения. Они плоды вашего воображения или они нечто реальное?

Я вспыхнула!

— Воображения? Вы не верите мне?

— Нет-нет. Это просто вопрос. Это не утверждение.

— Вы мне не верите, а я сижу здесь и распинываюсь перед вами…

— Послушайте… — Она взяла меня за руку. — Я вам верю. Но я их не видела, поэтому… — Она говорила медленно и четко, делая ударения, как будто разъясняла команды нерадивой собаке. — Мне нужно знать, только вы их видите, или их могу видеть и я, но по каким-то причинам не вижу, или их видят еще другие люди, у которых такая же ситуация, как у вас. Мне просто нужно знать, где они являются: в этом мире, но в виду вашей особенности видите их только вы, либо в вашем мире, так что их и можете видеть только вы. Вы понимаете?

— Да. Вы хотите, чтобы я сама вам призналась в том, что сошла с ума.

— Нет. Вы не понимаете. Я вам верю. Я верю. — Она произносила с паузами. — Просто опишите их.

— Они напоминают мне привидения, как те описываются в книгах. Они шумят, разговаривают.

— С вами говорят?

— Нет. Порой кажется, что они меня и не замечают. Просто ходят вокруг, как будто меня нет.

— Что они делают, когда вы ходите?

— Я не хожу! Вы что не понимаете, что мне и глаза открыть страшно! Я тихо лежу на кровати и жду утра.

— Вы когда-нибудь пытались вскочить с кровати и начать кричать на них?

— Нет. Мне страшно. Вдруг они могут причинить мне зло.

— Вы до сих пор живы, значит, они думают, что вы их не видите.

— Так что, они плод моей фантазии?

— Если ответите на вопрос, видел ли их кто-нибудь кроме вас, я смогу сказать точно.

— Нет, не видел, но это только из-за того, что не было возможности.

— А Виталий. Вы говорили, что в первый раз, когда явился ангел, он был рядом.

— Да, но тот же пришел во сне.

— Попробуйте осилить себя, встаньте с кровати, позовите кого-нибудь.

— Чтобы тот посмотрел на них?

— Да.

— А если там никого не будет? Что это будет значить? Что я сошла с ума?

— Нет. Но это послужит предупреждением о том, что нужно обратить внимание на ваше здоровье.

— Я уже три недели в отпуске. Моя компания справляется без меня. В моем доме никто не живет, я живу у мамы моего парня, дядя уехал к брату, а самого парня снова отправили невесть на какой шельф качать злополучную нефть. Что может мне помочь?

— Я. Я могу помочь, но и вы сами не должны забывать о себе.

— Господи, что за бред… Почему? Почему эти видения стали посещать именно меня?

— Вы помните, сами недавно напомнили мне о Жанне Д'Арк?

— Помню.

— Она была исключительной. Бог избрал ее, чтобы помочь людям Франции в войне с англичанами.

— Какой бог?

— Всевышний.

— Какой бог, Анна, послушайте… — Устало сказала я. — Я прочла Библию! Да, прочла, когда ангел достал меня с ней. Знаете, каким Он предстал передо мной?

— Каким?

— Кровожадным единоличником. Когда я случайно наступала на насекомое, мне было совестливее и больнее, оттого что я лишила жизни невинное существо. Он же поразил меня тем, что приказывал людям убивать невинных агнцев! Да что там агнцев! Авраам, веруя в вашего бога, поднял руку на своего сына! В этом Его любовь?!? Он не пожалел жизни сына ради того, чтобы после смерти попасть в рай. — Я вытащила маленькую синюю книжку и, открыв ее, прочла несколько строк:

«Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе».

«И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего».

— В чем? В чем, скажите, Его милость? Смертью он просит доказать людям их преданность? Это не напоминает вам культ чьей-нибудь личности? Когда общество уже из страха смерти делает то, что самоназванный вождь велит им: убивать, докладывать на других? В чем Его милость? Почему Он не пощадил моих родителей? Почему убил их? Почему жизни двух людей Ему не дороги? Ему важна вера в него, так не задумался ли Он, что потеряет еще одного верующего в Него в лице меня, когда убьет моих родителей?

— В вас до сих пор говорит отчаяние.

— Нет, не отчаяние, он мне просто безразличен! Это все детские сказки! Христианство ограничивает жизнь разными запретами. Оно нужно, чтобы люди не расслаблялись, чтобы они жили в постоянном страхе перед наказанием вечно гореть в Огненном озере…

— Вы знаете об Огненном озере?

— Я же сказала, что прочла ЕГО книжку.

— Это вы о Библии?

— О ней. Это запреты на то и на это. Это религия, налагающая вето на счастье! Если веришь, значит, счастлив не будешь никогда! Где? Где, скажите, счастье у тысяч прихожан, особенно истинно праведных? Они бедствуют, у них нет денег. Почему нищие на паперти являются нищими? Почему он не дал им счастья?

— Может быть они счастливы по-своему.

— Это все сплошная ложь! Если ОН есть, так пусть даст им счастье!

— Понимаете, Кристина, счастье должен человек добыть сам. Помните ту историю с глиной? Человек должен вылепить его себе сам.

— Во-о-от! Вот оно! Счастье ведь, по сути, единственное нематериальное понятие, которое Он мог бы нам дать, хотя бы в доказательство своего существования! Ан-нет!!! Он легко отвертелся: "Я даю вам глину, вылепите счастье сами!" Хорошенькое оправданьеце! Сатана может дать человеку даже больше!

— Не позволяйте сатане говорить вашим языком!

— Почему? Его же тоже нет!

— Человек должен ограничивать себя, иначе он становится заложником дьявола.

— Почему? Почему он должен себя ограничивать? Почему нельзя поесть от души? Почему нельзя переспать с кем попало, почему нельзя любить кого-то больше НЕГО?

Она молчала. Она не знала, что сказать. Если взглянуть на мои слова трезво, не искушенным взглядом, то, по сути, я была права, именно поэтому она не нашла, что сказать, а только лишь металась, в поисках доказательств ЕГО существования, но не могла их найти.

— Не в этом ли эгоизм? "Любите только меня, не сотворите себе кумира".

Потом я успокоилась и посмотрела на нее. Она была в слезах и по лицу была размазана косметика.

Я сказала:

— Анна, простите, я не в коем случае не хотела пошатнуть вашу веру в бога. Наоборот, я думаю вы стали верить в него сильнее. Простите, что напала на вас.

— Нет-нет. Это вы меня простите. Я не смогла вам помочь. Это говорит о моей некомпетентности.

— Пожалуйста, не обижайтесь. Мне лучше уйти. Прощайте, Анна.

На улице была середина рабочего дня, и я проезжала мимо тетиного дома. Поэтому, наверное, остановилась и зашла в магазин, чтобы по привычке купить тортик к чаю и наведаться к тетушке. Но возле прилавка мне вновь встретился тот самый старичок, из глаз которого текли слезы, и который покупал хлеб и с пачкой масла. В магазине было очень людно и мне с трудом удавалось не потерять его из виду. На той недели по городу шла рекламная акция зеленого чая, поэтому иногда в магазинах работали молодые промоутеры, предлагающие бесплатно отведать бодрящего напитка и оценить его качество и вкус. Возле них толпилось много желающих на халяву выпить чайку. А неподалеку от них стоял мой старичок, поедая маленькую посыпушку и запивая ее чаем. Какими добрыми мне показались его глаза! И ведь видно было, что нет радости особой, чтобы так улыбаться, а он, мне казалось, улыбался жизни наперекор. Он допил чай и побрел к выходу. Я долго смотрела ему вслед. Но меня окликнул кто-то из очереди, когда пришел мой черед.

— У вас торты свежие? — Задала я вопрос женщине в фартуке.

— Свежие. Вам какой?

— Шоколадный. Постойте… — Я оторопела и подумала: Что же я делаю?

У тети дома была куча еды, и мой торт не сделал бы ей погоды.

— Нет, мне не нужно торта. Мне нужна колбаса, вот эта. — Я показала на какую-то, которая мне понравилась. — Еще кило докторской. Она вкусная? выпытывающее спросила я. Продавщица испуганно посмотрела на меня и созналась:

— Да, я и себе ее покупаю.

— Пачку масла, три пачки молока, две булки хлеба, рыбы копченой, вот этой, сыра плавленого и такого тоже, а свежее мясо есть?

Продавщица бегала, как заведенная, от одного прилавка к другому.

— Есть. Говядины?

— Да, и свинины. По кило той и этой. Фарш?

Она кивнула.

— Пачку фарша. Курица?

— Есть.

— Грудку!

— Хорошо.

— Так, фрукты. Бананов пять, нет десять, яблоки два килограмма, апельсины тоже два. Блин. Что же еще купить?

— Может быть, сладкого чего-нибудь купите?

— Да, точно! Дайте все-таки торт, шоколадный. — Успокоившись, сказала я. — Как вы думаете, этого хватит? — Спросила я продавщицу, но вопрос был скорее адресован самой себе.

Она посмотрела на упакованные пакеты и кивнула однозначно, даже не зная, для какого мероприятия я закупилась:

— Хватит.

Пакеты с едой мне помог вынести охранник, мы погрузили это все ко мне в машину, и я подъехала к тетиному подъезду. Однако сегодня я направлялась не к ней. Я купила это все для того самого дедушки. Мне было так радостно, так весело, что я смогла сделать что-то хорошее. Я взлетела на его этаж, не почувствовав и тяжести груза, и позвонила в дверь, держа в памяти номер его квартиры.

Дверь открыл он. У него были черно-седые волосы, которые были кудряво не прибраны, и белые богатые усы над верхней губой, а по обеим сторонам рта были две морщины, которые шли от носа по щекам. Глаза, такие же добрые и серые, как всегда, посмотрели на меня, и он сказал:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. — Ответила я, хотя должна была поздороваться первой. — Я из социальной помощи пенсионерам и инвалидам. — Пришло на ум быстрее всего.

Он ни обрадовался, ни огорчился. Открыл дверь шире и показал мне, чтобы я вошла. Я вошла, и он включил свет в коридоре, который мне показался маленьким и серым. На полу лежал пошарканный линолеум, вместо люстры на потолке висела одна лампа, и солнце зашло за тучу, так что в комнате потемнело. Я поставила пакеты на трюмо.

— Здесь мясные, молочные продукты, торт и фрукты.

Он приоткрыл один из них:

— Ой, доченька. — Сказал он тихо-тихо. — Я же не расплачусь никогда, мне на хлеб иногда не хватает.

"Дочь"? Он назвал меня дочерью? Мне было как-то очень тепло слышать это от него, словно отец позвал меня.

— Я знаю, поэтому я здесь. Это все бесплатно, берите.

— Откуда ты, говоришь?

— Из социальной помощи пенсионерам и инвалидам.

— Я же, доченька, никуда не обращался. — Он сказал, наклоняясь ко мне и пытаясь разглядеть мои глаза.

— Мы теперь сами находим пенсионеров, нуждающихся в помощи.

— Это хорошо, иногда старики дома сидят, выйти не могут. — Он говорил, поворачиваясь и направляясь в кухню. — Тяжелые пакеты, что там, кирпичи? — Произнес он и засмеялся, посвистывая.

Я тоже улыбнулась.

— Можно я вам помогу?

— Можно.

Мне так не хотелось уходить, так хотелось найти повод, чтобы задержаться.

Я скинула ботинки и схватила пакеты. На кухне мы их быстренько расфасовали по холодильнику. И он оставил на столе торт. Тот самый, который должна была сожрать моя толстая тетя.

— У меня и торт есть не с кем. — Он снова улыбнулся той самой улыбкой, доброй и теплой. — Вам можно у пенсионеров чай пить?

— Можно. — Я улыбнулась в ответ.

И он стал шаркать по кухне, доставая стаканы и заваривая чай. А я смотрела на него, и мне было необычайно радостно. Хотелось верить в то, что я принесла ему хоть немного счастья. Он медленно суетился с тортом, потом разрезал его и налил в чашки горячего чаю. Мы принялись есть торт, и пока ели, он спрашивал меня о моей работе, о том, из какого бюджета мы берем деньги, спрашивал и обо мне, почему я там работаю. Мне приходилось врать. Но мне казалось, это была ложь во спасение.

Я осмотрела его обиталище. Оно было маленьким, и было видно, что в нем давно не делали качественный ремонт. Конечно, я знала, старикам ведь сложно иногда нагнуться, не то чтобы стоять на коленках и красить полы. Кран на кухне задавал ритм нашему разговору и потягиванию чая, когда капля за каплей из него бежала вода. Раковина потемнела. Холодильник, я обратила внимание, работал очень громко и плохо закрывался. Дедушка приставлял к нему табуретку, чтобы тот не разморозился. Но, несмотря на это, было видно, что хозяин дома из последних сил старается убирать его и мыть, насколько это возможно. Пыли я не видела нигде. А раковина потемнела оттого, что у него не было дорогого порошка для чистки.

Из разговора я выведала незаметно, что его зовут Григорием и попросилась называть его дедом Гришей. Он согласился. Потом я помогла ему вымыть посуду и вынула заметки на телефоне, спросив:

— Продиктуйте мне, что вам нужно купить.

Он, то ли улыбаясь, то ли серьезно (как ему было свойственно) сказал:

— Мне, доча, не надо ничего, я жив пока, и ладно. Ты там помоги другим,

которые не ходят, встать не могут.

— Помогу, деда Гриша, помогу. Но и вы скажите. Может вам лекарств каких?

— Лекарств? — Он задумался, глядя в окно. — Мне бы для сердца чего, больно неспокойно иногда, будто вырваться хочет. — И он покачал головой, взявшись за сердце.

— Хорошо.

— А когда ты приедешь?

— На следующей неделе.

И я ушла.

Неделя до конца апреля. Я шла по ночному городу, возвращалась к маме Витали. Улица, людная обычно, сегодня была пуста. Мне показалось это даже сверхъестественным, поскольку ни пятница, ни тринадцатое не были и в помине. Только кое-где суетились одинокие пешеходы. Я догнала одного из них и, стараясь не напугать, спросила, который час. Человек даже не обернулся. Тогда я положила руку ему на плечо, но она не почувствовала плоти. Прошла сквозь тело, а человек растворился. Я ахнула. Некоторые из проходивших мимо обернулись на меня, и я в растерянности крикнула:

— Вы видели его, видели, как он растворился?

Но они отсутствующе посмотрели на меня, и пошли дальше.

Тогда я закричала им вслед:

— Скажите, что не только я вижу его! Скажите!

Но прохожие шли, как шли. Остервенев, я догнала одного из них и попыталась задержать, но он тоже растворился с диким смехом! Я не ожидала. Я даже застыла на секунду. Догнала еще одного, но тот тоже рассмеялся мне в лицо и исчез. Один за другим они окружили меня и стали растворяться от моих прикосновений, едва я задевала их. В моих ушах слышался хохот.

— Вам не свести меня с ума! Вы слышите!

Они вдруг все исчезли, и я осталась одна.

— Вы сами сойдете с ума прежде!

В тот вечер я опустошила пол бутылки водки. Я нашла ее случайно, в буфете, когда ночью пошла на кухню. Я уснула легко и просто, не слыша ни теней, ни звуков.

Случилось так, что мне выдалась возможность просто сесть в одиночестве и подумать над всем тем, что со мной произошло. Я поняла, что с начала тех самых событий я даже не задумывалась сама, почему собственно это случилось. Да, я пыталась говорить с другими, я пила, боролась со всеми, но только не с собой. Я так ни разу не села и не подумала, почему же это произошло. Что случилось такого, чего не было раньше, но стало теперь? Это видения, раз. Тетя, два. Головные боли, три. Это все появилось внезапно. Мне нужно было что-то делать со своей жизнью. Однако, что, я не знала. Какой-то выход я нашла в том, чтобы иногда выпивать на ночь. Это меня спасало. Да. Это помогало заснуть почти сразу, не слыша ни шепота, ни шагов. И так было почти месяц. Раз в неделю я ездила к дедушке Грише и говорила, что я из социальной помощи, я мыла ему полы, красила стены, он благодарил и называл меня дочерью. А потом перед сном я напивалась. Не сказать, чтобы много. Но…ровно столько, чтобы ничего не чувствовать. Ночью меня словно не было. Мне становилось все равно, есть кто вокруг или нет. И, хоть постепенно организм и начал привыкать к алкоголю, а я все меньше и меньше расслаблялась с его помощью, мне все же удалось продержаться так почти до июля.

Когда приехал дядя Женя, виски сопровождал меня в моей комнате. Когда приехал Виталик, я попыталась бросить, но ничего не получилось.

И вот летом, однажды, напившись до чертиков, я совершила непоправимое — покончила с собой.

Дядя Женя, я точно помню, мирно спал в своей комнате. Я сама не поняла, как, но мне захотелось, вдруг и очень сильно, покончить с этим адским существованием. Я достала прочную веревку из комода, намазала ее мылом, как будто точно знала, как все это делалось откуда-то из закутков ума, поставила под люстрой стул, залезла на него, накинув петлю на шею и спрыгнула, лицом к окну, но внизу кто-то сказал:

— Я думаю, люстра может не выдержать.

Я засеменила ногами, прокрутив сотню мыслей в голове от той, что я была абсолютно уверена, что находилась в комнате одна, до той, что голос говорившего мне был не знаком. Стул странным образом нащупался под ногами, я зацепилась и привстала на нем, обернувшись. В кресле возле двери сидел Кто-то.

— Да. Ты, скорее всего, сорвешься и просто повредишь себе горло.

— Кто ты?

— Я? А ты не догадываешься?

— Нет.

— Ангел.

— Какой?.. Один из звезд?

— Да. Светящийся. Ангел утренней звезды.

Я сошла со стула и села в кресло напротив. Мне совершенно не было страшно, хотя я точно поняла, что в ту ночь меня посетил сам Сатана. Но я поняла так же и то, что он не догадался, что я его узнала.

— Зачем ты пришел?

Он скривил губы.

— Наверное, мне хотелось отговорить тебя.

— Отчего?

Он цыкнул:

— Поверь, это не твой час. Все обойдется.

— А когда мой час?

— Ну, не за горами. Но ты не отчаивайся.

— Это не жизнь. Это больше похоже на ад.

Он рассмеялся.

— Ахаха… Ты не знаешь, что такое ад. Это…это нельзя описать. А твое существование сейчас — это просто рай, по сравнению с адом.

Разговор шел неспешно.

— Один из твоих дружков ангелов уже доставал меня. — Сказала я.

— Да. Я знаю, он и меня достал. Все предлагал быть совершенно преданным ЕМУ.

— А ты?

— Также, как и ты. Мое счастье не зависит от НЕГО нисколько.

— Ты о БОГЕ?

— О нем.

— Что ОН тебе сделал?

— Также как тебе. Ничего хорошего. Наоборот. И я же остался ему должен. здесь все и вся за НЕГО.

Потихоньку он выдавал себя.

— Все что у меня к НЕМУ есть, я оставлю при себе. — Помолчав, сказала я.

— Я знаю, что в последнее время, тебе и поделиться не с кем было. Я к твоим услугам.

— Что тебе нужно? — Перебивая, спросила я.

Очень лестно было полагать, что король ада собственной персоной поднялся именно ко мне, чтобы отговорить от смерти. Но детские книжки в памяти не давали шанса расслабиться и принять, что все это из-за заботы обо мне.

Он хмыкнул и помолчал.

— У меня к тебе кое-что есть.

— Что?

Он опять скривил губы:

— Помощь.

— Какая?

— Я знаю, тебе плохо. ОН достал тебя. Ты видишь тени?

— Вижу.

— Вот! Это ЕГО рук дело. И тот ангел тоже.

— И что?

— Я не могу смотреть, как ОН тебя губит. Я решил, что мне необходимо тебе помочь.

— Как?

— Я верну все на прежние места. У тебя будет снова твоя работа, твой дядя, друг, его мама, и куча денег.

— Заманчиво, конечно.

— Это просто великолепно! Разве ты не этого хочешь?

— Наверное, этого.

— Так что?

— Это с твоей стороны. Что с моей?

— Что? — Переспросил он.

— Это ведь сделка, да? Ты ставишь все, что назвал выше, что ставлю на кон я?

— Ты можешь об этом не беспокоиться. Расплачиваться сейчас не придется.

— Я знаю, в лучших традициях, с меня — душа. Не так ли?

— Ты чертовски догадлива. — Улыбнулся он.

Я промолчала.

— И? Ты готова все вернуть?

— Я всегда к этому готова. — Вздохнула я и поднявшись с кресла со словами: "Отвали от меня, чертила", снова залезла на стул и все-таки спрыгнула.

15 июля. Я проснулась в больничной палате. Я была жива, и вокруг ходили живые люди. С этого времени мои дни полетели стремительно к этому моменту, когда я собственно и решила описать это все на бумаге.

Я встала с койки и направилась в туалет. Болело горло. Голова гремела при каждом шаге. Я подошла к зеркалу, чтобы умыться, и взглянула в него. Там действительно была я. Почти такая, как раньше, когда все былохорошо. Только какое-то темное пятно на голове. Я подумала, что ударилась, когда падала. Наверное, люстра действительно оборвалась.

Я вернулась в палату и разговорилась с соседкой. Она была весела, хотя в ее случае веселиться было нечему. Я отнеслась к этому как к послешоковой депрессии. Впервые в жизни уже несколько дней я не видела ничего. Даже себя. Ни снов, ни видений.

— У тебя пижама замаралась. — Сказала я ей.

— Да!?! Где? — Она стала себя осматривать.

— На груди.

— На груди? Здесь ничего нет.

— Как ничего? — Я потянулась к ней показать пальцем.

— Вот.

— Здесь нет ничего. — Она отодвинула ткань и пятно оказалось под ним, на теле.

— А что это черное? Тоже ударилась?

— Да где же?!? — Изумилась она.

Мне даже казалось, что пятно где-то под кожей. Но разве такое бывает?

— Вот. — Показала я пальцем.

Она посмотрела на себя и подняла на меня голову:

— У меня там рак.

— Что? — Переспросила я, потому что, мне показалось, я услышала неправильно.

— Рак груди.

— Не поняла.

— Пятна нет. Но там, где ты показываешь — опухоль.

— Да? Извини, пожалуйста.

Я полежала немного, и вдруг до меня дошло, что у меня ведь тоже такое пятно. И я лежу с ней в одной палате. В одном отделении.

Тогда я пригляделась к больным в палате. Они все светились такими черными пятнами. Я спросила у соседки по койке, видит ли она эти пятна, надеясь, что это просто дурацкое совпадение, но она сказала, что ничего не видит.

Одним словом, у меня нашли злокачественную опухоль клеток мозга. Она разрасталась необычайно быстро, несвойственно ей. Боли в голове и видения были, скорее всего, результатом ее быстрого прогрессирования. И мне сказали, что не далек час моей кончины.

Я не буду уделять много места, описывая насколько плохо мне было в те два месяца, которые я лечилась и одновременно гробила себя. Все равно это не понять тому, кто не сталкивался лицом к лицу со смертью. Я постоянно находилась в страхе. Я прогнала Виталия и плохо обращалась с дядей Женей. Я ходила по улицам, и меня обгоняли люди, усыпанные черными пятнышками и пятнами. Я могла видеть, кто чем болен. Я могла судить, здоров человек или нет. Я видела их всех. Как будто насквозь. На место видений пришли эти пятна. Черные и посветлее. Я медленно умирала. Боли в голове становились все сильнее и невыносимее. Иногда хотелось избавиться от головы. Ничего не помогало. Это была не хандра, не сплин. Это была паника.

Я больше не ездила к деду Грише. Я забыла о нем. Черт возьми, мне хотелось отдать все за свою жизнь, и его, и деньги, и фирму — все, чтобы только еще пожить. Насколько реально я представила себе смерть. И если бы тогда явился Сатана, я бы отдала ему свою душу.

Два месяца я провела в истерике. У меня не осталось больше нервов. Я поступала эгоистично. Я думала, что плохо только мне.

Я не знаю, что вывело меня из этого состояния. Может быть, я посмотрела на все по-другому, когда однажды скончалась та девушка, уже успевшая мне стать подругой, — та самая соседка по палате. Это произошло через два месяца после нашего знакомства. Она стоически перенесла последние боли, не издала даже звука, только глубоко выдохнула. И все. Так сильна она была внутренне! И своей силой, может быть, заразила меня…

Тогда я заперлась в своей комнате и, упав на коленки, попросила Бога простить меня и дать мне немного времени.

Что-то внутри говорило, что он меня слышит. И я почувствовала, что он внял моей молитве. Я не знала, как мне помочь людям с моим даром, но точно поняла, что именно это имел в виду тот самый ангел. ОН уже тогда все предвидел. Уже тогда ОН знал, что я поверю в Него.

Набравшись сил, я выбежала из дома и поехала в магазин, где как прежде накупила всего-всего и побольше! Я вновь почувствовала радость оттого, что возвратилась! Схватила пакеты и позвонила в знакомую дверь.

Ее открыла незнакомая женщина, чуть полная, с ребенком на руках. Он потянулся ко мне. Она спросила:

— Вам кого?

Я чуть заглянула внутрь.

— Я социальный работник. Мне нужен деда Гриша.

— А его нет.

— А где он?

— Его больше нет. Он умер.

— Как?!?

Она покачала ребенка и вытерла ему слюни.

— Сердце.

— Давно?

— Месяц назад. А вы Кристина?

— Да.

— Он звонил в вашу организацию. Хотел вас найти. Будто чувствовал свою кончину. Да как же найдешь по одному имени.

Я повернулась и вышла. Она стала закрывать дверь, но я спросила:

— А где он похоронен?

Она указала мне точное место.

Я повернулась и ушла.

В тот день я поехала на его могилу. Там под могильной плитой чувствовалось, что он рад мне. Я вынула пакеты и положила их вместо цветов:

— Прости меня, я была так эгоистична! Отец, слышишь, ты всегда звал меня дочкой, позволь, я назову тебя отцом. В последний раз. Я не уберегла тебя! Я должна была помнить о тебе. Я прошу прощения. Это моя вина! Это не сердце, это — я. Я — причина твоей смерти. Я никогда не прощу себя.

Яблоки вывалились из пакетов и раскатились по сторонам. Сзади меня окрикнул сторож:

— Женщина, нельзя сорить. Уберите яблоки.

Я ответила:

— Это не яблоки. Это мои грехи.

Он молча ушел, а я уткнулась лицом в землю и отключилась.

Потом был месяц. Месяц, который я пыталась помочь людям. Они приходили ко мне, и я говорила им, где вижу черные пятнышки. Где зарождается у них болезнь.

Я попросила прощения у всех, кто когда-либо был со мной рядом. Виталя вновь был со мной, дядя Женя тоже.

Начало октября. Меня не стало. Я ушла к своим родителям, дедушке Грише, подруге. К тем, кто меня любил.