Осколки памяти [Владимир Александрович Киеня] (fb2) читать онлайн

Владимир Киеня Осколки памяти

Автор выражает огромную благодарность Борисову Олегу Владимировичу, ветерану военной контрразведки ФСБ России, за постоянную поддержку и бескорыстную помощь в издании моих книг

Посвящаю книгу моей жене

Киене Неле Михайловне

Я ЧЕКИСТ И ЭТИМ ГОРЖУСЬ

Родился под немецкую бомбежку в августе 1941 года в Белоруссии. Холодное и вечно голодное военное и послевоенное детство, когда ночью снится кусочек хлеба, протягиваешь руку, чтобы взять, просыпаешься и плачешь от голода. Отец погиб на фронте. Мать — медицинская сестра в ветеринарном техникуме. Обычная семья.

Так получилось, что учился на железнодорожника, а стал чекистом. В 1973 году был направлен в школу военной контрразведки в городе Новосибирске. Раньше там готовили военных контрразведчиков для «СМЕРШа». «Смерть шпионам» — это советская военная контрразведка, которая во время Великой Отечественной войны была подчинена лично Верховному Главнокомандующему войсками СССР Маршалу Советского Союза И. В. Сталину. Это сыграло решающую роль в борьбе с «Абвером» — немецкой военной разведкой и контрразведкой.

В школе свято соблюдали заповеди «СМЕРШа»: чекист должен любить Родину и быть абсолютно ей преданным; любовь к Родине должна быть выше любви к родителям, семье и своей жизни. Мы навсегда запомнили и руководствовались словами председателя Чрезвычайной комиссии (ЧК) Феликса Эдмундовича Дзержинского: «Чекист — это три слова, начинающиеся на букву «ч», — честность, чуткость, чистоплотность. Чекист должен быть чище и честнее любого, он должен быть прозрачным, как кристалл»¹. Эти слова стали правилом поведения и жизни каждого из курсантов школы, конечно, и меня…

Впоследствии служил в 8 гарнизонах в разных уголках страны, часто переезжал с семьей, сменил 15 квартир. Почти четыре года прослужил в Заполярье, где свирепый мороз, пурга и черная полярная ночь. Трижды подавал рапорт и, наконец, попал служить в воюющий Афганистан. Два года — старший следователь Особого отдела КГБ СССР по 40 общевойсковой армии. Участвовал в боевых действиях, выявлял агентуру противника. Расследовал уголовные дела, в том числе в отношении изменников Родины. Много летал и ездил по Афганистану. Из двух лет пребывания в спецкомандировке практически год провел вне Кабула, места постоянной дислокации.

После Афганистана продолжил службу в оперативном подразделении УКГБ Свердловской области. Участвовал в работе по реабилитации жертв политических репрессий. Сейчас я подполковник ФСБ России в отставке. Я чекист и этим горжусь. Чекист должен быть честнее любого, прозрачным, как кристалл. Конечно, и чекисты люди разные. Но основная часть работников КГБ честно и добросовестно стояли на защите безопасности Родины. И это не громкие слова. Это убеждение.

САМОЦВЕТ

До Октябрьской революции 1917 года недалеко от этого места в скалах Уральских гор была найдена большая друза горного хрусталя, вероятно, поэтому и получила железнодорожная станция такое красивое и редкое название Самоцвет. Была она построена в 1914 году на однопутной ветке с узловыми крупными станциями Егоршино-Алапаевск и находится между промежуточными станциями Незевай и Катышка.

Название станции Незевай, конечно, произошло от криков пассажиров, штурмующих вагон при посадке и боящихся опоздать: «Не зевай!» Раньше пассажирские поезда здесь ходили очень редко. Люди штурмовали их и набивались в вагоны, как селедки. Стояли между вагонами на буферах, держась за вагон. Многие ехали на ступеньках вагонов, некоторые стояли на одной ноге. Большинство пассажиров было даже не в вагоне, а на крышах вагонов, с багажом, сумками, котомками. А станция Катышка — малюсенькая, так и есть «маленький комочек».

На станции Самоцвет — главный путь и четыре боковых. Назначение станции — пропуск транзитных поездов по главному пути в обе стороны. Когда я работал начальником станции Самоцвет, а было мне тогда 20 лет, на пути стояли семафоры — высокие мачты с боковыми крыльями, управляемыми тросами. На станции ежедневно — подача порожних платформ и полувагонов для погрузки лесоматериалов и отправление груженых, подача и проверка крытых вагонов для погрузки зерна и их отправка по назначению. На боковом пути ежедневно погрузка вагона с целебной грязью из озера Молтаево. На нем же выгрузка стройматериалов для строительства будущего курорта «Самоцвет». Штат станции — 32 сотрудника: дежурные по станции, стрелочники, весовщики, осмотрщик вагонов, уборщицы, бухгалтер.

В Калининградском техникуме железнодорожного транспорта, который я окончил в 1960 году, преподавали нам только технические предметы: «Движение поездов», «Путь и путевое хозяйство», «СЦБ» (связь, централизация и блокировка — прим. автора), — и школьные: физику, математику, сопротивление материалов и т. д. Изучали мы ведомственные нормативные акты: «Устав железных дорог СССР», «Правила технической эксплуатации» (ПТЭ), нормы по движению поездов, погрузке-выгрузке и работе связи. Никаких предметов по организации труда, психологии, как оказалось, очень нужных в жизни, тогда не было.

Сразу после окончания техникума я прибыл на Свердловскую железную дорогу. Был назначен дежурным по станции Кунара, это узловая станция 3 класса на направлении Егоршино — Богданович.

Через несколько месяцев меня вызвали к начальнику Егоршинского отделения дороги Шимановичу Григорию Марковичу, его только что назначили. Ему тогда было всего тридцать лет, умный, властолюбивый, энергичный. Уговорил меня на должность начальника станции Самоцвет. Мотивировал тем, что на многих промежуточных станциях работают старики-пенсионеры со школьным образованием и их надо менять. Мне было интересно попробовать немного другую работу, согласился.

1961 год, 20 лет.

Владимир Киеня — начальник

станции Самоцвет

Свердловской железной дороги.

Фото из архива автора

На железнодорожном кителе у меня появились две звездочки, вместо одной, как в Кунаре. Я был абсолютно неопытным, худющим, болезненным мальчишкой и не производил на своих много меня старше сотрудников уважительного впечатления. Никто меня не называл по имени-отчеству, как моего предшественника, а только: «Товарищ начальник».

Набирался опыта с ошибками, которые сейчас вспоминаю с улыбкой. На утренних планерках строго спрашивал за упущения со всех, невзирая на возраст. Наказывал за лень, безответственность беспощадно. Это, конечно, вызывало ропот подчиненных, но мной управляемый. Они терпели. Терпели еще и потому, что на себя я брал и такую работу, которую по должности не должен был выполнять. Заботился о людях, бывал в семьях своих сотрудников, помогал, чем мог. По праздникам 1 и 9 мая лично забирался на крышу вокзала, прибивал гвоздями на конек большой красный флаг.

Один раз лежал на животе на крыше, раскинув ноги в обе стороны для устойчивости, слишком свесился с крыши и едва не свалился вниз на асфальт, мог бы погибнуть…

Каждый год начальство присылало на станцию полувагон березовых бревен для отопления вокзала. Все сотрудники на добровольно-принудительных субботниках и воскресниках вручную эти дрова пилили, кололи и складывали в огромную поленницу. Дров хватало на весь следующий год. Наравне со всеми я принимал участие в этой работе. Как-то мы попросили прислать дополнительно полувагон дров для семей железнодорожников. Прислали за наши деньги кривые, уродливые бревна из осины и березы. Мы их выгрузили, разложили на равные кучки, по справедливости. Себе я выбрал самую плохонькую кучку, как-то неудобно было брать хорошие бревна. Порезал и переколол дрова и себе, и старикам соседям.

Кабинет на станции у меня был угловой с тремя большими окнами. У окна, еще, наверное, с царских времен, стоял стол, покрытый зеленым сукном, по периметру кабинета — стулья. На столе — настольная лампа с зеленым абажуром, как у всех больших начальников. Здесь я проводил ежедневные планерки, беседовал с сотрудниками и посетителями. Здесь же проходили партийные собрания, в парторганизации, насколько помню, было 12 или 13 коммунистов. На собраниях сидел у стены. Меня заслушивали каждый раз по вопросам повестки дня собрания. Такие собрания каждый раз проходили в истерично-пафосном, резком и непримиримом тоне по отношению ко мне. Секретарь парторганизации из обычно улыбчивого и спокойного стрелочника превращался в прокурора, следователя и сотрудника НКВД. Я был терпелив и делал все, что требовали. Только удивляло, что я же комсомолец, беспартийный, а с меня жестко спрашивают, как с коммуниста. Вызвали в Алапаевский районный комитет партии и предложили вступить в члены партии. Отказался, не считал, что достоин. Сослался на молодость.

Еженедельно мне было нужно заслушивать отчет билетного кассира, она же была и бухгалтером. Высокая грузная женщина приносила большую пачку копий бумажных и картонных билетов и разных ведомостей. На каждом билете и в каждой ведомости я как начальник станции должен был расписаться. Это был мучительный и ненавистный труд. Один раз попытался уклониться, как мне казалось тогда, шутливым образом: посетители и сотрудники терпеливо сидели перед дверью кабинета и ждали, когда выгляну и позову; я выглянул из кабинета и сказал, что приму кассира через пять минут; а сам вылез в окно и, обойдя здание, вошел в зал для пассажиров, подошел к своему кабинету. Кассир от изумления вскинулась и посмотрела на меня огромными глазами. Как ни в чем не бывало, я попросил ее зайти с отчетом. Пока я подписывал бумаги, она все время качала молча головой, но от вопросов удержалась.

Обдурили пару раз, как «пацана»: приехал начальник строящегося недалеко от станции санатория «Самоцвет» на грузовой машине с мужиками. Как-то странно, уходя от прямого взгляда, попросил в долг 6 кубометров дров, с возвратом. Я разрешил, они быстро нагрузили свою машину дровами. Больше я их никогда не видел.

Недавно посмотрел в интернете на современное фото вокзала. Перед ним — заборчик с квадратными кирпичными столбами. Незадолго до своего призыва в армию (меня призвали на «срочную» службу), я закупил все необходимые материалы для строительства заборчика, нашел исполнителя. Скромного и порядочного с виду. Договорились о сумме по итогам работы, после строительства забора. Снова обратил внимание, что мужчина в глаза не смотрит, а вбок, но тогда не насторожился. Работник сделал несколько столбов, квадратных, кирпичных, и попросил выдать аванс. Дал ему деньги без расписки. И его я больше не видел…

Каждую субботу все сотрудники станции мылись в общей бане. Топили ее поочередно. Каждый старался топить жарко. Мылись посменно, сначала мылись мужчины. Поддав пару, неистово хлестали друг друга вениками и потом бегали по снегу вокруг бани, дурачились. Умывшись, поодиночке, трезвые, уходили домой отдыхать. О посиделках с выпивкой и закуской, как сегодня, даже не думали. Очереди мыться ждали еще женщины с детьми.

Через несколько километров от станции, пройдя через сосновый бор с духовитым ароматным воздухом, можно было попасть на большой, ровный склон берега реки Реж. На этом склоне собирались по праздникам все жители нашего поселка Самоцвет и праздновали семьями. Народу собиралось много, несколько тысяч. Выпивали, шутили, пели любимые песни, которые волнами подхватывали все. Чувствовали себя равными, свободными товарищами и братьями.

Моста через реку тогда не было. Летом в этом месте реку Реж переходили вброд. На том берегу, в селе Аромашево, стояла огромная скала с большой площадкой наверху и развалинами церкви. Там тоже по праздникам собиралась огромная толпа, пили, ели, пели песни. И каждый год случался в этом месте фатальный случай. Неосторожно подходил к краю скалы человек, всегда мужчина, поскальзывался, летел вниз и разбивался насмерть.

Потом приехала из Белоруссии моя старшая сестра Люда с мужем и сыном. Устроилась дояркой в совхоз в селе Аромашево, и мама переехала к ней, тоже стала работать дояркой на ферме. Тогда я частенько бывал у них в гостях.

Работа доярки очень тяжелая. Три дойки в день, в группе у каждой доярки 24 коровы. В моем детстве в 1952-56 годах мама тоже работала дояркой в колхозе имени И. В. Сталина в Калининградской области, где мы были переселенцами. Я приходил к ней на ферму, помогал убирать навоз. До сих пор запах коровьего навоза мне родной, а если еще и с дымком из бани на дровах, то это запах Родины. В детстве на ферме мама наливала из полного бидона мне кружку парного молока, и я этим молоком с куском хлеба наедался до отвала. Молоко было ароматное, теплое, жирное, с пенкой. Сегодняшнее, магазинное совсем на молоко моего детства не похоже.

Муж сестры Люды Виктор тоже работал дояром. Помню его рассказ, как они вдвоем с мамой помогали корове родить теленка. Целый час мучились, пока тащили его за ноги из коровы. Все кончилось благополучно, отелилась.

Виктор был «тюремщик», отсидел в лагере два года за хулиганство. Был он настоящим русским буяном, грубым, невоспитанным сельским драчуном. Он не матерился, он со всеми просто разговаривал матом. Ему постоянно было скучно дома, иногда он специально ходил к сельскому магазину, чтобы выпить и подраться с кем-нибудь.

И с животными у него были свои отношения… Люда и мама, когда приходили в коровник на дойку, долго мыли каждой корове вымя теплой водой, давали кусочек хлеба с солью. И только потом садились рядом с ней на перевернутое ведро и доили.

Виктор же в кепке и с неизменной «Беломориной» в зубах подходил к корове и матом орал ей: «Стоять!!». Для острастки бил сапогом в коровье пузо. Корова съеживалась и начинала мелко дрожать от страха. Он садился и, не помыв ей вымя, принимался доить. Некоторые осмелевшие коровы мстили: слегка обернувшись, искоса поглядывали на него и, видимо, ждали, пока ведро наполнится молоком. Потом задней ногой, как бы случайно, ударяли по ведру, и оно опрокидывалось. Стены фермы после этого дрожали от громкого мата Виктора и звуков ударов сапог по коровьему животу.

К лошадям он тоже относился очень грубо. Собираясь поехать куда-то по делам по деревне, надевал на лошадь хомут, конечно, матеря ее и всю ее родню. Полностью запрягал, подтягивал подпруги, ехал, не сидя в телеге, как все, а обязательно стоя. Натянув вожжи, орал: «Пошла!» и больно стегал лошадь кнутом. Лошадь срывалась галопом и неслась по улице по грязи и лужам, давя кур.

Помню такой случай. Было сентябрьское воскресенье. Виктор собрался на охоту на рябчиков, положил в рюкзак пару вареных яиц, бутылку с водой и кусок хлеба. Надел рюкзак на плечи, ружье через плечо, медленно пошел по дороге к лесу. До леса было километра полтора. Несколько дней перед этим воскресеньем был сильный ветер, шел дождь, дорогу развезло. Каждый шаг давался Виктору с трудом, сапоги погружались в густую, тягучую грязь и чавкали. До леса он добирался около часу.

На опушке леса, прямо у входа в него, поперек дороги, загораживая проход, лежала громадная, зеленая, красивая ель с густыми лапами веток. Виктор не стал поваленную ель обходить, а решил, держась за ветки, протиснуться через нее на ту сторону. И вдруг нос к носу столкнулся с мордой огромного медведя.

Далее события замелькали, как при быстрой перемотке ленточного кино. Он несся домой, едва касаясь грязи на дороге. Ружье и сапоги остались далеко позади. Рюкзак хлопал по спине, и ему казалось, что это медведь настигает его и вот-вот схватит. Легко и красиво в высоком прыжке он перепрыгнул изгородь у дома и вбежал в избу. С его бурного старта после встречи в лесу с медведем прошло, наверное, не более 10–15 минут. Человек в экстремальных условиях, оказывается, может многое такое, что ему и не снилось.

Октябрь 1963 года. Скоро увезут призывников из Самоцвета на сборный пункт в Егоршино. Меня уже уважительно все больше и больше сотрудников зовут не «товарищ начальник», а по имени-отчеству. 27 октября вечером в самой большой квартире на станции накрыли столы, провожали меня в армию. Говорили про меня только хорошее. Я напился, мужики заставили. Никогда не пил до этого и не курил. Утром за 15 минут до прибытия поезда призывников построили на перроне, провели перекличку и инструктаж на дорогу. Пьяных не было вообще. Все были слегка радостно возбуждены. В армию служить шли охотно, и мы, и наши родные гордились службой в Советской армии. Началась новая страница жизни.

ВСПОМИНАЯ МОЛОДОСТЬ

Заканчивая третий год срочной службы в Советской Армии сержантом по званию, я написал запросы в Могилевское и Минское отделения Белорусской железной дороги, возьмут ли меня на работу после армии и дадут ли жилье. Хотелось вернуться в родную Белоруссию. Из того и другого отделения ответили, что возьмут, конечно, но вот первое время будут проблемы с жильем. Написал в Егоршинское отделение, откуда призывался. Ответили, что работа и жилье будут сразу, как приеду.

Вспомнил, что еще до моего призыва в армию начальник Егоршинского отделения Свердловской железной дороги Шиманович хвалил меня за работу и предлагал похлопотать, чтобы в армию не призвали; обещал должность поездного диспетчера. Я тогда не согласился. Вообще-то был я с детства болезненным, часто лежал в больнице, и это меня здорово угнетало. Поэтому в армию я рвался, хотел заставить себя быть как большинство тогда: сильным и здоровым; к тому же в то время, а это начало 60-х годов, служба в армии была почетным занятием и гордостью.

Я вернулся из армии спортсменом и физически здоровым человеком, а вначале не мог подтянуться на турнике ни разу. Но тренировался. Бегали мы в армейских трусах и сапогах. Бежать медленно не давали комары, облепляя и нещадно жаля худосочное тело.

После отбоя, когда все уже спали, качал мышцы на турнике и брусьях возле каптерки. Через год службы имел второй спортивный разряд по бегу, одевался на спор за 28 секунд, на турнике делал подъем с переворотом, не спускаясь вниз, почти 30 раз. Так и научился постоянно себя преодолевать. Спасибо Советской Армии.

И вот вернулся. Начальник отделения железной дороги предложил полгода поработать дежурным по станции Буланаш, это в шести километрах от Егоршино, позднее обещал перевести в диспетчера. Дал согласие. Был я холост. Коварство Шимановича понял, приехав на станцию Буланаш. Оказывается, летом этого года на Буланаш после окончания Свердловского железнодорожного техникума прибыли три молодые и холостые девчонки, которые стали работать дежурными по станции. К одной из них, Неле Фатеевой, меня и назначили стажером на шесть смен.

Предложили поселиться в трехкомнатной квартире: две комнаты отвели нам с мамой, а в третьей эти девчонки и жили. Ожидая, когда принесут ключи от дежурного по станции, мы с мамой стояли на площадке третьего этажа. Громко хлопнула входная дверь подъезда, по лестнице вверх побежали все три девчонки. Первая была высокого роста, две остальные маленькие. Я тогда обратил внимание, что у одной девчонки были длинные волосы, которые при беге по лестнице разлетались и хлопали ее по плечам. Что-то тогда в душе теплое шевельнулось. Это и была Неля. Мы познакомились.

Получил ключи от квартиры. В нашей комнате стояло две кровати и стол. Кухня была общей.

На следующее утро заступил на 12-ти часовое дежурство стажером у Нели. Она была сантиметров на 20 ниже меня, худенькая, фигурка стройная. Поражали огромные зеленые глаза… Была малоразговорчивой. Это ее качество сохранилось на все 56 лет нашей совместной семейной жизни.

Она показала мне аппаратуру, разговоры вела только служебные, отдавала команды, что мне надо было делать. Через некоторое время все поручила мне и только контролировала мои действия. Первое дежурство прошло нормально.

Следующее дежурство было ночным. Часа через два, посмотрев на мою работу, Неля поставила в углу три стула и легла на них, свернувшись в комочек. Легла и отключилась. Я был поражен ее доверием ко мне! Ночное дежурство прошло без замечаний. Я вспомнил свою работу на станциях Кунара и Самоцвет еще до армии и работал без напряжения. На следующих четырех совместных дежурствах Неля так же точно доверяла мне полностью. Потом я стал работать дежурным по станции Буланаш уже самостоятельно.

Супруги Киени Владимир Александрович и Неля Михайловна.

56 лет вместе. Фото из архива автора

С каждым днем Неля нравилась мне все больше. Мы много гуляли по окрестностям, обнимались и целовались…

7 марта 1967 года были в городе Артемовском, это недалеко от Буланаша, проходили возле ЗАГСа. Предложил Неле зайти и расписаться. Она запаниковала и потащила меня за руку вперед, но я остановился и настоял на своем. Мы зашли в здание ЗАГСа и через несколько минут вышли уже мужем и женой. Но отмечаем мы годовщины нашей свадьбы каждый год 8 марта. На следующий день в Актовом зале мы отмечали свадьбу. Был весь коллектив станции, человек 50. Каждый гость принес еду и выпивку. Такая получилась складчина. Я был не в солдатском кителе и брюках, а в настоящей белой рубашке и черных брюках, которые мне подарили. Было много веселья, пожеланий любви и счастья.

ОТЕЦ

Киеня Александр Борисович,

1941 г.

Фото из архива автора

Киевичи

В марте 1976 года я приехал в гости в деревню Киевичи Копыльского района Минской области к своей бабушке Ирине Григорьевне Киене, матери моего погибшего на войне отца. Был я тогда старшим лейтенантом органов государственной безопасности. Вместе с сыном Сашей шести лет мы самолетом прилетели в Минск. Аэродром там был необычным: располагался прямо в центре города рядом с автовокзалом и железнодорожным вокзалом.

Прилетел я не в военной форме, а в штатском, из-за чего выслушал от родных мягкое порицание. В Белоруссии свято чтут военную форму и очень уважительно относятся к военным.

Сразу вспомнился год срочной службы в 1964 году в сержантской ракетной школе на юг от города Читы в Даурии на советско-монгольско-китайской границе. С китайцами тогда были очень недружественные, даже враждебные отношения. Китайские коммунисты резко отрицательно относились к руководителю СССР Никите Хрущеву за его выступление на XX съезде КПСС и разоблачение культа И. В. Сталина. Считали, что Хрущев преследовал при этом свои личные цели, скомпрометировал мировое коммунистическое движение и расколол его, оказав тем самым услугу нашему общему врагу — США. Это, по мнению китайского руководства, потом и послужило причиной уничтожения великой державы СССР.

На самой границе китайцы разместили 25 дивизий. Постоянно устраивали провокации, воровали по ночам наших часовых. Несмотря на жестокие морозы, за 40 градусов, зимой там снега нет, стоит мрачная темнота. Когда ветер дул в нашу сторону, китайские военные поджигали траву, и огонь быстро перекидывался к нам, уходил вглубь территории. Горела военная техника, и мы по тревоге частенько тушили эти пожары. Нас, курсантов сержантской ракетной школы, командиры постоянно призывали к бдительности, рассказывая о памятнике недалеко от части, где были похоронены семеро солдат, зарезанных ночью неизвестными врагами. С местными жителями нас призывали быть настороженными и не расслабляться.

От греха подальше нашу ракетную школу летом 1964 года передислоцировали в город Мышанку в Белоруссии. Помню, что ездивший туда старшина роты и сержанты, вернувшись, часами с восхищением рассказывали, какие белорусы сердечные. Как они с ведрами молока, яблок и домашними заготовками приходили в часть и всех военных угощали от чистого сердца. Мне как белорусу это было вдвойне приятно слышать.

Из Минска нам с сыном надо было автобусом добраться до Солигорска. Автобус уходил через два с половиной часа. Прокатились на троллейбусе в центр, прошлись по продуктовым магазинам. Приятно удивились разнообразию мясных и консервных продуктов, чего у нас в Свердловске в середине 70-х не было. Купил в подарок бабушке большую бутылку армянского коньяка.

Сели в наполненный пассажирами автобус, он выехал за город и помчался по автостраде, как сумасшедший. Был густой, белый, непроглядный туман, а он все несся, не сбавляя скорости. Я был в диком напряжении от такой скорости и ограниченной видимости и попытался отвлечься в разговоре с Сашей; не помогало. Наконец автобус остановился на развилке, где нам предстояла пересадка на местный автобус-тихоход и короткая поездка уже в деревню Киевичи.

Приехали. Недалеко от дороги нашли дом бабушки. Зашли, обнялись. Худенькая, маленькая, как воробышек, простенько по-деревенски одетая старушка, говорящая, как и мы, по-русски, с редкими словами по-белорусски. А глаза пронзительные, видят тебя и твои мысли насквозь, как рентген. Накрыла стол для обеда. Я вручил бутылку коньяка. Засмеялась. Из шкафчика в углу достала точно такую же бутылку. Сказала, что побаливает желудок и она перед едой каждый раз выпивает по ложке этого коньяку для улучшения пищеварения. Открыла погреб и велела мне достать свекольного самогона в банке. Я спустился по лесенке в подпол. Из тридцатилитровой пузатой бутыли в литровую банку налил немного самогона. Он был мутный и с плохим запахом. Выпили за встречу. После первой же рюмки самогона у меня «поплыла» голова, он был очень крепким, я чего-то вкусного поел и вскоре отключился на широкой мягкой кровати с большими подушками. Проснулся около полудня на следующий день. Голова была абсолютно ясная и не болела. Только воняло от меня каким-то чертом. Трактор привез бабушке большую тележку крупной сахарной свеклы во двор, и надо было помогать выгружать ее и складировать. Этим делом и занялись.

Общался я с бабушкой несколько дней. Она рассказала, что в этой деревне Киевичи жители все по фамилии Киеня. Других нет. Чтобы отличить друг друга, к каждой фамилии добавляют прозвище. Наши Киени — «адарушкинские», по имени маленькой речки рядом. Убеждала, что все мы — Киени — потомки древнего русского князя Кия, основателя города Киева.

О себе бабушка Киеня Ирина Григорьевна рассказывала, что родилась в 1895 году в местечке Сопоцкин под Гродно. В молодости уехала на учебу в Иваново. Стала ткачихой. В 1917 году, по ее словам, участвовала в революционных событиях. Там же и познакомилась с дедушкой Борисом Киеней, который служил тогда в царской армии и разгонял демонстрации ткачих. Служба его после революции окончилась. Он не захотел служить ни красным, ни белым и вернулся на родину, в эту самую деревню Киевичи, где жили его родители, с молодой женой Ириной. Построили молодые Киени свой дом. Дедушка мой, Киеня Борис Иосифович, родился здесь в Киевичах в 1890 году, жил здесь постоянно после службы и в 1950 году умер, похоронен на местном кладбище.

У деда и бабушки моих было шестеро детей. Все родились в этой деревне Киевичи. Мой отец, Киеня Александр Борисович, был старшим сыном в семье. Родился в 1920 году. Окончил семь классов Семежевской школы, это поселок ближе всего от деревни Киевичи. Получил ветеринарное образование в городе Чериков и был направлен перед войной после присоединения Западной Беларуси к Белорусской ССР в Брестскую область на работу в какой-то организуемый колхоз.

В 1941 году, отступая с советскими войсками под напором фашистов, он сумел пешком за три месяца добраться до Могилевской области и здесь, по словам бабушки, то ли присоединился, то ли создал партизанский отряд. Видимо, присоединился, потому что имел знания по медицине, ведь был ветеринаром, и оказывал посильную помощь раненым партизанам. Там в отряде они и были с моей мамой Марией. Где находился этот партизанский отряд, что в нем делал мой отец, бабушке не известно.

Бабушка встречалась с моей мамой после войны. Встреча их была, по словам бабушки, не очень теплая, потому что Мария была гражданской женой Александра (до 1944 года гражданский брак признавался государством так же, как и зарегистрированный — прим. автора), и не венчаной. А бабушка строго соблюдала церковные законы. Близкие отношения бабушки и моей мамы так и не сложились. Как мне стало потом известно, бабушка очень сильно обиделась на сына, что он вернулся не к ней, когда война началась, а в Чериков, к любимой женщине — моей матери. В нашей беседе я понял, почему именно меня с сыном бабушка пригласила в гости, а мою маму Марию нет.

Абсолютно точно, где и как погиб мой отец, где похоронен, никто не знает. Мне давно когда-то мама рассказывала, когда наши войска освободили Чериковский район, отца, как и других молодых партизан, призвали на фронт. Воевал он недалеко от города Чаусы. Потом ей прислали похоронку, где указано, что муж погиб на фронте 4 февраля 1944 года. Место погребения не было указано, я сам держал в руках эту бумажку-похоронку.

Еще мама показывала два треугольничка — письма отца с фронта. Там он ее называет «Муся», пишет о любви к ней и ко мне, своему сыну. Похоронка и письма куда-то потерялись, когда мы переселялись с мамой в Калининградскую область после войны.

Бабушка рассказывала, что и второй ее сын, Иван Борисович, 1924 года рождения, гвардии рядовой 58 гвардейского минометного полка, погиб в бою с фашистами 24 августа 1944 года. Был похоронен в братской могиле у дороги Баурчи-Томай, 200 метров западнее моста, это уже Молдавия.

Младший сын Киеня Федор Борисович, в 1941 году парнишка 13 лет, пас колхозных коров на большом лугу перед местной древней церковью. Налетели немецкие самолеты, стали бомбить деревню. Фашист беспрерывно кружил над стадом и стрелял, пока не перестрелял всех коров. Потом начал преследовать Федю, тот бегал зигзагами, укрыться не успел, и очередью из пулемета фашист ранил парня, Федя перестал двигаться. Пилот принял его за мертвого и улетел.

Когда немцы вошли в деревню, они выгнали бабушку и дедушку в неотапливаемые сени, а в хате поселился пузатый фельдфебель, который их за людей не считал. И они зимой в холодных сенях жили. Бабушка рассказывала, что ночами приходили партизаны, и всем, чем можно, наши им помогали. Гремели взрывы на дорогах, фашисты зверствовали… Бабушка рассказывала и плакала. А я мечтал поквитаться с гадами на любом военном конфликте земного шара. Кровь закипала, когда слушал бабушку.

На следующий день после нашего приезда к бабушке пришли в гости сын Федор Борисович со своим сыном Александром, студентом Гомельского педагогического университета. Чуть позже на мужском велосипеде за три километра из деревни Лешня приехала дочь, моя тетка, Евгения Борисовна. Познакомились, начались длительные расспросы о моей жизни, семье, родственниках. Я снял с руки и подарил дяде Федору часы с именной надписью мне от командира войсковой части 23685, которыми был награжден за участие в поимке вооруженного дезертира.

Тетя Женя позвала к себе в гости и на завтра снова приехала на своем велосипеде. Мой сын Саша, засучив правую штанину, чтобы не попала в цепь, просунул ногу под раму и поехал вперед по дороге, а мы с тетей Женей шли пешком три километра.

В небольшой деревеньке у тетки обыкновенный деревянный дом с большим крытым двором и чуланами со скотиной. Она обратила наше внимание, что рядом с ее домом в ряд стоят еще шесть точно таких же. У каждого дома — необычные столбы освещения.

Везде в Белоруссии столбы освещения — это обычные деревянные телеграфные столбы с фонарями. А здесь шесть новеньких, металлических, белого цвета с изогнутыми верхушками и полукруглыми приплюснутыми фонарями, напоминающие змеиную голову. Так называемые «Кобры». На каждом столбе — именная табличка с указанием фамилии, имени и отчества человека. Тетя Женя рассказала, что в этих домах жили ее соседи. В одну из ночей партизаны на этой дороге напали на немецкую колонну и убили несколько фашистов, сами убежали в болотистый лес рядом. Немцы не рискнули туда сунуться. Они въехали в деревню, вытащили из этих шести домов шестерых мужчин и повесили их на телеграфных столбах напротив домов. А после войны организация ветеранов войны закупила за большие деньги эти столбы «Кобры», прикрепила к ним именные таблички и установила столбы освещения в память о погибших земляках.

На могиле погибшего отца

После нашей поездки на родину в Белоруссию прошло почти 50 лет. Так получилось, что контакты с отцовской родней продолжения тогда не имели, но я писал запросы в архив Министерства Обороны СССР о судьбе отца, месте его гибели и захоронения. Ответы были отрицательными: «неизвестно». В 2010 году в Интернете на сайте «Подвиг народа» я узнал, что Киеня Александр Борисович похоронен в братской могиле в селе Головенчицы Чаусского района Могилевской области. Узнал, что мой двоюродный брат Киеня Александр Федорович работает директором школы в поселке Радуша Слуцкого района Могилевской области. Установил контакт с ним, и уже с женой на машине мы вновь поехали в Белоруссию.

От увиденного мы были в шоке: после российских заброшенных воинских захоронений, разбитых, разрушающихся зданий фабрик и заводов, сельских ферм и бескрайних, заросших бурьяном просторов бывших колхозных полей, мы снова попали в родной Советский Союз. В Белоруссии отличные автотрассы, места отдыха на них с детскими площадками. По обеим сторонам дороги засеянные поля до самого горизонта, нет даже клочка земли, где растет бурьян. Работают предприятия. И большие коттеджные городки, газифицированные, для людей. Заселяйся, работай, живи! Огромные современные торговые центры, ледовые дворцы спорта. Тысячи памятников погибшим в войну, все ухоженные, покрашенные, с обелисками. Я чуть не заплакал от горя и стыда за Россию и от радости, что, воскресни из братских могил, мои родные сказали бы спасибо президенту Беларуси Лукашенко Александру Григорьевичу.

Провели две недели в санатории «Приднепровский» у города Рогачев на берегу Днепра, в выходные ездили в Радушу примерно за 30 километров к двоюродному брату Александру.

Встреча в Белоруссии. Слева двоюродный брат Александр,

автор справа. Фото из архива автора

Съездили с ним в село Головенчицы Чаусского района, возложили венок на могилу моего отца. Из архивных документов я узнал, что он похоронен в братской могиле, где всего погребены 604 бойца Красной Армии. На плитах черного мрамора выгравированы их фамилии. У моего было написано не «Киеня», а «Кисня». Ошибки в написании моей фамилии преследует меня всю жизнь: пишут и Кисня, Китеня, Киенян, видел свою фамилию, написанную на китайский манер Ки-е-ня; однажды прислали телеграмму мне с поздравлением на фамилию Киевский.

\\

Мы с братом Александром с помощью отвертки и большого камня вместо молотка эту ошибку моментально исправили. Потом я приезжал еще раз на это место, сверял местность со схемой первоначального захоронения, полученного через интернет, зашел в несколько домов в деревне Новоселки, где на окраине на месте могил выросли три огромные березы. Сельчане рассказали, что немцы здесь держали оборону 9 месяцев, наши много раз штурмовали, несли огромные потери, но безрезультатно. Десятки тысяч жителей фашисты сгоняли сюда, чтобы они выкапывали огромные ямы; помещали туда целиком дома, сверху маскировали. Глубина обороны у немцев здесь была около 30 км., три полосы укрепления, назвали они ее «Восточный вал». Местное население фашисты выселили.

Я спросил про братскую могилу в Головенчицах, рассказали, что никто в этом болоте на берегу реки Вилейки могилы не раскапывал, кости не доставал, бойцов не устанавливал, а на могильных плитах выгравировали фамилии всех погибших по списку…

Последний бой отца

Последний бой отца я восстанавливал по крупицам. Коротко, всего в 21 строчку, этот бой описан в Журнале боевых действий 369 стрелковой дивизии. Ночь с 3 на 4 февраля 1944 года. На этом участке советско-германского фронта уже 4 месяца было замерзшее противостояние. Оно будет продолжаться еще целых 5 месяцев: до 26 июня 1944 года, когда начнется «Багратион», самая большая войсковая операция Великой Отечественной войны по освобождению моей родной Беларуси.

После разгрома немецкой армии под Москвой в декабре 1941 года и Сталинградской битвы 1942 года наши войска двинулись в Белоруссию и освободили половину Могилевской области. 1 октября был освобожден родной город Чериков. И около ста тысяч мужчин, находившихся на оккупированной территории, в том числе более 25 тысяч партизан, были призваны на военную службу в РККА. Чериковским военкоматом был призван и отец — Киеня Александр Борисович. Как рассказывала мама, он был пулеметчиком. За эти четыре месяца она за 40 километров от деревни Лобановка дважды приходила пешком к отцу на фронт повидаться. Подробностей не рассказывала.

Он служил и погиб рядовым стрелком 440 стрелкового полка возле деревни Головенчицы Чаусского района Могилевской области. Об этом я узнал на сайте «Подвиг народа» в 2010 году, когда появилась информация к юбилею Победы. Был опубликован «Именной список безвозвратных потерь» личного состава 440 стрелкового полка 64 стрелковой дивизии с 4 по 10 февраля 1944 года. Под номером 12 в списке значится Киеня Александр Борисович. Рядовой, стрелок, год и место рождения — 1920, Минская область, Копыльский район, д. Киевичи. Призван Чериковским РВК, Могилевской области. Выбыл 4.2.1944 г., убит, похоронен — 700 метров юго-восточней деревни Новоселки Чаусского района Могилевской области. Сведения о родственниках: жена Киеня Мария Иосифовна проживает — Могилевская область, Чериковский район, деревня Лобановка.

Тщательно изучил я Журнал боевых донесений дивизии, где служил отец. В каждой его строчке несколько отстраненная, сухая, лишенная эмоций правда войны.

«Сведения о противнике прежние. Численный состав дивизии на 25.1.44. — 3823 человека. Активных штыков — 934.

26.1.44. Боевое распоряжение № 8. Штрафной ротой 433 сп (стрелковый полк — прим. автора) проводит силовую разведку в направлении окрестности Головенчицы — захватить языка.

В ночь на 26.1.44. РГ 180 орр (разведывательная группа 180 отдельной разведывательной роты — прим. автора) действовать в направлении 500 м. южнее Головенчицы с задачей захвата контрольного пленного, дойдя до проволочного заграждения, была обнаружена группой саперов противника, проводивших оборонительные работы, которые, заметив приближение РГ, отступили в свои траншеи и подняли тревогу. Вследствие преждевременного обнаружения РГ отошла, не имея успеха.

Именной список погибших с 4 февраля по 10 февраля 1944 года.

Фото с сайта «Подвиг народа»

Разведгруппа 440 сп в составе разведвзвода, 11 человек, действовала в направлении юго-западнее Устье с этой же целью. Подойдя к проволочному заграждению, РГ была обнаружена и обстреляна из всех видов оружия. Завязав огневой бой, группа отошла.

В 8.00 после 5-минутного артналета и постановки дымзавесы штрафная рота 433 сп стремительно отаковала противника. Подойдя к проволочному заграждению противника, преодолеть его не смогла вследствие сильного ружейно-пулеметного и артиллерийского огня и вынуждена была залечь. По приказу командира полка рота отошла.

В 2.00 две группы противника численностью до 15 человек каждая пытались провести разведку в направлении южнее Устье. Подойдя к нашему проволочному заграждению, были обстреляны огнем пехотного оружия и, не имея успеха, отошли (через неделю -3.02.44 вечером именно здесь фашисты нападут на полк и погибнет отец — прим. автора).

Сведения о противнике прежние. За истекшее время дивизия боевых действий не вела. В расположении частей изменений нет.

В 1.00 28.1.44. на участке 440 сп задержаны два перебежчика, бывшие военнослужащие Красной Армии. В ночь на 27.1.44 на участке 433 сп был взят в плен немецкий солдат, принадлежащий 462 пп 262 боев. группы. Этот солдат заблудился и подошел к нашему проволочному ограждению, где и был пленен.

За истекшее время части несли службу боевого обеспечения на переднем крае второго эшелона, занимались боевой подготовкой.

29.1.44 командир дивизии сделал разбор наступательной операции на Высокое с 28.11. по 5.12.43. с командирами частей и офицерами штаба дивизии. За истекшее время дивизия получила пополнение в личном составе в количестве 500 чел.».

Листы из журнала боевых действий дивизии. Фото с сайта «Подвиг народа»

И вот он — последний в жизни бой моего 24-летнего отца. Двадцать одна строчка в боевом донесении. Атака противника и три наших поспешных, суетливых контраатаки, подгоняемымые, конечно, отборным русским матом и угрозами командиров. Вряд ли красноармейцы, как в парадных фильмах после войны, кричали: «За Родину, за Сталина!!». Они, скорее всего, бежали в атаку, громко матерясь, вспоминая Бога и маму родную…

«В 21.00 3.2.44 противник предпринял силовую разведку силами до двух рот пехоты на боевое охранение, находящееся на зап. берегу р. Вилья. Объектами нападения была 5-я стрелковая рота 440 сп. Атаке противника предшествовала сильная артобработка из артиллерии, минометов и метательных аппаратов, затем появилась пехота с трех направлений: роща западнее Устья, южная окраина Новоселки, юго-восточная окраина Головенчицы по реке Вилья. Под покровом темноты противнику удалось бесшумно приблизиться к нашему Б.О. на расстояние 100 м. При обнаружении противника наша пехота открыла ружейно-пулеметный огонь, однако под превосходящими силами противника рота вынуждена была отойти в район Устья, понеся при этом значительные потери.

В 24.00 3.2.44 рота 1/440 сп контратаковала противника, но из-за сильного огневого воздействия успеха не имела.

В 3.00 4.2.44 атака была повторена штрафной ротой 433сп и ротой 3/440 сп, которые также успеха не имели.

В 4.00 после артналета атака была возобновлена, и одна траншея у противника была отбита. Дальнейшее движение по второй траншее было приостановлено сильным ружейно-пулеметным огнем противника. В расположении других частей изменений нет».

Вероятно, во время этой контратаки и погиб отец.

И снова в Журнале боевых действий записи об обычных действиях войск, как будто ничего не произошло, и не было 16 убитых бойцов.

«В распоряжении остальных частей изменений нет. За истекшее время части продолжали производить инженерные работы. Подразделения второго эшелона продолжают заниматься боевой подготовкой.

В течение 5.2.44 активных боевых действий не велось с обеихсторон. Части дивизии несли службу боевого обеспечения на переднем крае и производили оборонительные работы. Подразделения второго эшелона продолжали проводить программные занятия. Вели занятия по боевой подготовке по расписанию. Ночью дивизия сделала перегруппировку».

Наверно в эти дни и хоронили погибших бойцов.

«Боевое распоряжение № 12. Задача — батальонам второго эшелона 440 сп занять вторую траншею на Западном берегу реки Вилье.

В ночь на 6.02. батальон второго эшелона 440 сп. с приданым взводом сапер и разведчиков заняли траншеи на западном берегу реки Вилье, оставленные 3.2.44. В течение суток остальные части производили оборонительные работы. 433 сп занимался боевой подготовкой.

5.2.44. на армейские сборы выехали по одному комбату и по три командира рот от каждого полка.

6.2.44. на армейские сборы выехали начальники штабов стрелковых полков и ПНШ-2. (помощник начальника штаба — прим. автора).

Сведения о противнике прежние. В течение суток дивизия боевых действий не вела, на фронте редкая ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка с обеих сторон. Части дивизии продолжают совершенствовать оборону, вели разведку наблюдением и занимались боевой подготовкой по расписанию.

7.2.44. закончились сборы минеров, организованные при 167 асп.

Схема расположения могил. Фото с сайта «Подвиг народа»

В 440 сп начала нормальную учебу сформированная из снайперских взводов стрелковых полков снайперская рота. Активных боевых действий с обеих сторон не велось. На фронте редкая ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка. Части дивизии продолжали совершенствовать оборону, вели разведку наблюдением и продолжали занятия по боевой подготовке согласно расписанию».

«В ночь 9.2.44 по приказу Командира корпуса 2/440 сп был выведен из траншей на Западном берегу реки Вилье и сосредоточился в лесу 1 км севернее Хоменки. Траншеи на западном берегу реки заминированы».

Такая вот хроника войны…

Братская могила 604 бойцов Красной Армии в селе Головенчицы Чаусского района, Могилевской области. Фото из архива автора

Я положил возле трех берез в деревне Новоселки на берегу реки Вилейка, напротив деревни Головенчицы, букет роз, поклонился, молча постоял на коленях. Вокруг никаких следов войны: рвов, окопов уже не различить. Густой кустарник на этом плоском берегу реки, а на том берегу видны строения деревни Головенчицы. Природа за прошедшие после войны годы полностью уничтожила ее следы. Осталась только память.

ЗАХВАТ ЗАЛОЖНИКОВ

Декабрь 1981 года, я майор по званию заступил на суточное дежурство по Особому отделу КГБ СССР по Краснознаменному Уральскому военному округу. Днем из срочной командировки из города Сарапул на запыленной служебной «Волге» прибыл почерневший от усталости наш начальник, генерал-майор Андрей Яковлевич Миронюк. За ним под вооруженным конвоем в дежурку ввели двух маленького роста, грязных, невзрачных солдатиков, в форме армейских мотострелков, обоих в наручниках. Заставили их сесть на пол в коридоре, потом отвезли на гарнизонную гауптвахту.

Следствие по уголовному делу этих солдатиков поручили вести моему близкому товарищу, подполковнику, старшему следователю по особо важным делам (сокращенно «важняку») Петухову Михаилу Васильевичу. Михаил Васильевич был настоящим интеллигентом: образованным, умным, тонким, с фантастической памятью на события и факты. Позднее он подробно рассказал мне об этом деле, уникальном не только для нашего военного округа, но и всей страны. В прессе про те события не было ни строчки. Даже по нынешним меркам захват террористами школы — это крупное ЧП, а уж в начале 80-х в СССР подобное являлось событием из ряда вон выходящим.

Захват

17 декабря 1981‑го, около 12:20. Территория Уральского военного округа, город Сарапул. Полсотни километров до Ижевска, столицы Удмуртии. Шел шестой урок первой смены, когда в школе № 12 появились двое военных срочной службы с автоматами, они были в караульной форме одежды. Искали 10‑й «А» класс, в котором учился сын командира воинской части, дислоцированной в Сарапуле. Но именно этого класса, а всего в школе было три «десятых», в школе уже не было, закончились занятия, и ученики разошлись по домам. В то время в окрестностях города стояло несколько воинских частей, и люди в солдатской форме были привычными фигурами. Эти двое ходили из класса в класс, объясняя некоторым любопытствующим, что ищут десятиклассников, которые якобы похитили боеприпасы. В школе находился только один 10-й класс — «В», 26 человек: семнадцать девчонок и девять парней.

«Ваша шпана совершила преступление!»  — все повторял учительнице один из солдат, войдя в 10 «В» во время урока. И торопил ее желанием разговора наедине с ребятами. Она же предложила солдатам подождать окончания урока, и те согласились. Эта учитель химии и биологии Людмила Верховцева сначала объяснила ученикам домашнее задание и только тогда вышла из помещения класса, где с ними и остались военнослужащие. Хотя учитель и мысли не допускала, что бойцы Советской армии могут быть террористами, она все‑таки поделилась своими соображениями с директором школы по поводу странного поведения военнослужащих. Как солдаты намереваются искать пропавшие боеприпасы: обыскивать что ли ребят будут? В класс направился директор Лев Александрович Лапин. Постучал в закрытую изнутри дверь — в ответ тишина, крикнул: «Что здесь происходит?!» И тогда в классе раздались автоматные выстрелы.

В 12:50 педагоги связались с КГБ и быстро начали эвакуацию школы. Подступы к школе взяли под контроль поднятые по тревоге сотрудники местного УКГБ и военнослужащие полка МВД. Город был моментально заблокирован на въезд и выезд — перекрыты трассы и железнодорожное сообщение. Поступило предложение немедленно взять школу штурмом с использованием ручных гранат со слезоточивым газом «Черемуха», а к зданию из воинской части даже пригнали танк. Но с такими радикальными действиями решили повременить. Велась срочная эвакуация школьников — на улицу были выведены 600 учеников. Внутри оставалось несколько преподавателей и директор. Вокруг школы в преддверии потока родителей учеников выставили тройное оцепление: был высок риск, что родственники на эмоциях могут вбежать в здание, а террористы — открыть огонь. Такая мера оказалась весьма своевременной — через некоторое время у стен школы собрались практически все жители района, и некоторые из них действительно хотели попасть в школу. Пропускали силовики лишь представителей экстренных служб: на случай взрыва и возгорания пожарные раскатали по этажам «рукава», а фельдшеры скорой помощи наспех организовали на первом этаже школы пункт переливания крови и операционную.

Террористы

Подробнее о захватчиках. 21-летний уроженец Туркмении, казах по национальности, рядовой Ахметжан Колпакбаев в юности увлекался техникой: он смастерил самодельный радиоприемник и буквально заслушивался «Голосом Америки». Состоявший в казахской националистической группировке парень мечтал уехать в США — бороться там за свободу Казахстана и выступать на радиостанциях, а также обзавестись в Америке джинсами, видеомагнитофоном и автомобилем. Да, тогда в Советском Союзе эти вещи были доступны далеко не каждому.

Оказавшись в мае 1981 года в армии, Колпакбаев подружился с 19-летним рядовым Александром Мельниковым, он призывался в армию из Магнитогорска, был слабохарактерным и идеально подходил на роль подельника, тем более что Мельников оказался бывалым правонарушителем: успел побывать в колонии для малолетних преступников за кражу. Мельников тоже был не прочь покинуть СССР и в беседах с новым знакомым с воодушевлением перебирал возможные варианты отъезда. Со временем они сошлись во мнении, что в эмиграции им поможет захват заложников. Бывая в увольнительных, товарищи часто ходили по городу, высматривая место для террористической атаки. Они реально ее планировали.

В итоге солдаты решили, что самым подходящим объектом является ближайшая школа, и стали ждать подходящего случая. Случай представился, когда приятели прознали про похищение мин в гарнизоне. Все почему-то подозревали местных школьников. В назначенный день Мельников был в карауле и на предложение бежать, поступившее от Колпакбаева, согласился без особых раздумий. Пользуясь автоматом Калашникова, который был у Мельникова, преступники разоружили второго караульного и исчезли из части. С собой помимо автоматов прихватили ножи и 120 патронов. Путь террористов лежал в расположенную через пару кварталов школу, где они до этого неоднократно бывали, раздавая младшим ученикам конфеты.

Целью криминальной парочки был 10 «А» класс: солдаты знали, что там учится сын командира части, а тот, по мнению террористов, должен был пойти на все, чтобы спасти своего ребенка. Однако в этот день учеников 10 «А» пораньше отпустили домой. Солдатам пришлось менять планы на месте: они побродили по пустым коридорам школы и остановились перед кабинетом биологии, где в это время шел шестой урок в 10 «В» классе.

Это помещение было выбрано дезертирами не просто так: оно находилось на втором этаже трехэтажного здания, что во время вероятного штурма затруднило бы силовикам проникновение в класс как с земли, так и с крыши.

Когда преподаватели с директором оказались у кабинета биологии, тот был заперт. Было ясно, что 26 учеников с солдатами находятся внутри. Дезертиры в свою очередь не спешили объявлять школьников заложниками — сказали им, что всем велено оставаться в классе до приезда прокурора. После этого преступники начали составлять список требований к властям:

«1. Нам предоставить право свободного выезда в США или в другую западную страну.

2. До отъезда за нашу безопасность отвечает КГБ.

3. Нам предоставляется право свободного выезда.

Рядовой Мельников, рядовой Колпакбаев. К двери не подходить — стреляем. Даем вам 24 часа. В случае непринятия ультиматума расстреляем заложников».

Отнести это послание директору солдаты приказали лидеру класса и самому рослому школьнику, устранив таким образом потенциальную опасность: сами захватчики обладали щуплым телосложением и боялись, что сильные подростки могут объединиться и напасть на них.

Об истинной цели визита дезертиров ученики стали догадываться, когда в кабинет с криками: «Что происходит?» — начали стучать прочитавшие записку директор и военрук школы. Солдаты кричали в ответ, чтобы те отошли от двери, но представители школьной администрации не могли слышать этих криков — голоса террористов заглушал шум, началась перемена, и коридоры школы заполнились гомонящими школьниками.

Тогда Колпакбаев вскинул в сторону двери автомат, передернул затвор и трижды выкрикнул: «Я стреляю!» Шокированные десятиклассники стали убеждать его не палить в тонкую створку двери и не убивать скопившихся за ней людей. Тогда дезертир выпустил пару пуль в потолок. От неожиданности, страха, шока некоторые из детей попадали со стульев под парты. Класс занимал небольшое помещение, и, когда раздались выстрелы, грохот был неимоверным. Уши у всех заложило.

Дальше скрывать свои планы смысла не было, и террористы во всеуслышание объявили учеников своими заложниками. Они приказали школьникам сдвинуть парты и закрыть окна учебными плакатами и учебными таблицами (хватило на два окна из трех). После этого солдаты под угрозой расстрела потребовали, чтобы все ученики расположились в конце класса, «на Камчатке», как тогда говорили.

Рассадив заложников на сдвинутых в конце класса стульях, солдаты взяли школьный журнал и начали перекличку. Школьники отошли от первого страха и вполне охотно отвечали на вопросы незнакомцев; те вели себя с ними панибратски, особо не запугивали и даже немного рассказывали о себе.

Реакция Москвы

Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов дал указание направить в Сарапул сотрудников группы «А» (прообраз легендарной группы «Альфа»), было приказано террористов ликвидировать.

Сотрудники группы «А» выехали в аэропорт «Внуково». Погрузили оружие, снаряжение и имущество. В 21:20 самолет Председателя КГБ СССР приземлился в Ижевске.

В крохотной школьной учительской сгрудились четырнадцать генералов от разных ведомств. Была развернута закрытая оперативная связь с Москвой, на связи постоянно находились заместитель Председателя КГБ В. М. Чебриков, министр МВД СССР Н. А. Щёлоков и начальник Генерального штаба Советской Армии маршал Н. В. Агарков.

Созданным Оперативным штабом было решено, что при отказе выдать заложников и реальной угрозе жизням школьников в дело вступает группа захвата «А», бойцы которой собрались за школьным двором. Предполагалось, что группа захвата, используя имеющиеся специальные средства, ворвется в класс, где обезвредит, а при вооруженном сопротивлении уничтожит обоих преступников.

Район ЧП блокировали военнослужащие конвойного полка внутренних войск, прибыли пожарные расчеты. Вокруг школы развернули тройное оцепление. В школе — полевой госпиталь, станцию переливания крови. Вокруг собрались толпы горожан, в Сарапуле стали распространяться самые ужасные слухи о зверствах террористов. Сама школа опустела. В ней оставались учителя и сотрудники КГБ. Родителей сюда, естественно, не пускали ни под каким видом. Кто‑то плакал, кому‑то было плохо: люди опасались драматического исхода.

Террористы, заметив, что с соседней крыши спортзала в окно, не заставленное плакатами, пытается заглянуть какой‑то любопытный мальчуган, заставили учащихся загородить все окна еще и партами. Ребят посадили на пол у противоположной стены, держали их на дистанции. Мало ли что.

Переговоры

За обработку преступников взялся сам председатель КГБ Удмуртской АССР генерал Борис Соловьев, который оказался в центре событий случайно: прибыл в Сарапул на рядовое совещание. Пользуясь школьным радио, чекист принялся убеждать террористов отпустить заложников — хотя бы девушек — а в идеале сдаться, пока не поздно.

Дезертиры слышали речи генерала, но следовать его советам не спешили. Уговорить Колпакбаева выпустить школьников пытался через закрытую дверь на родном языке его земляк-сослуживец. А Мельникову предлагалось привезти в школу его мать. Но Колпакбаев быстро пришел в ярость: он потребовал «прекратить» агитации и провокации. И предупредил — любой шорох в коридоре, он начинает расправу над заложниками. К слову, для того, чтобы не нервировать террористов, бойцы спецназа перед штурмом передвигались по коридору школы босиком.

Пока чекисты соображали, как еще усыпить бдительность дезертиров, те начали выпускать школьников в туалет — с обязательным возвратом, иначе бандиты обещали расстрелять одноклассников. На все про все давалось две минуты. При этом через учеников террористы продолжали передавать силовикам записки.

Первыми пошла пара девочек: в туалете они увидели силовиков, которые отправили школьниц в учительскую. Увидев слезы на глазах преподавателей, одна из школьниц расплакалась, а вторую увели в кабинет директора.

Рассказав оперативникам о происходящем в классе, ученицы вернулись к захватчикам. Таким же образом туалет посещали и их одноклассники: школьников перехватывал военрук и вел в штаб, где с ребятами беседовали силовики. Учеников убеждали не предпринимать никаких действий по своему освобождению.

Террористы расспрашивали вернувшихся ребят о том, кто из представителей силовых структур сейчас находится в школе. Все как один умалчивали об увиденном, и отвечали — мол, такие же солдаты в валенках, после чего дезертиры успокаивались. Выходили в туалет и сами террористы; пока отлучался один, другой оставался в классе.

Расчет солдат-преступников оказался верным: оперативники задерживать их поодиночке не рискнули. Некоторые из школьников во время коротких перебежек успевали перекусить печеньем и булочками с чаем, которые им передавали на ходу оперативники. А к вечеру ученики даже рискнули принести в класс макароны с сардельками и предложить их захватчикам.

Голодные террористы поначалу наотрез отказывались от еды — боялись, что в пищу могут подсыпать отраву. Однако, глядя на подростков, которые спокойно ужинали, Колпакбаев и Мельников вскоре тоже взялись за вилки.

Через несколько часов после захвата солдаты поняли, что штурмовать класс никто не собирается и, окончательно расслабившись, согласились на прямые переговоры. На встречу с террористами отправился капитан Орехов, которого беспрепятственно впустили в класс.

Хочу особо подчеркнуть, что самую эмоционально сложную и смертельно опасную работу по личному общению с террористами, без оружия, проделал лично капитан Владимир Викторович Орехов (его, ныне генерал-лейтенанта запаса, ученики — бывшие заложники — и их родители до сих пор называют «капитан Орехов» — прим. автора).

Он неоднократно по заданию оперативного штаба по руководству операцией вступал в контакт с террористами. Вел разговор с ними в спокойном, доверительном тоне. Не угрожал, но и не давал слабину. Выдержка, стальная воля и высокий профессионализм чекиста позволили стабилизировать ситуацию, не дали ей выйти из-под контроля. Как известно, наиболее важны именно первые минуты, когда нервы у преступников, в чьих руках жизни заложников, находятся на взводе.

Орехов признавался потом — понять сразу, что именно на уме у захвативших заложников, было невозможно.

«Через несколько часов переговоров школьники запросились в туалет. Солдаты разрешили. Была попытка оставлять выходивших вне класса, эвакуировать, но нам удалось настоять на возвращении школьников обратно, — вспоминал Владимир Орехов, — чтобы дезертиры нам поверили! Террористы тоже люди с естественными потребностями, попросились в туалет под полную гарантию бездействия. Первым вышел старший с автоматом наизготовку.

Он был в бушлате, с автоматом, неповоротливый какой-то, — рассказывал Владимир Викторович, — с моей подготовкой и навыками обезоружить и уничтожить его не представляло труда. Но в классе оставался второй — что произойдет, выведи я из строя его напарника — неизвестно. Я рискнул в другом — попросился внутрь».

Владимир Викторович Орехов вспоминал, какая радость промелькнула в глазах школьников, когда в класс зашел спокойный и уверенный сотрудник Комитета госбезопасности. Они почему-то сразу поняли, что он именно из КГБ. Ребятам стало понятно — их не бросят в беде. Убедившись, что визитер не вооружен, преступники опустили оружие и принялись требовать автобус до аэропорта и самолет в США, куда собирались лететь с заложниками.

Орехов несколько остудил пыл террористов — сообщил, что, если бандиты прибудут в Штаты вооруженными и с заложниками, которых в полном составе и везти-то не было смысла, то там их ждет тюрьма. Чекист предложил солдатам улететь легально, а для этого им, якобы, нужно было лишь сделать загранпаспорта. Идея дезертирам понравилась, они с энтузиазмом принялись заполнять анкеты, которые принес Орехов.

Свои фотокарточки для заграницы они разрешили вырезать из водительских удостоверений. Орехов также заранее предупредил преступников, что для изготовления документов потребуется не один час. О том, что оперативники тянут время, ожидая прибытия спецназа «А», Колпакбаев и Мельников не догадывались.

Они покорно ждали, к тому же за окном поднялась метель, и погода была явно нелетной. Воодушевленные благоприятным для них развитием событий дезертиры согласились отпустить 14 школьниц. Девочки уходили неохотно — не хотели бросать своих одноклассников в беде. Ближе к вечеру солдаты потребовали гитару и магнитофон. Это «развлечение» террористам подсказали сами школьники, которые вместе с Колпакбаевым и Мельниковым потом слушали песни «Машины времени». Преступники были рады развлечению — так меньше хотелось спать. В 23:00 они отпустили оставшихся девочек, оставив в классе только восьмерых мальчишек.

Орехов о бойцах группы «А»

Много лет спустя В. В. Орехов вспоминал о сотрудниках Группы «А»: «Парни были профессионалами. Это чувствовалось во всем: в экипировке, в подготовке, в том, как они с полуслова понимали командира. Чтобы не шуметь и не нервировать террористов, они по коридору ходили босиком. При страшном морозе. Еще в аэропорту им передали план школы. И приехав, они сразу начали готовиться к операции. Помню, присели, тихонько обсуждают, где солдаты могут располагаться в классе. Я сказал, где они на самом деле сидят, потому что к тому времени уже побывал в этом классе, когда понял, что солдаты-террористы готовы идти на контакт.

Снайперы были наготове, но Зайцев, руководитель группы «А» сказал: «Обойдемся без крови». И все же переговоры были долгими…» К слову, спецназовцы, не зная, чего ожидать от террористов, захватили с собой огромное количество боеприпасов и особый пуленепробиваемый бронещит — с ним в кабинет должен был первым ворваться один из «альфовцев» и в случае чего принять огонь на себя.

Орехов В. В. поразился оснащению силовиков: впервые в жизни он увидел диковинные укороченные штурмовые автоматы, шлемы, броню. Вернулся в класс, сказал террористам, чтоб их успокоить: «Технички пришли, ругаются, туалеты моют». А тем временем начал собирать ребят в стороне — подальше от окон, понимая, что вот-вот все начнется.

Финал

Настал решающий момент: в пять утра, спустя 16 часов с момента захвата, в классе вновь появился капитан Орехов. Он сообщил, что документы для выезда в США готовы, машина до аэропорта Ижевска стоит у школы, самолет заправлен под завязку и ожидает дезертиров для вылета.

Обрадованные террористы тогда не знали, что их через прореху в заставленных плакатами окнах держат на мушке снайперы «Альфы», и жизни преступников могут оборваться в любой момент. Но командир спецназовцев Геннадий Зайцев не спешил давать отмашку на ликвидацию, задумав взять бандитов живьем.

Впрочем, ликвидация террористов не исключалась — у силовиков было заготовлено несколько планов на любой вариант развития событий. Самым благоприятным сценарием был тот, по которому террористы отпускают детей и сдаются сами. Если не захотят, в ход пошел бы газ с последующим штурмом. Не исключалось также, что солдаты-дезертиры попытаются покинуть кабинет вместе с заложниками и отправиться с ними в аэропорт Ижевска. На этот случай их планировалось обезвредить по дороге или в аэропорту, где преступников дожидались бойцы спецназа «Витязь».

Орехов тем временем выдвинул солдатам последнее условие: им требовалось лишь отпустить ребят, оставив в заложниках его самого, капитана Орехова. Дезертиры дали добро.

«Спасибо пацанам, молодцы такие: встали и гуськом пошли. Тихо-тихо так вышли, спокойно, без шума, без какой-то толчеи. И когда за последним дверь закрылась, думаю — ну, все, никого нет в классе», — вспоминал Владимир Викторович.

Тем временем, оставшись один на один с террористами, капитан Орехов терять времени не стал. Он договорился с Колпакбаевым, что сам вместо детей поедет с террористами в аэропорт на «уазике». Предложил им: «Могу за рулем поехать, чтобы вы могли контролировать ситуацию». Те согласились.

В такой почти мирной атмосфере Орехов словно мимоходом заметил: «Ну, я за паспортами» И ушел! Снайперы, фиксировавшие ситуацию, потом рассказывали: когда капитан вышел, солдаты просто сели на пол, один даже автомат выпустил из рук, положил на пол. Когда же до дезертиров дошло, какую роковую промашку они совершили, попытались было вернуть капитана. Для этого Мельников рискнул выйти из кабинета, наткнувшись в коридоре на бойца группы «А», обратился к нему с просьбой позвать Орехова. Но об этом не могло идти и речи! И преступник, бросив автомат в коридоре, вновь скрылся в классе.

Следом за ним, выбив дверь, ворвались спецназовцы. Операция по захвату длилась от силы 15–20 секунд. Мельников сдался сразу, а Колпакбаев попытался было открыть огонь, но был моментально обезврежен. Как главарь, по приговору военного трибунала Уральского военного округа он получил 13 лет лишения свободы.

После освобождения террорист приехал в Москву и попытался попасть на прием в американское посольство — своей мечты о США Колпакбаев так и не оставил. Визу в США ему не дали.

Мельников отправился в лагеря на восемь лет. Узнав о случившемся с сыном, его отец не вынес позора и свел счеты с жизнью.

Награды

За успешно проведенную операцию полковнику Борису Петровичу Соловьёву (ныне генерал-майору в отставке) и бойцу группы «А», первому ворвавшемуся в класс, были вручены ордена Красной Звезды.

Капитан КГБ СССР Владимир Викторович Орехов был отмечен нагрудным знаком «Почётный сотрудник органов госбезопасности». «Я не анализировал той ситуации с наградами, честно, все наши действия были правильными, верными, вошли в учебники по контртеррору для спецслужб, говорил позднее Владимир Орехов. Главное другое. Я для себя измеряю ту ситуацию одним критерием. Мы спасли 25 детей, сохранили 25 судеб, сейчас многие из бывших заложников уже внуков воспитывают. Этого достаточно».

Орехов Владимир Викторович.

Фото из архива Орехова В.В.

Приказом Председателя КГБ СССР за проявленную стойкость и высокое чувство коллективизма в отражении опасных для жизни действий преступников все дети-заложники были награждены часами. В первые дни после теракта детей и родителей вызвали в КГБ Сарапула и взяли подписку, запретив что-либо рассказывать. Разрешили только спустя 15 лет. И только через 20 лет приехали в Сарапул телевизионщики — снимать программу про захват школы.

Вот такая история осталась в памяти от рассказа Михаила Васильевича Петухова. Тогда я поинтересовался, как его лично, следователя по особо важным делам, отметили за многомесячное расследование этого уникального для того времени уголовного дела, он улыбнулся: «Получил грамоту».

Командир группы «А» Геннадий Зайцев

«Для бойцов легендарного подразделения «Альфа» это была первая контртеррористическая операция после Афганистана. К огромному сожалению, больше таких неискушенных преступников нам не попадалось. Современные террористы — люди жестокие, решительные и хорошо обученные. Они твердо знают, чего хотят. Идя на захват, они учитывают ошибки своих предшественников и тщательно изучают боевой опыт нашего подразделения»².

Зайцев, когда говорил эти слова, как в воду глядел. Состоявший в казахской националистической группировке рядовой Колпакбаев мечтал уехать в Америку, чтобы там бороться за свободу Казахстана и выступать на радиостанциях, а также, помните, очень хотел купить джинсы, видеомагнитофон и автомобиль. Такой вот предел мечтаний. Наивный и простой террорист… У сегодняшних террористов планы и требования намного круче. Напомню лишь про три самых крупных теракта в современной России.

Захват больницы в Буденновске в 1995-м

.

Группа террористов из 195 человек под командованием Шамиля Басаева захватила 1200 жителей города Буденновска в Ставропольском крае, которых согнали в местную больницу. Тех, что отказывались идти, расстреливали. В начале у террористов было много требований, но главное — вывод российских войск из Чечни. Басаев, удерживая заложников в больнице, охотно общался с журналистами.

А за развитием событий у экранов телевизоров следила вся страна. Премьер-министр России в тот период В. С. Черномырдин принял решение вступить в переговоры с боевиком. Басаев требовал, чтобы разговор проходил в прямом эфире.

Тяжелые последствия были у этого теракта: в Буденновске тогда погибли 129 человек.

Захват театра на Дубровке в 2002-м

Захват заложников во время спектакля-мюзикла «Норд-Ост» в московском театре на Дубровке произошел 23 октября 2002-го. 40 террористов во главе с Мовсаром Бараевым в течение трех дней удерживали 916 человек. При штурме здания силовики использовали газ, он позволил уничтожить боевиков, однако из-за этого же газа погибла часть заложников. По официальным данным, жертвами теракта стали 130 человек.

Захват школы в Беслане в 2004-м

Утром 1 сентября 2004-го во время линейки по случаю Дня знаний группа террористов под руководством Руслана Хучбарова захватила 1100 заложников. Удерживали их до 3 сентября без воды и еды. Самые большие страдания испытывали без воды дети.

3 сентября в школе прогремело несколько взрывов, начался пожар и штурм. Во время штурма погибли 333 человека, большинство из них — дети. Во время спецоперации погибли 10 сотрудников группы «Альфа» ФСБ России. Они прикрывали собой детей, выводя их из здания школы.

В те дни сентября мы все: депутаты и бизнесмены, заводские рабочие, люди свободные и находящиеся в местах лишения свободы, солдаты и офицеры, — сутками не отходили от телевизоров, следя за событиями. Ощущали себя, как один человек, переживали. Как в Великую Отечественную войну, мгновенно стали по духу братьями и сестрами, забыв про свою национальность. Ощущали себя русскими.

Горе и война сплачивают мгновенно, очищая души от всего плохого.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ЮРИЯ ЧЕЧКОВА

После окончания в 1973 году 311-й школы военной контрразведки в Новосибирске был я направлен на службу в город Серов Свердловской области в должности оперуполномоченного Особого отдела КГБ СССР по Свердловскому гарнизону. Практически постоянно контактировал в Серове с городским отделом УКГБ, там была ЗАС (засекречивающая связь); горотдел стал для меня вторым домом, где всегда выслушают, поймут и помогут. Офицеры дружили семьями, всегда собирались на праздники, и государственные, и семейные. Мы были молодыми и «зелеными» младшими офицерами: Бакунин Юрий, Деба Сергей, Иванов Валерий, Чечков Юрий и я, Киеня Владимир.

Юру Чечкова отличала мягкая интеллигентность, искренняя, солнечная доброжелательность и огромная тяга к английскому языку. Он был фанатом английского, постоянно слушал по радио «Битлз». Его маленькая дочь Эля, миниатюрная копия мамы, еще плохо говорящая по-русски, хорошо понимала отца по-английски.

Мы были молоды, физически здоровы и сильны, всегда готовы помочь друг другу. Дружили мужской крепкой дружбой. Потом судьба раскидала нас по Союзу…

О том, что Юра погиб в самом начале десятилетней Афганской войны, я узнал без подробностей в Воркуте, когда проходил службу уже на Крайнем Севере. Несколько раз потом и сам пытался попасть на эту войну, добился: в 1984–1985 годах служил старшим следователем Особого отдела КГБ СССР 40-й общевойсковой армии в ДРА; объехал и облетал его вдоль и поперек; участвовал в боевых действиях; хорошо знал оперативную обстановку в стране и армии. Поэтому отчетливо представляю, что мог испытывать Юрий во время боевых операций: чужая страна, незнакомый язык, обычаи, новые климатические условия, горы. Тяготы высокогорья дополняла жара, пыль и острый дефицит воды. Поначалу в Афганистане от инфекционных болезней погибало людей больше, чем в боях.

Чечков Юрий Александрович.

Фото из архива дочери

Чечкова Ю.А. Элеоноры

Родился Юра в рабочей семье в Свердловске, учился в школе, затем в строительном техникуме; направили в Красноярский край мастером механизированной колонны, служба в армии. После армии поработал слесарем-сборщиком на заводе, а потом поступил в Свердловский педагогический институт. Самая обычная биография для тех лет. По окончании института принял приглашение служить в Комитете государственной безопасности СССР. Cначала был оперуполномоченным в городском отделе Управления КГБ города Серова, затем служил в КГБ Белоруссии.

9 мая 1975 года. Город Серов Свердловской области. Офицеры.

Юрий Чечков второй справа. Фото из личного архива автора

Дважды обучался на Курсах усовершенствования офицерского состава, был зачислен в резерв Первого главного управления КГБ СССР (разведка) для участия в спецоперациях за рубежом.

В Афганистан Юрий направлялся тоже дважды и оба раза в 1980 году. Служил в отряде специального назначения «Каскад-1». Исполнял советнические и инструкторские обязанности. Принимал участие в боевых операциях.

Во время первой трехмесячной командировки старший лейтенант Чечков Ю.А. при выполнении боевого задания спас роту, за что был награжден орденом Красной Звезды. Скорее всего, задание было секретным, так как в открытой печати никакой информации об этом до сих пор нет.

Вторым боевым орденом — Боевого Красного Знамени — Юра был награжден уже посмертно³. Погиб в 36 лет, вот такая короткая жизнь…

Уже в 1980-м году в СССР стало ясно, что открыто на Афганистан никто не собирается нападать: ни Пакистан, ни Иран, ни даже США, — и бороться придется не с войсками этих государств, как думалось, а только с мятежными партизанскими отрядами, с моджахедами. Требовалось срочно создать систему военной разведки. Большое внимание уделялось и пресечению деятельности западных спецслужб, которые в то время активно действовали в Афганистане⁴.

Оперативно-разведывательное боевое соединение «Каскад» было создано Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 18 июня 1980 года. Его мобильные отряды «Карпаты», «Кавказ», «Урал», «Тибет» представляли серьезную силу в борьбе с моджахедами, так как использовали тактику ведения «малых» войн, применяя партизанские и контрпартизанские методы борьбы.

Газета «Комсомольская правда» за 17.02.2000. На фото примерно

1977-79 год. Юрий Чечков с коллегами, он в первом ряду у правого плеча

В.В. Путина. Фото из архива Ю.Н. Бакунина

Наши помогали афганцам создавать службу нелегальной разведки; основной упор делали на агентурно-оперативную работу, на деморализацию вооруженных мятежников, склонение их к прекращению борьбы. Вот такой работой и занимался в Афганистане Юрий Чечков.

Прежде, чем написать о Юре Чечкове, много дней и ночей посвятил я чтению материалов о том его последнем бое. Ко мне вернулся «афганский синдром», который сломал психику тогда после Афганистана: долго не мог спать ночами от оглушительной тишины, не мог смотреть по телевизору передачи, где было насилие. Снился Афганистан, перелеты, воинские колонны, обстрелы, моменты, когда стреляли именно в меня.

Самый большой страх был вовсе не умереть от пули, гранатомета или подрыва на фугасе, это было частым явлением, к этому привыкали и относились равнодушно. Больше всего на свете боялся попасть в плен, потому что был следователем Особого отдела и знал много секретной информации. Держал в маленьком кармане брюк патрон, чтобы застрелиться в безвыходной ситуации, а в военной куртке всегда наготове была граната. Многие офицеры тогда в Афгане поступали так же…

Засада

По мнению многих, это была душманская засада, которую можно и нужно было предусмотреть, чтобы избежать столь тяжелых последствий. К сожалению, наши войска и в последующие годы периодически наступали на эти же самые грабли: вновь и вновь попадали в засады и теряли бойцов.

20 декабря 1973 года. Город Серов. Слева направо: Деба С.В., лейтенат

Чечков Ю.А., старший лейтенант Киеня В.А. и капитан Жигалко Н.Н.

Фото из архива автора

В октябре 1980 года в восточном секторе окрестностей Кабула недалеко от тюрьмы Пули-Чархи действовала группа отряда «Урал» соединения КГБ СССР «Каскад». Вместе с контрразведчиками в рейд выдвинулись воины-стрелки 181 мотострелкового полка, офицеры МВД из отряда «Кобальт» и несколько афганцев из ХАДа (службы безопасности ДРА).

Утром 20 октября две роты войскового батальона с приданными подразделеньями и спецназом, общим числом более 100 человек, стали карабкаться вверх. Нужно было подняться из ущелья с высоты 1600 м. на 3400 м. над уровнем моря. По сообщениям разведки в районе кишлака Шиваки дислоцировалась банда в 70-100 человек. Личный состав банды прошёл обучение в Пакистане и подчинялся Ахмад Шаху Масуду. Непосредственно душманами командовал полевой командир Ималуддин. Этот отряд отличался высокой боеспособностью и «вступал в открытые боестолкновения» с советскими войсками⁵.

На плато батальон забрался, когда совсем рассвело. Первые бойцы батальона уже отдыхали на гребне и смотрели на спецназовцев, с трудом поднимавшихся в гору. Это хотя и были люди сильные, но все за 30 лет, а в горах нужна молодость. Их движение серьёзно затрудняли 11-килограммовые бронежилеты и каски. А молодые и сильные солдаты батальона находились в Афганистане уже 9 месяцев, постоянно участвовали в рейдовых операциях, поэтому передвигались по горам легче.

Батальон возглавлялся не комбатом, который был в отпуске, а полковым майором и начальником штаба. Майор допустил ошибку, не оставив охрану у спуска… Возле кишлака возникали небольшие перестрелки, но быстро стихали. Слабое сопротивление противника ввело армейское командование в заблуждение. Был сделан неправильный вывод, что банда покинула район. Среди военных наблюдалась утомлённость и расслабленность от трудного перехода и всё ещё очень жаркого солнца днем. Майор принял роковое решение возвращаться тем же путем. «Духи» уже ждали в засаде.

Душманы не сразу напали на колонну, выждали, пока русские отойдут от гребня. Шквальный огонь и гранаты обрушились на арьергард колонны сразу с трёх сторон. Бронежилеты и каски защитили офицеров «Каскада» и «Кобальта» только на короткое время. Наши ответили огнём, но перевес в силах и выигрышная позиция были у душманов. После мощного обстрела душманы пошли в атаку, спускаясь по той же тропе и ведя огонь. Мятежники сумели отсечь и окружить хвостовую часть войсковой группы, в которой находился и Юрий Чечков. Арьергард колонны попал в классическую засаду и медленно погибал под перекрёстным огнём сверху.

Шансов выжить, по словам уцелевших, практически не было. Отстреливаясь и погибая один за другим, солдаты и офицеры задерживали душманов и не давали им возможности преследовать батальон, иначе потери были бы намного больше. Душманы добивали раненых, каждому был сделан контрольный выстрел в голову⁶.

В последнем своем бою «каскадеры», как себя называли бойцы «Каскада», Юрий Чечков и Саша Пунтус, по словам очевидцев, были рядом, сражались отчаянно, ожесточенно, до последнего. Вели бой на главном направлении. Для сдерживания душманов приняли огонь на себя. Проявили жертвенность, прикрывая отход бойцов всего отряда.

Позднее выяснилось, что в магазине автомата Пунтуса остался только один патрон, у Юры патронов не было. По оценке экспертов, в Сашу и Юру стреляли даже в мертвых. У Александра с собой был секретный пистолет для бесшумной стрельбы, который он прикрыл боком, будучи смертельно раненным. Душманы не обнаружили его, и позже товарищи передали командиру пистолет в окровавленной кобуре. На телах Александра Пунтуса и Юрия Чечкова, когда их нашли, насчитали по тридцать с лишним ран. Смерть они приняли мученическую. Такие вот просто герои.⁷

Мемориал воинам-афганцам

«Черный тюльпан»

в Екатеринбурге.

Фото автора

СОВЕТНИК КОНТАШОВ

Конташов Анатолий Павлович в наши дни.

Фото из архива Конташова А.П.

Познакомились мы с Анатолием Конташовым в 1978 году. Я служил старшим оперуполномоченным в Особом отделе КГБ СССР по Пермскому гарнизону в городе Воркуте. Он, насколько помню, на такой же должности в городе Кирове (сегодня это Вятка — прим. автора). Один раз в месяц мы обязательно прилетали на сборы в Пермь на два дня: отчеты по работе, чекистская учеба, партсобрания и занятия физкультурой. На таких сборах мы и познакомились. Он белорус и земляк, мы оба родились в Могилевской области Белоруссии. Это нас и сблизило.

Толя производил на окружающих замечательное впечатление: высокий, спортивный, очень аккуратный, собранный и всегда доброжелательный, улыбчивый. Мы как-то сразу подружились, потом перезванивались друг с другом. В дни сборов военные контрразведчики играли в волейбол команда на команду. Он играл лучше всех, высоко прыгал над сеткой и результативно бил. Это запомнилось, потому что очень тогда поразило.

После Воркуты я вернулся в Свердловск, и связь наша сама собой прекратилась.

В Афганистане я пробыл два года, он целых четыре, но мы ни разу не пересекались. Восстановили телефонную связь только в 2021 году.

В мае 2022 года я гостил у родственников супруги в городе Пушкине под Питером. Позвонил Анатолию, знал, что живет в Санкт Петербурге. Он примчался на машине в Пушкин просто стремительно. Мы обнялись и долго вспоминали службу, Афганистан. Часть нашего разговора я записал на диктофон.

Из записи разговора с КонташовымА.П.

— Анатолий Павлович, сколько раз ты был в Афганистане?

— Был два раза по два года: первый раз с 1984-го по 1986-й, второй раз — в 1989 году 12 июня я прилетел в Кабул и в июне 1991-го года убыл на родину. На протяжении двух лет я работал советником начальника военной контрразведки афганской 9-й горно-пехотной дивизии с местом дислокации в Асадабаде, провинциальном городе на востоке Афганистана, провинция Кунар. Сложнейшая на тот период военно-политическая обстановка была в том числе именно в этой провинции.

Если говорить об эпизодах, которые остались в памяти… Работа в той обстановке человека приучает в выверенности своих действий, продумывании шагов. Эти два года постоянного морально-психологического напряжения в какой-то степени компенсировались тем отношением уважения, что я испытывал от своих «подсоветных» афганских военных контрразведчиков.

— Ты их учил?

— Нет, они уже прошли подготовку на специальных курсах в Ташкенте. Прибывали в дивизию с определенным уровнем чекистскойподготовки. В процессе общения, в процессе работы и я их учил, и они меня учили, такой взаимный процесс. Эти два года в Афганистане — это боевые операции, выходы дивизии на операции в душманские районы, это повседневная, ежечасная контрразведывательная работа в интересах обеспечения безопасности 9-й горно-пехотной дивизии.

Могу рассказать об одном эпизоде, когда нами была получена информация о продаже стрелкового оружия и боеприпасов офицерами одного из подразделений 9-й горно-пехотной дивизии душманам.

В ходе операции мы взяли с поличным продавцов оружия, «задокументировали» задержание и передали афганских офицеров-предателей суду военного трибунала. Их было двое, младшие офицеры. Продали они душманам несколько металлических ящиков патронов к автоматам и четыре автомата Калашникова. Сколько лет лишения свободы они получили, я сейчас не помню. Но они были осуждены по законам республики Афганистан. И это оказалось профилактической мерой. Продажи оружия больше не фиксировали.

— Агентуру противника разоблачали?

— Были и такие факты. Разоблачали бандформирования, за которыми стояли спецслужбы Пакистана. Агентами были не простые солдаты «сорбозы», а опять же младшие офицеры.

— Где их вербовали спецслужбы Пакистана?

— Офицеры ведь выходили из казарм: и ходили на базар в Асадабаде, и были в отпусках, уезжали на отдых. Поэтому у иностранных спецслужб была возможность вербовочных подходов и в Джалаллабаде, и в Кабуле. В основе предательства всегда лежала материальная основа, за предательство платили деньги. Не помню точно, но несколько тысяч афгани.

— А ты в боевых операциях сам участвовал?

— Участие в боестолкновениях советникам было категорически запрещено. Основная работа — подготовка дивизии к боевому выходу на операцию, отлаживание технических средств связи и способов конспиративной связи. Поэтому напрямую в боях я не участвовал.

— А где ты жил в Асадабаде?

— Была в Асадабаде так называемая «вилла», построенная еще специалистами Федеративной республики Германии, когда они там строили гидроэлектростанцию на реке Печдара. Объект они не завершили с началом апрельской революции в Афганистане, отбыли в ФРГ, а домики, где-то около десяти штук, были переданы под советнический аппарат. Это были советники советской армии, 9-й горно-пехотной дивизии и советники оперативной группы.

— А что из себя представляли силы противника?

— Противник — это спецслужбы Пакистана в полный рост с вкраплениями европейцев; была точная информация, что европейцы ведут подготовку душманов в северо-западной провинции Пакистана. Подготовку вели и немцы, и итальянцы, и французы. Были, говорят, и китайцы, но в поле зрения моего отдела они не попадали, не было такой информации.

Объекты нашей дивизии и в Асадабаде, и в Беррикоте постоянно обстреливались. Это обуславливалось близостью границы с Пакистаном, всего-то три-семь километров было до границы. В Асадабаде дислоцировался еще советский мотострелковый батальон и батальон специального назначения. Они вели прицельную артиллерийскую стрельбу по точкам, откуда душманы обстреливали Асадабад. Такая контрбатарейная борьба была.

— Я ведь, Толя, был в том месте, где стояла твоя афганская дивизия, у нас там дислоцировался мобильный штаб армии, когда проводили Кунарскую операцию. Это 1984 год, март месяц. То есть мы с тобой одну землю топтали, и одним воздухом дышали, и жару эту ужасную испытали…

Военный советник КГБ СССР

в Демократической Республике Афганистан Конташов А.П.

Фото из архива Конташова А.П.

— Анатолий, а второй раз ты прибыл в Афганистан, когда советская армия уже ушла?

— Да, армия ушла в феврале 1989-го, я прибыл в июне. Место дислокации исключительно Кабул все два года, территория посольства. Но, конечно, с вылетами для выполнения задач.

— А какие задачи ставились в этот период времени?

— Ну вот, например, в марте 1991 года передо мной поставил задачу Стрельников Василий Иванович, полковник военной контрразведки. Он, кстати, одним из последних в Советском Союзе получил орден Ленина. Получил его за выполнение военно-политических задач. Тогда правительство Афганистана во главе с Наджибуллой осталось один на один с оппозицией, с непримиримыми душманами, которые стремились свергнуть правительство и захватить власть. Среди многочисленных исламских партий Афганистана шла ожесточенная борьба за первенство, кто будет править Афганистаном и афганским народом. Сейчас совершенно понятно, что о судьбе афганского народа они думали меньше всего. Главное — захватить власть.

Так вот, полковник Стрельников вызвал меня и поставил необычную задачу разобраться в следующем: по территории СССР — Таджикской Советской Социалистической Республики — был нанесен бомбоштурмовой удар; четырьмя бомбами ОФАБ-250 были разрушены здания, погибли граждане Советского Союза. Надо было разобраться, кто нанес удар и почему, было это случайно или намеренно.

Я вместе с афганским генералом Ханданом, первым заместителем руководителя Главного управления военной контрразведки МГБ республики Афганистан, на транспортном самолете АН-24 вылетели в Мазари-Шариф на север страны. Потому что там стоял авиационный полк ВВС Афганистана. Прилетели и сразу приступили к выяснению обстановки, изучению карт, радиолокационных данных, записей журналов вылета. Все исследовали и пришли к выводу, что самолетами этого полка бомбоштурмовой удар не наносился.

Мы поняли, что ни генерал Хандан не сможет доложить своему начальству о выполнении задачи, ни я не смогу доложить. Тогда решили посетить Баграмский авиагарнизон, где дислоцировался другой авиационный полк, и там изучить обстановку.

Прибыли в Баграм, пригласили начальника отдела военной контрразведки Баграмского авиационного гарнизона и с его помощью так же изучили планы, графики вылетов, выяснили, какие самолеты готовились к полетам, какие боеприпасы загружались в тот день, когда был нанесен удар по советской территории.

В ходе этой работы мы выяснили, что без официальной регистрации вылета на свободную охоту летал командир полка, герой Афганистана. Вот этот храбрый офицер, герой, и нанес бомбовый удар по территории Советского Союза.

Вызвали этого командира полка в Главное управление военной контрразведки, он показывал, что задания бомбить ему никто не давал. Но 17 января 1991 года началась операция США в Ираке под кодовым названием «Буря в пустыне». И афганские офицеры потом в личных беседах тоже заявляли, что видели в том, что Советский Союз не осудил эту американскую операцию, предательство интересов мусульман, всего исламского мира. Такие были настроения офицеров генерального штаба Афганской армии. И этот вылет, и сброс бомб были от обиды, от отчаяния, что Советский Союз предал. Как акт мести СССР. Летчики были в отчаянии. А погибло тогда в Таджикистане 3 или 4 человека. Летчик-герой, конечно, был отстранен и предан суду.

— А можешь рассказать об обстановке тех лет, об отношении афганцев к нам, советским, и к американцам?

— Отношение после вывода 40-й армии к советническому аппарату и аппарату главного военного советника во главе с генералом армии Гареевым Махмутом Ахметовичем, аппарату советников по линии Министерства государственной безопасности ДРА (мы сотрудники КГБ СССР представляли Советский Союз) со стороны афганских коллег было абсолютно доброжелательным. И афганцы, отойдя от шока первичного (прогнозы давались специалистами в Советском Союзе, что правительство Наджибуллы не продержится больше трех-четырех месяцев после ухода нашей армии), держались, бились за свою республику. Фактически получилось, что весь 1990-й год, 91-й и 92-й год продержались.

Тогда в рамках Министерства государственной безопасности республики Афганистан был сформирован корпус Гвардии особого назначения с оперативно-тактическим ракетным вооружением. Советники КГБ помогали афганцам осваивать новые правила военного искусства. Отряды Гвардии особого назначения срывали планы противников Советского Союза по свержению афганской государственной власти.

Президент республики Афганистан Наджибулла вплоть до 1992 года устойчиво удерживал позиции государственной власти в 22-х из 26 провинций страны. Наджибулла погиб в 1993-м, его предали свои, афганцы, высокопоставленные генералы.

Наджибулла находился на территории городка ООН, который имел юрисдикцию организации объединенных наций, на эту территорию никто не имел права заходить, но городок охранялся афганскими подразделениями. Президент Афганистана там и находился, когда семья его отбыла в Индию. И в этом городке ООН Наджибуллу и его брата захватили, варварски растерзали и повесили на стреле крана. Казнили так. Тут тоже не обошлось без денег. Оппозиция предлагала доктору Наджибу (он врач по образованию) покинуть городок, чтоб еще раньше схватить его. Я предполагаю, что это агентура Пакистана подкупила охрану…

— А американские подразделения заходили в Афганистан при тебе? Как это было?

— Нет, я убыл уже в Россию к этому времени. Убыли абсолютно все. Все советники. И афганцы наши «подсоветные», и генералы тоже убыли, кто куда. Начальник Главного управления военной контрразведки товарищ Хисамутдин в Голландию выехал с семьей…

— А говорили, что афганские генералы в Москве таксистами работали.

— Я не встречался с такими фактами. Ряд товарищей убыли в Москву, это генералитет. А младшие офицеры — судьба неизвестна. Растерзали их там, наверное…

Из Афганистана вернулся в июне 1991-го. Еще Советский Союз был жив. Вернулся полковником. За Афганистан был награжден. Если говорить о главных наградах, то это ордена «За храбрость», три ордена, это афганские ордена. Первый орден вручал Президент республики Афганистан Наджибулла, и еще два ордена вручал товарищ Якуби, министр государственной безопасности Афганистана. Есть орден «Дружбы народов» тоже афганский. Советских орденов у меня нет. Медали «За безупречную службу» всех степеней. Награды не за конкретную операцию, а за конкретный результат в оперативной работе.

— Можешь, Анатолий Павлович, хоть что-то не засекреченное рассказать об операциях?

— Не время…

Обрати внимание, читатель, насколько сдержан даже в разговоре с товарищем-ветераном афганской войны Анатолий Павлович. Речь его спокойна, очень выверена, четко по делу. Практически без эмоций. А ведь он герой, о своей службе-работе практически не рассказывает, подвигами своими не кичится.

«Наши люди воевали героически. Необходимо отметить важнейшую роль особых отделов, обеспечивавших безопасность Советской Армии. Например, подвиги легендарных капитана Б. И. Соколова, удостоенного звания героя Советского Союза и капитана А. П. Конташова, награжденного тремя орденами «Красной звезды» республики Афганистан. Они оба принимали участие в освобождении наших военнослужащих из плена. Спасти удалось 113 человек, которых ждала участь рабов, превращенных в животных.

В конце концов стало очевидно, что поддерживать Афганистан военными силами Советский Союз больше не может. Страну, находящуюся в средневековье, направить на путь социализма, минуя несколько эпох, невозможно. И, в соответствии с заключёнными 14 апреля 1988 года Женевскими соглашениями о политическом урегулировании положения вокруг ДРА, 15 мая 1988 года начался вывод советских войск из Афганистана. Но если ввести войска было просто, то вывод оказался очень сложной задачей. Операция была тщательно подготовлена. Активное участие в этом принимали наши советники и сотрудники особых отделов. Пришлось договариваться с главарями бандформирований, контролировавших к тому времени две трети территории страны. Но благодаря нашей «дипломатии» при прохождении советских войск они прекращали боевые действия.

В качестве дипломатических «аргументов» в том числе выступали продукты питания, обмундирование, обувь. Невероятно ценились сахар и керосин. Огромной популярностью пользовались наши галоши. На этом «фронте» специально работали десять советских фабрик!»⁸.

Благодаря таким советникам, как Конташов Анатолий Павлович, вывод из Афганистана прошел организованно и без потерь.

Об отце

Анатолий Павлович продолжает рассказ. И тон его меняется, потому что это о самом важном и родном…

— Родился 17 июля 1952 года в городе Климовичи Могилевской области. Мама рассказывала, что появился на свет в грозу, да такую, что медсестра молилась. Дедушка с отцом успели довезти на подводе из Медведовки до роддома. Несколько лет назад снесли это деревянное здание. Хорошо, что успел сфотографировать.

Медведовка — это летнее приволье детства. Незабываемый вкус молока, ржаного хлеба из печи и мёда, которым угощал нас, пацанов, дед моего дружка Валика Щура. До сих пор помню походы за земляникой, детские беззаботные игры. А время для деревни было непростое. Помню, играю у дома, а по дороге идёт дедушка, под мышкой у него белый хлеб. Я со всех ног бегу к нему навстречу и, приблизившись, вижу, что это и не хлеб, а деревянные чурочки, и такое чувство внутреннего огорчения испытал, что запомнил на всю жизнь.

Удивительное свойство памяти сохранять события и ощущения. Белоруссия. Лето. Мы всей семьёй: отец, мама, сестрёнка и я, — отдыхаем у дедушки с бабушкой. Вечером возвращаемся пешком из Климовичей в свою Медведовку. Я иду с отцом, моя рука в его твёрдой ладони. Он чуть навеселе после тёплой встречи с родственником-фронтовиком.

Дома хранится несколько фотографий: отец в морской форме краснофлотца. На обороте одной подпись: «Родителям от сына Паши. Бранденбург, 1945». Победитель в 20 лет! Осознавал ли? Так и не рассказал. Ушёл в 52 года… Отец был 1925 года рождения. После армии работал шофером. Технически такой грамотный, прирожденный водитель. Мама — учительница начальных классов. Она закончила педагогической училище в Могилевской области и была распределена в западные районы Белоруссии после войны.

Отца в 1943-м призвали. В воздушно-десантных операциях участие принимал. В сентябре 43 года на парашюте с товарищами был выброшен в тыл гитлеровцам, так сложилось, что разведка войсковая не сработала, и десант был брошен прямо на головы гитлеровских войск, их дивизии как раз произвели передислокацию. Как лишь раз обмолвился отец: «Я приземляюсь на парашюте на хату, а оттуда в одном исподнем гитлеровцы, и я их, сук, из автомата». И больше никогда и ни при каких обстоятельствах отец не рассказывал о своей войне.

Потом уже я изучил документы, разобрался, оказывается, он, десантник 5-й военно-воздушной десантной бригады, был записан погибшим в ноябре 43-го года. Рядовой Конташов Павел Николаевич погиб и похоронен в деревне Лизовок Черкасского района. Это Украина. Но я-то в 52-м году родился. Значит, он не погиб. А похоронку отправили моей бабушке Анне Алексеевне, проживавшей тогда в деревне под Курганом. Но отец остался жив. Вероятно, попал в плен, бежал. Прошел через фильтрационные лагеря. Прошел проверку Смерш. Войну в Берлине закончил. Потом служил на флоте.

Жизнь армейского офицера, а затем сотрудника госбезопасности покидала меня и мою семью по гарнизонам, городам, дважды занесла в Афганистан. Ушёл в запас, а потом и в отставку. Появилось время, но всё же не это побудило разобраться в военной судьбе отца, а чувство неоплаченного сыновнего долга. Хотелось, чтобы дети и внуки знали подвиги своих дедов и прадедов. А тут ещё начали открывать архивы Великой Отечественной. И полетели запросы, запросы…

Начался поиск тех, кто смог бы хоть что-то рассказать об отце. Как-то в августе 2021 года раздался телефонный звонок, мне сообщили, что в Ульяновске проживает десантник из 5 гвардейской воздушно-десантной бригады, автор книги «Это было на войне» Анциферов Геннадий Васильевич. В своей книге он трижды упоминает моего отца.

Конташов Павел

Николаевич, отец.

Фото из архива

Конташова А.П.

Позвонил, поприветствовал Геннадия Васильевича, представился, и в этот момент спазм перехватил горло, не могу говорить, но все же справился с волнением. На мой вопрос, когда удобно прибыть, Геннадий Васильевич ответил: «Жду завтра».

Полетел самолетом из Петербурга в Ульяновск на встречу с боевым другом отца! Каким бесценным было наше общение… Геннадий Васильевич тогда, в 1943 году на Днепровском плацдарме, занятом фашистами, в непрекращающихся боях был для моего отца Геной, а мой отец для него — Пашей. Им было всего по 18 лет! А они уже были Героями Отечества. Не хватает слов, чтобы выразить мою гордость и радость от этой встречи с близким по духу человеком. На следующий день мы вновь встретились и говорили, говорили… Через месяц Анциферов Геннадий Васильевич, боевой друг моего отца, ушел на 96 году жизни.

— Толя, расскажи о себе лично и о семье.

— Сознательную жизнь прожил в небольшом городке Столин Брестской области. После средней школы поступил в Ленинградское высшее зенитно-артиллерийское командное училище, которое закончил в 1973 году. Имея достаточно приличный диплом, был направлен в 184 зенитно-ракетный центр противовоздушной обороны в городе Кунгур Пермской области. По выпуску из училища был назначен на капитанскую должность командир взвода, преподаватель.

В сентябре 1977 года был зачислен в органы государственной безопасности КГБ СССР на должность оперуполномоченного и направлен на шестимесячные курсы в Новосибирск. Высшие курсы военной контрразведки.

В феврале 1978 года по окончании курсов получил назначение в особый отдел КГБ СССР при Совете министров СССР по Пермскому гарнизону. Где мы с тобой и встретились.

— Да, у меня была Воркута, у тебя Кунгур…

— Потом из Кунгура Володя Новицкий убыл в северную группу войск, я был назначен на должность старшего оперуполномоченного, через полтора года переведен в Пермь на обслуживание Пермского военного авиационно-технического училища имени 40-летия Ленинского Комсомола. Где-то через год был переведен в Киров, где оперативно курировал Кировское военно-техническое авиационное училище по подготовке техников-вертолетчиков на все типы вертолетов.

И буквально через несколько месяцев был издан приказ Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова о создании особого отдела КГБ по Кировскому гарнизону. Меня назначили заместителем начальника этого отдела. Проработал до 1982 года, был направлен в высшую школу КГБ СССР на факультет подготовки кадров со знанием иностранных языков, где и изучил персидский язык. Освоил язык в течение двух лет.

А в 1984-м первая спецкомандировка. Потом откомандировали в распоряжение Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка). На пенсию вышел в 1994 году, имея отроду 42 года и выслуги 32 года, война так подсчитала.

Женился я в 20 лет. На двоих нам было 40 лет. В этом году будем 50-летие отмечать совместной жизни. Сын. Дочь. Внук. Внучка.

— Ты уже больше 40 лет в Питере. Коренной петербуржец стал, белорусский питерец. Я понял, что ты еще работаешь.

— Да, работаю. Это объединенная судостроительная корпорация, в одной из внучатых компаний работаю.

И, конечно, общественная нагрузка, связанная с работой ветеранской организации, я Председатель регионального отделения ветеранов военной контрразведки Западного военного округа.

Председатель регионального отделения ветеранов военной контрразведки Западного военного округа

Конташов А.П.

Фото из архива Конташова А.П.

История нашей жизни показывает, нельзя ветеранов выбрасывать из жизни, нельзя. Это золотой фонд державы. У нас здесь работа построена на передачу наших чекистских традиций, военной контрразведки, как говорят, в реальном режиме времени повседневно, системно. Да, у нас есть и печальные дни. Ветераны уходят. Но есть и другие даты, есть юбилеи. Есть среди нас писатели, художники. (Анатолий Павлович на сайте своего регионального отделения ветеранов публикует мои очерки, за что ему низкий поклон и уважение — прим. автора).

Мы оказываем содействие в выставках картин, в выпуске книг, презентации организуем, встречи с чекистами молодыми и немолодыми. Обсуждаем проведение тех или иных контрразведывательных операций в советский период, несекретных, конечно. Выступают участники этих операций, рассказывают о формах, о методах, о тех моментах, которые встречались в жизни. Да, ветераны-фронтовики ушли, но остались ветераны-участники боевых действий и антитеррористических операций.

Сегодняшние ветераны годами в отрыве от Родины и от своих семей стояли на страже интересов Советского Союза в далёком Афганистане. Важно, что вернулись живыми, хотя и не без ран.

— Анатолий Павлович, мы с тобой давали клятву верности Родине и преданно ей служили и продолжаем служить, остаемся в боевом строю. Твой рассказ советника-контрразведчика мне кажется очень важным. Это история не только Афганистана, но и история нашей страны. Не хочется, чтоб она забывалась.

ГЕНЕРАЛ ЛЕВАШОВ

Левашов Аркадий Михайлович. Фото из архива Левашова А.М.

С Аркадием Михайловичем Левашовым я знаком с сентября 1983 года, тогда он был заместителем начальника Следственного сектора Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу в городе Ташкенте. Аркадий Михайлович мне и другим «следакам» сразу понравился своей компетентностью, скромностью и простотой, готовностью в любое время помочь грамотно проанализировать ситуацию и, главное, бескорыстно помочь.

Когда я служил в следственном отделении в Кабуле, часто бывал в командировках в Ташкенте, где мы встречались. После Афганистана наши пути надолго разошлись. Встретились летом 2021 года в Екатеринбурге, куда он прилетал для встречи выпускников Свердловского юридического института. Встретились, как родные люди, посидели в ресторане самого высокого здания города «Высоцкий». Я подарил свою книгу «Афганские перевалы», и Аркадий Михайлович, прочитав ее, написал стихотворение:

Я часто вспоминаю тех ребят,

С которыми служил в Афганистане.

И часто вспоминаю тот патрон,

Который для себя носил в кармане.

Он мог стать выстрелом в висок,

Но стал салютом — Бог меня сберег!

Поездка на броне в зеленке

Равна американской горке.

Слегка захватывает дух.

И выбор есть один из двух:

С наружи пуля встречи ждет,

Внутри сожжет гранатомёт…

Сегодня Аркадий Михайлович молод душой и крепок телом. Мой боевой товарищ и друг, воин-интернационалист, кавалер ордена «Красной Звезды», создатель и первый начальник Управления Федеральной Службы Налоговой Полиции по Сахалинской области, генерал-майор налоговой полиции в отставке. Кандидат психологических наук, обладатель почетного черного пояса в Международной организации Кекусинкай. Он всесторонне талантливый, мужественный и просто замечательный человек. Элита Вооруженных Сил России. В нем сочетаются высочайшие профессиональные и человеческие качества, в том числе качества следственного и оперативного работника, что бывает нечасто, аналитика, патриота Отечества и далекого русского сурового острова.

Аркадий Михайлович романтик и интеллектуал с великолепным чувством юмора, ироничный и мудрый, обладает удивительным поэтическим, писательским и художественным даром. С честью прошел непростой боевой и трудовой путь, в молодости перепробовал все возможные виды спорта и героические ремесла: вытаскивал людей из огня, прыгал с парашютом, плавал с аквалангом, занимался каратэ, прошел спецкурсы выживания и конечном счете выбрал специальные службы нашего государства. Чем бы он в этой жизни ни занимался, большим или малым делом, он делал и делает это деловито, заразительно «вкусно», отдаваясь делу полностью и без остатка.

Этот очерк о необычном человеке и не совсем обычный. Так сложилось, что, собирая материал для книг, я беседовал с людьми, иногда по несколько суток записывал их рассказы на диктофон; спрашивал одно то же: где и когда родился, о родителях, семьях, детстве, юности; как собеседник попал в органы госбезопасности, в Афганистан. Наиболее интересные эпизоды включал в книги.

Генерал Аркадий Михайлович Левашов сам замечательно написал о себе, а пишет он талантливо, искрометно и увлекательно, поэтому в этом очерке даю слово самому герою.

Детство

Родился 28 августа 1947 года в г. Южно-Сахалинске. Вспоминалось: жуткий холод в комнате и раскаленная «манчжурка» — так называлась печка из железной бочки с трубами, выходившими в окно. На материке подобное звалось «буржуйкой». Тепло было, только когда она топилась, раскаляясь докрасна, а к утру на кухне вода промерзала в ведре до дна. Вся квартира — спальня без окон и кухня с японской мойкой. Освещение — коптилка (блюдечко с маслом и свернутым в жгут бинтом, который давал мало света и страшно коптил).

И сразу в 1954 год — в первый класс средней школы № 11, что на улице Ленина. Домашние задания, но уже при керосиновой лампе (электричество на Речном переулке появилось только в 1955 году). В апреле 1954 года родилась сестра Наталья и приехала с материка бабушка со стороны матери. Так впятером теснились в маленькой спальне, борясь с тараканами и клопами. А их была тьма! Тогда же я понял, какое умное насекомое клоп. Чтобы исключить его попадание на кровать после её ошпаривания, ножки кровати ставили в банки с водой, а клоп залезал на потолок и оттуда планировал на столь желанный кусок «пищи», коим я для него являлся.

Но все это чепуха, поскольку домой приходили обедать, делать уроки (и то не всегда, ведь имелась замечательная фраза: «Дай списать домашнюю работу»). А в классе всегда было 5–6 человек, которые знали, что это обращение относилось именно к ним.

Улица. Вот главное в той жизни! Игры в войну, чижик, прятки, бей-беги, казаки-разбойники, тайное курение и игра в карты. А прокатиться на взрослом велосипеде в рамочку, то есть, не сидя в седле из-за малого роста. Какой там «Феррари»! Ну и святое: поздней ночью залезть в чужой огород и «налопаться» незрелых огурцов и помидор.

Кино. «Совкино» — кинотеатр двухзальный. Теперь там площадь им. Ленина. Кинотеатр «Восток», кино в корейском центре. А позднее — кинотеатр «Комсомолец» — первый широкоэкранный. Музей и расположенный с тыла «Планетарий», сюда ходили десятки раз тем более, что во дворе стояли настоящие пушки и по ним можно было лазить.

Самое яркое воспоминание моего детства — это сахалинские метели. Когда ветер начинал с вечера рваться в окна и под крышу бывшей японской фанзы, в которой я родился и жил, радостное предчувствие завтрашнего дня сладко заполняло сознание. И, ура! Репродуктор в виде чёрного бумажного круга утром хрипло говорил что-то о скорости ветра и, главное, что уроки в школе с 1-го по 7-ой класс отменяются.

Вот уже мама готовит меня, первоклашку, к выходу на улицу: шапка завязывается под подбородком, шарф под воротником, рукавички на резинке выпускаются сквозь рукава, штаны поверх валенок. Готов!

Сахалинская метель или, как её ещё называли — «пурга», «буран», всегда была очень снежной и тёплой, заметала наши убогие домишки до крыши, а двор превращала в огромное белое поле. Мне нравилась эта борьба с ветром и снегом, ходьба по снежной целине, проваливаясь по грудь, и цепочки следов, которые показывали, как преодолевались огромные сугробы, имевшие самые причудливые формы.

Пурга, метель длились два-три дня, а потом два-три дня приходилось откапывать проходы к сараю и калитке. И все жители города с лопатами выходили на улицы быстрее очистить тротуары и проезжую часть…

Юность

После исполнения 28 августа 1963 года шестнадцати лет, еще учась в школе, стал учеником фрезеровщика в Южно-Сахалинском производственном комбинате. Таков был мой первый самостоятельный поворот судьбы. Проработал я там год, стоя на ящике ввиду малого роста, как в фильмах про войну. Получил третий разряд и закончил школу с аттестатом зрелости.

Удивительно, но, научившись читать при коптилке и керосиновой лампе, я стал просто книжным «наркоманом». И к этому времени прочитал практически все полные собрания сочинений наших и зарубежных великих и не очень великих авторов, а остальных книг — без счёта. Особенно Жюль Верн и Майн Рид заразили меня мыслями о путешествиях.

Написал запрос в Свердловский юридический институт, и там дали ответ, что могут принять на первый курс без экзаменов или на второй при условии сдачи четырёх дополнительных экзаменов. Условие было выполнено, и 1 сентября 1968 года группа 21 °CЮИ получила нового студента. Время ускорилось: лекции лучших профессоров, семинары, курсовые работы, сидение в библиотеке, студенческие вечеринки — все прелести студенческой жизни. Появилось осознание того, что настоящее счастье можно испытать, не приобретая замков и дорогих автомобилей, а просто, найдя за пять дней до стипендии рубль, завалившийся за подкладку пиджака через рваный карман.

Срочная служба в Советской Армии

В 1972 году обо мне вспомнил военкомат и как защитника Отечества направил служить срочную службу в поселок Сергеевку Уссурийского района — ближе к Сахалину. Армия дала мне два качества: я бросил курить и понял правильность солдатской мудрости: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

Служба скоро наладилась, появилось много свободного времени и новое открытие: если ты идешь по территории один, то каждый встречный офицер считает своим долгом поинтересоваться, из какого ты подразделения и куда идешь. Но стоило взять в руки молоток или пилу, как «шапка-невидимка» прикрывала тебя от неуместных расспросов. Раз с инструментом — значит, послан по делу, находится при деле. Так с молотком в руках, получив полную свободу передвигаться по части, я подружился с ребятами из духового оркестра, а мои школьные навыки дважды их выручали, когда тенор («дед») ленился идти играть на разводе караулов. Никакие знания не пропадают даром! Когда меня первым, благодаря тому же капитану из строевой части, демобилизовали, то до автобусной остановки вместе с «дембелем» шел духовой оркестр, играя «Прощание Славянки». До сих пор благодарен этим ребятам, которые сделали тот день незабываемым! А провожали они, между прочим, старшего сержанта, то есть лычки на погонах стали значимее, и моя карьера продолжала идти в гору.

Чекистские метели

В мае 1974 года ко мне подошел областной прокурор-криминалист, сказал, что к нему обратился начальник следственного отделения УКГБ по Сахалинской области с просьбой порекомендовать следователя для зачисления в его отделение. Он порекомендовал меня, я согласился. В июне того же года две звездочки блестели на погонах вновь испеченного лейтенанта госбезопасности. Двадцать семь лет, а уже лейтенант, как-то грустновато… Проходил службу в УКГБ СССР по Сахалинской области с 1973 по 1983 годы.

Следственный отдел УКГБ, где в 1974 году я проходил службу, был одним из самых загруженных в стране по количеству расследуемых дел. Это объясняется тем, что ежегодно множество японских шхун нарушало Государственную границу СССР и вело браконьерский промысел рыбы и крабов в советских территориальных водах. Какую-то часть из них задерживали пограничные корабли, а затем в дело вступали мы, следователи. На смену метелям острова Сахалин пришли туманы островов Кунашир и Шикотан.

В 1978 году мне довелось участвовать в разработке плана по захвату и изобличению агента японских спецслужб Мацудо Цунэёси. Он был задержан за незаконный промысел в результате спецоперации морских пограничников. Мы выехали на остров Шикотан, провели первоначальные следственные действия и доставили арестованного в следственный изолятор г. Южно-Сахалинска. Началась изнурительная работа с подследственным. Мацудо Цунэёси сразу же признал вину в незаконном промысле и нарушении государственной границы, но причастность к спецслужбам Японии категорически отрицал.

Поскольку в его шхуне в тайнике была обнаружена фото и видеоаппаратура большого разрешающего действия, он пояснил, что заходил в советские воды под предлогом поломки двигателя, имея на борту журналиста с документами матроса, сделавшего репортаж о фильтрационном пункте на о. Шикотан. Том самом, на котором содержались задержанные граждане Японии, нарушившие границу СССР.

Позже Мацудо Цунэёси дал собственноручные письменные показания о своих контактах с сотрудниками спецслужб Японии на острове Хоккайдо. Он назвал ещё 14 владельцев шхун, которые имели связи со спецслужбами.

Пару лет спустя распоясавшиеся провокаторы из числа сотрудников контрразведки Японии задержали на загородном шоссе вблизи г. Токио двух советских дипломатов, которые мирно ковырялись на обочине в каком-то булыжнике. Их обвинили в шпионаже, выслали из страны, подняли антисоветскую шумиху в прессе. В ответ в газете «Известия» появилась статья «О японском рыбаке и шпионской рыбке», в которой ярко описывалось, как японские спецслужбы принуждают рыбаков заниматься шпионажем у берегов Курильских островов. Главным персонажем этой статьи был разоблаченный и осужденный Мацудо Цунэёси. Когда гранки этой статьи легли для согласования на стол начальника Следственного отдела КГБ СССР, он очень удивился, что не знал об этом деле, и добавил, что за такие дела награждают орденами. Мне об этом сообщили, но особо настроение не попортили, поскольку не каждому следователю удавалось за свою службу поймать «шпионскую рыбку».

Краснознаменный Туркестанский военный округ СССР

В 1981 году мой друг Т.В. Дерень был назначен начальником следственного сектора Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу в городе Ташкенте. В 1983 году он позвонил и сказал, что предложил меня руководству на должность своего заместителя. Я согласился, приказом заместителя Председателя КГБ СССР был назначен на эту должность с указанием прибыть к новому месту службы в течение недели.

Ташкент — прекрасный, просторный и очень зелёный город с запахами плова, самсы и шашлыка, роскошными восточными базарами, приветливыми и доброжелательными жителями. Он как бы создан для неги и наслаждения жизнью. Однако о такой жизни сотрудникам нашего особого отдела, ведущего работу в условиях боевых действий, о которых мало что было известно в стране, даже мечтать не приходилось. Нам с Деренем, двум бывшим сотрудникам УКГБ по Сахалинской области, было поручено организовать работу по расследованию уголовных преступлений, совершённых военнослужащими 40-ой Армии. А их было немало, главным образом контрабанда в особо крупных размерах, в том числе оружия и наркотиков.

Черный тюльпан

В 1986-м меня назначили начальником следственного сектора с количеством подчиненных около тридцати человек, часть которых на постоянной основе находились в особом отделе 40-ой Армии, что вела боевые действия в Афганистане.

К тому времени мне досрочно присвоили звание подполковника и за участие в ряде боевых операций наградили орденом «Красной Звезды».

Всего в часе с небольшим полета в ДРА шла война, и каждый день приходили гробы в «Черном тюльпане» с телами молодых солдат и офицеров. Свет и тень, жизнь и смерть, о которой мало кто знал в этом городе. Можно задаться вопросом, а что давало работу следователям на этой необъявленной войне. Контрабанда наркотиков, оружия, товаров, хлынувшие потоком по военно-транспортным линиям, борьба с вражеской агентурой, с теми, кто переходил на сторону душманов. К сожалению, были и такие, правда, немного.

Левашов А.М. в Афганистане. Фото из архива Левашова А.М.

Наверное, впервые за годы существования советской власти такое огромное количество людей столкнулись, пусть и с примитивным, феодально-капиталистическим миром. С изобилием всевозможных товаров, радиотехники и прочего. Как шутили: «В любом дукане больше дефицита, чем в ГУМе⁹». И рухнули коммунистические догмы «морального кодекса строителя коммунизма» — всё, что можно, тащилось из воинских частей и продавалось в дуканы, а закупленное контрабандой вывозилось в Союз. Наиболее дерзкие начали перевозить наркотики, главным образом, опиум («ханку») и гашиш.

Работа следователей усложнялась тем, что территориально на нас замыкались Туркмения, Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизия, Афганистан.

Впереди были многие поездки по Афганистану, часто достаточно курьезные, но всегда опасные. Так, до Кандагара, в котором не прекращаясь шли бои, пришлось лететь «Черным тюльпаном», везшим пустые гробы. В одном из них я спал весь полет, пояснив своим попутчикам, что таким образом как никто готов к встрече со «стингером» (зенитной переносной ракетой). А однажды в полете в г. Джелалабад в полу вертолета между моих ног появилась аккуратная дырочка, а когда я взглянул вверх, то увидел такую же дырочку над головой. Попали под обстрел. Судьба таким образом распорядилась, что мой миг встречи с пулей еще не наступил.

Джелалабад — город на границе с Пакистаном, где ночью каждые пять минут стреляло орудие по местам возможного нахождения душманов. Город пальм, огромных попугаев какаду, самых вкусных мандаринов, но, в то же время, самый заражённый по тифу, гепатиту и другой нечисти город. Как написал один доброволец, прапорщик из местного анекдота: «Любимая жена, наконец-то я попал в Афганистан. Служу в Джелалабаде. Кругом пальмы, мандарины, попугаи. В общем, красота неописуемая. Так мне, дураку и надо!»

Но это искры воспоминаний, а головёшки в костре: сад советского военного госпиталя, заполненный молодыми ребятами из десанта с оторванными ступнями и руками. Их десантировали прямо на минное поле, установленное нашими же саперами за неделю до высадки, о котором никто не удосужился предупредить командиров десантников…

Наверное, то же самое повторение опыта великой войны, когда из-за элементарной бестолковщины гибли сотни и тысячи. Думая об этом, я вспоминаю и встречавшего меня на Кабульском аэродроме солдата-водителя. Он посмотрел на мою форму, протянул звездочку, которые на пилотках носили рядовые: «Замените офицерскую кокарду на звездочку, а то снайперы очень любят стрелять по кокардам!». Наверное, любят и безумно обрадовались, когда на новой форме Российской армии в 2007 году погон со знаками различия был прикреплен на груди. Но это так, к слову.

Восемь лет службы пролетели незаметно. Уже полковником мне пришлось обеспечивать выход наших войск из Афганистана и перейти тот знаменитый Термезский мост. Память об этом событии — часы от министра обороны и набор пластинок ВИА «Каскад» с записями большинства самодеятельных песен.

Тюрьма Пули-Чархи

10 марта 1990 года были арестованы участники и пособники министра обороны Афганистана — генерала Шахнаваза Таная, поднявшего в ночь на шестое марта 1990 года вооруженный мятеж с целью захвата власти и свержения законного президента Афганистана Наджибуллы. Мятеж был достаточно быстро подавлен, Танай бежал в Пакистан, а многие его соратники задержаны и помещены в тюрьму Пули-Чархи на окраине Кабула, где днем и ночью шли их допросы. И вот двенадцатого марта начальник Следственного отдела Министерства безопасности ДРА генерал Гани представил начальнику тюрьмы двух самых «важных арестантов». Ими оказались советский полковник Константинов Олег Николаевич и его переводчик Азамат.

Они имели статус личных советников генерала Гани, которые должны оказывать практическую помощь в анализе и оценке следственных документов, составленных на мятежников, перед их направлением в военный трибунал. Так началось двухнедельное «заключение» в самой знаменитой тюрьме Афганистана двух советских офицеров — полковника военной контрразведки Левашова Аркадия Михайловича и майора КГБ Узбекистана Азамата Зейнутдинова¹⁰. Это было специальное задание по линии ПГУ КГБ СССР (разведка). Продолжилось наше знакомство с начальником тюрьмы в сауне. Надо отметить, что за время пребывания советских войск в ДРА наряду с идеями социализма в сознание офицерского корпуса Афганистана прочно внедрились умение пить водку, париться в бане и, исключительно правильно к месту, употреблять матерные слова. А какие длинные и пышные тосты они стали произносить! А как первые руководители теперь целовались при встрече и прощании!

Кабульская тюрьма Пули-Чархи. Фото из архива Левашова А.М.

По окончании сауна-водочных процедур «советники» были препровождены в отведенные им «апартаменты», где они только по пробуждении опознали тюремную камеру. Правда, довольно чистенькую, с двумя кроватями, телевизором, умывальником, чайным столиком с набором сухофруктов и орехов.

Кормили нас в Пули-Чархи сносно, но местной пищей, и перед сном часто вспоминалась корейская столовая на улице Вокзальной в Южно-Сахалинске, где работала мать моего друга и соседа — Ан. Она делала пян-се, и мы, подобравшись с тыла столовой к окну у ее рабочего стола, получали их с пылу-жару. До сих пор это мое любимое корейское блюдо. Правда, кажется, правильно их готовить уже разучились.

В дальнейшем мы узнали, что подобное размещение было вызвано большим количеством сотрудников спецслужб, привлеченных к расследованию. Утром же обнаружили не совсем приятную деталь «гостиничного номера»: он имел все предусмотренные системы запирания, расположенные только снаружи. Так что из гостей в один миг можно было превратиться в постояльцев, обозначенных какими-либо номерами или кодовыми именами. Хотя у каждого из нас было по пистолету и гранате, мрачные мысли иногда лезли в голову. Особенно по ночам. И еще воспоминания о предыдущей жизни, как искры из костра: хорошие и не очень, хаотичные, без системы и хронологии…

Проживание в Пули-Чархи закончилось в конце марта 1990 года. Мы выполнили поставленную задачу и спасли от расправы нужных и верных нам людей, а также многих, кто попал под разборку случайно — с кем-то под видом борьбы с мятежниками сводили личные счеты, а кого-то прихватили на всякий случай. На всякий случай расстреляли бы и меня или в упрощенном порядке осудили годам к 10 тюрьмы.

В начале июня был прием участников этой операции президентомНаджибуллой, который всем вручил государственные награды ДРА.

Ташкент, конец Афганской войне

В 1989 году советские войска из Афганистана были выведены, и напряжение спало, но политические события, связанные с развалом СССР, привели к ликвидации и нашего подразделения.

1992 год, снова Ташкент, бурлящие толпы «прозревших» граждан Узбекистана, призывы движения «Берлик» освободить страну от русских. Приказ нашим — не ходить в форме, не иметь при себе документов о принадлежности к органам КГБ. Мой друг, руководитель строительного треста, выписал мне удостоверение инженера по технике безопасности, поскольку про технику безопасности можно было совершенно безопасно рассказывать часами националистическим группам, если бы вдруг они заинтересовались моей личностью.

Потом было трехдневное «сидение» в своем кабинете в здании Особого отдела Туркестанского военного округа. Причём в нем были мешки с песком, чтобы из окон, дававших хороший сектор обстрела, можно было вести огонь из ручного пулемета, который мне выдали вместе с автоматом и сухим пайком на 10 дней.

Во двор пригнали два БТРа для срочной эвакуации семей, занесли три канистры напалма для скорейшего уничтожения секретных документов. Кабинет еще пополнился десятком ящиков местного вина, доверенного мне на хранение как председателю офицерского собрания.

Несколько дней толпы вдруг осознавших свою национальную независимость узбеков ходили по Ташкенту, угрожая убийством всех иноверцев, но командующий округом лично встретился с первым секретарем ЦК (позже ставшим первым Президентом Узбекистана) и в предельно жесткой форме объяснил, что даст войскам команду на силовое подавление любых случаев, как сказали бы сейчас, экстремистских проявлений. Буквально через несколько часов в город вернулось спокойствие.

В моем кабинете не запахло порохом, на полу не валялись стреляные гильзы. Были только пустые коробки из-под сухпая, да наполовину опустевшие ящики с вином.

Сегодня можно сказать, что в нашем отделе более 100 офицеров прошли Афган и, честно говоря, жалели, что на нас не напала эта обкуренная и озверевшая от безнаказанности толпа националистов. Весной 1992 года был объявлен Указ Президента Узбекистана о национализации имущества Особого отдела, и к маю мы в нём оказались вдвоём с заместителем начальника, который был оставлен в качестве представителя органов госбезопасности России, полковника, а позже Героя России, генерал-лейтенанта, одного из первых руководителей ФСБ в Чеченской Республике. Взяли бутылку палёной водки, пару килограммов черешни и горячую лепёшку. Налили по полному стакану, выпили, не чокаясь, за упокой СССР и Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу.

Итак, 1982 год — приезд в солнечный, гостеприимный советский город, 1992 год — отъезд из столицы чужого государства с достаточно враждебными горожанами. А жена с детьми прожили там ещё год, ежедневно выслушивая угрозы выселения из квартиры…

Сахалин. Налоговая полиция

18 сентября 1992 года состоялось мое назначение руководителем налоговой полиции Сахалина. В единственном лице, без бюджета, помещений и сотрудников начиналась эта организация.

Не было дано ни маузера, ни красных революционных шаровар, ни грозной бумажки под названием «мандат». Тем не менее налоговая полиция была создана и успешно работала до июня 2003 года. Мне же она помогла осуществить главную мечту жизни — оставить в родном городе Южно-Сахалинске что-то вещественное о себе. Дело в том, что работа в спецслужбах очень редко состояла из погонь и перестрелок (это все для книг и кино). Итоги же работы, а по сути, жизни, накапливались в горах бумаг. Они затем сдавались в архивы с различными грифами секретности и сроками хранения. Моё самолюбие немного грело, что на некоторых папках с проведёнными мною операциями стоял штамп «Хранить вечно».

Но приятней было видеть красивые здания, улицы, спортивные залы, полные людей, даже не знающих имён их создателей, которым никогда не позволят заглянуть в папки со столь зловещим штампом.

«Черный пояс» генерала Левашова. Фото из архива Левашова А.М.

Поэтому главным своим достижением на посту начальника Налоговой полиции Сахалина считаю отремонтированное, насыщенное компьютерной техникой, с прекрасными условиями для работы административное здание по адресу: ул. Сахалинская, 4 «А», лучший на Дальнем Востоке центр боевой и физической подготовки на улице Бумажной. Особая гордость — подобранный и обученный коллектив, все годы существования показывавший высокие результаты и почти не обременявший меня рассмотрением жалоб граждан и разборкой внутренних конфликтов. Спасибо им всем! Они моя гордость!

Приятно, что звание генерал-майора Налоговой полиции мне было присвоено в числе первых, а в моих архивах хранятся все виды поощрений, предусмотренных соответствующими приказами родного ведомства. «Как хорошо быть генералом» — пелось в одной старой песне, но особенно хорошо быть коренным сахалинцем, первым удостоенным этого высокого звания. Хорошо быть независимым и не прогибающимся генералом!

Пенсия

В 2003 году закончилась моя служебная карьера, которая охватила все спецслужбы и правоохранительные ведомства государства: МВД, Прокуратуру, КГБ, Особый отдел КГБ, ПГУ (разведка), Налоговую полицию. По предложению первого руководителя тогда очень влиятельной думской партии я переехал в г. Москву. Нашел себя на юридической стезе, руководил Московским отделением Петербургской юридической фирмы, был советником ряда серьёзных структур. Короче, работал по специальности. Тем более, что за время службы в Налоговой полиции Сахалина закончил факультет психологии управления Академии госслужбы при Президенте РФ и защитил кандидатскую диссертацию.

В настоящее время активно работаю в советах ветеранских организаций МВД, ФСБ и Следственного комитета.

Конечно, самые яркие искры моих воспоминаний о Сахалине, да и о других местах жизни — это поэты, писатели, художники, музыканты, скульпторы, актеры и актрисы. Великие, знаменитые, чьи произведения украшают известные галереи, а голоса звучат на престижных сценах, и обычные, одаренные, но не получившие большого признания, чьи теплота и огонёк души согревают в самые тяжёлые моменты жизни.

Еще в юности две книги и библейский «Екклесиаст»¹¹ стали основой моего мировоззрения. Александр Грин и его «Алые паруса», в которых прозвучала фраза: «Если можешь сделать счастливым другого человека, то сделай. И на земле появится два новых счастливых человека — он и ты!». «Мастер и Маргарита» Булгакова и слова Воланда: «Плохо не то, что человек смертен, а плохо то, что он смертен внезапно». Цитирую по памяти, так как смысл этих фраз врезался в душу и породил понимание того, что можно не успеть сделать что-то хорошее для человека близкого или дальнего, поскольку внезапно смертен не только он, но и ты сам. И прекрасная мудрость «Екклесиаста»: «Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это — доля его: ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?»

Уверен, что своей жизнью я что-то заслужил. Что именно — не знаю! Костёр моих воспоминаний продолжает гореть, и лишь часть искр превращается в слова и строки. Многие всё ещё летят к звёздам, к тем, кто уже не с нами. Мир им и покой! И пусть хранит Господь тех моих друзей, воспоминания о которых живут вместе с ними!»

Когда нас вычеркнут из жизни, мы и в кипящей смоле

Поднимем гранёный со спиртом за тех, кто ещё на земле.

Научим плевать на невзгоды, жить поперёк и назло

И под угодливой маской не прятать свое лицо.

Не кланяться авторитетам, их догмы не принимать.

С врагами быть, как с врагами, и не прощаемое, не прощать.

Любовь пронести сквозь годы и вместе стареть у огня.

И постараться первым с улыбкой закрыть глаза.

Судьбой и случаем играя, так жизни подвести итог,

Чтоб не сказал апостол Павел:

«Он умер недостойным рая, он даже ада заслужить не смог!»

16 июля 2017 год, г. Москва. Левашов А.М.

МОЙ ДРУГ САША ПЕТРУШИН

Из биографии

В ракетные войска стратегического назначения в СССР призывали ребят грамотных. К таким, согласно показателям аттестата о среднем образовании, относился Александр Петрушин. До службы в Советской Армии он никак не мог определиться с будущей профессией, и тогда мама, учительница словесности, посоветовала сыну попробовать себя в учительстве. К тому же учителей на селе катастрофически не хватало. Саша стал учителем физкультуры и рисования; проработал около года в школе деревни Укранск. Призвали в армию; служить довелось в г. Ужур Хакасской автономной республики Красноярского края. Ужур в переводе с хакасского означает «яма».

Молодой солдат, отличник боевой и политической подготовки, в шутливом письме домой докладывал, что находится в «яме» и определяется там с будущей профессией. Отец, в прошлом председатель народного суда, рекомендовал сыну стать юристом, а мама, обратив внимание на легкость слога в письмах, советовала поступить на отделение журналистики.

Александр подал документы в подготовительное отделение Мордовского государственного университета имени Н.П. Огарева, выбрал филологию, но получил приглашение в Краснознаменную имени Ф.Э. Дзержинского высшую школу КГБ СССР и, не задумываясь, принял его. Отец выбор сына одобрил: работники КГБ тоже юристы. Сашу захватила романтика контрразведки.

По окончании школы КГБ Петрушин А. С. с 1975 по 1998 годы служил в КГБ — УФСБ РФ по Республике Мордовия на оперативно-следственных и руководящих должностях. Участвовал в боевых действиях в Афганистане. В 1998 году Александр Семенович по выслуге лет уволился в запас в звании полковника и до 2005 года был Главным судебным приставом, заместителем министра юстиции Республики Мордовия.

Александр Семенович Петрушин. Фото из архива Петрушина А.С.

Сегодня Александр Семенович Петрушин — председатель регионального отделения «Ассоциации ветеранов Службы принудительного исполнения», а также возглавляет Общественный совет при Управлении Федеральной службы судебных приставов по Республике Мордовия. Он неоднократно избирался Членом Общественной палаты Республики Мордовия. Член Совета Мордовской общественной организации «Боевое братство», член Совета ветеранов УФСБ по республике Мордовия. Награжден именным пистолетом Макарова, заслуженный юрист республики.

Александр Семенович награжден двадцатью четырьмя государственными и ведомственными наградами, Благодарностью президента Российской Федерации, тремя благодарностями председателя КГБ СССР, почетными грамотами Президиума Верховного Совета ССР и Главы Республики Мордовия.

Достойная биография!

«Хорошо работаем…»

Во время Олимпиады 1980 года офицеры КГБ Мордовии обеспечивали безопасность зарубежных гостей и спортсменов. Капитан Петрушин с коллегами отвечал за безопасность московской гостиницы «Россия». Работа напряженная, но интересная. Не всем известно, что в предолимпийские дни в московских гостиницах директоров заменили сотрудники КГБ, а настоящих отправили в отпуска. Персонал тоже во многом состоял из сотрудниц госбезопасности.

В те годы имел хождение анекдот, а наш народ именно анекдотами привык реагировать на сложные ситуации. Так вот, один гражданин решил подшутить и позвонил из автомата в приемную КГБ: мол так и так, на стадионе подложена бомба. Никакой реакции. На следующий день звонок повторил, сказав в телефонную трубку таксофона, что комитет работает плохо. В это время элегантный мужчина, проходивший мимо телефонной будки, тронул звонившего за плечо и обиженно возразил: «Оскорбляешь, товарищ, мы очень хорошо работаем».

Работали чекисты действительно хорошо и в беспокойные дни Олимпийских игр предотвратили многие преступления. Случались, конечно, и курьезы. Однажды наш ветеран Великой Отечественной войны, маленький такой, лысенький, как раз накануне 9 Мая оказался в одном лифте с рослым немецким ветераном из ФРГ. Когда лифт спустился на первый этаж, оказалось, что у немца разбит нос. Пришлось Петрушину вмешаться и уладить маленький международный конфликт.

Александр Семенович рассказывал, что первый заезд на Олимпиаду был еще в январе 1980, а в общей сложности на Олимпиаде он провел семь месяцев. Во время Олимпиады в гостинице «Россия» жил тренерский состав стран-участниц и зарубежная пресса. Для обеспечения их безопасности пришлось познакомиться с металлоискателями, газоанализаторами. В 1980-м году все это было в новинку. Наша промышленность такие вещи не выпускала, поэтому техника была иностранного производства.

Газоанализаторы были еще несовершенными и вели себя порой непредсказуемо. У Петрушина был случай, когда прибор «сработал» на запах соленой рыбы из сумки одной женщины. Металлоискатели были настроены так тонко, что реагировали буквально на 2 грамма железа. Однажды Александр Семенович досматривал мужчину, у которого, как выяснилось, был кардиостимулятор. Что-то там среагировало, мужчина упал. Хорошо, что рядом находились врачи, и все обошлось.

В следующую «спортивную» командировку Петрушин А.С. отправился через шесть лет, это были Игры Доброй воли.

Встреча

Свое восьмидесятилетие я отмечал в кругу родственников в селе Старый город возле Мордовского заповедника. Позвонил Александру Семеновичу, тот примчался с поздравлениями и подарками. Мы обнялись. Встретились через 36 лет разлуки, долго вспоминали афганскую войну, друзей и свою тревожную молодость. Третий тост молча выпили за наших погибших боевых товарищей.

Весной 1985 года к нам, в следственное отделение Особого отдела КГБ СССР по 40-й общевойсковой армии в город Кабул, прилетел из Мордовии старший следователь майор Петрушин Александр Семенович, высокий, плотного телосложения, немногословный, с приятными чертами лица, сразу вызвавший всеобщую симпатию офицер.

С его прибытием в нашем небольшом следственном отделении произошли легкие национальные изменения. Так получилось, что мы, следователи, все были разных национальностей: русский, белорус, калмык, узбек, чуваш, бурят, а наш непосредственный начальник, конечно же, украинец. Все руководители наши тогда были из Украины.

Жили мы одной братской семьей, под одними и теми же минами, ракетами и пулями над головами. Когда улетел домой в Чебоксары чуваш старший лейтенант Воронов Стас, он же будущий генерал-лейтенант Станислав Кириллович Воронов, то прилетел на его замену мордвин Саша Петрушин. И для него жизнь закружилась колесом, как и для всех нас: постоянные командировки по воюющей стране на самолетах, «вертушках», под обстрелами «духов», на «бэтэрах» по заминированным везде дорогам с засадами.

Встреча друзей,

ветеранов-афганцев,

через много лет.

А.С. Петрушин и В.А. Киеня.

Фото из архива автора

Мы с Сашей как-то сразу подружились, в редкие встречи в Кабуле вместе ходили в спортгородок немного позагорать и облиться ледяной водой из большой бочки. Саша быстро влился в коллектив следователей, военных контрразведчиков, и его уважали за хладнокровие, смелость и профессионализм. Мы стали с ним, как братья, и десятки лет поддерживаем связь по телефону.

«Пленный»

В Афганистане майору КГБ Александру Петрушину пришлось столкнуться с непривычным явлением, своего рода военным дуализмом, когда высокое соседствовало с низким, духовное с материальным, невероятный героизм с предательством, чистота души с грязью, корысть с великодушием. И следователю госбезопасности следовало отделять, как тогда говорили, мух от котлет, а воинские зерна от плевел.

Александр Семенович расследовал в Афганистане много дел и, конечно, чаще сталкивался не с героизмом, а с негативом. Когда он прочитал репортаж в газете «Комсомольская правда» об афганском плене одного нашего солдата, то не стал молчать, потому что точно знал, как было дело.

Газета рассказывала о русском парне, пропавшем в Афганистане в 1984 году, который лишь в 2000 году вернулся из афганского плена. Более всего Александра Семеновича возмутил момент, где говорилось, что о пропавшем сыне родители узнали лишь в 1989 году. Дескать, куда только не писали родственники: и в Министерство обороны СССР, и в Совет министров, и в международные организации… Это неправда! Александр Семенович хорошо запомнил этот случай, потому что в тот год в Афганистан приезжал знаменитый писатель Юлиан Семенов со своей дочерью Дарьей. За чаем майор Петрушин рассказал писателю об этом нечистом эпизоде.

1985 год, Кабул. Слева направо: Киеня В.А., Петрушин А.С., Закиров О.З.

Фото из архива автора

Война — зеркало, глядя в которое можно с уверенностью сказать, кто и чего стоит. Не зря же говорят: «Кому война, а кому — мать родна». Многие бойцы в Афгане подставляли свою грудь под пули, действительно совершали подвиги, но были и такие, кто делал там деньги, предавал товарищей, веру, Родину, переходил на сторону врага.

Алексей Оленин¹² из поселка Отрадный Куйбышевской области — молодой солдат, не отягощенный интеллектом, однако хваткий парень, занимался перевозками горючего, служил на бензовозе, возил солярку. Как-то раз задумал он продать «излишки» солярки в горном кишлаке, сымитировал отставание от колонны и свернул с дороги. Солярка пошла на «ура», но паренек наш потерял бдительность и попал в плен. Отвели его в банду полевого командира Суфи Пояндо, надавили, как следует, склонили к предательству, повязали кровью, как они обычно делали.

Майор Петрушин по своим каналам Алексея нашел. Предлагали бандитам выкуп за нашего пленного, многих ребят тогда у душманов выкупали, но солдат сам отказался вернуться к своим. Рыльце-то было в пушку.

Александр Семенович лично поехал в поселок Отрадный, рассказал родителями пленного, что их сын жив, но возвращаться к своим не хочет. Так что родители «пленного» знали, где находится их сын, который принял ислам с новым именем Насратулло, женился, обзавелся детьми. Да, он возвращался на родину, возможно, хотел остаться, даже открыл свое дело: торговал чем-то на рынке в Отрадном. Но, видимо, что-то не пошло, может, торговля не задалась, может, от родины и русских людей отвык, а, возможно, к жене и детям потянуло. Через несколько месяцев Насратулло вернулся обратно в Афганистан.

Черные полковники

Майор Петрушин к некоторым солдатским шалостям, подпадавшим под статьи уголовного кодекса, относился снисходительно, понимал солдат, которые привозили в Афганистан пять бутылок водки, чтобы продать и купить кроссовки. Солдатские сапоги, что ни говори, обувь в горах неудобная. Таких солдат-нарушителей понимал не только Петрушин, но и все его коллеги. Другое дело, когда в уголовщине замешан сам комендант Кабула, торговавший пропусками в дукан (афганский магазин — прим. автора). Да и вел себя комендант по-хамски. Эдакий царек. Еще хуже, когда высокопоставленные военные торговали трофейным оружием. Александр Семенович по сей день помнит скандальное дело трех полковников, торговцев оружием. Главный военный прокурор ВС СССР генерал-полковник Горный, прилетавший в Афганистан в 1985 году, назвал их «черными полковниками».

Такие дела полковник ФСБ запаса Петрушин А.С. вспоминает брезгливо, но иногда всплывают в памяти и светлые моменты.

Вундеркинд

Умный паренек Виктор из Тулы, когда-то победитель школьных олимпиад, попал в воюющую страну вместе со своим одноклассником Петром. Вместе и оказались в плену. Не по своей воле оказались. Наши спецслужбы нашли парней, вытащили их из плена. Победитель школьных олимпиад дал нашим контрразведчикам ценнейшую информацию о бандах. Обладая феноменальной памятью, он запомнил не только что-то основное, но даже мелкие детали, на которые обычно никто не обращает внимания: цвет заплаток на чапанах бандитов (чапан — кафтан на вате или верблюжьей шерсти — прим. автора), их непривычные на русский слух имена, даже клички ишаков… Где ты сейчас, вундеркинд?

Тост

Однажды в столовой собрались ветераны-афганцы, чтобы отметить какое-то событие. И вдруг встал молодой мужчина с бородкой и произнес тост за здоровье и благополучие майора Петрушина, который спас его от тюрьмы. Полковник Петрушин узнал мужчину, тостующим был участник афганских событий Виктор Данейкин.

В некоторых воинских подразделениях даже в войну бытовала дедовщина, страшный порок Советский Армии 80-х годов. Под пресс этой дедовщины попал и Виктор. В конце концов, спасаясь от издевательств старослужащих, он сделал вид, что сбежал, но на самом деле спрятался на территории части. Не было его в казарме трое суток. Именно по этому трехдневному сроку определяется дезертир. Парню грозило уголовное преследование.

Разбирался с этим делом следователь Александр Степанович Петрушин. Майор Петрушин убедил следователей военной прокуратуры, что солдат часть не покидал и поэтому дезертиром его признать нельзя. И не ошибся: солдат Данейкин вернулся с войны с наградами.

И все-таки, когда речь заходит об Афганистане, полковник Петрушин прежде всего вспоминает героизм наших воинов и гордится, что ни один военнослужащий, призванный в армию из Мордовии, не стал предателем.

Борьба с оргпреступностью

После возвращения в Союз А.С. Петрушин работал старшим референтом начальника Управления исполнения наказаний генерал-майора Г. Ф. Горкушова, выезжал в Алма-Ату, в Тыву, расследовал дела о незаконном переходе государственной границы и крупных хищениях. С начала 90-х годов Александр Семенович осел в родной Мордовии, возглавлял сначала отдел по борьбе с организованной преступностью, затем был начальником отдела по борьбе с терроризмом регионального УФСБ, начальником следственного отдела.

Москва, 1989 г. Сборы следователей КГБ СССР. Петрушин А.С. во втором ряду первый справа. Фото из архива Петрушина А.С.

Криминогенная ситуация в стране в «дикие 90-е» была очень напряженной. Перелом произошел лишь после того, как органы ФСБ и МВД стали сообща целенаправленно бороться с организованной преступностью.

Куда бы ни направила Сашу Петрушина Родина, он служил ей четно и самоотверженно.

Сейчас мы перезваниваемся с Сашей. Собирались вместе порыбачить, но, к сожалению, уже не получится. Борюсь с тяжелой болезнью. Саша поддерживает меня. Каждый его звонок — праздник.

ВОЛОДЯ БАДЯКАЕВ

Бог забирает лучших

Прошло-пролетело уже 34 года после кончины моего друга и боевого побратима, следователя-контрразведчика, майора КГБ СССР Владимира Бадякаева, человека солнечного, веселого, как магнит притягивающего к себе людей, которые, познакомившись с ним, сразу и навсегда становились его друзьями.

Бадякаев

Владимир Бутураевич,

майор КГБ СССР

Фото из архива

Бадякаевой Т.С.

Помню, что впервые с ним увиделся в сентябре 1983 года в Ташкенте. Туда я прибыл из Уральского военного округа на два месяца в командировку в Следственный сектор Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу. Участвовал в расследовании встречной контрабанды: водки туда и платков с люрексом обратно (плюс незаконное, с сокрытием от таможенного досмотра, перемещение промышленных товаров, наркотиков и оружия через государственную границу СССР, прим. автора). В связи с событиями в соседнем воюющем Афганистане и возросшем в тысячи раз объеме контрабанды, Следственный Сектор тогда по штату сразу был увеличен с одного до тридцати следователей. И нас, прикомандированных к нему из всего Союза, меняющихся каждые два месяца, было еще тридцать человек. Мы ежедневно присутствовали на служебных совещаниях Сектора, перезнакомились и хорошо знали друг друга.

Как-то в один из выходных дней все прикомандированные следователи и штатные с детьми и женами выехали на автобусе в один из пригородных пионерских лагерей, уже закрытых в связи с началом учебы в школах. Гуляли по окрестным лесам, любовались желтой листвой золотой, солнечной осени. Собирали на деревьях зеленые грецкие орехи. Чистили их от кожуры, и все перемазались чернильным соком на руках и щеках. Играли в волейбол, футбол, жарили шашлыки. Потом был накрыт общий стол. Тамадой, как всегда, был капитан Володя Бадякаев, калмык из Элисты, всеобщий любимец, искрящийся юмором, молодой и притягательно доброжелательный.

Помню его молодую красавицу жену Тамару, на редкость хлебосольную и гостеприимную женщину.

В Ташкенте я встретился с московским куратором Следственного сектора полковником Василенко Виктором Степановичем и обратился к нему с просьбой направить меня в Демократическую Республику Афганистан, потому что в Особом отделе КГБ УРалВО мне в этой просьбе отказывали. После длительной беседы Василенко обещал запросить из Москвы мое личное дело и решить вопрос. Все документы быстро были оформлены, и в январе 1984 года я из Свердловска прибыл в Ташкент и на несколько дней был определен в гостиницу военного гарнизона. Там уже находилась небольшая группа других кандидатов для спецкомандировки в Афганистан на два года. В нашей группе был и Володя. Нас обследовали врачи, сделали прививки от тропических болезней. Специалисты ежедневно знакомили нас с оперативной обстановкой в ДРА, рассказывали о населении, его нравах и обычаях, угрозах и рисках в повседневной боевой деятельности войск…

В аэропорту Кабула нас встретил следователь капитан Анатолий Петрович Пронин, как и все окружающие, с автоматом, в распахнутой куртке-бушлате и кроссовках. В машине по дороге в штаб армии сообщил, что сегодня утром на городском рынке «духи» застрелили нашего советника КГБ, причем в присутствии сына. Изучив в открытой печати, уже после возвращения в Союз, хронологию событий в январе 1984 года в городе Кабуле, я прочитал: «14 января 1984 г. г. Кабул. В присутствии малолетнего сына на городском рынке застрелен сотрудник КГБ СССР ст. л-т Фатьянов С.Г. (советник 5 управления ХАД)». Так началась наша с Володей командировка в Афганистан.

Все два года в Афгане Володя был постоянно вместе со мной. Мы и улетели потом из Кабула домой в один день — 26 декабря 1985 года, перед самым Новым годом.

Вначале мы жили вместе в одной большой комнате «модуля», сборной одноэтажной казармы. Все прибывшие следователи были разных национальностей: русский, украинец, белорус, чуваш, узбек, мордвин и калмык. Жили одной братской семьей, жили, как братья, дружно, заботясь и помогая другу всемерно.

Много раз бывали мы с Володей Бадякаевым в острых ситуациях на дорогах, при передвижении воинских колонн, на вертолетах и самолетах. Всегда он был смел, хладнокровен, не трусил, на него можно было положиться, как на себя. Все два года в Афганистане нас с ним связывала надежная, мужская, офицерская дружба. Володя, бывая в Союзе, привозил мне баночки с маринованным чесноком, к которому я привык тогда и до сих пор ищу, и покупаю его в магазинах.

Что я помню еще о своем друге Бадякаеве Владимире Бутураевиче… В нашей общей памяти он оставил след как человек долга и чести. Володя был грамотный юрист, опытный следователь, профессионал своего дела. Отличался кипучей энергией и жизнелюбием, любил и умел дружить.

Володя всегда очень много читал, буквально каждую свободную минуту отдыха, читал и в пути. Он обладал редким чувством такта и юмора, был душой любой компании. Всегда замечательно улыбчив, заражал хорошим настроением вечно изнуренных работой и стрессами боевых товарищей. Откуда-то добывал и рассказывал свежие анекдоты. У многих сослуживцев вызывал к себе ответные дружеские чувства. Никогда не показывал окружающим, что ему что-то не нравится, либо что он болен. Переносил неприятности молча, в себе. Любил шахматы. За праздничным столом первый предлагал спеть. Его искренне уважали и коллеги, и начальство.

Владимир не всегда был удобен для начальства, не боялся взять на себя больше, чем другие, обладал большим чувством ответственности. Был очень принципиален. Рассказал мне, что как-то во время первомайской демонстрации в Элисте он, стоя на КПП, не пропустил без документа жену секретаря обкома партии. Это стоило ему неприятностей по службе: вначале его перевели из столицы республики в один из районов, а затем вообще из Калмыкии и по линии военной контрразведки отправили в Ташкент, в Особый отдел КГБ СССР по Туркестанскому военному округу. Жена с двумя детьми жила постоянно в столице Узбекистана, а он дома бывал редко, наездами, регулярно бывал в служебных командировках в Афганистане.

Владимир как-то рассказывал мне, что вырос в семье прокурора, где всегда уважали Закон, берегли свои честь и достоинство. Воспитывался на личном примере родителей. Тезка преданно любил родную Калмыкию, много рассказывал о ней, о родителях, семье и особенно о сыновьях. Рассказывая, просто светился от счастья.

1985 год, Кабул, ДРА. Следственное отделение Особого отдела КГБ СССР по 40 общевойсковой армии Туркестанского военного округа.

Слева направо. Первый ряд: Федоренко А.А., Киеня В.А., Гриценко М.П., Петухов М.В.

Второй ряд: Закиров О.З., Бадякаев В.Б. Фото из архива автора

Работал майор Бадякаев буквально на износ. После командировок по Афганистану возвращался в Кабул, как и мы все, осунувшимся и похудевшим.

Он умер в Союзе в 1988 году в 37 лет(!) от рака крови, спустя чуть больше двух лет после возвращения из Афганистана. Смертельной болезнью заболел из-за дикой жары, таких же нагрузок по работе и отвратительной консервированной еды.

Есть великая несправедливость в том, что Володя так рано ушел. Бог, в первую очередь, забирает к себе самых лучших…

Военный аэродром Герат для вертолетов МИ-24, «крокодилов».

Бадякаев В.Б. Фото из архива автора

Вспоминает Бадякаева Тамара Сергеевна

Много лет прошло, как не стало Владимира Бутураевича Бадякаева, офицера госбезопасности, воина-интернационалиста, моего мужа, отца двоих сыновей. А воспоминания вновь и вновь возвращают меня в прошлое…

Познакомились мы с Володей в республиканской больнице г. Элисты, куда он пришел навестить своего друга, а я работала там медицинской сестрой. Мне сразу приглянулся красивый, веселый парень. В 1978 году мы поженились.

Володя быстро влился в нашу большую семью, перезнакомился со всеми моими родственниками. Мои родители сразу же полюбили его, он также с теплотой относился к ним, всегда с удовольствием навещал, особенно любил общаться с моим отцом Наминовым Сергеем Очировичем, они часто подолгу о чем-то беседовали, играли в шахматы.

Володя был очень гостеприимен. Где бы мы с ним ни жили: в Ташкенте, в Ярославле, куда его впоследствии направляли работать, — он всегда приглашал к нам моих родителей, сестер и братьев, показывал достопримечательности этих красивых городов. Говорил: «Пока мы здесь живем, приезжайте, когда еще сможете побывать в Узбекистане (Ярославле)». Но в то же время он очень любил Калмыкию, скучал по вольному нашему ветру, степным запахам. И на предложение моей мамы поехать по путевке отдохнуть, всегда отвечал, что ему в Элисте хорошо дышится; и, где бы наша семья ни проживала в тот момент, с удовольствием вновь и вновь приезжал к моим родителям в Элисту.

1978 год. Свадьба.

А в 1988 году Володи не стало.

Тамара Сергеевна воспитала

двух сыновей и

больше замуж не выходила.

Фото из архива

Бадякаевой Т.С.

Возвращаясь из дальних командировок, Володя в первую очередь спешил посетить могилы родителей… Не чурался Володя никакой работы: он мог дома и полы вымыть, и гвоздь забить. Причем, делал все основательно. Однажды, когда все ушли на первомайскую демонстрацию, он вместе с моей мамой выложили кафелем кухонный фартук. Причем, сделали его очень качественно.

Володя был хорошим сыном, трепетно любил своих родителей и сестру Ольгу. Отец его — Бутура Гаряевич, военный прокурор, позднее был прокурором Городовиковского района, его именем названа аллея в городе Городовиковске, установлена памятная доска на здании Прокуратуры района, участник Великой Отечественной войны, награжден орденом «Красной Звезды», медалями «За оборону Кавказа» и «За победу над Германией», заслуженный юрист РСФСР (первый из работников прокуратуры республики), похоронен в г. Городовиковске. Мама, Елена Николаевна, также была участницей Великой Отечественной войны, похоронена в Москве.

Как и его отец, Бутура Гаряевич, Володя увлекался фотографированием: фотографировал детей, родственников, семейные торжества. Причем, мог поймать такие интересные моменты в их жизни, что фотографии получались яркими и живыми. Как и все родители, он очень любил сыновей. Когда был дома (не в командировках), мы с детьми любили гулять в парке, посещали детские аттракционы, но таких минут было немного, так как работа мужа была связана с командировками.

Мы с детьми всегда бурно радовались его возвращению из зарубежных командировок: готовили его любимые блюда — пельмени из вкусной калмыцкой баранины, плов, махан (баранину) и др. А еще Володя мог сделать детям традиционные праздники веселыми и интересными. Однажды, в какой-то Новый Год, он надел костюм Деда Мороза, но сын Борис, узнав его, воскликнул: «Это ты, папа!»; все от души посмеялись. Он любил удивлять нас. Однажды сыновья ждали папу к Новому году 31 декабря, но из-за плохой погоды автобус приехал только ранним утром 1 января. Володя привез из Ташкента ароматную дыню и арбуз, при этом сам был доволен, что удивил и порадовал нас таким летним деликатесом, некоторые пассажиры автобуса умоляли его продать арбуз и дыню, а он всем отвечал: «Я везу своим детям».

Бадякаев

Бутура Гаряевич —

отец В.Б. Бадякаева

Фото из архива

Бадякаевой Т.С.

Наши сыновья выросли добрыми и честными людьми, гордятся своим отцом, трепетно хранят память о нем, часто пересматривают фотографии отца, расспрашивают меня о нем: что любил, с кем дружил, как относился к тем или другим событиям в России и в Калмыкии. И я стараюсь сохранить в них это чувство.

Володя умел дружить и заботиться о тех, кто был рядом, всегда сохранял добрые, дружеские отношения с соседями и сослуживцами, со многими из них мы дружили семьями, вместе отмечали праздники: в Элисте это Е. Деревягин и Н. Джанчатов, в Ярославле он дружил с В. Канахистовым, А. Тихоновым, В. Овчинниковым. В Ташкенте с соседями во дворе делали шашлыки, варили долму. Когда Володи не стало, мы с мальчиками тогда жили в Ярославле, ярославские друзья и соседи старались всячески поддержать нас, за что я им очень благодарна.

Муж очень любил свою работу, но мало нам рассказывал о ней, однако я всегда знала, что это серьезная и ответственная служба и старалась создать ему дома комфортные условия. Знаю, что, находясь в Афганистане, Володя помогал советским солдатам, своим землякам, понимая, как трудно им приходится. При встрече он всегда говорил молодым землякам-калмыкам: «Ребята, только Родину не позорьте!». Эти слова были и его девизом по жизни.

Однажды, уже после смерти Володи, во время туристической поездки в Домбай, услышав фамилию Бадякаев, к сыну Евгению подошел мужчина. Он спросил, кем приходится Жене майор Бадякаев Владимир Бутураевич, и, узнав, что это отец, рассказал, как Владимир Бутураевич спас его в Афганистане. Молодому солдату грозил трибунал за какую-то провинность, но Владимир Бутураевич, взяв на себя ответственность, вывез солдата из горячей точки домой. Таким образом, он спас его от трибунала! И таких случаев было немало…

Тамара Сергеевна

Бадякаева

с сыновьями

Евгением и Борисом.

Фото из архива

Бадякаевой Т.С.

Володя прожил короткую жизнь, но он оставил о себе добрую память в сердцах тех, кто его знал и любил. А он любил жизнь, Родину, родителей, детей, меня, военную службу, дорожил нами. Для нас он был и остался на всю жизнь человеком слова и дела, веселым и жизнерадостным, но в то же время человеком с высоким чувством долга, чести и справедливости.

В память о муже в семье хранятся медали «За безупречную службу» 3 степени, «60 лет Вооруженных Сил СССР», нагрудный знаки «70 лет ВЧК-КГБ», «Воину-интернационалисту», грамоты и благодарности.

Память о Бадякаеве Владимире Бутураевиче увековечена на стенде в Комнате чекистской славы в УФСБ России по Ярославской области: «Родился в городе Караганде, Казахской ССР, калмык, член КПСС, в органах госбезопасности СССР с октября 1975 года, в Демократической Республике Афганистан с 14 января 1984 года по 26 декабря 1985 года. Старший следователь Особого отдела КГБ СССР по 40 общевойсковой армии Туркестанского военного округа СССР. Проявил себя мужественным и опытным сотрудником. Имел высокую юридическую подготовку, уникальный опыт следственной работы. У него было высоко развито чувство офицерской чести и ответственности за порученное дело. Следственную работу любил, делал ее честно, не щадя сил, поступаясь личными интересами, как подобает настоящему офицеру-патриоту своей Родины. Вследствие больших физических и нервных перегрузок в феврале 1986 года тяжело заболел. Скончался 16 января 1988 года в городе Ярославле. Похоронен в городе Химки Новогорск-Московской области, рядом с могилой матери».

Светлой памяти Владимира Бадякаева

Ушел человек незаметно и буднично.

Сегодня сказали, а я не поверил,

Что траурной лентой зачеркнуто будущее,

Что век ему малую долю отмерил.

Ушел человек, как уходят немногие.

Рукою подать до подснежников первых.

Не поддается ни сердцу, ни логике,

Звенящей струною натянуты нервы.

Пропеллером крутятся дней наших лопасти,

И ветер ломает ростки созидания;

Скользим, упираясь, к краям своей пропасти

И исчезаем под плач и рыдания…

Эти стихи на смерть настоящего человека, друга, офицера написал сослуживец Владимира Бадякаева Валерий Голиков. Они хранятся в архиве Бадякаевой Тамары Сергеевны.

ТОЛСТОЙ

Расскажу о знакомстве с Л. Толстым. Конечно, не со Львом, а с Леонардом Петровичем Толстым, известным в СССР кинорежиссером и актером, поэтом и прозаиком.

После окончания в 1967 году сценарного факультета ВГИКа Леонард Петрович работал драматургом, редактором, режиссёром. Много лет был главным редактором студии «Казахфильм», главным редактором объединения художественных фильмов на Свердловской киностудии. В его фильмографии 13 художественных фильмов; он автор уникальной книги «ХОРЪ. Симфония в четырёх частях» (изд-во Советский Писатель, 2005 г.).

Иваном Ивановичем Ивановым, или «Три Ивана», назвал меня в своем киносценарии «Черная луна» Леонард Петрович.

Начало 1990 года. Я сотрудник областного УКГБ СССР. Член группы оперативного состава по реабилитации жертв политических репрессий. Как-то в рабочем кабинете раздался звонок секретаря начальника управления генерала Корнилова: «Вас просит зайти Юрий Иванович». Зашел. Генерал сказал: «Садись поближе и познакомься, это Леонард Петрович Толстой, он хочет снять фильм про чекистов и просит подобрать ему офицера, который воевал в Афганистане и знаком с темой реабилитации жертв политических репрессий. Мы выбрали тебя».

Мы с Леонардом Петровичем поднялись, пожали друг другу руки и, спросив разрешения, ушли от генерала в мой кабинет, заваленный архивными уголовными делами НКВД.

Леонард Петрович Толстой.

Фото из архива автора

Леонард Петрович Толстой в близком общении произвел на меня очень сильное впечатление. Высокого роста, крепкий, слегка полноватый, с огромными голубыми глазами, пронзительным взглядом, поношенным, морщинистым лицом босса мафии и гения- интеллектуала одновременно.

О себе Леонард Петрович рассказал, что он автор сценариев многих художественных картин. Член Союза кинематографистов СССР. До ВГИКа окончил военное училище в городе Львове. Воинское звание — майор запаса Советской Армии.

Мне было тогда 48 лет, а ему 56, и он казался очень старым. Но я ошибался: такого живого и легкого ума мне встречать не приходилось. Как-то мы беседовали в его большом редакторском кабинете в Свердловской киностудии. Постучавшись в дверь, вошла юная артистка с листочком в руках, в котором нужна была подпись Леонарда Петровича. Пока она, в коротком платьице и новомодных, черных, блестящих колготках, туго облегающих ее стройные, красивые ножки, шла к столу, мы оба внезапно замолчали и как мужчины не отводили глаз от этого чуда. Леонард Петрович поставил подпись на листочке, передал его девушке. Та, повернувшись к нам спиной, пошла на выход. Явно преднамеренно уронила листок на пол, нагнулась, подняла его, оглянулась и, посмотрев лукаво в глаза обоим, покачивая очаровательными округлостями, вышла. Мы одинаково были в легком шоке от увиденного и не сразу продолжили разговор. Оказывается, внезапно подумал я, у Леонарда Петровича точно такая же реакция, как у меня; и я зря решил, что он старый.

Потом в течение многих месяцев мы встречались с Леонардом Петровичем то в моем кабинете, то на улице в машине, то у него дома, то в его кабинете в киностудии. Лето 1990 года было очень жарким, а мой «Москвич» не имел кондиционера, но мы часами сидели в машине, и я отвечал на его бесчисленные вопросы. Иногда он начинал читать стихи, свои собственные стихи, и я поражался их лиризму и талантливости автора. Однажды Леонард Петрович спросил, пробовал ли я писать стихи. Ответил, что пробовал, но больше люблю прозу. Он попросил прочитать хоть что-нибудь, и я прочитал: «Из созвездия Льва к Вам, в созвездье Стрельца, самый быстрый корабль стартует космической ночью. И везет Вам вподарок непрожитые мною сердца и две карих звезды, как Ваши лучистые очи». Ему понравилось, заметил, что я зря бросил писать стихи.

Мы вели долгие разговоры обо всем, что происходило в стране и мире. Бывало, что встречи происходили в его великолепной «квартире-музее» на улице Луначарского, в «Доме кино», как правило вечерами. В квартире на 7 этаже в его огромном кабинете стоял низкий большой стол, вокруг него круглый, мягкий, удобный диван, где собеседники могли общаться полулежа. У стены, рядом с диваном, расположился огромный старинный буфет, уставленный многочисленными бутылками с алкоголем, в большинстве импортным. За длинными нашими вечерними разговорами мы обязательно поначалу выпивали бутылку вина «Амаретто», это было тогда модно, а потом он доставал польский спирт «Роял»…

Леонард Петрович сказал как-то, что был недавно на приеме у Председателя КГБ СССР генерала армии Крючкова Владимира Александровича и тот попросил написать сценарий и снять фильм о современных чекистах и особенностях их работы в настоящее время. Пообещал финансирование этого фильма.

Леонард Петрович подробно и подолгу расспрашивал меня о боевых действиях на Афганской войне. Я рассказывал о политической и военной обстановке в Афгане в то время, конкретных боевых действиях, в которых участвовал лично, и тысячах самых мелких деталей, которые он, как клещ, вытаскивал из моей памяти. Так проходили наши встречи, заканчивавшиеся далеко за полночь.

Рассказывал я ему все известное мне тогда о политических репрессиях в СССР, о реабилитации безвинно пострадавших, их особенностях и мельчайших деталях. Он и сам изучил некоторые архивные уголовные дела. Посетил со мной внутреннюю тюрьму НКВД, увидел мрачные тюремные камеры, где хранились коробки с делами. Мы оба ощущали ужас от немых воплей узников этих камер, исходящих от стен, нар и пола, пропитанных спертым тюремным воздухом.

Помню, я показал ему архивное дело 1937 года на рядового 11-го строительного батальона Красной Армии. Леонард Петрович прочитал обвинительное заключение по делу, которое состояло из двух строчек: «Рядовой …, проходя мимо портрета товарища Сталина, сплюнул и антисоветски улыбнулся»

Предложил для будущего сценария еще одно дело тех времен. Обвиняли токаря завода, который в пьяной компании пропел частушку: «Огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике». Привлекли и рядового солдатика, и токаря по статье 58–10 Уголовного кодекса РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») и осудили обоих к длительному сроку лишению свободы.

Мы оба однажды высказали однозначную мысль, что сегодня нас захлестнул вал, просто цунами свободы. Когда издают открыто «труды» антисоветчиков и предателей Родины — Солженицына, Резуна и Калугина (генерал КГБ СССР, который выдал ЦРУ США наших разведчиков и организовал в Нью-Йорке платную экскурсию по местам своих конспиративных встреч с ними, прим. автора). Сегодня (1990 год) у нас американцев возят на экскурсии в ранее закрытые, секретные зоны и показывают им все. Как люди военные мы одновременно пришли к выводу, что в стране царит атмосфера вседозволенности, так как верхи не понимают, что выданные сегодня большие секреты нашему вечному врагу, обернутся в будущем, в новой России, большими бедами. Обидно, но время показало, что мы оказались правы.

Через несколько долгих месяцев этой морально изнурительной работы Леонард Петрович подарил мне в бумажном варианте сценарий двух серий своего нового фильма «Черная луна», где в качестве главного героя был выведен сотрудник КГБ «Три Ивана», Иванов Иван Иванович, прототипом которого я и стал.

Прочитав сценарий, я был разочарован и раздосадован. Боевые действия в Афганистане описывались почти достоверно, но слишком поверхностно. Репрессии и реабилитация жертв политических репрессий упоминались мельком. А остальное в киносценарии было «чистым Голливудом», очень далеким от рассказанного мной: кулачные бои в клетках за деньги; жестокость, кровь и сексуальные сцены, часто и много вставленные не к месту. Я выбросил сценарий на помойку и забыл о нем на тридцать лет.

Фильм не был снят, хотя Крючков В.А., как обещал, прислал 150 тысяч рублей, огромная сумма тогда. Они внезапно исчезли…

Последняя актерская работа Леонарда Петровича, которую я смотрел, была в кинофильме «Мафия бессмертна», уже в новой России, в 1993 году. Посмотрел, ужаснулся от отвращения к потоку низкопробной «кооперативной» чернухи. Опять «типичный Голливуд» в худшем смысле этого слова на потребу самых низменных чувств обывателя, рассчитанный только на одно — побольше урвать денег.

Абсолютно никакой идеологии. Наш дикий капитализм растоптал и убил ярчайший советский талант Леонарда Петровича. Встретиться и поговорить с ним больше не получилось. Но отвращение к «чернухе» 90-х годов испытываю до сих пор.

О сценарии фильма «Черная луна» пришлось вспомнить практически случайно в 2020 году на собрании областной организации Союза писателей России, где рассматривался вопрос о моем приеме в Союз. Мне тогда задавали много вопросов, в том числе о начале писательского пути. Я рассказал о встрече с Толстым Л.П. и ее результатах. Именно эта встреча, беседы с Толстым и послужили толчком для создания мной в местных СМИ цикла очерков о службе в Афганистане, о репрессиях, о большом желании написать книгу «Реабилитация». Но посторонних лиц к архивам не допускают, а членство в Союзе писателей России эту возможность дает. Вот так честно я и сказал, зачем хочу быть членом Союза писателей России. И вдруг в зале поднялся мужчина — Мартьянов Сергей Викторович¹³ — и заявил, что полностью подтверждает мои слова. Он вместе с Толстым Л.П. являлся сценаристом этого фильма «Черная луна». И один экземпляр сценария до сих пор хранится у него дома. А фильм так и не сняли, так как деньги, присланные из Москвы, где-то разворовали.

После собрания я попросил Сергея Викторовича подарить мне этот сценарий, и он это сделал. Сценарий теперь хранится у меня.

Леонард Петрович Толстой прожил долгую жизнь, умер в 83 года почти пять лет назад. Действительно творческий человек, талантливый во всем. Он был обладателем знаний, которые могли сделать человека свободнее, мудрее… Но выбрал в тот момент потребу массы, жаждавшей «хлеба и зрелищ», выбрал деньги. Грустно, но талант сценариста он зарыл. Справедливости ради надо отметить, что в качестве писателя Леонард Петрович написал и издал замечательные книги литературоведческого характера, помогающие заинтересованному читателю осмысливать литературные произведения.¹⁴

ПРЕДАТЕЛЬ

В конце октября 1984 года в Кабуле я зашел в кабинет к своему непосредственному руководителю — начальнику следственного отделения Особого отдела КГБ СССР по 40-й общевойсковой армии майору Гриценко М. П.

Стройный, худощавый, со слегка прищуренным испытующим «прокурорским» взглядом, ростом чуть выше меня. Высокий лоб мыслителя. И вдруг — неожиданная, белоснежная, ослепительная улыбка. Она сразу располагала к нему, вызывая ответную улыбку и доверие.

Фото из архива автора

Петрович-1

Петрович (мы звали его Петрович-1, потому что был еще и Петрович-2) брал на себя самую ответственную и тяжелую работу, никогда за спины товарищей не прятался. Он был самым опытным и грамотным среди всех нас и заслуженно стал начальником нашего отделения.

Нам с ним повезло еще и по другой причине: подавляющее большинство наших руководителей в Афганистане были украинцами по национальности, и он среди них чувствовал себя, как рыба в воде. Начальником Особого отдела армии был генерал-майор Бойченко, его первым заместителем полковник Твердоступ. Мы подчинялись начальнику следственного сектора в Ташкенте полковнику Дереню. Направленцем нашей работы из Центра был Василенко¹⁵. Василенко всегда говорил, что он русский, из Смоленска, наверное, это так и есть. Военным прокурором армии был также украинец — полковник Степанюк. В общем, всё было по пословице, услышанной еще во время моей срочной службы в армии: «Хохол без лычки, что справка без печати».

Несмотря на то, что все наши следователи были разных национальностей: русский, белорус, украинец, бурят, узбек, калмык, чуваш, мордвин, — жили мы по-братски дружно, нам и в голову не могло прийти, что настанут времена, как теперь, когда славяне с обеих сторон советским оружием начнут уничтожать друг друга.

Петрович-1 мой ровесник, позади у него такое же голодное и холодное военное детство, потом учеба в юридическом вузе и служба на флоте, ответственная работа в прокуратуре и в органах госбезопасности СССР. Но Петрович, повторяю, был стальной человек. Никакие невзгоды его не брали. Некоторые мои товарищи вынуждены были досрочно покинуть Афганистан, где свирепствовали тропические болезни и стрессы, связанные с исключительно напряженной работой, плохим питанием и постоянными боевыми действиями. А Петрович был двужильным!

Он очень заботился о своем здоровье и заставлял нас делать то же самое. Помимо обязательной зарядки в спортгородке он был инициатором пробежек по периметру военного городка штаба армии. С ним начали бегать и я, и наш старший лейтенант Станислав Воронов, который был моложе нас обоих на 16 лет. Через неделю мы бегать перестали. От бега на высокогорье стало прихватывать сердце. Кроме того, как нам сказали, бегавший чуть раньше нас армейский старший лейтенант во время бега получил пулю в затылок из ближайшего кишлака. Тогда мы стали упорно заниматься по утрам на снарядах в спортгородке. А я, прилетая в Шиндант, по утрам делал пробежки по автотрассе. И тоже до поры, до времени.

На перекрестке дороги напротив особого отдела дивизии, где я обычно останавливался, был врыт в землю и обложен мешками с песком танк. И в какой-то день случилось сразу два происшествия, которые начисто отбили у меня охоту бегать по дороге. Брошенным издалека ножом был убит танкист, который, высунувшись из башни, наблюдал за дорогой и проезжающими машинами. И в тот же день какой-то рядовой наш солдатик решил, несмотря на строжайший запрет, остановить афганскую попутную машину и доехать три километра до нашего военного аэродрома. Его подвезли, но напротив аэродрома выбросили из попутки без автомата и с отрезанными ушами. За уши «шурави» «духи» платили большие деньги. Этого солдатика видел я потом в городке с забинтованной головой.

Петрович-1 был необычно озабочен, готовил для руководства срочный документ. Справа от него, как и у всех нас без исключения, включая генерала, лежала мухобойка — прибитый к длинной ручке кусок резины. Мухи беспрерывным потоком лезли внутрь кабинета через замочную скважину двери, резво и радостно занимали редкие свободные места на потолке, абажуре электрической лампы, вились вокруг нас. Потеряв бдительность, некоторые из них садились на документ перед Петровичем. Чтобы не испортить документ мухобойкой, Петрович, полусжав пальцы в кулаке, подводил руку к беспечной мухе, почти рядом с ней. Эти дуры, не чувствуя близкой смерти, беспечно чистили свои лапки. Не прерывая разговора, Петрович резкой подсечкой ловил муху в сжатый мгновенно кулак и, резко размахнувшись, ударял ее о чистый стол.

Я обратил внимание, что во дворе нашего Особого отдела армии стоит незнакомая «таблетка» с темными непрозрачными окнами и афганскими номерами. Так мы называли длинные зеленые уазики-санитарки. Машина была сильно запыленной. Возле «таблетки» стоял наш часовой из взвода охраны с автоматом и не подпускал к ней никого, даже приблизиться не позволял. Петрович показал мне фото всклокоченного, с безумным взглядом молодого мужчины и сказал, что в таблетке находится только что пойманный «розыскниками» Демченко. Это имя у следователей и оперов давно было на слуху…

Демченко ¹⁶

В следственное отделение периодически поступали сведения о пропавших и попавших в плен к «духам» наших гражданских и военных. В основном солдаты и офицеры попадали в плен в ходе боевых действий в беспомощном состоянии, раненые или когда заканчивались боеприпасы. Специфика афганской войны была в том, что не существовало традиционной линии фронта. Бои, засады, крупные и мелкие операции с обеих сторон происходили повсеместно: в городах, кишлаках, на дорогах, в глухих ущельях и даже на базарах. Боец мог угодить в лапы к противнику, просто отойдя от своих на пять метров, чтобы купить в дукане сигарет или справить в кустах нужду. Что, кстати, случалось очень часто. Поначалу не только солдаты, но и мы, офицеры, не понимали реальной обстановки…

В ходе Кунарской боевой операции, в марте 1984 года, наша воинская колонна остановилась на ночлег в районе озера Суруби в 75 км от Кабула. Танки и машины на огромной ровной площади, обрамленной густыми кустами, построились на ночь в большой квадрат. Это была остановка по пути в Джелалабад. Всю ночь танки не глушили моторы, и мы почти не спали нормально. Утром по большой нужде возле кустов выстроилась целая цепочка присевших на корточки мужчин. Один боец, видимо застеснявшись, что его в таком виде могут увидеть наши официантки из раскладной столовой «Ромашка» Даша и Маша, мимо нас нырнул в кусты. Мы закончили свои дела, покурили, но боец из кустов не выходил. Послали за ним несколько солдат и через минут 15 доложили, что его не нашли. А буквально в 10 метрах, где мы «сидели», обнаружили в скале подземный ход. Видимо, его туда и утащили…

Начальник следственного отделения подполковник Селин как-то рассказал следующее. Он возвращался на уазике из аэропорта через весь город в военный городок штаба на окраине Кабула. В центре города возле рынка увидел одинокий советский военный «Камаз» и в кабине никого. А ведь было строго запрещено всем военным в одиночку посещать рынки и дуканы. Решили выяснить, в чем дело. Через тридцать метров сбоку от дороги обнаружили тело советского солдата без головы в луже крови…

Захваченных «шурави» (советских солдат) духи кололи наркотиками. В результате пленные быстро забывали русский язык, их насильно заставляли учить Коран, постоянно избивали и унижали. Через несколько месяцев они становились совершенно другими людьми, а некоторые, не выдержав издевательств, «ломались».

Тогда наши большие военные начальники вспомнили опыт Великой Отечественной войны. Создали спецподразделение, которое занималось освобождением попавших в плен и поиском пропавших без вести военнослужащих. С учетом того, что сотрудникам этого отделения в процессе работы приходилось использовать источники из местных жителей, ввели эту структуру в состав военной контрразведки. На каждого военнослужащего и служащего Советской армии, пропавшего без вести или оказавшегося в плену бандформирований, заводилось досье. В нем фиксировались любые сведения об этих лицах, учитывались данные, поступившие из органов КГБ при фильтрации пленных душманов, а также из разведцентра ГРУ и разведотдела штаба армии. Через Министерство иностранных дел Союза и внешнюю разведку КГБ СССР контролировалась зарубежная пресса и публикации в ней о наших военнопленных. Вся эта информация, собранная воедино, позволяла иметь достаточно полную картину о большинстве людей, томившихся в плену у мятежников, в тюрьмах вооруженной оппозиции в Пакистане, или находящихся за границей.

Мы, следователи военной контрразведки, ежедневно близко общались с «розыскниками» группы, а с ее начальником майором Лучининым Владимиром я дружил. Следователи часто посещали это спецподразделение. Там в большой комнате на стеллажах, в ячейках стояли дела-досье на каждого пропавшего «нашего». Следователи периодически читали досье на военнослужащих тех частей, что курировали. Если обнаруживали, что он давал враждебные СССР интервью французской «Монд», американской «Таймс» или другим западным изданиям, забирали досье и возбуждали уголовное дело с окраской «Измена Родине в форме перехода на сторону врага». Поэтому точно помнил я фамилию Демченко и его кровавые дела.

Демченко до ареста три года воевал на стороне мятежников, даже возглавлял группу в банде, а мы несли потери. Петрович сказал тогда, что будет лично допрашивать Демченко; мы порадовались, что этот гад получит свое за подлые нападения на наши войска и смерти советских военных. По утрам Петрович стал регулярно ездить и допрашивать Демченко. Рассказывал, что русский язык предатель почти забыл, с трудом вспоминал отдельные слова, путал их с афганскими и только через две недели стал вновь говорить на родном языке. Уже на следующий день доставки предателя Петрович увидел на теле Демченко кровоподтеки и ссадины от побоев; собрал личный состав караула, строго предупредил о недопустимости избиений и погрозил за это всякими карами. Но с каждым днем Петрович мрачнел. Следов от солдатских побоев на Демченко становилось все больше…

«…Как я уже показал на допросе 4 ноября 1984 года, меня отвели к главарю банды Ашими. Он меня через переводчика спросил обо мне, моих родителях и родственниках, о войсковых частях в районе аэродрома Кундуз, о их оснащении и обеспечении, о количестве и типе вертолетов на аэродроме Кундуз, о количестве и типе их стоянок. Тогда же Ашими расспрашивал меня о самолетах и их типах, об обслуживающем составе аэродрома, постах охраны. Я ничего не скрывал пред бандитами и рассказал все, что мне было известно…

После восьмимесячного пребывания в банде Ашими меня отправили в Пакистан. Из разговоров я понял, что караван шел в Пакистан за оружием, и чтобы показать главарям мятежников меня. В Пакистан наш караван добирался более 20 дней и прибыл в конце апреля-начале мая 1981 года. Меня поместили в больницу для афганских мятежников. Примерно на третий день моего нахождения в Пешаваре ко мне в комнату пришел один из лидеров афганской контрреволюции в Пакистане Гульбеддин. Он разговаривал со мной на фарси. Я сообщил ему то, что прежде рассказывал Ашими. Я еще плохо владел фарси. С Гульбеддином у меня было четыре встречи.

Во время встреч с Гульбеддином он предлагал мне остаться в Пешаваре и выступать с антисоветскими заявлениями по радио и телевидению. При этом мне обещал вознаграждение в виде дома, машины, жены и денег. Я не давал согласия остаться в Пешаваре, но не потому, что не желал выступать с антисоветскими заявлениями, а потому, что я тяжело переносил жаркий климат Пешавара и его загазованность. Я не мог переносить выхлопных газов дизельных

машин и страдал головными болями. Вот поэтому я всячески отказывался остаться в Пешаваре, заявлял Гульбеддину, что решил жить в Афганистане и хочу возвратиться в свою банду. Каждый раз по приходу Гульбеддин давал мне деньги 50-100 пакистанских рупий, эти деньги я давал афганцу из охраны, и тот приносим мне сигареты, продукты и фрукты…

Лист из протокола допроса Демченко. Фото из архива автора

Лист из протокола допроса Демченко.

Фото из архива автора

Ко мне приходили и лидеры ДИРА¹⁷. Каждый из них мне приносил определенную сумму пакистанских рупий, которые я тратил на продукты питания и сигареты»¹⁸.

«…После нахождения в банде Хаксара, где-то в январе 1982 года, к нам в банду прибыл главарь соседней банды Улам Утаблаки, с которым Хаксар был в дружеских отношениях. Утаблаки предложил мне перейти на некоторое время к нему в банду. Хаксар не возражал. Я понял, что Утаблаки хочет поднять среди мятежников свой авторитет. Утаблаки дал мне деньги, суммы не помню, и я ушел к нему в банду…»¹⁹

Наконец, дней через двадцать с лишним, Демченко этапировали в Ташкент и его дело доставили в Следственный сектор Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу. Там дело предателя к своему производству принял старший следователь по особо важным делам, «важняк», капитан Швыдков Владимир Петрович, Петрович-2.

Петрович-2

Из Афганистана быстро нарастал поток контрабанды, особенно наркотиков. В Особом отделе КГБ СССР по Туркестанскому военному округу был создан следственный сектор со штатом в несколько десятков следователей, который не мог справиться с нарастающим валом контрабанды. И со всего Союза в следственный сектор стали направлять прикомандированных следователей.

Среди всей этой толпы штатных и прикомандированных следователей выделялись двое молодых капитанов, самых опытных штатных «важняков» — Бетеньков Василий Павлович и Швыдков Владимир Петрович. Оба закончили академию имени Ф.Э. Дзержинского. К этому времени у обоих был опыт самостоятельного расследования нескольких многоэпизодных дел. Оба были доступны, скромны и пользовались у нас огромным уважением.

Гульбеддин Хекматияр с братом. Руководитель в Пешаваре Исламской партии Афганистана  («Хезбе-Ислами»). Численность бойцов Хекматияра достигала 40 570 человек и составляла 33 % общего числа душманов . Трофейное фото из архива автора

Они вместе расследовали дело военного коменданта Кабульского гарнизона полковника Б. и его заместителя лейтенанта Б. о контрабанде. В этом процессе было задействовано очень много военных и гражданских лиц, поэтому из дела стали выделять куски и расследовать каждый эпизод отдельно. В большом кабинете висела огромная, от потолка до пола и от окна до двери, придуманная ими схема расследования дела. Они эту схему разрабатывали и заполняли вместе ежедневно. Бывший могильщик, организатор большой ташкентской контрабанды Г., как было указано на этом листе ватмана, совершил несколько сот преступных эпизодов и сидел под следствием уже около трех лет. По каждому эпизоду нужно было допросить примерно 20 человек, осуществить очные ставки для устранения противоречий, провести обыски, выемки, протоколы осмотров изъятого, его оценку и т. д. Арестованных надо было кормить и охранять. Целой армии свидетелей надо было оплатить проезд на следствие, суд и обратно. В итоге выстраивалась фантастическая сумма расходов государства…

Еще у Володи Швыдкова было дело в отношении начальника военторга ТуркВО и его бухгалтера. Вел он следствие и в отношении врачей-подполковников Л. и П. Громкое дело в отношении контрабанды 40 кг опия, совершенное с участием С., секретаря парторганизации окружной газеты «Фрунзевец» и журналиста-подполковника Б. 40 килограммов опия провез через границу в чемодане наш офицер, кавалер ордена Красной звезды… Было много интересных дел…

Владимир Петрович приехал служить в Ташкент из Особого отдела КГБ СССР по Тихоокеанскому флоту, поэтому вместо рубашки с галстуком носил под штатским пиджаком тельняшку. До этого в Ташкенте прожил год в командировке. Самостоятельно закончил 4 уголовных дела, то есть в молодом возрасте и звании капитана имел уже весьма редкие и положительные результаты работы.

Швыдков Владимир Петрович, Ташкент, 1985 год. Фото из архива автора

Начальник Особого отдела КГБ СССР по Туркестанскому военному округу, когда Петрович еще только приехал в командировку, уговаривал Владимира перейти на службу к нему. С сильным вологодским акцентом генерал-майор говорил: «Я Вам и форму морскую разрешу носить и кортик!». Несмотря на отказ Владимира, добился через Москву его перевода к себе в штат на высокую должность — старший следователь по особо важным делам.

И уголовное дело на Демченко, первое дело в следственном секторе с окраской «Измена Родине» поручили расследовать именно Владимиру Петровичу.

Все оказалось просто и сложно: «жадность фраера сгубила». При разработке плана вывода Демченко из банды на контролируемую нами территорию, согласованного с органами госбезопасности ДРА, учли его редкое среди «духов» приобретенное профессиональное умение и готовность за большие деньги в одиночку разряжать советские боеприпасы. Из числа сотрудников спецслужб Афганистана была организована лжебанда.

Обозначив себя и получив некоторую известность, командир этой лжебанды направил к Демченко своих людей, которые попросили предателя оказать помощь в разборке НУРСов (советских неуправляемых реактивных снарядов — прим. автора) и бомб. Из них выплавлялся тол, чтобы изготавливать фугасы для подрыва советской боевой техники. Перед этим наша авиация для убедительности по-настоящему бомбила горный район неподалеку.

Демченко согласился, и один, без трех обязательных телохранителей из-за патологической жадности, чтобы ни с кем не делиться большими деньгами за эту работу, прибыл в «банду», где его сразу и обезвредили. Вначале он полагал, что его захватила конкурирующая душманская группировка (а таких было немало), ругался и угрожал расправой. Спецагенты ДРА, не теряя времени, тайными тропами добрались со своим «трофеем» до Кабула, доставив предателя прямо в Особый отдел КГБ. Только здесь он осознал, что находится в руках чекистов. Через двадцать с лишним дней Демченко из Кабула этапировали в Ташкент в Следственный изолятор КГБ Узбекской СССР.

Из уголовного дела

Демченко оставался совсем небольшой срок до демобилизации и как водилось в армии, этот срок дембеля практически почти ничем не занимались. Они не ходили в наряды на кухню, не убирали помещения, их не касалась команда «Подъем» и т. д. Командование как могло боролось с этим негативным проявлением, но не всегда удачно. Однажды за какую-то мелкую провинность старшина роты наказал Демченко, обязав его убрать помещение казармы. Это была обида для старослужащего. Кровь вскипела, и он решил на время уйти из части. Недалеко располагалась оборудованная огневая артиллерийская точка, куда он и направился.

Он быстро нашел общий язык с военнослужащими на этой точке, поделился своими обидами и попросил побыть у них некоторое время. В разговоре новые знакомые поделились, что иногда отлучаются в сад рядом находящегося кишлака и собирают там фрукты. Демченко вызвался угостить всех фруктами и ушел в расположение кишлака. Для экстренной связи ему дали ракетницу для подачи сигнала на всякий случай. По словам его новых знакомых, в кишлаке уже давно никто не живет. В сад солдат добрался довольно быстро, залез на фруктовое дерево и стал срывать фрукты, и запихивать за пазуху. В это время он услышал окрик и увидел под деревом трех вооруженных душманов и ишака с поклажей. Один из душманов пальцем указал ему на необходимость спуститься с дерева.

Здесь же его обыскали, нашли военный билет, порвали у него на глазах, а ракетницу обнаружить не смогли, так как она была привязана к ноге. С поднятыми руками его подвели к двери рядом стоящего сарая и запихнули в темное помещение, а сами удалились. Демченко воспользовался их уходом и через маленькое окошко выстрелил из ракетницы. Впоследствии нашли свидетелей, и они на допросе данный факт подтвердили. Сразу же прибежали трое душманов, вытащили солдата из сарая, избили его, а затем посадили на ишака у быстро ушли в горы. Вот так он оказался у душманов. А имя Тадж Мамад ему дали позже, что значит макушка головы, то есть умный.

В ходе следствия тщательно изучалась личность Демченко. Установлено, что с 5 лет он воспитывался без отца, в школе успевал плохо, в связи с чем окончил только 5 классов средней школы, до призыва в армию имел травмы головы. Сослуживцы Демченко свидетели А., П., А., К. и другие отмечали странности в его поведении, выражавшиеся в уединении Демченко, уходе его из подразделения в ночное время для отдыха в других помещениях. Для определения наличия у него психического заболевания и вменяемости к инкриминируемым ему деяниям, Демченко был помещен в ЦНИИСП имени профессора Сербского для проведения стационарной судебной психиатрической экспертизы.

Петрович-2 лично сопровождал Демченко в Москву на самолете ИЛ-76 в следственный изолятор КГБ СССР, откуда его и направили в институт Сербского. Доставляли предателя из Ташкента в Москву вместе с нашими военными из Афгана, скрывали от них, кого везут, не то выбросили бы гада из самолета. Наручники закрыли впереди, это позволило Демиденко из каблука ботинка достать гвоздь, неизвестно как туда попавший, и снять наручники с одной руки. Вовремя заметили и застегнули руки за спиной. По результатам экспертизы Демченко был признан вменяемым.

В ходе следствия по делу получили информацию о его намерении совершить побег. Пока в Ташкенте Демченко водили из подвала в следственный кабинет КГБ Узбекистана для допроса, он запоминал количество ступенек и повороты, планировал оглушить следователя стоящей металлической вешалкой и попытаться скрыться, он делился этой информацией в камере. Убрали вешалку и демонстративно стали оставлять в коридоре конвой. Конвой был усилен.

Из обвинительного заключения

…Конкретная преступная деятельность обвиняемого выразилась в следующем.

Демченко В.И. был призван в Советскую Армию Заводским РВК г. Кемерово и сначала проходил службу в войсковых частях Дальневосточного военного округа, а затем в войсковой части на территории Афганистана.

Проходя действительную срочную военную службу с марта по август 1980 года в составе ограниченного контингента советских войск в ДРА водителем-электромехаником войсковой части, дислоцированной на территории Кундузского военного аэродрома, он в силу отрицательных личных качеств негативно воспринял оказание Советским Союзом интернациональной помощи афганскому народу в борьбе с контрреволюцией, тяготился службой в армии.

Оказавшись в бандформировании, Демченко выдал себя за мусульманина, выходца из Казахстана, впоследствии от мятежников получил имя Тадж Махоммод (разговорное Таджмамад), усиленно изучал местный язык, обычаи и методы вооруженной борьбы контрреволюционеров против советских войск и народных вооруженных сил ДРА.

Завоевал особое доверие среди банды мятежников. Добился направления его в Пакистан для встречи с руководителями афганских контрреволюционных организаций за границей «Движение исламской революции Афганистана» и «Исламской партии Афганистана» с целью установления с ними личных контактов.

В Пешаваре (Пакистан) Демченко был представлен главарям афганских контрреволюционеров ДИРА Гульбеддину, другим руководителям бандитских, заверил их в своей готовности служить в организованных ими бандформированиях и преданности борьбе против народной власти Афганистана. Тогда же был принят в ряды ДИРА и ему выдали партийный билет о членстве в этой организации…

Демченко возвратился из Пакистана в Афганистан для непосредственного участия в вооруженных бандитских нападениях… Тогда же он реально принял мусульманство и женился на дочери местного муллы.

В течение трех лет в ущерб государственной безопасности, с ненавистью относясь к представителям народной власти ДРА, Демченко в корыстных целях состоял и действовал в бандформированиях на стороне врага против советских воинских подразделений. Постоянно передвигаясь в составе банд на территории Кундузской провинции, переходя из одной банды в другую в зависимости от суммы выплачиваемого вознаграждения, он изготавливал и распространял листовки и воззвания к советским военнослужащим, призывая их изменить Родине и переходить на сторону врага с оружием в руках, изготавливал самодельные взрывные устройства, минировал дороги, обучал бандитов владению оружием и несению охраны, а также лично имел во владении гранатомет, автомат и винтовку, участвовал в бандитских нападениях на советские и афганские воинские колонны и гарнизоны, выполнял роли как рядового участника банды, так и руководителя вооруженных групп во время проведения боевых операций.

Так, возглавляя группу из 5 человек, вооруженных пулеметами, автоматами и гранатометами, на северо-восточной окраине города Ханабада, Демченко руководил действиями банды мятежников по обстрелу из засады двух советских танков и около 30 солдат НВС ДРА, причем лично из гранатомета произвел два прицельных выстрела по танкам. В составе бандформирования Хамада западнее Ханабада в районе кишлака Мулла-Гулям, возглавляя бандгруппу в количестве около 15 человек, Демченко совершил вооруженное нападение на советскую механизированную воинскую колонну, состоявшую из 5 танков и 2 автомашин. Прицельным огнем из гранатомета лично уничтожил идущий впереди колонны танк с противоминным тралом.

Позднее в центре города Ханабада Демченко выстрелом из гранатомета лично подбил и вывел из строя советский бронетранспортер.

Лично имея на вооружении гранатомет, предатель в составе нескольких бандформирований общей численностью до 250 человек совершил вооруженное нападение на колонну советских танков в районе кишлака Джагдакамар Кундузской провинции. В ходе боя он вел прицельный огонь из гранатомета по танкам. В результате ответного огня из танковых пушек Демченко был ранен в спину осколком от разорвавшегося снаряда…

Находясь в Пакистане, Демченко выдал известные ему по службе в Советской Армии, составляющие военную тайну секретные сведения о дислокации и назначении, боевом и материальном обеспечении военных объектов и подразделений советских войск на территории ДРА.

Вина Демченко в совершении измены Родине в форме перехода на сторону врага подтверждается. Совершение им названных преступных деяний помимо его личных показаний подтверждается показаниями свидетелей…

Демченко виновным себя в совершении преступления не признал, мотивируя это тем, что своей родиной он считает Афганистан, а не Советский Союз, и что инкриминируемые ему деяния он совершал умышленно, будучи убежденным в правоте афганских контрреволюционеров.

Военный трибунал Ташкентского гарнизона за измену Родине приговорил Демченко к расстрелу. Приговор привели в исполнение в городе Ташкенте. Приговор Военного трибунала потом зачитывали во всех частях 40 армии.

За весь период боевых действий на территории Афганистана это был единственный случай столь сурового наказания. Кроме рядового Могильникова, приговорённого к 12 годам исправительных работ, все другие вызволенные пленные, независимо от их поведения в плену, отправлялись по местам своего призыва и увольнялись из Вооруженных сил, фактически просто отправлялись домой.

В начале 90-х годов прибыл на родину и бывший рядовой Варваров, руки которого обильно обагряла кровь не только афганцев, но и соотечественников. Однако наступившее время огульной критики всего прошлого, в том числе и ввода советских войск в Афганистан, позволило ему избежать наказания и даже получить реабилитацию.

Юридическую историю необъявленной войны в Афганистане завершил даже не вывод войск, а подписанное Горбачевым 28 ноября 1989 года постановление Верховного Совета СССР об амнистии. Первый пункт этого эпохального документа гласил: «Освободить бывших военнослужащих от уголовной ответственности за преступления, совершенные ими во время прохождения воинской службы в Афганистане (декабрь 1979 года — февраль 1989 года)».

Один из захваченных

в ходе боя с «духами» бывших советских солдат.

Автор лично его опрашивал.

Фото из архива автора

Все, без исключения, были амнистированы, хотя у некоторых из них руки по плечи были в крови советских людей. Как говорится, без комментариев… Но предатель Демченко успел понести наказание за измену Родине.

И ТАКОЕ БЫВАЛО

Во время службы в военной контрразведке КГБ СССР много времени приходилось проводить в командировках по стране. Много чего я повидал, много чего услышал, в том числе и необычного от коллег. Например, про аборты, что производил сержант срочной службы на оборудовании по техническому обслуживанию самолетов!

Это произошло в небольшом военном городке на Дальнем Востоке, где дислоцировался полк истребительной авиации. Военный городок полка, это пяток малоэтажных ДОСов (домов офицерского состава — прим. автора), спрятанных в ущелье густого леса, рядом с ВПП (взлетно-посадочная полоса — прим. автора).

Ежедневный рев истребителей, от которого закладывает уши и начинают плакать малые дети. Офицеры-летчики периодически направляются в многомесячные командировки в «горячие точки» планеты. Цивилизация далеко, даже телевизор плохо работает, и самое главное при общении — сарафанное радио. Все друг про друга знают буквально все, частенько обсуждают, кто из местных замужних женщин «залетел» от солдат-«срочников», от кого конкретно, и как эти замужние «залетки» будут сейчас выкручиваться, муж-то скоро вернется…

В санчасти полка «срочную» второй год служил красивый и рослый сержант Виктор, который «тайно», как любовники думали, познал страстную любовь жены комэска (командира эскадрильи — прим. автора), пока тот бомбил где-то мусульманских боевиков.

Она от сержанта забеременела и просрочила время аборта. Их можно делать в медицинских учреждениях, как оказалось, только до четырех месяцев, а позднее нельзя было под страхом уголовного наказания. Долго и мучительно стали искать приемлемый выход из ситуации. Нашли.

На территории авиагородка дислоцировалась АТБ (авиационно-техническая база — прим. автора). Там была наземная площадка, где летчики отрабатывали катапультирование из кабины самолета. Катапультное кресло на металлических направляющих, уходящих вверх на несколько десятков метров. Летчик должен был садиться в это кресло, фиксироваться заплечными ремнями и нажимать кнопку сбоку. Взрыв пиропатрона, кресло стремительно улетает из «самолета» вверх. Потом плавно опускается вниз на прежнее место старта.

Виктор убедил жену комэска, что эта операция мгновенна по времени и почти безболезненна. Все физические связи плода будут мгновенно оборваны в момент ускорения, и он легко покинет тело матери. Все прошло как по писаному. Небольшое кровотечение не в счет. Женщина довольно быстро поправилась, и все последствия «тайной любви» быстро забылись.

Но в военном городке, где женщинам практически нет работы, а общаться им необходимо, предметом разговоров являлись и женские тайны, которые, конечно, быстро переставали быть тайнами.

Через некоторое время супруга комэска привела к Виктору с той же проблемой свою так же «залетевшую» с солдатом давнюю подругу. И снова аборт таким «нетрадиционным» способом прошел гладко, без сучка и задоринки.

Но на третий раз случилось страшное. Беременность очередной кандидатки на быстрый аборт оказалась больше шести месяцев…

Когда кресло катапульты стартовало и все внутриутробные связи были оборваны, у женщины началось обширное кровотечение, от которого она истекла кровью и скончалась до того, как ей смогли оказать медицинскую помощь.

По словам моего рассказчика, предприимчивому сержанту Виктору дали восемь лет лагерей…

ЗАКИРОВ

Мой афганский «товарищ»

В 2008 году я стал записывать свои воспоминания о службе в Афганистане, позднее издал книгу «Афганские перевалы».

В отдельном очерке «Кувырок через Родину» упомянул о своем боевом товарище, следователе, майоре КГБ СССР, Олеге Закировиче Закирове.

Собирая информацию о коллегах, я позвонил начальнику нашего следственного отделения в Афганистане М.П. Гриценко в Харьков и с неприятным изумлением узнал, что Закиров живет с семьей в Польше, получил польское гражданство и пишет пасквили про КГБ и нашу Родину, которой все офицеры КГБ СССР давали клятву на верность. Гриценко дал мне адрес и телефон Закирова.

Но ни разу не позвонил я этому гражданину Польши, хотя его имя регулярно мелькало в интернете. Я только продолжал за ним наблюдать, собирая информацию о его грязных делах и таких же подлых наградах от ненавидящих Россию «пшеков».

Олег прибыл к нам в Афганистан летом 1985 года из Смоленска. Черноволосый, высокий, худощавый, скромный, работящий, доброжелательный товарищ. На партсобраниях был очень активен, постоянно, невзирая на лица и звания, остро критиковал недостатки в работе товарищей. Отличался опрятностью и аккуратностью. В коллективе со всеми поддерживал товарищеские отношения. Как и все мы, он постоянно бывал в служебных командировках. Очень ответственно относился к тяжелым обязанностям следователя, был по-настоящему профессионален. Через несколько месяцев Олег заболел тифом, после лечения надолго уехал в Союз в отпуск, и больше мы с ним не встречались.

Говорили мне потом по телефону товарищи, что он в Кабуле писал какие-то жалобы наверх, и его отправили домой досрочно, начальству жалобщики не нравятся. Отправили его в Союз на старое место службы в Смоленск без повышения, снова на майорскую должность. Меня это тогда удивило: как правило, Москва после окончания службы в Афганистане предлагала вышестоящие должности. Некоторые мои коллеги из следователей-«афганцев» стали полковниками и генералами. Кстати, Олег заслуженно получил по итогам службы в Афгане медаль «За боевые заслуги».

Книга находится в открытом доступе для бесплатного скачивания и чтения.

Фото автора

Вспомнил такой эпизод. В Кабуле позвонил мне дежурный, попросил срочно прибыть в отдел и помочь с отправкой Закирова в военный госпиталь. Я зашел в комнату нашего деревянного «модуля» (казармы) и увидел, что Олег лежит на кровати без сознания. Он внезапно заболел тифом, что было не редкостью среди нас. Вскоре подъехала «санитарка», пришли молодые солдаты с носилками. Но оба солдата встали около двери и не двигались, на их лицах был сильнейший страх из-за боязни заразиться, на приказания и даже на окрики они не реагировали. Я поднял Олега с кровати на свои руки и вынес его на руках на улицу, и положил в «санитарку». Он был на редкость легким по весу. Потом так же на руках перенес его из «санитарки» в приемный покой инфекционного отделенияКабульского военного госпиталя и положил на кушетку. Бог меня сберег за такое благое дело, я не заболел.

После Афганистана Закиров продолжил военную службу в Смоленске, он был смел и бросился рьяно разоблачать «белые пятна» нашей советской истории.

Это уже был конец 80-х годов. Перестройка. Все советское объявлялось «тоталитарным» и подлежало ликвидации, а новое было размытым и непонятным. Зато свобода стала безбрежной. Горбачев отменил глушение западных радиостанции, чьи передачи все слушали и раньше, но тайком. Они нам вбивали в мозги, что «СССР — империя зла», а всемирный центр демократии, свободы и замечательной жизни находится в США. Наступило долгожданное время: слушай, что хочешь, читай, что хочешь! Наступило время огульной критики всего советского. Стали печатать произведения врагов и предателей СССР, якобы, это было необходимо, чтобы вскрывать темные пятна нашей прошлой истории. Такова была внутренняя политика…

Помню, кажется, в 1989 году по телевизору в программе «Время» увидел располневшего Олега в штатском. Он давал интервью и показывал какие-то документы о расстрелянных НКВД в Катыни поляках. Мне это тогда показалось диким и невероятным! Потом я прочитал статью «Тайны Катынского леса» в газете «Московские новости» (№ 32 от 6 августа 1989 г.) и обалдел: оказывается, Закиров активно участвовал в ее подготовке.

Уже позднее из польских воспоминаний Олега Закирова я узнал, что он лично с использованием служебного удостоверения искал по городу ветеранов НКВД, свидетелей расстрелов польских офицеров в Катынском лесу. Обманным путем и без санкции руководства УКГБ отобрал у них письменные объяснения и передал их журналисту Жаворонкову. Сам инициативно вышел на него и с соблюдением конспирации на своей машине свозил в режимную зону захоронения в Катынском лесу.

После публикации статьи Закировым заинтересовались представители польских властей, которые настойчиво просили его поделиться сведениями о расстрелянных польских военных. Закиров самовольно дал несколько развернутых интервью польским газетам и передал польскому консулу толстую тетрадь со своим выписками из архивных уголовных дел НКВД. Выписки эти он сделал тайно, конечно, без разрешения руководства и с соблюдением конспирации.

Я читал об этом и никак не мог понять, почему Олег Закиров, верой-правдой 15 лет отслуживший «неправедному» режиму, вдруг «прозрел» и настолько стал идеологически раскрепощенным, что стал нарушать не только нормы поведения советского офицера, но и закон.

На каком правовом основании он, офицер КГБ, устанавливал контакты с сотрудниками государственной власти иностранного государства, незаконно добывал для них секретную информацию, используя служебное удостоверение КГБ и вводя в заблуждение ветеранов органов госбезопасности? Архивные уголовные дела НКВД в то время все шли с грифом «Совершенно секретно», и их разглашение посторонним лицам преследовалось по Уголовному кодексу РСФСР как измена Родине.

Почему Закирова не арестовывали, не наказывали? Видимо, под влиянием указаний Горбачева на этот счет… Попутно замечу, что для любого военнослужащего тогда в СССР, да и в современной России, вопрос секретности — это абсолютная норма поведения. Никаких отклонений не допускается. Нарушение секретности — уголовное преступление. Закиров прекрасно знал об этом, он окончил юридический факультет.

Закирова «воспитывали»: неоднократно вызывали к руководству УКГБ, давали прямое указание прекратить действия на грани государственного преступления. Но он их не только не прекратил, а продолжал тайно в архиве УКГБ делать выписки из секретных дел в обыкновенную тетрадь для передачи польским властям!

Не помогли воспитательные беседы не только руководства УКГБ, но и коммунистов парторганизации, где он состоял на учете. Именно парторганизация вышла с предложением об его увольнении из органов госбезопасности, и Закиров был уволен в 1991 году.

В 1998 году он вместе с женой и дочерью уехал за границу. С 2002 года Закиров — гражданин Польши.

Внезапно для себя в апреле 2017 года я прочитал в интернете, что Олег умер и похоронен в Польше, а ведь он на 11 лет моложе меня. Сначала подумал, что виной всему Афганистан, тяжелая работа следователя, невыносимая жара, стрессы, питание без витаминов, тиф, но позднее увидел его фото в интернете: довольное и ухоженное лицо.

Польские СМИ писали о Закирове и при жизни, и после его смерти много хвалебных материалов, восхищались «принципиальностью», оценивая положительно его работу в СССР по проведению «самостоятельного расследования» в установлении якобы неопровержимых фактов и свидетелей расстрелов органами НКВД польских офицеров в Катыни в 1940 году. Подавали его незаконную, антигосударственную «работу» как подвиг. В октябре 2010 г. польский президент Бронислав Коморовский наградил его Офицерским крестом Ордена Возрождения Польши за выдающиеся заслуги в раскрытии и распространении исторической правды о катынском преступлении.

Прожив в Польше 19 лет, Закиров постоянно негативно писал в СМИ и в изданной там книге о службе в КГБ СССР. Вначале я был этим неприятно удивлен: Олег пишет книги и ругает Родину? Потом ответил себе: а чем ему еще было заниматься в Польше? Только и отрабатывать свои 30 сребреников за предательство.

Он был похоронен в апреле 2017 г. в евангелической части Старого Лодзинского кладбища. Написанное на памятнике «майор»

звучит как издевка.

Вот что о моем афганском «товарище» было написано в Польше: «18 апреля 2017 года в городе Лодзь в Польше умер майор запаса ФСБ России Олег Закирович Закиров, 29 октября 1952 года рождения, уроженец города Андижан Узбекской СССР, русско-узбекского происхождения. До 1990 года член Коммунистической партии Советского Союза. В 1970–1975 годах он изучал право в Ташкентском государственном университете, закончил юридический факультет. В 1975–1991 годах служил в КГБ СССР в Ургенче, Фрунзе (ныне Бишкек), Алма-Ате, а с 1983 года в Смоленске. В 1985–1986 годах участвовал в войне в Афганистане.

Отцом Олега Закирова был Закир Халходжаев (1926–1981), сын Халходжи Мадаминоходжаева (1896–1931), из семьи узбеков из Ферганской долины. Халходжа Мадаминоходжаев (дед Олега) был расстрелян советской властью в 1931 году как «враг народа» и реабилитирован в 1991 году. Матерью Олега Закирова была Лидия Петровна Вергулева (урожденная Просина, 1924–2005), русская. Прадед Олега Закирова по отцовской линии, носивший фамилию Мадаминоходжа, был приверженцем ислама, но сам Олег Закиров тайно крестился как православный в церкви. У Олега Закирова была жена Галина и дочь Лариса (1974 г. р.).

В 1989 году, в период перестройки, Олег Закиров вошел в состав специальной группы сотрудников Смоленского КГБ, занимавшейся реабилитацией жертв сталинизма… Благодаря своей решимости, несмотря на политическое давление, он вышел за за рамки расследования сталинских преступлений, планированных советскими властями. Он нашел непосредственных свидетелей и лиц, виновных в Катыни, совершенных против поляков со стороны НКВД в 1940 году, он также документировал сведения об убийствах поляков во время большого террора в 1930- х годах» …

Катынь

20 век оставил нам, потомкам, оглушительно громкое, не раскрытое до сих пор уголовное дело: расстрел польских военнослужащих в начале 1940 годов, так называемое «Катынское дело». Материалы дела и сегодня (2022 год — прим. автора) составляют государственную тайну, и доступа к ним широкой общественности нет и долго еще не будет.

До наших высших чиновников наконец-то дошло, что спецслужбы Союза и России сверху и донизу, вдоль и поперек пронизаны секретами, раздавать которые, походя, ради улыбки польских, американских и прочих «партнеров», себе дороже. Наконец, принят по этому делу гриф «Государственная тайна».

Но все же, что скрывается за польскими словами «катынское преступление», и в чем заключаются конкретно «выдающиеся заслуги» Закирова «в раскрытии и распространении исторической правды» о катынском преступлении»?

Катынь — небольшое село в Смоленской области России, примерно в 23 км. западнее современного центра Смоленска. Административный центр Катынского сельского поселения, одноимённая железнодорожная станция. Село получило известность в связи с применением данного топонима к месту казни польских офицеров в Катынском лесу во время Второй мировой войны.

Немецкие войска в ходе войны, в октябре 1941 года, «вдруг» обнаружили в районе Катыни ряд неизвестных захоронений. Созванная Германией комиссия провела экспертизу и заключила, что расстрелы произведены якобы НКВД СССР весной 1940 года. Советский Союз, конечно, отрицал свою причастность к происшедшему.

После освобождения Смоленска советскими войсками была создана комиссия Николая Бурденко, главного хирурга Красной Армии в 1937–1946 годы, которая, проведя собственное расследование, заключила, что польские граждане были расстреляны в Катыни осенью 1941 года (не 1940-го) немецкими оккупационными войсками.

Советские источники указывали также, что здесь же были казнены немецкими нацистами в 1943 году около 500 большевиков. В ходе ведения следствия в Катынском лесу были найдены и другие места захоронения людей, наиболее вероятно казненных советскими карательными органами еще в 20-30-х годах 20 века…

В декабре 1987 года советско-польская комиссия учёных по изучению истории двух стран прямых доказательств вины СССР в массовом расстреле польских военных не нашла, однако в польском секторе ЦК КПСС была подготовлена «записка четырёх»²⁰ о необходимости признать вину сталинского режима в интересах дружбы с социалистической Польшей. Её подписали секретари ЦК члены Политбюро А. Н. Яковлев, В. А. Медведев, министр иностранных дел Э. А. Шеварднадзе и министр обороны маршал С. Л. Соколов. Однако тогда записка на Политбюро ЦК КПСС не рассматривалась. Поэтому Заключение комиссии Бурденко было официальной точкой зрения до 13 апреля 1990 года, когда президент СССР М. С. Горбачёв признал ответственность НКВД СССР за это событие и передал президенту Республики Польша Войцеху Ярузельскому «копии документов» о судьбах польских военнопленных.

Зачем он передал полякам не рассекреченные тогда документы? Какой реакции от Польши ждал? Понимал ли, что наносит нашему государству огромный политический и материальный урон и обострение на долгие годы отношений с Польшей?

14 октября 1992 года копии ключевых документов Политбюро ЦК КПСС, связанных с Катынью, хранившиеся в секретной Особой папке Архива ЦК КПСС, по распоряжению Б. Н. Ельцина были вручены главой Государственной архивной службы Рудольфом Пихоя президенту Польши Леху Валенсе и таким образом обнародованы. Это позволило развернуть в польской печати открытое обсуждение «катынских» вопросов, и версия о виновности НКВД (до сих пор не доказанная) получила в Польше повсеместное распространение.

После так называемого «обнародования кремлевских» документов в польско-российских отношениях начался новый этап. И в споре с Россией Польша, доказывая свою точку зрения, апеллировала именно к этим документам. В апреле 2006 года 70 родственников погибших в Катыни польских офицеров обратились в Европейский суд по правам человека по поводу ненадлежащего расследования Россией обстоятельства этого преступления. Претензии к России, если исходить из международных норм компенсаций, могут в будущем составить до 4 миллиардов долларов США. Но Московский городской суд признал законным отказ рассматривать жалобу родственников польских офицеров, расстрелянных в 1940 году в Катыни. Судья сослалась на содержание в материалах дела сведений, составляющих государственную тайну.

Дошло, вероятно, до правителей России, что любая болтовня или «раздевание» догола перед всем миром стоит огромных денег.

Фальсификация

Горькую лепту в искажение правды внесло и постановление Госдумы России от 26 ноября 2010 года, опять-таки являющееся документом сугубо политическим. 18 июня 2010 года заместитель председателя комитета Госдумы по безопасности Виктор Илюхин потребовал провести парламентское расследование по поводу достоверности катынских документов, обнаруженных в «закрытом пакете № 1», якобы хранившемся в сверхсекретном архиве Политбюро ЦК КПСС.

Для этого у Илюхина были все документальные основания в виде фальшивых черновиков катынских документов, сверхсекретной папки № 29 с фальшивыми документами якобы 1940 года, поддельных печатей и штампов. Все это Илюхин продемонстрировал депутатам.

Выяснилось, что все документы были сфальцифицированы группой специалистов под руководством А. Н. Яковлева во время «перестройки» по прихоти «нового мышления» Горбачева. Однако депутаты приняли сфальфицированную версию «Катынского дела» как верную и бездоказательно признали ответственными за расстрел в 1940 году польских офицеров довоенное советское руководство.

В результате предположительное количество расстрелянных поляков в Катыни завысили в 12 раз — с 1 803, столько насчитали в 40-е годы, до 21 857 человек, это только при 22 трупах, реально опознанных поляков!²¹

Таким образом возникновению и закреплению в общественном сознании как российских, так и польских граждан весьма далекой от истины польской версии «Катынской трагедии» помимо всего прочего способствовали, мягко говоря, непродуманные ее оценки, сделанные руководителями СССР и России Горбачевым и Ельциным. Специалистами в области истории они оба однозначно не были.

Ради того, чтобы угодить «западным партнерам» и сделать очередной шаг в «разоблачении сталинизма», я предполагаю, что они не гнушались никакими подтасовками и использованием крайне сомнительных «папок», «свидетельств» и «материалов». Не каялись, каяться не в чем, а просто предавали память своих отцов, дедов и братьев. Эти негативные моменты никоим образом не способствуют объективному и беспристрастному изучению противоречивых и трагичных событий 1939–1940 годов. Судеб польских офицеров, оказавшихся в СССР в том числе…

Почему именно поляки?

Сам Закиров не поясняет, почему его заинтересовали дела, связанные с Польшей. Вероятно, потому, что в Смоленском Управлении КГБ по сравнении с другими управлениями таких дел было много, если не большинство. Иименно в Смоленск зачастили польские журналисты, дипломаты, с которыми он инициативно вступил в контакт.

Вот что Закиров пишет сам по этому вопросу: «Разбирая свои записки из частного расследования за 1989 и 1990 годы, я специально выбрал сведения о репрессиях в отношении польских граждан и тех, кто указывал в анкетах: национальность — поляк. Этим мне хочется показать, в какую, мягко выражаясь, «атмосферу» попали (чуть позже — в 1939 г.) пленные польские офицеры, что происходило в стране, которая взяла их в плен.

Все нижеприведенное мне стало известно в процессе работы в архиве КГБ Смоленской области. После заявления генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева о дальнейшем пересмотре дел репрессированных, я, занимаясь пересмотром, работал с архивными документами. Помню, как меня просто поразил масштаб репрессий. Я практически впервые столкнулся с реальной правдой, во мне все перевернулось за первую же неделю работы в архиве, я стал другим человеком… Пересмотрев несколько дел, я шел в подвал за новыми пыльными делами (это был тот самый подвал, где производились расстрелы, в том числе и польских офицеров из Козельского лагеря). Мертвые архивные дела и люди, по ним уничтоженные, заговорили, закричали, прося нас, живых, о правде и выходе из забвения. Несмотря на спешку и риск, я стал делать выписки из дел»²²…

Все познается в сравнении

Уважаемый читатель, я знаю работу по реабилитации жертв политических репрессий изнутри. Хочу сравнить действия Закирова и сотрудников нашей группы по реабилитации УКГБ СССР по Свердловской области, в работе которой в течение 4-х лет я принимал участие именно в этот период: 1989–1992 годы.

Ни у кого из нас в роду не было репрессированных лиц, при поступлении на работу в органы госбезопасности всех тщательно проверяют. И то, с чем мы столкнулись, читая архивные дела, было для нас, как и для Олега Закирова, неизведанным, страшным, шоковым. В УКГБ с утра выстраивались очереди в приемные, вместо одной приемной стало более десяти. Количество заявлений о реабилитации увеличилось в тысячи раз. Подавляющее большинство заявителей относилось к нам откровенно враждебно, ежедневно нас оскорбляли родственники репрессированных в 30-е годы. В этом моральном аду, который был ни с чем не сравним, даже с Афганистаном, мы и трудились, практически без выходных.

Главная наша задача была — восстановить справедливость и память в отношении каждого человека. Никто не считал нашу работу сенсационной для советских и иностранных СМИ. Мы оказывали каждому заявителю необходимую правовую помощь, помогали в розыске разлученных в ходе репрессий семей. Через год к нам стали относиться гораздо терпимее и лучше. Мы получали массу писем уже с благодарностью за работу. Проводили «горячие телефоны». В местной газете «Право» я стал вести рубрику «Реабилитация — трудная дорога к справедливости. УКГБ комментирует, информирует и отвечает на вопросы» Выезжал с представителями телевидения и местных газет в деревни, встречался с большим количеством репрессированных, членами их семей; в сельских клубах объяснял родственникам правовые вопросы реабилитации.

Книга находится в открытом доступе для бесплатного скачивания и чтения.

Фото автора

Выступал по местному телевидению, в «Ассоциации жертв политических репрессий Свердловской области», в местных газетах «Путевка», «На смену!», «Уральский рабочий» «Вечерний Свердловск»; публиковал очерки о реабилитированных лицах. Писал даже в израильскую газету «Штерн» о судьбах еврейской семьи Альтбаум, которую мы соединили, всех, оставшихся в живых, разлученных репрессиями 37-го года.

Мы не гнались ни за какими сенсациями, тем более международными. Всю работу вели с санкции руководства УКГБ. Мы не получили ни орденов, ни благодарностей. Просто работали на совесть, восстанавливая справедливость и возвращая людей из безвестности.

Смерть на помойке

Перед самой своей смертью Олег Закиров дал обширное интервью польскому журналисту Петру Зиховичу. Вот фрагмент их беседы:

— Вы не получили никакой помощи от польских властей?

— Никакой. А раньше мне много обещали. Причём обещал не простой человек. Главный польский дипломат в России, который потом сделал в Польше головокружительную карьеру, был министром. Он лично заверял меня, что Польша позаботится о человеке, который изучал Катынь. Что я получу квартиру, военное звание, приличную работу. Но когда я приехал, никто и говорить со мной не хотел. Мне больно это говорить, но меня обманули.

— Слушать это тоже больно.

— Я потом пытался встретиться с этим человеком. Однако он не хотел принять меня. Не отвечал на телефонные звонки. Его секретарша говорила, что он занят. Наконец, мне удалось выйти на связь с ним и склонить его встретиться со мной. Он согласился. Я взял последние деньги и поехал из Лодзи в Варшаву. Увы, как говорится, поцеловал пробой и пошёл домой. Несмотря на обещание, пан министр не пустил меня в кабинет.

— Как вы устроились в Лодзи?

— Сначала я нелегально работал на стройке. Но эта работа скоро кончилась. Моя ситуация была трагической, у меня не было средств к существованию. Трудно об этом говорить, но я буду откровенен: я просил милостыню на Пётрковской. По вечерам я ходил на базары и собирал испорченные овощи и фрукты, которые выбрасывали торговцы. Приносил их домой. Моя семья это ела.

Президент Квасьневский под давлением журналистов дал мне орден. Сначала я отказывался принимать его, но в конце концов позволил уговорить себя. Ну что ж, сказал я, приколю его и, когда стану просить милостыню, может, мне больше денег дадут.

— А как сегодня выглядит ваша ситуация, у вас есть работа?

— Нет, проше пана, ничего нету²³…

Мне думается, вывод очевиден: Закиров совершал свои незаконные действия не ради каких-то высоких целей, «правды и справедливости», о которой он везде писал и говорил, а ради банальной материальной выгоды: за квартиру, военное звание в польской армии, приличную работу и зарплату, сытую жизнь на Западе.

В России у него была семья, звание старшего офицера спецслужбы, квартира, боевые награды. Почему он поступил так, как поступил? Убедил себя, что делает благородное дело, начиная так называемое «расследование»? Но это же явно незаконное дело, которое нанесет огромный ущерб Родине, моральный и политический. Он не мог этого не понимать! Где была точка невозврата на его траектории движения? Думаю, что это предчувствие больших денег, возможность получить их от поляков; возможность получить звание польского офицера, которое ему обещали. Ведь он этого не отвергал, а, вероятно, просил о нем, соглашался с предложением предать.

Предателей нигде не любят и им не верят. Предательство — самое подлое из всего, что может совершить человек. Не зря во времена Святой Руси совершившего подобное деяние против своего государства казнили прилюдно.

29 октября этого 2022 года Закирову Олегу, моему бывшему афганскому товарищу, исполнилось бы 70 лет. Жить еще и жить! Бог покарал его за предательство, лишил Родины, и он сдох возле польской помойки.

ВОЕННАЯ ФОРМА

Саперы

С детства влюблен в нашу военную форму, правда, с того времени до сегодняшнего дня она более десятка раз изменялась. Особенно нравится форма солдат времен моей молодости.

Помню себя в пять лет, а это 1946 год. Мы с мамой жили в городе Черикове на берегу полноводной по весне и судоходной в это время реки Сож. Рядом с нашим домом был новый, огромный, деревянный, тридцатиметровой высоты мост. Он был построен сразу после войны вместо старого, сожженного и взорванного фашистами. От старого моста в воде рядом с новым торчали из воды обгорелые сваи. Мост был любимым местом рыбалки местных пацанов. Иногда мы залезали внутрь треугольного сооружения, ледореза; несколько ледорезов были устроены вверх по течению реки и защищали каждый устой моста от ледохода.

В конце марта приехали солдаты саперы взрывать лед перед мостом, чтобы ледоход не смог его снести. К нам на постой определили пятерых. Саперы были в черных зимних фуфайках, туго подпоясанных ремнями с советской звездой на пряжках, в валенках и армейских форменных шапках с красной звездочкой. Карабины СКС (самозарядный карабин Симонова — прим. автора) они поставил в углу комнаты. Свои солдатские пайки они отдали тете Кате, она готовила им на печке завтраки, обеды и ужины.

На столе появилась сплющенная гильза от снаряда с фитилем, который горел ярче наших лучин на стене и свечек. И мы домашние ели с солдатами вместе вкуснейшую солдатскую еду: суп на первое и кашу с тушенкой. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья и сытости.

На реке солдаты готовили лунки для опускания зарядов. Солдаты, все здоровые молодые мужчины, когда возвращались с реки, кушали, курили, разговаривали и надолго уходили на площадку перед домом, где по вечерам играла гармонь и были танцы. Мы сидели на земле рядом и наблюдали. Большинство зрителей — это молодые девушки и женщины. Солдат они беспрерывно приглашали на танец, тех было мало, и на всех женщин не хватало. К концу вечера солдаты уходили в ночь с партнершами и отсутствовали до утра.

Однажды мне дали в руки тяжеленный карабин и разрешили передернуть затвор. Я прицелился в стену и нажал курок. Счастью моему не было предела. Запомнил на всю жизнь слова солдата: «Никогда не направляй ствол на человека, один раз в год он может выстрелить». Запомнил и всегда соблюдал это правило. Вспомнилось, что солдаты тете Кате отдали несколько картонных коробок с продуктовой помощью от американцев. Они их называли «рационы». В каждой коробке были белый хлеб, который я с изумлением увидел первый раз в жизни, галеты, шоколад, сыр и сахар.

Через три дня, когда все лунки на реке были готовы, саперы в каждую опустили на палочках взрывчатку, от нее на льду оставался длинный бикфордов шнур. И вот наступил день подрыва. Район взрывов саперы окружили шнуром с красными флажками и расположились каждый вблизи своих лунок. Весь берег на берегу реки заполнили зрители. Старший сапер поднял вверх красный флаг, и все замерли. Он крикнул что-то громко и резко опустил флаг. И саперы, перебегая от лунки к лунке, начали поджигать бикфордовы шнуры к зарядам. Потом все дружно бросились на берег. Через секунды начались взрывы, лед взметнулся метров на 20 вверх над каждой лункой. Но отбоя не последовало. Один или два заряда не взорвались, и старший сапер их осмотрел.

В больших промоинах возле берега появились оглушенные взрывами рыбы, иногда большие экземпляры, и народ бросился их ловить, притащив заранее на берег свои лодки.

И такая картина: саперы, взрывы, рыба, — повторялась из года в год, пока мы жили возле моста. Солдаты уезжали, и после них оставался запах дыма, пота и оружия. И местные незамужние женщины вскоре рожали детей. Я скучал и ждал саперов до следующего раза.

Армия

Второй раз я близко столкнулся с нашей военной формой в конце ноября 1963 года. Меня призвали на срочную службу в армию. Три дня пребывания на Егоршинском сборном пункте, холодный душ, где я сильно простыл и получил огромный фурункул на спине в самом верху позвоночника. Это место и сегодня в плохую погоду ноет и болит.

Приехали «покупатели», взяли мое личное дело из папки железнодорожных войск. Построили новобранцев на плацу и объявили, что службу мы будем проходить в Ракетных войсках стратегического назначения. Погрузили в эшелон, состоящий примерно из 15 пассажирских плацкартных вагонов. Загружали в вагоны по полной программе, в том числе и на третьи полки. Постелей не выдавали. И поехали мы неизвестно куда на Восток через всю матушку Россию. Помню, остановились на самом берегу Байкала, помню его тонкий лед, как мы бросали на лед мелкие камни, как они тонко звенели и улетали далеко-далеко.

После Читы эшелон повернул на юг, и начались бесконечные степи и желтая пустыня. Остановились на станции Даурия, где совсем рядом стык границы трех государств: Монголии, Китая и СССР. Выгрузились, нас повели в военный городок «Красные казармы». Казармы действительно были еще царские, из красного кирпича, и одна из них стала моим домом на целый год.

Я оказался в 5 роте третьего дивизиона. Роту завели на третий этаж. Длинный, метров 150 коридор, по обе стороны коридора трехэтажные металлические сборные кровати. Мне достался третий этаж возле окна. Три недели мы жили вольготной жизнью и даже устали от нее. Ежедневно нам читали разные лекции, показывали фильмы. Вызывали поодиночке к врачам, старшине роты Абсалямову, мы отвечали на многочисленные вопросы. Устали от безделья. Перезнакомились друг другом.

Наконец нас распределили по взводам. Построили все 190 человек по ранжиру, я по росту в 172,5 см, попал во второй взвод. Но вскоре перевели в 9-й радиовзвод, где изучали управление ракетой при полете. Нам выдали форму, мы переоделись и сразу потеряли товарищей. Стриженные наголо стали похожи, как гвозди. Вместо 41 размера сапог получил 43. Вместо 48 размера гимнастерки выдали 52.

В этих сапогах мои ноги болтались свободно, портянки слетали, и через месяц образовались огромные кровяные мозоли. В форме я был похож на пугало. Спасибо, каптерщик ушил мне ее по росту. На гимнастерке, на груди, было четыре пуговицы, и две на рукавах. Чтобы они быстро расстегивались, я ложкой их максимально расширил.

Форма рядового Советской армии, 1964 год. Слева автор Киеня В.А.

Фото из архива автора

Наша вольная жизнь закончилась внезапно. В 6.00 мы услышали громкий крик дневального: «Рота, пооодьем!!! Форма одежды на зарядку — в бушлатах!». Казарма как взорвалась. Бросились толпой суетливо обуваться, и на ходу одевшись, кинулись строиться. Я выехал с третьего этажа на чьих-то плечах, спрыгнул и тоже стал обуваться и одеваться. Стал в строй. Сержант Кравченко, дождавшись, пока в строй станет последний боец, объявил: «Товарищи, курсанты, вот эта спичка горит ровно 45 секунд. Это ваша норма. А вы одевались 3 минуты и 42 секунды. Будем тренироваться. Рооота! Отбой!!». И так 12 раз подряд. И завтра, и послезавтра, и по несколько раз в течение дня. Через 6 месяцев учебы я на спор с товарищами одевался за 28 секунд и был этим очень горд.

Помимо гимнастерок со стоячим воротником нам выдавали повседневные брюки зеленого цвета, сапоги, портянки, бушлаты, зимние шапки с красной звездочкой, весной выдали пилотки. Пару варежек с выделенным указательным пальцем правой руки для стрельбы из автомата. Выдали под роспись автомат Калашникова, калибром 7.62 мм, с которым я принял военную присягу через месяц после прохождения Курса молодого бойца. Автоматы хранились постоянно под охраной в ружейной комнате и выдавались перед заступлением в караул. Под роспись. Раз в неделю ночью роту поднимали по тревоге, и мы 6 километров до китайской границы бежали бегом с автоматами, пулеметами и ящиками с боеприпасами. Никаких росписей за получение автоматов в этот момент с нас не требовали.

Перед принятием присяги выдали парадную форму: китель с двумя пуговицами на спине, брюки и ботинки. Для хранения формы выделили всем место в шкафах вдоль стены. На парадный китель при построении в праздничные дни и при увольнении прикреплялись значки: «Отличник Советской армии», спортивный значок (у меня был значок о 2 спортивном разряде по бегу — прим. автора), знак о номере класса по воинской специальности и награды. Медалью «20 лет победы над фашистской Германией» меня наградили в боевом ракетном полку в 1965 году. Тогда же выдали знак «Гвардия», полк был гвардейским.

Офицерская форма

В третий раз я столкнулся близко уже с офицерской формой. В 1970 году стал лейтенантом Советской армии, помощником военного коменданта станции Свердловск. Всегда носил только чистую, выглаженную, облегающую меня форму. Не сутулился как «шпаки», так презрительно между собой мы называли штатских. Держал спину прямо, плечи развернуты. Став ветераном, стараюсь эту осанку поддерживать.

По нормам довольствия офицеру выдавались китель и брюки, полевые и повседневные, шинель повседневная серого сукна, отрезы на пошив парадной шинели, кителя и брюк. Фуражки — повседневная, полевая и парадная. Портупея с красной звездой на пряжке, кобура для пистолета. Сапоги хромовые, яловые, туфли парадные черные и ботинки, туфли коричневого цвета. Погоны и звездочки по званию, эмблемы. Зимой мы носили белые полушубки с портупеей, и это было очень красиво. В детстве мечтал быть офицером, чтобы носить такую форму. Каждые полгода выдавали кальсоны голубые, я их раздавал зимой всей родне. Сапоги накапливались, девать их было некуда.

Такую офицерскую форму я носил 22 года до увольнения в 1992 году из органов госбезопасности. Менялись у формы только цвет петлиц и околыши фуражек. Какой род войск курируешь, такую форму и носишь, чтобы не выделяться. С новой полевой формой я столкнулся в воюющем Афганистане, где был в командировке два года. Удобная, легкая, не прокусываемая комарами, с многочисленными карманами для гранат и кобурой для пистолета.

Офицерская форма.

Подполковник Киеня В.А.

после командировки

в Афганистан,

1986 год.

Фото из архива автора

Сегодня смотрю я на современную «натовскую» форму русских солдат и офицеров и удивляюсь. Вместо сапог, которые можно было надеть за пару секунд, шнурованные ботинки. Как их шнуровать в темноте? Как бежать по болоту и грязи? Странная кепка, годная лишь для санатория. Вместо шинели, в которой зимой не холодно, а летом не жарко, которую носил еще генералиссимус Суворов Александр Васильевич и вся русская армия триста лет, короткие куртки. Как в них в полевых условиях зимой? А генералы? Настоящие петухи, их форма меняется, по-моему, раз в 5 лет. А это огромные государственные затраты, смотреть грустно.

Отдельно о чекистской форме. В территориальных органах госбезопасности (областей, республик) повседневная и полевая форма такая же, как и армейская, только кант на брюках синий. Парадная — цвета морской волны и околыш фуражек синий. Несколько лет назад, в 100-летнюю годовщину органов ВЧК — КГБ — ФСБ, нас ветеранов пригласили в кинотеатр «Космос», где были накрыты богатые столы с выпивкой и закуской. Столы обслуживали молодые чекисты в парадной форме. Она была как гестаповская, черного цвета, белые рубашки и черные галстуки. Непонятно…

ТЕЩА

Есть редчайшие люди в жизни, с которыми всегда солнечно и уютно. От них исходит постоянное тепло, искренняя, не показная забота. Они пример человеколюбия, высочайшая горная вершина, Флаг Победы Жизни, к которому тянется душа и сердце. Это наши мамы! Моя родная мама ушла из жизни почти 30 лет назад. Ее уход — самое большое горе, которое я когда-либо испытывал. Мама часто встречалась с моей тещей — Раисой Матвеевной Фатеевой, уважала ее и передала свое отношение к ней мне. Есть десятки тысяч анекдотов про плохую тещу, хорошего зятя и их бои между собой. Но мне очень повезло в жизни. Моя теща — Раиса Матвеевна, мать жены — стала мне второй мамой.

Теща Раиса Матвеевна. Фото из архива автора

Больше 50 лет моя семья ежедневно грелась под лучами ее искренней любви и заботы. Раиса Матвеевна для всех нас — величайший образец бескорыстия, верности, человеколюбия, скромности, честности и трудолюбия. Особо она заботилась о моей семье, о наших сыновьях. У старшей дочери Раисы Матвеевны (Виолетты, Вили, как мы ее зовем) детей нет. Младшая дочь Люда после замужества всегда жила очень далеко. А средняя дочь Неля и наша семья последнее время были рядом, в одном городе. На выходные всегда ездили к теще в гости. Она прекрасно и разнообразно готовила, была очень гостеприимной. В ее доме мы отдыхали душой и отсыпались.

Припомню короткий эпизод из прошлой жизни. Три с половиной года служил я офицером на Крайнем Севере, в Воркуте. Младшему сыну Игорю было около годика. Старший Саша учился во втором классе школы. За 90 дней первой учебной четверти 1979 года был он в школе всего лишь 7 дней. Остальные дни были «актированными»: из-за больших морозов младшие школьники освобождались от учебы сообщением по радио.

Каждое утро перед временем ухода на учебу, несмотря на наши понукания, Саша никак не вставал с кровати и, лежа, ожидал объявления по радио о погоде. Дождавшись объявления, что сегодня на улице стоит мороз за тридцать градусов и ученики младших классов освобождаются от учебы, он громко и долго кричал «Ура!», соскакивал с кровати, завтракал, быстро одевался и бежал во двор играть с ребятами в футбол. Узнав о длительных сильных морозах, Раиса Матвеевна и тесть Михаил Михайлович прилетели на самолете и забрали обоих сыновей до весны к себе в Свердловск.

Надо иметь в виду, что все трубы отопления ДОСов (дома офицерского состава — прим. автора) были протянуты от котельной Цемзавода Воркуты не под землей, как на «Большой Земле», а были укреплены на высоких столбах, которые опирались на толстые бетонные плиты, положенные прямо в тундру. И если, не дай Бог, трубы по любой причине были бы повреждены, например, проезжающим мимо трактором или автомобилем, то жить нам всем оставались не сутки, а часы, все сковал бы свирепый мороз, и люди наверняка погибли бы.

И так было всегда, когда нам было трудно. Раиса Матвеевна, как Ангел-хранитель прилетала, приезжала и выручала нас все 50 лет совместной жизни.

Она была неутомимой круглосуточной трудягой. Когда приезжала к нам на дачу, то все сорняки, грязь и любой непорядок были в панике. Несмотря на солидный возраст, она целыми днями полола траву, стирала, мыла машину, наводила везде порядок.

Уговоры, просьбы отдохнуть она игнорировала, несмотря на наши просьбы и даже упреки. В ее жизни был единственный всепоглощающий смысл и забота — это семья и самые близкие люди. В первую очередь муж, потом дети и внуки. Все свое время и жар сердца она отдавала нам без остатка. Была всегда опрятно одета, следила за здоровьем, никогда, несмотря на наши уговоры, даже по праздникам, не употребляла спиртное. Почти до конца жизни самостоятельно гуляла вокруг дома, делала покупки в супермаркете через дорогу, расплачивалась сама.

Любимая теща ушла из жизни в 97 лет, казалось бы, много пожила, но боль от ее ухода в сердце никак не проходит.

Мы жили все в одном доме по улице Учителей, 20. Это 18 этажей, 104 квартиры. Этот дом построил мой старший сын Саша. Продал наше жилье и предложил выбирать квартиры в этом доме. Мы стали первыми, кто вселился в дом. Дом этот — память и о теще, и о сыне Саше, который тоже ушел из жизни после тяжелой болезни.

Воркута,1 мая 1979 года. Слева направо: жена Неля Михайловна, в военной форме — автор, теща Раиса Матвеевна, сестра жены Виолетта Михайловна, тесть Михаил Михайлович Фатеев. Фото из архива автора

9 мая 2018 года в День Победы я пришел к любимой теще с поздравлениями и записал на диктофон короткое интервью о ее жизни, семье, родственниках. Вот что рассказала Раиса Матвеевна о своей жизни.

— 9 Мая — громадный праздник для всех советских и русских людей. Для меня он омрачен тем, что в этот день 2001 года ушел из жизни мой муж Фатеев Михаил Михайлович; родился он тоже в большой советский праздник — 7 ноября 1918 года. Ежегодно 9 мая после обязательного посещения парада на центральной площади города, мы ездим на Лесное кладбище, убираем могилу Михаила Михайловича, моем памятник, отдаем дань уважения его памяти.

Отец Михаила Михайловича был видный революционер Фатеев Михаил, член партии с 1902 года. Имел близкие, дружеские отношения с известным советским и уральским революционером Яковом Михайловичем Свердловым, в честь которого в 1924 год наш Екатеринбург переименовали в город Свердловск.

В тяжелом 1942 году Михаил Михайлович на фронте вступил в члены РКП(б) — так тогда называлась будущая Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС). И до самой смерти он оставался патриотом Родины и убежденным коммунистом.

— А как вы с будущим мужем встретились?

— Мы с ним познакомились в городе Уссурийске, он был старшим лейтенантом РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия –

прим. автора). А поженились 10 января 1943 года. А вот как познакомились…

В Уссурийске арестовали папиного друга, начальника железнодорожного вокзала как врага народа. Мне тогда было только 16 лет. Потом его освободили, разобрались, что не враг. Папин друг и устроил меня тогда к себе на вокзал в справочное бюро. Я знала, какие поезда и куда ходят. Все знала. И перронные билеты продавала.

Как-то осенью нас, молодых девчонок, отправили на картошку. Картошку убирать. И мы там с Мишей познакомились у деревенского колодца. Он так подгадывал. Мы с работы идем и воду пьем. А он тут как тут. Один приходить стеснялся. Поэтому всегда был с другим офицером. Тот офицер был женатым и более смелым. Вот там, у колодца мы с Михаилом Михайловичем и познакомились.

border=0 style='spacing 9px;' src="/i/89/610389/_49.jpg">
2014 год. Лесное кладбище. Слева направо: Раиса Матвеевна, внук Ян, сын Саша, внук Степан, жена Неля Михайловна, ее сестра Виолетта Михайловна. Фото автора

Пришли как-то с работы, девчонки говорят: «Иди, там тебя какой-то офицер зовет». Миша тогда пришел один. Я вышла к нему. А там деревня же была, и мы с ним на скамеечке сидели. А потом он меня провожал. А я себе говорила, что больше с ним не буду встречаться. У меня уже был кавалер, он тогда в армию ушел. Когда кавалер уходил в армию, я ведь говорила, что ждать его буду. Так я его любила. И как это так получилось? Сидели с Мишей на скамейке. Потом провожал домой, когда мы уже с картошки поехали. Я подумала, слава Богу, уезжаю, и больше я его не увижу.

— А хоть раз поцеловались?

— А этого я не помню, целовались ли. Я уехала и думаю, Господи, все! Не нужно мне никакого офицера Миши…

А через некоторое время он приехал к нам в Уссурийск. Делал вид, что зубы лечил и отпрашивался в госпиталь, якобы зубы лечить. А служил-то он где-то в части, в той деревне, где на картошке мы были. Он приезжал в город и не ходил зубы лечить, а приезжал ко мне. И ни одного зуба так и не вылечил. А моя мама почему-то так не хотела, чтобы я за него замуж выходила. Почему-то не полюбила она его. А я все равно пошла за него замуж.

— Так Вы полюбили его или сломали себя и замуж вышли? А как тот кавалер?

— Полюбила, наверное. А тот кавалер приезжал потом, долго мы с ним разговаривали. Потом все, мы с ним расстались, я уже замужем была. Больше не виделись.

— Любовь ваша началась в Уссурийске. И сколько Вы со своим Михаил Михайловичем прожили?

— Мы 58 лет вместе отмечали. Долго с ним прожили… Но я его не очень-то почему-то любила. Не знаю, почему. Чтобы там какая-то особая любовь была. Но все же любила. С мужем мы прожили более полвека. Какой бы он ни был, а прожили долго. Я ему очень много прощала. Очень много прощала. Ведь, если не прощать, то и жить-то как?

— Вот позади у Вас уже почти 100 лет жизни. Что Вам, мама, запомнилось из этой жизни? Какие самые яркие страницы? Может, свадьба запомнилась?

— Да какая у меня была свадьба? Никакой! А вот еще раз скажу про того дядьку, что меня устроил на работу на вокзал. На свадьбу к нам он пришел с женой. Мама была, и я. И больше никого. Вот и вся свадьба. А зарегистрировались мы с ним 10 января 43 года. Такой мороз был! Такой мороз! Мы пришли тогда в ЗАГС, а там столько солдат-новобранцев! А мы регистрироваться пришли…

— А что запомнилось Вам перед войной? Когда война началась, Вы где были?

— Где? Да мы объездили весь Дальний Восток. Не помню уже точно, где были… Мы и в Смолянинове были, и в деревне Волчанец были, и в Гродеково на погранзаставе с китайцами. И в Шкотово на берегу Уссурийского залива жили. Там красивейшие места и водопады «Дунькины слезы». Поэтому и долина вокруг называется «Долина слез». Там стояло множество наших войск и укреплений. И наш военный гарнизон в землянках. Где только мы ни жили…

Старшая Виля родилась в Уссурийске в роддоме. 28 декабря 1943 года. Я ее привезла в «Долину слез» в домик-землянку. Меня долго не увольняли, я так в справочном и работала.

— Это у вас любимая работа, в справочном?

— Да, нравилось. Железная дорога, люди, народ всегда. Спать не давали.

Потом он приехал за мной, заставил уволить, и я поехала к нему. Там немного пожила.

Нелю, среднюю дочь, я дома рожала 30 июня 45-го года. У меня соседка была старше меня. Вот она и принимала роды. А жили мы тогда в гарнизоне. «Дед» (здесь и далее — ее муж Фатеев Михаил Михайлович — прим. автора) построил в военном гарнизоне, прямо в тайге, небольшой дом-землянку. У нас была одна комната. И мы там жили. С нами оставался один мужчина. Начальник гарнизона. Он был над нами, женщинами с детьми, единственный руководитель. Понятно, что это охрана была. Я даже не знаю, где это в тайге мы жили… Но где-то на самой границе. Наверное, в «Долине слез». Там было громадное количество наших войск. Боялись, что нападут японцы. И Миша ушел воевать с японцами оттуда.

А Виля в это время была у моей мамы в Уссурийске. Миша, когда ушел воевать с японцами, мне велел ехать домой в Уссурийск. Он договорился с машиной, чтобы меня увезли. Меня с Нелей увезли в Уссурийск к бабушке. И я там жила.

— А Михаил Михайлович ушел воевать в каком звании?

— Он ушел, по-моему, старшим лейтенантом, командиром роты был, вернулся с войны капитаном.

После Победы у нас стали собирать женщин поехать в Корею. И Люда, младшая, в 47-м родилась, уже в Корее.

— А что это за место было в Корее?

— Какой-то город, я не помню уже, как назывался. Во многих городах там жили, названий всех уже не помню.

— А как Вы попали в Китай, в Порт-Артур?

— А в Китай-то мы поехали, когда мои девочки уже взрослые были, они все помнят. Деда (Михаила Михайловича) туда отправили. Мы из Кореи приехали домой, в Смоляниново, пожили какое-то время, а потом уже его отправили в Порт-Артур.

— Вот интересно, Вы были и в Корее, и в Китае. Как они там жили, лучше вас или нет?

— К нам там корейчонок один ходил все время. Они очень бедно жили. Мы его все время кормили, звали его по-русски Витя. У нас был «кан», печка. Топили его, и пол был теплый-теплый. Не знаю, из чего дом этот был, деревянный или глиняный, но пол теплый. Там до нас японцы жили.

А Миша тогда служил уже на заставе (начальник заставы на 38-й параллели, на границе с капиталистической Южной Кореей — прим. автора). А мы жили сначала в доме, какой-то там дом был пустой, наверное, японцы жили да убежали. Потом нам дали квартиру в городе, в Порт-Артуре.

А потом его оттуда демобилизовали, отправили в Россию, в Советский Союз. Я уже ходила беременная Андреем (четвертый ребенок Раисы Матвеевны — прим. автора). Андрей родился в 55-м году.

Большая семья. 2014 год. Фото из архива автора.

— Вот смотрите, мама, муж у Вас воевал, Вы одна с тремя малыми детьми. Корея, Порт-Артур и домой в СССР, снова в землянку. Потом было известное сокращение Вооруженных Сил СССР в полтора миллиона человек. Муж — орденоносец, капитан, но без образования и профессии, был уволен из армии, без квартиры и места работы. В семье три малые девчонки, Вы беременны четвертым ребенком. И вы вынуждены тогда были как-то устраиваться и приехали в Свердловск?

— Он меня вначале отправлял снова в Уссурийск к маме. А где я там буду жить? Я не согласилась поехать. И он договорился с тетей Ниной, его сестрой, которая жила в Свердловске, на проспекте Ленина они жили, чтоб она нас пустила в комнату. У нее было две комнаты: в одной она с мужем жила, а в другой — Тамара, ее дочь.

— И в эту комнату, где жила Тамара, вы все приехали: муж, Вы, трое детей и четвертым беременна?

— Да. Уже потом Андрюшу родила. И в маленькой-маленькой комнатке мы все жили. Да все ведь тогда так жили. А потом нам дали квартиру на проспекте Якова Свердлова, 52. Это уже Андрей родился, значит, в 55-м или в 56-м году.

— У Михаила Михайловича есть награды?

— Конечно, награды есть. Я тебе раньше, во время его похорон, показывала. Чего-то не знаю, где они теперь. Орден Красной звезды был. (Все награды тестя хранятся в нашей семье — прим. автора).

— А Вы сами, мама, где родились?

— Родилась в Уссурийске 1 января 1923 года. Мама до Уссурийска жила в Самаре. Почему-то там немцы из Германии оказались (немецкая республика Поволжья — прим. автора). Мама с папой жили в Уссурийске по соседству, у них дома рядом были, мамин и папин.

И нарожали в доме родителей всех нас. Четверо нас детей было. Первым был Лева, он был вроде 1921 года, вторая я — с 23-го года, сестра Тамара с 25-го года и брат самый меньший Валентин с 29-го года рождения. А папа с Украины приехал. Его фамилия была Гончар. Папа был хохол. А мама была немкой по фамилии Лиценбергер.

— А как она вообще попала в Россию, Ваша мама?

— До Самары, наверное, в Германии жили, раз она немка. Не знаю, как попала. Они познакомились в Уссурийске. Папа на 11 лет старше мамы. Познакомились и поженились.

— А кто-нибудь из родственников Ваших есть еще? Кто сегодня в живых остался?

— Да никого уж нет. Я одна. А вот интересно, тетя Лена и дядя Фридрих Мутт, живы ли? Ой, какой он был хороший, дядя Фридрих! Он служил в военном городке в Уссурийске. Звания я не знаю, но он офицер был. А тетя Лена — это мамина сестра. Она познакомилась там с ним, с дядей Фридрихом Мутт, и вышла за него замуж.

— Его не репрессировали?

— Нет. Они потом уехали в Омск. Не знаю, был он на войне или нет.

А ведь папу-то посадили в 37 году в тюрьму, мне было 15 лет. И маму посадили. А мама-то была у меня неграмотная. Она даже расписаться не могла. А за что их посадили? Потом папу выпустили и маму выпустили. Через год их освободили.

— Как папу звали?

— Гончар Матвей Иванович. Год рождения не знаю, он нам никогда и не говорил. Мама только говорила, что папа на 11 лет старшее ее был. А мама 1902 года. Гончар Полина Карповна.

— Вот их посадили в 1937-м году, потом выпустили. А за что посадили?

— Так не знаю, за что. Наверно, враги народа были. Тогда ведь судили врагов народа. Папа работал на заводе. Ремзавод в Уссурийске. Работал мастером. Через год освободили их, и маму, и папу. Нам вернули дом.

— А дом отбирали?

— Отбирали. И корову забрали. Корову так и не вернули, а дом вернули. Когда их освободили, мы уехали. Жили у бабушки, у тети Нины жили. Когда их арестовали, нас хотели в детдом забрать. Не всех, только Леву. Леве уже было 16 лет. Но тетя Лена нас всех четверых забрала. Она с дядей Фридрихом жила. Мутт. Ой, какой хороший дядька! Как он нас любил! Как он нас одевал! Как он нас обувал! Ой, какой хороший!

Папе сразу, как вернулся, дали путевку в санаторий «Боровое». Он маме говорил, что сильно его били, чтобы он признался, что он враг народа. А он не признавался. Его били. Он вышел уже больной. И его сразу отправили в санаторий «Боровое». Там туберкулезный санаторий был. Полечился там. Снова поступил на работу. Но недолго он поработал, в 41-м году умер.

— А вот у тети Лены, сестры Вашей мамы, дети были?

— Да, у них сын был Арнольд. Там в Уссурийске у меня племянники должны быть. И была еще дочь старшего брата Левы. Не помню, как зовут.

— Позади у Вас, Раиса Матвеева, большой путь. Что больше всего в жизни понравилось и запомнилось?

— Мне понравилось, как за границей мы жили, жили там хорошо. Хорошо жили. Не бедно. Паек давали нам. А потом, когда в Свердловск переехали, на улицу Свердлова, мы очень бедно жили. Очень бедно. Четверо детей. Я стала работать, Андрею было 3 годика. Денег только, чтобы за квартиру заплатить. Бедно жили. Девки учились. Виля училась в университете. Неля и Люда учились в техникумах. Все учились. Никто не работал. Виля только немножко работала. Вилю отец потом устроил к себе на работу. Она стала работать, а вечером учиться заочно. А эти вертихвостки днем учились, а вечером бегали. Гуляли. Прямо напротив нашего дома парикмахерская была. Посмотришь в окно, уже Вадик (будущий муж Людмилы — прим. автора) стоит у парикмахерской, Людку ждет. Потом он стал заходить в квартиру.

(Я помню, Раиса Матвеевна накрывала стол, кормила всех очень вкусным обедом. Молодежь потом долго играла в покер, иногда присоединялся к нам Михаил Михайлович. Каждый раз он годами задавал Вадику один и тот же, вызывающий у нас гомерический смех вопрос: «Вадик! Ты на каком курсе?» Вадим Владимирович Щуров, будущий муж младшей из сестер Фатеевых, закончил УПИ с отличием. Физик-теоретик. Работал в закрытом городе Арзамас-16. Стал кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии России. Работал под непосредственным руководством знаменитого физика-ядерщика академика Харитона, трижды Героя Социалистического труда. Моя семья всю жизнь поддерживала самые дружеские отношения с Людой и Вадиком, неоднократно и подолгу мы отдыхали вместе. Вадим ушел из жизни в начале 2022 года — прим. автора).

— Как мы ни бедно жили, а все равно всегда было, что покушать. Вот Вадик так часто и приходил. И вы с Нелей с нами жили на Свердлова, когда поженились. Мы все в одной комнате, и Андрей тут с нами спал на диване.

— Гардероб между нашими кроватями стоял, вашей с дедом и нашей с Нелей. Как это забудешь… Жизнь большая Вами прожита. Что же запомнилось?

— Не знаю, Володя, чего-то я не думала об этом. И хорошо жили, и плохо жили, по-разному жили.

— Чего бы Вы пожелали своим внукам? У Вас сейчас сколько внуков?

— Ой, много. Штук 15. Уже и правнук есть, внук женился один. Это Илья-то, Людин внук, женился. Если он родил кого-то, то это уже правнук… Здоровья всем желаю, чтобы хорошо жили. Нормально у вас чтобы все было. Чтобы мирное время было.

— А я желаю, чтобы через 3 года я сидел вот так же на вашем 100-летии и задавал Вам вопросы, а вы такая же бодрая, живая, на них мне отвечали. С праздником Вас еще раз, мама!

Вчитайтесь, уважаемые читатели, в эти простые как правда ответы 97-летней женщины. Раиса Матвеевна не жаловалась на жизнь. Но и так видно, насколько тяжелое и трудное время досталось их поколению. Поражает их стойкость и мужество, сила духа и жизнелюбие, чего так остро не хватает современным любителям смартфонов.

Не просто выжили, а жили в труде, не боялись рожать детей, всем детям дали образование, и жили счастливо. Это про таких, как Раиса Матвеевна, про настоящих русских людей, генералиссимус Александр Васильевич Суворов сказал: «Мы русские, мы все преодолеем!».

ЯПОНА-МАТЬ

Такахаши-сан

В 2008 году я работал в «Тойота — Центр — Екатеринбург» директором по безопасности. Русский хозяин компании Андрей Петрович, недавно и надолго уехавший в Германию, решил продать предприятие. Заинтересовались этим Центром японцы и стали присылать одну за другой разные комиссии для всестороннего аудита, чтобы понять возможную ценность компании.

Помню их первый визит. Генеральный директор Центра Компотов Анатолий Николаевич долго инструктировал нас, что вести себя надо учтиво, вставать при прохождении комиссии. В назначенное время у входа перед Центром в парадной форме в одну шеренгу выстроились Компотов, главбух, руководитель станции обслуживания и я. Подъехал черный фургон и несколько легковых машин, и из них высыпали японцы. Все маленькие ростом, похожие друг на друга, как две капли воды, в дорогих черных костюмах, ослепительно-белых рубашках.

К нам подошел их представитель, поклонился, представился: «Такахаши-сан» (господин Такахаши). И мы поочередно ему представились: «Компотов-сан, Иванов-сан» и так далее. Смешно, но лица наши были очень серьезны и почтительны.

Такахаши-сан был маленького роста, с почти крошечными руками и ногами; полный, с толстым отвисающим задом; в белых носках и высоко задранных почти до колен брюках. Смотрел на каждого из нас исподлобья, очень жестко и внимательно. Для нас это выглядело комично, он был похож на циркового клоуна. Мы незаметно переглянулись и сделали вид, будто так и должно быть.

Около десятка прибывших японцев, выйдя из машин и рассыпавшись веером по двору, начали снимать Центр, нас и все вокруг, сверкая вспышками фотоаппаратов. Приезжали к нам многократно и другие иностранные комиссии, но эта картина каждый раз повторялась.

Директор провел делегацию по всему Центру, подробно рассказывая о нем. Никто из сотрудников, сидевших за столами, так и не встал для приветствия. Никто из наших не улыбался и не кланялся. Переводил слова нашего гендиректора сам Такахаши-сан, он сносно говорил по-русски, почти без акцента. Японцы продолжали снимать все подряд. Когда японская делегация уехала, Такахаши-сан остался для изучения обстановки.

На следующий день с разрешения Компотова Такахаши-сан прибыл ко мне в кабинет с ноутбуком. Включил его и, глядя на экран, задал мне 52 вопроса (я подсчитал). Ответил я на все вопросы, ни на секунду не задумываясь.

О себе рассказал, что являюсь подполковником в отставке ФСБ России. Имею опыт оперативной, следственной и аналитической работы. Ветеран Афганской войны. Работал в Отделе административных органов Администрации области, был главным специалистом по взаимодействию с органами прокуратуры, суда и юстиции; членом коллегии областной прокуратуры и облсуда. Имею широкие связи среди властных структур и ветеранов Афганской войны. Такахаши-сан удовлетворенно хмыкнул и даже улыбнулся.

На вопрос об обстановке в городе я рассказал, что все без исключения бизнесмены, предприятия и даже небольшие киоски имеют так называемую «крышу» местной мафии, которой ежемесячно платят назначенную сумму. Сопротивляющихся бьют, иногда пытают, и заставляют платить силой. В городе выделяются следующие криминальные группировки: «Уралмаш», «Центр», «Синие» (уголовники). Над ними властвуют «крыши» сотрудников ФСБ, МВД… Напомню, это начало двухтысячных.

Рассказал Такахаши-сан, что наш город входит в тройку самых криминальных городов России (следом за Москвой и Санкт-Петербургом) и иногда занимает даже первое место в стране по количеству преступлений. В городе постоянно совершаются разбои, грабежи и убийства. Ночами и по утрам в городе можно услышать звуки автоматных очередей… Японец все больше мрачнел, старался вжаться в кресло и сделаться незаметным.

Долго отвечал я на вопросы Такахаши-сан и наконец он, согнувшись и мотая головой, поднялся и ушел. Попросил подготовить ему к завтрашнему дню справку о 100 самых крупных предприятиях области и о тех, кто в них обеспечивает безопасность. Из подготовленной справки было видно, что на 3 предприятиях возглавляют службы безопасности ветераны МВД, а на остальных 97 — ветераны ФСБ России.

На следующее утро в кабинет ко мне неожиданно прибыли Генеральный директор Компотов и с ним Такахаши-сан. Открыв свой ноутбук и глядя в него, Такахаши-сан задал мне последовательно те же 52 вопроса, что были вчера. Это была явная проверка, не придумал ли я ответы. Не задумываясь, я ответил на них точно также, как вчера.

Через неделю из Токио прибыл еще один японец, и вдвоем с Такахаши-сан, глядя в свои ноутбуки, задали они мне все те же 52 вопроса и получили прежние ответы.

Около двух лет (!!) японцы изучали наш Центр. По их заданию приезжали и обследовали Центр аудиторские компании из Парижа и Лондона. И только потом японцы решились купить его. Началась японская эра правления, но об этом ниже.

Для начала японцы объявили, что будут проводить собрания по подразделениям Центра. Каждый раз, встав на собрании, Такахаши-сан присутствующим говорил одно и то же: «Мы купили это предприятие. Сейчас разрабатываем правила поведения, которые Вы обязаны соблюдать! Собрание закончено.» Ни вопросов, ни выступлений при этом не допускалось.

Такахаши-сан около года прожил в Екатеринбурге один, сначала в гостинице на Визе, потом снял квартиру и перевез позднее в нее жену и двух сыновей четырех и шести лет. В любой мороз выходил из Центра без шапки, чихал, но этой привычке не изменял. Также поступали и его сыновья. После сильных морозов мальчики и сам Такахаши-сан заболели. Страховая компания прислала из Москвы самолет, и всю семью увезли в больницу. После выздоровления семью перевезли в Екатеринбург снова на самолете.

Помотал он нервы всему коллективу изрядно, в конце концов все вздохнули с облегчением, когда Такахаши-сан уехал в Японию. Все последующие представители Японии были предельно вежливы, неконфликтны и пользовались нашим уважением. Как правило, они в отличие от Такахаши-сан знали по 4–5 иностранных языка. Но русский все понимали с трудом, надо было неоднократно, как малым детям, объяснять очевидные вещи. Это сильно утомляло.

2008 год. Новые собственники. Фото из архива автора

Такахаши-сан был непредсказуем во всем: местах и времени своего появления, многочисленных вопросах, которые он назойливо задавал особенно поздно вечером, иногда ночью и в выходные дни.

Вот обычный пример: суббота, около 22 часов, сижу далеко от города на даче в бане, пью пиво. Раздается звонок от Такахаши-сан: «Киеня-сан, Ваш охранник нарушил правила обхода территории объекта — прошел не по второму, а по первому этажу».

— Спасибо за информацию Такахаши-сан, я разберусь.

— Позвоните мне обязательно.

— Хорошо, Такахаши-сан, позвоню.

Я выключаю телефон, матерясь и раздражаясь на проблему, которая выеденного яйца не стоит, в окончательно испорченном настроении пребываю весь вечер. Утром ни свет не заря от Такахаши- сан снова звонок:

— Киеня-сан, а все-таки, почему охранник нарушил правила?

— Я разобрался, Такахаши-сан, охраннику показалось подозрительным какое-то движение, и он решил проверить, нет ли посторонних на объекте.

— А все-таки, что было подозрительного?

Эти его вопросы в любое время суток выводили из себя не только меня. Мой друг, энергетик Центра, как-то тоже пожаловался, что и его Такахаши-сан изводил никчемными вопросами, но он поставил японца на место, и тот отстал. Энергетик как-то зажал Такахаши в темном углу Центра и сказал, поднеся кулак к его носу: «Если ты, японская морда, еще позвонишь мне в неурочное время, я тебе морду разобью, понял?»

«Понял, понял», — пролепетал испуганный Такахаши-сан и больше к энергетику и даже мне перестал звонить, когда попало.

Держался в коллективе он высокомерно, идя напролом навстречу в узком коридоре, заставляя прижиматься к стене и здороваться первым. На приветствия не отвечал.

Очевидные вещи ему приходилось повторять многократно, чтобы понял. Особенно утомляло его многократно повторенное: «А все-таки?» но деваться было некуда, приходилось терпеть, как неизбежное зло.

Надо отметить, что японец досконально изучал особенности работы каждого сотрудника, задавал каждому, с кем беседовал, бесчисленное количество вопросов. Приходил на работу раньше всех, периодически в течение рабочего дня делал обход всей внешней и внутренней территории Центра. Каждый вечер оставался на работе позже всех, по-моему, иногда и ночевал здесь.

В выходные дни один гулял по городу. Помню такой случай. На даче зазвонил сотовый телефон и из него раздался панический голос Такахаши-сан: «Помогите!!! Помогите!!!», и тут же телефон отключился. Встревоженный, я позвонил водителю Такахаши и спросил, что произошло. Водитель пояснил, что Такахаши-сан по телефону сообщил, что трое милиционеров с дубинками забирают его в отдел. Оказывается, японец шел по проспекту Ленина и открыто нес бутылку пива, из которой иногда прихлебывал. А в то время в России была очередная компания борьбы с алкоголизмом, отлавливали всех, кто употреблял спиртные напитки в скверах, на улице, задерживали их и штрафовали. Японца, вероятно, наши приняли за киргиза. Водитель по телефону посоветовал показать полицейским японский паспорт и сказать, что будет жаловаться консулу. Полицейские тут же отпустили Такахаши-сан на свободу.

При японцах Центром стал руководить Исполнительный комитет из двух человек — Такахаши-сан и генеральный директор Компотов-сан. Каждое утро проводились планерки руководителей подразделений, они отчитывались за работу в предыдущие сутки и утверждали планы работы на следующие сутки. Это было морально очень тяжело, так как любое слово десятка присутствующих на планерке руководителей подразделений Компотов тут же очень долго переводил на доступный язык для Такахаши-сан. Целый месяц я добросовестно посещал эти планерки, устал психологически неимоверно, потом, с разрешения Исполнительного комитета (ИК) перестал приходить, мотивировав свое отсутствие правилами конспирации Службы безопасности, которую возглавлял.

Мне было приказано составить годовой план работы Службы безопасности Центра. Я с рвением взялся за это знакомое мне по работе в органах КГБ СССР дело и примерно на двадцати печатных листах составил план и доложил ИК. Оба его члена (Компотов и Такахаши-сан) план прочитали и без комментариев для меня отправили в Токио для согласования.

Здесь уместно упомянуть следующее. Любой даже самый малозначительный вопрос или документ японцы подвергают многочисленным согласованием, всегда с участием Токио. Поэтому большинство организационных, даже очень мелких вопросов японцами решаются крайне медленно…

Через три месяца пришел из Токио утвержденный план моей работы на год; вместо 20 листов, которые я посылал, пришло 4. Содержание плана претерпело существенные изменения. Вот выдержки из него по памяти: «1. Если в торговом зале (шоу-руме) к сотруднику обратится незнакомый человек и предложит «крышу», то необходимо бегом найти Директора по безопасности и сообщить ему. Директор по безопасности обязан бегом доложить об этом в Исполнительный Комитет». 2, 3 и 4 пункт были аналогичного содержания, разница была лишь, в каком месте незнакомое лицо предложит сотруднику «крышу»: помимо «шоу-рума» упоминались еще помещение станции технического обслуживая, режимный объект, куда «незнакомое лицо» даже не имело физической возможности проникнуть. Упоминалось это же предложение дома у сотрудника и по его телефону.

Я не мог поверить прочитанному. Этот «шедевр» руководства явно заслуживал опубликования в советском журнале «Крокодил», так как не имел ничего общего с действительностью.

Следует иметь в виду, что в Японии тогда были распространены многочисленные мафиозные группы, так называемые «якудза», которые открыто обеспечивали местным бизнесменам «крышу», то есть защиту от других «якудза». Для того, чтобы не было путаницы и неразберихи, у входа в каждый магазин или офис на стенку вешали табличку с названием той «Якудза», которая обеспечивала «крышу» этому объекту.

Много месяцев и нервов я потратил на личные беседы с разными, большими и малыми, японскими начальниками, чтобы доказать, что этот документ очевидная и дремучая глупость, которую написали, не зная о России и обстановки в ней.

Примерно через год-два из Токио прислали «Таблицу рисков», в которой были перечислены риски для бизнеса: пожары, землетрясения, коррупция, воровство и другие нарушения. И указаны мероприятия для устранения их последствий. Этот документ тоже заслуживал звания «шедевра» по безопасности. Но он хотя бы перечислял основные риски. Например, при обнаружении фактов коррупции, воровства необходимо было срочно провести в каждом подразделении общие собрания и осудить эти действия. То есть, бороться с последствиями, а не искать и устранять причины…

В конце концов я смирился. Решил строго следовать правилам поведения, установленным японцами для наших сотрудников. Тем более, что всем нам было запрещено без разрешения ИК вступать в служебные отношения с силовиками и посещать их учреждения. Я лишился огромного потока оперативной информации об обстановке и по конкретным лицам.

Босс из Токио

Настало время показать большим боссам из Токио купленный в России центр, а заодно представиться японцам руководству области. Меня спросили, смогу ли это организовать. Ответил согласием. С губернатором Росселем встречался часто на служебных совещаниях, когда работал в Администрации области. Кроме того, я выдвинул идею создания в России Фонда розыска жертв политических репрессий, подготовил необходимые документы и обсудил их лично с Эдуардом Эргартовичем. Но моя помощь не понадобилась. Хозяин Центра Андрей Петрович обошелся без меня. Через личные связи он добился назначения встречи у губернатора представителей Токио.

Такахаши-сан обратился ко мне с просьбой сопровождать его в аэропорту Кольцово, когда он будет встречать свое высокое японское руководство. Генеральный директор Компотов не возражал, и я согласился. Такахаши-сан попросил меня взять с собой какое-нибудь оружие. Оружия у меня не было, но этого я не сказал.

Самолет с боссами прилетал чуть за полночь, езды до аэропорта ночью от моего дома было минут 30, и я сказал Такахаши-сан, чтобы заехал он за мной ближе к полуночи. Спать не ложился, когда в 23 часа вышел из дому выносить мусор, увидел во дворе служебную Тойоту Такахаши-сан. Рядом курил его водитель «Володя-афганец». Спросил, почему так рано приехали.

— Такахаши-сан неугомонный, не вытерпел и приказал мне приехать, — ответил Володя.

— А где он сам?

— Спит в машине.

Когда машина тронулась, Такахаши-сан проснулся и задал вопрос, с которым надоел в предыдущие сутки:

— Киеня-сан, а оружие есть?

— Есть! — громко ответил я.

— Какое? — не унимался он.

— Автомат Калашникова, — с наглой насмешкой ответил я.

Он понял мою издевку и посмотрел в глаза с такой неожиданной яростью, что готов был испепелить меня, молча отвернулся.

В аэропорт прибыли очень рано, ждали долго. Когда объявили прибытие нужного нам рейса, мы пошли к калитке, через которую с летного поля тогда выходили пассажиры. Такахаши-сан стал первым, я вторым и Володя-водитель третьим. Такахаши-сан стоял очень напряженным, и мне передалось его волнение. Поток пассажиров шел мимо. Вдруг показался с сумкой чрез плечо коллега Такахаши-сан, который знал меня. Он широко улыбнулся, чуть поклонился ему и мне и поочередно протянул руку для приветствия. И прошел дальше.

Вдруг Такахаши-сан как будто ударило током. В проходе стоял пожилой японец среднего роста с сумкой через плечо и с тележкой на колесиках в руках. Он был, как все японцы, с непроницаемым лицом и требовательно посмотрел на Такахаши-сан. Тот мгновенно и быстро нагнулся в низком поклоне, почти до земли и выпрямился с улыбкой до ушей. Японец отдал ему сумку и тележку и пожал руку, здороваясь. Такахаши, не оборачиваясь, подвинул мне сумку вплотную, чтобы я ее взял. Не ожидавший подобного, ведь мы не договаривались, я взял сумку за ручку. Такахаши что-то сказал японцу на своем языке, кивнув на меня сбоку. Я различил лишь слово: «Секьюрити» (безопасность, охрана). Японец требовательно и внимательно посмотрел на меня, видимо, ожидая улыбки и поклона. Не кланяясь, я молча посмотрел ему, не отводя взгляда, в лицо. Босс протянул мне руку для приветствия, пожал мою и, не оглядываясь, они с Такахаши-сан пошли к машине.

Я чувствовал себя последним идиотом, униженным и оскорбленным, шел за ними, таща за собой тележку босса. Никогда раньше меня так не унижали, насильно превратив в лакея. Даже большие советские генералы, которых я часто встречал в порту. Я шел, проклиная ту минуту, когда согласился сопровождать коварного Такахаши-сан в аэропорт. Володя, шедший рядом с мной, посмотрел мне в лицо, все понял, протянув руку, молча забрал тележку и повез ее сам. Такахаши-сан что-то громко рассказывал боссу, неестественно смеялся, нагибался низко и заглядывал ему в лицо. Это было отвратительно. Отвезли японского босса в лучшую гостиницу, персонал принял и унес его багаж. Босс, прощаясь, снова подал мне свою драгоценную руку.

Встреча японской делегации губернатором области была назначена в 11.00 того же дня. В 10.00 мы были уже в огромном холле гостиницы. Посредине стоял босс и несколько русских, работающих в японском представительстве. Подошли. Босс поздоровался со мной за руку и стал разговаривать с русскими. Стоявший рядом Такахаши-сан внезапно для всех бегом рванулся в сторону, отбежал метров на 10 и стал озираться вокруг. Потом рванулся в другую сторону и тоже стал озираться, стоя на месте. Я спросил у русского, что случилось. Тот ответил, что такими действиями Такахаши-сан привлекает внимание босса, демонстрируя рвение в работе и показную бдительность. Так в Японии принято. Я только усмехнулся про себя презрительно.

Наш Центр

До японцев на большом внутреннем дворе нашего Центра была забетонирована большая ровная площадка, огороженная со всех сторон, с зеленым покрытием корт для большого тенниса. Ежедневно на корт приходили школьники из окрестных школ и, конечно, бесплатно тренировались. Занимались и наши сотрудники. Раз в год на корте проводились соревнования по «Большому шлему», широко освещаемые в СМИ. Внутри служебного помещения был оборудован большой фитнес-зал с раздевалкой и душем, который свободно посещали все сотрудники Центра и охрана. Я начинал свой рабочий день с тренировок в этом зале. Там стояли самые современные тренажеры и спортивное оборудование.

На огромной внутренней территории хоздвора Центра росли огромные, высотой метров по 35–40, сосны. Веселые, зеленые, с золотистой корой, очень красивые. Когда площадки для хранения прибывающих новых машин стало не хватать, сосны не стали трогать, а машины стали располагались между ними.

Особенно важным считаю морально-психологический климат коллектива Центра тогда, при русском хозяине. До работы в Центре повидал я в своей жизни сотни, если не тысячи разных коллективов, но такое встретил лишь здесь: костяк, руководство составляли единомышленники, прошедшие всю мерзость 90-х годов России. Андрей Петрович, закончивший Уральский политехнический институт имени Кирова и Итонский университет в Лондоне, и его близкие друзья, «с нуля» честно заработали деньги, на взятые кредиты в наших банках построили один из первых в стране автомобильных центров по продаже и обслуживанию автомобилей «Тойота». В те годы это дело было колоссальной сложности, было время разгула преступности в России. Сплотились, выстояли и построили великолепное здание Центра, одними из первых, после Москвы, стали продавать «Тойоты». В последующие годы подобные центры стали строить практически в каждом областном и республиканском городе страны.

Дружелюбие, улыбки, чуткость и желание помочь в работе главенствовали в коллективе, и это было в новинку после моего негативного опыта работы в коммерческих структурах, где уже бушевали страсти дикого капитализма: эгоизм, нажива любой ценной, доносительство и прочие мерзости. Я отдыхал душой в коллективе в Центре, на работу ходил и работал с удовольствием. Меня уважали за трудолюбие, ответственность и принципиальность.

Когда пришел в Центр, долго отбирал кандидатов на работу в свое подразделение. Помню, за один год выгнал сразу 10 человек за лень, пьянство и мелкое воровство. Всех кандидатов на работу в подразделения Центра подбирал отдел кадров и отобранных посылал в первую очередь ко мне. Обращало на себя внимание, что многие молодые люди были элементарно неграмотны, а некоторые даже заявляли и открыто гордились тем, что купили военные билеты, чтобы избежать службы в армии. Для меня это был шок, я и мое поколение были патриотами и считали за честь служить Родине.

Новые хозяева

Купив наш Центр, японцы сразу вырубили все сосны на внутреннем дворе и полностью заасфальтировали его для стоянки новых машин. Ликвидировали теннисный корт, фитнес-зал, душ и раздевалку для сотрудников.

В последующие пять лет они неторопливо, упорно, пошагово изменили работу Центра кардинально. Для начала утвердили, а потом жестко внедрили Систему процедур каждого производственного процесса от начала и до конца продажи, ремонта автомобилей, охраны, режима передвижения. Каждая процедура регламентировала действия сотрудника до мельчайших деталей: от вставания, улыбки прибывшему клиенту, перечень вопросов и тем для обсуждения с ним, до его отъезда. Все до единой операции автомеханика при ремонте автомобилей на Станции техобслуживания и кузовного участка. Для контроля за каждым шагом сотрудников по исполнению процедур было создано подразделение контроля, сотрудники которого постоянно лично и по видеокамерам контролировали все производственные процессы.

Была принята к эксплуатацию новая система видеонаблюдения из примерно 100 новейших видеокамер, позволявших контролировать практически каждый шаг сотрудников, а также просматривать внутренние коридоры и техническую территорию Центра. Весь внешний периметр Центра был оборудован видеокамерами и датчиками движения, которые позволяли охране контролировать проникновение посторонних лиц. Для контроля передвижения по территории Центра была пущена в эксплуатацию система контроля и управления доступом (СКУД). Она позволяла контролировать проходы людей через все двери Центра. И обеспечивала режим пропуска в закрытые зоны.

Центр был поделен на зоны открытого и ограниченного доступа. Были составлены списки всех сотрудников подразделений и конкретные места их возможного посещения. Невозможно стало свободно передвигаться большинству сотрудников, а тем более посторонним лицам, по производственным помещениям Центра.

2008 год.

Презентация Тойота Центра.

Автор с представителем Токио.

Фото из архива автора

Но было одно исключение, где нас не сразу подчинили и сломали. На всех информационных досках годами бесполезно висели объявления о необходимости каждому сотруднику выявлять нарушения в работе коллег и руководителей всех уровней и информировать об этом руководство по телефону в Москву и Токио. Гарантировались безопасность звонившему и материальное вознаграждение. Но ежегодные японские проверки на этом направлении работы годами отмечали нулевые результаты. Сказывалось наше советское воспитание и неприязнь к доносительству. Но через несколько лет положение изменилось, и доносительство друг на друга стало обыденным явлением, что меня огорчало и возмущало. Мы стали другими….

Мне кажется важным, что в те времена многие бизнесмены старались уходить от налогов, работали «по-черному», платили зарплаты в конвертах. Люди работали, а отчисления для будущих их пенсий либо не платили вовсе, либо платили по минимуму, а японцы же все делали по закону, платили все налоги, не ловчили. Зарплату платили регулярно, без срывов и задержек. И только «по белому», без всяких тайных конвертов. Это всем нравилось. Но контроль за сотрудниками был жесточайший и всеобъемлющий, к чему мы не привыкли. «Левые» заработки исключались. Некоторым это не нравилось, многие высококлассные мастера уволились и перешли на нелегальные работы в свои или арендованные гаражи, налогов не платили. Оставшиеся мастера, их было немного, терпели и работали в Центре. Семья, дети…

После прихода японцев как-то раз произошел следующий случай. В помещение СТО самовольно проник клиент с двумя друзьями и устроил громкий скандал механикам и вызванному руководителю подразделения по работе с клиентами. Он никак не унимался, и руководитель подозвал постового милиционера, но хулиган не успокаивался и продолжал оскорблять нецензурно окружающих и постового. В то время это было обычным явлением. Некоторые клиенты, не стесняясь молоденьких сотрудниц отдела продаж, вели себя по-хамски, сквернословили и не подчинялись охране. Такое было в России хамское время, когда «новые русские хозяева жизни» приходили с мешками денег неизвестного происхождения и вели себя вызывающе, старались унизить на каждом шагу сотрудников.

Постовой вызвал дежурную машину и хулигана-клиента увезли в отдел милиции. Что тут началось! Японцы, узнав о случившемся, срочно провели служебные совещания во всех подразделениях. Нам всем надлежало зарубить на носу, что нет никого выше клиента, который пришел к нам и принес деньги. Иначе он унесет их в другое место. Руководителя, вызвавшего постового, хотели уволить, мы его защищали, тогда его перевели на рядовую должность.

Посмотрев по видеокамерам, как работают постовые милиционеры и оценив их работу неудовлетворительно, японцами было решено разорвать с ними договор об охране. Мне приказано найти надежный ЧОП. Я предложил охрану Центра руководителю ЧОП, которого лично знал много лет. Он охранял несколько крупных банков и десятки объектов в городе.

Охрана

Все Инструкции по охране Центра ЧОПом согласовывались со мной. Я наделялся полномочиями круглосуточного контроля за постовыми охраны. Приезжал на работу все 16 лет в Центре к 7.00. Просматривал записи всех видеокамер, выявляя нарушения охранников, сотрудников, рабочих, которые ночью что-либо строили или ремонтировали.

Утром ровно в 6.00 на работу приходили уборщицы, работники клининговой компании. Это были женщины среднего возраста из Таджикистана и Киргизии. В каком ауле их отловили, неизвестно. Русского языка они не знали вовсе. Начинали водить электрические громоздкие поломоечные машины. Часто переезжали провода, повреждая их и вызывая короткие замыкания. В выставочном зале, где узкие проходы между новыми машинами, уборщицы часто задевали машины, царапали их. Я долго отучал их от привычки включать на стойках кнопки на подъемниках автомашин. Механики порой забывали это сделать с вечера, чтобы пол можно под автомобилями свободно было помыть.

Пару раз эти самовольные включения чуть не закончились трагедиями. Во время ремонта одной из машин механики ее разобрали и находились внутри машины на подъемнике. Уборщица подошла и молча бездумно нажала кнопку подъемника. Люди чуть не погибли, а машина свалилась на бок.

В Центре

с коллегами,

слева направо:

Аюпов Ф.М.,

Киеня В.А.,

Гусев А. А.

Фото из архива автора

Уборщицы частенько жаловались, что у них в шкафчиках пропадают личные вещи. Приходилось и на это тратить время. Любой поиск по видеокамерам отнимал много времени. Руководителем бригады уборщиц была татарка Лидия. Она рассказывала, что уборщицы снимали недалеко от Центра комнату и жили в ней все шестеро. Постоянно и там пропадали их личные вещи и деньги. Воровство было обыденным явлением.

Уборщицы все были замужем недавно и по своим законам обязаны были отдавать всю зарплату своим свекровям, которые периодически с контрольной проверкой приезжали из Таджикистана и Киргизии. Свекрови выясняли сумму заработанного каждой, проводили в их комнате обыски и устраивали драки. Уборщицы в этой комнате тоже нередко дрались между собой, обвиняя друг друга в воровстве.

Я еженедельно глубокой ночью посещал Центр, проверял несение службы охраной ЧОПа. Помню один случай. Оставив свою машину метрах в ста от Центра, подошел к нему в мертвой зоне, не просматриваемой видеокамерой. Перелез через высокий острый забор и вдоль стены здания пошел по хоздвору. Когда перелезал, зацепился за верх забора брюками и повис. Еле освободился и дал себе слово так больше не поступать. Мне было уже 72 года и с такими приключениями надо было заканчивать. Через незапертую дверь вошел в большой неосвещенный цех СТО, где на втором этаже находился пост охраны. Стал за толстую колонну и прислушался. Скрипнула дверь поста, охранник спустился вниз, подсвечивая себе электрическим фонариком. Когда он проходил мимо меня, я молча набросился на него сзади,правой рукой сдавил горло и прижал к себе…

…Афганистан, 1984 год. Я вторую неделю на боевой операции. Непроглядно черная, как чернила, ночь. Выхожу из своего машины-кунга и вижу, что фонариком кто-то недалеко от нас передает сигналы. Генерал, стоящий внизу, приказывает: «Майор, иди, разберись». Я пошел на огоньки, низко нагнувшись, а затем пополз. Увидел, что с фонариком в руке, осторожно пригнувшись, крадется в мою сторону человек, и замер. Когда человек поравнялся со мной, я бросился ему в ноги, свалил на живот, сел на спину сверху. Правой рукой зажал его горло и потянул вверх, чтобы он потерял сознание от удушья. Он успел прохрипеть: «Я свой…», и я, отпустив горло, завернув ему руку, повел его к генералу, где с ним стали разбираться…

Я ожидал от пожилого охранника всякого, но не этого. Он обмяк, как тряпка, и, кажется, обмочился. Я чуть не сгорел со стыда, представив себе мгновенно, что у него мог быть инфаркт и смерть. Да и сейчас смена брюк на сухие не доставит ему удовольствия. С тех пор я перестал проверять охрану ночью; а, приезжая утром, внимательно изучал записи видеокамер за ночь и устраивая жесткие разборки за нарушения. Иногда я требовал заменить на месяц злостных нарушителей, и потом они были как шелковые.

Последние годы в Центре были однообразными и скучными. Обыденность надоедала. Я чувствовал себя, как Тузик на короткой цепи. Любая инициатива тонула в бесполезных длинных разговорах с разными японскими представителями, которые, как я неоднократно убедился, ничего не решали без согласования с Токио…

Волковы

Однажды перед 10 ноября — Дня сотрудников внутренних дел — мы получили письмо из местного отдела милиции. В нем содержалась очередная просьба оказать материальную помощь в связи с праздником. Это письмо для рассмотрения и подготовки ответа было Генеральным директором расписано мне по компетентности. Я поехал в отдел милиции района. На его здании увидел три мемориальные доски в честь погибших в горячих точках милиционеров. Зашел в отдел кадров, узнал, что у одного из них — старшего лейтенанта милиции Игоря Волкова, погибшего в Афганистане, остались двое детей: Егорка 6 лет и Кристина 11 лет. Зашел к начальнику райотдела и спросил, какую материальную помощь оказывает милиция семьям погибших. Он ответил, что раз в год начальник УВД области генерал Воротников В.А. собирает жен погибших и каждой вручает по 1000 рублей²⁴.

Я показал письмо к нам о помощи милиционерам в связи с праздником, и сказал, что все действующие милиционеры на бутылку водки к празднику могут скинуться и сами. Вернувшись в Центр, написал служебную записку об оказании помощи семье Игоря Волкова в размере 10000 рублей. Центр тогда продавал по 450 новых машин в месяц и купался в деньгах. Что тут началось!!! Меня по 4–5 раз вызывали на совещания в Исполнительный Комитет и требовали пояснений, на каком это основании Центр будет отдавать деньги и кому. Эти вызовы продолжались несколько дней, и, конечно, все время проходили консультации с Токио. Наконец мы с Компотовым, человеком редкой порядочности, ума и «Великого дипломата», как я его про себя называл, сформулировали письмо в Исполнительный комитет от моего имени следующего содержания: «Для оказания материальной помощи семье погибшего с терроризмом старшего лейтенанта милиции Игоря Волкова, прошу выделить 10000 рублей и выдать их через кассу предприятия его вдове Волковой Оксане Павловне». Прошла еще пара совещаний, и Токио дало «добро».

Более 10 лет ежегодно накануне 10 ноября я звонил Оксане Павловне, поздравлял ее с наступающим праздником и приглашал получить деньги в кассе Центра. Периодически я выезжал к Волковым домой со специалистом по компьютерам. Подарил два ноутбука, которые центр хотел продать как устаревшие и списанные. Специалист настроил эти ноутбуки, чтобы ребятишки могли использовать их для обучения. Когда Егорка и Кристина были маленькими, периодически заказывал им новогодние подарки, которые Центр покупал детям сотрудников.

Так продолжалось до моего увольнения из Центра; просил продолжить традицию помогать семье погибшего Волкова, обещали, но, к сожалению, не выполнили.

Братья наши меньшие

В районе дислокации Центра, а это на окраине большого города, раньше были частные деревянные дома. Сейчас это высотные дома и коттеджи. По улицам часто бродили, как неприкаянные, своры собак, которые имели каждая свою территорию, строго охраняемую от чужих. Собаки проникали под воротами, через подкопы в высоком бетонном заборе на внутреннюю территорию Центра и бегали, пока их не выгоняла охрана. Возле шлагбаума при въезде на территорию наш завхоз навозил много кусков гранита и круглых валунов, присыпал их землей и высадил множество цветов. Рядом с горкой в землю он врыл большой пластмассовый бассейн с водой. Это стало любимым местом отдыха местных собак. Они часами валялись возле бассейна, откинув лапы, чем сильно нервировали нашего завхоза. Он просил охрану отгонять собак с этого места, но охрана не всегда реагировала своевременно. Я неоднократно видел, как из Центра с малокалиберным пистолетом выскакивает завхоз и бежит по направлению к горке с собаками. Что-то громко орет нецензурное. Собаки, никогда не реагировавшие на проезжающие рядом машины и проходящих по тропинке прохожих, заслышав знакомый сочный мат завхоза, тревожно поднимали головы и вглядывались в бегущего к ним вооруженного человека. Затем мгновенно вскакивали и россыпью кидались прочь, кто куда. А завхоз, не снижая скорости, стрелял им вслед и еще долго матерился. Это действо повторялось периодически.

Кто-то из охранников принес в Центр маленького щенка, сучку, которую назвали, понятное дело, Японка. Поселили ее в деревянном ящике возле двух больших контейнеров с имуществом. Через несколько месяцев к ней в гости зачастили собаки с улицы, бегали за ней гурьбой по площадке, среди новых машин. Их гоняли, но это продолжалось до тех пор, пока собаки не погрызли бампера у нескольких новых машин. К этому времени Японка вырыла под контейнером нору, родила щенков и стала там жить. Было приказано ликвидировать это собачье гнездо, и дворник наглухо завалил землей вход в нору под контейнером, где оставалась Японка со щенками. На следующее утро прибежали собаки-друзья Японки, лапами разрыли вход в ее нору, и она с малышами ушла навсегда. Собачья солидарность иногда может служить примером человеческим особям…

По весне, загоняя с площадки хранения новые машины внутрь производственного помещения для подготовки их к продаже, механики несколько раз обнаруживали внутри машин птичьи гнезда, иногда с отложенными в них яйцами и даже птенцами, которые громко верещали на весь цех. Как было ни жалко, но гнезда приходилось уничтожать.

Когда зимой выпадал свежий снег, по утрам можно было видеть, как по лобовым стеклам новых машин, развлекаясь, скатываются вниз к капоту черные вороны. Иногда они катались даже во время перегонки машин в цех на мойку. Их бесстрашие удивляло. Ворон гоняли, по ним охрана даже стреляла, но вороны упорно продолжали веселиться. Пришлось купить большой надувной шар «Орлиный глаз» с нарисованным на нем большим глазом. Такие используются в районе аэродромов для отпугивания птиц. И правда, вороны не стали прилетать, видимо, испугались.

На внутренней территории Центра, где стояли сотни машин, по свежей пороше оставались на земле и на самих машинах только цепочки следов от котов, которые и не думали соблюдать режим передвижения. И, как все коты, были своенравными и независимыми.

Спасибо японцам

Неоднократно задавался вопросом: какие же впечатления у меня остались от японцев. В Советском Союзе я прожил 50 лет, плюс более 30 в новой России. В конце 90-х годов и начале 21 века в Россию пришел беспредельно дикий капитализм. Человеческие дружеские отношения, патриотизм осуждались и презирались. Царствовал закон «человек человеку волк», получение прибыли любой ценой. Все частные предприятия «крышевались» мафией. Зарплаты платили в конвертах, налоги почти не собирались.

И вдруг на нас, как с неба, свалились японцы, стали хозяевами предприятия. Они строго соблюдали действующие законы, платили зарплату вовремя. Стали постепенно, но неуклонно подчинять своим правилам поведения и работы. Финансовый и визуальный контроль за каждым сотрудникам стал тотальным. Их не интересовали мы, как личности, главное, чтобы каждый на своем месте приносил прибыль предприятию. И не отклонялся ни на миллиметр от предписанных ими правил. Была введена драконовская система наказаний за малейшее нарушение. Все время поощрялось доносительство друг на друга. Постепенно все стали чужими другу. Моральная обстановка на предприятии стала очень тяжелой, удовольствие от работы пропало.

У японцев, конечно, многому можно научиться. Трудолюбию, ответственности к порученному делу. Честности и порядочности в быту. Рассказывали, что японец, найдя на улице кошелек с деньгами или даже авторучку, обязательно отнесет их в полицию. О наших гражданах такого я сказать не могу… И все же последние 16 лет моей работы в Центре буду вспоминать с благодарностью за подчеркнуто уважительное отношение ко мне сотрудников и японских представителей. Общаясь с японцами много лет, я еще больше стал ценить и любить свою Родину. Спасибо им за это! Родину ведь любят не за что-то, если любишь, то безусловной любовью. За ее культуру, историю, возможно, самую благородную историю, историю самой миролюбивой, но самой непобедимой страны, историю страны, стремящейся к справедливости, к добру и величию своего народа. За дух России, который воспитывает сильных и добрых людей с широкой и глубокой душой! За то, что Россия страна, где понятия «дружба и братство» ценятся выше, чем где бы то ни было.

Спасибо японцам за осознание моей любви к России.

ЗВЕРЬЕ МОЕ

Феня

Это удивительное создание — ослепительно белого крошечного котенка с огромными голубыми умными глазами — принес в наш дачный дом семилетний внук Степа …

Большой деревянный дом с баней и огромным сараем для скота мы купили за относительно небольшие по тем временам деньги в татарской деревне Усть-Баяк, недалеко от города Красноуфимска и рядом с красавицей рекой Чусовой.

От квартиры в Екатеринбурге до дачи было ровно 225 километров. Неблизко, но ездили туда с женой на выходные каждую неделю. Дом, конечно, требовал большого ремонта и реконструкции, но я тогда работал в японской фирме, и расходы на ремонт нас не пугали.

Феня. Фото из архива автора

В соседнем доме жила Лиля, она и посоветовала при первом нашем приезде и осмотре дома сходить к мулле и попросить разрешения на покупку дома, потому что деревня чисто татарская и здесь так принято. Рассказала, что недавно приезжал прокурор города Красноуфимска, тоже русский, но мулла почему-то ему не разрешил покупку этого дома.

Прежний жилец дома, татарин, связался с какой-то сектой, распространял среди местных жителей листовки с призывами в нее вступать. Его несколько раз предупредили, затем деревенские побили его изрядно, сломав ребра, и приказали убираться из деревни. Он моментально исчез, но своей соседке Лиле оставил все документы на продажу дома и земли, а сам, по ее словам, долго лечился в больнице. Мы его так и не видели. Дом и сарай были совсем пустыми, а в бане я обнаружил два мешка макулатуры с бланками каких-то денежных переводов из разных городов и банков на разные суммы. Использовал их для растопки печки.

Я сходил к мулле в крайний дом на нашей улице Гагарина, представился и переговорил с ним. После получасовых подробных расспросов обо мне, жене, обоих сыновьях, кто они и чем по жизни занимаются, мулла позвонил Лиле по телефону и сообщил, что дает нам разрешение на покупку дома и проживание в этой деревне…

Но вернусь к кошачьим. Принесенный Степашкой котенок оказался обаятельной кошечкой. Мы ее назвали Феней. За врожденное царственное поведение и дистанцию, на которой она с первого дня появления в нашем доме держала нас всех, я частенько называл ее Фелицией. Никогда Фелиция не мурлыкала, и никому она не позволяла себя гладить. После многочисленных попыток приласкать и погладить чудесную кошечку, мы ходили потом с оцарапанными до крови руками.

Бывая в гостях у Лили, я встречал маму нашей Фени, кошку сиамской породы, с черно-бело-желтыми пятнами, белыми носочками и белым пятнышком на мордочке. Она была уже старая и часами лежала на высокой лавке возле русской печи. Пока мы обедали, сидя за столом, она, как правило, была рядом, крепко спала и даже храпела. Неловко повернувшись во сне, несколько раз при мне падала с лавки на пол, просыпалась, ловко запрыгивала на лавку и снова засыпала.

Кота-папу я видел только один раз, мне его как-то показала соседка. Это был серый, с тигриными разводами по шкурке, огромный, наглый кот, периодически посещавший соседний двор.

В детстве меня всегда сопровождали коты и кошки, но подобного гордого, величественного поведения, как у Фени, среди них я никогда не наблюдал. Моя мама всех котов называла просто «Васька», а кошек, наверно, на польский манер (мы жили тогда в Белоруссии и в лексиконе бабушки и мамы всегда присутствовали польские слова), называла «Гидота», что значит «гадливая, мерзкая, противная».

Тогда я не понимал, что означало это прозвище, ведь в детстве гладил своих котов и кошек, а они только ласково мурлыкали и терлись мордочкой. Утром, еще не открыв глаза, уже слышал ласковое «мурчанье» наших котов, спавших в моих ногах. Потом, когда они начинали облизывать мое лицо своими шершавыми языками, просыпался, радуясь новому солнцу и новому дню жизни.

Большинство котов из моего детства были пройдохами и жуликами. Одного «Ваську» запомнил на всю жизнь. Бабушка, подоив корову, кувшины молока ставила на полку в сенцах. Полка была прибита метрах в двух от пола, и столько же было от полки до чердака, что гарантировало недоступность молока для Васьки. Через пару дней с каждого кувшина молока бабушка ложкой собирала сметану. А в субботу бабушка проводила чистую уборку дома, скребла ножом дощатый деревянный пол до желтизны. В одну из суббот, помыв пол и выйдя в сени, она обнаружила внезапно Ваську на полке с молочными кувшинами. Этот пройдоха только что поедал сметану из очередного кувшина и, увидев бабушку, лапой толкнул кувшин на пол, тот разбился.

Запомнились сцены наказания Васьки. Бабушка держала кота за хвост и молча лупила голяком, веником-метлой без листьев. При каждом ударе Васька утробно мяукал и подпрыгивал от пола, обрызгивая его мелкой мочой. Затем бабушка за хвост волочила кота к двери и выкидывала из дому. Через два дня ласковый и громко мурлыкающий Васька возвращался из леса, где, словно партизан, был в засаде. Долго терся возле ног бабушки, и она его прощала. Воспитательных мер хватало ровно на неделю. Как-то, вновь поймав Ваську с поличным, бабушка применила совершенно новое оружие возмездия: зажав Васькину голову под мышкой, бабушка подняла его хвост и от души мазнула под хвостом горчицей. Раздался оглушительный, просто душераздирающий крик бедного Василия; на пол полетели клочки бабушкиной одежды. Кот вырвался из рук и головой вынес тогда очень дефицитное стекло на кухне… Из леса долго доносился его жалобный вой, вероятно, он вылизывал горчицу из-под хвоста. Больше кот не хулиганил никогда и был ласков дома со всеми.

Как уже говорил, дача располагалась недалеко от Красноуфимска, но далеко от Екатеринбурга. Дорога с пробками иногда занимала более 4-х часов в один конец, и Феня стойко ее переносила в переносной коробке внутри машины. Наша Фелиция имела, я полагаю, самый большой пробег в километрах среди остальных котов и кошек деревни, я думаю, что и среди кошачьего населения всей Свердловской области.

Она быстро росла, часами сидела высоко под крышей нашего сарая и наблюдала жизнь в соседнем дворе: многочисленных кур, уток, баранов, свиней, коровы и двух коней. В огороде тогда было много кротовьих земляных куч. Кроты, конечно, полезны, ведь они уничтожают слизней, медведок, гусениц, личинок проволочника, других вредителей. Но эти земляные кучки, кротовины, небезопасны: можно споткнуться и упасть; к тому же кроты поедают полезных земляных червей. С кротами я вел неравную изнурительную борьбу.

Как-то Феня увидела, как из земли возле бани вылез маленький слепой кротенок с растопыренными лапками. До этого она ловила только мышей и приносила их в дом, заставляя жену кричать от испуга. Кошка ударила кротенка по голове лапой, и тот замер. Феня долго и пристально смотрела на него, а устав от этого занятия, повернула голову в сторону дерущихся невдалеке воробьев. В этот момент кротенок рванулся к норке и мгновенно исчез. Феня долго и бесполезно рыла землю, потом до самого утра лежала возле норки, караулила, но крот так и не показался.

Как-то незаметно Феня стала совсем взрослой кошкой и начала изводить нас криками по ночам, требуя отпустить на любовные свидания. Она превратилась из чисто белой в серую с тигриными полосами по бокам и мордочке. Только на кончике хвоста осталась небольшая белая кисточка.

Наконец, устав от кошачьих криков и жалея нашу Фелицию, решились на операцию по стерилизации. Кошка после операции сразу превратилась в равнодушное и лишенное ярких чувств животное. Мне было ее бесконечно жаль, но со временем я привык к тому, какими мы, люди, можем быть сволочами.

Поначалу Феня часами молча лежала дома на диване и с укором глядела на нас. Потом стала выходить на балкон, а жили мы на третьем этаже, и часами смотрела вниз, оживляясь лишь, если рядом садились нахальные воробьи и голуби. И вдруг Феня исчезла. Окно на балконе было открыто, мы подумали, что она увлеклась очередной птичкой и прыгнула. Внизу был асфальт, но там никого не было, и всегда сидящие возле дома старушки и бегающие дети ничего не видели.

Мы обошли больше двадцати домов вокруг, везде расклеивая объявления о пропаже кошки. Позвонил сосед сверху и сообщил, что видел Феню под низкой подвальной решеткой соседнего подъезда, как она туда протискивалась. Потом позвонил охранник из соседнего большого дома, который видел, как наша кошка прыгнула в подвал. Она ушла, видимо, смертельно обидевшись, что мы такое с ней сотворили…

С трудом добились мы возможности открыть подвал, стали его обыскивать. В темноту подвала я направил свет электрического фонарика и долго звал Феню по имени. Свет фонарика отразился в глазах кошки, они светились, и мы поняли, что Фенечка здесь. Три недели подряд ежедневно приносили еду и воду и спускали на веревочке в подвал. Только через три недели мы дождалась, когда кошка подошла вплотную к подвальной решетке, и смогли поймать ее. Феню помыли, покормили, больше суток она спала. Худенькая, но с такой же непримиримой звериной оппозицией.

Время шло, мы поменяли дачу поближе к городу, и все так же возили Феню с собой на автомобиле, в той же переносной коробке. Только в поведении нашей гордой кошки появились особенности: как только мы начинали собираться на дачу, она пряталась в квартире. Долго звали ласковым и любимым ее выражением: «Феня, кушать!». Бесполезно, ни звука она не издавала, тишина. Тогда проводили в квартире тотальный обыск. Находили ее в самых неожиданных местах: под диваном, куда и руку не просунешь, или в шифоньере на полке за бельем. Выковыривали из-под дивана клюшкой, несмотря на утробный, дикий вой.

На даче Фелиция сразу ныряла в подвал через дырку в полу, часами молча сидела в подвале, в холоде и темноте. Вылезала без добычи только поесть, затем снова тяжело протискивалась в дырку и спрыгивала в подвал. Это было любимое ее место и занятие: сидеть, вращая ушами, и наслаждаться уединением, шорохами и странными звуками.

Потом все же выходила во двор и наблюдала, что происходит вокруг. На высоком шесте я закрепил когда-то скворечник, и мы с ней любовались скворцами. Прилетев, те садились на провода и долго ждали, пока незваный гость их скворечника — воробей — отлучится из-за неизбежного голода. Занимали скворечник до осени, выкидывая из него воробьиное имущество, перья, пух.

Однажды ярким солнечным утром мы с Феней наблюдали настоящий Гимн Жизни. Сидя на проводах возле дома, скворчик мелко хлопая крыльями, глядя на солнце, издавал громкие трели, радуясь Родине, теплу и весне. Через некоторое время из скворечника стал доноситься громкий галдеж скворечной детворы, требующей еды. Оба скворца, скворчиные мама и папа, ненадолго улетали и приносили птенцам что-то в клюве. Гвалд птенцов вызывал у Фени охотничий зуд, и она часами не отводила от скворечника глаз. Пришлось набить на шесте со скворечником гвозди под углом, чтобы она не смогла до него добраться. После неудачных попыток добраться до птичек и нескольких падений, кошка перестала обращать на скворцов внимание.

Первое время после отдыха и, конечно, работы на новой даче мы Феню забирали домой. Но как только мы начинали собираться домой, она убегала из дому и не возвращалась, несмотря ни на какие уговоры и посулы. Чаще всего мы Феню не находили. Стали насыпать в чашку сухого корма, в другую наливали воды, ставили это в предбанник, и оставляли дверь бани приоткрытой. Все неделю переживали, что ей может быть холодно, а еду сожрут соседские наглые коты. Приезжали в следующие выходные. И всегда Фенечка ждала нас у крыльца, чистенькая, веселая, пушистая, нисколько не похудевшая. Поест, поспит на диване несколько часов и снова уходит.

Иногда с нами на дачу приезжал внук Степан косить ненавистные одуванчики. И тут Фене не везло. Прежде, чем уехать с дачи, Степа получал задание найти кошку и доставить в дом. Внук выходил в сад, обнаруживал кошку, и начиналась красивая погоня. Сад с трех стороны огорожен металлическим забором с несколькими дырками под ним. С четвертой стороны — деревянный штакетник. Вот обычная картина: впереди несется к штакетнику Феня огромными прыжками, за ней высокий, голенастый, как молодой лосенок, Степа, и почти нагоняет ее.

Но, подбежав на огромной для кошки скорости к штакетнику, Феня совершает роковую ошибку. Вместо того, чтобы нырнуть в дырку между рейками забора и мгновенно оказаться вне досягаемости ловца, она в два прыжка взмахивает на верх забора, чтобы спрыгнуть по его другую сторону. А умный Степан бежит не с пустыми руками, а с большой тряпкой, которой мгновенно накрывает Феню, чтобы не царапалась. Такая картина повторялась перед каждым отъездом, если, конечно, внук приезжал на дачу.

Летом на даче Феню ждали незабываемые приключения. Иногда несколько раз за день она приносила в дом верещащих мышей, больших и маленьких. Положив мышь на пол, отворачивала голову, как будто ее нет. Но ее уши, как я заметил, все время вращались на голове и фиксировали каждое движение мыши. Когда мышь, полежав, пробовала вскочить и убежать, Феня резко бросалась вдогон, била ее лапой, вновь укладывала на пол и снова садилась рядом, отвернувшись. Часто такая игра заканчивалась тем, что мышь убегала под холодильник. И тогда Феня целыми часами бдительно ждала, сидя рядом с холодильником, но всегда безрезультатно.

Иногда Фенечка приносила мышку прямо к столу, где мы пили чай. Мышь долго лежала, притворяясь мертвой, и, выбрав момент, бросалась в заросли хмеля. Но Феня реагировала мгновенно, догоняла ее и смертельная игра продолжалась.

Потом Феня выбрала другое приключение. За высоким металлическим забором у соседа свободно гуляли во дворе козы и бараны. Она подлезала под забор и часами наблюдала за жизнью животных. Однажды мы услышали, как со скрипом открылись ворота соседской усадьбы, въехал во двор трактор, и раздался необычный, оглушительный, все нарастающий лай овчарки нашего соседа. Из-под забора показалась мордочка испуганной Фени, и раздался грохот сильнейшего удара собачьей башкой о металлический забор. Пока Феня бежала от собаки, она раз десять обернулась посмотреть, нет ли погони. Собака не смогла пролезть в узкую подзаборную щель за кошкой и долго за забором бесновалась и гавкала …

На высоком трехметровом заборе с противоположной стороны дачи был прибит на метровой палке скворечник. Феня подолгу сидела внизу у забора и слушала чириканье скворчат, вращая ушами и не отводя взгляда от скворечника. Потом она легко взбиралась на забор и пыталась добраться до скворечника по палке. В момент подъема по палке Феню увидела большая собака второго соседа и начала бесноваться от злости, гавкать и рваться с цепи. Наша кошка, не обращая на собаку никакого внимания, продолжала карабкаться по палке к скворечнику. Вдруг сорвалась и упала по ту сторону забора. Раздался истерический громкий лай большой собаки и какая-то возня. В самом низу забора в маленькой дырке появилась Феня и скачками понеслась к дому, тоже многократно оглядываясь на возможную погоню…

Дома наша любимица Феня отдыхала, развалившись на диване в ногах жены, мешая ей спокойно спать. Когда бы я ни вставал ночью, уже через минуту кошка молча садилась передо мной. Мяукала, призывая насыпать ей корм в чашку. Как правило, ночью я не обращал на нее внимания, она молча это сносила.

Феня-Фелиция. Фото из архива автора

Последнее время в хорошую погоду, когда будил утром уже не будильник, а солнышко в окне, освещая лицо на подушке, Феня ждала моего пробуждения, сидя на полу рядом с диваном. Я брал в руки мобильный телефон и солнечным зайчиком водил вокруг нее круги на полу. Она начинала крутиться вокруг себя, пытаясь поймать этот лучик света. Так мы с ней развлекались в солнечные дни.

Этой осенью Феня долго и тяжело болела, отказывалась от пищи, стала совсем, как сухонькая старушка, и безразличная ко всему; угасала и, словно свечка, угасла. Оставила теплые, солнечные, добрые воспоминания о гордой и красивой кошке, о не всегда понятной нам, но такой интересной звериной жизни.

Дог

Ленка «Косая», соседка по дому, всегда держала в квартире много кошек и собак. Она их собирала беспризорными, приводила в квартиру, откармливала и потом продавала за небольшие деньги.

Наш долголетний член семьи Тузик, дворняжка, копия миниатюрной овчарки, как-то загулял и исчез из дому: мы постоянно выпускали его во двор, и он часами гулял один.

Как-то я сидел на лавочке возле подъезда и видел, как наш пес развлекается. Это было уморительное зрелище. Сидя посреди дорожки возле подъезда, Тузик смотрел в лицо каждому подходившему. Большинство из людей не обращали на собачонку внимания и шли прямо и уверенно, убежденными в том, что эта козявка ничего плохого им не сделает. В последний момент Тузик уступал им дорогу. И вновь занимал свою выжидательную позицию. Но если попадался идущий навстречу маленький ребенок или старик, ситуация менялась. Увидев прямо перед собой собачку, они останавливались и пару секунд выжидательно смотрели на нее. Тузик вскакивал на лапы и с угрожающим видом гавкал. Вздрогнув от неожиданно громкого лая, ребенок либо старик бочком-бочком старались обойти собаку. Тузик заливался победным лаем и даже делал вид, что нападет. Они трусовато обходили Тузика стороной, а он долго и победно с места лаял им вслед.

И вот Тузик пропал. Дома без него стало неуютно. Ленка нам сказала, что Тузика во дворе подкармливала незнакомая старуха, и он, по-видимому, навсегда ушел за ней.

Соседка предложила за символические деньги купить у нее дога, высокого, черного, с гладкой шерстью, стоящими топориком ушами красавца, и привела его нам в квартиру. Рассказала, что дог рос в семье пожилых людей, которые ему всячески потакали и выполняли любой каприз. Он совершенно не обученный и не дисциплинированный, но к людям относится без агрессии. Его особенность — не любит лошадей, сразу теряет рассудок, начинает их атаковать, устраивает погоню и старается запрыгнуть на лошадь на бегу сбоку и укусить ее за шею.

Дог прожил у нас в квартире двое суток. Был он чистоплотный и без запаха собачины, который всегда исходил от Тузика. Я даже не помню, как мы его называли.

На выходные дни семьей собрались и поехали на дачу. Дога на поводке я посадил на заднее сиденье своего «Москвича», у себя за спиной. Он сидел, молча наблюдая за обстановкой. При выезде из города мы обогнали повозку с телегой, запряженной лошадью. Дог, увидев близко лошадь, бросился на боковое стекло автомобиля, словно хотел пробить его своей красивой головой, и оглушительно громко залаял. Я вздрогнул от неожиданности и попытался обогнать телегу. В этот момент дог из-за моей спины, прижав меня своим весом книзу, попытался выскочить в открытое левое водительское окно, оглушая меня лаем. Я дважды ударил его кулаком по морде и отбросил назад, на заднее сиденье. Но на этом наши приключения не закончились.

На даче я выпустил собаку в огород и сел ужинать. Через окно обратил внимание, что пес подбрасывает в воздух какой-то черный комок, подбегает к нему, снова и снова подбрасывает, как мячик. Я вышел, вгляделся и сморщился. Оказалось, что дог подбрасывал в воздух уже мертвого соседского кота, который раньше всегда смело гулял у нас между грядок. Представил себе будущую разборку с соседями, и стало неприятно.

Приключения с догом продолжались. Мимо нашего дома на телеге с лошадью сосед развозил навоз, сложенный большой кучей. Работая на своем огороде, рядом с догом, я насторожился. Внезапно он вытянулся на своих красивых черных лапах и стал напряженно вглядываться через наш штакетник на дорогу перед домом. Мимо дома медленно проезжал сосед, он кому-то привез навоз. Дог, увидев лошадь, зашелся громким истеричным лаем, огромными прыжками подскочил к штакетнику, в красивом высоком прыжке перепрыгнул его и погнался за лошадью. Лошадь галопом понеслась по дороге, разбрызгивая дефицитный навоз с телеги. Долго пришлось объясняться с возницей…

В тот же день, где-то через пару часов, плотно пообедав с выпивкой и закуской с двумя соседями, которые помогали нам вскопать огород под картошку, мы прилегли на краю вскопанного поля и закурили.

В конце огорода еще холодная после половодья текла бурная неширокая речка, за ней густые кусты. Спокойно лежащий с нами дог вдруг встрепенулся и стал внимательно что-то выглядывать в этих кустах. Потом вскочил и огромными махами помчался к берегу. Мы тоже мгновенно вскочили и понеслись за ним, легко перепрыгнув жердевой забор, который на обратном пути пришлось обходить, так он был высок. Подбежав к берегу, увидели, что с того берега на наш переплывала соседская коза с козленком. Она уже почти выбралась на крутой берег, но замешкалась. Дог сходу прыгнул в речку на козу и вцепился в ее заднюю левую ногу. Нога уже была окровавлена. Все трое мы прыгнули в эту свалку и стали отбивать козу от собаки. Мне пришлось сесть на дога сверху и ударить его по башке кулаком. Оба мы ушли под воду.

Наконец выбрались на берег и я, и наш дог. Козу с козленком уже увели. Взял дога за ошейник и увел домой, матеря его самого и всю его родословную. Закрыл собаку в бане и до самого отъезда с дачи домой не выпускал.

Но и это не было финалом нашей короткой совместной с догом жизни. Чтобы загнать машину в гараж, когда вернулись в город, привязал псину к небольшому кусту перед гаражом. И вдруг снова раздался этот ненавистный громкий гавк. Легко рывком выдернув куст, дог накинулся на какую-то малорослую английскую собаку и начал ее терзать. Молодая хозяйка этой дорогой собачонки бесстрашно кинулась на дога, громко матерясь, и туфлями стала лупить его по бокам. С трудом оторвал дога, схватив за ошейник, отвел домой. Тут же спустился в квартиру к Ленке, отдал ей большую сумму денег и попросил немедленно собаку забрать. Она увела дога навсегда…

Больше собак у нас в квартире никогда не было…

А где-то через месяц после расставания с догом я случайно оказался утром во дворе обычного длинного (на много подъездов) дома сталинской постройки на улице Якова Свердлова. Обратил внимание, что метрах в 20 от ближайшего подъезда стоит детская коляска с младенцем, рядом, метрах в пяти от коляски, молодая мама разговаривает с подругой. Внезапно с треском распахнулась дверь подъезда, так, что пружина, ее удерживающая, оборвалась, вылетела и отскочила.

На крыльце вдруг возник и застыл наш знакомец — огромный, красивый, с черной короткой блестящей шерстью дог. С большой головой, с вертикально стоящими подрезанными красивыми ушами. Как напряженная пружина он стоял, подрагивая от избытка силы и нетерпения, изучая обстановку во дворе. Чувствовалась в нем невоспитанная, необузданная, неуправляемая неопытность и молодость. Из открытой двери подъезда показался упирающийся изо всех сил дедушка, который старался не упасть, держа в руках длинный поводок к ошейнику собаки.

Заметив детскую коляску, в несколько прыжков дог преодолел расстояние до нее, и, сунув морду внутрь, с минуту молча, с интересом рассматривал младенца и вдыхал чистый ангельский запах ребенка.

Из-за сильного собачьего рывка дедушка выпустил из рук поводок и упал на землю. Мама ребенка и ее собеседница поначалу напряженно дернулись к коляске, но обе застыли на месте в отчаянии и безысходности. Дог был слишком велик…

Малыш в коляске, увидев перед глазами нечто ранее не виданное, какое-то огромное чудо, вдруг широко улыбнулся и радостно засмеялся, выплюнув соску из беззубого рта. Дог, приблизив морду к личику ребенка, еще раз внимательно его оглядел и лизнул в нос теплым и чистым языком.

Потом отвернулся, и упруго напрягая сильные лапы, потащил в сторону на длинном поводке своего хозяина-дедушку…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вот и закончена пятая, вероятно, последняя моя книга. Предыдущие: «Афганские перевалы», «Особый отдел», «Дважды контрразведчик» и «Реабилитация», — писались и издавались подолгу. Чувствовал себя каждый раз как мать, родившая ребенка, был безмерно счастлив. Рассылал свои книги почтой друзьям, знакомым, родственникам по всей России, от Калининграда до Камчатки. Дарил Советам ветеранов, товарищам в УФСБ по Свердловской области, сотрудникам Управлений ФСБ по Центральному и Западному военным округам, Институту ФСБ России в городе Новосибирске, коллегам в японской фирме, многим знакомым ветеранам Афганской войны, в музеи, госпитали, библиотеки… Мне кажется очень важным не только помнить, как и чем жили люди, но и сохранить память о том «нашем» времени, о его событиях для другого поколения.

Все книги размещал в Интернете для бесплатного чтения и скачивания. Меня находили старые друзья со всего бывшего СССР, восстанавливали связь и передавали ее дальше. Сегодня общаемся в Вотсапе, у меня более 300 абонентов. В августе 2022 года, в день рождения, когда я лежал в военном госпитале, сотни человек прислали поздравления. Это дорогого стоит, окрыляет, появляются желание и силы жить и писать. Для людей далеко не молодых общение с друзьями, боевыми товарищами — это стимул не сдаваться болезням и невзгодам.

Книгу «Осколки памяти» задумал давно, а писать начал, уже будучи смертельно больным и практически беспомощным человеком. Заболел внезапно. Был доставлен в военный госпиталь в тяжелом состоянии, почти пять часов меня резали и возвращали с того света хирурги. По словам врачей, дважды побывал в состоянии клинической смерти. Вытащили! Значит, Богу это зачем-то стало нужно… После операции — кошмарное пребывание в палате реанимации полтора месяца. Похудел на 30 кг, от крепенького мужчины остались кожа и кости. Ежедневно дома ломал себя, испытывая не преходящие боли и беспомощность, заставлял себя подняться и сесть за компьютер… И все-таки дописал!

Уважаемый читатель! Ложь сопровождает любого человека с пеленок до смерти. Она может быть индивидуальной, семейной, клановой и, наконец, государственной. Ложь всегда защищает чьи-то интересы. Стоимость лжи постоянно растет и сегодня достигает фантастических размеров, оценивается миллиардами долларов или евро, неважно, какими единицами мерять. Мировая информационная война в разгаре. Лгут, порой походя, по привычке, коллегам, родным; лгут «из высших соображений» целым народам. Ложь облекается в разные формы: слова, картинки, видео… Как бы она ни называлась: фейк или полуправда, — это ложь. Правда стала редчайшим явлением. Каждое слово этой книги — правда. Ложь всегда временная и сдыхает позорной смертью под забором. А Правда, как бы ее ни держали в тайне, всегда побеждает Ложь. Все мечтают о Справедливости и Правде в отношениях между государствами, но в основе — отношения между людьми.

Мне более 80-ти лет, многих и многое повидал… Все очерки в книге — правда, правда о замечательных людях, настоящих героях; правда о подлецах и предателях; правда о нашей стране. Возможно, книга будет интересна и молодым читателям, возможно, они по-другому увидят людей и историю России.

Честь имею, В.А. Киеня.

Подполковник в отставке ФСБ России,

ветеран Афганской войны.

Член Союза писателей России,

Екатеринбург, декабрь 2022 года

Примечания

1

https://kostroma.bezformata.com/listnews/kakim-bil-feliks-dzerzhinskij/38486109/

(обратно)

2

https://yandex.ru/video/preview/10608530966263372314

(обратно)

3

https://gerda-dog93.livejournal.com/68392.html

(обратно)

4

https:// pv-afghan.narod.ru›Operatsii/Shivaki-21…1980.htm

(обратно)

5

Из книги В.И. Суродина «Спецназ госбезопасности. КУОС — специальные курсы КГБ», М., 2002, ЗАО «Интербук-бизнес»

(обратно)

6

ok.ru›afganskyve/topic/66940977291276

(обратно)

7

https://afgan-memorial.org/monument/pamyatnik_chernyy_tyulpan_ekaterinburg/

(обратно)

8

Из книги Михаила Рутман а. 15 февраля 2022

(обратно)

9

Главный универсальный магазин в Москве

(обратно)

10

Его имя и фамилия изменены

(обратно)

11

Книга, входящая в состав еврейской Библии и Ветхого Завета

(обратно)

12

Фамилия изменена по этическим соображениям

(обратно)

13

Мартьянов Сергей Викторович — кинорежиссёр, сценарист, литератор и политический деятель

(обратно)

14

https://www.kino-teatr.ru/kino/screenwriter/sov/16615/bio/

(обратно)

15

Конечно, судить по фамилии об особенности национальности — неблагодарное дело. Мой белорусский дед по линии матери, например, — Клименко Иосиф. Как принято в Белоруссии, у каждого были прозвища; мать все за глаза звали «Клименчиха»

(обратно)

16

Установочные данные всех фигурантов уголовного дела изменены по конспиративным и моральным соображениям

(обратно)

17

Движение исламской революции Афганистана; http://kunduz.ru/

(обратно)

18

Из протокола допроса Демченко 5 ноября 1984 года.

(обратно)

19

Фрагмент протокола допроса Демченко

(обратно)

20

https://litvek.com/b.usr/_zhurnal_Novoe_vremya_Novoe_vremya_1992_N43_oktyabr.pdf

(обратно)

21

https://yandex.ru/video/preview/622711909916359144.

(обратно)

22

«Свидетели эпохи». Из частных записок («Новая Польша», 2004, № 9)

(обратно)

23

https://vk.com/wall-135605785_2715

(обратно)

24

Даже по тем временам небольшие деньги

(обратно)

Оглавление

Орехов о бойцах группы «А»

  Захват театра на Дубровке в 2002-м

  Захват школы в Беслане в 2004-м

*** Примечания ***