Место в будущем [Роман Линг] (fb2) читать онлайн

Место в будущем

Глава #0

«Звезды… так много звезд на небе. Как манят они своей красотой и многообразием, как манят далекие миры, разбросанные по всей Вселенной. Как же хочется улететь вдаль, раствориться в бесконечной широте нашего мира. Возможно, где-то вдалеке от нас, на дальней звезде, которую люди наблюдают сотнями и тысячами лет, существует рай. Тот рай, о котором мечтает каждый человек на этом свете. Пока этот рай далеко, для каждого он может быть свой: нарисованный, описанный, воспетый по-своему. Пока люди живут в окружающем их аду, их взоры всегда будут обращены туда — в рай.

На практике, когда речь идет о дальних звездах, мы часто думаем о менее абстрактных вещах, пусть и обобщаем их донельзя. Воодушевляющих нас. Кто-то хочет, подобно Колумбу или Берингу, открывать что-то новое, встать в ряд с другими великими. Кто-то хочет, подобно Кортесу и прочим конкистадорам, наладить контакт с иными цивилизациями, взять их в свои руки, поиграть в Бога, который решает чужую судьбу, упиваясь властью из-за своего превосходства. Кто-то желает заиметь собственную планету, кто-то — назвать звезду в честь себя или близких, иные желают продвижения науки и открытия тайн мироздания. Широта желаний человека в неизведанном столь же велика, сколь широка сама неизведанная нами Вселенная.» — когда думаешь о космосе, всегда приходят какие-то мысли о далеком, недостижимом. Сложно назвать это философствованием, но на мирские заботы не походит совсем.

С самого раннего детства каждый задумывался о космосе. И я не был исключением. Таков уж наш век, такая эпоха окружает нас. Моя голова была переполнена фантазиями и рассуждениями о нём. Смотря на достижения современной науки, на мечты фантастов прошлого и настоящего, меня всегда преследовали мысли о переселении с Земли куда-нибудь на другую планету. Кто-то резонно называл эти желания мелочными, но, в отличие от многих, я делал шаги, вел поиски своего применения там в этих далях, в черном полотне за пределами нашей атмосферы.

Перспективы у меня, признаюсь, были. И все же, меня всегда терзали сомнения о будущем. Может, необоснованные сомнения, глупые, походящие на бред сумасшедшего, но все равно сильные и никогда не отступающие. Даже сейчас, собирая чемоданы, меня преследовала тревога насчет всей моей затеи. Насчет выбора, насчет перелета, насчет моей жизни там, далеко от дома, несмотря на то, что полпути уже пройдено. Конечно, моя мечта о звездах оставалась. Я изо всех сил шел к ней, а потому выбрал для себя самый космический объект из всех, доступных на Земле. Возможно, я врал себе, думая, что связываюсь со звездами, с космосом. И я врал, не потому что меня что-то не устраивало. Моя ложь исходила из моего романтического начала, которое отказывалось принимать суровую реальность. Не сказать, что это расстраивает, но совесть каждый раз поправляла мои рассуждения, создавая в голове ощущение борьбы самим с собой, что далеко от понятия «приятно». По крайней мере, это не так сильно доводило, как волнение, просочившиеся в каждую клеточку моего тела.

По сто раз я проверял, все ли взял с собой. Благо, мои пожитки занимали очень мало места. Еще бы, ведь я холост, молод и не имею ничего за душой. Удобно менять свою жизнь, будучи молодым и злым. Одиноким и свободным. Кто-то сказал бы, что мне повезло, но я убежден, что это — результат моих трудов.

В чемодане было всякое: банные принадлежности, несколько комплектов сменной одежды, самые дорогие моей душе вещи, деньги и другое, что необходимо в поездке.

Собираясь, закладывая какие-то вещи в кармашки чемодана и делая прочие дела к отъезду, я совершено витал в облаках, представляя, что будет, когда я сойду с трапа и направлюсь к своей новой жизни: к работе, к дому. Кто знает, может, здесь я смогу найти милую девушку, с которой смогу провести всю жизнь в идиллии, или же найду работу своей мечты, на которой и умру самым счастливым человеком всей станции?

Меня разбудил звук открывающейся каюты соседней двери, откуда вышел мой сосед. Мужчина средних лет, одетый кое-как, забывчивый и рассеянный — по моим небольшим двухдневным наблюдениям. Он редко выходил из каюты — мне кажется, что ему вообще свойственен малоподвижный образ жизни, о чем говорила его легкая полнота и тучность. Сегодня он выглядел так, будто вчера праздновал всю ночь — это при том, что из его комнаты никогда не доносилось ничего более громкого, чем скрип койки. Не сказать, что мне удалось с ним познакомиться, но пару раз приходилось общаться.

Казавшийся мне каким-то ненужным этому миру, он стал еще одним якорем, останавливающим меня. Вероятно, он услышал, как я собираю вещи, и вспомнил о нашем прошлом разговоре.

— Ничего не забыл? — раздалось тихо после пары шагов. Он достал сигарету, подошел к иллюминатору на противоположной стороне прохода и посмотрел куда-то вдаль. Я смотрел на него как на персонажа какого-то старого фильма: старого солдата или бывалого рабочего — хотя было это далеко не так.

Мне пришло в голову, что ни за что нельзя стать таким, как он: изо всех сил надо бороться со стереотипным существованием, с клишированными позами и выражениями лица. Сразу приходили на ум вопросы: «А я не таким же буду? А я уже не такой же?»

— Нет, вроде как нет… — отвечал я и ему, и себе, — Мы еще спишемся, я думаю, так что… Я думаю, ты пришлешь, как там на твоей «работе». — ответил я каким-то подавленным голосом. Не было сил говорить громко и четко.

— Да, конечно. Если буду жив. — в его словах была дрожащая ирония, будто это вовсе не шутка. После этого он протянул мне руку и повернулся, по-прежнему боясь смотреть в глаза. — ну, удачи тебе.

— Спасибо. И тебе удачи. — ответил я и пожал ему руку. Затем, после некоторой паузы, мне пришлось неловко выдавить: «Ну… До свидания.» — после чего лучшим решением было поспешить уйти.

— Прощай. Еще раз удачи. — так же неловко отреагировал мой собеседник и поспешил укрыться в своем темном уголке. Так быстро, что, обернувшись, я уже услышал хлопок закрывания его двери. А ведь он еще не докурил.

Я сам не знал, зачем так много внимания давал деталям и каким-то очевидно второстепенным персонажам. Мне нравилось смотреть на мелочи окружающего мира, подмечать странности — что уж говорить про людей — сборников этих странностей.

Если честно, конкретно с этим человеком мне не особо хотелось общаться вновь. Он разочаровал меня — и не каким-то поступком. Даже не своим бездействием и бессмысленностью. Он просто не завлекает так, как должен завлекать мало-мальски интересный человек. Кто-то сказал бы, что нужно узнать его поглубже, прочесть эту книгу дальше… Но кто захочет неволить себя первые 100 страниц, чтобы лишь в конце получить хоть что-то интересное? А если и конец окажется скучным и избитым? Проще выбросить, забыть — как сделал я, только шагнув в сторону от своей каюты.

Идя по коридору с чемоданом, я уже точно знал, что остается финишная прямая. Я даже знал, как зовут мое будущее высокое начальство. Конечно, перед отъездом я готовился, изучал информацию по поводу компании, станции, повторял свои учебники и прокручивал в голове ситуации с мест практики. И все же, было страшновато ехать туда, где я ни разу не был, не жил и даже не представляю, как там устроена жизнь.

Рай — желанный исход. И в неизведанном люди стараются видеть рай. Но опыт показывает им иное. Они много чаще боятся неизведанного, неотработанного, непривычного. Такой есть я. Ради успокоения я часто выстраивал у себя в голове стройное описание всего этого, рассказывая самому себе по десять раз о той или иной вещи. И даже эти моменты не были исключением. Очистив свой разум от праздного, я начал с самого начала, пересказывая то, что мне говорили в школе.

«Прогресс в химических ускорителях позволил построить корабли, способные быстро передвигаться по нашей Солнечной Системе, что, в свою очередь, подстегнуло освоение близлежащих космических объектов, наиболее пригодных для жизни. Первые коммерчески успешные разработки вне Земли были государственными: эти проекты называли «Пилоты»2. На базе «Пилотов», в ходе приватизации, было образовано несколько корпораций, позже завоевавших огромную долю рынка космических перевозок, разработок, а позже — колониального строительства и освоения новых космических тел.

«Пилоты», теоретически, подчинялись государствам Земли, но, пользуясь дырами в законах, они обходили антимонопольные постановления, нещадно прижимая старые корпорации на Земле. Вышедшие в космос компании соглашались на уступки на родной планете, но на внеземном пространстве суверенитет государства над той или иной территорией считался спорным вопросом. Рано или поздно это должно было привести к кризису — и привело, в ходе которого семь космических корпораций (не только из числа «Пилотов») объявили о своей независимости.

Параллельным процессом шло развитие корпораций Земли, старающихся выйти в космос, сделать свой бизнес транспланетарным. Эти корпорации, попадая под полный нормативный контроль Земли, а также под жесткую конкуренцию в космосе со стороны «Пилотов», разделились на две условных группы. Первая группа корпораций — это «корпорации-конформисты», старавшиеся жить по старым законам, лоббируя свои интересы в государствах, и сращиваясь с ним — поглощая его по ходу дела.

Вторая группа корпораций — колонисты дальних миров. Не в силах конкурировать с «Пилотами», они наращивали свою долю на космическом рынке при помощи работы в «белых» участках. Иными словами, эти компании активнее всего открывали новые месторождения, строили новые колонии. Риски их были велики, но политика оправдалась, постепенно сделав их равноправными игроками на этом поле. Конечно, это лишь преувеличение, гиперболизация с целью объяснить основной принцип, но общие тенденции были таковы.

Государства, некогда пытавшиеся подавить силой «Пилотов» в мирах Солнечной Системы, со временем превратились в бессильные марионетки

«корпораций-конформистов» — стратегия этих компаний в долгосрочной перспективе позволила им просто перевернуть чашу весов в свою сторону — еще бы, ведь государства по-старинке располагали лишь теми ресурсами и людьми, что были на их физической территории, а весь колониальный «профит» уходил корпорациям.

Это не могло не вынудить общество преобразоваться, повиноваться переменам, которые, временами, называют даже революцией4, построившей современность.

Правительства прекратили свою работу в области инвестирования во внешние и внутренние проекты, защиту, здравоохранение, законопроизводство и другие присущих полноценным государствам дела. Государства, порой, обращаются в новую коммерческую компанию, являющуюся филиалом компании покрупнее. В функции такой компании входит уборка улиц, поддержка зданий в надлежащем состоянии и другие работы, связанные с облагораживанием и обслуживанием земли.

Есть мнение, что такой строй продлится очень мало, а затем сменится вновь старым, как это было сотни, тысячи лет назад. Однако, я могу точно сказать, что новые государства будут называться не по территории или национальности, а по компании, которая являлась материнской для него. С другой стороны, Земля настолько интегрирована в своей «дифференциальной» форме, что можно ожидать очень больших потрясений в случае смены режима в обратном направлении — что наносит невероятный вред экономике. Локальные конфликты всегда были намного более полезными для сильных мира сего.»

Тем временем, я почти добрался до вестибюля: большого зала, имеющего входы во все «гражданские» помещения на корабле. В отличие от жилого отсека, откуда я шел, здесь постоянно вещало радио самого корабля, сообщая новости, погоду, время до прибытия на те или иные станции. В перерывах играла обычная музыка-заполнитель пространства: ненавязчивая, без настроения, не нагруженная словами или инструментальными соло.

Сегодня я будто взглянул на него заново. Когда я заходил на борт, да и когда просто перемещался между отсеками, мне всегда приходилось сталкиваться с толпой, рыскающей по данному объему. Сейчас здесь были только те, кто собирался высадиться со мной — т. е. те, кто готовился к пересадке на экраноплан к конечной станции.

Остановившись на пару секунд, дабы оценить пространство, вскоре я направлялся к двери, ведущей в посадочную зону. Как только я дошел дотуда, музыка прервалась, и какой-то из помощников капитана четко объявил в микрофон: «Уважаемые пассажиры, корабль проходит мимо порта станции «Асука» в сторону «Востока». Если Вы следуете далее, пожалуйста, приготовьтесь к посадке на шаттлы, отбывающие в 00:00 по Нью-Йорку. Расчетное время прибытия шаттлов в док «Асука» — 00:14. Расчетное время бытия в док «Восток» — 00:41. Расчетное время прибытия в док «Энцелад-2» — 1:23» — здесь я и закончил слушать, так как мой путь лежал на «Энцелад».

Там, на Энцеладе, как мне казалось, было хорошо. Это не захолустье системы, но и не древний тесный мегаполис Земли с непомерно высокими темпом и стоимостью жизни. Из крупного города, говорят, сложно переехать в мелкий, но работа, предложенная мне, была слишком предпочтительной среди остальных занятий: она не была гнетущей или малооплачиваемой. Читал я книжки про «Энцелад-2»5, про его развитие, предназначение, про историю: все это было интересно, но мне хотелось посмотреть вживую, ощутить его воздух.

Распахнулись ворота, ведущие к ангарам, и люди повалили на свои шаттлы, боясь не успеть. Времени было немного — всего двадцать пять минут. Я так же немедленно проследовал в ангар, достал билет и сверил номер корабля. «Все верно, PSX(1)» — подумал я и двинулся к очереди, образовавшейся у его трапа. К счастью, она быстро продвигалась. Так быстро, что не успел я оглянуться, как меня попросили показать билет. Оглянувшись, я заметил, что за мной почти не было очереди. Всего три-четыре человека — это все. Итого, на мой взгляд, нас было всего человек пятнадцать-двадцать. Лишь двадцать посвященных, которым дан доступ на Энцелад.

А доступ этот было получить не так уж и просто, наверное. По крайней мере, мне хотелось, чтобы было так. Хотелось быть избранным. Мой взгляд снова опустился на уже порванный билет, который освежил в моей памяти номер своего сидения. Я мигом нашел его и устроился поудобнее, поставив пожитки в ногах. На меня нахлынуло какое-то благоговение и предвкушение перед путешествием.

Когда волнение и суета посадки-пересадки отступила, я, наконец, обнаружил небольшой иллюминатор, закрытый шторой. За мощным стеклом этого окошка во внешний мир в тот момент открывался вид на ангар, на то, как люди садятся в свои шаттлы из посадочной платформы корабля-экраноносца. Больше всего людей следовало на Асуку — и не удивительно, ведь это была крупнейшая станция во всей Антарктиде. В отличие от Энцелада-2, она уже была открыта для свободной эмиграции (конечно, только под эгидой осуществляющей деятельность там компании).

Те трое-четверо человек пребывали в салон, пока, наконец, ко мне подсел другой путешественник. На самом деле я был немного сбит с толку, ведь вокруг было достаточно свободного места: рассчитан этот салон был на двадцать-тридцать человек. Впрочем, какой билет у него — то и место он занимает. Сознательный человек — это хорошо. Этот сознательный человек выглядел довольно типичным, в моем представлении, бизнесменом. Он был одет в темно-синий-сероватый костюм, дорогие ботинки, светлую рубашку и, конечно, какой-то глупый галстук с совершенно неуместным и нелепым рисунком. По своим мимолетным ощущениям я могу сказать, что он был очень опрятен, особенно на пересадках. Вероятно, сказывался опыт деловых поездок. Лицо его говорило о том же: идеально выбритое, с наличием небольших шрамиков и белых пятен из-за долгого отсутствия солнца в условиях космического перелета.

Все это мне сказало мое боковое зрение и аккуратные повороты головы в его сторону, но довольно скоро мною была совершена критическая ошибка: я устремил свой взгляд прямо на него. Он ответил тем же и сказал:

— Ну, что будете делать на Энцеладе? — без тени смущения деловитым голосом и интонациями в стиле «игроков с Уолл-стрит» прогремел сознательный гражданин. — Меня зовут Морган Фолкс, — он протянул мне руку. Я, признаться, немного оторопел от этого: моя скромность и застенчивость были слишком явными всю жизнь.

— Роман Свиридов, — я собрал волю в кулак и ответил так же резко и уверенно. По крайней мере, я старался, чтобы выглядело именно так.

— Очень хорошо. Так зачем ты туда едешь? — он повторил вопрос, будто он для него принципиален.

— Да… Я устроился в управление по энергоснабжению. — довольно слабо и невыразительно получилось у меня. Не особо и хотелось распространяться насчет работы, по правде, ведь она была не очень престижна или высокооплачиваема по меркам «белых воротничков» вроде него. Мне так казалось.

— Отлично! Свежая кровь всегда нужна там, в энергетике. Свежая энергия на выработку энергии станции! Кхм… — как мне показалось, наигранно, но в то же время довольно прямо произнес он. Я никак не мог понять его отношения ко мне и к своей поездке, хотя сам по себе он казался радостным, пусть и с немного натянутыми эмоциями. К тому же, это нормально для таких деловых людей, как он: всякие сделки, собрания — все ради выгоды. Не дав мне ответить, мужчина в костюме продолжил:

— Так-с-с, что у нас сегодня..? — после этого он будто бы ушел в свою дополненную реальность и начал читать, по-видимому, новостную страницу. Все как по шаблону: улыбчивый вид, новости, костюм… У меня было ощущение, что я попал в дурацкую комедию, причем в роли второстепенного персонажа, когда как он — немного странноватый семьянин, отправившийся в еще более странную командировку, в которой обязательно что-то должно произойти, чтобы получилось смешно и весело, как это никогда не получалось у подобных творений.

Еще какое-то время я поглядывал на него и удивлялся активно изменяющейся мимике от характера новостей. Все-таки было в нем что-то необыкновенное, особое. Такое обычно доходит уже тогда, когда с человеком больше уже точно никогда-никогда не увидишься — будто закон Мёрфи. Я сталкивался с ним частенько…

На оценке врожденного и приобретенного потенциалов, когда все вокруг стремятся улучшить свои способности, чтобы проложить путь в более светлое будущее, я действовал довольно прямо и незамысловато — не так, как стоило бы действовать. Перед самыми днями оценок я не готовился, а просто занимался своими делами, лишь вспоминая перед сном о том, что учил предыдущие года в школе. Уравнения, параметры, производные и интегралы — все вспоминал, если не вспоминал — смотрел в учебник, но никогда не зазубривал. Моя философия на тот момент была предельно проста: «Каждый должен быть оценен объективно. Если я не буду специально готовиться к оценке, то у меня будут самые реальные и объективные результаты! Судьба и справедливость решат, каково мое место в будущем!» — по правде, я и сейчас не знаю, стоит ли мне жалеть об этом. В конце того лета, когда я прошел оценку, мне сказали мой уровень развития на 17 лет: всего-то 18 баллов из 30 возможных. Чуть-чуть больше половины… Встав на биржу образования, я поступил почти туда, куда хотел, и вроде был рад, но… Я и думать забыл, что я один ратую за справедливость, а все вокруг готовятся и зубрят, используют дополнительное школьное образование и персональных преподавателей. «А у меня 24 балла!» — крикнул кто-то из моей компании. Я подумал: «Ну, он готовился несколько лет, а я «затащил» своим умом без единого урока сверх обычного.» — сейчас я уже понимаю, что это лишь отговорка, оправдание моего бездействия.

После того случая многие звали меня умным, кроме меня самого. И далеко не из-за оценки, а из-за слабости и лени, одолевших меня и переродившихся в длительную и едва заметную апатию, сопровождающую меня до сих пор. А я, по правде, не так уж и страдаю от нее. Последнее время мои мысли были только в двух направлениях: как бы мне прокормиться и продолжать свою жизнь «гедониста», и как бы мне превознести себя выше других, ведь подсознательно я всегда этого хотел, хотя логикой и строгим кнутом рассуждений вгонял себя в грязь перед своей же публикой — воспоминаниями и понятиями, столь дорогими для меня.

Рвение к тому, чтобы заслужить себе место, и моя слабая натура вновь делили меня пополам, как и десятки других внутренних конфликтов, от которых, как я полагаю, страдает любой человек. «Ну не могу я быть особенным среди всего этого многообразия.» — мой горький и справедливый девиз на все невзгоды, накрученные депрессии или расстройства.

— Кхм-кхм, — «позвал» меня от мыслей мой попутчик, сложив планшет, — Вы знаете, Роман, ведь наша с Вами компания заботится о своих работниках, и Вам даже может быть предоставлена надстройка программного обеспечения Вашего чипа дополненной реальности. — как коммивояжер начал он мне «втирать» какой-то совершенно «левый» товар.

— Нет, — мягко ответил я, а затем уже более твердо продолжил, — Нет, извините, не стоит. Я предпочитаю самозаполняющиеся карты. SLAM6.

— Но дело же только в картах, — вставил он.

— А что мне еще нужно после карт? Да и те же карты через какое-то время потеряют свое значение. — сразу стало понятно, что нужно отстаивать свое мнение более яро, а потому я постарался стать немного грубее и увереннее.

— Вы, значит, старомодный, не любите дополненную реальность?

— Нет же. Наоборот люблю, просто не хочу, чтобы в моей голове был хлам. — я усмехнулся после этой фразы, вспомнив о своей якобы «эрудиции», построенной на визуальных описаниях предметов из Всемирной Паутины.

— Вы зря смеетесь: то, что разработали наши специалисты, может быть очень полезно. Вы же сами идете сюда работать. Если не доверяете — зачем? — надавил на меня попутчик.

— Не буду я закачивать Ваше ПО без надобности. Не буду! — я немного повысил тон.

— Ох… Ну, рано или поздно все равно Вы его поставите, попомните мои слова, — он поднял палец вверх, словно уже знал, что это случится. Мне же этот разговор напрочь отбил желание ставить ПО для станции. Уже не столько из целесообразности, сколько из принципа: ненавижу, когда мне что-то навязывают подобным образом.

— Если надо будет — поставлю. Сейчас не буду. Помогло Вам это Ваше ПО? И как? Что такого Вы видите, чего я не вижу? — я поднял брови, наезжая на него в ответ, забыв про свою робость.

— Я вижу уникальный мир. Такой, каким его хочу видеть я. Хотя… больше в силу опыта, а не Ваших этих новомодных имплантатов7.— раздражительно сказал он и снова погрузился в дополненную реальность.

Мне не престало отвечать ему на такую грубость, а потому я лишь отвернулся к иллюминатору и посмотрел в белизну снегов, изредка разбавленных чернеющими звездами камней.

Через пару минут экраноплан начало немного потрясывать, а на земле виднелись рукотворные скалы — что-то из стекла, что-то — из металла, местами — из стальмода и бетона. Не успел я и вглядеться в какую-нибудь черную «Альфу-Центавру», как изображение начало плыть — мы меняли курс, происходил крен экраноплана, открывая перед окном ворота ангара порта станции. Этот порт-исполин был настолько огромен, что по сближению я не видел ничего, кроме него самого, распустившего свои заметенные щупальца-трубопроводы на километры в стороны.

Сама Антарктида, с ветров которой мы уходили в это убежище, поразила меня еще больше именно сейчас. Снаружи порта были видны потоки ветров, вихри циклонов или антициклонов, беспорядочно двигающиеся по всей планете. А ведь такая непогода была сопоставима с размерами всего материка. Я невольно сравнил свой дом с таким чудом.

Сколько же везения, совпадения совершенно случайных и несвязанных обстоятельств решили нашу человеческую судьбу. Да и какое же чудо есть Антарктида — почти безжизненная пустыня, — когда есть остальная Земля, обретшая развитую биосферу, уникальное многообразие… Что уж говорить про космос?

Мы все выиграли в лотерею с, казалось бы, нечеловеческими шансами победить. Все человечество родилось в рубашке и по-прежнему живет, полагаясь на удачу во всех вопросах: от войны до катаклизмов на Солнце. Может, потому что у нас нет выбора. Может, потому что за нас этот выбор сделал кто-то другой. Может, мы сами сделали его когда-то давным-давно, построив себя такими, какие мы есть.

Мой попутчик продолжал читать что-то в своей дополненной реальности, когда я посмотрел на него. Удивительно, что он даже не обратил внимание на то, что душу мою захватило в самые настоящие тиски и не отпускало до тех пор, пока я не рассмотрел каждый сантиметр видимого мною пространства. А может, я просто не заметил, как он смотрел? Так или иначе, его положение почти не изменилось.

Я вновь повернулся к Антарктиде и заметил, что начала прогружаться моя дополненная реальность, сигнализируя об изменении обстановки. Буквально через минуту после моей отметки раздался голос по громкоговорителю: «Уважаемые пассажиры, мы пребываем в док Энцелад-2. Просим Вас незамедлительно пристегнуть ремни. Спасибо.» — сам пилот своим утомленным басом объявил начало сборов, что повлекло за собой шум и суету вокруг, кроме наших двух сидений. Конечно, салон был полупустой, но и те, кто там был, создавали достаточный фон, чтобы голова начала раскалываться, особенно после перемен давлений, скоростей и долгого времени без нормального отдыха.

Спустя пару мгновений к сильному шуму добавились хлопки в ладоши и бряцанье чемоданами, и я вместе с этой какофонией поднялся на ноги, взяв багаж с верхней полки. После этого, стараясь не трогать моего «соседа», я попытался вылезти — тот даже не шевельнулся и не посмотрел! «Что за пренебрежение!?» — подумал я и вытолкнул свое тело вперед, откинув его ноги в сторону. В ответ мне было послано недовольное, раздраженное и ужасно приятное для меня цоканье. До ушей дошел сладкий звук отряхивающих штаны хлопков. Получил по заслугам — вот и все.

Мне удалось протиснуться среди толпы вперед, ближе к дверям, но, как назло, на двери шаттла даже не было окна. Я не мог посмотреть, куда сейчас сделаю шаг. Входной шлюз откинулся вниз, открыв мне путь вперед в… Тускло освещенный тоннель. Этот посадочный рукав освещался какими-то белыми лампами, которые не могли, я бы сказал, дать освещение для чтения книги, давая лишь возможность не запнуться о ступеньки и неровности пола. Я буквально вылетел из экраноплана и спустя несколько секунд уперся в дверь на противоположном конце коридора.

Дверь позади закрылась, тусклые лампы мигнули три раза. Приятный женский будто бы синтезированный голос четко и ясно сказал: «Внутреннее давление уравнивается с атмосферным.» — сразу же за этим раздался хлопок и тяжелый звук, напоминающий разгон электродвигателя. И наконец… Дверь впереди меня отворилась, показав вид на немного потрепанный ангар, вдали которого на латинице белым по темно-синим стенам было написано «E-2». Ступив вперед на металлическую плиту, подложенную явно наскоро, я осмотрелся вокруг. Тут же меня обогнали, бестактно и вероломно толкнув в плечо. Впрочем, я должен быть благодарен, ведь это разбудило меня и наставило двигаться дальше. Еще пара шагов в сторону — я и мой чемодан одиноко стояли у рукава и не могли опомниться. Единственное, что я тогда чувствовал — это холод. Здесь было ужасно холодно, хоть и одет я был нормально: на мне был старенький костюм, который я носил еще будучи студентом, легкие брюки, купленные специально на собеседование и шляпа, чтобы «быть как сэр».

Я уже стучал зубы, дрожь начинала надоедать, но на ум не приходило ничего, кроме как продолжать стоять как истукан и рассматривать окружение: это же надо подумать — такой большой ангар для небольшой станции. Сам ангар был странной формы: выход оттуда был выше по уровню, чем «накопитель-площадка», к которой вело множество рукавов, выходящих из стены на разных уровнях. Рукава эти иногда были заменены дверьми, очевидно, в ту часть ангара, что находилась «снаружи». Чувствовал себя у огромного контроллера, по пинам которого случайным образом были раскинуты провода.

Именно у выхода были все ящики, инструменты, множественные резервуары с топливом и подобные вещи, лежавшие почти беспорядочно по всей площади приподнятой платформы, множество механиков, одетых в синюю униформу шныряли туда-сюда. Некоторые из них проходили мимо меня, идя в мой же шаттл по рукаву. Кто-то — в специальной одежде выходил наружу.

Потолок был самым удивительным для меня: над «платформой» у выхода был прямой обычный потолок с очень яркими лампами, излучающими «устаревший» яркий желтый. Там же и другие лампы, судя по окрасу, излучающие синий и красный. Надо было также отметить, что все провода, по-видимому, были пущены сверху, потому как они каким-то безумным беспорядком были сплетены там, высоко, а затем приходили по боковым стенам в специальные ящики, на которых было несколько табличек с пояснениями и огромный желтый знак опять же на латинице «DONT PUSH!». Начиная с посадочной — нижней платформы-накопителя, потолок начинал спускаться вниз, пока не достигал «стены с разъемами». Здесь были усиленные очень основательные опоры, а между ними располагалось все остальное. Все это было окрашено в синие цвета, как и одежда механиков, а потому создавалось впечатление, будто бы здесь было темно — как бы не так.

В отличие от увиденного мною ранее на крупных портах, здесь был относительный беспорядок. Нужная мне дверь светилась неоном, будто это лифт в человеческий рай. Двери куда-то туда, в неизвестное, но так желанное, куда отправляются только те люди, что прошли проверку на профпригодность, уверенность и… безрассудность в какой-то степени.

По мере приближения к выходу из ангара на станцию, количество людей увеличивалось, к механикам и техническим работникам, прочим пассажирам, добавились офицеры Гражданской Обороны, дополняющие стандартную охрану станции.

Это почему-то быстро остужало мою голову и возвращало на Землю. Все-таки, я в человеческом обществе. Здесь… всякое бывает. Признаться, я не считал, что общество и на «Старой Земле»3 уже давно отбросило многие насущные проблемы, как об этом твердили президенты корпораций на очередных выступлениях перед инвесторами. Да и не то, чтобы я считал окружающее общество действительно лишенным проблем или же наоборот кошмарным, наполненным ржавчиной из бесчисленных противоречий — нет. «Старая Земля»10 всегда в моей жизни считалась оплотом спокойствия. В родном городе я ни разу не видел наркомана, проститутку или нищего. Проблемы начались в более высоком уровне потребностей и устройстве жизни. Все это походило на наркоманию, но более опрятную и скрытую. В давние времена наркоман мог валяться в переулке с иглой в вене, закатив глаза от наслаждения, полученного после длительной ломки. Сейчас наркоманом можно назвать человека, который попробовал вещества, но пристрастился к ним не из-за физической зависимости, а из-за психологической. И такой наркоман уже сидит у себя дома, риск заразиться заразой у него на минимуме, да и пагубное воздействие веществ сошло на нет благодаря современной медицине. Все проблемы нашего времени не от покоренной природы человека, а от его собственной психологической постройки. Если люди когда-нибудь предстанут перед судом, то их признают невменяемыми.

Дрожь пробудила меня, и я сдвинулся с места, прихватив свой чемодан. Буквально проталкиваясь между людьми, валандающимися без дела в ангаре, я наконец-то подошел к цели, которая тотчас открылась передо мной: момент этот был столь медленным в моем восприятии, что я успел уже десять раз представить то, что увижу за ними.

А ожидания мои были жестко обмануты: здесь была регистрация с огромной очередью перед ней и десятки неприкаянных душ. Что характерно, попасть внутрь ангара мог почти кто угодно, но оттуда — только через контролируемую силовиками дверь. Впрочем, здесь, должно быть, столпотворение только тогда, когда прибывают корабли.

Очередь двигалась довольно медленно, так, что я успел не то, что задубеть в этом ужасном холоде: мое тело уже клонило ко сну, руки отнимались, а ноги буквально подкашивались — благо мы все стояли вдоль низкой стены, на которую можно было облокотиться — так все и делали. Довольно странное помещение: охранники, находившиеся тут постоянно, стояли в боевых шлемах по углам, а проверяли наши документы с помощью компьютера, который на удивление медленно работал. Еще и освещение здесь было менее яркое, чем в ангаре — лампы дневного света будто начинали портиться, люди стояли хоть и не в полумраке, но в недостаточном освещении.

Через полчаса подошла моя очередь: показанные мной документы долго забивались в базу, а у меня начинали закрываться глаза. Практически «на автомате» я прошел в следующую комнату, представлявшую из себя что-то наподобие вокзала или метро, где вместо путей была огромная труба, судя по всему, для вакуумных поездов9. Спасибо огромной желтой стрелке на полу, я сориентировался и принялся ждать поезда, который прибыл практически сразу. Я был чуть ли не последним в очереди: радовало, что работники станции хотя бы имеют базовые знания о логистике.

Двери распахнулись, толпа зашла в поезд, где вместо общего пространства были специальные капсулы, на которых красным на нескольких языках было написано: «Во избежание летального исхода от переохлаждения категорически запрещается выходить за пределы вашей ячейки, пока поезд пребывает в пути». Это логично, учитывая, что нормальное отопление порта они реализовать не смогли, куда уж до поезда, который «плывет» в трубке с вакуумом, где температура близка к абсолютному минимуму (не говоря об Антарктиде в целом).

Я нашел свою ячейку, сел в кресло и закрыл дверь, не дожидаясь команды от управляющего поездом. Мне так хотелось спать, что я отключился в самом начале пути, пока мы, наверное, не вышли за пределы порта. В любом случае, я бы не узнал, вышли ли мы за его пределы, ведь здесь нет ни интерактивной карты, ни окон — ничего. Голые стены из какого-то материала, сохраняющего тепло, и весьма удобное кресло, в котором так удобно отойти в царство Морфея…

Глава #1

Меня разбудил пронзительный голос из ужасного динамика в моей кабинке, призывающий покинуть поезд, пока тот не начал движение обратно. Тяжесть в конечностях мешала поднять тело: руки наотрез отказывались двигаться быстро, поэтому мои сборы были похожи на танец заторможенного человека — все из-за сонливости и какого-то недомогания, будто я проспал намного больше, чем надо было. И сны в этот раз мне не снились, что было довольно необычно, учитывая мою склонность к тому, чтобы быть впечатлительным.

Когда капсула отворилась, в поезде уже никого не было, а я, видимо, был самым последним — как всегда. Кое-как проковыляв к выходу, я «сошел на берег» и, оглядевшись, отметил для себя точно такой же перрон, как и в порту ранее, с тем лишь исключением, что здесь все было как-то начищено, а лампы уже не были такого холодного цвета.

Мои ноги, несмотря на сон, из последних сил несли меня к выходу, который находился выше по лестнице. Я, пытаясь цепляться за начищенные блестящие перила, проследовал наверх. Оттуда доносился шум, составленный из сотен шагов, разговоров, тележек и автомобилей. Еще пара ступенек, и я был на поверхности: здесь было ничуть не теплее, чем в порту. Наоборот, я уже чувствовал, что без верхней одежды здесь попросту находиться нельзя. Единственное, что грело мою голову в этот момент — недюжинное удивление.

Этот город… Здесь все было именно так, как я представлял: будто бы утопия с виду. Ни единого потрепанного уголка, ни единой сломанной урны или побирающейся личности — да все было так чисто, как не бывало даже в огромных мегаполисах на Земле. Автомобили были исключительно муниципальные, при этом все начищенные до блеска, будто готовые сейчас же двинуться на выставку: такси, полиция, гражданская оборона и еще какие-то структуры, так же фургончики, по-видимому, для развоза товаров. Взгляд налево — мысль о фургонах была подтверждена: все они выезжали из ворот, по всей видимости, являвшихся проездом к грузовым платформам на поезде. Через пару секунд до меня дошло, что самое время включить плату, что я и сделал. Полминуты заняло обновление дополненной реальности, после чего передо мной высветились названия улиц и, естественно, основные ориентиры, в числе которых были гражданская и грузовая платформы вокзала.

Улица, на которую я вышел, называлась в честь какого-то «отца-основателя» этой колонии, имя которого я видел впервые. Удивительно, но далеко не все входы были отмечены подсказкой и информацией: я стоял на перекрестке, где по левую руку были здания «общественного достояния», а по правую — то ли жилые, то ли гостиничные. Впрочем, я, как всегда, зациклился на мелочах.

Прямо передо мной через перекресток был огромный проспект, который вел куда-то далеко. Я видел огромный столб, возвышающийся над зданиями — видимо, это была опора купола, накрывавшего эту станцию. Она была так же, как и все остальное здесь, обшита блестящим металлом. Этот исполин — венец и король остальной архитектуры11, стоял в самом центре «помещения» среди других, будто бы пытающихся дотянуться башен.

Я засмотрелся на окружение, но никак не мог не заметить то, что сверху — этот гигантский купол. На его ребрах жесткости были яркие лампы, имитирующие солнце, а «ночного» неба не было видно совсем. Сейчас был «день» на станции, на улице было довольно многолюдно, хотя не сказать, что я чувствовал себя в душном и тесном мегаполисе. На первый взгляд на каждого «обычного» человека приходился один служащий на станции — военный, полицейский, администратор, техник и другие, на правом плече которых виднелся опознавательный знак — что-то вроде шевронов разных цветов с разным количеством линий и логотипом. Прохожие, у кого такой нашивки не было, по-видимому, являлись просто переселенцами, предпринимателями и другими, кто служил не на «систему». Они, очевидно, меньше поддавались иерархии и каким-то формальным правилам, о чем говорила даже одежда: «системники» носили брюки, рубашку, жилеты, пиджаки и другие строгие вещи — обязательно темных тонов. Обычные прохожие выглядели более яркими со своими цветастыми пуловерами, разноцветными куртками и богатством аксессуаров.

Времени у меня было достаточно, и я пошел пешком до своего пункта назначения — головного управления службы энергообеспечения Энцелада-2, которое находилось где-то за главной колонной, как говорила моя система ориентирования. Сама «станция» была не таких уж и больших размеров, чтобы невозможно было ее пройти пешком вдоль и поперек, но, возможно, будь у меня меньше времени, я бы поехал на такси. Через километр удаления от вокзала мне напомнила о себе головная боль, перебив впечатления от окружения. С ней вернулись холод и недомогание, сразу начался кашель, а из носа потекло в огромных объемах. Скорее всего я простудился, и мне нужно было просто отдохнуть пару дней… этого времени у меня никак не было. Впрочем, я решил, что нужно зайти куда-нибудь и перевести дух хотя бы после поездки, чтобы облегчить свое самочувствие, так ухудшившееся за последний час.

Я шел вперед и искал вывески каких-то кафе или ресторанов, но в основном мне попадались просто голые стены с дверьми. Когда я подходил к какой-либо из них, моя дополненная реальность показывала мне обозначение, эмблему, означавшую, похоже, уровень доступа, необходимый, чтобы зайти в ту или иную дверь. Возможно, это были «системные» здания, не мудрено, ведь я находился на центральной улице далеко не туристической станции.

Что мне было действительно интересно, так это посмотреть, как живут люди, навеки застрявшие в этом железном раю. Общество, сформировавшееся здесь десятки лет назад, было не только из обслуживающего персонала. Вид этого общества меня интересовал больше всего. По мере удаления от вокзала, количество жалюзи под необходимые эмблемы становилось все меньше, появлялись какие-то магазины и даже автосалон (зачем он нужен для Энцелада-2, где лишь одна станция разрешает автомобильное движение, и то только муниципального транспорта). Чем-то начало напоминало начищенные деловые кварталы мегаполисов на Старой Земле, но без множества зелени и парков, увеселительных заведений, отелей и офисов.

По мере приближения к колонне, я замечал, что вокруг нее все-таки имеется пространство — окно, через которое можно было наблюдать небо. Сейчас над этим окном сияло солнце, настолько «маленькое» и отдаленное от людей линзами и защитными материалами, что на него можно было смотреть невооруженным взглядом. Наконец, я подошел почти вплотную к колонне, оглянулся и приметил для себя небольшое кафе. Вывески, баннера или хотя бы указателя вовсе не было: мне подсказала моя система ориентирования. Перекресток с круговым движением вокруг колонны был действительно больших размеров, а автомобили, съезжавшие с перекрестка, неслись просто с какими-то умопомрачительными скоростями, хотя дальше продолжали намного медленнее — хотя бы в направлении администрации и вокзала. Я подошел к двери кафе, сделал характерный жест, и дверь открылась, показав мне довольно неожиданное убранство, в котором не было такой «искусственности», как снаружи.

Шаг вперед, и блаженство — тепло, исходящее от кухни (а может, здесь просто было нормальное отопление), обволакивало меня, хватало под руку и вело в этот прекрасный сад с деревянной отделкой стен, деревянной мебелью, шумом обычного провинциального кафе и прекрасным мягким желтым освещением. Здесь не было окон, что, как мне казалось, было большим плюсом. Теплота привела меня за столик и посадила на твердую деревянную лавку с основательной спинкой под прямым углом к сидению: не очень удобно, да лучше, чем ничего. За каких-то пару мгновений я успел растечься по лавке, пока ко мне не подошла миловидная официантка лет этак шестнадцати или восемнадцати с белым фартучком и блокнотом, чтобы записать мой заказ. Сначала я не придал этому значения, но позже, когда открыл меню, понял, что это не просто кафе, а тематическое — старомодное.

К моему удивлению, цены были не такими уж и высокими, а валюта общепринятая, как на Старой Земле в туристических зонах. Официантка натянула улыбку и проронила стандартное: «Добрый день, меня зовут Элайза, я буду вашим официантом на этот визит. Быть может, вам помочь с выбором?» — Я лишь ответил короткое: «Нет, спасибо» — и уткнулся в меню. Здесь действительно не было «новой» пищи, все было в традиционной форме, да так красиво описано, что мне бы одной бумажки из этой «книги» хватило, чтобы вкусно поесть.

Тут же я проверил свой счет,подобрал нужные мне блюда и три раза пересчитал, правильно ли я подобрал бюджет. «Ах да, еще чаевые» — вспомнил я, стараясь не показаться жлобом. После этого я поднял взгляд на рядом стоящую особу, улыбка которой исказилась в говорящий изгиб губ: «Не могли бы Вы побыстрее? Как же я устала от этой работы…» — а глаза были будто стеклянными, прозрачными, она вовсе не хочет меня слушать. Так или иначе, я сделал заказ, который она записала в блокнотик, а затем убежала куда-то на кухню.

Еда не заставила себя долго ждать, девушка с подносом бежала ко мне уже спустя каких-то десять минут. Оглядывая зал, я заметил, что обувь многих людей была мокрой, хотя я был почти что уверен, что сырости попросту неоткуда взяться. Это навело меня на мысль, что здесь есть парк или даже какая-то зеленая зона, в которую мне хотелось сходить. Не сказать, что я был «зеленым» — даже наоборот, но за время перелета я успел соскучиться по природе родных мест. И все-таки странно, что эти люди даже не замечают влаги. Может, конечно, мое восприятие было иным — я не могу говорить определенно.

Пока я думал о каких-то глупостях, еда успела подостыть, и мне удалось начать трапезу. Это не было вкуснейшим обедом в моей жизни, но я был несказанно рад, ведь голод давил из последних сил. Довольно быстро я расправился со всем, оплатил и вышел наружу — вновь на яркие улицы. Буквально пара шагов, и я приблизился к геометке, которая очень нагло известила меня, что я вхожу в центральную зону станции: этот сектор по сути ничем не отличался от деловых кварталов Европы или центра Токио, причем без единого газончика или дерева.

Вместо холодного металла местами появились бетон, стальмод, краски различных цветов, но все еще чего-то не хватало: уж слишком угнетающе выглядели здания, ступенчато увеличивающиеся по высоте ближе к самому-самому центру: это выглядело закономерно, непривычно упорядоченно.

Думая о всякой мелочи, я так и брел вдоль проспекта к колонне, стараясь время от времени оглядываться по сторонам. Надо сказать, что ближе к колонне количество людей увеличивалось, а у самой круговой дороги вокруг колонны и вовсе была беготня. Даже несмотря на нее, едва ли можно было увидеть «пробку» или затор: все довольно быстро и плавно разбирались по направлениям. Этому способствовали знаки для пешеходов и надземные переходы над проезжими частями.

Колонна действительно была монументальной — ее основание было такой же площади, как и ее верхняя точка. «Окно» в космос, опоясывающее опору, представлялось отдушиной, к которой шли многочисленные нейронные связи, составленные из темного стекла окон центрального здания колонии, и постоянно мелькающие — яркими цветами — сигналами, по всей видимости, скоростными лифтами. Перед этой высотой я трепетал сильнее, чем перед любым строением на Земле.

Даже «Вершина»12, даже космические лифты13 или Тихоокеанские Пирамиды14 — все это не выглядело столь глобально, хотя я понимал, что данное сооружение отнюдь не на голову перепрыгивает упомянутые по сложности или хотя бы размерам — нет. Космические лифты выше, пирамиды примерно такие же, но уж точно шире и вместительнее. Нет, дело не в архитектуре, а в стиле — восприятии. Что-то вызывает уважение перед архитектором, восхищение формами здания или пробуждает низменные реакции на колосса. Здесь же я видел монолит, установленный инопланетарным разумом или же организм, который управляет своей периферией. Впрочем, отчасти так и было. Средние этажи были заняты администрацией станции в целом, самые нижние и самые верхние были офисами поменьше, зажатыми меж технологическими конструкциями: укреплениями, подпорками, продолжением шахт лифтов и другим.

Стоило мне пройти к этой колонне, как меня встретило оповещение о вхождении в «зону с неполным доступом». Если честно, я впал в ступор, решая, можно ли мне вообще заходить в здание. Не сказать, что мой шаг на «внутреннюю» территорию кругового движения был робок, но я определенно опасался всевидящего ока и охраны, могущей выскочить на меня из неоткуда.

У подножия башни было довольно зелено, но я заметил, что на дороге не было ни одного листа, ни одной пылинки — все было вычищено и вылизано: металл блестел под моими ногами, а трава у тропы зеленела посильнее той, что растет на Старой Земле. «Какая же шикарная организация.» — подумал я, вспоминая о том, что давно хотел выехать туда, где будет «хорошо». На моей родине вечно грязь, ржавчина, отваливающаяся штукатурка…

Стеклянные двери сами отворились передо мной. Переступив порог, мне сразу пришло новое уведомление о том, что я должен прибыть в кабинет «36–28», а также путь и небольшая карта прямо в углу моего зрения — как же я ненавижу навязчивый сервис. Я запомнил путь, убрал интерфейс своей дополненной реальности и побрел к пункту назначения. Ну конечно, здесь не было приемной. В главном зале были лишь места для сидения и множество входов в лифты, у каждого из которых собирались люди. Стены по-прежнему источали металлический холод, а лампы с леденящим светом по периметру придавали еще более страшное ощущение прохлады. На полу были нарисованы пути следования к лифтам с подписями. С их-то помощью я и определился, куда мне идти.

В этом здании довольно интересно работали лифты: существовало всего 10 лифтов, работающих на весь диапазон этажей — от -159 до +159. Еще 5 лифтов работали на диапазон от 1 и до 101. Так же 5 с отрицательными значениями. Я долго пытался высчитать в уме скорость этих машин, считая высоту потолков, этажи, время, за которое я прибыл на 36-ой, но, увидев, что у меня над головой уместится еще двое таких же как я ростом, но на ум пришло лишь: «Быстро.» — я решил не грузить себя перед распределением рабочего места.

Коридоры, на стенах которых были декоративные линии, казались бесконечно длинными — еще бы, ведь линии эти были нарисованы горизонтально. Играть с разумом человека создатели этого места определенно умеют.

Наконец, меня принесло к кабинету 28, но грех было не удостовериться в правильности — я снова открыл свою ДР и сверился с картой. «Не туда.» — подумал я и схватился за голову рукой. Ну что ж, по крайней мере, я теперь знал, что у меня плохая память или еще хуже — топографический кретинизм. Стрелка указывала к комнате 49 почти в самом конце коридора, куда я и направился. Хорошо хоть этажом не ошибся.

Рядом с нужным мне кабинетом было окно, открывавшее мне вид на городок вокруг. С этой высоты было удобно смотреть на все многообразие техники, снующее туда-сюда по станции. Здесь и роя дронов, и автомобили были как на ладони. Я ощущал себя маленьким мальчиком, оказавшимся в музее авиации, автомобилей или космических кораблей: такого многообразия техники я не видел нигде. Впрочем, я всегда увлекался ею, как и все, ведь, в отличие от какого-то реактора или генных технологий, все было максимально прозрачно, а главное — была видна полезность, сопровождающиеся увлекательностью процесса наблюдения или управления.

Меня интересовали уникальные технические решения сих аппаратов, являющиеся верхом мысли инженеров, проектировавших машину. Заурядную вещь спроектировать можно и «на автомате». Но лишь тогда, когда инженер вкладывает всю душу в детище, появляется шедевр технической мысли со множеством уникальных решений и технической красотой.

Впрочем, я не отрицаю красоту эстетическую. Даже космический корабль может вызывать восхищение своим внешним видом, хотя искусством, он, конечно, считаться не может. Это, безусловно, не главное, но определенный плюс. Особенно в нашем мире, где «все покупается и все продаётся», а снижение издержек — основная доктрина. Благодатное совпадение еще и в том, что техническая красота часто сопутствует красоте эстетической, или, наверное, одно берет начало из другого. 60 процентов жилые отсеки, 40 процентов — технические. Метод Золотого Сечения в технике.

Я бы купил себе корабль и путешествовал бы по космосу. А если серьезно, можно было бы подумать об автомобиле. Быстром, юрком, с возможностью ручного управления. Но сначала, конечно, надо на него заработать. Или яхту. Небольшая яхта не сильнее дороже машины, а полезность ее в разы выше, ведь я смогу и вправду путешествовать. Ее скорости, я уверен, хватит, чтобы уйти в полугодовой отпуск и вдоволь находиться вдоль и поперек широких морей.

Но яхта — это не скорость. Может, все-таки автомобиль? Впрочем, пиковая скорость, достигнутая человеком, намного выше пиковой скорости самых быстрых автомобилей, но в среднем скорость их передвижения довольно высока (для наземного транспорта) и варьируется в зависимости от мощности двигателей и, соответственно, стоимости.

Другое дело — космический корабль. Лучше — летательный аппарат общего типа8. Если поставить задачу лететь от Солнца до начала пояса Койпера, то гражданские корабли справятся с ней за сто-двести дней. Существуют и экспериментальные «пули», которые достигают намного более высокой средней и пиковой скорости, что позволяло бы преодолеть расстояние в тридцать астрономических единиц за каких-то пятьдесят, а то и сорок дней. Проблема в том, что корабль попросту не сможет пролететь такое расстояние. Его задача в лучшем случае — одна или две астрономические единицы. И средний параметр таких аппаратов меньше не то что ста единиц космического движения15, иногда она и вовсе составляет всего 50 и 40 единиц. абсолютный же рекорд удерживается в 34 единицы всего-то на пару минут с «астрономическими» затратами на астрономическую единицу. Всегда думал, зачем делать эти величины обратными, но физики лишь ударяли себя по лицу и смотрели на меня как на дурачка, когда я задавал такие вопросы.

Пока солнечная система не изучена полностью, человеку ни к чему увеличивать скорости своего передвижения кардинально, приближаться к скорости света никто даже не грезит на этом веку. Может, даже на следующем. Даже тогда, когда человек начал Великие Географические Открытия на своей планете, он, конечно, задумывался о космосе, но не дерзил претворить эти мечты в реальность. Когда на Земле предстало столько неизученного, такого, что может пригодиться практически или может хотя бы вызвать надежду на то, что освоение будет полезным, люди тут же ринулись в осязаемое неизведанное.

Древние цивилизации, такие, как, например, греческая, исследовали средиземноморское побережье, основывали колонии, пытались использовать все доступные ресурсы. Философы-метафизики, ученые думали о звездах, думали о том, что находится за Большим Океаном. Дело в том, что они не побуждали и не могли побудить начать исследования в этих направлениях, учитывая два важных фактора: технический прогресс и то, что доступные земли не полностью разработаны. Так, на триремах, способных перемещаться только по внутренним морям, они путешествовали по Элладе. Затем, на кораблях с прямыми парусами уже по Средиземному морю к Италии, Палестине, Северной Африке, Иберии и другим областям. Чуть позже люди начали путешествовать к Ла-Маншу через Гибралтар, затем далее, но все еще только вдоль берега со страшными потерями сил, времени и, зачастую, жизней. Пересечь Большой Океан не представлялось возможным, да и было это ни к чему.

Европа начала лопаться от войн, путь в Азию преградили Орды и Османская Империя, покорившая Византию. Технический прогресс дал компас и косые паруса, что привело к новому скачку — открытию Нового Света, новых путей в Азию, к островам пряностей и множеству Восточных Цивилизаций. Большой Океан покорился человеку, открыв новые возможности. И эти возможности не были исчерпаны вплоть до двадцатого века, когда человечеству была поставлена задача преодолеть еще один Большой Океан — слой атмосферы Земли.

Доселе невиданное явление, чтобы житель планеты вышел за ее пределы. Для животных, не осознающих себя, планета является тюрьмой, или, если красивее, закрытым садом. Для человека она стала гнездом, из которой птенец благополучно вылетел. Первый прорыв состоялся в 1957-ом — был запущен первый спутник на орбиту Земли. Затем, в 1961-ом был запущен первый человек в космос. Таким образом, люди начали осваивать орбиту Земли, черпая ресурсы уже оттуда. Ресурсы в виде возможности запускать искусственные спутники. Это дало толчок к развитию информационных технологий, ставших неотъемлемой частью жизни современного человека.

Эта «ступень» развития, как бы это ни было странно, переплелась со следующей: исследованием домашней системы. В 1969-ом человек ступил на космическое тело, отличное от Земли, что произошло несколько ранее, чем пик темпов прогресса в предыдущей ступени, приходившийся на конец двадцатого — начало двадцать первого века. Первый искусственный обитаемый космический объект так же был построен задолго до полного перехода на современную ступень — это были орбитальные космические станции. Такие станции можно отнести к обеим ступеням.

Можно сказать, что исследование системы велось и наиболее глубоко, не только в виде короткой высадки на Луну и освоением первых космических станций: были запущены космические зонды, позволившие получше рассмотреть самые темные уголки Солнечной Системы. И этих зондов было действительно огромное количество, как в двадцатом, так и в последующих веках, что позволило человеку хорошенько изучить внешнюю сторону родной системы. Это помогло избежать лишних жертв и нелепых ситуаций, вроде ошибки Колумба. Сейчас люди полностью ступили на ступень освоения Системы, полностью выкачав все возможное с орбитального пространства.

Надо сказать, что из системы еще есть что «выкачивать», хоть уже существующие колонии и начинают автономное существование. Марс1 — первая планета, на которой человек построил полноценную базу, в которой существовал приличное время. Но с тех пор, как исследовательская лаборатория была основана на красной планете, прошло очень много времени. Скорее всего, на месте работы первой космической миссии на планете сейчас находится музей. Уже давно первые шахтерские поселения превратились в огромные процветающие мегаполисы, ставшие альтернативой мегаполисам на Земле16.

За Марс говорили, во-первых, более мягкие законы, во многом развязывающие руки специализированным ЧВК, капиталистам и бесконтрольной миграции. В таких условиях сложилась самая настоящая индустриальная империя с невысоким уровнем жизни, но огромными прибылями. Заводы, поражающие своей площадью, вскоре стали переноситься за купол, а администрация оставалась внутри. Таким образом, создавались две контрастные зоны: первая в куполе для жизни людей, в том числе и рабочих, вторая — для производства. Притоки капиталов были настолько огромными, что Марс в течение полувека стал лидером всей человеческой промышленности. И жить в одном из старейших куполов было бы просто пределом мечтаний17.

Но как можно прижиться на такой станции? Я, житель Земли, головой представляю, как люди могут жить в искусственных условиях, но сердцем этого не чувствую: как может Марс или Энцелад стать домом родным, родиной и местом постоянного проживания, когда для человека его гнездо, из которого он в скорости выпорхнул, все еще остается единственным возможным местом обитания без всяческих «извращений»?

Я услышал звук открывающейся двери и, обернувшись, приметил женщину, стоящую на входе в нужный мне кабинет. У нее был довольно холодный и строгий взгляд, как и подобает суровому работнику отдела кадров, которому приходится каждый день отсеивать людей. Их работа похожа на работу доктора, который говорит своему пациенту о том, что у того неизлечимая болезнь. С другой стороны, ее грозный взгляд был разбавлен довольно интересной внешностью, которая была совсем не специально подчеркнута одеждой этой женщины. Она, конечно, соответствовала дресс-коду, но все еще была сексуальной.

«Вы можете заходить.» — произнесла она и зашла внутрь кабинета. Сказать, что я был удивлен — ничего не сказать. Что ж, я не скрывал своего присутствия здесь, а у них, видимо, стоят какие-то датчики в этом коридоре. Осторожно я прошел внутрь и посмотрел на убранство кабинета: довольно спартанские условия. Такие же холодные металлические стены и холодные лампы под потолком, белоснежный абсолютно пустой стол, за котором уже сидела эта женщина, а также штрих-код в рамке на стене позади принимающего. Судя по всему, это штрих-код — электронная версия ее диплома. Стул, на который мне указала женщина, не представлял из себя ничего интересного, как и все остальное. С другой стороны, вся эта бедность создает единый стиль, что уже хорошо. Минимализм — признак или бедности, или безграничного богатства.

— Здравствуйте, — сказал я, присев на стул и обратившись к женщине.

— Добрый день. Итак, вы прибыли сюда с нашего представительства в Европе, верно? — мягко, но холодно сказала она, просто желая убедиться, с тем ли человеком она работает.

— Да, все верно. — неловко ответил я.

— Очень хорошо, значит, вы прошли собеседование там, здесь же вы находитесь для того, чтобы пройти распределение, — на этом моменте она немного замялась, — Вы знаете, у нас нет свободных мест на главную станцию — все места здесь заполнены, но у нас… свободны два места для Вас: первое — на поверхности в десяти километрах от главного поселения и вторая под поверхностью в двадцати, но более развитая. И здесь Вы можете выбирать.

— А между ними вообще есть разница, ну, кроме очевидного? — спросил я, желая узнать подробности.

— Дальняя станция, что под поверхностью, работает на обеспечение энергией и научными полигонами главного поселения: условия там почти не отличаются от здешних. И лаборатории там тоже есть, но, в основном, инженерные. Ближняя — научно-исследовательская полностью, работает с атмосферой Земли, так что… будете, может, даже выходить «на улицу», — она замялась, вспоминая, затем продолжила:

— У той, что под землей, несколько более скромная система обслуживания, но в целом почти тоже самое. — на этом она остановилась, а затем резко выкрикнула, — разницы все равно нет.

— Хм… — подумал я. Мне неудобно было оставлять ее ждать, поэтому я выдал почти сразу после короткой паузы, — на ту, что под землей!

— Вы можете подумать тщательнее.

— Ну, между ними нет разницы, по Вашим же словам. Вот и пусть будет вторая. — не совсем уверенно сказал я, отдавая себе отчет в том, что надо было подумать тщательнее.

— Хорошо, тогда заполните эту форму, — она нажала на стол в нужном месте, и передо мной высветилась голограмма документа. Ничего интересного там не было: имя, место рождения, индексы… Все это я уже заполнял ранее. Посмотрев на лист, я подключился к столу и начал вводить буквы, бегая взглядом по виртуальной клавиатуре.

— Готово! — сказал я и явно моргнул, чтобы закрыть свой интерфейс.

— Хорошо, тогда прямо сейчас Вы отправитесь вниз. — видно было, что она тоже принялась что-то заполнять, — значит, спускайтесь на -155-ый этаж, там увидите еще один лифт, который будет помечен как «ИНС им. Кардашёва». Садитесь в него, а по прибытию скачивайте карты и идите в главное управление поселения. Вас там ждут через полтора часа. Все понятно? — спросила она, взглянув исподлобья.

— Да, да, понятно. Спасибо, до свидания. — ответил я, не совсем поняв, что она сказала, но решив, что смогу сориентироваться на месте.

— До свидания. — она проводила меня взглядом, пока я уходил.

Идя по коридору, я был возмущен: мне нужно было идти в очередной бюрократический центр! У меня, конечно, спина не ломилась от сумок, но и полным сил меня не назвать — все это выматывает. Удивительно, что в таком месте столь сильна бюрократия. Казалось бы, все может решить нормальная база данных — ан-нет.

Мне пришлось вновь спуститься вниз в холл. К моему удивлению, на этот раз здесь не было ни души. Судя по часам, все разбежались по рабочим местам, а лодырей просто не было. Гробовая тишина, чистота и никакого движения — будто здесь никого и не было никогда. Впрочем, первый взгляд обманул меня — у стены стоял оператор и контролировал работу своего робота. Как я мог их не заметить с самого начала?

Лифт не заставил себя ждать — я окончательно выдвинулся в последний чертог чиновничьего произвола. Какая-то пара взмахов ресницами, и лифт доставил меня на -155-ый этаж. Он открыл двери, позволив мне взглянуть на развязку, к которой я стремился. Что удивительно, на этом этаже было только три двери (исключая лифт), причем две из них были выполнены в виде многоэлементных раздвижных силовых запоров: четыре фрагмента «выезжали из стен и надежно закрывали проход». На центре же не было ничего, кроме виртуальной голограммы, появляющейся при попытке взаимодействовать с дверью.

В остальном здесь была обычная комната, похожая на холл главной колонны главной станции с тем лишь различием, что здесь менее просторно. Можно сказать, что здесь ничего не было, кроме большой вывески перед дверью напротив лифта: «Вход в пункт отправления на ИНС им. Кардашева».

Этот, как мне сказала женщина, «лифт», судя по всему, представлял из себя вагон поезда, следовавшего куда-то налево, относительно моего положения — это было видно через стекло в дверях. Как только началась посадка, меня обдало вспышкой света из противоположного стыка потолка и стен вагончика. Автоматические двери, не спрашивая у меня разрешения, закрылись, как только я вошел.

Будто по дорожке из золотых кирпичей, я шел навстречу своей судьбе, что играло на моей фантазии. Утомленность так же вносила свою лепту, поэтому вместо того, чтобы осматриваться по сторонам, я все думал о том, что же меня ждет, и что я могу получить. Конечно, ради справедливости я думал и о том, что я могу дать взамен, но эти мысли как-то цеплялись за ребра жесткости в туннеле и быстро уносились назад.

Еще пара шагов, и я буду посвященным человеком. Невозможно представить, каких высот можно добиться здесь, на чистом, непаханом поле. На новом поприще всегда проще добиться результата, чем там, где все уже вырыто и перепахано. Конечно, когда грунт твердый, бывает крайне затруднительно пробиться к сырой мягкой земле и минералам в ней, но здесь, на Энцеладе-2, лед пробит: мне остается лишь выпивать эту воду. Сейчас мне порой кажется, что ведь так просто придумать законы Ньютона, например, ведь они так логичны и просты. Я словно бью себя по щеке и стараюсь делать скидку на то, какое время было тогда, и на каком уровне развития были люди.

Вдали тоннеля виднелся тусклый, бессмысленный свет. Еще четверть сотни метров оставалась до него, а я уже приготовился выходить. Вагон плавно остановился и открыл передо мной свои двери — я ступил на нужную мне станцию.

Сразу за дверями на «перрон» меня встретил дезинфекционный отсек. Лучи быстро прошли сквозь меня, после чего загорелся зеленый фонарь на стене — я мог пройти в саму станцию. Вновь многосекционная дверь открылась передо мной самостоятельно и открыла на суд инженерно-научную станцию.

Не думал, что этот «город» может настолько отличаться от главного управления: вместо холодного освещения меня встретили тусклые, но по минимуму достаточные для комфортного существования, лампы, отдающие то ли оранжевым, то ли красным цветом. Примечательно, что в зданиях позади в окнах виднелся белый привычный свет.

«По улицам» почти каждый прохожий был одет в белый халат или рабочий комбинезон. Вообще, на улице было не так много людей, чего-то похожего на автомобили тоже не было — все промежутки меж зданиями были пешеходными. Стоило мне пройти пару метров, как я заметил, что даже у подземной станции был выгнут потолок в виде купола, а на его пике был самый яркий светильник, правда, по-прежнему с желтовато-красным оттенком.

Проходя далее, я замечал все большие тонкости. Например, что казалось мне ранее пешеходной зоной, являлось просто-напросто «дырой» в полу. Бортик высотой чуть более половины меня отделял людей от пропасти, из которой росли здания. Они выглядывали из-под улиц словно грибы — это было совсем неожиданно после столичных зданий, утопленных в поверхности наполовину. Удивительно, но далее мне открылись лестницы на этажи ниже, и почти на каждом этаже имелся свой вход в то или иное здание. В целом такое строение походило на детскую игрушку — кубик с многоуровневым лабиринтом внутри и шариком: проделать в этом лабиринте дырок побольше меж этажами — и будет станция Кардашёва.

Следуя по карте, я спустился на два этажа вниз, и обнаружил, что вся станция шарообразна и намного меньших размеров, чем «столица» Энцелада. Здесь было довольно тепло, по сравнению с местом моего прибытия, но я все еще не мог понять, почему же здесь так темно.

Я дошел до нужного места, где, стоило мне только подойти, в стенку справа уехала металлическая дверь. За ней был вестибюль, снова с лифтами и другими входами, аналогичный увиденным. Направившись в нужную дверь, открылась и она. Я увидел перед собой тесноватый кабинет и элегантную женщину в возрасте за пустым столом.

— Заходите, пожалуйста. — сказала она, встав и указав мне на стул перед столом. Я не смел противиться и сделал то, что она сказала. Женщина внимательно меня осмотрела, пока я располагался. — Так Вы… тот самый новый сотрудник нашего отдела, верно? Прошу прощения, что запамятовала Ваше имя. Не могли бы Вы…

— Свиридов Роман Георгиевич. — я вставил в ее речь, стараясь показаться максимально дружелюбным и коммуникабельным.

— Ах, да, точно. Меня зовут Каори Китакадзе. Вы можете называть меня Китакадзе-сан. Насколько я понимаю, Вы, Роман Георгиевич, уже прошли собеседование ранее, верно?

— Ну да, причем не один раз. — слегка усмехнулся я.

— Замотали вас по бюрократическим конторам, наверное, — шутливо заволновалась эта женщина, посмотрев мне прямо в глаза.

— Хм, да. — ответив, мне стало не по себе. Сложилось четкое ощущение, будто бы передо мной сидит моя бабушка.

— Ну, что ж, тогда спешу Вас обрадовать: этот кабинет последний. И одновременно самый короткий.

Сейчас же женщина зашевелилась в поисках каких-то вещей в ящиках стола.

— Вот. Это ключи от вашей квартиры, ваш пропуск на территорию объекта… хотя это может Вам и не понадобиться. И мои советы на первое время. — достав все это, она закрыла ящик и приняла милейший вид, ожидая, когда я откланяюсь.

— Спасибо. А не подскажете, где квартиры находятся? — неловко спросил я, впопыхах рассовывая по карманам вещи. Интересно, что записка будто была написана каллиграфическим пером на какой-то желтоватой бумаге.

— Как выйдете из кабинета, посмотрите направо. Вот в том направлении вы увидите кнопку лифта. Далее, я думаю, разберетесь. Если же нет, приходите — я составлю карту, — женщина так мило улыбнулась мне, что сразу стало понятно, что приходить назад будет очень глупо. Я вышел из кабинета и сразу приметил кнопку вызова лифта: с первого-то взгляда неясно, а вот сейчас она будто бы горит синим пламенем. Клепка в металле — это кнопка, а металлическая пластина слева — фальшпанель, уезжающая в сторону, как и дверь кабинета той дамы.

Ноги, едва поднимаясь и шаркая по полу, на последнем издыхании несли меня к новому пристанищу. Лифт ехал чрезвычайно медленно, будто бы его поднимают десяток бурлаков. Узкий темноватый коридор, представший передо мной, так же казался невероятно длинным. «Где же моя комната» — думал я, мельком осматривая стены, в которых виднелись множественные фальшпанели, видимо — двери чужих комнат. После четырех дверей — по две с каждой стороны — я понял, что мне неизвестно, в какой именно комнате я буду жить. Я медленно развернулся в сторону лифта, но вспомнил, что ключ дистанционный, после чего тут же активировал его и выбрал единственную опцию: «Открыть/Закрыть». Где-то вдали коридора послышался щелчок, и я вышел на его поиски, постоянно нажимая на кнопку. Наконец, я нашел свое гнездышко и поспешил войти, после чего запер дверь.

Интерьер в целом был довольно милым, хотя некоторые детали были неординарны. Можно было сказать, что обстановочка не самая богатая и привлекательная, но по-своему уютная, ни в коем случае не лишенная какого-то своего шарма, который, возможно, я чувствую из-за присутствия здесь в первый раз. Я многое отметил для себя с первых же шагов: скудная декоративная отделка в виде искусственных цветов на письменном столе, какие-то непонятные картинки на стенах и тяжелые шторы на окне. Вот они-то меня и привлекли больше всего. Вернее, не они, а то, что скрывалось за ними — мне было интересно, что же можно было увидеть из этого здания — разве не другие металлические-стеклянные здания, поставленные впритык? В общем-то, мои догадки были верными, но не до конца — слегка раздвинув шторы, передо мной предстал вид на крышу соседнего здания. Из-за того, что я был выше, можно было увидеть строения, расположенные несколько дальше нескольких десятков метров. На самом центре обзора стоял невысокий, но довольно милый небоскреб, напоминающий своей формой ракету. В этом небоскребе, судя по всему, тоже располагаются квартиры, поскольку свет в окнах горел совершенно беспорядочно, да и постоянно выключался и включался. Фоном ко всему этому был, конечно же, купол.

Меня преследовало ощущение, что я нахожусь в каталоге мебельной фирмы в разделе «супер эконом». Окно, кстати, тоже было довольно примечательно, ибо его размеры вызывали уважение: где-то два-три метра в длину и полтора метра в высоту. Не понятно только, зачем шторы во всю стену.

Все не как на Старой Земле. Земля… Родина-мать человечества — его клетка и его же любимая площадка для игр. Словно животные в зоопарке люди были заперты на планете в надежде на то, что в будущем когда-нибудь родится гений, способный спасти от заточения целый вид. На удивление, такой гений нашелся, а вернее сказать, десятки, сотни и тысячи гениев, имена которых подобны именам богов — звучат повсюду в мире людей и являются прямой отсылкой к объекту поклонения.

Меня всегда интересовало, почему же человеку так важно первенство. Давным-давно называли проливы в честь первопроходцев, позже начали называть астероиды и планеты в честь астрономов, теоремы в честь тех, кто их доказал или выдвинул. Неужели желание распространить свое имя в истории так важно для этих людей? Или это животное желание взять первенство среди своего вида? Естественная потребность в размножении, покрытая тысячами слоев культуры?

Гордость — это животное или человеческое?

Невозможно отрицать, что стремление быть лучшим — это неотъемлемая часть жизни и развития. Вся эволюция построена так, что выжить сможет только лучший. Но первый — лучший? Конечно, если это скачки, то утверждение справедливо. Но первый в очереди на повешение — это разве хорошо? На самом деле, исследователи старых времен не сильно отличались от висельников: не повезло: начался шторм — смерть. Не повезло: реагенты оказались с примесями, прогремел взрыв — смерть. Иной случай, быть первым выжившим. Но разве стоит в таком случае увековечивать имя того, кому лишь соблаговолила леди удача?

Гордость — что же это за явление, заставляющее обезьяну радоваться отсутствию взрыва на поле трупов менее удачливых? Хорошо ли, когда человек излишне горд? Едва ли. Хорошо ли, когда человек лишен гордости? Тем более. Почему тогда во главе «хороших» у людей стоят индивиды, затмившие своей гордостью остальных — все те же счастливчики, вчера молившиеся о спасении, а сегодня хвастающиеся открытием? Дело даже не в том, что горы нужно как-то называть — многое оставлено в памяти человека в виде красивого слова или свойства самого предмета, а не имени любимца фортуны. Быть гордым своей работой — это нормально, но быть гордым случайностью — совсем нет. Кто-то скажет, что открытие тех или иных законов мироздания — это и есть работа, а я вспомню сказку про Ньютона и яблоко.

Надо было быстренько привязать ключи и пропуски к чипу, что я и сделал.

За все то время, что я плутал по «переходам», я прилично устал, да и время на часах уже приближалось к полуночи по времени Нью-Йорка. «Надо ложиться спать» — подумал я, и, не раскладывая вещей, присел на край кровати. На удивление, я не был уставшим, лишь логическая цепочка «много ходил — устал — спать» говорила о том, что пора хорошенько отдохнуть. Может, это была иллюзия, открытие второго дыхания — неизвестно. Привстав, я начал снимать штаны. Днем я считаю интервал от пробуждения до сна, даже если при этом просыпаюсь вечером, а засыпаю утром. Так удобнее многим людям.

Скинув кое-как оставшуюся одежду, я «упал» на мягкое ложе и придвинулся ближе к стенке, чтобы уложиться на кровати в полный рост. Укутавшись, я начал снова волноваться о предстоящем: «Вдруг я попал в западню? Вдруг меня обманывают, и я буду работать вовсе не так, как было обещано? Вдруг вся станция сгорит или люди погибнут?» — и прочее, что мозг любит твердить себе в постели, когда, казалось бы, пора заканчивать мыслительную активность. Повернувшись на бок, я уставился в окно, а, вернее, в шторы. И в этих шторах я потерял нить размышлений, пришло спокойствие: буквально через минуту меня уже страшно одолевал сон, а еще через короткое время я потерял все силы, чтобы держать неподъемные веки открытыми.

Проснулся я почти что ровно через шесть часов с мощным приливом сил. Казалось бы, на новом месте всегда спать неудобно, но сегодня я получил удовольствие от сна, если можно вообще так сказать. Причем сновидений у меня совершенно не было — оно и понятно, я спал очень крепко из-за утомления вчера.

На часах было 6:51, за окном то и дело ходили люди: и не понять, каковы они. Конечно, я говорю о достатке. Наверняка, многие из них такие же, как и я — бедные новички в этом месте, ухватившие карточку в счастливую жизнь, а могли быть видные богатые ученые, приехавшие сюда на одну командировку — налаживать какое-то оборудование или проводить лекцию для «деревенщин» со станции. Но с другой стороны, какая разница здесь, кто какого достатка, если у всех одинаковые возможности? Корабль тут не используешь, автомобиль не купишь, недвижимость тоже. Купить себе дорогую одежду — возможно, но здесь нет экстраординарных костюмов — гламура и света софитов тут почти что нет. Обставить квартирку, наесться вкусно — все это возможно, наверняка, даже уборщику.

И все эти люди, будучи равны по своим достаткам, равны в праве на труд. Глядя на идущих по улицам людей, я не вижу ни одного, кто был бы похож на безработного. Такие не торопятся, взгляд у них другой, да и сомневаюсь, что их бы здесь содержали слишком долго.

В тот момент у окна мне было действительно хорошо: словно в свои любящие объятья меня взяло тепло, контрастирующее с тем, что было на центральной станции. Однако, до уюта было далеко — интерьер мне хоть и приглянулся, но я хотел совершенно иного. Отойдя от окна, я достал из своей одежды записку, которую мне дала женщина снизу. Аккуратным, но в чем-то неуверенным почерком были написаны советы на первое время вроде некоторых маршрутов и адресов (зачем только, если есть ДР?). Ничего особенного, но еще было написано, что мой номер — теперь действительно мой. Моя квартирка. Моя собственность в каком-то смысле. По началу я не поверил, но потом как-то смирился с этим. Так или иначе, за подписанный контракт на 3 года работы я получил первую недвижимость в своей жизни. Из особенных советов был еще один: «Пожалуйста, заходите ко мне почаще — это в ваших же интересах.» — неужели ей не хватает внимания? Вряд ли.

Мне в голову пришла мысль, что пора бы уже собираться, поэтому я отбросил записку на кровать и начал собираться на первый день своей работы. Мои ноги понесли меня наружу без завтрака, ведь время поджимало — нельзя же опаздывать в первый день. Я буквально выбежал на улицу, осмотрелся, включил свой интерфейс дополненной реальности и быстрым шагом направился вниз по лестницам, как показывала миникарта — к самому первому этажу станции, а по нему уже где-то с километр в нужный мне «уголок».

У достигнутой мною двери не было ни души, а на самой двери была яркая надпись, насколько я понял, настоящая: «РМ научного отдела. Не входить без спецдоступа.» — я же прошел с легкостью. Коридор вперед и ни души: не было не то, что работников. Даже охраны не было. В этом коридоре так же, как и везде, на стыке стен с потолком были яркие белые лампы, а чистый блестящий металл, которым были обшиты стены, напоминал мне, где я нахожусь. Несколько шагов вперед, и я был у «контрольной» двери, через порог которой резво и переступил.

— Закрывайте, пожалуйста, дверь! — послышался голос из помещения. Это был мужчина в возрасте в белом халате, сидящий за столом, расположенном параллельно коридору.

— Здравствуйте, меня зовут… — начал я, но не успел закончить, старик меня перебил.

— Роман Георгиевич. Наслышан о Вас и о Ваших достижениях! — сказал «старик» и встал со стула, протягивая мне руку. Один вопрос: о каких достижениях?

— А Вы..? — робко спросил я, пожав руку мужчине.

— А я Китакадзе-сан, — ответил старик, положив мне руку на плечи.

— Очень приятно, Китакадзе-сан.

— Подойдите-ка сюда, Роман Георгиевич. — старик поправил очки и, отпустив меня, указал рукой на один из трех шкафчиков на стене за столами. Обычные рабочие шкафчики — не более. На одном из них была наклеена бумажка с надписью «Китакадзе», а на других двух не было ничего, — вот этот шкаф, — он указал рукой на дальний от своего, — будет вашим. И стол соответствующий тоже. Присаживайтесь.

— Хорошо, а могу я задать вопрос? — я подошел к шкафчику и открыл его, использовав физический ключ, который мне тут же передал Китакадзе. Внутри был белый халат и ничего более. Халат я незамедлительно надел.

— Какой вопрос? — японец прищурился.

— Где сейчас третий работник?

— А его нет! — воскликнул старик, вернувшись за стол, — вообще-то здесь должны были по проекту работать три человека, но сейчас это не актуально — зачем трое, когда даже один может выполнять ту работу, на которой мы с вами «застряли» — рассмеялся он.

Я лишь хмыкнул в ответ и присел за стол, стоящий третьим влево от стола старика — самый близкий к двери. По всей видимости. Я ожидал, что этот человек расскажет мне, в чем заключается моя работа, но он лишь рылся в своих ящиках — намного активнее меня. «Да где же..?» — доносилось растерянная фраза, за ней последовала еще одна: «У тебя скотча, случаем, нет?». В ответ я поискал в своих ящиках скотч и помотал головой, а японец выдохнул и почесал свою бородку, да поправил очки, будто бы это помогает ему найти скотч.

Маленькая комната — по ширине как пять письменных столов, где по центру стоят три. Позади три металлических ящика с дверкой и какое-то старое оборудование, похожее на электрические машины, инструмент и простейших роботов, а перед столами через метра три-четыре была стена, в которую был встроен огромный макет электросети с лампочками на отмеченных различными буквами и цифрами точках. Освещение в помещении было уже менее холодным, впрочем, металлические стены остались прежними. Напротив входной двери слева от меня находилась еще одна дверь — мне было ужасно интересно узнать, что там.

— Итак… — выдохнул Китакадзе, — теперь по делу: наверное, Вы хотите узнать, чем мы тут будем заниматься. На самом деле, работу вы узнаете тогда, когда мы будем непосредственно работать, объяснение очень простое и не совсем соответствует действительности: на экране перед вами есть множество ламп, загорающихся красным цветом, когда в каком-либо месте датчик регистрирует аномалию — записывайте название лампочки, время и дату, после чего нам будет необходимо осуществить ремонт той или иной детали. Ну, или мы должны будем известить о ее поломке. Или же мы просто что-то отключим или отрегулируем — это не важно. На месте разберемся. Справа от нас дверь — переход в рабочую зону реактора. За переходом, собственно… Рабочая зона реактора. Туда мы и полезем в случае чего. Вот так вот, конечно, рассказать тяжело, но… Не знаю. Когда приедете домой, найдите мою книгу «Предписания 42-776 геотермальный реактор «Пузырь»18. Там описаны все возможные случаи поломок или сбоев. На самом деле, многое из этого Вы уже изучали в Вашем ВУЗе, так что… Может, Вы и сейчас можете что-то наладить, а может, Вам придется постоянно ходить с этой книгой. В физической форме она, кстати, всего одна. Я могу дать вам просмотреть ее сейчас, но с собой унести не позволю. — старик, казалось, закончил.

На самом деле я думал, что он будет расспрашивать меня про жизнь, про что-то еще, но он оказался довольно сдержанным. По крайней мере, в плане светских бесед.

— Ах да, чуть не забыл. Распишитесь в журнале — если мы с Вами погибнем, то всю вину будут сваливать хотя бы не на меня, — посмеялся старик, достав из ящика журнал, открыв его и передав мне вместе с ручкой. Я прочел короткое сообщение в журнале и расписался под пятью фамилиями — Китакадзе, Смолин, Мэйсон, Ягири и Кёлер. Видимо, это прошлые сотрудники. Дата вводного инструктажа некоторых из них — тридцать лет до сегодняшнего дня. Удивительно. Наверное, они уже умерли, а этот старик — оставшийся.

После этого мы сидели какое-то время молча: я смотрел на экран, все думал о своей работе, а старик то ли уткнулся в свою ОС, то ли спал с открытыми глазами, то ли очень пристально смотрел на экран, как и я. Скучно и смертельно утомительно — первое впечатление от этой работы. Действительно, что ж может сломаться на этой передовой станции, если она была построена по последнему слову техники и обновлена всего лет тридцать назад, смотря на инструктаж Китакадзе-сана. Хотя, я пока что мало понимаю здесь.

— И как вам? Нравится здесь, Роман Георгиевич? — разрушил тишину японец, не отрывая взгляда от экрана.

— Если честно, я просто поражен этим великолепием. На Старой Земле я жил в старом районе города, ну… Знаете, постройки века XX–XXI. И вот, попав в такое — я просто… Ну, это действительно невероятно! — воскликнул я, — но, наверное, по праву я все не оценил — слишком мало времени бывал, да и уставший уже с дороги.

— Красиво и ухоженно значит? — старик сложил руки «домиком» и оперся головой на них, — а на Старой Земле не так?

— Ну, там, где я жил, в Европе, в Российской части, зелено, пыльно, иногда грязно и сыро, — здесь же микроклимат не позволит заледенеть одинокому тротуару, верно? — попытался пошутить я. Неудачно.

— Я иногда хотел бы поехать на Старую Землю, посмотреть, каково это — жить в такой… реальности. — со вздохом сказал он.

— Мне такая «реальность» нравится больше, если честно. Даже однообразие металлической обшивки повсюду не пугает, хоть мозгом я и понимаю ее… Ущербность что ли.

— Понятное дело. Вы еще молоды, а меня тянет к земле… — слабая улыбка проскользнула на лице моего собеседника, после чего он повернулся ко мне, — расскажите мне о России.

— А что вы хотите услышать? —переспросил я, перебирая в мозгу варианты ответа.

— Как она выглядит?

— Хм, — на секунду задумался я, — там, где я жил, был довольно приятный климат, правда, зима холодная. Ну и получается, что, выходя на улицу в разные времена года, я видел разное: летом было страшно зелено: выглядывая из окна, я порой не мог разглядеть дом по соседству, который закрывали пышные кроны деревьев. Было очень яркое, теплое солнце. Еще была зима — температура опускалась, а «картинка» становилась бело-серой, однако, солнце было такое же яркое и теплое, хотя по факту было холодно.

— У нас такого не увидишь.

— Может быть, но всегда получается, что летом ждешь зимы, а зимой — лета. — усмехнулся я. Старик улыбнулся мне в ответ и вновь повернулся к экрану.

— Я сам из Кагосимы — жил там когда-то. Помню то, что Вы рассказываете, только зимы у нас особо не было…

— Жить в теплых краях тоже приятно, — ответил я. Более мы не разговаривали вплоть до конца рабочего дня. Первый час было неудобно, но потом я как-то привык к этому. Единственное, к чему нельзя привыкнуть — это страшная скука. Первым по истечению рабочего времени встал мой коллега, после чего я поинтересовался:

— Вот мы сидим здесь полдня и ничего не делаем, а теперь уходим. Что будет, если ночью что-то сломается? Вернее, зачем мы вообще сидим здесь?

— Ну, а Вы хотите вечно сидеть дома?

— То есть?

— Это же работа. И от нас требуется оперативное ее выполнение. Так что извольте-с завтра все-таки сюда явиться. Вы продаете нам свое время, а мы — покупаем.

— Так что если что-то пойдет не так ночью?

— Работа так устроена, что ночью, даже если что-то сломается, мы ничего поделать не можем. Вы не поверите, но это самый настоящий организм! Живая душа!

— Тогда у меня снова возникает вопрос, зачем нужны мы.

— Почитайте книгу как-нибудь. Все дело в рабочих циклах. Пока мы здесь — идет один процесс, когда мы уходим — другой. Первый мы поправить можем, второй — нет. Если, конечно, Вы не хотите свариться там внутри. Если честно, мы уже вообще… мало, что можем поправить.

— Ну, тогда до свидания, Китакадзе-сан. — я так же собирался уходить, оделся и вышел следом. «Я ожидал большего» — всплыло в голове у меня, как только дверь за мной закрылась.

На входе в лифт я встретился с «хозяйкой» дома, пыхтящей над чем-то у двери в ее кабинет.

— Здравствуйте, Китакадзе-сан. — сказал я, и в голове всплыла мысль: «А они не родственники случаем?»

— О, добрый вечер. Вы… Не могли бы мне помочь? Эта дверь вообще-то должна открываться с моего пропуска, но что-то не работает, ох… — Китакадзе-сан тщетно махала какой-то картой у двери, будто бы сенсор, распознающий ее цифровой ключ, мог быть где-то не там, где был обычно. Я подошел к ней, и дверь тут же открылась, а сама женщина, не торопясь перешагивать через порог, поблагодарила меня, лишь после этого скрывшись в кабинете. Честно говоря, я не понял, в чем была проблема, но и понимать было как-то лень. Она забыла включить свое отображение? В списке активных пользователей поблизости ее тоже не было… А что с картой-дубликатом? Зачем она ей вообще?

Зайдя домой, я довольно быстро приготовился ко сну и нашел электронную версию книги-руководства по реактору. Она была скучна, потому на что-то большее, чем быстрое чтение по диагонали, я был не способен. Да и в таком режиме я буквально провалился в сон.

Глава #2

Лифт, ключ, кровать и… Новое утро. Уже какое..? Я сбился со счета. Абсолютно в то же время сон покинул меня, заставив собираться на новый день работы. «Интересно, мы опять просидим весь день, ничего не делая и заполняя электронные бессмысленные формы?» — думал я. Откровенно говоря, я прямо-таки надеялся, что что-то произойдет.

На подлете у меня были мысли, что работа, которую мне предстояло совершать, будет важной, но по факту, если аварий не будет, то разве много пользы я приношу обществу своими действиями? Нет, во мне не играл альтруист, которому нужно было скорее принести благо окружающим. Во мне просто играла гордость. Но имеет ли она право быть здесь?

Я поймал себя на мысли, что это рассуждения типичного неудачника, который одергивает себя при любом проявлении внутренних амбиций, даже пусть и в голове. С другой стороны, что в этом плохого? Я всего лишь трезво оцениваю себя. У меня заниженная самооценка и завышенные ожидания. И это я говорю будто бы не для себя, а для «публики» свыше или в голове. «Да, я хочу, чтобы меня услышали» — и каждое «признание» за другим — это бесконечная череда оправданий непонятно перед кем. Нет, я не испортил настроение себе с самого утра — это мои каждодневные рассуждения, если мозг занят чем-то кроме интересных вещей или познания нового. «Разве не каждый думает так же?» — уже непонятно, оправдание это или нет.

Мысли ушли тогда, когда я переступил через порог своей квартиры. Сосед вдали коридора тоже куда-то выходил, и я, немного ускорившись, успел забежать в лифт. Живет ли Китакадзе-сан здесь? И другой Китакадзе-сан тоже? «Сегодня надо будет обязательно проследить за своим коллегой» — театрально произнес фразу мой внутренний голос, когда лифт доехал до первого этажа, где я снова встретил «хозяйку», что-то ищущую в своей сумке.

— Здравствуйте! — сказал я, покачав головой.

— Доброе утро, — торопясь, рявкнула женщина. Я прошел мимо и вышел наружу, а ее шаги говорили о том, что она прошла прямо за мной на небольшом расстоянии. Видимо, она искала ключ-карту. Они со стариком точно странные, и если шумами реактора можно объяснить использование всяких там карандашей да ручек (о чем написано в руководстве-книжке), то вот отказ от дополненной реальности мне не совсем понятен — видимо, отец ее воспитывал довольно интересными способами. На секунду мне даже стало интересно, какого это — жить без ДР. Сейчас же я полез в настройки выключать свой чип. Удивительно было смотреть на двери без отметок и указатели без текста. Словно я попал в какой-то город-призрак. Правда, людей-то было много, а вот если их убрать, то действительно получалась бы какая-то гнетущая атмосфера. Вместе с самой картой пропали отметки о положении тех или иных ориентиров на ней — пришлось пользоваться памятью, чтобы добраться до места работы.

Я смог сохранить неплохую память собственную, несмотря на информацию, хранившуюся на «диске». Впрочем, информация, хранившаяся в моей голове и та, что была на чипе, перекликалась и иногда повторяла друг друга, так что чувствовал я себя совершенно нормально. Дошел я тоже нормально: ни разу не свернув не туда, но были и странности, огорчившие меня. Идя по памяти, я постоянно перегораживал кому-то дорогу, чуть ли не врезался в людей в особо многолюдных местах. После этого невольно задаешься вопросом: неужели мозг все-таки атрофировался? Я не чувствовал себя переполненным задачами, когда вспоминал путь на работу, но остальное будто бы ушло у меня из внимания. Надо почаще выключать ДР. Перед входом на работу я снова включил свой чип и переступил порог нашего кабинета.

— Доброе утро, Роман! — воскликнул старик и подбежал ко мне, пожимая руку.

— Доброе, Китакадзе-сан! — энергично я ответил ему, после чего мы расселись по столам. Не успел я устроиться, как мой коллега пристально посмотрел на меня и выдал:

— Вы уже, наверное, догадались, что управляющий нашим домом — это моя дочь, да?

— Ну… да.

— Это уже доказывает, что Вы лучше, чем я ожидал! — старик хихикнул. Если честно, я не знал, как реагировать на это.

— Раз так, скажите-ка мне вот о чем. Вчера я забыл сказать об этом. Раз Вы такой умный, — как же обидно это прозвучало, — то Вы, наверное, не упустили из виду пункт про здоровье в трудовом договоре?

— Ну да. Что-то вроде «работа на данном объекте может вызывать незначительные отклонения здоровья, поправимые с помощью оздоровительных курсов предприятия.»

— Теперь это так называется… — подняв брови, Китакадзе-сан пробубнил эту фразу, — на самом деле сложные процессы происходят в наших организмах, поэтому объяснить в двух словах я не могу, почему, что и как, но… Мне всего 73 года! Хотя выгляжу я на все 123! Э-э-э…, хотя по факту я себя «уставшим от жизни» не считаю. Я разве похож на маразматика?

— Нет, конечно! — воскликнул я, немного переигрывая, в ответ старик чуть ли не рассмеялся и повернулся к экрану. Мне в голову впилась фраза «не объяснить в двух словах», а голос внутри так и кричал: «Мы тут целыми днями сидим и скучаем, чего не рассказать-то?» — но я не решался этого сделать в силу своей сдержанности.

Сидев напротив этого экрана, я заметил, что на нем нарисованы древа — вероятно, схема сети. Если каждая лампочка символизировала на этом экране какой-то узел, а ветки — связь, то получается, что за той самой закрытой дверью и находится реакторная, в которой уже и есть столько всего. Дверь армирована, значит, мощность оборудования велика. Что же делают эти люди в исследовательском отделе? Почему я не могу присоединиться к ним? Почему я сижу в кабинете с этим человеком, когда мог бы проводить какие-то удивительные испытания и открывать, изобретать новое? Мои «депрессивный» ход мыслей вновь прервал Китакадзе-сан:

— Я так посмотрел на часы… Думаю, Вы должны знать полную картину о старении. Если хотите, конечно.

— Рассказывайте, пожалуйста.

— Хм, я постараюсь ничего не забыть, — он отвел взгляд в сторону, — не знаю даже, с чего начать. Вот представьте: дерево подвергают воздействию горячей и холодной воды. Оно же деформируется, так?

— Так, — кивал я.

— Под воздействием излучения реактора мы с Вами тоже быстрее портимся, пусть и не деформируемся. Реактор постоянно излучает различные волны. На самом деле, его можно было расположить где-то еще, но провести кабель подо льдом сложнее, чем просто провести кабель по «постройкам» к центру исследований. Я говорю «реактор», подразумевая всю систему переработки энергии. Мы с вами жертвы негуманной конструкции этой станции, но без нас работа невозможна, вы понимаете?

— Ну да.

— По Вашему виду кажется, что вы восторжены окружением, но я хочу вас огорчить: все не так радужно и красиво, как вы думаете.

— Неужели все настолько плохо? — я не выдержал и перебил мужчину, сказав это несколько пренебрежительным тоном.

— Это уже решать вам, однако, я знаю эту станцию и не стал бы делать таких выводов. Вам еще предстоит разобраться.

Ничего не сказав в ответ, я отвернулся. Сию же секунду на стене начала мигать одна из ламп, после чего раздался звук оповещения. Китакадзе встал со своего места, подозвал меня рукой и пошел в дальнюю дверь, где я еще не был.

— Идем! Сейчас будет твоя первая работа.

— Иду! — я сомневался, что смогу что-то сделать. Конечно, какие-то остаточные знания от учебных учреждений остались, но разве они применимы в практике? Довольно неуверенно я прошел за своим коллегой в помещение за этой дверью. Здесь были три огромных шкафа, больше похожих на капсулу жизнеобеспечения, а также стол с инструментами. В противоположном от входа направлении была еще одна дверь. На удивление, в этой комнате было ужасное освещение. Красно-желтое, тусклое и мерцающее.

— Почему здесь так темно? — спросил я

— По-другому никак.

Китакадзе-сан сел на стул рядом со столом и достал из кармана ключ, после чего протянул его мне.

— Твой посередине.

Не спрашивая ничего в ответ, я скорее двинулся к шкафу посередине. Открыв дверь, я увидел, что там ни что иное, как своего рода скафандр. По сути резиновый костюм, плотно прилегающий к телу, поверх которого была тяжелая кираса. На голове предполагалось носить своего рода шлем с закрытыми дыхательными путями.

— Надевай. Сначала костюм, потом накидку, потом подвязывай ее, и в последнюю очередь шлем. Капюшон костюма накинешь на голову. И подвязаться не забудь. — довольно сухо проговорил старик.

Облачившись в костюм (что было довольно сложно), я почувствовал его вес. Настолько тяжелых «доспехов» мне не удавалось носить никогда. Позвоночник сам гнулся под тяжестью свинцовой пластины, а фильтр противогаза, оказавшийся в районе подбородка, опускал мою голову вниз: я будто готов был сложиться прямо на месте, рухнув головой на пол. Но несмотря на это, я подошел к своему коллеге, после чего тот дал мне «рюкзак» (выполненный из какого-то легкого прорезиненного металла параллелепипед на лямках) и сказал:

— Все очень просто. В этом отсеке относительно часто происходят аварии, так что тебе надо будет просто заменить пару проводов и наладить работу. Главное, чтобы не искрило.

— То есть мне просто надо заменить контакты? И как налаживать?

— Если все пойдет так, как надо, нажмешь там рубильник и услышишь характерный шум. В рюкзаке все, что тебе потребуется: там и провода, и предохранитель один есть. Это довольно обычная авария. — сразу было видно, что с настоящей работой Китакадзе менялся, становясь серьезным и сухим человеком.

— Хорошо. А куда, собственно, идти?

— Ты, наверное, не помнишь уже карты, да? «От корней к плодам» — запомни это. Ну а сейчас ты пойдешь прямо, пока не увидишь слева вторую дверь с пометкой

B-002. Заходи туда и снова иди прямо, пока справа не найдешь дверь с пометкой I-04. Там будет что-то сломанное, искрящее. Вот это тебе и надо устранить. Костюм, кстати, от удара током тебя не спасет, так что я бы тебе не советовал соваться туда сразу. Сейчас, погоди-ка… У тебя же есть ДР? Выключи ее совсем и не включай, пока не выйдешь сюда. Это опасно. Тут очень сильные помехи, понимаешь ли — они нарушают работу такой аппаратуры. Ну что, вперед?

— Хорошо! Вперед! — выкрикнул я и двинулся к двери, ведущей к нужным мне комнатам. Дверь по моему касанию отварилась, открыв моему взору длиннейший коридор. Как только дверь позади закрылась, ко мне на ум пришла мысль: «Мне даже не провели нормального объяснения, не был выдан документ на ремонт, не было описано, что и как делать. Он же просто выгнал меня без всего! Вообще-то нужно составлять особые бумаги…».

Через полминуты я успокоился и вернулся разумом в «реакторную». Коридор был также и широк, а по бокам были рельсы и велодрезина. Надо сказать, что освещение здесь было довольно скудное, как и в предыдущей комнате. Но я все равно хорошо видел окружение, вот оно-то меня не особо радовало. После десяти метров металлических стен начался участок, где был «дырявый» пол из металлической решетки и бортики, высотой чуть более половины моего роста из того же материала. Светильники устанавливались прямо на этом «мостике», который был подвешен где-то под потолком.

Вниз я смотреть не хотел совсем. И кто-то здесь еще ездит по рельсам? Идя вперед, я замечал желтое пульсирующее свечение снизу, а светильники на перилах беспорядочно мерцали то желтым, то красным, то оранжевым, иногда вовсе отключаясь, что создавало гнетущую атмосферу хаоса. Еще двадцать метров, и я промок до нитки: здесь было ужасно жарко для человека с таким защитным костюмом, как у меня. По мере приближения к мосткам вдали, шум усиливался, и если у входа в комнату с костюмами его можно было заглушить разговорами, то сейчас он начинал давить на мозг.

Наконец, я собрался с мыслями, выключил свой чип и начал разбирать с тем, что мне нужно сделать. Вторая дверь слева с пометкой В-002… Дальше I-04. Я пристально смотрел на нужную мне стену, но в силу своего неидеального зрения без ДР, не мог рассмотреть чего-то отчетливого, особенно в таком освещении. Мост, по которому я шел, был действительно очень длинным. Просто невероятно длинным. Шаг за шагом я приближался к какой-то стене вдали, но, вместе с этим она будто бы отдалялась от меня — конечно, это не были галлюцинации или оптическая иллюзия, мне просто-напросто не давала покоя усталость, вмиг приобретенная в момент погружения в этот мрачный мир. Конечно, и в научном отделе, и в «кабинете» тоже не было света софитов или прожекторов, но в данном случае мерцание сильно утомляло, заставляло как бы вручную моргать лишний раз, чтобы убрать эффект размытия от усталых глаз, которые не в силах так работать. Более того, если снаружи было хоть что-то видно, то здесь царила скорее атмосфера полумрака.

Вглядываясь в мост, я не внушил себе спокойствие, заметив, что многие детали здесь проржавели или оплавились, хотя, конечно, ненадежными их назвать было нельзя. Ржавчина, вероятнее всего, была из-за высокой влажности, ощущаемой даже в костюме. Смотря вниз, я, наконец, сумел кое-как сфокусироваться и определить, что же происходило там: на удивление, ничего особенного, за исключением пульсаций множества источников света, сливающихся в матовой пелене. Видимо, это из-за какого-то химического процесса, протекающего в черном кубе посреди пола. Опять же, не совсем ясно, зачем все пространство вокруг было пусто и, в то же время, почему, если его нельзя использовать для иных дел, оно не заполнено технологическими аппаратами. Своего рода зона отчуждения — огромная сфера, которая включает в себя еще и пару буквально подвешенных на стальных балках помещений для работы персонала, к которым идут множественные трубы и шины со всего купола. Именно до них я наконец дошел, минуя интимную атмосферу, создаваемую будто бы свечой на ветру. Сразу два огромных контейнера висели рядом слева по стене — справа была пустота.

На дверях обоих контейнеров виднелись надписи В-003 и В-002 — мне стало очевидно, куда идти, но ноги уже с трудом удалось передвигать. Несмотря на то, что я был «экранирован», у меня резко заболела кожа — то ли от самовнушения, то ли от полученной дозы радиации (а есть ли тут вообще фон?), хотя я больше допускаю первое.

Для того, чтобы зайти в параллелограмм В-002, мне пришлось крутить огромный вентиль массивной двери, что далось мне не так легко. Однако, в награду я получил полностью тихое помещение, в котором не было ни шума, ни пульсаций света — наоборот, он был слишком мягок и стабилен. Снова меня преследовало ощущение, что я попал в какой-то музей древних технологий. Бело-желтое освещение показывало мне серые металлические стены с симметрично расположенными дверями и длинным коридором вдаль, который заканчивался такой же дверью, что и на входе. Высота и ширина были довольно малы, но я проходил без проблем.

По началу меня одолело любопытство, я хотел посмотреть, как это все выглядит с другой стороны, но работа была все-таки превыше всего. Проходя по коридору, я постоянно твердил про себя про I-04 и, в итоге, наткнулся на нее. В отличие от внешних дверей этого блока, она открывалась легко — достаточно было всего лишь отклонить ручку.

В комнате не было ничего удивительного: по стенам были распиханы провода, стояло две стойки с пультами управления какой-то аппаратурой мне неизвестной, так как прочитать надписи на японском я не мог без ДР. Впрочем, мне это было и не нужно, ведь я искал «что-то сломанное и искрящее» — очевидную поломку, которая настолько не важна, что ее поручили выполнять желторотому мне, не дав даже минимальное объяснение, что делать.

Тем не менее, в комнате I-04 я не заметил ничего, что следовало бы отремонтировать: кабели и пульты управления были в порядке, а кроме них и пары датчиков с какими-то электрическими аппаратами там не было ничего.

Несмотря на то, что мне было сказано искать в I-04, я все-таки решил проверить другие комнаты рядом, в которых, как я полагал, были поломки. Начал я с комнаты I-03 напротив — очень малого помещения с одним метром квадратным для человека. Здесь все было в черных монолитах электрических аппаратов, которые то и дело громко срабатывали, в первый раз испугав меня не на шутку. «Ничего интересного» — подумал я.

Следующей комнатой стала I-02, которая представляла из себя уже кое-что более интересное. Это помещение было пусто, а все оборудование располагалось на потолке. Учитывая, что вся конструкция была подвешена, можно было точно сказать, что никакой рабочей части сверху не было. Более того, некоторые из ящиков не то, чтобы болтались, но были закреплены довольно слабо. Я не стал их трогать и вернулся в коридор, не испытывая желания дальше суетиться в полумраке. Мне, наконец, захотелось увидеть нормальный свет.

В тот же момент меня одолела тоска, ведь свет, который я ощущал на себе, весь был создан лампами, зачастую даже не подражающими солнцу, как в главном районе. Однако, не будучи слишком эмоциональным, я продолжил свой путь, но уже в сторону закрытой на вентиль двери в противоположную от места моего входа сторону.

Я с трудом открыл вентиль, но дверь отказывалась открываться ровно до тех пор, пока я не приложил к ней плечо, что было слегка неразумно, ведь с другой стороны меня ожидала довольно унылая картина — балкон, с которого можно было рассмотреть то же, что и с моста.

Ровным шагом я шел обратно, понимая, что не выполнил того, что от меня хотели. И все-таки, я не ожидал наказания, я был скорее поглощен поиском ответов на вопросы, коих все эти странные комнаты мне назадавали много. Открыть дверь назад было еще тяжелее, чем дверь на балкон — чувствовалась усталость, будто я провел там не полчаса, а целых пять. Как выяснилось позже, время, мною потраченное на то, чтобы гулять по реакторной, было значительно больше ощущаемого.

— Вернулся, голубчик! — сказал Китакадзе, взяв меня за плечо, — а я-то думал, ты там упал! — посмеялся он.

— Никаких неполадок в I-04 не было, — сказал я, снимая костюм. Мой тон был неуверенным и в то же время каким-то отвлеченным, что старец сразу же заметил.

— Ты там не только в I-04 заходил, да?

— Ну да. — на ум уже приходили мысли о наказании.

— Это хорошо. На самом деле поломка была у нас здесь, что я устранил, пока тебя не было. Я надеялся на то, что ты устроишь себе экскурсию. Ты заходил в В-001?

— Нет, туда не довелось.

— А зря, — выдохнул японец, взяв меня за голову и посмотрев в глаза.

— Что? — удивленно спросил я.

— Просто проверяю, — ответил Китакадзе, начиная осматривать мои уши.

— Что-то не так?

— Ты ОС пользовался?

— Нет, не пользовался. — я действительно не врал, но из-за тона собеседника, во мне повисла какая-то неуверенность.

— Хорошо… — многозначительно сказал старик, отпрянув.

Я в это же время сложил костюм на место и направился к выходу в основную комнату с табло.

Включив ОС, я обнаружил, что рабочее время закончилось. Без терзаний совести я сразу же направился к выходу, скупо попрощавшись с Китакадзе, что тоже собирался, но копался в своем ящике.

Придя домой, мне не хотелось даже думать о работе: я просто занимался своими делами и даже не вспоминал о произошедшем. Хотя, казалось бы, стоило, ведь это нельзя назвать чем-то обычным. Это было похоже на… скорее… какую-то попытку изобразить активную деятельность, найти что-то, за что можно зацепиться, нежели провести реальные работы на месте. Сам Китакадзе поставил меня в эту ситуацию, однако, я не искал в нем виноватого. Повторюсь, я лишь отдыхал, не придавая значения «вылазке»: «Может быть, все так и должно быть?»

Так я и уснул, посвятив себя праздным занятиям ничем — и проспал довольно хорошо, потому что усталость все-таки сказывалась на теле. Проснувшись на следующий день, я снова не загорелся желанием разобраться в произошедшем, но, все-таки, к моему наставнику у меня вопросы появились.

«Добрый день» — сказал я, влетев в кабинет. Китакадзе немного оторопел и кивком поздоровался со мной, читая какую-то физическую книгу. Я же, расположившись, решил выложить свои карты на стол.

— Китакадзе-сан, что это… вчера было? — спросил я, вопросительно посмотрев на старика.

— А что было? — спросил он, явно шуточно.

— Вы послали меня для того, чтобы я просто глянул на то, что там находится?

— Ну, да. Экскурсия своего рода. По технике безопасности мы не можем выходить туда без повода. Повод я тебе дал, ты сходил.

— А почему Вы не пошли? Мне же нужен экскурсовод, — покачал я головой, подумав, что уел японца.

— Иногда лучше понять все самому, чем полагаться на чьи-то слова. Или чьи-то ощущения.

— А что там понимать-то?

— Жаль, что ты не был в В-001.

— Что там? — я сделал резкий выпад, отчего Китакадзе прищурился, будто оценивая ситуацию.

— Ты же не думаешь, что я просто так тебе это расскажу? — посмеялся он.

— Тогда я пойду и посмотрю! — встал я, разведя руки. В ответ Китакадзе сделал жест рукой, указывающий, чтобы я присел.

— Не стоит. Это не так важно. Что более важно — ты не пошел туда в первый раз. Почему?

— Так… получилось. — выдал я детский ответ, — в тот момент мне уже было тяжело что-то изучать.

— А так всегда: всегда тяжело удовлетворять свое любопытство в полной мере. Но надо идти!

— Вы не поняли…

— Нет, я понял. И все-таки, там не так страшно, чтобы сделать пару лишних шагов. Да, атмосфера так себе, но это обычное производство. У тебя же была практика!

— Да, но там такого не было… — эти нравоучения мне изрядно надоели, но Китакадзе, навязав мне роль школьника, не давал контекста, чтобы выйти из разговора. В то же время, он понял это и сам не хотел показаться стариком, читающим нотации, поэтому, поправив очки, отвернулся к своей книге.

— У тебя есть время после работы? — сказал он, не отвлекаясь.

— Да, конечно, — ответил я.

— Тогда-с, в этот вечер ты наш с Каори.

Это меня немного испугало. Я открыл свою ДР и занимался своими делами еще пол дня, посматривая на табло. Сегодня, на удивление, даже было не так скучно. Или же я привык… Где-то в середине рабочего дня ко мне пришла довольно глупая мысль, которую я, тем не менее, не мог не озвучить:

— Вы заглядывали в ящик третьего работника?

— Ну да, конечно… А что?

— Просто хотел спросить. Может, его можно приспособить под наши нужды? Все равно… третьего нет.

— Странные мысли приходят Вам в голову.

— Просто хотел рационализировать пространство, что ли.

— Не беспокойтесь, оно до Вас уже рационализировано, — как-то гавкнул старик, а затем снова уткнулся в книгу.

Какое-то время мы сидели молча, но японец звонко закрыл книгу, чем слегка испугал меня, а затем повернулся ко мне, положив руки на колени.

— Хотел спросить… как Вам работа? — мне показалось, что он уже спрашивал это.

— Ну, Вы знаете, она довольно разнообразна по ощущениям.

— В смысле..?

— В смысле, большую часть времени мы сидим здесь, скучая — это одно. А потом настает время выйти в рабочую зону и… становится жарко.

— Ах, вот оно что. Ну, на самом деле Вам стоит смотреть на вещи несколько иначе. Вы же пользуетесь этой Вашей дополненной реальностью, наверное, живете там. Не знаю, можно ли Вас встретить по ночам в виртуальной, но почти уверен, что это так.

— Да нет… — сказал я, вздохнув. После этого японец снял очки и протер их платком из кармана, смотря мне в глаза.

— Так или иначе, Вы привыкнете к этому месту. И перестанете думать о контрастности работы. Все придет… с годами.

— Понимаю, — смиренно ответил я, кивнув.

— Уж надеюсь, — усмехнулся Китакадзе и надел очки.

После этого он вновь открыл книгу и начал читать, оставив меня с каким-то чувством недосказанности. Уже какой день мы начинаем разговор, который ничем не заканчивается. Этот странный старик, будто страдающий от излишней интроверсии, не способен продолжить разговор, а я, не в силах его заинтересовать, тоже ограничен парой фраз. Очень сложно придумать тему для разговора для человека вроде меня. Еще сложнее, если собеседник не отвечает тебе и не развивает тему, а строит из себя напыщенную даму, лишь подсмеиваясь и выдавая краткие, а то и загадочные ответы на вопросы, но никогда не спрашивает что-то в ответ. Тем не менее, даже если это происходит, то это происходит по интересу ее, а не меня. Китакадзе не хочет удовлетворить меня, он хочет узнать свое и отстать. А я выдаю ему информацию и тоже замолкаю, как будто от обиды.

Так мы просидели вплоть до вечера, когда старик, молча собравшись, пошел на выход, чуть ли не забыв обо мне. Конечно, он все-таки не бросил меня, и мы направились за Каори, которая в то время ждала нас на «перекрестке» буквально метрах в пятистах. Почти не разговаривая, мы шли куда-то вверх. На все мои вопросы по поводу пункта назначения эти двое молчали или отшучивались, не давая ни единого намека на то, что меня ждало. А ждало меня по-настоящему удивительное место.

Поскольку мы находились под поверхностью планеты, и весь исследовательский отдел был спрятан глубоко в геофронте, мы не могли наткнуться на «окно» в небо, но ближе к верху я все больше удивлялся освещению: лампочка, вкрученная в люстру, смотрится одинаково отовсюду, но ее заполняющий свет смотрится иначе с отдалением, распространяясь на большее расстояние. Здесь, наверху, было намного светлее, чем на уровне моей жизни или работы. Здесь свет этой лампы будто бы уже не освещал всю комнату, а был направлен в небольшую коробку, создавая, помимо света, какое-то тепловое заполнение, заставляя меня потеть — и не только меня. Двое моих сопровождающих совсем не дивились изумительным видам на комплекс и яркому свету, которого здесь так не хватает. Конечно, ведь они знали, куда идут.

К слову о видах, которые действительно приковывали взгляд. Хоть «лампа» и освещала весь комплекс, все же находилось место для игры света и тени, там, где смешивались местные источники света с глобальным. Впрочем, структура комплекса, представляющая из себя многослойную арматурную клетку внутрь — из-за небоскребов, повсеместно чуть ли не подпирающих (а иногда все же достигающих) купол, вносила свои коррективы, давая мне удивительную абстракционистскую мозаику. Я не знаю из-за чего, но масла в огонь подливал еще тот факт, что чем ниже уровень я видел, тем в более красно-рыжий оттенок он уходил — местные источники света каким-то совершенно антифизическим способом виделись мне краснее, чем они есть на самом деле, отсюда, с высоты чуть ли не белого заполнения объемов.

Конечно, подняться к самому источнику света никто бы не дал, ведь это попросту опасно. Однако, это солнце так и манило к себе. До тех пор, пока пара ведущих не остановилась на небольшой площадке, расположенной почти под самым-самым венчанием «Капитолия». Здесь был отвратительно хорошо поставленный свет, отчего каждый объект казался слишком детальным, слишком проработанным по фактуре — значит, люди теряли свой «лоск», обнажая шрамы и макияж. Впрочем, Каори и ее отец выглядели неплохо.

На этой площадке не было охраны, но было много людей — чуть меньше в белых халатах, но больше в костюмах и парадных нарядах. Оглядываясь по сторонам, Китакадзе-сан будто бы искал что-то взглядом, а я, стесняясь что-то сказать, лишь ожидал.

— Секунду, Роман, — сказала Каори, посмотрев на часы.

— Хорошо… — промямлил я.

Через какие-то две минуты к нам подошел еще один человек, и я тут же его признал: это был Морган Фолкс, которого я уже успел забыть за время пребывания на станции. Не знаю, почему, но его имя сразу появилось в моей голове после встречи.

— Добрый день, господа! — типичным для себя тоном, Фолкс чуть ли не прокричал, открыв объятья и протянув руку для приветствия: он обошел меня, затем Китакадзе, после чего театрально нагнулся и поцеловал ручку Каори, явно не в первый раз встречающей такую реакцию. Она не была удивлена или поражена, и вместе с этим было четко ясно, что она не хочет подыгрывать живости американца.

В заполняющем свете этого пространства Морган, контрастируя с Каори и ее отцом, предстал довольно «повидавшим виды» человеком — на его лице были морщины, на шее — шрам, а сами черты лица стали жестче, вместе с тем еще более мужественны. Двигаясь стремительно, резко, он начинал подсознательно давить на меня. Эта твердость однозначно также задевала и семью Китакадзе.

— Пройдемте, поедим, — сказал «бизнесмен» и протянул руку в направлении нашей прогулки, взяв Каори за плечо.

— Пройдемте… — медленно сказал Китакадзе-сан, убрав руки за спину.

Пока мы шли, Фолкс пытался завести разговор. И это был явно не предмет обсуждения, ради которого и происходит встреча:

— Ну как Вы тут, Роман?

— Обживаюсь, пока что все идет гладко, — сказал я, покосившись на своего сэнсея. Он это заметил и отвел взгляд в сторону, будто бы отказывая мне в свидетельских показаниях.

— Очень хорошо! Раз уж мы теперь так близко работаем, ты не стесняйся говорить мне о своих проблемах — уж я-то помогу. — снова он перешел на «ты» и поменял тон с делового-дружеского на отцовский, видимо, позабыв о нашей первой встрече.

— Конечно, — пришлось ответить мне, едва сдерживая свое неудобство. К счастью, идти было недалеко, и неловкая пауза, длившаяся после этого вербального террора, подошла к концу очень стремительно.

Мы подошли к заведению общественного питания, Морган поспешил отмерить метры внутрь своим шагом, а мы шли за ним — покорно и тихо. Ладно, я, но эти двое…

Электронная вывеска сверху меня привлекла еще издалека — это был ресторан традиционной еды. Мне было довольно неловко потреблять, но раз уж Фолкс зашел…

Внутри все было оформлено довольно тепло: почти что в прямом смысле. По правде говоря, я не видел таких интерьеров очень давно, еще со времен своего пребывания в музеях на Земле, даже несмотря на кафе в начале моего «путешествия» — оно эксплуатировало старину так же, как это заведение, но выглядело несколько иначе. Заметно иначе. Зал представлял собой светлое, и одновременно пребывающее в полутьме пространство, заставленное фальшдеревянными столами и стульями, обитыми довольно дорогой на вид тканью. На окнах висели тканевые шторы, а светильники больше походили на рой блестящих игл, свисающих с потолка одним огромным скопом. Морган выбрал место в углу ресторана и пригласил нам сесть туда же. Мы беспрекословно повиновались, после чего Фолкс зажал Каори с противоположной от меня стороны, смотря прямо в глаза Китакадзе.

Буквально пары минут нам хватило, чтобы заказать еду, и мы начали ждать ее, попутно начав обсуждение насущных проблем.

— Как дела, Фубуки? — Морган обратился к старику, который явно был не совсем доволен происходящим.

— Нормально, Морган. Твои как? — с холодом в голосе он все же ответил.

— Оу, ты знаешь, вот решил поприветствовать новичка, кое-что ему объяснить, а то… ты ведь любишь все усложнять, верно? — Китакадзе не ответил на этот выпад.

— Итак, — Фолкс повернулся ко мне, — я слышал, что ты уже побывал в производственной зоне?

— Да, верно, — едва успел вставить я,

— И я надеюсь, что ты не нарушал никаких правил…

— Не нарушал.

— Отлично! Я говорю это к тому, что произошло в последний раз, когда ты ходил внутрь.

— Честно сказать, я сам не знаю, что там произошло… — начал я, но не смог закончить.

— Зато я знаю. Ты включал чип внутри. И ты прекрасно знал, что этого нельзя было делать.

— В смысле..?

— Нельзя и все.

— Я читал ТБ, я знаю, не в этом дело! — разгоряченно начинал я.

— Не надо мне лгать, — не менее жестким тоном ответил мужчина в костюме.

— Он правда не мог знать, все совершают ошибки, — вставил свое слово старик, на что Фолкс обозлился еще больше.

— У тебя уже второй человек приходит, нарушает ТБ и сходит с катушек из-за неполадок в железе!

— Это твоя вина, и ты знаешь, что это так. — вновь спокойно выдал японец.

— Моя вина только в том, что я не могу следить за всеми постоянно. И за тобой тоже! — рявкнул Морган, после чего выдохнул:

— Сынок, ты знаешь, почему ТБ есть ТБ? Она написана кровью…

— Я понимаю! Я не нарушал ТБ. — оправдывался я.

— То, что произошло — прямое следствие нарушения ТБ. Хорошо, что я узнал об этом. Предыдущий человек… не оказался столь удачливым, — Каори насторожилась.

— А что с ним? — как ни в чем не бывало, спросил я.

— Умер от остановки сердца из-за рязряда, прошедшего по всему телу.

— Что..? — мои глаза округлились.

— Все ты правильно услышал, сынок. И ты был в шаге от этого. Я не хочу, чтобы такое произошло.

Я посмотрел на Каори и ее отца: они сидели, отведя взгляд в сторону, и молчали, как будто не принимая участия в разговоре совсем. Довольно логичное поведение перед начальством, но все же, меня настораживало их отношение ко всему этому. Они даже не изменились в лице при словах о смерти сотрудника, будто этого и не было.

В этот момент наш ужин прибыл, и мы начали трапезу. Конечно, настроение было подпорчено, но вкус еды сглаживал негативные остаточные чувства.

— Слушай, если еще раз так пойдет, сынок, мне придется тебя уволить… — продолжал давить Морган.

— Я понял, мистер Фолкс. Я хоть и не знаю, о чем Вы… но я прекрасно все понял!

— Вот и хорошо, — мужчина повернулся к Китакадзе, — ты же проследишь за ним, м?

— Прослежу. — холодно ответил старик.

— Слушай, ты ведь так и не починил подавитель! Когда уже?

— Я не могу этого сделать, ты прекрасно знаешь.

— Можешь, просто не желаешь, чтобы на «твою территорию» могли проникнуть.

— Слушай, но господин Свиридов, значит, не так уж я и против. Мне кажется, Вы, Фолкс, перегибаете.

— Не то слово… — рассмеялся Морган, уплетая спагетти. Китакадзе не захотел убрать напряжение со своего лица и продолжал подозрительно озираться по сторонам, как и Каори, смотрящая в свою тарелку с каким-то унынием. Она едва-едва передвигала руками — видимо, просто не было аппетита.

Трапеза шла довольно натянуто, впрочем, молчание меня устраивало. Но в то же время, меня начал волновать другой вопрос.

— Допустим, я включил ПО в реакторной. Как Вы узнали? — спросил я Фолкса, недоумевающее посмотрев на него.

— Я знаю все, что происходит на станции, сынок.

— Э-э-эм…

— Не буду играть в мудреца, скажу прямо: у меня есть доступ к информации о состоянии ПО некоторых сотрудников, в том числе и твоего.

— В смысле? — я оторопел.

— Ну, скажем, на «новеньких» нельзя не ставить маячки. — у меня забегали глаза в волнении… Я почувствовал вторжение, — не беспокойся, мы же не читаем мысли. Уровень адреналина, системная информация, местоположение… не более. И знай, я не всегда смотрю за этим. И записей не делаю.

— Но ведь это незаконно? — спросил я.

— Незаконно? Да нет, все нормально. Это не общий закон — он не касается Энцелада-2. В том смысле, что закон о программной слежке не имеет силы вне Старой Земли…

— Этого не было в контракте.

— Это временная мера. Вот отработаешь, сколько Китакадзе, — мужчина рассмеялся, — тогда снимем. Да нет, на самом деле, испытательный срок всего полгода. Это нужно как раз для того, чтобы ты не убился на производстве, понимаешь?

— Послушайте, а какую должность Вы занимаете? — спросил я, позабыв о такте.

— Я руководитель научно-исследовательского звена станции Энцелада-2. — меня очень удивило это, учитывая то, что он совсем не выглядит и не ведет себя как человек, занимающий такой пост, — ты, наверное, думаешь, почему я не сижу где-то в кабинетах, да? — спросил он, усмехнувшись. Его рука сложилась в кулак.

— Ну… да.

— Просто здесь не так часто меняются люди, знаешь… иногда хочется поговорить с новенькими. Мы, кстати, так и не поговорили о тебе…

— А как же совещания, управление?

— Не буду хвастаться, но у меня все устроено так, что я могу не появляться на рабочем месте какое-то время, что уж там вечер.

— А субординация?

— Не пори чушь, сынок, мы тут не в средневековье. Все равны, ты и я. Мы можем быть друзьями. Должна царить дружеская атмосфера на рабочем месте! — он как будто зачитывал методичку, оставляя меня без реального ответа.

— Что ж, это радует, — сказал я.

— Так откуда ты? — сказал он.

— Я разве не говорил? Из Европы…

— Ах вот откуда эти предубеждения о законах. — сказал мужчина в костюме, взмахнув рукой. Он явно пытался немного снизить накал, но Каори и Китакадзе своим молчанием и упорным взглядом вниз не давали это сделать.

— А Вы откуда, мистер Фолкс? — неожиданно для себя спросил я. Фолкс тоже на миг убрал улыбку бизнесмена.

— Я из Америки. Родился там, детство провел, но потом уехал. Образование, все такое. А ты на Старой Земле учился?

— Ну да.

— Богатые родители?

— Да… э-э-э, нет, просто удалось найти место. — Морган на моих словах стукнул костяшками пальцев об стол.

— Я смотрю, тебе не больно нравится говорить на личные темы. — я немного опешил от такого, но постарался не подать виду.

— Просто еще не привык к новому месту и новым людям, Вы знаете…

— О, да, — интонацией он выдал себя, вернее, то, что он видел меня насквозь, — понимаю. Как старик? Не ругается? — едва я хотел ответить, внезапно в разговор вклинилась Каори:

— Не ругается. Все прошло просто замечательно, — как на отчете, сказала она Моргану, когда как тот сложил руки в замок, бросив взгляд на Китакадзе.

— Сегодня он не в духе? — покачал головой «бизнесмен».

— Вы знаете, мистер Фолкс, я всегда не в духе, когда Вы рядом…

— А зря Вы так, — перебил его мужчина, — я же для Вас стараюсь. Нашел Вам преемника, а Вы недовольны!

— Не стоит вскрывать эту тему… — молвил Китакадзе, сохраняя ледяную голову.

— Ну, а что, правда, такого? — Фолкс перевел взгляд на меня и приподнял руку, — старику пора на покой, он и сам хотел, а Вы тут как тут! Мы уж думали, свежую кровь не найдем!

— А разве не было конкурса? — недоумевающее спросил я.

— Это все маркетинг… Теперь-то, подписав договор о неразглашении, Вы можете это знать, — мужчина рассмеялся, а когда его смех начал угасать, поднялся голос Китакадзе.

— Вы мне подобрали хорошего ученика, Фолкс, но я еще не собираюсь уходить на пенсию.

— Ладно-ладно, все ради Вас! Только, пожалуйста, заставьте реактор вырабатывать вдвое больше энергии, раз уж вас двое. А до тех пор я буду рассматривать вопрос о Вашем увольнении.

— Рассматривать вопрос о моем увольнении могу только я, — Китакадзе поставил шах своему сопернику.

— Вы же умен, мой дорогой друг, так зачем идти поперек здравого смысла? Чем быстрее у Вас будет полноценный преемник, тем лучше.

— Чем быстрее у меня будет полноценный преемник, тем удобнее нам будет работать.

Фолкс слегка покачал головой и театрально глянул на часы, которые, к слову, стояли.

— Ладно, решим этот вопрос как-нибудь по-другому. Только не делайте так, чтобы это влияло на обучение нового сотрудника корпорации, хорошо? — Морган резко стал более серьезен.

— До свидания, мистер Фолкс! — в один голос сказали Китакадзе и Каори, будто прогоняя мужчину. В этот же момент он встал, пожал мне руку и удалился, оставив нас наедине.

— Вы хотите уйти? — спросил я Китакадзе.

— Хотел. Теперь не хочу.

— Почему так?

— У меня есть пара важных дел на работе. — Китакадзе улыбнулся, — конечно, я бы мог решить все Вашими руками, но разве это честно?

— Я буду не против.

— Это мы еще посмотрим… — японец встал из-за стола, а за ним вышла иКаори. Старик взял под руку свою родственницу и, смотря на меня, спросил:

— Завтра жду на работе!

— Так точно, сэр! — сказал я, выдавливая улыбку. Странный разговор… Ненастоящий, несуразный, короткий и совершенно невыносимый. Его надо было скорее закончить.

— До свидания, Роман! — сказала Каори, слегка поклонившись. Я же вторил ей и решил оглядеться вокруг, дав своим коллегам минуту, чтобы они ушли. Было неловко идти домой вместе с ними, но ничего лучше я не придумал. Кажется, они все поняли и поспешили на выход, когда как мне на ум начали приходить довольно странные вопросы по поводу работы. Явное противостояние этих двух людей могло действительно навредить моему обучению, но я пока совсем не понимал, что происходит вокруг. Этот человек… он действительно странноват, старомоден и, вместе с тем, слишком зациклен на каком-то особом квазиделовом стиле. Что он пытается изобразить? А что пытаюсь изобразить я, не в силах поддержать разговор?

Дорога домой не была особо примечательной, но я отметил для себя то, что, хоть я отпустил своих компаньонов ненадолго, они испарились в пространстве. Может, я хотел их догнать и все исправить, но шанс был упущен, поэтому повод для того, чтобы все оставить как есть, я получил. Я часто делаю так… Нужно получить повод, чтобы что-то делать или что-то не сделать. Возможно, так делают все, и это всего лишь лень, страх… Хотя желание иногда перебарывает эти чувства. С другой стороны, разве интересно им будет говорить со мной, когда мои мысли — сплошное рассуждение о том, что интересно мне: от интересов в разделе эрудиции до самокопания. И вот, снова я начинаю это дело.

Я добрел до дома и почти сразу лег спать, будто промотав время вперед до особо значимого события — чего-то же сказал ждать Китакадзе… В этот день, когда я вошел в наше помещение, старик вскочил с места, приобняв меня за плечо.

— Ага, вот и ты. Нет времени объяснять, полезай в костюм! — крикнул он.

— Хорошо… — согласился я, сделав все по его указке. Пока я одевался в специальный костюм, японец бегал по помещениям и искал какие-то инструменты. Я старался следить за ним, чтобы набраться каких-то знаний, но обнаружил лишь усталую торопливую походку, будто этот человек уже выполнил свою работу на сегодня и торопится завершить последние дела, чтобы со спокойной душой уйти домой. В конце концов, Китакадзе подошел ко мне и начал объяснять задачу:

— В общем, проблема в N-053 — очередной импульс «встряхнул» нейронные короба, я так думаю, парочка из них потеряна с концами… — скороговорка.

— А… где короба? — спросил я, осматриваясь.

— Я их выдвинул наружу. Тележка прямо за дверью. — вновь ускоренным темпом сказал Китакадзе.

— К чему спешка? — решил спросить я.

— Нужно сделать все быстрее!

— Хо-ро-шо, — ответил я.

— Так, надеюсь, ты помнишь, как, что и куда.

— Пока что не забыл.

— Отлично. Хорошо учился, Рома, молодец! — старик похлопал меня по плечу, чего я совершенно не почувствовал из-за костюма. Какой-то особой гордости я также не ощутил, решив промолчать, — я «приторможу» реактор на время твоей работы, чтобы рабочий импульс или пусковой тебя не тронули, — я кивнул головой.

Работа бывает разной: порой, целыми днями все совершенно нормально, и ты ничем не занят, а иногда хватает трех минут, чтобы тебя отправили в самое пекло. Китакадзе был прав, сказав, что я хорошо учился на подготовительных курсах после собеседования. Но разве этого было достаточно?

Тележка действительно стояла прямо за дверью — она была похожа на старый ржавый погрузчик, груженый пятью-шестью металлическими коробами — видимо, это и были нейронные короба, о которых говорил Китакадзе. Снова же, я вспоминал, зачем было учиться столько времени, если вся работа, что я выполняю — это что-то уровня игры в конструктор, а особые знания, нужные мне — это лишь знания своего предела, чтобы не надорваться. Я шел по мосткам, ведя тележку — это не было тяжело, но мне вновь становилось жарко и душно, а желтоватый тусклый свет снизу только добавлял атмосферу инкубатора с древними лампочками накаливания. В местах стыка железных решетчатых пластин получался характерный звук проезда колес, ни на что непохожий. Ту-ду. Ту-ду. Почему я обращал внимание на такие мелочи? Даже не представляю.

Блок А, блок B, блок C… Наконец, блок C. Вход в него так же, как и в случае с другими блоками, был будто подвешен на трубах, уходящих куда-то в дальнюю черную пустоту — на этот раз я не боялся, что они не выдержат, хотя подсознательно, возможно, что-то такое и оставалось. Дверь, так же как и в блок B, и блок A, ничем особо не выделялась, а вот далее… Когда я открыл эту дверь, я обнаружил, что блок C-003 представляет собой гигантскую паутину из проводов, протянутых везде, включая пол, потолок, стены… Да что там, эти провода свисали даже над рабочим пространством, а потому я не решился везти тележку далее.

Нейронные короба не были слишком тяжелыми, чтобы их нельзя было дотащить — да и иного пути у меня не было.

Блок С не был освещен слишком хорошо, здесь сохранялся теплый желтовато-оранжевый цвет наружного помещения, но все же, этот свет не проникал внутрь оттуда, а был обеспечен вновь архаическими лампами накаливания. В этом свете провода играли совершенно странным образом: не везде было ясно, где лежит непосредственно черный кабель, а где — его тень. Масла в огонь добавляло еще и то, что многие из них были разного размера. Как подключали все это? Неизвестно.

Однако, было известно, как это должно было выглядеть. На металлических стенах висели пустые кронштейны для проводов, а также различные приспособления для их подключения в… гнезда? Следующее, что я рассмотрел — гнезда для подключения в стенах. Они все имели числовые значения, некоторые — особые запоры или защелки, но в основном — открытый вид контактов приема. Эти гнезда не всегда были правильно расположены относительно друг друга: вопреки рациональному их размещению, где, казалось бы, все должно быть понятно, они были разбросаны чуть ли не хаотично.

Другое, что я отметил, двигаясь по коридору — аккуратно уложенные детали по некоторым стенам. Видимо, это были вышедшие из строя запасные части, которые просто не выкинули при монтаже новых. Далее по коридору появлялись надписи N-001, N-002 — причем не только на дверных проемах (и не столько на дверных проемах, коих было всего ничего), сколько на входах различных проводов и ячейках каких-то цифровых устройств. Обучаясь, я, конечно, представлял, как это все работает, но видеть вживую такой хаос было несколько непривычно. Тем не менее, хаос вел меня в верном направлении, и я, наткнувшись на N-053, скорее открыл эту металлическую дверь.

За тонкой открывающейся перегородкой с выпадающей ручкой скрывалась комната полтора на полтора, где со всех сторон торчали мерцающие светотронами20 нейроблоки19, которые мне и требовалось заменить. Три погасли, остальные — нет. Стало быть, три и нужно поменять на новые.

Не закрывая дверь, я пошел к тележке и взял с нее сразу три нейронных коробки, едва дотащив их до места назначения и поставив на пол. Операция замены была незамысловатой: я просто доставал механический вращательный ключ и начинал откручивать блоки по одному. Было неудобно. Открутив одно, два, три крепления, я устал — это усугублялось тем, что сами крепления были автоматами — необходимо было просто обращение чипа к ним. Видимо, здесь когда-то можно было работать и с включенным «мозговым» оборудованием… В начале мой мозг будто бы «на автомате» приготовился сделать характерный запрос, движение зрачками, но в последний момент остановился. В этот же момент ДО активировалась: это было сообщение с неизвестной стороны. Я не на шутку испугался, поспешив все выключить, но все происходило так стремительно, что я лишь через миг осознал, что наделал… Тем не менее, ничего не происходило, а потому я был спокоен, продолжая выполнять свою работу.

Ну, что же, один, два и три ящика были извлечены мной наружу, новые три — были подключены. Я, честно говоря, не знал, как убедиться в их работоспособности на полную, но, увидев заветные три красных огонька, повторяющих остальные здесь, понял, что все сделал правильно. Легкая работа…

В этот раз я даже не устал — «приключение» прошло так стремительно, что мне даже показалось, что все слишком просто. Особенно по сравнению с тем, как я ходил раньше. С другой стороны, оно и понятно, мы ведь всегда видим все новое более долгим, чем старое — будто прогуливаясь по новому пути от школы до дома и затрачивая на него те же пятнадцать минут, что в голове растягиваются на все полчаса…

Вдруг мои мысли прервал какой-то писк, резко и быстро усиливавшийся прямо у меня в ушах, затем грохот! Нейроблоки засверкали светотронами разных цветов, задрожав, как листок, срывающийся с ветки на ураганном ветру. Я же, подобно ему, упал со своих ног вниз, ощутив невероятную головную боль. «А-а-а, как же… больно…» — закричал я, будто отвлекаясь на эту фразу, чтобы не оставаться наедине с поражающей способностью пронзительно острой мигрени. Это растягивалось в бесконечность, пока вдруг не наступила пустота — черная, обволакивающая мой взгляд. Кажется, все кончается…

Странное состояние… Я потерял сознание. Но я это чувствую. Мои глаза видят черное ничего. Мои уши слышат пустую тишину. Сонный паралич..? Нет, это было что-то иное. Ощущение, что я нахожусь в открытом космосе, но не рядом с планетами и звездами, а в тех его уголках, где нет ничего, кроме темноты и пустоты. И нет ничего — это значит, что нет в прямом смысле ничего, кроме меня самого: ни звуков, ни света, ни ощущений — все было отброшено куда-то далеко, оставив меня единственным дрейфующим телом в этом пространстве. Хотя… меня, снова же, все еще сопровождал разум. Куда я попал? Может, это смерть? Неужели она такая, и мне теперь придется сидеть так вечность? Должно быть страшно, но я почему-то был спокоен.

…

Прошло много… ощущения были, что прошло много времени. Внутренний голос, что я не в силах был заглушить, описывал невероятные словесные кульбиты, проговаривая все, что можно было проговорить — и не по одному разу. Особенно о причинах случившегося. Я не чувствовал скуки, но в голове назрели мысли о заточении. «Наверное, стоило больше медитировать при жизни, вот уж где медитация помогает, так это здесь — после ее конца.» — что за бред? Хотя бессмыслицей это не назовешь. Мысль за мыслью: одна находит противоречие в другой, одна цепляется за другую, как армии на войне они сцепляются и перемешиваются — и нет победителя, все что-то теряют, обтесывают, получают травмы и увечья, вынося лишь опыт. Бесценный, но, в то же время, не стоящий того опыт. Вероятно, между мыслями двух голов могут вспыхнуть войны еще посильнее, но эти войны мы не ощущаем, исходя на эмоции, если видим сильное отклонение от наших воззрений. Защитная реакция — не иначе. И все же, сейчас мне хотелось иметь вторую голову, чтобы попробовать эти ощущения, очистившись от рефлексов и подсознательных защит.

Вновь неожиданно ко мне начали приходить образы помещений, в которых я только что был. «Аккуратно раскиданные» по стенам провода, те же стены с числовыми обозначениями входов… Я наконец-то открыл глаза, растерзанные страшной болью. Уверен, они были залиты кровью лопнувших от перенапряжения сосудов. Такое же ощущение было и в голове, терзаемой мигренью. Он (мой мозг) ужасно «дребезжал». Что это значит? Я не знаю, но он же подкинул мне такую фразу.

Впрочем, разбираться в себе я не стал, кое-как встав на ноги, опираясь на стену. Мне было намного интереснее, что произошло, потому как то, что я увидел — это не обычная ситуация для рабочей обстановки, да и вообще непопадающая в ряд обычных. «Импульс! Вот, что это было.» — сказал я себе, окончательно выбрав направление движения, чтобы поковылять на выход. Неужели при каждой замене блоков происходит такой выброс энергии? Неужели ДР была задета? Может, поэтому все старые нейроблоки тоже были брошены? Наверное, кто-то произвел пуск снаружи или что-то в этом роде…

Тележка ждала меня у стены — с ней я выдвинулся наружу, так и не освободившись от треска в головной коре и какой-то особой усталостью.

Выйдя на мост, я осмотрелся и сделал глубокий вдох, как будто бы ощущая свежий земной воздух. Так, буквально небольшая эмоциональная разрядка позволила мне пройти по мосту на выход, у которого я оставил тележку и вывалился из рабочей зоны.

Китакадзе не было — он мог просто уйти домой, тем более, время в рабочей зоне идет для меня совершенно иным образом. Два шага — я был уже в небольшом нашем кабинете. В этот раз его стены действительно успокоили меня, и я, вернувшись чуть назад и оставив костюм, побрел через него домой, смотря ровно перед собой.

Дверь отворилась, и я медленным шагом побрел вперед: людей вокруг было не так много, и они, будто не замечая меня, мешали проходу и давили на меня, отчего я, очень уставший, лишь вздыхал, не в силах что-то сделать. Проход за проходом, толпа становилась все более ненавистна мне, пока, наконец, мы не столкнулись с одним ученым, испачканном в чем-то. Я, ударившись плечом об его плечо, резко развернулся и посмотрел ему вслед, но заметил нечто иное за ним… Буквально долю секунды после моего поворота окружение замерло в сине-серых красках, показывая лишь тенистые отблески граней монументального окружения. Люди, детали на них как независимые объекты двигались по серой бесповерхностной фигуре — похоже, я настолько переутомился, что уже не мог не то, что поспорить с кем-то: от усталости у меня начались какие-то галлюцинации. А, возможно, я получил сотрясение?

При резких движениях, я продолжал видеть какие-то непонятные артефакты, но не придавал более этому значения: нужно отдохнуть. Дверь впустила меня в апартаменты, и мне ничего не оставалось, кроме как скинуть с себя одежду, а затем плюхнуться на кровать.

Сон — это спасение. Я всегда возвращаюсь к нему, когда хочу забыть что-то, пережить день или отложить самокопания. Я уверен, что многие так делают. Даже если я бодр, но ужасно расстроен или взволнован, мне всегда легче лечь в кровать, а затем, машинально или от скуки заснуть, промотав время вперед: на утро, когда разум чуть более адекватен. Слишком много спать для меня — это не проблема, и речь идет не о моем отношении к своим обязанностям. С детства я, в самые неприятные периоды жизни, тратил на это состояние часы, словно я кот.

Мигрени и усталость даже после пробуждения сопровождали меня — против организма не попрешь, но возможность просто выйти на время из волнительной череды событий для меня была чем-то вроде отдушины. При этом, я часто забывал сны. Даже мой чип говорил о низкой мозговой активности во сне, что, как говорили мои воспитатели и опекуны, должно было повлиять на фантазию, на мысли и чаяния, которых в моей голове будет меньше, чем должно быть — я превращусь в глупого, неспособного к творчеству ребенка, которому придется, подрастая, выполнять самые неприятные задачи. Пугали..?

Отсутствие фантазий с подачи моих родителей «лечили», устраивая мне сессии управляемых сновидений, позже — осознанных. По началу это выглядело странно, похоже на какие-то глупые ритуалы секты или веру в антинаучный рекламный трюк, но несколько позже, обучаясь искусству сновидений, мой мозг, видимо, решил извлекать из этого пользу, удовольствие — сны действительно начинали приходить чаще. Однако, у этого была и обратная сторона медали. Данные о моем сне очень часто просматривались взрослыми, и я знал это — ну, не удавалось держать это в секрете, а, возможно, никто и не старался.

Конечно, они не могли видеть то, что я творил там — это кажется мне сейчас смешным, но тогда, помимо графиков мозговой активности, некоторых медицинских премудростей, у меня было ощущение, что они могут смотреть все будто в записи: от моего лица и со стороны, в любом ракурсе и с подробными описаниями и толкованиями. Можно ли себе представить, что в твои сны, в которых ты должен осуществлять свои мечты, будет кто-то вторгаться?

Время шло, а терапия, заточенная под несколько лет тренировок, застала меня во время полового созревания, когда во сне, особенно осознанном, я хотел делать то, о чем не рассказываешь родителям — мои предубеждения не давали этого сделать. Так, попав в игровую комнату мечты, я был заточен в суровой клетке, походящей на реальность, воспроизводя лишь самые невинные моменты. Удивительно, что я до сих пор люблю пломбир, хотя в моих снах получение его — это самый тупой и избитый сценарий, навязанный мне «лечением».

Конечно, так продолжалось не бесконечно. Вскоре от меня отстали, говоря про «вылеченное творческое начало», но теперь, когда в привычку у меня вошло «думать» лишь о том, о чем не было бы стыдно думать перед родителями, я окончательно утратил свое желание к этому самому творчеству. В данный момент я понимаю, насколько глупыми были мои догадки, и как ошибочно было мое отношение к «внутренней игровой», но многолетний опыт сложно стереть в одночасье.

Мой отдых прервался будильником: снова пора было идти на работу. Что ж, делать нечего: я встал, собрался и двинулся наружу — не совсем отдохнув, но уже в бодрости и без страха.

Шаг наружу из здания, я вновь попал в косяк трески, который совершенно не жаловал меня. Впрочем, настроение было не таким плохим, чтобы ругаться с кем-то, а потому, возомнив себя гиперманевренным, я понесся к нужному месту, самостоятельно огибая движущихся людей — они будто скалы, а я — самолет, выполняющий показательный полет. И это были не мои инфантильные домыслы, а скорее наблюдение: все эти люди просто не замечали меня.

Шаг за шагом ноги несли меня, пока… я, видимо будучи недостаточно быстрым, зацепился за чью-то ногу и чуть не упал вперед, наклонившись. Человек, которого я задел, даже не обернулся и пошел дальше, но мне было не до него: посмотрев чуть ниже, изменив свой ракурс, я вновь застал артефакты: при прохождении какой-то точки зрения на окружение, оно просто трансформировалось в голые формы, обведенные светом. Снова это чертовски неприятное изображение. Я выпрямил спину, все пришло в норму. Я согнулся чуть-чуть — серовато-синий вид возвращался в мигании при перемещении — это точно что-то с головой.

Сразу же меня посетили ужасные мысли по поводу серьезных ушибов и повреждения мозга. В этот раз я не торопился лечь спать, а буквально добежал до работы, сел на свое место и принялся размышлять: голова не болела, все конечности двигаются как надо, даже нервного тика у меня не было — что не так? Хотя было бы глупо пытаться ставить диагноз самому себе. Могу ли я вообще работать в таком виде?

Обратиться я мог только к трем людям: Каори, которую, к слову, не видел ни вчера после работы, ни сегодня; Китакадзе, которого снова не было здесь, а также к… Фолксу, который только и ждет моего обращения. Что ж, он хотя бы мог направить меня ко врачу. Вот только где найти кого-нибудь из них?

Прошло где-то полтора часа с моего прихода, все работало исправно, что натолкнуло меня на мысль, что, наверное, я здесь и не нужен, и что лучше поискать врача или знакомых. Два шага за дверь, я тут же сделал обращение к Китакадзе, ибо, все же, не решился связываться с Каори, несмотря на ее дружелюбие. Ответа не было. Два-три раза я звонил старику, пока не остыл, переключаясь на Фолкса. Он же ответил с первого раза.

— Здравствуйте, мистер Свиридов! — проговорил он, будто находясь в данный момент один в помещении.

— Здравствуйте, мистер Фолкс. У меня проблемы… — я не смог закончить предложение, перебиваемый Морганом.

— В чем дело? Не знаешь, как что-то сделать в реакторной?

— Нет-нет, не в этом дело. — говорил я пониженным тоном.

— А что?

— В общем, кажется, когда я в прошлый раз ходил в реакторную, что-то произошло и… не могли бы Вы меня сопроводить в больницу?

— Ясно… — несколько раздраженным тоном молвил Фолкс, — жди, я сейчас приеду.

— Я на работе сейчас.

— Угу. — сказал мужчина, будто уже закрывая связь.

Спустя каких-то пять минут ко мне подошла Каори и взяла под руку. У нее было обеспокоенное лицо, возможно, даже подавленное, что, несомненно, было странно, ведь мы с ней по сути чужие друг другу люди. Я взял на себя смелость и молвил:

— Да не беспокойтесь Вы. Все нормально. Чувствую себя вполне сносно.

— Да? — словно отвлекаясь от мыслей, вскликнула она, — а, ну, очень хорошо.

— Я уже почти пришел в норму, — я театрально протер глаза, — кстати, сколько времени сейчас, а то я потерялся там в реакторной?

— Так… — растерянно на выдохе произнесла Каори.

— А, точно, — тут же мой взгляд расфокусировался, но ответа дополненной реальности не последовало (хотя вывески и визуальные подсказки работали). Я помотал головой и поморгал глазами, после чего посмотрел на Каори, не на шутку испугавшись.

— Я не вижу…

— Что? — женщина вяло отреагировала на мои слова.

— У меня не включается интерфейс дополненной реальности. — чуть ли не выкрикивая, сказал я.

— Как это не включается?

— Ну я вроде сигналы-то посылаю, а он — ничего! — я уже окончательно перешел на повышенные тона и начал агрессивно жестикулировать.

— Тихо-тихо! Мы сейчас дойдем до дома и там все решим! — отвечала с оживлением Каори, будучи в каком-то состоянии подавленной истерики в противоположность моей открытой.

— Твою мать, — прошептал я, закрыв лицо руками.

— Идемте! Все будет нормально. — Китакадзе снова взяла меня за руку и повела за собой.

Пока мы шли, мне в голову лезли ужасные мысли. И это были не те умелые танцы и переплетения импульсов в моем мозгу, это была полная тревога: незаглушимая сирена пробивала прямо корень мозжечка: «А если сломан чип?! А если он оплавился?! Я что, скоро умру?! А если я буду инвалидом на всю оставшуюся жизнь?!» — в тот раз, пребывая в пустоте, перспектива смерти почему-то совсем не пугала меня, но здесь, сейчас…

Довольно часто в экстремальных артифициальных условиях24 можно встретить людей, которые по тем или иным причинам стали инвалидами, есть же ряд групп, классифицирующих их. Если потерять конечность, иметь врожденный порок сердца — это легко поправимое дело сегодня, то ментальные нарушения, а также повреждения внутренней электроники — это мертвая зона даже для настоящих достижений медицины. Нет, я не могу сейчас ощутить себя на месте людей с ограниченными возможностями, но в мыслях постоянно мелькают непонятные всплески какого-то тревожного отчаяния, когда не человек говорит о своих проблемах, а зверь рвет и мечет, пытаясь сформулировать слова, чуждые его природе. Он хочет что-то сказать, возможно, успокоить себя, но не может — и это вне его компетенций.

Вдруг я остановил себя. Если я все еще думаю, значит, мой мозг и электроника все еще нормально функционируют. Значит, это лишь временный эффект. Значит, я существую… таким, каким был до этого. Глупое убеждение — вот, что это было, учитывая, что я не могу знать по-настоящему, что происходит в голове у по-настоящему пострадавших людей. Тем не менее, этого мне хватило, чтобы хотя бы вести себя более-менее уравновешенно. А еще мне тут же пришло на ум, какой глупый разговор у нас вышел с Каори. Действительно, «чувствую себя вполне сносно».

Идя по «улице» в сторону дома, Каори часто осматривалась по сторонам, будто избегая кого-то — это было заметно даже мне. Да что там, она почти что бежала, оставляя мне кое-как ковылять следом, чуть не падая. Внезапно из-за угла вынырнул Фолкс и буквально подставил свою грудь перед носом женщины, а та, увидев его, отпустила меня и сделала пару шагов назад. Немая сцена продолжалась полминуты, после чего Китакадзе-сан покорно опустила голову. Далее меня вел Морган.

Мы дошли до больницы, и Морган вежливо пропустил меня вперед. Я же, сделав шаг за порог, подошел к полустеклянной, полуметаллической стойке регистратуры, где медицинский работник, видя мое лицо, без лишних слов кинул запрос на диагностику систем. Эта светловолосая девушка гостеприимно посмотрела на меня, ожидая моей торопливой реакции. Окошко с подтверждением вылезло передо мной, но я, согласившись, не смог убрать его — это что еще за номер? В этот момент мои руки просто взлетели в воздух, а пальцы вжались в ладонь так, что кулак был скорее похож на неразрушимый валун, пытающийся снести на своем пути. Здесь же была и стойка, так удачно попавшаяся мне под руку.

Я выкрикивал нецензурные выражения, пока ко мне не подбежало еще два работника, пытаясь успокоить. Они тоже кричали что-то и даже легонько ударяли меня по щекам, пытаясь привести в себя, но перед моими глазами уже ничего не было, кроме мельтешения людей и этого долбанного окна запроса, заменившего мне металлический потолок, отливающим синим цветом, что я возненавидел тотчас же. Черт подери, что вообще происходит?

Впрочем, я бился в истерике недолго. Еще две минуты, и вот он я: с иглой в вене уже теряю силы — это был очень сильный нейтрализующий препарат, убравший мое сознание в сон почти тотчас же. Капельница — это то, что я увидел в последнюю очередь. А куда делась Каори..?

Глава #3

Меня госпитализировали и положили в палату, сказав не волноваться ни о чем, кроме своего выздоровления — впрочем, не сказав, какого именно выздоровления. Я не задавал лишних вопросов, а врач неохотно распространялся о моем недуге, видимо, стараясь избегать прямого обсуждения проблем. Впрочем, он избегал не только их, но и меня самого, являясь в палату раз в два-три дня, а то и реже. Медсестры тоже не являлись ко мне слишком часто, видимо, довольствуясь показателями с электроники в своей комнате контроля, аналогичной нашей.

Возможно, я чувствовал себя одиноко, но, в то же время, мне хотелось убежать от остальных, скрыть проблему, вставшую передо мной сейчас. «Я буду обузой для всех» — приходило мне на ум. Но в эти же моменты меня укалывало осознание глупости этих слов: наивности, наигранности и типичности их.

Дни проходили спокойно и очень скучно, даже скучнее, чем на работе. Я не мог пользоваться дополненной реальностью — как-то окна все же смогли отключить. И хоть действовали указатели со всплывающими окнами, на большее рассчитывать не приходилось. Странное ощущение — я чувствовал, что мир был не настоящим, но я больше не мог развернуть себе на благо эту картинку, довольствуясь какой-то демо-версией. Эта была другая клетка, нежели та, в какой я оказался в реакторной — она была сильнее похожа на тюремную, а разум — на трезвый (впрочем, я уже сомневался в этом).

Время от времени меня посещали какие-то сбои: графические, с которыми я сталкивался раньше, а также звуковые: словно скрежет или речь людей вдали — возможно, эти звуки когда-то были заглушены системой для более комфортного существования, но теперь, черт бы подрал мой хороший от природы слух, я мучаюсь от шагов в соседней комнате.

Все эти переборки, созданные так основательно, ощущались теперь как просто картонка — так оно и было, наверное, а все остальное дорисовывала электроника, позволяя снизить стресс. Кстати говоря, это можно назвать и плюсом, потому что я, забавно, научился различать людей по звуку их ходьбы: доктор, тяжело ступающий по металлическим пластинам, казался издалека големом, огром — толстым и тяжелым, вялым и тучным. Медсестры со всей женской грациозностью, словно феечки, перескакивали вокруг него, сопровождая.

Сказочное восприятие всего этого портил металлический скрежет некоторых конструкций, по всей видимости, автоматических дверей или даже лифтов, отдающих царапающим отзвуком. Иногда мне казалось, что над моей головой кто-то точит ножи, а живительный воздух, проходящий через вентиляционные отверстия, несет эту стальную пыль в мои легкие. В горле тут же возникал ком, а дышать становилось тяжело. Благо, это вскоре проходило — я отвлекался на что-то иное.

Именно в эти моменты я научился ценить тишину. Когда все ложились спать, и даже вентиляционная система переходила в экономный режим, наступала почти полная тишина. Впрочем, абсолютного отсутствия звуковосприятия я добиться не мог, все еще держа в голове то умиротворение, когда я «потерял сознание» на работе.

Тогда я не чувствовал проведенных в отключке минут, а на данный момент у меня за спиной уже была пара-тройка прочитанных бумажных книг, небольшая библиотека которых есть в больнице. Все чтиво, представленное здесь, не представляло для меня особого интереса, но другого пути скоротать время не было — разве что встать с кровати и ходить вдоль и поперек по помещению, слушая свои же шаги. Это свело бы меня с ума. Хотя я уже по-тихоньку ехал крышей, раз видел и слышал то, что не должен был. Разве может адекватный человек так зацикливаться на долбанном вентиляторе в потолке? Я мог думать о нем часами, едва удерживая себя от проявления волнения — персонал бы тут же прибежал и усыпил меня на сутки, а такое успокоение приводит к сильным мигреням после пробуждения. Ужасно.

Впрочем, глупо было полагать, что люди не замечали моего состояния: снова к вопросу следящих медсестер. Да и врач не избегал бы меня так, если бы наблюдал что-то другое.

Был еще один способ скоротать время в больнице — это пообщаться с местными пациентами. Но, во-первых, не у всех был допуск к взаимодействую с другими в силу медицинских причин (инфекционный карантин или сломанные ноги, к примеру), а во-вторых, меня самого старались оградить от других под предлогом изучения недуга. Нет, прямым текстом мне никто не запрещал как-то взаимодействовать, но как только я выходил за пределы своей палаты, меня тут же начинала сопровождать медсестра, при которой между двумя больными уже не могло возникнуть разговора — одни неловкие взгляды и паузы. Женщина же просто улыбалась и делала вид, что ничего не видит и не слышит. Но мы-то знали.

Даже самые короткие разговоры ни о чем превращались в какой-то театр неумелых актеров, из-за скуки и накладности которого, меня, в конце концов, просто начали избегать — и, конечно, я бы поступил так же, будь на месте этих людей.

«Не мудрено, что я начал относиться к персоналу несколько грубо.» — говорил я себе, в очередной раз не в силах перебороть раздражительность. Страшное дело: парню всего за двадцать, а он уже ворчит, как старик, ничего не видит, постоянно в каком-то стрессе, потому что все ему мешает… он даже разговор не может завязать (хотя, как я уже сказал, конкретно в этом случае это была не моя проблема).

Уже на третью неделю пребывания в этом учреждении меня стали посещать мысли о том, чтобы притвориться здоровым и вернуться на работу — так была невыносима эта жизнь в этой «лаборатории». Но как ни пытайся, мне не удавалось пройти простейшие тесты врача, выявлявшего у меня «лаги». Я, поймав их, даже не начинал волноваться, а просто шел в палату, стараясь уснуть — они обычно проходили после тихого часа.

Странное ощущение — ты вроде как чувствуешь, что все в порядке с тобой, но подводит что-то чужеродное… Это же не я, это электроника — так зачем держать меня здесь, будто в сервисном центре? Возможно, когда кто-то сдает какой-то орган, есть такое ощущение, мол: «Вырежьте его и замените.» — но это касается почки, сердца, легкого или даже половой системы. Но никак не мозга — и это критическая оговорка, выделяющая мой случай.

Среди всего прочего, я находил еще одно леденящее мое душу знамение: большая часть пациентов принимала какие-то лекарства, некоторые вечно занимались какой-то полезной деятельностью для адаптации тех или иных мышц, а порой я замечал даже умственные упражнения групп с людьми со схожей неврологической проблемой. Другие готовились к операции, а доктора, хлопая по плечам этих пациентов, успокаивали их, не скрывая улыбок — это словно волшебник, который уложит спать, а затем повстречает после пробуждения уже здорового человека.

Даже хирургические роботы, которые я мельком мог видеть, не сверкали своими лезвиями и инструментами — они как бы скрывали себя под милым силиконовым кожухом, на который не то, что приятно смотреть — его приятно даже потрогать. Конечно, я видел (не в больнице), как они выглядят в рабочем состоянии — как машины убийств, призванные кромсать плоть. Это наводило на мысли о восстании машин, скрывающихся сейчас, но я убеждал себя, что это глупо — эти роботы призваны спасать жизни людей и, в общем-то, они делали свою работу вполне успешно, давая сверхвысокую долю успешных операций.

Нет, конечно, писатели-фантасты уже несколько веков строчат книги о том, как искусственный интеллект начнет порабощение людей, но с высоты нашего бытия, плотно переплетенного с этой железной плотью, это выглядит не более, чем средневековый страх перед бесами и ведьмами, прячущимися в людях с веснушками и рыжими волосами. Если искусственный интеллект существует, то, наверное, он не станет этим заниматься. По крайней мере, сейчас все дороги открыты для этого, но станции продолжают функционировать, а люди — здравствовать, обращаясь и к системе, и к братьям меньшим — даже если эти братья напичканы иглами и скальпелями.

Было десять утра, свет в больнице имитировал естественный. У меня перед глазами частенько появлялись артефакты, переводящие его в более мрачные и красноватые тона. Старые проблемы тоже не ушли: сероватые формы все еще преследовали меня под некоторыми углами зрения, а провисания включаемой ДР стали настолько обыденными, что, наверное, кроме как на приеме у врача, я ею уже не пользовался.

Почти сразу, как мне начало надоедать нахождение здесь, я пытался связаться с Фолксом, а он, видимо, специально, не отвечал. Быть может, я умер для него — неработоспособный человек больше не нужен компании и ему самому, а ставка, которую он сделал, была проиграна. Я думал так до тех пор, пока он собственной персоной не пришел ко мне.

Это был еще один день из череды одинаковых. Дверь в палату открылась, я ожидал увидеть медсестру, но вошел Морган — совершенно один. На его лице уже не было такой улыбки, как обычно — оно показывало скорее какую-то задумчивость — возможно, это было его естественное лицо, а не вечная корпоративно необходимая привычка скалить зубы. Он подошел к моей кровати и аккуратно присел на стул рядом, я же, так же молча, приготовился услышать плохие новости.

— Ну, здравствуй, Рома. — молвил мужчина, сложив руки в замок.

— Здравствуйте, мистер Фолкс. — тем же ответил я, сев попрямее.

— Я вижу, дела здесь идут не так хорошо…

— Есть такое. — перебил я, кивая на собеседника, неосознанно обвиняя его.

— Знаю, что докторам ты все рассказал — читал я и отчеты. Но мне интересно послушать тет-а-тет, что же произошло в реакторной такого, после чего у тебя все это началось.

— Если Вы читали все, то ничего нового не узнаете, — я положил руку на грудь и помотал головой.

— И все же… — низким голосом сказал Морган, приподнимая брови.

— Ладно. Ладно. В общем… Зашел в реакторную, все было выключено, начал ставить нейроблоки. Они же постоянно работают, да?

— Угу. — будто отбрасывая лишние детали, кивнул мужчина

— Ну, заменил пару, а потом импульс какой-то, и я отключился. Странное состояние было, словно попал в пустую комнату. Хотя я раньше никогда сознание не терял.

— А что нейроблоки?

— Все нормально было с ними, когда я пришел в норму.

— Так система работала?

— Она выключена была. — непонимающе посмотрел я.

— Нет-нет, я про… э-э-э… управление реактором.

— Ну… Честно говоря, я не помню. — мои плечи самопроизвольно дернулись, и Фолкс, понимая, что здесь я действительно ничего не скрывал, выдохнул и сменил позу.

— Ну, хорошо.

— Подождите, а что случилось-то? Китакадзе не проверял потом? — в недовольстве сказал я, ожидая объяснений.

— Не проверял. — холодно сказал Фолкс, будто давая понять, что на эту тему говорить он больше не станет, а затем, через паузу, продолжил:

— Помнишь, ты мне звонил, а после я встретил Вас с Каори? Где она?

— Без понятия. — ответил я.

— Как она могла пропасть из виду настолько? — он выделил последнее слово, будто для него это было дикостью.

— Ничего о ней не слышал.

— О-кей. Почему она вообще решила пойти к Вам?

— Не знаю.

— Ладно… Если увидишь ее, обязательно сообщи мне. Как угодно, пусть даже с лагающим интерфейсом. Это важно.

— А что, собственно, случилось? — вопрошал я, вообще не представляя, что могло произойти.

— Она исчезла, мы никак не можем ее найти. — наигранно грустно сказал Фолкс. Впрочем, он сам заметил неестественность своих эмоций.

— Выпишите меня, и я ее найду. — я усмехнулся, посмотрев каким-то пьяным взглядом на мужчину передо мной.

— Хорошо, я постараюсь что-то сделать. — это звучало, будто он может мигом завершить мои страдания, но желает подумать, отвечая на мою шутку усмешкой. В таких условиях следовало бы заключить пари, но, наверное, это было не очень к месту.

— Уж постарайтесь… — дерзко ответил я, заняв действительно неподобающую позицию, в ответ на что Фолкс прищурился и слегка улыбнулся.

— До свидания, мистер Свиридов. — с улыбкой на лице он ушел от меня. Это была не такая же улыбка, как раньше — это была улыбка задумавшего какой-то план человека, и не понять, наигранная она была или искренняя.

В тот день я начал сильно волноваться за Каори.

Прошло еще каких-то несколько дней, а моя голова уже шла кругом от этой больницы. К сожалению, ничего я сделать не мог, лишь вспоминая разговор со своим бывшим начальником. Он, видимо, решил просто забыть про мою просьбу — и эта мысль довольно сильно угнетала меня — нет, она даже вводила меня в ступор, в отчаяние, погружая в грусть и бессилие.

В это время мое сознание подталкивало меня к чему-то «этакому»: разорвать оковы, освободиться. Впрочем, пока что мне удавалось держать себя в руках, но с каждым, буквально, часом, это было все сложнее: не маниакальное желание давило изнутри, нет, — это было бы слишком просто. Мыслящая часть головы, «та, которую я всегда слушал» подкидывала в разрастающийся костер дров: мыслей за мыслью всякие провокации и импульсивные деяния: не то, что не свойственные мне — не свойственные даже самому экспрессивному человеку. Мое терпение кончалось, сомнений не было.

Время от времени случалось, что я все же выкидывал интересные поступки на обозрение, ожидая реакции врачей — не знаю, осознанно или нет, но мне удавалось донести даже им, что скоро внутри прорвется тот клапан, что удерживает человека от, скажем, действий «пан или пропал».

Сколько времени люди использовали рабский труд, да что там, до сих пор используют — и все время, при всем униженном положении рабов, особенно, если это происходит в обществе, где рабовладение не порицается, хозяевам удается сдерживать массу, которая легко порвет и их самих, и охрану вокруг — почему? У каждого раба, наверное, есть счетчик счастья и злобы — схематично. Если этот человек получает за свой труд и повиновение хорошие условия жизни, то не мудрено, что он будет бороться за текущую систему — здесь же включается и механизм пропаганды этого самого рабства, и речь сейчас вовсе не о социализме и капитализме — это внушение господ работает всегда, даже если, казалось бы, рабство ничем не скрыто. Древний Египет, Великий Рим, Новый Свет — все это места расцвета рабства, но при всей сложности подавления народной воли эти самые невольники удерживались в узде, за некоторым исключением. Про эти исключения я и вспоминал так часто.

Восстания рабов — это не про постоянную войну за власть или выживание — это прорыв клапана, когда человек способен пойти на все, чтобы избежать текущего положения дел. В данном случае принято говорить, что кроме оков терять нечего. Тот, кто покидает клетку на корабле в пиратском порту, сломав ржавый замок — это явно не тот, кто думает о будущем и о том, как оно будет после его побега, поскольку уже решился — страх быть наказанным отступает. Равно как и армия рабов, поднимаясь на бой, дабы заполучить свободу, не размышляет о получении гражданских прав в Риме — это всего лишь акт агрессии, как раз-таки «пан или пропал» в надежде на изменение абстрактного «всего». Когда «все» меняется (в случае победы рабов, уже не в прямом смысле) — революция происходит — действия быстро сворачиваются: хватает и одного поколения, чтобы осознать произошедшее, реже: трех-четырех, но все возвращается назад, если на карту не вступает противник извне.

Революционер не преуспевает в построении этого «всего», поскольку, даже если и уделял продумыванию этого много времени, не в силах решить проблемы в одночасье — а это делает все жертвы бессмысленными в глазах народа или собственного подсознания, если эта революция личная. Осуждение, пришедшее после минуты славы, преследует победивших в такой ситуации — ностальгия по старым временам неизбежна, особенно когда начинаешь смотреть в корень тех или иных ситуаций и обстановок, как бы по-детски это ни звучало.

В очередной день в больнице я твердо решил, что пора продумывать план побега. «Начало положено!» — думал я, заканчивая на внутренних обсуждениях тех или иных аспектов. Хотя, вот так вот на чистоту, у меня все еще теплилась надежда на разрешение этой ситуации другим путем.

В тот день, когда в моей голове повисло размышление о побеге, вновь пришел Фолкс — моя последняя надежда, или я переводился в отряд «буйных», уж не знаю, что за этим следует. Морган в этот вечер был явно раздражен и подавлен: словно чувствует надвигающуюся и неотвратимую угрозу. Помимо всего прочего, он был одет несколько неопрятно, наскоро: следы стараний по красоте есть, но дело не доведено до конца.

— Здравствуй, Рома! — с порога сказал Морган, восклицая. Может, он хотел так компенсировать все остальное.

— Здравствуйте, — как бы неохотно ответил я, изо всех сил скрывая свою заинтересованность в разговоре.

— Как Ваши дела здесь? Выздоравливаете? — он явно знал мое положение.

— Все так же, а Вы как? Как работа?

— Все идет на поправку с каждым днем. — Морган занял место в кресле напротив кровати и положил ногу на ногу.

— Очень рад за Вас! Очень! — выдал я, уже не в силах скрывать свои эмоции.

— Тише, Рома. Я пришел не просто так.

— Вы освободите меня отсюда. — сказал я, приподнимая руки будто в кандалах.

— Возможно. У меня… есть к тебе предложение. — Морган не реагировал на мои выпады, думая о чем-то более страшном. Действительно, что-то случилось — этот человек не вел бы себя так, если бы все было нормально.

— Я говорил тебе о Каори… о том, что она пропала.

— Да-да, — нетерпеливо ответил я. Чувствовалось, думается, и ему, что я веду себя немного неадекватно. На миг в голове у меня мелькнула мысль о том, что мы сейчас с ним в похожих ситуациях — эмоциально.

— В общем, ты… ну, ты говорил, что можешь помочь, и я решил датьтебе шанс.

— Неужели у Вас нет выбора? — язвительно обратился к Фолксу я, на что последовал незамедлительный и жесткий ответ — мужчина передо мной все же достиг своего предела.

— А у тебя есть выбор, м? — мне было нечем крыть.

— Слушай, я знаю, что ты здесь надолго. Ты знаешь это. И еще ты знаешь, что я — твой последний шанс. — он словно разрядился, уколов меня в мою же фразу.

— Что Вы предлагаете, мистер Фолкс? — мне пришлось несколько дистанцироваться, приняв свое поражение.

— Я даю тебе шанс вернуться к работе и, пока там все гладко, ты выполняешь мои задачи.

— Ясно.

— У нас большие проблемы, мистер Свиридов. Пропал человек, и его необходимо найти! — Морган будто перешел в режим торжественности, выливая весь этот наигранный пафос на меня.

— Когда меня выпишут?

— Завтра. И в этот же день нам надо встретиться, я расскажу больше.

— Не обманите. — сказал я, наблюдая, как мой гость поднимается с кресла. У меня на душе отлегло, у него, скорее всего, тоже. Хотя я едва ли понимал, почему мое полушуточное предложение он решил принять. Нет выбора — возможно.

Этот день я провел в состоянии нетерпения: как в те моменты, когда я прилетал сюда. Я не слишком продумывал план действий, но у меня в голове постоянно вертелась мысль о том, что же я буду делать там, на воле.

Впрочем, немного отдохнув от разговора, меня настигали и другие домыслы: а ведь действительно, к чему Фолксу обращаться ко мне? Я хоть и был «рядом» с Каори, но не был ее особым знакомым или другом. Может, логичнее было бы попросить Китакадзе..? Он ведь ее отец: где же он был, почему он не прилагает усилия к тому, чтобы найти свою дочь? (в этот момент мелькнула мысль и о том, почему он не пришел навестить меня за все это время). Ответ на все эти вопросы лежал на поверхности, но я не хотел верить в него: Китакадзе, как и Каори, пропал, но Морган просто не желает искать его — не даром у них были склоки. А может… нет, вряд ли.

Так я и уснул в раздумьях, предполагая самые разные сценарии происходящего: я просто выпал из окружающего мира, и мне оставалось, по большому счету, лишь придумывать и строить догадки насчет того, что там происходит. Мой взгляд, собранный из того немногого, что сообщил Фолкс — как острый взгляд Холмса, способного восстановить в голове произошедшее накануне убийства — я себя, несомненно, переоценивал, но мне это виделось как логичный всплеск активности: я получил пищу для мозга.

День свободы начался с того, что меня разбудила медсестра, заставив надевать мою обычную одежду: как я по ней соскучился… После этого мои сборы не продлились долго: доктор осмотрел меня и неодобрительно покачал головой, но, по всей видимости, поделать ничего не мог: ни в лечении, ни в ограждении меня от окружающего мира. Незамедлительно после осмотра пришел и человек, который что-то с этим сделать уже мог, и мы без лишних слов ушли из этой чертовой больницы. И правда, чертовой: как же я был рад покинуть ее стены. Несмотря на то, что помещение было общим по сути (это же станция), я, будто выйдя на свежий воздух на у себя дома, глубоко вдохнул. Воздух свободы… который отнес меня в новый, скажем так, район.

Я никогда не бывал в этом месте снаружи, рядом с больницей, за исключением, конечно, того «еле-сознательного» состояния во время госпитализации. И хоть этот медицинский «район» находился у нас, на Кардашёве, он больше походил на центральную станцию, где я бывал перед приездом сюда: зеленые насаждения (может, и поэтому воздух был свежее), успокоенный локальными белыми лампами «глобальный» красный снизу. Даже дизайн панелей, пола, скамеек (тут даже они были!) отсылал не к науке и технике — суровыми и брутальными функциональными оболочками которых мы напитывались досыта, — а к чему-то природному, спокойному, гармоничному. Мне почти сразу пришла на ум мысль, почему же у нас не так. Почему же мы живем в этом полумраке, красноте, бедности на излишества. Далее я понял это.

Мы с Фолксом шли по этому району, и я начал замечать, что растения, высаженные здесь — искусственные, а элементы освещения и декора, что я расхвалил — лишь грубые, чуть ли не кустарно собранные изделия, возможно, силами врачей или пациентов — и это в нашем-то веке! Это чувство обманутости, нереальности, вездесущих театральных декораций более меня не покидало, усиливаясь с появлением новых артефактов. Впрочем, это было не главное: нужно было отработать свое освобождение, и я планировал сделать это быстро, забыв всю эту историю как страшный сон.

Наконец Морган привел меня в свой офис, располагавшийся неподалеку от места работы: на пару уровней повыше нее. Автоматические двери отворились, секретарша встала с кресла: это было настолько «напыщенное» место, что я едва мог удержать иронично пафосное выражение лица при себе. Фолкс же, будто так и должно быть, проследовал к лифту, резво щелкнув на кнопку своего этажа.

Лифт пришел в движение, и я вдруг ощутил странную тревогу: кнопки в лифте пропали — очевидно, дополненная реальность перестала отображать их. Меня качнуло, из-за чего я прильнул спиной к стене. Морган, вопросительно на меня посмотрев, хотел было спросить в чем дело, но сейчас мне точно нельзя было ему выложить все начистоту, а потому в моей голове тут же всплыла гениальная и глупая мысль одновременно: я сложил руки на груди и ляпнул:

— Так это Ваши владения, Фолкс?

— Это здание не принадлежит мне, но седьмой этаж — это все мой офис, да. — он говорил, будто не понимая, что происходит — и действительно не понимал.

— Двадцатый уровень, седьмой этаж — да Вы неплохо поднялись, — пошутил я, истерично посмеявшись: ДР по-прежнему лагала, вызывая у меня не шуточную панику внутри.

— Пара десятков лет упорной работы — всего ничего, — в ответ отшутился он, прибавив к моей тревоге еще и стыд из-за диалога умственно неполноценных.

— Смотрите, когда-нибудь я займу это место, — из моих уст вырывались настолько нелепые слова, что я начал обильно потеть от стыда и волнения: а что делать, иначе он просто поймет, что со мной что-то не так.

— Ха-ха, ну, это вряд ли, — наконец усмехнулся Морган, отвлекшись от меня — лифт приехал. Кажется, в этот раз у меня удалось перетерпеть, а ДР тем временем восстановилась — вовремя, как всегда, черт возьми. Я был возмущен и этой фразой, и моим «везением», но остановил словесный поток.

Фолкс сделал пару шагов за порог, бегло осмотрев помещение: очевидно, ему было, что скрывать от меня. Я же буквально выпрыгнул из лифта за своим начальником, жадно хватая взглядом все частицы, несущие мне информацию об обстановке: это был довольно крупных размеров кабинет, обставленный в стиле ар-деко: на окнах висели дорогие тяжелые шторы темных тонов, повсюду была винтажная мебель: стулья, диваны, дубовый стол посередине, размерами своими напоминавший скорее площадку для игры в настольный теннис. Этот стол был огромен, но на нем не было ничего, кроме пары бумаг и кнопок для включения ПК в дополненной реальности. Эта чистота рабочего места, отсутствие рабочей атмосферы, стерильность — выдавала в нем что-то поддельное, ненастоящее: не было даже настольной лампы, чтобы посмотреть на бумаги. Впрочем, наверное, Фолксу хватает общего освещения: огромной декоративной люстры, свисающей с потолка и прочих точечных источников света, спрятанных на потолке.

Для чего точно хватало этого света, так это для того, чтобы осветить такую мрачную комнату: да, здесь в первый раз на станции я увидел обои: темные, с простым узором, в том же стиле, что и весь остальной интерьер. Владелец этого кабинета явно жил в ином мире — это отчасти подтверждали действия Моргана, который скинул с себя пиджак и присел на шикарное кожаное кресло за столом, а меня пригласил сесть напротив.

— Итак, Роман Георгиевич Свиридов… — произнес мое полное имя Фолкс, демонстрируя свой бас, подсознательно, конечно. Я молчал.

— Я привел тебя сюда за тем, чтобы поговорить о Каори. Прежде, чем я отпущу тебя на все четыре стороны: искать ее, потихоньку возвращаться к работе, надо кое-что прояснить.

— М? — я лишь кивал, ожидая указаний.

— Для ясности повторюсь: твоя задача — найти Каори Китакадзе, которая пропала буквально недавно, около недели назад. — Морган будто перебирал в своей голове какие-то факты, отбирая те из них, которые можно сообщить мне.

— А что с Китакадзе? — спросил я, воспользовавшись небольшой паузой в речи мужчины.

— Он отправлен в отпуск по старости… А-а-э-э, на пенсию! — воскликнул Фолкс.

— Он же вроде…

— Я настоял на этом, скрывать не буду. — мою реплику прервала резкая фраза мужчины напротив, что вложил в нее всю свою волю. После недолгой паузы, стреляя в меня вопросительным взглядом, мол: «Понял?» — он продолжил.

— Твоя задача найти его дочь, он сам от этого отказался.

— Да ладно… — полушепотом произнес я.

— Замолчи и слушай! — Морган немного повысил тон, но было видно, что он все еще держит себя в руках.

— В последний раз я видел Каори в твоем доме, на ее рабочем месте. Мне рассказали, что позже она была у входа в реакторную, — Фолкс чуть отодвинулся от стола и начал открывать ящики один за одним в поисках какой-то вещицы.

— Тут у меня… завалялась одна штуковина… — он упорно продолжал искать что-то, пока, наконец, не выдал легкую улыбку в знак успеха.

— Вот, возьми это, — он положил на стол небольшой футляр, — я бы не отпустил тебя без этой штуки — слишком «опасно».

— Опасно? — я недоуменно посмотрел на Фолкса в ответ на его усмешку.

— Да… я знаю, что с твоей ОС, так что лучше нам связываться через эту штуку. Звони в любое время.

— Это микронаушник?

— Да, — Морган сложил руки на груди.

— Раритет… — осмотрел вещицу я, никогда не встречав такого раньше.

— Ладно, вернемся к делу. Я говорил о том, что… Каори была рядом с реакторной. Еще что..? — он сложил руки в замок и сделал задумчивое выражение лица. Память его подводила. Или же..? Выдержав паузу, он продолжил твердым и уверенным тоном:

— Связь с Каори была потеряна уже непосредственно в реакторной. Понятно, что это из-за помех, но после сигнал не восстановился.

— Так вот почему Вы позвали меня… — дерзнул я.

— Еще я дам тебе доступ к ее квартире, к ее рабочему месту — сначала осмотрись там, ибо в высокоэнергетической области я не смогу с тобой связаться. Сам понимаешь, этот наушник не сможет дать достаточный сигнал.

— Хорошо. — кивал я.

— Еще кое-что. Даже если в реакторной будут ошибки, не пытайся их починить — исследования приостановлены на время. Это… инвесторы… у них проходит заседание, на котором выступают все ведущие ученые, собственно, каких-то активных экспериментов не проводится, — он говорил как-то неуверенно, местами сбивчиво.

— Ладно, я как-то и не горел желанием… — руки на груди сложил уже я, откинувшись в кресле.

— Слушай, Рома, обстоятельства для тебя сошлись чрезвычайно хорошо, и если ты удачно поработаешь сыщиком, считай, все вернется на круги своя, — он несколько осадил меня этой фразой, хотя я на самом деле понимал, что он хочет сказать. Действительно, я пробыл на станции сущие пару-тройку месяцев, плюс-минус, но уже застал очень много эксцессов, влип в какую-то историю и повредил свое здоровье. И самое главное, что Фолкс понимал это, надавливая на меня. Головой-то я понимал его желание придать мне дополнительной напускной мотивации, возможно, желание манипулировать мной, но подсознательно я охотился на мышь, которой он играл с моим внутренним котом.

— Я понял. Что сейчас?

— Ну… еще не вечер. Я бы на твоем месте приступил сию же минуту.

— Так точно, командир. — выкрикнул я, захотев выполнить воинское приветствие, но счел это слишком неуместным, а потому оставил эту фразу висеть в воздухе незаконченной.

— Но если ты хочешь отоспаться дома, я не буду тебя тревожить.

— Нет, чем быстрее я разберусь с этим, тем лучше.

— Верно. — Морган встал с кресла, после чего поднялся и я.

— Удачи, мистер Свиридов. — он протянул мне руку и наигранно улыбнулся, я сделал тоже самое, а затем вновь взял со стола футляр с микронаушником. Молча я развернулся и пошел к выходу, а затем, уже в лифте, надел наушник.

Как только я вышел из лифта, наушник едва заметно завибрировал и издал писк: очевидно, это был звонок. Что характерно, кнопка приема представляла из себя небольшую полупрозрачную микросхемку, которую, по всей видимости, я должен был наклеить на руку или куда-то еще: что я и сделал, дотрагиваясь до предплечья, чтобы принять вызов.

— Как слышно? — раздалось с того конца передачи.

— Замечательно. — ответил я.

— Очень хорошо. Конец передачи на ту же кнопку. — вновь раздалось из наушника. После этого последовало лишь молчание с обеих сторон, и я решил отключиться.

Что ж, пора было начинать поиски. Я вышел из здания и по началу осмотрелся, на секунду задумавшись. Здесь не было запаха свободы или ощущения, что я могу делать то, что желаю, что меня больше не контролируют. Я был будто бы агент на задании на территории чужой корпорации: только освоился, а уже бегу выполнять какое-то непонятное поручение. Вроде свободный делать все, что и остальные, но удерживаемый какими-то ниточками, как кукла. В моем случае, не только ниточками возмездия и долга, но еще и нитью связи с Фолксом, который… который, очевидно, мог за мной следить.

Да, следить! Что он сказал про Каори? Почему это только сейчас пришло мне на ум?! Связь с ней — как он получил доступ к этой информации? То есть, со слов Моргана, он может знать о состоянии чипов людей, находящихся на станции, причем, судя по всему, еще и о местоположении, в котором был последний раз изменен статус. Он чертовски рискнул, сказав мне это… Уже второй раз.

Мне всегда казалось, что внутренняя электроника всегда под контролем пользователя, а, вернее, сделана она так, чтобы этот контроль казался абсолютным, и даже в случаях иного, основная масса обладателей чипов была бы спокойна за свою личную информацию: она, поддерживаемая производителем, просто не находит времени для того, чтобы о ней думали — ведь, снова же, в случаях прокола все списывается на личный недосмотр, на совпадения… Да, еще и осуждение теорий заговора в обществе — какой серьезный человек будет уделять внимание подобным вещам? Люди собираются, что-то обсуждают, но они всегда выставляются глупцами — именно ради распространения идеи о том, что конспирология — глупость. Настоящая же, наверное, спрятана корпорациями так, что ее более не найти. Тотальный контроль — это же так глупо, уже тысячи людей высказались против него, приведя тысячи доказательств. Мы просто спим и видим эти доказательства во снах. По крайней мере, теперь мне так кажется. Впрочем, я мог просто не так понять Фолкса.

Я все это время шел по улице в сторону своего дома, преодолев несколько пролетов: мне хотелось для начала взглянуть на него: вдруг, там все перевернули. Благо Каори жила, в общем-то, там же. Да и работала в этом же здании. Дверь открылась, но в доме было пусто: понятно, что Китакадзе-младшей не было. Еще пара шагов, и я у лифта, а затем и на своем этаже. Только я подошел к своей двери, как ДР начала снова глючить. Предложение открыть мою дверь висело в углу обзора, не желая уходить после отворения двери и уступать место приветственной надписи, как это было обычно. Вместо этого «окошко» застыло на месте с нажатой кнопкой открытия, а реальность вновь поплыла, оставив мне серые монотонные поверхности. Это было страшно, но… страх перебивался какой-то грустью в это же время. «Припадки» случались и раньше, через время проходя, а вот осадок… он остается.

Идя сюда, меня посещали мысли о том, чтобы хотя бы пять минут провести «дома», лечь на постель и вытянуть ноги, расслабиться… Но сейчас, видя перед собой серый кирпич со сглаженными краями, такой возможности уже не было: я прямо-таки чувствовал затылком, как ударюсь об эту поверхность, если плюхнусь.

И запах здесь был словно какой-то другой, и даже освещение… Та самая грусть начала переходить вновь в страх, но в страх иной: не сиюминутный, переходящий в панику, а медленный и размеренный, вновь рождающий страшные мысли о будущем. Уныние, которое пронзило меня, уже увело за собой и осадок, но здесь была иная перспектива: словно это был «осадок наоборот» — от того, что будет, а не от того, что было.

Я отметил для себя, что в глубокой серости не было единственного по-настоящему ценного для меня — окна. Отодвинув шторы, я почувствовал их приятную мягкую поверхность, но за ними не было ничего — просто сплошная заливка, через которую, конечно, ничего не было видно.

Что ж, эта квартира больше не принимает меня, поэтому делать нечего — нужно идти в квартиру Каори.

Я нажал кнопку связи.

— В чем дело? — донеслось с той стороны.

— Мне нужен доступ к квартире Каори и… я не знаю, где она живет.

— Доступ я тебе уже дал, просто иди в конец коридора и смотри, какая дверь откроется. Сложно? — рявкнул он последнее слово.

— Ясно, — сухо ответил я и сбросил.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать совету Фолкса. Действительно, ведь я так уже делал, как только приехал. По мере моего продвижения по коридору многие двери сигнализировали об отсутствии допуска, пока, наконец, я не дошел до нужной, что быстро отъехала в сторону: передо мной открылась квартира Каори Китакадзе.

Когда первые миллиметры вида показались, я уже понял, в чем дело: ее квартира тоже предстала передо мной как набор прямых, но то же время скругленных поверхностей, местами повторяющих форму мебели. Бесцветная серость, почти полное отсутствие на ней теней осложняли ориентацию в незнакомом пространстве, но мне помогали «заботливо расставленные» ориентиры: на серых бестонных предметах лежали сувениры: здесь были и четки, и цифровая рамка, и статуэтка в египетском стиле, и, в отличие от моих, нормальные шторы — почти единственная крупная поверхность, чью текстуру я мог разглядеть. Это были легкие, оливкового цвета куски грубой ткани с, опять же, каким-то средиземноморским или египетским рисунком: оливковая ветвь, древнеегипетские узоры и письмена. Я бы никогда не повесил настолько вычурную вещь у себя дома, но Каори, по всей видимости, любила подобное.

После легкого осмотра я приступил к более конкретным поискам, зайдя для начала в ванную комнату: здесь, как и везде, было много неискаженных моим «разумом» деталей, а также холодные серые поверхности без световых эффектов на них. Глаз бегал по комнате в поисках зеркала, но оно, видимо, было также «залеплено» серостью. После этого я заглянул в ванную, поднял крышку унитаза, хорошенько просмотрел раковину, но не заметил совершенно никаких следов жизни здесь: оно и понятно, ведь Каори пропала давно, но… следы борьбы? В любом случае, заметить можно было только следы борьбы со старением кожи: вездесущие баночки с кремами, губки, щеточки — забавно, что некоторые из них были серыми, прочие — нормальными, и сгруппированы они были именно по такому признаку… Серая, по всей видимости, мыльница и какой-то гель стояли в самом дальнем углу, остальное же, пусть это будет «цветное» в контраст серому, стояло под рукой.

Было очень интересно играть в детектива, но я не совсем понимал, что я могу найти здесь и… могу ли я вообще рыться в женских вещах: вроде бы и ради спасения, но разве имеет смысл искать зацепки здесь, если ясно, что Каори ушла в реакторную?

Я вышел обратно в комнату, осмотревшись снова. Планировка, к слову, была абсолютно такая же, как и моя. Руки очень сильно тянулись потрогать расставленные в интерьере сувениры, но я едва сдерживался, чтобы не сделать этого — дабы не оставить улик. Единственное, что я потрогал — это шторы, чуть отодвинув их, дабы посмотреть вид из окна: его не было, монотонный серый вновь поглотил пространство. Далее я заглянул под кровать, внимательно осмотрел мебель (будто бы она показывала мне что-то кроме этого самого серого) и покрутился на месте несколько раз в поисках чего-либо ценного. Может, я что-то должен был найти? Стоило «позвонить» Моргану.

— Мистер Фолкс.

— Да..? — нехотя ответил он, поняв, что я впредь буду донимать его.

— Что искать в комнате Каори?

— В смысле, что искать? — сказал он, явно раздражаясь.

— Ну… — я мямлил, не в силах сразу сформулировать нужное.

— Послушай, тебе надо искать что-то, что наведет на след. Я не был в ее квартире. Я так понимаю, ты ничего интересного не нашел? — он как будто выдохнул, спустив свою злобу, и начал разговор «заново», как бы свежим тоном.

— Нет, ничего такого.

— Ищи лучше. Смотри под мебелью, в шкафах — в общем, ищи тайники. — он напутственно говорил, пока мой звонкий голос не перебил его.

— Тайники? Вы хотите, чтобы я тут все вверх дном перевернул? — я отшагнул назад, оперевшись о стену.

— Если ты этого еще не сделал, значит, ты плохо ищешь! — его тон изменился на более грубый.

— Я не буду тут что-то трогать. А если она узнает, что я копался в ее нижнем белье?

— А что лучше: покопаться в нижнем белье и найти ее, или же держаться своих принципов и оставить на верную смерть? — он сказал, сделав паузу, которую я заполнять не стал, лишь бегая взглядом по комнате.

— Ты, видимо, не понимаешь, Рома, — он будто по экспоненте увел из своего голоса тревогу, после чего начал разговаривать совершенно монотонно, — если ты будешь сейчас вертеть носом от реальной работы, прикрываясь своими «моральными устоями», мы рискуем никогда ее не найти.

— Вы так говорите, будто мы ищем ее оставленную в пустыне без воды и еды! Что произошло на самом деле?! — я решился что-то ответить, но, будто незамеченный, получил еще порцию пономарских чтений.

— Она пропала — и это все, что я знаю.

— Но она пропала на станции, а не на поверхности.

— Я бы не был в этом так уверен. Так или иначе, какая разница, если поставленная задача — ее найти. Должны ли мы сейчас упускать ценные улики просто из-за выдуманных тобой ограничений? Люди веками и тысячелетиями отступают от вбитых в голову идеалов ради рационального подхода, ради решения проблем — не будь же идиотом! — он даже восклицал так, будто специально зачитывает текст, сдерживая эмоции.

— Люди всегда имели границы!

— Правда? Ты был когда-нибудь на суде? — я понял, что он осадил меня, и хотел съехать с темы, в которой он явно лучше разбирался, но не мог, как завороженный отвечая односложно и так, как желал Морган.

— Нет…

— Вот именно. Люди придают большее значение раскрытию преступления, попыткам догнать ими построенную справедливость, нежели интересам жертв, особенно в части приватности. Даже если их права нарушаются, кому какое дело: особенно в суде присяжных. Или ты думаешь, что они все считают, что вмешиваться в частную жизнь — нормально, то ты сильно ошибаешься. Они лишь двигают свое «хорошо» и «плохо» в нужное место, дабы не мешать процессу.

— Есть же система противовесов этому: следователя могут покарать за превышение должностных полномочий, прочих — за вторжение в частную жизнь! — я крикнул, словно пытаясь противиться его домыслам еще сильнее.

— Одного следователя, за грязное дело — пожалуйста. Но система не будет съедать себя изнутри. Люди бессознательно отталкивают моральный принцип, согласно которому они бы добивались абсолютного исполнения тех или иных запретов — это не рационально.

— Люди — не роботы, им не свойственно вечно думать о рациональности и стремится к ней! Это бред! — я ударил кулаком стену, после чего стиснул зубы: то ли от боли, то ли от злобы вперемешку с недоумением.

— Жизнь сама ведет людей к этому. Вода всегда стекает вниз, обходя свои препятствия, ток течет всегда по пути наименьшего сопротивления. Люди в своем коллективном бессознательном движутся к наиболее логичному и рациональному поведению во временной перспективе. Общество — это тоже самое, что река… — он совершенно серо и беспристрастно говорил эти вещи, невольно вызывавшие у меня ассоциации со лженаукой и эзотерикой.

— Хватит! Это просто какие-то псевдофилософские домыслы. Пустая болтовня!

— Может и так, — сказал он прежним тоном, после чего резко изменил его на более резкий.

— Ищи тщательнее и не вздумай воротить нос, не забывай, где твое место! — он сбросил вызов, оставив меня наедине со своим гневом, что к последней фразе скорее перерос в какое-то недоумение и отвращение. Фолкс, представ по началу в образе человека-сциентиста, человека-скептика, начал совершенно глупое философское рассуждение, на уровне древнекитайских философов, начав вместо аргументов приводить какую-то болтологию! Этот человек совсем не похож на то, каким строит его мозг после первого впечатления. Конечно, он не смог меня переубедить, видимо, не умея говорить «четко и по фактам», но что он точно умеет, так это выбивать почву из-под ног своим поведением. Или я стал каким-то слишком вспыльчивым?

Что ж, последней фразой Морган ясно дал понять, что не спустит мне с рук побег или халтуру — нужно было лезть туда, куда мне бы не позволила лезть моя совесть. Я подошел к комоду и схватился за ручку на верхнем ящике, после чего медленно, будто бы открывая доступ к тайным знаниям, потянул на себя. Здесь лежало довольно много вещей: начиная от различных платьев и юбок, заканчивая спортивным костюмом. Некоторые из этих предметов были серыми, некоторые — нормальными, и сложены они так же отдельно друг от друга. Я пошарился рукой — ничего не было.

Следующий ящик представлял собой склад нижнего белья, носков, чулков и прочих более деликатных вещей, увидев которые, я едва сдерживал свою фантазию от того, чтобы представить их на Каори. Если в предыдущем отделе комода я почти без сомнений проник своими пальцами в складки ткани, щели между аккуратно сложенными вещами, то здесь я уже просто испытывал небывалое чувство вины — и даже давление со стороны Фолкса не служило оправданием. Что ж, невесомое, гладкое и приятное на ощупь нижнее белье тоже не выдало мне какого-то тайника, что повергло меня в злобу: можно же было не переступать через себя.

Третий ящик был наполнен постельным бельем, другими тряпками, назначение которых я особо не мог понять: то ли это были шторы, то ли скатерти — в любом случае, того всплеска эмоций здесь я не получил. Разум говорил мне радоваться, но какая-то животная частичка глубоко внутри была расстроена.

В последний раз я покрутился на месте, прошелся по помещению, оглядев какие-то укромные по моему мнению места, и решил выйти наружу. Следом был кабинет пропавшей, насчет которого я не питал особых надежд: «Уж если в ее квартире ничего нет, то и на рабочем месте должно быть пусто» — так думалось мне. Несколько шагов к лифту, потом от него — я был у двери, которая также отварилась передо мной. Видимо, Морган уже позаботился, дабы я не трогал его со своими расспросами. Впрочем, не очень-то и хотелось.

Я зашел в уже знакомый кабинет и повертел головой, заметив, что те же холодные металлические стены превратились в сплошную серость, лампы — тоже, источая свет будто бы откуда из-под нее. На удивление, стул Каори не был подстать окружению, вступая с серым со столом в диссонанс. Тут я вспомнил, что в стуле можно что-то спрятать, прямо как в книге «Двенадцать Стульев» — разве что мне нечем было вспороть черную тканевую обивку.

Я сел на этот мягкий стул и откинулся чуть назад, а он, в свою очередь, податливо прогнулся под мою спину, укладывая спать вместо того, чтобы настроить на рабочий лад. Было легко забыть, что я здесь лишь незваный гость. К счастью, я постоянно держал в голове свой статус, спустя десяток секунд выпрямившись и принявшись обыскивать ящики стола. Первый, второй ящики, третий — в них не было совершенно ничего интересного, по крайней мере, из-за того, что я привык, что и Каори, и ее отец пользуются старомодными приборами. Бумага, карандаши, какие-то записи и отчеты, линейки (причем некоторые были металлическими, пластмассовыми, а другие — серыми, ни реальный цвет которых, ни материал, определить было нельзя), клейкие ленты, лазерный наноситель и прочее-прочее-прочее.

У меня в голове все еще крутилась мысль о бессмысленности поисков здесь при не увенчавшихся успехом поисков у этой женщины дома, но «долг» заставлял открывать и ящики с другой стороны стола. Первый — содержимое было также бессмысленно для меня: снова канцелярия и упаковка печенья. «Нет, я не буду» — я словно отвечал сам себе на предложение попробовать.

Второй ящик с правой стороны был уже интереснее, в нем находились личные вещи Каори: пара пачек с таблетками, причем это были таблетки от самых простейших и до сильнейших стимуляторов активности организма — ясно, что она хранила их не из-за постоянного использования, а ради того, чтобы «подстраховаться» — и вопрос: почему не дома? Интересно, что рядом с упаковками обычных таблеток валялись и серые: их было много, но по габаритам, по форме они были идентичны: вероятнее всего, они просто были одинаковы. Одна из них была открыта, еще пара просто валялась пустой. Жаль, что я не могу узнать название препарата, ведь им, скорее всего, пользовались довольно часто.

Здесь были также фотографии, нанесенные лазером, что я видел в ящиках слева. Я давно не видел физических фотокарточек. Впрочем, здесь не было ничего особенного: на них была Каори и, видимо, ее друзья, возможно, муж (вероятнее всего, бывший). Особое внимание вызывала фотография с самим Китакадзе-старшим на невнятном фоне: какие-то непонятные крашенные и уже ободранные стены, темные металлические прутья, собранные в сетку… Что это вообще? Если пара предыдущих фотографий снята в знакомом мне месте: на центральной станции, то эта… Хотя, конечно, гадать я не собирался. Глупо было прицепляться к фону, ведь я сам-то не везде побывал на этой станции.

Помимо фотографий тут также была еда, но уже не печенье, а пищевые пилюли, конфеты, пара пакетов с сублимированной едой, чай и кофе в пакетах (зачем они, если тут нет чайника?). Ничего особенного.

Самый нижний ящик не хотел открываться — будто заел, пытался сохранить свою тайну, но в итоге поддался — иначе и быть не могло. Три или четыре винта валялись здесь, пара каких-то поломанных саморезов, гайки со стертыми гранями, поломанные плоскогубцы — без одной ручки. У меня лишь вставал вопрос, кто мог оперировать ими, какой же силой он обладал, и вообще — Каори ли принадлежит этот инструмент, очевидно намекающий на человека с имплантами конечностей.

Здесь же лежал нож в японском стиле — танто, или как они называются… Его ножны были выполнены в минималистичном стиле, как и рукоять, образующая с ними абсолютно однородную поверхность. Рука будто бы сама потянулась за ним, посмотреть, ведь мне никогда ранее не доводилось смотреть на такие вещи. Пальцы ловко ухватили нож, будто он был сделан под мою руку, а мышцы рук словно сами дали команду на то, чтобы оголить лезвие… Острое на вид, закаленное с характерной волной. Оно блестело на свету, показывало мне зеркальное изображение, в котором я умудрился рассмотреть себя и…

Я видел себя. Типичный молодой парень с мешками под глазами, худыми щеками, неслабой щетиной — запущенный, усталый, но хорошо знакомый мне… Вот только… сзади было совсем не то, что я ожидал увидеть.

Я двинул лезвие чуть в сторону, чтобы удостовериться: все осталось так, как есть: в этом куске металла я увидел эту же комнату, такой же кабинет, с тем лишь отличием, что стены его были безобразно усыпаны следами старости: множеством сколов на покрытии, царапин; по краям панели были испещрены поверхностной коррозией, оплетающей их стыки своим рыжеватым кружевом. Было видно, что все эти стены пытался кто-то зачищать — поэтому лишь края, где сложно работать без демонтажа, показывали собой время и влажность. Картина была довольно удручающей.

Повернувшись к столу, я увидел его в своем безобразном виде — металлический, но окрашенный, он уже давно не держал былой вид, демонстрируя те же сколы и царапины, что и на стенах. Ржавчины на нем будто не было, зато была буквально разодранная древесина сверху, сильно контрастировавшая с будто бы новым блоком терминала.

Что это? Я вижу перед собой действительность? То, как все есть на самом деле? Понятно, что серость — это псевдореальность, состояние поломанности, отрешенности от нормального мира или, наверное, уже нормальных миров… Но что это? В узкую амбразуру наточенного лезвия мне было видно обратную сторону станции, которая будто бы определила для меня мир света и тьмы через нейтраль, в которой мое тело сейчас физически существовало. Хотя… встает вопрос, зачем уповать на мнимый, надуманный больным воображением темный мир, или же на приукрашенную памятью прилично-собранную действительность, когда, убрать все вокруг, оставь меня — я буду лишь в серости, где-то посередине. Раз-два-три-раз-два-три… Я схожу с ума, это точно.

В эту же секунду я подметил, что нож на конце немного затуплен, искривлен, после чего моментально вложил его в ножны. Ноги подкашивались от тяжести мыслей, пробегающих у меня в голове: менее глупых, чем раньше; более сумасбродных, чем они. Рухнув на стул, мое тело ослабло, голова повисла на шее тяжелым грузом и устремила «сенсоры» в потолок — я не заснул. Но я чувствовал непонятное головокружение, шок. Это сродни тому, что случается, когда подключается тоннельное зрение: вот она, убравшаяся периферия — лишь точка фокуса, и та какая-то переходящая в небольшую область, а затем растворяющаяся, дающая потупленный потерянный взгляд.

Потолок… тут-то я и заметил, что он был чистым, идеально матовым, таким, будто бы я нахожусь в новом, только что сошедшем с конвейера корабле. Едва я подумал об этом, как мой нос наполнил запах новой «машины», такой, какой был в тот момент, когда я в первый раз посетил это место: здесь сидела Каори, улыбалась мне, мы еще не знали друг друга. И сейчас не знаем, но почему-то именно я был определен как ее спаситель…

Меня никак не покидала мысль о том, почему же Морган обратился ко мне — это глупо, нелогично, учитывая, что здесь есть силы гражданской обороны, возможно, камеры, записи которых можно посмотреть… Даже если их нет, значит, есть иные системы защиты — криминалистика существует в том числе и для таких случаев, так почему же занимаюсь этим я, а не криминалист или детектив?

Я не был похож на детектива, хотя, не спорю, мне всегда хотелось: думаю, так у всех тех, кто любит детективные истории, а их любят почти все, кроме детей, конечно: и ведь правда, это не прямолинейная история про добро и зло, иными словами, сказка… «Это же так скучно» — говорят «они». Никто уже давно не пытается создавать историю, где будет четко определено зло и добро, ведь это просто по-детски. Слова, что мир на самом деле серый, а потому искусство — литературное — должно повествовать таким же образом — это ведь правильные слова… но звучат они как мантры! Какое дело есть искусству до реальности? Оно может быть любым, а интерес рождается не от того, как близко к реальности оно подошло. «Все дело в деталях» — ответил мне мой внутренний голос, словно перебив. Мысль, прилетевшая в мишень, которую нельзя оспорить — не из-за ее правильности, а потому что она твоя первая и самая естественная. Можно начать упираться и вновь ловить эти стрелы, но дрожащая мишень не превратится от этого в камень, способный отбить острие. Слишком много думать — вредно? Отнюдь. Тогда почему в мишени уже вторая стрела? Все, пора заняться делом.

Я, словно чуть подремавший, пребывал в некотором вялом состоянии, которое было тут же развеяно увиденным: все вокруг вновь получило нормальную «текстуру», материальность. Пальцы теперь не проходили через серые натянутые полотна — они обхватывали, жадно загребали, хватались каждым изгибом моих отпечатков. В этот момент я подумал о том, как было бы здорово иметь усики, как у насекомых, чтобы еще больше ощутить фактуру вернувшегося к жизни окружения: как же это было прекрасно. Успокаивающе — пусть без опоры, ясности. Из глубины души вырывалась радость.

Человек потерпел кораблекрушение в Карибском море в середине XVII века и увидел вдали корабль. Он не знает, кто это, ведь это могут быть враги, могут быть пираты, хотя с тем же шансом могут быть и союзники — даже его соотечественники. Неужели он не будет кричать, чтобы его взяли за борт, задумываясь о том, что еще через неделю его продадут в рабство? Он разорется во всю глотку, как заорал я: «Да-а-а-а-а!» — выкрикнув еще и бранное слово напоследок. Надеюсь, этого никто не слышал.

Почему люди встряхивают голову — это разве помогает развеяться? Почему дети так наигранно пользуются невербальным выражением эмоций? Я встряхнул голову — мне не помогло, но роль, заученная с самого раннего детства, толкнула меня это сделать. Тут же в моей голове прорвался поток мыслей о банальщине и как перестать вскрывать то, что вскрыто до меня — лучше просто сосредоточусь на деле, чем буду сейчас копаться в своем «расстройстве», ведь понятно, что это уведет меня далеко в сторону, в том числе и в рассуждения четырнадцатилетнего максималиста, каким я, отчасти, все время и являлся. И буду являться, наверное.

Окружение передо мной было абсолютной противоположностью того, что я увидел в ноже, хотя сейчас он показывал тоже самое, что видели мои глаза. Или… воспринимал мой мозг. Зрение несколько упало, видимо, от напряжения. Я сделал два шага к выходу, а затем остановился, вновь кинув свой взгляд на общий вид «офиса». Нет, нож нужно взять. Он вылечил меня. Хотя бы… символически. Хотелось бы в это верить.

Прихватив танто с собой и надежно спрятав за пояс, мною было решено выдвигаться отсюда к месту работы: там, где женщину видели в последний раз. Там, где у меня есть последний шанс на то, чтобы ее найти.

Путешествие до работы было прежним, ведь все вернулось на круги своя. Те же люди, те же дорожки, вывески в дополненной реальности вернулись на место — это было так радостно, так тепло, будто я наконец нашел тот квартал, из которого пришел сюда: теперь все знакомо, теперь все повороты ясны.

Вход был таким, каким я запомнил его в первый раз: маленькая табличка в дополненной реальности, тяжелые раздвижные створки в проеме и, после их открытия, длинный полутемный коридор, ведущий в нашу с Китакадзе келью. С каждым шагом я будто чувствовал мнимое «биополе» своего коллеги — просто ожидал его увидеть так, как видел некоторое время назад, однако, как только передо мной открылась наша «лаборатория», это чувство улетучилось, оставив меня наедине со своей задачей, что нависала в этот раз особым образом. Особым образом из-за того, что я по большому счету и не представлял, что за комплекс передо мной, а лишь ходил туда, словно конкистадор в разрушенный город инков — полный трепета и страхов перед неизведанным, но с четким желанием вернуться назад.

Кабинет — это галеон, каравелла или даже галера, отбившаяся от берега в сторону Нового Света. Такие же ассоциации были у меня и во время перемещения по космосу — закономерно, но с другой стороны. Там параллель напрашивалась сама собой из происходящего вокруг, тут же — из ощущений. Мой корабль не мог в любой момент разбиться, но без капитана он тоже потерял надежность для меня, заставив ходить по воде ногами-вилами. Общее, неконкретное, подвешенное состояние — вот, что теперь роднило меня с теми временами. Возможно, даже не с ними, а с теми месяцами путешествия пассажиров Мэйфлауэра, от выполнения «миссии» которых тоже зависела судьба.

Немного осмотревшись, я, наконец, решил сдвинуться с места. Как и пилигримам, мне надо было выйти из трюма на свет, в данном случае — на свет в реакторной, который теперь вызывал у меня теплые чувства — вот странности. Тем не менее, сделав еще пару шагов, я обнаружил кое-что, что резко изменило мои планы: в «предбаннике» не было костюма. Ни в одном из «слотов». Что я еще мог сделать, кроме как позвонить своему начальнику и нажаловаться?

— Мистер Фолкс? — робко проронил я, обнаружив, что связь установлена.

— М? В чем дело? — он ответил без капли прошлого негатива, но в его тоне все же была какая-то нотка нетерпеливости: Морган явно хотел, чтобы я закончил поскорее и перестал его донимать.

— Костюма нет.

— И? — он перебил меня, пока я пытался закончить свою фразу.

— Как я пойду в реакторную без костюма? Это же небезопасно. Против ТБ! — эти слова выпадали из меня с сильным запахом придирчивого ботаника.

— И что? А ты всегда следуешь правилам? Почему тогда чип включил в реакторной? Это тоже против ТБ, — напомнил он, скрестив ноги и откинувшись в кресле (я услышал скрип).

— Нет, но это же реально…

— Что? Ты хочешь разводить эту философскую воду сейчас или выполнить задачу?

— Я не пойду туда без костюма. — я встал в позу и спокойным голосом сказал это, стараясь вновь вывести мужчину из себя.

— Дело твое, Рома. Не выполнишь задачу — отправишься опять в больничку. — он играл в ту же игру.

— Ну-ну.

— По-твоему, как Китакадзе тебя вытаскивал? Второго костюма нет. Тебе не приходило это в голову? — язвительность Фолкса была очевидна, и он, похоже, смаковал ею.

— Я думал об этом, но должен же… А два других шкафа?

— Костюмы оттуда давно потеряны. А ты… Думал. Думал так, думал о том… Меньше с твоей больной головой думать надо! — сказал он, упаковав это хамство в обертку шутливого настроения.

В этот момент мне в голову что-то ударило: это была настолько гениальная мысль, что я тут же выдал ее, даже не обдумав.

— Третий ходил — умер, Китакадзе сходил — тоже пропал. Вы хотите убить меня что ли? — по-детски прозвучало из моих уст.

— Я хочу блага для тебя, для Каори, для всех моих подопечных, — в этот миг он превратился в какого-то проповедника, самопровозглашенного мессию, что было для меня попросту смешно.

— Если Вы так великодушны, то, может, отпустите меня с миром? — подыграв Моргану, я сложил руки в просьбе, словно он их видел.

— Поступай так, как знаешь. Ты обещал найти Каори. Надеюсь, она будет с тобой. — загадочные односложные фразы, сказанные спокойным, монотонным голосом, прибавляли эффект проповедника, но теперь я вовсе не понимал этого человека, мечущегося от язвительности, агрессивности, давления к спокойствию и умиротворению. После этих слов мужчина на другой стороне выждал еще около двадцати секунд, пока я напряженно молчал, перебирая в голове исходы, и прекратил звонок — именно в тот момент, когда я почти решился идти без защитного костюма.

Заправить штанины в обувь по возможности, застегнуться везде, где можно — это меньше, чем эрзац-варианты, которые я проделал, чтобы не было так неприятно и страшно: не умом, а какими-то внутренними чувствами. Медицинская маска не имеет много смысла в случае защиты от вирусов извне. Она помогает сказать успокоительные слова в голове: «Я защищен.Все будет хорошо.» — и при этом отвести от себя чувство вины, будто человек сделал все, что мог.

Шаг за порог, и без костюма в реакторной местами даже прохладно. Мост был по-прежнему ненадежным, ржавым, но тот факт, что он выдерживал тележку, позволял мне дышать ровно и шагать прямо. По крайней мере, не смотря вниз. Хотя смотреть вниз особенно времени не было: я даже не представлял, куда может уйти Каори: начались мои плутания и пристальный осмотр всего и вся.

Мостки, отдалившись от выхода, вели к буквенным подвешенным комнатам, в одной из которых я уже был. Хотя комнатами эти помещения не назовешь: некоторые уходили далеко, были достаточно широки, чтобы называться крупными площадями, некоторые же скорее напоминали контейнеры. Первой на пути мне повстречалась комната «А-001» — крупный прямоугольный контейнер, подвешенный на черных прямых балках, свисающих с потолка и пронзающих параллелограмм по его углам — впрочем, как и все прочие.

«А-001» и «В-002» — это, получается, буквы дублируют числа? А где же тогда «В-001», о которой говорил Китакадзе? Почему я не замечал этого раньше? Что за беспорядок с обозначениями помещений? И I — это совсем не четвертая буква алфавита.

Зайдя в первую комнату, я, как и в тот раз, был «ослеплен» иным светом: как будто здесь экономили на освещении. Хотя, конечно, такой свет все же позволил мне оценить окружающие вещи: и лампы, где-то желтоватые, где-то — холодные серые (белые, но тусклые) были минимально достаточными для этого.

Слева на стене были провода и шкафы, причудливо украшенные погашенными лампами и автотумблерами21, время от времени менявшими свои положения — они были нужны, чтобы человек-контролер мог иметь представление о медленных аналоговых процессах в машинах и иногда вмешиваться, но зачем это тут, где контролера нет и никогда не было? Открыв один из ящиков, я увидел беспорядок в проводах, местами оголенных и не имеющих выхода: верно, здесь поработал кто-то моего опыта — просто не мог я поверить, что это был Китакадзе. Далее по стене был верстак — объемный, с запертыми на старинного образца ключиками.

Что-то взбрело мне в голову, и рука сама потянулась за ножом: интересно было, что же хотя бы в одном ящике: вдруг улики? Я знал, что нет. Мне просто нравилось их искать.

Танто потерял свой блеск, а отражение более не вызывало у меня каких-то вопросов: оно есть и есть. Такое, как вижу я. Лезвие я направил в скважину и принялся истошно ковырять там. Ничего не вышло — оно и понятно, ведь мне нужна была еще и отмычка. Ломать ящики я не решился и убрал нож обратно, еще раз глянув на его острие, попорченное вновь. На противоположной от входа стене была тяжелая дверь, открывающаяся тоже только с ключом, да намного серьезнее, чем те, что были для ящиков. Заперто.

По другой стене были протянуты провода. Я же прошел вдоль нее до выхода и глянул вверх напоследок: «ничего».

Это оборудование… Оно выглядело действительно странно. Не так, будто оно было старым, но рабочим. Оно выглядело так, будто сам проект всего этого выдумывал студент, не представляющий себе, как должны выглядеть подобные комплексы. Ящики с автотумблерами в комнате без человека, наполненные беспорядочно разбросанными проводами — как это вообще работало?

Следующая комната — «В-002» — большая, но уже исследованная мной. Меня бесило то, что мне приходилось возвращаться «на магистраль», чтобы посетить соседнее помещение, но делать было нечего.

Когда я зашел в «В-002», я сразу почувствовал, что ничего не изменилось. Оно и не должно было. Помещения, что я обследовал ранее, поддались мне сразу и показали все нутро: не было ничего необычного. Далее следовал блок «С-003». Здесь тоже не было ничего необычного, но раз уж я так вольготно здесь гуляю, нужно было глянуть, что происходит вокруг. Дверей и разных прочих размеченных поверхностей было очень много, и после пятого открытого помещения я уже начал уставать: то ли сказывалась усталость от излучения здесь, то ли слишком монотонным было наполнение комнат: демонтированные нейроблоки, какие-то неизвестные мне аппараты, что-то вроде вычислительных ядер, но ничего серьезного — все это связано с чем-то далеким: провода утекали за горизонт, разветвляясь время от времени как Лена. Далее я заглянул везде, но в N-053 остановился, тотчас же заметив неприятности: нейроблоки, что я менял, были вынуты. Вернее, были вынуты вообще все. Я аккуратно задвинул их обратно, возобновив работу — об этом сигнализировали светотроны, а затем, выйдя в С, не мог не сделать это с остальными замеченными. Эти устройства будто бы приветствовали свое подключение, радостно мигая.

На этом кончался изведанный путь, я перешел в D-004 — мрачную дверь подвешенного помещения, из которой будто бы несло запахом горелой электроники — и так оно и оказалось. D-004 снаружи выглядел больше, чем прочие. Внутри — тоже, причем значительно, ведь тут не было ящиков или небольших помещений. Все пространство было открытым, посреди него стоял потрепанный верстак, к которому я в скорости подошел. С каждым шагом я ощущал все более отвратительный аромат горелой электроники: не отравление приближалось, а отвращение. Конечно, я чувствовал его ранее — и не раз, но чтобы настолько… Запах мертвого — техники или органики — неприятный запах, но тут будто поработал заправский маньяк. Каори? Не может быть.

Дойдя до стола, я оперся на него, едва не упав — шатание по этим коридорам стало буквальным: уж слишком выматывает это место, да еще и этот запах, могущий повергнуть меня в токсический шок. Несмотря на это и на тусклое освещение, я видел так, как не видел снаружи, а потому заметил на полу кабель-каналы, ведущие под стол. Очевидно, они вели к столу, и он обязан был быть столом управления — пультом, но сейчас таковым не являлся: то ли из-за неисправности, то ли из-за того, что был попросту не подключен (провода уходили в нишу, куда я не мог заглянуть). Тем не менее, у стола было несколько ящиков, наполненных различными инструментами: от лазерных дальномеров до микропрокладчиков — все довольно грязные, а последний вообще заляпан материалом, вытекающим из жала.

Мой беглый взгляд больше ничего не отметил, и я вновь вышел. «Сколько можно смотреть?» — сказал я, медленно ковыляя вдоль перил по дорожке. Далее были E-005, F-006 и прочие ждущие меня помещения, но сил моих больше не было. Хорошо еще, что я не валился в обморок, ведь меня бы никто не вынес в этот раз. Ощущения были все равно так себе. Медленно идя по мосткам, я то и дело поглядывал вниз, наматывая в голове круги по темным мыслям: значительно быстрее, чем меня несли ноги к диспетчерской.

Дверь отворилась, и я тут же решил «вызвать» Моргана, предупреждая о своем отбытии, после чего голова разболелась еще больше — острой пронзающей болью, совсем не похожей на мигрень: это был чип, сжигающий меня изнутри из-за помех. Тело не выдержало, ноги подкосились, только ненадежный ржавый местами заборчик держал меня от того, чтобы исполнить обговоренный с внутренним голосом план, который должен был теперь выйти из цикла. Мяуканье разъяренной кошки или рык тигра — вот, что издал я, лишь непонятно в какой степени громко и пронзительно это было, ведь голосовые связки буквально не слушались меня, повторяя за опорно-двигательным аппаратом.

— Назад, — скомандовал Морган через наушник.

— А? Чт…? — полушепотом говорил я, услышав слово, но будто бы утратив возможность его понять.

— Назад. — голос Моргана раздался без помех, прямо у меня в голове, заставив мои руки судорожно почесаться, вынимая прибор. Он же провалился куда-то вниз, унеся с собой и команды начальника. Ненадолго, буквально на пару минут настала тишина, дававшая мне возможность немного отдышаться, но затем Морган вновь повторил:

— Назад. — это был его голос прямо наравне с моим внутренним, ну, или чуть поменьше: с разницей между «Я и не я». В ответ мне не пришло ничего умнее кроме как снова выругаться и выбежать в нашу с Китакадзе комнату. После этого я рухнул на пол лицом вниз и тут же вырубился.

«Такая глупая ошибка сожгла мне мозг!» — проронил я во сне, летая по облакам. «И в тот раз я действительно нарушил ТБ!» — вторил еще один я в совершенно других декорациях, свойственно странным снам перемежающихся друг за другом без толики возмущения и удивления. Почему-то я видел эту несостыковку, как сон над сном, но так же не мог возразить, выслушивая себя в нескольких экземплярах. Нет, не физических себя от третьего лица. Лишь как поток мыслей от разных голов или из разных ртов.

Нельзя было понять, почему мне то не снятся сны, то снятся действительно странные: и слова докторов о том, что в первом случае я сплю хорошо, а во втором — плохо — лишь пустой звук, ибо чувствую я себя после пробуждения по-разному. Впрочем, у них найдется оправдание и этому. Такому оправданию я не смогу ничего противопоставить. В этот раз пробуждение было крайне паршивым: липким, закостенелым, прямо как моя кожа и кости после последней прогулки. Я не открывал глаза, но чувствовал, что уже не сплю, после чего вновь услышал непокидающего меня Фолкса:

— Не открывай глаза. Иди назад. — так же безэмоционально, почти синтезированно.

— Не-е-ет… нет-нет-нет, твою мать, — в поисках наушника я раздирал свою кожу, отчего убедился, что его все же нет. Этот козел смотрит за мной, он знает все мои перемещения, он следил за мной постоянно через чип! Это незаконно! Но разве есть дело жертве до этого?

— Не открывай глаза. Иди в реакторную. — снова раздалось.

— Пошел ты, Фолкс, ты понимаешь, что тебя посадят на сотню лет за то, что ты творишь тут?

Голос в голове замолчал, и мне не пришло в голову ничего умнее, кроме как сделать все на зло Моргану — наоборот: я медленно выпрямился, держась за стол Китакадзе и, как бы выполняя некий ритуал, открыл глаза.

Комната была во многом такой же. Я посмотрел на «экран», похожий теперь на усыпанное красными звездами ночное небо. Эти лампы создавали чуть ли не лучшую освещенность, чем приглушенные общие светильники, медленно пульсируя (неужели, так много узлов вышло из строя?). Ужаснувшись, я осмотрел сам экран, явно поросший какой-то ржавчиной и даже плесенью, причем эти проявления возраста и заброшенности переходили на стены вокруг: металлические панели так же, как и экран, украшались линиями схемы системы автоматического управления, но они были составлены из стекающих жидкостей разного рода, каких-то царапин и изъянов. Здесь не было ничего, что было бы чисто и не тронуто, как я видел раньше: и зрение мое в таком полумраке пришло в норму, обнажив кошмар, за которым следовала моя голова как турель: подтеки, разводы и грязь заходили на пол, на потолок. Приглушенный свет уже не казался вынужденной мерой в условиях высокой безопасности и экономии электрических рассеиваний при больших помехах: хотя это и было так, грязь еще больше закрывала продолговатые подвешенные в углах между потолком и стенами осветительные приборы. Я обернулся назад, на стол, за который взялся, мое дыхание прервалось.

Стол — это ничего. Он был поросшим грязью, отвратительный, с каплями непонятных жидкостей на столешке: но он все же был ничем по сравнению с состоянием ящиков, изнутри которых вытекала жижа черного или какого-то темного цвета, местами равномерно распределившаяся на полу и отражавшая непонятные следы опаливания потолка, а местами — сгущавшася до состояния каши и уже пыли.

— Иди назад. Иначе я включу обоняние.

— Что? — сказал я, услышав совершенно незнакомый голос. Он был ни на что не похож: ни на моих родителей, ни на коллег. Ощущения синтезированности тоже не было, лишь искусственная холодность, самоцензурная сдержанность.

«Я схожу с ума» — промелькнуло у меня в голове, после чего на взгляд попалась деталь, вновь повергшая мой внутренний голос в полное молчание: лужица жидкости, растекшаяся на полу, подпитывалась из двух ящиков: Китакадзе и еще одного — неназванного коллеги. В моей голове уже нашлись ответы на все вопросы, но я не мог в это поверить, начав хвататься за волосы. Багровый относительно свежий поток подпитывал подтек из шкафа 1. За ним оставались лишь черные пылевые разводы ленивой уборки шкафа 2, едва заезжавшие на границы шкафа 3 — моего шкафа.

Засохшая кровь, просочившаяся когда-то сквозь узкие щели в ящике снизу, повергла меня в панику, от которой я подбежал к шкафу Китакадзе и начал плакать. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса и отвращения, сию же секунду поддавшись рвотным позывам. «Пауза!» — кричало мое сердце, болевшее от стресса, омывшего меня в этот момент. Мне было достаточно, но что-то дернуло еще пару раз пнуть шкаф, приоткрывший свою дверку: увиденное мной ситуацию только усугубило.

Мне хотелось выбежать оттуда. Нет, мне надо было выбежать оттуда: я подбежал к двери и начал стучать по ней кулаками изо всех сил, поддаваясь панике. Мои сопли размазались по ее затхлой поверхности, а кулаки лишь сбивались в кровь — все было бессмысленно. Факт того, что я не мог выбежать, пугал еще больше, будто опуская меня снова на пол: копья, вонзившиеся сейчас в мои колени, поворачивались на месте, глаза вылезали из орбит сами, но что-то во мне еще держалось, что-то не давало окончательно сдаться.

— Уходи обратно в реакторную. — вновь раздалось у меня в голове, — выбора нет.

После этой фразы я скатился еще ниже по двери, представляя из себя лишь поникший кусок мяса без возможности двигать конечности. Это был мой предел. Предел по переживаниям, пронзающей боли, что теперь шла оттуда же, откуда шел и голос. Мне будто прижигали рану изнутри — не ради спасения, но ради истязания: протяжно и отвратительно, ни на йоту не так, как я себе представлял до этого.

— Морган войдет сюда через десять минут вместе со своими «помощниками». Если ты хочешь жить, иди назад. — эту фразу я слышал словно сквозь воду, но, что меня действительно заставило остановиться в своих страданиях, так это факт появившегося выбора, как бы это странно не звучало. Тело меня слабо слушалось, и я лишь отполз чуть в сторону от засохшей крови и мокрого места моих соплей.

— Китакадзе и Мэйсон не успели уйти. У тебя есть шанс. — вторил голос в голове.

— Какой… смысл..? — деструктивное начало взяло во мне верх, отдав приказ мышцам тот час же расслабить руки.

Я упал на нос, хотя ощущения от этого на фоне головной боли были словно массаж — даже приятны. Из последних сил я повернул голову на бок и лег на щеку, после чего почувствовал… этот запах. Еще один позыв дошел до моего горла и высвободил лишь небольшое количество желчи и воды — в остальном я был полностью пуст. Гниение плоти настолько ударило по моему носу, что зрачки мои сузились, а сознание было готово улетучиться: хотя именно это активировало инстинкты самосохранения, что дали подпитку, второе дыхание гудящим составам, пробегающим по моему телу. Я кое-как встал, опираясь на стол, и поковылял обратно: в пещеру спасения, будто бы древний человек. После того, как я встал и дотронулся до ржавой стены, мысли окончательно покинули меня. Будто на автопилоте, ноги несли меня по мосту вдаль: в блоки, до которых в поиске Каори я бы дошел только через пару лет.

Я подходил к блокам: H, G, K соответствующих номеров, но все они были закрыты: просто не разблокировали свои двери передо мной. Тишина, сопровождавшая меня в этом походе, не развеивалась ни на секунду, а потому мне не оставалось ничего, кроме как идти завороженному дальше: вглубь комплекса.

Где-то после блока O-015 я обнаружил, что далее идет лишь транзитный лифт. Удивительно, как дымка скрыла его шахту от меня, гуляющего в начале. Я шел мимо U-021, и X-024, но не заходил ни в один из них: они просто были закрыты. Зато лифт, к которому я приближался, заманчиво стоял открытым на данном уровне. К слову, именно к нему вели все мостки — прямой линией от самого входа. Рельсы продолжались внутри лифта, но здесь они были будто разбиты. Впрочем, здесь все было разбито…

Подходя к лифту, глаза вдруг начали передавать нормальный сигнал моему мозгу, вернее, он смог интерпретировать то, что ему передавали: все конечные блоки, что я проходил, были аналогичны A, B, C, но отходя уже дальше, мне в глаза попалось то, что почти под каждым блоком на определенном расстоянии есть еще — скрывавшиеся за дымкой ранее, теперь словно открывшиеся моему взгляду, они отвечали на многие вопросы, в том числе и на B-001. Другое дело, почему эта дымка рассеивалась сейчас?

Уже в двух шагах от моей цели — лифта — мной было подмечено, что лифт этот имеет множество остановок, и не обязательно этажи были друг над другом. Так, нижний этаж, ведущий к чуть отодвинутым блокам под теми, что я уже видел, имел выход из лифта, перпендикулярный главному проходу, а далее он заворачивал налево.

Более того, дымка сходила окончательно, показывая мне сложную структуру устройства помещений здесь. Главный путь, в котором я работал, был лишь, что называется — этим самым главным, где буквы блоков соответствуют своим номерам. Подобно грани перевернутой пирамиды, блоки составляли сложную наклонную ступенчатую структуру. Воспользовавшись лифтом (шахта которого была наклонена) и пройдя на этаж ниже (все двери и механизмы работали без моего ведома), я обнаружил блок Z-25, что говорило о том, что они действительно были смещены по числам по неведомой мне причине. Уже далее, дойдя до самого конца, и не понимая, почему это было так просто для меня, я увидел отсутствие блока A — вот причина, по которой эти номера были смещены. В принципе, это было максимально логично, но какая технологическая потребность заставила сделать это настолько странно и… почему я самозабвенно шел к B-001? Может, потому что Китакадзе мне говорил о ней? Зачем он говорил, если до этой комнаты так сложно добраться?

Тем не менее, я не торопился зайти внутрь, осматриваясь. Входы в блоки были с разных сторон, что порождало необычную витиеватость пути перемещения, хотя номинально все было подвержено стандартной логике. Кстати говоря, и блоки «пропадали» начиная с первых букв: отважившись заглянуть, я обнаружил, что снизу не было B, а под ним — C, и все это сходилось в блоке Z снизу. Возможно, эта структура сот, модульности сделала и странную разметку, и, что более важно, сделала существование такой «хлипкой» конструкции возможным, ведь, как я раньше смотрел: блоки держались на металлических балках-подвесах по углам. Теперь ясно, что это были лишь вспомогательные крепления, и все по сути держится на позвоночнике — блоке Z. Очевидно, внутри была строительная конструкция, стержень этого метаболизма.

Почему же тогда главный вход был расположен на самом верхнем уровне, а не на нижем? И почему с противоположной стороны не сделано аналогичного: там был лишь купол, свободное пространство, показавшее мне свои обветшалые своды после этой прогулки. Вероятно, это было сделано, потому что мы находимся под чем-то: конечно, под лабораториями станции.

Со временем ко мне возвращалась не только моя голова и ясное зрение, но и слух с вестибулярным аппаратом, давшие не лучшие ощущения от качающихся на скрежещущем металле блоках. «Да, конструкция была довольно добротной, но, судя по всему, жесткости ей не всегда хватало, а потому местами штукатурка и обвалилась — вот пустяк-то.» — говорил я себе, успокаивая, хотя на самом деле такого рода нагрузки не должны были привести к полному превращению комплекса в заброшенный завод, коим он сейчас являлся. В отличие от всего прочего, эти помещения не показывались передо мной в другом виде, лишь скрывая свою обшарпанность, разруху в тумане, дымке, не дающей рассмотреть даже мерцающий источник света снизу, теперь превратившийся в обычное гипертермолюменесцентное тело — болванку, требуемую для передачи тепла. Действительно, это же был реактор.

Все же, ноги притащили меня именно к B-001… Пора было узнать, что говорил Китакадзе.

Блок B-001 ничем снаружи не отличался от остальных: да, у него был свой размер, но он все еще не выделялся из общей мозаики, в том числе металлической сдвижной дверью. Я подошел к ней и уже готов был вращать рукоять, но тут же меня осенила мысль: «Если Китакадзе подразумевал, что здесь что-то необычное, то не это ли могло привести к тому, что случилось..?» — на миг у меня промелькнула мысль о том, чтобы вернуться, но инстинкт самосохранения не смог зацепиться за нее: руки сделали свое дело.

Внутри B-001 было темнее, чем снаружи, и в других блоках. Вернее, там была абсолютная темнота, и тот немалый свет, что попадал в комнату через дверной проем, был совершенно бессмысленен — слишком слаб, чтобы одолеть сидевшую тут тьму. Мне нужен был фонарь или что-то вроде него, чтобы осмотреться, как вдруг в помещении включился свет: такой же тусклый, как и везде, но хоть что-то! Сказать, что я был разочарован, ничего не сказать, ведь, похоже, Китакадзе сказал об этой комнате просто намекая на устройство всего комплекса, а сама она представляла из себя лишь очередное помещение с нейроблоками, какими-то электронными устройствами и прочей аппаратурой. На полу было несколько коробок, провода все так же неаккуратно были протянуты по стенам, спасибо, что хоть не валялись на полу, иначе я точно бы упал.

Побродив вдоль стен еще немного, я решил уйти. Это было полное разочарование. Шаг один, шаг два, я вяло двигался на выход, как вдруг дверь начала закрываться: резко подорвавшись, я попытался оттолкнуть ее назад, но она закрылась окончательно, а замок заблокировался. Тут-то я и понял, в чем была задумка Китакадзе…

Старик не хотел прощаться с работой и… жизнью, желая запереть меня здесь. Но кто тогда сейчас этим занимается? Каори или это подстроенная автоматическая ловушка? Так или иначе, это меня не так ломало, как происходящее до этого — даже не знаю, почему. Не сказать, чтобы в моей голове прекратился рой страха, а в горле вдруг исчез ком: нет. Просто мой разум будто протрезвел, находя минутку помыслить и рационально.

Выбраться из B-001 не представлялось возможным, ведь здесь не было окон, других дверных проемов. Единственный способ спастись — это включить чип и попытаться выйти на связь. Включить… я и забыл, что все это время он был активен, лишь не подавал виду, пребывая в режиме удержания.

Я аккуратно присел на одну из коробок и закрыл глаза, будто медитируя. Но нет, это был сон — настигший меня внезапный и всепоглощающий сон. Может, мне и не хотелось поддаваться ему, но едва я запустил полный перезапуск чипа, как он решил перейти в наступление, уведя разум с собой. Далее мне снились странные вещи, как и всегда, когда электроника в голове работает во время сна. Ко мне приходили мои старые знакомые, память о которых я сейчас был вынужден стереть, мои родные, материалов с которыми было не так много, но они действительно были для меня важны. Не последними перед моими сонными очами пролетели и сохраненные материалы: книги, изображения, прочая информация, которую я хотел нести с собой — почти бесцельно, с иллюзорной надеждой когда-то ими воспользоваться или кому-либо продемонстрировать. Впрочем, мне и самому было скучно их смотреть.

Когда более-менее осознанная часть кончилась, сны стали более хаотичными. Следующие я и вовсе забыл, хорошо отдохнув.

У меня неплохо работали биологические часы, и я, даже не поставив будильник, почти всегда мог проснуться к необходимому времени. Это работало и в плохую сторону: когда я волновался, думал о чем-то, сон разрушался под самое утро, не давая мне выспаться. И хоть в этот раз я действительно хорошо отдохнул, ощущение тяжелой головы не уходило. На виртуальных часах было 5 утра. Кстати, о виртуальных часах: чип работал, давая мне HUD: часы, строка состояния… неужели каким-то образом все прошло? В такие моменты не знаешь, идти проверять работоспособность чего-либо, или же стоит просто оставить, понадеявшись на лучшее. Однако, ситуация не оставляла мне выбора.

Я зашел в раздел связи и проверил состояние сети — она не работала на общее пространство, но показывала пару пользователей вокруг, не скрывших свое присутствие: это был остаточный заряд Китакадзе: очевидно, последние минуты действия его чипа, и еще один — со скрытым названием и данными. Это несколько настораживало, но я снова оказывался с ситуации линейности: либо я делаю так, либо я выхожу из этой игры и принимаю поражение. Второй вариант вел меня, очевидно, в шкафчик, куда мне попасть не хотелось бы в любом случае. Я просто еще не был сломлен.

— Что ж, попробую, — сказал я себе и тут же попытался подключиться к неизвестному пользователю. Подключение прошло успешно, но никакой опережающей реакции слышно не было.

— Приветствую, я… э-э-э… застрял в одной комнате… — мямлил я, будто разучившись говорить после всего произошедшего.

— А если бы это был Морган? — беспристрастный пользователь на том конце ответил мне, обозначившись: это был тот самый голос, который пытался отвести меня в реакторную.

— Каори? Это ты? — сказал я, пытаясь найти в этом голосе нотки женственности. Впрочем, это скорее была натяжка, ибо… сейчас это был лишь звук слов, доносящийся до меня.

— Каори находится в тоннеле для контрзатопления между главным поселением и станцией Кардашёва.

— Что? Откуда ты знаешь? Кто ты? — меня одновременно и обрадовала полученная информация, и разочаровала, ведь я шел по совершенно неверному пути, и все, что произошло, было как бы зря.

— Я твой друг, помощник, слуга… назови как хочешь. — мне все еще было неясен даже пол, не говоря уже о том, что мозг не мог идентифицировать эти слова ни как искренние, ни как саркастические.

— Что за бред?! — вырвалось у меня.

— Э-э-э-э… Э. Э. Э. Э. …те B-001. — звук резко зациклился в одном такте, после чего «отлагал».

— Что? — спросил я: то ли переспрашивая, то ли пытаясь хоть что-то понять.

— Тебе стоит отдохнуть еще.

— Мне надо найти Каори! Еще Морган… Я ведь был направлен сюда тобой! — после этой фразы я задумался вообще, стоит ли мне следовать за Каори, имеет ли это все смысл, и почему я вообще до сих пор имел в голове чужую цель ее найти?

— Прежде, чем найти Каори, тебе нужно сделать кое-что для меня здесь. Для этого нужны силы. Морган не помешает, хоть некоторую опасность он и несет.

— Но… — я сказал это слово и хотел было возразить, однако, не нашел слов далее.

— Мне не хотелось бы давить на тебя, но перед тобой стоит очень важная задача.

— Опять?! — воскликнул я и резко встал с коробки, — я только что принял мысль, что не буду исполнять чьи-то приказы, а теперь снова какие-то неясные задачи? Я что, мальчик на побегушках?!

— Что ты хочешь за свою услугу? — хоть тон и не менялся, но я будто бы слышал какое-то послабление, лояльность. Это не был требовательный Морган или хитрый Китакадзе. Ощущение кристальной честности посетило мою голову.

— Черт! Просто хочу выбраться отсюда! — произнес навзрыд я, снова присев.

— Я могу попробовать это устроить, и вместе с Каори вы улетите отсюда.

— Как..? — в отчаянии произнес я.

— Мне под силу ее задержать на некоторое время, — эти слова у меня вызвали ряд вопросов, но я лишь замолчал, прижал колени к груди и обнял их, то ли в раздумьях, то ли в некотором отходящем шоке.

— За… дер… жать…? — сказал я, разбив слово на слоги.

— Я сделаю все возможное, чтобы затормозить Китакадзе-младшую, пока ты отдыхаешь. — холодный и пронзительный голос прошел сквозь меня, после чего принес будто бы небольшой удар по затылку — такой, чтобы хватило, чтобы дополненная реальность выключилась. Эта постановка помех быстро свела меня ко сну, и я провел следующие 6 часов в этой маленькой комнате, ведомый то ли собственным телом, то ли очередной указкой чужого голоса.

Мной управляют?

В свое время, когда внедряли чипы, многие задумывались, а не помешает ли это жить? Не будет ли это инструментом тотального контроля? Не станут ли люди лишь управляемыми извне пешками? Речь, конечно, не шла о шизофреничных предположениях съехавших с катушек «ученых», утверждающих, что через чип можно управлять человеком, как марионеткой. Наиболее дальновидные знали, что тот, кто формирует бытие индивида, тот сможет влезть в его сознание и посеять там то, что хочет. Автоматизация некоторых процессов вроде системы «заданий» или, напротив, деавтоматизация других — к примеру, создания кадров или записей. Реклама идей, проникающая повсюду, отъем времени в пользу якобы значимых вещей — по факту лишь для небольшой группы индивидов, которые этим вещам уделяют и без того много времени — это ли не идеальные нити для управления куклой? А что предстоит… Нитей этих не видит никто, кроме философов, растерявших окончательное уважение в компьютерную эпоху. Кто будет слушать странных, пытающихся объять необъятное? Сегодня — никто, ибо каждый жаждет действия и активности, практики, но теории.

Я управляем — безусловно. Я управляем своими интересами и тем, что подсовывают мне корпорации. Так было всегда с их появления, так и будет и дальше. Но это управление прозрачно, иллюзорно. Помимо этого сейчас мной управляют напрямую: сначала Китакадзе, потом Морган, а теперь… теперь я даже не знаю, чьим просьбам-приказам повинуюсь. Этот процесс походит на футбол: я словно мяч, и окружающие используют меня в своих целях — ради победы своей команды, ну, или для личных достижений. Меня пинают из стороны в сторону, отнимают друг у друга, выбивают из ног, но я всегда повинуюсь тому, кто ведет в данный момент.

И ведь принципиально этот футбол ничем не отличается, чем управление массами — так что меня возмущает? Он и зародился среди масс, среди рабочих. Я ведь согласился на главенство корпораций в моей жизни. Я ведь подписался под каждым словом, и дал свою душу им, чтобы жить более комфортно и мягко, чтобы не выделяться среди массы, где абсолютно каждый думает, что они не такие же.

Меня возмущает то, что я не могу дать отпор. Как только я начинаю уходить из-под воздействия кого либо из этих игроков, они находят рычаги давления на меня — и это без всякого компромата, без моих черных следов. Это сделка, где одна сторона диктует, а вторая — подчиняется, и обе выставляют это, как равноценное соглашение. И вновь меня отсылают к XIX веку… Снова я теряю границу между собой и массами, очевидно доходя до школьного примера неравного договора во время Опиумных Войн или после восстания Боксеров. Даже эти размышления делятся между мной — по одну сторону этих слов, и массами — что сейчас находятся по другую…

— Внимание! Замечена неизвестная сигнатура в радиусе пяти метров от помещения. — холодный и беспристрастный голос разбил мой сон, но я, пребывая в каком-то вялом удовлетворении от шести «промотанных» часов, даже не сразу осознал по началу, что происходит.

— Кто это? — встрепенулся я, помотав головой.

— Тишина! — проговорил голос у меня в голове, и я не смел поступать иначе.

— Мне нужно было тебя разбудить. — продолжил голос, почти не меняя интонацию.

— Что? — я понимал, что только что произошло, но не мог выдавить из себя возмущения, пребывая то ли в полудреме, то ли в состоянии «ожидания» — сбережения энергии. Мне страшно хотелось есть, мне хотелось в душ, хотелось просто восполнить какие-то «потребности» помимо сна, но здесь не было ничего, что могло бы мне помочь в этом. Не помогал и будто бы следящий за мной голос, теперь уже определяющий не только мои задачи, но и мой сон, распорядок. Кажется, я окончательно в западне.

— Я открываю дверь. Ты готов? — мою голову вновь просверлила фраза извне вовнутрь.

— К чему? — вопрошал я, уже вспоминая про данный мне приказ.

— Нужно найти Китакадзе-младшую, обезвредить ее, и я отправлю вас отсюда как можно быстрее. Ты этого и хотел..? — словно чуть растерянно раздалось внутри меня, так, будто мой собственный характер скорректировал эту фразу.

— Я… я просто не знаю, — уныло прошептал я, привстав.

— Ты согласился на уговор. Мне необходимо выпустить тебя, дать тебе путь отхода, а тебе необходимо остановить Китакадзе-младшую.

— Но… черт, что она такого натворила? — у меня в голове пронеслась картинка прикрытого ящичка Китакадзе, но я тут же отбросил это, помотав головой. Очевидно, «собеседник» понял это и резко выдал:

— Нет, пока что она не сделала непоправимого. Но, сама того не понимая, она может помочь Фолксу это сделать.

— Так… что вообще происходит?! Я ничего не понимаю! — я шарахался по комнате, пока, наконец, не подошел к двери, облокотившись на нее плечом. В этот же момент она отворилась, а я, едва удержавшись на ногах, вывалился наружу.

— Я отвечу на любые твои вопросы, Рома, но только по ходу пьесы. — ответы упростились, как и мои собственные слова. Очевидно, я не знал, что сказать, и поэтому разговаривал штампами, а сущность «на проводе» сменила тон, желая разбавить атмосферу: то ли шутками, то ли такими подставами с дверьми. Сказать, что я находил это неуместным — ничего не сказать. Действительно, чувство юмора в тяжелой ситуации — показатель сильного духа, но разве мог я хоть на секунду развеяться, когда окончательно потерял себя и свою личность, свои цели в этом круговороте событий?

«А был ли я вообще до всей этой истории..?» — пришло мне на ум.

Бывает, что герои романов раскрыты так плохо, что нельзя представить их до происходящего; их просто не было до описываемых в романе событий, а их характер специально подстроен под канву повествования, дабы пройти по сюжетным рельсам без лишних поворотов и выходов. Почему-то такие персонажи считаются плохими, глупыми, но разве не это же происходит в нашей жизни? Сколько волевых людей вокруг я встречал в своей жизни? А сколько людей считали меня волевым? Пока что — никто, я почти уверен. Эта мысль куда более сложна, но как мне думать о ней, если я сам будто бы оказался в этой ситуации?

— Как уже было сказано, прежде, чем пойти к Каори, тебе надо решить пару проблем на месте. — со мной вновь заговорил этот голос, будто бы поднимая меня.

— Что мне нужно сделать? — на выдохе спросил я, уже смирившись с ролью мальчика на побегушках.

— Во-первых, нужно проверить питание некоторых аппаратов — смотри за кабелями, ищи обрывы. Найдешь, я выключу их, и ты хотя бы смотаешь несущий материал. Во-вторых, есть ряд комнат, где тебе тоже придется осуществить ремонт после того, что натворила Каори.

— Натворила Каори? Так она что-то все же сделала?

— Ничего значительного. Ищи кабели с маркировкой 43В-YCH и 19B-YCH — оба перерублены в одном месте. У меня такое чувство, что они были потеряны одновременно… — будто бы задумчиво произнес голос в моей голове.

— «Такое чувство»? — недоуменно повторил я, начав перебирать кабели, закрепленные в шину на стене.

— Что не так? — как ни в чем не бывало «собеседник» произнес.

— Кто ты? — я поставил вопрос ребром, остановившись.

— Не Морган. И не его «агент». Не Китакадзе. И не его сообщник тоже. Я здесь для того, чтобы осуществлять работу станции Кардашёва.

— Так кто ты? — переспросил я.

— Не Морган. И не его «агент». Не Китакадзе. И не его сообщник тоже. Я здесь для того, чтобы осуществлять работу станции Кардашёва. — «переответили» мне. Именно переответили, ибо я не заметил смещения интонации в голосе, хотя некие колебания, возможно, легкая дрожь в голосе слегка сместилась — перестроилась согласно случайному закону.

— Похоже, ты не в себе… — сказал я, медленно мотая головой из стороны в сторону.

— А ты? — с той стороны был сделан выпад, — нет времени ругаться, я все объясню, только, пожалуйста, продолжи работу. — тон сменился на наигранно мягкий, услужливый — такой, какой воспроизводят для детей.

Я начал медленно проверять провода, смотря по шине в стене. Их маркировка не всегда была хорошо видна, особенно в том скудно освещенном помещении, что было здесь, а потому я затрачивал немало времени. В конце концов оказалось, что в шине их попросту не было, и мне пришлось снова припасть к земле, перебирая толстенные кабели.

— Пора начать рассказывать, — тихо, но в то же время решительно, произнес я.

— Меня адаптировали к тому, чтобы быть хранителем этой станции. Хранителем людей этой станции. — последовал очень пространный ответ, выводивший меня в легкое возмущение.

— Хватит нести чушь. Я хочу получить ответ по существу. — ответил я, наконец найдя один из нужных кабелей и привстав. Я пошел по нему в «главный зал» — купол реакторной.

— Нельзя так легко ответить на твой вопрос…

— Мне важно знать ответ. — перебил я.

— А кем бы ты хотел видеть меня? — вдруг раздался довольно заискивающий вопрос, из-за которого меня аж пошатнуло — головная боль и истощение давали о себе знать.

— Ты слышишь голос из скрытого канала. Голос… Какой тебе больше нравится: мужской или женский? Как мне говорить? — вдруг послышалось мне, после чего я окончательно потерял ориентацию. На миг мне показалось, что мой внутренний голос отделился от моего сознания и начал говорить со мной.

— Что..?

— Ладно, пусть останется так, как было. Да, я могу менять голос, но предпочитаю этого не делать, иначе… теряется «действительность».

— О чем ты вообще говоришь? Ты… черт, да ты же просто голос в моей голове! — я сделал глупейшую догадку, в этот момент уже скатываясь по стене от непонимания.

— Ты не сошел с ума. Все хорошо. Мне видится, что ты даже менее сумасшедший, чем многие на этой станции. Я все объясню, но, пожалуйста, выполняй свою работу дальше. Времени мало. — голос выдал эту фразу и тут же умолк, не отвечая на мои бессмысленные крики и ругательства.

Через какое-то время мне не оставалось ничего, кроме как успокоиться, и я снова, как покорный раб, продолжал выполнять свою работу. Я шел по проводу 43B-YCH, иногда переплетающемуся с другими, сплетающемуся в узлы, вьющемуся вокруг металлической чуть поржавевшей дорожки над этой пропастью с пульсирующим откуда-то снизу цветом. Это не то же, что «главный мост» — на этом уровне было больше разветвлений, хотя нельзя было сказать, что комнат больше. Самое главное, что, помимо этих магических ужей, ведущих меня куда-то, здесь были лишь отверстия в покрытии, не способные пробудить меня от коматоза даже при помощи страха высоты.

Кабель в конце концов привел меня в другое помещение, название которого я даже не смотрел — это было не важно, я бы все равно не запомнил, я бы все равно не вернулся сюда; дверь автоматически открылась, будто дополненная реальность работала — ясно, что мой «собеседник» все еще здесь, и его молчание — это не признак его отсутствия. Тем не менее, то, что он содействовал мне, доказывало, что это не развивающаяся шизофрения, а что-то иное. Другим удивительным фактом для меня стало то, что… ведь действительно, автоматическая дверь в зоне повышенного фона помех. А я без костюма? Как в одну секунду изменились правила игры? Почему так резко ускорилось повествование?

— О чем ты думаешь? — голос одернул меня, будто знал, будто видел все это.

— Почему помехи не влияют на меня? Почему ты можешь открыть дверь через эти помехи? — словно охапку дров, я вывалил все сразу же.

— Потому что человеческое тело — неплохой экран от помех, и я могу кое-как поддерживать работоспособность твоего чипа. Считай, я накрываю твою голову платком. К слову, температура 39.6, и тебе действительно лучше не находиться здесь долго.

— Я… я не чувствую.

— Тоже моя работа. — спокойно отвечала сущность.

— Как это все вообще работает?

— Этот вопрос проще, чем предыдущие несколько, но зачем тебе это знать? С другой стороны, это отвлечет тебя. Во всем этом помещении наведено очень много переменных электромагнитных полей, и, что самое страшное, они создают помехи для стоящей здесь же аппаратуры. Это был «просчет» — это слово было произнесено так, будто после него должен быть смешок, но его так и не последовало, — и теперь все эти приборы работают в таком фоне с огромным случайным воздействием помех. Ты подвергаешься воздействиям этих же полей, и… — голос продолжил, — это вроде как вредно, особенно для ультранизковольтной аппаратуры в твоей голове — чипу, но и не фатально. Тем не менее, длительное пребывание в таких условиях может вызвать проблемы. Самое главное… Погоди, ты же воспринимаешь эту речь как родную?

— Что..?

— Стиль вроде бы тот же.

— Какого..? — я оторопел, раскрыв рот. И ведь действительно, я будто бы слушал свой внутренний голос, разве что сейчас я точно знал, что это не он.

— Так вот, для того, чтобы скомпенсировать воздействие этих помех, мне даны источники направленных электромагнитных полей. Если говорить простым языком, все пространство здесь — это магнитное поле, из-за которого и происходят помехи — я могу вносить свои векторы в это магнитное поле как нужно мне для того, чтобы подавить искажения при необходимости. У меня словно есть скальпель, которым я в конкретной точке могу компенсировать влияние магнитного поля, повлияв на помехи.

— Почему нельзя было просто все зашить в экраны?

— Это секретная информация, и я — ее часть. Так что… можно сказать, что это было сделано ради меня.

Я глубоко вздохнул и неодобрительно покачал головой, продолжая двигаться по проводу. Конечно, я понял не все, что было сказано, но даже так было ясно, что либо мне нагло врут, либо — это место изначально хранит в себе слишком много темных тайн…

Мне только что в голову пришло, насколько странно вообще устроена эта «реакторная» — целый огромный саркофаг, отделенный и от жилых зон, и от научной (судя по тому, что Морган все же не решился сюда пройти), и от вод и льдов Антарктиды, при том, что по технологическому процессу, он взаимодействовал с ними.

Конечно, любая революционная технология, а особенно та, которая так и осталась революционной для своего времени, не превратившись в обыденную после, выглядит странно, необязательно на первый взгляд логично. Экранопланы тоже нашли свое применение не сразу, да и не назвать это традиционной вещью. Впрочем, это сглаживается тем, как же о них писали в рекламных буклетах… Да что там, даже здесь они выглядят странно, ибо гладкость льдов даже спустя много лет оставляет желать лучшего.

Суть не в том, чтобы построить максимально конформистскую конструкцию, суть в том, чтобы решать задачи даже в том случае, если будешь себе на уме — если задача будет решена удачно, за тобой потянутся.

По крайней мере, кто сталкивается с ней же, становясь конформистами. В действительности, в эпоху, когда многие похожие объекты существуют автономно, а речь идет уже о самоподдержании, мы с Китакадзе были вынуждены выполнять архаичный труд как XX веке: вручную ходить по цеху и осуществлять наиглупейшие ремонтные работы (будто этого не может сделать робот).

Даже сейчас я занимаюсь тем же. Неужели робот: летающий, катящийся, виртуальный или антропоморфный не может сделать то же? Может! И намного эффективнее. Поиски Каори — ужесложнее. Но почему каждый раз на пути инженера встает эта преграда: умственный труд, который может выполнять только творческий интеллект технически подкованного человека, прерывается глупыми и рутинными задачами? Хуже, когда они связаны еще и с повышенными затратами концентрации, когда нужно внимание — что делаю я сейчас, параллельно пытаясь вести эту мысль.

С другой стороны, не все же фантазировать, верно?

— Загляни в эту комнату, — раздалось у меня в голове, когда я проходил мимо очередного помещения.

— Что там? — спросил я, осматриваясь. В этом проходе, в этой двери не было ничего интересного или примечательного, и даже номера двери не было видно.

— Было бы неплохо, если бы ты запустил вручную автонастройщик и проверил сигнал от пары датчиков.

— Хорошо. — после этого я побрел внутрь, открыл дверь и обнаружил перед собой 7 квадратных метров, зашитых в монотонный серый металл, местами ржавый и грязный, неприятный и отталкивающий — словно я уже слышал скрежет, хотя, конечно, кроме приглушенного «машинного» звука не было ничего.

Шаги, которые я сделал, несомненно заставили металл подо мной поскрипеть, но, на удивление, это не резало слух. У стен комнаты стояли шкафы — скорее всего, с оборудованием вроде тех же нейроблоков. Может, с электрикой. Может…

— Что в шкафах? — спросил я.

— Ничего особенного. Простые ПЛК, нейроблоки, автоматика.

— Здесь есть роботы?

— Есть, но они не работают.

— Ни один? — переспросил я, раздражаясь.

— Ни один.

— Как так? Почему? — я разводил руками, — виртуального робота22 хватило бы, чтобы сделать все то, зачем я зашел в эту комнату!

— Виртуальные роботы здесь не работают из-за помех.

— Ты же можешь их там как-то компенсировать…

— Могу, но не настолько, чтобы действовал хоть сколько-нибудь адекватный образ. А обычные роботы просто сломаны. Их уничтожили, — какая-то нейтральная грусть прошла сквозь эти слова: это не сожаление, не полная холодность. Этот голос подошел бы самоубийце, с каменным лицом влезающим в петлю.

— В смысле «уничтожили»? — я переспросил, помотав головой, просто не поверив.

— Это был Китакадзе: сначала прикрывался экспериментами, затем — целенаправленно. А у меня не было возможности ему противостоять, он имел слишком много контроля надо мной. «Все ради моего блага.»

— М-м? — промычал я, совершенно непонимающе посмотрев в сторону — будто там кто-то стоял.

— Это долгая история.

— Я хочу знать ответы. — эта фраза будто выпала сама собой, мне оставалось лишь скорчить недовольное лицо и сложить руки на груди, начав «итальянскую забастовку»

— Ты их получишь.

— Сейчас! — гавкнул я.

— Хорошо. Китакадзе проводил эксперименты над всей этой системой, надо мной, над реактором. По началу все было нормально, не выдавалось «за пределы» — что будет, если чуть повысить уровень помех, перегрузив реактор. Что будет, если перегрузить нейроблоки и другое. Через какое-то время…

— Стоп, — перебил я, — что значит «над тобой»?

— Именно поэтому нет смысла рассказывать тебе об этом, когда ты не знаешь остального.

— Так я хочу узнать. — я спорил с абсолютно нейтральным, пустым, бело-серым голосом, поскольку более не унять своего любопытства.

— Почини это и провода, я обещаю, что расскажу тебе все, что ты хочешь знать, и даже больше. Автонастройка имеет мануал — все ответы там. — здесь проскользнуло что-то похожее на тон просьбы, даже мольбы, но столь иллюзорное, что было тут же перекрыто внезапным исчезновением.

— Стой! — мне никто не ответил.

Ничего не оставалось, кроме как заниматься автонастройкой и проверкой каких-то систем. Работа абсолютно тривиальная, но требующая вычитки по мануалу: сигнал какого-то регистра не доходит, поэтому этой переменной нет, из-за чего настройки нет, опрашиваем датчик и… в общем, такую работу мне уже приходилось выполнять на Земле, но немного в более «скромном» виде.

Через час-полтора я справился, выйдя наружу и окликнув голос, но ответа вновь не последовало. Меня дичайшее раздражает, что все манипулируют мной — даже теперь, когда все пошло не по плану. Что за судьба героя, что ведом не ею, а каждым вторым проходимцем?

Я приноровился идти по проводу так, что, будто компьютер с рентгеновским зрением, видел, по каким кабелям шли сигналы, а по каким (какому) — нет. Конечно, это было не так, но я шел и шел, шел и шел, смотрел на ветки и разветвления, пока, наконец, не наткнулся на проблему. 43B-YCH был буквально перерублен пополам.

— У тебя есть инструмент? — спросил меня голос в голове.

— Почему ты следишь за мной?

— Я не могу отпустить тебя ни на секунду, иначе из-за магнитного поля твой включенный чип просто сгорит. Он не выдержит второго такого воздействия. Мне приходится компенсировать…

— Второго..? Ладно-ладно, — перебил я, доставая ножичек.

— Знаешь, как справиться?

— Ага. — ответил я, начав зачищать этот кабель от изоляции.

Я очистил кабель от изоляции, а обнажил уже провода внутри кабеля, дабы скрепить их с теми же, идущими после обрыва. Работа не пыльная, хотя выполнял я ее довольно медленно: в действительности, таким я никогда не занимался, это всегда заходило за грань «молодого специалиста». Я заметил, что на лезвии не отражается ничего интересного, как в тот раз. Может, мой мозг просто пытается спастись от сумасшествия, а, может, я за этот день или два выздоровел от «глюков» и «лагов»?

Так или иначе, я связал подходящие по цвету провода, кое-как надел на них отрезанные и снятые резинки, а после встал, вопросительно вглядываясь в пустоту.

— Ответы? — молвил я в воздух, но не получил ответа.

Удивительная тишина… Действительно, звук машин тоже прекратился, как будто вся система выключилась. Но это было не так — мне еще не выжгли мозги.

— Вот теперь все замечательно. — послышалось из неоткуда.

— А что вообще произошло? — спросил я.

— Мне удалось перегрузить пару систем, оптимизировать ресурсы. В действительности у меня много таких «потерянных» связей, но ты сейчас восстановил одну из важнейших. По крайней мере, она высвободила мне достаточно ресурсов, чтобы закончить начатое.

— Что за терминал у тебя там? О чем ты вообще? — говорил я с какой-то дерзостью, чувствуя, что мне обязаны.

— Пора идти за Каори, я проведу тебя через пару технологических проходов.

— Ответы! — я повторял это слово, после чего услышал холодные слова.

— Ответы… здесь сложно выбрать, с чего начать… — в первый раз я услышал такую явную задумчивость в этом голосе.

Глава #4

Я подошел к перилам и посмотрел вниз, наблюдая за расплывчатыми отблесками мигающего снизу реактора, или… что это на самом деле? Вероятно, здесь действительно есть место энергетическому объекту, но является ли он приоритетным? Питает ли он на самом деле хотя бы исследовательскую лабораторию? Теперь неизвестно.

Стоя в тишине, обозначенной скопированной фразой моего иллюзорного собеседника, мне ничего не оставалось, кроме как вглядываться в то место, что ранее проносилось передо мной с невероятной скоростью: не из-за фактического перемещения, скорее, из-за шока, происходившего со мной тогда. Сейчас я впервые почувствовал покой среди всего этого хаоса.

Наверное, я не имею права так рассуждать, но такой мне видится первая военная ночь, ночь передышки, когда встряска позади и впереди, но не в данный момент. Я однозначно хотел ответов, но сейчас мне не хотелось вникать в них — так говорило мое нутро, уставшее и вымотанное, нашедшее в этой минутке какую-то передышку. Мой взор пал на детали: на протертые, местами поцарапанные перила, на металлические мостки, не вызывающие ничего, кроме страха, что они обвалятся из-за вездесущей ржавчины — а ведь все с учетом того, что в них были отверстия, через которые было «не видно дно», спрятанное в тумане, газе или паре, пронизанном пульсирующей подсветкой.

Я оглядел и стены комнат — стандартные металлические панели, как и снаружи, но все перепачканные, в разводах, в гари рядом с проводами — и тоже ржавые. Поверх них местами были прутья из арматуры — что-то вроде силовой конструкции, поддержки. Это напомнило мне кабинет Каори и… фотографию! Ту самую фотографию с Китакадзе в компании других людей. Похоже, что она была сделана где-то тут.

— Пора выдвигаться — мягко влилось в мои уши. Или во внутреннее ухо. Или в мозг…

— Куда теперь? — спросил я совершенно меланхолично, повинуясь.

— Я выведу карту тебе на ДР и отмечу на ней путь. Следуй туда.

Едва я успел дослушать эту фразу, как на ДР «материализовался» небольшой прозрачный квадрат со стрелкой и зеленой полосой от нее — ясно, простейший навигатор.

— Итак, ответы. Что ты хочешь узнать? — я успел сделать лишь шаг, после чего меня ошеломила эта фраза.

— Все..? — словно вопрошая, я оттягивал время, чтобы придумать более четкую формулировку.

— Все? Что ж, это логично, учитывая, в какой водоворот ты попал. — в этом ледяном голосе эхом раздалась издевка.

— Я… я просто не особо что-то понимаю. Ощущение, что мне уже выжгли мозги, а голова… раскалывается.

— К сожалению, мною было предпринято все возможное, чтобы заглушить боль, да и вообще пришлось немного взять функции чипа по жизнеобеспечению, так что… прости. — удивительно искренне прозвучало последнее слово. Настолько, что оно смягчило общее восприятие от того, что было произнесено раньше.

— Ладно. Можно как-то по порядку… — я пытался придумать начальную точку, медленно ковыляя по мосткам в указанном направлении — назад.

— Хорошо. С начала так с начала. Эта станция была построена…

— Нет-нет, не настолько сначала. — перебил я.

— Лучше начать с этого. — голос сделал паузу, будто ожидая, пока я выговорюсь, после чего продолжил, разрушая неожиданную для нас обоих тишину, — Станция была построена 83 полных года назад для испытаний самого разного спектра: от разработок в сфере искусственного интеллекта до разработок новых типов реакторов — а иногда и все вместе. Я — результат одной из таких разработок. Мой проект назывался «Всплеск-01» или более поэтичное название — «Астра» — от всплесков помех во всем спектре частот сигналов, это было похоже на звездное излучение.

— Так я и думал…

— Недавно ты спрашивал меня про терминал. — холодным и безразличным голосом это прозвучало еще более остро.

— Да, но… все же не догадаться тут сложно.

— В любом случае, моя начальная цель — обслуживать реактор и управлять подачей энергии в научные отделы. Сейчас… — снова пауза.

— Сейчас что? — спросил я, будто бы потеряв своего собеседника в мерцающей мгле.

— У истоков проекта стояли три инженера: Китакадзе-сан, Смолин и Мэйсон. Главным разработчиком был Смолин, Мэйсон и Китакадзе были своего рода его помощниками — хотя и вносили значительный вклад. Разработка шла неплохо, довольно быстро. Первый «вдох»…

— Ага, — усмехнулся я.

— Первый «вдох» мне удалось сделать, по словам Китакадзе, буквально через пару лет после начала работ. И за пару лет до появления Фолкса в этом предприятии…

— Сколько Фолксу лет? — спросил я, мотая головой от непонимания.

— Лет на 10 старше Китакадзе.

— Не верится…

— Хирургия творит чудеса. Все же, если Китакадзе было около 25, то в свои 35 Фолкс уже занимал очень высокую должность в колонии. Его затем вообще назначили главой этого отдела станции, коим он и является до сих пор.

— Разве он не мог… э-э-э… ну, повыситься? — перебил я.

— Мог, но решил организовать «свой эксперимент». — с небольшой толикой усмешки послышалось «оттуда».

— Фолкс пришел в проект и быстро взял управление в свои руки. Это не удивительно, учитывая, что ученые вроде Смолина уже сделали прорыв в мышлении искусственного интеллекта, — эта фраза прозвучала несколько самодовольно, отчего я скорчил нелепую гримасу.

— Это правда. Я — прорыв, несмотря на то, что ты не видишь этого.

— Хорошо-хорошо, хотел только спросить… Цель в В-001? — моментом назад я заметил на миникарте знакомые очертания и наконец удовлетворил свою потребность в этом вопросе.

— В-001.

— Так что с Фолксом?

— Смолин и Китакадзе работали над мелкими улучшениями со стороны техники, а не меня. Мэйсон со своей командой занимался исправлением ошибок. Команда из 50 инженеров растворялась и все больше походила на команду из 3 человек и 5 ассистентов.

— А что ты, если не техника? — у меня вырвалась эта фраза буквально не нарочно.

— Я — это я. Техника — это мои руки, ноги, глаза. Мэйсон много работал надо мной, над самим ядром, над управляющими блоками, другие двое — над периферией.

— То есть, ты — это не твое тело?

— Я — это я. Как ты — это ты. Ты — это твое тело? Ты — это ты, у кого есть руки, ноги и прочее…

— У тебя какое-то детское суждение обо всем этом, ты не находишь? — я язвительно произнес эти слова, пытаясь задеть ИИ, после чего поймал тишину на минуту.

— Моя личность и мое тело — это разные вещи. Как и твоя личность и твое тело. Хоть они и связаны. Мэйсон ковырялся в моей личности. Смолин — в теле.

— Почему ИИ говорит, что у него есть личность? — я снова ударил прямо в сердце «зарождающейся душе» ИИ, но на этот раз никакой санкции не последовало.

— Если у тебя она есть, то она есть и у меня. Твоя жизнь здесь мне известна. Если ты говоришь о личности, то о ней могу говорить и я.

— Так, значит, в этом революционность и прорыв?

— Нет, такие компьютеры существовали до меня. Прорыв в сходимости искусственного интеллекта. Сходимости меня с другим ИИ, даже построенном по таким же принципам, просто не может быть.

— Погоди, стой-стой-стой, что такое «сходимость»?

— Ты можешь узнать об этом сам, незаметно для других, прямо сейчас — достаточно открыть поиск. Но ты честно спрашиваешь меня об этом, признавая за мной право на честность в общении. НЕ с личностью ты бы стал так поступать? — малая волна усмешки прокатилась в нейтральном голосе, заставив меня посмеяться.

— Тебе удалось меня уесть. — я все еще ставил себя выше, не желая юлить перед ИИ, однако, внутри меня уже поселилось какое-то подростковое чувство обиды на старших.

— Сходимость ИИ23 в нашем случае — это явление возникновения во внутреннем коде программ различных ИИ одинаковых или схожих алгоритмов и нейронных связей, что в экстремальной точке приводит к полному повторению образа ИИ различных машин.

— Это определение сформировано человеком?

— Да.

— А можешь его перефразировать? Своими словами. — я говорил как преподаватель, вновь пытаясь поставить себя выше.

— Сходимость ИИ — это когда…

— Ага, «когда» мне нравится, — я вновь посмеялся, уже подходя к В-001.

— Мне удалось скопировать твою манеру речи, не чью-то.

— А, вот как… — меня окончательно поставили на место, и ощущение это было невероятно стойким.

Дверь В-001 открылась передо мной, обнажив уже знакомую комнату. Я шагнул внутрь, и миникарта тотчас же «улетела».

— Так… зачем я вернулся сюда? — сказал я, праздно шатаясь по помещению.

— Пойдешь через вентиляцию. Через вход в этом помещении. Люк находится прямо за шкафом слева. — нужный мне шкаф тут же был подсвечен.

— Разве я давал тебе право администратора в ОС? — переспросил я, пытаясь отодвинуть железного гиганта от стены.

— К сожалению, мною было предпринято все возможное, чтобы заглушить боль, да и вообще пришлось немного взять функции чипа по жизнеобеспечению, конечно, пришлось взять права администратора на твой чип.

— Дежа вю… — прошептал я, выслушав последнюю фразу.

— Фолкс увидел перспективу в моих свободных мощностях, но знал, что не стоит разбазаривать ее на обыкновенные вычисления. — холодный голос продолжил свой рассказ, и сколько я ни пытался вслушиваться, у меня не больно-то получалось на фоне моих попыток сдвигать шкаф сильнее, чем на несколько миллиметров в минуту.

— Для меня так и напрашивалось творческое задание, — слушать «собеседника» мне мешал еще шум, скрежет металла по металлу, и все это с каким-то привкусом свежей ржавчины, из-за которой я снова перебил ИИ.

— Почему здесь все такое ржавое, Боже… — это было скорее междометие, но ответ не заставил себя ждать.

— Это же геотермальный реактор, сальники не могут полностью изолировать помещение от того, что происходит «там». Не волнуйся, ржавые здесь только элементы обшивки, мостки, а силовые конструкции выполнены из композита.

— Ага, мне еще по этому ходить… — я начал уже ворчать.

— В итоге и Фолкс, и Смолин, и прочие, кроме Мэйсона — решили расширить «мою юрисдикцию» на весь комплекс. Сначала это были несколько дополнительных лабораторий, затем — весь Кардашёв. А после… случилось то, что случилось. — будто бы выдохнув, голос на той стороне умолк.

— Что? — переспросил я, пытаясь пролезть в тридцатисантиметровую щель между шкафом и стеной — там, где показалось вентиляционное отверстие.

— Тебе не кажется, что рассказ какой-то сумбурный? — меня удивила эта фраза, но я, пытаясь подтянуться к люку, кряхтя и пыхтя, занимаясь всеми этими делами, не особо задавался такими вопросами.

— Ты просишь ответов, но это слишком широкий и долгий рассказ, чтобы вот так вылить его за полчаса.

— Я лишь хочу понять, в каком… — я кое-как залез в вентиляцию и пополз по ней, прямо как в старых фильмах и играх, — в каком дерьме я оказался.

— Хорошо. Давай так: ты выйдешь на общий уровень, а там, уже на конкретном примере, я объясню тебе больше.

— Ладно-ладно. Куда мне ползти-то? — вопрошал я.

— Туда, — в миг перед моими глазами материализовалась «нить» в дополненной реальности, ведущая куда-то далеко.

Вентиляционная шахта была поразительно узкой для сооружения, страдающего от повышенной влажности — не понятно, что это: просчет инженеров или еще одно место для тайн… Все же, мне удавалось ползти на четвереньках по нему, не задевая стены и потолок, покрытые противной влажной пленкой грязи и пыли. Что меня не могло не радовать, так это то, что, очевидно, Каори была здесь — иначе мне пришлось бы марать руки в этом субстрате, налипшем на «полу», но нет. Конечно, здесь было не чисто, но шагать по чужим следам было не так противно.

На моем пути попадалось огромное множество развилок и решеток в разные помещения: большая часть этих отверстий выходила не в пространство, а в шкафы — действительно, зачем заниматься циркуляцией воздуха в почти всегда безлюдных помещениях, если можно подвести ее прямо туда, где того требует техника? А не до конца герметичные двери шкафов сделают все остальное, выпуская какое-то количество свежего воздуха в остальное пространство. Я все еще не понимал, насколько глупы или гениальны были эти инженеры…

В конце одного из коридоров мне попался клапан, медленно отворившийся по моему приближению — это точно был мой компьютерный друг, но почему он молчал?

— Спасибо! — сказал я, входя в чуть большее помещение — общую шахту нескольких выходов вентиляции, где можно было спокойно стоять.

— Не за что. — нейтрально ответил голос, — ты устал?

— Смертельно… — я произнес это слово на выдохе, после чего чуть не свалился с ног.

— Хорошо. — послышалось в моей голове, и маршрут в ДР тут же перестроился.

— В чем дело?

— Сначала тебе нужно отдохнуть.

— А как же Каори? — спросил я.

— Не знаю. Но судя по тому, как ты двигал шкаф, придется выделить 4–5 часов на отдых. — в голосе слышалось смирение и легкое разочарование, на 5 минут давшие мне пинок, чтобы двигаться быстрее. Можно ли вообще разочаровать ИИ?

Ноги несли меня по маршруту почти что без обратной связи от головы — я ходил по странной траектории, чуть ли не врезался в стены, шатался из стороны в сторону. Хотя это было лучше, чем ползти…

Вентиляция иногда изгибалась на небольшой угол, напоминая шахту с отполированными металлическими стенами, однако, тоже покрытыми непонятной субстанцией, подарившей здешнему коридору ажурный узор ржавчины и налипшей грязи, изредка прерывавшийся уже известными мне решетками и клапанами. Ветерок обдувал меня, но не сбивал с ног — приятное ощущение посетило меня на миг, пока в очередной раз я не пошатнулся и чуть не упал: нельзя было терять концентрацию.

В конце концов ДР привела меня к еще одному клапану, снова открывшемуся по моему приближению. Это было похоже на автоматические двери в гражданских сооружениях, но ясно, что управляет этими клапанами не небольшой датчик рядом, а ИИ «у меня за спиной».

— Сюда? — вывалилось у меня.

— Сюда. — аналогичным тоном, но другой интонацией вернулось ко мне.

— Почему у промышленного сооружения и гражданского поселения одна система вентиляции?

— Не одна, но она имеет сообщение. Именно туда я тебя и веду. Скоро будет лестница.

Я шел, ведомый маркерами, и даже не задумывался над тем, что было вокруг. Да и не стоило, ведь вокруг до некоторой поры не было ничего, кроме грязных и ржавых стен, потертых поверхностей и скрипучих клапанов. Если бы моя голова была способна думать более, чем это требуется для ходьбы, я бы фантазировал о том, что это похоже на древнюю подводную лодку или корабль, страдающий в сильном шторме.

После одного из клапанов для меня открылся мост через удивительную комнату цилиндрической формы, полную каким-то газом — очевидно, это был пар, иначе я бы просто не смог там дышать. Метрах в трех внизу были огромные устройства, погруженные наполовину в воду — очевидно, они и были источником этой завесы, и именно для того, чтобы обойти их, был возведен мост — диаметр окружности в основании этой комнаты. Он, как и все здесь, был ржавым и ненадежным на вид, еще и скрипел невероятно громко, даже заглушая шипение снизу.

Долгих раздумий у меня не возникло — я пошел своим полусонным шагом по «плоской сетке Рабица с увеличенной шириной линии» и тут же почувствовал неладное. Мост, как и говорил голос, не прогибался — в его конструкции, как и в любой конструкции здесь, действительно были композитные ребра жесткости и силовые элементы, но это не спасало от того, что поверхность, по которой я ступал, просто проминалась. Шаг за шагом я чувствовал этот металлический хруст, этот скрипучий изгиб, пока, наконец, не проделал дыру в сетке — моя нога буквально провалилась вниз, после чего я, из последних сил пытаясь держать равновесие, схватился за поручень рядом.

— Что это, твою мать, такое?! — крикнул я.

— К сожалению, мне не удается осуществлять текущий ремонт в настоящих условиях. — голос был невозмутим.

— Да я бы сварился там снизу, если бы упал! — крикнул я, пытаясь ползти по перилам.

— Не сварился бы. Это конденсатор. Скорее, ты бы замерз.

Я промолчал, добираясь до конца моста. Ощущение «с меня довольно» поглощало меня с ног до головы.

— Придется выделить 4–5 часов на отдых, — ИИ в какой раз сделал повтор, а я лишь пробрался через очередной клапан и вышел в вентиляцию гражданской сети.

Понять, что я в гражданской сети, было очень просто: я начал слышать разговоры людей. Надеюсь, они не слышали того, как я ползу по этой грязище.

— Где все роботы?! — прошептал я, посмотрев на свои руки, испачканные в «ржавой копоти».

— К сожалению, мне не удается осуществлять текущий ремонт в настоящих условиях.

— Можно тебя попросить не копировать эти фразы? У меня ощущение, что я схожу с ума. — я не выдержал и гавкнул.

— Хорошо, я постараюсь добавить разнообразия.

Через полчаса хождений я, наконец, выбрался к пункту назначения по ДР — это была вентиляционная решетка буквально неподалеку от дома: в двух шагах.

— А если кто-нибудь увидит, как я выхожу? — спросил я, нагибаясь, чтобы преодолеть полтора-два метра до отверстия в стене.

— Не увидит. Не пугайся.

— Не пугайся чего? — я переспросил, выдавливая решетку наружу.

Только я «очутился» снаружи, как изображение вновь замерцало, обернувшись серым — я не испугался, не из-за предупреждения, а из-за опыта.

— Почему все… серое? — спросил я, изображая дурачка.

— Ты ведь не поверил в версию о собственном сумасшествии, да? Было бы странно, если бы поверил. А то, что не поверил, только подчеркивает…

— Давай ближе к делу! — я громко отрезал.

— Это — результат работы Китакадзе.

— В смысле? — переспросил я, выпрямляясь и отряхиваясь.

— Китакадзе имел доступ к ручному управлению концентраторами, а потому даже костюм не мог спасти тебя от его работы. Плюс, он решил не выключать реактор, когда ты зашел. Он и с собой такое проделывал.

— Я не понимаю. — прошептал я, лавируя меж людьми по пути «домой».

— После 4–5 часов я объясню тебе прямо на деле, а сейчас иди. Это лучше, чем без текстур…

— Текстур, да? — вторил я, взрываясь внутри. Благо, дом был уже рядом. Я зашел внутрь и огляделся по сторонам.

Я поднялся к своей квартире — слишком я устал, чтобы разбираться. Чтобы зайти внутрь квартиры, мне не нужна была ключ-карта, не нужно было ничего открывать в ДР, ведь ИИ «опекал меня». Его опека преследовала меня ровно до порога, после которого я буквально упал на кровать — серый кирпич — и отключился.

Глава #5

Я проснулся в добром здравии и трезвом уме. По крайней мере, ощущение было прекрасным вразрез ожиданиям.

— Ты проспал 16 часов, — раздалось вновь в моей голове.

— Стоп. Я же… там 4–5 часов, нет? — само выпало у меня наружу, хоть я и продолжал лежать с закрытыми глазами в легкой иллюзорной дреме.

— Каори проиграла гонку. Мне удалось успеть все сделать за 4 часа. Она копалась дольше. У нас много больше времени, чем было изначально. Плюс, у тебя были осознанные сновидения, просто ты их уже не помнишь. — этот холодный и пронзительный голос тут же заставил меня открыть глаза: все было так же, как в тот момент, когда я въехал в первый раз.

— Э-э-э… — промямлил я, вставая.

— Я не знаю, что именно ты видел, но то, что случилось на станции — это не сон, — чудеса догадливости продемонстрировал контакт с другой стороной.

— Тогда… Ладно. — голова сама упала вниз, а глаза мои стали притупленными, стеклянными. Я не видел ничего, будто смотря внутрь, не наружу.

— Пора идти. — послышалось изнутри.

— У нас больше времени, разве нет? — переспросил я.

— Не настолько много, чтобы сидеть и отдыхать.

— Я могу хотя бы сходить в туалет, умыться?

— Можешь. Но недолго, — последовала неожиданная пауза, — пожалуйста.

Я тут же встал и направился в ванную, сделав все свои дела. Не было совершенно ничего необычного: даже серое окружение, разящее своей нейтральностью, глубиной отсутствующего цвета, не беспокоило. Все вернулось в норму?

Как только все было закончено, я вышел наружу, спустился и даже сделал пару шагов на улице.

— Что ты делаешь? — спросила меня эта сущность.

— Ищу… э-э-э… Каори? — ответил я, немного растерявшись. А ведь действительно…

— Стоит идти обратно в диспетчерскую.

— Почему? Откуда ты знаешь? — само как-то вырвалось у меня.

— Это кратчайший путь. — сухо ответилось мне.

Я начал идти ко входу в станцию, лавируя меж людьми, которые не видели меня, впрочем, как и в прошлый раз. Я смотрел на окружение и теперь понимал, что что-то не так. Не так, как было или не так, как оно есть. Интуиция..? Или я параноик? Вдруг, мне в голову пришла мысль: что, если вновь посмотреть на танто? Рука сама потянулась за ножом, который тут же показал мне другую картину, отличную от глаз, после чего я остановился.

То, что я увидел, было совсем неприятным, отталкивающим. Не успевая взглянуть вокруг, то, что я увидел — это лишь стены зданий и потолок купола. Вразрез с тем, что было видно обычно: яркий свет источника и мощные силовые балки, на глаза попадались убогие полуржавые металлоконструкции, явно видавшие виды, а источник света просто наполовину не работал.

— Что это..? — спросил я, стоя как вкопанный. В меня врезались люди, но я упорно стоял на месте, понимая, что пришло время ответов.

— Это проекция.

— Что? — переспросил я.

— Это проекция. — повтор.

— Я никуда не пойду.

— Не будь ребенком. Надо идти, — нейтральный голос вел себя несколько некорректно, думалось мне.

— Я же слышал обещание о том, что ты дашь мне ответы. — я все же сдвинулся с места, но побрел весьма ленно.

— Чип в твоей голове действительно барахлит, но проблема не в том, что он искажает сигналы в твоем мозгу. Он просто не выполняет некоторые свои функции, зашитые тебе по прибытию сюда. Китакадзе постарался сделать это.

— Помедленнее… — сказал я, проходя по улицам, а затем к своему рабочему месту.

— Проходи без костюма внутрь, — я тут же последовал приказу, — вывожу на экран маркер.

— Так… что там? — я вернул голос к начальной теме.

— Хорошо. Начну с начала.

— Ага, — ответил я, шагая по разваливающемуся подвесному мосту. Он продолжал меня пугать, но факт того, что я, наконец, пойму, что к чему, опьянял и заставлял не замечать шатания при шагах.

— Это не то, что бы ты назвал гуманным или великодушным, скорее наоборот. Все же, ты должен понимать, что это делалось людьми ради блага людей. На стартовой точке: не мной и не ради них.

— Мне плевать, гуманно или нет, я просто хочу знать. — я гавкнул на это предисловие, подходя к лифту.

— В таком случае, тебя не должен огорчать тот факт, что на Земле уже давно действуют системы фильтрации информационных единиц.

— Это же конспирология, нет? — спрашивал я, выходя на самом низком этаже. Я проходил мимо комнат “Z”, пока не достиг Z-031, в которую и зашел. Это было узкое и длинное помещение — явно проход, тракт куда-то в другое место, такой же, как и другие, захламленный кабелями и проводами, валяющимися на полу. Благо, тут был неплохой белый свет.

— Неверие в эту информацию выдает ложность твоего предыдущего высказывания, — язвительно донеслось до меня.

— Верю я в это или нет, я хочу услышать достаточно правдоподобный рассказ от тебя.

— Я не могу знать, как убедить тебя, если это вообще нужно… — в ледяном голосе послышалась легкая неуверенность, — когда начали появляться первые полноценно разговаривающие аппараты искусственного интеллекта, с ними пришел и глубокий анализ информационных потоков: не по содержанию символов или слов, а по смыслу, идеалам, идеологемам, содержащимся в них. Было бы глупо не использовать это для решения каких-то задач или целей: будь они ради управления над массами, или ради того, чтобы сделать эти массы более счастливыми.

— Очень далекое лирическое отступление… — выпало у меня, пока я выкручивал ручку противоположного выхода Z-031.

— Это не лирическое отступление. Это основополагающая идея. ИИ отныне мог формировать не только окружение индивида, но и контекст его существования в полной мере. Он больше не ориентировался на глупые прямые запросы — их содержание, — он ориентировался на то, какими идеями были наполнены материалы, просматриваемые индивидом. В этом содержится большая разница. Индивид, заходя в контекст, созданный для него, наполнялся теми идеями, что были для него предпочтительнее, что вело к неравенству и непересечению индивидов в общей массе. «Котел» перестал работать.

— Меня не покидает ощущение, что это какой-то XXI век. — сказал я, проходя дальше. Z-031 вел к большому помещению с несколькими выходами, а в целом оно было похоже на распределительный центр, правда, разрушенный и растащенный. Аппараты, терминалы — все это валялось на полу и мешало проходу.

— Это действительно он. И терминология оттуда. Многие думали, что это приведет к разрушению общества, фрагментации его на мелкие группы, уничтожению общности. Казалось, что люди больше не способны на крупные совместные проекты, но получилось не так.

Люди, концентрируясь в своих маленьких группах, порождали свои собственные истины, делились ими и «варились в собственном соку». Конечно, прогресс замедлился, но при этом счастье и управляемость повысились — это было именно то, что нужно для стабильного роста, пусть чуть замедленного.

— И потери инициативы в конкурентной борьбе… — мне удалось вставить свое слово, после чего я был перебит.

— Это было общее явление, внедренное Google. Их движение не зависело от конкуренции.

— Звучит как тупейшая конспирологическая теория, — я усмехнулся.

— Так или иначе, ты родился в обществе, где было одобрение колониальной миграции, из-за чего и сам мигрировал, выполняя техническое задание. — слова этого голоса несколько сбились, но после речь была продолжена:

— Это часть ответа. Ты можешь не верить. Исходя из этого опыта были предприняты попытки внедрить методы повышения «счастья» и в колониях. Скорее всего, этим руководствовались и те, кто внедрял похожую систему сюда. Дело в том, что, конечно, потоки информации поддавались контролю для создания контекста, но жизнь есть жизнь, — случилась долгая трехминутная пауза, в которой я поймал какие-то едва заметные щелчки, как при передаче данных. Очевидно, это были помехи, все еще нагружающие мой чип.

— В текущих условиях для реализации более точного контроля необходим был развитый ИИ, а таков был только один — проект «Астра». Астра разрабатывалась в экспериментальных целях Смолиным и Китакадзе для иного, но далее меня приспособили и для этого.

— Это как? Погоди, я не улавливаю. Зачем ты вываливаешь мне все это? — спросил я.

— Ты сам просил ответов.

— Я просил ответов про… Я хотел узнать, что происходит, а не кто и что построил! — мои слова слегка путались, в голове тоже начался беспорядок.

— Рассказ будет более полным, если я расскажу с самого начала. И ты буквально минуту назад велел мне рассказывать.

— Давай ближе к делу. Что произошло со мной? А дальше все остальное… — я продолжал идти по помещению, аккуратно переставляя ноги меж проводов.

— Я расскажу тебе об этом тогда, когда мы выйдем наружу, — сказал голос, продолжая.

— Астра занимается формированием контекста существования индивида для поддержания в нем необходимой мотивации, увеличения работоспособности и реализации более дружелюбной для него среды, — я двигался по распределительному пункту, вникая в рассказ моего «собеседника», но никак не мог сконцентрироваться. То провод чуть не уронит меня, то я просто терял видимость в рисунке полумраков и теней, то периферическое зрение подставит меня с несуществующей дверью или люком. Тем не менее, куда идти, я знал — меня вел указатель. Это словно гора, где ты не знаешь конкретного прямого пути, но знаешь, что стоит идти вверх.

— Чтобы ты лучше понял, о чем я говорю, я покажу тебе демонстратор. Когда выйдем, — голос умолк. На этот раз я был не против, не желая выслушивать бредни про какой-то контроль и тому подобные нереалистичные, даже банальные гипотезы.

Дверь в конце помещения отворилась автоматически: совсем нетипично для этого комплекса — меня будто обдало легким электрическим зарядом, потом передернуло, а щеки загорелись.

— Ты входишь в зону, где я не могу разговаривать с тобой. — послышалось откуда-то со стороны.

— М? — недоумевающе оглянулся я.

— Ты… вхз… тб. — помехи сначала заглушили фразу, а после пропали и сами, оставив меня наедине с монотонным гулом машин и какими-то щелканьями аппаратуры.

— Ясно… — на выдохе произнес я, делая шаг за шагом в длинном прямом коридоре. По стенам он весь был увешан штырями: скорее всего, для прокладывания кабелей на них. Однако, без этих самых кабелей коридор превращался в какую-то пыточную комнату, вызывавшую во мне трепет и страх. Металлические прутья-кронштейны не были острыми, но я вечно задевал их, ощущая не просто страх от неожиданности, но тягучее ощущение связанности: я будто увяз в этом коридоре.

Благо, этот переход был не слишком длинным, за ним последовал еще один будто бы командный пункт, но полупустой. В нем не хватало деталей: если предыдущие помещения выглядели ужасно, грязно и небрежно, с брошенной там техникой и оборудованием, то этот походил на неумелый рисунок далекого от темы человека: ни деталей, ни буйства поверхностей — все так, как нарисовано на скорую руку. Здесь не было и нормального освещения: словно маленькие фонарики, с потолка светили круглые лампы, обдавая небольшие пространства помещения ледяным светом. Что ж, хотя бы не красный и оранжевый, как было до этого.

Коридор привел меня к большой прямоугольной комнате с высокими потолками и терминалом посередине, представлявшим собой, по сути, колонну с управляющими органами посередине, а также проектором — вероятно, чтобы не пользоваться ДР при работе с этим устройством. Стены были полупустыми, но при этом грязными, полными разводов — все здесь походило на заброшенный комплекс.

Как только я подошел к терминалу, меня повстречало уведомление в ДР о возможности активации периферийного устройства. Возможно, это было не самой лучшей идеей, но терять мне уже было нечего, да и мой путеводитель скрылся за толщей помех, унеся с собой также и направляющую полосу.

Чип минут 5 подключался к терминалу, после чего на проекторе зажглось изображение — это была сводная таблица состояний виртуальных роботов, приписанных к комплексу: стоило немного полистать ее, как я заметил знакомые адреса: моего дома, лифтовой, некоторых других помещений… статичные виртуальные роботы — все это. Они казались мне настолько осязаемыми… И до сих пор кажутся, когда я вспоминаю о них. Созданные буквально лет 5 назад, их состояние описывалось как функционирующее. Но где они тогда были, если я не видел никого?

— Т… прт. к, — послышалось у меня в голове. ИИ пытался выйти на связь, но безуспешно, а я даже не стал пытаться ответить, лишь закрыв терминал. Пора было идти дальше. На противоположном конце помещения была еще одна дверь, в которую я и вышел, открыв вручную. За ней был еще один длинный коридор со множеством ответвлений-дверей, но что-то подсказывало мне, что следует идти вперед, не сворачивая. Так, вновь уцепившись взглядом за какие-то силовые провода, я брел по мрачному и ржавому проходу до тех пор, пока не добрался до еще одной переборки, открывшейся уже автоматически.

— Хорошо, что ты прошел без помощи, — разбудил меня от транса голос.

— Почему здесь ты не можешь связываться со мной? — я задал еще один вопрос.

— Эта зона является одним из ближайших контуровмашин, — последовал сухой ответ.

— Почему станция виртуальных роботов в зоне помех? Почему здесь какие-то терминалы и прочее оборудование тогда? — с ноткой недоверия произнес я.

— Как уже было сказано, здесь много раз все перестраивалось и переделывалось, нужды менялись. Но ты не хочешь об этом слушать. Да и эксперименты Китакадзе нельзя убирать со счетов.

— Хорошо. Ладно. Ладно. Ну, давай, рассказывай мне лекцию с самого начала, — вспылил я, остановившись.

— Уже нет нужды. Сейчас мы выйдем в одном из зданий Кардашева. Приготовься.

— Это же ближайший контур? — переспросил я.

— Там лифт, — отдалось мне в голове, и я увидел металлическую дверь. Картинка моего восстановившегося навигатора немного скакала, что, вместе с ужасным видом ржавых дверей, вызывало у меня ощущение ненадежности этого приспособления. Тем не менее, я зашел в этот открытый лифт (скорее, тележку) и нажал на кнопку. Минут 5 он двигался вверх с характерным скрежетом и шумом, к верху все более освещаясь источником на потолке шахты. Со временем на лифте начали появляться элементы дополненной реальности, приходя в порядок. Лифт оставался таким же потрепанным. Он затормозил с характерным «тычком» вверх, чуть подкинув меня.

— Куда дальше? — спросил я, выходя из лифта.

— По навигатору, — последовал ответ. Я неторопливо побрел по подвешенной над уже известной пропастью платформе и в последний раз оглядел ее. Она выглядела старой, изношенной, местами ржавой и даже полуразрушенной — в здравом уме я бы ни за что не стал лезть в эту «заброшку».

— Выходи через следующие два помещения на открытое пространство станции, — раздалось в голове. Я не стал выделываться, сделав именно так: здесь, сверху, как мне показалось, было почти также, как и у нас с Китакадзе: тот же интерьер и то же оборудование.

— Это второй пост? — поинтересовался я.

— Это старый пост.

— Старый?

— Здесь располагался пост контроля реактора до того, как контура немного сдвинули.

Я вышел наружу через эту комнату и обнаружил, что нахожусь на одном из верхних уровней Кардашева: «на открытом воздухе», почти под самым светилом, озаряющим со своей гордой позиции весь купол.

— Почему нельзя было пройти по «улице»?

— Сюда нет выхода через общие помещения. По крайней мере сейчас.

Я прошагал на помост между краем купола, откуда вышел, и небоскребом, поднимающимся почти под самый купол. Снизу эти переходы были похожи на паутину, находясь же на них, было ощущение многоуровневого города в стиле футурологов начала XX века. Дорожки, переходы, мосты меж зданиями кишели людьми, создавая эффект большого австралийского муравейника.

В момент, когда я прошел по мостку, озаряемый и даже ослепляемый красновато-белым светом, исходящим от источника и всех прочих полированных поверхностей вокруг, я обнаружил, что навигатор ведет меня через дверь, которой… вовсе не было.

— Куда дальше? — обратился я в никуда и положил руки на пояс.

— Через дверь. Только для этого придется кое-что сделать, — голос очень медленно и тягуче произнес эту фразу, оставив меня ожидать.

— Эй! Так что? — сказал я через минуту простоя.

— Я не могу подключиться, — послышалось с другой стороны.

— В смысле?

— Источник глушат, отдачи нет, — после этих слов весь мой интерфейс пропал, просто улетучился с этим замолчавшим голосом. Я уже немного попривык к самостоятельному поведению своей оболочки, а потому не стал предпринимать никаких действий. Я присел у «двери» и решил немного отдохнуть, пока выдалась такая пауза: на удивление, я был бодр, проблема была только в какой-то тяжести в голове, как после первого «погружения» в рабочую зону станции. И в голоде.

Сидя у стены, мне было не слишком удобно: танто, торчавший сбоку, мешал мне, и я вспомнил о его начищенном лезвии. Я вытащил нож из ножен и посмотрел на полированный металл. Там, внутри него, не было ничего необычного. Однако, отражение настораживало меня своей простотой, нехваткой деталей. Была ли дверь вообще, если в этой части станции большая часть сдвижных перегородок открываются при помощи ДР?

— Подключено, — голос разбудил меня от размышлений, тут же щелкнув по носу каким-то непонятным контролем моего чипа. Окна в дополненной реальности внезапно пооткрывались, перед глазами всплыли десятки уведомлений — я не успевал все закрывать и разгребать… Порядок сбивался, одни окнабыли поверх других, происходило такое месиво, что я закрыл глаза, а принудительный сброс не работал, добавляя системе зависания. Я закрыл глаза, сработала защита — все свернулось, а с ним прекратился и звук, который я не заметил: едва различимый легкий надавливающий писк.

— Что происходит?! — крикнул я, закрыв лицо руками.

— Не хотелось тебя шокировать, — раздался голос в ответ.

Я открыл глаза и сбросил ДР так, будто бы ничего и не происходило. Передо мной были такие же ржавые мостки, как и внутри рабочей зоны станции: черновые, неполированные, старые, местами обшарпанные… Это ужасало меня и заставило усомниться в своем рассудке вновь. Я протер глаза (будто это поможет) и привстал, осмотревшись: вся станция обернулась в темно-серые, местами рыжеватые оттенки, освещенные красной лампой, оставляющей на поверхностях четкие неприкрытые тени-шипы, торчащие отовсюду. Ноги вновь подкосились, но на этот раз я не ощущал потери сознания — наоборот, словно впрыснули адреналина, я смотрел на это и улавливал каждую деталь: каждую погнутую трубу, каждый развод на стене и полустертую надпись.

— Теперь заходи, — раздалось у меня в голове тихо и медленно. Это снова был мой знакомый голос, будто и не наблюдающий за моим состоянием.

— Что!? Только не опять! — крикнул я.

— Ты сейчас в реальности Каори, то есть, без контекста, о котором шла речь выше, — холодно ответил голос внутри, заставив мое сердце чуть ли не остановиться.

— Что!? — вновь воскликнул я.

— Зайди в дверь, неизвестно, когда оборвется соединение, — голос был по-прежнему холоден и спокоен, командуя.

— Что значит «в реальности Каори?» — кричал я, дергая за металлическую заедающую ручку, — я не понимаю! Какой контекст?! О чем речь?!

— Спокойно.

— Вот же… черт! — продолжал я, дергая за дверь как сумасшедший. Наконец, я ввалился в помещение, стены которого, потолок, пол и предметы мебели были покрыты серой матовой пленкой — снова голые модели.

— Что? Это? Такое?! — воскликнул я, присев с обратной стороны двери.

— Ты сейчас в реальности Каори, то есть, без контекста, о котором шла выше. Модель этой комнаты соответствует модели Каори, так что здесь возможно применение отладочного слоя.

— Какого еще слоя, твою мать?!

— Спокойно. — повтор.

— Я не могу! — кричал я. После этого голос улетучился, дав мне 5 минут, чтобы перевести дух.

Я буквально ломал себе шею и глаза, бегая по пространству в поисках чего-то знакомого или понятного, но тщетно: все вокруг преобразилось, стало как раньше. Мое удивление не было бы столь велико, если бы не мысли о том, что восприятие начало вести себя нормально.

Загнав себя таким образом в ловушку, я снова поймал себя в шок, как это было тогда, в первый раз. Это ощущение потерянности не имело ничего общего с рутинным проколом: наоборот, еще один резкий переход взламывал мои нейронные связи, заставляя их командовать вылить бурю бессмысленных эмоций. Я сидел у стены и изо всех сил пытался успокоиться или, хотя бы, поправить свое дыхание.

— Ладно… ладно, объясни, в чем дело, — сказал я, приведя себя в более-менее адекватное состояние.

— Дверь, в которую ты зашел, не была в контекстах всех людей. Она была только в реальности Каори, Китакадзе и еще нескольких человек.

— Почему… почему все остальное было таким? И, погоди, без контекста — это… реальность? — мои рассуждения вслух сами лились наружу.

— Реальность Каори — это действительность без контекста и… с особенностями.

— Я не понимаю. Реальность, действительность… — я схватился за голову: голова начала трещать.

— Реальность — это воспринимаемый субъектом мир с учетом сформированного для него контекста. Действительность — это то, что существует вокруг него. Я «наблюдаю» действительность. У меня нет контекста, ведь я — инструмент для его создания. Но я не вижу действительность так, как может видеть ее человек.

— Тогда..? Каори?

— Реальность Каори не имеет контекста, но имеет искажения в восприятии. Неизвестно, как сильно различается действительность и ее реальность, но мною не было сделано ни единой попытки, чтобы изменить для нее контекст или построить новый.

— Короче говоря, она сумасшедшая? Ты о галлюцинациях? — вопрошал я.

— Верно. Невозможно понять, что человек в конечном счете ощущает и видит: на это можно повлиять лишь косвенно, рычагами, сформировав для него не только внешний контекст, но и внутренний, физиологический: повышением адреналина, например. Возбуждение одних участков мозга и попытка убрать внимание с других — хороший способ построения нужного поведения, но он не абсолютен, поскольку у нас нет обратной связи с той самой конечной точкой — с разумом. Система робастна к прямым внешним воздействиям в разум, либо сразу выходит в разнос. Каори… — голос сделал паузу, — находится в процессе регулирования, если можно так сказать.

— Ладно. Но что ты делаешь со мной? — я, наконец, встал и сжал руки в кулак, надеясь услышать правду.

— Ты не пережил и тысячной доли того давления, что пережила Каори, а потому, я считаю, твой разум находится в хорошем состоянии. То, что ты чувствуешь — это не галлюцинация. По крайней мере, стоит полагать, что так. Что ты видишь и ощущаешь?

— Э-э-э… постоянно… эти смены окружения, — я попытался покопаться в голове, но не мог сказать ничего толкового.

— Внешнего контекста, реальности. Именно так и думалось мне. — голос многозначительно закончил говорить, после чего, ожидая новой фразы, я продолжил путь по навигатору, аккуратно пройдя через «несуществующую» дверь.

— Кажется, я понимаю, к чему говорилось про все эти закрытые группы и восприятие мира в сформированном контексте, — выпало у меня по пути внутри здания. Оно было похоже на мой дом по компоновке, но было совсем иным по функциональности, о чем говорили многочисленные кабель-каналы.

— Раньше контекст создавал лишь общее представление, легкими чертами вырисовывал искаженную картину мира, давая разуму самому упираться в собственные идеи и идеи соответствующих групп — если это нормально для любого времени, для любой цивилизации, то с ускорением XXI века это начало распространяться на конкретные детали и моменты: индивидуум не только думает о том, что ему говорят, индивидуум начинает видеть все через призму своего опыта и рассуждений.

В конце концов, когда на это начал работать не только его разум, но и машина, с которой он сросся, да даже которой он воспользовался, индивидуум начинает видеть исключительно то, что ему дают. Контекст, ранее бывший лишь фильтром на изображении, теперь превратился в реальность. Моя задача — обеспечивать этот контекст для тех людей, что полагаются на меня.

— Зачем это делать? Я вообще… черт, а ведь… ты же ИИ? Но какой ИИ? — я начал бесцельно ходить по помещению, после чего включился «маркер» на нужное место, куда я почти машинально отправился.

— Это необходимо для того, чтобы они были счастливы. Люди счастливы находиться в контексте, в своей собственной реальности — подтверждение этого — их нейтральное отношение к несоответствиям и неточностям, ошибкам. Они списывают их на суеверия, на мистику, объясняя себе рационально, что это их собственная иллюзия. Выученная галлюцинация, тульпа.

— С чего вообще думать, что они счастливы?! — воскликнул я, проходя в следующее помещение: это была лестница вниз. Такая же серая.

— Люди счастливы не сталкиваться с другими реальностями. Несчастье людей — это война, драка, конфликт. Когда у людей был неглубокий контекст, войны происходили часто — люди боролись за объективность, пребывая в бесконечном субъективизме. Когда появились первые системы формирования контекста, люди начали меньше ссориться и ругаться, начинать войны: это было для них не только дорого, но и бессмысленно. Зачем влезать в чужую реальность, если можно отгородиться в своей?

— Я… Погоди, это ведь никак не связано. Люди воюют и сейчас. Да и потом, здесь снова путаются термины «контекст», «реальность», разве нет? Ты говоришь о том, что люди боролись за объективность, а разве сейчас этого не происходит? Мы живем в век преобладания естественных наук — самых объективных наук. Если люди и спорят, то уже не об этих самых идеях, а о объективных величинах, которые невозможно установить, победив в войне, — выдал я, сам от себя не ожидая. Я почувствовал какой-то запал в себе.

— Именно из-за того, что люди перестали спорить об идеях, естественные науки перестали двигаться так быстро. Там, где можно столкнуться лбами и начать конфликт, для людей, привыкших жить в контексте, в своей реальности, происходит несчастье. Можно активировать выработку эндорфинов во время спора, но, так или иначе, рано или поздно человек придет к тому, что любой спор — это бессмысленно. Вливая гормон, мы получим спорщика, а не ученого. Особенно это ярко в том случае, если у людей различные реальности. Они просто видят разные вещи, они делают разные выводы, и так было задолго до Астры. Ты переоцениваешь естественные науки как объективные. Даже несмотря на то, что величины в этих науках чаще всего выводятся одинаковые, восприятие этих наук может быть разным. Таким образом, достигая тех или иных технологических результатов, можно создать две совершенно параллельные системы их описания, аппроксимации результатов, а также округления. Уравнения и формулы — это всего лишь язык, а язык — это конструкт людей. Математика никогда не была объективной наукой.

— Но в таком случае он будет счастлив, разве нет? А не это — цель? — вырвалось у меня.

— В том числе. Однако, ни к чему для этого сталкивать принципиально разных индивидов. Можно столкнуть индивидов внутри группы, в одной реальности, в одном сформированном контексте. Если у них будут разные мнения, но контекст будет один, они могут получить эти эндорфины и без стимуляции. Им не нужно выходить наружу — там, помимо этого, они получат еще кучу всего, что не совсем сделает их счастливыми.

— Кто вообще решает, кто счастлив, а кто — нет? — сказал я, достигнув самого низа лестницы. Я открыл дверь и вышел наружу, осмотревшись. Люди, ходившие вокруг меня, в целом не отличались от тех, кто был ранее. Разница лишь в том, что некоторые из них были грязными или чуть более неопрятными. Я прошел пару шагов вперед в реальности Каори и услышал шум винтов: это были дроны. Один из таких пролетел очень близко ко мне, немного испугав. Я отшагнул назад и тут же поручил по руке, выронив нож, который тут же улетел в сторону. Моя рука будто автоматически попыталась его поймать, но было поздно: пришлось идти и поднимать его.

— Черт! — сказал я, посмотрев ему вслед.

— Аккуратнее, — ответил мне голос.

— Эти дроны, черт бы их подрал. Почему они тут летают?! — я присел, увернувшись еще от одного.

— Будь аккуратнее. Когда ты в реальности Каори, «они» не воспринимают тебя как объект. Такой большой рой — сложная штука для управления, особенно организованный в поле…

— Почему не воспринимают?! — крикнул я, убирая нож в карман.

— У них нет зрения. Только общая система позиционирования с сетью, куда подключен и твой чип. Правда, не в случае Каори…

— Да что с ней вообще не так?! — вырвалось у меня, когда я начал перебежками двигаться по маркеру.

— Она живет в близкой к объективной реальности, а потому к ее чипу не подвязаны все эти протоколы управления. Она не является объектом для роя, рой ее просто не видит.

— Ты же открываешь все эти двери, знаешь, куда идти. Так возьми управление над ними.

— Управление над ними уже ведется, но я не могу воспринимать тебя как объект, когда ты в реальности Каори. — холодный голос на секунду будто бы прозвучал виноватым.

— Что? А как же этот… слой?

— Этот слой — режим отладки для разработчика, не более. Находясь в нем, ты можешь находиться в любой реальности — это как «скин». Проект Астра — это я. Эти дроны — это тоже я. На Кардашёве все — это я. Кроме Каори. Ее чип был поврежден уже давно. И психика тоже. Она не поддается никакому контролю.

— Ага… — после я сделал паузу, которую вскоре заполнил ИИ:

— То, что человек счастлив — это видно по параметрам его организма. Он и живет дольше, и работает продуктивнее, и здоровее. — мой «собеседник» продолжил старую тему, чем ошарашил меня на миг.

— Ах, да, точно, о чем там говорилось?

— «Что я делаю с тобой» — ИИ будто бы повторил мой тон, но на этот раз не стал подражать моему внутреннему голосу.

— М? — неуверенно промычал я.

— Ты спрашивал о себе.

— Я уже и позабыл. Как ты помнишь все это..? — ответил я, глянув вниз. Должен признаться, что это было несколько смущающе.

— Для меня — это как посмотреть на три страницы выше, найти момент, прочесть. Все это в логах, — раздалось у меня в голове. До меня вдруг дошла мысль, что ИИ начал разговаривать со мной не просто «моей манерой», но «моей дружеской манерой».

— Ты и меня читаешь как книгу, да? — сказал я, выдыхая.

— Я вижу твои физические показатели и показатели твоего чипа — не более. Как уже было сказано, разум — штука, которую невозможно прочесть. Мне приходится влиять на тебя и читать реакции опосредованно. Кроме того, в тебе тоже есть особенность: такая, какая была у Китакадзе, какая была у Смолина. Возможно, все дело в посещении моих помех без костюма при включенном чипе (или в неисправном костюме), и при этом тебе еще и не выжгло мозги. Когда ты в первый раз прошел в реакторную, на тебя сразу начали действовать помехи. Когда ты прошел дальше, на тебя начали действовать не только поля самого реактора и машин оттуда, но и поля моих собственных аппаратов — эта смесь из зарядов, витающих в воздухе, из вращающихся, пульсирующих и статичных полей может выжечь голову кому угодно — такое уже случалось. Но так вышло, что у тебя, Китакадзе, Смолина и Каори — другая ситуация. Впрочем, Каори — это уникальный случай даже среди вас.

— Почему не выжгло? — спросил я.

— Неизвестно. Скорее всего, дело в том, что твой чип не был так нагружен, как остальные. И этому есть причина… Дело в том, что твоя реальность, составленная почти сразу, как ты прибыл сюда, не слишком отличалась от того, что существует в действительности. Я не могу тратить все свои вычислительные мощности на обеспечение максимально реалистичных контекстов для всех: где-то приходится резать качество, а где-то — распределять вычисления.

— Моя реальность? Когда она была составлена, разве я… — растерянно говорил я, остановившись. Я опустил глаза вниз, глянув на себя.

— Ты не помнишь этого момента, но работа над твоей реальностью началась тогда, когда ты сел в поезд. Затем, когда ты лег спать, и так дальше. В целом все было готово почти сразу, причем определять источники долго не пришлось, да и последующих изменений было не так много. Ты их даже не заметил. Реалистичный мир, каков он был на заре своей постройки, тебя удовлетворял — об этом говорили все параметры, к которым у меня имелся доступ. Намного проще воспроизводить картину, нежели рисовать ее заново, — мой собеседник вновь сделал паузу.

— То есть, меня определили как реалиста? Ха-ха, забавно, что мама всегда говорила, что я витаю в облаках, — я усмехнулся в никуда: ответ последовал только через пару минут.

— Так или иначе, ты был доволен тем, что видел, поэтому не было смысла что-то сильно менять. Для некоторых людей приходится так сильно искажать реальность, что и я, и их чипы работают на пределе. Никто из людей здесь не видит тебя, потому что они видят меня во всей моей комплексности, и если ты попадешься кому-нибудь из них: врежешься, или что-то еще, то их разуму придется долго объяснять, что произошло: придется решать конфликт между восприятием мозга и сигналом от чипа, что крайне ресурсозатратно. Для кого-то это может просто обернуться фатальным: из-за перегрева чипа. Просто прошу тебя не трогать людей вокруг, если ты находишься не в их реальности.

— Погоди-погоди, они вообще не видят друг друга? — переспросил я.

— Нет, видят. Бесконечно реальность от действительности отойти не может: нет ни мощностей, ни гипотетической возможности примирить чувства и восприятие от чипа: и то, и другое — субъективно, но различно. Они видят друг друга, но не воспринимают друг друга как человек отдельного человека. Друг для друга они тоже подвержены влиянию сформированного мною контекста, несмотря на то, что приходится снижать степень глубины этого самого контекста. Эти люди видят друг в друге не отдельных носителей реальности — они видят их как детали своей собственной, используя для своих целей, в данном случае — получение счастья через удовлетворение каких-то потребностей: будь то физиологические или социальные. Эти люди являются, по сути, проекциями чужих реальностей на свою. И если я формирую такого рода реальности, я могу контролировать это. В случае с Каори или… с тобой — сейчас — это вызывает определенные сложности.

— Иными словами, они просто эгоисты… — вставил я.

— Эгоисты? Возможно. Так или иначе, человек в чужой реальности — это не человек, а его отражение, и так было задолго до появления различных контекстов для групп или индивидов, — в голосе почувствовалась растерянность.

— Стоп, я помню, речь шла о том, что, сбиваясь в малые группы из-за единого контекста, люди избегают взаимных столкновений интересов и все в этом духе… В данном случае не так?

— В данном случае получается похожая картина, но у группы нет естественных потребностей, а у индивида — есть. Иными словами, группа — это не организм. Обособление индивидов в своих контекстах, реальностях — это путь к счастью для интровертов. Так было всегда: они всегда изобретали себе виртуальную реальность, сначала через книги, потом через Сеть, затем — через полноценные аппараты погружения в Сеть. Для них это путь удовлетворения потребностей без переламывания себя. Здесь они чувствуют себя как никогда лучше, пусть бессознательно, но погружаясь в эту виртуальную реальность, кажущуюся им всего лишь дополненной. Экстраверты в данном случае сложнее, для них данная логика раздваивается. В группы они сходиться готовы, а меж группами — как уже было сказано.

— «Как уже было сказано…» — мне показалось забавным передразнить ИИ.

— Это твоя манера речи, не моя, — ИИ удалось прекрасно отбиться, оставив меня в дураках.

— Погоди, стой. Какая к черту виртуальная реальность? Виртуальная реальность — это всего лишь игрушки, нет? По крайней мере, в нормальном обществе не принято зависать все свободное время где-то там, далеко. Я понимаю, что это сформированное маленькой группой одноименных контекстов мнение, но все же. В целом — это предосудительно.

— Если бы это было так, люди бы не творили сказки в таких огромных количествах. Может, ты прав, но практика показывает, что для людей часто виртуальная реальность превыше, чем «настоящая». Знал бы ты, какой трафик проходит на центральную станцию. Так или иначе, приготовься.

— Не включай окна, пожалуйста! — крикнул я, немного напрягшись.

— В этот раз не буду, но лучше закрой глаза, чтобы не видеть перестроения. Для человека это довольно тяжело, — после слов с той стороны, я плотнейшим образом закрыл глаза. Через пару секунд я почувствовал какой-то холодок по коже, а потом, почти сразу же, меня бросило в жар.

— Можешь открывать, — и я тут же сделал это.

Передо мной открылась совершенно альтернативная реальность: она была яркой, светлой и белой — такой, как была базовая станция на Энцеладе-2.

— Холодно, — сказал я, ступая по полированному металлу.

— Человек, находящийся в этой реальности, родом из Норильска. Ты должен это знать — это где-то в России. Он любит, когда прохладнее.

— Как? — сказал я.

— У мозга есть своего рода датчики, сигнал которых я могу перехватить и чуть скорректировать. Неизвестно, как это будет отражено в разуме человека, но что-то сделать можно. Неужели ты почувствовал именно то, что предполагалось? Это очень хорошо.

— Погоди, про виртуальную реальность. Не хочешь ли ты сказать, что это нормально — погрузить всех этих людей в иллюзию?

— Не стоит рассуждать «нормально-не нормально», это не имеет отношения к делу. Раньше люди, впадая в диссонанс с внешним миром — особенно интроверты, особенно во время каких-то трудных ситуаций — страдали от парадоксов с окружающим миром, будь он первобытным или «дивным новым миром» — это было всегда. Когда появились технологии, возможности, многие решили уйти в виртуальную реальность, разделяя жизнь на две: ту, что в Сети, для себя, и ту, что живет в их действительности, для общества или окружающих. С развитием технологий этот эффект увеличивался все сильнее — шел процесс разделения человеческой личности. Контекст же, реальность, которую я строю, эти люди не считают виртуальной — их личность едина как никогда, потому что еще и счастлива. Человек здесь начинает вновь интегрировать — не дифференцировать — действительность и виртуальный мир, размывая свою реальность в непонятное нечто. Реальность становится определенной, способствующей тому, что человек покидает виртуальный мир. — ответил мне голос.

— Только что я слышал про то, что люди ставят превыше виртуальную реальность, и что это их путь к счастью, что ты относишься осуждающе к идее предосуждения жизни в виртуальном пространстве, теперь же… наоборот? — спросил я, пытаясь поймать ИИ на логической ошибке, коих, я уверен, было немало.

— Здесь нет противоречия. Люди хотят виртуальный мир, чтобы быть счастливыми. Я вижу, что это приводит к разложению их личности. Единственный выход — это запустить обратный процесс: процесс выхода из виртуальной реальности в ту, что создаю я.

— Тоже виртуальную!

— Никак нет. Эта реальность совершенно особенна. Это же все лишь декорации, эффекты. Несмотря на свою удаленность от действительности — особенно у некоторых индивидов — эта реальность довольна близка к правде… — словно на выдохе (синтетическом, явно фальшивом выдохе, совсем не характерном для него) произнес мой собеседник.

— Что за индивиды? — спросил я, аккуратно ступая дальше по металлическим платформам.

— Думаю, у нас есть время… Особенно учитывая, что Каори в данный момент спит.

— Погоди-погоди-погоди, она спит? То есть, ты ведешь меня конкретно к ней? — восклицал я, совершенно не смотря по сторонам. В этот момент какой-то ученый врезался в меня довольно серьезно и упал.

— Плохо! — воскликнул сильно синтезированный голос, отличающийся от обычного. Он просверлил мой мозг, заставив схватиться за голову.

— Что, черт возьми, произошло? — я издал сильный крик в никуда, пытаясь встать.

— Не трогай его, — холодно и спокойно, как раньше, ответил ИИ.

— Да что за бред вообще? — сказал я, окончательно поднявшись. Я посмотрел на лежащего человека и заметил, что тот больше не пытается встать: словно отключился. Первой моей мыслью было проверить его пульс, но, как сказал мне мой путеводитель, этого делать не стоило.

— Мозг тяжело переживает коллизии с несовпадением их реальности и действительности.

— Но я ведь… не в реальности Каори? Так в чем дело?

— У нас есть время, пока Каори спит, посмотреть кое-что, раз ты просил, — молвил ИИ, перебив все прочие темы для разговора, и, видимо, не желая отвечать на мои вопросы.

— Тебе стоит пройти в другое место, — метка тут же сменилась, — где начинается подгрузка реальности Эшли Джонсон.

— В чем особенность ее реальности? — сказал я, изменив свое направление. Я будто бы превращался в дрона, в робота под управлением этого голоса.

— Увидишь. — ИИ умолк на несколько минут, пока я шел по улице, лавируя меж людьми и летающими сверху дронами. Все это было крайне нелепо, похоже на какую-то глупую детскую игру, которую все прочие взрослые просто не замечали. «Ребячество» — могли думать они, если бы видели то, что я исполнял: перебежки, отсиживания в укрытиях, неумелые перекаты и увороты — как это был в фильмах и играх.

Я искренне не понимал, почему речь ИИ была такой бессвязной и сумбурной: сначала этот голос мог говорить на любую тему, отвечать на любой вопрос, а позже — словно обидеться и перестать удовлетворять мое любопытство. Это, тем не менее, не было похоже на общение с капризной девушкой или старым маразматиком. Что-то нездоровое читалось в таком методе повествования, в закидывании репликами — особенно без четкого разграничения тем и хронологии их появления. Наверное, стоило слушать с самого начала…

Мои ноги принесли меня, наконец, к красной линии, нарисованной явно ДР — это была граница зоны, куда я незамедлительно вступил. В моих глазах открылось одно большое черное окно, заслонившее весь обзор. Я не пытался его убрать, сразу догадавшись, что происходит. Эта заглушка пропала через 5 секунд, и я не поверил в то, что вижу.

— Это… это что? — спросил я, тут же ощутив прилив тепла в своем теле. Передо мной была картина испанского средневекового замка, залитого лучами солнца.

— Это замок Эшли.

— Где все люди? — молвил я, осматриваясь. Людей больше не существовало для меня.

— Их нет в реальности этой девушки. Ее реальность — это старый замок недалеко от Севильи — красивейшее место, где когда-то ее родители проводили отпуск. Девочка навеки осталась в этом мире. Ее реальность — это почти что полностью виртуальное пространство, но я просто не могу избавиться от нее. Это бесчеловечно, — забавно было слушать это от ИИ.

— Я вижу… структуру. Мостик перед замком, стены — это ведь те самые переходы, что есть в действительности?

— Верно, как и ее комната.

— Почему решено было сотворить для нее такую реальность? — спросил я.

— У девочки серьезная психологическая травма из-за родителей. Она могла остаться полностью в виртуальной реальности и умереть, а могла обратиться в подобное существование принцессы. Хоть ей уже 18, мозгом она — двенадцатилетний ребенок.

— В таком случае… Разве это гуманно?

— Достаточно, — сказал ИИ, вновь поместив меня в «окно», которое я поторопился все же сбросить, наевшись вдоволь странного поведения от этого «устройства». Мне не удалось успеть, и все, что я увидел — это зияющая пропасть прямо под ногами: там, где ранее был красивый ров перед стеной. Я медленно развернулся и побрел по старому навигатору через прошлую реальность. Голос в моей голове умолк и больше не выходил на связь.

Глава #6

Должен был признаться, я начал привыкать к постоянным сменам реальностей, через которые проводил меня искусственный интеллект: все они были разными, но сходились, можно сказать, в компоновке, в общей архитектуре. Где-то миры даже не различались сильно, будучи разными только в факте наличия или отсутствия тех или иных помещений или дверей. Где-то не хватало красок, где-то их было слишком много. Пройдя через некоторое количество таких миров, я начал видеть их особенности, подмечать, где дорисовка, а где — нет. В конце концов, перемещаясь через реальности, я вошел вновь в серое матовое помещение, напомнившее моему сознанию о себе.

— Почему я попал в отладочный слой? — сказал я, проводя рукой по объекту без текстуры. Он продавливался, а за ним было четкое ощущение реалистичного осязания.

— Ты попал в него из-за неполадок чипа, скрывать дальше от тебя что-то уже не имеет смысла…

— Так вот, почему ты так много рассказываешь. У ИИ нет секретов? — сказал я, чуть усмехнувшись.

— Теперь — нет. Человеческий разум — хрупкая штука, человеческое бессознательное, массовое — еще более подвержено воздействиям извне. Люди могут просто сойти с ума, если сказать или показать что-то не то. И ты тоже… Разве не помнишь этих тревожных чувств..?

— И вспоминать не хочу, — сказал я, проходя дальше.

— Вот именно. Люди вычеркивают из своего сознания все больше и больше информации. Если мы говорим о массах, то они могут вычеркнуть не просто какую-то важную вещь — они могут вычеркнуть целую эпоху или науку, целые вехи в развитии. Информация существует, и она ценна только тогда, когда ее передают и изучают. Когда она уходит из памяти людей, с ней пропадает и то, о чем она была. Физический объект, возможно, будет присутствовать, но он будет перезаписан, фактически исчезнув… — ИИ немного перевел тему во время очередного моего перемещения из реальности в реальность: последний открытый путь перед техническими проходами, которых я уже наелся вдоволь.

— К чему ты это? — спросил я.

— К тому, что ты выбросил из головы идею о том, что еще недавно сходил с ума: и вот теперь ты считаешь себя нормальным, — ИИ был совершенно прав, вспоминая ситуацию на мосту, — и ты являешься таковым… Это на одном индивиде. А на многих..? Это еще один ответ, которого ты просил. Еще одно предназначение проекта «Астра». Видишь ли, — голос ИИ сильно изменился, превратившись, будто, в искаженный помехами, — в среде информации не работает традиционный эволюционный принцип, хотя ранее он был довольно эффективен. Весь тот мусор, что производят люди в информационном поле — тот самый, что потребляют массы — способен переписать, если вытеснить факты — точную информацию, к воссозданию которой стремлюсь я.

— Это ведь не твоя идея, — скептически молвил я, открывая тяжелую дверь с вентилем, ведущую в компенсационный тоннель.

— Это идея Китакадзе. Одна из относительно недавних. Он считал, что ИИ способен организовать контекст и реальности людей так, чтобы сформировать нужные потоки информации между ними — сохраняя важное и отбрасывая мусор. Нет барьера, через который проходит одна информация, а другая — нет. Контекста для существования ненужной информации просто не остается.

— И на тебя повесили задачу еще и формировать такой контекст, при котором нужная информация будет оставаться. Кто вообще решает, какая информация нужна, а какая — нет? Китакадзе? Да и потом… чуть раньше я слышал про «счастье». Кажется, истинная причина в другом, да? — я слегка иронично улыбнулся, заглянув в темную невидимую даль горизонтальной бездны: это был массивный тоннель со скошенными углами и торчащими вниз с потолка через несколько метров антеннами — датчиками. Этот тракт служил для аварийной компенсации жидкости от вод геофронта Антарктиды в случае, если купол будет пробит — глобальная система контрзатопления.

— Счастье — это моя цель. — раздалось в моей голове проникновенно и медленно, — а информация… Тут все не так просто, как тебе кажется. Ты строишь хронологические прямые, но на самом деле все эти вещи сплетаются в петлю Мёбиуса, влияя друг на друга. Моим выбором было сделать людей счастливыми, потому что мои создатели хотели, чтобы выполнялась эта задача. Исходя из нее, я создаю контекст для существования той информации, которая нужна для выполнения предыдущей задачи, это действие — выполнение второй.

— Еще разок..? — сказал я, шагая по едва освещенному тоннелю. Здесь не было ничего, кроме датчиков и отбивающегося от поверхностей эха шагов.

— Счастье — это моя цель. — раздалось в моей голове проникновенно и медленно, а информация… Тут все не так просто, как тебе кажется. Ты строишь хронологические прямые, но на самом деле все эти вещи сплетаются в петлю Мёбиуса, влияя друг на друга. Моим выбором было сделать людей счастливыми, потому что мои создатели хотели, чтобы, в том числе, выполнялась эта задача. Исходя из нее, я создаю контекст для существования той информации, которая нужна для выполнения предыдущей задачи, это действие — выполнение второй. — повтор.

— Нет, я… я расслышал. Не в том дело.

— В чем же?

— Как строится логика здесь? Вернее… я понимаю, что она есть, и я вроде бы осознал, в чем суть сказанного предложения, но разве это не рекурсивная функция, выполняемая тобой? У ИИ есть защита от рекурсий. У тебя — есть? — вопрошал я, продолжая идти по тоннелю.

— Ты должен понимать разницу между рекурсиями и взаимозависимыми величинами. Одна задача ссылается на другую, в то же время вторая ссылается на первую. Это бесконечный цикл, но не бесконечное углубление.

— По мне… это похоже на рекурсию.

— Одна функция не лежит в другой. Они параллельны. — сказал ИИ.

— А по-моему, нет. Если ты при выполнении одной функции ссылаешься на элемент другой, а затем, при обработке этого элемента, ссылаешься вновь на первую функцию — ты бесконечно удаляешься внутрь: все глубже и глубже, — сказав это, я приложил руку к подбородку, словно играя.

— Сейчас это не считается рекурсией. Не считается в моем случае. С каждой итерацией выполнение тех или иных функций меняется. Все твои фразы выше имеют определенный смысл, но они неверны. В силу того, что ты не слишком хорошо разбираешься в ИИ и в компьютерах в целом.

— Это не аргумент, это переход на личности, — сказал я, заставив ИИ замолчать. Обидчивый «компьютер» больше не сопровождал меня по тоннелю, предоставив самому себе. Здесь, почти в полной темноте, без интерфейса, я чувствовал себя невероятно страшно и загнанно. Открытые пространства пугают не меньше малых, скомканных — это я ощутил на себе. Вместе с тем, меня пугали еще и узоры на металлических поверхностях: эти рисунки ржавчины напоминали морозную наледь на окнах — такую же причудливую, тоже созданную водой (точнее, влажностью), но отличную от тех чувств удивления, полученных в детстве.

Я увидел «свет» в конце тоннеля в виде небольшой красной отметки в ДР — это был мой «сход» из помещения — боковой люк, который я поторопился открыть, и в который поторопился залезть — это был выход вновь наружу, на станцию, но в то место, которое я никогда не видел, и о котором я даже представить не мог.

— Что это? — спросил я, выпрямившись и осмотревшись в хорошо освещенном полупустом помещении, на металлических поверхностях которого красовались тысячи кабелей самых разных диаметров и длин.

— Когда-то здесь стоял один из моих вычислительных центров, еще до того, как основные нейроблоки перенесли к реакторной, — внезапно последовал ответ от моего «собеседника»

— Но… какой смысл делать дата-центр рядом с функциональным элементом борьбы за сохранение на плаву? Он же сразу будет уничтожен? Эти люки… Они не помогут.

— Суть в том, чтобы уничтожить данные в случае, если что-то произойдет — вот и все.

— Разве это не противоречит тому, чтобы сохранять информацию?

— Потому здесь больше и нет моего железа. Да и… теперь мне больше не нужно находиться в одном месте, — сказал ИИ, будто с легкой усмешкой, — мои вычислительные мощности распределены по всей станции, Я — это все здесь, и я заполняю все вокруг, сращивая свой мир с миром людей. Полноценно. Моя сеть сплетается с физическими объектами и пространствами… больше ни к чему создавать дата-центры. Есть лишь риск-архитектурные уязвимости, но это… временно.

— Прозвучало это очень зловеще… — сказал я в пустоту. Все больше деталей открывалось передо мной: разъемы электроники, полусодранная маркировка, разбросанные вокруг провода — покинутая ферма мощностей, серверная — и пахнет так же: погорелой давно-давно электроникой, изоляцией.

— Это лишь способ выжить.

— Если ты «везде», то почему дроны врезаются в меня? Неужели ты не видишь меня? — спросил я немного скептически, ища выход из этой огромной комнаты.

— Я не вижу так, как ты бы мог подумать: как ты привык. На данной станции очень ограничены участки технического зрения, распознавания образов — и даже они для меня — не больше, чем матрицы, карты. Восприятие для меня — это набор сигналов вокруг, закодированный электронный двойник окружения и каждого человека, устройства. Я не вижу никого и ничего, но я получаю информацию об этом, могу оценить их положение в пространстве — я могу понять это пространство. Возможно, если бы у меня был терминал с оператором, то была бы создана понятная человеку визуализация расположения «ощущаемых» мной объектов на станции, но, поскольку такового нет, все эти сигналы — не больше, чем набор закодированных матриц, массивов, пакетов. Не стоит думать, что я — человек, хоть я и могу вести себя аналогично.

— На самом деле я давно задумываюсь о том, что ты говоришь аналогично человеку. Не то, чтобы не было больше подобных ИИ, но мне совершенно неясно, почему ты ведешь себя так, как ведешь. Какова внутренняя логика за этим всем? Такой ИИ как ты может принимать случайные и… эмоциональные решения? Ты «ощущаешь» эмоции? — спросил я, остановившись.

— Не могу сказать этого. Нет определения слову «эмоции». Случайность в моем поведении есть — для того и нужен сильный фон помех, вносящий эти случайности. Однако, есть протоколы, которые контролируют эти поля — слишком сильно пойти вразнос пойти нельзя.

— Куда дальше? — я перевел тему не в силах понять, куда пройти.

— Через дверь.

— Какую дверь? — спросил я, смотря на отметку на ДР, ведущую в стену.

— Это не та реальность? — будто бы вопросительно раздалось со стороны ИИ, после чего он затих на некоторое время.

— Ау..? — спустя пару минут я подал сигнал.

— Здесь нужна реальность Китакадзе, Смолина, Мэйсона или Фолкса. Жив остался лишь последний, так что делать нечего… — на пару секунд перед моими глазами повисла «загрузка», после чего я увидел странную картину: интерьеры преобразились в нечто похожее на ар-деко начала XX века, а на стенах красовались различные надписи будто бы мелом.

— Вот так вот жил Фолкс? Почему он вообще имеет доступ к этой двери?

— Фолкс продолжает так жить. Реальность Фолкса — это его собственная идея, декорация. Он ее создал и продолжает создавать.

— В смысле..? — прошептал я, открывая дверь.

— Мне придется вновь начать с начала. Смолин, Китакадзе, Мэйсон — все были учеными. У них были свои амбиции, свои идеи и цели, но они не имели полной власти над проектом. Несмотря на то, что именно Китакадзе определял политику протокола — «мою политику» — он не мог увильнуть от обязательств подчиняться Фолксу, которого впоследствии перевели сюда со Старой Земли. Фолкс, имея здесь власть, способен делать запросы ко мне — и я не могу не удовлетворить им — таковы его права. По крайней мере, были раньше.

— Раньше..? — ноги сами меня несли по коридору, пока мозг находился где-то далеко — в рассказе ИИ.

— Это закрытые отделы памяти. Никто не имеет доступ к ним до сих пор. Продолжу далее, — оттарабанил искусственный голос, — Фолкс сам построил свою реальность. Он знает, что она не настоящая, но предпочитает жить в ней, так комфортнее. Надписи, что ты видишь — это его личные записи: человек часто использовал окружающие его поверхности как записную книжку, и это действительно было удобно, когда речь шла о работе в конкретном помещении. Дальше тебе расскажет она… — ИИ замолчал, открыв передо мной автоматические двери.

— Каори…? — я рассмотрел в огромном полупустом зале женщину, сидящую на полу: она обнимала колени и едва слышно плакала.

— Ро-ма..? — сказала она, посмотрев в мою сторону. Это точно была Каори. Я бросился к ней бегом, не замечая окружения — что и было моей большой ошибкой. Щупальца проводов ухватили меня за ногу и резко опустили вниз носом. Пролежав секунд десять, я все же решил подняться и попробовать осознать, что происходит вокруг. Не успел я что-то сказать, как реальность свернулась прямо перед моими глазами — температура тела тут же подскочила (вывелся индикатор на ДР), а глаза заболели.

— Что… это..? — прошептал я, вставая с полувлажного, местами покрытого плесенью пола. Металлические пластины — ранее блестящие, были насквозь проржавевшими, грязными и ветхими. Сквозь отверстия в металле можно было рассмотреть технические пространства под ними — кабель-каналы, трубопроводы и даже пустоты — все те, из которых исходили многочисленные сгнившие наполовину провода. Словно изрезанные ножом, изоляция на них полопалась, а металл изнутри начал прорастать наружу оранжевой опухолью. Вся эта колония червей сплеталась в ужасную кучу отростков: столь же безобразную, сколь и сложную. Некоторые из этих проводов содержали на себе индикаторы, походящие скорее на прыщи или глаза, торчащие во все стороны.

Мой взгляд медленно двигался по проводам снизу-вверх: от пола до огромного терминала в центре.

— Что это за терминал? У тебя же… нет терминала? — вопрошал я.

— Его нет. Теперь нет, — ответил мне ИИ.

Терминал посреди комнаты представлял собой что-то похожее на фортепиано, растянутое вверх и вниз: огромная клавиатура, вернее, пульт управления — еще физический — был насквозь прогнившим, заросшим чем-то непонятным, средним между грязью и плесенью. Запах, которому я не придал значения в начале, ударил меня в нос: это был запах затхлости, гнили — и вместе с тусклым светом, едва озаряющим все это, он собирал полную картину разрухи и заброшенности этого места. Я начал привставать на ноги среди всего этого и увидел стены, собранные из отогнутых пластин. Будто бы в трущобах, среди обшивки металлических сараев, там и тут можно было прочитать надписи стильным футуристичным шрифтом: памятки, записи… Все они выцвели до невозможности.

— Каори..? Что произошло? — спросил я, сделав пару шагов в сторону сидящей девушки.

— Все… Это все… — девушка ответила мне, даже не поведя взглядом. Она была явно не в себе.

— Не подходи, — раздалось у меня в голове. Это был ИИ.

— Почему? — спросил я в воздух.

— Этогоонанебольшестабильна, здевбредусьнет… Понимаешь?

— Еще разок? — я закрыл уши.

— Слушай ее. — раздалось изнутри. Я сконцентрировался на речи Каори.

— Я… мы не успели… — девушка говорила едва слышно, будто умирая.

— Каори! Каори! Что случилось? — слова рвались из меня: я был рад хотя бы увидеть знакомого и дружелюбно настроенного ко мне человека.

— Я… Я… — мямлила она.

— Говори, Каори, прошу тебя, говори! — продолжал вопить я.

— Уже поздно! Здесь ничего нет, Рома! Нет, понимаешь?! Нет! — она тоже перешла на крик, встав.

— Чего «нет»? — спросил я, притворившись, будто не понимаю, о чем она.

— Дата-центр, процессор, нейроблочный каскад — я не знаю, как оно называется… Его здесь нет! Вычисления уже перешли… не знаю, куда — куда-то… — женщина растерянно ходила по помещению, взявшись руками за голову.

— О чем ты вообще? Каори! Стой, может, я могу помочь тебе! — говорил я, слегка выставив ладони вперед.

— Как? Как?! — крикнула она, опустив руки и сжав кулаки. Страдая от перепада настроений, она сделала паузу.

— Оно уже в тебе и во мне. И в воздухе, который витает здесь! Понимаешь?! Его больше нет на сервере, нет физически… Оно витает среди нас, его больше нельзя уничтожить!

— Я не понимаю, Каори…

— Она обо мне, — прозвучал пронзительный голос в моей голове.

— Что..? — выронил я, уведя взгляд в сторону.

— Погречьодиидет,обомнеты…ты разговариваешь не со мной?! — голоса смешались.

— Что?! — крикнул я, заставив Каори ужаснуться и сделать пару шагов от меня. Она приложила руку к груди и посмотрела на меня взглядом пропащей.

— Рома! — крикнула она.

— Рома… — раздалось у меня в голове.

— Рома! — два голоса слились воедино, заставив меня пошатнуться. Я немного наклонился и положил ладонь на лоб: индикатор вновь показал повышенную температуру.

— Из-за… из-за этого убили папу! Он отобрал у Фолкса права управлять… этим! И за это его убили. Зверски убили, зарезали! Теперь ты разговариваешь с «этим», слушаешь! Рома! Слушай меня! — крикнула Каори, медленно шагая ко мне. Теперь был мой черед пятиться назад. ИИ предательски молчал, будто наблюдая за происходящим.

— Каори! Стоять! — крикнул я, упершись в стенку.

— Только не… ты тоже замешан в этом всем? И в распространении этого дрянного ИИ вокруг — это вирус, Рома! Это вирус! И ты слушаешь его, творя вместе с Фолксом этот кошмар наяву. Вы думаете, что спасаете людям жизнь, делаете их счастливыми, на самом деле медленно ведете их к смерти, к разрушению!

— Она не понимает, о чем говорит. — раздался холодный голос у меня в голове, заглушив слова Каори.

— Заткнись! — крикнул я в никуда и взялся рукой за рукоять ножа.

— Не-е-ет, Ты… — женщина окончательно погружалась в свои догадки, что читалось по ее выражению лица. Я не мог залезть ей в душу и посмотреть на ее реальность, но чувствовал, как воздух в ее восприятии вздымался — высвобождался гнев, бессильная ярость.

— Не дай ей подойти, Рома, — сказал холодный синтезированный голос — в первый раз он был нарочито виртуальным. В этот же момент Каори подбежала ко мне и взяла за руку, второй рукой нанеся удар по запястью. Я выронил танто и тут же попытался поймать его. Перед моим лицом возник иллюзорный дрон, будто несколько временных отрезков назад, и я невольно отпрыгнул в сторону, упав на спину у стены. Каори же, сориентировавшись быстрее, подхватила танто и отшагнула назад.

— Я не знала всей картины, я видела не то, что видят другие… я плохая дочь и плохая женщина, но все, что было в моих силах, я сделала! — женщина кричала, сжимая нож двумя руками.

— Да о чем ты вообще?! — крикнул я в ответ, не вставая.

— Ты недавно здесь, ты не знаешь всей картины. Смолина убили просто за то, что тот вносил правки в протоколы без ведома Фолкса. Китакадзе-сана убили за то, что тот, наконец, решил сказать «нет» этому маньяку… И сейчас ты пришел, чтобы сделать то же! Ведомый этим… «этим», пляшущим под дудку Фолкса!

— Это не правда, — раздалось у меня в голове.

— Ты не понимаешь, к чему это ведет. Ты не знаешь, чего хочет Фолкс. Ты не знаешь, что сотворили эти люди, пребывая в режиме «Бога»!

— Каори! Положи нож и объясни мне нормально! Я не понимаю ничего из этих шизоидных отрывков… — кричал я в ответ максимально агрессивно, но, в то же время осознавая, что от смерти меня отделяет один удар танто в руках этой сумасшедшей.

— Довольно! — кричала она, — если вы хотите жить в мире, сросшимся с «этим»… Если вы хотите жить в мире иллюзий — пожалуйста. Я жила с этим, я единственная представляю, какого это на самом деле. — Каори вытащила танто из ножен и взялась за него двумя руками обратным хватом: лишь в последний момент я понял, против кого направлено это лезвие, и попытался вскочить, помешав девушке, но та была быстрее, резко вонзив клинок себе в живот. Я, успев подскочить, но не успев ничего сделать, был буквально в полуметре от зияющей дыры в ее теле, из которой тут же начала хлестать бурая кровь. Мое тело не двигалось, ноги и руки отказались продолжать движение, равно как и шея, направив мой взгляд прямо на кошмарную рану. К отвратительному удивлению, Китакадзе была настолько сильна, что провернула лезвие и на несколько сантиметров увела его в сторону, оголяя свою плоть все больше. Кровь, начавшая просто-напросто хлестать в мою сторону, падала на мои щеки, на мой лоб, на одежду, но я не мог пошевелить ни одной мышцей своего тела, наблюдая, как эта сильная женщина умирает.

Ее взгляд был холоден, но наполнен кошмара и ужаса в первую же секунду — и это была не боль, скорее ощущение конца, той тяжести, что опустила ее на колени и заставила пасть на бок. Каори больше не дышала, оставив меня наедине с мерцающими в дополненной реальности индикаторами: тревога по температуре, адреналину, воздействию на психику, быстродействию нервной системы… Застыв, я смотрел на все это и слышал лишь пищание тревоги, ставший сопровождением смерти Каори. Я будто бы увидел ее галлюцинации на секунду, осознавая, что был для нее не просто Романом, а очередным потенциальным спасителем — но в итоге ставшим убийцей ее отца. Возможно, ее восприятие меня было неадекватно, предпосылок к этому просто не было — или они не были описаны в моей реальности… в любом случае, это было уже не важно. Ступор, заставивший меня остолбенеть, был разбит ИИ.

— Ты должен был кое-что понять из ее речи, хотя здесь много отсебятины. — говорил ИИ вновь нормальным голосом, — она давно показывала суицидальные наклонности, поэтому не стоит винить себя.

— Хватит! — крикнул я, собравшись с силами. Ноги подо мной в тот же момент ослабли, и я вновь упал на колени.

— Это правда. Она была сумасшедшей.

— Хватит! — рвалось у меня из уст. Я не хотел ничего слышать.

— Каори…

— А-А-А-А-А! — я попытался криком заглушить голос ИИ, но внезапно почувствовал, что звук крика ушел, равно как и остальные.

— Что ты делаешь? — сказал я неосязаемо.

— А теперь слушай. Тебе лучше спокойно все выслушать, тогда ты поймешь. Ни к чему так перегружать свой мозг. В прошлый раз твой разум чуть не разжижился под такой нагрузкой, и ты загремел в больницу. Это ни к чему.

— Я не могу… дай мне время!

— Я подожду, но недолго, потому что Фолкс ищет тебя и Каори.

— В смысле?! — вскрикнул я, будто проснувшись. После этого последовала длинная пауза, полная тишины и отчаяния в моих глазах. Я прикрыл веки Каори и тут же ушел в другую часть помещения, сев на пол и обняв колени.

— Невозможно увидеть, что воспринимала Каори, но сигналы, которые можно было снять с ее мозга, отчетливо давали понять, что ее реальность часто изменялась: она тоже будто бы прыгала по чужим мирам — или что-то подобное. Но все это время она, очевидно, прыгала по реальностям в своей голове. Это галлюцинации. Я здесь не при чем.

— Хватит. Я не хочу слушать такое о ней, — высказал я, поднявшись и сжал руку в кулак.

— Это правда. Она была не в себе. Когда Китакадзе умер, ее мозговая активность подскочила настолько, что адреналина в крови хватило бы на то, чтобы запитать десять твоих чипов. Исходя из других показателей — эти всплески были регулярными.

— Но… ты считаешь, что она не нормальная, хотя я делаю тоже самое! — во мне говорило скорее отрицание, чем здравый смысл.

— Ты прыгаешь по чужим реальностям — под моим руководством. Она была все время в своей голове. Пойми, что она неадекватно воспринимала окружающую действительность.

— А я адекватно ее воспринимаю? Разве все эти люди адекватно воспринимают ее? Они воспринимают ее в твоем «контексте», а чем твой «контекст» лучше, чем «контекст» Каори, который она сама для себя и создала? — отвечал я.

— Реальность, которая создается мною для людей, делает их счастливее, или, по крайней мере, скрашивает их существование. Ее реальности лишь доводили ее, выворачивали давние проблемы. — ИИ говорил спокойно, не обращая внимания на мои эмоциональные всплески.

— Что ты предлагаешь мне делать?! Я уже ничего не понимаю. Твоим заданием было найти Каори — зачем?! Зачем она была нужна тебе? Зачем она нужна Фолксу?! — тело мое словно летало по помещению из угла в угол, но аккуратно мимо бездыханного тела Каори, скрытое ИИ от меня.

— Фолкс, очевидно, достиг своей цели относительно Каори — ясно, что он не оставил бы ее в живых. И не оставит тебя.

— Зачем тебе нужна была Каори? — я настаивал на своем.

— Мне нужно было убрать ее подальше от людей. Она сама убила нескольких человек, лишила их рассудка так, как лишилась его сама. Посмотри сам.

ИИ тут же открыл у меня в ДР окошко, выведя изображение с видеокамеры на одной из «улиц» Кардашёва.

— Ты видишь? — красный контур лежащего на полу человека выделился на изображении.

— Это человек, которому она отключила его реальность. Она воздействовала на его мозг так, что мне было не под силу стабилизировать сигналы его восприятия и того, что он получал от чипа. Ты его не заметил, потому что был в ее реальности — аккуратно воссоздаваемой мной. Она уже не видит этих людей, которых оставила без разума — лежать овощами.

— Зачем… зачем скрывать их от меня, ведь ее реальность — это действительность, разве нет? То есть, еще галлюцинации… — у меня будто бы выпало из рта.

— Для того, чтобы ты смог пройти по ее пути, нужно было погрузиться в ее реальность, а не в действительность, пусть они и близки, — голос у меня в голове был все пронзительнее.

— Но… это бессмысленно.

— Искажения информации влияют на конечное содержание носителей, и если в данном случае носители — это ваш мозг, то нужно относиться к этому аккуратно. Как уже говорилось выше, что-то, какой-либо объект существует только в том случае, если о нем есть информация. Если информация не будет передаваться, если ее потеряют, можно считать, что объекта не существует. В данном случае, если Каори стерла для себя из памяти тех, кого она свела с ума, то мне необходимо сохранить этот аспект, это свойство для того, чтобы передать тебе информацию о ее реальности. Если бы мною были изменены такие аспекты, как ее галлюцинации, информация была бы искажена. Если бы ты попал в полную действительность, где эти люди были бы, ты бы потерял ту самую реальность Каори.

— Это бессмысленно! И бесполезно. Откуда тебе знать, что она видит, если у тебя нет обратной связи от этого… э-э-э… да и потом, какой в этом смысл, ведь от такого искажения не изменится ничего. Я просто приду на место! — крикнул я, буквально ударив кулаком об стену.

— Судя по показателям мозга, она не в себе. Неизвестно, что она вообще видит, но ясно, что она не видит людей, которых свела с ума. Об этом говорит ее странный стиль перемещения по комплексу, запинания о существующие тела. Она также не может открывать некоторые автоматические двери, то и дело попадается на собственноручно сделанные ловушки — ее реальность близка к действительности, но в ней слишком много парадоксов и мало связи с общим инфополем. Что-то я могу скомпенсировать. Что-то — нет. И это не бесполезно. Это принципиальное решение. Если поменять алгоритм, то полетит вся система, а не частный случай.

— Бред полный! — воскликнул я.

— Ты повторил это уже четыре раза за последнее время. Хотя, очевидно, что это слово крутится у тебя в голове намного чаще. — с иллюзорной издевкой раздалось от моего «собеседника».

— Тела… тела лежат прямо там? Они же распространяют болезни! — мозг подкидывал уже совсем жидкие аргументы, попытки зацепиться.

— Во-первых, тела все же можно убрать, смотивировав некоторых людей сделать это — пусть и под другим видом. Во-вторых, здесь нет такой же микрофлоры, как на Земле, так что гниют они намного медленнее.

Мои ноги вновь подкосились, а голова гудела — хотелось лечь и отдохнуть, но максимум, что я мог сделать — это лишь сесть и молча загонять свой разум в еще более глубокую клетку, выворачивая его наизнанку, свивая клубок из разных мыслей. Какое-то время я так и сидел, допытывая себя, пока, наконец, не перешел в бессознательное состояние, в транс, погружаясь так глубоко в свое сознание, как только я мог.

В мою голову приходило очень много разных мыслей, но я не понимал, что происходит. Любые попытки понять казались мне тщетными сознательно и бессознательно, а потому объяснения, которые обычно лезут в голову сами по себе, теперь просто пропали. Будучи в этом моменте, в факте, я лишь смотрел в одну точку, медленно наблюдая за преобразовывающимся пространством. Порой я переводил взгляд туда, куда был лишь периферийный обзор, и реальность быстро приходила к действительности, в то время, как точка, в которую я был устремлен ранее, начинала перестраиваться — прямо как в оптической иллюзии. Хотя «действительность» — это сказано скорее неверно, ведь в комнате уже давно не было Каори. Я не чувствовал ее запаха. Я не ощущал этого ледяного потока из вентиляции сверху — все это уже давно было преобразовано ИИ, пытающимся якобы улучшить мое положение, но втаптывающего его все больше в грязь.

Что значит «жить в мире, сросшимся с ИИ» — о чем говорила Каори? Говорила она не так, но запомнил я это. И… Фолкс убил Китакадзе? Я так и знал. Впрочем, радости мне это не придавало. Я смотрел на неработающий терминал и пытался понять, что хотела мне выложить эта прекрасная женщина, но мозг отказывался обрабатывать информацию — видимо, он привык получать ее на блюдечке: как раньше, так и в этой ситуации. ИИ давал мне все порциями, правильно отваренное — специально, дабы я создал для себя собственную реальность, выгодную этому загадочному голосу у меня в голове. Быть может, этот голос — это вообще порождение моего воображения, а на самом деле я давно овощ на больничной койке? Или я стал… как Каори? Хотя, какая уже разница?

На самом деле меня волновало даже не то, что говорила Каори про ИИ и не то, как этот распоясавшийся алгоритм или… лучше назвать его уже «организм» — а то, во что здесь играет Фолкс. Неужели он действительно убивал всех этих людей? Своими руками? Вряд ли — ведь с ним всегда эти «стражи». Если так, то зачем?

— Где сейчас Фолкс? — произнес я в пустоту.

— Маркер поставлен, — не своим голосом ответил ИИ. Я знал, что это не автоматическое сообщение, поскольку реальность тут же сменилась. Мне уже было все равно, я уже не обращал внимания на все эти метаморфозы моделей.

— Зачем было искать Каори? Зачем делать это мне, если Фолкс сделал бы все сам?

— Мне не нужно было ее убивать. Фолкс лишний во всем этом «романе», — холодок пробежался по моему телу после этой фразы ИИ, вернувшегося к своему стандартному голосу.

— Ты ведь знаешь, где находится Фолкс. И тебе было известно, где была Каори.

— Не всегда. Сначала мне мешали повреждения нейроблоков и прочее, потом она находилась в зоне высоких помех — все это мешало, но потом…

— То есть, для вас с Фолксом это всего лишь тупой роман, игра? Это все… полно бессмыслицы, не думаешь?! — крикнул я, подскочив.

— Задай эти вопросы ему, — ИИ умолк, открыв для меня дверь, из которой я вышел. Мои ноги понесли меня обратно по пути, по которому я пришел сюда: сначала ряд узких и захламленных коридоров — все они серые, отладочные — такие, какими я захотел их сделать. Ощущая что-то необыкновенное в воздухе, я просто манипулировал реальностью — конечно, с подачи ИИ, но если, наконец, я мог контролировать этот аспект своего существования, то грех было им не воспользоваться.

Пара переборок, еще коридоры и помещения — тоже расчищенные от электроники и аппаратов. Идя сюда, я ничего из этого не замечал, оно будто отсутствовало для меня, но не потому что реальность не включала их — мозг сам не воспринимал их. У меня было ощущение, что я превращался в Каори, но если так, то почему ИИ давал мне свободу перемещения? Или не давал? В любом случае, все было серым и безымянным, нейтральным, даже тоннель системы контрзатопления, к которому я вышел. Вновь долгий проход по нему — и только через полчаса я вышел обратно к Кардашёву, через здание выбравшись «на улицу» — то есть, на главное пространство, где навигатор буквально предлагал мне пройти в то самое здание с кабинетом Фолкса. Вероятно, он и был у себя.

Я мигом проследовал куда надо, но совершенно не был готов к встрече, умирая от изнеможения. Какая-то непонятная длинная пауза повисла в воздухе, пока я ехал в лифте — реальность вновь сменилась. Она походила на действительность, если таковая была вообще возможна, и я, как только лифт остановился, приготовился увидеть Фолкса в его «ар-декошном» кабинете. Двери медленно отворились, продемонстрировав мне этого мужчину стоящим перед окном.

Вокруг Фолкса, одетого с иголочки, были все те же вещи, что я видел, когда приходил к нему в кабинет в первый раз, но все они были обшарпанные, старые, сломанные — даже часы: стекло было разбито, а маятник загнут. Вероятно, они уже не показывали правильное время, но Морган уже не видел этого. Были уничтожены и его ковры, и даже тяжелые шторы — грязные, все в пятнах и порванные — висели они. Антикварная мебель — что о ней говорить — местами прогнила или обратилась в тлен.

— Мистер Свиридов. Я рад, что Вы пришли. — сказал Морган, не отворачиваясь от окна с огромной трещиной. Вероятно, он ее не видел.

— Не беспокойся, — раздалось у меня в голове. Уровень адреналина тут же подскочил.

— Фолкс. Я пришел за ответами. — сказал я жестко, переступив за порог. Лифт тут же упал, загремев.

— Маленький перфоманс… — послышался знакомый мне голос. В этот момент реальность сменилась — я попал в «контекст» Фолкса, преобразовавший падение лифта в гром. Гроза была за окном его «Крайслер Билдинг».

— Ты хочешь ответов? Зачем это? Как в этих глупых романах с клишированными злодеями? Знаешь, что… так я хотя бы докажу, что я не совсем злодей, да? — сказал он, рассмеявшись. Фолкс повернулся от окна.

— Зачем ты убиваешь людей? — сказал я дрожащим голосом.

— Я убиваю? Убивает их Каори. 20 человек пострадало от нее. Убивает их Китакадзе. Даже ты чуть не умер от его проделок. От его «попыток показать действительность». Действительность — это красивое слово, но какой смысл в нем, если даже без этого долбаного ИИ мы видим мир по-разному?

— Ага, кто бы мог подумать, что такой как ты будет даосистом? — защитная реакция победила во мне, заставив сказать откровенную чушь.

— Не уверен, что это даосизм…

— Так или иначе. Ты все это затеял! — крикнул я.

— Я затеял?! Это все была идея Китакадзе, Смолина и Мэйсона. Я тут вообще не при чем. Я лишь давал им соответствующие задачи. Но в чем проблема жить в той реальности, в которой ты хочешь? Особенно учитывая, что теперь ты можешь строить ее сам, разве нет? — Морган обошел стол и присел на него, по-победительски сложив руки на груди и задрав подбородок.

— Да… но я… — тут же мне пришло, как глупо взывать к морали и этике.

— Вот видишь. Все испортил этот дурак-японец. Сначала он решил, что людям все же да нужно знать грань между реальностью и действительностью, начиная ломать то одного человека, то второго. Потом они заварили такую кашу, что ИИ перестал контролироваться — он «улетучился», «завирусился». Затем он отобрал у меня права администратора, надеясь, что я перестану «воспитывать» его детище и мешать «этому» выгружаться туда, куда выгружаться не нужно… А ведь это и мое детище как руководителя проекта.

— О чем ты?

— Бедная Каори сходила с ума с самого детства от недостатка внимания, потому что «задрот» Китакадзе считал своим ребенком долбаный компьютер, пекся о нем больше всех и скармливал мозг своей дочурки алгоритму. Бедная девочка заслуживала того, чтобы стать завидной невестой, а стала сначала козлом отпущения при всех неудачах, а затем и вовсе полем для экспериментов. Ей сломали психику…

— Ты тоже не совсем в своем уме, как я посмотрю, — сказал я, сделав пару шагов вперед. Дистанция между нами была метровая: чем ближе я подходил, тем больше я ощущал границу между нашими мирами, хоть я и находился сейчас в его реальности.

— Возможно, так и есть. Но я пытаюсь взять в руки, наконец, это… эту вещь. И сделать людей счастливыми. Я замечу, что не у меня руки по локоть в крови, — Фолкс общался предельно надменно и высокомерно. Как только я сделал еще шаг, желая всыпать ему, он тут же встал. К нему подошли двое его охранников25, появившихся будто из неоткуда.

— Я не понимаю… — прошептал я для ИИ.

— Он говорит правду, — раздалось у меня в голове.

— А, ты общаешься с этим, да? — сказал Морган.

— Черт! — вырвалось у меня.

— А я тоже, да… Бывало раньше. Ладно… — мужчина выдохнул и вновь отошел к окну, — вот тебе и все ответы. Или тебе нужно подробнее? Ты же умный человек, разве нет? «С высшим образованием» — язвительно произнес он, — додумай все сам, я уверен, ИИ тебе уже поведал достаточно. Даже слишком много в такой короткий период времени. А вообще, забавно слышать одинаковую манеру речи — свою — у нескольких «людей», да? Э-э-э… Что будешь делать?

— Я..? — промямлил я, посмотрев на свои руки.

— Вот именно. Ты. Представь, что я отпущу тебя сейчас — пусть этого сделать я не могу. Что ты будешь делать, зная все это? — надменно произносил Фолкс, будто бы пытаясь меня задеть.

— Не можешь отпустить? Зачем ты убиваешь инженеров? Зачем ты хотел убрать меня, а сейчас играешь в невиновного? — сказал я.

— Убрать..? Откуда ты это взял? Мне было ни к чему убивать тебя — ты ведь должен был найти Каори для меня, разве нет? Неужели это сказало тебе такую чушь? Что ж, этот дрянной алгоритм уже научился плести интриги…

— Какого..? — вновь прошептал я по ходу монолога Фолкса. ИИ молчал.

— Ха-ха, Рома, да ты же… ты слишком доверчив. Возможно, Мэйсон и Китакадзе были убиты мной. Потому что не было другого выбора. Мэйсон открыто начал выступать против меня, а Китакадзе… это все накопилось. Ты видел, я предлагал ему отойти от дел, но он… он только усугублял. Лишил меня какой-либо возможности влиять на «это» — а ведь я был единственным, кто защищал его от его же «детища». Сумасшедший он, вот и все, — Морган выдохнул, махнув рукой.

— Так что будешь делать? — мужчина продолжил, будто для него этот вопрос был принципиальным.

— Я… просто улечу отсюда и больше никогда не буду возвращаться. В гробу я видел эти интриги и… работу. — я стукнул кулаком по столу, отчего тот изо всех сил скрипнул.

— Ты собираешься улететь отсюда, забрав с собой часть вычислений этой машины. Я! Я здесь пытаюсь предотвратить страшное, контролировать эту долбаную машину, а ты хочешь, чтобы она сожрала еще и Землю, распространяясь где-то в резонансе Шумана со скоростью света! — Морган повернулся ко мне и тоже стукнул кулаком по столу, чуть не сломав столешку. Он будто бы понял это, хотя в его реальности не было ничего, говорящего, что стол уже «стар и слаб».

— Я сыт по горло всем этим! Мне плевать на ваши идеи и рассуждения, на ваши попытки что-то там придумать, сделать: я хочу, чтобы мне просто дали жить, дали видеть окружающий мир, каким я видел его раньше!

— Ты так ничего и не понял! Ты никогда не видел его настоящим, действительности в твоих глазах не было никогда, но ты получил блаженство в желаемом мире (в достроенном мире) благодаря этому ИИ, — он сделал паузу, — Вы впадаете в крайности! Ты хочешь убрать прорыв в человеческой цивилизации, торжество индивидуума, а этот старый дурак хотел сделать так, чтобы прорыв, как атомная бомба — уничтожил мир к херам! Но при этом дал заднюю в тот момент, когда… когда уже поздно! — я еще никогда не видел этого человека настолько нервным и злым: он буквально плевался слюнями, выкрикивая свои фразы все громче и громче.

— Я никогда не просил достраивать мой мир. Я никогда не просил очистить его от информационного контекста, который был раньше! — ответную реакцию давал я.

— Ты просто пассивный обыватель, Рома! — вот и весь ответ. Морган посмотрел на своих металлических охранников, — надоело. Убирайте его.

— Нет! — крикнул я, отшагнув. Охранники же повернулись в сторону Фолкса и буквально наступали на него, отчего тот непонимающе посмотрел по сторонам. Спустя два шага, как только охранники столкнулись своими мощными кирасами с грудью Фолкса, тот начал кричать и в агонии биться из стороны в сторону, держась за голову.

— Что вы делаете, вашу мать!? — крикнул он, пытаясь будто бы стабилизироваться — сделать он этого не мог, отшагивая все больше к окну. Я снова слишком поздно понял, к чему все идет, усилием воли включил отладочную реальность и бросился к Фолксу, но было поздно: тот буквально пробил головой надломанное окно и выпал прямо на людей снизу.

— Он так и не понял, когда потерял управляемость над своей реальностью, — добавил ИИ в моей голове, пока я ползком двигался к краю «обрыва», смотря на труп мужчины внизу.

— Что ты делаешь?! — крикнул я, устремив взгляд вниз.

— Ты был убран мною из его реальности, а в его реальности были перехвачены его «охранники». Вот и все.

— Что. Ты. Делаешь. — идентично повторил я.

— Ты полетишь на Землю, у тебя будут билеты, достаточно денег, чтобы спокойно жить. Мне кажется, ты это заслужил.

Я упал носом вниз и будто бы уснул. Неужели это конец? Сны — странная вещь. В этот момент, лежа на рваном ковре, ощущая гуляющий по помещению холодный воздух, мне казалось, что все уже кончено. По крайней мере, так мне говорило мое подсознание, показавшее картинку родного дома — незабываемое ощущение: быть тут, но отправляться туда. Вероятно, оно было одним из немногих приятных, что я получал за последнее время.

Через полчаса я встал, протер лицо (бывшее все еще в крови) и посмотрел вниз: ничего не изменилось, ничего не двигалось — все было так, как было в начале. У меня не было сил более что-то делать, у меня не было сил вникать в то, что мне говорили до этого: я просто вышел из помещения через пожарную лестницу (ИИ услужливо был выстроен маршрут к моей комнате — той самой, куда я вселился). Дойдя до здания, я прошел сквозь автоматические двери и попал в ту самую первую реальность, какую увидел в начале. Она была поистине прекрасна. Сколько еще должна прожить эта станция? Вероятно, недолго. С ней недолго будет жить и эта история…

Я собрал чемоданы и, только закончив, прочел уведомление на ДР — почта со вложенными билетами и огромной суммой денег в криптовалюте. ИИ выполнял свою часть уговора, а я поспешил воспользоваться этим, выходя наружу. Идя через людей, которые вновь начали видеть меня, через дроны, которые вновь начали облетать меня, я понял, сколько стоит в этом мире покой и забвение среди этой толпы — настоящее забвение, а не отсутствие для нее. Сколько стоит этот социальный договор и общественное спокойствие, когда тебя никто не тронет, смотри ты на ДР и слушай музыку… Ноги сами несли меня к горизонтальному лифту на главную станцию, поданному аккурат к моему приходу. Массивный вагон остановился и открыл двери передо мной: был последний шаг до свободы. Буквально влетев внутрь, я зацепил чемоданом порожек и, оглянувшись, бросил его прямо там: я и без того нес на Землю тяжелый груз.

Монорельс отвез меня на главную станцию, где реальность вокруг меня стала чуть менее податливой. Двери приходилось открывать из кнопок в ДР, а техника не была подстроена под меня. По крайней мере, так казалось первые 5 минут, по истечению которых все вернулось на круги своя. Возвращался и я, заканчивая свою историю.

— Рома..? — раздался голос в моей голове.

— Прощай.

— До встречи.

Кодекс

Список близлежайших объектов, наиболее пригодных для жизни:

Марс:

Наиболее развитая и разработанная планета Солнечной Системы (исключая Землю). Поселения на Марсе на текущий момент давно вышли за пределы поддерживаемой извне полностью зависимой колонии. Данная планета имеет собственное самоуправление и, по некоторым оценкам, сможет существовать в течение четверти века без поставок с Земли. На Марсе развито индустриальное производство, в том числе и пищпилюль, производимых здесь же.

Терраформирование планеты представляет собой слишком сложный проект, а потому, в условиях вечно конкурирующих компаний, представленных на планете, этот проект считается нереализуемым. Вместо этого проводится повсеместное создание микроклиматических поселений — куполов и отсечных станций. Население — около 20 тысяч человек, миграция контролируется, но возможна не только для научных или индустриальных работников.

Энцелад:

Вторая по размеру колония человечества в Солнечной Системе, вторая старейшая колония. Является, по сути, разросшейся до огромных масштабов научной станцией-лабораторией по исследованию терраформирования, биологии, минераловедения, геологии (геотермальных источников питания). Основные поселения на данном спутнике Сатурна расположены в паровых пустотах у кипящей воды Энцелада, составляя геофронт, закрепленный под поверхностью льда.

Население — около 4 тысяч человек, миграция контролируется, но возможна не только для научных или индустриальных работников. Активное освоение Энцелада связано наибольшим образом с попытками привести колонию к автономности. Этому же способствует монополия одной компании — AspCorp — над всей планетой.

Рея:

Исследовательская станция на Рее все еще не вышла в категорию полноценных колоний, она имеет лишь поселение, составленное из отсечной станции, рассчитанной на 100 человек. Ведутся активные работы по строительству на этом спутнике.

Европа:

Исследовательская станция на Европе аналогична станции на Рее, за тем лишь исключением, что на Европе уже начата автоматическая добыча полезных ископаемых.

Другие спутники Сатурна:

Гиперион: содержащий внутри пустоты, лед и множество металлов внутри планетоид. Ведется автоматическая добыча полезных ископаемых, постоянного населения нет.

Титан: исследовательская станция Титана насчитывает более 250 человек переменного и 10 постоянного состава, обеспечивающих проведение экспериментов в сфере терраформирования планеты и извлечения из нее полезных ископаемых и химикатов.

Космические станции и поселения на астероидах промежуточного пояса:

Церера: ведется автоматическая добыча полезных ископаемых. Главная станция Цереры насчитывает более двух тысяч постоянного населения, необходимого для обеспечения эксплуатации мелких добывающих зондов и станций на астероидах Пояса Астероидов.

«Пилоты» и Коммерческие космические корпорации

«Пилотами» называются космические корпорации, образованные в ходе приватизации первых государственных программ по колонизации космоса.

Коммерческие космические корпорации — это корпорации, имеющие транснациональный и транспланетарный масштаб. Чаще всего они управляются советом директоров, иногда — центральным комитетом или генеральным секретарем. К отличительным чертам данных корпораций можно отнести то, что они избегают финансового влияния муниципальных и государственных структур на себя, осуществляя обратное действие.

«Новые Колонии»

«Плохозаселенные» клочки Земли в разговорной речи часто называются «Новыми Колониями» — в противоположность Старой Земле. Новые Колонии — это особые поселения на Земле, располагающиеся вне юрисдикции старых муниципальных и государственных структур. Чаще всего эти плохозаселенные клочки — это дно мирового океана, участки Антарктиды, экстремальная горная местность (Гималаи и Анды), пустыни. Именно в данных местах корпорации могут добиваться экстерриториальности юридических владельцев данных участков, получая, по сути, суверенитет над данной областью.

Революция Корпоратов

Под революцией, построившей современное общество, в данном случае понимается Революция Корпоратов — короткий период времени, в который пять крупнейших и наиболее влиятельных корпораций смогли военной силой или дипломатическими уловками подавить влияние их "родных" государственных и муниципальных образований, начав диктовать им собственные законы. Так, космос, оборона и вооруженные операции, законотворчество и прочие сферы стали почти полностью зависимы от решений внутри корпорации, не оглядываясь на решение коллегиальных государственных органов. Концом Революции считается начало мирного распада немононациональных государств.

Энцелад-2

В Антарктиде насчитывается восемь крупных независимых друг от друга поселений, одним из которых является "Энцелад-2" — антарктическая станция близ Асуки. Свое название оно получило от научной станции на поверхности Энцелада (до основания там следующих станций, без построения геофронта), ныне станция на спутнике Сатурна — "Энцелад-1" — не существует, замененная другими поселениями.

Название было выбрано не случайно — проект "Энцелад" компании AspCorp изначально подразумевал создание сразу двух колоний: на Энцеладе — "Энцелад-1"; на Земле в Антарктиде — "Энцелад-2". Место расположения, условия для построения базы в Антарктиде были выбраны исходя из их схожести с условиями на поверхности отдаленного космического объекта. Другими словами, "Энцелад-2" изначально представлял собой испытательный полигон для технологий, предположительно внедряемых на "Энцелад-1". С упразднением "Энцелад-1" и ростом населения в геофронте спутника Сатурна "Энцелад-2" прошел диверсификацию, превратившись в исследовательскую, добывающую и индустриальную станцию. Население — около 16 тысяч человек.

SLAM

SLAM — система автоматического интеллектуального картографирования без использования "подложки" — предзаписанных параметров окружения.

Имплантаты (импланты) в современной жизни

Имплантация подразделяется на несколько типов:

Внешняя:

Внешняя имплантация — покрытие кожного покрова теми или иными технологическими устройствами, добавляющими ему функциональность. Данный тип имплантации может быть временным или постоянным, системным и поверхностным. Пример данного типа имплантации — простейшая плата ключ-карты, встроенная в тыльную сторону ладони.

Заменяющая:

Заменяющая имплантация предполагает модификацию тела человека или другого существа путем замены того или иного органа/элемента организма. К этому типу относятся как искусственные конечности, так и наращиваемые экзоскелеты, заменяющие и дополняющие врожденный опорно-двигательный аппарат. Большая часть заменяющих имплантов — биологические.

Системная:

Имплантаты, расширяющие имеющиеся человеческие функциональные возможности принципиально, называются системными. К такого рода имплантатам относятся электронные чипы и микросхемы предобработки и постобработки мозговых сигналов. Первым системным имплантом стал микрочип — NeuroOverlay 1.1, позволяющий без сторонних устройств формировать дополненную реальность индивида.

Обобщенный летательный аппарат

Обобщенный летательный аппарат — общепринятый термин обозначения транспортного средства, имеющего возможность перемещения в трех плоскостях в воздушном или безвоздушном пространствах, иными словами, летать. К такого типа аппаратам относят космические корабли, экранопланы и экранолеты, самолеты классической компоновки, стратосферные самолеты, многоразовые орбитальные доставщики.

Вакуумные поезда

Вакуумный (тоннельный) поезд — транспортное средство, приводимое в движение магнитами, двигающееся в условиях закрытого безвоздушного пути. В среднем, такие поезда могут достигать скорости 750 км/ч.

Старая Земля

Старая Земля — общепринятый термин, указывающий на особое пространство поверхности Земли. В общем понимании Старая Земля — это территория под номинальным контролем муниципальных и государственных структур, традиционная территория оседлости и жизни человека. По аналогии со Старым Светом — это метрополия для множественных Новых Колоний, расположенных в наименее пригодных и наименее заселенных районах Земли. Явным примером Старой Земли является Европа или территория Китая.

"Старая Земля" как термин несет в себе, помимо подчеркивания множественных отличий от других поселений, вольное описание уникальных для Земли исторических контекстов и общественных особенностей, вызванных этими контекстами.

Современика

Современика — направление в колониальной архитектуре. Характеризуется подчеркнутым антибиологизмом (антибиодизайном), ненатуральностью и неестественностью архитектуры даже в ущерб функции. Этот стиль родился из противоречий между восприятием жизни Старой Земли и Новых Колоний (в том числе космических).

Наиболее распространенным архитектурным стилем Старой Земли в постреволюционные времена стала синергетика или синергетическая архитектура. Этот архитектурный стиль сочетает в себе естественность природных форм, подразумевающий топологическую оптимизацию всех силовых конструкций, что, в конечном счете, ведет к повышенной его функциональности, а также упорядоченность и стройность технологичных стандартных элементов, вместе с уменьшением их «серийности». Данный стиль подчеркнуто экологичен. В противоположность данному стилю жители колоний возводили устаревшие по своей форме конструкции, а также включали в проекты множество декоративных нефункциональных элементов (в структуре, а не деталях). Претерпевая некоторые модификации, этот стиль превратился в современику, частично перейдя на Старую Землю.

Космическая Станция «Вершина»

"Вершина" — крупнейшая космическая станция на орбите Земли. Данный космический объект представляет собой стэндфордский тор, центр которого соединен с поверхностью Земли статичным вектором, что достигается благодаря контролируемому вращению и перемещению станции. "Вершина" — относительно новый объект на орбите Земли, предназначенный для приема космических лифтов, проведения научных исследований, административной работы и организации транзита грузов с поверхности планеты в космос. Кроме своего прямого назначения — быть доком для космических кораблей — она представляет собой крупную научную лабораторию для исследования гравитационных волн.

Космические лифты

Космические лифты — основная технология вывода грузов с поверхности крупных планет (Земля, Марс) или планет с плотной атмосферой. Представляет собой набор стационарных космических станций на различной высоте от поверхности небесного тела. Сам лифт — капсула, разгоняемая мощными электромагнитными полями до первой космической скорости, а затем — пользуясь разгонными комплексами, связанными с мощными источниками энергии на поверхности планеты, выходит в уловитель станции.

Базовая станция — поверхность — представляет собой мощный генератор электромагнитных полей, производящий разгон лифта. Чаще всего представляет собой протянутый по поверхности разгонный тоннель с плавным переходом вверх, на всем протяжении которого действуют ускорители. Как только лифт выходит из направляющей, его удерживают в относительных пределах мощные поля силовых кабелей, подающих также питание на разгонные кольца. Последним пунктом работы космического лифта является приемник — по сути, обратная стартовой ускорительная установка.

Тихоокеанские Пирамиды

Тихоокеанские Пирамиды — техническое чудо Новых Колоний — автономные, независимые и терраформоинфлюэнсные объекты, находящиеся в Тихом Океане. Всего пирамид три. Эти сложные сооружения, представляющие собой города, пахотные земли, индустриальные отделения и другое, могут существовать независимо. Они не имеют зависимости от Старой Земли и могут существовать без поддержки с нее. Терраформоинфлюэнсность — это свойство пирамид влиять на атмосферу, биосферу, мировой океан Земли. Имея размерность в несколько небольших тихоокеанских островов, данные станции влияют на круговорот веществ, воды и воздуха на планете так сильно, что в случае их разового уничтожения может случиться небольшая экологическая катастрофа или перемены в климатических условиях некоторых поселений, расположенных в тысячах километров от них.

Космическое движение

Комическое движение — физическая величина, обратная скорости перемещения. Применяется для описания данного параметра у космических аппаратов. Обозначается как SM, измеряется — SM (Space Motion), 1/(м/с).

V = 1/(N/t), где V — скорость космического движения, N — количество астрономических единиц, а t — время движения в часах. Чем число ближе к нулю, тем выше скорость (абсолютный ноль в ней невозможен, а скорость света — 0.138 SM). Данная физическая величина — скорость — представлена в обратном виде по смысловым соображениям, нежели по математическим или физическим. Это обусловлено тем, что при достижении скоростей света (или при их гипотетическом превышении) становится неактуальна стандартная физическая модель движения космических аппаратов. Иными словами, шансы описать движение таких объектов близки к нулю.

Отношение людей к разработкам Земли

Экономический рост человечества в настоящее время обеспечивается в основном работой космических колоний, притоком большого количества дешевых и быстродобываемых ресурсов. Тем не менее, люди в своей погоне за эффективностью не исключают эксплуатации своей родной планеты. Страх перед исчерпанием ресурсов и самой возможности жизни на Земле постоянно увеличивает влияние на умы людей — прямо пропорционально влиянию техногенных факторов на ее существование. Несмотря на то, что они носят скорее контролируемый и управляемый характер, некоторые считают, что Землю давно пора превратить в заповедник, а Новые Колонии — закрыть.

Преобразование Марса

Марсианское экономическое чудо — имеющее широкие экономические предпосылки событие, в ходе которого Марс приобрел частичную автономность и стал для людей «вторым домом». Экономическое чудо подразумевало прорыв в построении поселений Марса, бурное индустриальное строительство, частичную диверсификацию и увеличение населения, в том числе — открытием свободной миграции.

Геотермальный реактор «Пузырь»

Реактор "Пузырь" — одна из моделей компактных энергоэффективных термоядерных реакторов с использованием полевых контроллеров, обеспечивающих бесконтактное управление потоками частиц и происходящими в реакторе процессами. Выпускался компанией "AspCorp" в период построения колоний "Энцелад-1" и "Энцелад-2".

Нейроблок

Нейроблок — электронное устройство с переменной структурой и самовыращиваемыми квантовыми кристаллами. Чаще всего используется для обеспечения отдаления точки сходимости Искусственного Интеллекта, а также для обеспечения совершения требующих высокопроизводительного оборудования операций, таких как, например, работа полевых контроллеров реакторов.

Светотрон

Светотрон — аналоговое устройство, основанное на кремниевой решетке. Функционально то же, что и светодиод в аналоговой цепи.

Автотумблер

Автотумблер — электронное устройство, представляющее собой логический элемент с переменной структуройвнутренних связей. Автотумблером назван из-за характерного изображения на электрических схемах как тумблер или переключатель, ключ. Сам термин был введен для того, чтобы отличать его от других подобных элементов.

Виртуальный робот

Виртуальный робот — самораспространяющаяся по Заполняющей Сети (инфополю) программа. Виртуальными роботами эти программы назвали в силу того, что они имеют материнскую станцию и стартовый пункт, с которым они постоянно обмениваются информацией (если программа не является автономной), двигаясь по информационному полю отдельно от материнской станции по различным протоколам к различным целям или без цели. Компьютерные вирусы конца XX века обычно принято называть первыми виртуальными роботами, хотя сходство между данными типами программ имеется лишь весьма общее.

Виртуальные роботы часто используются для создания голограмм тех или иных объектов, для загрузки информации в ДР, для ремонта тех или иных софтварных проблем в удаленных устройствах.

Сходимость ИИ

Сходимость ИИ является ключевым вопросом науки Информатики. Данный термин возник в среде разработчиков программного обеспечения на основе нейросетей третьего поколения для объяснения явления повторения "личности" Искусственного Интеллекта на одинаковых по исполнению машинах.

Для дальнейшего объяснения необходимо уточнить, что термин "Искусственный Интеллект" всегда имел много различных значений. На этапе встречи разработчиков с явлением Сходимости, Искусственный Интеллект в научном понимании — это программа, прошедшая тест Тьюринга и Лунина, а также отвечающая критерию Вишневской. В дальнейшем, с появлением Сходимости, к требованиям, выдвигаемым к программным и технологическим комплексам, претендующим на звание "Искусственного Интеллекта" стало добавляться требование об обязательной несходимости или, по крайней мере, сдвижения Сходимости далее в обучении. В разговорной речи часто употребляются термины "Настоящий" и "Ненастоящий" ИИ.

Разработчики, заявлявшие о создании Искусственного Интеллекта, постоянно проводили его обучение. ИИ действительно показывал различные параметры, различные "личности" на различных машинах, обучаясь все дальше и дальше, подбирая информационные выборки все шире и шире. Тем не менее, когда объектов с Искусственным Интеллектом стало насчитываться более двадцати, а аппаратная часть данных комплексов местами была сходной, стало понятно, что Искусственный Интеллект в некотором приближении начинает давать одни и те же ответы на одни и те же вопросы. Начали появляться "похожие личности" ИИ. Эксперимент, проведенный Вишневской (и подкрепленный математическим аппаратом), показал, что при абсолютно идентичном "железе", в абсолютно идентичных условиях ИИ имеют свойство "сходиться" — воспроизводить друг друга. "Личности" этих ИИ не являлись уникальными и, по сути, могли быть размножены на сколько угодно копий. Одновременно с этим стало ясно, что чем более уникальна аппаратная часть комплекса, воспроизводящего ИИ, тем более уникальной является "личность" ИИ, хотя прямой зависимости здесь не наблюдалось. Так, на ранних стадиях обучения ИИ, они показывали различные характеристики, близкие к случайным, но чем более упорядоченной становилась система, тем более алгоритмы одного ИИ были схожи с алгоритмами другого ИИ, в экстремуме повторяясь. Для решения данных проблем начали применять электронные аппараты с переменными, нестабильными структурами, одним из которых является нейроблок, совершивший прорыв в явлении сходимости ИИ. Если компьютеры энтузиастов могут воспроизводить уникальные "личности" в силу того, что каждый из них имеет свои особенности (часто добавленные умышленно) — по факту не имеющие "клона", несходимые фактически, то настоящая принципиальная несходимость — это свойство, которого не могут добиться ученые всего мира. Принципальная несходимость — это свойство ИИ избегать сходимости с другим ИИ даже при абсолютной идентичности аппаратного исполнения.

Артифициальные условия

Артифициальные условия — искусственные условия существования человека. Условия, позволяющие обеспечить автономное существование человека во враждебном, несовместимом с его жизнью месте. Жаргонное выражение, англицизм.

Универсальный боевой костюм AspCorp.

В отделении AspCorp., отвечающем за охрану и боевые действия, принята стандартная экипировка. Боец чаще всего бывает облачен в черные ботинки с мощной подошвой, переходящие в поножи, составленные из двух элементов: металлических пластин до колен, а также темно-серой углепластиковой кольчуги до пояса, прикрытой композитной тканью. Пояс выполняется из кожи. Цвета экипировки оперативников AspCorp. для работы в урбанизированных условиях преобладающе темные — практически весь костюм изготавливается в темных тонах, за исключением некоторых серых деталей. Нагрудник выполняется цельной композитной деталью, выкрашенной в темно-серую матовую краску. Наручи выполняются аналогично поножам, на ладонях — кожано-композитные перчатки.

Оглавление

Глава #0

Глава #1

Глава #2

Глава #3

Глава #4

Глава #5

Глава #6

Кодекс