Если полюбишь графа [Элизабет Торнтон] (fb2) читать онлайн

Элизабет Торнтон Если полюбишь графа...

Глава 1

Лорд Рэтборн равнодушно скользнул ленивым взглядом по шумной толпе обедающих в общей комнате гостиницы «Белый лебедь» и остановился на молчаливом сотрапезнике.

– Прошу прощения, Уэндон. Я тебя не слушал.

Виконт Уэндон, человек одного с ним возраста, но более приятной и немного мальчишеской внешности, в эту минуту сидел, откинувшись на жесткую спинку и балансируя на стуле, который поставил на две задние ножки. Он медленно опустился в более устойчивое и надежное положение и оперся локтями о стол, застланный скатертью из белого штофа.

– Я сказал, Гарет, что из всех полковых офицеров мы, ветераны, становимся все менее отличными от рядовых. Я все время пытаюсь привлечь к себе внимание нашего уважаемого хозяина, но безуспешно. Признаю, что этого беднягу, вероятно, рвут на части все, кому не лень, и даже его собаке приходится укрываться от ярости стихий, но, черт возьми, неужели он не может отличить человека достойного от прочих? Вот мы, два пэра королевства, к тому же герои Пиренейской кампании, а с нами обращаются как с ничтожными деревенскими сквайрами.

Это добродушное ворчание вызвало тень улыбки на задумчивом лице графа Рэтборна.

– Говори за себя, – возразил он приятным баритоном, в котором слышались нотки насмешливости.

Он слегка повернулся на стуле и, устремив взгляд своих янтарных глаз на отягощенного заботами хозяина гостиницы, сделал едва заметный жест рукой. Через мгновение хозяин оказался рядом и забормотал извинения. Рэтборн и Уэндон заказали лучший обед, какой им могли предложить.

– Отварная грудинка! Я вас умоляю! – проговорил виконт Уэндон с отвращением, когда хозяин удалился. – Клянусь, даже при Веллингтоне еда бывала получше. Ладно, – согласился он, заметив скептическое выражение на лице Рэтборна, – бывали ведь такие случаи...

– Да, но эти случаи бывали редкими и между ними возникали длительные промежутки, – заметил Рэтборн, перегибаясь через стол, чтобы наполнить бокал друга из откупоренной бутылки бургундского.

Уэндон поднял наполовину полный бокал и пригубил его:

– Да, отличное вино! Интересно знать... они легко обходились без этого или вспоминали о нем и о нас, когда мы тратили лучшие годы жизни, колеся по грязным дорогам в погоне за ускользающими армиями Бони^[1]?

– Не всегда они ускользали, – ответил Рэтборн, и лицо его приняло мрачное выражение. – Нам повезло. Мы вернулись целыми и невредимыми, а тысячи других оказались не такими удачливыми.

– И тебе этого не хватает?

– Не хватает чего? Голода? Или полного изнеможения? Может быть, казней? Или бессмысленной жестокости? Потери друзей, которых я знал со школьных дней? Ты это имеешь в виду?

– Тогда почему ты не отказался от этого назначения? – не отставал Уэндон.

Рэтборн помедлил минуту-другую, затем расслабился и откинулся на спинку стула:

– Кто знает? Возможно, юношеский идеализм? Верность друзьям? Чувство долга по отношению к королю и своей стране? Теперь трудно вспомнить – ведь это было так давно. Но все это входит в привычку. Иногда мне приходится напоминать себе, что война закончилась и что я не офицер, каждый приказ которого должен немедленно выполняться. Нужно время, чтобы снова приспособиться к мирному образу жизни и вернуться к обычному распорядку. Я не привык жить как галантный джентльмен.

Виконт Уэндон разразился таким громким смехом, что все присутствующие повернули в его сторону головы и посмотрели с неодобрением. Виконт понизил голос:

– Ты негодяй, Гарет. Ты и... галантность? Да ничего подобного! Я знаю тебя почти все твои тридцать лет, с тех самых пор, как мы оба носили короткие камзолы. Ты автократ по своей природе! Это для тебя естественно. Не в армии ты этому выучился! Господи, парень, когда мы учились в младших классах школы Харроу, кто командовал в дортуаре, требовал себе лучшую койку и кровянил нос не меньшему драчуну, чем ты сам, Джорджу Гордону, нынешнему лорду Байрону? И ведь это было только началом твоей скандальной карьеры! А потом, когда мы поступили в Оксфорд, кто оттеснил всех от прелестной Гризельды, жены нашего блестящего декана, да, да, и дрался на дуэли с бедным старым чудаком, пытавшимся всего лишь защитить то, что по праву принадлежало ему?

Рэтборна слегка передернуло.

– – Некоторые случаи из своей жизни лучше не вспоминать. Этот – как раз из таких. Можешь себе представить, этот несчастный не знал, как держать пистолет и с какого конца стрелять! Он мог, бедняга, убить себя! Если я отбил у тебя даму, то прошу прощения, но я оказал тебе услугу, хоть и ненамеренно.

– Не вспоминай об этом, – снисходительно проговорил Уэндон. – Я бы не смог ее содержать. Папаша, старый скряга, держал меня в строгости и в весьма стесненных обстоятельствах. Ты же никогда не страдал от недостатка средств.

Уэндон осекся, вдруг вспомнив, что Рэтборн в бытность студентом старшего курса был склонен высмеивать свою исключительность, намекая на то, что мать подкупает его, стараясь держать подальше от отчего дома. Шутка Уэндона оказались слишком похожей на правду и потому вовсе не смешной. Ходили слухи о том, что размолвка между Рэтборном и его матерью произошла после того, как младший брат графа погиб в результате несчастного случая, когда пытался взобраться на скалу.

Служанка принесла обед на красивом декоративном блюде, и мужчины умолкли, дожидаясь, пока она составит тарелки на стол.

Девушка переводила взгляд с Рэтборна на Уэндона, явно оценивая их, затем остановила взгляд на красивом, хоть и суровом графе, который упорно смотрел в окно.

– Мила, – сказал Уэндон, когда девица удалилась.

– Ты имеешь в виду отварную грудинку? – спросил граф, и глаза его при этом лукаво блеснули.

– Не важно, – покачал головой Уэндон. – Ты говорил о своей сестре и упоминал, как мне помнится, что из-за нее ты отправляешься в город. Или это связано с миссис Дьюинтерс, красой и гордостью «Друри-Лейн», которая, как я слышал, обитает в Челси, в одном из принадлежащих тебе домов?

– Я из тех хозяев, что вечно отсутствуют, – ответил Рэтборн, отрезая себе кусок говядины и передавая блюдо другу. – Но до чего хорошо ты информирован, Уэндон. Мы могли бы с успехом пользоваться твоими талантами в разведке, если бы только знали о твоей склонности слушать и запоминать сплетни.

– Вовсе нет, – с жаром возразил Уэндон. – Твои методы несопоставимы с моими и никоим образом не соответствуют моей нежной натуре. Я понимаю, что кто-то должен заниматься грязной работой, но...

Виконт замолчал, осознав, что в его словах содержится замаскированное оскорбление.

Было чистой случайностью, что Уэндон кое-что узнал о своем приятеле – тот был вовсе не тем, кем казался, когда они служили вместе в Испании под командованием Веллингтона (или Уэлсли, как его тогда называли). Уэндону с его кавалерийским подразделением была поручена разведывательная операция, и он, попав в плен к французам, был доставлен в их штаб-квартиру для допроса, на котором присутствовал Рэтборн, но только в роли французского офицера. Если он и удивился, увидев виконта, то скрыл свои чувства очень умело, гораздо лучше, чем Уэндон, который чуть не выдал его.

Именно граф спас Уэндона, когда дело обернулось хуже некуда и казалось, что его непременно расстреляют. Рэтборн увез виконта и этим чуть было не раскрыл себя.

Уэндон полагал, что спасением обязан тому факту, что их знакомство с графом восходило к детству и играм в годы пребывания в школе Харроу. Он гадал, стал бы Рэтборн рисковать столь многим ради незнакомца или нет. Он в этом весьма сомневался. Однако, когда Уэндон благополучно оказался среди англичан, с него потребовали клятву хранить тайну и держать язык за зубами по части секретной деятельности графа во время войны. И до недавнего времени он вспоминал об этом с неприятным чувством.

Но в конце концов война закончилась. Рэтборн вернулся в Англию живым, не пострадав от руки французского убийцы, и его доверенным лицом оказался человек, не представлявший для графа опасности. И все же Уэндон понимал, что ему следовало помалкивать.

Он бросил быстрый взгляд на своего сотрапезника и почувствовал облегчение, заметив, как темная бровь Рэтборна вопросительно изогнулась, а глаза блеснули весельем.

– Замечтался? – спросил он насмешливо.

Уэндон тотчас стряхнул с себя задумчивость и затараторил:

– Забудем о войне! Старина Бонни – император острова Эльба и груды скал на нем. Англия может не опасаться вторжения, а мы больше не военные люди. Расскажи о своей сестре.

Рэтборн снисходительно пожал плечами:

– Да рассказывать нечего. Сейчас Каро восемнадцать, и моя мать хочет, чтобы она начала выезжать в свет. Мое присутствие придаст основательность всем этим вечерам и балам, которые она намерена посещать. Что это такое, черт возьми?! – воскликнул он с выражением отвращения на лице, поднимая крышку с блюда и зачерпнув ложкой темно-зеленую овощную массу.

– Отварная капуста. А что ты рассчитывал найти в английской таверне? Эй, положи это мне на тарелку. Прекрасное дополнение к отварной грудинке. Да, и немного вареного картофеля.

По-видимому, аппетит виконта не пострадал от скверного качества пищи. Граф, будучи, вероятно, более привередливым в еде, ограничился бургундским и сыром стилтон.

– Ты, случайно, не знаешь что-нибудь об Армане Сен-Жане? – спросил он мимоходом, выдержав паузу. – Ты бываешь в городе чаще, чем я, и, возможно, ваши пути пересекались.

– Я давненько не был в городе, однако его знаю, – ответил Уэндон, задумчиво разглядывая непроницаемое лицо друга.

– И?..

– Это вспыльчивый молодой человек, горячая голова. По-моему, ему не больше двадцати. Его склонность к игре – притча во языцех, как и интерес к женщинам, коих у него легион. При этом он ни в чем не знает удержу. Ну каково? Он, разумеется, наполовину француз. Где-то за кулисами у него есть сестра, не имеющая над ним никакой власти. При этом он обаятелен. Если подумать, то, пожалуй, он похож на тебя в твои юные годы. Но твой кузен Тони Кавано может рассказать о нем больше, чем я. Он взял его, так сказать, под крылышко и изо всех сил пытался удержать от безумных поступков, но без успеха.

Рэтборн улыбнулся:

– Теперь-то уж ясно, что тебя следует привлечь к секретной деятельности, Уэндон. Война не была бы и вполовину такой долгой, если бы мы забросили тебя в тыл к французам. У тебя несомненный талант собирать информацию.

Уэндон смущенно рассмеялся.

– Ну, я бы немного побродяжничал. Не могу осесть и управлять своими поместьями, как ты. Думаю, это война сделала меня беспокойным. Возможно, следовало бы найти себе жену и заняться продолжением рода, о чем мне постоянно твердит матушка.

Неожиданно виконт замолчал, пораженный пришедшей на ум мыслью.

– О Господи! Сен-Жан увивается за Каро?! Да? – воскликнул он. – Готов отдать ему должное – ну и наглец же он!

Рэтборн возразил, но Уэндон продолжал, будто и не слышал его:

– Будь начеку, Гарет! Этот щенок опасен, и характер у него дьявольский! Ему все едино – драться на пистолетах или на рапирах. Его небеса благословили хладнокровием и природным талантом, а это, видишь ли, смертоносное сочетание.

– Эта перспектива приводит меня в ужас! – проговорил граф с издевкой в голосе. – Говоришь, он безжалостный малый? Слава Богу, что мне не довелось встретить это исчадие ада на поле боя. Иначе у меня бы возникло искушение уложить его поперек колена и хорошенько отшлепать.

– Глупо его недооценивать, – продолжал Уэндон. Он отрезал себе добрый ломоть грудинки и с аппетитом принялся есть. – Я исполнил свой долг. Если ты не склонен принимать Армана всерьез, то это твое дело. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Дверь отворилась, и в комнату ворвался поток холодного воздуха. Рэтборн посмотрел на дверь, и его брови сурово сошлись над переносицей.

На пороге стояли две женщины. Старшая из них была пониже ростом и держалась позади, будто сомневалась, стоит ли ей входить. Взгляд графа был прикован к другой женщине – молодой. Она стояла, высоко подняв голову, придерживая рукой зеленый плащ, свисавший свободными складками с плеч. Ее ясные глаза смотрели холодно и оценивающе.

Рэтборн узнал бы ее где угодно! Пролетело пять лет с тех пор, как он смотрел на нее, запоминая каждую черточку прелестного лица, каждый нежный изгиб, каждую дорогую ему особенность, постоянно присутствовавшую в его воспоминаниях с момента их последней встречи. И все же в жизни она оказалась другой – больше не походила на едва оперившегося птенчика. Теперь она превратилась в цветущую женщину, сдержавшую обещание стать красавицей. Он ощутил стеснение в груди, напомнившее о том, что созерцание ее классической красоты всегда вызывало у него учащенное сердцебиение.

Рука невольно поднялась к лицу, а палец нащупал маленький бледный шрам на левой скуле. Рэтборн надеялся предстать перед ней в ином свете и в иной обстановке. Впрочем, это было не важно. Он ни в чем не винил провидение. Лучше раньше, чем позже.

Женщина сняла с себя шляпу с высоким козырьком, и стали видны ее густые блестящие волосы, заплетенные в косы и уложенные на затылке. Рэтборн, как ему казалось, ощущал под пальцами их шелковистую гладкость. Ему страстно захотелось вынуть шпильки и распустить их, чтобы они упали тяжелой золотой волной на плечи. Он улыбнулся, увидев, как женщина знакомым ему нетерпеливым жестом откинула назад с гладкого высокого лба капризную прядку, бросила через плечо ободряющий взгляд на свою спутницу и сделала нерешительный шаг вперед. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

Она обвела глазами комнату и оглядела с нескрываемым интересом присутствующих. У Рэтборна вдруг возникло неосознанное желание смутить ее своим присутствием, так же как его смутило ее появление.

На мгновение взгляд женщины задержался на Уэндоне, и граф заметил, что улыбка ее стала шире. Потом она встретилась глазами с Рэтборном, и он заметил, как одновременно испуганно и изумленно ее темные брови взметнулись вверх. Она узнала его. Рэтборн понял это по блеску в глубине ее зеленых глаз, расширившихся в тревоге от столь неожиданной встречи. Он продолжал неотрывно смотреть на женщину и заметил, как быстро она дышит, словно старается с каждым выдохом отторгнуть его. Рэтборн понял, что она, как и он, живо помнит подробности их встречи и то, как давным-давно она изо всех сил сопротивлялась ему, а он решил, что не будет проигравшим в этом единоборстве. Его пронзительный взгляд приковывал ее к себе и вынуждал сдаться. Румянец на щеках женщины стал ярче. На губах Рэтборна появилась слабая улыбка. Он продлил бы это состязание, но в этот момент между ними появился кто-то третий, и когда их глаза снова встретились, женщина отвела взгляд.

– Кто она? – тихо спросил Уэндон, когда леди позволила хозяину усадить себя за стол спиной к Рэтборну.

– Когда-то, давным-давно, я знал ее, – ответил Рэтборн уклончиво.

– Мне кажется, я когда-то встречал эту леди, – заметил Уэндон, с трудом скрывая любопытство. – Не похоже, что она готова возобновить знакомство с тобой.

Уэндон выжидательно посмотрел на друга.

– Не выпить ли нам кофе с бренди? – спросил Рэтборн, явно уходя от разговора.

Он попытался поймать взгляд хозяина, но безуспешно, потому что в этот момент девушка в зеленом плаще поманила того к себе указательным пальцем. Рэтборн заметил, как в ее кольце сверкнул изумруд, и загадочно улыбнулся.

– Ну не обидно ли? – воскликнул виконт, и в голосе его слышалось удивление, смешанное с досадой. – Как мы это переживем, Рэтборн? Чтобы нас обскакала девушка, единственное достоинство которой – хорошенькое личико? Ты погляди на нашего хозяина! Он просто пускает слюни, глядя на нее!

– Да, такой вот поворот дел. Но пусть тебя успокаивает мысль о том, что если бы она была мужчиной, которого убеждали принять на себя должность на службе его величества, то карьера его была бы обеспечена.

– О? Неужели? – удивленно спросил Уэндон.

– Ее стратегией, будь она мужчиной, была бы оборона, и это стало бы ее сильной стороной, – ответил Рэтборн, глядя женщине в спину задумчивым взглядом. Помолчав минуту, он добавил: – Но это был бы единственный случай, когда она смогла бы меня обойти.

Рэтборн провел рукой по лицевой стороне своего темного сюртука и извлек из внутреннего кармана кусочек кружева:

– Это принадлежит миссис Дьюинтерс.

Слабый, едва уловимый аромат красной гвоздики донесся до Уэндона, и он скорчил гримасу:

– Что ты собираешься делать?

– Как что? Возобновить старое знакомство.

Граф отодвинул стул и поднялся на ноги в своей неторопливой манере. Что-то в выражении его лица заставило Уэндона воскликнуть:

– Господи, Гарет! Она всего лишь молоденькая девушка. Осторожно, малый! Чем она тебя так обидела, что ты... хочешь ее столь сурово наказать?

Рэтборн изобразил изумление:

– Наказать? Ты заблуждаешься, Уэндон. Скорее это можно назвать принятием решения. Ты извинишь меня?

Дейрдре скорее почувствовала, чем увидела приближение Рэтборна. Она внутренне вся напряглась, но внешне продолжала сохранять спокойствие, беседуя со спутницей, и с ее губ не сходила улыбка. Вскоре она заметила изумленный взгляд своей тетки, устремленный куда-то чуть выше ее головы, осторожно обернулась, чтобы бесстрастно взглянуть в знакомое лицо, столь упорно преследовавшее ее в часы бодрствования и сна с тех пор, как граф стремительно ушел от нее в ту последнюю их незабвенную встречу.

Он буквально навис над ней, давя своим присутствием, и Дейрдре пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержаться и не отшатнуться. Его взгляд, полный холодной учтивости, заставил ее внутренне содрогнуться в тот момент, когда они встретились глазами.

– Рэтборн к вашим услугам, мэм, – услышала Дейрдре его глубокий баритон. Рэтборн почтительно поклонился, обратившись к тетке. Дейрдре уже почти забыла этот хрипловатый голос. Он мог быть разным: мягким, успокаивающим или обольстительным. – Полагаю, что эта дамская деталь туалета принадлежит вам? Вы уронили ее, входя сюда, а я подобрал.

Тетка Дейрдре, леди Фентон, оглядела доброжелательного джентльмена, возвышавшегося над ней. Его присутствие требовало внимания. Темные, с рыжеватым оттенком, волосы спускались на воротник, узкий черный сюртук высшего качества и модного покроя облегал широкие плечи. Загорелое лицо, белозубая улыбка были великолепны, но больше всего ее поразили глаза – янтарные, с золотистыми вкраплениями, как у тигра. Мужчина стоял рядом и пока он терпеливо ожидал ответа.

– Покорнейше благодарю, сэр, но я не узнаю платок. Леди Фентон повертела вещицу в руках, внимательно ее рассматривая:

– Возможно, он принадлежит какой-нибудь другой леди... Это не твой, Дейрдре?

Дейрдре уловила застарелый запах, исходивший от кружевной тряпицы, и глаза ее сердито сверкнули.

– Полагаю, вам следует попытать счастья с другой леди, – холодно и решительно произнесла она.

Тетка бросила на племянницу вопросительный взгляд, но Дейрдре отвела глаза.

– В таком случае прошу извинить мое вторжение, мисс... – Рэтборн замолчал, ожидая, когда она представится.

Дейрдре хранила каменное молчание, но ее тетка, вероятно, обескураженная скверными манерами племянницы, поспешила сказать вместо нее:

– Позвольте представить мою племянницу мисс Дейрдре Фентон. Я леди Фентон.

– Я в восторге, – ответил граф, поднося к губам пальчики леди Фентон. – Мисс Фентон? Я припоминаю это имя. Кажется, я имел удовольствие быть представленным вам раньше, перед тем как отправиться в Испанию. Это было около пяти лет назад. Как я припоминаю, ваша матушка в то время начала вывозить вас в свет.

Рэтборн взял руку Дейрдре и поднес ее к губам:

– О, кто мог бы забыть этот ослепительный изумруд? Вижу, вы его все еще носите.

Леди Фентон почувствовала что-то неладное. Дейрдре, до сих пор сидевшая на месте как изваяние, со щеками белее полотняной скатерти на столе, подняла голову и посмотрела на графа пылающим от гнева взором:

– Я считаю это кольцо своим счастливым амулетом. Она решительно вырвала свою руку.

– Правда?

Граф намеренно неторопливо дотронулся до шрама на щеке, и Дейрдре, неожиданно смутившись, снова уставилась на соусники.

– Вы суеверны, мисс Фентон?

– Едва ли, сэр. Я ношу кольцо, потому что оно принадлежало когда-то моему покойному отцу. Вот и все.

– Это трогательно. Прошу меня извинить, я отнял у вас слишком много времени. Леди Фентон, надеюсь, вы позволите мне нанести вам визит в городе? Мисс Фентон, я к вашим услугам, мэм.

Этот час, как показалось Дейрдре, был едва ли не самым длинным в ее жизни. Она с трудом могла бы вспомнить потом, что ела, о чем говорила с теткой. Все ее мысли были заняты Рэтборном. Дейрдре всеми силами старалась удержаться и не смотреть в его сторону. Когда Рэтборн собрался уходить, стойко проводила его глазами и кивнула в ответ на его прощальный поклон. И наконец вздохнула с облегчением, избавившись от столь опасного соседства.

Глава 2

Пересекая небольшой вымощенный двор гостиницы «Белый лебедь», Дейрдре украдкой оглянулась через плечо, почти ожидая, что Рэтборн залег в засаде и сейчас прыгнет на нее... И что же? – спросила она себя, задыхаясь от волнения, не решаясь продолжить эту мысль. Но даже Рэтборн не осмелился бы напасть на нее при ярком свете дня, когда ее держала под руку тетка, а рядом стояли конюхи и грумы. Однако Дейрдре не могла отделаться от мысли, что Гарет Кавано, граф Рэтборн, способен на все.

За пять лет в нем произошли удивительные перемены. Лицо похудело, казалось обветренным и утратило былую мальчишескую красоту. Теперь в нем было больше мужественности, обретенной, как могла предполагать Дейрдре, благодаря службе в армии. Его прежний пыл умеряли выдержка и сила воли, и благодаря им он казался менее устрашающим.

Однако эти глаза, эти необычные, янтарного цвета глаза, Дейрдре узнала безошибочно. Рэтборн мог привести ее в ужас одним взглядом.

Он всегда обладал той силой, которая заставила ее почувствовать неуверенность, осознать свою женскую натуру, и это очень раздражало Дейрдре.

Ей было известно, что Рэтборн вернулся в Англию. По правде говоря, она тайно узнавала о его передвижениях, местонахождении, слегка недоумевая, зачем ей это нужно. Ведь, собственно говоря, граф ничего для нее не значил! И она полагала, что, если бы их жизненные пути вновь пересеклись, он бы не признал факта их знакомства и, возможно, даже не вспомнил ее. Но он ее помнил, это было совершенно очевидно, и Дейрдре была рада этому. Конечно, она оставила ему кое-что на память – этот шрам, который он погладил с явным намерением показать, что не забыл, и чтобы вызвать воспоминания, которых она не хотела. Дейрдре вздрогнула, когда карета тронулась. Тетка успокаивающе похлопала ее по колену:

– Ты продрогла, моя дорогая? Не накрыть ли тебе ноги пледом? Кирпичи у тебя в ногах не остыли?

Дейрдре усилием воли заставила себя ответить бледной улыбкой:

– Все прекрасно, тетя Розмари, благодарю вас. Просто подуло из окна, но теперь оно плотно закрыто. Как мило, что вы так заботитесь обо мне.

На лице леди Фентон затеплилась нежная улыбка. – Чепуха, ты заслуживаешь, чтобы тебя немного побаловали, – проговорила она с чувством. – Твой дядя того же мнения. Моя дорогая, надеюсь, что мы уговорим тебя изменить намерение и остаться с нами. Не каждой девушке выпадает на долю счастливый случай попутешествовать по миру. Подумай, Дейрдре, – Вена, Париж, может быть, Брюссель. Сэр Томас не знает, куда еще занесет его судьба и обязанности дипломата, но такая возможность выпадает раз в жизни. Не передумаешь, дорогая? Конечно, понимаю, что я эгоистка. Но ты оказала бы мне неоценимую помощь. Ты же знаешь, как я опасаюсь общества чужих людей.

– Разве можно вас обвинить в эгоизме? – мягко пожурила тетку Дейрдре. – Я всем сердцем желаю принять ваше предложение, тетя Розмари, но вы ведь видите, что я не могу руководствоваться только собственными желаниями. Я обещала себе, что уговорю Армана вернуться со мной домой. Если бы все обстояло по-другому, ничто не заставило бы меня отказаться от поездки с вами. Но сейчас это невозможно.

Леди Фентон смотрела невидящим взором минуту-другую на темнеющий за окном пейзаж и долину Темзы, словно пыталась найти более убедительные слова для задумчивой девушки, сидевшей напротив. Наконец приняла решение:

– Дейрдре, сколько еще ты собираешься нянчиться со своим братом? У тебя есть собственная жизнь. Ты не мать и не опекунша Армана.

Резкие нотки в голосе тетки больно задели Дейрдре.

– Тетя Розмари! Это нечестно! У Армана никогда не было опекунов, ну, в полном смысле этого слова! Брат моего отчима понятия не имеет о том, как следует опекать молодого человека! Он никогда не утруждал себя ради Армана ни в малейшей степени. Ведет себя как старый отшельник, отрезанный от мира и мечтающий только о том, чтобы во Франции все было по-иному. Другие эмигранты попытались использовать возможности, предоставленные им Англией. Но Сен-Жан никогда не имел никаких честолюбивых планов.

Дейрдре поджала губы, будто решила, что сказала уже больше, чем следовало, и продолжала более спокойно:

– Менее чем через год Арман станет совершеннолетним. И вполне естественно, что я о нем беспокоюсь. Вы знаете наши обстоятельства. Мое состояние вполне приличное, но никак не располагает к неумеренным тратам. Что станет с ним? – В голосе Дейрдре прозвучало отчаяние. – Он должен подумать о будущем и занять какое-нибудь достойное место, которое обеспечит ему хотя бы кусок хлеба. Я не могу от него отвернуться. Мне следует попытаться заставить его изменить образ жизни.

– Достойное место? Для Армана? – переспросила леди Фентон недоверчивым тоном, который вызвал румянец на щеках Дейрдре. – Мне жаль, что приходится говорить со всей прямотой, моя дорогая, но будь реалисткой. Он завзятый юбочник, посещает худшие из игорных притонов, дерется на дуэли по поводу и без повода, а ведь ему всего двадцать! Если бы опекуном Армана назначили твоего дядю, он купил бы Для него должность и убедил кого-нибудь из своих друзей-военных взять его под крылышко. И это исправило или обломало бы его. Но тебя нельзя убедить в справедливости таких мер. Если Арман когда-нибудь и исправится, то понадобится катастрофа, чтобы привести его в чувство. Боюсь, твое вмешательство никак не повлияет на образ жизни Армана. Нy ладно, ладно, я и так позволила себе слишком много. Успокойся, – проговорила она примирительно, заметив страдальческое выражение на лице Дейрдре. – Я старая зануда, сующая нос не в свои дела. Знаю, что Арман не родня фентоновской ветви семьи, но, несмотря на это, не могу не питать привязанности к этому несносному мальчишке и все, что касается тебя, не оставляет меня равнодушной. Пожалуйста, прости старухе, что она полезла к тебе со своими высказываниями.

Дейрдре перегнулась через сиденье кареты и пожала руку тетке.

– Тетя Розмари, возможно, все, что вы говорите об Армане, – правда, но пока в моем теле теплится дух, я буду стараться защищать его. Он неплохой. Разве вы этого не видите? Я признаю, что он необузданный, даже неуправляемый, но неплохой. Мама долгие годы была инвалидом, и Арман рос, не имея сильной руки, способной его приструнить. Я пыталась быть для него матерью, но, боюсь, делала ему слишком много поблажек, больше, чем следовало бы.

– Тебе, если память мне не изменяет, было четыре года, когда он родился, – сухо заметила леди Фентон.

Дейрдре продолжила, не обращая внимания на замечание тетки:

– Возможно, мы с мамой испортили, избаловали Армана, но учитывая, что мама в тридцать четыре года овдовела во второй раз, это можно понять. Мы были друг для друга всем. Думаю, я могу заставить его прислушаться к голосу рассудка. Во всяком случае, должна попытаться! Должна!

Леди Фентон внимательно смотрела на племянницу:

– Есть ведь еще важная и особенная причина, почему ты хочешь остаться в городе. Не так ли? Дело не только в том, что Арман такой, какой он есть. Нет ли у него более серьезных неприятностей, чем обычно? В чем дело, Дейрдре?

Мысли Дейрдре обратились к письму, полученному от старой школьной подруги, урожденной Серены Бейтман, а ныне миссис Реджинальд Киннэрд, и к пикантной сплетне, которую та ей сообщила, а именно, что ее дорогой Арман похитил сердце, если не добродетель, каковая представлялась сомнительной, актрисы театра «Друри-Лейн», звезды полусвета по имени миссис Дьюинтерс. Ее покровитель, пэр королевства, но всем отзывам, был более чем под стать пылкому Арману и все еще пребывал в полном неведении о неблаговидном поведении отчаянного мальчишки. Во всех клубах Лондона заключались пари (и именно из этого источника мистер Киннэрд почерпнул свои сведения) по поводу того, кто выйдет победителем в предстоящей дуэли. Хорошо еще, если Арман вообще останется в живых, а не погибнет в расцвете лет. Это известие заставило Дейрдре принять приглашение тетки пожить в ее доме на Портмен-сквер. Так как в момент получения письма та собиралась вернуться в Лондон после нескольких дней, проведенных в Хенли с любимой племянницей, а сэр Томас в это время случайно оказался в Вене с британской делегацией, Дейрдре тотчас же взялась за приготовления, чтобы отбыть без промедления в Лондон к брату. Но она сочла предусмотрительным и благоразумным скрыть последнюю глупость Армана от тетки, так как эта милая леди, вне всякого сомнения, запретила бы ей общаться с ее беспутным братцем.

Дейрдре, поколебавшись, заговорила на тему, которая, как она была уверена, окажется приятной для ее тетки.

– Я подумываю о том, чтобы выйти замуж.

Конечно, это не было правдой. Дейрдре уже давно решила, что брак и мужчины не для нее. И все же в последнее время эта мысль не давала ей покоя – она с ней заигрывала. Где-нибудь должен же быть мужчина, способный отнестись к ней с уважением, с почтением, способный на верность. К тому же приходилось еще принимать во внимание Армана.

– Замуж? – встрепенулась тетка. – И за кого же, осмелюсь спросить?

Дейрдре разразилась смехом.

– О Господи! Боюсь, я ввела вас в заблуждение. Следовало бы сказать, милая тетушка, что я со временем выйду замуж и надеюсь найти подходящего избранника в Лондоне.

– Вот как? И что, позвольте спросить, вызвало такую перемену в мыслях? – спросила леди Фентон с явным интересом. – Насколько я помню, ты отвергала всех соискателей твоей руки и даже завидные партии, объясняя свой отказ тем, что хочешь посвятить себя заботам о брате.

Леди Фентон имела свое объяснение столь стойкого отвращения Дейрдре к браку. Ей казалось, что за этим кроется не только преданность Арману Сен-Жану. На самом деле все было гораздо сложнее. Дейрдре еще в ранней юности имела возможность наблюдать, каким унижениям подвергалась ее мать, будучи замужем за привлекательным, но расточительным волокитой, тратившим небольшое состояние жены на женщин. Горький опыт Летти Сен-Жан породил в ее дочери стойкое недоверие к мужчинам, а теперь, похоже, Арман был готов следовать по стопам отца.

– Ты и в самом деле думаешь о браке? Ты говоришь это серьезно, Дейрдре?

Дейрдре вздохнула и проговорила в задумчивости:

– Не знаю. Я почти отказалась от мысли о браке. Но если бы мне встретился достойный мужчина, нетребовательный, но, разумеется, с характером, сильный и поддающийся убеждению, думаю, я смогла бы выйти за него замуж и не пожалеть об этом. О, тетушка! – с чувством произнесла Дейрдре. – Если бы только я смогла найти того, кто оказал бы благотворное влияние на Армана! Он был лишен в детстве отцовского примера; достойный человек мог бы произвести в нем поразительные перемены.

– Арман! Арман! Это все, о чем ты думаешь! Дитя! Это уже похоже на идолопоклонство. Неужели ты сама этого не видишь? Никто не подбирает себе спутника жизни из таких недостойных побуждений. Арман – мужчина. Ты никогда не заставишь его измениться. И к тому же он превратил бы в фарш такого человека, как ты описываешь, да и тебя тоже.

«Нетребовательный и поддающийся убеждению»! Ты бы никогда не питала уважения к таким мужчинам, Дейрдре, ты и сама это знаешь!

– Вы не понимаете! Конечно, я не хотела бы мужа, неспособного мне противостоять!

– О, неужели? Рада это слышать, потому что с содроганием подумала об этом бедном безмозглом существе, которое вообразило бы, что может справиться с такой норовистой кобылкой, как ты. Ты бы сделала его несчастным!

Дейрдре смущенно улыбнулась:

– Тетушка, неужто вы и впрямь считаете меня такой? Ну, что я могла бы вести себя так не по-женски?

– Конечно, я не могу обвинить тебя в отсутствии женственности! Разве я это сказала? Я не придираюсь к тебе, Дейрдре. Просто говорю о том, что очевидно. Ты своевольная и упрямая девушка, а для сильных духом естественно управлять слабыми. Я только хочу сказать, что если ты серьезно подумываешь о браке, то тебе следует найти мужчину находчивого и твердого духом, чтобы он мог стать тебе ровней.

После неловкой паузы леди Фентон заговорила мягче:

– А что ты думаешь о джентльмене, которого мы встретили в гостинице, Дейрдре? О Рэтборне? Кажется, если память мне не изменяет, он граф? Как-то сэр Томас упоминал о нем. Он был отличным солдатом и во всех отношениях достойная партия. В обычных обстоятельствах я бы и не вспомнила о нем – уж слишком его взволновал вид благородной леди, дочери джентльмена, но мне показалось, что он представляет некоторый интерес.

– Он мне не понравился с первого взгляда, а дальнейшее знакомство только подтвердило, что моя антипатия обоснованна, – твердо возразила Дейрдре.

Леди Фентон удивленно приподняла брови – уж слишком большую горячность она подметила в тоне Дейрдре, – но благоразумно воздержалась от замечаний. Вскоре беседа потекла по обычному руслу. Обе леди принялись оживленно обсуждать возможность побывать на разных званых вечерах, которые месяц пребывания в Лондоне сулил провинциальной девушке, занятой поисками мужа.

На следующее утро Дейрдре в сопровождении горничной направилась на квартиру брата, которую тот недавно снял. Как и многие молодые светские повесы, Арман Сен-Жан снимал комнаты над бесчисленными магазинами, расположенными в модном округе Бонд-стрит. Так как Портмен-сквер находилась на севере района Мейфэр, а квартира Армана недалеко от Пиккадилли, южной границы части Лондона, где располагались преимущественно жилые кварталы, Дейрдре предстояло пройти с полчаса пешком, но поскольку путь ее лежал через улицы с самыми престижными модными магазинами Англии, если не всей Европы, то медленная прогулка по этимг улицам не могла быть ей неприятна.

Из нечастых писем Армана она знала, что он живет недалеко от отеля в так называемой «Академии джентльмена Джексона», месте, где собралось не менее трети, как говорилось в слухах, драчливых молодых мужчин аристократического происхождения, называвших себя «коринфянами». Эти джентльмены увлекались многими мужскими видами спорта и отличались мужскими же добродетелями, не жалуя праздной жизни и вялых манер презренных щеголей. Тем не менее Дейрдре тешила себя надеждой, что Арман Сен-Жан, будучи коринфянином или не будучи им, по всей вероятности, находится еще в постели. Оказавшись на Бонд-стрит, она принялась разглядывать номера домов над дверьми модных магазинов, как вдруг услышала свое имя, произнесенное приятным баритоном, и сердце ее забилось быстрее. Дейрдре остановилась, чтобы успокоиться.

Голос снова повторил ее имя, она медленно обернулась и тут же встретилась глазами с графом Рэтборном.

Он казался спокойным, даже расслабленным и почти любезным. Его глаза смотрели на Дейрдре с теплотой, будто ее вид доставлял ему удовольствие, и Дейрдре вновь поразилась произошедшей в нем перемене.

– Я бы всюду узнал эту спину, – сказал Рэтборн без малейших признаков неприязни. – У вас особая осанка и особая походка. Как видите, я все помню.

Он взял Дейрдре под руку и отвел в сторону, подальше от горничной.

Дейрдре с трудом соображала, что сказать. Если граф даже и заметил ее изумление, то не подал виду.

– А, вижу, мои цветы были благополучно доставлены. Рука Дейрдре взметнулась к розовому бутону, который она нынче утром приколола к своему темно-синему бархатному реди.нготу. Она сделала это машинально, не задумываясь о том, увидит ли граф это украшение. Букет роз ожидал на Портмен-сквер, когда они с теткой вернулись.

Когда Дейрдре прочла на приложенной карточке всего одно слово «Рэтборн», она подумала, что цветы предназначались ей, однако, перевернув карточку, заметила, что адресована она тетке.

Это позабавило Дейрдре, но она тут же сурово одернула себя: у нее не было ни малейшего желания вновь становиться объектом интереса графа. В течение пяти лет, истекших с их последней встречи и ужасной ссоры, она безуспешно старалась забыть его. Дейрдре не пыталась отрицать тот очевидный факт, что он произвел на нее неизгладимое впечатление, но примитивная мужская сущность, едва прикрытая изысканной одеждой, одновременно пленяла и пугала ее.

– Вы получили мои цветы? – мягко спросил Рэтборн. Дейрдре очнулась от своих мыслей:

– Цветы прекрасны, милорд, и ваш благородный жест высоко оценен. Тетушка была тронута вашей галантностью.

Дейрдре с трудом удалось сохранить невозмутимый вид под проницательным взглядом графа.

– Дейрдре, – в его голосе было столько нежности, – вы должны знать, как глубоко я сожалею о том, что произошло между нами накануне моего отъезда в Испанию. Мне хотелось бы думать, что это тягостное воспоминание совсем изгладилось из вашей памяти. Могу я считать, что это так? Я со своей стороны желаю перемирия. Думаю, мы могли бы стать друзьями, если бы вы пошли мне навстречу.

Рэтборн замолчал, затем, слегка поколебавшись, добавил:

– От моей дружбы не отказываются легко. Дейрдре ничего не ответила.

– Кем вы хотите для меня быть, Дейрдре, – врагом или другом? – в нетерпении спросил Рэтборн.

В его глазах было нечто тревожившее и будоражившее ее. Он был слишком уверен в себе, слишком насторожен, слишком похож на охотника, загнавшего зайца.

– У меня нет желания быть вашим врагом, сэр, – ответила Дейрдре, стараясь сохранить спокойный тон. – Скажу откровенно, такая перспектива меня пугает. Но наш разговор бессмыслен. Не так ли? Дружбу порождает общность интересов, идей и взглядов. К дружбе невозможно принудить.

– Невозможно? Прошу вас обратить внимание на то, что в мире все относительно. Вчера еще французы были моими врагами, сегодня же мы задушевные друзья. В Париже в эту самую минуту многие мои товарищи находят радушный прием у французских барышень, а вчера такое казалось немыслимым. Не находите ли вы, что мой случай далеко не безнадежный?

Дейрдре не успела ответить, потому что позади нее раздался голос:

– Ди! Ди! Откуда ты взялась?

Арман Сен-Жан, выходя из «Академии Джексона», заметил сестру и быстрым шагом направился к ней.

– Лорд Рэтборн, позвольте представить вам моего брата Армана Сен-Жана, – неохотно произнесла Дейрдре.

Наступил момент напряженного молчания, потом Рэтборн откинул голову назад и рассмеялся.

– Вот как! Так Сен-Жан ваш брат? – спросил он, и глаза его заискрились весельем. Не припоминаю... ах, да он, должно быть, был еще в школе, когда я познакомился с вами. – Рэтборн повернулся к молодому человеку и сказал довольно любезно:

– Здравствуйте! Так вы и есть тот молодой смутьян, что взбудоражил весь высший свет? Я хотел с вами познакомиться. Вас это, надеюсь, не удивляет?

Изумление на лице Армана Сен-Жана быстро сменилось яростью. Губы его искривились в злобной усмешке, и он процедил сквозь зубы:

– Я тоже с нетерпением ждал чести познакомиться с вами, милорд. Моя сестра оказала услугу нам обоим.

Он смерил взглядом фигуру графа с подчеркнутой дерзостью, отметив прекрасный покрой его одежды, булавку с алмазом в белом шейном платке, мускулистость ног, выгодно подчеркнутую узкими, туго обтягивающими панталонами, и ботфорты, начищенные до зеркального блеска по обычаю военных. Рэтборн сохранял невозмутимый вид, однако Дейрдре вдруг всполошилась и сделала шаг вперед, словно намеревалась защитить брата от графа.

Рэтборн это заметил и надменно приподнял бровь.

– Понимаю, – сказал он отчасти себе самому, и лицо его приобрело выражение задумчивости.

– Разумеется, вы отдаете предпочтение брату. Но вы полагаете, что это разумно – защищать несносного мальчишку от последствий его глупостей?

Прежде чем Дейрдре успела собраться с мыслями, чтобы ответить графу, Арман со свойственной ему горячностью выпалил:

– Я в достаточной степени мужчина, чтобы встретиться с вами в любое время в любом месте, которое вы соблаговолите выбрать.

Дейрдре побледнела, услышав слова брата.

– Избавьте меня от этой риторики, Сен-Жан, – сказал граф с убийственным спокойствием. – А испепеляющие взгляды приберегите для тех, кого они могут напугать. Несносных детей следует воспитывать, и я предпочитаю преподать вам урок в более благоприятный момент. По крайней мере пощадите свою сестру!

Дейрдре почувствовала, что Арман весь напрягся, и крепко вцепилась ему в руку.

– Милорд, – обратилась она к Рэтборну, устремив на него умоляющий взор, – благодарю, что проводили. Это было очень любезно с вашей стороны; если мы никогда больше не увидимся, пожалуйста, помните, что я желаю вам счастья.

– Неужели? – спросил Рэтборн с серьезным видом, стараясь найти ответ в глазах Дейрдре. – В таком случае, покидая вас, мисс Фентон, я с уверенностью могу сказать, что мы непременно встретимся снова.

Он поднес пальцы Дейрдре к губам, не обращая никакого внимания на застывшую фигуру Сен-Жана, поцеловал их и, развернувшись на каблуках, удалился.

Глава 3

Дейрдре не обратила внимания на чудовищный беспорядок, царивший в элегантно обставленной квартире брата. При других обстоятельствах ее бы наверняка очень позабавило, что холостяцкое житье ничуть не изменило Армана – он по-прежнему оставался неряшливым в быту, однако сейчас вся ее энергия была направлена на то, чтобы скрыть под маской равнодушия от острого взгляда брата свое волнение, вызванное недавней стычкой с графом. Она быстро сжимала и разжимала руки, затянутые в перчатки, пытаясь таким образом успокоиться, и следила взглядом за разгневанным братом.

– Все дело в миссис Дьюинтерс, да? – спросила Дейрдре дрогнувшим голосом, который, несмотря на все усилия, все же выдал ее волнение. – А покровитель ее Рэтборн, верно? Поэтому ты вышел из себя, когда я представила вас друг другу?

Услышав имя соперника, Арман гневно сверкнул черными глазами.

– Этот высокомерный пес! Кем он себя воображает? Назвал меня мальчишкой и смутьяном! Скоро я с ним разделаюсь, и он раскается в том, что позволил себе оскорбитьСен-Жана.

– Прекрати! – устало проговорила Дейрдре. – Для него ты всего лишь мальчик. У него преимущество перед тобой в десять лет, большую часть из которых он провел не так, как ты, пытаясь заработать сомнительную славу победителя в маленьком городке.

– Откуда ты его знаешь? – спросил Арман и подозрительно посмотрел на сестру.

– Как и где обычно знакомятся с джентльменами? – Дейрдре с невинным видом подняла на брата зеленые глаза. – Это произошло пять лет назад на каком-то светском вечере. Не помню всех подробностей этой встречи, – поспешила она предвосхитить следующий вопрос. – А в чем дело? Какая разница?

Дейрдре изо всех сил старалась не отвести глаза и выдержать вопрошающий взгляд брата.

Армана, похоже, не вполне удовлетворил ее ответ.

– Надеюсь, этот человек ничего не значит для тебя, – сказал он наконец и нахмурился. – Не дай вскружить себе голову титулом и состоянием, Ди. Этот человек играет не по правилам. И ты проиграешь.

– Берегись, Арман!

Улыбка Дейрдре была ослепительной, а голос звучал лукаво – она явно подтрунивала над братом.

– Ты описываешь графа таким образом, что он представляется мне просто неотразимым! Почему я должна его избегать? Как я понимаю, Рэтборн в Англии всего несколько месяцев. Едва ли этого достаточно, чтобы показать себя таким мерзавцем, каким ты его изображаешь. Что же он натворил, чтобы заслужить такую репутацию? Ты предупреждаешь меня потому, что он твой соперник и добивается благосклонности миссис Дьюинтерс, или дело не в этом и ты можешь мне рассказать о нем нечто худшее?

– Я слышал о нем достаточно, чтобы не доверять ему, – огрызнулся Арман. – Этот человек – варвар!

Такое заявление показалось Дейрдре неожиданным. Она знала Рэтборна как легкомысленного повесу, но никогда не слышала, чтобы он был беспринципным или бесчувственным, если не считать его отношения к женщинам, а столь ничтожный недостаток равные ему по положению были склонны легко прощать.

– На что ты намекаешь?

– Ты должна знать его прозвище!

– Дикарь? Это прозвище, как я понимаю, ему дали французы во время войны, потому что он был для них грозным врагом. И что же?

– Он и есть настоящий дикарь, варвар, и его люди подхватили это прозвище. Я слышал ужасные рассказы о том, как он обращался с людьми, служившими под его началом. От этих рассказов кровь леденеет в жилах. Он ненавидит всех французов, будь то враги или друзья.

– И что это за рассказы? – спросила Дейрдре.

– Не очень приятные, Ди. Ты уверена, что хотела бы их услышать?

– Я не дитя. Расскажи мне!

Арман заговорил голосом, полным ненависти и презрения:

– Он жестоко порол людей за малейшие нарушения правил, раненых оставлял умирать там, где они упали, а их товарищам под страхом смерти запрещал к ним приближаться; а жизнь французов он вообще ни в грош не ставил. Он повесил двоих моих соотечественников. Они были сыновьями эмигрантов, как и я. Он повесил их за то, что они перешли на сторону французов. Разумеется, он их поймал. Вот видишь, дорогая, моя вражда к этому человеку вполне обоснованна, и дело вовсе не в соперничестве за благосклонность женщины.

Дейрдре в глубине души не особенно верила в то, о чем рассказывал Арман. У нее были свои причины не любить графа. По прошлому опыту общения с ним она знала, что Рэтборн не придерживается условностей, предписываемых моралью, что он и четвертака не дал бы за честь женщины, попавшей ему в руки. В нем было и нечто другое. Она знала его как человека настойчивого и неуклонно стремящегося к своей цели, иногда даже безжалостного. Но жестокости в нем не было.

Конечно, война многих меняет.

– Полагаю, что он хочет найти подходящую жену для продолжения рода, но ты на этот счет не обольщайся, – продолжал Арман. – Я не стал бы терпеть Рэтборна в роли зятя.

– Зятя?

Изумление Дейрдре было неподдельным.

– Гарет Кавано в роли зятя? У меня нет ни малейшего желания приковывать себя к человеку с моралью бродячей кошки. Но не пытайся повернуть разговор в другое русло, Арман! Я отлично знаю, что первопричина вашей распри с Рэтборном вовсе не имеет отношения ни ко мне, ни к его «подвигам» на войне. Это ведь миссис Дьюинтерс, да? Это она стала яблоком раздора. Не так ли?

Арман не пытался отрицать справедливость ее слов. Его лицо смягчилось, а губы растянулись в глуповатой улыбке.

– Подожди, пока не увидишь сама, Ди, – сказал он с нежностью в голосе. – Скоро я возьму тебя в театр «Друри-Лейн», и тогда сможешь судить сама. В ней есть все, чего мужчина мог бы желать от женщины.

Дейрдре плотно сжала губы. Она хотела бы сказать многое, но воздержалась от комментариев, памятуя прошлый опыт.

– Как тебе удается жить на широкую ногу? – спросила она, жестом обводя комнату. – При твоих-то мизерных доходах? Уж конечно, не на них.

– Я получил все это честно.

– Но как?

– Стоит ли спрашивать? Конечно, игрой! Ты же знаешь, мне чертовски везет в азартные игры, – во что бы я ни играл – в кости или карты!

Похоже было, что изумление Дейрдре очень позабавило Армана.

– О, я знаю, дорогая сестрица, что и в подметки тебе не гожусь, – сказал он, – но, к счастью, тебе никогда не разрешат потягаться со мной в клубе, где я завсегдатай. Это позор, не так ли? Но есть определенные правила насчет участия в них женщин – им туда вход заказан.

– Боже мой! – воскликнула с негодованием Дейрдре. – Там, должно быть, полно тупоголовых старцев, и уж в карты ты их всегда обыграешь. И все же у меня есть в запасе пара трюков, которым я могла бы тебя научить.

Арман запрокинул голову и разразился громким хохотом.

– Не сомневаюсь в этом. Возможно, стоит нацепить на тебя бриджи и захватить с собой в самое злачное место из тех, где я бываю, когда испытываю нужду в деньгах. С твоими способностями и моим везением мы бы убили всех наповал.

– Нет, конечно, – ответила Дейрдре с мягким укором. – У меня нет возражения против того, чтобы помериться сноровкой и смекалкой, но игра ради выгоды исключается. Преподобный Стэндинг был бы потрясен, если бы узнал, что я употребила во зло его безобидную науку.

– Ты еще видишься со стариком?

– Ну конечно. С кем же еще мне играть в шахматы и в остальные игры? Теперь, когда ты покинул нас, не осталось никого, кто, фигурально выражаясь, заставил бы меня выкладывать денежки.

– Неужели в этом высочайший смысл твоей жизни, Ди? Должно быть, ты смертельно скучаешь в Хенли! Не хочешь сменить обстановку и бросить якорь в другом месте? После года жизни в тропиках, я уверен, твои вкусы изменились бы.

– Ничего подобного, – ответила Дейрдре излишне резко. – У меня есть книги, сад и несколько друзей, чтобы поддержать компанию. А ты почему не приезжаешь домой почаще? Ты знаешь, как няня тоскует по тебе. Ты всегда был ее любимцем. Несколько недель спокойной жизни в деревне не принесли бы тебе вреда.

Арман понимающе улыбнулся:

– Тебе бы, Ди, следовало проявить больше изобретательности. Фигурально выражаясь, ты не можешь слишком часто появляться в городе, чтобы надрать мне уши каждый раз, когда я веду себя как плохой мальчик. Те дни давно миновали!

– Кто говорит, что не могу? – Дейрдре нежно улыбнулась.

Арман достал трубку из фарфоровой шкатулки, стоявшей на мраморной каминной полке, и раскурил ее. Помолчав, он спросил:

– Зачем ты, собственно, здесь, Ди? Ты ведь всегда питала отвращение к городской жизни, с самого первого твоего выезда в свет. Так что привело тебя в Лондон теперь?

Дейрдре заняла свое место на софе и жестом пригласила брата сесть рядом.

– Арман, я решила, что мне пора замуж.

– Пора! С твоей внешностью это будет нетрудно. К тому же ты тогда перестанешь вмешиваться в мою жизнь и займешься бедным малым, который возомнит себя твоим господином и повелителем.

Дейрдре пропустила слова брата мимо ушей и продолжила:

– Но, Арман, как я могу найти мужа, когда мой младший брат повергает в шок весь лондонский свет?

– Послушай, Ди! Неужели ты можешь говорить такое всерьез? – вспылил Арман. – Не сваливай на меня отсутствие женихов у твоих дверей! Если память мне не изменяет, ты отвергла не менее двух десятков предложений, которые любая обычная девушка была бы счастлива принять. Не мое поведение, а твое мнение о мужчинах тому виной! Кто, – продолжал он печально, – принял твою сторону в ущерб мнению мамы в конце твоего первого сезона, когда она хотела выдать тебя замуж за этого парня, сэра Эдриана? Я помню твои слова! Ты сказала, что все мужчины, которых ты встречала, – самодовольные надутые типы, которые хотят, чтобы женщины были хорошенькими пустоголовыми куколками, а ты не желаешь иметь такого мужа!

– Я это сказала? – спросила Дейрдре с улыбкой.

– Ты знаешь, что сказала! Так отчего такая перемена во взглядах?

Дейрдре помолчала в раздумье, потом задумчиво произнесла:

– Tempus fugit. Время, мой дорогой мальчик, всех нас превращает в трусов. Мое мнение о мужчинах не претерпело особого изменения, но постепенно мне открылось, что для леди, которая желает нянчить собственных младенцев, удобнее, если она закрепит за собой какого-нибудь подходящего мужчину и поведет его к алтарю, желательно до того, как заведет детей. Видишь, я самая обычная, такая же, как все.

– Разве? – спросил Арман с сомнением.

– Это правда! – твердо ответила Дейрдре. – И задача эта вполне мне по плечу.

– Но почему ты так рассуждаешь? Хоть ты мне и сестра, я признаю, что ты красивая кобылка, хотя на мой вкус и слишком властная. Не думаю, что на твоем пути возникнут какие-нибудь сложности.

– Благодарю тебя. Это очень благородно с твоей стороны, – ответила Дейрдре, пытаясь скрыть улыбку. – Я бы хотела, чтобы ты доверял мне, но ты должен помнить, что мне уже двадцать четыре и первый цвет юности осыпался. Приданое у меня ничтожное. Едва ли я могу надеяться, что искатели моей руки выстроятся в очередь. – Дейрдре посмотрела на брата с укором и улыбнулась: – Ты не должен мучиться из-за меня угрызениями совести, Арман. Откровенно говоря, я почти примирилась со своим одиночеством. Если моя попытка окажется неудачной, начну носить кружевные чепчики и объявлю миру, что я убежденная старая дева. Возможно, моя судьба – остаться в девушках. Когда ты остепенишься и заведешь собственный дом, я, естественно, готова вести твое хозяйство – во всяком случае до тех пор, пока ты не найдешь подходящую жену. Признаюсь, что на этот счет у меня есть некоторые сомнения, потому что я сознаю, что две женщины в одном доме с трудом могут сосуществовать без ссор...

– Довольно! – рявкнул Арман, ужаснувшись картине, представшей перед его мысленным взором. – Чего ты хочешь от меня?

Дейрдре снова улыбнулась.

– Я знала, что могу на тебя рассчитывать, – сказала она с удовлетворением, вызвавшим подозрительный блеск в темных глазах Армана. – И право же, у меня нет ни малейшего желания доставлять тебе больше неудобств, чем необходимо.

– О, ты и не доставляешь, – ответил он с мрачным видом. – Пожалуйста, скажи мне только простыми и ясными словами: чего ты хочешь от меня.

– Ну, чтобы ты сопровождал меня на светские вечера и балы.

– Считай, что это сделано!

– И ты все еще будешь играть в этих ужасных притонах?

– Я ограничусь на это время приличными игорными домами и клубами. Дальше!

– Естественно, ты должен меньше драться на дуэлях.

– Как пожелаешь. Это все? – спросил язвительно Арман.

– А как насчет миссис Дьюинтерс? – спросила в свою очередь Дейрдре с надеждой в голосе, приблизившись наконец к самой существенной части разговора.

– Что насчет миссис Дьюинтерс? – Арман стал еще мрачнее, а глаза его гневно сверкнули.

– Не можешь ты на время этого сезона оставить ее? Или я прошу слишком многого?

Арман вскочил с места и в ярости воскликнул:

– Ты не знаешь, о чем просишь! Ты ничего не понимаешь в таких вещах, Ди! Да и откуда тебе знать? Ты ведешь уединенную жизнь. Такие девушки, как ты, совершенно не представляют себе... Впрочем, не важно! Я не могу тебе этого объяснить. Досгаточно сказать, что в этом случае твои знания весьма ограниченны, как и должно быть, а твое вмешательство в мою личную жизнь непристойно!

Тон, каким разговаривал с ней младший брат, вывел Дейрдре из себя.

– Я все прекрасно понимаю, – огрызнулась она, – и, по моим наблюдениям, Рэтборн тоже не такой простак! Если миссис Дьюинтерс предпочитает тебя, тогда почему не пошлет графа ко всем чертям? Пора повзрослеть, Арман! Человек с отвагой Рэтборна умудрен жизненным опытом и никогда не сделает себя посмешищем!

– Она его боится! Я пытался убедить ее отказаться от его протекции, но напрасно! Похоже, у него есть способ удерживать ее, но ведь, в конце концов, он состоит всего лишь из плоти и крови. Я бы с ним справился, если бы поставил перед собой такую цель.

– Понимаю! – проговорила Дейрдре. – И ты собираешься вызвать графа на поединок, защищая интересы миссис Дьюинтерс, женщины, которую ты знаешь... Как долго ты ее знаешь? Месяц? Но для сестры, всегда защищавшей твои интересы, ты не сделаешь ничего!

– Это несправедливо, Ди! Я не сказал, что собираюсь вызвать графа. Но я не могу бросить миссис Дьюинтерс. Если же он сочтет необходимым вызвать меня, то как джентльмен я не смогу отказаться... У меня нет выбора.

Дейрдре поднялась на ноги и умоляюще посмотрела брату в глаза:

– И это твое последнее слово, Арман? Ты не сделаешь этого для меня?

– Пойми, Ди, – с чувством произнес Арман, хватая сестру за руку, – я сделаю все, что ты хочешь, в пределах разумного. Но за поступки Рэтборна я не могу нести ответственность.

Дейрдре покинула брата, понимая, что дальнейший спор не поколеблет его решимости. Она добилась некоторых уступок, однако не чувствовала удовлетворения, потому что разве имело значение, кто кого вызвал на дуэль? Дуэли с Рэтборном следовало избежать любой ценой. Другие мужчины могли пощадить юного, неопытного и горячего мальчишку, как бы он себя ни вел, но Рэтборн был непредсказуем, и Дейрдре не хотелось довериться его благородству в том, что касалось ее счастья.

Внезапно ей стало ясно, что Арман своей бесшабашной отвагой дает графу отличную возможность наказать ее, и от этой мысли Дейрдре похолодела. Однажды она сбросила со счетов такую вероятность, но Рэтборн оставался для нее загадкой. Арман был прав. Человек не мог заработать прозвище Дикарь только благодаря отваге на поле брани. Она, Дейрдре, должна была найти способ защитить брата от гнева графа. Должна.

Глава 4

Дейрдре оставила горничную у двери дома, а сама отправилась на прогулку по Бонд-стрит. Неудачное свидание с Арманом лишило утро всякой прелести. Было уже более десяти часов утра, улица быстро заполнялась мелкими торговцами и разносчиками товара, но Дейрдре не замечала ничего из происходившего вокруг. Она словно ослепла и оглохла, не обращала внимания на восхищенные взгляды, которые бросали на нее мужчины со всех сторон. Все ее мысли были заняты проблемами брата и воспоминаниями об их недавнем разговоре.

«Откуда ты его знаешь?» – спросил Арман, и ее мысли тотчас же обратились к ее первому и единственному сезону в Лондоне, когда она была неопытной девочкой и верила в галантность и честь и во все подобные глупости, в какие верят юные невинные девушки, прежде чем жизнь превратит их в циничных женщин.

Дейрдре сказала Арману правду о своей первой встрече с графом Рэтборном на светском вечере, но она не стала посвящать его в подробности, навсегда запечатлевшиеся в ее памяти. Тогда, на балу, ее представила Рэтборну подруга Серена Бейтман, и Дейрдре тотчас была сражена его обаянием и красотой, которым трудно противостоять юной девушке. Граф равнодушным взглядом скользнул по ней и тотчас же отвернулся, решив, вероятно, что она не стоит его внимания. Это породило в Дейрдре стойкую антипатию к графу. Она тоже выбросила его из головы и не вспоминала о нем до того момента, пока в тот же вечер случайно не забрела в комнату, где шла карточная игра и где хозяйка насильно усадила ее играть в пикет. Когда Дейрдре осознала, что сидит напротив Рэтборна и должна играть против него, она чуть было не обратилась в бегство, но один взгляд на его насмешливое лицо лишил ее сил двинуться с места. Она будто окаменела.

Вначале она играла, намеренно демонстрируя крайнее внимание новичка, но после того, как выиграла в первом роббере, притворилась, что крайне изумлена и обрадована-неожиданной удачей. Дейрдре решила заставить человека, сидевшего напротив со скучающим видом, обратить на себя внимание. Она уловила раздражение в поведении графа и нарочито поспешила подавить в себе приступ смеха. Когда наступила очередь Дейрдре сдавать карты, она принялась тасовать и раздавать их с ловкостью умелого и завзятого игрока и услышала, как граф недоверчиво фыркнул, но встретила его подозрительный взгляд невинным взором. Подавив и на этот раз свою естественную реакцию, Дейрдре изобразила скуку и принялась зевать, прикрывая лицо веером, и выбрасывала свои карты с кажущимся безразличием, не глядя в них. Разумеется, она обыграла графа и мысленно поблагодарила преподобного Стэндинга за науку, преподанную когда-то ей, и часы, проведенные в его обществе, во время которых она могла оттачивать свое мастерство.

Когда наконец, извинившись, Дейрдре поднялась из-за ломберного стола, она не смогла сдержать торжествующей улыбки. Глаза Рэтборна были теперь устремлены на нее, и с лица сошло выражение скуки.

Дейрдре повернулась, намереваясь уйти, но тут крепкая мужская ладонь с силой стиснула ее руку.

– Выигрыш, мисс Фентон, победителю полагается выигрыш, – проговорил граф, лениво растягивая слова.

Итак, он запомнил ее имя! Это удивило Дейрдре, но она не показала виду, а надменно улыбнулась и высвободила руку.

– Я не играю на деньги – только ради интереса, чтобы посрамить противника.

Дейрдре постаралась вложить в свои слова особый смысл, который граф должен был понять.

Все последующие недели она ловила на себе взгляды графа, брошенные украдкой. Его сверкающие янтарным цветом глаза следили за ней во время танцев, или за ужином, или в опере, когда она сидела в ложе тетки, а ее демонстрация явного отвращения к нему вызывала у графа только ироническую ухмылку.

В течение нескольких недель они почти не разговаривали, и вдруг он появился рядом с Дейрдре на балу у Джерси в Остерли-Парке и попросил разрешения сидеть за ужином рядом. Она была так удивлена, что дала согласие, даже не успев хорошенько подумать.

Когда граф повел ее мимо ионических колонн, украшавших портик, в шатер, расположенный на восточном газоне рядом с искусственным озером, где был сервирован ужин, Дейрдре чувствовала на себе завистливые взгляды других юных дебютанток, и это вызвало в ней еще большую антипатию к нему. Она держалась с графом вежливо, но отстраненно, встречала его изысканные комплименты ледяным молчанием, улыбалась натянуто и неискренне.

После ужина Дейрдре приняла предложенную им руку и не возражала, когда Рэтборн повел ее подальше от дома полюбоваться красотой озера, где в полном одиночестве плавали белые лебеди, четко вырисовываясь на фоне тихой воды, в которой отражались огни, освещавшие парк.

Дейрдре вела себя вполне вежливо, скрывая под учтивостью неприязнь. Рэтборн не спеша покачал головой и осторожно повернул ее к себе лицом.

– Почему вы держите меня на расстоянии? – спросил он тихо. Взгляд его янтарно-желтых глаз действовал на Дейрдре гипнотически. – Я что-то не так сказал? Или оскорбил вас действием? Почему вы наказываете меня подчеркнутой холодностью? Другим мужчинам удается вызвать вашу улыбку и почувствовать на себе прочие знаки вашего внимания. Вы едва скрываете свое презрение ко мне, будто я полное ничтожество.

Дейрдре уже была готова возразить, но по какой-то непонятной причине решила вдруг унизить графа своей честностью.

– Неужто вы думаете, что я польщена вниманием человека с вашей репутацией?

Он молчал, ожидая продолжения, и это воодушевило Дейрдре.

– Конечно, вас это не удивляет? – продолжила она уже смелее. – Ваша нескромность стала притчей во языцех. Ваша невоздержанность вызывает скандалы. Неужели вы верите, что какая-нибудь порядочная женщина может пожелать, чтобы ее имя связывали с вашим?

– О, уверяю вас, этого желают многие, – ответил Рэтборн с наглой самоуверенностью, которая привела Дейрдре в бешенство.

– Но не я, – резко ответила она.

Во взгляде Рэтборна появился опасный блеск, но это длилось всего мгновение, и Дейрдре решила, что ей почудилось.

– Вы недооцениваете комедии Аристофана, но это не важно, – тихим, почти ласковым голосом заговорил граф. – Всеобщее заблуждение заключается в том, что люди не понимают правдивости шутки, сказанной серьезно. Я был бы рад продолжить этот спор с вами, но не теперь. Ваше мнение обо мне – другой вопрос. Вы в полной мере разгадали мою мужскую сущность. Что мне сказать? Было бы неприятно разочаровать леди.

Резким движением Рэтборн схватил Дейрдре за запястье, рванул к себе и впился жадным поцелуем в губы. В жизни Дейрдре это был первый поцелуй. Но он был лишен нежности и любви. Этим поцелуем граф хотел унизить Дейрдре.

Впервые Дейрдре ощутила свою беспомощность перед грубой мужской силой. Ею овладели одновременно страх и ярость, и неожиданно для себя Дейрдре разразилась рыданиями.

В последующие недели она встречала графа везде – в театре, в парке и на улицах квартала Мейфэр. Даже когда на его руку опиралась какая-нибудь легкомысленная красотка, Дейрдре ощущала на себе его обжигающий взгляд. Иногда этот взгляд задерживался на ее губах или на груди. Какой-то частью сознания она признавала, что его оскорбительные объятия в Остерли были спровоцированы ею самой. Как-то он встретил ее в Воксхолле. Она была с друзьями и чувствовала себя должным образом защищенной их обществом, хотя стояла ночь, а ночью знаменитые сады представляли собой особое зрелище, но в толпе, созерцавшей фейерверк, Дейрдре каким-то образом потеряла ориентацию и оказалась отрезанной от спутников. Рэтборн был там, но держался поодаль. И тут он вдруг оказался рядом и предложил ей руку и свои услуги – проводить Дейрдре к ее спутникам. Конечно, он не выполнил своего обещания, а увел ее в уединенную и плохо освещенную часть сада. Дейрдре охватили ужас и ярость, и она потребовала объяснений.

Рэтборн гипнотизировал ее взглядом, и она стояла оцепенев. У нее перехватило дыхание, сердце отчаянно колотилось, как птичка о прутья клетки.

– Дейрдре... – Голос графа был хриплым. – Я пытался бороться с вашим очарованием, но тщетно. Вы меня околдовали. Я чувствую себя зеленым юнцом, впервые влюбившимся. – Он неуверенно рассмеялся. – Знаю, вы ко мне неравнодушны. Не отрицайте это.

Граф провел пальцем по губам Дейрдре. Она, убаюканная его мягким голосом, молчала. Теплый летний ветерок ласкал ее кожу.

– Дейрдре, – выдохнул граф прямо ей в губы, обдав горячим дыханием, и они затрепетали. – Я весь горю от страсти к вам. Не противьтесь зову сердца. Сжальтесь надо мной.

Дейрдре замерла в его объятиях, не имея ни сил, ни желания сопротивляться. Этот внешне мрачный человек оказался вовсе не тем, кем она его считала, и она больше не испытывала страха. Дейрдре сделала попытку стряхнуть с себя наваждение, но Рэтборн наклонился к ней, и его губы коснулись ее губ. Он поцеловал ее, и Дейрдре уловила легкий запах бренди. Поцелуй был нежным и волнующим, и Дейрдре не хотелось, чтобы он кончался. Она едва слышала голос графа. Он говорил, что завтра утром отбывает в Испанию и хотел бы, чтобы она оказалась с ним как можно скорее, поскольку отведенное им время истекает очень быстро, а он желал ее с того самого момента, как только увидел.

Но Дейрдре почти не понимала смысла его слов. Она тонула в своих новых ощущениях – она чувствовала только прикосновения сильных мужских рук, нежно ласкавших ее. Дейрдре дрожала – то ли от страха, то ли от предвкушения: никогда прежде мужчина так крепко не обнимал ее и не находился так близко.

– Не бойтесь, – шептал граф ей на ухо. – Клянусь, я буду помнить и почитать эту ночь. Только позвольте мне любить вас, Дейрдре.

Его губы снова прильнули к ее губам, и в этом поцелуе была такая страсть, что Дейрдре вдруг испугалась.

Она попыталась отвернуться, но граф крепко держал ее за запястье. Его поцелуй снова стал нежным, губы дразнили, и соблазняли, и вынуждали раскрыться под сладостным напором его языка. С беспримерным терпением Рэтборн усмирял каждую попытку Дейрдре сопротивляться, не допускал ее слабых усилий избежать ласк, и это продолжалось до тех пор, пока наконец она не стала покорной в его объятиях и не сдалась на его милость, позволив Рэтборну такую свободу, о какой он мог только мечтать. Рэтборн становился все смелее. Дейрдре почувствовала, как он раздвигает легкую ткань на ее корсаже, высвобождает ее груди и начинает гладить их. Его большой палец принялся ласкать набухший сосок, а потом голова склонилась к груди, и когда Рэтборн втянул ее сосок в рот, Дейрдре ощутила обжигающий жар.

Остатки сознания или стыда все еще вынуждали ее выказывать слабый протест, но Рэтборн не обращал на это внимания. Его руки спустились ниже к ее бедрам, и она ощутила мощный напор его восставшей плоти.

Его прикосновения опьяняли, лишали способности ясно мыслить, рождали в ней томление, которое она пыталась, но не могла подавить. Под сладостной пыткой, под прикосновениями его рук и губ ее тело будто обрело самостоятельную жизнь и больше не подчинялось воле. Дейрдре отдалась безудержному напору его страсти, покорилась его желаниям, какими бы они ни были, не задумываясь о том, кем и каким он был.

И вдруг граф на мгновение замер и резко поднял голову, устремив взгляд куда-то вперед. Тут Дейрдре услышала женский голос, окликнувший его по имени, и, повернув голову, увидела темноволосую женщину в алом. Она несколько раз появлялась в обществе Рэтборна. Это была одна из его легкомысленных подружек. Вид ее подействовал на Дейрдре как ушат ледяной воды. Она рванулась от Рэтборна, как ужаленная.

Улыбка брюнетки показалась ей откровенно насмешливой – очевидно, она увидела Дейрдре в объятиях графа. Она что-то сказала ему, и он ответил что-то резко, заслонил собой Дейрдре и продолжал гневно разговаривать с женщиной валом.

Но Дейрдре не стала слушать их разговор. Сгорая от стыда, она бросилась бежать в темноту, желая только одного – побыстрее скрыться в густом кустарнике. Она слышала за спиной торопливые шаги графа. Ее сотрясали бурные рыдания. Слезы струились по щекам. Граф догнал Дейрдре и, схватив за руку, повернул к себе. Она отвернулась, не желая, чтобы он видел ее заплаканное лицо, но он взял ее пальцем за подбородок, повернул к себе и принялся нежно стирать слезы со щек. Дейрдре оттолкнула его руку и вцепилась ногтями в другую – ту, что крепко удерживала ее.

Но граф не ослабил хватку, а снова притянул Дейрдре к себе и впился в ее губы властным и крепким поцелуем. Он словно вознамерился наказать ее заданный ему отпор. Он с силой прижал Дейрдре к груди, будто хотел ее раздавить. Она перестала сопротивляться и, ослабев, упала графу на руки. Он понес ее, покорную, туда, где тень была глубже. Вскоре они оказались возле какого-то каменного строения. Рэтборн переступил порог, ногой закрыл за собой дверь и опустил Дейрдре на пол. Его руки обвились вокруг нее и сжали как тиски.

Она услышала его извинения. Он пытался объяснить появление другой женщины, но Дейрдре не желала ничего слушать. Она дрожала от холодной ярости, испытывая унижение и отвращение оттого, что ее тело предало ее и она позволила графу слишком много. Она произносила горькие злые слова, пытаясь оттолкнуть его, избавиться от его неприятного общества, но каждое произносимое ею слово, казалось, только разжигало графа и подвигало на еще большую дерзость. Он сжимал Дейрдре в объятиях еще отчаяннее и крепче.

Он был охвачен каким-то диким чувством, какой-то яростной силой, грозившей смести с пути любое препятствие. Его губы обжигали, а руки шарили под одеждой, и от этих торопливых и волнующих прикосновений Дейрдре затрепетала. Она чувствовала, что начинает сдаваться, и, не желая этого, собрала остатки воли в кулак и изо всей силы ударила рукой графа в лицо. Изумруд в кольце вонзился ему в щеку и поранил ее до крови.

Рэтборн от боли разжал объятия, и Дейрдре бросилась от него прочь, содрогаясь от рыданий. Она распахнула дверь и выскочила из помещения, не слушая призывов графа вернуться. Она бежала на ощупь в темноте и вскоре наконец оказалась на свету и в безопасности. Как Дейрдре нашла своих спутников в состоянии, близком к истерике, позже она никак не могла вспомнить. Никто из них не сделал никаких замечаний по поводу ее слишком блестящих глаз и пылающего лица, а она не сочла нужным что-либо объяснять.

Разумеется, Рэтборн последовал за ней, и она испуганно вздрогнула, увидев окровавленный платок, прижатый к его щеке. Граф тихо заговорил, прося у Дейрдре несколько минут наедине, но она отказала ему. Он попытался извиниться, повернувшись спиной к ее спутникам, чтобы защитить ее от их любопытных взглядов. Голос его звучал напряженно и убедительно, когда он повторил, что утром отправляется в Испанию и что он многое хотел ей сказать. Но Дейрдре чувствовала себя обманутой и не желала слушать покаянных слов графа. Она презирала себя за то, что так легко поддалась его ласкам. Он скорее всего счел ее такой же легкомысленной, как и те особы, которых он бессердечно бросал, устремляясь за очередной жертвой.

– Отправляйтесь в Испанию! Надеюсь, шальная пуля найдет вас там и вы никогда не вернетесь! – в запальчивости произнесла Дейрдре и сама ужаснулась тому, что сказала.

Рэтборн на мгновение замер, а затем угрожающе сузил глаза и, развернувшись, направился прочь от Дейрдре. Она смотрела ему вслед, испытывая чувство стыда, и, тихо позвав его по имени, собралась уже броситься за ним вслед, как вдруг откуда-то из тени появилась женщина в алом платье и тотчас же подхватила графа под руку. Он обнял ее и крепко поцеловал на виду у Дейрдре. Слезы обожгли ее глаза, она повернулась и бросилась прочь, сжимая в ярости кулаки.

В последующие недели Дейрдре предавалась светским удовольствиям, какие только можно было найти, в тщетной попытке изгнать графа из своих мыслей. Ей это не удалось, и она очертя голову обручилась с одним из многих своих поклонников, добивавшихся ее руки, который был не лучше, не хуже других ее обожателей и ничем не отличался от остальных подходящих женихов и знакомых мужчин. Но прошло совсем немного времени, прежде чем она осознала, что граф отвратил ее от всех мужчин, и Дейрдре порвала с женихом.

В конце сезона она вернулась домой, усталая и разбитая. Скоро молва о подвигах Рэтборна докатилась и до тихого Хенли. Отчаянные и дерзкие победы графа на поле боя и в будуарах превратили его в объект всеобщего внимания в свете, и Дейрдре поздравила себя со счастливым избавлением.

Вскоре в ее жизни произошла трагедия – от загадочной лихорадки скончалась мать. Арман в свой первый год в Оксфорде наведывался домой нечасто, и Дейрдре стала вести жизнь затворницы. Только ее тетка, обезумевшая от беспокойства за племянницу, убедила Дейрдре сопровождать Фентонов на Ямайку и прожить там с ними год. Один год растянулся на два, и Дейрдре пыталась забыть Рэтборна, открывая для себя удовольствия в знакомстве с новой страной и людьми. Однако ей так и не удалось освободиться от воспоминаний о нем. Она позволяла другим мужчинам ухаживать за собой, позволяла другим рукам обнимать себя и другим губам целовать, но это не излечило ее. Дейрдре была похожа на ледяную деву, недоступную и неприступную не по своей воле и выбору.

И единственным ее утешением было сознание, что сопротивлением Рэтборну она спасла себя от участи стать еще одной кобылкой в его конюшне. И об этом она никогда не сожалела.

Шагая по Оксфорд-роуд, Дейрдре почувствовала, как слезы обжигают глаза. Она гневно стиснула зубы, решив, что никогда больше не позволит графу унизить себя. Резким движением сорвав розу со своего редингота, Дейрдре раздавила бутон в ладони и бросила, будто хотела таким образом навсегда освободиться от Рэтборна.

Глава 5

Это был экипаж, рассчитанный на то, чтобы вызывать зависть у любого молодого светского человека. Гладкий, цвета черного дерева парный двухколесный экипаж, безупречный, как только что отчеканенное пенни. В него была запряжена пара несравненных гнедых. Когда Дейрдре замедлила шаг перед четырехэтажным домом с террасой, принадлежавшим ее тетке и находившимся в западной части площади, ее взгляд, полный уважения и восхищения, невольно оказался прикованным к роскошной коляске и прекрасным лошадям, каких она впервые видела с момента, как вернулась с Ямайки. Постепенно неприятные воспоминания о Рэтборне потускнели в ее памяти.

Подойдя ближе и похлопав гнедую по холке, Дейрдре двинулась к парадному крыльцу красного кирпичного дома, украшенного колоннами. Однако она успела сделать всего один шаг, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появился высокий мужчина, одетый в темный сюртук и бежевые панталоны. Дейрдре заметила медный блеск его немного растрепанных локонов, прежде чем он водрузил на голову бобровую шляпу и стал легко спускаться по ступеням.

– Рэтборн! – изумленно воскликнула она. Граф устремил на нее свои кошачьи глаза.

– Гарет, – тихо поправил он и, прежде чем Дейрдре успела опомниться, взял ее за локоть и повел к ожидавшей его коляске.

– Я получил разрешение леди Фентон, – пояснил он, почувствовав, как напряглась Дейрдре. – Уверяю вас, вполне прилично для джентльмена повезти леди кататься в открытом экипаже.

Дейрдре следовало бы догадаться, что экипаж принадлежит графу Рэтборну. Вот его герб на дверце коляски – гребень красного ястреба. Но ей и в голову не пришло, что Рэтборн будет ее искать. Едва ли прошел час с тех пор, как они разговаривали на Бонд-стрит.

Что он задумал? Арман! Ну конечно! Он хочет разузнать у нее насчет брата.

Удобно расположившись на подушках сиденья, обитого черной кожей, Дейрдре настороженно огляделась, тогда как Рэтборн, ловко щелкнув кнутом, пустил гнедых неспешной рысью.

– Куда вы меня везете? – спросила Дейрдре.

– Всего лишь в парк. А вы что подумали? Что я собираюсь вас похитить? Будьте спокойны. Это не входит в мои намерения, – ответил граф.

– У вас какие-то дела с моей теткой, сэр?

Она старалась избегать называть графа по имени. Рэтборн бросил на нее иронический взгляд.

– Non sequitur, никаких неприятных воспоминаний, если я правильно расслышал? Означает ли это то, что мы вложили мечи в ножны?

Рэтборн издал вздох, достойный влюбленного, но Дейрдре не обратила на него внимания.

– Я готов ответить на ваш вопрос, – продолжал он. – Да, у меня есть кое-какие личные дела с леди Фентон.

Дейрдре ждала объяснений, но, судя по всему, граф не собирался удовлетворять ее любопытство.

Выдержав паузу, она сделала новую попытку:

– Как хорошо вы управляетесь с лошадьми.

Это преувеличенное восхищение было выражено мастерски.

– Перестаньте! – скомандовал Рэтборн.

Дейрдре подняла на него влажные глаза и встретила гневный взгляд.

– А что я сказала? – спросила она невинным тоном.

– Вы прекрасно знаете.

Граф придержал гнедых, потом продолжил уже спокойнее:

– Не играйте со мной в эти игры, Дейрдре. Я этого не допущу. И приберегите эти нежные взгляды для простачков, готовых принять их всерьез. Я разрешаю вам разыгрывать гранд-даму, как умеете вы одна, с любым другим мужчиной по вашему выбору, но со мной прошу вас быть самой собой, несравненной и неповторимой. Я рассчитываю, что между нами будет хоть немного искренности. Это всегда было вашей главной пленительной особенностью.

Дейрдре молчала, наблюдая из-под опущенных ресниц, как ловко и умело граф правит лошадьми и направляет их через Стенхоп-гейт в Гайд-парк. Многие всадники пользовались возможностью поупражняться в верховой езде, когда в парке бывало малолюдно, и до второй половины дня экипажей там было мало. Рэтборн остановил лошадей и отпустил поводья, позволив гнедым щипать жухлую бурую зимнюю траву вдоль дорожки. Дейрдре стало холодно, и она зябко поежилась.

– Вот возьмите. – Граф развернул дорожный плед и положил ей на колени.

– Что случилось с розой? – Он указал на отворот редингота.

На щеках Дейрдре проступил легкий румянец.

– Я ее потеряла, – солгала она и тут же устыдилась своего неблаговидного поведения.

– Я подарю вам другую, – проговорил Рэтборн с нежностью и тотчас же добавил: – Вы не вышли замуж.

Это был не вопрос, а констатация факта.

– Нет, – последовал краткий ответ.

Они оба могли продолжить эту игру и разговаривать сквозь зубы.

– Почему?

Он не имел права спрашивать. Она не была обязана ему объяснять.

– Возможно, никто не захотел на мне жениться.

– О нет, вам делали предложение, – сказал он, улыбнувшись. – Насколько я помню, вы обручились недели через две после моего отъезда в Испанию.

– И разорвала помолвку через две недели после обручения, – ответила Дейрдре с раздражением.

– Да, я слышал. А потом вскоре вы уехали на Ямайку. И все же вы не ответили на мой вопрос. Почему вы так и не вышли замуж?

– Выйти замуж, чтобы обрести господина и повелителя? Да вы, верно, шутите. А почему не женитесь вы?

– Неужели не догадываетесь? – спросил в свою очередь граф интригующим тоном.

Дейрдре смущенно опустила глаза:

– Да, я понимаю, что вопрос неуместен.

– Считаете, дело в моей репутации? – спросил граф мягко, но настойчиво. – Не могу притворяться и говорить, что все эти годы вел жизнь святого, но слухи обо мне сильно преувеличены. Не будете же вы ставить мне в вину мое прошлое?

– Пожалуй, и... Позвольте мне извиниться за необдуманные слова брата, с которыми он обратился к вам на Бонд-стрит сегодня утром. Право же, он не хотел оскорбить вас. Просто он привык говорить не подумав.

Граф молча смотрел на Дейрдре так долго, что она уже начала думать, не обидела ли его.

– Он просил вас поговорить со мной от своего имени?

– Конечно, нет! О, если бы он знал, что я сейчас здесь, с вами, он... – Дейрдре замолчала: разговор принял такой оборот, что продолжать его не хотелось.

– Он бы что? Умоляю вас, продолжайте!

– Не важно. Мне не следовало упоминать это.

– Но вы упомянули, Дейрдре, и я настаиваю на том, чтобы вы сказали то, что хотели сказать.

– Арман недолюбливает вас. Я так думаю, он вбил себе в голову, что влюблен в даму, к которой вы тоже питаете интерес.

– В самом деле? Вы говорите, я полагаю, о миссис Дыоинтерс? Снова вы слушаете сплетни, Дейрдре. Прискорбная ошибка. Мой интерес к миссис Дьюинтерс сугубо платонический. – Граф замолчал, а затем добавил тихо: – Она ничего для меня не значит.

Дейрдре почувствовала, как у нее с души упал тяжелый камень.

– Значит, Арман в безопасности? Дуэли не будет?

– У меня нет обыкновения драться на дуэли с детьми. Но скажите, вы всегда так сражаетесь за брата? Вместо него?

Намек на то, что она держит брата под каблуком, заставил Дейрдре снова напрячься.

– Он мой брат и к тому же несовершеннолетний, – ответила она с убийственной холодностью. – Естественно, я беспокоюсь за него.

– Вы хотите сказать, что чувствуете себя ответственной за него?

– Но, разумеется, не в юридическом смысле. У Армана есть так называемый опекун, но он не уделяет ему внимания. Если бы я не защищала его интересы, то никто бы этого не делал.

– Кто его опекун?

– Брат моего покойного отчима Жиль Сен-Жан. Но в качестве опекуна он совершенно бесполезен.

– Но вы, конечно, не надеетесь, что сможете сами усмирить этого чертенка, вашего братца? Бог мой! Вы ведь всего на год-два старше его.

Почему она с ним откровенничает? Рэтборн враждебен по отношению к Арману. Это очевидно. И его следующее высказывание подтвердило мысль Дейрдре.

– Если бы он был моим подчиненным, я бы очень скоро усмирил его и сделал шелковым. Этот молодой человек нуждается в том, чтобы его обуздали и держали на привязи.

Неудачно выбранная метафора вызвала у Дейрдре приступ негодования:

– Мой брат не лошадь, а мальчик, лишенный отцовской заботы и руководства, когда он так в этом нуждался.

Немного помолчав, она добавила уже более снисходительным тоном:

– Но это старая история. Прошу прощения за то, что утомила вас скучными подробностями. Буду признательна, если мы сменим тему.

К огромному облегчению Дейрдре, граф внял ее просьбе и стегнул лошадей. Он искусно обращался с хлыстом. Дейрдре иного и не ожидала.

Когда граф доставил Дейрдре на Портмен-сквер, она гадала про себя, увидит ли его снова. Разве что случайно встретит на улице или на каком-нибудь балу? Эта перспектива, впрочем, ее не слишком огорчает, решительно заявила себе Дейрдре и холодно попрощалась с графом.

Глава 6

Рэтборн легко взбежал по ступенькам парадного крыльца своего дома, просторного здания из песчаника, расположенного в северной части Пиккадилли. При других обстоятельствах он бы задержался на крыльце и обязательно посмотрел на Грин-парк, находившийся на противоположной стороне улицы.

Но сейчас он не стал этого делать, а торопливо постучал медным молотком в дверь и, когда она открылась, протиснулся мимо удивленного швейцара, поспешившего помочь хозяину снять одежду для верховой езды. Рэтборн посмотрел сквозь открытые двери в комнату, где обычно происходили приемы.

– Мистер Лэндрон дома, Джон? – спросил он.

– Думаю, он наверху в библиотеке.

– А леди?

– Отправились по магазинам.

Рэтборн бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, оставив внизу удивленного лакея.

Секретарь графа и деловой человек мистер Гай Лэндрон сидел за массивным дубовым письменным столом, погруженный в изучение содержимого кожаных папок. Поднос с холодным мясом, толстыми ломтями хлеба с маслом и серебряным кофейником был сдвинут на край письменного стола, заваленного бумагами. При виде графа Лэндрон поднял голову и приветливо улыбнулся.

Глядя на него, никто бы не подумал, что этот человек провел в армии много лет и привык подчиняться строгой воинской дисциплине. Однако качество его сшитой на заказ одежды, скорее удобной, чем модной, убеждало в том, что Лэндрон истинный английский джентльмен. Густые, коротко подстриженные темно-каштановые волосы он носил на манер Брута, тем самым подчеркивая орлиный облик и тонкие, четкие черты лица.

Лэндрон сделал попытку подняться, но граф в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и удержал его на месте, твердо положив руку на плечо.

– Не стоит со мной церемониться, Гай. Не утруждай свою больную ногу и веди себя, как велел доктор. Как дела? – Граф кивнул, указав на раскрытые папки.

Гай Лэндрон расслабленно откинулся на прямую спинку хепплуайтского кресла и поднял глаза на человека, в течение пяти лет бывшего егокомандиром. Ему трудно было отвыкнуть от привычки вытягиваться в струнку в присутствии старшего по званию офицера. С Рэтборном их связывали проведенные в Оксфорде студенческие годы и совместная служба в армии. За это время они стали друг другу как братья, хотя их разделяло неравенство в ранге и состоянии.

Лэндрон с болезненным видом погладил больную ногу. Он всегда мечтал о карьере военного. Хотя младший сын младшего сына и не имел особых надежд на карьеру, французский снаряд положил конец всем его честолюбивым устремлениям. Его будущее выглядело довольно мрачно до тех пор, пока на помощь ему не пришел Рэтборн и не предложил место, которое он теперь занимал.

Их отношения не походили на те, что обычно бывают между хозяином и его служащими. Они пережили вместе суровые дни войны с их опасностями и лишениями и ценили настоящую мужскую дружбу.

– Я начинаю понемногу вникать в дела, но все еще думаю, что было бы лучше нанять настоящего бухгалтера bona fide.

Граф усмехнулся:

– Твои рекомендации были как нельзя лучше.

– Какие? – спросил Лэндрон с удивлением.

– Мой милый Гай, каждый, кто может сдержать банду мародеров, прекрасно экипированных и имеющих лошадей, в то время как главные силы армии страдают от лишений и голода и вынуждены продвигаться пешим ходом, должен быть не иначе как гением. К тому же, – продолжал граф с усмешкой, – я не забыл, что, если бы не вы с О’Тулом, меня бы здесь не было.

Мистер Лэндрон устремил куда-то вперед взгляд, а Рэтборн спросил:

– Что? Неужели ты не помнишь последнего лета в Белмонте, когда сгорела маленькая часовня?

– Ах это!

– Да, это! И не надо говорить так пренебрежительно! Уверяю тебя, что, по моему скромному мнению, услуга, оказанная мне тогда, замечательна. Ты спас мне жизнь.

– Никогда не пойму, как ты можешь быть таким беспечным.

В улыбке графа появилось нечто похожее на смущение, и он сказал, будто извиняясь:

– Верно. Я и сам не могу понять, как случилось, что эта балка упала мне на голову. И огонь занялся, когда прогремел гром и ударила молния. Мне следовало поймать ее и забросить обратно Зевсу на Олимп.

– Боги к этому отношения не имеют! Два совпадения за одну ночь – слишком много, чтобы в это можно было поверить.

– Мы уже говорили об этом раньше, Гай. Это был несчастный случай. Никто не знал, что я полезу на крышу проверять, как ее починили. К тому же кто в моем доме мог пожелать мне зла?

– За последние пять лет ты нажил немало врагов.

– Да, но они были французами и не знают моего настоящего имени. Да и война окончена.

– И все-таки мне это не нравится.

– Забудь об этом. Говорю тебе, это был несчастный случай.

Рэтборн сдвинул бумаги на край стола и сел на него. Взяв с подноса холодное мясо, он принялся есть его.

– Попробуй. Это деликатес, – обратился он к Гаю, протягивая толстый кусок копченой свинины.

– Нет, спасибо, я уже сыт. Не обращай на меня внимания.

– Я умираю с голоду. – Рэтборн налил себе чашку кофе, но, сделав глоток, отодвинул. – Что касается моих дел, – продолжал он лениво, обводя глазами комнату в поисках графина с бренди, – то у меня нет сомнений по части твоих способностей их вести.

– Твоя уверенность во мне просто поразительна, – заметил Лэндрон шутливо. – Естественно, я благодарен тебе за покровительство... Остается надеяться, что тебе не придется раскаяться в своем благородном порыве.

– Благородный порыв? Не воображай ничего подобного. Движущей силой моих поступков всегда был личный интерес.

Лэндрон удивленно приподнял бровь:

– Это относится и к Марии Дьюинтерс? Рэтборн помрачнел:

– Ты ведь знаком с обстоятельствами не хуже меня. Как я мог ее оставить? Ее бы никогда не приняли в испанском обществе.

– Нет, но ты ведь мог бы оказать влияние на правительство его величества, чтобы Марии воздали по заслугам за ее содействие общему делу. А вместо этого ты сделал глупость и поселил ее в одном из своих домов. Теперь это вышло за пределы велений долга, если, конечно, ты не решил снова взять эту даму под свое покровительство.

– Только платонически! Мой роман с Марией длился очень недолго, как тебе известно. Но я все еще чувствую некоторую ответственность за ее благополучие. Я не могу забыть, как многие другие, каким неоценимым агентом она была, находясь на территории, занятой французами, когда мы очень нуждались в ее сотрудничестве. Я ей обязан, Гай.

– Я не стану возражать. Я просто упомянул ее как пример, чтобы доказать, что ты отнюдь не всегда руководствуешься личной выгодой, как утверждаешь. Но, по правде говоря, Мария Дьюинтерс может оказаться для тебя тяжким бременем.

– Мне ли этого не знать!

Рэтборн поднялся и направился к высокому окну, выходившему на бурлящий жизнью проезд Пиккадилли и на парк позади него. Лэндрон почувствовал внезапную перемену в настроении графа и замолчал.

Пауза длилась довольно долго, нр наконец граф повернулся и сказал:

– У меня есть для тебя дело, гораздо больше соответствующее твоей подготовке.

– Роль из трагедии плаща и шпаги?

– Ну, если тебе так угодно. Ничего опасного. Вспомни, что сейчас мирное время. Я только хочу, чтобы ты разузнал всю подноготную некоего Жиля Сен-Жана. Он опекун Армана Сен-Жана.

Лэндрон бросил на графа испытующий взгляд:

– Это не тот пострел, что связан сейчас с Марией?

– Да, но меня интересует не их связь.

Граф снова замолчал, размышляя над тем, стоит ли дальше что-либо объяснять другу.

– Он сводный брат мисс Дейрдре Фентон, – наконец произнес он.

При имени Дейрдре Лэндрон откинул слегка голову назад и насторожился, однако ничего не сказал. Рэтборн заметил его скованность и иронично спросил:

– Что? Тебе нечего сказать? Не станешь напоминать о том, что следует избегать мегеры, которая оставила от твоего друга пустую оболочку?

– Я уже все это высказывал прежде, – сухо заметил Лэндрон. – И не знаю, почему это меня должно беспокоить. Полагал, что за пять лет ты с этим справишься. Я ошибся?

– То, что я обмолвился несколькими словами о подробностях моего ухаживания за прелестной Дейрдре в самый неподходящий момент, когда находился под действием лауданума, вовсе не значит, что я имею или имел намерение сделать тебя своим наперсником в этом вопросе.

– Значит, ты так и не избавился от этого чувства, – заключил Лэндрон. – Жаль!

– Почему ты так говоришь?

Лэндрон принялся сортировать многочисленные счета и квитанции, лежавшие на столе.

– Конечно, это не мое дело, – сказал он отрывисто, – но если судить по некоторым твоим замечаниям...

– Я был в бреду...

– Похоже, что она холодна как рыба. Она из женщин того типа, с которыми мы, слава Богу, не знаемся.

– Хочешь сказать, ханжа?

– Если угодно.

– Если это так, а я этого не признаю, то исцелить меня невозможно.

– Ты ухитрился снова с ней встретиться. Разве нет? Я ожидал этого. Но чем вызван твой интерес к брату мисс Фентон и его опекуну?

– Неожиданное осложнение, заслуживающее основательного расследования, прежде чем я решу, к какой тактике прибегнуть. Я хочу знать все и о мальчишке, и о его опекуне – откуда к ним поступают деньги, есть ли большие долги...

– И есть ли слабости, которые можно использовать в самом крайнем случае. Да, я знаком с такой формулой и думал, что наше сотрудничество с разведкой окончено. Во всяком случае, надеялся на это.

Мужчины довольно долго смотрели друг на друга. Первым заговорил граф:

– Если это дело тебе так не нравится, я могу с ним справиться и без твоей помощи.

– Меня беспокоит не это.

– Не это? А что тогда?

– Твоя целеустремленность. В военное время это неоценимое качество в солдате. И награда...

– Сейчас много выше. Я был бы дураком, если бы не воспользовался всеми средствами, чтобы закрепить ее за собой.

– Рэтборн, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Значит, мисс Фентон – нечто особенное? – спросил Лэндрон, вопрошающе глядя на друга.

Граф неожиданно пожал плечами:

– Ты спрашиваешь меня, почему я так неравнодушен к Дейрдре. Этого я объяснить не могу. Такие вещи не поддаются логике.

– Ты понимаешь, что существуют десятки, сотни несравненных и исключительных девушек, нуждающихся всего лишь в легком поощрении, чтобы они подняли брошенный тобой платок?

– Почему Дейрдре тебе так не нравится?

– Потому что именно я собирал осколки после того, как она растоптала тебя. Или ты забыл об этом?

– Я не забыл, как ты нянчился со мной. Но не в том дело. Я никогда не рассказывал тебе, что произошло между Дейрдре и мной, и мне никогда не хотелось говорить об этом. Если бы меня не пырнули ножом в этой испанской таверне...

– В борделе... – уточнил Лэндрон.

– ...Ты никогда бы ни о чем не узнал и я чувствовал бы себя много лучше.

– Да, первая же доза лауданума развязала тебе язык. Но что, если девушка не захочет с тобой общаться?

– Я не приму отказа. Скажем так: честным или нечестным путем, но я заставлю мисс Дейрдре Фентон стать следующей графиней Рэтборн.

Граф подошел к боковому столику, на котором стоял графин с бренди. Налив два полных стакана, он вернулся назад и протянул один из них Лэндрону:

– Выпьем за это.

– О, я не против того, чтобы выпить за следующую графиню.

– Нет, мой друг. Мы пьем за Дейрдре, графиню Рэтборн, – тоном, не терпящим возражений, заявил граф.

– А знаешь, Рэтборн, мне почти что жаль эту бедную девушку. Но я приберегу эту жалость для тебя.

Граф вопросительно посмотрел на друга.

– Если она когда-нибудь поймет, сколько значит для тебя, то превратит твою жизнь в ад.

Рэтборну предстояло долго размышлять над пророчеством Лэндрона.

Глава 7

Закрытая коляска, в которой сидели леди Фентон и Дейрдре, остановилась перед сверкающим огнями домом Рэтборна, и Дейрдре выглянула в окно. Ее охватила паника. Это была последняя дверь в домах Лондона, куда она хотела бы войти. Она чувствовала себя ягненком, агнцем, дерзнувшим забрести в логово льва.

– Тетя Розмари, – проговорила она взволнованно, – ради всего святого, скажите, что заставило вас принять приглашение графа? Я не могу, никак не могу войти в этот дом.

– Возьми себя в руки, Дейрдре, – попыталась успокоить племянницу леди Фентон. – Я же говорила тебе, что граф желает расширить круг знакомых своей сестры, прежде чем она вступит в свет. Это не самый большой прием. Тебе не обязательно танцевать с ним, если тебя беспокоит именно это.

Дверь коляски открылась, и вскоре обе дамы оказались у входа в широкий вестибюль великолепного дома. Дейрдре принялась разглядывать интерьер, в отделке которого преобладала позолота, и была вынуждена с неохотой признать, что обстановка в доме графа отличается элегантностью и в то же время скромностью.

Граф, как Дейрдре и ожидала, относился к своему имуществу довольно равнодушно. Но ведь Рэтборн мог себе позволить тратить собственные деньги без оглядки.

Когда дамы избавились от своих тяжелых шалей и манто, Дейрдре последовала за леди Фентон по длинному коридору к большому салону, который, как ей показалось, весь искрился и сверкал тысячами зажженных свечей.

Наконец она приблизилась к хозяевам дома, встречавшим гостей.

Три пары сверкающих, янтарного цвета глаз устремились на Дейрдре, и ей стоило немалых усилий сохранить спокойствие, находясь под обстрелом откровенных взглядов. Она учтиво ответила на приветствие Рэтборна и его лестные замечания по поводу роз в ее волосах и, отойдя подальше, облегченно вздохнула.

Позже Рэтборн подвел к Дейрдре свою сестру и удалился, пробормотав какие-то извинения. Дейрдре с интересом посмотрела на девушку, отметив про себя, что своей манерой отбрасывать назад волосы та очень походит на норовистого жеребенка, чувствующего себя не в своей тарелке на незнакомом пастбище. Руки Каро были неловко опущены вдоль бедер, а золотистые глаза настороженно оглядывали присутствующих, будто она чувствовала недружелюбное отношение к ней со стороны толпы светских модников, почтивших своим визитом салон ее матери. Дейрдре очень хорошо помнила ту нервную дрожь, которую испытывает девушка, впервые появившись в обществе, и потому поспешила отвлечь Каро разговорами.

Прогулявшись по просторному салону, девушки устроились на небольшом диванчике, обитом белым атласом.

Осторожно задавая вопросы, Дейрдре вскоре добилась того, что Каро заметно успокоилась. Теперь, сидя вдвоем на диване, девушки болтали, как давние подруги.

– Думаю, поскольку вы единственная девушка в семье, ваша матушка давно предвидела ваше появление в свете?

– Верно.

Дейрдре почувствовала некоторую настороженность в кратком ответе.

– Вне всякого сомнения, и вы живете сейчас в предвкушении предстоящих недель и ждете их скорее с беспокойством, чем с нетерпением?

– Как вы проницательны, – смутилась Каро. – Почти все думают, что я вне себя от восторга при одной мысли о том, что появлюсь в свете.

Дейрдре попыталась сдержать невольную улыбку.

– Но разумеется, такая перспектива повергает вас в мрачное состояние духа? Почему?

Каро укоризненно посмотрела на Дейрдре:

– Неужели не догадываетесь? Посещение балов, раутов и так далее, болтовня ни о чем, и все притворяются, что не догадываются, к чему это все.

– И к чему же? – спросила Дейрдре в замешательстве.

– Вы же знаете! Конечно, я должна найти себе мужа. Разве не это цель всей той суеты, которую называют сезоном в свете? Мама с таким же успехом могла бы мне вручить ружье или удочку и заставить слоняться с ними по округе или выставить меня на аукцион. Это просто ужасно!

Дейрдре едва не рассмеялась, услышав столь откровенное замечание от юной девушки.

– Наслаждайтесь жизнью, получайте удовольствие. Расширьте крут своих друзей. Что касается меня, то я рада, что мне представился удобный случай познакомиться с вами, а если бы не ваш предполагаемый выезд в свет, этого бы не случилось.

– Это верно, – ответила Каро, слегка приободрившись. Помолчав немного, она добавила: – Но все равно Гарет, конечно, в конце концов представил бы нас друг другу.

В этот момент девушки заметили графа. Он приближался, держа в руке тарелку с едой.

– Стоит заговорить о дьяволе, и вот он, тут как тут, – пробормотала Дейрдре едва слышно. Однако Рэтборн все-таки услышал ее.

Он лукаво улыбнулся, глядя на Дейрдре сверху вниз.

– Я польщен тем, что даже в мое отсутствие леди думают обо мне.

Дейрдре фыркнула.

– То, что мы о тебе думаем, Рэтборн, повторять не стоит.

– Ну вот, бесенок, – сказал граф, обращаясь к сестре, – я принес тебе ужин. Кажется, Гай где-то там за моей спиной. Сейчас он явится, чтобы следить за тобой. Пойдемте, Дейрдре, – повелительным тоном произнес Рэтборн. – Позвольте мне избавить вас от общества этой преждевременно повзрослевшей девчонки.

Граф положил свою теплую ладонь Дейрдре на руку и, заставив подняться с дивана, быстро повел прочь. Она даже не успела дать ему достойную отповедь. Дейрдре заметила смешинки в глазах Каро.

– Я скоро вернусь, – бросила она через плечо.

– О нет, не скоро, – проговорил Рэтборн нежным голосом, наклонившись к самому уху Дейрдре.

Граф увлек Дейрдре в другую комнату, где нашел для них место в уединенном алькове, скрытом от посторонних глаз золотистыми бархатными портьерами.

– Что вы думаете о Каро? Дейрдре ответила не сразу.

– Она мне нравится. Она так бесхитростна и честна.

– Выражаясь иными словами, откровенна до глупости?

– Я вовсе не это имела в виду, – возразила Дейрдре. – Она откровенна, отрицать не стану. Но в этом и заключается ее прелесть. Она красивое и обаятельное создание.

– А что вы думаете о ее брате?

– Прошу прощения? – непонимающе спросила Дейрдре.

– Да ну же, Дейрдре. В моем вопросе нет никакой двусмысленности. Я хочу знать, каков я в ваших глазах.

– Как вы можете видеть, я здесь, – начала она осторожно, – и не отвергла ваше предложение о дружбе. А что касается моего брата, то я приложу все усилия к тому, чтобы отвратить его от миссис Дьюинтерс.

Граф посмотрел на нее так, будто она совершила величайшую и непростительную глупость.

– Вас хоть когда-нибудь волнует что-нибудь, кроме этого вашего вечного беспокойства о брате?

Дейрдре поднялась, шурша юбками.

– Если только по вашей вине хоть один волос упадет с головы Армана, – в ярости прошипела она, – я сама убью вас. Я прекрасно стреляю, можете не сомневаться, а на последствия мне плевать.

Граф резким движением схватил ее за руку и рванул к себе.

– Пойдемте к столу, – приказал он. – Когда ваш рот занят едой, ваше общество намного приятнее.

От гнева у Дейрдре внутри все клокотало, но усилием воли она сдержала себя. Сейчас не время испытывать пределы терпения Рэтборна. Как раз когда она начала чувствовать себя с ним свободнее, он взял и все испортил!

Глава 8

Они закончили трапезу в напряженном молчании, если не считать отдельных фраз, которые время от времени бросал граф. Дейрдре была так возмущена тем, что он обошелся с ней как с непослушным ребенком, что на все его вопросы отвечала холодно и односложно. Впрочем, похоже, Рэтборн не обращал на это внимания, и столь откровенная демонстрация равнодушия разгневала Дейрдре еще больше, чем его ярость. Ее гордость требовала, чтобы она поднялась из-за стола и сокрушила его высокомерие какой-нибудь меткой фразой. Осмотрительность вынуждала Дейрдре оставаться на месте и не спеша отправлять в рот деликатесы, проглотить которые ей удавалось с трудом. Дейрдре хотелось только одного – как можно скорее убежать отсюда.

Когда она вошла в большой зал, опираясь на руку Рэтборна, к ним подошла леди Каро, которая, казалось, была полна желания упрочить дружбу с Дейрдре, и тут произошло событие, тотчас же изгнавшее из сознания Дейрдре Мысли о бегстве. В дверях появились несколько запоздавших гостей – миниатюрная женщина в обществе двух красивых молодых людей.

– Кто этот красавец? – спросила Каро взволнованным и хриплым шепотом.

Взгляд Дейрдре проследовал в ту сторону, куда глядела Каро, и от этого зрелища она похолодела. Арман, великолепно смотревшийся в черном вечернем сюртуке, держался вполне непринужденно, как и подобает молодому шевалье. Он стоял, чуть склонив голову к миниатюрной брюнетке. Она обводила взглядом зал – очевидно, в поисках знакомого лица. Должно быть, один из молодых мужчин, сопровождавших эту миниатюрную Венеру, и вызвал интерес Каро. И, на ее взгляд, Арман был намного красивее второго кавалера. Но Дейрдре была не в настроении восхищаться ослепительной красотой своего брата. То, что он посмел явиться сюда незваным гостем, наполнило ее ужасом. Она бросила испуганный взгляд на графа, но он приветливо улыбнулся.

– Это мой неисправимый братец, – нашла в себе силы произнести Дейрдре.

Каро отвернулась, чтобы обменяться парой слов со знакомой, окликнувшей ее, а Рэтборн повел Дейрдре к ее брату и его двум спутникам.

Когда он представлял гостей друг другу, ей показалось, что Рэтборн и дама, опиравшаяся на руку Армана, обменялись многозначительными взглядами. Дейрдре не сразу сообразила, кто стоит перед ней.

– Добрый вечер, миссис Дьюинтерс, – услышала она свой собственный голос.

Призвав на помощь выдержку, она переключила внимание на светловолосого мужчину, которому на вид было менее тридцати лет. Его улыбка была дружелюбной, а глаза полны любопытства, когда он смотрел на нее. Насколько помнила Дейрдре, Энтони Кавано был кузеном графа и считался наследником титула и поместий до тех пор, пока Рэтборн не закрепит их за собой рождением сына.

Беседа приняла общий характер, но Дейрдре принимала ее отстраненно. Время от времени она бросала осторожные взгляды на женщину, сумевшую пленить по крайней мере двух мужчин, сопровождавших ее.

Мария Дьюинтерс была ослепительно красива и привлекательна той чувственностью женщины, которую умело распознавал любой мужчина, находившийся от нее даже на расстоянии мили. У нее были блестящие и черные как вороново крыло волосы. Убранные наверх, они выгодно подчеркивали ее высокие скулы и широко расставленные глаза. Платье из алого атласа великолепно гармонировало с оливково-смуглой кожей. Она была похожа на экзотический цветок, пересаженный на садовую английскую почву, и по сравнению с ней Дейрдре почувствовала себя увядающей старой девой, поникшей и выцветшей на ослепительно ярком солнце.

Если бы Дейрдре не была так взвинчена, она бы восхитилась тем, насколько ловко Рэтборн оттеснил Армана от миссис Дьюинтерс и увел ее с беспечным, но решительным видом. С некоторым беспокойством Дейрдре заметила напряжение в лице брата. Он никогда не обладал превыше всего ценимой англичанами добродетелью – способностью достойно проигрывать. Он был насквозь французом, готовым любую провокацию принять всерьез и счесть ее оскорблением.

Энтони Кавано, а для друзей – Тони, как он, подмигнув, объявил Дейрдре, не обладал ни вспыльчивостью, ни горячим нравом, свойственным остальным Кавано. Этого не было ни в его внешности, ни в характере. Он проявил к Дейрдре такой искренний интерес, что очень скоро она прониклась к нему симпатией. Однако Кавано, вероятно, почувствовав напряжение в отношениях между братом и сестрой, поспешил оставить их наедине, сказав, что хочет попытать счастья за карточным столом.

Как только он удалился, Дейрдре принялась отчитывать Армана самым суровым образом:

– Тебе надоело жить? Мало того что ты ввалился сюда без приглашения, так еще привел с собой эту женщину. О чем ты думал?

Арман с лукавством посмотрел на сестру сверху вниз:

– Ты совсем меня не знаешь, Ди, если думаешь, что я решился бы на такое. Во-первых, у меня есть приглашение.

Вот оно – в кармане. Во-вторых, мне посчастливилось встретить Марию с Тони на лестнице. Поэтому перестань меня отчитывать. Я вел себя с осмотрительностью, достойной похвалы. Думаю, мое присутствие на званых вечерах предусмотрено в нашей сделке. Разве нет?

– Рэтборн сам пригласил тебя?

– Конечно, хотя на приглашении стоит имя его матери.

– Мне это не нравится. К чему он клонит?

– Не сомневаюсь, это игра кошки с мышкой. Насколько я его знаю, в этом он весь. Но пусть это тебя не тревожит. Я могу о себе позаботиться.

Внимание Армана привлекла стройная девушка с копной каштановых волос, поблескивавших золотом в свете хрустальных канделябров. Словно почувствовав на себе чье-то внимание, она бросила на Армана взгляд через плечо.

– Кто этот ангел с золотыми волосами? – тихо спросил он Дейрдре. В его голосе слышалось явное восхищение.

Дейрдре улыбнулась. Она не слишком верила в мужское постоянство, но тот факт, что интерес Армана к другой женщине пробудился так быстро после ухода миссис Дьюинтерс, и то, что его внимание привлекла юная девушка, совсем непохожая на ту, в любви к которой он признавался сестре, Дейрдре сочла утешительным. Она поманила жестом девушку, выдержавшую настойчивый взгляд Армана, и, когда та подошла, сказала:

– Леди Каро, разрешите представить вам паршивую овцу нашей семьи, моего брата Армана Сен-Жана. Арман, это леди Кэролайн Кавано, сестра графа Рэтборна.

Арман на мгновение оцепенел от изумления, однако очень скоро пришел в себя. Конечно, интерес к сестре человека, который питает к тебе отвращение, чреват неприятными последствиями, однако Арман не мог оставаться равнодушным к красоте и обаянию леди Каро. Он откровенно любовался ею, несмотря на неодобрительные взгляды графа.

Дейрдре могла бы вообще исчезнуть, и эти двое, занятые друг другом, не заметили бы ее исчезновения. Она сделала над собой усилие и стерла с лица насмешливую улыбку, слушая их разговор. В конце концов парочка впала в смущенное молчание. Не будь Дейрдре столь цинична, она бы подумала, что стала свидетельницей любви с первого взгляда. И тут Дейрдре ощутила явное беспокойство: Рэтборну не понравился интерес Армана к его сестре.

Следующий час стал для нее пыткой: настроение безнадежно испортилось и сильно разболелась голова. Если бы ее брат не настаивал на том, чтобы побыть подольше, она бы уехала из дома Кавано при первой возможности.

Дейрдре уютно и спокойно расположилась в одной из оконных ниш, размышляя обо всем, что происходило во время этого вечера. Арман принес ей стакан холодного лимонада, держа под руку Марию Дьюинтерс. Дейрдре вся напряглась как струна и стала в панике оглядывать зал, пытаясь определить, нет ли поблизости графа и не видит ли он, как покушаются на его права.

Вскоре из разговора с миссис Дьюинтерс Дейрдре узнала, что девичья фамилия ее матери – Дьюинтерс – была выбрана ею в качестве сценического псевдонима, что в ее жилах течет испанская кровь. Мать миссис Дьюинтерс была англичанкой и познакомилась с ее отцом в Испании, где выздоравливала после болезни. Сухой климат этой страны оказался для нее целебным и помог избавиться от преследовавших ее легочных болезней. Это объясняло то, что сама миссис Дьюинтерс хорошо владеет испанским и очень любит все английское.

Однако когда их беседа стала более непосредственной и появилась угроза перехода к обсуждению конкретных личностей, Дейрдре решила, что пора ретироваться.

– Вижу, тетушка подает мне знаки. Я должна идти. Возможно, мы еще увидимся, миссис Дьюинтерс.

– Очень на это надеюсь. Пусть Арман приведет вас ко мне как-нибудь днем. И как можно скорее.

– Благодарю вас, – ответила Дейрдре и почувствовала, как граф с силой сжал ее локоть.

– Позвольте мне проводить вас к тетушке.

Как только они отошли достаточно далеко от миссис Дьюинтерс, Рэтборн повернулся к Дейрдре и с улыбкой посмотрел на нее, но взгляд его золотистых глаз показался Дейрдре угрожающим.

– Если я встречу вас хотя бы на расстоянии мили от дома Марии Дьюинтерс, – тихонько процедил он сквозь зубы, – то сделаю так, что вам придется немедленно удалиться на свою ферму в Хенли. И избавьте меня от вашего вида оскорбленной невинности.

– Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне? – возмутилась Дейрдре. – Вы не можете мне приказывать. И почему, собственно, я не могу навестить леди, которую встретила под вашим кровом?

– Мария явилась сюда сегодня без приглашения, – буркнул недовольно граф. – Невозможно было вышвырнуть ее отсюда. Тут ничего нельзя было поделать, кроме как терпеть ее присутствие и делать хорошую мину при плохой игре. Предупреждаю вас, не вздумайте завести с ней дружбу. Для меня урон незначителен, но дружба с Марией может погубить вашу репутацию. Вы должны избегать общения с ней и ее окружением, насколько это возможно.

– Но она мне понравилась, – настаивала на своем Дейрдре. – К тому же меня будет сопровождать брат. Если Арман согласится взять меня с собой...

Граф перебил Дейрдре на полуслове:

– У меня нет к вашему брату ни малейшего доверия. Меня не удивляет, что он готов поддерживать вас в этой глупой затее.

Граф торопливым шагом повел Дейрдре по длинному коридору к комнате, где была устроена раздевалка для дам. На мгновение Дейрдре показалось, что он намерен набросить на нее плащ и выпроводить на улицу, но он промчался мимо распахнутой двери и почти насильно затолкнул Дейрдре в маленькую гостиную. Рэтборн оперся спиной на дверь, загораживая Дейрдре путь к отступлению.

Она сделала шаг на середину комнаты и, остановившись, повернулась к графу лицом, приказав себе дышать медленно и глубоко.

– Если вы собираетесь кричать, как торговка рыбой на рынке, – сказал Рэтборн со спокойствием, снова вызвавшим у Дейрдре приступ гнева, – то нам лучше остаться наедине.

Дейрдре постаралась успокоиться. Она решила, что не станет гневаться, не будет повышать голоса, не потеряет самообладания, что бы ни сказал или ни сделал граф.

Он оторвался от двери и шагнул к ней:

– Вы обсуждали меня с Марией. Что она вам сказала? Дейрдре решила не сдаваться.

– Ничего интересного, —ответила она непринужденно, стараясь подыграть ему и говорить так же небрежно. – Кажется, она считает ваше обаяние неотразимым. – В голосе Дейрдре появились насмешливые нотки. – Я предложила ей помочь исцелить ее болезнь, но, как это ни печально, похоже, она не склонна опробовать предложенное мною средство. Я ее не убедила.

– Ради всего святого, проинструктируйте ее. Желаю вам успеха. Но ни на минуту не пребывайте в заблуждении, что я позволю вам практиковать то, что вы проповедуете. – Рэтборн с грохотом распахнул дверь и вышел в коридор, оставив Дейрдре растерянно стоять посреди комнаты.

Ей вдруг стало очень стыдно. Она никогда не думала, что способна причинить боль другому человеку. Ей казалось, что граф играет с ней и получает удовольствие, высмеивая ее чопорность.

Дейрдре и не предполагала, что человек, пользующийся репутацией ловеласа и обольстителя женщин, может быть настолько уязвимым.

Дейрдре едва слышно вздохнула и осталась в комнате, чтобы немного успокоиться, прежде чем вернуться в большой салон. Слезы обиды обожгли глаза, и она всхлипнула. Дейрдре не позволяла себе плакать долгие годы, а эта перепалка с Рэтборном заставила ее выйти из себя. Всего за один вечер ее чувства подверглись тяжкому испытанию – при этом диапазон эмоций был поразителен, и все они были вызваны капризами одного мужчины. Неудивительно, что она чувствовала себя как тряпка, которую прачки поколотили палками.

Дейрдре побежала к двери, но вдруг остановилась и повернулась лицом к мраморной каминной полке, испугавшись, что кто-нибудь из слуг увидит ее плачущей да еще в той части дома, где находиться ей не следовало.

И тут ей на плечи легли чьи-то теплые руки. Дейрдре тотчас догадалась, кому они принадлежат.

– Господи, Дейрдре, – услышала она взволнованный голос Рэтборна у себя за спиной. – Не знаю, почему я разрешаю вам творить со мной такое.

Дейрдре слегка качнулась, и граф крепко схватил ее за плечи. Она тихо всхлипнула и испытала мгновенное облегчение. Рэтборн держал ее в своих объятиях и прижимал к груди с такой нежностью, какой она никакие ожидала отнего. Дейрдре почувствовала, как слезы обильными ручьями потекли у нее по щекам.

Граф повернул ее лицом к себе.

– Я не хочу вас огорчать, – проговорил он, нежно проводя рукой по ее щеке. – Я хочу только одного – любить вас. Сейчас я вас поцелую. Не сопротивляйтесь мне. Хоть раз в жизни, Дейрдре, покоритесь неизбежному. Только один поцелуй. После пяти лет разлуки и тоски по вас неужели я прошу слишком многого?

Если бы Дейрдре почувствовала его чрезмерную настойчивость, если бы он попытался сломить ее сопротивление силой, она бы защищалась изо всех сил. Но она была захвачена врасплох неожиданным проявлением нежности. Его взгляд и руки ласкали ее. Дейрдре ощутила какое-то странное томление внутри, которое побеждало ее сомнение и страхи. Нежные ласки графа она восприняла как бальзам, пролившийся на раны, не заживавшие так долго, и это было как изгнание демона, всегда вызывавшего вспышку гнева и раздражение между ними. Благословение взаимного прощения заключалось в одном сладостном поцелуе. Это было что-то вроде катарсиса всей той напраслины, что они приписывали друг другу, и обид, которые лелеяли. Для Дейрдре это было почти непереносимым блаженством.

Рэтборн сделал неожиданно движение назад и сел на стул, стоявший возле камина, Дейрдре рухнула ему на колени. Это разрушило чары. Она напряглась, почувствовав твердую мускулистую грудь, попыталась вскочить.

– Тихо! – скомандовал граф и еще крепче прижал ее к себе, вынуждая повиноваться. Руки его были словно железные обручи.

Когда Дейрдре затихла в его объятиях, он наклонился и накрыл ее губы поцелуем. Он целовал ее нежно, постепенно раздвигая языком ее губы и проникая вовнутрь. Это доставляло Дейрдре сказочное наслаждение. Она почувствовала нарастающее желание. Все эти ощущения были ей так знакомы – поцелуи графа будоражили кровь, учащали сердцебиение и порождали яростную лихорадку, которая грозила скоро пожрать их обоих. Дейрдре почувствовала его большую сильную руку у себя на груди и оттолкнула ее.

– Не портите... – взмолилась она.

Рэтборн приподнял ее лицо за подбородок и, глядя в глаза, спросил:

– Что я порчу? Неужто ваши девические мечты о целомудрии? Я не собираюсь портить то, что есть между нами. Я хочу сделать из вас женщину.

Он почувствовал, как Дейрдре напряглась.

– Поцелуй, Дейрдре, только один поцелуй, – попытался успокоить ее граф.

Дейрдре бросало тр в жар, то в холод. Она хотела одновременно воспротивиться и сдаться и надеялась, что Рэтборн не будет настаивать, и в то же время желала, чтобы он продолжал.

Она ненавидела и любила его. Сладость его поцелуев грозила лишить ее рассудка. Рэтборн почувствовал, что она слабеет, и усилил напор.

Его рука скользнула под подол платья и медленно погладила по всей длине обтянутую шелковым чулком ногу. Это была полная томления ласка, разжигавшая в Дейрдре желание до яркого пламени. Ощутив ее ответную страсть, граф переменил позу и принялся ласкать ее смелее, раздвигая колени и поднимаясь выше.

Дейрдре обеими руками вцепилась в его запястье:

– Прекратите!

Рэтборн противился ее нажиму. Он чувствовал, как растет ее желание. Она была так близко. Если ему удастся сломить ее оборону, он лишит ее воли к сопротивлению. Стремление завладеть ею, предъявить на нее права выходило за пределы плотской страсти.

– Вы просили поцелуй, только один поцелуй, – шепотом проговорила Дейрдре.

И все же он колебался. Ему требовалось всего несколько минут, и, Бог свидетель, он заставит ее признать, что они предназначены друг для друга и рано или поздно она будет принадлежать ему. Граф молчал и неотрывно смотрел на Дейрдре. Потом он поднял свободную руку и попытался оторвать ее пальцы от своего запястья.

– Гарет!

Это была мольба о пощаде. Наконец-то она назвала его по имени. И это затронуло в душе Рэтборна какую-то струну. Издав сдавленный стон, он убрал руку и запрокинул слегка голову назад. Он увидел в глазах Дейрдре страсть, несколько умерявшуюся ее обычной чертовой осторожностью. Он схватил ее голову, притянул к себе, и его губы оказались в нескольких дюймах от ее губ.

– Если поцелуй – предел вашей щедрости, девочка, – проговорил он чуть хрипловатым голосом, – то уж пусть он будет памятным, или, клянусь, я получу от вас что хочу, и плевать мне на ваш стыдливый румянец...

Глава 9

Погода вдруг стала не по сезону холодной – со шквалистым ветром и мокрым снегом. Теплая верхняя одежда, спрятанная в самую дальнюю секцию платяного шкафа всего неделю назад, теперь была извлечена на свет божий.

Дейрдре и ее подруга миссис Серена Киннэрд намеревались отправиться за покупками, но из-за плохой погоды предпочли коротать пасмурный день, перебирая гардероб Дейрдре, разложенный повсюду в уютной комнате на третьем этаже. В камине весело потрескивал огонь. Дейрдре сидела на стуле поближе к теплу в самой удобной комнате дома и держала в своих изящных тонких пальцах карандаш, готовясь делать кое-какие пометки. Она выжидательно посмотрела на подругу:

– Ну, что ты думаешь?

– Ты проделала замечательную работу, учитывая, что ты такая скряга, – ответила Серена, оглядывая сокровища Дейрдре опытным и практичным взглядом. – Сдержанные, неброские цвета, и ни одной лишней ленты или меховой опушки, чтобы сделать твои туалеты запоминающимися.

– Я не могу позволить себе показаться в такой одежде. У меня нет желания слушать язвительные насмешки ехидных старых дам по поводу скудости моего гардероба.

Серена хихикнула:

– Уж не имеешь ли ты в виду мать графа, эту старую воительницу?

– Тебе не нравится мать Рэтборна?

– А кому она нравится?

– Леди Рэтборн не сделала ничего дурного. Возможно, она и выглядела весь вечер как гранитное изваяние, но, право же, появление миссис Дьюинтерс прошло без всяких комментариев.

– Что? Неужто не было перепалки между графом и его воинственной мамашей? Ну, меня это удивляет.

– Почему же?

– Они не любят друг друга. Я думала, ты знаешь. Это всем известно. Зато ты графу небезразлична. Я это знаю. И всегда так было. Ты не дала ему шанса. Кстати, Ди. Я уже пригласила Рэтборна, и он принял приглашение.

– Я этого ожидала, – ответила Дейрдре, снисходительно пожав плечами.

– Не злись. Я буду вести себя тише воды ниже травы. Дамы спустились на первый этаж. У подножия лестницы.

Серена положила руку на плечо Дейрдре:

– Я пригласила также Генри Паджета. Надеюсь, ты не станешь возражать?

– Графа Аксбриджа?

– Именно.

– Я удивлена, поскольку полагала, что он исключил себя из приличного общества. Значит, его все-таки принимают? Воздержусь от того, чтобы называть джентльменом человека, оставившего жену и детей ради чужой жены. Неужели ты готова принимать его у себя?

– Какой жестокой и бесчувственной ты иногда бываешь, Ди! Это так на тебя непохоже.

– Ладно, живи как хочешь.

– Но я не могу не пригласить Генри. Значит, ты отказываешься прийти?

Дейрдре замялась, а затем произнесла:

– Конечно, я приду. Но не ожидай чудес. Я буду учтива с этим человеком, но не могу симпатизировать людям подобного сорта.

– Я и не прошу тебя об этом. Просто постарайся сохранить непредвзятый взгляд на вещи. До четверга.

Вечером следующего четверга за элегантно накрытым столом Серены в ее доме в Берлингтон-Гарденз Дейрдре оказалась между двумя джентльменами – виконтом Уэндоном и мистером Гаем Лэндроном. Она с благодарностью смотрела на подругу, которая жестом указала двум другим графам, имеющим скандальную славу, Рэтборну и Аксбриджу, на почетные места слева и справа от себя.

Ее внимание привлек красноречивый взгляд тетки, сидевшей в дальнем конце стола рядом с Рэтборном. Дейрдре очнулась от своих мыслей и обратила внимание на виконта, делавшего какие-то замечания по поводу отличного качества блюд, которые им подавали. Дейрдре поспешила ответить ему, чтобы поддержать беседу и не выглядеть невежливой.

Когда после обеда джентльмены присоединились кледи, Рэтборн ухитрился сесть на диване рядом с Дейрдре.

Почувствовав, как кровь бросилась ей в лицо, Дейрдре раскрыла веер и принялась обмахиваться им.

– Пожалуйста, будьте добры ко мне, – проговорил ей на ухо Рэтборн.

Дейрдре искоса взглянула на него и недовольно нахмурилась.

– Не одарите ли вы меня улыбкой? Разговаривая с Лэндроном, вы не были так скупы на улыбки. Что в нем есть такого, чего нет во мне?

– Хорошие манеры, – резко ответила Дейрдре, натянуто улыбнувшись.

– Это не улыбка, а гримаса. Вы могли бы улыбнуться нежнее.

Насмешка, прозвучавшая в голосе Рэтборна, уязвила Дейрдре; ее ресницы затрепетали, и она одарила графа ничего не выражающей улыбкой.

– Это больше похоже на вашу обычную улыбку. Где вы научились этому фокусу?

– У Бесси, моей призовой коровы. Она приберегает такой взгляд для быка сквайра Таунсенда, когда мы ведем ее вечером домой с пастбища.

Не обратив внимания на ее сарказм, граф даже не сделал попытки скрыть снедавший его огонь желания. Его взгляд красноречивее любых слов говорил о его чувствах.

– Дейрдре, джентльмен бывает джентльменом только до тех пор, пока не встретит женщину, способную пробудить в нем страсть.

У Дейрдре не оказалось готового ответа на это возмутительное высказывание, и когда приблизился один из гостей, она вздохнула с явным облегчением. Однако, узнав в подошедшем мужчине лорда Аксбриджа, она поняла, что поторопилась.

– Не сомневался, что ты, Рэтборн, уединишься где-нибудь в углу с самой хорошенькой девушкой. Как это тебе удается?

– Все дело в практике, – ответила за графа Дейрдре, натянуто улыбнувшись. Вскоре ей пришлось пожалеть о сказанном.

Рэтборн отвернулся, чтобы скрыть улыбку, но Аксбридж воспринял реплику Дейрдре как вызов.

– Что касается искусства флирта, то позволю себе заметить, мисс Фентон, что Рэтборн еще молод и зелен. Теперь эти молодые красавцы флиртуют с леди, однако в пору моей юности такие молокососы не смогли бы со мной соперничать.

Дейрдре почувствовала раздражение от всего происходящего.

– – У вас, джентльмены, так много общего, – произнесла она самым сладким голоском, на какой была способна. – Я оставлю вас предаваться воспоминаниям о ваших победах... на полях сражений и в других случаях.

Рэтборн подошел к ней через полчаса. В этот момент Дейрдре была увлечена спокойной беседой с мистером Лэндроном, джентльменом, с которым она легко нашла общий язык, потому что он ни разу не одарил ее банальным комплиментом и не делал замечаний, которые она могла бы счесть попыткой завязать флирт. Дейрдре высоко оценила эту учтивость, однако в следующую минуту на месте Лэндрона оказался Рэтборн, и она не поняла, как это произошло.

– В этом была необходимость? – спросил граф. Его голос был мягким и тихим, но в глазах был заметен опасный блеск.

– Не знаю, что вы имеете в виду, – парировала Дейрдре и отвернулась.

Не произнеся больше ни слова, Рэтборн тотчас удалился. Остаток вечера Дейрдре имела удовольствие видеть графа отчаянно флиртующим со всеми хорошенькими молодыми девушками. Кое-кто из гостей бросал на нее любопытные взгляды, но, поскольку лорд Уэндон был кДейрдре более чем внимателен, она решила, что внимание Рэтборна к юным девицам оставит без комментариев.

Глава 10

Ряд фонарей, свисавших с декоративных железных кронштейнов над парадными дверьми некоторых домов, образовывавших Берлингтон-Гарденз, бросали неяркий свет в темноту раннего утра. Граф Рэтборн и лорд Аксбридж уходили из дома Серены последними, но задержались на крыльце, обмениваясь любезностями.

Рэтборн плотнее запахнул на себе плащ, мрачно размышляя о том, что погода вполне соответствует его настроению.

– Начинается буря. Думаю, нам пора по домам, – проговорил он через минуту.

– Вы уверены, что я не стану убеждать вас зайти ко мне раздавить бутылочку в моем обществе? Тогда я вас отпущу с миром.

Во взгляде лорда Аксбриджа читалось искреннее любопытство, но он тотчас же отвернулся, не добавив ни слова, и стал медленно подниматься по пологим ступеням вверх.

Дойдя до парадной двери, он обернулся и сказал:

– Что касается вас и мисс Фентон, никто не был бы так рад за вас, Гарет, как я. Вы ведь это знаете. Пора бы вам устроить свою личную жизнь. Когда все будет решено, привозите ее в Боудезерт. Чар ее полюбит.

Рэтборн ничего не ответил, а лишь слегка дотронулся своей тростью до бобровой шляпы с загнутыми полями, повернул и зашагал к дому на Бонд-стрит. Рука его злобно сжимала золотой набалдашник трости.

Как смела Дейрдре судить его и находить в нем пороки после того, как сама ежеминутно заставляет его испытывать душевные страдания и муки!

Внезапно в памяти Рэтборна возник образ Дейрдре, когда в последний раз он держал ее в объятиях. Она смотрела на него своими зелеными, походившими на изумруды глазами, полными изумления. Ее губы слегка припухли от его страстных поцелуев. Черт возьми! Рэтборн чувствовал, что сгорает от желания обладать ее влекущим телом. КрасотаДейрдре несравненна, ее ум бесподобен, ее общество необычно и восхитительно. К тому же она сопротивлялась ему с такой твердостью, которой он бы восхищался в других обстоятельствах, однако мысль об Армане, которого Рэтборн считал паразитом, заставила его помрачнеть. То, что Дейрдре могла тратить свою любовь и преданность на столь никчемное создание, причиняло ему душевную боль и вызывало еще большее раздражение.

Он ревновал ее! Скандальная жизнь Армана Сен-Жана – это результат ее снисходительности и чрезмерной любви. Глупости, которые совершал в юности Рэтборн, были сродни тем, что позволял себе ее братец, но теперь и он изменился, и время мисс Дейрдре Фентон истекло. Чем скорее она примирится со своим будущим, тем лучше. Пять лет она водила его за нос, и вот его терпение иссякло.

Когда Рэтборн вышел на угол Бонд-стрит и Пиккадил-ли, на него обрушился поток дождя, и он рассмеялся, испытывая первобытное чувство – желание побороться со стихией, покорить ее. Впереди показался дом, который он рассчитывал разделить с Дейрдре, – его дом, его постель, его сердце, – и ничто на свете не могло помешать ему осуществить свое желание. Ничто!

Дейрдре проснулась, разбуженная звуком отчаянных, хотя и приглушенных рыданий. Она поднесла руку к лицу – щеки ее были мокрыми от слез.

К счастью, размеренный стук барабанящего по черепичной крыше дождя подействовал на нее успокаивающе.

Она облизнула языком губы, и ей показалось, что она ощутила вкус дождевых капель. Обрывки сна с невероятной силой обрушились на нее: рыдание и мольбы матери, проклятия и крики отчима и, наконец, сильный хмельной запах, исходивший от незнакомой женщины, вошедшей в комнату полюбоваться на покинутую семью.

Нервная дрожь сотрясла Дейрдре. Она попыталась прогнать от себя прочь неприятные воспоминания. Одним резким движением она сбросила с себя одеяло и, нащупав рукой пеньюар на стуле возле кровати, набросила его на плечи и туго затянула пояс на талии. Найдя спички на прикроватном столике, она осторожно окунула одну из них в бутылочку с кислотой и почувствовала острый запах серы. Прикрывая ладонью слабое пламя, Дейрдре зажгла свечу. Тени отступили, мягкий свет свечи подействовал успокаивающе.

Неуверенным шагом Дейрдре пересекла комнату и подошла к незашторенному окну. Сквозь черный бархат ночи она видела нечеткие очертания деревьев, которые раскачивались от резких порывов ветра. Прижавшись лбом к оконному стеклу, она почувствовала его холод.

Что воскресило в памяти эти мучительные воспоминания? Ребенок, которым она когда-то была, трепетал от страха, смешанного со стыдом, навеянного воспоминаниями о бесконечных ступенях лестницы, по которой она поднималась вслед за матерью в дурно пахнущую съемную квартиру. В своей руке она сжимала ручку Армана. Какое-то первобытное чувство сделало ее мудрой не по годам. Для четырехлетнего Армана этот выход был странным приключением, и, к счастью, ему было суждено скоро его забыть. Но Дейрдре понимала причину слез матери и инстинктивно чувствовала, что Арман играл роль приманки, которую она использовала, чтобы вырвать блудного мужа из объятий новой возлюбленной. И Дейрдре боялась.

А потом была встреча лицом к лицу. Горечь и обида душили ее. Дейрдре и Арман оказались посвященными в самые интимные детали жизни родителей, причем узнали все Из бурного скандала, которого не следовало слышать детям.

Когда отчим бежал с любовницей, семья Дейрдре стала объектом жалости соседей, и это было еще хуже, чем насмешки. Шепоток за спиной и косые взгляды преследовали их с матерью повсюду. Только Арман пребывал в блаженном неведении.

Позже, год спустя, когда Сен-Жан пал жертвой очередной эпидемии тифа, столь часто свирепствовавшего в Лондоне, мать стала уважаемой вдовой. Эта новость должна была бы обрадовать Дейрдре, но она все еще помнила пустоту в своем сердце и со свойственной детям особой логикой осуждала отчима еще и за этот окончательный побег.

Когда Дейрдре исполнилось тринадцать лет, судьба неожиданно улыбнулась ей. Небольшое состояние, дом и ферма в Марклиффе достались Дейрдре от какой-то дальней родственницы, которую она едва знала. Это обеспечило семье крышу над головой и средства для жизни. По условиям завещания значительная сумма предназначалась на образование Дейрдре и первый сезон в Лондоне по достижении ею восемнадцати лет, чтобы помочь ей составить приличную партию.

Дейрдре не хотела вспоминать то, что ей услужливо подсказывала память. Она влезла под одеяло, решительно натянув его до подбородка. Но прогнать мысли о Рэтборне было не так-то легко. Дейрдре строго сказала сама себе, что никогда не будет походить на мать и не позволит стать объектом жалости. Она задула свечу и еще долго лежала, глядя немигающими глазами в темноту.

Глава 11

Лорд Рэтборн оторвался от чтения газеты и переключил свое внимание на мистера Гая Лэндрона. Тот снял с себя плащ и швырнул его с необычной силой на спинку обитого парчой стула у двери.

– Дело сделано? – спросил граф.

– Как и положено, – ответил Лэндрон, и графу послышались нотки недовольства в его голосе.

Рэтборн протянул руку и взял у секретаря документ, который тот протянул ему.

– Она ни о чем не подозревает?

– Ни о чем. Да и с какой стати? Мои рекомендации безупречны. Мисс Фентон только бросила один взгляд на мое честное лицо и решила, что я достоин доверия.

Гай бросился в кресло с широкой спинкой и тотчас же сморщился от боли:

– Черт возьми! Я забыл об этой чертовой ноге.

Граф наполнил хрустальный бокал из графина, стоявшего на подвесном столике у его локтя, и протянул его собеседнику: – Выпей-ка. Может, это поднимет тебе настроение. Лэндрон, осторожно массировавший ногу, поднял голову и принял бокал. После минутной паузы он заметил:

– Если ты провернешь это дело, Гарет, то получишь хорошие деньги. Мисс Фентон знает, что к чему.

Рэтборн пристально посмотрел на друга:

– Не сомневаюсь. Я питаю уважение к способности Дейрдре добиваться успеха во всем, за что бы она ни взялась.

– Пока такие мерзавцы, как мы, не вмешаются и не испортят все! – проговорил Гай с вызовом и некоторой долей презрения.

– О Боже, Боже! Твое мнение о Дейрдре, которую, если память мне не изменяет, ты величал «этой сукой Фентон», резко изменилось. Или это не так?

Рэтборн сложил газету и небрежно бросил ее на стол.

– Могу я узнать причину столь быстрой перемены?

– Для того чтобы узнать леди, надо ее полюбить, – ответил Лэндрон.

– Неужели? Надо ли мне из-за нее поссориться с тобой? Наступила многозначительная пауза.

– Даю тебе слово, Гай, что я сделаю предложение Дейрдре самым обычным образом. Это успокоит твою больную совесть?

– Тогда к чему такой хитроумный план?

– Не знаю, что ты имеешь в виду. Вложить пять тысяч фунтов в предприятие этой девушки едва ли можно счесть заговором против нее только потому, что я предпочитаю сохранить инкогнито.

Рэтборн взял щепотку табака и предложил табакерку Лэндрону, но тот отрицательно покачал головой. Еще несколько минут прошли в полном молчании. Гай сидел, задумчиво покусывая нижнюю губу, а затем произнес с необычной для него страстью:

– Есть кое-что в жизни мисс Фентон, о чем ты ничего не знаешь.

– Умоляю тебя, продолжай.

– Она мизантроп.

– Прошу прощения?

– Она ненавидит мужчин. Нет, не тех пустых фатов, не представляющих для нее угрозы, и даже не таких, как я, на которых она смотрит как на добрых дядюшек. Но стоит к ней приблизиться мужчине, в котором есть задор и сила, и попытаться пробить брешь в ее защитной броне, именуемой светскими манерами, как она тотчас же бросается в бой. Не сомневаюсь, что ты заметил, что она не слишком высокого мнения о представителях нашего пола.

– За исключением Армана Сен-Жана.

– Естественно. Сен-Жан – ее брат, к тому же младший. Он пробуждает в Дейрдре материнский инстинкт. А что касается ухажера, поклонника, то это лошадка совсем другой масти.

– Думаю, мне отлично известно то, о чем ты сейчас говоришь.

Граф скрестил ноги, обутые в сапоги, положив одну поверх другой, и процедил, растягивая слова:

– Ты не сказал мне ничего нового. Все это я знаю. Лэндрон не спеша смаковал херес.

– Отличный, – пробормотал он. – Ты всегда выбираешь все самое лучшее, Гарет, а это снова возвращает нас к разговору о мисс Фентон. Ты знал, что антипатия Дейрдре к мужчинам объясняется ее знакомством с одним конкретным человеком? Он – причина всему.

Лэндрон откинулся на спинку кресла и с удовлетворенной усмешкой наблюдал за тем, как привычная маска равнодушия исчезает с лица Рэтборна.

– И кто же он?

– Ее отчим.

В комнате повисло напряженное молчание. Мистер Лэндрон взирал на изумленное лицо друга с сочувственным пониманием.

– О Господи, Гарет! Это вовсе не то, что ты думаешь! – воскликнул он. – Ты меня не понял! Я только хотел сказать, что ее отчим был мерзавцем. Он сбежал от матери Дейрдре с другой женщиной, оставив беднягу с двумя детьми и без средств к существованию. Вот почему Дейрдре не доверяет мужчинам. И, насколько я понял, мать до самой своей смерти внушала ей, сколь низкого мнения она обо всех мужчинах, с которыми у Дейрдре возникали отношения.

Рэтборн перестал судорожно сжимать тонкую ножку своего бокала с хересом.

– Эта информация в высшей степени полезна. Неудивительно, что Аксбридж...

Впрочем, это не важно. Это одно из последствий того, что произошло. Быть предупрежденным – значит быть вооруженным.

– Не будь таким самоуверенным. Ты имеешь дело не с впечатлительной девушкой. Дейрдре не похожа на других женщин. Ты прочел подготовленное мною досье? В таком случае должен понимать, что она привыкла руководить. О Господи! Если бы не так, не представляю, что стало бы сегодня с ее семьей. Она повзрослела слишком рано, вынужденная постоянно заботиться о заболевавшей матери и брате, с пеленок полагавшемся на ее поддержку и покровительство. Небольшая ферма и уверенность в себе были для нее Божьим даром. Интересно, как иначе она могла бы выжить?

Думаю, пошла бы в гувернантки или что-нибудь в этом роде. Кто знает? Она предприимчивая девушка.

Граф принялся рыться в бумагах, которые вынул из выдвижного ящика стола.

– А Сен-Жан не получил от своего отца никакого наследства?

– Ну, едва ли это можно назвать наследством. Скорее видимость денег. Деньги поступают только из кошелька Дейрдре. Арману ничего не известно об обстоятельствах исчезновения его отца. Он знает только, что старший Сен-Жан оставил небольшую сумму на его образование и скромный доход, которым он может пользоваться до совершеннолетия. Он находится на иждивении Дейрдре уже много лет. Думаю, она хотела защитить его от уродств жизни при той экономии, которую вынуждена соблюдать. Эта девушка заслуживает уважения.

– Неужели ты считаешь, что я не заслуживаю того же? Лэндрон допил остатки хереса из бокала.

– Не сомневаюсь, что ты хотел бы облегчить ее бремя.

– А если я это сделаю? – вопрошающе посмотрел на друга граф.

– Цена может оказаться слишком высокой, – заметил Лэндрон. – Думаю, мисс Фентон – убежденная мужененавистница или почти убежденная. Разница невелика.

В первый раз с тех пор, как Лэндрон вошел в комнату, Рэтборн разрешил себе улыбнуться искренне:

– Ты хорошо сыграл свою роль, Гай. Благодарю тебя. Уверен, что сумею справиться со всем.

Лэндрон ничего не ответил, и граф проговорил торопливо:

– Не расточай свое сострадание на Дейрдре. Я уже сказал тебе, что не замышляю зла против нее. А теперь оставь все как есть. Через месяц ты будешь со смехом вспоминать наш сегодняшний разговор и свои опасения.

Лэндрон с сомнением посмотрел на друга:

– Я ухожу, но прежде хочу тебе сказать, Гарет, что предпочел бы встретиться со всеми армиями Бони, чем оказаться лицом к лицу с Дейрдре, если ты воспользуешься оружием, которое я дал тебе в руки. Черт меня дери, эта девушка доверяет мне!

– Ну конечно доверяет. А разве кто-нибудь не доверяет? Вот почему ты такой блестящий агент. Теперь перестань волноваться. Что такого предосудительного я сделал? Повторяю, я только вложил пять тысяч фунтов в предприятие Дейрдре по выведению породистых лошадей. Следующий шаг за ней.

– Сколько тебе должен Сен-Жан?

– Его долг исчисляется пятью тысячами фунтов, может быть, на фунт-другой больше или меньше.

Предстоящую схватку с Арманом Сен-Жаном Рэтборн спланировал заранее, зная его высокомерие и то, как он гордится своим умением играть в карты и верит в собственную неуязвимость. Гарет прибег к услугам своего кузена Тони Кавано, чтобы получить доступ для себя и Сен-Жана к Уотьеру, где ставки были непомерно высокими. Арман не пришел в восторг, когда позже тем же вечером Рэтборн ввязался в игру, но гордость заставила мальчишку остаться на месте и продолжать игру. В конце концов он проигрался.

Послышался стук в дверь, и через минуту в комнату вошел лакей с подносом, на котором лежала визитная карточка с золотым обрезом. Граф прочел имя на карточке и расплылся в сияющей улыбке.

– Где мистер Сен-Жан?

– Я оставил его в синей комнате, как вы приказали.

– Благодарю вас.

Лакей удалился, а Рэтборн медленно потянулся и поднялся на ноги.

Лэндрон только слегка покачал головой:

– Я не думал, что она сделает такую глупость и даст ему денег.

– Ах не думал? – процедил сквозь зубы Рэтборн. – Разве ты еще не знаешь, что Арман Сен-Жан – ахиллесова пята Дейрдре? – Дойдя до двери, он полуобернулся и бросил через плечо: – Так ты будешь продолжать это дело ради меня? Благодарю. Не думаю, что будет трудно уговорить Жиля Сен-Жана. Такой человек, как он, имеет свою цену. Я бы не удивился, если бы узнал, что он рад избавиться от молодого Сен-Жана. Дейрдре говорила, что в качестве опекуна он ничто.

Когда Рэтборн вошел в синюю комнату, ему навстречу поднялся молодой человек, явно чувствовавший себя не в своей тарелке.

– Садитесь, Сен-Жан, и располагайтесь поудобнее. Я не рассчитывал на столь скорую встречу с вами.

Арман смущенно посмотрел на обитый кожей стул, на который указал ему граф, и после минутной паузы принял приглашение графа. Гарет сделал вид, что не заметил замешательства гостя.

Вскоре в руке у Армана оказался бокал с янтарной жидкостью. Он не рассчитывал на гостеприимство Рэтборна и не мог объяснить, как так получилось, что он сидел в доме человека, к которому питал отвращение, и пил с ним. Арман был мрачен, его лоб пересекла морщина недовольства.

– Нам надо обсудить кое-какие дела, сэр, – напомнил он Рэтборну с показной учтивостью. – У меня на руках банковский чек на пять тысяч фунтов. Не будете ли вы так любезны...

– Ваш долг, – не дал ему договорить граф. – Конечно. Я полагал, что вам потребуется больше времени, чтобы расплатиться. Вам повезло, что у вас в руках так скоро оказалась столь большая сумма денег.

– У меня есть друзья, – последовал краткий ответ.

– И прелестная сестра, – добавил граф.

Арман слегка дернул головой. Выражение лица Рэтборна при этом оставалось по-прежнему безмятежным.

– Как вы и сказали, прелестная сестра, которая пользуется моим покровительством.

Эта завуалированная угроза вызвала усмешку Рэтборна.

– Не сомневаюсь, что это большое утешение для нее. Кстати, вы не думали о том, чтобы сделать карьеру дипломата? С вашим талантом к иностранным языкам и знанием политики сэр Томас, несомненно, мог бы найти для вас место.

– Я бы там умер со скуки.

– Ну а дело вашей сестры – разведение породистых лошадей – тоже не представляет для вас интереса?

– Что? Возиться в грязи и навозе в конюшнях и принимать жеребят в любое время дня и ночи? Я не грум и не повитуха. Предпочитаю ограничивать свой интерес к лошадям Ньюмаркетом, – поспешно ответил Арман. – А вот ваш интерес к моим делам меня удивляет. – Арман подозрительно посмотрел на графа.

– У меня нет никакого интереса к вашим делам, если они не затрагивают мои собственные.

Рэтборн извлек несколько листков бумаги из бюро.

– Вот ваши векселя, – произнес он резко и протянул бумаги Арману. – Вы недурной игрок. Ваша ошибка заключается в том, что вы не умеете вовремя остановиться. Почему вы этого не сделали, когда заметили, что вас обыгрывают?

– Это вопрос чести.

– Чести? – воскликнул граф. – Ваша честь вам дорого обходится, мой мальчик, но мне ли роптать и придираться, если благодаря этому я становлюсь богаче на пять тысяч фунтов? Вы собираетесь сделать состояние на игре?

– А что, если и так?

– В таком случае я бы посоветовал вам научиться играть лучше или быть готовым к тому, что вас посадят в долговую тюрьму.

Арман зло сверкал глазами на графа, но прежде чем он сумел вымолвить хоть слово, дверь отворилась и в комнату вошла очаровательная девушка в белом муслине с пестрым узором. Леди Каро скользнула взглядом по лицу брата и переключила свое внимание на его собеседника.

Арман поднялся и поприветствовал юную леди легким поклоном головы. Не было произнесено ни слова, но это молчание было красноречивее любых слов.

Рэтборн почувствовал это и переменил позу.

– Тебе что-нибудь нужно, Каро? – спросил он нежно. Девушка медленно перевела взгляд на графа и, казалось, пришла в себя.

– Это мама, Гарет. Ты ей срочно понадобился, – ответила она, стараясь не выдать волнения.

Рэтборн с трудом воздержался от резкого ответа.

– Может быть, ты будешь так добра, что проводишь мистера Сен-Жана до двери?

Граф неохотно оставил молодых людей в коридоре и быстро направился по лестнице в апартаменты матери.

Арман явно мешкал, не спеша расправляя на длинных пальцах йоркские перчатки цвета загара. Внимательно посмотрев на Каро, он заметил:

– Вы выглядите несколько бледной.

– Хотите сказать, что я выгляжу ужасно? – спросила девушка напрямую. – Мне пришлось больше часа провести взаперти с мамой в ее гардеробной. Кажется, я совсем не умею вести себя так, как подобает леди. У меня всегда начинается головная боль, как только мама принимается меня бранить. У меня в голове будто звон колокола.

При виде лукавой улыбки Армана сердце Каро учащенно забилось.

– Вы нуждаетесь в глотке свежего воздуха.

– Да. А парк через дорогу, – ответила она.

– Я был бы счастлив составить вам компанию.

– Неужели?

Каро затаила дыхание.

– Вы знаете, что это так.

– Мне надо захватить пелерину.

– Я подожду.

– И готовы быть моей горничной?

– Именно так! И не забудьте сказать, куда идете. Каро ослепительно улыбнулась Арману:

– Никто не хватится меня целую вечность.

– И все же я бы на вашем месте сделал как положено.

– Вот как? А я думала, что вы ни в грош не ставите условности.

– Я – да, если речь идет обо мне. Но вы совсем другое дело.

Несколькими минутами позже Дейрдре заметила Армана и Каро гуляющими по Грин-парку. Они были недалеко и могли ее услышать, когда она их окликнула, но не услышали и не обратили на нее никакого внимания, настолько заняты были друг другом и не замечали ничего вокруг.

Дейрдре почувствовала болезненный укол в сердце и невольно обратила взгляд на дом Рэтборна на другой стороне улицы.

Лакей в ливрее как раз спускался по ступенькам парадного крыльца. Он заметил Дейрдре, и она поспешила отвернуться. Ей в голову пришла нелепая мысль, которую она тотчас же попыталась прогнать: лакей Рэтборна был послан шпионить за ней. Дейрдре окликнула свою горничную, опустила голову и поспешила скрыться в книжной лавке Хэтчарда, смешавшись с толпой покупателей, запрудивших Пиккадилли.

Спустя полчаса, уступив искушению купить «Мэнсфилд-Парк»^[4], автором которого была леди, чьи романы снискали одобрение самого принца-регента, Дейрдре вышла из лавки. Она досадовала на себя за то, что потратила деньги, отложенные на новую пару шелковых чулок. Это напомнило ей о том, в сколь стесненных обстоятельствах она оказалась из-за Армана, и настроение ее еще больше испортилось.

Однако оно слегка улучшилось, когда Дейрдре, подняв глаза, увидела роскошный экипаж, стоявший у дверей лавки Хэтчарда. Она скосила глаза на грума, державшего под уздцы двух коренников, и тотчас же узнала лошадей. Дейрдре поспешила сделать несколько шагов влево от экипажа в надежде избежать встречи и чуть не упала в объятия графа Рэтборна.

– Вы долго собирались, – прокомментировал Рэтборн и помог Дейрдре сесть в двухместный экипаж.

Она поняла, что было бесполезно протестовать или сопротивляться. Граф был не в том настроении, чтобы это возымело какие-нибудь последствия. Дейрдре поправила съехавшую набок шляпку, не обращая внимания на откровенно многозначительный взгляд ирландского грума, и попыталась найти убежище в молчании.

Грума отпустили, что Дейрдре предвидела, отпустили и ее горничную, и граф дернул поводья. Экипаж покатил по Пиккадилли.

Рэтборн сделал какие-то замечания, на которые Дейрдре предпочла не отвечать. Однако когда экипаж проехал несколько ворот Гайд-парка, она все-таки поинтересовалась, куда граф намерен ее отвезти.

– Только в Челси, – с серьезным видом ответил Рэтборн. – Видите ли, моим гнедым требуется разминка. А мне надо сказать вам кое-что особенное.

– Вот как! И что же это такое?

– То, что ухаживание я считаю ненужным делом. В этом я не мастак. Вы должны выйти за меня, Дейрдре, и как можно скорее. Вы ведь это понимаете. Или нет?

Дейрдре издала возглас недоумения. Это было так, будто она оказалась в мире фантазий, во сне, который преследовал ее и изгонял из ее сознания последние здравые мысли, и она была вынуждена погрузиться в этот сон.

– Думаю, лорд Рэтборн, что я объяснила вам свое отношение к браку. Мое мнение на этот счет не изменилось, и я не собираюсь его менять. Вы оказали мне честь своим предложением, но мой ответ – «нет».

– Иными словами, вы не верите в мое доброе отношение к вам? Я не забыл всю ту чепуху, что вы выплюнули мне в лицо. И несмотря на то что вы, Дейрдре, считаете, женщина нуждается в мужчине. От брака со мной вы выиграете больше, чем проиграете.

– Меня не интересуют ни ваш титул, ни ваше богатство.

– Как раз это мне в вас и нравится. Но вы обретете мое покровительство. А к этому не стоит относиться пренебрежительно.

– У меня есть брат, и другого покровителя мне не нужно. Резкий смех графа резанул Дейрдре по уху. Она стиснула зубы и сдержанно произнесла:

– Уверяю вас, что в моем отказе нет ничего личного. Первая задача жены должна заключаться в том, чтобы всегда быть приятной мужу. А такая задача свыше моих сил.

– А я-то думал, что в вашем отказе выйти за меня действительно нет ничего личного!

– У нас нет будущего, – решительным голосом заявила Дейрдре. – Я никогда не выйду замуж.

Дейрдре видела по глазам графа, что он над ней потешается.

– Моя дорогая мисс Фентон, это всего лишь ваша фантазия. А настоящая битва за вас еще впереди. – С этими словами Рэтборн взмахнул кнутом, и лошади резко рванули вперед по Челси-роуд. Дейрдре пришлось вцепиться в бортики экипажа, потому что ее нещадно трясло и вид у нее был при этом не самый лучший. Ее ярость не умерило то, что граф так ловко управлял лошадьми. Для отвергнутого искателя он выглядел на редкость безмятежным. В следующий раз она нанесет ему достойный удар.

Глава 12

Дейрдре нервничала. Скучная и долгая поездка в закрытом экипаже, который Арман раздобыл на этот вечер, породила в ней ощущение вялости и разбитости во всем теле. Она смотрела невидящим взором в окно на пейзаж, едва различимый в темноте.

Карета одолела подъем на Ричмондский мост, и Дейрдре почувствовала приступ раздражения. Ей следовало в этот час быть дома в постели, а не ехать в какой-то игорный притон в предрассветный час по прихоти этого легкомысленного юного красавца, молча сидевшего рядом с угрюмым видом.

– Фолли-лейн, – произнес Арман, когда экипаж резко свернул к Темзе.

Название улицы показалось Дейрдре вполне пристойным. Слева находился Марбл-Хилл-Хаус, бывшая резиденция миссис Фитцгерберт, бывшей любовницы принца-регента. В сгущающейся темноте невозможно было увидеть всего великолепия здания, выполненного в греческом стиле.

Правое переднее колесо угодило в рытвину, и экипаж накренился. Дейрдре ухватилась за кожаный ремень над головой, чтобы не упасть на пол. Арман удержал ее за локоть.

– Далеко еще? – спросила Дейрдре сдавленным голосом, который сама с трудом узнала. Она посмотрела на плохо различимый в темноте чеканный профиль брата и почувствовала, что его нервы тоже на пределе.

– Теперь уже близко. Если ты передумала, можно повернуть обратно.

– Не говори глупостей. Мы уже все обсудили. Как тебе известно, это единственная возможность. Мое чутье и умение обращаться с картами превосходят твои. Мне жаль ранить твое самолюбие, но ты ведь знаешь, что это так.

Они обо всем договорились несколько дней назад, когда Арман признался Дейрдре, что должен графу Рэтборну и что это карточный долг. Он поклялся, что сделал все возможное, чтобы набрать необходимую сумму, но это ни к чему не привело. Его кредит был исчерпан. Это вынудило Армана рассказать обо всем сестре.

Дейрдре тотчас же дала ему деньги. Арман ни разу не упрекнул графа в своих злоключениях, и она была благодарна за это брату.

Если бы это не означало для нее финансового краха, она, пожалуй, была бы даже благодарна графу. Арман изменился. Он говорил очень мало, но Дейрдре понимала, что угроза бесчестья вынудила этого гордеца критически взглянуть на самого себя. Не была ли Каро и вызванные ею чувства причиной внезапной перемены Армана? – подумала Дейрдре и тут же прогнала от себя эту мысль.

Экипаж медленно лавировал между массивными каменными колоннами затейливо украшенного въезда в Уинслоу-Хаус на берегу Темзы. Дейрдре сделала глубокий вдох. Что подвигло ее на то, чтобы совершить столь дикий поступок в эту ночь? Было полным безумием выставить себя напоказ подобным образом.

Даже такой повеса и отчаянный малый, как Арман, это заметил. Но ведь Арман ничего не знал о том, что Марклифф уже заложен, а средства пошли на его образование. Брат ничего не знал о деньгах, которые ей приходилось вкладывать в разведение лошадей и которые она должна была вложить в свое дело в следующем месяце. Дейрдре могла все потерять, если бы не восполнила свои потери сегодня же. Но эти сведения она хранила в тайне от брата. Арман полагал, что она обеспечена вполне прилично. Но даже он, отчаянный и беспечный, согласился с тем, что пять тысяч фунтов – значительная потеря, которую едва ли можно восполнить за счет такой маленькой фермы, как Марклифф. Именно по этой причине он и согласился с безумным планом Дейрдре поставить на кон в карточной игре их наличные деньги.

Экипаж остановился, и Дейрдре натянула черную бархатную полумаску, необходимую по условиям, выдвигавшимся патронами заведения Уинслоу.

Арман предложил ей руку, и она крепко вцепилась в нее, когда выходила из экипажа. Окинув взглядом роскошный подъезд с колоннами георгианского особняка лорда Уинслоу, Дейрдре заметила в незашторенных окнах других леди и джентльменов в масках. Похоже, что никто из решившихся ступить в это гнездо порока не желал быть узнанным, и это обстоятельство очень устраивало Дейрдре.

Они с Арманом проследовали через несколько комнат, мимо столов, где играли в рулетку, потому что Дейрдре не собиралась принимать участие в играх, где все зависело от везения. Наконец она нашла то, что искала.

Столы для игры в пикет располагались в элегантно обставленном салоне задней части дома, обращенной к реке. Дейрдре не спеша переходила от одной группы игроков к другой, демонстрируя безразличие и вялое любопытство и неприметно наблюдая за игрой. Арман маячил у нее за спиной как тень. Определив, каковы возможности предполагаемого противника, Дейрдре испытала непреодолимое желание приняться задело. Она чувствовала себя волком в овечьей шкуре. И не в первый раз подумала о том, что если бы ее духовный наставник оставил свою стезю и избрал менее почтенную профессию игрока, то он смог бы заработать хорошее состояние.

Она не могла знать, что почитаемый ею священник, ее духовный отец, будучи молодым, познал искусство карточной игры точно в таких же вертепах, как этот, и без сожаления оставил их, когда влюбился в дочь бродячего проповедника.

Оценивающие взгляды присутствующих джентльменов Дейрдре игнорировала с чопорной холодностью, поскольку была предупреждена Арманом о том, что многие из них, собираясь в доме лорда Уинслоу, рассчитывали вернуться домой не только с денежным выигрышем. Если великосветские танцзалы «Олмака» метко окрестили «ярмаркой невест», то дом Уинслоу получил название «двор куртизанок».

И все же Дейрдре оказалась неготовой к откровенно алчным взглядам мужчин и потому старалась почаще улыбаться Арману, чтобы окружающие поняли, что она пользуется его «покровительством».

Ей выпал шанс, когда ее поманил джентльмен, из-за стола которого только что поднялся его визави, по-видимому, проигравшийся. Бросив карты, он направился к столу, за которым играли в фараона. Дейрдре почувствовала доброжелательность незнакомца, как только вошла в комнату, где играли в пикет. В его взгляде не было той алчности, которая читалась во взглядах других мужчин.

По мнению Дейрдре, интерес этого джентльмена был чисто отеческим. Из-под маски на нее смотрели добрые голубые глаза, в которых блестели искорки добродушного лукавства. В этом джентльмене девушка уловила что-то знакомое, и поскольку в его поведении не было ничего подозрительного, Дейрдре без колебания заняла освободившееся место за игорным столом.

– Я держу это местечко тепленьким для друга, – пояснил мужчина. – Жду его с минуты на минуту. Если не возражаете против смены партнеров посреди игры, я буду счастлив играть за него, прка он не вернется.

Дейрдре самым любезным образом показала, что не возражает против такого оборота дела.

Сначала она играла осторожно, ничуть не напуганная невероятными ставками, потому что Арман уже предупредил ее, как высоки они могут быть. Ее отличная память служила ей верой и правдой – Дейрдре никогда не забывала о том, сколько карт выбросил противник, и сама играла с безошибочным расчетом. Джентльмен высказал ей свое одобрение, и Дейрдре поблагодарила его. В течение получаса ее выигрыш достиг тысячи фунтов. Дейрдре была вне себя от счастья и, тасуя карты, время от времени одаривала своего противника улыбкой. Его голубые глаза весело подмигивали ей, и Дейрдре, чувствуя неловкость из-за того, что лишила любезного джентльмена столь внушительной суммы, все же мысленно благодарила Бога за ниспосланную ей удачу.

Ее улыбка была замечена широкоплечим джентльменом, одетым в облегающий вечерний черный сюртук и белые атласные бриджи. Он стоял, сложив на груди руки, у мраморной колонны рядом с входом в комнату. К нему присоединилась миниатюрная темноволосая леди, но он, казалось, не замечал ее. Взгляд его желтых глаз был прикован к зеленоглазой даме в прозрачном алом платье, слишком откровенно демонстрирующем фигуру. На широком лбу лорда Рэтборна обозначилась морщина, а лицо приняло мрачное выражение.

Он не сводил взгляда с груди Дейрдре, обнаженной почти до самых сосков. Она притягивала взгляд как магнит. Рэтборн нервно сгибал и разгибал свои сильные пальцы. Казалось, мысленно он наслаждался ощущениями от прикосновений к стройной шее, по-лебединому поднимавшейся из выреза платья, к пышным локонам, украшенным алым страусовым пером. Он скользнул взглядом по соблазнительным изгибам шеи, по безупречному овалу лица, которое с трудом можно было узнать под скрывавшей его полумаской и слоями пудры и румян. И то, что эта дама едва отличалась от пестрой толпы прекрасных дочерей Киприды, почтивших своим присутствием аристократическое, хотя и скандально известное заведение лорда Уинслоу, еще более подогрело в Рэтборне гнев.

Некто изысканно разодетый, с лорнетом, приблизился к графу. Рэтборн пробежался взглядом по экстравагантному костюму сэра Джеффри Бэлнейвса, и на его губах появилась презрительная усмешка. Сюртук Бэлнейвса, сшитый из бархата цвета кларета, был богато украшен золотым шитьем. Из-за высоких каблуков он вынужден был передвигаться мелкими шажками. Голову держал очень прямо, что причиняло ему дополнительные неудобства, потому что сильно накрахмаленные концы воротника соприкасались с алмазами в ушах. Затейливые складки тонкого льняного шейного платка представляли собой удивительное зрелище, и в целом это сооружение походило на небольшую, туго набитую диванную подушечку, на которую сэр Джеффри мог возложить свой увесистый подбородок.

Он отвесил изящный поклон леди, топтавшейся рядом с Рэтборном. Миссис Дьюинтерс улыбнулась и подала джентльмену руку, которую тот с жаром поцеловал. Было ясно, что этот фат и актриса хорошо знакомы и находятся в прекрасных отношениях.

Бэлнейвс прошелся вокруг колонны, о которую опирался Рэтборн, и остановился около него.

– Ну не лакомый ли она кусочек? – спросил он томно и направил лорнет на Дейрдре.

– О Господи, ну что за ненасытный тип этот Аксбридж! Впрочем, этого следовало ожидать, раз леди Чар в Боудезерте.

Похоже, графу не понравились ни тон, ни слова баронета. Он выпрямился и сказал жестким голосом:

– Эта леди не одна. Ее сопровождают.

Бэлнейвс переместил лорнет, и в поле его зрения оказался Арман.

– Кто? Этот щенок, который стоит возле нее? Он не в счет. Расселл положил на нее глаз. Думаю, тебе следует это знать.

Бэлнейвс и граф встретились глазами и, похоже, отлично поняли друг друга. Баронет отвесил вежливый поклон и удалился. Подумав с минуту, Рэтборн предложил руку миссис Дьюинтерс, и они прошествовали вместе к столу, за которым Аксбридж и Дейрдре увлеченно играли в пикет.

Ничего не подозревающая Дейрдре подняла глаза на приближающуюся к ним красивую пару и от неожиданности выронила из рук карты, которые тасовала. Она не могла ошибиться – к столу приближались граф Рэтборн и его прекрасная спутница миссис Мария Дьюинтерс. Дейрдре почувствовала руку Армана на своем плече и немного успокоилась. Она невнятно пробормотала слова извинения, адресованные игроку, уже поднявшемуся, чтобы приветствовать вновь пришедших.

Он прошептал несколько слов на ухо Рэтборну, но Дейрдре не смогла их расслышать. Потом ее визави вежливо распрощался, и его место занял милорд Рэтборн. Дейрдре с трудом сумела овладеть собой и унять дрожь в руках. Она собрала рассыпавшиеся карты, довольно неуклюже перетасовала их, как это делают женщины, и нарочито медленно раздала.

На мгновение ее охватила уверенность, что если она будет сохранять спокойствие, ей удастся мистификация и граф, возможно, не узнает леди, переодетую шлюхой. Но одного взгляда в глаза было достаточно, чтобы понять: она ошиблась. Во взгляде графа было столько гнева, что Дейрдре невольно испугалась. Она опустила глаза и стала лихорадочно соображать, чем может грозить присутствие графа. Он узнал ее! Он пришел сюда намеренно, заманил ее сюда, к этому столу, использовав для этой цели своего приятеля или приспешника, зная заранее, что если Дейрдре хоть на мгновение увидит его, то тотчас же обратится в бегство. То, что он оказался способным осуществить подобную комбинацию, лишь слегка взволновало Дейрдре. Но его цель была ей неясна и потому казалась особенно угрожающей.

Путь к бегству отрезан. Рэтборн уже взял розданные карты и принялся внимательно их разглядывать. Не оставалось ничего, кроме как встретить опасность с открытым забралом.

Дейрдре смотрела в свои карты и не могла на них сосредоточиться. Взгляд ее скользнул по фигуре актрисы, маячившей за спиной графа. Туалет миссис Дьюинтерс был скромным, но изысканным – просто произведение портняжного искусства. Она выглядела настоящей леди, и Дейрдре, прекрасно сознавая, какое зрелище представляет сама, смущенно заерзала.

Она не могла объяснить почему, но была абсолютно уверена, что, в отличие от графа, миссис Дьюинтерс не узнала ее в этом наряде. Дейрдре зачарованно смотрела, как актриса хлопает своими длинными ресницами и время от времени бросает обольстительные взгляды на Армана. Что она задумала? Не было возможности долго размышлять об этом, потому что граф начал игру.

В первом роббере Дейрдре играла очень осторожно, стараясь распознать тактику противника. Когда это увенчалось успехом и выигрышем, она начала играть увереннее. Для нее было очевидно, что манера игры графа мало изменилась с той первой их встречи пять лет назад, когда она обыграла его в пикет. Так как офицеры Веллингтона больше славились своим искусством блистать в бальных залах, чем одерживать победы за карточным столом, Дейрдре воодушевлялась все больше и все больше успокаивалась. Рэтборн, напротив, внутренне весь кипел.

Их взгляды встретились.

– Предлагаю повысить ставки, если вы не возражаете, мисс.

– Мадам Икс, – добавила Дейрдре, глядя графу в глаза так же пристально, как и он. – И что вы предлагаете, сэр?

Граф небрежно пожал плечами.

– Как насчет пятисот фунтов за роббер? – с вызовом произнесла Дейрдре.

– Меня бы заинтересовала ставка в тысячу.

Дейрдре попыталась не выдать своего замешательства. Ей нужна помощь Армана. Не обнаружив его позади своего стула, она быстрым взглядом окинула зал и заметила его с миссис Дьюинтерс. Вместе они вышли за дверь. Дейрдре почувствовала, что впадает в панику. Ее нервы были напряжены до предела. Рэтборн смотрел на нее прищурившись, и она взяла колоду в руки, щелкнув ею как хлыстом.

– Идет! – бросила она ему в лицо.

За эту бесшабашность ей предстояло дорого заплатить. После двух робберов Дейрдре пришла к заключению, что аристократичный и изысканный граф Рэтборн отъявленный мошенник. Других объяснений у нее не было. Она не знала всей подоплеки. В науку, в которой ее инструктировал преподобный Стэндинг, не входило мошенничество. Но для нее было совершенно ясно, что карты меченые.

– Удваиваем или нет? – услышала она вопрос Рэтборна. Дейрдре показалось, что он донесся откуда-то издалека.

Вокруг их стола собралась толпа зевак, однако Армана среди них не было. Если прерывать игру, то сейчас для этого самое подходящее время.

– Не угодно ли вина? – предложил Рэтборн с оскорбительной небрежностью, и прежде чем Дейрдре успела сообразить, как наилучшим образом сразить его отказом, он поднял руку, стараясь привлечь внимание одного из лакеев, разносивших на серебряных подносах хрустальные бокалы с шампанским.

Дейрдре с равнодушным видом приняла бокал и принялась мелкими глотками пить шампанское, обдумывая ситуацию. Похоже, она неотвратимо идет ко дну. Она проигрывала и понимала, что граф это знает.. Но если бы ей удалось выиграть в следующем роббере, тогда она смогла бы пресечь мошенничество Рэтборна и покинуть игру с приличным выигрышем.

– Мне нужна новая колода; и, кажется, сейчас моя очередь сдавать? – Дейрдре вызывающе посмотрела на своего презренного партнера.

Это было самое большее, что она могла сделать: намекнуть ему, что догадывается о его нечестной игре. Рэтборн ответил ей улыбкой.

Карты оказались у Дейрдре, и она тщательнейшим образом оглядела их. Однако это принесло мало пользы. Она не имела ни малейшего понятия о том, что следует искать. Если бы только рядом с ней стоял Арман, он мог бы дать ей совет. Дейрдре не могла поверить, что брат бросил ее, не имея на это веской причины. И если это было так, она спустит с него три шкуры. Внезапно на нее снизошло озарение. Она бросила на графа уничтожающий взгляд, но этот беспринципный человек, будто прочитав в ее глазах досаду, только вопросительно поднял густую черную бровь и любезно сказал, что, если леди желает начать игру, он готов.

Забыв об осторожности, Дейрдре принялась тасовать и сдавать карты с ловкостью, вызвавшей определенный интерес и домыслы среди любопытных зрителей, предположивших, что эта женщина родилась и выросла в игорном доме. В толпе, окружавшей их стол, уже стали делать ставки, высказывались предположения о личности таинственной незнакомки, имевшей дерзость сесть играть с графом.

Дейрдре скоро поняла, что сумела разрушить сомнительную игру Рэтборна, потребовав нераспечатанную колоду, но ее торжество длилось недолго. Граф не был тем беспечным игроком, которого она обыграла пять лет назад. В последующие годы он кое-что усвоил и стал весьма опасным противником. Теперь Дейрдре поняла, что ее успехи в начале игры – всего лишь часть хитроумной комбинации, разработанной графом с целью усыпить бдительность. Дейрдре решила, что снова он ее не обманет.

Она выиграла при первой сдаче. Былая уверенность вновь вернулась к ней, и она заметила насмешливо:

– Я вижу, сэр, что союз с Веллингтоном положительно сказался не только на вашем умении танцевать на балах, но и на сноровке в карточной игре. Хотела бы я знать, где вы находили время, чтобы принимать участие в военных действиях при такой занятости.

Рэтборн открыл табакерку.

– За такую дерзость, – проговорил он с несокрушимым спокойствием, – я потребую от вас безоговорочной капитуляции. А теперь будьте любезны сдать карты.

В толпе раздался громкий смех в ответ на реплику графа. Дейрдре присоединилась к общему веселью, сознавая, что показать свое возмущение значило бы только польстить графу. Но она поняла намек.

И с этого момента у нее не было ни минуты передышки. Игра продолжалась в полном молчании, напряжение с каждой минутой нарастало. Казалось, от успеха игры зависели судьбы мира. Никогда за всю свою жизнь Дейрдре не играла лучше, однако это мало помогло ей. Она проиграла в двух робберах подряд, и граф хотел, чтобы она признала свое поражение. Мысль о том, что игра близится к концу, не была особенно утешительной.

Дейрдре с ужасом смотрела на пометки, которые Рэтборн Делал надоске, подсчитывая выигрыш и проигрыш. Он поднял голову и сказал без всяких эмоций:

– По моим подсчетам, шесть тысяч фунтов. Желаете продолжить?

Дейрдре с трудом могла осознать масштабы своих потерь. Ее глаза обратились к графу с молчаливой мольбой. Она поняла, что разбудила в нем какие-то чувства, но, увы, не те, па которые рассчитывала. В его глазах было столько злорадства, а губы кривились в усмешке, не предвещавшей ничего хорошего. Нет, в случае победы графа Дейрдре не следует рассчитывать на его благородство. Но Дейрдре не была трусихой, а потому решила, что не позволит этому человеку, поступавшему с ней так гнусно, запугать себя.

– Вы желаете продолжить? – повторил граф. Дейрдре посмотрела на карты.

– Разумеется, – ответила она как можно спокойнее.

Рэтборн поднялся с места и подошел к Дейрдре. Она чувствовала его спиной, но не могла заставить себя посмотреть на него. Он грубо отодвинул ее стул, заставив Дейрдре подняться, и властно обнял за талию. Послышался смех зрителей, собравшихся вокруг стола. Алый румянец окрасил лицо Дейрдре. Ни у кого не оставалось сомненийнасчет того, как ей придется оплатить свой карточный долг. Милорд Рэтборн собирался потребовать его погашения.

Он решительно повел ее к выходу из зала.

– Не обсудить ли нам условия, мадам Икс? – спросил он негромко и насмешливо.

Появился лакей с ее плащом, и Дейрдре, стоя с ледяным выражением лица, позволила графу набросить его себе на плечи.

Рэтборн довольно долго смотрел на нее с мрачным видом, а затем тихо спросил:

– Вы в порядке?

В ответ Дейрдре гневно сверкнула глазами, и Рэтборн похлопал ее по плечу, как ребенка:

– Так-то лучше. А то я за вас испугался.

Он крепко держал Дейрдре за локоть, и она нехотя шла вперед. Заметив у подъезда экипаж графа, она повернулась к Рэтборну и спросила дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом:

– Что вы сделали с моим братом?

– Не беспокойтесь о нем, – ответил граф немного развязно. – Я уложил его в постель. Когда он проснется, то ничего не будет помнить. Я не причинил ему вреда, Дейрдре, если вас беспокоит именно это.

Кучер распахнул дверцу коляски, и Дейрдре проскользнула внутрь. Когда граф сел рядом, она отшатнулась от него и забилась в угол, намеренно приподняв юбки, чтобы не дотронуться ненароком до Рэтборна, будто боялась осквернить свою одежду соприкосновением с ним. Это был всего лишь небольшой, хоть и вызывающий знак неприязни, и Рэтборн не обратил на него внимания. Они будто заключили молчаливое соглашение воздерживаться от сцен до тех пор, пока не окажутся одни, без свидетелей.

Вскоре коляска остановилась перед небольшим домиком с террасой.

– Почему мы остановились? – Дейрдре с удивлением подняла на графа глаза.

– Вы забыли, что нам предстоит кое-что обсудить? Голос Рэтборна звучал мягко, и Дейрдре не почувствовала в нем угрозы.

– Или в вашем ридикюле есть шесть тысяч фунтов, которыми исчисляется ваш долг?

Дейрдре ничего не ответила и позволила графу помочь ей выйти из экипажа.

– Где мы? – спросила она, делая над собой усилие, чтобы говорить спокойно.

– В Ричмонде. Я подумал, что здесь мы будем в полном уединении. Это дом, который я собираюсь сдать.

В его резком тоне не было ничего от нежности любовника. Она чувствовала, что он едва сдерживает гнев. Рэтборн мог уничтожить ее в финансовом отношении, но Дейрдре не думала, что граф посмеет причинить ей вред физически. Несмотря на все, что она о нем знала, граф был английским джентльменом. Во всяком случае, Дейрдре на это надеялась. Справившись со страхом, она мысленно дала волю праведному гневу.

Граф ие слитком вежливо заставлял ее идти впереди себя сначала по темному вестибюлю, потом по крутой узкой лестнице. Он нашел нужную дверь и толкнул ее. Дейрдре посмотрела вперед и невольно отшатнулась.

Посреди комнаты стоял небольшой ломберный столик, рассчитанный на двух игроков. Возле него располагались два французских золоченых стула, а на пристенном столике розового дерева выстроились в ряд серебряные блюда под крышками. По запаху Дейрдре догадалась, что в них изысканные кушанья. На столе возвышалась пара свечей, еще одна стояла на каминной полке из белого мрамора. Все драпировки – от бархатных портьер до атласного полога на кровати в стиле королевы Анны, с четырьмя столбиками, расположенной между двумя высокими и длинными окнами, – были алыми. Атмосфера в комнате показалась Дейрдре декадентской, и это привело ее в ярость. Она резко повернулась к графу.

Ей хотелось бросить ему в лицо бесчисленные упреки: его предательство и коварство, то, что он привез ее в такое место, как и то, что он лишил ее общества и покровительства брата, привлек к этому заговору миссис Дьюинтерс и ловко манипулировал всем и вся для достижения конечной цели. Но было нечто, разгневавшее ее больше остального.

– Обман! Мошенничество! – Голос Дейрдре дрожал от гнева. – Грязный, низкий, подлый, бесчестный и отвратительный обман! Как вы смеете обращаться со мной подобным образом? Вы использовали мое положение. То, что мы встретились в доме Уинслоу, не было случайностью. Вы натравили на меня своих шпионов! Как вы посмели играть против меня краплеными картами? Я не позволю вам остаться безнаказанным! Вас выкинут из Уайтхолла и любого другого места, опозоренного вашим присутствием. Змея! Вы и с Арманом вели себя нечестно. Я уничтожу вас, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни! Не смейте ко мне прикасаться! – выкрикнула Дейрдре, когда Рэтборн протянул к ней руку.

Он схватил ее за руки и повернул лицом к зеркалу, висевшему над каминной полкой.

– Поглядите на себя хорошенько, мисс Фентон.

Граф сорвал парик с ее головы, и Дейрдре вздрогнула от боли, потому что кожу поцарапали шпильки.

– И не пытайтесь запугать меня! Достаточно мне обмолвиться о том, кто был моим партнером по картам, и ваша репутация будет погублена навсегда.

– Вы омерзительны. – Рэтборн отпустил Дейрдре. – Сядьте, – приказал он коротко.

Дейрдре услышала в его словах угрозу и неохотно подчинилась.

. – Я знал, что вы выкинете нечто подобное, но то, что сотворили вы, находится за пределами человеческого понимания. О чем думал Сен-Жан, когда позволил сестре выставить себя напоказ подобным образом? Не нуждается ли этот мальчишка в психиатрическом освидетельствовании?

Вопрос был риторическим, и Дейрдре промолчала. Она слушала поток его обвинений вполуха, все время думая о том, что находится наедине с этим человеком в спальне. И в какой спальне! Дейрдре знала, что никакие угрозы, никакие возражения с ее стороны не подействуют на графа, если он вознамерился подчинить ее своей воле.

Она должна убедить Рэтборна отпустить ее.

Когда граф замолчал, Дейрдре обратилась к нему:

– Лорд Рэтборн, вы не можете удерживать меня здесь, – проговорила она миролюбиво. – Не знаю, каковы ваши намерения, но я согласна забыть об этой... странной шутке, если вы вернете меня домой. Признаюсь, я заслуживаю порицания и обещаю впредь вести себя достойно. Но давайте покончим с этим. Если вы хотите навестить меня завтра на Портмен-сквер или где пожелаете, я уверена, что мы сможем уладить наши дела.

Ответ графа вызвал у Дейрдре очередной приступ беспокойства.

– Вы вернетесь домой в положенное время. Я считаю важным, чтобы мы уладили наше дело сегодня ночью, но прежде поедим. Я решил, что не стоит ужинать у Уинслоу. У вас с уст могло сорваться неуместное словечко, и тогда ваше инкогнито было бы раскрыто. Я счел невозможным подвергать вас дополнительному риску.

Рэтборн снял крышки с блюд и разложил еду по тарелкам.

Дейрдре притворялась, что ест, хотя с трудом могла проглотить даже маленький кусочек или выпить глоток вина, которое граф ей настоятельно предлагал. Рэтборн осушил три бокала бургундского подряд, и это беспокоило Дейрдре.

С каждой минутой Рэтборн становился все мрачнее, а Дейрдре изо всех сил старалась не выказать своего страха. Внешне она казалась спокойной, хотя нервы у нее были натянуты как струна. Мысленно она пыталась оценить возможности выбора и пришла к выводу, что для нее лучше всего будет не перечить графу, пока не станет ясно, чего он хочет. Она положила на тарелку нож и вилку, чтобы показать, что покончила с едой, и слегка отодвинула свой стул от стола.

– Пейте вино – вы почувствуете себя лучше, – произнес Рэтборн, и его голос не показался Дейрдре сердитым. И тем не менее это вызвало у нее еще большую тревогу и недоверие.

– Я уверена, милорд, что это преднамеренное похищение преследует какую-то цель. Могу я узнать какую? – спросила Дейрдре, стараясь говорить как можно мягче.

– Разве вы забыли, что нам с вами предстоит обсудить условия сделки? – спросил в свою очередь граф. Его лицо показалось Дейрдре непроницаемым.

– Я не забыла. И все же давайте приступим к обсуждению.

– Шесть тысяч фунтов – сумма немалая. И как вы думаете изыскать ее?

– Разве это важно? Вы, как я полагаю, уже знаете наперед, как отнестись к любому моему предложению, пока не поступит такое, которое вы выбрали заранее. И что вы предложите, милорд?

– Вы не сможете собрать такую сумму, если не продадите свою ферму, а так как она заложена и перезаложена, то это едва ли можно считать ответом.

– Похоже, вы очень хорошо осведомлены о моих делах, – заметила холодно Дейрдре.

– Да, этого и следовало ожидать, потому что я недавно вложил круглую сумму в ваше предприятие по выведению породистых лошадей.

Граф сказал это как бы между прочим. Дейрдре пристально посмотрела на него и ничем не выдала, насколько ее поразило .услышанное.

– Если называть точную сумму, то это пять тысяч фунтов, – добавил Рэтборн.

Дейрдре опустила глаза, а граф продолжал:

– Вы разорены, Дейрдре. Я в этом уверен. Выходите за меня замуж, и я возьму на себя все ваши обязательства, настоящие и будущие. Вы найдете во мне благородного и щедрого мужа, хотя вы не в таком положении, чтобы диктовать мне условия.

– Понимаю.

Пальцы, сжимавшие бокал, немного дрожали, и это было единственным признаком того, что Дейрдре волнуется.

– Вы помните, я говорил, что сделаю вам предложение снова, когда обстоятельства будут мне больше благоприятствовать. Не бойтесь, Дейрдре, – добавил Рэтборн мягко, заметив ее почти неестественную бледность. – Вам должно польстить то, что ради вас я пустился во все тяжкие. Ради любой другой женщины я бы на это не пошел.

Дейрдре была в шоке. Ей хотелось кричать и возмущаться, но губы не слушались ее, она не могла вымолвить ни слова. Граф лениво наблюдал за ней, и она наконец произнесла с ледяным высокомерием:

– Но я ничуть не польщена. Вы хотите меня только потому, что я вам отказала. Не сомневаюсь, что это уникальное явление в вашей жизни.

– Верно.

– И таким образом я задела ваше тщеславие. Больше за этим не стоит ничего.

– И это верно.

– Как только я отдам себя на вашу волю, вы тотчас же потеряете ко мне интерес и будете сожалеть о том, что вам пришла в голову мысль о браке.

– Вы несправедливы к себе, – сухо возразил Рэтборн.

– Я реалистка, – огрызнулась Дейрдре.

– Скорее циник.

Наступило неловкое молчание, после которого Рэтборн продолжал более мягким тоном:

– Дейрдре, я хорошо понимаю вас, хотя вы, возможно, станете возражать.

Дейрдре промолчала, и, казалось, терпение Рэтборна иссякло. Он едва слышно ругнулся и принялся собирать на поднос остатки ужина. Затем подошел к двери, распахнул ее и поставил поднос на пол за дверью.

«Значит, слугам меня видеть не полагается», – подумала Дейрдре.

Рэтборн повернулся:

– Ну? Каков ваш ответ, мисс Фентон?

Она почувствовала в графе едва заметную перемену. Его взгляд стал колючим. Дейрдре посмотрела на шрам на его щеке – напоминание о Воксхолле и произнесла с наигранной легкостью:

– Мне придется принять ваше предложение.

Она рывком поднялась из-за стола и глазами поискала свой плащ. Он лежал на постели, прикрытой алым стеганым одеялом. Не спуская глаз со своего похитителя, Дейрдре направилась к кровати, чтобы взять плащ. Быстро схватив его, она замерла на месте.

– Могу я уйти? – Голос Дейрдре дрогнул, и она мысленно обругала себя за это.

– Полагаю, теперь я имею право опубликовать в «Таймс» извещение о нашей помолвке, а заодно обратиться к вашему опекуну, чтобы сделать все необходимые приготовления?

– Конечно.

– Тогда я предлагаю, – спокойно произнес граф, – чтобы вы оставили мне в доказательство вашего доверия и доброй воли, так сказать, выплату вперед, залог того, что вы мне обещаете в будущем.

– Залог?

– Нечто такое, что привяжет вас ко мне навсегда.

Они довольно долго стояли молча и неподвижно. Дейрдре не была уверена, что все правильно поняла, до тех пор пока Рэтборн не снял с ее пальца кольцо с изумрудом. Она услышала, как оно звякнуло, когда граф бросил его на соседний столик.

– Это всего лишь мера предосторожности, – сказал он, и Дейрдре прочла в его взгляде вызов.

Рэтборн наклонился и поцеловал ее в губы.

Глава 13

Дейрдре уперлась руками в его твердую грудь, пытаясь оттолкнуть. Жар его тела, который она ощущала сквозь тонкую ткань рубашки, вызвал у нее волнение и в то же время заставил вспомнить о том, насколько опасен этот человек.

– Не делайте этого! Вы не смеете!

Во взгляде Дейрдре была и мольба, и ярость.

Рэтборн ощутил слабый укол совести, но легко заглушил его. Покориться Дейрдре, ее сомнениям и нерешительности означало потерять все обретенные преимущества. Дейрдре никогда не допустила бы, чтобы он снова подошел так близко, и эта стена, которую она воздвигла между ними, стала бы непреодолимой. Черт возьми! Он не хотел, чтобы это случилось так, но она не оставила ему выбора.

Дейрдре напрягла все силы в попытке вырваться от графа.

– Могу и хочу, – решительно заявил он.

Дейрдре обрушила на него удары своих кулачков, и он, захваченный врасплох, чуть пошатнулся. Она бросилась к двери и, повернув ручку, изо всех сил потянула ее к себе. Однако усилия ее были тщетны. Дейрдре разразилась рыданиями и изо всех сил налегла на дверь. Она не поддавалась. Дейрдре обернулась и увидела прямо перед собой лицо графа.

– Я ее запер, – тихо проговорил Рэтборн. Затем он неспешно снял сюртук и шейный платок и повесил их на спинку стула. Все это он проделал, не спуская с Дейрдре глаз.

Она нервно сжимала и разжимала кулаки. У нее было такое ощущение, что ей нечем дышать.

– Мой брат убьет вас, – с трудом выговорила она наконец. Голос ее был сухим и скрипучим.

– Мы оба знаем, что вы никогда ему не расскажете. Да нет, не ради меня, а ради него. – Граф поднес руки к вороту рубашки.

– Если вы это сделаете, я никогда не выйду за вас. Никогда! Клянусь!

Голос Дейрдре дрожал, а потому угроза прозвучала неубедительно.

– Я противоположного мнения. Вы никогда не выйдете за меня, если я этого не сделаю.

Его руки легли на пояс бриджей, и из уст Дейрдре вырвался крик:

– Нет, Гарет!

Граф тихо рассмеялся и покачал головой:

– Вы снисходите до того, чтобы называть меня по имени, в самые странные моменты! Думаете, меня это убедит? До того как эта ночь истечет, обещаю, что вы будете произносить мое имя естественно и непринужденно.

Дейрдре выводили из себя спокойствие и решимость Рэтборна. Ни доводы разума, ни слезы не могли бы убедить его. Теперь ничто не могло его поколебать. Он расстегнул верхнюю пуговицу бриджей, и Дейрдре на мгновение замерла, не сводя с него глаз, а затем рванулась к окну. Граф бросился ей наперерез с кошачьей быстротой и ловкостью. Его руки легли ей на плечи.

– Дейрдре. – Голос графа звучал нежно и почти умоляюще. Дейрдре рванулась от него с такой силой, что едва не упала. Рэтборн подхватил ее и прижал к груди. – Пусть наша первая близость не превращается в битву. Не вынуждайте меня прибегать к насилию! Хоть вы в этом и не признаетесь, но вы желаете этого так же сильно, как я.

В ответ Дейрдре принялась наносить графу удары в грудь и голову. В два шага он одолел расстояние, отделявшее их от постели, и грубо швырнул на нее Дейрдре, а затем и сам упал рядом. В следующее мгновение он уже оказался лежащим на Дейрдре. И тут началась неспешная осада ее чувств.

Сопротивление оказалось бесполезным. Граф тяжестью своего тела придавил Дейрдре так, что каждый вдох давался ей с трудом. Она металась, а горло сдавили слезы бессильной ярости. Рэтборн слегка ослабил нажим, и Дейрдре смогла теперь дышать ровнее. И тут его рот накрыл ее сосок, Дейрдре попыталась высвободиться, но граф тотчас же отреагировал на это. Одной рукой он крепко придавил ее к постели. Он не обращал ни малейшего внимания на ее тихие стоны и, наклонив голову, продолжал ласкать ее сосок. Дейрдре показалось, что обе ее груди разбухают и натягивают тонкий шелк платья. Она заскрежетала зубами, стараясь вынудить себя ничего не чувствовать, но когда его ловкие руки обнажили ее тело до талии и высвободили грудь из тугого корсажа, из ее уст вырвался невольный стон облегчения. Этот слабый звук, означавший капитуляцию, заставил ее угасающий гнев вспыхнуть с новой яростной силой.

Дейрдре изо всех сил вывернулась и впилась ногтями Рэтборну в плечо. Он вскрикнул от боли, но тотчас же ее запястье ожег сильный удар тыльной стороной его ладони. Его тело Накрыло ее и вжало с мягкий матрас, а руки обвились вокруг горла. Он несильно нажал большими пальцами на пульсирующие жилки на шее, как бы давая понять, насколько легко мог подчинить ее себе, если бы устал от сопротивления.

Он не спеша завладевал ее губами, с чувственной медлительностью изучал их языком до тех пор, пока под его требовательным нажимом Дейрдре не раскрыла губы. Атака на ее чувства оказывала свое действие. Сопротивление Дейрдре с каждой минутой ослабевало.

Одной рукой Рэтборн медленно поднял ее юбки, а затем скользнул между плотно сжатых бедер, пытаясь достичь самой чувствительной точки. Наконец он сломил ее отчаянное сопротивление. Рэтборн принялся медленно ласкать Дейрдре, мало-помалу усиливая давление и снова и снова крепко целуя ее, заглушая ее тихие стоны протеста поцелуями, пока она не затихла. Он раздвинул ее бедра, и Дейрдре не сделала попытки воспротивиться. Его пальцы нашли то, что искали, и замерли, потом заскользили с медлительной чувственностью, намеренно разжигая ее и заставляя привыкнуть к наслаждению, которое было способно подарить ей его тело. Дейрдре демонстративно отвернулась в сторону, и Рэтборн замер на мгновение, затем резко приподнялся и сел. Дейрдре не сделала попытки к бегству. Рэтборн глубоко вздохнул и дотронулся до ее волос. Он весь дрожал! Потом он быстро сорвал с Дейрдре одежду, стянул с себя бриджи и лег рядом.

– Распустите волосы ради меня, Дейрдре, – выдохнул он, прижимаясь к ней губами.

Теперь он ждал, мысленно побуждая ее подчиниться. Ему было недостаточно того, чтобы она принимала его пассивно, как побитый пес, напуганный хозяином. Он хотел, чтобы тело ее оживало в его объятиях и чтобы она отвечала на его ласки. Он гадал о том, что она знает об интимной стороне брака. Но это было не так важно. Теперь он станет ее наставником и заразит ее страстью.

– Дейрдре, – позвал Рэтборн хриплым голосом.

Она приподнялась на локте, и граф вздохнул с облегчением, видя, что она вынимает из волос шпильки. Он помог ей распустить тяжелые локоны и провел пальцами по мягким светлым прядям, расправив их веером на подушке вокруг ее головы, опустил глаза и теперь упивался совершенством каждого изгиба женского тела. Его руки дрожали, когда он вступил во владение всем тем, в чем она так долго ему отказывала. Он лишил ее воли к сопротивлению. От этой мысли кровь бросилась ему в голову.

Дейрдре подняла на Рэтборна глаза. В ее взгляде, нежном, томном, читался немой упрек.

– Другого способа не было, – объяснил Рэтборн просто. Он припал к ее сладким губам, и этот поцелуй еще больше разжег пламя его страсти, превратив в пожар.

Рэтборн опустил голову и принялся дразнить языком и губами ее розовый сосок, и Дейрдре вскрикнула, не в силах скрыть наслаждение и подаваясь к нему. Он раздвинул ее ноги, и она раскрылась для него. Он вошел в нее пальцами, и ее бедра изогнулись, будто приглашая его, – он не мог ошибиться в значении этого движения и замер, чувствуя, что теряет контроль над собой. Сердце бешено колотилось в груди, Дейрдре желала его так же сильно, как он ее.

Рэтборн нашел ее руку и притянул к своей груди. Она, покорная его воле, раздвинула пальцы. Рэтборн провел ее рукой по своему животу и, почувствовав ее нерешительность, заставил обхватить его восставшую плоть и слегка сдавить.

– Дотронься до меня, моя любовь. Я так изголодался по тебе, так жажду твоего прикосновения.

Рэтборн боялся, что у него разорвется сердце, когда Дейрдре тоже принялась ласкать его.

Никогда даже в самых смелых мечтах о Гарете Кавано, а иногда они у нее появлялись, Дейрдре не воображала себе ничего подобного. От нежных прикосновений Рэтборна тело ее слабело. Она ему во всем повиновалась. Его власть над ней вызывала у Дейрдре чувство стыда, однако она была бессильна против своего желания вновь и вновь ощущать нежные прикосновения сильных мужских рук. Завтра у нее будет достаточно времени для угрызений совести, а сегодня... Сегодня Дейрдре хотела только одного – быть с Рэтборном. Она потянулась к нему.

Опершись на руки, он навис над ней.

– Обними, поцелуй меня, Дейрдре.

Она приподняла голову с подушки, чтобы дотянуться до его губ, и вдруг почувствовала, как ее пронзила обжигающая боль. Рэтборн заглушил ее крик поцелуем. Дейрдре попыталась отстраниться от него, уперевшись руками в плечи, но Рэтборн не обратил на это внимания и продолжал все глубже проникать внутрь, пока целиком не заполнил ее нежную женскую плоть. Их тела не слились воедино, а сердца не забились в лихорадочном ритме.

– Черт вас возьми! – выкрикнула Дейрдре, с трудом обретая способность дышать.

Рэтборн поцеловал ее с особой нежностью.

– Больше не будет больно, – пообещал он и продолжил медленно двигать бедрами. Эти движения пробудили в Дейрдре какие-то незнакомые ей ранее ощущения.

– Гарет! – произнесла она слабым голосом, и граф почувствовал, как у него снова бешено забилось сердце.

Его поцелуи становились все жарче, а движения резче. Дейрдре чувствовала, как что-то нарастает в ней, что-то непристойное, какое-то безумное стремление, которое он намеренно разжигал и подстегивал и которое мог утолить только он. Он побуждал ее полностью отдаться его воле. Она напряглась всем телом, плотно зажмурила глаза и стиснула зубы. Рэтборн почувствовал ее сопротивление и попытался отдалить свою разрядку. Он приподнял руками Дейрдре за бедра и еще ближе притянул к себе.

– Дейрдре, не сопротивляйся мне. Дейрдре! – проговорил он хриплым голосом.

Остатки гордости придали Дейрдре сил, она еще сильнее напряглась. Но было мало надежды на то, что граф отступит перед ее сопротивлением. Так и случилось. Его рука скользнула между их сплетенными телами и принялась бесстыдно ласкать ее. И от этой невероятной ласки что-то внутри у нее растаяло. Она рванулась к нему, выкрикивая его имя. Рэтборн ускорил движения, и в следующее мгновение Дейрдре подхватили волны наслаждения. Они накатывались одна за другой.

Тело Рэтборна напряглось, он достиг пика наслаждения, и его мощные толчки вынудили Дейрдре полностью повиноваться. Постепенно напряжение спало, и Рэтборн расслабился.

Под весом его могучего тела Дейрдре с трудом могла пошевелиться. Он касался лбом ее лба.

– Мне бы следовало побить тебя, – сказал наконец Рэтборн.

Дейрдре напряглась, но его поцелуй успокоил ее. Граф откатился на край кровати и потянул ее к себе, заставив лечь на бок. Не выпуская Дейрдре из кольца своих рук, он продолжал гладить и ласкать ее, словно не мог поверить в то, что она настоящая и находится в его постели.

– Неужели было так тяжело подчиниться мне? Я думал, что в конце концов ты расстроишь мои планы, – проговорил Рэтборн, и на его губах появилась чуть насмешливая улыбка.

– Расстрою твои планы?

Дейрдре натянула на себя повыше покрывало, чтобы скрыть наготу. Улыбка графа стала шире:

– Ты мне противилась в конце. Почему?

Дейрдре отвела глаза, чтобы не видеть его испытующего взгляда.

– Возможно, пыталась защитить себя, – ответила она неуверенно.

Рэтборн снова поцеловал ее в губы.

– Теперь я твой защитник. Помни это.

– Но есть ли кто-нибудь, способный защитить меня от тебя?

Лицо графа вдруг стало серьезным, а рука, гладившая Дейрдре, замерла.

– Значит, я не прощен?

– Но ведь я не выцарапала тебе глаза, – ответила Дейрдре и, помолчав, добавила: – Возможно, пришло время и мне завести любовника.

– Нет, для тебя пришло время стать моей женой.

Рэтборн торопливо вылез из постели и через минуту вернулся, держа в руках два хрустальных бокала, полных рубиново-красной жидкости. Дейрдре села в постели и приняла протянутый ей бокал. Она смотрела, как ширится самодовольная улыбка на лице графа.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал он. Дейрдре вся сжалась, а Рэтборн продолжил: – Неужели эта краска на лице так необходима, чтобы ты выглядела шлюхой?

Граф поставил свой бокал на прикроватный столики подошел к умывальнику. Через минуту он вернулся с миской холодной воды и полотенцем. Дейрдре молча подчинилась, но когда он поднял покрывало, чтобы омыть ее бедра, судорожно схватила его за руку и умоляюще произнесла:

– Нет! Пожалуйста! Рэтборн отвел ее руку:

– Это моя привилегия. Это доказательство твоей девственности и моей мужественности. Тебе будет намного лучше, когда я удалю это свидетельство нашего соития.

Дейрдре посмотрела на свои бедра и заметила на них кровь. Ей стало невмочь смотреть графу в глаза, и она, стыдливо покраснев, отвернулась.

– Моя маленькая застенчивая невинность, – слегка подтрунивал над ней Рэтборн.

Дейрдре сделала глоток вина и сказала с раздражением:

– Против этого замечания мне нечего возразить. Но с другой стороны, ведь я попала в обучение к эксперту.

Граф снисходительно пожал плечами и вытер бедра Дейрдре полотенцем.

– Мой опыт пойдет тебе на пользу. Ты еще будешь мне благодарна.

– С чего это?

И снова на губах графа появилась хитрая усмешка, придававшая его лицу мальчишескую привлекательность. Он приподнял лицо Дейрдре за подбородок:

– Женщина, испытавшая такое наслаждение, должна остаться со мной. Я не был бы... счастлив, если бы в конце концов ты попыталась отвергнуть мое предложение.

Дейрдре смущенно опустила глаза: – Это не было предложением, милорд, это было принуждением. Вы не оставили мне выбора.

– Дейрдре, посмотри на меня! – приказал он. Дейрдре подняла голову и смело посмотрела Рэтборну в глаза. Во взгляде ее читался вызов.

– Полагаешь, что способна помешать мне дать тебе наслаждение каждый раз, когда я того захочу? – спросил граф с некоторым раздражением.

– Этого больше не произойдет! – пообещала Дейрдре. Самоуверенность Рэтборна вызвала в ней приступ гнева.

Взгляд графа стал грозным.

– Эту чепуху мы предадим забвению навсегда.

Его рука скользнула между ее ног, насильно раздвигая их, пальцы легко вошли внутрь.

Дейрдре подскочила, расплескав вино из бокала себе на грудь, живот и бедра. Рэтборн выхватил бокал из ее рук и швырнул на пол.

– Ты на вкус пьянее любого вина, – пробормотал он и стал медленно слизывать вино с ее тела. Дейрдре попыталась вырваться и подняться, но Рэтборн властным жестом уложил ее на подушки.

Ее тело вновь ожило и отвечало на легчайшее его прикосновение. Дейрдре вся дрожала от предвкушения неземного восторга.

Руки Рэтборна нежно ласкали ее тело, и Дейрдре вся раскрылась ему навстречу, чтобы он смог обладать ею в полной мере.

– Гарет, пожалуйста! – тихо попросила она.

– Скоро, скоро, любовь моя, – ответил граф, прекрасно понимая, о чем его просят.

Дейрдре хотела, чтобы он вновь заполнил ее изнутри, чтобы дал выход затопившим ее чувствам, чтобы освободил ее от томления. Боль желания сводила ее бедра. Она не могла Дышать. Руки ее сжимались в кулаки, а голова металась по подушке.

– Га...ре...т!

Ее тихий, но отчаянный крик заполнил всю комнату, и граф положил конец ее жажде.

Потом они долго лежали рядом молча. Тела их все еще были сплетены. Наконец Дейрдре со вздохом попыталась высвободиться из объятий Рэтборна.

– Почему ты так задумчива? – спросил он насмешливо, но это не принесло ей облегчения.

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответила Дейрдре с досадой.

Рэтборн навис над ней всем телом, опираясь руками о постель.

– Ты, бедняжка, проиграла, – пробормотал он и поцеловал. – Признайся, что теперь я господин твоего тела.

Зеленые глаза Дейрдре вспыхнули гневом. Заметив это, Рэтборн спросил в раздражении:

– Неужели ты не понимаешь, Дейрдре, какую власть имеешь надо мной? – Он притянул ее руку к своей вновь восставшей плоти. – Смотри, что ты делаешь со мной!

В его тоне она различила насмешку над самим собой.

Его рука властно вела ее руку, заставляя дотронуться и погладить его так, что ошибиться в его намерении было невозможно.

– Ты не можешь считать... не можешь хотеть...

– О, я именно это имею в виду и этого хочу, – проговорил он с легкой насмешкой. – То было для тебя. На этот раз ты доставишь удовольствие мне.

Рэтборн сел и откинулся на изголовье кровати. Он заставил Дейрдре встать на колени и наклониться над ним! Его руки оказались на ее бедрах. Он заставил ее наклониться так низко, что оказался полностью в ней.

– Ради меня, Дейрдре.

Но Рэтборн солгал. Его удовольствие не имело для него такого уж большого значения. Он хотел затопить Дейрдре новыми для нее ощущениями, потому что одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы снова пробудить страсть, которую они только что испытали. Он хотел разжечь в ней неугасимое пламя.

Проведя языком по нежному соску, Рэтборн улыбнулся, заметив, как тот отвердевает под его лаской. Дейрдре напряглась.

– Двигайся на мне осторожно, любовь моя, – сказал Рэтборн охрипшим голосом, стараясь обуздать бурное желание, от которого кровь застучала в висках.

Рэтборн старался умерить ритм ее движений, сдержать на время, чувствуя, что уже не владеет собой. Заметив, что дыхание Дейрдре стало неровным, он заставил ее перекатиться на спину.

– Нет! – протестующе выкрикнула Дейрдре, но тотчас успокоилась, когда Рэтборн снова вошел в нее.

– Пока ты не привыкнешь к моему телу... – начал он, но не успел закончить фразы. Ощутив сильное напряжение, Гарет сделал резкий толчок и тут же услышал крик наслаждения Дейрдре, вырвавшийся из груди. Она принадлежала ему полностью и безраздельно, и он решил, что никогда не позволит ей забыть об этом.

Дейрдре возвращалась на Портмен-сквер в карете, нанятой Арманом на вечер. Рэтборн надеялся, что в столь ранний час никто не заметит, что джентльмен, провожавший Дейрдре домой после ночной эскапады, вовсе не тот, что приехал с ней в игорный дом.

Дейрдре было все равно. Она дремала, свернувшись калачиком у Рэтборна на коленях, и слабо протестовала сонным голосом, когда он начинал покрывать ее поцелуями, при этом нашептывая на ухо непристойности. Неожиданно он приподнял подол ее юбки, и Дейрдре шлепнула его по руке. Гарет довольно рассмеялся.

Он разбудил Дейрдре, когда экипаж повернул на Парк-стрит, и приказал ей привести себя в порядок. Ей с трудом удавалось держать глаза открытыми, и она позволила графу оправить на ней объемистый плащ с капюшоном, создав таким образом видимость благопристойности. Страусовое перо, недавно украшавшее прическу Дейрдре, было потеряно неизвестно где, а парик граф выбросил, сопроводив это соответствующими и не подлежащими повторению замечаниями.

Наконец экипаж остановился, Дейрдре сдержала зевок и попыталась сосредоточиться на том, что ей говорил Рэтборн.

– Это даст тебе день передышки, чтобы ты могла достойным образом сообщить своим родным или кому пожелаешь о своих намерениях.

– Каких намерениях? – с недоуменным видом спросила Дейрдре.

Рэтборн ласково улыбнулся и нежно провел пальцем по ее припухшим от его страстных поцелуев губам:

– Ради Бога никому не показывайся в таком виде. Объявление о нашей помолвке будет опубликовано в «Газетт» и «Таймс», думаю, в пятницу.

Остатки сна вмиг слетели с Дейрдре.

– Нет! – воскликнула она слишком поспешно. Руки графа напряженно замерли на ее плечах. – Я просто хотела сказать, что в этом нет необходимости, – добавила Дейрдре, лихорадочно пытаясь придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своего нежелания огласки. – Мне просто нужно время, Гарет, чтобы подготовить своих родных и убедить их в необходимости нашего брака. К тому же еще есть Марклифф. Я должна съездить домой, чтобы привести свои дела в порядок. Какой смысл в поспешной помолвке? Сообщение о свадьбе все равно появится в газетах. Этого будет вполне достаточно.

Рэтборн посмотрел на Дейрдре долгим взглядом:

– Пожалуйста!

Она положила ладонь на его руку.

– Мне надо съездить домой в Хенли. Там полно дел. Ты ведь понимаешь, что я права?

Прощальный поцелуй графа был нежным.

– Дейрдре, ты моя. Ты понимаешь, что я имею в виду? – произнес он твердым голосом. Дейрдре согласно кивнула. – Ты дала мне обещание.

Гарет поднес руку Дейрдре к губам и слегка коснулся фамильного кольца Рэтборнов с рубинами и жемчугами, которое было надето на безымянном пальце. На его руке красовался изумруд Дейрдре.

– Мы скрепили свой союз не только кольцами. И я во что бы то ни стало сдержу обещание. Теперь ты понимаешь?

В словах необходимости не было, Дейрдре все поняла, и Гарет не сделал попытки последовать за ней, когда она выходила из экипажа, но удержал ее за руку и повернул лицом к себе:

– Поезжай в Хенли. Я проведу несколько дней в Белмонте. Там всегда есть чем заняться. Я хочу твой будущий дом привести в порядок. Через неделю я приеду к тебе. Мы с таким же успехом можем пожениться в Хенли. И не смотри так удрученно. Что плохого мы сделали? Мы всего лишь отпраздновали свою свадьбу неделей раньше.

Дейрдре молчала, и граф продолжил:

– Не будь ко мне столь жестокой, Дейрдре. Обещаю, у тебя никогда не будет причины сожалеть об этой ночи.

– Я и не сожалею, – ответила наконец Дейрдре и, резко повернувшись, легко взбежала по ступенькам вверх, шурша юбками.

Рэтборн откинулся на подушки кареты и закрыл глаза, пытаясь разобраться в причинах своего раздражения. Он не очень доверял Дейрдре и ее объяснениям о занятости. Она что-то замышляла! Конечно, это не имело никакого значения. Она не могла сделать ничего такого, что отвратило бы его от цели. Но его рассердило то, что она все еще пытается держать его на расстоянии. Любая другая женщина испытывала бы лихорадочное нетерпение от желания поскорее поместить в газетах извещение о предстоящей свадьбе, но не его Дейрдре! Черт бы ее побрал! Другая настаивала бы на том, чтобы он женился на ней завтра же, а не стала бы нести чепуху насчет того, что ей якобы надо «убедить» родственников в том, что он подходящая для нее партия. Боже милостивый! Да все другие женщины на ее месте впали бы в экстаз!

Но для Дейрдре это не имело никакого значения. И за это Гарет любил ее.

«Я и не раскаиваюсь», – сказала она, и ее слова прозвучали правдиво. Губы Рэтборна тронула легкая улыбка. Пусть только Дейрдре попытается отрицать, что сама желала его, любила его. Гарет почувствовал, что снова хочет ее, и усилием воли заставил себя думать о другом.

Он постучал в потолок коляски и громко произнес:

– На Бонд-стрит, О'Тул, пожалуйста.

Пора встретиться с Сен-Жаном. Возможно, Дейрдре уедет из Лондона и ее не будет до самой свадьбы. Она пропустит этот фейерверк, когда ее избалованный братец узнает, какое будущее уготовил ему новый опекун. Рэтборн был готов проявить ангельское терпение по отношению к своей невесте. Он будет щедрым и благородным мужем, каким она захочет его видеть, но в одном он не уступит. Он не позволит ей растрачивать себя на брата, которому плевать на то, что он навлек на сестру неприятности. Гарет возложит эту обязанность на себя.

Он сделает из Сен-Жана человека. То, что этот несносный мальчишка еще не раз заставит Дейрдре переживать за него, не вызывало сомнений. Дейрдре будет недовольна, но ей придется пройти это испытание. Рэтборн не оставит ей выбора.

Глава 14

Дейрдре прикрыла глаза, чтобы не видеть снующих слуг. Хозяева дома намеревались закрыть его на весь сезон. Дейрдре сидела в комнате, в которой они обычно завтракали, одинокая и молчаливая, и не спеша помешивала кофе маленькой серебряной ложечкой. Она пила уже третью за утро чашку. Так как отбытие ее тетки в Брюссель было делом решенным, чемоданы и саквояжи Дейрдре уже упаковали. Она собиралась домой в Хенли.

Но в это весеннее мартовское утро мысли Дейрдре были вовсе не о Хенли. Она с нетерпением ожидала появления тетки.

Дверь отворилась, и в комнату вошла леди Фентон. Она приостановилась, заметив поникшие плечи Дейрдре и темные круги у нее под глазами. Зашуршав юбками, леди Фен-тон села за стол, накрытый для завтрака, и внимательно посмотрел на племянницу.

– Должно быть, вчера ты была с Арманом на каком-то приеме. И когда вернулась юная леди?

– Поздно, – уклончиво ответила Дейрдре и ослепительно улыбнулась.

Леди Фентон налила себе из серебряного кофейника полчашки кофе.

– Почему ты так рано поднялась? Я думала, ты проспишь до полудня. Я знаю, что твои веши уже уложены и их снесли вниз. К чему такая спешка?

– Я не еду в Хенли, – произнесла Дейрдре решительным тоном. – Я принимаю ваше предложение и буду сопровождать вас в Брюссель, если еще не поздно.

– Конечно. Но могу я спросить, почему ты передумала? Леди Фентон испытующе смотрела на племянницу.

– Потому что мне скучно и я хочу быть с вами, – ответила Дейрдре как можно более непринужденным тоном.

Пожилая дама положила себе на тарелку порцию мармелада, затем намазала немного на тост и деликатно откусила кусочек. Через минуту она сказала:

– Причина ведь в Рэтборне. Да?

Заметив смятение Дейрдре, она продолжала гораздо мягче:

– Ты можешь поделиться со мной, моя дорогая. Я ведь не слепа и вижу, что происходит у меня под носом. Что он сделал на сей раз?

– Н-ничего, – заикаясь пробормотала Дейрдре и покраснела до корней волос.

– Ничего? Но ты хочешь бежать и скрыться от него. Я опасалась, что может произойти нечто подобное. Я предупреждала графа, чтобы он не спешил.

Леди Фентон намазала мармеладом еще один тост.

– Восхитительно, – сказала она, откусывая кусочек. – Попробуй.

– Тетя Розмари, – проговорила Дейрдре с едва заметным нетерпением, – откуда вы знаете?

– Что граф за тобой ухаживает? Потому что он испросил моего разрешения, будто мой отказ мог хоть как-то повлиять на такого мужчину, как он.

Леди Фентон снисходительно хмыкнула:

– И ты полагаешь, что, если вас будет разделять Ла-Манш, ты сможешь удерживать его на расстоянии? И как долго?

– Это же самая дикая часть Шотландии, – ответила Дейрдре с отчаянием. Тетка посмотрела на нее с недоумением. – У меня есть подруга в Абердине. Она будет рада повидаться со мной. Я не видела ее со школы, хотя мы поддерживаем связь. Она говорит, что климат там очень здоровый и бодрящий.

– Не сомневаюсь. Это объясняет, почему ты предпочитаешь Брюссель. Но, Дейрдре, подумай о том, что ты собираешься делать. Такому человеку, как Рэтборн, есть что предложить. Я не говорю о его титуле и состоянии.

– Я не хочу ничего из того, что может предложить Гарет Кавано, – ответила Дейрдре тихо, но твердо.

Она никогда не свяжет себя с таким сладострастником.

Дейрдре представила, как проводит ночи, гадая о том, где находится ее муж и кто станет его следующим трофеем на любовном фронте; именно через такой ад суждено было пройти ее матери. Она не желала бы себе подобной судьбы. Но она уже ступила в этот ад – ее желание, не получающее удовлетворения, любовное томление...

– Тетя Розмари, я не хочу, чтобы Рэтборн или кто-либо другой узнал, что я еду с вами. Я, уверена, что он скоро об этом узнает, но предпочитаю, чтобы нас разделило некоторое время и расстояние.

– Ты так говоришь, будто этот человек тебе угрожает.

– Так и есть. – В глазах Дейрдре заблестели слезы. – Тетя Розмари, граф охотится за мной, и я не могу этого вынести.

Леди Фентон поднялась и по-матерински обняла Дейрдре за плечи:

– Я предупреждала его, что так и будет. Животное! Вот она, безмерная наглость мужчины. Так напугать тебя! Уверена, что ты рассказала мне далеко не все. Конечно, ты можешь поехать со мной в Брюссель. Мы найдем способ сбить графа со следа, если все приложим к этому усилия и мозги. А если он посмеет показаться, то ему придется иметь дело с твоим дядей, а не с беззащитной девушкой и старой женщиной.

К тому времени, когда леди покончили со своим скромным завтраком, настроение Дейрдре заметно улучшилось. Однако ее по-прежнему беспокоило свидание с братом, и, извинившись перед теткой, она послала одного из лакеев за наемным экипажем.

Дейрдре уже выходила из дома, когда заметила О'Тула, грума Рэтборна. Он стоял, прислонившись к ограде парка в дальнем конце площади, и был занят беседой с каким-то торговцем. Дейрдре поджала губы. Так вот как граф узнавал обо всех ее перемещениях! Он послал грума шпионить за ней. Впрочем, она это подозревала.

Выйдя из экипажа у двери Армана, Дейрдре переступила порог, и тут же брат обрушился на нее с упреками:

– Как ты могла, Ди?

– Как я могла – что? – переспросила Дейрдре, сбитая с толку его вопросом. Известно ли Арману, что произошло между ней и Рэтборном накануне? Последующие слова брата успокоили ее.

– Выйти замуж за него! Выбрать его из всех мужчин! Хватит пялиться на меня! Он явился сюда перед рассветом, выволок меня из постели и сообщил об этом счастливом событии.

Арман принялся со злостью запихивать в кожаный саквояж какую-то одежду.

– Этот человек и моя сестра! – рявкнул он в бессильной ярости.

– Успокойся! Я не собираюсь выходить за графа, – ответила Дейрдре и подалась навстречу брату. – Чем ты занят?

– Упаковываю вещи. Граф сообщил мне, что я имею право побыть с тобой в Хенли до того, как мы переедем в его поместье в Белмонт.

– Я вижу, ты упаковываешь вещи. Куда ты собрался?

– Ради всего святого, Ди! Скажи мне, что случилось прошлой ночью после того, как меня опоили снотворным и я впал в забытье.

– Я так и думала, что с тобой произошло нечто подобное. Оставить меня одну... бросить!

Арман покраснел и принялся смущенно лепетать:

– Ди, ты должна понять... когда Мария сказала, что хочет о чем-то сообщить мне наедине и что это не займет и минуты, я не усмотрел в этом ничего дурного. Кроме того, я понял, что Рэтборн узнал тебя и его рассердило то, что он увидел тебя в таком месте. Я подумал, ты будешь в безопасности, если он станет присматривать за тобой.

– В безопасности? С Рэтборном?

– Я видел, как он на тебя смотрит, и подумал, что за те несколько минут, что я буду отсутствовать, он никого к тебе не подпустит, что рядом с тобой он как сторожевая собака.

– Рэтборн слишком много берет на себя. Если бы не он, все вышло бы совсем иначе и закончилось прекрасно.

– А что случилось?

Дейрдре заговорила, осторожно подбирая слова:

– Стоит ли спрашивать? Рэтборн обыграл меня в карты. Я задолжала ему огромную сумму, которую, разумеется, не могу выплатить. Он намекнул, что вместо выплаты денег я должна стать его женой. Благородно, не так ли?

Арман сел на край кровати и провел руками по взлохмаченным волосам:

– Не понимаю, почему он пустился на такую хитрость? Почему просто не сделать тебе предложение?

– Он и делал, но я ему отказала. И не надо так удивляться.

– Я и не удивляюсь. Только... Ну помнишь, с той минуты, как я увидел вас вместе, я недоумевал, а ты все уверяла меня, что ни в грош его не ставишь... Но позже...

– Арман! Пожалуйста! Я не хочу снова вдаваться в подробности.

Что-то в тоне сестры насторожило Армана, и он понял, что не стоит продолжать разговор на эту тему. Он помолчал с минуту, азатем спросил:

– И как ты думаешь вернуть долг?

Дейрдре сделала несколько шагов к окну, пытаясь взять себя в руки и успокоиться.

Глядя на улицу, запруженную экипажами и людьми, она сразу же заметила О'Тула, стоявшего у двери лавки с мануфактурой. Дейрдре не особенно много размышляла о методах слежки, которыми располагал Рэтборн, но теперь пришлось об этом задуматься.

– У меня нет намерения расплачиваться с графом. Он плут! Карты были краплеными! Можешь себе представить? Вот почему миссис Дьюинтерс постаралась отвлечь тебя. Все это был заговор с целью сыграть на моей неопытности.

– Проклятие! – выругался Арман. – Но если Рэтборн получил твои заверения...

– Не получил. Я ничего не подписывала.

– Не похоже на Рэтборна.

Арман испытующе посмотрел на сестру. Она через силу рассмеялась:

– Я ведь всего лишь женщина. Он не рассчитывает, что я пойду на попятный. Как мало он меня знает!

– И что ты собираешься делать?

– Я же сказала, что не выйду за него. Я сбегу в Брюссель с тетей Розмари. Если возникнет необходимость, я прибегну к защите дяди Томаса. А теперь скажи, почему ты пакуешь вещи?

Арман обхватил голову руками:

– Господи! В какой капкан мы попали! Граф хочет, чтобы ты стала его женой, а я подопечным. Я думаю, он свихнулся.

– Его подопечным? – Дейрдре удивленно смотрела на брата. – Так теперь Рэтборн твой опекун? – Она упала на стул как подкошенная. – Арман, если правда то, что Рэтборн собирается использовать тебя, чтобы заставить меня подчиниться его воле, у нас нет выбора. Ты должен оказаться вне его влияния, пока он не забудет о тебе или ты не достигнешь совершеннолетия.

– Легче сказать, чем сделать, Ди. Он приставил ко мне одного из своих сторожевых псов. Конечно, он делает это деликатно. Скоро мы отправляемся в Белмонт. Не думаю, что у меня будет шанс сбежать от него, если он загонит меня в свои леса.

– Меня удивляет, что ты позволил ему запугать себя. Это на тебя не похоже, Арман.

– У меня не было выбора. Он дал мне понять, что, если я подведу его, последствия придется расхлебывать тебе.

– Это мы еще посмотрим, – решительным тоном произнесла Дейрдре. – Я не собираюсь выходить за него, а ты не станешь его подопечным.

– А что можно сделать? – с удрученным видом спросил Арман. – Он найдет меня и привезет обратно. У него есть средства сделать это.

– – Ты поедешь со мной в Брюссель. Там графу будет нелегко настаивать на своем, и, если он попытается открыто враждовать с нами, мы предпримем ответные меры.

– Он не даст нам ускользнуть. Мы никогда не сможем отделаться от него.

– Может быть, и нет, но по крайней мере нужно попытаться.

Дейрдре осушила стакан с хересом и отставила его.

– Граф считает, что нам с ним не справиться. Возможно, он прав. Но я сделаю все, чтобы победа ему далась дорого. Что скажешь, Арман?

– Скажу, что в тебе Рэтборн нашел достойную противницу, – с улыбкой ответил Арман. – Я в игре, сестренка, если ты начинаешь ее. Что нам терять?

В тот же день, но несколько позже соглядатай Рэтборна, расположившийся возле дома Фентонов на Портмен-сквер, заметил, как к парадному входу подкатил наемный портшез.

Затем разыгралась следующая сцена: молодая женщина, которую он принял за Дейрдре, плача распрощалась со своей теткой. Ее брат Арман, одетый в плащ из тончайшего синего сукна, в это время тоже суетился возле коляски. Он помогал кучеру разместить коробки и чемодан. Как только портшез выехал с Портмен-сквер, Арман и леди Фентон вошли в дом. Соглядатай Рэтборна отправился к платным конюшням, чтобы забрать свою лошадь.

В течение получаса он следовал за портшезом, в котором, как он думал, ехала Дейрдре, и проделал путь в несколькр миль, убедившись, что вероятнее всего молодая женщина направлялась в Хенли. Тогда он отстал от нее.

Второй соглядатай остался на своем посту. Его объектом наблюдения был Сен-Жан. Прищурив глаза, он наблюдал за приближающимся экипажем. Арман спустился по ступенькам, лишь после этого сел в экипаж и отправился на свою квартиру на Бонд-стрит. Слуга Рэтборна следовал за ним на расстоянии.

Когда прибыла карета Фентонов, чтобы забрать ее милость вместе с горничной и доставить в Дувр на последний пакетбот, отправлявшийся в Остенд, никто не обратил внимания на лакея, бравая выправка и упругая походка которого никак не вязались с седыми волосами. Он занял место на козлах рядом с кучером, и почти тотчас же шестерка гнедых, впряженных в коляску, помчалась бешеным галопом по дуврской дороге. Впереди и на запятках кареты устроились форейторы. В карете Дейрдре и леди Фентон обменялись несколькими фразами и надолго замолчали. По их напряженным лицам было заметно, что они нервничают.

– Мы это сделали, – наконец произнесла пожилая дама с торжеством в голосе.

Дейрдре была не столь оптимистична. Она постучала в потолок кареты:

– Арман, за нами кто-нибудь следует?! Отрицательный ответ был едва слышен из-за громового стука копыт.

В то самое время, когда карета Фентонов, громыхая, мчалась в Дувр, лорд Рэтборн в своем доме на Пиккадилли принимал бывшего однополчанина, служившего ныне в министерстве обороны. Полученные новости были столь же неприятными, сколь и важными.

– Наполеон бежал с острова Эльба, – кратко повторил Смайт-Джонс. – К завтрашнему дню это известие облетит весь Лондон. Я пришел просить тебя о помощи.

Рэтборн тихонько присвистнул:

– Ну и дьявол же он! – Помолчав, он продолжил: – Худшего времени для этого нельзя было и придумать.

Мрачный Смайт-Джонс согласно кивнул:

– Что верно, то верно. Наши отборные войска в Америке. Мы только-только обеспечили мир на одном фронте, как на другом начались беспорядки.

Он заметил вопросительный взгляд графа и пояснил:

– Разве ты не знаешь, что война с Америкой официально завершена? И все же потребуется время, чтобы вернуть наших людей домой, а здесь тысячи ветеранов, таких, как ты, только вернувшихся к прежнему, довоенному, образу жизни в Англии. Нет, худшего времени для этого и придумать было нельзя. Согласен!

– Я имел в виду вовсе не это, – заметил Рэтборн и нервно заходил по комнате. Он остановился возле высокого окна, выходившего на Грин-парк. Порывы ветра сотрясали деревья, и Гарет мимоходом подумал, что такая ветреная погода обычна для марта. – У меня есть личная жизнь, как тебе известно, – продолжал он после паузы. – Ты пришел в критический момент. Через неделю или две...

Рэтборн осекся и погрузился в воспоминания.

Смайт-Джонс смущенно заерзал, но не сказал ничего. Граф всегда был для него в некотором роде загадкой. Они никогда не были в особенно близких отношениях, несмотря на долгую совместную службу. Но в одном он не сомневался: Рэтборн знал, в чем его долг.

– Где Веллингтон? – спросил граф наконец.

– Сейчас в Вене, но скоро отправится в Брюссель. Наши войска концентрируются во Фландрии.

– Понимаю.

– Знаешь, возможно, ничего и не будет, – заметил Смайт-Джонс с надеждой в голосе.

– Ни я, ни ты в это не верим, – ответил Рэтборн. Он был явно чем-то обеспокоен.

Смайт-Джонс в недоумении наблюдал за ним, пока он расхаживал по библиотеке, как тигр по клетке. Однополчанин Рэтборна прочистил горло и возобновил беседу с того места, на котором она была прервана.

– Думаю, Наполеон обладает некоей харизмой, если ты это имеешь в виду. Наш командующий согласится с тобой. Веллингтон ожидает, что французы будут сбегаться под его знамена толпами.

– Ты хочешь, чтобы я выяснил, где и кто друзья Бони? Вопрос был риторическим, и Смайт-Джонс на него не ответил.

– Где он сейчас? – спросил Рэтборн, наконец прекратив хождение. Он скрестил руки на груди.

– Говорят, он высадился с горсточкой людей во Франции.

– Через месяц их будут тысячи, а через два – сотни тысяч.

– А как насчет маршалов Нея и Сульта? Думаю, они останутся верны королю.

– Я бы не стал на это рассчитывать, – возразил Рэтборн. – Кто им Людовик? Они служили прежнему господину пятнадцать лет. Наполеон Бонапарт всегда останется для них на первом месте, и ему они обязаны верностью.

– Может быть, и нет. Пока еще рано высказывать столь мрачные прогнозы.

– Как знаешь. Мне нужно два дня, чтобы устроить свои дела. Через три я смогу прибыть в Брюссель. Пусть знают, что я хочу служить в своем прежнем полку. Кто будет командовать нашей кавалерией?

– Веллингтон запросил Комбермера, но получит Аксбриджа. Думаю, что Железный Герцог все еще дуется из-за скандала, связанного с Аксбриджем и его родственницей.

– Сомневаюсь, что дело в Веллингтоне. Оба они первоклассные командиры, но мне ничуть не жаль, что я буду служить под командованием Аксбриджа.

– Ты ведь служил с ним в Испании в Седьмом полку? Официально ты будешь значиться майором лордом Рэтборном и одним из адъютантов Аксбриджа.

– Благодарю. Я знаком с порядком.

Через несколько минут Смайт-Джонс уехал от Рэтборна, и граф принялся давать слугам указания. Он велел приготовить к рассвету карету и самых резвых лошадей, чтобы помчаться без промедления в Хенли и привезти Дейрдре в Лондон. Рэтборн сообщил матери и сестре, чтобы они готовились к его свадьбе, которая должна состояться через сутки в Рэтборн-Хаусе, а затем заперся в кабинете с Гаем Лэндроном. Ему нужно было привести в порядок свои дела. Он хотел основательно обеспечить будущее Дейрдре в соответствии с условиями своего вновь составленного завещания.

– Я хочу, чтобы ты, Гай, оставался здесь с Дейрдре присматривать за моими делами.

– Возможно, она захочет сопровождать тебя в Брюссель. Пока что там нет настоящей опасности.

– Я буду настаивать на том, чтобы Дейрдре осталась в Англии, – решительно заявил граф.

Проведя беспокойную ночь, он поднялся с рассветом и занялся подготовкой к путешествию и выбором слуг, которым предстояло его сопровождать. В доме и на конюшнях царила суета.

Побег Бонапарта обсуждался всеми жителями Лондона. Когда Рэтборн прибыл в дом миссис Дьюинтерс в Челси, она встретила его так, будто ожидала его приезда.

– Все будет как в добрые старые времена, – сказала она задумчиво и окинула графа проницательным взглядом, отметив про себя его отличную воинскую выправку.

– Значит, ты отправляешься?

– А ты сомневался? – вопросом на вопрос ответила миссис Дьюинтерс хрипловатым голосом.

– Ты хороший агент, Мария, – заметил граф.

– Как бы я ни восхищалась тобой, Гарет, мое участие в военных действиях – личное дело. Ты ведь знаешь, что произошло с моей семьей в Испании. Я никогда этого не забуду и не хочу забывать.

– Значит, это нечто вроде личной вендетты?

– Не стоит говорить со мной столь насмешливо и надменно. А как насчет твоих мотивов? Ты не заинтересован в победе? Я часто гадала, что вовлекло тебя в такую деятельность.

– Личная заинтересованность. Мне внушают отвращение грандиозные планы этого маленького человечка, сделавшего себя императором Европы. Сегодня – Франция, завтра может наступить очередь Англии. К тому же ты ведь отчасти француженка, Мария. Не думаю, что ты можешь видеть вещи в таком же свете, как я.

– И это вызывает у тебя подозрения? Ты забываешь, что мой муж был испанцем, как и сын.

На лицо миссис Дьюинтерс набежала тень, и она отвернулась.

Зная, что Мария презирает внешние проявления сочувствия, Рэтборн взял перчатки и собрался уходить.

– А как насчет Дейрдре? – вдруг спросила миссис Дьюинтерс, когда он уже дошел до двери. – Что подумает она?

Рэтборн обернулся и посмотрел на нее выразительным взглядом.

– Ничто из прошлого не должно ее коснуться, ни малейшего намека на роли, которые мы с тобой будем вынуждены играть в следующий месяц и до тех пор, пока все не будет кончено.

– Понимаю, – ответила Мария, безуспешно пытаясь скрыть боль, которую причинили ей слова графа.

Когда Гарет вошел в Рэтборн-Хаус, его вдруг охватило нехорошее предчувствие. Мать встретила его холодной улыбкой и коротко сообщила о том, что О'Тул дожидается его в кабинете.

Гай Лэндрон как раз приблизился к кабинету, когда из дверей выходил О'Тул.

– Черт возьми всех женщин, чтобы им сгореть в аду! – отчаянно ругался он. – Черт возьми всех этих лживых сук! И подумать только – она мне нравилась!

Лэндрон с опаской открыл дверь кабинета и остановился на пороге. Граф стоял к нему спиной, в задумчивости глядя в окно. Гай вошел, осторожно притворив за собой дверь.

– Гарет, что случилось? – спросил он, пытаясь не выдать голосом беспокойства, вызванного новым и неожиданным поворотом дел.

– Она обвела меня вокруг пальца и сделала это по-королевски! – ответил Рэтборн с чувством, потом добавил с горькой усмешкой: – Удивляюсь, и как это правительство его величества полагается на созданную мной шпионскую сеть! Господи! Каким глупцом она меня выставила!

– Где она?

– На пути в какое-то Богом забытое захолустье в Шотландии. Так сказала горничная леди Фентон О'Тулу. Эта чертовка отправилась в Хенли вместо Дейрдре.

– А как насчет Сен-Жана? Он что-нибудь знает?

– Его не могут разыскать. Не сомневаюсь, что он умчался в Шотландию вместе с Дейрдре.

– Что ты собираешься делать?

– А что я могу сделать? Ничего! Гарет помолчал, а затем зло добавил:

– Надеюсь, что никогда больше ее не увижу! Его лицо было похоже на безжизненную маску.

– Уничтожь составленное мной завещание, Гай!

– Конечно.

– Но сделай приписку к оригиналу на случай, если Дейрдре... – Рэтборн засмеялся, затем отвернулся к окну и бросил через плечо: – Если Дейрдре родит ребенка в следующие девять месяцев, я хочу, чтобы большая часть моего состояния досталась сыну или дочери.

Наступило тягостное молчание. Когда Лэндрон наконец обрел дар речи, голос его был хриплым от гнева:

– Что, черт возьми, ты с ней сделал, Гарет?

Эти слова словно прорвали плотину сдерживаемого гнева. Рэтборн подскочил к Лэндрону. Лицо его было искажено злобой, глаза пылали, как горящие угли:

– Мне плевать на то, что она не хотела этого, хотя не понимаю, почему я тебе говорю об этом. Какого черта! Ты не мой духовник! И то, что ты собрал в своем досье на Дейрдре Фентон, оказалось правдой. Эта чертова сука и вправду не имеет сердца. Она не умеет любить. Она неподвластна этому чувству!

Рэтборн пытался взять себя в руки и, когда успокоился, произнес:

– А теперь сделай приписку к завещанию и больше никогда не спрашивай меня о моем отношении к Дейрдре Фентон.

На лице Лэндрона отразилось смятение.

Слова, сказанные другом, страдальческое выражение его лица, страсть, отголосок пережитого другой ночью, в канун их отъезда в Испанию пять лет назад, – все это обрушилось на него.

Но тогда он еще не был знаком с Дейрдре.

– Эта девушка неравнодушна к тебе. Я это знаю, – сказал Лэндрон со спокойной уверенностью.

Рэтборн ответил звоном стаканов на соседнем столике, обрушившихся на пол от яростного взмаха руки. Хрусталь брызнул по всему ковру, и вино тут же пропитало его. Граф стоял, глядя на осколки стекла, затем поднес устало руку к глазам и потер их:

– Пусть будет как есть, Гай. Не хочу больше ни о чем говорить. Дейрдре уехала, и теперь ее недостать. В прошлый раз это была Ямайка, теперь Шотландия. У меня нет ни времени, ни желания гоняться за ней. Сейчас моя судьба в Европе.

Лэндрон отчаянно пытался найти слова, способные утешить друга.

– Я приеду к тебе в Брюссель, как только смогу, – наконец сказал он.

– Что? Конечно. Нет причины, почему ты не можешь сейчас побыть со мной. Это будет для меня утешением.

Рэтборн умолк. Постояв еще немного, Лэндрон вышел, пообещав, что к рассвету подготовит завещание.

За окном сгущались сумерки. У парадного подъезда лакеи, стоя на ненадежных приставных лестницах, пытались зажечь фонари. Рэтборн выглянул в окно и уставился вдаль невидящим взглядом. Неожиданно он почувствовал, что глаза его увлажнились.

Тоска накатила на него удушающей волной.

Он ввязался в игру и проиграл. Самое смешное заключалось в том, что игра не стоила свеч, но он этого не понял. Теперь Гарет это сознавал, но сознание не умаляло его тоски и чувства утраты. Ему показалось, что это чувство сопровождало его всю жизнь. Если он сильно чего-то желал, это ускользало от него. Лучше уж не желать ничего.

Впервые за долгое время вернулись воспоминания об Эндрю. Брат был младше Рэтборна на два года. Он был и светочем жизни для матери. Беспечный, бурный, азартный и склонный к риску. Смерть Эндрю отняла у Рэтборна не только брата, но и мать. Ко времени, когда произошел несчастный случай, Гарет давно свыкся с ее равнодушием. Возможно, он всегда был нелюдимым и трудным ребенком, как ему постоянно доводилось слышать о себе, но его защитный панцирь треснул под потоком оскорблений, которые обрушила на него мать в день похорон Эндрю. Конечно, она была вне себя от горя. Однако и потом примирения между матерью и сыном так и не произошло.

И с мстительностью, которую он старался взрастить в себе, чтобы оправдать оскорбительные обвинения в свой адрес, все мрачные пророчества относительно его будущего, которые мать излила на него, он пустился во все тяжкие. И последовавшая за ними дурная слава была столь же предсказуема, сколь и заслуженна.

Это принесло Гарету некоторое удовлетворение, пока он не устал от всех этих игр, от самого себя.

Эндрю...мать...Дейрдре...Возможно ли, что она носит у себя под сердцем его ребенка? Такая вероятность, хотя и слабая, существовала. Дейрдре отняла у него последнюю надежду на счастье. Ее отторжение нанесло Гарету самую глубокую рану. Никакая другая женщина не вела себя с таким равнодушием. Черт бы ее побрал! Никогда он не простит ее. Никогда!

На следующее утро, когда Гарет завтракал, ему подали конверт, на котором было написано одно-единственное слово: «Рэтборну». Почерк не особенно напоминал женский. Не было и малейшего намека на аромат духов. Но интуиция подсказала Гарету, что письмо от Дейрдре. Он сорвал с конверта печать, и на ладонь ему выкатилось кольцо с рубинами и жемчугом. Послание на одном сложенном пополам листке было крайне лаконичным:

«Думаю, что мой карточный долг выплачен сполна. Ваше вложение в Марклифф окупится в течение двенадцати месяцев в соответствии с договором, заключенным с мистером Лэндроном, и прибыль будет вам обеспечена. Не пытайтесь меня искать.

Дейрдре Фентон».

В задней комнате захудалой таверны в Сохо за небольшим столом, застланным грязной тряпкой неопределенного и весьма далекого от исходного цвета, сидели двое мужчин.

Третий – с огромной бородой, в грубой одежде рабочего – стоял на часах у двери. Постоянный несмол кающнй топот мужских сапог по лестнице, ведущей в комнаты девиц, создавал впечатление, что таверна служила главным образом одной цели.

– Я так понимаю, что он уже в Брюсселе, – сказал один из мужчин, сидевших за столом, и положил в карман своего пышно украшенного сюртука пачку банкнот.

Его собеседник бросил долгий презрительный взгляд на экстравагантный костюм своего фатоватого приятеля. Денди заметил этот взгляд, но не обратил на него особого внимания и непринужденно проговорил:

– Я предпочитаю, чтобы дело было сделано как можно скорее.

– К чему такая спешка, mon ami?

Вопрос был задан тихо, но не вызывало сомнения, что мужчина, задавший его, ждет ответа с нетерпением.

– Не стоит спешить, – проговорил денди. – Я знаю по опыту, что наша дичь хитра и осторожна.

– Ах, думаю, я это отлично понимаю.

Наступило короткое молчание. Мужчины смотрели друг на друга оценивающе.

– Хотите, чтобы мы преуспели там, где у вас был провал? Денди поднялся из-за стола и небрежно накинул себе на плечи плащ. Лицо его приняло несколько высокомерное выражение, но он промолчал.

Его собеседник посмотрел на него искоса и улыбнулся, но взгляд его ясно давал понять, что он ненавидит предателей любого толка.

– Вам следует проявить терпение, мсье. Такие вещи требуют времени. Он может привести нас к другим.

– Пусть будет по-вашему. Но мой вам совет – не стоит его недооценивать. Он скользок и увертлив как угорь. Не говоря уже о том, какой урон он может нанести, если ускользнет от нас.

– Ваша преданность делу весьма похвальна. Денди криво улыбнулся:

– Не надо разговаривать со мной покровительственно, старина. Среди моих подвигов нет проигранных дел. Не судите обо мне ложно. Я восхищаюсь вашим Наполеоном. Его победы до того, как он попал на Эльбу, были головокружительными. Но потом он ни в чем не мог сравниться с Веллингтоном. Так ведь?

Человек, оставшийся сидеть за столом, сделал чисто галльский жест, подняв плечи и руки.

– Приношу тысячу извинений, – заметил он с нескрываемым сарказмом. – Откуда мне было знать, что вы военный? Может быть, вы служили под знаменами Веллингтона?

– Можно было бы сказать и так, – небрежно заметил собеседник.

– Или это личная месть?

– Какое вам дело? Я не только сообщил имя вашего лютого врага, человека, который верит в свое дело, но к тому же представил вам достаточно доказательств его деятельности, чтобы его можно было привлечь к суду и отдать под трибунал. Думаю, будет лучше, если мы оставим в стороне мотив моих действий, как и ваших. Не согласны?

Когда он вышел из комнаты, человек, стоявший у двери на часах, тихонько выругался:

– Cochon^[5]! He хотите, чтобы я догнал его и перерезал ему глотку в какой-нибудь темной аллее?

– Пусть уходит, – последовал ответ. – Этот рисковать не станет. И он прав. Не наше дело спрашивать почему.

– Вы ему доверяете?

– Mon dieu! Доверять этому слизняку? Jamais! Но он поставляет правдивую и подлинную информацию; Она изучена нашими собственными агентами – можно сказать, прочесана частым гребнем.

Мужчина подошел к окну и выглянул на улицу, однако в сгущающейся темноте мало что было видно. Он вернулся в комнату и сказал устало:

– Не сомневаюсь в том, что наш враг использует такие же методы, как и мы. Господи, после общения с этой мразью я чувствую себя грязным.

– Вы сочувствуете человеку, которого предали? – В голосе великана послышалось удивление.

– Сочувствую? Нет, не сочувствую. Мы все солдаты. И, как и у остальных, у нас нет выбора. Но меня тошнит, когда я вижу, что такая свинья, как эта, готова уничтожить человека, которому он недостоин завязать шнурки от ботинок. А теперь пора убираться отсюда, пока нас не засекли.

В закрытом наемном экипаже денди осторожно снял парик и избавился от краски, делавшей неузнаваемым его лицо. Когда двуколка покатила по Мейфэр, он постучал тростью в крышу. В одну минуту он избавился от попугаичьего наряда денди, скрывавшего его безупречный костюм, скроенный по моде, введенной арбитром по части моды мистером Джорджем Браммелом.

Он спрятал свою одежду под сиденье кеба и натянул на плечи плащ. Расплатившись с кебменом, человек направился по Пиккадилли к Сент-Джеймс-стрит. В кармане у него лежали деньги, он чувствовал себя удачливым и при мысли о Рэтборне не испытывал ни малейшего раскаяния.

Глава 15

Весна пришла в Брюссель рано. В воздухе стоял сладкий пьянящий аромат фиалок. В садах и парках эти маленькие пурпурные цветочки радовали глаз в изобилии. Столица Бельгии кишела людьми, и большинство приезжих, как и следовало ожидать, были англичане и чувствовали себя в относительной безопасности под охраной соотечественников, когда пришла весть о побеге Наполеона с Эльбы. Едва ли теперь оставался хоть один дом, куда бы принудительно не вселили на постой военных из объединенных сил союзников, а также обширного контингента вспомогательных войск. Ни один брюсселец не избежал соблюдения предписаний эдикта, включая представителей бельгийской аристократии, которой пришлось потесниться и предоставить значительную часть своих роскошных домов и шато для солдат и офицеров союзных армий. Впрочем, никто на это не жаловался, считая, что сетовать непатриотично. К тому же в городе ходили слухи о шпионах и предателях; поскольку многие брюссельцы прежде сражались за Наполеона, лояльность каждого могли поставить под вопрос, и рисковать захотели немногие.

Из-за нехватки частных апартаментов многим пришлось примириться с жизнью в отеле. Дамы Фентон, поначалу недовольные сообщением Томаса, что комнаты, которые смогли для них зарезервировать, находятся в отеле «Англетер» на улице Мадлен, вскоре оценили преимущества своего положения. Они оказались в центре событий. Общие комнаты и коридоры были всегда заполнены военными. Многие английские офицеры чувствовали себя здесь как дома. В отелях Брюсселя оказалось больше представителей высшего общества, чем в Лондоне. И это в разгар сезона! Атмосфера была приподнятой, а угроза нашествия Наполеона только добавляла веселого возбуждения.

Ежедневно прибывали все новые гости. Их словно магнитом тянуло туда, где вот-вот должна развернуться драма. Два величайших полководца, Веллингтон и Наполеон, готовились к предстоящей битве, которая могла изменить лицо и историю Европы навсегда. Оказаться в центре этого исторического события было настолько лестно и заманчиво, что, казалось, в Брюссель устремился весь мир и он стал центром Вселенной. Быть там в критический момент означало разделить общую судьбу, получить свою долю величия.

Вскоре Дейрдре поняла, что ее жизнь в Брюсселе ничем не отличается от жизни в Лондоне.

Март сменился апрелем, и Дейрдре окунулась во всевозможные светские развлечения. А таковых было множество.

Эта излишняя фривольность подействовала на нее и довела до желанного состояния: каждую ночь, добравшись в изнеможении до своей одинокой постели, она засыпала, едва голова касалась подушки. Однако сны не были подвластны железной воле, правившей мыслями в дневные часы, и по ночам Дейрдре посещали раздражавшие ее сны: она видела единственного человека на свете, которого хотела бы навсегда вычеркнуть из своей жизни.

За подавленностью обычно следовал испуг, и несколько раз ей казалось, что она замечала Рэтборна в толпе.

Когда Дейрдре впервые увидела его, он, одетый в синий с серебром мундир Седьмого гусарского полка, катался верхом в парке в обществе самого герцога Веллингтона. Вскоре после этого ей показалось, что она снова заметила графа в вестибюле отеля «Англетер». Дейрдре завернула за угол и остановилась на полпути, когда заметила мускулистые плечи, показавшиеся ей очень знакомыми. Мужчина стоял возле конторки регистратора и разговаривал с клерками, однако было слишком много народу и Дейрдре не смогла хорошенько разглядеть его.

Она уже хотела было повернуться и бежать в свой номер, но тут клерк отеля поднял голову и заметил ее. Через несколько минут человек, похожий на Рэтборна, не спеша вышел из парадной двери и спустился по ступенькам вниз. На этот раз он был не в мундире.

От клерка отеля Дейрдре узнала, что имя джентльмена мистер Деннисон и что он наводил справки о своем брате, которого потерял, когда они въезжали в город. Дейрдре несколько успокоилась и принялась бранить себя за свои фантазии, которые всегда дорого обходились ей.

Все последующие дни Дейрдре никак не могла избавиться от ощущения, что Рэтборн находится в Брюсселе. Ей казалось, что за ней все время следят. Когда она высказала свои подозрения Арману, он воспринял их со смехом и почти убедил сестру в том, что она страдает манией преследования. Он заметил также, что если бы даже Рэтборн и находился в Брюсселе, что маловероятно, поскольку нынешний бальный сезон был первым для леди Каро, то он поспешил бы присоединиться к своему полку.

Доводы Армана показались Дейрдре убедительными, она попыталась заглушить свои страхи, однако брата все же предупредила быть начеку. Арман согласился, но с такой неохотой, что Дейрдре поняла: он не видел в графе никакой угрозы. Это ее обеспокоило еще и потому, что Арман отдалился от нее за те несколько недель, что они пробыли в Брюсселе. Он проводил время с группой молодых людей, которые, по ее мнению, вели разгульный образ жизни.

Очень быстро Арман убедился в том, что игорные дома Брюсселя, как и злачные места Лондона, могут служить прекрасным источником дохода для молодого человека, вынужденного зарабатывать на жизнь. Когда он в конце концов выехал из отеля «Англетер», чтобы поселиться с молодым человеком по имени Стоунхаус, приятным юношей с точно такими же наклонностями, как у Армана, Дейрдре погрузилась в глубокую печаль.

В ту минуту, когда она ломала голову над тем, как внушить своему бесшабашному братцу мысль о неправедности его жизни, вдруг послышалось громыхание экипажа у парадного подъезда отеля. Хлопнула дверь, а затем раздался добродушный мужской смех. Вестибюль отеля был почти пуст, и Дейрдре, сидевшая в кожаном кресле у стены и ожидавшая, пока спустится тетка и они вместе отправятся по магазинам, чувствовала себя как в витрине. Она потянулась за лежавшей рядом газетой и притворилась, что внимательно читает.

В отель вошла группа молодых мужчин. Некоторые из них были в ярких мундирах цветов своего полка, остальные же одеты по самой последней моде. Они направились к регистрационной стойке и принялись довольно громко, но любезно требовать, чтобы им показали покои, отведенные для лорда Аксбриджа. Услышав знакомое имя, Дейрдре выглянула Из-за газеты, и от неожиданного волнения у нее перехватило дух. Лицо стало таким же белым, как муслиновое выходное платье.

Среди молодых людей Дейрдре безошибочно узнала графа Рэтборна. Он не заметил ее, и Дейрдре поспешила закрыться газетой. Ни за какие сокровища в мире она не согласилась бы еще раз посмотреть в их направлении. С замиранием сердца она ждала момента, когда гул голосов станет тише, – молодые люди поднимались вверх по лестнице. Дейрдре поправила волосы дрожащей рукой и с облегчением вздохнула.

Знакомый низкий голос, раздавшийся за спиной, заставил ее от неожиданности вздрогнуть и вскочить на ноги. Газета выпала из рук. Рэтборн наклонился и поднял ее.

– Я не знал, что вы так хорошо знакомы с немецким, – проговорил он мягко.

– Что? – переспросила Дейрдре, едва осознавая обрушившуюся на нее неприятность.

Граф насмешливо улыбнулся:

– Это немецкая газета, и я заметил, что...

– Да! Я поняла, что вы сказали. Это язык, которым я надеюсь овладеть, – договорила за него Дейрдре.

Они стояли и довольно долго молча смотрели друг на друга. Наконец Рэтборн открыл было рот, чтобы что-то сказать, но голос с лестницы оборвал его:

– Рэтборн! Вот ты где! А я-то думал, куда ты сбежал. О, вижу, что чему-то помешал.

Незнакомец подошел к ним и остановился рядом с Рэтборном – стройный, худощавый человек. Дейрдре подумала, что он моложе Рэтборна, но не более чем на год или два. Лицо молодого человека показалось ей скорее приятным, чем красивым. Но особенно выразительными были глаза, небесно-голубые. В них отражались живость ума и проницательность. Глядя на его алый с золотом мундир офицера британского штаба, Дейрдре пришла к заключению, что это один из приписанных к Аксбриджу адъютантов. На лоб молодого человека упал локон светлых волос, он тряхнул головой и посмотрел на Дейрдре внимательно и немного задумчиво.

– Гарет? – обратился он к Рэтборну и улыбнулся Дейрдре.

– Мисс Фентон, разрешите представить вам капитана Родерика Огилви из отряда конных гвардейцев, – процедил сквозь зубы Рэтборн, растягивая слова и неприветливо глядя на друга.

Капитан Огилви вопросительно поднял бровь в ответ на выразительный взгляд Рэтборна, а затем сказал, обращаясь к Дейрдре, что рад знакомству с ней.

– Я правильно поняла, лорд Аксбридж поселится в этом отеле? – спросила Дейрдре после неловкой паузы. – Я предположила, что, раз он второй по значимости после Веллингтона, ему следовало бы расположиться в более роскошных апартаментах, а лучше всего – на частной квартире.

– Вы предположили правильно, – ответил Огилви. – Наш командир прибыл в Брюссель вчера и весьма удобно устроился на частной квартире, но, когда услышал, что этот дом принадлежит бельгийским маркизу и маркизе, которые были вынуждены переселиться на верхний этаж, чтобы он мог расположиться с большим комфортом, предпочел поискать комнаты в одном из отелей.

– И случайно выбрал отель «Англетер»? – спросила Дейрдре, метнув быстрый взгляд на графа.

– Совершенно случайно! – поспешно ответил Рэтборн.

– Но, Рэтборн, разве ты не посоветовал... – начал было капитан, но Рэтборн вежливо, но твердо перебил его:

– Капитан Огилви, не окажете ли любезность сообщить остальным, что я сейчас буду? Должно быть, они недоумевают, отчего я задержался.

– Вы ставите меня на место, подобающее моему положению, майор? – спросил Огилви удивленно.

Рэтборн улыбнулся:

– А вы как думаете, капитан?

– Думаю, что когда в следующий раз я встречу мисс Фентон, то постараюсь сделать так, чтобы офицеров старше меня по званию не оказалось рядом и чтобы они не отдавали мне приказов. Мэм...

Огилви коротко кивнул Дейрдре, разочарованно улыбнулся и оставил их наедине.

– Сядьте, Дейрдре. Рэтборн заметил непокорность в ее взгляде и повторил еще более твердо:

– Я сказал, сядьте. Она послушно села и проговорила довольно небрежно:

– Значит, это не ошибка. Я видела вас в городе, а также в вестибюле отеля и других местах.

– А я-то воображал, что вел себя как эталон скромности, – насмешливо заметил граф. – Я в Брюсселе временно. Не стоит заводить беседу здесь. Мы поговорим наедине, без свидетелей. Полагаю, и вы хотите того же.

Дейрдре слегка покраснела и, покорно взяв графа под руку, вышла на улицу.

– Я не стану извиняться за то, что занимался с вами любовью. Вы желали меня, и я сделал вам приятное, – продолжил Рэтборн.

– Вы сделали мне приятное? – изумленно переспросила Дейрдре.

– Конечно. Ваше сопротивление было лишь данью условностям, и мы оба знаем это. Я сожалею лишь о том, что для этой цели вы выбрали меня. Вы использовали меня, как мужчина использует уличную женщину. Вы получили удовольствие, а потом бросили меня.

– Понимаю, – проговорила Дейрдре ледяным тоном. – Значит, это мне следует просить у вас прощения?

– Я готов принять ваши извинения.

– Вы готовы принять мои...

– Однако, – продолжал Рэтборн, не обращая внимания на слова Дейрдре, – вы оказали мне услугу, хотя, может быть, и не понимали этого. Вы излечили меня от увлечения, ставшего отравой моей жизни с самого первого раза, как я увидел вас. Вы удивлены, но это правда. Я вообразил, что влюблен в вас, и думал так довольно долго. Это стало для меня почти привычкой. Но, к счастью, я с ней справился. Вы не для меня. Мужчине требуется от жены нечто большее, чем страсть.

Рэтборн говорил вежливым тоном, но слова его жгли Дейрдре огнем.

– Ее очень легко купить за пару побрякушек. А чего нельзя купить, так это уважения женщины, доверия, верности и ее сердца. Вы красивая женщина, мисс Фентон, но я ухожу, говоря, что в этом прекрасном теле находится железное сердце.

Дейрдре возмутилась. Она остановилась и смерила графа гневным взглядом.

– В таком случае вам следует поблагодарить меня, лорд Рэтборн, за то, что я излечила вас от глупости. Похоже, для вас это счастливое избавление.

– Разве? – процедил граф сквозь зубы и с силой сжал ее локоть. – В этом вопросе мне требуется подтверждение. Если в ближайшем будущем я соберусь жениться, то должен знать, что у вас нет ко мне претензий.

В конце мощеной площадки располагался небольшой, обнесенный стеной садик, принадлежавший отелю. Рэтборн провел Дейрдре через ворота к деревьям, только начинавшим покрываться листвой. Дейрдре почувствовала некоторое беспокойство, заметив, что они оказались в уединении.

– У меня нет к вам претензий, – холодно проговорила она. Граф не отводил взгляда от Дейрдре, и она вдруг, догадавшись, о чем он хотел спросить, стыдливо покраснела.

– Нет, я не беременна, – произнесла Дейрдре решительно сквозь зубы. – И даже если бы была, я не обратилась бы к вам за помощью и состраданием.

– Даже бестрепетная мисс Фентон содрогнулась бы, если бы оказалось, что она обременена моим побочным отпрыском, – ответил Рэтборн с убийственным спокойствием.

– Вашим побочным отпрыском? Хотите сказать, бастардом? И сколько несчастных женщин вы опозорили таким обазом?

Брови графа поднялись, выражая некоторое изумление, будто его покоробили грубые вопросы Дейрдре, но он улыбнулся как ни в чем не бывало и сказал:

– По-моему, ни одной.

Дейрдре сочла его напускное равнодушие в высшей степени оскорбительным и лихорадочно стала соображать, как бы вывести его из равновесия.

– В моем случае, – проговорила она, стараясь своим тоном выказать как можно больше презрения, – вы можете не беспокоиться. Вы вполне могли одарить меня ребенком, однако неужели вы всерьез полагаете, что я позволила бы вам быть отцом моего младенца? – Она сделала движение, намереваясь уйти, но Рэтборн удержал ее.

– Есть еще одно обязательство, которое честь обязывает меня выполнить. Это опекунство над вашим братом. Или вы забыли, что он мой подопечный?

Дейрдре слушала графа, не делая попытки вырваться.

– Но сейчас это не имеет значения. С какой стати вам брать Армана под опеку?

– Решительно это не имеет значения теперь, когда вы отказались быть моей женой. Однако я взялся за это в полной уверенности, что выполняю свой долг и беру на себя ответственность. И вы в этом случае ни при чем. Предупреждаю, что я не потерплю вашего вмешательства.

– Но мальчик не...

– Арман не мальчик. Он мужчина. О, Дейрдре, почему у вас такой убитый вид? Надвигается война, и сейчас у меня более чем достаточно забот. Кто знает, возможно, я не переживу грядущей битвы. Тогда всем вашим неприятностям придет конец. Но если я останусь жив, не впадайте в заблуждение: Сен-Жан найдет во мне сурового опекуна.

Мысль о том, что Дейрдре может желать ему смерти, казалась Рэтборну тягчайшим оскорблением. Ему тотчас же вспомнились слова, брошенные ею перед тем, как он отправился в Испанию: «Надеюсь, что шальная пуля вас найдет и вы никогда не вернетесь».

Если он хотел отплатить ей, то сделал это сейчас наилучшим образом.

– Вы можете быть очень жестоким, – проговорила Дейрдре упавшим голосом.

– Я мог предвидеть ваши слова. Сен-Жана вы холили, лелеяли и испортили так, что вряд ли его можно исправить. Несомненно, что вокруг него постоянно шуршали женские нижние юбки. И дисциплина, в какой бы форме она ни выражалась, будет воспринята им как свидетельство моей извращенности.

– Я вовсе не это имела в виду, – запротестовала Дейрд-ре. – Вы постоянно неверно истолковываете мои слова. Пожалуйста, отведите меня в отель. Должно быть, тетушка гадает, что со мной приключилось.

Рэтборн отвел Дейрдре в отель. Войдя в вестибюль и не увидев там леди Фентон, он с решительным видом уселся рядом с Дейрдре, и их беседа продолжилась под внимательными взглядами клерка, стоявшего за регистрационной стойкой, и немногочисленных постояльцев отеля, возвратившихся после утреннего моциона.

– Я оставлю у себя изумруд. Думаю, я его заслужил. Дейрдре промолчала.

– Думаю о нем как о плате за оказанные вам услуги. Я частенько оказывал знаки внимания женщинам, но впервые получаю их от женщины.

Рэтборн вытянул левую руку, будто для того, чтобы полюбоваться сверкающим камнем на своем пальце.

– Что, ваш язычок откусила кошка, мисс Фентон? – спросил он нарочито сладким голосом, наклоняясь к Дейрдре так близко, что его теплое дыхание коснулось ее щеки.

Дейрдре старалась сдержать свой гнев.

– Можете его оставить себе, – проговорила она с деланным безразличием, давшимся ей огромным усилием воли. – Это кольцо ничего для меня не значит.

– Кто такие Мария и Александр?

Дейрдре недоуменно посмотрела на графа, а затем проговорила медленно:

– На нем имена бабушки и дедушки Армана. А в чем дело?

На лице Рэтборна появилось удивленное выражение:

– Мне помнится, вы сказали, что оно принадлежало вашему отцу.

– Я привыкла считать отчима отцом... До того, как узнала, что мой настоящий отец умер, когда я была младенцем.

– Странно, – произнес в задумчивости Рэтборн. – Я полагал, что вы презирали своего отчима.

Дейрдре была ошарашена. Она рассказывала о своем отчиме только двум людям – тетке и своей подруге Серене. Обстоятельства его ухода из семьи были почти забыты всеми, кроме тех, кто был близко связан с теми ужасными событиями. Даже Арман многого не знал. Но осведомленность графа поразила ее.

– Вы ошибаетесь, – резко ответила Дейрдре. Он устремил на нее взгляд своих умных глаз.

– Вы меня обманываете, моя девочка. Я знаю всю эту историю.

Помолчав, Дейрдре ответила с ледяным спокойствием:

– Вы копаетесь в прошлом, которое вас никак не касается, милорд. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, позвольте сообщить, что папа, отец Армана, подарил мне это кольцо, когда я была ребенком. Я никогда не притворялась, что не люблю его, никогда не говорила, что он был жесток к нам, детям. Во многих отношениях он был образцовым отцом. К сожалению, он страдал пороками, свойственными вашему полу. Страсть пересилила обязательства перед семьей, когда любовница поставила ему ультиматум. Он оставил нас и больше о нас никогда не вспоминал. Сейчас это кольцо ничего для меня не значит. Я вполне могла его выбросить много лет назад.

– Вы позволяете неприметному эпизоду из своего детства разрушить вашу жизнь, – заметил граф. – Пора повзрослеть, Дейрдре. Ваш отчим был всего лишь человек. Не сомневаюсь, что он был не более испорчен и не более склонен к угрызениям совести, чем любой другой. Я знаю, через какой ад прошел Аксбридж, когда...

– Довольно! – выкрикнула Дейрдре и закрыла уши ладонями. – Не хочу ничего слушать!

– И все же, Дейрдре, – сказал он мягко, – вам придется время от времени беседовать со мной, когда нам случится встретиться на светских вечерах. Я ясно выразился?

– Вполне.

Голос Дейрдре слегка дрожал, и она старалась избегать смотреть графу в глаза.

Он сделал шаг в сторону, давая ей пройти, и проводил насмешливой улыбкой. Испепеляющий взгляд Дейрдре, брошенный из безопасного места, с лестницы, казалось, только еще больше развеселил Рэтборна.

Дейрдре отправилась на поиски своей тетушки и нашла ее в комнате на софе с чашкой шоколада в руке. Этот напиток, как было известно Дейрдре, леди Фентон терпеть не могла.

– О, как хочется выпить чашечку чаю! – пожаловалась леди Фентон. – Но эти иностранцы понятия не имеют даже о том, как вскипятить воду. Убери от меня эту гадость и подай мои туфли, Дейрдре. Ты что-то не спешила, разговаривая с лордом Рэтборном.

– Вы нас видели?

– Конечно. Я спустилась вниз и увидела, что вы выходите из отеля вместе. Я сочла благоразумным дать вам возможность обсудить свои разногласия спокойно, без постороннего вмешательства.

– Так вы знали, что Рэтборн в Брюсселе? – спросила Дейрдре, подозрительно глядя на тетку.

– Откровенно говоря, знала. Но граф очень просил меня не тревожить тебя, пока не найдет возможности побеседовать с тобой.

– А заодно прибег к интригам, чтобы статьопекуном Армана, – возразила Дейрдре со спокойной настойчивостью, раздраженная тем, что Рэтборну каким-то образом удалось войти в доверие к ее тетке.

Леди Фентон сделала взмах рукой:

– Он объяснил все, к полному удовлетворению сэра Томаса. И это вовсе не плохо! Арман нуждается в руководстве. Необходимо, чтобы его направляла твердая рука.

Дейрдре смотрела на тетку, не веря своим ушам. Невозможно было оспаривать подобную логику. Рэтборн оказался воплощением всего лучшего, что могла предложить Англия. Конечно, она могла бы разрушить этот лестный образ одним словом, но тогда ей пришлось бы рассказать и о своем неприглядном поведении, а это уж точно не входило в ее планы.

Глава 16

Вскоре Дейрдре и ее тетка стали свидетельницами прибытия в отель «Англетер» лорда Аксбриджа и его адъютантов.

На следующее утро Дейрдре проснулась не в духе, однако быстро пришла в себя, узнав, что леди Фентон доставила записку с приглашением позавтракать с лордом Аксбриджем в его личной гостиной.

– Как это ему удалось заполучить отдельную гостиную? – спросила Дейрдре раздраженно, надевая белое муслиновое утреннее платье с застежкой под самое горло.

– Откуда мне знать? – хмыкнула леди Фентон. – И не все ли равно?

Она разгладила платье на плечах Дейрдре и расправила клинья широкой юбки.

– Право же, мне надо сделать решительный шаг и нанять горничную, пока мы в Брюсселе.

Дейрдре улыбнулась:

– Зато вы, дорогая тетушка, образец элегантности.

Лорд Аксбридж выглядел как настоящий кавалерийский командир: внушительных размеров красавец, одетый в темно-синий мундир.

Дейрдре быстрым взглядом обежала остальных джентльменов и заметно расслабилась, убедившись, что Рэтборна среди них нет.

За столом лилась легкая беседа. Похоже, присутствующие решили наслаждаться короткой передышкой и на время забыть о серьезных проблемах.

– А ты помнишь, Торнхилл, что сказал герцог в Испании, когда вы с Рэтборном, зеленые юнцы, явились к нему из Англии? – послышался насмешливый голос с другого конца стола.

– Конечно, помню, – ответил майор Торнхилл. – Он сделал нам самый высший комплимент, какой командир может сделать офицеру.

Веселье приняло всеобщий характер, и леди Фентон робко спросила:

– Что же сказал Веллингтон?

– Я дословно помню это, – проговорил майор Торнхилл. – Он оглядел нас этим своим высокомерным взглядом и сказал: «Я надеюсь только на то, что враг задрожит от ужаса, узнав имена моих новых офицеров, так же как трепещу я».

– Почему же он так сказал? – спросила леди Фентон с невинным видом.

Ее вопрос остался без ответа, а в адрес майора Торнхилла послышались обидные смешки.

Все они были такими славными и прекрасными молодыми людьми! Постепенно Дейрдре стала относиться к офицерам с сестринской заботой, что, разумеется, весьма огорчало всех ее поклонников, питавших определенного рода надежды. Только майор Огилви сохранял спокойную настойчивость и отказывался примириться с ролью брата, которую она пыталась ему навязать, даже несмотря на то что ему приходилось постоянно терпеть добродушные насмешки товарищей.

Когда мысль сшить облегающий жакет тех цветов, которые она предпочитала всем остальным, прочно завладела Дейрдре, Арман нашел швею, чтобы изготовить этот туалет. А потом она познакомилась с миссис Доусон – вполне достойной англичанкой, мужем которой был лейтенант 95-го стрелкового полка, того самого знаменитого полка, покрывшего себя славой во время Пиренейской кампании. Доусоны с тремя маленькими детьми поселились в двух комнатах частного дома всего в нескольких шагах от отеля «Англетер». Дейрдре привлекла женщина, которая, будучи ненамного старше ее самой, уже звдла жизнь с самых разных ее сторон.

Миссис Доусон была настоящей «офицерской женой». Дейрдре часто слышала выражение «следовать за боем барабана», но до тех пор, пока не познакомилась с миссис Доусон, не понимала до конца его значения. Теперь она восхищалась женщинами, «следовавшими за барабанным боем» и стойко переносившими все превратности судьбы.

– Думаю, – проговорила Дейрдре, сидя рядом с миссис Доусон, – что, если бы я была Веллингтоном, я бы раздавала медали отважным женам как добровольным неоплачиваемым помощницам британской армии.

Миссис Доусон благодарно улыбнулась:

– Благодарю вас, мы всего лишь выполняем свой долг. Но сейчас у меня есть к вам просьба. До того как начнутся военные действия, вас в целях безопасности отправят в Антверпен.

– Мне никто об этом не говорил.

– Поверьте, это так. Жены и семьи дипломатов и старших офицеров редко остаются поблизости от мест военных действий, но мое место рядом с мужем. А вот дети...

Миссис Доусон в конце концов заручилась обещанием Дейрдре забрать детей в Антверпен, когда наступит время.

Это не было для нее тяжким бременем, потому что она любила детей, а к двум маленьким дочерям Доусонов, трехлетней Салли и четырехлетней Софи, прониклась особенно нежными чувствами.

Однажды, когда Дейрдре сидела на скамейке в парке с маленьким Уильямом на коленях, их увидел Рэтборн, проезжавший мимо на своем красивом коне. Соланж в это время играла в мяч с двумя маленькими девочками, и их восторженный крик разносился по парку. Дейрдре в этот момент ласково смотрела на мальчика, и глаза ее лучились добротой.

Рэтборн сдержал своего коня и подъехал к Дейрдре. Она не узнала его сразу..

– Вы являете собой прелестную картину семейного счастья, – заметил граф любезно.

Дейрдре встряхнулась и покраснела, будто ее застали на месте преступления.

– Так уж случилось, что я люблю детей, – проговорила она, словно оправдываясь.

– Вижу. И чьи же это дети?

– Лейтенанта Генри Доусона из девяносто пятого полка.

– Помню этого малого. Его девочки родились в Испании. Значит, если я правильно понял, у вас на руках сын Доусона, надежда семьи?

Дейрдре ответила, что это так, и умолкла, не зная, что сказать еще. Повисла неловкая пауза, но граф не спешил удалиться. Дейрдре украдкой бросила на него взгляд и подумала, что у него очень серьезный вид.

– Они могли бы быть нашими, если бы все сложилось иначе, но я забыл ваши чувства на мой счет – вы ведь считаете меня недостойным отцовства.

В словах графа Дейрдре послышались горечь и боль, и это тронуло ее.

– Гарет, я ведь уже попросила у вас прощения за свою глупую ложь, – проговорила она с серьезным видом. – Я готова была сказать что угодно, чтобы уязвить вас. Клянусь, я так не думаю. Не можете ли вы забыть мои слова?

Лицо графа смягчилось.

– Вам идет быть матерью, – проговорил он тихо, затем пришпорил коня и ускакал прочь.

Прошло немало времени, прежде чем она снова увидела Рэтборна. От Огилви она узнала, что граф покинул Брюссель, но когда Дейрдре попыталась узнать подробности, ее собеседник отвечал уклончиво, и она оставила эту тему.

Вместе с теткой она была приглашена на небольшой вечер накануне отбытия лорда Аксбриджа со всеми своими адъютантами в Нинов, где располагалась штаб-квартира кавалерийских частей.

– Я буду скучать, – задумчиво сказала Дейрдре Огилви, задержав взгляд на Аксбридже и его адъютантах.

– Не говорите так печально. Нинов не так далеко отсюда, а нам дано распоряжение вести себя дружески с местным населением. Вы и оглянуться не успеете, как вам захочется избавиться от нас. И все же, – продолжал он с шутливым упреком, – довольно досадно оказаться лишь одним из тех, по ком вы будете скучать.

– Чем вы займетесь, когда все это закончится? – спросила Дейрдре, не обращая внимания на слова Огилви.

– Я профессиональный солдат, – ответил он. – Я, так сказать, еще не обзавелся домом.

Огилви взял Дейрдре за руку и нежно повернул лицом к себе:

– Моя судьба, прекрасная леди, в моем мече и моем сердце.

Дейрдре почувствовала, как сердце ее учащенно забилось при виде его серьезного лица. Она испугалась, что Огилви начнет объясняться ей в любви, и попыталась повернуть разговор в другое русло:

– У каждого есть дом. Даже у солдат. Где вы родились и выросли?

– В месте, о котором вы, вероятно, никогда не слышали, – ответил Огилви со вздохом. – Среди холмов Шотландии, в местечке Эбойн недалеко от Абердина.

– Абердина? О, я ведь могла бы побывать там в гостях у подруги, если бы тетя не пригласила меня с собой в Брюссель.

– Тогда, должно быть, судьба привела вас ко мне, – заметил Огилви иронично.

– Расскажите мне об Эбойне, – попросила Дейрдре.

– Как описать красоту Шотландии уроженке Англии? Горы, туманы, голые скалы? Вы, англичане, предпочитаете не такой суровый пейзаж. Вам нравятся зеленые долины и мягкие перекаты лесистых холмов. Не спорю, они прелестны, но я люблю уединение наших вересковых пустошей и таинственность гор.

– То, что вы описываете, похоже на Озерный край^[7].

– Верно, но ваш Озерный край – лишь часть того, что можно найти в Шотландии.

– Фу! – презрительно фыркнула Дейрдре. – Не говорите мне о горах. Я фермерша и занимаюсь разведением породистых лошадей. Разве можно вырастить в горах пшеницу или ячмень или засеять травой пастбища? Что хорошего в горах?

– Горы, к вашему сведению, маленькая невежда, нужны для того, чтобы покорять их вершины. Мериться своей отвагой с самой природой – подлинное испытание выносливости и твердости духа человека.

– Я полагаю, капитан Огилви, вам нравятся опасности.

– Ну, это, конечно, опасно, но со мной только раз приключилась беда. Рэтборн не рассказывал вам об этом?

– Нет. А что случилось?

– Самое худшее, что можно себе представить. Младший брат Рэтборна Эндрю погиб. В то время мы учились в школе Харроу, были еще совсем мальчишки. Думаю, что винить следовало меня – за то, что я всех их подбил на эту авантюру. Рэтборн приехал на каникулы и захватил с собой Эндрю. Рэтборн – прирожденный скалолаз. Сначала мы испытали свою силу и ловкость, взбираясь на небольшие вершины. Это не представляло труда даже для новичков. Но Эндрю не мог на этом остановиться – такой уж он был рисковый малый этот Эндрю. Рэтборн и я совершили одно из самых сложных восхождений. Егерь моего отца запретил это делать Эндрю. Тот принялся громко возмущаться и протестовать, но тщетно. Робертсон заменял мне отца, когда я отправлялся в горы, и уж если он принимал решение, ничто не могло его поколебать. Эндрю нарушил одно из главных правил. Утром он вышел из дома один, никому ничего не сказав. Думаю, хотел нам доказать свою состоятельность. Конечно, мы немедленно узнали о случившемся, но было слишком поздно.

– Тяжелое испытание для вас, – тихо проговорила Дейрдре, потрясенная рассказом Огилви.

– И особенно для Рэтборна. Как я понимаю, после этой трагедии в его отношениях с матерью образовалась трещина. Черт бы побрал эту женщину! Гарет и так винил себя в гибели брата. Он был убит горем. Думаю, приглядывать за Эндрю вошло у него в привычку, как теперь за Каро.

Дейрдре неожиданно для себя почувствовала сострадание к графу, представив его ранимым мальчиком, но это чувство длилось недолго. В один из вечеров, когда, как и всегда на дипломатических сборищах, беседа зашла о Наполеоне Бонапарте и его огромных армиях, по слухам, превосходивших британские вдвое, ее внимание приковала мощная мужская фигура, появившаяся в роскошном салоне. Лорд Рэтборн, выглядевший великолепно в красном с золотом мундире, с золотыми эполетами и золотым позументом по вороту, униформе штабного офицера, остановился на входе и стал оглядывать присутствующих. Дейрдре впервые видела графа в форме его полка, и сердце у нее болезненно сжалось. До сих пор война казалась ей далекой, не способной затронуть ее и близких, но она вдруг поняла, что ошиблась.

Граф обежал взглядом салон и остановился на Дейрдре. Она смотрела прямо на него, чувствуя, что неспособна произнести ни слова или сделать хоть какое-то движение. Грудь ее заметно вздымалась, дыхание участилось. Однако Дейрдре заметила какое-то движение за его спиной, и тотчас же чары рассеялись. Миссис Дьюинтерс слегка наклонила голову и что-то сказала на ухо Рэтборну. Они обменялись многозначительными улыбками и, судя по всему, забыли о существовании Дейрдре.

Дейрдре слегка пошатнулась и оперлась на руку Армана, который тут же шепнул ей:

– Я надеялся избавить тебя от известия об их связи. Она повсюду появляется с ним, но это женщина не нашего круга.

Немного рассеяться Дейрдре помогло то, что у нее не было недостатка в кавалерах; она сумела привлечь внимание многих молодых офицеров, выстраивавшихся в очередь в надежде пригласить ее на следующий танец, и это ей льстило.

Танцуя с лордом Аксбриджем, она не заметила, как рядом с ними оказался Рэтборн. Он что-то тихо сказал Аксбриджу, и тот вложил в руку графа ее ладонь:

– Мисс Фентон, прошу прощения, но мне надо удалиться. Солдат всегда должен быть готов принести жертву во имя долга. Поверьте, ничто иное не могло бы меня оторвать от вас. Меня заменит Рэтборн. Я знаю, что вы с ним старые друзья, и имею основания предполагать, что не будете против этой замены.

Когда Рэтборн подхватил Дейрдре и закружил в танце, ее лицо покрылось красными пятнами.

– Вы привлекаете к себе внимание, – сказала она язвительно.

– Ах вот в чем дело! А может, вам не нравится сознавать, что я занимаюсь любовью с другой женщиной? Или вы все же не так невинны, Дейрдре?

– Я не ревную, – торопливо возразила Дейрдре. – Как ни странно, мне нравится миссис Дьюинтерс.

Рэтборн выдержал долгую паузу, потом проговорил значительно мягче:

– Вы ошибаетесь, Дейрдре, Мария мне не любовница. Просто сейчас она отчаянно нуждается в друзьях. Вы можете оказать ей услугу, если ваши слова искренни.

– Какую услугу? —Дейрдре подозрительно взглянула на графа.

– Вне всякого сомнения, вы заметили, что Марию не жалуют в свете. Она, так сказать, находится на задворках общества. Если бы вы проявили к ней дружелюбие, остальные последовали бы вашему примеру.

Дейрдре не спешила с ответом, обдумывая услышанное.

– В Лондоне вы советовали мне совсем противоположное. Я припоминаю, вы предостерегали меня от дружбы с ней.

– Обстоятельства изменились, – ответил граф. – Мария жаждет быть признанной в обществе. И я готов сделать все возможное, чтобы помочь ей достичь цели.

С трудом проглотив застрявший в горле ком, Дейрдре произнесла как можно спокойнее:

– Это может вызвать возражения со стороны моей тети.

– Предоставьте это мне. – Граф внимательно наблюдал за Дейрдре, пытаясь понять ее чувства по выражению лица. – Надеюсь, вы не ревнуете? – спросил он тихо.

Она посмотрела на него испепеляющим взглядом:

– Приведите ко мне завтра миссис Дьюинтерс. Если такая распутница, как я, может способствовать упрочению репутации такой же распутницы, то милости просим. Пусть будет по-вашему.

– Благодарю вас. – Рэтборн улыбнулся той дерзкой улыбкой, которую Дейрдре не выносила. – Уверен, что вы с Марией прекрасно поладите.

Глава 17

По дороге домой в разговоре с теткой Дейрдре убедилась в том, что Рэтборн утратил доверие леди Фентон: тетка обрушивала громы и молнии на Рэтборна, обвиняя его в отсутствии деликатности: он позволил себе открыто появляться в обществе с подобной особой. Последняя парфянская стрела была выпущена ею, когда Дейрдре уже входила в свою спальню.

– Хорошо, что ты вне игры, моя дорогая, вне всего этого, – донеслось из коридора.

Она высказала вслух ту самую мысль, которая все время угнетала Дейрдре. Если бы она согласилась выйти замуж за Рэтборна, то теперь сидела бы взаперти в его поместье в Уорикшире, в то время как он веселился бы в Брюсселе с миссис Дьюинтерс. Эта мысль была прекрасным отрезвляющим средством, помогавшим выбраться из трясины жалости к себе.

Дейрдре постаралась выбросить Рэтборна из головы. Ее невольным союзником стал лорд Аксбридж. На следующее после приема утро сэр Томас прибыл в отель с запиской от командира. Аксбридж в самых любезных выражениях просил Дейрдре позволить ему предоставить в ее распоряжение лошадь на все время ее пребывания в Брюсселе. Такую же любезность он оказал своей сестре леди Кейпет, прибывшей что договоренности с ним в Брюссель на прошлой неделе со всей семьей.

Дейрдре подхватила юбки и стремглав бросилась вниз по лестнице. Выбежав из дома, она резко остановилась, ослепленная ярким весенним солнцем, заслонила глаза рукой и набрала полную грудь воздуха. Грум держал под уздцы стоявшего рядом гнедого. Лошадка была высотой около шестнадцати локтей, с живыми глазами, красивыми и длинными ногами и мощным крупом.

– Дайте мне пять минут, – выдохнула Дейрдре, обращаясь к груму, и, стремительно повернувшись, бросилась переодеваться в костюм для верховой езды.

Дейрдре вернулась в отель в приподнятом настроении – Аксбридж предоставил ей самую лучшую лошадь, на какой ей только доводилось ездить, – однако продержалось оно недолго и напрочь улетучилось, когда она увидела пышущую негодованием тетку.

– Это правда, что граф Рэтборн попросил тебя пригреть миссис Дьюинтерс, ввести ее в общество, и ты согласилась на его нелепое предложение? – возмущенно спросила тетка.

– Конечно, согласилась, – ответила Дейрдре, стараясь не выдать своего волнения, – разумеется, с вашего разрешения. А почему бы и нет? Манеры миссис Дьюинтерс безукоризненны.

Леди Фентон не могла этого отрицать, и инцидент, казалось, был исчерпан, но осадок остался.

– Похоже, миссис Дьюинтерс собирается обосноваться в отеле «Англетер», – заметила Дейрдре, чувствуя, как ее настроение портится все больше.

– Интересно, как лорд Рэтборн ее устроит. – Губы тетки растянулись в презрительной усмешке, однако, когда часом позже они получили записку, в которой их любезно приглашали оказать честь и доставить удовольствие, посетив частную гостиную миссис Дьюинтерс, леди Фентон приняла вид спокойный и приветливый.

– Бери пример с меня, Дейрдре, – напутствовала племянницу леди Фентон и, подумав, добавила: – Какого черта ей предоставили отдельную гостиную?

В качестве хозяина их встретил лорд Рэтборн. Он лениво и неспешно поднялся из глубокого кресла.

– Мария переодевается, – пояснил он. – Могу я предложить вам чего-нибудь выпить?

Похоже, он был в отличном настроении.

– Стаканчик хереса был бы очень кстати, – откликнулась леди Фентон, хотя надменный взгляд никак не вязался с ее любезным тоном.

Капитан Огилви сделал шаг навстречу Дейрдре и в нерешительности остановился, когда красавица показала ему спину. Лорд Рэтборн, заметив это, едва не поперхнулся бренди. Более молодые офицеры, поняв, что их веселью пришел конец, поспешили раскланяться и ретироваться.

Дейрдре и леди Фентон чинно уселись на краешке софы, обитой белой с золотом камчатной тканью. Появление миссие Дьюинтерс вызвало заметное оживление среди присутствующих. Все джентльмены встали с мест, выказывая свое почтение, а дамы придирчиво оглядели миниатюрную хозяйку с головы до ног.

– О нет, – проговорила тихо Дейрдре, обращаясь к тетке. – На ней алый атлас и платье с длинными рукавами!

– Все, чего ей недостает, это розы в зубах и кастаньет, – ответила миссис Фентон, не разжимая губ.

Дейрдре округлила глаза и искоса посмотрела на тетушку – никогда прежде она не замечала в ней подобной кровожадности.

Когда наконец миссис Фентон встала и собралась уходить, Дейрдре пожала миссис Дьюинтерс руку.

– Мисс Фентон... Дейрдре, благодарю вас, – вежливо попрощалась та.

– Не стоит благодарности. – Дейрдре ободряюще улыбнулась.

У двери Рэтборн догнал ее и сказал с очевидным сожалением:

– Надеюсь, вы не обидитесь, мисс Фентон, за то, что я не включил вас в число приглашенных на прогулку, которую собираюсь совершить завтра, но Мария не ездит верхом, а у меня только двухколесный парный экипаж.

Так как Дейрдре не слышала, чтобы слова приглашения .были произнесены, и была уверена, что Рэтборн это знал, она мгновение смотрела на него вопросительно, пытаясь разгадать его цель.

– Конечно, лорд Рэтборн, она не обидится, – спокойно произнесла леди Фентон. – Зачем ей обижаться, когда лорд Аксбридж предоставил ей прекрасную возможность ездить на самой красивой лошади в Брюсселе.

После этого заявления Дейрдре не осмелилась посмотреть Рэтборну в глаза и покорно последовала за теткой.

Они встретились на следующее утро. Рэтборн и миссис Дьюинтерс катались в открытой двуколке, О'Тул сидел сзади. Дейрдре в облегающем зеленом костюме для верховой езды и такого же цвета шапочке, кокетливо сдвинутой на сторону, выехала на Красотке. Армаи восседал на прекрасном чалом. Он был одет в куртку, точно совпадавшую по цвету с костюмом сестры. Брат и сестра, один красивый темноволосый и надменный, другая – сияющая прозрачной фарфоровой прелестью, привлекали к себе немало восхищенных взглядов. Рэтборн отметил это без всякого удовольствия. Эти двое, казалось, были рождены в седле, настолько легко они управляли своими лошадьми. Леди Фентон ничуть не преувеличила. Дейрдре сидела на самой красивой лошади, какую он видел в жизни, и осанка у нее была такая, какой он ни разу не встречал у женщины.

Некоторое время они ехали рядом.

– Вы едете в парк вместе с нами, мисс Фентон? – спросила миссис Дьюинтерс. – Я была бы рада вашему обществу.

– Нет, благодарю вас. Возможно, как-нибудь в другой раз. Красотка по утрам предпочитает менее напряженную прогулку. Она знает дорогу в Буа-де-ля-Камбре, и если я изменю этот порядок, она выкажет свой норов.

– Весьма похвально, – сказал Рэтборн. Его улыбка больше походила на оскал. – Надеюсь, вас можно будет застать сегодня днем? Я сопровождаю Марию на Гран-Пляс к модистке, и леди Фентон обещала, что вы будете дома. Скажем, часа в два?

Даже миссис Дьюинтерс, казалось, смутилась при виде столь плохо скрытого раздражения, но прежде чем кто-нибудь успел вымолвить хоть слово, граф натянул вожжи и тронул лошадей.

Возможно, это всего лишь слегка смутило миссис Дьюинтерс, но Дейрдре, ставшая мишенью раздражения Рэтборна, была возмущена до крайности. И все же она особенно тщательно одевалась для этого выезда.

Вскоре они уже направлялись к мадам Лекьер на Гран-Пляс, в самое сердце торгового квартала, на каждом шагу встречая множество юных леди, с которыми Дейрдре познакомилась в предыдущие месяцы. После каждой такой встречи, когда все оказывались представленными друг другу, Рэтборн, в обычной для него очаровательной манере, ловко увлекал миссис Дьюинтерс вперед. Она держала себя скромно, а Дейрдре имела удовольствие слышать бесчисленное количество приглашений на приемы и музыкальные вечера, адресованные актрисе и ее спутнику.

У мадам Лекьер Рэтборн тоже чувствовал себя вполне уверенно.

– Я хочу, чтобы все туалеты леди записали на мой счет, – сказал он модистке, но тут вмешалась сама миссис Дьюинтерс:

– Гарет, будь так любезен, оставь нас в покое и отправляйся куда-нибудь погулять на полчаса. Я приехала сюда не для того, чтобы заказать полный гардероб, как тебе известно. Все, что мне требуется, это платье для бала у герцогини Ричмонд, и я хочу, чтобы оно было с длинными рукавами и такого цвета, какой выберу сама. – Взглянув в окно, она воскликнула: – Кажется лорд Аксбридж идет через площадь.

Дейрдре резко повернулась и выбежала от модистки прежде, чем миссис Дьюинтерс закончила фразу. Она уже написала лорду Аксбриджу письмо, в котором выразила благодарность за лошадь, но не видела его со дня приема в посольстве.

А когда лорд Аксбридж запечатлел поцелуй на щечке Дейрдре, то уже и граф круто повернулся и выбежал из комнаты.

Мрачное лицо друга заставило лорда Аксбриджа убрать руки с талии Дейрдре. Господи, подумал он, забавляясь этой сценой, неужто Рэтборн и впрямь столь ревнив? От этой мысли у него поднялось настроение.

– Ах, Рэтборн, – сказал он непринужденно, не обращая внимания на опасный блеск в глазах друга. – Я как раз говорил мисс Фентон, как мне лестно то, что я предоставил ей достойную лошадку. Хорошенькая кобылка, правда?

– Возможно, – ответил Рэтборн угрюмо, но постепенно его лицо смягчилось. – Очень! – повторил он, давясь смехом.

– Хорошенькая? – воскликнула Дейрдре, не скрывая своего разочарования столь скудной похвалой. – Да такая кобылка одна на тысячу!

– Успокойтесь, Дсйрлре, – неожиданно проговорил граф с нежностью. – Если бы кто-нибудь видел нас теперь...

Дсйрдре тут же постаралась овладеть собой, и вскоре они вернулись к модистке, где миссис Дьюинтерс допивала херес. На обратном пути в отель Дейрдре отвечала графу вежливо, но холодно и от приглашения выпить стаканчик хереса в апартаментах миссис Дьюинтерс отказалась. Было совершенно ясно, что Рэтборн хотел поговорить с ней без помех, но Дейрдре, сославшись на то, что ее ждет Арман, поспешила удалиться.

Про себя же она решила, что время разговоров прошло. Она не думала возбуждать ревность графа, тем более что управлять жизнью, как оказалось, не в ее власти. Точно так же и граф был не властен над жизнью Дейрдре. Гарету Кавано предстояло наконец понять это.

Глава 18

В отеле «Англетер», в апартаментах, которые недавно занимали лорд Аксбридж и его адъютанты, лорд Рэтборн отхлебнул большой глоток прекрасного французского коньяка и посмотрел поверх края бокала на своего задумчивого собеседника подполковника Кохуна Гранта, шефа секретной службы, несущего ответственность перед его светлостью герцогом Веллингтоном. Тот с отсутствующим видом захлопнул табакерку и спрятал ее в карман сюртука. Комнату освещало множество свечей. На каминной решетке не было ни дров, ни пепла, потому что уже наступил июнь. За окном бушевала летняя гроза, и воздух в помещении стал теплый и влажный.

Молчание прервал лорд Рэтборн:

– У меня такое впечатление, что Наполеон больше не может ждать. Скоро начнется наступление. Все указывает на это.

– Ну, это вопрос спорный. Учитывая, что во Франции сейчас идет мобилизация, для него имело бы смысл подождать до августа. К этому времени он сможет удвоить численность своей армии.

– Очень верная мысль, но ведь то же может произойти и с нашими силами. Он опасается, что наши части вернутся из Америки, если он станет медлить.

– Вы доверяете этому малому, Луи Бурмону? Рэтборн неопределенно пожал плечами.

– Я хотел бы сказать «безоговорочно», но в нашем деле я научился не доверять даже собственной тени.

– Представляется странным, что один из наполеоновских генералов готов нам помогать.

– Он нам не помогает. На первом месте для него верность Франции. Он видит, что маленький корсиканец – напасть для страны, которую он любит.

– Чертовски трудно, почти невозможно отделить зерна от плевел. Мой письменный стол завален отчетами, противоречащими друг другу.

– Что вам подсказывает ваш нос? – спросил Рэтборн, лениво созерцая зигзаг молнии, прочертившей свой путь по небу. Яростный удар грома, разразившийся над их головами, не произвел на мужчин ни малейшего впечатления. Взгляд графа обратился к его собеседнику, офицеру, чье суждение он почитал очень высоко.

Будучи всего на пять лет старше Рэтборна, подполковник Кохун Грант превратил службу разведки Веллингтона в весьма впечатляющую организацию. Хотя он был слишком молод для того, чтобы занимать такой ответственный дост, его необъяснимое чутье и умение анализировать факты и . отделять подлинное отложного стало притчей во языцех.

Полковник указательным пальцем погладил нос, предмет своей аристократической гордости, и Рэтборн, заметив этот жест и чуть раздувающиеся ноздри собеседника, с трудом сдержал улыбку.

– Если верить словам императора, то он считает, что один французский солдат равен одному английскому, но стоит двух наших союзников. Я склонен с вами согласиться. Он понимает, что мы уязвимы, и не даст нам времени сравнять счет. Черт бы побрал этих янки —вечно он и причиняют нам беспокойство!

– Я бы скорее проклинал политиков за их близорукость. Эти распри с американцами следовало разрешить дипломатическим путем. К счастью, наша кавалерия осталась нетронутой. Это единственное утешение.

– Я позабочусь о том, чтобы у нас оказалось больше ружей и боеприпасов.

– Но ведь есть еще пушки и снаряды Конгрива. Вы о них не забыли?

– Ах эти!

– Не стоит говорить так пренебрежительно! Уверяю вас, что французы уже дрожат от мысли о новом оружии.

– Как это дошло до них?

Легкая усмешка Рэтборна таила в себе многое.

– Политика дезинформации противника, которую я выпестовал с большим трудом. Им не следует знать, что снаряды Конгрива – такой же жупел для нас самих, как и для них.

Заметив вопросительный взгляд Гранта, Рэтборн пояснил:

– Мария Дьюинтерс очень дружна с бельгийским графом, который, по нашим сведениям, сотрудничает с французами. Она сообщила ему эту информацию как бы невзначай. Позже она была подтверждена источниками, близкими к штабу Наполеона.

Грант окинул собеседника долгим взглядом.

– Вы играете в очень опасные игры, о чем я вам уже говорил.

– А в чем дело? В том, что моя личность известна врагу? Но в этом есть свои преимущества, разумеется, до определенного момента.

Граф слегка приподнял бровь.

– Я не вижу никаких преимуществ в вашей смерти, – заметил его собеседник.

– Вы слишком много об этом размышляете. Я буду осторожен. Вы разузнали, как эта информация попала к ним?

– Пока еще нет, но это лишь вопрос времени. После минутной паузы Грант спросил:

– Как идут дела у миссис Дьюинтерс?

– Лучше некуда. Кстати, должен поблагодарить вас за тактичное вмешательство. Мария везде принята.

– Я об этом слышал. И эта уловка пошла на пользу?

– Вы же видели мои отчеты! Я собираю сведения, а Мария распространяет дезинформацию. Эта стратегия прекрасно срабатывает. Известно, что мы с ней близки. Те, кто собирается использовать мои мозги, не поставив меня об этом в известность, пытается это сделать с помощью Марии. Естественно, это делается довольно тонко и хитро, но Мария достаточно умна, чтобы позволить им думать, будто они обвели ее вокруг пальца.

– Значит, ей вы доверяете?

– Больше, чем себе.

– Услышать это от вас дорогого стоит!

– Не волнуйтесь! Я никогда не плыву по воле волн. И по мере возможности получаю информацию из других источников в моей сети.

– А это приводит нас к мысли о бельгийцах. Вы убеждены, что они обратятся в бегство, как только начнутся военные действия?

Рэтборн поднял свой бокал, разглядывая янтарную жидкость на свет, и осторожно покачал его, так что в напитке закрутились небольшие вихри.

– Возможно, это произойдет не так скоро. Понимаете ли, дело не в том, что они трусы. Просто это не их война. Полагая так, они предпочитают, чтобы погибали мы.

– Не могу сказать, что осуждаю их. Я предупреждал герцога, хотя, откровенно говоря, думаю, что и он ожидал этого.

После паузы Грант спросил:

– Итак, что мне сказать его светлости? Где и когда, по-вашему, нам ожидать наступления?

– Я бы сказал, в течение следующей недели или двух. Уже много дней мы отрезаны от границы с Францией. И дело не в нас, а в тех, кто лоялен к императору, а вы понимаете, что это значит. Враг укрепил безопасность границы. Через заслоны почти невозможно проникнуть. Думаю, Наполеон скоро начнет действовать.

– Значит, ваши источники информации теперь перекрыты?

– Не совсем. Гай Лэндрон – наш человек на линии фронта. Он один из секретарей Бурмона. В этом есть ирония. Не так ли?

– А как его хромота?

– Ах это! Ему трудно ходить, но он прекрасно владеет пером и хромота ему не мешает. Говорит, что синие мундиры ему больше по вкусу, чем наши красные, как, впрочем, и французские девушки.

– Скажите ему, что у него будет полно француженок, когда мы победоносно вступим в Париж.

– Скажу. Через день-другой у нас с ним встреча.

– Конечно. Вы ведь всегда стремились находиться в гуще событий, как и лорд Аксбридж. Я же, со своей стороны, прислушиваюсь к мнению Веллингтона.

– То есть предпочитаете более отстраненную позицию?

– Как и положено профессиональному солдату. Вы еще мне не сказали, откуда следует ждать наступления.

– Я не верю, что Наполеон принял решение, а если и принял, то никому о нем не рассказывал. Но можете быть уверены, что, когда оно будет принято, он атакует нас с молниеносной быстротой.

Словно желая придать большую убедительность словам Рэтборна, небо прочертил зигзаг молнии и послышался удар грома. Молния была настолько ослепительной, что казалось, будто ночь внезапно сменилась днем. Минутой позже проливной дождь забарабанил по оконным стеклам.

– То же будет и с Наполеоном, – проговорил Грант задумчиво. – Последний взлет к славе, и потом он канет в вечность.

– Но это будет многим стоить жизни, – заметил Рэтборн и, залпом допив коньяк, налил себе еще из хрустального графина.

Собеседники погрузились в размышления.

– Итак, вернемся к вопросу о том, когда Наполеон нападет на нас, – сказал наконец Грант.

– Герцог предпочитает оборонительную стратегию в случае нападения Наполеона. По его мнению, наступать сейчас безнадежно и, рассмотрев преимущества и недостатки дороги на Шарлеруа, герцог считает ее нашей наилучшей оборонительной позицией. Жаль только, что мы не можем поместить Наполеона, куда хотели бы.

– О, не знаю. Произошли самые странные вещи. Но во что бы то ни стало сделайте без лишнего шума так, чтобы в определенных кругах стало известно: Веллингтон имеет серьезные сомнения относительно обороны города.

– Он думает, что все эти планы можно скрыть.

– Ну, это слишком оптимистический взгляд на вещи.

– Вы полагаете, мы проиграем?

– Нет, я разделяю точку зрения герцога.

– И какова роль Дейрдре Фентон во всей этой истории? Она входит в вашу разведывательную сеть?

На лице Рэтборна отразилось изумление:

– Она ничего не знает. Да я и не хочу, чтобы знала! Так безопаснее.

– Боже милостивый! И она позволила вам запугать себя и теперь принимает Марию Дьюинтерс? У меня впечатление, что между вами и этой девушкой какая-то недоговоренность.

– А если и так?

– Значит, она неординарная личность, если способна примириться со сплетнями, которые ходят о вас и Марии Дьюинтерс. О, не жгите меня взглядом. Надеюсь, вы понимаете, что делаете.

– Благодарю вас.

– А что брат девушки, Сен-Жан?

– Что вы хотите о нем узнать?

– Ну, кажется, он ваш подопечный и наполовину француз? И что из этого следует?

– Похоже, он не может решить, на чьей стороне. Поступило несколько доносов на него, которым я пока что не дал ходу.

Рэтборн отхлебнул большой глоток бренди.

– Продолжайте, – сказал он ровным голосом.

– У него длинный язык. Он вслух восхищается Наполеоном, и похоже, ему безразлично, кто слышит его высказывания.

– Мой опыт подсказывает, – проговорил Рэтборн, тщательно подбирая слова, – именно те, кто провозглашает антипатию к маленькому императору, и должны вызывать подозрения.

– Совершенно верно. Возможно, в нем говорит всего лишь его юность. В конце концов, и Веллингтон восхищается Наполеоном как полководцем, но презирает его как джентльмена. И все же присмотрите за этим молодчиком. Согласны? Будет обидно, если придется его повесить как предателя.

– Благодарю за предупреждение. Я займусь этим.

– Хорошо. Я знал, что могу положиться на вашу скромность.

Рэтборну предстояло воспользоваться удобным случаем, чтобы сбить спесь со своего подопечного, – удовольствие, которое он давно предвкушал. И это удовольствие он должен был испытать к полудню следующего дня, когда Сен-Жан вернулся вместе с Дейрдре после их ежедневной прогулки в Буа-де-ля-Камбре. Мрачный О'Тул сообщил ни о чем не подозревающему молодому человеку о том, что лорд Рэтборн будет признателен своему подопечному, если тот сейчас же уделит ему несколько минут своего времени. Арман не посмел отказаться.

Дейрдре последовала за братом, однако когда она собралась подняться по ступенькам в апартаменты Рэтборна, грум преградил ей дорогу. Арман, изо всех сил стараясь казаться естественным, хотя его серьезный вид выдавал внутреннее беспокойство, попросил сестру дождаться его в своей комнате. Дейрдре неохотно согласилась.

Оказавшись у себя, она, не зная, чем заняться, принялась шагать по комнате, снедаемая лихорадочным нетерпением. Скоро ей стало ясно, что беседа Армана и графа происходит этажом выше, прямо над ее головой. Их голоса звучали приглушенно, и потому Дейрдре не могла расслышать, о чем идет разговор. Однако ей было вполне ясно, что между мужчинами завязался яростный спор. Внезапный шум над головой, от которого посыпалась с карниза штукатурка, заставил Дейрдре замереть на месте. На несколько минут воцарилось молчание, затем раздался громкий топот по каменным плитам черной лестницы, которую в обычных обстоятельствах использовали только слуги отеля.

Дейрдре подбежала к железной двери, выходившей на черную лестницу, и принялась открывать ее. Но Арман уже исчез заповоротом. Дейрдре окликнула его, но он словно не услышал. Она метнулась назад в комнату, подбежала к окну и увидела Армана, который бежал так, будто за ним гнался сам дьявол. Дейрдре успела разглядеть белый платок в красных пятнах, который он прижимал ко рту. Ее охватил неудержимый гнев.

Она бросилась опрометью по ступеням, нащупала нужную дверь и распахнула ее. Рэтборн, стоявший спиной к ней, обернулся. Уголком глаза Дейрдре заметила, как О'Тул собирает обломки стула. Он бросил взгляд на ее побелевшее от гнева лицо и украдкой взглянул на хозяина.

– Оставь нас, – проговорил Рэтборн едва слышно. – И закрой за собой дверь, О'Тул.

Звяканье щеколды, которую грум поднял, выходя из комнаты, послужило сигналом, по которому Дейрдре шагнула к графу. Она и сама еще не знала, что собирается ему сказать и как сформулировать свои мысли, но одного взгляда на его вызывающее и презрительное лицо было достаточно, чтобы Дейрдре взорвалась. Ей хотелось унизить его самыми последними словами, просто уничтожить. Глядя графу прямо в глаза, Дейрдре плюнула ему в лицо и тут же отшатнулась, увидев бешеный огонь в глазах Рэтборна. Сильные руки стиснули ее как тисками и прижали головой вниз к бедру.

– Мой отец имел обыкновение говорить каждый раз, когда бил меня, что для него это болезненнее, чем для меня. Я, мисс Фентон, не разделяю этих чувств и надолго запомню такое удовольствие.

Он снял одну туфельку с ноги Дейрдре и с яростью ударил ее. Потрясенная и униженная, она скрежетала зубами и пыталась ответить на это наказание полным равнодушием и презрением. Она прикусила губу, чтобы заглушить готовый вырваться наружу крик, и из-под ее плотно сжатых век покатились слезы бессилия.

После шестого удара Дейрдре издалаприглушенный стон. У нее было намерение снова плюнуть графу в лицо по окончании этой унизительной экзекуции, но он повернул ее к себе лицом и с силой прижал к груди.

Этот жест Дейрдре сочла еще более унизительным, чем недавнюю ярость, и изо всех сил напряглась, тщетно пытаясь высвободиться. Граф крепко удерживал ее в своих объятиях, и постепенно Дейрдре, ослабев, затихла.

– Дейрдре, почему вы так стараетесь вывести меня из себя? Не делайте этого, – пригрозил ей Рэтборн, заметив, что она снова готова плюнуть ему в лицо. – Иначе я так отделаю вас, что вы с неделю не сможете сидеть.

– Вы отделаете?! – выкрикнула Дейрдре насмешливо, но в глазах ее блестели слезы.

– Вы знаете, что заслужили наказание, – терпеливо пояснил граф, будто урезонивал капризное и своевольное дитя, затем достал носовой платок и отер им слезы со щек Дейрдре.

– Дейрдре, взгляните на меня, – попросил он изменившимся голосом.

Их взгляды встретились, и Дейрдре почувствовала, как у нее бешено забилось сердце. Она и прежде видела это выражение в глазах графа. Он склонил к ней голову, ища ее губы. В какой-то момент, утратив власть над собой, Дейрдре захотела слиться с ним в поцелуе, но тут же вспомнив об Армане, вся встрепенулась и резко вырвалась из объятий графа. Отскочив на несколько шагов в сторону, она спросила, стараясь сохранять спокойствие:

– Почему вы побили моего брата? Граф смотрел на нее долго и бесстрастно:

– Вероятно, потому, что я садист и дикарь? Вы так подумали?

Он вытащил табакерку и зачерпнул из нее щепотку. Этот небрежный жест Дейрдре сочла оскорбительным.

– Почему вы так его ненавидите? – вновь спросила Дей-дре.

– Я не питаю к нему ненависти. Ненависть слишком сильное чувство. Я равнодушен к вашему брату.

– Не сомневаюсь! Вы используете его, чтобы наказать меня, потому что вам известно, как сильно я люблю его.

– Так вы это называете любовью? – насмешливо спросил Рэтборн. – Любовь предполагает пробуждение в другом человеке высоких чувств. Слезливая сентиментальность делает вас слепой ко всем недостаткам Сен-Жана, не заслуживающего столь высоких чувств и слов.

– Я действительно люблю брата, – настаивала Дейрдре, уязвленная столь открыто высказанным презрением.

Граф выглядел так, будто не верил ей, и она повторила с еще большей страстью:

– Я люблю его!

– В таком случае докажите это! Когда в следующий раз он придет к вам поплакаться, помогите ему не проштрафиться снова, и пусть заплатит за свои последние грешки.

– Все это не так! – закричала она и сама удивилась, почему так старается доказать графу свою правоту. – Арман – все, что у меня есть. Мы семья! И вполне естественно, что мы верны друг другу. У вас ведь тоже когда-то был младший брат.

Дейрдре заметила, как Рэтборн резко вскинул голову, и поспешно пояснила:

– Капитан Огилви рассказал мне. Вы больше, чем кто бы то ни было, способны понять мое беспокойство о младшем брате.

– Я понимаю, – ответил граф сухо, – как никто другой. Но если ваш брат не изменится, он заплатит за это жизнью.

– Я... я не понимаю.

– Не понимаете? Он не сказал вам, что с сочувствием в нашем противостоянии на стороне французов? И мне нетрудно в это поверить, потому что он не делает тайны из своих взглядов трубит о них всюду, делится ими со всеми подряд. В таком случае почему он не рассказал о них вам?

– Арман не имел в виду ничего такого.

– Я напомню вам об этом, когда его повесят как предателя.

От этих слов у Дейрдре закружилась голова.

– Но это же... нелепо! – заикаясь, пробормотала она. – Арман не единственный, кто выражает подобные чувства. Даже герцогиня Ричмонд говорила то же самое. Никто не принимает этого всерьез. Вы просто пугаете меня.

– Значит, вы ничего не знаете о нескромных высказываниях Сен-Жана? Я так и предполагал. Что касается ее светлости, я думаю, что едва ли это важно. Она не француженка, и при дворе у нее есть друзья. Вы должны радоваться тому, что я опекун вашего брата, а иначе он уже наслаждался бы пребыванием в какой-нибудь тюрьме в ожидании более сурового наказания, чем то, что претерпел сегодня. Однако я вижу, что у вас нет желания поблагодарить меня.

Рэтборн сделал несколько шагов к задней двери ираспахнул ее.

– С вашей стороны весьма неосмотрительно врываться без приглашения в комнаты холостяка, – сказал он с дьявольской ухмылкой. – Это может иметь весьма неприятные последствия для вас. В будущем мне придется держать свою дверь на запоре.

Щеки Дейрдре вспыхнули огнем. Ей, как никому другому, было известно, что следовало прервать эту сцену, предполагавшую обольщение. Ей удалось заглушить боль в груди, и она, вскинув подбородок, спросила дерзко:

– Даже среди белого дня, милорд?

Пройдя мимо Рэтборна к черной лестнице, Дейрдре услышала взрыв смеха за спиной и закрыла за собой дверь.

– О, Дейрдре, как вы невинны! Щеки ее запылали еще сильнее.

Беспокойство за Армана росло с каждым днем. Он стал резким и задумчивым и отказывался обсуждать, что произошло между ним и графом. Но их утренние верховые прогулки продолжались, и теперь больше, чем когда бы то ни было, Дейрдре ждала их, потому что Рэтборн навязывал ей общество миссис Дьюинтерс почти ежедневно.

Скоро она стала чувствовать себя кем-то вроде дуэньи при миссис Дьюинтерс, которую граф брал с собой на все светские вечера, имевшие хоть какое-то значение.

Его подчеркнутая галантность, будь то в его ложе в театре, или во время обеда в узком кругу избранных, или в наемном экипаже – открытой коляске, теперь уже достаточно вместительной, чтобы и Дейрдре могла их сопровождать, вызывала каждый раз гримасу презрения на ее обычно столь спокойном и невозмутимом лице. Когда Дейрдре пыталась ненавязчиво расспросить о природе его обязанностей при лорде Аксбридже в качестве его адъютанта, допускавших, чтобы он столько часов проводил праздно, в то время как другие офицеры были вынуждены оставаться в Нинове, граф уклончиво отвечал, что его роль заключается в том, чтобы осуществлять связь.

Позже Дейрдре пришла к выводу, что именно ее бесшабашное поведение в Шато-де-Суан, старинном доме маркиза и маркизы де Суан, привело к стремительному развитию ее отношений с графом.

Возможно, причина заключалась в том, что она выпила слишком много шампанского. Возможно, в том, что леди Фентон не могла опекать ее, поскольку лежала в постели с жесточайшей мигренью. Возможно, этого не произошло бы, если бы Арман не поддерживал ее так открыто, а, напротив, старался вразумить взглядом или словом, и возможно, если бы она не слышала о всем известной связи графа с актрисой, то смогла бы укрыться за воздвигнутой ею самой стеной сдержанности. Но Дейрдре перепила шампанского, леди Фентон не было на этом вечере, Арман не пытался ее урезонить, и она слышала последние сплетни о графе. В результате всего этого слегка помешалась.

Леди Мэри Ингрэм, молодая подруга, или, скорее, знакомая, прикрываясь веером, вдруг возмутительным образом зашептала, глядя на вальсирующих графа и миссис Дьюинтерс, которую он сжимал в объятиях, что хотела бы поменяться местами на одну ночь с этой знойной актрисой. От этих слов Дейрдре слегка затошнило.

Так как леди Мэри была хорошо воспитанной и наивной молодой дебютанткой, воображавшей, что она знает все, а Дейрдре не могла претендовать на подобную невинность, не было ничего удивительного в том, что щеки Дейрдре окрасились прелестным розовым румянцем. Леди Мэри пришла к заключению, что мисс Фентон, вероятно, убежденная старая дева и слишком благонравна, что совсем не согласовалось со вкусом этой молодой особы.

С этого момента личность Дейрдре, казалось, подверглась удивительным превращениям. Она будто нежилась в спасительном тепле кокона до тех пор, пока однажды вечером не выпорхнула из него, как редкая бабочка, существо удивительной красоты и очарования, и принялась порхать от одного красивого партнера к другому, не оставаясь подолгу ни с одним из них, если только этим партнером не оказывался Арман, обычно сопровождавший сестру на ужин. При этом глаза его так же лихорадочно блестели, как и у Дейрдре.

Все сливки брюссельского общества в тот вечер собрались в Шато-де-Суан, и многие джентльмены обратили внимание на английскую красавицу, которую сопровождал очень юный молодой человек.

Граф де Веттерен поцеловал Дейрдре в оранжерее, куда они отправились поглядеть на редкую орхидею. Маркиз де Нивель поцеловал ее на террасе, когда они любовались красотой озера. Барон де Гамблу предложил Дейрдре carte blanche в библиотеке, куда сопроводил ее, чтобы показать, как он сообщил, очень редкий манускрипт – письмо ученого Эразма Роттердамского. Арман наблюдал за сестрой со стороны, то и дело бросая взгляд в сторону Рэтборна, лицо которого становилось с каждым часом все мрачнее.

Когда пронесся слух о том, что граф де Веттерен и барон де Гамблу отправились верхом в лес на дуэль из-за какого-то спора, Арман сделал свой ход.

– Думаю, надвигается буря! – сказал он сестре с томным видом и незаметно кивнул в сторону графа, который стремительно приближался к ним.

Дейрдре сознавала, что риск велик, и потому решила срочно покинуть бал. Они с Арманом бросились к экипажу, как парочка нашкодивших детишек, и упали на подушки кареты в припадке истерического смеха.

– Ты плутовка, Ди, – проговорил сквозь смех Арман; прочем, без всякого осуждения.

– Не больше тебя! – возразила Дейрдре с достоинством тут же спросила: – Куда теперь?

Карета начала набирать скорость, направляясь в город, который находился в шести милях от дома маркиза де Суана. Арман задумчиво посмотрел на сестру:

– Я встречаюсь с кое-какими друзьями в «Кафе-Рояль», но не думаю, что тебе стоит меня сопровождать туда.

– Почему нет? – обиженно спросила Дейрдре.

– Рэтборну это не понравится, – решительно заявил рман.

– О, неужели? Он мне не опекун, – заметила Дейрдре. – И если я чего-то хочу, это не его дело. О, Арман, – продолжала она, чувствуя, что прежняя веселость рассеивается как дым. —Сейчас я и подумать не моку о том, чтобы вернугься домой. Будь я мужчиной, я бы напилась до чертиков. Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться домой к моим мыслям.

Дейрдре почувствовала, что сопротивление брата слабеет, и пошла ва-банк.

– Особенно когда его комнаты расположены как раз над моими. Не думаю, что я в состоянии это вынести.

– Не понимаю. Я был готов поклясться, что он... о, не важно! Не печалься, Ди. Я возьму тебя с собой. Половина моих друзей уже влюблена в тебя, а другая половина мечтает с тобой познакомиться!

В четыре часа утра, когда небо над Брюсселем начало светлеть, усталая Дейрдре вошла в отель. Нетвердой походкой она прошла мимо ночного портье и слегка приподняла брови, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. Весь вечер ей казалось, что грум Рэтборна О'Тул упрямо следует за ней по пятам. Дейрдре очень не хотелось, чтобы Рэтборну стало известно о ее ночных развлечениях. Она подумала о «дамах», сопровождавших Армана и его друзей в их ночных прогулках по Брюсселю, и содрогнулась. Тетка выбранила бы ее, как никогда в жизни, а Рэтборн положительно убил бы. И Дейрдре не знала, чего боится больше. Она бросила хмурый взгляд на ночного портье и прошла мимо.

С трудом поднимаясь по широкой лестнице, Дейрдре пыталась нащупать в ридикюле ключ от своей комнаты. Найдя его, она издала торжествующий возглас. Она завернула за угол и ступила в длинный коридор. Ключ выпал из рук, Дейрдре хихикнула и, нагнувшись, чтобы поднять его, услышала, как в дальнем конце коридора отворилась дверь в гостиную миссис Дьюинтерс. Дейрдре медленно выпрямилась. Силуэт Рэтборна, стоявшего спиной к ней, ясно обозначился в дверном проеме. Он держал в объятиях миссис Дьюинтерс. Дейрдре не могла отвести взгляда от этого видения. Рука графа ласкала грудь актрисы, а затем скользнула под тугой корсаж платья. Дейрдре не смогла больше выдержать этого зрелища.

Она круто повернулась и бросилась вниз по застланной ковром лестнице. В этот момент она мгновенно протрезвела. Услышав тяжелые шаги за своей спиной, она подхватила юбки, позволив изумленному портье любоваться своими панталонами и изящными лодыжками. Ее окликали по имени, но она не обращала на это никакого внимания. Единственным ее желанием было благополучно добраться до своей комнаты. Дейрдре рванула на себя дверь на черную лестницу и с трудом стала подниматься по ней, цепляясь за железные перила. Было слышно, как за спиной открылась дверь, и, громко рыдая и спотыкаясь, Дейрдре изо всех сил рванулась вперед. Судорожно сжимая в руке ключ от своей комнаты, вставила его в замочную скважину и с силой надавила на дверь.

Однако прежде чем она успела переступить через порог, кто-то схватил ее и развернул лицом от двери. В следующее мгновение она оказалась перекинутой через широкое плечо Рэтборна как мешок с картошкой или говяжья туша, которые разносят по утрам носильщики на рынке Гран-Пляс.

Граф поднимался по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки, будто и не чувствовал веса ее тела. Дейрдре была на него страшно зла, но не стала брыкаться и сопротивляться, а старалась собраться с силами, чтобы к тому моменту, когда он опустит ее на пол, дать достойный отпор.

Стремление спастись от Рэтборна бегством теперь сменилось желанием наказать своего ненавистного врага.

Граф ногой толкнул дверь в свои комнаты и осторожно поставил Дейрдре на пол. Она резко развернулась к нему лицом. В слабом свете единственного канделябра, стоявшего на каминной полке, Дейрдре казалась каким-то мифическим существом, валькирией, девой-воительницей. Взгляд ее был полон необузданной ярости, а злобный оскал исказил лицо. В этот момент Рэтборн почувствовал, что если бы в ее судорожно сжатой руке оказался кинжал, она без колебания вонзила его прямо ему в сердце. В гневе Дейрдре была великолепна.

Граф специально спровоцировал ее, создав видимость объятий с другой женщиной. Слабый укол совести напомнил ему о том, что следует попросить прощения у Марии Дьюинтерс за то, что он бессовестно использовал ее. Однако эта мысль быстро улетучилась из головы, и граф все свое внимание обратил на Дейрдре. Улыбка его выразила нескрываемый триумф.

– Ты ревнуешь, – констатировал он, глядя на нее с торжествующей улыбкой.

Дейрдре отвесила ему звонкую пощечину.

– Нечестно! Джентльмен Джексон дисквалифицировал бы тебя за недозволенный прием, – заметил граф, потирая щеку.

– Я тебя ненавижу! – продолжала бушевать Дейрдре. – Я ненавижу тебя!

Удар ее ноги пришелся бы Рэтборну по бедру, но он вовремя успел увернуться, и Дейрдре промахнулась. Граф схватил ее за запястье и бросил на пол.

Дейрдре с трудом разжала кулаки и сказала безжизненным тоном:

– Ты не имеешь права держать меня здесь! Пожалуйста, позволь мне пройти.

– Я имею все права, – лаконично ответил Рэтборн. – И ты это знаешь. Но, если позволишь, сейчас мы не станем вдаваться в детали. – Он смотрел на Дейрдре не меньше минуты, затем тихо добавил: – Никогда не видел, чтобы ты так выходила из себя. Ты сердишься, Ди, и я хочу знать почему.

– Я сержусь, потому что ты приволок меня сюда против моей воли, – выкрикнула Дейрдре.

– Это не может быть причиной, – ответил Рэтборн и придвинулся к ней поближе.

– Держись подальше от меня! – угрожающе произнесла Дейрдре, поднимаясь и делая шаг назад. Теперь она оказалась прижатой к высокому письменному прибору, и Рэтборн был всего на расстоянии одного шага от нее.

– Ты сердишься, потому что увидела меня с Марией и тебе это не понравилось. Ди, ты ревнуешь! Признайся!

Дейрдре рассмеялась, но смех получился неубедительным.

– Ревную! – воскликнула она с презрением в голосе. – Я оказалась в затруднительном положении! Да и кто почувствовал бы себя иначе? Я попыталась проявить скромность и удалиться, прежде чем вы заметили бы мое присутствие. Что я должна была подумать, когда услышала, как ты топаешь у меня за спиной? Я знаю, каков ты! Естественно, я испугалась!

– И тебе все равно, если я вернусь к Марии и довершу начатое? Тебе безразлично, если я буду держать в объятиях другую женщину и прикасаться к ней?

– Прекрати! Я не хочу больше слушать!

Лицо Рэтборна оказалось всего в нескольких дюймах от Дейрдре.

– От тебя несет ее духами! Гвоздиками!

– В таком случае напитай меня своими ароматами. Это именно то, чего я хочу.

– Я не люблю духи и никогда ими не пользуюсь.

– Я имел в виду совсем другое. Повисло неловкое молчание. Несколько минут Дейрдре и граф не мигая смотрели друг другу в глаза. Их дыхание смешивалось, и это действовало Дейрдре на нервы.

– Хочешь, чтобы я ушел? – спросил Рэтборн шепотом, и его жаркое дыхание коснулось губ Дейрдре.

– Это угроза, Рэтборн? Граф мучительно застонал.

– Нет! Это ультиматум, черт бы тебя побрал! Я не могу больше продолжать это вынужденное и противоестественное воздержание, пока ты флиртуешь со всеми подряд, с любым псом, который вьется возле твоих юбок и обнюхивает их. Как я, по-твоему, чувствовал себя сегодня вечером, когда ты вела себя как легкомысленная кокетка и позволяла ухаживать за собой любому похотливому негодяю, у которого начинали течь слюнки при мысли о том, как он приголубит тебя в своей постели? Послушай, Дейрдре, ты мне нужна. Я люблю тебя.

Инстинктивно Дейрдре протянула руку и, прикрыв его рот своей ладонью, прошептала:

– Не надо, не надо!

Ее прикосновение подействовало на Рэтборна как электрический разряд. Дейрдре почувствовала, как он на мгновение оцепенел, а затем, тяжело дыша и вплотную прижимаясь к ней всем телом, запустил пальцы в ее волосы и впился жадным поцелуем в губы, заглушив слабый протест.

Глава 19

В его страсти была ярость тропического урагана. Ничто не могло сдержать его. Ничто не могло помешать ему. Дейрдре и не пыталась это сделать. Рэтборн целовал ее снова и снова, страстно, языком побуждая раздвинуть губы, открыться для него. Он вцепился в бедра Дейрдре и застонал, прижимаясь к ней так, что она почувствовала его возбуждение и стремление добиться своего любой ценой. И она, инстинктивно отвечая на его страсть, подняла руки, чтобы он мог действовать свободнее. Рэтборн на мгновение отпустил ее и отступил.

Его глаза лихорадочно блестели.

– Лучше бы тебе понять, что это значит, – проговорил Рэтборн. – Я никогда и ни за что не позволю тебе снова оттолкнуть меня.

Дейрдре издала слабое восклицание и потянула его к себе, подставляя губы для поцелуя. Граф жадно впился в них, затем отступил, и Дейрдре, резко повернувшись, двинулась к двери в его спальню. Рэтборн начал торопливо расстегивать пуговицы на ее платье, затем сорвал его одним махом и бросил на пол. Дейрдре переступила через платье, и он толкнул ее на кровать, стал лихорадочно срывать с себя одежду.

Дейрдре была немного удивлена и озадачена таким пылом. Она смотрела, как поднимается и опускается от волнения обнаженная грудь Рэтборна, слышала его неровное, частое и хриплое дыхание, и это было единственным явственно различимым звуком в тишине комнаты. Когда Рэтборн сказал ей, чтобы она разделась, она почувствовала за этими глухо произнесенными словами напряжение всей его воли. Его желание и тяга к ней стали почти осязаемыми. Она могла попробовать их на вкус, почувствовать их запах, потрогать, увидеть.

Ее пальцы двигались слишком медленно, поэтому Рэтборн бросился на постель рядом с ней и, разорвав сорочку, обхватил ладонью упругую грудь. От этого прикосновения Дейрдре испытала такое возбуждение, что у нее перехватило дыхание. Рэтборн задрал ей юбку до талии и сорвал с нее тонкие полотняные панталоны.

– Гарет, – запротестовала Дейрдре и сделала слабое движение, пытаясь приподняться, но граф положил руку ей на грудь и заставил снова лечь. Потом он целовал ее, долго и страстно, и постепенно Дейрдре ослабела и предоставила ему свободу действий.

Рэтборн знал, что слишком спешит, но ничего не мог с собой поделать: он раздвинул Дейрдре ноги и лег на нее. Она руками уперлась ему в грудь, словно хотела остановить, удержать его, но они оба знали, что с таким же успехом можно пытаться остановить приливную волну. Рэтборн достиг цели и теперь купался в тепле обволакивающей его плоти и наконец откинул назад голову и застонал от наслаждения. Теперь он лежал совершенно неподвижно и смотрел сверху вниз на Дейрдре. Он взял ее, проявив те же инстинкты, что и животное! Из его уст вырвался долгий, сотрясший все тело вздох.

– Я напугал тебя? – спросил наконец тихо Рэтборн.

– Да, – ответила Дейрдре, надув губы.

– Обманщица!

Он поцеловал ее медленно, словно пробовал на вкус ее губы.

– Не двигайся, – проговорил Рэтборн, когда Дейрдре пошевелилась под его тяжестью.

Он чуть приподнялся, давая ей возможность вздохнуть. Ее мускулы напряглись, сжимая его, и он снова предупредил ее:

– Не двигайся.

– Я думала, ты спешишь.

– Мм, – пробормотал он и провел зубами по ее напряженному соску, не обращая внимания на то, что Дейрдре с шумом втянула воздух, намеренно усиливая ее смущение и постепенно забирая в рот ее отвердевший возбужденный сосок.

– Я спешил соединиться с тобой, а не покончить с наслаждением, – пробормотал он. – Как давно это было?

Его жаркие раскрывшиеся губы двигались по ее груди, и Дейрдре тихонько вскрикнула.

– Три месяца? Мне они показались вечностью. Ты могла предвидеть, как я поступлю, когда снова смогу держать тебя в своих объятиях.

Рэтборн приподнялся, опираясь на руки, и погрузился в Дейрдре глубже. Это была его территория, которую мог изучать он, только он один. Он так и сказал ей и вошел в нее еще глубже, будто пытался тем самым убедить ее в сказанном.

Рэтборн наслаждался ощущением нежной, мягкой плоти. Он старался не спешить и медленно подводил Дейрдре к краю бездны каждым движением бедер. Он исподволь наблюдал за тем, как разгорается ее страсть. Вот она лихорадочно задвигалась под ним... Ее кожа стала горячей от желания, глаза потемнели, губы раскрылись для поцелуя, а груди с малиновыми сосками поднимались и опускались от неровного дыхания. Когда голова ее заметалась по подушке, он разомкнул их объятия.

Глаза Дейрдре широко раскрылись, она протянула к нему руки и привлекла его к себе. Рэтборн видел смущение и недоумение на ее лице.

– Я хочу утонуть в твоих ароматах, любовь моя, – прошептал он и, отодвинувшись, начал покрывать ее тело поцелуями, легкими как перышко, затем медленно опустился на нее, продолжая губами и языком исследовать ее тело, не оставляя без внимания ни одной точки, пробуя на вкус росу, выступившую на ее разгоряченной коже. Он спускался все ниже и ниже, но едва слышный стон Дейрдре, стон разочарования, заставил его вернуться к ее губам.

– Дейрдре, любовь моя, не бойся! Я не сделаю ничего, что может быть тебе неприятно.

Рэтборн снова стал целовать ее в губы, все сильнее возбуждая в ней всепоглощающую страсть.

– Позволь мне, о да, моя любовь, позволь мне... да.

Дейрдре отдалась полностью этому влечению, этой бесконечной потребности, которую ощущала в нем, отдалась этой чувственной ласке, каждому изъявлению его любви и томления. Рэтборн слышал ее негромкие восклицания, стоны наслаждения и понял их как приглашение к близости, которой так страстно желал.

Дейрдре ощутила легкое прикосновение его волос к своим бедрам. Все чувства были обострены, а внимание сосредоточено на его языке, ласкавшем ее.

Наконец Рэтборн овладел ею, войдя одним мощным движением. Он проникал все глубже, стараясь замедлить конвульсивные содрогания, стараясь отсрочить конец их наслаждения, пока ему не показалось, что он умрет от любви.

Рэтборн рассмеялся, неожиданно услышав ее крик, в котором различил негодование и восторг, и снова завладел ее губами, стараясь успокоить. Его легкие наполнялись ее влажным дыханием, напоенным страстью. По мере того как замирали последние отголоски восторга, Рэтборн сжимал Дейрдре в своих объятиях все крепче. На глазах его выступили слезы. Он баюкал Дейрдре с невероятной нежностью и прижимал к себе так, будто хотел защитить от всех напастей.

Позже они долго разговаривали, наслаждаясь отгороженностью от внешнего мира и полным единением. Постепенно к Дейрдре возвращалась способность разумно мыслить. Она сама не могла понять странного беспокойства, мучившего ее. Рэтбори не объяснил ей, как оказался в апартаментах миссис Дьюинтерс в четыре часа утра. Неужели сначала он воспользовался милостями своей любовницы как основным блюдом, а потом, на десерт, попробовал и ее? Он был ненасытным. На этот счет Дейрдре не сомневалась.

Рэтборн сказал, что любит ее. Было ли это еще одним дешевым приемом, одним из способов сломить сопротивление неподатливой женщины? Рэтборн частенько говорил ей о ее невинности, и он не лгал. В любовной игре она была ему не пара. Неужели он говорил всем женщинам, что любит их?

Дейрдре рванулась вперед и села, обнажив одну грудь. При виде ее Рэтборн застонал и прильнул к Дейрдре губами, снова погружая ее в мягкую негу перины. Дейрдре попыталась воспротивиться, но его властные руки и рот не дали ей такой возможности.

Много позже она выпрыгнула из постели, прежде чем он успел удержать ее. Рэтборн приподнялся на локте и смотрел, как Дейрдре кружит по комнате во всем великолепии наготы, собирая обрывки одежды. Услышав ее жалобные восклицания, он усмехнулся, но в его усмешке не было ни стыда, ни раскаяния.

Дейрдре возмущенно проговорила:

– Как я объясню состояние одежды горничной моей тетки? Она встряхнула растерзанные панталоны и опустилась на пол.

– Посмотри, что ты сделал со шнуровкой! – с упреком произнесла она, держа корсет у Рэтборна перед носом.

Эти тряпки для Дейрдре ничего не значили, и она смогла бы найти для Соланж правдоподобное объяснение, однако, обуреваемая сомнениями, она была готова разрыдаться. И плачевное состояние ее белья было только поводом для того, чтобы дать свободу своим чувствам, вызванным совсем иными причинами.

Дейрдре бросила в Рэтборна панталоны и корсет:

– Ты, великий любовник и мастер тайных интриг, теперь приведи их в порядок!

Рэтборн согнулся пополам от хохота.

– Если бы ты только видела себя сейчас! – сказал он, окидывая обнаженное тело Дейрдре долгим оценивающим взглядом.

Она облачилась в свое помятое шелковое платье и произнесла, изображая благородное негодование:

– Теперь, когда ты настоял на своем, я одна вынуждена страдать от последствий.

– Теперь я что? – переспросил Рэтборн и снова расхохотался. – А я-то думал, что это ты обращалась со мной недопустимо и всегда добивалась своего, – сказал он, вытирая краем простыни выступившие от смеха слезы.

Дейрдре промолчала, и Рэтборн продолжал более миролюбивым тоном:

– Не сердись, моя любовь, я куплю тебе дюжину таких вещиц, но и они будут такими же непрочными.

Дейрдре, искавшая под кроватью свою лучшую шелковую шаль, подняла голову и, посмотрев на графа, ворчливо проговорила:

– Что я скажу Соланж, когда она придет забирать в стирку мои панталоны и корсет? Что потеряла их! Потерять шаль – еще куда ни шло, но панталоны!

– Откуда, черт возьми, мне знать?

Граф слегка приподнялся на кровати, чтобы лучше видеть два аппетитных полушария, выступавших из корсажа.

– Скажи, чтобы занималась своими чертовыми делами. Если бы мой лакей стал допытываться, где я потерял рубашку или штаны, я тотчас же уволил бы его.

Дейрдре повернулась лицом к нему и уже было раскрыла рот, чтобы что-то сказать в ответ, но Рэтборн, поняв, что невольно ступил на зыбкую почву, опередил ее:

– Видишь ли, дорогая, такие вещи прежде никогда не имели для меня никакого значения. Дамы, с которыми я прежде бывал в постели, никогда не нуждались ни в дуэньях, ни в горничных.

Дейрдре заскрежетала зубами, и Рэтборн мысленно лягнул себя.

– Где ты научился так заниматься любовью? – спросила она, уперев руки в бока.

Этот вопрос давно не давал Дейрдре покоя, мучил с первой же ночи, когда он посвятил ее в тайны любви.

– Как? – спросил с недоуменным видом Рэтборн, пытаясь выиграть время.

– Как растленный маньяк, в котором не осталось ни на грош порядочности.

– Я получил отменное образование, – парировал Рэтборн, уязвленный унизительным определением того, что он считал естественным и совершенным изъявлением любви и уважения к женщине.

– Не сомневаюсь, что это произошло в борделях Лондона, – заключила Дейрдре.

– Скорее Парижа, – не удержался от колкости Рэтборн, и в этом ответе было не меньше темперамента, чем в ее упреке.

– О да, Гран-Тур – блестящая школа для богатых молодых трутней из верхушки нашего развращенного общества.

– Довольно, Дейрдре. Образование человека никогда не заканчивается, как тебе отлично известно. Ты должна поблагодарить меня за то, что я долгие годы был прилежным учеником, и за то, что у меня была столь обширная практика! – добавил Рэтборн ядовито.

Дейрдре от изумления, казалось, лишилась дара речи.

Она подняла растерзанные панталоны и корсет, аккуратно сложила и, перекинув через руку, величаво выплыла из комнаты, являя собой уязвленную невинность.

– Примирись с фактами! – крикнул ей вслед Рэтборн, но Дейрдре не снизошла до ответа.

Дейрдре проснулась в состоянии похмелья впервые в жизни. У нее болела голова, в желудке бурлило, а пошевелить рукой или ногой было подобно пытке, но она решила не обращать внимания на некоторую болезненность между ног, ясно сознавая, что несколько бокалов шампанского, выпитых в Шато-де-Суан и позже, не могут быть тому причиной.

Леди Фентон, вполне оправившаяся от своего недомогания, была вне себя от беспокойства. Дейрдре выглядела ужасно, но это нельзя было приписать ежемесячному испытанию, столь обычному для женщин, потому что прежде девушка никогда особенно не страдала. Тетка сочла целесообразным послать за доктором.

Случайно встретив лорда Рэтборна в коридоре, ее милость поведала ему о своих опасениях, совсем забыв, что не симпатизирует этому недостойному джентльмену. Она испытала облегчение, когда граф взял хлопоты на себя и через час явился врач, чтобы осмотреть пациентку.

Доктор Шейн Маккаллум, личный друг графа Рэтборна, как член медицинского корпуса армии много раз наблюдал болезнь, свалившую с ног Дейрдре.

– По правде говоря, – сказал он ее милости, заговор-ически подмигнув Дейрдре, – я и сам иногда страдал от одобного недуга. Все беды от злоупотребления блюдами непривычной кухни.

Врач предписал ей принять стаканчик бренди. Дейрдре выпила напиток маленькими глотками, и через несколько инут ее стошнило. Вскоре, однако, она почувствовала себя емного лучше и пожелала встать с постели. Доктор Макаллум, посоветовавшей ей есть и пить умеренно до конца ня, удалился, чтобы нанести визит лорду Рэтборну, который, как он сказал страждущей Дейрдре, ожидал новостей о ациентке и очень беспокоился за нее.

Она узнала, что впала в немилость у лорда Рэтборна, в ту минуту, когда выходила из лавки торговца тканями, куда отравилась покупать новые корсет и панталоны.

Дейрдре заметила пустую двуколку графа и О'Тула, стоявшего возле лошадей. Граф подошел к ней, когда она переходила Гран-Пляс, и тут же почувствовала его властную руку на своем локте.

– Садитесь в двуколку, – приказал он коротко, и Дейрдре послушно подчинилась.

О'Тул был отпущен восвояси, и Рэтборн занял его место.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – призналась Дейрдре. Голос ее при этом звучал жалобно.

– Ты сегодня видела брата?

– Нет. А в чем дело? – встревожилась Дейрдре.

– Похоже, он скрывается. Это меня не удивляет. Он знает, что я возлагаю на него ответственность за твои неблаговидные поступки, и хочет избежать кары. Теперь мне придется выделить людей, чтобы за ним приглядывали. Я надеялся, что теперь твой брат станет вести себя разумнее.

– Не говори нелепостей. Если уж я что-то решила, Арман прекрасно знает, меня не остановить. Не приписывай ему вину за мои проступки.

– Ты всегда найдешь ему оправдание!

– А ты никогда не слушаешь голос разума, если речь идет об Армане.

Снова повисло тягостное молчание. Рэтборн сосредоточился на дороге, пытаясь проехать между двумя фургонами, груженными провизией, которые стояли по обе стороны узкой улицы, ведущей от площади. После того как этот сложный маневр увенчался успехом, он снова заговорил, с осторожностью подбирая слова:

– Я только что получил письмо из дома, вызвавшее у меня некоторое беспокойство. В нем упоминается твой брат. Мне придется уехать из города на несколько дней. Когда вернусь, нам нужно многое уладить.

– Гарет... – начала было Дейрдре.

– Нет, Ди, твои желания больше не в счет, – перебил ее граф. – Если потребуется, я все расскажу твоему брату и сэру Томасу. Поэтому будь хорошей девочкой до моего возвращения. Я оставляю О'Тула приглядывать за тобой. Посмотрим, сможешь ли ты восстановить его хорошее мнение о себе. Жди моего возвращения пятнадцатого. Я буду на балу у герцогини Ричмонд. И, Ди... – Рэтборн приподнял пальцем ее лицо за подбородок, – непременно оставь для меня все вальсы. Кстати, будет лучше, если именно я поведу тебя ужинать.

Рэтборн быстро поцеловал Дейрдре, прежде чем помочь ей выйти из экипажа.

Леди Фентон, наблюдавшая эту сцену из окна, нахмурившись, произнесла:

– Ах, хитрая девчонка! Она обвела нас всех вокруг пальца! – Леди Фентон опустилась на небольшой диванчик, обитый парчой, и принялась разглаживать длинные атласные рукава, некогда украшавшие бальное платье Дейрдре цвета морской пены, а теперь отрезанные и лежавшие у нее на коленях. – Длинные рукава еще не все, – проговорила она вслух.

Между тем Дейрдре была далека мыслями от предстоящего бала. Она бросилась на кровать и устремила взгляд в потолок. Она слышала шаги над головой и гадала, куда снова отправляется Рэтборн и почему всегда ведет себя так таинственно.

Встав, Дейрдре чуть приоткрыла дверь, ведущую в комнату миссис Дьюинтерс, и услышала чьи-то голоса. Она уже собиралась вернуться назад, как вдруг дверная ручка повернулась. Дейрдре метнулась за угол и, оказавшись на площадке между двумя пролетами лестницы, вжалась в стену.

– Увидимся на балу у герцогини Ричмонд, – проговорил Рэтборн тихо, но вполне отчетливо. – Я оставил О'Тула приглядывать за тобой. Будь хорошей девочкой до моего возвращения.

Дейрдре тут же вскипела от ярости. Рэтборн поднес руку миссис Дьюинтерс к губам, и Дейрдре заметила на актрисе просторный пеньюар, не скрывавший ее восхитительной фигуры. Миссис Дьюинтерс принимает графа в ночном одеянии! Близость их отношений теперь стала еще очевидней.

Она вышла из своего укрытия и, злорадно усмехнувшись, заговорщически подмигнула графу:

– Не забудь сказать, чтобы она оставила для тебя все вальсы.

На лице Рэтборна отразилось чувство, весьма похожее на ужас, а глаза миссис Дьюинтерс сделались огромными.

– И, разумеется, именно ты поведешь ее ужинать, – бросила Дейрдре через плечо и медленно двинулась по коридору.

Дойдя до своей двери, она обернулась и погрозила графу пальчиком:

– Счастливого пути, Рэтборн, и не делай ничего такого, чего не хотел, чтобы сделала я.

Дейрдре больше не хотелось видеть Рэтборна, поэтому она вышла на улицу, спустившись по черной лестнице, и во весь дух помчалась прочь от отеля, а вернулась уже затемно. Сказав тетке, что утреннее недомогание так и не прошло, она отказалась от предложения послать за доктором, хотя и приняла бренди по его совету.

Врач смог бы с первого взгляда определить, что Дейрдре страдает от переутомления и шока. Леди Фентон это было невдомек, и она никак не могла бы об этом узнать, потому что Дейрдре очень мало говорила до того, как удалиться в свою комнату. Было неясно, слышала ли она слова тетки о том, что лорд Рэтборн целый час ждал ее возвращения и, не дождавшись, отбыл.

Оказавшись в своей комнате, Дейрдре достала из-за корсажа письмо, которое передала ей консьержка в доме, где жил Арман, и перечитала его в сотый раз. Она нашла в нем не больше смысла, чем в тот момент, когда читала его впервые.

«12 июня 1815 года

Дейрдре!

Можешь ли ты этому поверить? Я беглец! Пожалуйста, попытайся понять и простить меня. И не беспокойся. Теперь я взрослый. Думаю, Рэтборн сообщил тебе, что Каро вот-вотобручится? Надеюсь увидеть тебя, когда все будет кончено. Если же нет, то благослови тебя Боже. С любовью, Арман».

Дейрдре перечитывала письмо медленно, вникая в каждое слово, разделяя на отдельные фрагменты и анализируя каждую фразу и вкладывая в них собственный смысл и интерпретируя по-своему. Кое-что из прочитанного наконец дошло до ее сознания. Известие о том, что Каро, сестра Рэтборна, собирается обручиться, несколько прояснило намек графа на то, что дома у него происходят события, которые вызывают у него беспокойство, и что это касается Армана. Леди Каро и Арман! Да, Дейрдре помнила, как они смотрели друг на друга, когда она увидела их вместе в Лондоне. И это повторялось каждый раз. Странно, что ей ни разу не пришло в голову спросить Армана о Каро с тех пор, как они приехали в Брюссель. Дейрдре терялась в догадках. Неужели они затеяли переписку? Она легко могла представить, как известие о помолвке Каро подействовало на Армана. Это вполне могло толкнуть его на какой-нибудь отчаянный поступок. Но на какой?

На следующий день в надежде узнать хоть что-то от друзей Армана, Дейрдре вышла из отеля вскоре после полудня. Поиски сведений не принесли успокоения, хотя друзья брата убеждали ее не беспокоиться и говорили, что Арман появится через день-другой. Дейрдре ни словом не обмолвилась о письме, оставленном ей братом. Она чувствовала, что это письмо представляет опасность для него, хотя не могла бы объяснить, чем именно.

Дейрдре забылась на время беспокойным сном. Проснувшись среди ночи, она вдруг осознала, что все части головоломки встали на свои места. Она зажгла свечу, взяла письмо и снова перечитала его. Теперь только она поняла его суть. Дейрдре смертельно побледнела, каждое прочитанное слово молотком ударяло ей в виски.

Арман перешел на сторону врага! Новость о помолвке Каро толкнула его на крайний шаг. Не случилось ли так, что Рэтборн задал ему трепку, как умел это делать только он, предположив, что Арман завладел чувствами его сестры? Ну до чего же непостоянны эти Кавано! Должно быть, Арман впал в отчаяние, узнав о том, что Каро его бросила.

О, Арман, Арман! – думала Дейрдре с горечью, не зная, как можно оправдать поступок брата. Наказанием за такие действия была смертная казнь. Она вспомнила, как Арман говорил ей, что Рэтборн ненавидит французов и что двое молодых людей были повешены за то, что перебежали на сторону врага. А Рэтборн приставил соглядатаев к Арману! Он сказал ей об этом вчера днем. «Господи, сделай так, чтобы Армана не нашли!» – в отчаянии молила Дейрдре. Она не знала, к кому обратиться. Рэтборна просить о чем-либо ей хотелось меньше всего, хотя она помнила, в какой безопасности чувствовала себя в его объятиях после ночи любви. Но, конечно, виной тому было ее воображение. Он лишил ее невинности, растоптал ее честь, сделал посмешищем, а она была так глупа, что вообразила, будто он принимает ее интересы близко к сердцу. Идиотка! – бранила себя Дейрдре.

Она поднесла письмо Армана к свече и стала смотреть, как языки огня лижут его, превращая в черный пепел. Она бросила обуглившуюся бумагу на решетку незажженного камина. Теперь помочь Арману было не в ее силах. Но Дейрдре знала, что будет защищать брата до последнего вздоха, и если это вынудит ее стать предательницей, она пойдет и на это.

Глава 20

В день бала у герцогини Ричмонд небо было ясным, солнце светило ярко. Этого с одинаковым удовольствием ждали и госпожа, и ее горничная. Казалось, весь город охвачен радостным возбуждением.

Слуги вынимали из тонкой упаковочной бумаги, разворачивали и встряхивали великолепные бальные платья. Плоские утюги грелись в черных железных печах, чтобы тщательно разглаживать пышные складки элегантных творений из атласа и газа. В огромных котлах кипела вода для ароматических ванн тех леди, которые оказались настолько удачливыми, что получили пригласительные билеты – карточки с золотым краем, обещавшие самое блестящее и волнующее событие этого сезона.

Дейрдре проснулась с ужасной мигренью, почти лишившей ее зрения. Первая ее мысль была об Армане. Она испытала ставший уже привычным ужас, лишавший ее способности мыслить здраво. Дейрдре снова опустила голову на подушки и попыталась отвлечься, внимательно прислушиваясь к звукам пробуждающегося отеля.

Вскоре в комнату вошла Соланж и, тихо сказав: «Бонжур», – принялась гладить бальное платье из газа цвета морской пены, но Дейрдре остановила ее.

Девушка замерла в нерешительности.

– Золотистое! – пояснила Дейрдре.

Она думала, что едва ли сможет выдержать еще один изысканный комплимент по поводу того, как это зеленое платье идет к ее глазам.

Позже тем же днем Дейрдре навестила миссис Доусон. Новый алого цвета жакет был готов. Дейрдре поблагодарила портниху за прекрасную работу. Больше ей делать было нечего, и она задержалась в этом доме, чтобы поиграть с маленьким Уильямом, пока его мать купала двух девочек. Трудно было предаваться печали в обществе троих детей, требовавших внимания, и постепенно Дейрдре отрешилась от своих неприятных мыслей.

Когда она собралась уходить, чтобы успеть к обеду, миссис Доусон напомнила:

– Вы не забыли, что обещали присмотреть за малышами, когда придет время?

Дейрдре уверила ее, что не забыла.

– В таком случае будьте готовы завтра или, самое позднее, послезавтра.

Это было первым напоминанием Дейрдре о неизбежности встречи Веллингтона с Наполеоном.

Леди Фентон не особенно полагалась на сведения, полученные Дейрдре от миссис Доусон.

– Если бы это было так, моя дорогая, можешь не сомневаться, что герцогиня Ричмонд отменила бы бал; кроме того, лорд Аксбридж и его адъютанты сейчас здесь, в отеле, и, вполне возможно, готовятся к балу. Неужели ты полагаешь, что Веллингтон допустил бы это, если бы Наполеон стоял у порога?

Дейрдре пришлось согласиться, и она покорно отправилась принимать ванну, а потом вздремнуть до того, как за ними пришлют карету, чтобы ехать на бал.

В комнатах этажом выше было на удивление тихо, и Дейрдре гадала, вернется ли Рэтборн к балу. Она пыталась вызвать в себе раздражение против него, однако все, чего она могла желать, это положить голову ему на грудь и как следует выплакаться.

В это время Рэтборн находился в отеле, но не в своих апартаментах, а в номере напротив, который снял на ночь лорд Аксбридж. Ноги Рэтборна, обутые в сапоги, до колен были заляпаны грязью, а одежда покрыта толстым слоем дорожной пыли.

Он устало опустился на стул.

– Вот, выпей это, – сказал лорд Аксбридж заботливо и вложил большой стакан бренди адъютанту в руку.

Сделав пару больших глотков, Рэтборн удовлетворенно крякнул.

– Значит, ты виделся с герцогом? – спросил Аксбридж.

– Да, но я не уверен, убедил ли его в том, что Наполеон собирается напасть на нас из Шарлеруа. Этот коварный корсиканец, по слухам, направляется в Остенде. Понятно, что герцог хотел бы получить более точные сведения, чтобы не вертеться волчком и не сражаться с ветряными мельницами.

Он все еще полагает, что основной удар будет нанесен на дороге на Монс. Однако наш командир надеется, что я прав. Как вы, возможно, помните, территория к югу от леса Суан предпочтительна для защиты города. Но герцог не доверяет Наполеону, и, думаю, не без основания. Он полагает, что нападение со стороны Шарлеруа может быть только отвлекающим маневром, чтобы заставить нас выдвинуться в одном направлении, в то время как сам Наполеон намерен напасть с другой стороны.

– Возможно, французы хотят отрезать нам путь к отступлению через Халле.

– Именно этого герцог и опасается. Поэтому пятнадцать тысяч наших солдат остаются в гарнизоне, который, я уверен, так и не вступит в бой.

– Что ты думаешь о наших шансах?

Ни секунды не промедлив, Рэтборн решительно произнес:

– О, мы выиграем войну, если приложим все силы. Скоро у всех будет шанс убедиться, что я прав.

В доме номер девять по улице Сантр, резиденции герцога и герцогини Ричмонд, огромный бальный зал сверкал огнями тысяч свечей. На блестящем паркете под хорами, на которых расположились музыканты, молодые люди в ярких мундирах кружили партнерш в вальсе. Дейрдре танцевала с майором Торнхиллом. Она часто улыбалась и отвечала на его комплименты, как повелевал долг, но взгляд ее блуждал по залу в поисках широких прямых плеч и гордо посаженной головы, увенчанной копной густых медных локонов.

В одной из укромных ниш, которой не достигал свет, Дейрдре заметила миссис Дьюинтерс: она беседовала с каким-то высоким солдатом в красном с золотом мундире. Собеседник миссис Дьюинтерс обернулся, и Дейрдре отчетливо разглядела его профиль. Это был капитан Родерик Огилви.

В этот момент музыка закончилась и возле дверей возникло легкое движение. Пары расступились перед единственным человеком, отказывавшимся носить обязательные для танцев белые перчатки, перед герцогом Веллингтоном. Рядом с ним стоял лорд Аксбридж, а за его спиной Рэтборн и другие адъютанты. Они, одетые в алые и синие мундиры с золотым шитьем, представляли собой впечатляющее зрелище. С плеча каждого свисал плащ с меховой оторочкой. Гости мужского пола раскланивались с герцогом, а дамы приседали в реверансе, будто перед самим королем Англии. Выражение лица у Веллингтона было умиротворенным. Он и его свита улыбались, опровергая своим видом слухи о том, что армии дан приказ выступить маршем.

Танцующие освободили центр зала, и туда ступило подразделение шотландских горцев в килтах. Раздалась оглушительная музыка волынок.

Дейрдре отыскала глазами Рэтборна. Он смотрел на нее через комнату. Будто получив тайный сигнал, он двинулся к ней, удерживая ее взглядом своих золотистых глаз. Он обхватил ее за талию властным жестом и повлек мимо молчаливых зрителей, часовых, замерших у входа, в помещения, отведенные для ужина. Где-то далеко пробили часы.

– Полночь, – сказала Дейрдре, задыхаясь.

– Пятница, шестнадцатое июня! Ты знала, что в воскресенье мой день рождения?

– И сколько тебе исполнится?

– Тридцать один год. Не смотри так, Ди. Уверяю, что буду рядом с тобой еще много-много лет и надоем хуже чумы. А пока...

– А пока ты отправляешься на войну. Когда вы выступаете?

– На рассвете. Я не должен был говорить об этом, но если ты оглянешься вокруг, то заметишь, что многие офицеры уже покинули бал, чтобы присоединиться к своим подразделениям.

– Куда? Или тебе это неизвестно?

– Еще нет, но скоро я все узнаю.

Аксбридж отделился от толпы, подошел к Рэтборну и мимоходом обронил:

– Они захватили Шарлеруа. На рассвете увидимся в Катр-Бра.

С этими словами он вышел.

Дейрдре почувствовала, что не может больше ни минуты оставаться за столом, и как раз в этот момент Рэтборн, поднявшись и отодвинув стул, сказал ей на ухо:

– Нам пора.

Через минуту закрытая коляска с О'Тулом на козлах подкатила кпарадному, освещенному факелами.

– Куда ты меня везешь? – спросила Дейрдре, впрочем, ничуть не беспокоясь и даже не особенно желая услышать ответ.

– На твою свадьбу.

На одно мгновение она потеряла контроль над собой, и сердце ее взмыло вверх от радости, но тотчас же пришли другие мысли, не столь утешительные и приятные, и ее первый инстинктивный порыв угас.

– Ты слышала меня? – спросил Рэтборн тихо из глубины полутемной коляски.

Дейрдре повернула голову на его голос и, протянув руку, провела ею по его лицу. Ей даже не пришло в голову спросить, как ему удалось устроить их свадьбу, если его не было в Брюсселе три дня. Но он был Рэтборном. Если он принимал решение, ничто не могло ему помешать. И все же ей предстояло воспрепятствовать этому решению.

– Гарет, – начала она, тщательно подбирая слова, – я не хочу быть твоей женой, но я была бы очень, очень счастлива, если бы ты стал моим любовником и оставался им так долго, как пожелаешь.

На несколько минут воцарилось молчание. Дейрдре чувствовала, как эту тишину заполняет его раздражение, и в конце концов выкрикнула:

– Что я такого сказала?

– Твоим любовником? – переспросил Рэтборн, кипя от злости. – Господи! Я был прав. Ты не думаешь, что я гожусь тебе в мужья и в отцы твоим детям. Ты видишь во мне только объект наслаждения. Ты понимаешь, что предложила мне?

– Но я люблю тебя.

Рэтборн надолго замолчал. Дейрдре подумала, что он ей не поверил, и поспешила добавить:

– Никогда никому я не говорила этого прежде.

– Тогда выходи за меня замуж.

– Я не могу!

– И все-таки выйдешь!

– Не знаю, как ты сможешь меня заставить.

– О, это просто – с помощью шантажа.

– Шантажа!

– Да, это новое слово для очень старого понятия. Я хочу сказать, принуждения.

И Рэтборн добавил совсем другим тоном:

– Где твой брат, Дейрдре?

– Арман? – спросила она и вся напряглась.

– Не пытайся выиграть время, это ни к чему не приведет. Конечно, я говорю об Армане. Разве у тебя есть еще один брат? А теперь скажи мне, где он.

Дейрдре собралась с силами и заставила себя ответить игривым тоном:

– Мой дорогой Рэтборн, откуда мне знать? Ведь я ему всего лишь сестра!

– В таком случае я сам скажу тебе. Он взят под стражу. Через пару минут ты сама это увидишь.

Дейрдре широко раскрыла глаза и быстро заморгала, пытаясь разглядеть в полумраке выражение лица Рэтборна.

– Что с ним будет?

– А что может с ним быть? Я не стану о нем докладывать. Ведь скоро он станет моим шурином. А когда все кончится, он с нами вернется в Англию. Это тебя удовлетворяет?

– Да.

Они сочетались браком в тускло освещенном свечами нефе маленькой каменной церкви. Их обвенчал валлонский протестантский священник.

Свадебное торжество решили отложить до прибытия сэра Томаса и леди Фентон. Скоро Дейрдре поняла, что ее судьба была уже давно предрешена Рэтборном, и это чувство неизбежности произошедшего принесло ей некоторое облегчение.

Увидев Армана, стоящего в тени, она испытала сильное волнение. Ее сердце испуганно затрепетало. Брат посмотрел на нее ободряюще и... улыбнулся. Затем он перевел взгляд на человека, стоявшего рядом, и Дейрдре вздрогнула, узнав в нем Гая Лэндрона, которого не видела с тех пор, как уехала из Лондона. Прошла еще минута, и она осознала, что светловолосый джентльмен рядом с Арманом – Тони Кавано, кузен графа.

Дейрдре сделала шаг навстречу брату, но Рэтборн крепко сдавил ее локоть.

– Священник ждет, – сказал он кратко. – А время дорого.

Через несколько минут церемония была завершена. Кольцо с рубином, подаренное Рэтборном, оказалось у Дейрдре на пальце рядом с тонким обручальным кольцом. Дейрдре сумела перемолвиться с Арманом всего лишь несколькими словами, и когда он желал ей счастья, она не заметила никаких признаков раскаяния на его лице.

Возвращение в отель происходило в полном молчании, и это очень нервировало Дейрдре: казалось, граф уже раскаивается в том, что женился на ней. Только переступив порог его комнат на третьем этаже отеля «Англетер», она осмелилась задать давно мучивший ее вопрос:

– Почему для тебя было так важно жениться на мне? Лицо Рэтборна оставалось непроницаемым.

– Думаю, ты догадываешься, почему я хотел сделать тебя своей женой. Через час я уезжаю, и для меня важно, чтобы наш брак получил завершение. Видишь ли, я не хочу оставлять незаконченных дел, как даю тебе шанс аннулировать наш брак позже, если бы тебе пришло это в голову. А теперь раздевайся. – В его голосе прозвучало нетерпение. – И погаси свет.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – процедила сквозь зубы Дейрдре. – Я, как тебе известно, не так невинна, как прежде, и напугать меня нелегко. Я решила выйти за тебя еще раньше, и только дело с Арманом объясняет мое упорство. Как ты мог позволить себе оказаться связанным с парой предателей? Я думала, ты меня возненавидишь, как только узнаешь.

Рэтборн заключил ее в кольцо своих рук и крепко сжал.

– Такты наконец признаешь, что любишь меня? – спросил Рэтборн, касаясь губами ее уха.

– Разве я не сказала об этом еще в коляске? Дейрдре слегка отстранилась и положила обе ладони графу на грудь. Дыхание его стало глубоким и прерывистым.

– Когда ты сказала это в первый раз, я не слушал. Повтори, – произнес он охрипшим голосом и, обхватив Дейрдре руками за бедра, притянул к себе так, что она оказалась прижатой к нему вплотную.

– Я люблю тебя.

– Неужели так трудно это сказать?

– Должно быть, – пробормотала Дейрдре и острыми зубками прикусила кожу на плече Рэтборна, – потому что нынче вечером я еще не слышала, чтобы ты сказал эти слова мне.

Он произнес их и крепко поцеловал ее. Потом повторил признание снова и, подхватив Дейрдре, медленно закружил ее под музыку, которую слышал только он. Затем Рэтборн потянул ее на кровать и принялся снимать с нее сорочку.

– Осторожнее, – предупредила Дейрдре. Он потянул ее руку вниз к своему паху.

– Итак?

И он получил желанный ответ.

– Не хочу ехать в Антверпен, – сказала Дейрдре раздраженно часом позже, когда Рэтборн уже одевался. – Хочу остаться здесь, поближе к тебе.

– И все-таки ты сделаешь, как я говорю. Тебя будет сопровождать мой кузен Тони. По крайней мере я буду уверен, что он выполнит мои пожелания.

– Почему это?

– Одна причина в том, что я глава семьи.

– А другая?

– У меня застежки от семейного кошелька. – Граф заключил Дейрдре в объятия и прижался щекой к ее волосам. – Надеюсь, ты уже забеременела.

Дейрдре с отсутствующим видом принялась разглаживать золотистый позумент.

– Тебе это будет приятно?

– Только если ты пообещаешь, что родишь мне младенцев с рыжими волосами.

Дейрдре изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать, но вопреки всему слезы потекли у нее из глаз.

Рэтборн быстро поцеловал ее и неохотно оторвал ее руки от своей груди.

– Дейрдре, я хочу, чтобы ты знала: что бы я ни сделал, это только из любви к тебе. Нет, не перебивай. Попытайся понять и... будь благородна и прости меня.

Граф резко повернулся и вышел.

Дейрдре бросилась к окнам спальни и широко их распахнула. Улица Мадлен была полна людей, раздавался ритмичный звук барабанов и рожка; солдаты в мундирах и телеги, до отказа нагруженные припасами, двигались по мощенным булыжником улицам к Гран-Пляс.

Рэтборн вышел из отеля, и Дейрдре увидела, как откуда-то из темноты появился О'Тул. Он вел под уздцы серого жеребца. На заднем плане маячил еще один всадник. Дейрдре почувствовала ком в горле. Рэтборн взлетел в седло, поднял глаза на окна и, заметив ее, послал воздушный поцелуй. Затем он с силой пришпорил коня и вместе с О'Тулом скрылся в ночи.

Дейрдре посмотрела на часы на туалетном столике. Они показывали четыре утра. Она была замужем уже два часа.

Глава 21

Дейрдре проснулась от звука, который сначала приняла за отдаленный гром. Солнце струило яркие лучи в окна ее спальни. Она посмотрела на часы возле кровати и вдруг вздрогнула, поняв, что это гремят пушечные выстрелы.

Выпрыгнув из постели, Дейрдре дрожащими руками принялась торопливо одеваться, затем быстро сбежала вниз по лестнице.

Коридоры отеля были запружены английскими дворянами и их слугами, проведшими ночь за упаковкой вещей и полными желания оказаться подальше от города на случай, если он перейдет к французам. Гул голосов нарастал. С разных сторон доносились распоряжения, противоречившие одно другому.

Дейрдре побежала к столовой, спотыкаясь о кофры и чемоданы, разбросанные повсюду.

Она нашла тетку, миссис Дьюинтерс и Тони Кавано спокойно поглощавшими поздний завтрак. Тони выдвинул стул, давая понять Дейрдре, что звук пушечных выстрелов, вероятно, исходит из Катр-Бра и еще со стороны деревень Ватерлоо и Шарлеруа.

– Беспокоиться не о чем, – проговорил он успокаивающе. – Пройдет много времени, прежде чем начнутся серьезные события. Обе стороны пока ведут разведку боем.

– Но как можно быть уверенным в том, что враг в Катр-Бра, а не ближе? – спросила леди Фентон с дрожью в голосе – сказывалось напряжение долгой бессонной ночи.

– Ну конечно, полной уверенности у меня нет, однако это естественное предположение.

– Сэр Томас прав, – проговорил Тони, – и я, со своей стороны, убежден в том, что Веллингтон воздаст Наполеону по заслугам.

Похоже было, что его слова успокоили леди Фентон, и Дейрдре бросила на него благодарный взгляд.

Миссис Дьюинтерс говорила очень мало после того, как вежливо поздравила Дейрдре со вступлением в брак. Дейрдре вдруг почувствовала жалость к актрисе. Каковы бы ни были в прошлом отношения миссис Дьюинтерс и Рэтборна, теперь только она владела сердцем мужа. Дейрдре отвела глаза, чтобы случайно взглядом не выдать свои чувства к бывшей сопернице.

Прибытие миссис Доусон с детьми помогло поднять настроение женщинам.

Соланж и миссис Дьюинтерс взяли на себя заботы о детях, а Дейрдре, для того чтобы хоть чем-то занять себя, отправилась в конюшни почистить Красотку.

Грохот больших пушек раздавался непрерывно весь день и вечер, а у отеля постоянно толпились люди, сообщая то о первых победах, то о поражениях. Все это казалось Дейрдре сплошным кошмаром. Когда наконец стих пушечный гром, на город спустилась тьма и горожане смогли наконец впервые за долгие часы насладиться тишиной, внезапно разразилась страшная гроза. Ливень продолжался всю ночь.

Естественное течение дней было нарушено до такой степени, что никому за эту долгую пятницу не пришло в голову вовремя пообедать или лечь спать с наступлением ночи. Люди ели когда придется и почти не спали, опасаясь пропустить отчет о военных действиях и положении армии Веллингтона.

Фентоны и еще несколько постояльцев отеля засиделись за ужином далеко за полночь. Вдруг до них донесся топот копыт по булыжной мостовой. Все бросились к окнам и увидели всадников, промчавшихся мимо. К отелю приблизилась другая группа всадников – остатки бельгийского и немецкого кавалерийских подразделений. Мужчины были в порванных и запачканных грязью мундирах, Многие ранены. Половина прибывших просто падала с седел от усталости. Некоторые кричали «Катр-Бра» и призывали граждан покинуть Брюссель, потому что Веллингтон скоро сдастся.

Эти сообщения вызвали новую волну паники. Улицы, постепенно притихшие и опустевшие за день, скоро заполнились перепуганными жителями Брюсселя и остававшимися в городе немногими англичанами, отчаянно пытавшимися вырваться из города. Тем не менее сэр Томас решил не поддаваться панике. Они с Тони Кавано покинули отель, чтобы попытаться узнать, насколько справедливы слухи о поражении Веллингтона. Оба подозревали, что бельгийцы просто дезертировали с поля боя.

Они вернулись через час и успокоили немногих остававшихся в отеле, сообщив, что хотя кое-кто из запаниковавших бельгийских драгун и бежал на север, многие британские подразделения все еще находятся в городе со своими офицерами и отправляются по приказу в Катр-Бра.

К двум часам ночи начали прибывать повозки с ранеными; большей частью это были немцы и бельгийцы. Несколько таких повозок остановилось возле отеля «Англетер», и сердце Дейрдре тревожно забилось, когда она увидела среди прибывших доктора Шейна Маккаллума.

Дейрдре без колебаний откликнулась на просьбу доктора помочь. Подойдя к столу, на котором лежал молодой британский солдат, она не сразу поняла, чего от нее ожидают, пока с ужасом не заметила раздробленную кисть раненого и инструмент в руках доктора. Она покачнулась, и миссис Дьюинтерс тотчас же заняла ее место. Актриса, такая нежная и ослепительно красивая, принялась ласково успокаивать солдата и вскоре так очаровала его, что он безоговорочно подчинялся каждому ее слову.

Вернувшись ксебе в номер и сразу провалившись в сон, Дейрдре встала с постели лишь в полдень. Ощутив тягостную жару, она протерла тело влажной губкой и оделась. Вскоре она приступила к работе сестры милосердия.

Кактолько отель превратился в госпиталь, разговоры об отступлении Фентонов в Антверпен сразу прекратились; грохот отдаленных пушечных выстрелов теперь не стихал ни на минуту.

Вскоре после того, как Дейрдре начала обход раненых, послышался какой-то новый, незнакомый звук.

– Что это? – спросила Дейрдре.

– Барабаны! – ответил ей кто-то из раненых.

В комнате воцарилось долгое напряженное молчание, и Дейрдре ощутила нервную дрожь.

Медленно нарастающий топот ног, обутых в тяжелые кованые сапоги, и непрекращающийся барабанный бой влились нa улицу Мадлен, и люди в комнате невольно схватились за оружие. Ходячие осторожно приблизились к окнам. Дейрдре разглядела море алых мундиров, отороченных белым позументом, и кивера с покачивающимися на них белыми плюмажами. За ее спиной раздались крики: «Ура! Сюда, ребята, покажите этим лягушатникам, чего мы стоим!»

Люди высовывались из окон по всей улице и криками подбадривали шедших ровным строем солдат; многие бросали сверху цветы, но ни один солдат не поднял глаз, ни один не нарушил строй.

– Что происходит? – спросила Дейрдре у миссис Дьюинтерс, и та жестом указала на солдат, чьи суровые черты неожиданно смягчались. Они улыбались.

– Суеверие! Ветераны Испании помнят день накануне Саламанки. Тогда дождь лил как из ведра.

– Не понимаю.

– Дождь накануне битвы для них – тайный знак, ну, вроде обещания удачи. Как всем известно, при Саламанке состоялось победоносное для Веллингтона сражение: он одержал победу над французами. Эти люди считают, что история повторяется.

– Вы не можете говорить это серьезно!

– Посмотрите на них, и сами увидите.

Дейрдре раздвинула занавески и стала смотреть на струйки дождя, бежавшие по запотевшему оконному стеклу. Перед ее .мысленным взором снова возник образ Рэтборна, промокшего до костей и укрывающегося от ярости стихии под каким-то чахлым кустарником. На душе у нее стало еще тоскливее, и Дейрдре попыталась думать о чем-нибудь менее пугающем.

Она вспомнила об Армане, и беспокойство вновь охватило ее: несмотря на ее ожидания, брат так и не появился в отеле.

Легкое движение за спиной отразилось в темном оконном стекле. Дейрдре, заметив это, опустила занавеску.

– Вы все вглядываетесь в ночь. – В голосе Тони Кавано слышалось сочувствие, и ей было трудно не упасть в его объятия и не растаять в них. – Лучше ложитесь спать, пока есть такая возможность. Один Бог знает, что принесет нам завтра.

– Когда вы прибыли в Брюссель? – невольно вздохнув, спросила Дейрдре.

– Менее недели назад.

– И что вас привело сюда?

Он отвел глаза и ответил уклончиво:

– Семейные дела.

– Леди Каро?

– Кто вам сказал, Арман или Рэтборн?

– Оба, но по-разному.

Ее слова, как Дейрдре и полагала, произвели на Тони сильное впечатление: настороженность исчезла, и он расслабился.

– Не все так страшно. Тайная помолвка, заключенная с помощью писем, пересылаемых через Ла-Манш, в конце концов, не может вызвать особого беспокойства. Хотелось, чтобы и Рэтборн видел дело в таком свете, но боюсь, Арман слишком часто вызывал его гнев. И все же вам не стоит волноваться из-за них. Рэтборн – ветеран, он знает, что делает, и присмотрит за Арманом.

– Арман с Рэтборном? – в ужасе спросила Дейрдре.

– Думаю, он собирается держать вашего брата рядом с собой в качестве вестового или что-нибудь в этом роде. Вряд ли Арман был от этого в восторге, но он изменил своим намерениям и подвел меня.

– Подвел вас?

– Да. Он сказал, что не имеет намерения участвовать в конфликте, и я поверил ему, и вдруг он надевает мундир и уезжает с Рэтборном. Я тоже хотел последовать за ним, но Рэтборн оставил вас на мое попечение. Он бы заклеймил меня как дезертира, если бы я бросил вас в беде.

В конце концов Дейрдре ушла наверх, в свою комнату, где опустилась на кровать и постаралась не думать о завтрашнем дне.

Воскресный рассвет разбудил ее пушечными выстрелами. Дейрдре поспешила одеться и спустилась вниз.

В отеле было непривычно тихо. Войдя в одну из импровизированных палат, она увидела раненых, тянувших шеи к окнам с походных кроватей; лица их были сосредоточенными и серьезными.

– Бедняги! – сказал один. – Нам-то повезло. Не хотел бы сегодня быть на их месте.

Ответа не последовало. Каждый был погружен в собственные мысли.

Очень скоро к отелю вновь потянулись повозки с ранеными; они двигались медленным нескончаемым потоком.

Отель очень скоро заполнился, и Дейрдре вышла сказать, чтобы раненых отправляли на Гран-Пляс.

– Мисс Дейрдре, это вы? – обратился к ней один из раненых. – Я Ситон, друг вашего брата. Вы меня не помните?

Услышав имя брата, Дейрдре насторожилась.

– Вы упомянули об Армане? Как он? Когда вы его видели?

– Он в порядке, не волнуйтесь. Прошлой ночью мы укрывались в каком-то амбаре с дырявой крышей, который гордо именуют полевым госпиталем, в местечке под названием Мон-Сен-Жан. Рэтборн приволок туда Армана, которого один из французов ухитрился ранить копьем.

Заметив тревогу на лице Дейрдре, солдат поспешно добавил:

– Право же, ничего серьезного. Поверьте моему слову. Рана пустяковая. Вот и Рэтборн так сказал. К тому же там полно хирургов, способных о нем позаботиться.

Тут повозки с ранеными тронулись, и доктор Маккаллум позвал Дейрдре помогать ему перевязывать новоприбывших. Ей на смену пришла миссис Дьюинтерс, и Дейрдре, поднявшись в тишину и уединение своей комнаты, погрузилась в невеселые размышления. Какую игру ведет Рэтборн? Что он намеревается сделать с Арманом?

Дейрдре отвернулась от окна и принялась нервно расхаживать по комнате, но вдруг остановилась. В эту самую минуту на поле боя находились женщины, ждавшие хоть одного словечка о своих любимых; и миссис Доусон была одной из них.

Быстро подойдя к умывальнику, Дейрдре плеснула в лицо холодной воды, затем досуха вытерлась полотенцем и сразу почувствовала себя готовой на все. Из гардероба у стены она выбрала новую алую накидку с золотым позументом. Ей было необходимо почувствовать тепло этой накидки, потому что после трехдневного дождя и влажной жары температура резко упала. В ящике комода она нашла пару ножниц для рукоделия и, распустив длинные косы, свернула их в один жгут. Туго натянув жгут, она принялась безжалостно резать его.

Удовлетворенная мальчишеским видом своего отражения в зеркале, Дейрдре небрежно бросила ножницы вместе с отрезанными волосами в ящик комода. Теперь ее мысли опережали действия. Красотка, размышляла она, в любом случае нуждается в упражнениях, и поездка до леса Суан будет для нее как нельзя кстати.

Глава 22

Дорога от Брюсселя до леса Суан, где шел бой, была запружена транспортом, двигавшимся на север, и хрупкий юноша, ехавший верхом на лошади, постоянно уступал дорогу тяжелогруженым крестьянским телегам и повозкам, следовавшим за армией.

Вскоре толпа отступающих оказалась позади, и Дейрдре слегка придержала лошадь. Теперь, когда она оказалась на дороге к лесу Суан, звуки битвы стали еще более громкими и пугающими.

Все вокруг было окутано пеленой разъедающего глаза пушечного дыма, сквозь который едва проникали пурпурные лучи заходящего солнца. Дорога перед ней была свободна – она вела к Ватерлоо и Мон-Сен-Жану.

Деревня Ватерлоо производила впечатление недавно покинутой, и Дейрдре немедля двинулась дальше, к Мон-Сен-Жану. Пушечный дым в этом месте был таким густым, что ей потребовалось несколько минут, чтобы разглядеть нескольких солдат, одетых в мундиры цветов британской армии; большинство из них были ранены.

За домами дорога раздваивалась. По левую сторону развилки располагались фермы с хозяйственными постройками. Дейрдре направилась к каменному дому, ожидая, что «новичка» вот-вот окликнут, но никто не сделал попытки остановить ее.

Она спешилась и привязала лошадь к коновязи, а потом пошла к импровизированному госпиталю, расположившемуся в огромном амбаре.

Один из врачей заметил ее.

– Можешь отправляться в свое подразделение, паренек, – сказал он, – твоя помощь здесь не нужна.

– Сэр, мне сказали, что здесь мой брат. – Дейрдре была не в силах сдвинуться с места.

Доктор жестом указал в глубь амбара.

– Поищи там. – Он вновь склонился над раненым. Призвав на помощь все свое мужество, Дейрдре стала пробираться среди тюфяков, на которых лежали несчастные. Одни из них уже скончались, другие были близки к смерти. Дейрдре двигалась подобно тени, от одного тюфяка к другому, упорно повторяя имя Армана, а когда никто не откликнулся, ее охватило отчаяние.

Внезапно дверь открылась и на пороге возникла фигура драгуна в алом мундире. Дейрдре подняла голову и замерла на месте. В осанке человека ей показалось что-то знакомое. Она с опаской смотрела, как он ступил в комнату и сделал несколько шагов к ней навстречу.

О'Тул!

Он с равнодушным видом прошел мимо, но глаза его подозрительно прищурились, когда наконец он приблизился к тюфяку, который Дейрдре только что обследовала.

– Что случилось с мальчиком, поступившим сюда сегодня утром? – услышала она его вопрос, заданный с мягким ирландским выговором и обращенный к одной из сестер милосердия.

– С Сен-Жаном? Он вернулся в свое подразделение. Дейрдре услышала приглушенное проклятие, и О'Тул тут же повернулся и вышел. Опустившись на корточки, она прикрыла лицо руками. Ее отчаянная, безумная поездка оказалась бессмысленной. Армана здесь нет. Где же он? И где Рэтборн?

Внезапно Дейрдре вскочила на ноги и побежала догонять О'Тула, который уже сел на огромного серого коня и направился на поле боя. Дейрдре окликнула его по имени, но сквозь оглушительный грохот канонады трудно было что-либо расслышать. Тогда она помчалась к дому, возле которого привязала Красотку, вскочила на лошадь и поскакала следом за О'Тулом.

Неожиданно гром пушечной пальбы прекратился, и воцарилась гнетущая тишина. Люди повсюду поднимали головы и прислушивались. Справа от себя Дейрдре увидела низко стоящее в небе солнце. Она осторожно продвигалась вперед, пока не оказалась на гребне широкой горной гряды.

И тут она услышала это.

Далеко справа от нее раздалось Победное «ура»; этот крик, подхваченный повсюду, раскатился по всей гряде. Он распространялся, как лесной пожар, раздуваемый ветром. Хриплые крики ликования британцев становились все громче. В битве произошел поворот, и победители выражали свое торжество. Все прекратилось так же внезапно, как началось, и Дейрдре поняла, что ей нет смысла следовать дальше. О'Тула поглотил густой дым, а люди и лошади повсюду пришли в движение. Едва она успела натянуть поводья и направить лошадь в обратный путь, как за ее спиной послышался гром победных криков и с десяток конных гвардейцев с саблями наголо вырвались из клубов дыма.

– Вперед! – услышала Дейрдре призыв командира и рванулась вместе с лошадью в сторону, пропуская конницу.

Когда дым рассеялся, Дейрдре увидела раскинувшуюся перед ней долину, утопающую в лучах прекрасного летнего закатного солнца. На какое-то мгновение она почувствовала прилив энергии, но тут же ужаснулась представшей ее взору картине.

Ржаное поле, вытоптанное копытами боевых коней, было густо усеяно телами. На склонах царил хаос – масса наступающих британских пехотинцев с обнаженными штыками врезалась в ряды отступавших наполеоновских гвардейцев. Те сопротивлялись с яростью тигров, загнанных в угол. Земля содрогнулась от топота копыт тысяч лошадей, когда французские уланы и кирасиры устремились сплошным потоком вверх по глинистому склону; их медные шлемы ярко сверкали на солнце. Завязался бой, то и дело слышались крики: «Да здравствует император!», «Да здравствуют Англия и святой Георгий!», «Шотландия вовеки веков!». Хриплые стоны поверженных смешались с победными криками.

Всадники помчались сломя голову вниз по скользкому склону, залитому кровью, и Дейрдре, не удержав Красотку, невольно присоединилась к безумной скачке всадников со сверкавшими саблями наголо над головами.

Неизвестно откуда примерно в пятидесяти футах впереди них появилось подразделение французских драгун. Противники пришпорили лошадей и рванулись навстречу друг другу.

Она видела безумные глаза наступающего драгуна, прорывавшегося к ней; его сабля была в крови, и он уже занес ее над головой Дейрдре. Нащупав за поясом пистолет, она подняла его и выстрелила.

Глаза всадника широко раскрылись, на его груди, обтянутой зеленым мундиром, расплылось темное пятно, однако он продолжал двигаться вперед.

Бегство было невозможно, да Дейрдре о нем и не помышляла. Все ее чувства и инстинкты были обострены. Она с силой всадила шпоры в бока лошади и сделала выпад навстречу. У нее не было никакого плана, но едва сабля драгуна начала опускаться вниз, она рванулась из седла навстречу удару.

Это ее внезапное движение заставило лошадь противника шарахнуться в сторону, и оба всадника опрокинулись на землю. Дейрдре отчаянно вцепилась в неподвижную руку, замерев в ожидании удара стали, который должен был положить конец ее борьбе, но тело под ней внезапно расслабилось. Подняв голову, Дейрдре увидела уставившийся на нее неподвижный взгляд. Ее душили подступившие к горлу рыдания, но она заставила себя подняться на ноги и взобралась в седло, отчаянно ища глазами путь к спасению... И тут она увидела Армана, верхом на лошади, всего в нескольких ярдах слева. Он размахивал саблей, в то время как двое французских улан бросились на него.

Выкрикнув имя брата, она бросилась вперед. Улан, находящийся за спиной Армана, поднял саблю, готовясь нанести удар, однако Дейрдре оказалась проворней: ее руки обвились вокруг шеи нападавшего и сжали ее, как тиски. Дейрдре увидела падающего Армана. Из ее горла вырвался вопль отчаяния. Ее хватка ослабла, и улан, воспользовавшись этим, с силой ударил локтем ей под ребра, отчего Дейрдре вылетела из седла и, упав на землю, на мгновение потеряла способность дышать.

Оперевшись на локоть, она сделала попытку приподняться, но тотчас же снова упала и погрузилась во тьму.

Когда Дейрдре пришла в себя, солнце уже село и звуки боя почти смолкли. Некоторое время она лежала неподвижно, пытаясь понять, где находится. Ее слух улавливал крики ночных животных и птиц. С трудом приподнявшись, она попробовала сесть и внезапно узнала эти крики, раздававшиеся вокруг, – то были не животные, а раненые и умирающие, просившие воды и избавления от мук.

Дейрдре опустила голову к самым коленям и сделала несколько глубоких и неспешных вдохов. Все тело ныло, будто ее избили, на губах она ощутила вкус крови, а во рту пересохло. Дейрдре снова подняла голову и огляделась вокруг. Там и тут горели небольшие костерки. Луна бросала свои мертвенные лучи на сцену гибели и разрушения.

Заставив себя подняться на ноги, Дейрдре огляделась. Арман упал всего в нескольких ярдах отсюда, и она принялась кружить, выкрикивая его имя.

А потом она его нашла. Арман дышал с трудом. Он не откликался на ее отчаянные просьбы, и Дейрдре принялась за работу.

Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не обращать внимание на крики раненых, когда она шарила среди изувеченных тел в поисках трупа, с которого могла бы сорвать часть одежды, чтобы сделать повязку брату. Наконец она нащупала холодное тело. Через несколько минут Дейрдре вернулась к Арману и ловко забинтовала рану на его плече обрывками рубашки, снятой с мертвого французского солдата. Потом ей удалось расстегнуть мундир и посадить брата.

Внезапно Дейрдре заметила темные фигуры, двигавшиеся среди мертвых тел, и собралась уже позвать на помощь, но тут же осеклась. До нее донеслась гортанная речь прусских солдат, склонившихся над одним из раненых. Молодой голос по-французски молил их о пощаде. Сверкнула сталь – и голос оборвался.

Ярость захлестнула Дейрдре. Она принялась лихорадочно шарить вокруг и наконец нашла пару заряженных пистолетов. К счастью, порох в них не намок, и когда пруссаки оказались всего в нескольких ярдах, Дейрдре взвела курки.

Один из пруссаков был уже в нескольких футах от нее, и Дейрдре не колеблясь разрядила в солдата пистолет. Товарищ убитого испуганно замер на месте. Сердце Дейрдре отчаянно билось в груди, но страха не было. Она знала, что это придет позже.

– Warum warten sie? – спросила она с вызовом. – Чего вы ждете? Попытайте счастья и получите то же, что ваш приятель.

Пруссак злобно выругался и, отступив назад, исчез в темноте.

Дейрдре опустила на землю тяжелый пистолет и подвинулась ближе к Арману, чтобы согреть его своим теплом.

Он пошевелился и тихо спросил:

– Каро?

– Тише, дорогой. Скоро ты будешь с ней. После этих слов Арман снова впал в забытье.

При первых проблесках зари появился фургон с медиками, и Дейрдре с Арманом перевезли в деревню Мон-Сен-Жан, где Дейрдре узнала, что лорд Аксбридж ранен в колено чуть ли не последней пулей, выпущенной на поле боя. Его уже отправили в Ватерлоо. Рэтборн же, не получивший ни единой царапины, с рассветом выступил, чтобы преследовать французов до ворот Парижа.

К вечеру дорога на Брюссель была запружена элегантными каретами богатых горожан, пославших свои экипажи с хорошими рессорами для перевозки раненых – героев, спасших город от нашествия корсиканского чудовища.

Большую часть этого путешествия в комфортных условиях брат и сестра проспали – Дейрдре от усталости, а Арман под воздействием снотворного. Они прибыли в отель «Англетер» незадолго до полуночи. Дейрдре все взяла в свои руки и тотчас же отправила Армана в постель, решив отложить расспросы до утра. Она надеялась, что здоровый сон сделает свое дело и благоприятно скажется на его самочувствии.

Утром, войдя в комнату Армана, она застала брата сидящим в постели. Глаза его глубоко запали, однако чувствовал он себя неплохо и, судя по всему, шел на поправку.

Дейрдре прошла через комнату и, опустившись на колени возле постели, дотронулась рукой до лица брата, затем бросилась ему на грудь и заплакала.

Арман стал нежно гладить ее по коротко остриженным волосам. Когда Дейрдре наконец подняла на него глаза, она увидела, что ресницы его повлажнели.

– Отчего ты не сообщил, что вступил в армию? – с укором спросила она. – Я заподозрила самое худшее.

–Что именно?

– Что ты перешел на сторону врага. Арман изумленно воззрился на сестру.

– Ты думала, я предатель?

– А что я должна была думать, когда ты говорил все эти ужасные вещи и Рэтборн поколотил тебя? Ты ни словом не упомянул в своем письме о том, что вступил в армию. Откуда я могла знать, что у тебя на уме?

Вскоре кружным путем из Антверпена пришло письмо от Рэтборна. Оно было кратким. В нем говорилось о том, что Дейрдре должна отправиться в Белмонт, родовое имение Рэтборна в графстве Уорикшир, под присмотр его кузена. Гай Лэндрон был послан туда заранее, чтобы подготовить дом к ее прибытию. Граф обещал присоединиться к ней, как только окончится его служба при Веллингтоне и мир раз и навсегда освободится от Наполеона Бонапарта.

Глава 23

За неделю, последовавшую за битвой, через порталы отеля «Англетер» прошли многочисленные сановники с единственной целью – выразить свое почтение лорду Аксбриджу, человеку, разгромившему легендарных французских уланов и кирасиров. Он стал самым популярным и важным гостем отеля. С уст Аксбриджа не сходила улыбка, и он пребывал в наилучшем настроении, несмотря на незажившую рану.

Как выяснилось, не могло быть и речи о немедленном отъезде Дейрдре в Белмонт. У Армана началась лихорадка, и доктор Маккаллум посоветовал повременить с переездом до тех пор, пока он не поправится окончательно. Дейрдре только обрадовалась этой отсрочке. Они с братом оставались в отеле, где она в качестве сестры милосердия заботливо ухаживала за Арманом и лордом Аксбриджем, который обладал более покладистым характером и большим терпением.

Когда собравшаяся в отеле компания просматривала списки погибших и Тони Кавано воскликнул, что там нет имени Родерика Огилви, миссис Дьюинтерс встала с места и, не говоря ни слова, вышла из комнаты, оставив Дейрдре и Тони в недоумении.

За обедом она сообщила, что на следующее утро возвращается в Лондон, потому что в Брюсселе ее больше ничто не держит. Воцарилось неловкое молчание, все присутствующие с сожалением смотрели на актрису. Похоже, всем было известно о ее близких отношениях с Рэтборном в прошлом, как и разговоры о том, что их роман не окончен, а всего лишь прерван на время, пока для Рэтборна не настанет благоприятный после свадьбы момент возобновить эту связь.

Позже Тони нашел Дейрдре в комнате Армана.

– Я пришел сюда поговорить с вами о Марии, – обратился он к ней неуверенно. – Я думал, что мог бы проводить ее до Лондона, если вы не возражаете. – Он принялся неловко поправлять галстук, и тут Дейрдре осенило:

– Рэтборн попросил вас приглядывать и за миссис Дьюинтерс?

Тони смущенно кивнул, и Дейрдре сказала мягко:

– Можете не отвечать. Конечно, вам следует проводить ее. Неизвестно, как долго еще мы пробудем в Брюсселе. Вы не должны позволять Рэтборну регламентировать вашу жизнь, а это произойдет, если вы не дадите ему отпора. Даю вам слово, что мы отправимся в Белмонт, как только Арману станет лучше.

К большой радости Дейрдре, вскоре ей вернули Красотку целой и невредимой, без единой царапины. Лорда Аксбриджа уверили, что лошадь была реквизирована для военных нужд или украдена, и Дейрдре не стала этого отрицать, предпочитая не признаваться в своей вине и причастности к исчезновению лошади.

Часть дня Дейрдре обычно проводила в личной гостиной графа. Однажды она читала ему вслух «Уэверли», роман неизвестного ей автора, который Аксбридж особенно любил. Ходили слухи, что автором его был Вальтер Скотт. Во время чтения дверь отворилась, и в комнату вошла леди в дорожном костюме с ребенком, державшимся за ее юбку. Женщина сделала несколько шагов и остановилась. Дейрдре отложила книгу и вопросительно посмотрела на Аксбриджа, затем на вошедшую даму.

Граф приподнялся на локте, протянул к ней руку и сказал:

– О, Чар, о, моя дорогая! И Кларенс с тобой! Какое счастье!

Эти слова были произнесены голосом, которого Дейрдре не узнала.

Леди Аксбридж, потому что, как догадалась Дейрдре, это была она, бросилась к мужу со слезами на глазах, а он заключил в объятия и ее, и их сына.

Дейрдре незаметно выскользнула из комнаты.

Чуть позже ее пригласили, чтобы познакомить с леди Аксбридж. Было очевидно, что лорд Аксбридж и его жена преданы друг другу. Леди Аксбридж была само дружелюбие, она проявляла исключительную любезность к девушке, выказавшей такую доброту к ее мужу.

Однако, к удивлению Дейрдре, ее тетка была вовсе не в восторге от леди Чар.

– Ее нигде не принимают, – объяснила она. – Если бы стало известно, что ты привечаешь ее, ни один из влиятельных людей не появился бы у тебя в доме. Я не утверждаю, что так и должно быть, Дейрдре. Я только говорю тебе, как ведут себя в нашем кругу.

Несмотря на это, по мере знакомства с леди Чар Дейрдре чувствовала, что эта женщина ей все больше нравится, а через неделю она уже считала ее своим самым близким другом.

Случилось так, что возвращение Дейрдре и Армана в Лондон сопровождалось неожиданно пышной церемонией. Принц-регент, отдавший свою яхту в распоряжение леди Аксбридж и объявивший, что «любит Аксбриджа как своего лучшего офицера и самого верного подданного», дал ему титул маркиза Энглси.

– Хотя, – сказала леди Чар с легкой иронией, – с таким же успехом меня могли бы именовать правой рукой архангела Гавриила. Разницы особой не вижу. В некоторые двери войти труднее, чем в жемчужные врата рая.

Ночь они провели на борту королевской яхты в гавани Дил и ранним утром следующего дня отправились в Лондон в карете с гербами Энглси, как теперь следовало именовать Аксбриджа. Маленький лорд Кларенс и его няня вместе с горничной леди Энглси ехали в другой карете следом за ними. Когда они проезжали через Вестминстерский мост, многие узнавали маркиза по гербу на карете, и вскоре по обеим сторонам дороги собралась шумная толпа приветствующих.

Когда они наконец добрались до дома Аксбриджей, Дейрдре и Арман немедленно распрощались с супругами Энглси, пообещав в скором времени встретиться с ними снова. Так как дом Рэтборна на Пиккадилли был закрыт на длительное время, Дейрдре приняла решение провести ночь в отеле, о чем сказала Серене, которую они, разумеется, навестили – она жила практически в двух шагах от Аксбриджей.

Серена не одобрила намерений подруги и настояла, чтобы Дейрдре остановилась у нее.

– Я думаю, нам есть о чем поговорить, – подмигнув, сказала она.

После обеда, оставив мужчин за портвейном в столовой, дамы уединились в гардеробной хозяйки.

– Вероятно, ты сочтешь мои поступки непоследовательными, – начала наконец Дейрдре, видя, что Серена решила предоставить ей первое слово. – Я и сама не могу тебе объяснить, потому что многого не понимаю, – ответила Дейрдре с полной искренностью. – Мне казалось, я знаю разницу между тем, что хорошо и что плохо. Теперь я уже в этом не уверена. Как я могу быть судьей того, чего не понимаю? Могу сказать только, что Энглси – самые добрые люди из всех, кого я знаю, и считаю несправедливым, что с леди Чар так безобразно обращаются в обществе. Это самое гнусное лицемерие, какое только можно вообразить. Я уже не считаю, что знаю ответы на все вопросы, и думаю, что, возможно, я ошибалась и во многом другом.

В голосе Дейрдре было нечто такое, что заставило Серену замолчать. Она внимательно выслушала подругу, а затем сказала мягко:

– Например, в своем отчиме?

– Возможно. Дети различают только черное и белое. Я никогда не пыталась его понять. А теперь слишком поздно. Я знаю, что он не был счастлив ни с нами, ни без нас. Но... Как я любила его! Нет, пока еще я не могу его простить. – Дейрдре помолчала, а затем добавила: – А теперь расскажи мне о себе и своей семье.

Арман стал торопить Дейрдре с переездом в Белмонт, а она готова была откладывать их отъезд до бесконечности. Однако, как только решение было принято, Дейрдре покорилась своей несчастливой судьбе. Впрочем, она считала, что Арману не обязательно ехать с ней, и уговаривала его вернуться домой, в Марклифф. Однако Арман был непоколебим в своем упорстве. Он говорил, что решил покончить со всеми глупостями, что дал своему опекуну слово следовать его указаниям, изложенным в письме.

Когда они выехали в Уорикшир в одной из карет Серены, Дейрдре гадала, имеет ли необычайная покорность Армана отношение к тому, что в Белмонте находится леди Каро. Дейрдре надеялась, что это не так, но опасалась худшего.

Карета остановилась неподалеку от въезда в Белмонт. Вокруг была такая темень, хоть глаз выколи. В доме светилось всего несколько окон, а массивные резные деревянные двери были крепко-накрепко заперты. Очевидно, в доме никого не ждали. Дейрдре и Арман вышли из кареты и, велев кучеру подождать, пересекли узкий, вымощенный булыжником мостик.

– Ты известила их о том, что мы прибываем сегодня? – спросил Арман, подозрительно глядя на огромные, покрытые царапинами ворота, преграждавшие им путь.

– Естественно, – ответила Дейрдре. – Серена послала позавчера одного из своих грумов с письмом от меня. Такой прием, должно быть, нам оказывают намеренно. Как я слышала, между Рэтборном и его матерью не осталось любви.

Арман похлопал Дейрдре по щеке с братской нежностью.

– Очень скверно, что эта старая воительница не знает, что имеет дело с ветераном Ватерлоо. Мне ее почти жаль.

– Стучи в ворота, Арман, – сухо распорядилась Дейрдре и спокойно принялась стягивать с рук лайковые перчатки.

Арман послушно взял в руки молоток, висевший на воротах, и принялся стучать. Вскоре ворота распахнулись, и показался сонный привратник. Дейрдре с Арманом последовали за ним и оказались в темном тоннеле, который привел их на огромный, поросший травой двор.

– Господи! – воскликнул Арман. – Думаю, это замок или что-то похожее. Должно быть, мост, по которому мы прошли, находится надо рвом. Бедная Ди! Ты ведь не знала, да?

– Конечно, не знала, – раздраженно ответила Дейрдре. – И если Рэтборн полагает, что я собираюсь вить гнездо в крепости, то он ошибается.

Следуя за привратником, Арман и Дейрдре прошли через двор к другим дверям, которые открывались в огромный холл замка Белмонт, вымощенный камнем.

– «Ad altiora tendo» – «Мечу высоко» – вот девиз Рэтборна, – пояснил Арман Дейрдре, показывая ей надпись на щите Рэтборнов, который висел над резным дубовым камином. Этот огромный камин, подумала Дейрдре, легко вместил бы в себя пару быков, если кому-нибудь пришло бы на ум их поджарить.

– Можешь представить, каково это место зимой? – спросила Дейрдре брата, с нескрываемым ужасом разглядывая огромное помещение с выставленными во всех углах доспехами.

В этот момент на лестнице показался Гай Лэндрон и стал спускаться вниз. На лице у него застыло выражение полного недоумения.

– Леди Рэтборн! Добро пожаловать в Белмонт! – приветливо воскликнул он и, ловко опираясь на палку, преодолел разделявшее их пространство. Он взял обе руки Дейрдре в свои, а Армана приветствовал коротким любезным кивком. – Рад вас снова видеть, Сен-Жан. Прошу вас в библиотеку.

Когда они вошли в библиотеку, внимание Дейрдре привлекли две леди, полулежавшие в креслах, выполненных в стиле, модном при дворе короля Якова. Кресла стояли по обе стороны от камина.

Женщина помоложе поспешно отложила вышивание и поднялась на ноги; взгляд ее золотистых глаз на мгновение остановился на Дейрдре, затем переместился на красивого смуглого молодого мужчину за ее спиной и замер. Наступило неловкое молчание.

– Матушка Рэтборн, – обратилась Дейрдре к свекрови, – как мило с вашей стороны, что вы ждали меня!

Она прошла через комнату и расцеловала вдовую графиню в обе щеки.

– Значит, вы та самая девушка, на которой Рэтборн в конце концов остановился. – Графиня пристально оглядела Дейрдре с головы до ног. – Вы отличаетесь от тех, кто емуобычно нравился. О, не смотрите на меня с такой ненавистью! Уверяю вас, что это комплимент. Не знаю, чего я ожидала, но я испытываю гораздо большее облегчение, чем могу выразить. Вы настоящая леди. Если бы вы только могли представить, общество каких шлюх он пытался мне навязать...

Лэндрон кашлянул, пытаясь прервать монолог ее сиятельства.

– О, не стоит так нервничать, Гай! Я не съем эту девушку, а что касается вас, дети, – продолжала она язвительно, пронзая взглядом по очереди Армана и Каро, – перестаньте смотреть друг на друга такими глазами за моей спиной. Если хотите знать мое мнение, Рэтборн вознамерился вас испытать, поселив под одной крышей. Я предупреждала его о возможных последствиях, о том, что все Кавано – натуры чувственные, но разве он когда-нибудь прислушивался к моим предостережениям?

Арман передернул плечами, а леди Каро сказала глухим голосом:

– Мама...

Однако матрона еще примерно с полчаса разглагольствовала на ту же тему.

Наконец Дейрдре поднялась с места, и графиня внимательно посмотрела на нее.

– Знаете ли, дочь моя, у меня есть счастливое предчувствие, что ваше появление – самое лучшее, что могло произойти с домом Кавано с того момента, как король Карл Второй даровал графство пятому барону.

– Благодарю вас, – ответила Дейрдре. – Надеюсь, вы не измените своего мнения и через месяц, когда я выверну Белмонт наизнанку. О, кстати, Гай, мне хотелось бы собрать завтра утром всех слуг в большом зале. Особенно я настаиваю на присутствии Бичема и кухарки. Ну, скажем, пусть это будет часов в восемь? И, конечно, матушка Рэтборн, я хотела бы, чтобы вы приняли мою сторону.

Леди Каро повернулась к Арману и одарила его ослепительной улыбкой.

– Ты сердишься на меня, – проговорила она, заметив, что ее чары не подействовали.

Арман с отсутствующим видом посмотрел на нее:

– Да, я и в самом деле сердит на тебя. Ты знаешь, что твой брат чуть не убил меня? Какого черта ты придумала эту ложь? Ведь кому, как не тебе, знать, что у нас не было никакой тайной помолвки.

– А как ты назовешь такой оборот дел, когда джентльмен страстно целует девушку, не говоря обо всем остальном, чего я не стану упоминать, и говорит, что любит ее до самозабвения?

– Я назову это чертовской глупостью!

Арман вскочил на ноги и подошел к Каро вплотную. И, как и в тот раз, когда впервые увидел ее, был потрясен как бы исходящим от нее удивительным золотистым светом. Она была похожа на молодую самку леопарда, вдруг почувствовавшую опасность. Глаза ее сузились, она смотрела на Армана недоверчиво.

– Как ты могла подумать, что забеременела? Каро, я едва прикоснулся к тебе, – проговорил он потеплевшим голосом.

– Хорошо говорить об этом сейчас, – запальчиво ответила Каро, – но откуда мне было знать? Никто никогда не говорил мне, как мужчина награждает женщину ребенком. Откровенно говоря, я не сказала бы, что хочу иметь детей, даже от тебя...

– А как насчет твоей помолвки?

Арман чувствовал, что слабеет, и, черт возьми, томная улыбка на губах Каро означала, что она это отлично понижает.

– Какая помолвка? – спросила она хрипло.

– – Тони сказал, что ты вот-вот примешь одно из многочисленных предложений.

– Нет, дорогой, это мама собиралась принять одно из многочисленных предложений. Вот почему я придумала историю с нашей помолвкой, якобы заключенной много раньше. А ты приревновал?

Каро отвела рукой упавшую Арману на лоб темную прядь.

Его руки обвились вокруг ее талии.

– Они никогда не допустят нашего брака, – сказал он тихо и торопливо поцеловал Каро в губы.

– Уж как-нибудь мы их уговорим, – проворковала она в ответ и, запустив пальцы в темные кудри Армана, притянула его голову к себе.

– О нет, моя любовь, нет, – попытался он возразить, но вместо того, чтобы отстраниться, крепче прижал Каро к себе и поцеловал так, что не осталось ни малейших сомнений в том, кто во время их встречи забыл о чести.

В это время наверху, в личных апартаментах Дейрдре, в западном крыле дома молодая горничная Марта, девушка одного возраста с Дейрдре, распаковывала вещи своей госпожи.

– Что это за бал арендаторов и слуг, о котором я как-то слышала? – полюбопытствовала Дейрдре.

– Это был последний бал, состоявшийся перед тем, как граф отбыл в Испанию. Я тогда впервые надела платье, какие носят взрослые.

Горничная указала на одно из бледных муслиновых платьев Дейрдре и продолжала с надеждой:

– Моя ма говорит, что теперь, когда в Белмонте появилась новая хозяйка, а его сиятельство наконец осядет здесь, может быть, вернутся старые добрые обычаи и у нас снова каждый год будет такой бал.

– И вам бы это понравилось?

– О, мэм! – Глаза Марты восторженно засияли. – Это было самое величественное зрелище и самое грандиозное событие в моей жизни!

Лицо Марты приняло мечтательное выражение, и пока она рассказывала, Дейрдре воочию видела две сотни гостей, расположившихся за установленными вдоль стен столами, сооруженными из уложенных на козлы досок.

– Бал арендаторов и слуг, – улыбнулась она печально и, скользнув в постель, растянулась под холодными простынями, пахнущими лавандой.

– Моя старая ма говорит, что ничто так не оживляет дом и не заставляет вычистить его от чердака до погреба, как хороший праздник.

Внезапно Дейрдре улыбнулась.

– Сдается мне, что ваша старая ма кое-что понимает в жизни. Возможно, мы и устроим бал, – проговорила она, размышляя вслух. – Да, возможно, мы так и сделаем.

Глава 24

Дейрдре томно потянулась, как сытая кошка, и уткнулась в подушку, набитую душистым сеном. Она издала звук, очень похожий на кошачье мурлыканье, а на ее губах медленно расцвела довольная улыбка. Она чувствовала себя счастливой и спокойной. Мысли ее блуждали, противясь наступлению полного пробуждения, и она повернулась на бок, будто хотела обратиться спиной к реальности, включавшей десятки слуг, переворачивавших замок Белмонт сверху донизу и вверх дном в предвкушении бала, который должен был состояться через месяц.

Что-то коснулось ее спины, будто поглаживая, и Дейрдре слегка шевельнулась, чтобы придвинуться поближе, предполагая, что к ней пришла погреться одна из кошек, обитавших на конюшне. Она почувствовала, как набухает ее сосок. Шнуровка корсажа ослабла, будто повинуясь ее невысказанному желанию. Веки ее затрепетали, а на лбу прорезалась тонкая морщинка. Чья-то рука ворошила ее коротко остриженные волосы, и тут Дейрдре проснулась окончательно. Она вздрогнула и села, и ее расшнурованный корсаж упал до пояса, обнажив груди. Она с изумлением опустила глаза, созерцая свою наготу и длинные мужские пальцы, ласкавшие ее, не спеша пробуждая в ее нежной груди страстное желание.

– Ты! – выдохнула Дейрдре и посмотрела в блестящие от возбуждения глаза Рэтборпа.

Он поднялся, и Дейрдре чуть отстранилась, как бы желая защитить свою наготу от его жадного взгляда.

– Дейрдре, – пробормотал Рэтборн, уткнувшись лицом в ее шею, и тотчас же выскользнул из своей ослепительно белой рубашки, обнажив смуглое мускулистое тело. – Дейрдре! – повторил он, и его руки легли ей на плечи, а полураскрытые губы прижались к ее нежному теплому затылку.

Она ощутила жар его обнаженного тела, ласкавший спину и воспламенявший огонь желания. Дейрдре застонала и тут же почувствовала, что ее недовольство Рэтборном, которое она лелеяла все это время, улетучилось как дым.

– Это несправедливо, – прошептала она едва слышно и чуть изогнулась, чтобы избавиться от дерзких рук, двигавшихся по ее телу с определенной целью и теперь захвативших в плен ее груди. Большие пальцы ласкали ее набухшие соски, улещивая ее, заманивая в сладостное забвение. – Несправедливо, – снова выдохнула Дейрдре, отводя его руки и пытаясь воскресить исчезнувшее раздражение. – Мы должны поговорить, – заявила она решительно, хотя никак не могла вспомнить точно, что хотела сказать.

– Да, – согласился Рэтборн и нежно, но решительно перевернул ее на спину, – но только о любви. Все остальное может подождать.

Он оказался сверху, и легкие прикосновения темных волос на его груди нежно ласкали грудь Дейрдре. Она застонала и слегка раскрыла губы.

Рэтборн тотчас же завладел ими, держа обеими руками Дейрдре за подбородок и вынуждая ее раскрыть губы шире. Его язык вторгся в медвяное тепло ее рта. Его поцелуй перешел в другую фазу нежного узнавания и исследования, будто он хотел освежить свои чувства, припоминая вкус ее языка и губ и пробуждая в ней воспоминания о былом восторге. Но страсть прорвалась сквозь все доводы разума. Его руки и губы горели, и обжигали, и ранили ее своей спешкой и нетерпением обладать ею. Дейрдре положила руку ему на грудь и попыталась оттолкнуть от себя. Рэтборн тотчас же выпустил ее.

Дейрдре села, обняв колени руками. Рэтборн старался всеми возможными средствами заставить ее сдаться, а она противилась этому. Тогда он приподнялся на локте и, пробежав пальцами по ее обнаженной руке, проговорил волнующим шепотом:

– Дейрдре? Я почти два месяца ждал этой минуты. Даже если бы я и хотел, то не мог бы теперь позволить тебе оттолкнуть меня. Ты можешь любезно и благородно покориться или...

Его рука сжала ее лодыжку, и он принялся медленно и мучительно для нее исследовать ее ногу, а его теплое неровное дыхание овевало ее плечо. Он раздвинул ее колени, легко преодолев слабое сопротивление, и стал подниматься выше. Он ловко развязал шнурки ее панталон и принялся нежно массировать живот, пока не почувствовал, как мышцы расслабились.

– Дейрдре, любовь моя, нам ведь не нужны все эти одежды, разделяющие нас? Верно? – спросил Рэтборн и стал торопливо снимать с нее нижнюю сорочку. – Ты моя жена, и я люблю тебя, – проговорил он сбивчиво, одновременно стягивая с себя сапоги и панталоны. – Я всем своим телом хочу показать тебе свою любовь и... Я хочу быть как можно ближе к тебе. Едва ли слова способны выразить то, что я к тебе чувствую.

Дейрдре с тихим вскриком повернулась к нему, и любые слова стали излишними. Рэтборн прижал ее к себе, и все ее чувства потонули в его щедро расточаемых ласках и медленных волнующих поцелуях. Он продолжал ласкать и гладить ее, будто впервые открывая для себя все ее прелести, изгибы и впадины, оказывавшиеся под его руками, и когда она раскрылась для него, не оставив ничего потаенного, ему пришлось сдерживать свою страсть, наплывавшую и окутывавшую все его тело жарким прибоем.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он невинным тоном, поДсйрдре уловила в нем обычную игривость. Его прикосновения были легкими и игривыми. .

Дейрдре решительно сдвинула колени и посмотрела Рэтборну прямо в лицо.

– Гарет Кавано, – с трудом произнесла она, и тут у нее перехватило дыхание, потому что он развел ее ноги и глубоко вошел в нее. – Гарет Кавано, – повторила она, но он заставил ее замолчать, накрыв губы поцелуем, поглотив ее тихие стоны и вскрики, когда она приподнялась ему навстречу. Все ускоряющийся ритм их движений горячил и без того горячую кожу. Дейрдре вся покрылась испариной.

Рэтборн старался продлить наслаждение, но она воспротивилась, когда он попытался умерить ее движения, удерживая за бедра.

– Нет! – запротестовала она и устремилась ему навстречу, желая, чтобы он проник в нее как можно глубже.

Рэтборн судорожно втянул в себя воздух и забыл о своих намерениях держать чувства под контролем. Теперь он нависал над ней.

– Дейрдре! О, Дейрдре! – простонал он. В его голосе слышалось раскаяние, будто он просил прощения. Но она его не слышала. По телу пробегала дрожь чувственного наслаждения, тело сотрясали судороги восторга. Рэтборн слышал, как она выкрикивает его имя, в то время как и из его уст вырвался громкий крик триумфа.

Дейрдре почувствовала, как скольжение его рук по ее телу становится все увереннее, вызывая в ней новую волну наслаждения.

– Нет! – закричала она, все еще смакуя этот дар, который любовные объятия всегда ей приносили, это ощущение свершения.

– Да, – твердо сказал Рэтборн и снова прошелся руками по ее обнаженному телу. Она поймала их и сказала со смехом:

– Нет, Гарет, это слишком скоро.

В ответ он снова завладел ее губами, заставляя их раскрыться, и сила его вновь разгорающейся страсти нашла в ней отклик. Дейрдре сделала слабую попытку оттолкнуть Рэтборна, но он удерживал ее крепко и будто не чувствовал сопротивления.

Он хотел, чтобы она задыхалась от желания, и потому принялся снова ласкать ее изысканнейшим образом, разжигая страсть.

– Снова? – спросил он с тихим смехом, знаменующим его мужской триумф.

– Гарет... – Дейрдре судорожно вздохнула, когда он вошел в нее. – Да, снова, – умоляющим тоном проговорила она, обвила его за шею руками и притянула к себе.

Но Рэтборн умел держать себя в руках и, казалось, получал какое-то извращенное наслаждение, избегая ее робких попыток довести его до края чувственной бездны. Это вынуждало ее проявлять отвагу, несвойственную ей, но восхищавшую его. Ее руки ласкали и дразнили его, слова, произнесенные нежным шепотом, доводили его страсть до точки кипения. Когда наконец он позволил их губам слиться в поцелуе, то ощутил пламя ее безмерного желания в этом влажном полураскрытом бутоне, и до сих пор сдерживаемая страсть взорвалась в нем...

Дейрдре быстро оделась и настороженно наблюдала за Рэтборном. Он неохотно натягивал на себя одежду.

– Что случилось с твоими волосами? – спросил он, и глаза его потемнели.

Дейрдре со смущенным видом дотронулась рукой до волнистых прядей на затылке и ответила как можно более непринужденным тоном:

– Я их отрезала, но сейчас хочу поговорить с тобой не об этом, и не пытайся отвлечь меня.

Теперь Дейрдре казалось, что ей не удастся достучаться до него, раз она не устояла перед его ласками. Она прикусила губу, гадая, уж не затеял ли он все это, чтобы избежать решающего разговора. Взглянув на Рэтборна, она почти утвердилась в своих подозрениях, потому что заметила насмешливый блеск в глубине его глаз. О да, она была права – права, как никогда!

– Ты не дал мне возможности сказать тебе: «Добро пожаловать домой».

Брови Рэтборна удивленно взметнулись вверх.

– Я не жалуюсь на отсутствие гостеприимства.

Видя, как румянец разливается по лицу жены, он довольно улыбнулся, затем взял соломинку и, прикусив ее, пристально посмотрел на Дейрдре.

– О, нет никакого смысла отчитывать тебя, – сказала она сердито. – У тебя найдется правдоподобное объяснение по любому поводу. Но то, что ты сделал со мной, было неправильно, несправедливо. Ты использовал мой страх за Армана, чтобы вырвать у меня согласие на брак.

Рэтборн лениво потянулся.

– Это было ошибкой, – заявил он спокойно, – импульсом, о котором я пожалел почти сразу же. Думаю, я слишком долго пробыл на секретной разведывательной службе, и в личной жизни мне трудно отказаться от методов, которые я использовал ранее. Прошу прощения.

На лице Дейрдре отразилось изумление:

– Ты был на секретной службе? Ты никогда ни слова не говорил мне об этом.

– Такова, моя дорогая, природа игры, мистерии плаща и шпаги. Для тебя было безопаснее не знать об этом, учитывая, что моя заинтересованность в тебе стала общественным достоянием.

– Что за ерунда! Вот твоя связь с миссис Дьюинтерс действительно стала общественным достоянием. И не пытайся это отрицать!

Рэтборн снисходительно посмотрел на жену, забавляясь ее горячностью.

– Неужто я мог бы тебя обмануть? Признаюсь, моей уязвленной гордости льстит твоя ревность.

Он заметил опасный блеск в глазах Дейрдре, и его улыбка стала еще шире:

– И все же мой фиктивный роман с Марией сыграл свою роль и помог защитить тебя от сплетен. Я много раз говорил тебе, что между нами ничего не было. Но ты ведь не слушала. Неужели стоит винить меня за то, что ты недостаточно в меня верила?

У этого человека был готов ответ на любой вопрос. Но Дейрдре решила вывести его на чистую воду.

– А для нее это тоже было удобно? Рэтборн снисходительно пожал плечами:

– Мария была одним из наших лучших агентов. Она понимала, какой опасности подвергается. Мы и прежде работали вместе.

Несколько минут Дейрдре молча смотрела на мужа. Он почти слышал, как работает ее мозг, как улавливает полученную информацию и перебирает его прошлые провинности одну за другой. Однако это его ничуть не обеспокоило. Он провел два месяца, отрабатывая и шлифуя свои ответы на все ее возможные обвинения.

– Почему же ты сейчас говоришь мне об этом? – спросила наконец Дейрдре.

– Потому что теперь это не представляет опасности. Бонапарт далеко, на острове Святой Елены. В Брюсселе ты была в опасности, потому что у порога стоял Наполеон со своими когортами. И потому тебе лучше было не знать о том, чем я занимаюсь. Но даже сейчас тебе стоит проявлять осторожность. У некоторых людей долгая память. Но я решил, что обязан тебе кое-что объяснить.

– Спасибо. Это очень благородно с твоей стороны, – язвительно заметила Дейрдре, скрывая улыбку.

Рэтборн молча смотрел, как она покусывает нижнюю губу. Он лишил ее козырей, повернул ветер в другую сторону, и ее паруса безвольно повисли, лишенные силы. Он заметил, что ее это не обрадовало.

– Теперь ты удовлетворена, моя любовь?

– Нет! Все это слишком хорошо складывается для тебя. Ее лицо прояснилось, и интуиция подсказала Рэтборну, что нужно соблюдать осторожность.

– Вернемся к Арману, – проговорила Дейрдре самым нежным голосом. – Если ты пожалел о своем намерении воспользоваться им, чтобы шантажировать меня, почему не сказал мне об этом сразу? Почему позволил подозревать самое худшее?

– Потому что любые объяснения потребовали бы времени, а у нас с тобой было всего два часа. И мне представлялось, что мы можем гораздо лучше распорядиться этим временем, чем ссориться из-за твоего брата. Ведь, слава Богу, это была наша брачная ночь!

– Но ты позволил мне думать, что он в безопасности, в то время как он был с тобой и...

– Знаю. Я избрал неверный путь. Но я не мог остановить мальчика и честно сделал то, что требовалось. Когда Арман был ранен, а это была всего лишь царапина, я поместил его в госпиталь и считал, что выполнил свой долг. С ним был О'Тул. Он оставил его не более чем на час, а когда вернулся, Арман исчез. Я не знал, что и думать. После битвы мы услышали, что он пал на поле боя вместе с другом, отправившимся помочь ему. Мы с О'Тулом искали его в ту ночь, но там было столько трупов и раненых... Можешь представить, что я передумал, поверив в смерть твоего брата? – добавил Рэтборн с мрачным выражением лица.

В эту часть истории Дейрдре, безусловно, поверила. Она внутренне содрогнулась, вспомнив события того дня и последовавшей за ним долгой ночи. Холодный ужас сковал ее душу.

– А роман Армана с твоей сестрой не имел никакого отношения к твоему решению отправить его в армию?

Рэтборн потемнел лицом, но ответил вполне непринужденно:

– Значит, вот что ты подумала! Меня не перестает удивлять то, как легко ты готова поверить в худшее. Нет. И решение вступить в армию принадлежало ему, а не мне. Ты можешь сколь угодно строго осуждать меня. Я это заслужил. Но по крайней мере не вини меня в том, что я желал зла твоему брату.

Дейрдре немного сконфузилась, и Рэтборн, заметив это, продолжал уже мягче:

– Господи, Дейрдре, я думаю, у меня есть оправдание – я сделал все возможное, чтобы обеспечить тебе защиту. Я знаю, ты скажешь, что я делал только то, что было угодно мне. Подумай еще раз. Ни один мужчина не пожелает быть связанным сженщиной, которая его ненавидит или, что еще хуже, равнодушна к нему. Я думал о твоем счастье столько же, сколько о своем собственном. Возможно, я вел себя бесцеремонно. Признаю, что это так, если ты это утверждаешь. Но только потому, что препятствия, которые мне приходилось преодолевать, были столь же нелепыми, сколь непреодолимыми. Я знал, что пять лет назад, когда я уезжал в Испанию, ты любила меня. Ты удивлена, Дейрдре? Я знал. Ни одна женщина не отвечала на мои поцелуи с такой безыскусностью, но и с такой страстью. Это меня воспламенило, пленило, поработило. И я думал, что смогу легко преодолеть твое сопротивление. Ноя не понимал, почему ты воздвигала барьеры между нами.

Рэтборн потянулся с кошачьей грацией, поднялся на ноги и подошел к открытому слуховому оконцу. Некоторое время он стоял там, повернувшись к Дейрдре спиной.

– Любовь ужасна? Да? Когда я нашел тебя, то считал себя самым счастливым человеком. Но ты, даже любя, считала меня не лучше грязи под своими ногами. Я был и юбочником, и игроком, и всем тем, чем ты меня называла. И что из этого? Это не имело к нам никакого отношения. Ты думаешь, мне нравилась такая жизнь? Я был ужасно несчастен! И одинок.

Рэтборн обернулся, посмотрел на Дейрдре, и под его сверкающим взглядом она опустила глаза.

– Твоя любовь изменила для меня все, но ты упорствовала по непонятной причине. И я позволял тебе это. Когда я нашел тебя снова, все между нами повторилось. И я понял, что буду болваном, если позволю тебе ускользнуть и на этот раз. Твоя тетка кое-что рассказала мне о твоей прошлой жизни. Я расспрашивал твою подругу Серену. И понял, что тебя невозможно убедить простой логикой. Поэтому я прибег к другим средствам – обману, похищению, шантажу. Согласен, это не очень по-джентльменски, но я не прошу прощения за то, что сделал.

Дейрдре услышала мягкие приближающиеся шаги. Рэтборн опустился перед ней на колени и приподнял ее голову, взяв пальцами за подбородок. Она посмотрела ему в глаза и увидела в его взгляде необидную насмешку.

– Нет, я не прошу прощения, – снова повторил Рэтборн тихо, – потому что ты, моя любовь, очень, очень беременна и я счастливейший человек на свете.

Дейрдре попыталась оттолкнуть его руку, но не могла – он держал ее за подбородок крепко.

На ее лице проступил нежный румянец.

– Я не так уж очень беременна. Всего два месяца. И не понимаю, откуда тебе это известно, – проговорила Дейрдре поспешно, заметив лукавый блеск в глазах мужа. – И более того, я знать не хочу, как ты догадался.

– Но ты счастлива, любовь моя?

Что-то в голосе Рэтборна изменилось, и Дейрдре поняла, что он с трепетом ждет ее ответа.

– Более, чем заслуживаю, – ответила она и была вознаграждена за свою честность тем, что тотчас же ее опрокинули на сено и прижали к мягкому ложу.

– Неужели это все, о чем ты можешь думать? – спросила она слабо, когда он начал ее раздевать.

Рэтборн не ответил, но очень скоро оказалось, что и Дейрдре не может думать ни о чем другом.

Обед прошел не так, как надеялась Дейрдре. Между членами семьи чувствовалось какое-то напряжение – счастливого воссоединения не получилось. Леди Каро и Арман откровенно игнорировали друг друга. Арман и ее муж обменивались недоверчивыми и недружелюбными взглядами. Графиня и Рэтборн сцепились между собой через несколько минут после того, как подали первое блюдо. Однако все блюда были превосходны, о чем Рэтборн не преминул сказать.

– Ты наконец избавилась от миссис Петри? – спросил он Дейрдре, смакуя кусок тюрбо в соусе из омаров.

– Нет. Мы только заключили соглашение по поводу вопроса о выписке повара из Лондона для нашего бала слуг и арендаторов. Она убеждала меня отказаться от этой мысли.

Вошел Бичем в сопровождении двух лакеев, и Рэтборн с интересом наблюдал за тем, как они подавали следующее блюдо.

Когда слуги удалились, Рэтборн посмотрел через стол на Дейрдре и процедил, растягивая слова:

– Думаю, я разгадал твою стратегию. Говоришь, бал слуг и арендаторов? Но разве это не означает развращение невинных? И кто, осмелюсь спросить, будет платить за эту вакханалию? Ди, я просто потрясен твоей изобретательностью.

Не поняв природы его своеобразного комплимента, графиня прервала свою беседу с мистером Лэндроиом и, повернувшись к сыну, сказала уничтожающим тоном:

– Придержите язык, сэр, если не находите ничего хорошего, что могли бы сказать этой девушке. Вы так долго пробыли в компании дешевых шлюх, что ваша речь попахивает сточной канавой. За месяц, что Дейрдре провела здесь, она сотворила в Белмонте чудеса. И все это знают. Если бы вы оставались дома, как следовало бы, вместо того чтобы колесить по Европе с вашими недостойными друзьями, возможно, не дошло бы до такого позора. Но моя невестка сделала больше для моего комфорта и мира, чем вы, моя плоть и кровь.

Их пикировка прервалась с окончанием обеда, когда наконец все встали из-за стола.

– А знаешь, мне нравится, как ты приняла на себя роль хозяйки. – Рэтборн с нежностью улыбнулся Дейрдре. – Я начинаю наконец чувствовать, что у меня есть дом. А теперь скажи, что ты думаешь о Белмонте.

Пока они не спеша поднимались в большой зал, Дейрдре тайком провела пальцами по балюстраде и с радостью убедилась, что пыли на ней нет. Острый глаз Рэтборна все отмечал и ничего не упускал из виду. Он усмехнулся:

– Ну?

– Сначала я нашла Белмонт несколько устрашающим, как и его хозяина, – проговорила Дейрдре с лукавым видом. – Но я намерена привести обоих в божеский вид.

Вечер начался довольно мирно. Дейрдре старалась предупредить любой выпад матери и сына друг против друга. Однако когда она обратила взгляд на леди Каро, все оборвалось внутри. Эта девчонка бессовестно флиртовала с Гаем Лэндроном, и джентльмен не отказывался принимать участие в подобной игре. Взгляд Армана был полон ярости, губы сжаты в тонкую линию.

Дейрдре тотчас же приступила к действиям. Она раскрыла ломберный столик и вынула из выдвижного ящика колоду карт. Не успела она начать их тасовать, как к ней, как она и рассчитывала, присоединились муж и брат.

– Сядь, Рэтборн, – скомандовала Дейрдре. – Я привезла эти карты из Брюсселя. Мне хотелось бы видеть, что ты сможешь сделать, когда все карты на столе. Арман будет следить, чтобы соблюдались мои интересы.

Рэтборн хмыкнул и сел на стул рядом с ней.

– Я и с закрытыми глазами обыграю тебя. Дейрдре взяла карты в руки, собираясь их раздать.

– Какая у нас ставка?

– Никаких ставок. С проигравшего фант.

– И какой фант?

– Господи! Понятия не имею. Арман, какие фанты были у нас в детстве?

– Ужасные, – ответил Арман и улыбнулся. – Однажды ты заставила меня поцеловать призовую свиноматку фермера Сайкса. И за этот грешок мне влетело от папы – он меня выдрал.

– Неправда! – возмутилась Дейрдре. – Тебя выпороли за то, что ты вымазал навозом в свинарнике свое лучшее воскресное платье.

Вскоре веселье, царившее за карточным столом, привлекло внимание остальных членов компании. Все собрались вокруг играющих. Фанты для проигравшего выбирались самые нелепые. Дейрдре и мистер Лэндрон, о которых было известно, что у них нет ни слуха, ни голоса, были вынуждены спеть стих из «Зеленых листьев», и это вызвало дружный смех присутствовавших.

Только Рэтборн оставался никем не побежденный и не участвовал в глупых выходках родственников. Арман хитро посмотрел на него и сказал:

– Когда мы были детьми и играли в эту игру, выигравший должен был взобраться на крышу нужника во дворе и выкрикнуть: «Я король этого замка!», а проигравшие кланялись и восклицали: «Аминь, аминь, аминь!»

– Ни черта не выйдет! – возразил Рэтборн и смущенно заерзал под суровыми взглядами пяти пар глаз.

– Это игра Дейрдре, Гарет, – напомнила старая графиня. – Ей решать, как с тобой поступить.

Все взгляды обратились к Дейрдре. Она помолчала, погруженная в глубокое раздумье, а затем сказала:

– Он должен сам придумать для себя фант. Присутствующие возмущенно зароптали, но Дейрдре остановила их легким взмахом руки.

– В конце концов, когда мы были детьми, никто не хотел залезать на крышу нужника и кричать: «Я король этого замка!». Покажите же нам, лорд Рэтборн, из чего вы сделаны. Садитесь, леди и джентльмены. Ну, Гарет, – добавила она тихо, – лучше пусть все будет по-хорошему.

Все снова заняли свои места и выжидательно посмотрели на Рэтборна.

– Каро, будь добра, вызови Бичема, – процедил он сквозь зубы и как бы между прочим оправил кружево на рукаве. – А, Бичем, стакан драмбуи, пожалуйста.

Через несколько минут графу был поднесен небольшой хрустальный кубок, до краев наполненный янтарной жидкостью. Он вытащил льняной носовой платок из кармана сюртука и обернул им ножку кубка. Бичем позаимствовал огонька от одной из свечей и подал хозяину. Рэтборн поднес огонь к кубку, и подогретый драмбуи зашипел и загорелся. Граф одним глотком выпил огненную жидкость, поставил пустой кубок на поднос и любезно поблагодарил слугу:

– Спасибо, Бичем. Это все.

Рэтборн повернулся лицом к изумленным зрителям и сказал, пожав широкими плечами:

– Ничего особенного. Я научился этому трюку в Оксфорде, когда состоял в обществе священного Грааля, ныне почившем в бозе.

Никто не шевельнулся, и Рэтборн почувствовал, что должен что-то добавить:

– Это было одним из ритуалов инициации.

Когда дверь за дворецким закрылась, Лэндрон встал и поднял бокал.

– За короля этого замка! – произнес он торжественно, и все присутствующие хором подхватили:

– Аминь! Аминь! Аминь!

Ночью, когда Рэтборн и Дейрдре разделись, собираясь лечь в постель, ситуация перестала быть столь безоблачной.

– Мне рассказывали, как ты во время сражения поспешила на помощь Арману. Это произошло, когда на него напали уланы, да?

Дейрдре пыталась умиротворить мужа, говорила, что все было на так страшно, но эти ее заверения вызывали в нем еще больший гнев.

– Думаешь, я разрешу своей жене подвергать жизнь опасности таким вот образом? Ты игнорировала мои ясно высказанные пожелания! Конечно, Арман! Это все объясняет! – Рэтборн схватил жену за руки и крепко сжал их.

Дейрдре была готова выслушать любые, самые грубые упреки, но столь резкие нападки потрясли ее до глубины души.

– Как ты смеешь мне угрожать! Для тебя ничего не значит то, что я спасла жизнь Арману? Доктор сказал...

– Меня это не интересует, как не интересует и сам Сен-Жан. Муж имеет большее право на внимание, чем брат. Помни об этом в будущем, а иначе, Бог свидетель, я приму меры, чтобы ты об этом не забывала.

Стараясь проявить как можно больше достоинства, Дейрдре свернулась калачиком в дальнем углу постели и попыталась оставаться холодной и бесчувственной, но он сумел разбудить ее страсть с унизительной для нее легкостью.

Хотя он был с нею нежен, она ничуть не сомневалась в том, что в его намерения входило показать ей, кто здесь главный, и не оставить без ответа ее последнее гневное слово. Прошло немало времени, прежде чем он снизошел до ее просьбы дать ей отдых от утонченных пыток, которые доводили ее почти до бессознательного состояния.

Когда все было кончено, она залилась слезами. Рэтборн баюкал ее в своих объятиях, утешая:

– Не плачь, Дейрдре. Для этого нет причины. Ты же знаешь, что я скорее отрублю себе руку, чем причиню тебе боль. Но ты совершила непростительную вещь. Господи, я мог тебя потерять...

Хриплый голос и дрожащие руки выдавали силу его чувств. Не скоро Дейрдре смогла найти способ утешить его. Слова оказались неубедительными. Их долгие любовные объятия были столь же неизбежными, сколь и необходимыми, но это не могло исцелить их обоих – столь разными они оказались!

Сон, когда он наконец пришел к Дейрдре, был прерывистым и полным пугающих предзнаменований. Она взбиралась на Красотку, бешено скакала в гущу битвы, стараясь оттеснить французских улан, угрожавших Арману с тыла. Арман упал, и Дейрдре закричала. Улан повернулся к ней лицом и обнажил саблю. И тут она увидела, что это был Рэтборн. Он смотрел на нее с дьявольской улыбкой и целил в грудь окровавленным острием. Она направила на него пистолет, но пальцы отказывались нажать на курок.

Глава 25

Всю следующую неделю обитатели замка и его окрестностей могли наблюдать господина замка Белмонт и его леди, выезжающих верхом на раннюю утреннюю прогулку. Однако в этих выездах не было ничего случайного, потому что Рэтборн намеревался познакомить Дейрдре со всеми своими владениями. Он так этого хотел, так желал услышать ее мнение, что Дейрдре решила всем восхищаться, чтобы доставить ему удовольствие. Если Рэтборн был намерен поразить ее, то он в полной мере достиг цели.

Когда после одной из таких поездок они возвращались в Белмонт и остановились у брода через реку Эйвон, чтобы дать лошадям отдохнуть, Дейрдре опустилась на поросший травой берег реки и откинулась назад, опираясь на локти.

– Почему ты не сказал мне до нашей свадьбы, что владеешь половиной Англии? – спросила она.

– Едва ли это так! – ответил Рэтборн и подошел ближе. Он стоял, возвышаясь над ней, так что Дейрдре не могла видеть выражения его лица.

– Кроме того, шестое чувство подсказывало мне, что все это, – Рэтборн сделал жест, обведя рукой вокруг, – может сработать не в мою пользу. Я был не прав?

– Возможно, и не был. И все же тебе следовало бы хоть намекнуть мне.

– Почему?

Дейрдре сердито отряхнула подол амазонки.

– Потому что... потому что... – выпалила она сердито, – твоя жена должна быть общественно значимой фигурой. А мне такая жизнь претит. Теперь каждое мое действие будут рассматривать под микроскопом. Я привыкла, чтобы уважали мое уединение и замкнутый образ жизни. Прежде никто мною не интересовался. Теперь же я нахожусь под постоянным и пристальным наблюдением.

Рэтборн бросился на траву рядом с женой и ответил без малейших признаков раскаяния:

– Верно! Но, конечно, хуже всего то, что половина сплетен, которые будут о нас распространять, окажется вымыслом или по крайней мере преувеличением. Я живу с этим всю свою жизнь.

Его пальцы коснулись щеки Дейрдре нежно, будто крылья бабочки.

– Знаю, тебе неприятно, но ты научишься не обращать на это внимания.

– С тобой так и случилось? Серена рассказывала что-то...

– Нет. Я не претендую на невинность даже ради твоего доброго мнения. Все, что обо мне говорили, правда, но так было в прошлом. То были безумства юности. Ты легко могла бы сделать меня эталоном добродетели, если бы захотела.

– Нет, не могла бы.

Дейрдре обхватила руками колени и уперлась в них подбородком.

– Нами управляют непохожие дьяволы. Но и я одержима также, как ты. Мы встретились в неподходящее время. В этом все дело.

– Не для меня. И это было больше, чем вожделение, хотя ты и обвинила меня! Ты дала новое направление моим мыслям. Я постоянно думал о тебе как о подруге жизни, о помощнице и матери моих детей, о том, что мы вместе устроим их будущее. Господи, я все еще готов задушить тебя, Ди, как подумаю, что ты отняла у меня пять лет счастья.

– Давай не будем спорить о том, чего нельзя изменить. Я намного повзрослела с тех пор, как впервые встретила тебя. И будущее кажется мне теперь много ярче и привлекательнее.

Дейрдре обернулась к мужу с ослепительной улыбкой на губах и вдруг оказалась прижатой к земле его телом. Она ощутила тяжесть своих юбок, когда Рэтборн задрал их кверху.

Она отчаянно сопротивлялась:

– Пусти меня, дьявол!

И в то же время смеялась над ним.

– Все, что сейчас требуется, это чтобы какой-нибудь деревенский мужик увидел нас, и тогда по всему графству пойдет молва о том, что хозяин Белмонта завалил какую-то скороспелую девицу.

– Но ты моя жена, – возразил Рэтборн.

– Кто этому поверит? У тебя замок с двумя дюжинами спален. Ни один человек с такими возможностями не станет заниматься любовью со своей женой на сене.

Рэтборн неохотно отпустил Дейрдре.

– На этот раз твоя взяла, но впредь на такое не рассчитывай.

Рэтборн медленно поцеловал жену, а затем рывком поставил на ноги.

– Когда мои люди увидят, что хозяин Белмонта отчаянно влюблен в свою жену, – сказал он рассудительно, – они будут разочарованы, если я не шокирую их.

– Неисправим, – ворчливым тоном произнесла Дейрдре, но глаза ее при этом смеялись.

В Белмонт они вернулись в полном согласии. На конюшне Дейрдре носом к носу столкнулась с О'Тулом. И тотчас же ей вспомнился Брюссель и то, каким доверием пользовался этот человек у ее мужа. Дейрдре опустила глаза, и щеки её покрылись румянцем. Она приветствовала его возвращение домой, но когда попыталась поблагодарить за заботу о ее брате при Ватерлоо, то слова застревали в горле.

Рэтборн хмыкнул и подмигнул своему груму:

– Леди Рэтборн хочет выразить надежду на то, О'Тул, что ее отчаянное поведение в прошлом не вызвало у тебя к ней стойкого отвращения. По какой-то необъяснимой причине она ценит твое доброе мнение о ней больше, чем мое.

Румянец на щеках Дейрдре вспыхнул еще ярче, но О'Тул невозмутимо возразил, что не знает ничего такого, что могло бы изменить его высочайшее мнение о ее сиятельстве. Это несколько успокоило Дейрдре.

– Как давно О'Тул у тебя в услужении? – спросила она Рэтборна, когда они оказались вдвоем.

– Целую вечность. Я его унаследовал от грума своего отца, насколько мне помнится, мальчишкой, но он нянчил меня, когда я еще не умел ходить.

– Похоже, ты с ним откровенен. Рэтборн на минуту задумался.

– Верно. Думаю, причина в нашем длительном близком общении – мы с братом частенько оставались предоставленными самим себе, когда были детьми. Помню, что у наших родителей никогда не хватало для нас времени. Когда отец ребенка часто бывает занят или отсутствует, то естественно желание найти ему замену. О'Тул всегда был рядом.

Рэтборн толкнул тяжелую резную дверь в большой зал и посторонился, пропуская Дейрдре вперед.

– Моего отца тоже никогда не бывало в тех случаях, когда он был мне нужен, – сказала она и вдруг, повернувшись к Рэтборну, тихо зарыдала.

Рэтборн обвил ее руками за талию, прижал к себе и так держал до тех пор, пока она не перестала плакать.

– О, Ди, я постараюсь компенсировать тебе все. Рэтборн весь дрожал от охватившего его волнения. Он приподнял лицо жены за подбородок и нежно отер с него слезы. Он не мог бы чувствовать себя к ней ближе, даже если бы овладел ею и наполнил бы ее своей любовью.

– Дейрдре, – повторил он и провел кончиком языка по ее приоткрывшимся губам.

Дейрдре позволила его языку войти в ее рот, и эта интимная ласка исторгла стон из ее груди.

И с привычной неизбежностью Рэтборн воспламенил ее. Оп прижал Дейрдре к себе сильнее, едва не раздавив в объятиях, не обращая внимания на любопытные взгляды лакея и горничной, проходивших через большой зал, затем схватил ее за запястье железной хваткой и потащил вслед за собой по длинной лестнице в спальню.

Когда дверь за ними с громким стуком захлопнулась, горничная и лакей обменялись понимающими взглядами. Воздух в доме был пронизан любовью, и старая мать Марты сказала Бичему, сидевшему во главе стола для прислуги за ленчем, что сердца слуг теплеют при виде счастливого хозяина. Наконец-то он сменил свой мрачный вид, который приобрел с того дня, когда с его братом случилось несчастье.

Старый Бичем, однако, заметил, что, как ему кажется, их высокомерный граф встретил наконец женщину, которая смогла прибрать его к рукам, и это совсем неплохо.

Часом позже слегка смущенная Дейрдре спустилась вниз. Рэтборн отправился куда-то по делам поместья с Гаем Лэндроном, а она вдруг осознала, что не распределила обязанности слуг на этот день. Так как все шло как полагается и без ее вмешательства, она обрадовалась возможности побыть несколько минут в уединении и отправилась в свое тайное убежище на сеновал.

Пересекая двор замка, или бейли, как его называли слуги, Дейрдре заметила Каро, уже выходившую в ворота и направлявшуюся к мосту через сухой ров. Дейрдре ускорила шаг, надеясь догнать ее, но, выйдя за ворота, никого не увидела. Справа от нее располагались конюшни, слева – скрытая деревьями маленькая часовня и кладбище, где находили свой последний приют и покой все Кавано. Так как часовня годом раньше сгорела во время ужасной летней грозы и от строения остался всего лишь остов, представлялось не слишком вероятным, чтобы леди Каро могла найти здесь какое-нибудь дело. И Дейрдре направилась к конюшне.

Ее поиски оказались бесплодными, и двадцатью минутами позже Дейрдре отказалась от них и направила свои стопы по проторенной тропе к маленькой часовне. Она не собиралась сказать Каро ничего особенного, ничего неотложного, что не могло бы подождать до другого случая, места и часа, но чувство необъяснимого беспокойства, от которого она не могла избавиться, гнало ее вперед.

Как только она обогнула восточную стену здания, до нее донеслись чьи-то гневные голоса. Уголком глаза она заметила Гая Лэндрона, державшего под уздцы двух беспокойных лошадей.

Свободной рукой он обнимал плачущую леди Каро. Дейрдре увидела и двух других мужчин. Они кричали друг на друга. Это были ее муж и брат.

– Клянусь Господом, Сен-Жан, это переходит все границы! – услышала она гневный голос Рэтборна.

Арман откинул голову назад и гневно выкрикнул:

– Думайте что хотите. Мне нечего вам сказать. Но если вы хоть пальцем дотронетесь до Каро, клянусь, я убью вас.

Дейрдре с ужасом смотрела, как хлыст для верховой езды в руке Рэтборна поднялся и опустился изо всей силы на плечо Армана. Она была уверена, что Арман сделает то же самое из естественного желания защитить себя, но он стоял как статуя. Лицо его помрачнело, губы побелели, а колени слегка задрожали и согнулись. Рэтборн снова поднял хлыст, и Дейрдре не раздумывая бросилась к нему и схватила за руку. В следующее мгновение она отлетела назад и зашаталась, потому что Рэтборн встряхнул ее с невероятной силой и хлыст невольно обжег ей щеку. Она споткнулась, и Арман поймал ее в свои объятия.

– Дейрдре! – раздался испуганный голос мужа, и она увидела протянутые к ней руки. Она отшатнулась, и Рэтборн резко отступил назад, будто ужаленный.

Его лицо медленно наливалось гневным румянцем. Он почувствовал себя преданным, как муж, пребывавший в блаженном неведении и внезапно узнавший, что жена наградила его рогами. Она бросилась на защиту Армана, как делала всегда, даже не попытавшись узнать, что произошло. Она была его женой, он боготворил ее, но жестокая правда заключалась в том, что ему никогда не суждено занять первое и главное место в ее жизни. Это место было прочно закреплено за Сен-Жаном.

Волна горечи и гнева поднялась внутри Рэтборна. Он смотрел на пару, с вызовом выступившую против него. Дейрдре слегка повернулась в объятиях Армана, будто ища у него защиты от разгневанного и склонного к насилию мужа. После той близости, которую они разделяли совсем недавно, этот жест показался Рэтборну последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

Он смотрел на жену с молчаливой угрозой.

– Отойди от него, – коротко бросил он, – или, клянусь Господом, ты получишь порку, которой заслуживаешь.

– Ради всего святого, Гарет! – взмолился Гай Лэндрон, и Каро возобновила попытку высвободиться из его объятий.

– Во всем виновата я! – рыдала она. – Я последовала сюда за Арманом. Он предупреждал, чтобы я держалась подальше. Арман, скажи им всем ради Бога.

Арман махнул рукой, призывая ее молчать.

– Делайте со мной что хотите, – проговорил он сквозь зубы. – Нооставьте Дейрдре в покое. Я надеялся, что даже такой буйный человек, как вы, прежде подумает о состоянии жены.

– Нет, Арман, – перебила брата Дейрдре. – Он так не думает. Просто его вспыльчивый характер...

– Ради всего святого! Отойдешь ты от него? – взревел Рэтборн и качнулся вперед, намереваясь вырвать жену из объятий Армана.

Арман резким движением толкнул Дейрдре себе за спину и, глядя в гневные глаза графа, сказал язвительно:

– Можете выпороть меня, и покончим с этим. Оставьте в покое мою сестру.

– Арман, скажи им, что во всем виновата я, – в отчаянии выкрикнула леди Каро. – О, почему я не послушалась тебя?

– Не говори больше ничего, Каро. Мы поженимся, как только ты достигнешь совершеннолетия, как я и обещал, и ничто на свете не сможет нам помешать.

– Только через мой труп, – ответил Рэтборн ледяным тоном. – Неужели, выдумаете, я допущу, чтобы моя сестра вышла замуж за ни к чему не пригодного мальчишку, у которого к тому же нет ни гроша в кармане? Пока я жив, вам не удастся запустить свои жадные лапы в ее состояние!

Дейрдре не могла допустить, чтобы двое мужчин, которых она любила больше всех на свете, начали драться. Она стремительно рванулась вперед и встала между ними.

– Нет, – обратилась она к мужу с мольбой в голосе. – Ни один мужчина не стал бы оказывать ей внимание из-за денег.

Арман презрительно скривил рот:

– Я с легким сердцем уступаю вам состояние Каро. Если верить слухам, то вам потребуются все муслиновые тряпки, вплоть до носовых платков. Пребывание La Divine^[8] Дьюинтерс в Париже в прошлом месяце, как мне говорили, влетело вам в копеечку.

Глаза Дейрдре округлились, и она вопросительно посмотрела на Рэтборна.

– Миссис Дьюинтерс была в Париже? – тихо спросила она.

Рэтборн проигнорировал вопрос жены.

– Ди! О, Ди! Мне так жать. Я не хотел, чтобы ты узнала, – с несчастным видом проговорил Арман.

Дейрдре сделала суровое лицо и, презрительно окинув мужа с ног до головы, процедила сквозь зубы:

– Нет! И Рэтборн этого не хотел. Мне не следует удивляться.

В воздухе повисло грозовое молчание. Рэтборн и Дейрдре холодно смотрели друг на друга, затем Рэтборн перевел взгляд на Армана и, прищурившись, чеканно произнес:

– Похоже, вы замечательно информированы о моих перемещениях и образе жизни, Сен-Жан.

Дейрдре отвернулась от мужа.

– Хотелось бы мне знать, кто сообщил вам подобную ложь, – продолжал Рэтборн.

Арман не ответил, а обратился к Каро:

– Как-нибудь я дам тебе знать. Помни, что он не вправе заставить тебя выйти замуж ни за кого. Жди меня. Все образуется.

– И как вы предполагаете содержать жену? – насмешливо спросил Рэтборн.

– Он может располагать Марклиффом, – поспешила вмешаться Дейрдре, впервые озвучив мысль, которая уже несколько недель бродила у нее в голове. – Это хороший доход, Арман, – добавила она, заметив, что брат покачал головой.

– Не в этом дело, Ди. Просто...

– Просто Марклифф принадлежит мне, – закончил Рэтборн голосом, мягким как шелк.

Дейрдре смотрела на мужа так, будто он только что вышел на свет божий из темной пещеры.

– Он принадлежит мне, – возразила она твердым голосом.

– Так было до нашей свадьбы. Когда ты вышла за меня, все, чем ты владела, стало моим, даже твоя одежда. Ты поступила не слишком разумно, Ди. Тебе следовало настоять на брачном контракте и раздельном владении имуществом до вступления в брак. У тебя нет ничего. Ты нищая и зависишь от моей щедрости и доброй воли.

Помолчав, Рэтборн добавил совсем тихо:

– С твоей стороны было бы разумнее, если бы ты помнила об этом и научилась быть посговорчивее.

Гай Лэндрон, оказавшийся свидетелем этой сцены и наблюдавший за ней со все растущим нетерпением, внезапно взорвался:

– Гарет! Зачем ты это делаешь? Ты знаешь, что...

– Молчать! – загремел граф. – Когда мне потребуется узнать твое мнение, Лэндрон, я спрошу тебя. Не надо меня учить обращаться с моей женой.

– Отпусти нас, Рэтборн, – сказала Дейрдре голосом, лишенным выражения, а это было немалым достижением, учитывая, что она едва держалась на ногах от пережитых бурных эмоций, которые ей еще предстояло оценить.

Он сделал шаг, чтобы взять под уздцы свою лошадь, которую держал Гай.

– Запереть ее, – кратко распорядился он, легким движением руки указав на Каро, затем повернулся к Дейрдре и Арману и сказал, обращаясь к жене: – Ты носишь бремя, важное для дома Кавано, или забыла? Когда ты от него освободишься, посмотрим. Ты остаешься здесь. Что же касается Сен-Жана, он уедет, как только я решу, что с ним делать. А пока что им займется О'Тул. Он может перенести свои вещи в комнаты при конюшне и столоваться с грумами. Но если я еще хоть раз застану его с моей сестрой, изобью до полусмерти.

Рэтборн вскочил в седло и повернулся к Дейрдре:

– Не думай, что тебе удастся обласкать его и защитить от моего гнева. И, Ди, если через пять минут ты не появишься в замке Белмонт, последствия тебе едва ли понравятся.

Как только Рэтборн скрылся за деревьями, из Дейрдре будто ушло все мужество. Она чуть не упала на землю. Ни слез, ни сожалений у нее не было. Она опустила голову брату на плечо и неожиданно почувствовала себя успокоенной.

Никогда прежде в жизни Арман не давал ей утешения. Дейрдре подняла голову и с любопытством посмотрела на брата. В глазах его она заметила беспокойство.

– Он нашел вас с Каро, – констатировала Дейрдре.

– И подумал самое худшее, – добавил Арман с горечью.

– Он ошибся?

– Ошибся, – ответил Арман. – Но он ведь никогда не верил, что во мне есть что-то хорошее.

– Судя по твоему голосу, ты разочарован.

Арман неопределенно пожал плечами и уставился в пространство.

– Граф во многих отношениях заслуживает восхищения, и я им восхищаюсь. Мне казалось, что он стал ко мне теплее и снисходительнее. Если бы только Каро не была такой вспыльчивой и нетерпеливой, все могло бы сложиться иначе.

– Она упрямая и своевольная девушка.

– Я ее приручу и усмирю.

Арман был так уверен в себе, но Рэтборн никогда не допустит их брака. В прошлом Дейрдре ухитрялась так или иначе облегчить жизнь Армана. Но внезапно она почувствовала свое бессилие и неспособность управлять даже собственной жизнью, не говоря уже о том, чтобы улаживать дела других. Она отстранилась от Армана и села на сухую каменную изгородь, окружавшую кладбище. Брат не спеша последовал за ней.

– Что же делать? – спросила Дейрдре слабым, растерянным голосом. Раз они потеряли Марклифф, не осталось места, которое они могли бы назвать своим домом. – Мне нужно время, чтобы что-нибудь придумать.

– Нет, Ди. Я уже решил, что делать. У меня всего два пути. Как только я достигну совершеннолетия, а это произойдет в следующем месяце, я могу напомнить дяде Томасу о его предложении найти мне место в дипломатическом корпусе. И Аксбридж однажды говорил что-то о возможности сделать военную карьеру. Мне понравилось быть гусаром.

– Это требует денег. Ты же слышал, что сказал Рэтборн. Мы нищие.

– Я мог бы игрой в фараон за одну ночь заработать достаточно, чтобы купить должность. Не смотри на меня так, Ди. Право же, я потерял интерес к игре.

Дейрдре довольно долго смотрела на брата, будто увидела в нем что-то новое, и настроение у нее слегка поднялось.

– Тетя Розмари всегда говорила, что потребуется нечто ужасное, чтобы привести тебя в чувство. Она была права.

Армаи рассмеялся:

– Полагаю, эту перемену можно приписать влиянию Каро – она перевернула мою жизнь. Однако не могу сказать, что сожалею об этом. Как раз наоборот.

Дейрдре вдруг что-то вспомнила.

– Миссис Дьюинтерс. Откуда ты узнал, что она была в Париже?

– Мне написал Тони. Право же, мне жаль, Ди. Я бы вызвал Рэтборна, но он не примет моего вызова.

Арман с яростью пнул камень ногой, подбросив его вверх.

– Даже и не думай об этом!

– Нет, если говорить серьезно, мне бы не хотелось посягать на жизнь брата Каро, как бы он ни провоцировал меня. И все-таки я мог бы это сделать. Право, мог бы. Я готов.

– Нет. Слишком поздно говорить об этом. Рэтборн никогда не позволит мне уйти от него. Ты же слышал.

– Но, Ди...

– Нет! – возразила Дейрдре решительно. – У тебя своя жизнь. Ты часто говорил мне об этом. Я больше не могу тебе помочь. Поэтому добейся чего-нибудь сам и дай мне возможность гордиться тобой.

– Я и намерен это сделать. Приглядывай за Каро ради меня. Ей придется несладко.

Дейрдре сочувственно посмотрела на брата:

– Арман, неужели это надолго? Я хочу сказать, что ты столько раз влюблялся.

– О нет. Никогда в прошлом я не любил, – просто ответил Арман. – Мне только казалось, что люблю. Поверь мне, Ди. Мои чувства к Каро нечто совсем другое.

Дейрдре попыталась улыбнуться, но тотчас же болезненно поморщилась и осторожно дотронулась до щеки в том месте, где ее коснулся хлыст Рэтборна. Она знала, что муж не хотел причинить ей боль. Она в этом не сомневалась. Но его злобные нападки на брата – это совсем другое дело. Если бы она не вмешалась, неизвестно, как далеко завела бы Рэтборна его ярость. И он не стал оспаривать намек Армана на пребывание миссис Дьюинтерс в Париже. А потом еще Марклифф. Сознание не могло вместить всего произошедшего. Почему вдруг все разлетелось, хотя еще несколько часов назад между ними были мир и любовь? Все разбилось вдребезги, как стеклянный шарик, сброшенный своевольным ребенком со стены замка. Какой-то звук коснулся ее слуха, и Дейрдре обернулась.

Она увидела почтовую карету, покачивающуюся на дороге, и четверку лошадей. Карета повернула к замку и вскоре исчезла за деревьями.

– Гости, – заметил Арман. – Как некстати! Нам лучше не задерживаться. Рэтборн скор на руку. Что касается меня, то мне плевать. Но если он позволит себе снова напасть на тебя, ему не поздоровится.

Когда Арман с Дейрдре вошли в большой зал, до них донесся язвительный смех Рэтборна. Он заметил жену и шагнул навстречу. Взгляд его задержался на ее лице.

– У нас гости, моя дорогая, – процедил он, растягивая гласные, затем по-хозяйски положил руку Дейрдре на локоть, не обращая внимания на ее легкое сопротивление, и повел к гостям. Дейрдре тотчас же узнала высокую фигуру Тони Кавано, беседовавшего с женщиной. Легко узнаваемый запах гвоздики защекотал ноздри Дейрдре. Она замерла на месте.

– Посмотри, кого привез с собой Тони, – проговорил Рэтборн. В его голосе слышалось нечто среднее между злостью и насмешкой.

Дейрдре чуть вскинула подбородок и протянула руку:

– Миссис Дьюинтерс, только что из Парижа! Для нас это большая честь. Добро пожаловать в дом моего мужа.

Ей удалось изобразить на лице некое подобие улыбки. Миссис Дьюинтерс оглядела Дейрдре и затем перевела взгляд на Рэтборна.

– Из Парижа? – произнесла она недоуменно.

– Дейрдре знает, – ответил Рэтборн, сопровождая слова злорадной улыбкой, и отвернулся, чтобы дать распоряжения двум лакеям позаботиться о багаже, оставленном в холле.

Беседа приняла общий характер, хотя и не была очень оживленной. Вскоре Дейрдре удалилась, сославшись на то, что одна из кошек, обитающих на конюшне, оцарапала ее и она должна обработать рану. Она взяла Армана под руку и выплыла с ним из зала. Вскоре удалился и Тони. Рэтборн повернулся к миссис Дьюинтерс и спросил холодно:

– Чем обязан этой честью?

Она принялась стягивать перчатки с пальцев, потом сочувственно похлопала его по щеке и мягко произнесла:

– Спокойно, спокойно, Рэтборн. Я нарушила твой покой. Но, право же, мне было необходимо поговорить с тобой. Не удалиться ли нам в твой кабинет или в какое-нибудь другое уединенное место? Я привезла тебе послание от нашего господина и повелителя.

– Тебя послал Грант?

– Он самый.

Не сказав более ни слова, Рэтборн повел гостью из большого зала вдоль западного крыла дома. Вскоре они остановились перед какой-то дверью. Миссис Дьюинтерс первой вошла в просторную комнату и с интересом стала ее оглядывать. Зеленые панели на стенах с затейливой резьбой и позолотой прекрасно сочетались с оригинальным потолком. На полу лежал малиновый обюссонский ковер с золотисто-зеленым бордюром. Обивка мягких стульев, стоявших у стен, тоже была малинового цвета.

– Впечатляюще, – тихо произнесла миссис Дьюинтерс и опустилась на стул. – Эта комната была бы более уместной во дворце.

Рэтборн сел за массивный, обитый кожей письменный стол.

– Ты бы так не сказала месяц-два назад, когда Дейрдре еще не взяла хозяйство в свои руки. Как ей удалось сделать все это за столь короткий срок, не могу понять.

– О да, у нее отличные организаторские способности. Я была с ней в отеле «Англетер», когда его превратили в госпиталь. Именно она все там организовала и установила порядок дежурств, чтобы кто-нибудь всегда был на месте и наблюдал за ранеными. Мне показалось, что я расслышала в твоем голосе гордость?

– А если и так?

– Готова поклясться, что еще минуту назад вы были с ней на ножах. Знаешь, у меня странное чувство, что это как-то связано с моей поездкой в Париж, в то время как весь свет полагал, что я в Лондоне. Я не права?

– Какое известие ты привезла мне от Гранта? – спросил он, намеренно оставив вопрос без ответа.

Он налил себе бренди из графина, стоявшего на столе. Миссис Дьюинтерс поняла намек и проговорила деловым тоном:

– Я здесь, чтобы предостеречь тебя. Грант в Париже после твоего отъезда наткнулся на некоторые документы, проливающие свет на то, кто выдал тебя французам как нашего тайного агента. Похоже, что этот некто передал кое-какую информацию через французскую шпионскую сеть в Лондоне, когда ты был в Брюсселе.

– Интересно, – произнес Рэтборн. – Продолжай. – И принялся цедить свой напиток с таким видом, будто услышанное не имело для него большого значения.

По его выражению лица невозможно было понять, о чем он думает. Грант предупреждал, что Рэтборн не придает особого значения личной безопасности.

Мария шумно вздохнула и сделала новую попытку вразумить графа.

– Гарет, ты должен отнестись к этому серьезно. Информатор – англичанин, и получил значительную сумму денег. Ты должен понимать, о чем это говорит.

– Конечно. Меня выдали не из идейных соображений, а за деньги, и это был кто-то, пользующийся моим доверием или достаточно близко меня знающий и способный догадаться, чем я занимаюсь. И все же не вижу, к чему создавать сложности для нас обоих – приезжать тебе сюда и сообщать мне об этом лично.

При этих словах графа гостья слегка смутилась, но все же продолжала ровным тоном:

– Идея была не моя, Гарет. Так решил Грант. Он подумал, что мои слова смогут на тебя подействовать. Я возразила, сказав, что не стоит слишком на это полагаться, но, как видишь, он не стал меня слушать.

Рэтборн мгновенно вспыхнул:

– Конечно. Грант ведь многого не знает о моей личной жизни.

– Ты хочешь сказать, он не знал, что ты использовал меня в Брюсселе, чтобы вызвать ревность Дейрдре? Не стоит так смотреть на меня, Рэтборн. Я прекрасно поняла твои намерения, как бы ты их ни скрывал и как бы ни притворялся, что это не так. Мне вполне подошел образ респектабельной дамы, а иначе я послала бы тебя к чертовой матери.

Под пристальным взглядом Рэтборна Мария нервно комкала свою синюю шелковую юбку с разводами цвета павлиньего хвоста. Потом подняла глаза и посмотрела графу прямо в лицо:

– Гарет, я хочу прекратить слухи о нашей связи до того, как они начнут циркулировать в Лондоне.

– Пожалуй, поздновато об этом думать, – ответил он нетерпеливо. – А то, что ты вот так приехала сюда, только усугубляет положение.

– Возможно, я слишком прямо выразилась. Позволь мне объяснить. Я предприняла шаги, чтобы восстановить наши добрые имена. Жди появления статьи в «Таймс» в ближайшем будущем. В этой статье много говорится о нашей совместной работе в качестве тайных агентов на службе его величества. И тогда каждому станет ясно, что наша так называемая связь – это только прикрытие разведывательной деятельности.

– Черта с два это удастся!

– Черт тут совсем ни при чем. Сам Грант преподносит эту историю прессе.

– И с какой целью?

– Мне казалось, я объяснила. Я хочу выглядеть в глазах общества респектабельной.

Рэтборн бросил на гостью пронзительный взгляд из-под черных густых, вразлет, бровей.

– Твое стремление выглядеть респектабельной имеет какое-нибудь отношение к Родерику Огилви?

Мария заметила, как обмякли плечи Рэтборна. Этот невольный жест сказал ей о многом. Она поняла, что он почувствовал облегчение, оттого что ее интерес теперь был направлен на другого.

Она подавила последние остатки сожаления в своей душе и заставила себя улыбнуться.

– Да, все это из-за Родди. Надеюсь, к концу месяца мы поженимся.

– Надеешься? – Гарет вопросительно приподнял бровь.

– Он еще не сделал мне предложение, но я думаю, скоро сделает.

– Могу я пожелать тебе счастья? Дейрдре будет рада это слышать.

Он подумал, что радость Дейрдре при этом известии будет и вполовину не такой, как его собственная.

– Ты думаешь, она будет рада?

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Просто некоторые женщины очень не любят терять своих поклонников. Одно время Родди оказывал Дейрдре внимание.

– Да, я это замечал, – сухо ответил граф и сделал большой глоток из своего бокала.

Миссис Дьюинтерс сочла разумным не обращать внимания на его насмешку.

– Возвратимся к причине, по которой я сюда приехала, – сказала она решительно.

– Да? Есть что-то еще?

– Чутье Гранта. Он считает, что кто-то все еще желает твоей смерти. То, что тебя выдали, дело не столько политическое, сколь корыстное, и главное – в тридцати сребрениках, которыми расплатились. Можешь припомнить кого-нибудь, кто желает твоей смерти, Гарет?

– Десятки людей. Я не из тех, кто всем угождает.

– Но есть ли кто-то определенный? Рэтборн задумался.

– Я бы с ходу мог назвать нескольких. И что ты предлагаешь?

– Ничего. Грант только хочет, чтобы ты был осторожен. Если я убедила тебя, значит, выполнила свою задачу. О да, есть еще кое-что. Были ли у тебя случаи счастливого избавления от смерти в последний год или когда ты ступил на землю Англии?

– По правде говоря, были случаи, когда я оказывался на волосок от смерти. Но это всего лишь несчастные случаи.

– Ты уверен, что несчастные случаи?

– Даже если и не так, не вижу ничего удивительного. В Англии полно шпионов, которые готовы поставить точку в моем существовании.

– Возможно, но Грант говорит, что французы узнали, чем ты занимался, только когда ты уже был в Брюсселе. До этого их агенты ничего о тебе не знали. Подумай об этом, Гарет. Кто настолько тебя ненавидит, что желает смерти?

Рэтборн об этом не задумывался. Однако по опыту он знал: интуиция Гранта такова, что не стоит ею пренебрегать. Много раз она спасала и его самого, и его агентов. Внезапно опасные ситуации, в которые он попадал, приобрели иное значение. Раньше он по своему легкомыслию рассматривал их всего лишь Как досадные. Если за всем этим стоял злоумышленник, то, как он догадывался, им должен быть некто, чью ненависть он навлек на себя в последний год. И только одно имя приходило Рэтборну на ум.

В тот вечер обед не удался, хотя Рэтборн постарался показать, что хорошее настроение к нему вернулось. Он избегал смотреть в глаза только одному человеку, и этим человеком был Гай Лэндрон. Рэтборн еще не оправился от стычки, происшедшей перед обедом в его кабинете. Нет, он не станет мириться с дерзостью тех, кто попытается указывать ему, что он неправильно ведет свои дела! И как только Дейрдре удается добиться симпатии и верности у всех окружающих? Его матери, сестры, дворецкого, слуг? В этом была какая-то мистика! Чего бы он ни отдал, чтобы быть главной ее привязанностью! Тайком он наблюдал за Дейрдре, когда она исполняла роль хозяйки дома. С каким искусством она это делала!

Однако первая же его попытка восстановить доброе мнение о себе была встречена укоризненным взглядом и холодным пожатием плеч. Зато миссис Дьюинтерс, несколько удивленная, но польщенная, в полной мере испытала на себе его внимание и обаяние. Его поведение, мрачно размышляла Дейрдре, походило на поведение преступника, решившего, что его карта бита, и готового к тому, что его повесят за кражу овцы вместо кражи ягненка.

Старая графиня, во всем поддерживавшая свою невестку и ловившая каждое ее слово, сегодня была полна ледяной учтивости и говорила с сыном только в том случае, если он обращался именно к ней. Она гадала, почему за столом нет ни Каро, ни Армана, но не могла заставить себя задать вопрос, настолько ее возмущало поведение сына, пренебрегавшего такой нежной и прелестной женщиной, как Дейрдре, ради миссис Дьюинтерс, пользовавшейся сомнительной репутацией. И только из желания угодить Дейрдре, ненавидевшей семейные разбирательства, особенно публичные, графиня держала язык за зубами.

Будто догадавшись, какой вопрос готов задать каждый из присутствующих, Рэтборн с непринужденным видом объяснил отсутствие двух младших членов семьи. Если кто-то и усомнился в правдивости его объяснения, то противоречить ему все равно не посмел.

– Арман снова впал в немилость? – спросил Тони Дейрдре, будто забавляясь этой ситуацией.

Пить чай с соблазнительными сладкими изделиями мисс Петри они перешли в комнату с гобеленами. Рэтборн был нят разговором с миссис Дьюинтерс. Они вспоминали об их парижских знакомых и чему-то тихо смеялись. Ревнивым взглядом Дейрдре отметила прекрасное платье миссис Дьюинтерс, сшитое из алого шелка, который так шел к ее смуглой коже.

Дейрдре почувствовала на себе любопытный взгляд Тони.

– Надо ли спрашивать? – проговорила она и наполнила пустую чашку из сверкающего серебряного чайника, стоявшего у ее локтя на низком полированном столике из розового дерева.

– Не надо смотреть так мрачно. В конце концов, в этом нет ничего нового.

Дейрдре бросила сердитый взгляд на мужа.

– Это совсем другое дело, Тони. После сегодняшнего дня примирение стало невозможным.

Лицо Тони приняло серьезное выражение.

– Арман приговорен оставаться в своей комнате? – спросил он тихо.

– Нет. Его сослали на конюшню. Через пару дней он уедет. Тони, почему здесь появилась миссис Дьюинтерс?

– Я ее не приглашал, – поспешил оправдаться Тони. – И ничто не заставило бы меня привезти ее сюда, если бы я хоть на одну минуту допустил, что ее роман с Рэтборном не закончился.

– Муж отрицает, что между ними что-то когда-то было.

– Значит, вы должны ему верить.

– Но вы ведь не верите. Почему я должна?

Им не удалось продолжить разговор, потому что Рэтборн встал из-за стола и пригласил джентльменов в бильярдную поиграть перед сном. Старая графиня тоже поднялась и, сославшись на возраст, попросила ее извинить.

Дверь за мужчинами закрылась, и миссис Дьюинтерс с Дейрдре остались в комнате одни.

– Как вы провели время в Париже? – вежливо спросила Дейрдре, недоумевая, как ей могло прийти в голову подружиться с этой красивой женщиной, столь непринужденно сидевшей за столом, совершенно не задумываясь о смятении, внесенном ею в жизнь Дейрдре.

Лицо миссис Дьюинтерс приобрело мягкое выражение.

– Париж, – проговорила она, – город влюбленных. Мне посчастливилось: гидом у меня был человек, который провел там много времени и знает город до последнего закоулка.

Дейрдре тотчас же вспомнила слова Рэтборна о том, что науку любви он познавал в парижских борделях. Улыбка застыла у нее на губах.

– Ваше решение отправиться в Париж было неожиданным, да? – спросила она, делая отчаянную попытку сохранить учтивость.

– Не совсем. Я надеялась, что он пошлет за мной. Так оно и вышло.

– И он же убедил вас приехать в Белмонт?

Миссис Дьюинтерс посмотрела на Дейрдре со странным выражением.

– Нет, как раз наоборот. Но в данном случае я сочла необходимым пренебречь его желаниями. – Миссис Дьюинтерс отставила чашку и спросила с хмурым лицом:

– Гарет рассказывал вам о нас, да?

Это было уже слишком. Дейрдре убрала улыбку со своего лица и язвительно ответила:

– Моя дорогая, похоже, что это стало известно всему свету раньше, чем мне.

– Но это же нелепо. Вы не должны ревновать. Я знаю, что граф оказывал вам внимание, когда вы только приехали в Брюссель, но вы должны были заметить, как развивались наши отношения.

Эта последняя реплика заставила Дейрдре вскочить на ноги.

– Конечно, заметила. Добро пожаловать в его объятия. Думаю, вы заслуживаете друг друга. Налейте себе еще чаю, а также можете пользоваться и всем остальным, чем только пожелаете. Впрочем, глупо об этом говорить. Это же свершившийся факт.

С королевским достоинством Дейрдре проплыла мимо изумленной актрисы. На пороге комнаты она обернулась и бросила через плечо:

– Если вам представится возможность увидеть моего мужа раньше, чем мне, а не может быть никакого сомнения, что так и произойдет, скажите ему, что я вышла подышать свежим воздухом. Этот запах красных гвоздик действует на меня удушающе. И еще... – Дейрдре окинула злобным взглядом миниатюрную фигуру актрисы. – Длинные рукава, возможно, и крик моды на континенте, но в Англии они не прижились. Это известно всем.

И, шурша юбками, Дейрдре вышла из комнаты. Миссис Дьюинтерс долго с изумленным видом смотрела ей вслед. Наконец до нее дошел смысл произошедшего.

– Рэтборн, – угрожающим тоном проговорила она в пустоту. – Черт бы тебя побрал, Рэтборн! Ты снова принялся за свои штучки!

Глава 26

Хотя ночь была восхитительной и благоуханной и на небе ни облачка, способного пригасить блеск полной луны, украсившей стены замка серебряными бликами, Дейрдре не стала задерживаться и медлить, обходя по периметру двор замка. Рэтборн, у которого вошло в привычку сопровождать ее каждый вечер во время прогулки перед сном, на этот раз не появился. Дейрдре ожидала этого и убеждала себя, что ничуть не разочарована его отсутствием. В иных обстоятельствах ее богатое воображение населило бы двор замка рыцарями на великолепных боевых конях, готовящимися отбыть в очередной крестовый поход, и их прекрасными дамами, бросающими со стен какие-то вещицы на память. Но в эту ночь ее мысли были далеко не такими приятными и скоро обратились к Рэтборну с его стойкой неприязнью к Арману и сцене, разыгравшейся в гостиной с гобеленами между ней и миссис Дьюинтерс. При мысли о том, что он так легко мог переключиться на другой предмет в Париже, когда она была вдали от него и не могла сдерживать его низменную натуру, кровь ее закипала.

Наконец Дейрдре удалилась в свою спальню, но и там на нее не снизошел покой. Она отослала Марту и, не раздеваясь, легла на кровать, пытаясь привести свои мысли в порядок. Однако это у нее плохо получалось.

Волнения сегодняшнего дня так опустошили ее, что она чувствовала себя тряпичной куклой, из которой вытрясли опилки.

«Если это и есть любовь, – думала Дейрдре, чувствуя себя несчастной, – то я бы предпочла, чтобы ее не было вовсе».

Она попыталась представить мир, не зараженный этой отравой человечества, и подумала, что он был бы весьма счастливым местом.

Должно быть, она задремала, потому что внезапно вздрогнула и очнулась. Ей показалось, что она находится в своем номере в отеле «Англетер» и что ее разбудил звук отдаленного пушечного выстрела. Произошло что-то неладное. Дейрдре поспешно спрыгнула с кровати и открыла дверь. До ее слуха донеслись звуки приглушенных голосов. Дейрдре торопливо прошла по коридору и оказалась в галерее, выходившей в большой зал. Она легонько оперлась о балюстраду и посмотрела вниз. Там торопливо сновали слуги. Дейрдре посмотрела на диван, стоявший перед большим камином. О'Тул склонился над Рэтборном, находившимся в полуобморочном состоянии: лицо его было белым как простыня. Дейрдре видела, как с Рэтборна снимают черный сюртук, высвобождая плечи. Рукав его белой льняной сорочки был алым от пропитавшей его крови.

Дейрдре издала слабый крик и бросилась вниз по ступеням с головокружительной быстротой, а потом через холл и оказалась на коленях перед мужем. О'Тул отступил на шаг, и Дейрдре принялась торопливо расстегивать мелкие перламутровые пуговицы на рубашке Рэтборна.

– Что случилось? – спросила она О'Тула, стягивая с мужа окровавленную одежду.

Рэтборн попытался сесть.

– Это не более чем царапина, – проговорил он слабым голосом и слегка отстранил руку Дейрдре. – Почему тебя не было во дворе? Я ожидал, что ты выйдешь на прогулку и присоединишься ко мне.

В его голосе слышалось раздражение, и Дейрдре испытала несказанное облегчение.

Она даже слабо улыбнулась. Если раненый способен отчитывать свою жену за мелкую провинность, то, по ее мнению, он не может находиться на краю могилы. Она положила руки Рэтборну на грудь и толкнула его обратно на подушки.

– О'Тул, принесите бренди. Бичем, благодарю вас. Дейрдре приняла от дворецкого миску с горячей водой и охапку чистых полотенец и положила их возле себя на пол. Обрабатывая руку мужа, она сыпала указаниями ожидавшим ее распоряжений слугам, и те немедленно бросались их выполнять. Рэтборн наблюдал за женой из-под полуопущенных век.

– Рана огнестрельная, – констатировала Дейрдре. – Пуля прошла навылет. Ты везучий. Что случилось?

Двери большого зала распахнулись настежь, л Тони Кавано, а за ним Гай Лэндрон вбежали в комнату.

– Что, черт возьми, происходит?! – воскликнул Гай Лэндрон. – Я услышал выстрел. Господи! Гарет, кто это сделал?

Дейрдре приняла из рук О'Тула стакан бренди и прижала к губам Рэтборна. Ее решительный вид убедил его, что возражать бесполезно. Он осушил стакан в несколько глотков. О'Тул принял пустой стакан, и Дейрдре немедленно принялась бинтовать рану мужа.

– Я был на крепостном валу и спокойно курил перед сном, когда услышал выстрел. Что, черт возьми, произошло? – повторил вопрос Тони.

– Ты, случайно, не видел, кто это сделал? – спросил Рэтборн, не сводя глаз с напряженного лица жены.

– Нет! Я заметил только, когда спустился вниз по ступеням, Армана, бежавшего к воротам. Ты думаешь, он преследовал негодяя, совершившего покушение на тебя?

– О нет. Я так не думаю.

Рэтборн встретился глазами с Дейрдре и неотрывно смотрел на нее все время, пока она бинтовала его руку. В какой-то момент у нее задрожали руки.

– Тони, вы уверены, что видели Армана? – тихо спросила Дейрдре. – Вы ясно его разглядели?

Тони посмотрел на Дейрдре с любопытством, отметив про себя ее напряженное выражение.

– Ну нет! Было так темно. Я легко мог ошибиться, – ответил он слишком поспешно, и вырвавшееся у Рэтборна ругательство заставило его замолчать.

Дейрдре покачала головой, но Рэтборн продолжил:

– Ты же слышала раньше, как он мне угрожал!

– Я слышала, как вы оба бранились и угрожали друг другу! – выкрикнула запальчиво Дейрдре.

Они вели себя так, будто были в комнате одни.

– Нет, Гарет! – Дейрдре умоляюще посмотрела на мужа. – Арман на такое не способен.

Рэтборн не стал спорить, но попытался подняться на ноги и надеть свежую рубашку, принесенную О'Тулом.

Дейрдре снова опустилась на корточки и с несчастным видом смотрела на мужа снизу вверх.

– Тебе нужно показаться доктору, – сказала она наконец, но ее слова не произвели на него ни малейшего впечатления.

– Приведи Сен-Жана, – кратко бросил Рэтборн О'Тулу, и грум, смущенно посмотрев на Дейрдре, повернулся и быстро вышел из зала.

Прошло добрых полчаса, прежде чем он вернулся с известием, еще больше укрепившим его господина во мнении о виновности Армана. Юношу нигде не могли найти, а пистолет, который О'Тул держал в комнате с инструментами, тоже пропал. Теперь только Рэтборн мог выдержать взгляд Дейрдре.

– Теперь ты удовлетворена? – спросил он, и в голосе его слышалось крайнее нетерпение.

– Нет! Но вижу, что тебя это вполне удовлетворяет. Дейрдре выпрямилась во весь рост и с вызовом посмотрела Рэтборну прямо в глаза:

– Что ты намерен делать?

Рэтборн не счел нужным ей ответить. Он повернулся к О'Тулу и приказал:

– Разбуди конюхов и садовников. Хочу, чтобы через пять минут все они были готовы. Мы его выманим, если будем действовать продуманно. Он не уйдет далеко.

Тони положил руку на плечо кузена и предложил:

– Может быть, я побуду с Дейрдре? Не стоит оставлять ее одну в такой момент.

Дейрдре поблагодарила его улыбкой.

– Она и не останется одна, – ответил Рэтборн, поворачиваясь к Бичему. – Приведи сюда графиню. Скажи, чтобы оставалась с ее сиятельством. – Он перевел взгляд с Лэндрона на Тони: – Если не возражаете, джентльмены, я хотел бы перемолвиться с женой парой слов наедине. Через минуту присоединюсь к вам.

Рэтборн проводил взглядом удалившихся мужчин, затем повернулся к Дейрдре и мрачно произнес:

– Что бы ни случилось, хочу, чтобы ты оставалась в стороне от этого.

Голос его был повелительным, но не гневным. Дейрдре смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, полными печали.

– Ничто не убедит меня в том, что мой брат смог вот так, исподтишка, напасть на тебя. Так поступают трусы. Арман, каким бы он ни был, не трус.

Дейрдре отметила, что ее слова никак не повлияли на настроение мужа.

– Если он не виноват, ему нечего опасаться. Это я могу обещать.

– А если виноват? Ты проявишь к нему сострадание? Вопрос повис в воздухе. Рэтборн ничего не ответил, и Дейрдре упала на диван. Ее жест говорил об отчаянии и покорности, будто она смирилась с неизбежным.

Рэтборн не был уверен, что верит этой необычной покорности жены. Но события развивались быстро, и время было дорого. Он сказал нетерпеливо:

– Ради Бога, доверься мне. Неужели я прошу столь многого? Оставайся здесь, в зале, до моего возвращения. Это приказ!

Услышав, какдвери в большом зале скрипнули, закрывшись за Рэтборном, Дейрдре подняла голову и вся напряглась. Надо что-то делать! Она вскочила и, чуть помедлив, помчалась со скоростью летящей пули в свою спальню.

На дне чемодана в гардеробной она хранила пистолет. Это был сувенир из Ватерлоо, мрачное напоминание о долгой ночи бдения, когда она охраняла раненого брата. Никогда Дейрдре не думала, что он может снова ей понадобиться. Она чувствовала его тяжесть в своей руке, и это ее успокаивало и вселяло уверенность. Дейрдре проверила, заряжен ли пистолет, и затем довольно долго в задумчивости смотрела на него. Приняв решение, она спустилась вниз и через огромные двери вышла во двор замка.

Стены замка сверкали огнями. Несколько дюжин смоляных факелов слуги поспешно вставляли в каменные держатели. Их трепетный свет, усиленный сиянием полной луны при ясном небе, производил большее впечатление, чем при обычных обстоятельствах, когда царила кромешная тьма. Со ступенек от входа в большой зал Дейрдре могла видеть мужчин, собравшихся у ворот, и слышать повелительный голос Рэтборна, отдававшего распоряжения слугам. Опасаясь быть замеченной и не желая возвращаться в большой зал, где, весьма вероятно, уже находились Бичем со старой графиней, Дейрдре осторожно двинулась к стенам замка и наконец достигла своей цели – каменных ступеней, которые вели к северной башне. Оказавшись на стене замка, Дейрдре остановилась, чтобы перевести дух. Через несколько минут она перегнулась через каменный парапет и посмотрела вниз. Северная башня находилась справа от главных ворот и барбикана, навесной башни, и была прекрасным местом для обзора в былые времена, когда замок Белмонт осаждали враги. Толпа во дворе замка редела, по мере того как люди рассредоточивались и исчезали за воротами. Дейрдре быстро переместилась на другую сторону стены и стала наблюдать за ними.

Некоторые держали в руках фонари, другие размахивали смоляными факелами, подняв их высоко над головами. От конюшен струилось еще больше света, и Дейрдре подождала, пока оба поисковых отряда сольются.

Она устало осела, опираясь на твердый парапет, и медленно опустилась на корточки. Со своего места она могла видеть на мили вокруг, а по факелам определить, куда движутся люди. Если Армана поймают, то обязательно приведут в замок или в конюшни, и Дейрдре не собиралась оставаться в стороне от бурного объяснения, которое, как она полагала, непременно последует. Ей не хотелось думать о том, что произойдет дальше.

Она нисколько не сомневалась в невиновности брата. Напавший на Рэтборна человек никак не мог быть Арманом. Он вспыльчив, горяч, этого Дейрдре не отрицала, но покуситься на жизнь Рэтборна он не мог. Всем известен скверный характер Рэтборна, его резкость и грубость, и, как заметила Дейрдре, почтение слуг к нему основывалось главным образом на страхе, а не на любви. Чем больше Дейрдре об этом размышляла, тем больше склонялась к мысли, что покушение на Рэтборна могло быть простой случайностью.

Потом она вспомнила, что Армана видели во дворе замка, и это поколебало ее уверенность. Если он что-то видел, почему не появился и не рассказал об этом?

Дейрдре снова оперлась головой о парапет и закрыла глаза. Мысли путались. Она тщетно пыталась найти правдоподобное объяснение странному поведению Армана.

Ее мучило одно воспоминание. Дейрдре сконцентрировалась на нем, и постепенно отдельные фрагменты соединились в единую картину. Это был день после битвы при Ватерлоо, когда Дейрдре призналась брату, что подозревала его в предательстве. И вспомнила также, что он устыдил ее, горячо отрицая это и убеждая в своей невиновности.

«Неужели ты и вправду подумала, что я способен предать свою семью, друзей, страну, покрыть позором свое имя? – говорил он. – А я-то думал, ты знаешь меня!»

Дейрдре вздохнула с облегчением, и внутри у нее будто ослабла пружина, будто чья-то рука, сжимавшая сердце, внезапно отпустила его. Арман невинен! И если на какой-то миг она в этом усомнилась, то теперь знала наверняка – он невиновен. Он не способен на столь трусливый поступок. Но как убедить в этом мужа?

Дейрдре медленно закрыла глаза, и по щекам ее покатились горячие слезы.

Звезды над головой, те самые звезды, что видели многие поколения семьи Кавано, сменявшие последовательно друг друга, теперь показались ей далекими и безучастными к ее судьбе. Дейрдре слегка покачала головой, будто старалась избавиться от их холодного бесстрастного взгляда, и посмотрела на один из бастионов северной башни. В тот же миг она с ужасом отпрянула назад. В одной из амбразур сиял яркий свет. Дейрдре была почти уверена, что минуту назад его там не было. Она поднялась на ноги и сделала несколько торопливых шагов по крепостной стене, которые привели ее к двери теперь заброшенного помещения кордегардии. Дейрдре рывком отворила дверь и чуть не вскрикнула от ужаса, инстинктивно вскинув зажатый в руке пистолет.

– Тони! – воскликнула она с облегчением.

– Дейрдре! Какого черта... – Тони казался таким же напуганным, как она сама. Он смотрел округлившимися глазами на пистолет в ее руке.

Дейрдре, проследив за его взглядом, тотчас же опустила оружие.

– Что вы с ним тут делаете? – спросил Тони. За его спиной, на полу, Дейрдре разглядела фонарь, и его трепетный свет, рассеивающий ночную тьму, успокоил ее.

– Без него я не чувствую себя даже одетой, не то что в безопасности! – ответила она с легкостью, которой вовсе не ощущала, и сделала шаг вперед, собираясь пройти мимо него.

Тони обнял ее за плечи.

– Постойте! – сказал он и добавил уже помягче: – Арман здесь. С ним все в порядке, но он сильно пьян. Впрочем, не стоит беспокоиться.

Тони отступил в сторону, и Дейрдре заметила фигуру на каменном полу.

Арман сидел, опираясь спиной о стену. Глаза его были закрыты. Рядом стояла пустая бутылка из-под бренди, и в нос ударил густой запах перегара.

Не говоря ни слова, Дейрдре опустилась на колени рядом с братом и пощупала его пульс. Он был неровным, но сильным.

– Как вы его нашли? – спросила Дейрдре Тони, приглаживая взлохмаченную шевелюру брата.

– Я сразу подумал, что он здесь, но не хотел говорить Рэтборну. Особенно в теперешнем его настроении.

Дейрдре удивилась услышанному.

– Но ведь вы сказали, что видели, как Арман направлялся к воротам замка.

– И это не было ложью. Но он свернул в сторону, не добравшись до них. Я предположил, что Арман видел, кто стрелял в Рэтборна, но понимая, что подозрение падет на него, скрылся. Я всего лишь сбил Рэтборна со следа. Арман находится в стенах замка, а Рэтборн ищет за его пределами. Вероятно, мне вообще не следовало упоминать его имя, но мне не пришло в голову, что Рэтборн придет к такому необоснованному заключению.

Что-то в словах Тони показалось Дейрдре странным, но она была слишком обеспокоена положением брата, чтобы вдаваться в подробности.

– Но почему он забрался сюда и напился до бесчувствия? В этом нет никакого смысла.

Кавано пожал плечами:

– Кто знает? Я подозреваю, что он уже основательно напился до того, как пришел сюда. Нам надо умерить свое любопытство и подождать, пока он не придет в себя. Что мне делать? Следует ли отозвать поисковую группу и сообщить, что Армана нашли?

– Нет! – поспешно выкрикнула Дейрдре и тут же осеклась.

Ей требовалось время, чтобы обдумать проблемы, навалившиеся на нее.

– Нет, – повторила она уже спокойнее. – Возможно, я проявляю излишнюю осторожность, но я чувствовала бы себя увереннее, если бы Арман был подальше от Белмонта.

Тони довольно долго смотрел на нее, потом кивнул:

– Я опасался, что кончится этим. Похоже, ссора была ожесточенной.

– Так и было, – подтвердила Дейрдре, но не стала углубляться в подробности.

– Дейрдре, не надо верить всем сплетням, что ходят о Гарете, – неожиданно проговорил Тони. – Его грехи сильно преувеличены.

– Какие грехи?

– Ну, слухи о том, что он повинен в смерти Эндрю, что он как-то подстроил этот несчастный случай в горах, а также слухи о его непримиримой ненависти к французам и любому, кто встает у него на пути, о его жестокости...

– Вы наслушались Армана, – перебила Дейрдре, вдруг осознав, что он выбрал неподходящий момент для своих излияний и ей вовсе не хочется слушать обо всех пороках Рэтборна.

– О нет.

Дейрдре показалось, что Тони удивлен.

– Эти истории о Рэтборне ходят уже много лет. Я знаю, что он человек жесткий, но не... бессовестный.

Дейрдре не верила и этому. Если бы речь шла о ней одной, она бы встретилась с ним лицом к лицу. Но она не могла подвергать опасности брата.

– Можете вы раздобыть двух лошадей? – спросила она. – Но так, чтобы никто не заметил? – К ней вдруг вернулась решительность. – Я хотела бы увезти Армана в наш дом в Хенли.

– Могу попытаться.

– Хорошо. Спрячьте лошадей получше, а потом возвращайтесь сюда и помогите мне справиться с Арманом. Я одна не сумею свести его вниз по этим ступенькам. Не возражаете, если я оставлю фонарь при себе? Мне не хочется сидеть здесь в кромешной тьме.

– Ничуть не возражаю.

Тони с интересом наблюдал за Дейрдре, когда она взяла пистолет и теперь устраивала его в руке поудобнее.

– Вы хоть знаете, как обращаться с этой штукой? – спросил он.

Дейрдре посмотрела на Тони и решительным тоном произнесла:

– О да. Не сомневайтесь в этомни минуты.

– Знаете, вы замечательная девушка, – сказал Тони, и в его голосе Дейрдре расслышала смущение, смешанное с восхищением. – Если бы я встретил вас раньше Рэтборна... Кто знает? – Он рассмеялся как бы против воли, но взгляд его оставался настороженным.

– Нет, если бы не Рэтборн, я все еще... была бы... – Дейрдре замялась, не зная, что сказать, а затем твердо повторила: – Нет.

– Что ж, ждите меня здесь, – проговорил Тони серьезно и кивком указал на лестницу, – я постараюсь вернуться как можно скорее.

Дейрдре прислушивалась к его осторожным шагам, пока он спускался по винтовой лестнице башни. Дверь скрипнула, и наступила тишина.

Дейрдре вернулась к Арману и встряхнула его за плечи.

– Проснись ты, пьяный болван! – выкрикнула она. Арман застонал и попытался отстранить ее руки.

– Проснись, Арман. Ты должен собраться с силами и совладать с собой.

Ей пришлось напрячь все силы и слух, чтобы разобрать его невнятный лепет:

– Каро? Должен... видеть... Каро.

– Почему должен?

Арман пытался ответить, но не смог и свесил голову на грудь.

Ничто не могло привести Армана в чувство, как ни старалась Дейрдре. А еще необходимо вывести его из башни и посадить в седло. Если бы только Рэтборн хоть намекнул ей на то, какая участь ждет Армана, если он сочтет его виновным, она бы осталась здесь и ждала, пока гнев мужа не остынет, а Арман не придет в чувство и не объяснит, почему подозрение пало на него. Но угрозы Рэтборна были вполне серьезными. Дейрдре опустилась на пол рядом с братом и стала ждать возвращения Тони.

Дверь у подножия лестницы отворилась, и Дейрдре подняла голову. Она не ожидала возвращения Тони так скоро. Должно быть, что-то пошло не так.

Дейрдре медленно поднялась и попыталась вглядеться в колодец лестницы, но в глубокой тьме невозможно было что-либо разглядеть.

– Тони! – позвала она тихо.

Ответа не последовало. Шаги смолкли, но вскоре послышались снова. На этот раз некто поднимался по лестнице быстрее. Дейрдре уперлась одной рукой в стену, другой подняла пистолет. Человек повернул за угол, и луч фонаря упал на его осунувшееся лицо.

– Рэтборн, – произнесла Дейрдре шепотом и отшатнулась к стене, а ее юбки коснулись неподвижного тела брата.

Рэтборн оценил ситуацию мгновенно. Он заметил скорчившуюся фигуру Армана, его взгляд переместился с пустой бутылки на оружие в руке Дейрдре.

– Вот как, значит! – Тень улыбки коснулась его губ. – И что теперь, Дейрдре? – В его голосе послышались угрожающие нотки. – Хочешь пристрелить меня?

Рэтборн сделал шаг вперед, и Дейрдре направила на него пистолет.

– Что ты собираешься сделать с Арманом? – ответила она вопросом на вопрос и удивилась тому, что голос не выдал ее внутреннего трепета. Она смотрела мужу прямо в глаза.

– Сейчас я не отвечаю за свои действия. Возможно, ты забыла, что Сен-Жан стрелял в меня нынче вечером? Я только раз, единственный раз, посоветую тебе не вмешиваться в наши отношения. Ясно ли я выражаюсь? Атеперь отойди.

Рэтборн говорил чеканным голосом, и Дейрдре поняла, что он полон решимости поквитаться с братом.

Она вытянула вперед руку, в которой держала пистолет, и прицелилась Рэтборну в сердце.

– Сделаешь еще один шаг, Рэтборн, и он будет последним, – твердо произнесла Дейрдре.

В глазах Рэтборна горел огонь ярости.

– Я полагаю, ты нажмешь на курок?

– Ты полагаешь правильно!

Рэтборн отвернулся и устало провел рукой по своим темным волосам.

– Дейрдре! О, Дейрдре!

В следующий миг он выбросил ногу вперед и схватил Дейрдре за запястье. Она вскрикнула, и пистолет, выпав из ее руки, отлетел к двери, ведущей на стену башни.

Рэтборн не спеша подошел и поднял его.

– Ну что же! Теперь мы знаем, каковы наши отношения, – проговорил он тихо и засмеялся так, что Дейрдре испытала желание вжаться в стену и стать незаметной.

– Ты не станешь возражать, если я им воспользуюсь? Что это? Сувенир с поля битвы при Ватерлоо? Ты использовала его против пруссаков?

Молчание означало, что его догадка верна.

– Я так и думал.

Рэтборн распахнул дверь на крепостной вал и выбросил пистолет. Потом он повернулся к жене и посмотрел на нее со зловещей улыбкой. Внутри у Дейрдре все сжалось.

– Что ты собираешься делать? – спросила она дрожащим голосом и встала, загораживая собой Армана. Это не укрылось от взгляда Рэтборна, и в глазах его сверкнули вспышки гнева.

– Почему ты спрашиваешь, что я намерен сделать, а не что я должен был сделать давным-давно, то есть порвать всякие отношения с тобой и твоей семьей? О, не смотри с такой тревогой, мадам жена. Я не причиню вреда твоему бесценному братцу. Ты желала сострадания? Вот оно! Ты хотела получить Марклифф? Он твой! Я с радостью возвращаю его тебе. И надеюсь, что и ты, и Сен-Жан будете там очень счастливы. Ведь это то, чего ты хотела всегда. Верно? Он единственный мужчина в твоей жизни, кому ты доверяешь абсолютно, чью сторону принимаешь независимо от того, прав он или виноват. О, не качай головой с таким невинным видом. Ты раз и навсегда доказала, кому верна, когда нацелила пистолет мне в сердце. И уж конечно, твоя преданность принадлежит не мне. И что за болван я был, когда мечтал о том, что хотя бы раз, единственный раз в жизни, ты будешь целиком принадлежать мне. Но этого не случится, и, слава Богу, рассудок ко мне вернулся.

Рэтборн отвернулся, будто ее вид вызывал у него отвращение, и бросил через плечо:

– Итак, пора подводить итоги. Собери вещи и завтра рано утром отправляйся в Марклифф. Можешь оставаться там, пока не родится мой ребенок. А потом... потом посмотрим.

По мере того как потрясение и усталость начали брать свое, зубы Дейрдре стали выбивать дробь, и она сжала их изо всех сил. Ее горе было слишком сильным, чтобы слезы могли его облегчить. Она предала мужа и теперь не знала, как поправить дело.

Дейрдре пыталась придумать, что сказать в свое оправдание, но слова не шли с языка. То, как неподвижно он держал плечи, как сжимал и разжимал кулаки и как всей тяжестью опирался о стену, говорило о том, что он сейчас не станет ее слушать.

– Гарет, я так сожалею, – проговорила Дейрдре с чувством.

Рэтборн остался неподвижен, и ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его слова.

– Я тоже, Дейрдре, я тоже.

Ни Рэтборн, ни Дейрдре не услышали мягкой поступи на лестнице, поэтому появление Тони Кавано явилось для них полной неожиданностью.

– Трогательно, очень трогательно, но вызывает разочарование! – сказал он, не повышая голоса.

Луч света упал на какой-то предмет в его правой руке и отразился от него, и Дейрдре увидела, что это пистолет.

– Можете спрятать его, – сказала Дейрдре устало. – У Рэтборна никогда не было намерения нанести вред Арману.

Улыбка Тони была лишена приятности.

– О, я ни минуты не сомневался в этом. И он поднял свой пистолет.

Дейрдре испуганно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Рэтборн отделился от стены, но поза его оставалась расслабленной.

– Значит, это был ты. Я так и предполагал.

– Неужели? – спросил Кавано небрежным тоном, хотя костяшки его пальцев, сжимавших пистолет, побелели, и это выдавало его с трудом скрываемое беспокойство. – Смею в этом усомниться. Если ты подозревал, почему не убил меня в каком-нибудь укромном местечке без сожаления?

– Я не собираюсь убивать тебя, Тони. Это будет не убийство, а казнь, хотя результат для тебя будет тот же. Ты был и есть предатель. И то, что я намерен сделать, предпочтительнее долгого и нудного судебного процесса и прилюдного повешения. – Рэтборн старался говорить так, чтобы его голос звучал убедительно: – Даже если тебе удастся заставить замолчать нас обоих, меня и Дейрдре, тебе не удастся избежать ответственности. О тебе знают. – Рэтборн понизил голос до шепота: – Игра окончена. Сдавайся, Тони. Обещаю проявить благородство.

И тут привычная маска доброжелательности и благообразия спала с лица Тони.

– Я так не думаю, – злобно проговорил он и покачал головой, будто пытался прояснить свои мысли. – Нет. Если бы ты как следует пораскинул мозгами, я бы уже был мертв.

– Ты уже мертв. Я щадил тебя только потому, что у меня были некоторые предположения насчет Сен-Жана – я подозревал, что он твой приспешник. Мне надо было знать о нем всю правду.

– И что же ты узнал?

– Узнал, что он не виноват, как только увидел этот пистолет в твоей руке. Я узнал бы его где и когда угодно. О'Тул держал его в комнате с инструментами.

Тони издал ехидный смешок:

– Умно! Нечего сказать! Очень умно, Гарет! Но потехи ради, если предположить, что Сен-Жан был в заговоре со мной, какую участь ты бы ему уготовил?

– Ты знаешь ответ на этот вопрос не хуже меня.

– Удобный несчастный случай?

Эти слова повисли в воздухе, и глаза Дейрдре обратились к неподвижной фигуре мужа. Их взгляды встретились. Он не ответил и через минуту отвернулся.

Тони снова рассмеялся:

– Раз теперь уже все равно, то могу сказать, что мальчишка не более чем пешка. А знаешь, Рэтборн, мы с тобой два сапога пара, оба дьяволы. Не думаю, что разница между нами велика. Ну, Дейрдре, вы все еще предпочитаете его?

Дейрдре казалось, что она видит дурной сон. Заикаясь, она проговорила:

– Я вас не понимаю.

Рэтборн заметил ее растерянность и сделал попытку приблизиться к ней.

– Не двигайся! – раздался окрик Тони Кавано, и рука с пистолетом нервно дернулась.

– Гарет, что происходит? – взмолилась Дейрдре.

– Как видишь, моя дорогая, мой кузен наконец открыл свои карты и показал, чего стоит.

Рэтборн повернулся к Тони:

– Я и не думал, что в тебе есть боевой дух. До сих пор ты предпочитал держаться в тени и позволял делать грязную работу другим. О, постой! Теперь до меня дошло!

Он нетерпеливым жестом поднес руку к голове.

– Когда ты выманил меня из замка сюда, якобы для того, чтобы поискать Армана, Дейрдре, по твоему замыслу, должна была вышибить мне мозги, когда я поднимался по лестнице. И знаешь, она бы это сделала, если бы я ее не разоружил. Твой план чуть не удался, если это может служить для тебя хоть каким-то утешением.

– Какой план? – спросила Дейрдре, в ее голосе слышался испуг. От нервного напряжения ее трясло. В этой круглой комнате, слабо освещаемой лучом единственного фонаря, свет которого падал на массивный каменный пол, черты лиц двух главных героев драмы приняли какой-то мрачный и даже зловещий характер и в них даже появилось нечто нечеловеческое. В этой сцене было что-то от ночного кошмара.

– Ну, Тони, ты ей объяснишь или я? – услышала Дейрдре голос мужа, ничуть не утративший своего обычного хладнокровия и манеры растягивать слова.

– О, ради Бога, Гарет, ты меня очень обяжешь, если объяснишь своей жене все сам. Хотя я думаю, пройдет немало времени, прежде чем вернутся твои слуги.

Улыбка на лице Тони была такой, что сердце Дейрдре снова сжалось от дурного предчувствия. Ей казалось, будто ее коснулось жуткое дыхание какого-то старинного привидения, обитавшего в стенах этого замка.

Тони Кавано был для нее незнакомцем! Его глаза горели сатанинским огнем. И ей пришло в голову, что он не спешил покончить со своим делом и смаковал каждую минуту этого нового для него положения, подчиняя Рэтборна своей воле.

– Когда это началось? – спросил Рэтборн, глядя в упор на Тони своими янтарными глазами. – Значит, ты ненавидел меня с детства, Тони?

– Можешь не сомневаться, – послышался ответ, полный злорадного веселья.

– Ты отлично скрывал свои чувства.

– А что я мог поделать? Я жил милостью твоей семьи. Но даже тогда я тебя ненавидел. Ты считал себя пупом земли, да и был им. Я же был всего лишь бедным родственником. Смерть Эндрю заставила меня пересмотреть свои взгляды и понять, насколько все хрупко в этом мире, в том числе и твои права на наследство и титул.

– Но тогда ты не предпринял никаких действий, а мог бы. Ведь в молодости я был более доверчивым.

– Верно, но я и сам тогда был большим идеалистом. Когда ты отправился в Испанию, я надеялся, что французы все сделают за меня.

– Каким разочарованием было для тебя, когда через пять летя вернулся целым и невредимым, без единой царапины. И тогда ты тотчас же взял бразды правления в свои руки.

– И очень хорошо, что это произошло. Ты, Гарет, как кошка, у которой, как говорит пословица, девять жизней. Разбойники, французские убийцы, даже пожар – ничто тебя не коснулось. Моей последней надеждой стал Арман.

– Да, кое в чем я действительно чертовски везучий, но, увы, далеко не во всем, – ответил граф с презрительной усмешкой.

– Похоже, твоей удаче пришел конец.

– Не стоит на это рассчитывать.

Дейрдре пошевелилась и сказала, будто возвращаясь откуда-то из другого мира:

– Каким образом Арман замешан во всем этом? Не понимаю. И как он очутился в этой башне?

– О, это было легко, – ответил Тони. – Я заманил его сюда запиской, якобы от кузины Каро. Бедный мальчик на самом деле без ума от нее. Один только намек на то, что Рэтборн готов обрушить на девушку всю силу своего гнева, – и Арман вышел из себя!

– А бренди? – тихо спросил Рэтборн.

– О, это просто чтобы потянуть время. Конечно, я подмешал туда снотворное. Пройдет несколько часов, и бедняга придет в себя.

Дейрдре почувствовала огромное облегчение.

– Значит, Арман никогда и не был вашим пособником, – воскликнула она.

– Сознательно, конечно, не был. Он был всего лишь пешкой. Но, Дейрдре, – продолжал Тони, слегка качая головой, – вы оказались препятствием, на которое я никак не рассчитывал. Знаете, дорогая, каждый раз, когдая расставлял сети и подготавливал сцену стычки между Рэтборном и вашим братом, являлись вы и лили масло на бурлящую воду. Право же, моя дорогая, это самое скверное в вас. Простите меня, я думал, что, возможно, у нашей истории будет другой конец, но ведь, когда Рэтборна не станет, вы не согласитесь стать моей? Вы это сказали твердо всего полчаса назад.

Рэтборн сделал легкое движение, и пистолет в руке Тони нацелился на него.

– Полегче, – произнес Тони с издевательской усмешкой. – Знаешь, старина, я получаю от этого удовольствие. Впервые за долгие годы нашего знакомства условия ставлю я. И как это тебе? Не бери на себя труд отвечать. Вижу по твоему лицу, что ты столь же мало получаешь от этого удовольствия, как я от нашего родства все эти годы.

Внезапное понимание всего происходящего ослепило Дейрдре!

– Вы хотите покончить с Гаретом и свалить все на Армана! Это вы стравливали их друг с другом!

– О, я не стал бы присваивать себе всю славу. Они и без меня отлично враждовали. И только вы портили игру. Насколько все было бы проще, если бы дело дошло до дуэли. Арман бы вышиб тебе мозги, Гарет. Ведь он стреляет без промаха. Но, увы, этого не случилось! К счастью, сегодня я изменил план, и случилось то, чего я мог бы безуспешно дожидаться еще лет сто. Знаешь, когда я разыскал Армана, я едва воспринимал его слова. Честно говоря, я сам не сумел бы все так обстряпать. И понимаешь, я не мог упустить такой удобный случай. Чистое невезение, что я не прикончил тебя во дворе замка. Эта пуля была предназначена для твоего сердца. Но все обернулось к лучшему. Первым подозреваемым остается Арман.

Дейрдре отдала бы все на свете, чтобы ощутить тяжесть пистолета в своей руке. Хуже всего была спокойная уверенность и благодушие человека, намеревавшегося лишить их жизни так легко, будто они были парой тараканов. И в эту минуту гнев пересилил страх, и Дейрдре поняла, что не допустит такого финала.

Она лихорадочно пыталась найти выход из сложившейся ситуации. В пистолете была только одна пуля. Дейрдре была уверена, что Тони использует ее против Рэтборна, а устранив его, легко справится с ней. Она не могла с ним тягаться силой. Армана обвинят в убийстве и, вероятно, повесят. На кону была собственная жизнь Дейрдре и жизнь ее нерожденного младенца. Четырьмя жизнями этот безумец готов был пожертвовать ради своих амбиций и алчности. Ее глаза блуждали в поисках какого-нибудь оружия. Наконец ее взгляд остановился на Рэтборне. Он будто прочитал ее мысли, и глаза его засверкали. Голос Тони прервал ее мысли:

– Не прогуляться ли нам по крепостному валу? Это совсем недалеко. И ты, Гарет, не предпринимай ничего, а иначе первой наступит очередь Дейрдре. Я вижу, что ты оставил дверь открытой. Благодарю тебя. Это очень удобно. Ты воображал, что сюда прибежит О'Тул? Я и об этом подумал. Он не появится. Я о нем позаботился, когда ты входил в башню. Когда он придет в себя, то будет убедительно свидетельствовать против Армана. Как видишь, хочу, чтобы все было сделано чисто. Иди первым, Гарет, я за тобой.

Рэтборн заколебался.

– Я не думаю, что есть смысл спрашивать, позволишь ли ты уйти Дейрдре. Ведь свидетелей не останется – только ее слово против твоего, и каждый решит, что она пытается защитить Сен-Жана. Подумай об этом ради Бога, парень. Она тебе не причинит вреда.

– Славная попытка, кузен, но этот номер не пройдет. Вполне возможно, что дитя, которое носит Дейрдре, станет твоим наследником. Тогда я окажусь не в лучшем положении, чем теперь. Господи! Когда я узнал от Армана, что твоя жена беременна, можешь себе представить, что я почувствовал! И знаете, – добавил Тони, обращаясь к Дейрдре, – я ведь пытался дать вам шанс, но вы меня отвергли. Право же, я очень к вам привязан.

Рэтборн, казалось, собирался что-то возразить, но когда Тони прицелился в голову Дейрдре, он сделал один стремительный шаг и оказался на крепостной стене.

Тони подтолкнул Дейрдре к открытой двери. Она ступила за порог, споткнулась и упала на колени. Тони грубо поднял ее и поставил на ноги. В это мгновение Дейрдре рванулась к нему, пытаясь перехватить руку с пистолетом. Прогремел выстрел. Дейрдре испуганно вскрикнула, и в этот момент Рэтборн бросился на своего кузена. Мужчины тяжело рухнули вниз, а пистолет загремел по проходу и полетел в тартарары.

Дейрдре с ужасом, от которого, казалось, сердце было способно остановиться, наблюдала за плохо различимыми в темноте мужскими фигурами, балансировавшими на краю крепостной стены. Они могли в любую минуту сорваться вниз, во двор замка, и каждый пытался найти слабость в защите другого.

Длинные пальцы Рэтборна сдавили горло Тони и стали душить его. Однако Тони изловчился и с безошибочной точностью нанес удар кулаком по раненой руке Рэтборна. Дейрдре только услышала, как Рэтборн судорожно втянул в себя воздух. Его хватка ослабла, и Тони, тут же воспользовавшись своим преимуществом, попытался отчаянным усилием перебросить противника во двор замка через зазор между башенными зубцами. Рэтборн отчаянно цеплялся за каменную облицовку, но Дейрдре было ясно, что в своем теперешнем состоянии, со свежей раной, он не сможет продержаться долго.

– Спасайся, Дейрдре! Беги отсюда немедленно! – крикнул Рэтборн, задыхаясь между двумя отчаянными попытками вздохнуть полной грудью. Пальцы одной его руки разжались, и он скользил все ближе к краю парапета.

Дейрдре, подхватив юбки, бросилась к двери башни и через мгновение вернулась с фонарем в руке. Ослепляющий страх за жизнь мужа заставил ее забыть об опасности. Она обрушила фонарь на спину Тони, вложив в этот удар всю свою силу.

Стекло фонаря разбилось, и горячее масло брызнуло на Дейрдре и Тони.

Он изловчился и изо всей силы нанес Дейрдре удар кулаком. Она отлетела к противоположному парапету и тут же попыталась подняться на ноги, однако ее обожгла боль, и она снова рухнула на колени.

Тони слишком поздно осознал опасность. Пламя охватило его с головы до ног, хотя он отчаянно пытался сорвать с себя горящую одежду. Не прошло и секунды, как он уже превратился в живой факел. Дейрдре видела, как Рэтборн выпрямился и занял безопасную позицию. Плечи ее сотрясались от рыданий, в которых смешались боль и облегчение.

Леденящий душу вопль сотряс воздух, и человек, охваченный паническим ужасом, бросился к лестнице, ведущей с башенной стены во двор.

Внизу послышались встревоженные голоса. Люди указывали на чудовищную фигуру, полыхающую на фоне темного неба.

Человек, объятый пламенем, остановился в нерешительности на каменной площадке лестницы, затем начал спускаться, но споткнулся. Дейрдре с ужасом смотрела, как на секунду этот живой факел повис в воздухе, потом прочертил дугу на фоне темного неба и ударился о землю. Она прижалась головой к парапету и заплакала.

Глава 27

Дверь в кабинет Рэтборна распахнулась с оглушительным грохотом. Граф с трудом оторвал от письменного стола одурманенную алкоголем голову и издал недовольный стон. Он с трудом приоткрыл один глаз, услышав приглушенные толстым ковром шаги. Вошедший прошел через комнату к окну, и минутой позже тяжелые штофные шторы широко распахнулись, впустив в комнату ослепительный солнечный свет.

– Бичем! Какого черта ты здесь делаешь? Немедленно задерни шторы! Слышишь? – вскричал граф и добавил уже жалобным голосом: – Неужели нельзя дать человеку спокойно утопить свои печали в вине?

Дворецкий приблизился к письменному столу твердой поступью:

– Если бы я знал, что вы здесь, я бы не стал вам мешать.

Он с недовольным видом понюхал воздух и наклонился, чтобы убрать две бутылки из-под бренди, катавшиеся под ногами Рэтборна.

Граф решил пропустить эту явную ложь мимо ушей.

– Раз уж ты здесь, можешь прислать Джона с новой бутылкой, – сказал он, стараясь говорить разборчиво, хотя язык и не слушался его.

– Джона? – переспросил дворецкий.

Рэтборн нахмурился. Пьян он, что ли, этот Бичем?

– Ты меня слышал, Бичем? Джона, старшего лакея. Дворецкий воздел глаза к потолку, а граф снова положил голову на стол.

– Имя главного лакея – Джеремая, – проговорил Бичем.

Граф поднял голову и посмотрел налитыми кровью глазами на стоически выжидавшего дворецкого с некоторым недоумением.

– Что ты хочешь сказать, называя главного лакея Джеремаей? Имя главного лакея в Белмонте всегда было Джон, как имя второго лакея всегда было Джеймс, а имя третьего лакея – Чарлз. Так повелось от веку и продолжалось на протяжении многих поколений.

– И все же, милорд, имя главного лакея – Джеремая, второго – Обадая, а третьего – Бартоломью.

Граф расправил плечи и устремил мрачный взгляд из-под черных бровей на дворецкого.

– О! – воскликнул он. – И чья же это была идея, смею спросить, позволить лакеям изменить раз и навсегда установленные имена?

Рэтборн почуял запах мятежа и намеревался незамедлительно положить этому конец.

– Так распорядилась госпожа. Она сочла варварским обычай называть лакеев и горничных в Белмонте не их собственными именами, а другими удобства ради.

– Какую госпожу ты имеешь в виду, Бичем?

– Мисс Дейрдре, сэр.

Брови графа недоуменно поднялись. Его шокировала такая фамильярность.

– Мисс Дейрдре? – переспросил он ледяным тоном.

– Да, сэр. Она просила меня так ее называть, чтобы ее не путали с другой леди Рэтборн, вашей матушкой.

Губы Рэтборна сжались в тонкую линию.

– И ты говоришь мне, Бичем, что мисс Дейрдре, – проговорил он, делая ударение на последних двух словах, – называет лакеев Джеремаей, Обадаей и Бартоломью?

Господи! Язык сломаешь!

Губы дворецкого были так же упрямо сжаты, как губы его господина.

– О нет, милорд. Она называет Джеремаю – Джерри, Обадаю – Оби, а...

– Можешь не утруждать себя, – перебил дворецкого граф. – Бартоломью она называет Барт.

– Совершенно верно, сэр.

– А как, черт возьми, мисс Дейрдре называет тебя?

– Меня, сэр?

– Да, сэр.

Углы губ Бичема поползли вверх.

– Она называет меня Сеси, сэр.

– Сеси?

– Да, сэр.

– Твое имя?..

– Сесил.

– Ясно.

Граф некоторое время не мигая смотрел на дворецкого.

– Бичем, – произнес он наконец, – пришли ко мне Джона с бутылкой как можно скорее, и чтобы больше я не слышал этой чепухи. Ты меня понял?

– Конечно, сэр, – ответил дворецкий с невозмутимым видом и вышел из комнаты.

Граф откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Черт возьми! Линия обороны была прорвана врагом – его мать, сестра, а теперь и слуги!

И все это проделки Дейрдре! Как она посмела собрать свои вещи и оставить его, когда он оказался пострадавшим? Как она посмела смотреть на него с укором из окна кареты, будто просить прощения должен был он?

А бросить его одного сносить язвительность трех разъяренных женщин – это было самым худшим и недостойным из всего! Она знала, конечно же, знала, что он не хотел, чтобы она уезжала! Она это сделала, чтобы наказать его! Ну и пусть бы простудилась и заболела, если в этом заключалась ее недостойная игра! Рэтборн горько усмехнулся.

– Гарет! – окликнул его с порога Гай Лэндрон. – Вот ты где скрываешься! Господи! Ты выглядишь ужасно! Неужели спал одетым?

– Нет. Я дал своему камердинеру пропустить одежду через мясорубку, потому что предпочитаю выглядеть необычно.

– Брось эти штучки, старина, – проговорил мистер Лэндрон дружелюбно. – Я не из тех, кто бежит с тонущего корабля.

Граф с безутешным видом оперся локтем о письменный стол и положил подбородок на раскрытую ладонь.

– Гай, – произнес он задумчиво, – ты знаешь, что я зову своего камердинера Эдвардом?

– Верю. А в чем дело?

– Всех моих камердинеров всегда звали Эдвардами. И даже в Испании я называл Эдвардами своих денщиков.

– Какое совпадение!

– Да нет же. Дело в том, что я всегда звал их Эдвардами независимо от того, какие имена им дали при крещении.

– Вот как? А почему?

– Потому что так гораздо легче запомнить, – заметил Рэтборн.

– О! Не сомневаюсь.

– Это было традицией на протяжении многих поколений.

– Как странно!

– Ты думаешь, это неправильно?

Мистер Лэндрон попытался скрыть улыбку:

– Позволь мне высказаться на этот счет. Сколько лакеев у тебя было за эти годы?

– Чертова уйма! Они никогда не удерживались более чем на полгода.

– Могу я полюбопытствовать почему?

Граф подметил искорки смеха в глазах друга и ответил с раздражением:

– О, я так и знал, что ты не одобришь. Никто этого не одобряет.

Мистер Лэндрон ничего не ответил и поспешно отвернулся, чтобы скрыть широкую улыбку. Вошел лакей с непочатой бутылкой бренди на серебряном подносе.

Рэтборн заметил, что поднос весь в пятнах, и нахмурился:

– Ну-ка поставь его, малый! Думаю, мне следует ограничиться... Впрочем, просто поставь его.

Лакей сделал то, что ему было велено, и терпеливо ждал, когда его отпустят. Рэтборн внимательно наблюдал за ним.

– Спасибо, Джеремая. Джеремая? Лакей ответил благодарной улыбкой.

– Спасибо, Джеремая. Это все.

Мистер Лэндрон наблюдал эту сцену с некоторым удивлением. Когда лакей вышел, он заметил:

– Я думал, его зовут Джон.

– О, не важно. Это долгая история. Какой сегодня день?

– Четверг. Ровно неделя, как уехала Дейрдре.

– Я прекрасно знаю, сколько времени прошло с тех пор, как меня оставила жена, – заметил Рэтборн ледяным тоном.

– И шесть дней, как отбыла миссис Дьюинтерс, – продолжал Лэндрон как ни в чем не бывало, – и два дня с тех пор, как твоя матушка отправилась в Бат навестить сестру. Интересно, кто следующий оставит тебя?

– Ты хочешь оставить службу у меня, Гай? – спросил Рэтборн подозрительно.

– Конечно, нет, – ответил мистер Лэндрон, – хотя должен признать, что с момента отъезда Дейрдре оставаться в Белмонте не слишком большое удовольствие; это означает вернуться к холодным ваннам, несъедобным обедам, к свечам, с которых капает воск и которые неимоверно чадят. Если не знать правды, можно подумать, что слуги намеренно донимают тебя, Гарет. Думаю, пора тебе перестать валять дурака и привезти жену обратно.

– Привезти жену обратно? После всего, что она со мной сделала? Да ты в своем уме?!

– И что же она с тобой сделала? Рэтборн поднялся на ноги и покачнулся.

– Что она со мной сделала? Да она чуть не застрелила меня!

– Я этому не верю!

– Не веришь, потому что тебя при этом не было. Говорю тебе, она наставила на меня пистолет и грозила выстрелить.

– Дейрдре никогда бы этого не сделала! И если ты этого не знаешь, ты совсем не знаешь ее.

– О! Тебе-то легко говорить! Ты никогда не ощущал на себе ее холодный отчужденный взгляд, она будто примеряет на тебя саван. Ее рука не дрожала, когда она целилась в меня. Прямо в сердце!

– Это нелепо, Гарет! Дейрдре спасла тебе жизнь! Ты забыл, что я как раз поднялся на башню, когда она обрушила фонарь на спину Тони Кавано. Чудо, что она сама не сгорела.

– Разве я просил ее спасать мне жизнь? Не просил! Я велел ей уйти, но она, конечно, не послушалась!

– Это несправедливо, Гарет! Дейрдре не могла знать, что я не выпускаю тебя из поля зрения. Когда я услышал выстрел, то решил, что все кончено, что я опоздал. И из-за этой моей хромоты я почти опоздал!

– Нет! Это Дейрдре заставила Тони действовать. У меня не оказалось выбора. Почему она не послушалась меня?

Брови Лэндрона сошлись на переносице:

– Честно говоря, Гарет, ты мне отвратителен! Ты говоришь точно так же, как брат Дейрдре! Вы оба не понимаете, как вам повезло, что вы удостоились любви такой женщины. Я был бы рад оказаться на твоем месте!

Красивые черты Рэтборна исказила язвительная усмешка.

– О, по-настоящему она любит только Сен-Жана. Я иду вторым номером, нечто вроде некачественной замены.

Заметно было, что две бутылки бренди, выпитые в течение ночи, развязали ему язык.

Лэндрон сделал нетерпеливый жест.

– Я с самого начала предупреждал тебя, какие отношения связывают Дейрдре с ее братом. Она привыкла быть для него матерью. И ему это не нравится так же, как тебе. Ей нужен собственный дом, полный маленьких пострелят, с которыми она будет нянчиться. Ну, —продолжал Лэндрон, – по крайней мере один-то у нее будет.

– Черта с два! Будет гораздо больше! Одним она не отделается! – взревел Рэтборн.

Худощавое лицо Лэндрона осветила улыбка.

– Вот теперь ты говоришь дело.

Граф долго и задумчиво созерцал улыбающуюся физиономию друга, потом молча покачал головой, сделал несколько нетвердых шагов к двери, остановился, вернулся и посмотрел Лэндрону прямо в глаза.

– Я все могу ей простить, – проговорил он печально, – кроме случая с пистолетом. И не говори мне, что она не нажала бы на курок. Мы никогда не узнаем этого наверное. Так ведь? Этого я никогда ей не прощу! Никогда!

Шатаясь, Рэтборн добрел до двери и вцепился в притолоку, чтобы удержаться на ногах.

– Если только она не станет меня упрашивать, – добавил он, комично вздернув подбородок, затем, посмотрев на окна, проворчал что-то по поводу Бичема и незадернутых штор.

– Джеремая, Обадая и Бартоломью, будь они неладны! – завершил он свою тираду и плотно сжал губы.

Яркий солнечный свет во дворе замка ослепил Рэтборна. Он крепко зажмурился и подумал о том, что прояснить его затуманенные мозги может только быстрая скачка верхом. Рядом не было Дейрдре, которая могла бы составить ему компанию, но Рэтборн убедил себя, что будет счастлив совершить эту поездку в обществе О'Тула. Настроение у него немного улучшилось. На своего грума он всегда мог положиться.

Шагая к воротам, Рэтборн невольно посмотрел на северную башню и крепостную стену, где он чуть не лишился своей Дейрдре. Он остановился. При воспоминании о той ночи сердце забилось так сильно, что ему показалось, будто оно ударяется о ребра.

Та ночь и следующий день были для него хуже, чем пять лет солдатского житья. Одно дело рисковать собственной жизнью и совсем другое – поставить под угрозу жизнь любимой женщины. С последним он никак не мог примириться. Он бы сначала задушил ее, прежде чем снова подвергнуть ее жизнь подобному испытанию!

Ему удалось утаить от следствия, что она и Арман находились поблизости от места, где произошел «несчастный случай», и вдвоем с Гаем Лэндроном они спровадили следователей и не дали им взглянуть на крепостную стену. Выстрел, сделанный из пистолета О'Тула, тоже удалось объяснить. Рэтборн сообщил коронеру, что это был знак поисковой партии, которую он направил по следам своего юного шурина, когда оказалось, что тот пребывает в целости и невредимости и всего лишь напился до бесчувствия и уснул в главной башне замка. Молодые бычки, доверительным тоном сказал Рэтборн следователю, не всегда ведут себя разумно и не всегда сообщают старшим о своем местонахождении, а леди постоянно впадают в панику, узнав, что их птенчики вылетели из гнезда. Свою же пустяковую рану он вообще не принимал в расчет. В конце концов он свел разговор к шутке, сказав, что произошедшее всего-навсего досадная неприятность и не более того.

Коронер вынес вердикт о смерти в результате несчастного случая, что было вполне объяснимо в свете того, что Тони Кавано любил насладиться спокойными минутами курения на крепостной стене каждый раз, когда гостил в замке Белмонт. Было высказано предположение, что Тони попытался прикурить сигару от фонаря, но тот разбился и обрызгал его маслом, которое и загорелось. Итак, доброе имя Тони и всех Кавано было спасено.

После дознания Дейрдре уложила свои вещи и вместе с Арманом отбыла в Марклифф. Рэтборн был вынужден признаться, что ожидал со стороны жены некоторых объяснений, но никаких объяснений не последовало.

Рэтборн уже вознамерился двинуться дальше, как вдруг заметил солнечный блик, играющий на каком-то предмете на краю башни.

Это оказался пистолет Дейрдре. Никто о нем не вспоминал с той самой ночи. Рэтборн поднял его и тут же вспомнил, как хладнокровно Дейрдре целилась ему в сердце. О Господи! Это воспоминание будет мучить его до конца дней. Он стиснул зубы.

Нажала бы Дейрдре на курок или нет, если бы, он тронул ее братца?

Этот вопрос мучил Рэтборна. Он не давал ему спать по ночам. Единственным утешением для него было бренди.

Рэтборн вытянул руку и направил дуло на ветку платана, что рос в двадцати шагах от него. Выстрелила бы или нет? Рэтборн прицелился. Выстрелила бы? Или?.. Рэтборн спустил курок.

– Дейрдре! Ты читала сегодняшнюю утреннюю газету?

Дейрдре повернула голову от окна гостиной на втором этаже, откуда открывался живописный вид на аллею, обрамленную прекрасными вязами, обозначавшими въезд в Марклифф, и с отсутствующим видом посмотрела на брата.

– Какую газету?

– «Таймс», конечно, – ответил Арман с некоторой резкостью. Заметив печальные глаза и бледность сестры, он смягчился: – Думаю, ты сочтешь это интересным. Послушай:

«Седьмого сентября в Сент-Джеймсском дворце должна состояться приватная церемония, во время которой достопочтенный майор граф Рэтборн будет удостоен награды – памятного меча – за выдающиеся заслуги на службе его королевского величества.

На Рэтборна, служившего последние пять лет в Европе в Седьмом гусарском полку и облеченного особыми полномочиями во время войны против Наполеона, была возложена миссия создать сеть контрразведки, которая бы эффективно действовала против французского разведывательного корпуса, особенно в месяцы, предшествовавшие битве при Ватерлоо.

Миссис Мария Дьюинтерс, известная лондонская актриса, тесно связанная работой с графом в Испании и позже в Бельгии, заслужила особую благодарность принца-регента за услуги, оказанные его величеству.

Граф Рэтборн, как, возможно, помнят читатели, сочетался браком шестнадцатого июня, за два дня до славной битвы при Ватерлоо, с девицей мисс Дейрдре Фентон.

Миссис Дьюинтерс собирается вступить в брак в Париже в конце этого месяца с капитаном Родериком Огилви из конногвардейского полка. Сообщение о помолвке можно найти на одной из страниц этого номера.

Издатели «Таймс» спешат первыми поздравить...»

– Дай-ка мне посмотреть! – воскликнула Дейрдре и вырвала газету из рук брата.

Она прочла заметку от начала до конца дважды, затем торопливо начала листать газету, пока не нашла страницу с сообщением о предстоящем бракосочетании.

– Господи, я чувствую себя ужасно, – проговорил Арман, встретившись глазами с Дейрдре. – Как подумаю, в чем обвинял его и Марию Дьюинтерс, и все только из-за того, что они в одно время оказались в Париже! – Он болезненно застонал. – Тони Кавано! Как я мог допустить, чтобы он так долго дурачил меня! И с самого начала!.. О, я надеюсь, что Господь отправил его поджариваться в ад!

– Но Гарет должен был что-нибудь сказать! Откуда мы могли знать?

– Он не мог этого сделать. Такой человек, как Рэтборн, не стал бы унижаться до того, чтобы защищать себя от мелочных нападок. Мне следовало лучше разобраться в нем! Как я мог быть таким тупым? Даже в Брюсселе я мог заметить, сколь высокого мнения о нем офицеры и солдаты Седьмого гусарского полка!

– А как насчет его ненависти к французам?

– Я услышал об этом от Тони Кавано, как и историю о том, что он повесил двух молодых людей за дезертирство! Мне следовало бы знать, что дезертиров расстреливают, а не вешают. Но у Тони нашлось правдоподобное объяснение всему.

– О! – тихо простонала Дейрдре и опустилась на стул.

– Интересно знать, – проговорил Арман в задумчивости, – возможно ли, что Кавано настраивал таким же образом Рэтборна против меня? Это могло бы объяснить нашу взаимную неприязнь.

– Думаю, что во всем остальном виновата я.

– Ты?

– Рэтборн не одобрял мое слишком заботливое отношение к тебе.

– Не одобрял? Я тоже не одобрял, как мне кажется теперь. Думаю, что изрядная порка в те времена, когда я был мальчишкой, пошла бы мне на пользу.

– Арман! – воскликнула Дейрдре.

– Это так. Если бы у меня был опекун вроде Рэтборна в последние пять лет, я не стал бы так бросаться в омут удовольствий и втягивать тебя в сомнительные авантюры.

– Потому что ты опасался бы гнева Рэтборна? На лице Армана появилось удивление:

– О нет, потому что я хотел бы добиться его одобрения и расположения.

Теперь настал черед Дейрдре удивляться.

– Арман, ты понимаешь, что говоришь? Мы, конечно, во многом неверно судили о Рэтборне, но я не могу забыть, даже если это можешь ты, что, если бы ты оказался предателем, он бы подстроил для тебя несчастный случай или... Так сказал Тони Кавано. Но Рэтборн не отрицал его слов.

– Ах это! – бросил Арман небрежно, будто услышанное не имело особого значения. – Как же иначе он мог поступить с предателем?

Дейрдре пришла в ужас:

– Но ты мой брат!

– Тем больше было бы оснований устроить мне несчастный случай. Неужели ты полагаешь, что Рэтборн стал бы защищать мое доброе имя, если бы я не был твоим братом? И я ему обязан за то, что он проявил такую заботу обо мне.

– Это ужасно! Не могу поверить, что ты и в самом деле так думаешь.

– Ну-ну! Я не хотел тебя расстраивать, но я и в самом деле так думаю и готов подписаться под каждым сказанным словом. И очень плохо, Ди, если из-за этого ты отдаляешься от мужа. Попытайся вспомнить его жизнь. Его работу в разведке. Он более пяти лет сражался за дело, в которое верил. Чего ты ожидаешь от него?

Дейрдре не ответила, однако оставшуюся часть утра размышляла над словами брата.

Арман надел самую старую свою одежду и пошел в конюшню помогать груму, а Дейрдре уселась над своими домовыми книгами.

Она гадала о том, как идут дела в Белмонте, и хотела надеяться, что слуги не вернулись к прежнему пренебрежению своими обязанностями.

Они сидели за поздним ленчем, когда услышали стук колес приближающегося экипажа. Арман шагнул к окну и через минуту сказал смущенно:

– Это Каро.

Дейрдре поспешила за братом и спустилась по узкой, обшитой панелями лестнице. В парадном холле она стала свидетельницей встречи Армана и Каро – девушка рыдала в его объятиях, а О'Тул с глупым видом стоял в нерешительности в дверях и мял в руках шляпу.

– О, Арман, пожалуйста, не отсылай меня в это ужасное, ужасное место! – безутешно рыдала Каро. – Пожалуйста, позволь мне остаться здесь с Дейрдре. Обещаю, буду вести себя хорошо, и даю слово чести, что никогда больше не окажу тебе неповиновения!

– Тише, тише, дорогая, – пытался утешить девушку Арман, а затем добавил резко: – Если Рэтборн угрожает тебе, ему придется иметь дело со мной.

Вот, подумала Дейрдре с откровенным цинизмом, как недолго длится доброе намерение ее брата добиться благоволения столь почитаемого им деверя.

– Арман, отведи Каро наверх и предложи ей подкрепиться, – сухо произнесла Дейрдре. Она представила себе, что может случиться, если Рэтборн явится сюда по горячим следам сестры-беглянки. – Я приду через несколько минут.

Как только пара скрылась за поворотом лестницы, Дейрдре обернулась к О'Тулу:

– В чем дело, О'Тул?

Он опустил глаза на носки своих черных сапог и сказал смущенно:

– Это все хозяин, мисс Дейрдре. Уверен, что с тех пор, как вы нас покинули, он в худшем из своих мрачных настроений! С ним нет сладу. Большую часть времени он не просыхает и дьявольски мрачен. Он не ест, не считает нужным переодеваться, не следит за своей внешностью. И грозит отправить молодую мисс в монастырь. Можете мне поверить, я не смог ей отказать, когда девица упросила меня привезти ее к вам.

– Но ее мать...

–...уехала в Бат прочь из Белмонта. И леди Каро некому пожаловаться, кроме слуг...

– О Господи! И что же теперь делать?

– Вы не могли бы изыскать способ отправить молодую леди к ее матери в Бат? Не могли бы, мисс?

– А вы не отвезете ее, О'Тул?

– Сожалею, мисс Дейрдре, но я не могу, – искренне огорчился О'Тул. – Хозяин никогда не простит мне этого. Возможно, было бы лучше, если бы кто-нибудь другой взял на себя эту почетную миссию. Я принял меры предосторожности, чтобы леди Каро сопровождала ее горничная. Она сейчас сидит в карете. А кучера полны нетерпения отправиться в путь. Видите ли, – добавил О'Тул, – они славные ребята, но хорошо знают нрав графа, а он отстает от нас не более чем на пару часов.

– Так, значит, граф скоро будет здесь. Что же нам делать?

– Я надеялся, мисс Дейрдре, что вы смогли бы сбить хозяина со следа, – проговорил О'Тул с виноватой улыбкой.

– Сбить со следа? – недоуменно повторила Дейрдре.

– Ну, направить его в другую сторону.

– Вы хотите заставить меня солгать мужу? – спросила Дейрдре с возмущением в голосе.

– Ну, может быть, вы найдете какой-нибудь другой способ задержать его. Думаю, вы что-нибудь придумаете.

Дейрдре заметила лукавый взгляд грума и опустила глаза.

Когда после короткой паузы она снова посмотрела на него, то О'Тул с немалым облегчением заметил, что выражение ее глаз было скорее задумчивым, чем враждебным.

– Пожалуй, я смогу найти способ задержать мужа, – ответила Дейрдре с непринужденностью, которая не могла обмануть никого. – Он очень любит играть в карты.

– Прекрасная идея, мисс Дейрдре, – задумчиво произнес О'Тул. – Если ставки окажутся такими, что заинтересуют его сиятельство и если нам чуть-чуть повезет, его, возможно, удастся уговорить остаться на ночь.

Дейрдре слегка покраснела:

– Я бы очень этого хотела, но не думаю, что у меня получится. Его мастерство картежника потрясает воображение. Я никогда даже не надеялась обыграть его.

– Никогда не могли обыграть хозяина? Не говорите этого! Я сам знаю пару трюков, которые могли бы уравнять шансы на выигрыш. И был бы более чем счастлив показать их вам, мисс.

Уголки губДейрдре едва заметно поднялись. Она взяла О'Тула под руку:

– Какое имя дали вам при крещении, О'Тул?

– Патрик, мисс. А почему вы пожелали узнать?

– Пэт! Звучит славно. Естественно, я никогда не стану называть вас так прилюдно – это было бы фамильярностью. Но если никто нас не услышит, не вижу, почему бы мы не могли стать лучшими друзьями. А вы?

Дейрдре повела О'Тула к двери в конце холла. Его глаза приобрели более мягкое выражение. В этой девушке в самом деле что-то было. Неудивительно, что его хозяин без ума от нее.

– Для меня будет большим счастьем слышать свое имя из ваших уст, – сказал О'Тул с непривычной для него галантностью, – кроме случаев, когда нас сможет услышать хозяин, – добавил он торопливо.

– О! Это и так ясно, – заверила Дейрдре и, шурша юбками, прошла с грумом в кухню, чтобы предложить ему хороший обед.

В гостиной на втором этаже Арман пытался вырваться из цепких объятий леди Каро.

– Каро! Веди себя пристойно! – сказал он с раздражением. – Твое поведение свидетельствует о легкомыслии и неприлично для хорошо воспитанной дамы из высшего света. Сядь и успокойся.

Он поправил галстук и настороженно наблюдал за леди, которая порывисто отвернулась от него и уселась на стул, обитый розовым штофом. Каро сняла высокую шляпку с козырьком, и каскад огненных волос мягкими волнами заструился по ее плечам.

Арман с трудом сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.

– Ну, ты прекрасно осведомлен о них, – сказала она, надувая губки.

– Прошу прощения! О чем?

– О легкомысленных кокетках. Арман слегка насторожился.

– Не думаю, что понял твой намек.

– Не понял? – В глазах Каро появился воинственный блеск. – Тебе необязательно стоять здесь и изображать невинность. Мне все объяснили насчет тебя. Я думаю, что мужчины омерзительны.

Каро отвернулась, и Арману стало как-то не по себе.

– Каро! – воскликнул он и в два шага оказался возле ее стула. Опустившись на колени, он взял ее ладони в свои руки. – Каро, дорогая! С этой частью моей жизни покончено навсегда. Ты не должна думать, что, любя тебя, я могу интересоваться другими женщинами.

Девушка фыркнула и сделала не очень серьезную попытку вырвать руки.

– Каро! – снова воскликнул Арман и приподнял ее лицо за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. – Если в моей жизни не будет тебя, то не будет ничего. Иначе зачем бы я делал все это?

– Все что? – спросила Каро все еще сердито, хотя страсть в голосе Армана смягчила ее.

– Ну, я пытаюсь изменить свою жизнь и добиться хоть в чем-то успеха. Я готов принять место в адмиралтействе под началом кузена дяди Томаса. Я забросил карты, дуэли и...

– Легкомысленных женщин? – подсказала Каро.

– Я собирался сказать «собутыльников», – проговорил Арман сквозь зубы.

– Значит, кокетки все еще имеют место в твоей жизни?

– Каро! Ты знаешь, что я собирался сказать совсем не это. В голосе Армана послышалось подлинное страдание, и Каро смягчилась:

– Но, Арман, тебе вовсе не следует идти ради меня на такие крайности. Мама все мне объяснила. Когда я достигну совершеннолетия, то получу солидное состояние. И Гарет не сможет мной распоряжаться, как только я выйду замуж.

– Я не трону из него ни пенни! – воскликнул с жаром Арман. – Твоя мать объяснила тебе это? – спросил он, когда смысл ее слов полностью проник в его сознание. – Не может быть, чтобы она одобряла наши отношения!

– А вот и одобряет. Почему бы нет? – Каро смотрела на юношу с некоторым удивлением.

– Потому что, – ответил он мрачно, – мне нечего предложить такой девушке, как ты.

– Ну, это нелепо!

Каро несмело поднесла руку к лицу Армана и дотронулась до губ.

– Мама и это мне объяснила, – проговорила она тихо. – Ты не поверишь, но она романтик. Любовь! Мама верит в любовь. Она говорит, что судьба всех Кавано – любить только раз в жизни. История нашей семьи – это история привязанности и верности только одному человеку. Мы как лебеди. Когда Кавано узнают, что их любовь остается без ответа, последствия могут быть трагичными. Я раньше не знала, что мой отец ухаживал за матерью пять лет. Она ненавидела его. Наконец он ее похитил, и она была вынуждена выйти за него замуж. И только позже она его полюбила.

Арман взял Каро за руку и страстно поцеловал.

– История Сен-Жанов совсем другая. Но я собираюсь ее изменить.

Каро ничего не ответила, но в ее взгляде читался немой вопрос.

– Я только недавно узнал, что мой отец, бедняга, оставил мою мать, когда я был еще крошкой. Не знаю, почему мне не рассказали об этом раньше. Кажется, он увлекся какой-то расчетливой кокеткой, которая разорила его, отняла все до последнего пенни. Когда она его бросила, ему было стыдно вернуться к нам.

– Как ты узнал?

– Твой брат рассказал мне об этом как раз накануне нашего отъезда из Белмонта.

– Как это похоже на Гарета! Он не имел права...

– Имел, – перебил ее Арман и рассеянно провел рукой по ее волосам. – Не думаю, что когда-нибудь пойму логику женщин! Мужчины не маленькие мальчики, с которыми следует носиться и защищать их. Я думал, Дейрдре разумнее. Если бы я только знал, возможно, был бы для нее лучшим подспорьем. Вместо того чтобы...

Арман замолчал и уставился в пространство.

– Ты говорил об этом с ней? Арман отрицательно покачал головой:

– Нет еще. Я слишком зол, а Дейрдре... она так подавлена. Время неподходящее. Но придет день, когда мы будем вынуждены обсудить это.

Каро положила руку Арману на плечо, желая его успокоить.

– Не будь с Дейрдре слишком суров. Кто мог дать ей совет? Теперь, когда у нее есть Гарет, все обстоит иначе.

– Осмелюсь добавить: если они снова будут вместе; сейчас же это представляется не слишком вероятным.

– Чепуха. Именно поэтому я здесь.

– Что?

– Чтобы помирить их. Это самое горячее желание нашей мамы. Она вместе с О'Тулом придумала этот план, прежде чем отбыла в Бат. Гарет должен во что бы то ни стало приехать за мной. Но меня здесь не будет. Мама распорядилась, чтобы ты отвез меня в Бат, а Гарет имел свободу действий и возможность помириться с Дейрдре.

– Я не сделаю этого, – решительно заявил Арман. – Я отказываюсь подвергать риску твою репутацию.

Глаза леди Каро гневно вспыхнули.

– Если ты опасаешься, что я стану к тебе приставать в закрытой карете, то позволь сказать, что там будет и моя горничная, чтобы защитить тебя. Конечно, – процедила Каро сквозь стиснутые зубы, – если бы я была одной из твоих пустышек, думаю, ты сумел бы избавиться от моей горничной, чтобы заняться со мной страстной, безумной любовью.

– Но, Каро, – попытался без особого успеха успокоить ее Арман, – ты должна понимать, что я делаю это из любви к тебе. Я не могу позволить себе воспользоваться ситуацией.

Брови леди Каро сошлись на переносице, и она упрямо тряхнула головой:

– Не думаю, что я когда-нибудь пойму мужскую логику. Арман смотрел на нее долго и задумчиво, потом вздохнул, покачал головой и сказал:

– Пусть все будет по-твоему.

Он обнял Каро за талию и привлек к себе так близко, что услышал стук ее сердца.

– Я снимаю с себя всякую ответственность за то, что может произойти.

Каро подняла голову, и их губы оказались на расстоянии нескольких дюймов.

– Отпускаю тебе грехи, – пробормотала она, прерывисто дыша.

Голова Армана склонилась, и леди, упавшая в его объятия, очень быстро поняла, что долго ждать помолвки не сможет. Интересно, как скоро влияние трех решительных женщин сможет побороть упорство ее брата, который, как Каро знала, может быть мягким и уступчивым, несмотря на кажущуюся строгость?

Глава 28

Спустя три часа Дейрдре услышала грохотание двуколки, приближающейся к парадному подъезду ее дома. Она слегка приоткрыла дверь гостиной и осторожно выглянула. Энни, горничная Дейрдре и главная горничная в доме, отправилась открывать дверь в ответ на настойчивый стук дверного молотка. Дейрдре бесшумно проскользнула на верхнюю лестничную площадку. Она надеялась по тону разговора Рэтборна со слугами понять, в каком настроении он прибыл. Энни приняла у графа шляпу и плащ, но тут он увидел О'Тула, выходившего из кухни.

Воцарилось неловкое молчание, а затем Рэтборн спросил ледяным голосом:

– И ты, Брут?

Прежде чем Энни успела показать ему дорогу, он направился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Дейрдре прошмыгнула в комнату и заняла место за карточным столом. Когда Рэтборн вошел, она изумленно заморгала. После рассказов О'Тула она ожидала увидеть беднягу с запавшими глазами и двухдневной щетиной на щеках. Однако Рэтборн выглядел возмутительно здоровым и ухоженным. Его загорелое лицо было под стать локонам цвета красного дерева, а приведенные ветром в беспорядок волосы придавали ему вид более плутоватый, чем обычно. Синий в обтяжку сюртук из тончайшего сукна подчеркивал ширину его плеч. Дейрдре не осталась равнодушной и к виду его мускулистых бедер, туго обтянутых бежевыми панталонами, однако не посмела опустить глаза ниже, потому что Рэтборн, прищурившись, не отрывал взгляда от ее лица. Он был великолепен – эдакий молодой лев. Казалось совершенно непонятным, как она, Дейрдре, могла прожить вдали от него хотя бы час, не говоря уже о пяти годах разлуки. Она отметила суровость его выражения и подумала, что ей будет непросто снова завоевать его расположение.

– Так это и есть Марклифф, – произнес Рэтборн непринужденно и захлопнул за собой дверь. – Здесь очень мило, – добавил он с усилием, медленно обвел глазами комнату и остановил взгляд на Дейрдре.

Ей стало неловко от его откровенного разглядывания, однако когда граф, преодолев разделявшее их расстояние в несколько шагов, приблизился, она уже успокоилась и сидела неподвижно, ожидая, пока он оглядится вокруг.

Рэтборн выбрал удобный мягкий стул, стоявший возле софы, которую занимала Дейрдре, и сел, скрестив обутые в сапоги ноги с небрежной грацией.

– Ты выглядишь ужасно! – сказал он резко, заметив темные круги у Дейрдре под глазами. – Ясно, что ты не заботишься о себе. Если бы ты осталась в Белмонте, где тебе и следовало быть...

– Если память мне не изменяет, – прервала мужа Дейрдре, – мне было приказано уехать. И я этот приказ выполнила.

– Ах это! – Рэтборн небрежно махнул рукой и добавил: – Когда это ты делала то, о чем тебя просили? Я просил тебя остаться в Хенли, но ты помчалась в Дувр. Я велел тебе отправиться в Антверпен, а ты поехала в Брюссель. Я предупредил тебя, чтобы ты не покидала большой зал, а ты тотчас же отправилась на крепостную стену. Откуда мне было знать, что в этом случае ты поведешь себя как примерная жена? Я не телепат, не умею читать чужие мысли. К тому же я не думал, что ты уедешь, не сказав мне ни слова. О нет, Ди, ты не можешь возлагать на меня вину за свой отъезд.

Дейрдре бросила на мужа ледяной взгляд из-под бровей, но тут же вспомнила о своей роли хозяйки и улыбнулась, обнажив мелкие ровные белые зубы.

– Могу я предложить тебе чаю или чего-нибудь еще? – спросила она преувеличенно ласковым тоном.

– Спасибо. «Что-нибудь» прекрасно подойдет. Может быть, херес?

Рэтборн незаметно наблюдал за тем, как двигается Дейрдре. Вот она поднялась с места с присущей ей грацией, протянула руку и дернула за шнурок звонка, соединенного с кухней и кладовой. В душе Рэтборна затеплилась надежда. Она не стала ранить его своим острым, как рапира, языком, не стала предлагать убраться прочь из дома. И вообще она вела себя подозрительно миролюбиво. Что она задумала?

Мысль о том, чтобы схватить ее в объятия и целовать до умопомрачения, была им тотчас же безжалостно отвергнута.

Вскоре в комнату внесли графин с хересом и два стакана. Рэтборн не без удивления отметил про себя, что прислуга в Марклиффе вышколена до безупречности. Белмонт, также как и его хозяин, очень нуждался в хозяйской женской руке. Рэтборн чуть было не произнес этого вслух, но вовремя прикусил себе язык. В конце концов, ведь это Дейрдре причинила ему страдания! И после всего этого ему бы следовало дать ей хорошего пинка! Какого дьявола ему вздумалось воспользоваться ее гостеприимством? Это ставило его в невыигрышное положение.

– Где они? – спросил Рэтборн без обиняков, и в углах его рта появилась жестокая складка. Если она снова попытается защищать Сен-Жана...

Дейрдре настороженно следила за ним, глядя поверх края стакана.

Она заметила смену чувств на его лице. Интуиция подсказывала ей, что следует проявлять осторожность, очень большую осторожность.

– Кто, дорогой? – спросила Дейрдре, делая вид, что не поняла вопроса, и поставила стакан с хересом на стол. Умелым движением она повернула две колоды карт, лежавшие на столе перед ней, лицевой стороной кверху.

Блестящие глаза Рэтборна следовали за ловкими движениями ее пальцев. Он будто загипнотизированный наблюдал, как Дейрдре выбрала карту из одной колоды и положила ее на стол. Потом повторила процесс другой рукой.

– Что, смею поинтересоваться, ты делаешь? – спросил он.

Дейрдре подняла на мужа глаза, и ее длинные загнутые ресницы затрепетали.

– Играю в пикет, – ответила она с невинным видом, глядя на Рэтборна широко раскрытыми глазами.

– В пикет? С кем?

– Сама с собой.

Дейрдре опустила глаза и сосредоточила внимание на картах.

Рэтборн отверг предположение, что она дурачит его. У него был взрывной характер. И его жена это знала. Вероятно, бедная девочка трясется в ожидании того, что он даст волю своему возмущению. Лицо Рэтборна смягчилось. Он решил, что проявит благородство, как и следует победителю. Смягчился и его тон.

– Скажи мне, Дейрдре, где они. Я не могу допустить, чтобы моя сестра сбежала из дома и вышла замуж без благословения. Если через год-другой они все еще будут испытывать друг к другу те же чувства и Сен-Жан докажет, что остепенился, то, возможно, я изменю свое мнение.

Рэтборн считал, что его предложение невероятно благородно.

Затем он посмотрел в непокорные зеленые глаза, предвещавшие бурю, и его уверенность несколько поколебалась.

– Мой брат, – процедила Дейрдре сквозь зубы, – никогда не сделает ничего такого, чтобы скомпрометировать леди Каро. В отличие от некоторых Арман —джентльмен.

– Что это значит? – спросил сердито Рэтборн.

– Это значит, что в обществе моего брата добродетели твоей сестры ничего не грозит. О тебе такого не скажешь. Вспомни, как ты себя повел, когда решил, что хочешь меня.

Он вспыхнул, но сумел сдержаться и продолжил:

– Наши случаи совершенно разные. Я никогда не хотел... Это все твое упрямство... Если бы ты... Да что говорить? Ты никогда не поймешь.

Рэтборн одним махом выпил херес и резко поднялся.

– Где они? – спросил он. В голосе его слышалась угроза.

– Ты очень хочешь знать? – уточнила Дейрдре и, не обращая внимания на его грозный вид, принялась колдовать с картами.

Длинные пальцы Рэтборна сомкнулись на ее запястье.

– Дейрдре, – сказал он. Чувствовалось, что его терпению приходит конец.

– А что ты сделаешь, если я не скажу? – спросила Дейрдре холодно. – Побьешь меня? Думаю, нет. И дело не в том, что тебе этого не хочется, просто ты помнишь о моем деликатном положении. Как ты их найдешь, если я не скажу, куда они отправились? Они могут быть на пути к Гретна-Грин, или к Брюсселю, или, возможно, отправятся к моей подруге в Абердин.

Дейрдре сочувственно улыбнулась.

– Бедный Гарет! Ты ведь прекрасно знаешь, что я могла бы пустить тебя по ложному следу.

– Дейрдре! – В его голосе звучал гнев.

То, что жена сочла его способным ударить ее, сильно задело самолюбие Рэтборна.

– Как ты могла подумать, что я способен ударить тебя?!

– О, я знаю. Ты мог бы меня побить за это мое замечание. Он заметил, что Дейрдре смеется над ним, и несколько смягчился.

– В конце концов, это всего лишь слова!

– Ты прав, – согласилась Дейрдре. – Но перейдем к делу. У меня есть нужная тебе информация. Но есть единственный способ получить ее.

– Как? – поспешно спросил Рэтборн, и в его глазах сверкнул азарт.

– Мы оба игроки, как показал опыт. Пусть решат карты. Рэтборн заметно оживился.

– Пикет? – спросил он и, пододвинув стул ближе к карточному столу, сел поудобнее.

– Естественно.

– Ты проиграешь! Глупышка! Ты ведь знаешь, что не сможешь выиграть у меня.

Рэтборн собрал карты и, злорадно усмехнувшись, начал их тасовать и раздавать.

Он заметил на лице Дейрдре слабую улыбку, в которой было нечто похожее на торжество, и проговорил:

– Есть очень слабая надежда на то, что ты выиграешь. И в этом случае что ты потребуешь?

– Только час твоего времени, – спокойно ответила Дейрдре и подняла на мужа глаза.

– Час моего времени? С какой целью?

– Об этом я сообщу позже, – ответила загадочно Дейрдре и опустила ресницы, чтобы скрыть выражение глаз.

Брови Рэтборна сошлись в одну линию, но, подумав, он решил, что ему нечего опасаться. В пикете он непревзойденный мастер. Рэтборн расслабился и проговорил с нарочитой улыбкой:

– Начнем?

Через тридцать минут граф отодвинул свой стул и произнес укоризненно: .

– Ты практиковалась?

– О, как тяжело тебе дается проигрыш, – саркастически заметила Дейрдре и быстро сбросила карты в выдвижной ящик сбоку стола. – Ты хочешь выкрутиться и отделаться от платежа?

Лицо Рэтборна приняло настороженное выражение.

– Конечно, нет! Один час моего времени, Дейрдре, и ни минуты больше. Чем могу служить тебе?

Не произнося ни слова, Дейрдре поднялась и направилась к двери. Граф, прищурившись, смотрел, как она повернула ключ в замке, затем подошла к открытому окну и выбросила его на подъездную дорожку. Рэтборн услышал слабый звон стали о булыжник.

Дейрдре повернулась к нему и произнесла твердым голосом:

– Ты мой узник, как когда-то я была твоей узницей.

Зеленые, широко раскрытые глаза смотрели в золотистые глаза Рэтборна. Он откинулся на мягкую спинку стула и спросил тихо:

– И что, если так?

Дейрдре глубоко втянула воздух:

– Я узнала от тебя, что в некоторых обстоятельствах оправданными бывают только крайние меры.

Она подняла руку и стала медленно расстегивать пуговицы на корсаже жакета. Затем сдернула его с себя и небрежно бросила на спинку стула. Ее грудь вздымалась под действием сильного и глубокого чувства. Рэтборн смотрел на нее как завороженный.

– Дейрдре, – его голос прозвучал хрипло, а руки невольно потянулись к безупречно белому воротничку, чтобы сорвать его с шеи, – теперь я не допущу, чтобы ты пошла на попятный.

Плащ и рубашка в тот же миг оказались на полу. Рэтборн лихорадочно пытался расстегнуть пояс, когда услышал ледяной голос жены:

– Я собираюсь соблазнить тебя.

Дейрдре никак не могла справиться с застежкой на спине.

– Что ты, черт возьми, медлишь? Помоги мне! От этих слов у графа случился приступ смеха.

– Соблазнить меня? – спросил он недоуменно. – Дейрдре, неужели ты не знаешь, что соблазнить можно только того, кто проявляет нежелание принять участие в процессе?

– Ну конечно, я это знаю, – сердито ответила Дейрдре и оставила попытку расстегнуть пуговицы на спине. – Придется мне заниматься с тобой любовью в одежде, – заметила она прозаичным тоном и, приподняв юбку, предоставила мужу возможность полюбоваться ее стройными ногами, а потом осторожно по очереди сняла шелковые чулки.

Рэтборн старался сдержать головокружительный приступ желания.

– Дейрдре, – хрипло произнес он, – тебе нет нужды соблазнять меня.

– Есть, и очень серьезная, – ответила Дейрдре, и Рэтборн застонал, увидев, что она начала стягивать с себя панталоны.

– Но почему? – спросил он, жадно следя за каждым ее движением.

Дейрдре вскинула голову и посмотрела на него как на деревенского дурачка.

– Ну разве это не очевидно? Я должна подчинить тебя своей воле. Если это срабатывает с женщиной, то почему не сработает с мужчиной?

Рэтборн задумчиво взъерошил волосы и двинулся к софе, обитой штофом.

– Но я не убедил тебя, когда соблазнил? Ты бежала от меня... в Брюссель.

– Да, черт возьми! Я это сделала, – произнесла Дейрдре с некоторым раздражением. Она переступила через свои панталоны и, подцепив ногой, бросила их на гору лежащей на полу одежды.

– Но в этом случае я использую другой метод. Как ты это назовешь? О да, теперь я припоминаю, как это называется, – шантаж.

– Шантаж?

Дейрдре сделала несколько шагов с присущей ей грацией и остановилась возле Рэтборна:

– Я не вполне ясно представляю себе этот процесс, но, думаю, немного шантажа вкупе со здоровой дозой обольщения подчинят тебя моей воле.

Рэтборн протянул руку и схватил ее за запястье – не слишком крепко, но с достаточной силой, чтобы удержать и воспрепятствовать ее возможному бегству.

– Но какова твоя воля, Ди? – спросил он тихо. Дейрдре положила руку на обнаженное плечо мужа и наклонилась над ним так, что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от него. Рэтборн поднял голову, и кончик ее языка коснулся его нижней губы.

– Скажи мне! – простонал Рэтборн.

– Моя воля, – ответила Дейрдре серьезно, – как тебе хорошо известно, нарожать кучу детишек с мягкими рыжими локонами.

Рэтборн уже не мог сдержать дрожи, и Дейрдре упала в его объятия.

– И?.. – спросил он.

Ее глаза заискрились смехом:

– И быть рядом с тобой в качестве твоей половины и помогать тебе обеспечить будущее наших детей и детей наших детей.

Рэтборн с силой прижал жену к себе, но она уперлась руками ему в грудь и продолжила:

– И сделать твой дом желанным прибежищем для всех членов наших семей, всех родственников, даже если бы порой мы и предпочли видеть их в Иерихоне.

– И ты не станешь настаивать на том, чтобы их поселили где-нибудь в другом месте?

– О, это! Я ни минуты не сомневалась в том, что ты на этот счет сделал определенные выводы и принял решение за меня.

– Благодарю за доверие. А как насчет Марии Дьюинтерс? Дейрдре опустила голову:

– Я читала газеты нынче утром и должна извиниться и перед ней, и перед тобой.

– Ди, как ты могла думать, что я пожелаю другую женщину после того, как мы с тобой связали наши судьбы?

– Ты так сильно меня любишь? – спросила Дейрдре и улыбнулась лукаво, глядя мужу прямо в глаза.

– Ничего подобного, просто я с трудом могу справиться с одной женщиной. Что бы я стал делать с двумя?

– Гарет Кавано, лучше поцелуй меня, пока мы не начали ссориться, – нарочито строго произнесла Дейрдре.

Много позже она посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке, и томно сказала:

– Твой час истек, Рэтборн. Я должна тебя отпустить.

– М-м! Я не мелочный. Даю тебе еще час, – пробормотал граф, не желая покидать уютную постель.

– Но разве ты не хочешь знать, куда отправились Каро и Арман?

– Не особенно, – ответил Рэтборн и притянул Дейрдре к себе, чтобы снова осыпать пламенными поцелуями.

– Но... но... разве ты не ради этого приехал в Марклифф? – спросила она с легким удивлением.

– Это было одной из причин. Ты убедила меня, что Арман просто образец порядочности. Где они? Наверное, на пути в Бат к моей матери. Во всяком случае, меня это не удивило бы. О, ладно, – продолжал Рэтборн с философским видом, – это означает, что они освободили нас от своего присутствия по крайней мере на неделю.

Рэтборн прижался губами к пульсирующей жилке на шее жены. Она сделала легкое движение в сторону:

– Гарет?

– М-м?

– Мне надо сделать тебе признание.

– Скажешь позже, – пробормотал Рэтборн, прокладывая поцелуями дорожку к груди.

– Обещаешь не сердиться?

Граф поднял голову и испытующе посмотрел на жену:

– В чем дело?

– Я не только игрок и шантажистка, но также... пожалуйста, прости меня, мой дорогой, я еще и обманщица.

– Обманщица?

Дейрдре утвердительно кивнула и сказала совсем тихо:

– Я сейчас не обыграла тебя в карты. Я сжульничала. – Видя недоумение на лице мужа, она пояснила: – Карты меченые. До того как мы начали играть, Гарет, я знала каждую твою карту. У тебя не было ни одного шанса на успех.

Рэтборн смотрел на серьезное лицо жены и светился от счастья.

– Глупышка, – промурлыкал он ей на ухо, – я знал это с той минуты, как увидел тебя. Забудь об этом. Если бы я выиграл, то потребовал бы от тебя точно такую же плату.

– Ты не хочешь знать, где Каро?

– Ах это, – ответил Гарет равнодушно. – Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать, что ты могла оказывать поддержку неправому делу. У меня, по правде говоря, нет желания мотаться по всей Англии в поисках своевольной сестрицы. Арман хотел возложить на себя ответственность? Его желание исполнилось. Пусть попытается укротить ее. А я попробую справиться с нежной девушкой, на которой женат.

Дейрдре слышала размеренное биение его сердца у своей груди. Она смотрела на него сквозь ресницы, и внезапно ее охватила бесконечная нежность, от которой сдавило горло. Она поднесла руку к лицу Рэтборна и провела по огрубевшему шраму на щеке. Волна воспоминаний внезапно нахлынула на нее. Дейрдре едва узнавала девушку, которая, любя его, впала вдруг в неистовую ярость и со страстью отрицала силу возникшего между ними чувства. То, что любовь Рэтборна преодолела время, расстояние и всевозможные препятствия, которые она сама поставила на пути этой любви, казалось Дейрдре чудом. Теперь она не могла пенять ему и за ту почти пугающую настойчивость, которая вынудила ее смириться с его притязаниями. Дейрдре испытывала бесконечную благодарность мужу. Это чувство, словно чистый родник, омывало ее душу. Она как будто вернулась домой и теперь знала, что человек, которого так не хотела любить, которому так не доверяла, не имея на то оснований, был единственным в мире, кто мог дать ей настоящее счастье.

Дейрдре глубоко вздохнула и смущенно произнесла:

– Гарет, в ту ночь на стене замка, когда я пригрозила тебе пистолетом...

– Да... пистолетом. Думаю, что это ранило меня больше всего. Знаешь, я подверг тебя испытанию, но думал, что О'Тул следует за Тони. Я не мог рисковать: если бы ты нажала на курок, он мог выстрелить в отместку. Я должен был быстро разоружить тебя.

– Ты подверг меня испытанию? Ты был уверен, что я не нажму на курок?

– Нет, моя любовь. В тот момент я отдал бы все на свете, чтобы быть уверенным, что ты выбрала меня, а не своего брата.

Глаза Дейрдре заблестели от слез, и она сказала запинаясь:

– Но ты ведь мог умереть.

– В таком случае я знал бы ответ.

Лицо Гарета было серьезным, но в глазах искрились смешинки.

– А что касается пистолета... – продолжила Дейрдре, но Рэтборн прикрыл ей рот рукой.

– Знаю. Я нашел его несколько дней спустя. Он не был заряжен.

– Не был.

– Но почему?..

– Потому что... потому что я поняла, что не могу зайти так далеко. Если бы пистолет был заряжен, не думаю, что я смогла бы наставить его на тебя. Незаряженный пистолет был лучше, чем ничего. Когда ты вынудил меня сделать выбор между двумя людьми, которых я люблю больше всех на свете, это был наилучший компромисс, какой я могла придумать.

– Я безумно ревновал тебя. Можешь меня простить? Я с самого начала хотел разделить с тобой бремя заботы о твоем брате. Но ты не хотела этого, ты не принимала моей помощи. И если я старался развить в Армане чувство ответственности, то ты...

– Знаю. Я постоянно пыталась разрушить то хорошее, что ты делал для него.

Рэтборн откинул голову назад, чтобы лучше видеть лицо жены, и Дейрдре продолжала:

– Арман сам сказал мне об этом, и даже больше. Он сказал, что, если бы рядом с ним был кто-нибудь вроде тебя в качестве опекуна в последние пять лет, он, возможно, и не был бы таким шалопаем. Думаю, он тебя боготворит как героя войны.

– О, это, пожалуй, уж слишком.

В глазах Дейрдре заплясали бесенята.

– Я ему так и сказала.

За такую дерзость Рэтборн встряхнул ее как следует, и она удобнее устроилась в его объятиях.

– Гарет?

– Мм?

– Ты сказал, что Каро была только одной из причин, вынудивших тебя явиться в Марклифф. А какой же была другая?

Рэтборн неохотно оторвался от плеча Дейрдре, которое осыпал неспешными поцелуями:

– Другая? Забрать тебя отсюда и отвезти, в твой дом.

– Значит, ты немного скучал по мне? – спросила Дейрдре кокетливо.

– Больше, чем немного, – ответил Рэтборн с жаром.

– Да? Продолжай.

– Моя дорогая, как я мог не скучать? Каждый день твоего отсутствия был для меня пыткой.

– Как это? – игриво спросила Дейрдре.

– В конце концов мое сопротивление было сломлено, и виной тому стали свечи.

– Свечи? – удивилась Дейрдре и с интересом посмотрела на мужа.

Рэтборн растянул губы в улыбке:

– Свечи были последней каплей в ту неделю полного упадка сил. Веллингтон при Ватерлоо не мог чувствовать большего отчаяния. Ты моя последняя надежда. Если ты будешь рядом, мы выиграем битву.

– Ватерлоо? Битву? О чем ты?

– Неужели не догадываешься? Тогда я объясню, хотя мне тяжело говорить об этом. В рядах гарнизона Белмонта назревает бунт. Признаки неблагополучия неоспоримы. Хочешь, чтобы я их перечислил?

Приняв изумленное молчание и широко раскрытые глаза жены за согласие, граф продолжил:

– В замке нет ни единой свечи, которая бы не чадила и с которой бы не капал воск. Когда вечером их зажигают, в доме царит туман, и это становится невыносимо. Похоже, что на серебро напала неизлечимая болезнь. Думаю, это называется потемнением. Огонь больше не хочет гореть в каминах. Вода вопреки законам природы не желает закипать, поэтому каждый вечер я вынужден принимать холодную ванну. У слуг необъяснимая амнезия. Они так отупели, что не могут отличить столовую от комнаты с гобеленами. Ни один не отзывается, когда его окликают по имени. И не важно, называешь ли ты его Джоном или Джеремаей. Кухарка не помнит, как варить яйца, не говоря уже о более изысканных блюдах, которые мы имели удовольствие вкушать, когда ты была с нами. Почту не доставляют, даже если на ней королевская печать. Но хуже всего то, что мой лучший бренди превратился в уксус. Видишь, как обстоят у меня дела. Меня поставили на колени. Ты, Дейрдре, моя последняя надежда, и я рассчитываю на твою помощь. Если ты не вернешься, значит, я конченый человек.

– Так ты поэтому хочешь, чтобы я вернулась в Белмонт? – спросила Дейрдре с возмущением.

– ...чтобы сделать мою жизнь уютной, – заключил граф мягко.

В комнате повисло молчание, и в нем таилось нечто мрачное и угрожающее. И вдруг из уст Дейрдре извергся поток брани. Граф содрогался, слушая ее. Через минуту он обнял жену за талию, притянул к себе, теплую, уютную, и принялся с жаром целовать.

Когда Дейрдре наконец перестала сопротивляться под напором его неистовых ласк, он поднял голову и с удовлетворением посмотрел в ее затуманившиеся глаза:

– Итак, мадам жена, это третья причина, почему я хочу, чтобы вы вернулись в Белмонт. И что вы на это скажете?

Но Дейрдре была не способна выражаться ясно. С ее губ слетел звук, похожий на жалобный стон. Она попыталась заговорить, но связная речь оказалась ей не под силу, и Рэтборн, прекрасно поняв этот не вполне ясно выраженный ответ любимой, попытался доказать ей, что слова для любящих сердец не нужны.

Примечания

1

Бони – презрительное прозвище Бонапарта

(обратно)

2

Время бежит (лат.)

(обратно)

3

Хепплуайтский стиль – мебель красного дерева с округлыми или овальными спинками

(обратно)

4

«Мэнсфилд-Парк» – роман известной английской писательницы XIX века Джейн Остин

(обратно)

5

Cochon – свинья (фр.)

(обратно)

6

Браммел, Джордж – известный щеголь, законодатель мод (1778– 1840), дружба которого с принцем Уэльским позволила ему стать диктатором в области моды начиная с 1800 г

(обратно)

7

Озерный край – живописная местность, край гор и озер на северо-западе Англии

(обратно)

8

Божественная (фр.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

*** Примечания ***