Алексей Бакулин БЕЗМЕРНО СЧАСТЛИВАЯ Святая блаженная Матрона Московская Жизнеописание
Блаженство — высшая степень счастья. Блаженным можно назвать человека безмерно счастливого, обладающего всей полнотой радости. И в то же время на Руси блаженными называли юродивых — тех самых, что не имели крыши над головой, ходили босиком по снегу, носили тяжёлые железные вериги, голодали помногу дней и постоянно терпели злые насмешки от окружающих. Это — безмерно счастливые люди? В насмешку их так прозвали? Нет, ибо счастье их было настолько полным, что на такие житейские мелочи как голод, холод и поношения они уже просто не обращали внимания. Или иначе: тяготы бесприютной, предельно убогой жизни они добровольно брали на себя, чтобы в великом счастье своём не забывать, что они — всё же люди, чтобы не вообразить себя ангелами небесными, чтобы помнить, что они на земле живут — среди страданий и горя... Что же это за счастье такое, ради которого забываешь, как пустяк, все свои страдания, которые люди почитают худшими из возможных?ОТКУДА БЕРУТСЯ СВЯТЫЕ? Вместо предисловия
Не раз приходилось слышать мне от разных людей (и от батюшек в том числе!): не стоит, мол, простым православным людям читать жития великих святых. Да! — вот так, ни больше ни меньше! Почему же не стоит? — А очень просто, судите сами: читает простой православный человек об одном святом, и узнаёт, что он во младенчестве отказывался от материнского молока с среду и в пяток; читает о другом — тот во время крещения самостоятельно стоял на ножках в купели; читает о третьем — тот ещё во чреве матери трижды крикнул во славу Пресвятой Троицы… Почитает такое средний человек и подумает: «Ну, я-то ничем подобным не прославился! Я был ребёнок как ребёнок: и Троицу во чреве матери не славил, и от груди-то материнской не отказывался, да и крестился-то не в младенчестве, а уже в тридцать лет… И не случалось мне ни горы молитвою двигать, ни толпы голодных насыщать пятью хлебами, — семью-то собственную не знаю, как прокормить на нищенскую зарплату, хотя молюсь о том день и ночь… Нет! Мне во святых не бывать! Куда уж там! Я как-нибудь, потихоньку, помаленьку, с грехом пополам, — а то и не пополам, а на три четверти… Что с того! Не родился я святым, не моё это!» И вывод из этих рассуждений мои собеседники делали такой: нечего забивать народу голову житиями и чудесами, — оно будет педагогичнее! Что сказать? Как будто всё верно, всё разумно… Но как же быть, если время от времени рождаются на Русской земле младенцы, от чрева матери запечатленные печатью дара Духа Святого? Они рождаются, и ничего с этим не поделаешь! Не запретить ли Богу посылать нам святых? Не указать ли Ему, что педагогичнее будет, если все младенцы станут рождаться совершенно одинаковыми в духовном смысле, а благодать люди станут зарабатывать трудами и только трудами? Как хорошо, что мы не можем командовать Богом! Как хорошо, что Он творит по Своему всемудрому разумению, и что Святой Дух Его дышит, идеже хощет. Как хорошо, что святость — это не медаль за выслугу лет, и даже не пятёрка за поведение. Мы знаем множество святых, кто, появясь на свет самым обычным младенцем, получил благодать после упорных трудов, молитв и пощений. Мы знаем и таких святых, кто от юности погрязал в тяжких грехах, а затем всей душой обратился к свету — и просиял. И мы знаем таких, кто родился святым — Николай Мирликийский, например, Сергий Радонежский, Иоасаф Белгородский — и многие, многие другие… Завистливая человеческая справедливость вопиет: «А этим-то за что? А почему им даром?» Но давайте спросим: а кому не даром? Неужели мы нашими трудами делаем одолжение Господу, и Он отдаёт нам Свой долг благодатью? Нет, благодать — всегда подарок, а подарок и сдельная оплата — вещи разные. Промысел Божий не разложишь по полочкам и не подведёшь под некую жёсткую схему. Иногда Он подаёт дары Духа Святого престарелым монахам, иногда отважным воинам, порою их получают безвестные крестьяне или горожане, порою благодать нисходит на великих грешников, и души их охватывает горячий пламень покаяния… А порою драгоценный подарок получают младенцы, — и даже те, что ещё пребывают в утробе материнской… И не мы не знаем, кто завтра получит драгоценный дар — вот этот бизнесмен на Мерседесе, вот эта учительница в средней школе, вот этот молодой батюшка, едва вышедший из семинарии? Значит, от нас ничего не зависит? Значит, благодать — это как детской игре: «На кого Бог пошлёт!..» Или, как учили угрюмые протестантские мудрецы: «Кому свыше предопределено, тот спасётся, кому не предопределено, тот, — хоть всю жизнь трудись, — окажется в аду!» Так? Нет, не так… Бог подаёт дары, — а принимает-то их человек. И принять их можно очень по-разному: можно всю душу свою отдать этим дарам, а можно попросту отвернуться от них. И между этими крайними точками — бесчисленное множество различных образов поведения. Об этом и притча евангельская есть… «…Отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно так же и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего…» А мог ещё и растратить таланты! Бывают и такие! Но вы посмотрите, как интересно: ни один из рабов без денег не остался, у каждого есть свои таланты. Каждому, сказано, по силе его! «По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И, подойдя, получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел также и получивший два таланта и сказал: господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое». А случается, что и растрачивают Божьи дары. Этот хоть вернул господину то, что получил, — а когда и вернуть нечего? Впрочем, мы сейчас не о таких говорим, мы говорим о тех, кто получили и преумножили. А когда получили, в старости, или во младенчестве, — это совершенно не важно, — важно, как распорядились. И вот вам рассказ о некой рабе Божией, которая получила много, и отдала ещё больше; получила даром, и отдавала без корысти; получила алмаз, и жизнью своей огранила его в тысячегранный бриллиант. Звали эту рабу Божию Матроной Дмитриевной Никоновой. Так по документам. В памяти же народной она осталась блаженной Матронушкой или — святой Матроной Московской.ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
1. ПРОСТО ДЕРЕВНЯ, ПРОСТО КРЕСТЬЯНЕ.
…Точнее не деревня, — село, село Себино. Маленькое, ничем не примечательное сельцо на юго-востоке Тульской области (то есть, губернии, конечно, — мы ведь говорим о временах дореволюционных). Сейчас сюда ездят паломники, и каждый, побывав в Себино, спешит отметить: удивительная тишина царит здесь, — благословенная, целительная для души тишина. Кто-то даже уверяет: «Благодать Божию ощущаешь здесь физически!» Чужую душу, чужие чувства не измеришь приборами, не определишь: может быть, человек и вправду чувствует благодать, а может быть, только хочет её почувствовать… Но Себино — и в самом деле благодатное село. Здесь, например, есть целебные источники. Под самым Успенским храмом, (в котором крестили блаженную Матрону), у реки под названием Мокрая Табола на поверхность выходят т.н. целестиновые обнажения, которые, растворяясь понемногу в реке, делают речную воду настоящим лекарством. Вода эта, как говорят, имеет свойство омолаживать организм, возвращать силы, снимать накопившуюся за годы усталость… Вкусная вода, очень мягкая, иногда даже слегка маслянистая… А если пройти пять километров на восток, то найдёшь под заброшенной церковью святой Хованский источник, возле которого как рассказывают, являлась некогда Сама Божья Матерь… Это ли не свидетельство особой благодати Божией, почиющей на Себинских землях? Но вообще-то земли эти славны в Русской истории не источниками своими, не природой, не тишиной. Здесь, всего в 11 километрах от Себина, некогда решалась судьба России, решался вопрос — быть или не быть Русскому народу. Куликово поле! Вот оно! Пешком дойти можно! Здесь святой князь Димитрий бился, здесь пролили кровь за други своя тысячи и тысячи простых русских людей, которые — мы верим в это! — теперь у Господа, и молятся за Россию. Какой мощный хор праведников звучит в небесах над Себиным! И особый голос в этом хоре принадлежит величайшему из русских преподобных — святому Сергию Радонежскому, который некогда на молитве духовным взором окидывал сии земли. Если вы приедете на родину Матронушки, то местные жители расскажут вам, что перед Куликовской битвой князь Димитрий с воеводами расположился именно в Себино, и здесь провёл последний, решающий военный совет. Легенда? Во всяком случае, ничего невозможного в таком предположении нет. Очень может быть. Думаю, что всего сказанного достаточно, чтобы понять: блаженная Матрона родилась не в пустыне духовной; сей цветок расцвёл на поле, обильно политом святою кровью, удобренной молитвами, согретом великой милостью Божией… Взглянем теперь на дом, в котором появилась на свет блаженная. Но смотреть-то, вроде бы и не на что. Современным паломникам показывают порой ветхую избёнку на краю села, но люди знающие утверждают: нет, не в этом доме жила семья Никоновых! А в каком же? А нет его давно: в Великую Отечественную отступающие немцы спалили полсела — и никоновскую избушку в том числе, — спалили до основания. Место, где она стояла, известно, старожилы показывают его всем желающим, а самого дома нет, как нет. И фотографий не сохранилось… Впрочем, как говорят, домик был совсем такой же, как тот, который теперь ошибочно принимают за никоновский: маленький, дощатый, в одно оконце, тесный и тёмный. Бедняцкий дом. Да, себинский крестьянин Дмитрий Иванович Никонов был самым отчаянным бедняком. Сколько сейчас дурного говорят о бедняках! Они-де потому и звались бедняками, что работать не хотели — ленивцы, пьяницы, бесхозяйственные неумехи… Ох, как всё это не просто! Вы оглянитесь вокруг: разве богатство всегда идёт к трудолюбцам? Иной как каторжный целый век, а за душой ни гроша, а другому деньги сами валятся, — что, не бывает такого? Бывает… И раньше так бывало, в русских деревнях. И называть бездельником бедняка Дмитрия Никонова мы не станем, — хотя бы потому, что дурной памяти он по себе не оставил. Не много о нём помнят, но худого не говорит никто. Почему же он оставался бедняком? Не потому ли, что было в семье «всего мужиков-то» — он один? В одиночку тащить крестьянское хозяйство не просто трудно, — тяжко до изнеможения. Тульские земли — не южный чернозём, здесь и богатые крестьяне по южным меркам — жалкие середнячки… Есть такое правило: крестьянин богатеет сыновьями; чем больше сыновей, тем больше работников, больше земли можно взять, больше лошадей прикупить… А у Дмитрия Ивановича из детей — одна десятилетняя дочь Палаша; конечно, помощница, но не пахать же ей!.. А другие дети? Рождались, ясное дело, рождались, да никто больше года не протянул, четверо померли один за другим[1]. Оно, конечно, дело по тем временам не редкое, обычное дело, и относились к детской смерти не так, как сейчас, — да только от этого не легче: когда дитя умирает, ни радости, ни сил у родителей не прибавляется. Тем более, когда мальчишку Господь приберёт: только-только отец обрадуется, что помощник ему народился — и вот уж гробик на кладбище тащишь… Троих сыновей-младенцев схоронил Дмитрий Иванович, трижды рушились его надежды… И вот снова рожает Наталья Павловна; с трепетом ждёт муж — кого Господь пошлёт? Не сына ли? Девочка… Да, эх ты, — и девочка-то какая… Что это у неё с глазами, не пойму… Да никак слепая!.. Точно, слепая: глаз вовсе нету, веки словно запаяны… Калека… Калека! Вот горе-то! Вот это действительно горе: и в богатой семье калеке не обрадуются, а в бедной-то… Лишний рот народился! Помощника нет, а едоков прибавилось! Словом, для отца рождение дочки было сильным ударом. А для матери? И вообще: кто она, мать блаженной Матроны, эта крестьянка Наталья Павловна Никонова, жена бедняка? Об отце памяти почти никакой не осталось (он умер в 1912 году, — кто же теперь упомнит такую старину!..) А вот Наталья Павловна преставилась в 1945 году, пережила с односельчанами и Германскую войну, и гражданскую, и коллективизацию… И немецкое нашествие, когда захватчики палили избы из огнемётов, и себинские не месяц и не два вынуждены были жить в подвалах и землянках… И все были на виду, и обо всех знали, что за человек, каков он на излом, каков в беде… Так вот, о Наталье Павловне вспоминали: «Ангел — не человек! Кроткая была, как голубка!» Ну что ж, на серебряной яблоне — золотое яблочко, у кроткой голубки — святая дочка… Но и для кроткой Натальи Павловны рождение дочери-калеки явилось страшным ударом. Ведь что ни говори, а жить-то надо, работать надо, хозяйство тянуть. Мужик из последних сил в поле надрывается: тут бы и помочь ему, накормить послаще, одеть потеплее, — но нет, всю заботу будет оттягивать на себя калека: как слепую без присмотра оставишь?.. И с горя решилась Наталья Павловна на дело нехорошее: отдать дочку в приют, — в благотворительный приют князя Голицына, расположенный в соседнем селе Бучалки. Отец, надо думать, не возражал.
2. ЯВЛЕНИЕ МИРУ
Всё же сдать в приют своего родного ребёнка? — решиться на такое было не легко. И родители не спешили: во всяком случае сперва следовало окрестить девочку. В назначенный день понесли младенца в Успенскую церковь. И представьте себе: идут Дмитрий с Натальей, — навстречу им односельчане… Все уже наслышаны, что Никоновым опять не повезло, что теперь не выбраться им из нищеты до самой смерти. Кто-то сочувствует, кто-то и злорадствует, — не без того: «У добрых людей и дети, и хозяйство — всё в порядке, — а у этих голодранцев всё не слава Богу! Верно неспроста их Господь наказывает!» Кто-то даже так высказывается: «Ничего, мол, Наталья, четверых схоронила, схоронишь и пятого! Девка-то видно, что не жилец, долго вас объедать не будет!» Наталья плачет и слёз не прячет, Дмитрий молча злится.
Вот пришли в храм, (а храм в Себино очень красивый, бело-голубой, с высоким фонариком, стоящим на широком куполе). Служит отец Василий из соседнего села, из Борятино, что в 5 км от с. Себино — батюшка редкий: сам большой молитвенник, и в народе почитавшийся почти как святой. Не так давно вернулся отец Василий с войны турецкой войны: полковым священником служил, видел и кровь, и слёзы… Он не стал сразу наступать на родителей с укорами да с поучениями: он крестьянскую жизнь не понаслышке знал. Он принял ребёнка на руки, осмотрел…
— Это что у девочки на груди? Как понять? — спрашивает. — Словно крестик под кожей…
— Она родилась такой, — объясняет Наталья. — Косточки у неё крестиком выступают. Калека — вот и кости растут, не как у людей…
— Ну, мать… — говорит отец Василий. — Что-то я таких калек прежде не видел… Ладно, посмотрим, что Господь укажет…
Началось таинство крещения, — да не в самом храме, а в церковной сторожке, где стояла купель. Нарекли младенцу имя — Матрона в честь святой Матроны Константинопольской. К слову сказать, эта древняя византийская святая известна тем, что оставив мужа и дочь, ушла в мужской монастырь, выдавая себя мужчину-евнуха, а чтобы не раскрылась её тайна, приняла на себя подвиг молчания… Тут прямых совпадений с житием Матроны Московской как будто и нет, но вышеестественность судеб обеих праведниц и особая, невозвратная отторженность их от мира — совпадают… Помните, как капельки масла плавают в воде, не сливаясь с нею, — так и обе Матроны: одна и монастыре живёт, а монахам не товарищ, другая и окружена православными друзьями и почитателями, а судьба её — совсем иная, ни в чём не похожая на обычную человеческую судьбу…
Впрочем, не будем рассуждать о делах столь высоких, вернёмся в Успенский Себинский храм, в сторожке которого крестили слепенькую девочку Никонову. Дошло дело до главного: погрузил отец Василий маленькую Матронушку в купель, — и люди глазам своим не поверили… От купели, словно от кадила, к потолку встал ровный столб светлого, благоуханного дыма. Все смотрят друг на друга, у всех в глазах читается: «Не почудилось ли мне?» Но нет, ни зрение, ни обоняние не лгут…
Прервав таинство, отец Василий невольно прошептал: «Сколько народу крестил, — а такое вижу в первый раз!..» Потом, завершив обряд, начал он расспрашивать Наталью: как девочка родилась, и чем успела себя показать.
— Да что ж, — говорила Наталья, — ребёночек, как ребёночек, только что слепая… Как младенец себя показать может? Одно скажу: перед самыми родами сон мне приснился странный. Как будто садится мне на плечо птица… Таких и птиц-то не бывает… А глаза у неё закрыты… Ох! Так что же это? Это не Матронушка ли мне являлась? Как же я раньше-то не поняла?
Ни слова не ответив плачущей Наталье, отец Василий поднял Матронушку над головой и громко сказал:
— Православные, вы меня слушаете? — и ещё выше поднял девочку. — Видите, кого Бог послал нам! Это дитя от Бога. Этот младенец будет свят! Она со временем встанет на моё место!
И только после этого обратился к родителям:
— Вы, значит, в приют её собрались отдавать?
Наталья едва ответила сквозь слёзы:
— Не знаем сами… Сердце не на месте… Да ведь не выжить нам…
— Вы это бросьте! — говорит отец Василий. — Девочку берегите, храните её пуще глаза, чего она захочет — тотчас исполняйте, а если сами не сможете, — тут же бегите ко мне, я всегда помогу. И не бойтесь ничего: с этой девочкой Господь вас не оставит.
И как камень упал с души у Натальи и Дмитрия. Понесли Матронушку домой совсем с другим настроением, чем в церковь шли. И то сказать: не от хорошей жизни и не с радостью решили они отказаться от родного дитяти, — а теперь и надежда появилась, и тьма перед глазами рассеялась. Авось Господь не оставит!
К этому рассказу стоит добавить, что купель, в которой крестили Матронушку, и над которой столбом поднимался благоуханный, светлый дым, сохранилась до наших дней. По-прежнему стоит она в Успенской церкви Себина, — простая такая купель, без затей, сродни неказистой, но прочной деревенской посуде…
3. В РОДИТЕЛЬСКОЙ ИЗБЕ
Сейчас русские люди называют блаженную — Матронушкой, но родители-то дочку не так звали, а — Матрюшенькой; и в родной деревне никто её иначе не величал: Матрюша-слепенькая, Матрюшенька. Родительский дом Матюши был, как уже говорилось самой, наверное, незавидной избёнкой в селе. Топили избу по-чёрному, зимой всей семьей спали в русской печке, забравшись в устье, питались чёрным хлебом да квасом… Такая была жизнь: сплошной Великий пост, но душа отмеченного Богом младенца жаждала поста настоящего. Мать жаловалась соседям: «Что мне делать? Девка грудь не берёт в среду и пятницу, — спит в эти дни сутками, и разбудить её не возможно». Ещё и годика не исполнилось Матрюше, когда стала Наталья замечать за ней странное: каждую ночь девочка выползала из печки, где спала вместе с родителями и старшей сестрой, перебиралась в красный угол к иконам и там играла в темноте. Она, словно зрячая, снимала иконы, расставляла их перед собой, разговаривала по-детски с Божиими угодниками, тихо смеялась… Порою она даже не снимала иконы, а сама забиралась к ним на высокую полку… Испуганная мать стаскивала дочку с полки, шлёпала в сердцах и возвращала в печное устье, но едва Наталья засыпала, как Матрюшенька вновь выползала на волю. …Лет до трёх Матрюша так и жила запечницей: из дому её старались не выпускать, — кто там за ней присмотрит? Потом стали позволять поиграть с соседскими детьми. А дети… В детях ангельское и бесовское живут, не смешиваясь. И ещё дети хотят, чтобы всё в мире было чётко, определённо, по усвоенным им нехитрым правилам, и очень не любят всякие отклонения от этих правил. Положено, скажем, чтобы у всех людей были глаза, — почему же у Матрюшки их нет? Значит, она правил не соблюдает, значит, и с ней можно играть, не соблюдая правил, — не миндальничать… И все радости детства у Матрюшеньки свелись к таким двум забавам: или, неожиданно подкравшись, хлещут её товарищи крапивой, или сажают бедняжку в глубокую яму и потом с любопытством наблюдают — как слепая сумеет из этой ямы выбраться?.. Вот вам картинка: крошечная девочка карабкается по осыпающимся стенкам ямы, скатывается на дно, снова лезет, срывается, падает… Как хотите, а это очень напоминает мученичество — самое настоящее, взрослое, полновесное. Говорят, человек может познать себя, только в общении с другими людьми. Матрюшенька вот так себя познавала, — сидя в яме, под ребячий хохот, — познавала свою слепоту, свою беспомощность, свою инаковость. Здесь, в этой яме она впервые почувствовала всю тяжесть своего креста, — того креста, который Господь повесил ей на грудь от рождения… Мать однажды всполошилась: «Матрюша! Ты зачем крестик с себя сняла? Вот я накажу тебя! Замучила меня, слепая!» Матрюша ей спокойно отвечала: «Ты, мамочка, сама, видать, слепая: у меня крестик свой собственный есть — взгляни-ка!» Верно, забыла Наталья, что дочь её от рождения с крестом… Плакала мать и просила прощения у дочки. Никто из односельчан не вспоминает, чтобы девочка Матрона плакала, выбираясь из ямы. Никто не заметил, чтобы она затаила злобу на ребят… Она, правда, сказала им: «Не буду больше с вами играть!» — и только… И уж больше не вспоминала об этом, — другие запомнили и рассказали потом. Не жаловалась никому, — только, может быть, Богу. Родители её любили в церковь ходить, и детей всегда с собой брали, — и Матрюшенька быстро выучилась вслепую находить дорогу к храму, и с тех пор часто одна туда ходила, и подолгу стояла слева у входа, у западной стены, вполголоса подпевая хору… Всякий раз, когда она исчезала из дому, мать уже знала, где её искать: шла прямиком в храм, и неизменно находила там слепую… Надо думать, что молиться блаженная начала с самого рождения, — или с тех самых пор, когда годовалым младенцем разговаривала с иконами: ведь этот лепет тоже был молитвой. И не прекращалась её молитва до самой смерти. Родители Матрюши отдыхали в церкви душой от тягот бедняцкой жизни, — шли в храм непременно рука об руку… Как-то, в некий церковный праздник Дмитрий Иванович не смог пойти на богослужение: была у него неотложная работа, — и Наталья пошла одна. Возвращается, а Матрюшенька её встречает у ворот такими словами: «Ты, мама, в церкви не была, а вот тятя был!» — «Как же так?» — растерялась Наталья. «Тятя за работой всё время молитвы читал и тропари пел, а ты в храме только о нём думала, всё о нём беспокоилась, а службы и не слышала!» Всё верно сказала девочка, — только как же она узнала, чем была занята в церкви материнская душа? С тех пор и стали замечать, что слепая Матрюша — и прозорливица, и чудотворица… Однажды ночью она разбудила мать и со слезами сказала, что отец Василий умер — тот самый отец Василий, что крестил её и предрёк ей особый путь. Среди ночи Дмитрий с Натальей вскочили и побежали в поповский дом. Батюшку в живых уже не застали. Не только Матрюша, — он и сам провидел свою кончину: заранее расстелил на постели чистую холстину, лёг и спокойно отошёл. Все окрестные деревни его любили, а семья Никоновых — особенно… Теперь, если верить предсказанию отца Василия, Матрона должна была заступить на его место. Как? Не в священническом служении, конечно, но в духовной заботе об односельчанах, в молитве, в любви. А ведь она маленькая, и слабенькая, и — слепая… Мать недавно ей сказала: «Дитя ты моё несчастное!» А Матрона ей: «Я-то несчастная! У тебя Ваня несчастный, да Миша!» А Ваня и Миша — это её младшие братья: всё-таки наградил Господь сыновьями Дмитрия Ивановича. Отец на них надышаться не мог, — а тут — «несчастные»!..4. НАЧАЛО ПУТИ
Старшая сестра Матроны уже замужем, уже у самой дети пошли… Как-то беда случилась: забрала полиция её мужа — за что? надолго ли? — неизвестно. Пелагея ревёт, Дмитрий с Натальей волнуются, а Матрюша их утешает: «Подождите, придёт ваш Илья!» Пелагея ей в сердцах: «Да пошла бы ты от меня, слепая!» Матрюша спокойно: «Не слушаешь? — ну, как хочешь». А Ильи-то всё нет, а работы невпроворот… Молотить пора… Пелагея молотит, родители ей помогают, а Матрюша тут же: «Молотите, молотите быстрее, а то не успеете!» — «Ну что ты подгоняешь нас, слепая?! Что ты опять пророчишь?» Матрона тихо смеётся: «Смотрите, как бы вам не опоздать к приходу дорогого гостя!» Едва лишь закончили работу, смотрят — соседи к ним бегут: «Илья возвращается! Илья в деревню пришёл!» Побросали цепы, побежали навстречу, — Матроне за ними не угнаться на слабых маленьких ножках…
Односельчане про Матюшечкину прозорливость, конечно, слышали, но верить не спешили, — однако, со временем пришлось поверить. Как-то пришёл в Успенскую церковь незнакомый человек: ходит, молится, потом купил целую связку свечей — да самых толстых, — и давай их на все подсвечники ставить. Люди смотрят на него, удивляются, а Матрона объясняет: «Он ставит не свечи, а столбы, — дом построить хочет, молит Бога о помощи». Оказалось, что и вправду молился человек о будущей постройке.
Недоверие и вера сменяют друг друга быстро: сперва люди долго упорствуют, сомневаются, а потом вдруг разом уверяются и с восторгом повторяют то, о чём раньше говорили с усмешкою. Однажды Матрюша проснулась утром и, едва встав с постели, заявила матери:
— Мама, готовься, у меня скоро будет свадьба!
Мать перепугалась, решила, что дочь иносказательно предрекает свою смерть: какая ещё свадьба может быть у калеки? Она позвала священника, тот пришёл и причастил девочку, — он часто причащал Матрюшу на дому по её просьбе. Мать стала со страхом ждать конца…
Через несколько дней к дому Никоновых съехались из разных деревень телеги, повозки, подводы, — настоящий свадебный поезд! Только весёлых голосов что-то не слышно: на телегах стонут больные, плачут несчастные, — и все гости хором, со слезами просят Матрону выйти к ним.
— Матрюшенька, да что же это такое? — с испугом спросила Наталья.
— Я же тебе говорила, мама, что скоро будет свадьба. Это — моя свадьба такая…
И пошла от телеги к телеге, от больного к больному: молилась, накладывала руки, утешала… Так началась Матронина свадьба, и продолжалась она много лет, и с этого пира никто голодным не уходил.
Вот рассказ односельчанина, Василия Михайловича Гуськова:
— Однажды у нас пропали лошади. Дня три мы их искали и без толку. Отец мне сказал: «Сходи на зеленя, в соседнюю деревню может, там найдёшь». А сам пошёл к Матрюше просить молитв. А я — мимо леса, в бездорожье, напрямую полем, лошадей искать. Только к лесу подхожу, слышу, заржали лошади. Я прислушался — опять ржут. Захожу в лес — там лощина, потом на бугор, в осинник… Вижу — наши лошади. Я их обратал и приехал. А вскоре и отец пришел от Матрюши. Говорит, — только начал ей рассказывать про свою беду, а она его перебивает: «Иди, иди домой, они уже дома». В другой раз возвращались мы из соседней деревни, от деда. Дед рыбы наловил и нам дал, — вот мы и несли эту рыбу домой. А дорога — мимо церкви, мимо Матрюшиного дома. Сестра сказала: «Зайдем к Матрюше?» А мать отвечает: «Придётся её рыбой угощать, — нам самим мало останется!» Всё же зашли. А как раз перед этим Матрюша у своей матери просит: «Дай мне рыбки!» Та ей: «Что ты Матрюша, где возьмём?» — «У нас рыба есть», — отвечает слепая. Тут как раз моя мать с сестрой пришли. Матрюша взяла у них немного рыбки, и говорит: «А остальное несите, куда несли, а то вам самим мало останется». Или вот ещё: от нас два дома на третий, жил Семён Алексеевич, у него был племянник. Однажды прихожу, слышу — между ними разговор о Матрюше: «Всё ходим к ней, ходим, а что она может знать, слепая?» Племянник — человек городской, во френче, — усмехается: «Я её сейчас испытаю — навру ей, будто жениться хочу. Что она ответит?» Скоро он вернулся оттуда и рассказал, как Матрюша его встретила: «Ты зрячий, грамотный, я слепая! Что могу знать? К кому ты пришёл? Иди, иди отсюда».
Широко известен случай, как Матрона предсказала пожар на селе. Как-то утром она забеспокоилась: «Господи, хоть бы меня отвезли отсюда!.. Ох, скорей бы увезли! А ты, мать, только икону одну возьми и больше ничего!» Неожиданно приехали родственники и пригласили её в соседнюю деревню. Матрона с радостью согласилась, и, садясь в телегу, сказала матери: «Завтра утром будет пожар, но ты не бойся, не сгоришь!» На следующее утро и вправду начался пожар, — загорелись риги у крестьян Козловых; вскоре огонь перекинулся на соседние дома, и вот уже заполыхала вся деревня. Когда же пламя дошло до избушки Никоновых, ветер вдруг переменился, и жилище Матроны осталось целым.
Всё это рассказы о матрюшенькиной прозорливости, а вот несколько историй о Божией помощи односельчанам, свершившейся по её молитвам.
Ксения Ивановна Сифарова, родственница брата блаженной Матроны рассказывала:
— В четырех километрах от Себино жил мужчина, у которого не ходили ноги. Матрона сказала: «Пусть с утра идёт ко мне! Не может идти, — пусть ползёт. Часам к трём доползёт». Он полз эти четыре километра, а от неё пошёл на своих ногах, исцеленный.
А.Ф. Выборнова, отца которой крестили вместе с Матроной, рассказывает подробности одного из таких исцелений:
— Мать моя родом из села Устье, и там у неё был брат. Однажды просыпается он — ни руки, ни ноги не двигаются, сделались как плети. А он в целительные способности Матроны не верил. Послали за моей матерью. Приехала она к брату, а он на маму посмотрел и еле выговорить смог: «Сестра…» Собрала она несчастного и привезла в Себино. Оставила его дома, а сама пошла к Матрюше спросить, можно ли его привести. Приходит, а Матрюша ей говорит: «Почему же твой брат говорил, что я ничего не могу? А теперь, когда сделался, как плеть, — так за помощью пришли?». А она его ещё не видела, и не слышала о его болезни ни от кого! Потом сказала: «Веди его ко мне, помогу». Почитала над ним молитвы, дала ему воды, и на него напал сон. Он уснул как убитый и утром встал совсем здоровым. «Благодари сестру, её вера тебя исцелила», — только и сказала Матрона брату.
Кто-то вспоминал:
— У нашего отца отобрали лошадь. Отец пришел домой, не знает, что делать: может судиться? Пошла мать к Матроне, и Матрона ей сказала: «Судится будете — лошадь вам дороже станет. Вы больше просудите, чем получите». Родители не послушались, наняли адвоката. Сколько денег всадили, а привели свою лошадь — она совсем скелет. Там гоняли чужую лошадь, не жалели.
Целую повесть рассказала другая односельчанка Матроны, Зинаида Жданова:
— Матрона предсказала необычную судьбу моей маме. Мать долго оставалась незамужней, была по тогдашним понятиям старой девой — 28 лет, некрасивая, безграмотная… Никаких женихов у неё не было. Бабка моя, Феоктиста однажды прибежала к Матронушке и говорит: «Приехал какой-то вдовец сватать нашу Евдокию. Как быть?» Матрюша как цыкнет на бабушку: «Никакого жениха! Ты знаешь, какая судьба у твоей Дуни? Вот какой у неё будет жених — барин с усиками». И сделал вид, будто одной рукой подкручивает усики, а в другой держит зеркало — и любуется на себя. Подбоченилась, выпрямилась, — в точности моего будущего папу изобразила, — у него была такая привычка усики крутить перед зеркалом. «Красавец какой! — восхищается Матрюша. — Вся губерния удивится такому жениху! Не смей и думать выдавать её замуж». Бабушка пошла домой невесёлая: чтобы к её-то дурнушке Дуньке посватался красавчик-барин? Такого и в сказках не бывает. А в деревне народ начал ей толковать матронино пророчество по-своему: «Это значит, Феоктиста, что твоя Дуня умрёт скоро. Вот будет ей и барин — гроб с крестом!» И вправду: нет никакого барина, а в семье 12 человек детей — своих и чужих, всех не прокормишь… Вот бабушка и послала маму в Москву, наниматься в прислуги к старой знатной барыне, — прежде у неё служила сестра моей мамы… Барыня оставила маму у себя в доме, на кухне, черной кухаркой. Будущий отец мой, Владимир, был единственным сыном этой барыни — красавец молодой, и имел невесту княжну Щухову Ксению Владимировну. Однажды ночью, он услышал голос Спасителя: «Женись на Евдокии». Спросил у моей будущей бабушки, есть ли в доме Евдокия. «Да, — ответила бабушка, — на кухне, черная кухарка». Отец пошёл на кухню и увидел её, чуть не упал в обморок… До того его испугала такая невеста! Нужно было ему уезжать из дома на год. Бабушка Мария говорит деду Иоанну: «Дам я ему в услужение самую некрасивую, самую неказистую нашу работницу — Дуню. Так спокойнее будет!» Это было до революции за два года… А в 1917 году я родилась… Нас с мамой отец поселил в Загорске, напротив монастыря и ездил к нам, так как родители папы нас не признали. Но он на маме женился, — и потом его это спасло: если бы он не был женат на простой крестьянке, его бы расстреляли, — как это и случилось со всеми его родственниками, приближенными к Императору.
Ещё один рассказ:
— Бабушка сломала палец и пошла к Матроне за помощью. Шла и думала: «Мне бы надо идти в Берёзовку, к бабке, которая умеет выправлять переломы… Ну, да ладно, зайду вперёд к Матроне!» Пришла, а Матрона говорит: «Мама, кто там? Анна? Ты ведь, Анна, хотела идти в Берёзовку, палец исправить! Ну, так иди туда, иди!» Послушалась больная, — а идти надо было семь километров. Пришла, а бабка-костоправка говорит: «Да где же у тебя сломан палец? Он здоров!» Пока больная добиралась до Берёзовки, палец её по Матрониной молитве исцелился.
Однажды к блаженной на Пасхальной седмице пришли женщины из деревни Орловки. Матрона принимала, сидя у окна. Одной она дала просфору, другой — воду, третьей — красное яйцо и сказала, чтобы она это яйцо съела, когда выйдет за огороды, на гумно. Женщина эта положила яйцо за пазуху, и они пошли. Когда вышли за гумно, женщина, как велела ей Матрона, разбила яйцо, а там — мышь. Они все испугались и решили вернуться обратно. Подошли к окну, а Матрона говорит: «Что, гадко мыша-то есть?» — «Матронушка, ну как же есть-то его?» — «А как же ты людям продавала молоко, тем паче сиротам, вдовам, бедным, у которых нет коровы? Мышь была в молоке, ты её вытаскивала, а молоко давала людям». Женщина говорит: «Матронушка, да ведь они не видели мышь-то и не знали, я ж её выбрасывала оттуда». — «А Бог то знает, что ты молоко от мыша продавала!»
С тех пор, как слава блаженной пошла от села к селу, из семьи Никоновых стала понемногу уходить нищета: калека кормила родителей. Ей приносили и пищу, и деньги… Матрона ни у кого ничего не просила: что принесут, за то и спасибо.
Говорят, что Матрюшенька любила играть в куклы. Нередко эта игра заключалась вот в чём: девочка засовывала кукол за пазуху, они проскальзывали под широким платьем и падали на пол из-под юбки. В те годы люди удивлялись такой странной игре, а в наше время поняли её страшный смысл: таким образом Матрюша предсказывала широкое распространение абортов в нашей стране.
Рассказывали и о таком её пророчестве: как-то Матрюша попросила мать: «Мама, дай мне куриное перо, только большое». Ей дали перья, она выбрала самое большое, ободрала его и говорит: «Мама, видишь это перышко?» Мать отвечает: «Да что ж на него смотреть, ведь ты ж его, Матрюшенька, ободрала!» А дочка ей: «Вот так обдерут и нашего царя-батюшку». Мать испугалась: «Что ты такое говоришь, Матрюшенька! Так нельзя про царя!» Дочка вздохнула: «Да что поделать, мама! Его уже ободрали…» Это было задолго до революции.
Грядущий переворот она предсказывала и таким образом: ложилась на живот и начинала судорожными, жадными движениями подгребать под себя землю. «Вот так будут землю-то хватать! Побольше, побольше! Церквей сколько разорят, народу сколько перебьют!» И вскакивала на ноги: «А потом бросят всё и побегут кто куда!»
5. «ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ»
Итак, слепая видела всё, чего не увидит и самый зоркий. И видела она души людей — души своих односельчан…
Ни в коем случае не подумайте, что жители Себина были грешнее всех прочих людей на Руси, и пуще того — не подумайте, что они были грешнее нас с вами. В общем, — обычные люди… Быть может сейчас, по контрасту с сегодняшним днём, мы нашли бы в них массу достоинств: трудолюбие, доходящее до истовости, самозабвенная любовь к родным, боголюбие, сочувствие к близким, ответственность за родную деревню и за односельчан…
И Матрона видела все их достоинства, и любила этих людей, и плакала, понимая, что многих насмерть подкосит неизбежный в этом мире грех. И её слёзы были услышаны, и вскоре пришёл ей ответ…
— Мама, мама! — сказала однажды Матрюшенька Наталье. — Мне Матерь Божия каждую ночь снится! Не Сама Она — икона Её…
— Какая же икона? Казанская? Иверская?
— Нет, у нас в церкви нет такой. Называется «Взыскание погибших». Надо бы её к нам, в Себино…
— Никогда про такой образ не слышала… Да ты не путаешь ли? Что за «Взыскание погибших»?
— Мама, эта икона нам нужна, всей деревне нужна! Помолятся у неё люди, и много грехов им простится, много бед от них отойдёт! Ты сходи к нашему батюшке, у него есть на такой-то полке такая-то книга. Там, на такой-то странице эту икону увидите!
— Да тебе-то, слепая, откуда знать?
— Иди, мама к батюшке, иди скорее!
И пошла Наталья к себинскому священнику, передала ему слова дочери… Батюшка давно привык серьёзно относиться к тому, что сказала слепая Матрюша, — немедленно пошёл в дом, достал с указанной полки указанную книгу и на указанной странице нашёл изображение иконы «Взыскание погибших».
Что же это за икона?
На вид она ничем особым не отличается от прочих Богородичных икон: скромный образ, очень простой, — можно сказать, не западающий в память… Есть что-то царственное в Казанской иконе, есть что-то глубоко скорбное в Тихвинской; Владимирская — вся светится от высокой Материнской любви, Иверская сияет несказанным горим светом… А «Взыскание погибших» — простая, домашняя, семейная икона: на ней и Божия Матерь зачастую изображается простоволосой, как бы находящейся в родных стенах, среди своих, среди близких… Младенец нежно и тихо прильнул к ней, к Маме, щекой к щеке… Давным-давно, в шестом веке, в далёкой Малой Азии грешный инок Феофил увидел этот образ, и душа его дрогнула, и начал он молиться перед тихой иконой, и исцелился от своего греха. Тогда назвал он спасительный образ «Взысканием погибших» — спасением тех, кто сдался греху.
А ещё было такое: лет за двести до рождения Матроны в Калужских землях крестьянин Федот Обухов заблудился зимней ночью и начал замерзать. Чувствуя наступление смерти, уже одолеваемый сладкой дремотой замерзающего, он взмолился Богородице: «Спаси меня! Я закажу художнику Твою икону «Взыскание погибших» для нашего храма!» И спасение пришло: Бог весть, какими путями, нашёл полуживого Федота его приятель, притащил к себе домой, отогрел, вернул к жизни, — а обещание своё спасённый Федот неукоснительно исполнил. Федот был человеком благочестивым, любящим церковь и страшащимся греха, — не то, что древний инок Феофил… Но когда вспоминаешь от какой смерти спасла Владычица Федота, невольно задумываешься… Смерть от холода, как говорят опытные люди, — сладкая смерть: человек засыпает, и холода уже не чувствует, — наоборот, тепло ему, приятно, — и чем дальше, тем слаще, пока душа не отойдёт. Не так ли грех нас губит? — приятно бедному человеку потакать своим страстям, и чем дальше, тем больше, пока эта сладость не обернётся вдруг адской мукой…
Обо всём этом прочём батюшка в указанной Матрюшей книге, — а знала ли про то сама Матрюша, Бог ведает. Но, если не знала, то чувствовала больше, чем иные знают. Батюшка был готов разорить свои скудные сбережения, чтобы оплатить работу иконописца, но блаженная велела иначе: она призвала односельчан пожертвовать на икону, чтобы каждый имел свою долю в будущей святыне.
Стали собирать деньги по селу. Никто не скупился, а у кого кошельки были пусты, тот жертвовал хлеб, масло, яйца, прочую нехитрую пищу — на прокорм иконописцу. Не только в Себино собирала деньги, но и во всех окрестных деревнях. Надо сказать, что люди давали деньги с охотой, от чистого сердца, не из-под палки: вера в народе была, и к словам слепой Матрюши прислушивались. Достаточно сказать, что из десятков пожертвований, лишь две лепты были поданы «через не хочу»: один крестьянин, дал рубль, кряхтя от скупости, а брат его в насмешку над сборщиками вынес им копейку. Никто не рассказал об этом Матроне, — да никто и не принял этого близко к сердцу, но когда блаженной принесли собранные за день монеты, она немедленно выловила из общей кучи те самые рубль и копейку:
— Верните это! Верните немедленно! Они мне все деньги портят!
Неискреннее подаяние, словно ложка дёгтя в бочке мёда, портило чистосердечные жертвы крестьян.
Собрали порядочную сумму, с которой было не стыдно обратиться к самому искусному живописцу. Нашли такого в городе Богородске; где же ещё заказывать Богородичный образ, как не в Богородске?.. Но прежде Матрюшенька захотела сама познакомиться с иконописцем. «Сможешь написать икону?» — спросила она его. «Конечно смогу!» — пожал плечами опытный мастер. Начал работу — и не смог: руки словно отяжелели, глаз словно потерял остроту. Снова привели к нему Матрюшу: «Что же ты? Грязными руками хочешь святое дело делать? Вспомни-ка про свой давний грех!» Мастер, вздохнув, отправился на исповедь, покаяться и в том давнем грехе, и в том, что утаил его перед началом работы. После этого дело пошло быстро и хорошо.
От Богородска икону несли в Себино крестным ходом. Очевидцы вспоминают: «Пешком несли, на руках, а несли — не чувствовалитяжести, как перышко. И сама Матрюша ходила встречать за четыре километра, её вели под руки. Вдруг она говорит: «Не идите дальше, теперь уже скоро, они уже идут, они близко». Она, вот, слепая от рождения, а всё говорила, как ведущая. «Вот, — говорит, — идут, сейчас через полчаса придут, принесут икону». И правда: через полчаса показался крестный ход. Здесь на месте, где жители встречали икону, отслужили молебен и тогда только понесли её до Себино. А Матрюша то держалась за икону, то её вели под ручки — она слепая, не видела ведь она ничего. Когда принесли икону, опять молебен был, и икону поставили в нашем храме. Она там до сих пор так и стоит».
Сейчас уже не стоит чудотворный образ в Успенском Себинском храме — он перенесён в Успенский мужской монастырь г. Новомосковска Тульской области. (Есть ещё одна икона «Взыскание погибших», связанная с именем блаженной Матроны. Эту икону святая держала у себя дома, перевозя с места на место во время своих многочисленных переездов. Теперь этот образ хранится в Покровском женском монастыре в Москве, где покоятся и святые мощи блаженной Матроны). Что же касается себинского образа, то он поражает, во-первых, своей строгостью: нет в лице у Пречистой того тихого умиления, которое мы видим на прочих списках — Она смотрит внимательно и взыскующе, как бы ожидания нашего покаяния… И во-вторых, — чем-то лик Богоматери неуловимо напоминает здесь лицо самой блаженной. Наверное, если очи Матроны были раскрыты, она выглядела бы так же…
Себинские крестьяне говорили тогда: «К этой иконе чудотворной идут люди с любой болью, с любыми болезнями. Обращаются люди к ней и Она помогает. Если нет дождя — засуха — её выносят на луг, среди нашего села и молятся, служат молебен все прихожане и, не успеют придти люди домой, как пойдет дождь».
Вот рассказ духовной наперсницы блаженной Матроны, Зинаиды Ждановой:
— Я, будучи девочкой лет восьми, жила летом у бабушки в с. Себино и присутствовала на таком молебне: шло множество народа, впереди несли хоругви и эту Чудотворную икону. Был июль месяц, страшная засуха. Крестный ход дошёл до Дона, примерно 3 км, и остановился на берегу обрыва, над Доном. Начался молебен… Я же как-то оступилась и упала с крутого отвесного обрыва. Дон в этом месте был очень глубок… Все ахнули! Гибель неминуема: с размаху прямо в Дон!.. Но Царица Небесная «Взыскание погибших» моё падение чудом остановила на кромке темной воды… Молебен продолжался. С пением и молитвами дошли обратно до Себино, не успели войти в храм, как полил ливень.
Нынешние православные свидетельствуют: «К иконе «Взыскание погибших» обращаются невесты, выходя замуж, чтобы их брак был спасительным, приходят люди, погрязшие в пьянстве, погибающие в нищете, страждущие в болезнях, с молениями обращаются матери о погибающих детях. И всем Царица Небесная подает помощь и поддержку».
Помолимся и мы Владычице, взыскивающей всех погибших в бурном море нашей нелёгкой жизни:
«Заступнице усердная, благоутробная Господа Мати!
К Тебе прибегаю аз окаянный и паче всех человек грешнейший, вонми гласу моления моего и вопль мой и стенание услыши.
Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, и аз, якоже корабль в пучине, погружаюся в море грехов моих. Но Ты, Всеблагая и Милосердая Владычице, не презри мене отчаяннаго и во гресех погибающаго, помилуй мя, кающагося во злых делех моих, и обрати на путь правый заблуждшую окаянную душу мою.
На Тебе, Владычице моя Богородице, возлагаю все упование мое. Ты, Мати Божия, сохрани и соблюди мя под кровом Твоим, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
И тропарь (глас 4):
«Взыщи нас, погибающих, Пресвятая Дево, не по грехом бо нашим наказуеши нас, но по человеколюбию милуеши: избави нас от ада, болезни и нужды и спаси нас».
6. ВОСЬМОЙ СТОЛП РОССИИ
Тульская губерния — помещичий край, и хотя к началу ХХ века местные крестьяне давным-давно забыли о крепостном праве, и почтение к помещикам изрядно порастеряли, однако, представить себе тогдашние сёла без дворянских усадеб невозможно…
С давних времён эти земли принадлежали помещикам Яньковым. Это был известный, почтенный род, многие Яньковы в разное время были здешними предводителями дворянства… И ещё они считались людьми благочестивыми; из поколенья в поколенья передавался в семье рассказ о том, как одного из Яньковых благословил сам святитель Иоасаф Белгородский, — и благословил рукописной книгою, написанной собственноручно святителем Димитрием Ростовским. Андрей Николаевич Яньков (1840-1877) был женат на Софье Михайловне Болотовой (1845-1888). Андрей Николаевич умер молодым, через год после свадьбы, не дождавшись рождения дочери. Софья Михайловна стала матерью, не успев ещё опомниться от потери мужа. Когда ей в первый раз поднесли новорожденную Наденьку, она перекрестила её и сказала: «Ты будешь девочка Божия, и никаких материнских прав на тебя иметь я не буду, но сама Царица Небесная управит твою жизнь по воле Своей!» — и сказавши так, Софья Михайловна поручила дочку своей матери, а сама ушла в монастырь. Вскоре она стала первой настоятельницей знаменитой на всю Россию Шамординской обители, окормляемой старцами Оптиной пустыни…
Надежда Андреевна Янькова (1877-1951) была очень дружна со своей двоюродной сестрой Лидией Яньковой, которая была младше её на восемь лет. Благочестивые сёстры не могли не знать о том, что среди крестьян их бывшей деревни появилась чудо-девочка по имени Матрона. Лида и Матрюша были почти сверстницы, но понятно, что дружбы между ними быть не могло: слишком разные люди, слишком разные судьбы. И всё-таки, они общались, беседовали, — может быть, даже играли порой. Надежда Андреевна радовалась этому общению: своей чуткой душой она видела свет, исходящий от слепой крестьянской девочки. Надежда Янькова любила паломничать по России, — бывала и в монастыре, управляемом её матерью, посещала и иные русские святыни. Часто она брала с собой сестру Лиду, а случалось, что и Матрюшу…
А ведь Матрюша больше жизни своей любила храм Божий, церковное пение, запах ладана; как ни тяжело бывало ей, бедной убогой калеке в дальних поездках, она с великой радостью принимала приглашения сестёр-дворянок. Так они побывали и в близкой Троице-Сергиевой Лавре, и в далёкой Киевско-Печерской… Когда Мароне исполнилось четырнадцать, Надежда и Лидия Яньковы решили взять её с собой в Петербург.
Широко бытует мнение, что Питер — город не православный, не русский. Но так говорят только те, кто не знаком с духовной жизнью Северной столицы, — а она всегда была и напряжённой и благодатной, недаром из Петербурга вышло столько великих русских святых: Ксения Блаженная, Игнатий Брянчанинов, священномученик, митрополит Вениамин, который ещё при жизни почитался как праведник… И, конечно, Иоанн Кронштадтский. Отправляясь в Петербург, сёстры Яньковы, несомненно, надеялись если не поговорить со всероссийским батюшкой, то хотя бы получить его благословение, хотя бы посмотреть его издали…
Итак, Матроне Никоновой было в ту пору около 14 лет. Если верна догадка о том, что родилась она в 1883 году, стало быть, эта поездка состоялась примерно в 1897-1898 годах… Чем были эти годы для Кронштадтского пастыря?
Во-первых, к тому времени отец Иоанн был уже известен по всей России, и авторитет его был незыблим. Уже прозвучали на всю страну слова умирающего Александра III, сказанные батюшке: «Вас любит народ». Народ любил и самого Царя-Миротворца, а потому слова императора резонансом подняли почитание отца Иоанна — и без того весьма высокое — на недосягаемую высоту. К концу 90-х годов XIX века Кронштадтский пастырь стал живой святыней, и лишь необъятная сила духа помогала ему не пасть в этом страшном искушении всенародной любовью.
Сила духа, и, конечно, помощь Божия. Именно к 1898 году относится эти знаменательные слова отца Иоанна:
«15 августа 1898 г., на Успение Божией Матери, я имел счастье первый раз во сне видеть лицом к лицу Царицу Небесную и слышать Её сладчайший, блаженный, ободряющий голос: «Милейшие вы чада Царя Небесного». Тогда я, сознавая свое окаянство, смотрел на Её пречистый лик с трепетом и с мыслью: не отгонит ли от Себя с гневом Царица Небесная? О лик святой и преблагой! О очи голубые и голубиные, добрые, смиренные, спокойные, величественные, небесные, божественные! Я не забуду вас, чудные, дивные очи! Минуту продолжалось это видение; после этого Она ушла от меня, не спеша прошла, как перед маленькой ямкой, и скрылась. Я увидел сзади походку Небесной Покровительницы. Сначала я видел Её как на иконе, ясно; а потом Она отделилась с иконы, спустилась и пошла. В этом же году стал митрофорным».
Повторим: видение произошло на Успение 1898 года. Именно в этом году в Кронштадт приехала Матрона Никонова из села Себина, где стоял Успенский храм. Матрона Никонова, которой тоже недавно являлась во сне Божия Матерь. Два избранника Царицы Небесной встретились.
«Милейшие вы чада Царя Небесного»…
Рассказ о том, как прошла эта встреча, известен широко. В Андреевском храме, отец Иоанн Кронштадтский, под конец службы вдруг сказал верующим: «Расступитесь! Дайте проход!» А потом: «Матронушка, иди-иди ко мне». Она стояла при входе в храм. И батюшка присовокупил: «Вот идёт моя смена — восьмой столп России».
Больше ничего об этой встрече мы не знаем. Было ли сказано что-то кроме этих таинственных слов? Долго продолжалась беседа? Не будем гадать. Но давайте подумаем, что означают слова: «Восьмой столп России».
Объяснения этой фразы вы нигде не найдёте, (что косвенно говорит о том, что они подлинны: когда очевидец хочет присочинить, он сочиняет что-то удобопонятное). Итак, восьмой столп… Восьмой великий святой Русской земли? К концу XIX века на Руси было всё-таки не семь святых, а несколько больше… Если же считать только «самых великих», то кого к ним причислить? Допустим: Борис и Глеб, Феодосий Печерский, Александр Невский, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, сам Иоанн Кронштадтский… А Кирилл Белоезерский, повторивший в своём житии все, описанные в Евангелии, чудеса? — он «самый великий» или «не самый»? А Александр Свирский? А Иоасаф Белгородский?.. Анна Кашинская?.. А живые и почившие к 1898 году старцы Оптиной пустыни? А не прославленная тогда, но уже сугубо почитаемая народом Ксения Блаженная? Она, чьей молитвой тысячи русских людей получали и получают благодатную помощь — она не «столп России?» Откройте жития русских святых: у вас дух захватит от сознания того, сколько дивных угодников Божиих жили на нашей земле, — а мы даже имён их в памяти не держим…
Нет, приходится признать, что святой Иоанн имел в виду нечто иное: не круг «особо великих», куда теперь была допущена и Матрона, а некую духовную опору, на которой держится наша страна, опору, составленную из молитв тысяч русских праведников — прославленных и не прославленных, — из молитв простых благочестивых людей, чьи имена никогда не запишут в святцы, из того, что мы называем духом Святой Руси.
Но почему «восьмой», «восьмой столп»?
Как известно, «восемь» — число эсхатологическое, символ бесконечности и божественного совершенства. Шесть дней Господь творил, на седьмой почил от дел — и этот седьмой день продолжается доныне; но грядет и восьмой день, день незакатный, вечный, день Царствия Божиего.
Восьмой столп — столп последних времён. Восьмой столп опирается на вечность, утверждается в Небесном Иерусалиме. Семь столпов поддерживали историческую Русь, восьмой утверждает Русь Вечную. Восьмой столп — это не только святая блаженная Матрона Московская, — это все русские святые, рождённые в последние времена, святые, упреждающие Второе пришествие.
Мы ни в коем случае не хотим увлекаться доморощенной эсхатологией, твердить о наступлении антихриста и высчитывать дату конца света… Но нельзя же не признать ХХ век особым в истории Православной России! Век, когда рухнуло тысячелетнее Православное Царство, когда Церковь была свергнута с духовного трона, когда…
Даже если Православной России суждено возродиться во всей полноте и просуществовать ещё тысячу лет, ХХ навсегда останется в её истории, как век апокалипсический, как напоминание о том, что мир не вечен, как непрестанный призыв к трезвению. И святые ХХ века навсегда останутся святыми последних времён, — сколько бы лет ни даровал нам ещё Господь, — и Царствии Божием они воссядут вместе с умученными от антихриста.
А блаженная Матрона — святая ХХ века.
Когда Иоанн Кронштадтский встречал Матрону Московскую — это Святая Русь встречалась с Русью Последней, праведник от Семи столпов, встречался с праведницей от Восьмого — великого и страшного столпа.
7. БЕДА
Люди в ту пору уже не обижали Марюшу: знали её, любили, почитали, быть может, кое-кто и боялся…
Но это не значит, что кончились Матрюшины горести и беды.
Односельчане рассказывали со слов матрониной матери, Натальи:
— Как-то осенью Матрюша сидела на завалинке. Мать ей говорит: «Что же ты сидишь? Холодно, — иди в избу». Матрона отвечает: «Мне дома сидеть нельзя, огонь мне подставляют, вилами колют». Мать недоумевает: «Там нет никого». А Матрона ей объясняет: «Ты же, мама, не понимаешь, сатана меня искушает!»
Какая боль сочится из этого рассказа! Слепая девочка-подросток сидит на завалинке и в дом родной боится зайти… Дом для неё распахнулся в адскую бездну, и тянет оттуда бесконечной волчьей тоской и таким безнадёжным мраком, какой никогда не стоял даже перед слепыми глазами. Они, нечистые, любят отвращать нас от родного, любимого, гнать вилами отчаяния на холодные, чужие дороги… Святые отцы не раз говорили: «От бесов не бегай, от них не убежишь. Стой, где стоишь, и борись молитвой». Но эту маленькую слепую бесы боялись: не бегали за ней, только в доме окопавшись, мучили, тянули душу тоской.
Мы знаем лишь один такой рассказ, но сколько подобных борений пришлось перенести блаженной — и в детстве, и в юности, и за всю свою жизнь!
…Мы знаем, что в русских сёлах за тысячу лет православия жило тысячи святых, — и прославленных, и гораздо больше не прославленных, навсегда, до второго пришествия оставшихся для нас безвестными… Вспоминается рассказ митрополита Вениамина (Федченкова) о панихиде на деревенском кладбище:
«…Когда мы отпели панихиду, Павел Андреевич в своем подрясничке, с непокрытой головой, грустно подперев правой рукой подбородок, сказал мне тихо, смотря в землю:
— Я думаю: сколько, чай, здесь лежит святых?
— Каких святых? — с удивлением спросил я его. А кладбище стояло уже другое столетие…
— Да как же? Как терпели-то! Крепостное право легко ли было переносить? А несли без ропота до смерти…
И он замолчал задумчиво, словно вспоминая картины тяжелого прошлого и ещё так недавнего. Молчал и я».
Да, тысячи безвестных святых. Господу угодно было, чтобы из этих тысяч людям стали известны лишь немногие. В числе этих немногих — Матрона Дмитриевна Никонова, простая святая русская крестьянка.
Но мы и другое знаем. Были святые, да были и тёмные. Не у всех горе перемалывается в свет и мудрость; бывает, что оно становится вечной обидой, злобой и тьмой. О деревенских колдунах и колдуньях много ходит рассказов, — и не все они досужие байки.
Позже, в зрелые годы Матрона говорила о них так: «Для того, кто вошёл добровольно в союз с силой зла, занялся чародейством, выхода нет. Нельзя обращаться к бабкам, они одно вылечат, а душе повредят».
И мы знаем, что куда чаще, чем лечить (ради денег, ради славы, ради власти над людьми) «бабки» и «дедки» стараются калечить. Несчастные, одержимые демонами, грешники, в бесовской злобе сеют по миру страдания, стараясь навредить в первую очередь тем, кто чище, кто добрее, кто ближе к Богу.
Матрона, слепые очи которой видели и ангелов, и бесов, слышала разговоры тёмных сил, знала их планы. Она заранее видела, что против неё составлен заговор. Она не боялась, она понимала прекрасно, что все демоны преисподней бессильны против молитвы праведника. Она позднее учила всех, приходящих к ней за за советом: «Защищайтесь крестом, молитвою, святой водой, причащением частым… Перед иконами пусть горят лампады». Она наставляла не забывать крестить еду: «Силою Честнаго и Животворящаго Креста спасайтесь и защищайтесь!» Она говорила: «Враг подступает — надо обязательно молиться. Внезапная смерть бывает, если жить без молитвы. Враг у нас на левом плече сидит, а на правом — ангел, и у каждого своя книга: в одну записываются наши грехи, в другую — добрые дела. Чаще креститесь! Крест — такой же замок, как на двери».
Она не боялась тёмных сил. Но ей было открыто, что Божиим попущением крест, который она терпеливо несла — крест слепоты и немощи, будет украшен ещё одним искушением — неподвижностью. И она смиренно подчинилась. В указанный день она пришла в храм, причастилась и когда, после службы хотела отправиться домой, ей навстречу попалась некая женщина, которая колдовством «отняла у неё ноги». С тех пор Матрона до самой смерти уже не могла ходить.
«Я не избегала этого — такова была воля Божия» — так говорила о случившейся беде сама Матрона.
Кто-то, возможно, решит: «Эта колдунья была сильнее Матроны, раз блаженная не смогла отразить её удара».
Если Матрона пострадала, значит, такова была воля Божия. Говоря о святых, всякий раз невольно вспоминаешь Евангелие, ибо всякий угодник Божий так или иначе подражал Господу в Его страданиях: «Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мр. 10, 39).
И ещё следует сейчас вспомнить слова Христа, схваченного в Гефсиманском саду, слова, сказанные Им перед лицом близкой и страшной казни: «Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания?..» (Мф. 26, 53, 54)
Святая Матрона должна была испить свою чашу, ибо так хотел Господь, желающий прославить её выше многих людей. Не раз посылал Он легионы Своих Ангелов, чтобы избавить Свою угодницу от той или иной напасти: ограждал дом от пожара, отводил карающую руку богоборческих властей… Мы знаем только некоторые из случаев такой Божией помощи. Конечно, Он мог помочь и в этот раз, рассеяв вражьи чары как лёгкий дым от свечки. Но без крестоношения нет спасения. «Не будь искушений, никто бы и не спасся», — говорил преподобный Антоний Великий. Всем подаются испытания в меру сил, никто не испытывается сверх этой меры, — а мера святого весьма высока. Самые страшные искушения его душа перемалывает в свет и добро, беды для его души — точно дрова для печки: чем больше дров, тем жарче огонь любви.
Но, конечно, это не значит, что святые не страдают. Точно так же страдают они, как и мы в наших бедах. Так и Матрона, покорясь воле Божией, испытала страшную боль — и телесную, и душевную.
И ещё об одном хотелось бы сказать в связи с этим случаем. Кто-то, может быть, подумает: «Если такова была воля Божия, чтобы Матрона перестала ходить, значит, женщина, околдовавшая её творила волю Божию? Значит, она совершила благо, и не за что её наказывать?»
Опять вспомним Евангелие и слова Спасителя: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться». (Мр. 14, 21). Колдунья совершила зло: навредила блаженной. Господь сумел это зло обернуть к вящей славе своей избранницы, ибо Он любое зло обращает в добро. Но злое движение души колдуньи осталось злым. Ведь чародейка вредила не для того, чтобы прославить Матрону, а для того, чтобы уничтожить её. Она хотела для святой не славы, а страданий, и, возможно, смерти. Вот за это злое желание, за свою ненависть ко всему доброму и светлому злая женщина и заслуживает достойной кары.
Когда Матрона обезножела, ей было всего 16 лет…
8. РЕВОЛЮЦИЯ
Мы ничего не знаем, о том, как восприняла Матрона весть о начале Германской войны. Есть святые, которые стоят как бы в стороне от истории: что бы ни случалось в мире, для них главное делание — молитва и боговидение. Таков прп. Серафим Саровский: мы не знаем, что говорил он, к примеру, о таком великом всенародном потрясении, как Отечественная война 1812 года. Война началась, окончилась — и впечатление таково, что Преподобный Серафим не обратил на неё внимания. Его делом было — молиться о спасении душ человеческих, а дело спасения страны он всецело предоставил воле Божией. Таков был и прп. Силуан Афонский: революция 1917 года, гражданская война, бурное и кровавое начало Советской эпохи — всё это никак не возмутило молитвенный покой великого боговидца.
Но есть и другие святые, которые в своей духовной высоте помнят о земной Родине, о соотечественниках, о судьбах исторической России. Таков прп. Сергий Радонежский, молитвой воевавший за спасение Руси от татарского ига. Таков был прав. Иоанн Кронштадтский, молящий Бога о спасении России от беззакония…
Ни в коем случае нельзя говорить, что те святые лучше этих. Нет! У каждого свой путь и свои дарования от Бога. Но если теперь подумать о Матроне: где было её место? — Среди «чистых молитвенников» или среди «ратующих за Отечество»?
Нет сомнения: среди вторых. Матрона жила не в скиту, не в монашеской келье, но всегда среди народа, всегда в водовороте русской истории, и судьба России была и её судьбой, её молитвой.
И всё-таки, очень мало осталось нам свидетельств о том, как блаженная восприняла революцию, — и совсем нет свидетельств о том, как коснулась её Первая мировая война. А ведь должна была коснуться: её односельчане уходили на фронт, — неужели матери и жёны новобранцев не просили её молитв за своих родных? Но нет, ещё раз повторим: мы не знаем об этом ничего. А ведь в эти же годы другая великая русская блаженная Паша Дивеевская с восторгом говорила о посмертной участи наших воинов, павших на поле брани: «Грешнички-то полками в рай идут!»
Несколько лучше известно отношение Матроны к революции. Мы уже писали об ощипанном курином пере: «Вот так обдерут и нашего царя-батюшку»… Много позже, уже перед кончиной матушка говорила: «Напрасно император Николай отрёкся от престола. Не надо было этого делать. Принудили. Пожалел народ, собою расплатился! — зная вперёд путь свой». В этих немногих словах — целая историческая концепция: свой взгляд на царствование последнего русского императора, на причины его отречения, и на последствия этого шага. «Напрасно отрёкся!» — это значит, что пришедшие на смену царю демократы-февралисты были плохой заменой самодержавной власти, что эта власть не годилась для России. «Напрасно отрёкся!» — значит, прояви государь больше твёрдости, поступи по примеру своих предков (Петра I, Николая I), и дело ограничилось бы малой кровью — пострадали бы только сами заговорщики. «Принудили!» — значит, февралисты прибегли к шантажу, запугивали царя, суля ему и личные потери (убийство царицы и наследника), и массовые кровопролития. «Пожалел народ, собою расплатился!» — значит, царь-мученик искренне надеялся своим отречением утишить бурю, удалить с политической арены самого себя, как причину распри, искренне веря, что февралисты долго не продержатся и народ найдёт достойную замену…
В предреволюционные годы Матрона предрекала грядущий переворот. Вот рассказ односельчанки:
— Когда барыня купила в Себино дом, то пришла к Матрюше и говорит: «Я хочу строить колокольню». Та ей отвечает: «Что ты задумала делать, то не сбудется». А барыня уже известку нажгла, все приготовила. «Как же не сбудется? Все у меня есть и деньги, и материалы». Так ничего с постройкой колокольни и не вышло. А было это все перед революцией.
Барыня — это, видимо, та самая благочестивая Мария, которая возила Матрюшу и Лидию Янькову по святым местам России.
И ещё один рассказ, — о барине, которому, ещё перед Германской войной Матрюша посоветовала продать имение и уезжать за границу. Барин, конечно, не послушал блаженной, — и всё в революцию потерял…
И всё-таки: каково было отношение блаженной к перевороту, к новой власти, к новой политике?
Оба её брата стали коммунистами, — и это понятно: бедняцкая семья не испытывала больших симпатий к режиму, при котором им предоставлялось только голодать да не видеть ничего, дальше своего нищенского двора. Опять же, как представители деревенской бедноты, они были на хорошем счету у новой власти, и их охотно продвигали по административной линии…
А Матрона?.. Разве она не сочувствовала беднякам? Разве она не знала, как дорога для крестьянина земля, как хочется всякому малоимущему увеличить свой скудный надел?
И мы вынуждены сказать: насколько теперь известно, никогда Матрона не проклинала советскую власть, не призывала к борьбе с ней, не отрицала определённой справедливости новых порядков…
Но вы помните, как пророчествовала она о грядущем перевороте, как осуждала жадность, с которой крестьяне будут захватывать землю?
Земля нужна крестьянину, да о небе-то нельзя забывать… Жадность на земное ведёт к забвению небесного.
Что плохого, если бедняки Иван и Михаил Никоновы выбились в люди? Плохо, что для этого им пришлось от веры отбиться. Они, воспитанные боголюбивыми родителями, с детства видевшие многочисленные чудеса Божии, совершаемые через их святую сестру, оставили всё это ради строительства земного рая. Впрочем, никто, как будто, не вспоминал о них, как о злостных безбожниках, бесчинствующих на развалинах церквей, — быть может, и не вовсе забыли братья родительскую веру… И всё-таки они с сестрой пошли разными дорогами.
И не гнали они Матрону из дома, а сама она, чтобы не мешать любимым братьям, ушла из родного села в мир чужой и неприютный. Случилось это уже в 1925 году, после двух страшных войн, после жестокой продразвёрстки и голода, в то время, когда русская деревня вновь оживала, и когда прокормиться на селе было намного легче, чем в городе…
Что было причиной Матрониного ухода? Во-первых, как мы уже сказали: нежелание мешать братьям-коммунистам. Но учтите: Матрона ушла не в другую деревню, — пусть даже дальнюю, где о семье Никоновых не слышали, и где слава блаженной никак не могла бы повредить её родным. И не в Богородицк она ушла, и не в Тулу — ближний из больших городов. Она, повинуясь воле Божией, направилась в самое сердце страны, в Москву, чтобы оттуда молиться за всю Россию.
9. В МОСКВЕ
Слепая, безногая, — кто помогал ей на пути в древнюю русскую столицу? Мы этого не знаем. Где она остановилась на первых порах? Долго ли рассчитывала прожить в Москве? На все эти вопросы сейчас ответа нет.
Известно, что Москву блаженная очень любила, говорила: «Это святой город, сердце России». И вот вопрос: может ли слепой человек любить свой город, — город, которого он никогда не видел, не видел его улиц, площадей, зданий, не видел, какого цвета в нём небо (все знают, что в каждом городе небо со своим собственным оттенком)?.. Как могла любить Москву блаженная Матрона, которая была лишена и такой, доступной прочим слепым радости, как неспешная прогулка по улице, вслушивание в музыку городских шумов, вдыхание особых, московских, запахов (ведь у каждого города своя собственная симфония запахов)?
Что представляла из себя московская жизнь Матроны? Сутками сидела она в тесных, убогих комнатках, куда заносила её судьба скиталицы, в чужих жилищах, — порою грязных, порою смертельно холодных… Ей приходилось непрестанно слушать плач и вопли больных, пришедших к ней за помощью, всё время со страхом ожидать ареста, порою терпеть от своих квартирных хозяев брань и унижения… Как можно было в таких условиях почувствовать Москву?
И всё-таки, Матрона Москву любила! Она чувствовала её духом, она охватывала сразу весь город своим духовным зрением, она слышала колокольные звоны на московских церквах, воспринимала голос ушедших веков, голос Древней, Святой Руси… И не могла не любить Москвы!
Ведь не даром назвали её не Себинской и не Тульской святой, — а Московской: не только потому, что именно в столице явила она свои благодатные дары в полной силе. Матрона духом московская: тёплая, ласковая, родная, заботливая… Чтобы лучше понять это, попробуйте мысленно сравнить её облик с обликом другой великой русской блаженной — Ксении Петербуржской. Какая Ксения строгая, собранная, сосредоточенная, — совсем по-петербургски! Ксения — она как учительница, Матрона — как нянюшка. Вдвоём они окормляют две русские столицы, стоят в головах у страны.
Матрона много жилья переменила в Москве: жила она и на Пятницкой улице, и в Сокольниках — в летней фанерной будочке, и в подвале дома по Вишняковскому переулку — у племянницы, жила у Никитских ворот, в Петровско-Разумовском, гостила у племянника в Сергиевом Посаде (Загорске), в Царицыно… С жильём в Москве было трудно, — да не каждый и решился бы поселить у себя блаженную, превратить своё жилище в некую смесь часовни и лечебницы, куда непрерывным потоком тянутся страждущие и богомольцы. Скрыть такой поток от властей было невозможно, и хозяин квартиры, поселивший у себя Матрону, немедленно попадал в поле зрения «органов». Словом, выбирать жильё блаженной не приходилось… Почти везде Матрона жила без прописки, несколько раз чудом избежала ареста. Порой ей приходилось жить у людей, относившихся к ней враждебно. Вместе с ней жили и ухаживали за ней, за беспомощной калекой, послушницы, которых Матрона называла хожалками. Внешне жизнь её текла однообразно: днём — прием людей, ночью — молитва. Подобно древним подвижникам, она никогда не укладывалась спать по-настоящему, а дремала, лежа на боку, на кулачке. Так проходили годы. Постоянно живя в Москве, Матрона порою гостила и в своей деревне — то вызовут её по какому-то делу, то соскучится по дому, по матери… Нет сомнения в том, что первые вести о благодатных дарах блаженной Матроны москвичам принесли именно себинцы.
Вот рассказ Анны Филипповны Выборновой, дочери старосты Себинской Церкви:
— Я, конечно, сама этого не помню: мне было тогда девять месяцев. Колдовство, оно и сейчас есть, и тогда было. Вот мне и сделали: тётка посмотрела, как я в люльке лежу, погладила меня — и у меня ножки согнулись в коленках, не разгибаются. Пришла мама с работы, а ребёнок грудь не берет, кричит во всю глотку, лежит, подогнув ноги к груди, будто их скрутило… Никак мама их не могла распрямить, и в свои девять месяцев я не могла ходить. Матрюши тогда не было в деревне, она жила в Москве. Дядя поехал за ней и привез её в Себино. О приезде Матрюши сообщили нам родные. Мама моя тут же побежала к ней просить помощи. Матрона жила от нас домов за восемь. Хожалка её была недовольна: «Вот не дадут бедной поспать!» А Матрюша говорит: «Приноси, приноси, Аксиньюшка. Люлечку вынеси на ветерок, пускай лежит на улице люлечка, а с девочкой приходи ко мне». Матрюша читала надо мной молитвы часа два, — я у неё на груди заснула. Заснула и мама принесла меня домой. Матрона говорит: «Клади её на чистое место, да всё покропи водой — и люлечку, и весь дом». Положили меня на стол, люлечку приносят. Матрона воды дала, покропила всё водой, положила меня в люльку. И вот, когда я в люльке зашевелилась, мама взяла меня, к столу поднесла, посадила. Уже я сижу и ножки опушены! Потом я скинула с колен одеяло, встала на ноги и смеюсь, смотря на родных братьев (у меня три брата было). Все обрадовались, ну а я засмеялась и уже стала ходить. Вот так за сутки я сделалась здоровою. Вот какая помощница была наша Матрюша. Мама всё время к ней ходила, ещё когда молодая была: в Москву ездила, — и всё время она помогала маме.
Вот ещё один рассказ о колдовстве, о порче… Собственная злоба и зависть зачастую приводят человека к сговору с нечистой силой, а мы своими грехами даём ворожеям возможность возобладать над нами. Можно сказать так: грех на душе, точно грязь на теле. Где грязь, там микробы, где микробы, там болезни. Где грех, там бесы, где бесы, там несчастья, — и порою бесы действуют по сговору со злыми людьми; но лучшая защита от тех и от других — душевная опрятность, чистота сердца.
…Мы ничего не знаем о раннем периоде московских скитаний Матроны, о том, как жила она в 20-х годах, когда по России гулял НЭП, когда кровавые гонения эпохи военного коммунизма несколько подзабылись и сменились балаганным глумлением молодых безбожников. Москву ещё не начали перестраивать, церкви ещё стояли, а и многие действовали, собирая сотни простых москвичей, и колокольный звон сорока сороков всё ещё разносился над столицей.
Первые свидетельства о московской жизни Матроны относятся уже к началу 30-х годов. Грянула коллективизация, столица наполнилась голодными крестьянами, и многие из них, отчаясь найти сочувствие у властей, искали молитвенной помощи у блаженной. Стало быть, тогда имя её уже было славно в Москве. Ходил по столице такой рассказ…
…В тульской земле, неподалёку от Себина, в деревне Щепено на выселках жили две сестры-крестьянки — Наташа и Шура. Вдвоём вели нехитрое хозяйство, держали корову и лошадь. Помогала им за стол и кров нищенка Параскева. Когда деревню начали «кулачить», сестёр определили в богатеи: пользуются наёмным трудом, держат батрачку, стало быть, мироеды. Раскулачили: отняли и лошадь, и корову, а как жить дальше — не сказали.
Шура поехала искать правды в Москву, к Калинину, но не очень-то надеясь на успех решила сперва попросить молитв у Матроны. Но она не знала, где ей искать блаженную, и попросила совета у родственников. «На что тебе Матрона?» — ответили родственники, — «Это старушечье дело — Богу молиться, а ты молодая, красивая, тебе женихов искать, а не блаженных-убогих». Выслушав такой ответ, огорчённая Шура легла спать, и увидела во сне никогда не виданную ею наяву Матрону. Приснилось девушке, что блаженная надевает ей на голову золотой венец и говорит: «Не пустили тебя ко мне, так получи такой от меня подарок…» Утром Шура заявила родственникам: «Вы меня к Матроне не допустили, так она сама мне во сне явилась!» — и ободрённая побежала в приёмную ВЦИК. Очередь ко «всесоюзному старосте» М.И. Калинину была такая, что неделю в ней стоять — не достоишься; к тому же у Шуры начали спрашивать документы. А какие у деревенской жительницы документы?.. «Они у меня далеко спрятаны. Как очередь подойдёт, я покажу!» — соврала Шура, лишь бы не уходить из очереди. Неожиданно к ней подошла незнакомая женщина, сказала: «Пойдемте со мной, я вас другим ходом проведу». Провела кругом, поднялись они на седьмой этаж, — и в кабинет Калинина. «Садитесь, — говорит Михаил Иванович. — Что случилось у вас?» «У нас взяли лошадь, корову и землю, — отвечает Шура. — Что ж нам, помирать с голоду?» — «Нет, это неправильно сделали. Вам всё отдадут. Идите, не волнуйтесь». На другой день она уехала домой. В деревне Наташа её встречает: «Шурка, долго же ты ездила! Всё нам отдали — и корову, и лошадь». Так и жили сёстры единоличницами.
Рассказ этот — скорее из области легенд, которыми всегда было окружено имя блаженной. Матрона в этой легенде и не присутствует, только является в виде сонного видения. Кстати, сама святая никогда не советовала верить снам, говорила строго: «Не обращай на них внимания! Сны бывают от лукавого, чтобы расстроить человека, опутать дурными мыслями». Но — как знать? Пусть сон о золотом венце был пустым видением, но и он придал девушке силы и отваги, а смелого, как известно, пуля боится. Михаил же Иванович Калинин, как известно, решительно выступал против перегибов коллективизации и крестьянке вполне мог помочь… Во всяком случае, эта история говорит о том, как велика была надежда на помощь блаженной, и как верили в действенность её молитв.
А вот история уже более определённая, рассказанная Ксенией Гавриловной Потаповой:
— Узнала я Матрону в 1935 году. Жила она тогда, в 1935 году, в Вишняковском переулке, недалеко от храма Николы в Кузнецах, в подвале, у племянницы. Мне было тогда 27 лет и я заболела туберкулезом. Врачи не заметили у меня туберкулеза, думали, что сердце, выписали двадцать капель валерьянки. А когда разобрались — в легких уже была каверна. Пришла я к Матроне без креста: боялась его носить; бывало, стану подметать, крест выпадет, а хозяева-то мне и скажут: «Что ж ты удавленника-то носишь, — такая молодая девушка?» Пришла я к блаженной, прошу: «Матронушка, помоги мне!» А она отвечает: «Что, Матронушка — Бог что ли? Бог помогает». «Вот те и Матушка», — думаю. У неё была послушница, — она и спрашивает: «А крест-то на тебе есть?» Матрона за неё отвечает: «Кто ей давал крест-то?.. Они все кресты побросали, а сами ждут, чтоб им Бог здоровья дал». Послушница мне и говорит: «Ты надень крест, тогда приходи. Ты к кому пришла без креста?» Две послушницы тогда у неё были: одна Татьяна, другая Даша, а сперва была Пелагея, — она её выдала замуж за священника. Матрона меня всегда принимала хорошо. Если она кого не хотела принимать — с теми говорила притчами, а со мной простым языком. Ну, а болезнь моя развивалась. Я снова к врачам, — стала я проситься в санаторий, а с путевками было трудно. Пришла к Матушке, спрашиваю: «Что мне делать? В деревню ехать или ждать путевку?» «Путевка-то тебе будет». И действительно, дали мне через две недели путевку в Крым с бесплатной дорогой, — и три месяца пробыла я в Крыму.
Чем же Матрона помогла Ксении Потаповой? Вымолила у Господа возможность поехать в Крым? Или просто предсказала то, что уже было решено врачами? И то и другое возможно: Матрона могла предсказывать, — казалось, она знала все события наперёд, а могла и умолить Бога повернуть ход событий в желательную сторону. Каждый день прожитой ею жизни — поток скорбей и печалей приходящих людей. Помощь больным, утешение и исцеление их. Исцелений по её молитвам было много. Как вспоминала З.В. Жданова: «Возьмет двумя руками голову плачущего, пожалеет, согреет святостью своей, и человек уходит окрыленный. А она, обессиленная, только вздыхает и молится ночи напролет. У неё на лбу была ямка от пальчиков, от частого крестного знамения. Крестилась она медленно, усердно, пальчики искали ямку…»
Заметьте в рассказе К.Г. Потаповой знаменательную фразу блаженной: «Что, Матронушка — Бог что ли? Бог помогает!» Она многим повторяла её, изо всех сил стараясь, чтобы люди поняли: все исцеления, всякая помощь, все чудеса идут только от Господа, а она, Матрона, лишь молитвенница, и сама, своею силою никого исцелить не может. В этом-то и видно её отличие от всевозможных ванг, баб-нюр, потомственных целителей и магистров серо-бурой магии, которые, как чёрным дымом окутаны самолюбованием, сознанием собственного величия. Так святые отцы заповедовали каждому, кто берётся решать людские судьбы: «Приводи людей не к себе, а к Богу. Не заслоняй Бога от людей». Матрона никогда себя не возвеличивала, не восхваляла свою силу, но каждому приходящему напоминала: исцеляет только Бог, помогает только Бог, спасает только Бог.
Какой же запомнилась Матрона близким людям? Сидящей, скрестив ножки, на кровати или сундуке, — с коротенькими, словно детскими, ручками и ножками. Пушистые волосы на прямой пробор, крепко сомкнутые веки, доброе светлое лицо, ласковый голос.
Желая приоткрыть завесу над её духовной жизнью, некоторые любопытные посетители старались подсмотреть, что Матрона делает по ночам. Одна девушка видела, что она всю ночь молилась и клала поклоны.
Она утешала, успокаивала болящих, гладила их по голове, осеняя крестным знамением, иногда шутила, порой строго обличала и наставляла. Она не была строгой, была терпима к человеческим немощам, сострадательна, тепла, участлива, всегда радостна, и никогда не жаловалась на свои собственные болезни и страдания. Матушка не проповедовала, не учительствовала, не изображала из себя всеведущую, — хотя видела и знала много больше, чем те, кто её окружал. Она лишь давала простой ясный совет, как поступить в том или ином случае, молилась о своих гостях и благословляла их. Она вообще была немногословна, и на вопросы приходящих отвечала кратко. Зинаида Владимировна Жданова вспоминала: «Общение с матушкой было такое: придешь, спросишь, получишь облегчение, покой душе, и уйдешь. Матронушка всегда была краткой, без лишних слов и посиделок».
Часто ездили к ней земляки, и привозили с собой записочки от крестьян всех окрестных деревень, — а она устно отвечала на эти послания. А.Н. Выборнова вспоминала: «Один раз я была у Матроны в Москве вместе со своей снохой. Матрона говорит: «Вы вот в Москве, а что у вас дома делалось! 25 домов сгорело! поезжайте быстрее обратно». Мы приехали в Себино и узнали, что так все и было. Одна бабушка пошла в горницу, а там у неё лежала мята сухая, и моченник был из конопли. Зажгла спичку — всё и загорелось…»
Но чаще приезжали к Матроне люди незнакомые, живущие порой за двести, и за триста километров от Москвы, но приехав, они с изумлением обнаруживали, что блаженная знает их имя, знает и беду, которая повела их в дорогу. Бывали, конечно, и москвичи, прослышавшие о прозорливой матушке. Приходили люди разного возраста: и молодые, и старые… Кого-то она принимала, а кого-то нет. С некоторыми говорила притчами, с другими — простым языком: к каждому знала свой подход, свою дорожку к сердцу, каждому хотела принести наибольшую душевную пользу.
Она никому не отказывала в помощи, кроме тех, кто приходил с лукавым намерением. Иные видели в матушке народную целительницу, которая в силах снять порчу или сглаз, но после общения с ней понимали, что перед ними Божий человек, и обращались к Церкви, к её спасительным Таинствам. Помощь её людям была бескорыстной, она ни с кого ничего не брала.
Молитвы матушка читала всегда громко. Знавшие её близко говорят о том, что молитвы эти были известные, читаемые в храме и дома: «Отче наш», «Да воскреснет Бог», девяностый псалом, «Господи Вседержителю, Боже сил и всякия плоти» (из утренних молитв).
Исцеляя недужных, матушка требовала от них веры в Бога и исправления греховной жизни. Так, одну посетительницу она спрашивает, верует ли она, что Господь силен её исцелить. Другой, заболевшей эпилепсией, велит не пропускать ни одной воскресной службы, на каждой исповедоваться и причащаться Святых Христовых Тайн. Живущих в гражданском браке она благословляет обязательно венчаться в церкви. Всем обязательно носить нательный крест.
С чем приходили к матушке люди? С обычными бедами: неизлечимая болезнь, пропажа, уход мужа из семьи, несчастная любовь, потеря работы, гонения со стороны начальства. С житейскими нуждами и вопросами. Выходить ли замуж? Менять ли место жительства или службы? Не меньше было болящих, одержимых разными недугами: кто-то внезапнозанемог, кто-то ни с того, ни с сего начал лаять, у кого-то руки-ноги свело, кого-то преследуют галлюцинации. В народе таких людей называют «порчеными» колдунами, знахарями, чародеями. Это люди, которым, как говорят в народе, «сделали», которые подверглись особому демоническому воздействию. Матушка часто говорила, что сражается с колдунами — злой силой, невидимо воюет с ними…
К Матушке приходили разные люди, в том числе и тёмные, после визита которых она болела, сникала и говорила: «За борьбу с ними расплачиваюсь болезнями».
10. НЕМНОГО О ГОНЕНИЯХ
Матрона приехала в Москву в относительно спокойное время: в годы НЭПа люди не боялись ходить в храмы, открыто праздновать и Пасху, и Рождество (читайте, например, поэму Маяковского «Про это», где герои, пусть и отрицательные, празднуют Рождество, нимало не стесняясь присутствием революционного поэта). Но минули 20-е годы, свершился «великий перелом», приближались годы ежовщины, время самый свирепых репрессий не только для партийного руководства, но и для Церкви.
Матроне и прежде жилось не сладко. Постоянные перемены адреса были вызваны именно страхом перед арестом. Говорят, блаженная предвидела приход милиции и меняла жильё заранее, порой за несколько часов до прихода незваных гостей.
Ксения Ивановна Сифарова рассказывала:
— Племянник Матроны Иван жил в Загорске. Однажды он почувствовал, что тётя духом зовёт его к себе, — словно весточку мысленно посылает из Москвы. Пришел он к своему начальнику и говорит: «Хочу у вас отпроситься. Прямо не могу — надо мне обязательно к моей тёте съездить». И приехал в Москву, не зная ещё, в чём дело. А Матрона ему говорит: «Давай, давай, перевези меня скорей в Загорск, к тёще своей». Только они уехали, как пришла милиция. Много раз так было: только хотят её арестовать, а она накануне уезжает.
Кстати, зачастую претензии к Матроне у «органов» были весьма просты: живёт без прописки, нарушает паспортный режим. В тридцатые годы это было серьёзным обвинением, — но всё-таки, надо признать, что блаженную гнали не за веру. Господь хранил её от обвинений в контрреволюции, в создании «монархических групп церковников». Видимо, никто в «органах» не верил, что слепая, безногая деревенская женщина способна вести антигосударственную деятельность, а потому не трудились и возводить на Матрону такую напраслину. И даже, когда в начале 50-х арестовали её духовное чадо Зинаиду Жданову (именно за «участие в монархическом заговоре»), Матрона успела спастись, и никто не объявил её в розыске, — хотя при желании найти старицу не стоило большого труда: к блаженной по-прежнему ходили страждущие, — а тяжело ли опытным агентам МГБ выследить, куда они ходят?
Именно с этой точки зрения следует рассматривать знаменитый рассказ о единственном известном свидании Матроны с представителями власти. Его поведала Анна Филипповна Выборнова:
— Однажды пришёл милиционер забирать Матрону, а она ему и говорит: «Иди,
иди скорей, у тебя несчастье в доме! А слепая от тебя никуда не денется. Я сижу на постели — никуда не уйду». Он послушался. Поехал домой, а у него жена от керогаза обгорела. Но он успел довезти её до больницы. Приходит он на следующий день на работу, а у него спрашивают: «Ну что, слепую забрал?» А он отвечает: «Слепую я забирать никогда не буду. Если б слепая мне не сказала, я б жену потерял, а так я её всё-таки в больницу успел отвезти».
Что в этом рассказе обращает на себя внимание? Во-первых, за Матроной приходит один-единственный милиционер, и, судя по всему, не высокого чина. Для сравнения: Зинаиду Жданову арестовывал целый отряд милиции с тремя полковниками во главе. Таков был порядок, и дело даже не в том, что МГБ будто бы боялось сопротивления Ждановой. Ни Зинаиды, ни тем более Матроны «органы», разумеется, не боялись, но — серьёзное обвинение требовало серьёзной акции.
И видимо, арест блаженной вовсе не представлялся милиции серьёзной акцией: надо было просто сопроводить в отделение беспаспортную нищенку, — а потом, после всех необходимых процедур, отправить её на сто первый километр, или, может быть, в родную деревню. И вот рядовой сотрудник милиции, человек, видимо, молодой, ещё не тёртый службой, отправляется по указанному адресу.
Да, скорее всего молодой, и видимо, недавно приехавший из деревни: только такой человек мог забыть о приказе, бросить всё, и поверив первому слову неизвестной ему женщины, кинуться в испуге домой. Другое дело, что Матрона его не обманывала, — но разве опытный милиционер стал бы обращать внимание на её предостережения! Ничему не поверил, погубил жену, — но Матрону куда следует доставил бы!
И дальнейшие события: нарушив приказ, милиционер, как ни в чём не бывало, возвращается на службу. Там его между делом спрашивают: «Ну, как — забрал слепую?» И тот, словно не чувствуя за собой никакой вины, отвечает: «Не забирал, и забирать не буду!»
Ясно, что здесь нет речи ни о какой борьбе с контрреволюцией, и серьёзных обвинений против Матроны никто не выдвигает. Беспаспортную калеку надо бы призвать к порядку, но если нет — значит, нет, — что ж её, убогую, таскать туда-сюда, мы тоже люди, тоже понимание имеем…
Разумеется, не в каждом отделении сотрудники были столь благодушны, — вот почему блаженной приходилось постоянно переезжать с места на место. Для ГПУ или МГБ разгадать маршруты её переездов не составило бы труда, но здесь речь шла не о чекистах, а о местной милицейской власти: пока бездомная нищенка проживает на подведомственной территории, она остаётся проблемой для участкового, а как только она поменяла район, так, стало быть, и с плеч долой, других забот хватает.
Итак, никто из властей предержащих Матрону всерьёз не воспринимал, — и в этом ослеплении проявился Божий промысел о блаженной. Именно таким образом Господь хранил Свою избранницу и давал ей возможность творить людям добро.
11. ВОЙНА
Как-то в 1939 или 1940-м году (по словам москвички Прасковьи Сергеевны Аносовой) Матрона сказала: «Вот сейчас вы все ругаетесь, делите, а ведь война вот-вот начнется. Конечно, народу много погибнет, но наш русский народ победит».
В начале 1941 года двоюродная сестра З.В. Ждановой Ольга Носкова спрашивала у матушки совета, идти ли ей в отпуск (давали путевку, а ей не хотелось отдыхать зимой). Матушка сказала: «Нужно идти в отпуск сейчас, потом долго-долго не будет отпусков. Будет война. Победа будет за нами. Москву враг не тронет, она только немного погорит. Из Москвы уезжать не надо».
Сразу обратим ваше внимание на то, что в обоих случаях Матрона уверенно и радостно предсказывала победу Красной Армии, не отделяя её от русского народа. «Мы победим, русский народ победит, победа будет за нами», — вот её постоянные слова того времени. В этом вся матушка Матрона. В то время как многоумные эмигрантские мыслители предвкушали, как в грядущей войне русский народ «обратит оружие против внутреннего врага» и предпочтёт власти большевиков немецкое иго, святая Матрона — живое сердце России ХХ века — лишь борьбу с иноземцами считала делом святым и богоблагодатным, а внутренние распри, предательство и братоубийство — беснованием.
Матушка часто говорила, что незримо бывает на фронтах и молится как о победе всего русского оружия, так и об отельных солдатах и командирах. Земляков обнадёживала: «В Тулу немец не войдёт!» Так оно и вышло… Но вот её родное Себино всё же побывало под немцем. Это были страшные дни для всех, кто оставался в деревне. Несладко было, когда враг вошёл в село, но много хуже стало, когда он уходил. Гитлеровцы, применяя тактику выжженной земли, спалили Себино дочиста: шли по улице и поливали из огнемётов дом за домом… Крестьяне, разумеется, заблаговременно ушли из деревни, и с тех пор до конца войны жили в холодных, сырых землянках… Не перенеся этих страшных испытаний, умерла в 1945 году престарелая Наталья Никонова, мать блаженной Матроны, оставив по себе самую светлую память в сердцах односельчан… Не сохранилось ни одного рассказа о том, как приняла Матрона известие о смерти матери, но нет сомнений: сердцем и молитвою блаженная всегда была с ней.
Когда началась война, Матрона, по свидетельству очевидцев, просила своих гостей приносить ивовые ветки. Она разламывала эти ветки на палочки одинаковой длины, очищала их от коры и молилась, перебирая палочки в руках, точно чётки. Видимо, каждая такая палочка символизировала для неё душу человеческую, и каким-то непостижимым образом помогала наладить духовную связь с тем, о ком она молилась. Очищая палочки от коры, Матрона зачастую ранила пальцы до крови, наглядно являя известную истину: «Молиться за людей — собственную кровь проливать». Не надо видеть в манипуляциях с палочками какой-то магии: веточки ивы — это не более чем символы, памятные знаки. Нередко русские блаженные «играли в куклы», и с помощью такого самодельного «кукольного театра» показывали людям их будущее, разъясняли необходимые истины… Вспомним и саму Матрону, — как в детстве она использовала кукол, как с их помощью пыталась уберечь женщин недалёкого будущего от страшного греха детоубийства.
З.В. Жданова вспоминает:
— Я знаю случай, когда матушка охраняла одного человека. Это было в войну. Этот человек был на фронте, потом его направили в город на Волге, держать экзамен на десантника. Семья его находилась в Москве, он не имел известий от неё: писал, но ответа не было. В школу он был не принят, надо было возвращаться на фронт, но тут его охватил соблазн заехать в Москву, узнать, что с семьей. Это считалось дезертирством, т.к. нужно было ехать в обратном направлении. Чтобы ехать в Москву, в условиях военного времени, надо было иметь билет, соответствующие документы и проходить в поезде несколько проверок… Этот человек молился, просил Николая Чудотворца и Матрону помочь. Чудом доехал до Москвы: в поезде у всех проверяли документы, а мимо него проходили, как будто бы его не было. В Москве на вокзале стояли шеренги проверяющих, — и через этот заслон он прошёл с молитвою. Приехал, разыскал семейство, мать его поехала тут же к Матроне, а она ей: «Пусть сын твой поживет дома, ходит по Москве не боясь. Я буду всё время с ним — и всё благополучно устроится». Страшно было: ведь по закону — это дезертирство! Но человек этот верил в Бога без сомнений и поступил, как матушка велела. Потом он чудом Божиим и молитв ради матушки снова влился в армию, и воевал ещё до конца войны.
Надеемся, никто не выведет из этого рассказа мысль, будто Матрона поощряла дезертирство. Но, разумеется, она стояла выше земных законов, выше Уголовного кодекса и армейского Устава, и знала, что кратковременное свидание с родными только придаст человеку сил в тяжком подвиге защиты Отечества.
Ксения Гавриловна Потапова вспоминала:
— В войну я не работала: перед самой войной у меня родился ребёнок. Жила тем, что с сумками, мешками ездила в Тульскую область, в город Плавск — торговать. Обычно от Серпухова всех проверяла милиция, и мешочников арестовывали. Я перед каждой поездкой заходила к Матронушке: «Матушка, благослови!» — «Поезжай, никто не тронет». И милиция, едва дойдя до меня, заканчивала проверку и поворачивала назад. А мешки я носила по пятьдесят-шестьдесят килограммов…
Государство безжалостно к нарушителям закона, — в том его сила и правда. А Божия правда — в любви, и каждый грешник судится у Него особо…
Разумеется, в те годы главной заботой страны был фронт, главной заботой людей живущих в тылу была судьба тех, кто находился на фронте. И к Матроне в те годы приходили, как правило, с одним вопросом: «Жив ли? Нет ли? Вернётся ли? Или не ждать?» Матрона без лишних слов отвечала: «Ждите» — и солдат возвращался домой; или столь же кратко: «Отпевайте» — и тогда уж сама молилась вместе с близкими за упокой души павшего воина.
Был такой случай: некая женщина получила похоронку на мужа, и пришла к Матроне за утешением. Матушка, не взглянув на документы, сказала только: «Жди!» Вскоре пришло известие о том, что муж жив. Но за этой радостью пришло новое горе — новая похоронка. Матрона опять сказала: «Жди!», — и вновь выяснилось, что известие о смерти было ошибочным. Но женщина получила похоронку и в третий раз, и теперь уже не поверила в чудо, — Матрона же стояла на своём: «Жди!» — «Да разве возможно такое?» — «Жди. Он жив, и вернётся домой на Казанскую. В окно постучит…» Наступил 1945 год, пришла Победа, а муж домой не возвращался… Шли месяц за месяцем, а никакого известия от пропавшего нет… И лишь в 1947 году, на праздник Казанской иконы Божией Матери вернулся домой чудом оставшийся в живых солдат. Узнав, кто молился о его спасении, он взял Казанскую икону, и пешком прошёл от Кутузовки в Москве, до Царицина, где в ту пору жила матушка. Звали этого человека Тимофей Фёдорович Хиров.
В целом отношение блаженной Матроны к войне можно определить её же собственными словами: «Если народ теряет веру в Бога, то его постигают бедствия, а если не кается, то гибнет и исчезает с лица земли. Сколько народов исчезло, а Россия существовала и будет существовать. Молитесь, просите, кайтесь! Господь вас не оставит и сохранит землю нашу!»
12. У ЖДАНОВЫХ
Так получилось, что больше всего сведений о московском периоде жизни блаженной Матроны донесла нам Зинаида Владимировна Жданова, у которой матушка жила с 1942 по 1949 год. Со Ждановыми Матрона была знакома давно. Ещё мать Зинаиды, Евдокия получила по молитвам блаженной чудесную помощь: мы уже рассказывали об удивительной судьбе бедной крестьянской девушки, дурнушки и вековухи, которая неожиданно для всех стала женой красивого и молодого московского барина. Именно в этой семье и родилась дочь Зинаида, которая с детства знала о Матроне, и не раз бывала у неё в гостях.
До 1942 года блаженная жила на Ульяновской улице у священника Василия, мужа её послушницы Пелагеи, пока он был на свободе. Об этой Пелагее шла дурная слава. Рассказывали такое: «Была Матронушка в послушании у злой Пелагеи, которая всем распоряжалась и всё, что приносили люди матушке, пропивала или отдавала своим родственникам. Без её ведома матушка не могла ни пить, ни есть. Иногда губы у Матронушки пересохнут, она жалобно просит Пелагею: «Пить хочу», а та, выпившая, поевшая втихаря, лежа на кровати, отвечает грубым голосом: «Не время тебе пить!» Мы тихонько подносим еду и питие, а матушка не берёт — иногда и сутками. Когда умирала «злая Пелагея», (это было летом в Царицыно, в 1949 г.), матушка сказала, чтобы никто не входил в ту избу, а сама принимала в другой, смежной избе. Три дня и три ночи Пелагея кричала, что не может умереть… Матушка молилась, а она кричала: «Возьмите, возьмите». Одна из пришедших, по имени Даша, вбежала к Пелагее, взяла что-то и выскочила. Тогда Пелагея умерла».
Но это случилось уже после войны, а в 1942 году, придя однажды в гости к Матушке, Зинаида Жданова обнаружила такое:
— Я приехала в Сокольники, где матушка часто жила в маленьком фанерном домике, отданном ей на время. Была глубокая осень. Я вошла в домик, а в домике — густой, сырой и промозглый пар, топится железная печка-буржуйка. Я подошла к матушке, а она лежит на кровати лицом к стене, повернуться ко мне не может: волосы примёрзли к стене, — еле отодрали. Я в ужасе сказала: «Матушка, да как же это? Ведь вы же знаете, что мы живем вдвоём с мамой, брат на фронте, отец в тюрьме и что с ним — неизвестно, а у нас — две комнаты в тёплом доме, сорок восемь квадратных метров, отдельный вход… Почему же вы не попросились к нам?» Матушка тяжело вздохнула и сказала: «Бог не велел, чтобы вы потом не пожалели».
Но теперь, как видно, настало время, и Зинаида Владимировна перевела матушку к себе, на Арбат, в Староконюшенный переулок. Здесь в старинном деревянном особняке, в 48-метровой комнате, и жили мать и дочь Ждановы. В этой комнате три угла занимали иконы — сверху донизу. Перед иконами висели старинные лампады, на окнах — тяжелые дорогие занавески… Это было всё, что осталось Ждановым от того богатства, которым владел до революции отец семейства.
Люди потом говорили: «К Матроне все по-доброму относились, никто её не гнал… Однако, жить-то — живи, а ведь кроме Евдокии Михайловны Ждановой никто её у себя не прописывал, все боялись!»
Между тем, и самим Ждановым приходилось очень несладко.
— После ареста папы осень 1941 года, — вспоминает Зинаида Владимировна, — я оказалась в бедственном положении. Война идёт, Москва опустела, все бежали, работать негде, а на мне мать иждивенка. Поехала к Матушке (ещё до того, как она поселилась на Староконюшенном), а она мне: «Работу не ищи, она сама к тебе придёт». И действительно, пришёл человек, друг моего знакомого. Он после ранения возглавил какую-то контору и взял меня секретарём. А об отце матушка говорила так: «Жив он, жив, вернётся. А перед этим получите письмо от него, напишет, где он, и попросит сохранить его книги». Через шесть лет молчания мы получили от отца именно такое письмо. К письму была приписка, сделанная врачом, что отец истощен голодом. Стали посылать ему еду, а почта не принимает посылки — запрет. Мы к матушке, а она говорит: «Подождите, найдётся человек, который сам будет отправлять посылки». Так и вышло. Однажды в церкви на Арбате, в Филипповском переулке, подошла к маме незнакомая женщина и сказала: «Я знаю ваше горе! Я работаю на посылках Правительственной платформы Курского вокзала. Я вам помогу». Мало того, она помогала ещё и продуктами, да к тому же сама носила тяжёлые ящики с посылками и молилась о благополучной доставке. Отец наш выжил и вернулся.
Живя у Ждановых в Староконюшенном переулке, Матронушка исповедовалась и причащалась у священника Димитрия из храма на Красной Пресне. Непрестанная молитва помогала блаженной Матроне нести крест служения людям, что было настоящим подвигом и мученичеством, высшим проявлением любви. Отчитывая бесноватых, молясь за каждого, разделяя людские скорби, матушка так уставала, что к концу дня не могла даже говорить с близкими и только тихо стонала, лежа на кулачке. Внутренняя, духовная жизнь блаженной всё же осталась тайной даже для близких к ней людей, останется тайной и для остальных.
Не зная духовной жизни матушки, тем не менее люди не сомневались в её святости, в том, что она была настоящей подвижницей. Подвиг Матроны заключался в великом терпении, идущем от чистоты сердца и горячей любви к Богу. Именно о таком терпении, которое будет спасать христиан в последние времена, пророчествовали святые отцы Церкви. Как настоящая подвижница, блаженная учила не словами, а всей своей жизнью. Слепая телесно, она учила и продолжает учить истинному духовному зрению. Не имевшая возможности ходить, она учила и учит идти по трудному пути спасения.
Можно предполагать, что к Матроне приезжали и те, кто искал духовного совета и руководства. О матушке знали многие московские священники, монахи Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
Вместе с матушкой в квартире на Староконюшенном поселились и её помощницы: «злая Пелагея», которой некуда было деться после ареста мужа-священника, и маленькая девочка по имени Нина. З.В. Жданова говорит:
— С матушкой приехала девочка трёх лет, Ниночка. Ангел во плоти! Если её угощали чем-то сладким, она сама не ела, а топала ножками и прятала угощение под мебель. Когда к Матроне приходили страждущие, Ниночка спрашивала нас: «А есть ли у них внучки?» — и если оказывалось, что есть, то отдавала все свои сладости этим незнакомым детям. Девочка была особенная. Но за неделю до того, как ей должно было исполниться семь лет она, проболев всего сутки, умерла от дифтерита. Мы, конечно, горевали и горько плакали, но матушка сказала нас: «Не плачьте. Если бы Ниночка осталась жива, у неё была бы очень тяжёлая жизнь. Она бы не снесла невзгод и стала бы великой грешницей, погубила бы свою душу. Мне жаль было девочку, и я сама Бога умолила послать Ниночке смерть». Некоторое время спустя, матушка говорит: «Я видела Ниночку. Она в раю, в красоте! Видела, как она безбоязненно подошла ко Спасителю и смело Его спросила: «Господи, а когда же сюда придёт моя мама?» (Это она меня называла «мама Зина», а свою родную мать не признавала, потому что та пила, гуляла и страшно мучила дочку, выбрасывала её в мороз на нетопленную кухню, не давала корочки хлеба… Потом её лишили материнства. Ниночка всегда помнила об этом). Господь ответил Ниночке: «Деточка, не наступил ещё для Зинаиды предел времени, чтобы она сюда пришла».
Зинаида Жданова сыграла в судьбе Матронушки примерно такую же роль, какую Николай Мотовилов сыграл в жизни прп. Серафима Саровского: она была летописцем подвигов блаженной, и многое из того, что мы знаем теперь о святой Матроне, стало нам известно, благодаря трудам Зинаиды Владимировны. Приводим здесь некоторые из её рассказов:
— К Матушке приходило иногда по сорок человек в день. Чего только не видели и чего только не узнали… Кто такая была Матронушка? Матушка была воплощенный ангел-воитель, словно меч огненный был в её руках, для борьбы со злой силой. Она лечила молитвой, водою… С виду она была маленькая, как ребёнок, и всё время лежала на кроватке, на боку, на кулачке. Когда принимала, она садилась, скрестив ножки, две ручки вытянуты прямо в воздухе, наложит пальчики на голову стоящего перед нею на коленях человека, перекрестит, скажет главное, что надобно его душе, помолится. Матушка знала все события наперёд. Ее жизнь была народ, каждый день поток скорбей и печалей приходящих… Помощь больным людям, утешение и исцеление их.
Матушка могла вымолить у Бога помилование грешнику и изменить человеку его жребий; скажет словечко — и душа повернётся. Матушка была провидицей, утешительницей, наставницей, лекарем, души целителем, избавляя людей от мук бесовских. А муки грешникам посылались разные и от разных бесов: немощи, расслабление, окаменелость, бесноватость, одержимость… Я её как-то спросила: «Матушка, а можно ли выгнать бесов из человека?» Она сказала: «Можно, но это сопряжено с мукой. Надо прекратить человеку дыхание, чтобы наступило что-то вроде смерти — и выдержать такое несчастному почти невозможно». Была у неё одна послушница Даша. Она настоятельно просила Матушку избавить её от бесовского недуга. Матушка согласилась. Сказала: «Ложись на пол», — и начала молиться, а когда наступил момент, у послушницы клубок к горлу подошёл и закрыл ей дыхание. Даша взмолилась: «Не могу, оставь меня!» В Евангелии от Марка это очень наглядно описано, в том эпизоде, где Спаситель исцеляет бесноватого, одержимого духом немым: «И вскрикнув и сильно сотрясши вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер» (Мр. 9, 26).
Часто (но не всегда) было так: наложит матушка пальчики на голову несчастному и скажет: «Ой, ой! Сейчас я тебе подрежу крылышки! Повоюй, повоюй пока!» «Ты кто такой?» — спросит, а в человеке как зажужжит… Матушка снова: «Ты кто?» — а он ещё сильнее жужжит; а потом Матрона скажет: «Ну, повоевал, комар? Теперь и хватит». Начнет она молиться — и человек всё тише и тише делается… Однажды четыре мужчины привезли старушку, — та, бедная, с силою огромной махала руками, как ветряная мельница, а когда Матушка отчитала её, она стала слаба, как кисель.
Мать одной нашей знакомой, Жаворонковой Екатерины, внезапно заболела падучей. Начались у неё припадки, пена изо рта шла, вся она перегибалась через спинку кровати, падала, извиваясь… Её привезли к Матроне. Она ползла от двери к Матушке, а та напряженно сидела, наклонившись вперёд, вытянув ручки, и приговаривала: «Ой, какого страшного в тебя засадили!» Отчитала несчастную, а потом и говорит: «Одна я с таким врагом не справлюсь. Если ты будешь мне помогать, тогда будешь жить: надо тебе каждое воскресение причащаться». Один раз больная пропустила причастие, так был у неё страшный припадок. В квартире, где жила Катя Жаворонкова с матерью, жили по соседству муж и жена. Эти люди в церковные праздники постились, словно от горя, надевали рваную одежду и бегали по коридору квартиры, страшно крича и стуча каблуками, словно копытами. Матушка про это хорошо знала: до войны она долго жила у Жаворонковых на Ульяновской. Она говорила про козни этих соседей-колдунов: «Человек человека скорёжит — Бог поможет, а вот если Бог кого скорёжит — никто не поможет!» Так и вышло… В 1953 году, когда Катя вернулась из лагеря, она увидела как эту колдунью выносили на руках на улицу и клали в детскую коляску, — такая она стала маленькая и скорченная.
Был и такой случай: в 1946 году, в мае, одна из близких матушки по имени Таня, привела женщину, только что приехавшую с фронта. Она была какой-то крупной начальницей и, конечно, безбожницей. Муж её погиб на фронте, а единственный сын сошёл с ума… Говорит: «Помогите мне! Я даже в Базель сына возила, но европейские врачи не могут помочь. Я пришла к вам от отчаяния! Мне идти больше некуда». Матушка выпрямилась и говорит: «Господь вылечит твоего сына, а ты в Бога поверишь?» Она: «Я не понимаю, как это — верить!» Тогда матушка попросила воды, сказала: «Смотри!» — и начала при ней громко читать над водою молитвы. Потом женщине дали пузырек этой намоленной воды, и Матронушка сказала ей: «Поезжай сейчас же в Кащенко, договорись с санитарами, чтобы они крепко держали твоего сына. Когда начнут выводить его, он будет биться, а ты постарайся плеснуть этой воды ему в глаза и обязательно попади в рот». Прошло много времени, и мы с братом были свидетелями вторичного прихода этой женщины. Она на коленях благодарила матушку, говоря: «Сын здоров!» Было так: она приехала в Кащенко и всё сделала, как матушка велела. Там был зал, разделённый барьером; с одной стороны барьера вывели сына, а она шла с другого хода, пузырек с водой был у неё в кармане. Сын бился и кричал: «Мама, выбрось то, что у тебя в кармане, не мучай меня!» И её поразило это: откуда он узнал про пузырёк? Как? Она быстро плеснула ему в глаза и попала в рот. И вдруг он остановился, глаза его стали прежними, и он сказал: «Как хорошо». Сына вскоре выписали.
Часто после отчитывания и приёма святой воды несчастных мучила рвота, — на это Матушка говорила: «Это хорошо, — с такой рвотой нечистые выходят». Часто люди жаловались на разные болезни и недомогания, и порою матушка им говорила: «Это кырька вступила. После приёма святой воды все недомогания и болезни исчезают». И матушка поясняла: «Бывают мнимые болезни, — их нарочно насылают… Боже вас упаси поднимать на улице оброненные кем-то вещи или деньги».
По ночам Матушка молилась, дремала на кулачке, полулежа. Я как-то ночью заглянула украдкой к ней, а она наклонилась и с кем-то невидимым разговаривала. Потом повернулась в мою сторону и говорит: «Ай-ай-ай! Зачем ты так?»
Я как-то пожаловалась: «Матушка, нервы!..» — а она: «Какие нервы? Вот ведь на войне и в тюрьме нет нервов». И ещё говорила: «Надо владеть собой, терпеть. Людям лечиться надо обязательно, тело — домик, Богом данный, его надо ремонтировать. Бог создал мир, создал и травы лечебные, и пренебрегать этим нельзя».
После войны я была страшно бедна, одеть нечего, пальто изношено; а матушка твердит: «Всё-то у тебя будет!» По пальчикам считала, сколько у меня будет пальто! И действительно после лагеря я никогда не нуждалась в чём-либо. Я часто говорила: «Матушка, я плохая, грешная, исправиться сама не могу (была вспыльчива, горда, самоуверенна и т.д.), что делать? А матушка мне: «Ничего, ничего, выполем травку, сорняки, потом попоим молочком, и будешь ты у нас хорошая!»
Вот один из самых известных рассказов Зинаиды Владимировны:
— Я как-то говорю: «Матушка, как плохо, что Вы не видите, какая земля и какой мир». А она: «Мне Бог однажды открыл глаза и показал мир и творение Своё. И солнышко я видела, и звёзды на небе, и всё, что на земле, красоту земную: горы, реки, травку зелёную, цветы, птичек». Матушка была совершенно неграмотная, а всё знала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект: «Здание Министерство Военно-Морского флота» (я тогда училась в архитектурном институте в Москве). Мой руководитель, непонятно за что, всё время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не проконсультировал меня, решив «завалить» мой диплом. За две недели до защиты он объявил мне: «Завтра придёт комиссия и утвердит несостоятельность вашей работы!» Я пришла домой вся в слезах: отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении, одна надежда была — защититься и работать.
Матушка выслушала меня и говорит: «Ничего, ничего, защитишься! Вот вечером будем пить чай, поговорим!» Я еле-еле дождалась вечера, и вот матушка говорит: «Поедем мы с тобой в Италию, во
Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров…» И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: «Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками, сделай так же, как и там — три нижних этажа здания крупной кладкой и две арки въезда». Я была потрясена её ведением. Утром прибежала в институт, наложила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправления. В десять часов прибыла комиссия. Посмотрели мою работу и говорят: «А что, — ведь проект получился! Отлично выглядит — защищайтесь!»
«Матушка Матрона всю жизнь боролась за каждую приходящую к ней душу, — вспоминала потом Зинаида Жданова, — и одерживала победу. Она никогда не сетовала, не жаловалась на трудности своего подвига. Не могу себе простить, что ни разу не пожалела матушку, хотя и видела, как ей было трудно, как она болела за каждого из нас. Свет тех дней согревает до сих пор. В доме перед образами теплились лампады, любовь матушки и её тишина окутывали душу. В доме были святость, покой, благодатное тепло. Шла война, а мы жили как на небе».
Вот одна из последних историй, случившихся в ждановский период жизни блаженной, — уже после войны. Её рассказал житель Себина Василий Михайлович Гуськов:
— Я тогда работал в Москве на заводе, отец мой жил у меня, а мать забрали. Матрона тогда жила у инженера Жданова, на Староконюшенном переулке. Он был инженером по кессонным работам. Матрона жила одна у Евдокии (девичья фамилия Носкова) в сорокаметровой комнате. Там был иконостас, старинные лампады, занавески тяжелые. Дом был деревянный, львы на воротах. Часть дома у инженера конфисковали и поселили людей. Я пришел к Матроне, рассказал ей, что арестовали мать. «Отпустят, — говорила Матрона. — В чём она виновата? Она не в чём не виновата. И отпустят».
По молитвам Матроны мать Василия Михайловича в скором времени была отпущена на свободу.
После войны односельчане по-прежнему навещали свою великую землячку: это видно и из рассказа Василия Михайловича, и из воспомниания Анны Филипповны Выборновой:
— Много раз я к ней ездила. Однажды поехала я к ней с двоюродной сестрой. Я с Матрюшей побеседовала, она надо мной молитвы читала… А двоюродная сестра молчит, язык — у неё словно прирос во рту. Матрюша ей говорит: «Что язык-то убрала? Дома, небось, ругаться матерно можешь, а тут примолкла!» Сестра помолчала и отвечает: «У меня язык куда-то ушёл, я не могу говорить». Она решилась спросить только про мужа, но Матрона ей ответила: «Думай сама». Сестра затрусила и ничего больше не могла спросить: ни про мужа, ни про брата, — а они оба не пришли после войны. Тогда Матрона сказала ей: «Брат живой и мужа твоего всё время поминаю, муж тоже живой». И правильно, так всё и оказалось. Брат потом ещё много раз ко мне приезжал.
Ещё одна односельчанка (Анна Филипповна Выборнова) говорит:
— Одна женщина из Себино, по имени Валентина, работала в Москве у судьи секретарем. А начальник советовал ей идти поработать на базу, и подбивал её воровать: «Может, когда чего возьмёшь». Решила она пойти к Матроне и узнать, перейти ли ей на другую работу, а Матрона говорит: «За большой получкой не гонись, как работаешь, так и работай. Найдётся тебе и побольше зарплата». Тогда начальник предложил другому своему секретарю перейти на базу. Та согласилась, а Валентина встала на её место с зарплатой побольше. Пришла Валентина к Матроне: «Теперь получаю больше». — «Вот видишь, а та работа была не твоя». А вторая девушка отработала в кладовой только три месяца: один раз какие-то две баночки с чем-то унесла — и за эти баночки получила три года. Валентина Матрону благодарит: «Бабушка, большое тебе спасибо. А той ведь три года дали». — «А я знала, что это не твоя работа, это её место было». Однажды (это после войны было) приехала я к ней в Москву. Наш храм в Себино был закрыт, и мы хлопотали об открытии у митрополита Крутицкого и Коломенского — я была у владыки на приёме. Потом пошла к Матроне, а она говорит: «Ты больше не езди, вашу церковь откроют, будет служить монах». И правильно: приехал монах, отец Евлогий, но послужил он недолго, только семь месяцев… Однажды приехала я в Москву к Матрюше, она мне говорит: «Езжай домой, вези колокол в церковь и икону «Покров Пресвятой Богородицы». — Я испугалась, что тяжело нести. А она говорит: «Как пёрышко понесешь, не учуешь». И довезла я. Колокол был серебряный, а как звенел!
13. СЛОВА БЛАЖЕННОЙ МАТРОНЫ
Не так много осталось в памяти людской духовных советов, которые блаженная Матрона давала своим чадам. Можно вспомнить каждый из этих советов, — тем более, что все они полны глубокой, боговдохновенной мыслью.
Матрона говорила: «Зачем осуждать других людей? Думай о себе почаще. Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик. Что тебе до других хвостиков?» Осуждение страшный, чрезвычайно прилипчивый грех. Кажется невозможным прожить и дня, не осудив, хотя бы мысленно, кого-нибудь из ближних или дальних. Сто раз мы убеждались, что осуждаем людей за то, в чём сами грешны в высшей степени. Сто раз приходилось нам, осудив кого-то, вскорости самим впадать в тот же грех, — да с куда большим позором, чем те, кого мы так высокомерно осуждали… И всё-таки, мы не перестаём осуждать… Надо бы каждому из нас на стенах наших квартир написать аршинными буквами слова Матроны об овечьих хвостиках, — да поможет ли?..
Матрона говорила: «Если вам что-нибудь будут неприятное или обидное говорить старые, больные или кто из ума выжил, то не слушайте, а просто им помогите. Помогать больным нужно со всем усердием, и прощать им надо, что бы они ни сказали и ни сделали». К слову сказать, — духовно мы все больны, а потому и помогать надо бы всем, кто говорит нам гадости, — если не делом, то хотя бы молитвой, — да где сил столько взять? Святая Матрона, молись за нас, немощных!
Матрона говорила: «Если идёте к старцу или священнику за советом, молитесь, чтобы Господь умудрил его дать правильный совет. Мир лежит во зле и прелести, и прелесть — прельщение душ — будет явная, остерегайся». Эти слова особенно подходят к нашему времени, когда священников много, — и много среди них людей совсем молодых, духовно не опытных… Можно, конечно, потратить годы на поиски мудрого старца, но лучше по совету Матроны молиться за тех пастырей, которые нам даны, чтобы совместной молитвой совместно и возрастать. Так будет для всех полезнее, а поиски старцев зачастую приводят тяжёлым духовным срывам, прелести, впадению в раскол… Наши дни показывают это со всей ясностью. Ещё Матрона учила не интересоваться священниками и их жизнью. Излишнее любопытство всегда вредно, а в духовной жизни оно особенно опасно. Плохо и обожествление батюшек (что мы видим едва ли не на каждом приходе), плохо и огульное осуждение, когда, заметив за священником некий грешок, мы уже готовы отказать ему в праве совершать таинства.
Матрона говорила: «Ходи в храм и ни на кого не смотри, молись с закрытыми глазами или смотри на какой-нибудь образ, икону». Совет, как будто очень простой, но чрезвычайно глубокий, — в духе святоотеческой аскетики. Блаженная предостерегает от рассеивания внимания, а невнимательность — главный враг истиной молитвы. Обратив всё внимание на икону (а через неё устремив ум к тому, кто на ней изображён), или, закрыв глаза, встать со вниманием в собственном сердце — это главное условие возрастания в молитвенном подвиге. Надо только помнить, что закрыв глаза, нельзя рисовать перед мысленным взором никаких (даже самых благочестивых) картин, а если они и будут всплывать помимо воли, то не обращать на них внимания, не принимать близко к сердцу, все силы души вкладывая только в слова молитвы. (И кстати, — не удивительно ли услышать такой совет из уст слепой от рождения женщины? Откуда бы ей знать, как лукаво наше человеческое зрение, как оно может рассеивать внимание, сбивать мысль, ранить душу? Поистине, Матрона была зорче нас, зрячих…)
Матрона говорила: «Не обращай на сон внимания, сны бывают от лукавого — расстроить человека, опутать мыслями». Все мы не раз и не два видели людей, уверенных, что каждый сон посылается им от Господа, что каждый их сон — это некое откровение миру, — и свысока пересказывающих окружающим свои сновидения. Что греха таить, и нам с вами порой очень хотелось бы хоть один свой сон признать за божественное откровение… А если даже и не так, — но сколько раз мы расстраивались из-за увиденного во сне, нервничали, пугались, соблазнялись… Нет, всё-таки следовать совету Матронушки всегда будет самым благоразумным: «Не обращай на сон внимания…»
Матрона говорила: «Для того, кто вошёл добровольно в союз с силой зла, занялся чародейством, выхода нет. Нельзя обращаться к бабкам, они одно вылечат, а душе повредят». Сколько таких несчастных встретила блаженная за свою жизнь! — и тех, кто вредил, и тех, кто соблазнялся. Она знала их не понаслышке, она сама пострадала от злобы наших доморощенных колдунов. А потому, если кому-то её слова покажутся слишком жестокими — «выхода нет» — следует вспомнить: Матрона знала, что говорила. Если ей, великой угоднице Божией, после каждой встречи со служителями нечисти приходилось долгое время лежать без сил, — что говорить о нас, грешных? И ещё она замечала: «Колдуны Бога знают! Если бы вы так молились, как они, когда вымаливают у Бога прощение за свое зло!»
Матрона говорила: «Защищайтесь крестом, молитвою, святой водой, причащением частым… Перед иконами пусть горят лампады». Пусть этот простой совет успокоит тех, кого испугала категоричность предыдущего высказывания. Демоны и их прислужники достаточно сильны, чтобы нам навредить, да ведь с нами Господь. Пока мы с Ним, пока мы поклоняемся Его Кресту, чтим святые иконы, стараемся достойно приступать ко Святым Таинам, — Он не позволит силам ада вредить нам. Лишь бы мы сами не лезли туда, куда не след! А искушения, — в том числе и от бесов — посылаются нам по силам нашим. Никого из Своих чад Господь не отдаст во власть демонов, если знает, что он бессилен противостать им.
Матрона говорила: «Силою Честнаго и Животворящаго Креста спасайтесь и защищайтесь!» Вот ещё одно ободрение нам, немощным. Если мы достойно поклоняемся Кресту, Крест и защитит нас от наступления сил тьмы.
Матрона говорила: «Враг подступает — надо обязательно молиться. Внезапная смерть бывает, если жить без молитвы. Враг у нас на левом плече сидит, а на правом — ангел, и у каждого своя книга: в одну записываются наши грехи, в другую — добрые дела. Чаще креститесь! Крест — такой же замок, как на двери». Для живущих без молитвы — внезапная смерть… Безбожник видит во внезапной и быстрой смерти несомненное благо: как хорошо умереть быстро без страданий, без страха, не успев понять, что происходит!.. Для христианина же внезапная смерть — несомненное зло: нет покаяния, нет причастия, — отправишься к Богу со всем грузом грехов, не успев и прощения попросить, не то что исправиться… Не успев замкнуть душу замком крестного знамения…
Матрона говорила: «Народ под гипнозом, сам не свой. Страшная сила обитает в воздухе, проникает везде. Раньше болота и дремучие леса были обитанием этой силы, так как люди ходили в храмы, носили крест и дома были защищены образами, лампадами и освящением, — и бесы пролетали мимо таких домов. А теперь бесами заселяются и люди по неверию и отвержению от Бога». Это страшно звучит: «Народ под гипнозом», — и это правда! Отказавшись от Бога, — под чью власть попадёшь? И как обращается враг с подвластными? Грубым насилием, гипнозом, подавлением личности. Сколько раз мы убеждались в этом, говоря с неверующими!.. Но ни для кого путь в свету не закрыт: как бы ни была подавлена личность, а душа всё-таки свободна, и спасение для неё не заказано… Как ни спокойно матушка относилась к советской власти, а в дни демонстраций она всё-таки просила всех не выходить на улицу, закрывать окна, форточки, двери — полчища демонов занимают всё пространство, весь воздух и охватывают всех людей. Казалось бы, причём тут форточки? Духи зла — существа бесплотные: ни стены, ни закрытые окна им не помеха… Но, видимо, тут и сам жест имеет своё значение: решительно закрывая окно дома перед безбожным шествием, мы тем самым невольно закрываем и окно своей души перед наступлением безбожия.
Матрона говорила: «Вам, девицам, Бог всё простит, если будете преданы Богу. Кто себя обрекает не выходить замуж, та должна держаться до конца. Господь за это венец даст». К сожалению, само по себе телесное целомудрие — это ещё залог спасения. Тело полностью зависит от души, и если душа развращена прежде тела, то… А в наши дни — в эпоху бушующей виртуальности — мы часто видим как души падают прежде тел… Ещё матушка говорила, что краситься, то есть употреблять декоративную косметику — большой грех: человек портит и искажает образ естества человеческого, дополняет то, чего не дал Господь, создает поддельную красоту, а это ведет к развращению.
Матрона говорила: «Возят дитя в саночках, и нет никакой заботы! Господь сам всё управит!» — это сказано о том, что нужно всего себя предавать воле Божией. Везут родители своё дитя на санках, — а ребёнок любит папу с мамой, верит им, доверяет. Если санки с горки покатятся — он не боится, а только смеётся, если санки в горку медленно ползут, он терпеливо ждёт… Если круто свернут в сторону: ну, значит, так надо, — маме с папой виднее… Вот так и нам бы по жизни идти вслед за Господом, твёрдо веря, что уж Он-то наши саночки сбережёт.
Желающим христианского совершенства советовала не выделяться внешне среди людей, не носить всем на показ чёрных платьев до пят, чёрных платков. Она и сама держалась всегда просто и скромно: «ни вида, ни величия», ни монашеского облачения. Выглядела она как обычная, только очень немощная и утружденная болезнями и неустройством женщина, всегда благодушная, со светлым лицом и детской улыбкой. Однако не только для мирян, но и для монахов Троице-Сергиевой Лавры была она «Божиим человеком», «духовной матерью», которую знали многие ичьими молитвами дорожили. Кстати, всех, спрашивающих её совета идти ли в монастырь — матушка как правило не благословляла. Она говорила: «Если хочешь служить Богу, молись дома, будь тайной монахиней или монахом». Так это отложилось в памяти людей, — во всяком случае, не известно, был ли хоть один человек, который пошёл в монастырь по её благословению.
Так или иначе, но и такие великие современники Матушки, подвижники благочестия ХХ века — отец Валентин Амфитеатров (которого сама блаженная почитала, как угодника Божия) и отец Алексей Мечев, — редко давали благословение на поступление в монастырь.
14. ПОСЛЕДНИЕ ПРИСТАНИЩА
В конце сороковых, Матрона начала готовиться к новому переезду. Ждановым она говорила: «Уезжаю, так надо. Против всех нас готовится что-то страшное, мне здесь быть нельзя, так будет лучше». И в самом деле: «органы» всё сильнее стали интересоваться квартирой на Староконюшенном. Слишком много сюда ходило народу, слишком подозрительными были эти сходки… Как водится, не обошлось без соседских жалоб, без сигналов куда следует. В числе приходящих к Матроне всё чаще стали появляться высокопоставленные офицеры, советские чиновники, — зачем они приходили? Искать помощи в своих бедах или для других целей?
И Матрона уехала со Староконюшенного, надеясь, что отныне люди сюда ходить не будут, интерес МГБ ослабнет, и Ждановы заживут спокойно. Вышло не так. Как-то ночью 1948 года на Староконюшенный пришли люди в форме. Арестовали почему-то только Зинаиду, — мать её и брата не тронули. И никто из пришедших не поинтересовался местонахождением блаженной Матроны…
Перед тем, как покинуть родной дом, Зинаида Владимировна упала на колени перед образом Божией Матери «Взыскание погибших» (перед тем самым, Матронушкиным) и взмолилась:
— Царица Небесная, мне никто не может помочь, ни мать, ни брат, одна Ты, в руки Твои предаю мою жизнь!
Думала, что молится молча, — оказалось вслух…
Мать Зинаиды — престарелую Евдокию Михайловну — часто потом вызывали на допросы. Не зная, как правильно вести себя в этих случаях, она испрашивала советов у Матронушки. Блаженная советовала ей так:
— Ты только не плачь! Ты проси Царицу Небесную и молись Богу, а им ничего не отвечай, с ними не пререкайся. Молись Господу, Царицу Небесную проси и больше тебе ничего не надо. Главное, чтобы ты не плакала, не волновалась. Зинаида не пропадёт, вернётся.
И Евдокия Михайловна передавала дочери в лагерь слова матушки: «Пусть Зинаида ничего не боится. Что бы страшное ни случилось, она в воде не потонет и в огне не сгорит. Пусть знает это и живет как малое дитя в саночках. Возят дитя, и нет никакой заботы — Господь все сам управит!»
А Зинаида писала матери с Колымы:
«Мама, ты за меня не волнуйся! Мамусик (так Ждановы звали матушку Матрону) меня везде сохраняет и везде со мною».
Зинаида в самом деле благополучно вернулась в родной дом, — но уже после смерти старицы. Перед кончиной Матрона явилась во сне своему дорогому чаду, томящемуся в заключении, — и Зинаида поняла, что матушка отходит в вечность.
…Одно время после Староконюшенного Матрона жила в Царицино. Хозяйку домика, где она поселилась, звали Пашей, Прасковьей. Вот, какой запомнилась Паше блаженная:
— Я её прописала. А она мне говорит: «Ты меня прописала в Царицыно, а я тебя буду везде прописывать». Спала Матронушка на голом кутничке с маленькой подушечкой. Она была мученица. И спала она очень мало. Как-то раз ко мне приехал отец с Колымы, и мы пришли с ним к Матроне и остались там ночевать. Я думаю: «Дай-ка я послежу, что Матушка делает». Я следила до утра. И до утра она била поклоны и молилась. Много народу к ней ходило. Кто может идти — тот сам идёт, а кто не может — того на подводах везут. Привезли одного дедушку к ней. А привезли его две женщины. Я тогда сидела на терраске — и слышу, а они кричат: «Можно зайти?» И вдруг дедушка говорит: «Вы меня сюда лечить привезли, а тут рядом со мной какой-то дух есть». А Матронушка ему отвечает: «Это я, я с тобой… Я тебе помогу». А дедушка опять: «Ну кто же со мной есть?» А Матронушка: «Я, я с тобой». Дед: «Сколько я ещё здесь буду?» Матронушка: «Немножко, немножко ещё, скоро Господь тебя примет». А утром пришли две женщины из Бирюлево, — злые какие-то, хулиганки… Они стали Матрону щипать. А матушка говорит: «Зачем вы меня щиплите? Я не ваша, я от Бога». А потом поворачивается к нам и говорит об этих хулиганках: «Ну, что они пришли? Одна мочевым пузырем страдает, а почему? Она хочет у четверых детей отца увести, у жены мужа отбить, и для этого читает о нём молитвы за упокой». К Матроне приходило девушек очень много. Одна пришла и говорит: «Я не могу завлечь одного парня». Плакала: «Я его люблю!» А Матушка ей говорит: «Это не любовь, это насмешка. А того парня вообще отгони от себя, он не твой». Одна женщина ходила несколько раз к Матроне: ей очень хотелось съездить в монастырь, а денег не было. И вот как-то раз опять пришла она к Матроне, а та, прочитав её мысли, говорит ей: «Ну что, я вижу, тебе хочется съездить в монастырь? Ну, ничего, съездишь, съездишь, и деньги у тебя будут». И правда: через несколько дней пришла к ней незнакомая женщина и принесла сто рублей. Даёт деньги и говорит: «Ты хочешь съездить в монастырь? — вот тебе сто рублей». Та женщина очень удивилась и обрадовалась: она уже и не надеялась, что так скоро её желание исполнится. Съездила в монастырь, а обратно ехала без билета. Вещей у неё было много, а тут контролеры идут. «Билета нет? Тогда выходи!» Хватают за рукав, а рядом сидит какой-то военный. И вдруг он встаёт и говорит: «Я корреспондент. Если вы сейчас же не оставите эту женщину, то я в Москве до высших инстанций дойду!» И они ушли. Приехала эта женщина благополучно домой и думает: «Надо ехать к Матроне поблагодарить». Взяла сумку с луком, огурцами и ещё какими-то подарками и поехала к Матроне. А у Матронушки в это время варили обед, и не было у них луку. Матронушка и говорит: «Сейчас, сейчас через двадцать минут я схожу на базар и принесу вам луку!» И через двадцать минут приехала эта женщина с луком. Матрона довольна: «Ну, вот видите, я вам луку и принесла! Видите, как быстро!» Я всю жизнь жила по её совету. Бывало, приду к ней, спрашиваю: «Я собираюсь пойти туда-то, можно? Ничего мне не будет?» А она: «Иди, иди! Ничего тебе не будет». Она спасла мою родную мать. Когда отца забрали на Колыму, мать была очень больна. А Матронушка мне сказала: «Не волнуйтесь, отец ещё вернется, будете вместе жить». А маме воды захотелось попить. И Матрона дала ей своей водички: «Мама поправится, всё будет хорошо». Так всё потом и было. А послушнице своей Матрона как-то раз сказала: «Таня! Поди сюда, Петровна! Ты Пане (т.е. мне) телеграмму тот час дай, когда я умру!» Когда Матрона умерла, я эту телеграмму и получила.
К этим дням относится такой случай, о котором вспоминает Прасковья Сергеевна Аносова, часто посещавшая в психиатрической лечебнице своего брата.
— Однажды, когда мы ехали к брату, с нами ехал мужчина с женой — дочь из больницы выписывать. Обратно мы опять ехали вместе. Вдруг эта девушка (ей было 18 лет) начала лаять. Я и говорю её маме: «Жаль мне вас, мы мимо Царицыно едем, давайте завезём дочку к Матронушке…» Отец этой девушки, генерал, сначала и слышать ничего не хотел, говорил, что всё это выдумки. Но жена его настояла, и мы поехали к Матронушке… И вот стали девушку подводить к Матронушке, а девица сделалась как кол, руки как палки, потом стала на Матронушку плевать, вырывалась. Матрона говорит: «Оставьте её, теперь она уже ничего не сделает». Девушку отпустили. Она упала, стала биться и кружиться по полу, её стало рвать кровью. А потом эта девушка уснула и проспала трое суток. За ней ухаживали. Когда она очнулась и увидела мать, то спросила: «Мама, где мы находимся?» Та ей отвечает: «Мы, дочка, находимся у прозорливого человека…» И все ей рассказала, что с ней было. И с этого времени девушка совершенно исцелилась. Я сама в молодости была сильно порченная: меня как при эпилепсии било, припадки были. Матрона дала мне свою водичку и сказала: «Всё пройдет». И в шестнадцать лет поставила меня на ноги. И ещё помню. Матрона мне сказала: «У тебя будет тернистый путь Прасковья, всё переживешь». Ещё был такой случай. Дочке моей, Гале хотели делать операцию в горле. Матрона ещё была жива. А Гале моей годика три было. Мы посоветовались с Матушкой, а она сказала: «Никакой операции не нужно, всё пройдет и так». И всё прошло. Ещё у одной дочки моей, Натальи, была сильная пупковая грыжа, величиной с кулак. Матрона тоже сказала, что всё пройдет. Дала воды, читала молитвы над головой, и всё прошло. Я, бывало, прибегу к ней, испуганная чем-то, вся дрожу… А она говорит: «Ну что ты дрожишь? От Бога ведь никуда не убежишь». Приходило к ней много людей, которые разводились, или в семье что-нибудь не ладилось. Одна пришла, говорит: «От меня муж ушёл. Я ему порчу сделаю». А Матрона отвечает: «Не надо ничего делать, он сам к тебе вернется». Лично мне она сказала, что будет у нас много детей и что муж мой умрет, и я останусь одна с детьми. А он в то время был ещё здоровый. Народилось у нас с ним шестеро детей. И вот, через девять лет после матронушкиной кончины, у мужа нашли рак желудка и он умер 28 марта 1961 года.
А вот, что вспоминает Ксения Гавриловна Потапова:
— Матрона лечила порченных. Когда она жила в Царицыно, к ней подошла порченная. Матрона схватила её за шею. Порченная закричала: «Матушка, Матронушка, брось, я умираю!» — «Нет, не брошу! Ты выйдешь!» Женщина просто по полу каталась, а потом успокоилась и заснула. В другой раз идём мы с сестрой к Матроне и беседуем на ходу. Сестра идёт и говорит: «Сколько я к Матронушке хожу!.. Зачем? Я у любого врача вылечилась бы». Пришли, а Матрона и говорит: «Что ж, разве Матронушка сидит в окне и зовёт вас — идите, мол, ко мне? Нет уж. Сколько врачей-то в Москве — идите к ним». — «Матронушка, простите!» — «Ладно, приходите, но обо мне не разговаривайте».
И ещё один рассказ Ксении Гавриловны, относящийся к последним годам жизни старицы:
— Когда моей дочери исполнилось двадцать лет, она заболела туберкулезом. Она лежала в больнице в Сокольниках, а Матрона тогда тоже жила в Сокольниках. Однажды дочь отпросилась из больницы со мной к блаженной Матроне. Пришли мы к ней, дочь осталась за дверью, а я зашла, поговорила. Потом осмелела и говорю: «А дочь-то со мной». Матрона улыбнулась: «Вы не можете ходить по одной, обязательно, чтобы хоровод с вами был». Вдруг говорит: «Да, да». Я спросила, к кому же она обращается, в комнате никого, кроме нас не было. «Это тебе не нужно знать», — отвечает. Наверно, она с ангелами говорила. Потом дочь положили в больницу в Звенигороде, у неё был уже распад лёгких. Предложили операцию. Приехала я её навестить, она плачет: «Боюсь, умру». Пошла я к Матушке, рассказываю, что дочери предлагают операцию. «А какую?» — «Лёгких» — «А я не разрешаю!» — и постучала кулаком о кулак: «Пусть выписывается, если предложат выписку, а от операции пусть отказывается». Вскоре после этого дочери стало намного легче, настолько, что она собралась замуж. Пришла к Матроне: «Матронушка, я хочу замуж выходить». «Куда собралась постом-то? Я тебя после выдам за хорошего». А она вышла постом за своего жениха и родила девочку. Вскоре у моей дочери повторился сильный туберкулез с кровохарканием и с распадом легких. Это было зимой. Предложили операцию. Врачи сказали: «Если не откажешься — год тебе житьё, а если не решишься — ни за что не ручаемся». И отпустили на совет к родителям. Она приезжает под масленицу, ревет: «И так, и так смерть». Я и говорю: «У нас есть советница — пусть будет по её слову». Матрона тогда жила на Сходне или на Арбате, не помню. Приехала я за советом. «Что делать? И так, и так смерть». Она опять постучала кулаком о кулак: «А я не разрешаю. А если вы, родители, разрешите, она умрёт под ножом. А сколько Бог нарёк — столько проживёт». Дочь отказалась от операции, и процесс в легких закрылся, всё прошло. Она сейчас лёгкими здорова, даже на учёт не поставили.
Раба Божия Анастасия из города Кимовска говорила:
— Ещё до Сходни Матрона жила в Загорске у тети Поли. Я часто к ним приезжала. Однажды из Царицыно приехала одна больная, — муж её был полковником. Она 14 лет лежала на спине. Её на носилках внесли, когда они первый раз приехали. Во второй раз она уже сидела, а в третий раз уже сама шла. Муж её не знал, как отблагодарить Матрону: «Я тебе хоть машину куплю». А Матрона от всего отказалась: «И машина мне твоя не нужна». Матрона всё время сидела на койке. Ручки маленькие, ножки коротенькие. Я к ней боялась прикоснуться. Она меня звала Сёмкой, тетю Дашу — Петькой, тетю Таню звала Ванькой, тетю Грушу — Андрей, всех звала на прозвище. За Матроной ухаживала Пелагея, которая потом умерла, тетя Поля Красноярская, порченая. После тети Поли — тетя Даша и тетя Таня. На Сходне — тетя Груша (Агриппина Ивановна) и дядя Сережа Ракитинские. Многие приходили к Матроне. Всякие ходили, бывало, и на машинах приедут… Порченую на носилках несут, а она упрётся в притолоку и не идёт. А притом сама всё рассказывает, кто ей что сделал. Матрона ножки поджимала под себя, под юбку. Люди сядут на колени, а она одной рукой по голове порченой женщины водит, а другой рукой крестит её. А та кричит: «Ты слепая, и дурочка, и урод! И куда ты меня прёшь? — на улице дождь!» …Мать Матушки умерла в 45-м году, тетка Марфа — в 41-м. Братья её были дядя Миша и дядя Ваня. Они были неверующими, особенно дядя Миша. Они её вообще не понимали. Дядя Миша тут всех кулачил, а дядя Ваня всё-таки к ней приходил, когда стал плохой здоровьем. Он был маленький ростом, с усиками, худенький. Приходил и на кладбище, плакал. Тетя Дуня, его жена, тоже к ней ходила.
Другая односельчанка вспоминала о Иване Никонове так:
— Брат Матрюшин в силы своей сестры не верил: «Что там она знает?» Свой брат, родной, — а не верил! А как коснулось его горе, так и поверил в сестру. И вот в последнее время брат начал к ней ездить и прощение сколько раз просил у сестры!
Последним местом земной жизни блаженной старицы стала Сходня, — предместье подмосковного городка Химки. Здесь, в домике на Курганной улице она и отошла ко Господу. Вот несколько рассказов о последних днях великой старицы.
Анна Филипповна Выборнова:
— Бывало, только зайдешь, — уж она говорит из своей комнаты: «Это наши, наши себинские! Соскучились обо мне. Открывай скорее!» Вот какая она была прозорливая. Или придут к ней за двести километров. Идут, а по дороге о своём думают. А уж только они зайдут, она им говорит: «Вот, что вас ко мне привело, вот у вас какая беда». И заранее всё им говорила и даже по имени их называла. А ещё вот какой случай был. Приехал мой брат из Москвы к матери. И вот повели мы с ним корову продавать на станцию Жаворонки, что от Белорусского вокзала. Мы только километров тридцать прошли, когда обнаружили, что брат обронил где-то документы: свои и мои, и коровьи — всё растерял. Он говорит: «Я сейчас застрелюсь! Куда мне деваться?» А я в сердцах назвала старшего брата дураком: «Дурак, что ты говоришь?» — «А как же мы теперь пойдем?» — «Будем Матрону просить, она нам поможет, она с нами пойдёт». И наша Матрюша начала издали указывать нам путь и дом, где ночевать. До Москвы мы шли десять дней. И вот как ночевали: я мысленно попрошу у Матроны показать, подходящий дом, — она и покажет. Мы стучимся — и нас принимают. Мысленно показывала, конечно, издалека. Вот я не знаю, где остановиться, а потом Матрона подскажет — и я уж знаю, какой дом. И я брата спрашиваю: «Где ночевать-то будем?» Он говорит: «Вон дом за огородами, с голубой крышей». Туда пошли, постучали, хозяева нас пустили и ночлег дали. А когда патрули приходили, то они отвечали: «Чужих у нас нет, только брат с сестрой приехали». А у нас документов-то нету! А они нас не спрашивали, принимали, как родных. И так всю дорогу было. Вот, за десять дней мы дошли, корову привели, всё благополучно. Брат дивится: после войны патрули везде стояли, всех останавливали, но нас нигде не трогали. Я брату говорю: « Ты видишь, какие чудеса!» Он говорит: «Вижу, Нюра». Потом я говорю: «Вот мы приедем в десятом или в одиннадцатом часу, поедешь к Матрюше?» — «Поеду». Пришли мы с братом к Матроне. Ещё дверь не открылась, а слышен её голос. Хожалка открывает, а она смеется: «Пускай, пускай их, это свои. Я слепая, всю дорогу с ней шла, корову за хвост вела. И корову её веди, и дом ей найди, и чтобы ночлег у хороших людей! Вот когда я тебе и понадобилась-то! С языка меня не спускала!» А брату говорит: «Как это сестра моложе тебя, а тебя дураком назвала!» Брат потом говорил: «У меня волосы дыбом встали, ведь она с нами не шла, а всё знает». А тогда брат спрашивает у Матроны: «Что же мне теперь делать все документы потерял, всё растерял». — «Твои документы стоят только десять рублей. Ничего тебе не будет». Вот поблагодарили мы Матрюшу! Какая она правильная, какая вера глубокая была! Богодарованная!
Прасковья Кузьминична из Епифани:
— Моя мать поехала к Матрюше последний раз и говорит: «Я за девочек, за дочерей своих душою болею». Матрюша ей велела: «Поживи тут пока, а то настанет такое время, когда тебе захочется сюда приехать, и не сможешь». И действительно, сестра вышла замуж, а зять попался такой, что мать больше не могла приехать к Матрюше. У меня тоже был жених. Мать пошла к Матрюше и рассказывает ей, что ко мне ребята ходят. Она матери: «Ох, да что ты волнуешься? Подумаешь, ребята ходят. А вот есть у вас один человек, Горяшкин Димитрий Корнеич… Как он живёт?» — «Его сын Иван обижает». — «А у них есть и ещё один сын?» — «Он без вести пропал!» — «Ничего найдется. Он неплохой малый, неплохой», — сказала Матушка. И правда, нашёлся, — и я за него-то вышла замуж. С ним мы и прожили тридцать пять годов, пятерых детей вырастили.
Зинаида Александровна Карпина:
У моей мамы в Москве был брат. Она спрашивает у Матронушки: «Я ещё ночку у брата переночую?» А Матрона отвечает: «Тебе надо уезжать, а то тебя обкрадут». Мама не послушалась, как приехала — узнала, что нас обокрали. Самая я уехала в Москву в шестнадцать лет, в общежитие к сестре, которая была старше меня на четырнадцать лет. Через два с половиной года меня стали сватать за человека, которого я ни разу не видела. Мама моя мне писала: «Дочка, даже если знаешь человека два дня, но если Матронушка благословит, ты иди. Москва — темный лес, это не дома, где всех знаешь за несколько деревень». И вот я поехала на Сходню. Нашла её домик, где она жила… А когда я ехала, то всё время думала (не нарочно, а само лезло мне в голову): «Ничего она не понимает». В дверях меня встретила, как я потом узнала, её прислужница. Я не сказала, откуда я. Она мне говорит, что Матрона сегодня больше принимать не будет. Я сразу решила: это потому, что я думала о ней плохо, — вот она меня не принимает. Одна комната в доме была совсем закрыта, а другая на один палец открыта. И только я повернулась уйти, как слышу её голос из этой комнаты: «Татьяна Ивановна, пропусти, это дочка Дунина из Себино приехала», — и Татьяна Ивановна меня пропустила. Матушка мне не дала слова вымолвить, сама сразу рассказала, с чем пришла, и так мне посоветовала: «Это не твой жених. Он всякими нехорошими делами занимается… Ты скоро выйдешь замуж и выйдешь вперёд своей сестры». Ещё сказала, что я к ней скоро опять приеду. И правда, через два месяца я к ней приехала, посоветоваться о другом человеке и она мне сказала: «Это — твой муж, и ты будешь жить хорошо. Только венчайся, а до венчания ничего не позволяй», — и она мне читала над головой молитвы и три раза сказала: «Будь честной христианкой и будешь жить хорошо». Я венчалась в Богоявленском храме. Сестра моя ездила ко мне в гости — и тоже вышла замуж в тот же дом: она на первом этаже, а я на втором.
Мария Ивановна из Ризположенской церкви рассказывала, что как-то она пришла к Матроне на Сходню, а на столе у матушки лежала нарезанная селёдка. Старица угостила пришедшую рыбой, а когда настало время уходить, Мария Ивановна с изумлением воскликнула: «Матронушка! Что это? Мы ели-ели, а селедка всё целая». — «А ты ешь, не обращай внимания», — спокойно ответила старица.
Антонина Борисовна Малахова:
— Мне тогда было 22 года, а маме — 60. Евдокия Жданова дала нам адрес матушки, и мы на другой день поехали на Сходню. Дело было зимой, — наверное, в марте месяце, снег был сильный. Доехали на электричке, а дальше нам идти пешком с километр, туда, где дом её находился. Дошли мы до её дома, к нам выходит хозяин навстречу: «Вы к кому?» — «Да мы,— говорим, — к Матрене идём». — «А она, знаете, не принимает». — «Как же не принимает, мы столько времени шли…» — «А вы чьи?» — «Да мы, — говорим, — земляки её». — «Ну, тогда идите: своих она вроде принимает». Вошли мы. Выходит послушница её и говорит: «Она вас принять не может». У них был земляной пол в прихожей, а в комнатах-то был деревянный пол… Мы с мамой упали на земляной пол на колени — и плакали, и молились, и очень горевали, что она нас не принимает: значит, мы грешные. Минут может быть двадцать стояли на коленях. Потом открывается из другой комнаты дверь и Матрона говорит: «Ну, пусть войдут. Пусть, пусть войдут». Мы вошли. Я вошла с трепетом. Вначале мама стала с ней разговаривать, а я молча рядом стояла. Мама сказала: «Я с мужем живу плохо». Матрона ей отвечает: «А кто виноват? Виновата ты. Потому что у нас Господь глава, а Господь в мужском образе, и мужчине мы, женщины, должны подчиняться. Ты должна венец сохранить до конца жизни своей. Это ты виновата, что у вас жизнь не ладится». А ведь маму отдали замуж не по любви… Слова Матушки перевернули её жизнь. После этих слов мама стала молиться за отца. Потом у них с отцом жизнь наладилась. Я тогда жила в Москве недавно, — один год как приехала из деревни, — и работала на очень тяжёлой работе, в котельной 1-й Городской больницы. Давала воду горячую в роддом. Грязь, пыль, и страшно мне было. Закрывалась я ночью в котельной — и мама со мной ночевала. Ведь я была молодая, а в котельную всякие личности по ночам стучались, — и я боялась. Каждую ночь мы там с мамой молились. Вот Матронушка мне и говорит: «Где ты работаешь? Ну-у! Тебя оттуда возьмут». А я никого в управлении больницы и не знала, — думаю: «Кто же меня возьмет? Кому я нужна?» Но через две недели меня вызывает главный врач и говорит: «Ты девочка умная, грамотная, мы тебя возьмем работать завскладом». Я говорю: «Боюсь, я там не справлюсь», — «Справишься. Если кто тебя будет обижать, придёшь ко мне и я тебе во всём помогу». Вот так я стала работать завскладом, а потом пошла в бухгалтерию работать. Матрона мне в тот раз сказала ещё так: «А ты что, задумала идти учиться? Иди-иди! Сейчас время такое — учиться надо». А задумала я учиться на медсестру. Но война кончилась недавно, и у меня ещё остался страх: вдруг опять война и возьмут меня, как медсестру, на фронт! И поэтому я боялась идти учиться. Но когда матушка меня благословила, я решилась. Потом она мне ещё сказала: «Судьба твоя далеко! Все парни, что сейчас за тобой ходят — эти женихи не твои. Гони их от себя. Твоя судьба далеко». Мне тогда было 22 года, а вышла я замуж в 29 лет. Правильно она сказала. Ещё она сказала: «Потом ты будешь жить хорошо-хорошо, счёт деньгам ты в кошельке не будешь знать». Вот и сейчас, я не знаю сколько у меня там денег. Как другие считают, пересчитывают, а я никогда не знаю. Сегодня, допустим, денег у меня нет, — так завтра они обязательно появятся, — откуда-нибудь да будут. На прощание матушка Матрона подозвала нас к себе, сказала: «Наклоните головы!» — и благословила нас и над нами какие-то молитвы читала, и по голове руками всё водила. Ну вот и всё. Взяли мы у неё благословение и пошли. Это были её последние дни жизни, она в мае умерла. В начале мая хотели мы опять поехать к матушке. Приходим к Евдокии Ждановой на Староконюшенный переулок, узнать, не там ли она, а Евдокия нам сообщает: «Матрона умерла» Завтра, значит, 3 мая, в 6 часов вечера её привезут в храм Ризоположения. Ну, мы расстроились… Было нестерпимо жалко, что её больше не увидим, что теперь делать? И поехали домой.
15. В ГОРНИЕ СЕЛЕНИЯ
Многим своим угодникам Господь открывал время кончины задолго до указанного срока. Так случилось и с матушкой, — но она получила извещение не за год, и не за месяц — всего за три дня.
Матрона незамедлительно начала собираться в дальнюю дорогу. Прежде всего она сделала необходимые распоряжения: попросила, чтобы её отпевали в церкви Ризоположения на Донской улице. В это время служил там любимый прихожанами священник Николай Голубцов. Он знал и почитал блаженную Матрону. О самом храме Положения Риз Пресвятой Богородицы старица говорила так: «Я в вашей церкви все иконы знаю, какая где стоит», — всё видела слепая Матронушка…
Особо попросила — и даже приказала — не приносить на похороны венки и пластмассовые цветы. Ещё раз подтвердила то, о чём не раз говорила прежде: «После смерти моей приходите на могилку. Как принимала людей, так и буду принимать. Все, все приходите ко мне и рассказывайте, как живой, о своих скорбях, я буду вас видеть, и слышать, и помогать вам. Как умру — ставьте на канун за меня свечки, самые дешевые, ходите ко мне на могилку, я всегда буду там, не ищите никого другого. Всё поверяйте мне, а я буду вам вкладывать мысли, что вам делать и как поступать. Наступает время духовной прелести, не ищите никого, я иначе обманитесь».
Все эти три последние земные дня матушка принимала страждущих неограниченно.
И каждый день она исповедовалась и причащалась у приходивших к ней священников. По своему смирению она, как и обыкновенные грешные люди, боялась смерти и не скрывала от близких своего страха. Перед смертью пришел её исповедовать священник, отец Димитрий, она очень волновалась, правильно ли сложила ручки. Батюшка спрашивал: «Да неужели и вы боитесь смерти?» — «Боюсь», — просто отвечала старица.
Неужели, вправду боялась? Или просто хотела показать всем, что смерть — дело страшное, что к ней надо готовиться, что суд Божий — не суд человеческий? Нет, наверное, в самом деле сжималось её сердце перед переселением в вечные обители. Что говорить? — если и Сама Царица Небесная перед Успением Своим особо молила Сына Своего защитить Её от темной сатанинской силы, от воздушных мытарств, — это Её-то, Пречистую!..
2 мая 1952 года она почила. После отпевания, которое совершил отец Николай Голубцов, все присутствующие подходили и прикладывались к её рукам.
4 мая в Неделю жен-мироносиц при большом стечении народа состоялось погребение блаженной Матроны. По её желанию она была погребена на Даниловском кладбище, чтобы «слышать службу» (там находился один из немногих действующих московских храмов). Отпевание и погребение блаженной были началом её прославления в народе как угодницы Божией.
Вот как рассказывала об этих днях Антонина Борисовна Малахова:
— У нас с мамой было задумано 3 мая поехать в Загорск к Преподобному Сергию. Когда же услышали о кончине матушки, — «Ну, — говорим, — в Загорск теперь не поедем, а то не успеем завтра Матушку Матрону встретить». Легли спать. Вдруг маму в половине пятого утра Матрона будит: «Вставай, вставай скорее! Везде успеете! Езжайте спокойно в Загорск: успеете и туда и на мои похороны». Мы тут же собрались и поехали в монастырь. Подали там записку о новопреставленной блаженной Матроне. Она, видимо, нарочно, послала нас туда — возвестить о её смерти. Так в Троице-Сергиевой Лавре узнали о смерти Матушки и приехали из монастыря монахи на похороны. В Сергиевой Лавре хорошо знали матушку: она там часто гостила. На панихиде батюшка записочку нашу взял и говорит: «А кто это подал записочку? Кто подал записочку? Она что, умерла?» Знал её, как и все там. Мы говорим: «Это мы подали. Да, умерла Матронушка. Сегодня в 6 часов её привезут в храм Ризоположения». Мы вернулись в Москву, успели на похороны, и ещё даже два часа ждали, пока её привезут. Гроб с матушки телом стоял на середине церкви. Открытое лицо было у неё. Ручки у неё были такие маленькие, пухленькие, как у младенца, и все подходили, прикладывались к рукам.
Все, кто был в церкви, плакали: потеряли самое дорогое, путеводительницу в жизни, — как жить без неё? Такая опора была: скажет слово, и уже не сомневаешься, не терзаешься — всё так и будет… Я передать не могу, что в церкви я чувствовала: что-то необычное, будто по воздуху ходила… Её отпели, все сделали как надо, и 4 мая похоронили на Даниловском кладбище. Снег шел, как сейчас помню. Автобус подъезжал. Кто в автобусе, а кто пешочком шёл: до кладбища недалеко. Похоронили… Теперь приходят люди, ставят свечи на могиле, священники служат панихиды. Горит у неё там неугасимая лампада с того дня, как её похоронили.
Блаженная предсказывала: «После моей смерти на могилку мою мало будет ходить людей, только близкие, а когда и они умрут, запустеет моя могилка, разве изредка кто придёт… Но через много лет люди узнают про меня и пойдут толпами за помощью в своих горестях и с просьбами помолиться за них ко Господу Богу, и я всем буду помогать и всех услышу».
Более чем через тридцать лет после кончины матушки, её могилка на Даниловском кладбище сделалась одним из святых мест православной Москвы, куда приезжали люди со всех концов России и из-за рубежа со своими бедами и болезнями.
16. ОБРЕТЕНИЕ МОЩЕЙ БЛАЖЕННОЙ МАТРОНЫ
Лично знавшая блаженную Антонина Борисовна Малахова вспоминала:
— Много позже смерти Матронушки один батюшка посоветовал мне поминать её как святую. Ну, так я и стала делать. Было это примерно в 70-м году. Через полгода снится мне, будто подходит Матрона ко мне на своей могилке и говорит: «Я ещё не святая, меня святой не называй!» И с тех пор я опять стала обращаться к ней, как к блаженной Матроне.
Вот оно: смирение матушки! — даже пребывая в райских обителях со всеми угодниками Божиими, она не хотела, чтобы ради неё люди нарушали церковную дисциплину, и объявляли её святой прежде, чем это сделает вся Церковь!
Но — всему своё время. Наступило это время и для всех почитателей блаженной.
НАСТОЯЩИМ ОПРЕДЕЛЯЕМ:
1. Причислить к лику праведных для местного церковного почитания в городе Москве и Московской епархии старицу Матрону Московскую.
2. Честные останки блаженной Матроны Московской, почивающие в Свято-Покровском ставропигиальном монастыре города Москвы, отныне именовать святыми мощами и воздавать им достодолжное поклонение.
3. Память блаженной Матроне Московской совершать в день её представления — 19 апреля (2 мая).
4. Службу новопрославленной блаженной Матроне Московской составить особую, а до времени составления таковой отправлять общую по чину праведной.
5. Писать новопрославленной блаженной Матроне Московской икону для поклонения согласно определению Седьмого Вселенского собора.
6. Напечатать житие блаженной Матроне Московской для назидания в благочестии чад церковных.
7. Настоящее Определение Наше довести до сведения клириков и верующих православных приходов и обителей города Москвы и Московской епархии.
Патриарх Московский и всея Руси Алексий
2 мая 1999 года
И вот вечером 8 марта 1998 года в Неделю Торжества Православия по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на Даниловском кладбище в Москве были обретены честные останки подвижницы благочестия XX века блаженной старицы Матроны. Комиссию по вскрытию захоронения возглавил архиепископ Истринский Арсений. В перенесении честных останков старицы Матроны участвовали: наместник Новоспасского монастыря епископ Орехово-Зуевский Алексий, наместник Свято-Данилова монастыря архимандрит Алексий с братией, настоятель храма во имя Мартина Исповедника в Москве священник Александр Абрамов. В храме в честь Сошествия Святого Духа, что на Даниловском кладбище, наместником Свято-Данилова монастыря архимандритом Алексием в сослужении собора клириков была совершена заупокойная лития. Гроб с честными останками старицы Матроны был доставлен в Данилов монастырь и помещен в надвратном храме во имя преподобного Симеона Столпника. У всех присутствующих при этом памятном событии состояние духа было по-особенному торжественным и радостным. В работе Комиссии помимо представителей Русской Православной Церкви участвовали эксперт по вопросам судебно-медицинской экспертизы, антрополог, доктор медицинских наук, профессор Звягин Виктор Николаевич и археолог, доктор исторических наук Танюкович Андрей Кириллович. 13 марта Комиссия закончила работу. Было отмечено, что при освидетельствовании останков старицы Матроны обнаружена выпуклость в форме креста на груди, о чем упоминается в её жизнеописании. В Покровском храме Свято-Данилова монастыря на аналое была положена частица гроба блаженной Матроны. Здесь в дни Великого поста служились панихиды о упокоении рабы Божией Матроны.
17. ПЕРЕНЕСЕНИЕ МОЩЕЙ СВЯТОЙ БЛАЖЕННОЙ МАТРОНЫ
30 апреля 1998 года, по благословению Святейшего Патриарха Алексия II при торжественном пении тропаря Пасхи «Христос воскресе из мертвых…» было совершено перенесение честных останков блаженной Матроны в храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов. Вечером братия монастыря отслужили заупокойное всенощное бдение.
1 мая 1998 года, в пятницу 2-й седмицы по Пасхе, накануне 46-й годовщины преставления блаженной Матроны, Божественную литургию и панихиду в том же храме совершил архиепископ Истринский Арсений. За богослужением было много молящихся: народ собрался в изобилии, хотя официально об этом событии не объявлялось и казалось бы, информации взять было неоткуда.
В тот же день гроб с честными останками блаженной Матроны был препровожден в московский Покровский женский монастырь, что у Абельмановской заставы. Там его торжественно при колокольном звоне встретили игуменья Феофания и сёстры обители. Стечение народа было столь велико, что двухэтажный храм не смог вместить всех пришедших, большая часть паломников молилась на улице, слушая трансляцию патриаршего богослужения. Первосвятитель также совершил молебен блаженной старице Матроне у её честных мощей, положив тем самым начало новой монастырской богослужебной традиции — ежедневному служению после Литургии молебна с Акафистом святой.
Отныне честные останки блаженной почивают в этом монастыре, и за помощью к этой великой подвижнице, как и при её земной жизни, люди идут нескончаемым потоком.
И наконец октябре 2004 года на Освященном Архиерейском соборе святая праведная Матрона была причислена к лику общероссийских святых. Наконец? Нет, повесть о благих делах блаженной Матроны Московской на этом не кончается. Наоборот, именно с этих пор её помощь расширилась на всю Россию, — о чём свидетельствуют приведённые здесь письма простых русских православных людей.
Последние комментарии
3 минут 31 секунд назад
5 минут 37 секунд назад
8 минут 43 секунд назад
10 минут 53 секунд назад
32 минут 43 секунд назад
37 минут 43 секунд назад