Том 2. Огненное испытание [Николай Петрович Храпов] (fb2) читать постранично, страница - 3

этому северному краю, как им рассказывали, ссыльными заключенными ведает Управление Соловецких лагерей особого назначения «УСЛОН», поэтому заключенные и ссыльные назывались «услоновцами».

Жизнь тех и других была невыносимо тяжелой, с той лишь разницей, что заключенные в концлагерях жили в городе и по тайге, в спецпоселках, а многие — на островах Белого моря; ссыльные же имели возможность поселяться на квартирах в деревнях и в городе, но регулярно, в определенные дни, должны были отмечаться в спецкомендатуре.

Некоторые из ссыльных устраивались сносно — врачи и люди других редких профессий. Большинство же ссыльных были заняты в лесопромышленности: на лесоповале, сплаве леса и лесозаводах. Суровая полярная природа, непосильно тяжелые нормы выработки и крайне скудное снабжение продуктами и одеждой — изнуряло людей, и они умирали огромной массой, как от истощения, так и от несчастных случаев. Лишь немногие из них вызывали свои семьи и постепенно кое-как устраивались, спасаясь от холода, голода и болезней, а некоторые погибали целиком, семьями.

Заключенные были в еще худших условиях: они под строгим конвоем выгонялись на работу, где должны были вырабатывать нечеловеческие нормы задания, получая мизерный голодный паек. Некоторые из них решались отрубать руку или ногу, в надежде избавиться от мучительного труда, но и это не помогало.

Кроме ужасных жизненных условий по концлагерям, заключенные подвергались, так называемому «конвойному произволу». Не могущих выполнить норму и отказчиков ставили на пенек срезанного дерева и, под страхом расстрела, заставляли стоять неподвижно. Люди коченели и падали на снег, после чего их, застывших, товарищи волочили в лагерь. Некоторых, издевательски, заставляли во льду делать проруби и кружкой переливать воду из одной в другую. Других принуждали бесцельно переносить груды камней из одной кучи в другую и обратно.

Это, и многое другое, в этих отдаленных городах, вдали от родных и семей, унесло большинство заключенных в безвестные могилы.

В этих страшных жизненных условиях оказались и трое наших братьев, вдали от своих близких и родных, за одну лишь вину, что они всем сердцем возлюбили Господа и в годину испытаний не отреклись от Него. Но они были очень рады и благодарны Господу за то, что, наконец, выбрались из душного вагона, и еще больше — из объятий смерти, свирепствовавшей в соборе.

После двух-трехдневного отдыха, они решили пойти в комендатуру, где их, без каких-либо осложнений, взяли на учет и отправили на работу.

Работа их заключалась в том, чтобы застывшие бревна, во льду, выкалывать и закатывать в штабель. Здесь Петр Никитович испытал нечто ужасное: он видел, как люди, не считаясь с собою, стараясь угодить надсмотрщику-десятнику, в обмерзшей обуви, скользя по обледенелому бревну, выворачивали его изо льда. По неосторожности, они соскальзывали в образовавшуюся прорубь и бесследно исчезали в ледяной пучине, при этом судорожно, но бесполезно хватаясь за кромки зыбкого льда. Беспомощно разводя руками, товарищи, с выражением ужаса, отбегали от опасности, и может быть, только кто, из особенно набожных, сняв шапку, перекрестит свой лоб, страшась той же участи для себя. Эти случаи были очень часты.

Следующее, что потрясло братьев: однажды, изнемогши от беспрерывного напряжения, они втроем решили встать под навесом на солнышке, перевести дух и перекусить, размоченным в воде, куском черного хлеба. Не успели они проглотить и первый кусочек, как из-за угла навеса подскочил к ним десятник, с багровым от злости лицом, и, потрясая перед ними кулаками, закричал во все горло:

— Что, греться сюда пришли, а кто за вас норму должен давать?… На повал вас, в тайгу, там вас научат, как свободу любить-то!

На ходу, подбирая крошки ладонью и пряча их во рту, братья поспешили отойти от этого обезумевшего человека, упивавшегося кровью не одной жертвы.

По дороге у Петра Никитовича, где-то в глубине души, шевельнулась страшная мысль: «Сказал бы ты это мне тогда, когда я был, как ты, да подпоясанный кишкой со свинцовым набалдашником, я бы…» — но он сразу остановился и, силою молитвы, отогнал эту мысль.

— Господи! Будь милостив к нам и спаси нас, — едва слышно проговорил старец Хоменко.

Однако силы у друзей слабели, как говорят, не по дням, а по часам. И они в горячей молитве вознесли свои вопли к Богу.

Вскоре после того, положение их изменилось, и им суждено было расстаться. А с Кухтиным — расстаться по-серьезному…

Старца-брата Хоменко, уже совсем изнемогшего, перевели на подсобное хозяйство — ухаживать за огородными теплицами, чему он был бесконечно рад и благодарен Богу, оказавшись после таких мытарств в тепле, чистоте, а главное — в дорогой тишине, как он выразился: «Прямо из ада в рай попал».

Кухтин, какими-то неизвестными путями, переселился в другой конец города, на более легкий труд (он по профессии был первоклассный краснодеревщик).

Петру Никитовичу Бог судил