Раз-два-три-четыре-пятьВышел Мишка погулятьОн пошёл по всем бульварамОн искал друзей у баров Спасибо. Считалочка Суббота, 30 апреля
Резкое выныривание из тёмной воды, когда стекающие капли ещё некоторое время застилают глаза; постепенно проходящая дезориентация. Впервые за долгое время был заведён всего лишь один будильник, и то на одиннадцать утра — просто чтобы обезопаситься от подъёма совсем уж в позднее время. Организм нельзя было назвать выспавшимся: один из тех случаев, когда спать можно сколько угодно и общее состояние от этого практически не изменится. Прокручивая в голове эту мысль и отгоняя навязчивое желание вернуться в забытье, я заставил себя вылезти из постели.
Непривычно и даже дико было осознавать, что на сегодня нет никаких важных и срочных дел. Естественно, дела были, но их без особого зазрения совести можно было пропустить или отложить, что не могло не радовать. Это давало ощущение свободы, а компенсировалось невероятно быстрым течением времени — несмотря на его неинтенсивность. Непозволительно долгий выбор завтрака, чтение, просто отдых и неторопливый сбор вещей в предстоящую поездку. Удивительно, какой приятный эмоциональный след может оставлять день, наполненный не событиями, а возможностью в этих событиях не участвовать (как жаль, что подобная возможность предоставляется столь редко).
Небольшая заминка с пальто — а, точнее, его отсутствием — к счастью, разрешилась: уже у входа в здание вокзала, в опасной близости от времени отправления поезда, со мной встретился господин Г., ради этого покинув своё свидание. Смена верхней одежды сразу после рамок металлоискателей, и вот уже в скором темпе мы шагаем по холодной плитке перрона вдоль поезда на Москву; куря без помощи рук, занятых вещами. Частицы пепла, вырванные потоками прохладного воздуха, остаются на тёмной материи, в голове — смесь остатков беспокойства и полуулыбки от происходящего. Объятие на прощание, возвращение недокуренной сигареты, посадка за пару вагонов до нужного. Две минуты, проведённые в переходах из тамбура в тамбур, поезд отправляется.
Воскресенье, 1 мая
Ночь прошла беспокойно: сон вперемежку с полузабытьем и слишком частое возвращение в реальность. Около четырёх утра невозможность провалиться в убаюкивающую чёрную пустоту заставила всё-таки вылезти из койки, и около часа я простоял в коридоре, наблюдая в окно за сменой кадров лесов, перелесков, полей и небольших поселений. Эта картина невероятно успокаивала и не требовала мыслительного процесса, превращая смотрящего в чистое созерцание. Вскоре сонливость накрыла мягким и тяжёлым покрывалом: я вернулся в купе и забылся почти до самого приезда в Москву.
Первые полтора часа прошли в кофейне на территории вокзала — время было раннее, и небольшой выбор открытых заведений ему соответствовал. Слегка помятый экземпляр «О психологии бессознательного» удивительно хорошо сочетался с грязноватым столом, терпким кофе и наблюдением за разнообразными посетителями, только прибывшими или уже готовыми отправиться в путь. Мужиковатого вида работники вокзала, семьи с детьми, одинокие девушки, небольшая спортивная команда, вежливый бариста и официантка с крайне уставшим лицом, вскоре закончившая смену и быстрыми шагами покинувшая кофейню. Возможно, из-за раннего часа, в который при хорошем стечении обстоятельств лучше было бы поспать, но в тот момент за каждым из этих образов вырастала тень из проблем, которую фантазия стереотипно, но так реалистично выхватывала из невероятного ассортимента сложностей жизни.
Эмоции почти не отозвались, восприняв работу сознания как нейтральный факт. Может, дело было в лёгкой физической разбитости — своё телесное состояние обычно с лёгкостью перекрывает потоки эмпатии, и сейчас это было к лучшему. Впереди был целый день, предвещавший что-то хорошее, что-то уже давно знакомое и новое — и это вдохновляло.
Просидев на одном месте сколь возможно долго, я удалился из кофейни и здания вокзала. За тяжёлыми створками дверей наконец возникло чувство приезда в одну из точек путешествия, каким бы локальным оно ни было.
Москва, которую я не видел вот уже восемь месяцев, яркими пятнами врезалась в сознание в лучах уже набравшего силу майского солнца. Разворачивающиеся во все стороны масштабы и расстояния вновь напомнили об ощущении другой страны, несмотря на прожитые здесь пять лет. Это было и не приятно, и не дискомфортно — просто чуждо и непривычно, именно как при выезде за границу. Величина и размах, казавшиеся лишними и ненужными, воспринимались результатом нерациональной, даже стихийной траты энергии в безразмерное лоно гигантизма — и производимое впечатление не казалось достаточной движимой силой. Возможно, всего лишь не прошло тест моё честолюбие.
*Название любого города* — город контрастов, и эта фраза в полной мере относится к Москве. Как и во многих других местах, здесь вокзал и окружавшая его территория более интенсивно демонстрирует данную особенность: взгляд опускается с видимой на огромном расстоянии сталинской высотки на неравномерные, хаотичные группы людей разительно отличающегося социального статуса (в которых естественным образом выделяются особые касты жителей районов транспортных узлов), а другие органы чувств — на смесь беспорядочных и по большей части неприятных (речь о привокзальных территориях) звуков и запахов.
Впечатления здесь почти каждый раз — одни и те же, и для скорейшего избавления от них необходимо переместиться на некоторое расстояние от места прибытия.
Но так уж вышло, что впереди ждала не Москва, а дача под Клином. Это обстоятельство скорее радовало, поскольку вносило элемент сумятицы в привычные ожидания от поездки из Петербурга — в воздухе витал флёр спонтанности, несмотря на спланированность всего мероприятия.
Я ожидал госпожу Е., знакомству с которой обязан господину Г. — и этому факту я не перестаю радоваться. До её прибытия оставалось ещё около получаса, которые, за неимением лучшего варианта, решено было заполнить неспешным брожением вперёд-назад по Комсомольской площади.
Рядом шумела обширная группа, состоявшая почти целиком из школьниц, прибывших то ли на экскурсию, то ли на какие-то соревнования. Мне было одновременно радостно и слегка грустно за них, поскольку сопровождение из «взрослых» в явном виде если не властвовало, то довлело, даже будучи представлено подавляющим меньшинством.
Одновременно и невольно возникли мысли и вопросы: сколько из них в будущем переедет сюда, сколько они испытают ярких, захватывающих эмоций, сколько раз будут проклинать этот город, задыхаясь от усталости и его давления, и сколько раз его боготворить, как много моментов одухотворяющего восторга и разрушительного разочарования переживут? Тезис для себя: как бы сильно вектор эмоциональной оценки пережитого здесь ни походил на изломанный пульс, на данный момент я ничуть не сомневаюсь, что опыт этот я не стал бы обменивать ни на что.
Несколько шагов в сторону и несколько затяжек. Спонтанное раздражение от необходимости нести две сумки и мгновенно возникшая благодарность за то, что получилось уместить необходимый набор вещей в них же — объективно, совсем не больших и не слишком тяжёлых для перемещения.
Освободилось место в ряду скамеек, занятом десятками переживших сотни тысяч впечатлений микрокосмов. По соседству сидел пожилой мужчина, которого хотелось назвать «советским дачником». Потрёпанный плащ, штаны неопределённого цвета, излишняя в это время года шапка и чуть мутноватые очки с толстыми круглыми стёклами, от которых взгляд казался чрезмерно жалостливым. Дополняла образ прямоугольная сумка неадекватных размеров, стилистически подходящая разве что к потрёпанному плащу и штанам неопределённого цвета, да, может, к очкам с толстыми круглыми стёклами — но ни к чему иному. Усталый, но довольно бодрый внешний вид, кустистые и лохматые брови, немного одутловатые щёки, крупные черты лица и умные глаза — при взгляде на всё это можно было подумать об интеллигенте, который никогда не хотел им быть. К величайшему моему сожалению, сосед оказался из любителей завести совершенно неуместный разговор, от которого невозможно отказаться, не обидев собеседника. Я ненавижу обижать людей без повода, и, как можно было не без усмешки ожидать, ближайшие минут двадцать были проведены в попытках успокоить самого себя и привести себе же доводы, по которым к такому поведению незнакомцев следует относиться с пониманием.
Обстоятельства, благодаря которым этот человек из прошлого оказался именно в это время (около восьми утра) именно в этом месте (скамейка напротив Ленинградского вокзала) были одновременно драматическими и анекдотичными. Поссорившись с женой, и, получив от неё настоятельную рекомендацию в шесть утра покинуть семейную квартиру с целью временного дистанцирования на территории дачного участка, он совершил ход конём и начал день в пять часов утра, заявив, что по собственному желанию собирается съездить за город. Естественным образом день его супруги начался в это же время, что никак не входило в её планы. Перевернув таким образом игру, этот советский Мориарти направился к месту нашей с ним будущей встречи, позабыв, однако, то ли паспорт, то ли ключи (обстоятельства разговора не позволили с должной точностью запомнить эту деталь). Неумолимый рок судьбы призвал нашего героя обратно домой, и не менее неумолимый — его жену выйти за ним вслед с целью передачи забытого предмета повышенной важности. Как и можно было ожидать, они разминулись, однако через некоторое время встретились в общей квартире. К этому моменту дама его сердца (примем это имя с должной степенью лояльности к недостатку достоверных сведений) успела подостыть после вчерашнего конфликта. Однако мужчина твёрдых жизненных принципов был неумолим, и с видом воплощения уверенности вновь отправился к намеченной цели. Последний факт вовсе не убеждает в его приверженности первоначальным планам в ту минуту: по собственному опыту хочется с некоторой грустью подтвердить, что зачастую мы совершаем поступки из некоего внутреннего чувства «долга» перед самоуважением, даже если всё наше естество в этот миг противиться такому развитию событий. Приводит ли такая линия поведения к положительным результатам? Вероятнее всего, да, однако сложность жизни в широком смысле этих слов не позволяет хоть сколько-то насладиться результатами такого поведения; более того, как правило (опять же, в рамках субъективного опыта) не даёт никаких эмоций, кроме разочарования, сожаления и вины, слишком быстро поглощающего удовлетворение от «правильности» совершённого.
Очередной пережёванный многократно тезис для себя: ни черта не ясно, как правильно жить эту жизнь, и чем больше прожито, тем менее ясной становится карта предпочтительных действий.
И без того достигающий слишком высокой планки дискомфорт усилился, когда речь, не прекращающаяся более, чем на минуту (именно тот тип речи, когда ты только успеваешь с облегчением вздохнуть, а собеседник снова продолжает), перешла к изложению недавних фактов к вопросам, самим по себе безобидным, но в контексте ситуации заставляющим проклинать свою вежливость.
— Вы не против, если я покурю?
— Да, конечно
— Спасибо. Тут до вас сидела молодая девушка, когда я достал сигарету. Тоже спросил, не против ли она. Говорит, против. Предложил ей поменяться местами: ветер же в ту сторону. Вы же знаете, что такое «роза ветров»? А она обиделась и ушла. Про «розу ветров» не слышала…
— Хм
И всё в таком духе. Узнав, что нам ехать в одном направлении, мужчина явно обрадовался и даже предложил вместе выпить пива. Ясно осознавая, что ещё не достиг такого уровня спонтанности, невзирая на своеобразную привлекательность путешествий, отсылающих к «Москва-Петушки» в смысле богатства пережитого опыта, я всё же сообщил, что еду вместе с подругой — несмотря на очевидные последствия подобного ответа. С некоторой долей ехидности и легко читаемой уверенностью своих предположений мой собеседник (правильнее было бы сказать — оратор) сообщил в двух словах (спасибо и на этом), как его подруга в молодости стала уже упомянутой ранее героиней настоящего. Что бы ты в такие моменты ни отвечал — ничто не способно изменить мнение подобного слушателя, даже если ответы ограничиваются молчанием или улыбкой (особенно улыбкой).
***
Узнавание среди множества других образов; несколько метров, исчезающих за секунду; неконтролируемая улыбка, объятие и первые невнятные фразы, которые невозможно запомнить. Каждый раз это проходит примерно одинаково с близкими тебе людьми, и каждый раз ты знаешь, что это будет именно так, заранее представляешь — и всё равно процесс нисколько не разочаровывает. Более того, эти моменты по какой-то причине откладываются в памяти, символизируя настолько же банальное, насколько справедливое мнение Экзюпери о человеческом общении — с тем лишь уточнением, что зачастую для него не нужны вербальные сигналы. Судить об этом я могу лишь из собственного опыта, однако социальный характер нашего вида, несмотря на великое множество сдерживающих факторов, не вызывает во мне никаких сомнений — различны лишь его формы.
***
Около двадцати минут, проведённых на столь знакомой железной дороге в сторону северного направления от Москвы, и в открывающиеся с характерным звуком двери «Ласточки» входит господин В. Моё знакомство с ним и его последствия заслуживают отдельной — более того, многотомной — книги, скажу лишь одно: я крайне благодарен судьбе за выпавший случай.
Ехать предстояло около часа, и это расстояние протянулось, несмотря на обилие шуток и некоторого обмена впечатлениями. После путешествия из Петербурга в Москву разум отказывался воспринимать поездку до Клина как нечто, способное занять длительное время.
Полусонный выход (выбирание) из вагона, светло-серое и такое типичное асфальтово-бетонное покрытие перрона, лёгкий весенний ветер и часто-переменная облачность, доносящиеся остатки табачного дыма и деликатное ощущение пробуждения после комы. Автоматически передвигаемые по ступеням перехода над железнодорожным полотном ноги, смена подъёма на спуск, успевший отвердеть взгляд упирается в беспорядочное размещение зданий привокзальной области. Никаких ожиданий, но полностью оправданные ожидания.
***
По какой-то причине любые, хоть немного походящие на масштабные, закупки перед праздниками/выездами/посиделками приносят массу удовольствия. Кажется, дело тут даже не в самом предвкушении чего-то приятного и в определённой мере выбивающегося из привычного порядка действий, а из раннего подобного опыта: первый отмеченный в отрыве от родителей Новый год, первые самостоятельно проведённые дни рождения и связанный с ними ворох воспоминаний, ярких, дерзких, пропитанных юностью, ограничениями и свободой, ощущением неразрывной дружбы, первой любви, запахом костра, морозным ночным воздухом, пением птиц в ночи, запахом утренней весенней свежести и свободного для новых сиюминутных планов времени.
Всё вышесказанное, пусть и опосредованно, привело к тому, что в супермаркетах было проведено минут сорок, что нисколько не внесло смятения тратой времени — ранний приезд позволял распоряжаться им с неслыханной щедростью, разбрасываться свободно и без сожалений, что, как мне кажется, является самой большой роскошью на свете.
Дорога в такси до дачи, пусть и недолгая, с большим наслаждением была воспринята как разновидность отдыха: полураскрытое окно, бьющий в лицо и уже достаточно тёплый майский ветер; всё, что оставалось — это откинуть голову и закрыть глаза, встречать кожей свежие потоки воздуха, расслабить тело и впитывать волны ощущений, позволив мыслям совсем уйти из сознания.
Телепорт в новую локацию и смена тематики, но не настроения: вокруг раскинулся сосновый лес, пересечённый грунтовыми дорогами, вдоль которых располагались разнообразного вида загородные домики с участками. Наше место пребывания подкупало отсутствием какого-либо близкого соседства, что помимо прочих преимуществ способствовало тишине человеческого и более выраженному звучанию природного.
То были прекрасные часы, одновременно являющиеся временем и психологической разгрузки, и вялотекущего, но дающего о себе знать испытания. Оба этих аспекта достаточно очевидны, но если первый кажется вполне естественным, то второй заставляет задуматься о своём отношении к некоторым вещам. Речь здесь о возникающем время от времени беспокойстве, при более внимательном рассмотрении оказывающимся чувством вины за время, потраченное впустую — и мелкие камушки этих мерзких мыслей могут потянуть за собой настоящую лавину связанных размышлений о самореализации, деструктивном сравнении себя с окружающими, беспощадной в своей бессмысленности прокрутке в голове пережитых неудач и т. д. и т. п. Что здесь является причиной, а что следствием — не имеет значения. Проблема в том, что, как правило, логические доводы, приводимые самому себе — о нормальности и, более того, о необходимости такого досуга — находят отклик лишь в определённой части сознания (не говоря уже о подсознании; что может твориться при этом в этой части психики — боязно даже думать). В итоге, как правило, беспокойство уходит при достаточной степени увлечения каким-нибудь приятным и интересным раздражителем, а также при дополнительном воздействии. Иными словами, помочь забыть на время об экзистенциальных проблемах самовосприятия может порция коньяка и хорошая компания. Не на время — более кардинальные меры, о которых, возможно, пора бы уже задуматься.
Однако если отбросить всю эту ересь, то были всё же прекрасные часы. Спонтанная кулинария, еда и напитки, в которых обычно себя ограничиваешь, свежий воздух, звуки леса и такие иногда нужные разговоры ни о чём.
***
Ближе к вечеру возникло желание прогуляться ненадолго в лес. «В лес» здесь — скорее гипербола: поскольку лес был самый что ни на есть настоящий, на множество десятков километров — речь шла не о хоть сколько-нибудь дальней ходьбе (желание которой заслуживает отдельного размышления), а о небольшом променаде в окрестностях.
Если не соблюдены даже формальные атрибуты похода, переставление ног по грунтовой дороге в обрамлении деревьев, полей или рек дарит отголоски прекрасной атмосферы зарождающегося приключения — даже если ты прекрасно осознаёшь, что никакого приключения нет и не будет.
Это даёт некоторую надежду или что-то сродни ей: стремление открыть и испытать неизвестное, любопытство в одной из своих форм, неотъемлемо от тебя и будет присуще всей твоей жизни — пусть и скрытое многочисленными слоями забот и беспокойств.
***
Лес и его окрестности, начиная лет с одиннадцати — и особенно по осени — всегда вызывали тянущее вдаль чувство. Чувство настойчивое, проявляющееся более остро в моменты размышления о нём, когда отчётливо возникал перечень причин, по которым поддаться ему не представляется возможным. Это можно назвать слабоволием, однако зачастую это ощущение намеренно усиливалось соответствующей музыкой. Кажется, я знал его истоки: помимо, может быть, какой-то психологической склонности, причиной этого изъяна (хочется называть его именно так, поскольку выливалось оно чаще всего в эскапизм и лёгкую грусть) являлась вполне конкретная книга, перечитанная не один раз, а впоследствии и иные произведения, имеющие схожие черты. Не очень хочется приводить здесь конкретику — оставаясь в уверенности, что подобное положение вещей, пусть и в разных тонах и настроениях, может быть присуще множеству людей.
Словом, в некоторых ситуациях прогулки на природе способны против воли — если этому не противиться — погружать в себя и вводить в состояние, близкое к смеси мечтательности и меланхолии, а также набрасывать блёклыми чернилами планы, настолько не соотносящиеся с прозой жизни, что почти физически ощущаешь горечь наподобие вкуса крепкого травяного ликёра — каждый глоток которого обжигает, обнажает и без того видимые скелеты мысленных паттернов, и оставляет долгое послевкусие — горечь которого тем не менее тебе не хотелось бы заглушать.
***
Мы остановились на довольно крутом берегу пруда, которое безотчётный поэтический дух упрямо пытался называть озером. Окружение наводило на мысли о ещё тёплых днях октября, несмотря на то, что май уже должен был начать разгораться. Поверхность водоёма покрывалась местами неровной и грязноватой коркой льда вперемешку с прошлогодними листьями и сонными, унылыми останками деревьев. Ветви некоторых молодых сосен и осин, окружавших нас, склонялись к самой воде, касаясь её холода и уединения.
Здесь прошёл, кажется, почти час. Место способствовало умиротворению, неспешному погружению в свои мысли и спокойному, свободному от беспокойства созерцанию. Господин В. развёл небольшой костерок из разбросанного поблизости хвороста и сухих листьев. Поток дыма время от времени захватывал своим краем мою голову, но это почему-то совсем не мешало. В атмосфере, которая этому вполне способствовала, мы обсудили некоторые психологические вопросы или особенности друг друга — своеобразная форма терапии, помогающая каждому, кто высказывается с целью помочь другому, лучше понять и себя самого.
Без спешки мы добрались до дома. Одно доставляющее удовольствие действие, переходящее в другое, казалось несколько непривычным, но, безусловно, радовало. Согревшись после прохладного и свежего лесного воздуха, можно было начинать готовить ужин. Разведение костра, выставление тарелок и стаканов, подготовка еды и напитков — эти хлопоты кажутся обыкновенными, однако незаметно дарят моменты душевного спокойствия, ощущения безопасности и комфорта. Сам же процесс сотворения блюд погрузил в себя, позволяя отпустить мысли и одновременно направить энергию в созидательное, умиротворяющее русло.
Постепенно мы переместились из тёплого уюта дома в прохладу ночи, освещаемую и согреваемую ярким пятном разведённого огня. Искры раскалённых дров взлетали неровными метеорами в небо, угасая в чернилах, расплескавшихся между густыми ветвями сосен; наш очаг света и тепла был подобен пузырьку воздуха, зацепившемуся за что-то под толщей тёмного и холодного океана.
Смесь лёгкого удивления и небольшой досады вспенилась в черепной коробке — от того, насколько наше ментальное состояние зависимо от внешних воздействий. Окружение леса, пение птиц и музыка, тематически приготовленная еда, сухой вермут и игристое, близость дорогих мне людей — всё это мощным потоком смыло когнитивную слякоть. Пытаясь найти для себя наиболее близкую аналогию по совокупности переживаний, пришёл к неочевидной, но вполне конкретной: состояние после оргазма.
Понедельник, 2 мая
В очередной раз в сходных обстоятельствах мне удалось выспаться и пребывать в относительно комфортном физическом состоянии, чего нельзя было сказать о моих спутниках. Этому могло способствовать множество причин, воздействию которых, безусловно, я был благодарен — в совокупности они сводились к опыту. Утро, как и водится в таких ситуациях, шло крайне размеренно и неспешно. Поздний завтрак, состоящий из яичницы с ингредиентами вчерашних кулинарных ухищрений, удостоверил в ощущении полноты жизни.
Невнятно и скомкано, но именно так, как того и хотелось, прошли несколько часов. Наша небольшая компания расторопно собрала вещи и забралась в такси до города, точнее, до самой интересующей в данный момент её части — вокзала. Простые разговоры и выкуренные сигареты, и мы садимся в подъехавшую электричку до Москвы. «Садимся» в данном случае — лишь дань традициям. Поезд был набит пассажирами немного менее, чем полностью, и значительно более, чем присуще комфортной поездке. Ситуация отсылала к бессчётным поездкам в родной город на выходных за годы обучения в университете. Воспоминания, накладывающиеся на испытываемое состояние, оказались на удивление травмирующими в своей способности выводить из себя.
Всё имеет свойство заканчиваться — в данном случае, к счастью, и наконец двери нашего портативного чистилища раскрылись, позволяя окунуться в ощущение свободы и свежего воздуха. Насыщенный и неравномерный в своей логике движения поток людей, до боли знакомая плитка, отголоски запаха сигарет и стук колёс чьих-то чемоданов: перрон, переход, турникет — и мы покинули территорию вокзала.
Лёгкое расставание: в одном случае — с тем фактом, что мы знакомы уже множество лет, и разлука даже на несколько месяцев не сыграет никакой роли в наших взаимоотношениях; в другом — с ожиданием скорой запланированной встречи; и такси везёт через сумерки, освещаемые бесчисленным количеством огней города, до места моего нового дома на ближайшие пару дней.
Заселившись и оставив вещи, я вышел из подъезда и приблизился к находящейся поблизости трамвайной остановке. Рядом с ней располагались несколько одноместных скамеек, которые правильнее было бы назвать хард-креслами. Присев на одну из них, я надел наушники и предался расслаблению. Спешить никуда не было надобности, и ехать, к счастью, тоже — от подобного положения вещей я отвык, и оттого чувствовал себя несколько неуютно, несмотря на отсутствие каких-либо внешних предпосылок. Тем не менее в голову пришла мысль, что выглядит со стороны это всё несколько странно: маршруты прохожих пролегали в непосредственной близости, и в самоощущение невольно вторгались два образа: в качестве субъекта — оценивающей бабки у подъезда, в качестве объекта — некого музейного экспоната: сидящий, закинув ногу на ногу, персонаж в пальто на одиночной и обособленной от других скамье, от которого время от времени отлетают клубы никотиносодержащего пара.
Просидев около получаса, я дошёл до супермаркета и купил себе еды на завтрак и пару бутылок пива. Последние были с большой долей бессмысленности употреблены этим же вечером — и бессмысленность в данном случае заключалась в самом факте: его целью была попытка продлить вайб непрекращающегося движа псевдобогемного отдыха. Усталость давала о себе знать: откровенно хотелось спать, а в ногах расплывалось лёгкое гудение. Не без доли разочарования, возникающего спонтанно, несмотря на объективные факторы в виде, к примеру, двух часов ночи, уставшее тело опустилось на хлопок просторной кровати.
Перманентный недосып даёт свои преимущества — попытки уснуть оборачиваются неудачей крайне редко.
Вторник, 3 мая
Первое пробуждение застигло около пяти утра — что было связано, вероятнее всего, с проехавшим неподалёку поездом, отчётливый стук колёс которого беспрепятственно проникал через открытое настежь окно. Обстоятельства не позволяли испытывать какое-либо разочарование по поводу излишне раннего пробуждения — это стало ясно, как только я подошёл к окну. Из-за высотки на Котельнической набережной плавно поднималось яркое майское солнце. Небо приобрело оттенок нежно-голубого цвета, ближе к солнцу переходящего в бирюзовый, зеленоватый, а затем в жёлто-оранжевый. Снаружи веяло свежестью и прохладным утренним воздухом. Выкурив сигарету, я вернулся под всё ещё тёплое одеяло и уютно завернулся в него, отвернувшись от проникающего в комнату свободным потоком света.
До боли знакомое пиликанье будильника, напряжение век и усилия воли в попытках остаться в сознании. Подъём, сопровождаемый контролируемыми движениями каждой части тела, хруст суставов и безэмоциональное смотрение в пустоту в течение нескольких секунд. Несмотря на то, что часовая стрелка уже перевалила за отметку «10», о состоянии, которое можно было бы назвать бодрым, можно было только мечтать, да и посещало оно меня слишком давно, чтобы помнить ощущения в деталях.
Выпив кофе, обнаруженный в кухонном шкафчике нового жилища, я выбрался на улицу в шортах и футболке. Возле дома за металлическими полосами забора располагалась многообещающая спортивная площадка, запримеченная ещё вчера вечером. Увиденное подтвердилось и многократно превысило ожидания: под крышей располагалось множество тренажёров, позволяющих заниматься с регулируемыми весами, рядом же, поливаемые настойчивыми лучами взошедшего солнца, находились несколько турников. Неподалёку, сидя на поребрике, отдыхали рабочие, а за высокими прутьями баскетбольной площадки группа школьниц репетировала танец — что вкупе с мягким весенним солнцем дарило чувство покоя и неспешности.
Спустя полтора часа кеды, покрытые слоем пыли, сбивчиво и нетвёрдо шагали по горячему асфальту мимо заборов и стопок кирпичей вечной московской стройки. Я заполз домой, принял душ, плавными и вялыми движениями приготовил завтрак и безвольно опустился на стул. Внутри расплывалась моральная удовлетворённость, снаружи — приятная свежесть, но в воздухе витало лёгкое ощущение совершённой ошибки: двигаться не хотелось вообще, а впереди ожидал целый день.
Пара беззаботных часов помогла отчасти вернуться в активную фазу. Распахнувшаяся дверь открыла перед собой солнечную Москву, и я направился в сторону Китай-города. Комиссариатский, затем Большой Устьинский мост — расстилавшиеся многокилометровые виды воспринимались всё ещё крайне непривычно после камерной атмосферы Петербурга. Воздух прогрелся до такого состояния, что комфортно гулять можно было бы и в рубашке, но снимать пальто совсем не хотелось — оно позволяло сохранять иллюзию защищённости от экстенсивного внешнего воздействия.
Свернув на Солянку, я испытал облегчение, несмотря на то, что и до этого находился в состоянии умиротворения. Узкие, по сравнению с предыдущими, улочки, невысокие здания и знакомые уже много лет фасады домов, кафе, ресторанов и магазинчиков заставляли поминутно озираться и впитывать образы, звуки и запахи, погружаясь одновременно в спокойствие и волнение. Ни секунды не сомневаясь, я направился во дворик возле Большого Спасоглинищевского переулка, в котором было проведено столько вечеров и выпито столько вина, но что важнее — с которым связывали равно восторженные и горькие воспоминания. Их изображения вихрем пронеслись перед глазами, прежде чем я опустился на одну из скамеек. На соседних, как и пару лет назад, располагались такие разные, но одинаково наполненные жизнью компании. Мужчина и женщина, с виду коллеги, наслаждающиеся очередным творением местной пиццерии, с которой я был знаком по Петербургу. Группа ярко одетых парней и девушек, с чьей стороны доносилась музыка и громкий смех, сопровождаемый передачей единственной бутылки вина. Пара иммигрантов, один из которых — более старый и опытный — приводил молодому доводы в пользу того, что iPhone покупают лишь одни идиоты, и что ничего в нём нет, кроме голимого маркетинга.
Спустя полчаса чтения и выкуренную с не вполне убедительной претензией на элегантность сигарету я быстрым шагом направился в сторону Большой Ордынки. Погода и майские праздники способствовали перенасыщенной концентрации прогуливающихся, впечатление от которой усиливалось неадекватными пользователями электросамокатов. Тем не менее та же самая прекрасная погода наряду с наличием наушников позволяла выжать практически максимум из ощущения приятной скорой ходьбы.
Около Третьяковской я встретил госпожу Е. Мы немного прогулялись и посидели на одном из подобий скамеек на набережной Водоотводного канала. Прикупив пару бутылок Petrus Red (к большому моему сожалению, любимый Petrus Bordeaux найти поблизости не удалось), мы направились к осмотру Большой глины N4 — одного из наиболее заметных представителей современного искусства, удостоенных чести быть вписанными в ландшафт городского пространства. Скульптура впечатляла своей дерзостью: её нахождение в составе действующей набережной производило впечатление само по себе, несмотря на субъективные претензии относительно формы.
Лавирование с бумажными стаканчиками от потенциально крайне неприятных встреч с полицейскими патрулями завершилось на скамейке противоположного от упомянутой скульптуры берега. Сбоку доносились звуки духовых и барабанов: в относительной близости уличный оркестр демонстрировал чудеса переложения чартовых песен на классические инструменты. Новое прочтение отчасти избавляло от лёгкого чувства стыда, испытываемого при обычном их прослушивании, и носило облагораживающий оттенок джаза.
Настроение посоветовало отправиться на Покровку, в один из давно знакомых баров. Играющая обыкновенно там музыка, наряду с выбором пива, как правило удовлетворяющим возникшие в мозгу причудливые потребности, позволяла добавлять красок на неровно исписанный лист вечерней прогулки.
В этот раз обстановка оказалась нетипичной: мы прибыли к самому началу явления, известного как квиз. Это обстоятельство поначалу смутило, но заманчивость наблюдения за ходом мероприятия с лихвой перевесила возникшую неуверенность в выборе локации.
Следующий час пролетел под чередование нечленораздельной, однако заводной и энергичной речи ведущего и нарастающих сомнений в своих интеллектуальных способностях и эрудиции. Впрочем, это оказалось довольно весело.
Приняв пассивно-активное участие в проводимом вечере и закончив со своими напитками, мы вышли на успевший заметно посвежеть воздух и неспешно направились на юг по Покровскому бульвару. Быстро стемнело, и небольшая схожесть с летним вечером сменилась на закономерное ощущение весенней ночи, всё ещё явно прохладной. По пути встречались парочки совершенно разных возрастов, а на скамейках, располагающихся вдоль усыпанной мелким гравием дороги, время от времени попадались небольшие и мирно шумящие компании. Периферия нашего движения в очередной раз вызвала мысль о кардинальном влиянии подсветки зданий на восприятие архитектуры города, мысль, только укрепившуюся за вечера, проведённые на улицах Петербурга. В настоящий же момент свет выхватывал из мрака ночного неба одну из Высоток, возвышающуюся над перспективой бульвара. Её огни навевали воспоминания о незабываемых моментах, пережитых поблизости — их я постарался как можно быстрее отогнать.
Мы расстались возле входа на Третьяковскую. Шаг до дома — по привычке слишком быстрый для текущих обстоятельств. Небольшая, и давно ставшая классикой, пауза перед входом в подъезд: посмотреть на небо и окружающие дома, прокрутить в голове прошедший день.
Спустя полчаса я провалился в глубокий сон.
Среда, 4 мая
Этот и следующие пара дней не предвещали особой насыщенности: нелепые три рабочих дня посреди праздников, которые обыкновенно рабочими можно назвать лишь с натяжкой — ожидаемо оказались полны бесконечного списка задач без намёка на раннее освобождение. Тем не менее, смена локации способствовала и некоторой смене обстановки.
За полчаса до обеденного перерыва я быстро собрал вещи, к его началу — уже повернул в скважине и положил под коврик ключ квартиры, к которой за прошедшую пару дней успел привыкнуть. Гостить теперь предстояло у госпожи Е., и неблизкая дорога лежала на юг Москвы. Неприлично короткая прогулка до трамвайной остановки, посадка, и следующие минут двадцать чередовали наблюдение за проплывающими мимо улицами, находящимися внутри пассажирами и перепроверкой плана маршрута — дурацкой привычки, от которой, наверное, надо избавляться, поскольку она кроет за собой более глобальные психологические недоработки.
Асфальт и здания из-за прошедшего недавно дождя приобрели приятный холодноватый оттенок, создающий в сочетании с достаточно тёплой погодой некое ощущение уюта. Возможно, вследствие ассоциаций, часть из которых я даже не помню — но подобное окружение вводило в состояние спокойствия, возникало чувство некой передышки и замедленного течения времени. Май — прекрасный месяц.
Приятная глазу архитектура сменилась на суровые и беспощадные параллелепипеды, и эстетический аспект вида транспорта капитулировал перед функциональным. На Варшавском шоссе я покинул трамвай и спустился в метро. Вновь волной нахлынули совершенно неконтролируемые воспоминания, от которых спасало только физическое отдаление от места.
В слегка смятённом состоянии я вышел из метро и направился по уже не один десяток раз распланированному короткому маршруту. Скорый шаг по новому району, сопровождаемый постоянной переброской взглядов вокруг, завершился у классической (сколько бы у неё ни было ипостасей) двери подъезда панельки. Двор был зелен и напоминал сотни виденных дворов, только слегка крупнее по масштабу. Бросив бессмысленное сравнение, я ввёл уже известный код от домофона и поднялся на четвёртый этаж. Возня с ключами от впервые встречаемого замка, к счастью, свелась к минимуму. Внутри, как меня и предупредили, ожидал кот. Я попытался поздороваться и посидеть немного, чтобы ко мне привыкли. Реакция оказалась довольно невнятной и напоминала более всего разочарование. Наконец, оставив тщетные попытки втереться в доверие, я неудовлетворённо хмыкнул, снял ботинки и повесил пальто.
Наскоро разложив вещи, я разместился на кухне и вернулся к рабочему процессу, параллельно заказав домой продукты на сегодня и следующие пару дней. Ноутбук стоял в опасной для продуктивного настроения близости с окном, и вид отвлекал не один десяток раз вплоть до удовлетворённого закрытия рабочего экрана.
***
Метро переместило меня на Новокузнецкую, в окрестностях которой я бывал за последнее время, пожалуй, уже слишком часто. Просидев около пятнадцати минут на скамейке в позе, демонстрирующей, как казалось, одинаково ожидание и готовность двигаться далее, наконец я увидел выходящего из дверей вестибюля господина К. Мы не виделись уже около года. Как правило, долгие перерывы в общении не сказывались на последнем.
Без спешки рассказывая друг другу произошедшие новости, мы дошли до планируемого к посещению заведения: пиццерии, название которой балансировало на грани остроумия и пошлости, тяготея всё-таки к первому. Радушного вида девушка с сожалением разрушила наши планы о проведении здесь части вечера — персонал занимался устранением последствий какой-то аварии на кухне. Не слишком сильно смутившись, мы развернулись и побрели по Пятницкой, благо обилие всяческих кафе, ресторанов и баров позволяло с лёгкостью найти замену на такой случай.
Наш недолгий путь завершился в японском баре-ресторане с небольшим, крайне приятно оформленным помещением и открытой кухней, расположенной прямо за стойкой. В интерьере контрастировали тёмные тона и многочисленные маленькие источники освещения разнообразных оттенков. Столики и стулья казались не особенно удобными, но удивительная сочетаемость с остальным интерьером призывала закрыть глаза и принять этот недостаток.
Заказанные пара блюд и напиток вызвали противоречивые эмоции. Рамен, внешне безукоризненный и выгодно отличавшийся о своих классических собратьев ярким и контрастным оформлением, оказался довольно невнятным по вкусу, а порция суши оши, хоть и приятно удивляющая по вкусу, всё же вызывала недоумение своим неадекватно маленьким размером. Блёклый японский лагер, который можно было без проблем найти практически в каждом крупном городе нашей страны, отличавшейся от альтернатив слегка в худшую сторону ценой и одновременно вкусом, стоил здесь как один из лучших представителей крафтового пива в типичном баре. Этот факт отрезвляюще напомнил о городе, в котором я в данный момент находился. И в этом контексте обстоятельства не мотивировали, а, скорее, наоборот, ставили под сомнение некоторые жизненные приоритеты.
***
Обменявшись отдельными, более личными, чем в начале встречи, переживаниями, мы расстались с господином К. на перроне станции метро, направившись к поездам, ехавшим в разные стороны. В сознании висел материал, требовавший некоторой переработки. Делать эту переработку совершенно не хотелось. Наушники частично заглушили громкие и настойчивые звуки окружающей действительности, а музыка — голос накатывающих частыми мелкими волнами мыслей.
Четверг, 5 мая
Работа, фильм Джармуша, бутылка вермута, откровенный разговор. Уязвимость и, одновременно, облегчение.
Пятница, 6 мая
В околообеденное время приехал господин Г. Странно и сюрреалистично было видеть его здесь, но тем ценнее казалась эта встреча. Мы крепко обнялись и после некоторой рекогносцировки разошлись по своим делам: Г. — разбирать вещи, я же — до рабочего места, представлявшего собой кухонный стол с ноутбуком, парой блокнотов и остывшей на подоконнике кружкой кофе.
Дождавшись возвращения нашей хозяйки дома, мы вместе вышли на прогулку. Район даровал смешанную атмосферу: отчасти — уже давно знакомую по окрестностям общежития, в котором были проведены годы обучения в университете, отчасти — слегка стереотипичную для относительно окраинных районов Москвы, удивляющую тем не менее самобытностью архитектуры некоторых зданий. Обилие зелени, запах асфальта и сотни людей: бредущих куда-то, играющих в настольный теннис, выгуливающих собак, отдыхающих на скамейках — всё это наполняло воздух плотной мирной экзистенцией.
Спустившись по серым ступеням под слои бетона, двое парней и девушка забрались в нутро одного из лучших и одновременно худших видов общественного транспорта.
Отдающий инфернальностью подземный змей с диким гулом пожирал одну сотню метров за другой. Характер поездки погружал в задумчивость: житьё в самом сердце города удивительно быстро позволяло отвыкнуть от метро, и каждая поездка теперь воспринималась либо как аттракцион, либо как практически обусловленная необходимость. В голове мелькали сотни, если не тысячи проведённых подобным образом часов, большинство из которых ощущалось как некое подобие телепорта. Визг колёс на поворотах туннеля, затёртые поручни и борьба со сном; прослушивание свежей музыки; такие странные, с попытками перекричать шум, разговоры; тупое смотрение в темноту проносящегося за исцарапанным стеклом пространства; чтение; попытки доучить что-то к предстоящему экзамену; рука в руке и светлые мысли; рука в руке и тёмные мысли; борьба со сном; прослушивание затёртых до дыр треков; пустой вагон последнего поезда и дикая усталость; пустой вагон последнего поезда и смех вперемешку с улыбкой; построение планов; чувство триумфа; чувство разочарования; давящий на плечи походный рюкзак; слегка оттягивающая руку сумка с новыми надеждами; визг колёс на поворотах туннеля, затёртые поручни и борьба со сном.
Из недр земли мы вышли на Бауманской. Свет поверхности сменился с солнечного на электрический, пространства сузились, только экзистенция стала более насыщенной, сменив свою окраску.
Мне не очень нравился этот район, казавшийся слишком хаотичным с точки зрения планировки и слишком контрастным с точки зрения происходящего вокруг, однако с ним было связано одно из самых ярких и тёплых воспоминаний, какие могут возникнуть из спонтанного решения провести вечер и ночь с человеком, которого видишь в первый и последний раз. Это смягчало восприятие.
Прослушивая музыку, мы дошли до бара, рекомендованного госпожой Е. Желание его посетить подогревалось знакомством с другим проектом создателей данного заведения. В тот раз спонтанное брожение по Покровке обернулось настоящим восторгом от внутреннего оформления, кое напоминало сказочные или фэнтезийные миры; и ни скудный выбор напитков, ни отсутствие свободных столиков не перевесило полученного визуального удовольствия: в самом центре не слишком большого помещения с мрачноватым, но приятным освещением, располагалось раскидистое закрученное дерево, чьи многочисленные ветви крупной сетью покрывали скошенные грани потолка. Сам же потолок навевал мысли об избе какой — то сказочной колдуньи, будучи украшен многочисленными подвесными фонариками и непонятно откуда взявшимся пролётом лестницы. Довершали обстановку стопки книг, искривившиеся в нереалистичной гармошке.
Ментально вернувшись с Китай-города, со всеми этими мыслями я вступил в незнакомое доселе пространство, предваряемое слышимыми с улицы звуками музыки и многочисленными посетителями близлежащих заведений. Первые впечатления выкристаллизовались из мрака, высоких потолков, многочисленных источников света и поражающих свежестью звуков электронного этно. Свободные столики отсутствовали, более того: очередь стояла даже на барную стойку. Тем не менее толпы не было — малое количество посадочных мест в сочетании с большой площадью позволяло сохранять комфортные объёмы пространства. Перспектива провести на ногах даже полчаса не пугала, интерес был сильнее. Постепенно привыкающие к освещению глаза выхватывали стволы берёз, интегрированный в интерьер балкон панельки, люстры в стиле ретро, ковры, старую мебель и многочисленные более мелкие предметы, отсылавшие к различным периодам российского прошлого. Взятое со стойки меню оказалось приятно лаконичным и одновременно интересным: достаточно ограниченный ассортимент крафтового пива был подобран со вкусом; перечень напитков дополняли интересные позиции вроде коктейлей с берёзовым соком; и практически каждое блюдо из небольшого списка хотелось попробовать.
Здесь мы провели около часа: минут двадцать возле бара в ожидании и обмене первыми впечатлениями, остальное же — за массивным столом, на внушительной высоте от которого висела винтажная люстра из многочисленных фрагментов. В сочетании с фоном из намеренно неотремонтированного потолка, покрытого лоскутами облупившейся краски, она создавала изумительный фон, создающий атмосферу богемной квартиры — или же заброшенной, но некогда богатой.
Употребив тартар из говядины с маринованной черемшой и малиной, выпив пару удачных сортов пива и так и не поняв смысла коктейля с берёзовым соком, лёгкость которого никак не сочеталась с гигантским куском льда, заполнявшим большую часть бокала, я пришёл к консенсусу со своими спутниками относительно дальнейших планов: ехать домой совершенно не хотелось.
Господин Г. обладал выдающейся способностью обрастать знакомствами, и одно из них — на этот раз связанное с его увлечением велосипедами — навело на интересную идею касательно следующей локации. Мы вызвали такси.
С водителем на этот раз не слишком повезло: несколько раз пропущенный поворот удлинил поездку в несколько раз, однако настроение было таково, что ситуация казалась лишь отчасти досадной, и по большей части — забавной.
Машина остановилась недалеко от Белорусской, в районе, наполненном дорогими домами, стройками, выползающими из баров вчерашними школьниками и милого вида магазинчиками, расположенными на первых этажах зданий. По навигации господина Г. наша компания отошла немного в сторону и углубилась в кирпичные джунгли. Окружение составляли, казалось, склады и цеха, статус которых сложно было понять из-за доносящейся неподалёку музыки и подсвеченных снизу стен отдельных зданий. Приближаясь к источнику звука и свернув за очередной угол хаотичной с виду застройки, мы внезапно пересекли ту тонкую грань между заброшенными промышленными помещениями и лофт-пространством. Звук, свет, рамки металлоискателей, пара здоровяков при них, десятки людей и разлетающиеся клубы дыма различного содержания красноречиво заявили о достижении цели нашего маршрута.
Вход в здание был подобен включению «Экстаза» Гаспара Ноэ: мрачное электрическое освещение, вгоняющее в подобие транса техно, неопределённые в тенях масштабы пространства и двигающиеся в странном ломаном ритме люди. Говоря объективно, делать здесь было нечего: из-за громкости любые разговоры затруднялись практически до невозможности, выбор напитков оставлял желать лучшего, а характер музыки наводил лишь на вопросы вроде «как под такое можно танцевать?». Тем не менее, всё это в совокупности с интересной локацией создавало атмосферу, в которой хотелось находиться, ощущение, что ты являешься незримым участником происходящего кинематографического чуда.
Продолжение вечера затерялось в тёмных вспышках памяти.
Суббота, 7 мая
Закономерно позднее утро прошло в ленивом и неторопливом темпе. В ожидании, пока встанет господин Г., я провёл пару спокойных часов на кухне за ноутбуком, время от времени поглядывая в окно, из которого изредка доносились крики птиц. Примерно к часу дня нам удалось собраться и медленно выбраться на улицу.
К этому времени утренний голод начал раздражать совсем уже откровенно, но позавтракать хотелось чем-то нетривиальным. Последовав рекомендации госпожи Е., мы доехали до Тверской и побрели к Патриаршим, на Малую Бронную. Позднее начало активности, которую таковой можно было назвать лишь с натяжкой, великолепная солнечная погода, отсутствие шума и мирно прогуливающиеся горожане создавали неповторимую атмосферу свободного от дел дня. Обилие зелени, узкие улочки и постепенно появляющиеся летние веранды успокаивали и вводили в состояние умиротворения. Возможно, это лишь субъективное восприятие, но, кажется, это один из немногих районов Москвы, в котором может показаться, что спешить, в общем-то, особо некуда.
***
Небольшие ступеньки, яркая синяя дверь, контрастно выделяющаяся на фоне пастельно-жёлтого кирпича, смелое, но удивительно гармоничное сочетание тёплых и холодных цветов интерьера — первые впечатления уже располагали к себе. Мы разместились за не слишком большим, но достаточно массивным деревянным столиком неправильной формы в углу внешнего зала: в такую погоду не хотелось уходить слишком далеко от окон и свежего воздуха.
Меню, совпадающее по тону с кладкой внешней стены здания, было изучено с интересом и некоторой досадой: из-за описания блюд и давно проснувшегося аппетита попробовать хотелось практически всё. Выбор оказался достаточно сложным, однако с завидной долей уверенности мы с господином Г. заказали по бокалу игристого — белого и розового соответственно, кое подавалось здесь во внушительного размера тяжёлых хрустальных фужерах — максимально неудобных, но безумно красивых. Госпожа Е., в выборе напитков ограничившаяся капучино, поймала взгляд, полный отеческой грусти.
Начало завтрака примерно совпало с перевалившей за четыре часа дня стрелкой — что красноречиво сообщало о его необходимости. Господин Г. взял себе лимонные сырники с соусом из смородины и сметаной, украшенной листиками мяты и вкраплениями малины; госпожа Е. — иранские оладьи с лососем, яйцом пашот, базиликом и песто; мой же выбор пал на швейцарский драник с моцареллой, карамелизированным луком, трюфельно-сливочным соусом, пастрами, руколой, слабосолёным огурцом и манго. Следующие полчаса прошли в состоянии, больше всего походящем на гастрономический оргазм, а также во взаимных дегустациях.
В приподнятом настроении и блаженном состоянии духа наше трио направилось сначала на Малую, а затем на Большую Никитскую — одни из самых, как мне кажется, приятных улиц города. Не слишком широкие, относительно тихие, с невысокой архитектурой, достаточным количеством зелени, ресторанов и кофеен, изобилующих верандами; в утренние и дневные часы они дарили чувство спокойствия, в ночные же — чувство празднования собственного существования.
После Моховой обстановка изменилась кардинально, более того, контраст можно было назвать чудовищным. Невообразимое количество людей, машин, полицейских, заборов, шума и перекрытых проходов раскатывалось крайне неприятными волнами, эпицентр которых находился где-то на Манежной площади. К большому сожалению, маршрут наш проходил именно здесь. Образы, через хитросплетение мыслей отсылавшие на оставшихся позади улицах к книгам Фицджеральда и Моэма, испарились со скоростью вылетевшей пробки от шампанского, сменяясь мрачно овеществляющимися образами «Дня опричника». Залитое ярким светом пространство не сглаживало впечатления, но создавало жутковатый контрапункт сродни феномену «полуденного ужаса».
Казавшийся бесконечным переход через строительные настилы вдоль одной из стен Красной площади, наконец, закончился; выход из толпы был подобен глотку свежего воздуха — напряжённое лицо разгладилось, как расслабилась и рука с сумкой, заведённая за спину во избежание столкновений. В более расслабленном состоянии, но обдумывая испытанный контраст, мы прошли мосты через Москву-реку и добрались до Пятницкой. На этот раз уже пташки госпожи Е. нашептали о проходящей в одном из здешних заведений лекции о музыке. Какой музыке и почему — оставалось загадкой, но спонтанные вещи обладали особой притягательностью.
Найдя нужный дом на Климентовском переулке, мы ненадолго остановились, сделав перерыв на сигарету, и вошли в здание. В отличие от подавляющего большинства баров и ресторанов, попасть в этот можно было лишь после поездки на лифте и пары поворотов коридора, что добавляло своеобразной атмосферы, но, судя по всему, не способствовало популярности заведения.
Новое место казалось противоположностью посещённого утром: огромные пустующие залы, достаточно громкая музыка и полутёмная, но многоцветная атмосфера. Помещение располагалось под крышей, так что стены возле низких кресел и диванов переходили в наклонные плоскости, чередовавшие толстые слои бетона и впечатляющего размера окна. Часть поверхностей была расписана замысловатыми яркими узорами, часть — достаточно банального стиля граффити. Тем не менее последние, будучи нанесёнными многократно на одни и те же участки стен и потолка совершенно разными красками, смотрелись удивительно гармонично в сочетании с огромным количеством стульев, люстр, ширм и светильников в стиле ретро. Вышеописанное, вкупе с многообразием оттенков, ароматами благовоний, расположенной между мебелью растительности и причудливо выстроенным освещением, составляли образ ни на что не похожего пространства.
Лекция проходила в соседнем зале, очень условно выделенном отдельными частями интерьера. Парень и девушка вели рассказ, как показалось, про становление и разновидности электронной музыки, что было не слишком интересно, но воспринималось в хорошем смысле забавно в качестве фона. Местная кухня, продолжая тенденцию, заданную самой локацией, стремилась подарить ощущения, совершенно отличные от утренних: маленькие, дорогие, и не слишком вкусные порции сглаживали впечатление разве что своей самобытностью: состав блюд, как и меню в целом, были посвящены испанской и мексиканской кухням.
Дослушав остатки лекции, со смешанными чувствами мы вышли из полумрака на оживлённый переулок, всё ещё непривычно светлый на фоне медленно отступающих воспоминаний зимы. Атмосфера располагала к прогулке, так что путь наш пролёг через Садовнический проезд и дальше — на Большой Устьинский мост. Здесь была сделана пауза, да и трудно было не задержаться при виде простирающихся вдаль ухоженных улиц, широкой реки, объёмного неба, меняющего свой цвет от голубого — и через бирюзовый — к жёлтому и оранжевому, и огромного, медленно заходящего солнца. Наблюдаемая картина направила ход мыслей в неопределённое, полное трудностей, но такое светлое будущее, которое зависело лишь от нашего желания, терпения и силы воли.
***
Посетив в очередной раз Покровку, мы, уже порядком уставшие, отправились домой.
День окончился дома уже сильно за полночь: недавно испытанный кулинарный опыт сформировался в отчётливое стремление приготовить драники, на что было потрачено около часа; впрочем, результат стоил того.
Воскресенье, 8 мая
В списке идей на проведение этого дня значилась поездка на природу. Или, как минимум, организация пикника. Великолепный план несколько омрачало состояние простуженности, начавшееся ещё вчера. Пытаясь отогнать неприятные симптомы, я не намеревался отказываться от намеченного, и после выхода из дома вместе с велосипедами мы первым делом направились в аптеку. Запив порошок местного производства (с таким подходом к лекарствам я столкнулся впервые), и для верности проглотив пару таблеток, я вновь сел на велосипед.
Заглянув в супермаркет, располагавшийся поблизости, мы приобрели кое-что для пикника: багет, круассаны, крем-соду, грушевые чипсы, ванильный глазированный сырок, пончики, пару бананов, нарезанный слайсами чеддер, риет, вяленую говядину, паштет и шоколадный напиток на основе берёзового сока. Не то чтобы это был необходимый запас для поездки, но, если начал покупать вкусности, становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение — это последний упомянутый напиток. Я знал, что рано или поздно мы перейдём и на эту дрянь.
С под завязку набитыми сумками, постоянно сползающими со спины во время езды, мы поехали в сторону Битцевского парка.
Словно в подтверждение возникавших много ранее мыслей — ещё год назад, во время пробежки по Сокольникам ранней весной — меня посетило странное состояние, возникающее в московских парках. Здесь никак не можешь почувствовать себя на природе: она совсем не похожа на вольные леса, знакомые с детства по поездкам на дачу — даже если это всего в нескольких километрах от черты города. Здесь природа как будто забита, и при виде деревьев возникает ощущение не свежести и дикой флоры, но какой-то серости, напряжённости и уныния. Сомневаюсь, что многие разделят это мнение, и в особенности коренные жители Москвы, но чувство это нельзя назвать эфемерным: оно возникало неоднократно и отчётливо, будучи обострённым моим трепетным отношением к нечастым посещениям леса. Катализатором этих мыслей послужило изрядное количество посетителей и не слишком большой выбор локаций для остановки, наложившийся на общее физическое состояние.
Постаравшись отвлечься, я сосредоточиться на сменившейся обстановке и привезённых с собой возможностях для создания кулинарных излишеств. Сочетание шоколада и берёзового сока слишком манило своей необычностью, так что порядок дегустации был предрешён. Как можно было догадаться, мельком представив взаимодействие вышеупомянутых ингредиентов, напиток оказался редкостной дрянью. Впрочем, это обстоятельство не особо смутило — в подобных случаях можно было утешить себя фактом получения нового опыта и знания новой вкусовой комбинации. Кроме того, остальные продукты оказались великолепны: как по отдельности, так и вместе, будучи совмещёнными неожиданным образом.
***
Господин Г. отправился на встречу со своими велосипедными коллегами. Вечер хотелось провести спокойно, и просмотр кино под еду из доставки подходил наилучшим образом. Выбор оказался достаточно спонтанным, и комбо этого вечера представило собой «28 дней спустя» + корейская кухня. Фильм оказался крайне своеобразным — будучи полноценным детищем нулевых годов, он не отличался особой логикой действий персонажей и выделялся каким-то безумными операторскими решениями; а в отношении супов куксу я окончательно определился с тем, что холодная версия нравится мне в разы больше.
По изначальному плану поездки в этот вечер я должен был покинуть квартиру госпожи Е., однако на месте консенсуально было принято волевое решение остаться на ночь здесь же, и покинуть временное обиталище рано утром, что значительно облегчало ментальную карту и потакало обыкновенной человеческой лени наряду с атмосферой неспешности происходящего.
Понедельник, 9 мая
Первое пробуждение, как иногда бывает перед событиями, которое наше своенравное подсознание считает значительными, застигло около 5 утра: об этом красноречиво и буквально красноциферно говорили круглые электронные часы, находящиеся на столе рядом с кроватью. Меня застигло великолепное ощущение застывшего и одновременно происходящего момента. Полумрак комнаты, освещаемый лёгким светом облачного утреннего неба, был наполнен прохладой. Запах постельного белья смешивался с ароматом свежего воздуха, плывущего через полуоткрытое окно, а из — за стекла виднелась зелень обдуваемых лёгким ветерком деревьев и доносились отрывистые звуки птиц — воссоздавая знакомый образ раннего утра второй половины весны, в момент которого ты ещё не спишь и живёшь ту самую жизнь, которую запечатлевают в книгах и фильмах.
До звуков будильника оставалось ещё некоторое время, но дожидаться их совершенно не хотелось — спонтанное бодрствование переносится, как правило, легче, чем насильственное. Провалявшись ещё несколько минут, я выбрался из плена постели и начал совершать стандартные утренние ритуалы.
Малое количество сна одаряет память (по крайней мере, субъективно) довольно отчётливым и странным свойством: осознание реальности происходит скорее не непрерывно, как обычно, а отдельными шагами, пространство между которыми потом тяжело поддаётся анализу и воспоминанию. Это обстоятельство в сочетании с дальнейшим последовательным нарушением наших с госпожей Е. планов внесло в характер утра настоящую сумятицу.
Кафе на Патриарших, уже посещённое нами пару дней назад, открывалось ещё нескоро относительно нашего обескураживающе раннего подъёма. Тем же свойством обладала ещё пара заведений, состоящих в составленном перед поездкой списке рекомендованных к посещению. Кроме того, маршрут до многих мест был затруднён многочисленными ограничениями в связи с предстоящим праздником. Последнее свело на нет одну из наших попыток позавтракать, другая же завершилась уже откровенно обидным образом — кофейня должна была быть открыта, и по факту также оказалась открыта, но не принимала заказы по каким-то техническим причинам.
Ситуация была тяжелейшей. Спустя неопределённое количество переходов через отчасти заблокированные улицы мы пришли к выводу, что планы планами, но терпеть назойливое чувство голода больше терпеть уже нет никакой возможности. На Калашном переулке удача, наконец, повернулась к нам своей передней частью лицевой области, и с огромным облегчением я распахнул дверь кофейни, с холодного, несмотря на яркое солнце, уличного воздуха, погружаясь в тепло, пропитанное сиропами и кофе.
Количество сахара, поглощённое в следующие полчаса, вряд ли поддавалось какому-либо исчислению, но кофе с халвой вкупе с шоколадным печеньем воспринимались настоящей амброзией в состоянии недосыпа и пустого желудка. На фоне этого и без того приятный интерьер, характерными особенностями которого являлись большие окна, немногоцветность и использование дерева в сочетании с кирпичом и металлом, казался превосходным. Отечественный инди-рок, звучащий из колонок, составлял отличный фон для такого момента. В голову пришла мысль, что наилучшим образом этот музыкальный жанр проявлял себя в моменты пограничного состояния — бессонной летней ночи или слишком раннего утра.
Стоит отметить, что при мне всё это время был увесистый рюкзак господина Г.: уехав на велосипеде к своим знакомым, он намеревался остаться на несколько ближайших дней у них, в связи с чем попросил передать по возможности свои вещи. Ехать предстояло на Дмитровскую, и ближайшим порталом к ней на данный момент являлась станция Арбатская. Сверившись с навигатором, мы двинулись по намеченному пути. За одним из поворотов мы увидели перекрытую уродливыми блоками забора улицу, что кардинально меняло карту наших возможных маршрутов. Этот факт можно было в сердцах оценить, как настоящую метафизическую насмешку, но к тому времени подготовленное сознание уже воспринимало всё происходящее с иронией: с полуулыбкой началось обдумывание возможных вариантов передвижения.
Внезапно к нам подошла оптимистичного и немного потерянного вида женщина, вероятно, находившаяся в сходных обстоятельствах: перейдя сразу к делу, она поинтересовалась, не планируем ли мы заказывать такси — и если наши намерения таковы, то предложила поехать вместе. Такой вариант нас полностью устраивал; более того, дорога лежала в сходном направлении. Немного удивлённые, но вполне довольные, мы вызвали машину.
Не могу сказать, что попутчик в данном случае был кстати (по каким-то причинам женщина выказывала изрядную общительность и слегка чрезмерную жизнерадостность), однако найденное решение проблемы не могло не радовать. Доехав до нужной станции, мы вышли на поверхность, и, не успела ещё догореть первая сигарета, как из подмостного туннеля показался господин Г. Поприветствовав друг друга, мы передали вещи и вскоре попрощались — уже до встречи в Петербурге.
Вновь спустившись в подземный технологический мир, госпожа Е., и я устремились по тёмным туннелям в сторону Патриарших и одновременно — наконец, к адекватному завтраку. Единодушно определившись, что наилучшим местом для последнего будет уже посещённое нами ранее заведение, мы, подгоняемые голодом, зашагали на Малую Бронную.
С большим облегчением после столь долгого начала дня со слегка чрезмерным количеством перемещений, мы уселись за один из стоящих в углу столиков, аккомпанемент которому составлял диван — вещь в подобной ситуации просто незаменимая.
Завтрак, в этот раз начавшийся уже в более привычное время, состоял из яичницы-болтуньи (не могу заставить себя использовать слово скрэмбл) с гуакамоле из горошка и пастрами, а также проверенного прошлым посещением варианта — бокала сухого игристого. Госпожа Е. избрала более экстравагантное блюдо: поджаренную бриошь с сальсой, карамелизированным беконом, листьями салата и яйцом пашот, приправленная голландезом и розовым сливочным соусом со слайсами жареного батата. Стоит ли говорить, что первый нормальный приём пищи подарил массу положительных эмоций и, откровенно говоря, был великолепен.
В процессе акта гедонизма происходило обсуждение дальнейших планов на день. У меня уже были пока ещё не до конца сформировавшиеся, но достаточно явные идеи насчёт его второй половины, но до того ещё оставалось время. Прекрасной возможностью представился вариант сходить в какой-нибудь кинотеатр: их я посещал редко, практически каждый раз предпочитая посмотреть фильм дома, если только это не был особенный случай.
Дальнейшие события заслуживают как минимум короткометражной экранизации.
Около двадцати минут мы проводили жесточайший анализ московских кинотеатров на предмет открытости, адекватности цен, физической доступности с учётом транспортных ограничений, а также подходящего по предпочтениям и времени показа ассортимента фильмов. Обстоятельства оставляли желать лучшего, однако один из вариантов всё же оказался в той или иной степени приемлемым.
Выйдя под яркие лучи дневного солнца, мы уже намеревались вызвать такси, но предполагаемый маршрут автомобиля сразу же сменил наши ожидания — на попытку придумать, как можно добраться до нужной точки иным способом. К величайшему прискорбию, наиболее быстрым способом на тот момент являлся электросамокат. С большим сопротивлением и душевной болью я постарался принять такое развитие событий. Мы приблизились к стоянке этого воплощения изумительной идеи и чудовищного претворения в жизнь, и с подёрнутым экзистенциальной усталостью лицом я произвёл необходимые действия для начала поездки, неоправданного ухудшения финансового состояния, а также морального разложения.
Кое-как закрепив на узкой платформе одну сумку с вещами, и перекинув вторую — с ноутбуком — за спину, я неуверенными рывками направился вслед за госпожой Е., выполнявшей роль штурмана. Мой опыт использования этого средства передвижения сводился к одному разу и оставил крайне смешанные впечатления; тогда же мой знакомый во время езды разбил экран своего смартфона. Однако ключевое значение в формировании столь скептического отношения отводилось проявлениям окружающей действительности. К большому сожалению, электросамокаты в определённой мере повторяли судьбу каршеринга, иными словами — замечательная идея оборачивалась иногда ужасающими проявлениями. И если катание без шлемов было объяснимо, поскольку в данном случае все риски ложились на водителя, то езда на одном самокате вдвоём по тротуару, заполненному людьми, где-нибудь на Тверской в Москве, Невском или набережной Невы в Петербурге, сопровождаемое пропитанными уверенностью в своей правоте звуковыми сигналами — это было выше моих сил.
Однако сейчас ключевым фактором являлась скорость. С лёгким чувством ненависти к себе и по возможности минимальным образом используя пешеходную зону, мы ехали через центр, постоянно натыкаясь на преграды в виде перекрытых дорог. Потратив в итоге столько же времени, если не больше, чем выбрав такси, мы добрались наконец до кинотеатра, соседствовавшего с Третьяковской галереей.
На начало сеанса мы, разумеется, опоздали. В кино я опаздывал раза два за всю жизнь, отчего проход на свои места наполнил сознание одновременно ощущением неуюта и ироничным восприятием в контексте всей ситуации, соседствующими с лёгкой эйфорией — для себя, как для человека, который ненавидел опаздывать, она объяснялась чувством контроля над временем и обязательствами.
Сожаление об опоздании оправдалось лишь в том смысле, что не удалось увидеть фильм целиком (отчасти закрыл я этот гештальт только спустя пару месяцев, в Твери, на пробежке, слушая часовой подкаст об этой же картине). «Всё, везде и сразу» в некоторые моменты преисполнял восторгом, в некоторые — дарил неудержимый смех. Регулярно возникающий контраст безбашенного ребячества и серьёзных тем несколько смущал, но создавал условия для возникновения эмоциональных качелей, ставших столь редкими после просмотра определённого количества картин. Визуальная составляющая, привлекательная тематика и саунддизайн наряду с саундтреками вызвали настоящее восхищение. Не особенно рискуя ошибиться, я могу назвать проведённые здесь два часа одними из самых приятных в моей жизни.
Госпожа Е. и я, в состоянии, как это зачастую бывает в подобных случаях, затруднённого и неохотного возвращения в реальность, погружённые отчасти в свои мысли, вышли из-под колонн кинотеатра в расположенный по соседству парк.
Настало время прощаться. В последний полный день в Москве мне ещё предстояло увидеться с господином А., с которым мы пару лет делили кров в студенческом общежитии, а также однажды летали в Калининград.
Душевно обнявшись с госпожой Е. и поблагодарив её за проведённое время, я зашагал по направлению к Новокузнецкой — на трамвайную остановку, попутно пролистывая в голове кадры последних дней.
***
В вагон удалось забраться очень вовремя: моросящие местами с неба капли превратились в настоящий ливень, погода сегодня оставалась переменчивой, и ежегодный разгон облаков никак не справлялся с силами природы. Встреча с господином А. была назначена в уже дважды посещённом за эту поездку баре. Размеренно приползший трамвай останавливался метрах в ста от нужного места.
До назначенного времени оставалось ещё около получаса, так что после пары дегустаций я заказал саур и приступил к оперативному поиску жилья ещё на одну ночь.
Господин А. появился, когда я ещё находился в процессе рассмотрения вариантов для ночлега поблизости. На наши лица наползла невольная улыбка, про себя же я отметил чувство искренней радости от встречи. Дальнейший процесс выбора было откровенно сложно осуществлять: нас захватил разговор, начавшийся с жадного получения информации об общих знакомых, с которыми пару лет назад общение проходило гораздо плотнее ввиду общности быта. Удовлетворив отчасти любопытство, выпив ещё по напитку и, в моём случае, определившись наконец с вариантом жилья, мы вышли на лёгкую морось и окрашенную влагой плитку Белгородского проезда. Воздух был наполнен своеобразным, но отчего-то приятным запахом асфальта после дождя, а улица — многочисленными прохожими: идущими куда-то, смеющимися, задумчиво курящими и болтающими обо всём подряд. Дождь не был способен остановить стремление к экзистенциальной красоте.
В выборе локации ночлега я руководствовался исключительно утилитарными соображениями, так что дорога к отелю заняла минут пять: до располагавшегося по соседству Покровского бульвара. Скорость процесса заселения ограничивалась исключительно расторопностью администратора, и уже через десять минут с явно прослеживающимся флёром энтузиазма мы шагали в сторону одного из двориков Большого Спасоглинищевского переулка — последний день поездки настраивал на лёгкий бархоппинг.
Бар с неприметной электронной вывеской, у входа в который стояла пара неоправданно высоких, скамеек жёлтого цвета и другая пара — ещё более высоких столиков, не привлёк бы внимание, если бы не полученная рекомендация (к слову, целесообразность «барной» мебели, из-за своей высоты неудобной вообще всегда, вызывала большие вопросы). Нас встретило крохотное помещение, обилие странных запахов и неприветливый официант. Цены на напитки, по-московски обескураживающие, могли компенсироваться лишь неординарностью содержимого: господин А. заказал настойку на гречке, обладавшую неочевидным цветом малинового киселя. Она обладала именно таким вкусом, какой можно предполагать, и оставила после себя сомнения в целесообразности своего существования.
По возможности растягивая удовольствие, предпочитая свежий воздух, мы минут десять провели на эрзац-веранде, и после обмена впечатлениями двинулись в соседнее заведение, представлявшее собой что-то среднее между мини-баром и магазином крафтового пива. Довольно долгий поиск способа удивить себя закончился на сочетании жасмина и цитруса: уже третий раз за день относительно случайно выбранный напиток превосходил ожидания; что, возможно, говорило просто о хорошем настроении.
Гений вечернего Китай-города направлял наше спонтанное брожение, и минуты сгорали в пламени духа юности, стремящегося усилить и поглотить все доступные эмоции. Маросейка и её старшая сестра — Покровка — бурлили многоцветными огнями, обрывками фраз, смехом, камерными драмами, гротескными проявлениями социального расслоения, ароматами национальных кухонь, деньгами, бедностью, запахом сигарет, женскими слезами, мужской ревностью и обоюдными попытками сублимировать либидо, сохраняя лицо и требуемую долю изящества.
Повинуясь стихийно возникшему желанию, мы зашли в дверь без вывески. Этот руин-бар я посещал лишь однажды, и воспоминания остались достаточно смутные, однако вполне соответствующие нашему внезапному намерению. Здесь господствовала юность и разгильдяйство; молодые, наглые и беспардонные молодые люди, слетающиеся на нереалистично доступный для центра Москвы прайс. Даже господин А., будучи на пару лет младше меня, воспринимал моментально заполнившее все чувства окружение скорее с позиции наблюдателя: пространство было насквозь пропитано принципом carpe diem.
***
Спустя неопределённое время я проводил господина А. до метро, последние поезда которого отправлялись с окраин навстречу своим пунктам назначения. Впереди его ждала поездка под землёй, затем — по асфальту, в соседний город, к своей девушке. Я улыбался, будучи откровенно рад такому развитию событий.
***
Жажда экзистенции была ненасытна, многочисленные события дня лишь способствовали сами себе, пробуждая безумную тягу даже не к запечатлению, но к максимально возможному осуществлению каждого из происходящих моментов: pura vida.
Я вернулся в последний посещённый нами бар. В попытке ухватить как можно больше флюидов жизни — обратился в наблюдение. В одном из углов, за столиком, заметно выделяясь на фоне иных посетителей, сидел мужчина лет пятидесяти, одетый просто, но со вкусом, с аккуратной бородкой и собранными в хвост волосами, и с полуулыбкой общался со своей спутницей. Воображение тут же достроило потенциальный портрет этого персонажа: режиссёр искал здесь вдохновения для будущей картины, и попытка эта явно венчалась успехом. Второстепенная мысль, перекрытая почти полностью гармонией наблюдаемого, всё же поражалась этой гармонии: столь контрастирующий образ не вызывал явного удивления ни у кого из бесконечно смеющихся, радующихся и поглощённых моментом аватаров юности. Бесконечное разнообразие ресторанов, кафе, баров, рюмочных, театров и кинотеатров, картинных галерей, музеев и выставок развёртывалось картой обитания вечно существующих среди людей начал; где-то властвовал Дионис, где-то — Брахма, Бэс или Тэндзин. Кто-то овеществлял своим участием господствующий дух, кто-то — пытался прикоснуться или хотя бы понять его, будучи направляемым иной движущей причиной; кто-то, покинутый своим гением, плыл по инерции или старался собственными силами обрести новый смысл и новую силу. Искры размышляли о том, стоит ли им гореть ярче или скорее потухнуть; ничто не имело смысла и всё имело смысл. Пламя пока ещё горело.
***
Пустой холл отеля, подъём в узком лифте на третий этаж, заглушающий шаги мягкий ковёр, нужный номер на двери. Умывшись и скинув с себя одежду, я упал на кровать — совершенно обессиленный, но с улыбкой на лице. Впереди ждала дальняя дорога.
Последние комментарии
2 часов 55 минут назад
7 часов 14 минут назад
9 часов 1 минута назад
10 часов 15 минут назад
11 часов 20 минут назад
12 часов 29 минут назад